СОН ОТЛЕТЕВШИЙ  – девятая глава автобиографической повести ВОТ ПРИЛЕТЯТ СТРИЖИ…

И это повествование - диалоги с собственными дневниками, которые веду с четырнадцати лет.

Цитаты из книг писателей, поэтов, философов, у которых искала ответы на вопросы жизни, оставляю намеренно, чтобы отослать к именам, объяснившим многое мне. И вот одна - русского философа Василия Васильевича Розанова:

«Собственно, мы хорошо знаем – единственно себя. О всем прочем – догадываемся, спрашиваем. Но, если единственная, «открывшаяся действительность» есть «Я», то, очевидно, и рассказывай об этом «я», если сумеешь и сможешь».

Что и пытаюсь делать.

-----------------------------

 Ранее помещенные главы:

1 Вот прилетят стрижи… (Минувшее не проходит)

2 У лестницы вверх

3 Пробочка над крепким йодом  (Поиск иного неба)

4 Моё тихое убежище    

5 Пленительный миф весны

6 Обмануть время

7 Шарики колдовские

8 Цветы моего букета

 

1963-й

Из дневников:

 

                        «Но пришла неожиданно взрослость.

                        Износивши свой плащ до дыр,

                        В чьё-то детство, как в дальнюю область,

                        Гастролировать убыл факир…

Вот и мой «факир», обещавший мне здесь, в Комитете, интересных и талантливых людей, покинул меня, оставив лишь одну тайну. 

И она - Стас.

Когда еду в Карачев, часто твержу его слова: «Но где-то есть дом, понуро припавший к земле, словно прислушивающийся к нашим шагам… но где-то мы можем забыться хотя бы на миг и удивиться, что первый снег выпадает всегда беззвучно…»

Услышала эти строки, когда однажды он провожал меня на автовокзал, и еще спросила, не скрывая радости: «Да ты еще и поэт?» А он ответил: «Нет, лишь пытаюсь им стать, - и усмехнулся: – Вот… позавидовал тебе, что скоро войдёшь в родной дом и…»  А потом, когда уже садилась в автобус, услышала тихое: «Может, останешься?»

Но не осталась.

И потому не осталась, что отчаянно хотелось побыть одной там, в переполненном автобусе, но… вместе с ним, таким!... только что увиденным.

А приехав домой, радовалась – как и всегда каждый раз заново! - родным, нашему старенькому дому, земле, солнцу, дождю, пропахшему травами, цветами и лесом, но всё равно: душа рвалась назад, в большой город, потому, что там - ОН.

 

Очередная депрессия.  Плохо.

Годы-то идут, бегут, - летят! Двадцать четыре уже!

Ведь были мечты кем-то стать, что-то сделать, но теперь иллюзии быстро тают, словно снег под апрельским солнцем и остаются лишь не тающие с четырнадцати лет вопросы: для чего жизнь и зачем живу я?

У Федора Михайловича Достоевского нашла:

«Беспокойство и тоска - признак великого сердца».

Но почему  моему, маленькому не живется спокойно?

 

Из дневника за прошлый год:

«Приходил Стас. Пробирался к нашей комнатке через хозяйские и ворчал:

- Можно и ноги поломать…

Оказывается, он уезжает «покорять» Москву. Сердечко моё так и дрогнуло, но вида не подала, спросила только:

- А если не покорится?

Взглянул… и грустно ответил:

- Не покорится, вернусь сюда и тогда…

Нет, не спросила, что тогда? Но улыбнулась:

- Вот как раз Москва-то тебе и покорится…  - и тоже взглянула с улыбкой, которой хотела проявить то, что не досказала: покорится, мол, но не я, и добавила: -Так что, счастливого пути.

И он тут же встал, чтобы уйти, а проходя возле наших старичков, бросил:

- Если что украдёшь в этом доме, то не сразу и выход найдешь.

На что те так и остолбенели».

 

Пластинка с классической музыкой.

Какое счастье слушать «Лунную сонату» Бетховена!

Боже, как страшно потерять мечту, перестать замечать прекрасное, не стремиться к нему.

И чем тогда жить?

А разве любовь – не ожидание встречи с прекрасным?

 

Вышел сборник стихов Стаса «Начало слов». В Москве, в издательстве «Советский писатель». Молодец Стас! Как же хочется верить, что это стихотворение – мне!

Это - сон отлетевший...

И в нем присутствуешь ты...

На тропинках, уходящих куда-то,

Мы с тобою одни.

Я не знаю: есть ли солнце над нами,

Но свет загадочный явлен.

