Вадим Сыромясский
МИР В ОРБИТЕ ВОЙНЫ
Эссе, памфлеты и афоризмы
Война и мир – словосочетание, которое столетие тому назад подарил миру классик. Что касается войны, то она, как и была, осталась вероломной и жестокой. А мир за последнее время стал предельно вооруженным, безмерно жестоким и окончательно безбожным.
Война стала способом принуждения к миру агрессора.
Война – это обратная сторона медали, которую называют политикой.
Мир живет и развивается на фоне войны. Он сам порождает войны, переживает потери и страдания и, наконец, находит пути замирения, чтобы, окрепнув, начать новые междоусобицы.
Чтобы наказать целый народ и разрушить его инфраструктуру, нужно обладать огромной ненавистью и испытывать ни с чем несравнимую жажду возмездия.
Россия – не та страна, которую можно обижать безнаказанно. В этом убедились бонапарты и ефрейторы, но это еще не усвоили новоявленные фюреры.
08.08.08. Хочется восторгаться олимпийским спокойствием Гаагского трибунала, который в упор не видит геноцид грузинского образца с фирменным знаком “Сделано в Соединенных Штатах”.
Зри в корень сообщений с горячих точек планеты.
Бывает правда, полуправда и наглая ложь. Разбираться проще с последней.
Не кури фимиам хищному зверю. Он и тебя тоже съест при случае.
Международная политика – это игра, в которой присутствуют все атрибуты футбола: обманное движение, пас в сторону, офсайд, угловая подача, подножка, игра головой, ориентация на форварда и гол в девятку. Соответственно, политика как игра имеет своих фанатов и меценатов.
Люди высокого интеллекта обладают даром провидения. Еще в 1823 году знаменитый Фенимор Купер писал: “Пока в Старом Свете не перестанут бушевать войны, Америка будет процветать”.
Опереточная экипировка современного солдата лишает его возможности осознать собственную биологическую идентичность. Все эти прибомбасы: спортивно-полевая униформа, камуфляж, похожие на бабушкин платок каски, радиофурнитура, приборы видения и наблюдения, боеприпасы в штанах и за спиной, собственно орудие убийства и зверское выражение размалеванной физиономии. Все это, по замыслу, должно внушить человеку ощущение себя инопланетянином, лишенным необходимости мыслить и чувствовать. Управляют же этими сгруппированными роботами скромно одетые и не обремененные ношей генералы, внешне напоминающие озабоченных операторов ЭВМ.
Господство над странами и народами – сущие пустяки по сравнению с приближающейся перспективой виртуального господства над сознанием каждой отдельно взятой личности
ФИГУРАНТЫ.
Главные политические фигуранты современности стали похожи на обезьян макак, которые непрерывно совершают телодвижения, гримасничают и усиленно привлекают на себя внимание окружающих. Вне конкуренции президент Буш, к тому же большой мастер риторики: “Конда Лиза – скромная девушка. Как и я”. “Грузия напала на Россию”, - объявил он всему миру перед камерой, оставшись верным своей манере изрекать политические ляпы.
Неполноценные люди, ефрейторы в генеральских мундирах, становятся мстительными и злобными, когда им отказывают в почетном месте в ряду избранных. Пример тому правитель Грузии параноик Саакашвили, дрожащие тонкие губки которого выдают натуру низменную.
Уже находясь в изгнании, экс император Наполеон писал: ”Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная. Это было для великой цели, для конца случайностей и начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении”.
Приведенные размышления Наполеона свидетельствуют о том, что тираны мира не лишены выспренной мечтательности, утонченности чувств и великого преувеличения в оценке значимости собственных злодеяний.
Известные миру фигуранты – организаторы и вдохновители вооруженных провокаций дали отмашку: в ночь на 8-е августа (день начала Олимпийских игр в Китае) Карфаген должен пасть. И послушный их воле, но плохо владеющий собой, англоязычный грузинский фюрер двинул мощную, оснащенную по последнему слову техники армаду на спящих и ничего не подозревающих мирных жителей Осетии и Абхазии. И стер с лица земли столицу Цхинвал и десяток живописных горных селений, напал на позиции миротворцев, замахнулся на великую страну Россию. Но, шалишь кума, в своей безрассудной ярости явно перестарался и безграмотно просчитался по части военной стратегии. По тому, как западные средства массовой информации дружно транслировали речи одержимого параноика и замалчивали реакцию противной стороны, стало очевидным: всю возможную ответственность организаторы грандиозного преступления спишут на своего незадачливого выдвиженца.
Если руководитель высшего ранга страны, ведущей боевые действия, панически ударяет в бега при виде в небе боевого самолета и нервически жует собственный галстук перед телекамерой, значит пришло время озаботиться его здоровьем.
Приговоренный к смертной казни через повешение иракский правитель Саддам Хусейн спокойно, держа в руках раскрытый Коран, поднялся на эшафот и позволил повязать себе на шею черную шелковую повязку и затем набросить толстую веревочную петлю. Под прицелом телевизионных камер палачи дрогнули и засуетились.
В комфортабельной тюрьме Гаагского трибунала дали спокойно умереть своей смертью сербскому премьеру Милошевичу. А на воле молодому командиру албанских террористов помогли стать хозяином вдруг возникшего мини государства Косово. Что есть высшая справедливость – решать не нам!
Язык, мощный инструмент внутренней и внешней политики. Поэтому одержимый идеей фикс украинский президент мобилизовал весь свой интеллектуальный потенциал на искоренение русского языка на Украине.
Обаятельная дама с накладной девической косой публично заявила, что она уже выучила украинский язык, и поэтому готова занять пост премьер-министра страны. Мило улыбаясь, она добавила, что ее родная мама так и не освоила мову. Воистину, язык, куда хочешь, доведет!
Коварство и любовь. Когда высокопоставленный европейский чиновник или идеологически ангажированный украинский президент трепетно обнимает и целует ветреную бизнес-политическую леди Тимошенко, рядовой избиратель замирает в недоумении. Умом он не может постичь, где же тут начинается любовь и обожание, и где кончается политическое коварство.
Парламентские страсти. Разгневанный молодой спикер украинского парламента благим матом в микрофон выговаривал непослушным депутатам и сообщил им о своем впечатлении, что в зале пахнет свинством как в хлеву на ферме. В ответ депутаты потребовали, чтобы их политически не корректный шеф принес извинения невинным животным и обиженным профессионально фермерам. Мы же, сидя у экрана телевизора, получили очередной урок демократии.
Напрашивается вопрос, что же еще нужно господину Путину? Есть успех, слава, широкое признание в стране и за рубежом. Имеются кое-какие сбережения, чтобы жить припеваючи. А человек плохо спит, мотается по стране и сушит мозги в поиске оптимальных государственных решений. Ответ напрашивается один: не хлебом единым жив человек.
БУДНИ
Носителями мрачной философии обычно выступают физически нездоровые люди. Свои страдания они проецируют на собственное видение мира.
Инквизиция Буша не стала изобретением. Она идет проторенной дорогой Святой Инквизиции.
Каждый, пришедший в этот мир, отмечен печатью обреченности.
В своих мистически окрашенных повестях и эссе Хорхе Луис Борхес подобно изощренному анатому анализирует внутренний мир своих героев. Людей, которые по своему месту в жизни никогда не могли бы так сложно мыслить, так непостижимо грамотно говорить, и вообще существовать в реальной действительности. “Игры со временем и пространством” и “мифология окраин” – два полюса литературного мира писателя, в котором безраздельно хозяйничает смерть.
Туманное прошлое привлекает людей с богатым воображением. Мрачное настоящее зовет на службу готовых работать на потребу дня. Лучезарное будущее вдохновляет восторженные души поэтов и романтиков.
Все, что нарушает естественный ход событий или равновесие сил, приводит к взрыву или постепенному возвращению (релаксации) к исходному состоянию. Каждая из прошлых революций знаменовалась откатом от экстремизма к здравому смыслу, неизбежным компромиссом и торжеству естественных законов бытия.
Спать – значит расставаться на время с этим миром, будучи уверенным в скором возвращении. Умирать – значит уходить навсегда. Умирать легко тому, кто видит высокую цель своей жертвы.
Утверждать, что человек – хозяин на планете, конечно преувеличение. Скорее, он нерадивый квартирант, которого ждут неприятности.
Реклама и массовая культура питаются низменными инстинктами человека – хищника и жадного потребителя.
Природа ставит заслон любому бесприделу, реализуя закон предельных состояний.
Прошлое и будущее – светлые времена. Мрачное время – современность.
Менар писал: “Думать, анализировать, изобретать – это вовсе не аномалия, а нормальное дыхание разума”. Добавим: чем чище атмосфера, тем глубже и полнее дыхание разума, тем выше полет души.
В критической ситуации бессердечный человек отказывается от своего прошлого. Наивный человек верит в то, что это прошлое можно вернуть. Делец без колебаний принимает настоящее.
