Пролог 1. Две войны.

Плечом к плечу стояли воины Феодоро на стене Константинополя, последней из трёх, самой высокой, но уже полуразрушенной стене погибающего города.

 Хлестали стрелы по тяжёлым доспехам, рикошетя в голубое небо. Иногда лохаг Теодорик Вельц ощущал удары свинцовых пуль о панцирь, и с досадой думал, что опять придётся выбивать вмятины молотком после вечерней молитвы. На его кирасе уже были две пробоины, но поддоспешник с кольчугой останавливали пули. Пока всё обходилось благополучно.

Сегодня турки лезли особенно настойчиво. И когда внизу под стеной появились белые войлочные шапки янычар, Теодорик понял, что настал решительный момент.

Вперёд под бой барабанов выдвинулись элитные штурмовые подразделения серден-гечти, - «рискующие  головой». Они были полностью закованы в доспехи, поэтому их называли зырхли неферами, или «солдатами в броне». Их командир серденгечти ага держал знамя - туг из конского хвоста.

Били барабаны. Длинные лестницы со стуком упали на край стены, и по ним рванулись вверх мощные воины, совсем не похожие на худосочных турок. Сыны христиан, прославленные бойцы турецкого султана, непревзойдённые янычары устремились к победе. Они не кричали уже ставшее привычным «Аллах Акбар!», а шли в бой молча, но профессионализм чувствовался в каждом движении сильных, тренированных тел.

Начался последний, самый кровавый, самый безнадёжный бой в истории Великого Города. Лестницы падали на стену одна возле другой, и на каждой из них густыми гроздьями повисали янычары. Воины Теодорика разили их сверху тяжёлыми алебардами, мечами, но некоторым янычарам удавалось подняться на гребень стены, вступить в бой на короткой дистанции, где они своим мастерством, отточенным за многие годы тренировок и боёв, превосходили всех на Земле.

Теодорик сражался рядом с другом детства Спаи Ильёй. По левую руку от него стоял закованный в доспехи дальний родственник Ботман Мимир.

Бой шёл уже несколько часов. Всё больше ударов пропускали феодориты. Боевые доспехи спасали от травм, но так не могло продолжаться долго. Даже Теодорик, огромного роста, мощный двадцатилетний гот, чувствовал, что немеет правая рука, теряется быстрота и точность удара. Тогда он переложил меч в левую руку, а в правую взял приготовленную заранее тяжёлую булаву – шестигранный сидерорабдион. Один раз махнуть правой было легче, чем постоянно ею сражаться. В левой руке меч не столь изыскано ловок, но выбора не было.

 После лёгких побед над обычными турками, бой с янычарами стал настоящим испытанием. Тео видел, как пал один, потом другой его воин, а в образовавшуюся брешь устремились янычары. И тогда его захлестнула ярость: глаза налились кровью, он зарычал, как загнанный зверь. Силы вернулись к нему. Он обрушил сидерорабдион на голову янычара, слишком широко замахнувшегося саблей, но уже летело на него справа лезвие сабли другого янычара. Тео не успевал защититься булавой, мечом, и тогда он прочными стальными наручнями - паникелиями правой руки отбил удар турецкой сабли, пустив её вскользь, а мечом ударил по шее нападавшего, так что голова турка повисла на разрубленной кольчуге.

Тело врага упало вниз со стены, как тяжёлый мешок, увлекая за собой ещё одного поднимавшегося по лестнице янычара.

С башни сбежали на стену четверо стрелков – феодоритов. В упор из тяжёлых арбалетов – цангров они стали расстреливать янычар, сумевших подняться на стену, и вскоре отряду Теодорика удалось сбросить со стены всех прорвавшихся врагов.

– Смотри, Тео, они уходят,– закричал с удивлением Спаи Илья, показывая пальцем на янычар.

Действительно, янычары спрыгивали с лестниц, собирались в отряды и уходили. Скорым маршем они направлялись вдоль стены к воротам святого Романа, где держал оборону протостратор Константинополя Джованни Джюстиниани.

По команде Теодорика, полупустые лестницы одна за другой были сброшены вниз длинными шестами. Вместе с лестницами падали с высоты на землю те янычары, которые ещё не успели спуститься.

 

И вдруг, все услышали жуткий крик, вырвавшийся из десятков тысяч глоток. Он наваливался, как удушливая волна, а его слова были неясны, словно это были и не слова вовсе, а лишь несмолкаемый, пронзительный вой, переходящий в стон. Животный вопль, полный смертельного ужаса.

И феодориты поняли, впитали в себя страшный смысл этого стона:

«ГОРОД ПАЛ!!!» «ГОРОД ПАЛ!!!».

Теодорик сел, поднял забрало. Его воины садились на стену рядом с ним. Впервые за всё время изнурительных боёв страх сковал их, лишил воли и надежды. Обессиленные, залитые липкой кровью с ног до головы, они уже не могли говорить, а лишь сидели, лежали и смотрели пустыми глазами в весеннее голубое небо. Но постепенно страх уходил, силы возвращались к ним. И тогда Канделаки Фотис спросил:

– Что будем делать, лохаг?

– Пока ждать, оборонять свой участок стены и следить за развитием событий,– сказал Теодорик.

 

Прошло ещё какое-то время. Теодорик лежал на нагретых солнцем камнях стены, и голубое небо, синее Мраморное море вдалеке напомнили ему солнечную родину, любимую страну Дори – Феодоро. Хотелось снять с себя доспехи, пойти к морю, окунуться в его освежающую синеву.

– Лохаг, кажется, в городе османы,– сказал беспокойный Канделаки, чья излишняя разговорчивость иногда раздражала Теодорика.

Воины вскочили. Действительно, сверху было видно, как по улицам города бегали турки. Они останавливались возле богатых домов, закрепляли какие-то тряпки на палках с нарисованными на них значками возле ворот, а потом врывались внутрь. И тогда из дома слышались крики, рыдания женщин.

 Кое-где начались пожары. С соседнего участка стены побежали вниз греки, по пути срывая с себя доспехи.

– Так! Всё! Наша миссия окончена! Отряду построиться у подножья башни,– приказал Теодорик, и стал спускаться со стены вниз по каменной лестнице.

 

Они шли по захваченному врагом городу. Лошади тащили два воза с ранеными. Залитые кровью доспехи воинов не сверкали на солнце, а лишь кроваво поблёскивали. И намёк на неудержимую ярость был в обнажённых, опущенных мечах. Но турки на улицах делали вид, что не замечают неприятельский вооружённый отряд. Они были заняты грабежом. Так им обещал Мехмед.

Султан выполнил обещание, и теперь всё добро, все жители Константинополя принадлежали им, победителям. Окна и двери домов были распахнуты, и из них доносились ужасающие крики. На улицах грудами лежали растерзанные тела людей, а их кровь ручьями стекала по мостовым.

Внезапно, из ворот богатого дома выбежала молодая девушка в разорванном платье и бросилась к отряду феодоритов. За ней из ворот выскочили трое турок. Девушка, подбежав к Теодорику, схватила его за руку.

– Спаси меня, рыцарь!

Турки остановились. Они угрожающе смотрели на Теодорика, положив руки на рукояти сабель. Теодорик левой рукой отстранил девушку и опустил забрало. Его окровавленный меч чуть приподнялся над землёй, готовясь нанести ещё несколько ударов, осчастливить раем ещё три мусульманские души.

Турки, немного поколебавшись, убрали руки с эфесов сабель, как бы давая сигнал о своих мирных намерениях. И Теодорик принял сигнал, его меч снова опустился, коснулся клинком земли.

Турки повернулись, вошли в ворота, чтобы продолжать заниматься любимым делом. Никто из них не захотел рисковать жизнью ради девицы в свой самый счастливый день. 

 

Возле порта османов ещё не было. Многотысячные толпы горожан штурмовали морские ворота и стену, чтобы прорваться к генуэзским и венецианским судам, стоящим в порту. У ворот вооружённая стража пропускала только латинян, и тех, кто с ними шёл. 

– Что делать с девицей?–  спросил у Теодорика Спаи Илья.

– Пусть идёт на все четыре стороны, ищет родственников,– сказал Тео.

– Мои родные убиты. Я не хочу быть рабыней в гареме. Возьми меня с собой, рыцарь,– попросила девушка.

Теодорик пожал плечами:

– Наш корабль маленький, мы не можем взять на борт всех девушек Константинополя, но раз уж так получилось, что именно мы спасли тебя от турок, то пусть будет по-твоему.

– Если бы все эти ромеи не отсиживались по домам, а пришли на стены, взяли в руки оружие и сражались вместе с нами, туркам никогда бы не удалось овладеть городом,– сказал Спаи Илья, показывая на гигантскую толпу, собравшуюся возле портовой стены.

– Греки заслужили свою судьбу,– согласился Теодорик. – Пусть же она исполнится.

 

Лох феодоритов прошёл ворота и спустился к заливу. Недалеко от берега стояли огромные латинские суда двойного назначения. Отряды генуэзцев и венецианцев выходили на берег, садились в ожидавшие их лодки. Небольшой галеас феодоритов стоял почти возле самого берега. У причала Теодорика с отрядом ожидала лодка, к корме которой был привязан плот для перевозки лошадей.

Капитан галеаса, Абельмах Измир встречал Теодорика на борту.

Поздоровавшись и доложив о готовности корабля выйти в море, капитан спросил.

– У нас на борту есть свободные места. Мы можем спасти около полусотни ромеев. Как прикажешь поступить, лохаг?

– Ни одного ромея, способного держать оружие и не сражавшегося за город, на борт не брать. Возьми молодых девушек, женщин с детьми, но за их спасение пусть заплатят отцы.

 

Когда лодка перевезла на борт всех феодоритов, всех женщин и детей, которым хватило места, капитан скомандовал: «вёсла на воду!».

 

В это время огромное генуэзское судно с третьей попытки порвало подсечённую топорами заградительную цепь. Вся масса судов зашевелилась, направляясь к выходу из залива. Плавающие в воде ромеи цеплялись за вёсла, за скользкие крутые борта, но суда были уже переполнены людьми, награбленными вещами, и редко кому из греков разрешали подняться на палубу. Особо настойчивых сбрасывали вниз баграми.

Слева по борту уплыла назад предательская генуэзская Пера, справа – полуразрушенные стены Величайшего Города Вселенной.

Над городом стояла пелена дыма от разгоравшихся пожаров.

Дул попутный ветер с Понтийского моря, и капитан галеаса приказал поднять паруса.

– Почему бы не попытаться прорваться домой, в Верхнее море?– спросил Теодорика Канделаки Фотис.

– Это невозможно. Бомбарды из Румелихисар разнесут нас в щепки. Одни мы и через Дарданеллы мимо Галлиполи не прорвёмся, но вместе с генуэзцами и венецианцами у нас есть неплохой шанс,– ответил ему Теодорик.

Впереди блестело под солнцем Мраморное море. Наконец, Теодорик оказался в своей каюте. Двое моряков помогли ему снять тяжёлый панцирь. Тео упал на кровать, отвернулся и уснул, касаясь лбом деревянной обшивки галеаса.

 

Проснулся Теодорик ночью, когда дудки заиграли боевую тревогу. Вышел на палубу. Светил месяц. Вошли в пролив Дарданеллы. Слева и справа кое-где горели на берегах тусклые огни костров. Капитан молился, стоя на коленях возле иконы Николая Чудотворца. Теодорик опустился на колени рядом с ним. Две лампы освещали икону, и лицо Святого Николая светилось, словно маленькое солнце.

Суда тихо плыли вдоль берегов Галлиполи. Вооружённые воины стояли по бортам, готовясь отразить налёт турок. Все ожидали залпа турецких орудий. Но только небольшие покатые волны тихо били в борта судов.

 Слабый попутный ветер наполнял паруса. Турки явно не хотели связываться с мощными западными судами, если главная битва уже выиграна. Когда галеры одна за другой стали благополучно выходить из пролива, Теодорик облегчённо перекрестился и направился к себе в каюту.

На голой палубе лежали спасённые женщины, дети. Внезапно, одна из спасённых встала и подошла к Теодорику. Он узнал девушку, которую вчера защитил от турок.

– Тебя зовут Теодорик?

– Да. А тебя?

– Моё имя Кондоиди Агния. Я дочь ночного эпарха – друнгария виглы Кондоиди Анастаса.

– Твой отец жив?

– Когда турки ворвались в город, мой отец был с кесарем Константином у ворот святого Романа. Прибежавший домой слуга сообщил, что видел, как пулей тяжело ранило протостратора Джюстиниани. Потом ушли генуэзцы, бежали ромеи, и только отец вместе с кесарем и ещё несколькими приближёнными, обнажив мечи, пошли навстречу прорвавшимся туркам. Слуга сказал, что видел, как ударами алебард турки сбили с ног Константина. Отец пытался защитить его, но упал, сражённый турецким копьём. Тогда слуга побежал домой, чтобы предупредить нас. Но мы не успели убежать. Да и куда нам было бежать? Пришли турки. Они убили брата, вставшего с мечом на их пути, потом мою мать, а я спряталась среди одежд. Но меня нашли. Я вырвалась и побежала. Дальше ты знаешь.

– Как ты здесь устроилась?– спросил Тео.

– Да вот,– она смущённо пожала плечами, придерживая рукой порванное платье, – Никак.

Тео посмотрел на голые доски палубы, на которых лежала девушка, и ему стало её жалко.

– Ладно, я уже почти выспался. Пошли, я провожу тебя в мою каюту. Поспи, а я побуду на палубе, посмотрю на звёзды.

Они спустились вниз по деревянным ступеням, и по скрипучему дощатому коридору прошли в каюту Теодорика. На столе горела лампа. Рядом с кроватью был шкаф для одежды и доспехов. Над кроватью висел уже отмытый от крови меч, а в углу стоял тяжёлый шестигранный сидерорабдион.

– Располагайся, а я пойду.

Он повернулся, чтобы уйти, но она схватила его за рукав.

– Не уходи. На этой кровати вполне хватит места для двоих.

Теодорик впервые взглянул в лицо девушке, и жар обдал его. Такого он не ожидал. Иногда он встречался с проститутками, но чтобы вот так запросто лечь в постель с девушкой, чьё знатное происхождение выдавала белизна кожи, почти никогда не видевшей солнца, нежные руки, не знавшие работы.… Нет, такого он не мог себе представить в самом смелом сне. Но страсть уже захватила его. Он трепетал. Крупная дрожь сотрясала всё его тело. А она, смелая, вдруг приблизилась, и сама стала расстёгивать пуговицы на его одежде. Тогда он стал срывать с девушки платье, пока она не осталась абсолютно голой. И Тео вдохнул её аромат, погрузился в дремучий лес её тёмных волос, приложил губы к её груди, но Агния подняла его голову и они впервые встретились губами. Поцелуй был долог. Их колотящиеся сердца бились рядом…

 

Сначала Агния чуть-чуть постанывала, но постепенно всё громче были её стоны. И наконец, она издала крик, и стала наращивать темп. Уже не было чарующих, мелких подёргиваний, не было опьяняющих, ласковых движений, а была атака яростная, непрерывная, словно шли на штурм янычары, и конец был неизбежен. Он надвигался, словно неотвратимый рок, он вырос, словно гигантская стена Константинополя, но и эта стена была разрушена, сметёна всепобеждающей лавиной под несмолкаемый, во весь голос крик Агнии.

Теодорик откинулся, часто дыша. Его глаза упёрлись в дощатый потолок, на котором играли языки пламени от настольной лампы. Перед глазами вставали картины прошедших дней, залитые кровью стены Великого Города, падающие вниз посечённые мечами тела османов. Постепенно дремота наваливалась на него, и он уже почти спал, когда почувствовал, что Агния гладит его грудь.

«Ах, да! Надо уделить девушке внимание!»– подумал он, и коснулся грубыми пальцами бархатистого тела. Но Агния была настойчива. Она знала, где гладить. И очень скоро Тео снова воспрял, снова его потянуло к её телу. Всё повторилось. Но от этого не стало привычнее, не стало скучнее. Она опять кричала, а он опять был очень доволен собой. А потом было ещё, ещё, ещё и ещё.

 

Под утро, Теодорик решил выйти на свежий воздух. Он, сидя, оделся, потом встал, держась за стол, сделал несколько шагов, но когда выбрался в коридор и подошёл к лестнице, ведущей на палубу, то упал и не смог подняться. Отказали ноги. Он лежал на гладко выструганных, чистых досках и смеялся от счастья и недоумения. К нему подбежал Спаи Илья.

– Что с тобой? Ты ранен?

– Нет, Илья, я просто только что родился! Какая девушка!!! Женюсь!

Илья помог Тео подняться на палубу и усадил его на лавку. Постепенно силы возвращались к Теодорику. Свежий утренний ветер гнал суда по Адриатике.

– Домой будем добираться сушей?– спросил Илья.

– Да. Другого пути нет. Турки теперь перекрыли все проливы. Продадим галеас и тронемся в путь. Но сначала женюсь.

– Посмотри на себя, Тео. Эта девушка за одну ночь высосала из тебя все соки. Ты не сможешь с ней нормально жить.

– И хорошо. Пусть я сдохну, но смерть моя будет прекрасной. За час любви отдам я жизнь свою. Не в этом ли смысл её?

 

Когда корабли достигли Хиоса, то встретили там венецианский галерный флот, снаряжённый Папой. Галерами командовал адмирал Лоредано. Венецианцы ждали попутного ветра, чтобы плыть в Константинополь на защиту города. Узнав от генуэзцев, что город пал, Лоредано приказал поднимать якоря, и галеры пошли через Эгейское море в Халкис, чтобы ждать дальнейших указаний от Папы. Капитан Лодовико Диего убыл в Венецию для доклада Сигнории о том, что произошло.

 

После Хиоса феодориты решили плыть вместе с генуэзцами, и через несколько дней корабли встали на рейде Генуи, где дожем в это время был Пьетро Фрегозо Второй.

Узкие ступенчатые улочки города разбегались во все стороны от удобной для стоянки судов бухты.

Раненых феодоритов сначала пытались устроить к госпитальерам при церкви святого Иакова, но все места были уже заняты, и тогда за немалую плату их согласился принять доминиканский монастырь при церкви Санта-Мария Кастелло, который располагался рядом с Пьяццо Эмбриачи.

Теодорик нашёл церковь византийского толка, и православный священник провёл скромный обряд бракосочетания. После свадьбы Тео и Агния уединились в снятом доме, чтобы целыми днями заниматься любовью.

Спаи Илья, казначей отряда, продал галеас Теодорика, а вырученные деньги Теодорик положил в банк Сан-Джорджио, имевший филиал в Каффе, чтобы по возвращении домой вернуть их отцу. Сумму, полученную за спасение женщин и детей, Илья потратил на покупку лошадей, починку оружия и доспехов. После оплаты услуг монастыря, остаток денег Илья отдал раненым. Немного отдохнув, маленький отряд приготовился к далёкому пути на Родину. Прощание с Генуей решили отметить в траттории.

 

Пили много. Вспоминали бои на стене Великого Города, погибших друзей. Настроение у всех было не очень: денег не заработали, грабить константинопольцев, как это делали латиняне, оставляя город, не позволила совесть и молодой лохаг Теодорик. Друзья друзьями, но обида на лохага была. Конечно, когда покидали Феодоро и плыли защищать от мусульман Константинополь, никто о деньгах не думал. Но потом, насмотревшись на латинян, которые набили свои корабли ценностями, взяли на борт самых богатых ромеев, заплативших целые состояния за спасение, каждый невольно ощущал некоторую досаду на своего молодого и чересчур щепетильного командира.

 

Когда серый рассвет за окном прогнал тьму, многие феодориты уже лежали под столом и храпели так, что огромный белый кот, сидевший на бочке с элем, в ужасе прижимал уши и таращил рыжие глаза.

В траттории они были не одни. За соседними сдвинутыми столами гуляла ещё одна компания. Соседи выглядели не такими мрачными, как друзья Теодорика. В глазах молодых людей светилась радость ожидания чего-то особенного. Впрочем, к рассвету более-менее трезвыми из них осталось тоже лишь несколько человек.

- Кажется, эти ребята завтра собираются на какую-то войну,- сказал Илья. - Может, стоит пойти поговорить с ними, и, возможно, присоединиться к ним? Возвращаться домой без денег уж очень не хочется. Перед людьми стыдно будет.

- После благородной миссии защиты Великого Города, веры, и вдруг стать обычными наёмниками?

- Ты предлагаешь иной план заработать деньги? Тогда давай, рассказывай! Или твой папа заплатит нам всем? Сомневаюсь, зная его нрав.

Илья пошёл к соседям. Разговаривал с ними долго. Наконец, вернулся и сообщил Теодорику:

- Ребята едут во Францию по приглашению французского короля. Недавно жители Бордо, главного города Гаскони, по-французски - Аквитании или Гиени, изгнали французский гарнизон и объявили себя вассалами английского короля. Англичане ввели войска. Французский король Карл седьмой собирает армию, чтобы очистить Гиени от англичан. Приглашает всех, кто желает заработать. Генуэзцы выезжают послезавтра,- он посмотрел в окно,- вернее, уже завтра рано утром, и если мы хотим к ним присоединиться, то нам надо на заре ждать их у городских ворот.

- Франция с Англией воюют уже более ста лет. Кто из них прав, а кто нет – они и сами забыли, и встревать в чужой конфликт за чужие интересы – нет никакого смысла, - сказал  Теодорик.

- На чьей территории идёт война? На французской! Значит, кто агрессор? Англия. Какие могут быть сомнения? – удивился Илья.

- Гасконь стала английской ещё при английском короле Генрихе II Плантагенете, который женился на герцогине Аквитанской. Так что это, вроде как, и не совсем французская земля, хоть и считались английские лорды, владетели Гаскони, вассалами французского короля. Сами гасконцы предпочитают быть в составе Англии. Кстати, отец Генриха Второго – граф Анжуйский - француз. Кроме того, когда в 1328 году прервалась ветвь французских королей Капетингов, то основным претендентом на французский престол был английский король Эдуард III — внук Филиппа IV по материнской линии. Его права были отвергнуты на основании отсутствия во Франции традиции наследования короны по женской линии. Для юридического обоснования использовалось положение древней «Салической правды» о том, что земля не наследуется женщиной,– продолжал упорствовать Теодорик.

– Мы что, опять за идею будем сражаться? Нет, за деньги! И только! Лишь деньги стоят того, чтобы ради них рисковать своей головой. Ведь без денег жизни нет. Ах, да, ты же у нас богатенький, у тебя папа - знатный архонт, владетель целого города Шиварина и его окрестностей. А вот мне, третьему сыну, мой отец ничего не оставит. Поэтому, ты как хочешь, а я еду на войну. И меня, я уверен, поддержат все наши солдаты, даже слуги твоего отца.

– А вот деньги — вопрос серьёзный. Мне просить денег у папочки тоже не совсем нравится. А куда же мы денем мою жену? –  спросил Теодорик.

- Ты сейчас взгляни на неё, и  сразу поймёшь, где ей место,- сказал Илья по-готски.

Теодорик резко обернулся и посмотрел на Агнию. От его взгляда не ускользнуло, как она под столом сдёрнула руку со штанов пьяного солдата, сидевшего рядом с ней. Глаза Теодорика налились яростью. Он наотмашь ударил Агнию по лицу, и та сначала бешено вытаращила глаза, а потом опустила голову и разревелась во весь голос.

Сцена была безобразная. Теодорик вскочил, и бросился вон из траттории.

 

Ближе к вечеру лохаг Теодорик собрал свой небольшой отряд. Многие всё ещё были пьяны, но когда Спаи Илья заговорил о деньгах, они сразу протрезвели, хоть и морщились от мучительной головной боли. Предложение Спаи заработать деньги встретило единодушную поддержку. Было решено ехать на войну вместе с генуэзцами.

 

На следующее утро два отряда встретились у ворот Генуи. Теодорик подъехал к генуэзцу, который ему показался главным, и они представились друг другу. Генуэзца звали Пьетро Боссо. И хотя его фамилия означала «коротышка», на самом деле это был крупный молодой парень, под стать Теодорику.

 

Ехали по красивейшим местам. Леса были в частной собственности, и дичи в них водилось немного, но молодые люди, не желая тратить деньги на еду в таверне, при случае, тайком охотились, а потом жарили добычу на костре и спали на траве среди буйной природы и соловьиных трелей.

 

К реке Рона, где заканчивалась Священная Римская империя и начиналась Франция, подъехали у большого красивого города Авиньон, бывшего сто лет назад местом так называемого «авиньонского пленения» Пап. Тогда Папы определяли внешнюю политику Франции.

Город был опоясан толстой крепостной стеной с тридцатью зубчатыми башнями. Издали он производил потрясающее впечатление, но когда Тео и его спутники въехали на узкие улочки города, то были несколько смущены вонью и грязью, царившими вокруг. Сверху на головы прохожих жители иногда опорожняли ночные горшки, поэтому, горожане, на всякий случай, ходили в длиннополых шляпах, чтобы чужие испражнения не испачкали голову. Приходилось внимательно смотреть вверх и вовремя уворачиваться.

Теодорик, привыкший к чистоте своего родного Шиварина, не переставал удивляться нечистоплотности европейцев. Авиньоном управлял вице-легат Папы.

 

 Задерживаться в Авиньоне не было смысла. Поглазев на башню папского дворца, на Авиньонский Собор, отряд выехал из города, и по каменному мосту Сен-Бенезе, построенному триста лет назад, переехал через Рону.

Начались знаменитые виноградники Лангедока. Крестьяне трудились в полях. Отряд Тео и Пьетро проезжал мимо мирно работающих французских крестьян, и странно было осознавать, что эта страна уже более ста лет ведёт непрекращающуюся войну.

– Война войной, а вино нужно всем: и победителям, и побеждённым,- сказал на это Пьетро Боссо.

Пьетро знал французский язык, поэтому постоянно спрашивал встречных французов об армии короля Карла. Наконец, ему удалось получить достоверные сведения, и через несколько дней сводный отряд генуэзцев и феодоритов влился в кавалерию французского командующего Жана Бюро.

 

Теодорик и Пьетро лично представились командующему, получили от него письменные заверения о достойной оплате своих ратных трудов. Спаи Илья тут же нашёл общий язык с главным казначеем французов, и все денежные дела прочно взял в свои руки.

Войска тремя ударными армиями под общим командованием короля Карла седьмого двигались на Гиени.

 

В начале июля передовая армия Жана Бюро осадила Кастийон.

Прошло несколько дней. Жан Бюро не давал команду на штурм, видно, надеясь взять город измором.

Теодорик с Агнией и соратниками купались в реке Дордонь, валялись на солнышке, а их кони паслись на зелёной траве. Злость Тео на Агнию постепенно прошла. Агния оправдалась тем, что была тогда пьяна, и не осознавала, что делает. Она умела быть нежной: гладила Теодорика по спине, щекотала травинкой за ушком, а тот урчал от блаженства, словно довольный сытый кот.

Сводный отряд феодоритов и генуэзцев прикомандировали к отряду бретонской кавалерии в 1000 всадников под командованием Жана Блуа-Пентивьера, расположившемуся на холме в полутора милях от основного лагеря.

У Тео был небольшой шатёр, и они с Агнией отлично устроились под раскидистым деревом. Вечерами все феодориты собирались у костра, пели песни на греческом и готском языках многоголосьем.

Французские солдаты обустраивали лагерь на берегу небольшой речушки, впадающей в Дордонь. Сверху, с холмов, где расположилась кавалерия, открывался прекрасный вид на долину реки, на осаждённый город Кастийон и возводимый французами лагерь, защищённый рвом, частоколом и артиллерией. Там насчитывалось до 300 орудий: кулеврины, серпентины и многозарядные рибодекины – ряд стволов, закреплённых на тележках с деревянными колёсами.

 

Рано утром 17 июля, едва взошло солнце, прозвучал сигнал трубы. Все вскочили, бросились к оружию. Далеко внизу у монастыря Сен-Лорен, где разместились 1000 лучников под командованием Руаля, слышался шум боя. Но скоро всё стихло, и появились первые беглецы. Они рассказали, что авангард английских войск Тальбота численностью до 1300 человек совершил ночной переход, и перед рассветом внезапно напал на монастырь. Лучники не выдержали удара. Часть их погибла, а остальные разбежались.

Из этих беглецов сформировали отряд, в задачу которого входила охрана лагеря на дальних подступах, а в случае наступления, им был дан приказ наступать вслед за конницей.

 

Светало. Когда солнце поднялось над горизонтом, стало ясно, что войска Тальбота деблокировали Кастийон и захватили монастырь Сен-Лорен. Сверху с холмов, где расположилась конница Жана Блуа-Пантивьера, были видны прибывающие подкрепления англичанам. В артиллерийском лагере Жана Бюро тоже наблюдалось интенсивное движение. Гражданские спешно покидали его, и длинная вереница беженцев потянулась вдоль берега реки Дордонь. На валу, защищавшем лагерь, пушкари готовили орудия.

К обеду, когда подтянулись основные силы англичан, Тальбот бросил войска на лагерь Жана Бюро.

Жан Блуа-Пентивьер дал приказ бретонской кавалерии приготовиться к атаке.

 

Теодорик в полном доспехе сидел на коне во главе сводного отряда феодоритов и генуэзцев. В одном ряду с ним, на конях, с копьями, поднятыми наконечниками вверх, сидели Спаи Илья, Пьетро Боссо, Ботман Мимир, Канделаки Фотис. С вершины пологого холма они наблюдали картину разворачивающегося сражения.

 

Англичане пошли на штурм основного лагеря французов. Когда до укреплений оставалось менее ста шагов, тысячи французских стрел и арбалетных болтов взвились в воздух, дымное пламя рванулось из жерла сотен орудий, и задрожала земля. На какое-то время чёрный пороховой дым скрыл происходящее. Но скоро ветер очистил поле, и картина кровавой бойни предстала перед взорами наблюдавших: сотни тел англичан лежали на земле, а трава, красная от крови, блестела в лучах яркого солнца.

Вновь и вновь англичане штурмовали лагерь, но каждый раз откатывались назад, оставляя на поле сотни убитых и раненых.

 

Внезапно, раздались звуки трубы: из ворот Кастийона вышел большой отряд на помощь англичанам. Французский король запретил гасконцам торговать с Англией, и тогда они выступили против Франции.

Теперь войска Тальбота, принимавшие участие в штурме лагеря, насчитывали свыше 4 тысяч воинов. Опять англичане бросились вперёд. Закипела отчаянная схватка на валу.

Внезапно, над валом взвился английский флаг. От ужаса кавалеристы ахнули.

В то же мгновение заиграла труба. Жан Блуа-Пентивьер выхватил саблю и, прокричав по-французски имя своего короля, дал сигнал на атаку.

Кавалеристы вонзили шпоры в бока коней. Первые цепи пошли. Нарастающий грохот копыт смешался с грохотом пушек Жана Бюро.

Скакать под горку было легко и приятно. На острие копья Теодорика трепетала ленточка - цвета родового герба рыцарей древнего готского рода Вельц. Рядом скакали товарищи. Стремя Спаи Ильи почти касалось стремени Теодорика. Через открытые забрала они посмотрели друг на друга, и каждый прочитал в глазах друга восторг, радостное ожидание боя.

Уже давно Тео не испытывал того липкого страха, который иногда мучил его в Константинополе. Страх остался там, на Стене, где погибли его друзья, где смерть стала такой же обыденной, как усталость, как сон, как утренняя прохлада.

Кони наращивали бег. Не замедляясь, вздыбив тучу брызг, проскочили приток Дордони. Теодорик опустил забрало. Удары копыт совпадали с ударами сердца. Всё стало неважным на земле: поражение под Константинополем, женитьба на неизвестной девушке, её мимолётное предательство, её руки и глаза, даже его собственная страсть, граничащая с безумством. Всё неважно. Важен только этот грохот, и копьё, остриё которого опускалось всё ниже, пока не стало параллельно полёту коня. А потом впереди раздался ещё один непрерывный, нарастающий, оглушительный грохот. Это летящая сталь сталкивалась с вросшей в землю сталью.

Грохот приближался, и Тео увидел, наконец, перед собой конкретного врага, нацелил в него копьё. Остриё наконечника попало прямо в глазную щель англичанина, разворотило ему лицо, а конь Теодорика своим острым нагрудником пронзил доспех стоящего рядом английского солдата, подмял его под себя, не прекращая бег, словно неудержимый стальной таран. От удара древко копья Тео сломалось, но уже летел из ножен меч, рассекая плотный, напитанный запахом крови воздух.

Началась сеча. На мгновение Теодорику вспомнилась отчаянная, граничащая с безумством, рубка на стене Константинополя. Но там было ощущение безнадёжности, предчувствие поражения, смертельная усталость, а здесь уверенность и всё сокрушающая мощь.

Теодорик разил умело, выбирая нужное направление и силу удара. Взбесившийся, хрипящий от запаха крови конь рвался вперёд, сокрушая своей массой и острым шипом нагрудника англичан.

Внезапно, среди попятившейся, готовой обратиться в бегство, уже почти психически сломленной пехоты врага прямо перед собой Теодорик увидел богато одетого всадника в дорогих доспехах. Меч Тео обрушился на щит незнакомца, и от тяжёлого удара просела лошадь под рыцарем, а сам он покачнулся в седле.

 Теодорик ожидал встречного выпада, но рыцарь даже не вытащил меч из ножен. Он явно отказывался сражаться. Снова меч Теодорика обрушился на врага. Лезвие скользнуло по щиту англичанина, ударило по гаржету, но прочный доспех спас всадника.

Со всех сторон на Теодорика кинулись английские солдаты, пытаясь спасти своего командира. Теодорику пришлось отражать атаку сразу десятка насевших на него англичан. Спаи Илья сражался рядом, помогая Теодорику. Остальные несколько отстали.

На какое-то мгновение среди мелькания клинков Тео увидел впереди неприкрытый бок лошади рыцаря, и в отчаянной попытке достать его, вонзил шпоры в бока своему скакуну. Конь рванулся вперёд, опрокинул нескольких англичан, и ударил длинным шипом нагрудника прямо в сердце кобылы рыцаря. Та пошатнулась, замерла, а потом рухнула на землю, придавив всадника, и её копыта в агонии били воздух. Мечи англичан со всех сторон обрушились на Теодорика, и только чудом он всё ещё оставался невредимым, обороняясь бешено, с невероятной скоростью и силой.

На помощь Теодорику подоспели его друзья. Наконец, им удалось потеснить неприятеля. Сражение продолжалось. В круговерти битвы Тео забыл о всаднике в богатых доспехах. Перед ним возникали новые противники, и его стремительный меч всюду нёс смерть, словно был Теодорик её посланцем.

Под непрекращающимся напором тяжёлой конницы, англичане пятились, но продолжали сражаться. В это время подоспели французские лучники, отряд которых был сформирован из беглецов Сен-Лорена. Сотни стрел взмыли в воздух, обрушились на задние ряды англичан. Щиты, доспехи, тела врагов словно обрастали щетиной. А со стороны лагеря на английских солдат тоже летели стрелы, болты, картечь, потом раздались звуки флейты, забили барабаны, и французская пехота Жана Бюро пошла в атаку.

Не выдержав удара пехоты, англичане начали массово бросать оружие и бежать к реке, срывая с себя на бегу тяжёлые доспехи.

 

Теодорик придержал коня. Палило солнце. Пот от жара раскалённой стали заливал глаза. Но не жажда, не пот, не усталость сдержали его. Теодорик не любил разить бегущего противника. Только глаза в глаза, сталь против стали. За откровенную страсть рубить спины бегущих, он презирал татар, союзников, с которыми не раз ходили феодориты против общих врагов.

Теодорик крикнул своим воинам, чтобы они прекратили преследование неприятеля, потом медленно въехал в реку, опустил меч в воду, смывая с лезвия кровь, и, подняв забрало, плеснул на разгорячённое лицо горсть воды.

 

Избиение англичан продолжалось. Оно длилось до вечера.

Когда солнце коснулось горизонта, была дана команда доложить о потерях. Подъехал Илья вместе с Пьетро Боссо.

– У нас есть погибшие?– спросил Теодорик у Ильи.

– Нет. Два человека легко ранены. Им уже оказана помощь.

– А у вас?– обратился Тео к Пьетро Боссо. 

– Трое погибших.

– Жаль ребят!! Поехали со мной на доклад к командиру.

Когда они подъехали к группе старших офицеров, Теодорик увидел на земле тело того самого рыцаря, лошадь которого свалил его конь. Шлем с головы был сорван, и седые волосы рыцаря окрасились кровью от чудовищного удара.

– Кто это?– спросил Теодорик у Жана Блуа-Пентивьера через Пьетро.

– Британский Ахилл, граф Шрусбери Джон Тальбот.

– Я встретил его на поле боя. Он отказался сражаться. Почему?

– Граф раненым был взят в плен в битве при Пате 25 лет тому назад. Король за доблесть графа освободил его без выкупа, и Джон Тальбот дал слово никогда больше не обнажать свой меч против подданных короля.

– Хорошо, что не мой меч убил столь достойного и пожилого рыцаря. Мир праху его!

– Графу исполнилось 80 лет. Такая победа уже никого прославить не может.

– Я его не убивал. Кто тогда его убил?

– Джон Тальбот много часов пролежал, придавленный весом павшей лошади, а лучник Мишель Перуни, ополченец, узнал его и зарубил топором.

– Сожалею, но это мой конь убил его лошадь, а значит, я причастен к смерти славного рыцаря.

– Действительно жаль. Кстати, в этом бою погиб и сын графа. Их похоронят вместе. Это единственное, что я могу сделать для такого достойного человека.

 

Солнце спряталось за лесистые холмы. Тео уже знал о потерях: погибло около 200 французов и более 3500 англичан.

 

Сдался Кастийон. 19 октября, после высадки французского десанта, капитулировал гарнизон Бордо. Окончилась Столетняя война. Дело, начатое Орлеанской Девой, завершилось.

Феодориты, получив обещанную сумму денег, переждали зиму во Франции, а с наступлением лета отправились на свою далёкую Родину.

 

Добравшись до восточной границы Священной Римской империи, дальше решили ехать напрямик. Земли друзей — Крымских татар, были степью с редкими перелесками и лугами, на которых встречались улусы в несколько десятков крытых камышом татарских хижин из тонких деревьев, обмазанных глиной и навозом. На лето татар в хижинах оставалось мало. Опасаясь Орды Ахмата, они откочевывали за Перекоп в круглых, крытых войлоком кибитках, запряжённых медлительными, как сама жизнь в этих знойных степях, волами, вместе с женами, детьми, рабами, овцами и верблюдами.

На степных дорогах иногда встречались чумаки - малороссы из русских украинных городов. На высоких возах, с впряжёнными волами, они перевозили соль с Сиваша. Одежда малороссов напоминала одежду крымских татар. Широкие шаровары как у татар, цветные пояса – почти копия татарских кушаков поверх белой свитки или короткой безрукавки, а на голове, несмотря на жару, бараньи шапки, похожие на татарские. И само лицо с черными усами, подстриженными бородами и тёмными глазами тоже было почти татарским. Некоторые малороссы брили головы. Бритая голова и свисающий хохол — «селёдка», делали их похожими на янычар. Кто у кого перенял эту странную моду, Теодорик не знал. Когда-то он слышал, что так отмечали себя в древности русские князья германской крови, но сам этих своих древних предков готов-русов не видел, поэтому, не знал достоверно.

  Вскоре, отряд Теодорика въехал без происшествий через перешеек с крепостями на нём в Тавриду, бывшую землю Дори, а ныне татарский Крым.

В степи паслись стада верблюдов, а в татарских селениях феодоритов угощали кумысом и язьмой — кислым творогом с водой, от которой его молодую жену стошнило. Татары не обиделись на молодую ромейку, а только смеялись и предлагали ей попробовать напиток ещё.

 

Наконец, отряд благополучно пересёк границу княжества Феодоро. Наступила ночь, но никто не желал останавливаться на ночлег: все единодушно решили ехать в темноте.

Вскоре отряд разделился: некоторые последовали за Теодориком в Шиварин, а остальные направились дальше, к столице.

После длинного крутого подъёма Тео и его спутники увидели перед собой ворота в крепостной стене Шиварина. Они кричали хором, называли свои имена, и ворота, наконец, распахнулись, словно объятия близких, когда человек возвращается под родной кров после долгих странствий на чужбине. 

 

Пролог 2.  Бой на реке Дон.         

Войска Великой Орды накатывались, как мутная болотная волна. Стрелы застлали небо. Не успели они с шумом обрушиться на головы воинов князя Алексея, как по его команде тысячи стрел взметнулись в ответ.

Воины приняли ордынские стрелы на щиты. Князь даже не пошевелился. Несколько стрел отскочили от его булатного доспеха.

Атака ордынцев была стремительной. Летящие всадники прятались за шеи лошадей и, бросив луки в налучники, сверкнули тысячами сабель. Но удар конницы не был таким мощным, как ожидалось. Сначала первые ряды атакующих влетели в заранее вырытые и прикрытые травой ямы-ловушки. Кони падали, ломая ноги, а скачущие следом всадники натягивали поводья. Ударный импульс конницы сошёл на нет.

А потом прямо перед атакующими словно вырос из земли лес пик. У многих ордынцев напрочь пропало желание лобовой атаки. Первые ряды натянули поводья, задние напирали, и по этой замешкавшейся толпе с обоих флангов ударил залп из аркебуз, полетели сулицы. Из-за спин феодоритов-пикинёров, стоя на холме, непрерывно пускали стрелы во врага арбалетчики и лучники. Кони ордынцев вздыбились, испуганно шарахнулись в стороны, сбрасывая седоков. Атака захлебнулась.

Только кое-где произошло прямое столкновение. Незащищённые бронёй лошади ордынцев напоролись на упёртые в землю пики, образовав бьющий копытами окровавленный вал. Воины хана Ахмата соскакивали с лошадей, пытаясь прорубиться через частокол пик, но несогласованные действия успеха не принесли. 

Оставшиеся в живых разворачивали коней и убирались восвояси, не забывая, впрочем, выпускать одну стрелу за другой по плотной массе феодоритов.

  За спиной у князя Алексея стояла тысяча всадников его отборной тяжёлой конницы - клибонарии. Свежий южный ветер развевал флажки на древках поднятых вертикально кавалерийских копий. Закованные в железо латники на конях молча ждали приказа. Это были высокие, хорошо сложённые светловолосые воины, чистокровные германцы-готы, его личная гвардия и вассалы. Логично было дать сигнал к атаке, но войска феодоритов – лишь левый фланг союзных войск.

 Алексей взглянул направо, и сквозь дым и пыль скорее почувствовал, чем увидел, общее движение масс. Центр – крымские татары, союзники, отступали, теснимые ордынцами. Через какое-то время татары повернули коней и побежали, обнажая фланги. За ними мчались ордынцы. Среди пыли, дыма, криков, топота тысяч коней как маленькие зеркальца сверкали их разящие сабли.

С небольшого возвышения князь увидел, что крупный отряд ордынцев по крутой дуге начинает обходить правый фланг союзного войска. Там, на пологом берегу Дона – древней реки Рус, была ставка хана Хаджи Гирея. Ордынцы брали хана в тиски, прижимая его к реке, и исход боя, казалось, уже не вызывал сомнения.

  – Сейчас татар разобьют, – закричал сын князя Александр, ещё совсем мальчишка. Мать не хотела отпускать его на войну. Но князь Алексей настоял: опыт войны очень важен для подрастающего наследника. Пусть хоть издали посмотрит.

  – Развернуть тяжёлую конницу направо, приготовиться к атаке,– скомандовал князь.

Командиры репетовали команду. Князь подозвал к себе командира лёгкой конницы, своего брата Исаака.

  – Атакуешь по моим следам, когда получишь сигнал.

  – Есть атаковать по сигналу.

  – За меня командовать пехотой остаётся Теодорик Вельц.

  Вперёд выехал воин, дальний родственник Алексея, и поклонился князю.

  – Организовать круговую оборону до моего возвращения,–  обратился князь к Теодорику. – В распоряжении вся пехота. И позаботься о мальчишке, своём оруженосце, кивнул он на Александра.

  Теодорик – молодой, высокого роста и огромной силы офицер отъехал отдавать распоряжения. Княжич Александр на стройном испанском жеребце последовал за ним.

  Князь опустил забрало и дал команду к атаке. Тысяча сияющих на солнце конных латников как один широкий поток расплавленного свинца, набирая скорость, помчался вниз по холму, сметая небольшие группы ордынцев. Топот множества копыт слился в один мощный, набирающий силу гул, словно землетрясение вдруг овладело придонской степью. Мчались всадники, и ярость перекашивала бородатые лица. Над головами трепетали флажки. Рядом с князем скакал знаменосец с хоругвью - двуглавым орлом на красном полотнище – наследие Ромейской империи. Плотной массой летели вперёд закованные в железо кони, хрипя от ярости и предвкушения боя. Высокие, сильные боевые жеребцы, предки которых были куплены князем Алексеем в далёкой Андалузии, вскормленные на буйных травах долин Таврики, они не знали плуга: их стихия – это кровавый бой.

Дрожала под копытами земля, улетали назад комья грязи из-под копыт, как сбитые ветром птицы. А впереди – плотная серая масса ордынцев. Они теснили правый фланг союзного войска и не ждали удара в спину. Но на гул копыт многие оглядывались, прикладывали руку к голове, заслоняясь от утреннего солнца, бьющего в лицо. На их лицах появлялся страх.

Князь выхватил меч и поднял его над головой. Из тысячи глоток одновременно вырвалось «А-лек-сей!». Тысяча пик с флажками одновременно опустилась, нацеливаясь на врага. В панике некоторые ордынцы натягивали луки, но стрелы отскакивали от щитов, железных панцирей феодоритов, от нагрудников лошадей, не причиняя коннице особого вреда.

Всё ближе, ближе искажённые страхом лица врагов. Страшен удар тяжёлой кавалерии - клибанариев. Только глубокая, заранее подготовленная защита из упёртых в землю пик, вырытых ям и залпа огнестрельного оружия может остановить тяжёлую конницу. Ничего этого у ордынцев не было. Клибанарии прошли через толпы ордынцев, как стилет проходит через горло врага. За конницей осталась широкая кровавая просека, усеянная сплошным ковром искалеченных тел.

Татары Гирея встретили феодоритов радостными криками. Перемазанные своей и чужой кровью, с окровавленными саблями в руках, на окровавленных конях, они с энтузиазмом добивали последних живых врагов и бурно ликовали. Князь Алексей подъехал к Хаджи Гирею, окружённому плотной толпой охранников. Рядом гарцевали на конях и хищно скалили зубы три его сына: Нур-Ахмед, Менгли и Хайдар.

  – Я решил лично поинтересоваться у тебя, куда это ты послал своих ребят? Ведь не могли же они по собственной инициативе бросить хана и показать спину врагу?

  Хан приветливо улыбнулся:

  – Спасибо, что пришёл на помощь, Ахмед! Моими ребятами руководит инстинкт, многовековой опыт: если врагов больше – беги. Но битва продолжается. Они вернутся. Кстати, калитка за тобой захлопнулась. Теперь мы оба в окружении.

  Действительно, стрелы всё гуще сыпались с неба. Ордынцы оправились от удара и затянули пробитую брешь. Латники Феодоро разворачивались, уплотняли ряды для защиты от наседавших врагов. Битва разгорелась с новой силой. Стуки мечей, крики ярости и боли заполнили поле боя. На высоких конях рослые воины князя были как скалистый берег, об который разбивались нестройные волны атакующих ордынцев. И всё же, под напором превосходящих сил врага, медленно, но неуклонно сжимался смертельный круг. Взметнулись в воздух тысячи арканов. Крылья за спиной феодоритов – изобретение поляков, спасали всадников, а если аркан цеплялся за доспех, его рубили мечами. Но врагов было больше, значительно больше, и падали с лошадей феодориты, словно рушились береговые глыбы под ударами штормовых волн.

  Князь кивнул сотнику из личной охраны:

   – Сигнал!

  Сигнальная стрела взмыла вверх, оставляя за собой шлейф дыма. Прошло ещё несколько мгновений, и, перекрывая шум битвы, до слуха сражающихся донёсся глухой стук тысяч копыт, словно сорвался камнепад с небесных круч. Это накатывалась лёгкая конница феодоритов. Пять тысяч народных ополченцев, вооружённых за счёт местных феодалов. Они не были профессиональными воинами как личная гвардия князя, но сотни лет борьбы за существование каждого виноградаря и рыбака превратили в грозного воина.

Земля гудела. К феодоритам присоединились тысячи вернувшихся татар, и удар объединённой конницы переломил ход сражения. Ордынцы оказались в тисках. Они бросились со всех лошадиных ног убегать через вот-вот готовую захлопнуться щель. Их догоняли татары и рубили по спинам, словно хлестали сверкающими плетьми.

 

  Но это была ещё не победа. Далеко не всё войско хана Ахмата попало в клещи. Великая Орда получила удар, но не поражение. Крымские татары благоразумно не преследовали бегущего врага, потому что значительная доля войск хана Сеид Ахмата ещё нависала над опустошённым центром союзных войск.

 

  Две армии опять застыли напротив друг друга. А за Доном на его крутом правом берегу грозной чёрной тучей, блестя доспехами в лучах заходящего солнца, стояла русская армия молодого князя Ивана Третьего. Переправа через древнюю реку Русь, которую аланы, союзники готов, назвали Доном - рекой, где зародилась, и где под ударами венгров погибла первая готоаланская Русь, не такое скорое и безопасное дело, и не могли русские помочь своему союзнику, Хаджи Гирею. Только главное для русских –  закрыть путь хану Ахмату на Москву.

 

  Ночью почти никто не спал. Союзная армия Крымского Ханства и княжества Феодоро была готова в любую минуту отразить нападение Орды. Но едва забрезжил рассвет, как стало ясно: хан Ахмат ночью тихо ушёл в свои бескрайние степи. Стояло лето 1464 года от рождества Христова.

 

Глава 1. Вопрос власти.

Семейный совет был назначен на утро. Сразу после завтрака мужская часть княжеской семьи собралась в тронном зале. Все сидели на лавках вдоль стен. Трон был печально свободен. Умер базилевс Телемах, князь Алексей, которого татары звали Олобеем – Великим беем. Зеркала занавешены. В зале полутьма. Тишина, только шорох дождя за окном, и где-то отдалённо через толстые стены скорее угадывался безутешный плач вдовы.

Наконец, тяжело вздохнув, с места поднялся старший брат умершего, Николай.

  – Мы все глубоко скорбим по ушедшему князю Алексею, нашему дорогому брату, но жизнь продолжается, и нам необходимо решить, кто будет следующим князем в стране.

  – Вы не имеете права ставить вопрос власти на обсуждение совета,– вскипел молодой княжич Александр, сорвавшись с места. – Я единственный сын князя Алексея, его соправитель, и по праву наследования власть принадлежит мне. Почему этот вопрос поставлен на семейный совет, а не на Совет архонтов?

  – Не горячись, Александр, возразил Николай, – Если мы будем решать вопросы власти на Совете архонтов, то у нас, как в Орде, князей начнут ставить архонты. Интриги погубят княжество. В конце – концов, князем выберут архонта, какого-нибудь феодоритского Мамая или Едигея. Да, ты официальный наследник, и когда-нибудь, возможно, станешь князем. Но сейчас очень тревожное время, а ты ещё слишком молод. Не в первый раз мы выбираем князя. После нашего деда Алексея правил наш старший брат Иоанн. И когда он умер, а я отказался от княжества, мы избрали твоего отца нашим князем. У князя Иоанна тоже был малолетний сын, здесь присутствующий Константин, который сейчас вполне может претендовать на престол. Тебе, Александр, всего восемнадцать лет.

  – Уже восемнадцать лет!

  – Мы не можем рисковать государством, даже если, по закону отцов, и обязаны предоставить тебе трон,– продолжал Николай. – Не сегодня – завтра турки вторгнутся в наши земли. Только опытный политик может предотвратить гибель Феодоро. Твоя жизнь и твоя судьба – это только ты. Но в стране четверть миллиона человек. Готов ли ты взять в руки судьбы этих людей, наших подданных? Греков, аланов, армян, готов, караимов, хазар? Десятки народов и племён с надеждой глядящих на нас, Гаврасов, своих князей! Мы не можем погубить этих людей, не можем погубить свою православную веру. Нам нужен опытный, гибкий политик, который сможет предотвратить турецкое вторжение.

  – Пусть я молод, неопытен, но почему ты уверен, что турки собираются напасть на нас? Или это только причина, чтобы лишить меня престола? Кроме того, мы не одни против турок. С нами крымские татары, ведь наша прапрабабушка – дочь хана Тохтамыша. Мой отец воспитывался при ханском дворе и получил татарское имя Ахмед. Татарский царь не оставит своих родственников и друзей. Сто лет мы вместе с татарами противостояли всем внешним врагам: Литве, Орде. А генуэзцы? Пусть мы постоянно ссоримся с ними из-за Поморья, и в конфликте за Чембало погиб мой дед, но перед лицом турецкой угрозы сейчас именно генуэзцы – наши ближайшие союзники. Мой отец приложил много стараний, чтобы наладить наши взаимоотношения с соседями. А ещё сильная Молдова предлагает нам свой союз. Не посмеют турки напасть на столь широкую коалицию.

  С места поднялся Константин Гаврас.

  – Из тебя получится хороший князь, юноша. Но позже. Не всё ты знаешь. Да, надо стараться укрепить союзы со всеми окружающими нас странами: с Молдовой, Венгрией, Московским русским княжеством. Но в 1453 году Мехмед взял Константинополь, через 8 лет под его ударами пал Трапезунд. Нет на свете сильнее государства, чем Османская империя во главе с Мехмедом Завоевателем. Турецкий Синоп – это практически рядом. Мы следующие. Об этом нам сообщают наши осведомители из Константинополя. Султан Мехмед на военном совете прямо поставил задачу в ближайшее время взять Тавриду. Да, татары наши друзья. Но ещё в 1454 году от Рождества Христова хан Хаджи Гирей Гияс-ад-Дин заключил союз с турками. Девлет Гирей ещё более привержен этому союзу. Ведь татары и турки - братья по вере. Крымское ханство нуждается в таком сильном сюзерене. У тебя есть план, как противостоять турецкой угрозе? Сможешь ли ты спасти страну?

  – Я готов драться до последней капли крови.

  – Последней капли крови своего народа? Ответ достойный мальчика, а не мужа.

  С места поочерёдно вставали члены семьи, высказывали своё мнение, но  большинство склонялось к тому, чтобы выбрать князя из опытных политиков. Наконец, было объявлено голосование, и вскоре старейшина Николай  встал на возвышение перед пустым княжеским креслом и объявил:

  – Решением совета княжеского рода Владетелем Феодоро и Поморья объявляю Исаака Гавраса, сына нашего деда князя Алексея и брата покойного князя Алексея Алексеевича! Коронацию произвести через девять дней после смерти князя Алексея.   

  Все зааплодировали.

  Князь Исаак, дородный мужчина с седой бородой и проплешиной в волосах поднялся, подошёл к трону, и грузно опустился на сидение. Его сын Техур, сверстник Александра, которого все звали Тихон, тоже поднялся, и встал рядом с отцом. Его лицо было гордым, заносчивым…

Вскипела горячая, от матери, черкесской княжны, кровь у Александра, он вскочил и покинул заседание Совета.

           

  Поднялся на второй этаж дворца, постучал в комнату сестры.

  Мария открыла дверь. Глаза её были опухшими от слёз. Сердце у Александра заныло от жалости. Он обнял сестру за плечи:

  – Как ты тут, Маша, жива?

  – Жива, Саша. Но тяжело мне. Маму жалко. Очень она убивается.

  – Слёзы помогают. Пусть поплачет.

  – Жестокий ты, Саша.

  Они сели на диван. Александр обнял сестру за плечи и утешал её, гладил по руке, а за окном сеял дождик мелкой моросью, и стекал с черепичной крыши частыми струйками, словно серебряная сетка была накинута на дворец.

 

Александр ушёл в свою любимую комнату на верхнем этаже дворцовой башни, лёг на кровать, попытался уснуть. Мысли о сестре проносились в голове. «Маша такая умница, такая красавица. Владеет греческим языком, латинским, немецким, турецким, учит русский. Ещё она чудесно вышивает и рисует. Но позавчера посол Молдовы сообщил, что его Господарь Штефан чел маре просит руки Марии. Старый хрыч! У него уже есть дочь Елена. Говорят, он жесток и беспощаден. Только в этом году, как утверждают очевидцы, взяв Браиль в Валашской Мунтении, воевода истребил всех жителей. Утверждают, что его воины распарывали животы беременным женщинам, вешали младенцев за пуповину матерям на шею. Суров Господарь! Трудно тебе будет, сестрёнка моя. Своего прежнего шурина, Исайю, брата первой жены, киевской княжны, поставил Штефан комендантом недавно отвоёванной крепости Килии, которая запирает Дунай. А через год отрубил ему голову. Страшновато становиться шурином такого грозного воеводы».

 Княжич тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Сон не шёл. Морось за окном прекратилась, и только редкие капли нарушали тишину. Город спал. Чудесный город Феодоро – великолепные дворцы и храмы среди благоухающих трав, орущих птиц в тенистых рощах и журчащих источников на огромном неприступном плато Баба Даг – Отчей горы.

Мысль пришла неожиданно. «Поеду с сестрой. Что мне здесь делать? Так нагло отобрали престол! Родственнички! Глотку готовы перегрызть из-за княжеской короны. Турки, те, хотя бы, не лицемерят: кто первый передушил всех братьев – соперников, тот и султан. Гаврасы… от слова гав-гав… Напыщенные как индюки. Только и говорят, что о родстве с Комнинами, Палеологами, Асанами…. Последнего Палеолога Кесаря Константина турки убили при штурме Константинополя. Последнего Комнина задушили по приказу Мехмеда. А мои родственнички спят, и видит себя наследниками двух империй, базилевсами. Конечно, первым назвал себя базилевсом ещё мой дед, но у него были соображения на этот счёт, а не только глупое чванство».

  За окном немного посветлело: тучи разорвались, и прямо в глаза засияла яркая звезда. «Моя звезда»,– подумал Александр. Сон овладел им, и его душа поплыла над тёмным лесом, плодородными долинами и ущельями родной страны. Он и во сне узнавал знакомые замки, принадлежащие ближним и дальним родственникам, селения, где жили и трудились ремесленники, пахари, пастухи, виноделы… Родная Готфия, страна Дори! Он летел над своей землёй, и чувство свободы вновь вернулось к нему. «Нет, они не смогут остановить меня! Я выше их всех. Я умею летать. А они ползают. И будут ползать. Если крыльев бог не дал. Дядя Исаак? Плод греха деда Алексея и еврейки. Когда наступит моё время, его время кончится».

 

  Грустное это было расставание. Мама плакала. Маша тоже плакала. Друг детства Георгий Мораки стоял рядом и пытался шутить, но у него мало что получалось. Пока загружали вещи на трёхмачтовый неф, женщины сидели на лавочке и утешали друг друга.

Дядья, кумовья и вся остальная родня прогуливались вдоль причала, и оттуда долетал весёлый смех. Вместе с нефом, присланным Штефаном за своей невестой, готовилась к отплытию малая галера, на которой Константин Гаврас собирался плыть в Италию, чтобы по просьбе русского посла сопровождать из Италии в Москву Софию Палеологиню, наследницу императоров Ромейской империи в жёны московскому князю Ивану Третьему.

Порт Авлита был центром торговли княжества. Несколько венецианских судов стояли у причалов, и грузчики занимались погрузкой-разгрузкой товаров. У военных причалов были пришвартованы малые галеры, построенные ещё дедом.

- Я надеялся стать князем, чтобы возродить морское могущество основных народов, населяющих Феодоро: и греков и готов. Греки издревле со времен Одиссея и Троянской войны плавали по Верхнему морю. Готы, в основном, плавали по рекам, но после завоевания Боспорского царства стали и морским народом тоже. А теперь у нас, потомков этих славных народов, практически не осталось военных кораблей,- сказал Александр, обращаясь к Георгию.

­- Большие военные корабли можно построить лишь в Венеции или Генуе. Но вот провести их через проливы невозможно,- сказал Мораки.

- Да, наша верфь пока таких кораблей построить не может. Лишь малые торговые суда и небольшие галеры. В Каффе строят лишь средние галеры двойного назначения, которые купцы расхватывают, как горячие пирожки. У меня была мысль купить парочку больших кораблей на Западе в разобранном виде и доставить частями в Феодоро через Молдову, а потом скопировать их и наладить кораблестроение в Авлите. Тогда мы бы надолго обезопасили себя от турецкого вторжения, - ответил  Александр.

 

На небольшом базаре возле причала торговали фруктами татары, громко зазывая покупателей на ломаном греческом языке:

«Лепёшки – 2 акче, курица – 4 акче!».

Греки торговали рыбой, готы – мясом. Парикмахеры евреи стригли желающих, а армяне ремонтировали обувь.

На Монастырской горе возвышались над портом внушительные стены крепости Каламита, восстановленные дедом - князем Алексеем в 1427 году. Грозно глядели на зеркальную гладь бухты жерла шести пушек – недавний подарок генуэзцев. Пять бомбард и один фальконет, стреляющий картечью из металлической рубки на расстояние до 130 шагов. На круглой башне с ещё не заделанной трещиной, оставшейся после недавнего землетрясения, реяло пурпурное знамя с двуглавым орлом – наследие Ромейской империи. Теперь Феодоро – третий Рим. Так мечтал дед Алексей. А его внук, единственный законный владетель Феодоро, вынужден покинуть свою Родину. «Но я ещё вернусь!»– подумал княжич, и в ярости сжал кулаки.

 

Раздался стук копыт. Александр сразу узнал всадника. Это был Теодорик Вельц, наставник и друг.

– Приехал меня проводить?– спросил княжич у подъехавшего рыцаря.

– Приехал тебя сопроводить,– ответил Теодорик, легко спрыгивая с коня. – Базилевс Телемах перед смертью просил меня быть твоей тенью, как раньше ты был тенью моей.

– Но я вырос, и мне уже не нужен наставник.

– Может, тебе не нужен и друг?

Александр подошёл к Теодорику и обнял его.

– Я безумно рад, что ты едешь со мной.

 

  Неф медленно шёл вдоль побережья. Теодорик ушёл спать в каюту. Александр и Мария стояли на палубе и прощались с родной землёй. Мимо проплывали берега залива с невысокими холмами. Когда-то их склоны были обработаны, и херсонцы собирали богатый урожай винограда. Сейчас холмы заросли травой, диким кустарником, одичавшим виноградом. Но кое-где ещё были ухоженные участки, и жили люди в небольших прибрежных селениях под охраной княжеских галер.

Неф вышел из залива, оставив справа заброшенную Жёлтую крепость, которую построили поляки в противовес Херсону.

Быстроходная галера Константина ушла вперёд, и довольно скоро скрылась из вида.

– Ты знаешь, почему погиб Херсон?– спросила Мария, глядя на гигантские развалины далеко за кормой.

– Когда татары отобрали у Херсона земли, ему для выживания осталась только торговля. Но генуэзцы не желали иметь конкурента в торговле. А когда они в 1261 году помогли Палеологам вернуть назад Византийскую империю, захваченную в 1204 году западными рыцарями во главе с венецианцами и превращённую ими в Латинскую империю, то кесари практически отдали им Херсон на растерзание, хотя тот и был свободным городом. Генуэзцы сделали всё, чтобы погубить конкурента в торговле. Сначала Херсон разрушил хан Ногай. Потом, как многие подозревают, по наводке генуэзцев, мурза Едигей в 1399 году, разбив крымского хана Тохтамыша и союзных ему литовцев, заодно окончательно разрушил древний город. Ещё раньше наша семья вынуждена была оставить Херсон и создать новую страну из осколков его земель. Наш дед князь Алексей мечтал восстановить Херсон. Менее чем за триста лет наша семья поменяла три страны: Халдею, Херсон, и оказались на древней готской земле – Дори в хазарском Мангупе - городе, построенном хазарами, на месте готской крепости Дорос. Наши с тобой предки по отцовской линии давно породнились с готами, поэтому, история готов – наша история. Мы отстроили столицу заново и назвали её Теодорос – Господин Земли Дори, что созвучно с именем нашего славного предка – святого Феодора.

– Случайно созвучно?

– Не знаю! Вряд ли!

 

Вот уже и татарская Кача осталась позади. Александр сошёл с верхней палубы и лёг в выделенной ему маленькой каюте. Скрипели деревянные надстройки, убаюкивал шум моря за бортом.

 

  Его разбудили крики. Потом прозвучал сигнал «Приготовиться к бою!» Александр сорвал с переборки саблю и быстро взбежал по деревянному трапу на верхнюю палубу.

Капитан и Теодорик стояли на мостике и смотрели вдаль.

На горизонте Александр насчитал более тридцати парусов.

  – Кто это?– спросил он у капитана.

  – Зихи, княжич, пираты. Волчьей стаей прижимают нас к берегу, Ветер северный. Мы не сможем уйти, – сказал капитан, и повернулся к помощнику. – Пушки к бою приготовить!

  – Не надо стрелять, капитан. Я сам с ними поговорю,- сказал Александр.

  Капитан с изумлением посмотрел на молодого княжича, и возразил:

  – Извини, но это судно принадлежит господарю Молдовы и я, как капитан, за него отвечаю. Когда пираты приблизятся на сто шагов, я дам залп.

  – На тридцать, капитан. Сначала мне надо с ними поговорить. Орудиями ты их всё равно не остановишь. Даже если каждое ядро попадёт в цель и потопит одну лодку, то это всего десять. Перезарядить орудия команда не успеет. Зихи пойдут на абордаж, и неизвестно, кто тогда победит. Ты отвечаешь не только за  судно, но и за невесту господаря.

– Послушай княжича,– сказал Теодорик капитану.

  Пиратские лодки подошли почти на тридцать шагов. Александр взял в руку рупор и обратился к пиратам на незнакомом капитану языке. Гребцы на лодках тут же перестали грести, вслушиваясь в слова Александра. Когда он закончил, воинственные, одетые во всё чёрное люди на лодках что-то закричали на том же непонятном языке, стали размахивать саблями. Потом лодки развернулись и ушли в открытое море.

  – Что ты им сказал, княжич?– спросил капитан.

  – Я им просто назвал своё имя и имена моих родственников из черкесского княжеского дома Цымблаков. А мои родственники в Зихии – Черкессии весьма уважаемые люди. Да и кровная месть для адыгэ не пустые слова. Если бы мы шли под флагом Феодоро, они бы не стали нападать на нас. Феодориты в этих водах плавают без опаски.

  Когда Александр спустился на палубу, Мария сказала ему:

  – Ты прямо светишься, гордишься, наверное, что наши соотечественники – разбойники, и наши родственники у них за ватажков. А мне впервые стыдно, что я наполовину черкешенка.

  – Ты не права, Мария, Черкессией можно гордиться. В бою один черкес - адыг стоит десяти крымских татар.

– Может быть! Я не воин, но я слышала, что твой наставник Теодорик говорит о татарах: «Не может быть работорговец и бандит хорошим воином». Думаю, к нашим родственникам адыгам его слова тоже вполне подходят.

Александр стушевался. Он смотрел на сестру, повзрослевшую, поумневшую, и не узнавал в ней того ребёнка, к которому привык, с кем всегда общался несколько снисходительно, как с маленькой. Но потом, не в силах остановиться, продолжил.

– Да, много адыгов кормится пиратским промыслом, набегами на соседей и продажей их в рабство. Но черкесом был Царь Золотой Орды Мамай, который на деньги генуэзцев нанял огромное войско из 120 тысяч черкасов, половцев, ясов и аланов, и во главе его пытался покорить Московское княжество, но потерпел поражение от русского князя Димитрия. В крови турецких султанов течёт черкесская кровь. Черкесские мамлюки, бывшие рабы, правят Египтом. Сейчас на египетском троне султан Кейтбей, наш родственник по крови. На всех рынках, торгующих рабами, в том числе и в Каффе, султан скупает белых рабов, чтобы дать им свободу. Поляки, русские, казаки и люди многих других национальностей получают второй шанс в жизни. Кроме того, в жилах каждого восточного правителя течёт немалая доля черкесской крови, потому что черкесская кровь весьма ценится на Востоке, как кровь истинных воинов. Пустынны берега Тавриды. Редки рыбацкие поселения. Столетиями на всём побережье хозяйничают пираты из Зихии. Селиться тут небезопасно. Только в Капитанстве Готфия – генуэзском Поморье, которое латиняне отобрали у нас, живут на берегу люди под защитой многочисленных крепостей. Но такова жизнь, таковы люди. Нельзя во всём обвинять лишь зихов. Когда-то, самыми грозными пиратами на Понтийском море были готы – русы. Почему и прозвали море Русским. Но и сейчас кроме зихов существуют не менее грозные молдавские пираты.

 

  Проплыли мимо Керкинита, Керкинитиды – Гезлева, развалин Калос-Лимена – земель древнего Херсона, и неф взял курс в открытое море на северо-запад. Далеко впереди лежала чужая земля – Молдова, и чужие города: Белгород, Килия, Сучава.

Александр и Мария стояли на палубе и смотрели за корму, туда, где таяла в белесой дымке родная земля. Что их ждёт? Увидят ли они ещё когда-нибудь свой край? Даже безразличные ко всему дикие чайки сейчас казались им последними осколками Родины.

 

Глава 2. Свадьба Марии.

Когда утреннее солнце поднялось высоко над водой, впереди на берегу лимана, запирая вход в Днестр, показался Белгород, древний Тир – огромная крепость с мощными артиллерийскими башнями, построенными Штефаном Третьим в дополнение к древним четырёхугольным башням. Крепость окружал глубокий, заполненный водой ров более чем в двадцать шагов шириной.

 

Александра и Марию встречали два представителя Штефана, пэркэлабы – капитаны Лука и Балко. Вечером в честь будущей жены Господаря общиной города был дан праздничный ужин. Играла музыка, в рюмки из синего стекла слуги наливали молдавское вино. Звучали тосты, и Мария, ещё совсем девочка, впервые в своей жизни была центральной персоной вечера. К ней обращались, её приветствовали, а женщины поочерёдно отводили её в сторону и что-то нашёптывали, вероятно, просили о чём-то своём.

Александр и Теодорик сидели рядом с Марией, пили вино, и слушали не всегда понятную славянскую речь. Теперь, в чужой стране, им надо было осваивать чужой язык, привыкать к людям, которые были совсем не похожи на их соотечественников.

 

На ночь Александра и Тео разместили в одной комнате. После шума застолья приятно было слушать тишину, которую нарушал лишь лай собак и перекличка часовых.

– Тео, ты не спишь?– спросил княжич.

– Пока нет, а что?

– Когда-то я спрашивал тебя, почему ты не женишься. Тогда ты сказал, что я маленький, а когда подрасту, ты мне всё расскажешь. Хочу напомнить, что я уже вырос. Поэтому, начинай.

– До вчерашнего дня я был женат. Вчера я чуть не опоздал к отходу судна, потому что митрополит, наконец, совершил бракоразводный процесс.

– Тебя развели? С кем?

– С Агнией.

– Так ведь она жена твоего отца!

– Жена моего отца, моя мать, умерла, когда я сражался на стенах Константинополя. Агнию я спас в Константинополе, женился на ней и привёз в Феодоро. Мой отец и Агния сошлись друг с другом, и с тех пор жили во грехе. Мне пришлось уйти из Шиварина, нашего родового гнезда, и поселиться в столице. С отцом мы, в конце-концов, помирились. Но мне развестись, а отцу жениться на моей бывшей жене, оказалось не так просто. Митрополит нам отказывал, ссылаясь на то, что ему нужно разрешение Патриарха из Константинополя. Наконец, вчера это разрешение было получено. Я успел развестись, вскочил на коня и поехал в порт. Мой отец и Агния остались на церемонию бракосочетания. Теперь ты знаешь обо мне абсолютно всё.

 

  Ещё после двух дней пути 4 сентября 6979 года от сотворения мира и 1471 года от Рождества Христова Александр, Мария и Теодорик в сопровождении небольшого отряда охраны, выделенного пэркэлабами Белгорода, прибыли в столицу Молдавии, богатый город Сучаву.

Совсем недавно город пережил сильнейшее за всю историю землетрясение. Многие дома были в трещинах, некоторые строения обрушились, но по-прежнему в центре стоял невредимым тронный замок господарей Молдовы.

Замок современный, построенный с учётом того, что на башнях установят пушки. Поэтому круглые башни были огромными, сочленёнными с толстыми стенами, опоясанные глубоким рвом. Замок возвышался над местностью, и весь город, защищённый лишь рвом и земляным валом с частоколом, лежал у его подножья. В замке проводят коронацию господарей из рода Душанов. В этой цитадели вершатся дела государства. Большие доходы имеет Сучава на перекрестии торговых путей. Есть деньги у Господаря.

Проехали мост через ров, через двое невысоких арочных ворот. Кони остановились на небольшой площадке перед дворцом. Все спешились, и слуги повели гостей прямо в тронный зал, где пред ними предстал Штефан чел Маре, воевода, Божьею милостью Господарь Молдавской земли, опора православия, ктитор – основатель множества храмов и монастырей, победитель хана Большой Орды Ахмата и многих, многих других врагов.

Штефан был одет в богатый кафтан, отороченный белым мехом в чёрную искру. Под кафтаном виднелась длинная, до красных сафьяновых сапог рубаха, опоясанная драгоценным поясом. И кафтан, и рубаха и сапоги были украшены искусным золотым шитьём. На голове Господаря возлежала девятилучевая корона с жемчугами.

Штефан встречал гостей у трона из тёмного дерева, с тонкой резьбой. Его длинные, ниже плеч, русые волосы ниспадали крупными волнами. Бороды у него не было, и широкие светлые усы подчёркивали округлую славянскую форму лица. Взгляд твёрдый, холодный.

Спафарий – оруженосец стоял по левую руку от Господаря. На спафарии была остроконечная шапка, клетчатые одежды и красные сапожки поверх зелёных штанов с пристегнутой к поясу саблей.

 

  Приём шёл по протоколу. Когда официальная часть закончилась, дорогих гостей проводили в отведенные им покои.

Александр снял с себя дорожную одежду и лёг навзничь на кровать. Его раздражали чересчур мягкие перины, в которых он утонул и сразу вспотел от жара, огромные набитые пухом подушки. Его раздражало всё в этой чужой стране. Но здесь ему предстоит прожить ближайшие годы. С родиной его будет связывать только сестра, да ещё друг и учитель Теодорик Вельц. «Хорошо, что он решил поехать со мной. Надо добиться, чтобы нас поселили вместе в одной комнате».

С этой мыслью Александр уснул, измученный дорогой, и опять перед его глазами убегали назад сосны, крытые дранкой и камышом крестьянские хижины, опять он слышал стук копыт, опять вдыхал острый запах конского пота.

 

  14 сентября состоялась свадьба. Александр очень скоро устал от духоты набитого людьми храма, от церковного песнопения, от блеска золота и парчи, в которую были одеты православные попы и придворные, от несмолкаемого трезвона колоколов.

Александр думал о сестре: вспоминал её маленькой девочкой, игравшей в куклы с подружками, вспоминал, как возвращаясь каждый раз осенью из Черкесии, где проходил боевую подготовку, удивлялся, насколько она повзрослела и похорошела за лето.

Теперь Мария уже совсем взрослая, и скоро станет мамой. А он? Он уже вырос? Или попрежнему остаётся мальчишкой? Александр впервые задал себе этот вопрос и не смог сам на него ответить.

 

После церемонии бракосочетания все собрались на пир.

Молодые сидели во главе стола. Мария была в платье из драгоценной тяжёлой парчи, богато вышитой золотыми нитями и отделанной горностаем. Крупные фалды стекали сзади, образуют длинный хвост. Треугольный  вырез был украшен ожерельем в виде рубиновой звезды. Монументальное богатое платье резко контрастировало с бледным растерянным лицом пятнадцатилетней девочки, и острая жалость к сестре на миг кольнула сердце Александра.

Штефан выглядел уверенным в себе и холодным. Все вокруг говорили на славянском языке, который Александр понимал, но сам говорить пока не мог. Штефан посадил Александра рядом с собой, и долго на греческом языке расспрашивал о Феодоро, о семье, о взаимоотношениях с татарами и генуэзцами. Господарь пил мало. Его трезвый строгий взгляд останавливал самых буйных гостей. За огромным, во весь зал, столом чувствовалось некоторое напряжение. «Лют, видать, воевода»,–  подумал Александр.

  – Значит, отобрали у тебя престол твои родственнички,– произнёс Штефан. – Наверно, опасаются твоей горячности, боятся, что начнёшь защищать страну от Османов. Очевидны их задумки. Им удобнее ноги целовать Мехмеду в знак своей вечной преданности. Ничего, пройдёт несколько лет, дам тебе воинов, и пойдёшь добывать свою корону княжескую. Смотрю, ты крупный парень. В воинском деле тренируешься?

  – Тренируюсь, конечно. На мечах бьюсь, стреляю неплохо из лука, арбалета и аркебузы. Разреши представить тебе моего старшего друга, учителя в военном деле и дальнего родственника Теодорика Вельца. Десять лет по славному рыцарскому обычаю я служил у него оруженосцем.

   Александр кивнул другу головой, и к ним подошёл огромный муж, чистокровный гот, воин с головы до пят. Но в его стальном пронизывающем взгляде светился острый насмешливый ум. Тео низко склонился перед господарем и тот восхищённо зацокал языком:

  –  Какая глыба! Ну и что ты умеешь делать?

  – Я потомственный воин, и на войне умею делать всё. Защищал Константинополь, воевал на стороне Франции в Столетней войне, замещал князя Алексея – Телемаха на поле боя с ордой Ахмата.

  –  Очень скромный парень. Мне такие нравятся. Готовь своего княжича к войне. У нас здесь не ваше тихое болото. Вокруг вас, хоть сомнительные, но друзья. Грызётесь лишь понемногу. А тут одни враги: поляки, литовцы, венгры, турки, ордынцы, да ещё и волошские предатели. Бью их, бью, не унимаются, лезут на землю молдавскую как крысы на объедки. Устал я один бороться. Объединяться нам надо. Предали мы Константинополь, опору веры нашей, теперь тяжко противостоять католикам, мусульманам, ренегатам и предателям. Православие под угрозой. Только Россия благоденствует. Иван Третий, сидя дома, умножает свою державу, а я, сражаясь беспрерывно, едва в состоянии защитить границы Молдовы.

  – А в чём сила русского князя?– спросил Александр.

  – Он отказался от ненадёжных боярских дружин и создал профессиональную армию из воевод и их воев – детей бояр, дворян и мелких землевладельцев. Теперь ему не надо самому участвовать в сражении. За него это делают опытные воеводы. А сам он занимается политическим обеспечением войны. Вместо копейщиков у него в армии действует сабельная кавалерия, из артиллеристов и «огненных стрельцов» создаются абсолютно новые формирования. Иван смелой ломкой традиционной системы вооружения и тактики боя обеспечил успех своей армии. Сейчас перед ним стоит задача объединения всех русских земель и окончательное их освобождения от Ордынского ига. Не сомневаюсь, что он с этой задачей справится. Вы слышали о кампании Ивана против новгородцев этим летом?

  – Нет.

  – Отличное планирование, удачно выбранная политическая ситуация, и как результат – блестящая победа московских войск 14 июля сего года на реке Шелонь. Пять тысяч москвичей разгромили до тридцати, а по некоторым источникам, до 40 тысяч новгородцев, что дало Ивану возможность заключить в Коростыни новый московско-новгородский договор. Литва отстранена от участия в делах Новгорода. Католикам не удалось распространить своё влияние на исконно русские земли. Иван продемонстрировал всей Европе как надо побеждать в современной войне. Военные действия за пределами своей страны, наличие плана войны и каждого сражения, разработка серии ударов с разных направлений, что распыляет силы противника, постоянное владение инициативой. По указу Московского князя для отвлечения ордынцев, ушкуйники вятичи с воеводой Костей Юрьевым напали на Сарай-Бату, чтобы отвлечь Орду и не позволить ей ударить в тыл русским войскам. Я надеюсь на союз с Великим князем Московским Иваном Третьим.

  Штефан помолчал немного и добавил:

  – Под впечатлением от нововведений Ивана, я сам отказался от прежней структуры войска, основанной на главной роли отрядов крупных бояр. Новое регулярное Малое войско состоит из моей личной гвардии - витязей, войска куртян – дворян, и отрядов наемников, что значительно увеличило военную мощь Молдовы. Как думаете, можно ли мне рассчитывать на поддержку Крымского хана в борьбе с турками?– вдруг неожиданно спросил господарь.

  – Конечно, можно! Татары – моя родня, наши постоянные союзники. Сто лет мы вместе боролись против всех внешних врагов,– сказал Александр.

  – А ты как полагаешь, Теодорик?- обратился Штефан к другу княжича.

  – Прости, Александр,– сказал Тео,– Сожалею, но я думаю иначе. Сейчас всё зависит от того, кто окончательно возьмёт власть в Крыму: Нурдевлет Гирей, опирающийся на Великую Орду, или Менгли Гирей, для которого Орда – угроза независимости. За каждым из них стоят могущественные беи. Если власть останется в руках Менгли Гирея, то главным врагом Крымского ханства станет Орда, и хану не обойтись без союза с Турцией.

  – Но тогда им также придётся поступиться своей независимостью, за которую боролся Хаджи Гирей, и с огромным трудом добился её двадцать восемь лет назад  не без помощи князей Феодоро,– возразил Александр.

  – Да, сейчас перед татарами стоит вопрос: кого из сильных держав выбрать своим сюзереном. Но у Менгли есть ещё один выбор: остаться независимым в союзе с нами и генуэзцами. Впрочем, всё решает «Совет пяти» –  «Диван». Союз татар с турками может состояться, ибо предпосылки этому уже были. Вспомните их совместную кампанию против генуэзской Каффы в 1454 году. Тогда генуэзцы в Каффе отделались данью и признанием самостоятельности Крымского ханства. Теперь всё будет гораздо сложнее: туркам не нужен конкурент в торговле на Верхнем море в лице генуэзцев. Не нужно османам и независимое ханство. Мехмеду Завоевателю нужен весь мир, и, как минимум, Верхнее море, которое должно стать внутренним морем Турции,– сказал Теодорик.

– Так ты не только воин, но и политик?- удивился Штефан.

–  Кстати, а где сейчас находится Влад Дракул? Ведь он православный, твой родственник и союзник по борьбе с турками. Насколько я осведомлён, это он дал тебе 6 тысяч воинов, с которыми ты отобрал трон у своего дяди Петра Арона, братоубийцы, разбив его в 1457 году возле Должешти?– спросил Александр.

  – Влад Дракул, член ордена Дракона, боровшегося с турками, убит в 1447 году по приказу регента венгерского королевства Яноша Хуньяди. А ты, наверно, имеешь в виду его сына, Влада 111 Дракуля, что означает «сын дьявола». Турки его называют «казыклы», по валашски – цепеш – колосажатель. Много он турок истребил, многих посадил на кол. Талантлив воевода и безжалостен к врагам Валахии. Малым войском, преданный собственным братом Радой, Влад заставил отступить самого Мехмеда, Завоевателя, с его 210 тысячной армией, организовав ему тактику выжженной земли. Однажды ночью только со своей гвардией в семь тысяч человек, переодетых в одежды врага, Влад напал на лагерь османов и перебил до тридцати тысяч врагов, почти не понеся потерь. Турки сами убивали друг-друга, не разобрав в темноте, кто есть кто. К сожалению, обманом Корвин заманил Влада в ловушку, и теперь содержит под домашним арестом в Вышеградском замке. Матвей Корвин – по-венгерски Матиаш Хуньяди, сын Яноша Хуньяди, по подложным письмам обвинил Влада в сговоре с турками, чтобы оправдать деньги, полученные от Папы Римского на крестовый поход, и, скорее всего, им присвоенные. Сейчас пытается Корвин обратить Влада в католическую веру. Сомневаюсь, что это у него получится. Стоек воевода, да и не захочет стать вампиром, ведь по валашским поверьям человек, изменивший веру, становится вампиром. За Влада  ходатайствуют Папа Римский Сикст 1V, император Священной Римской империи Фридрих 111 и короли всех крупных европейских держав, обеспокоенные ростом турецкой угрозы. А Валахией сейчас правит братец Влада, воевода Радул, или, как его называют, Рада чел Фрумос – Красивый, прихвостень турецкий, с которым вместе Влад в детстве был заложником у турок. Теперь Валахия - наш первый враг. Я собираюсь вскоре начать с Валахией войну.

  – А как же эти невероятные истории о кровожадности Влада? Говорят, он посадил на кол сразу тридцать тысяч человек, и сам пировал среди леса из кольев с телами казнённых? Что он велел послам хана  Ахмата, не снявшим перед ним шапки, прибить их к голове гвоздями? Что он ест человеческое мясо. А ещё, что сейчас в венгерском плену он забавляется, сажая на кол птиц и крыс,– спросил Александр.

  – Лют и суров воевода с врагами. Да и не только с врагами. Все преступники Валахии его боялись. Он карал за преступления, независимо от знатности и богатства. Зато он ценит ум, находчивость и смелость. Истории о кровожадности Влада выдуманы Матиашем Корвиным и трансильванскими купцами. Влад действительно целую армию турецкую в количестве четырёх тысяч человек, пытавшихся поймать его в ловушку, уничтожил всех до одного, а трупы насадил на колья и выставил этот живописный пес на пути армии Мехмеда Фатиха. Когда Мехмед прогулялся по этому лесу и увидел ужас в глазах своих воинов, то повернул войска и отказался от планов покорить Валахию. Людей Влад не ест и птиц на колья не сажает. Простой народ любит князя. Быстро и эффективно навёл он порядок в стране. А клевещут на него немецкие купцы из Трансильвании, потому что он резко сократил их льготы в пользу валашских купцов. Да, широки колы у воеводы Дракулы. Ещё и с зазубринами. Пока дойдёт такой кол до сердца, и человек, наконец, умрёт – намучается вдоволь. Не из-за кровожадности воевода мучает людей, а для устрашения врагов. Всех албанцев, принявших ислам, которых турки селили вместо уничтоженного сербского населения Косово, завоёванных областей Македонии и Валахии, Влад, когда захватывал такие селения, изрубал на куски, а старост селений и комендантов крепостей, которые обычно были турками, сажал на кол. Он не оставлял ни единого живого свидетеля и перемещался от одного селения к другому быстрее чем распространялся слух о нём. Албанцы в панике бежали из Валахии. А холопы – румыны Влада обожали. Я и сам суров с врагами Молдовы, хотя, у меня колы, как правило, тонкие, и быстро достигают сердца.

  Княжич вспомнил про Браиль, четвертование сына хана Великой Орды Ахмата и ханских послов после победы Штефана при Липниках год назад, но промолчал.

 

  Пир продолжался. Придворные и гости выкрикивали тосты в честь деспины Молдовы Марии и Господаря, но Штефан отмахивался от них, словно  от мух. Ворчал:

  – Эти подхалимы так и пытаются вылизать мою старую задницу. Первыми предадут, дай я слабину. Великие бояре –вот моя головная боль. Но постепенно в Господарском совете я заменяю всех прежних бояр на тех, кому доверяю. Это Збиря, Влаху, Тэутул.…  Многие из них – моя дальняя родня. Даю им должности ворников, пэркэлабов, логофетов.… И всё же, друзей настоящих мало. Но меня, как и Влада, любят крестьяне. Они были вечинами – холопами, а сейчас большинство из них свободные люди. Холопами остались лишь пленные татары и волохи. А ещё моя опора – духовенство. Потому что главная моя забота – вера. Единая православная вера сплачивает народ. Без веры мы погибнем между католиками и мусульманами как между молотом и наковальней. Не будет тогда народа молдавского.

  – Вы говорите с волохами на одном языке, но называете себя молдаванами, а их мунтянами. Чем вы отличаетесь от волохов?

  – У нас история разная и люди мы разные. Они мунтяне, горцы. У них слишком много агрессивной римской крови. Может, отсюда их называют «волохи» - по-славянски итальянцы. Впрочем, волох – это также и пастух, а на германском языке вальх – кельт. Мы, молдаване – народ спокойный, миролюбивый, любящий природу. Даже имя своё мы получили от утонувшей в реке собачки князя Драгоша по имени Молда. Впрочем, это имеет и свои отрицательные стороны. Труслив народ Молдовы изначально. Много я положил труда, чтобы преодолеть эту трусость в Малом войске. Что касается меня лично, то незаживающая рана от валашской стрелы в ноге, полученная при осаде Килии, которую я пытался отобрать у Влада, до самой смерти будет напоминать мне о мунтянах.

– Почему вы воюете с мунтянами?                                                                      

– Радул сошёлся с османами, и два года назад первым напал на Килию, принадлежавшую Молдове. В прошлом году, в отместку за это нападение, я сжёг Браил и ещё ряд городов. Уже в этом году Раду Красивый при поддержке турок начал кампанию против Молдовы, но получил от меня поражение. Теперь, как говорится, опять моя очередь. Заменю Радула на Бассараба.

  – Расскажи, господарь, о недавней твоей победе над венграми,– попросил Александр.

  – Было дело. Четыре года назад венгерское войско, разбив наши загранотряды, перешло Карпаты и вторглось в Молдову. Венгры заняли Бакэу, Роман и Байя. Я, по примеру Влада, приказал всё уничтожать на пути врага. Ночью 15 декабря по моему приказу был подожжен посад Байи с нескольких сторон. Двенадцать тысяч моих воинов неожиданно в ночи атаковали королевское войско, дезориентированное пожаром, и уничтожили почти всех. Сам Корвин был ранен в спину, и его на носилках унесли с поля боя. Почти семь тысяч убитых венгров по моему приказу снесли в огромную гору трупов, а сгоревших во время пожара невозможно было сосчитать. Ну, а теперь простите, загрустила моя девочка, надо уделить ей внимание.

  Александр и Теодорик вернулись на свои места. Штефан наклонился к Марии и что-то нашёптывал ей на ухо явно неприличное, потому что Мария густо покраснела и прикрыла платочком свои точёные черты. «Старый хрыч»,– опять подумал Александр беззлобно, и поднял чарку вина за здоровье «молодых». Рассмеялся: «молодой старый хрыч».

 

  Вечером на балу в честь новобрачных присутствовали все знатные бояре со своими жёнами и детьми. Дамы и девицы были в ярких платьях из бархата, парчи, шёлка: чёрных, красных, фиолетовых, белых и других цветов. Все надели маски. Но свою сестру среди толпы Александр легко узнал по особой стати. Мария была одета в ярко красное бархатное платье, отороченное чёрным мехом. Длинный шлейф скрывал её прекрасные ровные ножки, о которых здесь знал только Александр. Иногда княжич оказывался в танце рядом с Марией и улыбался ей. Она тоже легко узнала брата, и слегка помахала ему рукой. Впрочем, узнать его было несложно. Даже рядом с Тео, гигантом в семь футов роста, княжич совсем не выглядел маленьким. Оба были одеты в дорогой зелёный бархат. Волосы длинные, у Теодорика светлые, у Александра тёмные, слегка волнистые. Аккуратно подстриженные бороды.

 Княжичу было приятно ощущать присутствие Марии, близкой души в этом чужом дворце среди незнакомых людей.

Танцевали бранссданс. Последние па – бранли. Когда музыканты заиграли куплет, дамы и кавалеры образовали круг и взялись за руки.

Прикосновение незнакомой женской руки стало для Александра как удар молнии. На мгновение его ноги неуклюже запутались, он чуть не упал, а потом даже не посмел повернуть голову, чтобы взглянуть на свою соседку справа. Он просто чувствовал её, и в тёплом зале ему вдруг стало зябко.

Оркестр заиграл припев, танцующие разомкнули руки и повернулись лицом друг к другу. Тогда Александр, наконец, увидел её глаза сквозь прорези шёлковой маски. В этих глазах была его жизнь: и прошлая, и будущая. Словно старая цыганка бросила карты на зелёную скатерть. Ворожея видела всё. Но остальные заглядывали через плечо и вопрошали: «Что там? Что там?» И боялись, и желали. Может, любовь? А, может, смерть? Да и скажет ли цыганка правду? Скажут ли правду эти изумрудные глаза? Глубокие и загадочные, словно волны моря. Волшебные и чарующие, как легенды старого Мангупа.

Кончился танец. Но Александр бестолково стоял истуканом посреди зала, пока Теодорик не увлёк его за руку в сторону. Нет существа глупее на свете, чем внезапно поражённый любовью мужчина.

Танцевали бельфиоре, аморозо, пицохару, анелло. И лишь Александр больше не танцевал ни разу, стесняясь своей неуклюжести. Он впервые глубоко сожалел, что был не самым прилежным учеником у придворного учителя танцев.

Княжич искал глазами вертикально разделённое, наполовину золотое, наполовину синее плиссированное спереди шёлковое платье с треугольным вырезом, не скрывающим белоснежную нижнюю рубашку тонкого хлопка. Высматривал длинную синюю шаль, серебряную маску с миндалевидными вырезами  для глаз, распущенные тёмные волосы и диадему с голубыми сапфирами.

Разве можно влюбиться по прикосновению? Не видя даже лица? Одни глаза. Вдруг, это семейная дама с кучей детей, и где-то рядом занят разговорами или игрой в карты уставший от неё муж?

Александру показалось, что несколько раз её аккуратная головка повернулась, как бы ища именно его. Но нет. Это только показалось. Всё новые и новые фигуры рисовали на паркете танцующие, будто огромный калейдоскоп разворачивался перед глазами Александра. Потом танцы кончились, и незнакомка, вдруг, исчезла в сверкании тысяч свечей, словно всё это только привиделось ему в странном сне.

  Под конец бала началось представление. Данс макабр. Танец смерти. На зеркальном паркете появились образы иного мира. И этот загробный мир уравнивал всех: богатых и бедных, знатных и неизвестных. Казалось, мир теней приоткрывает свои тайны. Смерть вела за руку епископа, императора, воеводу с пышными усами, подозрительно похожими на усы Штефана водэ. Смерть играла на арфе. Потом появились скелеты. Они тоже играли на тамбуринах и свирелях, увлекая за собой всё новые жертвы. Княжич был захвачен представлением. Ничего подобного Александр никогда не видел.

И вдруг за своей спиной он услышал нежный, как звук флейты, женский голос, который читал стихи по-славянски:

  У всех у нас одна дорога,

  Один удел, один конец,

  Но жизнь была, и, слава Богу,

  Что ты нам дал её, Творец!

            Дал только миг

            Среди пустыни,

            Среди космических глубин,

            Дал светлый мир,

            Слова простые:

            Дом, мать, жена, отец и сын.

  Дал нам любить,        

  И быть любимыми,

  Дал утончённый мир искусств,

  И после смерти,

  Над могилами,

  Дал шум листвы,

  Покой и грусть…

 

Александр повернулся, и вновь увидел сияющие, прекрасные глаза в миндалевидных вырезах шёлковой маски.

А потом она опять исчезла, затерялась среди разноцветья парчовых, тонко-шерстяных, бархатных и шёлковых платьев, ниспадающих шлейфов, геннинов и вуалей. Только длинный хвост с серебряным узором ещё раз мелькнул в недосягаемом отдалении зала. И Александр испугался, что теперь она будет исчезать так всегда, как только он её увидит. Словно мигающая в тёмном небе далёкая звёздочка, готовая в любую минуту скрыться за невидимыми облаками.

 Но что-то произошло, что-то изменилось. Навсегда! Он почувствовал: между ними протянулась тонкая нить. Теперь они знают о существовании друг друга. Теперь у него есть она.

  Окончилось представление, как напоминание, что жить человечеству осталось лишь двадцать лет. В 1492 году, 7000 году от сотворения мира наступит конец света. Потому что Бог сотворил мир за семь дней. Каждый день – это тысяча лет. Какая тут связь – Александр не очень-то и улавливал, да и не верил во всё это. Но другие верили. Верили почти все, и это пугало. Церковники постоянно напоминали людям: грядёт второе пришествие! Но, в любом случае, впереди ещё целых 20 лет! Так много! Стоит ли грустить, если где-то рядом распахнул свои зелёные глубины безбрежный океан, в котором время не имеет значения. И минута – это вечность. Океан её глаз. Океан её непознанной души.

  Александр подошёл к Марии, которая разговаривала с Еленой, дочерью Штефана от первого брака, девочкой лет семи, и тихо спросил:

  – Маша, если у девушки распущенные волосы, то это что-нибудь означает или просто так?

  – Означает, что перед тобой девушка и она незамужем.

  – Конечно девушка, ей лет пятнадцать. А вертикально разделённое шелковое желто-синее платье?

  – То, что эта девушка стремится быть самой модной, и она королевской крови или шёлк ей подарила королева.

  – Ты узнаешь кто она?

  – Это все приметы? А какого хоть цвета волосы? Они подбриты на лбу и висках?

  – Тёмные. Откуда я знаю, подбритые или нет?

  – Если лоб кажется большим, то подбритые. Сейчас модно высветлять волосы и увеличивать ширину лба. Понял, бестолковый?

  – Я всё понял, но в ваших модах никогда не разбирался и мне это не интересно. Она очень красивая и всё. А глаза изумрудно-зелёные. На голове диадема с голубыми сапфирами, а на безымянном пальце левой руки кольцо с кроваво красным рубином.

  – Уже кое-что! Постараюсь тебе помочь.

 

  Шло время. Зелёные глаза в обрамлении сапфиров, взволновавшие душу Александру, больше не попадались на его пути. Постепенно сердце княжича успокоилось, но образовалась какая-то странная пустота, которой раньше не было.

Однажды, Мария подошла к нему и потянула за рукав.

  – Пошли, покажу тебе твою принцессу.

  Они вошли в библиотеку. В больших тёмных шкафах и на полках стояли фолианты в тяжёлых, кованых переплётах. На стенах висели  многочисленные портреты. Мария подвела Александра к одному из портретов, и он увидел её. Сердце его забилось. Девушка была прекрасна. Тонкий нос с лёгкой горбинкой, выразительные, чуть выпуклые ярко-зелёные глаза поражали своей одухотворённостью и глубиной. Но в этих глазах Александр разглядел несгибаемую волю и страсть. На безымянном пальце левой руки девушки был необычный перстень с рубином цвета алой крови. Красный рубин светился на фоне тёмно-синего бархата как глаз демона в синей ночи. Камень жизни, пылкой любви и взаимности. Его обладатель не признаёт посредственности и стремится к великому.

  – Кто она?

  – София, любимая дочь воеводы Влада Дракулы от первого брака. Кстати, у неё есть родной брат, Михай. Штефан – кузен Влада, а значит, его дочь нам родня. Сегодня рано утром она выехала из Сучавы. Когда появится вновь, я вас познакомлю. Отец Софии в плену у короля Венгрии Корвина. Правда, плен – это не тюрьма, а весьма богатая и вольная жизнь в императорских покоях пятиэтажной башни Соломона с молодой женой – кузиной Матиаша и двумя их сыновьями. Только Владу не позволяют выезжать из Венгрии. Охраняет его «чёрное войско» из чешских наёмников. Впрочем, говорят, Влад с семьёй уже переехали в Пешт в собственный дом. В любом случае, дочь его свободна ехать куда угодно. Вот и залетела птичка на свадьбу Штефана, своего родственника, чтобы мой глупый братец влюбился в неё по уши. Всё это она мне вчера сама рассказала. Нас познакомил Штефан. Она чуть старше меня. Но я перед ней просто дурочка.

 

  Через девять месяцев у Марии родилась девочка. Всё больше восхищался Александр силой и мудростью Господаря Молдовы. Но Мария сказала как-то Александру:

  – Не любит он меня.

  – А ты?

  – Мы, женщины, что адыги, что гречанки, любим или не любим, а всё равно любим.

  – Откуда в тебе эта приниженность? Ведь в нашей семье жёны всегда были свободны, и их уважали?

  – Уважали. Но женились не по любви, а по политической целесообразности. Отец женился на черкесской княжне из рода Цымблаков, нашей маме, даже не взглянув на неё ни разу. Так же поступили и со мной. Мы, женщины, лишь инструмент в руках мужчин. Наш род от Комнинов, Палеологов и Асанов - византийской императорской династии и болгарских царей. Благодаря этому династическому браку, Штефан обрел право объявить себя царем. Он и собирается так поступить в ближайшее время. Лишь для этого я нужна Штефану.

  – Нам, Гаврасам, приходится, в первую очередь, думать не о себе, а о стране. Вот и женимся на благо Феодоро, часто жертвуя собственным счастьем. Так и Господарь Молдовы. Не повезло тебе, Мария. Но это судьба женская. Терпи и люби своего мужа.

  – Постараюсь. Лишь бы он не полюбил другую.

 

  В конце лета дочка Марии тяжело заболела. У неё начались судороги, и на какое-то мгновение девочка перестала дышать. Пришёл Александр. Позвали Штефана. Мария бросилась к нему вся в слезах:

  – Наша девочка умирает. Ей срочно нужен лучший лекарь.

  – Мои лекари лечат только раненых. Дочь я лечить не позволю. Она должна сама выкарабкаться. Мне нужны сильные дети. Слабые пусть погибнут. Иначе род мой не выживет на этой Земле.

 

  Дочь Марии выкарабкалась, выжила. И Мария была очень этим горда. Но на Штефана всё-таки негодовала: «безжалостный он».

  – Нет, он мудрый,– возразил Александр. Только сильные имеют право на жизнь. Иначе выродится род людской.

  – И тебе не жалко детей?

  – Если сажать гнилые семена, то весь урожай погибнет. Это как гангрена на пальце. Палец жалко, но не отруби его, и погибнешь сам. Нет, мне не жалко больных и слабых детей. Они – это гангрена на теле человечества. Штефан абсолютно прав.

  – Все вы, мужики, изверги.

  – Рожай больше, и тогда не будешь дрожать над каждым хилым ребёнком.

  – Сам рожай больше, советчик!– возмутилась Мария, и стала кормить грудью расплакавшуюся малышку.

 

Глава 3. Чужая война.

  Штефан объявил подготовку к походу. Александр волновался: впервые в жизни ему предстояло сразиться с врагами в открытом бою. Он никак не мог решить, что выбрать в качестве главного оружия: отцовский булатный меч или саблю из индийского булата, подаренную отцом. Наконец, после долгих размышлений, он выбрал саблю, и под руководством Теодорика повторял некоторые изощрённые приёмы сабельного боя. Мария, по черкесскому обычаю, сама сделала новые ножны для сабли брата, обтянув их красным бархатом.

 

  Накануне похода пир давал воевода Бассараб. Гуляли до полуночи. Утром, невыспавшийся Александр стал во главе небольшого конного отряда молдаван, выделенного ему Штефаном. Когда Сучава с провожающими: жёнами, детьми и стариками осталась позади, Александр пытался уснуть в седле, как это делают татары, но всякий раз заваливался на бок, так что Тео приходилось подхватывать княжича. Тот таращил изумлённые глаза, пока не просыпался окончательно.

– Зачем ты меня разбудил?

– Ты падал.

– Выдумываешь, наверно. Во мне течёт татарская кровь, а значит, я не могу упасть.

– Иногда и татары падают.

А потом всё повторялось сначала:

– Зачем ты меня разбудил?

– Ты падал……

 

   Большое войско собрал Воевода Штефан. Разделил его на две неравные части по примеру Московского князя Ивана и бросил на Мунтению. Впереди основной армии над волнами колышущихся всадников плыло красное знамя с Георгием Победоносцем, попирающим змия – хоругвь господаря Молдовы. Его собственными руками вышила малолетняя дочь Господаря Елена.

Штефана водэ окружала личная гвардия в кирасах, вооружённая алебардами и сердцевидными железными щитами с изображением головы быка.

Армия Молдовы вторглась в Валахию у Милкова, продвигаясь через Рымнику, Сэрат, Бузэу, Гергица.

  Два дня войско стояло у мелкого ручья, который, почему-то, называли «потоком». Разведка определила местонахождение армии Рады Красивого. На Военном совете был составлен план сражения, но Александр не входил в Военный совет и не знал положения дел.

Только за час до намеченного времени в ночь с 20 на 21 ноября 1473 года были разосланы всадники калараши с приказом поднять армию и приготовиться к атаке.

 

  Тео легонько потряс Александра:

  – Вставай, княжич! Назначено время атаки.

  В маленьком шатре было безумно холодно. Княжич схватил котелок с тлеющими углями, прижал его к животу. Чуть согревшись, Александр сходил по нужде, позавтракал хорошим куском холодной свинины с горячим чаем, заваренным на костре, а потом встал посреди шатра, готовый к непростой процедуре облачения.

Двое слуг достали из сундука германский готический доспех работы аугсбургского оружейника Хельмшмидта с обильным рифлением, и стали ловкими, уверенными движениями одевать княжича. На шёлковый, шитый золотой нитью поддоспешник – пурпуэн, набитый хлопковой ватой с подкладкой из дорогого льна, надели кирасу, почти не стесняющую движения.

Пока слуги застёгивали хитрые застёжки, Александр подумал, что если он останется после боя без помощников, то не сможет раздеться, и умрёт в этом железном коконе.

Когда процедура облачения закончилась, Александр пристегнул к поясу длинную саблю из индийского булата с крестом перед рукоятью и огнивом, защищающим руку от скольжения вражеского лезвия.

Перед шатром уже стоял боевой молдавский скакун в доспехах.

  Ещё не рассвело. В сумерках тихо строилась кавалерия. Кони всхрапывали в темноте.

Под светом неярких звёзд прозвучала команда: «В атаку, рысью, марш!». Кавалеристы дали шпоры лошадям и пошла лава на врага. Потом прозвучала команда: «В галоп!». И тогда лава, набирая скорость, стала неудержимой, смертоносной, словно это вулкан бросил огнедышащее пекло прямо в лицо врагу.

 

Не ждал воевода Радул ночного удара конницы. Грозный топот тысяч копыт поверг мунтян в шок. В страхе разбегались они в разные стороны, пытаясь спрятаться от разящих мечей. Только некоторые прижимались спинами друг к другу, и пытались организовать оборону.

На одну из таких групп, человек в сто, и налетел отряд княжича. Александр ударил копьём по своему щиту, как учил его Теодорик, и мгновенно в кровь ему словно впрыснули дьявольский огонь, а сил прибавилось стократно. Уже не было страха, не было сомнений, а была одна неуёмная ярость и жажда боя.

Княжич направил коня прямо в гущу врагов, и боевой конь своей бронёй проломил брешь в защите из копий и щитов. Копьё Александра сломалось, застряв в доспехах пронзённого мунтянина. Княжич откинул древко, выхватил саблю. Сверкнула сталь, отражая звёздную пыль небес, срубила мунтянина,  пытавшегося замахнуться алебардой. Снизу, не поднимая клинок для замаха, ударил Александр в незащищённый подбородок другого валашского воина, и белое лицо его стало чёрным, потому что в темноте всё красное становится чёрным.

Осенняя ночь вдохнула в себя запах человеческой крови, впитала крик умирающих, звон мечей, хрипы раненых людей и лошадей. Мир любви, мир доброты исчез, испарился, как испаряется утренняя роса. Только ненависть к врагам, а ещё дикая радость убийства. Словно сбросили люди с себя груз этой жизни, груз забот и треволнений. Вырвалась на свободу первобытная звериная ярость человека.

Александр вновь и вновь разил врагов чёрной от крови саблей, а потом, не удовлетворяясь столь мелкими победами, бросил саблю в петлю на седле и потянул из-за спины притороченный к седлу двуручный европейский меч биденхандер. «Да! Это настоящее оружие убийства»– пронеслась мысль. Он взмахнул мечом и ощутил полную, абсолютную власть над теснившимися вокруг него врагами. Смерть от чудовищного удара разорвала пополам сразу нескольких мунтян, и кровь уже не брызгала, а лилась рекой под ноги озверевшего коня.

  Отпрянули враги от Александра, бежали, испугавшись его дикой ярости. А рядом молча, как громадная глыба, на огромном, специально для него подобранном молдавском коне, сидел его друг Тео, и вал трупов вокруг него по высоте доходил до морды коня.

Александр подъехал к другу, и тот положил ладонь княжичу на плечо:

  – Теперь ты настоящий воин, рождённый в бою. Никто заранее не знает, что окажется сильнее в нём во время первого боя: страх или ярость. В тебе победила ярость. Ты можешь стать великим бойцом.

   «Но перед боем я трусил по-настоящему» - подумал Александр и густо покраснел под бацинетом. В животе его всё ещё неприятно урчало.

     Друзья пришпорили коней, направив их туда, где в свете серой зари молдаване из отряда Александра вязали верёвками человек двадцать мунтян.

Связав пленных и оставив возле них охрану, отряд княжича присоединился к основному войску, преследовавшему отступавших мунтян до замка Дымбровица, в котором успел укрыться воевода Радул с немногими уцелевшими людьми.

 

   23 ноября Штефан организовал осаду по всем правилам. Особая гордость Штефана – его специальный отряд артиллерии. Теперь настал час ей сказать своё слово.

Бомбарды били по замку каменными  и чугунными ядрами целые сутки, сосредоточив огонь на нескольких слабых местах. В результате, в стенах образовались проломы.

Ночью войска забрасывали ров всем, что можно было найти в окрестностях: брёвнами, камнями, землёй, ветками.

К утру на выбранных для атаки направлениях ров был почти засыпан, а стены проломлены.

Атаке предшествовал мощный залп артиллерии. Огнём из аркебуз, градом стрел из арбалетов и луков нападавшие не давали возможности обороняющимся поднять головы над стеной.

Александр и Тео спешились, чтобы принять участие в атаке.

Для штурма княжич не стал надевать сплошной сочленённый доспех, в котором вскарабкаться на стену было довольно сложно, а надел лёгкий кожаный, с нашитыми стальными пластинами. Шею и грудь прикрывал стальной гаржет. Подставляя себя под стрелы и пули, не следовало особенно выделяться в толпе. В качестве оружия княжич взял лёгкую саблю и кинжалы.

 

Александр и Тео во главе своего отряда под бой барабанов бросились вперёд, прикрываясь щитами. Перешли ров. Взметнулись вверх сколоченные за ночь лестницы и легли на обломки стен, уцепились за них падающими зацепами. Первые воины рванулись по ступеням. Многие из них срывались вниз, поражённые мечами и тяжёлыми камнями, но атакующие упорно штурмовали стену.

Александр отбросил отяжелевший от стрел щит и ринулся вверх, а сабля висела в кожаной петле у него на запястье.

Воин, поднимавшийся впереди него, внезапно застыл, потом выпрямился и стал падать. Горячая кровь из его разрубленной головы полилась на руки Александра. Княжич мгновенно прижался к лестнице, чтобы не быть сбитым падающим телом.

Над гребнем пролома появилось бледное лицо. Александр осторожно поднялся  ещё на две ступени, а когда увидел, что мунтянин уже готов поразить его мечом, выдернул свободной от сабли рукой из-за пояса кинжал и снизу вверх метнул его во врага. Кинжал вошёл прямо в глаз. Мунтянин выронил меч, сполз головой вниз и пролетел мимо Александра.

Оказавшись на вершине полуразрушенной стены, Александр резким взмахом сабли снёс пол головы подбежавшему мунтянину. На башне лучник выпустил стрелу. Александр легко увернулся, и по развалинам стены стал карабкаться к входу в башню.

Наконец, он ворвался в помещение. Не менее десятка врагов кинулись на него с обнажёнными мечами. Коротким взмахом сабли Александр вспорол живот одному из нападавших. Остальные немного отступили, и стали окружать Александра, изготовившись для нападения. Княжич не ждал, когда они будут готовы, а сам бросился на врагов. Горизонтальный мгновенный удар саблей. Мунтянин подставил меч, но не успел развернуть лезвие навстречу сабле, и булат сломал европейское железо, вспорол горло врагу, а потом полетел дальше, разрубая на своём пути всё, что мешало его полёту. Мунтянин пал, истекая кровью. Два меча одновременно устремились к животу Александра, но княжич успел мгновенно среагировать: оттянул саблю и отбил мечи.

В это мгновение в башню ворвался Теодорик. С рёвом он кинулся на врагов, и его тяжёлая рогатина, как молох смерти, обрушилась на мунтян. Два, четыре изуродованных тела. Казалось, свою работу выполняет мясник. Густой, одурманивающий запах внутренностей наполнил помещение. Будто башня была живая, и чрево её, где они находились, воняло, как воняет любое чрево. Ужас обуял мунтян, которые ещё были живы. Двое из них выскочили в дверь, а двое попытались взбежать наверх по лестнице, но Тео сбил их с лестницы рогатиной и пригвоздил одного за другим к бревенчатому полу.

Друзья поднялись на корону башни, где быстро перебили нескольких лучников, пытавшихся защищаться короткими мечами. Потом они схватили вражеские луки. Александр наложил  стрелу, натянул лук, прицелился в шею мунтянину, пустил стрелу. Трёхгранный наконечник прошил шею врага насквозь, и мунтянин, хватаясь за горло, упал ничком, захлёбываясь кровью.

Другая стрела. Ещё один мунтянин прятался за зубцом стены с мечом наизготовку. Бок защищён кольчугой. «Пробьёт», подумал Александр, натянул лук до треска, отпустил стрелу. Стрела вонзилась по самое оперение, пробив кольчугу.

Европейский цельнодеревянный лук из тиса - слабый, не чета азиатскому или черкесскому, склеенным из дерева, кости и сухожилий. Александр натянул его чуть посильнее, чтобы пробить очередную кольчугу, и лук сломался. Досадуя, княжич схватил другой лук.

Тео сломал свой лук ещё раньше. Не привыкли они к чужому некачественному оружию, стреляющему менее чем на 100 длин лука. Атакующие, ранее гроздьями висевшие на многочисленных лестницах, теперь сверкали окровавленными мечами на вершине пролома, соскакивали по крутым каменным лестницам вниз, во двор замка, и разбегались между строениями в поисках спрятавшихся защитников, женщин и добычи.

 

  К полудню защитники замка прекратили сопротивление. Связанные пленные сидели во внутреннем дворе. Изнасилованные женщины плакали, прижимая к груди перепуганных детей. Личная гвардия Штефана переворачивала трупы и обходила все помещения в поисках Рады Красивого.

 Но Радула не нашли. Он сумел уйти ночью. Вероятно, спустился со стены по верёвке. Если бы в замке был потайной ход, то он ушёл бы с семьёй. Но его жену и двоих уже почти взрослых детей, а также все атрибуты власти, обоз и богатую казну молдаванам удалось захватить. Александр видел, как юношу со связанными руками, двух женщин, одна из которых была молодой и красивой, вывели из покоев, усадили в повозку и в сопровождении отряда всадников отправили в Сучаву.

 

  Ночью Александр и Тео разместились в одном из покоев замка. Им повезло: в небольшой комнате было две кровати.

  – Тео, ты спишь?

На соседней кровати большое тело грузно повернулось в темноте, словно медведь очнулся в берлоге.

  – Нет ещё.

  – Почему ты так ревел, когда ворвался в башню? Я сам от твоего рёва чуть богу душу не отдал.

  – Чего ревел, чего ревел! Ведь мы все из Таврии, значит, тавры, быки то есть. Вот и ревём себе. И в Молдавии быков почитают. Даже на щитах наши головы изобразили. Сам Бог мне предписал: реви! Вот и реву.

  – Очень мудрое объяснение. А серьёзно?

  – А серьёзно – испугался я. От страха и ревел.

  – Чего ты, старый пень, мог испугаться? Тебя самого все до смерти боятся.

  – Не за себя испугался. Выползаю я на эту раздолбанную стену, а княжича моего и следа нет. Туда, сюда ищу – нет. Канул, как в воду. Неужели, думаю, сбросили княжича со стены? Но ведь он не птица, может и повредить себе чего-нибудь. А ведь я князю Телемаху у его смертного ложа обещал, что уберегу тебя в бою. И перед боем ты, как я заметил, даже не перекрестился. Это плохой признак. Значит, Бога с тобой нет. Тут слышу: крики в башне. А когда добрался до башни и увидел тебя, то и заревел от радости.

  – Понятно. Я тоже обрадовался, когда тебя увидел. Слишком их много было на одного.

  – Александр, у меня к тебе встречный вопрос: почему ты не крестишься, не молишься, не постишься, и вообще – не веришь в Бога?

  Наступила глубокая тишина. Теодорику даже показалось, что Александр уснул. Но тот, наконец, ответил:

  – Кроме Маши, моей сестры, и Тихона, моего двоюродного брата, теперь об этом знаешь только ты. Не дал мне бог веры. Я даже не представляю, как могут люди верить в то, чего нет и быть не может. Не верю я, будто в этом бездонном небе сидит какое-то существо, бог, которое только тем и озабочено, что суёт свой нос в людские дела. Вся религия – это только слова, написанные на бумаге или произнесённые людьми. Бог уже давно не является людям. Да и являлся ли когда-нибудь? Можно ли верить словам фанатиков? Каждый верующий мечтает об одном: увидеть чудо, ибо сомневается, не верит в душе своей и не понимает триединую сущность бога. Это же надо придумать: и отец, и сын, и дух – каждый сам по себе, но существо одно. Не бывает такого! И в Библии про это ничего не написано. Не могу я верить в то, чего не видел собственными глазами. Вся деятельность священнослужителей имеет целью лишь одно: одурачивание верующих для укрепления их веры. Ведь без веры поток пожертвований иссякнет. Ну и мы, власть предержащие, всеми силами укрепляем веру, которая помогает нам сплачивать народ в одно целое, держать в повиновении массы. Для этого мы не замечаем ухищрений монахов: мироточение, исцеление и прочие трюки.

  – Неужели, ты не боишься ада? И не признаёшь десять заповедей?

  – Ада, в виде горящего огня, котлов с кипятком и прочими страстями нет и быть не может, ведь тела умерших сгнивают, а значит, боли умершие испытывать не могут. Да и в Библии говорится: «Прах в землю, чем он и был, а дух возвратится к богу, который и дал его». Где там ад? Нет его. Ад есть только на земле. Посмотри на жизнь рабов. Это мы, феодориты, одни из немногих народов, которые не используют рабский труд. Весь Восток живёт за счёт рабского труда, а бессовестные торгаши – генуэзцы Каффы – одни из основных перекупщиков рабов. Земной ад закреплён в десятой заповеди божьей: «Не возжелай… раба ближнего своего!»  И вообще, как можно верить в то, что нарушаешь каждый день? «Не убий!» Чем мы занимаемся ежедневно? Убиваем. «Не укради». Мы не крадём, мы «берём трофеи», а заодно насилуем. Именем бога совершаются самые страшные преступления на земле. Мерзко всё это. Бог, якобы, один. Но, почему-то, у каждого народа он свой. Татары и турки убивают во имя Аллаха. Мы во имя Христа. Есть ещё Будда и множество других богов. Наверно, ради них тоже убивают.

  – Но после смерти ты желаешь жить вечно и очутиться в раю?

  – Нет ада, нет и рая, ибо нет тела, которое нужно кормить яствами, ублажать ласками. Ничего нет после смерти. А потом, что за компания в раю? Первый, кто оказался там от Христа – бандит и убийца, который в последнюю минуту поверил в божественную суть Христа. Таких бандитов там пруд пруди. Можно всю жизнь грабить, убивать, а в последний миг сказать «каюсь», и ты в раю. Удобно. Ещё там полно нищих духом, старых бабок, плачущих, кротких, потому что бог их сразу определил в рай, согласно девяти заповедям блаженства. Совсем неинтересная компания. Что там делать? Опять славить бога? Тоска! Не люблю ханжества и лицемерия. Я люблю Свободу. А ты Тео, спасайся, молись! Сколько людей ты убил? Ничего! Покаешься, и Бог простит. Будешь тысячи лет в раю любоваться на бога и бить ему поклоны. Без головы и мозгов не больно! Что надо богу? Чтобы его славили. Мне, человеку, сыну князя и то противно, когда передо мной унижаются. И убивать противно ради веры, ради Христа. Хуже всего, что скоро я привыкну, не буду замечать мерзости убийства, а начну испытывать только радость. Ты привык, и я привыкну. Но на религию в государстве не посягну. Не буду рубить сук, на котором сижу. Мне, представителю власти, христианство нравится, ибо сказано: «Всякая власть от бога». Не будь этой фразы в Библии, не было бы и христианства. Мы, князья, его бы уничтожили как конкурента. Пусть люди верят. Единая вера сплачивает страну. Кстати, в том и слабость моей страны, что нет в Феодоро единой веры. Ещё сказано: «Не мир пришёл я принесть, но меч!». Эти слова спасли Христианство от внешних врагов. Не будь их, не было бы крестовых походов, не брал народ в руки мечи, боясь нарушить заповедь: «Не убий!», и не защищал свою страну. Так что я не против веры, но сам не верю.

– Ты святотатствуешь, княжич. Нехорошо это. И народ свой унижаешь, намекая, что религия  для дураков и рабов. Уж не гордыня ли говорит твоими устами? Ведь это самый тяжкий грех, мать всех грехов. 

  – Я не боюсь грешить против бога. Но общечеловеческую мораль уважаю. Насчёт гордыни. Я не унижаю других людей, не называю их рабами, как бог христиан, а значит, моя гордыня – моё частное дело, и она не вредит миру. Религия – для  тех, кому нужна опора, кого постигло горе, для сломленных духом. Сильные люди в ней не нуждаются. Верю я или нет, но свою страну и своего верующего друга я почитаю больше всего на свете.

– Как истинный православный.       

– Нет, у православных совсем другие принципы. Я считаю всех феодоритов своими братьями, и готов жизнь свою положить за мою нацию, мой народ. Но для православных близкий – лишь брат во Христе. Пусть он хоть латинянин, хоть турок. Для православных нет Родины, нет Феодоро, нет нации, нет даже отца и матери, а есть только их личное спасение. Причина падения Ромейской империи именно в христианском сознании, что прозвучало на площади у Собора Мудрости Божьей словами Луки Нотараса: "Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара!" Или: «не тронь нашу веру, и забирай нашу Родину, нашу свободу, нашу жизнь». Это называется словом «рабы».

