Бойцар

 

 

РАСТВОРЕНИЕ

 

Экологическая драма

 

 

По мотивам игры Deus Ex, попытавшейся предвосхитить двадцать первый век.

 

Эта история реальна лишь до той степени, до какой вы захотите видеть ее реальной.

Это – просто сказка.

Судьба всегда драматична, и в ее глубинах вечно зреет трагедия. Кто не испытывал озноба перед угрозой времени, тот не проникал никогда вглубь судьбы и лишь касался ее нежной оболочки.

 

Хосе Ортега-и-Гассет

 

Отовсюду мне видны неизмеримые величины, заключающие меня в себе, как мимолетную, минутную тень.

 

Блез Паскаль

 

И в конце находим

Туманный призрак в допитом бокале.

И – горстка праха…

 

Антонио Мачадо

 

Начало того, что закончится

 

Ночь вне времен, что царила при рождении мира, и крик неслыханной тишины, что открыл историю мира, точно огромную книгу плоти, листаемую ветром и огнем.

Сильви Жермен

Музыка родилась. В глубинах ночи, за смутным горизонтом осязаемого – она ворвалась в недрогнувший мир, и привлекла внимание многих. Казалось, она нигде не звучала наяву, но никто не назвал бы ее в тот момент обманом. Каждый прохожий, каждый обитатель маленьких замерших в тени домов, мечтатели в тенистых парках и посетители открытых кафе, погрузив­шие воспаленный разум в сонное оцепенение накаленного воздуха – они внезапно вздрагивали и замирали, уловив нечто чуждое, полночным вором прокравшееся в сознание.

Сильные звуки то удалялись, то набирали силу в тревожном ритме. Но, нарушая спокойное биение сердца, они заставляли дослушать себя до конца. На неуловимый миг показалось, что этот ритм, эта рожденная призраком мелодия, которую не забудешь сразу, передают что-то, какую-то мысль… Непонятную. Тревожную. Тревожную в своем предчувствии. Она действительно звучала, как акт трагедии – но как заключительный аккорд, когда занавес уже упал, а неразрешенность становится явной и приносит боль.

Немногие тщетно искали источник музыки – нигде не играла скрипка, и темные окна молчали. И люди в смутном страхе посмотрели друг на друга, если кто-то был рядом, или в одно из своих отражений в зеркальных стеклах Мира. Их было много. Они посмотрели на миг – и удивились сами себе. Все вернулось на круги своя. Ничто больше не грозило ворваться в душную атмосферу этой ночи.

Но ведь за порогом сумерек придет следующая ночь…

 

Музыка прокатилась подводной волной по улицам, но не рассеялась эхом, а в роковой целенаправленности умчалась в Даль, и нашла там Вход. Вход вел очень глубоко, он заводил по лабиринтам обманчивых теней в Недра. И там… Там было тихо. Музыка вплела в паутину тишины свою деструктивную нить, как подводное течение в темной прозрачности глубокого озера. Она заколебалась в огромных пространствах, в бездонных шахтах, в мрачной необъятности. В сумраке дрожали тени призраков – Призраков Грядущего, неровные, неясные. Пустыня на поверхности осталась за Пределом – здесь, в глубинном мире, не было связи с поверхностью – здесь было Все… Холод собирался в осязаемые волны – этого Холода не знала поверхность. Тьма клубилась в огромных Галереях, выходя протуберанцами сумрака там, на видимых краях, где все еще было слишком далеко до стен, чтобы могла родиться Надежда. И чьи-то Голоса – нет, не те, что разрешено услышать на Поверхности, не те, что под силу выдержать мне и тебе – Тысячеголосье бездн шептало и мерещилось Всюду, и негде было от Них укрыться. И некому было укрываться.

Здесь тоска почернеет, умрет и рассыплется в пыль.

Пусто в разросшихся до кошмара пустотах… И жутко прозвучало слово - Вечность…

И музыка утратила сильные ритмы, поникла, скованная щекочущим холодом и Эхом. И утратила нить смыла в темноте. Трагедия ушла, осталась скорбь, даже не скорбь, а ее остаточность. Когда темно, но уже нет ни героев, готовых искать выход, ни даже тех, кто оплачет…

А призраки дрожат. Дрожат, бесформенные... Ожидают…

Приговор

 

Эта дорога…

Нет на ней путников.

Сумерки осени.

Мацуо Басе

Непонятная ночь. Эта тишина над обрывом, она угнетала даже их. Тот, кто любил белое, провел ладонями по лицу, словно отгоняя смутную думу.

- Мы дали ей жизнь. Теперь ничего не изменить. Слишком поздно. Ваше назначение в ФЕМА должно быть завершено в течение недели. Я уже обговорил условия с президентом.

- Она везде. В воздухе, которым мы дышим. В воде и почве. На кончиках пальцев. В глазах стоят ее серые маски, стоит прикрыть их. – Обладатель голоса, который сковывал, смотрел с заснеженной вершины на огни, затем обернулся к Тому, кто любил белое. – Ее уже не остановить. И однажды – однажды она достигнет той точки, далее которой мы уже ничего не сможем контролировать.

Снег засыпал их крупными мягкими хлопьями, но и его грязноватая белизна не могла разбавить тяжелой темноты этой ночи.

- А зачем контролировать? – Тот, кто любил белое, задал вопрос, не надеясь на ответ.

- Потому что она затопит мир, накроет его единой серой маской, плохо скрывающей безумие. Она распространится на школы и церкви, достигнет глубин и высоких цитаделей, постучится и в облезлые окна трущоб, и на верхние этажи тех, кто считает себя огражденными. Однажды, - Обладатель голоса, который сковывал, немного обернулся к собеседнику. – Однажды она достанет и нас.

- К тому времени мы уже освободимся, - ответил тот глухо.

- Возможно.

- А выхода у нас и нет. Мосты сожжены, да если бы и оставался какой-нибудь утлый мостик – неужели бы вы вернулись после того, что пройдено?

- … Нет. Но кто-то не примет это просто так. Не все спят в эту ночь. И не все знают того, что знаем мы. Не многие захотят согласиться, даже если узнают, с избранной нами дорогой. Они будут бороться. Я говорю не только о неприятностях в Париже или побеге доктора Саваджа – будут другие, о которых мы не знаем.

Часть 1

Нью-Йорк

Время одиночества

Одиночество сияющим

Бесчувственным клинком

Рассекает мне душу

В холодном мерцании звезд.

Хайку неведомого поэта

Глава 1

Переход

 

Готов себя я в мир отважно кинуть,

Земных скорбей, земных восторгов жребий вынуть,

Под бури смело парус ринуть,

И в час крушенья с робостью не стынуть.

Гете

Я не знал, сколько было нас, тех, кто вошел в эту дверь – и не имел представления, сколько исчезало в этом полном настороженной двусмысленности проеме до меня. Я был готов. Я знал об этом. Знали и те, кто меня готовил. Кто точно следил за мной сейчас через невидимые камеры, сидя перед мониторами где-то в полумраке своих кабинетов.

Но испытание есть испытание. Каждый должен пройти его, хочет он того или нет. За шесть лет учебы в Академии мы не раз проходили испытания гораздо более тяжелые. А этот, последний Тест – не более чем формальность, дань традиции, финальное представление, где после тяжелых репетиций артист виртуозно демонстрирует свои способности перед публикой.

По крайней мере, так говорили мне. Но теперь, переступая порог, излучающий какую-то мрачную напряженность, я чувствовал – в мое сердце прокрадывается неприятное сомнение.

Испытанием проверялись наши умения действовать в обстановке безумия, когда один упорядоченный атом противостоит смертоносному хаосу. Но, слыша лишь глухой стук собственных шагов в совершенно пустом, даже пустынном коридоре, я вдруг неожиданно для себя подумал: это не просто тест.

Странная фраза пришла сама собой, будто рожденная и давно не высказанная серыми швами, соединяющими листы стали на стенах. Видимо, просто такое настроение было у меня в тот вечер. И вообще я чувствовал себя странно, хоть и не первый раз. То движения мои казались мне слишком быстрыми в замедляющемся временами мире, то слишком обнаженная ясность мысли заставала врасплох. А теперь – новое... Ночь только начиналась, а я уже чувствовал себя уставшим и старым, как этот мир, как этот гранит, старый камень нового здания. Все ушли. Все покинули меня. Кто-то в белом халате сверху вниз смотрел на меня невидящим взглядом. Но я не ощущал его присутствия. И тогда я понял: это – Испытание Одиночеством.

Казалось, время невыносимо замедлилось, сжалось вокруг меня, чтобы увековечить мою старость и мое одиночество.

В двадцать три года я возвращался в мир, от которого был изолирован в течение шести лет. Точнее, я готовился вернуться. Сразу после испытания. Но... как он меня встретит? О чем напомнит, что скроет… Каков он теперь, мир... Я не был там целую вечность.

В длинном зеркальном зале, залитом зеленоватым светом, я был один. За спиной захлопнулась дверь, оставив позади и мрачный коридор, и единственного наблюдателя. Вот здесь действительно впору было почувствовать, что такое совсем один. Где-то за стеной журчала вода, и плеск ее давал тень надежды. Искусственные цветы в вазонах отбрасывали несуразные тени.

Я сделал шаг и сразу понял – что-то не так. Да, под ногами. Несколько строк под голубым экраном.

«Добро пожаловать, агент. Неважно, кто я и как меня зовут, думаю, мы увидимся впоследствии. А пока я буду руководить вами, точнее – помогу пройти тест. Наверное, вы уже устали от испытаний... Но наше испытание не похоже на остальные»

А затем голос-послание прошептал где-то в недрах моего мозга:

Я еще не совсем привык к этим голосам в моей голове, словно рожденным из ниоткуда. Будто присланным никем в помощь моей беспомощности, для усугубления моей растерянности, и так рассеянной по самым отдаленным волокнам души, вибрирующим от эха. Эхо – так называлось это новое наноустройство, одними из первых испытателей которого были я и мой брат. Сигнал шел прямо к слуховым долям головного мозга на особой частоте, минуя барабанные перепонки. От этих голосов у меня часто болела голова, да и неприятно становилось от осознания себя приемником. Принимающей стороной, которая принимает безропотно все подряд, а ее ответ вряд ли кто услышит. Честно говоря, никто не спрашивал нас с братом, внедряя Эхо, хотим мы этого или нет. Но это понятно – учитывая то, что ожидало впереди.

Сухой пластмассовый цветок неприятно царапнул руку, когда я брал ключ. Я открыл дверь, вошел... Высокий зал, чьи пределы нельзя было угадать в сумраке, удивлял морозной прохладой. В воздухе мерцали и кружились миллионы светящихся частиц. И холодный ветер, стеная среди погруженных в скромную отстраненность колонн, рождал странные звуки – не то плач, не то очень злобный хохот. Да, забыл сказать – в зале было темно, как раз настолько, чтобы видеть свои руки и хоровод странных звезд, но не разглядеть истинных очертаний помещения за два шага от себя.

Я не мог знать, что было в этой темноте. Но подсознательно почувствовал – ничего. Меня просто поразила пустота этого... склепа. Наверное, это холод поощрял такие фантазии.

Неприятно одернул стук захлопнувшейся за спиной двери. А сухой однократный щелчок замка даже не удивил. Голос из Эха звучал разбавлено и одиноко.

- Я обращаюсь к вам в последний раз до конца этой части испытания. Больше вы никого не услышите. Теперь вам предстоит остаться совершенно одному. Впереди самая легкая часть испытания. Вам предстоит выбраться из замкнутого пространства... не имеющего выхода. Желаю удачи.

Голос умолк. Стало очень тихо. Я с приговоренностью посмотрел по сторонам, ничего не видя. Ощущение ловушки, ощущение склепа с каждым мгновением усиливалось. Я прошел вдоль колонн и уперся в стену из бледно-серого, похожего на мрамор камня. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – этот камень не пропустит ни один звук. Обойдя весь зал вдоль стены, я сделал еще несколько открытий. Он вовсе не был столь огромен, как показалось вначале. Нет – он был тесен, и с каждой секундой, здесь проведенной, я все больше понимал людей, больных клаустрофобией. Танцующие звезды оказались просто голограммой, они начинали раздражать. Говорящий ветер просто исчез, и в пришедшей на смену ему глухой тяжелой тишине я уже сомневался, не был ли он просто иллюзией. Ни одного окна не выходило наружу – не слишком странно, учитывая, что испытание проходило глубоко под землей. Мебели тоже не было, более того – не было ни одного предмета, установленного или случайно оброненного, на котором бы расслабился взгляд. Колонны попирали пустоту, вырастая из пространства, в котором не было ничего.

И при этом – что-то было. Что-то, без имени, угадывалось.

Как слепой, я нетвердо ходил в этом сумраке, пытаясь ухватить руками пустоту, чтобы не упасть. В стороне противоположной той, откуда я пришел, проступала из полутьмы черная дверь куда-то – никуда. Но она была не из тех, которые можно открыть. Она стояла здесь, чтобы усилить напряжение мнимой маской надежды.

Я снова обошел вокруг, стуча в каменные границы моего ящика, исследуя каждую пядь насмешливо-гладкого и безукоризненно чистого пола, останавливаясь пальцами на тех швах, где пол переходит в стены, решал несуществующие головоломки возле колонн. Ни единой щели и выступа в безукоризненных проекциях, ничего, что могло бы дать намек на нечто и тень надежды. Острые приступы паники, даже отчаяния душили за горло несколько раз, но я усилием справлялся с ними. Это тест – ничего более. Просто испытание.

Но у меня не было с собой часов. Я потерял нить времени, и не мог знать, часы ли прошли, или считанные мгновения. Когда в щадящей тьме время замерло для меня и перешло в вечную неподвижность – тогда пришло ощущение полной изоляции. И тогда же – на миг – пришло ощущение жизни – ее полноты, желанной, утраченной и только потому оцененной по достоинству. Я уже забыл о том, что прохожу испытание. Все воспоминания, все связи с прошлой жизнью, знания о том, кто и что я, улетучивались к вершинам колонн легкими дрожащими облаками, растворяясь среди танцующих звезд. Разум очищался от мыслей, даже тревога была какой-то странной. В чистом, как опрокинутый бокал, сознании, слабо вспыхивала и угасала, как пульс, только одна мысль.

Или я выйду отсюда, или здесь останусь.

Эти несуществующие звезды, они особенно угнетали. Роясь в замкнутом пространстве, окутывая меня плотным, гипнотизирующим облаком, подсвечивая то, что нельзя осветить, они шептали: выхода нет... выхода нет... Прошла целая вечность, я уже сидел, опершись о колонну спиной и знал: я отсюда не выйду. Никогда.

Я уже не чувствовал холода. Только закрыл глаза, чтобы не видеть вовлекающие в безумие хороводы звезд. Только сатанинское мерцание проникало и сквозь веки, от него нельзя было спрятаться. Прозрачные ручьи стекали по щекам. Нет, это были не слезы жалости к себе – и не слезы отчаяния.

Я забыл, зачем и почему я здесь. Я не мог помнить – потому что уже не мог думать. Мысли ушли – все до одной. Я думал, что знаю, что такое отчаяние. И лишь теперь понял, что ошибался. Я подошел к Пределу. Я уже испытывал отчаяние и сильную тоску когда-то, когда потерял сразу и отца, и мать, в одно мгновение, от одного неосторожного шага и безразличной отстраненности судьбы… Я думал тогда, что это последняя грань. Но всегда найдется потрясение, которое откроет тебе всю ущербность твоих прежних ощущений, далекость от холодной безумной полноты. Когда в столкновении с бездной, долгом и болезненном, уже не спасает шок. И приходит слишком острая и мучительная ясность мысли – только мысль какая-то другая, не твоя. Ощущение другого человека, каким ты стал. И тогда...

Позже я стал подозревать, что и это был не предел. Предела нет.

Я смирился. Я останусь здесь навсегда. Растворюсь в сверкании тысяч огней-обманов. Оцепенение иголками прошло по коже и отпустило. Я опустил голову...

Один из квадратов зеркального пола вдруг вспыхнул слепяще-ярким голубым светом. В хрустальной прозрачности осязаемо проступили слова.

«Два лунных камня глядели на него при слабом свете прикрытого рукой огонька; два лунных камня, лежащие на дне прозрачного ручья, - над ними, не задевая их, мерно текли воды жизни…»

Символы исчезли – только на миг, а затем заструились вновь. Только они были теперь немного другими…

«…лицо было как остров, покрытый снегом: если дождь прольется над ним, оно не ощутит дождя, если тучи бросят на него свою вечно движущуюся тень, оно не почувствует тени».

Мое лицо? Его лицо?

«В каждую эпоху одиночество все холоднее и суровее, а спастись от него – все труднее. И наконец человек приходит в такое изнеможение, когда тянуться к божественной форме изнутри своего одиночества нет сил».

«…смерть всегда была единственной его мечтой. Смерть представала перед ним, прикрывая свой лик многообразными масками. И он срывал их одну за другой – срывал и примерял на себя. Когда же ему удалось сорвать последнюю из масок, перед ним, должно быть, предстало истинное лицо смерти. Но мы не знаем, способно ли было даже оно привести его в трепет. До этого момента желание умереть заставляло его неистово стремиться к новым маскам, ибо, обретая их, он становился все прекраснее».

«Он переносил пытку абсолютной ночью – ночью, поглотившей все, ночью уничтожения; он переносил худшую из бессонниц – бессмысленное присутствие, пронизанное отсутствием. Он не мог не быть там, в этом нигде, не мог не бодрствовать, час за часом, в этом никогда… Он видел ночь, ее чернильный мрак, одновременно и непроницаемый, и прозрачный… Чернильно-черная ночь, где ничто уже не пишется, не читается, не говорится. Непроглядно-чернильная ночь, где ничего больше не происходит».

«Ему виделась земля, ее медные и золотые колосья, ее изумрудные и голубоватые травы, леса и источники, цветы – розовые, как губы, синие, как глаза, алые, как кровь. И от всего этого ничего не осталось. Только смертельный холод и прах»

«Ничего не осталось. Никого не осталось. Все умерло и исчезло на планете, кроме тебя. Тебе дали прочесть, чтобы умер и ты. Так умри же».

Экран погас, медленно, нехотя, отдавая последние брызги чистого света ненасытной темноте.

Наступила вечная ночь. Мне не нужны были часы, чтобы увериться в этом. Я вновь бросил голову на грудь, погрузившись в бредовое оцепенение, мало напоминавшее сон. Слыша ничего, ощущая все, сам я не присутствовал в этом странном мире. Меня уже не существовало. Почти не существовало. А тот струящийся остаток, что еще присутствует в сумраке – его ожидает что-то... Не страшное. Необратимое.

Я уже не вскакивал, даже не шевелился. Я не мог, перестав чувствовать свое тело, утратив и его, и все страхи и желания вместе с ним. Лишь одно чистое ощущение присутствия.

Потом я вдруг поднял голову. Что-то показалось... Комната. Она изменилась. Стены теперь проступали из темноты, хотя раньше я не мог их видеть. Я почувствовал сильную жажду и понял – зал уменьшается в размерах, стены сходятся вместе и хотят раздавить меня... Но уже некого давить. Сейчас упадет потолок...

Я лег на пол, глядя в мерцающую пустоту над собой и ничего не видя. Закрыл глаза – и увидел себя сверкающей кометой, несущейся сквозь черную бездну на свет звезд, которые просто... иллюзия, голограмма. Я разбивался о них... Теперь голоса. Они говорили между собой – потом я говорил с ними и снова прятался, слушая.

Я открыл глаза. Молчание молочных колонн, звездная пыльца – ничего не изменилось. Я поднялся на ноги, пошатнувшись, неторопливо прошел к двери и, распахнув ее настежь, вошел в залитый светом коридор.

Пробудилось Эхо.

- Вы прошли эту часть испытания, - шептал уже новый голос. - Хорошо запомните его. Запомните чувства и ощущения, вами пережитые. А теперь знайте – вам часто придется переживать подобное там, в Мире. Но испытание было лишь намеком на то, через что вы пройдете. Очень слабым намеком. Запомните это – и будьте готовы. Испытание было легким – оно всего лишь испытание.

Я слышал его очень смутно, сквозь туман. Повторилось, вновь подстерегло странное ощущение. Вновь остро почувствовал старость этого мира, вещества этих пространств, недавно сотворенных. И… свою немощь.

Странные сны снились мне последние годы. Я как-то не думал об этом, а теперь, глядя на неприветливую чешую темных стен, не мог справиться с потоком нахлынувших впечатлений недавнего прошлого, полустертых, смутных. Я начинал постигать новый мир отсюда. Мир изменился за это время. А я ничего о нем не знал. Как странно…

Когда же кончится этот коридор? Немало усилий нужно приложить, чтобы отвоевать эти сотни метров у внутреннего тела земли… Я был под землей. И больше всего сейчас меня угнетало однообразие коридора. Одиночество меня уже не угнетало.

Зарешеченное окно в цельности стены светилось смазанным пятном. Я увидел стоящего за ним солдата и, кажется, обрадовался.

Солдат не шелохнулся, только поправил свой шлем и отодвинулся глубже в тень. Я не мог объяснить его поведения. Возможно, у него был приказ не общаться со мной? Но… он даже не увидел меня. Я протянул руку и уперся в стекло, которое глухо отозвалось на удар.

Я ускорил шаг, не ожидая впереди ничего необычного. Но, не пройдя и тридцати шагов, увидел распростертое тело солдата в форме Коалиции.

- А теперь представьте, что вы – это совсем не вы. А это место – другое место, оно ведь и может быть чем-то совсем другим…

Я ощутил укол чуть ниже затылка: очень легкий, даже приятный. И в тот же миг темные грани и пределы коридора начали расплываться, светлеть, рассыпаться снегом и ветром… Мгновение – и я был уже не в подземном тоннеле, а на узкой, наполовину засыпанной белой крупой дорожке посреди необозримой снежной равнины. Я не успел изумиться, не хватило времени, чтобы почувствовать холод: события развивались столь стремительно, что я успел только ощутить безотчетный страх перед лохматым псом-волком, выскочившим на меня прямо из снежного небытия. Серый зверь сделал стремительный прыжок – и вот их уже двое, - еще прыжок, их пятеро. Потом я осознал, что издали принял за пса то, что на самом деле было стаей. Все они летели на меня, их желание нельзя было угадать, но от этого становилось не менее жутко. Я развернулся и рванул прочь, вверх по тропе. Мой бег, медленный и неуклюжий, вписывал чуждые ритмы в символику этого заколдованного Белого Царства, я проваливался и вилял, я никогда не думал, что мое тело - такой ничтожный и непослушный инструмент моей воли. Моя воля взывала лишь к одному: ПРОЧЬ! Я выбился из сил, а обернувшись, понял: они меня растерзают. Я видел розовую, здоровую и ликующий плоть их раскрытых пастей, меня оглушало плотоядное зловоние… Я снова бежал, вновь падал, меня уже почти настигли. В какой-то миг мне стало ясно, что я выбился из сил. Онемевшие мышцы полностью вышли из-под контроля.

Стоп. Это всего лишь испытание. Я сделал еще шаг и упал, чувствуя разрывающую боль глубоко внутри. Гибель дышала мне в затылок: я поверил в это, как в собственное существование. Как в собственную боль. И сделал невероятное: встал и побежал вновь. Медленно и слепо. Уже не воля, и не тело задавали предел моим силам: а только опасность, только желание выжить.

Я упал, псы начали терзать меня, и только в тот миг, когда я поверил в свою гибель окончательно, все завершилось. Я лежал на холодном полу в темном тоннеле, надо мной проносились бесплотные тени замкнутого пространства.

- Вы могли погибнуть, - равнодушно шептало Эхо. – Но этот этап позади. С солдатом все будет в порядке, оставьте его здесь.

Я поднялся, удивляясь, что мне удалось это сделать. Странный сон скоро закончится. Сон только начался… Узкий мост, удерживающий ускользающую реальность над пропастью абсурдного, все больше раскачивался. Еще ничего не свершилось, а эти коридоры уже надоели мне до смерти. Я не сразу пошел вперед. Склонившись над бесчувственным, так похожим на мертвого кем-то, я заглянул в его лицо. Это лицо светилось странной синевой, и показалось мне смутно знакомым.

Темнота стиснула виски.

- Поторопитесь. Впереди еще много испытаний. А пока вы не пройдете их все – вам отсюда не выйти.

Признаюсь сразу – то, что было впереди, я помню плохо. Слишком много, слишком смутно и неясно. Борьба с роботами, бег, бесконечный бег, затем – проплыв по отравленному водоему и странствие среди теней, которые не должны тебя увидеть.

Я оценил новый элемент, привнесенный в мое обучение этой ночью. Ощущение отчаянного одиночества, оторванности от мира. Я шел вперед, совершенно безрадостный. Вначале было почти страшно от этого ощущения – там, в комнате звезд. Затем я привык. В конце мне, одуревшему от мерного гула люминесцентных ламп и странного шума тишины, стало даже нравиться такое состояние. Такие условия были созданы не случайно. Это мой новый мир.

Шатаясь, я вошел в огромный зал. Легкое, лунное освещение создавало иллюзию ночи. Я недолго всматривался в свое отражение на зеркальном полу, и не поднимал глаза, чтобы увидеть такое же отражение в многогранном темном потолке. Хватило нескольких секунд, чтобы понять: здесь мне приготовили особенный сюрприз.

Я был в музее – музее особого рода. Экспонаты, защищенные плазменным полем, располагались в нишах стен из черного мрамора. Это были голограммы, но их реальность отпугивала.

Приблизившись к первой нише с легкой опаской, в особом мутно-серебристом свете я лицом к лицу столкнулся с человеком в маске. На нем был серый комбинезон и металлический шлем. Маска оставляла открытыми только глаза. Глаза застыли в мучительном напряжении, оставаясь при этом безучастными. Они смотрели прямо на меня. Вроде бы не было страшно, но озноб пробежал по коже. Словно этот Ничто кричал о чем-то, заточенный в пустоту…

Ну же, где Эхо? Пусть мне скажут что-нибудь об этом, пусть развеют наваждение. Эхо молчало. Я провел по лицу холодными пальцами и пошел дальше, не слыша своих шагов. Проходя мимо застывших оборвавшихся на полуслове фигур, мимо роботов, я уже не спешил. Они все были какими-то…странными. Или с размытым контуром, или со слишком черными глазами. Это последний, самый тяжелый этап испытания одиночеством. Меня раздражали иллюзией присутствия. Здесь были намеки на людей, выданная за людей пустота, которая поглотит и обступит протянутую руку. Но дело не только в этом. Меня знакомили с обитателями моего будущего мира. Да, именно так, подтвердил я, глядя в очередную нишу, как в зеркало в струящихся морозных искрах, снежинках плазменного поля. Лишь отсутствие черных очков и парабола усов напоминали о том, что это – не совсем я. Этот Некто не умеет улыбаться, почему-то пришла в голову мысль.

Последний экспонат заставил остановиться на миг. Вначале мне показалось, что в очищенном воздухе нет ничего. И лишь потом, далеко внизу я разглядел это.

Что это?

Цветок. Совсем маленький полевой цветок с чашечкой удивительно яркого и чистого синего цвета. Я чуть не протянул к нему руку, забыв, что споткнусь о пустоту.

Шесть лет в академии, конечно, могут изменить кого угодно. Но так я мог думать до этой ночи. Теперь я думал немного по-другому.

Одна ночь может изменить кого угодно. Я только еще не разобрался в силе этой перемены. Зал остался позади, и я уже ощущал соленый ветер, который врывался извне в этот омут тишины. Поверхность недалеко. Настоящее небо близко.

У коммуникатора меня ждали. Над раскрывшимся металлическим цветком я увидел голографическое изображение человека в белом костюме. Наверное, он любит белое. Этот человек мог находиться сейчас за тысячи километров – но его призрачное подобие было связующим звеном между нами. Я остановился перед ним, выжидая. Он смотрел сквозь меня, куда-то на Север. Слова, адресованные мне, заставили вздрогнуть от неприятного ощущения, какое бывает у актера в театре абсурда, который слишком вошел в роль.

Вопрос был проигнорирован, будто я слышал сделанную заранее звукозапись.

Для чего?

Вы – чистый лист. Постарайтесь же украсить его золотой вязью.

 

Появление

 

Одно прикосновение памяти – и все раскроется, обернется прозрачной росой мысли, вешним ветерком, чудесными цветами…

Брэдбери Рэй

Он вернулся. Даже не верилось.

Эта дорога, по которой он ехал теперь в такси домой, где не был шесть лет, наверное, не имела конца. Она не просто терялась в горизонте – она растворялась в пурпурном диске заходящего солнца в его последней на сегодня ласке.

Он едет посмотреть на мир, который изменился, едет домой, хотя дома в общем-то нет. Шесть лет… Зоны риска и изнурительные тренировки, диалоги Платона и политическая философия до изнеможения. Привыкание к миру, ограниченному стенами одного комплекса. Никто не узнает – никто не поверит. Но так надо. Он сам выбрал это, наверное, знал, зачем.

Водитель, который согласился его подбросить на последнем отрезке пути, оказался разговорчивым. Он уже полчаса доказывал своему пассажиру, что основной причиной психических расстройств в Нью-Йорке является малоподвижный образ жизни. Доказывал с пеной у рта, хотя его собеседник не сказал ни слова против – и вообще молчал.

- Хороший у меня сегодня день, - жизнерадостно сообщил водитель, а затем подмигнул пассажиру, - ну, как ты находишь город? Классно, правда? Шесть лет не было, говоришь? Теперь посмотри. Неплохо, а? Как они отстроили этот район!

Он взглянул в окно: посмотрел на блеклую панораму грязно-серых конструкций, слишком высоких, чтобы охватить все одним взглядом, на ленту дороги, на пустынные тротуары, по которым как-то неуютно летели обрывки бумаги и полиэтилена. Парадные входы и углы зданий показались внешними выступами чего-то огромного, прячущего свое тело в глубоких тенях позади. Не очень гостеприимного. Эта улица молчала – странное дело, в Нью-Йорке очень мало улиц, которые хоть когда-нибудь молчат. Наверное, у нее были свои причины для молчания. Ветер посыпал выступы мира и капот машины хлопьями раздумий. Он почему-то везде видел несоответствия – полуразрушенный камень в цельной стене, безукоризненность там, где требовалось немного беспорядка, кривые зеркала в матовых окнах, чьи-то глаза в темных, пропитанных сумерками переходов…

Взгляд зацепился за высокий корпус казино – потрепанного дождем и ветром темного здания, на крыше которого красными буквами так и было написано: «КАЗИНО». Он подумал, что если долго смотреть на этот угол казино, верхний правый его угол под небом, то можно умереть от тоски. Очень просто.

- Да, действительно неплохо, - кивнул он водителю. – Только людей… слишком мало, вы не находите? Точнее – их нет. Немного странно…

Водитель почему-то помрачнел. Голос звучал спокойно, но только радости в нем уже не было.

- Поздно уже. Есть ли смысл выходить на улицу в такое позднее время? Ничего удивительного.

Действительно, какой смысл… Ему показалось, что таксист может знать о чем-то, но боится произнести это вслух. Он бы рад помочь, но не мог произнести запретные слова за водителя. Он их не знал.

До того беззвучный двигатель вдруг загудел неровно, болезненно чихнул, сорвался в гневе и ропоте. Водитель нахмурился.

- Кажется, приехали, - нахмурился водитель. – Дальше придется тебе своим ходом. Но тут не так уже много и осталось идти. Можно пешком…

Пассажир, не совсем званный гость города, вдруг очутился на той самой улице, которую минуту назад бесцеремонно разглядывал и изучал, не зная, что может когда-то попасть в ее объятия. Он хотел сойти на тротуар, но так и застыл на дороге. Дорожное полотно приковало его взгляд.

Что, если снять асфальтовое покрытие, добраться до живой сути, до почвы, а затем – все глубже и глубже, сквозь породу, камень, холодные глубинные пласты и горячие океаны магмы, к магическому ядру-центру..? А затем – и дальше, прорыв с той стороны, к звездным пустыням… Сколько нужно лететь взгляду, как измерить, охватить, какая нужна для этого скорость и сила проникновения..? Дорожное полотно – кусочек саванны, пристанище диковинных тварей и остров цветущего папоротника, кратер или озеро, кладбище миллионов следов, оттисков и отпечатков, а еще ранее – дно холодного праокеана в мире тьмы, еще не отделенной от света…

Дорожное полотно.

Дребезжание телефона разрушило слабые конструкции задумчивости. Это был брат.

- Джесс, все начинается сегодня.

- Сегодня? Но ведь уже… ночь?

