ЗДРАВИЦА ПЕРЕЛЬМАНУ

 

      В  славном  граде  Перельмана  есть  такой  чудак  Басманов,
не  мажор, не  из  совков – полукровка  от  Богов.
-Что? - принц  крови? - Перельману  это  все  по  барабану.
Этот  интеллектуал  Королеву  посылал…
Соберется  высший  свет – водка  есть,  а  пива  нет!

     Выпьем, братья  Питеряне!!! С  нами  Бог! Мы  все  дворяне!
Власть  важна  для  дураков… нам  бы  пива  да  снетков!

     Про  себя  прочел Басманов:  «… вилла,  стая  доберманов…»
что  уехал  он  давно  в  Амстердам  или  Арно…
Пресса  бич  для Перельмана,  как запекшаяся  рана:
- «…Математик  Перельман  нам  один  природой  дан…»;
- «… раз  родится  за  сто  лет  и  другого  в  мире  нет…»

     Выпьем,  братья  Питеряне!!!  С  нами  Бог!  Мы  все  дворяне!
Лишних  нет  у  нас  штанов,  кто  на  пиво  дать  готов?

… Но  послушай,  это ж  честь – взять   костюм  прокатный  здесь,
… быть  представленным  в Европе…  где  втесаться… где  пролезть?
«Представлять»? «Втесаться»?  «Лезть»? -  для  кого  и  долг, и честь…
Ты, брат,  как  не  в подворотне...,  торгашей  ты  видишь здесь?
 -  Перельману  это  надо?  - у  него  на  пиво есть!

     Выпьем,  братья  Питеряне!!!  С  нами  Бог!  Мы все  дворяне!
Да  пойдем,  ведь  тошно  жить,  если  водку  не  запить.

 

 

 

 

 

 ВОСХОЖДЕНИЕ

 

  Вернувшись с северного Кавказа, Сева пребывал в отличном расположении духа. Две недели, оставшиеся до начала учебного года он намеревался честно промаяться дурью, полагая, что трижды перемахнув главный кавказский хребет, в это лето он уже поработал.

   Объяснить, какая такая сила тянет людей в горы, Сева не мог. Наверно, была в этом и эстетика безумной красоты и масштаба горных пространств, и иное ощущение личности, окружающего мира, собственной значимости...

 …Но что толкает индивида вместо наслаждения короткими мгновеньями  питерского лета, из года в год, по колено в снегу переть тридцати шести килограммовый рюкзак на высоту в две - три тысячи метров над уровнем моря, по убеждению Севы каждый должен был объяснять себе сам. Там, до тошноты измотанный и злой, перематюгавший все и всех, он согревался единственной мечтой об этих самых мгновеньях - о диване перед телевизором, жареной картошке…,  и эта обостренная вспышка  любви ко всему привычному, даже надоевшему казалась Севе вполне достаточным стимулом, чтоб иногда покинуть цивилизацию.

   У других, очевидно, были свои мотивы. Севу поражал Барклай, которого сладкий миг возвращения, похоже, совсем не заботил. Очередной бредовой идеей Барклая было покорение горы Чегет. Подъем на эту  опасную, официально закрытую для посещений  вершину нормальными людьми не рассматривался иначе, как попытка самоубийства. Последними, ушедшими на Чегет называли не то шведскую, не то норвежскую группу…- «… они любили горы, пусть там и остаются» - такой ответ от родственников получила КСС на предложение оплатить поиск тел. Следующим готовился стать Барклай.

   Еще больше Севу удивляла Кирка! – Ну, эту-то куда несет!? – недоумевал он, не находя иных объяснений кроме ярой приверженности к мазохизму. – Сидела бы дура дома! – сплевывал он, когда из-за остановки связки в сотый раз бился башкой о котелок впередиидущего.  Кирку ставили вперед и гнали ледорубом, пока у той получалось переставлять ноги. Пару раз она сдыхала полностью, и ее снаряжение делили по цепи. Основную часть брал Барклай, что вызывало в Севе, готовом  убить за каждый лишний грамм сложное чувство – вот ведь... джентльмен хренов! – ворчал он, с восхищением провожая прущего как бульдозер  Барклая.

    Но в лагере, видя спокойно и деловито перебирающую снаряжение  Кирку, ее хрупкую фигурку, плотно сжатые губы обветренные почти до глаз как у мартышки, его тревогу и злость сменяли удивление и восхищение – а я бы так мог?! – Не раз спрашивал себя Сева, глядя на неломающуюся словно гвоздь Кирку … и не находил ответа.

…Все это осталось там, в предгорьях Эльбруса, в Питере, не должно было быть  ничего, что отвлекло бы от столь сладостной и всегда мимолетной возможности   насладиться ленью.  И нужно ли говорить, как его взбесил телефонный звонок в шесть утра!? Звонил Барклай – ты радио слушаешь? – без обиняков начал он – в стране государственный переворот! Горбачева сместили, у нас теперь ГКЧП!

- Послушай, Барклай! – огрызнулся Сева – ты сдурел!? Какой на фиг Горбачев!? Какое «ЧП»!? Какое радио!? Ты на часы смотришь!? – Сева негодовал – ну не совсем же Барклай дурак, что бы всерьез будить человека по такому поводу!

- У тебя коротковолновый приемник есть? – не обращал внимание тот на раздражение Севы – поймай «Свободу» или «БиБиСи», у них сейчас кажется все на русском, в Москве танки, колонны идут на Питер, мы все собираемся у меня, на Мойке!

- Да пошел ты! – Огрызнулся Сева и повесил трубку – танки! Москва! – Ворчал он, пытаясь заснуть – Барклай! Война давно кончилась! Наши победили. Тебе Горбачева жалко? – Ну, пойди и тихо удавись…, людей то зачем будить?!

   Только полностью  соблюдя ритуал поклонения собственной лени, и убедившись, что с телевидением полный мрак, Сева собрался и отправился в сторону Мойки.  В центре было все так необычно и занятно! Возбужденные толпы, знамена, перегороженные улицы…. Все на полном серьезе ждали танков! Он даже забыл о Барклае, полагая, что тот давно сидит в окопе с гранатой, под каким ни будь «Можайском» (что, надо сказать, было недалеко от истины). Вспомнив о нем, лишь наблюдая, как сгружают бетонные блоки, воздвигая форпосты  вокруг Ленсовета.

  С истрепанным борьбой Барклаем он встретился под утро, когда эти укрепления столь же спешно разбирали, словно стесняясь собственного испуга. Наступило затишье перед общегородским митингом.

        Уставший Барклай много не рассказывал, был обижен и сосредоточен. Зато скоро объявилась Кирка, которая трещала не умолкая!

С понедельника она вышла на репетиции своего танцевального ансамбля, и угодила в автобус, отправляющийся на чествование блокадников. Но вместо встречи ветеранов окружного госпиталя, на Мойке их автобус оказался в водовороте путча:

- Подъезжаем! Блин! Там народу неадекватного! Улицы перегородили! Все гудят! Динамики орут: – «Граждане! Сохраняйте спокойствие, танки в город не вошли!»  Анархисты с флагами подбежали, давай по автобусу дубасить – «Ура! Девчонки! Ура! Подкрепление!» Потом какой-то хмырь  в пиджаке пришел – «Девочки! Вы согласны с группой добровольцев поехать навстречу колонне псковской десантной дивизии? Видите, какая здесь ситуация!? Нужно объяснять солдатам, что вход танков в город – это кровь! Что приказы их командования незаконны…, а действительны только распоряжения правительства Российской Федерации!» - …Ну, мы что? …Надо так надо! «С группой добровольцев» оно вроде не так страшно…, а то как «незаконно» из пушки долбанут…! В общем, посадили к нам еще эту «группу» - трех мальчиков с фотоаппаратами, загрузили прокламации, три ящика бутербродов и вперед! На танки!

И вот катим мы такие…, десять дур, с тремя фотографами в катафалке с цветами, а страшно! Даже ржать не хочется! Увезли нас, черт знает куда, за Лугу! Там местный народ, наверно, обалдел! …Представь, целый автобус баб высовывается и орет – «скажите! Здесь танки не проходили!?»  Только на заправке узнали, что колонна еще утром прошла. Мы обратно, ее искать….

   Слушая Киркин рассказ, Сева фыркал с явным  неудовольствием. То, как они доверяют армии, он только что видел по бетонным надолбам от Казанского до Мариинского,  …а девчонок, на танки это можно?!!!

- …Мы вылетаем, орем – продолжала тараторить Кирка - мальчики!!! Мы вас любим!!! Приезжайте в Питер!!! Только не на танках!!! Машка с цветами, я с бутербродами, прокламации под мышкой! Эти в своих танках ни черта не понимают, повысовывались из люков – «эй! Кто такие!? Что случилось?! Какой Питер?!» – Мы орем – Мы из Питера! Мы вас любим! Не надо вам сейчас в Ленинград! Там баррикады!!!

- Место, где колону нашли, указать сможешь? – перебил Барклай. Сева поморщился – Барклай! Ты с армией воевать собрался?  - Нет! Тут немного помитингуем, а как они придут, все расступимся, что бы ни мешать! Это они сейчас по кустам забились, потому что народ поднялся! Вот помяни мое слово, если в Москве «Белый дом» возьмут, в Питере на всех крови хватит!

Кирка чуть не задохнулась от возмущения: – Это моя колонна! Это я за ними целый день по проселкам моталась! И не дам моих танкистов обижать!

Киркин рассказ, воинственность Барклая, все заводило Севу, пробуждая жажду действий – Барклай! Митинг будет на Дворцовой? А мы с тобой по крышам на арку главного штаба выйдем? – Ну, выйдем, и что? Я выходил. Там, правда, ограждение с колючкой, но пройти можно. И выход на  крыши  удачный есть… только что с того?

- А давайте мы над Дворцовой российский стяг поднимем?! Только здоровый, метров на десять! Что бы до самых отмороженных дошло, что после  Москвы, им еще Питер штурмовать!

Идея была, конечно, заманчивой… – только где мы такой флаг возьмем? – поморщился Барклай.  – В магазине! 

- …Если взять ткань, прошить, еще крепеж… до митинга всего два часа!

- Ненужно прошивать! Мы ткань по стене пустим, три полотна, по две лаги на карабинах!

- Там не десять…,  пожалуй, все двадцать метров будет! а деньги у кого есть? Я, между прочим, только три дня назад с гор спустился!

   Обсуждение технической стороны было быстрым и гладким. Разногласия  появились в идейной сфере:

 – я бело–сине–красный триколор поднимать не буду! - Уперся Барклай. – Какое это к черту «знамя России»!? Это торговый флаг! Его Керенский государственным делал, да Власов! А я ни того, ни другого не уважаю! Российский имперский штандарт – бело-черно-желтый!

- Что? Шибко умный?! – Закипела Кирка – да кто знает этот «бело-черно-желтый»?! А бело-сине-красный давно все признают, как знамя российской оппозиции!  - Да кто его признает? Был флаг торгашей, стал предателей!  Твой «триколор» после Власова уже никто не отмоет! – А его отмывать и не надо! Он и так красивый! – Кричала Кирка – не то что, твой «заупокойно-имперский»! Давай выйдем к Мариинскому или на Дворцовую и посчитаем, каких флагов больше?! Вот и увидишь…, «кто признает!»

   Такой поворот дела Севу совсем не радовал, воодушевление идеей сменилась тревогой за ее реализацию - …а может… цвета федерации поднять? – робко попробовал он примирить спорщиков –  пару красных да синий?

- Ага! – Видела я такого! К Мариинскому с федеративным флагом приперся! Его самого чуть на британский не порвали! – Сдурел что ли?! – накинулись на Севу и Кирка и Барклай – ты еще «слава КПСС» напиши!

- Да сами вы сдурели! «синий, желтый, красный…»  выбирают чего то! В магазине выбирать будете! А там вообще ни черта нет! Нам крупно повезет, если хоть что-то на какой-то комплект соберем! Вот что достанем…, то и поднимем! – На столь веский аргумент возражений не было.

Оставив Барклая готовить лаги и прощаться с карабинами, ребята понеслись по намеченному маршруту. Бегать им долго не пришлось. Хоть в магазине, как и предвидел Сева, ни черта не было, запыхавшаяся Кирка накинулась на перепуганную продавщицу, пытаясь вдолбить ей чего и сколько им нужно.

 – Вы наверно пройдите к заведующей… - взмолилась бедная женщина.