– Твоя горячность и категоричность, твоё неверие в Бога погубят тебя, Александр.

  – Если ты так веришь в бога, то почему бы тебе вместо доспехов не надеть на грудь икону Божьей матери? Или самого Иисуса? Ведь не наденешь! А значит, сомневаешься! То-то и оно! Поэтому, давай лучше спасть.

  Прошло несколько минут, и тяжёлый сон навалился на Александра. Во сне он опять слышал стук мечей, предсмертные хрипы, опять вонзал свою саблю в чьё-то тело, а потом просыпался в ужасе, лежал с колотящимся сердцем и с отвращением к самому себе.

 

  Три дня войско отдыхало. Большой отряд был отправлен к полю боя собирать оружие и хоронить убитых. Павших врагов насчитали 64 тысячи человек. Как скоро мунтяне оправятся от такого поражения?

Тут пришло известие о наступающих турках. Разведка донесла: 13 тысяч турок и 6 тысяч мунтян движутся на помощь Радуле. Они шли налегке, без пушек.

Штефан выступил им навстречу. Его войско превосходило войско неприятеля.

Войска остановились напротив друг-друга. Моросил мелкий дождик. Пехота турок перешла в наступление. Били барабаны. Молдаване, вторя барабанам, стали бить мечами по щитам. Когда между войсками осталось менее 100 шагов, первые ряды войска Штефана отступили, и за ними открылись установленные на боевые позиции пушки, которые дали залп под малым углом чугунными ядрами, а органы – каменной щрапнелью.

Ядра скакали по земле и проделывали в рядах врага бреши из разорванных тел. Шрапнель калечила людей. Одновременно выпалили серпентины, и кулеврины. Не успел слабый ветер разогнать плотные клубы дыма, как лучники и арбалетчики выдвинулись вперёд, воткнули перед собой в землю щиты плакинеты и выпустили во врага тысячи стрел. Серое дождливое небо стало чёрным. Тихая смерть, посвистывая, обрушилась на турецко-валашское войско. Тяжёлые стрелы и арбалетные болты с гранёными наконечниками пробивали деревянные щиты, кольчуги, лёгкие, часто просто кожаные или даже холщёвые доспехи в виде кафтанов, набитых конским волосом или ватой. Сотни тел устлали землю.

 Внезапно, лёгкая нерегулярная конница – акынджи турок, огибая собственную пехоту с флангов, рванулась в атаку. Молдавские лучники – аркаси и арбалетчики отошли назад, пуская через головы своих пехотинцев – лефегов стрелы в атакующих турок. И хотя на излёте стрела не могла пробить даже лёгкий доспех, но многие из турок вовсе не имели никакой защиты.

Вперёд выдвинулись пикинёры из лефегов, алебардщики и крестьяне, вооружённые боевыми косами. Первые ряды неприятельской конницы наткнулись на длинные, упёртые в землю пики, а задние напирали, чтобы вскоре тоже пасть под чудовищной молотилкой, устроенной алебардщиками и косарями.

 Потом во фланг наступающим туркам ударила конница – витязи и калараши под командованием дяди Штефана Великого – боярина Влайку.

Александр и Теодорик в составе конницы скакали рядом впереди своего отряда. Конная лава набирала скорость. Остановить её уже не могла никакая сила. Стрелы и сулицы врага бились о твёрдую сталь доспехов, и с визгом рикошетили в низкое дождевое небо. Только несколько мгновений понадобилось, чтобы сблизиться с неприятелем. Кавалерийское копьё Александра пронзило турка в кожаных доспехах и застряло в теле. Александр бросил его и выхватил саблю. Началась жестокая сеча. Перевес был на стороне конницы Штефана. Колесо смерти неуклонно катилось вперёд, пожирая войско врага.

 Александр бил наотмашь, не очень обращая внимание на защиту. Лёгкие неприятельские сабли гнулись или ломались при ударе об его доспех из лучшей германской стали. В княжиче росло чувство неуязвимости. Его утяжелённая на конце елменью длинная сабля рассекала врага легко, почти до пояса, даже через кожаный доспех.

Но в какой-то момент он ощутил дуновение смерти: пугающей молнией просияло немного сзади лезвие алебарды, и Александр почувствовал, как замерло время, как распласталось оно и застыло, словно стрела на излёте. Удар нацелен в шею справа сзади. Выдержит ли гаржет? Рискнуть и не реагировать? Нет! Но правая рука Александра летела с рубящим ударом на очередную турецкую голову, и остановить её, вернуть назад для защиты, уже не было возможности. На левой руке, держащей поводья, треугольный маленький щит, развернуть который вправо и прикрыть шею сзади не хватит ни времени, ни длины руки. Наклониться? Алебарда изменит траекторию и догонит. Александр, как ему казалось, медленно, спокойно продумывал все варианты, но этот миг был короче, чем движение ока. И тогда Александр резко откинулся влево и назад под летящее лезвие, почти упал спиной на круп коня, опережая вражескую сталь всего на ширину клинка. В тот же миг в эту брешь проскользнула чья-то сабля, и сталь алебарды наткнулась на твёрдую сталь. Сноп белых звёздочек – искр осыпал шлем Александра.

Оттянув саблю, опущенную после удара, он снизу поразил нападавшего алебардщика в пах, потом выпрямился и крест-накрест, дважды рубанул мунтянина, будто мстя за свою невнимательность и самоуверенность.

Теодорик опустил подставленную под удар алебарды саблю и кивнул княжичу головой в стальном шлеме. Александр прокричал «благодарю», но в грохоте сабельного боя Теодорик его, конечно, не услышал. Он рубил налево и направо, налево и направо, мерно, методично как косарь, делающий свою работу. С утра и до вечера. От рождения и до смерти. Просто выполняя некую миссию на Земле. Разве виноват он, что его миссией стало убийство себе подобных? Разве Тео так решил? Или это Бог?

Александра уже тошнило от густого смрада человеческих внутренностей, крови и мозгов. Он пресытился бойней. Трупы врагов не доставляли ему радости. «Кто эти бедные люди? Почему они идут на смерть ради чужого дела? Разве им не всё равно, кто сидит в Тырговиште: Бассараб или Радул? А мне не всё равно? Зачем я здесь?».

Александра опять окружили враги, и тогда его обученный конь совершил высокий прыжок, «каприоллу», во время которого сильно бил копытами, находясь ещё в воздухе. Под конём возникло свободное пространство, так как пешие мунтяне стремились убраться подальше от опасных ударов копыт. После "каприоллы" конь, приземлившись, молниеносно совершил на задних ногах полный разворот - пируэт - и, устремившись в образовавшуюся брешь, вырвался из окружения.

 

  Остатки турецко-валашских войск бежали. Их преследовали конные отряды молдаван, но Александр и Теодорик отъехали в сторону, сняли боевые рукавицы, шлемы и, сойдя с коней, опустились на мокрые от дождя, гниющие листья. Сильный ветер бросал в разгорячённые лица пригоршни брызг.

  – Спасибо тебе за опеку,– сказал Александр.

  – Это мой долг, защищать тебя, княжич. Но в следующий раз будь внимателен. Всё древковое оружие: алебарду, топор, чекан, молот, булаву, косу нельзя пропускать через защиту. Их надо брать на щит, отбивать саблей или уклоняться, пуская удары вскользь по броне. Доспехи могут не спасти от оглушения.

  – Я это понял. Вот только щит мне мешает, тем более, когда в нём торчит куча стрел. Возьму в левую руку дагу или булаву. А поводья брошу: буду управлять конём ногами.

  – Пусть лучше куча стрел будет в твоём щите, чем в доспехе. И ещё я заметил: ты рубишь врагов серединой сабли. Клинок может застрять в кости, тогда ты останешься без оружия. Боевая часть рубящего оружия – на расстоянии длины пальца от конца.

  – Спасибо, я помню, но в азарте боя забыл многое, чему ты меня учил.

 

  Два дня войско Штефана стояло возле поля боя. Когда собрали оружие и похоронили убитых по православному обычаю, Штефан велел казнить пленных, всего две тысячи триста человек, сажая их на кол крестообразно через пупок.

Александр не смог этого вынести. Он подошёл к воеводе и сказал:

  – Господарь, если ты казнишь всех пленных, то ни один враг больше в плен тебе не сдастся. И турки и мунтяне будут сражаться до конца.

  – Ты прав, но они будут бояться идти на меня, и станут прилагать все усилия, чтобы избежать встречи со мной, потому что такая встреча грозит им страшной смертью. Так всегда поступал Влад Дракула. А он знал что делает. Страх парализует врага перед боем. Тогда можно брать его голыми руками. Война – это взаимное уничтожение, безразлично какими средствами. Здесь не может быть места сентиментальности и жалости. Если ты пожалеешь врага, то он не пожалеет тебя. Пожалеешь женщин – они, как посев из зубов сказочного дракона, возродят вражеское племя, и враги тебя погубят. На войне приходится уничтожать и женщин и детей. Такова правда войны.

  – Почему же ты не уничтожил семью Радула?

  Штефан улыбнулся.

  – Теперь он будет осторожен со мной. А, кроме того, есть ещё одно средство нейтрализовать женщину – сделать ей ребёнка. Ведь у женщины нет собственных убеждений. Для женщины и вера, и родина и политика – это её семья, её мужчина, и ей безразлично, какого он рода, племени, веры или цвета. Пусть он будет даже преступник, вор и убийца, она всегда обелит его в своих мыслях.

  – Ну, здесь я с тобой не согласен,– возразил Александр.

  – Да, бывают женщины другого рода. Но даже не в каждой стране найдётся своя Орлеанская Дева.

 

  Войско вернулось в Сучаву с огромной добычей. Владыка с архидиаконами отслужили благодарственную службу за победу. Два дня непрерывно звонили колокола. Народ гулял в праздничных одеждах, как будто уже наступило Рождество.

 

Штефан поставил господарём над Валахией воеводу Басараба, но 20 декабря воевода Радул с 17 тысячами турок и 12 тысячами мунтян напал на Басараба, и тот бежал к Штефану. Его преследовали турки до самого Берлада, попутно разоряя страну.

Несмотря на зиму и холод, Штефан опять собрал войско. За 14 дней он выжег всю Валахию, вернулся в Сучаву и повесил перед замком 700 человек.

Этого оказалось достаточно для Александра. С великим негодованием смотрел княжич на тела казнённых, и поклялся себе, что больше не будет участвовать в войне с мунтянами, не будет убивать ради чьих-то интересов, пусть даже это интересы союзников. Он заперся у себя в покоях и никого не хотел видеть. По ночам его мучили кровавые кошмары. Смыть с себя кровь он не мог. Если бы он был верующим, то покаялся бы, и на душе, возможно, стало легче. Душа атеиста не может не страдать.

 

  Минул год. Штефан вновь собирался на войну. Теперь с изменником Басарабом.  

Александр сказал Тео:

  – С меня довольно. Мои руки по локоть в крови. Я уже не могу спать. Смерть каждую ночь стоит у моего изголовья. Еду путешествовать по Европе. Ты со мной?

  – Конечно, хотя, по правде говоря, мы и здесь неплохо живём. Вволю спим, обильно едим, знакомимся с приятными кисками, иногда, себе в удовольствие, воюем. Чего ещё желать?

  – Вот, вот! У тебя потребности как у кота. Пожрать, поспать, помяукать и подраться. И с кисками знакомишься ты, но не я. Если не желаешь, я еду один.

  – А куда едем-то?

  – В старейшем на земле Банке Венеция, которому год назад  исполнилось триста лет, есть некоторая сумма на моём счету. Отец оставил. Бумаги при мне. Туда мы и съездим в первую очередь. Потом посмотрим. Здесь оставаться и участвовать в этой бессмысленной братоубийственной войне я не собираюсь.

Тео пристально посмотрел на Александра, и княжич на миг почувствовал себя неуютно. Он понял: друг угадал в нём первопричину сжигающего его беспокойства. Этой первопричиной была София. Именно из-за Софии многолетнее сидение в Сучаве стало для Александра невыносимым: оно лишь усугубляло его тоску, не принося душе покоя.

 

  Прослышав о намерениях шурина отправиться в путешествие, Штефан подарил ему недавно появившееся изобретение – карету на ременных рессорах, украшенную фамильным гербом Гаврасов: львом с обнаженной саблей в лапе и короной на голове. У герба девиз: Et consilio et robore –«Советом и мужеством». Кроме того, каждому из друзей Штефан подарил новомодное оружие для ношения в городе: испанские шпаги из Толедо с обильно инкрустированными гардами. «Не будете же вы ходить по улицам Венеции с тяжёлым мечом или кистенём?»– сказал Господарь. 

  Теодорик взял в руки шпагу, и стал одним пальцем гнуть её, ожидая, что она вот-вот сломается. Но шпага согнулась в кольцо и не сломалась. Он потрогал лезвие, покачал головой и выразил своё мнение:

  – Занятная вещица. Кажется, она мне подойдёт… в качестве зубочистки. В Венеции, я слышал, на праздниках иностранцам запрещено ходить с оружием.

  Штефан предложил молодым людям отряд сопровождения, но те наотрез отказались. Взяли с собой только кучера и слугу, знающего несколько языков, и неплохо владеющего мечом.

В конце зимы карета, запряжённая двумя лошадьми с двумя боевыми молдавскими конями на поводу, выехала из ворот Сучавы и направилась к западной границе.

 

 

 

Глава 4. Королева Адриатики.

  Венеция была прекрасна. Друзья гуляли по узким извилистым улицам, большим и малым площадям, любовались трёхэтажным Золотым дворцом Ка'д 'Оро – смесью готики и Востока, катались на гондолах по Большому каналу – Каналаццо, по каналу Святого Марка мимо дворца Дожей – правителей Венеции и по множеству мелких каналов, названия которых знали только местные жители.

Они часами бродили по пьяццо Сан Марко, разглядывая украденные в Константинополе древние позолоченные статуи летящих коней Лисиппа, удивительные мозаики работы греческих мастеров и современных художников при входе в грандиозный собор Сан Марко, разглядывали камень pietra del banolo с законами Венеции.

Последний закон, написанный в 1460 году, гласил: «жёнам быть любезными с мужьями, хорошо есть, чтобы приобрести пышные формы, распаляющие мужское сладострастие».

Хороший закон. Друзьям он понравился.

Потом они пили свежую дождевую воду из pilele на площадях, ели рис, чёрный от чернил каракатицы, осматривали колонны из розового мрамора с крылатым львом Святого Марка и святым Теодоро, покровителем Венеции на пьяцетто – небольшой площади перед площадью – пьяццо Сан Марко.

Александр прошёл между колоннами, разгоняя сизых голубей. Пожилая женщина покачала головой и сказала: «Плохая примета для тебя, господин. Не следовало проходить между колоннами».

Княжич вздрогнул от неожиданности: женщина произнесла эти слова по-гречески. Но потом он отмахнулся и постарался забыть ещё одно из тысяч пророчеств, которые изрекали странные женщины на всех углах в любом европейском городе. Мало им предстоящего конца света, так надо ещё и каждому человеку беду напророчить, настроение испортить.

  – Ты видел город прекраснее Венеции?– спросил Александр у Тео.

  – Конечно, видел:  это Феодоро.

  – Да, наш город прекраснее. Хотя, ему не хватает моря. Слишком оно далеко. А кроме Феодоро?

  – Ты прав, Александр. Столько проституток в одном месте я не видел никогда. И столько свиней на улицах. Конечно, когда люди выливают все помои на головы прохожим, а эти помои потом никто никогда не убирает, то свиньям здесь только и жить. У нас за такие дела можно разориться на одних только штрафах. И ещё, я нигде, кроме как в Венеции, не видел умирающих от голода людей, трупы которых бросают прямо в каналы. Ты знаешь, почему жители Венеции голодают?

  – Наверно, потому что в Венеции слишком дорого выращивать еду, а чтобы купить её, нужна работа, которая есть далеко не у каждого. Но ты, как  всегда, видишь одно плохое. Разве это не чудесно: город на воде, струящиеся, сверкающие на солнце улицы – реки, дворцы, вырастающие прямо из морских волн?

  – Тем более, когда в этих волнах плавает столько мусора, дохлых крыс, а порой даже трупы людей.   

– Ну, ты брюзга! Смотри на прекрасное. Вода в каналах чистая, её очищают постоянные приливы и отливы. По утрам она даже пахнет арбузами. В ней полно живности: рыбы, крабов. А крабы в грязной воде не водятся. Хоть и грязно на улицах, но все внутренние углы домов заложены кирпичами, чтобы никто не смог сходить в туалет в неположенном месте. Ни в одном городе ты не видел столько чудесных мозаик, шедевров архитектуры и скульптуры. Ты никогда не видел, чтобы люди так заботились о чистоте своего тела. Такого количества бань нет ни в одной стране мира. Говорят, венецианки моются каждый день. Нигде в Европе женщины не пахнут столь приятно, как в Венеции.

  – Тебе, княжич уже удалось обнюхать всех женщин Европы? Здесь при каждой бане куча дешёвых проституток. А всё самое прекрасное украдено у Византии.

  – Можешь ты, наконец, быть оптимистом? Не украдено, а спасено от уничтожения турками.

 

  Сначала друзья остановились у постоянного посла Молдовы в Венеции, но потом Александр съездил в Банк Венеции и привёз оттуда с помощью слуги Василе – Василия целый мешок венецианских золотых монет со львом – dukati.

  После такого успеха друзья подыскали себе отдельный домик с комнатами для слуг, с кухней, небольшим внутренним двориком и стойлом, куда можно было поставить лошадей и карету, не очень-то и нужную на островах.

 Домик имел два входа: сухопутный, через который во двор загнали карету с лошадьми, и морской: крыльцо со ступенями, уходящими под воду. Возле крыльца из дна торчало окрашенное в синий цвет с красным навершием бревно, к которому была привязана гондола.

Гондольер и домашняя прислуга входили в контракт. Теперь, проплывая в гондоле по узким каналам, они могли видеть, как венецианки в компании домочадцев подставляют свои плечи под весенние лучи венецианского солнца.

Днём на улицах, кроме проституток, приличных женщин почти не было видно. Впрочем, отличить приличную женщину от неприличной удавалось не всегда: большинство прохожих носили маски. На некоторых – целые маскарадные костюмы.

После дня святого Штефана начался карнавал. Плотные толпы делили улицы на два встречных потока. Играла музыка почти на каждой пьяццо. Бродячие артисты показывали фокусы и смешили толпу.

 

Скоро заказанные маскарадные костюмы были готовы, и друзья впервые вышли из дома в чудном наряде, ощутили полную свободу среди плотной толпы. Вот только обувь на высокой платформе, позволяющая бродить по отбросам, не пачкая ног, показалась Александру крайне неудобной и неустойчивой.

  Текли мимо, словно реки в половодье, странные бесконечные маски, тонкие и толстые фигуры с разукрашенными лицами. Некоторые заглядывали в глаза, нервно смеялись или просто хихикали, и только по голосу, искажённому маской, можно было надеяться отличить, мужчина перед тобой или женщина.

Таких чудных животных ещё не рождалось на Земле. Или это уже другая Земля, с другими существами, придуманными безумцами в нереальном сне? Может это цветочное поле? И все люди вокруг превратились в волшебные цветы, на которые садятся пчёлы и мотыльки? Только нет нигде людей. Они исчезли, как исчезают ночные бабочки с первыми лучами солнца. Во всей Вселенной не было больше людей. Лишь цветы, насекомые, животные, птицы и сказочные существа.

 Александр ощутил, как его захватила эротическая волна вседозволенности. Каждая маска была готова любить, и не имело значения, мужчина перед тобой или женщина. Его хватали за руки, прижимались к нему, и даже проверяли рукой, что у него между ног. Обижаться и хвататься за кинжал не имело смысла. Можно было только разделить всеобщее сумасшествие, бездумно плыть по реке разврата и похоти. Единственное, что раздражало Александра, это глупые шутки, самой безобидной из которых был щипок за попу.

Махнул рукой и исчез в мутном омуте Тео, увлекаемый белоснежной принцессой в сверкающем звёздами наряде и бумажном венце. Василий крутил головой в маске святого отца, и огромный деревянный крест на его плотной шее болтался вслед за головой: налево, направо, опять налево, направо.

Чтобы не потеряться, он держался за край рукава Александра – демона в чёрном плаще.

Рядом в том же направлении шли две птицы в серебряном и золотом оперениях, и, вдруг, серебряная птица в маске, с закрытой вуалью нижней частью лица явно нарочно подставила ногу Александру. Княжич споткнулся и рухнул на грязную мостовую. Василий пытался удержать княжича за рукав, но сам поскользнулся и рухнул на него сверху.

Повальный хохот заглушил карнавальные звуки. Смеялась вся улица. Уж очень нелепо барахтались в грязи святой отец и чёрт. Над ними держались за животы и хохотали два субъекта в птичьих одеждах.

Наконец, Александр вскочил, и в ярости схватился за рукоять спрятанного под одеждами кинжала. Толпа странных существ замерла. Замер лев, дружелюбно положивший лапу на узкие плечи козы. Замер павлин, прислонившийся к кривобокой цесарке.

Птица в золотом оперении откинула перья, и рука её скользнула к поясу, где, вероятно, находилось оружие. Под золотыми перьями блестели покрытые золотом пластины чешуйчатого, как кожа дракона, доспеха. Незнакомец был ниже Александра, но с мощным торсом настоящего бойца. Привычная ярость черкесских предков кровавой пеной застилала глаза Александра.

Тогда Василий твёрдо взял княжича за локоть и сказал по-гречески:

  – Не надо. Мы не знаем законов Венеции. Обнажить оружие на празднике посреди чужого города среди сотен свидетелей – не самое разумное решение.

  Александр скрипнул зубами и отступил:

  – Я найду тебя, тупая ободранная курица,– прошипел он по-итальянски незнакомцу, одетому в серебряные одежды.

  – Можешь не стараться: за твоё оскорбление мы сами тебя найдём,– донёсся глухой голос из-под маски золотой птицы.

 

  И опять закружилось, завертелось многоликое чудище – карнавал. Рябило в глазах от ярких разноцветных платьев простолюдинок.

Постепенно злость прошла. Александр помыл руки водой из фонтана, и Василий помог ему привести в порядок одежду. Они выпили немного вина со сладостями с передвижного лотка в тени кампанилы – колокольни  Святого Марка.

  – Василий, ты женат?

  – Нет, княжич. Вся семья погибла во время недавнего землетрясения.

  – Тогда не стесняйся. Если кто приглянется тебе, можешь смело бросать меня хоть на целый день. Вот возьми dukati.

  – За деньги спасибо. Но ты очень горяч, княжич, и без меня легко можешь нарваться на неприятности.

  – Я всё равно на них нарвусь, с тобой или без тебя. Неприятности меня любят. Да и мне без них скучновато.

 

  Прошло несколько дней. Тео увлёкся бумажной принцессой, и теперь Александр всё больше времени проводил в обществе Василия. Зарядили дожди. Что может быть тоскливее в городе, стоящем на воде, чем вода, льющаяся с неба? Каналы соединились с небесами, растворились в них и расплескались среди серых туч. Потом они падали сверху, проникали за шиворот, образуя тысячи новых микроканалов и макрорек. Даже кожаный плащ быстро тяжелел и начинал вонять плесенью. Вяло текущий карнавал превратился для многих скорее в обязанность, чем в праздник. Тоска была кромешная. Только Василий оставался весел и беззаботен: живой, чернявый, разговорчивый. Как грек, но не грек. Наверно, как молдаванин.

  – Княжич, тебе женщина нужна? Я сейчас быстренько сбегаю и приведу.

  – Не нужна. Лучше быстренько сбегай и принеси вина.

  – Сопьёшься, княжич.

  – Сопьюсь. Если у меня не будет дела, точно сопьюсь. Лучше уж воевать, чем с утра до вечера слоняться по этому городу-утопленнику среди болот. Если нобиле перестанут воевать, то они выродятся. Человек без дела тупеет и спивается.

  – Найди себе красотку, княжич. Бери пример с Теодорика. Ему совсем не скучно.

  – Тео - старый распутник и ловелас. А мне моя невидимая корона не позволяет окунуться во все тяжкие. Если и наследник престола, хоть и отстранённый от власти,  станет распутником, то куда покатится мир?

  – Целомудрие может повредить твоему здоровью,– не успокаивался Василий.

  – Глядя на целомудренные лица служителей церкви, и рыцарей воинства Христова, я не вижу никаких признаков ущерба для их здоровья. Совсем наоборот. Они готовы треснуть от его переизбытка. Неси вина, лентяй!

  Вошёл слуга:

  – Вам письмо, граф.

  Александр развернул письмо. Оно было написано по-латыни. В письме содержалось приглашение ему и Теодорику на бал маскарад. Внизу стояла подпись неизвестного княжичу вельможи Барди. «Посол Молдовы постарался»  подумал Александр.

 

  На следующий день ближе к вечеру Александр и Теодорик приплыли в гондоле к вилле на острове Лидо.

Вилла была украшена мраморными резными колоннами и богатой лепниной на фасаде. За виллой располагался обширный сад. Ещё не стемнело, но уже тысячи свечей горели в танцевальном зале, отделанном сусальным золотом и украшенным дорогими картинами.

  Александр и Тео назвали свои имена, после чего их представили как графа Монго и барона Вельца знатному вельможе, хозяину виллы Джованни Барди.

 Ему не было ещё и тридцати пяти. Он повернулся к двум стоявшим рядом женщинам и представил им Александра и Тео. Одна из женщин была его матерью, Гитой Барди. Её лицо изуродовала страшная болезнь. С ней рядом стояла необыкновенно красивая женщина с умными проницательными глазами, похожими на коричневые цветы.

  – Анна Нотарас,– представилась она, и тепло улыбнулась Александру. – Мне приятно познакомиться с сыном князя Олубея. Я очень уважала Вашего деда князя Алексея и Вашего отца. Великие князья, наследники славы Византии!

  – Спасибо Вам, Анна, на добром слове. Я тоже знаю Вашу фамилию. Мегадукс Лукаш Нотарас – был одним из виднейших архонтов Константинополя.

  – К сожалению, мой отец погиб вместе со славным городом.

  – Да, я это тоже знаю. Как Вам удалось спастись?

  – По распоряжению базилевса Константина, нас, семьи высших архонтов империи, вывезли на судне в самый последний срок. Уже двадцать лет я живу в Венеции и просто мечтаю поговорить с кем-нибудь на родном греческом языке. Вас можно будет пригласить в мой дом, Александр?

  – Сочту за честь, и буду просто счастлив, улыбнулся Александр, низко поклонившись Анне.

  – Но не забудьте, что сегодня Вы наш гость и должны уделить несколько минут хозяевам бала, – добавила госпожа Гита, улыбаясь красивыми умными глазами на неподвижном и страшном лице.

– Господа уже помолились мощам святого Николая чудотворца?– спросил у Александра и Тео её сын Барди.

– Разве мощи святого находятся не в итальянском Барии, а в Венеции?– спросил Теодорик?

– Действительно, в Барии находится большая часть мощей святого, но и здесь, на острове Лидо хранится часть мощей,– сказал Джованни Барди.

  К ним подошёл дож Венеции Пиетро Мочениго. Он поинтересовался у Александра делами в графстве Теодорезо, а когда узнал, что тот прибыл из Молдовы, то долго расспрашивал о конфликте Штефана и Радула. Александр не слишком откровенничал, боясь разболтать какую-нибудь тайну Штефана, и скоро их с Тео, наконец, оставили в покое.

 

Играла музыка. Одни маски приглашали на танец других. Наверно, сверху Богу было приятно смотреть на чудесные узоры, которые образовывали танцующие в зале. Александр и Тео стояли у стены. Вереницы ещё более диковинных животных и существ, чем это было в городе, текли мимо. Такого великолепия одежд и масок Александру ещё не доводилось видеть.

Внезапно, к Александру подошла серая маска утопленника и что-то прошептала ему на ухо.

  – Пошли, нас ждут,– сказал Александр Теодорику, и зашагал к стоянке гондол.

 Друзья взяли у Василия шпаги и углубились в небольшую рощу рядом с усадьбой.

  На поляне стояли две фигуры. Чёрные одежды, чёрные маски, чёрные бархатные плащи с серебряной вышивкой. Вечерние сумерки надвигались быстро, делая почти невидимыми двух одетых в чёрное незнакомцев.

  – Что вам угодно, господа?– спросил Тео.

  – Нам угоден вот этот господин, – сказала одна из масок, и бесцеремонно ткнула пальцем в Александра. – Он неприлично отозвался об одном из нас, и теперь должен смыть оскорбление кровью.

  – И кто же из вас та тупая ободранная курица, которая даже не извинилась за свой подлый поступок?– спросил Александр.

  Молчавшая до этого маска вышла вперёд, откинула плащ, резко со звоном обнажила меч.

  Александр вырвал шпагу из-под плаща, и первым нанёс колющий удар. Лучшая сталь из Толедо летела к горлу врага. Но короткий быстрый меч легко отразил атаку. Александр мгновенно развернул шпагу и ударил рубящим ударом слева. Отбит. Справа. Отбит. Снизу. Опять отбит. Укол в грудь. Противник ушёл. Укол в пах. Удар отбит и впервые короткий меч, очертив сияющий круг, нанёс резкий удар, нацеленный в грудь. Александр успел отразить его, и почувствовал, что хоть и скор противник, но физической силы ему явно недостаёт. И тогда Александр стал наносить сильные удары, не особо надеясь, что они проникнут через защиту. Но когда на пути шпаги неизменно возникал короткий меч, то Александр задерживал шпагу, не торопясь оттянуть её назад, и с силой давил на противника, вынуждая его отступать. Опять бил и опять давил, пока не почувствовал, что всё, противник измотан силовым напором, его рука наверняка стала ватной, и тогда Александр резко и мощно после ложного удара слева крутанул шпагу по солнцу и нанёс справа рубящий удар в левую ключицу над сердцем. Казалось, противник не успеет отразить удар, и всё кончено. Но вдруг, левой рукой противник выхватил из-за пояса кинжал, и опять с треском и искрами сталь встретилась со сталью. Александр замер, остолбенел поражённый: на руке неприятеля, сжимавшей рукоять кинжала, алой звездой горел знакомый перстень с рубином.

  – София!!!

  Чёрная маска сделала два шага назад, убрала оружие. Но вперёд выступила другая чёрная маска.

  – Сударь, Вы оскорбили даму. Этот факт можно смыть только кровью. Защищатесь!

  Александр поднял шпагу, но движения его были замедленными: шок от неожиданной встречи не позволял ему сосредоточиться. Пропала ярость. Ушёл азарт. А новый противник был ещё более быстр и чрезвычайно силён. Александр защищался, отражая всё новые и новые хитроумные удары. Но меч всё быстрее и быстрее мелькал в вечерних сумерках. Порой он был так стремителен, что становился невидим, и только по движению тела врага Александр мог догадаться, куда будет нанесён следующий удар. В какой-то момент Александр понял, что противник сильнее, быстрее и искуснее его, И тогда он осознал, что выхода у него нет. Впереди только смерть. Смерть на глазах той, которую полюбил по одному только прикосновению, по одному сиянию глаз. Любовь и смерть. Они всегда рядом.

Но Александр сражался. Стиснув зубы, явно не успевая за разящими ударами и недоумевая, почему он ещё жив.

Видя, как гибнет княжич, обнажил шпагу Теодорик и рванулся на помощь Александру.

  – Нет!!! – заорал Александр, и своей шпагой отбил шпагу Теодорика, вставшего рядом. – Уйди, или станешь моим врагом!

  В ужасе отпрянул Тео, а потом слёзы отчаяния потекли у него из глаз, и сквозь слёзы он с трудом мог видеть, как погибает его лучший друг.

  Разящий меч превратился в блистающий вихрь и словно прощальный салют над телом уже неживого Александра ещё сыпались короткие красные искры из его безнадёжно поднятой шпаги. Последний удар. Он неотразим. Рука со шпагой Александра отброшена вправо, а удар уже летит слева и нацелен в горло. Остановилось время. Наверно, так задумано. Чтобы человек смог попрощаться с жизнью. Вспомнить всё, и ещё раз пережить грехи и падения. Коротка была жизнь. Мало Александр успел увидеть. О многом мечтал, но ещё ничего не сбылось. Настоящая любовь, казалось, только мелькнула в отдалении, как слабая, но прекрасная надежда. «София, последняя моя мысль будет о тебе. Прощай! Прощай, любимая!!!».

  Александр чувствовал, как меч вспарывает кожу, как углубляется в плоть… и вдруг…, лезвие остановилось, словно в нерешительности, а потом медленно вышло из раны. «Он убит? София!».

Александр упал на колени, выронил шпагу, и стоял так, совершенно раздавленный, более мёртвый, чем самый холодный мертвец.

  – Оскорбление смыто кровью,– произнёс незнакомец, и вместе с Софией исчез в сгущающейся тьме.

  Тео подхватил под руки княжича, зажал рану рукой, потом быстро повёл Александра к гондоле.

 

Наконец, они дома, если эти чужие стены можно было назвать домом. Тео осмотрел рану. Кровь перестала течь, и, как он смог убедиться, рана была неглубокой и неопасной. Промыл рану вином, наскрёб по углам дома паутину, приложил к ране,  а сверху повязал чистую повязку.

  – Ничего страшного, заживёт.

  Александр не издал ни звука, только глядел  в потолок пустыми глазами.

 

  Пришёл итальянский лекарь. Осмотрел рану и подтвердил слова Тео:

  – Рана неопасная. Если не возникнет горячки, то всё быстро заживёт.

   Порекомендовал териак. На вопрос Теодорика, он рассказал, что это прославленное универсальное венецианское лекарство. Его готовят в присутствии многочисленных свидетелей из 70 различных компонентов, потом настаивают пол-года и применяют от всех болезней и ран.

  Лекарь ушёл. Тео позвал Василия:

  – Ты лекаря вызывал?

  – Нет.

  – А кто вызывал?

  Василий пожал плечами.

  – Ладно,– сказал Тео, – Никакого териака нам не надо. Не верю я этим венецианским лекарям. А раны лечить любой воин и без лекаря умеет. Вот если ампутация или надо вынуть из тела стрелу, тогда тоже не лекаря, а хирурга необходимо звать. Хирурги – они не чета лекарям, своё дело знают. Правда, большинство пациентов всё равно умирают.  Но на всё воля Божья.

 

  Медленно и скучно, словно воды каналов, текли дни в Венеции. Дожди не прекращались. Незаметно прошла Пасха – Светлое Христово Воскресение. Солнце и не подумало выглянуть. Наверное, здесь на Западе всё не так, как на Родине. Даже Пасха не столь великий праздник. Рана Александра давно зажила, но он не вставал с постели и почти ничего не ел. Осунулся, побледнел, и с утра до вечера бездумно глядел в потолок.

  Наконец, его хандра надоела Тео, и он взялся за дело:

  – Ты что, из-за глупой девчонки голодом себя собираешься уморить? Таких вертихвосток по Европам пруд пруди.

  – Я её люблю.

  – Какой смысл терять голову из-за первой попавшейся девчонки? Забудь! Тебе нет и двадцати трёх лет. Жизнь только начинается. Когда тебе будет сорок, и кровь ещё не перестанет бурлить в твоих жилах, как у боевого коня, то обратишь внимание, сколько юных прелестных лошадок щиплют травку на соседней лужайке. А твоей Софии будет уже под сорок. Ужас!

  – Это ты не понимаешь: нет смысла говорить о том,  что, возможно, для меня никогда не наступит. Сейчас мы оба молоды, и пришло наше время любить.

  – Александр, ты её даже никогда не видел, никогда с ней не говорил.  Вся твоя любовь – это юношеская фантазия. Можно придумать себе свою принцессу и полюбить её всем сердцем. Но в жизни София - реальный человек, совсем не обязательно похожий на твои фантазии, и не факт, что вы сможете даже просто разговаривать друг с другом.

  – Это не имеет значения. Любят душой и телом, но не разумом. Пусть она будет хоть глухонемой, пусть мы ни по одному вопросу не сможем найти взаимопонимания. Всё равно моё тело будет стремиться к её телу, моя душа будет трепетать рядом с её душой. 

  – Прости, княжич, но мне кажется, тебе надо познакомиться с серьёзной умной женщиной, чтобы она научила тебя не тыкаться в первую попавшуюся сиську и не мычать при этом «мама!».

  – Меня не сиськи в Софии привлекают. Я почувствовал, что мы предназначены друг для друга.

  – Ладно, о чём мы спорим? Как я понял из нашей с ней не совсем приятной встречи, она принадлежит другому, и неплохо проводит с ним время в Венеции. Что ты с этим будешь делать?

  – Я его ненавижу, а поэтому разыщу и убью.

  – И София, конечно, сразу влюбится в убийцу своего любимого? О ней ты подумал? Сомнительно, что после этого она вообще захочет с тобой разговаривать. Силой её, дочь хоть и пленного, но могучего воеводы, не возьмёшь. Она не простолюдинка. Да и спутник её мне показался очень благородным господином, который не воспользовался твоей неопытностью и сохранил тебе жизнь. Но если хочешь отомстить за своё поражение, то у тебя просто нет времени валяться в постели. Чтобы победить его, тебе надо тренироваться с утра до вечера с лучшими фейхтмейстерами Европы. Такого блестящего владения мечом, которое продемонстрировал твой противник, я ещё не видел ни разу в жизни. Боюсь, моего мастерства не хватит, чтобы подготовить тебя к встрече с ним. Он слишком быстр и силён. Его реакции мгновенны. Сомневаюсь, что его вообще можно победить. Даже мне.

  – Я должен это сделать, иначе позор унижения перед глазами той, которую люблю, будет преследовать меня всю жизнь.

  – Тогда вставай, иначе тебе придётся побеждать его лишь в своих снах.

  – Ты умеешь убеждать. Больше я валяться в постели не буду. Ищи мне фейхтмейстеров. А Софию постараюсь изгнать из своего сердца.

 

  На следующий день Тео принёс Александру рукописные копии книг – «Учебник по фехтованию» Отто и Лихтенауэра, написанную в 1389 году, и «Готские кодексы» знаменитого фехтовальщика Ганса Талхоффера 1467 года. Для себя он купил книгу "Юноша", которую Жан де Бюэй, "лев границ", написал в возрасте шестидесяти лет, чтобы подытожить свой немалый боевой опыт. Александр с интересом взял книги в руки, а через несколько дней из тренировочного зала с утра до вечера стали доноситься стуки тренировочных затупленных мечей и жалобные вопли Василия, на котором Александр отрабатывал приёмы боя.

После каждой тренировки Василий, кряхтя и жалобно скуля, выползал из тренировочного зала, во весь голос кляня тот день, когда согласился быть слугой такого неуёмного господина.

Александр, разрумяненный, снимал с себя специально для этой цели купленный тренировочный доспех, пил воду, и опять с жадностью впивался в страницы учебников.

  – Не стони, Василий. За твои синяки тебе недурно платят. Зато, теперь княжич при деле. Не валяется с утра до вечера в постели, и не ноет о своей разбитой любви,– попытался как-то утешить Василия Тео.

  – Княжич во время тренировки так входит в раж, что я боюсь получить серьёзное увечье, и тогда никакими деньгами потерю здоровья не компенсируешь.

  – Ты прав. Я сейчас переговорю с Александром,– сказал Тео, и подошёл к Александру.

  – Княжич, может, тебе купить раба?

  – Зачем мне раб? У меня есть Василий. Традиция нашей семьи – не иметь рабов.

  – Но ведь Василий свободный человек, и совсем не обязан терпеть каждый день побои от твоего меча.

  – Когда я был твоим оруженосцем, ты не жалел меня: избивал на тренировках и мечом и кулаками, и просто ногами. А Василий притворяется, что ему больно. Он просто плут и хочет побольше вытянуть из меня дукатов.

  – Пусть так, но ты, всё же, будь с ним осторожнее, не порань его. Я за все годы твоей у меня службы не сломал тебе ни единой косточки.

  – Но уж синяков и шишек наставил мне тысячи. Ладно, постараюсь сдерживать свою черкесскую половину. А ты поторопись с тренером по фехтованию, тогда и Василий останется цел.

 

  Через неделю, когда дожди, наконец, закончились, и над черепичными крышами Риальто поднялось весеннее солнце, прибыл посланник, который принёс приглашение княжичу Александру от Анны Нотарас.

На следующий день ближе к вечеру Александр, в чёрном бархатном пурпуэне, украшенном серебряным шитьём, с тёмно-красным воротником, в высоких ботинках со скруглёнными носами по моде Венеции, обтягивающих шоссах тёмно красного цвета и маленькой чёрной бархатной шапочке, сел в гондолу.

 Гондольер опустил весло в воду, и покрытая чёрным лаком гондола заскользила по узким каналам под высокими арочными мостками, и, наконец, выплыла в Большой канал, смешалась с сотнями других гондол, лодок и маленьких судов.

Свежий ветер с Адриатики, минуя низкие отмели Лидо, трепал тёмные кудри гондольера и доносил опьяняющий запах моря.

 

Дом Анны Нотарас выходил своим фасадом на Большой канал. Через открытые узкие ворота, украшенные кованой позолоченной решёткой, гондола вплыла внутрь дома и причалила к гранитным ступеням внутреннего дворика, посреди которого находился колодец с резными мраморными барельефами.

Хозяйка дома встречала гостя в плиссированном платье из бархата и парчи, украшенном кружевами  punta in aria – дырками в воздухе – творением мастериц с венецианского острова Бурано, с «саксонским» воротником и со шнуровкой, под которой видна была рубашка набивного ситца с индийским узором.

Она стояла среди колонн из итальянского мрамора возле конной статуи воина в доспехах. Потемневшая бронза памятника подчёркивала мужественность и мощь сидящего на коне мужа с опущенным копьём в руке. Лицо всадника показалось Александру знакомым.

  – Здравствуйте, Анна. Вы встречаете меня вместе со своим отцом?

  – Здравствуйте, Александр. Как Вы догадались? Это действительно мой отец. Его изваял Донателло по картине, изображавшей отца при жизни.

  – Ваше лицо очень похоже на лицо статуи. Насколько я знаю, Донателло – величайший скульптор, работающий во Флоренции и Падуе. Он заново открыл законы античной скульптуры – хиазм – постановка фигуры так, чтобы она опиралась на одну ногу, один из первых добивался перспективы в своих творениях. Я собираюсь съездить во Флоренцию, чтобы посмотреть его знаменитую скульптуру Давида – первое обнажённое мужское тело современности после античного периода. Впрочем, Флоренция богата сокровищами искусства. Хотя бы, архитектура Филлипо Брунеллески, картины Мазаччо, Уччёлло. 

  – Донателло – Донато ди Николло ди Бетто Барди умер пять лет назад. Он посвятил свою жизнь возрождению античной скульптуры. По его полному имени ясно, что он приходится родственником моему хорошему другу Джованни Барди, в гостях у которого мы с Вами познакомились. Кстати, в Падую теперь можете не ездить: памятник кондотьеру Гаттамелате, работы Донателло, очень похож на конную статую моего отца. По крайней мере, конь один и тот же, да и фигуры всадников почти идентичны. Я заказала статую сразу после падения Константинополя и гибели отца.

  – А как же отделанный Донателло собор святого Антония в Падуе с бронзовым распятием Христа и самым большим Алтарём: бронзовая Мария с младенцем, шесть святых, рельефы положения во гроб? А ещё творения великого Джотто? Разве можно пропустить в жизни такой шанс?

  – Вы хорошо подготовились к путешествию в Италию. Или искусство – Ваше увлечение?

  – К сожалению, я очень мало видел, и мои знания основаны на картинках – репродукциях, которых много в княжеском дворце Феодоро. Только мечтаю посмотреть весь мир. Княжество Феодоро расположено на отшибе Европы, и мы, феодориты, знакомы лишь с искусством Византии. В конце прошлого века замечательный художник Феофан расписал несколько наших храмов. До этого, как я знаю, он работал в Константинополе и Галате, где расписал более четырёх десятков храмов. Потом жил в Каффе, работал в Феодоро, а уже от нас уехал в Москву, где получил прозвище Феофан Грек. Там он трудился над убранством Успенского и Благовещенского соборов Московского Кремля вместе с русским художником Николаем Рублёвым. Его роспись – самое замечательное произведение искусства, которое украшает нашу страну. Но я не могу сказать, что искусство – моё увлечение. Я увлекаюсь сразу всем: искусством боя, архитектурой, лошадьми, оружием. Кстати, поэтому мечтаю попасть в Милан, чтобы посмотреть и, возможно, заказать мастеру знаменитый миланский доспех. А ещё мне нравятся красивые женщины. Такие как Вы.

  – Это просто лесть, уважаемый граф. Кстати, здесь прохладно, поднимемся в дом,– предложила Анна.

По узкой мраморной лестнице они поднялись на верхний этаж и вошли в одну из комнат. На стенах висели картины итальянских художников. Александр узнал Якопо Беллини, его сыновей Джентиле и Джованни, потому что уже встречал их картины: бесконечные мадонны с младенцами.

Широкие окна впускали много света. Везде росли фиалки в мраморных вазонах. Было тепло и уютно.  Мебели мало: несколько кресел и стол из Болоньи с точёными ножками, украшенный позолоченными шляпками гвоздей. Вдоль стены стояла скамья – ларь, обрамлённый пилястрами, затемнённого орехового дерева с высоким ступенчатым цоколем, рельефными украшениями из позолоченного левкаса, отделанный живописью – видами итальянских городов. Возле окна - аналой для чтения с изумительной резьбой и необыкновенным орнаментом. А рядом на полке лежали греческие книги: "Хроника"  Георгия  Амартова,  "Минологий" Симеона Метафраста, украшенный драгоценной живописью труд Дионисия Ареопагита, и гимны Дамаскина. Рядом с ними "Тайная  история" Прокопия Кесарийского, произведения Платона и его последователя Плотина. На других полках стояли «Божественная комедия» Алигьери Данте 1472 года издания,  Сонеты и канцоны – Canzoniere  Франческо Петрарки, «Декамерон» Джованни Бокаччо и много других произведений на итальянском языке и латыни. Александр с изумлением взял в руку одну из книг, писанную странными, никогда им не виданными буквами, и спросил Анну:

 – Кто умудрился написать книгу таким странным почерком?

  -­ Это печатная книга. Недавно в Венеции начала работать первая типография. Книги теперь не пишут от руки, а производят оттиск с шаблона, покрытого краской. Процесс ещё не совершенен, но будущее за книгопечатанием. Это откроет книгу для простого народа, которому ныне она недоступна.

   Александр поставил книгу на полку и осмотрел помещение. Он впервые видел комнату, столь богато украшенную. На небольших столиках стояли удивительные творения муранских стеклодувов.

   – Я никогда не видел ничего подобного. Что это?– спросил Александр, указывая на орнамент аналоя.

  – Это интарсия – деревянная инкрустация. Только сейчас появились мастера, способные сделать такую прелесть. Как видите, я тоже неравнодушна к красоте.

  Анна покраснела и рассмеялась.

  Александр мгновенно понял причину:

  – Я ни в коем случае не отношу Ваши слова на свой счёт, тем более что, насколько я знаю, женщины в последнюю очередь обращают внимание на красоту мужчины.

  – Это так, но при разнице лет как у нас с Вами, всё обстоит несколько иначе. Садитесь,– указала она на одно из кресел.

  – Вы кокетничаете своим возрастом, Анна. Я совсем не считаю, что Вы настолько старше меня. Я не знаю, сколько Вам лет, но думаю, что мы почти однолетки.

  – Когда я покидала Константинополь в 1453 году накануне  нападения турок, то была влюблена в одного господина. Джованни Барди – его сын от первого брака. Нашему сыну уже могло быть восемнадцать лет. А Вам тогда было годика четыре.

  – Значит, и Вам тоже. Разве в четыре года нельзя влюбиться? Можно даже выйти замуж. Вот только сына родить…. О таком я не слышал. Наверно, Вы слегка преувеличиваете. Из-за этой любви Вы живёте одна?

  Анна поджала губы, помолчала немного и утвердительно кивнула.

  – Иоханес Анхелос был казнён султаном Мехмедом. Для меня его гибель стала травмой на всю жизнь. Он не пожелал спастись, хотя мог. Предпочёл погибнуть вместе с городом. Султан приказал вскрыть вены на его ногах, потому что Анхелос был сыном кесаря, а кесари рождаются в красных сапожках. Анхелос умер, истекая кровью, которая смешалась с кровью шестидесяти тысяч жертв резни, устроенной турками в Константинополе.

  – Какая странная смерть. У Мехмеда богатая фантазия. Я слышал, что его мать христианка из Сербии. 

  Анна промолчала и перевела разговор.

  – Константинополь пал, потому что слишком незначительны были силы защитников по сравнению с огромной армией султана. А ещё потому, что его время закончилось. Город так никогда и не смог оправиться от предательского захвата и разрушения его крестоносцами при непосредственном участии Венеции в 1204 году.

  – Я знаю подробности героической обороны Константинополя, потому что в юности был оруженосцем, согласно рыцарской традиции, а сейчас являюсь другом одного из защитников города.

  – И кто же этот герой?

  – Мой лучший друг барон Теодорик Вельц, которого Вы видели со мной на балу. Ему было восемнадцать лет, когда он во главе небольшого отряда феодоритов сражался на стенах Константинополя под командованием родственника императора Феофила Палеолога, и после падения города с остатками своего отряда ушёл вместе с генуэзцами.

  – Теперь я очень сожалею, что пригласила только Вас без Вашего друга. Надеюсь, это исправимо. Совсем скоро, на Вознесение, большой праздник – Festa della Sense – Венчание с морем. Приглашаю вас обоих провести его вместе со мной. Я заеду за вами с утра на гондоле, как только прозвучит выстрел из пушки. Вы не возражаете?

  – Мы оба будем чрезвычайно счастливы, Анна.

  В дверях появился слуга в бело-голубом облачении и поклонился Анне.

  – Не желаете со мной отужинать, граф?– спросила Анна.

  – С радостью, Анна.

  Уже смеркалось. В обеденном зале горели свечи. Анна подвела Александра к столу:

  – Я не знаю Ваших пристрастий, граф, но думаю, что мясо каждому мужчине по вкусу. Сoppiette по-римски –  обваленная в фенхеле жареная телятина. Если Вам не хочется телятины, то можете попробовать журавля в печёночном соусе со специями. Ну и, наконец, чисто Венецианское блюдо: рыба в кисло-сладком соусе с изюмом и сливами. Не стесняйтесь, граф!

  – А это вода?– спросил Александр, указывая на сосуд муранского стекла с прозрачной жидкостью.

  – Нет, это пьётся вместо вина, но не на десерт, а перед едой. Очень крепкий, мужской напиток. Некоторые называют его граппа. Попробуйте, граф, возможно, Вам понравится. Граппа – дистиллят из выжимок винограда.

  Слуга наполнил бокал. Александр отпил из бокала, поперхнулся и закашлялся. Слёзы выступили у него на глазах. Анна весело рассмеялась.

  – Это покушение на мою жизнь,– еле выговорил Александр, вытирая слёзы.

  – Нет, Вы ещё не мужчина, Вы мальчик, Александр. Возьмите мой платочек, а то Ваши слёзки растрогают меня, и я сама заплачу вместе с Вами, – весело издевалась над ним Анна.

  – Вы коварная, язвительная, жестокая и очень обольстительная женщина,– сказал Александр, взял протянутый платочек и приложил его к своему лицу. Вдохнул запах гиацинтов. Его сердце забилось, и смеющееся, раскрасневшееся лицо Анны показалось ему удивительно прекрасным и юным. – А Ваш платочек – это просто средство обольщения и устоять перед ним невозможно.

  Она расхохоталась, уже не сдерживаясь:

  – Граппа очень быстро делает своё дело. Вы уже совсем не робкий мальчик. А очень даже искушённый и хитрый мальчуган.

  Она протянула руку за платочком, но Александр поймал её и стал целовать. Страстно, жадно. Анна махнула другой рукой, и слуга в бело-голубом одеянии поклонившись, вышел из комнаты. Осторожно и робко провела Анна рукой по волосам Александра, чуть лаская и отталкивая его одновременно.

  – Нет, нет! Продолжим наш ужин. Попробуйте телятину. Земная пища для нас, земных созданий. А ещё Вы не должны пренебрегать журавлём. Это удивительное блюдо. Журавль спустился к нам с небес. Там живёт Бог. И журавль тоже небожитель. А рыба? Вы когда-нибудь ели такую чудесную рыбу? Посланница мрачных морских глубин. Съешьте рыбу, и Вы познаете другой, почти нереальный мир. Этот мир не видели глаза живого человека. Только мертвец может заглянуть в чёрную, кромешную, как ад, бездну. И вдруг, из неведомых глубин перед вами на столе удивительная рыба. Разве это не чудо? А впереди.… Впереди нас ждёт парадиз. Впереди нас ждут апельсины. Сладкие фрукты. Райские плоды. Таких плодов не бывает в Вашей северной стране. Не может их там быть! Ваша чудесная страна, наследница Великой империи. Но нет там таких апельсинов. Просто нет, потому что рай совсем в другом месте…. Перед Вами на этом столе земля, воздух, глубины морей и рай. У каждого человека всегда есть выбор. Выбирайте, же, Александр.

Она говорила и говорила какую-то чепуху, а его губы поднимались всё выше и выше по её руке. Уже он целует ей плечо, подмышку... Наконец, она не выдержала, вскочила и резко  оттолкнула Александра.

– Не надо! Я совсем не готова к такому повороту событий. Вы слишком юный и нетерпеливый мальчик. Может быть, когда-нибудь…

  Александр сел на своё место. Его щёки горели. Рот пересох. Трещали восковые свечи в канделябрах. Ночь за широкими венецианскими окнами опустилась на город. Ярко горел маяк на кампаниле у собора Святого Марка.

  – Простите меня, Анна. Сдержаться при таком обольщении просто невозможно. И Вы должны оценить мои героические усилия.

  – Я ценю, что Вы можете остановиться и взять себя в руки. Могу только Вас утешить: мне самой это далось нелегко. Но так должно быть.

  – Почему?

  – Потому что есть Бог. Есть грех. Есть человеческий стыд и рассудок.

  – Хотелось бы взмахнуть волшебной палочкой, чтобы исчезли все эти надуманные преграды между нами. А грешить необходимо: не согрешишь – не покаешься. Не покаешься – не спасёшься.

  – Очень утилитарное понимание веры. Не для того нужна вера, чтобы спастись, а для того, чтобы оставаться человеком и не превратиться в животное.

  – Вы, Анна, рассуждаете как атеист.

  – Я православная. Уже двадцать лет живу среди католиков. Или они или мы не правы. Если вспомнить о мусульманах, иудеях, то получается, что только малая часть людей на Земле будут спасены, ибо только их вера истинна. Но этого не может быть. Не могут миллионы людей неправильно верить в Бога. Значит, или Богу безразлично, как ему поклоняются, или его вообще не существует. Нынешние христианские Церкви – творения не божественные. Их  основные догматы, символы веры (из-за которых произошло разделение церквей) созданы не богом, а собраниями попов – Соборами. Даже апостольский символ веры создан не богом, а собраниями апостолов, а уж Никейский Собор и все последующие лишь усугубили отход христианства от истинного божественного учения. Иисус символа веры не создавал! Попы его создали, а потом убивали тех, кто был с ними не согласен, чем и породили разделение верующих на десятки, сотни церквей и сект. Они разрушили единую Божескую Церковь, разделили верующих – божьих овец на большие и малые стада, уничтожили единую Веру.  Как пример – проблема филиокве, которую они возвели в ранг высшей ценности христианства, будто заумная проблема исходящего Духа имеет реальное значение для веры. Поэтому, многочисленные Церкви – творения не божественные, а человеческие, а так как все люди по вере грешны, то творения грешников – греховные, дьявольские.

  – Я восхищаюсь Вами, Анна. Впервые вижу женщину, способную на анализ религиозного мировоззрения. Но Вы не боитесь инквизиции? Говорят, в Венеции даже у стен есть уши. Не зря же на каждом углу торчит разинутая каменная пасть для доносов.

  – У моих стен ушей нет. Все мои слуги приехали со мной из Константинополя. Их отцы и деды служили нашей семье. Мне они верны абсолютно. Я о них забочусь и ими дорожу. Кроме того, инквизиция существует для нас, патрициев, а не против нас. Я ещё не слышала ни об одном высокородном патриции, осуждённом инквизицией, по крайней мере, здесь, в Венеции. Более того, я знаю, что очень многие из высокопоставленных сановников Венеции разделяют мои мысли. Это только, кажется, что все вокруг религиозны. Люди молчат и делятся своими мыслями далеко не с каждым встречным. Просто Вам я доверяю. Ваши глаза, твои глаза,– перешла она на доверительный тон, – лучшая порука твоего молчания. После христианизации, и, как результат, падения Рима, настали тёмные века христианства, и только сейчас, в 15 веке, когда опять атеизм стал завоёвывать сердца людей, начала возрождаться культура, искусство, наука. Мы живём в век возрождения.

  – Тогда зачем ты, атеистка, мне говорила о Боге, о грехе?

  – У каждого свой Бог, своё понимание собственного места в мире. Грех не перед Богом. Перед собой. Внутренняя чистота, порядочность – лучший анализатор нашего поведения. Они-то и подсказывают человеку, что есть грех. Ложиться в постель при первом знакомстве, без любви, только по желанию плоти – самый настоящий грех.

  – Что есть любовь? Совсем недавно мне казалось, я влюблён. Но у неё появился другой, и она мне стала почти отвратительна.

  – Бессмысленно объяснять, что такое любовь. Каждый знает, когда любовь приходит.       Главное, что между мной и тобой её, увы, нет.

  – Не будь, Анна, так пессимистична. Ещё несколько встреч, и кто знает? Ты мне очень, очень нравишься. Я почти теряю голову. И только правила приличия и позднее время вынуждают меня откланяться. Твой ужин был великолепен. Твоя граппа удивительна. Твои апельсины действительно райские фрукты. А твои руки и глаза будут сниться мне всю ночь. Со мной останется аромат гиацинтов, и я не посмею умываться, пока не исчезнет этот запах. Буду хранить его на своём лице до следующего свидания. Очень надеюсь на скорую встречу с тобой.     

  – Только не приходи на праздник замарашкой. На церемонии венчания с морем все, как правило, без масок. Грязь на твоём лице может кому-то показаться неуважением к жениху, дожу Венеции, а значит и к самой Королеве Адриатики, улыбнулась Анна.

  Они подошли к ступеням причала. Чёрная гондола с гондольером на корме блестела при свете фонарей.

  – До свидания, Анна. Хочу тебе сказать, что мы с тобой удивительно похожи. Когда ты произносишь слова, мне кажется, что это делаю я. Наверно, если заглянуть в далёкое прошлое, то между нами есть родственные связи. Моя семья, как тебе известно, имеет глубокие корни в Константинополе. Но родство душ – не пустые слова. Именно ты – мой душевный близнец.

  – Спасибо за льстивые речи и приятный вечер. До свидания, Александр!

  – До свидания, Анна!

 

  Гондола тихо плыла по чёрной блестящей воде Большого канала. Как светляки на её поверхности качались фонари многочисленных гондол и маленьких судов. Крупные нефы и галеры чёрными махинами темнели возле низких причалов. Их палубы освещали тусклые фонари, и вахтенные матросы перекликались в ночной темноте. На берегу кипела жизнь. Из таверн доносилась музыка, громкие пьяные крики. Пели тут и там гондольеры. Площадь святого Марка была ярко освещена лампами и факелами. Под кампанилой с огнём маяка на её вершине, по-прежнему торговали вином.

Ещё один день пролетел вдали от Родины. Родная Таврида, Готия! Она снится почти каждую ночь. Чем дальше от её берегов, тем сильнее ностальгия. Даже в пахнущем гниющими водорослями воздухе Венеции Александру чудился аромат свежего морского дыхания Верхнего Понта, впитавшего запахи роскошного букета целебных трав и цветов Мангупа.

 

  В праздничный день, после того, как из далёкого Арсенала донёсся пушечный выстрел, к маленькому причалу у дома, снимаемого друзьями, причалила богато украшенная позолотой и резьбой гондола. Александр и Тео, одетые в праздничные одежды, вышли из дома, и, поклонившись Анне, сошли в гондолу, сели напротив неё на оббитую красным бархатом скамью.

  – Граф, ты обещал не умываться, но не говорил, что придёшь с синяком под глазом. Неужели, какой-то пьяный морячок в таверне сумел достать такому гиганту до глаза?

  Александр сокрушённо покачал головой, а Тео рассмеялся и пояснил:

  – Княжич нанял несколько фейхмейстеров и стал обращаться с ними так же бесцеремонно, как с Василием, нашим слугой. Вот один из них, тренер по рукопашному бою, и дал ему понять кто мастер, а кто ученик.

 

  Гондольер в безупречно белой рубахе опустил весло в воду, и гондола плавно заскользила мимо красных кирпичных фасадов домов, протиснулась под узкими крутыми мостами и вышла на широкую гладь Канала святого Марка.

За ними следовала их собственная гондола с Василием. Живописная картина открылась перед глазами Александра и Тео. Мимо проплывала богато украшенная парадная галера венецианских дожей «Бучинторо» с дожем и сенаторами на борту. За ней многие сотни гондол, «биссоне» – фелюг, лодок и прочих маленьких судов теснились плотной массой от одного берега до другого.

 А на берегах праздничная толпа бурно приветствовала процессию.

Балконы и окна выходящих на канал домов были украшены флагами с крылатым львом, цветными ковриками и полотнищами.

Кавалькада судов с «Бучинторо» во главе вышла из канала и прошла до места церемонии у выхода из лагуны. Бракосочетание началось. Патриарх благословил море. Александр подумал, что поражение, которое потерпели венецианцы от турок три года назад в результате морского сражения при Эвбее, и, как результат, потеря этого острова Венецией, совсем не даёт венецианцам право утверждать своё господство над морем.

  – Скажи, Анна, кто тут на ком женится? – спросил Тео. – Насколько я знаю, итальянский язык, море – мужчина. Дож – тоже мужчина. Или нет? Неужели, мы попали на голубую свадьбу? Баловники эти венеты.

  Анна рассмеялась:

  – Венеция совсем недавно была в панике от гомосексуализма, распространившегося из Азии. Так что твоё замечание очень бы не понравилось Совету Десяти. В мрачной тюрьме за Мостом Вздохов люди, произнёсшие и менее крамольные слова, нашли своё последнее пристанище. Сейчас в городе на 200 тысяч населения 11 тысяч проституток. Поэтому, гомосексуализм отступает на второй план. Всё есть в Венеции, кроме собственных идей. Город живёт за счёт посредничества в торговле, проще говоря, спекуляции. А спекулянты ничего не способны придумать, кроме как тупо увеличивать цены на свои сомнительные услуги. Одним из немногих исключений из этого печального правила является идея жениться на море. И не важно, какого он, она, оно рода. Этой единственной своей идеей венеты очень гордятся, и никогда от неё не откажутся.

  – Ты не совсем справедлива к венетам, Анна. Ещё они производят чудесное стекло. А бесподобные кружева на твоём платье - тоже творение венецианских кружевниц, так что твои слова ещё меньше понравились бы упомянутому тобой Совету Десяти,– заметил Александр. – А насчёт женитьбы: если венецианцы мужья морю, то кто же тогда турки? Любовники?

  Анна опять рассмеялась, но потом посерьёзнела и сказала, понизив голос:

  – Вокруг нас действительно слишком много ушей. Купцы и мореходы знают языки, в том числе, греческий. А война с Турцией, которая длится уже который год, только добавляет подозрительности. Наш разговор может иметь нежелательное продолжение.

  Они умолкли. В это время дож на корме «Бучинторо» кинул кольцо с драгоценными камнями в воды Адриатики, произнося сакральные слова:

«Мы берем тебя в жены в знак нашей истинной и вечной власти».

  Александр с любопытством посмотрел вокруг. Множество гондол сновали возле бортов «Бученторо». Одни были крупные, богато украшенные резьбой, позолотой и драгоценными обивками и принадлежали патрициям, живущим по берегам Большого канала. Другие мелкие, способные протискиваться под многочисленными мостами и мостками. Их владельцы – лавочники, муранские стеклодувы, живущие на окраинах. Большинство гондол чёрного цвета, но некоторые ярко красные, иные зелёные, синие. В гондолах сидели целые семьи с детьми. Знаменитые венецианские красавицы прикрывали лица от посторонних взглядов вуалями. Холостяки кружили на гондолах вокруг прекрасных венецианок в надежде заглянуть под вуаль и привлечь их внимание.

  Неожиданно, в соседней гондоле Александр увидел Софию. Она была одна и совсем близко, чуть дальше, чем он мог достать рукой. Только стройный гондольер в белой рубашке недвижимым изваянием застыл на корме её гондолы.

 Зелёными, как воды лагуны, глазами, София смотрела на церемонию, и казалась совершенно увлечённой происходящим. Но потом, словно почувствовав взгляд Александра, она медленно повернула голову, и их взгляды встретились. Опять у Александра возникло ощущение, будто в её глазах он видит своё будущее. Или прошлое? Осквернённые храмы, копья минаретов и смерть на политой кровью предков, но теперь уже навеки чужой земле. Он не ужаснулся, а смотрел спокойно, то ли в её глаза, то ли в вечность, как смотрит душа, отлетевшая от тела. София взглянула на Анну, подёрнула плечами и дала знак гондольеру. Медленно опустилось в воду весло, и гондола величаво, словно чёрный лебедь, поплыла по зеркальной глади моря, исчезая среди тысяч других гондол.

  Александр кивнул головой Василию, и тут же гондола Василия рванулась в погоню за Софией, оставляя за собой, вспенённый веслом, кружащийся в мелких водоворотах, след на воде. 

 

  После церемонии бракосочетания начались гонки на гондолах и прочих мелких судах, но княжич не замечал происходящего, даже не поддерживал разговор между Анной и Тео.

  – Александр,– обратилась Анна к нему. – Сейчас, после гонок гондол, все поедут продолжать празднество на Лидо, но я приглашаю вас с Теодориком  ко мне на праздничный ужин. Ты не против?

  – Прости, Анна, но Тео один составит тебе компанию, если не возражаешь.

 Чтобы не портить Тео и Анне праздник, Александр старался быть весёлым и остроумным, но у него в душе прорастала дремучая тоска. Гондольер доставил его прямо к порогу дома. Княжич вышел, а Теодорик шутливо помахал ему вслед рукой, сидя на лавочке рядом с Анной.

 

  Прошло несколько дней. Опять Тео где-то пропадал. Александр по лицу друга догадывался, что на этот раз всё намного серьёзнее. Видно, между Теодориком и Анной возникла какая-то связь. Но задавать вопросы другу он не стал.

 

Василий выполнял задание княжича, и Александр всё чаще один гулял по городу. Шпагу он с собой не брал, но на всякий случай за голенищем сапога прятал тонкий генуэзский нож.

Как-то под вечер он шёл по берегу маленького, неизвестного ему ранее канала. Внезапно, ему показалось, что кто-то следит за ним. Он остановился, облокотился на паперть, и украдкой оглянулся. Человек, шедший за ним, тоже остановился, поправляя одежду. Сомнений почти не осталось. Но кто это? Неужели, София тоже приставила к нему своего слугу? Александр зашёл в ближайшую таверну и сел у окна. Незнакомец вошёл следом, и сел за соседний столик. По внешнему виду незнакомца Александр сразу определил, что это чей-то слуга. Опять мелькнула догадка: София! Княжичу очень захотелось хотя бы с кем-то поговорить о Софии. Он поднялся и пересел за стол незнакомца.

– Ты следишь за мной?– спросил он по-итальянски.

Незнакомец смутился:

– Что ты, господин? Я вижу тебя в первый раз.

– Следишь. Я знаю. И даже знаю, кто тебя послал.

– Кто?

– Имя твоей госпожи София. Я угадал?

– Ну,… ты ошибаешься, господин,– неуверенно ответил незнакомец.

– Понимаю. Конечно, признаваться тебе никак нельзя. Если бы мой Василий признался Софии, что я его послал за ней шпионить, то ему бы точно от меня досталось.

Подошёл официант. Александр заказал две кружки  сухого вина и сыр.

– Выпьешь со мной?

– Почему бы не выпить, если господин угощает,– ответил незнакомец.

– Моё имя ты, конечно, знаешь. Позволь полюбопытствовать, как мне называть тебя?

– Зачем меня называть, господин? Никто меня по имени и не называет. Кличут: «Эй, ты!».

– Неужели София не знает своих слуг по именам?

– Скорее, не хочет знать,– сказал незнакомец.

– Ты впервые признался, что являешься слугой Софии. Я ведь сразу догадался! Но неужели София так бессердечна к слугам?

– Все господа бессердечны. Чем более унижен слуга, тем более возвышен господин… или госпожа. Так устроен мир.

– Ты говоришь неприятные вещи. Почему-то мне казалось, что София нежна сердцем и попросту не может быть груба ни с кем, в том числе, со слугами.

Официант поставил на стол две кружки белого сухого вина, нарезанный мелкими пластинками сыр и отошёл, держа на согнутой руке чистое полотенце.

Александр отпил глоток вина. Прохладное, немного кислое, ароматное вино показалось ему удивительно вкусным.

Незнакомец одним глотком выпил своё вино и сидел, насупившись.

– Вино очень вкусное, но кружки слишком маленькие,– сказал Александр. Он щёлкнул пальцами, чтобы официант подошёл к нему, но за соседним столом сидела шумная компания, и щелчка официант не услышал.

– Пойду, закажу ещё вина, чтобы тебе не было скучно,– сказал Александр. Он поднялся, прошёл к стойке и подождал, пока ему нальют из бочки ещё две кружки. Вернулся к столу и протянул одну из кружек незнакомцу. Тот взял вино, и так же насупившись, словно вовсе недовольный происходящим, стал пить. Александр допил вино из своей первой кружки. Внезапно, мир поплыл у него перед глазами, и он упал головой на дубовый стол.

 

Когда Александр очнулся, то долго не мог понять, где находится. Он лежал ничком на матрасе из конского волоса, а его руки и ноги были крепко связаны. В голове стоял туман, и мысли текли медленно, словно выдавливались по капле из мозга. «Нет, это не София! Зачем Софии меня связывать и похищать?».

 Постепенно, к нему вернулось ощущение реальности. Он услышал плеск воды о борт, и понял, что находится на судне. Изогнулся, вытащил двумя руками из-за голенища генуэзский нож и острым лезвием перерезал шнур, которым были связаны ноги и руки.

Выглянул в иллюминатор. Увидел ночь, и понял, что судно идёт под парусом, удаляясь от города. Внезапно, за дверьми послышался скрип досок палубы под тяжестью чьих-то шагов, низкие голоса. Александр быстро лёг в прежнее положение, накинув на ноги обрезанную верёвку. Щёлкнул замок, и дверь открылась. Александр лежал на животе, прижимая к груди генуэзский нож, и наблюдал за происходящим через щёлочку полузакрытых глаз. В каюту вошёл человек. В одной руке он держал лампу, в другой обнажённую саблю. За его спиной виднелись ещё две фигуры. Лезвия сабель блестели, отражая оранжевый свет лампы. Человек поставил лампу на маленький столик у изголовья кровати, нагнулся, дыхнув на Александра запахом чеснока и рома, а потом потряс княжича за плечо. Тогда Александр рывком перевернулся на спину и снизу, двумя руками вонзил нож в сердце незнакомца. Тело обмякло. Александр изо всей силы отшвырнул его на обнажённые сабли двух других незнакомцев. Вскочил на кровать, и сверху, словно огромная чёрная пантера, кинулся на незнакомцев, ударил ножом в сердце одного, потом выдернул нож и полоснул им по шее другого...

Он стоял над телами, выпрямившись, и слушал, как хрипят умирающие, как катится оброненная одним из них сабля по полу, бренча о деревянные ножки кровати.

Александр нагнулся, схватил саблю, и выбежал в открытую дверь, в один прыжок поднялся по скрипучим ступенькам на верхнюю палубу. Когда, наконец, он увидел над собой звёздное небо, то понял, что свободен. Ему навстречу бросился верхний вахтенный с длинным кинжалом в руке, но Александр даже не повернулся к нему. Резкий выпад навстречу врагу, и тот пал с пронзённым сердцем.

Александр вырвал саблю из тела, швырнул её в море, а сам кинулся вслед за ней.

Холодная, ещё не успевшая прогреться под весенним солнцем вода Адриатики обожгла его. Вынырнув, Александр поплыл под низкими южными звёздами к мерцающим огням Венеции. Оглянувшись, он увидел, как судно с поставленными парусами скрывается среди звёзд, оставляя на поверхности лёгкий пенный след.

 

  Княжич доплыл до песчаного пляжа на острове Лидо. Трясясь от холода, он пересёк остров, и по берегу прошёл до причала, у которого стояли гондолы. Ещё не спали гондольеры, и скоро Александр был на пороге своего дома.

Одежда его уже почти обсохла, и он решил никому ничего не говорить, даже Тео. Ему было попросту стыдно, что он сам собственными руками приготовил себе ловушку, доверившись первому встречному. Кто мог похитить его и по чьему приказу? Грабители? С целью получения выкупа? Но эти люди даже не проверили его карманы, в которых находился кошелёк, полный дукатов. Нет, на грабителей они не похожи. Исаак? Чтобы не было конкурента на власть его сыну Тихону? Но тогда зачем похищать? Не проще ли было просто убить? Или это Мехмед, султан Османской империи? Его агенты есть повсюду. Может, Корвин? Или сам Папа Римский? Ясно было одно: кто-то из сильных мира сего следил за ним, и, похищая законного претендента на престол, решил каким-то образом повлиять на судьбу княжества Феодоро.

 

  Наступил май 1474 года. Василий докладывал княжичу обо всём, что ему удалось разведать, и как-то за ужином Александр сказал Теодорику:

  – Завтра мы выезжаем. Впрочем, можешь оставаться. Меня лично в Венеции больше ничего не держит.

  Тео удивлённо посмотрел на княжича.

  – Зачем куда-то ехать? Мы и здесь живём неплохо.

  – Хорошо едим, девочки – лошадки на каждом углу пасутся,– докончил за него Александр.– Тебе везде хорошо, были бы девочки и жратва. Но ты забыл ещё об одном своём удовольствии: здесь, на островах, практически не с кем подраться. Или ты настолько разленился, что и драка тебе уже не в радость? А может, влюбился? Случайно, её имя не Анна?

  – Анна Нотарас – замечательная женщина. Не будем о ней! Но и драка – насущная необходимость. Мы, мужчины, рождены для драки. Для этого нам даны мощные мышцы, быстрая реакция и точный глаз. Ты прав. Конь не должен застаиваться. Да и не могу я вот так просто бросить своего лучшего друга. Ладно, поедем искать приключения на свои жо…., тьфу, головы. Вернуться в Венецию мы сможем всегда. Если захотим. Так даже лучше.

 

Глава 5. Флоренция.

Благополучно преодолев 20 мильный путь по морю вместе с лошадьми, слугами и каретой, друзья высадились на материк и направились во Флоренцию. Застоявшиеся лошади бежали резво по каменным плитам великолепной римской дороги с древними мильными столбиками из камня вдоль неё. Такие же римские дороги, проложенные римлянами более тысячи лет назад, соединяли самые удалённые места Феодоро.

Через пять миль миновали Кьоджи – небольшой городок на берегу Адриатики – Белого моря, жители которого извечно занимались добычей соли из морской воды.

Только сейчас, оставив позади город на воде, друзья поняли, что наступало лето. Всё выше поднималось солнце, и всё жарче становилось в карете. Наконец, Александр не выдержал, и пересел к кучеру Ионе. Лёгкий встречный ветерок высушил пот. По дороге навстречу двигались купеческие обозы. На лицо ложилась пыль.

  – Может, не будем гнать в жару и поедем вечером? До Фары ещё восемьдесят пять миль. Лучше переночуем в Падуе, а потом спокойно тронемся дальше. А ещё есть такое понятие – обед, и я не против кого-нибудь съесть – сказал Тео, высунувшись из окна кареты.

  Александр согласился, и они свернули к ближайшему постоялому двору.

 

  Жаренная на вертеле телятина с рисом показалась им вполне достойной едой. За беседой о предстоящих планах время летело незаметно. Когда телёнка съели и запили лёгким вином, к их столу подошёл богато одетый молодой человек лет двадцати с мечом на боку. 

– Разрешите представиться, господа, Лодовико Мария Сфорца. 

Друзья назвали свои имена и пригласили незнакомца к столу. Лодовико сел и начал разговор.

  – Я хочу предложить вам крупный заработок и яркую жизнь. Господам это интересно?

  Тео усмехнулся:

  – С каждым словом всё интереснее. Что, конкретно, ты предлагаешь?

  – Военную службу наёмником, обучение в лучшей школе военного искусства в Милане, участие в военных походах и приличные деньги даже для таких шикарных молодых людей как вы.

  – Ты нам обещаешь войну?

  – Как вы, наверно, знаете, в 1454 году между основными городами-государствами Италии был заключён Лодийский мир, вроде, не оставляющим нам, людям военным, шанса на весёлую жизнь. Но в 1468 году во Флоренции был заговор Питти и Содерини, который поддержала Венеция. Войска нашей коалиции: Флоренции, Милана и Неаполя в 1468 году разбили венецианцев, и опять в Италии наступил мир. Но ещё не всё потеряно. Генуя и Венеция – не перестали быть конкурентами. Да и Неаполь, Милан, Флоренция имеют во всём свой интерес. А значит, впереди нас ждут нескучные времена. Так что завтра я вам войну не обещаю, но через годик-другой…

– Это слишком долгий срок для обещаний,– сказал Александр. 

  В это мгновение со двора донёсся крик Василия. Александр и Тео вскочили, уронив лавку, бросились на двор, по пути обнажая шпаги. Трое незнакомцев нападали на Василия, который оборонялся от них мечом, бегая вокруг кареты. Испуганный безоружный конюх Ион прятался между лошадьми. Ещё один вор как раз вылезал из кареты, держа в руках похищенный мешок с дукатами. Теодорик подскочил к нему, ударом рукояти шпаги в лицо опрокинул на землю, вырвал мешок. Александр встал рядом с Василием и принял на свою шпагу все три меча нападавших. Потом, отбив мечи, полоснул шпагой по ногам воров. Двое из них с разрубленными голенями, вопя и стеная, запрыгали в разные стороны. Третий на мгновение замешкался, и Александр шпагой выбил меч из его руки, ударом ноги между ног противника заставил того согнуться от боли. Ещё одним ударом ноги в лицо, Александр распрямил нападавшего, и тот рухнул навзничь в пыль двора.

  На пороге таверны стоял Лодовико в окружении нескольких богато одетых вооружённых людей, и одобрительно хлопал в ладоши:

  – Браво! Ваши действия безупречны. Но почему, имея такой большой мешок денег, вы проявили интерес к моему предложению?

  – Мы не к деньгам проявили интерес, а к перспективе яркой жизни и обучению в лучшей школе военного искусства Италии,– сказал Александр.

  – Тогда, если будете в Милане, спросите у любого, где меня найти. Каждый мальчишка знает семью Сфорца.

  – Спасибо за предложение,– откликнулся Тео. – Если будем в Милане, то постараемся им воспользоваться.

  – И ещё один совет,– продолжал Лодовико,– до захода солнца далеко: вы успеете в Падую, где можно сдать ваши деньги в банк. Эти ребята,– указал он на воров, уже пришедших в себя, и поспешно убегавших через ворота,– не успокоятся, и встретят вас в пути. Поэтому, не путешествуйте с такими деньгами.

  – Спасибо за совет, Лодовико, – сказал Александр.

Расплатившись, друзья сели в карету и покинули постоялый двор.

 

  В Падую карета въехала под вечер. На главной улице уже зажигали фонари. Александр спросил прохожего, где можно остановиться на ночлег, и тот неожиданно предложил им переночевать у него за небольшую плату.

  Хозяин представился им как врач, Михаил Савонарола. Ему уже было за шестьдесят.

Войдя в дом, Александр и Тео познакомились с семьёй Михаила Савонаролы, в том числе, и с его внуком, молодым человеком лет восемнадцати, глядевшим на гостей пронзительным взглядом тёмных глаз над тонким с горбинкой носом.

Их пригласили отужинать. Вместе со всеми, друзья помолились и, перекрестившись, сели за стол.

Внезапно, молодой Савонарола спросил их резко:

  – Почему вы неправильно наложили на себя крест?

  Тео улыбнулся и пояснил:

  – Мы, юноша, греческой византийской веры и крестимся по её канонам.

  – В 1444 году в Феррари была подписана Уния об объединении церквей, и кардинал ромеев Исидор за несколько месяцев до гибели Константинополя зачитал её в храме Святой Софии, а значит, вера у нас одна, а вы нарушаете её постулаты.

  – Извините, молодой человек, но константинопольский патриарх Геннадиус отменил Унию. Он призвал всех верующих греческой церкви соблюдать наше православие.

  – Замолчи, Джироламо, – приказал дед.

Он улыбнулся гостям и пояснил:

– Мой внук слишком истово относится к вопросам Церкви и морали. Ему постоянно кажется, что все вокруг ведут себя неправильно. Он вечно сетует на падение нравов. За это мы прозвали его «плакса». 

  – А первый грешник на земле – папа Римский Сикст Четвёртый, покарай его Господь, – ещё раз огрызнулся внук.

  Все промолчали. Потрескивали свечи.

 

  После ужина Александр и Тео решили осмотреть вечернюю Падую. Джироламо вызвался их проводить.

Они гуляли по улицам города, и в свете уличных фонарей любовались громадой базилики Святого Антония, её фасадом с треугольной короной ломбардского стиля из четырех тяжёлых арок-ниш в нижней части и террасы - в верхней, где было прорезано готическое резное окно-роза.

Фасад украшала высокая остроконечная колокольня со шпилем. С северной стороны храма в свете фонарей угадывался ансамбль куполов, цилиндрических тамбуров и контрфорсов.

Александр и Тео зашли внутрь храма, и в свете сотен свечей осматривали интерьер с многочисленными капеллами. В капелле Сокровищ друзья поклонились реликварию с подбородком святого Антония и реликварию с его языком.

Их поразила Капелла Святого Антония - грандиозное сооружение с фасадом в пять арок, за которыми был ансамбль, состоящий из алтаря, саркофага и мраморных барельефов на стенах. Центральный алтарь базилики украшали статуи Донателло.

  Наконец, они вышли из храма.

На площади возле базилики стояла конная статуя кондотьера Гаттамелане работы Донателло, первая бронзовая статуя со времен античности, отлитая мастером в 1446 году. Перед глазами Александра сразу возникла Анна Нотарас, встречавшая его возле конной статуи своего отца, почти идентичной копии памятника кондотьеру, и княжичу вдруг стало безумно жаль эту одинокую прекрасную женщину. Но он не мог ничем помочь ей, ведь между ними не было главного: любви. Может, её счастье в руках Теодорика? Александр взглянул на друга. Тот тоже словно застыл перед памятником. В его вытаращенных глазах изумление мешалось с болью.

  – Красивый у вас город,– сказал Александр Савонароле,- делая вид, что не замечает, как шокирован Теодорик.

  – Не красота сама по себе важна для души человека, а святость,– ответил Савонарола.

  – Тогда тебе, молодой человек, надо перебираться ближе к святому престолу, в Папскую область,– заметил Александр.

  – Меньше всего святости в Ватикане. Грех и блуд нынешнего папы и его предшественника осквернили всю Италию, всю католическую веру. Да и других грешников не сжигают на кострах, поэтому скверна расползлась по всему миру.

  – Кажется, ты не совсем прав, Джироламо. В Венеции инквизиция, как я слышал, довольно успешно борется с инакомыслием,– сказал княжич.

  – Очень мало сгорает нечестивцев в Венеции. Инквизиция сжигает только тех, кто прилюдно занимается богохульством, колдовством и ворожбой, кто высказывается против власти. А сжигать надо всех, кто противится учению Господа нашего. Сжигать ростовщиков, проституток, пьяниц и гуляк. Сжигать богачей, кичащихся своим богатством, сжигать священников, торгующих отпущением грехов. В сердце каждого человека должна остаться только чистая любовь к Богу, а не жажда греха, жажда разгульной весёлой жизни.

  – Извини, молодой человек, но все люди грешны, и я не думаю, что ты желаешь сжечь весь мир. Нет греха, нет и Бога. Зачем обращаться к Богу, если на тебе нет греха? Разве только чтобы просить у него для себя лишних благ. Но ведь желание благ – тоже грех,– сказал Александр.

  – Бог есть сам по себе, а не потому, что он нужен людям. Это люди – его создания, неверно воспринимающие свободу мысли, дарованную им Господом. А человек должен всегда поддерживать связь с Богом, чтобы Бог направлял его, неразумного, по дороге спасения. Желание материальных благ – это грех. Для верующего человека истинное благо – возможность лицезреть своего Создателя в Раю.

  – Тебе надо быть священником, Джироламо,– сказал княжич.

  – Я им буду. Я переверну этот мир, сделаю его Царствием Божьим на Земле.

  – А как же быть с православной религией? С мусульманами? Всех нас, иноверцев и схизматиков, сжечь?– спросил Александр.

  – Дойдёт очередь и до вас, заблудших. Очиститесь от скверны, станете верными католиками.

- Напомню тебе, молодой человек, слова апостола Павла из послания к римлянам: «Ты имеешь веру? Имей её сам в себе, перед Богом».

 

  На следующий день Александр и Тео, сдав деньги в банк Лоренцо Медичи, покинули Падую. Вечером они добрались до Феррари. Вечернее солнце уже висело над вершинами гор, когда друзья въехали на рыночную площадь.

В это время ударил большой колокол. Звук его разнёсся на весь город. Александр посмотрел на каменную башню, откуда бил колокол, и увидел часы, а ещё две двери и крыльцо.

В это время из башни на крыльцо вышел ангел, абсолютно как живой. Он протрубил в трубу, и вошёл через другие дверцы в башню. Удивительное было зрелище.

  Переночевав, друзья продолжили свой путь.

Проехали Болонью, перевал Фуна, название которого странно совпадало с названием крепости, принадлежащей Александру и перевалу в Таврике возле неё.

 Вдоль перевала Итальянской Фуны виднелись древние готские укрепления, очень напоминавшие укрепления на рубежах его Родины. Александр почувствовал острую тоску по Феодоро.

 

Как-то утром, проснувшись после ночлега в придорожном постоялом дворе, друзья увидели из окна второго этажа мощные башни-крепости родственных семейных союзов – консортерии Флоренции.

Прекрасный город лежал перед ними в долине реки, и высокие холмы обрамляли его со всех сторон. Внизу, на первом этаже заспанные постояльцы выходили во двор, седлали лошадей.

В это время и был совершён набег. Банда из двух десятков головорезов ворвалась во двор, убила нескольких попытавшихся оказать им сопротивление постояльцев и бросилась в дом.

  – Пришли за нашими деньгами,– сказал Тео, обнажая шпагу.

  Александр молча снял со стены и взвёл арбалет.

  Громкий топот ног в коридоре. Дверь распахивается. Знакомая рожа избитого Александром несколько дней назад вора заполняет проём. Арбалетный болт прошивает его почти насквозь, только кончики перьев торчат из разорванной груди.

Вор падает с изумлением в маленьких пуговках - глазах.

Наступая на его тело, через проём двери вламывается сразу несколько человек.

 Теодорик рубит наотмашь по незащищённым доспехами лицам и шеям разбойников. Хлещет первая кровь из разрубленных тел.

Александр становится рядом с другом, и вместе, как два огромных тарана, они опрокидывают нападавших, рубят их с яростью молодых, взорвавшихся бешенством быков. Сверкают клинки, алые от крови. Словно огненный вихрь всюду настигает бандитов. В низких лучах проникающего в комнату утреннего солнца кровь, заливающая стены, кажется адским пламенем, вспыхнувшим пожаром.

Уже повержены и изуродованы все, кто ворвался в комнату. Друзья бросаются в коридор. Дверь в соседнюю комнату открыта. В комнате один из банды держит сопротивляющуюся, полуодетую девушку. Ещё двое его сотоварищей кулаками избивают мужчину.

Александр вбегает в комнату, и ударом шпаги сносит голову одному из бандитов. Другой бандит поворачивается к Александру, и широко открытым ртом ловит штыковой удар шпаги.

Разбойник, который держал отбивающуюся девушку, прячась за её спиной, выставляет меч вперёд. Александр спокойно подходит ближе, опускает шпагу, как бы смирившись с недосягаемостью бандита, а потом резко приседает и снизу втыкает клинок в живот противника. На лице бандита растерянность. Он смотрит на собственный распоротый живот и роняет меч.

Девушка отскакивает в сторону. Александр бьёт наотмашь, с отвращением,  словно перчаткой.

Из разрубленного горла бандита хлещет кровь.

Александр выбегает в коридор, встаёт рядом с Тео, тесня пятящихся разбойников.

Уже весь коридор покрыт шевелящимися в предсмертной агонии телами. Несколько человек пытаются бежать. Теодорик бросается вниз по лестнице, преследуя их. Дверь распахивается, и почти на спинах бандитов Александр и Тео, полуобнажённые, вываливаются во двор.

Через мгновение весь двор уже залит кровью, а в последнего убегающего разбойника Александр метает шпагу, и та протыкает его насквозь.

  Два друга, словно два огромных монстра стоят, почти голые, с ног до головы залитые кровью, и ещё рычат, глядя друг на друга. А потом Александр начинает смеяться. Он хохочет, хватая себя за живот. Теодорик сначала смотрит на него удивлённо, а потом и сам начинает нервно гы-гыкать.

  – Ты бы видел себя, Тео! Стоишь с растопыренными глазами и рычишь как моя собака Пиня. Умора!!!

  Постепенно из комнат, конюшни и других мест стали выходить попрятавшиеся люди. С ужасом и изумлением глядели они на растерзанные тела бандитов, а потом собрались вокруг Александра и Тео, смотрели на них, как на чудо. Женщины плакали, а некоторые бросились на шеи своих спасителей и рыдали у них на груди.

Увешанные рыдающими женщинами, сами со слезами на глазах от благодарности за такое выявление чувств, стояли друзья посредине постоялого двора как две непокорённые башни семейного союза – консортерии Флоренции.

 Какой-то мальчишка вытащил шпагу Александра из спины поверженного им бандита, молча протянул её Александру. Друзья подошли к колодцу и, набрав в ведро воды, несколько раз окатили ею друг-друга, смывая бандитскую кровь. 

  К ним подошёл полуодетый мужчина с избитым лицом и, поклонившись, представился:

  – Марко Веспуччи. Вы спасли жизнь мне и моей жене, Симонетте. Если вы направляетесь во Флоренцию, и вам не у кого остановиться, то наш дом – ваш дом.

  – Спасибо, Марко! Мы с удовольствием воспользуемся вашим приглашением,– ответил Александр.

 

  Солнце ещё не успело подняться высоко над красными черепичными крышами Флоренции, когда карета друзей и повозка Веспуччи въехали на мощёные улицы. Копыта лошадей застучали по булыжной мостовой.

  Семья Веспуччи жила в большом доме на берегу реки Арно, пересекающей весь город. Оставив у гостеприимных хозяев лошадей и слуг, друзья отправились осматривать город.

  Грандиозный собор архитектора Арнольфо ди Камбио Санта-Мария дель Фьоре – "Святая Мария цветущая" притянул их словно магнит. Мраморные прямоугольные панели облицовки с зелёным и розоватым отливами словно взметнулись ввысь, чередуясь друг с другом. И не было больше никаких украшений на стенах. Лишь игра двух цветов. Только плоскости и грани, а над ними – дуги в виде арок. Храм напоминал крепость в мавританском стиле. Мощный, восьмигранный, возвышающийся над широким массивом собора, купол архитектора Филиппе Брунеллески доминировал над городом. Александр ещё в Феодоро от генуэзцев слышал, что Брунеллески 15 лет достраивал купол собора, строительство которого в 14 веке было прервано эпидемией чумы. Для проектировки купола Филиппе изучал бетонный купол Пантеона, повторить который никто так и не решился. Весь храм Санта-Мария дель Фьоре и купол, самый большой в мире, были центром города, его изюминкой.

  Восьмигранный баптистерий Сан-Джованни XI века Лоренцо Гиберти, стоящий рядом с собором и выполненный в одном с ним стиле, поразил друзей бронзовыми дверями с изображением десяти эпизодов из Ветхого Завета. Купол и мраморный пол баптистерия были украшены мозаикой.

  Гигантский массив собора и стоящего рядом с ним баптистерия с колокольней, построенной по проекту художника Джотто, нависал над площадью, которая, при протяженности в 300 шагов, зрительно показалась Александру и Тео очень тесной.

  Осмотрев собор, друзья прошли на находящуюся поблизости пьяцца делла Синьория, административный центр Флорентийской республики. Она была сравнительно небольшая, и имела Г-образную форму, обрамляя главное здание, олицетворяющее светскую власть – Старый Дворец архитектора Арнольфо ди Камбио. Облицованное крупными блоками рустованного камня, здание показалось друзьям гигантским монолитом, настолько мощно сбитыми были его стены, изредка пронизанные небольшими оконными проемами. Необычным был также ярус крепостных зубцов. Над крепостью взметнулась вверх на высоту 80 саженей башня с частыми вертикальными линиями окон и колонн.

  Друзья заглянули в самую старую городскую аптеку "Санта-Мария Новелла". На прилавке и в застеклённых шкафах лежали косметические препараты, предназначенные для женщин и озабоченных своей внешностью мужчин. На разборчивый вкус флорентинцев предлагались ароматные масла и притирки, травяные настойки и душистые мази, улучшающие цвет кожи, а также прочие сопутствующие товары. Кроме того, в аптеке продавали торты, пирожные и прочие сладости.

  – Тут ты можешь снова стать красоткой, ржавое железо,– не удержался Александр от едкого замечания.

  – Настоящий гот должен быть заросшим, вонючим и злым. Ещё лучше, если у него есть рога. Только таких мужчин любят наши готские женщины.

– Наверно, не только готские. Как я заметил, в Европе у тебя грандиозный успех, старик! Неужели, всему виной твоя повышенная вонючесть?

- Юноша, я моюсь чаще, чем ты,– обиделся Теодорик.

– Не сомневаюсь! Впрочем, как я заметил, тебя привлекает не сама баня, а проститутки при ней. Так ты там попутно ещё и моешься?- удивился Александр.

Теодорик сконфузился, и только промычал в ответ что-то нечленораздельное, подозрительно похожее на известное готское ругательство.

 

   На рынках продавались апельсины прошлогоднего урожая, из которых флорентинцы готовили блюдо собственного изобретения: "утка в апельсинах" или "утка по-флорентински".

   В мастерских с дверями, распахнутыми на улицу, не смолкал стук молотков, звон наковален, шорох гончарных станков. В других мастерских, называемых боттега, работали скульпторы, художники, ювелиры. Но основой богатства города была шерсть. Шерстяную материю привозили из других стран, окрашивали, проделывали с ней тысячи тайных операций по утончению и облагораживанию, и снова отправляли на экспорт. Шерстяные мастерские протянулись на несколько кварталов.

Рядом располагались кожевенные мастерские, и вонь от разлагающихся шкур разносился на несколько кварталов. Поэтому, поблизости не было ни одного приличного дома.

Друзья зашли в одну из мастерских по производству шёлка, и, уплатив небольшую сумму денег, наблюдали, как разводят шелковичных червей, и как с коконов снимают шелк.

Город Вольных Мастеров жил своей жизнью. Звонкие монеты сыпались из одной мошны в другую. Ремесленники и адвокаты, торговцы и аптекари, истово служили своему главному богу -  флорину. Жизнь в городе била ключом.

 

  В большом доме публичного нотариуса республики Анастазио Веспуччи по случаю спасения старшего сына Марко и его жены Симонетты был дан праздничный семейный ужин. Все члены семьи по очереди подходили к Александру и Теодорику, тепло благодарили за спасение своих близких.

  За столом рядом с Александром сел молодой человек лет двадцати, третий сын нотариуса Америго Веспуччи. Его умные, блестящие глаза с интересом смотрели на Александра.

  – Мне Марко сказал, что вы оба из далёкой страны, расположенной где-то возле генуэзской Каффы? Как вы добирались до Италии?

  – Сначала по морю до Молдовы. Потом по суше в карете через ряд стран,– ответил княжич.

  – Я всю жизнь прожил во Флоренции, и путешествия – моя мечта. Надеюсь когда-нибудь пересечь океан и узнать, что там, за горизонтом.

  – Очень просто. Там край земли. Ты желаешь заглянуть за край?

  – Я прекрасно знаю байку о трёх китах, или, в зависимости от пристрастий рассказчика, слонах, черепахах.

  – А где ты учился, Америго?  Почему сомневаешься в общепринятой теории?– поинтересовался Александр.

  – У меня домашнее образование. Мой дядя – учёный Антонио. Он обучал меня физике, астрономии, географии. И я совсем не верю в древние сказки о трёх китах. Скорее, правы те, кто утверждает, что земля грушевидная.

– Я особенно над этим не задумывался, сказал только то, что слышал от других людей. Впрочем, когда-то мне попадались книги «Хамсе» Низами Гянджеви, персидского поэта двенадцатого века. В его произведениях Земля представляется шаром, как и другие небесные тела. Скорее всего, эти знания были известны ещё персам во времена существования Арабского Халифата.

– Вот видишь! Друг нашей семьи Паоло Тосканелли – величайший астроном и географ Италии высказывает предположение, что, двигаясь морским путём на Запад, можно приплыть в Индию. Он построил в соборе Святой Марии дель Фиоре гномон, при помощи которого с точностью до полу-секунды определяет полдень Флорентийского времени. Ещё он составил подробную карту Земли. Сейчас он переписывается с молодым, но уже известным мореплавателем Христофором Колумбом, который из Генуи переехал в Португалию, и предлагает тому найти Индию на Западе. Говорят, когда венецианцы в 1204 году захватили Константинополь, то вывезли оттуда древние карты, на которых западнее Европы за Атлантическим океаном нарисованы огромные континенты. Кажется, это не Индия, а земля неведомая. По этим картам немец Мартин Бейхам, живущий в Португалии на Азорах, составляет глобус мира. Бейхам встречается с Колумбом, чтобы вместе с ним совершить путешествие за край Земли, найти Индию и другие ранее неизвестные земли.

  – Зачем искать Индию на Западе, если веками велась торговля с Индией через Восток?

  – К сожалению, Османская империя затрудняет торговлю с Индией. Генуэзцы и венецианцы несут огромные убытки. Товары Индии и Китая: пряности, шёлк, резко дорожают. За товар приходится переплачивать арабским посредникам. Если мы не найдём новый путь, то разорятся многие банки и торговые компании.

  – Я всё это знаю прекрасно, так как моя страна лежит на северном пути в Китай, и получает доходы от транзита товаров из России и Китая. Но ты с таким пафосом говоришь об этих невероятных делах, что закрадывается подозрение, уж не желаешь ли ты лично принять участие в этой авантюре?

  – Это не авантюра, а величайшее открытие в истории Земли. Я мечтаю принять в нём самое активное участие. Сто сорок лет тому назад один оракул по имени Рэньо Неро – Чёрный Паук, предсказал моему предку, что его потомок прославит род Веспуччи на весь мир, и именем Веспуччи будет названа Новая земля. Надеюсь, это время уже пришло.

– Почему ты так думаешь?

– Потому, что именно сейчас началось возрождение европейской культуры, науки. Художники, архитекторы, скульпторы, географы, мореплаватели, астрономы, медики – все передовые люди Европы почувствовали дух возрождения, дух прогресса. Церковь, веками стоявшая на пути прогресса, уже не имеет такого влияния на умы, и столетиями длившийся диктат Церкви – тёмные времена – уже позади. Впереди нас ждут великие открытия!

  Поднялся глава дома, Анастазио Веспуччи,  держа в руке кубок вина:

  – Дорогие наши гости граф Алекс и барон Теодорик! Ещё раз горячо благодарим вас за спасение нашего сына Марко и невестки Симонетты! Желаем вам счастья, хороших и красивых жён, успеха вашим замыслам! Мы говорим вам: вы – наша родня. Наш дом – ваш дом. Можете жить у нас столько, сколько сочтёте необходимым. Я пью за вас!

  Все взрослые члены семьи встали и подняли кубки. Симонетта взглянула в глаза Александру и густо покраснела. Сердце у Александра сладко замерло. Симонетта была прекрасна. Но Александр знал, что этот плод – запретный. Никогда он не отплатит людям за гостеприимство чёрной неблагодарностью. Такой поступок не для него.

 

  На следующий день Александр спал долго, отсыпаясь после дороги. Когда он проснулся, и, лежа в постели, преодолевал дремоту, то услышал, как открылись ворота, стуча копытами, въехал всадник, а потом вошёл в комнату Теодорик и громко воскликнул: «Княжич, вставай, пора на службу!».

  – Какую ещё службу? – пробурчал недовольно  Александр, опуская ноги на деревянный пол.

  Теодорик радостно улыбался:

  – Я нас продал за несколько флоринов в год, но на весьма выгодных условиях. Поднимайся, пойдём целовать крест святой.

  – Неверующий я, и не хочу целовать деревяшку.

  – Теперь твоя душа, княжич, стоит всего несколько золотых монеток в год. И никому не говори, что такого добра у тебя целый мешок. Не поймёт народ.

  – Ты что, записал нас в кондотьеры?

  – Кондотьер – слишком высокий пост. Сейчас кондотьеров набирают исключительно из итальянцев, хотя раньше было как раз наоборот. Нет, княжич, теперь мы с тобой просто два солдата пехотинца в составе кондотты. Но за умеренную плату я договорился, что мы можем жить, где захотим, если не намечается военных действий, являться в кондотту только на заре.

  – И на какой срок контракт?

  – На шесть месяцев с автоматическим продлением до года, если мы не будем возражать. Теперь я должен привести тебя к кондотьеру, чтобы ты мог приложить свою руку к контракту.

  – Кто же наш кондотьер?

  – Какая тебе разница? Солдат не выбирает начальство. Имя нашего кондотьера Федериго да Монтефельтро. Вот что я про него разузнал: герцог Урбинский Федериго да Монтефельтро — просвещённый государь, наделённый превосходным художественным вкусом, владелец богатой библиотеки и собрания выдающихся произведений искусства. У него при дворе собрались самые образованные и талантливые люди Италии. Женат на Баттисте Сфорца. Фамилия тебе знакома? Франческо Сфорца - самый легендарный кондотьер Италии – герцог Миланский. Впрочем, он умер лет восемь назад, признанный народом Милана, но не признанный Императором Священной Римской империи. Недавно Папа Сикст IV присвоил Федериго да Монтефельтро титул герцога. Говорят, это самый порядочный кондотьер Италии. Сейчас он строит крепость-дворец в Урбано на двух холмах.

  – Ладно, я молодой, и мне ещё многому предстоит научиться, но зачем это тебе, опытному вояке и блестящему фехтовальщику? Зачем быть чьим-то подчинённым, если ты сам, при желании, можешь нанять себе целую армию или купить сотни рабов? Ведь денег у тебя больше чем у меня, изгнанника?

  – Во-первых, денег у меня не так уж и много. Они есть у моего отца, а это, согласись, разные вещи, хоть я и единственный сын. Во-вторых, чтобы кровь не застаивалась. А потом, главное для военного человека – дисциплина. Профессиональному солдату служить легко: он никому не стремится ничего доказать, не болеет излишней чувствительностью, и подчиняется также охотно как и командует. Я профессионал, хотя и владею собственным поместьем в Феодоро. Для меня что командовать, что подчиняться – одинаковое удовольствие. Лишь бы быть поближе к войне.

  – Ты просто романтик, искатель приключений. Как и я. Кстати, я набрался всей этой чепухи от тебя. Теперь вдвоём ищем приключения по всей Европе. Чувствую, найдём. Лишь бы не показалось чересчур.

  – Ты не у меня набрался, а у своей черкесской родни. Твои греческие родственники по отцу, Гаврасы, все как один – спокойные, рассудительные люди. Только ты неуёмный искатель приключений. Как и я.

  Позавтракав, Александр и Тео направились к дому кондотьера. 

 

  Герцог Урбинский Федериго да Монтефельтро, крупный мужчина лет пятидесяти пяти, встретил их, сидя на веранде. Его властный уродливый профиль с повреждённой в сражении переносицей был полон такой значительности, словно ему подчинена даже природа. Александр и Тео поклонились кондотьеру. Он кивнул им в ответ.

  – Присаживайтесь, господа.

   Александр и Тео сели. Слуга тут же подал Александру бумагу с государственной печатью Флоренции и текстом договора,  перо с чернилами.

  – Ты, граф, принял решение вступить в кондотту. Я, герцог Урбинский,  кондотьер республики Флоренция приветствую твоё решение. Будем вместе служить республике. Поставь свою подпись внизу договора.

  Александр спокойно прочитал договор и поставил подпись.

 

  Началась новая, неведомая ранее жизнь. Княжич знакомился с новыми людьми, узнавал новые приёмы и методы ведения войны.

По совету капитана кондотьеров, Александр вызвал из Милана известного всей Италии мастера Пиччинино. Мастер приехал лично со своим помощником и долго обмерял плечи, руки, ноги Александра, а помощник записывал цифры в столбик на листе бумаги, произведенной из тряпок на бумажной мельнице. Мастер предложил Александру изготовить доспехи и для его коня, но княжич отказался. У него уже были конские доспехи, а для ещё одних доспехов в карете места уже не оставалось.

 

  Прошло несколько недель. С утра до вечера Александр и Тео отрабатывали приёмы боя в составе копья и всей кондотты, учились владеть копьём и мечом в тесной скученности боя. Для такого случая широко  применялась дага – короткий меч или длинный кинжал.

Летняя жара, красная флорентийская пыль и дисциплина выматывали друзей к концу дня. Вечером за ними в карете приезжал Василий и вёз их к реке. Они окунались в прохладную воду, смывая с себя пот и усталость. По берегам реки росли сады и стояли загородные дома – виллы богачей.

Потом друзья ужинали у Веспуччи, и гуляли по вечерней Флоренции. Иногда их сопровождал Америго или Симонетта. Однажды, когда они гуляли с Симонеттой, та предложила:

  – Хотите, я познакомлю вас с замечательными художниками. Один из них наш сосед, в судьбе которого принимают участие Веспуччи. Его зовут Сандро Боттичелли. Он учился у знаменитого Филиппо Липпи в Прато. Сейчас работает в мастерской Андрео де Верроккио. Недавно Сандро получил официальные заказы от Лоренцо и Джулиано Медичи. Я ему тоже иногда позирую, и он даже нарисовал несколько Мадонн с моим лицом. Кстати, так я лично познакомилась с самим Лоренцо Медичи.

 

  Боттега – мастерская Верроккьо, располагалась в самом центре города, неподалеку от дворца Гонди. Она представляла собой довольно просторное помещение, совмещавшее в себе торговую лавку, мастерскую и дом хозяина. Двери боттеги были открыты, над входом висела табличка с именем хозяина. Творческий процесс пользовался успехом у потенциальных покупателей и у зевак. Мальчики-ученики проводили здесь дни и ночи. Вместе ели, спали, растирали краски, готовили дерево, делали наброски. Учитель был для них вторым отцом.

Уже темнело, и в комнате горели свечи. Симонетта поздоровалась с хозяином мастерской, и вся компания прошла за ширму, в конце комнаты, откуда доносились волнующие звуки лиры. Там находились два молодых человека лет двадцати приятной наружности.  Один из них играл на лире. Симонетта их представила:

  – Алессандро ди Марианно Филипеппи по прозвищу Боттичелли, художник. О нём я уже вам всё рассказала. А это его друг – Леонардо да Винчи, член флорентийской гильдии художников, изобретатель, учёный, музыкант, писатель, вегетарианец. Лира – его самое большое увлечение после рисования. С тех пор, как Леонардо нарисовал ангела на картине учителя, Андрео де Вероккио больше к краскам не притрагивается. Ещё Леонардо покупает птиц и выпускает их на свободу.

  Оба молодых человека поклонились.

  – Ну, Симонетта, ты преувеличиваешь мои таланты,– сказал Леонардо. – Вероккио остаётся моим учителем и по сей день. Просто, ему больше нравится возиться с металлом и скульптурой. Животных и птиц мне жалко. А ещё лошадей. Поэтому, я не ем мяса.

– Если не есть мясо, то хищники, даже собаки, начинают к человеку подозрительно принюхиваться: человек перестаёт пахнуть мясом, и становится травоядным, их добычей. Хищник не ест хищника, чтобы не заболеть, ведь болезни часто передаются через еду. А вот плоть травоядного животного каждый хищник поедает с удовольствием,– заметил Александр.

Все рассмеялись.

– Собаки меня любят,– ответил Леонардо.

– А это мои спасители,– сказала Симонетта, указывая рукой на Александра и Тео. – Граф Александр Гаврас и барон Теодорик Вельц.

  Александр и Тео поклонились в ответ.

 

  Вечером молодые люди вместе гуляли по городу, пили лёгкое вино в траттории и любовались рекой Арно, блестевшей в свете фонарей и факелов.

  – Симонетта сказала, что ты имеешь заказы от семейства Медичи?– спросил Александр у Сандро.

  – Да. Сейчас мне заказали написать маленькие портреты Юдифи. Надеюсь ещё раз уговорить Симонетту, чтобы она позировала. Другую такую красавицу во всей Флоренции трудно найти, хотя здесь и живёт, наверное, до двухсот тысяч человек.

  Александр посмотрел на Симонетту. Её рыжие волосы были частично заплетены в косу, а остальные распущены. Светлые глаза в окоемах смотрели озорно и нежно. Она быстро взглянула на Александра, и подчёркнуто игриво отвернулась, демонстрируя римский профиль, точёную шею и мягкий подбородок. Звёздная пыль играла вплетёнными в косу жемчугами.

  – Да, хороша!– согласился Александр. – Но, увы, не про нас.

  – Яблочко надкушенное,– согласился Сандро. – И вообще, обычная флорентийская девчонка. Таких задавак во Флоренции не счесть.

  – Только ты всех своих Венер и Мадонн с меня одной и рисуешь,– возмутилась Симонетта.

  Александр рассмеялся:

  – Нехорошо девочке подслушивать чужой разговор.

  – Это вы все, кроме Теодорика, мальчики. А я уже не девочка. Я – светская замужняя дама,– возразила Симонетта, и гордо вздёрнув голову, демонстративно повернулась к ним спиной.

 

  После этой прогулки Александр и Тео иногда сами заходили в мастерскую к художникам.

Они первыми здоровались с хозяином.

Мастер Вероккио был всегда перепачкан алебастром, из-за чего походил на пекаря. Хмурый и неразговорчивый, он молча трудился от зари до зари.

По стенам боттеги висели сломанные музыкальные инструменты для починки. Всюду виднелись рисунки и наброски. Вероккио был ювелиром, скульптором, художником и исследователем, неустанно наблюдавшим за природой.

Кроме Боттичелли и Леонардо, в его мастерской работали молодой художник лет двадцати восьми Пьетро Перуджино, уже достигший широкой известности во Флоренции, Лоренцо ди Креди, юное дарование лет пятнадцати, неотступно следовавшее за Леонардо, и ещё несколько учеников, постоянно проживавших в доме хозяина.

  В конце рабочего дня Сандро и Леонардо складывали инструменты, убирали рабочие места, и когда появлялись Тео и Александр, молодые люди вчетвером шли гулять по улицам Флоренции.

Солнце пряталось за близлежащие холмы, жара спадала. Иногда с далёкого моря тянуло свежим ветерком. Флоренция казалась сказочным видением на берегах извилистой реки. Друзья часто стояли на мосту Понте Веккьо и глядели сверху на гладкие воды Арно, в которых отражались многоэтажные дома.

Они беседовали о политике, искусстве, войне.

Леонардо сам говорил мало, зато живо интересовался оружием, тактикой боя, оборонительными сооружениями: всем тем, что мог узнать у Теодорика и Александра.

В интересных беседах время летело незаметно, пока не наступала ночь. Тогда Александр и Тео откланивались, желая новообретённым друзьям спокойной ночи. 

 

  Однажды, зайдя в мастерскую художников, Александр увидел законченный рисунок, выполненный пером. На рисунке была изображена пойма реки Арно с высоты. Быстрые, беглые штрихи придали рисунку восточный колорит. Он был полон движения, колебания воды и трепета ветвей, эффектов света и глубины атмосферы.

Александр почувствовал, что перед ним работа настоящего мастера.  Вверху рисунка было написано: «День св. Марии в снегах, 5 августа 1473 года» и стояла подпись Леонардо.

  – Почему в снегах, если картина датирована августом? – спросил Александр.

  – Потому что лень было рисовать траву и листья,– рассмеялся Леонардо.

  К ним подошёл Сандро.

  – Ты не видел портрет Жиневры де Бенчи, написанный Леонардо к её свадьбе. Конечно, сам портрет отдан заказчице, но кое-какие копии сохранились. Покажи ему, Леонардо.

   – Да ничего там особенного нет. Просто, выполнил заказ,– пробурчал тот, и вытащил из стопки стоящих на полу картин портрет молодой девушки.

  Александр увидел бледное, широкое лицо, резко контрастирующее с тёмной массой куста можжевельника – жиневры у девушки за спиной. Задний фон картины был погружён в густой туман, созданный с помощью мазков, наложенных один на другой, что смягчало контуры предметов, делало неясными их формы. Нежный, обволакивающий туман создавал атмосферу нереальности, почти сна.

  – Эффект называется «сфумато» – погружение в туман, заметил Леонардо. – Он придуман не мной. Но при помощи масла, которое раньше не очень любили художники, мне удалось то, чего до меня почти не существовало – полного эффекта погружения.

  – Я смотрю на лицо этой девушки, и вижу, что она либо слишком холодна, безразлична, либо совсем тебе не понравилась, Леонардо,– заметил Александр.

  – Мне вообще не очень нравятся девушки, – сказал художник.

  – Но почему так много меланхолии, так много тёмных, сумеречных тонов? Сандро сказал, что портрет девушки написан перед её свадьбой.

  – Не каждая свадьба по любви, к сожалению,– ответил Леонардо.

  – Александр,– вмешался Сандро. – Я рассказал Лоренцо Медичи о тебе и Тео, и он передал через меня вам обоим приглашение посетить его виллу в субботу. Лоренцо и его брат устраивают поэтический вечер с ночным купанием.

  – Какие из нас поэты?– удивился Тео.

  – Поэт – сам Лоренцо, а также его друг – главный поэт Флоренции Полициано, ну и ещё несколько поэтов, друзей Лоренцо по Платоновской академии в Кареджи. А мы все лишь статисты. Что-то вроде пейзажных портьер,– заметил Леонардо. – Хотя, возможно, Симонетта рассказала ему о вашем подвиге по спасению её от разбойников. Тогда вам придётся рассказывать об этом ещё раз во всех подробностях.

  – А вы знаете дорогу на виллу?

  – Сандро, как член Платоновской академии, бывал на многих виллах Лоренцо и знает куда ехать. Отправляемся в субботу после вашей службы.

 

  В субботу, после не очень продолжительной поездки верхом вместе с Сандро и Леонардо, Александр и Тео впервые встретились с молодым, знаменитым на всю Европу гонфалоньером Флоренции Лоренцо ди Пьеро де Медичи. В 1468 году он получил самый дорогой приз в истории рыцарских турниров: шлем из серебра, украшенный серебряной фигуркой Марса.

Высокий молодой человек с чёрными проницательными глазами, тёмными до плеч волосами и тонкими чувственными губами без лишних церемоний выказал им своё дружелюбие и пригласил принять участие в литературном вечере.

Красивая, современная вилла Медичи, построенная по мотивам древнеримских вилл, была окружена парком, за которым на многие мили тянулся холмистый лес. Когда все четверо друзей вошли в зал, там уже находилось достаточно много гостей.

После окончания церемонии представления, оба брата Медичи подошли к Александру ближе, и Лоренцо спросил:

  – Прости, Александр, я не понял, откуда вы с другом прибыли во Флоренцию.

  – Из Молдовы. Моя сестра вышла замуж за Штефана чел Маре. А вообще, я и мой друг Теодорик из княжества Феодоро.

  – Какое славное имя у твоего друга: Теодорик.

  – Чем оно славное?

  – Теодорих Великий, остгот из рода Амалов, завоевал Италию и был её королём почти 40 лет. Все эти годы Италия жила в мире. И только под конец его правления отношение между римлянами и остготами обострились до крайностей. Когда в августе526 г. Теодорих скончался, то был погребён около Равенны. Над гробом его дочерью Амаласунтой был возведён мавзолей в виде круглого здания на шестиугольном фундаменте, с крышей в виде громадного камня 13 шагов в диаметре.

  –  Спасибо, государь, за столь интересный рассказ о моём тёзке. Теперь своё имя я буду носить с ещё большей гордостью,– сказал Тео.

  – Ты тоже остгот?

  – Да, я тоже остгот.

  – Кстати, мои агенты доносят мне, что турецкий султан Мехмед Фатих собирает огромную армию для завоевания Молдовы. Вы что-нибудь слышали об этом?

  – Александр и Тео переглянулись.

  – Откуда? Писем мы не получаем.

  – Нелёгкие времена наступают для нашей цивилизации,– вздохнул Лоренцо. – Экспансия Османов принимает всё более и более агрессивный характер. Тут не знаешь, кто твой следующий враг: Турция, Франция, Бургундия или Неаполь с Папой.

  – На всякий случай, войска Флоренции всегда готовы отразить любую агрессию,– сказал Джулиано. – Ведь так, господа? Кажется, вы военные? Нам рассказывали, что вы вдвоём перебили целую банду грабителей. Через пару недель мы устраиваем рыцарский турнир. Не желаете ли принять в нём участие?

  – Молодёжь, возможно, и желает. А мне уже ничего никому доказывать не надо,– отозвался Теодорик. – Я с интересом участвую в военных действиях, но игры с тупым оружием на потеху дамам не для меня.

  – Спасибо за приглашение, мы обязательно над этим подумаем,– сказал Александр.

  Он отыскал глазами Симонетту, и, сдвинув грозно брови, погрозил ей шутливо пальцем.

Она рассмеялась. Чёрная змейка на золотом ожерелье вокруг её шеи зашевелилась как живая. Кораллы и жемчуга в волосах таинственно поблескивали в сиянии свечей. Александр невольно залюбовался ею. Вчера она шла по дому ему навстречу с обнажённой грудью. Тогда она томно заглянула ему в глаза и, казалось, со значением неплотно затворила за собой дверь. Или это действительно только показалось? Ночью Александр спал неспокойно. Эротические сны с её непосредственным участием снились ему до утра. Было мучительно и приятно.

 

  Вечер продолжался. Джулиано Медичи не отходил от Симонетты. «Бесстыдница!»,– подумал Александр с некоторой досадой. Поэты читали стихи. Певцы пели песни. Сам Лоренцо поднял чару вина и прочитал отрывок из своих стихов:

                  Жизнь твоя – это только мгновение,

                   И надежды продлить его – нет!

                   Торопись получать наслаждение,

                   Чтоб не жаль было прожитых лет. 

             

Все выпили вино с громкими одобрительными криками.

Внезапно, Александр почувствовал лёгкое прикосновение к своему локтю. Он повернулся. Перед ним, улыбаясь, стояла София.

  – Здравствуй, кузен! В который раз пересекаются наши дороги. Или ты меня преследуешь?

  Александр смутился, не нашёлся, что ответить и только пробормотал:

  – Здравствуй, София, позволь представить тебе моих друзей.

  Он называл всех по имени, и пока они кланялись ей, обменивались малозначащими репликами, Александр впервые близко рассматривал Софию, любовался её точёной  шеей, тёмными блестящими волосами, стянутыми золотой фероньерокой с розеткой из голубых сапфиров на лбу.

Глубокие и ясные, как лесные озёра, зелёные глаза Софии случайно встретились с его глазами, и сладкая истома подступила к горлу Александра, а Симонетта исчезла из его сердца. Ему уже не хотелось смотреть ни на кого, кроме Софии.

  – Ты веришь в скорое пришествие и гибель мира?– спросила его София, когда все перезнакомились.

  – В Библии написано: «О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один». Или наши попы вдруг перехитрили самого Бога и узнали его тайну? Нет, это глупость,– сказал Александр.

  – Но ведь весь мир верит, готовится к концу света. Об этом и стихи Лоренца: «торопись получать наслаждение», потому что надежды продлить эту жизнь – нет.

  – Дело каждого: верить или не верить. Если весь мир верит, а я нет, то это лишь означает, что я и мир не совсем одно и то же. Впрочем, мир просто невнимательно читает Библию.

  – Гордыня говорит твоими устами, Александр.

  Её глаза насмешливо блеснули, губы цвета красного коралла растянулись в улыбке, и тысячи свечей голубыми, синими и зелёными огоньками отразились в кристаллах вплетённого в волосы разноцветного сапфира. Свойство сапфира давать владельцу власть над людьми Александр начал ощущать на себе. Он опустил глаза и увидел тот самый рубин. На мгновение ему показалось, что это сердце его нанизала на палец прекрасная принцесса.

  – Пусть так. Но меня больше волнует тот факт, что я сражался с тобой, и даже не понял, что сражаюсь с женщиной. Ты подорвала мою веру в себя, в собственные силы и непобедимость. И окончательно убил меня твой спутник. Кто он?

  София кокетливо наклонила голову, и сказала, глядя чуть снизу прищуренными глазами:

  – Мой друг. Но его нет во Флоренции.

  Александр поджал губы, и ревность уколола его в самое сердце.

  – Я только надеюсь, что мои ежедневные тренировки помогут мне, когда я опять встречусь с ним в поединке.

