Предисловие

    Вторая часть романа принадлежит не только творческому пути Эллины Вереск. Она скорее о том, как взрослеет личность. О человеке, ищущем и достойном большой Любви.  Но пусть читатель не подумает, что Эллина – это моя копия или мой прообраз. Совершенно нет. Хотя, не исключено, что в чём-то  её  судьба похожа на мою жизнь. Но, всё же, я старалась в свою Элю вложить что-то новое, необычное , потому, что считаю нужным мыслить шире.  Хотя, даже самый идеальный образ мыслей не застрахован от житейских ошибок и излишних эмоций. А, в основном, мне хотелось показать жизнь.

   Возможно, в моей книге всё изображено в слишком мягких тонах. Я просто устала от зла. В жизни происходит всё намного жёстче. Наверное, я просто не в силах передать, насколько бывает коварна и превратна человеческая натура. Да и стоит ли поднимать грязь, если она должна раствориться сама в чистоте и  прозрачности человеческой души. Мне, например, больше хочется верить в хорошее, хотя сейчас я сама не знаю, что ожидает мои произведения и меня саму, как писателя. Но если в книжке всё заканчивается хорошо, то, значит, и в жизни все будет так же.

 

                                                                          Это наша судьба и расплата –

                                                                          Синь небесную с дымом вдыхать.

                                                                          От немого порога, от злата,

                                                                          От новизны дешёвой бежать.

 

 

 

 

 

 

 

Глава 1

     Эллина шла по набережной, низко опустив голову. Не было сил поднять себя. Поднять и взлететь, как прежде. Проблемы? Неприятности? Нет, нет, и нет. Жизнь складывалась просто отлично. За последний год особенно. Хорошая работа сразу же после окончания филфака. Популярность после издания трёх её романов и сборника стихов. Новые знакомства и друзья. Спокойная семейная жизнь.

      А Эллина брела по набережной, опустив голову, и даже августовский закат над рекой не волновал её как прежде. Не было настроя.  Или, скорее настроения. Или, как говорят на Украине «настрою». А без этого «настрою» ничего не может получиться у одарённой личности. И все проблемы и неприятности ничто по сравнению с духовным катаклизмом, из-за которого перекрывается главная артерия, связывающая её со всем огромным Миром. И не просто Миром. Миром фантастических грёз и мечтаний.

      Эллина чувствовала себя запертой в клетку. Успех переставал радовать её. Ей не хватало того ощущения юности, независимости и свободы, которым она жила в сложные для себя годы. Теперь она не была Феей, а скорее марионеткой. Поклонники и друзья теперь чаще интересовались её личностью, а не произведениями в которые она вложила так много труда. И не только интересовались, рисовали её сами, судя по тем, книжным образам, воспроизведённым самою Эллиной. Но, какой же умный писатель станет писать о себе или о ком-то конкретно. Несомненно, что в каждой из книг присутствует дух автора и его мировоззрение. Но как только перо начинает скрипеть по бумаге, весь  реальный мир тает, как хрупкая паутина и исчезают не только посторонние лица, но и своё собственное приобретает новые черты, перевоплощаясь в незнакомого, до сей поры героя. Как  жаль, но не все читатели понимают это, не каждый может уловить тончайшую мелодию,  доносящуюся из глубины души.

     Эллину это всё угнетало. Ей снова захотелось бежать куда-то далеко, как бежала она тогда со своего маленького родного городка. Сейчас она знала почти каждый свой шаг наперёд. Её стабильность приносила ещё больше опустошения и разочарования в жизни. Знала, что сейчас придёт домой и всё повторится как прежде, как вчера, как тысячу вечеров подряд их совместной супружеской жизни. Снова уют, ужин, безвкусная беседа с супругом… И так теперь будет всё время. Так будет длиться  теперь вечно. В ужасе Эллина закрывала ладонями глаза. Ей хотелось бежать от себя. «Зачем а живу ?!» -- повторяла она один и тот же  вопрос. Кому-то может показаться странным, что успех приносит столько страданий. Но Эллина жила внутренним зрением , видела мир изнутри. Да, это была она – гениальная маленькая девочка с обострённым чуством предвиденья, вынужденная до глубоких седин  влачить страдания юности.

       Итак, Эллина-марионетка медленно возвращалась домой, как обычно, в одно и то же положенное время. И ничего, ничего больше не менялось в её жизни. Не могло измениться. Но могла ли так существовать дальше она сама. По шаблону, делая вид, что у неё всё хорошо, обманывать тем самым себя и других. Оттого и чувствовала она себя картонной куклой, которую время и обстоятельства дёргают за верёвочки. Марионеткой.

       Придя домой, Эля обнаружила, что муж ещё не вернулся с работы. Это значило, что готовить ужин ей придётся самой. Эллина вздохнула и, засучив рукава, стала чистить картошку. Открывать разносолы в баночках не торопилась, надеясь, что  супруг подоспеет к ответственному моменту.

       Костя был идеальный супруг, придраться не к чему. Хозяйственный, заботливый. На работе все мысли только о работе. Дома весь в переживаниях о ней,  единственной своей королеве. И всё же он больше не напоминал того незаурядного озорного мальчишку. А Эллине этого так не хватало. Теперь её любимый с таинственным глубоким взглядом напоминал больше важного вельможу, сошедшего с картинок исторического романа. Носил только дорогие изысканные вещи, стригся только у своего личного парикмахера и ни шагу не делал без авто. Последнего Эля украдкой старалась избегать, чаще делая прогулки пешком. Она боялась, что её великолепная фигурка может пострадать от  “ нагрузки”  бездействия. Сам Костя немного набрал в весе, но не был обрюзглым толстяком, а симпатичным увальнем. В его движениях прибавилось флегматичности и важной медлительности. А как же! Директор одной из крупных фирм должен внушать уважение уже издалека. Хотя в душе, с виду грозный начальник, оставался застенчивым простачком и романтиком. Но от чего-то жизнь с таким романтиком Эллине теперь казалась скучной.

       Эля, погрузившись в меланхоличные раздумья, поджаривала картофель и не заметила, как  под дверями заскулил Тошка, предчувствуя появление хозяина. Его пёсик любил больше всех в последнее время, хотя Элю это не обижало. Наверное, потому, что меньше всего она любила хлопотать на кухне и собачку кормил в основном муж.

      Через несколько минут раздался звонок в дверь, и Тошка радостно залаял. Эля поспешила открывать. Увидев на пороге Костю, удивилась:

 -- А почему ключом не открываешь? Вдруг меня бы дома не оказалось?

 -- А где ж тебе быть, -- спокойно и уверенно, как всегда ответил Костя.

 -- То есть, как это где… -- почти возмутилась Эля.

 -- Я знаю, моя прелесть, что ты, как порядочная жена всегда дома после работы, -- сгладил конфликт Костя и чмокнул Элю в щёку. Но Эля ловко отвернулась, чтобы скрыть раздражение, понятное только ей.

     “Совсем меня за человека не считает, -- думала она в досаде, -- А вдруг я в бар пошла, напилась с горя. От такой тошной жизни в самый раз напиться…”

      Мысли её оборвал всё тот же докучливый супруг:

 -- Что у нас новенького?

 -- Всё по-старенькому, -- скрывая иронию и досаду, как можно спокойнее ответила Эллина.

 -- А что собачку не покормила ? – Костя наклонился к Тошке, насыпая ему в тарелку еду.

 -- А? Что? – Эля  совсем забыла о своём прежнем любимце, погрузившись в свои раздумья. Но быстро нашлась с ответом, -- Так ведь я знала, что ты, как порядочный супруг, вовремя будешь  дома.

      Костя добродушно рассмеялся, похлопав Элю по плечу. Чувства юмора в нём хватало на все случаи жизни. Потом без напоминания и особых приглашений стал помогать Эле хлопотать на кухне. Уж кто бы ни позавидовал такому супругу. Даже строгая Эллина мама, всё время считавшая, что из голодранцев хорошие люди не получаются, теперь всё чаще повторяла дочке: “Держись его. Такие, как он теперь на вес золота.  “

       И Эля держалась, как могла. Но сегодня в неё словно вселились поджигатели-чёртики. Ей постоянно хотелось разбить что-нибудь, сделать на пустом месте скандал, напугать или разъярить чем-нибудь своего благороднейшего супруга.

    “ Интересно, какай он в гневе, -- не выходила у Эли из головы навязчивая идея, -- Что-то я уже не помню.”  Она крепилась, как могла, создавая впечатление спокойствия. Крепилась до тех пор, пока за чаем Костя не проронил по рассеянности в сотый раз за сегодняшний вечер надоевшую Эллине фразу:

 -- Что у тебя сегодня новенького, дорогая?

И тут Эля взорвалась.

 -- Да всё по старенькому. У тебя что склероз?!  Сколько раз можно отвечать на один и тот же вопрос!

 -- Извини, дорогая, больше не буду, -- всё так же рассеяно ответил Костя, пожал плечами и потянулся за газетой.

    Этот жест и эта спокойная Костина рассеянность взбесила Элю ещё сильнее:

 -- Что, дорогая?!  Что такое, дорогая?!  Я скоро имя своё позабуду!  Тебе лишь бы как меня называть. Сам уже, наверное, позабыл как меня зовут…

 -- Эля, что с тобой?  -- Костя оторвался от газеты и удивлённо взглянул на Элю.
 -- Да ничего особенного, просто сошла с ума.

 -- Ты просто устала, тебе надо отдохнуть.

 -- Да. Устала. Устала от этого кошмара. От заурядности. От безразличия. От спокойствия. От того, что меня не понимают. И от тебя устала…

  -- Отдохни, -- всё с таким же спокойствием посоветовал ей Костя. И в эту минуту Эле почудилось, что перед ней сидит не человек, известный ей до боли в сердце, а только его оболочка, фантом, изображение, как в фантастических фильмах. На секунду ей стало страшно. А что, если между ними больше нет любви. А что, если Костя её больше не любит. Хуже, если у него есть другая и он это пытается скрыть от неё, любимейшей своей жены, своей королевы и прячет своё лицо, поэтому, за маской спокойствия. Нет, этого не может быть. Чтобы вызвать у супруга хоть какие-то эмоции, Эля кинула провокационную фразу:

  -- Костя, мы с тобой не пара. Я ухожу от тебя!

 -- Что?  -- Костя не мог оторваться от газеты.

 -- Да ничего. Я бросаю тебя и ухожу к другому!

 -- Другая фирма объявила акцию на такой же  товар, как у нас. Значит, спрос на наш уменьшится… -- не отрывая глаз от газеты, бормотал Костя и почесывал подбородок.

 -- Да ты очнёшься, наконец. На работе о бизнесе думать надо было.

 -- У нас сложные времена.

    Эллина в бешенстве швырнула на пол чашку, но та не разбилась, потому, что была из хорошего пластика. Тогда Эля вырвала из Костиных рук газету и тоже швырнула на пол. Сама обессилено  упала на стул и стала всхлипывать. Наконец Костя повернулся к ней лицом и изобразил участие.

 -- Я ухожу от тебя. Не могу так больше жить, -- хныкала Эллина.

    Костя пристально посмотрел ей в глаза. Затем взял её мягкую ладонь в свои большие руки.

 -- Надолго?

    Этот наивный, почти детский вопрос растрогал и обескуражил Элю настолько, что она не в силах была больше злиться на супруга и не доверять ему. Уже более спокойно она произнесла:

 -- Я уезжаю к маме. Проведать.

   Костя помолчал с минуту, размышляя. Затем, вздохнув, ответил:

 -- Ну, что ж, поезжай.

    Эля тоже вздохнула так, словно они говорили о разлуке навсегда или о долгой разлуке. Внезапно наступила тишина. Оба молчали. И в этой тишине было хорошо слышно тиканье настенных часиков.

Эля рассматривала безукоризненный  строгий профиль своего супруга на фоне светлых кухонных обоев и ей казалось, что часики отсчитывают последние минуты рядом с ним, как на вокзале. Но ей не было грустно, только тревожно.  Как перед прыжком через пропасть. И отказаться от этого чувства она не могла. Не могла, да и не хотела.

     Костя в задумчивости поднял с пола чашку, которую швырнула Эля и теперь крутил её в руках. Он не смотрел на жену. Только всё так же рассеянно повторил несколько раз:

 -- Ну, что ж, поезжай. Поезжай, может легче станет. Надо, так поезжай.

Глава 2

     Ночь Эллина провела беспокойно. Еле дождалась утра. Выпроводила на работу Костю. Собрала сумку. И скорей на вокзал.

     Родной автобус нёс её в родной городок  к родному домику, где жили родные мамуля и бабуля. Когда-то с этого городка  всё началось. Здесь она начала жизнь. Здесь начала писать. Здесь попыталась сделать первые творческие шаги. Здесь не раз обожглась и заработала, поначалу, не слишком хорошую славу. Здесь она встретила свою… любовь. Да, да, любовь, от которой теперь убегает. От этих воспоминаний сердце Эллины сводило тоской. Она боролась с противоречивыми чувствами, раздирающими душу на части. Сейчас она вспоминала не теперешнего супруга, а того парня, который сравнительно недавно сумел вскружить ей голову. И что же осталось от прежней романтики?  Ничего. А без неё молодая писательница не могла ни жить, ни творить, ни любить. Но об этом Эля пыталась не думать. Она не хотела расстраивать ни маму, ни бабулю и натянула на своё прелестное личико  улыбчивую гримаску ещё в самом начале дороги.

      К счастью место Эле досталось возле окошка и её внимание то и дело отвлекали деревья, росшие над дорогой, кустарники и бескрайние поля с подсолнухами, кукурузой, или просто со стернёй.

      Вот и прибыли. Автобус остановился у маленькой автостанции. Эля настолько отвыкла от родного городка, что теперь он ей казался ещё меньше, чем есть на самом деле.

      “ Подумаешь, знаменитость. Бывать надо чаще дома,” – одёрнула она сама себя в ответ на нелепые мысли.

       Вот и родной домик. Всё такой же, увитый плющом и диким виноградом, но значительно обветшавший, осевший.  Было ещё совсем рано и по дороге Эле никто из знакомых  не встретился. Не было никого и во дворе. Эля даже заволновалась, а вдруг свои ещё крепко спят, и она их разбудит своим нежданным визитом. И тут Эля вспомнила, что бабушка любит вставать очень рано и хлопотать на кухне, а мама может спешить с утра пораньше на работу  даже в выходной день. И теперь Эллина заволновалась по другой причине. А вдруг мама уже ушла из дома и Эле придётся ожидать её целый день, чтобы повидаться.

       Эля поспешно поднялась на второй этаж трёхэтажного домика. Как странно, такая маленькая лестница, всего по несколько ступенек в каждом пролёте, когда-то казалась маленькой Эле очень крутой и высокой.