Заведующая выслушала посетителей с широко раскрытыми от удивления глазами. В несколько обалделой задумчивости она извинилась и надолго покинула кабинет.- Ну что за черт! - Бил копытом Сева- времени и так нет! А тут еще эта коза водоплавающая! Она объявилась только минут через десять, уставившись на ребят более осмысленным, но не менее удивленным взглядом - сейчас пройдите во двор, там машина, Саша отвезет вас на оптовую базу. Там  уже отмеряют по двадцать метров плотного «тика» белый, красный и есть  голубой, он тяжелый, скажете, отвезет куда нужно.

 – А платить здесь или на базе?- Испугалась Кирка собственного счастья, а главное, что у нее на него не хватит. – Как-нибудь,  рассчитаетесь, и… спасибо вам ребята! – …Да вам спасибо! – Удивленно протянул Сева, отругав себя за негативные слова о такой женщине!

 

   Многотысячный митинг был уже в разгаре, когда у подножия питерских крыш, в район реки Мойки,  выдвинулась ново-сформированная группа.

Несмотря на удачу с материалом и ударный труд Барклая, пустившего на лаги каркас старой байдарки, только сборка крепежа и подготовка сегментов заняли более часа. Арку главного штаба должно было накрыть полотнище  восемьдесят метров квадратных, общим весом под шестьдесят килограмм!

Глядя на заготовленный Барклаем чехол от байдарки, Сева издевался – Барклай, ты как баклан один эту «люльку» потянешь? И через колючку? Давай, вес дели по умному! – флаг упаковали по сегментам. И вот, цепь в горном порядке поднималась на штурм арки главного штаба: ведущей шла Кирка, с белым сегментом триколора, за ней Сева, стропы и синий, замыкал проводник Барклай, с крепежом и красным. Пройдя по крышам квартал и преодолев ограждения комплекса генерального штаба, (с «легкой проходимостью» которых, Барклай явно погорячился),  они вышли над дворцовой площадью. Митинг уже закончился. Большая  трибуна опустела, от нее еще тянулась цепь народа и корреспондентов, редеющая толпа таяла, утекая в направлении Невского проспекта.

  Кирка кусала губу от досады – опоздали! И хоть до подъема на арку осталось рукой подать – только крыша здания ленинградского военного округа, боевое настроение группы резко упало.

- Разворачиваемся здесь! - скомандовал Барклай, сбрасывая снаряжение – Кирка, ставь карабины! Сева, крепи концы!

Через несколько минут пятиметровая трехцветная кишка, растянутая по водосливу  крякнув и хлопнув, полетела вниз. 

Торжественно сползающее по стене штаба ленинградского военного округа трехцветное полотнище снизу отозвалось эффектом взрыва вакуумной бомбы. Редеющая толпа хлынула к Ростральной колонне,  опрокинув вытекающий на Невский проспект людской поток. Все камеры разом развернулись, ослепив россыпью вспышек!

- Уходим!- скомандовал Барклай, машинально толкнув вперед Кирку. Сева будто остолбенел, оглушенный  гигантским потоком энергии, с гулом и свистом ударившим снизу.  Казалось, если расставить руки, эта волна подхватит и понесет над городом!

…В чувство его привели загремевшие карабины. Кто-то из окон пытался сорвать флаг. Сева очнулся, вспомнив, что он еще не дома!

Покинуть крышу главного штаба прежним путем уже не удалось. У колючки его повязали крепкие ребята в форме.

 К своему пребыванию внутри штаба ленинградского военного округа у Севы претензий не было. Если не считать, что пришлось провести четыре часа на неудобном стуле, пока не явился человек в черной морской форме. – Капитан первого ранга Сергеев, офицер государственной безопасности – представился незнакомец. Сева приготовился к чему угодно, а от пережитого состояния эйфории ему было вообще все пофиг, но этот офицер Севе как-то сразу понравился.

   Единственной своей задачей Сева считал не проболтаться и не сдать кого-нибудь. Он и представить не мог, насколько трудно будет отвечать на самые простые вопросы! – …Как вы прошли по крышам? …Можете нарисовать? …Почему именно по этому крылу? Вы знали маршрут? Как вы нашли проход через чердак? У вас есть друзья, знакомые в этом районе? Как вы подготовили флаг? В чем несли? Откуда? Когда купили ткань? Где? Там всегда есть ткань в таком ассортименте?  Сева постоянно сбивался и путался, с ужасом понимая, что в своем единоличном участии он не убедит и младенца!  Но, Сергеев не давил, лишь улыбался, и переходил непринужденно, даже дружески к следующим вопросам: - В который раз были на Кавказе? А в других горах? Тренируетесь в городе? Есть места стоянок или базы? А в горах? - Про это было рассказывать куда проще…

  Из здания главного штаба его, отправили в другое, не столь отдаленное место, где в чистой светлой комнате с санузлом и умывальником, он просидел еще черт знает сколько, потому что вслед за изъятыми  «альпийским ножом» для строп, крюками и плоскогубцами,  здесь его оставили даже без часов и шнурков.

Тем временем, кадры наползающих на дворцовую площадь  полотнищ обогнули весь мир. Флаг провисел всего несколько минут, но этого, штабу ленинградского военного округа хватило, что бы догнать по популярности Пентагон!  Как, не без ехидства заметил один из шведских обозревателей – «Став первым официальным зданием России, где Российский триколор можно увидеть не только из окон, но и на крыше!»

С победой демократии, освободили и Севу. Из последнего места отсидки, в районном отделении милиции, его забрала мама. Их только предупредили о необходимости не покидать место жительства, «вследствие возможных  вызовов для дачи показаний». Сева был счастлив. Лишь мама всю дорогу ворчала – у всех дети как дети, а этот вечно где-то лазит! Никто в милиции не сидит! Только ему надо!

Вскоре вся группа была снова в сборе:

       - И что там было? – Колотило от любопытства кирку. – Ничего! В штабе с гебешником пообщался, и все… - честно признался Сева. Только возили с места на место… - Ну, …а говорили чего?  – Говорили, дело откроют, за незаконное проникновение на особо охраняемый объект в террористических целях, за экстремизм, вооруженное нападение… у меня твой нож изъяли… и крюки... – Да хрен с ними, крюками! – Взорвался Барклай – ты чего на крыше торчал!!!  Сказано уходим, значит уходим! – А вы что сбежали!?- огрызнулся Сева – наш флаг так на площади бабахнул! Мы же его реально,  на весь мир подняли!!! …Подумаешь, отсидели бы за демократию пару дней…

- Во-первых, не подняли, а спустили! – сплюнул Барклай, всем своим видом выражая крайнее неудовольствие и презрение – во-вторых…- славы захотелось?- на сцену иди! Что на крыше то, как придурку руками махать?! Да что бы я еще раз с таким идиотом куда ни будь, пошел?! …Про нас спрашивали?

– Не сказал я про вас ничего, был на крыше один и все! И потом, какая теперь разница?! Разуй глаза! – наши победили! Наш флаг везде развешивают, ГКЧП скинули, Горбачева вернули, демократы у власти! А, между прочим, они нам кое-чем обязаны! Да может… нас еще наградят! 

- Ага, тебя наградят! – ухмыльнулся Барклай – орденом, с крышку люка! А если узнаю, что ты меня или Кирку сдал… - я тебе лично морду набью!

Сомневаться в этом у Севы не было никаких оснований…

 

   Не смотря на обиду Сева тяжело переживал этот разрыв. Он долго обдумывал, как доказать Барклаю, что тот неправ. И очень обрадовался, когда бойкий женский голос в телефонной трубке из Ленсовета сообщил, что его приглашают быть представленным принцу эдинбургскому! Который, с потомками рода Романовых неофициально, посещает Петербург! Голос говорил, что члены императорской фамилии, к которым относится и сам принц эдинбургский, впечатлены его смелой акцией и пожелали встретиться, без посторонних и официальных лиц, и  через три часа он должен быть на Петровской набережной. - А можно я не один приду? Я же не один флаг поднимал!  В трубке пообещали согласовать этот вопрос на месте. 

Сева бросился вызванивать Кирку, Барклаю он звонить не собирался.

  На Петровской его с примчавшейся Киркой провели в роскошный дворец, с пышной белой лестницей и множеством не менее роскошных позолоченных залов. В том,  котором их оставила дама из Ленсовета, бродило еще  с десяток человек, да за дверью, в которую шмыгнула дама, дурачились два пацана, долговязый повзрослей, в коричневом пиджаке, разыгрывал бой на шпагах с другим, полненьким помладше. На Севу с Киркой никто не обращал внимания, и пронырливая Кирка, пользуясь, этим разнюхала все что можно. – Вон этот длинный, в коричневом пиджаке и есть принц эдинбургский! – шептала она Севе собранную информацию, - а вон та, за дверью с мрачным взглядом, сейчас у Романовых самая главная! Она ему кажется тетка…, а вот эта, с которой та, что нас встречала, разговаривает, это их гид! Она им их бывшую собственность показывает! Этот дворец до революции тоже Романовым принадлежал! – тараторила Кирка, - представляешь!?  Впрочем, Сева ее не слушал, от окружающего великолепия у него скрутило в животе. Вскоре дама зычным голосом объявила, что бы все с фотоаппаратами и камерами покинули помещение, и принялась вместе с гидом строить Севу с Киркой посреди зала в шеренгу. После громогласного объявления, к ним подошел приосанившийся и повзрослевший принц.  Сева не без удивления отметил, что, похоже, они ровесники. Больше никого из Романовых не представляли. Гид зачитала обращение:

«…Для миллионов людей во всем мире поднятое вами знамя стало символом конца коммунистической эпохи России! А для всех русских людей за рубежом - надеждой на ее возрождение!»

Затем принц шагнул к Кирке, Сева видел, как она подпрыгнула, будто коснулась горячего чайника, и к нему, «поздравляю» – пожал руку принц – «и желаю всегда оставаться с Россией!»

… На этом церемония закончилась…

   Кирка была в восторге! Выйдя на набережную, Сева уже устал от всех, кому Кирка похвастает о знакомстве с настоящим принцем!  Настроение Севы было не таким радужным.

- О чем вы там болтали? И чего ты дергалась? – мрачно спросил он, скорее из вежливости, чем из любопытства. – Так я же не знала, что он мне будет руку целовать! Мне раньше никогда рук не целовали! Тем более принцы! Я ее теперь неделю мыть не буду! – трещала Кирка – а ты чего такой, мрачный?

- …Да что это за «прием»? - вздохнул Сева - поставили и выставили, хоть бы подарили чего… или …

- А что ты ждал? Шубу с барского плеча? Золотой подсигар в алмазах? Или орден «с крышку люка»? – издевалась Кирка.

- Да нет, …зачем мне орден? Я согласен на медаль! – вздохнул Сева, с грустью вспоминая с какими надеждами, он ехал на Петровскую набережную! По дороге он подготовил целую речь, обращенную не столько принцу, сколько Барклаю… он хотел перед камерами рассказать всему миру о нем и Кирке, и очень надеялся, что сегодняшний день станет днем их примирения!

 – Они даже всех фотографов выставили! Значит и фотографий твоего принца у тебя не будет! – ворчал он – да и вообще, могли бы на что и разориться! Барклай отечеству восемь карабинов со стропами не пожалел! Тоже, знаешь ли, не копейки…, а уж Романовым то сам Бог велел!

   Мнение Севы об этом не изменилось,  даже когда Кирка принесла газету с заметкой об их «чествовании».  Заметка называлась «Герои России».

   Следующее напоминание об августе 1991 началось тоже с телефонного звонка, только теперь Севу разыскивала мама, сообщить, что у них обыск и чтоб он срочно мчался домой!  Здесь его ждали четыре мужчины в штатском, разворошенная комната и сложенные на столе вещи, по которым требовались его пояснения.  В основном это были карты Северного Кавказа, на которых «горники»  отмечают пройденные маршруты, с разметкой перевалов и записями по привязке к местности, здесь же был путеводитель туристических маршрутов, подробное описание Чечено-ингушских долин со схемами  хребтов, дорогами, тропами и кратким описанием населенных пунктов, очень ценный и подробный сборник перевалов Приэльбрусья… и еще несколько довольно полезных книг.  По ним, пояснения заключались лишь в дате и месте приобретения.   Трудней было объяснить наличие дробовика, который он смастерил еще в седьмом классе из отличной толстостенной трубки и пружины с бойком от ригельного замка. В его дворе у каждого мальчишки лежал такой же….

 Объяснять это взрослым людям было как-то странно… Каждый первоклашка знал, что хороший дробовик, это тот, который выстрелит с трех спичек и выдержит заряд в пять коробков!  Раньше они всем двором ходили стрелять крыс.

 Еще хуже дела обстояли с заинтересовавшими людей в штатском гранулами. Это была всего лишь прессованная толченая сера от спичек, заряды для дробовика… Просто обычная спичечная сера требует слишком сильного сжатия для детонации…, повысить детонацию можно бертолетовой солью, которую местная детвора успешно добывала из размоченных пистонов. Дальше, каждый решал по своему - Барклай, например, в своем дробовике закладывал ее в запал,  Сева обрабатывал ею заранее запрессованные заряды, которые теперь тут и лежали… очень похожие на тол….