  – Он победитель крупного европейского турнира в Нюрнберге, где за свою победу получил приз – веночек из фаянсовых и серебряных листьев, украшенных гранатами, победитель многих турниров в Вышеграде, которые организовывал Матиаш Хуньянди, поэтому, встречаться с ним в бою я бы тебе не советовала. Ты ещё слишком молод и неопытен. Но у тебя всё впереди.

  – Тогда твой друг становится интересен мне,– вмешался Теодорик. – Много лет я не встречал достойного соперника. Возможно, мне повезёт на этот раз.

  – Ты гигант, и, как мне говорили очевидцы, проявил себя в боях искусным воином. Но, к сожалению, мой друг сейчас в Венгрии, и вряд ли захочет, даже ради столь заманчивого предложения, пересекать пол Европы.

  – Жаль. Но впереди ещё есть время. Мир тесен.

 

  Последним читал стихи Полициано. Его тонкий голос был как натянутая струна, и энергетика мощным потоком вливалась в сердца слушателей.

 

  В соседнем зале были накрыты столы. Вскоре, гостей пригласили отужинать, чем бог послал. А бог послал немало.

  Сначала принесли розовую воду для мытья рук. Потом предложили пастилки из кедровых орешков и засахаренный миндаль – марципан. На второе были гренки со спаржей. Третье блюдо: отварная сепия, гарнированная мелко нарубленной жареной печенью. На четвертое: жаркое из газели, пятое блюдо: отварная телячья голова. Шестое: ассорти из каплуна, откормленных голубей, кур, говяжьего языка и ветчины. Седьмое блюдо: жаркое из козлятины. Восьмое: куропатки, фазаны и другая птица, а к ним — оливки. Девятое блюдо — жареный петух в медовом соусе. Десятое блюдо: жареная свинина в горчичном соусе. Одиннадцатое блюдо: жареный павлин в соусе с фисташками. Двенадцатое: сладости, сделанные из яиц, молока, сахара, шалфея. Тринадцатое: артишоки с сосновыми орешками. Четырнадцатое: засахаренная айва. Пятнадцатое: финики, фрукты, сладкие вина и прочий десерт.

  Когда все блюда были опробованы, а сытые гости устали от еды, от пустой застольной болтовни, поднялся Лоренцо и предложил всем переночевать у него на вилле.

  – А сейчас слуги помогут вам пройти в отведённые комнаты. Для желающих – ночные купания. Сбор в холле. Советую снять украшения, быстро переодеться и поторопиться, иначе мы уйдём без вас,– сказал он.

   

  Тёмная ночь лежала на холмах Тосканы. Луны не было видно, и летучие мыши бесшумно носились над головами, как тёмные пятнышки на фоне светлого от звёзд неба. Александр и София шли позади группы. Скоро огни виллы скрылись за ветвями невысоких деревьев. Неширокая аллея спускалась куда-то вниз. Ярко сверкал Млечный путь, освещая дорогу.

  – Признайся, граф: твой человек следил за мной всё это время?

  Александр смутился:

  – Нет, не мой: возможно, его нанял мой слуга.

  София рассмеялась:

  – Не мой, но мой…. Забавно у тебя получается. И зачем, позволь узнать?

  – Я просто искал встречи с тобой. После того, как я увидел тебя, мне показалось, что …

  Он смутился, замолчал. Молчание затянулось. Потом София так же серьёзно и тихо сказала:

  – И  мне показалось, что….

  С бьющимся сердцем Александр в темноте на ощупь нашёл её руку и сжал в своей ладони. Он сам удивился собственной смелости, испугался, что она гневно оттолкнёт его, но вдруг почувствовал ответное чуть ощутимое пожатие.

  Они просто тихо шли рядом и наслаждались этой неожиданной близостью. В сиянии звёзд им хотелось, чтобы дорога была бесконечной, чтобы никогда не кончалось то, что всегда имеет конец.

Александр осмелел, поднёс её руку к своим губам и долго ласкал нежную кожу, целовал тонкие пальцы, каждый ноготок, даже кольцо с рубином. А она повернула руку ладонью вверх и гладила его подбородок, его губы… Боком Александр ощущал её тёплый бок сквозь тонкое платье. Ему хотелось притянуть её к себе, обнять… Но разве может он так грубо оскорбить доверившуюся ему девушку?

 

  Впереди раздались возгласы восхищения, и через несколько шагов Александр и София  очутились у кромки воды. Мириады звёзд отражались в ней. Звёзды в небе и звёзды в воде образовали один блистающий, бесконечный ковёр, соединивший две стихии: воды и пространства.

  Компания разбилась на маленькие группки, и под женские восклицания, глухой стук вёсел о деревянные борта, шумно и весело погрузилась в небольшие лодочки, привязанные к деревянным причалам.

  Александр помог Софии сесть на лавочку лодки, оттолкнул лодку от берега и ловко вскочил внутрь. Сидя на корме, он грёб одним веслом: протягивая весло вдоль кормы, как рулём, выравнивал им направление движения, чтобы не переносить его на другую сторону и не обливать Софию. Она это заметила:

  – Как ты ловко управляешься с веслом. Я всегда думала, что одним веслом грести неудобно: приходится перебрасывать его на другую сторону, чтобы лодка плыла прямо. Ты вырос у воды?

  – Я вырос в княжестве Феодоро. Наша столица находится в горах, но земли княжества простираются к морю, и я часто выходил с рыбаками на ловлю кефали.

  – Хотела бы я увидеть твою чудесную страну,– сказала София.

  – Я тебя приглашаю. Завтра и выезжаем.

  – Ты такой отчаянный! И в качестве кого я поеду с тобой?

  – А в качестве кого ты путешествовала вместе с тем незнакомцем?

  – Он мой родственник.

  – Да? Это обнадёживает. Я тоже твой родственник, или ты забыла?

  Она рассмеялась:

  – Седьмая вода на киселе. Мой отец – двоюродный брат Штефана, мужа твоей сестры. Общей крови у нас нет.

  – Тогда в качестве моей невесты.

  Сияли звёзды. Они отражались в воде. Звёзды были повсюду, как сверкающая пыль. Она молчала. В кружении звёзд потерялись другие лодки, и только смех, плеск вёсел по воде разрывал звёздную кутерьму и возвращал в реальный мир.

  – Берега уже не видно. Так мы скоро потеряемся,– сказала София.

  – Не потеряемся: уже видно противоположный берег.

  В темноте издалека прозвучал голос Лоренцо:

  – Предлагаю всем снять с себя одежды и искупаться. Дамы соблазняют кавалеров. Не забудьте бросить якоря, а то лодки уплывут!

  Его голос заглушил девичий смех, протестующие крики и шумный плеск воды. 

  – Они купаются. Купайся, я подожду, – сказала София.

  – А ты?

  – Я буду раздеваться, а кое-кто на меня смотреть?

  – Так ведь темно и я ничего не увижу.

  – Жаль. У меня красивое тело,– рассмеялась София.

  Александр бросил в воду якорь, скинул сорочку, колет, чулки-штаны и прыгнул в воду.

  – Давай же, София! Вода замечательная!

  – Отвернись, и обещай ко мне не подплывать.

  – Отвернулся. Обещаю…. подплывать,– сказал он, намеренно невнятно.

  Александр и не собирался отворачиваться. Он смотрел на Софию. Она расшнуровала и сняла льняной красный килт, и среди звёздной пыли её совершенное нагое тело бесшумно скользнуло в воду с противоположного борта лодки. Александр нырнул под лодку и в темноте их тела встретились. Он вынырнул.

  – Ты же обещал,– возмущённо воскликнула она, пытаясь оттолкнуть его руками, но он легко преодолел её сопротивление и чуть коснулся её удивительного нежного, сильного и гибкого тела. На мгновение София ослабела, но потом, вдруг, укусила Александра за руку, и он, вскрикнув от неожиданности, выпустил её из объятий. 

  – Со мной так нельзя! Я силе никогда не поддамся,– сказала она, и быстрыми взмахами рук отдалилась на безопасное расстояние. – Если ты ещё раз меня обнимешь, я позову на помощь.

  – Ладно. Больше не буду,– согласился  он, и поплыл рядом с Софией.

  Вода была чуть прохладной, но кожа быстро привыкла к прохладе, и необычная лёгкость, ощущение счастья захлестнули Александра. Рядом плыла София. Он мог коснуться рукой её обнажённого тела, но ожог от укуса напоминал, что шутить с этой девушкой опасно.

  – А нашу лодку не унесёт? А она не потеряется из вида? Вдруг, мы так и останемся голыми одни среди воды и звёзд? – заволновалась София. 

  – Было бы неплохо остаться голым наедине с тобой,– сказал Александр. – Не беспокойся, течения, кажется, нет, да и видно достаточно далеко. Вон вся наша компания.

  В темноте компания фыркала, плескалась и хохотала как один большой бегемот. Александр и София подплыли ближе. Из темноты первой нарисовалась голова Тео. Он под водой творил что-то явно нехорошее с хорошенькой девушкой из окружения Лоренца, так что она хохотала, извивалась, и брызгала в лицо Тео, но от него далеко не отплывала. Или он её не отпускал?

  Рука Софии легла на плечо Александра:

  – Поплыли назад, я не хочу купаться обнажённой среди стольких голых мужчин.

  – София, я обязуюсь защищать тебя от чужих посягательств.

  – Нет, это не по мне. Или я плыву сама.

  – Хорошо. Возвращаемся,– сказал Александр, и развернулся. Случайно его бедро коснулось бедра Софии. Как удар молнии пробежал по его телу. София тоже вздрогнула, на секунду замерла, и он уже был готов обнять её, но она отпрянула, брызнула ему в лицо горсть воды и поплыла к лодке.

  – Оставайся здесь, пока я не вылезу и не оденусь,– сказала София шагов за десять до лодки.

  – Я же должен помочь тебе взобраться на борт.

  – Освобождаю тебя от этой почётной обязанности, со смехом сказала София, и через несколько мгновений он увидел, как светлый силуэт среди тьмы и звёздной пыли облачается в одежды на борту лодки.

  – Можешь вылезать из воды. Я отвернусь.

  Александр вылез, оделся, и сел на лавочку рядом с Софией.

  – Тебе не холодно?

  Он одной рукой обнял её за плечи. После робкой попытки освободиться, она сдалась и даже слегка прижалась к Александру, пытаясь унять дрожь.

Отчего она дрожала? От холода звёздой ночи, или от того, что было, что есть, что может случиться?

Звёзды всё так же ярко блистали над ними. Звёзды – судьбы таинственными письменами простирались над головами, предупреждали, заглядывали в глаза, но, ни Александр, ни София их тайны не знали, и прочесть эти письмена не могли. Они шли по заранее предначертанному пути, а всё, что случится с ними, уже давно было известно этому огромному звёздному небу.

 

  – Всем прекратить безобразия, вылезать из воды и плыть к берегу,– прозвучал голос Лоренцо над гладью озера.

  Александр вытащил якорь, пересел на корму, и взял в руки весло. Тёмные силуэты других лодок тоже пришли в движение. Над берегом уже стояла низкая полоска тумана. Лодки одна за другой входили в него и исчезали, будто растворялись в небытии.

 

  Александр проводил Софию до дверей её комнаты. У входа горели свечи. В их мерцающем свете мерцали и глаза Софии. Уже не зелёные, а чёрные, блестящие.

  – До завтра, Александр!

  – А… в гости ты меня не пригласишь?

  – Нет. Там служанка. Как-нибудь в другой раз,– лукаво улыбнулась София.

  – И этот другой раз наступит скоро?

  – Всё зависит от тебя.

  – Если всё зависит от меня, то вот моё слово: выходи за меня замуж, София!

  Она молчала, глядя ему в глаза. Потом подняла руку и коснулась его лица, будто погладила, но это было лишь движение, намерение. Или ему показалось?

  – Спасибо за предложение, Александр! Я над ним обязательно подумаю.

  – Значит, не всё зависит от меня,– скис Александр.

  – Ну-ну! Не вешай носа, граф! – сказала София, и пальчиком приподняла кверху нос Александра. – Поверь, всё действительно зависит только от тебя. По крайней мере, в этом случае.

 

  Ночью Александру не спалось. На соседних кроватях сопели Сандро и Леонардо. Тео в комнате не было. «Старый развратник», подумал о нём Александр. Ему вспоминалось улыбающееся лицо Софии, её чувственный голос, тёмные блестящие волосы и высокий лоб. На руках остался её запах – свежий аромат лесного ландыша. А ещё тёмная полоска от зубов. Александр положил руку себе на лицо, и, вдыхая запах весеннего цветка, запах Софии, наконец, уснул.

 

  Утро было хмурым. С неба моросил мелкий дождик. Завтракали все вместе на широкой веранде. Тео был сонным, с помятым лицом. Когда он вернулся. Александр не слышал. Наверно, под утро. Большинство девиц тоже были заспанными, так что определить, с кем провёл ночь Тео, на первый взгляд было невозможно. «Уж, не со всеми ли вместе?»  подумал Александр, и хмыкнул. Мысль показалась ему забавной. Он увидел Софию. Она сидела между красивой женщиной и мужчиной лет сорока пяти.

  – Кто это рядом с Софией?– спросил Александр у Сандро.

  – С одной стороны – жена Лоренцо Медичи – Клариче Орсини. Недавно она вернулась из далёкой России, где была свидетелем на свадьбе русского князя Ивана Третьего и Софии Палеолог. С другой - Марсилио Фичини – воспитатель Лоренцо, новый Платон. Ему Козимо Медичи, отец Лоренцо, подарил виллу в Кареджи, где Марсилио основал и возглавил флорентийскую Платоновскую академию, предметом изучения которой стало учение Платона. Он перевёл Платона на итальянский язык, а сейчас закончил написание главного труда своей жизни - трактата «Платоновское богословие о бессмертии души», в котором пытается согласовать и примирить древнюю языческую мудрость с христианством.

  – И ему это удалось?

  – На мой взгляд, едва ли. Мудрость – опыт столетий, и вера – ощущения души, во многом согласуются, но далеко не во всём.

  – Кажется, Марсилио Фичини уже, как минимум, третий Платон,– сказал Леонардо.– Античный Платон стал основателем платонизма. После его смерти о его учении забыли, пока оно не возродилось в неоплатонике Плотине, имя которого почти совпадает с именем Платона. Затем, неоплатонизм умирает, чтобы в нашем веке снова возродиться в ещё одном платонике - Гемисте Плифоне, имя которого опять почти совпадает с именем Платона. Гемист Плифон "возродил древний платонизм" Платона. По его советам Козимо Медичи создал Платоновскую академию. На Флорентийском соборе 1439 года Гемист Плифон попал под подозрение, что хочет подменить христианство платонизмом. Марсилио Фичини нарушил традицию созвучности имён Платона и его последователей, но с не меньшим фанатизмом продвигает всё ту же идею платонизма.

  – Марсилио Фичини молится Исусу или Платону?– спросил Александр.

  – Совершенно верное замечание. Его идея – собрать всех местных учёных и признать Платона святым. В комнате Фичини постоянно горит лампада перед изображением Платона,– сказал Леонардо.

  – А что это за мальчик рядом с Лоренцо, его сын? –  спросил Александр у Леонардо.

  – Нет, это наше чудо, Пико де ла Мирандола, сын моденского графа. Ему всего одиннадцать лет от роду, а он уже считается первым оратором и поэтом нашего времени. Изучает многие науки и знает уже больше десятка языков.

  – Леонардо, загадай нам лучше одну из своих загадок,– сказал громко Сандро, и взоры окружающих обратились на художника. Многие поддержали просьбу Сандро.

  – Если вам, господа, хочется напрячь мозги, то, пожалуйста!

«О, жители морских городов! Я вижу вас, наших граждан, как женщин, так и мужчин, туго связанных крепкими узами по рукам и ногам, людьми, которые не будут понимать ваших речей. Вы сможете облегчать ваши страдания и утрату свободы лишь в слезных жалобах, вздыхая и сетуя промеж самих себя, ибо тот, кто связал вас, не поймет ваших жалоб, ни вы их не поймете».

  Все задумались. Лоренцо Медичи, который сидел довольно далеко от них, вдруг, повернулся к Леонардо и с улыбкой громко сказал:

  – Очень просто: это запеленатые младенцы.

  Александр восхитился быстротой ума гонфолоньера.

  – Предскажи что-нибудь страшное, Леонардо,– попросила жена Лоренцо Клариче.

  – Будут погублены бесчисленные жизни, и в земле будут сделаны бесчисленные дыры. Тогда большая часть людей, оставшихся в живых, выбросят вон из своих домов прибереженное ими пропитание на вольную добычу птицам и наземным животным, нисколько о нем не заботясь. Люди будут выбрасывать из собственных домов те припасы, которые предназначались для поддержания их жизни.

  Помолчали. Клариче опять спросила:

  – Неужели, люди через много столетий будут такими глупыми, что выбросят всю еду?

  – Наверно, еда станет непригодной для употребления,– сказал Леонардо.

  – Почему?

  – Я вижу события, но не могу видеть их причины: они не материальны, – ответил да Винчи.

  – А какие будут чудеса на земле?– не унималась Клариче.

  – Люди будут разговаривать друг с другом из самых отдаленных стран и друг другу отвечать,– сказал Леонардо.

  – Если так громко кричать, то все вокруг оглохнут,– недоверчиво возразила Клариче.

  Все рассмеялись. Странными показались Александру эти предсказания. Вдруг, он ощутил их реальность, истинность. Будто на мгновение и ему приоткрылось будущее. Он задумался, погрузился в это фантастическое далёко. Потом тряхнул головой, как бы отгоняя от себя то, что ему привиделось. Жить в будущем, почему-то, расхотелось.

В это время Марсилио Фичини задал вопрос Клариче:

– Ты, мадонна, недавно вернулась из стольного града России. Расскажи нам о гражданах Москвы. Какие у них права, какие обычаи.

– Нет ни в Москве, ни во всей России граждан. Есть лишь подданные своего князя.

– Это как в Турции, где все люди - рабы падишаха?– уточнил Марсилио.

– Похоже. Хотя, Россия и не мусульманская, а христианская страна, но отношение к человеку как на Востоке. Русские – гостеприимный, щедрый и добрый народ, но если у нас, в Италии, все ненавидят самовластие, то в России наоборот, любят своих властителей тем больше, чем с большей жестокостью те угнетают подданных. Таков менталитет. Правда, народу там, в отличие от наших городов, позволено иметь и носить с собой оружие.

– Наверно, потому, что на улицах русских городов можно встретить даже медведей,- заметил гонфалоньер.

– Медведей я видела лишь на уличных представлениях. Их, обычно, водят цыгане. А вот в лесах дикого зверя действительно много. И земли у русских много. Крестьяне до сих пор, как наши далёкие предки, каждые несколько лет выжигают для посевов новые участки леса. Семьи у русских большие. Русские мужчины очень сильные, активные, трудолюбивые: возделывают землю, пасут скот, охотятся. Их женщины красивые и отважные: молодые девушки собирают в лесу грибы и ягоды, поэтому, с дикими зверями они сталкиваются часто, но не убегают, а дают зверям отпор.

 

  Завтрак был плотный и простой: утка холодная по-флорентийски, тунец тушёный под белым соусом. Потом вина кипрские, торты, бисквиты, пирожные, всевозможные лепешки, засахаренные цветы и фрукты, карамель. Изделия из марципана представляли собой статуэтки, триумфальные арки, а также целые сцены – буколические и мифологические.…

  Александр почти не ел. Он не отрывал глаз от лица Софии, разговаривавшей с Марсилио, видел оживлённый румянец на её щеках и немного ревновал. Но потом София взглянула на него, улыбнулась, и ревность, как пустая шелуха, слетела с души Александра. Он с нетерпением ждал, когда завтрак закончится, чтобы подойти, поговорить с Софией, заглянуть в её глаза - зелёные бездны…

  Наконец, встал Лоренцо, быстрым взглядом окинул сидящих за столом, и сказал, загадочно улыбаясь:

  – Сейчас все идём на лужайку перед виллой. Нас ждёт небольшое развлечение.

  Шумная сытая толпа вывалила из здания, и по широкой аллее среди цветов и трав направилась в сторону леса. Александр подошёл к Софии и, улыбнувшись, спросил её.

  – Как тебе спалось, принцесса?

  – Прелестно, Александр,– улыбнулась она ему в ответ. Её зелёные глаза стали почти серыми, отражая нависшие тучи, и мелкая морось придавала блеск её ресницам. – Ты не знаешь, какой сюрприз приготовил нам Лоренц?

  – Я мало знаком с гонфалоньером Флоренции, и понятия не имею, о чём идёт речь.

  Внезапно, раздался отдалённый стук множества копыт, и на поляне из-за высоких деревьев показался отряд всадников. Проглянувшее сквозь прореху туч солнце отразилось от стали доспехов. На кончиках пик трепетали треугольные флажки.

  – А вот и сюрприз,– радостно воскликнула София.

  Александр посмотрел на неё, и, вдруг, ему показалось, что она ещё совсем маленькая девочка, почти ребёнок. Её неподдельный восторг от предстоящего зрелища был из детства. Словно знакомый дядя дарил ей неожиданную и странную игрушку.

  Отряд приближался. Топот рос. Но вместо замедления бега, конница лишь убыстряла своё движение. Расстояние до отряда становилось всё меньше и меньше. Воины в шлемах с опущенными забралами казались механическими монстрами, бездушными манекенами.

  – Сейчас они остановятся,– произнесла несколько растерянно София, и непроизвольно схватилась рукой за левую руку Александра.

  В то же мгновение одновременно опустились пики, нацеливаясь прямо в грудь стоящих людей. Всадники пришпорили коней, и, пригнувшись в сёдлах, изготовились для удара. Женщины закричали. Мужчины обнажили мечи. Но против надвигавшейся плотно сбитой массы закованных в железо коней и рыцарей, эти мечи показались палочками в руках уличных мальчишек. Александр тоже положил руку на рукоять шпаги, но потом убрал её. Он стоял и спокойно ждал, хотя холодная ярость медленно закипала в его глазах.

  – Они уже не успеют остановиться,– раздался чей-то пронзительный голос. Многие кинулись бежать, некоторые женщины попадали на землю. И тогда отряд вдруг раскололся надвое вдоль. Всадники не тормозили, а резко бросили коней в обе стороны от группы гостей. Теперь на расстоянии не более двух шагов от людей в обе стороны мчались кони. Их ухоженные бока блестели, а конский запах и пыль, как волна, накрыли  всех.

Наконец, разделившийся надвое отряд описал дугу, и обе его части помчались навстречу друг другу. Всадники на ходу перевернули пики тупыми концами вперёд, и через мгновение оба отряда сшиблись на полном скаку. Грохот оружия, пыль и воинственные крики создали полную иллюзию настоящего сражения. Многие всадники попадали с коней. Они поднимались, обнажали мечи и вступали в схватку друг с другом. Те, кто остались в сёдлах после удара, опять повернули коней и сшиблись снова. Застучали мечи. Только тогда женщины стали понемногу отходить от шока.

  – Ну и как вам эта шутка нашего Лоренцо,– спросил Сандро?  Он стоял спокойно, и весело улыбался, наблюдая за происходящим.

  – Конечно, ты привычный к подобным его шалостям, а что думать нам,– сказал Тео?

  – А ничего не думать. Просто верить гонфалоньеру Флоренции. И тогда с вами ничего не случится.

  София и Александр стояли рядом несколько в стороне. Александр нежно держал её за руку, опасаясь даже дыханием спугнуть неожиданную близость. Наконец, София пришла в себя, и стыдливо высвободила свою руку из ладони Александра.

  – Скоро я уезжаю домой. А какие планы у тебя, Александр?

  – Почему ты уезжаешь, София?

  – Отец прислал письмо. Турция готовится к войне. Куда османы обратят своё оружие ещё не ведомо. Возможно, Венгрия тоже вступит в войну. В такое время для меня лучше быть рядом с отцом.

  – Но ведь он пленник, если не ошибаюсь?

  – Не совсем пленник. Скорее, гость. «Позвали» в гости и не выпускают. Таково оно, гостеприимство Корвинов. 

  – Ты мне разрешишь сопровождать тебя, принцесса?

  – Я уже давно не принцесса. Мой отец – пленник. Зачем тебе, потомку Великого князяТелемаха сопровождать дочь пленника венгерского короля?

  – Чтобы просить у твоего отца руки его дочери.

  София взглянула на Александра с изумлением и благодарностью.

  – Я думала, что это вино тебе вчера ударило в голову. Как, впрочем, и мне. То, что было вчера, уже не может повториться никогда. Это мне наука: не пить вино с малознакомыми людьми.

  – Мы не малознакомые. Нашему знакомству уже почти три года. Вчера было замечательно, и в то же время, не было практически ничего. Я хочу, чтобы было всё. И всегда.

  – А как к этому отнесутся твои родственники?

  – Сестра, мама, мои друзья Тео и Георгий отнесутся хорошо, а мнение остальных мне безразлично.

  – Но я тебе ещё не давала согласия. Возможно, я откажу. Что тогда?

  – Ты не давала согласия, но дорога длинная, и у тебя есть время подумать. А если ты и откажешь, то я на тебя не в обиде. На свете много войн, чтобы утешиться в бою. Слава богу, кроме любви для мужчин ещё есть война. Без неё род людской мог бы зачахнуть.

  – Почему, Александр? Ведь мир – это так прекрасно. Зачем нужны кровь, страдания, гибель любимых?

  – Война очищает и души от грязи и народ от подонков, трусов, воспитывает благородные чувства: патриотизм, общность людей страны. Война рождает героев, на примере которых растёт молодёжь. Готовясь всю жизнь к войне, тренируясь в воинском искусстве, люди растут сильными, здоровыми, Наконец, война просто способствует рождению детей: матери рождают не просто сыновей, но защитников.  Говорят, во время войны резко усиливается желание и мужчин и женщин. Вся история человечества – это история войн. Наверно, так и должно быть, такова наша природа, такова воля божья.

  – Ну, положим, Бог говорит о любви, и призывает: «не убий!».

  – Весь Ветхий завет пронизан призывами бога: «Убейте!». Но я не готов спорить с женщиной о боге. Я готов говорить женщине слова любви. Скажи мне лучше, когда мы снова встретимся. Могу я прийти к тебе завтра? Или послезавтра?

  – Я сама сообщу тебе, когда и где мы сможем встретиться. Не забывай, что я послушная дочь своего отца. Мои слуги непременно расскажут отцу всё, что я делала, и с кем встречалась.

 

  Представление закончилось. Его участники сели на коней и ускакали залечивать ушибы и ссадины. Впрочем, серьёзно никто не пострадал. Миланская турнирная броня, в которую были закованы рыцари, легко позволяла им биться без всякого ущерба для здоровья.

Вчера утром Александр получил такую же броню, только боевую, из Милана. Её привёз сам мастер Пиччинино. Доспех пришёлся впору. Александр щедро расплатился с мастером, и они расстались, весьма довольные друг другом. Теперь мысль, что он обладает самым совершенным доспехом в мире, согревала душу Александра. Он вспомнил, как удивился исключительно удобной и совершенной форме шлема, который заменил салад. Его новый рыцарский шлем имел почти сферическую форму, был снабжен высоким гребнем. К нему на шарнирах прикреплялось забрало, которое могло двигаться по гребню вверх-вниз. Подбородник соединялся со шлемом петлями и закрывал низ лица и шею. Круглое металлическое "ожерелье" защищало верхнюю часть груди, спины и плечи. Оно было сделано с вертикально стоящим "воротничком", по верхнему краю выкованному жгутиком. На нижнем краю шлема был соответствующий желобок, и это позволяло очень прочно и надежно соединить шлем с ожерельем. Кираса состояла из нагрудника и наспинника, соединявшихся с помощью застежек. Нагрудник был такой формы, что отводил в сторону прямой удар копья или меча, смягчая его. Множество других нововведений вызывали восхищение и удивление Александра.

 

Гости разъезжались. Четвёрка друзей вскочила на коней и поскакала к Флоренции, поднимая копытами августовскую пыль. София отъехала в сопровождении слуг.

 

  На следующий вечер в понедельник после изнурительных тренировок в составе кондотты, Александр и Тео зашли в храм мужского католического монастыря святого Аннунциаты в самом центре Флоренции. Вместо православного повечерия, здесь служили «Завершение дня» (Completorium). Славили бестелесных ангелов.

Тео молился. Александр делал вид, что молится, а сам просто слушал гимн, пение псалмов хорами с клироса по обеим сторонам от алтаря, смотрел на богато украшенные стены и предавался греховным плотским мечтам. Вдруг, среди молящихся он заметил Леонардо. Тот стоял у стены, погружённый в себя. Александр подошёл к нему сзади, тронул за рукав и тихо сказал:

  – Здравствуй, Леонардо! Прости, если помешал тебе молиться.

  – Здравствуй, Александр! Я не молюсь. Я здесь живу. Зашёл в храм послушать пение, подумать,– так же тихо прошептал в ответ Леонардо.

  – Ты живёшь в храме?

  – Храм при монастыре. В монастыре я и живу. Монахи из ордена Служителей Девы Марии сдают некоторые монастырские комнаты. Я снял парочку совсем недавно. Приглашаю вас с Теодориком в гости.

  Когда прозвучала Песнь Симеона - «Ныне отпускаешь» и завершающая молитва, друзья втроём покинули храм, вошли в здание монастыря и по узкой лестнице спустились вниз в полуподвал.

  Леонардо открыл одну из дверей и сказал:

  – Проходите! Эта комната служит мне спальней и павильоном для выставки моих работ. В ней два окна, и она значительно больше, чем моя мастерская. Пытаюсь украсить её фресками, но пока они не закончены.

  Александр и Тео вошли внутрь. Кроме небольшой кровати, стола, стула и сундука Александр увидел множество странных предметов. Они лежали на специально прикреплённых к стенам полках, висели на стенах и даже стояли на полу. На одной, не завешанной работами стене, были видны прорисованные лица и контуры тел начатой фрески. Выразительные тёмные глаза, орлиный нос, длинные пальцы рук, бледная кожа…

  – У тебя гениальная рука, Леонардо!– воскликнул Александр. – Твоя даже неоконченная картина производит сильнейшее впечатление. И когда мы её увидим в окончательном виде?

  – Думаю, весьма нескоро. Лет так через …дцать или даже ….сят, – Рассмеялся Леонардо.  – Незаконченность — обязательное условие жизни. Вся наша жизнь в любое мгновение – незаконченное произведение. У жизни есть будущее, есть надежда, есть вера. Только у смерти нет впереди ничего. Закончить – значит убить!

  – А что это за странные вещи?– спросил Тео.

  – Здесь много чего есть. Вот аппарат для подъёма в эфир и парения в нём словно птица. Вот машина для езды с помощью вращения ногами колёс. Это машина для изготовления иголок. Это землечерпалка, а это механизм для поднятия тяжестей. Ну и всякая другая чепуха: цепные и ременные передачи, шарики для уменьшения трения в колесе…

  – А зачем это стекло сферической формы?

  – Для увеличения предметов,– сказал Леонардо. – Посмотрите!

Он, взял стекло и отвёл его на некоторое расстояние от своей руки. Удивительно, но Александр и Тео вдруг увидели мельчайшие морщинки и даже пылинки на руке у Леонардо.

  – Можно взять его в руки?– попросил Тео, взял стекло и стал внимательно смотреть через него на различные предметы.

– Ты просто маг, Леонардо!

  – Я не маг. Я изучаю мир. Каждый видел, как вода в стеклянном сосуде увеличивает руку, но не каждый понял, почему так происходит, и никто не догадался создать увеличительное стекло. Люди, которые не умеют пытливо смотреть вокруг себя, называют меня волшебником. Впрочем, им на удивление и себе на потеху, я превращаю белое вино в красное, одним ударом ломаю трость, концы которой положены на два стакана, не разбив ни один из них, пишу на бумаге, макая перо в собственную слюну, а получаются слова, написанные чёрной тушью. 

  Все трое вышли из комнаты, и Леонардо провёл их в другую комнату поменьше. Её стены тоже были увешаны всевозможными железками, деревяшками, камушками, макетами больших и не очень машин. На деревянном столе лежали чертежи и рукописи, выполненные совершенно нечитабельным почерком. Но Александр пригляделся и воскликнул с изумлением:

– Леонардо, так ведь твои рукописи на армянском языке, только написаны наоборот!

– Откуда ты знаешь армянский язык?

– По отцовской линии у меня в роду есть армяне, да и на моей родине много армян. Но откуда этот язык знаешь ты?

– Моя мать армянка.

Александр с изумлением посмотрел на Леонардо:

– Тогда, возможно, мы где-то родственники. Ведь армян не так уж много на Земле.

– Все люди родственники.

  – Ты и анатомию изучаешь, Леонардо?– спросил Теодорик, увидев скелет человека.

  – Конечно! Я изучаю весь мир. Биологию, анатомию, животных, птиц. В монастыре имеется обширная библиотека более чем из пяти тысяч рукописей. Ночи напролёт я провожу в библиотеке, или в анатомичке соседнего госпиталя святой Марии.

  – Ты анатомируешь трупы?

  – Да, почти каждую ночь, но Святой Церкви знать об этом совсем не обязательно.

  – Не опасайся, мы с Тео весьма далёки от католического клира. А когда же ты спишь, Леонардо?

  – Я сплю урывками по 15 минут через каждые четыре часа. В целом, набегает не более полутора - двух часов в сутки. Мне хватает. Так много на свете интересных дел! Люди бездарно, бездумно проводят своё время. Бедные целыми днями занимаются тяжёлым изнурительным трудом, чтобы прокормить семью, а остальное время спят. Богатые бездельничают, ищут себе всё новые наслаждения: едят, танцуют, заводят любовниц, дерутся на турнирах, войнах. Они ничего не создают и ничего не оставляют после себя. Уходят, как будто и не жили.

– Это ты, наверно, про меня,– сказал Александр.

– Солдат кондотты не может быть богатым человеком, раз согласен за несколько флоринов рисковать жизнью,– ответил Леонардо.

Александр пожал плечами и ничего не ответил.

  Теодорик остановился возле глиняного макета в виде пятиконечной звезды.

– Похоже на крепостные сооружения. Почему у них такая странная форма? Ведь куда логичнее строить крепостные стены в форме обычного круга. Тогда максимально большое пространство защищается минимальной длиной стен. А значит, требуется меньше людей для защиты.

– Ты прав, это крепостные стены. Я их называю «trace italienne». Именно форма пятиконечной звезды даёт возможность наиболее эффективно защищать окружённое стеной пространство. Куда бы ни был нацелен удар штурмующих, их тыл всегда окажется незащищённым. Поэтому, взять такую крепость или город значительно труднее, чем обычный с кольцевой или прямоугольной стеной.

 

  За окнами темнело. В полуподвальном помещении стало совсем темно. Да Винчи зажёг свечи в подсвечнике, и предложил друзьям перекусить, чем бог послал. Ели холодные пресные лепёшки, козий сыр, и запивали кислым молоком. 

  – Ты не привередлив в еде, Леонардо,– сказал Александр.

  – Простите за скудный ужин. Гостей не ждал, а для себя готовить не хотелось. Когда-нибудь, возможно, найму повара.  Пока мне не до этого. Надо работать, создавать.

  – Я не желал тебя обидеть. Просто, это ещё одна черта твоего удивительного характера,– сказал Александр.

 

  В лагере кондотьеров Федериго да Монтефельтро собрал у себя полковников и командиров эскадронов. После взаимных приветствий вперёд вышел крупный мужчина лет пятидесяти и обратился к собравшимся.

  – Как многим из вас известно, я являюсь командиром жандармерии города Флоренции. Объясняю суть дела. Уже несколько месяцев подряд на дороге между Флоренцией и Миланом орудует банда разбойников. Днём движение по дороге достаточно интенсивное, и разбойники не имеют шанса. Они действуют ночью. Едут по дороге на нескольких возах человек десять и нападают на задержавшихся в пути одиноких купцов, если тех не более двух-трёх человек. Единственное их оружие – внезапность и ножи. Вырезают всех. Но одному возничему удалось спастись. Он нам и рассказал о том, как это происходит. Мы несколько раз проводили облавы в лесу и горах, но никого не смогли обнаружить. Вероятно, живут они среди людей. Собираются ночью и без оружия. Только ножи. Единственный способ уничтожить банду – поймать их на живца. Среди жандармов нет рыцарей, способных вдвоём - втроём противостоять десятку бандитов. Мы решили обратиться к вам. Может, среди ваших солдат найдётся два-три отличных фехтовальщика, желающих прилично заработать и проявить свой героизм ради спасения душ безвинных путников?

  Жандарм закончил. Он стоял, опершись о стол, и выжидающе смотрел на офицеров. Поднялся Теодорик.

  – Есть два таких фехтовальщика. Это я и мой друг, Александр, капрал моего эскадрона. А больше нам никого и не надо.

  – В Вашем эскадроне, барон Вельц, 2 капральства, 25 копий – 50 латников, не считая слуг. Ещё Вам приданы 10 lance spezzate – «сломаных копий» - свободных латников. Неужели, кроме командования эскадрона, среди Ваших подчинённых нет других достойных фехтовальщиков? Хотя бы из тех же сломаных копий?

  – Конечно, есть, государь! Но позвольте нам самим размяться. Засиделись мы без боя. Наше дело – сражаться. Пусть, и на ножах.

  – Завтра у меня colonelli – командиры колонн, под командованием каждого из которых 10 эскадронов захотят испытать свою рыцарскую доблесть. Ну ладно, действуйте. Только не забудьте надеть кольчуги под одежды.

  – А бандитов всех перебить, или Вам живые нужны?

  – Если сможете, то привезите парочку. Мы их повесим в назидание другим. За вами на некотором расстоянии будут следовать наши люди, чтобы помочь, в случае чего.

  – Сколько, Вы сказали, бандитов?

  – Около десятка.

  – Тогда сами справимся. А ваши ребята могут только всё дело испортить.

 

  Александр с радостью воспринял сообщение Теодорика, что им предстоит ночное приключение. Они тут же отправились домой, и легли спать.

 Вечером к дому Веспуччи подъехал гружёный воз, один из тех, в которых мелкие купцы перевозят товар. Переодетые в обычных горожан жандармы передали воз Василию и ушли. В возу, кроме имитации товаров, лежали одежды для двух человек больших размеров: одна купеческая и одна обычного  возничего.

Плотно перекусив жаренным на вертеле мясом и переодевшись, друзья сели в воз. Василий открыл ворота. Из распахнутого окна высунулась Симонетта и крикнула им на прощание:

  – Возвращайтесь живыми!

  Александр взмахнул кнутом, и воз тронулся. Дневное пекло спадало. Заметённые красной пылью, изнывающие от зноя улицы Флоренции постепенно наполнялись людьми. Люди собирались в группки и шли в ближайшие храмы на вечерню. В пыльных витражах Санта Кроче отражалась кровавая заря.

  – Слишком много крови в небе. Наверно, сегодня её будет немало и на земле,– сказал  Александр.

  – Княжич, ты умирать не боишься?

  – На поле боя нет. Боюсь умирать от немощи, старости, болезни. Такие думы иногда приходят ночью. Но я надеюсь, меня минет чаша сия. Хоть и не верю я в бога, но на всякий случай молю его: пошли мне, господи, смерть в бою! Потому и не боюсь я никакого сражения, никакого кровопролития. Даже на ножах с ворьём сразиться – упоение.

  – Надо было тебе меч или хотя бы ту новомодную штуковину, шпагу взять, княжич. Нож – не княжье оружие. Да и нет у тебя в нём достаточной тренировки.

  – Вот заодно и потренируюсь. Я профессионал, и сражаться могу на любом оружии, хоть на вилках. Я наследный воин. С трёх лет ем много мяса и тренируюсь каждый день по пять - шесть часов. Неужели, найдётся такой вор, который окажется быстрее, сильнее и искуснее меня в единоборстве?

  Может, и нет, но сегодня ночью ты рискуешь просто не заметить коварный удар. Или летящий нож.

  – В ночи я вижу как дикий зверь. И мне не надо видеть летящий нож. Я вижу намерение врага, его малейшее движение, даже если он находится за моей спиной.

  – Расхвастался ты, княжич. Не всесилен человек, не всемогущ. Даже я в свои сорок с лишним лет знаю, что не всё могу на этом свете. Может быть, где-то есть человек сильнее и быстрее меня. Впрочем, ты уже знаешь вкус поражения. Венецианская дуэль должна была тебя многому научить. Узнал у Софии, что это за чудесный фехтовальщик?

  – Пока ещё нет. Но скоро мы поедем в Венгрию, и там, скорее всего, я смогу встретить того парня и скрестить с ним мечи.

  – Ты слишком горяч, Александр. Но я тебе скажу: не стоит этого делать. У тебя отличная реакция, ты быстр и силён, но тот парень быстрее тебя. Он как молния. И тебе с ним не совладать. Только случай может решить поединок в твою пользу. Поверь моему опыту! Избегай его!

  – Да, я горяч, но мне всё чаще удаётся сдерживаться.

  – Помню. Когда всадники в том розыгрыше мчались на нас, ты совладал с собой и не стал позориться, размахивая шпагой.

  – Ты заметил? Я тоже горд своей выдержкой. Ещё года два назад я бы вытащил шпагу и бросился на конников. Но сейчас понял, что если это не игра, то сопротивляться бессмысленно. Без доспехов, с одной лёгенькой шпажкой против мчащейся во весь опор, закованной в железо громады – слишком неравный бой. Будь это действительно нападение, нас бы раздавили и нанизали на копья в мгновение ока. Оставалось броситься на землю, пытаясь увернуться от копий и конских ног. Но вместе с Софией мы не имели шанса.

 

  Стемнело. На небе всё ярче проявлялись звёзды. С далёкого моря повеяло прохладой, и лошади побежали резвее. Александр, одетый возничим, придержал поводья.

  – Некуда спешить. Совсем не факт, что сегодня ночью нам повезёт.

  Встречных возов уже не было. Только шум зверя в чаще и крики ночных птиц нарушали тишину. Яркие звёзды освещали путь. Вышла луна, и надобность зажигать фонари отпала.

Ехали молча. Вдруг, впереди показался одинокий воз. Александр проверил готовность ножей за поясом, а Теодорик сошёл с воза и зашагал рядом.

Когда подъехали ближе, увидели, что воз стоит. Лошадь косила на людей огромным чёрным глазом, но не двигалась: поводья были привязаны к придорожному дереву. Рядом с возом лежали три тела. Княжич спрыгнул с передка и склонился над телами. Двое были мертвы. Один убит ударом ножа в сердце, у другого перерезано горло. Юноша лет семнадцати, одетый в купеческие одежды, ещё был жив.

  – Кто это сделал? Сколько их?–  спросил у раненого Тео, перевязывая колотую рану у него на груди.

  – Бандиты. Человек десять,– сказал юноша, кашляя кровью.

  – Куда они уехали, и как давно это было?

  – В сторону Милана. Недавно,– еле слышно сказал раненый, и кровь потекла у него изо рта. Он замолчал, запрокинул голову и испустил дух.

  Александр и Теодорик переложили тела в пустой воз, закрыли их рогожей и отвязали лошадь. Она медленно побрела в сторону Флоренции. Потом друзья вскочили в свой воз и погнали коней.

  Грохоча и подпрыгивая на кочках, понёсся воз навстречу неизвестности. Мимо проносились деревья, крутые обрывы и высокие пологие горы. Вылетели из-за поворота и сразу увидели несколько возов, движущихся в сторону Милана, а на них в ярком свете луны с десяток силуэтов. Александр натянул поводья, и кони остановились. Возы впереди тоже стали.

  – Сделаем вид что испугались и повернём назад, пусть нас догонят или поедем вперёд?– спросил Александр.

  – Конечно, лучше бы изобразить испуг, но вдруг они не повернут и не погонятся за нами? Тогда мы их упустим. Поехали вперёд. Тихо, осторожно, будто мы боимся. Пусть нападут первыми, чтобы действительно быть уверенными: это те, кого мы ищем.

  – Александр тряхнул поводья, и кони пошли. Воз стал медленно приближаться к остановившимся возам. Теодорик шагал позади воза. Поравнялись с первым возом, со вторым, с третьим. Александр положил поводья на передок и приготовился к нападению. Внезапно раздался свист. Несколько человек вскочили на борта своих возов, и с высоты бросились на Александра. В свете луны блеснула сталь ножей. Александр среагировал мгновенно: два тело, проткнутые ножами, обмякли и упали под колёса воза. Александр скрестил два ножа перед собой, и поймал в эти стальные клещи летящую с ударом руку третьего нападавшего. Резко развёл ножи, и запястье бандита, всё ещё сжимающее нож, отделившись от предплечья, упало к ногам Александра. Бандит рухнул под колёса воза, скуля.

Александр спрыгнул на землю, и ударил ногой в живот ещё одного подбегавшего бандита, а когда тот согнулся, мгновенно наклонился, и резким движением вспорол ему шею от уха до уха.

Теодорик уже справился со всеми напавшими на него бандитами и вязал верёвкой одного бандита, взятого живьём.

 Перед княжичем стоял здоровенный, уже далеко не молодой разбойник с чёрной взлохмаченной бородой. Одной рукой он приглашал Александра подойти ближе, а в другой у него блестел нож.

  Александр встал в боевую стойку. Бандит, быстро вращая ножом, пошёл по кругу, пытаясь заступить за спину Александра. Княжич принял игру, и они оба закружились в смертельном танце, делая резкие выпады. Несколько раз бандиту почти удалось обмануть княжича, и один раз острое лезвие его ножа даже вспороло рубаху на груди Александра. Обнажилась кольчуга. Бандит явно смутился, отступил на несколько шагов, и Александр почувствовал его нерешительность. В душе бандита явно боролись два желания: бежать и продолжить бой.

  – Побежишь, я тебя догоню, и прикончу,– сказал Александр.

  – Наняли профессионалов, чтобы нас уничтожить. Теперь понятно, с кем имеем дело. Ты кондотьер, наёмник.

  – Догадливый, бандюга! Теперь понимаешь, что смерть твоя пришла?

  – Это мы ещё посмотрим, чья смерть случится сегодня ночью.

  Они опять закружились вокруг друг друга. Бандит сделал резкий выпад по направлению к животу Александра, и тут же мгновенно перенёс секущий удар в область горла. Александр прекрасно просчитал его намерения. Когда противник рывком рванул нож, чтобы перерезать горло Александра, княжич нырнул под лезвие, и всадил свой нож по самую рукоять в бок врага, потом вытащил лезвие, протёр оба окровавленных ножа о рубаху противника и сунул их за пояс.

Бандит охнул, замер, выронил нож, его движения стали неуверенными. Александр, не глядя больше на умирающего, пошёл к Теодорику. Тот завязывал узел на спине пленного.

  – А ты взял живым хоть одного?– спросил Тео.

  – Сидит там одна мразь у колеса без лапы, скулит как покалеченный пёс.

  – Свяжи, а то убежит.

  Александр подошёл к бандиту, схватил его за ворот, приподнял над землёй и поставил на ноги. Потом вытащил из воза верёвку, перетянул бандиту руку, чтобы остановить кровь, связал ему руки локтями за спиной и толкнул в воз лицом вниз.

  По дороге, шатаясь и падая на колени, уходил прочь в сторону Милана противник Александра. Княжич посмотрел ему вслед, вытащил из кармана на груди нож без рукоятки для бросков, и метнул его в спину уходящему бандиту. Клинок вонзился между лопаток бандита, и тот рухнул на дорогу.

  – Удар милосердия?– спросил Теодорик.

  – Надо же сохранять человечность даже в таких кровавых разборках,– ответил Александр.

  Ехали домой резво. По пути Теодорик пересел в воз с тремя убитыми, и два воза к утру уже стояли перед воротами Флоренции.

Жандармы забрали пленных и убитых, а друзья, с чувством исполненного долга, въехали в ворота дома Веспуччи, передали коней на попечение вышедшего конюха Иона и легли спать. 

 

  Утром из канцелярии Медичи пришёл посыльный, принёс корзину отборной еды и два одинаковых богато украшенных меча в подарок от гонфалоньера Флоренции. Теодорик попробовал сталь пальцем, попытался согнуть меч дугой и, наконец, сказал:

  – Ложный булат. Иногда такие клинки называют дамаскированными. Их отличает великолепная полировка и красивый узор. Выковывают их в Милане, в испанском Толедо, и в немецком Золингене. Нет, никогда больше не будет на Земле булата, равного индийскому вутцу, который производили мастера Индии до 13 века. Тайна булата была столь охраняема, что её утеряли сами индийцы. Не осталось в мире больше таких кузнецов, какие, по легенде, сошли с Гималайских гор в индийский Пенджаб. После того, как Тамерлан завоевал Сирию и вывез оттуда всех мастеров, тайна дамаска тоже практически утеряна, по крайней мере, для Европы.

  – А как же русский булат? Русские выковывают замечательные клинки. Ты же видел мой меч-кладенец, доставшийся от отца? Великолепный клинок!

  – Тамерлан вывез мастеров из Дамаска в Азию, и, возможно, кто-то из них попал в Россию. Русский булат неплох, но и ему далеко до старого индийского вутца. Говорят, раньше у русов были харалужские мечи и копья с наконечниками весьма высокого качества, но я их не видел и ничего сказать не могу.

  – Кроме своего булата, доставшегося мне от отца, я не видел никогда булатных мечей и даже не могу сказать, как отличить хороший булат от посредственного.

  – Опытный воин не ошибётся в выборе клинка без пробы, и по одному узору определит, вязок булат или хрупок, тверд или мягок, упруг или слаб. Узор – вот автограф мастера – кузнеца. Чем более замысловатый узор, чем он контрастнее и чётче, мельче, тем выше качество булата. Полоска булата сгибается без малейшего повреждения, издаёт чистый и высокий звон. Ударишь по клинку металлом, и клинок звенит потом долго-долго, постепенно затихая. Недаром, булат зовут поющей сталью. Отполированный конец булатного меча крошит лучшие европейские стали. Клинок может быть любого оттенка. Иногда узор напоминает переплетение разноцветных червячков.

 

На следующий день Александра вызвали к кондотьеру.

Вместо кондотьера ему навсречу поднялся хорошо одетый мужчина средних лет, который, не называя своего имени, представился легатом Папы Римского во Флоренции. Он пристально смотрел на Александра, а потом стал говорить.

– В  мире сейчас весьма неспокойно. Как ты, наверно, знаешь, Турция ведёт экспансионистскую политику, захватывая всё новые и новые территории. Следующий удар после Молдовы, Османская империя нанесёт, скорее всего, по Таврике. Как ты оцениваешь политику князя Исаака, направленную на сближение с Турцией?

– Какое отношение имеет католическая Церковь и Святой престол к делам далёкого православного княжества? Почему Папа печётся о том, что его абсолютно не касается?

– Римская Католическая Церковь, как и Православная Феодоритская – Апостольские церкви, и интерес к делам княжества проявляет не Папа Римский, а сами Святые Апостолы.

– Которые  на небе? – спросил с изумлением Александр?

– Нет, которые на земле, а их власть простирается на весь христианский мир, в том числе и на Феодоро.  

– Интересное заявление,– только  и смог выговорить Александр.

– Если ты, княжич, станешь князем, то узнаешь и о власти Апостолов, которая выше власти митрополитов, патриархов и пап. Но теперь я пришёл к тебе от них с одним единственным вопросом, и хочу получить на него прямой ответ: ты поддерживаешь политику Иосифа, направленную на сближение с Турцией или нет?

– Не знаю, кто такие эти Апостолы, которые тебя послали, но мне нечего скрывать, и на твой вопрос могу ответить свободно: нет! Я не поддерживаю политику князя Иосифа, направленную на сближение с Турцией. Я за сближение Феодоро с генуэзской Каффой, за создание коалиции Западных стран против Османской Империи. Так будет, если мне удастся вернуть себе трон отца моего.

– Это очень хорошо,– сказал  гость, поднимаясь со стула. – Как нам доносят из Таврики, князь Иосиф, вероятно, вскоре заболеет и умрёт. Желаю тебе успеха в достижении твоей цели – трона князя Феодоро, и ещё желаю тебе добиться руки дочери воеводы Влада Дракулы. Святые Апостолы будут наблюдать за твоими деяниями во имя славы Иисуса Христа.

Незнакомец кивнул головой и вышел, а княжич ощутил, как неприятный холодок страха пробежал по его спине.

 

Вечером посыльный принёс Александру письмо от Софии. В письме было лишь три слова: «В понедельник утром».

 

Глава 6. Дорога на Венгрию.       

  Через несколько дней, получив рекомендательные письма от Медичи, и попрощавшись с друзьями, Александр, Теодорик и София покинули Флоренцию. Стояло жаркое лето. Ехали, из-за жары, только утром и вечером. На ночь, как правило, останавливались в придорожных постоялых дворах, а днём искали тень под густыми деревьями. Слуги Софии устанавливали большой шатёр, и готовили еду на кострах. В обществе Софии Александр постепенно терял голову. Каждый жест её руки, каждая улыбка, поворот шеи, спустившийся со лба локон – были его дневной добычей. Он вдыхал аромат её тела, широко раздувая ноздри, а ночью, лёжа в постели в комнате постоялого двора, в карете или просто под звёздным небом, долго вспоминал увиденное за день, мечтая когда-нибудь прикоснуться к телу Софии, гладить его и любить.

   А ещё они говорили друг с другом и не могли наговориться. София была необыкновенно начитана, и Александр, при всём своём, как ему прежде казалось, отменном княжеском воспитании, чувствовал себя порой полным невеждой, и стыд весьма часто заливал лицо его краской. Он дал себе мысленно клятву, что начнёт читать книги, начнёт собирать знания, рассыпанные по пыльным книжным полкам замков своих знакомых и друзей.

Во дворце Феодоро была большая библиотека, где хранились древние фолианты в кожаных переплётах с коваными замками, рукописные свитки на многих языках. Теперь Александр мысленно объявил эту библиотеку своей частной собственностью, и возвращение в Феодоро не показалось ему уже таким далёким делом.

  Наконец, они пересекли Альпийские горы. Жара осталась позади. Стояли тёплые летние дни. Леса заполнял птичий гомон. Звери ночами ломились через лесную чащу, хрюкали, выли, визжали, живя своей параллельной жизнью.

  У Софии было достаточно много охранников, и остаться с ней наедине удавалось редко. Всюду были любопытные глаза. Это раздражало Александра. Он неоднократно просил Софию:

  – Отправь своих надсмотрщиков вперёд! Мы с Тео вполне надёжная охрана.

  Но София только смеялась и отрицательно качала головой:

  – Мне они не мешают. Даже наоборот: защищают от слишком плотного ухаживания.

  Как-то Александр попросил Софию рассказать о себе. Они были вдвоём в карете Александра. Тео сидел на облучке рядом с кучером. София помолчала, а потом грустно сказала:

  – Я сирота.

  – У тебя нет мамы?

  – В 1462 году турки после долгой осады взяли приступом замок Поэнари, где находилась вся наша семья: я, мой маленький брат Михни, ему тогда исполнился всего лишь год, мама и отец. Когда стены пали, отец приказал открыть ворота, и со своими лучшими воинами бросился на врагов. В жестокой сече ему с несколькими телохранителями удалось пробиться сквозь плотную массу врагов и бежать. Мы наблюдали за боем из башни. Мне было тогда шесть лет. Но я всё помню, как если бы это происходило вчера. За отцом, окружая его, гналась лавина всадников, и мама решила, что ему не спастись. Она поцеловала меня, потом брата, попросила служанку сберечь нас, и бросилась из окна башни в бурные потоки Апри. Теперь эту речку так и зовут: «река принцессы».

  – Твоя мама совершила грех самоубийства?

  – В плену у турок её ждали только истязания и смерть. Она спасла свою честь и честь нашей семьи. Отец до сих пор любит её, и слёзы стоят у него в глазах, когда он смотрит на мамин портрет.

  – Но ведь ты не полная сирота: у тебя есть отец.

  – И он меня любит. Только у него уже другая семья. Корвин согласился освободить отца при условии, что тот женится на его родственнице. Папа Римский собирает новый крестовый поход против Османов, и отец, который единственный в Европе сумел противостоять туркам, нужен Папе, чтобы возглавить его. Для этого отцу предложили приехать в Рим к Папе и перейти в католичество. Отец очень переживает по этому поводу. Ведь православный ромейский народ надеется на него.

  – Перейдя в католическую веру твой отец опять станет господарём Валахии?

  – Возможно. Он на это рассчитывает. И Корвин будет ему помогать. При отце Валахия была экономически развитой, сильной, и самой честной страной. На площади в Тырговиште возле колодца стояла золотая чаша для питья. Каждый мог из неё напиться, но присвоить её не осмеливался никто. Брось на людной улице золотой, и через неделю найдёшь его на том же самом месте. Валахия стала единственная страной в мире, где не осталось ни одного калеки, ни одного нищего, ни одного вора. Народ отца любил. И любит до сих пор.

  – Я много слышал о жестокостях твоего отца. Это правда? Тысячи уничтоженных трансильванцев? Посаженные на кол монахи?        Впрочем, Штефан водэ почти разубедил меня.

– В большинстве случаев, это ложь. Отец жесток, но не более, чем все в этом мире. Он ненавидит зло, и если кто в Валахии совершал преступление, то его ждала верная смерть, будь он знатным вельможей, или священником, или монахом, или простым человеком. Корвин присвоил средства, выделенные Папой на крестовый поход, и чтобы обелить себя, выдвинул смехотворные ложные обвинения против моего отца в сношении с турками, а потом, когда возмутились все короли Европы, стал сочинять грязные истории о кровожадности и маниакальной жестокости моего отца.

  София замолчала. Солнечные блики иногда прорывались через густую листву деревьев вдоль дороги и яркими вспышками освещали её лицо. А потом оно снова пряталось в тень. Только глаза её, словно зелёные зеркальца, блестели во мраке.

– София, я люблю тебя!

  Она не ответила. Александр наклонился к ней и взял её пальцы в свои руки. Тонкие, длинные, они не были похожи на пальцы простолюдинки. Жёсткие, сильные от многочасовых упражнений с оружием, они не были и пальцами светской дамы.

 

  Карету  качало. София сидела, откинувшись на спинку сидения, оббитую мягким плюшем. Александр приблизил своё лицо к её лицу, коснулся щекой мягкой шелковистой кожи её щеки, вдохнул аромат её духов и вдруг, неожиданно для себя, прижался губами к её губам. Он почувствовал, как её губы шевельнулись в ответном поцелуе, но тутже София резким движением оттолкнула его от себя.

  – Ты коварный соблазнитель, граф! Я не ожидала от тебя таких решительных действий.

  – Мне казалось, что я перед тобой незрелый мальчик, а вовсе не соблазнитель, София!

  – Ты хочешь сказать, что я зрелая дама? Неужели, я выгляжу намного старше своих восемнадцати лет? Наверно, фехтование и стрельба из лука действительно состарили меня. А сколько лет тебе, Александр?

  –  Двадцать два.

  – Я совсем не знаю тебя, Александр, не знаю историю твоей семьи, историю княжества Феодоро.  Расскажи мне обо всём. Просвети меня!

  – Но это займёт много времени.

  – Дорога длинная, и вовсе не обязательно каждую минуту стеречь меня, охотиться за мной, искать физической близости. Её не будет. И не только из-за моего целомудрия, хотя оно имеет место быть, но также из опасения за твою жизнь. Если ты посмеешь коснуться меня раньше, чем Церковь благословит нас, мой отец прикажет посадить тебя на кол.

  Александр откинулся на спинку сиденья и гнев на мгновение опалил его лицо.

  – Я наследник князей Феодоро. Мои родственники – знатнейшие люди Восточной Европы. Ни ты, ни твой отец не смеете мне говорить столь оскорбительные слова.

  – Извини, Александр! Я вовсе не хотела тебя обидеть, просто, мой отец чрезвычайно подозрителен и суров. Мне бы не хотелось, чтобы между вами возникли какие-то разногласия, – сказала София, улыбнулась, и примирительно погладила Александра по руке.

Он ещё несколько секунд хмурился, но потом его лицо разгладилось, и в потемневших от гнева глазах появилась ответная улыбка.

  – Я не авантюрист, не соблазнитель, как ты сказала. Я княжич. Мне не пристало соблазнять кого бы то ни было. Если я тебя поцеловал, даже попытался обнять, это не значит, что я посмел бы оскорбить тебя присменением силы.

  – Мне нравятся твои слова, Александр! Теперь в твоём обществе я буду чувствовать себя намного свободнее.

  – Неужели, ты мне не доверяла, считала меня способным на насилие?

  – Прости, Александр! Мои глаза тебе доверяют, Моё сердце тоже. Но жизнь моя полна горького опыта, который заставляет меня быть подозрительной с каждым, даже с тобой.

  Карету покачивало. Они сидели рядом, и на ухабах их тела соприкасались. Александр ощущал тепло её бёдер сквозь тонкую ткань шёлкового платья. Волнение опять сладостью наполнило его сердце.

  – Расскажи о своей семье,– ещё раз попросила София.

  – Мой род армянского происхождения, известный с десятого века. Уже в то время род считался знатным, а выходцы из него относились к византийской аристократии. Сирия и часть Анатолии в то время были областями Империи, граничащими с воинственными мусульманами. Самый выдающийся представитель нашей династии Феодор Гаврас родился в середине одинадцатого века в городе Арта фемы Колония. Когда в 1071 году византийцы были разбиты сельджуками в битве при Манцикерте, имперские войска ушли из восточных регионов Анатолии. Феодор Гаврас собрал отряд воинов и без помощи Константинополя освободил от мусульман Трапезунд, а потом очистил от них фемы Халдия и Колония. Император признал его правителем этих фем. В 1098 году мой предок начал войну против сына султана Хорасана Исмаила. В сражении у города Байбурта в Армении Феодор Гаврас попал в плен и погиб мученической смертью в Эрзеруме за отказ принять ислам. Православной Церковью он был признан мучеником и причислен к лику Святых. Гаврасы правили в Трапезунде до середины XII века, но были оттеснены от власти представителями императорской династии Комнинов. Одна ветвь семьи осела в Константинополе, другая играла не последнюю роль в Трапезундской империи. Представители третьей ветви, берущей начало от полководца Михаила Гавраса и принцессы Евдокии Комниной, создали независимое владение в Болгарии – деспотат Копривстицы. Четвёртая ветвь, к которой отношусь я, обосновалась в Таврике: сначала в Херсонесе, а потом, в 13 веке, не дожидаясь его полного упадка, мои предки создали княжество Феодоро. Его столицу, старинный готский город Майн Гаупф - Мангуп, они переименовали в Тео Дорос – «Господин земли Дори» Феодоро, что совпадает с именем основателя нашего рода святого Фёдора Гавраса. Мы, Гаврасы, находимся в родственных связях с императорскими династиями Комнинов и Палеологов, аристократическими родами Асанов, Цымблаков, черкесскими княжескими домами, а теперь, когда моя сестра вышла замуж за Штефана, то и с Господарями Молдовы.  

  – Корона не спадает?– спросила, усмехаясь, София.

  Александр немного смутился:

  – Прости, София, я был уязвлён твоими словами, и не удержался, восхваляя свой род.

  – Я понимаю. А теперь можешь ещё похвастать своей страной, Феодоро.

  – Княжество Феодоро – прекрасная жемчужина горной Таврики. В княжестве проживает около двухсот тысяч человек. Столица княжества – город Феодоро – самый неприступный, самый красивый город на земле. Великолепные дворцы, чистые широкие улицы, приветливые добрые люди…. Но самое выдающееся, самое важное в истории моей страны – обладание чашей Грааля.

  – Чашей Грааля? Ты не шутишь? И где она теперь? В вашей столице?

  – Спасая чашу от генуэзцев, мы вынуждены были спрятать её в тайной пещере. Когда угроза потерять чашу минет, мы опять вернём её в нашу столицу. Сейчас же вокруг Феодоро весьма неспокойно. Мы научились жить в мире с ближайшими соседями, но огромные империи – Орда на Севере и Османская империя на юге угрожают нашей стране.

  – Они угрожают не только вам, но и всей Восточной Европе, всему христианскому миру.

  – Я знаю. Именно поэтому нам необходимо объединиться перед лицом явных врагов, а не враждовать друг с другом. Запад предал христианский Константинополь. Несмотря на унию, заключённую в Феррари в 1444 году, несмотря на обещания и посулы, лишь отряд наёмников-генуэзцев под предводительством славного Джованни Джустиниани, да ещё небольшая группа венецианцев под предводительством байлона Минотто, волею судьбы, случайно оказавшаяся в Константинополе, до конца выполнили свой долг. Боюсь, после этого предательства Запада, недоверие к нему в сознании православных останется на века.

  – Сейчас мы находимся на территории Священной Римской Империи. Разве Империя не является символом объединённой Европы?  

  –  Нынешний император так называемой Священной Римской Империи Фридрих Третий из германского рода Габсбургов, проживает в Вене, а не в Риме, объединяет вокруг себя, в основном, германские земли. Он является выборным императором, не имеющим никакого влияния не только за пределами Империи, но даже внутри её. Его постоянные войны с королём Венгрии Матиашем Хуньяди ни к чему хорошему не приведут. По крайней мере, они не позволяют пока говорить о Единой Европе, способной противостоять экспансии Османов,- сказал Александр.

  – Но по договору 1463 года Фридрих Третий сохранил за собой титул короля Венгрии, к тому же, он и его наследники получили право занять венгерский трон, если Матиаш умрёт, не оставив прямого наследника. Конечно, это маловероятно, так как Матиаш на 20 лет моложе Фридриха. Но договор дал возможность Матиашу короноваться в 1464 году. Теперь вполне возможно объединение Венгрии с Империей. Хотя, скорее всего, императором станет именно Корвин,- ответила София.

  – Ты живёшь в Венгрии. Расскажи, пожалуйста, об этой стране и её короле,- попросил Александр.

  – Не думаю, что я много знаю, но кое-что известно всем. Корвин начинал как вполне демократичный король. Теперь с каждым годом всё явственнее его самовластные устремления. Если сначала весь народ надеялся на молодого короля, называл его Матиаш Справедливый, потому что король боролся с коррупцией, всевластием баронов, укреплял суды и налоговые органы, правил, опираясь на Совет, то теперь очевидно, что он стремится стать основателем новой династии, а потому самонадеян и властолюбив. Для представителей законных династий Европы он - выскочка, сын обычного рыцаря из захудалой Валахии. Это приводит Матиаша в ярость. Он готов силой оружия добиваться того, что другие получали по праву рождения. Впрочем, Матиашу сейчас всего 31 год. Что будет дальше, покажет время.

  – Корвин - родовое имя Матиаша?

  – Нет, это или название его родового гнезда в деревне Corvino vico, или просто прозвище, данное ему итальянскими гуманистами в честь известного древнеримского рода. Ведь после армии второй заботой Матиаша является искусство. Сейчас в Будде нашли пристанище многие художники, архитекторы, философы из Италии. Стараниями  скульпторов из Далмации и Тосканы, королевские здания в Буде и Вишеграде превратились в прекрасные дворцы. Буда стала столицей, городом, достойным того, чтобы быть резиденцией королей. Но главное богатство и слава Корвина в его библиотеке. Лишь библиотека Ватикана больше. Корвин скупает книги по всей Европе. А с этого года в Венгрии книги печатают. Многие книги из пергамента, с шелковым переплетом, позолоченными серебряными пряжками. При королевском дворе всегда живут около тридцати живописцев, опытных мастеров по переписке книг. Сводчатый потолок библиотеки изображает небесный свод: на нем созвездия звезд отмечают важные события в жизни короля.

  – Как Корвин строит свою армию?

  – Король имеет регулярную «чёрную» армию в 40 тысяч человек. При необходимости, король созывает ополчение. Большая часть налогов идёт на содержание армии. Но денег всё равно не хватает, и поэтому, армия кормит сама себя во время военных походов.

  Карета остановилась. Открылась дверь, и в карету заглянула Матрёна, служанка Софии.

  – Молодой человек! Нельзя оставаться наедине с молодой, незамужней девушкой. Уж извини, но я должна к вам присоединиться.

  Схватившись за поручни, она взобралась в карету и тяжело опустилась на большой сундук напротив Александра и Софии. Карета тронулась. В окошко спереди заглянул Тео и иронично ухмыльнулся.

  – Сидение у вас жёсткое,– сказала Матрёна недовольно.

  – Это не сидение, а сундук с вещами. У него две крышки. Одна откидывается и образует вместе с задним сидением двуспальную кровать. Очень удобно в дороге.

  – А у нас для вещей отдельный воз. И спальных мест нет,– сказала София. – Приходится всё время сидеть.

  В присутствии Матрёны разговор постепенно пресёкся. За окном стена подступающих к самой дороге деревьев, покачиваясь, уплывала назад.  Александр прикрыл глаза, и сквозь ресницы любовался Софией. Высокая шея, тонкие чувственные крылья носа, ослепительная зелень глаз наполняли его сердце сладостным волнением. На какое-то мгновение ему вдруг стало тесно в карете, тесно в этом мире. Жажда взрыва, жажда свободы! Расправить бы руки – крылья, взмахнуть блистательным мечом, окунуться в бездну пространства. И пусть летят в лицо с бешеной силой первые осенние листья, пусть ветер рвёт волосы, а потом яркие звёзды ударят в глаза своими ослепительными неземными лучами. Чтобы вырвалась душа из тесной клетки тела, чтобы вознеслась она навстречу солнечному ветру. А рядом пусть будет она, София.

  Круп коня с сидящим на нём вооружённым слугой Софии, на миг заслонил окно кареты. И от внезапной темноты Александр очнулся.

Мерно и глухо из-за падающих осенних листьев, стучали копытами кони по утоптанной дороге. Спала Матрёна, опершись о шёлковую подушку, дремала София, прислонившись к окну. Александр глазами пил её образ, наполнял им сердце, чтобы помнить всю оставшуюся жизнь. Сколько ему осталось? Впереди вечность? Или миг? Этого не знал никто. Кроме Бога. Но есть ли Бог? Погрузишься в себя – кажется, есть. Взглянешь на окружающий мир – нет его нигде. Только солнце, небо, лес, дорога.

 

Глава 7. Рыцарский турнир.

  Вечером в пятницу копыта лошадей застучали по мощёным улицам Буды. Александр попрощался с Софией, и она поехала к дому отца.

Друзья остановились в ближайшем постоялом дворе. Свободных мест не было, но за внушительную плату хозяин предоставил им одну из своих собственных комнат. Во время ужина Александр обратил внимание, что весь народ какой-то возбуждённый. Василий, выполнявший обязанности переводчика, спросил об этом слугу, принёсшего ужин. Тот охотно объяснил:

  – Польский король Казимир IV Ягеллончик, его сын, Владислав, принявший корону Богемии после смерти чешского короля Йиржи Подебрада, и Габсбурги упустили свой шанс покончить с нашим королем, окруженным во Вроцлаве значительно превосходящими силами. Короля спасло то, что враги переоценили его силы, а наша армия сумела перерезать маршруты снабжения польской и богемской армий. Завтра в субботу по этому случаю праздник. Состоится турнир на звание лучшего рыцаря Венгрии. Награда – рыцарский орден Святого Георгия и премия в тысячу флоринов. Папа Сикст IV дал своё высочайшее разрешение на проведение турнира.  А господа разве не на турнир прибыли в Буду?

  – Да-да, на турнир,– сказал Василий по-венгерски и перевёл  Александру весь разговор.

  Александр и Тео переглянулись.

  – Это тебе шанс,– сказал Тео. – Победи в турнире, и понравишься будущему тестю.

  – Ты прав! Иначе я вообще не представляю, как мне перед ним появиться. Василий, иди во дворец и заяви меня на бои как графа Алекса из Феодоро. Отнеси на площадь мой штандарт с гербом и сообщи герольдам мою родословную. Узнай, где будет проводиться турнир. Мне крайне важно победить. Завтра будет очень ответственный для меня день.        

– Доспехи у тебя боевые, а на турнир рекомендуется надевать именно турнирные доспехи. У них выше пояса сталь значительно толще, правда, они и тяжелее раза в два,– сказал Тео, когда Василий ушёл.

  – Ничего, сделаем ставку на быстроту, хотя, жаль мять новый доспех. Ещё я не совсем уверен в коне.

  – Ты же не имеешь в виду наших тягловых лошадей? А два боевых рыцарских коня из конюшни Штефана – вполне достойные и обученные звери. Конечно, это не дестриэ. С дестриэ мы бы полгода добирались из Флоренции до Венгрии. Настоящий рыцарский конь больше 1000 шагов вообще пробежать не способен, да и три четверти пуда овса на коня в день – слишком обременительно возить с собой. Впрочем, наши молдавские кони не хуже испанских. Они не боятся ни крови, ни выстрелов, и приучены ударом груди опрокидывать людей и коней. Да и конские доспехи для них имеются на крыше кареты.

  – Я знаю, что для боя наши молдавские кони вполне годятся, но справятся ли они в лобовой сшибке с гигантским дестрие, когда вся сила удара ляжет на задние ноги? Ведь рыцарский поединок - это особая наука, которой и коней надо учить не один год. В конце концов, если конь не выдержит, буду сражаться пешим.

 

  На следующее утро друзья плотно позавтракали, и в сопровождении слуг поехали за город, где на обширном поле были сооружены постройки для проведения турнира. Свободных мест для простых горожан уже не осталось. Для знатных зрителей организаторы отвели специальные трибуны, оборудованные навесом от солнца и деревянными лавками для сидения. Развевались флаги с гербами немыслимых расцветок. Слуги устанавливали шатры для рыцарей – участников поединков. Ион и Василий занялись установкой шатра, разборкой доспеха, а Александр и Тео пошли представиться организаторам турнира.

Утреннее солнце отражалось в блестящей ленте Дуная. Далеко внизу через реку был перекинут плавучий мост, а на противоположном берегу, покрытые дымкой, виднелись невысокие дома Пешта.

  Появился король Матиаш Корвин в окружении большого отряда телохранителей.

Молодое лицо короля с ниспадающими на плечи тёмными волосами, резкими чертами и крупным носом дышало честолюбием и монаршей волей. С королём на места под гербом Венгрии – рассечённым надвое щитом с бело-красными полосами в левой части и серебряным крестом над зелёными холмами в правой, прошли лишь несколько ближайших телохранителей. Остальные стали широким каре позади мест, отведенных для баронов и знатных гостей. Рядом с королём села его жена Каталина, дочь Йиржи Подебрада, бывшего короля Чехии, регента Моравии.

Среди баронов и их жён Александр увидел Софию. Она разговаривала с красивой молодой женщиной, которая, проходя мимо короля, перебросилась с ним несколькими фразами. Звонкие девичьи голоса долетали до ушей Александра, но венгерских слов он не понял. «Наверно, родственница», подумал он.

  Порядок проведения турнира – джостры, и его правила друзьям попытался объяснить один словоохотливый нотарий, плохо говоривший по-валашски. Александр, едва сам владевший валашским языком, махнул в раздражении рукой и отошёл, так ничего и не поняв.

Времени до первого боя Александра было предостаточно. У вездесущих торговцев друзья купили десяток тупых турнирных копий и мечей. Мечи выбирал Тео. Он их сгибал, стучал друг об друга и, наконец, удовлетворённый, взял под мышку. Появился Герольд в высокой заломленной шапке и с хоругвью короля в руках. Его голос долетал до каждого, но Александр и Тео по-венгерски не понимали ни слова.

  Сначала прошло торжественное шествие разодетых в разноцветные одежды и доспехи участников турнира. Слуги несли гербы, флаги, хоругви. На шлемах рыцарей развевались плюмажи.

 Рыцари ехали на рыцарских конях: фризах, баварских ротталерах, на великолепных и быстрых, хоть и не таких тяжёлых, андалузцах. Те, кто победнее, шли пешком. Александр и Тео в шествии участия не принимали. Доступ на ристалище охраняли сержанты.

  Потом зрелище началось. Сначала был разыгран спектакль. С одной стороны поля за пределами обнесённого палисадой ристалища, показались боевые повозки. С другой - группа всадников. Повозки выстроились фронтом, возчики быстро распрягли коней, повозки пристегнули друг к другу цепями, на лошадей вскочили возчики с лёгким вооружением, и встали по флангам. Высокие борта повозок укрывали затаившихся там воинов. Конница на противоположном конце поля пришла в движение. Сплошная лава вооружённых копьями и мечами всадников "Чёрного войска" ринулась на повозки. Из амбразур повозок, высунулись аркебузиры, между повозок засуетились пушкари, задымили фитили.

Залп прозвучал так неожиданно и громко, что многие женщины на поле завизжали от страха. Поле укутал тяжёлый чёрный дым. Залп оказался холостым, и атакующие всадники, подъехав к повозкам, метнули копья с тупыми наконечниками. Но они никого поразить не могли, так как борта повозок были выше всадников, и копья летели не прицельно, по слишком высокой траектории. Навстречу атакующим полетели стрелы с тупыми концами. Сверху, с повозок, всадников разили копейщики, алебардщики.

Осознав бессмысленность атаки на сплошную стену из толстых досок, всадники повернули коней. И тут на них с обоих флангов обрушилась лёгкая кавалерия из пересевших на коней возчиков. Спины удиравших всадников исчезли за ближайшим холмом. Ни одного неподвижного тела на поле не осталось. Несколько человек, которых алебардщики стащили крюками с лошадей, под смех и улюлюканье зрителей бегали по полю, пытаясь поймать возбуждённых скакунов. Обошлось без жертв.

  – Я слышал, русские называют такие сооружения из повозок, «гуляй поле» или «гуляй город». Под Варной в 1444 году янычары в опорный пункт своей обороны превратили заграждение из больших повозок – табор,– заметил Александр.

– До чешских гуситов, русских и турок подобной тактикой владели скифы, печенеги, а потом половцы,– ответил Тео. – Военный строй печенегов состоял из отдельных отрядов, построенных в виде клина. Между отрядами устанавливались телеги. Сзади телег стояли резервы. Если противник атаковал, печенеги ставили телеги в круг, накрывали их бычьими шкурами и оттуда отбивали атаку. Через узкие извилистые проходы между возами печенеги делали неожиданные вылазки, а потом уходили назад. От печенегов и русы переняли эту тактику, а уже через много столетий об этом вспомнили гуситы.

  – Сам я до сегодня никогда не видел «гуляй поле» в действии. Даже затрудняюсь сказать, как его можно одолеть. С падением Константинополя утерян секрет греческого огня, который легко мог поджечь эти повозки. Наверно, надо просто обогнуть повозки и ударить сзади,– сказал Александр.

  – Секрет истинного греческого огня утерян, но есть его заменители. У турок, например. А тактика… Обычно, повозки ставят кругом в два и более ряда, так что огибать их бессмысленно. Думаю, надо подтягивать артиллерию и бить по повозкам до тех пор, пока от них не останутся одни щепки. Или подвезти к ним вплотную на крупах коней лёгковооружённых пехотинцев, чтобы те прорывались за линию обороны мечами.

 

  Тем временем на поле начались бои между отдельными отрядами «Чёрной армии» короля, состоящей из простолюдинов. Победители торжественно проходили или проезжали мимо Матиаша, и тот приветливо махал им рукой.

  – Тебе пора одеваться, княжич. Скоро начнутся поединки рыцарей,– сказал Тео.

  Возле готового шатра стоял полностью одетый в броню конь. Александр вошёл, и Василий с Ионом начали одевать его в доспехи для боя.

  В это время на поле начались соревнования рыцарей. Молодые рыцари показывали искусство владения конём и оружием, скакали вдоль трибун, на всём скаку поражали цель или поднимали копьём дамские платочки. При каждом удачном ударе, трюке, трибуны разражались приветственными криками. Но больше всего трибуны ценили великолепный внешний вид, плюмажи и гербы рыцарей, и при виде наиболее богато одетого рыцаря, раздавались восхищённые крики и аплодисменты.

  – Что-то я не понимаю, здесь выигрывает самый разряженный паяц или самый сильный боец?– не выдержал Александр, наблюдая за соревнованиями через откинутый полог шатра.

  Наконец, игры закончились. Начались бои. Вскоре герольд прокричал его имя, и княжич сел на коня. В левой руке он держал щит, правая рука сжимала копьё с куртуазным наконечником в виде короны. На боку висел тупой меч. В щель шлема Александр увидел, как герольд дал сигнал, и тогда он пришпорил коня. Всадники помчались навстречу друг другу вдоль барьера. Лёгким движением щита, Александр пустил копьё противника вскользь, и тут же ударил своим копьём в открывшееся на мгновение плечо рыцаря. Рыцарь рухнул на землю. Он не поднимался, пока его слуги не подбежали к нему, и не сняли с него салад. Открыв глаза, молодой человек посмотрел на подъехавшего Александра с ненавистью. Александр пожал плечами и отъехал. Герольд объявил его победу.

Обычно, после победы, рыцари подъезжали к своим дамам сердца, и те дарили им на память что-либо из своей одежды, но Александр, почему-то, постеснялся обратиться к Софии. Он лишь молча поднял руку в знак приветствия, и, под одобрительный гул толпы, отъехал к своему шатру.

  Потом были второй, третий, четвёртый, пятый соперники. Легко и просто удавалось Александру достичь победы за несколько заездов ловкими ударами в голову, шею или тело противника. Ломались копья, и после пяти сломанных копий по оценке рейтинга ударов герольд объявлял победу Александра. Ему теперь принадлежали кони, а также оружие побеждённых.

Одного рыцаря Александр выбил из седла, но тот удачно приземлился на ноги и стоял с мечом наизготовку. Тогда Александр легко соскочил с коня, и пошёл навстречу противнику. Сблизились. Противник нанёс удар мечом сверху. Княжич вскинул правую руку с мечом, принимая удар противника на клинок плашмя и вскользь, а когда меч рыцаря скользнул по лезвию клинка на щит слева, Александр сверху, используя вскинутую руку для маскировки замаха, поразил противника в правую ключицу. Потом он сделал шаг в сторону, и ударил ещё раз в основание шеи противника уже с левой стороны. Удары Александры были столь сокрушительны, что при применении боевого оружия, а не куртуазного, вполне могли решить исход сражения.

Арбитры и нотарии тщательно фиксировали удары, занося их в специальный реестр. Завершающим, третьим ударом справа княжич снёс навершие шлема рыцаря – фигуру летящего орла. Герольд объявил победу Александра. Как понял Александр во время «разговора» с нотарием, критерий ценности удара - высота. В шлем - великолепно, в шею - похуже, но тоже хорошо. А ниже пояса - позор, это запрещено! Приоритет отдают самому искусному рыцарю, чей "рейтинг" ударов наиболее высок. Он и получит обещанную награду. Впрочем, поощрялось и славное второе место.

Александр  после каждой победы возвращался в шатёр, не снимая доспех, ложился на расстеленную волчью шкуру отдохнуть, расслабиться перед новым поединком.

  – Я совсем не слежу за поединками. Как там, есть сильные соперники, или все детки мадьярских баронов, годные лишь на то, чтобы обхаживать придворных дам? – спросил он у подошедшего Тео.

  – Есть несколько человек – серьёзные рыцари. Но самый искусный среди них – рыцарь без имени с забралом в виде лика дьявола. Не знаю, удастся ли тебе с ним справиться. Великолепный мастер. Он уже выиграл несколько очень серьёзных поединков. Ему не так везёт с соперниками, как тебе. Думаю, очень скоро вы встретитесь.

  – Хорошо. А то я отдыхаю, сам не знаю от чего. Совсем не устал. Вот поесть бы не мешало.

  Василий тут же подал Александру холодную свиную ногу. Княжич поел мясо, запил чистой водой и почувствовал новый прилив сил.

   

  Опять вызов. Княжич спокойно сел в седло и выехал на ристалище. Трибуны встретили его одобрительным гулом. Напротив, в седле с высокой лукой сидел плотный рыцарь. Александр не очень разбирался в геральдике, и не понял, кто перед ним. Да ему было и не важно.

По третьей команде герольда Александр пришпорил коня и помчался навстречу очередному противнику. От мощного удара копья разлетелись в щепки. Второй заезд, третий. Ни одного попадания. Ломались копья о щиты, но ни у кого из противников ещё не было ни единого очка. После пяти сломанных безрезультатно копий надлежало биться мечами. Александр вытащил меч и повернул коня навстречу противнику. Сошлись у середины барьера. Натянув поводья, Александр ударил вертикальным ударом сверху вниз, потом резко оттянул меч и раскрутил его перед собой в виде сверкающего щита. Противник вставил в это кольцо свой меч, осыпая Александра белыми короткими искрами калёного металла. Удары следовали за ударами. Александр старался опережать противника, наносить удары первым, чтобы заставить противника перейти к обороне. Наконец, он почувствовал, что соперник не успевает за ним, что его удары хоть и мощные, но не такие стремительные. Скорость и реакция Александра постепенно побеждали. Наконец, изобразив рубящий навесной удар сверху, Александр внезапно остановил летящий меч над выставленным щитом противника и резко развернул его, переводя по дуге в горизонтальное положение. Лезвием меч проник за защиту, и полоснул соперника по шее слева направо. И тут же, перебросив меч на другую сторону от головы противника, Александр нанёс внезапный горизонтальный удар по шлему справа. Соперник покачнулся и, оглушённый, выронил меч.

Герольд остановил поединок. Трибуны бурно ликовали. Александр подъехал к трибунам и склонился перед зрителями в глубоком поклоне. Король и королева приветливо помахали ему рукой. София с её подругой что-то кричали ему, но Александр из-за шума их не слышал. Он ещё раз поклонился зрителям и отъехал к своему шатру.

  В шатре Василий снял с княжича шлем, отстегнув крючья, протёр его вспотевший лоб намоченным в воде платком и спросил:

  – Хватит ли у тебя сил, княжич, выдержать этот марафон?

  – Не сомневайся, Василий! Сил у меня полно. Хватит ли умения для встречи с рыцарем в маске дьявола – вот это вопрос.

  В это время с трибун донёсся оглушительный рёв. Вошёл Тео.

  – Что там произошло?– спросил Александр.

  – Рыцарь без имени в маске дьявола сразил очередного соперника. Того унесли слуги. Теперь вас осталось двое. Готовься, княжич! Бой будет нелёгкий. Ни силой, ни скоростью, ни мастерством тебе этого рыцаря не победить. Попытайся добиться победы хитростью. Вспомни, чему тебя учили тренеры по фехтованию. Может, найдёшь хитрый приём.

  – А что за герб на щите у рыцаря?

  – Герба нет. Есть свернувшийся в кольцо дракон и надпись: «О, как милосерден Господь!»

  – И что это означает?

  Теодорик пожал плечами. Василий сказал:

  – Где-то я раньше этот знак видел. Кажется, так когда-то отмечали себя люди, принадлежавшие к тайному ордену и боровшиеся с Турецкими султанами. Целью ордена было убийство султана Мурада Первого. Убить султана удалось только в день битвы на Косовом Поле, когда князь Милош проник в лагерь турок под видом дезертира и заколол султана прямо у него в шатре. Князь был казнен по приказу нового султана Баязида. С ним казнили и всех пленных сербов.

  – Ты не прав. Сербский князь Милош Облич, убивший султана Мурада, имел на своём щите солнце с 12 лучами, символизировавшими 12 членов ордена,– сказал Александр.

  – А мне почему-то кажется, что символом того ордена был дракон, топчущий полумесяц на фоне креста,– сказал Тео.       

  В это время герольд прокричал имя Александра. Княжич с помощью Василия надел шлем, вышел из шатра и легко, несмотря на боевые доспехи, вскочил в седло. Теодорик похлопал коня по покрытому попоной поверх листов железа крупу и напомнил Александру:

  – Не забывай, колющие удары мечом запрещены.

  – Ты серьёзно?

  – Сам только что узнал. Тот венгр – нотарий ничего толком не объяснил.

  Александр дал коню шпоры и выехал на позицию. Солнце клонилось к закату. Его багровый диск был кровав. Кровавым светом солнце окрасило Дунай, и река превратилась в пылающий поток, который омывал высокую гору с неприступной крепостью на её вершине.

Буда – прекрасный град молодого честолюбивого короля Венгрии – оплот христианства перед лицом огромной и непредсказуемой империи Оттоманов.

Знак герольда. Пала верёвка с флажками, преграждающая путь. Шпоры вонзились в бока скакуна. Конь с места рванулся в карьер. Замерли трибуны. И лишь конский топот сокрушал тишину.

 Навстречу Александру на огромном дестриэ нёсся мощный всадник. Его широченные плечи, окованные железом с железными цветами на плечах,  казались настолько широкими, будто всадник надел черкесскую бурку. Ярость полыхнула мрачным пламенем в душе Александра, сметая все сомнения, тревоги, затаённый страх. Только пламенеющая ярость. Александр не пытался обмануть соперника. Он нацелился прямо в грудь рыцарю, будто собирался насквозь пробить щит, оплетённый кольцом дракона. Страшен был прямой удар. Вдребезги разлетелись копья. Не выдержал удара конь Александра и рухнул на землю. Но Александр, благодаря лёгкости боевых доспехов, сумел быстро высвободить ноги из стремян, спрыгнуть с коня. Конь поднялся, и в ужасе понёсся по полю.

В отчаянии, Александр повернулся к противнику, но с облегчением увидел, что у того оборвался ремень стремени, и всадник также сполз с коня, чтобы не упасть. Александр выхватил меч, перешёл на другую сторону барьера и пошёл навстречу своему сопернику.

Противники сошлись. Меч встретился с мечом. Александр сразу почувствовал знакомую руку, узнал своего обидчика, унизившего его в Венеции. Полыхающая ярость превратилась в пожар. Заблистали мечи багровым пламенем в лучах заходящего солнца. Стук мечей был как звон колоколов при пожаре. Но гнев слепил Александра, мешал ему думать, и отчаянным усилием воли княжич начал тушить свой гнев, возвращая голове трезвость мысли. Безупречная реакция, страшная сила и жёсткость противника привели Александра в замешательство. Блистание мечей не становилось медленнее. Пытаясь опережать противника в нанесении ударов, Александр на мгновение увлёкся и пропустил финт. Лезвие меча противника вдруг оказалось прямо перед глазами с горизонтальным секущим ударом. Александр нырнул под лезвие и попытался ударить снизу. Опять меч встретился с мечом.

«Ну и что мне делать?» – подумал княжич. Вспомнились долгие, изматывающие упражнения с тренером по фехтованию, каждодневные учебные бои на поле в лагере кондотьеров. «Пора применять хитрость»,– подумал Александр, и дал возможность противнику нанести удар первым.

Удар последовал. Страшный, рубящий удар сверху слева. В то же мгновение княжич левой рукой со щитом перехватил лезвие своего меча посередине, и, подставив щит с мечом под удар, правой рукой схватился за край щита противника. Резким движением княжич выдернул щит из руки рыцаря. А потом, мгновенно, с размаха, как диском ударил соперника по голове краем его собственного щита. Удар был настолько мощным, что рыцарь покачнулся и, оглушённый, рухнул на землю.

Герольд остановил поединок. Трибуны ревели. Народ вскочил со своих мест и бросился на поле, пытаясь перелезть через ограждения. Сержанты выставили вперёд пики, мешая толпе прорваться. К упавшему рыцарю подбежали слуги и сняли шлем с изображением дьявола.

Александр поднял забрало, подошёл к противнику. Поверженный, оглушённый ударом щита рыцарь пришёл в себя и открыл глаза. Их взоры встретились. Александр тут же узнал рыцаря, хотя никогда раньше не видел. Но в Сучаве на стене висел его портрет. Это был Влад Третий Дракула, отец Софии.

 Влад смотрел спокойно, но его зелёные глаза полыхали огнём.

  Александр повернулся и пошёл от Влада, от ревущих трибун, от Софии, которая, вдруг, оказалась потерянной для него навсегда.

 

  У шатра Александра встречали Теодорик, Василий и Ион. Они улыбались, поздравляли Александра, хлопали его по железной спине. А он стоял как каменный и смотрел широко открытыми безучастными глазами на катящееся за горизонт солнце, на потемневший Дунай, мрачную глыбу крепости на горе, и лишь беспросветное отчаяние было в его душе. 

  – Что с тобой, княжич?– наконец, спросил его Тео.

  – Это отец Софии, Влад Дракула.

  Тео замер на мгновение с изумлённым лицом, а потом обнял Александра за плечи и провёл в шатёр.

Княжича разоблачали от доспехов, когда в шатёр вошёл старший герольд с переводчиком.

  – Граф Алекс из Феодоро. Король Венгрии через меня передаёт Вам своё возмущение Вашим поведением, и предлагает немедленно покинуть мадьярское королевство. Вам надлежит уплатить штраф сто флоринов в казну, и сегодня же вечером отбыть из Будды.

  Александр безучастно стоял, освобождаемый Василием от последних элементов доспеха, но Теодорик подошёл к герольду и спросил его резко, почти враждебно:

  – В чём король обвиняет графа Алекса?

  Переводчик перевёл. Потом перевёл ответ:

  – Граф Алекс нарушил правила турнира: нельзя руками хватать оружие и щит противника, нельзя наносить удары щитом. Граф Алекс вместо искусства владения мечом продемонстрировал нам грубую драку простолюдина. Своими противозаконными действиями он нанёс физическое оскорбление лицу королевской крови, за что полагается наказание смертью. Учитывая молодость и высокое происхождение, графу разрешено покинуть королевство, но навсегда запрещён въезд в Венгрию.

  – Передайте королю, что мы иностранцы, не владеем венгерским языком и не знали столь странные правила турнира,– сказал Теодорик. – Очень сожалеем о непредумышленном нарушении правил, платим в казну означенную сумму и приносим свои глубочайшие извинения рыцарю, которого мы случайно оскорбили. Мы отказываемся от положенных нам, по праву победителя, лошадей и оружия побеждённых. Пусть Господь не омрачит их сердца ненавистью и злобой.

  Тео вынул мешок с деньгами и отсчитал герольду сто флоринов. Все вышли из шатра. Ион, который в это время уже снял доспехи с коня, подвёл его к Александру, и тот сел в седло. Тео сел на другого коня. Слуги остались собирать вещи и укладывать их в запряжённую тягловыми лошадьми карету.

Александр и Тео въехали в город, проехали мимо королевского замка и остановились перед воротами постоялого двора.

  – Я глубоко сочувствую тебе, княжич!– сказал Тео, спрыгивая с коня. – Нам лучше уезжать отсюда прямо сейчас, чтобы не подвергать свои жизни опасности. Слуги соберут шатёр, и мы тронемся.

 

  Уже стояла глубокая ночь, когда друзья выехали на карете за ворота города. Сонные стражники долго не хотели открывать ворота, но деньги решили всё, и скоро копыта лошадей застучали по бревенчатому плавучему мосту через Дунай.

 Миновали Пешт. Яркие звёзды заблистали знакомыми созвездиями над головой. В чужой стране родные звёзды. Как часто Александр смотрел на них, засыпая ночью на цветущем лугу Мангупа. Что впереди? Опять Молдова, опять бои. Друзья расстелили своё изобретение – широкую постель на всю карету, и заснули под скрип кожаных рессор.

 

Глава 8. Нашествие на Молдову.

  Сучава встретила Александра и Тео моросящими дождями, промозглостью и ветром. Лето минуло. Осень вступила в свои права. Сразу по приезду Александр пошёл к сестре. Мария повзрослела, и уже не казалась такой беззащитной девочкой. После первых радостных минут встречи они сели друг напротив друга и Александр спросил:

  – Какие известия от мамы?

  – Мама здорова. Пишет, что к ним по дороге из Индии в Московское княжество заезжал купец Афанасий Никитин. Рассказывал много удивительных  вещей. Оказывается, в Индии люди верят, что после смерти их душа возрождается в новом теле. А ещё князь Исаак заболел, и, возможно, скоро умрёт. Его сын уже готовится принять престол.

  Княжич вспомнил недавний разговор с легатом Папы Римского во Флоренции, который представился посланником неких Апостолов, его странные слова, словно пообещал незнакомец смерть князя Иосифа. У Александра возникло ощущение, что вся жизнь людей, все войны, все победы и поражения – это лишь шахматная партия, в которой игрок играет сам с собой. А люди, и даже князья, короли – лишь фигуры на шахматном столе. Им кажется, что это они выигрывают или проигрывают сражения войны, но на самом деле выигрывает всегда только игрок, который находится где-то там, за невидимым краем стола. 

  – Если Исаак умрёт, престол по праву принадлежит мне.

  Мария перевела разговор на другую тему.

  – Штефан готовится к войне с турками. Говорят, турецкий султан собирает огромное войско для завоевания Молдовы. Наверно, вот-вот выступит.

  – Скоро зима. Султан на старости лет совсем свихнулся? Турки не смогут воевать в условиях зимы, да ещё на чужой территории.

  – Я ничего не знаю. Поговори об этом со Штефаном.

 

  Вечером княжич встретился со Штефаном водэ. После взаимных приветствий княжич спросил Господаря о турках. Тот помолчал немного, а потом сказал:

  – Всё очень серьёзно. Скоро турки двинутся на нас. Отдохни с дороги, а потом я дам тебе триста опытных воинов. Поедешь на юг страны. Будешь наблюдать за вторжением турок, сообщать мне обо всём, что происходит, и, при случае, наносить туркам неожиданные болезненные удары в спину. На днях я соберу всех бояр на Господарский Совет. Там конкретно каждый боярин получит задание.

 

  Прошло несколько дней. Александр попрощался с Василием и Ионом, щедро оплатив их услуги.

В назначенное время Александр и Теодорик прибыли на совещание к Господарю. Штефан сидел на троне под двумя знамёнами. Одно – красное полотнище с золотой головой зубра. Другое знакомое знамя – икона: святой Георгий, сидящий на троне с мечом в руках и попирающий ногами побеждённого змея. Два ангела один с мечом, другой со щитом в руках коронуют его девятилучёвым венцом с жемчужинами. Таким же венцом, какой носил и Штефан. Святой Георгий издавна считался покровителем византийских императоров. Изображение Георгия в венце Молдовы - претензия на роль нового Рима, нового покровителя православных. Знамя не только иллюстрировало факт, что святой Георгий является покровителем-защитником Штефана и молдавской армии, но косвенно намекало, что для православных Штефан чел Маре является земным воплощением св. Георгия Победоносца. Молдова заявляла о своих притязаниях на роль духовного и культурного центра православного мира. Как и Феодоро. Но у Феодоро для этого не было ни ресурсов, ни перспектив. А у Молдовы всё это было. И Александр почувствовал лёгкую досаду на господаря.

  Штефан на официальном славянском языке рассказал боярам о политической обстановке и коротко изложил общий план противодействия агрессии.       

  – Согласно донесениям разведки, в Адрианополе на базе двух провинций Румелии и Анатолии формируется армия под командованием белербея Румелии Сулеймана-паши по прозвищу Евнух. Султан Мехмед приказал ему подчинить Молдову. Предположительно, численность армии будет в пределах 100 – 130 тысяч человек. В состав войска войдёт и валашский корпус предателя Лаойты Басараба. Приказываю созвать Большое войско в сорок тысяч воинов. Надеюсь на помощь  секеев, трансильванцев и поляков. По старому доброму обычаю, приказываю превратить путь следования врага в пустыню. Крестьяне пусть покидают дома, спрятав все свое имущество. Что не может быть спрятано, должно быть сожжено. Наша основная задача – пустить армию турок по вполне определённому пути, а в конце этого пути в удобном для нас месте мы устроим туркам засаду и дадим решительный бой. Так бил османов Мирча чел Бэтрын, так поступал Влад Дракула. Так будем бить османов и мы. Навстречу врагам вышлем несколько отрядов человек по триста в каждом. Одни будут двигаться впереди османов, увозя или уничтожая продовольствие, фураж, сжигая дома. Другие в тылу у турок перекроют им пути подвоза продовольствия, фуража и пополнения. Чтоб ни один всадник не просочился. Всех врагов уничтожать. При попытках турок уклониться от намеченного мною пути, я сам буду наносить им удары, направляя на путь истинный. По моей команде к назначенному времени всем отрядам стянуться к месту, где мы замкнём кольцо вокруг турок и уничтожим их, дай Бог. Таков мой план. До моего приказа из Сучавы не выезжайте. Я буду вызывать каждого из вас по отдельности, и давать конкретные указания. Чем меньше народу знает подробности плана, тем всем нам лучше.

  Поднялся один из бояр и, почесав бороду, сказал:

  – Ваше царское Величество! При всём старании, мы не сможем собрать войска более 40-50 тысяч человек. Против более 100 тысяч османов у нас мало шансов. Мы знаем, что турки не трогают веру народов, которые им покорились. Раньше мы платили султанам дань и жили мирно. Зачем нам эта война? Зачем нам противостоять империи, которая во много раз превышает нас по силе и могуществу?

  – Да, османы не разрушают церкви своих верных холопов. Вы хотите, чтобы Молдова превратилась в пашалык Турции? Вы хотите быть холопами османов? Турки нам назначили дань в 3000 золотых. Вы лично готовы платить ежегодно такую сумму сейчас, когда османы лишают нас единственного надёжного источника доходов, перекрывая пути торговли Востока и Запада, проходящие через нашу территорию? Никогда турки не остановятся в своих хищных устремлениях по отношению к Молдове, пока мы не дадим им отпор. Османы уважают силу и презирают слабость. Возможно, нам когда-то придётся заключить с ними мирный договор. Но на наших условиях. Как равных с равными, а не как рабов с хозяином. А до тех пор вся Русовлахия должна сражаться с захватчиками. Трансильвания пришлёт свои войска. У нас есть надежда на помощь Венгрии, Венеции, да и всего Запада. Есть слабая надежда на Крымское ханство, на княжество Феодоро, на Русь Московскую. Наша борьба объединит все антитурецкие силы, как они объединились вокруг воеводы Трансильвании и графа Тимишоары Янку Хунедоара. Если мы сдадимся, то, скорее всего, просто перестанем существовать.

  Штефан подошёл к боярину, задавшему вопрос, и обратился прямо к нему с яростью и нескрываемой болью.

  – Или вы хотите, чтобы Молдова стала второй Болгарией? Политически порабощённой страной, с уничтоженной патриархией, разрушенными монастырями, церквами. Если вы не знаете, то я вам расскажу, что происходит в Болгарии. Греческие священники, прислужники турок, заняли все высшие церковные посты, уничтожают сам дух болгарского народа. Болгарское духовенство лишилось приходов, службы стали проводиться по канонам греческой церкви, монастыри и школы превратились в центры греческого просвещения. Разграблены библиотеки, в которых хранились болгарские книги, в том числе библиотека Тырновского патриархата и собора, запрещается пользоваться кириллицей и болгарским языком. Вместо него официально вводится греческий язык. Только монахи Афонского монастыря, с нашей помощью, ведут богослужение на болгарском языке. Вытесненные с плодородных равнин, болгары ушли в горы. Немалая часть их вынуждена принять ислам. А те, которые отстаивают свою христианскую религию, подвергаются жестокой эксплуатации в виде тяжелых налогов, разных повинностей. "Рая" - как называют турки порабощенных христиан, вынуждены платить "кровный налог" – отдавать маленьких мальчиков для обучения в турецкие казармы. После принятия ислама, болгарские мальчики превращаются в янычар, руками которых турки воюют с нами, православными христианами, насаждая ислам и уничтожая веру наших отцов.

  Штефан замолчал. Его обычно добродушное лицо покраснело от ярости, а сурово насупленные брови грозили бедой всякому, кто станет у него на пути. Наконец, он сказал:

– Слушайте мой приказ, бояре: завтра утром по всем городам и сёлам Молдовы разослать посланников с окровавленными саблями в знак всеобщей мобилизации. Собрать Великое Народное Собрание. Пусть народ южных цинутов, которым грозит оккупация, сам примет решение о добровольной эвакуации в горы и уничтожении остающегося добра, которое невозможно спрятать. На Собрании должны присутствовать представители всех двадцати четырёх цинутов Молдовы, шолтузы и войты всех городов, а также пыргари – члены городских советов, ватаманы всех сёл.

 

  Вечером княжич спросил у Марии:

  – С каких это пор господаря величают царём?

  – Он считает, что если я, его жена, веду свое происхождение от Палеологов и Асанинов - византийской императорской династии и рода болгарских царей, то и он имеет полное право именоваться царём. К тому же, если не считать формальный договор с Польшей, над Молдавским господарём нет сюзерена, а значит, он полный властелин своей земли, царь. Ну, и ещё: по-молдавски цара – земля. Штефан – самый крупный землевладелец в Молдавии.  Значит, он и есть цара - царь.

  Мария помолчала немного, потом спросила:

  – Почему ты такой грустный?  Случилось что?

  – Я встретил Софию, влюбился в неё окончательно, а потом потерял её навсегда.

  – Она умерла? Вышла замуж? Как ты её потерял?

  – Я случайно встретился на турнире с её отцом и победил его.

  – Ну и что? Влад Дракула человек справедливый. Он ценит силу.

  – Я нарушил правила турнира, и победил его нечестным способом.

  – Ты смошенничал?

  – Нет, я просто не обратил внимания на эти дурацкие правила.

  – Не огорчайся. Всё образуется. Давай я тебе налью отличного молдавского вина из Котнара.

  – В Молдове есть своё качественное вино?

  – Да! Лучшее даёт Котнар из округа Хырлео. Его вкус не знают иностранцы: оно не терпит перевозки. А ещё есть вино из Хуш, Одобешти, Никорешти, Грече. Штефан велел ввезти новые винные сорта винограда. Теперь у нас есть виночерпий – пахарник, который наблюдает за господарскими виноградниками и виноделами. Даже у бояр появились домашние винные подвалы - бечюри. Так что мы не только воюем, храмы строим, коней разводим, но и вино своё делаем.

  Александр выпил чашу – пахар вина, не удержался, похвалил и вино и господаря.

 

  Через два дня Штефан вызвал Александра к себе, и они долго совещались, обговаривая план действий.  После этого Александр и Теодорик во главе отряда в триста лёгких всадников каларашей выехали в южную Молдову.

 

На полях крестьяне собирали урожай. Женщины вязали снопы, пели песни. Дожди прошли. Земля густо пахла свежескошенной пшеницей, грибами и мхом.

Александр подъезжал по очереди к каждому воину, разговаривал с ним, узнавал его имя, происхождение, семейное положение. В конце похода он уже знал всех. Молодёжи было мало. В основном, закалённые в боях воины. Александр присмотрел троих, которые опытом и сноровкой, как ему показалось, годились на роль военачальников. Наконец, на одном из привалов княжич велел отряду построиться, и перед строем объявил своё решение о назначении сотников. Каждый из сотников поочерёдно отобрал для себя по сто воинов и назначил десятников. Дальнейшее движение отряд Александра осуществлял в три колонны. Из числа воинов, знающих окружающую местность, были назначены специальные отряды. Они шли впереди, разведывая обстановку, и готовили места для привалов.

  – Ну и как тебе наш отряд?– спросил Александр у Тео.

  – Не кондотьеры. Не рыцари. Но воины опытные, надёжные. Для наезда вряд ли годятся. Да и кони мелковаты. Против рыцарских дестриэ не выдержат, но зато они резвые, хоть и не такие быстрые, как арабские скакуны турок. С этим отрядом хорошо устраивать засады и обрушиваться на врага неожиданно.

  – Так и будем делать. Для этого нас и послали.

 

  Наконец, отряд прибыл в обусловленное место недалеко от границы c Валахией. Пологие, поросшие лесом холмы, редкие сёла. Александр дал команду на длительный привал и послал отряды для выбора места стоянки.

К вечеру прискакал связной от одного из посланных отрядов. Он вошёл в шатёр Александра и доложил:

  – Нашли мы замечательное место. Поросший лесом холм на берегу реки Серет. С одной стороны осыпающийся неприступный берег, но, при необходимости, с него легко можно спуститься и уйти на лодках или по льду. Другая сторона – крутой склон с единственной подъездной дорогой, которую, при желании, можно перекрыть парочкой пушек. С высоты, наверное, видно всю округу. Дорога, ведущая на холм, проходит через болота, а иной тропы туда нет. Впрочем, зимой болота замёрзнут.

  – Почему ты говоришь: «наверное, видно всю округу»? Вы не поднялись на вершину? – спросил Теодорик.

  – Дело в том, что на холме уже живут люди.

  – Что за люди?

  – Лихие люди. Разбойники.

  Александр и Тео переглянулись.

– Почему вы думаете, что это разбойники?

– Мы видели, как они напали на небольшой обоз, убили возничих и, погрузив на лошадей товар, переправили его к себе на холм, а возы оттащили в лес и сожгли.

  – Сейчас разбойники в своём логове?

  – Да, они на месте. Если кто-то и есть за пределами базы, то это малая часть от шайки.

  – Хорошо, мы подумаем, пусть разведчики продолжают следить за разбойниками,– сказал Александр, и посланник вышел из шатра.

  – Если уничтожим разбойников – совершим богоугодное дело,– сказал Тео.

  – Разве богу угодна кровь? – спросил Александр.

  – Разбойники эту невинную кровь и проливают, а мы лишь орудие возмездия в руках Божьих,– ответил Тео.

  – Меня бог не назначал своим орудием, да и от Штефана у нас нет такого задания: очищать страну от разбойников,- сказал Александр, которому сама мысль опять убивать православных показалась отвратительной. Но потом, подумав немного, спросил:

– Как к ним будем подбираться?

– Что-нибудь придумаем. Я сам поеду вместе с одним из сотников, если шайка выползет из своего убежища.

 

  На следующий день из отряда, следившего за разбойниками, прискакал всадник. Он доложил Александру, что разбойники, числом до тридцати человек, пешим ходом вышли из болот и направились к ближайшему тракту, вероятно, за добычей.

Княжич вызвал сотенного Романа Рареша. Чернявый молдаванин, молодой человек лет тридцати, вошёл в шатёр и поклонился Александру.

  – Вызывал, княжич?

  – Возьми свою сотню и езжай вместе с бароном Вельцем против разбойников. Задача: уничтожить всех, а их логово захватить. Командир ты. Сам решай, как распорядиться людьми. Но если барон решит взять командование на себя, то приказываю выполнять его указания.       

  Роман Рареш, весьма довольный полученным поручением, отошёл в свой шатёр. Скоро отряд из ста всадников выехал на первое задание.

 

  Теодорик наблюдал за Романом Рарешем, и ему нравилась уверенность, с какой тот отдавал приказы, чёткость плана, дисциплина в отряде. Рареш выслал вперёд разведгруппу. Вскоре от неё стали поступать первые донесения. Из отряда Роман выделил десять человек, и под командованием десятника, отправил перекрыть путь отступления разбойникам. Остальные, спешившись, начали охват территории, где вдоль тракта затаились бандиты.

 Вскоре Теодорик увидел разбойников. Двое из них просто стояли на краю дороги и разговаривали, наблюдая за проезжающими мимо крестьянскими возами. Другие, как прошептал ему на ухо Роман, находились неподалёку в небольшом овраге, заросшем густым мелким лесом. Время тянулось медленно.

   На Теодорике был русский саадак из кожаного налучья и колчана. Он взял в руки лук из можжевельника, берёзы и сухожилий, набросил петлю тетивы из крученной сыромятной кожи, вынул стрелу из кожаной тулы, прикреплённой к правому боку оперениями вперёд, и изготовился.

Наконец, прокричала птица. Роман ответил таким же криком. Теодорик натянул тетиву, отпустил пальцы. Один из разбойников захрипел, ухватился обеими руками за стрелу, пронзившую его грудь, опустился на землю, удивлённо тараща глаза. Кровь хлынула из горла, и бандит, суча ногами, упал лицом в покрытую жёлтыми листьями траву. Другой разбойник метнулся в сторону, но стрела Рареша настигла его, и он покатился вниз в овраг, подминая мелкие кусты.

Внизу в овраге послышался стук мечей. Теодорик с Романом бросились к месту схватки. Среди деревьев мелькали люди.

Когда Теодорик с Рарешем достигли дна оврага, бой, в основном, закончился. Человек пятнадцать бандитов были сражены массированным ударом из луков и арбалетов. Остальных добили очень быстро. Двое легко раненных разбойников вполне могли быть использованы в качестве проводников. Но человек пять, прорвавшись сквозь цепь, бежали.

Когда отряд вышел на тропу, ведущую к логову разбойников, то на небольшой полянке Теодорик увидел тех самых прорвавшихся через окружение бандитов. Их тела, пронзённые стрелами, лежали среди ворохов жёлтых листьев.

Навстречу отряду из-за деревьев вышли все десять посланных в засаду воинов, и десятник доложил Рарешу о выполнении задания. Роман приказал раздеть разбойников, построил своих людей и подобрал пять человек, внешне похожих на сражённых бандитов. Они быстро переоделись, прицепили мечи, и, следом за пленными разбойниками, пошли по тропе. В сотне шагов позади них Роман отправил своих лучших стрелков из арбалетов.

План сработал блестяще. Пленные, подойдя к сторожевому посту, вступили в разговор со своими товарищами, а когда те вышли из-за укрытия, стрельцы, тайком кравшиеся сзади, положили их всех. Основной отряд двигался далеко позади. Когда сторожевой пост разбойников был уничтожен, отряд остановился в небольшой рощице среди болот, дожидаясь темноты.

 

Солнце село. Зажглись осенние звёзды. Иногда с неба сыпались искры, которые быстро гасли, не долетая до земли. Под покровом ночи удалось незаметно пройти открытое пространство и, скрытно поднявшись по тропе, приготовиться к атаке.

После условленного сигнала – крика филина, Теодорик бросился вперёд. У костра сидело человек пять. Рогатиной Тео снёс голову ближайшему бандиту. Остальные схватились за мечи, но ударом рогатины снизу в пах, Тео выпустил кишки одному из них. Другой нанёс удар сверху, но Тео уклонился и мощным ударом развалил череп бандита пополам. Третий разбойник бросил меч, поднял руки. Тео опустил рогатину, но Рареш, оказавшийся в этот момент рядом, воткнул свой меч бандиту в грудь.

  – Зачем?

  – Мы пленных бандитов кормить будем и охранять, чтобы не сбежали? Или отпустим на волю, чтобы они сюда османов привели?

  – Ты прав. Рыцарские традиции не для разбойников. Просто, не привык я убивать пленных.

  Они бросились к ближайшей большой землянке. Тео одним ударом ноги выбил дверь, вломился внутрь, готовясь нанести удар рогатиной. В свете горящего факела он увидел несколько женщин, испуганно жавшихся друг к другу. Теодорик вытаращил глаза и глупо спросил их:

  – Вы кто?

  А они смотрели на него и ничего не говорили. Роман взял Теодорика под локоть и сказал:

  – Пошли отсюда. Завтра разберёмся.

  Короткий бой закончился. Десятники доложили о потерях. Убитых не было. Несколько человек легко ранены. Пленных Рареш приказал заколоть мечами. К Александру были посланы гонцы, и уже утром княжич с двумя сотнями воинов вошёл в лагерь.

 

  Место было великолепное. С высокой, поросшей лесом горы открывался величественный пейзаж на всю округу. Внизу круто изгибалась слегка подёрнутая у берегов первым ледком река. За рекой в сизой пелене от тумана и дыма печных труб редких деревень – Валахия. Позади - болота, а за болотами - жёлтый осенний лес.

Скоро под руководством сотников закипела работа. Воины копали новые землянки, обкладывали их изнутри стволами срубленных деревьев. Женщины, в землянку которых вчера вечером так неожиданно ворвался Теодорик, готовили баранину на кострах.

К вечеру основные строительные работы были закончены. На подступах выставлена стража. Александр, Теодорик, Роман Рареш и ещё два назначенных сотника: боярский сын Богдан Раковица и Димитрий Урекяну, собрались в землянке на военный совет.

Александр поблагодарил Рареша за успешное выполнение задания и сказал:

  – Теперь мы имеем базу, с которой нам необходимо наблюдать за всей округой и ждать неприятеля. Задание каждому из сотников до подхода турок будет следующее: Роман Рарешь со своей сотней обеспечивает внешнюю разведку, связь с другими отрядами, с господарём, с местным населением. Пока не замёрзла река, добыть лодки и под видом обычных рыбаков постоянно контролировать границу с Валахией. Наладить связь с мунтянами, от которых можно получать разведывательную информацию. Послать разведчиков вглубь Мунтении. Исследовать все дороги между Валахией и Молдавией, наметить места будущих засад. Вы наши глаза и уши, наша связь с внешним миром. Богдан Раковица. Ты со своей сотней обеспечиваешь снабжение отряда продовольствием, фуражом для лошадей, необходимым имуществом: тёплой одеждой, сбруей, оружием. В ваши обязанности входит наблюдение за местным населением. Задача: эвакуировать всех людей из округи, а имущество, которое они не увезут с собой и не нужно нам, сжечь.  Ещё одна ваша задача – найти место для будущей базы на расстоянии дневного перехода отсюда. Оборудовать эту базу и обеспечить её запасами. Оставить на ней несколько человек для охраны. Вы наш запасливый кормилец и спаситель. Димитрий Урекяну. Твоя задача – обеспечение охраны нашей стоянки. Твоей сотне надлежит находиться в постоянной боеготовности, и, при необходимости, нанести удар по противнику. На ваши плечи ложатся также все внутренние работы в лагере. Необходимо подготовиться к зиме, утеплить и достроить землянки, обеспечить возможность спуска с обрыва и ухода на лодках или на снегоступах, когда замёрзнет река, если неприятель начнёт штурм нашей базы. Вы наш щит и ударный кулак, наш уютный дом и безопасность.

  Александр посмотрел на всех, помолчал немного, потом сказал.

  – Мой заместитель – Теодорик Вельц. Он православный боярин княжества Мангупского, мой верный друг, опытный воин, сражавшийся на стенах Константинополя. Прошу выполнять его указания как мои.

  Потекли дни ожидания. Все воины были заняты работой и несением службы. Скоро поселения в округе опустели. Горели оставленные крестьянами дома. Дым стлался по обнажившемуся лесу и долго не выветривался, потому что стояла тихая погода.

Однажды утром Александр проснулся от холода, распахнул двери землянки, поднялся по ступеням и вошёл в новую страну. Зимняя сказка. Сугробы, снежные шапки на ветвях сосен и елей, глухая тишина. Только чуть слышен шорох падающего снега. В душе проснулось что-то юное, неудержимое: броситься бы в снег, как это делал любимый пёс Пиня. Александр вспомнил детство, вспомнил Пиню, так радостно встречавшего первый снег. Острая тоска по Мангупу, по маме сжала его сердце. Потом вспомнил Софию, её зелёные глаза. Если бы она была рядом! Если бы они были вместе! Но никогда, никогда не суждено больше встретить ему свою любовь. И только в это мгновение Александр с ужасом понял, что не будет у него больше в жизни любви. Он подошёл к обрыву. Снежная бездна. Не было видно ничего, кроме кружащегося снега. Шагнуть бы в эту немую пропасть, закончить жизнь, которая, вдруг, потеряла смысл.

  Княжич повернулся, и, продрогший, мокрый, вошёл в землянку, набросал дров в печку и зажёг огонь. Начался ещё один день. Ещё один бессмысленный день вдали от дома, вдали от любимой.

 

  Наконец, прискакал калараш, и сообщил: османы идут по дорогам Мунтении. Впереди разведывательные и диверсионные группы. Уже был контакт наших разведчиков с одной из таких групп на территории Мунтении. Пока без потерь.

Александр велел посланнику вернуться и передать приказ: всей сотне Рареша оттягиваться к базе, не прекращая наблюдения за противником. В боевые столкновения не вступать.  Следов за собой к лагерю не оставлять.

  Прискакали связные от соседнего отряда и сообщили, что главные силы турок переправились через Дунай. Через Мунтению и Серет наступает вспомогательная колонна, в которой много мунтян.

 

Прошло два дня. Турки и мунтяне начали форсировать Серет. С вершины горы Александр мог наблюдать за пересечением реки одной из колонн противника.  Наступил декабрь. Стояла ясная зимняя погода. Тонкий лёд отражал лучи солнца, но ещё ярче блестело оружие вражеских отрядов. Цепочка османов проходила по деревянным настилам сооружённого моста, и длинной сверкающей гусеницей вползала в засыпанный снегом лес.

  – Ударить бы,– сказал Теодорик.

  – Очень опасно. Снег свежий, и турки тут же по следам обнаружат нас. Пусть основные силы уйдут. А мы перережем пути.

  – Я всё понимаю, но уж больно руки чешутся.

  – Почеши об сосну, рассмеялся Александр.

 

  На следующий день усилился мороз и опять пошёл снег. Александр собрал отряд для первого удара. Разведчики донесли о движущемся обозе в двадцать телег.

Дорога проходила мимо густого хвойного леса. Когда обоз поравнялся с засадой, ударили стрельцы из луков и арбалетов. Первыми пали верховые. Возничие стали нахлёстывать плетьми лошадей, но впереди рухнуло подпиленное дерево. В тиши снегопада с лёгким шумом летели стрелы, совершая свою обычную смертельную работу. Когда, наконец, пал последний турок, то, отгибая лапник, из-за сосен вышли молдавские воины и мечами добили, раненых. На повозках и санях был провиант: лук, сушёная говядина, сухари – пексимед, крупы, и много чего другого. Всё это перегрузили на лошадей, а повозки сожгли. Провианта было настолько много, что теперь отряд мог больше не утруждать себя заботой о еде.

 

  В связи со сменой обстановки, Александр перераспределил обязанности. Отряд Рареша продолжал обеспечивать дальнюю разведку, связь и одновременно взял на себя защиту лагеря. А два остальных отряда перекрыли обе идущие мимо лагеря дороги. В течение десяти дней они разгромили несколько малых обозов, уничтожив до сотни османов. Но однажды разведка доложила о приближении большого обоза, который охраняло большое количество турок.

  Александр устроил засаду на излучине дороги. Основную часть воинов Александр сосредоточил перед поворотом, пятьдесят лучников после поворота и пятьдесят всадников находились в ближайшем овраге после поворота  в качестве засады.

