Из дневников (1973-1978)

Вперевалочку ходит по квартире смешной топтышка, и не верится, что это - мой сын. Найдёт что либо на полу и бросит в мусорное ведро. Дочка тоже это делала, но, пожалуй, лишь это у них и похожее, а в остальном уж очень разные! Как будут относиться друг к другу, подрастая? А сейчас малыш как только просыпается, так сразу кричит:

- Аля, Аля! - с ударением на первую и последнюю буквы.

Кое-как «протянули» с ним год, - то я взяла отпуск после положенных двух месяцев «по уходу за ребенком», то Платон очередной, и теперь проблема: с кем оставить сына? Очередь в ясли ещё не подошла, а няню не найти. В Карачев?.. Условия не те, да и маме будет трудно, так что пока мы на распутье.

    

Теперь Платон работает в Конторе по прокату фильмов и, конечно, работа эта кроме зарплаты никакого удовлетворения ему не приносит. Но что делать? «Этого конфликтного журналиста», как сказал о нём секретарь Обкома по идеологии Смирновский, в газеты не берут, и остается только терпеть и ждать лучших времен.

 

Около двух месяцев не водили дочку в садик и за эти дни, пристальней вглядевшись в неё, думаю: мы слишком требовательны к ней и многое пытаемся внушить, словно взрослому человеку. Сегодня напроказила, а Платон начал раздраженно читать ей лекцию и я посоветовала:

- Когда разозлишься, вглядись в её глаза! Ведь совсем несмышлёные, и если напроказит, говорят: не хотела я так, а получилось.

Но, похоже, он не слушает меня. 

 

Часто, занимаясь кухонными делами, поглядываю на балкон, что как раз напротив нашего, - иногда там посиживает старушка.

А, может попросить её посидеть с Глебом?

 

Обычно брат приезжает из родного Карачева по четвергам, привозя нам рюкзак овощей, и сразу, с порога:

- Ну, что нового?

Подавай ему события, драмы, а еще лучше, трагедии, - без них жить ему скучно. А когда уходит, остаюсь с взбудораженной душой, - будто не то сказала, не то сделала и вот прямо сейчас надо бежать за ним, чтобы… И такое - каждый раз.

 

Сходила к бабульке, что - напротив, предложила посидеть с сыном. Доброй, улыбчивой оказалась. Вначале всплеснула руками, - да нет!.. да не смогу! - а потом согласилась: попробую, мол. Вот и хорошо. Так что через неделю выйду на свою любимую работу.

И впрямь любимую, но которой руководят нелюбимые начальники и обстоятельства.

 

Платон на выходной остался с детьми, а я – в Карачев.

Присаживаюсь на краешек маминой кровати, выкладываю гостинцы, а она стоит рядом:

- Ну, что ты тратишься? Нябось, на полсотни накупила!

Но вижу: рада! Вот сейчас заварю ей чай и начнет она лакомиться пирожными.

А потом иду в магазин за молоком и хлебом и когда прохожу через парк, то в душе просыпается чуть щемящее чувство по тем да-алеким дням, когда бегала сюда на танцы. Грустно видеть, что здесь всё изменилось, застроилось какими-то аттракционами, будками, навесами. Ну, что осталось от прошлого? Аллея да вот эти два дерева… да, это они, и уже тогда были большими. А еще вон тот фонтан с круглой чашей и мордочками львов. Ах, где же те счастливые мгновения, когда после танцев шла мимо него и знала: рядом ОН, тот самый, в кого была влюблена в этот вечер!

А когда иду к автовокзалу, снова возвращается ощущение соприкосновения с чем-то родным. И несу в себе это чувство бережно, чтобы не расплескалось, не растворилось так быстро, а у автовокзала, цепляясь взглядом за еще закрытые еловыми лапами кустики роз, за проталины у полукруглых сидений сквера, уже грушу: как же можно уезжать от всего этого, - родного! Но там, в большом городе - моё гнездо, и в нём тоже родные.