Жизнь стала грязной и жестокой. Литература капитулировала, и не ищет больше идеал личности. В Лондоне узаконивают мужеложескую семью и отдают ей на воспитание рожденных естественным образом малолетних детей. В Амстердаме ставят памятник проституции. В Багдаде казнят бывшего государственного деятеля путем “отделения” головы. В Москве освобождают от смертного приговора серийных убийц и насильников. В Тбилиси вероломно нападают на соседей и организуют массовый геноцид народов Осетии и Абхазии. Все это говорит о том, что Homo Sapiens переживает фазу глубокой моральной деградации на фоне технического прогресса.
Осетинский холокост еще раз явил миру свое жестокое и зверски прагматичное национал-социалистское обличье. И, как это уже бывало, деловые люди и политические оракулы с застывшими взглядами на всех каналах дружно повели разговоры о зловещей роли России, о смысле и выгодах грузинского (читай, американского) замысла. Как будто не было этой кошмарной ночи Цхинвала, когда проснувшиеся люди, дети, старики и женщины, не могли понять, за что их убивают и разоряют их гнездо. И никто в эти мгновения не пришел в благородное негодование и не закричал на весь мир: “Остановитесь, негодяи и обезумевшие от запаха крови убийцы!!! В нашей памяти еще свежи ужасы холокоста и воспоминания о Бабьем Яре, Сталинграде и Хиросиме. Пепел замученных и убиенных стучит в наши сердца!”
Человек – самое уникальное и зловредное порождение живой природы! Такие отличительные признаки, как жажда наживы, эксплуатация и истязания себе подобных, коварство, лицемерие и многое подобное другое принадлежит ему, царю и уникуму, на правах исключительного пользования.
Зло не ходит в одиночку. Оно предпочитает стаю.
Обычно мерзавцы скрывают свое лицо под маской благопристойности. Когда же к власти приходит Большой Мерзавец, у них отпадает необходимость маскироваться. И тогда обнаруживается, что мерзавцев среди нас значительно больше, чем можно было предположить.
О собственной безопасности особенно печется тот, кто глубоко осознал, что заслуживает пулю в лоб.
Человек велик только в своих крайностях. В своей повседневности, бытии он непритязателен и скромен в потребностях, как серая мышь. Его бытовые приоритеты: комфорт места обитания, достаток семьи, немного развлечений и уверенность в завтрашнем дне. Порывы сердца и души, восстание духа, достижения ума и великие злодеяния – все это уже за пределами всеобъемлющей рутины.
Толпа одинаково, в едином порыве, реагирует на призывы и заклинания, усиленные мощной радиоаппаратурой. Не имеет значения цвет и содержание призывов и обещаний. Будь то оранжевые, голубые или разноцветные – важно, что кто-то берет на себя заботу и ответственность за то, что держит нас за горло и терзает душу. Надежды и готовность довериться чуду, желание покоя и безответственности берут верх над предусмотрительностью, страхом и недоверием.
Оковы тяжкие падут. И мы увидим, что суетились зря – нас ожидают новые. Такова историческая закономерность.
По странному капризу судьбы мы вернулись к тому общественному строю, при котором, как говорил философ Карамзин, бедный находит себе хлеб, а богатый наслаждается своим избытком.
Царь, император, диктатор – профессия опасная. Поэтому каждый, кто взял на себя огромную ответственность за судьбу страны, должен быть готов платить ценой собственной головы за роковые ошибки и злодеяния.
Стерильные демократы, озабоченные собственным имиджем, даруют серийным убийцам право на жизнь.
Малые и скромно преуспевающие страны ищут прибежища в большой и успешной семье, как это делают обычно бедные родственники. При этом они горды своей причастностью к делам великих, и наивно полагают, что будут всегда сидеть на почетных местах за столом общеевропейского пиршества.
Свобода – чудесный миф, который рисует нам наш изобретательный ум. На самом деле, все вокруг связано, подчинено, заневолено. Взаимодействуют элементарные частицы. Движение космических тел в свободном пространстве подчинено закону тяготения. Все живое томится в объятиях любви. Даже сам Бог не свободен от забот по поддержанию миропорядка.
***********************************
ЭССЕ И АФОРИЗМЫ
10 сентября 2008 года в Церне (Швейцария) запущен самый большой в мире ускоритель элементарных частиц – коллайдер (со временем, надо полагать, ему дадут звучное имя). Это шаг в науке и технике, который сравнивают по значительности с освоением атомной энергии и прорывом в космос. Так, - спокойно, буднично, деловито и без излишнего шума, - совершаются великие подвижки в судьбе человечества!
Регулярная телевизионная трансляция ужасов войны приучает нас к цвету и запаху крови, и делает нас нравственно безучастными к чужому горю и страданиям.
Будучи телевизионными свидетелями американской трагедии 11 сентября, мы прочно зафиксировали в своей памяти, что это было. Но со временем, осмысливая происшедшее, наш разум все настойчивее требует ответа, что же это все значило?
“Опомнись, Америка!”- стенает мир.
Запад прилагает все усилия к тому, чтобы мы бежали сзади по проторенной им дороге и, не дай бог, не уклонились на свою собственную или, еще хуже, не стали бежать наперерез.
История повторяется. Те же обстоятельства, похожие фигуранты, тот же Мазепа. Разве что место поменялось: на смену Полтаве пришел Цхинвал.
Не каждый, избранный демократическим путем, становится демократом. Свидетельством тому служит галерея фигурантов сомнительной репутации: Адольф Гитлер, ответственный за гибель 50 миллионов без вины виноватых жителей планеты; Гарри Трумэн, обрушивший две атомных бомбы на мирных жителей Хиросимы и Нагасаки; Пол Пот – жестокий пигмей, истребивший 6 миллионов своих подданных во имя бредовой коммунистической идеи; правитель Ирака Саддам Хусейн, практиковавший геноцид против непокорного меньшинства. И, наконец, озлобленный грузинский мини фюрер Саакашвили, организовавший по наущению темных сил геноцид народов Осетии и Абхазии, не пожелавших совместного со злодеями проживания.
На основании изложенного следует признать: демократия, как состояние общества, неоднозначна, и подчинена господствующей идеологии. То она под флагами равенства и свободы приводит на вершину власти тиранов и проходимцев, то под теми же флагами устраивает над ними суд народов. Как правило, господствует повсеместно власть от имени народа. Местами возникает власть в интересах народа. Последняя всегда недолговечна.
Олимпийской ночью восьмого сентября 2008 года молодой, амбициозный и малоопытный собиратель закавказских земель Саакашвили перешел границу и нанес вероломный удар России. Язык не поворачивается сказать, что Грузия напала на Россию как государство. Готовый к повороту событий молодой и уверенный в себе руководитель России на этот раз, чуть ли не впервые в истории, немедленно нанес сокрушительный ответный удар по агрессору. Недобитый противник в панике бежал на свою территорию и, как это всегда случалось, начал словесную атаку из дипломатических окопов. Все в этой ситуации понятно и укладывается в рамки элементарной логики. “Но причем здесь господин Саркази, вместе со своей красивой женой и своим бодрым союзом беглых европейцев”, - спросите вы. Как говорится, где вода, а где дача? Что можно на это ответить? Никому еще не удавалось так успешно превращать массу людей в стадо марширующих идиотов, как это удавалось бесноватому фюреру. Так неужели это удастся теперь этому сонму блеклых вождей современной Европы?
Войну выигрывают армия и ополчение, которым повезло на вождей и полководцев, способных сохранять самообладание в критические моменты истории.
Месяц спустя после кровавой бойни в Цхинвале канал Евроньюс под рубрикой No comment показал душещипательную сцену: грузинские дети рисуют на асфальте в городе Гори сказочные замки и пишут на английском языке антивоенные лозунги. Этим ребятам, конечно, повезло, что они остались живы, хотя и стали заложниками лживой пропаганды. “No showiest!” – хочется бросить в лицо создателям этой объективной телеинформации.
Воодушевленная бригада управляющих НАТО и Евросоюза в полном составе прибыла в Тбилиси, чтобы разобраться в трупах и разрушениях инфраструктуры только с грузинской стороны. Можно подумать, что у них нет никаких забот дома!
Театр абсурда не опускает занавес. Президент Буш в своем первом телевизионном интервью, слово не воробей, говорит: “Грузия напала на Россию”. А его помощники и соратники с потухшими взглядами утверждают обратное и невнятно что-то лепечут о том, что Россия приняла неадекватные (?!) меры самозащиты. Значит, меры все-таки были необходимы! Но небольшие, но адекватные. Рекламируемые как оборонительные организации НАТО и Евросоюз обещают миллиардные суммы на поправку здоровья неадекватно пострадавшего агрессора, и ни слова соболезнования безвинно пострадавшему мирному населению Осетии и Абхазии. Нашкодивший воспитанник Дяди Сема с бесстыжими глазами хвастает на телеэкране тем, какие огромные суммы он уже якобы заполучил от Запада в поддержку его героической деятельности. Апокалипсис нравственности, господа!
Миротворческая миссия Евросоюза в лице господина Саркази есть предметный урок новобранцам экстремистского толка, пришедшим в союз на волне патологической ненависти ко всему русскому. Им дали понять: “Господа новобранцы! Не торопитесь поперед батька в пекло”.
Орбит без сахара, кофе без кофеина, вокал без голоса, война без правил, - все это изобретения безответственных бесфамильных авторов.