 Снегопад не прекращался. Некоторые воины просто зарылись в снег, Другие наломали лапник и замаскировали себя у стволов сосен. Скоро падающий снег укрыл всех. Шло время. Наконец, в тишине падающего снега послышался глухой топот лошадей. По дороге мимо воинов Александра верхом медленно проехал отряд разведчиков, человек десять. Турки внимательно всматривались в окружающий лес, но сквозь густой снег ничего не заметили. Прошло ещё немного времени, и по дороге опять застучали копыта, заскрипели колёса обоза. Из снежной мглы показались всадники авангарда охраны обоза. За ними из-за поворота потянулись подводы. На нагруженных возах сидели лучники и пешие воинники, вооружённые копьями и мечами. Когда половина турецкого обоза прошла поворот, по сигналу – крику птицы из-за сосен полетели стрелы на заднюю половину обоза. Стрелы ударили так неожиданно, и с такой высокой плотностью, что основная часть арьергарда турок пала практически в первое мгновение. Крики раненых утонули в снегу.

Беспокойство, растерянность и волнение постепенно стали распространяться среди основной массы турок. Они что-то слышали, но крики были неясными. Обоз остановился. Верховые поскакали назад, чтобы выяснито обстановку. И тогда по ним, по сидящим на повозках пехотинцам из-за засады ударили стрелки из лука и арбалетчики. Всё повторилось. Воины Александра бросились к возам, добивая раненых. Возы развернули поперёк дороги.

 

Через некоторое время авангард турок развернулся и, обнажив сабли, поскакал к обозу, но воины Александра сбили в кучу все захваченные повозки и сани, полностью перегородив ими дорогу. Прячась за повозками и санями, молдаване из луков, арбалетов ударили по скачущим всадникам. Дорога была неширокая, запруженная повозками, и каждая стрела находила себе цель.

 Сгрудившись у перегородивших дорогу подвод, турецкие всадники напрасно махали саблями, не будучи в состоянии пробиться через преграду. Стрельцы Александра в упор, тщательно выцеливая, разили османов. Поняв бессмысленность попыток преодолеть преграду из повозок и лошадей, турки попытались объехать её лесом. Но лес был достаточно густым, засыпанным глубоким снегом. Лошади увязли по брюхо. А со всех сторон из-за густого лапника летели молдавские стрелы.

  Скоро всё было кончено. Александр приказал сотне Рареша обеспечить защиту отряда, учитывая возможность возвращения турецких разведчиков. После этого по засыпанным снегом лесным  дорогам весь обоз был переправлен в лагерь и Александр лично осмотрел трофеи. Это было оружие. Сабли, аркебузы, порох, маленькие пушки «шайки» с запасом мраморных ядер. Всё то, чего так не хватало отряду.

  Подошёл Богдан Раковица.

  – Что с пушками и аркебузами будем делать, княжич? Зачем нам столько? Может, в реке утопим?

  – Нет, я придумал лучше. Возьмём турецкие сани, облегчим их, укрепив задний борт, и установим на каждой по несколько пушек сразу. Пусть кузнецы прикрепят их к саням железными обручами.

  – Это как гуляй-город чешских таборитов? Но у таборитов укреплены борта, повозки перед боем располагаются боком к неприятелю, а пушки устанавливают между повозками на земле.

  – Может быть, когда-нибудь, сделаем как у таборитов, но сейчас сделайте, как я сказал. Вот только пушкари у нас есть?

  – Есть пару человек. Остальных они научат.

  – И плотников с кузнецами собери, пусть поработают.

  – Будет сделано, княжич.

 

  Через несколько дней двенадцать саней были готовы. Александр осмотрел их и велел испытать. Крестьянские лошади не переносили гром выстрелов, но молдаване скоро с этим справились.

Сани отъехали в лес подальше от лагеря, и там испытали пушки. Звуки выстрелов долетали до лагеря. Скоро сани вернулись. Раковица доложил, что все пушки испытаны, несколько человек обучены стрельбе и перезарядке пушек. Ни одна пушка не разорвалась. Литейщики турок, наученные венгром Орбани, добросовестно выполнили свою работу. Сани были готовы к использованию.

Александр собирался применить их для борьбы с крупными отрядами турок, которые перемещались по дорогам. Иногда такие отряды насчитывали до тысячи и более человек. Это было пополнение турецкого войска, идущего вглубь Молдовы. Вместе с ними проскакивали и обозы с продовольствием, оружием.

Однажды разведка донесла об одном таком крупном отряде, Александр решил действовать. Засаду устроили на той же излучине, где разгромили обоз с оружием. Только на этот раз всё было иначе. Сначала мощным ударом более чем ста стрельцов из луков, затаившихся верхом среди деревьев, уничтожили весь разведывательный отряд турок, выехавший из-за поворота. Ни одного живого турка не осталось. Мёртвых оттащили от дороги, присыпали снегом кровавые следы, коней отвели вглубь леса. Потом показался верхом авангард турецкого отряда. Опять ударили стрельцы. Турки рванулись вперёд в атаку, и всадники Александра побежали от них по дороге. Казалось, турки вот-вот настигнут молдаван. Но, вдруг, молдавские всадники обогнули несколько стоявших у обочины запряжённых саней, и турки оказались прямо жерлами нацеленных на них пушек. Картечь скосила передние ряды турок. Чёрный дым скрыл всё вокруг. Лошади вздыбились, сбрасывая всадников, а молдавские повозки рванулись вперёд.

Наконец, турки пришли в себя и опять пустились в погоню. Снова ситуация повторилась. Только турецкие всадники стали настигать сани, из-за высоких бортов которых молдавские пушкари осыпали их стрелами, как прямо перед ними оказались другие шесть саней, стоявшие у обочины, и опять залп, скошенные картечью ряды, сумятица.

Молдавская конница вдруг остановилась, развернулась, и сквозь чёрный дым яростный копейный удар разметал, разорвал оставшихся в живых турок. Несколько человек бросились убегать, но их настигли и изрубили в куски. Вся дорога была залита кровью и усеяна телами турок. Отряд Александра, не понеся почти никаких потерь, рассыпался по лесу.

Основной отряд турок, увидев кровавое месиво, оставшееся от их товарищей, пришёл в шоковое состояние. Страх охватил молодых новобранцев. Но их командиры заставили отряд остановиться, и приступить к захоронению погибших османов по мусульманской традиции. Темнело. На небольшой поляне турки разбили лагерь. Горели костры. Пахло жареной бараниной.

Как только наступила полная темнота, спешившиеся воины Александра нанесли ночной удар по лагерю. Во тьме было вырезано охранение, выставленное турками, а на тени у костров обрушились сотни стрел. Турки быстро закидали костры снегом, легли на землю.

Всю ночь свистели стрелы и перекликались во тьме молдаване. Всю ночь турки лежали в снегу и не могли сомкнуть глаз.

Когда утром пошёл снег и забрезжил серый рассвет, продрогшие, промокшие и голодные турки обнаружили, что отряд, охранявший лошадей, вырезан, а самих лошадей нет. Бросая имущество, вышли оставшиеся турки на дорогу, пошли в густо сыпавший снег, пока не встретили на своём пути забор из досок. Они не сразу поняли, что это стоят двенадцать саней с высокими задними бортами. Турки, недоумевая, подошли почти вплотную, прячась за щитами, держа оружие наготове, когда откинулись мешковины, и в проёмах деревянной стены прямо в лицо туркам блеснула бронза орудий. И был залп. И было море турецкой крови. А на тех, кто после залпа остался в живых, обрушился дождь смертоносных стрел.

В этой бойне, спланированной Александром, погиб почти весь турецкий отряд.

Воины Александра подбирали себе лучшее оружие из трофеев, все были сыты, обуты и одеты. Но в Молдавию вторглись более ста тысяч турок и у каждого молдаванина тревога грызла сердце.

 

  Однажды поздно вечером к Александру подвели захваченных поблизости в лесу двух человек. Они были в крестьянской одежде верхом на крестьянских лошадях. У них отобрали луки и длинные ножи.

  Десятник, захвативший пленных, доложил Александру:

  – Вот, в гости к нам пожаловали. Наверно, из тех разбойников, что тут жили.

  – Вы разбойники?– спросил Александр.

  – Нет, боярин, не разбойники мы, а вечины. Охотились, чтобы добыть себе чего-либо на пропитание. Турки всю еду отобрали, не помирать же нам?

  Подозрительным показались Александру эти крестьяне, и он засомневался, что с ними делать. А пока велел накормить и охранять до рассвета.

Утром ему доложили: пойманные крестьяне исчезли, зарезав молдаванина, которому было поручено их охранять. Следы вели к обрыву. Беглецы воспользовались одной из верёвок, привязанных к дереву молдаванами на случай отступления при осаде. Спустившись с горы, беглецы пересекли по льду реку, и ушли в Мунтению.  Александр велел позвать сотников. Когда все собрались в землянке, Александр сказал:

  – Как вы, наверно, слышали, сегодня ночью бежали два человека, пойманные вчера вблизи лагеря. Какие будут ваши мнения на этот счёт?

  –  Я полагаю, что необходимо выслать за ними погоню, настичь и отсечь головы,– сказал Рареш.

  –  Всё правильно, но в Мунтении мы не у себя дома. Если они мунтяне, то мы можем встретиться с отпором мунтянских румын-крестьян. Нам это надо?–  сказал Раковица.

  – Скорее всего, они просто разбойники, которые возвращались домой или с задания, - сказал Урекяну. ­ - Убежали, ничего страшного не произошло. Вряд ли разбойники дружат с турками.

  – Так какое будет окончательное мнение нашего совета, что будем делать?– спросил Александр.

  –Усилим охрану, зарядим и установим пушки на подходах к лагерю, пошлём разведотряды к границам Мунтении, чтобы они смогли нас вовремя предупредить, если появятся турки. А вслед беглецам пошлём небольшой отряд, человек шесть. Пусть их поймают и отрубят головы, – сказал Рареш.

  Все согласно закивали головами. Только Теодорик скептически скривился и отрицательно покачал головой.

  – Я выслушал ваше мнение  и принимаю решение,– сказал Александр. – Вам всем не хочется ради такой, казалось, мелочи, покидать тёплый благоустроенный лагерь и идти в снег, в мороз, терпеть неудобства. Это я по-человечески понимаю.  Но считаю, что мы не имеем права рисковать, надеяться на «авось». Итак,  шестьдесят человек из сотни Богдана Раковица с сотником во главе остаются в лагере, организуют его оборону: одна смена спит, две другие постоянно на страже. Пушки остаются с вами. Их установить, перекрыв путь к базе, укрепить, зарядить и фитили держать сухими. Из сотни Рареша сорок человек продолжают разведку территории, сообщая мне обо всех перемещениях турок. Все остальные выходим из лагеря немедленно. Идём кружными дорогами. Следов не оставлять. Собираемся у волчьей горы. Вопросы есть?

  – А как с запасами? Всё оставим или возьмём с собой?– спросил Урекяну.

  – Запасы брать всегда! Хотя бы на несколько дней. Ещё раз повторяю: мы никогда не должны рассчитывать на «авось». Продуктов и фуража у нас в три раза больше, чем мы можем съесть, поэтому, беречь запасы нет особого смысла. О стрелах я вообще не говорю.

  К обеду отряд снялся и рассыпался по лесам. Вечером все собрались у Волчьей горы. Лагерь разбили в глубоком овраге. Устроились, как могли: некоторые выкопали временные землянки в мёрзлой земле, другие просто соорудили шалаши из веток елей и сосен. Наверху выставили охранение. Костры жгли небольшие в выкопанных ямах, чтобы снаружи никто ничего не мог заметить. Ночь прошла спокойно. Падал снег, и Александр, продрогнув в кожаной палатке, укрытой лапником, вышел в чёрную ночь, попрыгал и постоял среди кружащегося в темноте снега, слизывая с губ тающие снежинки. Вернулся в тесную палатку и разжёг маленький костерок из палочек в глиняном котелке. Удалось согреть пальцы. Теодорик тоже проснулся и приложил ладони к котелку с огнём. Холод мешал уснуть.

  – Я совершил ошибку,– сокрушался Александр. – Надо было этот лагерь организовать заранее.

  – Но ведь мы организовали запасной лагерь. Там нас ждут вполне благоустроенные землянки,– сказал Тео. – Не можем же мы по всей стране организовывать лагеря.

  – Сегодня или завтра, в любом случае, даже если беглецы не сообщат туркам о нашей базе, снимаемся, переходим в запасной лагерь, здесь мы достаточно засветились. Турки, наверняка, уже нас ищут,– ответил Александр.

  Под утро, когда серый рассвет разбудил продрогших воинов, прибыл связной от разведгруппы и сообщил о движущихся по дорогам турецких войсках. Куда они направлялись - он не знал. Потом прискакал ещё один связной и сообщил, что крупный отряд турок неожиданно повернули в сторону базы. Александр тут же приказал поднять воинов и седлать коней.

Отряд, наскоро перекусив отогретым заранее сваренным и замороженным мясом, спешно покинул лагерь. Далеко в заснеженной дали раздались глухие выстрелы из пушек. Пушки били по две сразу. Потом перерыв и опять два выстрела, перерыв, и ещё два. «Всего тридцать пушек, пятнадцать залпов. Времени должно хватить на перезарядку первых двух» Такие мысли проносились в голове у Александра. Словно облако снежной пыли всадники бесшумно мчались сквозь заснеженный лес.

Опять встретили связного. Александр остановил отряд, отошёл со связным в сторону и тот стал чертить на снегу место расположения турок.

Сигнал, и снова бесшумный полёт коней меж укрытых снежными шапками елей.

Опять прозвучало два глухих выстрела. Совсем близко. Наконец, впереди показалось знакомое замёрзшее болото.

Ехали по краю леса, не выезжая на открытое место, пока между турками, окружившими огрызающуюся огнём базу, и всадниками не оказалась маленькая сосновая роща на островке среди болот. Под защитой рощи отряд осторожно длинной цепочкой приблизился на расстояние около пятидесяти шагов к тылам турецкого отряда. Построились среди сосен. По сигналу взмыли вверх шумные стрелы и тут же вонзились шпоры в бока коней. Кони рванулись вперёд, взметая снежную пыль. Всадники поднимались на стременах и пускали вновь во врага стрелу за стрелой. Потом разом вложили луки в налучья, пристёгнутые к крупам лошадей, выхватили сабли, взяли в руки пики. Из глоток одновременно вырвался многоголосый рёв: «Штефан»!

Кони мчались, вытаращив глаза, раздувая ноздри от яростного усилия и предвкушения боя. Удар был столь силён, что пешие турки покатились по снегу, разметанные массой коней с бронированными нагрудниками. Молдаване рубили турок по головам, обмотанным чалмами, кололи острыми пиками. В это время с холма на турок обрушились ещё шестьдесят всадников с пиками и саблями, а из леса на помощь Александру уже спешили сорок конных разведчиков Рареша.

Окружив отряд османов, молдаване секли их саблями, и скоро снег вокруг стал красным, а трупы турок чёрно-красными грудами валялись по всему замёрзшему болоту.

 Резня завершилась, и отряд молдаван разъезжал по полю, выбирая для себя самое хорошее оружие, добивая тех, кто ещё подавал признаки жизни. 

 

  Вечером весь отряд выехал из базы и направился к новому лагерю, заранее оборудованному сотней Богдана Раковицы.

Стоял снежный, морозный декабрь. Скоро Рождество. Впереди дорогу проверяли разведывательные отряды, и гонцы время от времени подъезжали к Александру и докладывали обстановку.

Вокруг Александра стремя к стремени ехали его боевые друзья. Справа Теодорик, слева Рареш и другие сотники. Роман Рареш спросил Александра.

  – Княжич, ты ещё не женат?

  – Нет. Поехал свататься, но поссорился с тестем. Теперь холостой навеки.

  – Ну, не навеки, положим,– вмешался Теодорик,– Это по молодости кажется, что любовь - она навсегда. И клянутся молодые друг другу в любви до гробовой доски. Но проходит год, два, пять лет, и прежняя любовь куда-то исчезает. А потом появляется новая любовь. И жизнь начинается сначала.

  – Каждый сам чувствует, одна ему дана любовь или нет,– возразил Александр.

  – Каждому кажется, что он уникален. Но со стороны-то видно: все люди одинаковы. Что князь, что боярин, что холоп-вечин. Человек он и есть человек. Даже раб, он тоже человек.

  – А я вот недавно женился. Дочка у меня родилась. Марией назвали в честь святой Девы,– сказал Рареш.

  – Не огорчайся, родишь ещё и сына. А если нет, то дочка родит тебе внука. Может, внук воеводой станет,– сказал Тео.

  – Не станет. Не боярского мы рода, Рареши. Простые люди. Мой отец, Пётр Рареш, ремесленник. Я тоже ремеслу учился. Но потом, благодаря судьбе и сноровке своей, стал воином в гвардии господаря Штефана. В Малом войске.

  – Сколько воинов в Малом войске господаря?– спросил Тео.

  – Десять тысяч профессиональных воинов. Вместе с наёмниками. А во время войны собирает господарь Большое войско числом сорок тысяч.

  – Для победы над турками сорока тысяч явно недостаточно,–  грустно заметил Богдан Раковица.

  – Будем надеяться на помощь соседей и на военное умение нашего Господаря,– ответил Рареш.

  Опять сыпал снег. Стояла кромешная ночь. Только глухо скрипели по снегу полозья саней, да изредка всхрапывали кони. Сквозь ночь, сквозь снегопад продвигался вперёд отряд Александра. Всего триста человек, с небольшим обозом. Но неумолимое время приближало этих людей к событию, которое навсегда войдёт в историю Молдовы.

 

Глава 9. На дорогах войны.

  Отряд Александра прибыл на резервную базу и сразу приступил к патрулированию проходящих мимо дорог. Совсем недавно этими местами прошла армия белербея Румелии Сулеймана-паши. Сожжённые сёла, полное отсутствие фуража и продовольствия. На следующий вечер разведчики доложили, что вблизи есть пустой и совершенно не разрушенный замок местного боярина. Уже стемнело, когда Александр, Теодорик и Раковица в сопровождении пятидесяти всадников подъехали к замку. Он возвышался на высокой горе, со всех сторон обрамлённой подступившими вплотную лесами. Ворота и все двери были распахнуты. Во дворе и в холодных нетопленных комнатах лежали замёрзшие трупы её защитников, посечённые мечами. Александр приказал произвести отпевание и захоронить трупы за территорией замка. Стены крепости не пострадали. Их не обстреливали из пушек. Было непонятно, каким образов турки умудрились взять такую внешне неприступную крепость. Ров, который окружал замок с пологой стороны горы, был сухой и неповреждённый. И только когда Александр и Тео спустились в подземелье, они увидели распахнутые двери тайного подземного хода. Турки каким-то образом узнали о наличии подземного хода и по нему проникли в замок.

Александр с Теодориком поднялись в боярские покои, вошли в столовую. Полы столовой были украшены красивым паркетом, выложенным из древесины разных пород. На длинном массивном деревянном столе лежал тёмно-бордовый ковёр. Возле стола стояли четыре тяжеловесных стула с кожаной обивкой, украшенные гвоздями с широкими серебряными шляпками. На столе – четыре пустые тарелки, пустые чаши, два подсвечника со свечами, глиняный горшок с замёрзшей в нём водой. На стене висел огромный ковёр с вытканной сценой охоты на дикого вепря. Несколько картин в тёмных тонах украшали другие стены. Подставка для оружия была пуста. Теодорик воткнул в свободное гнездо свою рогатину – мощное короткое копьё с лезвием наподобие листа лавра, сел на стул, и положил руки на промёрзший стол.

  – Хорошо бы печку затопить,– предложил он.

  – Ты думаешь здесь остаться?– спросил Александр, и присел на соседний стул.

  – А что, славное местечко. Во дворе колодец с питьевой водой. Всё цело, только запасов нет: Всё османы унесли. Так ведь у нас кое-что есть. Почему бы нам не пожить нормально, как люди живут.

  – Хорошо бы, но ведь османы не дадут. Тут же пронюхают, и обложат нас как дикого зверя. Так и просидим до конца войны, ничего не сделав для победы.

  Александр и Теодорик посмотрели друг на друга и рассмеялись:

  – Ты тоже об этом подумал?– спросил Александр.

  – Конечно. Ведь именно таким способом мы разбили турок у своей прежней базы.

  – Отлично! Будем ловить османов на живца.

  Вошёл Раковица. Он сел за стол, заглянул в пустую чашу и с сожалением перевернул её вверх дном.

  – Сорок семь трупов. Сам боярин, вся его семья, слуги, их семьи. Сволочи!

  – Ничего, боярин, мы отомстим за твоих земляков,– сказал ему Тео.

  – Как? У вас есть план?

  – Конечно. Мы посадим здесь тебя и подождём, пока турки не клюнут на живца.

  Раковица рассмеялся.

- Какой из меня живец? Я худой, неаппетитный.

  – Зато род твой боярский. Не безродного же Рареша сажать. Кому он нужен, этот Рареш?

  – Так давайте Урекяну посадим. Его род из духовных. Пусть турок обращает в христианство.

  – Нет, Урекяну слишком большой зануда. С ним в замке все наши воины от тоски перемрут. Они предпочтут лучше туркам сдаться, чем продолжать терпеть Урекяну. А ты боярин весёлый, песни поёшь. Будешь за живца,– сказал Александр. – Да и нехорошо сговариваться за спинами отсутствующих.

  – Ладно, отдохну немного от войны и лишений. А подземный ход надо взорвать, иначе турки и меня достанут.

  – Взорвём,– уже серьёзно сказал Александр. – С тобой останутся все люди, всё оружие и все запасы, с которыми мы сюда пришли. А над крепостью поднимешь флаг Молдовы, ну и свой штандарт. Чтоб славен род твой был. И в колокол на крепостной часовне бей почаще. Пусть соберутся вокруг тебя все те турки, кому суждено здесь погибнуть. Продержись для солидности хотя бы дня два.

  Александр подмигнул Тео и сказал тихо, но так, чтобы Богдан слышал:

  – Три, четыре, пять…

  – Шесть, семь, восемь,–  добавил Тео, и оба рассмеялись. Лицо Богдана вытянулось в деланном изумлении.

 

  К следующему вечеру всё было готово. Раковица с пятьюдесятью воинами обосновался в замке. Александр отдал последние указания и с Теодориком покинул замок. Тяжёлые ворота медленно затворились. Мост, перекинутый через ров, поднялся, служа дополнительной защитой для закрывшихся ворот. Александр поднял голову и взглянул на стены: высокие, прочные. Соорудить столь длинную лестницу и подняться по ней весьма нелегко. Пусть турки попробуют. Малой артиллерией не разбить, а подтягивать тяжёлые пушки  - слишком хлопотное дело ради такой небольшой крепости.

Друзья вскочили на коней и отъехали в сопровождении нескольких каларашей. У них за спиной раздался глухой подземный взрыв. Земля содрогнулась. Это минёры Богдана подорвали подземный ход. Всадники остановились и оглянулись. Из дыры в земле под горой, смешиваясь с наступающими сумерками, валил чёрный дым. Над крепостью развевался красный стяг Молдовы, а из печных труб уже вился дымок.

 

  На следующий день разведчики донесли о продвигающемся по дороге турецком обозе. Александр послал сотню Урекяну устроить засаду и захватить обоз. Но воины напрасно мёрзли в сугробах целый день. Турки так и не появились. Высланные вперёд разведчики наткнулся на разбитый обоз, разбросанные по дороге тела турок и следы боя.

Александр велел наладить связь с отрядом, напавшим на обоз. Скоро связь была налажена. Договорились, что командиры обоих отрядов встретятся в условленном месте.

Когда Александр и Рареш, в сопровождении охраны из десяти человек, выехал на выбранную для встречи поляну, к ним направился плечистый крестьянин на обычной крестьянской лошади.  Его товарищи остались под заснеженными елями. Крестьянин и Александр подъехали друг к другу, поздоровались. Боевой испанский конь княжича был намного крупнее, чем крестьянская лошадка, тогда Александр спешился, чтобы не унижать собеседника. Княжич представился и протянул крестьянину руку для приветствия. Тот тоже спрыгнул с лошади, пожал протянутую руку, и назвался Евстративом Сорокой, атаманом отряда местных крестьян.

Разговаривали долго. Рареш тоже спешился, присоединившись к разговору. Потом попрощались и разъехались. Возвращались кружной дорогой через большое село. Из леса выехали на бывшую сельскую улицу. По обеим сторонам от дороги вместо домов торчали обугленные трубы крестьянских печей. Уходя, каждый крестьянин собственноручно сжигал свой дом. «Что невозможно спрятать, следует сжечь». Эти слова своего Господаря крестьяне выполнили в точности.

Кони выехали на погост – площадь посреди села для собраний и веселий. Внезапно, из-за  леса по другую сторону села показался конный отряд османов человек пятьдесят. Турки также заметили молдаван, остановились, а потом, убедившись в своём численном превосходстве, бросились в атаку. Александр посмотрел на спутников и с сожалением пожал плечами:

  – Придётся удирать, их слишком много.

  Отряд развернулся, пришпорил коней. С хода въехали в лес. Летел в лицо искристый снег с мохнатых веток, запорашивая глаза. Деревья словно наклонялись над летящими всадниками, стремясь сбросить их с седла. Рвались вперёд быстрые молдавские кони, и пар валил из ноздрей. Но стал отставать конь Александра. В недоумении княжич осмотрел своего коня и увидел оперение стрелы, торчащей из ляжки. Вырвал стрелу. Конь дёрнулся от боли, но Александр прижал рану рукой и конь понемногу успокоился. Александр понял, что от погони ему не уйти. Впереди была развилка дорог, откуда вела прямая тропа к замку, и Александр принял решение:

  – Роман, поворачиваем к замку, иначе мой раненый конь не выдержит.

  Рареш кивнул головой, и по его сигналу весь отряд круто свернул с основной дороги на узкую тропу. Топот сзади приближался. Из-за ветвей деревьев стрелять было бесполезно. Но и погоня не могла воспользоваться луками. Впереди показалась прогалина. Александр двойным свистом дал сигнал приготовиться к стрельбе. Как только кони вырвались из леса, всадники выхватили луки, наложили стрелы. Почти сразу показались первые турки. Молдаване по-татарски, из-за спины пустили стрелы, и каждая стрела нашла свою цель. Пали кони, суча копытами. Покатились турки.

Сумятица на некоторое время задержала преследователей. А отряд княжича уже мчался  к стенам замка. Александр достал рог и протрубил в него. На стенах появились головы молдаван.

Когда турки подъехали достаточно близко, прошумела стая арбалетных болтов, раздался оглушительный выстрел из аркебуз. Раскинув руки, пали несколько османов, а остальные натянули поводья, остановив коней, потом подобрали убитых, и отъехали на безопасное расстояние.

Турки стояли в отдалении и метали стрелы. Некоторые из них долетали до отряда, но на излёте их скорость падала, что позволяло легко уклоняться или принимать стрелу на щит.

Наконец, мост опустился, ворота распахнулись, и Александр с отрядом въехал в замок. К нему подошёл Богдан Раковица.

  – Может, атакуем этих османов, ведь их не более пятидесяти человек?

  – Нет! Нам надо беречь воинов. Любая лобовая атака сопряжена с жертвами. Зачем нам идти на заведомую гибель людей, если мы можем всё сделать красиво? Пусть османы нас обложат. Пусть они начнут осаду.

 

  Ночь прошла спокойно. Утром турок не было видно. Осторожно открыли ворота и выслали на разведку несколько всадников. К обедне разведчики вернулись.

Сообщили: вблизи замка турок нет, но по направлению к замку движется пеший отряд до пятисот человек с несколькими мортирами и бомбардами, установленными на запряжённых санях. Воины Богдана Раковицы стали готовиться к осаде: таскали огромные булыжники на стены, заряжали аркебузы.

Проконтролировав подготовку крепости к осаде, Александр и Рареш со своим отрядом покинули замок и прибыли на базу. Александр вошёл в землянку, где находились Теодорик  и Урекяну.

  – Османы сегодня вечером обложат замок. Я предлагаю атаковать их уже этой ночью, пока они не успели наладить сторожевую службу.

  – Но если мы подождём пару дней, то количество турок поубавится, ведь многие погибнут при штурме замка,– возразил Урекяну. – Да и ночная атака дело непривычное, опасное. Кто его знает, как оно повернётся.

  Александр пожал плечами.

  – Если все считают, как Урекяну, то я не возражаю. А если кто-то согласен со мной, то выступаем в полночь.

  Далеко, с той стороны, где находился замок, ухнула пушка, потом другая, более тяжёлая, раздались частые выстрелы из аркебуз. Над лесом с громким карканьем взлетела стая ворон. Быстрые сумерки опустились на заснеженный лес. В землянках затопили печи, на которых стали готовить горячий ужин. Печи и костры можно было зажигать лишь после наступления сумерек, чтобы по дыму не выдать место расположения базы.

 

  Рареш поддержал Александра, и отряду была дана команда отдыхать. Поздно вечером опять послышались выстрелы орудий. В полночь стража принялась будить воинов. Лагерь ожил. Всхрапывали лошади, воины надевали кольчуги, кирасы, доставали из коробочек новую сухую тетиву и натягивали на луки. На груди лошадей крепили стальные нагрудники. Александр дал указание полностью бронировать своего коня, а сам надел лишь лёгкую кольчугу, поножи и открытый шлем. Поколебавшись, выбрал для боя саблю. Через некоторое время прозвучала команда начать движение.

Стояла тихая звёздная ночь. Чистый месяц освещал белые верхушки елей. Тень от высоких деревьев ложилась на плечи воинов и скользила бесшумно, как тёмное покрывало. Впереди двигался отряд разведчиков. Скоро раздался лёгкий шум, возня, чей-то хрип. Подъехал всадник и сообщил, что турецкая внешняя стража уничтожена. Отряд остановился на краю леса. Впереди, как светляки, рассыпались по склону горы многочисленные турецкие костры. Вокруг костров на подстилках из хвои, на шкурах спали османы.

По сигналу Александра отряд пришпорил коней. На ходу пустили шумную стаю стрел, которые смертельным градом обрушились на спящего врага. Отряд ворвался в расположение лагеря. Мчащиеся всадники, наклоняясь возле костров, рубили ещё не успевших окончательно проснуться турок. Тишина ночи взорвалась предсмертными криками, воплями «Аллах!», свистом стрел и лязгом мечей.

  Александр скакал в окружении десятка телохранителей, но впереди сторожевой отряд турок, преградил им путь, ощетинившись пиками. Отпрянули от пик лошади молдаван, но огромный злой испанец Александра не боялся пик. Он вломился в самую гущу врагов, ломая древки пик железным нагрудником коня и давя османов. Заиграла сабля в руках Александра. Он крушил головы врагов, словно это была игра детства, когда он лёгким прутиком сшибал малиновые головки колючек на высоких горных пастбищах Тавриды. Прорубившись сквозь стражу, Александр подскакал к самому высокому шатру, обложенному шкурами, легко, со свистом, ахнув, как при рубке дров, рассёк почти надвое подбежавшего к нему стража, соскочил с коня, и откинул полог.

 Навстречу ему из темноты шагнул крупный турок в богатых одеждах с саблей в руке. Александр отступил на шаг назад и приготовился встретить врага. Тут сбоку на княжича с копьём наперевес кинулся другой турок. Уклон, мгновенный выпад навстречу с колющим ударом в живот, заставил турка согнуться, а второй рубящий удар сверху отделил его одетую в тюрбан голову от тела. Чёрная кровь, пульсируя, полилась к ногам Александра, и он отступил ещё на два шага, а потом пошёл по кругу, поигрывая саблей. Мягкая походка его напоминала крадущиеся движения дикой кошки.

Закипала в жилах холодная весёлая ярость, светлая, как ясный месяц над полем боя. Турок кинулся вперёд, но Александр уклонился от удара, кончиком сабли швырнул врагу в глаза снежную пыль, и пока тот, ослеплённый, пытался сориентироваться, отсёк турку ухо. Зарычав от боли, турок слепо, как бык, ринулся на Александра, но сталь встретилась со сталью. Сила встретилась с силой. И отшвырнул Александр от себя турка, а потом стал рубить мгновенными мощными разящими ударами слева, справа, слева, справа, не позволяя врагу ни на миг прийти в себя, приготовить и нанести ответный удар. Вдруг, княжич нарушил ритм и очерёдность нанесения ударов: после удара слева опять ударил слева, но в последний миг придержал саблю и вместо удара по шее, ударил по передней правой ноге. Кровь зачернила снег возле разрубленной ноги турка. Воя от боли и ярости, прыгая на одной ноге, пытался турок уйти за шатёр, но Александр подсёк турку и левую ногу ниже колена. Турок упал в снег, выронив саблю. Княжич вскочил на коня, пришпорил его и, пролетая мимо турка, в наклоне легко и безжалостно стремительным ударом сабли отсёк ему голову.

  Подскакали телохранители Александра. В их сопровождении он выехал на возвышенность и осмотрел поле боя. Ясный месяц и белый снег позволяли увидеть все детали ночной резни. Ворота замка были открыты, и пятьдесят пеших воинов Богдана Раковицы мчались сверху, выкрикивая имя своего сотника. Конные молдаване кружили вокруг сбившихся у костров последних ещё живых турок и разили их саблями, копьями и мечами.

На востоке серело небо. Десятка два турок пытались спастись бегством, но Александр отдал распоряжение, и их настигли, посекли мечами. Когда взошло солнце, весь склон горы был залит кровью и усеян мёртвыми телами. Молдаване ездили по полю, собирая оружие. К Александру подъехал всадник и передал письмо от Штефана.

 

  Военный совет отряда собрался в обеденном зале замка. Александр поднялся с места и сказал.

  – Доложите о потерях.

  Встал Теодорик.

  – Предварительные цифры: восемнадцать убитых и тридцать два раненых.

  – Поздравляю всех с крупной победой. Жаль, что у нас такие большие потери, но нет боёв без потерь. Тяжелораненых передать в отряд Сороки. У них достаточно женщин, способных ухаживать за ранеными. Собранное оружие передать партизанам. В лес стекаются все оставшиеся на оккупированной врагом территории крестьяне, и им крайне необходимо оружие. Нам столько его не требуется. Бомбарды, мортиры и часть наших пушек тоже оставьте им. Нам хватит фальконетов. Завтра состоится обговоренная с Сорокой операция по очистке от врага ближайшего города, который называется, если не ошибаюсь, Текуч. После операции небольшой отдых и сразу выступаем на север.

  – Зачем нам менять базу, ведь лучшего местоположения просто невозможно придумать?– спросил Урекяну.

  – Мы действуем на одной территории с крупным партизанским отрядом крестьян, дублируя друг друга. К тому же, мы достаточно наследили в округе и сейчас, когда снегопада нет, вычислить наше место пребывания османам достаточно легко. Ну и, наконец, только что мною получено письмо от Штефана, где он приказывает отряду двигаться по направлению к городу Бырлад. Возможно, скоро будет решающий бой.

  – Идти будем по ночам или днём?– спросил Рареш.

  – Нас менее трёхсот человек, так что пока наглеть не станем. Пойдём ночью, Днём привал. Впереди разведка. За ней авангард из сотни всадников, потом обоз и боевые сани, сзади арьергард тоже из сотни всадников. Сотня Рареша в разведке и на связи. Всё как всегда. Пушки, укреплённые на санях, зарядить и быть готовыми к стрельбе.       Кроме грузов, на санях могут находиться лишь возчики и стража, охранявшая дневной сон отряда. Ну и пушкари. Всём всё понятно?

  – Что за операция по очистке города?– спросил Раковица.

  – Для этого я и собрал вас всех,– сказал Александр, и стал подробно рассказывать о том, о чём они договорились с Евстративом.

 

  Теодорик слушал княжича, смотрел на его молодое, решительное лицо и вспоминал упрямого черноволосого мальчишку, с которым когда-то по приказу князя Телемаха, сразу после битвы с ханом Ахматом, выехал в Черкессию. Тогда княжич прошёл суровую школу, получил самое высшее военное воспитание среди адыге, научился древнему охотничьему языку, на котором говорят только князья и самая высокая черкесская знать – шахобзе. Он слушал древние поэмы, в которых говорилось, что народ адыгов в своём пути из Аравии, жил в Анатолии. Потом, теснимый мусульманами, прошёл через Тавриду, где до сих пор стоят развалины крепости, называемой татарами Черкес-Кермен; а равнина между речками с татарскими названиям Бельбек и Кача, до сих пор называется Кабарда и Черкес-дюзь – черкесская равнина. По легендам, крымский хан преследовал черкесов, пока не потерпел от них сокрушительное поражение на равнине, которая получила название Ордынской – Вуордебуадж по-черкесски. И стали адыге великими воинами, с раннего детства приучали они своих детей к седлу и сабле. Разбой, грабёж соседей служили основными источниками дохода адыге. Но черкесы не убивали людей без разбора, не уничтожали посевы, рассчитывая через некоторое время совершить набег опять.

Княжич многое перенял у черкесов, потому что, действительно, мало на земле других таких воинов. Двести черкесов стоят тысячи ордынцев. Один против пяти. Тяжело было княжичу соревноваться с черкесскими мальчишками, но, благодаря уму, природной силе, выносливости, мгновенной реакции, выстоял княжич, и в многочисленных состязаниях, турнирах, стычках, постепенно стал выходить победителем.

Радовался Теодорик успехам молодого княжича. Но участия в грабительских набегах на соседей Александр не принимал. Это было жёсткое условие, поставленное князем Телемахом, и Теодорик выполнял его строго. Христинин не должен проливать невинную христианскую кровь, не должен отбирать добро у простых людей. И пусть неверующим вырос княжич Александр, но душу свою он не запятнал. 

 

  Александр замолчал. В комнате стало тихо. Наконец, Богдан Раковица сказал.

  – План действий мне понятен, но, на мой взгляд, следовало бы предварительно послать разведчиков. Мы даже не знаем, сколько в городе войск. Не знаем, где они располагаются и какими средствами защиты обладают.

  Александр кивнул Рарешу. Тот откашлялся и объяснил.

  – Крестьяне Евстратива всё давно разведали. Практические весь гарнизон города мы сегодня благополучно уничтожили. В городе осталась лишь стража ворот и стен, а также обслуживающий персонал гарнизона: повара, конюхи, писари, счетоводы и больные. Всего около двух сотен человек. Нас почти три сотни, да ещё столько же крестьян. Задача нашего отряда после прорыва в город – ликвидировать остатки гарнизона. Их человек тридцать. Размещаются они в монастыре. Чем тише мы управимся у ворот, чем быстрее доскачем до монастыря, тем меньше времени оставим туркам на подготовку к обороне. Крестьяне займутся стенами и башнями. Там стражи человек сто пятьдесят.

  – В городе остались жители?– спросил Раковица.

  – Весьма немного. Османы штурмом взяли Текуч, и вырезали всех, кто был на стенах. Многих увели в рабство. Не тронули священнослужителей. Уцелели и те, кто успел спрятаться и просидел в укрытии три дня, которые были даны войску на разграбление города. 

  Совещание закончилось. Собрав оружие и похоронив убитых, войско тронулось к лагерю.

 

  Вечером к городским воротам подъехал груженый обоз. Два десятка возов и саней были покрыты рогожами. Обоз сопровождал отряд всадников в турецких одеждах. Александр, переодетый в одежды турецкого военачальника топчу башы, ехал на турецком тонконогом скакуне следом за Теодориком, одетым в одежды военачальника более высокого ранга, капыджылар кетхудасы. Теодорик немного знал турецкий язык.

Из-за полуоткрытых ворот им навстречу вышли два стража. Старший стражник что-то спросил у капыджылар кетхудасы. Теодорик ответил. Наверно, ответ осману понравился. Он усмехнулся, подошёл к первым саням и откинул рогожу. Под рогожей стояли мешки с крупой. Турок довольно кивнул головой и приказал открыть ворота. Лошади тронулись, возы начали въезжать в город.

В это мгновение Александр выхватил саблю, и ударом в висок разрубил старшему стражнику голову. Теодорик поразил другого стражника. Откинулись рогожи на санях. Воины Александра, прятавшиеся за мешками с крупой под рогожами, из луков мгновенно расстреляли всех турок, находившихся поблизости. Нападение было столь стремительным, что никто не успел криком или иным сигналом предупредить остальную стражу.

Вверх по ступеням башни тихо поднялись молдаване, и после короткой схватки дали условленный сигнал затаившемуся в ближнем лесу отряду. Из-за сосен стремительно вырвалась конница и галопом поскакала мимо сожжённого посада к открытым настежь воротам. За нею бегом следовала многочисленная толпа крестьян с цепами, косами и топорами. На башнях трубы затрубили тревогу. Но конница Александра уже ворвалась в город. Александр возглавил её, и нацелил удар на православный монастырь, приспособленный турками под казармы.

Промчавшись узкими кривыми улочками города, въехали во двор монастыря, смяв стражу у ворот. Александр дал команду спешиться, а сам с Теодориком и телохранителями вбежал по каменным ступеням. Распахнув широкие арочные двери, они оказались в монастырской столовой. В длинной комнате со сводчатыми потолками, ощетинившись саблями, жались друг к другу десятка полтора османов.

Теодорик расслабился, вложил меч в ножны, и пошёл к туркам, ласково улыбаясь. Он был без шлема. Светлые длинные волосы ниспадали на широкие плечи с накинутым на них чёрным плащом. Теодорик стал говорить с османами на их языке умиротворяющим голосом, как с испуганной собакой, но турки лишь теснее прижимались друг к другу и смотрели недоверчиво, исподлобья.

 Тео повернулся к Александру и сказал, пожимая плечами:

  – Не хотят жить, ну никак их не уговоришь.

Потом, нагнулся, схватил дубовую скамью и нанёс сильнейший удар по группе османов, так что разметал их всех. Полетели на пол сабли, покатились турки, а Теодорик опять со всего размаха нанёс новый страшный удар по выставленным саблям, по тюрбанам и перепуганным лицам. И ещё раз. И ещё. Какой-то турок на корточках пытался добраться до валяющейся на полу сабли, но Тео снизу с оттяжкой ударил ему по лицу ногой, и тело турка поднялось в воздух, а потом рухнуло на пол. Тео со скамьёй наперевес пошёл по лежащим на полу османам и добивал их торцом скамьи, топтал ногами, пока те не перестали подавать признаков жизни. Поставил скамью, сел на неё, зевнул и сказал.

  – Скукота! Ни одного достойного противника. Даже меч не хочется в крови пачкать.

  – Ну, ты монстр!– сказал Александр, кивнул телохранителям, чтобы те обследовали соседние комнаты, и сел рядом с Теодориком. Скоро затихли крики и стук мечей в отдалённых коридорах монастыря. Вошёл Рареш, посмотрел на тела турок и удивлённо спросил:

  – Как это вы их без пролития крови?

  – Этот свирепый гот всех потоптал,– сказал Александр, кивнув на Теодорика, а тот, отвернувшись, грустно смотрел в окно на заснеженные крыши монастырских домов. Телохранители за ноги вытащили из помещения забитых Теодориком османов.

Подошли монахи, благословляя Александра и его воинов. Княжич поговорил с настоятелем монастыря игуменом Григорием, после чего монахи стали топить печи, готовить мясо на жаровнях, несмотря на пост, и варить что-то вкусно пахнущее в огромных котлах.

Игумен прочитал молитву, отпуская грехи прошлые и будущие воинам Александра. Он позволил им есть мясо во время поста, ибо воин должен быть всегда силён духом и телом. Через некоторое время после вечерни весь отряд был накормлен досыта.

Растопили баню, и воины, впервые за долгие месяцы, поочерёдно смыли с себя накопившуюся грязь, а потом разбрелись по кельям.

Спали до тех пор, пока солнце следующего дня не поднялось высоко над крышами города и своими лучами сквозь узкие окна келий не разбудило даже самых заспанных и ленивых.

Утром в монастырь приехал атаман Евстратив с товарищами. Командиры обоих отрядов собрались в монастырской столовой и долго разговаривали, обсуждая дела текущие. В городе крестьяне обнаружили более пятисот пленных молдаван, в основном, женщин и детей, которых османы держали связанными в башнях стены и готовили к отправке в Турцию для продажи в рабство. Сейчас их освободили, накормили, но что с ними делать дальше – никто не знал. Ведь когда придут турки, они их не пожалеют.

Александр предложил использовать для временного размещения освобождённых из плена базу отряда, со всеми запасами, на ней хранящимися, при условии, что Сорока возьмёт на попечение его раненых. В городе тоже находились немалые запасы продовольствия и оружия, которые необходимо было вывезти на базу.

После Божественной литургии, пообедав, отряд Александра выехал из города.

 

  По дороге разведотряд, двигавшийся впереди основного отряда, несколько раз встречался с конными разъездами турок, но Рарешу всякий раз первым удавалось увидеть османов, устроить им засаду и уничтожить, не прибегая к помощи основного отряда.

Повсеместно встречались следы недавних боёв, сгоревшие начисто сёла, обглоданные диким зверьём трупы людей и лошадей. Везде разруха и смерть. От Штефана пришло письмо. Господарь приказал зятю оставить отряд на Теодорика Вельца и срочно прибыть в Сучаву.

 

  Княжич с десятком телохранителей в тот же день выехал в направлении столицы. Опять по ночам при ясном свете месяца на чистом небе, проносились мимо заснеженные, безмолвные деревья. Опять грусть по утраченной любви грызла сердце, вспоминались волшебные зелёные глаза, изгиб тонких пальцев, чуть тронутые улыбкой розовые губы. Одиночество среди людей – самый страшный вид одиночества. Ему что-то говорили, он что-то отвечал, но всё катилось мимо, как неумолимое время, всё исчезало в небытии. А он жил, и билось зачем-то сердце, смотрели куда-то глаза.… Зачем? Зачем эта война?  Зачем? Зачем эта боль? Зачем? Зачем эта жизнь? Зачем??? Пусто всё! Припав щекой к горячей шее мчащегося сквозь ночь молдавского скакуна, Александр слушал вой волков. Этот вой был словно стон. Заунывный стон. Стон его раненого сердца.

 

Глава 10. Победитель получает всё.

  Вечером в последних числах декабря Александр с телохранителями въехал в ворота Сучавы. Спешившись перед главным входом во дворец и миновав дворцовую стражу, княжич поспешил в комнату сестры. Мария через окно увидела Александра и выбежала ему навстречу. Обнялись у порога. Александр почувствовал, что глаза его увлажнились. Единственный родной ему человечек на чужбине. Вспомнилась мама. Сестра и мама – самые близкие женщины на земле. Но мама далеко, и только через сестру Александр сохранял свою душу среди жестокости и крови, среди суровой жизни вдали от Родины. Только рядом с Марией он ощущал в себе жалость и сострадание, силу и слабость, чувствовал себя не кровавым орудием войны, а обычным человеком с обычными человеческими слабостями. Другим легче. Они верят в бога. Вера придаёт им силы. Без веры Александр был уязвим, он цеплялся за родных ему людей, лишь в них черпая силу и решимость.

  – Привет, как ты?

  – Хорошо. Рада видеть тебя живым и здоровым!  Соскучилась по тебе! Пойдём, покажу мою дочурку. Она уже совсем большая.

  Они подошли к маленькой кроватке и, умиляясь, смотрели на маленькое чудо, тихо посапывающее в уютной постельке.

  – Красивая,– сказал Александр.

  – Вылитый отец, такая же круглолицая. Наша принцесса.

  – А Штефан здесь?

  – Вчера приехал. Завтра утром опять уезжает.

  – Ты не знаешь, зачем он меня вызвал?– спросил Александр.

  – Знаю.

  – Зачем?– удивился княжич.

  – По двум причинам. Он хочет дать тебе очень важное задание.

  – Ты сказала по двум. А вторая причина?

  – Пошли со мной, и ты поймёшь, только сними свой меховой плащ, во дворце тепло.

Александр разделся и пошёл за Марией.

  Они подошли к закрытой двери. Мария дала Александру знак подождать, отворила дверь и вошла внутрь.

  Александр слышал едва доносящиеся изнутри голоса. Наконец, сестра вышла, улыбаясь, и сказала:

  – Жди, тебя позовут.

  Она пошла к себе в комнату, по пути оглянулась и весело помахала рукой.

  За широким арочным окном шёл дождь. Под струями дождя таял снег, оголяя красные черепичные крыши. Отряд телохранителей Александра уже отвёл коней в конюшню и теперь проходил мимо окон, направляясь в отведенную ему казарму. Два человека и командир телохранителей Михай Мунтяну с вещами Александра стояли у входа. Александр открыл створку окна и крикнул им, чтобы они занесли вещи в его комнату, а потом были свободны. Он закрыл окно и вдруг почувствовал, что за ним кто-то стоит. Обернулся, его глаза расширились от изумления, а сердце рухнуло в бездну:

  – София!!!

  Неожиданно для себя, он схватил Софию в объятия, поднял и закружил, прижимаясь лицом к её лицу. Слёзы текли у него из глаз, смешиваясь с её слезами. Дверь в комнату была открытой, и Александр внёс Софию, захлопнул ногой дверь, а потом целовал её тоже мокрые глаза, губы, быстрыми поцелуями, а она смеялась сквозь слёзы, отталкивала его от себя и прижимала к себе попеременно. Наконец, он поставил её на пол, и она рукой вытерла слёзы со щёк, обдала его зелёным пламенем своих глаз и спросила.

  – Ты действительно собрался меня бросить? Покинуть навсегда? А как же твоё намерение просить у отца мою руку и сердце?

  Александр смешался, покраснел, а его невнятные слова сквозь растерянность и слёзы, его мокрые глаза и дрожащие губы были столь красноречивы, что она уже ни о чём не спрашивала княжича, а только гладила его по щекам, играла отросшей в походе бородой, навивая чёрные колечки на свой мизинец. Постепенно, Александр успокоился, пришёл в себя, и всё страстнее становились его поцелуи, всё теснее он прижимал к себе податливое тело Софии. А она, смешливая и коварная, уже давно забавлялась, играя с Александром в извечные прятки-догонялки. Когда ему казалось, что он уже завладел её телом, вдруг, лёгкое движение, и она выскальзывала из его объятий, отходила на несколько шагов, а потом  сама подбегала к нему, обнимала, прижималась податливыми бёдрами, но, ощутив волнение Александра, опять ускользала, оставляя его в смятении и неловкости. Он сел на обитую мягкими шёлковыми подушками скамью, а она рассмеялась, всё понимая, подошла к нему сзади, и тонкими пальцами теребила чёрные волосы, расстегнула ворот, гладила его грудь и плечи. Он ловил её пальцы, целовал их, прижимал к своим щекам, а она опять выскальзывала, довольная и весёлая. Её щёки раскраснелись, глаза блестели, а неугомонные пальцы порхали как лёгкие птицы и лаская, и отталкивая, и убегая.

  За окном шёл дождь. Вечерние сумерки опустились на Сучаву. В окнах богатых боярских домов напротив уже горели свечи. Зазвонили колокола сорока каменных храмов города. Комната тонула в полумраке, но от стены распространялось тепло: в соседнем помещении, наверно, была хорошо протопленная печь. Постучалась служанка. Она пришла зажечь свечи.

  – Пойдём со мной,– сказала София, и Александр последовал за ней. Перед высокими дверьми стояли четверо незнакомых Александру вооружённых стражников. Они потребовали у Александра сдать оружие. Княжич удивился, но виду не подал, а молча отстегнул саблю, кинжал, и передал их старшему. Вслед за Софией княжич вошёл в комнату, где горели свечи, а у стола спиной к ним сидел плотный мужчина. На звук шагов он обернулся и встал со скамьи. Александр сразу узнал отца Софии. Да, это был Влад Дракула, князь Валашский. Он стоял напротив Александра, и было очевидно, что его старые портреты уже давно не соответствуют действительности. Не слишком высокий, но чрезвычайно коренастый и сильный, с холодным и страшным лицом, черты которого словно были выточены алмазным резцом. На этом лице выделялись резкий орлиный нос с вздутыми ноздрями и пронзительные зелёные глаза с длинными чёрными ресницами под густыми бровями. Лицо и подбородок были гладко выбриты. Чёрные усы и вздутые виски увеличивали объём головы, которая сидела на бычьей шее, а волнистые чёрные с проседью локоны волос ниспадали вниз на широкие плечи.

  Александр поклонился Владу Дракуле, пожал протянутую руку.

  – Ну, здравствуй, княжич Александр!

  – Здравствуй и ты, князь! Прости, что нанёс тебе запрещённый удар на турнире. Поверь, не знал я правил и вовсе не хотел победить тебя нечестным путём.

  – Я всё понимаю, и мне наплевать на правила. Ты победил меня в честном бою, тебе нечего стесняться. Правила придумывают для турнирных развлечений, а на войне нет никаких правил. И никто не жалуется, что его победили не по правилам. Ты сильный рыцарь, Александр, и бился так, как никто на том турнире. А ещё я заметил, насколько значительно выросло твоё мастерство после нашей встречи в Венеции. Ещё пара лет, и тебе не будет равных не только в Венгрии, Молдавии, но и во всей Европе. 

  – Спасибо, князь! Сильнее тебя в бою я не встречал воина. Только мой друг и учитель Теодорик может сравниться с тобой.

  Они ещё раз пожали друг другу руки, и Влад пригласил Александра присесть на скамью. София села рядом с Александром.

  – Моя дочь утверждает, что ты собирался мне что-то сказать, когда приехал в Буду, сопровождая её. Или она говорила неправду?

  Александр смутился, покраснел, но потом взял себя в руки, сердце его забилось, и он, откашлявшись, пробормотал хриплым голосом. 

  – Князь, я приезжал в Венгрию просить руки твоей дочери. И вот тут, сейчас, тоже прошу, если ты не возражаешь, руки Софии, потому что я люблю её, и хочу, чтобы она была, то есть, будет, то есть стала моей женой.

  – «И вот тут сейчас тоже, была, будет, стала…», – передразнил Влад. Только что я разговаривал с воином, с будущим князем, а как дело дошло до женщины, то воин и князь сразу превратился в мямлю и косноязычного юнца. Ладно, знаю я всё. Дочь мне рассказала, устроила при этом голодовку, чтобы я приехал сюда и уладил ваши дела.

  – Папа!– возмутилась София, покраснела, и, вскочив, отошла к окну.

  – Так ты отдаёшь мне руку твоей дочери?– спросил Александр.

  – Штефан приготовил для тебя весьма ответственное задание. Останешься жив, тогда женишься на Софии. Тебе предстоит с Малым войском сдерживать напор целой армии османов. Сколько их? Сто тысяч? Сто двадцать? Сто сорок? От тридцати до пятидесяти человек на одного. Вот и проверим тебя на стойкость. Если выживешь, получишь руку Софии. Если нет – она достанется другому, более удачливому и жизнестойкому.

  – Тогда благослови нас сейчас, чтобы я был уверен, и стремился победить, стремился выжить,– сказал Александр.

  – София, встань рядом с Александром,– сказал Влад.

  София подошла к Александру, перекрестилась, взяла Александра за руку и они оба опустились на колени перед князем.

  – Я благословляю вас, дети мои, на брак вечный, нерушимый, после того как Александр выполнит поручение Штефана и вернётся живым. А теперь поднимитесь.

  Александр и София поднялись с колен, всё ещё держась за руки, и стояли действительно как малые дети перед суровым отцом.

  – Папа, а почему Штефан посылает Александра? Разве мало у него бояр?

  –  Среди бояр, которых посылают на смертельно опасное задание, по мнению Штефана, должен быть его родственник. Тогда у людей не возникнет мысли, что ими жертвуют, что они – овцы на заклание. Это будет для них всё равно, как сражаться бок обок с самим Господарём.

  – Не знаю, какова моя роль, но если дело опасное и ответственное, то я на него всегда готов,– ответил Александр. – А ты тоже будешь принимать участие в боях?

  – Да, но только не в самой Молдове. Сейчас мы с королём венгерским предпримем военные действия в Сербии. Это отвлечёт Мехмеда, и не позволит ему нарастить группировку а Молдове. Завтра я выезжаю, так что меня здесь не будет. Если ты, Александр, останешься жив, то можешь вести Софию под венец. Свадьбу играйте без меня. Ведь вы оба православные, если не ошибаюсь?

  – Я крещён в вере православной. А про тебя говорят, что ты изменил православию, перешёл в католичество. Это правда?

  – Врут, сочиняют небылицы мои друзья-недруги. Выставили меня перед всем миром чудовищем, только и озабоченным тем, чтобы посадить на кол как можно больше бедных трансильванцев. Уже число казнённых мною перевалило за двести тысяч. Надо же так врать! Если бы я изменил православию, то никогда больше не смог стать господарём Мунтении. Сейчас король Матиаш Хуньяди признал мои законные права на престол Валахии. Народ валашский, несмотря на все распространяемые небылицы, меня любит. Когда наберу достаточно войска, сброшу с престола предателя Лайота Бассараба и опять стану Господарём Валахии. А пока надо остановить нашествие турок на Молдову, договориться со Штефаном о совместных действиях. Так что не из-за тебя одного я приехал в Сучаву.

  Влад замолчал. Потрескивали свечи. За окном накрапывал дождь.

  – Извини, князь! Мне надо пойти представиться Господарю.

  – Иди, княжич.

  Александр отпустил руку Софии, улыбнулся ей и сказал.

  – Я ещё зайду к тебе!

  – За ужином встретитесь, голубки,– сказал Дракула.

  Александр вышел. Его сердце стучало так, что эхо, как ему казалось, разносилось по пустым комнатам. Александр отговорился тем, что ему надо представиться Господарю, но сам понимал, ему просто нужно успокоиться. Он даже не чувствовал радости, одно бешеное волнение, стук сердца и пересохшее горло. Поднявшись на второй этаж, постоял у окна, глядя в тёмную ночь сквозь стекло, покрытое каплями дождя. Холодно и сыро. Скоро опять в путь. Опять палатки из шкур, землянки, снег и мороз, слякоть и ветер. Устал. Хотелось тепла и покоя. Горячую баню и чистую постель.

 

  Штефан был в кабинете со своей дочерью, Еленой. Когда вошёл Александр, Елена, девочка лет одиннадцати, облегчённо вздохнула, вскочила со скамьи, и, проходя мимо Александра, посмотрела ему прямо в глаза своими не по возрасту умными, пронзительно голубыми глазами, вызывающе откровенно, так что Александр не выдержал, вспыхнул румянцем и растерянно опустил взор. Его поразила мысль, что даже такая мелкая девчушка уже думает, что имеет власть над ним, взрослым мужем, который каждый день смотрит в лицо смерти.

  – Вот, воспитываю,– пожаловался Штефан. – Никакого сладу нет с этой девчонкой. Она, видите ли, верит по-другому, чем все мы. Не могу разобраться, от кого научилась этой ерунде. То ли жидовствующие на неё так повлияли, то ли гуситы. Сама, наверно, не знает. Перед священником стыдно. Очутится в монастыре, если не образумится. А я ещё надеялся выдать её за сына московского князя. Ну, привет тебе, княжич! Много наслышан о твоих победах! Молодец! Высоко поднял честь семьи Господаря земли молдавской. 

  – Привет и тебе, царь Молдовы! Спасибо на добром слове! Воюю, как сердце велит. Да и враг у нас один. Не сегодня-завтра столкнётся Феодоро с ратью турецкой.

  – Это правильно. На земле Молдовы отстаиваешь интересы Феодоро. Победим турок, дам тебе воинов, как обещал, пойдёшь возвращать себе незаконно отнятый отцовский престол.

  – Спасибо, Господарь! Зачем вызывал?

  – Мой план подходит к завершающему этапу. Армия османов измотана голодом, отсутствием крова и фуража, постоянными атаками молдавских отрядов. Турки уже едят собственных лошадей и верблюдов. Скоро им придётся бросить орудия, потому что тащить их будет некому. Половина войска больна. Вдоль всего пути белербея Селим-паши тысячи турецких могил. Сейчас турецкое войско с трудом продвигается по дороге в долине реки Бырлад к местечку Васлуй. Мои войска сдерживают их продвижение и терзают армию османов со всех сторон. Недалеко от местечка я поставил основную часть моего Малого войска - витязей и куртеней. Они перегородили долину, построили у себя за спиной засеку и ждут авангард турок. К ним ты и поедешь. Пусть османы упрутся в вас, пусть турки сгрудятся, собьются в кучу. Вы должны отходить медленно, пока вас не оттеснят к засеке. А потом укроетесь на ней и держитесь, сколько хватит сил. Чем дольше вы продержитесь, тем больше турки сгрудятся в долине, тем сокрушительнее будет мой удар. С запада за рекой Барлад я расположу артиллерию и немцев с поляками, с востока буду находиться сам с Большим войском. С юга путь отступления туркам отрежут мои отряды, среди которых и отряд Теодорика. Если сложишь голову – прости. Так надо было для того, чтобы Молдова жила.

  – Спасибо за доверие, Господарь! Я сделаю всё, что в моих силах, ведь Молдова – страна моей сестры, Молдова – это рубеж моей страны. Падёт Молдова – падёт и Феодоро. Я не пожалею жизни, чтобы выполнить твоё поручение. 

  – Завтра рано утром я выезжаю в войска. Ты можешь выехать послезавтра. Отдохни денёк. Как раз успеешь. А пока тебя ждёт сюрприз. Готов?

  Александр рассмеялся.

  – Я уже встретился с сюрпризом. Мария меня отвела в комнату Софии. Я даже с её отцом поговорил и получил от него благословение на брак. А ты, как родственник Софии, благословляешь нас, Господарь?

  – Благословляю, Александр! Только сначала нам всем предстоит дать турку решительный бой. А победитель получает всё. Победят турки – и мы погибнем, а наши женщины окажутся в турецком гареме.

  – Победим мы, и наши женщины останутся нашими,- сказал Александр.

  – Да будет так!

 

  После вечерней молитвы вся семья Штефана, Александр и Влад Дракула с дочерью собрались за ужином. Александр сидел рядом с Софией. Краем глаза он любовался её чётким профилем, длинными ресницами, блестящими тёмными волосами, тщательно вымытыми и уложенными в модной причёске. Александру хотелось остаться с ней наедине, чтобы смотреть на неё, любоваться ею. Штефан и Влад говорили между собой, обсуждая политику королей Венгрии, Польши. Дочь Господаря от первого брака с киевской княжной сидела в конце стола рядом с красивой молодой девушкой.  Напротив них рядом с Софией сидел молодой человек, похожий на девушку. Александр улучил время и спросил Софию:

  – Кто эти двое?

  – Мой двоюродный брат Шандря и его сестра Мария Войкица, дети воеводы Раду чел Фрумос. Их захватил в плен Штефан, когда штурмом взял замок Дымбровица.

  – Помню я, как их пленили. Они до сих пор пленники?

  – Да. Дети Радула – ещё один козырь в руках Штефана, чтобы Раду Красивый не слишком наглел. Впрочем, в плену они не стеснены ничем.

  Александр прислушался к разговору Штефана с Владом. Говорил господарь Молдовы.

  – Я им приказал не драть три шкуры с крестьян. Некоторые меня послушались, и очень скоро убедились: доходы возросли. Именно эти бояре и стали моей опорой. Но были такие, кто решил, что власть важнее доходов. Они выступили против меня. Тогда я обезглавил 20 великих бояр, и посадить на кол 20 бояр малых. Их земли, имущество, пополнили государственную казну. Эти земли я уже не стал раздавать, а оставил в своём владении. Крестьяне получили статус «вольных», а значит, из них теперь можно формировать армию. Я и сейчас выкупаю земли у бояр. Бояре, в свою очередь, все время норовят превратить вольные деревни в свои собственные. Приходится решительно пресекать такие попытки. В результате, мои бояре постепенно превращаются из бесконтрольных владык на собственных землях в государственных сановников, моих верных слуг. Да и войско теперь состоит не из боярских слуг, а моё собственное, под управлением бояр. Это, согласись, далеко не одно и то же.

  – Я тоже пытался освободить своих крестьян. Воевода освобождает, а его бояре опять закабаляют. Будто не понимают, что свободный крестьянин и работает лучше, и в войске служит. Вот и боремся не столько с врагами, сколько с собственными боярами. Скажи мне, Штефан, почему ты во главе Мунтении поставил этого турецкого прихвостня Лайота Бессараба?  Стоило ли тогда свергать моего братца Радула?

  – А кого мне прикажешь ставить? Тебя Матиаш в Пеште держит. А других достойных нет.

  – Почему сам не объединишь две страны под своей рукой? Ведь ты из Мушатинов, и  имеешь полное право на валашский престол.

  – Мне мои предки завещали беречь Молдову в тех границах, которые были у нас исстари. Зачем Молдове чужие земли? Может, ещё и Трансильванию присоединить?

  – Может, и Трансильванию. Три княжества смогли бы совместно противостоять Турции, Венгрии, да и Польше. А одна Молдова слишком слаба.

  – Это было бы несправедливо по отношению к тебе. Ты имеешь право на валашский престол, тебе он и должен принадлежать. Дай Бог, прогоню турок, тогда помогу тебе разбить Лайота Бессараба, будешь править, и мы объединим наши усилия в борьбе с османами. Да и Трансильвания нам всегда готова помочь.

 

  На следующий день Александр проснулся от стука множества конских копыт. Он выглянул в окно. К входу во дворец подъехал отряд телохранителей Штефана. Александр быстро оделся и сбежал вниз по лестнице. Господаря провожали бояре: комендант города – портар, управляющий двором – ворник, начальник канцелярии и хранитель печати – логофет, казначей – вистиер. Тут же находились постельничий, а по совместительству – главный советник господаря, в стороне стояли прочие бояре: пахарник, стольник, епископы и предстоятели церкви, многие другие знакомые Александру сановники. Скоро на крыльце появился Господарь с женой и дочерью в сопровождении оруженосца – спафария. Штефан, прихрамывая, спустился с парадной лестницы, подошёл к Александру, и дал ему последние наставления.

  – Не отступайте ни при каких условиях. Держитесь, пока останется в живых хоть один человек. На себя надень полную броню.

  – Всё понял, Господарь. Будет так, как ты сказал. Что с ногой? Опять рана болит от валашской стрелы?

  – Суставы жить спокойно не дают. Ночью боль то разрывает связки, то кусает и грызет кости, как собака, невыносимо прикосновение простыни к суставу. Старость, видать. Сорок лет мне уже.

  – Дай Бог тебе здоровья, Господарь!

  Княжич склонил голову, отошёл в сторону. Штефан обнял Марию, поцеловал её, и сел в карету. Спафарий захлопнул дверцу. Возничий взмахнул кнутом. Четвёрка лошадей рванула с места и покатила вдоль боярских домов к воротам. Следом тронулись всадники, и сотни лошадиных ног мелкой дробью застучали по мощёной мостовой. Мария махала им вслед рукой.

Постепенно бояре и придворные разошлись. Только Александр стоял рядом с Марией, поддерживая её под руку. Глаза Марии были мокрыми.

  – Переживаешь? Полюбила уже Штефана?

  – Он хороший, добрый, честный человек. Его нельзя не любить.

  – А мне казалось, он излишне жесток.

  – Ты ошибался. Штефан справедлив. А справедливость – не жестокость.

  – Он тебя уже любит?

  – В первый раз Штефан женился по любви на киевлянке Евдокии Олелкович, родственнице русского царя, литовского князя и польского короля. Она была миниатюрной синеглазой блондинкой. А я жена по расчёту, да и сама темноволосая, совсем на неё не похожая. Отсюда делай вывод. Первая любовь часто на всю жизнь определяет предпочтения человека.

  – Не всегда. Знаю по себе.

  – Я сама надеюсь, что когда-нибудь он меня полюбит.

 

  В это время со стороны казарм донёсся нарастающий конский топот, и сотня всадников, сопровождающих карету, выехала на площадь перед дворцом. Влад Дракула в фиолетовом плаще, низко надвинутой шапке, быстро сбежав со ступеней дворца, легко запрыгнул внутрь кареты. Потом, не закрывая дверцу, подозвал Александра.

  – Береги её! Она моя любимая дочь!

  – Буду беречь, граф! Я ведь люблю Софию.

  Дракула смотрел Александру прямо в глаза долго и пристально, будто предчувствовал, что видятся они в последний раз.

  – Прощай, княжич! Я надеюсь на твою счастливую звезду. Извини, если не смогу прибыть на свадьбу. Играйте её без меня. Благословляю вас, и будьте счастливы!

  Карета тронулась. Конский топот, отразившись от стёкол дворца, эхом зазвенел в утренней тишине. Кавалькада помчалась улицам города, скрылась за городскими кварталами, словно растаяла среди нависших серых туч. Александр обернулся. На потемневшей от дождя лестнице, ведущей во дворец, стояла София и зябко куталась в шерстяной платок. Жалость к Софии заполнила сердце Александра. Сирота, так трагически потерявшая мать, не имевшая даже родины, дома, потому что нельзя было назвать их общую с отцом тюрьму в Венгрии домом. Сейчас уехал её отец. Вернётся ли он? Улыбнётся ли ему удача? Завтра очередь Александра. Если они оба погибнут, у неё не будет никого и ничего. Княжич подошёл к Софии, тронул её осторожно за руку, заглянул в мокрые от слёз глаза, улыбнулся сочувственно, сам едва сдерживая слёзы.

  – Всё будет хорошо, принцесса!

  – Надеюсь,– сказала София, и слёзы ещё обильнее потекли по её щекам.

  Подошла Мария.

  – Я предлагаю сегодня вечером отметить отъезд наших мужчин. Не возражаете?

  – Конечно, нет! – вытерев платочком слёзы, ответила София. – Заодно и познакомимся поближе. Ведь моего двоюродного брата и двоюродную сестру мы тоже пригласим?

  – Пригласим. И Елену, падчерицу мою, пригласим, иначе обидится. Это ещё та штучка.

  Мария взяла Софию под руку, и они стали медленно подниматься по ступеням лестницы, обе заплаканные и несчастные. Александр постоял немного, ощутил на лице мелкую морось холодного утра, и, передёрнув плечами, пошёл в свою комнату. Закрыл за собой двери, полюбовался белым миланским доспехом, подошёл к своему старому готическому доспеху и с удовлетворением заметил, что все вмятины на нём устранены, он совершенен, а каждая грань его идеальна. Потом осмотрел другое оружие: старинный отцовский булатный доспех, отцовский булатный меч, другие мечи, сабли, кинжалы, пики, арбалет и лук в налучнике. На крюке, вбитом в стену, висела аркебуза. Всё было начищено, ухожено, заточено, шёлковая тетива на луке ослаблена.

  – Ну что, проверил свои игрушки, всё в порядке?– раздался голос Марии за спиной. Княжич вздрогнул от неожиданности, потом обернулся, широко улыбаясь. 

  – Спасибо, сестрица, я всегда знал, что могу на тебя положиться. Другого дома, кроме как дворец Штефана, у меня нет. Теперь всё самое ценное из моих вещей под твоей заботой. Мне надо отобрать оружие на грядущую битву, ведь не везти же всё с собой.

  – Саша, после обеда мы с Софией задумали помыться в недавно построенной Штефаном турецкой бане. Если у тебя есть желание, то поторопись, иначе мы займём баню. Можешь пригласить с собой Шандрю, чтобы не было скучно. Баня уже натоплена.

  – С большим удовольствием. Заодно познакомлюсь с Шандрей. Мне он понравился. Вижу, не зря его отца прозвали красивым. Сын в отца.

  – Его сестра тоже красивая. Очень. Мне даже завидно.

  – Не завидуй, ты тоже не дурнушка. Иногда смотрю на тебя, и любуюсь: тонкие, словно точёные черты, нежная кожа, чёрные брови, длиннющие ресницы.  А главное – умные глаза. Ты загляденье, сестрица.

  – Спасибо, Александр! Никто мне давно уже таких приятных слов не говорил. Штефан слишком занят государственными делами, чтобы ещё и на жену обращать внимание. Есть жена – и хорошо. Всем доволен. И опять с утра до ночи занят политикой, планированием военных операций, войной и борьбой с боярами. Ладно, пойду. Только поторопитесь, не засиживайтесь в бане до вечера. Не будьте эгоистами, мужчины!

 

  Александр через слугу передал приглашение Шандре, и чуть позже они встретились в раздевалке – «джамекян».

  Поздоровались. Александр разделся донага и остановился в замешательстве.

  – Ты никогда не мылся в турецкой бане?– спросил Шандря, молодой человек, лет восемнадцати.

  – Признаться, нет. У нас в Феодоро римские термы. Наверно, это разные бани. Здесь всё необычно,- Александр посмотрел на отделанные разноцветным мрамором стены, пол, на богатые персидские ковры под ногами, узкие стрельчатые окна, через которые пробивал серый свет промозглого января и покачал головой. – Как тут мыться?

– Здесь нет особых правил. В отличие от терм, в турецкой бане все развлечения плотские, никаких артистов, певцов и танцоров, а также вин не предусмотрено. Поступай как я!

  Они надели набедренные повязки «пестемаль», и прошли в просторное помещение, где в центре под куполом находилось мраморное возвышение – супа, по-турецки – гебекташи – «камень для живота». Легли на горячий мрамор, и тепло заструилось по телу. После прогрева тела на специальных скамьях – чебек-таши, стоящих в центре зала, двое банщиков сделали им лёгкий предварительный массаж, поглаживая и поколачивая тело.

Когда массаж был закончен, их помыли специальными рукавицами и облили прохладной водой из медной чаши. Александр опять лёг на супу, а когда немного отдохнул, массажист подошёл к нему и начал ломать его члены, вытягивать суставы, колотить по телу кулаком, а потом, вдруг, вскочил ему на спину и стал дубасить пятками, коленями, топтать, и прыгать. Но Александр не чувствовал боли, а лишь ощущал удивительное облегчение. Наконец, натерев Александра рукавицей из козьей шерсти, окатив его тёплой водой, массажист оставил его на время в покое.

Рядом лежал Шандря, истерзанный и расслабленный. Наконец, он пошевелился, и спросил.

  – Княжич, ты кого-нибудь в своей жизни уже убил?

  Александр, которому было лень даже губами шевелить, не выдержал и рассмеялся.

  – Конечно. Многих я уже отправил в лучший мир. Вот только ни один из них даже не сказал мне спасибо.

  – И каково оно, убивать людей?

  – Не убивать, а отправлять в рай. Считаю, что делаю врагам большую услугу, которой они, как мне кажется, заслуживают далеко не всегда. А если серьёзно, то перед началом битвы, когда страх сжимает все внутренности, и болит живот, а возбуждение захлёстывает так, что дрожат руки, стучат зубы – убиваю легко, не задумываясь. Это скорее самозащита, чтобы самому не быть убитым. Потом страх уходит, а ярость и возбуждение нарастают ещё сильнее. Тогда убиваешь с восторгом. Наконец, притупляется ярость, спадает возбуждение, и тогда убиваешь механически, как дрова рубишь. В конце битвы, когда вонь от распоротых животов, пары крови, жалобные стоны и боль вокруг переполняют душу, убиваешь с омерзением, ненавидя себя и свою работу.

  – Я понял: и страшно, и приятно вместе.

  – Примерно. Только приятно не убивать, хотя, возможно, кому-то и это доставляет удовольствие, а чувствовать свою безграничную власть над жизнью и судьбой тех несчастных, которых ты лишаешь жизни, приятно быть сильнее, совершеннее и ловчее других. Понимаю, что это мерзко, бесчеловечно, противоречит морали, вере, всем заповедям Божьим, но такова презренная природа человека. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Увы!

  В это время банщики опять подошли к Александру и Шандре, стали намыливать их сирийским алеппским мылом с помощью мочалок из конского волоса, ополаскивая попеременно то тёплой, то прохладной водой. После мытья Александр окунулся поочерёдно в нескольких неглубоких бассейнах с водой различной температуры.

  – Может, ещё раз попаримся?– предложил Шандря.

  – Я бы с удовольствием, но женщины просили не задерживаться,– сказал Александр, и они пошли в джамекян, где уже парил чай из целебных трав.

  – Как говорят турки, мы очистили тело от злых духов и снова родились на свет, стали самими собой,– сказал Шандря,– разливая чай из заварного чайника в чаши тонкого китайского фарфора, за попытки выведать тайну которого многие купцы и путешественники заплатили жизнью. На китайских блюдечках с драконами лежало печенье.

 

  После вечерни небольшая компания собралась в зале. Сначала придворные музыканты играли, а София пела грустные песни о несчастной любви. Александр смотрел на неё, любуясь высокой грудью и тонкой талией, слушал чистый голос, проникающий в самое сердце. Ему казалось, что его тело одеревенело, стало бесчувственным и чужим, а сладкая истома разливалась по жилам медленно, как густое молоко, опаляя внутренности и обволакивая душу. Потом поочерёдно обе Марии, София и Шандря читали стихи. Когда за окнами тёмная ночь накрыла город, слуги пригласили всех к накрытому столу. Блестели свечи в зеркалах, сверкали бриллианты и сапфиры в украшениях женщин, и плыл над столом запах подрумяненного гуся. На столе было много разнообразной еды, и всё это запивали молдавским вином с зеленоватым оттенком.

  – Я никогда не видел такого странного вина,– сказал Александр. – У него изумительный вкус.

  – Это вино, как и боевых лошадей, мы не продаём. Оно не выдерживает дороги. Если его болтать при перевозке, оно потеряет свой вкус,– сказала Мария.

  – А почему Молдова не продаёт лошадей?– спросила София.

  – Потому что молдавские лошади быстры, сильны, выносливы. Это одни из лучших боевых лошадей мира. Молдова не хочет усиления армий соседей. С молдавскими лошадьми могут сравниться лишь испанцы,– сказал Александр.

  – А рыцарские кони хуже?– спросила Мария Войкица, сестра Шандри.

  – Дестриэ, рыцарские кони, сильны, тяжеловесны, хороши для рыцарского удара, для турнира, но совсем не приспособлены для скачки, для прыжков и преодоления препятствий, для отступления и преследования неприятеля. Они вдвое тяжелее других коней, много едят, и не переносят тягот пути, вязнут в болотах. Но удар тяжёлой кавалерии на дестриэ зачастую решает исход сражения. В бою каждое качество лошади имеет свою ценность. Главное – разумно спланировать бой, тогда и тяжёлая конница на дестриэ, и лёгкая кавалерия на молдавских скакунах принесут максимум пользы.

  – Вы искушённый воин, Александр,– сказала Елена. – Но всякий воин, даже „рыцарь“, есть только насильник, злодей и убийца, который нарушает заповедь Божью «не убий!».

  Все замолчали. Александр с изумлением смотрел на это крохотное создание, чья белокурая головка едва выглядывала из-за огромного дубового стола, тёсаного из гигантского ствола тысячелетнего молдавского дуба. Он не знал, как реагировать на её слова, и опять растерялся.

  – Что ты такое говоришь, Елена! Если бы не наши защитники, не Александр, не твой отец, то была бы ты сейчас не принцессой, а наложницей в турецком гареме,– сказала Мария.

  – Ну и пусть. Родила бы турчонка. Какая разница? Ещё неизвестно, за кого замуж выдаст меня мой отец. В одном я уверена точно: замуж меня выдадут не по любви! А чем турки хуже христиан?

  – Может, турки не хуже, но и не лучше. Они просто другие, у них всё другое, нам чуждое,– сказала Мария.

  – И всё-таки, Елена говорит правду,– возразила Мария Войкица. – Бог совсем не хочет, чтобы человек убивал человека. Мы должны жить так, как жили первые христиане. В любви, без насилия, без господ и подданных. Все должны возделывать землю, создавать материальные блага и обменивать их на товары, производимые другими людьми. Истинный христианин не приемлет государство, представляющее собой чуждое христианству язычество, государственную религию, иерархию церкви и иерархию государства. Нужно чтоб общество вернулось к чистому учению Христа, и тогда не останется места королям и папам. Людям хватит одного закона любви. А нынешние правители заботятся только о том, чтобы властвовать, вооружают людей друг против друга на убийства и грабежи. Они совсем уничтожили христианство и в жизни, и в Церкви. Насчёт турок. Господь сказал: «если тебя ударили по правой щеке, подставь левую».

  – Непротивление злу?– спросил Александр?

  – Да. Потому что зло рождает зло. Надо прервать цепь зла. А прервать её можно лишь добром, любовью, отказом от насилия.

  Александр смотрел на эту красивую девушку и понимал, что она права в чём-то главном. Да и его собственные мысли очень часто обращались вокруг этой темы, вокруг странных слов Библии: «…подставь щеку другую». Но сказал он совсем иное.

  – Всем христианам по собственному желанию стать рабами османов? Спасибо за совет! То-то османы обрадуются! Христианство исчезнет, останутся лишь мусульмане. Или вы думаете, что османы позволят своим рабам иметь собственную Церковь? – сказал Александр.

  – Не надо разделять: христиане, мусульмане! Бог един. У Бога много имён. И Богу безразлично, как ему молятся: по мусульманскому обычаю или по христианскому. Значит, такая судьба у нас: стать рабами мусульман, чтобы исполнить повеление Господне,– возразила Мария Войкица.

  – Я знаю, откуда идёт ваша ересь,– сказала София. – В прошлом году мне попалась книга Петра Хильчицкого «Сеть веры». Христианин, по толкованию Хельчицкого, не только не может быть начальником или солдатом, но не может принимать никакого участия в управлении, не может быть торговцем или даже землевладельцем, а может быть только или ремесленником, или земледельцем. Хильчицкий сказал: «Христос посредством учеников захватил в свою сеть веры весь мир, но большие рыбы, пробив сеть, выскочили из нее и в проделанные этими большими рыбами дыры ушли и все остальные, так что сеть осталась почти пустая». В этих словах под большими рыбами подразумеваются властители, императоры, папы и короли. Итак, по Хильчицкому, большинство народа не верит в бога, а лишь притворяется, дабы не накликать на свою голову гнев могущественной Церкви.

  – Да, мы с Еленой читали именно эту книгу. Я не нахожу здесь ничего предосудительного,– сказала Мария Войкица.

  – Не в том дело, что вы читали еретическую книгу, а в том, что книга оказала на вас такое влияние. Нельзя верить всему тому, что написано в книгах,– сказала София.

  – Интересно, а Библия не книга? Почему вы верите Библии, а не верите Хильчицкому?

  – Сегодня вы прониклись идеями Хильчицкого, завтра вы проникнетесь идеями таборитов, гуситов, ариев.… Да мало ли ереси на свете? – сказала Мария.

  – А чем плохи идеи ариев? Я сама не понимаю, как это бог триедин. Ну, был бог, потом он родил Христа. Значит, раньше Христа не было, он лишь сын божий, его творение. А иначе получается, что Бог родил сам себя. Кто такой Дух Святой? Почему он исходит лишь от Отца, но не от Сына, как считают католики? Из-за пресловутого «филиокве» и произошёл раскол Церкви. Арии абсолютно правы. Это наши попы совсем народ запутали,– сказала Мария Войкица.

  – Мария, Штефан весьма набожный человек, не говори ему всего того, что ты нам наговорила. Конечно, он не отправит тебя в монастырь, но будет очень огорчён. Да и на ребёнка ты можешь весьма сильно повлиять. Побереги Елену. Иначе, жизнь для неё закончится в монастыре,– сказала сестра Александра.

  – Ладно, давайте лучше поиграем в прятки. Кто последний вскочит со стула, тот водит,– воскликнула Елена, и все тут же вскочили, повинуясь какому-то стадному чувству.

  – Шандря, Шандря водит,– закричала Елена, и принялась бегать по анфиладе комнат, туша свечи.

Скоро почти все свечи, кроме одной в средней комнате, были погашены. Шандря повернулся лицом к стене и стал считать до ста. Все бросились врассыпную. Александру показалось совсем неприличным играть в такую детскую игру, и он пошёл медленно в дальнюю комнату, присел за застеленной кроватью. Внезапно, он услышал тихий шёпот из-под кровати:

  – Ползи сюда!

  Чья-то рука потянула его за рукав.

  Кровь бросилась Александру в лицо. Сердце застучало, он лёг на спину и протиснулся под кровать. Полный мрак, а во мраке рядом у его щеки тёплое дыхание. 

  – Обними меня,–  прошептал голос чуть слышно.

Тонкие руки обвились вокруг его шеи, и лёгкое девичье тело легло на него сверху, а тёплые губы прижались к его губам. В то же мгновение он понял, что это вовсе не София, отпрянул, сбросил девчонку со своей груди. И тогда Елена сказала громким голосом:

  – Я всем расскажу, что ты меня обнял и поцеловал.

  Александр быстро вылез из-под кровати, а его щёки горели пламенем непогасшего возбуждения и гнева. Он пошёл в комнату, где горел свет,  стал зажигать свечи.

  Шандря обрадовался, и тут же «застучал» Александра. Но Александр почти крикнул ему:

  – Я больше не играю в ваши дурацкие детские игры!

  Шандря пожал плечами, сел рядом.

  – Что случилось?

  – Случилось.

  Через некоторое время стали подходить остальные.

  Все спрашивали, в чём дело, но Александр только молча смотрел на горящие свечи.

Тогда Мария обратилась к Елене.

  – Признавайся, Елена, это ты что-то натворила?

  – Признаюсь: Александр меня обнял и поцеловал. Теперь он должен на мне жениться.

  Наступило тягостное, неловкое молчание, и никто не мог проронить ни слова. Наконец, оправившись от шока, заговорила София.

  – Если бы я ещё несколько лет назад не была такой же паршивкой, как ты, то легко тебе поверила. А теперь лишь сочувствую Александру, и осознаю, что зря мы пригласили малолетку к себе в компанию. Сидела бы со своей нянькой, слушала её народные байки, тогда никому бы твоя дурь не навредила. 

  Елена насупилась, смотрела исподлобья, как загнанный в угол волчонок.

  – Я всё папе расскажу! И про то, как меня Александр целовал, и про то, как все меня здесь оскорбляли.

  Она повернулась и пошла в темноту по длинной анфиладе комнат.

  Вечер был безнадёжно испорчен. Все что-то говорили, стремясь загладить неловкость, но Александр угрюмо молчал, и, подойдя к окну, смотрел в чёрную холодную ночь.

Потом все стали прощаться. Мария подошла к Александру, тронула его за руку и сказала:

  – Не беспокойся, я всё со Штефаном улажу. Елена - хорошая девочка. Это на неё сегодня что-то нашло. Как мне кажется, она вдруг поняла, что никогда не сможет выйти замуж по любви, а будет лишь вещью, которой воспользуются в политических интересах. Ладно, пора спать, спокойной ночи!

  – Спокойной ночи, Мария!

  Потом к нему подошла София.

  – Проводи меня, Александр!

  Они вышли из комнат господаря, и подошли к двери, ведущей в комнату Софии.

  – Ты только знай, что я ни на мгновение не поверила Елене. С нами, с девчонками, такое бывает. Елена просто влюбилась в тебя, и на миг вообразила что-то невероятное, во что сама и поверила.

  Александр кивнул Софии и пошёл в свою комнату, запер за собой дверь, разделся и лёг в постель. В комнате было тепло. Сон не шёл. Александру захотелось, чтобы всё это минуло, чтобы вскочить на коня и умчаться в дождь, в холод и ветер. Чтобы спать не раздеваясь в промёрзшем шатре из волчьих шкур, лишь бы не быть игрушкой, забавой в чьих-то руках, не чувствовать себя без вины виноватым, и не оправдываться в том, чего не совершал. Вдруг, дворец Штефана показался ему чужим, а София, ещё час назад такая желанная, стала частью чьих-то интриг, частью чего-то неприятного и постыдного.

 

  Внезапно, в дверь осторожно постучали. Княжич встал, накинул на себя одеяло, взял в одну руку подсвечник с тремя свечами, в другую обнажённый меч и подошёл к двери.

  – Кто?

  – Это я,– раздался за дверьми тихий голос.

  Дверь была толстой, дубовой, и голос еле слышен. Александр не узнал человека по голосу, лишь понял, что это женщина. Мария? Елена? Или София? Он поставил меч, прислонив его к стене, и отодвинул засов. На пороге с подсвечником в руке стояла София. Она, так же как и Александр, куталась в шерстяное одеяло.

  – Ты позволишь своей невесте войти?– спросила девушка, и её голос пресёкся.

  – Входи,– сказал он, почувствовав, как вдруг пересохло у него во рту, и сделал шаг назад. Она вошла, закрыла за собой дверь. Александр посмотрел на её ноги, и увидел, что на ней нет обуви, что на ней нет ничего. Только это одеяло, такое же, как и у него, из крашенной овечьей шерсти.

  – Я вот пришла. Потому что завтра ты уезжаешь. Потому что ты можешь погибнуть. А мне это надо, чтобы мы были вместе. Иначе я не могу, иначе я потеряю в жизни всё. Я тебя люблю!

  Она говорила, а её губы дрожали, щёки алели румянцем возбуждения, и слёзы капали из широко открытых глаз. Он растерялся, протянул руку, пытаясь вытереть ей слёзы, но одеяло соскользнуло с плеч, и он, вдруг, остался абсолютно голым, и сильное смущение, мгновенный стыд плеснули в лицо вскипевшую кровь. Тогда она тоже отпустила своё одеяло, и оно также упало на ковёр, и они стояли друг перед другом в свете мигающих свечей. София подошла к Александру ближе, взяла из его руки подсвечник, и поставила оба подсвечника на столик возле кровати. Потом встала с ним рядом, коснулась его груди двумя твёрдыми сосками, протянула руку, и погладила его лицо, шею, грудь, покрытую тёмными волосами. И он тоже протянул к ней руки, гладил её плечи, талию, касался её груди, её прохладных сосков. И дыхание его становилось всё чаще, а вся сила, вдруг, сконцентрировалась в одном месте, и он ощущал, как она стремится к чему-то вполне определённому. И он уже знал её заветную цель.

Наконец, их тела соприкоснулись. Два голых тела. Два мира, два желания. Он почувствовал её всем телом, ощутил её податливость, понял её трепет и стремление. А она ослабла, подчинилась ему, потому что он – её заветная цель, детские мечты, тайные желания, будущие дети и вся жизнь. Они были словно две струи, два пламени, два луча в тёмном мраке жестокой жизни. Он не думал ни о чём. Не было мыслей в его голове. Тело думало за него. И её тело думало так же. Два умных тела перед слиянием. Две души, перед единством. На мгновение разум вернулся к нему.

  – Если я погибну, ведь ты тогда не сможешь выйти замуж.

  – Без тебя я не собираюсь ни за кого выходить замуж. Без тебя моим пристанищем станет монастырь.

  И тогда он решился. Она лишь слегка поморщилась от боли, а потом подалась ему навстречу, и он ощутил тот край, за которым уже нет ничего, и жизнь заканчивалась, чтобы начаться снова. Смерть и рождение – они рядом. Они и есть бессмертие. Они и есть та цель, к которой стремится всё живое. И безотчётный страх, и тайное желание, и отчаяние, и любовь. Переплетение жизни и смерти. Переплетение тел и судеб, пляска бесконечных волн. А потом одна, гигантская волна, как взрыв, как извержение вулкана, и стон, и смерть в конвульсиях и содроганиях раздавленных тел.

 

  Александр гладил влажное от внезапно пролитых слёз лицо Софии, а она лежала без сознания, и дыхание её почти прервалось. Тогда он забеспокоился, стал дуть ей в лицо, даже немного похлопал по щеке. Она очнулась, чуть приоткрыла один глаз и прошептала:

  – Жива!

  А он рассмеялся, и ощутил себя абсолютно счастливым, так, как не чувствовал себя ещё никогда, ощутил безумное желание говорить, говорить, словно прорвался в нём всегда дремлющий говорильный вулкан.

  – Теперь мы муж и жена. Никакая Церковь уже ничего сделать не сможет: я впервые чувствую себя независимым от Церкви. Мы совершили шаг. Мы совершили грех. Он сладок и приятен. Мне всегда было отвратительно думать, что самое великое таинство в жизни человека должно происходить по соизволению бога, а без бога это, якобы, грех. Зачем нам свидетель? Ведь мы не извращенцы, чтобы любить друг друга при свидетелях.

  София смотрела в потолок, и во взгляде её был морок. Александр подавил свои словесные извержения, лежал рядом, бок обок с Софией, ощущал её тёпло, а потом повернулся к ней, стал смотреть на её тело, гладить пальцем плавные его изгибы, словно рисовал на песке таинственные письмена. И от этих прикосновений она ожила, её дыхание становилось всё глубже, а потом она повернулась к нему лицом и стала ласкать его кончиками пальцев, любуясь рельефными мышцами, гладкой бархатистой кожей, пока новая волна желания не накрыла их своим волшебным покрывалом. 

 

  За окнами серело. Наступал первый час нового дня. Они расстались, измученные и абсолютно счастливые.

 

За завтраком Александр любовался Софией, поражался, что ничто на её совершенном лице не выдавало следов ночи, полной любви. Только щёки её пламенели чуть больше обычного.

После завтрака Александр оделся, попрощался со всеми, обнял Софию и шепнул ей:

  – Жди, я обязательно вернусь! Я люблю тебя, и буду любить вечно!

  – Я тебя тоже люблю и надеюсь, сегодня ночью был час зачатия нашего ребёнка. Я очень на это надеюсь. Береги себя, теперь ты не один, теперь нас двое, а, может быть, и трое,- прошептала она ему на ухо.

Он сбежал по парадной лестнице дворца вниз, легко вскочил на вороного жеребца, и, в сопровождении телохранителей, умчался в серый промозглый день.

 

Глава 11. Битва при Васлуе.

Вечером 9 января Александр вместе с небольшим отрядом боярина Яцко Худича прибыл в военный лагерь южнее местечка Васлуй и присоединился к дружине Великого боярина Влайка, дяди Господаря, которому Штефан поручил командовать Малым войском.

На следующий день рано утром Малое регулярное войско стало выстраиваться на пути приближающихся по долине реки Барлад турецких колонн. Слуги Господаря – витязи и профессиональные пехотинцы лефеги перекрыли дорогу. Отдельными отрядами строились дружины – четы Великих бояр. Александр уже был знаком с многими из них, и теперь поклонами приветствовал Збирю, Тэутула – логофета, Фетэ Готкэ, ворника Гояна, комиса Иона Буоряна. С ним тоже раскланивались знакомые бояринаши и куртени.

Стяги городов и монастырей заняли места по краям долины. На западных холмах за рекой укреплялись артиллеристы вместе с отрядами наёмников – трансильванских аркебузиров. На Востоке никакого движения заметно не было, но все знали, что Большое войско, мобилизованное по случаю войны, под командованием Штефана, находится именно там.

Поле, выбранное Штефаном для боя, было покрыто лесом с заболоченными участками, куда из-за оттепели проваливались ноги лошадей. Лёд на реке Барлад,  протекавшей вдоль западных холмов, истончал, и уже не мог выдержать человека. Густой туман висел над частью поля, над рекой, над дорогой вдоль левого берега реки, по которой двигалась турецкая армия. 

Вернулись посланные на разведку калараши. Разнёсся слух: идут.

По распоряжению боярина Влайка, прячась за стволами деревьев, вперёд выдвинулись пешие лучники. Время тянулось медленно. Сначала далеко впереди среди тумана показался небольшой конный отряд разведки османов: «байрак» серадкулу под командованием «делибаши». Спрятавшиеся за стволами деревьев молдавские лучники меткой стрельбой уложили всех врагов. Никто из турок не успел спастись, чтобы сообщить авангарду о засаде. Коней поймали, трупы врагов оттащили с дороги и укрыли в сугробах. Кровь и следы  замели снегом. Опять потянулось время ожидания.

И вот, среди тумана на дороге показался авангард османского войска – нерегулярная конница, акынджи, построенная в походные колонны.

Молдавские лучники пустили стрелы. Первая походная колонна османов, не ожидавшая удара, развалилась. Падали лошади, всадники, не имевшие брони. Многие турки стали нахлёстывать коней, пытаясь убежать с поля боя. Командирам удалось справиться с паникой, и, наконец, полетели ответные стрелы, а потом акынджи бросились на молдаван, пытаясь порубить их саблями. Но туман, глубокий мокрый снег, кусты, деревья и болото, в которое проваливались ноги лошадей, помешали османам уничтожить лучников, и те успешно вернулись назад, спрятались за копейщиками, не переставая пускать стрелы во врага.

Из-за тумана Малое войско, выстроившееся для боя, не было полностью видно османам. По команде боярина Влайка вперёд перед витязями вышли музыканты и заиграли в альпийские рожки.

Акынджи, преследовавшие лучников, с ходу бросились на музыкантов, но те быстро отошли в тыл, и турки напоролись на выставленные пики пехоты. Потеряв множество всадников, акынджи отступили, чтобы по команде командиров - тойдже снова атаковать плотные ряды витязей и лефегов. Профессиональные, полностью экипированные молдавские пехотинцы сражались успешно с худосочными тюрками, не имевшими даже кольчуг.

Бой шёл только у дороги. Подходили всё новые и новые колонны османов. Не перестраиваясь в боевые порядки, без всякого плана и координации, колонны вступали в бой, и полоса сражения расширялась поперёк долины.

По команде Збири, командовавшего кавалерией, конница четэ бояр тронулась, стала разгоняться. Александр, одетый в белый миланский доспех на закованном в броню боевом молдавском коне, скакал рядом с Худичем. Глухой угрожающий топот копыт с фланга привёл в замешательство османов. Они вглядывались в густой туман, пытаясь угадать направление удара, но когда из плотной молочной мглы вынырнули первые, закованные в броню всадники, турки не успели выстроить линию обороны. Мощный удар тяжёлой конницы смял, опрокинул нерегулярную конницу османов. Сильный конь Александра шёл напролом, сминая и давя врагов. Александр легко орудовал копьём, жонглируя им как шпагой. Мгновенный удар прямо в глаз турку, и вместе с глазом улетела к небесам очередная османская душа. Взмах, и режущая кромка копья рассекла лицо ещё одного османа. Но даже с рассечённым лицом турок продолжал сражаться. Тогда княжич нанёс ему удар копьём в живот.

Александр краем глаза заметил, что в нескольких шагах от него арбалетчик, сидя на коне, тщательно прицеливается, чтобы попасть ему в сочленение доспеха. Александр с разворота мгновенно метнул копьё, и оно вонзилось в грудь турка, пробив кожаный доспех. Арбалетчик упал спиной на круп коня, но успел нажать на рычаг, и арбалетный болт громко щёлкнул по кирасе Александра, рассыпался на деревянные осколки. Александр обнажил меч – подарок Лоренцо Медичи, и сталь впервые окунулась в кровь врагов, впервые насытилась.

Княжич рубил наотмашь, не особенно задумываясь о технике боя, ибо перед ним были не профессиональные воины, а обычные налётчики, которых набирали из кочевников. Но внезапно перед ним появился странный всадник в медвежьей шкуре, а на голове у него была голова медведя с разинутой пастью. Сражавшийся рядом Яцко Худич бросился на турка, но тот легко отразил меч молдаванина своим мечом, а топором в другой руке нанёс страшный удар Худичу. Боярин подставил под топор щит, но тот раскололся надвое. Конь Худича от удара присел на задние ноги и попятился. Один из слуг боярина вступил в поединок с незнакомцем в медвежьей шкуре. Александр наклонился к Худичу и спросил:

– Что это ещё за чудо в медвежьей шкуре?

– Один из далилов – бешеных, элита серадкулу, отобранная из лучших акынджи. Мастер владения оружием. Сейчас с ним сражается мой лучший воин. Но боюсь, ему одному долго не продержаться, а у меня рука от боли онемела.

Александр послал коня вперёд, встал рядом с молдаванином, и, раскрутив меч над головой для придания ему мощи, ударил горизонтально по медвежьей голове. Голова медведя слетела, и тогда далил обратил свой топор – тебер против Александра. Кровавое лезвие рубануло сверху, но мечом Александр отбил топор, а пока турок пытался опять поднять его для удара, княжич дагой нанёс ему колющий удар в живот. Щитом далиле удалось этот удар парировать, но в то же мгновение слуга Худича ударил мечом сверху, и далил с рассечённым плечом уткнулся головой в гриву коня.

– Всё правильно, крикнул Александр,– у турка же не три руки.

Бой продолжался. В какой-то момент Александр почувствовал, что его окружают. Тогда он, преодолевая тяжесть доспехов, вскочил ногами на седло и стал разить врагов сверху, а потом опять прыгнул в седло, поднял коня на дыбы, в «леваду».

Конь наносил удары передними копытами, а княжич, стоя на стременах, рубил мечом нападавших османов налево и направо.

И всё же, туркам удалось сомкнуть кольцо вокруг княжича. Тогда, по команде Александра, его мощный молдавский конь, стоя на задних ногах, и нанося удары передними, совершил несколько прыжков вперёд - «курбетов». Лошади османов испуганно отпрянули в стороны, и Александр, оказавшись среди молдаван, опустил коня на четыре ноги.

Углубляться дальше в гущу врагов было опасно. По команде Збири отряд бояр, бояринаши и куртеней повернул коней, прорубаясь к краю османского авангарда. Кровавая просека из смятых, раздавленных, проткнутых и порубленных тел осталась за атакующей конницей. Описав широкую дугу по вражеским рядам, отряд всадников мечами прорубил себе выход, и, не дожидаясь, когда турки организуют отпор, помчался назад к основной массе войска. Вслед летели стрелы, но пробить сплошные доспехи всадников они не могли.

Акынджи, потеряв в сражении с витязями и лефегами, а также при атаке тяжёлой молдавской кавалерии значительное количество человек, отступили в замешательстве. Многими турками овладела паника, и они группами, пришпорив коней, пытались прорваться в тыл, но были остановлены и возвращены назад подходящими полками пехоты.

С юга по дороге шли всё новые и новые отряды османов. Скоро долина от реки до леса была битком набита турецкими войсками. Огромное войско не помещалось поперёк долины. Большая его часть ещё была на марше в походных колоннах, и ей не хватало места, чтобы перестроиться в боевые порядки.

Молдаване спешились. Слуги увели коней в тыл, за сооружённую засеку. Спешился и Александр. Он был в миланском белом доспехе, и держал в руках меч и дагу. На боку у него висел кинжал.

Наконец, в рядах османов зазвучали команды, запели дудки, забили барабаны, и началась атака по всему фронту. Вперёд пошли пехотинцы азапы, даже не перестраиваясь из походных колонн. Где-то за основной линией пехоты виднелись сквозь туман высокие шапки янычар ак бёрк с прикрепленным сзади куском ткани – кече, символом рукава святого дервиша.

Когда расстояние между приближающейся массой врагов и выстроившейся линией молдаван сократилось до ста шагов, прозвучала команда. Тысячи молдавских стрел и арбалетных болтов взмыли в небо. Они летели, словно стаи быстрых птиц, вспарывая воздух острыми гранями оперения, а потом тёмной тучей опустились на атакующих турок. Падали азапы, пронзённые стрелами. Но, невзирая на потери, турки бежали вперёд, с криками: «Аллах акбар».

Зазвучали рожки. Войско молдаван сначала медленно, а потом всё более ускоряясь, кинулось навстречу врагу. Передние ряды метнули дротики, и через мгновение два войска сшиблись. Стук мечей был как непрекращающийся гром.

Александр сражался легко, с задором, и когда обрушивал свой меч на очередного врага – крякал, как когда-то крякал его отец Олобей, и его дед Алексей. Весь род князей Гаврасов сейчас воплотил в себе этот мощный рыцарь. Опыт тысяч боёв, опыт побед и поражений, казалось, направляли его меч, несущий смерть врагам.

Но на этот раз перед Малым войском уже были не налётчики тюрки, а ядро турецких войск – пехота, азапы.

В какой-то момент, после продолжительного непрерывного боя, азапы быстро расступились, разделившись на две части, и под бой барабанов пошли в атаку орты янычар. Каждой ортой командовал усатый чорбаджи - суповар. Байракдары – знаменосцы несли над головой красные знамёна с серебряным полумесяцем. Рядом со знаменем непременно возвышался начищенный до блеска медный котёл для варки пищи – казан, а на лбу у каждого янычара была закреплена деревянная ложка, ибо янычар, член небывалого на Земле воинского братства, понимал, что в жизни главное – еда.

Янычары подняли луки, арбалеты, аркебузы, и сплошной град стрел, болтов и пуль ударил прямо в грудь молдаванам. Падали те, у кого не было надёжных доспехов. О кирасу Александра били стрелы, рикошетя в серое небо. Чтобы сократить время нахождения под убийственным обстрелом, запели рожки, и опять молдаване рванулись вперёд, преодолевая расстояние в несколько десятков шагов.

Александр бежал вместе со всеми, и уже через мгновение его меч скрестился с саблей янычара. Княжич сразу почувствовал огромную разницу между обычным турком и профессиональным, тренированным бойцом: твёрдая рука, стремительная, словно молния, реакция. А потом княжич услышал греческую речь.

– Мне попался здоровенный молдаванин,– крикнул противник Александра своему товарищу, сражавшемуся рядом.

– Кончай миланца, что ты возишься! Ударь его ногой по яйцам, чтоб согнулся,– крикнул в ответ его товарищ, вонзая тонкую турецкую саблю килич в сочленение доспеха молдавского воина.

– Спасибо за совет!– крикнул ему в ответ по-гречески Александр,– и изо всей силы ударил обутой в железо ногой между ног противника. Тот согнулся от сильной боли. Александр вонзил меч в плечо янычара под воротник доламы. Полилась кровь, и янычар, дёрнувшись, упал замертво к ногам княжича.

Друг убитого янычара кинулся на Александра. С длинной елмани его килича тонкой струйкой стекала свежая кровь. Для свободы движений он не имел доспехов: лишь красный кафтан янычара - долама мокмалу с кольчугой под ней, высокая шапка с полосами позолоченного железа для защиты головы и чёрные усы на безбородом лице. Александр мечом в правой руке отразил летящую на него саблю, а венецианской дагой в левой руке с изумительной быстротой, так что противник не успел закрыться щитом, поразил янычара ниже бритого подбородка. Кашляя кровью, янычар сбросил с левой руки щит и схватился за горло. Александр стремительным горизонтальным ударом меча справа снёс янычару голову вместе с кистью руки.

Это встреча оказалась для княжича шоком. Ему пришлось убивать греков, братьев по крови. Возможно, кто-то из них был ему родственником.

 

Янычары продолжали теснить молдаван, орудуя короткими копьями, саблями. С флангов опять ударила конница османов: акынджи, поддержанная отрядами тимариотов – сипахов и конных янычар – капыкулу сюварилери. Глубокий снег, лесистая местность и болото мешали всадникам, но создалась реальная угроза уничтожения всего Малого войска. И тогда, по команде Влайка, не переставая сражаться, молдаване стали отступать к заранее построенной засеке – валу из поваленных деревьев. Главное было – не повернуться к врагу спиной, не побежать. Тогда всем грозила неминуемая смерть. И профессиональные воины – Малое войско, выполнили свою задачу. Они отступили к засеке, а когда с высоты вала по наступающим ортам янычар и коннице капыкулу ударили молдавские лучники, то османы вынуждены были ослабить натиск.

Не переставая сражаться, воины Малого войска поднялись на засеку и взяли в руки алебарды, специально для этой цели складированные на вершине.

Несколько малых пушек, укрытых на гребне вала, выпалили картечью, и дым, смешавшись с туманом, надолго скрыл картину боя. Когда дым рассеялся, янычары, невзирая на потери, продолжали штурмовать позиции молдаван. Алебардами и копьями легко было разить сверху, и янычары гибли один за другим, пока не отступили, поняв убийственность продолжения штурма.

Началась дуэль на луках и арбалетах. Стрелы летели густо, и падали воины и с той, и с другой стороны. Но янычары были более точными стрелками, а их небольшие клеёные луки по своим качествам намного превосходили тисовые луки молдаван. Сметая стрелами всё живое с гребня засеки, янычары опять рванулись вперёд, вскарабкались на гребень вала и вступили в ближний бой.

Александр отбросил алебарду, взял в каждую руку по мечу. Худич, одетый, как и Александр, в полную броню, стоял рядом. Они рубились с турками и металл бил по металлу, меч скрещивался с саблей. Глаза в глаза, ярость, помноженная на ярость.

Через два часа непрерывного сражения, когда руки стали ватными и с трудом держали оружие, произошла замена орт нападавших янычар. Новая волна атакующих кинулась на вал. Быстрые, как молнии, сабли обрушились на Александра. Одну саблю княжич  принял на меч, но другая по кривой дуге обогнула подставленный второй меч и ударила по броне. Это был неприятный сигнал, и Александр собрал всю волю, всё внимание, чтобы не пропускать удары.

После ожесточённого боя сразу с двумя янычарами, княжич нанёс тяжёлый удар по щиту одного из нападавших. Тот отпрянул, поскользнулся на мокрых брёвнах и на мгновение выбыл из боя. Княжич тут же нанёс удар сверху по другому янычару, а когда тот прикрылся саблей, подняв руку, вторым, свободным мечом сделал резкий выпад снизу вверх и ударил остриём врагу в сочленение доспехов. Меч глубоко вонзился в тело. Александр выдернул клинок, хлынула кровь, янычар покачнулся, упал ничком прямо под ноги своему товарищу. Тогда Александр, чувствуя, что онемевшие от усталости руки уже не могут держать мечи, рванулся вперёд, и всей массой закованного в броню тела, сбил другого янычара с ног, столкнул его вниз.

Княжич огляделся. По всей вершине вала кипела ожесточённая схватка. Один за другим гибли молдаване, и толпы янычар спускались вниз уже по северному склону вала, вступали в бой с теми лефегами, которые не поместились на валу и стояли шеренгами, создавая вторую линию обороны. Александр уже не мог отыскать на валу никого из знакомых бояр, кроме Худича, который сражался рядом, отбиваясь сразу от трёх османов. Они остались вдвоём. Ситуация казалась безнадёжной.

 

Внезапно, раздался грохот артиллерии, частые выстрелы из аркебуз. Это из-за реки Барлад открыли огонь по массе скопившихся османов пушки Штефана, трансильванские аркебузиры и наёмники. Дым смешался с туманом, и плотной пеленой укрыл поле сражения. Почти одновременно далеко на востоке зазвучали выстрелы аркебуз, раздался глухой из-за тумана крик тысяч глоток: «Штеееефаааан!» и во фланг турецкой армии ударило Большое нерегулярное войско Молдовы.

На позициях Малого войска битва продолжалась. Но в действиях янычар появилась какая-то неуверенность, а потом некоторые из них стали быстро спускаться с вала и исчезать в тумане.

Замешательство в армии турок усиливалось, и в это время из-за холма на северо-востоке показалась конница под личным командованием Господаря. Всадники выныривали из тумана и опять погружались в туман. Снова пронёсся над долиной крик: «Штееефаааан», а через мгновение раздался страшный непрекращающийся треск: это конница Штефана вломилась в ряды турецкой пехоты. Войско османов содрогнулось, попятилось, устрашившись этой новой, неясной в тумане опасности.

На западе за рекой Барлад немецкие и польские наёмники бросали на тонкий лёд заранее приготовленные плоты с полозьями из брёвен, и, отталкиваясь ото льда копьями, перебирались через реку, не переставая палить из аркебуз.

Трое янычар, с которыми сражался Яцко, пятились, не прекращая сражаться. Александр настолько обессилел, что уже не мог сражаться мечами. Он вставил их в петли на поясе, поднял алебарду, лежавшую на валу, и с силой обрушил её на одного из противников Худича. Янычар упал. Ещё один страшный удар, и пал другой янычар. Яцко Худич изловчился, подсёк мечом третьему янычару ногу. Тот захромал, облокотившись на саблю, чтобы не упасть. Тогда Яцко ударил его мечом прямо в незащищённое доспехом лицо. Полилась кровь. Турок уткнулся головой в настил вала и остался недвижим.

Александр и Яцко совместно столкнули вниз тела поверженных турок, сели на бревно на краю вала, тяжело переводя дыхание.

  – Кажется, продержались,– сказал Александр.

  Действительно, в турецком тылу зазвучали сигналы, янычары быстро спускались с вала и исчезали в тумане. Оставшиеся в живых воины Малого войска, измождённые, еле живые от усталости, ложились на мокрую землю. Они лежали без движения, потому что всё было отдано победе, все силы до полного истощения.

 

Прошло немного времени. Ещё не успели отдохнуть, собраться с силами воины, как раздался глухой в тумане звук альпийских рожков, а потом боярин Влайку, прокричал:

  – По коням! Стройся!

  И поднимались молдаване, отвязывали от деревьев своих осёдланных коней, взбирались им на спины, цепляясь за гривы немеющими от усталости руками, брали пики, копья, выезжали за бревенчатый вал и строились по стягам и четам в ударную колонну. Позади конницы строилась пехота. Вперёд выехали бояре – Фете Готкэ, Андрейко Чиорторовиски, Динга, Андрейко Купчич с братьями.

Гарцуя на белом жеребце, боярин Влайку закричал:

- За Штефана, за Молдову, за веру православную, в атаку галопом, марш!

Отряд пришпорил застоявшихся коней, пустил их в галоп. Пехота бежала следом. Стоял плотный туман, и турки, отражавшие фланговый удар основных сил армии Штефана, отвлечённые боем, совсем не ожидали удара с левого фланга. Конница Малого войска, объединившись с конницей отряда Штефана, смяла, разнесла в клочья, подняла на пики авангард османской армии. Османы дрогнули, повернули, побежали, а молдаване преследовали их, и рубили с остервенением, вкладывая всю свою ненависть в каждый удар. За пленённых и проданных в рабство соотечественников, за разрушенные и сожжённые дома, за свою поруганную молдавскую землю.

Кровь, мешаясь с грязью, залила берега реки. Когда сомкнулись две силы, две части одной армии, стало ясно: битва выиграна. Османы бежали уже массово, сгрудившись в долине, с трудом прорываясь по неширокой дороге. Многие пытались бежать за реку Барлад, но тонкий лёд проламывался под ногами, под копытами коней, и османы падали в ледяную воду, шли на дно, увлекаемые тяжестью оружия.

Обрушились многовековые подпиленные молдаванами деревья вдоль дороги, преграждая османам путь. И тогда турки бросили обозы, раненых, пушки и просто бежали от гибели, которая настигала их повсюду. Залпы пушек из-за реки, залпы аркебуз, густой смертельный рой болтов и стрел разили бегущих турок, настигая их повсюду.

  Сражение превратилось в избиение. Срубив несколько бегущих османов, Александр почувствовал отвращение к убийствам, натянул поводья и решил разыскать Штефана.

Он нашёл его на вершине холма, откуда открывался вид на покрытую дымом и туманом долину. Господарь сидел на высоком гнедом жеребце под флагом с головой дикого быка зимбру, на которого когда-то охотился Драгош. Окружённый телохранителями и боярами, среди которых княжич узнал ворника Гояна и комиса Иону Буоряна, Господарь отдавал распоряжения гонцам кэлорашам, по очереди подъезжавшим к нему.

 

Когда Александр, обессиленный, весь с ног до головы залитый липкой кровью, появился перед Штефаном и поднял забрало, тот нисколько не удивился.

  – Мне уже успели рассказать, как ты бился, как стойко держал оборону. Говорят, турки так и не смогли сбросить тебя с вала, хотя другие не выдержали, и отступили. Молодец!

– Сражался по способностям, Господарь. Но если бы ты промедлил с ударом ещё чуть-чуть, сил бы у меня не хватило. До сих пор руки словно ватные. Мы уже победили?

– Ещё я приготовил для турок одну маленькую неприятность. Сейчас в тыл бегущего турецкого войска должен ударить резерв из летучих отрядов, один из которых под командованием твоего друга Теодорика. Подождём.

  Прошло некоторое время. И вот далеко внизу по течению реки Барлад раздался глухой грохот орудий: бегущие османы наткнулись на летучие отряды, которые преградили им путь к отступлению.

  – Теперь поедем и мы,– сказал Штефан, и пришпорил коня.

  Тысяча всадников – личная гвардия господаря, его телохранители, лучшие воины Молдовы спустились с холма и помчались вслед за наступающей армией по покрытой кровью и телами врагов долине реки Барлад, которой теперь навсегда было суждено войти в славную историю земли молдавской.

 

  Ещё четыре дня гнала армия Штефана убегающих врагов. Турки не могли отступать быстро, так как не помещались на дороге, а за пределами дороги ноги их коней и верблюдов проваливались через тонкий лёд в болото.

 

 Остатки турецких войск Сулеймана-паши были уничтожены при попытке переправиться через Дунай, и только немногим османам удалось достичь Добруджи. Всего погибло до 100 тысяч турок и их союзников – валахов, болгар. Вся артиллерия врага, сотни знатных пленников, десятки скипетров, знамён попали в руки молдаван.

 Александр находился при Штефане, и больше участия в военных действиях не принимал.

 

Через неделю после окончательного изгнания турок войска под командованием Штефана прибыли в Сучаву. Всё население города во главе с митрополитом и иерархами Церкви высыпало навстречу Господарю. Звенели колокола, мальчишки бежали впереди воинов, а женщины целовали своих защитникам, плакали и благодарили воинов за победу.

  Вся семья Господаря, православный клир, бояре и придворные вышли на крыльцо дворца. Штефан подъехал к парадному входу верхом на коне в окружении бояр. Спафарий придержал коня, и Штефан, несмотря на больные ноги, легко по-юношески спрыгнул на землю. Александр также соскочил с коня, бросил поводья Михаю. Смеясь и плача, повисла у него на шее София. Он обнимал её тонкую талию, целовал влажные от слёз радости глаза, и был безмерно счастлив.

Штефан обратился к народу. Его слова летели над толпой, а яркое солнце январского дня сверкало, отражаясь от позолоченных доспехов воеводы.

 

Глава 12. Князь Феодоро и Поморья.  

Вечером во дворце Господарь дал пир. Александр сидел рядом с Софией, держал её за руку, ощущая исходящее от неё тепло. Он пил за её здоровье, за их скорую свадьбу, смотрел в дорогие его сердцу зелёные глаза, и будущее казалось ему безоблачным.

 

  А через несколько дней, после недолгих приготовлений, состоялась свадьба Александра и Софии.. Молодые стояли посреди собора, и на них смотрели, ими любовались сотни глаз среди золота и блеска свечей, среди праздничных одежд и торжественного пения хоров, среди дивных фресок и древних икон. Александр сказал «Да!» и София сказала «Да!». Митрополит Молдовы благословил их брак, осеняя золотым крестом.

 

  Всё было как во сне. Всё казалось фантастическим, нереальным. Александр просто плыл по течению, отдавшись на волю людей, сведущих в деле свадебного торжества. Ему казалось удивительным, что София принимает деятельное участие в процессе, всё знает, и подсказывает ему, что надо делать. Женская деловитость, женская хватка, знание тысяч обычаев и мелочей, всяких нюансов и правил – совершенно новая черта, которую обнаружил княжич в своей невесте. Не веря в Бога, тем не менее, он всей душой чувствовал торжественность и святость происходящего. Крест поцеловал истово, как настоящий верующий, сам себе удивляясь, и в душе над собой смеясь.

 

Вечером был пир. Впервые Александр с Софией сидели рядом во главе стола, а все поздравляли их, желали им много здоровых детей, долгих лет жизни, княжеского престола в Феодоро.

  Наступила ночь. Первая супружеская ночь в их жизни. Они вошли в приготовленную для них комнату, Княжич сбросил с себя верхнюю одежду, остался в одной рубашке и шоссах. София нерешительно стояла возле постели, развязывая пальцами какой-то шнурок на своих одеждах. Александр подошёл к ней, обнял, поцеловал в шею, в губы, в маленькое нежное ушко, потом прижал её к себе и ощутил дрожь всего её сильного, но податливого тела. Они обнимались, обменивались короткими страстными поцелуями и срывали с себя одежды, пока последняя ткань не упала на пушистый персидский ковёр под ногами.

Потрескивали свечи, и в их блеске Александр любовался совершенным телом Софии, а она гладила его грудь, крутые мускулистые плечи,  легко, чуть касаясь, целовала сухими горячими губами упругие мышцы рук, груди и живота.

Осторожно они познавали друг друга. Вместе опустились на мягкую постель, и Александр приблизился к ней, ощущая каждую складку её тела, пока не коснулся самой последней, самой сладостной цели всей своей жизни. И он отпрянул от неё, словно убегая, а потом опять приблизился, коснулся, и она подалась ему навстречу, доверчиво и нежно, впустила его в тот мир, в который не было входа никому. Только ему, единственному мужчине на свете, единственному любимому, с которым её свела судьба. Они дышали одним дыханием, их губы слились в поцелуе. Танец любви, сначала осторожный и сладостный, превратился в жестокий и беспощадный, словно он хотел взорвать её изнутри, словно она хотела вобрать и поглотить его навсегда. Яркий свет, как неземная космическая вспышка, озарил их мир, а стон, последний смертный стон на этой благословенной и проклятой Земле обрушил их с вершины мирозданья, и словно в ад летели слившиеся тела. Потом замерли они, содрогаясь, изливаясь, проникая друг в друга. И била смерть конвульсией любви, постепенно затихая, замирая, вздрагивая лишь иногда.

  – Ты жива?

  – Не знаю.

  Трещали свечи, отражаясь мерцающими бликами в её широко открытых глазах. Она глядела в тёмный балдахин с вышитыми золотыми звёздами, словно в звёздное небо или внутрь себя. В её взгляде была вся их жизнь: короткая и чистая.

 

  25 января Господарь на заседании боярского совета зачитал боярам послание, которое он написал всем христианским государям и королям Европы.

  «Мы, Штефан воевода, милостью Божьей Господарь Земли Молдавской, шлём вам дружеский привет, и сообщаем, что царь неверных турок послал в нашу страну войско численностью в 120000 человек во главе Сулейманом-пашой белербеем. Узнав об этом, мы взяли в руку меч, и с помощью Господа Бога нашего всевышнего победили турок и попрали их ногами.