        Молодая писательница подошла к знакомой до слёз двери и услышала аромат только что испечённых пирожков с ванилью, а может, это был пирог с яблоками. Ну, конечно, бабуля постаралась, словно чувствовала приезд любимой внучки. А она тут, как тут, прилетела на запах пирога как пчёлка на цветок. С минуту Эля колебалась, не решаясь позвонить, боялась увидеть в квартире, где она прожила почти всю свою жизнь какие-либо перемены. Ей снова вспомнились вечера, когда за ужином собирались всей семьёй,  и дядя Валдис иногда составлял им компанию. И тот вечер, когда Эллина впервые показала своим близким людям стихи, напечатанные в газете. Дядя Валдис тогда благословил юное дарование на светлый путь и предрёк ей большое будущее. Теперь Эллина могла гордиться своим настоящим, она не подвела своего наставника. Вспомнился Эле и тот редактор, который первым заметил и оценил её творения. Она чувствовала к нему благодарность и по сей день. Если бы не он, кто знает, сколько бы ещё пришлось скитаться незаметной девочке Эле из небольшого провинциального городка в поисках удачи. Кто знает, могла бы она издать свой первый роман теперь. И хотя прибыль от этих книг была не слишком велика  пока, Эллина чувствовала себя на высоте. Искусство главнее денег. И чувство полёта не заменят никакие барыши.

       Эля не ошиблась, бабушка, встав как обычно очень рано, пекла пирог со свежими яблоками. Его Эля так любила в прежние времена, рада была попробовать и теперь. От воспоминаний у неё невольно сжалось сердце.

       Бабуля открыла дверь на звонок и всплеснула руками:

  -- Элечка, ты ли это?

  -- Да, бабуля, это я, -- Эля глубоко вздохнула, -- Наконец-то дома…

  -- Как похорошела, видная стала, -- бабушка рассматривала модный Эллин наряд, -- какими судьбами-то?

  -- Соскучилась я, бабуля, за вами, вот и приехала.

  -- Ой, да ты проходи. Я пирог пеку, твой любимый, с яблоками. Боюсь, пригорит.

    Эля прошла в кухню, присела на табуретку. Бабушка заботливо протянула ей фартук, чтобы та не поставила где-нибудь жирное пятно на своей фирменной юбке. Эля прикрыла фартуком колени.

 -- Ну, как ты там живёшь, рассказывай, -- бабушка присела рядом с Элей, убедившись, что пирог ещё не совсем готов, -- ещё пять минут и будем чаёк пить…

  -- Спасибо, бабуля, ты такая умница, хозяюшка. Да только ты рассказывай, как вы тут живёте. Про меня, небось, из газет местных знаете. Как мама, как Валдис?

  -- Да, да мы всё про тебя читали, мы знаем, -- в глазах бабушки засиял радостный огонёк, -- И как ты в фильме снималась на нашей студии, и книги твои читали, которые ты нам в подарок выслала. А Валдис так тобою гордится. Не подвела племяшка, говорит. Знаменитость ты наша, -- бабушка погладила Элю по руке.

      Эля приветливо улыбнулась в ответ, но улыбка получилась какай-то напряжённой, натянутой. Больше всего Эллина боялась, что бабуля начнёт расспрашивать её о личной жизни. А врать или фальшивить Эля не умела.

 – Да, я привезла вам ещё своих книжек, скоро они появятся на прилавках и кое -какие сбережения… Возьми, бабуля, не обидь. А где мама?

 -- А мама здесь больше не живёт.

 -- Как так, -- Эля встревожилась.

 -- Да не переживай ты. Замуж она вышла, за Антона. Помнишь, с усами, ходил к ней. Жених видный, богатый. И квартиру, и машину кроме усов имеет.

    И тут бабуля рассеялась озорным смехам, который тут же был подхвачен внучкой, как в былые времена. И обоим стало тепло, как прежде.

 --  Да они теперь вместе. А я одна, -- тут же вздохнула бабушка.

У Эли снова невольно сжалось сердце. Только теперь она заметила, что бабушка сгорбилась больше, чем раньше. Хотя лицом ничуть не стала старше.

      У Эли навернулись слёзы сами собой.

 -- Бабуля, я тебя с собой заберу, чтобы ты одна не была. И тут же вопрос холодком кольнул её в сердце: ” Куда? “

 -- Да нет, что ты, милая, не нужно. Мне здесь всё родное. Инга и Антон меня  навещают, помогают, Валдис заходит чуть не каждый день. Мне с ними весело. А у тебя жизнь молодая, ты сама, поди, дома не бываешь.  Я вам с Костей только обузой буду.

      От веселого бабушкиного голоса слёзы на Эллиных щеках высохли, но от имени “ Костя “ она снова почувствовала холодный укол в сердце. Чтоб скрыть свои эмоции, она таким же весёлым тоном попросила бабушку:

 -- Бабуля, можно я на несколько дней остановлюсь погостить у тебя? У меня отпуск до середины сентября.

  -- Да, конечно, оставайся хоть на месяц. Мама твоя сегодня обещала зайти. Ох, да, я забыла, ведь у меня телефон на днях поставили. Звони, сколько хочешь, я почти всегда дама.

 -- Вот и отлично, буду звонить, -- Эллина радостно побежала переодеваться в бывшую свою спаленку.

 – Мама всё там же работает? Когда придёт, аж вечером? – сыпала она вопросы оттуда.

 -- Да придёт, придёт скоро. У нее всё и расспросишь. А сейчас, отдыхай, стрекотунья неугомонная,  -- откликалась бабушка.

Глава 3

      Утро следующего дня началось звонком на бабушкин телефон. Было около девяти утра. Эля ещё валялась в постели, вспоминая вчерашний ужин с дорогими ей людьми. Она была счастлива сейчас, сию секунду и ни на минуту не хотела думать о будущем. О том, что тёплый туман рано или поздно развеется, и ей нужно будет возвращаться в свой холодный мир, где больше не осталось ни чувств, ни эмоций. Её блаженные мечты оборвались телефонным звонком. Трубку подняла бабуля:

 “ Да…Да, приехала… Ну, это вы спросите у неё…  Сейчас позову.” -- слышала Эля обрывки разговора из соседней комнаты. Она прислушалась. Должно бить говорят о ней. В маленьком городке не возможно нигде скрыться от любопытных глаз, информация разносится моментально. Значит, вести о том, что Эллина Вереск, хоть небольшая, но всё же звёздочка, вернулась погостить в родной город, облетела всю округу.  Но Эля этому не удивилась и не рассердилась на простодушных провинциальных людей. Напротив, ей было любопытно и забавно, кто же хочет  её сейчас увидеть в такую рань.

      Не дожидаясь бабушкиного приглашения Эля вскочила с постели и подбежала к телефону. Бабушка сунула ей в руки трубку, а сама заторопилась на кухню, чтобы не мешать деликатной беседе. Звонили с отдела культуры. Какая-то дама очень вежливым голосом приглашала Элю выступить в молодёжном кругу юных поэтов и, возможно, посмотреть на их работы, дать им напутствия. Встреча должна была произойти завтра вечером.

      Эля согласилась без колебаний, только на счёт  “посмотреть работы” заверила сразу, что критиковать и рецензировать никого не будет, так как её, возможно субъективное, мнение не должно являться решающим.

      Поговорив по телефону, Эля пошла на кухню помогать бабушке. Выступления для самой Эли стали теперь не новостью, а бабуле было интересно, куда уже пригласили её знаменитую внучку. И Эля с удовольствием болтала о том, что её позвали на встречу в молодёжный литературный клуб.

      На следующий вечер, надев свой любимый наряд, состоящий из модных Джинс и лёгкой кожаной курточки, отправилась в отдел культуры.

      Вот оно, знакомое многоэтажное здание, внушавшее когда-то Эле страх, теперь – насмешку. Вот она заходит в двери вестибюля, подходит к вахтёрше, но та даже не спрашивает,  кто Эля такая, узнаёт её и пропускает без лишних вопросов, попросив по пути автограф.

      Вот Эллина поднимается по знакомым, но хорошо забытым ступенькам (лифта здесь нет). Вот знакомый коридор и дверь знакомого кабинета – отдела культуры.

      Эля без стука открывает дверь и спрашивает весёлым озорным тоном: ” Можно войти? “ Но в ответ слышит не слишком дружелюбный, но знакомый голос: ”Подождите, я занята. “  Женщина, находящаяся в кабинете, сидит в пол оборота к Эле, почти отвернувшись к окну так, что Эллина не может разглядеть её лицо. Но голос и профиль этой женщины вовсе не напоминают ту даму, к которой пришла Эллина ещё в начале своего творческого пути. Такие перемены интригуют Элю ещё сильнее, но вместе с тем она намного огорчается от того, что не может теперь показаться “ знатной даме “ во всем своём  превосходстве с немым вопросом на устах:  “ Ну, как, кто был тогда прав?”  

      Эллина кашляет в кулак и произносит ещё раз более настойчиво:

 -- Кажется, вы меня приглашали. На встречу.

     Дама резко поворачивается на своём крутящемся стуле в сторону Эллины. Оказывается – это молодая девушка. На её лице нет ни злости, ни высокомерия, лишь восторг и немое удивление. В следующую секунду удивление появляется и на лице Эллины:

  --  Аня, ты?!  -- наконец восклицает она, полностью войдя в кабинет и захлопнув дверь за собой, -- какими судьбами ты здесь, в этом кресле?

   Аня важно встаёт и прохаживается перед Элей.

 -- Я теперь зав отделом культуры. Но больше всего меня интересует творчество молодых писателей. Таких, как мы с тобой.  Аня хитро подмигивает Эле и улыбается двойственной улыбкой.

 -- Ты пишешь?  -- успокоившись немного, более холодно спрашивает Эля. Очарование от первой минуты встречи начинает рассеиваться.

 -- Да, -- гордо отвечает Аня, --  Я издала сборник стихов.

   Эля вздыхает. Эта картина ей давно знакома, дальше можно не продолжать разговор, каждая фраза диалога Эле известна заранее. Но всё же Эле интересна судьба подруги.

 -- А как же институт?  Ты ведь училась на бухгалтера, кажется?

 -- А, -- беспечно махает рукой Аня, -- институт я бросила на третьем курсе. Здесь престижней и прибыльней, -- Аня опять хитро мигает Эле.

     Эле становится не по себе от этих всех подмигиваний с непонятным значением, и она задаёт ещё один интересующий её вопрос:

 -- А как же та, бывшая зав отделом?  Где же теперь она?

 -- Кто?  Эта, Ангелина  Стеофановна, или Алла Степановна, по-настоящему?  -- иронично- пренебрежительным тоном переспрашивает Аня, -- Тебя волнует её судьба?

     Эля пожимает плечами в ответ.

 -- Она уехала отсюда, -- коротко и без эмоций отвечает Аня так, словно Эля лезет не в своё дело, -- Уехала навсегда. В Россию, к родителям, -- Аня смотрит в сторону Эли таким взглядом,  словно Эля во всём виновата.

 -- Почему?  -- задаёт Эля вопрос по-детски наивно и сама стыдится, но скрывать свои эмоции не собирается.

 -- Да, потому, -- имитируя досаду отвечает Аня, зная, что Эле интересно всё сейчас и она с превеликим вниманием выслушает любую историю и простит всё, -- От стыда она уехала. Не смогла здесь оставаться.

 -- Кто же её опозорил?

 -- Да кто, кто, -- Аня всхлипнула, -- Ты романы писала?

 -- Писала. И сейчас пишу.

 -- А про кого ты их пишешь?

 Эля пожала недоумённо плечами.

 -- Ну, про людей пишу, про нас всех.

 -- Вот. Вот в том-то и дело, что про нас всех. Про кого как. А ей бедной, больше всех досталось.

 -- Постой, постой, Аня, -- хладнокровно начала Эллина, -- Я ведь ни имён, ни адресов не называю. Откуда она знает, где и когда я о ней писала. Кроме того, у меня все образы собирательные, наполовину придуманные мной самой.

 -- Я не знаю, какие там у тебя образы, а её вся округа узнала и пальцами стали на неё показывать, да хихикать за спиной, -- Аня не скрывала своего гнева и вся раскраснелась.

    Но теперь раскраснелась и Эллина. Она вспомнила, что эта женщина незаконно занимала своё место и теперь просто  получила по заслугам.

 -- Ну, знаешь ли, если так и произошло, то ваша Ангелина Степановна поплатилась за свои плохие дела, -- гневно кинула Эля вызов в свою очередь.

 -- Да?!  За дела?!  -- продолжала атаку Аня, -- А ты знаешь, что у неё трое детей и муж алкоголик бросил их. Ей нужно было любыми судьбами удержаться здесь, чтобы свой выводок прокормить.

      Внезапно Эллина потухла, таких фактов ей никто не сообщал. На мгновение ей стало стыдно так, словно она и  вправду в чём-то виновата. Но, разве может человек  пострадать из-за такой глупости, как вымышленный роман? Ведь это даже не статья в газете.

 -- Ну, извини, я не знала, -- растерянно протянула Эля. Сейчас она чувствовала себя идиоткой.

    Аня опять всхлипнула.

 -- Может ты просто отомстила ей, но ты тоже не права, -- не унималась она.

    И тут Эля снова вспыхнула:

 -- Ну, вот ещё, ты теперь все грехи  готова на меня спихнуть. Не мстила я никому. Я писатель, а не киллер.

      С этими словами Эля хотела было развернуться и уйти прочь, но услышала душераздирающий вопль подруги у себя над ухом:

 -- Элька, дура, тебе везёт, а ты не понимаешь. Мы все давно знали что ты талант. Мы завидовали тебе, но белой завистью. Может, тебе говорили и делали много плохого, но ради тебя, ради твоего же блага. Чтоб ты не загордилась.

      И тут Эля просто взорвалась безудержным смехом.

 -- Ну и чудеса, -- произнесла она насмеявшись, вытирая слёзы, -- Это ж сколько сейчас я должна плохого выслушивать, чтобы не загордиться. Получается, я совершенно испорченная. Некому воспитанием заняться.

      Теперь Аня смотрела на неё, не мигая, растерянным взглядом:

 -- Элька, мы тебя любим, мы тебе хорошего желаем, -- тут Аня разрыдалась от избытка эмоций, -- Я так за тобой соскучилась, мы ведь подруги, выла она.

      У Эли тоже прорвались слёзы наружу, давно скопившиеся от тоски за родным домом и за былыми временами босоногой девочки. Подруги рыдали, обнявшись, посреди кабинета, забыв обо всём, и о былых неполадках, и о ссорах, и о неприятностях, которые доставляла каждая из них другой.

Глава 4

 -- Так ты будешь выступать перед детьми? -- от души нарыдавшись спрашивает Аня.

 -- Ну, конечно, -- вытирая нос платочком отвечает Эля.

 -- Тогда готовься.

     Немного приведя себя в порядок, обе девушки вышли из кабинета и направились вдоль по длинному коридору в аудиторию, где ждали их “ неоперившиеся “ подростки. По дороге Аня кое-что рассказала Эллине о молодёжном клубе писателей:

 -- Наш клуб возглавляет Юрий Фёдорович Седов, профессиональный писатель и поэт, член национального союза писателей. Его награждали премиями уже не раз. Ты должна знать его, он уже несколько книг издал.