- Да, прямо сейчас. Все начинается этой ночью. Иди домой, не сворачивая. Ты будешь встречен. И возьми свой плащ – ночью может быть дождь.

Он поднял голову, и вдруг увидел, что пурпура совсем не осталось. Последний, слабый и старый луч медленно сполз, даже не сопротивляясь, в бездну за горизонтом, поднятым, обрезанным строениями горизонтом. Сумерки, осенние короткие сумерки, которые совсем не преграда для торжествующей ночи.

Интересно, ему удастся уснуть в эту ночь?

 

 

Глава 2

Провал

 

Кто снов волшебных

Хрусталь разбил без пощады?

Антонио Мачадо

Остров молчал. И лишь один человек на этом острове знал, как обманчиво это молчание. Он стоял у причала, опершись о высокую преграду, смотрел в воду, видя в ней большее, чем она оставляла напоказ. Поодаль прятались люди, не видя его. Они готовились к чему-то, связанному со словом «смерть». Он чувствовал их страх – смутный, лихорадочный, сдерживаемый в пределах. Еще мгновение – и он уже исчез, нырнул в ставшие ночью сумерки, никем не замеченный, никем не потревоженный.

Холодной была эта ночь. Влажный ветер проникал под одежду, а сержант не мог спрятаться в том катере, что стоял, покачиваясь на волнах, сразу у причала. Катер высадил его на самом краю пирса, после чего моряк захлопнул дверь, и на все стуки – дождя ли, его ли руки, отвечал односложной фразой:

Стой здесь, подумал сержант. А я пойду. И, слегка подрагивая, он побежал туда, где отливала лунным серебром поверхность воды. Множество людей в темном камуфляже ожидали его там, сливаясь с оттенками промозглого окружения.

Повисло молчание. Подсознательные предчувствия тонко колебались между предвкушением охотника и ощущением жертвы. Все что-то угнетало, но никто не сказал бы точно, что именно. Сержант Берри достал из-под бронежилета карту острова. Прямая дорога вела от причала сразу к подступам к статуе, но была отмечена красным цветом, что означало «опасность». Но при выходе из доков налево и направо уходили две боковые дорожки: одна вела к вертолетной площадке и штабу Коалиции, вторая уходила вправо и по большому кругу опоясывала весь остров.

- Мы пойдем так, - сержант указал на кольцевую дорогу, затем остановил палец на помеченном месте на берегу. - И еще. В восточных доках ожидает наш связной, Харли Филбен. У него есть ключ от центральной двери в статую. Нужно найти этого бродягу. Пароль – «Железо и медь»…

Он говорил что-то еще, но последних слов никто не услышал. Мощный, насмешливый голос из динамиков, как гром, оглушил ударный отряд.

- Если вы пришли нас уничтожить, можете быть спокойны. У вас есть тридцать секунд, и мы уничтожим вас всех. До последнего солдата.

У них не оказалось тридцати секунд. Мгновением позже на причал выехали роботы, расстреливая на пути все живое. Те, кто еще был жив после первых секунд, прыгнули в воду и исчезли в пространстве под причалом. В доках стало совершенно пусто.

Прыгая в темную прозрачность океана, Майкл Берри краем глаза различил какую-то тень, метнувшуюся черной кошкой мимо входа в доки. Наверное, ему показалось. Никто, даже кошки, не движется так быстро.

***

Он тенью пролетел по усыпанной древесным золотом дорожке и взлетел наверх. Оставляя за спиной нескольких людей в масках. Они начали стрелять в летящую тень, но пули рассекали лишь воздух, а тень то исчезала во мраке стен, то появлялась совсем в другом месте. Он опять, в который раз заметил ту странность, которую не мог отнести к обману собственного воображения. Или мир замедлял свое неуловимое существование, или его движения становились удивительно быстрыми… Но что-то, несомненно, происходило. Странные сны видел он последнее время.

Золотая дорожка закончилась, началось наполовину поглощенное тьмой разнотравье газона. Трава делилась с ним росой, не скупясь, но не было времени оценить ее подарок. Люди в масках, вооруженные и готовые к выстрелу, принимали его за обман зрения, потому что видели не больше мгновения – и не его самого, а лишь такую заметную тень. Он появился у входа восточные доки. В тишине слышался чей-то шепот, будто успокаивая участившееся дыхание. Недвижные, как столбы, фигуры вооруженных людей не развеивали иллюзию опустошенности берега. Лишь у самого дальнего причала, возле похожей на шалаш сторожки дрожал на ветру старик в грязно-зеленом пальто, глубоко опустив руки в карманы, и глядя на воду. Казалось, отвести взгляд от затаенной поверхности было выше его сил.

Он миновал стражей, не изменивших положения, и спокойно приблизился к старику. Тот не счел необходимым поворачивать голову, и они разговаривали так: через посредничество океана.

Филбен продолжал искать что-то в заветной дали, мрачная личность пришедшего, говорившего на странном языке, его не заинтересовала.

В приземлившейся на одно крыло тишине была какая-то настороженность.

На пытливый холодный взгляд старик ответил отчужденным побегом глаз.

Порыв ветра был похож на вздох-смешок, обращенный к тому, кто умудрился посвятить многие часы детства пустынному блеклому острову... Силуэт в черном застыл.

Здесь каждый – каждый – не равен самому себе. И этот старик – тоже. Но важно не забыть о Цели.

Силуэт в черном задержался еще на пару мгновений. Затем сделал шаг.

Силуэт в черном едва уловимо кивнул.

И он истаял в дрожащей обманчивой прибрежной тьме. Многогранная реальность нового мира не складывалась в целостность – разрозненные осколки плавали в непроницаемом тумане странного и неведомого, который намекал и обманывал. И в молочном стелющемся обмане ярко проступили чьи-то невразумительные черты. Серая маска.

Лицо было единственным серым пятном, выделявшим его на фоне ночи.

 

***

Тихо было под ночным небом Ванденберга. Но раскаленный воздух нес тревогу на крыльях западного ветра. Под крышей Холодного Дома, в похожем на свечение полярных льдов горении люминесцентных ламп среди изумрудов компьютерных терминалов стоял совершенно лысый высокий человек в белом халате. Глубокая борозда между бровей и зигзаг строгих усов очерчивали грани тяжелой, сумрачной думы.

Сзади подошел еще один человек в белом.

Доктор Савадж наклонил голову. Он молчал долго.

Слово приобрело эффект, замораживающий виски.

Значит, всему конец. Рано или поздно. Они принесут гибель, когда будут высвобождены. А это будет скоро

 

 

Глава 3

Представление

 

Куда тропинка ведет?

Иду и пою одинокий,

И путь мой далекий, далекий…

Антонио Мачадо

Отголосок эха оторвал его от размышлений.

«Взвод сержанта Берри уничтожен и обращен в бегство. Они наткнулись на роботов. Вы идете вперед один. Будьте осторожны, помните о Цели.»

Он спрятал бинокль, закончив изучать побережье и сонное пространство океана между континентом и северо-западной частью острова. Корабли загружались, маленькие и далекие, разворачивались и уходили вдаль. На воде, разбавленной желтоватыми течениями, легко колебались маленькие зажженные маяки. От луны осталась ровно половина, глядеть на древнюю луну было приятно потому, что матовый холодный отблеск отвлекал от любых мыслей о собственной никчемной судьбе, и радостных, и, что особенно радовало, горьких. Луна оставалась неподвижна, а тысячи облаков, рваных старых лоскутов, мчались вокруг планеты, пытаясь опередить свою недолговечную судьбу хотя бы на миг. Луна и дерево. Ветер унес его к статуе, мимо угрюмых теней в масках, которые скрывали лица. Открывая двери, взлетая по лестницам, почти не касаясь ступеней, стремясь к самой вершине, к подножию обезглавленной статуи, он вдруг вспомнил о Гюнтере, огромном агенте, который должен где-то внутри томиться в плену.

Плен. Нетрудно было представить себе гиганта с окровавленным лицом, привязанного к креслу в четырех стенах, без права и надежды выбраться из каменного мешка. Он шевелит сухими разбитыми губами, тяжело, прерывисто дышит, вспоминает, как на предсмертном суде, преступления и заслуги прошедшей жизни. Коварная щекочущая тишина доводит до безумия и волосы становятся дыбом, когда совсем близко в темноте напомнят о себе крысы. Они будут ждать столько, сколько потребуется.

Он медленно двигался между колонн, а тень верным спутником скользила по стене, замирая по первому требованию. Большие вазоны с искусственными цветами, пусть они неприятно пахли пластмассой, помогали скрываться от глаз камер. Но с людьми – с людьми будет труднее...

Два стражника «Синего Цветка» стояли у проема, ведущего к лестнице. Стояли намертво, не собираясь пускать никого. Обрывки фраз были пойманы чутким слухом.

Силуэт в черном присел, его внимание привлек старый пыльный листок. Разговор двоих тек в своем русле, хотя уже утратил напряженную, полную динамики недоговоренность.

В трех отделенных сознаниях в унисон возник один и тот же образ. Серая маска с пустыми глазницами.

Пыльный листок, вырванный из тетради, был забыт здесь, как мусор. Силуэт в черном взял его двумя пальцами и расправил. Обрывок бумаги, и только – но все имеет смысл... Для кого-то.

Мелким неровным почерком, словно нанесенным на весу, была покрыта серая бумага.

«Рут, я хочу, чтобы мы поженились в статуе. Вчера я смотрел на звезды с ее вершины, и увидел там тебя. Я люблю тебя. Кевин»

Легкая тень пробежала по лицу черной кошкой. Кевин – имя смутно знакомое, давно забытое, где-то виденное. В списках мертвых – не живых.

Покосившись, перевернулся и глухо поцеловался с камнем пластмассовый цветок, всколыхнув застоявшуюся тину тишины.

Долгая ночь. Пусть она только началась. Он крался по коридору, готовый в любой момент раствориться во мраке. Но коридор пустовал, и черные двери не открывали своих тайн. Только одна, последняя, была приотворена, и луч света рвался извне наружу – неизвестно, шпион врага или безмолвный сообщник.

Он открыл дверь без скрипа. За столом спиной к нему сидел человек в маске и что-то читал. Наверное, он услышал что-то, или просто решил пройтись, потому что мгновением позже он покинул комнату. Силуэт в черном остался один – и осмотрелся. Еще одна дверь - бронированная, вела в смежное помещение. Он колебался, искать ли путь в него, но красное сверкание чьих-то глаз в окне заставило его остановиться на полужесте.

Дверь медленно распахнулась в течение мгновений, когда уже были слышны приближающиеся шаги возвращающегося стража. Громадная фигура огненным ядром вырвалась из плена, и мощный удар в голову опрокинул вернувшегося и готового к выстрелу стража.

- Слишком медленно, агент. Дайте мне оружие и отойдите с дороги.

Колосс, которому силуэт в черном, сам не маленький, едва доставал до плеча, вызывал далеко не симпатию – кому-то, возможно, он внушал безотчетный страх, почти ужас. Как первобытный демон, он вращал огромной головой на нечеловеческой шее, выискивая жертву горящими глазами. Тот, кто по сравнению с обычными людьми казался непобедимым, сейчас осознавал, что Гюнтер может уничтожить его одним движением.

Он помогал сейчас этому парню с серым лицом… Странно, что ему понадобилась помощь.

Намек на недоумение исказил грубые черты.

Гюнтер исчез в хитросплетениях коридора, улетучившись, как предрассветный кошмар. Силуэт в черном вновь остался один перед лицом тишины.

Кто он..? Эхо…

Не стоит спешить – ночь длинна, и уже ничья жизнь, кажется, не под угрозой в этих стенах, кроме его собственной – и его врагов. Враги, пожалуй, не подозревают пока, чьи они враги. Это не в счет… Ночь принадлежала ему.

Верный своей склонности, он задержал на минуту взгляд в поиске обрывков слов - обрывков смысла. Любой листок бумаги, испачканный незаконченной мыслью, любой обрывок газеты, документ, надпись – ничто, попавшись ему на пути, не оставалось непрочитанным. Такова была его особенность. Тем более – все обретало особенный смысл в эту ночь.

На столе лежал вчерашний номер «Сына полуночи». Боб Пейдж с первой страницы грустно улыбался в своем слепяще-белом костюме. «Трансгуманизм – опасная идея современности»

«…Если эти люди изменят свою природу, усовершенствуют себя физически, продлят жизнь и оградятся от болезней, то кто решит, какими будут их права и привилегии по сравнению с оставшимся большинством человечества кто поручится, что они не захотят претендовать на исключительные права, обосновывая свое право интеллектуальным и биологическим превосходством?

И главное… будут ли они еще людьми?»

Он не придал этому значения. Гораздо большее внимание привлекла желтая бумага, как будто вырванная из старой-старой тетради. Корявым почерком было выцарапано несколько строк.

«Остров Свободы – Адская Кухня – Аэродром – выход?

Дьявол. Дьявол…. Дьявол.

Скоро конец. Кто-нибудь узнает тайну?

Пол предупреждал. Он скоро появится. Ждем».

Ничего особенного. Он запахнул полы плаща, поежившись от ночной прохлады. Машинально он вскрыл и опустошил банку с содовой, стоявшую на столе. Ему хватило взгляда, чтобы выучить записку наизусть. Теперь, при необходимости, она материализуется в любой момент.

Он беззвучно взлетал по многочисленным виткам лестницы наверх, к самой крыше, на которой покоится статуя с отбитой головой. Кажется, с этого все началось. Статуе отбили голову.

Нет, с чего-то другого.

«Медь может позеленеть и покрыться ржавчиной. Кто ручается, что то же не произойдет с нашей свободой». Это про статую.

Он видел собственными глазами. С крыши дома было занятно наблюдать за переменчивостью вечерних сумерек, когда упала огненная звезда, и после вспышки статуя предстала уже другой – обезглавленной. Жутко было оттого, что прочно несущая факел рука была по-прежнему устремлена вверх, выражая что-то… чего нет и не будет.

Человек слишком концентрируется на себе, а потому глохнет, подумал он. А ведь нужно совсем немногое: вжиться в этот мир, каков бы он ни был, стать его частью и попытаться услышать его дыхание. И тогда придет могущество. И сонный враг не заметит призрачной тени…

Эхо молчало уже долго, и головная боль прошла. Он был почти благодарен тем невидимым закулисным операторам за их молчание.

«Я не дождусь этого утра» - сонно прошелестел страж.

Чем выше он поднимался, тем более далекими и безопасными становились тени и шепоты тех, кто здесь обитал. Последний дымящий сигаретой часовой остался позади в полумраке. Силуэт в черном ожидал увидеть то, что увидел. Он не удивился, скрестившись взглядами с кем-то одиноким в пустой комнате на самой вершине, ожидавшим его, стоя на широко расставленных ногах. Темное лицо пересекал глубокий гноящийся шрам, но и он только подчеркивал странную скорбность, даже унылость его черт.

Силуэт в черном устало оперся о покрытый ледяным налетом стальной ящик.

Лицо террориста вдруг сделалось необычайно серьезным.

Террорист смерил силуэт в черном взглядом человека, который сказал не все, что знает. Такие взгляды приносят первые ростки тревоги.

Фантазия в серой маске попыталась напугать сознание мгновенным оскалом. Террорист продолжал, все больше понижая голос:

Террорист вдруг усмехнулся нехорошей улыбкой.

Силуэт в черном уже не слышал. Отвернувшись и спускаясь неторопливо по лестнице, он не боялся выстрела в спину. Он знал – выстрела не произойдет. На лестнице он обернулся еще раз:

Мимо, едва не сбив с ног, но и не заметив его, пробежал солдат Коалиции. Все кончено.

Остался неприятный привкус, как у человека, очнувшегося на долю секунды во время тяжелого сна.

 

 

Глава 4

Посвящение

 

Жил на свете рыцарь бедный

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье,

Непостижимое уму, -

И глубоко впечатленье

В сердце врезалось ему.

Александр Пушкин

Израненные солдаты, остаток взвода, медленно поднимали голову и выбирались на причал. Роботов не было видно нигде. Динамик словно оглушительно захрипел, но на этот раз принес не парализующий страх, а облегчение.

Они переглянулись. Никого не было на острове, кроме них. Некому было освобождать… Может, Гюнтеру удалось самому выбраться из плена?

Они неторопливо пошли туда, где зеленые вертолеты много лет накручивали темное пространство на свои винты, к отгороженному серыми стенами мирку, где трава всегда была очень зеленой и свежей. Штаб Коалиции. Везде, где пятнадцать минут назад стояли посты часовых, места теперь пустовали. Даже трупов не осталось. Как будто они… ушли, а не были убиты. Обманчивое ощущение – Гюнтер сработал оперативно.

Кто-то медленно шел по той же алее и дороге, но только навстречу. Кто-то в черном, кого, как тень, трудно разглядеть сразу. Статуя с оторванной головой нависла над ним, не заслоняя. Сержант Майкл Берри остановился.

Незнакомец приблизился на расстояние полета кинжала. Теперь его можно было рассмотреть. Он шел очень неторопливо, как-то собранно, одинокий и спокойный. Лицо его было бесцветным, если такое слово может быть применено к человеческому лицу: изучавшие его десятки глаз не могли ухватиться ни за единую особенность, соскальзывая, словно с покрытого льдом замерзшего озера.

Все же одна особенность была у этого незнакомца, не вызывавшего никаких чувств, даже легкой неприязни, обычно закономерной во время неожиданных встреч. Надуманная особенность. Чудак носил черные солнцезащитные очки, и это несмотря на кромешную ночь вокруг. Черные стекла хорошо прятали глаза, хоть никто не ожидал увидеть в них что-то необычное, что-то пропадающее…

Дентон вдруг повернул к нему лицо, и произнес, скорее утверждая:

Дентон помолчал мгновение. Свет оставшихся целыми фонарей скудно освещал его размытую фигуру посреди дороги, ветер злобно терзал полы длинного плаща, который можно было назвать старинным. Вокруг него, как центра, поднимались в танце хороводы сухих осенних листьев, они улетали все дальше и дальше, как стайки ночных птиц, шепча о чем-то своем. О чем-то важном.

Посыпанная гравием дорожка привела к закрытой территории, огороженной каменной стеной. Справа готовился взлетать зеленый вертолет. Только верхняя часть стен и крыша здания выходили на поверхность, остальное пряталось глубоко под землей. Дверь была открыта, а на пороге стоял Пол Дентон, глядя в их сторону. Он не носил очков – он носил тонкие усы и бороду. Вот все, что отличало его от брата. Хмурые, бесцветные люди, чей возраст трудно определить. Но разница в возрасте была значительной, наверное. Сержант Берри подумал, что видел его не раз с тех самых пор, как начал служить в коалиции, но только как-то эпизодически, бегло, как-то так, что мысль или вопрос об этом человеке не успевали появиться.

Пол Дентон выглядел уставшим. Его брат остановился за полшага и замер. Сержант продолжал искоса наблюдать за ними, но глухие голоса звучали недостаточно отчетливо, чтобы можно было услышать хоть слово.

Последняя фраза показалась Дентону нелепой, глаза брата - пустыми, рукопожатие - холодным. Его пробила дрожь, наверное, от ночного холода.

В глазах Пола появилось что-то бесформенно-тяжелое, но исчезло до того, как было поймано.

Дентон попытался убедить себя, что неприятный укол тревоги в спину – иллюзия.

Лицо Пола стало грустным.

Разговор все больше отягощался. То, о чем он рад был забыть, всплыло в памяти на поверхность.

Дентон увидел, как после его ответа с лица брата будто слетела легкая маска. На лоб вернулась тяжелая складка.

Пол осекся на полуслове.

Дентон почувствовал огромную недоговоренность в последних словах. Тяжелые пласты смысла прорывались наружу, но были стеснены рамками невысказанности, как цепями.

Кажется, его брат стал другим человеком. Тем, кто может что-нибудь скрыть. Тем, кто озабочен. Дентон отвернулся на мгновение, не испытывая никакого интереса к тому, что происходит вокруг. Оказывается, он не знал, как болезненна бывает недосказанность с близким человеком. Остатки неуверенности вытеснило новое чувство – тоска. Дентон отогнал ее – тоска была не вовремя.

Дентон ступил в просторный холл. В полированных гранях помещения можно было видеть множество собственных отражений, но не полных, как в зеркале, а каких-то ущербных. Легкая неприязнь к этим стенам усилилась ощущением «deja vu», повторения того, что уже однажды было.

Перед компьютерным терминалом сидел дежурный солдат.

Дентон помнил, но его уязвило другое. За искренней маской дружелюбия он и здесь уловил какую-то почти враждебность, необоснованную, не вызванную ничем. Она читалась в глазах между строк, и не была целенаправленной или агрессивной – а более походила на отчужденность. Возможно, его брат чем-то настроил их против себя?

Последние слова были сказаны искренне. Но два противоположных чувства не могут быть искренни одновременно… Разве только одно из них появляется против воли, из подсознания, эмоционально.

Маленький штаб был сердцем коалиции, где планировались все операции. Три этажа уходили под землю, петляя и разветвляясь на залитые ярким светом сухие коридоры. Три – о которых знал Дентон и большинство персонала. Хотя было несколько дверей, о назначении которых можно лишь догадываться – и не угадать.

Штаб был грозным и снаружи, и изнутри, но, проходя по коридорам, оснащенным сигнализацией, линзами-глазами камер и зеркалами, в которые не стоило смотреть, Дентон отмечал, что они пусты. Лишь из-за стеклянных дверей отсутствующими взглядами взирали солдаты, оставленные на дежурстве. Ну разумеется, ночью большинство или спят, или работают под покровом темноты.

Свет в коридорах был настолько ярким, что почти резал глаза, будто стремился заставить людей забыть, что они под землей. Дентон увидел знакомый значок на двери и зашел в комнату для умывания. Не помешает освежить лицо горстью холодной воды. Два офицера стояли между душевыми кабинами и курили, изредка переговариваясь. Один из них заметил Дентона и нарочно повысил голос.

Дентон подошел ближе.

Керри бесцеремонно долго разглядывал его.

- Я хочу задать вам вопрос, Дентон. Тот самый вопрос, который я тщетно много раз задавал вашему брату, так и не получив внятного ответа. Зачем вы здесь, Дентон? Зачем вы здесь? Вам, наверное, интересно, почему я спрашиваю. Просто… я был в этой вашей Академии – проходил там интенсивные курсы переподготовки. Довольно скучное место. Так вот – там, в этой Академии, нет таких субъектов, как вы. Откуда вы пришли, Дентон? Не из Академии, точно. Коалиции ведь не нужны психологи, здесь боле в цене убийцы, умеющие работать под прикрытием, или люди, обладающие криминальным талантом хакера, взломщика, шпиона… Удовлетворите мое любопытство. От Мандерли ведь я этого не узнаю.

Глаза капитана сузились, хоть в них и читалась умело скрываемая растерянность.

Дверь в его кабинет была не заперта, будто его ожидали. На столе лежал, раскрытый, устав Коалиции, его страницы были подсвечены изумрудным сиянием экранов терминала. Он оглядел совершенно пустую комнату. Здесь не было ничего, что говорило бы о нем. О его будущем или прошлом. Ровным счетом ничего.

«Миротворец Коалиции должен помнить, что жизнь граждан, которых он защищает - главная, невосстановимая ценность, и ни при каких обстоятельствах она не может быть принесена в жертву».

Дверные петли издали свистящий звук, Дентон поднялся при виде вошедшего.

Ядовитая радуга коридоров ловила его в движении, на каждом шагу на пути наверх. Где-то уже было это... Странные сны-воспоминания, стертые намеки на другую реальность. Что-то, чего не было в его жизни ни в Академии, ни в юности, проведенной в трущобах Адской Кухни, но что не давало покоя. Коридоры, шахты... Бесконечные спирали коридоров и... холод.

На выходе в открытое пространство ночи столкнулись трое: Дентон, его брат и осенний ветер, заплетший косы из золота и багрянца листвы.

Они обнялись как когда-то в детстве – до хруста костей.

Катер ожидал у причала – тот самый, который привез Дентона сюда. Бородатый рулевой открыл на этот раз дверь, сохраняя философски-безучастное выражение лица. Отделавшись односложной фразой «Поехали», он помчал Дентона в сторону огней Манхэттена. Соленые брызги несли свежесть их лицам, но разбивались о прозрачную преграду и стекали по непроницаемому стеклу, разочарованные.

Дентон немного привстал на затертом сиденье из пластика, пытаясь в темном хаосе ветра и летучей воды увидеть что-то важное. Впереди неслись им на встречу россыпи континентальных огней, которые еще не скоро начнут гаснуть в предрассветных сумерках.

Пора вмешаться в сценарий. Когда до берега осталось пару километров, он аккуратно открыл морскому бризу аварийный выход.

Странный незнакомец в черном пальто не ответил, исчезая в темном проеме, и неуклюже упал в воду. Раздался мягкий всплеск, темная масса океана цвета отраженного неба охотно приняла в себя новое.

 

Глава 5

План

 

А над городом ночь,

А над ночью луна,

И сегодня луна

Каплей крови красна

В. Цой

На берегу было пусто, как может быть пусто холодной ноябрьской ночью в окружении сырого бетона и темного, нечистого камня у причала. Только на пирсе, у самой воды, свет единственного фонаря заслонял высокий силуэт. Его лицо было обращено вдаль в сторону океана. Окажись здесь случайный прохожий, он был бы удивлен, узнав, что этот силуэт принадлежит женщине. Ее вполне можно было принять за атлета мужчину, если бы не маленькая грудь и слишком тонкие черты лица. И все же мгновением позже этот случайный наблюдатель, скользя взглядом по узловатой и бугристой поверхности мускулистого тела, спросил бы себя: а все-таки женщина ли это? Человек..?

Серебристый комбинезон и высокие серые сапоги отливали жидкометаллическим блеском, на поясе в кобуре тускло чернел пистолет. Она стояла, устремив взгляд в сторону океана, и, казалось, упивалась своей неподвижностью и спокойствием. Рука мягко лежала на поясе, ни в коей мере не выдавая, на что способен ее владелец. Она чего-то ждала, и ожидание, наконец-то, было вознаграждено. Из черноты ночи вынырнул белый катер, остановившись у самого причала, изувеченного временем. Из кабины высунулось бородатое лицо. Гигант в женском обличье разорвал полотно тишины первым.

Судно исчезло там, откуда появилось, а Анна Наварре еще стояла несколько секунд неподвижно. Огромный шрам через все лицо, который шел от правого виска, рассекая губы, к подбородку, приобрел странный лиловый оттенок.

«Мне это нравится... Но ведь операцию нужно проводить...»

Она резко обернулась в сторону города, настолько решительно, что бродяга у скамьи вздрогнул, а несуразные черные очки на его грязном лице перекосились.

Голос бродяги был хриплым, как у старика, каждую минуту переходившим в натужный кашель. Анне стало жаль тратить выстрел на это.

Оборванец послушно закивал и попятился. Анна огромными шагами побежала на северо-восток, ко входу в метро, окруженному баррикадами и несколькими десятками солдат. Пройдя сквозь оцепление, Анна схватила из рук сержанта громкоговоритель и стала напротив входа. Комок свинца отбил осколок камня у ее ног.

Она отбросила громкоговоритель. Капитан в форме Коалиции коснулся ее руки.

Анна Наварре кричала громко, так, что каждое слово ее предупреждения доносилось и до побережья, где остался бродяга в нелепых очках. Оставшись один, он снова сел на скамью и закинул ногу на ногу, глядя в сторону моря. Свежий соленый воздух, пусть немного сухой, освежал усталый мозг.

Он не заметил, как кто-то сел рядом. Повернув голову, бродяга увидел мальчика лет двенадцати, такого же грязного и несчастного, как и он сам.

Оборванец порылся в карманах еще и извлек несколько затертых кредитов.

Бродяга вздохнул по-старчески.

Гарри помолчал, обдумывая услышанное. Ветер-колючка прикатил к их ногам грязный обрывок полиэтилена. Затем он произнес шепотом, покосившись на странного бродягу:

Тот молча кивнул.

Оборванец вдруг встал, обернулся к Гарри и произнес без хрипоты:

Конечно. Мне известно, где находится люк. Только…там пахнет не очень.

 

***

Длинный серый тоннель был тускло освещен продолговатыми лампами, половина из которых уже просто чернели, пустые и разрушенные. Между колонн, попирающих сводчатый потолок или удерживающих его, в шахматном порядке располагались ящики с динамитом, а среди них, как призраки, ходили вооруженные люди в масках. Около десяти, достаточно, чтобы не замечать друг друга и выбирать пути, друг друга не пересекающие. В углу, возле остановленного поезда, который так и не поехал дальше, замерли в безжизненности трое тех, кто был единственными желающими путешествовать ночью в метро, однако так и не доехал до своей станции. На лицах двух мужчин и женщины читалась только усталость и отрешенность: страх ушел в глубокое подполье сознания. Кто-то почувствовал, как в нем закипает ненависть к виновникам этого торжества.

Молчание царило под неровным темным потолком.

Скрип, даже визг отодвигаемой вентиляционной решетки безнадежно спугнул тишину. Двое в масках мгновенно подбежали к проему и вытащили на свет вяло упирающегося бомжа в нелепых солнцезащитных очках.

- Ты что здесь делаешь?

- Я…это…я хотел попасть в метро, но там были солдаты… И одно страшное существо, похожее на робота, затолкало меня сюда…

- Тащите его к остальным, - бродягу поволокли к троим у вагона. – Что ж, сам напросился.

Его оставили вместе с остальными, под охраной одного из террористов, который, видимо, дремал, сидя у колонны. Остальные пленники, кажется, не торопились проявлять интерес к новенькому. Он тоже молчал некоторое время.

Но в воздухе уже повисла роковая неразрешенность.

Бродяга в очках вдруг повернулся к остальным и чистым голосом прошептал:

- Они совершили ошибку, собрав нас всех вместе. Послушайте меня внимательно. Сейчас вы втроем станете так, чтобы скрыть меня от глаз террористов. Когда я разблокирую и открою дверь в вагон, будьте готовы запрыгнуть туда и залечь под скамьями без движения. Только помните: малейшее промедление означает гибель.

Скрытый силуэтами его новых сообщников, бродяга склонился над приборной панелью. Ему потребовалось меньше одной минуты, чтобы разблокировать дверь. Оставалось нажать на кнопку.

Он выпрямился и обернулся. Все было спокойно. Никто не обратил внимания. Они никому не были нужны.

- Подойдите ближе, - скомандовал странный незнакомец. – Готовы?

Створки дверей разъехались в стороны. Все трое мгновенно запрыгнули внутрь. Дверь закрылась. Бродяга в очках остался снаружи. И сквозь разбитые очки увидел десяток стволов, направленных на него. Запахло солью – и кровью.

И в тот миг, когда тишина должна была взорваться грохотом выстрелов, в котором утонет крик жертвы, жертва перехватила инициативу.

Бродяга, который оказался не совсем бродягой, спокойно произнес:

- Вы слишком медленно реагируете, ребята. Наверное, душная замкнутая атмосфера метро действует притупляющее.

Взрывоопасный момент стал неотвратим. Бродяга поднял руку.

- Стоп! – все услышали его тихий, но как-то странно подчиняющий голос, от которого пальцы, казалось, оцепенели на спусковых крючках. – Вы не должны стрелять. Вы должны слушать меня.

Он увидел, что выиграл. Выстрела не произойдет в ближайшие секунды, хотя достаточно резкого движения, чтобы разбудить цепную реакцию.

Странный человек выдержал паузу, и слушатели увидели светлые и странно яркие голубые глаза за чернотой очков.

Люди в масках молчали, все так же держа опасного странника в лохмотьях под прицелом. Сводчатое пространство тоннеля глухо гудело и шептало.

Террористы не шелохнулись. Кажется, это этот тип был сумасшедшим.

Бродяга внезапно обернулся ко входу в метро. Потом посмотрел на маску своего собеседника. В маску террориста и убийцы, с которым почему-то разговаривал, как с обычным человеком. Они остались вдвоем в этом сером зале.

Оставшись один, бродяга медленно пошел к дальней стене, к горящей бочке, полуобернув голову ко входу, скользя среди колонн, улавливая боковым зрением малейшее движение, готовый в любую секунду превратиться в шаровую молнию, в неуловимую тень, которая исчезает, и непонятно, была ли она на самом деле.

Солдаты ворвались в зал метро, как переполненный энергией заряд огня или поток воды, ничем неудержимый, готовый смять, сжечь и утопить любое нечто, которое посмеет объявить себя препятствием. Внутри серой каменной сферы сразу стало тесно. Солдаты не встретили преград, лавина захлебнулась в пустоте.