 Причем поверить, что эти гранулы простая сера…, запрессованная на этом самом столе, а не нечто привнесенное извне, людям в штатском оказалось, совсем сложно. Севе пришлось даже самому показать «машинку» из трубки и двух гвоздей, для запрессовки серы. – У них что, в детстве во дворе серу не прессовали?! – злился он, видя с каким глубоким и искренним изумлением, разглядывают и упаковывают они каждую гранулу! Изумлять их еще больше теорией детонации зарядов у него никакого желания не было,  тем более что книжка «Юному фокуснику», где все это очень доступно прописано,  их не заинтересовала…

- Ну, собирайся! – Вздохнул, видимо, главный, из людей в штатском, когда все «объясненное» Севино имущество со стола было упаковано в приличных размеров мешок. – Мне с вами ехать? 

- Да я вообще не понимаю, как ты до сих пор на свободе!!! – заявил тот.

И Сева вновь отправился проторенным маршрутом,  с тем же спокойствием и безразличием, с каким в свое время спускался с крыши главного штаба. Конечно, он понимал, и уровень угрозы, и шаткость положения, была и досада, что погорел на такой детской ерунде…, но теперь это касалось только него, а ему скрывать было нечего. Было даже любопытно – как все это можно связать с августом1991ого?

 

     В отличие, от обаятельного капитана первого ранга Сергеева, новый следователь не вызывал безусловных симпатий. Грубое, мясистое лицо, с небольшими круглыми глазками,  мощная атлетическая фигура… вот, первое что бросалось в глаза. Еще, пожалуй, не очень опрятная безрукавка, несколько диссонирующая с «дрескодом» этого заведения.  Он сразу выказал Севе уважение, даже предложил обращаться - «просто Николай»… Впрочем, Севе, долго прождавшему допроса, было не до фамильярностей, а ход беседы изумлял все больше и больше!

Сразу удивило отсутствие, как дробовика, так и интереса Николая к этой теме. Зато с большим вниманием тот изучал исчирканные карандашом схемы чечено-ингушских  хребтов, и карту двухгодичной давности, с маршрутом до грузинского поселка Мазери.  Тогда они, три дня блуждали по хребту, Сева отмечал все для себя, что бы потом знать, куда не соваться. Говорить с Николаем было легко, чувствовалось, что он знаком с горами не понаслышке. Особенно тщательно он расспрашивал о верхнем Баксане, и перевалах в районе ледника Джайлок.

 Еще сильней Севу поразили другие вопросы – «что вы слышали о чеченских родственниках гражданина Барклаева?» или - «Как давно вы знаете  Киру Иванову?»…

…Ему официально вручили подписку о невыезде, предупредив о немедленном взятии под стражу в случае ее нарушения или отказа сотрудничать со следствием. На вопрос, в чем его все-таки обвиняют, и что ему грозит?  Николай с глубоким сожалением и даже сочувствием предположил что, судя по материалам дела, с учетом изъятого оружия, Севе грозит не менее семи лет!!!

- Это же полный идиотизм! Бред! Кому сказать, не поверят! – изливал он душу Кирке – страны такой уже нет! Флаг наш уже государственный! А дело есть!!! – В чем тебя все-таки обвиняют? – недоумевала Кирка – Экстремизм,  изготовление оружия и взрывчатых веществ, и сильно подозреваю, этим не кончиться!

   Барклай пришел сразу, как узнал о Севиной беде. Пришел буднично, без церемоний, будто и не было года размолвки между ними - ну что, «герои России»? Как выкручиваться собираетесь?

 Сева был готов обнять его и покаяться, признать, что был дураком, что вел себя как сопливый пацан… но, встретил Барклая столь, же сдержанно и просто, с радостью протянув ему руку – да…! Целый год прошел, и вот… злопамятные сволочи!

- Не злопамятные они! – ответил крепким рукопожатием Барклай – они просто злые, …и память у них хорошая! 

Слушай! – сходу приступил он к изложению своего проекта – есть у меня человек…, не из последних у Малышева! Давай через него это твое «следствие» прощупаем? Черт возьми! Нынче отмазать ствол в ментовке триста баксов стоит! Ну не из-за дробовика же семь лет сидеть! В крайнем случае, улики потеряют..., Малышевские такие проблемы решают, за бабки конечно!

- А я считаю, надо общественность поднимать! – с жаром вступилась Кирка – ведь Сева реально герой! Как они смогут посадить героя России?!!! Да я во все газеты напишу! Я всех на уши поставлю! – кипятилась Кирка.

 Сева только пожал плечами. Перспектива загреметь на нары его вовсе не радовала, но решать проблемы с органами через бандитов… он считал сомнительным, как сомневался и в значимости своей персоны для общественного мнения!  И потом… он не воспринимал органы как нечто отдельное от власти, а эту власть он не боялся, он считал, что должен ей намного меньше, чем она ему! – Я в Ленсовет пойду, найду ту, что нас принцу эдинбургскому  представляла! – сообщил о своем решении Сева – …и еще, Барклай!  Литературу горную, карты по Кавказу спрячь, меня в органах о твоей чеченской родне спрашивали!

 – Моей «чеченской родне»?!! – глаза Барклая выкатились, как два полтинника – это…, может по линии  сестры отца? - задумался он – мама говорила, они поссорились и двадцать лет не разговаривали…

 

    Отыскав контактный телефон, Сева изложил свои проблемы даме из Ленсовета, немало ее удивив. Вскоре она, вновь вела его по дворцовой лестнице, только теперь Мариинского дворца. Интерьеры в нем были скромней, чем на Петровской. Разглядывая пилястры и резное дерево залов, он вспоминал  колючую проволоку и бетон баррикад, странно было из нутрии видеть то, что они защищали. Севу вели в комитет  по защите законности и правопорядка. 

  Встретили его здесь довольно бурно. Мужчина в бордовом галстуке и распахнутом пиджаке долго не мог отойти от хохота, утираясь салфеткой – они что? По КГБ затосковали? – всхлипывал он – так здесь им не Союз! Ах, тоска, матушка! Надо, надо их на место ставить! Сева был словно на эстраде, в кабинет заходили веселые люди, и всем хотелось этот «анекдот» услышать именно от него!  - этих комитетчиков надо бы на комиссию вызвать,  думаю, этот факт мы вынесем и на заседание думы, пусть глава МВД отчитается! Я знаю, откуда ветер дует! Это там Стерхов воду мутит…

Хорошо бы полную проверку деятельности МВД провести…. Нет, но послушайте, КГБ вспомнили! Делают что хотят! Идите молодой человек спокойно, никакого «срока» не будет, мы вас в обиду не дадим! – заверил мужик в пиджаке – а по решению вопроса, мы вас в ближайшие дни на комиссию пригласим!

Сева остался очень доволен посещением Ленсовета.

Тем временем Кирка развила кипучую деятельность. Она носилась с пачками конвертов и кипами газет, рассылая воззвания, куда только можно – «Граждане! Герою, повесившему 19.08.91 Российский триколор на здание генерального штаба сегодня за это грозит 7лет тюрьмы!»

  И нельзя сказать, что бы, общественность не реагировала…, больше всего отзывов приходило в «Сороку», здесь обсуждение растянулось аж на несколько полос! Только Кирку это совсем не радовало….  Общественность выражала сомненье, - что «наша система правосудия достигла такого уровня беспристрастности и человеколюбия», предлагая просто «повесить на том же месте самого Севу», причем, «сидеть» или «висеть», по мнению общественности, он должен был в довольно многочисленной компании!

От сознания бессилия и несправедливости Кирка плакала в подушку, стараясь не показывать Севе ни слез, ни заметок. – Ну что ты хочешь? - успокаивал ее Барклай – мне уже и самому стыдно, что я там был!

- …А может ты был прав? – всхлипывала Кирка – может мы действительно не тот флаг подняли? Может «имперский» надо было поднимать? – Да какая разница?! – нежно похлопывал ее Барклай.

    Не внес ясности и звонок из Ленсовета - …конечно мы решим ваш вопрос! – утверждала дама – но это вопрос не городского уровня, с ним нужно выходить на федерацию! – Как «выходить»?- не понял Сева. – Поедете в Москву! – сообщила дама. – Как я поеду… я же под подпиской? – Какая «подписка»?!  Вы выдвигаетесь комиссией по защите законности и правопорядка делегатом на съезд народного фронта!

-…Какого «съезда»!? – ошалел Сева. – Съезда демократических сил, посвященного годовщине победы над ГКЧП! Там будут все значимые деятели демократического движения, и будет возможность поднять наш вопрос!

 

       Питерская делегация была не очень многочисленной и состояла не только из Петербуржцев, так Севиным соседом по номеру в гостинице стал какой-то священнослужитель не то из Колпина, не то Тихвина…, он там в 91ом вывел на улицу против ГКЧП пять человек.  Мужчина зрелый, полный и страшно нудный. Делегация была разношерстной, был парень, моложе Севы, черт знает, чем прославившийся, но уж больно сексуально озабоченный! Всю дорогу он набивался в друзья, и, слава богу, на месте растворился в коридорах гостиницы «Россия» так, что лишь изредка мелькал тенью в рекреациях или на крыше, подглядывая за окнами.

Гостиница «Россия» была очень большая и очень скучная. Съезд, посвященный годовщине демократической революции, собравший демократическую элиту страны, проходил в специально арендованном здании кинотеатра. Основной повесткой было предотвращение угрозы коммунистического реванша.

  В кулуарах, между пламенных выступлений известных личностей, одна из руководителей Питерской делегации невысокая сухонькая дама в зеленом пиджаке, активно занималась Севиным делом, устраивая встречи с видными общественно-политическими деятелями. Эти встречи немало озадачили Севу:

 - «Не может этого быть!» – утверждал один из координаторов народного фронта – «указом президента Российской федерации все дела по событиям Августа 1991года прекращены! Все обвиняемые амнистированы!»

Сначала Сева думал, что непонятно объясняет…  - «Вы, молодой человек, слышите, что я вам говорю?» –  сурово ставил на место маститый политик – «любое уголовное дело по событиям августа 1991года незаконно! Хотя, если спросите меня, я считаю это неправильным! Коммунисты должны отвечать за свои преступления!»

- «…И чего же вы хотите, молодой человек?» – ознакомившись с перечнем статей, по которым обвиняют Севу, удивлялся известный правозащитник – «…видите ли…, нам еще только предстоит научиться жить по законам демократии…, а демократия это в первую очередь ответственность! Не надо пытаться спрятаться за демократию! Учиться жить по законам демократии, значит учиться отвечать за свои поступки!»

К  третьему дню Сева уже не понимал, что он, и все эти люди здесь делают?! 

Ему, как свидетелю этого исторического события, съезд запомнился не выступлениями политиков, и даже не личными встречами с государственными деятелями…, а тем, что организаторы никак не могли разобраться, где деньги, выделенные Ленсоветом на содержание Питерской делегации?  Где финансирование принимающей стороны? А Севу постоянно третировала консьержка, требуя оплатить проживание. Севе это надоело, он оплатил… и стал врагом всего руководства делегации.  В гостинице оказался  только один  ресторан, и тот не обслуживал незаявленных клиентов.  Гулять по столице под «подпиской о невыезде» совсем не хотелось! И Сева приходил в ресторан, наблюдать за пробегающими мимо официантами, размышляя, чего же он не понимает в столичной жизни…?

 Два дня приходившего смотреть на еду парня пожалела пожилая уборщица,  накормив его в закутке при кухне. Эта женщина была, пожалуй, единственным адекватным человеком, которого он видел в Москве!

  Что же касается целей съезда и задач демократического движения… этого он, сгорающей от любопытства Кирке подробно растолковать не мог. При всем их панибратстве, при ней так выражаться было не принято.

  – Ну, понимаешь… - подбирал он приличные выражения для рассказа о съезде – вот представь себе ноль! Так это Ооочень большой ноль!

- Ты же с кем-то в Москве разговаривал? – выжимала информацию Кирка. – Там не с кем разговаривать! – терпеливо пояснял Сева - там говорить могут, а слышать нет! Слышательный аппарат у них атрофирован!

   В очередной раз, придя за отметкой, на подписке о невыезде Сева угодил на прием к новому следователю. Тот встретил его сияющей радушной улыбкой.  Третий следователь был молод, безупречно и аккуратно одет, рубашка в мелкую полоску элегантно сбрасывала тень излишнего официоза.