Недалекие политики, претендующие на роль глобальных управляющих, до сих пор не уяснили себе, что качели, у которых демонтировали противовесы, перестают функционировать.
На смену догматическому “социализму с человеческим лицом” пришел бюрократический капитализм, слабо владеющий законами макроэкономики и проблемами социального развития регионов. Инициативой завладели чиновники и политические проходимцы, засевшие в окопах якобы оборонительных союзов, а также в железобетонных финансовых блиндажах. И мир стал задыхаться в тисках военных конфликтов и спровоцированных финансовых кризисов.
На Россию посягать опасно. Это должны твердо усвоить авторы и исполнители безумных планов блицкриг.
Вынуждены признать: существует в мире неприязнь и даже ненависть к русскому человеку. Всякий, достигший приличного состояния через жесткую школу жизни иноземец не может простить этому светлоглазому славянину то, что широта души, мудрость и бескрайние просторы достались ему просто так – по наследству от предков.
Русский человек, или как тогда говорили, советский человек был целеустремлен и неприхотлив. Он жил и работал по принципу “если надо”. Он был готов, если надо, пожить в хрущевке, поездить на запорожце, походить на базар с авоськой. Но, если надо, он в короткий срок овладеть атомом и слетать в космос. Современный человек более прихотлив: он хочет ездить на бентли, еще находясь в стенах учебного заведения, пить пиво из жестянки и играть ва-банк на бирже. Он безучастен к чужому горю, потому что телевизор приучил его к мысли, что ежечасно где-то мрут люди, где-то гибнут от голода, а где-то женщин и детей давят гусеницами танков. Но не будем строго судить, ни первых, ни вторых, ибо они продукт времени. Да и мы, судьи, тоже не инопланетяне.
Самодержавие, - в философском и благоприятном звучании, - было, есть и будет основой российской государственности. Доверчивый, добродушный и самонадеянный росс всегда готов уступить часть своих прав и свобод во имя мира и благополучия на своей земле. Он настороженно и нелицеприятно относится к играм в демократию и неправедному дележу благ земных с ушлым и жадным меньшинством. При этом лицо народа освещает мудрая усмешка мыслителя и великана. Но в крайностях гнев его ужасен.
Желая представить себя в лучшем свете, мы тем самым признаем верховенство и власть над нами общественного мнения.
Человек, который не испытывает внутреннего уважения к окружающим, не поддается воспитанию и позитивному влиянию среды. Его суждения категоричны, нелицеприятны и не терпят сослагательного наклонения. Он никогда не скажет: “Может быть, вам это будет неприятно или неприемлемо?”
Если у человека есть совесть, то это не означает, что он ее добыл или заработал. Совесть приходит к нам самопроизвольно как чудесный дар. Без совести – как без правого глаза, - прожить можно. И притом неплохо. Нужно только забыть, что есть в нашем обиходе такое возвышенное понятие – совесть. И иметь в виду, что есть такие злоумышленники, которые внушают нам: “Я освобождаю вас от присутствия вашей совести”.
Когда павлин распускает свой хвост, то тем самым он надеется отпугнуть опасность. Нам же кажется, что он демонстрирует свою красоту.
Красивых и преуспевающих в обществе недолюбливают. Превосходство на виду раздражает.
Тот, кто свято верует в справедливость, как правило, больше других заблуждается. Справедливость – всего лишь светлый и красочный горизонт.
Самые тяжкие испытания, которые ожидают человека, это угрызения совести и неизлечимые болезни.
Здоровый скепсис дороже безоглядного энтузиазма.
Вождей делают газеты, героев – молва.
Не следует спешить целоваться с тем, с кем предстоит делить дивиденды.
На провокационный вопрос неизбежно следует провокационный ответ.
Добро расслабляет, зло мобилизует и приглашает к бою за справедливость.
Суждениям и сомнениям оппозиционеров не было бы цены, если бы они не призывали в боевые порядки тех, кто, не исповедуя никакой религии, жаждет крови.
Чтобы наказать целый народ и разрушить его инфраструктуру, нужно обладать огромной ненавистью или испытывать ни с чем несравнимую жажду возмездия за непослушание.
Война стала способом принуждения к миру злоумышленника.
Мы любим и понимаем себя в делах своих. И желаем, чтобы окружающие видели и ценили нас в том же ракурсе. Наш мир вещей и окружающие нас люди лучше самой подробной автобиографии свидетельствуют, кто мы на самом деле есть.
Вывести своих детей в люди – самая светлая мечта родителей всех времен и народов.
Жизнь становится интересней, если ее наблюдать и любить.
Каждого в этой жизни ожидает свой звездный час и озарение. Один вдруг обнаруживает, что он большой трагический актер, другой – что он большой прохвост, а третий на склоне лет обнаруживает, что он – никто. И, осознав свое призвание, уже невозможно что-либо изменить.
Муха бьется в стекло. Это напоминает действия человека, который пытается уйти от приговора собственного Я.
Главная забота реформаторов разного толка – заблокировать, убить память о прошлом, чтобы открыть широкую дорогу еще не доказавшему свою состоятельность, но овладевшему воображением окружающих новому.
Бесплодно то будущее, которое игнорирует прошлое.
*********************
ОККУПАНТЫ
Армия покинула город, и люди почувствовали себя брошенными на произвол судьбы. С тревогой ожидался приход оккупантов. Дело шло к вечеру, а ситуация оставалась неопределенной.
В поисках убежища наша семья отправилась на Бугские хутора. По дороге к нам присоединился Иван Ракома, наш квартирант. Это был странный уже в летах человек, на психику которого окружающая обстановка видно подействовала не лучшим образом. В последнее время он где- то скрывался, избежал призыва в армию, и вот теперь пристроился к бегущим женщинам и детям, приняв на себя роль опекуна и руководителя.
Когда мы прибыли на хутор, нам порекомендовали обратиться к бабе Лене, у которой хата на краю хутора была еще свободна.
- Проходьте, проходьте,- гостеприимно говорила баба Лена, препровождая нас в большую комнату, которая служила для селян клубом и культурным центром. В центре стоял большой бильярд, а на стене висел писанный маслом портрет Сталина.
- Вы что с ума сошли,- засуетился Ракома – Это надо немедленно убрать!
- А чого, - невозмутимо ответила хозяйка. – Нехай высыть.
Но бдительный наш куратор действовал решительно. Он притащил лестницу, снял портрет, демонтировал бильярд и с нашей помощью вытащил все это в огород. Затем мы выкопали глубокую квадратную яму, перекрыли ее всякими подручными стройматериалами, сверху положили столешницу бильярда, портрет вождя и все это присыпали землей. В яму опустили злополучную лестницу. Таким образом, убежище, в котором нам предстояло провести предстоящую ночь, было готово принять своих обитателей.
Наше первое участие в мероприятиях Великой Отечественной было дополнено впечатляющим зрелищем воздушного боя над Южным Бугом. Маленький и верткий истребитель со звездами на крыльях отчаянно сражался с мощным, быстроходным, но менее маневренным самолетом противника. Наш летчик демонстрировал головокружительный пилотаж: крутил петли, пикировал и резко возносился ввысь, в то время как его противник действовал прямолинейно, жестко и непрерывно вел огонь из пулеметов. Наконец они разлетелись в стороны, развернулись и пошли в лобовую атаку. В последнее мгновение наш поднырнул под брюхо немцу, пулеметной очередью поразил его и, прижимаясь к земле, быстро скрылся за холмами Кантокузовки. Вражеский самолет, прочертив в небе черный шлейф, упал в плавнях за Бугом.
Нашему ликованию не было предела.
- Ай да ястребок! Ты видел, как он здорово поднырнул? Нет, вы скажите, как он здорово все рассчитал! – выкрикивали мы, перебивая друг друга. И в голосе людей слышалась надежда, что мы еще сумеем постоять за себя и накажем обидчика.
Но это был последний повод для ликования и радости перед бесконечной и страшной полосой оккупации.
Наступила темная безлунная летняя ночь. Ракома нагнетал обстановку панического страха. Ему чудилось, что немцы обязательно будут двигаться огородами, и что нам обязательно надо укрыться в убежище. Нужно спасать детей. Этот довод окончательно сломил волю несчастных женщин, и они потрясенные царившим вокруг кошмаром, стали собирать детей. Гуськом, стараясь не нарушать тревожную тишину ночи, мы двинулись к своему убежищу. Когда последний из беглецов опустился вниз по лестнице, выяснилось, что в этой нашей яме мы можем находиться только в вертикальном положении. Но потрясение и страх были велики, и поначалу никто не роптал на отсутствие комфорта. В одночасье все потеряли возможность ориентации в пространстве и обратились в один тревожный и всепоглощающий слух. Где-то далеко вверху возникал вибрирующий похожий на стон надрывный гул. Перемещаясь в пространстве, он возрастал и снова затихал где-то в глубине неба. Это шли на восток стаи нагруженных бомбовозов. Следом наступала гнетущая тишина, наполненная шорохами южной ночи. “Они идут”! - возбужденно бормотал Ракома, поднимаясь на одну ступеньку и вглядываясь в темноту ночи. Все вздрагивали в ожидании, но никто по наши души не приходил.