Зал пустовал. Лишь у стены, между горящих бочек, забившись в угол, дрожал оборванец в самых жалких лохмотьях. Десятки автоматных стволов устремились на него, но в следующее мгновение опустились – это было слишком нелепо. Бойцы расступились, бродяга увидел чьи-то длинные ноги.

Тихий, но почему-то очень сильный голос остановил ее:

Анна обернулась к одному из бойцов.

Тот молчал несколько мгновений, выражая недоумение. Затем только пожал плечами.

Парк встретил его загадочным молчанием. Казалось, еще за мгновение высокие, потрепанные осенью тополя шептались о чем-то, но затихли при появлении незнакомца, сохраняя тайну неприкосновенной. И все же человек ощутил их дружелюбие, такое странное в эту холодную ночь. Они были заодно в эту ночь.

Среди обелисков он нашел дрожащую фигуру с серым изможденным лицом, которая придавала окружающему пространству вид кладбища. На тощей фигуре, как на призрачной пустоту, мешком висело черное пальто.

Через полминуты пришедший облачился в привычную для себя черную одежду, парень с серым лицом набросил свои лохмотья. Никто не видел этой сцены: парк будто вымер на милю вокруг.

Никогда о подобном дерьме не слышал.

 

***

Человек в темно-синем пальто с высоким воротником сбежал по бетонным ступенькам в наполненные вихрями сквозняков недра метро. Внизу он столкнулся лицом к лицу с Анной Наварре.

Дентон неуклюже обернулся к солдатам.

Отчасти смех, отчасти хохот заглушил остаток его речи. Солдаты смеялись от души, хотя в мрачном бетоне над их головами не было ничего смешного.

Капитан взял Дентона за руку и отвел в сторону.

Дентон оглядел беспомощно несколько десятков солдат, изучающих его, как диковинного зверя.

Подходя к вагону метро, Дентон услышал тихий голос за спиной.

 

***

Она решительно вошла в офис Джозефа Мандерли. Шеф Коалиции внимательно взглянул на свою любимицу.

Мандерли спокойно, даже равнодушно кивнул.

«Предстоит серьезный разговор о братьях Д.»

У. С.

Глаза Анны округлились. Мандерли внимательно взглянул в ее лицо.

 

 

Глава 6

Постижение

 

«Все, что существует, может быть вопрошаемо, есть ли оно»

Эмерих Корет. «Основы метафизики»

Старый добрый город.

Старый город встретил Дентона тихой мелодией прошлого века, льющейся откуда-то из окон. Шесть лет он не видел улиц, на которых провел детство и юность. Шесть лет улицы пустовали… или здесь был кто-то другой? Город был все тот же, но – не тот. Те же дома и облезлые стены, те же изгибы улиц, но… слишком тихо.

Слишком пусто.

Вообще никого. Дентон остановился на полпути, не зная, куда идти в первую очередь. В отель, который он знал с детства и где жил Пол или…туда, где его, возможно, ждут.

Дентон прошел мимо отеля и завернул в небольшой переулок. Не было ни одной машины на дорогах: сумеречная война с Синим Цветком перешла на поверхность, на улицы, и этот район закрыли для транспорта. Далеко не каждый житель рисковал выйти на улицу. Дентон ощутил свое одиночество – слабо, всего только как в каменном мешке – и захотел поскорее увидеть человеческое лицо. Он толкнул дверь, на которой играла кроваво-красная неоновая надпись «Бар Преисподняя». Очень знакомая надпись.

Дентон неторопливо шел вдоль длинного, залитого красноватым светом зала, по которому проходил сотни раз, и чувствовал, что он не тот. Не тот… Что-то поменялось в мире… то есть в городе. И в нем.

Она стояла все там же, где он оставил ее шесть лет назад – за барной стойкой, уверенными движениями разливая вина, и никогда не прикасаясь к ним сама, перебрасываясь словами с посетителями. Владелец бара и весь его персонал в одном лице, а также его визитная карточка. Где-то под стойкой, Дентон знал, спрятан обрез дробовика, чтобы при необходимости выполнить еще и функцию охранника.

Дентон подошел к стойке, но она, увлеченная разговором с женщиной без эмоций, не повернула головы. Тогда он обошел стойку и, подойдя к ней сзади, обнял за плечи.

Девушка с огненными волосами до плеч и татуировкой на шее обернулась, ее глаза расширились от изумления, но в них отразилось не совсем то чувство, которое Дентон ожидал увидеть.

Мир вокруг превратился во вращающийся огненный вихрь вокруг двух пар глаз, устремленных друг на друга. Но только на миг.

Дентон молчал, потом бросил.

Ответа не последовало, или он не был услышан. Дентон отступил на несколько шагов.

Еще вчера он знал, что у него есть два человека, которым он может довериться без остатка. А сейчас он уже сомневался, остался ли у него хоть кто-нибудь в этом мире, кому можно верить.

Он пошел к выходу. Слабые сигналы подал телефон.

Сидя за столиками, редкие посетители провожали странного человека в темном пальто сонными безучастными взглядами, не находя в нем ничего странного. Дентон был уже у выхода, когда его чуть не сбила с ног девица, на которой было совсем немного одежды.

Он не спрашивал, почему этот бандит собирался убить Сандру. Это его почему-то не интересовало.

Дентон остановился за порогом. Небольшой квадрат примятой скудной травы в безбрежной сложности бетона, одинокий дом, где не светятся окна, пара ящиков для мусора - пустых и даже лишенных запаха, одиноких в своем роде на многие переулки… И все это – в прозрачном сером океане, ирреальном, замедленном слегка-слегка, незаметно, мире. Тогда кажется, что все происходящее – подсознательные воспоминания из далекого прошлого. Люди отвлекаются от своих целей, иллюзий и друг друга, они, может, только на мгновение, замирают, стараясь поймать и понять эти новые, незнакомые ощущения нахлынувшего цвета ночи, разбавленного фонарями – серого, неутомительного, но одного всепоглощающего цвета, распространившегося на все мгновенно, стоило покинуть дом. Только одно неуловимое мгновение – и странные ощущения исчезают. Но и этого мгновения достаточно, чтобы ощутить легкое волнение в груди, замереть, затаить дыхание, всмотреться вокруг, не почувствовать ничего, кроме Загадки…Мгновения…Себя.

Они побежали между переулков, и Дентон издали увидел среди картонных ящиков два силуэта. Девушка в черном костюме стояла, приникнув к стене. Напротив, на расстоянии двух шагов, играл с пистолетом мужчина с лицом, которому гладко зачесанные блестящие волосы придавали особую, почти мистическую ауру ублюдочности.

Когда Дентон приблизился почти вплотную, Джонни даже не повернул головы.

Достаточно одного движения…

Бандит посмотрел на Дентона с интересом.

- Ты хочешь за нее заплатить, я правильно понял? Хм, что ж, можно и так договориться. Тысяча двести.

Дентон тщательно порылся в своих карманах, пересчитав всю свою наличность, он вздохнул.

Они прошли несколько поворотов, оказавшись в узком переулке, чья безлюдность и тишина казались почти неприятными, Дентон остановился и обернулся к Джонни.

- Эй, очки, чего стал? – Джонни слегка толкнул его пистолетом.

- Один вопрос, если ты не возражаешь. Как это полиция закрывает на тебя глаза?

- Я владею полицией. Но мне не нравятся такие вопросы.

- Мне бы интересно было узнать имена тех копов, которые получили от тебя взятку.

Джонни замахнулся свободной рукой для удара. Но промахнулся, не понимая, почему.

- Ладно. Это я узнаю и без тебя.

В неуловимое мгновение пистолет перешел из рук Джонни к Дентону и исчез в складках его плаща. От толчка в область сердца бандит осел и повис на руке Дентона.

- Ты не слишком-то расторопен, Джонни, - сказал он изменившимся, тихим и очень отчетливым голосом. – Я убийца, этого ты не учел.

Дентон подхватил тело и забросил в полупустой мусорный бак. Затем вернулся туда, где оставил бледную Сандру.

Спасибо. С возвращением, принц. Ты странно изменился. Раньше ты бы не разговаривал с Джонни, а обратил его в бегство…

 

***

Дверь в Тон-отель была открыта, как будто предугадав его появление. Пол переехал сюда сразу же после гибели родителей, отказавшись жить в старом доме. Это было почти пять лет назад, Дентон уже почти год учился в Академии. Владелец отеля, Гилберт Рентон, стал другом Пола, а сам Дентон видел его всего несколько раз. Сейчас его неприятно поразили поникшие плечи и угрюмое лицо Рентона – первое, что он увидел, ступив в холл.

Лицо немного преобразилось, когда Рентон увидел вошедшего.

В воздухе повисла недоговоренность, которая забилась между полутемных стен, но не улетучилась. В чем она состоит, понимали оба.

Дентон осекся на движении.

Джесс постучал в пластиковую затертую дверь четыре раза – звонок не работал, как всегда, и дверь открылась мгновенно, как будто Пол все это время ждал на пороге. Пол стоял у входа с чашкой кофе в руке, заслоняя своим широким силуэтом комнату. Дентону показалось, какая-то тень метнулась к окну. Очевидно – только показалось…

Брат сделал шаг назад от неожиданности.

Два взгляда, как две необычайные по силе молнии, скрестились в немом напряжении. Казалось, волосы вот-вот воспламенятся от вспышки. Но вспышки не произошло. В конце концов Пол не выдержал и опустил глаза.

Пол вдруг поднял голову и с теплотой во взгляде непринужденно похлопал брата по плечу.

Дентон вспомнил о том, что произошло в метро.

Взгляд Пола стал сосредоточенным.

Пол молчал, понимая, что последует продолжение. Пауза не была долгой.

Пол подошел к нему с другой стороны и взял за руку.

Дентону показалось, он уловил странное колебание в глазах брата.

Дентон взялся за ручку двери, но брат остановил его почти вскриком.

Пол наклонил голову, и Джесс, стоя довольно далеко, вдруг ясно и впервые различил длинный шрам на шее, глубокий и тонкий, будто сделанный необычайно острым кинжалом. И снова – он увидел человека, и до боли знакомого, и совсем нового, человека, чей пройденный путь мог скрывать такое… о чем лучше и не знать.

А в коридоре, тускло освещенном одной лампой, как во всех отелях Адской Кухни, повис крик, похожий на шепот.

«А может, и нет…»

Что-то пощадило его в ночи. Он просто не представлял, какие душевные муки пережил бы при мысли об отказе от рукопожатия с братом, если бы он знал, при каких обстоятельствах они встретятся в следующий раз.

Дентон постоял несколько мгновений на коридоре и, тихо ступая, приблизился к двери соседней комнаты и постучал.

Дверь приоткрылась, женщина лет тридцати с бледными губами округлила глаза, где изумление смешалось с испугом. Дентон приложил палец к губам, прошел к окну в стене, выходящей в сторону подворотен. Он сел на подоконник и слегка высунул голову из проема. Долго ждать не пришлось.

Он появился, как тень, едва уловимый. Темная тень, слившись со стеной, необычайно быстро поднялась по пожарной лестнице и исчезла в окне в комнату Пола. Дентон не разглядел пришельца. Только показалось, что его голову скрывает глубокий капюшон.

Дентон так же тихо покинул номер, услышав, как сразу же щелкнул замок за его спиной. Он вернулся к двери в номер Пола и замер у стены, обратившись в слух. Постепенно он стал различать голоса, и даже понимать отдельные слова. Слова связывались в фразы… Фразы обретали смысл.

Нет. Он не может. Не шпионить за собственным братом. Пусть все будет так, как должно произойти.

Скверная ночь, что ни говори.

 

***

Два человека встретились и замолчали.

Комнату объяла темнота, и отныне лишь голоса звучали, внешне отделенные от своих источников.

В воздухе повисла короткая, но отягощенная смыслом пауза.

На этот раз пауза была дольше.

 

Глава 7

Подземелье

 

Нужно принять текущее время,

как мост над гремящим потоком.

Н. Рерих.

Старый город молчал. Угрожающе молчал.

Дентон поежился от холода при выходе из отеля, и удивился этому зимнему холоду. Окна многоэтажных домов неприятно чернели, кое-где были разбиты. От них до дрожи веяло пустотой. Все бегут отсюда. Нечто приходит сюда…

Улицы, улицы. Сколько тут могло произойти, какие секреты хранят эти темные подворотни… Дентон вспомнил далекую «юность», вспомнил, что лишь они с братом могли без страха ходить по этим переулкам ночью. Холод донимал путника, и он поспешил укрыться в таверне.

Сандра сидела за дальним столиком в одиночестве. На столе стояла недопитая бутылка вина, черная жидкость отпугивала своей почти агрессивной, отторгающей прохладой. Дентон сел напротив и негромко кашлянул. Девушка подняла голову, на ее простом грубоватом лице Дентон увидел нездоровый румянец.

Они вяло изображали видимость разговора, видимость интереса, которого не было. Каждый ушел глубоко в себя, каждый думал свою думу – или вообще не хотел думать.

 

 

Дентон с трудом отыскал кнопку звонка в полутемном подвале. Вокруг слышался тихий писк крыс, голодный и безысходный, наводящий на грустные мысли. Дентон нажал на кнопку несколько раз, без особой надежды на то, что она работает.

Вдруг над головой захрипел динамик.

Неизвестный отключился. Дентон позвонил снова.

Дентон тщательно осмотрел дверь и убедился, что простой отмычкой ее не откроешь. Здесь не было даже замочной скважины. Скорей всего, дверь открывалась дистанционно, из-под земли.

Если человек необычайно осторожен и пуглив, если пускает к себе лишь немногих, избегая остальных, значит, он боится налета. Если он боится и осторожен, у него всегда есть запасной вход. Точнее, выход, - для отступления. Оставалось его найти.

Дентон вышел из подвала, отряхивая черную пыль с плеч, и осмотрелся. Подвал находился на углу двух угрюмых домов. Запасной выход вполне мог выводить к комнатам нижнего этажа одного из зданий. Возможно.

Но маловероятно. Ведь потенциальные преследователи будут рассуждать так же, если нужно, они в первую очередь заблокируют входы и выходы из домов. Нет, искать надо там, где искать не будет никто. Дентон повернул голову и незаинтересованным взглядом окинул забытое, заросшее жесткой травой баскетбольное поле на севере, отделенное от улицы дощатым забором. Перемахнуть через ограду, как обрывок черного мусорного пакета, не составило труда.

Поле – такое же, как тысячи его близнецов по всей стране в четырех стенах. Ни мяча, ни игроков нет. Ни их следов… Неудивительно – ночь за окном. И фургон стоит вдалеке. Дентон с одного взгляда понял, что фургон этот, возможно, стоит здесь еще с прошлого века. Ржавчина клочьями висела на истлевшей стали, но никто не собирался ее убирать. О нем все позабыли, или… Или он нужен?

Дентон обошел фургон, мягко ступая по затоптанной земле. Вблизи стены не показались такими хрупкими, как издали, а на двери висел замок. Дентон сбил замок и вошел внутрь. Он нашел то, что искал.

Небольшой люк, наполненный колеблющейся чернотой, уводил в неизвестность. Дентон ступил в нее и, спустившись по винтовой лестнице, спрыгнул в большое, глубокое подземное помещение. Веяло холодом и сыростью колодца. Зал до половины был завален изуродованными автомобилями и железным хламом двадцатого века. Их оставили здесь лет шестьдесят назад – и ушли надолго. Об этом кладбище хлама, видно, забыли, заметил Дентон, тихо кашлянул и удивился эху собственного голоса.

Из зала вел узкий проход в смежное помещение. Чувствительные сенсоры, встроенные в его очки, уловили тонкое свечение лазерных мин-ловушек. Разогнавшись и прыгнув очень высоко, Дентон описал в воздухе дугу и, пролетев под потолком, приземлился по другую сторону от ловушек. Его опять удивил эффект – этот странный ускользающий эффект ускоряющихся движений, словно сущность его тела менялась.

На другой стороне его уже ждали.

Дентон выпрямился и увидел в двух шагах высокого мужчину в красном свитере, совершенно, полярно седого и в очках. Темная кожа говорила о впрыске африканской крови в одном или нескольких поколениях. Хозяин подземелья держал незваного гостя на прицеле штурмовой винтовки.

Дентон подхватил волну перемены на лету.

 

Дентону пришла в голову мысль, что он все больше привыкает к подземелью: к тоннелям и канализационным шахтам. Он уходит под землю – а верхний мир равнодушен к потере. Он не нужен верхнему миру таким, как есть. Прыгнув в зеленоватый сумрак подземелья, Дентон чуть не задохнулся от зловония. Темная жидкость доходила ему до щиколоток, в воздухе стоял какой-то мерцающий туман. Туман злобного одиночества, отравляющий раны душевных терзаний…

Радиация, понял Дентон. Здесь лучше не задерживаться. Он пошел по темному тоннелю, освещая путь тонким лучом галогенового фонаря. Луч выхватывал из тьмы вязкий рисунок стены, однако тот оставался одним и тем же. Хотя Дентон заходил все дальше и дальше, минуя толстые канализационные трубы, боковые тупики. Несколько раз Дентон останавливался, когда тоннель расходился на рукава, но, доверяя инструкции Пирата, твердо держался вдоль левой стены.

Ничего… Ничего. Обычный коллектор, где только вонь, крысы и темнота. Дентон был лишен суеверных страхов. Но после того, как луч фонаря вырвал из тьмы подобие человеческой руки, плывущее в темноте в темном маслянистом потоке, стало не по себе.

Дентон знал, что это не рука – а только желтый сгусток мусора. Страх был вызван именно подобием. Нарочным подобием.

Вернулось чувство, которое появилось во время Испытания. Чувство полного одиночества, к которому нельзя привыкнуть. Это твой новый мир, Дентон.

Нет…Ты еще ничего не понимаешь.

Чем дальше вглубь он шел, тем более росло чувство разочарования. Ничего. Но, как ни странно, на его пути не встретилось ни одного люка, хоть он прошагал уже несколько километров, ни одной лестницы, ведущей наверх. Слепая кишка канализации. Зеленоватый луч цвета тошноты услужливо обнажал каждую неровность подземного мира.

Дентон терял надежду и даже не сразу обратил внимание на то, что было выхвачено автоматически боковым зрением. Дентон прошел еще немного, остановился и вернулся метров на десять назад.

Вот она. Большая черная дверь, так не вписавшаяся в интерьер подземелья. Нужно много взрывчатки, чтобы высадить такую. Но взрывать нельзя, ведь можно похоронить и себя под тоннами бетона.

На поиск цифровой панели сбоку и ее разблокирование ушло несколько минут. С ровным гулом дверь ушла в сторону. Дентону стало не по себе. Он ступил в чистый розовый коридор и чуть не задел лазерный луч сигнализации. Тот мелодично дрогнул – и затих, постепенно, как натянутая нить. Здесь он установил свой первый заряд.

 

***

Форд давно понял, что его недолго теперь уже будут держать взаперти. Но и наверх, «на свободу» не выпустят. Нечто третье.

Он сходил с ума, но его поддерживала надежда. Он, уже восемь месяцев не видевший солнечного света, верил, что скоро этот кошмар закончится. Пират знает, что Форд Шик в беде. А Пират не оставляет своих друзей.

Правда, приторно-чистое зеркало в туалете каждый день говорило о другом. «Забудь…» - шептало оно, когда он закрывал за собой дверь в уборную и иллюзорно оставался хоть на несколько минут в одиночестве, но кожей чувствуя черный глаз камеры. «Все закончится, но ты этого уже не ощутишь… Наверху так же пусто и тихо, как и в этом подземелье. Пират? Кто сказал тебе, что Пират еще жив, что ты найдешь на прежнем месте хоть кого-то из тех, что знал? Там никого нет давно», - шептало зеркало, смеясь, а Форд видел в нем Серую Маску. «Там другой город, но ты не сможешь обнаружить этого и поднять тревогу, - кривлялось совершенно пустое зеркало, в котором Форд с ужасом не видел себя. – Потому что ты не вернешься. Скоро и ты… Нет, не умрешь. Исчезнешь. Умирает то, что обладало существованием. А кто подтвердит его в твоем случае? Люди в черных очках с серыми лицами, которые держат ствол у твоей головы? Не-ет… Они не знают, что такое существование… смерть…» Серая маска превращалась в серое облако, голос снаружи требовательно заставлял поторопиться.

Провести восемь месяцев под землей, в настоящем, классическом подземелье и до сих пор притворяться, что твои мозги в порядке – на это требуется мужество. Чертовы ублюдки, похожие на зомби, заставляли проводить исследования, цель которых он понимал очень хорошо. Только с одной целью можно было внедрять различные наноустройства и белковае машины в человеческие ткани и анализировать эффект. Кто-то вел биовойну – и использовал его, Форда, а тот не мог сделать ничего. Пистолет у его головы держал парень, который сам неплохо разбирался в биотехнологии, и мог с легкостью разоблачить возможный обман. Приходилось делать то, что говорят. Быть рабом неизвестных с явно темными замыслами, иными словами, и у Форда на этот счет не оставалось иллюзий.

И все же – с одной мыслью, с неистребимой надеждой, что однажды все это закончится, чертову лабораторию обнаружат и затопят дерьмом из канализации, громко, довольно журчащей где-то рядом. Придут его друзья и выведут бледного, но живого пленника наверх.

Форду давали вакцину, оберегали от Серой Смерти, с образцами которой он работал. Но Шик понимал – после того, что он здесь узнал, даже после того, что он здесь просто был - живым его они уже не выпустят. Никогда.

Понимание превратилось в леденящую уверенность, когда Форд случайно зацепил обрывок плохо удаленного письма в локальной сети. Письмо, кажется, было адресовано этому ублюдку с серым лицом в черном смокинге.

«Мистер Гартман,

Результаты исследований вашего центра существенно помогли нам в разработке тех компонентов технологии, о которых я вам говорил. Ваш биолог, после того, как он вник в дело, стал незаменимым специалистом, и, я уверен, он все еще полон продуктивных идей. Постарайтесь помочь ему, создать благоприятную атмосферу, и помочь ему реализовать все из своих идей, что возможно. Полагаюсь на ваш профессионализм и интуицию. Думаю, вы не ошибетесь в определении, до какого момента он нам полезен. Вы можете убить его в любой момент, на ваше усмотрение.

У.С.».

Форд и не сомневался в подобном положении вещей, но после прочтения во рту появился неприятный привкус обреченности. Нужно оставаться полезным – пока не появится план.

Но каков может быть план, если каждый его шаг провожают двенадцать солдат с автоматами, не говоря уже об этом монстре с каменным лицом? Что может сделать маленький безоружный человек, которому за пятьдесят, болит сердце, а воевал он на своем веку только с лабораторными вирусами и бессонницей?

В этом гнусном мире, подумал Форд, добро не может победить зло, если само не станет злом и не обнажит зубы. Ему придется переступить через это – на время. Нужны зубы хищника, или копыта агрессии. И воля убить.

У Форда этого не было. И все же – он начал действовать на нескольких фронтах. Он изловчился написать Пирату, не будучи пойман. Он описал там все: неведомых похитителей, свое положение, возможную судьбу. Прошла неделя, но Пират ничего не предпринял.

И тревога лишь придала сил. Однажды – день был, или ночь – из оружейной пропал один из пистолетов. Лабораторию прочесали до нитки, как и Форда. Но узник провел здесь восемь месяцев не напрасно. Он спрятал надежно – и пропажу приписали иллюзии и обманчивому фокусу подземелья. Никакого пистолета и не было.

План вызревал постепенно. Ночью они здесь все, однако на утро остается два солдата. Его надзиратель постоянно здесь, и ночует с ним, но иногда, очень редко, и он отсутствует. Убрать двоих – убить двоих – Форд был готов теперь и на это. Потому что ему не оставили выбора. Замысел только оформлялся, но внезапная катастрофа перевернула все. Однажды ночью Форд услышал сухие хлопки выстрелов за стеной. Выстрелы могли означать только одно. Пришел Пират, один или с друзьями, чтобы освободить его. Но тот, с серым лицом, этого не допустит.

Форд достал пистолет из тайника и спрятался в темном углу. Он не стрелял из оружия никогда. Но, когда дышит в лицо смерть, открываются способности, о которых мог не подозревать всю жизнь. Иногда – нечеловеческие способности.

Его тюремщик не проявлял ни малейшей осторожности. Он ворвался в кабинет с автоматом, уже готовый выполнить дело. Форду показалось, словно силуэт вошедшего какой-то нечеткий… размытый. Полупрозрачный. Форд понимал, что это обман зрения, он тряхнул головой, и плотный, материальный убийца появился медленно, наполняя контур.

Форд оказался у него за спиной. Он прицелился, закрыл глаза и выстрелил дважды. Первая же пуля пробила череп. Гартман рухнул на пол, и здесь произошло нечто странное. Через несколько секунд труп взорвался изнутри, расшвыривая по стенам куски плоти.

Не человек. Форд похолодел, словно от чьего-то чуждого дыхания. Но вскоре он снова услышал приближающиеся шаги – легкие и неумолимые, слышные только тому, чей слух обострился до предела. Шаги того, кого бдительность не оставляет никогда. Неизвестный остановился за дверью, отделившей его от затаившегося ученого. Затем сделал шаг внутрь и обернулся. Шик поднял пистолет и сразу опустил. Длинное темное пальто, покрытый рваными пулевыми дырами свитер, немного измученный вид незнакомца сказали ему – этот человек не из местной охраны. Только черные очки, пожалуй, как-то роднили его с ней.

Пришелец облегченно вздохнул:

Постоянно снижая темп бега, позволяя задыхающемуся Форду догнать себя, Дентон чувствовал себя неуютно. Он привык действовать один – и не боялся ничего. Но теперь на карте не только собственное ничтожное ничто.

Везде по пути Форд видел раскинувшихся без сознания охранников (или трупы?), обезвреженные, потемневшие камеры и пулеметы, и все больший интерес к своему спасителю охватывал его. Он еще не встречался с таким профессионалом, действующим не на Их стороне.

Вот и розовый коридор остался позади, они окунулись в черное мерцание тоннеля.. И именно в этот момент оба услышали шум и хлюпанье от множества ног. И не сзади – а впереди.

Дентон спрятал Форда за темным выступом, потом стал в начале тоннеля и разбросал вокруг себя маленькие бумажные факелы. На несколько мгновений стало светло, как днем. Много темных фигур окружило его.

«Беги…» - послал он мысленный сигнал силуэту, вжавшемуся в небольшой проем в стене позади. И силуэт исчез…

«Да поможет тебе…» - прошептал Форд, но не договорил, пробираясь в темноте к выходу и слыша позади яростный гул. Он не мог сказать, что ему помешало. Он забыл это слово? Отвык… На душе стало скверно, но он почему-то был уверен: этот человек в черных очках не может погибнуть…здесь.

Дентон не прятался, а преследователи, чьих имен он никогда не узнает, слились в одно целое со своими автоматами, готовились превратить его в простой обрывок мертвой материи. Однако… случилось нечто необъяснимое. Жертва высоко подпрыгнула и – исчезла. И напрасен был свинцовый ливень, которым они поливали теперь все вокруг.

Дентон старался уйти все дальше, зная, что преследователи вскоре прочешут все. Идти было тяжело – слишком много пуль сидело теперь в теле. Но он шел, понимая: это все же не те «настоящие трудности», о которых говорил брат. Только вот неизвестно, сколько крови он потерял.

Он упал вдруг на одно колено и ощутил, что потеря сознания – дело секунд. Этого нельзя допустить теперь, когда выход так близко… Он пришел туда, откуда спустился. Люк был открыт, в проеме колебалось в несколько звезд под налетом тумана. Значит, Форду удалось.

Дентон выполз на поверхность и нашел пульт на груди. Земля слегка задрожала, скрывая всю правду о страшном хаосе, смешавшем все внизу в единое каменное месиво. Это подземелье отныне погребено под сотнями тонн камня, само в себе. Возможно, навеки.

Возможно, напрасно…

Отравленный свежим ночным воздухом, пришелец из-под земли лишился всех чувств и ощущений под мягким ударом черноты.

 

 

Глава 8

Предчувствие

 

Но еще раньше, чем выйти за угол, он вдруг замедлил шаги, как будто ветер, налетев откуда-то, ударил в лицо или кто-то окликнул его по имени.

Брэдбери Рэй

Он был на острове, покрытом туманом, и, кажется, умер, потому что вдруг оттолкнулся от земли и взлетел ввысь. Он поднимался все выше и выше, проносясь сквозь ядовитый коричневый туман, пока не вырвался в чистое голубое пространство. Он захотел посмотрел на свои руки – и не нашел их, попробовал окинуть взглядом видимую часть себя – и не увидел ничего. Потом, усилием его воли, ладони появились из прозрачности, а в них был синий цветок. Дентон обернулся. Он уже не летел в пустоте, а стоял на земле, на каком-то кладбище. Густой молочный туман стлался по поверхности, скрывая от глаз все ее провалы и капканы. На виду остались только верхние части надгробий и печально поникшие кроны деревьев. Гнетущая тишина давила на него. Он был единственным живым здесь… если не считать цветка. Он поднес его к лицу, чтобы ощутить запах, но синий цветок вдруг выскользнул и скрылся в тумане. Он наклонился, начал искать его, но не достал руками до земли. Он наклонялся все ниже, не чувствуя дна, пока не нырнул в какую-то пучину… И проснулся.

Оба голоса, доносившиеся из-за белого покрывала бытия, излучали холод незнакомого, но один из них вызывал особое ощущение: напрягал.

Мир выплыл из облака медленно и ослепил белизной красок. Белый потолок, чистые простыни… Где-то осталось черное мерцание подземелья – и его отсутствие было непривычным.

Все в порядке… От этой мысли стало так спокойно и легко, что Дентон снова погрузился в сон. А когда вновь открыл глаза, то увидел, что над ним склонились трое. Их внешность была настолько яркой, что закрыть глаза снова уже не удалось.

Но Дентон повернул голову в сторону другого наблюдателя. Высокий худощавый почти старик в зеленом свитере, с копной огненных, однако изрядно посеребренных волос, с искусственным глазом-протезом и чрезвычайно волевым подбородком смотрел на Дентона мягко и участливо.

Мысль о том, что где-то совсем рядом, возможно, прямо над ним, опять трепещут темно-желтые тополя и дышит тот деревянный дом, опустошенный дом у подножия статуи, вызвала загадочную дрожь.

Дентон прикрыл глаза, но перед тем, как вновь погрузиться в сон, вдруг вспомнил – в палате остался еще один посетитель. И он знал, кто это. Дентон привстал и сел на кровати. Напротив сидел молодой парень с характерной внешностью: худой, с копной нечесаных светлых волос, бледным лицом и большими очками. Тонкий, слегка в нос голос полностью вписывался в образ.

Алекс ничем не выразил удивления.

(А отсюда можно уйти в отставку своими ногами?)

Дентон ощутил, как леденящая муть тревоги моментально наполняет его изнутри.

Алекс просто пожал плечами:

Алекс произнес это имя со странным оттенком. Тем более странным было то, что Дентону это имя показалось смутно знакомым, хотя – он был уверен – он никогда не слышал его раньше. Но у него уже не было ни сил, ни желания расспрашивать. Он откинулся на подушки и задумался. Потом понял, что рисовать какую-либо картину рано.

Дентон встал на ноги. Легкое головокружение – и состояние нормализовалось. Сбросив с себя иглы и какие-то громоздкие конструкции, Дентон с удовлетворением, хоть и не без изумления отметил, что раны почти зажили. Он нашел свою одежду – чистую и отремонтированную. И исчез из палаты.

Как призрак, он не был замечен никем, хоть и не скрывался, не нужен никому, хотя шел медленно и осторожно, стараясь не заблудиться в лабиринтах здания. В лабиринтах мира, по кирпичику воздвигнутого из ничего.

Двое странных мужчин в строгих черных костюмах встретились ему в коридоре. Трюк был в том, что Дентон не мог точно сказать, что именно было в них не так. Просто он смотрел на них будто сквозь объектив со сбитой резкостью, их изображения были немного размыты… на фоне совершенно четкого окружения. Словно… растворялись в воздухе, и только начали растворяться. Слово пришло неожиданно, и было совершенно точным. Края их едва заметно подрагивали, угрожая потерять форму в любой миг. Дентон моргнул несколько раз. Кажется, с глазами что-то не так. Ну да, он ударился головой…

Двое в черном остановили его.

Они проследовали мимо него, и до Дентона только сейчас дошло, что за несколько минут разговора он не сумел найти ни одного отличия между обоими, хотя искал их подсознательно. Создавалось впечатление, что…

Дентон не знал.

Но было поздно.