   Ни о каком писателе Сидове Эля ни разу не слышала и книг его на полках магазинов тоже не видела.

 -- Его спонсирует издательство? -- задала она уместный вопрос.

 -- Нет, не издательство его спонсирует.

 -- И откуда- же у него столько денег?

 -- У него другой спонсор. Ему партия помогает.

 -- А-а… -- протянула Эля.

     Она вспомнила, как на свою книгу-первенца, собирала полгода по копейкам со своей мизерной зарплаты уборщицы. Как отнесла эти деньги вместе с рукописью в издательство.  Как ещё через полгода получила свои сто экземпляров сборника  стихов. Тогда Эля ещё не знала, что книги в таком малом тираже издаются гораздо за более короткий срок. Просто издатели поступили с ней не честно, воспользовавшись её неопытностью. Отпечатали книгу более чем в тысячном тираже и распространили по ларькам без ведома автора, не заплатив Эле ни гроша. А она, когда узнала об этом, не стала судиться, наоборот, обрадовалась, что на её книгу есть спрос. Да и не смогла бы юная писательница ничего отвоевать, так как  в подобных вещах разбиралась еще плохо, а договор на счет гонорара ни с кем не заключала. Свои же сборники, все до единого Эля раздала  в  “хорошие руки, “ как ей тогда казалось. Но больше оплошностей в издании собственных книг Эля старалась не допускать, все дела пропуская через бумаги и договора.

 -- Наш клуб называется “Козерог, “  -- продолжала Аня.

 -- Как-как? -- переспросила Эля.

 -- “Козерог “ – повторила более громко Аня и настороженно глянула на подругу, что может той не нравиться.

 -- А почему именно так? Разве поэзия имеет к этому созвездию какое-то отношение.

     Аня недовольно передёрнула плечами:

 -- Как назвали, так и называется. Не я название придумала.

     “Что б рогов можно было побольше наставить, “ --  промелькнула сама собой мысль в голове у Эли. Настроение у неё постепенно начинало портиться. Она почувствовала запах фальши от всего, что только что услышала. И чем ближе подходили они к дверям зала, где нужно было выступить, тем меньше Эллине этого хотелось.

      Они вошли в комнату, более просторную, чем Анин кабинет.  В ней была кафедра и стоящий на ней стол. Остальные столы стояли как в аудитории для студентов. Эля окинула взглядом публику, сидящую за столами. На первом плане девчонки в нарядных кофточках, за ними на задних сиденьях гвардия  «молодых бойцов».    Эллина поздоровалась, представилась, немного рассказала о себе и стала читать стихи.

      Настроение у неё по-прежнему не поднималось. Не зажигалась та искра в груди, которая должна была вспыхивать от общения с залом. Общения  незримого, когда писатель читает о своём, каждый из зрителей думает, вспоминает о своём, но вместе они сливаются в единое целое. Такого духовного слияния Эллина не почувствовала. Она смотрела в пустые безучастные глаза подростков, и ей всё меньше и меньше хотелось продолжать выступление. «Почему ? – задавала она себе вопрос, -- Вроде люди как люди, не хуже чем везде и всё же что -то не то.»  В их  взглядах читалось недоверие, переходящее в цинизм. А ещё едва уловимый страх. Страх перед полётом. Страх и загнанность дум. У Эллины сжалось сердце, его пронизывала давно забытая боль. Снова повеял знакомый запах плесени серой убогой провинции.

       Вдруг Эллина перестала читать, не дойдя даже до середины стихотворения. Она почувствовала полный паралич чувств. С этим нужно было что-то делать. Публика сидела тихо, не слышно было даже сопения. Но это и было хуже всего. Это была мёртвая тишина, напоминающая стоячую воду, болото. Нет, Эллине это решительно не понравилось.

      С лирикой было покончено. Она лихорадочно искала в памяти хоть одно пафосное стихотворение. И вот, наконец, это то, что нужно в данный момент. «Начинающим творить» -- объявила Эля. Это стихотворение было написано ею давно, ещё тогда она сама ходила вот в такое заведение. Во взглядах подростков промелькнула искорка  любопытства и настороженности. Они поняли, что это обращение к ним. Постепенно атмосфера начала теплеть. А когда Эллина подошла к последнему куплету, и вовсе стало жарко. Мальчишки заёрзали на задних сиденьях, должно быть, представляя себя на месте Эллины. Девчонки одобрительно зашептались. Кто-то полез в сумочку за блокнотом, что-то записывать. Где-то  щёлкали фотоаппаратом, желая снять Эллину на память.

    А Эллина декламировала:

 

                                 Неопытных поэтов не бывает --

                                 Нет истины в затворческих тисках.

                                 В объятьях мудреца бездонный тает

                                 Мир, с инеем недобрым на висках.

 

                                 Под проливным дождём сердца уносят

                                 Моленья искорку в щемящей тишине.

                                 Ослабший разум жадно встречи просит

                                 С прекрасным, с верою спасительной в душе.

 

                                  Но те, кто пожинают лишь известность,

                                  Не знают, что такое рай земной,

                                  Не видят, что такое ад небесный,

                                 Когда не все открыты пред тобой.

 

      И только Эля прекратила читать, как грянули аплодисменты. Парни на задних рядах одобрительно свистели и поднимали вверх сжатые кулаки с двумя выпрямленными пальцами --  указательным и мизинцем, что на их языке тоже означало высшую степень одобрения. А Эллина задумалась: неужели их и вправду так проняло? Хоть одна строчка дошла до сознания или это просто всплеск эмоций и дурной ребячьей энергии.

      И всё было бы ничего, на этой весёлой нотке, закончилось бы выступление  Эллины Вереск, но одной из девушек пришла в голову мысль пообщаться с Элей поближе.  Она подбежала к столу,  шлёпнула стопку бумаг перед Эллиной и вежливо обратилась к ней:

 -- Это мы пишем в нашем клубе. Мы и наш руководитель. У него самые лучшие стихи. Причитайте их, пожалуйста. А мне – автограф.

      Эля учтиво поставила автограф в блокноте, протянутом девушкой, а сама отметила про себя при этом, что ни в одном из киосков не видела своих книг здесь, в небольшом городке, находящемся всего за несколько сотен километров от столицы. Неудивительно, что местные жители почти ничего не знают о её творчестве. Но кто же виноват в этом? Всё та же коммерция, всюду преследующая лишь свои интересы?

      Эля хотела было отказаться от чтения чужих стихов, сославшись на то, что ей некогда, но замялась в нерешительности, боясь обидеть публику. Она нехотя взяла первый листок, прочитала несколько строчек про себя и тут же отпрянула.  Скрыть недовольство она не сумела, поскольку вообще не умела врать. Этот жест хорошо понял руководитель, доселе сидевший  за самым последним столом  рядом с Аней  и не замеченный Эллиной. Теперь Юрий Фёдорович встал, промокая красный вспотевший лоб платком. Видимо он собирался сказать речь вместо Эллины:

 -- Дети, -- обратился руководитель к залу, -- То, что прочитала сейчас эта милая дамочка перед вами, всё не настоящее – это халтура. Модернизация не приведёт ни к чему хорошему. А вот своего-то у неё мало, всё поверхностное и заимствованное. А я вас всегда  учил не красть.

 -- Э-э-э…. Позвольте милейшие, что-то вас не туда занесло, -- возмутилась Эллина, -- Вы хоть понимаете, о чём говорите?! Украсть чей-то стих, или хотя бы идею  -- это уже целое судебное разбирательство. Какое вы имеете право обвинять меня в воровстве! Или у вас есть доказательства?

       Руководитель задумался, снова вытер красный лоб платком и продолжил:

 -- Вы пишите, словно не от души. У вас нет искренности чувств первозданности.

 -- А вы кто такой, чтоб судить о моих чувствах, психолог?

 -- Вот, вы опять кидаетесь новомодными словами, не своими причём…

 -- Знаете что, я не собираюсь ни перед кем оправдываться и объяснять элементарные вечные истины, -- оборвала его Эллина, -- А вот я могу прокомментировать то, что написали вы. Ведь это ваши стихи лежат передо мной? Ваши инициалы на листке, -- Эля мельком пролистнула всю пачку, -- О, да тут, кажется только ваши стихи. Ну, что ж слушайте, что написали вы.  От меня хотели рецензии, вы её получите.

       Эля взяла первый, лежащий сверху, лист и прочитала первую строку:

--  «Вьет весною ласточка чашечку на дереве…» – всё, дальше можно не читать, уже ошибка, -- прокомментировала она громко так, чтоб всем было слышно, -- Это ж где вы, уважаемый поэт, видели ласточкино гнёздышко в виде чашечки. Разве ласточки вьют  гнёзда на деревьях? Только в скалах  или под крышами домов, или под балконами. Подойдите к нашему дому, я вам покажу, весь асфальт внизу под окнами закакан. Стыдно вам, жителю провинции этого не знать.

     В зале послышались смешки подростков.

 -- Я протестую, это эпитет, -- возмутился Юрий Фёдорович.

 --  Неудачный эпитет. В этом случае слово «чашечка»  нужно взять в кавычки. Но всё равно ласточкино гнездо мало чем напоминает чашечку, скорее клубочек с окошком. Ну, хорошо, пойдём дальше, -- Эля взяла следующий лист, --« Выпал иней, нам  подарком…» -- тоже дальше можно не читать. Сплошные ошибки. Во-первых, иней не выпадает, а кристаллизируется на предметах, на траве, на деревьях. Выпадает снег. И потом, кому это иней когда-нибудь подарком был. Разве это радость – заморозок в мае на полях, когда культуры только-только всходить начинают? А морозец в сентябре на голую землю – подарок? Это только урон урожаю.  И вы, житель села этого не знаете! Вам в четвёртый класс нужно, курс природоведенья заново пройти. Вы, наверное, даже в окно не смотрите, когда стихи свои пишите, сами не знаете о чём.

       В зале опять послышались хихиканья.

 -- Подождите дети, я вам ещё ваших стихов не читала, -- обратилась Эллина к публике. Насмешники смолкли.  А руководитель, вытирая мокрый лоб платком, пытался отбиваться:

 -- Я продумал этот стих, я его целый год писал. Это не то, что вы, столичники цивилизованные, всё на ходу делаете, потому у вас что попало получается. Вот мы…

 -- Вы, кажется, не слышите, о чём я вам говорю. Вы безграмотны во всех отношениях. Это не поэзия. Дети на свет быстрее появляются, чем ваши стихи. Но рождение человека намного священнее, чем вот эта испачканная бумажка, с которой теперь только в туалет сходить и можно.

 -- Да как вы можете, я целый год писал…

 -- Мне очень жаль, что вам некуда деть свои годы жизни. По меньшей мере, это расточительно.

    На этом Эля хотела закончить свою беспощадную критику, в которой она не поскупилась на  откровенность, но тут ей на глаза попался ещё один «шедевр» воспроизведённый всё тем же «профессионалом».

 -- А это что?!  Это тоже ваше ?!  -- возмутилась Эля, -- Это ещё что за бред:

    Небо нас роняло, небо нас кидало --

   Вправо, влево и вверх и вниз…

-- Это что, похмельный синдром, что  ли?

  Девок нет милее, тех, что поподлее... -- нет, дальше я читать не могу, это просто глумление над человеческими чувствами и над поэзией. Как можно так откровенно и невежественно возносить блядство. Просто дрянь. И эти все стихи, только что зачитанные мною, написаны одной и той же рукой, одним и тем же автором! В это трудно поверить, потому, что такая писанина, на самом деле --  подражательство, фальшь,  халтура. А это и есть воровство, уважаемый руководитель. Так чему же вы можете научить детей?!

   Зал сидел притихший.

 -- Дети, -- обратилась Эллина к залу, -- Скажите мне честно, зачем вы сюда приходите? Вам действительно нравится поэзия? Вы дня не можете прожить, чтобы не написать хоть один стишок? Ваша душа горит, поёт, плачет, когда вы общаетесь здесь?

       В зале послышались насмешливые хихиканья.

 -- Что?  Вы смеётесь надо мной? Вы, считающие себя поэтами, пришли сюда получить духовную поддержку друг от друга и смеётесь сами же над собой? Да вы просто малолетние лжецы. Вы приходите сюда потому, что мечтаете прославиться и получить много денег. А вы знаете, что деньги нужно заработать! Кстати, поэт – это не профессия, на поэзии много не заработаешь. Я вас разочарую. Поэзия – даже не призвание. Это другое измерение, войти в которое может только лучший, тот, кто сумел отдать себя всецело, бескорыстно, не ожидая награды. Только тот сможет стать настоящим гением. И это справедливо. А я сама живу не за счёт своих книг, а за счёт профессии. Так что, дети, идите домой, учите уроки, слушайтесь родителей, читайте книжки, чаще дышите свежим воздухом.  Гуляйте, отдыхайте, влюбляйтесь, живите полнотой всех своих чувств и не думаете о корысти. Живите красиво, чтобы потом ничего не было жаль. А стихи писать – это не главное. Главное – умение любить. Любить весь мир, как себя самого. И любите его так, как хочется вам самим, не попадайтесь в ловушку!

       После последних слов Эллины, сказанных с такой искренней эмоциональностью, слушатели, не считая руководителя и Ани, притихших за последним столом, повыскакивали из-за столов и ринулись к выходу так, словно кто-то дал им свободу, которой  раньше не давал и насильственно заставлял ходить сюда. Эллина удивленно смотрела им вслед.

       Парни чуть не посшибали своих подруг с ног, толкая и дёргая их сзади. Те визжали от восторга, довольные любым знакам внимания, даже негативным. Вслед за подростками вышел, вернее, выкатился соответственно своей комплекции, руководитель. Он ни на минуту не переставал вытирать красный взмокший лоб платком.

 -- Ну, ничего, я приму меры, -- кинул он в сторону Эллины напоследок возле самых дверей и скрылся за ними. Эля даже не удосужилась глянуть в его сторону. Понятно, что все угрозы мало чем могли отразиться на ней или  на её творчестве.

      Аня словно очнулась от шока и подскочила к подруге:

 -- Ты чего?  -- закричала она, --Ты в своём уме?

 -- Я-то, в своём. А вот те, кто принимают таких бездарей в союзы писателей, да ещё позволяют им других учить, похоже нет.

 -- Ты что наделала ! -- кричала Аня, не слыша ничего от гнева.

 -- Я убила пастуха и распустила стадо.

 -- Как ты можешь детей называть стадом?!

 -- А как вы можете делать из них стадо?!

 -- Мы отвлекаем их от разврата, приобщаем к культуре.  Лучше пусть здесь сидят, чем водку пьют возле ларьков.

 -- Вы полагаете, что вот этим, -- Эля кинула беглый взгляд на  стопку бумаг, -- Можно отвлечь от   выпивки и духовно поднять человека, как личность. Да они ещё больше будут развратничать, после всех этих заседаний, вам же назло. Ведь это не дети, как вы их называете, а вполне сознательные люди, способные анализировать свои поступки. А вы лишаете их этого права и делаете из них просто болванов… Да что там говорить, -- Эля махнула рукой, -- Мне просто жаль ту певчую птичку, окрыленную душой, которая залетит сюда. Она окажется в клетке, в камере для пыток и её сердце будет навеки разбито. Потому я и разогнала стадо..

