Поплотнее запахнув прохудившееся пальто и почти по самый нос зарывшись в колкий вязаный шарф, Ирина потянула на себя железную калитку. Ржавые петли протяжно заныли, жалуясь на свою нелёгкую судьбу, но женщина не обратила на их стоны никакого внимания. Уж слишком она привыкла к ним за последние пятнадцать лет…
Тяжело вздохнув и сжав в кулаки онемевшие от холода пальцы, Ирина шагнула вперёд, преодолевая покрытый изморозью железный пролёт, и, не медля больше ни секунды, уверенно пошла прочь, навсегда покидая место, которое на протяжении многих лет служило ей вторым домом.
Январский ветер трепал выбивающиеся из-под шапки жидкие рыжие волосы, щипал щёки и нос, посмеиваясь, дёргал за полы пальто. Красный румянец неровными пятнами выступил на острых скулах, а каждый выдох сопровождался облачком пара, в котором таяли нерасторопные снежинки.
- Ещё немного осталось, потерпи, – прошептала женщина, ускоряя шаг и покрепче перехватывая сумку, скрывающую в себе никому не нужные теперь документы: трудовую и медицинскую книжки, расчётный лист, рекомендательное письмо, подписанное заместителем директора, а также бумагу о том, что она - Саламатина Ирина Михайловна 1977 года рождения - уволилась из государственного детсада № 34 по собственному желанию и претензий к руководству не имеет…
Вьюги крутили хороводы, вовлекая в свой весёлый танец неосторожных пешеходов. Ира щурилась, ещё глубже зарывалась подбородком в шарф, но продолжала идти, не сбавляя шага, время от времени повторяя, словно творящую чудеса мантру:
- Уже скоро, мой милый, скоро…
Вдруг, будто и впрямь уловив магию в тихих словах, снег справа от неё заклубился, и в следующее мгновение, неловко перебирая ногами, рядом засеменил светловолосый худенький мальчишка.
Серая футболка, серые шорты, серая кожа, серые глаза - бесцветный, в абсолютно не подходящей для подобной погоды одежде - он появился из ниоткуда и больше всего напоминал оживший кадр из немого чёрно-белого фильма.
На вид ребёнку можно было дать не больше семи лет. Бледный, почти прозрачный, он, казалась, был слеплен из зыбких вечерних теней. Контуры его тела то и дело размывались, теряя свои очертания, чтобы, спустя мгновение, вновь собраться в ровные грани.
Иногда мальчишка порывался схватить женщину за руку, но его ладонь лишь проходила насквозь, даже не задев живой плоти. И когда такое случалось, ребёнок, поджав губы, прятал руки за спину и ускорял шаг, чтобы оказаться немного впереди Ирины, будто желая, чтобы на него обратили внимание. Женщина же на это лишь слегка поднимала уголки рта и снова шептала, успокаивая не то себя, не то своего маленького спутника:
- Скоро, мой милый. Скоро...
Добрая, старательная - Ирина всю жизнь проработала в детском саду, ведь именно в детях заключалась единственная её отрада… Детях, возможности иметь которых, она была лишена самой судьбою.
Бесплодие - страшный диагноз, поставленный врачом после первых родов. Тогда думалось, что всё это - ерунда, что через любые препятствия, расставленные на извилистой дороге жизни, можно перешагнуть, когда рядом - любящий муж и здоровенький розовощёкий малыш. Но беда, как часто говорят, одна не приходит - не прошло и шести лет, как Пашеньки не стало...
"Корь, осложнения, летальный исход", - гласила больничная справка. Сухо, лаконично и необратимо.
...Сначала Ирина просто плакала. Потом кричала. А после замолчала, поняв, наконец, что Бог не вернёт ей сына, сколько его ни проси.
Работа в детском саду стала для Иры своеобразной отдушиной. Всю свою нерастраченную любовь она переносила на своих воспитанников, в каждом находя черты погибшего сына. Шли годы, а жизнь не становилась лучше. Иру оставил муж, не выдержав её маниакальной любви к тому, кого больше нет, а фотографии детей из детского сада вскоре заполонили все стены в квартире, не оставив и кусочка свободного места. Долгими вечерами безутешная женщина вглядывалась в лучащиеся счастьем детские лица, невольно пытаясь отыскать среди них свою кровиночку... А затем... затем появился и сам Паша, такой, каким был когда-то... и Ирина обрела новую жизнь...