Затянувшееся молчание показалось тяжелым, как свинцовая руда.

Дентон вовремя отошел от двери, наклонившись на терминалом и сделав вид, что ближе пяти метров к двери не подходил.

Но вид того, кто из нее вышел, заставил Дентона выпрямиться и замереть. Он еще не видел человека, в котором было столько… такого, для чего не подходили стандартные характеристики.

Сначала Дентон увидел лишь темно-синее пальто с серебристыми разводами и смутным изображением черепа на спине. Ему почему-то до последнего момента не хотелось поднимать глаза и смотреть в это лицо. Потом он сделал это – и пожалел.

Он встретил глаза-глазницы. Два озера с темной болотной водой, две впадины на той стороне Лунных гор, куда свет не проникает никогда. Глаза Горгоны. У нее были такие глаза. Это не глаза. Они ловили своей неподвижностью, замораживали пустотой, доходя до сердца и превращая смотрящего в кусок камня. Дентон выдержал не более двух секунд и опустил взгляд.

Он не боится этого незнакомца. Нет, глупо бояться того, кого видишь первый раз. Дентон усилием поднял глаза и заставил их смотреть в его глаза. Ему показалось, что он заглянул за край Космоса, туда, где не осталось даже электромагнитных вихрей. Черные и очищенные от всего, безжалостные и изменчивые, они обещали страшное наказание за дерзость посмотревшего. Обещали… Нет, не сжечь, ибо огонь не мог родиться здесь, но умертвить, заполнить тьмой, превратить в лед и камень, забыть для мира…

Дентон обнаружил с ужасом, что его внутренне трясет, и с неприятным удивлением нашел в себе новые оттенки ощущений.

Незнакомец потерял к Дентону интерес в следующий же миг, неслышно открыл дверь и пошел прочь, слега сутуло наклонившись вперед и шелестя плащом, словно привидение. Он был ростом не ниже Дентона и даже шире в плечах. По тому, как сразу изменилась обстановка в комнате, Дентон понял: нельзя без напряжения находиться рядом с этим субъектом. У него кровь другого цвета.

Глядя на выбритый каменный затылок, покрытый шрамами и странными пульсирующими татуировками, Дентон непроизвольно спросил:

Она сказала это таким спокойным, будничным тоном, что Дентон удивился сам себе. Почему она не почувствовала всего того, что ощутил он? Она вообще ничего не почувствовала… Не стала нервничать. Пусть у мистера Саймонса лицо немного… нехорошее. Это ведь еще ни о чем не говорит.

Одно объяснение было. Но оно Дентону не нравилось, и он понимал, что это – полная чушь. Ни Дженис Рид, ни любой другой человек не ощутили бы этой необычной тревоги. А вызвана она была тем, что у Саймонса было что-то общее – с ним. Они с этим ледяным идолом чувствовали друг друга - на немного ином уровне…

Видимо, Дентон чувствовал себя не очень после больничной палаты. Лучше подумать о то, что он услышал случайно, точнее, подслушал. Но верить в свои догадки еще рано. Не время – пока.

Джесс постучал в дверь-цель и, услышав хриплое «входите», оказался один на один с Джозефом Мандерли. Шеф выглядел по меньшей мере удрученно. Он вытирал лицо платком, а его благородные седины блестели каплями росы. Он выглядел так, словно поднялся на Мак-Кинли и спустился без страховки.

В голосе шефа не было гнева – только бесконечная выжженная пустыня усталости. Дентон ответил спокойно, подбирая слова:

«Но ведь я все взорвал там и смешал с адом, никакая группа не могла проникнуть туда, где на месте тоннелей осталось сплошное каменное месиво…» Дентон хотел сказать это, но что-то остановило его в последний момент. Интересно, с кем он встретился тогда, когда вместе с Фордом преодолевал обратный путь? Странные преследователи появились слишком быстро. Возникало сомнение…

Ему сказали это не просто так. Его хотят обмануть? Возможно, Мандерли и сам не знает. Но важно выдержать момент, важно не делать выводы раньше времени.

Дентон утвердительно кивнул и вышел, поцарапавшись взглядом о ядовито-оранжевый вазон с кактусом из пластика. На пороге он столкнулся с Алексом. Тот слегка и многозначительно пожал ему руку.

Находясь под землей, никогда нельзя угадать, чем при выходе удивит открытое пространство под небом. Часы могут мелодично звякнуть полдень, а за последней дверью с первым шагом отравят глубинным вздохом полночные звезды. Каждый раз на пороге Дентона захватывало ощущение какого-то тотального обмана, злой иллюзии, когда в многомерной темноте впереди он видел совсем не то, чего ожидал, строя планы там, под землей.

На этой стороне планеты уже стемнело, и было удивительно холодно даже для ноября. Пронизывающий ветер рывками тряс его за плечи и путался в волосах. Дентон не помнил такой холодной и сухой, без дождя осени за последний десяток лет. Ему даже показалось, что подстриженная трава на газонах покрыта инеем.

(Или это миллионы маленьких синих цветков?)

Только взглянув более внимательно, он понял, что это – всего лишь роса, упавшая на землю с приходом ночи.

В полутьме на маленьком бетонном блюдце громадиной чернел вертолет. Длинный, неподвижный, похожий на хищную рыбу в воздушном океане, замершую на дне в дремоте. Сейчас она учует его – учует жертву, и он увидит красный глаз, вспыхнувший тем алчным нищим светом, который неведом неживому миру…

Пилот спортивного сложения в пепельном комбинезоне с множеством молний открыл перед ним дверь. Дентон сел на место пассажира, стесняясь непривычной тесноты.

Да, этот человек явно хотел создать вокруг себя ауру излишнего простодушия и прямоты. Аура растаяла, лицо пилота приобрело стальную жесткость, когда Дентон задал следующий вопрос.

Дентону хотелось уточнить, что именно нужно сделать, но лицо пилота стало непроницаемым. Дентон изменил русло разговора, наблюдая за шелестящим колебанием тополей снаружи.

Дентон посмотрел сбоку на бесстрастное лицо пилота. Что-то большее и, возможно, грустное было в этом человеке. Что-то, вызванное тем знанием, которое никто ему, Дентону, не доверит. Как дуновение чужого ветра из родной страны из-за горизонта.

Винты беззвучно закрутились, вертолет спокойно и мощно поднялся над островом.

Джок удивленно полуобернулся.

Пират, странный контрабандист –отшельник, знал Пола Дентона. Джок знает Пола. Джок знает Пирата. Дентону начиналось казаться, что он один выпал из какой-то важной системы.

Дентон мало понимал, о чем говорит его спутник. Но вдруг он вспомнил кое о чем.

Взгляд Джока снова стал жестким и совсем чужим.

Дентон проглотил что-то тяжелое в горле и молчал. Через мгновение он уловил взгляд Джока, устремленный на него. Взгляд был смягчен, как может быть смягчен взгляд волка.

Джок отвернулся и мысленно дал понять, что разговор выдохся.

Дентон смотрел на залитый огнями, кричащий огнями, и все равно такой бедный город. Бедный город – нелегко ему приходится…

Странно…

Что-то случится.

 

 

Глава 9

Призрак

 

Те, кому нечего ждать, садятся в седло.

Их не догнать… Их уже не догнать.

Виктор Цой

Что-то случится… Об этом поют уключины покинутых лодок у причала. Но нет в их песне ни ритма, ни умысла.

Джок оставил Дентона среди колонн, смутно знакомых и неизменных. Подняв бурю из опавших листьев, черный вертолет нырнул в немногим менее черную бездну.

Ему так и не удалось больше ничего вытянуть из неразговорчивого пилота, того, кто, кажется, был удивительным человеком. Джок стал еще одной загадкой в разрастающемся ребусе, разгадка которого начинала принимать мрачную окраску в сумраке неведомого.

Что-то случится, чувствовал Дентон, проходя под темными, сиротеющими кронами деревьев. Это предчувствие угнетало его. Дентон гнал его прочь, анализируя события последних дней. События не говорили ни о чем, но, несмотря на них и им наперекор появлялась подспудно эта странная уверенность.

Что-то случится. Дентон видел смутные силуэты людей вдалеке, бесцельно бредущих куда-то в эту ночь. Очень, очень скоро.

Дентон приблизился к ряду темных бараков – убежищ для бесприютных, едва освещенных бликами тлеющих костров и горящих бочек.

Они думают, он потратит хоть день или час на отдых, когда вокруг что-то происходит. Нет, это ошибка. Не тогда, когда исчез его брат.

Вряд ли кто-нибудь будет наблюдать за ним в эти дни, а даже если будут, Алекс прикроет. Значит, самое время начать действовать. Быстро и по плану. Только… плана пока нет. Как и четкой цели. Представления о том, что именно он ищет.

Дентон запахнул плащ плотнее и прислонился к стене. Кто-то в серой маске, кажется, усмехнулся ему с той стороны парка, но исчез быстрее, чем был окликнут. Кто-то в серой маске…

Сома – эссенция, которой никто не видел и даже не скажет, как она выглядит. Единственная тайна, которая может заглушить боль, но не остановить массовые смерти. Их нельзя остановить… пока. Сомы никто не видел, но она исчезает, она кому-то нужна.

Тени пляшут среди домов, кто-то кричит, кто-то смеется, кто-то молчит. Но крик не похож на крик, в смехе нет легкости, а молчание неискренне. Дентон наклонился, чтобы поднять кем-то оброненную вуаль, но на его пальцах остались лишь обрывки паутины, холодной, осенней, похожей на саван, а не на западню.

Сомы жаждут все. Призраки ходят в бессоннице по ночам, повторяя это проклятое слово и не утоляя жажды. Амброзия исчезает, и самый вероятный похититель – странные люди в масках, которые назвали себя «Синим Цветком». Они никому не открывают секрета своего имени, хоть секрета и не существует. Есть просто синий цветок, такой простой и влекущий, какими могут быть цветы сатаны. С кем связан «Синий Цветок», куда Сома идет дальше – не знает никто. Эти силы – они знают, как скрыть все, каждое из множества своих имен.

Дентон почувствовал ноющую боль-невидимку в теле, боль от прохлады и ран. Мимо прошел мужчина, окутанный дымом с ног до головы, как индийский маг-укротитель огня. Молчание было бы естественным – но мужчина не молчал, он пел, мечтательно и дико, не создавая ритма и не заботясь о нем:

«Оставайся, осень моя,

Навсегда, навсегда

Оставайся. Я сойду с ума.

Но ты все равно – оставайся…

Лей, мой дождь. Лей, лей.

Я хочу увидеть слезу,

Чище которой нет и не будет.

Много, много слез…

Остановись, мой путник.

Просто, просто остановись,

Я тебе ничего не скажу,

Но ветер холодный выветрит горечь…»

Исчезнувшую сому пытаются найти все. Коалиция и его брат. Люди, одетые в черное, в которых ему чудится размытая прозрачность. Неизвестные службы. Но никто не находит. Может, они не хотят найти. Или кто-то им мешает. Или… они забыли о подземном мире Города, пределов которому не знает никто?

Или дело вообще не в этом, пропажа нескольких партий вакцины – просто пустяки по сравнению с тем, что может быть важно?

Редкий туман, разорванный на клочья, укрывал звезды снизу, и звезды горели тускло, как злые глаза в ореоле серых масок этого тумана. Дентон поймал себя на понимании, что он смотрит туда, над собой, редко, но что ему все больше хочется туда смотреть.

И он все меньше может там увидеть.

Его брат исчез. С братом что-то случилось. Если брата не станет, будет очень трудно определить в этом мире, кто есть он сам.

Дентон никак не связывал исчезновение Пола с происходящим вокруг, со смутными тревожными догадками, которые стесняли разум и касались всего на свете, кроме брата. Он прошел вокруг замка Клинтон, отводя взгляд от слепых бойниц и странных символов мелом, зная, что, пройдя по кругу, он вернется на то же место. Но именно то, что брат исчез, определяло его поиск. Еще вчера он просто хотел найти исчезнувшую амброзию. Теперь же выбора не оставалось - возможно, Полу нужна помощь. Но что-то говорило Дентону – две линии могут пересечься, и пересекутся там, впереди, где сейчас ничего не видно.

Хотя, зная Пола, того, старого Пола, Дентон исключал в душе вариант, что брат попал в беду и не смог выбраться. И именно поэтому на душе было особенно скверно. Если беда действительно случилась, насколько серьезным должно быть положение…

Дорогу перебежала кошка. Кажется, она была черной, а может, и нет. Может, это даже не кошка. Какой-нибудь другой зверь скрылся в густом сумраке замка. Дентон вспомнил их последний разговор с Полом, вспомнил тяжелую недоговоренность. Теперь он вдруг обратил внимание на то, чего не заметил тогда. Пол был очень огорчен и озабочен – чем-то таким, от чего незаметно седеют волосы. Дентон не заметил этого тогда, он был ослеплен своим недоверием… «А если я его больше не увижу?» Мысль потерялась где-то в перьях последних синих голубей, кружащих среди тополей.

Сейчас, здесь, несмотря на сковывающий, сосущий холод земли, хотелось сорваться с места и действовать, вырвать у бездушной реальности прощение за опрометчивость прошедших суток. Но что делать? Дентон не находил ни одной зацепки, которая вывела бы его к брату. Он не видел Пола несколько лет, да и до этого уже долго общался с ним обрывочно и мало, с тех пор, как тот стал первым агентом Коалиции. Тайна отягощала их обоих, и свободе уже тогда был положен конец. Но теперь Дентон вернулся – и оказалось, что Пол порвал с прежней жизнью полностью, новые, незнакомые люди окружают его, на всех них – маски. Он использует новые пароли, новый, двусмысленный язык, который Дентону непонятен.

Дентон делал шаг в этом новом мире, и на каждом шагу сталкивался со случайными упоминаниями о Поле от самых разных и неожиданных людей. Эта случайность в соединении с постоянством становилась зловещей, потому что ни одно слово не было договорено до конца. Странные оговорки запутывали его все больше, а Дентон с бессилием чувствовал: пытаться добиться правды от таких темных лошадок, как Пират или Джок не легче, чем заговорить с бездной и дождаться ее ответа…

Они знают что-то. Знают все. Это нечто объединяет их. И они не скажут. Никто не скажет. Единственный путь – не ждать, а искать самому.

Дентона немного успокаивала только одна мысль. Он по-прежнему был уверен: случись с братом беда, тот непременно дал бы знать ему, попросил бы о помощи. Кого еще, как не его? Несмотря ни на какие трудности, на кажущееся недоверие последних дней, - Пол должен был помнить клятву, данную ими друг другу десять лет назад, на руинах разрушенного города.

Если бы имел возможность сделать это.

Потом Дентон понял, что нашел синий цветок. Синий цветок, неприметный гость и господин этих осенних просторов, приютился у его ног, надеясь, что останется незамеченным теми, кто не смотрит под ноги.

Если в природе существует магия заколдованных предметов, то она была в этом цветке. Ярко-голубого, слишком красивого оттенка, он был… дьявольски, чертовски красив. Дентона никогда не интересовали цветы – а сейчас он вдруг понял, что этот цветок, красивей которого он ничего не видел, выворачивает его душу наизнанку. Не вызывающий, со скромной короной… неестественный. От него исходил холод.

Нет, это не предупреждение о катастрофе. Это не сигнальная ракета, а памятник на могиле далекой и безжизненной планеты. Корона Скорби. Приторная тоска распространялась от цветка с какими-то флюидами – и пропадала, стоило отвернуться. Нет, не все так просто с этим синим цветком.

Он будет искать. А помогут ему… они. Те, кому так же не спится в эту ночь. Дентон вошел в тень одного из бараков за восточной границей парка. Бараки – убежище для беспризорных, которых почему-то слишком мало. Именно то, что нужно. Дентон заглянул в оконный проем. У горящей бочки, дающей призрачное тепло и обожженную насмешку, грелись, дрожа, седой мужчина лет пятидесяти и похожая на старушку девушка. Несмотря на лохмотья, лицо мужчины и прямая осанка говорили о том, что он есть больше, чем кажется. А облик его спутницы в свете огня имел зловеще землистый оттенок. Не стоило труда понять, что мучительная болезнь съедает ее изнутри. Ее голос звучал бесцветно, голос седого бродяги – комично-бодро.

Кроты… Он где-то слышал это слово, или ему кажется? Какое-то подземное поселение…

Кэрли посмотрел на незнакомца в черном пальто враждебно.

Он отвернулся, давая понять, что разговор обескровлен. Дентон бесстрастно проводил его взглядом. Он понимал: этот человек прав, и найти вход в загадочный город Кротов ему самому не под силу. Понимал он и другое: Анна Наварре или двое «растворенных» с Острова Свободы действовали иначе. Путь стал бы известен им за считанные минуты.

Дентон отвернулся и бросил на прощание:

Дентон спустился в метро, память мгновенно попала во власть тех призраков, которых он встречал здесь не так давно. Но он протер глаза, когда среди колонн увидел совсем не тот призрак.

Усатый старик, которому могло быть сколько угодно лет, в зеленом рваном пальто задумчиво чертил что-то в своем блокноте, не замечая того, кто приблизился к нему почти вплотную.

Харли Филбен не ответил, только нахмурился. Дентон остановился озадаченно.

Филбен захлопнул свой блокнот, исчерченный странными схемами и символами. Глаза Дентона сузились.

Дентон почувствовал, что все слова его кончились. С каждым шагом привычный, знакомый ему мир менялся в корне, отступал в тень, замыкался в себе. Каждый, кого он встречал, осаживал его леденящим дыханием недоговоренности, недоверия, как посвященный в тайну, куда ему путь заказан. И, самое страшное, в центре этих концентрационных кругов –человек-маска; тот, за кого он готов был отдать жизнь, но кто, оказывается, давно принадлежал другим за завесой болезненной таинственности.

Это паранойя, хрустнул Дентон пальцами. Просто он отсутствовал в городе очень долго. Шесть лет – не шутка. Немалая доля прожитой жизни. За это время могло… многое произойти.

Дентон шел по гранитному полу, а его тень, дрожащая, неверная, отступала с каждым сделанным шагом, не давая ни настигнуть себя, ни разглядеть суть.

Город теней. Ничего определенного. Ничего, о чем можно было бы сказать: оно равно самому себе, и если отвернешься на мгновение, застанешь его в том же виде, в каком оставил. Город-призрак. Город призраков?

Дентон ожидал метро больше получаса, но минуты пролетели, как мгновение. Он даже удивился. Он не был погружен в раздумье, наоборот, все мысли улетучились, отступили в глубокие шахты сознания, оставив одно пустое оцепенение. Такое, которое бывает в моменты после сильного замешательства, потрясения или унижения. Оно длится миг, минуту – и уходит, настойчиво изгоняемое импульсом жизни, чувством самосохранения, которое протестует против разрушающей пустоты.

Прошло тридцать две минуты. Дентон четко зафиксировал это на светящемся циферблате своих наручных часов. Темный вагон, темный, несмотря на яркое освещение изнутри, замер напротив человека в темном плаще.

Он единственный вошел внутрь. И никого там больше не встретил. Ночной экспресс понес одинокого путешественника по черному тоннелю, где не ступала нога человека, вырытому доисторическим червем. Он – и невидимый машинист где то впереди, который, наверное, лучше знает, куда нужно ехать. Да, он знает, куда едет.

А ты?

 

 

Глава 10

Полночь

 

Есть на свете цветок – он прекрасный и хрупкий,

И коль вдруг повстречаешь беду на пути,

Он тогда, свои листья раскинув, как руки,

Сам приходит на помощь, чтоб Землю спасти.

О. Суховерхова

Комендантский час в Большом Городе. Пусто.

Страх. Но не…

Но не совсем пусто. Дентон подошел к знакомому баскетбольному полю. Не желаешь сыграть пару минут веселым мячом-апельсином? Да нет, в следующий раз…

Дентон наперед чувствовал, что будет на этом поле не один. Какой-то незнакомый запах подсказал ему? Или едва уловимый шепот? Внутренний шепот.

Синий цветок опять. Там, в сумраке.

У дальней стены стоял, опершись о старые доски, человек, и почему-то смотрел прямо в глаза появившемуся Дентону. Напротив него, спиной к Дентону, стояли два головореза и громко, непривычно для ночной тишины этого города, переговаривались. Один, короткий и большеголовый, в черной бандане, держал в руке обрез дробовика. Его приятель размахивал ломом с красной ручкой.

Неожиданно за спиной Дентона чье-то холодное дыхание обожгло его шею, даже через высоко поднятый ворот.

Дентон не стал оборачиваться, чтобы узнать, кому принадлежат эти слова. Напрасно… Он просто пошел вперед. Рваные, с неровными краями обрывки разговора двух шакалов стали более различимы. Смысл его сказал все, что было необходимо.

Дентон неслышно вздохнул и посмотрел куда-то над их головами. Взгляд заскользил по многим одинаковым этажам дома и сорвался, повиснув над пропастью темных небес, в которых было все. Хлопья тумана летели туда, куда никогда не попасть маленьким людям. Маленькие… Слишком часто – ничтожные.

Глухой голос мог бы запросто потеряться в грубых отрубях их брани. Но этого не произошло. Дентон ощутил на себе три пары глаз.

Голос звучал так тихо, что вполне годился, чтобы убаюкивать мучимых бессонницей маленьких детей. И он действительно убаюкивал… подчинял. Головорезы замерли на миг, посмотрели на недвижный силуэт незнакомца, на его пустые руки, и сделали совершенно нелепую вещь с позиции постороннего наблюдателя. Они разжали руки, оцепеневшие, которое с тупым стуком прикоснулось к земле, и спокойно пошли прочь. Дентон даже не обернулся.

Долгая, и какая-то неприятная пауза зависла на паутинке тишины.

Тогда забудь об этом, кроме тех случаев, когда другого выхода действительно не существует.

 

Мягкий сумрак подземелья обманывал пылью запустения и тишиной заброшенности, пытался внушить, что дух оседлости покинул узкие, отпугивающие пустотой коридоры давно. А, быть может, и не приближался к ним, ему чуждым.

Нет, это еще не Город Кротов. До Города Кротов далеко, и затягивающей пустоты там, наверное, будет больше. Еще рано… А здесь тому, кто пришел впервые, требовалось мужество, чтобы усомниться, и исследовать маленькое подземное царство до конца. И лишь пройдя немного далее, обнаружив голубое мерцание лазерной ловушки, случайный заблудившийся избавлялся от одного сомнения и начинал борьбу с другим. Да, очень коварный паук действительно сплел здесь себе паутину… Но разумно ли будет тревожить его?

Дентон пробрался к Пирату тем же путем, что и прошлый раз. За голубой лазерной решеткой стоял, скрестив руки, Пират, темный силуэт в сером дурмане.

Дентону потребовалось мгновение, чтобы обдумать ответ. Голос звучал непринужденно и естественно.

Дентону показалось, что Пират улыбнулся, не изменив мимики лица. Улыбнулся внутренним голосом, незаметно.

Пират ответил молчанием.

 

***

«Будь всегда там, где ты нужен, и в твоей душе не будет места разочарованию».

Надпись над дверью муниципальной клиники почти стерлась, затерялась в серой растерянности старого камня. Много дождей отмыло и отшлифовало некогда выпуклые буквы, в каждую из которых кто-то вложил особый смысл. Кое-что, неповторимо важное именно для него. Сделанная наверняка еще в двадцатом веке, в стиле забывающегося, но не забытого, еще освещенного верой прошлого, не обесцененной тогда еще до конца – подумать только! – ценности.

Наверное, люди, приходившие сюда, останавливались на миг, на одно маленькое мгновение, и каждый думал о своем. Он смотрел вперед, на застывшие символы, и одновременно какая-то частица его сущности оборачивалась, чтобы одним глазом уловить путь, пройденный ним до этого. И маленькая надежда даже в самый сумрачный день побуждала-таки переступить этот довольно сумрачный порог.

Но теперь ночь. И, несмотря на две лампы, ярко освещающие вход, пусто вокруг. Нет никого и за углом, и за два квартала.

Посмотрим, есть ли кто-нибудь внутри. Одинокий без имени в темном плаще с высоким воротником переступил порог. Гулко отозвались шаги, ничем не скрываемые, в пустынном коридоре.

Фойе показалось на удивление просторным и даже уютным после неприкаянного простора и стенания ветра снаружи. Дентон увидел здесь людей, и какое-то облегчение привнесли их силуэты. В кресле, старом, убитом, покрытом потрескавшимся дерматином, сидела девушка и читала книгу при свете настольной лампы. Она держала книгу таким образом, что Дентону без труда удалось рассмотреть ее название. Гилберт Кийт Честертон. «Наполеон из Ноттинг-Хилла. Человек, которого звали Четвергом. Рассказы». Бесконечно далекое прошлое, в котором кто-то пытается найти опору теперь. Странный выбор. Или просто слишком поздний час, чтобы сонный разум сумел отыскать ее сегодня.

Напротив, на широком диване того же цвета, что и кресло, два старика сидели вполоборота друг к другу. Они были одеты так, как могут одеваться лишь обитатели Адской Кухни. Дентон направился к ним.

Старики вели неторопливый разговор, совсем не похожий на перебранку двух бродяг. Углубленные в свои мысли и в то же время понимающие друг друга, они говорили, и тон их не был будничным. Он завораживал того, кто не был готов. Дентон не решился перебивать их, он сел рядом и сделал вид, что рассматривает маленькую картину на стене. Молодой олень склонился над водой на берегу спокойной реки, а за его спиной – осень в роскоши багрянца и золота...

Дентон вдруг почувствовал себя странным образом. Озноб пронял до корней волос, отчего он сильно задрожал. Дентон посмотрел на тусклую картину, на темный свод потолка, на глубокие тени в углу... И вспомнил то, чего не было. Вспомнил, что все это уже было. И холод, и хриплые, отмеченные убаюкивающей скорбью голоса, и мягкий полумрак этого зала... Только он не стоял тогда, как сейчас, а сидел, дрожа, в кресле, немощный и несчастный, задыхаясь от кашля, имея тысячу мучительных лет за спиной...

Еще мгновение – и он опомнился. Ух… Какая-то чертовщина – такое было с ним не в первый раз, в разных ситуациях проявляясь по-разному. Но никогда оно еще не проявлялось так сильно, почти полностью вытесняя на какое-то время его собственное я…

Дентон начинал бояться этого.

Старик усмехнулся краем губ.

Дентон услышал чей-то отчаянный крик, крик летящего в темную бездну. Этот зов поглотил все его внимание, отняв дар речи.

Надо идти. Ночь не такая уж длинная, а еще столько предстоит сделать. Пусть ночь только началась…

В приемной, которая была всего лишь тупичком огромного неуютного зала, сидела медсестра в стерильно белых тонах, и безучастно наблюдала за экраном своего терминала. Когда подошел Дентон, она даже не повернула головы. Дентон услышал до автоматизма отработанную реплику.

Не было смысла дольше оставаться в этой больнице из серого камня, где не слышно ни человеческих голосов, ни даже привычных больничных запахов. Пора прощаться с теми, с кем не суждено здесь встретиться.

Зачем он заходил?

 

Глава 11

Пустота

 

Отныне мы будем жить в постоянном страхе: со страхом спать, со страхом ходить, и умрем со страхом.

Генерал Гарольд Ури

Молчит улица. Это и понятно. Некому тревожить ее холодные бордюры. Ее давно не тронутые косым дождем темные окна. Ее забытые где-то за углом мешки с мусором, стылый кирпич домов и ее поникшие тусклые фонари… Им уже некому передать прелесть темных скамеек под душистыми кронами в июльском парке.

Осень.

Вот только кто-то одинокий, силуэт в плаще с высоким воротником, бродит зачем-то по пустынным тротуарам без всякой видимой цели. И кто-то, быть может, наблюдает за ним из-за темной шторы. Хотя вряд ли. Он проходит мимо старого отеля с наполовину выцветшим именем HILTON, мимо неприметной таверны «Преисподняя» с красным глазом…Кидает отдельные отрывочные взгляды по сторонам. Его шаг прогулочный, неспешный. Так идут одинокие молодые люди, которых не ждет любимая. Чудак, любитель ночных прогулок, хотя холодно и комендантский час…

Наверное, он так и дойдет без всяких приключений до самого своего дома. Но нет: вот путник останавливается, одна рука незаметно соскальзывает в карман плаща. Он пристально смотрит в сторону переулка и чего-то ждет. Не прошло и минуты, как из переулка вылетел бледный, как смерть, человек, который бежал изо всех сил, прижимая правую руку к груди. Когда беглец поравнялся с путником в плаще, тот вдруг схватил его и втянул в темную подворотню.

У Форда Шика, спасенного Дентоном из коллектора пару ночей назад, только дрожали зубы. В это время Дентон услышал шаги. Мягкие, зловещие. Много ног. Так очень редко ходят люди. Он оставил Форда в укрытии и, подождав, пока неизвестные минуют их переулок, вышел на дорогу.

Три довольно странных фигуры удивительно быстро удалялись в сторону метро. Одинаково одетые в черные костюмы, одинаково мерно опускающие и поднимающие руки, и Дентон готов был поклясться, повернись они в этот момент, и он увидел бы совершенно одинаковые лица. Дентон стоял, не прячась, прямо на дороге, и чувствовал кожей: если бы кто-то из этих троих обернется, у него будут большие неприятности.

Но никто не обернулся. Вместо этого произошло нечто необъяснимое. Черная глотка тоннеля уже готова была скрыть страшную тройку, когда их тела вдруг начали бледнеть, рассеиваться, искажаться. Дентон протер глаза, не вполне им доверяя. Потом с изумлением понял, что может видеть детали мира, дома и элементы дороги сквозь них. Еще миг – и последние контуры исчезли. Они ушли – но их просто не стало.

«Растворились», - прошептал Дентон, снова используя против воли странное, но так подходящее слово. Наверное, эти неизвестные просто использовали термооптический камуфляж… Но почему такой неприятный привкус во рту, как от прикосновения к чему-то дьявольскому?

Он вернулся к Форду Шику, который уже более-менее пришел в себя и успокоился.

Правда, кое-кого они все же напоминали… Но не время и не место было это обсуждать.

 

Высоко в звездной рассеянности раздался леденящий душу смех – короткий, как вздох. Немногие путники ночных переулков в испуге подняли головы.

Ничего... Им показалось – они слишком много вообразили себе. Тихо плывут разобщенные лоскуты тумана в холодном пространстве – там, где кончаются вершина самых высоких небоскребов, но – нет, далеко не начинаются самые близкие звезды. Самые близкие звезды – они тоже недостижимы. Не покинуть пределы планеты, той, что сама является гранью. Тысячу лет назад мир казался и был больше – ведь оставались зоны мира, людям неведомые, а с ними – надежда на его безграничность. Теперь люди достигли его пределов, и ощутили его тесноту. А космос, во всей своей бесконечности, во всем богатстве смыслов – бездуховен и мертв, холоден и бесстрастен для тех, кто не может понять его язык, уныло существуя где-то под пленкой тумана. Мертв, ибо молчит, пряча бесконечно далеко Свою Причину.

Люди достигли пределов пространств обетованных – и погибать им придется вместе с этими пространствами. Сбежать на этот раз уже не удастся.

А люди... Люди тихонько вздыхают, плотнее закрывают и занавешивают окна, скорее стремятся погрузиться в сонное забытье. Путешествие, из которого, быть может, кто-то не вернется к утру...

Но не все спят. Тени прячутся в холодных домах без дверей, когда двое пришли в гости.

И все же мне хотелось бы остаться в плаще. Разве что взять его с собой? Если вы слишком уж настаиваете…

 

***

Город Кротов не был городом в привычном понимании этого слова. Он был похож на беспорядочно закрученную спираль, в ветвях которой был мрак, холод, оторопь; внутри которой по полутемным, не похожим друг на друга тоннелям двигались темные силуэты, странно покачиваясь, всхлипывая и изредка замирая на ходу. Издали они были похожи на неприкаянных призраков, зомби или просто тени – только неясно, каким источником отбрасываемые.

Некоторые неподвижно стояли в темных углах, за колоннами, погруженные в себя, способные испугать любого, только не друг друга. Свод, венчающий прорытую в недрах пустоту, не был украшен кристаллами сталактитов, не венчали его и просто фонари – только неровные морщины изредка выходили из укрытия тьмы под ультиматумом скудных бликов огня. Это был весь свет – несколько горящих бочек-костров, которые могут гореть долго, но совсем не ярко, не уютно. Глухие звуки разносились в этих тоннелях многовторящим эхом, искажающим оригинал и творящим новые, пугающие до дрожи голоса. Здесь можно было заблудиться. Да... здесь можно было остаться.