     С этими словами Эля повернулась и, не оглядываясь, вышла прочь. Аня смотрела ей вслед, размышляя о чём-то и покусывая губы.

Глава 5

     Эля шла к своему дому и размышляла. Она вспомнила своё первое выступление на ступеньках театра. Тогда она сумела привлечь внимание зрителей, А ведь писала намного хуже, чем сейчас. К ней потянулись люди разных возрастов и профессий, окружили её теплом и пониманием.  Именно пониманием. Они хотели возвыситься духовно вместе с ней и улететь. Здесь в этом здании отдела культуры,  в её родном городе такого контакта со слушателями не произошло. Не было духовности, не было полёта, никто не попал в Храм. Было холодно. Эля вспоминала глаза молодых людей, и её сердце сводило от холода настолько, что даже руки озябли, как зимой, хотя августовский вечер был тёплым.

     «Вот странно, -- думала она, -- Когда я хотела вступить в этот Союз писателей, меня не пускали за то, что я не имею никакого образования после школы, значит – бездарная и неграмотная. А то, что вот такие грамотеи теперь там находятся, никого не удивляет. Разве это стыдно не иметь образования. Иметь высшее  образование и делать такие глупейшие ошибки -- вот это стыд.

     Как хорошо, что я не попала вот в такой союз. Похоже, порядочных людей там нет.»

     Уже начинало смеркаться, когда Эля подошла к своему родному подъезду, где прожила много лет. Под окном в маленьком палисаднике росли декоративные цветы. Душисто пахли гвоздики и, вместе с их запахом, Эллину снова охватила волна тоски.

      На лавочках возле подъезда, как обычно, по вечерам сидели пожилые соседки. Они увидели Элю ещё издали, и теперь оторвать не могли от неё любопытных  взглядов. Эля вежливо поздоровалась с ними.

 -- Ну, как там в столице? – стали расспрашивать соседки.

 -- В столице? Да всё хорошо…

    Эля остановилась немного поболтать с ними.

 -- А мы твои книги читали. Хорошо пишешь, открыто правдиво.

«Врёте вы всё, -- раздосадовано думала Эля, -- Ничего вы не  читали. Всё от бабушки моей знаете.»  Но в ответ только улыбнулась, чтоб никто не заметил её плохого настроения.

      Дома Эля пыталась отвлечься разговором с бабулей за вечерним чаем. Потом бабушка ушла спать, а Эля ещё долго смотрела телевизор, держа Касю на руках и гладя её по шелковистой шерсти. А возмущение всё не хотело проходить, глухо клокоча внутри. Наконец, совершенно умаявшись, где-то ближе к полуночи Эля легла спать, уложив Касю рядом с собой. На что та охотно согласилась.

     Эле не спалось. Ночь была глухая и тёмная. Ни одного фонаря не горело в маленьком дворике, только раздавалось где – то пение сверчка. Эх, провинция, маленький, уютный с виду городок. Эля настолько отвыкла от спокойствия и тишины, что теперь она её даже пугала, оглушала и давила на психику.

      Кася помуркивала рядом на подушке бесконца пытаясь водрузить задние лапы и хвост на лицо своей хозяйки. Эля настойчиво отмахивалась и наконец, рассердившись, отвернулась к стене. Но и так она не смогла заснуть. Теперь её стали одолевать грустные воспоминания. Эля вспомнила, что Касю ей принёс Костя в тот счастливый день, когда познакомился с Элей. И тот далёкий день теперь показался Эле самым светлым и беспечным за всю её прожитую жизнь. Эля невольно вздохнула, горло её сдавила судорога.

      Вся её прошлая жизнь теперь ей казалась праздником по сравнению с настоящей. А те трудности, с которыми она сталкивалась в начале творческого пути, просто забавной игрой, в которой было легко побеждать, не зная настоящих проблем и беспечно глядя на окружающий мир. Несомненно, Эля  всегда выбирала сложные пути, полностью выкладываясь ради начатого дела, готова была недоедать и недосыпать, лишь бы достичь желанной цели.  Но те прошлые годы юности тем-то и были облегчены, что совершенно неопытная девочка Эля  не знала настоящей глубины проблем, которые пыталась разрешить, летела наугад и тем  самым, во всём выигрывала. Но теперь здравомыслящей Эллине, хлебнувшей жизни, непросто было решиться на необдуманный поступок, не взвесив каждый свой шаг, не провернув в уме каждый из вариантов задуманного. Кроме того, она научилась предсказывать последствия поступков, не только своих. И это её тяготило ещё сильнее, потому, что вечно молодая бесшабашная душа желала по-прежнему лететь наугад  без всяких размышлений.

     Эллина мучилась в раздумьях. Она тихонько лежала под стенкой, на своей кровати, даже не шевелясь, но вместе с тем напряжённо размышляя. Главным образом не выходил из памяти сегодняшний вечер. Раскрасневшееся лицо руководителя литературного кружка, равнодушные, угрюмые лица подростков, пригнанных познавать культуру в добровольно -принудительном порядке.

      “А ведь ему за это платят, -- вдруг мелькнула мысль,-- Должно быть неплохо. Иначе не стал бы возиться с малолетками. А на книги, видно партия немалый барыш даёт. Отчего же их не писать, не издавать. А в союз как попал? Не иначе, как взятку сунул. А теперь наживается на чужих  душах. Чужие жизни калечит.  Психику уродует, обманывает, насилует чужую волю. Подонок. А что партия, не видит, кому деньги даёт? Может, не видит, может, не хочет видеть. А может, торжествует – таким способом проще людей обманывать…»

      Под утро Эле всё же удалось взять себя в руки и забыться тревожным поверхностным сном. Но как только забрезжил рассвет, и щебетание птиц оповестило о  наступлении нового дня, она не смогла удержаться на своём уютном ложе и вспорхнула с него как ранняя птичка.

      Бабуля ещё спала, когда Эллина умывалась, грела чайник, готовила завтрак, пила чай.

 -- Что так рано? Уезжать собралась? – услышала Эля сонный бабушкин голос у себя за спиной, когда расчесывалась перед зеркалом.

 -- Да нет, бабуля, не спится что-то. Пойду, прогуляюсь по забытым местам. А ты завтракай, я уже приготовила. Всё на столе.

 -- Спасибо тебе, хозяюшка…-- Эля чмокнула бабулю в щёку и выскочила за дверь. Ей не терпелось поскорее   глотнуть свежего утреннего воздуха и окунуться в забытую тишину лесов и полей.

      Во дворе никого не было, около восьми утра все ещё спали. Другие уже давно разбежались по своим рабочим местам и начали свой очередной трудовой день. И только утренняя прохлада охватила Эллину со всех сторон, и она ощутила грустную чистоту свежего солнечного августовского утра. Странную прелесть хранит в себе каждая минута августа. Деревья ещё зелёные, но почти везде уже собран урожай и каждый лучик солнца и тепла кажется драгоценным. Всё близится к осени. Дальше будет холоднее и холоднее, и ты знаешь, что новый всплеск солнца появится только весной. Но Эллина всё равно любила эту пору, наверное, за то, что она такая светлая, хоть и короткая. Нет, скорее за её мягкость, спокойствие, щедрость. Потом пойдут дожди, и ещё один островок счастья приснится только бабьим летом.

       Эля направилась по просёлочной пыльной дороге прямо в лесок. Запачкаться она не боялась, надев старую обувь и недорогие, уже изрядно поношенные, джинсы. Пройтись она рассчитывала по высокой траве, по бывшему уже заболоченному лугу, густо укрытому кукушкиным льном. Но как только Эля ступила на мшистый ковёр и услышала отовсюду стрекот лягушек, сердце её забилось. Нет, она не могла здесь ходить. Куда бы она ни направилась, всё напоминало ей о прошлых свиданьях и  о теперешней разлуке. И вернуть всё назад было нельзя. Здесь не было больше того парня. Его не было больше нигде, не было и её самой. Быть может, Эле это всё приснилось вместе с бабушкиными сказками. Добрый волшебник и она, Королева грёз – златовласая Фея.

      Вот тот дуб, где они вместе любили сидеть на его кореньях. Эля, переборов себя, всё же подошла к великану. Тот приветливо покачал ветвями,  сбрасывая жёлуди к Эллиным ногам, как гостинцы. Эля подобрала несколько, повертела в руках в задумчивости и, зачем-то, сунула в карман.

      Здесь почти ничего не изменилось, только сейчас – день, а тогда была ночь. Эля присела на огромный корень, где удобно было сидеть вдвоём. Какая жизнь всё же загадочная вещь, всё проходит, ускользает, словно ничего и не было, остаются лишь воспоминания. Неужели вся жизнь так и пройдёт в иллюзиях, а хотелось бы чего-то большего, значимого. Но есть ли это всё на самом деле или существует только в воображениях?

      Эля, задумавшись, сидела под деревом. Немного промокли ноги, и стал пробирать озноб, но простыть она не боялась. В эту минуту ей было всё равно, что будет дальше. Да и вообще, наступил тот момент в жизни, когда человека мало волнуют мелкие неприятности, касающиеся его самого.

      Немножко отдохнув, Эля побрела дальше. Ей хотелось увидеть речушку. Солнечный берег с жёлтым песком, пустынный пляж, кое-где укрытый спорышом, островки тростника у самой воды. Летом в самую жару здесь отдыхали дети, и даже взрослые. Но сейчас конец августа, через несколько дней осень и пляжек был пуст. Наверное, детвора готовится к школе, а может, ещё не проснулась, не желая вставать рано в последние августовские дни каникул.

      Эллина подошла к самой воде. Присела, погладила рукой воду, начинающую укрываться ряской.  Ей опять взгрустнулось. Она опять вспомнила себя. Вспомнила, как маленькая купалась здесь вместе с друзьями. Как собирала ракушки с улитками и одной из них сильно порезала ногу. А потом долго не могла  купаться и только сидела на бережке с забинтованной раной и печально глядела на всех.

    Да, стой поры много воды утекло. И речушка теперь была не такая полноводная и широкая, и вода в ней не такая прозрачная.

      «Некому этим заняться, -- в отчаянии подумалось Эле, -- Лучше бы та партия, которая деньги даёт на бесполезные брошюрки,  экологией городка занялась. Речку бы лучше почистили…

     Я уехала отсюда и тем себя спасла. А чтобы было со мной, если бы осталась?? – Эля тяжело вздохнула. Ей стали приходить на ум стихотворные строки:

                                                           Нет дела  никому до нас с тобою

                                                           Не говоря, что кт-то нами сыт.

                                                           А я живу, а я пьянею болью,

                                                           Которая былинами горит.

      Да, я смогла уехать, а речушку, как подружку с собой не заберёшь. А ведь она тоже ждёт спасения, молит о нём. Но что я могу сделать? Остаться здесь на какое-то время и выпросить у властей помощь? Не знаю, получится ли...»

      Эля не спеша встала и побрела прочь опустив голову так, словно чувствовала себя в чём-то виноватой.

Глава 6

     Дальше Эллин маршрут лежал в родную школу

      Это так всегда бывает -- то, что внушало отчуждение и страх за все долгие годы учёбы, теперь казалось милым и безобидным. Сразу же вспомнились безоблачные школьные дни при виде небольшого  трёхэтажного здания. Каким большим и мрачным казалось оно школьнице с тяжёлым ранцем за спиной. А теперь приобрело вид осунувшейся доброй старушки, поджидающей в гости всех, кто здесь когда либо учился. А во дворе всё так же росла старая яблоня. Эля помнила, как та цвела по весне. И как они, школьники,  старательно белили стволы деревьев. А потом вся аллея от школы до универмага казалась выстроенной на линейку. У маленькой Эли тогда захватывало дух от гордости.  И теперь она только улыбалась своим воспоминаниям, пытаясь проглотить колючий комок, невольно подкатившийся к горлу.

      Эля взошла на крылечко. Отворила дверь вестибюля. Оттуда сразу же пахнуло свежей краской и полиролью. Родная школа вновь готовилась к приёму новеньких первоклассников, кому ещё предстояло учиться не один год, и тех, перед кем через год  откроется широкая неизвестная дорога жизни.

       Вот широкий вестибюль, коридор, учительская, часы над звонком. Всё так и уже не так, как тогда, когда училась Эля. Панели окрашены не в тот цвет и нет скамейки под стеной у кабинета истории. Там теперь огромный стенд, какие-то муляжи и экспонаты. Эля поднялась на второй этаж. Теперь здесь был не деревянный пол, а линолеум. А перед кабинетом биологии – целый цветник.

       Да, школа преобразилась и Эля была весьма рада этому, но не совсем. В глубине души она  сожалела, что больше никогда не сможет вернуться ни на одну секунду в тот укромный уголок, где прошло её собственное детство. Ну, разве что в мечтах и воспоминаниях.

       Эля прошлась по коридорам, ещё раз взглянула из окна на школьный дворик, как любила это делать раньше и собралась уходить совсем, поскольку ничего от своей собственной школьной жизни здесь больше  не встретила. Но тут дверь одного из кабинетов отворилась и из неё вышли две преподавательницы. В одной из них Эля узнала завуча Лидию Михайловну, а  другую она не знала. Наверное, это была новенькая учительница, только что устроившаяся на работу. Лидия Михайловна показывала ей кабинет английского языка, в котором той, судя по всему, предстояло работать с первого сентября.

 -- Эллина, ты ли это?!  Эллина Берестова, кажется так, я помню. У тебя ведь другая фамилия. Знаменитая.

     Эля смущённо улыбнулась.

 -- Какими судьбами здесь? Каким ветром занесло в наш укромный уголок?  -- в вопросе слышались едва уловимые нотки иронии, которые Эля не заметила и не хотела замечать,  несмотря на своё собственное самолюбие.

 -- Своя школа всегда родная, -- коротко без кокетства и напыщенности ответила она.

 -- Это наша бывшая лучшая ученица, -- представила Лидия Михайловна новенькой  учительнице, -- Как она умела рассказывать стихи!… Да и вообще училась на одни пятёрки. А теперь пишет книги. Романы и стихи.

      Молодая учительница украдкой любопытно обсматривала Элю, как бы вопрошая взглядом: 

     «И как везунчикам это удаётся?  А тут работаешь, работаешь и ничего…»

      Эля снова засмущалась. Достала свою книжечку, которую специально приберегла для этого случая и протянула Лидии Михайловне:

 -- Это вам на память.

 -- О, спасибо, -- приятно удивилась та, -- И с автографом!…  Вот, что, моя дорогая, мы ваш портрет повесим на доску  почёта « Они учились в нашей школе»  рядом с отличниками и медалистами. Если хочешь, документы переоформим и тебе золотую медаль сделаем, -- Лидия Михайловна лукаво подмигнула при этом.

      Но Эллину немного рассмешила наивная щедрость учительницы, которая явно всеми силами желала сделать ей хорошее.