Языческий царь турок пожелает отомстить, бросит на нас все свои силы, чтобы подчинить нашу страну, которая является воротами христианства. Но если эти врата, наша страна, будут потеряны для христианских стран – Господи, сохрани нас от этого, – тогда всё христианство окажется в большой опасности. Поэтому, просим ваши величества послать нам ваши войска для помощи против врага христианства, пока ещё есть время».

  Бояре единогласно поддержали письмо Господаря.

  После собрания  Теодорик скептически скривился и пробурчал:

  – Сомневаюсь я, что короли бросят свои междоусобные войны и кинутся помогать Молдове.

  – Я тоже сомневаюсь,– сказал Александр. – Христианских владык больше привлекают турниры, обеды, празднества и  ничегонеделание. Но у нас с тобой сейчас другая цель, другая задача. Ты не сильно будешь возражать, если я попрошу тебя съездить в Феодоро?

  – Александр, я ждал, когда ты это скажешь, когда решишь, что пора.

  – Так ты всё понял?

  – Конечно, княжич. Я понял, что ты стал настоящим мужчиной, что больше не собираешься жить при чужом дворе, а готов сам занять престол отца своего и деда.

  – Выясни, что там с Исааком, действительно ли он при смерти, создай партию в мою поддержку, а когда всё будет готово, дай мне знать. Надеюсь, к моему возвращению ворота Феодоро будут для меня открыты.

  –  Не сомневайся, княжич.

  – Ещё одно. Вчера Штефаном получены донесения из Турции. Мехмед готовится к новой войне.

  – Опять поход на Молдову?

  – Как сообщает шпион, пока удар по Молдове откладывается. Готовится экспедиция для захвата Греческих островов, но идут разговоры, что удар перенацелят на Тавриду против генуэзцев и нас, феодоритов. Что там планирует Мехмед по отношению к татарам, шпион не знает. Думаю, султан попытается привлечь татар на свою сторону, ведь турки и татары единоверцы.

  – Да, нелёгкие времена нас ожидают. Надеюсь, выстоим, ведь Молдова выстояла, а она смогла собрать лишь около пятидесяти тысяч воинов. И победила. Хороший пример для подражания.

  – Впереди ещё одна война, самая страшная, самая беспощадная, ведь речь в ней идёт о выживании целого народа, нашего народа. Я слышал от Штефана, что через несколько дней из Килии отправляется судно в Каффу. Постарайся на него успеть.

  – Что мне собираться. Через час и выеду. Вещей не накопил.

  – До встречи в Феодоро! Подготовь людей. Возьми все мои деньги для подкупа архонтов.

  – Не беспокойся, князь. Всё будет сделано.

  – Не сглазь, я ещё не князь.

  – В душе, в сердце своём ты уже князь. Остальное дело наше, твоих подданных. Через месяц, другой, сядешь на отчий престол.

  – Надеюсь, бескровно,–  сказал Александр и обнял друга.

   

  Александр поговорил со Штефаном, и Господарь поддержал планы княжича, пообещал ему выделить триста воинов и корабль для возвращения отчего престола.

Александр попросил Штефана дать ему молодых, бессемейных воинов и назначить командиром отряда Рареша – молодого, талантливого военачальника. Штефан не возражал, и скоро Рареш занялся комплектованием, вооружением и обучением отряда. Александр часто приходил в казарму, где разместился отряд, узнавал  нужды солдат, занимался их бытовыми и семейными проблемами.

  Пётр Рареш познакомил Александра со своей семьёй, и скоро София сдружилась с женой Рареша, простой женщиной, ходила с ней вместе в храм, на базар.

  Александр продолжал тренироваться с учителями фехтования, опять вызвал своего старого слугу Василия, чтобы отрабатывать на нём приёмы, освоенные под руководством учителей. Василий жаловался, демонстрировал всем свои синяки, но щедрая оплата за нанесённые побои с лихвой компенсировала издержки и неприятности его работы.

 

  Вечера Александр проводил с молодой женой. Они ужинали, слушали вечернюю службу, ходили по городу, любуясь храмами, причудливыми каменными дворцами бояр, чудесным видом с мощных стен Цитадели, потом шли к себе и любили друг друга.

С каждым днём, с каждым мгновением, проведённым вместе, их тела становились всё более умелыми, чуткими. Они стремились доставить друг другу как можно большее наслаждение, и их любовь теперь длилась долго, пока София, измождённая, не откидывалась на подушку, не в силах встать с постели. Её ноги дрожали, её тело билось в конвульсиях, а паморочное состояние длилось часами. Но утром она была свежа и чиста, словно это не её вчера била дрожь, не у неё отказывали ноги, словно не было вовсе изнурительной, восхитительной ночи любви.

Однажды, когда Александр после нежных прелюдий и медленных сладостных ласк слишком жёстко, в бешеном темпе овладел ею, она сказала, едва не теряя сознание:

  – Осторожнее, а то навредишь нашему ребёнку.

  – Ты беременна?

  Александр заглянул в зелёные глаза, и сквозь морок, сквозь блаженство и негу увидел в них радость, уверенность в правоте и гордость, что она смогла, что она родит ребёнка. И тогда его душа наполнилась благодарностью, восхищением своей прекрасной молодой женой, а новая волна нежности бросила их в объятия друг друга.

 

  Шло время. Штефан постоянно находился в разъездах: посещал соляные копи, дающие один из основных доходов в казну господаря, храмы и монастыри, помогая им, решая их проблемы, поручая священнослужителям молиться богу за Молдову.

Господарь решил перевести столицу в Яссы, и для этого ему нужны были строители, архитекторы, рабочие. Штефан занимался своим обычным делом: строил страну, укреплял города и крепости, обеспечивал её будущее. Александр завидовал Штефану, и остро ощущал своё ничтожное положение приживалки, но надежда не покидала его, и когда, наконец, прибыл гонец от Теодорика с письмом: «Исаак умер. Всё готово, князь, поспеши!», он приказал слугам собрать его немедленно, сразу послал гонца к Штефану с просьбой выделить корабль. Через три дня гонец прибыл с положительным ответом, и Александр в тот же день выехал в Килию, попрощавшись с Софией.

  Её глаза были мокрые от слёз. Она обнимала княжича и просила:

  – Возьми меня с собой.

  Но он был непреклонен.

  – Как только стану князем, тут же пришлю за тобой корабль. А пока жди меня, молись за нас и береги нашего сына.

  Кони рванули с места. Триста всадников минули ворота крепости, окружённый рвом и частоколом город, почерневший от дождей посад, скрылись в сером моросящем дожде. Скоро весна. Скоро зазеленеет мир, осуществятся надежды, воплотятся мечты. Скоро жизнь повернётся круто. Что уготовано ему судьбой? Что уготовано его жене, ещё не родившемуся ребёнку?

 

  Мощная крепость Килия, так и не взятая турками во время недавнего похода Сулеймана-паши, встретила Александра и его отряд цветущей весной. Распустились деревья, прилетели птицы, плодородные равнины были порыты светло-зелёными всходами. Грустно стало Александру, что в такое замечательное время он вынужден расстаться с Софией. На Дунае напротив Килии уже ожидал Александра большой неф, построенный в Венеции. Александр познакомился с его капитаном, итальянцем по имени Филипп. Капитан провёл Александра по судну, с гордостью объясняя княжичу его устройство и восхваляя непревзойдённые, как он искренне считал, мореходные качества.

Тяжёлый неф с крутыми бортами имел фок-мачту и грот-мачту с прямыми, бизань мачту – с косыми латинскими парусами. Три палубы, не считая палуб надстройки, позволяли вместить достаточно большой груз. Рядом с нефом стояли одномачтовые корабли двойного назначения, изготовленные в Молдове. Для их постройки широко использовали молдавский дуб и карпатскую сосну. Вдоль бортов у этих судов были вырезаны круглые окна, закрытые решётками. Во время штормов, как объяснил капитан, решётки меняют на специальные пробки.

 Началась погрузка. Триста человек, несмотря на опасения Александра, легко разместились в трюмах и на палубах нефа. В специальный загон на верхней палубе поместили два десятка лошадей. Потом занялись погрузкой легких трофейных пушек, подаренных Штефаном, припасов, фуража для лошадей. К вечеру все работы были завершены. Отход судна наметили на утро следующего дня.

Вечером Александр, которому капитан выделил отдельную каюту в надстройке юта, любовался закатом солнца, спокойной гладью воды устья Дуная. Тоска по Софии и неопределённость, осознание своей ничтожности перед громадой этого необъятного мира, смутили душу княжича. На какое-то мгновение захотелось стать маленьким, поплакать, спрятаться от жёстокого мира за спиной у могучего отца, мамы, но потом он успокоился, ощутил свои мощные упругие мышцы, и ему стало стыдно за минутную слабость.

Солнце пало за пустынные степи Бессарабии. Александр пошёл в каюту и, не зажигая лампу, лёг на узкую койку, вспоминая печальное лицо Софии, последние слова прощания, ещё раз ощутил душой ту нежную супружескую теплоту, которая только зарождалась между ними.

  Ночью подул слабый морской бриз, неф чуть покачивало, и княжич во сне опять прощался с Софией, опять скакал мимо зеленеющих полей Молдовы на великолепном вороном молдавском жеребце. Лёгкий весенний ветерок трепал его волосы, гладил щёки, словно это София пришла сказать ему ещё раз до свидания!

Он проснулся, продолжая ощущать тёплое прикосновение на своей щеке, увидел серый свет наступающего дня, и склонившееся над ним улыбающееся лицо.

  – София? Ты?

  – А кто может быть ещё?– рассмеялась София, и обняла, поцеловала в губы, а он был несказанно рад, словно только и ждал её неожиданного приезда, надеялся на него втайне.

  – Ты почему здесь? Ведь мы всё обговорили!

  – В Сучаве получили послание от шпиона. Эскадра турок с армией вышла из Константинополя и направилась к порту Фонарь, откуда возьмёт курс на Синоп, а после пополнения запасов направится к генуэзской Каффе.

  Радостная улыбка застыла гримасой на лице Александр. Он молчал, его глаза смотрели в пустоту. Наконец, он сказал:

  – Значит, этим летом турки будут у стен Феодоро. Значит, в это роковое лето встанет вопрос о жизни и смерти княжества Феодоро. Возвращайся в Сучаву. Сейчас там безопаснее.

  – Никогда!– её голос стал жёстким, а глаза смотрели упрямо, даже зло. – Никогда я больше не покину тебя. Мы муж и жена, значит, судьба у нас одна. Если ты погибнешь, то и мне не жить.

  Он посмотрел на неё пристально, глаза в глаза и понял: спорить бесполезно. Прижал её голову к груди, гладил по волосам, шептал нежные слова. Она отстранилась, потом быстро сняла с себя одежды и голенькая, холодная как ледышка, легла рядом с ним, обняла холодными руками. Он согревал её дрожащее от утренней свежести тело, целовал полуоткрытые губы, пока желание не окрасило розовым пламенем её щёки.

 

  С палубы доносились громкие слова команды, потом опустились на воду огромные вёсла, и судно тихо отчалило, поплыло по спокойной воде Дуная навстречу поднимающемуся над безбрежной далью солнцу, оставляя за собой бревенчатый причал, мачты многочисленных судов, мощные стены Килии с торчащими в небо жерлами громадных пушек.

  София мирно спала, утомлённая дорогой. Её блестящие каштановые волосы разметались по подушке. Александр долго лежал рядом, любуясь женой, потом тихо встал, оделся и вышел из каюты.

 

  Почти весь день София проспала. Вечером они поужинали в каюте сыром и молдавским вином, любуясь кровавым закатом из открытых окон. Проспали всю ночь, а утром уже проплывали мимо низкие берега Таврики. Почти родные места. Когда-то, здесь были земли Херсона, и предки Александра владели побережьем. Сейчас всё изменилось. Теперь это земли татар. Грусть, радость и необычное волнение наполнили душу Александра. Они с Софией стояли на верхней палубе.

  – Чья это земля,–  спросила София? – И почему нигде не видно судов?

  – Землёй сейчас владеют татары. Они не мореплаватели, а жители степей, скотоводы, живут грабежами Польши и русских земель, продажей рабов. Им море не нужно.

  А чьё море?

  – Самый сильный флот Понтийского моря – турецкий. Второй по силе – молдавский. Генуя не может держать здесь военный флот, так как турки заперли проливы, и уже много лет не пропускают в Верхнее море военные грузы и корабли. Но у генуэзцев самый многочисленный торговый флот, а их средние по величине торговые галеры в любой момент могут быть переоборудованы в военные корабли. У генуэзских купцов преобладают небольшие парусно-гребные суда – фусты, на которых они ходят вдоль побережья, но могут и пересечь Понт Эвксинский. На четвёртом месте военный флот Феодоро. А потом пираты: молдавские, черкесские, казаки. Когда-то, Понтийское море полностью принадлежало варягам, росам-дромитам, потомкам славных готов грейтунгов и тетракситов. Дромиты ходили на ладьях под красными парусами. Их многочисленные пиратские базы располагались на территории поверженного ими Боспорского царства, особенно в Таматархе на Таманском полуострове. Росы дромиты – непобедимый народ. С ними ничего не могли сделать ни гунны, ни хазары, потому что росы жили в море. Стоило кочевым ордам показаться вблизи города россов-дромитов, как те со своими семьями садились на корабли и выходили в открытое море. Ватаги россов выбирали из своей среды хёльгов – Олегов – вожаков. Иногда они выбирали и верховного вождя, которого сами звали Хрёдриком – Рюриком. И даже когда хазары захватили Таврику, сделав Херсон своим главным городом, росы наносили удары по занятому хазарами Сурожу и прочим хазарским городам побережья,  вплоть до Корчева.

 

  Наконец, впереди показался глубокий залив с многочисленными постройками на берегах. Александр протянул руку в сторону берега, туда, где синели на горизонте горы, и сказал:

  – Смотри, вон моя Родина, мой город!

  София посмотрела в указанном направлении, и далеко-далеко в синей дали за холмами увидела тёмную синеву гигантского плато. Оно возвышалось над всей восточной Таврикой, и казалось мощным кораблём, плывущим по безбрежному холмистому миру. Его правый край как крутой нос корабля вздымался вверх. А на палубе, словно сверкающие блёстки, горели золотом купола церковных храмов.

  Судно, подгоняемое западным ветром, прошло мимо входа в залив, ведущий к Авлите, единственному порту феодоритов под защитой крепости Каламита, мимо величественных развалин Херсона, и, обогнув мыс, пошло вдоль высокого обрывистого берега. Дул свежий ветер, и неф на всех парусах прошёл мимо монастыря святого Георгия с небольшим островом-камнем возле берега. Внезапно открылся и исчез вход в окружённую горами бухту, на берегу которой стоял небольшой греческий город Ямболи с нависающими над ним стенами и башнями генуэзской крепости Чембало. Когда-то тавры – древние жители бухты Символов – Сюмболон – Ямболи кострами заманивали в бухту случайных мореплавателей, а потом приносили их в жертву своей Деве. Позже здесь располагался 1 Италийский Римский легион, и было построено святилище Юпитера Долихена.

Пологие холмы сменились крутыми горами, на обрывистых склонах которых цеплялись за камни плоские сосны.

Судно обогнуло Святой Мыс и вошло в широкую овальную бухту, причалило к бревенчатому причалу, над которым возвышалась небольшая крепость. Под её защитой вдоль берега лежал небольшой посёлок Яспу – Ласпи. Солнце уже падало за горизонт, и Александр приказал Рарешу немедленно начать выгрузку.

 Небольшой конный отряд феодоритов, присланный Теодориком, встречал Александра. Командир феодоритов отошёл с Александром в сторону, и, пока выгружали лошадей, о чём-то совещался с ним.

 

  Переночевав в Ласпи, ранним утром тронулись в путь. Конный отряд феодоритов возглавлял движение. За ним на двух вороных жеребцах следовал Александр со своей молодой женой в окружении десятка телохранителей. Основной отряд шёл пешим маршем. Замыкали колонну несколько повозок с подаренными Штефаном пушками, порохом, аркебузами и прочим вооружением. От места высадки к Мангупу вела кратчайшая дорога мимо славянских сёл Байдары, Скеля и древней арийской Уркусты – Медвежьего брода. Через семь часов после начала движения отряд подошёл к плато, и по крутой дороге, под нависающими скалами, поднялся к главным воротам Феодоро.

  Ворота, защищённые двумя зубчатыми башнями, были открыты, и стража приветствовала княжича с его молодой женой. Отряд беспрепятственно вошёл в город. Застучали копыта по мощёным улицам мимо каменных двухэтажных домов. Жители выходили из дверей, высовывались из распахнутых окон, мальчишки бежали рядом с воинами, выкрикивая имя Александра.

  На площади перед входом во внутренний двор княжеского дворца, отделанного мрамором, уже собралась почти вся семья Гаврасов в окружении архонтов, митрополита, священнослужителей. Впереди стоял Тихон, сын Исаака, недавно возведенный на престол семейным советом. С его лица не сходила деланная кривая улыбка.

Он вышел вперёд, чтобы официально поприветствовать Александра, но тут конный отряд феодоритов, сопровождавший княжича, обнажив мечи, окружил Тихона. Дворцовая стража пыталась вмешаться, но триста молдавских воинов по команде Рареша, угрожающе опустили поднятые пики, а с противоположного конца площади из-за окружающих домов выдвинулся крупный отряд вооружённых феодоритов во главе с Теодориком. Рядом с ним шёл видный военачальник, архонт, Спаи Илья. И стража побросала оружие. Александр подъехал на коне к испуганно жавшимся архонтам, священнослужителям, своим родственникам, и сказал:

  – После недавней смерти князя Исаака, власть в княжестве Феодоро по закону предков принадлежит мне, единственному сыну Великого князя Телемаха. Мои родственники нарушили закон, отдав престол Исааку, сыну еврейки, а теперь его сыну. Поэтому, я арестовываю княжича Тихона, пока не будет отменено незаконное решение, и не восстановлена справедливость. До моего вокняжения Тихон будет заключён в тюремную Барабан-пещеру. Командующим всеми вооружёнными силами и внутренней стражей города временно назначаю боярина Теодорика Вельца. Завтра я собираю Совет архонтов. Канцелярии оповестить об этом всё княжество! Не советую пытаться поднять против меня народ и войска. Кровопролитие не нужно ни мне, ни вам, ни народу Феодоро. Тот, кто сделает малейшее движение в этом направлении, будет казнён немедленно. А пока я приветствую всех моих родных, и предлагаю разойтись, заняться своими обычными делами.

  Ошеломлённые, все стояли нерешительно, но потом начали медленно расходиться. К спешившемуся Александру, подбежала мать. Александр обнял её, ответил, смеясь,  «отлично!» на все её вопросы о здоровье, о делах. Потом он познакомил маму с женой.

Мать стала расспрашивать Софию об её семье. Они отошли в сторону, разговаривая. Многие архонты и родственники подходили к Александру, расспрашивали его о жизни в Молдове, о Марии, смотрели на Софию и восхищались её красотой. Теодорик кивнул Александру, и занялся сменой стражи во дворце, выставлением караулов, размещением молдавских воинов. К Александру подошёл его друг детства Георгий Мораки, пожал ему руку, поклонился Софии, и, поговорив с княжичем, занялся организацией обустройства северной башни, в которой решил разместиться Александр с Софией.

 

  После вечерни, которую отслужил придворный священник в маленькой дворцовой часовне, Александр и Софией пошли осмотреть приготовленную для них дворцовую башню. Над её входными дверями София вслух прочла надпись: «Была построена эта башня вместе с дворцом в благословенной крепости, которая видна ныне, в дни Алексея, владыки города Феодоро и Поморья».

Через помещение, занятое молдаванами - телохранителями, они поднялись по винтовой лестнице наверх, в чистую небольшую комнату с широкой постелью и светлыми оштукатуренными стенами, покрытыми фресковой росписью. На полу лежал тёплый персидский ковёр.

София открыла застеклённое прозрачным, чуть желтоватым стеклом окно, и с изумлением смотрела на необыкновенный город из тёсаного камня, занимавший лишь часть гигантского плато, возвышавшегося над окрестными горами, бесконечная череда которых тянулась от моря до горизонта. Всё плато было разделено пополам мощной каменной стеной, служившей второй линией обороны. По одну сторону от неё рядом с дворцом стояли каменные усадьбы знати, величественные храмы, по другую – дома обычных горожан, зелёное пастбище, покрытое кое-где кустарником и невысокими деревьями.

Солнце склонилось к западу, и багровым цветом окрасило склоны столообразных гор, долины, покрытые зеленью посевов. Потом тёмные тени скрыли с глаз пропасти долин, и только красные черепичные крыши каменных домов, купола церковных храмов Феодоро, пылающие в кровавом закате, светились, будто сказочное видение среди чёрной мглы.

Погас закат, словно кто-то невидимый задул огонь, опустились сумерки, когда зажигать свечи ещё бесполезно, а что-то делать, читать, уже темно. Александр и София стояли у окна, и любовались необузданной силой и красотой природы. София молилась, возбуждённая величественным зрелищем.

  – Твой город прекрасен, Александр! Он великолепен, он единственный в мире, самый красивый и неприступный город на земле.

  – Этот город твой, княгиня. Он принадлежит тебе. Как и моё сердце,– сказал Александр, и начал медленно расстегивать на Софии золотую застёжку в виде тонкой круглой пластины с аметистовыми вставками, в обрамлении маленьких кружков. Взгляд Софии стал затуманенным, румянец окрасил нежную кожу щёк. Зябкая дрожь, несмотря на тёплую погоду, била её тело под лёгким шёлковым платьем.

  – Подожди,– сказала она, и сама заперла двери с отделанными мрамором наличниками. Упали на пол одежды, срываемые лихорадочными движениями рук, и они погрузились в мир любви, где не было ничего, только их обнажённые тела, только волнительное, лихорадочное ожидание погружения, со вздохом облегчения, когда исчезает дрожь, и спокойные, завораживающие своей простотой движения. А потом сияющая вершина, за которой следуют другие такие же сияющие вершины. До полного изнеможения, до абсолютного растворения друг в друге. Вся жизнь – любовь. Вся жизнь – Дар Божий, Тео Дорос.  

 

  Одевшись, Александр и София спустились вниз и вошли в трапезную. Там уже распоряжалась мама. Дразнящие запахи разносились по всему дворцу. Александр сел на место князя, а Софии велел сесть на место княгини. Семья собралась почти вся. Наконец, поднялся старший рода Николай.

  – Приветствую тебя, княжич Александр. Сегодня ты удивил нас своим поступком. Мы не привыкли так обращаться с родственниками. Ведь мы не турки, не татары, а православные, в основе жизни которых любовь и справедливость. Ну, да Бог тебе судья. Пусть всё решает Совет архонтов. А я, как твой двоюродный дядя, рад твоему возвращению, рад, что ты возмужал, что в твоём характере чувствуется непреклонная сила, так необходимая нашему городу и нашей стране в это нелёгкое время. Я рад, что у тебя красивая, и, как многие заметили, сильная жена. Будь же счастлив в семье и в жизни! Предлагаю выпить за здоровье княжича Александра!

  – Будь здоров, княжич!– прозвучали слова, и все выпили душистое вино.

  Александр поднялся, спокойным, жёстким взглядом оглядел собравшихся, и с достоинством, как говорил когда-то его отец, сказал.

  – Будьте здоровы и вы, мои родные. Я рад опять воссоединиться с семьёй, рад быть среди самых дорогих мне людей. Ведь роднее вас у меня нет никого на земле. Я желаю вам всем здоровья, благополучия, долгих лет жизни и надеюсь, между нами никогда больше не будет никаких разногласий. Я представляю вам мою жену, валашскую принцессу, с которой нас свела судьба и любовь. Прошу относиться к ней с таким же уважением, как вы относитесь к любому члену нашей семьи. Пусть тот дурной поступок, которые совершили некоторые из вас, отняв у меня право на отцовский престол, останется на их совести. Я прощаю всех, в том числе и Тихона. Он будет свободен, как только митрополит наденет мне на голову княжескую шапку моего отца. Будьте здоровы!

  – Здрав будь, княже,–  раздались голоса.

 

  На следующий день, когда солнце уже опускалось к горизонту, в обширном парадном зале дворца, разделённом на три равные части двумя двойными аркадами на двадцати четырёх мраморных колоннах, собрался Совет архонтов княжества Феодоро. Перед началом заседания к Александру подошёл Теодорик и доложил:

- Александр! Войска Феодоро поклялись в верности тебе, своему князю.

- Спасибо, Тео! Это приятная новость. Теперь осталось заручиться поддержкой архонтов, и тогда можно считать дело сделанным.

 

Заседание Совета архонтов открыл Николай Гаврас. Он коротко обрисовал ситуацию.

  – После смерти князя Исаака на Совете архонтов было принято решение поддержать претензии княжича Тихона на престол князя Феодоро.  Должен признаться, что ещё после смерти князя Телемаха мы нарушили закон наследственности, отдали верховную власть в стране не законному наследнику, княжичу Александру, а брату князя Телемаха, Исааку, чем породили сегодняшний конфликт. Власть передаётся по старшинству во многих странах Востока, но у нас власть передаётся от отца к сыну. Требование Александра считаю законным, и поддерживаю его, хотя, выражаю протест против насильственных действий с его стороны.

  Поднялся Александр.

  – Я приветствую Высокое Собрание, глубоко уважаю всех присутствующих в зале, но заявляю, что ни Совет архонтов, ни Семейный совет не могут насильно лишить меня того, что положено мне по праву. Власть Совета архонтов не распространяется на верховную власть в стране, которая принадлежит князю на основе древнего закона. Вы мои подданные, и не вам решать, достоин ли я верховной власти. Она уже принадлежит мне. В моих руках армия, внутренняя стража, все рычаги управления страной. Если кто-то поднимет бунт в Феодоро, он закончится большой кровью, а теперь, когда страна стоит на гране войны с могущественной Турцией, всякий раздор губителен. Я арестовал княжича Тихона не только за узурпацию власти, но и за его протурецкую политику. Мне стало известно, что он договорился с мурзой Эминеком о готовности Феодоро быть сателлитом Турции. После письма Эминека к султану Мехмеду, где он призывает Турка к совместной войне против Каффы, мощная эскадра османов уже направляется в Синоп, ближайший к нам порт Турции, откуда в скором времени двинется на Готфию. Только наивный человек может рассчитывать, что турки ограничатся Каффой и побережьем. Османы ведут непримиримую войну со всем христианским миром. И если мусульманин Эминек может быть уверен, что турки не тронут татар и его самого, то для христиан Феодоро рассчитывать на лояльность Мехмеда Фатиха – глупость, достойная недалёких людей. Пашалык Турции! Вечное османское рабство, унижение нашей церкви, нашей веры, насилие над нашими женщинами. Подумайте о своих детях, которые пополнят гаремы Мехмеда, полки янычар, чьими руками турецкие султаны уничтожают христианство во всей Европе. Что может быть преступнее такой политики? На мой взгляд, лучше нам всем погибнуть, защищая свободную и прекрасную страну, чем стать турецкими рабами. Тогда хоть достойная память о нас сохранится на века.

  Совет архонтов замер, но через некоторое время зал зашумел, архонты заспорили, поднялся крик, и дело чуть не дошло до рукоприкладства. Наконец, вперёд вышел представитель иудейской общины.

  – Хочу сразу сказать, что я не обсуждаю законность или незаконность вокняжения князя Александра. Действительно, Совет архонтов не вправе обсуждать верховную власть. Если князь Александр имеет право на престол отца, то пусть он и захватил его, свергнув князя Тихона, это его право. Я хочу сказать о другом. Всем известно, что турки вполне терпимо относятся к вере своих подданных. В Константинополе до сих пор над христианами стоит христианский патриарх, люди ходят в церковь и молятся Христу. Там же в Константинополе работают еврейские синагоги, и евреи  молятся нашему богу. Зачем нам умирать? Еврейский бог не такой кровожадный, чтобы желать смерти своему любимому народу.

  Следом вышел представитель сельской общины архонт Онасиогло Евстафий.

  – Как мы сумеем противостоять силе, с которой не в состоянии справиться вся Европа? Сколько мы можем выставить воинов? В княжестве 30 тысяч дворов, до 200-250 тысяч человек. Значит, самая большая армия, которую мы можем собрать – это не более двадцати процентов от общего числа населения, то есть сорок тысяч человек. И большинство из них – виноградари, скотоводы, горшечники, хлеборобы, которые копья никогда в руках не держали. В сельской местности население во многом перемешано с татарами, многие семьи наполовину мусульманские. Они не станут воевать со своими единоверцами. Реально мы можем выставить не более двадцати - тридцати тысяч воинов, из них только около 5 тысяч обученные профессионалы. А ещё, как правильно сказал предыдущий выступающий, турки не угрожают нашей религии.

Его поддержал представитель армянской диаспоры. Он сказал:

– Вот мы говорим, что османы угрожают нашей вере, что через девширме султан будет отбирать наших детей и обращать их в мусульманскую веру. Вопрос: а в какую, собственно, веру обращают янычар? Веру ортодоксальных суннитов? Шиитов? Вовсе нет! В веру одной из сект: бекташи. Это нечто среднее между шиитским учением, буддизмом, язычеством и христианством, даже со своей троицей: Бог, пророк Мухаммед и халиф Али. Главное отличие учения бекташи от суннитов – их вера в то, что ни одна религия не является истинной. Дервиши-проповедники часто даже утверждают, что христиане и евреи вовсе не являются неверными. Янычары, обращённые в ислам, продолжают носить в качестве амулетов цитаты из Евангелия. Это делает веру бекташи популярной среди балканских христиан. Поэтому, далеко не всегда девширме производится насильственно: многие семьи сами отдают детей, освобождаясь от лишних ртов. Их детям в Османской империи открыта дорога к самым высшим государственным должностям. В какой ещё государственной религии считается допустимым обращение высших чиновников и главное ядро войск не в государственную религию, а в сектантскую веру?

  Александр наклонился к Теодорику и сказал:

– Помнишь, ты рассказывал о падении Константинополя? Кажется, и там звучал голос народа: «Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара!». Для простого народа важнее всего его вера, а не Родина. Впрочем, когда-то я тебе это уже говорил.

  С места раздался крик:

  – Наши предки девять лет держали оборону Отчей Горы, пока Тимур не убрался восвояси, продержимся и мы!

  – Это миф. Не надо фальсифицировать историю. Тамерлан, брат хана Тохтамыша, после длительной осады измором взял Мангуп в 1396 году от рождества Христова и обезлюдил его. Всё нынешнее население Мангупа – вовсе не наследники тех славных мужей, которые дрались здесь с полками Тамерлана. После этого поражения наши мудрые деды стали союзниками татарских ханов. Князь Димитрий был союзником Крымского хана в битве при Синих Водах против литовского князя Ольгерда. Тогда мы потерпели поражение, но это лишь укрепило наши взаимоотношения. На одной из дочерей хана Тохтамыша был женат мой прадед. Тохтамыш помог сотнику Тзитсу в строительстве одной из оборонительных башен, и каждый может убедиться в этом, прочитав надпись на мраморной плите. А теперь мы одни: наш друг Менгли-Гирей практически потерял власть. Эминека поддержали все татарские мурзы, – ответил Александр.

  – Мы не одни, а с генуэзцами, которых лишь в одной Каффе 70 тысяч,– раздался тот же голос. 

  – Латинян, так называемых «генуэзских граждан», в Каффе лишь небольшое количество, включая смешанные семьи, которые только пользуются правами генуэзцев. Большинство же – «негенуэзцы». Только состоятельные люди считаются - «гражданами Каффы». Остальные – это так называемые «обитатели» – греки, армяне, татары, грузины, русские, готы, иудеи. В Каффе профессиональных наемных солдат всего 150 человек, согласно последнему требованию Банка святого Георгия,– невозмутимо возразил Онасиогло.

  – Сейчас не время для этого разговора,– поднялся с места Александр. – Я предлагаю сегодня поддержать меня, вашего князя, потом я разберусь с ситуацией, учту все ваши сомнения и на новом Совете мы совместно обсудим наши действия в связи с интервенцией османов.

  Зал приступил к голосованию, и вскоре абсолютным большинством голосов было принято решение о поддержке действий и намерений князя Александра.

  Александр выступил с заключительным словом.

  – Спасибо за доверие! Голосование подтвердило, что курс на противодействие турецкой агрессии верен и отвечает мнению подавляющего числа жителей Феодоро. Никто не знает, как оно будет, куда турки повернут своё оружие после войны с генуэзцами. Поэтому, необходимо начать готовиться к войне уже сегодня. Приказываю подготовить Фуну – родовое княжеское гнездо, Каламиту, Бойку и другие крепости княжества Феодоро к долговременной осаде, прекратить экспорт продовольствия, вина, всего того, что может понадобиться на войне. Довооружить флот. Закончить постройку находящихся на стапеле судов и военных кораблей. Все торговые суда оснастить оружием, приготовить к использованию в качестве военных кораблей. Особенное внимание надо уделить нашей столице. Будет жива столица, выживет и вся страна. Укрепить стены, заготовить сено, другой фураж, заготовить продовольствие, приготовить скот для переброски на плато, свезти со всей округи камни, ковать наконечники стрел, мечи, доспехи. Заготовить древесину для стрел, луков. Кузнецов, литейщиков и других оружейных дел мастеров, а также каменотёсов, специалистов по кладке стен из долин перевести на Мангуп. Начать отливку пушек, тесание каменных ядер. Ответственным за подготовку княжества к войне назначаю боярина Георгия Мораки. Боярину Теодорику Вельцу, Временному Главнокомандующему вооружёнными силами Феодоро, начать формирование и обучение ополчения, обеспечить его оружием, доспехами. Штатные военные формирования перевести на казарменное положение.

 

  Через два дня в огромном старинном соборе – базилике святых Константина и Елены митрополит Феодоро и Поморья венчал Александра на княжество. Торжественно под пение хоров он возложил княжескую шапку на чело Александра, а в руки князю дал щит с умбоном - золотым сердечником в центре и хоругвь – символы княжеской власти.

Все три нефа и обе галереи базилики были заполнены народом. В центральном нефе позади княжеской семьи стояли архонты, сановники, независимые бароны. Среди гостей были представители татар, генуэзцев, различных национальных обществ Таврики. Всё шло по установленному порядку. София любовалась блеском и великолепием собора. Она с изумлением осматривала дивную мозаику пола, колонны, отделанные мрамором, искусные фрески, выполненные Феофаном Греком на высоких стенах.

 

Многие тысячи подданных князя заполнили улицы и площади города. А вечером, когда лучи солнца запутались в колоннах базилики и окрасили оранжевым светом каменные стены двухэтажных особняков верхнего города, начался пир. Из княжеских подвалов, из запасов знатных бояр слуги выкатывали бочки вина, тут же выбивали у них днища и разливали вино всем желающим. На улицах народ кричал здравицы в честь князя, в честь его молодой жены.

  Ночью, при свете тысяч зажжённых свечей, пир во дворце был в самом разгаре. Все поздравляли князя и его жену, поднимая заполненные вином бокалы из венецианского цветного стекла, лишь княжич Тихон, освобождённый из тюрьмы, сидел за столом, молча уткнувшись в тарелку. Александр с Софией, улучив момент, поднялись наверх, в башню, чтобы отдохнуть от шумного застолья, сверху взглянуть на город.

 

Стояла глубокая ночь, но многочисленные факелы, костры, лампы, освещали огромное плато. Люд Феодоро толпами гулял по улицам, а всегда строгая стража, обычно не позволявшая горожанам появляться на улицах после захода солнца, на это раз не мешала народу веселиться. Внизу в долинах тоже горели костры, доносилась музыка, смех, и мелькали тени веселящихся людей. 

  – Я, как и все твои подданные, поздравляю тебя, князь, владетель Феодоро и Поморья,– сказала София, нежно целуя Александра в губы.

  Они опять легли на так понравившуюся им постель, и никогда ещё их страсть не была столь сладкой, а ласки такими ненасытными.

  – Обещай любить меня всю жизнь,– прошептала София.

  – Обещаю, если ты пообещаешь всегда оставаться такой же молодой и прекрасной,– ответил Александр.

  София посмотрела на него изумлённо, а потом рассмеялась.

  – Ну, вот и договорились! На ближайшие лет десять.

 

Глава 13. Каффа и Солхат.

  На следующий день празднование продолжалось, но Александр не принимал в нём участия, а занимался изучением внутреннего и внешнего положения княжества. Он вызывал по очереди всех чиновников, отвечавших за разведку, внешние сношения, торговлю, внутреннее положение, сбор налогов, экономическое положение и внимательно выслушивал их доклады, задавал вопросы, Потом он выслушал военных, отвечавших за вооружённые силы, капитана – ответственного за арсенал, топотиритов - комендантов городов и крепостей княжества: Мангупа, Старой крепости, Фуллы, Каламиты, Бойки.

  Вечером Александр пришёл в комнату к Николаю.

  – Сегодня я весь день слушал доклады бояр о положении в Феодоро и вокруг него. В том числе, положение в Каффе, куда собираюсь отправиться уже завтра для переговоров по случаю надвигающейся турецкой агрессии. Мне известны факты, но  нет у меня чёткой картины, что там происходит. Ты, как старейший и мудрейший член нашей семьи, непосредственно занимавшийся внешней политикой, объясни мне ситуацию.

  – Это хорошо, что ты сразу занялся безопасностью Феодоро. Каффа – наш естественный союзник против османов, с которым князь Исаак заключил мирный договор о взаимопомощи, переживает сейчас не лучшие времена. Так как проливы закрыты турками, и вся торговля генуэзских колоний идёт через Молдавию, произошло резкое падение доходов, экономический упадок, грозящий перейти в физический развал. Население фактории недовольно генуэзцами и все ждут, когда падёт власть латинян. Вот только не все понимают, что вместе с латинянами погибнут и они сами. Среди колонистов растёт дух анархии, пренебрежения законами. Купцы отказываются платить налоги, хозяева учиняют произвол по отношению к наёмным рабочим, растут безнаказанные грабежи и убийства прямо на улицах Каффы. Каждый обогащается, как может. Генуэзцы расплодили полномасштабную коррупцию. Судьи, казначеи, секретари, квартальные начальники продают свои услуги каждому встречному. Коррупции способствует и политика правительства, которое не платит чиновникам, а вынуждает их самих зарабатывать себе на жизнь. Так, латиняне платят военному начальнику Каффы лишь 100 аспров в месяц, которых едва хватает на содержание его коня. Себе на жизнь он зарабатывает поборами с каждой лавки по 1 аспру, штрафами, платой за исполнение наказаний. Базарный пристав кормится от каждого воза. Полицейские приставы, судьи – от преступников. Побочный доход всех – захват чужой собственности, что поощряется правительством, которое узаконивает награбленное. Правительство поощряет и пиратский промысел, где половина захваченного имущества идёт шкиперу, а половина в казну общины. Недавно от Ивана Третьего из Москвы пришло письмо в Каффу с жалобой на ограбление русских купцов. Таких случаев десятки. Сильные и наглые феодалы вообще не подчиняются Кафе. Они захватили прилежащие к их крепостям посёлки, превратив крестьян в крепостных, ввели у себя суды, сами сажают людей в тюрьму и казнят на площадях, прикрываясь лозунгом борьбы с ворами и бандитами. Преступники, заплатив судьям и полиции, свободно разгуливают по улицам. Ещё до падения Константинополя многие генуэзские граждане покинули Каффу, а после 1453 года и первого нападения турок под руководством Демир-Кяхьи совместно с татарами Хаджи Гирея на город, бегство из фактории стало массовым. Тогда Каффа почти вымерла. Генуэзцам удалось деньгами ослабить турецкую блокаду, привести на ханский престол дружественного Каффе хана Менгли Гирея, но ошибки во внутренней политике, коррупция  и мздоимство делают Каффу лёгкой добычей Турции.

  – Совместно с Каффой, Ханством, Россией, мы можем дать достойный отпор туркам. Я слышал, Московский князь вёл переговоры с Исааком о какой-то свадьбе?  Тогда, появляется надежда, что и Москва нам поможет.

  – В прошлом году к нам из Москвы приезжал дьякон Никита Беклемишев с просьбой к князю Исааку отдать его дочь замуж за сына князя московского. Наверно, Ивану Третьему пришлась по душе София Палеолог, которую он взял в жёны при нашем непосредственном участии. Теперь русские имеют полное право считать себя наследниками Византийской империи. Исаак дал согласие на брак своей дочери с сыном Ивана третьего, но умер. Как оно будет дальше – не знаю. Возможно, Ивана возмутил поступок Исаака, который разрешил продать через Авлиту тысячи захваченных татарами в плен русских мальчиков.

  – Зачем он это сделал?

  – Деньги. Трудно отказаться от хорошего заработка, если на тебе лежит ответственность за всё княжество.

  – Пусть этот антихристианский поступок останется на совести Исаака, мир праху его! Нашим послам в Москве следует извиниться за поступок князя. Дай соответствующее распоряжение,– сказал Александр.

– Хорошо. Но бедных родителей проданных детей этим не утешишь.

– Если князь Московский всё же решится на брак своего сына с нашей княжной, у нас появится новый сильный союзник. А как обстоят дела с ханством?

  – На татар надежд мало. Постоянная борьба за царский престол между братьями Нур Девлетом и Менгли Гиреем длится уже не один год с переменным успехом. Нур Девлета поддерживает хан Большой Орды Ахмат, а Менгли Гирея – местная татарская знать. До сих пор у власти был Менгли, но сколько это продлится, никто не знает. Говорят, ордынский хан Ахмат уже стоит у ворот Тавриды. Недавно в ханстве разразились один за другим два скандала. Первый связан с неудачной попыткой покушения Менгли-Гирея на жизнь его брата и конкурента на престол Нур Девлета. Другой – смещение с должности тудуна – управляющего татарским населением южного побережья, мурзы Эминека – брата умершего тудуна Мамаки, которому тот по закону Востока как старшему в семье завещал свою должность, и назначением на неё сына Мамаки, Сейтака, не имеющего авторитета у татар. По слухам, Сейтака получил этот пост в результате подкупа властей Каффы его матерью, вдовой умершего мурзы Мамаки, действовавшей через продажного генуэзца Константино Пиетраросса. Менгли-Гирей уступил давлению чиновников Каффы. Возможно, в решении Менгли Гирея сыграл свою роль тот фактор, что в руках генуэзцев оказалась судьба принцев семьи Гиреев с предпочтительными правами на ханский трон. Их арестовали соединёнными силами Эминека, Менгли Гирея и генуэзцев по просьбе хана, и теперь царевичи содержатся в башне Святого Ильи в Сольдае. Хан самостоятельно арестовал ещё одного своего брата Мулькана и направил его в генуэзскую крепость Чембало. Поступки Менгли Гирея не понравились татарам. Сейчас царство бурлит, и неизвестно, сможет ли хан усмирить своих подданных. За всеми этими событиями стоит обиженный мурза Эминек. Я сам не могу понять, кто сейчас обладает реальной властью в ханстве: Менгли Гирей или Эминек. Если Эминек, то нас ждут большие неприятности.

  – Я знаю Эминека, и обязательно поговорю с ним. Татары никогда не повернут оружие против Феодоро,– сказал князь.

  – У нас крепкие родственные связи между ханской и княжеской семьёй, ведь в твоих жилах течёт и татарская кровь, а твой отец князь Телемах воспитывался в Кырыме – Солхате, в семье хана. Много родственных связей между феодоритами и татарами среди простого народа, не говоря уж о том, что большая часть татов – покорённых татарами местных жителей - готской крови. Но в политике нет друзей, нет родственников, а есть политические интересы, поэтому, просчитывать надо все варианты. Татары, скорее всего, не будут воевать против нас, но они не будут воевать и против своих единоверцев османов в союзе с нами. А одни мы, даже вместе с генуэзцами, противостоять туркам не сможем,– сказал Николай.

  – Если турки высадятся у стен Каффы, выдержит ли город осаду?

  – Думаю, что нет. И не столько из-за слабости стен и недостатка запасов вооружения, провианта, а из-за внутренних раздоров, отсутствия единства между латинянами и другими жителями колонии. Армянская католическая община расколота. Когда умер епископ армянской церкви, то на его место был законно избран и высшими церковными иерархами утверждён священник Тер-Карабет. Но пронырливый Тер-Ованес умудрился сместить Тер-Карабета с кафедры и занять его место. Прихожане возмутились, но на сторону самозванца стал его родственник банкир Каиярес, сын Котул-бея. Он создал группу сторонников из числа родственников, друзей, должников. Патриарх в Генуе утвердил Тер-Карабета, но вскоре умер, а исполняющий обязанности утвердил Тер-Ованеса. Дело дошло до того, что консул вынужден был послать письмо к Протекторам Банка с просьбой помочь решить этот вопрос, ссылаясь на то, что ему самому запрещено вмешиваться в религиозные дела этнических общин. Армяне подозревают Антониотто Кабеллу в сговоре с одной из сторон. Но консул доказал свою честность: в присутствии советников и провизоров Франческо Фиески и Оберто Скварчиафико он отверг 200 червонцев, которые ему прислал Кайярес. Учитывая недовольство и волнения среди татар, можно сказать,  что дни Каффы сочтены. Потом наступит наша очередь.

  – Это понятно. Но выбор у нас не велик: или турецкое рабство или достойная гибель. Что думаешь лично ты на этот счёт?

  – То же, что и ты, Александр. Нет у нас выбора. Рабство – это не выбор. Мы слишком маленькая страна, чтобы сохранить при владычестве османов хоть какие-то права, хоть какую-то видимость самостоятельности. Османы отберут у нас порт Авлиту, отберут право самостоятельной внешней торговли, а без этого мы обречены на нищенское существование овцеводов и козопасов, даже если нас самих и нашу веру они не тронут, в чём я лично глубоко сомневаюсь. Остаётся слабая надежда на неприступность Мангупа. Может, и продержимся год, другой, но не сможем мы сидеть на горе вечно. Уйдут ли турки, не взяв Мангупа – вот в чём вопрос! Если они не уйдут, то княжество обречено.

  – Я согласен с тобой. Мы можем рассчитывать лишь на чудо: вмешательство Большой Орды, помощь со стороны Молдовы, Польши, Венгрии, России, Папы Римского. Ты всегда занимался внешней политикой, займись ею и на этот раз. Отошли наших послов во все эти страны, пусть послы приложат все усилия, чтобы убедить правителей в необходимости объединиться и остановить турецкую агрессию. Хотя, как мне кажется, всё бесполезно. Молдова слишком ослаблена недавним турецким нашествием, а прочие страны больше заняты междоусобицами, договорами с Турцией, нежеланием ссориться с могущественной Портой. А значит, нам надо укреплять стены и готовиться к осаде.

  – Рассчитывать на чудо?

  – Больше нам рассчитывать, по большому счёту, не на что.

  – Народ рассчитывает на тебя, Александр. Твоё славное имя вдохновляет феодоритов. Так, албанский князь великий воин Георгий Кастриоти, которого турки прозвали Скандером – Александром, в честь славного героя Александра Македонского, возглавил албанское сопротивление османам, и под его руководством албанцы нанесли ряд серьезных поражений армии Мехмеда. Князю удалось сплотить страну, сформировать из вчерашних пастухов и крестьян непобедимое войско. Только его смерть от малярии семь лет назад позволила Мехмеду взять под свой контроль всю Албанию.

  Александр задумался. Он смотрел в окно, где солнце уже закатилось за край моря. Половина неба была залита кровью. Кровь сочилась по стенам, стекала к мраморным плитам пола, лежала на коленях Александра. Кровь, кровь, много-много крови! Неужели, вся его жизнь – лишь пролитие крови, и никогда этому не будет конца?

  – Завтра я собираюсь отправиться на галере в Каффу. На обратном пути загляну в Солхат. Побудь за меня. Теодорик пусть занимается подготовкой вооружённых сил, а Георгий подготовкой городских стен и всего города к осаде,– сказал Александр и пошёл к себе.

 Солнце село. В комнате князя ждала София. Поужинали вдвоём,  рано легли спать.

 

  Утром Александр попрощался с Софией и под охраной отобранных Теодориком вестиаритов выехал в Каламиту, где его уже ждала подготовленная галера.

Прозвучала команда: «вёсла на воду!». Галера вышла из Большой Херсонской бухты, на берегах которой стояли гарнизоны феодоритов. Когда-то все берега заливы были покрыты густыми лесами, но огромный город Херсон сжёг эти леса в топках печей, вырубил для мачт и корпусов кораблей, а потом херсонцы распахали земли, засадили их виноградниками. Но погиб Херсон, засохли без ухода виноградники, и лишь кое-где на обезлюдевших безлесных берегах ещё зеленел виноград и стояли низкие, сложенные из необработанного камня хижины виноградарей и рыбаков.

 Юго-западный ветер наполнил паруса. Когда солнце уже клонилось к Западу, впереди в распадке крутых гор показалась Ялта. Ночью плыть вдоль берега было опасно, и заночевали на рейде Ялты.

Утром галера поплыла дальше мимо малых рыбацких посёлков с редкими оборонительными башнями на холмах. Наконец, впереди, на высокой горе показались стены генуэзской крепости Сольдаи. Её цитадель нависала над крутым обрывом.

Александр смотрел на крепость и думал о судьбе древнего торгового города, руины которого лежали вдоль широкой лунообразной бухты. В разные времена здесь жили сугды – аланы, при которых город назывался Сугдеей, русские готы, при которых город носил название Сурож. Этот город был центром торговли всего моря Сурожского - Русского. Тавры уничтожили город. Он превратился в деревню, но и тогда там останавливались русские купцы. А море стало греческим Понтом Эвксинским. При хазарах здесь находилась резиденция хазарского наместника - тархана. Генуэзцы, захватив город и вытеснив венецианцев, возвели крепость на месте древней русской крепости, но вернуть былое величие Сурожу, в котором когда-то насчитывалось свыше ста церковных храмов, не смогли. Место Сурожа заняла Каффа.

 

Вечерело, когда перед глазами Александра раскинулся обширный порт, в котором, словно обнажённый бурей лес, торчали мачты судов со всего мира. Двухмачтовые когги, трёхмачтовые двухпалубные каракки, новые быстроходные трёхмачтовые каравеллы, доски обшивки которых пригонялись вплотную по способу «карвель», а не внахлёст, как обычно, стояли рядами, словно телеги на рынке.

Вдоль побережья лежал опоясанный стеной город. Сверкали купола множества храмов. Из порта длинной цепочкой тянулись суда. Отплыв от порта на достаточное расстояние, они убирали вёсла, ставили паруса, и, подгоняемые ветром, рассыпались в разные стороны. Одни брали курс на венецианскую Тану, расположенную в устье Дона, другие уходили вдоль побережья Готфии на Мокастро, третьи – в открытое море по направлению к Турции.

  – Бегут купцы из Каффы, чуют крысы несчастье,– сказал капитан.

 

  Галера с флагом Феодоро на реях прошла мимо ворот дока – широкого арочного проёма в куртине морского фасада внешней крепости, примыкающего на линии уреза к башне Джустиниани – угловому оборонительному сооружению Цитадели.

Ворота дока были открыты, и по рукотворному каналу с облицованными камнем берегами, как раз выходила новая спущенная на воду фуста. В боковых пилонах ворот были прорезаны щелевидные бойницы, обращённые как внутрь канала, так и к морскому фронту.

 

Пришвартовались к длинному правительственному причалу. Скоро от консула прибыл человек вместе с послом Феодоро, дальним родственником Гаврасов.

По деревянным трапам свели вниз коней. Александр в сопровождении собственного посла и генуэзца отправился на встречу с правительством колонии.

Въехав в цитадель через высокие ворота, всадники миновали торговую площадь, красивый латинский храм святой Агнессы, ратушу, и подъехали к дворцу консулов.

У входа их поджидал сам Антониотто Кабелла. После тёплых приветствий консул проводил Александра в широкий зал, где представил ему высших чиновников Каффы.

Там были: ближайшие помощники консула масары – финансисты Оберто Скварчиафико и Франческо Фиески, главный чиновник по делам Кампании Николо Торрилья, член совета по управлению колонией Григорио Россо, чиновник фактории Барталомео-ди-Сант-Амброджио и другие, имена которых Александр не запомнил.

  Когда церемония встречи окончилась, консул пригласил всех за длинный стол, на поверхности которого из древесины различных пород и цветов, была искусно выложена панорама города Каффы и цитадели, покрытая бесцветным лаком.

В дальнем углу тёмного зала стояла машина для пыток.

Антониотто Кабелла поздравил Александра с вокняжением, вспомнил, как Александр ещё мальчишкой вместе с отцом посещал Каффу после первого нападения турок на город. Консул сказал:

  – Мы, каффинцы, высоко ценим дружбу с князьями Пангопа, надеемся на взаимную помощь и поддержку в связи с дурными сведениями, поступающими из Оттоманской Порты. Я хочу, чтобы князь и все присутствующие выслушали ещё одного нашего осведомителя, который только вчера прибыл из Синопа.

  Антонио Кабелла кивнул слуге, тот открыл дверь, и в зал вошёл невысокого роста человек. Он поклонился присутствующим, представившись Пьетром Пандой, бывшим секретарём Святого Отца, и, с разрешения консула, начал говорить.

  – Вчера, 27 мая из Константинополя через Фонарь в Синоп прибыл турецкий флот из ста восьмидесяти единиц: три галеи – галеры, и разные другие военные корабли: мауны, галаче, берганты. С ними 120 понтонов, на которых находятся 3000 всадников и нагружено сто возов печёного хлеба. Одна из галер полностью загружена оружием и боеприпасами. Все корабли отлично вооружены и находятся в должном порядке. В Синопе к армаде присоединились ещё суда, а на их борта началась погрузка дополнительного провианта и оружия. На берегу формируется армия и готовится к погрузке. Я узнал цель экспедиции. Планируется нападение на Каффу и княжество Алекса. Прослышав об этом, я тут же отплыл в Каффу, чтобы опередить османов и сообщить каффинцам о готовящемся нападении.

  Пьетро Панда замолчал. Масар Франческо Фиески, не вставая с места, задал ему вопрос.

  – Кто возглавляет армаду?

  – На одной галере приплыл Великий визирь, генеральный капитан суши бейлербей Гедык-Ахмат Басса. На другой – Джигарж Якуб, флабуларио – комендант Галлиполи.

  – Сколько всего воинов готовится выйти в море?

  – По моим подсчётам, свыше 24 тысяч человек.

  Консул кивком головы отпустил осведомителя, и тихим голосом произнёс.

  – Мы ждали этого нападения, несмотря на мирные заверения Мехмеда Фатиха. О намерении Мехмеда силой покорить Таврику, нас неоднократно предупреждали наши агенты. Но в этом году Турок готовил флот для нападения на греческие острова. Его решение повернуть свои силы на завоевание Таврики явились для нас полной неожиданностью.  Готовы ли мы отразить агрессию? Прошу военного начальника города доложить обстановку.

  Откашлявшись, немолодой офицер заговорил хриплым голосом.

  – Ещё за двадцать лет до настоящих событий одна из главных задач нашего правительства состояла в заготовлении достаточных запасов на случай агрессивных действий со стороны Турции. Теперь и продовольствия и вооружения нам хватит с лихвой. Сабарбарий – склад артиллерийских орудий, ядер, арбалетов, шпаг, алебард, кольчуг и пороха в замке св. Константина и прилегающих к нему башнях тщательно охраняется. К нему имеют доступ лишь ответственный за склад капитан и сам консул. С утра до вечера идут работы по укреплению городских стен, несмотря на то, что Совет Банка в этом году выделил на эти цели всего 150 сомм. Проводится обучение отрядов самообороны. Но большинство жителей и слышать не хотят о защите городских стен. В городе продолжаются убийства и грабежи. Армяне митингуют, требуя решить их религиозный спор. Татары бунтуют и толпами покидают город. Греки и готы ненавидят нас, латинян. Купцы продают за бесценок или бросают дома, садятся вместе с семьями и ценным имуществом на свои суда, а те, у кого собственного судна нет, арендуют места на других судах, и бегут из города. Недвижимость обесценилась. Растут цены на продовольствие, золото и драгоценные камни. Я предлагаю закрыть выход из порта с помощью нескольких галер с артиллерией, разгрузить торговые галеры и вооружить их пушками, поставить на якоря вдоль берега, связав цепями, чтобы не допустить штурма города со стороны моря.

  – Разрубят цепи и сбегут,– заметил Николо Торрилья.

  – Без товара не сбегут. Для купца важнее всего сохранить имущество,– возразил командир наёмного войска.

  – Порт почти пуст: ещё месяц назад в порту стояло до 200 судов. Сейчас их не наберётся и двух десятков. Кто хотел, тот сбежал,– сказал консул. – Нам надо не ссориться, а сплотиться перед лицом агрессии. Закрывать порт особого смысла не вижу, так как тот флот, который турки направляют к нашим берегам, не военный, а, скорее,  транспортный. У османов всего три галеры, и артиллерия порта легко отгонит вражеские суда от берега.

  – Кто ссорится? Кто посылает письма протекторам банка со слёзными жалобами на своих помощников, на членов городского Совета? Кто ничего не предпринимает для решения армянского вопроса, для примирения хана Менгли Гирея с Эминеком, а лишь ждёт не дождётся, когда сможет передать свой жезл новому консулу? – гневно вскричал Николо Торрилья.

  – Господа, давайте вернёмся к теме нашего разговора с князем Александром,– сказал Кабелла. – Княжество Феодоро, в соответствии с договором, заключённым между Генуей и князем Пангопа Саиком, является нашим союзником, и мы предлагаем совместно разработать план защиты наших стран от турецкой агрессии. Сейчас послы Генуи и Банка святого Георгия ведут активную работу по созданию анти-турецкой коалиции. Кроме того, мною лично посланы послы к польскому королю Казимиру четвёртому, к венгерскому королю, московскому князю, молдавскому господарю.

  – Опасность нависла над всеми нами, и ваши внутренние раздоры лишь усугубляют ситуацию, – сказал Александр. – Я не понимаю, зачем властям Каффы понадобилось вмешиваться в дела татарской Готфии – южного побережья. Вы допустили серьёзную ошибку, сместив с помощью Менгли Гирея тудуна Эминека и поставив Сейтака, которого терпеть не могут татары. Теперь мы потеряли очень важного союзника в войне против Турции.

  – Я должен объяснить нашему другу ситуацию с должностью префекта,– сказал консул. – В июне прошлого года Эминек попросил хана отдать ему свою мать замуж. Это требование, переходящее все границы, хан отверг, заявив, что скорее потеряет свой трон и жизнь, чем дойдёт до подобного унижения. Ещё не бывало в царстве, чтобы вдова хана стала супругой одного из своих подданных. Тогда Эминек обратился к нам, требуя, чтобы мы надавили на хана, а если его желание не будет исполнено, то он посчитает себя свободным от всякого договора с нами. Мы пытались помирить его с ханом, но он перекрыл подвоз зерна из татарской Готфии, поставив Каффу на грань голода, а обернул всё дело так, что в этом виноват, якобы, хан. Мы вынуждены были посылать баржи за зерном в Мокастро, Воспоро и Цихию. Только после долгих увещеваний другу Эминека Андрею Фатинанти удалось уговорить тудуна отменить блокаду Каффы. Кроме того, Эминек организовал под руководством Хайдара – брата Менгли, нападение на Польшу и Москву. Более пятнадцати тысяч захваченных пленных, среди которых много мальчиков, было продано в Турцию через Керкенит и Каламиту, кстати, с согласия князя Саика, так как мы отказались способствовать продаже христиан в руки мусульман. Москва прислала своих послов к нам и в ханство с протестом, ведь Иван 111 и Менгли Гирей союзники, о чём говорится в шертной грамоте, выданной Крымским царём Менгли Гиреем российскому послу боярину Никите Беклемишеву. Я лично читал этот ханский ярлык и помню его содержание. «Царю Менгли Гирею, уланам его и князьям его быть с Российским государством в дружбе и любви, против недругов стоять заодно, земель Московского государства и княжеств, к оному принадлежащих, не воевать. Учинивших же сие без ведома его, казнить, захваченных при том в плен людей отдавать без выкупа, и пограбленное возвращать всё сполна…». Из Польши и России приехали родители выкупать своих детей, но успели не многие. Нам удалось убедить русских в нашей невиновности. Поэтому, и мы, и царь татар уже не могли терпеть Эминека на посту префекта. 

  – Волнения в татарской среде могут привести к гибели Каффы,– возразил Александр.

  – Все это понимают, но пришлось выбирать между вариантом плохим и очень плохим, сказал консул.

  – Не думаю, что вы сделали правильный выбор,– ответил Александр. – Но, в любом случае, это ваше внутреннее дело. Чем Феодоро может помочь Каффе, если турки начнут осаду города?– спросил князь.

  – Мы надеемся, что когда наступит решающий момент, мы подадим вам сигнал, и вы ударите в спину туркам. Совместными усилиями нам удастся обратить османов в бегство.

  – План вполне реальный,– ответил князь. Наш постоянный представитель в Каффе готов обсудить с вами все детали. Если Кафа подвергнется осаде, то в нужный момент по голубиной почте вы нам пошлёте условленный сигнал. Но если спину туркам прикроют татары, боюсь, нам будет очень сложно вам помочь. Народ Феодоро не одобрит войну с татарами. Потому что мирные жители татарского царства – таты – наши кровные родственники. Надеюсь, и Каффе и Феодоро удастся совместными усилиями противостоять Османской угрозе.

 

  На этом совещание закончилось. Консул пригласил Александра поужинать в кругу его семьи. Александр согласился. Во время ужина Александр ещё долго обсуждал с консулом детали взаимного сотрудничества. После ужина князя провели в отведенную для него комнату.

Солнце село. Закончился последний майский день. На башне Христа ударили в колокол. Закрывались таверны, лавки, притоны. Скоро жизнь в городе замерла, и только собаки нарушали ночную тишину. Из окна было видно море. Лунная дорога пролегала от крепости до самого горизонта.

 

  На следующий день рано утром Александр, в сопровождении вестиаритов, верхом направился в Солхат и Кырк Ер, собираясь встретиться с Менгли-Гиреем. Ещё вчера князь приказал командиру галеры самостоятельно следовать в Каламиту, взяв на борт семьи желающих вернуться домой феодоритов.

Кортеж князя выехал из ворот цитадели, и копыта коней застучали по чистым мощёным улицам и площадям города, мимо красиво оформленных в виде скульптурных композиций колодцев и фонтанов – цистерн, к которым вода подавалась по гончарным трубам от источников у подножья гор. Проехали арабский квартал Тугар-аль-Хасс, где с вершины минарета неслась к ясному небу Таврики хвала Аллаху.

Постепенно просыпался гигантский город, распахивались двери притонов, таверн, лавок, многочисленных мастерских. Начиналась обычная трудовая жизнь для его жителей, поделённых по религиозным, национальным и профессиональным признакам на шестьдесят огромных кварталов – контрадо со своими католическими и православными храмами, синагогами и мечетями, и говорящих на особом, каффинском языке, вобравшем в себя слова и наречия многих народов. Когда-то, Кафу - греческую Феодосию аланы назвали «Ардабда», что на их языке означало «Город семи богов».

Князь ехал по улицам, по которым за много лет прошло бесчисленное множество рабов, захваченных татарами в странах Восточной Европы. Гигантский город, разделённый взаимной ненавистью и объединённый жаждой наживы, теперь был поставлен судьбой на край гибели, которую почти все призывали, приближали, как могли, но никто в неё серьёзно не верил.

 Наконец, древняя Каффа осталась позади. Дорога шла на подъём. Внезапно, раздался крик: «Посмотрите на море!». Все обернулись и увидели на горизонте бесчисленное множество парусов. В Каффе тревожно забили колокола. Народ высыпал из домов на улицы и вглядывался в блестевшую в лучах восходящего солнца, морскую даль.

  – Турки,– сказал один из телохранителей, и ощущение надвигающейся катастрофы тревогой сжало сердца. 

 

  Скоро Александр с вестиаритами пересекли границу с Крымским ханством. На дороге было оживлённое движение. Верхом на верблюдах, на ослах и маленьких татарских лошадях ехали черноусые и черноглазые татары в круглых шапках с видом царственным и спокойным, а рядом бежали их рабы. Опережая обозы быстрым аллюром – аяном, проносились мимо одинокие всадники.

Щуплые татарские лошадки слишком горячие, нервные, не приспособленные для перевозки грузов, поэтому, дорога была запружена верблюдами, ослами, буйволами, впряжёнными в тяжёлые возы – мажары.

 Небольшие татарские селения с плоскими, жмущимися к земле и друг к другу домиками, сложенными из нетёсаных камней, глины, брёвен, иногда вовсе без окон, возникали совершенно неожиданно из глухой лесной чащи.

 

Когда кортеж Александра подъезжал к Солхату, ему навстречу из-за поворота выехал большой отряд татарских всадников. Увидев штандарты князя Феодоро, передние всадники остановились, и к Александру на чёрном жеребце подъехал сам хан Менгли Гирей.

  Несмотря на достаточно тёплый день, хан был одет в темно-синий, расшитый золотом халат. Поверх халата, подпоясанного красным кушаком, был надет красный кафтан. На голове - низкая татарская шапка, отороченная мехом. На ногах сапоги из красной кожи - чизме. Его лицо мало изменилось со времени их последней встречи: те же чёрные усы, широкая окладистая борода, тонкие брови, слегка раскосые глаза. Следом за Менгли на вороном нервном жеребце подъехал его ещё совсем юный брат и калга - наследник престола - Ямгурчи. На Ямгурчи был голубой кафтан, надетый на расшитый золотом розовый халат, и почти такая же шапка, как у Менгли. Оба брата, несмотря на разницу в возрасте, были чрезвычайно похожи друг на друга. Лицо мальчика казалось не по-детски строгим, как у взрослого. Его одежда тоже была взрослой.

Александру всегда казалось, что у татарских мальчиков нет детства. Они сразу становятся взрослыми.

Улыбка на мгновение озарила хмурое лицо хана, когда он встретился глазами с молодым князем.

  – Здравствуй, Александр! Я рад видеть тебя в добром здравии, рад, что ты вернул себе корону отца твоего, Олубея. Куда путь держишь, князь?

  – Здоров будь и ты, светлейший хан! Здоровья твоей семье, брату твоему достойному Ямгурчи! К тебе еду, говорить о той беде, что надвигается на наши земли. Надо обсудить, что делать будем. Ведь мы живём вместе и вместе нам решать надобно все наши дела.

  – Ты прав, князь, но взбунтовались мои подданные, и вынуждены мы с братом искать спасение за стенами дружественной Каффы. Сейчас к Солхату приближается от Кырк-Ера войско мурзы Эминека. Диван поддержал мурзу. Я не могу сражаться со своим народом. Уж прости, но не со мной тебе придётся говорить. Мурза Эминек пригласил Турка, положил независимость ханства на алтарь своего честолюбия. А с Севера к ханству подступает Большая Орда с ханом Ахмад ибн Мухаммед ибн Тимуром во главе. Как там будет дальше, не знаю, но я снимаю с себя всякую ответственность за судьбу своей страны. Думаю, не останется на земле свободного, независимого ханства, а возникнет лакейское государство, не имеющее собственного независимого хана, собственной политики. Прощай, князь. Я желаю Феодоро выстоять в борьбе с Турком, отстоять свою свободу.

  – Прощай и ты, хан. Я видел турецкие корабли. Они на подходе к Каффе. Поспеши, иначе турки успеют высадиться и обложить город. Если выстоит Каффа, выстоит и Феодоро. Вместе с ханством мы были бы непобедимы. Сейчас всё решит Господь.

  – Всё решит Аллах,– согласился Менгли, и дал знак своим воинам посторониться, пропустить князя. Проезжая мимо татар, Александр насчитал тысячу всадников.

 

  Наконец, кортеж князя проехал мимо Карасан-Оба, "горы Святого Креста". Белой точкой сверкал на фоне темного леса храм монастыря "Сурб-Хач", по-армянски - "святой крест", откуда расходятся дороги на Сольдаю, Кафу, Коктебель, Отузы. Впереди показались оборонительные стены города с башнями и глубоким рвом: огромный город Кырым, слившийся с генуэзским посёлком Солхат, открылся перед ними.

Учителя рассказывали Александру, что в древности это был самый большой и знаменитый город Таврики, который назывался Тафр. В нем обитал народ Магомета, пришедший из Азии. Остались лишь развалины храмов магометанских в самом городе и за городом с халдейскими надписями, высеченными на огромных камнях. Жил здесь народ персидский, арии. В первейшем из городов процветали науки и искусства, но сейчас лишь эти древние развалины свидетельствуют о его былом величии. Вольно раскинувшийся в долине между двумя горами, окружённый древними курганами, этот старый город у дороги некогда входил, наряду с Феодосией, в состав Боспорского царства, являлся западной его окраиной.

Сейчас расположенный на пересечении торговых путей между Востоком и Западом, Кырым Таврический – конечный пункт караванного пути из Хорезма, откуда восточные товары поступают на рынки всего побережья Черного и Средиземного морей через посредничество Каффы. Немалые доходы Кырыму приносит работорговля.

 

Кырым казался вымершим. Многочисленные дощатые лавки и магазины вдоль дороги были закрыты. Только сквозь частые деревянные решётки окон иногда можно было угадать взгляд чёрных глаз. Лоснящиеся жиром торговцы попрятались в своих домах. По узким ухабистым улицам, почти непроезжим для повозок, кое-где торопливо пробегали женские фигуры, укутанные в белые покрывала.

Александру не нравились татарские женщины. Они казались ему нескладными статуями, грубыми, забитыми, а горячие глаза, глядящие на мир через узкую щель в одеждах, нисколько не волновали его душу.

Южный ветер раскачивал высокие чинары, гнал пыль по главной улице. Кроме плоских татарских жилищ и распахнутых всем ветрам лавчонок, вдоль дороги располагались греческий, латинский, русский, армянский кварталы ремесленников, строителей, купцов, банкиров.

Татары, как высшая, элитная часть общества, ремёсла презирали, а служили военными, полицейскими, стременными, охранниками у знатных беев с жирными лицами и бритыми головами. Возле домов беев и мурз густо зеленели обширные сады, за которыми следили рабы.

Дожди в этой местности идут чаще, чем в других частях Таврики, а водопровод в виде подземных каналов и гончарных труб, снабжающий город водой с источников у подножья близлежащих гор, позволяет жителям поливать сады во времена длительной летней засухи.

Над городом возвышались многочисленные мечети, построенные для потомственных кочевников - татар руками греческих, армянских и итальянских мастеров.

Проехали мимо Мюск-Джами - Мускусной мечети, при постройке которой в строительный раствор добавляли драгоценное благовоние – мускус. Аромат мускуса ощущается до сих пор, особенно после дождя. 

Осталась слева знаменитая мечеть с минаретом хана Узбека – большое, вытянутое здание, дверь которого обрамлена великолепным резным порталом с именем хана. Вокруг мечети - каменные надгробия, испещренные узорчатой резьбой и арабскими надписями.

Князь остановился у своего дальнего родственника, дом которого находился в греческом квартале рядом с православным храмом.

Как только за Александром и его спутниками закрылись ворота, на улицы города хлынули всадники армии Эминека.

 

На следующее утро Александр, в сопровождении вестиаритов, подъехал к старому ханскому дворцу.

  Мурза Эминек встретил князя приветливо. Немолодой татарин с наголо до синевы бритой головой, сидел в ханском кресле, и было видно, что нынешнее положение ему весьма по душе. После взаимных приветствий, пожеланий добра, здоровья и долгих лет жизни всем членам семьи, Александр сказал:

  – Народ княжества Феодоро высоко ценит дружбу и родство с Ханством татарским. Прослышали мы, что Султан Мехмед Фатих по твоей просьбе великую армию и флот направил к берегам Таврики. Сегодня утром, покидая Каффу, я видел эскадру султана, надвигающуюся на генуэзский город. Мы обеспокоены судьбой Феодоро, и хотим узнать у нашего друга мурзы Эминека,  какая доля ожидает нашу маленькую горную страну? Неужели, нам уготована роль пашалыка Турции, неужели, наши друзья татары хотят нашей смерти, желают превратить своих родственников и друзей в рабов? Грустно нам, что нет единства и согласия в Ханстве, что ваш хан вынужден бежать под защиту стен Каффы.

  Мурза Эминек жестом пригласил князя присесть на низкий стульчик рядом с собой. Князь сел. Принесли язьму - кислый овечий творог с водою. Александр с жадностью утолил жажду. Во дворце на Мангупе язьму не делали, потому что христиане, не привыкшие к татарской кухне, её на дух не переносят, но князь, проведший раннее детство среди татар, любил этот кислый напиток. Видать, сказывалась татарская кровь его предков. Эминек пошевелил пальцами, густо унизанными кольцами с драгоценными камнями, и сказал:

  – Несмотря на политическую риторику, и князь, и мы – Высокий Диван, прекрасно знаем, что у нас с вами один общий враг – генуэзцы. Ты князь молодой, и, возможно, ещё не знаешь всего. Тогда напомню тебе. Твоему деду, князю Алексею удалось через восстание греков вернуть захваченную ещё в прошлом веке у вас латинянами крепость Чембало. Сенат Генуи и банк святого Георгия послали в Крым эскадру из двадцати галер с шестью тысячами солдат под командой Карло Ломеллино. Этот отряд 4 июня 1434 года вашего христианского летоисчисления, взял и разграбил Чембало. Генуэзцы уничтожили Каламиту, но 22 июня под Кырымом у Карагеза были разгромлены пятитысячным отрядом Хаджи Гирея. В Долине Смерти нашли свой бесславный конец более тысячи генуэзских воинов. Это мы, татары, смогли остановить обнаглевших латинян. Через 13 лет флот императора Трапезунда Давида Комнина встал на рейде Каффы. Тогда мы вместе с вами выступили на стороне Трапезунда. Только деньгами удалось откупиться генуэзцам. Если бы наш хан, ваш князь, и император Трапезунда не приняли от генуэзцев деньги, латинян уже бы не было в Таврике. Генуэзцев ненавидят все, ненавидит даже собственное население колонии. Сейчас я призвал турок помочь справиться с нашим общим и давним врагом. Ханство не собирается воевать с Феодоро. Наши народы давно породнились. Вы уже давно платите нам чисто символическую дань, и мы не настаиваем на её увеличении. Турок поможет нам выбить генуэзцев из Каффы. Каффа станет татарской, а Чембало отойдёт к феодоритам, и мы вновь заживём мирно и свободно на наших землях как добрые друзья и соседи. 

  – Прости, мурза, но султан Мехмед вряд ли согласится быть лишь помощником у татар. Турку нужно всё море, весь полуостров. Мехмед не остановится после завоевания Каффы. Он не отдаст Каффу Ханству. И наша и ваша независимость под угрозой. Худой мир с генуэзцами, нашими старыми врагами и соседями, лучше, чем опасные игры с могущественной Портой. И не забывай, что это генуэзцам вы сбываете весь товар, захваченных рабов. Не станет Каффы – кто будет посредником татар в торговле? Ведь ни собственного флота, ни портовых сооружений, верфи, обученных моряков и судостроителей, ни налаженных торговых связей у татар нет.

  – Всё я продумал. Порт и верфь при осаде Каффы мы разрушать не будем. На нас станут работать все нынешние работники порта и верфи. Посредником в торговле будете вы, княжество Феодоро. Ваши купцы не такие жадные, не такие продажные, как латиняне. Мне надоела двуличность наших с генуэзцами отношений, союз наших и генуэзских торгашей, партнеров-недругов, этот запутанный клубок, который, я надеюсь, разрубит турецкая сабля,– сказал Эминек.

  – Турецкая  сабля может заодно срубить и наши головы, мурза. Ты это просчитал?

  Эминек улыбнулся, повертел золотое кольцо с рубином на безымянном пальце, и сказал:

  – Не беспокойся, князь. Всё будет в порядке. Не тронет Султан наших друзей, княжество Феодоро. После завоевания генуэзской Каффы, Чембало, и Сольдаи, турецкий флот направится к Мокастро. Так передал мне мой посланник слова султана.

 

  Лошади бежали резво. Татарские повозки, запряжённые буйволами или ослами, с тщедушными татарами, бредущими рядом, сворачивали на обочину, уступая дорогу мчащемуся отряду. Александру хотелось успеть домой до темноты, потому что появление турецкого флота у берегов Тавриды вынуждало начать немедленные военные приготовления.

Наконец, отряд въехал в страну Тат. Этим словом татары называли покорённых мирных жителей Таврики, большинство из которых были готами, аланами и греками.  Проехали мимо огромной балки, которая вела к городу-крепости Кырк Ер, где когда-то жили аланы. Хаджи-Гирей переселился сюда, оставив Солхат, вероятно, опасаясь дворцового переворота. Новую резиденцию он устроил в тесной долине Ашлама-Дере у подножия Кырк-Ер. Узкая долина стала хорошим оборонительным укреплением, поэтому и поселение назвали Салачик - «Крепостца». Здесь был построен дворец Ашлама-Сарай. И при Менгли-Гирее резиденцией ханов по-прежнему остаётся Кырк Ер.

Дорога к Шиваринской долине, где заканчивались земли татар, и начиналась земля Феодоро, пролегала мимо долины реки Альма. Когда-то, там был пещерный город, в котором пряталось всё готское населении долины при приближении врага. Но теперь долину населяли татары. Они прозвали гору с пещерным городом - Тепе-кермен.

 

В глубоких долинах уже лежала тень, когда князь Александр с вестиаритами подъехал к окраинам родного города. За огромными каменными сфинксами ушла влево дорога к пещерному монастырю святого Феодора и городу Шиварину, где жили готы, над которыми стояла семья Теодорика. Направо в лес уходила другая дорога к Старой крепости, по-татарски, Эски Кермен. Когда-то славный город с многочисленными храмами в результате татарского нашествия потерял былое значение, но всё ещё оставался грозной, почти неприступной крепостью, расположенной на таких же отвесных скалах, как и столица Феодоро.

Впереди, там, где крутые скалы запирали вход в Долину Духов, возвышался древний вал, преграждавший путь в Климаты, к славному городу Феодоро.

Преодолели вал, и почти сразу открылась взору громада Мангупа. Высоко в небе на недосягаемой высоте горели золотым огнём купола церковных храмов. Бархатный голос колоколов плыл над долинами и горами до самого моря. По крутым узким тропам поднимались вверх к калиткам в мощных стенах гружёные вереницы ослов. Главная дорога начиналась у подножья противоположного южного склона гигантской горы и вела к единственным воротам.

Александр остановился у православного храма, расположенного напротив ближнего из четырёх гигантских мысов-пальцев столицы, и смотрел снизу на вздымавшиеся к небу неприступные скалы. Слабая надежда росла в его сердце. «Нет на свете такой силы, которая могла бы разрушить эти созданные богом стены»,– подумал он.

Князь с нетерпением ждал встречи с Софией. Грусть и радость одновременно наполняли его душу.

 

Глава 14. Угроза рядом.

   По крутой тропе князь с вестиаритами поднялись к калитке. Солнце уже село. На башнях, на пилонах калитки горели факелы. Стража взяла копья «На краул», и копыта лошадей застучали по каменным плитам улиц города.

Князя встречали. Александр соскочил с коня, пожал руку Теодорику, поцеловал Софию, кивнул придворным и вошёл во дворец.

– Князь, если не возражаешь, я тебе первого помощника во всех твоих делах подыскал. Это сын моего друга, Ботман Аталарих – Анатолий,– сказал Теодорик, и, взяв Аталариха за плечо, поставил его перед Александром.

– Ты уже прошёл все рыцарские науки?– спросил Аталариха князь?

– Да, моим наставником был стратиг Спаи Илья.

– Славный рыцарь! Не возражаю, если послужишь теперь мне,– сказал князь, и пожал молодому человеку руку.

  – Вчера вечером по голубиной почте мы получили от нашего посла в Каффе известие, что турки осадили город,– сказал Тео.

  – Знаю. Сам видел турецкую эскадру на горизонте, когда покидал Каффу. Какие-нибудь ещё новости есть?

  – Есть, к сожалению. Часа четыре назад князь Тихон с семьёй выехал из города и направился на северо-восток.

  – Александр быстро взглянул на Теодорика, и гнев блеснул в его глазах.

  – Почему не задержали?

  – Вместе с Тихоном город покинули пять членов княжеской семьи. В том числе, его сестра Екатерина, которую сватал московский князь Иван. Не по чину мне арестовывать князей, Александр.

  – Куда они, на твой взгляд, поехали? В вотчину? Или в Каффу, навстречу Турку?

  – Возможно, сначала в вотчину, потом в Кырым. Но не сомневаюсь, что конечная цель – поклониться Мехмеду.

  – Погоню посылать поздно?

  – Поздно. Они уже, вероятно, миновали границу с ханством. Удивительно, что вы разминулись. Но раньше без твоего позволения я действовать не мог.

  – Почему не обратился к Николаю?

  – Обратился. Он махнул рукой и сказал: «Пусть едут!».

  Александр задумался. Свечи в бронзовых канделябрах горели ровным немигающим пламенем. Сквозь прозрачные стёкла окон в комнату заглядывала полная луна.

  – Какой вред может нанести Тихон, предав османам все наши тайны?

  Теодорик пожал плечами:

  – Он знает все проходы на Мангуп, знает все наиболее слабые точки в обороне, знает наши ресурсы и возможности, всё о нашем вооружении, а также знает место входа в пещеры, где хранится главная святыня Феодоро: Святой Грааль.

  – Святой Грааль Тихон отдать Мехмеду не сможет. Без клубков с узелками, хранящихся в пещерной часовне на мысу цитадели под охраной монахов ни я, ни Николай, ни сам митрополит - никто Грааль не найдёт. Слишком запутанны, слишком многочисленны ходы в чреве Горы. Сто раз пройдёшь по пути, но без клубков пропадёшь, исчезнешь навеки, и кости твои никогда не увидят света.

  – Я этого не знаю. Никогда сам не был в пещере и Грааль видел только один раз, в детстве, когда его выносили из пещеры и обносили вокруг города, чтобы сберечь народ Феодоро от моровой болезни. Тогда в городе никто не умер, хотя вокруг бушевала смерть.

  – Николай прав. Не считая Грааля, о сохранности которого мы обязательно позаботимся, всё остальное, что Тихон может предать Мехмеду, не имеет существенного значения. Город действительно неприступен. Все наши, так называемые, «слабые места обороны», для любой другой крепости были бы самыми сильными её участками,- сказал князь.

  В комнату вошёл Георгий Мораки. Александр поздоровался с ним и тут же задал вопрос:

– Как обстоят дела с подготовкой города к осаде?

 – Рубим лес на склонах. Завозим продовольствие: засыпаем в подземные пещеры – хранилища зерно, заливаем в пифосы вино, оливковое масло, готовим отары овец, стада коз для переброски на Мангуп. По первому сигналу их погонят наверх. Пока стада отъедаются в долинах на сочной траве. Уже сейчас запасов продовольствия хватит защитникам города, правда, без возможных беженцев из долин, на год, не считая того, что будет давать скот. Идёт процесс заготовки сена, фуража для скота и боевых коней. Зреют озимые. На самом плато начата обработка земли под посевы.

  – Заготовлено ли достаточно камней у стен на случай осады? Налажено ли производство оружия, собраны ли кузнецы и каменщики со всего княжества?

  – Александр, тебя не было всего несколько дней. Невозможно сделать всё и сразу. Процесс идёт. Медленно, преодолевая лень и нежелание воевать основной массы населения.

  – А какие проблемы с населением?

  Георгий и Теодорик переглянулись, посмотрели на Софию, с интересом слушавшую их разговор,  и замолчали, опустив головы.

  – Я всё поняла. Извините, что помешала вашему разговору. Мне надо распорядиться насчёт ужина,– сказала София, спешно покидая княжеский кабинет. Александр посмотрел на своих друзей и рассмеялся:

  – Прямо заговорщики. Вы что-то знаете, а я, владетель этой страны – нет. Ладно, согласен, меня долго не было, я чего-то не понял…. Говорите!

  – Прости, Александр! Мы не хотели портить Софии свадебное настроение и добрые впечатления от нашей страны,– сказал Георгий. – Дело в том, что интересы наши, высшего класса Феодоро, не совпадают с интересами простого народа. Мы живём в достатке, благодаря посредническим торговым операциям с внешним миром. Крестьяне живут достаточно бедно, потому что кормятся своим трудом на собственном маленьком винограднике, ловят рыбу или выращивают скот. Для нас, владельцев судов, чиновников, купцов, банкиров, знатных вельмож, важнее всего порт Авлита, наш торговый флот, наши связи с купцами других стран. Всё то, что могут отобрать у нас турки. Для крестьян, составляющих более 90% жителей страны, важнее всего их вера, их клочок земли, их стадо, их мирная жизнь. Так сложилось, что в нашей стране много народов: готы, греки, сарматы, аланы, хазары, караимы, евреи, армяне.… Каждый народ живёт обособленно, в своих городах, селениях. У нас более шести различных религий, не считая сект: православная, католическая, иудейская, мусульманская... А значит, народ не объединён одной национальностью, одной верой. К тому же, он медленно, но уверенно ассимилируется татарами. Мы не успели создать одну неделимую нацию феодоритов. Турки не заботятся об этнической чистоте, не трогают религию завоёванных народов, поэтому, вере наших крестьян ничего не угрожает. Турки не отбирают землю у крестьян, а значит, крестьянину всё равно, кто отберёт у него излишек урожая: мы или турки. Все властители заботятся лишь об одном: чтобы крестьянин не умер с голода. Чем меньше налоги, чем зажиточнее живут крестьяне, тем меньше денег тратится на оборону страны, и тем слабее она становится. Тот, кто жалеет своих крестьян, не жалеет себя, а значит, скоро уступит место конкуренту. Ну, а мирная жизнь.… Подчинись Турку, и будет тебе мирная жизнь. Турция – могучая страна, под её защитой можно чувствовать себя вполне безопасно. Так думает большинство крестьян. Поэтому, готовятся к войне они крайне неохотно. Понимая ситуацию, князь Исаак пытался договориться с Турцией. А князь Тихон просто продолжил политику отца.

  – Спасибо, Георгий! Признаться, для меня это откровение, но с общей оценкой ситуации я согласен, – сказал Александр. – Немного не согласен с тем, что чем зажиточнее крестьянин, тем слабее страна. Наоборот, чем зажиточнее крестьянин, тем больше у него патриотизма, тем усерднее он работает, и тем больше может заплатить налогов. Князь Исаак и его сын ошиблись в одном: туркам не нужны мы: князья, банкиры, чиновники, владельцы судов и купцы из числа феодоритов. А значит, весь высший класс Феодоро обречён на уничтожение. И договориться в этом плане с турками невозможно. Им, туркам, нужно всё море, вся торговля, все налоги с крестьян без посредников. И делиться они не будут ни с кем, даже с татарами. Это понимает Николай, понимают члены Совета архонтов. Поэтому, политика моих предшественников была изначально обречена на провал. Поэтому, и моя семья, и Совет архонтов поддержали меня. Так у нас, высшего класса, а значит, у свободной, независимой страны Феодоро, есть шанс на спасение. Подчинись мы Турку, и не будет нас всех, элиты Феодоро, а значит, не будет независимой страны Феодоро, наследницы Римской Империи и тысячелетней Ромейской империи. О независимости всегда мечтали мои предки. И вот теперь, когда их мечта осуществилась, когда в мире появилось независимое и сильное княжество Феодоро, с которым считаются крупнейшие монархии Европы, мы, князья Гаврасы, не имеем права погубить собственное детище, стать рабами Турции, в борьбе с которой сложил голову наш знаменитый предок, святой Феодор.

  – Патриотизм высшей прослойки общества вступил в противоречие с прагматизмом его низших слов,– констатировал Теодорик.

  – Патриотизм элиты тоже чисто прагматический,- не согласился Георгий.

– В данном случае, именно мы, элита общества, исторически правы. Потому что без элиты – воинов, защитников народа, сам народ обречён на рабство.

 – Как  сказать,– возразил  Георгий. – Если страну завоёвывает неприятель, это совсем не значит, что теперь он всегда будет править в завоёванной стране. Неизвестно ещё кто кого ассимилирует. Напомню, что земледельцы славяне ассимилировали пришлых завоевателей болгар – тюрок за полтора века. Славяне ассимилировали пришлых завоевателей угров – мадьяр  менее чем за век. А поднепровские славяне земледельцы ассимилировали пришедших с Дона ремесленников русов – готов, персов, аланов и сарматов, разбитых мадьярами и хазарами, лет за 50. Остались от всех этих ассимилированных народов лишь названия стран, рек и некоторые слова в языке аборигенов.

– Турция  слишком большая страна, чтобы турок можно было ассимилировать, да ещё таким разделённым народом, как наш. Завтра утром я собираю Совет архонтов, где объявлю о всеобщей и полной мобилизации,– сказал Александр.

 

К шести часам следующего дня, когда июньское солнце стояло в зените, и после довольно прохладного мая впервые палило по-летнему, в тронном зале дворца собрался Совет архонтов. С обращением к Совету выступил  князь Александр.

– Позавчера, первого июня лета 6983 от сотворения мира и 1475 от рождества Христова, турецкая эскадра под командованием адмирала Гедик-Ахмед Бассы из 353 больших и малых кораблей, а также вспомогательного флота из 120 понтонов с грузом продовольственных и боевых припасов, высадила у Каффы десант в количестве двадцати четырёх тысяч человек. Турки установили артиллерию напротив Кайгадорских и Садовых ворот, а также близ храмов святого Феодора и святого Георгия. Стены крепости выдержали первые удары османских бомбард. Татары во главе с мурзой Эминеком в количестве шестидесяти тысяч сабель, которые ещё зимой пытались осадить Каффу, присоединились к туркам. Они начали подвоз продовольствия турецким войскам. Наш друг хан Менгли-Гирей с отрядом в тысячу сабель укрылся за стенами Каффы от своих разъярённых соотечественников. С севера через Перекоп в Таврику вошло войско Ордынского хана Ахмата, которое поддерживает мурзу Эминека. Три раза в день к нам от нашего посла в Каффе по голубиной почте поступают всё новые сведения. В связи с чрезвычайной ситуацией на полуострове приказываю объявить в стране мобилизацию. Призвать всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет, исключая явных инвалидов и психически больных. За уклонение от призыва – смерть через повешение в назидание прочим. Физически здоровых мужчин определить в действующую армию, раздать им оружие и начать обучать военному делу. Всех прочих – на хозяйственные и строительные работы. Приказываю прекратить всякую торговую и финансовую деятельность, кроме закупок и импорта продуктов, оружия, удалить из порта Авлита всех иностранных купцов, и запретить выход в море наших судов без моего личного разрешения. Всем иностранным гражданам, в том числе генуэзцам и татарам, в кратчайший срок покинуть столицу Феодоро и страну. Объявляю город на осадном положении и ввожу комендантский час с заката до восхода. Моим заместителем назначаю моего дядю, Николая Гавраса. Совету архонтов предлагаю на сегодняшнем заседании обсудить меры по укреплению страны, армии и города, избрать кандидатов на ключевые военные посты в государстве, и представить их на моё утверждение. Работу Совета предлагаю закончить к вечеру сего дня. В вашем распоряжении шесть часов. После захода солнца жду ваших послов в моём кабинете.

  Князь встал и покинул заседание Совета. Через мандатора он вызвал молдаванина Рареша, своего телохранителя, и моряка Филиппа, капитана судна, которое доставило их на берег Таврики.

Рареш вошёл первым, поклонился князю и молча ждал распоряжений.

  – Сядь рядом, мой боевой товарищ, верный друг,– сказал князь, и указал Рарешу место на стуле напротив себя. Рареш сел.

  – Разреши доложить, князь! Мои воины размещены в казарме Цитадели. Едой, вином и крышей над головой обеспечены. Всегда готовы служить тебе верой и правдой.

  – Понимаешь, друг мой, теперь мои собственные воины, феодориты,  служат мне достаточно надёжной защитой, и нет нужды держать вас, молдаван, вдали от родины. Езжайте в Молдову, передайте слова благодарности Великому господарю Штефану за помощь в возвращении отчего престола, за доброту и заботу. Сейчас Феодоро стоит на пороге войны с могущественной Турцией. Ты знаешь, что не впервой мне сражаться с турками, но этот бой предстоит решающий. Вопрос о жизни и смерти Феодоро. Если мы победим, то будем жить. Если нет, то память о нас останется в веках.

  – Именно теперь и здесь я могу послужить тебе, князь, помочь защитить твоё княжество от нашего общего врага - Турции.

  Вошёл Филипп, поклонился Александру, и, по его указанию, сел на свободный стул рядом с Рарешем.

  – Нет, Рарешь. Я всё решил. Капитан Филипп отвезёт ваш отряд в Килию, откуда вы направитесь в Сучаву. Сейчас Молдове угрожает не меньшая опасность, чем Феодоро. Мехмед готовит мощное войско для вторжения в вашу страну. Его сухопутная армия очень многочисленна, но недостаточно еще обучена, ибо Султан цвет своего войска поместил на армаду. Мои агенты передают, что сухопутная армия султана только что ушла из Зуйхалохоржа и направилась в Загору, с целью перебраться через Дунай и следующей весной вторгнуться в Валахию.

  Князь посмотрел на Филиппа. Гладко выбритое на латинский манер лицо капитана было, как всегда, невозмутимым. Капитан поднял глаза, смело взглянул в серые глаза князя, и доложил.

  – Судно стоит на том самом месте, где мы ошвартовались. Пополнены запасы пресной воды и продовольствия. Команда готова выйти в море, чтобы выполнить любое твоё указание.

  – Это хорошо. Возьмёшь на борт триста воинов Рареша, латинян, сколько их успеет собраться и сколько поместится на судне. Выходишь сегодня ночью или завтра утром. Иначе, турки могут блокировать Феодоро с моря. А теперь прощайте и срочно в путь!

  Князь пожал руку Филиппу, обнял Рареша, и протянул каждому по увесистому мешочку с дукатами.

Они ушли. Оборвалась ещё одна связь. Перевернулась ещё одна страничка судьбы. Сколько их осталось, тех страничек, в его жизни?

 

  Вечером князь принял послов Совета архонтов. Решением Совета были назначены комендант столицы – топотирит Сидериди Виссарион, главный оружейник, главный строитель – ответственный за сооружение военных укреплений, топотириты крепостей княжества. Из архонтов был организован постоянно действующий Военный совет во главе со Смирнопуло Константином, который немедленно приступил к работе, сняв с Александра огромный груз личной ответственности и необходимости решать всё и за всех. Но Военный Совет почти сразу снял с высшего поста Теодорика Вельца, назначив его мегадуксом – командующим флотом, а Георгия Мораки назначил топотиритом Цитадели. Это был маленький государственный переворот. Александр поморщился, но решил пока не конфликтовать с архонтами и решение Совета утвердил.

 

  Поздно вечером Александр поднялся в княжескую спальню, тихо лёг рядом с уснувшей женой. София проснулась, обняла Александра за шею и поцеловала в губы.

  – Ты сегодня не пришёл на ужин. Я не решилась тебя позвать, прости!

  – Ничего, я не голоден,– сказал Александр, вдруг ощутив, как голод сосёт под ложечкой. Но он знал, что если немного потерпеть, то желание есть пройдёт. А вот желание любить не пройдёт никогда. Он улыбнулся себе в бороду, погладил Софию по нежной щеке, провёл рукой по её плечам, груди, бедру…. София взяла его руку, положила на свой живот и спросила?

  – Ты чувствуешь, он растёт?

  – Кто он, ребёнок или живот?

  – И тот и другой,– рассмеялась она. – Но покушать я тебе, всё-таки, припасла.

  София протянула руку к ночному столику, стоявшему возле кровати, и подала Александру мясо с каперсами в небольшой кастрюльке. На столике рядом стоял кувшин разбавленного кислого вина. Александр сел на кровати и начал есть мясо с маринованными бутонами весенних каперсов, запивая вином. А София лежала рядом на животе и, подперев голову локтем, в свете луны любовалась, как Александр ест.

– Что ты делала те два дня, пока меня не было?– спросил Александр.

– Ездила в старую Крепость. Молилась в храме Трёх всадников.

– Разобралась, кто там изображён на фреске?

– Конечно! Первым справа на белом коне со спасённым из плена юношей – Святой Георгий, второй за ним, убивающий Змия на красном коне – Фёдор Тирон. Третий, с вертикальным копьём – Фёдор Стратилат.

– Всё верно! Для нас, феодоритов, три фигуры всадников – это идея преемственности подвигов героев. Но наши союзники и друзья аланы видят в Святом Георгии своего древнего Духа воителя и драконоубийцы Уастырджи. Его они считают покровителем мужчин и мужского союза. Имя святого могут произносить только мужчины, а женщины называют его «святой мужчин». Святого Фёдора Тирона они ассоциируют со своим духом – покровителем волков Тутыром. Третий всадник – их, так называемый Чёрный всадник – Сау барага дзуар, которому они молятся перед военным походом. Аланы, как и нарты, их далёкие предки, придают очень большое значение Уастырджи, Тутыру и Бараге в войне. Храм трёх всадников высечен в огромном камне. Этот камень издревле считался дзуаром – святым у алан, а потом они высекли в нём военный храм, в котором молились перед войной. 

– Как  ты интересно рассказываешь! Аланы раньше назывались нартами?

– Так  утверждают сами аланы. Нарты – это былинные воины, непобедимые в бою. Многие кавказские народы считают себя потомками нартов. В том числе, и аланы. Я не знаю, был ли такой народ – нарты. А что ты делала ещё?

– Любовалась твоим городом, Александр.

– Понравился город?

– Очень понравился. Никогда мне не доводилось видеть таких удивительных светлых домов - дворцов с искусно пригнанными камнями. Я никогда не видела столько величественных храмов, наружные стены которых украшены изумительной резьбой по камню, а внутренние покрыты яркими фресками, словно срисованными в раю. Полы храмов выложены мозаикой столь искусно, что чувствуешь себя словно погружённой в волшебный мир. Я никогда не видела таких богатых захоронений: резные  надгробия из белого камня и богатого местного мрамора, который не хуже италийского, расписанные фресками гробницы, портики с колоннами. Я нигде не видела столько журчащих фонтанов, таких великолепных орошаемых садов. Здесь легко дышится, а воздух напоён ароматами моря и целебных трав. Я никогда не слышала столько самых талантливых на свете соловьёв. Они поют так, что ночь становится заколдованной и превращается в изысканный концерт. Твой город – это рай на земле, построенный природой и талантливыми  людьми. Когда-то, после первого знакомства с тобой, я приехала в Буду, и в библиотеке Матиаша Корвина отыскала перепись с рукописи иеромонаха Матфея, который посетил Феодоро после разрушения города Тимуром. Его строки, как стихи, я выучила наизусть, и мне сразу захотелось увидеть это чудо:

«О, чудеснейший город, именуемый Дар Божий!

Кто тот искусный мастер, воздвигший твои валы и клисуры,

Вознёсший тебя на недосягаемую высоту,

Обрамивший тебя высочайшими природными стенами,

Без извести и плинф, и резных мраморов,

Без ремесленников, искусных мастеров и камнетёсов,

Без огромных камней и тёсаных квадров,

Без рубил, без пил и прочих орудий,

Без криков и стонов тысяч рабов,

Без повозок и строительных лесов,

Без царского повеления и золота,

Кто эти стены высокие создал вкруг тебя?

Как же сумел ты вознестись так высоко над землёй,

Обозримый со всех сторон, как с земли, так и с моря?

Кто сотворил твои источники сладкой кристальной воды,

Лужайки и долины, мысы и лощины?

Нигде в мире не найдёшь ни более обширного пространства,

Ни более величественного города, кроме, конечно, Константинополя.

О, чудо из чудес! Меня изумляет твоё совершенство!».

 

Они помолчали. Потом Александр спросил:

– Ты с кем-нибудь познакомилась?

– Я не только познакомилась, но и подружилась с Арих Алмасунтой, по-христиански Аллой.

– Я знаю Алмасунту. Она дальняя родственница Теодорика. Когда я служил у него оруженосцем, то иногда видел Арих среди гостей. Но тогда она была ещё совсем девчонкой.

– Сейчас Арих уже взрослая. Я пригласила её посидеть с нами как-нибудь вечером, если ты не возражаешь.

– Разве я могу тебе возражать? Она замужем?

– Нет. Но ей уже пора. Говорит, родители ищут достойную партию. Алла мне рассказала историю своего народа, остготов, грейтунгов. Оказывается, более тысячи лет назад, в первом веке Трояновом, четвёртом веке от рождения Христова, существовала, основанная готами, пришедшими из Скандинавии, огромная Империя Германариха, Рейдготаланд, что означает Земля Рейд Готия. Ещё её звали Русь. На Руси были огромные города: Асгард, Данпарштадир на Днепре, и недалеко от него столица древней Руси - Гардарик –  Великий Град Змиевых валов. Под покровительством русов находились анты - славяне землепашцы, приморские греки и прочие народы.

– Я знаю историю готов, ведь во мне течёт и готская кровь тоже. О готах писал Иордан и его предшественники Аблавий и Кассиодор. Их книги есть в дворцовом хранилище. Остатки древних готских городов и сейчас видны в Поднепровье. Грейтунги – это племя южных готов, которое научило Европу ездить на конях со стременами. Правда, сами они научились этому у сарматов. Именно Мангуп – по-готски Майен Гаупфт, стал последним пристанищем южных готов – русов, где мои предки нашли убежище от гуннов. Столицей готов одно время была Фулла. Весь наш огромный полуостров тогда покрывали рвы и валы, защищавшие жителей от пришельцев. В «Житии Константина Философа», создателя славянского письма, крестителя фулльского народа, описывается момент крещения: "Был же в народе фулльском большой дуб, сросшийся с черешней, и под этим дубом совершались жертвоприношения. Называли дуб тот – Александр.   Женщинам не позволяли ни подходить к нему, ни приносить жертвы. И когда услышал о том Философ, не пожалев трудов, направился в Фуллу. Сладкими словами уговорил фулльцев срубить дерево и сжечь его. Поклонился ему старейшина и подошел поцеловать Евангелие, а за ним и остальные".

– Срубили дуб?

– Срубили Александра,– рассмеялся князь.

– Могучий был?

– Могуууучий!

Князь обнял Софию. Она прижалась к нему тёплым телом. И они вошли в мир грёз, мир наслаждений, где есть только трели соловьёв и звуки страстной взаимной любви.

 

Глава 15.  Святой Грааль.

На следующее утро, когда июньское солнце окрасило розовым цветом вершины гор побережья, из ворот Феодоро выехала группа всадников. Во главе группы ехал митрополит Патераки Арсений в окружении монахов. Следом за монахами на вороных жеребцах княжеской конюшни ехали Александр, София и Павел Гаврас, двоюродный брат Александра.

Отряд вестиаритов - телохранителей князя из полутора десятков всадников, скакал позади на некотором удалении. Остался справа готский город Шиварин. Путь пролегал вдоль реки по плодородной долине. Проезжали одно селение за другим. Из домов выходили люди и низко кланялись князю, крестились и целовали руку митрополиту.

Наконец, миновали Бойку, и по узким тропам, постепенно поднимались всё выше и выше, пока не достигли яйлы, где паслись стада и дул холодный ветер. Среди зелёных лугов темнели низкорослые сосны.

По холмистой равнине яйлы кони бежали резво.

– Вон она, Гора Золотой колыбели,– сказал Александр, показывая Софии не на самую высокую вершину.

С одной стороны гора была пологой, с другой обрывалась уступом, похожим на ступеньку, отчего её и звали Ступенькой, а татары – Басман Горой. Казалось, земля вдруг вздыбилась, её пласты перекосились, и торчали белым уступом среди зелени лугов и лесов. Деревьев не было на вершине горы. И на голой скале высилась небольшая крепость, над которой развевался флаг.

Отряд поднялся по пологому склону, сошли с конец. Навстречу князю из крепости вышел топотирит. Он поклонился князю, доложил обстановку. Потом перекрестился и поцеловал руку митрополиту.

Александр с Софией подошли к краю обрыва.

– А это Палат гора,– сказал Александр, и показал на огромный горный массив, темневший на севере. – Рядом с Палат горой Кузнец гора и мой личный замок – крепость Фуна. Отсюда виден и Мангуп. С помощью дыма мы можем подавать сюда сигналы из столицы.

Дальше, по тропе вниз по откосу, путь продолжили только два монаха с митрополитом, князь Александр, Павел Гаврас и София.

Их встречал игумен маленького монастыря, располагавшегося рядом с пещерой и в её большом зале сразу при входе.

На стенах зала, превращённого в небольшой храм, мигая, горели свечи. Образа пылали золотом, и тёмные глаза Христа, казалось, прожигали насквозь каждого входящего. У стен молились монахи. Они поклонились князю, поцеловали руку митрополиту и, крестясь, вернулись к образам.

 

Монахи, сопровождавшие митрополита, зажгли факелы, и первыми пошли по проходу в главную пещеру. Через сотню шагов, миновав несколько развилок, они отодвинули один из лежащих на полу пещеры валунов, и по верёвочной лестнице, которую принесли с собой, стали по очереди спускаться вниз.

Когда все спустились, монахи привязали конец клубка к торчащему из пола сталагмиту, и пошли вперёд по узкой расщелине между валунами, предупреждая сзади идущих о ловушках – затянутых пылью провалах в бездонных колодцах.

В свете факелов Александр видел красные блестящие стены, потолок, на котором словно полощущимися лентами жидкий камень затянул щели – последствия многих землетрясений. Причудливой формы натёки, сталактиты, сталагмиты, ленты, мостики и водопады из блестящего полупрозрачного камня словно светились белым, розовым, сиреневым и зелёным светом в жёлтом пламени факелов.

Низко нагнувшись, прошли через узкий проход, и вышли в круглую, с чёрными оплавленными стенами, абсолютно ровную пещеру, диаметром в два человеческих роста, полого спускавшуюся вниз, словно был это вход в подземный ад.

– Что это?– спросила Анна. – Такое впечатление, что туннель этот выжжен в скале.

– Над Палат горой постоянно летают огромные светящиеся шары. Иногда эти шары вонзаются в гору, и тогда, вероятно, в ней образуются вот такие прожжённые ходы – норы,– ответил Александр.

Они свернули в узкий боковой ход, и шли друг за другом, ступая осторожно, чтобы не поскользнуться на красных скользких камнях. 

Внезапно, стены пещеры раздвинулись, и свет факелов уже не достигал предела, а тонул во мраке гигантской полости. Александр увидел чёрную воду озера с совершенно неподвижной, словно зеркало, водой.

Шли по берегу озера. Впереди, постепенно нарастая, послышался шум водопада. Факелы осветили грань, линию, до которой вода ещё была, и за которой она исчезала в непроглядной тьме.

Один из монахов, осторожно ступая, прошёл по краю водопада, протянув вдоль обрыва прочную верёвку. Держась за неё, остальные прошли следом.

 

Пещера ушла от озера, перетекая из залы в зал. В этих новых залах жёлтые сосульки-сталактиты смыкались со сталагмитами, образуя полупрозрачные колонны, словно шли люди по залам гигантского подземного дворца с блестящими розовыми и жёлтыми стенами.

– Говорят, испив из чаши Грааля, становишься вечно молодым и бессмертным?– тихо спросила София.

– Мой отец, мой дед, прадед, князь Исаак не стали бессмертными, как и все те, кто пил из чаши до них. Мир не знает ни одного человека, будь то кесарь Византии или сподвижники Христа, кто дожил бы до нашего времени, а ведь многие пили из Святого Грааля,– так же тихо ответил Александр.

– Сподвижники Христа пили из кубка, когда в нём ещё не побывала божественная кровь. А кесари и наши князья не стали бессмертными, потому что в них не было достаточно веры,– возразил Павел, беспрестанно крестясь. Его мучила болезнь, от которой он надеялся избавиться, прикоснувшись к святыне.

Александр улыбнулся в темноте и пожал плечами. Он почувствовал, как в его ладонь легла холодная, дрожащая ладонь Софии.

– Ты боишься?– спросил он её шёпотом?

– Немножко. Но с тобой я становлюсь отважной. Просто, в пещере прохладно, а ещё мне нужна твоя рука,– прошептала она в ответ.

Монахи по верёвочной лестнице опять стали спускаться куда-то вниз, и вместо сильно коптящих факелов зажгли несколько ламп. Павел, Александр и София спустились следом. Это был грот. Его стены украшали иконы. Свет ламп отражался от золота окладов, ярким блеском слепил глаза. У стены стоял запыленный сундук, покрытый листовым золотом с тончайшей резьбой. Митрополит вложил ключ в замок, и тот открылся. Все монахи пали ниц, бормоча молитвы. Александр, София и Павел осенили себя крестными знамениями. Митрополит вынул из сундука и поставил на землю Золотую Колыбель филигранной работы, с крупными красными рубинами, отшлифованными в виде капель, как символ пролитой крови Христовой. Поднявшись на колени, монахи запели греческим многоголосьем «Христос воскресе», непрерывно осеняя себя при этом крестными знамениями.

Князь нагнулся и вынул из колыбели чашу цельного изумруда, камень Ориона. В свете ламп казалось, что чаша излучает неземной свет. Митрополит Арсений достал из Колыбели серебряный сосуд с виноградным вином, отлил немного вина в Чашу и, под пение монахов, Александр медленно выпил из Святого Грааля. Вино показалось ему напоённым ароматными травами родного Мангупа. Александр ещё раз перекрестился, поцеловал чашу, и протянул её Павлу. Тот бережно взял Святой Грааль и, поцеловав, передал митрополиту. Монахи опять пали ниц. Митрополит поставил Святой Грааль в Золотую Колыбель, поместил Колыбель в сундук и запер замок.

 

 Князь с женой, Павел и митрополит Арсений поднялись по лестнице. Монахи сняли со стен иконы, вытащили из грота сундук, и пошли вперёд по пещере, неся сундук с Золотой Колыбелью. Впереди группы два монаха разматывали новый клубок верёвки, особо тайный, читая по нему расположение ловушек и разветвлений.

Прошло достаточно много времени, прежде чем достигли запасного грота, приготовленного заранее. Монахи установили сундук в нише, заложили нишу гладкими валунами, засыпали щели мелкими камнями, и, помолившись, повернули назад, сматывая распущенные разноцветные клубки. Иконы они забрали с собой.

 

Наконец, поднялись по верёвочной лестнице, и опять вошли в залу с развешенными иконами, где висел на стене портрет Иисуса.

– Покажите, какие меры приняты для того, чтобы в случае опасности, предотвратить попадание реликвии в руки врагов,– сказал Александр игумену.

Игумен показал им керамическую трубу, наполненную порохом, которая уходила в стену. Рядом с трубой на стене висел горящий факел.

­– В стену замуровано достаточно пороха, чтобы обрушить гору на вход в пещеру.

– Сделаете это только по условному сигналу из города или если враги ворвутся к вам на гору, сказал князь.

Поднялись к крепости. Весь небольшой её гарнизон выстроился в линию под стеной крепости. Князь прошёл вдоль строя солдат, приветствуя каждого и благодаря за службу.

Потом все сели на коней. Монахи с митрополитом и Павлом направили лошадей к Городу, а князь с женой и вестиаритами поскакали по яйле в сторону Палат Горы и Фуны.

 

Глава 16. Падение Каффы. 

За два дня Александр с Софией объехали почти всё княжество. София знакомилась с жизнью и обычаями феодоритов, молилась в церковных храмах, а князь Александр занимался вопросами подготовки к войне. Обстановка в княжестве была напряжённая. Там, где преобладало греческое и готское население, ремонтировались стены, возводились новые укрепления, формировались отряды, воинам со складов выдавалось оружие, проводились учения, с утра до ночи работали кузни. Мусульмане, армяне, евреи создавали лишь видимость подготовки к войне.

За невыполнение распоряжений, явный саботаж и уклонение от призыва несколько человек, в том числе из высшей знати, были публично казнены по приказу князя. После таких суровых мер зашевелилась местная аристократия, а вновь назначенные чиновники демонстрировали перед князем кипучую деятельность. 

Завершая объезд княжества, Александр с вестиаритами подъехал к стенам древнего Херсона.

День был жаркий, и все с жадностью напились воды из ещё действовавшего водопровода, который, за четыре мили посредством подземных труб, высеченных из камня, проводил воду в город. Стены и башни города изумляли искусством и роскошью. Ещё был цел царский дворец с огромными стенами, башнями и великолепными воротами, прекрасными колоннами из мрамора и серпентина. Когда-то русский князь Владимир отнял этот город у Константинопольского императора Иоанна Цимисхия, но взяв в супруги Анну, сестру императоров Василия и Константина, и приняв веру греческую, возвратил его обратно.

Сквозь пролом высокой стены въехали в город, и копыта лошадей зацокали по уложенной камнем мостовой. Зияли пустые проёмы окон. Крыши высоких зданий прогнили и рухнули, погребая под собой удивительную мозаику дворцов. Ещё сохранились купола нескольких церквей, но кресты с них были сбиты во время последнего взятия города Тохтамышем, и валялись на заднем дворе.

Опалённые пожарами стены домов казались гигантскими могильными плитами на могиле Великого Города с древней историей. На каменной горе стоял монастырь святого Георгия.

Кое-где из подвалов выглядывали живущие здесь беглые рабы. Татары иногда просили князей Феодоро выдать беглецов, но те всякий раз недоумённо пожимали плечами, и уверяли татар, что покинутый город пуст. Никто не хотел расстраивать татарских друзей, но и участвовать в продаже православных в руки мусульман каждый князь считал делом невозможным.

Заросшие лица беглецов были угрюмы. Десятка два детей высыпали на улицу и побежали следом за всадниками, прося милостыню. Женщины полоскали в море бельё, стирая его в морской воде с помощью особой мыльной глины, по-татарски кил, которую добывали вблизи Авлиты греки, продавая её по всему побережью. Через Каффу глина – каффакелит, продавалась в другие страны.

Недалеко от берега на мелком месте в воде лежали буйволы. Из воды торчали только их тёмные носы и крутые рога. Они жевали свою привычную жвачку, блаженно чавкали, наслаждаясь купанием и прохладой. Стадо коз паслось на выгоне. Во дворах на верёвках и прутьях деревьев сушилась рыба. В полуразрушенном храме с алтарём из белого мрамора беглецы молились Иисусу Христу, черпая в молитвах надежду вернуться в свои края, благословенную Русь, Великую Литву…. Их проблему надо было решать, но сейчас не до того.

 

Проехав весь город, князь с женой спустились к небольшому песчаному пляжу, окружённому невысокими холмами. Вестиариты остались наверху, и, окружив бухту по периметру, исчезли за вершинами холмов, чтобы не мешать князю. Удивительно уютным показался Александру и Софии этот пляж. Они разделись, и впервые в этом году вошли в воду. Море лежало перед ними тёплое и прозрачное, как огромный кристалл. Между ног плавали мальки ставриды, а над пустым горизонтом летали чайки и нырки. София тихо поплыла по хрустальной воде, почти не нарушая зеркальную гладь. Александр нырнул, подплыл снизу к Софии, и слегка ущипнул её за голую попу. Она  вскрикнула от неожиданности, засмеялась, так что её громкий смех был слышен через воду, и когда Александр вынырнул, брызнула ему в лицо горстью солёной воды.

Они плавали и ныряли, смеялись и ласкали под водой друг друга. Что-то детское проснулось в них, согнав всю ту нарочитость и важность, которая, по мнению окружающих, должна быть непременным атрибутом князя и княгини.

Но, внезапно, зазвучала труба. Капитан подал сигнал опасности. Смех Софии оборвался. Лицо Александра сделалось серьёзным:

– Вот и всё наше княжеское счастье.

 Они поплыли к берегу, выбрались на пологий песчаный пляж и стали одеваться. На гнедом коне подъехал офицер.

– Турецкое судно идёт вдоль берега. Скоро будет здесь.

Александр помог беременной жене сесть в седло, сам легко вскочил на вороного жеребца и тронул шпорами его бока. Над холмом, загораживающим море, показалась единственная мачта с латинским парусом и мостиком-бочкой вперёдсмотрящего. Казалось, парус и мостик сами плывут над землёй. Потом из-за мыса стал выдвигаться нос галеры с несколькими пушками на нём, её низкий борт, с открытыми вёсельными портами, через которые турки, сгрудившись, смотрели на феодоритов. До корабля расстояние было не более полёта стрелы. Александр видел турецкие тюрбаны, тёмные лица, направленные в сторону берега жерла пушек, и понимал, что скоро им опять придётся глядеть друг на друга в открытом бою. Между мусульманами Востока и христианами Запада осталось лишь одно принципиальное разногласие – земельный вопрос: кто кого закопает.

Вестиариты вскочили в сёдла, и отряд пришпорил коней. Князь послал гонца в Каламиту. Флот Феодоро был поднят по тревоге. Несколько военных кораблей заперли вход в гавань. Как позже донесли князю, турецкая галера минула Херсон, херсонскую бухту и направилась в сторону Хачи Калион – Корабля Креста, ныне принадлежащего татарам.

 

  В столице работы развернулись по-настоящему. Тысячи мастеров и мобилизованных крестьян укрепляли городские стены, свозили камни с окрестных гор, очищали склоны Мангупа от остатков растительности, чтобы не дать возможности вражеским солдатам подобраться к стенам города незамеченными. Бесконечной чередой тянулись по дороге вверх возы, запряжённые ослами, доставляя в столицу тысячи пудов продовольствия. Зерно ссыпали в выдолбленные в скале хранилища. Огромные стога свежескошенного и высушенного сена выросли на пустыре вдали от обрывов и стен, чтобы их не смогла поджечь горящая вражеская стрела. Внизу, в долине проводились учения новобранцев. Крестьяне, ремесленники, рыбаки стреляли из луков и арбалетов, бились на мечах, учились сражаться алебардой, копьём, колоть пикой.

  После того как Александр поздоровался с близкими, к князю подошёл Теодорик. Они вместе прошли в кабинет Александра. Мандарий тихо вышел и притворил за собой дверь.

  – Как там Каффа?– первым делом поинтересовался князь.

  – Уже держится четверо суток, но сведения от наших шпионов и посла в Каффе поступают неутешительные. В городе зреет заговор среди армян. Их поддержала часть греков, недовольных латинянами. Они требуют открыть ворота и отказываются сражаться. Помощник консула, Скварчиафико, ведёт тайные переговоры с визирем султана. Посол полагает, что консулу об этих переговорах ничего не известно. Турки стали использовать хищных птиц для борьбы с голубиной почтой, поэтому, в день прилетает лишь один – два голубя с зашифрованными сообщениями.

– Есть ли сообщения от посла в Константинополе?

– Посол не может добиться аудиенции у Султана. Ему отказано в праве посещать дворец.

  – Значит, Султан уже принял решение относительно Феодоро. Я считаю, что надо готовить армию для удара в тыл османам.

  – А как же татары, наши друзья?

  – Ударим прицельно только по туркам. А татары пусть решают сами, будут ли они сражаться вместе с нами или против нас. Первыми мы на них нападать не станем. Но если вместе с генуэзцами нам не удастся уничтожить группировку Султана, следующим на очереди окажется наше княжество, хоть мурза Эминек и пытается убедить меня в обратном. Не таков султан Мехмед, чтобы делиться с кем-то доходами от торговли. Ему нужна вся Таврика, весь Понт Эвксинский, все торговые пути с русскими землями и Востоком. Да и не первый год миру известны слова Мехмеда: «Я не сложу оружия, пока в Европе останется хотя бы один христианин».

  – Верно говоришь, князь, но если татары решатся биться против нас, то силы сразу окажутся неравными. Турок и татар вместе около 84 тысяч. Такого войска нам никогда не собрать. Кроме того, армия турок – отборные войска, которые султан готовил для захвата греческих островов. А у нас, в основном, мобилизованные крестьяне. Генуэзцы могли бы собрать достаточную армию, мобилизовав население колонии, но вместо этого предпочли запереться за стенами Каффы. Всего в Каффе с женщинами и детьми около 70 тысяч человек. Если мы ударим, они не соберут нам на помощь, даже если захотят, и десяти тысяч, из которых только около 150 профессионалов – наёмников. Итого, примерно 40 тысяч, из которых только тысяча профессионалов, а остальные – необученные новобранцы, против 84, из которых более половины – профессионалы. Ведь татары тоже имеют опыт ежегодных военных набегов на литовские земли.  Плохой расчет.

  – А если двигаться от Алустона вдоль побережья через земли генуэзской колонии?

  – Где тудуном является всё тот же Эминек?   

  Александр задумался.

  – Ты прав. Но иного способа взять инициативу в свои руки я не вижу. Нашего флота не хватит, чтобы сокрушить флот турок из 400 кораблей. Может, у тебя есть другое предложение?

  – Наносить удар по туркам сейчас – чистое самоубийство. Мы не сможем подойти к ним незамеченными, так как нам придётся вторгнуться в земли татар. Без предварительной с ними договорённости это означает войну. Пытаться договариваться с Эминеком – бесполезно, ведь он сам призвал турок. Даже если мы пройдём через татарские земли или вдоль побережья неожиданно ночью, то татары успеют предупредить турок, и те смогут быстро развернуть войска. Нет, это не выход. Кроме войны с турками мы ещё получим войну со своими друзьями и соседями. Нам надо серьёзно готовиться к войне на своей территории, не провоцируя османов, и надеяться, что каффинцы выстоят.

  – Подождём сигнала с Каффы. Консул должен сам определить, когда нам ударить в спину туркам. Впрочем, если даже Каффа выстоит, все наши проблемы отодвинутся в будущее, но не исчезнут совсем,– сказал Александр. – Турки не успокоятся, пока не уничтожат своих торговых конкурентов на Понте Эвксинском. Трудно мне говорить это, но наша судьба предрешена, если не случится какое-нибудь чудо. Будем надеяться, что османы послушают татар и не станут нападать на Феодоро. Будем молиться за Каффу.

 

  Но рано утром прилетел голубь. И письмо было страшным.

«Армяне и греки восстали против латинян, отказались противиться туркам, и потребовали сдачи. Масар Оберто Скварчиафико передал через армян ключи от города туркам. Османы вошли в город. Господи, спаси нас!».