 - Очень приятно! Рад с вами познакомиться! – произнес он приятным мягким голосом.

- Надо же! – думалось Севе – до чего милые и обаятельные люди работают в конторе! И чего же их так хочется взорвать к чертовой матери со всей этой конторой?! Один черт в изготовлении взрывчатки обвиняют! Хоть буду знать, за что сижу!

- Следствие по вашему делу практически закончено – известил он Севу – мне хотелось лично познакомиться и прояснить некоторые моменты…

- Вы же понимаете, что все это «дело» незаконно? И по законодательным актам 1991ого года – хмыкнул съездивший в Москву Сева – и по указу президента Российской федерации!? – но эти акты… касаются только дел связанных с политическим преследованием, а в вашем деле, я ничего политического не вижу, тут сплошная уголовщина! –  приятным и искренним тоном отвечал оппонент – конечно! Последнее слово скажет суд! И на следующем этапе у вас будет возможность ознакомиться с материалами дела, но должен предупредить, что состав суда в подобных случаях формируется особым порядком, а «института присяжных» в нашей стране пока нет…. Приятный следователь казался Севе все менее и менее приятным, и видимо это слишком явно проступило на его лице. – Вы же понимаете, что иной задачи, кроме соблюдения законов и интересов государства у нас нет!

- Того государства, по законам которого меня задержали, уже нет!

- В «том» государстве, ваша судьба решилась бы намного быстрей и куда проще!

- Так значит, не зря я поднялся на крышу главного штаба?!

-… Если звезды получают, значит, это кому ни будь нужно… - протянул следователь с улыбкой после недолгой паузы – времена меняются, люди остаются…! Но вы напрасно думаете, что ваши интересы расходятся с интересами государства! – тем же милым, бархатным тоном продолжил он -  государству нужно, чтобы такие  молодые, инициативные люди, однажды оступившись не пополняли ряды закоренелых преступников, в конце концов, нам с вами и строить это государство, и каким мы его построим, таким оно и будет…!  - И чего же конкретно хочет от меня государство?!

- Двадцать тысяч долларов – не меняя ни интонации, ни улыбки продолжил тот -…не стану скрывать, не все заинтересованы доводить ваше дело до суда…, по этому, собственно говоря, мы и ведем с вами этот разговор…

… «Двадцать тысяч долларов!» - выйдя из конторы, Сева прижался спиной к стене и стал глубоко дышать, как делал в горах, когда с трясучкой подкатывала паника.

  Он почувствовал себя на «ложном перевале», будто оставив группу, он ушел на разведку в непроходимый район, из которого надо уйти. И необходим трезвый ум и выдержка, ведь только ему решать, продолжать движение по гребню или уходить на лавиноопасный склон, потому что пути назад уже нет!  Просто их восхождение затянулось, и куда опасней оказалась тропа, идущая от подножия питерских крыш.

                                                                                     2012.г.

 

 

 

НЕРАВНЫЙ БРАК

 

  Бубнит за косогором удод, где-то бредет лесная лань, в свой срок заорут коты, а в единый день и час, назначенный для продолжения рода, взлетят в небо крылатые муравьи.  И все в божьем мире столь же просто и гармонично сколь запутанно и непонятно. Нужно очень сильно повредиться рассудком, что бы во всем изыскивать первопричины и сущность.

…И зачем тогда нужна наука, как не оберегать хрупкий  мозг гомо сапиенса от излишних потрясений? Но время размышлений - время уже после столкновения с чем-то непонятным или даже мистическим.

 

   Нечто подобное Федоров пережил утром того злополучного дня, когда по пути в туалет его передернуло перед большим зеркалом в прихожей, довольно внятно над отражением своей особы он увидел  светящийся нимб!

   Федоров встряхнул головой и надолго застыл перед зеркалом, настраивая зрение. Нимб исчез…, из зеркала выпученными глазами с растерянностью и испугом глядела лишь его мятая не выспавшаяся физиономия.

…При всем своем неоднозначном отношении к религии он вовсе не считал себя закоренелым грешником - …Ну что б уж так уж… - мямлил Федоров – …это уж перебор!

Мотнув головой еще раз, будто стряхивая утренний бред, он продолжил свой скорбный путь, с недовольным ворчанием – …привидится же такое!

    И конечно это маленькое происшествие не послужило бы поводом к размышлениям о вселенском мироустройстве, если бы дальнейшая цепь событий смявших весь привычный, размеренный уклад его жизни не настигла Федорова сразу, можно сказать, прямо на унитазе.

 

 - Я пришла – услышал он в прихожей голос Аннушки, проводившей в школу Мишку. – Нам тут письмо! Ангелине Львовне! А квартира не наша… на ящиках лежало! Наверно с другого подъезда принесли!  Из Москвы! Ты в туалете засел?! Давай выходи! 

- Твоя мама тут уже лет семь не живет, еще пять минут потерпит! – недовольно отозвался Федоров. – Выходи! Тут приглашение и квитанция какая-то! Письмо содержало роскошное тесненное приглашение на юбилей, небольшое выписанное каллиграфическим подчерком послание Ангелине и дочери с невнятными извинениями, и  сбербанковский  перевод «на дорожные расходы» с весьма приличной суммой.

- Не фига себе! – свистнул Федоров – он что думает, мы в Москву через Австралию ездим?! – Письмо видимо действительно через Австралию шло, причем пешком! Ты на дату посмотри! Мы уже не успеваем! – с явным раздражением бормотала супруга. – А ты что, действительно поедешь?!

- А как же! Поеду хотя бы деньги вернуть! Я понимаю, когда юбиляру подарки дарят, …но что бы юбиляр сам деньги рассылал!!! Что мы, нищие что ли?! – А будто не нищие! Сама же вечно ворчишь, а вот тебе и дубленка, и зимняя куртка Мишке! Раз уж старику некуда деньги девать?!

На что Анна лишь фыркнула.

 – А кто вообще этот Скавронский?! Ты его знаешь? – Родственник дальний, я его не помню, бабушка про него говорила…

- Фамилия какая-то… из дворян что ли? – Он поменял ее  в шестидесятых, по матери, до этого у него какая-то украинская была. Мать из Скавронских, а отец поручик в семнадцатом с фронта бежал, что бы ее из Царского села вывести, там их и благословили. Тогда такие неравные браки стали обычным делом, только ничего хорошего из них не выходило…

 - А про него самого, что бабушка говорила?  - Дурак говорила! Он ведь еще в войну у Суслова крупным специалистом по промышленному проектированию был, перед ним такие перспективы открывались! Так нет! – «мы Скавронские»! Как за это сажать перестали, давай фамилию менять! Его так отговаривали, объясняли –  государство у нас рабоче-крестьянское, сам уже не молодой, …ну, куда с такой фамилией?! Нет! Карьера, кафедра, все псу под хвост! Академиком мог стать! А его до пенсии в КБ закрыли.

 

    На коротком семейном совете Федоровы решили вместе смотаться на пару дней Москву, сбагрив Мишку бабушке, которая ехать отказалась. 

- Юбилеи это хорошо, это не похороны – напевал Федоров, перебирая листики календаря с тостами  - и детям там делать нечего!

   

    Изрядно измотанные  внезапными хлопотами и дорогой, к вечеру следующего дня они уже стояли на площадке добротного сталинского дома в центре Москвы. Открывшая дверь миловидная дама, любезно приняв верхнюю одежду, испарилась, оставив обалдевшего Федорова в необъятной прихожей, между скульптурой груженого торбой осла из полированного дерева, и огромной фотографией стартового стола Байконура. – Ничего себе «…карьера псу под хвост»! Ничего себе «…закрыли»! – бормотал он озираясь. - Даа! Квартирка! – согласилась Аннушка.

  Под юбилей, к началу которого они опоздали, отводилось две «комнаты», в качестве банкетного и фуршетного залов. И хоть столы обслуживали дамы, одна из которых встречала их в прихожей, к глубокому сожалению не жравшего второй день Федорова, никто из гостей уже не ел. Да и вообще… поведение собравшейся публики напоминало не семейное торжество, а  какое-то  официальное мероприятие. Начиная с того, что у обладателя такой квартиры, гостей должно было бы быть раз в десять больше! Да и те, что были, общались шепотом, и уж совсем не походили на встретившихся родственников! Побродив по залам, обозленный Федоров подсел к Аннушке, дожидавшейся аудиенции юбиляра у двери его кабинета, где тоже оказалась «живая очередь».

- Как этот Скавронский  себе такие хоромы отхватил!? – попыхтев и посопев, спросил он, наконец. – Не знаю – призналась Аннушка –  говорили в компанию «повышения скромности полит. руководства», несколько квартир подготовленных для ЦК отдали ведущим научно-техническим специалистам. – Ему весь этот дворец отдали?! - Не одному, у него жена, мать, четверо детей… все погибли в автокатастрофе, …темная история, поговаривали, что их убили, …после этого он и фамилию сменил. – Так он один здесь живет? - Федоров поймал себя на том, что они, как все в этой странной квартире общаются шепотом.

- Вроде он был еще женат, сын у него точно есть! Но они вместе не живут, говорят, даже не общаются – нашептывала Аннушка. – Все сразу бог не дает – подытожил Федоров, почувствовав себя как-то уверенней, от того, что «они как все», слегка обнаглев, крякнул и, оставив жаждущую вернуть  юбиляру деньги с нарочито-скромным подарком Аннушку, направился к фуршетным столикам. Такого тоскливого юбилея он и представить не мог!

 

   Тоска для него закончилась, когда дождавшаяся, наконец, аудиенции Жена вышла из кабинета в сопровождении седого, безупречного одетого мужчины. Скавронский вел задумавшуюся Аннушку как высшую ценность, не на миг не отрывая от нее умиленно-влажного, старческого взгляда.

При его появлении прислуга выстроилась в ряд, а гости, включая  Федорова, как по команде направились в банкетный зал.

 - Господа! – произнес Скавронский взволнованным, но неожиданно твердым голосом – мой дом – ваш дом! Я создавал его с единственной надеждой –  собрать под этим кровом всех членов моей семьи, понимая, что это невозможно, но и не представляя, с чем это сопряжено! И сегодня я счастлив! Счастлив, что жизнь прожита не напрасно! Счастлив, что имею возможность представить Вам дочь нашей незабвенной Ангелины Львовны, Анну! последних и единственных представителей рода Камерон!

 

  Сказать, что Федоров остолбенел, было бы недостаточно. Его будто припекло тем самым нимбом, обдав жаром вокруг затылка. Выпученными глазами он глядел на собственную жену, лицо которой без малейших признаков растерянности или смущения скрылось за мгновенно выстроившейся цепью склоняющихся к ее руке кавалеров. Окончательно от шока он очнулся только в поезде, наткнувшись в кармане на забытые листы календарика с тостами. Взгляд на них, окатил его  чувством, какого-то омерзения и обиды, застрявшей комом в горле.

- Тебе Скавронский сказал, что ты Камерон? – с трудом проглотив комок, выдавил он, наконец, первую за день осмысленную фразу.

- Я всегда знала… - отозвалась Аннушка. – Так какого же черта…! – чуть не заорал Федоров - … восемь лет вместе живем!

- Девять – поправила супруга - …и потом, мне тоже не говорили - «…ты Камерон!» Бабушка в детстве рассказывала про родственников, мама всегда была против всего этого…, да и как ребенку скажешь? Он и в школе бог знает что может, наболтать, и вообще…  я, когда стала постарше, сама стала понимать что к чему.

 - …И что? Ты действительно последняя из Камеронов? – Нет! – захихикала Аннушка – Мишка же еще есть!

  Федоров задумался.

   Поразмыслив, он решил, что в причинах нахлынувшей на него злости Аннушка ни так уж виновата, просто  нужно немного времени, что бы привыкнуть к этой новой, внезапно открывшейся реальности. Дома он заворожено остановился перед зеркалом в прихожей, силясь понять – раз то, что было очевидным и незыблемым вдруг оказалось иллюзией, значит, истинно не то, что кажется очевидным и незыблемым? Но как отвергать очевидное и незыблемое?! Федорова пугал этот вращающийся в другую сторону мир. Он уже не понимал - где реальность?!

 

   Анна была у него вторая,  два года первой супружеской жизни теперь казались  сплошным кошмаром: – во, угораздило! – вспоминал Федоров первую пассию с тещей – сдуру и по молодости, точнее не скажешь! У мамаши предки точно, испокон веков на рынке торговали! Так орать за одно поколение не научишься! Вырвавшись на свободу, Федоров зарекся от брака.