 -- Да нет, не нужно, -- улыбаясь, отказалась Эля так, словно добрая домохозяйка предлагала ей пирожков в дорожку, -- Вы ведь сами знаете, что училась я тогда неважно. Разве что поэзию очень любила, да и вообще литературу в целом. Поэтому я выучилась на филолога. Сейчас преподаю в институте. А медаль мне уже не нужна. В жизни мне помогли только знания.

 -- Ну, как так не нужна. Для престижа.

 -- Нет, -- покачала головой Эля, -- не нужно. Я не стесняюсь своего прошлого.

 -- Ну, может, хоть вечер мы тебе сделаем. Соберём аудиторию, торжественно поздравим.

 -- Вечер… Ну это можно, -- задумчиво ответила Эля и вздохнула, вспомнив недавнее своё выступление в отделе культуры.

 -- Договорились, мы тебе позвоним. Ах, да, чуть не забыла. Про тебя главный редактор нашей газеты спрашивал, звонил мне недавно, интересовался. Наверное, хочет статью написать. Лидия Михайловна опять подмигнула Эле, -- Читай прессу.

 --  Читаю, -- улыбнулась Эля.

      На этом они распрощались, и Эля поторопилась домой, потому, что почувствовала усталость. Так всегда бывает,  когда после очень сильного волнения и бессонных ночей вдруг приходит утешительное известие и человек спокойно засыпает. Вот и теперь Эле неумолимо захотелось спать после дружеской беседы со старой учительницей. Хоть и не ведала та женщина об Эллиных тревогах и не утешала её ни в чём и даже знать не могла, какие волнения иногда будоражат рассудок её бывшей ученицы. Но ведь разговор был между ними доброжелательный. Значит, Элю здесь ещё помнят с хорошей стороны. И она вновь почувствовала себя нужной миру сему, а прошлые проблемы показались не такими страшными и печальными.

Глава 7

      В счастливом блаженстве прожила Эля ещё недельку у бабушки. Почаще старалась навещать и маму. Бог весть, когда еще удастся приехать сюда погостить. Но, видно не судьба милой Элечке жить в благодушии. Такие как она видно не созданы для покоя, как бы ни хотели того сами. Только-только Эля начала успокаивать свои нервишки и чрезмерно тонкое восприятие мира сего, как волна нового смятения застала её врасплох.

      Тёплым сентябрьским вечером Эллина с бабушкой  пили на кухне чай с баранками, болтая о том, о сём.  Бабуля купила газету в киоске и теперь обмахивалась ею, как веером, рассчитывая почитать позже. Было немного душно в самом начале осени, а в тёмные с улицы стёкла то и дело постукивали ночные мотыльки и бабочки, словно просились впустить их внутрь. И сетка на распахнутой форточке была усеяна ими. Веял свежий ветерок. Эля чувствовала себя спокойной и счастливой, и, вместе с тем, знала, что это счастье совсем ненадолго. Но настолько коротки его секунды она ещё не знала.

   Вскоре бабуля отправилась спать, оставив на столе купленную газету. А Эля осталась допивать чай.  От скуки она развернула газету и стала читать заглавия над  статьями. И вдруг внимание Эли привлекла статейка с не очень выразительным, но загадочным названием  «Звёздная дорожка – наплевать на фальшь».

      Вначале Эля не поняла о чём идёт речь и стала читать дальше.  Но от неожиданности её пронзило током. От былого спокойствия и следа не осталось за одну секунду. О ком же эта статья? Неужели о ней самой! Но ведь её помыслы не были враждебными никогда по отношению к родному городку. А здесь:

   « Уроженка нашего города, выпускница школы № 3,  которую она закончила с золотой медалью, а ныне писательница Эллина Вереск снова удосужилась посетить наши края. Но что принесла она со своим визитом?

     Прошлый роман Эллины Вереск, выпущенный по области, нанёс немало вреда культуре нашего города. В нём она ехидно высмеяла и оклеветала заслуженного деятеля культуры А. С. Скирдову. Человека, который сделал так много хорошего и вывел её в люди. Но ради своей карьеры Э. Вереск не останавливается ни перед чем, и строит её довольно странным образом.

      Не удовлетворившись «изгнанием» одной жертвы, которая уехала от позора из родного города, Э. Вереск продолжает борьбу с теми, кто желает ей только добра. Напросившись на званый вечер со своим выступлением, она оклеветала там руководителя литературного клуба Ю. Ф. Седова, назвав членов  клуба стадом, а его самого пастухом, самозванка пригрозила разогнать их всех в ближайшее время, что привело подростков в смятение. Они поспешили покинуть аудиторию во избежание неприятностей.

      Сам  Ю. Ф. Седов так отозвался о произведениях известной, но бездарной поэтессы и о ней самой:   «Таких, как она в наше время много. Сейчас всё делают деньги – сунул взятку и уже на верхушке. Но такие произведения не несут в себе истинной литературной ценности. Скажу конкретнее. Стихи Э. Вереск не имеют первозданной первопричины, в них нет чувств. Кроме того, она часто сбивается с ритма, рифмы, почти все глагольные. Да и стихи-то не её, наверное, она перекопировала чьи-то мысли. Ведь ни один настоящий поэт не назовёт  своё произведение стишком, только стихотворением…»

     Дальше шёл словесный понос о том, как нужно воспитывать новое поколение и поднимать культуру. Ниже под статьёй стояло имя: Анна Самойлова, зав.  отделом культуры.

     Эля перечитала статью два раза, затем откинулась на спинку стула и стала обмахиваться газетой, как это делала бабушка.

      « Ну, Анька, ну артистка погорелого театра, -- думала Эля, -- Ты же на плече у меня плакала… Впрочем, что поделать с этой мартышкой, этого и следовало ожидать. А вот с газетой следует разобраться. Я этого так не оставлю. Может там много и не знают. Нужно пойти и рассказать, как всё было на самом деле. Но какое они имеют право печатать статью без моего ведома…. Ладно, утром разберёмся.»

     С этими мыслями Эля отправилась спать. А утром  за завтраком стала расспрашивать бабушку:

 -- Бабуль, скажи, ты знаешь Ангелину Стеофановну, бывшую зав.  отделом культуры?

 -- Бывшую… -- не сразу сообразила та, -- Алку, что ли?

 -- Ну, Ангелину, в общем-то. Её все так зовут.

 -- Да Алка она. Алла Степановна полностью. Это те её Ангелиной зовут, кому она угождает. Сама имечко себе придумала. Но мы-то, простые, знаем – Алка она. Её мать на швейной фабрике работала и её туда пристроила. А она, Алка-то,  видать не захотела трудиться и какими судьбами на верхушку выбралась, одному богу известно. Училась-то она не очень хорошо в школе и поступать поэтому не захотела.

 -- А уехала почему отсюда? – нетерпеливо спрашивала Эля, ей поскорее хотелось найти правду в этой всей грязной истории.

 -- Н-не знаю… Говорят, родственник у неё в России. А может,  жених  богатый объявился. Не стану врать, не знаю точно.

 -- Говорят, из-за меня она уехала! – с досадой выпалила Эллина.

 -- Из-за тебя?? Так ты ведь здесь лет десять уже не живёшь. Так – приехала и уехала.

 -- Да, да. Из-за  меня. Из-за моего романа. Я её в нём опозорила.

 -- Чем? Романом? – бабушка удивлённо взглянула на Элю, потом громко расхохоталась, -- Это кто ж тебе такую глупость сказал? – продолжала она, вытирая слёзы, -- Романом её опозорили. Да она сама опозорилась, когда кресло своё делить стала. Подружка твоя, Анька, закончила академию и вернулась в городок.  То ли ей барыша не хватило, то ли связей не было, чтоб место попрестижней отхватить. Начинать с ноля видно не хотелось, вот мамаша-то её и стала возникать. Заявила, что дочь её жутко талантлива. Вспомнила, что она с тобой дружила, мол, сама Эллина Вереск учила её стихи писать. А потом, небось, ещё и взятку понесла кому-то. Вот Анька и стала зав. отделом культуры, как более молодая и преуспевающая. Алку разжаловали, но она не успокоилась, конечно. Да и кто ж добровольно откажется от такого места, где ничего делать не нужно, только зарплату получать, а то глядишь, какой-нибудь писака-неудачник и взятку принесёт… Так Алка долго спорилась с Анькой, доже драку устроили. Прямо во дворе. Все бабы из окон чуть не повыпрыгивали, на них глядючи. То-то потеха была, как  они друг друга за патлы таскали. После этого Алка уехала. А куда и к кому – не знаю. А при чём твой роман, не пойму.

    Эля рывком схватила с холодильника вчерашнюю газету, открыла на ненавистной  статье и плюхнула на стол перед бабушкой.  Бабушка неспеша надела очки, взяла газету и внимательно стала читать, нахмурив брови. Через минуту, даже не дочитав статью, она лёгким движением отбросила газету в сторону, скинула очки и воскликнула:

 -- Ох, Элька, Элька! Ну, не можешь ты, чтоб в историю не впутаться. Кто тебя просил речь толкать, Кто за язык  дёргал всё время ?!

 -- Они просили. Я ни на кого не нападала, я отбивалась.

     Эля почувствовала, как неприятный холодок морозит ей душу, сковывает сознание,  парализует волю.

    «Не хватало ещё с бабушкой поругаться», -- мелькнуло предчувствие.

     Самое страшное для Эли были домашние скандалы. Тем более, сейчас, в минуту, когда ей так тяжело и ни один человек на свете не может её утешить. Близким она никогда ничего не расскажет, просто потому, что щадит их нервы. Но как же дорого ей благополучие в родном доме, где она родилась и выросла. Вмиг оно ей стало дороже всего на свете и все проблемы улетучились куда-то в небытиё, как  мелкие песчинки. Эля вдруг почувствовала себя школьницей, не выучившей урок и боящейся огорчить своим поведением любимую бабушку.

 -- Они всё врут, -- говорила Эля так, словно оправдывалась, -- Я завтра же пойду в редакцию  и разберусь в чём дело.   Может, там нечего не знают…

 -- Они врали и будут врать, -- наставительно произнесла бабушка, -- А ты не ходи, не разбирайся. Приехала сюда и сиди тихонько. Мне ж тебя, дуру, жалко. Ты ведь страдаешь.

 -- Да ну, бабуля, брось ты, -- вдруг рассердилась Эля, поражённая такими словами, -- Чего же бояться. Я всё равно уеду отсюда. Мне бояться нечего. А на вас это разве может отразиться?

 -- На нас? Не знаю, -- грустно ответила бабушка, глядя куда-то в окно, -- Мы люди маленькие, нас это не касается. Только ты всё равно не ходи, а то я волноваться буду.

 -- Ну, ладно, не пойду, -- спокойно заверила Эллина, удивлённая такой переживательностью бабушки из-за пустяков, чего раньше в ней не замечала.

Глава 8

     Сегодня ночью Эля снова спала беспокойно. Она никак не могла понять, как можно ходить по земле незаконно оплеванной и даже не попытаться противнику нанести ответный удар. Наконец решила: «Иду в редакцию и даю опровержение на эту нелепую статью».

     Рано утром Эля встала на цыпочках, чтобы не разбудить бабушку, проскользнула в ванную и, затем, одевшись и даже не попив чаю, выскользнула из квартиры.

    Теперь на улице становилось всё прохладнее по утрам и Эле пришлось накинуть свой любимый кожаный жакетик. Не желая томить себя колебаньями и раздумьями, твёрдым быстрым шагом она дошла до редакции. Решительно отворила дверь небольшой конторки. Прямо в небольшой прихожей перед дверью главного редактора сидела секретарша. Она недовольно взглянула на Элю и, не дожидаясь вопроса ответила:

 -- Он занят.

 -- Ничего,  -- в тон ей произнесла Эля, -- Меня он знает, мне можно.

   И, не обращая внимания, на взбешённый вид секретарши решительно подошла к кабинету и отворила дверь редактора. И застала его врасплох. Тот, видимо, никого не ожидал к себе, развалившись и полулёжа в кресле. Одной рукой о почёсывал свою грудь с редкими волосиками, видневшимися сквозь распахнутый ворот рубахи. Другой рукой он сжимал трубку телефона и весело хохотал, с кем-то беседуя.

      Войдя в кабинет и нарочито громко хлопнув за собой дверью, Эля в придачу так же громко откашлялась. Редактор вздрогнул и с ненавистью  глянул на вошедшую. Но узнав Эллину, знаменитую писательницу по всей области, тут же изменил выражение лица на строгое:

 -- Почему без стука и разрешения? – сухо спросил он.

 -- Я по делу, -- так же сухо и коротко ответила Эля.

 -- Минутку подождите, я перезвоню, -- небрежно кинул редактор в трубку и обратил свой взгляд  к Эле.

 -- Я слушаю, -- произнёс он нарочито-надменным тоном, пытаясь не  выражать лицом ничего.

   Но от зорких Эллиных глаз не ускользнуло то, что левая его рука дрожит (правой он схватился за какие -то бумаги)

  «Боится, что ли ? – подумала Эля, -- Значит понимает, что напечатал грязь. А может, после  вчерашнего сабантуя трясучка напала.»

 -- Не стоит мне называться, вы должно быть, и так хорошо меня знаете… -- начала Эля.

 -- Нет, не знаю, -- по-детски нагловато ответил редактор, -- Представьтесь.

    После этих слов Эллина снова отметила про себя, что у него задёргалось веко над правым глазом.

 -- Ладно, сейчас узнаете, -- спокойно и уверенно произнесла Эля, усаживаясь без приглашения на стул рядом со столом редактора. Тот сделал вид, что вовсе не смущён дерзостью.

 -- Я – Эллина Вереск, -- продолжала Эля, -- Та, которую вы совсем недавно так успешно оплевали в своей газетке.

     Редактор удивлённо приподнял бровь. Веко над правым глазом перестало дёргаться. Теперь затряслась его нижняя губа, и он поспешно поджал  губы. Лицо его стало выражать нечто наподобие сосредоточенного удивления, хотя глаза так и остались растерянными. На мгновение Эле стало смешно и она чуть не прыснула, едва сдержав себя. Она замолчала. Редактор наконец пришёл в себя:

 -- Я не писал эту статью. Я только проверил грамотность.

 -- Что? – изумилась Эля, -- Так вы, получается, даром хлеб свой едите. Да вы обязаны в первую очередь осведомиться в достоверности фактов.

     В том, что редактор врёт в каждом своём слове, Эля не сомневалась. Ведь она знала о нём почти всё.

 -- Так что вы хотите? – ехидно спросил редактор.

 -- От тебя – ничего, -- резко ответила Эля, -- А вот чтобы газетку вашу грязную закрыли, хотелось бы.

    И в то же время она почувствовала своё бессилие и апатию к дальнейшим действиям. Уж сколько таких грязных людишек и газеток на всём белом свете! Всех  не переделаешь и не закроешь. Значит, поступать нужно как-то иначе.

 -- Послушаете, голубушка, -- смягчился редактор, -- Давайте разберёмся по порядку. Вы сами напросились выступить перед аудиторией. Пришли незвано непрошено. А потом ещё стали критиковать Юрия Фёдоровича, уважаемого нашего писателя. Он был обижен вами и попросил у меня защиты.