К вечеру над дворцовой голубятней кружились все голуби, оставленные послу в Каффе для передачи сообщений. Когда они сели, ни на одном из них письма обнаружено не было. Связь с Каффой прервалась.

 

Ещё через два дня в Феодоро стали прибывать первые очевидцы произошедшего. Целый день Александр слушал их свидетельства, и лицо его становилось всё мрачнее.

Поздно вечером, когда над городом горели, как лампы, яркие звёзды, и в княжеской опочивальне свечи были потушены, София попросила мужа:

– Расскажи о событиях в Каффе!

– Каффу предали. Сначала армяне, греки, а потом и сами генуэзцы. А первый предатель – масар Скварчиафико, который лично передал ключи от города изменникам – армянам. Турки и татары свободно вошли в город. Триста знатных генуэзцев, все почетные граждане, многие гости из Москвы были изрублены в куски на берегу моря при свете факелов. В том числе, консул Антониотто Кабелла. Татарский хан взят в плен и отправлен в Константинополь. Османы казнили всех армян и греков, которые принимали непосредственное участие в предательстве Каффы. Султан не любит предателей, даже если они предают для него. «Предав единожды…». Населению, присягнувшему на верность Султану, позволили сохранять прежние законы и обычаи. Думаю, это совершено с дальним прицелом: чтобы всё население колонии не оказывало слишком активного сопротивления.

София приподнялась на локте, посмотрела в глаза мужу и тихо спросила:

– Значит, теперь наша очередь? А мне скоро рожать.

– Феодоро выстоит, ты не сомневайся. Весь вопрос в том, уйдёт ли Турок, не взяв город. Если хочешь, я отправлю тебя завтра же в Молдову на корабле. Пока ещё море свободно.

– Я не хочу для себя никаких исключений, а все женщины и дети княжества не уместятся на судах Феодоро. Представляю зрелище: почти сто пятьдесят тысяч перепуганных женщин, детей и стариков уселись на суда и поплыли в Молдову. Весь мир от смеха лопнет. Бедной Молдове не позавидуешь. Нет, я останусь с тобой, даже если нам обоим суждено погибнуть.

Князь и София замолчали. Лёгкий ветерок с моря прошуршал в листве сада за распахнутым настежь окном. Сон пришёл незаметно. Утих ветер. Над громадным городом блистали ослепительные звёзды, пронзительно пели соловьи, а на крыше дворца ухал филин.

 

Через несколько дней стали поступать новые подробности о гибели Каффы и действиях турок в захваченном городе.

Один из свидетелей рассказывал так:

«Сейтака был захвачен и казнен, а его голову, водруженную на пику, вместе с богато вышитыми золотом генуэзскими знамёнами и тысячью самых красивых девушек и юношей послали в дар Турку. Из добычи посланы были Турку тысяча одиннадцать кожаных мешков денег, не считая другой утвари, драгоценных камней и дорогих вещей. Каждый же мешок заключает 600 дукатов».

Другой свидетель утверждал, что добыча турок составила: 25 тыс. червонцев выкупа за товары иностранные, половину городского имущества и от 15 до 100 аспров с каждого жителя. Огромная сумма, считая, что жителей было около 70 тысяч.

Ещё через несколько дней голубиной почтой прилетело письмо из Молдавии. Штефан поздравлял Александра с вокняжением, и сообщал, что в Молдову приплыло судно, на котором в Константинополь османы перевозили пятьсот юношей из захваченной ими Каффы. Пленные подняли бунт, выкинули турок за борт и захватили судно, на котором прибыли в Килию. Теперь все они свободны, и многие уже уехали к себе в Геную.

 

Глава 17. Письмо из прошлого.

Шли дня. Турецкая армия застряла у стен Сольдаи. Город, большинство населения которого состояло из венецианских и русских купцов, оборонялся с отвагой и стойкостью, которой  так не доставало опозоренной Каффе.

Однажды утром к Александру зашёл Теодорик и протянул ему маленькое письмецо. Оно было написано мельчайшими буквами, и Александр, чтобы его прочитать, подошёл к окну. «Какие будут гарантии мне и моей семье, если я захвачу и передам вам Большого Князя?».

– Откуда письмо?

– Сокол сбил голубя под Алустоном. Владелец птицы ждёт за дверью.

Александр кивнул, и мандарий впустил молодого парня с соколом, сидящим на согнутой руке.

– Твой сокол сбил голубя?

– Мой. Я пустил сокола на зайца, но заяц скрылся в кустах, и тогда сокол ударил пролетавшего мимо голубя.

– Ты грамоте обучен? Письмо прочитал? Почему не отдал его князю Алустона?

– Да, обучен. Письмо прочитал. Потому и не отдал. Боюсь.

– Правильно боишься. Не сносить бы тебе головы. А вдруг, ты врёшь, и письмо – лишь наговор, с целью погубить князя Алустона? Тебе не страшно оказаться под пыткой?

– Страшно. Но ещё страшнее, если враги погубят тебя, нашего Владетеля.

– Умеешь ты быть убедительным. Но за тобой и твоей семьёй понаблюдают мои люди, пока я сам не выясню обстоятельства этого дела. На всякий случай, и тебе охрана.

– Понимаю я, князь. Своей семьёй я бы никогда не стал рисковать ради денег. А поэтому, будь уверен: я говорю тебе правду.

Охотник вышел.

– Что будем делать, Александр?– спросил Теодорик. – Может, послать отряд, пусть привезут князя Матвея? Здесь его и допросим. С пристрастием.

– Какой ты быстрый! А вдруг, это не от князя письмо, и он в этом деле никоим образом не замешан? Ты хочешь, чтобы я погубил отца Марины? Чтобы я окончательно разрушил её жизнь? Нет! Если кто-то желает предать меня, он вскоре начнёт действовать. Подождём.

 

Шло время. Пала Сольдайя. Часть сольдайцев спустилась тайным ходом к морю и бежала на лодках. Около тысячи защитников крепости во главе с консулом Христофоро ди Негро заперлись в главном храме. Но турки подожгли храм, и все, кто в нем был, погибли.

Сотни порубленных тел защитников Сольдайи были сброшены в море на съедение крабам.

После такого жестокого урока, никакие другие города и селения Капитанства Готии сопротивление туркам не оказывали. Османы захватывали побережье, грабя местное население и вывозя ценности в Константинополь на перегруженных судах.

 

Последний оплот генуэзцев - Чембало готовился к осаде. Лихорадочно готовилась к войне и Феодоро. Население стремилось собрать урожай. Сушили, солили созревшие ранние фрукты, овощи, ссыпали в подземные хранилища зерно озимых. Ремонтировались старые стены, возводились новые укрепления. Днём и ночью работали кузни, изготавливая оружие. Рубили лес на древки копий и алебард, на стрелы и подручный материал для ремонта стен.

 

Но однажды Александру передали письмо. «Ты мне нужен! Приезжай! Твоя Марина». Те же слова. Как это было много раз. Тогда он бежал, летел, скакал сквозь дождь и туман, сквозь жару и солёный пот, забывая прежние обиды, её издевательства и насмешки. Потому что она звала его, ждала его, и он ей был нужен. Первая любовь, первая девочка, девушка, женщина. Самое главное в его жизни связано с ней. А всё, что было без неё – лишь кратковременный сон – недоразумение. Марина, его Мариночка, морская девушка, загорелая русалка на пустынном пляже из крупной гальки. Нет, он не забывал её никогда. Она жила в его сердце как вечная радость и вечная боль. И её измена, вдруг, показалась малозначительной, пустой, не стоящей того, чтобы бежать на край света, искать новую любовь и жениться.

Александр вызвал Теодорика с Георгием, показал им письмо. Теодорик покачал головой и сказал:

– Не может Марина тебя предать. Не верю я этому.

– Оскорблённая, преданная женщина может всё,– заметил Георгий.

– Положим, не Александр первый её предал, а именно она, связавшись с сыном мелкого князька,– возразил Теодорик.

– Так! Я не прошу здесь обсуждать мои сердечные дела. Я хочу услышать совет, что мне делать.

– Ты сам веришь в то, что Марина желает передать тебя туркам?– спросил Теодорик.

– Не знаю я. Сердце женщины – бездна ада. И в душе Марины есть и рай и ад. Возможно, инициатор –  князь Матвей. Возможно, они вместе, а ещё возможно, что это лишь совпадение.

– Ты не должен рисковать и вообще куда-то ехать. Пусть остаётся всё как есть,– сказал Георгий.

– И потерять Алустон? Нашего единственного вассала на Южном берегу? И вечно носить в своём сердце недоверие к Марине?

– Ладно. Тогда поезжай. Возьми с собой своих вестиаритов, лучших наших воинов. Не сможет князь захватить тебя. Я сам переоденусь в простого воина и позабочусь, чтобы никто не поднял на тебя руку,– сказал Теодорик.

– Ну и что? Если не спровоцировать Матвея, то он и не станет ничего предпринимать. С чем поехали, с тем и вернёмся. Я должен быть, как всегда, один. Пусть он меня захватит, если у него есть такое намерение. Тайно по большому периметру окружайте крепость и никого из неё не выпускайте. Если на следующий день я не выйду, начинайте штурм, вызывайте войска, чтобы отрезать крепость от моря и не дать туркам приблизиться.

 

День клонился к закату. Ещё один день, полный трудов и забот. Звонили колокола. Их мелодичный звон плыл над плодородными долинами и лесами самого удивительного, самого благодатного края на Земле. Родная страна, родной город, древний Дорос! Тревога за Родину и разбуженная, старая любовь, как две коварные змеи, грызли сердце князя.

 

На следующее утро, одеваясь перед дорогой, Александр сказал Софии:

– Еду к вассальному князю в Алустон. Вернусь через день-два. Не скучай.

София посмотрела на него пристально, так что Александру стало неловко и захотелось опустить глаза, спрятать глубоко в себе те чувства, которые разбудило в нём письмо Марины.

– Я верю тебе, Александр, хоть и знаю, что в Алустоне живёт твоя прежняя любовь, Марина,– сказала София.

Словно внезапный порыв ветра сдул ту ненадёжную защиту, маленькую ложь, которой пытался Александр замаскировать свои чувства. Он растерялся, покраснел, что, конечно, не ускользнуло от взгляда его жены. И её глаза удивлённо расширились: «Ты мне врёшь? Разве это возможно?» Но она не сказала ничего, а лишь опустила глаза и холодно пожала плечами.

– Не подумай обо мне плохо, София! Отец Марины, кажется, замышляет предательство. И мне надо лично убедиться в его коварных замыслах, чтобы не казнить человека напрасно. А с Мариной у меня уже нет ничего. Она мне изменила, и я такие вещи не прощаю.

Он лгал? Или говорил правду? Да и где она, правда? Разве можно отыскать её в растерянной, метущейся душе? Александр пытался быть честным. Чтобы не потерять лицо, не потерять себя. В его жизни должен быть прямой, несгибаемый стержень, его опора, его суть. Но именно сейчас, поднятая воспоминаниями, душевная буря гнула и ломала этот стержень, подвергая сомнению самую основу его существования.

 

Теодорик подъехал к входу во дворец с сотней вестиаритов. Александр поцеловал жену, вскочил в седло и тронул шпорами бока коня, понимая, что родилось между ними недоверие. И последняя ободряющая улыбка жены – это не примирение, а лишь попытка повлиять на него, чтобы он не сорвался, чтобы не увлекла его старая любовь, гнездящаяся глубоко в душе, как затаённая змея.

 

Глава 18. Алустон.

Солнце уже садилось, когда князь с вестиаритами прибыл в Фуну, последнюю крепость феодоритов на рубеже с генуэзскими владениями. Отец восстановил разрушенную крепость и подарил её Александру к восемнадцатилетию. Когда-то эта крепость считалась неприступной, ведь она стояла на высокой скале, и лишь со стороны Кузнец-горы перед крепостью простиралось относительно ровное поле, по краям которого среди больших камней, раскиданных последним землетрясением, росли невысокие деревья.

К воротам крепости можно было приблизиться, только пройдя мимо мощной башни, на третьем этаже которой располагались покои князя Александра. Но даже если бы врагам удалось пробиться сквозь главные ворота, они попадали в узкое пространство между стенами, и следующие ворота располагались после крутого поворота, где невозможно было поместить таран. Но теперь у турок есть пушки. Они меняют всё.

Каранчело Власис, топотирит – комендант Фуны, встречал князя. Вместе они поднялись на плоскую крышу главной башни, откуда осмотрели всю епархию. Сверху была видна бухта Алустона и крепость, а напротив неё на вершине гранитно-порфирной горы виднелась генуэзская крепость Кастель, когда-то принадлежавшая Феодоро. Темнело. Солнце спряталось за Палат-горой, которую древние греки называли Трапезус.

– Турки уже взяли Кастель?– спросил Александр.

– Да, обе крепости: Малый Кастель и Большой Кастель. Генуэзцы после падения Сольдайи и уничтожения турками всего населения города, сопротивления почти не оказывают.

– Что слышно о нашем вассале, князе Матвее и его крепости Алустон?

– Ничего. Турок в крепости нет. Даже до посада османы не дошли. Но посёлок у моря, порт они заняли. Разграбили и ушли, оставив небольшой отряд.

– В наши земли турки не вторгались?

– Пока нет. Но Фуна к войне готова. Замечания, сделанные тобой в прошлый приезд, устранены. Посёлок кузнецов у подножья Кузнец-горы отселён вглубь страны, а сами кузнецы направлены в столицу, и лишь несколько человек остались в Фуне. Только одна наша крепость туркам долго противостоять не сможет, если не придёт на помощь армия. Гарнизон всего пятьдесят человек, не считая кузнецов.

 

У княжича было ощущение, что он, наконец, вернулся домой. Александр вошёл в свою комнату, восстановленную после обрушения в ту страшную летнюю ночь 1471 года, когда всё главное здание было уничтожено мощным землетрясением. Тогда Александр поздно вернулся домой, уснул, словно провалился в пропасть, а ночью ощутил, что его пёс Пиня стягивает с него одеяло. Александру было лень просыпаться, и сквозь сон он погнал пса. Но тот не унимался: скулил, хватал хозяина за босые ноги своей горячей пастью. Княжич в раздражении, не желая просыпаться, пнул любимого пса ногой, а потом швырнул в него сандалий. И тогда Пиня лёг у ног хозяина, больше не смея перечить ему, только подрагивая телом и тихо-тихо попискивая. Александр опять уснул, но вскоре проснулся от мощного удара. Он открыл глаза, и в свете единственной непогашенной свечи увидел, как рушится на него стена. Рывком он бросил натренированное тело в сторону, спасаясь от падающих камней. Среди грохота обрушившихся стен и крыши, среди шума осыпающейся черепицы он услышал последний стон верного пса, раздавленного огромными камнями. И сердце княжича облилось жалостью и раскаянием. Пиня хотел спасти хозяина, но после жестокого и несправедливого отпора, решил просто умереть рядом с ним. 

 

Александр помнил каждый камень, каждый куст этой местности, которую исходил и изъездил с Мариной. Родовое гнездо князей Феодоро, окончательно отстроенное отцом Александра всего пятнадцать лет назад, крепость Фуна, с единственной небольшой церковью, и город-крепость Алустон, где жила замечательная девочка Марина, стояли в прямой видимости друг от друга. Александр любил жить в Фуне, и часто ездил в Алустон верхом.

Вместе с Мариной они отправлялись исследовать удивительный, огромный мир. Где-то там, за Кузнец-горой, в тени деревьев, водопад святого Андрея. Под его струями Александр впервые в жизни поцеловал девчонку, дочку князя Матвея, а она, до этого смешливая, дурашливая, вдруг, стала серьёзной, и смотрела пристально бронзовыми глазами в его серые глаза. Будто спрашивала: «А ты настоящий? Тебе можно доверять? Ты не обманешь? Не предашь?» Тогда, в жаркий полдень, между их обнажёнными телами текли лишь прохладные струи чистой, родниковой воды. И любовь их была чистая, словно омытая этой кристальной водой.

На следующее лето Марина сама отдалась ему, готовая и к боли и к злым языкам, и к риску навсегда остаться незамужней.

Но время шло. Они взрослели, и сексуальность Марины вдруг вспыхнула, словно взорвавшийся бутон алой розы. А он, ещё юноша, не успел, не смог дотянуться до неё, страстной, пламенной, неутомимой в любви самки.

И тут появился черноголовый, с горящими глазами и орлиным носом сын армянского князька, владевшего маленькой крепостью на побережье. Он был на два года старше Александра, и знал, что надо этой истекающей сладострастием девушке, как утолить её пламя, или разжечь его до небес.

С тех пор прошло четыре года. Какая она сейчас, Марина?

 

Александр один выехал из Фуны и направился к Алустону. Теодорик с отрядом пока остался в крепости, чтобы с заходом солнца незаметно окружить Алустон.

Князь подъехал к воротам крепости возле шестигранной башни, и они без задержки раскрылись перед ним. Стража его узнала. Ворота Цитадели были открыты. Две огромные очень старые собаки, которые хрипло, словно из последних сил, залаяли на въезжающего всадника, вдруг сконфузились, виновато опустили головы, и приветливо замахали хвостами.

Александр спрыгнул с жеребца, набросил поводья на врытый в землю столб с перекладиной, и погладил одновременно обоих псов. Тогда они засуетились, залаяли остервенело на подошедшего знакомого, но вовсе не важного, с их точки зрения, слугу, а потом по очереди помочились на столб, к которому Александр особым степным узлом привязал коня.

 На крыльце дворца стояли Марина с отцом, и оба они приветливо улыбались князю. Александр подошёл к ним. Его взгляд, как лезвие меча, полоснул по лицу старого князя, и тот сморщился, пытаясь удержать на губах деланную улыбку. Бронзовые глаза Марины расширились от изумления, словно впервые в жизни она увидела этого гиганта, со стальным магическим взглядом серых глаз.

Они поздоровались, а потом, по приглашению князя Матвея, поднялись на второй этаж в широкое помещение с длинным столом в центре зала. Марина немного пришла в себя, и сказала:

– Только что я вспомнила твоё первое появление в нашем доме. Ты приехал с отцом. С вами был молодой пёс. Он шёл без поводка, и когда его ледяной, безразличный взгляд скользнул по нашим двум сторожевым псам, те, вдруг, забились в свои будки, и сидели там молча, не высовывая носов. А он прошёл мимо будок с самыми злобными псами на побережье, даже не посмотрев в их сторону. Сколько лет тогда было твоему Пине?

– Ему не было и года. Но он знал себе цену. Его лапа была не меньше, чем мой кулак.

– Сегодня ты напомнил мне своего Пиню. Ведь ты тоже знаешь себе цену.

– Я князь, и моя цена – почти триста тысяч человеческих жизней моих подданных. Потому что их существование зависит от меня.

В это время слуги накрыли на стол, и Александр пил виноградное вино, ел запечённый на углях бараний бок с маринованными каперсами, слушая рассказ старого князя об урожае, который, теперь, видимо, не собрать, по причине войны, о полном отсутствии доходов от работы порта, об ограблении побережья турецкими войсками.

Александр наблюдал за князем Матвеем и Мариной, интуитивно, по движению глаз, выражению лиц, ища ответ на мучивший его вопрос: «Неужели, они способны меня предать? А почему бы нет? Что нас теперь связывает? Старые неосуществившиеся планы и мечты?». Марина! Его сердце опять учащённо билось в груди, и сладкий ком подкатывался к горлу, как всегда в предвкушении близости с ней. Она прекрасна. Чувственная, стройная, с рыжими волосами и бронзовыми, почти жёлтыми, как у хищной кошки, глазами. Александр ощущал, что хочет её по-прежнему, понял, что желал обладать ею все эти годы разлуки, и тосковал без её часто бурных, но иногда пронзительно нежных ласок. Наверно, страсть к её телу останется в нём навсегда. Потому что это первое познанное им девичье тело, первая девушка и первая женщина в его жизни. Разве может быть иначе? Разве может он отречься от себя, от своей юности, от своей мечты? Но теперь всё изменилось, потому что на свете есть София. И есть тот сынок армянского князька. Исчезло ощущение чистоты. Осталась лишь мутная тяжёлая страсть, непреодолимая, как предначертание.

– Я спрошу тебя прямо, князь Матвей: что ты намерен делать, в связи с нынешней ситуацией? Когда-то, чтобы уберечься от беспредела распоясавшихся генуэзских баронов, братьев Гуаско, князья Алустона признали князя Феодоро своим сюзереном. Моё княжество защитило Алустон и от братьев Гуаско и, вообще, от генуэзцев. Сейчас ни генуэзцы, ни даже мы, феодориты, не сможем защитить тебя от турок. Слишком сильна Порта. Тебе самому придётся решать свою судьбу. Если ты остаёшься с нами и готов сражаться в своем городе-крепости, то мы пришлём тебе в поддержку армию. Рядом с тобой будет сражаться наша Фуна. Возможно, совместными силами, нам удастся остановить османов. Если ты откроешь ворота перед турками, то должен знать, что османы не оставят тебе ни крепости, ни дохода. Все доходы они забирают себе, а крепости или разрушают или берут под свой полный контроль. Я хочу услышать твой ответ. Надеюсь, он будет убедительным.

Но ничего не ответил князь Матвей. Он опять сетовал на тяжёлые времена, нехватку пороха и запасов, на то, что крепость перенаселена и превратилась в город, по которому бродят нищие, и где совершаются убийства. Он не поднимал глаз и пил одну чашу вина за другой. В какой-то момент его язык стал заплетаться. А потом он просто встал и, пошатываясь, вышёл, оставив Александра наедине с Мариной.

Рыжее пламя отражалось в глазах Марины, играя тысячами пляшущих язычков. На какой-то момент Александру показалось, что перед ним не девушка, его прежде желанная, недоступная, гордая и притягательная Мариночка, а дьяволица с хищным взором и горящими жёлтыми глазами. Он встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, а она перегнулась к нему через стол и спросила:

– Уже поздно, может, пойдём в нашу комнату? Ты помнишь, как трещали цикады, как лёгкий ветерок ласкал наши обнажённые тела? Я хочу тебя сейчас, хочу всего. Будь моим. Ведь ты желанный мой, любимый! Я так виновата перед тобой! Но своей любовью я заглажу вину, и буду любить тебя всегда, до скончания веков. Хочу трогать тебя губами, хочу испить твой нектар, мой законный нектар. Хочу быть с тобой единым целым. Пошли!

– Сегодня я сплю один.

Её глаза потупились, словно удалось ей совладать со своим желанием. Или она лишь притворялась? Играла им, как всегда? Сильная рыжая кошка, тигрица, знающая свою силу.

– Хорошо. Я лишь провожу тебя до дверей нашей…, вернее, твоей спальни.

 

Они поднимались по узкой лесенке. Александр светил, держа подсвечник с тремя свечами, а Марина шла сзади. Знакомая дверь. Александр открыл её и остановился у широкой застланной постели. Марина обнажила грудь и прижалась ею к спине Александра, так что он ощутил сквозь тонкую шёлковую рубашку твёрдые как два бриллианта, возбуждённые, горячие соски.

Постель напомнила ему все их ночи, все их безумные ласки. «Чего ей не хватало в нашей любви? Какие ещё безумства ждало её пылающее, совершенное тело? Может, не хватало новизны? Приключений? А теперь у неё новое приключение и страстное желание отбить меня у Софии? Но ведь этого не будет! Не будет никогда! Я люблю и любим. Я князь, владетель целой страны, и не могу не властвовать над собственным телом».

– Этого не будет,– сказал он вслух.

– Чего не будет?– спросила она его хриплым голосом, сбрасывая лёгкое шёлковое платье. Пламя трёх свечей играло на её обнажённом теле, обволакивая его мягкими тенями, словно невидимой одеждой. Александр почувствовал, что не в силах совладать с собой, что его тело знает, помнит, как ему было хорошо, словно лежал он в животе ещё не родившей его мамы.

– Этого не будет, потому что я люблю другую женщину.

– Ну и что? Я тоже любила другого мужчину. Но мы всегда возвращаемся. К истокам. К своей первой и главной любви.

Она протянула руку, и быстрым движением расстегнула ремень на его штанах, так что под тяжестью меча они с глухим стуком упали на пол. Марина нагнулась, и судорога наслаждения молнией пробежала по телу Александра, прежде чем он, промедливший, да, бесстыдно промедливший, ждавший этого прикосновения, желавший его, отпрянул, подтянул штаны и застегнул на талии ремень с мечом. Она взяла то, что называла «мой законный нектар». И теперь смаковала его на губах, довольно облизываясь, как получившая своё законное лакомство кошка.

– Я же сказал, нет!

Он подошёл к распахнутому окну. Выглянул в него. Во весь горизонт перед ним лежало море. К луне вела жёлтая дорога. Блистали звёзды. Тёплая летняя ночь готова была принять в свои объятия ещё одних любовников. Голая Марина прижалась к нему сзади и гладила его тело, стараясь расстегнуть пуговицы из перламутровой раковины на его рубашке. Он ощутил, что её бьёт дрожь, такая же, какая сотрясала его самого. И тогда он попытался вспомнить Софию, чтобы получить от неё силу противостоять Марине. Но мысли путались, сбивались, словно сгорали в пламени всепоглощающего желания, мрачной чёрной страсти. И тогда, в первый раз за всю свою жизнь, Александр мысленно обратился к Богу: «Спаси меня, Господи, от меня самого!!!».

Марина взяла его голову в свои руки, повернула лицом к себе и прошептала, словно прочтя его мысли:

– Тебя теперь не спасёт никто и ничто. Ты мой! Как был моим, так моим и будешь! Ты не можешь обмануть меня: твоё дрожащее тело выдаёт тебя с головой. Оно знает, что это случится, и готовится, чтобы легче войти в меня.

Марина приблизила к нему своё лицо, погладила сухими, воспалёнными от страсти губами его губы и прижалась к ним, целуя часто-часто. Опущенная левая рука Александра ощутила на себе прикосновение её содрогающегося влажного лона. Между ними оставалась лишь тонкая ткань, лишь падающий на пол с глухим стуком меч.

 

Но в это мгновение вдали за посадом раздался чей-то предсмертный душераздирающий вопль, потом звон оружия, хриплые крики. Александр отпрянул от Марины, в его стальных глазах загорелось яростное пламя черкесских предков:

– Ты опять предала меня?

Она посмотрела на него изумлённо, а её торчащие соски казались неуместными и смешными. Впрочем, как и его бугор на штанах. Они даже почти улыбнулись, так нелепо выглядели оба в это мгновение.

– Какой-то бой, причём тут я?

– Это бой моего отряда с турками, которые идут к Алустону, чтобы захватить меня, князя Феодоро, которого вы с отцом заманили в ловушку.

– Ты ошибаешься! Мне не за что тебе мстить. Это я изменила тебе с сыном армянского князя. А деньги для меня не имеют значение. Сейчас во всём разберусь.

Она быстро оделась, вынула из подсвечника одну свечу и вышла, притворив за собой дверь. Александр закрыл дверь на засов, опять подошёл к окну, выглянул из него, и увидел, как на одной из башен стражники тушат сигнальный костёр. Бой внизу, двести - триста шагов от крепости, шёл яростный. Звон мечей, хриплые крики и стоны разбудили всю крепость. В окнах загорались свечи.

Снизу донёсся шум, глухие удары, потом раздался негромкий стук в дверь. Александр вынул меч, подошёл к двери и спросил:

– Кто?

– Это я, Марина.

Александр левой рукой отодвинул засов, и отскочил в сторону, готовясь нанести удар мечом.

Но в комнату вошла одна Марина. У неё на плече висела длинная прочная верёвка. Марина закрыла за собой дверь и сказала:

– Кажется, тебя действительно предали. Я закрыла дверь на третий этаж и её сейчас выламывают. Мне не хочется верить, что это мой отец. Спускайся по верёвке. Потом я её скину. И помни: я не предавала, потому что только тебя любила, тебя и буду любить всю свою жизнь, А армянин – это лишь страсть: глупая и безрассудная. Сегодня ты понял, что противиться ей практически невозможно. Она сильнее нас. Это страсть продолжения рода. Жаль, что мы с тобой применяли средства против беременности. Я хочу от тебя ребёнка. Хочу! –  прошептала она, когда Александр уже спускался вниз.

 

Он глядел вверх до тех пор, пока лицо её не стало неразличимым белым пятнышком в тёмном проёме окна. И тогда он мысленно попрощался с ней навсегда.

Александр соскочил на землю, собрал сброшенную Мариной верёвку, и поднялся по крутым каменным ступеням на стену. По стене уже бежали к нему два стражника. Александр накинул петлю на зубец стены и сбросил верёвку вниз. Стражники были уже рядом. Александр повернулся к ним и пошёл навстречу, не вынимая меч. В ярком свете полной луны его глаза полыхали холодным яростным огнём. Стражники остановились, попятились, а потом один за другим с воплем ужаса, прыгнули вниз, в узкий проход между зданием и стеной.

Александр спустился со стены, и побежал мимо спящего посада в ту сторону, откуда доносились звуки боя.

 

Глава 19. Фуна. Кровь и слёзы.

В свете луны, поросшие густой травой поляны между островами мелких деревьев и кустов казались освещёнными комнатами в темном полупустом замке. На одной из таких полян и шёл бой. Мелкие, разрозненные отряды вестиаритов уже собрались в один сплочённый, хорошо управляемый Теодориком отряд, который теснил вооружённых саблями турок. Широкие лезвия алебард феодоритов мелькали высоко над чалмами османов и обрушивались сверху, словно молнии, посылаемые богом войны на грешные головы правоверных. 

Александр, прячась в густой тени невысоких буковых деревьев, прошёл в тыл к туркам, и когда османы, теснимые феодоритами, приблизились к зарослям кустарника, стал разить их мечом сзади, нанося смертельные колющие удары под рёбра. Один удар, другой, третий. Падали враги к его ногам, не осознавая ещё, что погибли, не понимая, откуда пришла к ним эта негаданная смерть. Их души возносились к Аллаху, ведь каждый мусульманин, погибший в войне с неверными, отправляется прямо в рай, и Александр получал удовлетворение от того, что совершает столь важное действо:  исполняет волю мусульманского бога. «И если кто сражается на пути Аллаха и будет убит или победит, Мы дадим ему великую награду».

Наконец, князю надоело убивать, оставаясь незамеченным. Он вышел из тени на освещённую луной поляну. Шёлковая светлая рубашка словно вспыхнула ярким сиянием, отражая лунный свет. Его сразу увидели, бросились к нему, но словно луч разящего света, блеснул прямой феодоритский меч, и ближайший турок закружился, упал на землю, напрасно зажимая рукой горло, из которого на землю фонтаном била чёрная турецкая кровь. А другой уткнулся лицом в ноги Александру, словно целуя стопы посланнику Аллаха, тому, кто сквозь кольчугу пронзил его сердце, нанизал как шашлык на клинок меча. Александр выдернул меч из обмякшего тела, сталь опять взлетела вверх, а потом, описав дугу, опустилась на голову ещё одному храбрецу, раскроив ему череп вместе с тюрбаном на две половины.

Феодориты, увидев своего князя, воодушевились, алебарды чаще засверкали в воздухе, и, наконец, турки побежали. Они бежали во всю прыть, побросав оружие. Феодориты кинулись догонять османов, но резкая команда Теодорика остановила их.

Александр подошёл к Теодорику, пожал ему руку, обнял, похлопал по спине.

– Туркам подали сигнал костром с башни Алустона,– сказал Тео.

– Я видел. Ловушка для князя превратилась в ловушку для тех, кто её подстроил. Но мы лишились Алустона. Такими малыми силами нам его не взять. Да и нет смысла терять воинов ради груды камней, тем более, когда в нашем тылу окажутся две крепости турок с их гарнизонами: Малый и Большой Кастель.

– Смотри!– сказал Тео.

На лунной дороге, протянувшейся по морю, были ясно видны силуэты двух больших военных кораблей. Они приближались к выступающему в море причалу.

– Боюсь, на этом ничего не закончилось,– сказал Александр. – Ты говорил, что сегодня сюда придёт армия. Когда, сколько, и в каком качестве?

–  К следующему вечеру. Тысяча. Пешие лучники и алебардщики.

– Скачи в столицу, проверь и укрепи посты у перевалов Ялты, Скели, Фороса и Ласпи, а я подожду армию в Фуне и посмотрю, что предпримут турки. Возможно, они попытаются ударить отсюда, от Алустона, тем более что в их руках Кастель. Тогда, по моему сигналу, пришлёшь мне подкрепление. Кто стоит во главе отряда, который идёт к Фуне?

– Опытный, храбрый воин, его имя Игнатиади Дионисий. Он когда-то был со мной в Константинополе и проявил себя с самой лучшей стороны.

– Сможет Игнатиади разблокировать Фуну, если турки возьмут её в осаду?

–  Не сомневайся. Я его встречу и предупрежу. 

Луна скрылась. Но на востоке уже посветлело. Отряд пришёл в Фуну. Александр лёг отдохнуть в княжеских покоях, а Теодорик выехал в столицу. 

 

Утром Александра разбудил Каранчелло Власис, топотирит. Шёл проливной дождь. Вместе они выглянули в окно, и Александр увидел над Алустном клубы дыма. Это не был случайный пожар, потому что очаги огня были разбросаны по всей крепости. Крепость подожгли. А ещё они заметили большой отряд, поднимавшийся по склону горы по направлению к Фуне. Сквозь дождевые тучи на мгновение выглянуло солнце и тысячами маленьких зеркалец отразилось от стали оружия.

– Турки,– сказал Власис.

– Готовь крепость к осаде,– отдал приказ Александр.

К обеду турки взяли Фуну в полукольцо, так как другая половина окружности составляли непреодолимые отвесные скалы. Османы остановились за пределами досягаемости метательных баллист крепости. Дождь продолжал лить.

Вечером, вдруг, начался штурм. Сначала на расстояние выстрела подошли лучники, и стали осыпать защитников стрелами. На излёте стрелы не причиняли особого вреда. Феодориты стреляли в ответ. Турецкие лучники ещё продолжали посылать стрелы, когда под их прикрытием вперёд пошли группы османов с лестницами, вооружённые щитами, саблями и алебардами. Они подошли почти вплотную, и тогда по команде топотирита одновременно выпалили аркебузиры и выпустили стрелы арбалетчики. Первая кровь окрасила подступы к крепости. Но османы с криками: «Аллах акбар!» кинулись вперёд, приставили лестницы к стенам крепости и стали карабкаться вверх, прикрываясь щитами. Многие лестницы не доставали до верхнего края стены, а сверху защитники обрушили на головы турок камни, стрелы, кипящую смолу.

Бой длился уже с четверть часа, когда внезапно, раздался далёкий, нарастающий, словно шум прибоя, многоголосый крик «Александр!!!» и со стороны Долины Привидений на турок кинулась тысяча феодоритов, осыпая врага стрелами. Александр тут же дал команду: «По коням!», сам вскочил на серую в яблоках кобылу.

Раскрылись ворота. Ещё одна команда: «В атаку, марш!». Сотня лучших воинов княжества рванулась за свои князем, выставив вперёд копья с флажками Феодоро. Александр скакал впереди. Он не надел доспехов. Лишь двухслойная витая кольчуга прикрывала его тело. Дождь хлестал в лицо. Конница феодоритов, сверкая мечами, закружилась вокруг турок, висящих на лестницах, подняла на копья тех, кто не успел разбежаться, а потом помчалась к главному турецкому шатру, возвышавшемуся над окружающей местностью. С другой стороны в том же направлении бежала тысяча феодоритов, пришедших на помощь князю. Турецкие войска были рассредоточены по обширному склону горы, и при численном перевесе вообще, не имели перевеса в том месте, куда был нацелен двойной удар феодоритов. Османы, находившиеся вокруг своего командира, сбились в кучу, растерянные, не ожидавшие такого массированного удара. Они не успели приготовиться. Конная сотня Александра пронзила край группировки турок насквозь, оставляя за собой просеку, устланную мёртвыми и раздавленными телами. Александр развернул сотню, и опять ударил, стремясь пробиться к высокому шатру. Вокруг шатра османы организовали круговую оборону. Но тут пехота феодоритов докатилась до ядра турецкого войска.

Сначала почти в упор ударили лучники феодориты. Потом они остановились, забрасывая за спину луки и выхватывая мечи, а сквозь их растянутые шеренги прошли алебардщики, выставив вперёд острия алебард. Алебарды обрушивались сверху на головы турок, а они, вооружённые, в основном, саблями, ничего не могли противопоставить страшным, рубящим ударам алебард, не могли сблизиться, пробиться через сплошную стену калёного железа. Там, где это им удавалось, на помощь алебардщикам Дионисия тут же приходили лучники, вооружённые мечами. Многие лучники поднялись на возвышенности, влезли на камни, низкие деревья и посылали одну стрелу за другой в густые ряды турок.

Перед отрядом Александра оказался отряд азапов. Александр скрестил свой меч с саблей самого внушительного турка, и они бились довольно долго, прежде чем князю удалось, в момент, когда турок закрылся щитом от очередного удара меча, мгновенно перебросить меч в другую руку, державшую щит, и внезапно слева нанести врагу смертельный удар. От неожиданности, брови турка изумлённо полезли вверх, а князь опять перебросил меч, теперь в правую руку, и вогнал его по рукоять в открытый рот турка. «Иди к Аллаху!», сказал он по-турецки врагу, прежде чем душа мусульманина отлетела в рай.

Шатёр уже близок. Возле шатра на высоком вороном жеребце сидел турецкий паша в шитой золотом чалме. Он отдавал распоряжения, указывая рукой на пробивавшегося к нему Александра. Но князь быстро уничтожал каждого, кто становился у него на пути. Рядом с ним сражались опытные, искусные бойцы. Они оказывали помощь князю, если на него кидались сразу несколько врагов. Когда Александр сразил последнего турка между собой и турецким пашой, турок вытащил саблю. Но князь узнал своего жеребца, которого он оставил в Алустоне, громко выкрикнул команду, и послушный хозяину жеребец встал на дыбы, потом прыгнул на передние ноги, высоко подкинув круп. Описав широкую дугу, паша рухнул под ноги князю. И тогда турки побежали.

 Александр приказал связать турецкого пашу, а сам с отрядом, уже на своём вороном жеребце, стал преследовать турок. Пешие феодориты тоже преследовали бегущих. Турки скатились с горы и бежали по лесу к Алустону. Феодориты преследовали врагов, не отступая от них ни на шаг.

Рубка длилась почти до вечера. И только под вечер уцелевшие турки достигли берега, миновав Алустон, сели на свои корабли и отошли в море. Их корабельные пушки палили по берегу, но никакого серьёзного урона причинить не могли.

 

Князь въехал в распахнутые, неохраняемые ворота Алустона. Из некоторых окон ещё вырывались языки пламени, а дома стояли обгорелые, пустые, с провалившимися крышами. Многие из них вообще превратились в груды развалин. Среди домов лежали мёртвые жители и гарнизон крепости. Не было видно следов сопротивления. Людей резали как скот. Внезапно и жестоко.

Ворота во двор цитадели-дворца стояли распахнутыми настежь. Княжеские палаты были относительно целыми, мало тронутыми пожаром. В небольшом дворике перед парадной дверью рядом с деревянной колодой лежало два тела: князя Матвея и Марины. Их головы с открытыми глазами были отделены от тел опытной рукой палача.

Князь подошёл к голове Марины, взял её, и приставил к телу. Золотые волосы были испачканы кровью, а бронзовые глаза глядели стеклянно помутившимися зрачками.

Сквозь тонкое шёлковое платье Александр видел контуры её тела, так хорошо ему знакомого с детства, всегда родного, страстного и желанного. Теперь оно обречено на гниение, на превращение в прах. Александр ощутил в горле спазм, почувствовал безмерную боль утраты, и чувство вины, самой страшной вины, которую не исправить никогда – перед мёртвой.

Он подошёл к колоде, на которой осталось два свежих следа от лезвия с запёкшейся кровью, положил левую руку на колоду и ударом меча отрубил себе палец. Подбежал мандарий, и наложил на оставшуюся фалангу пальца тугую повязку. Князь взял свой отрубленный палец, положил на грудь Марины и приказал: «Похоронить отца и дочь в одной могиле!».

Возле будок стояли понурые привязанные старые псы. Они не смогли защитить своих хозяев. Но вины их в том не было. Александр погладил их по шерсти, а они слабо вильнули в ответ хвостами. Приказал мандарию: «Возьми псов, пристрой их в какой-нибудь деревне у хороших людей. Дай будущим хозяевам денег, чтобы присмотрели за псами до конца их дней».

Потом он вошёл в разграбленный, разбитый дворец, поднялся на третий этаж, в комнату, из которой бежал прошлой ночью, лёг на чистую несмятую постель.

 

Она была рядом. «Марина, Мариночка, моя девочка, моя мечта!» Князь разрыдался от боли в душе, которую не смогла приглушить боль телесная. Не смогла. А он надеялся, что болью облегчит нестерпимые страдания души. Не помогло. И просачивающаяся из-под повязки на руке кровь напомнила ему ту, давнюю кровь, её кровь, которую когда-то с удивлением увидел у неё между раздвинутых голых ног.

«Я тебя поранил? Я сделал тебе больно?».

Но она смеялась сквозь слёзы, радостно, словно это и не кровь была вовсе, а так, малиновое варенье. «Дурачок! Мне хорошо! Как мне хорошо! Иди ко мне! Кровь – это наслаждение, это самое главное, что есть в человеке, и что человек может подарить другому, любимому человеку. Я дарю тебе мою кровь. Помни об этом, милый! Может, когда-то вернёшь мне мой подарок. Потому что и мужчины тоже дарят женщинам свою кровь».

 

Сегодня слёзы мешались с кровью, как в тот памятный день. Кровь и слёзы. Две стихии, две субстанции, коим определение – человеческая жизнь.

Он вспоминал всю их любовь, все их свидания, сначала тайные, а потом, когда их тайна раскрылась, и отбушевала буря родительского гнева, уже явные.

Матвей махнул на них рукой. Старый князь сказал дочери: «Александр на тебе никогда не женится, потому что он наследный Большой князь, и ему свадьбой надо укреплять своё княжество, а ты дочь мелкого князька, вассала, который и так никуда не денется».

Эти слова Марина пересказала Александру, она даже пообещала ему родить ребёночка, если он в ответ пообещает на ней жениться. Но княжича устраивало его положение, он ничего не хотел менять, и по молодости о свадьбе не помышлял. Он наслаждался обществом Марины, наслаждался её телом, но каждый год корабль увозил его на лето в Зихию, где он учился у своих черкесских родственников искусству войны, искусству владения оружием, и это, пожалуй, было для него главным в тот период.

 

Теперь уже ничего нет. И не будет. Никогда. Никогда не будет Марины, её звонкого смеха, её иронических шуток, её страсти и всегда хорошего, доброго настроения. Александр прощался с Мариной, с её безрассудной и пламенной душой.

Опять накатила ночь. Опять шёл дождь, смывая с узких улочек крепости кровь, залечивая раны войны. Он шуршал за окном, распахнутым ещё прошлой ночью, стекая по жёлобам водосточных труб. Это была их ночь. Последняя ночь любви. Он опять обладал ею. И опять, как сотни, тысячи раз, он ощущал единение с её прекрасным, таким дорогим для него с самого детства телом. Марина пила его жадно, неистово, взахлёб, как только она одна могла делать. Она одна. Теперь и навеки.

 

Серое утро не принесло ни облегчения, ни душевного спокойствия. Вошёл мандарий, принёс завтрак. Князь поел и спустился во двор. Тела Матвея и его дочери уже похоронили во дворе крепости. Рваные тучи проносились над Алустоном и застревали на вершинах гор, изливаясь потоками дождя. К Александру подошёл Игнатиади и спросил, что делать с пленными.

Александр посмотрел на него спокойным взглядом серых глаз и равнодушно сказал:

– Всех на кол!

Игнатиди изумлённо посмотрел на него, потом возразил:

– Князь, это не по-христиански!

– А как по-христиански?

– Заколоть мечами.

– И какая разница? От меча они не умрут?

– Умрут, но не будут долго мучиться.

– Хорошо, тогда заколите мечами, а потом насадите тела на колы и поставьте эти колы вокруг Алустона. Чтобы турки знали, какая их ожидает встреча на земле Феодоро. А сейчас приведите ко мне пашу.

Через некоторое время в комнату ввели дородного турка, смотревшего надменным взглядом на сидящего к нему спиной молодого князя. Александр повернулся к турку, глянул на него ледяным взглядом серых глаз, словно сама смерть, холодная и страшная, заглянула в османскую душу. И слетела с турка вся надменность, задрожал он, пытаясь спрятать глаза, а лицо его искривилось, словно он вот-вот заплачет.

– Ты приказал убить князя и его дочь?

– Нет, нет, нет!!!

– Кто?

– Не знаю…

– Лжёшь! Это ты командовал войсками, и без твоего повеления волос бы не упал с головы князя и его дочери. Сейчас твой череп будут медленно сжимать в обручах, пока глаза не вылезут и кости не треснут. Тогда ты заговоришь!

 – Да, это я приказал. Потому что….

– Можешь не стараться. Я знаю почему…– Александр повернулся к Игнатиди и приказал:

– Этого на самый высокий и толстый кол, остальных, как я сказал.

– За меня султан даст большой выкуп,– забормотал паша.

– Православный князь жизнь князей на деньги не меряет. Смерть за смерть. Так будет справедливо.

Когда пленные, в том числе и захваченный паша, были казнены, а их тела насажены на колья, врытые вокруг Алустона, Александр приказал армии оставить Алустон, и на базе Фуны организовать рубеж обороны, а сам с вестиаритами поскакал в столицу.

 

Глава 20. Между небом и землёй, миром и войной.

– Что у тебя с рукой?– спросила София. – Ранили в бою?

– Нет, сам себе палец отсёк.

– Случайно?

– Не случайно. В память погибших князя Матвея и его дочери.

София посмотрела на Александра пристально, потом подошла ближе, погладила его по щеке и заглянула в глаза.

– Тебе больно?

– Да, очень больно.

Она обняла его, прижалась к его груди и сказала:

– Я тоже когда-то была влюблена в одного молодого боярина. И он тоже погиб. Понимаю, как тебе тяжело. Но у тебя есть я, и есть наш ребёнок. Ты не можешь страдать слишком долго. Всё скоро забудется.

– Её я уже не любил. Я люблю тебя, Но смерть такой красивой, такой молодой девушки, с которой меня связывали детство, юность – это больно. Притупится боль. Но ничто не забывается, всё остаётся в нас навеки. Я понимаю, что жизнь состоит из потерь. Только примириться с этим трудно.

– Какой она была, Марина?

– Такой же, как ты: сильной, гордой, жизнелюбивой, способной на самые отчаянные поступки во имя любви. И вот теперь её нет, не будет никогда. Она не родила ребёнка, о котором так мечтала, не вышла замуж. Кроме отца и двух собак, у неё, по-существу, не было никого. Все её родственники погибли от моровой болезни.

– Я так понимаю, что князь Матвей тебя предал. Он заслужил смерть. А его дочь, неужели, она ничего не знала о предательстве отца?

– Марина ничего не знала. Она была чистая душа, хоть и безрассудная в страсти. Князь Матвей больше всего боялся за свою дочь. Ради дочери, чтобы сохранить ей жизнь и какое-то благополучие, он пошёл на это предательство. Я его не осуждаю. Ко мне он всегда относился плохо, как к совратителю его Мариночки, ведь я старше её на два года. Предать совратителя ради жизни дочери – действие почти благое. Не стал я ему объяснять, что никто никого не совращал, а виновата молодость, виновата любовь. Мой отряд уничтожил турок, шедших по мою голову, а Марина спасла меня, помогла вырваться из крепости. За всё это турки убили их обоих. Марина погибла из-за меня и из-за своего отца. Так сложилось, и ничего уже не поделаешь. 

За окнами дворца багровела вечерняя заря. После жаркого дня, проведенного в седле, хотелось освежиться, искупаться.

– Поехали на озеро,– предложил Александр.

– Это то, которое видно отсюда, сверху?

– Да, оно совсем близко.

– Я хочу на море. Но твой палец…

– Поехали на море,– согласился Александр. – А палец уже не болит.

– Поедем одни, без вестиаритов, мандария?

– Поедем без охраны,– согласился Александр.

– Ура!– почти взвизгнула от радости София, и крепко чмокнула Александра в губы.

– Но ведь тебе нельзя ехать верхом, ты беременна! Хорошо, прикажу запрячь повозку, накидать туда свежего сена. Готовься,– сказал Александр.

Уже зашло солнце, на небе показались первые звёзды, когда князь с женой сели в двухколёсную повозку, набитую сеном. Сверху сено было закрыто мягкими покрывалами. Спустились с Мангупа, и пара лошадей помчалась по петляющей среди деревьев дороге. Александр с женой сидели рядом на душистом свежескошенном сене. Одной рукой князь держал вожжи, другой обнимал Софию за пополневшую талию. Иногда мимо проезжали одинокие всадники, в разрыве деревьев мелькали посёлки, где в это время доили коров и коз. Один раз их остановил военный патруль, но начальник патруля узнал князя, и вытянувшись перед повозкой, доложил обстановку, что всё нормально, подозрительных лиц не обнаружено. Они поехали дальше, мимо невысоких гор и редких ручьёв, мимо постоялых дворов и заброшенных древних руин.

– Скоро нам рожать?

– В сентябре, октябре.

– Как ты думаешь, мальчик или девочка?

– Я знаю точно: мальчик.

Князь бросил вожжи, обнял крепко Софию, и они оба легли на покрывала, глядя вверх. Звёзды сияли, словно мириады бриллиантов на чёрном бархате бездонного неба. Жара спала, и свежий воздух опустился на долины.

– Когда ты сражаешься в бою, ты боишься умереть?– спросила София.

– Нет. Почти не думаю об этом. Умирать на людях не страшно.

– А я боюсь. Ночью. Когда тебя нет рядом. От родов, от болезни. Что там, за чертой? Кто нас встретит: ангелы или черти?

– Тебя ангелы, меня – черти.

– Почему тебя черти? Ты грешен?

– Конечно. Я постоянно нарушаю заповедь Божью: «Не убий!».

– Для меня главное, чтобы ты не нарушал заповедь: «Не прелюбы сотвори!»,– рассмеялась София.

– Никого там нет. Пустота. Небытиё,– сказал Александр.

– Не веришь в Бога?– изумилась София. – Тогда ты действительно грешен! Ничего, хоть я и не очень ревностная христианка, но теперь буду за тебя молиться вдвойне.

Александр поцеловал жену, и её губы дрогнули под его губами, раскрылись, готовые принять, любить и наслаждаться. Лошади осторожно спустились по ложбине к самому морю. Это было любимое место Александра. Небольшая бухточка с мелкой галькой, а вокруг широкие камни, с которых было удобно прыгать в кристально чистую воду. Александр набросил вожжи на острый выступ скалы, помог Софии сойти на галечный берег. Князь отстегнул меч, сбросил простые полотняные штаны, рубаху и с волнением следил, как раздевается София. Наконец, упали к её ногам летние лёгкие одежды, и чуть пополневшее в талии от беременности, прекрасное тело, осветили ночные звёзды. Александр обнял жену, ласково прикоснулся губами к увеличившимся в размерах сосочкам её груди, погладил нежный животик, в котором уже жило крохотное создание, их ребёночек, и словно невзначай, а на самом деле вполне сознательно, опустил руку ниже. Засмеялась, нагнулась, ускользая от пальцев, оттолкнула руку.

– Не сейчас!– и шагнула в тёплую воду. Он шёл за ней. Любовался плавными изгибами её спины и шеи, её голенькой попы с высокими бёдрами. Наконец, они поплыли. Вода лежала без единой морщинки: тёплая, почти незаметная в ощущении для голых тел. Вода и звёзды. Луны не было. Александр опустил голову в воду, стараясь не замочить повязку на руке, и вдруг увидел, что их тела светятся, а при резком движении мириады мелких зелёных звёздочек отмечают путь ноги, руки. Он знал это явление. Иногда, он видел такое в августе. А сейчас лишь начало июля, но необычно жаркое лето подарило им эту сказочную ночь.

– Опусти голову в воду, посмотри, как красиво под водой,– сказал он, и София нырнула, а потом, с восторгом, ныряла ещё и ещё, любуясь необычным зрелищем, словно оказалась она на миг в раю, и могла со стороны видеть и себя, и Александра. Под водой два нагих, сверкающих зелёным пламенем тела, держались рядом, постоянно соприкасаясь, словно притягивала их друг к другу неведомая сила, а вокруг была лишь чёрная зияющая пустота. Александр брызнул водой, и словно зелёный взрыв вспыхнул над поверхностью моря. Князь поплыл на спине, бурно работая ногами, подняв вверх больную руку, и со стороны его тело казалось светящейся стрелой с зелёным оперением, пущенной из волшебного арбалета в неведомую звёздную даль.

А потом под ногами у них оказалась поросшая травой скала. Александр обнял Софию, прижался голым телом к её голому телу, и она подчинилась его желанию. Их окружало полное безмолвие. Звёзды над головой, звёзды в воде, как тогда, во Флоренции, и они одни среди мириадов мерцающих звёзд. Лишь чуть слышный лёгкий плеск нарушал абсолютную тишину. То замирая, то качаясь в неизбывном ритме любви, они любили друг друга на грани неба и земли, воздуха и воды, звёзд и моря, жизни и смерти. А потом, умерев, постепенно оживали вновь, и вновь ощущали воду, мягкую, как ложе любви, морскую траву под ногами, видели звёзды, отражённые в воде и каждой клеточкой, каждой волосинкой ощущали прикосновение друг к другу.

 

Но вдруг, взглянув в звёздную даль, Александр разглядел бесчисленную эскадру кораблей, чёрными тенями движущуюся вдоль побережья с востока на запад. Как волки в ночи, бесшумно скользили тени по поверхности воды, держась подальше от берега. Корабли шли под вёслами, но из-за расстояния, плеска вёсел слышно не было. Только иногда над водой доносился странный чуть слышный мерный звук команд на незнакомом языке.

– Турки,– сказал Александр. Надо возвращаться.

– Они нас не заметят?

– Нет! Берег им кажется чёрным. Да и не станут корабли подходить  к берегу в ночи. Можно сесть на скалу, разбиться. Наверно, идут на Чембало. Наш флот перекрыл вход в херсонскую бухту, и турки не смогут напасть на Авлиту неожиданно.

– У тебя кровь окрасила повязку,– сказала София.

Действительно, повязка намокла, и от крови казалась чёрной. Они вышли на берег, Александр размотал повязку, залил рану крепким вином, наложил заранее приготовленные и промытые вином листья заживляющего раны растения, и с помощью Софии заново обмотал руку чистой белой тканью.

 

Они вернулись в столицу среди глубокой ночи. Стража впустила повозку князя, и вновь заперла ворота. Александр приказал вызвать к себе Теодорика. Вошёл Тео. Его лицо было заспанным, и вода, которой он пытался согнать сон, капельками стекала у него с бороды. В свете горящих свечей, капли казались чёрными агатами, вплётёнными в бороду.

– Турецкие корабли пошли в сторону Чембало, Авлиты. Сотни кораблей. Видел лично,– сказал Александр.

– Послать войска?

– Да, на всякий случай, пошли тысячу копейщиков на защиту Каламиты.

– Будет исполнено,– сказал Тео, и пошёл поднимать войска.

 

Рано утром войска вышли в сторону Херсона. Не успели воины скрыться за ближайшей горой, как прибыл гонец из Фуны: турки ночью высадились на побережье и заняли Алустон. Сколько их – в темноте посчитать не удалось.

Буквально следом за гонцом из Фуны прибыл гонец из Фори: турки высадились ночью и с хода взяли генуэзский город-крепость Фори. Это совсем рядом с Мангупом. Теперь все города Капитанства Готфии: Фори, Лупико, Музахори, Орианда, Ялта, Сикита, Горзоуиум, Партените и Луста. кроме крепости Чембало, находились в руках османов.

К обедне прибыл гонец из Ямболи: турки под покровом темноты прорвали цепь, загораживающую вход в Рыбью бухту и вошли в неё. Началась осада последней крепости генуэзцев на побережье.

 

Александр собрал Военный Совет. Теодорик ознакомил всех с обстановкой, и попросил военачальников высказать своё мнение. По очереди поднимались самые знатные, самые уважаемые стратиги Феодоро. Мнение у всех было одно: укреплять подступы к Мангупу, обновить старинные стены, перекрывающие долины – подходы к городу, выставить там заградительные отряды, но с турками в непосредственное столкновение не вступать, на помощь Чембало войска не посылать, пока Султан напрямую не атакует Феодоро.

Александр возразил, что турки уже совершили действия, направленные против княжества: пытались обманом захватить самого князя, сожгли союзный княжеству город-крепость Алустон, убив его владельца, и, наконец, напали на Фуну, где, впрочем, получили достойный отпор.

Но бояре были единодушны: не стоит ввязываться в войну, если самой Феодоро ничего реально не угрожает.

Стратиги вышли. Александр выглянул в окно. Жаркое солнце стояло в зените. Из банного оврага доносился визг и хохот детей, купающихся в небольшой искусственной заводи среди деревьев. Красные черепичные крыши усадеб, казалось, плавились под нестерпимым полуденным зноем. Знойное марево стояло над пологими горами, протянувшимися к самому морю. И среди полуденной тишины, когда замолчали птицы, а тонкий звон цикад лишь усиливал ощущение зноя, далеко-далеко чуть слышно, ударил выстрел. Потом другой, третий….  Война пришла к самому порогу маленького княжества, у которого не нашлось достаточно могущественных покровителей, чтобы встать на защиту его суверенитета и независимости.

 

Глава 21. Посланник султана.

На следующий день под ударами турецких орудий пала крепость Чембало. Все генуэзцы, в том числе, и сам консул, были обезглавлены, а их тела брошены в море на съедение крабам. Началось разграбление крепости. Жители Ямболи, которым удалось бежать, рассказывали ужасающие истории. Князь ходил по дворцу мрачный. Его лицо осунулось, и дворцовые слуги старались держаться от него подальше. Вечером князь вызвал Теодорика.

– Тео, я дал Военному Совету полную свободу действий. Расскажи, что сделано за это время для повышения обороноспособности Феодоро.

– Восстановили во многих местах древние стены, загораживающие проходы к Мангупу, выставили конные дозоры и пешие заградительные отряды, эвакуировали жителей и сожгли дома, примыкающие к стенам Каламиты. Укрепляем саму крепость Каламита. Довооружили и пополнили людьми все военные корабли, а суда двойного назначения освободили от груза, вооружили и включили в состав флота.

– Как Совет собирается использовать флот?

– У нас весь флот в несколько раз меньше, чем флот турок. Поэтому, единственное, что мы можем – сосредоточить его в самом узком месте бухты, чтобы попытаться предотвратить прорыв турецких кораблей к Авлите.

– Это на входе в залив?

– Нет, там дежурят две быстроходные галеры: «Князь Алексей» и «Князь Иоанн». Остальные галеры, фусты, галлеи и прочие суда заняли оборону в самом узком месте на входе в бухту – черпак, куда впадает Чёрная речка.

– А те две галеры у входа в залив стоят на внутреннем или внешнем рейде?

– На внешнем. Если турки попытаются войти в залив, то наши галеры, при поддержке сторожевых гарнизонов на берегу, огнём орудий будут мешать этому прорыву. При попытке турок их атаковать, галеры отойдут мористее, чтобы всегда находиться у турок сзади, угрожая тылам.

– Тео, тебе не кажется, что мы всё время теряем инициативу?

– Да, Александр, теряем. Виной тому наша нерешительность. Или мы объявляем туркам войну и первыми открываем военные действия, тогда инициатива будет на нашей стороне, или мы по-прежнему ждём, ударят турки или нет, надеясь на справедливость утверждений Эминека, что османы лишь ограничатся разгромом генуэзцев, после чего покинут Таврику. Надо окончательно решиться: или мы ждём, или мы атакуем.

– Ты прав: это я сам источник нерешительности. Потому что знаю: начинают войну тогда, когда имеют преимущества в силе, стратегии. Я настоятельно пытался втолковать вам, что надо было атаковать турок, когда они только приступили к осаде Каффы. Тогда нас с каффинцами было больше, чем турок, и мы имели стратегическое преимущество. Вы мне наперебой выставляли контраргументы. А теперь во всём виноват я. Согласен, надо было разогнать весь ваш Совет и принимать решение самому. Впрочем, и теперь не поздно.

– Ты не прав, Александр. Если бы во главе княжества стоял твой отец, князь Олубей, то его единоличное военное руководство не вызывало бы сомнений. Но ты слишком молод, и ещё не пользуешься у народа таким непререкаемым авторитетом, как твой отец, а значит, лучше возложить ответственность именно на архонтов, на Военный Совет, что ты и сделал. Я считаю, что это правильно.

– Правильно или неправильно – покажут грядущие события. Но ты внимательно наблюдай за всеми решениями Военного Совета и влияй на них.

– Не забывай, что я тоже почти никогда не командовал крупными военными соединениями. В княжестве есть достаточно опытных военачальников, у которых и мне не грех поучиться.

 

Мандарий доложил о прибытии гонцов. В комнату вошёл покрытый пылью и залитый запёкшейся кровью воин в погнутой кирасе с висящей на перевязи левой рукой. Его сопровождал другой воин.

– Говорите,– приказал князь.

Раненый воин заговорил.

– Князь! Войска турок, в количестве, намного превышающем наши силы, поднялись от Алустона к Фуне и расположились на склоне горы. В тесной крепости скопилось слишком много людей. Оставаться там было бессмысленно: не хватило бы ни еды, ни воды, ведь крепость рассчитана на гарнизон в пятьдесят человек. Тогда стратиг Игнатиади вывел из крепости всё прибывшее с ним войско и построил шеренгами перед стенами. Мы были вооружены копьями и прятались за щитами. Но нас было мало. Меньше тысячи против двух тысяч турок. Сначала вперёд пошли турецкие стрелки. Они произвели залп из аркебуз. Такого огромного количества аркебузиров я ещё не видел никогда. Залп сразил наши наступающие первые ряды. До залпа я был в восьмом ряду, а после него оказался в первом. Семь рядов смело пулями. Раненые кричали и звали на помощь. Но меня не задело. А потом из-за спин аркебузиров ударила турецкая конница. Лошадь всей массой налетела на мой щит. Деревянный щит разлетелся вдребезги, а меня отбросило в сторону. Я потерял сознание, а когда пришёл в себя, на мне лежала гора трупов моих товарищей. Я выбрался наверх. Уже была ночь. В свете луны я увидел, что вся равнина покрыта телами павших, трупами лошадей. Никто не стонал: наверно, турки добили раненых. Я был весь залит кровью, моя левая рука, которая держала щит, висела как плеть. Вверху между зубцами стен ходили стражники, и я ясно увидел, что у них на головах тюрбаны. Над крепостью развевалось турецкое знамя. Я пополз по трупам павших подальше от крепости и от лагеря турок, костры которого горели на склоне Горы. Когда отполз достаточно далеко, встал на ноги и побежал в сторону Феодоро. А потом встретил своих. Они шли нам на помощь. Но не успели.

– Что скажешь ты?– спросил князь другого воина.

– Я послан в качестве сопровождающего. Мне приказано доложить, что Фуна занята турками. Враги ворвались в крепость на плечах отступающих войск стратига Игнатиади. Это видели наши конные разведчики. Мы спешили на помощь крепости, но не успели. Что произошло внутри Фуны, пока никто не знает. Войска, посланные тобой на помощь Фуне, остановились и перекрыли дорогу к столице.

 

 

На следующее утро пришло сообщение, что турецкое посольство приближается к столице. Князь Александр с Николаем, Константином, Павлом и Теодориком, ждали посла в зале дворца. Наконец, посол прибыл. Слуги открыли дверь, и в приёмный зал вошёл, одетый в шелковый турецкий халат, князь Тихон. Брови Александра от изумления поползли вверх.

– Как ты посмел явиться, предатель?

Рядом с Тихоном находились два турка в богатых одеждах. Один из них склонился перед Александром и протянул ему письмо главнокомандующего турецкими войсками. Александр взял письмо, передал его Николаю, и обратился к Тихону:

– Говори!

– Меня послал главнокомандующий войсками Великого Султана, Гедик Ахмат Басса. От имени Султана Мехмеда Фатиха, он объявляет тебе войну и требует немедленно сложить оружие. Взамен он гарантирует всем феодоритам жизнь.

– Мы прекрасно осведомлены как Гедик Ахмат Басса соблюдает договорённости. Каффа сдалась сама. В результате, все генуэзцы были казнены или увезены в рабство. То же ожидает и нас, архонтов Феодоро,–  сказал Александр, оправившись от изумления.

– Ты думаешь только о себе, о высшей знати, и совсем не думаешь о народе, Александр. Если Феодоро станет сопротивляться, то погибнут десятки тысяч наших соотечественников, и всё равно Феодоро попадёт под власть Султана. Даже если Султан нарушит договор, казнит тебя вместе со всем высшим сословием княжества, то останутся в живых феодориты, простые греки и готы. О них ты думаешь?

– Я думаю обо всех. Я думаю о том, что простой народ вовсе не такой простой, и вряд ли захочет влачить жалкое рабское существование под пятой турецкого Султана. Даже простой народ в таком случае предпочтёт смерть. Я совсем не считаю, что мы обречены. Удастся нам сейчас остановить войска Гедик Ахмат Басы, и тогда не скоро Султан организует новую экспедицию против нас. Мы успеем подготовиться, найти себе достаточно мощного союзника. А теперь скажи, почему ты изменил своей стране?

– Я никому не изменял. А тебе лично в верности не клялся. Потому что твою политику не разделяю. Мой отец давно понял, что необходимо стать союзником Султана, ведь османы – самая могучая сила в нашем регионе, и противостояние туркам обрекает нашу страну на гибель. Мой отец выбрал путь жизни. Я с ним согласен. А ты выбираешь путь смерти. Этим путём прошла Румская империя, гораздо более могущественная страна, чем Феодоро. Султан предлагал кесарю покориться, обещая жизнь и власть наместника. Константин выбрал смерть. И империя была разрушена турками, а сам кесарь убит. Феодоро считает себя наследницей Константинополя. Наследуя двуглавого орла, наследуя политику противостояния Турции, Феодоро наследует и смерть. Жаль, что страна должна погибнуть по воле недалёкого юнца.

Александр вскипел, ярость вспыхнула в его глазах и разгорелась мрачным огнём. Он пристально посмотрел в глаза Тихону, но увидел в них ледяное спокойствие, сильную волю и насмешку. Впервые он смотрел в глаза своему двоюродному брату, и впервые осознал, что князь Тихон уже вовсе не тот мальчишка, с которым они много раз дрались в детстве, соревнуясь в силе, ловкости, умении владеть оружием и стрелять. Князь Тихон был его собственным отражением. Такой же волевой, упрямый и гордый.

– А ты не боишься, что я прикажу отрубить тебе голову и бросить её на съедение псам?– спросил Александр.

– Мне на это наплевать,– процедил Тихон, спокойно глядя в глаза Александру. – Я сам изъявил желание ехать послом, хотя знал, что ты вспыльчив, и не способен держать себя в руках. Даёт себя знать черкесская кровь. Но для меня судьба моего народа важнее, чем моя собственная жизнь. Каков будет твой ответ? Готов ли ты сложить оружие и стать подданным султана?

–  Мой ответ – нет!

– Тогда я уполномочен сделать тебе ещё одно предложение. Султан разрешил всем высшим архонтам Феодоро взять свои семьи, имущество и на судах княжества покинуть Тавриду. Что ты ответишь на это предложение?

– Отвечу то же самое: нет!

– Не торопись. Собери Совет архонтов. Гедик Ахмат Басса даёт тебе на обдумывание сутки. Завтра вечером он ждёт твоего посла. А теперь я сказал всё и ухожу. Можешь нарушить неприкосновенность посольства, приказать меня схватить, если лишь моей кровью ты способен утолить свою ненависть.

Тихон повернулся и пошёл к выходу. Два турка последовали за ним. Александр несколько раз порывался крикнуть страже, но потом махнул рукой и процедил сквозь зубы:

– Пусть идёт!

Все молчали. Обстановка была гнетущая. Наконец, Николай спросил:

– Александр, будем собирать Совет архонтов?

– Да. Собери. Сообщи Совету обо всём, что тут произошло. Пусть Совет примет решение. Я готов нести ответственность за судьбу княжества, но мне нужно знать, что меня поддерживают, что мой народ разделяет мою позицию.

 

На следующее утро на заседании Совета архонтов большинством голосов было принял решение начать войну. В Чембало отправили посла. Ночью посол благополучно вернулся. Он рассказал о встрече с турецким Бассой, о залитых кровью улицах генуэзской крепости. Война стала реальностью, и теперь не было в княжестве ни одного дома, ни одной семьи, которой не грозила бы гибель и уничтожение.

 

Глава 22. Бой за Авлиту.

На следующий день пришло известие, что флот турок вышел из Бухты Символов и направился к Авлите. Поднявшись на башню дворца, князь увидел многочисленные чёрные точки на поверхности моря – корабли противника, приближающиеся к входу в залив.

Были подняты войска, и десять тысяч пеших копейщиков, арбалетчиков, лучников и алебардщиков скорым маршем выступили на помощь Каламите. Войсками командовал стратилат Смирнопуло Константин.

Князь Александр с Теодориком Вельцем и сотней вестиаритов выехали через несколько часов следом. В городе с гарнизоном остался комендант Мангупа Сидериди Виссарион. Ещё десять тысяч пеших воинов и пять тысяч конницы стояли у подножия Мангупа на случай, если татары всё же решатся нарушить вечный мир и ударят в спину феодоритам. Военный Совет поставил над ними мирарха Арваниди Кириакоса.

 

Когда войска приблизились к Авлите, все услышали несколько отдалённых выстрелов из орудий. Далеко на горизонте возле входа в залив две галеры княжества вели бой с передовыми кораблями неприятельского флота. Князь в окружении вестиаритов, опередив идущие пешим порядком войска, въехал в Авлиту.

Город был пуст. Жители ушли в горы, покинули свои дома, забрав скот и ценное имущество.

 Из крепости, расположенной на высокой скале с отвесными стенами навстречу князю в окружении десятка всадников по единственному пологому склону спустился архонт Кундурис Артемий, топотирит. Он доложил князю о готовности Каламиты к обороне и ожидал дальнейших указаний.

– Основная Ваша задача – готовиться к осаде. Лишних жителей из крепости убрать. Если мы проиграем битву, то вы останетесь в тылу врага и будете держаться сколько сможете, чтобы оттянуть на себя войска турок, которые пойдут на Мангуп,– сказал князь Артемию, и вместе с Теодориком проехал на отдых в монастырь, расположенный у подножья Каламиты.

Июльское солнце выжгло траву. Кусты и даже небольшие деревья, корни которых не дотягивались до подземных вод, стояли обвисшие, со скрученными от жары листьями. В город входили войска. Воины, измученные жарой и долгим переходом, с разрешения стратилата, купались в порту. Потом священники отслужили службу и отпустили всем грехи. Была дана команда обедать. Воины стали готовить еду: разжигали костры, многие пользовались печами в оставленных жителями домах.

Военные корабли феодоритов: усиаки, дромоны, хеландии, небольшие галеры, и переоборудованные под нужды войны грузовые суда – фортиды, стояли вплотную друг к другу на входе в круглую бухту - порт, которым заканчивался залив. Корабли были соединены между собой прочными пеньковыми канатами. На палубах, кроме команды, разместились воины: арбалетчики, лучники и алебардщики. Проход в порт был шагов триста в ширину. Слева от него возвышался склон горы с небольшим участком плоского берега, а справа – низкий совершенно плоский полуостров со стапелями верфи. К полуострову примыкали крутые высокие холмы.

Вперёд, в залив выступала длинная песчаная коса, которая делила его на две равные половины. Справа от косы была овальная бухта, в которой стояла самая крупная галера феодоритов, «Святой Андрей». Её охраняли монеры – небольшие суда с легковооружёнными воинами – псилотами на борту. По обеим сторонам залива, на берегу, среди деревьев, были установлены несколько небольших орудий и возведены временные укрепления из сложенных на известковом растворе необработанных камней, за которыми находились пешие воины. На вершинах окружающих гор были выставлены сторожевые посты.

Отдохнув после дороги и пообедав в монастыре святого Климента, Александр с Теодориком верхом в сопровождении сотни вестиаритов перешли через реку по деревянному мосту и направились к укреплённой позиции на левом фланге. Командир засеки – демы Цимбиди Леонидас доложил князю обстановку и проводил его в небольшой домик из необработанных камней, окна которого выходили на бухту.

Опять со стороны входа в залив долетел звук орудийных выстрелов, а потом в самом конце уходящего к горизонту залива показались бесчисленные точки – корабли турок. Они шли вдоль берегов, минуя Южную и Северную бухты, по направлению к порту. На кораблях феодоритов зазвучали дудки, свистки, забегали моряки, готовясь к отражению атаки. Но турецкие корабли остановились мили за две до входа в порт, и подошли к берегам по обеим сторонам залива.

– Они высаживают десант,– предположил князь. – Константин выслал разведчиков вдоль берегов залива?– спросил он Теодорика.

– Конечно, разведка и сторожевые посты имеются вдоль всего побережья. Скоро прискачут гонцы, чтобы сообщить, где и сколько высажено десанта. Тогда ему на перехват отправятся наши войска.

Горячее июльское солнце клонилось к горизонту. Теперь оно било немного слева почти в глаза, и вода залива сверкала, как расплавленное серебро. Александр видел, как влево и вправо от Чёрной речки по долинам между гор ушли войска.

На турецкой эскадре пели муэдзины. Их заунывная песня летела над гладью залива, и наполняла сердца феодоритов смутной тревогой. Турки все разом бились об палубы кораблей лбами, молясь Аллаху. А потом громадная лавина кораблей стронулась с места, широкой черной лентой направилась к выставленному заграждению.

Постепенно расстояние между противниками уменьшалось. На кораблях феодоритов пушкари зажгли фитили и махали ими, готовясь произвести залп. Но турки остановились за границей досягаемости малых пушек феодоритов.

Турецкие пушкари припали к стволам орудий, выполняя наводку, а потом, раскрутив тлеющие фитили над головами, по команде, подожгли порох.

Залп двух десятков больших пушек отразился от гор, и сотни серых чаек, сидевших на воде, взмыли в воздух.

 Каменные ядра разбили палубу «Святого Андрея». Галера получила пробоину ниже ватерлинии и стала тонуть.

Моряки пытались заткнуть пробоину пластырем, а простые воины, никогда раньше не поднимавшиеся на борт корабля, сбрасывали с себя тяжёлые доспехи, прыгали в море и плыли к берегу.

Чёрный дым взметнулся над турецкими кораблями, а когда он постепенно рассеялся, сдуваемый лёгким морским бризом, было видно, как вокруг пушек суетятся голые тела пушкарей.

Несколько турецких галеасов направились к тонущей галере феодоритов, обстреливая её из луков, арбалетов, аркебуз. Навстречу туркам тоже полетели стрелы, арбалетные болты, но вскоре стало очевидно, что галеру не спасти, и тогда командир приказал оставить корабль. Кто вплавь, кто на лодках, команда покинула галеру, и та быстро пошла на дно. Манеры подбирали плывущих моряков.

Турки прорвались в бухту, расположенную параллельно входу в порт - стратегически важный объект, и готовились высадиться прямо в тыл заграждению феодоритов.

С турецких кораблей основной эскадры спускали лодки. На них садились войска и направлялись к берегам залива. Навстречу им ударили несколько малых пушек. Но ядра лишь взметнули воду, не причинив лодкам ни малейшего урона.

– Надо было зарядить пушки картечью,– с досадой сказал Александр.

– Всего не предусмотришь,– ответил Тео. – Думали палить по кораблям, если те подойдут близко к берегу.  Попасть ядром по быстро движущейся лодке – непростая задача.

В это время многие сотни лодок с турецким десантом достигли берегов, и там началось ожесточённое сражение. Солнце скрылось за горизонтом. Скоро стало совсем темно. Бой на обоих берегах постепенно стихал. Феодориты отошли за каменные стены временных укреплений, и турки остановились, накапливая силы. Внезапно, на кораблях феодоритов вспыхнул огонь. Ещё одна вспышка озарила воду залива.

– Турки катапультами метают греческий огонь в глиняных горшках,– предположил Теодорик.

– Вот так, у турок есть греческий огонь, а у нас, греков, его нет,– с досадой сказал Александр.

– У них зажигательная смесь не такая, как у настоящего греческого огня. Секрет греческого огня утерян вместе с падением Константинополя. Хорошо ещё, что у турок нет сифонов. В горшках огонь менее эффективен. У нас есть один сифон. Над главными городскими воротами. Только самого огня почти не осталось,– ответил Тео.

Огонь бушевал сразу на нескольких кораблях феодоритов. Было видно, как мечутся по палубам моряки, пытаясь залить пламя водой. Но от воды огонь не гас.

И вдруг, раздался громовой залп орудий. Турецким пушкарям было легко целиться по горящим кораблям. А потом корабли турок пошли на сближение. Из темноты ударил залп турецких аркебуз, посыпались стрелы, а ослеплённые пламенем пожара феодориты ничего не могли видеть в окружающей их темноте.

– Всё, наши корабли уничтожены, и заграждение к утру будет прорвано. А значит, порт нам не удержать,– сказал Александр.

 

Ночью никто не спал. В темноте со стороны залива раздавался стук мечей. Под утро к Александру прискакал гонец.

– Князь, турецкий десант разбил наши войска на левом фланге и движется к Авлите. Стратиг Константин предлагает тебе и всему левому флангу вдоль берега покинуть позиции и переместиться за реку к подножью крепости, иначе, вы можете оказаться отрезанными от основного войска.

– Как обстоят дела по отражению десанта на правом фланге?

– Идут бои, но мы ещё держимся.

– А как правый фланг вдоль кромки берега?

– Тоже держится.

– Отводи войска за реку, я прикрою отход,– сказал князь, обращаясь к Цимбиди Леонидасу. Потом скомандовал мандарию: – Коня!

Зазвучали в темноте команды. Воины с вершины горы, построились в колонну, и во главе со своим командиром, направились бегом в сторону моста.

У возведённой наспех стены укрепления остался лишь Александр и Тео с сотней вестиаритов. Розовая полоска рассвета окрасила небо над горами. Месяц поблек. Конный отряд стоял лицом к стене укрепления в густой тени деревьев. Отдалённые звуки боя, звон цикад и напряжённое ожидание. Всхрапывали кони. И вот, на вершине стены показались первые головы турок. Александр поднял арбалет, неспешно прицелился, нажал спусковой крючок. Болт пробил лоб турка и тот рухнул вниз. Головы появлялись и исчезали, поражённые стрелами. На крутом склоне горы слева показались фигуры османов. Они были освещены светом месяца, а сами ничего не могли рассмотреть внизу, где в тени деревьев стоял отряд Александра. Вестиариты за несколько минут стрелами очистил склон от врага. Тела османов скатывались вниз, вызывая камнепады. Турки отошли. Александр махнул рукой, и отряд тихо последовал за ним по узкой тропе между высоких деревьев корабельного леса.

Когда подъезжали к устью реки, впереди послышался шум боя. Отряд остановился, и князь выслал вперёд разведчиков - трапезитов. Скоро трапезиты вернулись. Их командир подошёл к Александру и доложил.

– Князь! Передовой отряд турок прорвался к мосту. Идёт бой за мост.

– Почему наши войска не подожгли мост?

– Наверно, ждут, что мы будем прорываться.

– Хорошо, ударим османам в тыл. Вперёд!

Тропа, петлявшая между деревьев, постепенно превратилась в широкую наезженную дорогу на открытом пространстве, упиравшуюся в мост. Всадники, выехав из леса, пришпорили коней. Сотня отборных воинов Феодоро накатывалась на врагов как камнепад. Гудела земля под копытами коней. Конница ударила из темноты в тыл прорвавшемуся отряду турок. Османы не ожидали удара сзади, и вестиарии, лучшие воины княжества, подняли на копья тылы турецкого отряда. Враги разбегались в разные стороны, освобождая дорогу коннице. В свете разгоравшейся зари кроваво заблистали высоко поднятые мечи феодоритов. Они обрушивались на головы не успевших убраться с пути врагов, вызывая ещё большую панику.

 Наконец, всадники прорвались к мосту. Скакавшие впереди князя вестиариты пали, сражённые неприятельскими стрелами. Конь Александра перескочил через их тела, и князь оказался лицом к лицу с массой неприятельского войска, столпившегося на мосту. Он обрушил свой меч на головы османов. Тео, как всегда, был рядом. Его обоюдоострый меч спафион со свистом рассекал воздух. Широкая просека отмечала путь меча. Турки узнали князя по богатым доспехам, и все вместе бросились на него. Охрана князя рванулась вперёд, преграждая путь врагам.

Наконец, турки на мосту, зажатые с двух сторон, не выдержали напора, попятились. Но бежать им было некуда. Их ряды таяли. Немногие оставшиеся в живых, видя неминуемую гибель, прыгали в воду. Те из них, на которых были тяжёлые доспехи, тонули. Остальные плыли к левому берегу. С правого берега полетели стрелы феодоритов. Всего нескольким туркам удалось достичь левого берега реки. На мост тут же была опрокинута бочка с горючей нефтью, и пламя, набирая силу, загудело, сжигая брёвна моста. С левого берега летели турецкие стрелы, и феодориты отошли от реки под защиту деревьев.

– Тео, тебе тут нечего делать,– сказал князь. – Войском командует Константин, а флота, которым ты так и не успел покомандщовать, больше не существует. Отправляйся в столицу, возьми всё под свой контроль. Чувствую, здесь нам не удержаться.

Теодорик кивком согласился с Александром и, пришпорив коня, с небольшим отрядом помчался вдоль берега реки в сторону Феодоро.

Александр нашёл Смирнопуло Константина в дурном расположении духа. Тот сидел на лавке, на небольшой площади. Посредине горел костёр. Над костром жарилась рыба. Мандарий стратилата готовил завтрак. К нему тут же присоединился Аталарих - мандарий князя, нанизав на деревянную палочку несколько мелких ставрид для Александра.

– Почему ты не выслал войска навстречу прорвавшемуся десанту?– спросил князь у Константина.

– Если бы я послал войска, то мне нечем было бы защищать берег от турок, когда они сегодня утром прорвутся в порт.

– Теперь всё равно придётся распылять войска вдоль берегов реки. Ведь турки могут переправиться в любом месте. Если они переправятся выше по течению, то смогут нас окружить и ударить в тыл. Сколько турок на левом фланге?

– Около трёх тысяч.

– Тактика обороны лишает нас маневра, заставляет распылять силы, ведь неизвестно следующее место нападения противника. Почему вы отдали инициативу в руки неприятелю?

– Сам не понимаю, как мы оказались в таком положении,– ответил Константин.

– Как обстоят дела на правом фланге?– спросил князь.

– Турки высадили там две тысячи десанта. Я отправил им навстречу три тысячи. В сражении наши одержали победу, но турки опять нарастили десант до трёх тысяч. Войска стоят друг напротив друга. Скоро, вероятно, будет решающее сражение. Надеюсь, наши победят. Во главе войск опытный стратиг Кузурман Валамир.

– И никого нельзя послать им на помощь?

– Ни одного человека.

– Ты видишь, что положение серьёзное, и нам не удержать Авлиту. Ещё немного, и нас возьмут в клещи, уничтожат. Если сейчас ударят ещё и татары – Феодоро погибнет, ведь войск может не хватить, чтобы остановить татар. Теперь главное – сохранить людей. Срочно начинай отвод войск к Феодоро. Пусть Каламита остаётся в тылу противника, оттягивая на себя часть неприятельских сил. На сколько месяцев хватит продовольствия в Каламите?

– Месяца на два – три, если в крепости оставить только гарнизон.

– Оставь только гарнизон и отдай крепости всё продовольствие, которое войска захватили с собой, чтобы Каламита продержалась как можно дольше. Когда закончатся продукты, пусть покидают крепость по тайному проходу. Надеюсь, наш родственник, князь Тихон не выдаст туркам его месторасположение.

– Князь Тихон не знает, где тайный выход из Каламиты. О подземном ходе осведомлены лишь несколько посвящённых монахов и топотирит.

Взошло солнце. Александр верхом подъехал к берегу бухты. Вдоль всего берега стояли войска. Посреди бухты плавали два турецких корабля. Иногда они подходили на расстояние полёта стрелы к берегу, и тогда с обеих сторон летели стрелы. Вход в бухту представлял собой догорающие остовы кораблей феодоритов, плавающие доски, торчащие из воды мачты. Очередной турецкий галеас осторожно пробирался между обломками. Ему помогали несколько лодок, с которых турки баграми отталкивали особо крупные части сожжённых кораблей. Низкий полуостров, отделяющий бухту от залива, верфь, был уже в руках османов. Против них феодориты срочно собирали кавалерию, намереваясь смести высадившийся десант одним ударом. Пылало стоящее на стапеле недостроенное судно. Войска вдоль правого берега отступили до полуострова. На вершине горы, возвышающейся над заливом, шёл бой. По крутой тропе туда поднимался отряд, посланный на помощь сражающимся. Весь левый берег и бухты и реки был захвачен неприятелем.

Александр вернулся на площадь и съел рыбу, приготовленную для него мандарием.

Подошёл Константин и сообщил, что правый фланг войска разбит турецким десантом. Остатки отступают к Авлите.

Александр опять сел на коня и направился к берегу. В это время началась конная атака тяжёлой кавалерии феодоритов на турецкий десант, высадившийся на плоском полуострове. Конная лава с места помчалась в карьер, намереваясь смести османов. Турки выжидали. Аркебузиры из янычар стояли в ряд с дымящимися фитилями. Когда до нападавших оставалось около пятнадцати шагов, прозвучал громкий залп аркебуз. Тяжёлые пули, выпущенные почти в упор, нанесли страшный урон кавалерии. Падали воины, ржали и били копытами сражённые кони. Наконец, после замешательства, феодориты продолжили атаку, но импульс потерял свою сокрушительную силу. Испуганные кони пятились назад, отказываясь повиноваться всадникам.  И тут отряд турецкой пехоты, азапов, численностью несколько сотен человек, сам нанёс удар смешавшейся коннице феодоритов. Копейщики и алебардщики бежали вперёд плотной массой, убивая и коней и людей. Напрасно феодориты, обнажив мечи, пытаясь рубить усиленные железом древка копий. Волна наступающих турок захлестнула их как мутный поток. Падали всадники, а оставшиеся в живых, развернули коней и помчались назад к своим позициям. Поле боя осталось за турками. Лучники и арбалетчики феодоритов стали метать стрелы. Османы закрывались щитами и организованно отходили на прежние позиции. Для их защиты с обеих сторон к основанию полуострова приблизились турецкие галеасы и дали залп картечью из двух орудий. Картечь скосила ряды лучников феодоритов. Закричали раненные. Чёрный дым укрыл поле боя. Под его пеленой пеший отряд османов покинул простреливаемое место, а турецкие корабли вновь отошли от берега для перезарядки орудий.

К середине дня  войска Смирнопуло Константина стали покидать Авлиту и отходить по правому берегу Чёрной реки. Решено было отступать по речной долине вдоль скалы, на вершине которой располагалась Каламита. Вперёд были высланы конные отряды, следившие, чтобы турки не переправились через реку и не устроили засаду. Александр проехал мимо отвесной скалы – естественной защиты крепости, посмотрел наверх. Такую скалу преодолеть невозможно. Единственный пологий склон хорошо защищён мощными башнями.

– Как ты думаешь, они продержатся?– спросил он Константина.

– Если вокруг крепости прочертить круг, то половина круга – неприступный скальный обрыв, а другая половина – довольно крутой склон, защищённый рвом и мощными стенами. Тут может быть проблема, если турки установят тяжёлую артиллерию и начнут методично долбить камень. Думаю, несколько месяцев Каламита выстоит.

– Дай Бог!– сказал грустно Александр.

Из камышей по левому берегу реки уже следили за уходящими войсками турки. Иногда до марширующих колонн долетали отдельные стрелы, поэтому, войска шли, прикрывая правый бок щитами. Воины проходили мимо удивительно красивых мест, где под сенью огромных деревьев пели птицы, а река плавно и быстро несла к морю свои прохладные воды. Но никто не замечал эту красоту, и на душе у каждого была тоска. На их землю, в их благодатный край пришёл враг, с которым одним феодоритам не справиться. Если не поможет Бог.

 

Глава 23. Ночной бой у гранёной башни.

Войска отступали. Шли мимо селений, хуторов. Местные жители спешно забирали детей, имущество, съестные припасы, домашних животных и следовали за войсками. Александр с вестиаритами поскакал вперёд, и вскоре после крутого подъёма по узкой дороге, пролегающей под нависшими скалами, въехал в распахнутые ворота столицы. Город бурлил. Вновь прибывшие беженцы возводили небольшие хижины на окраине из камня и привезённого с собой дерева, пускали пастись на пологие склоны плато стада овец и коз. В банном овраге работала баня, где каждый мог помыться, смыть с себя пыль и пот. В храмах шло вечернее богослужение. Толпы женщин с детьми стояли у входов в храмы, молясь о спасении.

Комендант Мангупа Сидериди Виссарион встретил князя у городских ворот и доложил о ведущихся приготовлениях к осаде. Князь слушал невнимательно. Ничего нового. Да, пушки готовы, порох и ядра в достаточном количестве, но Александр знал, что эти пушки слишком мелкого калибра, чтобы противостоять турецкой артиллерии. Опять, как и много лет назад, все надежды на отвесные стены Мангупа. Александр взглянул вдаль, на бесчисленные вершины гор, на долины между ними, в которых стояли дома и паслись стада, принадлежащие его подданным. Неужели, всё теперь достанется врагу? Неужели, никогда больше не будет маленького княжества Феодоро, счастливых людей, живущих на благодатной земле Тавриды?

София встретила князя перед входом во дворец. Беременность совсем не портила её свежее, сияющее счастьем лицо. Казалось, все беды, обрушившиеся на княжество, ничуть её не касаются. Она жила своей жизнью, будущим ребёнком, любовью к самому красивому, желанному, сильному мужчине на земле. Ещё совсем недавно, несмотря на красоту и назойливые мужские взгляды, она чувствовала себя одинокой в этом мире. Отец женился. У него своя семья, свои планы на будущее, и София ощущала себя лишней, почти помехой. Теперь всё изменилось.  Началась совсем другая жизнь.

– Вы победили врагов?– наивно, по-женски спросила она, обнимая Александра.

Нахмуренное лицо князя разгладилось, он улыбнулся, поцеловал жену в щёку и сказал:

– Мы не проиграли сражение. Это уже хорошо. Но турки взяли Авлиту, осадили Каламиту, а мы не могли с ними сражаться, опасаясь, что они нас окружат, или того хуже - сзади ударят татары. Дадим врагу бой здесь, у подножья Мангупа. Даже если проиграем сражение, то отсидимся на плато, пока Турок не уйдёт.

– А он уйдёт?

– Обязательно. Мехмед не сможет долго держать тут такую огромную армию. Если отведёт часть войск и ослабит армию – мы ударим сверху. Если нет – начнутся холода, болезни, и армия турок вынуждена будет уйти сама.

Александр говорил жене утешительные слова, но у него было ощущение, что он лжёт. О! Если бы он сам мог поверить всему этому!

 

Прошло два дня. Турки осаждали Каламиту. Поздним вечером третьего дня прискакал гонец от отряда, заграждения, выставленного напротив Чембало у гпранёной башни. Он доложил Теодорику, что турки ударили от Чембало в сторону Мангупа. Идёт тяжёлый бой. Без помощи отряду грозит полное уничтожение. Действительно, изредка до города долетали чуть слышные выстрелы пушек. Расстояние гасило эхо, и звуки казались нереальными, словно нарисованными в воздухе.

Теодорик вместе с Константином Смирнопуло и ещё несколькими высшим военными стратигами пришли к князю и доложили обстановку. Александр спросил их.

– Ну и что вы намерены делать?

Смирнопуло пожал плечами и сказал:

– Тебе решать, князь. Ты владетель земли нашей.

Александр вскипел.

– А вы, Военный Совет, здесь, значит, не при чём? Ладно, пойду сам с вестиаритами.

– Не ходи, Александр! Княжество не может оставаться без твоего руководства,– сказал Теодорик. – Пойду я.

– Не пропадёте. За меня остаётся мой дядя, Николай. Мне надоели эти поражения, отступления, вызванные неумелым вашим руководством.

– Наши войска не дают туркам перейти Чёрную речку. Башня и крепость недалеко от неё служат им опорой. Сейчас ночь, и турки, наверно, там заночуют. Утром возобновят атаку, а если прорвутся, к обеду будут здесь. Но конница от Авлиты может переправиться через Чёрную речку в другом месте, пройти под пещерными монастырями через Мраморное и появиться здесь уже сегодня ночью.

– Поеду к Гранёной башне. Возьму с собой только вестиаритов. А вы организуйте разведку и не дайте возможность туркам напасть неожиданно от Авлиты через Мраморное.

 

Александр скакал во главе отряда сквозь ночь по знакомым лесным дорогам. Во время коротких сборов Александр приказал своим воинам поверх шлемов намотать тюрбаны, и теперь в темноте его воины вполне могли сойти за отряд татар. Александр повёл вестиаритов по нижней дороге, которая пролегала мимо озёр, небольшой оборонительной крепости и заканчивалась возле двенадцатигранной башни. Но, не доезжая до башни за милю, Александр приказал повернуть налево, чтобы обогнуть турецкий лагерь и ударить с тыла. Минули лесное озеро. Наконец, в свете месяца, впереди раскинулась обширная, поросшая корабельным лесом долина, плавно спускающаяся левым краем к Чембало, а правым к Авлите.  Над долиной, закрывая дорогу к древнему Херсону, возвышался огромный курган. Отряд перешёл вброд через Чёрную реку, и вскоре выехал на главную дорогу, ведущую к гранёной башне с юго-запада. Справа между деревьев на широком крестьянском поле ещё зелёной ржи, показались огни турецкого лагеря. Александр придержал коня. Отряд пошёл шагом.

– Когда ворвёмся в лагерь, держать строй, действовать тихо. Сигнал к атаке – поднятая сабля. В схватки не вступать. Сплочённые группы врага огибать без боя,– приказал Александр.

Командир вестиаритов, Феотокис Антон, тут же передал приказ князя по рядам.

Подъезжали к лагерю неприятеля тихо. В свете затухающих костров уже можно было различить многочисленные шатры и тёмные фигуры турецких воинов. Приближалась полночь. Большинство турок в лагере уже спало. Александр с удивлением обнаружил, что лагерь почти не охраняется. Турки настолько уверовали в свою неуязвимость, что даже не выставили заслоны. Правда, от ближайшего костра отделилась тень и что-то спросила у Александра по-турецки. Александр ответил ему по-татарски:

– Мы, татары, приехали, чтобы помочь единоверцам в борьбе с неверными. Аллах Акбар!

Понял ли турок что-нибудь, кроме имени Аллаха? Неизвестно. Но он вернулся к костру, а отряд перешёл границу лагеря.

Теперь, когда Александр перестал опасаться внезапного залпа орудий, он выхватил татарскую саблю и высоко поднял её над головой. Маленький отряд вестиаритов пришпорил коней, устремляясь к центру вражеского лагеря. От стука копыт просыпались спящие у костров османы, хватались за оружие и становились спиной к своим затухающим кострам. Их командиры выбегали из шатров, но попадали под сабли самых искусных бойцов княжества Феодоро.

Вестиариты рубили врагов тихо, без лишнего шума, но предсмертные хрипы и стоны раненых турецких воинов постепенно разбудили всех. Забурлил, зашумел лагерь. Турки метались среди шатров, не понимая, откуда грозит опасность. К счастью для феодоритов, месяц ненадолго скрылся за облаками, и лишь слабый свет костров освещал широкое поле, по которому среди высокой ржи бессмысленно бегали взад-вперёд, размахивая саблями, тысячи турок. Вскоре османы стали рубиться друг с другом, и наступил всеобщий хаос. А из темноты, как тёмный вихрь смерти, на них налетал отряд всадников, лишая  жизни множество правоверных.

Вестиариты Александра одним ударом пронизали турецкий лагерь насквозь, и оказались на берегу реки. Вдоль берега стояли возы, образуя огневой рубеж. Кое-где турки вырыли окопы и установили в них небольшие пушки. Пушкари разбегались в разные стороны. Вестиариты преследовали их, рубя наотмашь сверху вниз по белым чалмам. Александр подозвал к себе Феотокиса и приказал:

– Остаёшься здесь. Возьми человек двадцать. Пошли людей на ту сторону, чтобы нас не обстреляли свои же, когда мы будем переправляться через реку. Ну и пушки. Сбрось их в реку. Это задержит османов. Когда будем прорываться, ударишь нам навстречу.

– Будет сделано,– сказал Феотокис.

Отряд развернулся, опять прошил турецкий лагерь насквозь, оставляя за собой на земле десятки поверженных врагов. Но турки зажгли множество факелов, подбросили дрова в костры, сбились в группы, разобравшись, наконец, где свои, а где чужие, и, вооружённые пиками, стали окружать вестиаритов.

- На прорыв!– приказал Александр, указывая саблей направление к гранёной башне.

В багровом свете костров и факелов его окровавленная сабля горела, словно политая кровью лунная дорога. И феодориты, сбросив на землю постыдные для каждого православного тюрбаны, устремились вперёд, а кровь, бурлящая в жилах у каждого, теперь вскипела от ярости и безумства. Этот удар был страшен. Воины уже не огибали группы турок, а прорубались напролом. Яростью в ночи сверкали глаза феодоритов над чёрными бородами, и доспехи на их плечах сияли багровым сиянием, отражая оранжевый свет турецких факелов. Кони хрипели, покрывая пеной стальные удила. Со свистом, ухая при ударе, опускали феодориты окровавленные сабли на головы врагов. И когда встречалась сталь со сталью, искры сыпались в глаза туркам, словно не с людьми они сражались, а с самими богами.

 Справа от Александра рубился его юный мандарий Аталарих, слева – Цикурис Дмитрий, невысокий чернявый грек, но один из самых искусных бойцов на мечах в княжестве. «Надёжные ребята», с теплотой подумал Александр, и, уклонившись от удара турецкой пики, привстав на стременах, со свистом рассёк ещё одну турецкую голову.

Опять вышел из-за облаков месяц, осветив лагерь. На холме, возвышавшемся посреди поля, князь увидел богатый шатёр, шеренги построенных турецких алебардщиков и сотни три сипахов на конях. Шатёр командующего войсками, догадался он. Но сил что-либо предпринять, было явно недостаточно. Теперь феодориты сами находились в большой опасности, потому что турки увидели их, просчитали направление удара, и сипахи лавиной уже пошли вперёд, постепенно переводя коней в галоп, чтобы отрезать вестиаритов от реки.

Феодориты поняли опасность, и тоже пришпорили коней, уже не обращая внимания на мелкие группы пеших османов, а просто пронзая их, как арбалетная стрела проходит сквозь незащищённую плоть. На самой границе лагеря два конных отряда столкнулись, закружились в отчаянной рубке. У сипахов было численное преимущество, неоценимый боевой опыт профессиональных конных воинов. А на стороне феодоритов только ярость и отточенное в многочисленных тренировках искусство воина, но вокруг лежала их земля, их дома с родными, близкими людьми, их маленькая прекрасная родина, за которую каждый воин готов был умереть многократно. Александр сразился с сипахом в зелёных одеждах поверх доспехов, и сразу почувствовал руку профессионала. Ловкий, быстрый как молния турок, разил почти непрерывно и справа, и слева, и сверху, и снизу. Но князь тоже не был новичком в сражениях. Он понял, что хоть опытен и быстр турок, но нет в нём искусства, нет высокой школы, а есть лишь простецкий, почти мужицкий напор.

Мгновенная комбинация, несколько неожиданных, ошеломляющих финтов, и хорошо замаскированный, коварный, легко пронзающий кольчугу удар снизу в живот под вздёрнутый для отражения предыдущего удара щит, положил конец жизненному пути славного турецкого воина. Теперь этот турок будет умирать долго и мучительно, проклиная тот день, когда ступил на роковую для него землю.

Но Александр слишком промедлил, наслаждаясь победой над сильным противником, и не успел выдернуть саблю из обмякшего тела. Сабля другого сипаха, словно искра от костра, сверкнула в темноте. Александр реагировал мгновенно, но вражеское лезвие всё-таки ударило по его руке, разрубив поручни. Аталарих воткнул клинок сабли в лицо сипаха, и тот опрокинулся навзничь, повис на стременах, а конь унёс его окровавленный прах в тёмную ночь.

   Совсем неожиданно для сипахов, на них с тыла напали двадцать воинов Феотокиса. Это вызвало замешательство в рядах османов. Отряд Александра прорвался, отбросив непобедимых всадников султана, и, на полном скаку, лишь слегка замедлившись, преодолел реку. Не останавливаясь, всадники  перепрыгивали через оборонительные рвы феодоритов, в которых сидели стрелки - феодориты, а потом, замедлив бег коней, направились к башне, темневшей на фоне неба. Сипахи, преследовавшие феодоритов, нарвались на стрелы, и, понеся потери, повернули назад.

 

В пятнадцать саженей высотой, без дверей, с несколькими маленькими окнами, двенадцатигранная башня преграждала нижнюю дорогу к Мангупу. По высокой деревянной лестнице, приставленной к окну башни, спустился командир арьергарда, Цинбиди Леонидас – знакомый офицер по Авлите.

– Неужели, это ты, князь, наделал столько шума в лагере турок?

– Да, и глубоко сожалею, что не ударил более значительными силами. Мне удалось слегка потрепать османов, но я упустил возможность полностью разбить этот их отряд. Как обстоят твои дела?

– Осталось чуть больше двухсот воинов. Турки в любую минуту могут обойти меня с тыла. Сил, чтобы надёжно перекрыть все дороги, у меня нет. Я ждал помощи, но не думал, что князь придёт ко мне на помощь лично, да ещё прорвавшись сквозь лагерь врага.  Какие будут распоряжения, князь?

– Утром посмотрим, что предпримут турки, тогда и решим.

Вестиариты, измученные боем, покрытые кровью, сходили с коней, поили их водой из колодца, вырытого недалеко от башни, пили сами. Стояла тихая тёплая ночь.

–  Командир, доложи о потерях,– приказал князь.

– Восемнадцать человек не прорвались к башне, да ещё двадцать человек получили ранения,– доложил Феотокис. Он посмотрел на руку князя, и добавил: – Двадцать один, считая тебя.

– Меня можешь не считать. Пустяк. А вот убитых много,– сокрушённо покачал головой Александр.

– Основные потери в бою с сипахами. Здорово они дерутся,- сказал Феотокис.

– Раненых перевязать, отправить в столицу. Остальным занять пустующие дома в селе, поесть, что бог послал, и отдыхать,– дал распоряжение князь.

По приглашению Леонидаса, Александр поднялся на крышу башни. Мандарий помог ему снять лёгкие доспехи, промыл рану вином и перевязал её чистой тканью.

– Ничего, князь, кость цела, а мясо, дай Бог, нарастёт,– сказал Аталарих.

Глядя на мерцающие звёзды, Александр уснул на свежескошенном сене под говор бодрствующих пушкарей рядом с тремя небольшими заряженными пушками. В темноте всхрапывали кони, а в турецком лагере, как в потревоженном осином гнезде, шум не стихал до самого утра.

 

Рано утром прибыл гонец из столицы. Он привёз письмо от Теодорика, с сообщением, что турки начали наступление от Алустона, тесня отряд заграждения.

Князь подозвал Цимбиди.

– Пехоту с пушками отправь к столице. Из всадников организуй летучий отряд и останься с ним в тылу у турок. Перережь их коммуникации, захватывай продовольствие, оружие. Свяжись с другими подобными отрядами. Здесь нам не устоять. Армию сюда присылать бесполезно: сил у турок значительно больше. Уходи. Я прикрою твой отход. Оставь мне пару десятков пеших стрельцов, которых я заберу с собой при отступлении.

Вставало солнце. В лагере турок запели муэдзины. Александр видел с башни, как турки роют могилы и хоронят воинов, павших в ночном бою. Сколько их, посеченных феодоритами? Сотни две — три.

Ушли маршем пушкари и пехотинцы Цинбиди. Сам Леонидас с сотней  всадников попрощался с князем и направился в лес к ближайшей крепости. В окопах у берега Чёрной речки остались двадцать его лучников. Когда солнце взошло достаточно высоко, князь приказал своим вестиаритам посадить стрельцов на крупы лошадей, и отряд тронулся в путь к столице. Турки после ночного удара даже не пытались перейти реку. Но скоро они придут в себя и наступление продолжится.

 

Глава 24. Поле ненависти и вражды.   

Александр с вестиаритами подъезжал к столице. Командиры отрядов, патрулирующих дороги, приветствовали князя. Наконец, впереди, возвышаясь над верхушками деревьев, показался огромный отрог неприступного гигантского плато, на вершине которого в блеске полуденного солнца сверкали зеленью и золотом купола многочисленных храмов. Перекрывая подступы к Мангупу с юга, расположилась армия феодоритов. Из шатра навстречу Александру вышел Теодорик и доложил князю обстановку.

– В городе оставлен гарнизон в две тысячи воинов. Все остальные войска здесь, и ждут приближения врага, чтобы дать ему решительный бой.

– Хорошо. Я остаюсь с вами. Надеюсь, Военный совет доверит мне командовать сражением.

– Ночью город облетел слух, что ты ранен. Это серьёзно?

Александр удивлённо взглянул на свою правую руку, словно видел её в первый раз. Повязка, которую вчера наложил мандарий, промокла, напитавшись кровью, и капли падали на землю. Боль пульсировала в ране. Князь поморщился, но взял себя в руки и отстранённо сказал.

– Разве это рана? Так, саблей оцарапало.

– Надо было надеть миланский доспех.

– Конечно, ведь почти каждый турок носит миланский доспех, да ещё и надевает его не перед битвой, а просто так, для красоты. Тогда ну никто бы не смог отличить меня от истинного правоверного, – с усмешкой сказал Александр.

Теодорик улыбнулся.

– Ладно, с доспехом я сглупил. Теперь о деле. Военный совет принял решение просить тебя, Александр, впредь не участвовать в боях, а подняться в город, и руководить его подготовкой к обороне на самый крайний случай. Если ты случайно погибнешь, то моральный дух воинов падёт, и страну ждёт разорение. К тому же, твоя рана не позволяет тебе лично участвовать в сражении.

Александр нахмурился. Он готов был вспылить, разогнать весь этот, им же самим придуманный, Военный совет, но потом сдержался и спросил:

– Значит, я всего лишь символ, флаг, а не Владетель земли своей? Командовать сражением будешь ты?

– Нет. Командовать сражением Военный совет поручил Константину Смирнопуло. Я для всех, в том числе и для твоей семьи, лишь выскочка, которому, по знакомству, князь доверил высокий пост. На это сражение Смирнопуло назначил меня тагматархом, командиром тагмы, входящей в меру, под командованием Лесли Агапия.

– Тебя явно недооценили, Тео. Смирнопуло в монастыре?

– Да, но иди туда без меня. Я пойду обедать к себе в шатёр. Если хочешь, присоединяйся.

Александр кивнул другу, передал коня мандарию, и приказал Феотокису следовать с вестиаритами по главной дороге в город, а сам пешком стал подниматься в гору к пещерному монастырю, вырубленному в скале Мангупа.

Князь вошёл в главный зал монастыря, где в это время обедали высшие военачальники армии, хмуро поздоровался с Константином Смирнопуло, вышедшим ему навстречу, остальными военачальниками.

Монахи провели князя в келью, омыли крепким вином его рану, наложили свежую повязку. Александр вернулся в зал, сел во главе длинного стола. Ему подали обед. Князь помолился и принялся за еду. Через узкие окна, прорубленные в известняке, заглядывало жаркое солнце.

Пообедав, князь подошёл к одному из окон. Бесчисленные шатры светлой материи, как островки грязного весеннего снега, покрывали обширную зелёную долину, испещрённую ходами сусликов. Вдалеке синело озеро.

– Как вы собираетесь выстроить войска?– спросил князь Константина.

– Когда наша разведка точно установит путь передвижения османов, мы развернём армию фронтом в сторону врага. Поставим пехоту из греков в две линии центра. Глубина каждой линии 16 человек. Первая линия - тяжёлая пехота - скутаты посередине, лучники и арбалетчики на флангах.

Вторая линия – впереди менавлаты с длинными копьями для защиты от удара конницы, за ними легковооружённые пехотинцы - пельтасты и лучники с арбалетчиками по краям. Между менавлатами оставим интервалы, чтобы первая линия смогла отступить за менавлатов, если ударит турецкая конница.

На флангах первой линии поставим тяжёлую кавалерию – клибанариев, из готов: десять всадников в глубину, в задачу которой будет входить защита пехоты от флангового удара, а также атака, охват и окружение противника.

За клибанариями по обоим флангам от второй линии пехоты поставим две тамги катафракты – резерв, который используем для поддержки клибанариев. По всему периметру кроме стороны, обращённой к османам, поставим отряды лёгкой кавалерии из аланов и асов для дальнего охранения и прикрытия, которые также используем для охвата и окружения противника.

– Кто командиры?

Средняя мера пехоты под командованием ипостратига Лесли Агапия, из них командир первой линии мирарх Арваниди Кириакос, второй – мирарх Спаи Илья, тяжёлая кавалерия правой меры под командованием Кузурмана Валамира, левой меры - Тарамана Теодомира. Отряды дальнего охранения лёгкая кавалерия под командованием бека Асхара Ахболата.

– Вы решили применить стратегию, использовавшуюся Романской империей ещё несколько столетий тому назад?

– Да. Потому что эта стратегия оправдала себя. При таком построении имеется множество вариантов использования войск.

– Как обстоят дела с турками, наступающими от Алустона?

– Пошли на Мангуп, но им дорогу преградил посланный тобой отряд. Сейчас турки заблокированы в ущелье, и вырваться из него пока не могут.

– А если османы не пойдут фронтом, а разделятся, и ударят с двух сторон, да ещё бросят конницу между гор мимо Старой Крепости, обойдя вас с тыла? А если турки, идущие от Алустона, прорвутся и перекроют вам дорогу к городу?  А если в спину ударят татары?

– Тогда нам придётся туго. Но все дыры не закроешь. Будем надеяться на Господа нашего, на святую Деву Марию – заступницу, и святого Фёдора Стратилата.

Александр посмотрел мрачно на Смирнопуло, немного помолчал и отдал приказание:

- Немедленно взорви тоннель, связывающий Южный монастырь с плато. Тогда войскам бежать будет некуда, и они будут сражаться до конца. Иначе враги ворвутся в город на ваших спинах.

 

По вырубленному в скале туннелю князь поднялся в город. Небольшой отряд – лох воинов, охранявших выход из туннеля, узнал своего князя и, подняв алебарды, приветствовал его.

Далеко внизу в синей дымке среди гор и долин лежала его страна. Светлые шатры армии феодоритов у подножья плато отсюда казались уже не пятнами снега, а маленькими снежинками на широком зелёном поле.

Князь прошёл по улицам города, и народ приветствовал его криками, а дети подбегали и хватали за левую руку. Правая рука князя висела на перевязи. Из окна дворца София увидела мужа и вышла ему навстречу. Стража оттеснила народ. София осторожно, чтобы не причинить боль, обняла Александра.

– Рана тяжёлая? Ты потерял много крови?– спросила она, глядя на его перепачканные бурой кровью доспехи.

– Это кровь врагов. Ну, и чуть-чуть моей. Царапина, не волнуйся!

– Покажи.

– Монахи только что наложили повязку. Не стоит её разворачивать. Пусть царапина затянется.

 

Поздно вечером, когда Александр с женой уже собирались ложиться спать, вошёл мандарий и сказал:

– Князь, внизу идёт бой.

– Турки напали?

– Пока неизвестно, но, кажется, наши бьются друг с другом.

Александр кинулся из дворца, и по ночным улицам города побежал к лестнице, спускавшейся в долину. Далеко внизу в свете месяца среди костров мелькали тени, и слышался лязг оружия. Князя догнал Феотокис с вестиаритами. Стражники открыли железную дверь, и князь с охраной быстро спустился по тоннелю вниз, к монастырю. У входа в монастырь горел яркий костёр, возле которого стоял Смирнопуло и о чём-то горячо спорил с стратигами.

– Что произошло?– спросил Александр.

– Готы из тяжёлой конницы левой меры дерутся с греками средней меры.

– Сколько человек, по-вашему, принимают участие в конфликте?

– Уже около тысячи.

– Что вы предприняли?

– Мы пока совещаемся, у нас ещё нет единого решения,– ответил Смирнопуло.

– Слушай мою команду! Всем военачальникам убыть в свои подразделения. Войска построить, выдвинуть вперёд за периметр лагеря, для отражения возможного нападения турок. Тамгу лёгкой конницы аланов и асов предоставить в моё распоряжение. Мне и моим вестиаритам подать коней. Выполняйте!

Внизу бой продолжался. Казалось, дерутся на всём огромном пространстве между Мангупом и Сухой балкой. Александр понимал, что гибнет его армия. Ярость обуяла его, глаза зажглись кровавым огнём. Наконец, подвели коней, а внизу со стороны дальнего восточного края плато к монастырю уже мчался отряд конницы аланов. Александр вскочил в седло и во главе полусотни вестиаритов поехал навстречу аланской коннице. Аланы, издали увидев князя, остановились. Князь подъехал, встал на стременах и обратился к воинам.

– Доблестные воины Феодоро! В нашем лагере случилась беда: готы дерутся с греками. Ваша задача прекратить драку как можно быстрее. Я знаю, что вы великолепные всадники, мастерски владеющие арканом и саблей. Прошу вас, не вынимайте сабли из ножен. Если вы станете убивать своих соотечественников, то завтра утром в бою с турками нам придётся туго. Я приказываю ловить арканами дерущихся, связывать их и живыми доставлять ко мне. А теперь за мной!

Аланы помчались по полю, и когда поравнялись с группами сражающихся между собой воинов, чёрными лентами взвились в воздух арканы, опустились на шеи дерущихся. Один рывок, и поверженный воин уже скользил по траве вслед за конём. Александр встал на стремена, и его громовой голос как лавина обрушился на головы сражающихся.

– Я ваш князь! Прекратить драку! Убрать оружие! Построиться в шеренги! Кто не подчинится, тому смерть!

Казалось, мгновенный мороз сковал всех участников боя. Они замерли, и живые не отличались от мёртвых. Какой-то непонятный смертельный страх пронизал их насквозь. Ничего страшнее этого голоса им ещё не доводилось слышать. Но прошло время, и постепенно воины стали приходить в себя. Они осторожно, пятясь, отходили друг от друга, а потом прятали мечи и шли к своим командирам, призывные голоса которых зазвучали по всему полю.

Но в самом центре большая группа из нескольких десятков человек не подчинилась приказу, и там вновь застучали мечи. Аланы окружили группу дерущихся. Взлетели вверх арканы, заскользили по полю тела поверженных. Несколько мгновений, и все участники боя оказались связанными.

Александр приказал отобрать у них оружие и построить. Приказ был выполнен, Более пятидесяти человек стояли напротив князя двумя группами. Князь махнул рукой, и две сотни аланов наложили стрелы на луки.

– Вы не выполнили мой приказ, а значит, заслужили смерть. Кто из вас готов ценой своей жизни спасти товарищей?

Вперёд вышел коренастый гот с густой русой бородой.

– Я готов отдать жизнь за други своя.

Из толпы греков вышел немолодой грек.

– И я готов, князь.

– Почему вы обнажили мечи?– спросил Александр.

– Потому что мы всегда ненавидели друг-друга,– ответил гот. – Это ты, князь, не имеешь национальности, ведь в твоих жилах течёт и греческая, и готская, и татарская, и хазарская, и черкесская кровь, а мы, твои подданные, люди разных национальностей. У греков, готов, асов, аланов, караимов, других наций, свои города и селения, свои традиции, а у многих и своя вера. Мы разные, мы разделены, поэтому, с детства учимся ненавидеть друг-друга. 

– Князь Алексей, мой дед, возродил нашу единую страну. Да, в ней живут люди разных национальностей, но каких-либо преимуществ нет ни у одной. Ни греки, ни готы, ни аланы, ни караимы не диктуют другим свои условия, никто из них не имеет преимущественного права торговать, владеть, управлять, воевать. Наша маленькая страна – наследница многих империй. И греки, и готы с аланами – имперские народы, которым чужда межнациональная рознь. Иначе, они бы не смогли создать великие империи Ромейскую и Рейдготаланд. А вы отщепенцы от своих народов, от единого народа Феодоро,– ответил ему Александр.

– В твоей стране почти пятая часть населения - иудеи и армяне. Покажи мне хоть одного иудея или армянина здесь, среди воинов твоей армии. Почему Божий народ, который владеет землями, торговыми судами, складами, лавками, сидит сейчас в безопасном городе, за неприступными скалами, а мы, простые готы и греки, должны проливать кровь за всех? Почему?

– Я разберусь с этим. Но ты отвечай за себя. Не иудеи устроили это кровопролитие, не армяне идут с мечами против своих соотечественников, а именно вы, греки и готы, представители большинства населения Феодоро, люди одной христианской веры. Именно вы разрываете страну накануне величайшей битвы, от которой зависит судьба нашей общей Родины.

– Я и так отвечаю за себя. Своей жизнью. Но семена взаимной вражды и ненависти не мною посеяны: я сам вырос на этом поле. Перед смертью могу тебе сказать следующее: погибли Римская империя, Ромейская империя, хазарская империя, готская империя Рейдготаланд, гибнет Золотая Орда, потому что они включали в себя много наций и народов, ненавидевших друг друга. Именно поэтому всякая империя обречена на гибель. И наша страна – мини империя, их наследница, тоже обречена. Только страны, в которых живёт одна нация, один народ, выживают в этом мире.

– Всякая нация формируется постепенно из многих наций и народов. Пройдёт ещё сто, двести лет, и окончательно сформируется наша нация, нация феодоритов, мирного и героического народа, живущего на своей земле. Но твоя жизнь уже закончилась. Прощайся с землёй, с людьми, живущими на ней, но не ставшими тебе родными. Назови своё имя, чтобы умереть не безвестным готом.

– Меня зовут Алтабарман Теофил.

– А как твоё имя, грек?– спросил Александр другого воина.

– Харуглари Викентий,– ответил тот.

Александр махнул рукой. К осуждённым подошёл священник, быстро отпустил им грехи. Аланы отвели двух воинов к Сухой балке, поставили на краю оврага и, отойдя на небольшое расстояние, пустили стрелы. 

По широкому полю под светлым месяцем ходили печальные воины, собирая смертельную дань взаимной вражды – десятки бездыханных тел.

Александр подъехал к монастырю, бросил поводья подбежавшему отроку и сказал Константину:

– Войска вернуть на свои места, оставив передовые отряды наблюдения! Всем спать!

Он опять поднимался вверх среди звона цикад по бесконечной лестнице, ведущей в звёздное небо.  Там, среди звёзд, его родной дом, его мать, его любимая жена. Но в сердце не было радости. Только тревога и безысходная тоска.

 

Глава 25. Генеральное сражение.

Турки шли ночью по нижней дороге. Как и предполагал Александр, они легко преодолели рубеж из крепостей и заградительных отрядов, прорвались через внешнюю линию обороны.

Зарево горящих крепостей, усадеб и деревень, толпы бегущих женщин и детей ясно указывали путь врага. Приходили сообщения от командиров прокурсаторов, вынужденных отступать перед превосходящими силами противника. Рано утром князь послал отрока вниз с сообщением для Смирнопуло и за Теодориком, а сам прошёл по улицам города к южному обрыву. Солнце ещё не оторвалось от горизонта, и его лучи не проникли в тёмные, покрытые туманом долины. Далеко на горизонте расплавленным золотом сверкало море. Внизу, под ногами князя дымили костры лагеря – катуны феодоритов. А в нескольких верстах южнее из-за гор поднимался дым турецких костров. Две армии расположились друг напротив друга.

В это время раздался оглушительный взрыв: сапёры подорвали туннель, связывающий Южный монастырь с плато.

Снизу по крутой лестнице от монастыря поднялся Теодорик. Он ещё не успел надеть доспех, но его глаза уже горели неистовым огнём.

– Что, чуешь кровь, Тео?– спросил его князь.

– Это моя стихия. Я рождён для боя, вырос в боях и надеюсь умереть в сражении.

– Ладно, хватит хвастаться, Тео, и не трави душу. Думаешь, мне самому не хочется передать княжение своим родственникам, надеть доспехи и сражаться рядом с тобой?

–  С раненой правой рукой? Зачем звал, Александр?

– Да вот, подумал, что если тебя убьют, то Феодоро может остаться без действительно талантливого полководца. Если погибнет Константин, заменишь его. А пока оставайся в городе. Назначаю тебя тагматархом стен.

Лицо Теодорика потускнело.

– Александр, не порть мне праздник.

– Я сказал, Тео: будешь рядом со мной. Твой час настанет. И мой час настанет. Там ты, всего-навсего, рядовой военачальник, а твоё участие или неучастие в сражении никак не повлияет на его исход. Но может наступить время, когда от твоего умения, твоей храбрости и силы будет зависеть судьба Феодоро. Я приказываю тебе послать за своим оружием, своими людьми и быть подле меня. Не потому хочу сохранить твою жизнь, что ты мой друг, а потому что она нужна стране. О своём решении я уже сообщил Смирнопуло.

 

Солнце всё выше поднималось над горами. Внизу затрубили трубы, и войска начали построение в боевые порядки. Жители города собирались у края обрыва. Скоро тысячи женщин, детей, стариков сидели, лежали на траве, наблюдая за построениями войск. Зазвонили колокола. В храмах начался молебен за победу православного воинства над неверными.