…Но встретил Анну. Теперь, в этой новой реальности он уже не знал, кто кого выбрал. Разглядывая свое отражение в зеркале, он видел ее юный гордый профиль, внезапные вспышки больших черных глаз, свою первую встречу с инфантильной, добродушной Ангелиной Львовной… как все казалось  необычным и удивительным! Как вновь перевернулись его представления о жизни. Конечно это была любовь! Он любил ее черты, уверенность, спокойствие, даже ее молчаливые обиды! Все то, что так просто укладывалось в одно единственное слово – благородство!

  Теперь, немым укором Федоров вопрошал свое зеркальное отражение - почему ты раньше об этом никогда не думал?!

 

   Перемены в поведении мужа, ставшего подолгу разглядывать себя в зеркале, беспокоили Анну. Долго она не показывала вида, лишь в глубине черных глаз пробудилась тревога.  Но и ее терпение кончилось - что ты все в прихожей торчишь, прекрати! –  тащила она Федорова от зеркала.

- Пытаюсь понять, что во мне нашла наследница Камеронов?!

- Ты только от гордости не лопни, в зеркале уже дыру проглядел! Так нельзя, ты ведь даже разговаривать перестал!

- Давай поговорим – пожал плечами Федоров – а те Юсуповы тебе тоже родственники? – Дальние – вздохнула Аннушка, с тоской взирая на зациклившегося мужа. – Я читал, Юсупов был богат безумно! Состояние считали крупнейшим, и не только в России! Не все же в революцию пропало?!  А может наш Мишка, как-нибудь,  оказаться еще и в наследниках какого-нибудь Юсупова?

- Юсупова?! – Глаза Аннушки округлились – он веру на богатство променял, и получил проклятие рода. Никто из наследников Юсупова по мужской линии не дожил до двадцати пяти лет! Ты этого для Мишки хочешь?!

- А что тебе еще бабушка рассказывала? – теребил измученную жену Федоров.

 

-  Ну…, та моя бабушка, которая Камерон в девичестве была Буш. Часто принимал у себя Юсупов и Камеронов, и Бушей, когда усадьбу  возводил. И привез Юсупов из Голландии диковину, мода  была на такие штуки – механического кота. Он мог по цепи ходить и что-то говорил по-немецки. И хотел Юсупов Камерону  павильон для этой диковины заказать, и вроде даже задаток дал, а тут Императрица Екатерина вторая умирает! И взошел на престол Павел. А тот деда не выносил! Юсупов царедворец опытный, он сразу Камеронов выставил, раньше академии. Но и у него при дворе недоброжелателей хватало, когда Камеронов уже всего лишили, даже пенсии, кто-то взял и нашептал Павлу  - «А Юсупов то, придворному архитектору вашей матушки павильон заказал и аванс выплачивает…» Павел таких вольностей не прощал.

И как-то обращается к Юсупову: – «прослышал я про твоего диковинного кота, что павильон для него ставишь, …желаю и сам видеть, столь ли ревностно пекутся подданные о порядках моей матушки?!»

У Юсупова чуть не инфаркт, ничего понять не может!  А как узнал в чем дело, Быстренько подал на деда в суд, и дело представил, якобы Камерон деньги получил, а должную работу не исполнил, и если в три дня работу не предъявит, или деньги не вернет - в долговую яму.

    А как Камерону предписание передать? Дом у него отняли, из квартиры академической выставили, где Камероны никто не знает! Известили Бушей, другой родни в Петербурге у Камерона нет. И услышал это другой мой дед, племянник по Бушам, и так это его задело, что явился он в усадьбу Юсупова, пока того не было, якобы подрядчик от Камерона, заставил обмотать цепь с котом вокруг дуба, да еще и скульптуры парковые на ветви поднял! Вот тебе Юсупов павильон от Камеронов! Ему тогда еще и пятнадцати лет не было, а честь семьи отстоял!

Говорят, Павел хохотал, когда ему доносили, дело против Камерона повелел прекратить, Работу считать исполненной, а «дуб Камеронов» оставить в неприкосновенности!

…Так что то, что мы с тобой в школе учили - «… У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…» - это про моих дедушек!

 

- …Выше только звезды… - вздыхал Федоров –  такие фамилии сохранять надо! – А как ты сохранишь? Фамилии только по мужской линии предаются, вот мои предки в России при Елизавете были Буш, при Екатерине Камерон, при Александре Самойловы…, мало ли что было за триста лет! Теперь я Федорова!

- Поменял же твой Скавронский фамилию!? А многие теперь двойные берут, представь: «Федорова - Камерон»!  

  Мгновенье Аннушка с открытым ртом глядела на мужа широко распахнутыми глазами – «Федорова – Камерон»?! – прошептала она и рухнула на диван сотрясаемая спазмами неудержимого хохота.

   На Федорова как ушат воды вылили, он впервые испытал болезненное чувство классового унижения.

- Извини! – давила смех Аннушка, перед помрачневшим мужем – ну сам подумай, «Федорова – Камерон!?» где я буду так выпендриваться? В сберкассе?!

 

- Фамилия ей не нравиться! – ворчал Федоров – да! Дед из деревни Федоровка, там все были Федоровы, и триста лет все были Федоровы, так что же, теперь Федоровы не люди, что ли?! – в душе явно давали всходы зерна  пробуждающегося классового самосознания. 

 

   Холодный душ Аннушкиного смеха в целом повлиял благотворно. Федоров отвлекся от аристократических корней жены, спокойней стал проходить мимо зеркала в коридоре, и даже  рассказал Аннушке о своих предках, чему та была очень рада.

   Сразу после гражданской его прадед строил железнодорожную ветку на Уль-Кут, и томик романа «Как закалялась сталь» у бабки семейной реликвией хранился на полочке вместе с Библией. Дед прошел от Сталинграда до Кенигсберга, единственным из мужской половины Федоровых вернулся живой, оставив на фронтах  шесть своих двоюродных братьев! Да и свою мать с сестрами нашел в землянке, потому что от Федоровки не осталось ничего…

…Федоровы сражались в партизанских отрядах, их потомки поднимали целину, даже ликвидировали Чернобыль!

   Федоров не собирался стесняться своей Фамилии, он гордился ею!

…В конце концов, эта земля и все что на ней есть, обильно полита потом и кровью Федоровых, а не каких то «Бушей»! Чувство собственной значимости добавляло сознание того, что из всей истории Федоровки, после перебитого в войну народа носителем фамилии «Федоров», остался он один! 

- …Врешь! Жива деревня! – приговаривал он, подбрасывая к потолку заливающегося смехом Мишку – жива Федоровка! Вот он, настоящий Федоров!!!  Его даже встревожило – не забивает ли мамаша  голову его здорового, нормально развивающегося сына какой-то ненужной в жизни дрянью? Не обнаружив в поведении жены ничего криминального, Федоров успокоился.

     Весы классовых отношений  их семьи постепенно приходили к равновесию. Лишь изредка Федоров недовольно ворчал – тут вкалываешь всю жизнь, как вол, никакого просвета, а у жены такие родственники! Я со свадьбы только подружек твоей мамы помню, …ну что стоило хотя бы того же  Скавронского пригласить!? Вон как он к тебе относиться! Или еще кого!? Один раз живем! Так все в нищете и пройдет!?

 – Мы же не общаемся совсем – не поддавалась укорам Аннушка – как тут приглашать?  Кого? Куда?

- Конечно! …Как нас плебеев представить?! …Аристократия!

Аннушка не реагировала, а Федоров считал себя вправе немного побухтеть. …В конце концов, разве не он во всей этой истории был пострадавшей стороной?!

   Жизнь семьи Федоровых входила в обычное русло, и почти не отличалась от прежней, лишь Аннушка стала больше времени проводить в задумчивости на диване, обхватив ноги руками, да Федоров частенько останавливался перед зеркалом в прихожей, бросая в него уже не столь долгий и более уверенный взгляд.

 

   Однажды придя с работы, он нашел Жену в знакомой позе, заплаканной и отрешенной. – Скавронский умер –  сообщила Аннушка,  протянув ему серый лист. - Не переживай так! – успокаивал ее Федоров, с болью видя как глубоко тронуло ее это известие – ты сама говорила, что не знала его совсем, да и видела только раз, и то можно сказать мельком! Ну, кто он тебе? Чужой человек! Зачем так убиваться?!

   Аннушка лишь молча, кивала головой, он решил - лучше оставить ее одну.

   От поездки на похороны он также воздержался. Кроме того, что похороны его угнетали, в случае Скавронского он  испытывал настоящий животный ужас, порождаемый каким-то безотчетным предчувствием.

  Все время ожидания жены из Москвы он провел перед зеркалом в прихожей, силясь там найти ответ в природе своего страха, и был невообразимо рад,  встречая ее на пороге.

   За чаем, рассказом о похоронах да разбором дорожных дел прошел день, сгустилась ночь, уснул Мишка, и Аннушка, наконец, успокоилась, устроившись на диване в своей обычной позе.

- Я тебе не сказала – помолчав, произнесла она – Скавронский нас в завещание вписал. Всех нас. Там определены доли и мои права наследования!

- И что за наследство? – насторожился Федоров. – У нас четвертая часть его московской квартиры, ты ее видел. – Той!!!? – захлебнулся воздухом Федоров, вытаращившись на отстраненно созерцающую диван жену.

 

    Похороны Скавронского обернулись для Федоровых нежданной и большой радостью. С утра Аннушка, позабыв  обычную задумчивость, носилась как заведенная, не зная, куда потратить избыток энергии. Печаль по покойному быстро потонула в раскрывающихся перспективах. Федоров рылся в шкафах, выискивая договор на квартиру, ИНН, медицинские полисы и все, что может оказаться полезным в этой новой жизни. – А сколько это по деньгам? – кричал он жене. – Есть предварительная оценка, но должна отработать оценочная комиссия, мне сказали, что разница может быть существенной! Вот поеду, узнаю все как следует! – А других охотников на нашу долю не найдется? – Сказали, Скавронский все основательно подготовил, и здесь и за бугром, оспорить завещание будет очень трудно! – Мы-то в Москву перебираемся, или здесь? – Не знаю, надо посмотреть, где Мишке лучше учиться будет!

Предстояло обсудить массу вещей, но во всем в семье Федоровых торжествовали полная гармония и согласие.

 

  Федоров без прежнего трепета глядел в открытое им зазеркалье, явившееся там предзнаменование, больше не казалось столь загадочным и пугающим – а что? – размышлял Федоров, вспоминая очертания светящегося нимба – жил честно, никого не обидел, …и почему не я!? Вот, только курить брошу… и почему нет?!

 

  Из очередной поездки в Москву Аннушка вернулась расстроенной. Зная, что в таком состоянии из нее  слова не вытянешь, Федоров терпеливо дожидался вечера, пока уложив Мишку она, не устроилась на диване.

      – Сын Скавронского оспорил завещание – сообщила она, наконец.

 – Ты же говорила, там все железобетонно?! – расстроился Федоров.

 – Сын поднял документы с шестидесятых годов, периода гибели его первой семьи…  настаивает на недееспособности. В общем, у иска есть перспективы. Сейчас адвокаты решают, в какой стране пройдет процесс.

- Что значит «в какой стране?!» - возмутился Федоров

- Основная часть наследства, это патентные разработки и акции…

- А квартира здесь причем?!

 – Сын хочет все. Аннушка плотно сжала губы, демонстрируя, что рассказ закончен.

- Ну, сволочь! Ну, паразит! – бушевал Федоров – нам же теперь тоже нужно адвокатов нанимать?!  

- Адвокатов там хватает, уже задействовано с десяток адвокатских контор.

- Так что, нам по их милости теперь еще и в какую-нибудь Англию мотаться!?

Аннушка подняла на Федорова наполненный слезами взгляд своих черных глубоких глаз и, помолчав, произнесла медленно и членораздельно – я не буду судиться с сыном Скавронского!

- Что значит «не буду»?! -  подпрыгнул Федоров – нет, ты договаривай! Что значит: «не буду»?!

- Мы отказываемся от своей части наследства в пользу сына Скавронского. Мама согласна.

- Да дура твоя мама! Дура инфантильная! И ты дура! – происходящее никак не укладывалось в голове Федорова!

- Ладно, вы две дуры!  Но у тебя, же сын есть!? Должен же быть элементарный материнский инстинкт!  Ты говорила, в завещание все вписаны? Мишку обобрать я вам не дам! И моей доли этот ублюдок не получит!   Я на вас самих в суд подам! Но положенные наши доли, ты мне вернешь!

- Не могу – хныкала Аннушка – я одна правонаследница, мне решать. Это моя семья!

- Твоя семья?! – негодовал Федоров – а я здесь бык производитель?!!!

- Вот сын Скавронского молодец! В нем точно нет ни капли этой вашей протухшей дворянской крови! И Скавронский это знал! Только у плебея может быть такая хватка и жажда жизни! Только плебей будет цепляться за все когтями и зубами, потому что ему ничто и никогда не доставалось даром!