И тепло твоих пальцев моего касается

              сердца...

Что еще?

Желтизна и свечение леса;

Листья осени - словно янтарь под ногами...

И не видим мы этого, но видится это

               само.

Ты подымаешь глаза,

И очертанья светлеют,

И вдали проступают дотоле неясные

               лики.

Кто-то нам помогает любить...

Кто-то делает нас совершенней...

Кто-то вывел на ясную эту тропинку...

И спросить я хочу,

Порываюсь, но медлю -

Почему ты поникла, и звуки какие

               тебя одолели?

Какие загадки в себе ты скрываешь?

Дай увидеть твоими глазами

И слухом своим надели!

Ибо мира,

Что вижу с рожденья,

Мне не хватает.

Но молчу я.

И ты недвижима.

И губы твои холодны от ветра

В этом сне, отлетевшем куда-то...  давно.

                   

Из дневника за прошлый год:

 «На подоконнике, возле которого стоит моя раскладушка, - стакан с веткой сирени из сада Стаса… Вчера, когда шла с ним по дамбе, была счастлива, а когда пришла, Надежда меня отрезвила:

- Опять была со Стасом? – И ухмыльнулась, взглянув на ветку сирени: - Ну, что ты нашла в этом… поэте?

И я почувствовала в её ухмылке какое-то презрение и к моему принесенному настроению, и к Стасу.

- А что ты имеешь против него? – спросила, будто не заметив этого.

- Да так… Ничего. Только он тебе не пара. Не такая рама для тебя нужна, - повторила, уже не раз сказанное: - «Ах, бабка, бабка, жаркая, как печка, и мягкая, как облако в июле!», - и расхохоталась.

Это его строки…он как-то, придя к нам, прочитал их, а она запомнила и вот…

- А что? – улыбнулась я: - Яркий образ и  всего - несколькими словами.

- Ну, кому этот образ нужен? – снова рассмеялась. - Да и вообще, тебе не он нужен, а добротное и надежное обрамление.

Моя прагматичная подруга…

А я знаю: нет, не смогу продаться за это самое «обрамление».  

 

И снова листала сборник Стаса и думаю: вот это стихотворение - его портрет:

На окнах лучатся

созвездья мороза.

Тоска да кручина.

Ах, осень-морока!

Но счастлив, кто занят

Беседой застольной

с дружком стародавним

да с рюмкою стольной.

Не стоит нам ныть

и печалиться, друже,

хлебнем этой влаги

за милую душу!

И песни споем,

оглашая полсвета,

и хлынет по жилам

веселое лето!

А там, за окошком,

тревожно да сыро.

И стылая пожня

щетинится сиро.

Ну да, Стас – вольная душа и не хочет, да и не может никому подчиняться, - не зря же носит усы и бороду! А ведь на таких, как он, пальцами показывают, да и начальство не жалует, - могут на работу из-за этого не взять.                

Да и вообще, любит он эпатировать и особенно «начальство». Помню, Надежда рассказывала, как на каком-то торжественном заседании в Доме культуры, когда на сцене в президиуме сидели коммунистические начальники и один из них делал доклад, Стас встал, вынул из кармана носовой платок, громко высморкался и вышел, отчего у президиума вытянулись лица. 

А там, за окошком,

тревожно да сыро.

И стылая пожня

щетинится сиро.

Конечно, трудно ему в нашей провинциальной серости, вот и уехал в Москву от этой «стылой пожни», - если уверен в себе, то надо пробиваться.

 

Брату кто-то дал самиздатовские сочинения русского философа Владимира Соловьева  «Смысл любви»:

 «Сила любви, переходя в свет, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь, но затем уже дело за нами: мы сами должны понять это откровение и воспользоваться им, чтобы оно не осталось мимолетным и загадочным проблеском какой-то тайны». 

А, может, и не надо стремиться понять «это откровение»?

А, может, пусть оно навсегда останется  прекрасной тайной?

Ведь «воспользоваться» им - значит попытаться приобрести что-то сверх этого волшебного и загадочного чувства.

А зачем?

 

Из дневника за прошлый год:

«Вчера не поехала в Карачев, - шел дождь, было холодно, - и мы с Надеждой сидели  в своей темноватой комнатке, а я читала ей стихотворение Стаса:

У слов начало было…

Роса была когда-то без названья,

И не имела имени Любовь.

Вино и Хлеб,

Невеста и Жених –

Слова священные возникли после.