 

Всего только месяц и посидела Таисия Николаевна с Глебом, - «Не те силы», - и с завтрашнего дня Платон берет отпуск за свой счет, так что протянем еще сколько-то, а потом и я…

Жаль, конечно, что эта добрая бабулька не может больше оставаться с нами, - таких солнечных старушек я еще не встречала. Мало того, что не взяла денег «по уходу», но даже ничего не ела у нас, когда я приезжала на перерыв, чтобы покормить сына и ее.

Не знаю: чем расплатимся?»

 

Есть у Давида Самойлова строки:                Я зарастаю памятью,                Как лесом зарастает пустошь.                И птицы-память по утрам поют,                И ветер-память по ночам гудит,                Деревья-память целый день лепечут… Вот и моя… Иногда, вдруг проявляет один из образов и тогда трепещет он, не уходит, заявляя о себе снова и снова до тех пор, пока ни оживлю на страничках воспоминаниями  или рассказом. («Таисина берёзка») И странно! Словно успокоившись, растворяется без причины возникший, тает. Мистика?.. А, может, такое – из области того, чего еще не знаем?               Но в памяти такая скрыта мощь,             Что возвращает образы и множит.             Шумит, не умолкая, память-дождь,

            И память-снег летит и пасть не может.

 

«Наконец-то получили направление в ясли, так что закончилось моё суматошное, но пленительное заключение с минутами глубокого и истинного счастья от общения с малышом. Не знаю, найду ли теперь время для записей в дневниках? Работа, муж, дети, Карачев… Но вчера, перечитывая страницы о начале своей «телевизионной деятельности», снова возникло желание что-то найти в них для понимания себя.

Буду, буду всматриваться в них, - раз есть начало, должно быть продолжение.

 

Платона, хотя и с оговорками, но взяли в газету «Деснянская правда», так что «в профессии» он пока остаётся.  А еще по вечерам и в выходные начал писать роман… После дня в газете и писать? Правда, сегодня попробовал вначале немного поспать, а сейчас, в девять вечера, опять сел за стол».

 

Писать роман Платон будет медленно, - как и всё делает, - иногда вроде бы и забывая о нём, возвращаясь к рассказам, но закончив через несколько лет, назовёт «Ожидание настоящего» и станет отсылать в издательства, где редакторы будут придираться к крамольным по их соображениям страницам. Тогда отдаст своё «Ожидание» в окружное Приокское издательство, где его и издадут в конце восьмидесятых, в годы начавшейся Перестройки, с коротким предисловием: «Разобщенность, одиночество, потерянность молодых, энергичных, добрых людей – едва ли не самое печальное наследство застойного времени. В поле зрения автора – жизнь трудового коллектива крупного завода, духовный мир рабочих и интеллигенции».

И то будет пятая его книжка.      

 

«Почти не раскрываю дневник, - они же, о ком хочу писать, заполняют всё «свободное» время.  Дочка подрастает, легче стало убедить её в чём-то, но пугает её рассудительность, - мало у неё наивных, детских вопросов. Очень любит рисовать. Спать ложится - отрываешь от рисования, в садик собираешь - то же, и воспитательница жалуется, что всё у них ею разрисовано. Устает там, конечно, детская возня в группе - тридцать детей! – перегрузка для любого ребенка.     

А сын во всём подражает сестре, и если она рядом, то он - её зеркало: поворот головы, жесты, интонация… Снисходительно позволяет тормошить себя, таскать на шали по полу из комнаты в комнату, со смехом гоняется за своей машинкой, которую та увозит от него с грохотом, а когда ему что-нибудь надо, кричит:

- Дай-дай-дай-дай!

Да с такой обидой слезной!

Вот словарь его слов: лябука - яблоко, ку - чайку, малька - молока, леб - хлеб, бука - булка, коха - кофта, кулька - куртка, мика - машинка, ляба – сабля, без лябы и спать не ляжет, и в ясли не пойдет.