А вы триста лет на Федоровых ездили! Хватит!!!

От стоявшей в памяти квартиры в нем заклокотала настоящая классовая ненависть – что-то я не помню, что бы ты хоть один день работала?! Мишка уже большой, иди, устройся на работу, попробуй, как они денежки достаются!!! Тогда и швыряйся!!! – кричал он в окаменевшее лицо Анны, принимавшей все молча, как нечто неизбежное и ожидаемое.

 - Господи! – взмолился Федоров, не найдя в этом безжизненном лице ни капли сострадания - что ж вас всех в семнадцатом то не перерезали!!! Хотя, что вас душить?! Сами передохните! Вы же не жизненноспособны! Рудименты! Списанный исторический мусор!

И Мишку я вам не отдам! Из него должен настоящий человек вырасти!

 

   Хлопнув дверью, он выскочил в коридор и застыл... В прихожей с терпеливым спокойствием хищника Федорова ожидало большое холодное зеркало. Дрожащие руки судорожно сжались на ручке двери. От неотвратимой встречи с собственным зеркальным отражением его обуял какой-то первобытный, мистический ужас.

                                                                                             2013г.

 

 

 

СОЛДАТ РЕВОЛЮЦИИ

 

       Никого не удивишь завыванием апрельской вьюги

– бывает: «впервые за тридцать лет…, сто…, впервые за историю наблюдений…» - сухо ведут метеорологи подсчет погодных аномалий. Только какая польза зарывшемуся в воротник человеку, бредущему к своей машине, от подобной информации? Для него каждая весна, единственная и неповторимая! Он ждал ее как заключенный окончание срока, как пациент снятие гипса, а теперь просто смирился с тем, что весна так и не наступит!

 

     Объяснить эту уверенность чем-то рациональным, не то, что другим, даже самому себе было трудно. Единственное подходящее понятие – депрессия. 

     Но и это вполне разумное объяснение, принималось с натяжкой – во-первых, свою психику он всегда считал устойчивой, вывести из равновесия, ее мало кому удавалось. Его даже на воде не укачивало! …Весь диапазон человеческих аномалий, от тихих слез до неадекватного буйства, он привык наблюдать со стороны, так как сам в любом состоянии не терял способности соображать.

…И никаких «сезонных проявлений», за добрый прожитый кусок жизни в памяти не всплывало…

 

    С чего все началось? Наверно, «началось» задолго до первой волны приступа, на похоронах старого приятеля.  Тогда он впервые почувствовал эту странную «ясность». 

    Покойный прожил недолгую и запутанную жизнь. Свел их бизнес в лихих девяностых, он помнил Женьку в постоянных судах из-за квартиры, неразберихой в личных отношениях, дележом магазина, отягощенным разборками с бывшей женой…

…мало кому удалось бы скрутить из своей жизни столь хитроумный клубок, и уж точно никому не дано было в нем разобраться.

   Ушел Женька тоже глупо. Не то на спор, не то с дуру выполняя какой-то «кульбит» на бордюре четырнадцатого этажа. Последней оставленной им загадкой было, что все как один свидетели утверждали, что он был в доску пьян, …но вскрытие алкоголя не обнаружило!

   На скромных поминках, среди немногих пришедших проводить Женьку, он впервые почувствовал очевидность далеко неочевидных вещей, …и если это и вызвало в нем какие-то эмоции, то разве, чувство неловкости.

  Он не был близким другом покойного, не вникал в его дела, они никогда особо не откровенничали. Но среди близких, он был единственным, кто понимал скандал с продажей его роскошной трехкомнатной квартиры на Мойке…, он один мог объяснить историю соучрежденного покойным предприятия «Русские самоцветы» с исчезнувшем в Германии имуществом… 

Это были звенья даже не «линейного», а «трехэтажного» мошенничества, в котором Женька просто проиграл.

…Он знал и то, чего наверно не знал и сам покойный – что в полученном им серьезном ножевом ранении его первая жена не причем…

…даже то, что тот тщательно скрывал – например, что в афганскую войну он служил не в личной охране Бабрака Кармаля, а в охране кабульского аэропорта!

    Как и откуда пришли в его голову эти сведения, он не думал, тогда это казалось, просто очевидным, как сразу очевидным стала и бессмысленность всех этих знаний об усопшем.

 

   Возможно, это был «первый звонок», а может, были и другие…, что теперь скажешь? В любом случае, похороны Женьки прошли легко, без осложнений. Настоящий удар настиг его позже, и так же был родом из девяностых. Впрочем, размышления с чего «это» началось, были бы бесплодны, наверно значение имело лишь время года.

 

     В этот ноябрь отчего-то вспомнился Женька, бизнес и былые времена, без особых видимых причин в памяти всплыл небольшой цех, которым он занимался еще до их знакомства в девяносто первом, каморка вахтера, древний холодильник, брошенная на нем мятая школьная тетрадь с цифрами, куда он бросил мимолетный взгляд…

   Удивило бы и то, что через двадцать лет это всплыло в памяти! Дело было бесперспективным, он и тогда на него не рассчитывал, и забыл давно…,  но теперь!

   Какими-то необъяснимыми причудами сознания он вспомнил не только холодильник, тетрадь, но даже расписанные по строкам ряды цифр! Будто вновь перечитывая воображаемый лист, до него стало доходить их значение! Четыре строки по три убывающих цифры, последние зачеркнуты… это была прикидка бухгалтера по разделу активов между учредителями, …затем решили не делиться! 

  Записи давно минувших дней сработали в мозге как детонатор, спровоцировав цепную реакцию раздумий и воспоминаний. Вдруг стало понятным многое, что столько лет казалось «необъяснимым стечением обстоятельств», срыв трех отгрузок, проблемы с поставками…

 

 …Из ступора его вывел крик перепуганной дежурной метрополитена, впервые видевшей пассажира, с тупым упорством пытающегося встать на идущий навстречу эскалатор – совсем сбрендил?!!! Чем обкурился, не видишь ни черта?!!! Чем обдолбан то?!!! …А в метро прется!!!

 

    Тот, «первый приступ» был самым тяжелым и страшным. Разогнавшийся мозг не тормозил ни минуты, поглощая и многократно пережевывая все новые и новые ситуации, докапываясь до каких-то бессмысленных, совершенно ненужных мелочей. – Что с тобой? Как сумасшедший! – ворчала жена – кончай меня пугать!

- Не могу… сам ни черта не понимаю… бзик какой то! 

- Кому какое дело до твоих «бзиков»! Когда детей обещал на шашлыки отвести? Дождешься, снег выпадет, точно до дачи не доедем!

- Мне за руль нельзя…

- Почему?

- Не знаю…, бзик…

- Да пошел ты…! А дети здесь причем?!

 

- Ты что, заболел? Плохо выглядишь… - докапывался Михалыч на работе, разглядывая черноту воспаленных глаз на посеревшем лице. 

- Похоже, заболел. Сам ничего не понимаю…

…представляешь, вспомнил свои дела с цеховиками, двадцатилетней давности! И понял, как меня тогда кинули…

…и крутится это в голове, как контузия, в каких-то безумных подробностях! Ничего не могу с этим сделать!

- Ну, кинули и кинули…, кого тогда не кидали? Время было такое…, каждый норовил ближнего надуть. Что теперь вспоминать?

- Да понятно это, и ладно бы состояние потерял…, а то деньги смешные! Тогда были миллионы, сейчас копейки!  И потом… ну вспоминалось бы, сколько мне «равильевские» за расселение коммуналок задолжали…, или как с разделом сельхоз.земель лоханулись…  там хоть деньги были! Да что мне, больше вспоминать не о чем?! Знать бы тогда все наперед, я бы с тобой сейчас не работал! …С другой стороны… за «сельхозку» меня те же «равильевские» бы и грохнули…, тогда и за меньшее убивали.

 А я жив, здоров и никому не должен!

…Или осталась бы с тех пор, какая обида..., так нет! Действительно, время было такое… на каждую хитрую жопу свой болт, с левой резьбой. Тех хитромудрых тоже надули, да так, что один до сих пор скрывается, а другой долги выплачивает.

Только что мне до них?! Не знал их двадцать лет, и знать не хочу! И думать, вспоминать не хочу! Оно само в башку прет и прет!

…Может у тебя какой толковый психиатр есть? Надо как-то крышу на место ставить! Я же не Абрамович, не принц уэльский, мне и работать, и по улицам ходить надо…

- И что ты психиатру скажешь? – ухмыльнулся Михалыч – что хочешь старых партнеров забыть? Что воспоминания о них тебе жить мешают? …Это тебе, брат, не психиатр, а психотерапевт нужен. Это его работа с всякими комплексами да заморочками  разбираться, что у тебя там, в раннем детстве за проблемы были…, за что совесть мучает, …к психиатру с патологиями посерьезней ходят.

- Да куда уж серьезней! Я в собственной квартире выключатель на стене найти не могу! Вчера сигарет в ларьке не смог купить, а на днях дежурную в метро перепугал, она бедная дара речи лишилась, глядя, как я на встречный эскалатор шагаю, а тот меня обратно выплевывает…, а очухалась, как заорет: «наркоман обдолбанный в метро лезет!!!»

Ты можешь себе представить – мозга нет! Он сам по себе, я сам по себе, какой-то неуправляемый поток сознания, какие-то детали, воспоминания, о чем я и понятия не имел, и знать не мог! Какие-то мелочи, ерунда, чушь! Все время пытаешься это остановить, выкинуть из башки, ни о чем не думать!

…Ты знаешь, чего стоит мне сейчас с тобой разговаривать, просто понимать речь? Да я весь как пружина сжат! А чуть расслабился…, и меня нет…, я ничего не вижу и не слышу.

…Жена бухтит: «…когда детей на дачу повезешь?!», …а как я за руль сяду? Меня вырубить может в любой момент!

…Здесь кипа бумаг накопилась, …а что я сейчас в документации насоставляю?! И ведь ничего никому не объяснишь!

- Тебе, пожалуй, не к врачу, а в храм надо – прищурился Михалыч - сходи, поставь свечку! Может, обидел кого, да сам уже и не помнишь, …может и покаяться в чем стоит. Все мы из одного, совкового замеса родом, что, с кем и как было, вопрос третий, а зайди нынче в любой богатый дом - такие иконостасы понавешаны! Все бросились грехи замаливать!

…Но думаю, столько с тех времен набралось, все не отмолят…

- Может и обидел…, может, есть в чем и каяться, как без этого?! Только совесть меня не мучает. Я с ней в ладу.

 

 

    Живущее собственной жизнью сознание, цепляясь за всякий  неосторожно брошенный повод, воспроизводило какие-то моменты  жизни с невообразимой точностью, в умопомрачительных деталях и фантастической ясностью, с которой могла сравниться лишь столь же фантастическая бессмысленность всего этого.

- Интересно, это как в психиатрии называется: «психоз» или «паранойя»? Это что, меня так «кризисом среднего возраста» долбануло?!

«…Переоценка жизненного пути», «…внутренняя неудовлетворенность», «…недостигнутые цели»…

…только я-то здесь причем?!!! Ну не достиг, не поднялся, не смог…, меня это разве волнует?!!! Мне чего-то недостает? Я о чем-то жалею?!!! Не нахлебался навара из моральных уродов и нравственных патологий, названного «отечественным бизнесом»?!!!

…Или, какая-то юная девочка в дебрях моего подсознания продолжает верить картинкам о замках, яхтах и прекрасных принцах?  Но меня-то от них тошнит!

…А может это «посттравматический синдром», или что там, у солдат после войны бывает? Говорят, и через десять лет может достать, и через двадцать?!

…На войне не был, так это меня опять девяностые догоняют? С одной стороны не та была и война, что сравнивать, а с другой…? …И пули со временем стали реальными…

Что уж там, все мы были, как Женька говорил: «солдаты капиталистической революции», расходным материалом ее генералов. И рисковали, и подставлялись по полной. Но это сейчас вспоминаешь, волосы шевелятся, а тогда, молодому, было все пофиг. Да и как иначе?! Не стратегов в тылу, ни каски на голове – только наглость. С наглостью наперевес на амбразуры, прикрывшись наглостью назад… и больше ничего за душой! А «на войне, как на войне…», громкие слова, но факт – с тем, последним домом на Лиговке вопрос стоял именно так – «или ты…, или тебя…».

…И что теперь, спустя столько лет какой-то хитромудрый психотерапевт докажет, что в глубинах подсознания я всегда жалел о принятом тогда решении? Жалел, что не пошел до конца, не пробился в те «принцы» с замками и яхтами?!  От этой мысли его передернуло – ну уж нет! И иконостаса у меня нет, и в храм со свечкой я не пойду! Мне замаливать нечего!