Любое нагнетаемое напряжение достигает своего предела, и наступает состояние насыщения. Страх отступает, и люди начинают осознавать нелепость своего положения. Дети толклись, наступали друг другу на ноги и искали точки опоры, чтобы как-то прикорнуть. Бабушка, припертая к стене, стонала “ой, ноги мои, ноги!”. “Тише”! - шипел на нее Ракома. Наконец она громко, никого больше не опасаясь, произнесла:
- Ваня, зачем вы придумали для нас эту пытку? Я больше не могу терпеть!
С этими словами она сползла вдоль стены, села на землю и резко вытянула свои измученные артритом ноги между ног остальных стоящих. Взрослых начал душить истерический смех.
Моя мать решительно придвинулась к лестнице и громко произнесла:
- Действительно, какого черта мы сидим в этой яме? Идемте в дом, и будем ждать. Что будет, то будет!
На завтра утром они пришли. Солнце стояло уже высоко, обещая знойный день. Со стороны города послышался мощный натужный гул, и через некоторое время в мареве пыли и дыма появилась колонна из десяти тяжелых танков. По накатанной грейдерной дороге они подъехали к околице хутора и дружно остановились. Открылись люки, и на броне появились танкисты. Вся эта картина носила театральный оттенок и демонстрировала торжество победителей. Воодушевленные и преисполненные чувством превосходства, в своих черных от головы до пят добротных мундирах, сверкая белозубыми молодыми улыбками, они производили впечатление гоголевских чертей, упавших с неба на эту грешную землю. Жители хутора выходили со своих подворьев и выстраивались на тротуаре вдоль колонны танков. Они настороженно с опаской разглядывали пришельцев. Те, в свою очередь, тоже изучали аборигенов, обменивались взглядами, улыбались, и что-то вполголоса говорили. В толпе встречавших несколько человек держали миски с уродившими в этом году крупными сливами и какими-то еще дарами природы. Они несмело приблизились к танкам и жестами приглашали освободителей откушать. Те переглядывались и вроде бы не против были попробовать. Но тут прозвучала резкая команда, готовые соблазниться отстранились и изобразили вежливый интерес к хлебосолам. В толпе пронесся ропот: “Им не разрешают принимать угощение!” Какой-то смельчак вполголоса провозгласил: “Вали домой миски, миряне!”
После небольшого замешательства прозвучала команда, черно-мундирные черти попрятались в люках, взревели моторы, запыхтели дымные выхлопы, и бронированная армада двинулась дальше знакомиться с поверженными славянами.
А на дороге стоял разделенный на две составные части народ: перед кюветом стояли еще не сломленные и готовые к испытаниям люди, по ту сторону на проезжей части растерянно стояли со своими мисками несостоявшиеся коллаборационисты, в душах которых кипела ненависть к тем, кто оказался свидетелем их позора.
Когда мы вернулись в город, там уже хозяйничала новая власть. На заборах висели приказы военного коменданта, вводился комендантский час, объявлялась всеобщая трудовая повинность. Проводились облавы на евреев.
Буквально через день вся наша округа переживала тяжелейший моральный стресс. В полдень по центральной улице гнали колонну евреев. Их вели на расстрел в песчаный карьер за городом. Вид у них был обреченный, покорные судьбе они шли семенящей заплетающейся походкой, как будто торопились навстречу своей гибели. Как это бывает в малых городах, среди них было много знакомых по делу или просто по случайным столкновениям в жизненных обстоятельствах. Перечисляя их имена, родные сокрушались и не могли поверить, что это вообще возможно. Но их разум не мог воспринять еще одно обстоятельство. Сбоку колонны с винтовкой наперевес шел Коля Кравчук, недавний приятель моего брата и непременный участник хулиганистой уличной команды. Он был пришлый с дальних улиц, и его меньше других знали наши родители. Но он производил впечатление более взрослого, сдержанного и предусмотрительного в своих действиях мужающего парня.
- Вот так Коля,- не могла успокоиться симпатизирующая ему тетка Флора. - Такой был с виду добрый и воспитанный.
- Вот тебе и Коля, добрый,- с ненавистью произнесла ее сестра. – В тихом болоте черти водятся!
Инженерная часть срочно прокладывала узкоколейку между совхозом “Зеленый гай” и находящимся в нашем районе плодокомбинатом. Вскоре на путях затарахтел небольшой дизель, а в рационе наших постояльцев появились бумажные стаканчики с джемом. Первыми постояльцами в нашем доме были два молодых интеллигентных военных инженера. Они вели себя очень предупредительно и, возвращаясь поздно вечером на ночлег, переступали на цыпочках, чтобы не потревожить спящих в соседней комнате детей. Уже хлебнувшие горя и страха наши женщины смотрели на них с умилением как на чудотворные иконы.
Параллельно узкоколейке прокладывалась с применением паровозного шлака капитальная дорога к товарной станции. Строили эту дорогу наши военнопленные под присмотром очень старого на вид солдата с ружьем. Он уставал прохаживаться, садился на скамеечку и, опершись на свое оружие, задумчиво наблюдал за тем, как трудятся его подопечные. Пользуясь моментом, засевшие в саду деда Мешкова женщины и дети начинали бросать пленным вареную кукурузу и другие продукты. Солдат досадливо вставал, грозил пальцем в сторону забора и, не выпуская винтовку из рук, с помощью пантомимы показывал, что ребята наедятся, у них будет большой живот, и они будут плохо работать. Ага, сообразили самые догадливые, это он дает нам понять, что нужно подождать обеда. Действительно, как только прогудел гудок на заводе, охранник встал, взял свое ружье под мышку и медленно пошел вверх по дороге, делая вид, что он ничего не замечает. Женщины опрометью бросились на дорогу и начали опорожнять свои узелки и сумки, причитая “бедные наши мальчики!” Ровно через три минуты солдат поворачивался, брал ружье на изготовку и, делая страшное лицо, покрикивал: “Бистро, бистро!” Эта игра продолжалась до самого окончания строительства дороги.
Дорога получилась добротной и долго еще служила после освобождения. Она являлась также железным доводом наших доморощенных философов, что наши люди под хорошим присмотром могут очень и очень неплохо работать.
Подходило к концу жаркое лето. Первое лето оккупации. Лето, омытое жаркими слезами матерей, лето высохших надежд и полной безысходности. Молодежь массово угоняли на принудительные работы в Германию. Прощание было хуже смерти.
Два раза в неделю к железнодорожному вокзалу подгоняли товарный состав, оборудованный под перевозку скота. Усиленные наряды полиции оцепляли привокзальную площадь. Ребят подвозили на открытых грузовиках из города и близлежащих деревень. Под конвоем их разгружали и строили группами у каждого вагона. С жалкими узелками в руках, как нахохлившиеся птицы, они жались друг к другу и старались не подавать виду перед толпой их родных, близких и просто сочувствующих горожан, стоящих по другую сторону оцепления. Время от времени они бросали полные отчаяния и муки взгляды на дорогих им людей и дорогое им небо, с которым они прощались надолго, а, может быть, и навсегда. Звучали отрывистые команды, экзекуторы споро и уверенно, с жестокой неотвратимостью исполняли свою черную работу. Вокруг стоял стон и рыдания безутешных матерей.
Подали локомотив, зашипела присоединенная тормозная система. Объявили посадку. Под присмотром полицая с ружьем каждая группа быстро погрузилась в вагон. Ребята побросали свои узелки и, держась за дощатый поручень, выстроились в проеме вагона. Девушки прятались в угол, размазывали слезы по лицу, и появлялись снова в проеме, пытаясь изобразить прощальные улыбки своим родным. Прозвучал резкий и противный свисток локомотива. Поезд тронулся и, набирая скорость, расставался с перроном. Дети кричали слова прощания с родиной и родными. Привокзальную площадь огласил раздирающий вопль отчаяния.
Оцепление взяло в окружение провожающих и начало их вытеснять через узкий проход в парке на дорогу в город. Они шли, как будто тащили свое тело по ненавистной земле, сломленные и убитые горем, проклиная все на этом свете, и эту землю, и это небо, и этого глухого к их горю бога.
Дело шло к глубокой осени. Зарядили моросящие дожди. Холодный ветер гудел в остывшем дымоходе и выносил из жилья остатки тепла. Все, что можно было сжечь, уже сгорело. А переохлаждаться и болеть никак нельзя, потому что на медицинскую помощь никаких надежд.
Мать приходила с работы, и мы засветло торопились на окраину в посадки собирать хворост. Она завязывала себе большую охапку, а потом делала мне маленькую и крепила мне на плечи. Я гордо вышагивал впереди и про себя декламировал некрасовское “откуда дровишки?” Когда мы проходили мимо воинской части, солдаты громко и обидно для меня смеялись, указывая на меня пальцами. Потом они переключались на мать и грубо с ней флиртовали. Мать нагибалась ко мне и шептала: “Сынок, постарайся идти быстрее”! Я пригибался к земле и изо всех сил перебирал ногами. Солдаты переключали свое внимание на меня и весело улюлюкали. Но мы уже были на безопасном расстоянии.