Есть у какого-то писателя рассказ: отец умертвил своих детей, когда им было годика по три, - не мог смириться, что станут взрослыми, другими. Чудовищно, конечно.

Но ведь так грустно! Не остановить и даже не замедлить эту пленительную пору детства, - так стремительно уходит! Вот поэтому и хочу попытаться обмануть беспощадное время, - пусть хотя бы в дневниках останутся вот эти наброски с тех, кто так дорог сердцу».

 

Записки о детях буду вести до тех пор, пока у них не появятся свои семьи, и из них потом сотку целый сборник под названием «Тропки к детям». 

 

«До пяти вечера - обед, ужин, уборка, стирка и всё время, рефреном, для успокоения:

«Не беда, когда дела, беда - когда их нет. Не беда когда дела…»

Теперь - на работу.

Тепло, пахнет дымком.

По деревянным ступенькам, по лесенке - вниз. Деревья ещё не «дышат» зеленью, но через них - разлив Десны. Холодное полотнище серо-зелёной воды. Безмолвная вода, тихая вода и солнце.

Яркое солнце, жаркое!

Рабочие - со смены. И тоже - безмолвны.

И в троллейбусе тихо.

Набережная. «Троллейбус дальше не пойдет». Энергию отключили. Дом рушат? Да-а... «Дом же обвалился!» Пыль – столбом. Экскаватор, оцепление, люди вдоль изгороди, по обочинам. Смотрят, заглядывают за ограждение.

Уже минут двадцать тихие – и такие яркие под солнцем! - троллейбусы: шестерка, первый, второй, тринадцатый. Словно пунктиры.

Но успела к эфиру! Бегом - по коридору. Уборщица тряпкой - по полу. И – с порога:

- Роза, входи в эфир!

И та двумя руками – на кнопки. Выдаю фильм «Белая гвардия»: гетман бежит в Польшу, его ополчение - по домам. И там – разруха!

Домой… И снова - обвалившаяся дом на Набережной, оползень на Покровской горе, ещё шире – Десна. Темная Десна, тихая вода...

«Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь».  Вот-вот! Именно он!

А для меня «миг» - опора для будущего.

Которого просто нет?!

                       

И опять настигло: все, что делаю на работе лишь – для «высокого начальства» и редко удаётся сделать передачу, которая приносила бы радость… как вчера.

Играла заезжая арфистка и мы с моим любимым оператором Сашей Федоровым работали в каком-то удивительном и радостном «синхроне», понимая друг друга с полуслова, отчего в душе и сейчас - музыка.

А Платон… Платон тоже зачастую раздражён тем, что нас окружает, поэтому моя усталость спотыкается о его недовольство и утешения у него не ищу.

И только дети! Только в них – мгновения радости, минуты отдохновения, только с ними душа моя причащается чему-то истинному.

  

Ездила на выходные в Карачев, спала на кровати брата, - как в люльке. Хорошо!

Но к утру - его храп с раскладушки, испуганный вскрик мамы из другой комнаты, - приснилось: стены рушатся.

Весь день прибирала в хате, пылесосила потолок от нависшей по углам паутины, - завтра Пасха, - вешала тюлевые занавесочки, а мама стояла рядом и командовала, опираясь на лыжную палку:

- Присборь, присборь их! И дырки-то складочками закрой, - указывала ею: - Да не туда эту-то, а сюда. Ну, подумала б: зачем туда-то? Солнце загораживать? Витька сейчас ее р-раз и скрутить, и сорвёть.

Потом - её рассказ о Кузе - рыжем гармонисте:

- Видать, не суждено мне было счастливой с ним жить, вот Бог и прибрал его. - Сидела на кровати, свесив ноги и опершись на ту же палку. -  Уж очень его любила! - И тёмный профиль её на какое-то мгновение застывал. -  Любовь, моя милая, это тоже талант, не каждому и даётся… такая.