- Тебе что же, совсем не холодно? И есть тебе, наверное, теперь совсем не хочется? - тепло расспрашивала Ирина сына, стягивая с себя пальто и вешая его на крючок у входной двери. Паша лишь улыбался в ответ, смешно склонив голову набок. За все то время, которое мальчишка находился рядом с матерью, он так и не произнёс ни звука, и Ирина решила, что, вероятно, его ответы просто не долетают до неё через призму живого мира. Но, несмотря на это, она всё равно продолжала разговаривать с ним. Ей приятно было думать, что он слышит её, чувствует заботу, внимание...
- Помнишь, как ты любил манную кашку? - спросила она, проведя рукой над лопоухой головой мальчишки. - Сладкую, жидкую и без комочков. Если хоть один находил, сразу есть отказывался. Я тогда твою тарелку уносила, комочки все вылавливала, а потом возвращалась. И ты думал, что я тебе заново манку приготовила... А ещё подсушенные хлебные корочки, помнишь? Оторваться же от них не мог! Наберёшь целую тарелку, на кровать заберёшься и хрустишь ими. Простыня потом вся в крошках, но я не ругалась, разрешала - сама в детстве так же делала…
Она всё говорила, и говорила, и лицо её делалось светлее с каждым следующим словом. На короткий миг воспоминания, ожившие перед глазами женщины, сделали Иру прежней - красивой, улыбчивой, статной, напоминая о том времени, когда за ещё совсем молоденькой рыжеволосой девушкой увивалось множество поклонников. Но вот поток слов иссяк, и в квартиру вновь прорвалась промозглая удушающе горькая реальность, в которой у Иры ничего не было...
Плечи женщины опустились, уголки губ поползли вниз. Она подняла взгляд на сына, а потом вдруг потянулась ладонью к его взъерошенной макушке… Как безумно хотелось ей прикоснуться к своему ребёнку, прижать к груди, почувствовав ровное биение сердца… Рука прошла насквозь…
- Потерпи немножко, непоседа. Я же обещала тебе, что уже сегодня мы будем вместе, значит так и случится. Я разве когда-нибудь тебя обманывала? - наиграно сердито сказала женщина, пытаясь скрыть за этими словами свою боль. - Сейчас закончу кое-какие дела. Подожди немножко, маленький.
Оставив Пашу одного, Ирина направилась на кухню. Плотнее прижала окна, расставила по своим местам четырёхногие табуретки. Собрала со стола грязную посуду и, включив воду, стала смывать с неё остатки завтрака. После направилась в комнату, где со стен ещё вчера были сняты и заботливо уложены в картонную коробку все детские фотографии. Подойдя к стоящему в углу шкафу, она ещё раз перепроверила лежащее на полке рядом с портретом Паши завещание, в котором она всё своё имущество, за неимением родственников, отписывала Детсаду №34.
Теперь, когда все дела были улажены, Ира могла приступить к задуманному. Она давно решила, что постарается никому не чинить проблем, тем более соседям, которые наверняка забеспокоятся, когда она перестанет выходить из дома... Уж пусть лучше её найдут доктора…
Набрав на телефоне 03 и дождавшись ответа, она, стараясь как можно более точно изобразить недомогание, коротко сообщила дежурному о своём плохом самочувствии, а после продиктовала адрес.
- Кажется, это приступ, - объяснила она врачу и добавила, перед тем как повесить трубку, - возьмите ключи у Марьи Ивановны из квартиры напротив.
Закончив разговор, Ирина вновь повернулась к сыну. Тот сидел на ковре возле дивана и смотрел на неё, будто ожидая чего-то.
- Пашенька, подожди меня в коридоре, я сейчас приду, - прошептала женщина, мягко показав рукой в сторону холла.