Обитатели Города ходили медленно, будто старики, которым некуда спешить, или те, кто не боится потеряться. В углах, лучше всего освещенных танцем желтых масок огня, на фоне изрубленных желтых стен группы поникших даже переговаривались вполголоса, играли в игры, чей смысл не уловить со стороны, или держались за руки.

Но нигде не было слышно смеха, и никогда, ни на мгновение посторонний не допустил бы мысли о возможности здесь жить. Быстрее минуть это место и забыть о нем. Как во сне, где нет ни опасности, ни чудовищ, но мрачность, ирреальность, пустота превращают его в тягостный кошмар, из которого не выбраться до рассвета. И который будто погружает разум в омут тоскливой безысходности.

Странно смотрелись трое оборванных, грязных, но не поникших обитателей подземелья, которые довольно быстро шли вдоль тоннеля и, кажется, даже целеустремленно. Они перешептывались, и даже шепот звучал неестественно резко в гулкой и, что особенно угнетало, не безлюдной пустоте.

Тот, кто шел впереди, выглядел еще довольно сносно, но внешность его двух спутников была настолько отталкивающей, что редкий смельчак согласился бы к ним подойти. Один из них (для большего смеха?) еще и нацепил черные солнцезащитные очки, сквозь которые наверняка ничего не видел в этом сумраке. Впрочем, никому из них не было смешно.

Дентон решил прервать удручающее молчание, рассечь его, как тонкий ситец, натяжением шепота.

Этот шепот разнесся по тоннелям и глухим углам, спугнув черных крыс и спящих духов подземелья. Кэрли зашипел на нетерпеливого спутника, подождал, пока смолкнет эхо, и так же шепотом ответил:

Разговор исчерпал себя.

Кто-то зашипел рядом, как змея, когда Форд задел его плечом в темноте. Путники уже начали привыкать к ней, когда впереди вдруг стало светлеть. Вскоре они вышли в полностью освещенный коридор.

Дентон и Форд остались одни. Форд поежился.

«Растворенные...» Дентон опять назвал их про себя так, вспомнив, о ком говорит Форд. «Растворенные».

Дентон ощутил короткое замыкание в голове. Где-то вдалеке скрипнул камень под чьей-то ногой.

В этот момент на их пути вырос высокий незнакомец с мелкой проседью в волосах. На нем были такие же лохмотья, как и на остальных, но взгляд выражал твердость и ясность, не затуманенную ни болезнью, ни апатией.

Голос Дентона неуловимо превратился в усталый замерзший хрип.

Неизвестный так же неуловимо скрылся, как и появился за минуту до этого. Спутники неспешно, опустив головы, последовали вперед. Город Кротов молча и нетребовательно провожал их. Город не спрашивал ни о чем. Спросил Форд:

В науке это навязчивое состояние известно под названием паранойи.

 

Глава 12

Правда?

 

В системе зеркал, бесконечное число раз отразвишихся друг в друге, ни один образ не бывает окончательным – все перемигиваются, создавая чистую мнимость.

Хосе Ортега-и-Гассет

Люди в серой, запыленной форме охотников, за ночь перекроенной под одеяние боевых групп «Синего Цветка», отличались от людей-кротов только внешне. Их шаг, более осмысленный в свете подземных фонарей, был неспешен, размерен. Как будто этим людям совсем некуда спешить. Как будто совсем не их ищут там, наверху... Они почти сливались с этими тусклыми стенами, с ржавчиной догорающих бочек, с серыми зверьками-изгоями, пугливо рыскающими у ног.

Город мертвых... но не умерших до конца.

Ключ к настоящему – прошлое. То, что случилось в последние годы. Я говорю не в общем – я имею в виду свою собственную судьбу. Я жил в определенном мире, о котором, мне казалось, я знаю все. Пусть у меня чего-то... кого-то не было, но был брат, круг настоящих друзей и цели, которые мы вместе поставили однажды. Я покинул свой мир ненадолго, а когда вернулся... то его уже не нашел. Все изменилось до неузнаваемости. За несколько лет произошло нечто важное и необратимое. У моего мира появилось прошлое, которого я лишен. Но беда не в том.

Это прошлое стало новым языком, речью намеков-символов, понимание которой я, мне кажется, утратил навсегда. И мой мир уже не узнает меня, не принимает за своего. Он замкнулся, выбросил меня, отторг из себя, не понимая, что я – один из его создателей... Или это я обманываюсь насчет создателя?

А теперь, Форд, я начинаю понимать – этот мир уже не мой. Не тот, что был мне родным. Это совершенно другая, чуждая планета, чьи черты скрыты в сумеречном тумане или в холодной ночи – я еще не разобрался.

Дентон помолчал несколько секунд. Наклонясь к полузасыпанным рельсам, он сгреб щебень в ладонь и пропустил сквозь пальцы. С мягким стуком камешки посыпались на остывшую поверхность. Подземная поверхность глубоко под покровом Земли... поверхность в поверхности. Просто один из слоев многослойного мира. Возможно, каждый из этих камней, некрасивых, бесполезных осколков мертвой материи, одинок и несчастен в грубом мире материи, если так прикинуть... пусть он этого не сознает. Где никто не поймет...

Я стою в оцепенении несколько минут, потом, когда прихожу в себя, начинаю ходить вокруг дома, стучать в каждое окно. Люди в окнах, немногие дорогие мне люди, немногие на Земле, в космосе со всем его холодом световых лет, смотрят на меня невидящим взглядом. Я колочу в окна изо всех сил, но стекла даже не дрожат, хотя, казалось бы, уже сам дом должен колебаться в своих основах.

И вдруг люди снимают маски – под ними те же лица, те же черты. Но я вижу, что это уже совсем другие люди: те же люди в другом временном измерении. И у них со мной мало общего. И в глазах в какой-то миг даже видна скорбь... Я заглядываю в комнаты, и те же предметы, что я знал многие многие дни, улыбаются мне по-другому, холодно и снисходительно-жалостливо. Так смотрят на несчастного путника, которого терпят приютившие его хозяева из сострадания, но в котором не узнают потерявшегося когда-то сына.

Возможно, мне хочется упасть в отчаянии на холодную землю, и рыдания рвутся из горла... Я говорю – возможно. Но этот отверженный не станет открывать себя голой пустоте. Я молча ухожу, исчезаю в темном лесу на горизонте... Чтобы вернуться с другой стороны, с черного хода. Когда никто не будет ожидать.

После этого они продолжили путь долго никто не произносил ни слова. Они продолжили путь Форд прошептал только на повороте:

Форд остановился, полагая, что его спутник поступит так же. Но тому, видно, было известно большее. Дентон даже не обернулся.

Поневоле Дентону тоже пришлось остановиться. Он замер у стены, не пригнувшись, и скрестил руки на груди.

Вот он, лес призраков... Я стою у тропы. И своих тайн никогда не откроет. Строки неизвестного автора рассеялись, как клок тумана на ветру. Дентон не сказал вслух ничего. Мимо прошел, ссутулившись, ребенок лет двенадцати. Он выглядел нормально, и только на свету становилась видна необычная бледность лица – того лица, к которому уже давно не прикасалось солнце.

Дентон встал, оставив Форда в недолгом одиночестве, и подошел к мальчику.

Дентон положил руки ребенку на плечи и поймал его глаза в магнитное поле биоэнергий.

Взгляд ребенка потух, но по слегка дрожащим плечам было видно: он напуган. Вдруг он резко вырвался, отпрыгнул назад и, несколько раз резко выдохнув, громко закричал.

«Не получилось». Дентон защелкнул зацепы термооптического камуфляжа на себе. Его силуэт покрылся легкой изменчивой тенью. Тень метнулась – и растворилась где-то в нишах у стены. Подбежавшие люди с оружием не нашли ничего.

Форд замер, пока люди в масках, угрюмо погруженные в себя, не прошли мимо него. Что-то особенное было в их поведении. Они даже не переговаривались друг с другом.

Как двигающиеся манекены. Каждого из них, игрушечных солдатиков, поставили на свое место в игровом поле. Вначале они играли свою роль оживленно, импровизируя, будто забыв, что они просто игрушки. Они шли на рискованные шаги, искали новые пути, изображали радость, гнев или страдание. Игрок, который их придумал, ушел и забыл сложить фигуры в коробку. И они не заметили этого.

Но прошло время. Они устали. Они увидели: что-то не так, игра продолжается, хоть замысел исчерпан, куда-то исчез... смысл. Потух свет, стихли звуки. Игрушки перестали притворяться – им все надоело. Они остались на месте, просто, чтобы быть, потому что для исчезновения тоже нужно было усилие и решимость... Вон человек стоит у стены, лицом к ней, спиной к призрачному миру таких, как он. Зачем ему стоять лицом к стене, с недвижными руками вдоль туловища? Очевидно, так легче стоять, ведь в таком состоянии не надо тратить усилия на изображение цели. Форд был уверен, что, подойди он к этому человеку вплотную и возьми его за плечо, и взгляд не будет выражать ничего. Трудно было себе это представить – взгляд, ничего не выражающий. И жутко... Самое простое положение: просто, чтобы быть. Лицом к стене, спиной к призракам...

Зачем эти двое в масках, похожие, как две капли воды, размеренно, даже не понуро, идут вдоль тоннеля, чтобы вернуться назад? Если впереди откроется пропасть, что они будут делать? Ничего... Если он станет на их пути, казалось Форду, они даже не заметят его, и глаз не повернут.

И вдали стоят силуэты. Стоят, и тем не менее – пустота наполнена.

Капает где-то из крана вода – капля по капле. Трещит тлеющий уголек в бочке. Звучат, как маятник в далекой башне, шаги.

Форд провел ладонью по лицу, отгоняя наваждение. Возвращаясь к реальности, реальной, хоть не совсем такой, какую он знал сорок шесть лет, вспоминая недавнее, он недоуменно пожал плечами. Кажется, нервы все же не выдерживают груза этой ночи.

И все же здесь был какой-то грустный карнавал. И в этот карнавал явно не вписывался пришлый элемент – тот, кто завел его в это подземелье и теперь исчез.

Он не вернется – вдруг понял Форд. А сейчас – что ему делать?

Форд постоял немного, потом плотнее запахнул рваную куртку и пошел к ближайшей горящей бочке, у которой уже ютилось несколько человек.

Что-то скрипнуло позади. Тайная дверь? Крадущийся шаг? Нет... Это скрежещущий кашель старого человека-крота.

Форд смотрел на огонь, не чувствуя тепла. Потом отвернулся, стал лицом к стене и опустил руки. За ночь можно стать таким старым…

 

***

Двое обернулись на шум осыпающегося щебня. Никого. Пусто в пределах видимости. Один из жителей подземелья в грязно-белом свитере медленно пошел к выходу из их картонного убежища. Почему-то на миг потемнело в глазах. Он обошел вокруг, посветил фонариком в самые темные углы. Пусто, как в склепе на заброшенном кладбище Бруклина.

Звук падающего камня вновь отвлек собеседников. Но наступившая вслед за этим тишина была слишком убедительна.

«Сделаем это, если будет возможность». Фраза прозвучала так безвкусно-отчужденно, как звучит прочитанная музейным сторожем надпись в три часа ночи.

Интересно, кто-нибудь заметил эту странность? Вряд ли. А когда замечать некому, вещи могут менять лицо до неузнаваемости, до абсурда. Они безнаказанны.

Еще раз скрипнул щебень, где-то далеко на этот раз. И никто не обратил внимания.

 

***

Песок осыпается в темных отрезках тоннеля, вырытых мифическим монстром подземелья. Время застыло здесь, застыла сама тишина, и так вязкая до предела. И неизвестно, сколько капель просочилось сквозь пески глубинных пластов с момента, когда был начат отсчет.

Легкий сквозняк дрожащими бликами скользит по неровной стене. Он кажется то светлячком, то рассеивается в виде тумана, то замирает, становясь темным пятном в темноте. Он какой-то странный... Сдвигает тяжелые ящики, скрипит время от времени осыпающейся галькой, замирает и вновь колеблется. И все время движется вперед.

У наблюдателя даже с самым онемевшим разумом возникли бы подозрения. Ветерок ли это? Откуда в стоячей воде течение?

Но некому наблюдать от начала и до конца. Какой-то силуэт склонился вдали у костра. Он никуда не смотрит.

Еще один картонный ящик отодвинулся от стены под действием неведомых сил. На ровной стене появился выступ-кирпич – металлическая панель, покрытая кирпичным камуфляжем. Панель вдавилась в стену, стена с легким скрипом ушла в сторону, оказавшись совсем не стеной и обнажая маленькую, но ярко освещенную комнату. Единственный ее обитатель в сером обернулся на шум с испугом, который перешел в легкое недоумение: в проходе не было никого.

Человек в сером, худой, угловатый, невысокий, подошел к проему и с досадой толкнул механизм с внутренней стороны. Смуглое от природы безбородое лицо было вырублено из цельного камня, а края - не зашлифованы, так и остались выступами из-под маски в виде скул и заостренного подбородка. Свет глаз был приглушен, взгляд не цеплялся за предметы, а все время плавно скользил по поверхности мира и словно прицеливался в каждое данное мгновение. Стены снова сомкнулись, став единым целым. Еще на мгновение прислушавшись, он опять положил пистолет на журнальный столик у стены.

И тут произошло нечто необъяснимое. Пистолет поднялся в воздухе, завис в метре над землей и исчез. Человек в сером не успел открыть рта, когда, как в плохом кошмаре, пустота напротив него начала наполняться, и из ниоткуда возник высокий незнакомец в черном пальто с высоким воротником и в черных очках. Незнакомец был так неподвижен, что человек в сером от неожиданности дернулся.

Дентон окинул быстрым взглядом маленький бункер «Синего Цветка». Дубовый стол, на нем – настольная лампа, несколько чистых листов и портативный терминал. В углу – черный кожаный диван, точно такой же, как в муниципальной клинике Адской Кухни. Гранитный пол, сделанный явно на века.

Интересно, что это было за помещение в те времена? Когда все еще было немного по-другому. Интересно, как бы выглядела эта неброская обстановка где-то еще... В чьей-то квартире? В самолете? В офисе усталого от рутины клерка? Явно, что иначе. Так, чтобы вписываться. Так, чтобы не привлекать внимания.

Террорист из «Синего Цветка» сделал неопределенный жест.

Террорист ответил очень тяжелым и враждебным взглядом.

Увидев скептическую ухмылку на лице террориста, Дентон добавил:

Он подождал пару секунд. Но террорист не собирался называть свое имя. Дентон повернулся к выходу.

Снова среди странных недвижных теней, лежащих под толщами воды камней, холодных, как в начале времен. Дентон обернулся по сторонам. Надо искать Форда в этих переходах. Он подумал несколько секунд и решил: не стоит. Здесь Форду Шику однозначно будет безопаснее, чем там, куда поворачивает путь Дентона. Пусть и не совсем уютно.

Но только нужно как-то дать знать Форду… Как это сделать? Так или иначе искать его…

 

Форд был в полном неведении насчет того, что бы предпринять. Дентон вернется, он должен вернуться, Форд знал точно.

Он не вернется… Надо выбираться самому. Уверенность в этом появилась внезапно, неизвестно откуда, но крепла с каждой секундой. Да, надо выбираться. Туда, куда идет его таинственный знакомый, Форду нельзя.

 

 

Глава 13

Присутствие

 

Его окружал теперь воздух одиноких, та тихая атмосфера, то ускользание среды, та неспособность к контактам, против которых бессильна и самая страстная воля.

Герман Гессе

Холодная рука, холодная голова, и холод, ночной холод сковал воздух. Дентон воспринимал и осознавал окружающий мир с предельной ясностью, но он не осознавал себя. Он потерялся в этом подземелье, потерялся в собственном сознании. Все происходящее казалось нереальным, незавершенным. Чего-то не хватало… Не хватало себя. Внутри был темный водоем, тихий, как омут. Когда он переходил в мыслях какую-то грань, омут начинал волноваться, выбрасывая на поверхность какие-то обрывки воспоминаний, образы, иллюзии знания, а с ними – головную боль.

Все виденное осталось за спиной – все прошлое осталось за спиной. Впереди – этот слепой рукав тоннеля, тупик, за которым может ничего и не быть… Вся обстановка говорит о том, что здесь ничего нет и быть не может. А значит – все совсем по-другому.

Лишь одна неприглядная дверь, едва заметная на неровной, будто вырубленной киркой в толще Земли стене. Затертое изображение туфельки, такой нелепой здесь. И вокруг – никого… Привычно щелкнул наноключ, сработал замок, Дентон толкнул дверь.

Он ожидал, что сейчас к нему повернется пулемет, выбежит множество убийц в масках, сработают мины… Но только крыса перебежала дорогу. Он вошел, открыл вентиль первого крана. Вместо воды в трубе родился сухой хрипящий свист. Дентон ступил в узкий, светло-серый тоннель. Затем достал карты подземных коммуникаций Нью-Йорка. Таких карт было немного – и ни одной, кажется, вне Коалиции.

Тоннеля на карте не было.

 

Тоннеля не было… И, как отголосок безумия, назойливо стучался в запертые, но ветхие двери бред: тоннеля нет и в действительности.

Все это сон в первом часу после полуночи, из тех, которые почти никогда нельзя вспомнить утром. Серые, как в фильмах начала прошлого века, грани тоннеля исчезали, таяли и вновь появлялись из зеленого тумана, который пронизывал этот подземный мир.

Дентон приписывал эту зловещую тлеющую серость испарениям из крупнейшей канализационной вены Нью-Йорка, которая, не исключено, проходила где-то здесь.

Самое дно. Сотворенное людьми и, тем не менее, людьми никогда не вспоминаемое. Пусто, будто он – первопроходец в этом коридоре. Люди остались где-то наверху со своим отчаянием, счастьем или равнодушием. Они и не знают о существовании тоннеля. Быть может, они и не должны знать. Тоннель предоставлен самому себе, живет по своим законам, диктуемым тишиной и стуком упругих темных капель о каменный пол, и каждая капля несет свой смысловой код, который не будет разгадан.

Дентон отметил характерный звук, создаваемый его шагами. Он будто чуть запаздывал после соприкосновения ноги с землей. Словно в бредовой иллюзии какая-то сила создавала подобие реальности, чтобы не вызвать у жертвы подозрений, ведя ее в западню. В щемящей пустоте Дентон не мог отделаться от впечатления чьего-то присутствия, того, кто может обнаружить себя за каждым углом, сверху, из-под земли, или материализоваться у него за спиной. Становилось немного не по себе.

Однако… Он привыкал. И, как ни странно, находил в себе какую-то убежденность, что это не самый большой повод для растерянности по сравнению с теми, какие у него еще будут.

За зоной лазерных ловушек тоннель изменил свой облик. Из потолка на незваного гостя смотрели черные зрачки пулеметов и пустые глазницы камер наблюдения. Дентон приник к стене, слившись с ее чернотой. Как ни странно, при появлении привычной опасности ему стало легче.

В коридоре появился человек. Выглядел он довольно странно: одетый в красную клетчатую рубаху и брюки на подтяжках, плотный и очень высокий. Несмотря на расстояние, Дентон хорошо рассмотрел его лицо: угрюмое, поросшее черной косматой бородой и очень бледное. Хотя… бледность присуща всем обитателям подземного мира. Интересно, узнает ли Дентон себя, когда окажется наверху?

Он взял один из метательных ножей и бросил в ответвление коридора, из которого он пришел. Раздался едва уловимый шум, но бородатый повернул голову так быстро, что Дентону стало не по себе. Хранитель этого тоннеля потянулся рукой к поясу и неспешно пошел к источнику шума. Вот он вышел из зоны обзора камер, идет к повороту, слегка оборачивается к Дентону, поворачивается к нему спиной и поднимает оружие в темноту впереди. Туда, где может быть что-угодно.

И не подозревает, что там ничего нет…

Дентон, глядя на широкую спину случайного врага, вдруг совершенно не вовремя осознал мысль, терзающую его подспудно все это время. Эта мысль заключалась вот в чем. Дентон выяснил фактически все, что его интересовало. Лекарство от Серой Смерти попадает в руки «Синего Цветка», и идет по пути, о котором подозревают менее всего – через Город Кротов. Где-то там, в зыбком «впереди» Сома оседает. Оставалось выяснить ее дальнейший путь, по которому он сейчас и идет. И конечные руки…

Все. И ничего. Дентон остро ощутил сейчас, что на все это ему наплевать, что он выдумал цель этой экспедиции, прикрывая что-то другое. Это далеко не главное для него в этой истории, даже не важное. Лишь внешняя, незамысловатая сторона. Какая-то вакцина, груз, террористы… Это ничто, если не обнаружить остального, не обнаружить главного. И поэтому он спустился в подземелье. И уже не уйдет с пустыми ладонями и безоблачным надбровьем…

А за чем он спустился? Дентону казалось, он уже отвечал на этот вопрос, сам того не подозревая. Но поймать суть не мог. Глядя на чуждый безотносительный затылок, Дентон был вновь пронзен мучительным ощущением. Какая-то расстановка сил…

Бородатый обернулся. Дентон поднял пистолет. «Положите оружие», - хотел сказать он, но не успел ничего. Реакция противника оказалась молниеносной. Он отпрыгнул в сторону, в глубокую тень. В тот же миг Дентон превратился в летающую тень, которую отшвырнуло к противоположной стене.

Оба противника еще были в прыжке и не коснулись земли, как два джинна, когда в одночасье громыхнули выстрелы. Дентон приземлился на ноги, пуля прошла где-то над головой. Его противника отбросило на спину с пробитым плечом. Дентон не увидел, куда исчез пистолет.

Он медленно подошел к поверженному, не сводя с него прицела, и посмотрел ему в глаза. В глазах противника мелькнуло странное выражение, какое бывает при узнавании. Правда, это выражение быстро сменилось другим, от которого стало неуютно.

В этот момент поверженный противник изловчился и сильным ударом подсек ноги Дентона. Тот повалился на землю, но успел сделать выстрел на лету. Выстрел выбил пистолет из рук врага, теперь уже надолго.

Поверженный противник молчал.

Дентон снял пистолет с предохранителя и поднял ствол на уровень головы.

Бородатый ненавидяще молчал. Дентон подождал еще немного, потом опустил пистолет.

Заключив взглядом негласный договор, Дентон снова превратился в очень быструю тень, пролетел мимо пулеметов и камер. Никого не встретив на нескольких поворотах, он уперся в дверь. Ключ подошел к ней.

Вода… Земля обрывалась прямо за порогом, отдавая право новой стихии: зеленоватой подземной воде неясной природы. От края до края, как в бассейне для крокодилов.

Это часть пути? Дентон не верил. Это же… всего лишь тупик. Здесь не пройти.

Он усомнился, когда рассмотрел на дне бассейна маленькое отверстие, достаточное, чтобы пропустить одного - двух человек. Трудно таким путем переправлять тяжелые контейнеры с амброзией. И все же…

Дентону очень не хотелось прыгать, еще более не хотелось плыть в неведомое темное пятно на дне, открывающее радушно путь куда-то еще глубже.

Раздался плеск, упругая холодная масса крепко охватила его со всех сторон. Открытые глаза резануло неприятное раздражение. Дентон стремительно приближался ко входу в подводный тоннель, понимая: если тот окажется слишком длинным, воздуха может не хватить. Карманный фонарик выжигал у мутной тьмы реальность на несколько шагов вперед. Пусто, как и везде.

Нет, пусто – слово неподходящее. Пусто не бывает даже в вакууме космоса. Просто люди не видят более подходящего слова, когда не находят вокруг привычных предметов своего мира. И не каждый сможет ощутить какое-то присутствие. И не каждый увидит вещи, его миру не принадлежащие…

Дентон ощутил, что задыхается. Потемнело в глазах. Мгновением позже темнота стала сереть. Дентон вынырнул на поверхность небольшого бассейна и сделал глубокий вдох. И выбрался на твердую поверхность. Он был в начале коридора, гораздо более светлого, чем та головоломка тоннелей, что была оставлена позади.

На душе было скверно, будто мутная вода омута коснулась и нее – не только непроницаемого плаща, который достаточно отряхнуть. Дентон прошел до конца тоннеля и уперся в белое ничто. Подземная сеть окончилась слепым отростком. Дентон поднял голову и толкнул тяжелый ржавый люк с каким-то волнением.

Люк отошел в сторону, и глазам открылся кусочек неба, усеянного звездами и легкими обрывками тумана. Стояла по-прежнему ночь, но небо было светлым, будто множество звезд разрежало чернильную тьму небес. Дыхание захватило на миг, когда в легкие попал свежий воздух с поверхности. Только тот, кто вышел из крысиных нор подземелья, кто познал одиночество под толщей камня над собой, тот оценит этот глоток по достоинству.

Дентон одним прыжком оказался на поверхности. И удивился. Вокруг высились дикие скалы с серым и черными прожилками, под стать миру вокруг. Только ржавый люк остался здесь напоминанием об Искусственном Мире. Дентон будто попал на периферию Скалистых Гор. Как далеко от города он ушел? Или это какая-то неизвестная окраина Города… Вокруг стенал холодный ветер, и – куда идти? Все направления казались равнозначны и одинаково не-доступны.

Путь «Синего Цветка» разрабатывался гением, подумал Дентон немного растерянно. А потом удивился еще больше.

На небольшом каменистом уступе, зажатом между двумя скалистыми обломками, лежала раскрытая книга. Ветер осторожно, почти ласково листал ее страницы, будто не решаясь и не желая поднять ее всю и выкинуть в пропасть. Дентон подошел и взял остывшую книгу в руки. Жан-Поль Сартр. «Тошнота». Никогда не слышанное – и что-то смутно знакомое. Он раскрыл книгу наугад, и наугад вычитал абзац.

«Стало быть, за последние недели произошла перемена. Но в чем? Это некая абстрактная перемена, ни с чем конкретным не связанная. Может, это изменился я? А если не я, то, стало быть, эта комната, этот город, природа; надо выбирать.

Думаю, что изменился я – это самое простое решение. И самое неприятное. Но все же я должен признать, что мне свойственны такого рода внезапные превращения. Дело в том, что размышляю я редко, и во мне накапливается множество мелких изменений, которых я не замечаю, а потом в один прекрасный день совершается настоящая революция. Вот почему людям представляется, что я веду жизнь непоследовательно и противоречиво…»

Дентон захлопнул книгу. Большое различие в том, как читаешь книгу. Начинаешь ли читать ее сначала, постепенно вникая в смысл, в ее мир, в ее чувства, или… Открываешь на любой, изначально неизвестной странице, чтобы уловить тревожное в нескольких строках и вновь ее захлопнуть, - резко, пока не стало поздно. И тогда каждое слово запомнится лучше, чем если перечитать несколько раз намеренно, оно обретет особенный смысл, особое, только тебе известное звучание. И эти несколько строк покажутся глубже и бесконечно богаче, чем повесть, прочитанная от и до. И в них будет все: и тайна недосказанности, и отвлеченность, граничащая с абсурдом, и бездна драм, граничащая с безумием, – ведь предела домыслу нет

Подумав немного, Дентон опустил книгу во внутренний карман своего плаща.

 

***

Их было довольно много, и Дентон мысленно поблагодарил Пирата за то, что термооптический камуфляж позволяет оставаться незримым. Они были везде – сидели в креслах этого оставленного здания, в масках, как во время маскарада, мерили коридоры здания шагами, одинаковыми, несмотря на разные источники, стояли у колонн и дверей с оружием, готовые не пустить никого. Бдительность не терял никто, ожидая, казалось бы, удара в любой момент. Полноценная военная база, о которой не знает пока никто.

Чисто интуитивно, пользуясь второстепенными признаками, Дентон разыскал в скалах узкую тропу, которая вывела к каким-то пустынным кладам. После блужданий там, где никто ничего не искал бы, Дентон услышал шум вертолетного винта и понял, что он на верном пути.

Он остановился перед дверью, прозрачной дверью в большое здание, за которой угадывались контуры его неназванных врагов, тех, кто убил бы его без раздумий. Усталость навалилась на плечи. Нужен сон. Короткий сон – он сам все прояснит.

Солнечный день в ослепительных снах… Дентон вышел из-за ящиков – усталость прошла. Проснувшись, он понял, что за этой дверью – не конец пути. Предстояло идти еще долго.

Облачившись в камуфляж-невидимку, Дентон ступил за порог. Он знал, что действие камуфляжа очень кратковременно, и надо торопиться. И все же хотелось послушать, о чем говорят террористы. Дентон неслышно приблизился к центру большого зала, где когда-то (а вдруг?) кто-то легко мыслил. Прямо на полу стояла, переливаясь всеми оттенками зеленого, прозрачная канистра с Сомой.

Дентон резко обернулся. Говоривший не смотрел на него. У говорившего не было собеседника, и он в нем не нуждался.

У Дентона снова появилось дикое ощущение, что человек в маске обращается к ему, его не видя. Не рассчитывай уйти… И это – о другой ночи, которая еще будет. Но ведь его не видят… Тогда кому адресованы эти слова? Дентону показалось, что террорист ждал, был запрограммирован на его приближение, чтобы выговориться и снова замолчать. Не позаботившись о смысле.

Никто не разговаривал, хотя хозяева базы сидели и стояли группами. Может, они уже исчерпали все темы для разговоров в эту долгую ночь, или сейчас просто короткая передышка, ведь разговаривать бесконечно нельзя, подумал Дентон. Его коснулось ощущение спектакля, затянувшегося, вышедшего за пределы сценария.

Дентон понимал, что ощущение развеется, как только он станет видимым для них. Стукнул задетый сапогом цветочный горшок, и все устремили в его сторону невидящие взгляды. Дентон побежал на второй этаж. Клацнула скрытая панель, открылась ниша в стене. Пустая ниша. Только один из часовых заметил ее открытие…

Слух резанул неприятный визг сирены. Они еще не видели его, но воздух разрезали струи свинцовых шлейфов, посылаемые наугад. Дентон разбил стекло и выпрыгнул наружу, вдохнув свежие ароматы ночи. Среди огромных металлических ящиков на освобожденной площадке стоял, вращая винтом, зеленый штурмовой вертолет, готовый взлететь в любую секунду.

Мощный удар отбросил пилота на бок, когда дверь открылась сама собой. Непонятная сила вышвырнула его наружу. Вертолет поднялся на несколько метров, когда пустота в кабине начала уплотняться, и стоящие внизу различили налетчика в черном пальто.

Лицо пилота, выброшенного из кабины, изобразило испуг, когда их взгляды встретились. Но это был странный испуг, не связанный с неожиданностью нападения. Словно сам вид нападавшего, полупрозрачный, полурастворенный в окружающей реальности, привел пилота в ужас. Этот взгляд был устремлен будто… на того, кто проклят, и пусть лучше улетает.

Вертолет завис над черным полем с бегущими пятнами иллюзий, безучастный к яростным автоматным укусам. Крылатая машина задержалась на миг, как хищная птица, что высматривает дальний ориентир перед долгим странствием, и нырнула прыжком в хлопья тумана.

 

 

Глава 14

Падение

 

Как много мы знаем, и как мало понимаем…

Альберт Эйнштейн

Панорама Металла расстилалась до самого горизонта на Севере, и до самой воды – на Восток. Металл как самодостаточная система. Металл как ущербная бесконечность. Вкрап­ления камня. Трещины света. Странные тени. И он. Наблюдатель по имени Никто. Попав­ший в эту пустынную заброшенность не упомянет о нем ни разу, не дерзнет в него поверить. Но он знает о нем. О Спутнике, которого не увидишь. Которому нет имени.

Дентон тоже о нем знал. Посадив стального зверя на привязь среди стальных фурго­нов, он поспешно исчез среди множества контейнеров склада величиной в дома, пока никто не обнаружил присутствия. Фургоны и контейнеры окружали длинную систему зданий. На стене Дентон прочел: Боинг-747. Ангар. Аэропорт.

За стеной металлично сотрясали покой ночи военные роботы. Он увидел огром­ного стального убийцу совсем рядом, и волна холода прошла по рукам и ногам. Множество огромных машин, расстреливающих все, что обнаруживало признаки жизни и движения. Дентон первый раз оказался так близко к роботу, до этого он видел их издалека, и эти суще­ства не были запрограммированы убить его. Теперь обстоятельства изменились. Эти твари, не имеющие воли и желаний, настроены уничтожить его, даже не заметив этого. Они убьют его, хоть им все равно. Это искривленные подобия рабов Фатума. Только Судьба приносит горе и счастье, возносит над миром и низвергая в самую темную пропасть, не замечая этого. Как ро­боты-убийцы. Как... люди иногда.