– Смирнопуло мог бы ударить ночью, когда турки только начали располагаться лагерем. Мог в темноте обойти врага и ударить с тыла, вырезать половину турецкого войска, прежде чем турки разобрались бы в ситуации. Почему он этого не сделал?– спросил Александр Теодорика.

– Я ему советовал это ещё до вчерашних событий. Он ответил, что ночью в неразберихе можно потерять контроль над войсками и упустить победу. Мы с тобой в Молдове действовали по обстоятельствам, а наши военачальники понятия не имеют, как это воевать ночью, когда ничего не видно.

– У Константина есть в запасе какая-либо хитрость? Засадная тагма?

– Засады – демы, как таковой, нет. Но Константин послал гонцов к заградительным отрядам с приказом сосредоточиться в тылу у османов, чтобы по сигналу атаковать врага.

План Александру понравился, и он впервые улыбнулся. Лёгкий ветерок разогнал остатки утреннего тумана. Картина разворачивающихся войск стала видна чётко, словно нарисованная на белом пергаменте.

Сверху было видно, как армия турок тронулась с места и пошла сквозь лес, по крестьянским полям и прогалинам, по извилистым лесным дорогам, постепенно приближаясь к войску феодоритов. Когда, наконец, турки вышли из леса и построились вдоль Сухой балки напротив Мангупа, войска Константина отступили, освобождая туркам часть поля.

– Зачем он это делает?– возмутился Александр. – Наоборот, надо не давать врагу возможность выйти из неудобий, бить его на подходах, ещё в лесу. 

– Рыцарские традиции. Чтобы врагу было удобно. А то ведь и обидеться турок может, жаловаться начнёт,– ответил Тео.

– Одно утешает: наши позиции выше. Туркам придётся идти вверх, а сила удара нашей конницы увеличивается.

– Смотри, сам турецкий Басса!

Действительно, на вершине лесистого холма по ту сторону от Сухой балки мелькали топоры и падали, срубленные деревья, а в прогалине уже виднелись турецкие красные флаги с полумесяцем и штандарт Гедык-Ахмед Бассы, главнокомандующего турецкой армией. 

Османы перебрались через овраг, и теперь оба войска стояли друг напротив друга прямо под гигантским плато Мангупа. Два сверкающих сталью, шевелящихся монстра. Армия против армии, глаза в глаза. Знамёна, штандарты, скиптроны обозначали рода войск, гербы военачальников. Словно небольшие волны – судороги пробегали по телам разлёгшихся в долине монстров: это мчались в разные стороны конные отряды, выполняя поручения военачальников. Скоро от турецкой армии отделилась небольшая группа парламентариев, и направилась в обход центра войска феодоритов к монастырю, где располагался главнокомандующий Смирнопуло Константин.

– Турки исполняют предписание Корана и шлют нам предложение мира,– сказал Теодорик.

– Знаем мы их предложение. Уже имели честь разговаривать с послом Гедык-Ахмед Бассы,– ответил Александр.

Скоро по лестнице снизу поднялся турецкий посол, и брови Александра с изумлением поползли вверх.

– Опять ты?

Перед ним стоял сын князя Исаака, Тихон.

– Здравствуй, князь!

– Будь и ты здрав, Тихон! Тебя повысили? Теперь ты уже турецкий посол?

– Гедык-Ахмед Басса от имени и по поручению Великого султана Мехмеда Фатиха шлёт тебе предложение мира.

–  На тех же условиях?

– Да. Все, кто пожелает, могут свободно со всем своим имуществом выехать из Таврики и направиться в любую страну мира. Тем, которые останутся, султан обещает неприкосновенность жилища, имущества, свободу вероисповедания.

Александр вздохнул, пожал плечами и сказал.

– И зачем ты пришёл? Неужели, не ясен ответ?

– Я буду приходить к тебе столько раз, сколько потребуется, чтобы убедить: лучше сохранить наш народ, чем погубить его.

– Погубить народ – это лишить его свободы. Через сто лет на этой земле уже не будет никакого народа феодоритов, а будут татары и турки. Наши дети потеряют веру свою, историю, потеряют само право называться народом.

– Тебя больше волнует собственная судьба, волнует, что ты лично перестанешь быть князем, а превратишься в изгнанника. Но могу тебя обрадовать: Мехмед предлагает тебе продолжать управлять Феодоро от имени султана. 

– Спасибо за заманчивое предложение стать рабом Мехмеда. А тебе турецкие одежды к лицу,– сказал Александр, взглянув на голубой с золотым шитьём шёлковый халат Тихона, на турецкую чалму из голубого шёлка. – Ходишь в шелках. Всё то, о чём мечтал с детства.

Тихон промолчал. Потом сказал:

– Я исполнил своё предназначение. Теперь вся кровь погибших будет на твоей совести. И каков твой официальный ответ?

– Официальный ответ – нет! Если бы ты был турком, а не моим двоюродным братом и сыном князя Феодоро, мой ответ увидели бы турки в виде виселицы для посланника султана или кола с его отрубленной головой.

Тихон ушёл. Скоро группа всадников под флагами посольства отъехала от монастыря.

А потом вся армия турок упала на колени и стала молиться. Как широкая волна, катящаяся по полю, били турки лбами о землю феодоритов. Высокий распевный голос муллы достигал вершины плато.

Армия феодоритов тоже молилась. Бородатые воины осеняли себя широкими крестами, а священники благословляли православных на битву и отпускали все грехи. Наконец, молитва закончилась. Турки встали с колен. Православные священники ушли в монастырь. Они поднимались вверх по крутой тропе, и солнце золотыми, серебряными бликами отражалось от расшитых православными символами облачений.

– Смотри, за передними шеренгами турок блестят стволы орудий, и пушкари раскручивают над головой горящие фитили,– сказал Александр. – Турки явно готовят нашим войскам неприятный сюрприз.

– Надеюсь, Смирнопуло видит всё сверху и знает об этой ловушке,– ответил Тео.

Лучи солнца уже достигли дна долины, и клибанионы – панцири тяжёлой кавалерии, стоящей  у подножья Мангупа, засверкали, словно россыпи алмазов. Расстояние между армиями было чуть более полёта стрелы. Некоторые мощные арбалеты, стреляли дальше, и отдельные арбалетные болты быстрыми блёстками замелькали между армиями. От первых рядов войска феодоритов вперёд выдвинулся отряд легковооружённых курсоров из полутора сотен лучников с тремя сотнями копьеносцев для поддержки, и вступил в опережающее сражение с первыми шеренгами турок, в попытке ослабить врага до начала основного сражения.

А потом запели трубы, и пехота феодоритов пришла в движение, стала надвигаться на турок, а воинственные крики слились в один угрожающий гул. Расстояние между войсками  сокращалось. Забили турецкие барабаны. С обеих сторон взмыли вверх тысячи стрел. Словно смертельный косой дождь, они сыпались с неба, покрывая поле щетиной, словно небритый гигант ворочался на окровавленной земле. Как спущенная тетива, центр войска феодоритов вдруг прогнулся вперёд, в атаку, и громкий крик из тысяч глоток огласил долину. Словно испугавшись напора, первые шеренги турок повернулись и отступили назад, обнажая чёрные пасти спрятанных за ними орудий. Между пушками и позади них стояли ряды аркебузиров. Навстречу феодоритам ударили сотни молний, а через несколько мгновений страшный гром достиг вершины плато. Чёрный дым тугими клубами вырвался вслед за пламенем, заволакивая сажей поле сражения. Но Александр успел заметить, как словно смертельной косой скосило ряды наступающих феодоритов, а между пушками и аркебузирами уже хлынули вперёд массы турецкой пехоты. Стальные лезвия алебард заблистали сквозь дым, как крылья тысяч одновременно взлетевших стрекоз.

В это время запели трубы: кавалария левой меры феодоритов пришла в движение. Тронулась первая шеренга, вторая, третья, и, наконец, волна наступления бросила на турок всю конницу первой линии. Лавина клибанариев набирала скорость. И  наконец, конница помчалась по полю, словно спущенная стрела, готовая пронзить всякого, стоящего на её пути. Широкой волной опустились копья для удара, и победный клич атакующих всадников перекрыл все другие звуки. Когда конница галопом приблизилась вплотную к неподвижно стоящим туркам, первые ряды турецких копейщиков встали на колени, уперев в землю длинные копья, а позади них две шеренги аркебузиров нажали на спусковые скобы и кнопки аркебуз. Опять огонь, дым, грохот, и падающие в зелёное поле бронированные всадники. Снесённые страшным залпом, лежали на земле груды тел. Лошади били копытами, некоторые вскакивали, и в ужасе мчались по полю между двумя линиями войск. Словно споткнувшись, конница медленно преодолела рубеж смерти, и, уже ослабленная, навалилась на турецких копейщиков. Но пробить сплошную стену из копий не смогла. Падали кони, люди, образуя огромный шевелящийся вал. И тогда тысячи стрел обрушились на конницу. Они жалили, словно рой смертельных ос. Стихали крики раненых. Смерть глушила все звуки. Позади первых шеренг клибанариев под падающими сверху стрелами толпились остатки кавалария, не способные пробиться вперёд из-за тел павших товарищей. И тогда откуда-то с тыла из-за холма, на котором расположился Басса, высыпала многочисленная турецкая тяжёлая конница. Османы, нацелив копья, мчались на сбившихся в бесформенную кучу феодоритов. Организовать отпор клибанарии не успели. Страшный треск от удара копий о щиты и железные панцири достиг вершины плато. Отбросив копья, ставшие ненужными в толчее сшибки, турецкие всадники выхватили сабли, и сталь засверкала в воздухе, сея смерть и уничтожение. Но уже пошёл вперёд резерв - второй ряд конницы Тарамана Теодомира, уже подтягивались отряды дальнего охранения Асхара Ахболата, и закружился смертельный вихрь, замелькали сабли и мечи, а стук стали о сталь превратился в сплошной неумолкающий треск. 

В это время ветер развеял дым над центром поля сражения, и князь увидел, как остатки первой линии пехоты феодоритов отступают назад через оставленные проходы во второй линии, а вторая линия менавлатов, ощетинившись копьями, быстрым броском ринулась вперёд, пока не успели османские стрелки перезарядить свои аркебузы. Турецкие пушкари, впряжённые в пушки вместо лошадей, тащили их в тыл на перезарядку. Завязался бой пехоты. Первая линия скутатов Лели Агапия, перестроившись позади второй, и дротиками поддерживала товарищей. Одна тамга из отряда дальнего охранения Асхара Ахболата подъехала в тыл пехотинцам, и стала через головы скутатов обстреливать из луков ряды турецкой пехоты. Медленно, но уверенно скутаты теснили османов. Зелёное поле стало кровавым, и ярко блестело на солнце как море на закате дня. Сотни убитых, тысячи раненых уже лежали на земле, но скутаты шли по поверженным телам, карабкались на них, словно на крутые холмы, и пускали сверху смертоносные стрелы, метали дротики. Смерть уже не могла остановить воинов. Она стала их сестрой.

На правом фланге каваларий феодоритов застыл неподвижно, и не принимал никакого участия в сражении. Наверно, он мог бы ударить во фланг турецкой пехоты, бившейся в центре, но напротив клибанариев, ощетинившись копьями, нависала мощная группировка османов. Турки выжидали, и Александр понимал почему: за первыми рядами пехоты прятались пушки и аркебузиры. Точно так же, как в центре, как на левом фланге. Турки ждали, пока клибанарии феодоритов бросятся в атаку, чтобы известным маневром и залпом уничтожить их основные силы. Наверно, Смирнопуло успел предупредить командира правой меры Валамира Кузурмана о турецкой хитрости.

К Александру подошёл Николай. За ним следовал митрополит Патераки Арсений со служками и дьяконами. Александр поздоровался с Николаем, подошёл к митрополиту, и, перекрестившись левой рукой, попросил Церковь молиться за здравие воинов православных, за победу армии над неверными. Митрополит благословил князя, а потом дал знак, и церковные колокола подняли трезвон.

Внизу, морально поддерживаемые колокольным звоном города, скутаты теснили османов. Турки отступали, и задние ряды их центра уже скатились в овраг Сухой речки. Казалось, вот-вот они побегут, но вдруг, из леса вышла ещё одна плотная линия турецкой пехоты. И в то время как первая линия турок отступала, навстречу измученным от долгого сражения феодоритам, под грохот барабанов двинулись новые, свежие турецкие войска. Прямо во время боя шла замена войск. Свежие турки пошли вперёд, тесня феодоритов.

Вдруг, на правом фланге загрохотали барабаны, и началось неожиданное наступление турок. Ощетинившись копьями и алебардами, турецкая пехота с криками «Аллах!» пошла в атаку на бронированную конницу феодоритов. За первыми плотными рядами копейщиков, как спрятанный в рукаве нож, скрывались аркебузиры. Клибанарии медлили, словно в замешательстве. Но когда расстояние сократилось, и стрелы, посылаемые из составных турецких луков, стали густым дождём падать на неподвижную конницу, Валамир Кузурман поняв бессмысленность дальнейшего выжидания, дал команду начать вынужденную атаку. Опять запели трубы, рожки, опять рванулись вперёд тяжёлые всадники, и опять, как на левом фланге, упали на землю первые ряды турок, обнажая готовых к залпу аркебузиров, и опять, неминуемый, неотвратимый залп снёс ряды мчащейся кавалерии, Всё повторилось в точности. Александр отвёл глаза, поднял их к небу, где не было Иисуса Христа, а парили ангелы мусульманского бога Аллаха. В глазах князя блестели слёзы. Он знал, что сейчас, как и раньше, на смешавшихся клибанариев обрушится тяжелая турецкая конница. Он знал, что битва превратится в кровавое месиво, где уже не будет места тактике и стратегии, а будет страшная толчея, мясорубка, в которой каждый сам за себя и выживает сильнейший. А сильнейшими были турки. За ними опыт многолетней войны, численное преимущество, и вера, что погибший в сражении с неверными тут же попадает в мусульманский рай. Каждый из османов наизусть знал стихи Корана, повторял их мысленно: «И если кто сражается на пути Аллаха и будет убит или победит, Мы дадим ему великую награду».

Мандарий доложил о прибытии трёх гонцов. Александр подозвал одного из них.

– Докладывай!

– Князь, меня послал командир заградительного отряда, направленного тобой против турок у Алустна. Конница османов, заблокированных в ущелье, прорвалась, и направляется к городу.

– Какова численность?

– Около трёхсот всадников.

– Почему им опять не перекрыли путь? По каким дорогам они идут?

– Турки успели вырваться из нашей страны, и теперь идут по землям татар к Шиварину.

– Понятно. Значит, к Мангупу подойдут с севера, где у нас есть укреплённая клисура. Хорошо, что не с востока.  

Князь подозвал к себе другого гонца.

– Что у тебя?

– Меня послал командир лоха разведчиков - трапезидов, который охраняет подступы к Мангупу со стороны Старой Крепости. Отряд турецких всадников в пятьсот человек скорым маршем движется к столице. Вон и сигнальный дым над Старой крепостью,– сказал он, указывая на восток.

Александр взглянул в сторону Старой Крепости по-татарски Эски-Кермена и увидел чёрный дым.

– Сколько воинов в вашем лохе?

– Тридцать.

Александр обратился к гонцам:

– Спуститесь к монастырю и доложите лично стратилату Смирнопуло Константину. Пусть выделит отряды для отражения атаки с тыла.

Гонцы побежали по ступенькам вниз. Подошёл Теодорик.

– Плохие новости?

– Хуже некуда. В тылу с двух сторон наступают два мощных конных отряда турок. Времени для перегруппировки сил армии уже нет. Когда я говорил Смирнопуло об этой угрозе, он переложил ответственность с себя на Деву Марию и святого Феодора. Что мы можем противопоставить кавалерии?

– А я всё думал, где это лёгкая конница турок? В сражении она не участвует, значит, пытается совершить манёвр. Кстати, один гонец с Бойки прибыл ещё раньше. Со стороны Ялты пытается прорваться отряд турок численностью до трёхсот человек. Отряд самообороны Бойки выдвинулся им навстречу. Теперь идёт бой на склонах гор возле водопада Серебряного. У нас в городе две тысячи воинов. Можем без ущерба для обороны выделить пятьсот. Если пошлём больше, то, в крайнем случае, воинов будет недостаточно для защиты города. Разреши мне лично возглавить этот отряд!

– Нет. Выдели триста копейщиков, и сто лучников. Назначь командира тагмы, и поставь перед ним задачу перекрыть дорогу к городу с севера. Думаю, тагмы воинов  будет достаточно, пока им на помощь не подоспеет армия. Пусть рассыплют на дороге шипы – триболы, лучники поднимутся на склоны гор, а копейщики встанут на пути конницы. Там ущелье меньше стадия в ширину. Узкий перешеек перекопан. Оставлена полоса в несколько шагов, которую пока охраняет двадцать человек. Конница с хода ров не преодолеет. Ей придётся спешиваться и штурмовать его пешим порядком. Если наши копейщики будут стоять насмерть, проход легко удержат.

– Это всё расчёты для опытных воинов, а у нас новобранцы, не умеющие ни стрелять, ни копьё нормально держать, – пробурчал Теодорик, направляясь к  военной казарме.

– И направь сто стрелков на восток, вдруг, прорвётся отряд турок через Бойку, крикнул ему вдогонку Александр.

 

Сражение внизу продолжалось. Солнце уже стояло в зените, ветра почти не было, полуденный зной наваливался на город, как удушливая волна. Мандарий отдал распоряжение, и слуги растянули над князем плотную материю, защищавшую его от солнца.

Александр знал, насколько тяжело приходится сейчас его воинам в долине, где совсем не было ветерка, особенно бронированным. Жара в раскалённом панцире, иссушающая жажда и невероятная усталость. Князь видел, как бегают по полю разносчики  воды, и понимал, что тем, которые сражаются в первых рядах, её не достанется. В таких сражениях люди часто погибают не от меча и стрел, а от элементарного теплового удара. Но здесь трудно что-либо изменить.

Князь сидел на стуле, на самом краю скалы. Его ноги свисали над пропастью, и мандарий, стоя сзади, опасливо придерживал кресло князя от случайного падения. 

Пришла София. Она принесла Александру кусок пирога с мясом фазана, но увидев, как близко сидит князь к обрыву, даже покачнулась, закрыла глаза от ужаса. Потом всё же взяла себя в руки, подошла к Александру.

– Отодвинься от пропасти, а то голова закружится, и свалишься вниз,– сказала она.

Александр взглянул на жену. Его глаза потеплели. Он встал, отодвинул кресло от края и взял протянутый кусок пирога. Но потом посмотрел вниз, где поле было красным от пролитой крови, и вернул пирог жене.

– Прости, не могу я есть, когда мои воины погибают. А ты иди во дворец. На жаре тебе может стать дурно, и это повредит нашему малышу.

– Пойду. Не могу смотреть вниз. Из-за высоты у меня кружится голова. Надо вырасти в этом городе, чтобы спокойно смотреть с его Богом сотворённых стен.

София ушла. Битва внизу в долине продолжалась. Войска практически не двигались. Летучие отряды алан уравновесили преимущество турок по флангам, и теперь бой шёл на истощение, но опытному глазу Александра постепенно стало понятно, что его армия тает. В сражении один на один, турки, с их бесценным боевым опытом, имели несомненное преимущество.

Теодорик подошёл к князю.

– Александр, турки штурмуют ров в тылу у армии.

– Ты проинструктировал тагматарха, которого послал прикрыть тылы?

– Конечно. Но сомневаюсь, что тагма продержится, если на помощь не придёт конница резерва Асхара Ахболата. Пойду к северному обрыву, посмотрю.

Через некоторое время Теодорик вернулся. Его лицо было угрюмым.

– Прорвались. Сейчас турки уничтожают тагму копейщиков. Потом ударят в тыл армии. С востока к главным воротам города скачет отряд турецких всадников. Наверно, нашим стрелкам не удалось остановить врага.

– Сообщи Константину!

Теодорик нацарапал углём послание на дощечке и положил его в мешочек, привязанный к длинной верёвочной петле, свободно скользящей по деревянному шесту. Другой конец петли спускался прямо к монастырю. Потом он положил в мешочек камень, и письмо полетело вниз. Прошло ещё немного времени, и князь увидел, как тагма асов помчалась к северным отрогам Мангупа навстречу прорвавшейся турецкой коннице.

Горячее июльское солнце стало клониться к закату. Бой внизу не прекращался ни на миг, но турки стали теснить феодоритов, прижимая их к подножию горы. Они организовали постоянную смену передней линии войск, а измученные феодориты едва держали мечи в руках. Обессиленные, они часто падали под весом собственных доспехов и не могли подняться. Александр видел, что многие феодориты уже не только отступают, а бегут к монастырю. Ещё немного, и сопротивление его армии будет сломлено.

– Обрати внимание, в тылу турок в зелёных одеждах стоит конница сипахов. Она ещё ни разу не вступала в бой, хотя и находится в боевой готовности,– сказал Александр Теодорику.

– Боюсь, что именно от неё нам грозит самая большая неприятность,–  подтвердил Теодорик опасения князя.

Внезапно, внизу перед монастырём вспыхнул костёр. А потом весь монастырь заволокло густым сизым дымом.

– Это сигнал заградительным отрядам, оставшимся в тылу у турок,– сказал Теодорик.

– Самое время. Вот только поможет ли?– с сомнением ответил Александр.

Прошло немного времени, и у подножья холма, на котором виднелся красный флаг Бассы, стало что-то происходить. Среди деревьев замелькали воинские доспехи, далёкими блёстками засверкала сталь мечей. Из-за грохота основного сражения, никаких звуков оттуда не долетало, но Александр увидел, как от резервных отрядов османов, стоявших за Сухой балкой, отъехала большая группа всадников и помчалась к ставке. Но через какое-то время всадники вернулись. А потом весь резерв войска турок пришёл в движение. Тронулась вперёд конница. Она широким охватом окружала левый фланг феодоритов. Ей наперерез бросился один из отрядов Асхара Ахболата. Но им навстречу в зелёных одеждах поверх доспехов мчалась к победе лучшая конница Мехмеда Фатих – прославленные в бесчисленных боях сипахи. И асы не выдержали удара, рассыпались по полю, а сипахи мчались по крутой дуге, не меняя направления, напролом, снося мелкие отряды асов, пока не ударили практически в тыл сражавшейся катафракте феодоритов. Развернуть коней, организовать сопротивление катафракта не смогла. Турки рубили бронированных всадников, обессиленных от многочасового боя. И тогда левый фланг феодоритов сломался. Растерянность, паника, охватили ряды катафракты. Сражение превратилось в избиение. Многие латники пытались бежать, но путь к отступлению был один: через собственную пехоту. И бронированные латники – готы давили пехоту - греков, пытаясь пробиться через неё на свободное пространство. Хаос и паника воцарили на поле. Вспыхивали схватки уже между готами и греками. Резервные отряды турецкой пехоты тоже двинулись вперёд, тесня феодоритов. И началось великое бегство. Пехота и конница бежали вперемешку к монастырю. Правый фланг катафракты оказался отрезанным от основного войска и прижатым к крутой горе. С трёх сторон катафракту правого фланга окружали османы, а с четвёртой нависала неприступная гора. Но Валамиру Кузурману удалось справиться с ситуацией. И он дал единственно верную команду: прорываться на Запад, к северным отрогам Мангупа, к спасительным тропам наверх. Катафракте удалось опрокинуть турецкий заслон и вырваться из окружения. Всадники с хода ударили по коннице османов, которая прорвалась со стороны Старой Крепости, и теперь сражалась с посланной ей навстречу тамгой аланов. Совместными усилиями аланы и катафракта готов смяли турецкую конницу, посекли её саблями и мечами, а потом рванулись наверх по двум наезженным дорогам к калитке в Банном овраге.

Остальное войско феодоритов отступало к пещерному монастырю. Но дальше дороги не было. По крутой лестнице в город можно было подниматься только поодиночке. Армия оказалась прижата к неприступной скале, а турки продолжали натиск, рубили смешавшуюся, тесную толпу феодоритов, и сплошной ковёр из павших воинов устилал весь склон, всё круче поднимавшийся вверх.

Александр вскочил, опрокинув стул, бросился к лестнице, ведущей вниз.

– Князь, не делай этого! Ты не спасёшь армию, а лишь погубишь себя самого,– воскликнул Николай, становясь ему поперёк дороги.

– Если мне не удастся спасти положение, если армия погибнет, то погибнет и вся страна,– сказал Александр, пытаясь отстранить Николая.

– Не погибнет! Отсидимся за богом данными стенами. А вот если погибнешь ты, то тогда действительно погибнет и страна. Подумай об этих женщинах, детях, жизнь которых зависит от твоего правильного решения,– сказал Николай, указывая на тысячи плачущих женщин, стоящих с детьми на краю обрыва. – Именно ты должен организовать оборону города, именно ты – флаг, символ нашей независимости, нашей надежды на достойную жизнь. А армия уже погибла. Ты не сможешь её спасти. И никто не сможет.

Солнце стремительно падало за горизонт, напоследок окрасив вершины гор багровым цветом. Внизу, в уже скрывшейся в сумерках долине, шла кровавая резня. Она продолжалась почти всю ночь. Поднимались вверх по лестнице воины, с головы до ног покрытые кровью. Наверху в свете факелов их первым встречал князь, горестно кивал знакомым, подбадривал простых воинов, а сам украдкой вытирал набегавшие слёзы. За князем спасшихся встречали женщины, спрашивали о своих мужьях, сыновьях. Из темноты выныривали знакомые лица. С трудом воины вынесли на плечах раненого Тарамана Теодомира. Потом поднялся, шатаясь от усталости,  ипостратиг Лесли Агапий и мирархи Спаи Илья, Арваниди Кириакос. А вскоре поднялся последний воин. В его спине торчало две стрелы.

–  Всё! Шедшие за мной погибли, позади только турки. Армии больше нет.

– Где стратилат Смирнопуло?– спросил его Александр.

– Отказался подниматься и погиб,– прохрипел воин, падая на землю. Кровь хлынула у него изо рта.

– Окажите ему помощь!– крикнул князь.

Несколько человек подняли воина и унесли в лазарет, который организовали монахи. Но было ясно: воин не жилец на этом свете.

– Что с правой мерой Валамира Кузурмана?– спросил Александр у Теодорика.

– Около пятисот всадников на взмыленных конях поднялись по тропе в Банном овраге. Сам Валамир убит в сражении с турецкой конницей, прорвавшейся от Алустона и перекрывшей дорогу к главным городским воротам.

– Осветите вход в монастырь и бросайте камни вниз,– приказал воинам князь.

Горящие факелы полетели вниз. В их свете стало видно, что на площадке перед монастырём скопилась большая масса турок. Толпа народа: плачущие женщины, мальчишки, кинулись к обрыву, швыряя в пропасть сложенные в огромные пирамиды камни. Летящий вниз огонь, и град камней обрушились на турок, чтобы похоронить под собой многих торжествующих победителей.

 

На город опустилась ночь. Небо заволокли тучи, накрапывал мелкий дождик. В темноте по полю ходили турки с горящими факелами, добивая раненых, и доносились снизу предсмертные крики, а иногда слышался стук оружия и ржание коней. Всё ночь толпа женщин не расходилась, надеясь, что спасётся ещё кто-нибудь, но никто не постучал в железную дверь. Только под утро смолкли звуки. Лишь шорох дождя нарушал смертельную тишину.

 

Глава 26. Поединок.

На следующее утро жалобный стон муэдзина разбудил весь город. Муэдзин кричал с колокольни христианского храма, расположенного у подножья Соснового мыса. За ночь половина армии турок переместилась от южных обрывов Мангупа, к его северным отрогам. С северной стороны между отрогами в город были проложены тропы. Там же располагались и главные ворота города. Но высокие стены с мощными башнями, построенные в разрывах между отвесных скал ещё столетия назад и укреплённые князем Алексеем, в сочетании с крутыми склонами, непреодолимыми для конницы, делали эти проходы в город неприступными. Главная дорога проходила непосредственно под скалой Восточного мыса, и прорваться по ней к городским воротам, обрамлённым высокими башнями, было практически невозможно.

Бунчук Гедык-Ахмед Бассы развевался на подворье христианского храма. Дома небольшого посёлка возле храма, покинутые жителями, стали пристанищем для турецких военачальников.

 

Обе стороны, обменявшись посольствами, договорились не препятствовать друг другу в захоронении тел погибших. Оружие павших феодоритов, по соглашению, принадлежало туркам. Теперь в турецкой армии не осталось плохо вооружённых воинов.

В городе жалобно звонили колокола, плакали женщины, а в храмах шли моления за упокой душ погибших. Тело Константина Смирнопуло было поднято наверх, и тысячи людей присутствовали на его похоронах. Вечером после похорон стратига, князь вернулся во дворец, собрал Военный Совет и выступил перед собравшимися стратигами. 

– Мы проиграли решающее сражение с турками, потеряли почти всю свою артиллерию, десять тысяч лучших воинов, в то время как потери турок – лишь пять тысяч. Причина – моё опрометчивое решение передать вам, высшим военачальникам Феодоро, все полномочия по ведению войны. Вы оказались бездарными полководцами, потому что добивались своего положения не военными победами, а знатностью, богатством и хитростью. Никто из вас никогда не командовал войсками во время сражения. Султан Мехмед таких военачальников сажает на кол. Но я не султан, и поэтому лишь упраздняю Военный Совет, снимаю с ваших плеч ответственность за судьбу княжества. Впредь буду использовать каждого из вас в соответствие с его талантами и способностями. Всю ответственность за оборону столицы беру на себя. Моим заместителем назначаю Теодорика Вельца. Топотиритом – комендантом Цитадели остаётся Георгий Мораки. Топотиритом, комендантом города – Сидериди Виссариона. Всё! Остальные назначения проведу позже.

С места поднялся Лесли Агапий. Упитанное брюшко нагло вылезло впереди своего хозяина, и Александр, вдруг, ощутил гадливое чувство к этому седеющему стратигу.

– Молодой человек,– сказал Агапий. Мы ходили с твоим отцом против хана Золотой Орды, когда ты только писать под себя перестал. Поэтому, не надо нам говорить, что мы заслужили свои чины лишь дворцовыми интригами.

– Я тебе не молодой человек, а твой князь, Владетель земли Феодоро. А ты - ничто, мусор под моими ногами,– вспылил Александр. – Нарываешься на неприятности, Лесли Агапий! Или просидеть в башне остаток дней – твоё настойчивое желание? Я могу легко его исполнить.

Яростный взгляд стальных глаз князя упёрся в водянистые глаза Лесли Агапия. Тот опустил голову, побледнел, и крупная дрожь свела его плечи.

 

Когда члены Военного Совета покинули дворец, и в зале остались лишь близкие друзья, Тео сказал Александру:

– Сегодня ты приобрёл себе смертельного врага, а может, и не одного.

– Предлагаешь устранить Агапия?

– Нет. Это путь к запугиванию, к террору и беззаконию. Как твой бывший воспитатель, не советую тебе становиться на него.

– Я и сам всё понимаю, но иногда кровь вскипает во мне, и нелегко взять себя в руки. А теперь ответь, Георгий,– обратился Александр к Мораки,– почему в армии, которая вчера погибла за нашу свободу, почти не было евреев и армян? Кто предал интересы Феодоро?

– В своей деятельности я никогда не отдавал предпочтения ни одной национальности, поэтому, понятия не имею, о чём ты говоришь.

– Я сам тоже никогда не интересовался, кто какой национальности. Для меня все граждане Феодоро были одной национальности - феодориты. Но, как показали события накануне битвы, это не соответствует действительности. Проведи пересчёт жителей города, учитывая этнический состав, разберись с теми, кто занимался мобилизацией. Потом мне всё доложишь.

 

Ночь прошла спокойно. На следующее утро после молитвы, когда горячее солнце растопило туман в долине, а лёгкий ветерок разогнал дым от бесчисленных турецких костров, по нескольким крутым тропам северного склона к городу стали приближаться османы. Жители города собрались на четырёх неприступных скалистых мысах, воины заняли свои места на стенах. Всем было интересно, как поступят турки. На узких тропах османы были вынуждены подниматься по одному человеку в ряд. Остановившись на расстоянии, достаточном, чтобы стрелы феодоритов потеряли свою убойную силу, они принялись копать крутые склоны, выравнивая площадки. За первыми турками с кирками и мотыгами шли другие с брёвнами.

Александр наблюдал происходящее с ближайшего к дворцу мыса Ветров. Он послал гонца за Теодориком, и когда тот прибыл, спросил его.

– Как ты думаешь, что это турки там роют и зачем?

– Думаю, они роют себе могилы. Но им кажется, что они строят временные лагеря, откуда можно будет совершать набеги на стены.

– Штурмовать стены днём – чистое самоубийство. Значит, они будут совершать ночные набеги. Как ты думаешь, пусть себе строят, или целесообразнее им помешать?

– Если они отроют достаточно широкие ровные площадки, то смогут кое-как укрываться за их крутыми склонами от наших стрел. А ещё поставить пушки. Мы не намерены бездействовать. Я дал команду установить баллисты и нацелить их на турок. Камней у нас много, так что обстреливать османов мы сможем круглые сутки. Отряды противодействия уже готовы и сейчас выступят. А вот этого героя я достану отсюда,– сказал он, указывая на турка в голубой чалме, командовавшего землекопами.

 Подозвав своего оруженосца, Тео взял у него из рук тяжёлый составной лук, наложил стрелу. Почти не целясь, одним мощным рывком он натянул шёлковую тетиву, пустил стрелу. Она помчалась к цели, рассекая воздух, и, пробив кольчугу, вонзилась в спину турка, командовавшего землекопами. Тот рухнул вниз. Тело покатилось по склону мимо расступившихся в ужасе османов. Словно по сигналу, посыпались со стен и мысов стрелы, арбалетные болты. Большинство стрел не долетали до османов, а те, которые всё же долетели, теряли убойную силу и уже не могли пробить кольчугу. Теодорик велел глашатаям передать приказ прекратить стрельбу. Глашатаи закричали в свои рупоры. Стрельба прекратилась.

Внизу в стене, преграждающей тропу в Банном овраге, со скрипом открылась железная дверь. Небольшой отряд стрелков вышел за пределы стены. Спустившись вниз шагов на сто, стрелки расселись на склоне и стали пускать стрелы. На этот раз стрелы били с достаточной убойной силой, не теряя энергии. Покатились вниз ещё несколько сражённых турок. Отряд османов с копьями и алебардами, бросился вверх по крутой тропе к феодоритам, прикрываясь щитами, но бежать они могли только по одному. Феодориты легко сразили первого наступавшего османа, потом другого, третьего, и тогда остальные остановились, попятились, а потом побежали вниз, забросив щиты за спины.

Стрелы продолжали разить работающих турок. Тогда перед землекопами вышел вперёд отряд со щитами. Но щиты были недостаточно большими. Они почти не закрывали землекопов. Позади щитоносцев турки стали поспешно вкапывать вертикально брёвна сплошной стеной. Через некоторое время, потеряв убитыми человек пятнадцать, под защитой брёвен, турки, наконец, смогли кое-как продолжать работу.

В это время по главной дороге стал подниматься верхом небольшой отряд закованных в железо османов. Впереди на высоких жеребцах ехали глашатаи. Они кричали на греческом языке, что знатные турки хотят сразиться со знатными феодоритами в честном бою. За желающими сразиться следовала большая толпа османов – их зрители и болельщики. Они издали демонстрировали свободные от оружия руки, чтобы феодориты в них не стреляли. Главная дорога проходила под отвесной скалой Восточного мыса, на которой собрались воины дозорно-оборонительного комплекса и монахи пещерного монастыря. Всадники с опаской приближались к тому месту, где на их головы могли посыпаться камни. Но ни один камень не упал сверху на османов. Доблесть и отвага врага тоже достойны уважения. Под скалой был большой естественный грот. Достигнув грота, турки оставили в нём коней, вышли на почти ровный участок дороги перед главными воротами и, осмелев, стали по традиции выкрикивать оскорбления христианам. К Александру прибыла делегация молодых знатных феодоритов. Их глаза горели огнём. Вперёд вышел Сарандо Демис, молодой, но искусный боец, успевший побывать вместе с Александром в двух сражениях.

– Князь, разреши нам защитить славу Феодоро!

– Вы мне дороги. Каждый воин Феодоро сейчас на счету. И я не могу рисковать вашими жизнями.

– Если мы не выйдем сразиться с турками, то падёт моральный дух жителей города, а нас все будут считать трусами, недостойными своих отцов,– сказал Сарандо Демис.

– Князь, я думаю, надо разрешить молодым людям совершить подвиг во славу Феодоро,– сказал Теодорик.

– Сколько турок хотят сразиться в поединке?– спросил Александр у Демиса.

– Ровно двадцать. 

– Хорошо. Тогда и вас пусть будет столько же.

Молодые люди с радостью кинулись прочь. Через некоторое время открылись ворота, и навстречу туркам вышли двадцать латников с обнажёнными мечами в руках. На узкой дороге невозможно было сражаться всем вместе. Из отряда феодоритов вышли вперёд несколько рыцарей, подняли мечи и указали ими на турок, которых выбрали для себя. Поединок начался. Зрители бурно реагировали на каждый выпад, каждый удар. Наконец, пал, сражённый ударом меча один из турок, и с вершины гор вокруг Воротного оврага раздался оглушительный, торжествующий рёв. Потом пал один из феодоритов. Толпа турок возле грота стала бросать вверх тюрбаны, оглашая долину радостными криками. Этот крик подхватила армия у подножья горы, и, отражаясь от окружающих гор, пронёсся вражеский крик по всей маленькой стране, наполняя сердца феодоритов смутной тоской. Наконец, поединки закончились. Счёт было равный: десять на десять. Десять феодоритов с трофеями - саблями побеждённых турок, вернулись в город. Десять тел героев пронесли через ворота. Но турки не уходили. Вперёд вышел могучий турок в латных доспехах. Он стал кричать на турецком языке, и переводчик рядом с ним переводил каждое его слово.

– Я убил своего соперника. Но мне мало его крови. Вызываю на бой самого сильного феодорита, а не вашу зелёную молодёжь. Не уйду отсюда, пока не убью всех желающих со мной сразиться. И когда желающих больше не останется, это будет позором для вашего города.

– Однако!– сказал Александр. – Это совсем не молодой глупый барашек, сынок богатых родителей. Ну и что с этим делать? Может, просто пустить стрелу и убить хвастуна?

– Нет, нельзя. Горожане такой поступок осудят. Найдётся и на этого героя достойный воин,– ответил Тео.

Наконец, ворота открылись, и навстречу турку вышел рыцарь в доспехах. Александр сразу узнал его. Это был Сарандо Демис. Бой начался. Демис ударил первым сверху. Но турок щитом легко отклонил меч феодорита вправо от себя, пустив его вдоль тела, а потом с разворота нанёс страшный удар по шлему Демиса. Вестиарит покачнулся, и, оглушённый, упал на колени. Турок перевернул феодорита ногой, а когда Сарандо оказался на спине, вогнал саблю в глазную щель его шлема. Кровь потекла из-под сабли османа. Толпа феодоритов на мысах Восточный и Ветров ахнула, а женщины заплакали.

 Торжествующе закричали османы у грота. Этот крик подхватили турки внизу, а эхо разнесло его по долинам Феодоро. Турок наступил на горло Демиса, вытащил саблю, и скрежет стали о сталь ужасом разорвал сердца зрителей. Турки ликовали, а на мысах города угрюмо замерла огромная толпа с пылающими от ненависти глазами.

– Жалко парня,– сокрушённо сказал Александр. Слёзы появились на его глазах.

Победитель встал одной ногой на тело поверженного феодорита, и опять закричал, а переводчик перевёл его слова:

– Я порежу вашу молодёжь как цыплят. Или рыцари Феодоро не жалеют своих детей?

Время шло. Наконец, ворота открылись, и навстречу турку вышел закованный с ног до головы в дорогой миланский доспех рыцарь. На стенах сразу зазвучало имя рыцаря: «Спаи Илья!». Все знали доблестного защитника Константинополя, мирарха. Его имя значило слишком много для Феодоро, чтобы он мог вот так просто рисковать своей жизнью. Но Александр знал: погибший Сарандо Демис – любимый племянник Ильи. Тут уже шла речь о кровной мести.

Турок положил щит, воткнул в каменистую землю красную от крови саблю и левой рукой вытащил из-за пояса боевой топор. Спаи Илья шёл навстречу врагу, а турок, казалось, не обращал на него внимания. Он снял рукавицу, и ногтём правой руки проверял остроту лезвия топора. Когда между противниками оставалась дистанция не более трёх шагов, турок внезапно швырнул рукавицу в лицо мирарха. Тяжёлая бронированная рукавица, словно железное ядро, ударила о шлем Ильи, перекрыла глазную щель. В это мгновение турок бросился вперёд, с размаха левой рукой нанёс страшный удар топором по голове мирарха. Илья, оглушённый, покачнулся и упал на колени. Тогда турок схватил топор за топорище обеими руками, и стал рубить мирарха, словно колол дрова. Он бил и бил, пытаясь пробить лучший доспех Европы, а женщины из толпы феодоритов на стенах, каждый раз ахали от ужаса, закрывая глаза руками. Наконец, Спаи Илья перестал шевелиться. Тогда турок ногой перевернул тело Ильи на спину, достал кинжал и вогнал его остриё в глазную щель шлема поверженного противника. Опять ликовали турки, а на мысах и на стенах Мангупа стояла мёртвая тишина, нарушаемая лишь плачем женщин.

Теодорик вскочил. Его глаза пылали.

– Тео, не смей!– воскликнул Александр.

– Я не твой раб, и ты не имеешь права распоряжаться моей жизнью, указывать мне, могу я рисковать ею или нет. Илья мой друг. Я обязан отомстить за него.

– Мы с тобой часто рисковали своими жизнями, но теперь ты ставишь на карту не свою личную жизнь, а судьбу Феодоро. Хватит нам одной потери.

– Я вернусь. Но если не вернусь, то вместо меня остаётся мой ученик. Это ты. Вот только выдержки пока у тебя маловато.

– Каков учитель, таков и ученик,– улыбнулся Александр. – Ты и сам горяч не в меру. Этот твой поступок тому яркое доказательство. Иди! И возвращайся!

– Да, я горяч, но только не в бою. Тогда я холоден и спокоен. Ты это прекрасно знаешь.

– Не всегда ты холоден,– сказал Александр, вспоминая Молдову.

Теодорик взял у оруженосца два меча и направился к воротам.

Когда ворота открылись и навстречу ожидавшему соперника турку вышел Теодорик без доспеха, в синей шёлковой рубахе с двумя сверкающими мечами в руках, толпа на стенах и мысах города ахнула. Высокий могучий воин раскрутил мечи, и каждый из них превратился в сияющий на солнце щит, словно невидимый ангел простёр над воином два ослепительных крыла.

Турок, сидевший на камне у дороги, вскочил, схватил саблю, щит, и пошёл навстречу Теодорику.

Теодорик остановился, посмотрел на скалы, откуда на него с надеждой взирали тысячи глаз, перекрестился на православный крест перед входом в монастырь на Восточном мысе, и ждал противника, опустив мечи. Турок первый бросился вперёд, но меч легко поймал турецкую саблю, принял на себя, а потом вывернул её и швырнул вверх. Сабля взмыла в голубое небо, с прерывистым свистом рассекая упругий воздух, а потом упала и покатилась вниз по крутому склону, позвякивая на камнях. В этот миг второй меч ударил снизу под щит. Противник среагировал мгновенно: присел и щитом прижал меч к земле. Но на его голову сверху уже летел первый меч, и тогда турок отскочил назад, к тому месту, где оставил топор, поднял его и швырнул в Теодорика. Но Теодорик прикрылся двумя скрещёнными мечами как щитом, и топор ударил в них, высекая искры, а потом бессильно, с глухим стуком упал на землю под ноги Теодорику. Турок бросился бежать к гроту за оружием, но тяжёлые доспехи мешали ему, и движения его казались неуверенными, суетливыми, ибо растерял он за эти несколько мгновений боя всю свою браваду.

Теодорик опять опустил мечи и ждал, когда враг вернётся. На этот раз турок был крайне осторожен. Он подходил медленно, прикрываясь щитом и выставив вперёд лишь елмень сабли. Противники ходили вокруг друг друга, делая резкие выпады. Потом сошлись, и засверкали мечи, застучала сталь о сталь, словно несколько молотобойцев били в раскалённое железо. Искусно владел саблей турок, но два коротких и лёгких меча Теодорика разили непрерывно со всех сторон. А турок не успевал защищаться, не успевал подставлять саблю и щит, не успевал провести ответную атаку. Несколько ударов Теодорика прошли через защиту, но мечи не смогли разрубить крепкую сталь доспеха. И опять противники кружили, пытаясь найти слабые места в обороне соперника. Оба меча Теодорик опустил, так что лезвия почти касались земли. Наконец, турок бросился вперёд, нанёс удар саблей, и разящее лезвие летело прямо в лицо Теодорика. Тео даже не поднял мечи: он мгновенно присел, пропустив саблю над головой, а потом одновременно двумя мечами ударил снизу от земли под щит врага. Оба меча нашли свой путь, минуя кирасу турка. Острия мечей вонзились в пах, пробив кольчугу. Турок отпрянул, согнулся от боли, и ярко красная кровь фонтаном брызнула из разрубленных артерий на его бёдрах. Она заливала ноги, словно стоял турок уже не на земле, а в алом облаке, несущим его к воротам мусульманского рая.

Теодорик рывком выдернул мечи, повернулся к турку спиной, вставил мечи в две петли на поясе. Потом он подошёл к телу Спаи Ильи, легко поднял его, несмотря на тяжесть доспехов, и направился к воротам. Турок уронил щит, качаясь, сделал несколько медленных шагов вслед за Теодориком, словно пытался что-то сказать ему, но бьющая из артерий кровь быстро лишала его сил. Он остановился, и стоял, опершись на саблю, истекая кровью, пока смерть не уложила его на каменистую землю Феодоро.

Турки у грота подбежали, подняли тело своего товарища, и бросились вниз по каменистой дороге. Им вслед неслись крики, улюлюканье, летели мелкие камни.

Перед Теодориком раскрылись настежь ворота, к нему бросились жители города, а он стоял с телом друга на руках и слёзы катились по его застывшему лицу.

 

Глава 27. Измена.

После обеда турки пошли в первую атаку сразу с южной и северной стороны. Вдруг, огромная масса турецких войск тронулась и полезла на гору. В городе зазвонили колокола. Жители высыпали из домов. Мужчины, вооружившись луками и мечами, занимали свои места в системе обороны города, а женщины и дети рассаживались на выступающих далеко вперёд отвесных мысах. Всё было как в древнем греческом театре. Турки карабкались по крутым склонам, падали, скатывались вниз. Феодориты смеялись над турками, а мальчишки швыряли вниз камни в надежде добросить до турок. Постепенно турки поднялись достаточно высоко, и камни, швыряемые мальчишками, кувыркаясь по крутым склонам, подскакивая, стали долетать до них. Тогда швыряние камней стало массовой забавой. К мальчишкам присоединились и женщины, старики, а из гротов, служащих для оборонительных целей, выдолбленных в каменных скалах чуть ниже травянистых вершин мысов, полетели в османов первые стрелы. Раздались тугие удары баллист и катапульт. Огромные камни запрыгали вниз по склону, и каждый из них находил свою жертву, а часто не одну. Турки снизу тоже начали стрелять из луков, но их стрелы взлетали до крайней верхней точки, на которую могли подняться, останавливались, теряя импульс, а потом с ускорением скользили вниз, к тем, кто их послал.

Опасаясь камней, турки держались подальше от мысов, и постепенно поток наступающих разделился на три колонны, каждая из которых наступала по центру одного из оврагов: Воротного, Банного и Кожевенного. Овраги сужались кверху, и когда турки поднялись почти до самых стен, запиравших овраги, то оказались под перекрёстным огнём. Тысячи стрел засвистели с башен, стен, оборонительных рубежей, вырубленных в скалах нависающих мысов, и сотни тел османов покатились вниз, сбивая тех, кто с таким усилием почти добрался до цели. Ударили аркебузы, раздались выстрелы нескольких малых пушек. Стрелы, камни, пули и ядра сметали всё живое со склонов. И тогда уцелевшие турки побежали вниз, падая, кувыркаясь, а им вслед катились по склону камни и над долиной гремел смех феодоритов. 

Атака на южных склонах была ещё более губительной для османов. Турки под крики командиров отчаянно лезли по крутым откосам, но те немногие, кому удавалось уцелеть под градом стрел и камней, и добраться до гигантской отвесной скалы, обрамляющей город, погибали у её подножья, так и не поняв, как её вообще можно преодолеть.

 

Ночью Теодорик послал два отряда, чтобы разрушить сооружения, выкопанные турками. Но, несмотря на предупреждения Тео, отряды попали в засаду и были уничтожены практически полностью. Как рассказал потом один из спасшихся, воины спускались вниз по тропам, а турки лежали на земле вдоль троп, прячась в темноте за камнями и пеньками срубленных деревьев. Погибло почти пятьдесят человек. Весь следующий день в городе опять звучал похоронный звон.

Как и предполагал Александр, турки были особенно активны по ночам. Сделав первые укрепления из присыпанных землёй брёвен, они под их защитой стали копать новые укрепления, подбираясь всё выше к стенам города. Теперь план османов стал понятен: постепенно приблизиться к городу и установить пушки, чтобы разрушать короткие участки стен, закрывавших проходы в город, артиллерийским огнём. Ещё несколько атак опять окончились неудачей. Днём турки стреляли из-за укреплений, и приблизиться к ним по открытой местности даже сверху было трудно. Стрелы и камни не могли пробить толстые брёвна, укрытые бычьими шкурами и присыпанные землёй. А ночью туркам снизу вверх было видно лучше, чем феодоритам сверху вниз. Хотя, все деревья на склоне горы феодориты вырубили при подготовке к осаде, у её подножья в Ущелье Духов всё ещё росли деревья и кусты, на тёмном фоне которых невозможно было разглядеть прячущегося врага.

Эту проблему знали ещё первые жители Мангупа. Поэтому стены города были выдвинуты вперёд, ниже последнего уступа скалы, чтобы головы защитников не маячили на светлом фоне неба. Но окончательно решить проблему плохой видимости со светлой вершины в тёмную низину было невозможно.

Тёмными ночами турки приближались почти к самым стенам. Феодориты бросали вниз факелы, и в их свете расстреливали османов из луков, но когда гас огонь, турки опять приближались к стенам, приставляли к ним лестницы, пытаясь проникнуть в город. Горизонтальный участок земли у стены был столь незначительным, что лестницы или скользили по откосу, или стояли почти вертикально, и даже один человек рукой мог легко столкнуть их со стены. Иногда турки пробовали подняться по отвесным скалам, но все их попытки оканчивались криком ужаса в ночи и стуком падающего с большой высоты тела.

Спустя несколько дней, тёмной ночью, когда облака плотной пеленой укрыли небо, не давая луне и звёздам осветить землю, турецкая армия пошла на штурм. Тысячи османов с лестницами карабкались вверх по склонам. Многие падали, катились вниз, сбивая идущих следом. Шум привлёк внимание феодоритов, и когда первые турки добрались до стен, на них уже собрались почти все защитники. Зазвучали трубы, воины Феодоро сплошной живой стеной встали на пути врага. Полетели вниз камни, полилась на головы атакующих кипящая вода и смола. Лестницы со стуком опустились на край стены, но их сталкивали вниз, и они падали в темноту, откуда неслись крики ужаса и боли. Александр и Теодорик руководили обороной с башни на фланге Воротного оврага.

 

Атака была отбита. Турки опять понесли потери, но все поняли, что ночные внезапные атаки не прекратятся, и теперь воины отдыхали днём, когда атакующего врага можно было увидеть заранее, а ночью все защитники были на стенах, всматривались в темноту, прислушивались к каждому шуму. Особенно опасались подкопов и мин. Чтобы этого избежать, вниз осторожно спускались отряды разведчиков. Но после нескольких новых жертв, ночные вылазки стали проводиться только по личному приказу Теодорика.

Теодорик сделал важные назначения. Он распределил все участки стены между военачальниками. Стену в Воротном овраге Теодорик взял на себя. Стену в Банном овраге он поручил защищать отряду под руководством Канделаки Фотиса, в Кожевенном овраге – Арваниди Кириакоса. Короткие участки в разрывах скал на западной оконечности плато защищали отряды под общим руководством Асхара Ахболата. Ответственным за внутреннюю безопасность Теодорик назначил своего боевого соратника Ботмана Мимира, отца мандария Аталариха. Александр утвердил все назначения Теодорика.

Ботман Мимир по поручению Теодорика расследовал факт отсутствия иудеев и армян на поле боя. Рекрутёры были обличены в получении взяток от евреев и армян. Их сбросили в пропасть с края скалы. Несколько знатных иудеев и армян, дававших взятки рекрутёрам от имени всей общины были арестованы и брошены в тюрьму.

 

Ночью мандарий Аталарих разбудил Александра.

– Князь, в городе турки!

Александр в окружении десятка вестиаритов выбежал из дворца. На западной окраине города слышался шум боя. В домах зажигались огни. Полуодетые мужчины, держа в руках оружие, выбегали из домов и бежали к стене, разделявшей город на две половины. Ворота возле синагоги были закрыты. Возле ворот Теодорик строил прибывших.

– Доложи ситуацию,– сказал Александр Теодорику.

– Прискакал гонец от Асхара Ахболата. Асхар докладывает, что обе стены в Кожевенном овраге никем не охраняются. Через калитку в город проникают турки. Их уже накопилось несколько сотен. Оборонительный комплекс и монастырь пали, атакованные с тыла.

–  Где Арваниди Кириакос?

– Я здесь,– ответил голос из темноты, и к Александру подошёл Арваниди. Обнажённый по пояс, он держал в руках меч. – Прости князь, но вместо меня возле стены находился мой заместитель, Йосеф из рода Галеви.

– Измена?

– Не знаю. Я не выбирал себе заместителя. Он был назначен ещё Военным Советом.

– Возглавь всех находящихся по обе стороны стены людей, обойди Кожевенный овраг слева и вместе с Асхаром перекрой туркам доступ в город.

– Есть!– ответил Арваниди.

По его команде ворота, разделяющие город на две половины, открылись, выпуская отряд в пару сотен полуодетых феодоритов. К ним присоединились воины, собравшиеся по другую сторону стены.

Александр подозвал Феотокиса Антона.

– Вестиаритам надеть доспехи, приготовиться к бою.

– Есть надеть доспехи, приготовиться к бою,– отрепетовал Феотокис, и быстрым шагом направился к стоящему возле стены отряду.

Александр дал знак рукой. К князю подбежали оруженосцы и стали надевать на него доспехи.

– Ты что, собираешься лично участвовать в бою?– спросил Тео.

– Да! Если судьба города висит на волоске, я должен лично принять участие в его защите.  Потому что жизнь моей семьи я могу доверить только себе. Ну, ещё тебе, моему лучшему другу и учителю. А теперь сними с Воротной стены часть воинов. Они одеты и хорошо вооружены. Пусть лучше те, кто прибывает сюда полуодетыми без доспехов, бегут на Воротную стену. Возглавь отряд, пройди осторожно вдоль обрыва  и ударь со стороны Банного оврага во фланг туркам. Выполняй! Я ударю в лоб. Пройду по караимскому некрополю.

К Александру подходили военачальники: Цинбили Леонидас, Мораки Георгий, даже раненый Тараман Теодомир. Они строили отряды, инструктировали воинов, и наконец, когда на панцире князя оруженосцы застегнули последний ремень, большой сводный отряд под командованием Александра с тяжело вооружёнными вестиаритами во главе, выступил навстречу врагу. Проходили мимо усадеб, в которых жили, в основном, евреи раббаниты. Мораки посылал воинов, приказывая мужчинам, жителям усадеб, присоединиться к отряду, но никто не выходил из домов. А женщины отвечали, что мужчин в доме нет. Ниже по склону за родником и кладбищем слышался шум боя. Внезапно, из темноты из-за деревьев, росших вокруг родника, показалась большая группа вооружённых людей. Александр остановил свой отряд и спросил:

– Кто такие?

В ответ засвистели стрелы. Они с глухим звоном рикошетили от панцирей вестиаритов, и тогда вестиариты, по команде Фотиса, бросились вперёд. Опытные бойцы мгновенно опрокинули врага. Раздавались мольбы о пощаде на греческом языке, но никто никого не щадил. Оставшиеся в живых враги бежали. Они рассыпались в разные стороны, иногда метая стрелы из-за деревьев и густых кустов. Их преследовали, но они убежали к усадьбам, спрятались в садах и постройках.

– Это не турки! Это наши, вернее, евреи раббаниты,– воскликнул Георгий Мораки. 

К Александру подвели заарканенного пленного.

– Ты кто?

Пленный молчал.

Александр кивнул головой, и один из вестиаритов вонзил остриё алебарды в ногу пленного. Тот завыл от боли, упал на землю, но когда вестиарит приставил алебарду к его шее, начал говорить:

– Я лишь слуга господина Миха из рода Леви. 

– Кто открыл калитку и впустил турок? Кто возглавил восстание?

– Господин Йосеф из рода Галеви.

– Какое задание выполнял отряд, в котором ты находился?

– Мы должны были через кладбище обойти левый фланг и ударить сзади по отрядам Асхара Ахболата, чтобы дать время туркам накопить силы.

– Понятно, – сказал Александр, и по его знаку вестиарит ударом алебарды отсёк голову изменнику.

К Александру подошёл Мораки.

– Ну и что ты на это скажешь?– спросил его князь.

– История с евреями повторяется. Когда-то они бежали от арабов. Их приютила Ромейская империя. Тогда ромеи вели отчаянную борьбу с арабами. Спасённые от истребления евреи принимали самое активное участие в этой борьбе: они договаривались тайно с арабами и открывали врагу ворота осаждённых городов. Арабы вырезали мужчин, а женщин и детей продавали евреям, которые перепродавали их в гаремы Востока. Кесарь Византии не стал уничтожать евреев, а лишь выселил их, в том числе, в Таврику. Теперь за недальновидность ромеев приходится расплачиваться нам.

– Ты антисемит?

– Нет, я лишь знаю историю.

Александр, оправившись от шока, тряхнул головой.

– Ладно, потом разберёмся. Вперёд!

Отряд спустился по тропе к караимскому кладбищу и тут же лицом к лицу столкнулся с наступающими турками. Феодориты кинулись на врага. От внезапного удара турки попятились, но задние напирали на передних, и отступление прекратилось.  Всё ожесточённее рубились воины среди каменных памятников. Калёная сталь встретилась с калёной сталью. Никто не собирался уступать. Александр с короткого замаха бил врагов мечом, и тяжёлый меч легко вспарывал почти не защищённые бронёй тела.

Постепенно из-за тесноты, скученности, битва превратилась в резню. Размахнуться мечом, саблей было просто невозможно. Алебарды лишь изредка взлетали над тёмной массой дерущихся. Кинжал и нож стали основным орудием боя. Александра окружала плотная стена вестиаритов. Постепенно, телохранителям удалось оттеснить врагов от князя. Тогда Александр вложил в петлю на поясе окровавленный меч, поднялся выше по склону и осмотрелся. На востоке небо светлело. По всему кладбищу шёл бой. Кровь заливала камни могил, тела сражённых падали на тех, кто уже давно был мёртв. Смерть притягивала к себе всё новые жертвы.

Внезапно, сверху с правого фланга раздался мощный крик сотен глоток: «Александр!!!». Вся масса дерущихся вздрогнула, и стала медленно перемещаться к стене первой линии обороны. Это Теодорик, во главе одетого в броню отряда, снятого с Воротной стены, ударил сверху во фланг туркам. Теснимые к стене османы сражались отчаянно, но задние уже не напирали на передних, так как именно в тыл врагу нацелен был удар Теодорика. Постепенно, феодоритам удалось переломить ход боя. Смятение овладело врагами. А когда солнечные лучи осветили всю картину сражения, и турки поняли, что почти окружены, то не выдержали и побежали. Но калитка была узкой. Через неё могли одновременно пройти лишь два человека. Турки прыгали со стены, ломая ноги, катились вниз по крутым склонам, а вслед им летели тучи стрел, и тела врагов устлали весь Кожевенный овраг.

Георгий Мораки вместе с Асхаром Ахболатом, ведущим за уздечку боевого коня, оба с окровавленными мечами, подошли к Александру.

– Князь, обрати внимание: сзади нас обстреливают из луков.

Александр взглянул на некрополь, и увидел, как блестящими чёрточками, пронизывая утренние лучи солнца, летят стрелы. Падали воины, поражённые в спину.

– Асхар, дай команду твоим конным отрядам окружить некрополь. Георгий, поверни отряд. Пусть прикроются щитами. Ударь по некрополю. Уничтожь врага. Теодорик сам справится с турками и закроет калитку.

Асхар вскочил на коня, и вскоре длинная лента всадников, минуя каменные памятники некрополя помчалась вдоль склона, чтобы замкнуть кольцо вокруг неприятеля. Мораки развернул войска, и по его команде воины опять вошли в город мёртвых, обильно политый свежей кровью.

Наконец, последний турок внутри города пал под ударами алебард. Калитка во внешней стене вновь была заперта. Теодорик подошёл к Александру.

– Это действительно измена, – сказал он. – Наша стража на стене у калитки уничтожена стрелами, выпущенными сзади. Стража у самой калитки убита ножами в спину. Монахи в монастыре перерезаны во сне.

– Знаю. Кажется, удар в спину Феодоро нанесли иудеи.

– Хазары? Караимы?

– Это надо разбираться.

– И хазары-иудеи, оставшиеся в Готии после разгрома Хазарского каганата русским князем Святославом в 956 году, и караимы, и евреи, высланные из Византии, так называемые наследники 12 колен Израилевых, проповедуют иудаизм, в котором каждый нееврей приравнивается к скоту. Мы для них скот,- сказал Теодорик.

– Кто изменил, пусть расследует Ботман Мимир. Плохо, если все они вместе. Очень плохо. Ведь именно иудеи – финансовая и торговая верхушка страны.

– Интересно, а армяне причастны?

– Пока таких данных нет, и, надеюсь, не будет,­- ответил князь.

 

К полудню, когда солнце уже почти достигло апогея, во дворец к Александру прибыли с докладом  Арваниди Кириакос, Георгий Мораки,  Асхар Ахболат и Ботман Мимир

– Князь, вторая наружная стена турками оставлена и занята нашим отрядом. Иудеи, обстреливавшие наши войска с тыла, частично уничтожены, а большей частью заарканены,–  доложил Асхар Ахболат. – Вот только остальные евреи….

– Что, остальные евреи?

– Они все вместе с семьями и малыми детьми собрались на Безымянном мысу и требуют освободить захваченных мужей, детей и братьев, а иначе, грозятся совершить массовое самоубийство, прыгнув со скалы.

– Что, прямо все вместе? Сколько их?

– Больше тысячи.

– Теперь у Безымянного мыса есть имя: Мыс Вызова иудеев. Ладно, подождём,– сказал Александр. Потом обратился к Ботман Мимиру:

– Взятых с оружием пытать. Выяснить все ступени заговора: лиц причастных, цель восстания, методы связи с врагом. Вечером мне доложить. А те, кто на мысу, пусть ждут. Буду думать.

Потом докладывал Мораки, а князь слушал молча, лишь изредка прерывая докладчика.

 

Вечером после ужина, когда солнце село, князь за закрытыми дверями выслушал Ботмана Мимира. Потом поднялся наверх, вошёл в комнату жены.

– Ты почему такой мрачный? Ведь мы отразили турецкую атаку?

–  Более трёхсот человек погибло! Нам изменили евреи. Это почти две тысячи человек. Ещё одна такая победа, и у нас не останется защитников.

За окнами заливались соловьи. Александр сел на кровать. София подошла к нему, обняла за голову, а он нежно обнял её живот, в котором зрела маленькая жизнь, и улыбка на миг тронула его осунувшееся лицо.

– Странно, идёт смертельная война, а сотни тысяч птиц вокруг города живут своей параллельной жизнью. Птенцы уже давно вылетели. Птицы пищат из каждой щели в крыше, с каждого дерева. –  София замолчала. Трели соловьёв, аромат трав за окном стали ещё громче, ещё острее. – Как там евреи? Ты собираешься удовлетворить их требования? Тебе не жалко их детей?

– Мне сейчас жалко свой народ. Тех, кто в городе, а это почти 15 тысяч человек, и тех, кто остался в долинах. Что его ждёт? Жизнь свободного человека, или существование раба? Мне совсем не жаль торгашей, которые решили заработать на жизни моего народа, продав его в вечное рабство. И мне не важно, евреи они или христиане.

 

Утром Александр велел казнить всех тех иудеев, которых поймали с оружием в руках. Их отвели на край обрыва и столкнули вниз со скалы. Не все погибали сразу. Те, кто падал на тела казнённых ранее, лежали внизу живыми, с поломанными костями. Их крики целый день доносились из пропасти. Были казнены также некоторые схваченные руководители восстания.

После этого акта Александр сел на коня и приблизился к толпе иудеев, столпившихся на краю пропасти. Вестиариты вокруг него образовали каре, обращённое к восставшим иудеям. Громкий голос князя разлетелся по всему плато.

– Евреи! Вы были моим народом. Вам принадлежали торговые суда, значительная доля богатств и имущества нашей страны. Вы не были ограничены в правах, но встали на путь предательства, на путь измены. Ваши раввины решили заработать на крови своих соотечественников. Это ваш выбор. И теперь вы вправе прыгнуть с этого утёса вместе со своими детьми и жёнами. Я казнил тех, кто с оружием в руках выступил против Феодоро. Это справедливо. Среди вас ещё укрываются некоторые организаторы кровавого побоища. Они достойны смерти. Но я не хочу больше никого убивать, поэтому, отпускаю вас всех. Идите к туркам, вашим хозяевам. Служите им так же неверно, как служили мне. Перед вами выбор: жить или умереть. Делайте его! И пусть Вас судит ваш Бог!

После речи Александра, войска создали коридор от мыса к воротам в Банном овраге. Князь уехал во дворец. Ближе к вечеру, евреи стали исходить из города по оставленному коридору. Они выбрали жизнь.

– Я и не сомневался,–  сказал Александр жене, стоя с ней рядом на башне дворца.

Вечернее солнце тронуло горизонт. На небе над Кожевенным оврагом, где лежали тела убитых турок и казнённых иудеев, кружила стая чёрных воронов. Колокола многочисленных храмов скорбным звоном провожали в последний путь павших феодоритов. На землю опускалась ночная мгла. Далеко в горах, там, где на зелёных пастбищах яйлы каждый год паслись тысячи голов скота, выли голодные волки. В этом году пастухи не погнали скот в горы.

 

Глава 28. Выбор есть всегда.

Август. Жаркое солнце выжгло склоны Отчей Горы. Однажды утром князь с женой проснулись от трёх орудийных выстрелов. Александр оделся и вызвал мандатора.

– Кто стрелял?

– Турки. Ночью они втащили наверх пушки, и установили их за вырытыми укреплениями в Банном овраге. Ядра попали в стену возле калитки.

Александр вышел из дворца, направился к стене, перекрывающей подступы к городу по Банному оврагу. Там уже собрались Теодорик Вельц, Канделаки Фотис и другие военачальники. Они рассматривали повреждения, вызванные ударами каменных ядер. Александр поднялся на стену, наклонился над местом, куда смотрели все присутствующие, и увидел одну мелкую и две глубокие выбоины, величиной с лошадиную голову. По стене распространялись мелкие трещины.

– Доложи, Канделаки,– сказал он.

– Сначала турки сделали пристрелочный выстрел из малой пушки – «шайки». Её ядра мраморные. Потом выстрелили два крупных орудия с гранитными ядрами величиной с голову человека и даже лошади. Кажется, турки их называют «белемез», «шахы», а ещё «мартин», «ейдердехен». Удары таких ядер стена долго не выдержит. Но сначала надо замуровывать калитку, иначе её разобьют,– сказал Канделаки Фотис.

– Придётся что-то делать и со стеной, и с турецкими пушками,– сказал Теодорик.

– Что делать?– спросил Александр.

– Думаю, продолжим укреплять стену, засыпая её с внутренней стороны камнями и землёй, а одновременно попытаемся разбить турецкие укрепления. Установим катапульты и баллисты на мысе Ветров, откуда можно накрыть позиции турок.

Александр посмотрел вниз. Османы укрепили брёвна камнями, проделали в брёвнах окна - амбразуры. Через них было видно, как вокруг орудий суетятся турецкие пушкари, намащивая раскалённые жерла. 

– Всё правильно, но в дополнение предлагаю сделать вылазку. Как только пушки выстрелят в следующий раз, ударим сверху с подавляющим численным перевесом. Сколько в укреплении турок?

– Человек пятьдесят,–  ответил Тео.

– Пошли двести. Разобьём турок прежде, чем подоспеет им помощь. Канделаки Фотис, поручаю это дело тебе. Но помни, промедлишь – понесёшь невосполнимые потери. Принцип: ударил, повредил орудия – отошёл. Понял?

– Так точно! Ударил, напакостил – удрал.

– Вот и отлично!  Действуй!

После обедни, когда солнце стояло в зените, обжигая землю, опять прогремели три выстрела. Ядра попали в стену, обсыпая каменными осколками выжженную солнцем траву. В это время открылась калитка, и из неё стали выбегать вооружённые воины. Когда все оказались по ту сторону стены, по команде отряд бросился вниз, к укреплению турок. Многие падали на крутом откосе, но очень скоро феодоритам удалось достичь турецких укреплений. Начался бой. Александр видел, как внизу, в турецком стане объявили тревогу. Крупный отряд турок верхом бросился к горе. Но узкие тропы, ведущие наверх, были разрушены феодоритами при подготовке к осаде, и копыта коней заскользили на крутом откосе. Тогда отряд спешился, и широкой лентой стал подниматься на помощь своим пушкарям.

А внутри и возле турецких укреплений шёл бой. Османы, размахивая саблями, пытались противостоять превосходящим силам феодоритам. Но очень быстро исход боя стал очевиден. И тогда оставшиеся в живых турки бросились вниз навстречу своим. Феодориты, по заранее отработанному плану, стали набивать жерла пушек порохом почти доверху, потом заклепали их кусками железа, обложили батарею оставшимся порохом и приготовили всё к подрыву. Бревенчатые укрепления были разобраны, сложены в кучу между пушек и скоро запылал огромный костёр. Карабкающиеся вверх турки были уже близко. Феодориты стали отступать, пуская в турок стрелы. Костёр из брёвен вокруг орудий пылал. И когда турки, наконец, достигли укреплений, раздался гигантский взрыв. Весь запас пороха и начинённые порохом пушки рванули почти одновременно. Турецкая батарея вместе с десятками османов, взлетела на воздух.

 

Прошло несколько дней. Турки восстановили батарею, построили аналогичные артиллерийские позиции в других балках, втянули наверх дополнительные орудия, и расположили в траншеях на склонах горы вблизи артиллерийских позиции достаточное количество воинов, чтобы у феодоритов не возникало желания атаковать батареи. Теперь обстрел длился весь день, а иногда и ночью.

Когда очередная неприятельская пушка была готова к выстрелу, феодориты прятались за стеной, оставляя наблюдателей, потому что иногда сразу после выстрела турки бросались в атаку. Турецкие лучники непрерывно обстреливали стены, и наблюдатели часто гибли.

Стена в Банном овраге разрушалась всё больше. Ночами её ремонтировали под защитой заградительного отряда. Но до утреннего обстрела раствор не успевал затвердеть, и первые ядра опять разбивали стену. Позиции турок обстреливались феодоритами с мысов из катапульт, но даже очень тяжёлые камни не могли проломить брёвна, которыми турки покрыли вырытые траншеи.

Александр, как и все горожане, был уверен, что даже если стены рухнут, город не окажется беззащитным: турки не смогут им овладеть, ведь все подходы к городу находятся под перекрёстным обстрелом: с высоких мысов, башен и бойниц. Ночью скрытно приблизиться к полуразрушенным стенам мог лишь небольшой вражеский отряд, не представляющий особую опасность для феодоритов, но не целая армия.

Каждая большая пушка турок могла делать до десяти выстрелов в день. Турки сначала пристреливались несколькими пушками малых размеров. Их мраморные ядра были не более кулака мужчины. Две средние корабельные пушки, по-турецки «шаклос» или «пранки», ядра которых были с голову ребёнка, находились на площадке в Банном овраге. Но больше всего на позициях было установлено больших орудий.

 

Кажется, турки смирились с необходимостью длительной осады. Однажды утром вдали начали греметь крупные орудия. Над Шиварином – родовым гнездом семьи Вельц, поднялись к небу клубы чёрного дыма. Когда Александр осматривал рубежи обороны, к нему подошёл Теодорик.

– Твой дом осадили басурмане,– посочувствовал ему князь.

– Да. Взять Шиварин туркам будет легче, чем Мангуп, ведь только с трёх сторон его защищают пропасти. А одна сторона пологая, и даже две стены, возведённые на ней, не выдержат длительных ударов ядер. Хочу сегодня сходить на помощь отцу с отрядом. Ударю туркам в тыл, перебью их всех, что значительно замедлит их дальнейшие действия против Шиварина. Как ты на это смотришь?

– Положительно смотрю, и с удовольствием схожу с тобой.

– Нет, князь, нельзя тебе покидать столицу. Пойду сам с собственным отрядом. Ударим туркам в тыл и попытаемся отбить артиллерию.

– Слышал, в Шиварине есть тайный подземный ход.

– Да, есть. Выбраться по нему из города можно, но вот попасть в город, без предварительной договорённости с отцом – невозможно. Потому что тайный ход, как на Мангупе, кроме того, что перекрыт мощной железной дверью, запертой изнутри, стыкуется в городе с колодцем, и если сверху не кинут верёвочную лестницу, то вверх по вертикальной шахте не поднимешься. Кроме того, сверху колодец закрыт каменной плитой. Чтобы отодвинуть её, требуется усилие нескольких человек. Сверху, а не снизу.

– Колодец при тебе выкопали?

– Нет. Это сделали наши мудрые предки.

– На голубятне есть почтовые голуби из Шиварина. Отошли письмо отцу для координации действий.

– Отошлю завтра на утренней заре. Надеюсь, турецкие соколятники ещё будут спать, иначе голубям не прорваться.

 

Операцию Теодорик решил проводить ночью, и вечером он собрал возле колодца сотню своих людей. Для ночного боя отряд был вооружён лишь мечами и кинжалами. Вместо тяжёлых доспехов для защиты воины надели лёгкие кольчуги с железными пластинами на груди. В левой руке каждый держал небольшой сердцеобразный щит. Спускались вниз по одному. Александр попрощался с Тео, и когда солнце утонуло в море, последний человек исчез в недрах горы.

 

Утром Александра разбудил мандатор.

– Отряд Теодорика вернулся. Его преследуют турки, и под землёй идёт бой.

Князь, накинув на себя татарский халат, поспешил к колодцу под каменным куполом, из которого как раз вылезал очередной воин в забрызганной кровью кольчуге.

– Где Теодорик?

– Внизу. Нам удалось закрыть железную дверь под носом у турок, и сейчас все оставшиеся в живых поднимаются за мной.

– Фитиль к пороховому заряду подпалили?

– Подпалили.

Воины один за другим появлялись из колодца. Раненых втаскивали наверх с помощью верёвок. Наконец, из темноты показалась голова Теодорика. Александр облегчённо вздохнул.

– Ты цел!

– Не пришло ещё моё время,– ответил весь залитый вражеской кровью Теодорик, и дал знак воину поднять верёвочную лестницу.

– Рассказывай, что произошло.

– Мы почти полностью вырезали отряд, который стоял под стенами Шиварина, но оставшимся в живых удалось поднять тревогу. Недалеко от Шиварина, как оказалось, находился ещё один крупный отряд турок. Он ударил нам в тыл. Нам на помощь вышел отряд из крепости, но турок было больше, и люди отца, захватив турецкие орудия, бежали в крепость, а мы прикрывали их отход. Туркам удалось отрезать нас от крепости. Но мы прорвались. Намеревались уйти в горы, чтобы не выдавать расположение тайного хода на Мангуп, но когда проходили недалеко от входа, разведчики донесли, что турки его уже обнаружили. Наверно, прошли по нашим следам. Пришлось уничтожить небольшой турецкий отряд, который охранял вход, и бежать через туннель. К сожалению, нас преследовали. Нам удалось закрыть за собой последнюю железную дверь. Фитиль подпалили и скоро рванёт.

Из-под земли доносились далёкие удары.

– Не огорчайся! Вместо подземного хода всегда при необходимости можно спуститься с обрыва по верёвкам,– сказал Александр.

В это время скала под ними содрогнулась, а через мгновение из-под земли донёсся глухой удар.

Когда из колодца поднялся вверх столб пыли вперемежку с чёрным дымом, Теодорик перекрестился:

– Да приимет Господь души сих неверных!

– Да попадут они в свой мусульманский рай!– добавил Александр.

 

Тео построил остатки своего отряда, посчитал людей и доложил князю:

– Потери – двадцать пять человек. Ну, и раненых человек тридцать.

– Много. Но война есть война. Пусть твои люди идут отдыхать. А ещё прикажи выдать им вина. Они заслужили. Раненых в монастырь. Пусть и попы поработают.

 

Время шло. С Мангупа было видно, как горят сёла и крепости княжества. Дымы пожарищ уже охватили всю страну от границы с татарами до самых гор. Горела Старая крепость. В результате предательства некоего Прокопия пала Бойка, о чём поведала голубиная почта. Шиварин, родовое гнездо семьи Вельц, ещё держался. Впрочем, татары пока не осаждали Шиварин, а лишь выставили возле него заградительные отряды. Но татары не пересекли границу, не примкнули к туркам, хоть и помогали им продовольствием.

Наконец, наступил сентябрь. Ночи становились прохладными. Жара спала. По ночам в горах выли волки.

 

В конце сентября София родила сына. Весь город праздновал это событие. Ночью вдоль обрывов жгли костры, пускали вниз на турок горящие деревянные колёса с камнями, пели песни. Александр, почти счастливый, ходил по городу, принимая поздравления. И только тревога за будущее Феодоро омрачала его счастье.

На крещение княжеского сына собрался весь город. Под звон колоколов сына нарекли Алексеем в честь прославленных предков.

Желтели леса, протянувшиеся волнистым ковром от гор до самого моря. Но турки не уходили, и напряжение в городе росло. Так не могло продолжаться вечно. Когда-нибудь кончится продовольствие: в городе скопилось 15 тысяч человек. Прокормить всех длительное время было невозможно. Для этого не хватит травы и кустов, которыми питалось стадо коз – основных кормилиц. Когда стояла засуха, осаждённые поливали землю водой из родника, чтобы трава не выгорела. Сейчас пошли дожди, и трава опять бурно пошла в рост, а козье молоко обрело пряный вкус. Но скоро задуют холодные ветра, пойдёт снег. Удастся ли сохранить стадо? Овцы уже давно были переведены на заготовленное в подземных складах сено, и его должно было хватить до тех пор, пока всех овец не перережут.

 

Наконец, наступил декабрь. Шёл шестой месяц осады. Упал участок стены, но феодориты быстро воздвигли новую стену взамен обрушившейся. Пять турецких штурмов привели лишь к огромным турецким потерям в живой силе. По приблизительным подсчётам враги потеряли уже более семи тысяч человек.

Подули с севера холодные ветра, сдувая трупный запах, в котором тонул город. Вой волков по ночам приводил в неистовство городских собак. Их ещё не съели. А значит, голода в городе не было. Кое-где даже бегали куры. Иногда с неба срывался снег, но днём на солнечных склонах он таял. Склоны горы стали скользкими, и внезапной атаки турок можно было не опасаться. Люди привыкли к осаде. Если не считать редких пушечных выстрелов, ставших почти обыденными, город жил своей будничной жизнью. Но внутреннее напряжение росло. Люди становились угрюмыми. Даже те, кто раньше редко посещал храмы, теперь молился в них каждый день. В многочисленных храмах среди чада свечей стоял гул от голосов молящихся, и священнослужители чаще, чем обычно, проводили службы. Чем всё это закончится – никто не знал.

«Они уйдут!» –  говорил Александр жене. «Зимой в лагере османов начнутся болезни, а всякий штурм обречён на неудачу. Мы заделываем повреждения от орудийных выстрелов раньше, чем турки успевают произвести следующий выстрел. И так будет всегда».

София согласно кивала головой, но всё её внимание, было обращено на сына. Это маленькое, удивительное создание поглощало теперь её любовь, стало для неё смыслом дальнейшего существования. Даже муж отошёл на задний план. А о турках она вообще не думала. Лишь лёгкая тревога овладевала ею, когда звучали орудийные выстрелы.

 

Опять приехал с посольством княжич Тихон. Он уже знал, что у Александра родился сын. Поздравил князя. Тот хмуро спросил:

 - И откуда такая осведомлённость? Вроде, в городе не осталось евреев, твоих родственников?

- Чем тебе не нравятся мои родственники евреи? Или гордишься, что в твоей        крови нет евреев? Черкесы лучше? С каких это пор ты стал юдофобом?

- Не черкесы предали Феодоро, а евреи, к которым ты принадлежишь, как внук и сын еврейки.

­- Не ты ли выпрашивал мацу у моей бабушки? А ведь маца замешана на крови христианских младенцев. Не страшно было есть кровь невинных христиан?

- Никогда не верил в эту чушь, насчёт крови.

- Зря не верил! Можешь теперь поверить. Это так!

Александр молчал. Он смотрел в карие глаза Тихона, не понимая, врёт тот или говорит правду. Потом опустил глаза, и плечи его передёрнула судорога отвращения.

- Говори, зачем тебя послали, турецкий холоп!

- Не гордись своим княжеским саном, ибо скоро ты сам будешь турецким пленником. От сумы и от тюрьмы не зарекайся,- Тихон ухмыльнулся. - Никто не знает, как поведёт себя гордый князь Феодоро, когда его сын и жена окажутся в руках Мехмеда.

- С чем пришёл, княжич? – повысил голос Александр. – Говори, или выметайся вон! 

- Я всегда прихожу только с миром. Гедык Ахмед Басса в последний раз, согласно предписаниям Корана, предлагает трём королям: тебе, Николаю и Павлу сдаться на милость великого султана Мехмеда. От имени Султана, Басса обещает вам и членам ваших семей жизнь. Если вы откажетесь, наступят для города чёрные дни, а сами вы будете схвачены и обезглавлены.

- Здесь я один король, я один решаю, сдавать город или нет. И Мехмед это знает. Ахмед готовится на ещё один отчаянный штурм? Пять безуспешных штурмов и семь тысяч павших турок на склонах Отчей горы Ахмеду мало? Он не боится потерять здесь всю свою армию? Или это последняя психическая атака на Феодоро? Вдруг, повезёт, и город сдастся? Впрочем, пусть делает, что пожелает. Я отвечаю тебе официально и в последний раз. Передай мои слова своему господину: «Тео Дорос будет сражаться до конца. Наша жизнь не имеет смысла без свободы и независимости нашей страны. Мы не променяем крест на тюрбан».

- И с каких это пор ты стал верующим? Может, и крест стал носить, лицемер?

- Вера моя или неверие не имеют никакого значения. Главное – это вера моего народа. А она христианская, православная. Возвращайся к пославшему тебя, ибо слово моё нерушимо. Конечно, ты, предатель славного рода Гаврасов, не имеешь понятия о чести и данном слове.

– Это Гаврасы славный род? Константин Гаврас - тиран Трапезунда, поэтому император Иоанн второй не зря пытался, хоть и безрезультатно, сместить тирана. Другой Гаврас, Константин в 1176 году от рождества Христова был послан Мануилом Комнином к Килидж Аслану, чтобы заключить перемирие после битвы при Мириокефали, но перебежал к противнику. На службе султану он стал наместником в Севастии. А Михаил Гаврас в войне с венграми в 1166 году проявил себя перед всей империей как трус. Вот и вся слава Гаврасов. Просто, члены нашей семьи всегда подражали императорам Ромейской империи, рисовали на гербе её символы, любуясь своим, якобы, благородством. И ты из их числа. Но наша семья вообще уже даже не греки и не готы. Татары, торгаши-армяне, бандиты-черкесы, – вои истинные предки нашей семьи.

– Конечно, моя семья не твоя семья ростовщиков-евреев. Твоим духовным отцом был караим Схарий Жидовин, если не ошибаюсь? От него ты и набрался жидовских привычек. И где сейчас твой наставник? Что-то на мысу я его не видел. Удрал с тобой, что-ли?

– Захарий ещё 6 лет назад уехал в Польшу к князю Михаилу Олельковичу. Кажется, сейчас он обосновался у русских в Новгороде, где его последователями стали новгородские священники Алексий и Денис. Захарий человек умный, философ, а не такой тупой вояка, как твой наставник Теодорик. Так что, каков учитель, таков и ученик.

– Пошёл вон!– сказал Александр, и глаза его загорелись мрачным огнём.

– До встречи в турецкой тюрьме, герой,– ответил ему Тихон.

Посольство покинуло город, и стало ясно, что сожжены последние мосты, и теперь уже невозможно делать выбор между жизнью и смертью. Князь Феодоро сделал свой выбор.

 

Однажды утром в княжескую спальню вбежал мандатор, и, не сдерживая радости, прокричал:

– Князь! Турки ушли!

Александр открыл глаза, сел на кровати и  спросил:

– Куда ушли?

– Совсем ушли! С обратной стороны ворот стоят люди. Они утверждают, что турки ушли. Под горой никого нет. Из Херсонского залива выходят турецкие корабли!

Постепенно смысл слов мандатора стал доходить до Александра. Его глаза загорелись, и великая радость наполнила сердце. Он повернулся к проснувшейся Софии, потряс её за плечо, повторяя, как заведённый: «Турки ушли! Турки ушли! Турки ушли! Ведь я говорил, что они уйдут! И они ушли!». Потом повернулся к мандарию:

– Седлай коня! Моих вестиаритов и всех архонтов города на коней. Едем в Каламиту.

 

Глава 29. Переменчивость судьбы.

Александр быстро оделся, взбежал по ступенькам башни, и увидел, как за запорошенными снегом холмами из далёкого Херсонского залива выходит турецкая армада. Сотни разноцветных парусов растянулись длинной цепочкой, держа курс в открытое море. Солнце, поднимающееся над горизонтом, ярко освещало парусники, и их можно было легко посчитать.

К дворцу со всех сторон уже съезжались архонты. Скоро отряд был готов, и князь дал сигнал трогаться. Открылись тяжёлые ворота. Узкой лентой вытекали всадники из города, проезжали мимо грота с нависшей над ним скалой, где толпились поднявшиеся с долины жители – вестники победы, и мчались вниз по каменистой дороге, а сзади по всему периметру Отчей горы толпы народа радостно кричали им вслед. Синее безоблачное декабрьское небо создавало атмосферу праздника, и сердце князя радостно билось. Когда последний воин отряда проехал мимо воротной башни, из открытых настежь ворот хлынули жители княжества. Они бегом помчались вниз по узким крутым тропам, наперегонки друг с другом, к своим селениям, чтобы узнать о судьбе оставленного ими добра.

– Я говорил, что турки уйдут,– повторял Александр со слезами волнения на глазах, обращаясь к скакавшему рядом Теодорику. – Они не могли не уйти, ведь сидеть под стенами города можно бесконечно, не добившись ровным счётом ничего.

Отряд галопом спустился с горы и помчался по мощёной дороге, которая протянулась вдоль долины до большого селения Терновки. Въехали в селение. На улицах не было никого. Остановились. Странная напряжённая тишина совсем не вязалась с привычными звуками села. Не лаяли собаки, не пели петухи, не блеяли бараны, не разговаривали люди, только синее небо и солнце, которое почти не грело, пустые, настежь распахнутые двери домов и лёгкий ветерок, шумящий голыми ветвями тополей. Казалось, смерть накрыла прежде шумное седло своим ужасным покрывалом.

­– Всех увели в рабство, сволочи,– выругался Феотокис Антон. 

– Ладно, поехали дальше,– тряхнул головой Александр.

– Мы делаем глупость,– сказал Теодорик. – Нельзя поддаваться эмоциям! Надо выслать вперёд разведывательный отряд, и пока он не вернётся, не трогаться с места.

– Зачем зря время терять? Я лично видел с башни весь турецкий флот, выходящий из Херсонского залива. Они уже в открытом море. Нам надо узнать, выдержала ли осаду Каламита. Там наши люди. Они нас ждут. Тысячи глаз с Отчей горы осматривают окрестности. Была бы засада, её увидели. Да и уцелевшие жители у ворот сказали, что турки ушли.

Теодорик пожал плечами:

– «Уцелевшие жители» – это изгнанные нами евреи. Я бы не очень им доверял. Судьба переменчива. Война не терпит суеты. Но ты князь. Тебе и решать.

– Вот я и решаю: вперёд!

Отряд рванулся в галоп и помчался мимо оголённых садов вдоль стройных обнажённых тополей, растущих у подножья высокой горы, под названием «Отражающая эхо», за которой располагалось селение Мраморное. На вершине горы в решётчатой скале были вырублены кельи двух монастырей, расположенных недалеко друг от друга. Гора оборвалась стремительно, и князь взглянул вправо, надеясь увидеть сияющие кресты над обоими монастырями, но увидел зелёные одежды сипахов – турецкой конницы, спрятавшейся за горой. Тёмная масса турецких войск стояла наготове среди домов селения Мраморного.

Александр встал во весь рост на стременах, повернулся к отряду и заорал:

– Отряд, стой! Поворачивай! Сипахи!

Всадники натянули поводья. Кони, высекая копытами искры из булыжников дороги, присели на задние ноги, тормозя, закружились, сталкиваясь друг с другом. Обученный конь Александра остановился почти мгновенно. Краем глаза князь видел, как конница турок набирает скорость. Турецкие воины опустили копья и неслись во весь опор. Наконец, отряду феодоритов удалось развернуться, и, набирая скорость, всадники помчались назад, под защиту стен родного города.

– Какой я был идиот, что не послушался тебя,– почти плача, сказал Александр Теодорику, скакавшему рядом.

– Не отчаивайся, может, нам ещё удастся спастись,– ответил Тео.

– Мне наплевать на мою жизнь, но я подставил архонтов Феодоро, отдав приказ всем следовать за мной. Хотелось, словно мальчишке, насладиться перед именитыми людьми своей победой. А теперь их жизнь находится под угрозой.

– Они воины, как и мы. Такова наша судьба: рисковать своей жизнью. Вот только жаль, что мы не вооружены для серьёзного боя. Кроме мечей и луков у воинов нет ничего, чтобы вступить в серьёзную схватку с врагом. Да и архонты наши слегка постарели для ближнего боя.

– Сипахов, не считая основного войска, раз в двадцать больше, чем нас, так что оставь мысль о сражении до лучших времён,– сказал Александр.

Всадники мчались по мощёной дороге, и грохот копыт, словно звук катящегося камнепада, отражался от окрестных гор. Вестиариты пропускали князя вперёд, образуя вокруг него плотное кольцо. Турки приближались. Длительная осада отрицательно сказалась на лошадях феодоритов. Когда между феодоритами и турками расстояние уменьшилось до полёта стрелы, по команде Феотокиса, вестиариты все разом встали на стременах, обернулись и пустили стрелы. Первые шеренги турецких всадников покатились под ноги коней, сминая припорошенные снегом кусты вдоль дороги. Феодориты закинули щиты за спины, опасаясь вражеских стрел, но турки не стреляли.

Медленно приближались к Отчей Горе. Сияли кресты на церковных храмах. Сверху заметили возвращающийся отряд и турецкую погоню. Тревожно зазвонили колокола. Народ кинулся к обрывам и смотрел, как неуклонно сокращается расстояние между феодоритами и их преследователями. Опять встали на стременах вестиариты, опять пустили стрелы, опять десятка полтора османов покатились на обочину, и опять ответного удара не последовало. Арабские скакуны сипахов были быстрее коней феодоритов. Наконец, первые шеренги турок вошли в соприкосновение с арьергардом отряда Александра. Феодоритам неловко было рубить назад, и турки их легко доставали копьями. Турецкие копья ранили феодоритов одного за другим, но не убивали, и раненые воины, обливаясь кровью, продолжали скакать среди общей массы всадников. Постепенно османы приближались к ядру отряда, где скакали почти все архонты Феодоро. Стрелять назад с седла через головы товарищей было неудобно. Но скакавшие впереди вестиариты становились на крупы мчащихся коней, лицом назад, и, натянув луки, пускали стрелы в османов, ещё не успевших смешаться с феодоритами.

Начался подъём в гору. Кони хрипели, роняя клочья белой пены. Александр посмотрел в сторону и увидел, что несколько сипахов скачут почти наравне с ним. Вестиариты князя пытались сразить их мечами, но сипахи были искусными воинами в полной амуниции. Они легко уклонялись от ударов, сами наносили не смертельные, ранящие удары и продолжали скакать рядом с ранеными ими воинами.

– Они пытаются смешаться с нами и проскочить в ворота,– закричал Александр Теодорику.

– Я это понял давно. Турки могли нас окружить, расстрелять из луков, но они этого не сделали. Теперь понятно, почему. Здесь останавливаться нельзя: нас уничтожат, а без командования Феодоро обречено. Надо остановить отряд у ворот, и тогда со скалы на головы туркам обрушатся тысячи стрел. Только бы Сидериди додумался закрыть ворота! Иначе, наших храбрых полководцев не остановить. Только бы он додумался!

На узкой дороге, поднимающейся вверх, кони бежали вплотную друг к другу, так что стремена скакавшего рядом Теодорика упирались в бок скакуна Александра. Наконец, впереди из-за скалы и башни показались ворота. Они были распахнуты настежь. Александр встал на стремена и заорал во всё горло:

– Отряд, стой!!!

Но среди грохота копыт, стона раненых, среди звуков неутихающего на ходу боя, крик его услышали немногие. Вестиариты натянули поводья, пытаясь остановить коней, но скакавшие впереди архонты или не услышали, или сделали вид, что не слышат команду. Они продолжали пришпоривать коней. Сзади тоже напирали сипахи. Масса всадников неуклонно приближалась к воротам.

Александр видел, как над его головой на скале воины держат у уха натянутые тетивы луков, как блестят взведённые арбалеты, но никто не стрелял: каждый боялся поразить кого-нибудь из знатнейших людей княжества, ведь турки скакали уже среди феодоритов. И тогда князь встал на стременах и заорал: «Стреляй!!!». Десяток стрел вонзились в толпу, но основная масса воинов то ли не услышала, то ли побоялась исполнить приказ. А конная масса уже вломилась в ворота, и через мгновение влетела в город, рассыпалась по улицам. Александр увидел, как спешившись, побежали турки вверх по ступеням башни у ворот, как другой отряд, свернув налево, и спешившись, побежал к усыпальницам под стеной в цитадель, разя саблями столпившихся там лучников. Наконец, Александр почувствовал, что свободен от тесноты толпы, что может сам выбирать себе дорогу. Он натянул поводья. Вестиариты окружили князя, и тогда Александр повернул коня лицом к врагу и приказал вестиаритам:

– В атаку! Закрыть ворота!

А в распахнутые настежь ворота врывались всё новые и новые массы врагов.

 

Глава 30. И смоем кровь с мечей горячей свежей кровью.

Отряд вестиаритов князя ударил навстречу наступающим османам. Вместе с вестиаритами наперерез прорвавшимся врагам бросился сводный отряд, посланный комендантом города Сидериди Виссарионом. Со всех сторон сбегались вооружённые феодориты. Треск мечей превратился в сплошной грохот. Александр отстранил Феотокиса, пытавшегося встать между ним и османами и, стоя на стременах, рубил врага отцовским булатным мечом.

– Князь, уже принесли доспехи, иди, переоденься,– прокричал ему мандарий. Но Александр лишь скривил пылающее лицо, чуть повернув к Аталариху голову, а потом опять обратился к османам, нанося один удар за другим. Булатный меч легко пробивал железные кольчуги, и падали сражённые сипахи, образуя вал трупов вокруг князя.

– Это неразумно: сражаться в лёгких одеждах с бронированными врагами,– крикнул Теодорик,– Иди, Александр, переоденься! От стрелы не убережёшься.

– А на тебе что, латы под одеждами?– крикнул князь.

– Меня стрелы огибают. Ещё ни одна стрела за всю мою жизнь даже не ударила мне в доспех. Вот пули по кирасе били, но здесь у сипахов я не вижу аркебуз.

– Тебе просто везло, так что лучше оберегайся и не хвастайся,– крикнул Александр, продолжая сражаться.

С башни у ворот, захваченной турками, начали сыпаться стрелы. Сами ворота тоже находились под контролем османов, и через них зеленой беспрерывной лентой текли сипахи. Они поворачивали налево за башню, подступая к стене Цитадели.

Внезапно, со стены, под которой скопились сотни турок, ударила тугая струя греческого огня. Горящая жидкость пала на головы, на спины сипахов, и страшный крик обожжённых турок поднялся к небесам. Запахло палёными одеждами и горелым человеческим мясом. Выжженное пламенем чёрное пятно ещё шевелилось, ещё жило, ещё пытались полуживые турки срывать с себя горящие одежды, но каждый понимал – это лишь шевелящиеся трупы, принявшие мучительную смерть. Напор сипахов ослаб. Страх овладел османами. Их ноздри вдыхали смрад горящих тел своих товарищей, а расширенные от ужаса глаза со страхом смотрели в сторону стены Цитадели, на которой феодориты готовили сифон для ещё одной дьявольской атаки. И пламя ударило вновь. Опять запылали тела, и не один десяток турецких душ  устремился на встречу с Аллахом. Успешная атака греческим огнём придала силы феодоритам. Александр бился в первых рядах защитников, нанося ловкие мощные удары и успешно защищаясь сердцеобразным щитом. Но внезапно его конь дёрнулся и стал валиться на бок. Александр пытался освободить ногу из стремени, и ему это удалось, но падающий конь увлёк его за собой на землю. Мгновение, и страшная давка поглотила князя. Он лежал между копыт топчущихся боевых коней на земле рядом с собственным павшим конём, а над ним  шёл бой. При падении Александр сильно ударился головой о каменистую землю, и некоторое время не мог прийти в себя, а когда, наконец, очнулся, услышал многоголосый крик:

– Князя убили!

И сразу масса людей и лошадей попятилась, а потом потекла в сторону города. Наконец, Александру удалось подняться. Тело, оттоптанное ногами и конскими копытами, болело. Но он был цел, и толпа бегущих людей увлекала его вглубь города. Наконец, кто-то его узнал.

– Наш князь жив!

Расталкивая грудью коня воинов, к князю подъехал мандарий Ботман Аталарих, спешился, и помог князю подняться в седло. Александр окончательно пришёл в себя, повернул жеребца и спросил подъехавшего Сидериди Виссариона.

– Почему бежали? Кто приказал отступить? Где Теодорик?

– Никто не приказывал, но от ужаса, что мы тебя потеряли, многие воины пустились бежать. А Теодорик с вестиаритами продолжают сражаться, ищут тебя среди павших.

– Останавливай людей! Вперёд, на врага, пока турки не успели прийти в себя после удара огнемёта.

­– Они уже пришли в себя. Греческий огонь, закончился,– сказал Сидериди, показывая пальцем на стену Цитадели. Князь взглянул вправо, и увидел, как из сифона сверху на блестящие доспехи бросившихся с лестницами на стену османов текла тонкая жалкая струйка горящей жидкости, словно золотая моча падала в серебряный снег. Но вдруг, со стены раздался залп нескольких малых пушек и аркебуз. Турки опять отхлынули от Цитадели, словно прикоснулись к раскалённому железу. Чёрный дым заволок Главные ворота города с примыкавшей к ним стеной Цитадели.

 

Александр поднялся на стременах и осмотрел обстановку. Многие феодориты бежали, растекаясь по улицам города. Но турки не преследовали их, а накапливались у главных ворот, строились в отряды. Башни города были возведены по старинке, в виде квадратов, открытых с тыла. Турецкие лучники, прорвавшиеся сквозь ворота, расстреливали последних защитников башен.  Александр видел, как в ворота входит турецкая пехота – янычары в высоких белых папахах. Славянские лица, светлые волосы, длинные чубы – селёдки…. И лишь небольшая группа вестиаритов под командованием Теодорика продолжала сражаться почти в том же месте, где упал их князь. Сто человек против тысячи. Постепенно, сипахи обходили вестиаритов с флангов, и жить им оставалось недолго.

– Собирай людей, Сидериди! Я пойду вперёд, а ты организуй помощь в местах, где турки будут нас теснить, проводи замену уставших в бою. Когда остановим турок, я тебя сменю.

Убегающие от врага феодориты, увидев князя верхом на лошади, останавливались, подходили ближе. Паника и отчаяние в их глазах постепенно уступали место надежде. Наконец, возле князя собралось более двухсот человек.

Тогда Александр встал на стременах и его сильный голос возвысился над толпой:

– Феодориты! Славные жители древнего Дороса! Куда вы бежите? Где надеетесь спрятаться от врагов? Под юбками у жён и матерей? Не успеет зайти солнце, как вы будете мертвы, а ваши дети, жёны, матери станут добычей мусульман. Только одно спасение есть у нас. И это спасение на кончике наших мечей. Вонзим же мечи свои в тела врагов наших! Не отдадим семьи на поругание муслимам, защитим веру и Землю нашу! Или погибнем славной смертью в бою, или освободим Феодоро от турецких захватчиков. Вперёд, православные! Вперёд, народ Феодоро! Смерть османам!

– Смерть!– закричали воины, и, вслед за своим князем, бросились навстречу османам. Опять закипел бой. Пеший сражался рядом с конным, а рыцарь рядом с крестьянином. В едином строю, в отчаянной схватке со смертельным врагом.

Александр пробился к Теодорику.

– Ты жив?– обрадовался Теодорик.

– Жив. Помятый, с огромной шишкой на голове, но живой. И хорошо, что был без доспехов: в них я бы не смог уворачиваться от копыт, и, вообще, подняться.

– Тебя спас Господь Бог.

Александр приблизил голову к Теодорику, и процедил ему на ухо:

– Господь Бог наслал врагов на нашу землю. Наверно, он желает смерти Феодоро, как возжелал смерти любившему его православному ромейскому народу Константинополя. Так что не говори мне о Боге.

– Зря ты так, князь! Бог – наша единственная защита.

– Если не мы, то никто. И ты это прекрасно знаешь,– ответил Александр.

Стрела хлестнула по щиту князя. Он поднял голову, и увидел турка, стоящего на верхнем настиле башни.

– Дай топор,– крикнул Александр мандарию, и тот мгновенно протянул князю боевой топор.

Турок наложил на арбалет другую стрелу и, тщательно прицелившись, спустил курок. Тяжёлая стрела приближалась молниеносно, но Александр легко поймал её щитом. Щелчок, и, отразившись рикошетом, стрела запела. Турок чуть отвлёкся, перезаряжая арбалет, и тогда Александр метнул топор. Описав высокую дугу, топор полетел к врагу. В тот момент, когда турок вновь натягивал тетиву арбалета, боевой топор достиг цели. Хряск – звук смерти был ясно различим сквозь грохот сражения. Топор пробил кольчугу, и кровь залила грудь турецкому арбалетчику. Покачнувшись, турок выпрямился, уронив арбалет, а потом рухнул вниз с башни, исчез навсегда, словно его и не было. «Вот бы все враги так исчезли, словно их и не было»,– подумал Александр.

Но бой продолжался. Упорный, изнурительный, кровавый. Скользили на крови копыта лошадей, и постепенно всадников становилось всё меньше. Сипахи отошли. Вместо них в бой под красно-золотым знаменем вступили пешие янычары. Они дрались как звери, молча, не призывая Аллаха. Подходили новые отряды феодоритов. Сидериди снимал войска со стен и направлял к главным воротам – месту прорыва османов. Пришёл Канделаки Фотис с крупным отрядом, подоспел конный отряд аланов Асхара Ахболата, В западный фланг наступающим янычарам ударил отряд Арваниди Кириакоса. С мыса Цитадели главную дорогу обстреливали и забрасывали камнями воины Мораки Георгия, защищавшие Цитадель. Несколько малых пушек опять произвели залп со стены Цитадели. Картечь рвала тела османов, и многие из них кинулись ещё дальше прочь от стены Цитадели. Бой стабилизировался. Уже не так легко было османам прорываться по главной дороге к своим войскам, захватившим ворота, поэтому тысячи турок карабкались по крутым откосам Горы, обходя простреливаемый участок.

К Александру пробился Канделаки Фотис.

– Князь, передохни сам и дай отдохнуть вестиаритам. Я пока тут повоюю со своими ребятами. Всё равно на всех по фронту не хватает места.

– Ладно, действуй, а я пойду чуть отдохну и приму у Сидериди общее командование.

Солнце клонилось к Западу. Александр ощутил крайнюю усталость. Его рука с трудом поднимала меч, а щит он больше опирал на шею коня, чем держал в руке. Князь взглянул на вестиаритов. Их осталось не более полусотни. Они тоже, как и их князь, с трудом поднимали окровавленные мечи, а их удары уже не были столь разящими, как раньше. Свежие янычары явно превосходили уставших телохранителей князя ловкостью и быстротой. Ряды вестиаритов быстро таяли. Только Теодорик сражался с прежней ловкостью, нанося разящие удары как бы скучая, не столько ради войны, сколько для личного удовольствия. Его огромная фигура резко возвышалась над сражавшимися, и к нему стекались многие янычары помериться силами, но очень быстро их стынущие трупы падали под ноги его ловкого и сильного молдавского коня. Боевой конь хрипел, протягивая к врагу свои жёлтые зубы.

Александр позвал Феотокиса.

– Отводи вестиаритов на отдых. Меняйтесь с воинами отряда Фотиса. Оставь возле меня десять человек для поручений. Остальным поесть, надеть броню и прибыть ко мне. Теодорику с его людьми тоже вели отойти.

Антон кивнул головой. Началась смена сражающихся феодоритов по всему фронту. Свежие воины вступили в схватку с османами, но далеко не всегда им удавалось нанести урон прославленным воинам султана. Янычары медленно, но уверенно продвигались вперёд, прорубая себе дорогу к центру города.

Время шло. Наконец, устали и янычары - главная угроза для Феодоро, и тогда турки начали замену. Янычары отошли, а в бой кинулись азапы – пешие воины анатолийцы во главе со своим пашой воеводой. Лёгкие и быстрые греки-анатолийцы хоть и ловки от природы, но мастерством и силой янычар не обладали. На них не было брони, а лишь кольчуги поверх курток из толстой кожи. Опять сражение стабилизировалось. В какое-то мгновение азапы расступились, и через проход в сторону Мыса Ветров ударил отряд конных сипахов. Сипахам удалось отбросить войска Арваниди Кириакоса. Всадники ворвались на Мыс Ветров, рубя саблями редких воинов-феодоритов и бросившихся врассыпную мальчишек. Мыс Ветров был потерян. По следам сипахов на мыс устремились азапы, которым было тесно в узкой впадине возле Главных ворот. Теперь фронт сражения расширялся на несколько сот метров. Отряд воинов пехотинцев с алебардами по команде Сидериди побежали затыкать возникшую дыру в обороне, чтобы турки не смогли прорваться с мыса Ветров в город.

 К Александру пробился вестовой.

– Князь, турки пошли на штурм по Банному оврагу. Многие враги уже преодолели стену, и бой идёт на территории города. Арваниди Кириакос просит прислать помощь.

Александр нахмурился. Тревога сжала ему сердце.

Князю расчистили дорогу, и он подъехал к Сидериди, стоявшему возле вырубленного в скале христианского некрополя на эспланаде Цитадели в окружении личного отряда.

– Сколько у нас в резерве?

– Только те, кто вышел из боя по замене. Это пятьсот человек. Больше резервов нет. В бою около трёх тысяч. Около пятисот остались на стенах в опасных участках.

– Пусть резерв идёт к Арваниди Кириакосу. Там положение тоже критическое. Когда сбросят турок со стены, то пусть остаются в подчинении Кириакоса, которого назначаю ответственным за весь район. Войска резерва нам понадобятся ночью. Готовь отход жителей в Цитадель. Арваниди Кириакос за Серединной стеной пусть организует оборону западной части плато. Открой ворота Цитадели. Пусть уходят женщины, старики и дети. Вооружи всех, кто способен принести пользу в бою. Обрати внимание на монахов и священнослужителей. Не желающий взять в руки меч пусть будет сброшен со скалы в пропасть.

– И что, Цитадель нас спасёт?

–  Нет, не спасёт. Турки за день – два поднимут наверх пушки, и тогда нам придёт конец.

– Тогда какой смысл лезть в Цитадель?

– Смысл – это сражаться до конца, а не облегчать врагам задачу. Иначе, конец городу наступит уже этой ночью. В Цитадели у нас появится время, а значит, надежда. Жителям запрещаю брать с собой ценности и вино. Пусть турки пограбят и упьются. Выполняй, топотирит!

Сидериди в окружении личной охраны отбыл в город.

– Муслимы не пьют,- сказал подъехавший Теодорик.

– Многие пьют.

– Ну и каковы твои планы дальше, ведь в Цитадели мы долго не высидим: против пушек её стены не устоят.

– Всех кто способен сражаться, я намерен вооружить. Отвести войска в Цитадель, отдохнуть, организоваться, пока турки не успели подтянуть орудия, а ночью дать врагу последний бой. Если Западный край плато сегодня удержится и ночью ударит с нами синхронно, то у нас появится возможность скинуть врагов в пропасть.

– Нормальный план,– сказал Тео и отъехал к своим воинам.

Александр отдавал приказы вестовым. Те выслушивали князя и мчались в разные концы города. Князь сошёл с лошади. Телохранители стали облачать его в доспехи. Дул резкий северный ветер. Александр ощутил, как холод пробирает тело сквозь пропотевшие в сражении одежды.

Прошло ещё немного времени, и попрятавшиеся в подвалах домов женщины и дети высыпали на улицы. Толпы запрудили главную улицу. А потом вся масса народа двинулась к воротам Цитадели. У ворот стояли стражники и проверяли, не несёт ли кто-нибудь вещи, драгоценности. Всё, что находили, кроме еды – швыряли в сторону города в придорожную пыль. Но скоро плотная толпа смела стражников и потекла в распахнутые настежь ворота.

 В этот момент сильнее затрещали мечи и попятились воины, сдерживавшие натиск османов, Потом они побежали, а за ними следом, размахивая оружием, неслись янычары, которые, немного отдохнув, опять вступили в бой. Александр отстранил телохранителей, надевавших на него поножи, и вскочил в седло. Он поднял правую руку и махнул ею в сторону врага. Стоявшие за ним воины кинулись наперерез врагу. Завязался яростный бой. Но скоро стало ясно, что сдержать янычар не удастся. Пошёл вперёд Теодорик со своими людьми. Рядом с ним бились Цимбиди Леонидас, Канделаки Фотис. Александр отдал приказ, и ещё не успевшие отдохнуть вестиариты под командованием Феотокиса опять пошли в атаку. Возле князя осталась стоять лишь небольшая группа военачальников и вестиаритов. Александр подозвал к себе мандария и тихо сказал ему:

– Анатолий, поручаю тебе эвакуировать дворец. Позаботься о моей жене. Пусть все идут в Цитадель.

– Будет сделано, князь! – сказал Аталарих, и отъехал в сторону дворца.

Александр увидел, что наступающие янычары могут отрезать дворец от Цитадели. Тогда он пришпорил коня и направился сам на помощь воинам, сдерживающим напор врага. Опять его меч скрестился с саблями янычар. Опять он ощутил их спокойную профессиональную уверенность, и опять резкими неожиданными финтами ему удавалось пробиться сквозь защиту, поразить одного, потом другого, третьего янычара. Каждый раз, разя мечом по слабо защищённому участку тела врага, он на мгновение ловил удивление в глазах янычара, прежде чем смерть застилала пеленой взор врага.

Стемнело. Александр снова лишился коня. Он дрался пешим в плотном строю, среди уже пустых домов. Редел отряд феодоритов, прикрывавших подходы к дворцу. Наконец, вернулся мандарий.

– Князь, дворец эвакуирован. Твоя семья в Цитадели.

– Спасибо, Анатолий!– сказал Александр, сдувая пот, стекавший со лба под булатным шлемом. – Всем отходить к Цитадели,– крикнул он во весь голос.

Феодориты пятились, отступая перед превосходящими силами противника. Но никто не побежал, никто не оставил своего князя. Наконец, они оказались на открытом месте, и отходили, не переставая сражаться, пока не приблизились к стене Цитадели. Со стены ударили малые пушки и аркебузы, сметая задние ряды османов. Янычары остановились, и тогда оставшиеся в живых воины Феодоро укрылись за высокой стеной Цитадели. Дугообразные тяжёлые ворота с бронзовым двуглавым орлом захлопнулись за их спинами.

 

Глава 31. И только память на века.

Солнце утонуло в море, и лишь быстро гаснущая полоска багряной зари ещё чуть-чуть освещала город. По улицам города в поисках добычи бегали толпы турок с зажжёнными факелами. В темноте были слышны звуки боя в казематах Мыса Ветров, кто-то сражался во дворце, но все звуки перекрывал шум начавшегося грабежа. Страшные крики смерти долетали из поверженного города и со стороны ворот, где османы добивали раненых.

 

Александр в миланском доспехе с накинутым на плечи меховым плащом стоял у единственного узкого окна-бойницы в верхней тёмной комнате центральной крепости Цитадели, глядя на гибнущий город. София прижималась к его плечу. Князь обнял жену за плечи и сказал:

– Отойди от бойницы. Сюда может влететь стрела. И прости меня, София, что не смог сберечь твой покой, подверг тебя и ребёнка смертельной опасности.

– Не переживай, Александр,– ответила София, отходя от окна. – Ты не виноват, что Турок решил завоевать твою страну. То же произошло и с моей страной, Валахией. Теперь настали трудные времена для Феодоро. Бог даст, всё сложится удачно, и ты выбросишь турок из города. Надеюсь, моему отцу тоже повезёт, и он с помощью Корвина опять возьмёт власть в Валахии. Тогда усилия трёх стран объединятся. Вместе с Молдовой и при поддержке Рима, возможно, удастся остановить экспансию турок.

– Я сам об этом мечтаю. Но пока мы одни, и надеяться нам не на кого. Молдова ещё не оправилась от турецкого нашествия. Венгрия и Москва далеко. Татары сами призвали турок и не станут ради нас ссориться с могущественной Турцией. Ладно, закончим этот разговор. А теперь иди в башню к нашему ребёнку и семье. Может быть, мне ещё удастся повидать тебя перед атакой.

Вошёл мандатор.

– Князь, военачальники ждут тебя в зале совещаний.

Александр с Софией спустились по лестнице. Вестиариты окружили княгиню и сопроводили её к круглой башне на Дырявом мысу. Александр вошёл в зал. Сидящие вдоль стены на лавках военачальники поднялись, приветствуя князя. Александр сделал жест рукой, и стратиги опустились на свои места.

– Мегадукс Вельц, доложи обстановку.

Теодорик поднялся, помолчал немного, и сказал.

– В Цитадели сейчас восемьсот пятьдесят воинов, из которых свыше двухсот ранены. Женщин, стариков и детей около полутора тысяч. Воины ужинают. Одна маленькая неприятность: заканчиваются стрелы.

– Доложи подробнее, – попросил князь.

– Есть древки стрел, но нет наконечников. Они все остались на городском складе.

– Ну и что вы предприняли?

– Организовали кузню. Куём наконечники из гвоздей.

– Это правильно. Недостача наконечников не задержит наше выступление?

– Нет. Думаю, бой начнём ближе к утру.

– Из гражданского населения мобилизовать всех мужчин и подростков, способных носить оружие,– сказал Александр.

– Уже сделано. Всем роздано оружие. Около десяти сектантов, не пожелавших прикоснуться к оружию, сброшены со скалы,–  ответил Теодорик.

– Как вы планируете синхронизировать свои действия с Арваниди Кириакосом?

Поднялся Сидериди Виссарион.

– Я лично передал стратигу Кириакосу твой приказ возглавить оборону на западной территории. Он будет готов, когда мы зажжём костёр на вершине круглой башни. Но ударить без нашей помощи ему не удастся, так как ворота в Серединной стене открываются с этой стороны. Сначала надо нам добраться до ворот и открыть их.

– План следующий,– сказал Александр. – Выстраиваемся перед воротами Цитадели в колонну по три человека, чтобы не мешать друг-другу. Перед калиткой – в колонну по одному. По сигналу открываем ворота и калитку. Первыми из ворот выбегают войска под командованием Теодорика Вельца в количестве четырёхсот воинов и бьют в центр города. Одновременно из калитки выбегает отряд Асхара Ахболата, концентрируется, огибает город по южному краю обрыва, атакует вдоль Серединной стены, захватывает южные ворота Серединной стены и открывает их для войск Кириакоса. Следом за основным войском выбегает отряд Канделаки Фотиса и наносит удар в сторону Главных ворот, отсекая основные силы турок от путей отхода. Надеюсь, при поддержке Арваниди Кириакоса, нам удастся уничтожить всех османов. Георгий Мораки с малым отрядом в пятьдесят человек остаётся в Цитадели и обеспечивает её защиту. Я иду вместе с Теодориком. Связь через посыльных. Всё!  Возражения есть?

– Есть,– сказал Сидериди Виссарион. Если мы перекроем Главные ворота, то турки будут вынуждены биться до конца, чтобы не погибнуть. Может, лучше оставить им пути отхода, чтобы они прельстились возможностью спастись и бежали вон из города?

– Я не хочу, чтобы враги бежали. Ибо тогда они снова нападут. Я хочу, уничтожить всех захватчиков, пришедших на нашу землю. Кроме того, по дороге через Главные ворота к туркам может прийти помощь, ведь сейчас далеко не все турецкие войска находятся в городе,– ответил Александр.

– Мы не сможем уничтожить всех турок в городе,– возразил Теодорик. – Просто, у нас не хватит сил. Чуть больше тысячи воинов, считая войска Кириакоса, против многих тысяч – это безумство. Нас спасёт только паника врага, во что я слабо верю. Но и в панике зверь должен видеть, куда бежать, иначе, он попросту опасен.

– За нами внезапность, готовность, яростное отчаяние. За нами наши семьи, наша родная земля. Я верю в феодоритов, верю, что они будут сражаться как львы. Иначе, этот народ не достоин жить на Земле, не достоин святого Феодора, в честь которого назван наш город. А турки… пусть прыгают со стен, да хоть в пропасть, если желают спастись.

Стратиги молчали. Князь приказал всем разойтись, после чего остался лишь Теодорик и мужчины из княжеской семьи.

– Александр, под твоим руководством мы уже потеряли армию, потеряли город, а скоро потеряем Цитадель и собственные жизни. Не пора ли тебе успокоиться и передать власть более разумному, более уравновешенному члену семьи, хотя бы Николаю?– спросил двоюродный брат Павел.

– Я действительно виноват в том, что слишком доверял элите Феодоро, всем этим архонтам: теоретикам, которые никогда не нюхали войны, не видели крови, и не знают что такое реальное сражение. Надо было разрушить всю военную иерархию Феодоро, поставить во главе Теодорика Вельца и действовать так, как мне подсказывает сердце. По существу, Военный совет перед решающим сражением отстранил от руководства единственного военачальника, который был способен остановить турецкое нашествие. Потому и погибла наша армия, что во главе её стояли чиновники, купившие себе звания и дослужившиеся до высших постов угодливостью и интригами. Пример – Лесли Агапий. Где он? Я даже не видел его среди рыцарей, защищавших город. Я вынужден и сейчас поручать руководство войсками людям, которых не знаю, которым не доверяю, и которые – полные профаны в военных действиях. Я не знаю, кто такой Арваниди Кириакос, Сидериди Виссарион. Кто видел их в бою? Я – нет. Исключение – соратники Тео по обороне Константинополя: Канделаки Фотис, Спаи Илья, царствие ему небесное! И ещё: максимально защищённое пространство Феодоро породило слабость армии феодоритов. Безопасность расслабляет, ибо лучшие стены – это живые стены. Вот и все причины наших поражений.

– А как ты оправдаешься за то, что османы ворвались в город? Попался на уловку турок и помчался неизвестно куда, собрав вокруг себя всю элиту города, а потом, столкнувшись лоб в лоб с турками, позорно бежал к городским воротам, привёз турок в город на собственных плечах. И кто в этом виноват?

Александр опустил голову. Он молчал. Потом пробормотал:

– Нельзя было топотириту города Сидериди Виссариону открывать ворота. Из удирающей плотной толпы городской элиты вырваться было невозможно, и только запертые ворота могли бы их остановить. Если бы ворота оказались закрытыми, а сверху на головы турок обрушились камни и стрелы, османы никогда не ворвались в город.

– И кто осмелится закрыть ворота перед собственным князем? Ты понимаешь, что это невозможно, недопустимо, что за такой поступок – неотвратимая смерть? Просто, ты пытаешься собственную вину переложить на плечи окружающих. Уж лучше, пусть бы нами правил еврей Тихон.

Александр посмотрел на Павла, и ярость мрачным огнём полыхнула в его серых глазах.

– Ладно, Павел, успокойся,– сказал Николай. – Всего не предусмотришь. Каждый человек совершает ошибки, и наш молодой князь – не исключение. Но какой у нас выход? Если бы Александр сейчас передал власть мне, я бы принял точно такое же решение: атаковать ночью. Это наш единственный шанс на спасение. Предлагаю пойти в храм, помолиться Богу, чтобы всё у нас получилось. Впереди пост, Рождество, так что не надо ссориться.