Пришла суровая необычно морозная зима. Было позднее утро воскресного дня, через замерзшие толстым слоем окна светило багровое неласковое солнце. Мы как можно позже повылазили из-под одеял, одели все теплое и нетерпеливо ожидали какой – никакой воскресной кормежки. Мать с утра ушла на рынок, чтобы на свои скудные оккупационные марки купить у крестьян немного съестного нам на неделю.
Наконец она вернулась, поставила свою сумку, и, тяжело дыша, в изнеможении опустилась на кровать. Глаза ее блуждали, и она беспрерывно повторяла:
- Ужас, ужас! Вы не представляете, какой это ужас! Это не люди, это изверги! Боже мой, я, наверное, схожу с ума!
Мы все собрались около матери, и каждый старался, чем мог ей помочь прийти в себя. Через какое-то время она собирается с силами и рассказывает, что с ней приключилось на рынке.
У центрального входа на рынок была установлена виселица. На ней висело несколько мужчин. У крайнего справа, самого молодого и светловолосого, голова склонилась на грудь, и упавшая прядь волос прикрывала лицо. Большие ступни ног касались земли и примерзли к подтаявшему снегу. Когда мать еще на несколько шагов приблизилась к воротам, ее будто поразило молнией – это был Юра Скрыпник, душа компании и постоянный участник вечеринок в нашем доме. Он здорово играл на гитаре, задушевно пел русские романсы и очень красиво ухаживал за моей мамой. Слушая это, бабушка обессилено опустилась на стул, а мать, раскачиваясь и устремив потухший взгляд в одну точку, повторяла одну и ту же фразу:
- Вы не можете себе представить! На улице такой мороз, а он босой, и ноги примерзли к земле.
Первая зима оккупации была суровой и затяжной. Люди разбирали заборы, жгли кое-что из домашней утвари. И одновременно страшно экономили, чтобы как-то дотянуть до весны. Рискуя жизнью, тащили со станции паровозный шлак, а если удастся, то и уголек. В коридоре у нас была закопана в землю большая железная бочка, в которую летом мать с братом предусмотрительно засыпали пшеницу, доставшуюся нам в результате массового разграбления горящего на станции вагона. Эта золотистая и пахнущая дымом пшеничка была хорошим подспорьем на всю зиму, как нам, так и находящимся в глубоком подполье на чердаке нескольким рябым несушкам.
Судьба подарила нам еще одно счастливое обстоятельство. Гитлер проводил экономический эксперимент и отдал в управление Антонеску Одессу и прилегающие территории. Таким образом, мы оказались в румынской оккупационной зоне. Германская армия и администрация отошли в сторону и дали своему компаньону возможность порулить.
По центральной улице двигалась какая-то средневековая, времен Сервантеса, армия. Большие лохматые лошади тащили крытые повозки с воинским реквизитом, а следом нестройно шагали колонны плохо одетых без боевой выучки солдат. Наши знатоки из числа местных молдаван, разъясняли, что повозки эти называются каруцами, а лошади валашскими тяжеловесами. Сама форма этих новоявленных завоевателей подозрительно желтого цвета напоминала скорее одежду сельского жителя. Особенно плохо были экипированы солдаты. В легких ботинках и пилотках в тридцатиградусный мороз они имели довольно жалкий вид. Улыбку также вызывали артиллерийские орудия, которые тащили четверки этих самых валахов с еще большими волосатыми копытами.
Однажды мы стали свидетелями одного довольно забавного случая. По центральной мостовой двигалось какое-то большое румынское воинское подразделение. Замерзшие солдаты, в легкой одежде и обуви с опущенными на уши пилотками, шли, пританцовывая и согреваясь неуставными движениями. Колонну обогнала легковая машина и остановилась в голове. Из машины вышел генерал в теплом пальто и в фуражке с непомерно задранным верхом. Он был небольшого роста и очень коротконогий, но фуражка делала свое дело. В целом он напоминал задиристого поросенка из известной сказки. Звонким генеральским голосом он драил командира, ведущего подразделение. Затем он снял кожаные перчатки и пружинящей походкой на своих коротких ножках подошел к голове колонны и, двигаясь дальше, хлестал перчатками по щекам каждого левофлангового. Окончив свое воспитательное мероприятие, он сел в машину и покатил дальше.
Этот случай быстро стал достоянием всего города. Побежденные сразу почувствовали ослабление режима и позволяли себе разные вольности. Пышным цветом расцвела спекуляция. Свободные от дежурства румыны приспособились ездить ночными поездами в Одессу, и привезенные оттуда товары и продукты реализовывали на местной толкучке. Охранники на товарной станции воровали уголь и выменивали его у местного населения на продукты или просто горячую пищу. Мальчишки привокзального района становились на обочину дороги и перед марширующим воинством читали дерзкое четверостишие: Антонеску дал приказ:
Всех румынов – на Кавказ.
А румыны – ласэ, ласэ,
На каруцы, и ла акасэ.
Как-то в наш дом зашли два молодых рослых румынских солдата. В своей одежонке они были сизыми от холода. Глазами они говорили, что просят немного отогреться.
- Ну вот, начинается, - начала ворчать бабушка.
- Ты же видишь, какие они несчастные, - вступилась за оккупантов моя сердобольная мать.
В это время один из солдат при попытке снять свою нахлобученную пилотку отломил примороженную верхнюю дужку уха, взял ее в руку, и взглядом теперь спрашивал, куда это выбросить. Все засмеялись, и обстановка разрядилась. Молодость брала верх. Эти молодые крестьянские парни отогрелись, почувствовали тепло очага, шутили и смеялись, как будто они пришли в гости к старым приятелям, а не к побежденным и поверженным. Они сняли со стены гитару, что-то тренькали и явно тянули время. Наконец они поняли, что их время истекает, засуетились и как-то бочком двинулись к выходу, оставляя в смущении хозяев. Когда мать закрыла за ними калитку и вернулась в дом, обнаружилось, что нет гитары. Потом обнаружилось, что исчез лежащий на столе многопредметный складной нож – любимая вещь нашего где-то сражающегося хозяина дома.
А еще пару дней спустя поздно вечером в дверь кто-то постучал. После долгих русско – румынских переговоров, дверь была открыта, и мы увидели тщедушного румынского солдатика, у которого ноги подкашивались от большого мешка с углем. Он быстро затащил мешок в комнату, прикрыл дверь и уселся у хладеющей печки. Всем своим видом он показывал, что очень устал и как ему хорошо у печки. Потом пантомимой он изобразил, как он убегал на своих кривых ножках от патруля. Это растопило лед сомнения, всем стало ясно, что назад он свой мешок уже не понесет. Мать пыталась ему втолковать, что платить ему нечем. Тем же международным языком он объяснил, что ему достаточно погреться у печи и поесть чего – ни будь горячего. Закипел чайник, чем бог послал, накрыли ему стол. Прощаясь, он изобразил, что в следующее дежурство он придет с таким же мешком.
- Я – Василь, - сообщил он на прощание. – Ноапте буне!
Принимать такие дары было страшно и тревожно, но соблазн был велик.
И родные мои пошли на риск.
В доме стало тепло, у детей перестало течь из носа, отошла на задний план проблема, где взять топливо. Было страшновато, но все уже смирились с этой тревогой и каждые три дня с благодарностью ждали солдата с тяжелым мешком. Он приходил, как к себе домой, грелся у печки, возился с детьми и смешно изображал, как его мама оставила в поле, а свинья пришла и отгрызла ему нижнюю губу. Все бы хорошо, но назревал продовольственный кризис. Солдата становилось нечем кормить. И тогда после долгих прений и сомнений было решено пустить под нож кормильцев детей – наших несушек.
Теперь в доме витал как в добрые старые времена запах крепкого куриного бульона, который приводил окружающих в полуобморочное состояние. Наш Василь блаженствовал, разглагольствовал у плиты и чувствовал себя победителем в этой проклятой войне. Но, как говорится, сколько веревочке не виться, а конец будет. Вскоре немцы поняли, что их партнер по разбою скоро разворует все ими награбленное, и вернули свое управление.
Наша лавочка закрылась. Но мы пережили страшную первую зиму оккупации. А впереди было еще два года испытаний и лишений.
ВЕСНА ПОБЕДЫ
Я вспоминаю весну 1945 года. С утра взошло яркое слепящее солнце, и, приблизившись к зениту, так сверкало и палило, как это бывает в средине лета. Бездонная синева весеннего неба тревожила душу и будила тревоги и сомнения: неужели закончилась тьма, и пришло то долгожданное, почти уже не реальное, о чем сердце человеческое томилось долгие четыре года. “Победа!” – неслось с улиц и дворов. “Победа!” – хватаясь за сердце, с придыханием шептали заждавшиеся матери и невесты. “Победа” – слышалось в необычно громких и протяжных гудках паровозов. Это машинисты не могли сдержать торжества своих чувств. На привокзальной площади незнакомые люди со слезами на глазах обнимали и целовали друг друга. До позднего вечера шумело и волновалось это людское море, раздавались выстрелы, хлопки, в небе вспыхивали и медленно гасли огни ракет. В ночи где-то далеко слышались песни подвыпивших компаний.