 

   Казалось, удар стихии отступил, уже удавалось гасить непроизвольные цепные реакции памяти, без потери сознания.

…Но последствия его были катастрофическими.

Что за глупый вопрос: «в чем счастье»?! Счастье – это когда можно не о чем не думать!!! – потерянно оглядывался он в своем новом, неведомом мире.

…Под окном ржавела занесенная снегом машина, на полке пылилась недостроенная с детьми модель фрегата, сиротливо лежали под стопкой шестеренок чертежи с таким увлечением рассчитанного им часового механизма. Все было как послание из далекой, иной жизни, сама квартира походила на ящик со старыми детскими игрушками, наполненный воспоминаниями, эмоциями, интересами и желаниями, …бывшими, …но ушедшими без возврата.

 

- Я так больше не могу! …Тебя нет! – бухтела жена – что ты есть, что нет - тебя нет! Я все время одна! Я все одна делаю! Ты когда последний раз уроки у детей проверял?! Ты вообще знаешь, что у этого балбеса три тройки в четверти?! Ты когда последний раз хоть что-то дома сделал?! Картинки с Греции полгода лежат, ты хоть бы гвоздь забил! Машину забросил… я тебе лошадь, все на себе таскать?! А сколько о вещи в коридоре спотыкаться?! Ты когда их на дачу должен был отвести?!!!

- У машины сцепление барахлит, и тормоза в полу до отказа… - пытался он избавить себя от машины, вселяющей в него необъяснимый ужас – ездить на ней опасно, ее в автосервис надо…

- Так перегони! Что на диване сидеть!

- Подожди немного, дай мне эту «депрессию» переварить…

- Нет такой болезни! – взрывалась супруга – твоя болезнь – «пофигизм»! Просто забил на нас, и все! Лишь бы его не трогали!!!

 

- Совсем голову потерял! – выпучив глаза Михалыч крутил пальцем у виска – тебе отчитываться! Ты вообще видел, что в журнале за декабрь записал?! Сходи, посмотри! У тебя на трех страницах одно и то же, и по тем же календарным датам!!! Хорошо я увидел! Сума что ли сошел?! Это же бухгалтерский документ, это наши деньги! Что теперь делать? …Опять страницы переклеивать?!

- Михалыч, извини! Я же говорил, не соображаю ничего, хоть ты меня как-то подстрахуй! Мне бы сейчас в отпуск уйти, или на больничный, …да кто ж в конце года отпустит?!

- Что, молодость была шибко бурной? Так часто ствол к башке приставляли, что до сих пор мозги не вправишь?

- Ствол не приставляли…, а с крыши сбросить собирались, было такое. …Как видишь, тогда повезло.

- …И большими деньгами ворочал?

- Да что тогда …«деньги»?! Ходили по ним, …кто их считал?!

…А я вот теперь, …поверишь? Каждую купюру могу вспомнить... - это брат, шизофрения!

 

   В всеохватывающем состоянии отчуждения, единственной острой потребностью осталась  жажда уединения, желание отовсюду сбежать и никого не видеть.

- Ты куда! – вцепился в рукав Михалыч – совещание же сегодня, забыл? Генеральный приезжает!

- Да не будет никакого совещания! Отстань, дела у меня! – отмахнулся он, прорываясь к лестнице.

- Ты откуда узнал, что совещания не будет?! – выпытывал Михалыч на следующий день с квадратными глазами. 

- Не помню, сказал кто-то.

- Да кто сказал?! Этот мудозвон по дороге колесо проколол, мы как последние бляди его полтора часа ждали, а у него даже мысли не возникло позвонить, сказать, что все отменяется!!! Нам только из гаража сообщили! Так кто тебе мог сказать?!!!

- Не знаю, Михалыч, иди… тебя секретарша ищет!

- Ты откуда узнал, что меня секретарша ищет?! –  опять докопался взмыленный Михалыч – я всех обежал, все выяснил, она никому не говорила!

- Ну не знаю! Искала ведь?!

- Ты, Мессенгер хренов, а ну колись, что у тебя там, в голове делается?!

- Ничего. Кажется, процентов на десять мозг работает…

- Вообще-то ученые считают, что человек мозг процентов на пять, даже на четыре использует. А ты что, …на десять!?

- Отстань Михалыч, от тех четырех и считай! Что ты от меня хочешь?

- Давай в обед до киоска «Лото» дойдем…, или вон скоро «Зенит» играет! Счет сказать можешь? Я на тотализатор поставлю…

- Да пошел ты со своим «тотализатором»!

- Ну что тебе стоит, хотя бы шесть цифр назови?!

Во у людей заботы?! – думал он, удирая от Михалыча – тут не забыть бы завтра, как унитазом пользоваться…, а у него «тотализатор»!

      Но как укрыться в родной организации от этого проныры?

- Вот ты где! А ну пошли! - Михалыч с хитрой рожей тащил его за рукав – пошли, пошли, ты мне нужен! – буквально силой запихав его в курилку. 

В курилке явно обсуждалась проблема глобального масштаба. Среди собравшейся мужской братии выделялась породистая физиономия Арнольда, возвышавшегося на вершине общественного внимания.

 

- Ну, Арнольд? Когда ждем свадьбу? – втиснулся без предисловий Михалыч.

- Вот, женюсь… -  вновь, персонально для них сообщил  Арнольд сенсационную новость - решил, хватит! Мою историю знаете, дочь в Швеции фамилию сменила, а в России из Варинбергов я остался один! Надо фамилию сохранить, возраст уже, хватит!  Кандидатуры подходящей не было! А тут случайно встретил бывшую сокурсницу, зашли в кафе, посидели, поговорили… она отделение банка возглавляет, в разводе, …независима, самостоятельна, обеспечена…

- Ты дату свадьбы то назови?! – по кошачьи жмурился Михалыч, толкая притащенного напарника в бок, и чуть не урча от восторга.

- Да не жениться – огрызнулся тот – поразвлекаются, и нафиг он ей нужен?!

- Я не женюсь?!!! -  да я уже ее настенный барельеф в бронзе заказал! У меня все просчитано!

- Спорим?! – подскочил Михалыч.

- Спорим! До сорока пяти я женюсь! Сто баксов!

- Идет! Ты спорить будешь? – снова толкнул его Михалыч.

    Но он лишь тупо, уставился в конец коридора, где отставив ведро, зашуршала тряпкой уборщица. Удивленно переведя взгляд, с ее тщедушной низкорослой фигурки в синем халатике, на породистого кабана Арнольда, он не мог поверить…

- А она вообще-то симпатичная… и не старая…, но такого упертого лося завалить!? Разве она не умница?! Он невольно поразился такому упорству и силе духа!

- Сказать Арнольду, что его будущая жена только что начала коридор мыть? Что она еще семь лет в трех разных конторах за ним будет полы мыть?!!! …А толку?!

Бессмысленность и неадекватность этого мира вводила в ступор и без того отрешенное сознание.

- Так ты спорить будешь или нет! – уже с нетерпением долбил Михалыч.

- Нет! …А ты Арнольд не сомневайся, …твоя будущая жена запомнит каждый день вашего знакомства!

…Что спорить то? Что Арнольд сто баксов просрет? Или, что он их потом зажмет, сославшись на отвальную? Кругом бессмыслица…

    Но в окружающей ватной пелене бессмысленности будто обозначилось какое-то ядро, мысль, которую он боялся подпустить к слишком возбудимому сознанию – почему он все это знает?!!!

 

   Как само ожидание, так и приезд генерального не предвещали ничего хорошего. Надежды тихо отсидеться, тоже не оправдались. Его вызвали на участок.

- Это что?!!! – Глаза генерального гневно вращались на побагровевшей роже.

- Установка РТЗ 320 сейчас в наладке.

- Я вижу что установка! Я спрашиваю, почему новое оборудование до сих пор не работает!

- Не подключено! –  пожал он плечами, внутренне соглашаясь, что даже и не собирался рвать из-за этого задницу. Он уже понервничал, когда вместо заявленной компактной РТЗ 250, вдруг огреб эту громилу!

- «…Понимаете …при составлении конкурсного задания по ошибке ввели данные не того прайса, …но ведь и производительность РТЗ 320 на порядок выше!»

- А куда я ее впихну!!! На хрена мне «производительность» если мы ее и на четверть не загрузим!!! Орал он в кабинете зама.

- «…Переиграть конкурс нельзя, …вы уж эти проблемы решайте на участке сами…»

   И он решал! …Ползая на карачках с рулеткой да подрубая штукатурку, стахановским методом впихивая РТЗ 320 в габариты РТЗ 250.

- Тебе еще повезло, что это было до того, как меня «шибануло» - думал он, глядя в глаза генеральному – теперь я бы хрен это делал!

- Доложите в чем причина, почему за столько времени установка не подключена?! – все больше наливался кровью генеральный.

А в его голове звучал тот же голос, только будто сквозь шумы телефонной линии: - «…и договоримся: если откат десять процентов, поставка в точном соответствии с маркировкой. …Если тридцать, параметры можете не соблюдать…»

- Основная причина воздуховоды – продолжил он, тряхнув головой, словно вытряхивая  засевший телефонный разговор – на РТЗ 320 требуются 150, мы используем 100, как минимум нужны переходники, которых у нас нет…

- Не переходников! Совести у тебя нет! – заорал генеральный – как ты можешь людям в глаза смотреть!!! Не желаешь работать – пошел вон! Я быстро на твое место человека найду! И учти, через два дня установка не заработает…!!!

- …Это у меня совести нет?! –   пробормотал он удивленно – да согласились бы на «десять процентов отката», все бы давно работало!!! А теперь, на своем горбу ставь, за свой счет наладь…, может вам еще и гарантийное обслуживание своей зарплатой обеспечить?! …Понимаю, дом дочери достроить надо, …но предел то, должен быть!

 Генеральный набрал воздух… и выскочил, умудрившись хлопнуть даже антивзрывной дверью!

 

- И что выпендрился?! – корил он себя, тупо глядя в захлопнувшуюся дверь. – …Помолчать не мог? Только невиновную секретаршу подставил! Этот же теперь это «так не оставит»…, со всей «строгостью и принципиальностью» «расследование» учинит!  Гори все вокруг, синим пламенем, а жопа должна быть прикрыта! …Мне этого уже не понять… - административный талант!

…Как же все глупо и бессмысленно!

 

 

   Таящие в размышлениях об идиотизме мироздания вечерние улицы вели за окраину города, к кладбищу.

Он пытался снова уловить в окружающем вакууме то рациональное, чье присутствие почувствовал недавно.   Сам не зная как, оказавшись меж стройного ряда одинаковых гранитных стел, торчащих из земли как чернозем, выдавленный из-под протектора Камаза. В народе такие места в шутку прозвали «аллеями братской славы». Он и сам не удержался, что б по-свойски не подмигнуть этому памятнику столь родной эпохе:

- За что полегли, братва?! За пустоту? За глупость?

…Ведь тоже можно сказать …солдаты, …только войны такой не было.

…А я вон сколько прожил! - Завидуйте!

…Чему служили, солдаты?! Своим джипам, будущим дворцам и яхтам? Что б все как у тех, кого нынче в Англиях из петли вынимают?

…Да, у многих крышу сносило. Такой «Джек-пот»! А ставка – всего-то жизнь!

Спросили бы тогда у нас нынешних - каково это? …Через двадцать лет, без снайперов и тротила вдруг узнать, …что тебя нет?!

…Да и сказали бы, …кто бы поверил?!

 

    Добредя до конца захоронений, он долго топтался, переходя с места на место, то по одному ряду, то по другому, пока не очутился у самого края, рядом с канавой.

- …А что? Мне нравиться! С краю хорошо…, грязи только много!

…Ну, Михалыч, вот тебе и «Лото» с «тотализатором»! Да если бы я мог выбирать, думаешь, я бы себе такой грязный Камаз выбрал? Да еще и зеленый!!! Ненавижу зеленый!!!

 

   По уши в кладбищенской грязи, он вернулся к дверям своей квартиры, лишь здесь вспомнив, что должен был принести картошку и молоко, что он опять не оплатил просроченные квитанции и не забрал младшего из музыкальной школы…, скандала не хотелось, а значит и идти домой, было незачем.

 

      В густо прокуренном пространстве «Кильки» свободных столиков не было, пришлось, столбить место кружкой пива, между всем известным здесь электриком и отставным капитаном, занятых жаркими дебатами о мировой политике.

   Не желая включаться в пьяный базар, он плавно, не без удовольствия закончил с пивом, приступив к графинчику и сельди. Толпа совсем не раздражала, даже наоборот, создавала ощущение комфорта, а в доносящихся пьяных рассуждениях было не больше бреда, чем во всем сущем. Убаюканное сознание явно отдыхало, взяв тайм-аут и для своего хозяина.