 

Перед ночным боем войскам разрешили немного поспать не раздеваясь. Александр и сам прилёг на сундуке, стоявшем у наружной стены Цитадели. Вместе с ним в комнате на верхнем этаже, подстелив солому на каменный пол, спали Теодорик, Сидериди Виссарион и Георгий Мораки. В полночь все проснулись от шума боя. Подбежали к единственной амбразуре. Тяжёлые тучи бежали по небу, и когда они совсем закрывали звёзды, не было видно ничего.

– Кажется, идёт бой у стены в Банном овраге,- предположил  Мораки.

– Если османы напали на Кириакоса, то нам надо срочно выступать, ударить османам в тыл. Поднимай людей, Тео! Бьём по намеченному плану, но со сдвигом по времени,– скомандовал Александр.

Князь сошёл вниз и направился к круглой башне на самом мысу, где расположилась его семья. София вместе с мамой князя находилась в маленькой комнате на самом верху башни. Женщины не спали, и при свете свечей София пеленала младенца возле котелка с углями, стоявшего на сиреневом татарском столике рядом с кроватью.

Александр вошёл в комнату, обнял жену и поцеловал в губы.

– Что там за шум, Саша?– спросила мать.

– Турки напали на западную часть плато. Сейчас выступаем. Надеюсь, нам удастся их победить и вытеснить из города.

– Мы с Софией будем молиться за тебя, Саша. Ты только осторожнее, чтобы не ранили тебя эти османы,- сказала мать.

Александр ещё раз поцеловал Софию, потом мать, снял с себя меховой плащ и набросил его жене на плечи.

– Надень, мне в бою без надобности, а здесь холодно.– Он помолчал. Не волнуйтесь, меня трудно ранить или убить. Я вернусь! Обещаю!

Князь погладил пальцами мягкую розовую ножку сына и спустился с лестницы.

Внизу у подножья башни стояли Павел и Николай с несколькими телохранителями. Свет факелов играл бликами на их доспехах.

– Мы идём с тобой,– сказал Павел.

– Нет, оставайтесь в Цитадели. Несколько мечей ничего не решат, но если что случится со мной, то будет, кому возглавить сопротивление,– ответил Александр. ­– Командовать обороной Цитадели я поручил Георгию Мораки. Но меня заменяешь ты, Николай.

 

Изготовившись, стояли воины в длинной колонне. Арка ворот была невысокой, поэтому, концы копий и алебард лежали на плечах впереди стоящих воинов. По команде Мораки стража открыла ворота. Александр с двумя мечами в руках первым выбежал из крепости и бегом устремился в город. Рядом молча бежали его вестиариты. Дороги почти не было видно, но каждый знал её как свои пять пальцев, потому что ходил по ней с раннего детства. Они уже почти достигли первых домов, когда внезапно, прямо им в лицо ударил огонь, и грохот аркебуз оглушительным эхом пронёсся над городом. Александр ощутил мощный толчок в грудь. Пронеслась мысль, что свинцовая пуля, уже, возможно, убила его, но боли он не чувствовал, и постепенно осознал, что всё ещё жив. Миланский доспех выдержал пулю. Почти все вестиариты, бежавшие рядом с ним, упали на припорошенную снегом землю, и бежавшие за ними тоже упали. Александру на миг показалось, что он остался один на всей Земле. Один против сотни дымящихся вражеских стволов. Но в следующее мгновение ярость накатилась как спасительная волна. Александр ворвался в строй аркебузиров, стал рубить с плеча. Его мечи мгновенно почернели от вражеской крови, и в слабом отсвете ночи невидимые чёрные клинки с каждым взмахом находили себе всё новые и новые жертвы. А потом рядом оказался Теодорик. Верный друг, один из самых близких людей на Земле. И два друга, два гиганта рубились рядом, проламывая себе путь среди щуплых османов. Наконец, подбежали другие феодориты. Завязалась смертельная схватка. Лишь сдавленные крики боли, предсмертные хрипы оглашали темноту.

– Янычары,– указал Теодорик на плотную толпу, вытекающую из-за ближайшей усадьбы.

– Это хорошо: пока мы свежие, можно сразиться и с янычарами,– ответил ему князь, срубая очередной тёмный силуэт, возникший на пути его мечей.

И вновь только рубка. Тяжёлая, кровавая, в слабом, отражённом от тонкого снежного покрова свете, на миг обнажаемых тучами звёзд. Но в душе князя где-то странно теплилась радость. Почему радость? Где её истоки? Неужели, от убийств? Неужели, от бесконечных войн его душа настолько очерствела, что убийства доставляют ему приятность? Он поморщился. Что-то непонятное было для него во всём этом. Он помнил, как отвращение к смерти постоянно нарастало в его душе, когда он воевал в Молдове против Раду Красивого. Тогда ему было жаль убивать валахов. А сейчас не жаль. Совершенно! Потому что враги пришли к нему в дом, пришли, чтобы отнять жизнь у его сына, у его матери и жены. От этих мыслей сомнения окончательно исчезли, а осталась одна лишь ненависть, которая впервые за всю жизнь Александра проникла в его душу. Ненависть теперь управляла его совершенным телом, созданным и тренированным для убийств. Руки непроизвольно стали поворачивать мечи в ранах, чтобы убивать наверняка, причиняя максимальное страдание ненавистным врагам.

Мысленно он опять сосредоточился на бое. Убивать машинально, повинуясь лишь естественной, отработанной годами реакции, показалось ему недостаточным. Нет, теперь он хотел убивать искусно, красиво, как на турнире, и безобразно, как на эшафоте одновременно. Турок слева поднял саблю для удара, но князь, сражавшийся с другим турком, мгновенно опередил нападавшего, и отработанным, любимым приёмом воткнул кончик меча левой руки в подмышку врага. Потом провернул меч движением кисти, так что кровь османа брызнула на стальную рукавицу, и, проникнув между металлических пластин по швам кожаной подкладки, согрела замёрзшие пальцы. Опять странная радость от содеянного на миг проникла в душу князя. Теперь его душе для радости нужна была кровь. Вражеская кровь.

Спиной Александр почувствовал, что сзади у него пустота. Он оглянулся, и в слабом отсвете снега увидел, как под ударами сабель и алебард падают последние феодориты, шедшие позади него. Тогда князь отступил и стал спиной к Теодорику, защищая спину друга. Теодорик слегка повернулся к Александру и крикнул:

– Кажется, нас окружили.

Они сражались спина к спине. Не все удары врага можно было увидеть в темноте, и Александр всё чаще с досадой кривился, когда ощущал, как незамеченный вражеский клинок бьёт в доспех. Но лучший в мире доспех держал. Опаснее всего были удары древковым оружием. Теодорик тоже особо следил за алебардами, не допуская ни малейшего их проникновения через защиту.

Турки поняли, что эти два рыцаря, несущие смерть, неуязвимы для сабель, поэтому, янычары вооружённые саблями, отошли, уступая место алебардщикам.

Алебардщики принялись издали молотить по князю и Теодорику, и мелькание широких лезвий стало небезопасным. Тогда Тео крикнул Александру, и они вдруг рванулись на врагов, сокращая дистанцию, рубили их беспощадно, словно капусту на зимнем застуженном поле. Из-за спин сгрудившихся, как стадо баранов для битья, алебардщиков, опять выступили янычары, и тогда Тео с князем отпрянули, начали отступать, прикрывая друг-друга. Их мечи описывали в воздухе круги, словно это были огромные сверкающие щиты, надёжно защищающие своих владельцев.

Наконец, изрубив турок, окруживших Александра и Тео, к князю опять прорвались его вестиариты. Но напор османов не ослабевал, и вестиариты падали один за другим, сражённые летящими с чёрного неба лезвиями тирпанов и зипкинов – турецких алебард.

– Князь, нас слишком мало, чтобы сдержать османов,– сказал Феотокис Антон.

– Где Сидериди?

– Кажется, убит. Его унесли в Цитадель.

На душу князя вместо недавней радости, надежды, опустилась тоска – предвестница поражения.

Поднявшись на небольшой холм, князь оглядел поле перед Цитаделью. В темноте при свете звёзд, трудно было разобрать, где свои, а где враги, но по крикам «Аллах» доносившимся со всех концов поля почти у самых стен Цитадели, по общему движению масс в направлении ворот Цитадели, князь понял, что ночной бой проигран.

– Дай команду вестиаритам отходить с боем,– сказал он Феотокису.

Вестиариты сомкнули щиты, защищаясь от наседавших турок, но град ударов алебард по щитам усиливался, и, то там, то здесь возникала брешь, в которую пытались вломиться янычары. В одну из таких брешей прорвался высокого роста турок. Александр обрушил на него сразу два меча, но турок легко уклонился от одного, а другой меч отразил в сторону и вверх, так что князь едва удержал рукоять. Искусство турка удивило Александра, и он опять, слегка присев, ударил двумя мечами один за другим попеременно, сначала слева и тут же справа, с оттяжкой, но теперь с обеих сторон и снизу вверх. Меч правой руки, всё-таки, пробил оборону турка, прошёл под щитом, раня османа в бедро. Турок согнулся от боли. Александр резко выпрямился, продолжая круговое движение меча, и точным акцентированным ударом, замкнув круг, срубил голову врагу. Голова, теряя шлем, покатилась под ноги Александру, а князь взглянул на голову, и понял, что это гот, только обритый наголо с торчащим из макушки чубом янычара.

 

Теодорик и Александр, продолжая отражать наседавших турок, последними вошли в ворота Цитадели. Воины навалилась на ворота, чтобы их закрыть. Османы тоже кинулись к воротам, пытаясь не допустить их закрытия, но тут сверху со стены и крыши крепости по ним ударил залп аркебуз. Свинец смёл османов, превратив нападавших в истекающую кровью груду тел, и ворота закрылись, отодвигая тела врагов.

Александр сел на каменную лавочку у входа в крепость Цитадели. Его запал иссяк, и усталость навалилась на опущенные под тяжестью доспехов плечи. Мандарий Аталарих снял с князя шлем, боевые рукавицы. Александр сидел молча, опершись на окровавленные мечи. Теодорик сел рядом, положил руку на плечо друга и сказал:

– Молодец, Мораки, предусмотрел, чем может закончиться наша ночная атака, и поставил аркебузиров на стене для отражения натиска на ворота. Впрочем, счастье не будет долгим. Турки поднимут на плато пушки, и ворота падут.

– Умеешь ты утешить, Тео,– скривился Александр, вытирая окровавленную руку о старый снег, сохранившийся под лавочкой.

– Такова реальность, и нам остаётся совсем немного времени, чтобы принять нужное решение,– сказал Тео.

– Никакого «нужного решения» не будет. Ни капитуляция, ни бегство, ни ещё одна безрассудная атака ничего не дадут. Нам остаётся лишь одно: сражаться и погибнуть. И тогда хотя бы память о нас останется на века.

Князь посмотрел на клочок земли от Цитадели до Дырявого мыса - последнюю землю его гибнущего княжества, и в сером сумраке рассвета между домами и плотно стоящими военными шатрами, раскинутыми для горожан, увидел быстро идущую к нему Софию в накинутом на плечи меховом плаще. Тревога на её лице мешалась с радостью. Теодорик поднялся, и, поклонившись Софии, отошёл.

– Ты жив! Я так рада! – сказала София, присаживаясь рядом с мужем. Она обняла голову Александра за голову в подшлемнике, и чужая кровь, которой было залит Александр, чёрной меткой осталась на её рукаве.

 

Глава 32. Смерть перед Рождеством.

Едва рассвело, Александр проводил Софию, и вместе с Теодориком поднялся на верхнюю площадку крепости Цитадели. Перед ними лежал поверженный город. Многие усадьбы горели. Дым вырывался клубами из-под стропил, а северный ветер подхватывал его, унося к Понтийскому морю. За Серединной стеной шла ожесточённая сеча: турки добивали разрозненные отряды Кириакоса. Над башней в Банном овраге и на крыше княжеского дворца висели кровавые турецкие флаги. По тропам, ведущим в город, османы тянули пушки. Сверху орудия казались детскими игрушками, но копошащиеся рядом с ними маленькие фигурки людей давали представление об истинных размерах этих гигантов.

Всюду в городе лежали горы трупов и бегали турки в поисках добычи. Огромная стая чёрных воронов кружила над городом, оглашая ущелья тоскливым «Кру! Кру!».

– Не могу смотреть на это,- произнёс Александр, опуская голову.

– Сегодня турки заняты грабежом, и вряд ли решатся на серьёзный штурм, тем более, что тяжёлые пушки не так легко втянуть на гору. Поэтому, у нас есть время подумать, что делать дальше.

– И о чём тут думать?

– Ну, мы всегда можем спуститься вниз и укрыться в горах. Там есть пещеры с продовольствием, вдоль побережья ещё плавают наши корабли, а также корабли генуэзских, венецианских и молдавских купцов. В тайных местах на берегу спрятаны парусные лодки, готовые к спуску на воду. В конце концов, есть татары, которые нам скорее друзья, чем враги.

– А что, внизу нас не ждёт отряд турок? Или ты не смотрел с мыса?

– Смотрел. Ждёт. Но их там не больше сотни, и если мы все сразу спустимся по верёвкам и обрушимся на них сверху, им не устоять. Лучше это сделать ночью, а потом мы исчезнем среди лесов, где нас османам не достать.

– Оставив туркам своих женщин и детей?

– Сильные молодые женщины могут пойти с нами. Их детей возьмём на руки. Другого выхода у нас попросту нет. В противном случае, нам остаётся либо сдаться и стать рабами, либо умереть, накормив своими телами вот этих милых птичек,– сказал Теодорик, взглянув на небо. – Тебе что больше по душе?

– Мне – умереть. А тебе?

– Я много пожил, и умереть не боюсь. Но вот вопрос: зачем? Ну, отправлю я к богам ещё с десяток мусульманских душ? Если повезёт – больше. Что от этого изменится? Если бы своей смертью я мог спасти хоть нескольких человек, то с удовольствием сделал это. Но кому суждено погибнуть – тот погибнет, несмотря на все мои усилия, а кому суждено стать рабом – станет им. Моя смерть не изменит ничего.

– Мне твоя смерть не нужна. Отпускаю тебя. Можешь ночью бросать вниз верёвки и бежать с Мангупа вместе со своими людьми и всеми теми, кто примет такое же решение. Я остаюсь. Потому что всем не спастись, и я должен разделить судьбу моего народа. Это вопрос даже не жизни и смерти, не спасения людей, это вопрос совести и чести. Я очень хочу спасти свою семью, и даже, возможно, могу сделать это, но не посмею. Потому что всех феодоритов я спасти не могу.

Теодорик посмотрел внимательно на Александра. Тот был без шлема, и северный ветер играл его волосами. Лицо князя казалось вылитым из стали. Серые глаза смотрели твёрдо, словно никогда сомнения не терзали его душу.

– Ты прав, князь! Это вопрос именно совести и чести. Мне, простому воину, можно бежать, если все мои усилия защитить родной город ни к чему не привели. Тебе, князю, бросить свой народ нельзя. Но и я не могу бросить своего сына, которого воспитал. Не могу бросить тебя, Александр! И, тем не менее, твоё предложение я принимаю: сегодня ночью пусть желающие попробуют бежать. Если им это удастся, я буду очень рад.

– Пусть попробуют, если мы продержимся до ночи. Я тоже буду рад спасению хотя бы нескольких десятков людей.

 

День прошёл спокойно. Турки были заняты грабежом, дележом пленных и похоронами погибших. Казалось, новый командующий турок, присланный из Константинополя взамен отстранённого от командования Бассы, совсем забыл о Цитадели. Впрочем, время от времени из-за стены с шумом прилетали стрелы, часто раня кого-либо из расположившихся тесным лагерем феодоритов.

 

Александр спустился по ступенькам вниз и вошёл в пещерный монастырь. Он был битком набит монахами и священнослужителями, которые молились, стоя на коленях. Князь подошёл к митрополиту и тронул его за плечо.

– Я хочу обратиться к монахам, если ты позволишь,– сказал князь.

Арсений поднялся с колен и призвал монахов послушать князя. Александр встал у алтаря и сказал.

– Вы молились вчера, позавчера, вы молились уже шесть месяцев. С вами вместе молился я, молился весь народ нашей страны. Но враг не сгинул, не ушёл, и теперь уже стоит в нашем городе, в нашем доме, а завтра рано утром он окончательно уничтожит нас, феодоритов. Может, Бог ждёт от нас чего-то более существенного, чем просьбы-молитвы? Может, стоит монахам вспомнить слова Иисуса: «Не мир пришёл я принесть на Землю, но меч!»? А для чего принёс нам меч Господь? Чтобы мы сами могли защитить свой дом от врагов наших. Сейчас, когда все мужчины с оружием в руках стоят насмерть, защищая свой город, негоже монахам, сильным и здоровым мужам уповать лишь на молитвы. Бог помнит ваши молитвы, и поможет нам, если сочтёт, что так надо, а теперь помогите себе сами. Я всё сказал. Когда вы решитесь, выходите из монастыря и получите оружие у Мораки Георгия.

– Нас страшат слова Божьи: «Не убий»,– сказал кто-то из монахов.

– Я не собираюсь затевать с вами религиозных дискуссий. Пусть вам ответит митрополит. Он знает Священное писание лучше меня. Но защищать веру, православие надобно не молитвами, а мечом. О том и сказал Иисус, как я понимаю.

Александр наклонился к митрополиту и прошептал ему на ухо:

– Уничтожь путь к Граалю, дабы не попала святыня в руки неверных.

 

Вечером по приказу князя были собраны все верёвки, измерена высота отвесной скалы и верёвки связаны прочными узлами так, чтобы доставать до пологого склона. Когда тьма сгустилась, было объявлено, что желающие могут попытаться спастись. В темноте сотни феодоритов бросились к верёвкам и заскользили вниз. Скоро из пропасти донеслись звуки боя. Всего спустилось свыше двухсот человек, мужчин и женщин. До самого утра снизу раздавались крики и стоны, а утром, заглянув за край пропасти, феодориты увидели лес вкопанных кольев с обнажёнными, залитыми кровью телами тех, кто пытался спастись бегством. Удалось ли кому-либо прорваться через турецкий заслон? Напрасно Александр с верхней площадки Цитадели всматривался в лесные дали. Среди голых деревьев, казавшихся издали тонкими прутиками, между которыми белел снег, не было видно ни малейшего движения.

 

– Князь, посмотри на турок,- сказал  Феотокис Антон.

Александр взобрался на стену, посмотрел в сторону города и с ужасом увидел сплошную линию из чёрных жерл огромных орудий, возле которых суетились пушкари. От стрел их защищали щиты из досок и фашины. Орудия были установлены так близко друг от друга, что между ними едва мог пройти один человек.

Со стен Цитадели в сторону установленных орудий летели стрелы, но большинство из них только уплотняли собой фашины.

 

После утренней молитвы турецкие орудия открыли огонь. Первыми же ядрами величиной с лошадиную голову были в щепки разнесены дубовые, окованные железом ворота Цитадели. По призыву Мораки сотни мальчишек бросились к ним, заваливая арочный проём камнями и землёй. Но «шахи» и «белемезы» стреляли почти непрерывно, разметая вновь наваленные заграждения. Чугунные, гранитные, мраморные ядра били в стены, и те содрогались, осыпая защитников пылью и щебнем. Феодориты попрятались за стеной, но это не спасало их от каменных осколков, которые вспарывали животы, дробили носы и отрывали руки. Раненые кричали, но среди пальбы и ударов ядер, никто не мог прийти к ним на помощь.

­- Скоро стены рухнут. Что будем делать, Александр?– спросил Мораки.

– Отводи людей от стены. Пусть рыцари выстраиваются в линию – железную стену позади каменной. Ополченцы пусть стоят за линией рыцарей и метают камни и стрелы. Когда рухнет стена, наши живые тела станут преградой на пути врага.

И стена стала рушиться. Сначала рухнула её южная часть, примыкающая к пропасти. Потом обрушилась часть стены возле башни Цитадели, обнажив широкий проём. А пушки всё били и били, пока не обрушилась часть здания Цитадели вместе с верхней площадкой, где были установлены несколько малых орудий феодоритов и располагались аркебузиры. В сплошном грохоте и дыму почти ничего не было видно.

Наконец, орудийная пальба стихла. Чёрный дым медленно рассеялся, но когда северный ветер окончательно прогнал его к морю, и в проломах показались первые янычары, то за обрушенной каменной стеной на их пути уже стояла стена из закованных в железо феодоритов.

Александр выступил вперёд и прокричал:

– Друзья, братья, враг вторгся в наш дом и уже нет у нас возможности сдержать его. Пусть так! Пусть наше сопротивление бессмысленно, безрассудно. Но мы не сдадимся! И пока мы живы, враг не пройдёт! А вот им хрен!!!

– А вот им хрен!!!– Заорали рыцари, и плотной цепью двинулись навстречу врагу. Они шли вперёд, и янычары, несколько растерялись, попятились, но потом им удалось организоваться, и они кинулись навстречу. Позади орты янычар шли музыканты военного оркестра-мехтерхане, подбадривавшие солдат своей игрой.

С крыш домов на янычар обрушилась туча стрел. И началась сеча. Янычары кидались с мечами, саблями на феодоритов, а те, прикрывшись щитами, разили нападавших пиками, алебардами и мечами.

 

Бой длился нескончаемо долго. Александр в миланском доспехе, с отрядом вестиаритов, закованных в железо с ног до головы, стоял возле колодца. Когда линия обороны прогибалась, грозя разорваться, князь во главе вестеаритов шёл на врага. Тогда линия выпрямлялась, а отряд Александра опять отходил, чтобы контролировать сражение.

Янычары устали и отошли, унося с собой тела убитых. Но стены Цитадели уже были усеяли турецкими лучниками из янычар и азапов, которые засыпали стрелами всю территорию Цитадели, а из проломов выбежали азапы, набранные из анатолийцев. Они бросились в безрассудную атаку, но напоролись сначала на удар свинца из аркебуз, шумящего железа дротиков и стрел, а потом на острия копий из-за сплошной линии сердцевидных щитов. Горы павших и тяжелораненых азапов устлали пространство между стеной Цитадели и живой стеной феодоритов. Азапы отхлынули, но громкие крики командиров опять погнали их вперёд. И они опять кинулись на разящее железо с криками «Аллах акбар!», чтобы залить кровью последнюю пядь земли гибнущего города.

 

Вновь отхлынули азапы. Они ушли совсем, и только трупы остались на земле Цитадели. Горы изувеченных трупов перед живой стеной из железа.

Но потом турки втянули в пролом пушки. Раздался первый выстрел, второй, третий.… Выстрелив, очередная пушка оттаскивалась турками за стену, а на её место османы втаскивали другую уже заряженную пушку, которая выстрелив, уступала место следующей. Картечь секла доспехи, разрывала тела людей, и, наконец, разметала цепь феодоритов, которая была непреодолимой для людей. Рубленый металл, несущий смерть, оказался сильнее.

Когда линия обороны распалась, рассыпалась на груды трупов, в проломы опять пошли янычары. Теперь, не встречая отпора, они двинулись вперёд, срубая тех, кто пытался их остановить. Тысячи женщин и детей, сгрудившихся на мысе, оказались беззащитными перед этой отлаженной машиной для убийств. Янычары шли и убивали. Им не надо было захватывать пленных, добывать себе сокровища. Янычар потому непобедим, что ему запрещено чем-либо владеть. Он воспитан для убийства. И янычар шёл, чтобы убивать.

Александр уцелел под градом картечи и теперь отступал, сражаясь. Один за другим гибли рядом его вестиариты. Отбросив щит, тяжёлый от унизавших его стрел, князь сражался двумя мечами. Он бился уже почти целый день. Пот застилал глаза, несмотря на то, что кое-где под ногами лежал снег. Хотелось снять шлем, скинуть тяжёлую кирасу, вздохнуть полной грудью и разить налево и направо двумя мечами наступающих османов. Без тяжёлых лат можно сражаться бесконечно долго. В латах каждый взмах руки требовал массу сил.

Взобравшись на обрушенные остатки стены, турки пускали стрелы, и те хлестали по стальным латам, словно били маленькие колокола. Миланский доспех спасал Александру жизнь, и он, стиснув зубы, вновь и вновь поднимал отяжелевшие мечи, чтобы обрушить на врага свой гнев.

Болт из тяжёлого арбалета пробил горло сражавшегося рядом с князем мандария.  Аталарих выдернул его из шеи, но хлынула кровь, и Ботман упал под ноги князю. Александр пытался поднять Аталариха, и в это время турецкий алебардист замахнулся на него алебардой. Феотокис Антон подставил щит, но тот лопнул, и алебарда разрубила Антону запястье. Кровь залила руку. Антон от боли опустил щит, и в ту же секунду янычар воткнул ему саблю в щель салада.

Распрямившись, Александр в ярости обрушился на османов. Два разящих меча ударили почти одновременно, и оба турка, поражённые князем, упали рядом со своими жертвами.

А он плакал. Слёзы заливали лицо, и сквозь их пелену он разил врагов, мстя за друзей, за близких, и за себя, потому что жить ему, наверно, осталось уже совсем немного.

 

 Они встретились у круглой башни: Александр и Теодорик. Почувствовали спинами друг друга, не переставая сражаться.

– Это ты?– спросил Александр.

– Это я,– ответил Теодорик.

– Ты не ранен?

– Меня трудно ранить. Для стрел я неуязвим. Они огибают меня. Единственное, что иногда попадает – пули. Ну и, наверно, шрапнель.

– Хорошо так считать. Пока не убьют.

– Это точно. Но вера в неуязвимость придаёт смелости, которая спасает жизнь. Твои в башне?

– Да. И я погибну на пороге их комнаты.

– Пока живой, всегда есть надежда. Погибнешь – и её уже не будет.

Янычары наседали, тесня Александра и Теодорика с несколькими  оставшимися в живых вестиаритами к дверям башни, где у входа стояли в доспехах Николай и Павел со своими людьми.

– Отдохни немного, Александр, я тут за тебя повоюю,– сказал Николай, принимая на свой меч очередной выпад наседающих османов.

Александр и Теодорик, тяжело дыша, отступили на несколько шагов, оперлись на обледеневшие камни башни. Князь поднял глаза и посмотрел в серое небо.

– Где же твой Бог? Столько православных молили его о победе, столько свечей спалено, молитв прочитано, ночей бессонных у икон на коленях народом православным проведено, и нет никаких результатов. Где митрополит? Если он не может заступиться за нас перед Богом, то зачем он вообще нужен? Тогда пусть возьмёт меч и бьётся рядом с нами. Видать, Аллах сильнее Иисуса Христа, раз приходит нам, православным, конец.

– Не богохульствуй, Александр! Я сам не слишком набожный, но богохульствовать перед лицом смерти мне как-то не слишком хочется. Уж лучше покаяться в грехах своих. Грешен я. Людей убил много.

– Так ведь то враги.

– Какие валахи мне были враги? А сколько я их убил? Несчётно! Я вот что подумал: мы тут продержимся немного, а ты иди, попрощайся с женой. Может, больше не даст Бог вам свидеться.

– Жестокий у вас, верующих, бог! Ладно, меня, безбожника, он карает за неверие, но за что он карает этих невинных,– сказал князь, указывая мечом на горы трупов женщин и детей, посеченных янычарами.

– Иди, сын!

– Спасибо Тео, что был мне вторым отцом, воспитал, дал всё лучшее, что только смог. Спасибо тебе, отец!

– Иди, иди!- сказал Тео, ощущая, как слёзы застилают ему взор.

Александр вошёл в дверь и поднялся по крутой деревянной лестнице. У входа в комнату стояли два вооружённых воина с алебардами. Увидев князя, они приветствовали его.

 

– Александр, это ты?– спросила София, заглядывая в щель его забрызганного кровью шлема.

– Я.

Александр сел на сундук, и слуга помог снять шлем. Наконец, отложив в сторону шлем, Александр посмотрел на мать, стоявшую возле кроватки с внуком, на жену. София была одета в полный доспех. Не хватало только шлема.

– В доспехах тебя убьют,– сказал Александр. – А так есть шанс сохранить жизнь.

– Зачем мне жизнь? И у нашего сына будущего нет. Моя мать когда-то при приближении врагов выбросилась из башни. Я продам свою жизнь дороже.

– Всё что ты решишь, я заранее считаю правильным. Делай так, как считаешь нужным. И прости меня ещё раз, что не смог защитить тебя, прости, что наше счастье длилось недолго!

– Ты ни в чём не виноват, Александр. Такова наша судьба. Но счастье было, и этого у нас не в силах уже отнять никто. Спасибо тебе за это!

– Пить!– попросил князь, снимая бронированные рукавицы.

Слуга поднёс князю чашу с разбавленным вином, и тот пил долго, не отрываясь, пока огромная чаша не опустела до дна.

Александр отставил её, подошёл к узкой бойнице и глянул сверху на территорию Цитадели. Почти везде бой уже закончился. Отряды турок с копьями ходили между горами трупов, собирая своих и добивая феодоритов, подававших признаки жизни. Только у подножья башни стучали мечи. И вдруг, стук мечей смолк. А потом раздался залп аркебуз. Александр встревожился, открыл раму, но выглянуть не смог: не проходила голова. А потом снизу раздались мощные удары тарана в дверь.

Князь подошёл к жене, поцеловал её, а также сына и мать.

Прощайте, родные мои! И простите!

 Схватив меч, без шлема, Александр бросился по лестнице вниз. Не выдержав ударов, обитая железом, наружная дверь башни рухнула, и в проём ввалилась толпа янычар. Они кинулись наверх по узкой деревянной лестнице, на которой стоял князь. Двумя вспышками багровой молнии ударили сверху два меча, и покатились вниз по ступенькам два янычара, сшибая шедших следом, а чёрная в полумраке кровь била струями из разрубленных тел. Остальные османы отпрянули, а потом стали подниматься по ступеням осторожно, выставив вперёд сабли. Сталь встретилась со сталью, но не прошло и мгновения, как опять две османские души отправились на встречу с ангелами. Тогда, по команде чарбоджи, янычары, вооружённые саблями, вышли из башни, а в башню вошли азапы с харбами, тирпанами, болтами - алебардами. Закрывшись щитами, они выставили вперёд древковое оружие и стали наступать на князя. Александр не мог дотянуться до азапов, и ему приходилось лишь отбивать лезвия алебард и бердышей, в надежде достать спрятавшихся за щитами врагов. Князь стал пятиться. Тогда сверху к нему на помощь пришли стражники, охранявшие княгиню. Они были вооружены алебардами, но на узкой лестнице стражники и князь только мешали друг другу. Внезапно, старая деревянная лестница заскрипела, а потом, не выдержав массы закованных в железо воинов, обрушилась вниз.

Александр пришёл в себя через мгновение, но на нём уже сидели османы и вязали его руки верёвкой. Связали и стражников.

Вверх по уцелевшим остаткам лестницы один за другим карабкались турки. Они бросились в комнату и оттуда послышались звуки боя.

Несколько янычар подняли Александра, поставили его на ноги и, подталкивая в спину, вывели из башни. У двери с обеих сторон были навалены окровавленные трупы феодоритов. Наверно, их оттащили от двери османы, расчищая проход. По доспехам князь узнал Павла и Николая, но Теодорика он не увидел.

Янычары вели Александра по залитой кровью дороге мимо тысяч убитых феодоритов, а позади на вершине башни ещё были слышны звуки боя. Каждый удар стали о сталь болью отражался в сердце князя, ведь он мог означать смерть его жены, смерть одного из самых дорогих людей на Земле.

Звуки боя долетали также из пещер, окаймлявших мыс. Там оборонялись монахи и раненые. А с серого, темнеющего неба, кружась, начал падать крупный снег, покрывая плечи охранников-янычар, фигуры османов, занятых грабежом, насилием и захватом пленных, трупы, лежащие вдоль дороги и по всему мысу до самого обрыва.

Снег глушил звуки смерти, звуки насилия и боли, несущиеся со всех сторон. Мягкий, пушистый, необыкновенно прекрасный – первый настоящий снег в этом году. Впереди Рождество… Смерть перед Рождеством.… Наверно, в этом был какой-то тайный смысл.

 

Глава 33. Шаг в западню.

Когда Теодорик очнулся и открыл глаза, то не увидел ничего, кроме кромешной тьмы. Разрубленный шлем впился в рану на голове, и запёкшаяся кровь склеила ресницы. Теодорик ощутил тяжесть на теле и покрылся холодным потом от мысли, что его закопали живьём. Ужас накатился на него и придал ему силы: он подтянул ноги к груди, с трудом поднялся на колени и, напрягая все свои силы, встал, сбросив с себя гору тяжёлых трупов. В щели шлема забрезжил слабый багровый свет.

Тео сел на каменную скамейку у входа в башню, сбросил боевые рукавицы и стал снимать шлем. Когда, наконец, тайные застёжки поддались, и шлем с глухим стуком упал под ноги, Теодорик протёр подшлемником глаза от крови, посмотрел по сторонам.

В полусотне шагов от башни горел дом. Оранжевый свет пожара с трудом пробивался сквозь густой снегопад, освещая запорошенные снегом трупы на земле и чернеющий проём выбитых дверей башни. Снег уже успел покрыть толстым пушистым слоем землю, и только тёплая кровь людская кое-где чёрными парящими ручьями вытекала из-под белых холмов человеческих тел.

Внезапно, в оранжевом мареве снегопада Теодорик различил движущуюся фигуру. На кожаном шнурке, пристёгнутом к запястью Теодорика, всё ещё висел меч, и пальцы Тео тут же привычно сжали липкую от крови рукоять. Человек остановился. Тео пригляделся, и сквозь оранжевый от пожара летящий снег узнал своего соратника по обороне Константинополя Ботмана Мимира.

– Рад, что ты жив, Тео,– сказал Мимир, подходя вплотную. Теодорик снял шнурок от меча с руки, вложил меч в петлю на кирасе, и обнял старого приятеля.

– Я видел, как погиб твой сын. Прими мои соболезнования, Мимир!

– Тело сына я уже нашёл и похоронил как смог.

– Не ведаешь, жив ли князь? Ты один? Что делают османы?

– Князя я не видел с тех пор, как картечью разметало нашу цепь. После окончания сражения турки ходили по мысу, добивали раненых, собирали своих убитых, но когда окончательно стемнело, и пошёл снег, они погнали пленных в город и ушли из Цитадели. Наверно, сейчас муслимы празднуют победу в наших городских домах, насилуют женщин. Когда добивали раненых, то убили многих, но человек двенадцать осталось живыми. Некоторые ранены, как ты, некоторые прикинулись мёртвыми. Сейчас все разбрелись по Цитадели в поисках верёвок, чтобы спуститься вниз. А я хоронил сына.

– Где верёвки, по которым спускались наши люди ночью?

– Османы их предусмотрительно срезали и сбросили вниз.

– Помоги мне снять доспехи,– попросил Теодорик.

Они долго возились с тайными крючками, но, наконец, доспехи удалось снять, и Теодорик пошёл в башню искать Александра. Он ощупывал трупы у входа, потом вскарабкался наверх по полуразрушенной лестнице, но в единственной комнате никого не было. По маленькой лесенке в углу комнаты поднялся на крышу башни, но верхняя площадка была пуста, только лежали несколько порубленных саблями тел арбалетчиков. Теодорик накинул на плечи меховой плащ Александра, лежавший на полу под пустой кроваткой младенца, и спустился вниз.

– Турки не успели до темноты забрать всех своих покойников, значит, придут чуть свет. У нас мало времени: ведь надо ещё спуститься и уйти подальше. Если верёвки найти не удастся, пусть люди режут косы у мёртвых женщин и вяжут верёвки из них,– сказал Теодорик ожидавшему его у входа Мимиру.

– Это идея. Пойдём в дырявую комнату на оконечности мыса, там у нас сбор.

Они прошли на край мыса, спустились по вырубленным в скале ступенькам вниз, и вошли в просторное помещение. Два застеклённых окна смотрели в разные стороны, и при взгляде снизу издалека мыс казался дырявым. Несколько человек под слабым светом свечей, упрятанных в нише, вязали верёвку из ремней. Узнав Теодорика, они вскочили.

Теодорик подошёл к каждому воину и пожал ему руку.

 

Пока Мимир отдавал указания, Теодорик опять поднялся наверх мыса и сквозь густо падающий снег, прошёл в каплицу святого Феодора. Перед входом лежала груда засыпанных снегом тел. Но путь к входу был свободен, а дверь распахнута настежь. Внутри каплицы могло поместиться не более трёх человек. Возле образов святого всё ещё горели свечи. Посреди каплицы на полу лежала надгробная плита с выбитыми греческими письменами. Теодорик нагнулся, и, напрягшись всем телом, сдвинул мраморную плиту, потом снял несколько свечей со стены и спустился по ступенькам. Ход вёл в пещеру, спускавшуюся полого вниз. Стены были облицованы кирпичом, а над головой выложен арочный свод. Потом опять были ступеньки, круто уходящие вглубь горы.

Наконец, облицованная кирпичом пещера закончилась, и Теодорик вошёл в обширный зал. Свет от свечки едва освещал путь на несколько метров вперёд. Но Теодорик хорошо помнил дорогу, и наконец, огибая торчащие из земли сталагмиты, подошёл к сверкающему в мерцании свечей застывшему водопаду из прозрачного камня. Протиснувшись между сталактитами и стеной, Теодорик навалился плечом на невидимую снаружи, облицованную под естественный камень дверь. Она поддалась, и Теодорик оказался в комнате, где стояло два дубовых сундука. Крышки сундуков были не заперты, и когда Теодорик открыл одну из них, золото заблестело. Теодорик протянул руку, и в маленьком отделении сундука нащупал горсть камней. Не глядя, он положил их во внутренний карман поддоспешника, потом взял ещё одну горсть.

Оставив горящую свечу возле открытого сундука, Теодорик пошёл к выходу.

 

Верёвка из ремней и женских волос была уже готова. Взявшись за концы верёвки по три человека с каждой стороны, воины испытывали её на разрыв.

– Ну что, Теодорик, ты тут главный. Мы готовы, так что командуй,– сказал Мимир.

– Славные воины Феодоро,– обратился Теодорик к феодоритам. – Казна княжества находится под каплицей святого Феодора. Я был там, и взял две горсти камней. Мне хватит. Предлагаю вам сделать то же самое, чтобы богатства эти не достались туркам. По пути к казне я оставил горящие свечи, так что вы найдёте её без труда. Только не задерживайтесь, потому что если мы не успеем уйти достаточно далеко, то и сокровища нам не понадобятся. Они нужны живым, а не мёртвым.

Воины убежали к каплице, а Теодорик подошёл к краю скалы и смотрел в густую мглу. Перед ним была бездна, и летящий снег. Хотелось шагнуть в бездну, покончив раз и навсегда с глухой тоской, сжимавшей душу. Это чувство ему было знакомо. Уже стоял он когда-то на краю бездны в своём родном городе Шиварине, когда застал молодую жену свою Агнию в постели со своим отцом. Тогда молодость, вера в Бога и надежда на лучшее уберегли его от смерти. Сейчас молодость ушла, вера, поколебленная падением христианских государств: Римской империи, Ромейской православной империи и православного Феодоро, почти исчезла, надежд тоже никаких не осталось. Впрочем… Он вспомнил лицо Анны Нотарас, самой необычной, самой прекрасной женщины, которую ему довелось видеть на этом свете. Где-то сейчас Анна Нотарас, помнит ли она о нём? Теодорик перекрестился и отошёл от края пропасти.

Тяжело сопя под тяжестью двух сундуков, появились из снежной пелены феодориты. Наконец, один из воинов стал спускаться по верёвке вниз. Оказавшись внизу, он трижды дёрнул за верёвку, что означало «всё в порядке». Воины подняли верёвку, привязали один из сундуков и спустили его вниз. Потом так же поступили со вторым сундуком. Вслед за сундуками один за другим феодориты стали исчезать в пропасти. Теодорик спустился последним.

Шагнув в сторону, он наткнулся на врытый в землю кол, на котором висело тело одного из феодоритов, который спустился с Отчей Горы прошлой ночью. В кружащемся снеге угадывались и другие вкопанные колья с телами несчастных.

Наконец, феодориты во главе с Тео благополучно пересекли дорогу, ведущую к главным воротам города, спустились с Горы и пошли к перекрестью многих троп.

– Тео, все хотят двигаться в сторону яйлы,– сказал Мимир, шагая рядом с Теодориком. – Там сейчас полно снега, и турки появятся нескоро. За это время можно будет укрыть сокровища и разойтись по домам. Турки сейчас злые и жадные до ясыра, но через некоторое время страсти улягутся, и оставшиеся в живых феодориты смогут жить дальше.

– Пусть воины делают всё, что пожелают. Я им уже не командир. У меня свой путь. Привязываться к сундукам, и таскаться вслед за золотом по горам я не собираюсь. Мне вполне хватит тех камней, что я взял. Если хочешь, пошли со мной. Возьми только свою долю из казны, ибо путь нам предстоит неблизкий в чужие страны и города.

– Ты не пойдёшь к своим  родным в Шиварин?

– Нет, это тоже бесполезно. Даже если Шиварин турки ещё не взяли, то прорваться через их кордоны весьма трудно, да и нет смысла: город они всё равно возьмут. А использовать подземный ход не хочу: так можно обнаружить его для турок, и лишить отца последнего шанса выбраться из города живым. Пойду к побережью. У моих родственников, владеющих небольшой крепостью в ущелье на берегу Чёрной речки, вероятнее всего, есть возможность бежать с Таврики. Может, это спрятанные лодки, а может даже курсирующее недалеко от берега судно.

– Ладно, тогда пойду с тобой. Все мои близкие родственники жили в столице. Они либо погибли, либо попали в плен. Так что идти мне больше некуда.

Наконец, подошли к распутью. Мимир взял из казны горсть драгоценностей, положил их в карман поддоспешника, потом он и Тео обнялись по очереди с каждым из воинов, попрощались с ними, и пошли вдвоём к Чёрной речке.

 

Они шли по засыпанным снегом ночным тропам через буковый лес сквозь падающий снег. Наконец, спускаясь с очередной горы в ущелье, Мимир и Тео услышали, как впереди шумит Чёрная речка, которую местные за буйный нрав и неожиданные разливы назвали «Вредительница». Шум раздавался всё ближе. Только подойдя к реке вплотную, они увидели чёрный поток, в котором тонули хлопья снега, сыплющиеся с неба. Берега реки обмёрзли, а из воды торчали еле видные в снежной круговерти обледенелые камни. Перешли на левый берег реки по узкому дощатому мостику, и стали по заснеженной тропе подниматься вверх, к нависшему над рекой утёсу.

 

Когда, наконец, подъём был преодолен, они подошли к запертым воротам крепости на вершине горы. Снегопад почти прекратился. Серый рассвет осветил засыпанные снегом крутые горы, отвесными скалами срывающиеся в ущелье реки, толстые стены замка на пологом склоне горы с тремя башнями.

Теодорик постучал в ворота, покрытые четырёхугольной башней. За воротами послышались шаги и грубая брань потревоженного стража.

– Я убью эту сволочь, которая явилась в такую рань,– услышал Тео недовольный голос, говоривший на латинском языке, и в смотровую дыру глянул чей-то чёрный глаз. 

– Мне нужна владетельница, госпожа Кундель Елена. Я её двоюродный брат,– сказал Теодорик по-гречески.

За воротами воцарило молчание, но спустя некоторое время послышались оживлённые голоса на латинском языке. Теодорик, хорошо знавший латынь, побледнел.

– Что они говорят?– прошептал Мимир.

– Говорят, что господин Фрэнк, их командир, приказал всех бедных и османов расстреливать из арбалетов, а богатых впускать для ограбления, чтобы не испортить стрелами одежду. Вот они и спорят, богатые мы или бедные, ведь мы пришли пешком, да ещё и полураздетые,- прошептал в ответ Теодорик.

Наконец, ворота открылись. Теодорик и Мимир колебались, но тут в бойнице башни сверху показались два арбалетчика с изготовленными арбалетами, и тогда друзья, чтобы уйти из зоны поражения, шагнули под своды ворот. Из узкого окна в стене высунулась рука и потянулась к плащу Теодорика, но Теодорик перехватил руку, сжал запястье латинянина, резко рванул на себя, впечатав вора лбом в каменную стену, а потом сломал руку, ударив её локтем о стену. Раздался хруст кости, и хриплый вой за стеной. Латинянин, стоявший слева у ворот, потянул меч из ножен, но тотчас получил от Теодорика мощный удар кулаком в лоб, так что сполз по стене, и глаза его закатились. К Теодорику бросились ещё два латинянина, обнажая мечи, но он, в опережение, шагнул им навстречу, схватил обоих за руки, державшие рукояти мечей, и резко крутанув запястья, кинул нападавших лицами в снег.

Дверь дома, стоявшего рядом с воротами, распахнулась, и из неё как горох посыпались полуодетые латиняне с мечами в руках. Они окружили Тео и Мимира, наставив на них острия мечей. Следом за воинами вышел их командир. Он встал на пороге и спросил:

– Кто это такой дерзкий к нам в гости пожаловал и откуда?

– Я топотирит крепости, что над Чёртовой лестницей. Крепость взяли турки. Нам удалось бежать. Мы пришли к владетельнице, Кундель Елене.

– А кем вы ей приходитесь?

– Я её двоюродный брат,– сказал Тео.

– Не знаю никакого двоюродного брата госпожи Елены. Поэтому, положите на землю мечи, снимите плащи, а потом мы будем разбираться кто вы и откуда.

– А не много ли ты хочешь, холоп?– вскипел Теодорик, обнажая меч.

В это время на улице показалась владетельница Елена Кундель. В сопровождении двух слуг она торопливо шла к главным воротам.

– Фрэнк, почему ты задержал моего брата?

Фрэнк криво ухмыльнулся. По его наглому лицу было видно, что он ничуть не боится гнева госпожи. Но потом, подумав, он скомандовал своим подчинённым:

– Оружие в исходное! Всем разойтись!

Латиняне, бормоча проклятия, опустили мечи и нехотя отошли.

Теодорик убрал меч, шагнул навстречу Елене и обнял её за плечи.

– Ты ранен! Сейчас я прикажу тебя перевязать,– говорила Елена, пока они шли к её дому.

– Ничего серьёзного. Просто разрубленный шлем порезал кожу на голове.

– Город держится?

– Город пал! Только никому об этом пока не говори!

– Что с Ратмиром?– спросила она.

– Его больше нет. Убит картечью. Прости, я не сумел его похоронить, потому что шло сражение, а потом, когда я очнулся, снег уже скрыл все тела. Скорблю вместе с тобой!

Елена заплакала. Они вошли в дом владетеля, и тяжёлые, окованные железом двери захлопнулись за их спинами.

 

Глава 34. К морю Русскому.

Елена отвела Теодорика с Мимиром в комнату мужа, и пока прислуга готовила завтрак, друзья вместо поддоспешников подобрали себе подходящую одежду. Ратмир хоть и был крупным мужчиной, но его одежда оказалась для Теодорика тесноватой и коротковатой. Девушка служанка тут же принялась подгонять её под габариты Теодорика. Другая служанка промыла Теодорику рану на голове крепким вином и наложила повязку.

Через некоторое время в комнату вошла Елена с заплаканными глазами, но было видно, что она уже взяла себя в руки.

– Стол накрыт, предлагаю вам позавтракать. Извините, что без премудростей. Думаю, вам важнее быстро съесть кусок мяса, чем ждать, пока испекут пироги,– сказала Елена.

Они прошли в обеденный зал. На столе в глубоких тарелках лежал хлеб, холодное мясо, козий сыр, рядом стоял графин с разбавленным вином. Помолившись, все приступили к трапезе. Утолив голод, Теодорик спросил Елену.

– Как так случилось, что твой замок захвачен генуэзцами?

– Просто, я дура. Излишек урожая с полей мы продавали генуэзцам через Фрэнка. Он мне казался вполне добропорядочным перекупщиком, и когда однажды он пришёл к воротам и попросил приюта, я не смогла его прогнать. Он рассказал, что вынужден бежать из своего дома, так как татары убивали всех генуэзцев подряд по всему побережью. Предложил свои услуги в качестве защитника замка. Я, дура, согласилась, потому что Ратмир оставил мне лишь двоих мужчин, а остальных увёл с собой на войну, и замок был практически беззащитен. Но на следующее утро я обнаружила, что у меня полный двор генуэзцев. Впрочем, Фрэнк пообещал, что когда турки уйдут, он оставит замок и вернётся к себе в Ласпи.

– Как же, вернётся он! Наглая морда перекупщика говорит сама за себя: никогда этот латинянин ничего не выпустит из своих цепких лап. Я тебе скажу больше: когда весть о падении Феодоро достигнет его ушей, то жизнь всех нас окажется в большой опасности. Он остерегается, что если турки уйдут, не взяв Город, то вернётся Ратмир, и ему придётся худо. Но весть о гибели Города развяжет ему руки.

– И что же нам делать?

– Даже не знаю. Мы в западне. Думаю, нам надо срочно, пока весть о падения Города сюда не дошла, бежать из замка, но как это сделать - понятия не имею. Говоришь, в доме есть ещё двое мужчин? Может, вчетвером нам удастся пробиться к воротам? Хотя, без лошадей по голому склону под обстрелом с башни мы далеко не уйдём.

– Мужчин – это громко сказано. Пожилой конюх и толстый повар. Вряд ли они когда-нибудь держали мечи в руках. 

– Тогда можно сказать Франку, что мы с тобой решили съездить ненадолго к родственнице в соседний замок, который в четверть версты отсюда. Правда, сомневаюсь, что он поверит и выпустит нас без обыска. Не хотелось бы отдавать этому мерзавцу то, что лежит у меня в кармане. А когда он нас ограбит, то захочет избавиться от ненужных свидетелей.

– У меня другой план, только нужно дождаться ночи.

– Здесь две проблемы: первая – ночью нас, мужчин, не станет больше, а генуэзцев меньше. И вторая – до ночи ещё надо дожить.

– Мужчины нам и не нужны: в доме есть тайный подземный ход. Он ведёт к реке. Но если мы пойдём сейчас, нас могут заметить сверху и тогда не миновать погони. Генуэзцы взяли наших лошадей, а от всадников нам не уйти.

- Ладно, подождём, сколько возможно, а пока приготовимся к вероятному нападению. Оружие в доме есть?

– Конечно!

– А пушки в крепости?

– Слава богу, нет. Есть несколько аркебуз. В воротной башне.

– Позови сюда слуг мужчин, а сама открой тайный ход и приготовь всё для побега. 

Теодорик вместе со слугами и Мимиром обошёл весь дом. Сам дом владетеля был построен по принципу цитадели. С трёх сторон его окружала пропасть, и лишь с одной стороны к нему был возможен доступ. На первом этаже располагалась прочная массивная дверь и несколько узких окон-бойниц для её защиты, через которые человек внутрь пролезть не мог. Единственным слабым звеном была даже не дубовая дверь, оббитая железом, а невысокий второй этаж с достаточно широкими окнами, а также крыша, на которую можно было влезть с помощью не очень длинной лестницы. Но в целом, Теодорик остался доволен результатом осмотра. В доме можно было продержаться несколько часов до наступления темноты. Отдав необходимые распоряжения и научив слуг пользоваться арбалетом, Теодорик с Мимиром натянули тетивы на луках, приготовили охапку стрел и прилегли отдохнуть в комнате на втором этаже.

Разбудили их крики, доносившиеся снаружи. Тео посмотрел в окно, и увидел, что толпа генуэзцев бежит к дому, размахивая мечами. Латиняне орали: «Выходите! Мангуп пал!». Потом раздались сильные удары деревянной колоды во входную дверь.

– Нехорошо это,– недовольно пробурчал Тео, открывая окно, расположенное прямо над входной дверью.

В этот момент дверь в комнату отворилась, и конюх с поваром втащили огромную кастрюлю с дымящимся перегретым жиром. Они подтащили кастрюлю к открытому окну и по команде Теодорика опрокинули её на головы столпившихся у входных дверей генуэзцев. Внизу раздались жуткие вопли. Генуэзцы бросились прочь от дома. А Теодорик взял лук, наложил стрелу и пустил её в генуэзца, стоявшего поодаль с арбалетом наизготовку. Стрела впилась арбалетчику в грудь, он обернулся вокруг своей оси, и винтом, словно штопор, ввинтился в землю.

Мимир встал у соседнего окна, и первая же стрела опытного ветерана срубила генуэзца, пытавшегося прокрасться с арбалетом к дереву возле дома.

– Займите позиции у бойниц возле входной двери,– сказал Теодорик слугам, и те ушли вниз.

Со звоном разлетелись стёкла, и десятки стрел стали бить в стену за спиной Теодорика. Некоторые впивались в камень, некоторые отскакивали, рассеивая мелкие каменные осколки и поднимая пыль. Комната наполнилась шумом и свистом. Но Теодорик и Мимир стреляли без промаха, и генуэзцы падали один за другим, как мишени на стрельбище. Они были без доспехов, и стрелы впивались в их тела по самое оперение.

Снизу, с первого этажа тоже летели арбалетные болты. Они ещё не сразили ни одного генуэзца, но фактор страха держал нападавших на расстоянии.

Потеряв семь человек, генуэзцы пыл свой поумерили, спрятались за стенами домов, кустами и стреляли из-за укрытий. Но Тео с Мимиром, опытные бойцы, прекрасно видели приближающиеся стрелы, и успевали вовремя укрыться за выступом стены.

 

Время шло. День клонился к вечеру. В поведении врага наметился какой-то план. Теперь стрелы летели не роем, а почти непрерывно, и выглядывать из-за стены стало небезопасно.

Внезапно, человек десять генуэзцев с длинной лестницей под прикрытием щитов бросились к дому. Теодорик и Мимир, несмотря на беспрерывно летящие генуэзские стрелы, успели выстрелить по одному разу, и их стрелы поразили незащищённые щитами ноги двух генуэзцев. Раненые латиняне, воя от боли, упали в снег, но остальные успели добежать до стены дома. Чтобы достать их, надо было высунуться из окна по пояс, но сделать это под непрерывным обстрелом могло оказаться самоубийственным. А потом Теодорик и Мимир услышали, как край лестницы лёг на черепичную крышу.

Высунув голову из окна, Тео увидел, как справа по лестнице, один за другим, быстро перебирая ступеньки руками и ногами, бегут наверх генуэзцы. Перебросив лук в правую руку, Тео левой рванул тетиву и сразил генуэзца, поднимавшегося первым. Латинянин словно вдруг задумался, и стоял, прижавшись к лестнице, а стрела торчала у него из бока. Генуэзец, поднимавшийся вторым, потянул своего товарища за штанину, тот расцепил руки и рухнул вниз, подскакивая на спинах поднимавшихся следом товарищей. Теодорик успел спрятаться за стену, прежде чем десяток стрел поразили то место, где он стоял мгновение назад.

– Кажется, у нас на крыше гости. Ты тут придержи народ, а я пойду, познакомлюсь,– сказал Тео, положил лук, взял одно из копий, стоявших в стойке, и прошёл в соседнюю комнату, из которой был выход на крышу.

Поднявшись на тёмный чердак, Тео услышал, как генуэзцы топором высаживают деревянную дверцу на чердаке. Ждал. Наконец, дверца разлетелась, и в проёме показалась голова латинянина. Тео ткнул копьём прямо между глаз генуэзца, и, даже не вскрикнув, тело с пробитым черепом бесшумно соскользнуло по снегу, которым была покрыта крыша, и улетело в пропасть. Остальные генуэзцы спрятались за краем крыши. Никто больше не хотел умирать. Ситуация казалась безвыходной. Время шло. Теодорик беспокоился, что оставил Мимира одного. Он отступил в дальний конец чердака и крикнул по-латински:

– Я один и отошёл. Спускайтесь! Сразитесь все против одного, если вы не кучка трусов.

Прошло достаточно много времени, прежде чем осторожно по лесенке, прикрываясь щитами, один за другим стали спускаться генуэзцы. Пять человек сгрудились возле проёма, озираясь по сторонам, потому что их глаза после яркого света ничего не видели в темноте чердака.

– Я здесь,– сказал Теодорик.

Он прислонил копьё к крыше, вытащил меч и, пригибаясь, чтобы не удариться лбом о деревянные балки, пошёл на латинян. Генуэзцы с обнажёнными мечами тоже двинулись ему навстречу. Они прижались друг к другу, и их щиты образовали сплошную линию защиты, которая, впрочем, мешала им самим наносить удары мечами. Над щитами Теодорик видел испуганные глаза.

Для острастки, Тео махнул мечом, и глаза врагов сразу попрятались за щитами. Генуэзцы пытались бить мечами сверху, но мечи задевали за стропила, и Теодорик легко парировал удары. Латинянам было ужасно неудобно, но ничего изменить они уже не могли. Теодорик стал наносить лёгкие удары по верхним краям щитов, и генуэзцы, защищаясь, подняли щиты. Тогда, мгновенно присев, двумя ударами снизу Тео подсёк ноги двум латинянам, стоявшим в центре. Полилась кровь. Захромав, раненые попытались выйти из боя. Их щиты опустились, а Тео поднялся во весь рост, возвысившись над врагами, и нанёс косым крестом два смертельных удара по головам раненых генуэзцев. Оба генуэзца упали замертво. Образовалась брешь, и в эту брешь, наступая на трупы, прыгнул Теодорик. Мгновение, и он оказался позади врагов. Не сразу осознав произошедшее, генуэзцы замешкались, а Теодорик вонзил клинок в бок одному латинянину, выдернул его и вонзил в живот другому. Последний оставшийся в живых генуэзец метнул свой щит в Теодорика и кинулся к выходу. Уклонившись от летящего щита, Теодорик вложил меч в петлю на поясе, спокойно прошёл в угол, где стояло его копьё, взял его, и, присев на колено, метнул копьё в карабкавшегося вверх по лесенке латинянина. Копьё с хрустом вонзилось латинянину в правый бок, и он выпрямился, схватившись руками за древко, словно хотел выдернуть его из тела, а потом рухнул вниз. От удара тела содрогнулся чердак, и поднялось густое облако пыли. Теодорик равнодушно взглянул ещё раз на поверженных врагов и спустился вниз.

– Как тут дела?– спросил он у Мимира.

– Пока, кроме летящих стрел, никаких телодвижений. Только где-то стучат молотками. Наверно, лестницы сбивают.

– Уже вот-вот стемнеет. Может, генуэзцы рассчитывают взять нас ночью, не подозревая, что в это время мы уже уйдём по подземному ходу?

– Возможно. На крыше никого не осталось?

Тео хлопнул себя по лбу:

– Вот, старый дурак, забыл посмотреть, может, кто и остался на крыше. На чердаке пять трупов. Впрочем, это далеко не профессионалы. У них нет боевого опыта и мастерства: с янычарами близко не сравнить. Так что даже если кто и остался, у него не хватит смелости одному спуститься вниз.

– Лень пойти проверить? Тогда пойду я.

– Всё, уже иду!

– Смотри, что генуэзцы придумали!- воскликнул Мимир.

Теодорик посмотрел в окно. С потемневшего вечернего неба опять сыпал снег. К дому приближалась большая группа генуэзцев. Перед собой и над головами они держали сколоченные из дверей огромные щиты.

– Надо же, ни единой щели! Некуда даже стрелу послать, сказал Мимир, пытаясь найти уязвимое место. Наконец, ему удалось обнаружить цель, и стрела улетела. Раздался вой. Один из генуэзцев отстал от группы и попрыгал назад на одной ноге. В пятке другой ноги торчала стрела.

– Молодец, меткий выстрел!– похвалил друга Теодорик. Он взял свой лук, наложил стрелу, и, на мгновение выглянув из-за стены, пустил её в спину раненого. Стрела вонзилась между лопаток генуэзца. Латинянин рухнул ничком в снег. – Это чтоб не отделялся от друзей,– добавил Тео.

Прикрытая щитами, группа подошла к входной двери, первая шеренга подняла щиты над головой и раздались удары тарана во входную дверь.

– Теперь надо уходить: скоро они проломят дверь,– сказал Мимир.

Теодорик накинул на плечи плащ Александра, поверх надел колчан со стрелами, взял в правую руку лук, и друзья спустились на первый этаж. Дверь в помещение, из которого вели стрельбу повар и конюх, была открыта. Теодорик подошёл к ней, и внезапно, лицом к лицу, столкнулся с незнакомым генуэзцем. Реакция Тео была мгновенной: выдернув левой незанятой рукой из ножен кинжал, висевший на боку, он полоснул им по горлу незнакомца. Тот взмахнул руками, выронил меч, и схватился за горло, словно пытаясь руками остановить хлеставшую кровь. Коротким ударом кулака с зажатым в ладони кинжалом, Тео сбил с ног захлёбывающегося кровью латинянина, вошёл в комнату и увидел порубленные окровавленные тела повара и конюха. Оба не подавали признаков жизни.  С досадой хлопнув дверью, Тео вышел.

– Убиты?– спросил Мимир.

– Убиты,– ответил Тео. – Каждая моя ошибка в этой жизни оборачивается чьей-то смертью. За всё приходится платить. Мне больно и стыдно. Я даже не могу попросить прощения у погибших по моей вине.

Они вошли в спальню Елены. Кровать была отодвинута. В полу зиял открытый люк со сдвинутой в сторону тяжёлой железной крышкой, а на краю кровати сидела Елена, одетая в тёплый меховой плащ, опоясанный длинным шарфом.

– Все уже внизу. А где конюх и повар?

– Они убиты. Я виноват. Прости!– ответил Теодорик.

Глаза Елены наполнились слезами.

– Прими, Господи, их души!– сказала она, перекрестилась, и спустилась вниз.

Теодорик влез в люк последним. Он надвинул на люк кровать, а потом закрыл тяжёлую железную крышку, запер её снизу засовом, спустился по лестнице и оказался в подземелье. Елена протянула ему и Мимиру зажжённые факелы. Внизу у стены со свечами в руках стояли женщины. Слышался плач ребёнка. Елена с Мимиром прошли вперёд, а Теодорик замыкал группу.

Винтовая каменная лестница уходила круто вниз. Наконец, лестница закончилась. Дальше шёл пологий спуск. Скоро прошли через массивную железную дверь, закрыли её за собой на тяжёлые засовы.

– Обычно, рядом с такой дверью есть пороховой заряд, чтобы обрушить свод,– сказал Тео.

– Есть и заряд. Вот к нему фитиль,– сказала Елена, указывая на кусочек промасленного шнура, торчащего из стены.

Теодорик протянул факел, и фитиль загорелся коптящим пламенем.

– Теперь надо поспешить,– сказала Елена, и все ускорили шаг.

Подошли к выходу. Мимир сдвинул камень, запиравший вход, вылез и сказал всем:

– Поднимайтесь, уже почти стемнело и идёт снег.

Действительно, падал густой пушистый снег. Ещё не наступила ночь, но из-за снегопада ничего не было видно буквально в трёх шагах. Рядом шумела Чёрная речка. Снежинки таяли, едва коснувшись поверхности чёрной шумящей воды. Пошли по тропе вдоль реки.

Внезапно, позади раздался глухой подземный удар. Спустя некоторое время, из-под скалы вырвалось тугое облако пыли и чёрного порохового дыма.

Наконец, спустились в долину. Подошли к окраине славянского села Байдары. Здесь издревле русские мастера делали большие и добротные рыбацкие лодки байдары, которые весной сплавляли в море по Чёрной речке. Одна из женщин постучала в крайний дом, и, переговорив с хозяевами, вернулась.

– В доме только старик со старухой, их дочь и маленькая внучка. Турки приезжают в село, забирают кур, овец, пшеницу и уезжают. Свиней и вино не берут. Сегодня никого не было. Но жители уже знают: Город пал. У старика есть воз и лошадь.

Елена поблагодарила своих служанок за добросовестный труд, раздала горсть серебряных монет и предложила разойтись по домам.

Через некоторое время после слёз прощания, силуэты женщин растаяли в снежной круговерти. Все слуги были родом из древнего славянского села Скеля, что переводится на греческий язык как скала. У всех здесь были семьи, близкие, и каждая поспешила домой, унося в сердце грусть от расставания с владетельницей, радость от щедрой платы, и волнение перед скорой встречей с родными. С Еленой остались двое её детей: мальчик, лет двенадцати, и девочка, семи месяцев от роду.

Елена с малышкой на руках опять пошла к дому, и вскоре из распахнувшихся ворот выехал воз, запряжённый невысокой лошадкой.

– Залезайте, нас дед Кириаки согласился подвезти до перевала,– сказала Елена.

Воз бесшумно ехал по свежему снегу мимо засыпанных снегом домов. Едва видимая дорога ушла в сторону от долины с озером, из которого вытекала Чёрная речка, и петляла между буков.

– Куда мы едем, Елена?– спросил Теодорик. – У тебя есть судно, на котором мы бы могли пересечь море?

– Судно то у нас есть, но вот где оно – самому Богу известно. Ратмир приказал капитану держаться подальше от берега и ждать сигнальный костёр. На берегу живёт наш человек, который должен нам помочь.

Ночная дорога среди кружащегося снега привела их к перекрёстку.

– Это путь на перевал к Форосу,– сказал старик, указывая дорогу, уходящую влево. – Но там турки.

– Нам не надо в Форос, вези нас к перевалу Возле мыса Святого, как мы договорились,– сказала Елена.

– Не спуститесь вы там, владетельница,– сказал старик, погоняя лошадку по дороге прямо, – Разве только на попе, если её, родимую, не пожалеете.

Все рассмеялись.

– Да уж, задницы нам надобно поберечь, ведь именно их мы пытаемся спасти,–  сказал Теодорик.

– У нас нет иного выбора. Налево – Форос и Ласпи с турками, направо по руслу Сухой речки – Херсон с турками, назад – Мангуп и Бойка с турками. И только путь вперёд нас приведёт к морю, где есть надежда уйти от турок,– сказала Елена.

Все замолчали. Воз стал подниматься в гору, и так как малорослой лошадке тянуть воз было тяжело, мужчины соскочили на землю и шли за ним, помогая лошади на крутых участках подъёма. Наконец, подъём закончился. Воз выкатил на горизонтальную поляну и остановился.

– Всё, дальше дороги нет,– сказал старик, ласково похлопывая по вздымающимся бокам свою труженицу. На лошадиную спину ложились хлопья снега, и тут же таяли, превращались в пар. Только серебрилась усыпанная блёстками грива, и в тишине раздавалось негромкое фырканье. Дети и владетельница сошли с воза. Старик поклонился владетельнице, развернул лошадь, скомандовал ей: «Но!!!» и воз, скрипнув деревянными колёсами, исчез в ночной тьме.

Почти касаясь голов, зацепившись за скалу, висела туча, из которой сыпался снег. Теодорик подошёл к краю горы и посмотрел вниз. Круженье снега в темноте и бездонная пропасть под ногами чуть не стали причиной головокружения. Невольно отвернулся. Потом пошёл вдоль обрыва, ища тропу. Её не было, только белый снег и тонкие деревца, исчезающие внизу под ногами.

– Да, действительно, место явно непроходимое,– сказал он, ощущая, впервые за много лет, некую растерянность, почти малодушие. К нему подошёл Мимир.

– Множество раз я ходил по этой тропе, так что доверьтесь мне: я её знаю лучше, чем собственную бороду. Тропа начинается вот за этим камнем,– указал он на кусок скалы, торчащей над обрывом. – Теперь срубим мечами длинный шест, возьмёмся за него, чтобы никто не потерялся, и будем спускаться. Главное – не торопиться. Малышку возьму я. Но только, мама, привяжи её мне к груди.

Елена сняла длинный шарф, и дважды крест-накрест обернув им ребёнка, завязала концы шарфа узлом на спине Мимира.

– Мальчик, как тебя зовут? – обратился Мимир к сыну Елены.

– Фарамир.

– Так вот, Фарамир, ты уже взрослый, и должен помогать своей маме. Поддерживай её сзади, чтобы она не упала!

Срубив молодое дерево и очистив его от веток, они начали спуск. Все держались за шест, и если кто-то падал, то остальные удержали его, помогая встать.

Наконец, спуск стал менее крутым, а заснеженная, еле угадываемая во тьме тропа теперь петляла между деревьями, за которые можно было держаться. Подошли к источнику. Вода, журча, выбивалась из-под скалы, чтобы тут же исчезнуть под толстой шапкой снега. Напились.

– Дальше тропа более пологая, так что, считай, мы пришли,– приободрил всех Мимир, и осторожно, чтобы не поскользнуться, тронулся вперёд, хватаясь одной рукой за ветви и стволы деревьев, а другой бережно придерживая спящего ребёнка. Снег прекратился, показался месяц. Снеговая туча, зацепившаяся за острые скалы над перевалом, осталась позади. Дальше на тропе снега почти не было, поэтому все вздохнули с облегчением. Впереди и внизу чёрной блестящей громадой лежало море, Русское море.

– Мама, а почему море называют Русским?– спросил Фарамир.

– Потому что мы русские, сынок, и потому что мы издревле живём на берегу нашего Русского моря,– ответила Елена.

– Но ведь мы готы!– возразил Фарамир.

– Да, мы – готы, выходцы из германского народа. Наши предки называли себя славными готами, что на готском языке звучит как готы-русы,- сказал Тео. – Нами завоёванные земли звались русскими, а народ, на них проживавший, от нашего имени прозвался русским, в переводе на язык аборигенов – славным - славяне. Страну нашу разрушили гунны, потом венгры. А в Таврике и на Севере готы-русы остались. Русский князь, канунг – каган Ингорь из Боспора Киммерийского даже ходил на Константинополь. Правда, безуспешно.

Русы с Севера под водительством сына Ингоря кагана Свентослава спустились на юг, ещё раз смешались со славянами Поднепровья и вновь образовали своё государство – Киевскую Русь. Свентослав разгромил извечного нашего врага – иудейскую Хазарию. Когда с Киевской Руси пришёл к греческому Херсону каган Владимир, сын Свентослава, мы, готы-русы, помогли нашим братьям взять город, который силой и хитрость пытался получить власть над нашим народом. Тогда и мы, наконец, получили долгожданную независимость. Наш стольный град Мангуп – Майен Гаупфт – «вершина праматери готского народа», стал действительно вершиной, центром, куда стремились все готы-русы, жившие по берегам Русского моря.

После взятия Херсона могучая Киевская Русь была крещена. Но и эта Русь пала под ударами татаро-монгол. Опять остались только мы, крымские готы-русы перед лицом могущественных врагов, а ещё раздробленные русские княжества - осколки Руси на Севере.

– А кто жил в Таврике до нас, русов?– спросил Фарамир.

– Перед нами здесь жили сарматы. А до них – арии – арианцы - иранцы – персы - родственники наши и славян, которых греки называли тавроскифами, а землю – Таврикой. Тавры почитали богиню Кали – чёрную деву - Шиву, а Чёрную Гору с Чёртовыми пальцем, которую сейчас татары называют Кара Даг, они называли Калитра – земля чёрной богини Кали, море – Темарунда – «пучина чёрная, кормящая». Поэтому, и сейчас наше море часто зовут Чёрным. Киммерийцы – ещё одно их имя, которое означает: народ, живущий у Чёрного моря.

– Так ведь и сейчас город у Кара Дага называется Калиера. Это в честь чёрной богини тавров?

– Венецианцы сохранили древнее славянское имя города, но произносят его на свой лад.

 

Среди сосен недалеко от берега стоял маленький домик, сложенный из неотёсанного камня. Елена подошла к дверям домика и постучала. Дверь открылась, и на пороге с зажженной лампой в руке появился высокий худой старик. Он посветил лампой в лицо владетельнице, и, узнав её, поклонился, а потом пригласил всех в своё жилище. 

 

Глава 35. На абордаж!

Старик с Мимиром развели сигнальный костёр на склоне горы. Но из-за снежных зарядов совсем не было гарантии, что его увидят с моря. Где-то там, в безбрежной морской дали должен находиться корабль Кундель Ратмира, мужа Елены. Но кто приплывёт на свет костра – это был вопрос. Тео с Мимиром, держа оружие наизготовку, ходили в темноте по береговой гальке и вглядывались в ночную тьму. Вдруг, они услышали, как зашелестела галькой лодка, ткнувшаяся в берег шагах в пятидесяти от них, и среди лёгкого шума волн, они различили слова на готском языке. Теодорик крикнул приветствие по-готски, и услышал ответ. Из лодки выпрыгнул человек. Он пошёл по берегу, держа в руке обнажённый меч. Приблизившись к незнакомцу, Тео узнал его. Это был один из воинов Кундель Ратмира.

Наконец, все поднялись на палубу судна – двухмачтовой двухпалубной генуэзской навы с косыми латинскими парусами, и капитан, Алман Тиудимир, приказал поднять паруса.

 

Теодорик, Мимир, Елена и капитан Алман собрались в кают-компании. Вопрос стоял весьма непростой: куда плыть. 

– Капитан, тебе, как опытному моряку, знающему положение на море, первое слово,– сказал Теодорик.

Капитан, седеющий мужчина лет сорока пяти, поднялся, нахмурился, и сказал:

– Плыть на Воспор Киммерийский, который раньше греки называли Пантикапеем, а русы Корчевым, бессмысленно. Турки займут его не сегодня - завтра. Тана в устье Танаиса - Дона – бывшей реки Рус - тоже, как мне кажется, обречённый город. Впрочем, по Дону можно подняться в русские земли. Самый лёгкий и безопасный путь – на Кавказ: Армения, Грузия. Там можно устроиться и жить вполне достойно, если вас не смущает некоторое, скажем так, своеобразие кавказских народов. Впрочем, и Грузия, и Армения – вполне христианские государства. Попасть в Средиземное море практически невозможно. Ещё в 1452 году турки перекрыли самое узкое место Боспора, построив на христианском берегу крепость Румели-Хисар напротив крепости Анатоли-Хисар, возведённой ещё Баязидом Великолепным. Я уже не говорю о Константинополе, Дарданеллах мимо Галлиполи на выходе из Мраморного моря. Это всё теперь внутренние воды Турции. В Молдове – война с турками. Так что кроме Кавказа вариантов не вижу.

– Я должен попасть в Европу. Именно из Европы, из Молдовы, Венгрии, Венеции попытаюсь как-то повлиять на судьбу Александра или даже выкупить его. Из России, Грузии и Армении у меня нет никаких шансов на этот счёт. Ты не знаешь, Белгород – Мокастро, в чьих руках,– спросил Тео у капитана.

– Точно не знаю, но думаю, что он или сам по себе, или под десницей Господаря Молдовы,– ответил капитан.

– Итак, меня устраивает Белгород,– сказал Тео.

– Мне всё равно,– сказал Мимир,– но главная тут, как мне кажется, госпожа Елена. Ей и принадлежит последнее решающее слово.

–  Скажи своё слово, Елена,- поддержал друга Тео.

Елена обвела всех взглядом голубых глаз и сказала:

– В Грузии и в Армении у моих детей нет будущего. Эти народы хоть и христианские, но варварского в них слишком много. Они любят только своих, а чужих не любят. Для них – это путь выживания, но для моих детей – чужеземцев на земле Кавказа – путь в нищету. Мне надо в Европу. Поэтому, плывём на Мокастро, чтобы оттуда достичь границы Священной Римской Империи.

Совещание закончилось, и капитан пошёл на шканцы, чтобы отдать приказ держать курс на Мокастро.

 

 Вдоль побережья дул слабый южный ветерок. Паруса обвисали, хлопали, терзая сердца, а потом вновь надувались. Шли по компасу, опасаясь приближаться к берегу, чтобы не сесть на камни. Светало. Снег то падал густо, сплошной стеной, то прекращал падать, и однажды в перерыве между зарядами в сереющем рассвете на берегу стали видны развалины Херсона.

– Подходим к траверсу Херсонского залива и Авлиты,- сказал капитан.

Опять пошёл густой снег. Впереди по курсу не было видно абсолютно ничего. Вперёдсмотрящий спустился с «вороньего гнезда» на грот-мачте и теперь висел на высоко задранном бушприте. Все не занятые такелажем члены команды с пиками и алебардами наизготовку стояли на верхней палубе, напряжённо вглядываясь в снежную муть.

Внезапно вперёдсмотрящий крикнул: «прямо по курсу левый борт галеры!»

Капитан тут же отдал команду рулевому: «Право на борт!».

Но было уже поздно. Перед форштевнем навы Теодорик увидел парус корабля. Раздался треск. От толчка Теодорик чуть не потерял равновесие, но успел ухватиться за леера. Вместе с Мимиром они побежали на бак судна. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: это турецкая галера по типу бастарда. Удар из-за слабого ветра был несильным, и галера серьёзных повреждений не получила. В воде плавали поломанные вёсла. Вооружённые саблями турки бегали между прикованными к скамьям гребцами, становились на борт галеры, пытаясь дотянуться до такелажа и якоря, свисавшего с бушприта навы. Их командир что-то кричал в рупор по-турецки, но из-за всеобщей неразберихи команды его почти никто не слышал.

Нава продолжала медленно плыть, подталкиваемая лёгким ветерком, с галерой, словно приклеенной к форштевню. Постепенно галеру стало сносить к правому борту навы, и турки, стоя на борту галеры, пытались влезть на высокие крутые борта корабля феодоритов, но это им пока не удавалось.

На баке галеры несколько турок тщётно наводили пушки на наву, но галера была сильно накренена, и справиться с тяжёлыми орудиями османы не могли.

Раскрылись дверцы новомодных пушечных портов навы, откуда глянули хищные раструбы гаковниц. Одна за другой гаковницы стали бить в упор по османам. Всё заволокло чёрным дымом.

Теодорик с Мимиром бросились на щкафут, помогая команде пиками и алебардами разить османов, пытавшихся взобраться на борт. Со шканцев за боем наблюдал капитан. Он крикнул в рупор:

– Надо не только отразить атаку, но взять галеру на абордаж, иначе, нам от неё не уйти.

Теодорик и сам понимал, что грузной круглой наве при слабом ветре от быстроходной галеры с вёслами в море не уйти. Носовые орудия галеры быстро разделают наву, вооружённую лишь гаковницами.

Выставив вперёд меч, Тео прыгнул сверху прямо на турка, стоявшего между лавок галеры с арбалетом в руках. Тело врага, пронзённое мечом, смягчило приземление. Тео тут же вскочил на ноги и, кружась, поразил сразу нескольких османов.

А потом сверху к нему на помощь прыгнул Мимир. Они сражались спина к спине, среди прикованных к лавкам галерных рабов, и скоро с десяток поверженных турок лежали между лавками, истекая кровью. Гребцы хватали оброненные убитыми и ранеными османами сабли, и разили ими своих мучителей, бурно радуясь каждому удачно нанесённому удару.

Сверху, с борта навы, цепляясь за концы, стали прыгать на борт галеры и другие феодориты.

Скоро бой уже кипел по всей галере. Стук сабель и мечей прерывался только стонами раненых и ликующими криками галерных рабов. Всё меньше на борту галеры оставалось живых османов. Последних своих противников Тео просто столкнул с борта галеры в чёрную воду, и те поплыли в сторону невидимого за снежной пеленой берега. Внезапно, Теодорик увидел, как один из османов развернул пушку, нацелил её на палубу галеры, раскрутил над головой фитиль, а потом протянул его к запальному отверстию. Тео бросился к баку, но мгновенно понял, что добежать не успеет, ведь почти все прикованные к лавкам гребцы стояли, а проход был завален телами. Выхватив из-за пояса кинжал, Тео метнул его. Клинок вонзился в грудь турка, и тот застыл на мгновение с поднятой вверх рукой, держащей фитиль, а потом плашмя рухнул на палубу в облако снежной пыли. Дымящийся фитиль в его руке попал прямо в стоящую рядом бочку с порохом. Чудовищный взрыв, казалось, подбросил галеру в воздух. Когда дым рассеялся, вместо носа галеры, где прежде стояли три пушки, зияла чёрная опалённая дыра, в которую поступала вода. Галера начала медленно погружаться в воду.

С борта навы спустили верёвочные трапы, кинули концы, и феодориты стали быстро покидать тонущий корабль. Несколько человек освобождали рабов от цепей.

Трюм в корме галеры был набит пленными феодоритами. Освобождённые из заточения, они поднимались на борт навы, благодарили своих спасителей, широко крестясь. Некоторые женщины держали на руках младенцев. Ловкие мальчишки быстро карабкались на борт по висящим концам. Галера наполнилась водой, ткнулась развороченным носом в набегающую волну, её корма задралась, а потом корабль быстро ушёл на дно.

Несколько последних феодоритов успели схватиться за висящие вдоль борта канаты и их втянули на борт.

Теодорик стоял на юте. Ветер усилился. Паруса хлопнули пару раз, потом надулись, увлекая наву вперёд. Капитан решил больше не рисковать. Он приказал рулевому держаться мористее, подальше от захваченного турками побережья.

Теодорик прошёл в одну из крохотных кают в кормовой надстройке и, мысленно попрощавшись с потерянным другом – кинжалом из булата, завалился спать.

Он проспал целые сутки, а когда проснулся, корабль уже стоял на якоре возле мощной крепости Четате-Албэ – Белгорода.

 

Глава 36. Узник замка Едикуле.

Галера ошвартовалась у причала под морской стеной Великого города, и Александр, окружённый отрядом азапов – морских пехотинцев с алебардами, гремя цепями, спустился по деревянному трапу, ступил на политую кровью землю Константинополя.

Гигантские, нетронутые при штурме османами морские стены города, возведённые Феодосием Младшим и отремонтированные императором Иоанном VIII, всё ещё производили грандиозное впечатление. С противоположной стороны залива в генуэзской Галате, бывшей ромейской Пера, упирался в небо пик построенной генуэзцами Башни Христа.

Прежде, над куполом башни возвышался крест в шесть саженей, но его приказал сбросить на землю Мехмед Завоеватель. До захвата города от Башни Христа ромеи протягивали цепь, преграждавшую проход в бухту Золотой Рог.

Мощёные улицы города были заполнены турками. Из окон каменных домов, где раньше жили греки, теперь выглядывали, старательно прикрывая нижнюю часть лица, турецкие женщины. С высоких минаретов пели муллы.

 

Александра вели через весь город. Процессия пересекла форумы Феодосия, Быка, Аркадия, и дальше прошла по Триумфальной дороге в самый угол города между стеной и морем. Район прежде назывался Студион. Здесь находилась  тюрьма Едикуле – замок с семью башнями, построенный султаном через пять лет после взятия города.

К четырём квадратным башням Феодосиевых стен султан Мехмед приказал пристроить ещё три более мощные круглые башни, с полумесяцами на остроконечных крышах.

Замок служил султану местом хранения казны и мрачной политической тюрьмой – зинданом. «Золотые ворота» Константинополя, занимавшие центральное место в комплексе крепости, султан приказал наглухо замуровать, когда по городу стал распространяться слух, будто освободители войдут в город именно через эти ворота.

Деревянные, оббитые железными листами ворота крепости  приоткрылись, пропуская пленника. На просторной площади, окружённой стенами, Александр увидел маленькую мечеть с минаретом и традиционный фонтан для омовений. Высоко над землёй по стенам ходили стражники.

По узким тёмным проходам с арочными сводами и скользкими каменными ступеньками Александра проводили в камеру, расположенную внутри одной из башен. Тяжёлая деревянная дверь, оббитая железом, захлопнулась за ним, и он остался один в маленькой холодной камере с единственным окошком, через которое был виден краешек неба. На полу лежал пук соломы. Александр лёг на него и уснул, подрагивая от холода.

 

Он проснулся от запаха перегара. Открыл глаза. В узкое окошко заглядывала ночь. Потрескивали лампы в руках двух стражников. Над князем стоял невысокий плотного сложения сильно располневший человек. Неяркий свет ламп, которые держали два стражника, освещал лицо мужчины лет сорока с тонким хищным носом, напоминающим клюв попугая, с мешками под глазами и пронзительным взглядом. Дорогие одежды, чалма из тонкого кашемира и бородка клином, подсказали Александру, что к нему пришёл сам Султан Мехмед эль-Фатих.

Князь поднялся с соломы, отряхнул соломинки с поддоспешника, и прислонился к холодной стене.

– Лестно, что пришёл ко мне, а не приказал привести пленного князя к себе во дворец,– сказал Александр.

Мехмед кивнул стражникам, те повесили лампы на крюки возле двери, и вышли из камеры, прикрыв за собой дверь.

– Не каждый день в моей тюрьме появляется такой знатный гость, как ты, князь,– сказал по-гречески Мехмед. – Вот пришёл посмотреть на тебя. Однажды ты сбежал от моих людей в Венеции, но теперь уже не сбежишь.

– Так это твои люди пытались похитить меня? – спросил Александр.

– Они все давно казнены за нерасторопность, так что нечего вспоминать об этих неудачниках.

– Зачем тебе тогда понадобился лишённый наследства княжич?

– За тем же, зачем и Штефану: взять власть в Феодоро и действовать на мою корысть.

– Я никогда не подчинялся чужой воле. Если на этот раз моя воля совпала с волей Штефана – тем лучше. Сомневаюсь, что ты бы тогда уговорил или заставил меня передать мой народ под твою власть.

– Твой народ под моей властью спокойно бы жил на своей земле и имел сильного покровителя, а сейчас он продан в рабство, а сам ты брошен в темницу. Считаешь, что так лучше?

– Я вижу пример Болгарии. И сочувствую болгарскому народу.

– Посочувствуй лучше своему, князь! Или пятнадцать тысяч рабов, захваченных мною в Феодоро, не достойны твоего сочувствия?

Александр опустил голову. Ему нечего было возразить. Помолчав, он спросил:

– Зачем пришёл, султан? Только ли увидеть мой позор?

– Не только. Хотя, и это приятно. Пришёл предложить тебе службу при моём дворе. Будешь послом от меня в христианских странах.

– Мне это неинтересно! Кем я буду в глазах государей Европы? Изменником? Рабом? Никогда им не был и не буду!

– Все подданные султана – его рабы. Тут уж ничего не поделаешь: таков извечный обычай османов. А как тебе другое предложение: стать моим наместником в Крыму?

– Ты хочешь оставить меня князем Феодоро?

– Бейлербеем – наместником, а как тебя будут называть феодориты – твоё дело.

– И что я для этого должен сделать?

– Принять мусульманство.

– То есть, опять-таки, ты мне предлагаешь стать изменником?

Мехмед засмеялся, и тень от его обвисшего живота запрыгала по стене. 

– Выходит, выбор у тебя не слишком велик. Но иначе твою жизнь не спасти. Впрочем, от твоего родственника, княжича Тихона, мне известно, что ты не веришь в бога, а лишь притворяешься верующим. Так что тебе безразлично, или крест на шее носить, в который не веришь, или лбом об пол пять раз в день Аллаху бить, в которого тоже не веришь. Для меня же важно, чтобы все окружающие считали тебя мусульманином, а там сам верь, во что хочешь.

– Совсем как Великий Султан Мехмед?– ответил Александр.

– А почему ты решил, что я не правоверный мусульманин?

– Люди говорят. Да и сейчас от тебя пахнет вином. Или Аллах уже снял запрет на употребление вина?

По лицу Мехмеда пробежала нервная судорога.

– Не тебе, неверный, которому смерть глядит в глаза, осуждать Султана.

– Я не осуждаю, ибо сам такой же.

– Ну, так как, примешь мусульманство?– спросил Мехмед, помолчав.

– Нет!

Мехмед с изумлением посмотрел на Александра и потряс головой.

– Я подумал, что мы уже обо всём договорились. Ты изображаешь мусульманина и спокойно правишь своим народом, приводишь его в полное подчинение мне и Османской империи.

– Тебе известна история моего рода?– спросил Александр.

– Ты имеешь в виду своего предка, ныне святого у вас Феодора Гавраса, которому за отказ принять мусульманскую веру Амурали в Феодосиополе отрубил голову? Хочешь сказать, что последуешь его примеру? Но Феодор Гаврас был верующий, а ты безбожник. Какой смысл терять голову ради того, во что не веришь?

– Не в вере смысл. Я привык притворяться, что верю во Христа, и мне легко притвориться, что верю в Аллаха. Но вот оказаться предателем в глазах своего народа, твоим послушным рабом, я не готов. Мой народ – христианский, и он не примет князя мусульманина и раба. Меня станут презирать и ненавидеть. Жить, презираемым собственным народом – доля хуже, чем просто погибнуть. А ещё есть память народная, история, и быть в истории предателем – это кара похуже смерти. Предпочитаю потерять голову.

Мехмед ухмыльнулся.

– Ладно, великодушно обещаю тебе, что голову ты не потеряешь. Останешься с головой. Вот только станет ли тебе от этого легче? Даю тебе время до весны. Потому что весной я собираюсь выступить лично против твоего тестя Штефана Молдавского, чтобы усмирить его навсегда. Когда зацветут первоцветы, я прикажу привести тебя ко мне, и ты в присутствии своей семьи скажешь своё решение. От него будет зависеть твоя судьба и судьба твоей семьи.

– С моей женой, матерью и сыном всё в порядке? Они у тебя?

– Твоя жена, как мне доложили, дралась, словно львица, и убила нескольких лучших моих янычар. Её приняли за воина и чуть не убили, но, к счастью, лишь оглушили ударом алебарды по голове. Говорят, она поправилась, и скоро я её увижу. Твоя жена красивая? – спросил Мехмед, и похотливая улыбочка искривила его губы.

Глаза Александра стали наливаться яростью. Он напрягся как зверь, готовый к прыжку. Цепи на его руках и ногах зазвенели.

– Ты не посмеешь осквернить Софию,– процедил он.

– Я смею всё, потому что я Фатих, Победитель, а ты сейчас пыль под моими ногами, бесправный раб, а завтра будешь вонючим трупом в заливе Золотой Рог,–  ответил султан, выхватывая саблю.

Он отступил на шаг, стукнул рукоятью сабли в дверь, и она тут же отворилась. Стражники вошли мгновенно, направив обнажённые клинки на князя. Потом сняли лампы с крюков, вышли, пятясь задом, и затворили дверь за собой. Настала кромешная тьма и тишина. Только неяркие зимние звёзды заглядывали в узкое окно без стекла.

 

День сменялся ночью. Холод, голод и одиночество стали для Александра повседневной реальностью. Через узкое окно он слышал крики заключённых, которых пытали в Пыточной Башне. Но его никто не трогал. Казалось, о нём забыли. Тюремщики приносили еду, какой-то заключённый под наблюдением тюремщиков, выносил ведро с отходами, и так длилось бесконечно долго.

Больше всего Александра беспокоили мысли о семье. Жена, сын, мать… Они снились ему почти каждую ночь. И во сне жена говорила ему: «Ты ведь такой сильный, такой отважный! Почему же не защитил нас от врагов? Почему?».

И он не знал, что ей ответить. Конечно, иногда приходила спасительная мысль всё свалить на Бога. Мол, такова воля Божья! Но самому себе он лгать не хотел. А тем более, не хотел лгать жене.

 

Однажды, дверь камеры отворилась, и в камеру вошли несколько стражей с обнажёнными саблями. Они вывели Александра из камеры, и повели по каменным ступеням вниз. Вышли во двор. Стоял пасмурный день, но после  полумрака камеры, Александр щурился, словно било ему в лицо яркое солнце. Наконец, привыкнув к свету, он увидел готовую виселицу. На перекладине были подвешены верёвки с острыми крючьями на концах. Рядом с виселицей стража полукольцом окружала с десяток пленных, среди которых Александр увидел князя Тихона, Лесли Агапия и генуэзца Сварчиафико. Александра подвели к виселице, и поставили рядом с Тихоном.

В это время раздался конский топот, ворота тюрьмы отворились, и в них въехали верхом богато одетые придворные султана. За ними следовала толпа придворных музыкантов. Сразу же после них в ворота въехал сам султан. Его вид и жесты были исполнены величия. Два пажа в расшитых золотом одеждах ехали чуть позади султана по обоим его бокам. Сам же он сидел на тонконогом белом коне, богато украшенном серебром и золотом. На плечах Мехмеда была серебряная мантия с золотыми полумесяцами, усеянная драгоценными камнями-звёздами, застёгнутая на золотую пряжку в виде сцепившихся рогами косуль. На голове возвышался огромный белый тюрбан из тонкой шёлковой ткани, а на самом верху тюрбана красовался плюмаж из белых страусовых перьев.

За султаном следовали шесть красивых молодых девушек на горячих белых лошадях. Амазонки были одеты в наряды из серебряной ткани того же покроя, что и у самого султана, расшитые жемчугами и драгоценными камнями, а на их маленьких аккуратных головках были воздвигнуты тюрбаны, усыпанные драгоценностями. На боках лошадей висели большие фляжки. Каждую амазонку охраняли два евнуха с маленькими луками в руках, как было заведено исстари.

Кавалькада полукольцом окружила эшафот и остановилась. В наступившей тишине было слышно, как храпели кони. Вперёд выступил глашатай и начал что-то громко говорить по-турецки. Потом загремели трубы и тимпаны, а палачи потащили Скварчиафико к виселице.

– Султан, мы же помогли тебе взять Кафу, почему ты казнишь нас,- крикнул  по-итальянски Скварчиафико, обращаясь к Мехмеду.

- Предал один раз, предашь и другой,- сказал Мехмед тоже по-итальянски и махнул рукой.

Палач сорвал рубаху с генуэзца, взялся за крюк и вонзил его под рёбра Скварчиафико. Генуэзец взвыл, кровь потекла по его боку и закапала на настил. Палач с помощником, потянув за верёвку, подняли предателя над помостом, а потом зацепили конец верёвки за бревно, торчащее из помоста. Сварчиафико дёргался на крюке, словно рыба, пойманная за бок. Одного за другим палачи хватали генуэзцев и армян, выволакивали их на помост и подвешивали на крюках. Скоро крюки закончились. Последним подвесили на крюк Лесли Агапия. Александр посмотрел на Тихона. Тот стоял бледный, его губы дрожали.

– Кажется, нам повезло, и нас ждёт другая смерть. Не зря, наверно, рядом с виселицей стоит плаха. Для нас, скорее всего, братец.

– Не понимаю, за что Мехмед собирается казнить меня,– сказал Тихон.

– За то же, за что и Скварчиафико: за предательство.

– Я князь, а не предатель.

– Свергнутый самозванец, который предал своего истинного князя. Не понимаю, почему бы султану не вздёрнуть тебя на крюке рядом с другими предателями. Надеюсь, тебя казнят раньше, чем меня: хочу посмотреть на твою отсечённую голову в пыли.

Палачи подошли к Тихону и, схватив его под руки, поволокли к плахе. Он обернулся к Александру и крикнул:

– У меня нет к тебе ненависти, Александр. Я не еврей! Я христианин, и прощаю твою ненависть ко мне во имя Христа.

– Нет у меня к тебе никакой ненависти, Тихур. Умри достойно, как подобает потомкам святого Феодора,- ответил Александр.

Палачи бросили Тихона на колени перед плахой, и он стал креститься, бормоча молитвы. Палач пригнул голову Тихона к плахе, и одним ударом широкой саблей отделил её от туловища. Голова покатилась в пыль, то открывая, то закрывая рот, словно продолжал Тихон молиться Всевышнему, прося о снисхождении грешной своей душе.

Палачи подошли к Александру, схватили его за руки и потащили к плахе. Но Мехмед поднял руку, и палачи отпустили князя.

– Мы ещё встретимся, Александр, весной у Изразцового павильона, где сейчас живёт твоя жена,- сказал Мехмед, и, пришпорив коня, поскакал к воротам крепости. Его многочисленная свита последовала за ним.

На крюках раскачивались ещё живые казнённые. Они кричали, извивались, и кровь стекала по их ногам на землю. Стражники опять окружили Александра и отвели в камеру. Но даже в камере Александр ещё долгое время слышал крики умирающих. Их смерть была страшной.

 

Глава 37. Рабыня султана.

Софию, мать князя Александра, и ещё нескольких женщин из княжеской семьи поместили в отдельной комнате Гарема, располагавшегося в недавно построенном Изразцовом павильоне.

Это было большое здание, увенчанное плоским куполом, с фронтальной колоннадой в два яруса, внутренняя отделка стен которого была выполнена из разноцветного фарфора, цветной мозаики и позолоты. Его украшали надписи на персидском языке. Рядом с Изразцовым павильоном на останках Римского города строился дворец Сара-и Джедиде-и Амире, который иногда называли Дворцом у пушечных ворот – Топкапы.

Из руин древнего дворца ромейских кесарей возникали удивительной красоты здания, затейливые павильоны, внутренние дворики в персидском стиле, сады с бродящими среди ещё нераспустившихся деревьев газелями, павлинами, оглашавшими окрестности противным резким криком.

В Гареме вместо матери, которую отец Мехмеда Мурад отпустил на её родину в Сербию, всем управляла старшая жена Султана Польша-хатун. После неё самым влиятельным человеком был Старший Чёрный евнух – Кызляр-ага. Именно перед ними предстала София через несколько дней после прибытия в Константинополь. Неодобрительно посмотрев на поддоспешник, надетый на Софию, ага приказал переодеть её в достойное платье, а потом снова привести к нему. Когда Софию переодели, евнух спросил её по-гречески, какими языками она владеет. София перечислила греческий, венгерский, молдавский, латинский и русский.

– Шить ты умеешь?– спросил Евнух.

– Да, шить я умею. Шью и золотом, и серебром. А ещё я прекрасно владею всеми видами оружия.

– Весь двор султана наслышан о том, как несколько достойных янычар пали от твоего меча. Но потом тебя остановили ударом алебарды по голове. Голова ещё болит,– поинтересовался он?

– Болит. Но пройдёт. Такое уже было со мной,– ответила София.

– В Гареме есть весьма искушённые учителя фехтования, и я с удовольствием понаблюдаю, как ты проявишь себя в поединках с ними. Если победишь, то сможешь давать уроки боя юным принцам.

– Какой смысл учить будущих покойников? Кажется, и раньше взошедший на престол падишах умерщвлял своих братьев, а султан Мехмед прямо постановил: «Ради благополучия государства один из моих сыновей, которому  бог дарует султанат, может приговорить братьев к смерти».

– Женщина, ты слишком много болтаешь! Длинные языки обычно заканчивают свои дни на дне Босфора в кожаном мешке.

– Ты не посмеешь этого сделать без воли султана.

– Только немногих своих рабынь помнит падишах в лицо. Хоть ты и красавица, но твой ребёнок и твоё замужество не делают тебя привлекательной в глазах султана, так что никто и не узнает о твоей судьбе. Для тебя сейчас важнее изучать турецкий язык и Коран, ведь скоро ты примешь истинную веру, получишь новое имя, и начнёшь новую яркую жизнь в Гареме султана.

– Это такая шутка? Мне, княгине, ты обещаешь яркую жизнь в изразцовой клетке? А если я откажусь?

– У тебя есть выбор? Ты ещё кормишь сына грудью?

– Да,– сказала София, покорно склоняя голову.

– Хорошо, будешь пока одалык – служанкой одалиской по росписи дворца. Умеешь шить золотом, значит, сумеешь и цветы рисовать. Если у тебя есть талант, сможешь когда-нибудь отправиться на родину мастеров, в Измир, и заняться росписью белоголового фарфора. Когда ты станешь мусульманкой, я покажу тебя Султану. Понравишься ему, будешь переведена в икбаль, и тогда у тебя появится надежда разделить ложе с Божественным Султаном.

– Я умираю от желания,– ответила София, но евнух не понял сарказма и благосклонно кивнул головой.

 

В гареме София познакомилась с Екатериной, дочерью князя Исаака. Они были одного возраста, и их диваны стояли рядом. Весь день они обе в отдельной мастерской учились расписывать цветами стены, а вечерами, когда наступали сумерки, и все женщины собирались в своей комнате, проводя время за шитьём и разговорами, они с Екатериной садились рядом и рассказывали друг другу истории из своей короткой жизни. Однажды София спросила:

– Ты была дочерью князя. Кого тебе прочили в мужья?

– Сына русского князя Ивана третьего. Уже приезжали послы во главе с Беклемышевым, и был заключён договор.

– Беклемышев – турецкое слово, что-то типа «стражник». Откуда оно у русского?

– Не знаю я. Но он типично русский, с окладистой бородой.

– Такой могущественный князь, как Иван, мог бы стать гарантией безопасности Феодоро. Почему брак не состоялся?

– Отец умер, а брата Тихура сместил с престола твой муж, Александр. Я вместе с братом бежала к туркам.

– Тихур это Тихон?

– Тихур - от имени древнегреческой богини счастья, Тихэ, означает «счастливый». По-христиански – Тихон.

 

Прошло ещё несколько дней, и вот однажды открылась дверь, и раздался предупредительный крик чёрного евнуха: «дустур!». В комнату, где поместили семью князя Александра, вошёл Султан Мехмед в окружении евнухов. Немолодое обрюзгшее лицо с острым носом, наподобие клюва попугая, и живые, горячие, чёрные глаза. На нём был расшитый серебряными нитями зелёный халат, зелёные мягкие сапожки из сафьяна с невысокими голенищами, тюрбан из белого шёлка с зелёным изумрудом. Кызляр-ага что-то говорил султану, показывая пальцем поочерёдно на женщин. Когда евнух указал на Софию и произнёс по-турецки её имя, султан подошёл к ней и посмотрел прямо в глаза. Она выдержала его взгляд, хотя, казалось, он жжёт ей душу.

– Ты, княгиня, молодая, красивая и смелая,– сказал султан по-гречески.

«Я опасная, злая стерва, готовая вцепиться в твою жирную глотку, урод. И только мой бедный ребёнок мешает мне сделать это прямо сейчас!»– подумала София, и опустила глаза, боясь поддаться искушению.

– Ну, ну, не опускай личико. Оно прекрасно! И в твоих красивых глазках я читаю желание. Пусть твоё имя будет Чешмира – девушка с красивыми глазами,– сказал Мехмед, пальцем коснувшись её подбородка.

София вздрогнула от его прикосновения, отдёрнула голову, а он рассмеялся, и в его чёрных глазах запылала откровенная страсть.

- Где твой сын,– спросил Мехмед? Он подошёл к дивану, на котором спал младенец. – Нет, я не стану делать из него янычара. Я сделаю его своим приближённым, и он будет представлять Османскую империю перед королями Европы.

Наконец, Мехмед оставил Софию с ребёнком и подошёл к матери Александра. Он стал расспрашивать её о самочувствии, о том, довольна ли она условиями размещения в Гареме. Потом пообещал ей, что её и других женщин семьи князя Феодоро не продадут на невольничьем рынке, так как они – его личная добыча, а переведут в иной дворец, где они смогут спокойно жить. Но если ханум примет мусульманство, то её можно будет выдать замуж за мусульманина, и тогда она сможет стать полновластной хозяйкой в новом доме.

Наконец, султан вышел, а ещё через некоторое время в комнату вошла маленькая девочка, лет восьми и сказала по-гречески, что, Софию приглашает к себе хасеки. София встала, и пошла следом за девочкой, которая привела её в богато украшенную комнату, где сидела на ковре, поджав под себя ноги, хасеки – одна из жён падишаха, родившая ему сына. Ничего турецкого не было в её бледном, ещё молодом лице. Плотно сжатые губы и гримаса надовольства ясно показывали её отношение к происходящему.

– Тебе ещё не дали имя?– спросила она.

– Меня зовут София. Только что султан назвал меня Чешмирой.

– Забудь своё старое имя. Здесь ты будешь жить и умрёшь с новым именем.

– Как меня будут здесь называть – для меня не имеет значения. Мама назвала меня Софией. Это имя останется в моём сердце навсегда.

– Не будь горделивой. В Гареме гордость – чрезмерная роскошь. Ты знаешь, что султан приказал приготовить тебя для встречи с ним сегодня вечером?

– Что значит «для встречи»? Я с ним уже виделась сегодня, и ни о какой новой встрече речь не шла.

– Не прикидывайся дурочкой! Султан изъявил желание узнать, какова ты в постели.

– В постели я безумна. Но только со своим мужем. Никто другой наслаждения от меня не получит.

– Вот и сделай так, чтобы султан остался тобой не слишком доволен. Иначе, ты окончишь свои дни на дне Босфора. Впрочем, если он совсем уж будет тобой разочарован, то ты тоже рискуешь оказаться в кожаном мешке.

– Он собирается меня изнасиловать?

– Нет. Он собирается воспользоваться услугами своей рабыни.

– Я не рабыня!

– Рабыня. И ты это прекрасно знаешь. Не забывай, что у тебя ребёнок. Именно ребёнок тебя делает рабыней, даже если ты сама в душе свободна. Здесь тебе не приходится выбирать. Но выбор есть всегда, и ты должна на этот раз выбрать между жизнью и смертью. Смотри, не ошибись. Я тебе всё сказала. Теперь тебя приготовят. И помни мои слова, даже когда наслаждение напрочь оторвёт тебе голову.

– Никакого наслаждения не будет! Насильник может использовать меня, если стоит вопрос о жизни моего ребёнка, но сама я останусь холодной и чистой перед своим мужем и перед Богом,– сказала София, повернулась и пошла к себе в комнату.

Через некоторое время пришли два чёрных евнуха и увели Софию. Они передали её служанкам, а те повели княгиню в баню – хаммам.

София любила хаммам. Но теперь она безучастно лежала на горячем камне, пока одалиски массировали её упругое тело, готовя его к ночи наслаждений. Растерянность, возмущение, ненависть и страх терзали её. Что ей делать? Она взвешивала, хватит ли у неё сил задушить этого жирного старого попугая, который готовился испоганить её тело. Но потом она подумала о сыне, и отбросила прочь свои планы. А ещё ей хотелось спросить у султана об Александре, и навредить своему мужу она опасалась более всего.

 

Настал вечер, и её, одетую лишь в халат на голое тело, провели в отдельную комнату, где горел камин, и под балдахином находилась огромная кровать, застеленная белыми простынями. Рядом с кроватью на низеньком столике стояла ваза с фруктами. В комнате было тепло, и даже немного душно. София села на край постели, со страхом прислушиваясь к шагам за дверью.

Он вошёл. Посмотрел на неё и спросил:

– Почему ты не раздеваешься, не ложишься в постель? Ты хочешь, чтобы я тебя раздел?

– Нет. Я вообще не хочу раздеваться.

– Мне это нравится! Сопротивляйся! Мне никто никогда не сопротивляется, не противится, не противоречит, а это скучно.

– Я люблю своего мужа и не хочу тебя. Что с моим мужем?

– Твой муж неудачник. Он сидит в башне и решает сложную задачу: превратиться в моего раба или умереть. Сегодня он стал свидетелем казни генуэзцев, армян и своего брата. А значит, дух его сломлен, и скоро он выберет долю раба. Ты хочешь оставаться верной рабу?

– Мой муж доблестный воин, рыцарь, и не его вина, что судьба оказалась неблагосклонной к нему. Я тоже волей Бога стала твоей рабыней. Не зазорно рабыне любить раба.

– Зато почётно рабыне любить своего господина. Вот и люби меня, покорителя Европы и Азии, самого могущественного государя на Земле. Скоро не останется в мире стран, не подвластных Турции, её падишаху.

Мехмед подошёл к Софии, взял её за локти, приподнял, поставил на ноги, а потом резким движением сбросил с неё халат, и он скользнул на пол по обнажённому телу. София хотела нагнуться, поднять халат, но Мехмед наступил на него ногой и сбросил свой халат. Она попятилась в паническом страхе, упала на кровать, а Мехмед навалился сверху, словно огромный боров, с размаху неожиданно вошёл в неё, раздирая всё на своём пути, словно таран, который взламывает ворота крепости. И этот таран продолжал раскачиваться, нанося удары уже где-то глубоко, в самом животе. Она содрогнулась, и почувствовала, как что-то дикое, необузданное, первобытное просыпается в ней. Словно растёт в животе её какое-то сказочное, горячее, ненасытное чудовище. Оно не подчиняется разуму, не слушается воли, а требует всё больше и больше этих ужасных, этих пронзающих ударов, чтобы напиться, утолить извечный первобытный голод, который, оказывается, жил в ней всегда и был неутолим, как бывает неутолим омут под мощным водопадом. На мгновение её мозг пронзила ненависть, острая ненависть к своему телу. Она пыталась остановиться, отпрянуть, избавиться от ворвавшегося в крепость врага, но тело предательски само понеслось навстречу жаркому всепроникающему тарану, заполнившему её всю, стало биться об него, сладостно тереться, словно котёнок об ноги хозяина, пока мощные судороги не скрутили её всю и спазмы не опоясали её тело широкой волной. Она содрогалась, словно это был последний миг жизни, и почувствовала, как содрогается тот таран, который пронзил её, и как исторгает он тугую струю, ударившую, казалось, под самое горло, отчего дыхание пресеклось, и она потеряла сознание.

 

София очнулась среди ночи. Догорали свечи на столике у кровати. Рядом кто-то спал. На мгновение ей показалось, что она опять в княжеском дворце, и сейчас проснётся Александр, погладит её по голове и пожалеет: «Моя принцесса чем-то расстроена?».

Постепенно до неё стал доходить весь ужас произошедшего, и ненависть к себе, ненависть к Мехмеду, храпевшему рядом, стала овладевать её сознанием. Никогда она не чувствовала себя столь униженной. А самое главное унижение она испытала от собственного тела, которое не захотело подчиняться её воле, а бросилось в пучину наслаждений, потеряв стыд и предав Александра. Возникло твёрдое намерение убить султана и убить себя. София вскочила с кровати и бросилась к халату Мехмеда. Она искала саблю, нож, но никакого оружия не нашла. А потом вспомнила о сыне. Надела свой халат и пошла к себе в комнату, нисколько не заботясь, что с ней будет завтра за этот самовольный поступок. Ещё в коридоре она услышала плач младенца, и, открыв дверь, увидела свекровь, которая качала внука на руках, пытаясь упокоить. София взяла сына, сунула ему в рот набухший от молока сосок и опустила голову под пристальным взглядом свекрови.

– Бедная моя девочка,– сказала свекровь, а потом добавила: - Бедные мы все. 

 

Глава 38. Последний выбор.

Пришла весна. Александр почувствовал её по запаху ветра, дувшего с Мраморного моря, по крикам птиц, возвращавшихся домой на Север. Он всегда любил это время года, ждал его, и наслаждался им. Но не сейчас. Весна сделала его слабым. Ему захотелось жить. Радоваться солнцу, первым цветам, первому купанию в ещё стылом море, первому загару. Но больше всего ему захотелось увидеть свою семью, лицо жены, матери, сына…

Наконец, за ним пришли. После полутёмной камеры в башне, голубое небо над головой и яркое солнце потрясли Александра, и слёзы выступили на его глазах. Он посмотрел на древние камни городской стены, построенной Феодосием, и увидел пробивающийся сквозь камни коричневый цветок с жёлтыми рыльцами. Словно коричневые глаза гречанки, которая жила здесь когда-то, а потом погибла, канула во мраке столетий. Князю показалось, что получил он привет из глубины веков. Чувство единства крови с той, давно исчезнувшей жизнью, наполнило его израненную душу нежностью и любовью. 

Его руки расковали, а потом повели пешком вдоль стены, примыкавшей к Мраморному морю. Александр смотрел на город, когда-то бывший центром Мира, и понимал, что время изменилось. Уже никогда не будет Константинополя, не будет Готии, Феодоро. Его мир умер, а народился новый, чуждый ему мир с острыми шпилями минаретов, завываниями мулл, летучими кливерами турецких кораблей, которыми были заполнены пролив и бухта Золотой Рог. Теперь и Мраморное, и Понтийское море – лишь внутренние моря Великой Османской империи. Самый большой на Земле Храм Мудрости Божьей – Святая София, мимо которого вели пленника, превращён Мехмедом в мечеть. Сотни мусульман, стоя перед ним на коленях, бились лбом о землю, выпрашивая у своего Бога Аллаха земные блага и загробный рай. 

Шли по улицам древнего Города. Прохожие останавливались и с любопытством смотрели на процессию. Александр узнавал лица греков, армян, евреев... Десятки наций, народов и народностей стали теперь новыми жителями опустевшего Города. Некоторые уцелели после его падения, но большинство были привезены турками для заселения в пустующие дома проданных в рабство и убитых граждан Ромейской империи.

Через ворота пленника вывели на площадь перед Изразцовым павильоном. Александр увидел балкон с балюстрадой, сидевшего в высоком кресле падишаха. Рядом с ним находился только Главный Чёрный Евнух. Свита султана располагалась внизу возле входа в запретный для всех Харем: Великий Визирь, визири, кадиаскер, руководивший судами и образованием, каймакам - стамбульский    градоначальник, дефтердар – управляющий казной, стольники и ключники, постельничие и сокольничие, стремянные и егеря, главный придворный астролог, хранители шубы и чалмы, стражи любимого соловья и попугая, главный собачник и главный конюх, доктора и знахари, шейхи, имамы и придворный муэдзин. Перед фронтоном павильона растянулись лентой янычары - личная стража султана под командованием янычарского аги. Александр удивился тому, что все лица, и не только янычар, но и самого Мехмеда, всей его свиты, были не восточного, а европейского типа. Европейцы правили этой могущественной империей, разрушающей Европу.

На балконе несколько в стороне от султана находилась группа женщин. Их лица были закрыты.

Александра вывели на середину площади. Султан поднял руку, и тут же прекратились разговоры, все замерли.

– Князь Александр, сын Олубея, бывший Владетель княжества Феодоро и Поморья, готов ли ты принять Бога нашего Аллаха, пророка нашего Мухаммеда  и веру нашу, Ислам? Пусть услышат все о выборе твоём, ибо твой выбор – это не только твоя судьба, но и судьба твоего народа, твоей семьи.

– Я сделал свой выбор, Султан. Мой выбор – смерть!- ответил Александр, не задумываясь, тихим, но хорошо слышным голосом. 

– Подумай ещё раз, пока не стало поздно. Здесь стоит твоя жена с ребёнком и твоя мать. Подумай, что будет с ними, если ты ошибёшься.

– Моя семья – это моя личная боль. Преодолеть её можно только смертью. Отречение от веры предков сделает имя моё символом предательства. Пройдут века, тысячелетия, но не забудется ничто: ни верность, ни измена. Умираем ли мы навсегда, или возродимся на Земле вновь, ждёт ли нас загробная жизнь, или только вечный тлен и вечное забвение – это не меняет ничего в сознании живущих: предатель будет проклят, а герой будет восславлен в веках. Для меня добрая память людская дороже жизни.

– Ты меня убедил. Пусть будет по-твоему. Умри так, как умирают особы королевской крови: без её пролития.

Султан махнул рукой, и двое стражников накинули на шею Александру шёлковую петлю. Но в тот момент, когда они собирались натянуть её, Александр выкинул руки в стороны, схватил палачей за одежды, и изо всей силы ударил их друг об друга головами. Оба палача потеряли сознание, их тюрбаны покатились по земле, словно отрубленные головы, а князь ещё раз ударил их друг об друга, размозжив черепные коробки. Потом отбросил трупы в стороны и выпрямился, гремя цепями на ногах.

– Зачем ты убил моих рабов, князь?– спросил Мехмед.

– Потому что я воин, а не жертвенная овца, и сражаться буду до конца, хоть зубами. Это бессмысленно, но мне наплевать. А вот вам всем хрен!!!

– Ладно, пусть эти два жалких раба послужат тебе утешением,– улыбнулся султан, и махнул рукой.

Все стражники бросились к князю, но он сомкнул руки и вместе обеими руками ударил сначала одного, потом другого, третьего.… Словно гигантскими маятником людей сшибало с ног, и они катились по камням, а потом оставались лежать неподвижно, уткнувшись лицом в землю или навзничь, раскинув руки. Но наконец, стражникам удалось скрутить Александра, связать ему руки верёвкой и набросить шёлковую удавку на его шею. За оба конца длинного шнурка держались сразу несколько человек.

– Ты хорошо сражался, князь,– сказал Мехмед. – Поэтому, скажи своё последнее желание, и я его исполню. Может, вызвать к тебе православного священника?

– Хочу увидеть жену и сына,– прохрипел Александр.

– Пусть будет по-твоему,– сказал султан, и дал указание Главному Чёрному евнуху. Тот подошёл к группе женщин, вывел вперёд фигуру, закрытую паранджой, откинул паранджу, и Александр увидел залитое слезами лицо жены. На её руках спал младенец.

Александр выпрямился, лицо его разгладилось, просветлело. А потом он сказал:

– Прости меня, София! Пусть простит меня мой малыш! Я не мог поступить иначе.

София плакала, но, глубоко вздохнув, пересилила себя, успокоилась и ответила:

– Я понимаю тебя, мой любимый! Прости, что не могу уйти с тобой! Мне надо растить сына.

Они смотрели друг на друга, и этот взгляд, как невидимая нить, связал их души. То, что не могли они выразить словами, их глаза сказали друг другу в последнее мгновение между жизнью и смертью.

Султан кивнул стражникам, и те натянули шнур. Александр неотрывно смотрел на жену, а потом глаза его стали стекленеть.

Померк любимый образ, и только всё ещё слышал он шум крыльев перелётных птиц над головой, который напомнил ему шум морских волн его далёкой Родины.

 

Эпилог.

Теодорик, Мимир и Елена с сыном въехали в Сучаву. Город был защищён глубоким рвом с палисадой – частоколом из брёвен.

– Воюя с такой мощной державой как Турция, могли бы молдаване вокруг столицы и стены построить,– заметил Мимир.

– Могли бы, но постоянные войны, разорение страны турками мешают заняться строительством стены вплотную. Кроме того, воевода сейчас строит новую столицу, Яссы, на месте древнего посёлка, в котором когда-то жили наши союзники аланы,– ответил Теодорик.

– Наверно, от смеси алан и сармат - ассов и происходит название города?– предположил Мимир.

– Или от ясеневых лесов вокруг города. Из ясеня молдаване изготавливают свои луки,– сказала Елена.

– Может быть и то, и другое,– ответил Теодорик. – Нам повезёт, если Штефан окажется в Сучаве.

Им повезло. Штефан оказался в крепости. Теодорик и Мимир были тут же приняты воеводой. Штефан уже знал о взятии турками Феодоро, и Теодорик лишь рассказал воеводе подробности обороны, штурма и падения города.

– Что с Александром?– спросил Штефан.

– Достоверно неизвестно, но среди убитых его нет. Скорее всего, он захвачен турками в плен. Нет среди убитых и его жены, Софии. Я сам обследовал башню, где они находились в последние мгновения боя.

– Сейчас все мои шпионы твердят одно: Мехмед готовит войска для нападения на Молдову. Вероятно, турки придут в начале лета. Но я всё равно пошлю к султану посольство с предложением богатого выкупа за Александра. Какие у тебя планы? Ты будешь участвовать в этой войне?

Впервые у Теодорика не забилось радостно сердце при слове «война», впервые он не почувствовал возбуждения, прилива сил. Какое-то изменение произошло в его душе, и он решил, что постарел.

– Дождусь возвращения твоих людей. Потом приму окончательное решение. У меня есть камни из казны Феодоро. Пусть твой посол приложит их к выкупу.

– Отлично! Распоряжусь прямо сейчас.

От Штефана Теодорик пошёл к сестре Александра. Они беседовали долго. Мария сначала плакала, но потом взяла себя в руки и успокоилась. Говорили тихо, чтобы не разбудить спящего ребёнка.

 

 Посольство Штефана отъехало на следующее утро. Ждали его возвращения до весны. Когда зацвели сады, посольство вернулось с неутешительной вестью: обоих князей казнили. Все женщины княжеского двора теперь находятся в Гареме, а тайны Гарема священны, и никто из Гарема не может выйти живым во внешний мир.

 

Это был шок. Теодорик взял назад свои камни, попрощался с Еленой, Мимиром, которые решили пока остаться в Молдове, вскочил на коня и выехал из города.

 Теперь его уже ничто не держало. На полупустой дороге среди холмов и лесов он мог не стыдиться своей слабости. Слёзы текли у него из глаз. Погибло всё, чем он дорожил: любимый город, любимая земля, близкие люди…. В душе была абсолютная пустота.

Но потом, по мере того, как верстовые столбы один за другим пропадали у него за спиной, он начал ощущать, что есть ещё в его сердце слабый огонёк, ради которого стоит жить. И тогда путь его обрисовался ясно в весеннем тумане.

 

На границе Теодорик предъявил письмо воеводы с печатями и беспрепятственно въехал в Венгрию. Ему пришлось обратиться к Матиашу Корвину за рекомендательным письмом. Король был благодушен, и после рассказа Теодорика об обороне и падении Феодоро, велел выдать ему охранную грамоту.

 

Через две недели Теодорик переправился на барже в Венецию, за маленький бриллиант снял небольшой дом с прислугой, а уже вечером гондола привезла его к знакомым решётчатым воротам.

 Из окна выглянула Анна Нотарас. Она сбежала вниз и сама открыла ворота. Гондола вплыла во внутренний двор.

– Я знала, что ты вернёшься. А недавно мне приснился сон, и я поняла: это случится сегодня, когда солнце коснётся диском поверхности вод. Так и произошло,– сказала Анна.

Они поднимались наверх по лестнице, и Теодорик услышал плач ребёнка.

– Откуда в доме ребёнок?

– Да вот появился, после того, как некий высокий господин осчастливил нас своим посещением.

– Ты хочешь сказать, что это мой ребёнок?

– Я ничего не хочу сказать. Хочу лишь показать. И если ты не узнаешь своё собственное лицо в уменьшенном варианте, значит, слишком редко смотришься в зеркало.

– Я вообще не смотрюсь в зеркало. Не мужское это дело – любоваться своим отражением. В моём доме не было зеркал.

- В моём доме, напротив, слишком много венецианских зеркал, и ты не сможешь каждый раз гордо отворачиваться сам от себя.

– Дочь?

– Нет, сын. У тебя ещё есть дети?

– Нет. Моя жена была бесплодной. Я только недавно развёлся, а изменять жене, даже неверной, не мог, не согрешив.

– Для того и придумали люди Бога, что запретный плод сладок. Значит, грех не просто преступление заповедей Бога, но и особое, острое ощущение падения. А падение всегда приятно. Или нет? Впрочем, прости! Главное – ты-таки, согрешил.

– Покажи мне плод греха моего!

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/