Дентон понял, что он почти у цели. Было что оберегать в этом богом забытом частном аэропорту на задворках Нью-Йорка, если охраной ему служили эти монстры, много мон­стров, хотя хватило бы одного, чтобы любого заставить держаться подальше. Дентон был бессилен против них и на земле, и на небе. И было достаточно мгновения, одной неосторож­ности, и обнаружившей себя жертве не спастись.

Он не знал, что делать теперь, сидя среди стальных скелетов, как в ловушке. Выхода не представлялось. Точнее, кое-что приходило в голову. Но мысль была до того абсурдна и нелепа, что Дентон отметал ее несколько раз. А теперь... Теперь придется.

Дентон извлек из складок плаща книгу. Тонкая книга. Жан-Поль Сартр, «Тошнота». Странное название, отталкивающее от чтения сразу же. Сколько раз он уже смотрел на эту книгу. Перелистывал страницы, цеплялся за отрывки.

«Что-то должно случиться: что-то ждет меня на улице Бас-де-Вьей; вон там, на углу этой тихой улицы, и начинается моя жизнь. Я иду вперед с ощущением неотвратимости...

Я приостанавливаюсь, жду, слышу, как у меня колотится сердце; я обшариваю взгля­дом безлюдную площадь. Я ничего не вижу. Поднялся довольно сильный ветер. Я ошибся: улица Бас-де-Вьей – просто остановка на моем пути: это ждет меня в глубине площади Дю Котон.

Я не спешу продолжать путь. Мне кажется, я достиг высшей точки счастья. В Марсе­ле, Шанхае, Мекнесе чего я только не делал, чтобы добиться такой полноты чувства. А сего­дня, когда я уже ничего не жду...»

Он усилием прервал чтение. Лабиринт символов угрожал увлечь безвозвратно, если вовремя не остановиться. Первые несколько строк были подчеркнуты слегка неровной вол­нистой линией.

Эта книга далекого прошлого с неприятным названием не заинтересовала бы его ни на миг. Не отяготила бы и без того нелегкое пальто. Если бы...

Эта книга была для него большим, чем могла показаться любому другому. Очень про­сто: он видел ее раньше, в далеком прошлом, за завесой ночных снов. Помнил потемневший от времени шкаф, где она стояла. Помнил запах георгин в вазе на письменном столе. И знал, кто любит портить книгу подчеркиванием, отмечая строки, кому-то безразличные.

Многие подчеркивают в книгах. Это не говорит ни о чем. Но... Это волнение линий, эта закодированная неровность и импульсная дрожь кардиографа – именно этот рисунок смутно отложился в нишах подсознания, и давил на волю, напоминая о знакомстве.

Дентон взял в руки телефон, о существовании которого забыл за последние несколько часов, затем набрал номер. Тот самый номер, который набирал в эту ночь уже сотни раз, с тщетным результатом, не стоящим упоминания, наталкиваясь на стену однообразного молча­ния. Он почти не надеялся, уверенный, что абонент и в этот энный раз окажется за предела­ми достижимости. Но гудок взломал хрип соединения, и тихий голос едва слышно ответил:

Дентон ожидал недолго. Ожидание было прервано не тем, кого он хотел увидеть. Гро­мадная тень заслонила свет, и в проход, где спрятался чужой, вполз, отливая тусклым сере­бром, монстр с красными глазами.

«Ухожу, ухожу», - Дентон то ли поторопил себя, то ли успокоил робота, учуявшего неладное.

Неясная тень метнулась вдоль постов, всколыхнув где-то случайный выстрел. Зашу­мели крыльями давно не пуганные птицы с холодными крыльями. Вхолостую клацнули пе­резаряжатели.

Всплеск шепота...

 

Через несколько минут к складам подошла группа людей, бесстрашно ступая мимо огромных роботов. Силуэт в темно-синем пальто немного опустил воротник и произнес ше­потом:

И люди потерялись среди контейнеров. Тот, кто отдавал приказы, со странной легко­стью запрыгнул на крышу стального фургона, пытаясь высмотреть что-то оттуда. Вблизи – полутемные лабиринты среди ящиков. Вдали – свет маяка, отраженный на успокоенных во­дах и сетчатой проволоке порта. В небе – далекий холодный, непонимающий свет. Рядом – безмолвные стражи, соратники, готовые по первому его слову на любой шаг. И он, пережив­ший столь многое, так немного мог рассказать тому, кто теперь рушил созданные ним схемы...

Пол достал телефон, продолжая высматривать что-то и следить за откровениями мощных фонарей. Потом вдруг спрыгнул на землю и пригнулся. На бетоне лежал спешно брошенный предмет, оставленный тем, кто, должно быть, очень спешил. Телефон, маленький, как сигара. Опасность должна была быть слишком явной, чтобы заставить его обладателя допустить такое.

Тот, кто был здесь, ушел. Куда, не скажет никто. Связи с ним нет...

«Что же ты делаешь, Джесс... Зачем ты начал все это? Теперь ничто, ничто не останет­ся прежним. Только бы найти тебя, пока ты не совершил непоправимого».

 

***

Голоса смолкли. Дентон оторвался от стены. Он добрался до Ангара, этого огромного закрытого бастиона. Он понимал, что именно здесь скрывается нечто большее, чем просто самолет. «Боинг 747» - выцветшие буквы над наглухо закрытыми громадными воротами го­ворили ему о многом. Хоть это место и было белым пятном на его картах, он, кажется, начи­нал припоминать, где находится. Этот частный аэропорт в Лагардии, был только один в сво­ем роде, и принадлежал, кажется, какому-то миллионеру с русской фамилией. Большего он не знал, да и знания, эти, кажется, оказались бесполезны.

С братом встретиться не удалось – и это беспокоило, словно был утрачен важный шанс. Но начатое следует доводить до конца. Иначе путаница в голове грозила свести с ума. Все можно было бы упорядочить, но темная фигура того, кто единственный представлял для него ценность, ломала все привычные схемы. Губительно...

Просочившись за спинами нерушимых стражей, не задев ногой порога черного хода, Дентон вошел в небольшой домик, соединенный с ангаром переходом. Помещение, пропи­танное духом враждебности и отчужденности, не хотело пускать его. Оно отталкивало, опро­кидывало пришельца с ног, слепило лучами тусклых ламп, спотыкало на ровном месте. Каж­дый шаг давался ему с огромным трудом. А потом вдруг дух этого дома обмяк, уступил, ото­шел в сторону с непонятной печалью. Будто кто-то хотел стрелять незваному гостю в голо­ву, только передумал в последний момент.

И Дентон вошел, подобрал лежавший на столе автомат. Обычно он не пользовался ничем, кроме пистолета, но сейчас не тот случай. Кульминация близка, но форма ее неведо­ма.

Странно, что оружие лежит так, без присмотра. Странно, что никого нет здесь. Более того, входя, Дентон уловил какую-то остаточность, какой-то бесцветный запах, тепло. Слов­но кто-то был здесь мгновение назад и исчез в последний момент. Что ж. Приготовься к неожиданностям.

Дентон осушил стоявшую на столе банку с содовой. Горьковатый привкус. Это мог быть яд, специально оставленный... Но вряд ли.

Он поднялся на второй этаж и, дойдя по коридору до конца, оказался перед последней дверью. Узкий мост, отделяющий его от Ангара. Дентон раздумывал, как открыть дверь, когда она начала открываться сама. От неожиданности он отступил назад, приподняв ствол автомата.

За порогом нерушимо стоял, скрестив руки на груди, человек в охотничьей, украшен­ной многими заплатами одежде. Но маски на лице не было. Нашивка на груди представляла незнакомца, если вчитаться в выцветшие нити букв: Мигель.

Мигель вздохнул с некоторым снисхождением.

Но он не успел уйти достаточно далеко.

Вдруг Дентон застыл, не довершив шага. Холод тревоги прокрался откуда-то изнутри, когда он ощутил знакомое потрескивание в голове. Оно давно не беспокоило его – и поэтому он забыл… Эхо. Дентону стало неуютно до крика, когда он услышал голос.

Дентон онемел. Страх, ярость, отвращение, бешенство, недоумение и растерянность: все разом так и навалилось на него. Разум не выдержал и впал в апатичную неподвижность. «Они все видят… Никогда не позволит пройти тому, что не должно пройти… ты должен найти и убить… так ты все знаешь… в целях безопасности, мы покончим с этим, когда уй­дешь в отставку… не торопись…»

Но ведь он был предупрежден. Он должен был помнить об этом. Кто заставил его за­быть? Забыть о том, что его глаза – чьи-то еще глаза…

Дентон медленно повернулся и пошел обратно. Мигель стоял на том же месте, где он его оставил.

Дентон кинулся к Мигелю.

Дентон почти сбил Мигеля с ног.

Щелчок снятого предохранителя, едва слышный, остановил его. Дентон обернулся и взглянул в черные, бездушные глазницы пистолетов. Мигель с охлажденной ненавистью произнес:

Мигель на миг заколебался.

Мигель постоял, онемев и глядя в никуда опустевшим взглядом. Потом взял рацию и безучастным голосом произнес. «Всем постам – боевая тревога. Уходим немедленно. Денто­на не трогать». И быстрее ветра бросился в ангар, за дверь, через которую появился. Дентон поспешил за ним. Взвыли сирены. Мягкость полутонов и тишину с мучительной болью разо­рвало на части.

Бархатно-красный самолет, тихий гигант, ожидал в своих владениях. Здесь метались люди, но и они своей суетой не могли нарушить спокойствия гиганта. Спущенный трап вел в его черное нутро.

Дентон влетел внутрь и осмотрелся. Оружие – много оружия в каютах. На капи­танском мостике – несколько самоцветных бочек с амброзией. Он бежал дальше, заглядывая в каждую каюту. В одной из них он задержался немного дольше. Знакомая вещь… этот блокнот. Блокнот потерялся в складках плаща, где уже было много чего. Он собрался бежать дальше, но, когда поднял голову, то увидел собственное изображение в зеркале. Что-то в этом изображении не понравилось ему. Словно стекло подрагивало, из-за чего придавало его образу размытость, нечеткость…

Подойдя к последней в этом крыле двери, Дентон инстинктивно сконцентрировался, чувствуя, что цель близка. В просторном помещении возле голого письменного стола, на ко­тором лежал уже не удивляющий карабин, стоял Лебедев.

Дентон не сомневался, что это именно он. Светловолосый, лет сорока, с лицом, кото­рое могло скорей принадлежать полусумасшедшему придворному поэту, но спортивного те­лосложения. На широкие плечи, закованные в кольчугу серого свитера, была наброшена ко­роткая летная куртка.

Дентон остался неподвижен.

Дентон вздохнул и сел на стул, руки его безвольно повисли.

Лебедев смотрел на Дентона внимательно.

Дентону стало не по себе. Он почему-то вспомнил тех, кого назвал «растворенными». Их черты… Но при чем тут он?

Какой-то отдаленный шум заставил Лебедева вздрогнуть. Но через мгновение он про­должил:

Какая-то внутренняя настороженность, связанная с предвкушением чего-то важного, напрягла Дентона.

Снова неуловимый шум… Здесь он был едва слышен. Хотя за иллюминаторами само­лета могла бушевать буря.

Дверь с силой распахнулась, заставив Дентона обернуться. На пороге стояла Анна На­варре, держа укороченный автомат в полусогнутой руке.

Дентон не успел сделать ничего. Подобие женщины совершило только один выстрел. Пули прошли сквозь грудь Лебедева, тот упал, как срезанная проволока.

Дентон поперхнулся.

Он не умел улыбаться. Не мог улыбаться. Не мог…

Дентон поднял пистолет, найдя фокус между глаз агента Наварре.

Анна отступила в некотором недоумении.

Она не умеет улыбаться. Не может улыбаться.

Никто уже не может.

Рука его едва заметно дрогнула.

Выстрел просверлил тишину. Агент Наварре упала на спину, и Дентон, кажется, успел заметить, как остекленели ее глаза. Через секунду ее труп взорвался изнутри, не оста­вив ничего, кроме изувеченной плоти и металла.

Дентон уронил пистолет, слегка пошатнулся. Все рушилось на глазах. Те основы, на которых он еще держался в океане абсурда, рассыпались в пыль.

Кошмарная, дикая ночь. Дентон подобрал пистолет. Профессионал бодрствовал. Кра­ем глаза Дентон уловил движение на полу. Он наклонился над агонизирующим телом и про­шептал громко:

Конвульсивное движение головой отдаленно напоминало отрицание.

Слова дались Лебедеву тяжело. Изо рта пошла кровавая пена. Дентон приподнял его голову.

Дентон положил утратившее дух тело на пол и вышел в коридор, готовый к тому, что на него посмотрит десяток стволов. Они ведь видели, как он убил ее… Через это дьявольское устройство. Кстати, почему оно до сих пор молчит?

Долго ждать не пришлось. Эхо в полости головы ожило, и звучало оно испуганно.

В образовавшемся после землетрясения озере, холодном, как дно колодца, среди аб­сурдных мыслей, обломков прошлого, оказавшихся негодными, из которых уже никогда не соберешь целого, в тине бреда внезапно вырисовывалось довольно четкое изображение. Одно из немногих на волнах Хаоса. Алекс Якобсон, инженер по средствам связи. Мелкий механизм Коалиции, на которого Дентон поначалу не обратил внимания, оказался не так прост. В его руках – судьба их всех. Судьба брата. Судьба самого Дентона. И главное – Ден­тон не может доверять или не доверять этому человеку. У него просто нет выбора.

Якобсон хочет помочь ему. И еще – Пол доверял этому хакеру. «…Он надежен. Дальше него никогда не пройдет то, что не должно пройти…» Но почему же тогда прошло? Почему Лебедев теперь мертв, Пол исчез, а внизу ждет взвод творцов мира?

Что ж… Не все соломинки упали в пропасть.

Дентон открыл книгу наугад, на одной из первых страниц:

«Со мной что-то случилось, сомнений больше нет. Эта вещь выявилась, как болезнь, а не так, как проявляется нечто бесспорное, очевидное. Она проникла в меня исподтишка, кап­ля по капле: мне было как-то не по себе, как-то неуютно – вот и все….»

Кто-то заходит в цветущий сад поздней весной, а метель бьет ему в лицо. Кто-то за­сыпает, ожидая следующего дня, но он не всегда наступает для него. Кто-то говорит, что судьба в его руках, а она с беззвучным смехом швыряет его в пропасть. Кто-то на последнем усилии добегает до финишной прямой, и вдруг узнаем, что это только начало пути, а до кон­ца дойти не суждено. Кто-то лезет по древу жизни, а на самом верху ветвь под ним ломается, увлекая в пустоту. Кто-то замечает слишком поздно, что трясина затягивает его – уже за­тянула…

Хорошо, что Дентон не знал, что ожидает его впереди. Даже если бы он выдержал это знание, то отказался бы от дальнейшего пути. А может быть, и нет…

 

***

На выходе из самолета Дентон почувствовал, как через Эхо кто-то выходит на связь. Через время послышался хриплый грубый голос Гюнтера.

Кажется, он стал причиной гибели своего брата… Но лучше не думать об этом сейчас.

Везде по пути, который еще недавно казался таким пустым, враждебным, загадочным и с умыслом, встречались солдаты сержанта Берри, профессиональные солдаты со всего мира, нанятые Коалицией. Они смотрели на него с восхищением. Ему не хотелось смотреть на них. Околдованность исчезла.

За воротами ангара, среди контейнеров, где атмосфера еще час назад была насыщена опасностью до предела, лишь гулял озорной октябрьский ветерок. Краем глаза Дентон заметил какую-то слишком яркую для ночи голубизну на краю дороги. Синий цветок... Он пошел быстрее вперед.

Издали слышался шум рабочих винтов вертолета. В небе не было ни звезды. Дентон сделал несколько шагов к вертолетной площадке, потом вернулся и пошел к берегу.

Он постоял у воды всего несколько мгновений, читая сожженные письмена в дымке воды, и подумал, что эти воды набегали на камень причала и одно, и пять, и сто поколений назад. То есть тогда, когда не было ни его, ни проблем, им порожденных. Это успокаивало.

Гюнтер встретил Дентона на открытом пространстве возле вертолета, нависнув над ним темной громадой.

Глядя в сверлящие глаза, красные бычьи глаза, Дентон собрался сказать то, что долж­но было швырнуть Гюнтера лицом в грязь. Но слова повисли на выдохе. Нет, надо быть осторожным, пока не распутается клубок. И Дентон ограничился лишь усталым:

Гюнтер напряженно застыл.

Черный вертолет нетерпеливо раскручивал крылья стрекозы, готовый унестись в чер­ноту неба. Дентон сел рядом с местом пилота и поздоровался с Джоком.

Последнюю реплику Джок проигнорировал.

Рука пилота нервно дернулась. Вертолет подбросило на воздушной подушке.

Неуверенно звучал его голос.

 

 

Глава 15

Подозрение

 

Для постижения ничтожетсва нужно не меньше способности, как и для постижения всего.

Блез Паскаль

Ночь. Темный пустынный остров, где слышны лишь равномерные шаги. Затерянный в океане, которому совершенно не интересен. И статуя с оторванной головой тянет руку куда-то ввысь, но не находит опоры.

Да здравствует свобода?

Когда Дентон выпрыгнул из вертолета, Джок бросил ему вслед:

Штаб с его рифлеными стенами и тяжелой бронедверью оставался прежним. Даже бесстрастные лица часовых не изменились. Алекс вышел на связь через Эхо.

Коридоры, зеркала, гудение роботов-пылесосов. Везде кто-то стоит или сидит – и вез­де так пусто... Дентон вошел к себе в кабинет и, убедившись, что никто не смотрит из-за угла, включил компьютер и ввел пароль. Два письма дожидались его. Первое – от Алекса Якобсона, короткое и емкое:

«Джесс, после визита к Мандерли наведайтесь ко мне. Очень важный разговор – не для Эха и не для сети.»

Второе письмо не было подписано, помеченное клеймом «Неизвестный». Но уже по первым словам Дентон с волнением узнал «почерк».

«Джесс, надеюсь, ты прочтешь это письмо. Его наверняка прочтешь не только ты, поэтому я не скажу ничего определенного. Тебе много будут говорить сейчас, ты будешь де­лать выводы. Главное – не делай окончательных выводов. И еще: если захочешь мне помочь, безоговорочно доверься человеку, который скажет обо мне. Надеюсь, мы еще встретимся до того, как...»

До того, как... Мандерли скажет ему многое. Дентон поспешил, пролетев мимо дежур­ного по этажу.

Дженис Рид в секретариате посмотрела на него большими глазами.

Дентон скрипнул зубами:

Мандерли в своем аскетически холодном и более чем скромно обставленном кабинете сидел, опустив голову и положив ладони на поверхность стола. Это означало глубокую со­средоточенность и погруженность в себя. На стук двери он не повернул головы, будто не услышав входящего.

Дентон ждал. Прошло минуты две, и он услышал глухой голос шефа:

«Мне не нравится, что за мной следят», - хотел сказать Дентон но прикусил язык. Сначала он выслушает до конца все, что будет важным. Чтобы не спугнуть мысль, которая может не повториться...

Мандерли поднял голову, Дентон увидел осунувшееся лицо и покрасневшие глаза.

Дентон молчал.

Повисла слепая мутная тишина.

Дентон подспудно, сам того не желая, отупевшим умом сопоставлял услышанное с тем, что успел сказать Лебедев.

Кто «они»? Дентон хотел задать этот вопрос, но не успел, а потом забыл.

 

Уходить – но уходить рано. Дентон испытывал необходимость остаться еще ненадолго. Побродить... Быть может, кого-то встретить. Гирлянды света оплетали отливающий мощью, но прогнувшийся под тяжестью пластов земли потолок. Невинные предметы, оставленные без умысла на письменных столах теми, кто придет утром: все те пластиковые стаканы и вырванные листы с напоминанием – им не нужен этот яркий свет, они не боятся мысли, что когда-то останутся в темноте...

За дверьми, закрытыми, но не запертыми, люди, знакомые, неизвестные и те, которых он не увидит никогда. Островки, туман неопределенности над которыми не рассеивается, стелется над вычищенным линолеумом, незримый и бессильный. Он поднимается к картинам, которые выбраны наугад, просто, чтобы скрыть наготу бурых ребристых стен. Люди на картинах смотрят понимающе, будто признают этот факт, их глаза небуднично напряжены.

А еще тут есть те, которые собираются принять участие в его судьбе. Он не просил об этом, но... Незнакомцы в масках, с которыми он говорил, существовал, обменивался информацией и еще чем-то неуловимым, но так и не понял, чего ожидать от них, если случится Нечто. То есть когда откроются Лица Как Они Есть.

Дентон спустился на следующий уровень, споткнувшись на последней ступеньке, приоткрыл первую дверь справа. Большое пространство, полное загадочных мерцаний и слишком многих вещей, чтобы увидеть здесь человека. Наверное, даже если он и есть здесь, он затерялся в глубине и не заметен в маскирующем присутствии хлама.

Маленький хакер в больших очках сидел там же, где Дентон оставил его прошлый раз, словно было это минуту назад. Сосредоточенный повелитель электронных колоссов, которые, оказывается, теперь решают судьбы людей... и крушат их безжалостно, обернулся на звук шагов.

Дентон сделал шаг вперед и слегка сжал руку Якобсона выше локтя.

Дентон бросил взгляд вверх:

Дентон сомнительно покачал головой, потом крепко сжал руку Алекса.

Идем дальше... Высокие кактусы в оранжевых вазонах, как полусогнутые высохшие старики, злобно ощетинились на подступах к зарешеченной комнате на замке – оружейной. Мощная фигура за ее стеклом показалась Дентону немного напряженной.

Однообразный коридор уводил еще ниже, к белой, по-больничному стерильной медицинской зоне. Обитель Хайми Риеза пустовала. Дентон взглянул на койку, где еще недавно проводил часы. Сейчас там был кто-то другой: спящий, который проснется... Может быть. А может, и не проснется. Не здесь.

Насчет Картера Дентон понял кое-что важное: по отношению к этому человеку не было смысла держаться настороженно. Даже не потому, что это генерал Картер. Просто генерал сам отступил в сторону и четко определил свою позицию: он не хотел вникать ни во что, но он лоялен. Нейтральный игрок трехмерной доски. Пусть лучше так.

Но он еще не увидел всех, кого нужно здесь найти, в этом полном затаенных смыслов замкнутом пространстве. До того, как утро выпустит эти смыслы на волю и развеет над океаном. Дентон не хотел покидать штаб, не расставив все точки над i. Хотя бы многоточия.

Стены, пепельно-белые, давили на него, как тогда, во время испытания. Снова старость. Бесконечная древность этого мира под тонкой оболочкой, возведенной несколько лет назад... Он был в этом мире в начале времен... Его ребенок, спутник и современник. Он так редко вспоминает об этом – и не по своей воле...

Серебряное кресло молчит в пустой гостиной – оно знает. Но не скажет, ибо через минуту придет солдат с перевязанной рукой и нарушит его уединение.

«Посмотри на часы. Посмотри на портрет на стене. Прислушайся там, за окном...»

Посмотри на обертку от шоколадки, которая анонимно брошена в угол в неизвестном прошлом. Почему она привлекла его внимание? Ему пришло в голову… Мучительный процесс преображения элементов. Из черной нефти, из косной материи, которая не сопротивлялась, выплавляли этот комок мусора. Это процесс, поставленный на конвейер. Почему же в его мыслях этот процесс назван «мучительным»? Самое главное – все, все усилия, премудрости, похищенные у природы секреты - для того – чтобы выкинуть это в корзину, скомкав.

И Дентон в точности произвел этот акт, забросив уже неинтересную находку в корзину.

Он вернулся наверх, в комнату отдыха, и нашел Хайми Риеза там, возле автомата с кофе. Доктор находился в необычной компании, и при виде его компаньона Джесс непроизвольно остановился.

Саймонс стоял спиной к нему и внимательно слушал доктора.

У саймонса, наверное, был третий глаз на спине. Непонятным образом он уловил появление нового элемента и обернулся. Голос хищной ящерицы, холодный, глухой и неприятно-тонкий, с простуженной хрипотой, переходящей в умышленный шепот, издал:

Дентон почувствовал облегчение при мысли, что разговор окончен. Но он не мог быть окончен вот так. Поборов отталкивающую силу, он окликнул Саймонса у двери.

«Касательно моего брата», - хотелось спросить Дентону, но слова не вырвались наружу. Язык не поворачивался говорить об этом тому, кто, возможно, держал пальцы-щупальца на загадочных переключателях-убийцах.

Директор ФЕМА. «У.С.» Он говорил о Коалиции, которая подчиняется только Совету Безопасности ООН, как о своей собственности.

Еще одна загадка. Только загадок так много, что Дентон уже перестал их фиксировать и делать зарубки на память. Саймонс заметил его замешательство.

Дентон вернулся к человеку в белом халате. Идя сюда, он настроил себя на настороженность. Но после холодных змеиных глаз участливый взгляд доктора показался почти родным. Первый раз он назвал его по имени.

Дентон посмотрел на доктора настороженно. Тот наивно и словно сам не подозревая первым из всех решился выразить ту мысль, о которой не стоило и думать, настолько она была нелепа.

Уходя, Дентон еще раз встретился взглядом с доктором, и в самый последний момент убедился – он зря держался напряженно. Доктор был своим... Но что за странные мысли?

Кажется, все. Что еще держит в этих стенах? Что еще удержит? Может, эта пустая комната? Кабинет сержанта Берри, командира самого боеспособного подразделения Коалиции. Сержант отсутствовал на очередной операции. Дентон уважал его, своего старого инструктора из Академии. Старый боец, прошедший две войны, всегда прямолинейный, но не грубый, даже приветливый. В углу лежал баскетбольный мяч. Кто принес его из поля, того, что в трущобах Адской Кухни?

Возможно, с того самого поля...

Странный ход мыслей. Надо рассеять себя деятельностью, подумал Дентон. Что предстояло ему? Гонконг. Наверное, там атмосфера теплее этой ноябрьской действительности наверху.

Он не мог признаться – но ожидающее пугало его.

Дентон поднимался наверх, чувствуя странную безвкусную свободу. Никто не встречается на пути, не останавливает его даже нечаянно, все молчит. Он никому не нужен. Некому...

Часовой за дверью не повернул головы. Вертолет одиноко вращал винтом в поисках сочувствия у затемненного воздуха под звездами. Которых не видно.

Трава газона, сухая и скудная, и такая серьезная, яростно рвалась из земли под порывами ветра. В этом холодном, слегка морозном воздухе у Дентона вдруг до предельной ясности, такой же морозной и холодной, вспыхнула чья-то фантазия: земной шар в абсолютно черных пластах космоса. Голубые материки в голубом океане. Тонкие нити обозначают контуры стран, линий разлома, цивилизаций... Их много, маленьких и больших, и все они по очереди вспыхивают ярким ослепительным светом. А в темноте над голубым шаром за этим наблюдает чей-то разум, лишенный страстей и груза памяти: для него нет времени, время перешло в вечность, и все происходит одновременно, от Первого Вздоха до Последней Вспышки... И разум не бесстрастен, он выплакал все и не чувствует своего веса. Он может все и знает Главное. Но он не будет ничего делать. Зачем?

Его разум. Когда-то – за пределом...

Дентон тряхнул головой, заметив, как Джок за матовым стеклом призывно машет рукой. Он сел рядом с пилотом, оградив себя от колдовства ночного мира, его опасного холода, проникающего в сознание в поисках связей. Джок озадачил и заставил встряхнуться с первого слова.

Наконец-то, подумал Дентон с какой-то щемящей тоской.

Дентон вгляделся в беспристрастное лицо пилота.

«Я хотел бы перестать смеяться, но не могу – я хохочу до слез.

 

Стонет ветер в пещерах пустой башни.

 

 

Глава 16

Поиск

 

Милый друг твой не вернется

В этот город никогда…

Из песни

Стонет ветер на крыше пустого дома, высокого и одинокого, в каменном море без берегов. Город не изменился, и ночь не закончилась. И так же смотрят на него черные глаза окон Адской Кухни в темноте.

Дентон выпрыгнул из вертолета, и не успел обмолвиться с Джоком ни единым словом: черная птица мгновенно взмыла и погрузилась в черную неопределенность.

Пилот сказал немногое; видно, он и знал не больше. Пол ждал его в своей загадочной комнате в отеле Тон. Кажется, он был ранен, и рана его была достаточно тяжелой. Нужно найти Пола и помочь ему выбраться из Нью-Йорка.

Большего Дентон не знал, а догадываться – не хотел. Он теперь был уверен – время откроет полностью весь занавес, сорвет его и выбросит. Только поезд все набирает скорость, управлять ним все труднее... странно будет, если никто не попадет под колеса.

Первый раз Дентон добирался к комнате брата не с парадного входа, а сверху, по пожарной лестнице, как вор или злодей с кинжалом под плащом. Кто-то наблюдал за ним сейчас, бесспорно. А может, Алекс потушил экраны? Это все, на что еще можно надеяться.

Узкое окно распахнулось с отвратительным скрипом, приняв в себя гибкую тень.

Оказавшись в полутемной спальне, не успев сделать и шагу, Дентон почувствовал: дом пуст. Здесь нет того, кого он ищет. Вообще никого нет.

Дентон сел на кровать, не скрываясь, и растерянно оперся ладонями о подушки. Что же происходит? Поднявшись, он обошел все помещения, заглянул в ванную и кладовку. Тайная ниша..?

Вскрыв панель на стене и набрав код, Дентон дождался, когда полупустые стеллажи для книг обнажат прикрытою пустоту. В открывшейся каморке остывал выключенный компьютер; на столе валялся желтый незаклеенный конверт. Дентон вытряхнул из него клочок бумаги.

«Джесс, мы опять не сможем встретиться...»

Дентон отбросил конверт. Порывшись в шкафу, он нашел столетнюю, затертую бутылку какого-то вина или портвейна: нельзя было понять. Темная непрозрачная жидкость наполнила стакан.. Дентон пил мелкими глотками, не чувствуя вкуса.

Почему? Опять не случилось, и апатия не давала даже поднять руки, чтобы дочитать письмо до конца. Но это нужно было сделать. Дентон опустошил еще один стакан, потом еще. Мир не дрогнул и не смягчился. Он развернул бумагу и прочел на этот раз до конца.

«Джесс, мы опять не сможем встретиться. Меня накрыли и здесь; я вынужден был уйти. Надеюсь, ты набрел на эту записку. Понимаю, о чем ты думаешь, и меня это беспокоит не меньше. Но ничего нет, что можно доверить бумаге. Не знаю ни одного надежного источника связи, но придется идти на риск. Сделай следующее: найди любой телефон-автомат, набери номер, где первые шесть цифр – год твоей встречи с Шейлой, две последних – возраст Ральфа Вудстока, друга нашего отца. Когда поднимут трубку, скажешь то, что сказал я тебе одиннадцать лет назад в Джуно, когда меня сбил автомобиль у арки... Когда прочтешь это, сожги бумагу и уходи: налет может произойти в любой момент.

Дентон наблюдал, как жадное пламя вгрызается в желтую материю и съедает ее до конца. Почему он должен уходить?

Легкий стук шагов в коридоре… Или показалось?

Дентон откинулся на спинку кресла. И думал. Ждал. Из кармана он извлек еще одну затертую бумажку.

«Остров Свободы – Адская Кухня – Аэродром – выход?

Дьявол. Дьявол…. Дьявол.

Скоро конец. Кто-нибудь узнает тайну?

Пол предупреждал. Он идет. Ждем».

Эта загадка разрешилась сама собой, оказавшись началом клубка. Это уже не загадка. Гори синим пламенем...

Дентон поднялся, порывистым движением обошел комнату. Смахнул несколько пустых жестяных банок со стола, провел рукой по полке над плитой… Ладонь уперлась во что-то мягкое и ветхое. Газеты. Он достал сверху стопку газет, аккуратно обвязанных полиэтиленовым шнуром. Тугой узел не давался, тогда Дентон просто взял и разрезал его. «Сын полночи». Подшивка за последние несколько лет. Ноябрь, апрель 2048. Несколько прошлогодних. Еще… Дентон не мог понять, зачем хранить этот хлам у себя в квартире. Он прошелся глазами по страницам – но не нашел никаких подчеркиваний, которыми брат любил испортить даже самую красивую книгу. Статьи – да, интересно почитать тому, для которого знание про эти годы вырезали.

14 октября 2047 года. «Земля не выдержит».