«Понятно. Рука руку моет,» – подумала Эля. А вслух произнесла устало:

 -- Нет, всё было не так.

 -- Минуточку, -- редактор достал чистый лист бумаги и положил перед Элей, -- Вы вправе дать опровержение.

 -- Ха! – невольно вырвалось у Эли, -- А если ваш Юрий Фёдорович снова будет обижен?!

 -- Это его дело.

 -- Да-а…-- двусмысленно протянула Эля, понимая, что на таких грязных статейках держится рейтинг газеты, -- Нет, писать я ничего не буду.

 -- Почему?

 -- Не умею.

 -- Вы ж писательница.

 -- Грязь лить я не умею.

   Редактор открыл рот от удивления. Несколько секунд он сидел в растерянности, не зная, что предпринять. Наконец нашёлся:

 -- Послушайте, давайте вы будите за определённую сумму продавать нам свои статьи.

 -- Я не пишу статьи. Я пишу романы.

 -- А вы будете их писать.

 -- Ну, знаете что, любезный, -- Эля резко встала со стула, -- Это уж совсем дёшево с вашей стороны.

 -- Почему? Для начала полставки журналиста за каждую статью раз в месяц.

 -- За каждую грязь. Раз в месяц за копейки я должна буду обливаться грязью.

 -- Другие получают меньше…

 -- Между прочим, -- Эля привстала со стула, упёрлась в стол обеими руками и теперь глядела редактору прямо в глаза. У меня есть определённая задача, цель, назначение, миссия, если хотите. Я не позволяю, чтоб меня, как маленькую девочку использовали не по назначению, а газета на моём имени наживалась и за счёт его продвигала свою грязные делишки, повышая тем самым свой рейтинг.

  С этими словами Эля выпрямилась, отвернулась и собралась уходить.

 -- А-а  у вас рифмы глагольные… -- услышала она за спиной нерешительный голос редактора. И эта нерешительная подлость за спиной взбесила Элю так, что она забыла своё спокойствие на какое-то время:

 -- Чево?! – рявкнула она, обернувшись, неожиданно громко, что так не сочеталось с её тонкой внешностью.

     Редактор сидел, прижавшись к стулу, казалось, ему хочется спрятаться под стол. Но  ехидные глазки излучали торжество: «Наконец-то я её разозлил!»

     А Эллина была прекрасна в своём гневе. Голубые глаза стали тёмными, как вода в море перед бурей. Бровки сдвинулись на переносице и изогнулись плавными линиями, как два крыла. Полные губки набухли, как у обиженного ребёнка. А вокруг неё, словно нимб, разбросалось золотое пламя волос.

 -- У меня теперь вообще никаких рифм не будет, -- отчетливо и зло произнесла она, -- Но и пощады от меня не ждите! -- она чувствовала себя нелепо перед негодяем, который  “хорошо сидит “ на своём месте и ему всё нипочём. Но выплеснуть свой протест ему в наглую харю, всё же посчитала нужным.

     С этими словами Эля мелькнула золотым пламенем прямо перед носом у редактора и скрылась за дверью, как солнечный зайчик. И редактор разозлился. Теперь он не чувствовал себя победителем. Но не Элина прямота его взбесила, а красота. Он чувствовал  дикую досаду, что это всё ему не принадлежит. Ужасно захотелось отомстить.

    Не теряя ни минуты, редактор набрал нужный ему номер.

 -- Пташка прилетела сама, как было задумано, -- говорил он в трубку.

 -- Ну, и…

 -- Выпорхнула. Не знаю, как словить.

 -- Размазня! Догнать и напугать. Да так, чтоб в газету приплелась жаловаться. Сама приплелась, ясно?!

 -- Ясно.

«Подпрягу своих ребят, -- размышлял редактор, откинувшись в кресле. Он снова чувствовал себя королём, -- Они своё дело знают. Была бы моя воля, я б её уничтожил. Сволочь!»

      Внезапно он скривился от оскомины, неудачно скрипнув собственными зубами.

Глава 9

      После разговора с редактором Эля сразу домой не пошла. Сумбурные эмоции разрывали её душу на части. И возмущение, и злость от бессилия, и даже досада на саму себя, что не сдержалась и показала своё слабое место. Ей очень не хотелось, что бы бабушка вдруг заметила её настроение и, догадавшись, где была Эля, расстроилась ещё больше.

      Чтобы успокоить свои нервы, Эля свернула в забытый парк, где часто в детстве гуляла с мамой. Кое-что здесь осталось таким же но только стало ветхим и полуразрушенным. Всё Эле было таким знакомым, милым и родным. И песочницы, и ржавые качели, и кое-где разломанные скамейки, и неухоженные теперь заросли кустов. По дороге сюда Эля купила мороженное, выбрала здесь самую уцелевшую лавочку и присела перевести дыхание «после боя».  Она неторопливо ела  и размышляла. Но размышляла не мыслями, как это делает большинство здравомыслящих людей. Она умела думать как писатель, поэт или художник – подсознанием. Вмиг ей нарисовалась вся мрачная картина, нависшая над городком. Затем она представила паутину, оплетающую весь мир. Глядя на эти развалившиеся скамейки и «непричёсанные» кусты Эллино сердце вновь сковалось тоской: «Ну конечно, кому это всё нужно. Здесь руки не погреешь. Дети – наше будущее, несомненно. Да только не все из них имеют право быть счастливыми. Заброшенный городок, провинция. Здесь хорошо живётся только ворам и проституткам, над ними нет контроля, потому, что нет порядка. Что делать остальным людям, умеющим трудиться -- сидеть и бояться? А может,  уезжать, пока ты молод, и полон сил и энергии! Несомненно, приходится оставлять свой родной дом, любящих тебя людей и лететь, куда глаза глядят, подальше от безобразия и беспредела. И там, на чужой стороне болеть, болеть и болеть о том, что делается здесь, как выживают  драгоценные, дорогие тебе люди. И сколько же таких городков  в мире, даже не нанесённых на карту, забытых и никому не нужных. А сколько же несчастных в них людей?!»

     Теперь Эля знала, что она будет делать. Бороться здесь – нелепость. Но недаром господь  ей дал власть над пером. Она должна. Нет, она обязана писать и издаваться. Но чтобы реализовать свои планы, Эле придётся уехать далеко, очень далеко. Ведь на Украине художественные романы не издают. Если издают сейчас, то очень малым тиражом. Эле же нужно, чтобы её произведения узнал весь мир. Таким образом весь мир будет спасён.

 Конечная цель для Эллины вырисовалась мгновенно – Москва. Только там, в холодном,  чужом и шумном для неё, пока что, городе, она сможет излить и поведать всем о любви к родному краю. И Эля знала, что поймут её не сразу. Но понимают ли как нужно здесь? Получается, для того, чтобы тебя начали ценить, нужно уехать далеко и стать чужой. Теперь Эля точно знала свой маршрут – только Москва и не иначе.

      Охладив свои нервы и скрепив сердце, Эля встала и направилась в свой родной дом. Бумажку от мороженого выбросила по дороге в одну из урн, которая чудом уцелела возле скамейки.

      «И чего боялась бабушка, – думала Эля теперь уже мыслями, -- Ничего особенного не произошло. Ну, подумаешь, ещё одного подонка встретила. Словно мне это впервые. Сколько таких ещё будет… Должно быть во всём мире их немало. Ничего, надо привыкать. Я уже не маленькая.»

       Так безмятежно думала Эля, идя домой, не зная о том, что будет дальше. Не зная о той реальной угрозе, нависшей над ней со стороны вот таких негодяев, которых она так ненавидела, но всё же недооценивала. Нет, скорее не знала, не могла себе даже вообразить каким злом пропитаны  мелкие душонки этих людей. И опасения её родной бабушки были совсем не напрасны.

       Ехать Эля решила завтра, чтобы не рвать сердце на части в долгих сборах и расставаниях. Она знала, что уезжает надолго, но мысленно всё же давала себе обещание,  навещать родителей каждые три месяца. По пути домой Эля зашла на автостанцию и купила билет на утренний рейс. Теперь оставалась ещё одна задачка, как бы тактичнее и непринуждённее сообщить бабушке о своём отъезде, чтоб та не разволновалась. Как сегодня успеть навестить маму, чтоб та не обиделась, что с ней не попрощалась дочка перед отъездом. Как самой не распустить сопли в последний день и не выдать своего истинного настроения. Эля крепилась.

      На самом деле ей вовсе не хотелось ехать в Москву – большой беспокойный город. Она вообще не любила  огромные города. Ей бы хотелось навсегда остаться здесь, под тем раскидистым зелёным дубом и чтобы он ей днём и ночью рассказывал сказки о минувшей любви и вечном счастье. И чтобы вечно рядом были мама и бабушка. Но вот беда, нет работы здесь для Эллины, такой, чтобы ей нравилась. Она могла бы сочинять сказки, что нашептывал ей старый дуб. Но кому оны будут нужны здесь… Да и всё не вечно под луной. Нужно было уезжать. Хоть Эля и привыкла жить спокойной провинциальной жизнью, возникла необходимость складывать свою судьбу иначе. Видно, так было суждено.

 -- Что, так быстро уезжать надумала? -- спросила бабуля дома, -- Я даже пирожков в дорогу испечь не успела.

 -- Не могу, бабуля, дела, -- говорила Эллина, как обычно, когда собиралась уезжать в очередной раз и верила самой себе, что на этот раз она точно уезжает ненадолго, как, впрочем и во все прошлые разы, -- Да и надоела я тебе уже верно…

 -- Да нет, что ты, когда ты мне надоедала. Мне веселей, всё ж не одна.

 -- Ой, бабуля, заберу я тебя с собой, -- шутя лукавила Эля.

 --  Не-а не хочу, -- упрямо качала головой бабушка, -- Мне здесь милей. Здесь всё моё. Ой, да кстати, вчера письмо от папки твоего пришло. Привет тебе передаёт. Приглашает к себе за границу жить. Ну как, поедешь? – бабуля протянула Эле конверт с разноцветными мирками и причудливыми печатями.

 -- Надо бы навестить, -- растерянно проговорила Эллина, понимая, что выполнить это она сможет не так-то скоро. И снова её бедное сердечко забилось в тревоге и заныло от тоски. Сколько испытаний ей предстоит вынести ещё?

 -- А что я буду делать?

 -- Обещал работу тебе найти в смоём ресторане.

     Эля печально вздохнула, не говоря ни слова.

 -- Да не торопись ты, -- посоветовала бабушка, -- Побудь денёк другой, а там решение само придёт.

 -- Я бы с радостью, бабуль, да не могу. Дела у меня там. Да и билет себе я уже купила на автобус.

 -- Ну, как знаешь… -- вздохнула бабуля, -- Пойду тесто подходить поставлю, хоть пирог тебе в дорогу испеку.

 -- Подожди, бабуля, я с тобой. Люблю печь пироги, когда ты рядом.

     И никто из них даже не подозревал в тот последний ясный день пребывания Эли в родной квартире, что задержись она в ней ещё хотя бы на день, осталась бы здесь навсегда. И никто никогда больше не увидел бы её сказок о любви, её правды о жизни. И не увидела бы она сама больше ни Москвы, ни любви, ни синего неба.

     Но всё сложилось иначе к счастью для неё самой, для её поклонников и для вас, дорогой мой  читатель.

     А о том, как могло бы быть, она всё же никогда не узнает. Ни она, ни её бабушка, ни кто-то другой на этом свете. Да и не нужно им этого знать. Видимо Господь на их стороне всецело.

Глава 10

   Утром, чуть свет, Элю разбудила бабушка:

   -- Вставай, на автобус опоздаешь.

   В последнюю ночь дома Эле всегда спиться  особенно хорошо. Но делать нечего, надо вставать. Эля вздохнула, потянулась, вскочила с кровати и побежала в ванную.

    «Только без уныний, -- говорила она самой себе, -- Действительно, нужно уезжать так, словно завтра вернёшься снова и тогда всё будет хорошо.» 

    Но непонятная тревога всё равно терзала душу. Эля отмахивалась от неё, как от надоевшей  мухи.

    Вещи уже были сложены. В довершении бабушка разрезала пирог со сливами и яблоками и аккуратно сложила его в пакет.

 -- Давай проведу, -- предложила она Эле.

 -- Конечно, бабуля. Как я без тебя.

    Они вместе вышли на улицу.

 -- Что ж ты Косте не звонишь о том, что скоро приедешь, -- вдруг напомнила Эле бабушка, потому, что та всегда делала так перед отъездом.

     И Эля вдруг вспомнила, о том, что всё это время не звонила Косте. И сейчас она звонить не будет просто потому, что свою мобилку впопыхах оставила на журнальном столике, когда собиралась сюда улизнуть тайком. Но этот факт мало чем огорчил Элю. Она и так мало пользовалась карманным телефоном, а теперь, так и вовсе вспоминать о нём не хотела. А вот воспоминания о Косте её снова огорчили. Она представила, как вернётся домой, сделает беспечный вид, словно ничего не случилось и будет врать, глядя ему в глаза, придумывая любой предлог, чтобы умотать в Москву. Но обо всём этом Эля думать не хотела, только закусила нижнюю губу, а вслух непринуждённо произнесла:

 -- Ой, а я мобилку дома забыла.

 -- Эх ты, растеряша, -- последовал бабушкин ответ, -- Пошли уж, увидитесь скоро.

      И они шли по улице рядом, держа нетяжёлую Эллину сумку с обеих сторон каждая за ручку. Просто бабушке хотелось помочь Эле, а Эле не хотелось ей отказать.

 

      А за ними уже была незримая слежка их преследователей. В машине сидело четверо коренастых мужчин или, скорее мужланов. Каждый из них знал Элю в лицо и каждый из них ненавидел её по-своему. Ненавидел без причины. Ведь она никого из них не знала и ни с кем из них не сталкивалась на узкой дорожке. А они, выполняя задание, преследовали её в это солнечное утро по пятам.

      Вот мирно идущие Эля и бабушка свернули за угол последней на посёлке пятиэтажки, вот они прошли мимо заброшенного парка и перешли через мостик. Но, ни Эллина, ни бабушка так и не обратили внимания на иномарку, скользившую, то сзади, то поодаль их. А вот  «крутым парням» стало очевидным, что Эля в это утро собралась уезжать, ведь двигалась она неуклонно по направлению к автостанции, да ещё сумка с вещами в руках. Но надолго ли уезжает, никто им ответить не мог.

 -- Я ж говорил, с утра надо за дело браться. Она сматываться решила, -- говорил бритый на лысо парень, сидящим за рулём.

 -- Насорила и сматываться. Не-хо-ро-шо, -- тут же подхватил другой.

 -- Надо брать её тут же, -- оборвал его первый, -- А то уйдёт – не догоним. Только вот бабка всё время рядом. Мешает.

 --Уберём бабку, -- вмешался в разговор ещё один сидящий сзади.