Мальчик кивнул и, легко вскочив на ноги, вприпрыжку побежал в указанном направлении, оставляя Иру одну.
Удостоверившись, что сын скрылся за дверью, женщина, подтянув вверх рукав свитера, распаковала купленный накануне 150-миллилитровый шприц и, набрав полный цилиндр воздуха, под острым углом ввела иглу в вену. После чего, ни мгновения не колеблясь, с усилием нажала на поршень, выпуская воздух в кровь.
Спустя несколько секунд сердце Ирины ёкнуло, сбилось с привычного ритма, а потом взорвалось болью...
***
В комнате царила тишина. На узорчатом ковре лицом вниз лежала рыжеволосая женщина. Руки её были раскинуты в стороны, правая кисть сжимала пустой шприц.
Стоя над своим мёртвым телом, Ира пыталась привыкнуть к ощущению лёгкости, пронизывающему всё её существо от макушки до кончиков пальцев. Ах, как ей хотелось танцевать, хотелось петь! Настолько хорошо женщина не чувствовала себя никогда в жизни! И Паша, Паша теперь будет с ней! Улыбаясь, Ира шагнула в сторону коридора.
- Паша! Пашенька! - позвала она, и ответом ей было звонкое, удивлённое:
- Мама? Мама!
Светловолосый розовокожий мальчишка, сын, родное сердечко - бросился к ней, обнимая тёплыми ручками, целуя в щёку.
- Мамочка!
- Малыш, милый мой. Теперь мы всегда будем вместе, всегда! - шептала счастливая мать, которая после стольких лет вновь обрела своё дитя. Её переполняло счастье, искристое, игристое, похожее на дорогое пузырчатое шампанское, каким ещё в молодости угощал Иру её будущий муж.
- Мама, - повторил Паша, отстраняясь и внимательно глядя на женщину широко раскрытыми голубыми глазами. - Мама, теперь ты отпустишь меня?
Ира вздрогнула от этих слов, горло сдавила алая лента страха. Сглотнув, она переспросила, надеясь, что ослышалась.
- Что?
- Мама, - жалобно повторил Паша, опуская взгляд. - Мама, отпусти меня. Мне здесь страшно, отпусти...
- Но... но ты же сам пришёл... я же... Я думала, ты хочешь быть с мамой…
- Я пришёл, потому что ты меня звала! Я не мог спать, не мог ничего делать! Мне было больно, и я пришёл попросить отпустить меня! - звонко закричал мальчик, и Ира отшатнулась, испугавшись горечи, звучащей в его голосе.
- Так что я пойду, мама, можно?
- Я могу пойти с тобой... Давай я пойду с тобой, милый, - хрипло проговорила Ира, борясь с тошнотой, которая, даже несмотря на отсутствие тела, ощущалась до ужаса остро. Внутри ширился, рос чёрный зев отчаяния.
- Нет, - покрутил головой Паша, и, подняв руку, показал куда-то за спину. - Тебя уже ждут, тебя не пустят со мной...
Ирина оглянулась и тут же дёрнулась от испуга. Позади неё, почти вплотную, стояли две бесформенные тени. И стоило ей посмотреть на них, как они положили на её плечи свои чёрные, похожие на плети руки, не позволяя ни отступить, ни придвинуться…
- Мам, можно я пойду? Я тоже тебя люблю, но меня ждут, - нетерпеливо переминался с ноги на ногу Паша.
- Вы совершили грех, - шептали сзади тени.
- Ирочка! Ирочка! Это Мария Ивановна из 203, тут какие-то люди…
Слова скатывались в ком, сплетались в цепи, сковывая, ломая, давя, безжалостно и беспощадно. Горячий свинец потёк по холодным венам, и тело, в одно мгновение потеряв всю свою лёгкость, стало тяжёлым, каменным, пустым.
Закрыв лицо руками, сотрясаясь от непередаваемой боли, сжимающей её застывшее, но всё ещё способное чувствовать сердце, Ира заплакала…
Заплакала впервые за последние несколько лет...
Заплакала, а потом закричала, хоть и знала, что Богу нет до неё никакого дела...
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/