Посмотрела на Надежду: как слушает?.. Смотрит в пол. Читаю дальше:

И первой доброты сияние в глазах,

И первое немое состраданье,

Возникшее внезапно, как гроза,

И озарение на лике диком,

Подобное мерцанию растений,

И вдруг над головой замеченное солнце,

И небо синее и чистое, как ласка,

И белое свеченье облаков…

И зверь двуногий,

Придавлен к жарким травам

Рыданьем первым,

Уже не зверь, а человек.

Вино и Хлеб,

Невеста и Жених –

Слова священные возникли после…

Дочитала, взглянула на неё:

- Ну… и как?

Дернула плечом:

- Знаешь, - и тоже посмотрела на меня, но трезвым, а вернее, отрезвляющим взглядом: - Я думаю, что человек стал человеком не потому, что вначале заметил… как там, у твоего Стаса? – взяла книжку, нашла строки: - «И небо синее и чистое, как ласка, и белое свеченье облаков» - закрыла, снова уставилась на меня холодными глазами: - Так вот, не потому, что будущий человек вначале заметил всё это, а потому, что научился разжигать костер, готовить пищу…

- Но Надежда! – попробовала воспротивиться, - одно другому не мешало… и не мешает.

- Мешает! – отрезала. – Да ещё как мешает!

- Нет, - уж совсем заупрямилась я, – «И первой доброты сияние в глазах, и первое немое состраданье…», - ищу теперь нужные строки и я: - А-а, вот: «И зверь двуногий, придавлен к жарким травам рыданьем первым, уже не зверь, а человек». Так вот, думаю, что именно эти строки и верны в определении человека.

Нет, не согласилась со мной Надежда и на этот раз».

 

Стас приехал!.. Позвонил мне на работу, что хочет прийти «обмыть своё детище», а я…

Я уехала в Карачев.

Чего испугалась? Почему?

Нет, не знаю.

 

И всё же вчера бродили со Стасом по тихим, совсем сельским улочкам Лубянки, и он снова, как и год назад, пригласил заглянуть в его сад, - «ведь яблони цветут, сирень!»

И я пошла. Но, только взглянув на этот праздник цветов, заспешила домой.

Чего опять испугалась?

Но он провожал.

И снова была счастлива только тем, что идет рядом.

А когда с веткой сирени из его сада пришла домой, долго не могла уснуть.

 

Из его сборника:

… И зелены да будут зеленя,

И смех да будет солнцем осиянен,

И пусть пребудет вечной доброта,

И россыпь рос, роящаяся зыбко,

И очерк малахитовый листа,

И колоса янтарная улыбка.

И полдень стройный, как полет стрелы,

И облаков вселенское величье,

И бескорыстность страждущей пчелы,

И безыскусность этой песни птичьей…

Да, конечно, его восприятие мира глубоко поэтическое, думаю, что и меня он воспринимает как образ. Образ, который даёт ему временное, столь необходимое в данную минуту, вдохновение, а потом…

Так может, как раз и боюсь этого «потом»?

 

Шли по парку, и он всё говорил, говорил: зачем убиваю в себе любовь, чего боюсь?

А я молчала, но каждое его слово, улыбка, жест - всё наполняло счастьем.

 

Владимир Соловьев. «Смысл любви»:

«Истина, как живая сила, овладевающая внутренним существом человека и действительно выводящая его из ложного самоутверждения, называется любовью. Любовь, как действительное упразднение эгоизма, есть оправдание и спасение индивидуальности. Познавая в любви истину другого не отвлечено, а существенно, перенося центр своей жизни за пределы своей эмпирической особенности, мы тем самым проявляем и осуществляем свою собственную истину, свое безусловное значение, которое именно и состоит в способности переходить за границы своего фактического, феноменального бытия, в способности жить не только в себе, но и в другом».

Да, Стас прав: я люблю его, но стараюсь уйти от этого чувства, - боюсь выпорхнуть «за границы своего фактического, феноменального бытия», о котором пишет Соловьев, боюсь потерять свою эгоистическую свободу и «жить не только в себе, но и в другом».

А значит, не могу любить?!

 

Когда он не приходит, начинаю идеализировать его, видеть таким, каким был в последнюю встречу. Но, увы, он не совсем такой, не такой! Есть и в нём ложь.

Ведь написал же такое:

…А завтра снова

Над толпою весёлая кепка блеснет,

Будет ветер хлестать по знаменам

И площадь руками вскипать.

И глядится в глаза его детские Русь,

И светлеет, и грезит…

Это у Ленина-то глаза детские?..  Да понимаю, понимаю: надо было ему подкупить редакторов этим стихотворением, чтобы издали, но всё же.