- Вот ты, …не уважаешь людей! Не ценишь! – докопался до него упившийся электрик, оставшись без своего собеседника.– Я это сразу вижу! Как человек заходит, как смотрит, как садится…

- А должен? Ну, вот тебя, к примеру, мне зачем «ценить», …или тебе меня, …к чему?

- Потому что человек это вершина, высота которую никому не постичь! Пусть ты меня не уважаешь, но утверждать - «…я знаю его как облупленного, знаю, что у него в голове!» - не смей! Никто человека знать не может! Он сам себя знать не может! У каждого в голове вселенная! У каждого Бог!

- Хорошо, Бога я, положим, уважаю, …а человека? …Тебя или меня уважать за что?! За то, что мы с рождения в себе Бога носим?! Да нас, уродов за это не «уважать», а убивать надо!!!

     Вот кошка, это вершина! Это совершенство! Сама гармония! Все у нее на месте: и лапы и хвост, и в мозгах ничего лишнего! Каждая функция отточена, выверена эволюцией. А случись в природе сбой, раз… и появился урод – кошка с крыльями… 

…и нафига кошке крылья?!! Вещь конечно полезная, если уметь пользоваться, только, кто кошку летать научит? Для этого одной кошачьей жизни мало…, рефлексы, инстинкты… по Павлову лишь в шестом поколении только способность к обучению проявиться, да и то не факт и при систематических упражнениях!

…И будет эта кошка с крыльями всю жизнь бегать, урод уродом…, если конечно, по своему усмотрению им какое применение не найдет, там, от мышей за ними прятаться или котят высиживать… 

   ...А разве человек не урод?  Родился такой, с переразвитым мозгом, а к чему, зачем, …как им пользоваться?! Для каких-то нужд пригодился, и, слава богу! Лишнего, конечно, много: то ему «смысл жизни» подавай, то «совесть» какая-то проснется, то «веры» недостает! Тут все по Дарвину – особи с преобладанием полезных функций процветают, ну а у кого больше вредных - вымирают.

…Закон природы!

 

Он взглянул на отключившегося электрика, и продолжил себе под нос – только уходить на трезвую голову надо. Алкоголь от этого дела не помогает. …Женька это знал…

 

 

      Утро субботнего дня прошло в заботах по реанимации вмерзшей в асфальт машины. Валил уже доставший всех апрельский снег. Весна явно решила обойти этот год. И не было человека, огорченного этим обстоятельством больше, чем он. Лишь  ровное рычание прогревшегося двигателя наполнило душу спокойствием, разогнав утреннюю раздражительность. 

- Всегда получаешь не то, что ждешь! – досадовал он, глядя в лобовое окно. – Если б выбирал… середина апреля! Куда уж лучше! А везде снег и гадость…, жаль, конечно!

…Жаль! Вон как клапана шуршат! Зиму простояла, а ничего регулировать не надо! Я ее и продавать не хотел, …думал дети еще поводят…, а ты в нее сейчас грязным Камазом!!!

…Да не про машину я! – сморщился он, ведя диалог с собственным мозгом – ты-то мне тоже, не чужой! Думаешь, приятно знать, что тебя сейчас по грязному бамперу размажет?!!! Мог бы, что и получше выбрать!

…Хотя, куда уж лучше! Не надо даже, как Женьке цирк устраивать! Или что бы все потом, как над тем, в Лондоне гадали: …не то подвесили, …не то сам удавился? Нафига весь этот «трагизм» нужен?!!! Просто делаешь, что должен.

…А я с таким комфортом ухожу! Да я сам себе завидую!!!

 

Разобрав инструмент, подняв старый аккумулятор и переодевшись, он направился к выходу.

- Ты назад из автосервиса скоро? – поинтересовалась с кухни еще обиженная жена. – Нет – отозвался он – это быстро не делается.

- Тогда на нижний ключ не закрывай! Мне в универсам надо. Я список составила, что купить, …если что тебе нужно, впиши! – предложила она явно в знак примирения. – Блокнот на зеркале!

- Что писать?!!! – опешил он, растерянно глядя в белый лист, ждущий его эпитафии.

- Пиши что хочешь! – раздалось с кухни.

Он задумался и аккуратно вывел свое последнее послание миру: «я хочу не грязный и не зеленый». Затем, подумав еще немного, подписал: «Солдат капиталистической революции».

                                                                        апрель 2013.г.

 

 

 

ГОЛОСОВАНИЕ

 

 На лесную поляну въехал джип, из которого высыпала охрана.
- Кто такие? Что делаем на частной территории?
Опешившие подростки замерли у распластанной палатки – а чего?!
Старший охраны пристально осмотрел веснушчатого пацана и худенькую девчонку, растерянно теребящую дюралевые колышки.
- Где третий? – он указал на лишний рюкзак.
- В лес, за дровами ушел… - тихо ответила девочка.
- Ищите третьего – приказал тот кому-то, остальные с ходу взялись за перетряхивание рюкзаков и сумок.
 – Осторожней ноутбук разобьешь! – Взвизгнула девчонка. – Руки! – рявкнул охранник.
 – Руки подняли, одежду к осмотру – деловито и буднично приказал старший.
- Документы есть? Почему не в школе?
- Мы школу закончили. – буркнул веснушчатый – документы в рюкзаках.
- Где проживаем?
- Местные, из Репинки.
 - Цель проникновения на частную территорию?
- Рыбу ловим…
- Учимся где?
- Мне два года очереди на бюджетное, а Машка с Федором по программе временного трудоустройства в Макдональдсе, два через четыре… сегодня выходные…
- Значит, деньги на штраф есть?
- Какие деньги!? – возмутилась девчонка – мы за взнос по образовательному кредиту работаем! И вообще, доступ в леса и водоемы по закону не запрещен!
- Доступ не запрещен, а стоянка и ловля рыбы запрещены!
На поляну вывели третьего.
- Чисто – доложили старшему, осматривавшие вещи. – Ну что ж… тот внимательно изучал третьего, красного как помидор парня.
- Ладно, собирайте манатки и что б через пять минут духу вашего здесь не было! Лично проверю!

- Ты охренел, кабан Пятак!? – завопил веснушчатый, когда охрана скрылась. Из травы, он  поднял веб.камеру – это ж как повезло, что не запалили! Ты какого черта их с собой таскаешь!?
 – А знаешь, сколько мобильная камера стоит?!
- Да запали они камеры, нас бы уже знаешь куда везли!?
- Сам говорил, «здесь охрана не ходит!» – ворчал пунцовый Федя – и так, считай, спалили… сюда опять точно сунуться…
- Когда спалимся, я скажу… - отрезала подруга, включив ноутбук – а ты бы шлялся еще дольше!
- Да нашел я ориентиры – отмахнулся Федя.
- Где? – Маша сунула ему ноутбук со спутниковым снимком местности.
- Тут – ткнул пальцем Федор – по спутнику сто двадцать восемь метров.
- Сто двадцать восемь!? – У Машки глаза выкатились – ты же шестьдесят – восемьдесят обещал?!
- То спутник, а то местность… - деловито заметил Федор – не дом, крепость!
- А у меня что, в «Аэрбасе» родственники!? – чуть не заплакала Машка - у меня только хилый смартфоновский ориентир!
- Так мы голосовать будем, или что?! – возмутился веснушчатый - у охраны объезд  минут сорок…

    Вскоре за лесистым холмом, скрывающим глухой забор миловидной усадьбы закипела работа. Машка с ноутбуком елозя  смартфоном,  совмещала на мониторе линии гироскопа, Федор ритмично втрамбовывал что-то в обрезок забитой фольгой  водопроводной трубы.
- На сто двадцать восемь метров еще шестнадцать таблеток нужно! – сообщила Машка, постучав по клавишам - тебе помочь?
- Да сделаю я все! Вот если бы вы и таблетки потеряли, то чистила бы спички, коробков по триста на карандаш! – ворчал Федя.
- А я говорила! – обиделась Машка, так сами - «комплектовать нельзя! завалим контейнер…» этот ваш полиэтилен по всей свалке разнесло! Скажи спасибо, что еще четыре трубы откопали!

  Через полчаса четыре «карандаша», (импровизированных семидесятимиллиметровых миномета) лежали в ряд,  направленные зарядами стандартных полулитровых бутылок с «домашним напалмом» в сторону особняка.
Машка суетливо скручивала провод от ноутбука, Федор подключал детонаторы.

 - А чей это дом? – спросил он, кивнув на цель на мониторе.
- Помощника депутата какого-то…
- А кого, не знаешь?
- А какая разница?! Тебе что, не все равно, за кого голосовать?! Давай, лучше быстрей карандаши присыпай и сваливаем!

     За окнами электрички уже смеркалось, когда в вагоне расположилась компания трех измотанных ребят. Силы не иссякали только в веснушчатом.
- Маш! Голосовать когда будем?
- Завтра или ночью… - зевнула та, как на сайте зафиксируемся…
– Маш, давай сейчас проголосуем! Я эту ветку знаю! Холм проедем, дальше насыпь…, оттуда все увидим!
- А подтверждения не будет или видео не пройдет?
- Да и хрен с ним! Когда еще такая возможность представиться себя и народ порадовать?!
Федор согласился.
- Ну…, если вам деньги не нужны…-  удивилась Машка и нехотя взялась за ноутбук.
- Машка! Давай уже! – торопил веснушчатый, когда за окнами открылось небо.
  Через несколько долгих мгновений на лесном горизонте вспыхнул факел.
- Батюшки, смотри-ка! – вскрикнула какая-то бабка – опять кого-то подожгли! - Да ясно кого… - отозвался нетрезвый мужской голос.
- А люди то, люди то, как же!? – причитала бабка, а соседям, какого?!
- А ты что за соседей переживаешь!? Там чай участок не шесть соток! - гаркнула пьяная образина.
- Весь вагон с любопытством обсуждал зарево пожара.
- Цены то, цены как упали! Землю уже не продать! – испуганно тараторила дама средних лет, каждый день теракты! Хоть телевизор не включай! Заводы, газопроводы, что же  всех этих бандитов не перестреляют то никак?!
- Усадьбы горят! Вот он, …русский бунт! Бессмысленный и беспощадный! – смачно, с причмокиванием цитировал интеллигент в кепке.
- …Будет он мне указывать, где рыбу ловить! - бормотал веснушчатый, вторя настроениям вагона.
…Казалось, только Машку не трогало всеобщее возбуждение. Недолго поглядев на зарево, она вновь нырнула в ноутбук.
Прорвало ее минут через пять, когда за окном давно исчез и горизонт, и зарево.
- Есс! – Зашипела Машка – семь секунд записи прошло!
На мониторе ноутбука, над силуэтом крыши ярко вспыхнули пороховые треки от всех четырех «карандашей», в задрожавшем экране озарился фронтон и огненный треугольник по ребру ската, в следующее мгновенье огненной лавой накрыло весь скат до трубы, один трек прочертил небо мимо дома. На озарившемся мониторе замерла черная крошка сорванной «объемным взрывом» черепицы.
- Есс! Три вошло! – Бесилась от восторга Машка. Сто двадцать восемь метров! С четырех карандашей, воткнуть три! Ну, ты дал…! – Она с восхищением глядела на Федю.
- Значит, ты траекторию правильно рассчитала – скромно пожал плечами тот.
- Ты по какому ориентиру наводил? …Лес же?
- По кусту – признался Федя – его на спутнике хорошо видно.
- По кустам!? – Машка онемела от восторга.
Не найдя, что сказать, она вновь уткнулась в ноутбук, застучав по клавишам.
На сайте сети «Зеон» появилась запись:
26 сентября 2019 года 22. 16.
Группа «Хоббиты» проголосовала:
 За – 0; против – 3; воздержались – 1.

- …Три подтвержденных голоса, каких же бабок стоят!? – мечтательно протянул веснушчатый – ты перед голосованием, что на продажу вывесила?
- Я часы… хорошие… - пококетничала Машка.
- А я мопед…
- Ну, Федор то у нас звезда! – она сверкнула озорными глазками – там висит не меньше лимузина!
- Меня нет в кредитных платежках – смутился Федор.
- Ясное дело… генералы туда не ходят! - издевалась счастливая Машка.
Федя покраснел, виновато улыбнулся и уставился в окно. 
На улице окончательно стемнело, дороги опустели, от блокпостов МВД потянулись колонны бронетехники, запоздалые дачники обреченно махали руками у закрывающихся пропускных пунктов транспортной полиции.
   Заканчивался очередной день войны.
 

                                                                                                            2011г.

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/