А вечером с Виктором - к автобусу, на мотороллере, в клетчатой шали.

И моросил дождь. И лужи выпархивали из-под колёс. И ветер всё хлестал и хлестал шалью.

 

С одиннадцати утра до пяти делаю видеозапись спектакля. Без перерыва.

И глаза не смотрят, и голова раскалывается!

- Чем кончим? - спрашивает театральный режиссер: - На реплике: «Люди не чтят хороших традиций»?

- «Сотрут, и не заметишь», - предлагаю и вопросительно смотрю на него: смекнёт ли, что имею в виду нашу «направляющую и созидающую»?

Пауза.  Его улыбка… Соглашается.

А дома: дочкины детские руки на клавиатуре и робкие, но живые звуки.

Ах, если б научилась! Сколько б радости потом - и для меня! Моя не осуществлённая мечта...

Чуть позже - на кухне, детям: только трудом можно чего-то добиться… учитесь ценить время... человек творит себя сам… а они едят булку с халвой, хихикают, елозят по табуреткам, по моим коленям.

 

На улице тепло, солнечно, зелено!

А Платон опять мается: нет интересной работы, нет друзей, а тут ещё и не пишется. Конечно, понять его можно, но всё же!.. 

Его маята перебралась и на меня, прицепилась тоской по сильным, умным людям, - зачастую невыносимо видеть озабоченные, замкнутые лица на улице, слышать пошлые шлягеры из открытых окон и враньё, враньё, враньё!.. в газетах, по радио и телевизору.

Как же устаём от всего этого!..

А тут еще дети разыгрались перед сном. 

- Хватит! Успокойтесь! - сорвалась.

Нет, не действует. Шлёпнула по заднице… Их вопли да и у самой - слезы.

Секу себя: плохо! Это - от беспомощности!

Но знаю: опять сорвусь.    

 

Вот уже несколько лет брат хлопочет о признании подпольной организации Карачева, в которой и сам, четырнадцатилетний, участвовал, - крался тёмными вечерами по улицам и штамповал на немецких объявлениях: «Смерть немецким оккупантам!». Недавно ходил в райком, а какой-то чиновник сразу начал орать: «Никакой организации здесь не существовало!» Тогда пошел к секретарю по идеологии, и та вроде бы сочувственно отнеслась к его просьбе.

- Даже папка у неё есть по этому делу, - сказал обнадёженно, - но нет документов, о факте их существования. Если б достать! Может, тогда б и признали.

И попросил меня обратиться к партийному секретарю нашего Комитета Полозкову, - тот как раз пишет о войне.

Схожу.

 

И опять: острое сожаление вызывает, что не могу унести «в грядущие годы» облики детей, их привычки, слова, - уже сейчас немногое вспоминается из того, какой была дочка в три года?   

А растет она доброй девочкой. Купили ей велосипед на толстых шинах, так она всегда радуется, если кто-либо из детей катается на нём, а когда приводит подругу, то первым делом спешит угостить её и мечтает о том, чтобы носить в группу сладости и всем раздавать. Очень любознательна, - со сто «почему?» за день, но когда отвечу на очередное, то обязательно посмотрит эдак снизу и скажет: «Пра-аильно, мама!», - будто бы уже знала, но просто проверила. Ну, а если засомневается, тут же услышу: «Ад-дманываешь, мамочка!» - твёрдо выговаривая «д». А еще любит настаивать на своём, а когда поправляю, то скажет: «А если мне так нравится!»

В садике жалуются, что сладу с ней нет и на прогулках до всего ей дело! Недавно водили их в приезжий зооцирк, так она прошмыгнула прямо под ноги слону, - воспитательница с ужасом об этом рассказывала.

Очень любит, когда её чему-то учат, и если б у меня было время заниматься с ней, то уже читала бы, шила, вязала, - вчера в течение часа сковыряла крючком шнурок, - только когда учится, к ней не подходи: кричит, злится!