«На очередной встрече в Рио-де-Жанейро известный политик и общественный деятель Боб Пейдж назвал текущее десятилетие десятилетием безысходности. Он уверен, что истощенная планета не выдержит десятимиллиардной нагрузки перенаселения, людей, которые привыкли получать от Земли слишком многое и не думать о последствиях. «Человечество обмануто, - сказал Пейдж. – Несколько столетий назад ему обещали всеобщее равенство и благоденствие. Когда в конце прошлого века стало очевидно, что это невозможно, а возможны бедствия и гибель, ему было обещано, что после всех бед все же найдется путь к спасению. Но это – еще один обман. Грехи людей перед Землей слишком накопились, чтобы было еще время их искупить. Президент Соединенных Штатов Генри Мид назвал Пейджа паникером…»

23 января 2048 года. «Бразилия пала. Кто следующий?».

«Маркс и Мальтус могут праздновать горькую победу. Призрак революции снова бродит, но уже не по Европе, а по всей планете. Стомиллионные толпы новых пролетариев, которым нечего терять и не на что надеяться, уже готовы к борьбе за новые идеалы, а точнее к борьбе за жизнь – на смерть. Осталось дождаться нового вождя…»

2 марта 2051 года. «Королева жертвует миллиард фунтов».

«Королева Великобритании объявила грядущую субботу Днем Скорби по жертвам Серой Смерти. Ожидается, что эта инициатива будет подхвачена лидерами других ведущих государств. По инициативе ООН создан фонд помощи жертвам Чумы. По данным Объединенных Наций, к середине марта этого года умрет миллиардный житель планеты, ставший жертвой страшной эпидемии…»

Миллиард… Дентон ощутил, что во рту у него совсем сухо.

«С нового года жертв Серой Смерти будут хоронить путем сжигания, а не погребения, в специально отведенных крематориях, построенных на международные пожертвования в пустыне Сахара. «Жертв слишком много, новые кладбища переполнены, - дал объяснения по этому поводу Боб Пейдж. – Если мы продолжим погребать наших родных и близких, то скоро превратим всю планету в одно сплошное кладбище, в братскую могилу, не помнящую имен. Поэтому человечеству просто необходимо пойти на эту моральную жертву. Сожжение – не худший способ погребения, так поступали гордые римляне, считая, что развеять прах усопшего по ветру достойнее, чем отдать на съедение червям. Родственникам будут выдаваться урны…»

9 марта 2051 года. «Катастрофы не избежать»

«После того, как Серая Смерть, эта очередная кара господня, обрушилась на головы изумленного человечества, стало очевидно – теперь взрыва не избежать. Если раньше оставалась слабая надежда, то с приходом эпидемии, вдобавок к массовым недовольствам в странах Великого Юга, голоду и экологическим проблемам, остается ждать конца света с минуты на минуту…»

Шаги были вот, совсем рядом. Характерная суета подбираемого ключа в замочной скважине. Дверь открылась, двое в черных костюмах и черных очках вошли с оружием в руках. Но остановились. В кресле, полуоблокотившись, со стаканом вина в руке сидел человек в темном пальто с высоким воротником и в очках. Незнакомец сделал пригласительный жест.

Один из пришельцев отошел в сторону. Дентон тщетно выискивал в нем признаки «растворенности» В этом их не было. Только слишком черные глаза под очками.

Увидит ли он вообще когда-нибудь брата, удрученно думал Дентон, с раздражением переключаясь на разговор с черноглазыми.

Сейчас он доложит. О том, что Дентон был здесь, возможно, виделся со своим братом. И за ним начнется круглосуточное наблюдение. Даже Алекс ничего не сможет сделать. Надежда найти Пола будет похоронена. Круг замкнется.

Этот голос всегда действовал на людей. Но этот черноглазый человек, видимо, был особого покроя.

Два разрыва пустоты оглушили и отступили. Два тела взорвалось изнутри. Дентон закрыл тайную нишу и спрятал пистолет.

Время ускорило свой бег к финальной точке. Начался обратный отсчет.

 

***

На пороге Дентон лоб в лоб столкнулся со звездой. Это было так удивительно. Блеклая звезда светила бесконечно далеко, но она остановила его, как поднявшийся на дыбы пегас в дюйме от головы. А за спиной – пропасть… Из цельного бетона.

Сразу за углом ему повстречался ночной патруль – два солдата Коалиции, расслабленные дыханием ночи и пивными парами. Увидев темный силуэт, они остановились.

Им ответило молчание.

Солдаты переглянулись.

За искореженными остовами двух черных автомобилей состарившимся стражем стоял телефон-автомат. У Дентона откуда-то появилось ощущение, что там, возле автомата, было и исчезло что-то знакомое. Нематериальное, но явственно ощутимое в своей реальности. Лента не снятого фильма… Такая пустынная улица, и не верилось, что это – Нью-Йорк. Скорее, маленький провинциальный городок в новогодний вечер без снега. Только стройная фигура телефона-автомата и обломанные зубы небоскребов не давали обмануться. Скрылся в переулке сутулый бродяга, и поднятые ветром лоскуты из мусорного бака игриво завихрились у его ног. Пустыня Нью-Йорка. Приют дальних символов и ближних скованных холодом собак. Улыбка простуженного гнома.

Дентон неторопливо набрал нужные цифры плохо поддающимися одеревеневшими пальцами. Ответили сразу же, но ответили молчанием. Да, Дентон должен был начать первым. «Скажи то, что я сказал тебе одиннадцать лет назад…» Трудно, но необходимо вспомнить.

Пауза натянутой тетивой выдержала максимальное напряжение и дрогнула.

На том конце положили трубку.

Не исключено, что разговор был услышан тем, кем не должен был услышать. И тогда пальцы уже легли на спуск, готовые наблюдать за ним и остановить на любом шаге, когда посчитают нужным.

Тени, неясные тени. Дентон ощутил потребность согреться в каком-нибудь баре за чашкой кофе, хотя понимал: не все удастся отогреть. То, что он увидит Шейлу, его не тяготило: холодно-пусто было внутри при мыслях о ней. При мыслях о ком бы то ни было. О себе. О брате. О странном, уже не существующем Лебедеве и еще более призрачном Трейсере Т.

Тоска накатывалась только тогда, когда мозг сулил воспоминание о встрече солнца с морем на совершенном отрезке на берегу пять лет назад. И о городе по имени Мечта, который он возвел, а взойдя, увидел, что сверкающий мрамор и хрусталь просто… Просто пыль.

Задорная танцевальная музыка внутри, в погруженном в багрянец тумане, так контрастировала с поющей пустотой за окнами, что даже отрезвляла. Дентон, не торопясь, подошел к стойке и ровным голосом заказал кофе.

Шейла обернулась, тряхнув огненными локонами. Комендантский час и бессонные ночи никак не сказывались на ней.

Дентон промолчал, глядя в никуда.

Он пожал плечами, не поворачивая головы

Дентон встал.

На пороге, разделяющем два смежных зала, его чуть не сбила крупная фигура в зеленом. Дентон узнал этот цвет плесени.

Филбен странно взглянул на него и произнес совершенно нелепую фразу:

И поспешно отвернулся, разглядывая что-то на стене.

Дентон пожал плечами. Проходя мимо танцующей пары, он уловил отрывок из разговора:

Уноси меня, ветер, - Дентон вышел на знакомую и чужую улицу. Там на углу притаился в норе Пират. А рядом, на баскетбольной площадке, чуть не убили человека. В парке на другом конце переулка трава, пожалуй, еще не просохла от крови после боя с террористами.

Без всякой видимой связи Дентон подумал: приключение происходит в самый серый, самый обычный день, выбирая для себя неинтересные пустыри, замшелые углы, доказанные теоремы. Можно стать героем приключения, но чаще – его жертвой.

Он не пойдет к Пирату. Не станет навещать Рентонов. В неуютной муниципальной клинике никто не ждет, и некому излечить его недуг. Все, что есть его в этом городе: голые вершины пустых домов и пятна света под фонарями. А теперь – что делать?

В каком-то отупении Дентон остановился на тротуаре и замер. Потом его ударило током: он проснулся. Проснулся от звука отсчитываемых секунд. Каждое колебание маятника заставляло дрожать.

Агент Наварре убита. Часы отсчитывают секунды. Двое не совсем людей убиты ним. Время бежит. Пол может умереть, на него началась охота. Мгновения смеются над ним и истекают. В любой момент о том, что произошло, могут узнать, если еще не знают, и за чертой закона окажется он сам. Конвульсии стрелок входят в резонанс с биением его сердца. Прошлое рушится, будущее надвигается. Ритм часов ударом молота бьет по голове. Кто-то мертв, кто-то будет мертв, кто-то потерян… Потерян. Убийственная волна, лавина Времени водопадом рушится на него, разбивает, сбрасывает в пропасть и летит вниз рядом, обгоняя и смеясь нехорошим несмехом.

Что он здесь делает? Рука ощутила холод рифленой стали. Бежать…

Человек в темном пальто превратился в тень. Следящий из окна удивился бы, как быстро может двигаться тень.

 

 

Глава 17

Превращение

 

Мне некуда деться,

Свой мир я разрушил.

По мне плачет только свеча

На холодной заре…

Ария

Холод. Когда у Холода нет силы, чтобы оцепенением (разрушением?) утолять себя, воплощаясь в жизнь, он превращается в Ночной Город. У которого нет ничего, кроме Зубов, Теней и Пропастей. И трудно уйти тому, кого выбросили в Его владения без права на возвращение. Тогда уже нет смысла рассчитывать на крепость: только временные бастионы, и каждый придется рано или поздно покинуть…

Город, я не хочу понять тебя. Город, я не люблю тебя…

Шаги, неслышно оставляемые кожаными сапогами, творят историю на узкой улице трущобного Нью-Йорка. У них один выбор – идти, нести идущего к цели за ребрами бетонных блоков. Дентон нашел путь к базе без труда: полиция открыла вход в аллею позади бара, всегда закрытую, и достаточно было следовать за зелеными табличками «вход только для спецназа» с красной каймой, специфичной для Коалиции. Они, как неформальные указатели, привели его к переулку, перекрытому заградительными тумбами и баррикадами. Оставленный узкий проход охранял солдат с автоматом. Джесс узнал его – рядового Ллойда он видел несколько раз в Академии.

Дентон ожидал возражений. Но их не последовало.

Это насторожило в глубине души, но Дентон не придал значения. Завернув за угол, он не увидел уже никого. Большой дом, столь похожий на обычные складские помещения или офисы какой-нибудь небольшой фирмы. Несколько слитых воедино бетонных коробок с решетчатыми окнами: контора, мелкое правительственное бюро, подсобное помещение компании... Только несколько мощных спутниковых тарелок, выступавших над крышей, и обходившие периметр солдаты не давали обмануться. Один из центров организации, чье имя угрожающе красными буквами горело над страной. Он идет не для того, чтобы уничтожить их раз и навсегда? Завершить то, что им почти сделано? С предательским учетом возможности их спасения. Кто-то сошел с ума...

Солдаты провожали его дружественными окликами. «Привет, агент. Сейчас на задании?» «Здесь работы на недели, мы ждем специалистов.» «»Ваш брат оставил нам довольно хрупкий материал...» «И вас к нам в помощь прислали?»

Это был не взвод сержанта Берри – другие, но и здесь Дентон знал почти всех. Глядя на приветливые лица этих наемников, Дентон испытал ощущение сродни бодрости обмытого холодной водой лица. Коалиция, она все та же, цельная и порядочная. Пусть это наемники, но им не все равно, за что получать деньги. Их этика творцов мира не позволит закрывать глаза на все. Если, конечно, они будут знать все...

(Странно приветливые лица).

Все усложнялось одним «но». Его брат. Он не мог лгать – никогда. Он не стал бы противостоять Коалиции, не будь он уверен в том, что это не страшная ошибка.

Дентон проверит эту дыру до конца. Он выполнит свой долг перед Полом, несмотря на долгое недоверие, остальное – менее важно.

Этажи, пустые и неинтересные, развлеченные лишь кое-где ящиками с оружием, вызывали недоумение. На третьем этаже Дентон нашел темную комнату, насыщенную мерцанием мониторов. Какой-то вычислительный центр...

Уже интереснее. Дентон вошел, но замер у стены, ощутив чье-то присутствие. На переднем крае переговаривались рядовой и смутно знакомый капитан.

Дентон тихо покинул комнату, не выдав присутствия. Дальнейший поиск обретал смысл.

Четвертый этаж тоже пуст. Дентон начал понимать: он не совсем пуст, далеко не пуст. Но нужен ключ, открывающий закрытые двери. В маленькой комнате-нише Дентон нашел компьютер охраны и, как вор, взломал защиту и проник в систему. Так и есть, система охраны позволяла открыть проход в полу, отодвинув цельную плиту. Плита закрывала путь в подземные уровни.

«Запутанный в минах-ловушках, стоит компьютер с данными…» Там он найдет все.

Как-то странно все это выглядело. Они ходят; они сейчас думают. О чем? Надо взять одного-двух солдат с собой, подумал Дентон. Но, взглянув на инертную фигуру на прямой линии коридора, передумал. Свежесть умывания улетучилась. Вернулась память мира.

Он слетел на нижний этаж и, едва не врезавшись в ремонтного робота, исчез в узком отверстии в полу. Никто, видимо, не обратил внимания.

Под землей встретил непривычно сухой и несытый воздух. Ни намека на сырость, тление или спертость. Холодная непредвзятая сухость требовала соответствия. Вскоре Дентон убедился в этом, разглядев благодаря экранам своих очков мерцание тонких голубых ниточек. Они были везде, образуя паутину. Лазерные ловушки; нарушение каждой и следующий за ним взрыв угрожал смертью либо тяжелыми потерями.

Стены подземных коридоров были покрыты оригинальным темно-коричневым кирпичом, отшлифованным не без вмешательства времени. Старая постройка, но, видимо, автономная. Это не часть городского коллектора либо метро. Так непохоже на бездонный и необъятно-темный Город Кротов. Но не это привлекло внимание. Дентон невольно отшатнулся, когда увидел: оплетенные лазерными паутинками, вдоль всего коридора грозным строем тянулись ящики с динамитом. Из темных щелей, как из бойниц, слепо смотрели стволы автономных турелей. Стоит потревожить один, и произойдет цепная реакция...

Это здание находится на пороховой бочке. Стоит попасть сюда нежелательному элементу, и будет уничтожено все, до пыли в этих коридорчиках.

Дентон использовал последнюю батарею, чтобы активировать прерыватель. Он дополнял лазерную цепь в месте разрыва, и механизм не срабатывал. Догадка подтвердилась – концы коридоров не терялись в бесконечности; очень скоро Дентон вошел в невзрачное помещение, цвет которого был мерцающе-серым. В шкафу с прозрачными дверцами светились голубым экраны мини-компьютеров. Дентон потянулся к одному из них с чувством переходящего черту. В то же время появилось ощущение утраченного главного: это будет узнано, но это осколок, который не меняет дела...

«Командир Гринальди, мной были проверены те каналы, о которых мы говорили. Все наши подозрения полностью подтверждены. Агенство на острове Свободы получает от ФЕМА деньги, перечисляемые на счет некоего Алана Говарда, номер счета в Федеральном Банке USN450729078. Но это не взятка – это содержание. В центральном терминале Коалиции засекречен документ, с которым мне удалось ознакомиться до его уничтожения. Инструкции Саймонса по поводу ключевых операций на следующий месяц. По форме – рекомендации, но по содержанию – четкие требования. Видимо, Уолтон Саймонс – не только глава ФЕМА, его статус определяется и другими, нам неизвестными обстоятельствами. И поэтому существует негласное, противозаконное подчинение Коалиции Саймонсу лично при молчаливом одобрении неведомых нам, но могущественных кругов. Положение усугубляется тем, что формально Коалиция остается независимым международным органом ООН. Эта подчиненность, будучи скрытой, держится на конкретных людях. Скорее всего – это директор агенства Джозеф Мандерли, возможно также – агент Гюнтер Герман и капитан Брайан Кэрри. Власть Уолтона Саймонса исходит не из ФЕМА, я продолжаю отслеживать его связи, хотя это связано с большими трудностями. Предполагаемый источник – влиятельная группа интересов, не обязательно в пределах США. Эта группа интересов, должно быть, имеет мощную опору в ООН, о чем свидетельствует резкое увеличение в финансировании и расширение «самоуправления» агенства за последние пять лет. Об интересе данной группы, о причине ее особого внимания к Коалиции можно догадываться. Мне кажется, главный источник – контроль за распространением вакцины Сомы. Видимо, кому-то крайне необходимо подчинить этот контроль себе. Учитывая крайний дефицит вакцины в Штатах и за их пределами, очень важно ответить на вопрос: зачем? Кроме того, в интересах Группы должно быть уничтожение «Синего Цветка», французского «Силуэта», триад Гонконга и ученых-диссидентов из Района 51. Именно эти объекты являются в настоящий момент целевыми для Коалиции, тогда как, например, исламские террористы и экстремистские организации, латиноамериканские преступные группы остаются практически без внимания.

Остальные предположения будут высказаны в следующем докладе, ибо пока не подтверждены данными. К докладу прилагаю: некоторые счетные договора Дж. Мандерли и Брайана Кэрри с электронными подписями, инструкции Саймонса в личном письме к Мандерли, материалы брифинга с участием Саймонса, полученные с помощью прослушивающих устройств; отрывки из личного дела Уолтона Саймонса, составленного мной лично, ибо в природе его не существует.

Все ложь, подумал Дентон спокойно и даже удивился, зачем Пол посылал его сюда. Счетные договора? Взглянув на экран еще раз, Дентон вспомнил, чей голос наверху назвал Уолтона Саймонса филантропом. Капитан Кэрри...

Потом он пробежал письмо Саймонса Мандерли, помеченной припиской «воспроизведено по памяти».

«Рыцарь-Убийца,

Я не доволен вами. В наших общих интересах, чтобы утечка вакцины была обнаружена до конца недели. Используйте пленных до того момента, пока они нам полезны.

Замечены симптомы грядущего бунта в Манхеттене. Примите меры, пока это возможно. Вы знаете ваши полномочия.

И последнее: наблюдайте за нашим подопечным двадцать четыре часа в сутки. Возможно, он заменит брата.

Крадущийся.

Примечание: Рыцарь-Убийца и Крадущийся – сетевые ники для Мандерли и Саймонса»

Даже если это подделка, в письме не говорится ни о чем, что бы не делалось в интересах Коалиции, подумал Дентон, но как-то неуверенно. Поиск Амброзии, предотвращение бунта... Личное Дело Саймонса было очень большим, чтобы прочесть его быстро. Дентон оставил его в своей базе данных. Позже...

Это ничего не доказывает. Дентон не только не был убежден, он даже не усомнился. Он не видел стройной картины, не видел причин и мотивов мнимых «заговорщиков». Вместо этого – набор несогласованных фактов, якобы доказывающих... что? Воспоминания, смутные знаки и полунамеки подсказывали продолжение, но Дентон отталкивал его...

Машина убийства – так называли его все – редко в глаза, но за спиной, определенно, чаще. Система наблюдения и переключателей убийц. Что ж, это необходимая часть обеспечения в такой работе. Разговоры бродяг из города кротов. Бред отчаявшихся. Слова террористов из «Синего цветка». Но это оправдания убийц. Синий Цветок... просто цветок. Как и чепуха, которую нес Лебедев. Слова брата... Он сам обманут. А автор этого доклада – совсем не он. Или что-то еще...

И эта долгая-долгая ночь.

Нельзя же, в самом деле, предположить, что кому-то выгодно ограничение вакцины. Кто-то хочет смерти миллионов людей от эпидемии? Нелепо. Нет, этого недостаточно, чтобы поломать себя и вывернуть наизнанку. Позволить обрушиться всем планам и надеждам. Даже всего, что произошло. Нужен...

Вот, кто нужен. Он стоял в начале коридора, проникший сквозь лазерный заслон так же умело, коварный наблюдатель из-за угла.

Лицо капитана перекосилось от злости, размытой каким-то испугом.

Посмотрев на изменившееся лицо офицера, Дентон с обреченностью понял: правда. Все – правда.

Побагровевший Кэрри схватил ртом воздух и, наконец, произнес:

Выстрел утонул в толще бетонированной мощи.

Он не хотел этого делать.

Надвигалась буря неведомых форм, угрожающая. В голове была пустота.

Дентон оказался наверху. Никто не обратил на него внимания. Надо сказать им, подумал он, но поостерегся. Потом, когда будет выполнено обещанное. На его руках этой ночью уже жизни четверых, из них по крайней мере один – точно человек. И он собирается нанести удар в спину. Но он еще не против Коалиции. Нет... Должно быть расследование, пусть вмешается Президент. Кажется, Пол встречался с Президентом пару раз. И тогда – или всплывет чудовищный обман, или он – самый запутавшийся, пропавший и погибший для мира безумец...

Дентон поменял очки на другие, где темнота стекол была прозрачнее, и неторопливо поднялся на самый верх. Солдаты, выполняя однажды заданный алгоритм, двигались целенаправленно и неосмысленно. Дентон вдруг перестал улавливать в их лицах прежнюю приветливость.

На крыше его остановили двое: старый знакомец ветер ночи и бесстрастный патрульный.

Дентон прошел мимо огромных спутниковых тарелок, чувствуя взгляд над собой и движение темно-сизого неба. Он вошел в будку связи и положил пальцы на клавиатуру терминала, вспоминая то, что старательно изучал в Академии как Основной Предмет. Преодоление хрупкой защиты из символов; символов бесконечное множество, в защите символ может даже не иметь смысла и быть хаосом знаков, ведь он уже обретает значение как барьер. Ключ один, он сам просит познать себя, нужно только небольшое усилие... Проникновение в океан электронных кодов, свой отдельный космос, где равновесие такое призрачное, и где необъятность настолько необозрима, что можно усомниться, какой из миров истинный, а какой подменен псевдореальностью.

Поворот Северной, Южной и Восточной тарелок. Установка связи с теми, кого он не увидит никогда. Авторизация. Отправление сигнала бедствия. Все, назад не вернуться.

Безотносительные импульсы в пустоте, разные по длине, обретают смысл где-то за горизонтом, и люди мечутся в тревоге, круша свои норы, в разных местах по всей планете, под солнцем, снегом или луной. SOS. Никто не узнает, на каком холме спасутся, в каком озере утонут... Никто не узнает, нужно ли спасение ему...

Дентон, оправившись от вызванного изнутри замешательства, должен был принять новый удар. Он не переступил за порог, остановленный пробуждением Эха. Дентон приготовился услышать высокий, немного заунывный голос Алекса.

Но голос был иной. Тот, охлаждающий кровь.

Змей шипел, змей плевался ядом, но страха не было. Страх сгорел. Только мысль сквозь пленку опустошенности: он сделал змею неприятно, и месть будет скорой и сокрушительной. Возвращения нет – теперь точно. И еще – Алекс не единственный, у кого есть средства для наблюдения за ним. Возможно, далеко не единственный. Наивным было полагать, что тот, в кого внедрен червь переключателей-убийц, не будет ходить под постоянным прицелом чьего-то ока...

Его даже не интересовало, как давно Саймонс наблюдает за ним. Вряд ли давно; иначе он бы не допустил отправки сигнала бедствия, разрушающей его планы. Саймонс приказал солдатам убить его. Он, не имеющий к Коалиции никакого формального отношения. Те, кто знает Дентона не один день, пойдут на это?

Интересно посмотреть.

Только топот ног озадачивал. Шаг через порог, так решительно спрогнозированный, снова не был сделан, когда сквозь стекло окна он увидел несколько бегущих в комнату связи бойцов с автоматами на боевом взводе. Свинцовая прядь расплескала стекло, заставив Дентона пригнуть голову. Он повернул внутренний засов на двери.

Кажется, его не узнали. Он снова поднялся, и только молниеносная реакция спасла от контакта с дарующей смерть.

Ответом были отчужденные агрессивные реплики. «Заходим с окна!» «Он очень опасен!» «Террорист вооружен.»

Террорист? Он?

Ответа не было. Он расслышал отдаленное «машина убийства... очень коварен».

Руки опустились. Да, солдаты убьют его, сомнений больше не было. Потому что в их глазах он – не один из них, возможно, даже не человек. Машина убийства, которая вышла из строя и опасна. Ему говорили это в лицо другие, а эти – прикрывали дружелюбием ту же мысль. Чужой с никому неведомым прошлым, который работает ночью и там, где не могут другие, убийца высокого класса – не более. Он вспомнил враждебные отчужденные взгляды, так много. Будто они знали или подозревали что-то, чего он сам не знал. Хм...

Вести переговоры бессмысленно. Дентон встал и прислонился к стене. Темнота в небе страдала вместе с ним, в то время как он не страдал. Безразлично, как машина. Он собирался.

Плотная тень ядром рванулась из разбитого окна. Сбив одного охотника и заслонившись другим, она без задержки перелетела через край крыши и, приземлившись на вершине соседнего дома, просочилась в открытый люк.

Ни слова больше, мрачно думал Дентон, спускаясь по лестнице темного дома и сжимая ладонь на рукояти пистолета. Ни о чем не думать. Ничего не вернуть. Он обдумает потом, когда... когда будет легче.

Три выстрела срезали троих автоматчиков на входе. Он знал всех троих. Когда-то, раньше. Взяв в руки автомат, он медленно пошел по тротуару в сторону перекрытой дороги. Его не волновало, что сейчас на дороге появится целый взвод бойцов-наемников. Отдельные очереди попадали в цель. Дурная пуля попала в ногу выше колена, но Дентон не изменил ритмов движения.

На выходе из дворовой зоны стояли в ожидании два десятка солдат. Напротив замер человек в темном пальто с высоким воротником. Каждый держал его на прицеле. Вперед вышел сержант.

Дентон грустно покачал головой.

Дентон провел рукой по лицу.

Наступившая тишина напряглась перед взрывом, и в следующий момент человек-тень рванулся в сторону, в темноту подворотен со скоростью не-человека. Смертоносный ливень рвущего металла рассекал пустоту повсюду в этой точке реальности. Солдаты не сомневались в успехе, несмотря на начальное замешательство. Он нырнул в темноту, но они с бездумной сосредоточенностью зачищали каждый угол, ловили на лету каждое движение, продвигаясь с завидной быстротой. Где-то повис крик... Только тела не нашли.

Ничего. Сейчас дьявол ушел. Но это ничего не меняет. Все уже предрешено.

 

 

Глава 18

Прыжок

 

Мир все равно, что ад, в котором люди, с одной стороны, мучимые души, а с другой – дьяволы.

Артур Шопенгауер

Красивое небо. Он так редко смотрел в него последние дни... то есть в последние ночи. То есть в последнюю ночь. Звезды были прозрачны, несмотря на их плотную яркость. Да, прозрачны, потому что за каждой просматривалось что-то большее. Вырывающаяся из игольных отверстий Чистота, непереносимая глазом, а потому заслоненная черным забралом ночного неба. А там, на севере – забрало чернее. Облака надвигаются. Видимо, звезды вскоре видны не будут. А потому – стоит задержать взгляд...

Он не ошибся. Не прошло и десяти минут, когда гнетущее молчание природы прорвала первая упругая капля дождя. Еще минута – и вся сдерживаемая ярость ливня обрушилась на оторопевший город. Дентон обрадовался. Он утратил лояльность, и так, под дождем, легче было перенести преображение. А дождь все шел, и шел, и шел… Потом перестал.

Улицы молчат. Улицы – знакомые и чужие. Они ждут. Ждут того, что будет. Наверное, они знают то, чего он знать не хочет. Что-то цвета расплесканных на тротуаре мозгов. Кроваво-красные вывески и черные пустоты окон. Чья это обитель? Чей праздник...

Дентон вошел в отель с центрального хода. На пороге лежал засохший полевой цветок. Нет, слава богу, не синий. Просто полевой цветок, необычный атрибут Адской Кухни. Он решил подобрать его, но передумал в последний момент. Достаточно знаков. Хотя сухой цветок, видимо... желал, чтоб его подобрали.

В прихожей Дентон привычно собрался увидеть Гилберта Рентона, владельца отеля, поливающего цветы. Только прихожая пустовала. Кто-то вполголоса переговаривался в маленькой комнате слева.

У стены стоял Рентон с дочерью. Сандра кусала губы, но лицо было сухим – оно было освобождено от слез. Оба выглядели крайне обеспокоенными.

Дентон не дослушал до конца. Выйдя снова в прихожую, он на лестнице столкнулся со всеми тремя.

Глухой, негнущийся голос. Он мог испугать. Только у людей, кроме страха, есть еще сильный шов – инерция следования сценарию. Они могут его поменять, но сорвать сразу – трудно.

Поэтому Йойо действовал по сценарию, дрогнувшим голосом.

Не следовало тратиться на целую фразу. Достаточно было одного слова. Три выстрела – два крика – три трупа. Дентон переступил через них.

Ни капли жалости или дисгармонии в вакуумном сознании. Досадное препятствие. Перегруженный мозг даже отказывался анализировать текущую реальность.

Убийца?

Дентон остановился перед комнатой брата, глубоко вздохнул и тихо постучал. Он не рассчитывал на ответ – ответа и не был. Дентон клацнул наноключом, вошел, запер дверь за собой.

Пол сидел в кресле в углу, там, где больше часа назад сидел сам Дентон. В комнате уже было убрано. Она тускнела равнодушной чистотой.

Дентон остановился. Так непривычно было видеть брата теперь, так... Что-то ломалось внутри. Казалось, он сейчас побежит и задушит Пола в объятиях. По сценарию. Только ничего не произошло. Дентон подошел к окну и увидел, как в город входят солдаты в униформе Коалиции. Уверенная, твердая поступь тех, за которыми стоит Организация. Так легко, когда за тобой стоит Организация. Так сложно оказаться одному… Дентон вернулся к креслу и стал напротив, подавив какой-то конвульсивный вздох.

Шум за дверью – наглый, бесцеремонный.

Дентон сделал шаг, но, видя, что Пол даже не шевельнулся, замер.

Дверь вышибло взрывной волной. Не ожидая, пока рассеется дым, Дентон отскочил, беспрестанно поливая огнем открывшийся проем. Рядом заработал дробовик Пола. Взрывающиеся тела растворенных убивали своих же, довершая дело.

Странной была наступившая тишина.

Пол, всегда невозмутимый, как скала, вдруг резким движением смел со стола то, что осталось не опрокинутым после первого визита Дентона. Прозрачный звон потушил рокот отчаяния. Дентон удивленно посмотрел на старшего брата. В глазах Пола было страдание.

Последние слова были произнесены почти неслышно. Чтобы быть услышанными.

Лицо Дентона, словно лицо мертвеца, не изменилось.

Накаленной, взрывоопасной была атмосфера на линии.

Через минуту в дверном проеме замерла крупная фигура в буро-зеленой форме, защитной маске и шлеме. Дентон не мог избавиться от ощущения, что пришедший сейчас омертвит лицо, поднимет автомат и, крикнув заветное «террорист!», откроет огонь.

Этого не произошло.

Дентон подошел к окну и взглянул вниз, на улицы. Они были заполнены войсками. Они продолжали ждать.

Дентон грустно опустил голову.

Дентон всмотрелся в брата – и дрогнул. Точно, он не заметил сразу, но сейчас видел: Пол был растворен тоже. Контуры дрожали и сливались с окружающим фоном. Черт, да он был совсем прозрачным! «Да ты же совсем растворился, Пол!» - хотел крикнуть Дентон, но сказал:

Дентон взглянул на часы.

Пол не дождался подтверждения и исчез в темном тоннеле окна, бесконечно широком за узкими рамками.

 

***

Пол замер сразу же за окном, приникнув к пожарной лестнице, повиснув над миром на одной руке.

Внизу по улице двигался боевой робот Коалиции. Такой, с какими Пол обычно работал бок о бок в ночных операциях. Почему-то тогда он не чувствовал ужаса и отвращения... Теперь он наверняка внесен в базу данных робота как объект, подлежащий обстрелу на поражение... Нет, вниз пока рано.

Пол начал двигаться на крышу. Там было тихо, подозрительно тихо. Не верилось, что теперь пусто там, где привычно пусто.

Много этажей позади – под ним. Пол уцепился за край бетонного карниза, поднял голову и увидел нависшего над краем сержанта в форме Коалиции.

«А, ну что?» - крикнул сержант, пустил очередь в грудь Полу Дентону и ударом ноги столкнул его в черную пропасть.

Он увидел, как с глухим криком человек полетел вниз, и плечи его опустились.

«Я не хотел этого, - вдруг прошептал он неожиданно для самого себя. - Не хотел». И, не осознавая, что он делает, как марионетка, нити которой вдруг отпустили, он соскользнул с края и полетел в черноту земли. В страшном, но замедлившемся падении, в трехмерном видении несущейся навстречу земли, сознание вдруг стало прозрачным. И в стерильной, вакуумной пустоте его огненными буквами кто-то написал: «Прости, Господи, нас за все...»