 -- Нет, -- рявкнул шофёр, -- Это уже мокруха. А сидеть мне неохота. Тем более, за бабкой кинутся, я знаю, у неё родичи есть. А за девкой – нет. Уехала и всё. Пока спохватятся, мы слинять успеем.

  -- Тогда отвлечём, чтоб от бабки отошла, -- выдвинул идею сидящий рядом с шофёром.

 -- Тоже нет, -- отмахнулся шофёр, -- Сама отойдёт когда-нибудь.

 -- А если не отойдёт. Уйдёт ведь из под носа прямо. Гляди, уже к вокзалу подъезжаем. Сейчас сядет в автобус и тю-тю.

 -- Поедем за ней, -- вынес решение водитель.

 -- А девка-то сексуальная, -- заметил четвёртый, сидящий сзади и до сих пор помалкивавший, -- Гляди какая фигуристая. Может поиграем, а потом прикончим?

 -- А я о чём думаю, болван. Это моя идея, -- огрызнулся тот, что за рулём .

 -- Хочешь сказать, что тебе и карты в руки, -- начал заводиться молчун.

 -- Да ладно вам, -- разрядил обстановку сидящий рядом с водителем, -- У нас у всех равные права. Скажи лучше, где она насорила.

   При фразе «равные права»  водило скрипнул зубами, видимо ему это пришлось не по нутру. И со злостью он поведал братве:

  -- Ей наш редахтор гонорар пообещал нехилый за писанину, а она не захотела. Мало показалось. Сука.

 -- А зачем её убирать? -- опять вмешался не к месту третий на заднем сиденье, -- Ведь она уедет отсюда. Что нам до неё.

 --  Так ведь она там чего писать про нас будет. А может и  вовсе ничего не будет. Всё равно ненавижу,                                                                                                         --  бушевал во всю водитель.

 -- Бить будем по голове, -- заметил сидящий с ним рядом, -- Если даже и выживет, писать ничего не сможет.

    Так они доехали до самой автостанции. А Эллина тем временем, крепко обняв бабушку  на прощанье, садилась в автобус. Ещё минутка, завёлся мотор, и маршрутка сдвинулась с места. Эля ещё раз помахала в окошко рукой.

     Бабуля, проведя автобус взглядом, пока он не скрылся, не спеша отправилась домой. Преследователей она больше не интересовала. Они устремились вслед за Эллиной.

     Эля беспечно смотрела в окно маршрутки и сонно зевала. Мысли неспешно скользили в её хорошенькой головке. В это утро ей было ни грустно, ни весело, а как-то так неопределённо. Она понимала, что оставаться ей здесь больше нельзя. Ей нужно двигаться вперёд, продвигаться дальше, постигать всё новые и новые выси в поисках истины. Но что её ждёт там дальше в недалёком туманном будущем,  она не знала. И это её слегка тревожило. Это было совсем не то ощущение, когда она впервые решилась приехать в столицу  своей родной области и жить здесь. Тогда рядом всё-таки были бабушка с мамой, и в случае неудачи, она всегда могла изменить свою судьбу и вернуться  в родной дом. Сейчас это были другие чувства. Эллина знала, что назад дороги нет. И поддержки искать не у кого.  Раньше у неё был Костя. А теперь?...  Вспоминать про него Эля не хотела. Она представляла, как придёт сейчас в их квартиру, а вечером, словно школьница будет отпрашиваться у него в Москву. Объяснять, рассуждать, доказывать. А он опять будет молчать, и взвешивать все «за» и   «против». Потом, возможно даст «добро»  и Эллина уедет как собачка, отпущенная на прогулку на достаточно длинном поводочке.

     Нет. Так больше продолжаться не могло. Эля знала, что едет на чужбину. Знала, что вокруг может  оказаться немало врагов. Знала, что будет немало трудностей. Чувствовала, что иначе поступить не имеет права. Она должна поступить именно так. Теперь она боец, а не сопливая девчонка, посланный на невидимый фронт, воевать с невидимым врагом корыстолюбия. На свете есть проблемы куда большие, чем её собственная жизнь и благополучие. Объяснять это всё кому-либо Эля не хотела. Она решила всё сделать в тихую.

     Утром Костя, как обычно, на работе. У Эли будет достаточно времени, чтобы заскочить домой, собрать вещи и незамеченной смыться на вокзал.

     Сейчас, сидя в автобусе, она  обдумала план своего действия, на том поставила точку и больше решила к этой теме не возвращаться. Теперь она только рассеянно смотрела в окно, ни о чём больше не размышляя. А рядом с маршруткой плавно скользила иномарка. Эля видела её через окно  и вовсе не придавала этому никакого значения.

     Конечно, читатель уже догадался, что в иномарке сидели  знакомые нам преследователи Эли. И, наверное, догадывается, а может, просто надеется, что на этот раз с Элей ничего не случится, иначе на этом бы закончился мой рассказ о девочке из страны Сказок. И я никого не хочу расстраивать или накалять эмоции читателя, поскольку моя цель на данный момент  вовсе не создание головоломного острого сюжета. Но что может быть острее ощущения жизни, которая, то блистает обманчивым лучом вдалеке, то обдаёт сырой прохладой реальности. Да, на этот раз всё должно обойтись и закончиться хорошо. Но разве хорошо то, что могло бы случиться, хорошо то, что обычный человеческий разум может  вмещать в себя столько злости. По-моему, уже это плохо, а значит, в мире не всё спокойно. А значит, свой роман я пишу не зря.

      Итак, ничего не подозревающая Эля благополучно добралась до столицы. Думая лишь о своих тревогах, выскочила из маршрутки и помчалась на троллейбусную остановку. Её преследователи не отставали от неё ни на шаг и здесь. Хотя в многолюдном городе это делать было куда сложнее и осуществить свой план им пока что не удавалось. Они едва ли успевали только сопровождать Элю, чтобы не упустить из виду. Эля заскочила в подъезд одного из домов и заставила ожидать своих преследователей где-то с час. Но это им показалось не проблемой, они  рассчитывали потратить в ожидании гораздо больше времени.

      А Эля собрала вещи, на первое время, совсем немного. В сущности она рассчитывала  до наступления холодов вернуться сюда ещё раз. Присела на диван «на дорожку», окинула комнату взглядом и вдруг что-то кольнуло её в сердце. Она представила, как пройдёт неделя, другая в её отсутствие. Костя, не поняв такой долгой отлучки кинется её искать. Станет звонить к ним домой бабушке, маме. Те же переполошатся. Нет, так нельзя. Эля решила оставить записку. Быстро начертала её и кинула на журнальный столик: “Костя, я уехала в Москву. Так надо. Когда вернусь, не знаю. Меня не жди, не ищи.   Эля.”

 

       Ну, теперь всё. Мосты сожжены. Эля свободна как птица, она сама себя выпустила из клетки . Осталось только уволится с работы и снять в банке все свои заработанные сбережения. Эля мысленно чертила план своих дальнейших действий. Приблизительно прикинула, сколько времени  у неё уйдёт на это всё. Как раз вечером она должна быть на вокзале. И ещё одно предположение покоробило её душу. Она представила, как будет упрашивать строгого ректора подписать ей заявление на увольнение. Тот по обыкновению нахмурит брови, станет упрашивать её остаться. Что будет говорить ему Эля, пока не знала. Её горло опять неожиданно сдавил комок.

     «А, потом что-нибудь придумаю, -- махнула она рукой в досаде самой себе, словно смахнула слезу со щеки, -- Ну не могу я, не могу иначе. Мне самой уезжать не хочется. Так ведь не для себя стараюсь… Я должна.»

     Возле двери беспокойно поскуливал Тошка, словно предчувствовал скорую долгую разлуку со своей хозяйкой. И в тишине особенно слышен был его «плач» и ещё всё то же тиканье часов. Эля почувствовала, как тоска постепенно овладевает её сердцем, сковывает все органы, мешает встать и пойти.

      «Нет. Хватит. Мне пора!» -- сказала она самой себе, встала, перекинула сумку через плечо и направилась к двери. Там Тошка преградил ей дорогу, виляя хвостом, прыгал и просился на руки. Эля подхватила и прижала любимца к себе. «Маленький мой. Старенький, а прыгаешь высоко, -- говорила она ему, -- Ничего, не страдай. У тебя есть хороший хозяин, добрый, заботливый, трудолюбивый и ты ему по вкусу. Он о тебе позаботится. А мне пора идти...»

     С этими словами она опустила пёсика на пол. Тот едва успел в последний раз лизнуть Эллину щёку. Эля решительно отворила дверь и вышла прочь, быстро затворив её, чтобы Тошка не увязался за ней следом.

Глава 11

      Эля быстро шла по направлению к вокзалу. Все дела были сделаны, теперь необходимо купить билет на ближайший поезд на Москву. На её золотых часиках ( подарок Кости ) стрелки показывали десять минут пятого. Эх, если бы не очередь в банке, давно бы уже была на вокзале, а может,  в пути. Эля с содроганием представляла ту минуту,  когда её, до тошноты примерный, супруг, вернётся домой в положенное время, как увидит её записку на  столике, прочтёт  и… Что будет дальше делать Костя, Эля не знала. В тот момент ей хотелось бы уже сидеть в поезде и мчаться, забыв обо всём по направлению к Москве.

      Очередь в кассу, к счастью, была небольшая. Несколько человек впереди Эли и вот уже её черед. Эля дрожащей рукой протягивает деньги и говорит неуверенным голосом: «До Москвы». И ещё удача. Дополнительный поезд до Москвы отправляется ровно через полчаса. Эля не хочет ждать, когда он прибудет и в волнении спешит на перрон.

      На перроне много людей, с сумками или без них. Все толкаются, обнимаются, суетятся. Провожать Элю некому, и она этому рада. До прибытия поезда ещё целых пятнадцать минут. Эля горит от нетерпения, нервничает. Нет, просто стоять на месте она не может. Решила спуститься в зал ожидания, купить развлекательную газету. Да и в дороге веселей будет.

     Сейчас Эля чувствовала себя на полпути к звёздной карьере и совершенно не знала, что за ней ведётся неустанная слежка с самого утра. А её преследователи всё же решили достигнуть желаемой цели.

      На вокзале они решили разойтись по одному. Тот, что следил за Элей возле кассы, понял, на какой поезд она садится, и проводил её на перрон, хотя там потерял из виду. Другой (шофёр) занял место в зале ожидания и ему повезло. Вверху на ступеньках он вдруг увидел ту, что жаждал видеть везде. Мысленно он представлял уже, что будет делать с ней. И теперь лишь следил, прикрывая газетой играющие желваки на скулах, куда она направится. Но в тот момент, когда увидел её издали на самом верху лестницы среди толпы людей, она показалась ему  ещё ярче, чем прежде, а, поэтому, ещё ненавистнее.

     А Эля, ничего не зная, спустилась и направилась к киоску. Она шла мимо скамеек с ожидающими и, нечаянно, споткнулась о вытянутую ногу преследователя. Тот от неожиданности выронил газету.

 -- О, простите, -- рассеянно извинилась Эля, лёгким грациозным движением подхватила один лист почти на лету, другой, уже упавший, ловко подняла с пола. Её собственная неуклюжесть и невнимательность рассмешили её саму. Смеясь звонким заливистым смехом, она отдала  гладко бритому на лысо мужчине его «вещь» и такой же  лёгкой  и непринуждённой походкой двинулась дальше.

     Бритоголовый замер, боясь сдвинуться с места. Волна смятения накрыла его. В эту минуту он почувствовал, что не сможет выполнить свой план. Просто не сможет. По неизвестной причине. И тут же новая волна ненависти к самому себе прихлынула с ещё большей силой.

      «Да что  я, не  мужик!  – пронеслось в бритой голове, -- Всегда мог а теперь…»

      Но вслух лишь зарычал от бессилия.

      А Эллина скрылась у него из виду. Она отправилась на перрон, где ждал её ещё один преследователь и … Костя.

      Эля идёт вдоль только что прибывшего состава, ища нужный вагон. Любой гудок других поездов гулко отдаётся у неё в сердце. Минутка, другая и скоро этот длинный, как сороконожка, агрегат умчит её в неизвестность от милых дней беспечности. Она не плачет, но громко-громко бьётся пульс в напряжённых висках, как два молоточка. И вдруг, как из далёкого прошлого к ней доносится:

 «Эх Фея, куда же ты, Фея…»  Эллина сначала не понимает, что это наяву, но чувствует на себе пристальный взгляд и оборачивается.

 -- Что!  Костя?!  Как ты здесь оказался? – невольно выкрикивает она. Меньше всего ей хотелось бы сейчас этой встречи.

     Перед ней на мгновенье возник прежний кареглазый паренёк с белым лохматым пёсиком в руках.

    «Ну хватит, не расслабляйся» – командует она себе, -- А то навек застрянешь в болоте. Это всё иллюзии. Реальность впереди.

 -- Да вот, -- виновато оправдывается Костя, -- Решил пораньше приехать домой, работу оставил. Пришёл, а там записка… Я скорей на вокзал.

     На перроне стали объявлять посадку не поезд. Эля встревожено оглянулась на вагон.

 -- Мне пора, -- ничего не объясняя, кинула она Косте, -- Береги его, -- она кивнула на собачку, -- Всё, пока.

     Эля наигранно чмокнула Костю в щёку, помахала рукой и полезла в свой вагон. Костя тоже, ничего не спрашивая, помахал ей рукой вслед. И только два тёмных, как омут, озера на его лице словно говорили : «Ну, ты, поосторожней там. Я знаю, ты -- сумасшедшая.»

      Через пять минут поезд тронулся.

   «Пусть будет так, -- решила Эля, -- Всё равно ничего не изменишь. Вероятно, у него другая судьба, другая жизнь.»

 

     Бритоголовый со своим компаньоном наблюдали всю сценку прощания издалека. Теперь им стало совершенно понятно,  что сегодня выполнить задание они не смогут. А может, и совсем никогда. Но кто этот парень рядом с ней, он слишком знаком с виду. Нужно с ним войти в контакт.

 -- Действуй, -- шепнул бритоголовый другому. Тот расхлябанной непринуждённой  походкой двинулся к Косте по опустевшему перрону.

 -- Есть прикурить? -- спросил у него спокойно.

Костя достал зажигалку.

 -- Какие девушки рядом с тобой, -- продолжал преследователь.

 -- Жена моя, -- доверчиво поделился Костя.

   Преследователь присвистнул. Через минуту он докладывал бритоголовому:

 -- Это его баба. Законная. Я его знаю. Он с паханами работает.

 -- Отступаем, -- вынес решение бритый.

    В свою очередь он доложил по мобилке шефу:

 -- Задание не выполнили. Не удалось пристукнуть. Села в поезд и тю-тю в Москву.

 -- Уроды, козлы, -- во всю ругался редактор, -- Кто сказал пристукнуть?! Напугать, только напугать! Чтоб в редакцию приползла жаловаться, а не в милицию. Вот так вы должны были напугать. Причём в нашем городе, а не бог знает где. Вы б ещё в Москву за ней поехали. Может, она вообще не вернётся теперь. А мне её голова нужна. Ум ее! Я такие  бабки на ней бы заработал.