Карманы её вечно набиты всякой всячиной: пузырьки, клочки, винтики, стекляшки, камешки, палочки, лопнувшие шары, - все ей надо! – а если что выбросишь - скандал.

И по улице не пройдешь с ней мимо того, что лежит беспризорно. Сегодня шли возле библиотеки, а она что-то приотстала. Оглядываюсь, а дочка волочёт за собой щит с объявлениями. Но при всей своей активности замечает и облака на небе «черные», и луну, которая «плывет», и солнце, «как из пластилина», и деревья «уже красные».

Вечером, когда готовлю обед на завтра, дети обычно крутятся под ногами и от этого - мои бесконечные вскрики: Глеб, ты куда?.. Галя, не рисуй на стене!.. Глеб, не лезь под стол!.. Галя, отдай ему машинку!

Трудно бывает, - уж очень активны! - но и радостно: растут, растут человечки!

 

Звонила Полозкову: «Вам дозволено рыться в архивах, так, может, узнаете что-либо о Карачесвкой подпольной организации?», а он ответил: «Документы о ней добывать - труд напрасный. В   КГБ не хотят признавать факт ее существования».

Вот так… Так что пока моему брату «факт существования» Карачевской подпольной организации приходится увековечивать в его собственном романе «Троицын день».

 

У Платона – день рождения, а поэтому с утра я - на кухне. Как хорошо, что три дня назад на работе дали по цыплёнку и по кило колбасы!.. да еще и сберегла всё это! Но надо что-то на десерт... И перед работой: забегаю на базар, покупаю полкило овсяного печенья, триста грамм конфет «Маска», три тюльпана, ремешок для часов - в подарок.

И уже вечером помогает сын, - раскладывает хлеб на тарелке «красиво».

- Что подарить? - спрашивает.

- Подумай.

- А-а, знаю! – И убегает, приносит маленький кинжальчик, свою «лябу», как называл ее пару лет назад. - Скажу: защищайся им, папа, от врагов, и нас защищай.

И вот -  зажаренный в духовке циплёнок, помидорчики, конфеты, печеники, вино... дочке и сыну - тоже по чуть-чуть с черничным соком:

- Будь счастлив, глава семейства!

 

И снова редко делаю записи потому, что полностью погрузилась в дневники, - правлю, перечитываю, перепечатываю и зачастую кажется: это – лишнее, это – не надо, а стоит ли оставлять то, это? Но выбрасывать «то и это» жалко, вот и думаю, думаю... и когда на работу еду, и когда вяжу в своем уголке дивана, и перед сном, и когда не спится.

Трудное занятие, но интересное!

 

Как всегда, прямо с поезда, захожу на базар и ищу маму.

Да вон она! Покупает картошку у мужика и стоит рядом с ним со своей убогой коляской сгорбленная, жалкая…и кажется мне, что все бабы пальцами на меня указывают: во, мол, довели мать! Сквозь землю провалиться б!

- Не езди ты на базар с рассадой! Хватит, отвозилась, - твердим ей с Витькой, а она… Когда был он в Брянске, повезла все ж продавать, а вот теперь сидит на порожке и рассказывает:     

- Вязу, значить, свою коляску с базару...  вдруг в глазах потемнело. Присела тах-то на чье-то крылечко, а тут – знакомая идеть: «Что ты, Мань»? Да так, ничаво, говорю, отдыхаю… а у самой всё плыветь перед глазами. «Давай помогу тебе», - знакомая-то... Не, не надо, отвечаю, иди, иди. Ну, пошла она, а тут ишшо двое подходють, помоложе: «Давайте мы вам, бабушка, коляску довезем». А тут знакомая возвратилася и говорить им: не надо, мол, не трогайте ее, она сама… вот только отсидится и...» Во как, милая…

- Ма, ну зачем же ты поехала! – улыбаюсь почти сквозь слезы, а она уже лыжной палкой пытается дотянуться до манерочки, как называет миску, в которую хочет насыпать пшеницы для кур. - Виктор приехал бы и продал, - поднимаю манерочку, подаю.            