Наша уличная детская ватага, сплотившаяся за годы оккупации в сплоченный коллектив, собралась в саду за моим домом и находилась в поиске решения, как присоединиться к всеобщему ликованию. Собрав ветки и прошлогоднюю траву, разожгли грандиозный костер и уже приготовились начать сражение горящими головешками, как появился наш главный заводила Сашка Горев с ведром аммиачной селитры и уведенными с воинской рампы пироксилином и порохом. С последними мы уже давно экспериментировали. Извлеченный из артиллерийских снарядов пироксилин в виде длинных макаронин зажигался с одной стороны и подброшенный в воздух шипел и искрился не хуже любой шутихи. Порох не производил соответствующего моменту эффекта, и мы стали развлекаться, окуная зажженные в костре палки в расплавленную селитру и подбрасывая их в воздух. Это выглядело впечатляюще. Во время исполнения одного удачного броска капля горящей селитры попала мне на руку, и послышался звук, как будто жарилось сало на сковородке. Прибежала мать. Компания сникла и разбежалась по домам, якобы обедать и собраться опять после обеда, так как Сашка обещал принести еще один сюрприз. Родные мои сокрушались, принимали экстренные меры, но, учитывая обстановку всеобщего ликования, не стали строго спрашивать. Отметина на руке осталась на всю жизнь и давала мне возможность с гордостью ее демонстрировать в течение долгих лет на празднике победы. После обеда, как и было условленно, команда в полном сборе сосредоточилась в сквере дорожной поликлиники, примыкавшем к моему дому. Сашка принес лопату и ведерко с карбидом кремния, который применяют в автогенных аппаратах. Быстро выкопали круглую яму, которую накрыли 200 – литровой бочкой без крышки. Отклонив бочку в сторону, высыпали в яму карбид и по примеру главного распорядителя пописали на него, кто сколько смог. Когда карбид зашипел, Сашка бросил туда зажженную спичку, плотно захлопнул бочку на место и скомандовал отбегать к забору. Под бочкой что-то заурчало, сама бочка задрожала мелкой дрожью и вдруг со страшным ревом устремилась в небо. Поднявшись на высоту метров двадцать, она остановилась, завалилась набок и с грохотом обрушилась на подворье соседей Никитиных. Побледневшие от звуковых эффектов и проклятий бабы Никитенши испытатели бросились врассыпную. Этот запуск, очевидно, можно считать преддверием космической эры.
А рассказанный сюжет говорит о том, как свободно, изобретательно и инициативно было младое поколение военного лихолетья. В свои неполные десять лет я, как и многие мои сверстники, был уже достаточно умудренным жизнью человеком. Перед моими глазами разворачивалась великая вакханалия глумления над человеческим духом и плотью, потери родных и близких, голод и безысходность взрослых перед ужасным молохом. Я уже не раз смотрел в глаза собственной смерти, переживал горе окружающих, и в моем детском ранимом сознании росла ненависть к обидчикам. В первый же день оккупации я попал под пулеметный огонь двух летящих на бреющем полете немецких бипланов. Играя во дворе собственного дома, я услышал приближающийся звук и с ужасом увидел приближающихся двукрылых машин с черными силуэтами пилотов в кабинах. В страхе бросился бежать по улице к соседнему дому, где находилась моя пришедшая только что из роддома мать. Прозвучали короткие очереди, и пули прошелестели по зеленой изгороди сада и затем протарахтели по крыше дома. Сердце беглеца готово было выскочить наружу. А беда прошла мимо. Первой расположилась в нашем квартале венгерская воинская часть. Они разорили мастерские путевого хозяйства и разбросали вокруг их имущество. Я нашел и попытался вскрыть пороховую сигнальную петарду, последовал взрыв, горячей волной мне обожгло физиономию, которая от застрявших в коже порошинок стала похожа на сдобную булку с маком. Совсем как у нынешнего нашего президента. По милости судьбы остались целыми глаза, на которые взрывная волна спроецировала тень от большого молотка, который я держал в руках. На мое счастье в расположенной поблизости венгерской медсанчасти оказался толстый добродушный врач, который уступил мольбам моей обаятельной мамы и вернул меня к жизни. Следующий сюжет относится уже к лету 1943 года. Я стоял на перекрестке нашего переулка и главной улицы и наблюдал впечатляющий заход солнца. А из окна второго этажа комендатуры два солдата развлечения ради три раза стреляли в меня и трижды промахнулись. Проходивший мимо старик попытался выковырять пули из оштукатуренной стены дома, махнул рукой и велел мне немедленно бежать домой. Весной 1944 года, когда дела у оккупантов стали совсем неважными, у ворот нашего дома остановился мотоцикл с двумя мотоциклистами. Один из них, не заглушая мотора, соскочил на землю и побежал в санитарную часть. Я в это время вышел за калитку, чтобы узнать, не к нам ли они пожаловали. Возвращаясь, солдат схватил меня за шиворот и бросил на землю. Лежа на спине, я с ужасом видел, как на меня накатывается, угрожающе увеличиваясь в размере рифленое переднее колесо мотоцикла. В тот момент, когда мое сознание начало меркнуть, мотоциклист резко вывернул руль и, прибавив газ, рванул в сторону. До моего слуха как будто бы из колодца донесся гадкий жестокий смех.
Но не ко всем судьба была милостива. Собравшись у окна нашего дома, вся наша семья наблюдала, как, заворачивая с главной улицы города, к песчаным карьерам шла бесконечная колонна городских евреев. Расстояние позволяло различать лица идущих. Вот идет, отрешено глядя перед собой, высокий с лохматой шевелюрой известный всему городу мясник Краков, деловито семенит благообразный доктор Зайчик, который вылечил мою мать от туберкулеза легких, в последних рядах, опустив голову, идет классный руководитель моего старшего брата. Можно было также различить знакомые лица и идущих по тротуару с винтовками наперевес. Это были лица призывного возраста, которые не оказались в рядах отступавшей собственной армии. В наше время торжества плюрализма они будут отнесены к числу противников ненавистного сталинского режима.
С содроганием души вспоминаю, как в морозное январское утро первого года оккупации моя трепетно любимая мама вернулась с рынка в ужасном состоянии, которое можно было бы назвать потерей сознания или, скорее, потерей рассудка. На короткое время приходя в себя, она обречено повторяла: “Боже мой! На дворе такой страшный мороз, а он в носках, и ноги примерзли к земле”. Все домашние суетились, не зная, чем ей помочь. Позже выяснилось, что на воротах рынка был повешен молодой человек, который ухаживал за ней в их ранней юности. Тело провисло, и ноги вмерзли в землю.
Однажды, уже летом, выйдя за ворота, я увидел страшную картину. Наши соседи старики Ивановы в смятении тащили старую детскую коляску, в которой находилось завернутое в старое одеяло то, что недавно называлось забиякой Виталиком. При каждом толчке тележки завернутое в одеяло кровавое месиво вздрагивало, и на меня смотрели молящие от невыносимых страданий огромные карие глаза забияки. Эти глаза будут преследовать меня до конца дней. А дело было в том, что он, как и многие из нас, цеплялся за борт проезжающих мимо машин, чтобы прокатиться до поворота, где они обычно притормаживали. В этот раз немецкие солдаты схватили его за руки и на ходу выбросили на каменистую дорогу.
Страдания и потери продолжались еще длительное время после окончания военных действий и торжества победы. Ожесточившиеся за время войны мальчишки сбивались в агрессивные банды и вели жестокие сражения улица на улицу, город на слободку, красные на белых и так далее. Калечили друг друга и постепенно разряжались от накопившейся ненависти. В подобных сражениях азартно участвовал и автор этих строк.
В конце апреля 45 года солнечным прохладным утром сидели мы с приятелем на заборе бывшего гестапо и наблюдали за эксгумацией останков молодежной подпольной группы, расстрелянной и захороненной во дворе этого заведения. Вдоль забора уже был вскрыт длинный ров, вдоль которого было выставлено около двух десятков красных гробов. В зловещей тишине работавшие внизу люди извлекали трупы изо рва и укладывали в гробы, обмениваясь только короткими понятными им жестами. В крайний от нас гроб уложили тело совсем юной девушки, и набежавший ветерок играл локонами ее посеревших волос. Когда рабочий совковой лопатой собрал ее внутренности и осторожно высыпал их в гроб, я задохнулся от рыданий, спрыгнул на землю и долго бежал прочь от этого места, не отдавая отчета, что делаю.
Победно закончилась война, отгремели салюты, и начался тяжелый и мучительный процесс залечивания ран и восстановления порушенного уклада жизни. Через нашу станцию пошли бесконечные составы возвращающихся домой победителей. Первым на пороге дома появился старший брат, на которого два месяца назад пришла похоронка. Его уже оплакали и мысленно похоронили на поле боя за свободу Румынии. Оказалось, что снаряд попал в писаря, которому сдали документы перед атакой. Разбросанные по полю окровавленные документы после боя собрали и разослали родным. Следом прибыл наш кормилец – мой отчим. Ему улыбнулось воинское счастье дважды: первый раз, когда он прошел невредимым от Николаева до Берлина и второй раз, когда через Польшу возвращался домой. Их состав задержали на какой-то станции в чистом поле, а впереди идущий состав с участниками взятия Берлина пустили под откос польские оппозиционеры. А гордость и любимец семьи дядя Костя, работавший директором украинской школы в Переяславле, останется вечной раной навсегда. Как выяснится после долгих запросов, он был оставлен как знающий четыре языка для подпольной работы, предан соседями и казнен в Бабьем Яру.