А вокруг были одни демоны – хоть не все знали, что они демоны. В этом квартале не осталось места добру.

Началось крушение судеб.

 

 

Глава 19

Преодоление

 

И если уж ты шагнул за порог,

Придется пройти весь путь.

Шагать и шагать, покоя не знать,

Дойти до скрещенья путей…

И станет тебе непонятно вдруг,

Куда же теперь идти…

Д. Р. Р. Толкиен

Пятнадцать минут. Долгие часы. Десять тысяч лет. Крупинка вечности, которая остается той же вечностью. Секунды смеялись над ним, запертым в комнате без двери. Запертым пустотой.

Он странно чувствовал себя. Внизу в отеле ждет несколько десятков солдат, и ждут только с одной целью – сделать его мертвым. За окном – опасности еще более неведомые и грозные. Счет его жизни уже пошел на часы, только счет – обратный. Вскоре, возможно, он пойдет на минуты. За ночь перевернулась его жизнь, сознание опустошил ураган, после которого можно приходить в себя долгие месяцы.

Но надо сидеть – сидеть в бездействии. Надо пройти через эти пятнадцать минут...

Кто-то постучал в дверь. Дентон встрепенулся, словно наэлектризованный. Стук повторился, мягкий, еле слышный, но настойчивый.

«Я не хочу открывать… - прошептал он вдруг пересохшими губами. – Убирайся. Я не хочу тебе открывать».

Больше не стучали. Дентон скрипнул зубами, подошел к двери, распахнул ее. За порогом было пусто. Он с силой захлопнул дверь. На душе стало чернее ночи.

Он посмотрел на мир сквозь мутную прозрачность стакана, сквозь запыленную грань песочных часов. И открыл книгу наугад.

«Мне нет нужды оборачиваться, чтобы увериться в том, что они смотрят на меня сквозь стекло – смотрят на мою спину с удивлением и отвращением; они-то думали, что я такой, как они, что я человек, а я их обманул. Я вдруг потерял свой человеческий облик, и они увидели краба, который пятясь удирал из этого слишком человечьего зала...»

Стоп. Увлекаться нельзя. Нужно только обмануть минуты. Дентон перелистнул еще несколько страниц.

«Сейчас под моим пером рождается слово Абсурдность – совсем недавно в парке я его нашел, но я его не искал, оно мне было ни к чему: я думал без слов о вещах вместе с вещами. Абсурдность – это была не мысль, родившаяся в моей голове, не звук голоса, а вот эта длинная мертвая змея у моих ног, деревянная змея. Змея или звериный коготь, корень или коготь грифа – не все ли равно. И, не пытаясь ничего отчетливо сформулировать, я понял тогда, что нашел ключ к существованию, ключ к моей тошноте, к моей собственной жизни. В самом деле, все, что я смог уяснить потом, сводится...»

Минуты истекли. Горячо станет здесь совсем скоро. Время уходить. Дентон перегнулся через окно. Странную тоску нес ночной ветер. Голос поющего оборотня с той стороны луны... И на улицах – где уже привычный скрежет боевых роботов? Нет солдат. Что-то не так.

Хорошо. Дентон отошел от окна, вышел в коридор и спустился в холл. Как он и предполагал, его не встретила щетина стволов. Там, где, возможно, пять минут назад стояли и дышали десятки отдельных жизней, теперь висела остывающая пустота. Между колонн плыл робот-пылесос, для которого не существует ни перемен, ни взрывов, ни крика в шепоте...

Дентон не мог понять, почему они ушли, и не хотел верить очевидному. Он еще ждал, что из-за колонны на него посмотрит выпуклый глаз снайперской винтовки, что послышатся крики с улицы, и горячий металл начнет смертоносную пляску наугад. Он ждал, а тоска изнутри нарастала. Нет, неспроста они ушли. Это недобрый знак. Это начало конца.

Дентон вышел на улицу. Нигде ни следа присутствия, ни следа столкновения. Где Пол? Если он увидел то же самое, то почему...

Квадрат неба, очерченный коробками домов, кляксы света от фонарей над головой, листья ноября под ногами. Дентон начал понимать замысел. Они ушли, только это не означает, что они оставили его. Да, переключатели убийцы сработают через двадцать три часа. Только они не дадут никому помешать этому, кто мог бы помешать. Любой вертолет будет сбит, все дороги из района закрыты, подземные пути под контролем. Они не хотят лишних потерь, которые могут быть значительными. Они ушли... А он останется и тихо сдохнет в темной норе.

Возможно, ему и оставили один путь. Он пойдет по нему, ничто его не отвратит. А там... там его встретят.

Нужно пытаться прорваться, искать неучтенные лазейки, стать призраком, бежать... Но не осталось желаний. Можно остаться и здесь на несколько часов. Пока не истечет срок, и переключатели-убийцы не сработают. Но ведь еще остается Пол, которого нужно найти. Если...

Дентон тонул в абсурдности. Он умрет – и он ничего не чувствует; он никуда не спешит и ловит глазами движения воздуха, когда надо рвать и метать; он ничего не знает, тогда как знание могло бы спасти; он предполагает следующий шаг, а реальность оглушает его, показывая совсем другие карты. И самое страшное: страха нет.

Дентон снова зашел в таверну «Преисподняя», чьи спокойно-багровые тона стали частью его мира. Чувствуя себя мясом, уже не просчитывая наперед, Дентон прошел за стойку и по инерции спросил:

Она схватила его за руку и крепко сжала.

Лицо Шейлы изменилось. Дентон понял: она восприняла его слова как отвержение. Не так... Он обнял ее за талию и поцеловал: ровно столько, чтобы не утратить контроль, чтобы не сорваться с обрыва.

Он пошел прочь, и ни разу не обернулся.

(Где-то здесь – Пейдж и благотворительность или ООН)

В смежном зале почти никого не было. Филбен уже не ходил с бессмысленным выражением лица. На пустом столике валялся свежий номер «Сына полночи». «Боб Пейдж попал в книгу рекордов Гиннеса по размерам денежных средств, выделяемых на благотворительность…» Только у бильярдного стола играл сам с собой Джо Грин, репортер, завсегдатай этого бара, всегда довольный собой. Дентон собрался пройти мимо, но Грин окликнул его:

Значит, Бэттери-Парк. Дентон покинул бар с черного хода. Бэттери-Парк, станция метро – единственный оставленный путь спасения, оставленный для того, чтобы стать капканом. Из которого уже не выйти.

Он ощутил странную, новую слабость и пошатнулся, обхватив ладонью кирпичное ребро. Он попробовал идти, но через несколько шагов вынужден был сесть прямо на землю. Нет, эта слабость не от переключателей убийц. Дентон лег на спину и уже не делал попыток встать. Сверху пролетали облака, скрытые в ночи, волновался ветер.

Тучи сгущались, давили тяжестью на одинокое беспомощное тело, внутри которого царила немота. Дентон сомкнул глаза, открыл их...

Он прошел вдоль дороги, не зная, последний ли это раз. Многое связывало его с этой дорогой, ведущей из метро в самую глубину лабиринта Адской Кухни. Многое могло бы быть... «Дорогой в себе» называл он ее за спокойную ровность и за то, что нельзя было угадать, где она закончится, как ни ищи. А что будет?

Эскалаторы молчат, замерли. Им некого нести к глубинам в душном оцепенении ночи. «Спускайся сам».

Дентон спустился, слыша каждый свой шаг, каждый контакт с темной проседью ступеней. Оказавшись между двумя путями, он выбрал направление и остановился. Поезда не должны уже ходить сейчас. Дентон прыгнул в черный тоннель и, глядя под ноги, темный силуэт в черном коридоре безвременья, пошел туда, куда знал путь лишь он. Точнее, и он не знал.

 

 

***

Джесс, это Джок. Я скрытно приземлился в Бэттери-Парке за Замком Клинтон, и буду ждать тебя, с Полом или без него. Если тебе вдруг удастся чудом прорваться, что вряд ли... Конец связи».

Так спокойно, так тихо. Точка молчания на линии разрыва.

Странное дело: пройдя сквозь черный тоннель, Дентон приготовился к смерти. Мысль о ней его больше не тяготила. Тяготила лишь усталость. Человек остановился перед своей обителью, в которой все перевернуто, испорчено, украдено, подменено и поселилось нечто, и понял, что легче уйти в поисках другого дома, чем пытаться навести порядок здесь, где мало лишь твоих усилий.

Он уже не думал – хватит думать. Только дышал после спертой сырости подземелья. Выйдя наверх, оказавшись среди деревьев-шептунов Бэттери-Парка, он дышал во всю грудь. Медленно идя по аллее, он не замечал ничего, кроме недвижной бедной травы и смеющихся сквозь слезы последних листьев. А еще – серые, ухмыляющиеся маски порой появлялись среди стволов и таяли... Он не видел ни огромных роботов, заблокировавших каждый метр, который мог бы быть выходом из аллеи-тупика, ни многочисленных солдат, внимательно замерших при его появлении.

Дентон уперся в огромную фигуру, закованную в броню, и остановился.

Последние слова не пробились в блокируемое сознание живого мертвеца.

Дентон поднял пистолет и выстрелил наугад. Пуля исчезла в сплавленной с металлом плоти, вызвав сдавленный стон. Дентон бросил пистолет под ноги.

Дентон видел, что взлетела вверх рука; при замедленной съемке видел, как стальной кулак летит к его голове. Он не пытался уклониться, он терпеливо ждал, когда удар отключит наконец сознание.

Потухли фонари. Где-то за стеной заворковали серые голуби.

 

 

Глава 20

Покаяние

 

Жизнь наша подобна

Росе невесомой, -

Пред рассветом траву окропит

И исчезнет…

Неизвестный поэт

Можно прийти в совершенно пустую камеру без окон, без мебели, сплошь каменную и пластиковую, неразрушимую, с туалетной кабинкой в углу и тусклой лампой над головой. Ты придешь туда, тебе станет неприятно, и ты поспешишь покинуть странное место.

Хуже будет, если за тобой закроют дверь на замок и заставят провести здесь время, срок, тебе заранее неизвестный.

Но совсем по-другому чувствует себя тот, кто здесь проснулся. Не зная, когда проснулся и зачем. Дентон приподнялся на своем жестком ложе и снова лег. Голова разрывалась от боли, вся левая половина ее была покрыта опухолью. Тяжелая, непривычная слабость сковывала тело.

Этот удар трудно было пережить. Но ему не повезло: он это сделал. Дентон провел руками по плащу вдоль туловища: блокнот, книга, набор наноключей – все было на месте. Забрали только оружие. Это все их не беспокоило пока. Верно – куда он денется теперь? Он уже ничто.

Дентон с трудом сел, потом встал и прошелся вдоль стен. Намертво. Хитрая, скрытая в теле стены дверь не имела ни ручек, ни замочной скважины – она открывалась, когда некто где-то далеко, снаружи, нажимал на кнопку. Пока этого не произошло, ее не сдвинуть ни на миллиметр.

Как будто в насмешку, на одной из стен висело огромное зеркало, чистое, безупречное. Узник мог стоять где угодно, и в любом месте маленькой камеры он видел себя, смотрел в свои собственный затравленные глаза, и уверенности не прибавлялось. Он видел, как меняются черты лица с каждым часом, проведенным с глазу на глаз с одиночеством.

Дентон замер напротив зеркала, застигнутый врасплох, застегнул верхние пуговицы, поправил воротник. Лицо имело тот же землистый оттенок, но оно было бесстрастно. Нет, люди не так переживают последние часы перед смертью, понял он. Для него это не было событием. Это была Игра.

Дентон сел. Нет, он был таким не всегда. Он жил и ощущал, как все, но до определенного момента. До переворота. До того, как начал улавливать свою растворенность, все более прозрачную с каждым его исчезновением в мире. Каждый раз возвращаться все труднее. И каждый раз нет иного выхода. До того, как он взглянул в глаза других, как в зеркало, и увидел там Чужого. Машину убийства. А машина не может умереть: она просто выйдет из строя и замрет. Не страшно... Это было как болезнь, только некому ее вылечить.

Легкое удивление выгнало его из ступора. Дентон ощутил близость контакта сквозь Эхо. Звук голоса заставил сердце вздрогнуть. Шипяще-раскатистый, словно искаженный помехами, глухой, как смех старца, неуловимый, как стелющийся ветер во время снегопада.

Он не знал этот голос.

Голос был странным, он распространял многократное внутреннее эхо. Дентон неосознанно подобрался и сгруппировался. У него не хватило времени подумать, чей голос это мог быть. Камера погрузилась во тьму, а через мгновение нерушимая дверь, как челюсти чудовища, оторвалась от нижней губы и поползла вверх.

Дентон рванулся к выходу и замер на пороге. Повернув голову направо, он увидел солдата в черном в конце коридора. Солдат, как зачарованный, смотрел на происходящее. Появление Дентона отрезвило его, и он рванулся к сигнализации. Дентон сделал огромный прыжок и ядром полетел к своему тюремщику. «Зачем я это делаю?» - подумал он на лету.

Он сбил стража и вместе с ним полетел на пол. Завязалась непродолжительная борьба, затем агрессор в темном пальто замер над бездыханным телом.

Вот так. Игра продолжается, хотя смысла в ней уже нет. Дентон убедился, что их борьба не привлекла ничьего внимания, встал и осмотрелся. Кроме поверженного солдата, эту часть коридора не занимал никто. По обе ее стороны тянулись камеры, подобные той, из которой выбрался Дентон. Рукав коридора оканчивался столом и компьютером, затем он поворачивал в леденящую неизвестность.

В целом, интерьер очень напоминал ему коридоры подземных уровней штаба Коалиции на острове Свободы. Только цвета здесь были другие: вместо смягчающе-зеленого и развлекающе-коричневого, серые, черные и белые оттенки одной палитры.

Дентон обыскал солдата и спрятал в кармане свое привычное оружие – беззвучный стелс-пистолет. Пожалуй, впереди еще ждут те, для кого он потребуется. Он обратил внимание на форму охранника: черный камуфляж, черный шлем со странной эмблемой розы. Точно так же были одеты тюремщики Форда Шика. А еще очень похожее одеяние он видел на одной из учебных видеозаписей в Академии. Такую форму не носит ни одна армия, ни одно спецподразделение мира. Но... это армия? Изменчивая реальность не устает подбрасывать ему загадки, не очень торопясь давать ответы, об которые можно поломать зубы.

Стоявшие на столе электронные часы показывали половину второго ночи. Оказывается, он провел в отключке менее часа. Переключателям убийцам исполнилось почти три часа. Еще более двадцати одного впереди – двадцать одна отметка на беговой дорожке в ничто. В нечто.

Ночь. Тем лучше: ночью почти все имеют обыкновение спать, и это облегчает задачу тому, кто спать не может. Дентон вскрыл компьютер охраны и отключил, где смог, камеры наблюдения. Ему удалось узнать код к дверям камер.

Первая камера пустовала. Во второй лежал человек в охотничьей одежде «Синего Цветка». Дентон не хотел смотреть на его лицо, даже скрытое маской, и вышел за порог. Как ни странно, он не торопился. Не боялся, что сейчас обнаружат сбой и поднимут тревогу. Двадцать один час... Пять минут... Мгновение. Все упирается в него.

Пройдя мимо своей открытой камеры, Дентон остановился перед последней дверью и ввел код на блокирующей панели. Пасть неторопливо открылась, предлагая жертве всю свою неприглядность, выдавая ничто за нечто. Дентон вошел и остановился.

Дентон вышел в коридор и услышал шепот-эхо Дедала в своей голове.

Труп.. Дентон оперся о стену, свободной рукой провел по лицу. А у него появился шанс. Это несправедливо. Все должно было быть наоборот. Кто-то открыл дверь наружу, и мир опять нахлынул на него, приводя в чувство онемевшие пальцы. Он может выжить. Значит, шансы погибнуть при побеге выросли в десятки раз. Только Пол – Пол уже не заговорит.

Хотелось бы знать, за что умер его брат. Он все пытался уловить смысл – и не мог. Пытался охватить событие в целостности – и что-то ускользало.. Брат, который был для него всем, который был лучше, умнее, справедливее и терпимее, чем он, которого не могли не уважать даже враги... Он избегал кровопролития. Дентон ни разу не видел, чтобы Пол отказал кому-то в помощи, чтобы хоть раз сыграл не свою роль, притворился или обманул. Он ставил какие-то цели, дальний рубеж которых не мог видеть никто. Спокойный, разумный, великодушный и непоколебленный, он был для Дентона, и не только для него, тем, к чему стремятся, тем, что остается опорой даже во всеобщем крушении. Больше, чем просто человек, за ним всегда скрывалось что-то большее...

Почему..? Кто-то должен ответить за эту чудовищную нелепость. Но Дентон понимал и другое: можно никогда не найти того, кто будет отвечать. И все же кому-то придется умереть – скорей всего, ему самому в страшной атаке на дьявольскую безликую систему...

Хрустнули сжатые кулаки. Дентон поднял глаза и пошел вперед. Рукав коридора с тюремными камерами был просто тупиковым отростком, отходящим от командного центра.

Он вышел к командному центру. Разделенные перегородками столы с выключенными терминалами пустовали. Единственным источником шума были немного знакомые приборы вдоль стены. Дентон оказался прав в своих предположениях: ночь и уверенность в нерушимости системы безопасности сказались на стражах этого места. Здесь он нашел только двоих солдат и сержанта в тех же черных шлемах с розой, уколотой иглой. Надо было отдать им должное: зная, какой пленник находится внутри, они не спали. Двоих пули застигли на своих местах, не нарушая тишины. Сержант вскочил на ноги, но замер, встретив взгляд пистолета на взводе.

Сержант удивленно поднял голову, потом покачал головой и махнул рукой куда-то на стену.

Сержант пожал плечами.

Только не теперь – Дентон понимал, после подачи сигнала тревоги отсчет времени пошел на секунды. Он рванулся по коридору, стреляя по немногочисленным целям до того, как был обнаружен. Он пролетел мимо лаборатории, успев увидеть странных зеленых существ в клетках, от которых держались подальше люди в белых халатах. Коридор нырнул влево, и дорогу преградила женщина.

Черные волосы, абсолютно черные глаза. Одетая в серый пиджак и юбку цвета, так гармонирующего с окружающей средой, она держала в руке обрез дробовика. Хрупкая фигура и тонкие черты лица были нелепым фоном для неподвижных и безжалостных черных глаз, подпитываемых холодной кровью. Где-то вдали пела сирена.

Она сделала шаг навстречу, опустив ствол обреза.

«Почему такой?» - хотел спросить Дентон, но почему-то не стал. Только ответил.

Она на миг прищурилась с полиэтиленовым привкусом, потом вскинула голову.

Дентон напрягся, не зная, чего ожидать. Не сводя глаз со странной, пугающей незнакомки, он медленно двинулся вперед. Она демонстративно отвернулась и спокойно пошла прочь, туда, откуда он прибежал.

Медицинская зона была самой глубокой частью установки. Спустившись по ступенькам, Дентон увидел нескольких застывших в оцепенении людей в белых халатах. Определенно, они работают с хрупкими материалами, не терпящими иного фона, кроме белизны, подумал Дентон. Просторное помещение было обложено белым и зеленым кафелем, и чем-то оно отличалось от нерушимой холодной пустоты оставленных за спиной коридоров-тоннелей. Здесь Дентон почувствовал себя в относительной безопасности – спинным мозгом. Убаюкивало добродушное мерное гудение медицинского робота. Справа на выступе стены мерцал голубым миникомпьютер с данными. Дентон подключился к нему. Текст был совсем небольшим.

«Агент класса С коренным образом отличается от предыдущих экспериментальных образцов. Модульный дизайн обеспечивает полное сходство с обычными людьми, высокая выносливость организма позволяет установку ряда имплантантов. Агент класса С имеет встроенный механизм самоуничтожения, срабатывающий, если агент убит или смертельно ранен, выполняя роль «Coup de grace» и препятствуя попаданию в руки противника критически важных материалов.

Предположительно агенты данной серии обладают повышенной стойкостью к вирусу Серой Смерти»

Но это не он – его тело выдерживает любые имплантанты и невосприимчив к Серой Смерти. Ну и загадка обнаружила себя через столько лет...

Дентон обернулся и увидел мужчину лет сорока в медицинском халате с латиноамериканской внешностью, чем-то напомнившего ему Риеза. Ученый подбежал к Дентону и бесстрашно схватил его за руку.

Смутная, непойманная тревожная мысль затаилась в неизбывной тени.

Дентон был неприятно поражен услышанным. Перспектива ждать здесь, пока привезут тело Пола, была равнозначна добровольному согласию лягушки смотреть в глаза змеи, не отрываясь. Им только и нужно, чтобы он помедлил пару минут. И все кончено. Он обошел пустые койки и остановился, глядя на молодую женщину в белом халате.

Но сейчас не только он руководил своим путешествием по безотрадным пространствам и состояниям. Таинственный Дедал, который подарил ему тень надежды, как он теперь отреагирует? Без его помощи он не может ничего. Дентон начинал догадываться, кто этот неизвестный завуалированный покровитель.

Дедал вышел на связь, когда Дентон был на пороге.

«Вы не можете ждать. Вам придется выбираться из установки без базы данных – времени нет. Немедленно выбирайтесь – код к двери выхода за командным центром – 1919. По крайней мере один из вас должен выжить».

У Дентона почему-то появилось впечатление, что эта «база данных» и не была нужна Дедалу изначально.

Мигель дожидался там же, где Дентон оставил его. Кажется, он даже не сдвинулся с места.

Мигель криво усмехнулся:

Не оставляя следов и не спугнув тишину, два беглеца заскользили вдоль темных коридоров. На одном из столов командного центра Дентон захватил какой-то конверт и спрятал в карман пальто, уже многое хранящий.

Он ввел код, дверь открылась. Из проема черной змеей вылетела острая, как игла, стрела, застрявшая в ноге выше колена. Дентон сморщился от боли и отскочил в сторону, чувствуя, как яд растекается по жилам. Мигель залил пространство впереди автоматным огнем. Чей-то силуэт рухнул на землю.

Они пошли осторожнее, обойдя тело солдата в том же черном одеянии. Солдат Маджестик-12, так Дентон назвал его про себя, связывая воедино то, что могло и не иметь связи.

Пройдя по довольно длинному коридору, поднявшись по ступенькам, Дентон открыл дверь и оказался... на четвертом уровне штаба Коалиции. Он был на острове Свободы.

 

***

Дентон обернулся. Загадочный четвертый уровень. Исследуя штаб, он не раз задавался вопросом, почему четвертый уровень – это просто просторный зал, пустой и с единственной всегда закрытой бронедверью, ведущей в неизвестность. Вот как все оказалось: запрятанная под настройкой из красного гранита сущность, не открываемая почти никому, черная с серым.

Дентон не знал до сих пор, что есть за этой дверью – значит, он был просто куклой. Хватит. Пришла пора играть по своим правилам.

Он никогда еще не шел по этому коридору с таким чувством. Это место было для него чем-то вроде дома, за неимением другого, скудным, но сносным. А теперь... Все против него. И превращение произошло за слишком короткий срок, чтобы он мог привыкнуть. Теперь он в стане врага. Врага, где каждый – каждый? – мог выстрелить в спину. И этим все сказано.

Дедал вновь напомнил о себе.

«Продвигайтесь к вертолетной площадке и встречайте пилота Джока. Возможные источники конфликта на пути: Хайми Риез или Корень Зверобоя, Алекс Якобсон – Безмолвный Писатель, Сэмуэль Картер – Мастер Топора и Джозеф Мандерли – Рыцарь-Убийца.

Значит, и Джок здесь. Дентон вспомнил свое прошлое появление в штабе, когда делал попытку определить, кто есть кто. Напрасно. Сейчас – именно сейчас, - будут расставлены точки. И все лица откроются из-под плохеньких масок.

Дентон обернулся к Мигелю.

Дентон внимательно посмотрел на него.

Но Дентон отреагировал спокойно.

И он пошел вверх по извилистой ленте центрального прохода, которая вела прямо к медицинской зоне и к лаборатории Хайми Риеза.

Доктор стоял у камина и подбрасывал в костер поленья, небольшие, одинаковые, не похожие на древесные. Со стороны казалось, что он задумчиво глядит на огонь, хотя, возможно, он совсем не смотрел на него. Все больничные койки пустовали, тщательно заправленные: в эту ночь не было раненых. Мертвые были. Дентон легко тронул доктора за плечо. Хайми вздрогнул, обернулся и широко открыл глаза. Дентону показалось, что первые мгновения доктор смотрел сквозь него.

О чем он не сказал?

Дентон совсем расслабился, и понял свою ошибку, выйдя из медицинской зоны на центральный проход. Патрулировавший солдат неуверенно поднял пистолет и взял его на прицел. Дентон замер.

Лицо Дентона стало серьезнее. Голос немного изменился.

Ллойд опустил оружие.

Но шум, видимо, все же был услышан. Из двери напротив выскочил Алекс Якобсон. Дентон обернулся.

Неторопливо, по капле, неосознанная тревога прокралась и в Дентона.

Алекс поправил очки, пряча глаза.

Проход возле оружейной пустовал. Дентон подошел к знакомому окну, издали угадывая силуэт в неизменной камуфлированной майке-безрукавке, не покрывающей изрубцованные войной мышцы. Картер повернул голову и опять отвернулся, будто ничего не заметил.

Дентон опустил голову, потом как-то странно посмотрел на генерала и ответил совсем тихо, только чтобы быть услышанным.

С коротким автоматом в руке он пошел прямо, уже ни от кого не скрываясь. Позади остались люди, благодаря которым Дентон убедился, что не совсем сошел с ума. Пусть их глаза выражали что-то еще... знание, которое они скрыли от него. Сочувствие... Только глядя на каждый стул, каждый цветок по пути, перекошенное зеркало и инертный рисунок стен, Дентон ощущал чудовищную пустоту внутри. Его нет. Ни здесь – нигде. Его не будет. Он остался один под чужими звездами. Никому не нужен. Себе – тоже...

Только одно придавало сил и живило стремление выжить: нужно выяснить несколько непрозрачных моментов. Отгадать пару загадок. Кто он, и что ему с собой делать? Какой заговор рожден страшной Серой Смертью? И за что умер Пол?

Несколько раз Дентон проходил мимо солдат – ночных охранителей, и те напряженно замирали. Но он знал: в этих стенах они стрелять не будут. Слишком часто они видели его здесь, и знают его право. Право последнего визита.

При виде Дентона Дженис Рид изменилась в лице, как будто увидела привидение.

Дентон, не повернув головы в ее сторону и думая о забавной способности мира переворачиваться с ног на голову вокруг одного человека, вошел в кабинет своего бывшего шефа.

Мандерли был один – но он был не один. Над коммуникатором Дентон увидел трехмерное голографическое изображение Уолтона Саймонса. Отрывок из разговора вылетел вовне: Дентон услышал хриплый, озабоченный голос Мандерли.

Мандерли только сейчас поднял голову, и Дентон увидел, что седина его волос стала более светлой.

В разговор вмешался Саймонс, собираясь из виртуальных осколков.

Изображение Саймонса исчезло. Мандерли закрыл лицо руками.

Еще несколько взглядов. Его кабинет, в котором он провел так мало времени – фикция, хранящая все же след чего-то большего. Вся его почта, пособия, учебники. Ученик... Мир оказался другим. Его обманули. И он был готов к обману.

Кабинет сержанта Берри – баскетбольный мяч на столе. Это не просто мяч, понял Дентон. Это нонсенс в их игре – как пиковый король на шахматном поле. Как ромашка в бетономешалке. Как коралловый риф в трясине.

Дентон обернулся. Полностью искусственный мир. Каждый дюйм, каждая грань возведена человеком, создана ним – из природы взят лишь субстрат. А потом... в этом мире нужно еще жить. Что сказать? На это требуется мужество.

Дентон слетел вниз, снова к медицинской зоне. Мигель сидел на стуле в углу и внимательно читал что-то. Было видно: с доктором он не перемолвился ни словом. Молчаливая природа, непроизнесенная доктрина «Синего Цветка».

Он открыл книгу наугад и вырвал глазами из текста подчеркнутые коричневым карандашом строки. Потом закрыл глаза.

«Я в тоске огляделся вокруг: настоящее, ничего, кроме сиюминутного настоящего. Легкая и громоздкая мебель, погрязшая в своем настоящем, стол, кровать, зеркальный шкаф – и я сам. Мне приоткрылась истинная природа настоящего: оно – это то, что существует, а того, что в настоящем нет, не существует. Его нет. Совсем. Ни в вещах, ни даже в моих мыслях. Конечно, то, что я утратил свое прошлое, я понял давно».

Дентон подошел к маленькому зеркалу, в котором можно было увидеть только лицо. Лицо как лицо, бледное, невзрачное от самозабвения. Ничего особенного. Вначале он не увидел ничего. Но прошло несколько мгновений – контуры начали дрожать, расплываться, таять. Фактура лица утрачивала насыщенность, напрягая зрение, сквозь нее можно было уловить линии стола, больничных коек, рисунок стен. Он растворялся в воздухе, как в каком-то бреду или в каком-то сне. Дентон провел руками по лицу, в тот же момент кожа приобрела прежнюю тусклую матовость и телесность. Ладони ощущали самую обычную кожу, под нажимом под ней – кости и зубы. Ничего, плохая иллюзия. То, что ему показалось, он видел не глазами, и к реальности оно не имело никакого отношения.

Боже, если бы это видел только он...

Теперь стали ясны взгляды, странные в своей тревоге и сочувствии взгляды окружающих. Они ничего не знали, думали об этом, как об иллюзии. Но они догадывались.

О чем?

О том, что он растворяется? Тает, становится все прозрачнее, особенно после использования термооптического камуфляжа, и вскоре совсем исчезнет для этого мира?

Нет, еще рано сходить с ума. Дентон хлопнул себя по совершенно нормальной щеке. Даже ужасы последней ночи не дают на это права. Он покинет этот чертов Город, и все станет на свои места.

Небо раскрыло свои объятия двум одиноким людям, и у них не было альтернативы. Дентон ощутил попытку подключения через Эхо, и с удивлением услышал голос Гюнтера.

– Нет, я не могу простить... Нет, не убийство агента Наварре. Знай, Дентон, я твой враг отныне. А знаешь, что это означает? Я буду следовать за тобой – всюду, и даже на краю обитаемого мира я тебя найду.

После всего происшедшего, вспоминая ночь, вспоминая раст... таких как Наварре, Гюнтер, Дентон начинал догадываться: не все люди – люди под этой луной. Уже давно. Гюнтер и Наварре были первыми из преображенных людей, изменивших свою сущность, поделившись ею с металлом. Когда-то их назвали бы киборгами, в классическом понимании этого слова. Гюнтер не знает страха, и почти не знает боли. Он опасен, как никто.

Они шли по травам, не глядя под ноги. Травы шевелились, как живые. Трава... Скоро ее не будет. Ведь скоро не будет. Над головой и до горизонта была Одна Нетронутая Ночь.

Ветер, достаточно холодный, чтобы очищать, играл с их волосами.

Монолит здания остался за спиной, не требуя дани последнего взгляда. Безголовая статуя искала опору где-то в черноте небес за стеной. Они медленно шли к вертолету. Вертолет черной куницей затаился у забора. Дентон вздохнул поглубже, пытаясь уловить запах моря. Море должно быть где-то рядом. Он увидел, как Мигель выжидающе остановился.

Они крепко пожали руки, странные друзья, непонятные враги. Дентон подивился, с какой легкостью Мигель перемахнул через высокую ограду и побежал мимо зачарованных тополей и каменных лент-дорожек. Свободен? Вряд ли.

Дентон вдруг лег на землю и раскинул руки. Он посмотрел в непрозрачную темноту небес – он посмотрел в зеркало. Краем глаза Дентон заметил, как из черного вертолета выпрыгнул пилот в сером комбинезоне и пошел в его сторону.

Джок опустил глаза.

Вертолет медленно набирал высоту. О чем все продолжают говорить намеками? Какой его тайны они претендуют на знание, вызывая у него лишь тоскливые догадки?

Светлая точка вспыхнула в небе, одна в пустом небе. Все равно, куда она держит путь. Смешно думать о ней на Земле. Смешно ей воспринимать всерьез тех, кто остался на Земле.

На земле холодно. И сухие листья теряют золото, осыпаются, засыпают скамьи в парках, урны, обрывки чужих писем.

Они летят...

О них забыли.

 

 

 


Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/

Рейтинг@Mail.ru