 

«У буддистов есть легенда: Сакья-Муни сидел в пустыне неподвижный, вперив взор в небо, не видя земли. Он созерцал Вечное, он был близок к Нирване. Протянутая рука его окостенела и в ладони ласточки, принимая отшельника за камень или дерево, свили гнездо. Они прилетали к нему каждую весну. Но однажды улетели и не вернулись. И тот, кто умертвил в себе все желания и волю, кто не страдал и не думал, кто погружался в блаженное спокойствие Нирваны, кому завидовали даже Боги - увидев, что ласточек нет, заплакал. Таково человеческое сердце: оно не может достигнуть полного спокойствия и мудрости, потому что оно не может не любить. И кто знает! Именно эта слабость, не есть ли величайшая его сила?»   Дмитрий Сергеевич Мережковский.

Я не могу достигнуть «полного спокойствия и мудрости», но значит ли это, что могу любить?

 

Бродили со Стасом у Покровской горы, потом по деревянным, исхоженным ступенькам поднялись на смотровую площадку, стояли над панорамой лугов, реки, чуть синеющего вдали леса, и он вдруг сказал:

- Давай-ка съедем вниз прямо по траве, туда, к Набережной!

- А как мы съедем, на чем? – рассмеялась.

- Как на чем? – усмехнулся. – На твоей попе.

Взглянула на него, покачала головой, повернулась и ушла.

И он не пошел за мной! Остался там, на горе.

Нет, не понимаю его иногда.

И не принимаю… таким».

 

Через несколько лет муж будет рассказывать, как бродил и он со Стасом и Колей Иванцовым по улочкам той же самой Лубянки, как стояли на Покровской горе и спорили, спорили!

- Какое было хорошее время! – будет умиляться. –Все были молоды, доверяли друг другу, говорили обо всём, что взбредёт в голову и ещё не было разочарования ни в себе, ни в каждом из тех, кто был тогда рядом, а потом… Потом расстались, разбрелись и почти забыли друг друга.

Что могла ответить на это? Всё, мол, проходит, прошло и это. Банально.

Но ведь прошло же, прошло!

 

«Давно не встречала Стаса, но слышала: опять уехал в Москву. Наверное, еще раз хочет попробовать «зацепиться».

Не пришел, не попрощался…

Ну что ж, значит, была права, что не подпускала к себе, а то страдала бы сейчас!

 

Тащатся дни. Тащатся однообразные, тусклые!

И хочется отчебучить что-либо из ряда вон выходящее: поехать в Москву, найти там Стаса, напиться с ним, но... 

Но знаю: никогда не сделаю этого.

 

А, может, выйти замуж за Николя? Ведь такие письма влюблённые шлёт! 

«Снова и снова хочу повторить тебе, что ты отвергаешь человека, который на этом свете не любил сильнее и который мог бы все силы свои, способности, желания, стремления отдать ради тебя. Да что говорить, если и сейчас у меня набегают слезы».

Вот так. А я…

Но если выйду за него, то уж конечно не потеряю себя, - не растворюсь. 

 

Ходила в театр.

Ну, почему так остро чувствовала: встречу Стаса!

И точно. Оказывается, на какое-то время возвратился.

Было очень приятно… Приятно? Сладостно!.. сидеть с ним рядом.

И был он понятным и родным, но вида не подала.

- Пригласила б на чай, - улыбнулся.

Нет, не пригласила.

Проводил до троллейбуса. Вошла, села, взглянула через стекло: стоял, смотрел грустно.

Но ведь не поехал за мной!  «Что ж ты?..» - хотелось крикнуть. 

Нет, даже не оглянулась.  

                     

Волки воют от тоски.

Изливают душу?

Жаль, что не могу.                    

Ах, гули, гули, гули

на бронзовой щепе!

Зачем встречались губы?

Зачем щекой - к щеке?

И руки, словно стебли,

сплетались и текли.

Задумчивые тени

к поляне приросли.

И ты у края неба

качнулась, поплыла,

а под тобою немо

качались тополя…

                 Стас Могилевский».     

 

Тогда еще не знала, что он приезжал продать опустевший после смерти матери дом, чтобы потом снова, - уже навсегда - уехать в Москву. 

И это - последнее, что слышала о нём.  

…А я у заветной черты

храню нерушимо и свято

и утро твоей чистоты,

и терпкую свежесть заката.

 

Следующая, десятая глава - ПОСЛЕДНИЕ МИФЫ ВЕСНЫ

 Дорогой читатель!

Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много моих фото пейзажей.   Веб-адрес для поисковых систем - - http://galinasafonova-pirus.ru

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/