Поздними вечерами после дневных забот родители усаживались перекурить по последней и рассказывали, что им пришлось пережить вдали друг от друга. А я, потеряв сон, прислушивался к их рассказам. Отчим рассказывал о жестоких, каких только он видел, боях в Пруссии, где капитальные оборонительные рубежи немцев надолго задержали победный марш наших войск. Удерживая передовые рубежи, наши солдаты сидели уже третий месяц в окопах, которые заливали непрерывные холодные дожди. В слякоти, холоде и крайнем напряжении человек сатанел, проклинал своих и чужих и готов был – только бы вырваться – бежать навстречу неминуемой гибели. Но командование сдерживало стихию. И только тогда, когда артиллерия и авиация сделали свое дело, натянутая тетива распрямилась. С неописуемой яростью и жестокостью наши войска набросились на прусские населенные пункты, брошенные их армией. Мать при этом заметила:
- Говорят, что наши уж очень бесчинствовали, глумились над женщинами.
- Какие там женщины? Озверевший наш солдатик заскакивал в первый попавшийся дом и сразу автоматной очередью крушил символ бюргерского благополучия напольные часы и зеркала до потолка и уже потом ошалело искал глазами, что есть в доме живого, давал последнюю очередь и сразу бежал дальше. Немки добровольно предлагали себя, но это был не тот случай.
Запомнился также рассказ о случае в белорусском лесу, свидетелем которого оказался отчим. По лесной дороге двигался патруль военной комендатуры. Сбоку из лесной чащи вышли два солдата взвода зачистки. Под дулами автоматов они вели трех пленных в обтрепанной немецкой форме и без головных уборов.
- Кто такие?
- Братья по крови – беглые власовцы, товарищ лейтенант.
- Ага, давно мечтаю поквитаться с такими гадами! Сходи с дороги под дерево!
Пленные отошли к дереву, и два, которые постарше, опустили головы так, что волосы упали на глаза. Третий, совсем молодой и упитанный, испуганно смотрел в глаза лейтенанту, и, когда тот снял автомат с плеча, бухнулся на колени и запричитал:
- Братцы, не убивайте меня, я хочу жить. Я буду вам строить мосты и дороги, буду бить камни в каменоломне, только, пожалуйста, не убивайте меня.
- Вот когда ты запел! А когда ты жег мой дом, убивал мою жену и детей - малолеток, ты не думал, что они хотят жить. Встань с коленей, подонок!
Прозвучала автоматная очередь, и патруль продолжил свой путь.
Дослушав, мать помолчала и потом сказала:
- Боже, столько крови пролито. Надо ли было им еще добавлять.
- Видно, надо было, - философски заключил отчим и нервно закурил следующую папиросу.
Итак, 9 мая, весна. Праздник Великой Победы, который мы отмечаем в 65-тый раз. Мы отмечаем 9 мая, они – 8 мая, а некоторые считают его наследием коммунистической эпохи и праздником несуществующей страны. Прибалтийские бароны, потерявшие гражданское достоинство, из корыстных меркантильных побуждений объявили свое освобождение от нацизма советской оккупацией и чествуют свою дивизию СС. Разумеется, милого их сердцу Гитлера они освободили от неприятного ему звания агрессора и оккупанта. У малых стран, отпочковавшихся от Союза, возник острый синдром мифической независимости и свободы. Свободы выбора себе хозяина. И в этом состоит драматизм и жестокость исторического момента.
Вспоминается весна 1969 года. Оттепель. Группы советских туристов путешествуют по сказочным землям Австрии. Инсбрук. По программе мы присутствуем на главной площади города на торжествах, напоминающих празднование Дня Победы у нас на родине. Нам рассказывают, что это официальный государственный праздник, когда австрийцы отмечают победу их генерала Гоффера над войсками Наполеона. Считают, что Гоффер был первым, кто одержал победу над амбициозным завоевателем Бонапартом в одной отдельно взятой битве. Площадь быстро заполняется народом, идут семьями, группами, самостоятельно шагающими молодыми и пожилыми людьми. Царит общее оживление и явное ожидание чего - то главного. Играют оркестры. Девушки, одетые в форму маркитанток с бочонками на ремне через плечо разносят сливовый самогон и угощают гостей праздника. У мужчин всех возрастов это вызывает веселое возбуждение. В полдень на площадь выходят колонны экстравагантно одетых вооруженных мужчин. Эрика обращает наше внимание:
- Это идут боевые дружины с высокогорных тирольских долин. Обратите внимание: каждая дружина имеет свой штандарт и оригинальную форму.
Зрелище действительно впечатляет. В колоннах, гордо выпрямив спины, вышагивают почтенные старики, высохшие и почерневшие от загара. В руках у них какие-то музейные виды оружия от мушкетов и пищалей до современных винтовок, на груди – обилие каких-то ленточек и боевых наград. Публика тепло и весело приветствует этот парад ветеранов. Молодой ученый из нашей группы пытается объяснить сопровождающей нас пенсионного возраста обаятельной фрау Эрике, что у нас дома тоже очень много внимания уделяют ветеранам мировой войны, победившим фашизм.
- А, Гитлер! У нас тоже это было, когда мы стали провинцией Германии. Но наши гордые тирольцы не склонили голову перед тираном. Вы себе представить не можете этот ужас. Просыпаемся однажды утром, а радио вместо вальса Штрауса играет эти кошмарные бравурные марши!
Мне очень хотелось заверить эту милую даму, что мы действительно не можем представить себе этот ужас. По окончанию парада все направляются в храм, где будет молебен памяти храброго генерала и его войска. Я стою на освобожденной от кресел площадке храма, окруженный массой благоговейно притихших людей, поднимаю голову к сводам и слушаю, как архиепископ по-немецки беседует с богом. И думаю о том времени, когда наша церковь начнет править молебны по собственным известным миру героям.
Россию можно поздравить с прекрасной организацией празднования 60-летия Великой Победы над фашизмом и с грандиозным успехом праздника на всем пост советском пространстве. Глубоко затронув Сердца, Память и Совесть миллионов, этот праздник 9 Мая 2005 стал знаковым и символизирующим победу правды и справедливости в продолжающейся виртуальной войне предпочтений в оценке Второй мировой войны.
Как это символично! 57 высших представителей стран мира получают по красной гвоздике, сплоченной группой идут к кремлевской стене и единодушно склоняют головы перед могилой советского солдата. Как великолепен был этот замысел устроителей! Трогательные репортажи телевидения, посвященные ветеранам, вызвавшие глубокие переживания песни старых и молодых исполнителей свидетельствуют о том, что еще жива наша рожденная общей бедой духовность. Люди искусства заслуживают воинских наград за этот совершенный ими исполнительский подвиг.
В канун 60-летия Победы по всему миру прокатилась волна благодарной памяти, а также попыток нажить дивиденды на историческом поприще. Литература, средства массовой информации, искусство торопились использовать новые сенсации, порожденные развалом Советского Союза. Особенно кое-кому из желающих подправить историю пришлась по вкусу запущенная в оборот версия о том, что состоявшаяся битва народов была исключительно детищем и порождением злой воли двух злодеев: Гитлера и Сталина. 9 мая 2005 года 2500 бритоголовых неонациста пришли на Александерплатц, чтобы провозгласить торжество идеи расового превосходства и представить Советскую Армию как дикую орду, пришедшую убивать немецких женщин и детей. Можно только восхищаться тем, как официальные власти, исповедующие идею покаяния и примирения, c немецкой аккуратностью локализовали это сборище и не дали ему разгуляться.
Но игра на поле исторической памяти народов начала принимать гротескные формы. В том же Берлине в популярном увеселительном районе установлен памятник геям – жертвам фашистских концлагерей. Большую работу в последнее десятилетие провела мировая еврейская диаспора. Книги, статьи, спектакли, памятники и монументы в разных городах и странах, посвященные исключительно холокосту. Дифференцированная финансовая компенсация живущим жертвам фашизма из доходов процветающих ныне доноров фашистского режима. На следующий день после девятого мая в Берлине открыли грандиозный мемориал жертвам холокоста. Уникальное и монументальное сооружение: самое большое по площади, числу элементов конструкции и помянутых имен, самое ортодоксальное по замыслу и самое этнически не скромное, не имеющее аналогов в истории. Солнце скрылось за горою! 50 миллионов сложивших голову в борьбе, сокрушивших дьявольскую гитлеровскую машину и большой ценой оплативших мир и свободу живущим на планете, остались в целом, как общность, не оцененными по достоинству и должным образом не оплаканными.
Европа с большой помпой инсценировала высадку союзных войск на континент и их впечатляющий рейд на логово фашизма. Организаторы сделали все, чтобы это действительно масштабное зрелище произвело неизгладимое впечатление на людей, не познавших по возрасту войну, и укрепило их в убеждении, что это был тот самый главный момент, который определил успех всей военной кампании. Присутствующий на торжествах президент России выглядел гостем на чужой свадьбе. На пышных с хорошей режиссурой торжествах как бы не замечали того, кто вынес на своих плечах главную ношу войны, уничтожил 79% потенциала противника, освободил от ига фашизма 11 стран Европы и заплатил за это большую цену – 26 миллионов человеческих жизней. И после этого у нас две победы: они празднуют свою 8мая, мы свою – 9 мая. И в этом прослеживается какой-то зловещий подтекст.