- Ну-у когда ж он ишшо приедить-то, - сыплет зерно в миску. - А рассада готовая, нужно продавать, вот и поехала.

- Вот и попала б в больницу, - подхватываю, пытаясь припугнуть. 

Но поможет ли?

 

В кабинет входит редактор «Новостей» Володя Жучков с бутербродом в руке:

- Ухватил - хохотнул, - с барского стола.

Чуть позже влетает мой коллега Юра Павловский:

- Галина Семеновна, у вас чашка свободная есть? - И потирает руки. - Там Ильина принесла чай о-обалденный. Аромат!.. - Даю ему чашку, а он: - Хотите и Вам принесу? - Нет, не хочу.  - Ну, хоть понюхаете! – настаивает беспардонно искренне.

Молча, смотрю на него... он что-то соображает и шмыгает за дверь.

А я иду к своему начальнику и думаю: может, и нет в этом ничего такого, что моя ассистентка Ильина приносит иногда что-либо «обалденное» из-под прилавка обкомовского магазина, где работает её мать?.. Вот и он, мой начальник, сидит и попивает тот самый чаёк, который предлагал мне понюхать Павловский… 

А вот и Катя Мохрова входит с сухарем и стаканом в руке, в котором тот же чай ароматный. Вязаная юбка обтягивает ее крутой живот и зад, неровными наплывами свисает кофта, лоснящиеся волосы как всегда затянуты на затылке резинкой, - и, не извинившись, что прерывает наш разговор, подсовывает Валентину Андреевичу какую-то бумагу, начинает что-то объяснять. Замолкаю, жду... Да нет, Катя добрый, хороший человек и мы с ней ладим, но сейчас моё неприятие вот таких чаепитий от обкомовского «барского стола» переносится и на неё, а поэтому… Но уходит. Только начинаю говорить, вшмыгивает выпускающая и тоже - с чашкой! Снова жду.

А напротив сидит и всё так же попивает чаёк Валентин Андреевич, мой самый «высокий» начальник...    

Ну, почему для них «это» - маленький праздник, а для меня…»

 

Валентин Андреевич Корнев… Был он невысок, но строен, лицом не сказать, что красив, но симпатичен, с живым взглядом серых глаз, с проблесками седины в короткой бородке.  Странно, но записей о нём делала мало, и вот одна из них:

«Вчера в наших «Новостях» прошла информация Гуглева о том, как город избавляется от беспризорных собак, - отлавливают их и в каком-то загоне забивают палками, - так Корнев, на летучке: не надо было, мол, этого показывать!.. ему, видите ли, чуть плохо ни стало от этого сюжета!.. да и в вообще, «показывать надо только то, что не будоражит ни ум, ни сердце».

Таким он и был: на летучках старался погасить споры, сгладить конфликты, на собраниях – тоже… Берег своё больное сердце?

Телевидения Валентин Андреевич сторонился, - может, потому и писала о нём мало? Правда, иногда всё же пробовал вникнуть в нашу технологию, но у него это плохо получалось. Помню, как спустя почти год после перехода студии на видеозапись, пришёл ко мне на пульт и спросил:

- Галь, - всегда меня так называл, - а можно как-то просмотреть то, что вы сейчас записали? 

Не знал даже, что после записи просмотр обязателен.

Как он относился ко мне?.. Пожалуй, была я для него прежде всего красивой женщиной, а потом уже режиссером, - при встречах окидывал ласкающим взглядом, непременно улыбался. Не помню, чтобы выговаривал за что-то, не помню, чтобы мстил, если на собраниях взбрыкивала против него, - было и такое, - и грамоты за «хорошую работу» сыпались, как из рога изобилия.