В свое время канцлер Германии счел необходимым принести публичное извинение еврейскому народу за нанесенный ему ущерб и варварское тотальное истребление его сынов и дочерей. Но потребности извинения перед советским народом, понесшим невосполнимые потери и разграбление государства в несравнимо больших размерах, у канцлера почему – то не возникло. Жертвам фашисткой машины истребления и рабского труда выплачивают ныне денежную компенсацию из доходов процветающих прежних доноров гитлеровского режима. Но разница этих выплат по ту и эту сторону политически выстроенной границы настолько велика, что захватывает дыхание от обиды и унижения, и вызывает невольный протест у любого порядочного человека, даже стороннего к этим противостоящим сторонам.
Сегодня воссоединившееся германское государство официально провозглашает политику примирения. Советская, а затем российская сторона принимает эту руку примирения. Но, как представляется, не стоит торопиться с ритуалом забвения, а за этим и оправдания злодеяний, списывая все на одиозные личности прошлого и затушевывая ответственность народов в целом. Начало этому положил наш вождь и учитель: “Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается”. Эту характерную для вождя и политически изысканную фразу можно понимать двояко. И то, что народ ни при чем. И то, что известный своей дисциплиной и строевой выправкой народ остается, поэтому не надо расслабляться.
Попытки уравнять статус захоронений захватчика и пострадавшей стороны – кощунственны. Всем миром признанно, что советский солдат спас Европу и, в первую очередь, саму Германию от чумы фашизма. Поэтому логично было бы павших за это дело и захороненных на чужой территории окружить вниманием и знаками признания. Тем более что они не проявили себя как захватчики и, наказав преступника в его доме, мирно удалились в свои приделы. Захоронения и памятники установлены и оставлены самими освободителями, и другой стороне осталось лишь цивилизованно их сохранить. Захоронения ландскнехтов, которые не боролись за свою жизнь, а лишь шли на рискованное дело, никогда не получат признания, сочувствия и славы. Они могут представлять интерес лишь для их родных и близких, которые вправе скорбеть о потерях и сожалеть о содеянном. В связи с изложенным было бы разумным с учетом взаимных интересов и во имя сохранения исторической памяти заключить договор о взаимных обязательствах по сохранению памятников и захоронений, соблюдая их исторический статус.
Растет тревога и убеждение, что в сложившейся ситуации живущее ныне поколение людей должно создать механизм, позволяющий осуществлять постоянный мониторинг за исторической корректностью всех существующих у цивилизации органов продуцирования и сохранения информации. История в принципе не повторяется, но, опираясь на прошлое, делает иногда зигзаги, способные потрясти основы. Мы приближаемся к рубежу, когда станет возможным примирение ранее противоборствующих сторон. Но попытки ускорить историю могут принести только вред. В канун этого долгожданного события было бы целесообразно создать монумент “Битва народов 1939 – 1945”. Это должны быть две идентичные скульптурные композиции, одна из которых устанавливается на берегу Волги, а вторая на берегу Одера географически лицом друг к другу. Эпитафия: “Пусть спят спокойно те, кто ценой жизни защитил свой дом и будущее потомков, и те, кто стал исполнителем злой воли и пал в борьбе. Пусть будут прокляты те, кто бросил народы в костер войны”. Установка такой мемориальной композиции могла бы символизировать общее примирение и подвела бы черту в истории Второй Мировой войны.
Июнь 1941
Очерк истории
Рисунок 1. Терракотовая армия.
22 июня 1941 года – мрачная дата начала реализации дикого замысла “сумрачного германского гения” по расширению жизненного пространства для расы господ. Этому замыслу сопутствовал бесчеловечный план поставленного на промышленный поток уничтожения людей – Homo Sapiens, проживающих на вожделенном “жизненном пространстве”.
Искушенный в коварстве “сумрачный гений” сделал ставку на разброд по отношению к коммунизму в стане политических соратников и специалистов по Советскому Союзу. Шла также коварная игра по дележу спорных европейских территорий, в которой все больше запутывался вождь народов, одержимый идеей отодвигания своих западных границ. “Весь мир насилья мы разрушим”,- вдохновенно пела страна. Но при всем при этом невозможно было представить, что искушенный и коварный советский стратег, располагающий самой идеологезированной на свете армией и самым большим парком фанерных самолетов, решится на мировой конфликт. Но его искусно на это провоцировали. Из тайников мировой политической кухни донеслось: “Пусть они перегрызут себе глотки”! Судьба и место тех, кто это должен был совершить, была предопределена.
Взращенный на бредовых теориях Ницше о превосходстве германской нации, вооруженный, обутый и одетый мировым капиталом, агрессивный и самоуверенный генералитет рейха, сплошь состоящий из недоучек со средним образованием, ощутил в расстановке мировых сил правопорядка прорехи, которые позволяли и отцов- учредителей нагреть и под флагом антикоммунизма пространством до Урала завладеть. Как это уже бывало в прежние времена, злоумышленник выбирал гениально простой, по-немецки прямолинейный вариант – Drang nach Moskau.
Не встречая серьезного противостояния в европейском окружении, агрессор начал с наведения порядка (Ordnung!) в государствах с продажными и готовыми стать на колени режимами. Подавив очаги возможного несогласия с фашистским диктатом, зверь приготовился к решительному прыжку на Восток.
Итак, обрисовав диспозицию в Европе перед блицкригом на Восток, позволим себе задать вопрос злонамеренным архитекторам рукотворной модели истории Второй мировой войны: где они увидели священную войну Гитлера против наступающего коммунизма? Реализуя план Барбаросса, фюрер наверняка не был озабочен судьбами коммунизма: все его преступные помыслы были сосредоточены на порабощении территории протяженностью от западных границ до Урала и превращении населяющих эту территорию людей в послушных рабов, обслуживающих рейх в целом и новоявленных рабовладельцев в частности.
В свою очередь, Сталин - идеолог колхозно-совхозного социализма, потрясенный вероломством своего недавнего партнера по закулисным военно-политическим интригам теперь меньше всего помышлял о рыночной теории Маркса и в своей патриотической пропаганде не вспоминал о революционной романтике Ильича. В критический для страны момент он напомнил народу героические подвиги в прошлом защитников земли русской и обратился к “братьям и сестрам” грудью встать на защиту земли советской от злодеяний супостата. И народ воспринял этот эмоциональный и высокопатриотический призыв вождя. Война стала Великой отечественной и победоносной.
Не вызывает сомнения, что со временем история признает этот стратегический демарш главнокомандующего и зарезервирует на скрижалях место для его имени. Не зависимо от того негатива, который постоянно связывали с именем Сталина историография, пресса и политика. Победителей в лице народа и его военных стратегов не судят и долго вспоминают. Особенно тогда, когда побежденный достойно признает своё поражение.
По мере развития событий четко определились исходные позиции сторон, и в противоборство вступили две грандиозные государственные машины с единственной, унитарной, задачей выжить и победить.
В связи с изложенным, зададим фальсификаторам истории очередной неудобный вопрос. Сколько было коммунистов в числе обреченных на мученическую смерть 50 миллионов человеческих личностей? При том, что на начало войны в Советском Союзе их было едва ли пара миллионов. Кто из этих несчастных перед расстрелом, виселицей или газовой печью вспоминал о коммунизме или даже капитализме? В свой последний час они слали проклятие безжалостной преступной воле палачей. В обстановке гиены огненной это было естественным и понятным порывом. А сами эти факты и цифры убедительно свидетельствуют: не с коммунизмом боролся одержимый, а с дьявольским азартом реализовывал заранее продуманный план освобождения территории от расово неполноценных обреченных наций.
Потерявшие человечность апологеты западного взгляда на природу событий сороковых годов назойливо навязывают миру теорию противоборства политических систем и якобы освободительную миссию фашизма по обузданию свирепого социализма. Мол, исторически все было правильно, только приятели от сумрачного гения несколько перестарались в средствах.
Для легковерных, легковозбудимых и злобных людей приготовлена легко усвояемая идеологическая закваска, что, дескать, Гитлер и Сталин – одного поля ягоды. Поставленные на одну доску они выглядят как преступники, заслуживающие одинаковой кары. И тут такая находка – Горбачёв со всей своей командой идеологических перерожденцев и партэлиты, ощутившей приближение криминальной ответственности за все бездумно затеянное.
Мировоззрение глобального сообщества удалось склонить на сторону оживившихся фальсификаторов истории. В угоду искусно препарированной модели Второй мировой войны были преданы забвению стойкость социалистической системы в условиях до предела экстремальных нагрузок, патриотическая освободительная миссия советского народа, квалифицированная мобилизация тыла на грани военного поражения, мужество и высочайшее военное искусство советского генералитета.
Блистательные военные операции, спланированные и осуществленные советскими командующими – это вам не Ирак с Афганистаном!
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/