Были ли у него конфликты с Обкомом? Нет, не знаю. Но когда на собраниях надо было сказать то, что «нужно руководящей и направляющей», говорил. Искренне ли? Не думаю… а, вернее, хочу так думать.

 

«Первый солнечный день после двухнедельных дождей. Жарко...

По колеям, поросшим травой, бежит и бежит прозрачная вода, а у дороги - плети молодых лисичек и темно-сизые от ягод кустики черники. Когда еще будем собирать такую? 

И снова дождь! Но радостный, грибной. Ручейками - по спине. Удар грома стряхивает и брызги с деревьев. Чавкающие кроссовки утопают во мху и комарьё!.. Даже в уши лезут, в рот!

Но к вечеру всё ж набрали целую корзину ягод, а по дороге нахватали еще лисичек, подберезовиков и - прекрасный белый гриб!

Поезд ждали опять под дождем.

Испарение от сырого леса, набухшая водой, клонящаяся к земле трава, негромкие, словно растворяющиеся во влаге, слова ягодников...

А в вагончике узкоколейки - всего несколько человек, в автобусе - тоже. Тепло, уютно. Корзина с черникой - на коленях у Платона, с влажными и яркими грибами - на моих…

Вот это!.. и только это! – истинное.

 

Дети подрастают, - дочке девять, сыну шесть, - и что-то меняется в их характерах, но в основном… Дочка энергична, любопытна, опрометчива, упряма. Если накажешь, то на какое-то время сдается, отступает, но тут же начинает искать: чем бы отомстить?

А сын мягок, рассудителен, довольно легко идет на компромиссы, осторожен и если дочка подсовывает руку под ремень, защищая брата, то он такого не сделает.

Семь лет ему будет в октябре, но он уже - первоклассник. Когда вела в школу, не отдавал портфель, был молчалив, напряжен и не отпускал руки. Кстати, любит ходить вот так, за ручку, не то, что дочка, - та норовила оторваться ещё в два годика. 

 

Еще раз перепечатала дневниковые записки и подумалось: вот теперь всё хорошо!

А когда стала вчитываться - опять: ну, как же пропустила вот это!.. как же не обратила внимания на то!.. как же… как же? И поняла: надо снова «перемонтировать», - «узор жизни» не прорисован, нет «стержня», вокруг которого всё намоталось бы, как при монтаже фильмов, а поэтому нет упругости, напряжения и написанное не притягивает».

 

Когда-то вписала в блокнот вот такие слова моего любимого Александра Блока:

«Пока не найдешь действительной связи между временным и вневременным, до тех пор не станешь писателем не только понятным, но и кому-либо, и на что-либо, кроме баловства, нужным».        

Но как?.. как искать и найти ту самую «связь», чтобы написанное оказалось кому-то нужным?

И теперь думаю так: ЭТОМУ научить нельзя, я должна сама… если, конечно, смогу.

 

(Через три месяца)

«И в третий раз перепечатала то, к чему постоянно возвращаюсь вот уже два года: работа на телевидении, увлечения, влюблённости, разочарования…

А назову эту, следующую главу своей жизни так: «Шарики колдовские». И в ней теперь всё так, как нужно…но знаю, что когда через год перечитаю, то снова начнётся: ну, как же пропустила вот это!.. как же не обратила внимания на то!.. как же… как же?»

 

И снова - у Блока: «Забудь о временном и пошлом, и в песнях свято лги о прошлом».

Ну да, ведь то, далекое, - как бы ни хотела обмануть время! - было всё же другим, а я изменила его и теперь оно словно расщепилось, окрасилось иными красками, как преломлённый линзою луч света.

Но всё же осталось, осталось только моим.

  

Следующая, седьмая  глава - ШАРИКИ КОЛДОВСКИЕ

Дорогой читатель!

Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много моих фото пейзажей.   Веб-адрес для поисковых систем - - http://galinasafonova-pirus.ru

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/