 -- Да нет, вернётся. Её мужик здесь остался. Он у наших паханов пашет.

 -- Да, -- призадумался редактор, -- Тогда и пугать не надо. По другому к делу подойдём.

Глава 12

     А поезд, тем временем, уносил Эллину подальше от родных мест. И она сама уже чувствовала дыхание новой жизни, но старая боль никак не хотела отпускать и накатывалась с новой силой с любым моментом воспоминаний.

     Эля расположилась возле самого окна рядом со столиком. В купе кроме неё никого больше не было и это было её собственное желание. Она любила путешествовать в одиночку и размышлять попутно обо всём, чтобы ей никто не мешал. Теперь Эля сидела, свободно откинувшись назад и поджав ноги под себя. В купе уже два раза заглядывала любопытная проводница, допытывалась, что Эле угодно заказать на ужин, на что та  ответила отрицательно, сейчас ей ничего не хотелось.

     “Третьего раза я не выдержу, -- подумала про себя Эля, -- А ведь я ещё не настолько известна чтобы обращать на себя внимание. Нет, ей просто интересно, что я еду в дорогом купе одна. “

      Эля прикрыла глаза, к горлу  снова подкатывал неприятный колючий комок. Она не была сейчас уверенна, что во всём поступает правильно. Тонкий шлейф неуверенности и едва уловимой вины перед кем-то тянулся за ней от самого родного дома в заброшенном провинциальном городке.  Но и по-другому поступить Эля тоже не могла. Что-то звало её там вдалеке. Немного давила печаль после сожжённых мостов. Но от разлуки всё равно не уйти, если это должно было свершиться. И Эля знала, что хуже было бы  бесцельное существование рядом.

     “Лучше пусть он останется в моей памяти глубоким и жизнелюбивым человеком, чем я буду видеть, как он жиреет на моих глазах. Ведь он кроме бизнеса знать больше ничего не хочет. И это есть его судьба. Даже последнюю минуту перед отъездом не мог, чтобы не расстроить меня банальным расставанием. Может быть, я ещё вернусь. Вот пусть поживёт без меня и поймёт, нужна я ему или нет. Но оставаться я тоже не могу. Ему этого не понять, он всё делает расчётливо и разумно. “

     Так думала Эля чтобы, заглушить свою тоску и сомнения. И вдруг в её памяти всплыли стихи того самозваного писателя, который якобы уже известен на весь мир. Они всё вызывали в ней ироническую усмешку и лишь одна единственная строка будила дикую неприязнь и возмущение от которого она забывала обо всех печалях,  оставшихся позади, обо всех трудностях впереди себя, обо всех своих маленьких невинных радостях и даже о самой себе.

      “Девок нет милее, тех, что поподлее... “ – навязчиво крутилось у Эли в голове, ритмично до тошноты, как стук колёс, вызывая раздражение.

       “А, чтоб тебя !” – в отчаянии подумала она, пытаясь отмахнуться и переключить своё внимание на что-нибудь другое. Но гадкая строчка не хотела улетучиваться.

     Эля стала размышлять , чувствуя, что ей не уйти от этой темы ни сегодня, ни завтра, ни вообще никогда, « Такое написать может либо дурак, либо негодяй. Одно другому, впрочем, даже не мешает.»

      Эля сидела расслабленно, она утомленно вглядывалась в проносящиеся за окном просторы полей. Но они ей сейчас были не интересны. И вдруг, как спасение для её утомлённого рассудка, откуда-то сверху полились строки:

 

                                                              Нас нечаянно небо роняло

                                                              В безысходность. Но рвались мы ввысь.

                                                              Не умели прощать мы подлость,

                                                              Только снова взглянув на звёзды,

                                                              Руку тянем сорвавшимся  вниз.

 

      Эля снова осторожно откинулась назад, боясь спугнуть волшебную мелодию, и продолжала слушать саму себя:

 

                                                               Это наша судьба и расплата –

                                                               Синь небесную с дымом вдыхать.

                                                               От немого порога, от злата,

                                                               От новизны дешёвой бежать.

 

                                                               В безызвестные светлые дали,

                                                               Что тревогой на душу легли.

                                                                Не давали мы вольность печали,

                                                                Только если на сердце сгущались

                                                                Тучки. Тёплым дождём пролились.

 

                                                                Не хочу быть заложницей  счастья.

                                                                Осмеянья не страшен мне  свист.

                                                                Я других обнимаю как братьев,

                                                                Кто судьбу не играет на “бис“.

 

     Всё. Это было всё, что она хотела поведать миру сему о себе самой. И не только о себе. О ком-то ещё. О ком, она не знала, но была уверенна, что они есть где-то рядом, может, не здесь, далеко. И, может, не в этом столетии, в прошлом, позапрошлом, а может в будущем. Но то, что они есть, Эля не сомневалась. Не теряя ни минуты, она нырнула в свою сумку и нашарила в ней ручку и тетрадь, всегда лежавшие сверху и лихорадочно стала записывать.

      Уже смеркалось. Свет зажёгся автоматически, но Элю это даже не отвлекло, она боялась упустить строки, которые сами ложились на бумагу. Едва Эля закончила писать и устало опустила руку, как в  дверь снова  бесцеремонно ворвалась проводница и плюхнула на стол стакан с чаем, после чего ещё раз осведомилась у Эли, не хочет ли та чего-нибудь к ужину. Эля снова напряглась, но потом, махнув рукой на все, заказала хороший ужин и стакан белого вина.

      “Деньги есть, можно погулять, -- решила она, -- Голова у меня на месте, заработаю ещё, где моя не пропадала. Хватит тосковать. Но мне повезло,  зайди она минутой раньше я не успела бы записать стихи. А, может, повезло ей, -- усмехнулась про себя Эля, вспомнив дотошную проводницу. “

       После ужина Эля улеглась спать и спокойно проспала до самого утра. Проснулась она, когда за окном едва серело. Было тихо вокруг, и только стук колёс и мерное покачивание вагона напоминало ей, что она  в пути. Ей  было хорошо в таком безмятежном состоянии, как дома бывало раньше или с Костей, когда они ещё только поженились. Но, вместе с тем, Эля знала, что как только она встанет с постели, её бывшие проблемы возобновятся и приобретут новую силу. А пока часок можно отдохнуть.

      Уже совсем рассвело. День обещал быть солнечным, и в первых лучах солнца Эллине всё казалось нипочём. В дверь постучали. Наверное, это была, всё та же невыносимая проводница. На этот раз ворваться ей не удалось. Эля закрыла дверь на замочек, который по неопытности не заметила раньше. Она просто никогда раньше не ездила в дорогих купе. У них с Костей на все случаи жизни всегда был собственный автомобиль.

     Проводница за дверью объявила, что через час они прибудут в Москву и остановка там будет всего пятнадцать минут. Эля всполошилась. Ей казалось, что в пути она будет ещё не менее двух часов. Это Костя всегда всё высчитывает до мелочей, у него всегда всё получается чётко, тютелька в тютельку. У Эли же всё происходит спонтанно. Иногда Элю мутило от этой чёткости, ей казалось, что не хватает воздуха. Но теперь-то она свободна.

     Не теряя ни секунды, Эля почти соскочила с постели и стала впопыхах собирать свои вещи, которых, по сути, было немного. Самое главное не забыть тетрадь, ручку и мобилку. Часики и небольшие украшения в виде золотых серёжек, цепочки и перстенька всегда были на Эле, да ещё обручальное колечко. И это всё Костины подарки. Ну, всё, собралась. Сумка сложена. Теперь нужно умыться и немного подкраситься самой, чтобы в большом красивом городе не выглядеть неряхой. Эля всегда предпочитала неброскую косметику и тонкий нежный аромат духов, который  “не забивает ноздри“.  Осмотрев внимательно свой внешний вид в небольшом зеркальце на двери, Эля уселась на кровать в волнительном ожидании. До прибытия поезда ещё оставалось полчаса. И в этом опять была виной Эллина нерасчётливость. Вот Костя бы… Ну, хватит всё про Костю. Костя много чего бы сделал не так. Он и живёт теперь не так как Эля. Но Эля была таковой. Бесшабашной, ветреной, иногда взбалмошной. И в этом не было её вины. Это была её судьба – отлынивать от дел  и нести радость людям, которую не все из них принимают. И для Эли это было, ой, как обидно. Эля сидела  почти неподвижно, ровно выпрямившись, как статуя, сцепив свои тонкие пальчики в замке от волнения и обняв ими одну коленку, которая грациозно лежала на другой. Она чувствовала, как у неё внутри бешено колотится сердце, холодеет и словно проваливается куда-то вниз.

      В дверь снова постучали. В спешке Эля забыла открыть щеколду. Она вскочила и отворила дверь купе. На пороге проводница окинула Элю любопытным взглядом и кокетливо произнесла:

 “Поезд на Москву прибывает через десять минут. “ Поправила свою причёску и уплыла вдоль по коридору, неся впереди себя поднос с чьим-то завтраком.

      Эля поспешила приблизиться к выходу, хотя и тут её спешка была неуместна. Она просто хотела поскорее выйти.

Глава 13

      Поезд остановился. Эля выпорхнула из вагона наружу, как мотылёк из кокона. Благо, сумка была нетяжёлая. Эля любопытно осматривалась вокруг. Широкий перрон, много поездов рядом, ждущих отправления по своему пути. Много народу вокруг. Большой вокзал, хотя почти такой же, как дома. Не успела Эля отойти от поезда, как к ней тут же подошли двое в униформе:

 -- Ваши документы, -- попросил один.

   Эля достала паспорт и, словно не нарочно, писательский билет.

 -- Это не нужно, --  холодно отстранил жестом другой Эллино удостоверение.

 -- Что-то случилось, раз документы проверяете? – в свою очередь спросила Эллина.

 -- Нет, работа такая, -- сухо ответил проверяющий, -- Что в сумке?

 -- Да ничего, вещи, -- растерянно ответила Эллина.

 -- Покажите.

 -- Что, прям все?

 -- Все.

     Эллина волнуясь, нехотя стала расстёгивать спортивную сумку. Неприятный холодок пробежал у неё по спине, ей очень не понравилось, что незнакомый дядька будет рыться у неё в вещах. В сумке кроме платьев да парфюмерии у неё ничего не лежало, видно строгий милиционер это понял с первого взгляда, и рыться в вещах не стал.

 -- Зачем приехали? – продолжал спрашивать он.
 -- Я – писатель, -- начала рассказ Эля, -- Хочу, чтоб издательство печатало мои книги. У нас в стране это почти невозможно.

 -- Какое издательство? – монотонно допрашивал человек в форме.

 -- Да какое-нибудь. Мне всё равно.

 -- Так вы не знаете даже к кому приехали?

     -- Нет. Я в поисках работы.

     Эля снова потянула милиционеру корочку, свидетельствующею о том, что она талант. На этот раз блюститель порядка не оттолкнул документ, а внимательно рассмотрел его.

 -- Ох, и много же вас таких тут, -- наконец снисходительно произнёс он, -- И чё дома людям не сидится, всем в Москву надо. Ладно, иди, писатель, желаю удачи.

 -- Спасибо, -- озадаченно произнесла Эля и двинулась к вокзалу, но уже не такой летящей походкой.

     Эля вошла в огромное здание с высоченным потолком и растерялась. Здесь было очень много народу. Настолько много, что ничего не было видно за толпой, ни выхода, ни входа. Откуда-то сверху гремел голос, объявляющий посадку на какой-нибудь поезд. Размышлять Эле пришлось не долго. Не успела она перевести дыхание, как толпа бушующим океаном сама поглотила её и понесла “ по течению “ вслед за всеми. Едва опомнившись, она закричала на ухо какому-то дядьке “плывущему “ рядом:

 -- Скажите, где здесь выход?

Но тот не ответил, словно не услышал вопроса. Тогда, испуганная Эля, закричала во весь голос:

 -- Где выхо-о-од?

Но никто не ответил. Только одна дама обернулась к ней и недовольно произнесла:

 -- Чё орёшь, дура. Сейчас там будет.

     Эля немного успокоилась. Вдруг она наткнулась на что-то твёрдое и чуть не упала, нелепо взмахнув  руками. Оказалось, что это было кресло с ожидающим. Целый ряд кресел. Мужчина, сидевший в кресле, недовольно фыркнул в Эллину сторону:

 -- Девушка, смотреть надо куда идёте.

 -- Где выход? – выдохнула Эля наболевший вопрос.

 -- Да вот, под часами выход. Вы что, с неба упали?

      Эля, едва успев поблагодарить мужчину, направилась в сторону выхода, ориентируясь на часы. Только сейчас она поняла, что все эти люди, целая толпа людей, только что вышедших из поездов, направлялись именно туда. Ей повезло, что она попала в нужный поток.

      Наконец-то Эля оказалась на улице. Что делать дальше? Одному богу только известно. Эля опять растерялась, но вовремя взяла себя в руки. Присела на ближайшую незанятую скамейку и решила составить приблизительный план своих действий.

     Перво-наперво ей нужно было жильё.  Какая-нибудь крыша над головой. И искать эту крышу нужно сейчас, чтобы не  остаться без ночлега. У Эли было два варианта: поселиться в гостинице, либо снять квартиру. Первый вариант был проще, ведь квартиру нужно искать по объявлениям, гостиницу можно найти здесь же на вокзале по каталогу. И ещё один вопрос волновал Элю. Как распорядиться немалой суммой денег, которую она сняла в банке и тщательно спрятала аж на самое дно своей сумки. Там предварительно, ещё дома, давным-давно, предусмотрительная Эля сделала удобный незаметный кармашек на все случаи жизни. Это была только её сумка и о кармашке знала только она, хотя никогда прежде им не пользовалась. И вот теперь он ей так пригодился.

      У Эли была одна пропозиция -- отдать деньги в банк для сбережения, глядишь – проценты накрутились бы. Но Эля не знала, какой из банков надёжнее и решила пока оставить деньжата в сумке. По её расчётам их как раз хватило бы приблизительно на месяц проживания в дешёвой гостинице плюс недорогое питание.

         “А потом заработаю ещё, у меня ведь книги есть. И диплом о высшем образовании,“ – решила Эля. Она выбрала гостиницу подешевле и поближе к центру, и направилась туда.

        Но не тут-то было. В такой недорогой гостинице почти у самого центра города, свободных мест уже не оказалось. Эле посоветовали зайти через неделю. Ближайшая гостиница была намного дальше и несколько дороже. Но выбора у Эллины не было. По своей неопытности она записала адрес только одной гостиницы.

       “Ладно, -- решила Эля , -- Остановлюсь там на недельку, потом, переберусь сюда. “

       И снова ей пришлось проделывать долгий путь, почти такой же, как она совершила от вокзала сюда. На это всё ушла сумма денег равная её столичному завтраку, если бы он был скромным или хорошему ужину дома.

      Её золотые часики показывали половину двенадцатого, когда она прибыла в гостиницу “Астория“. Отдала паспорт, заплатила за неделю вперёд и получила ключи от номера. Когда вошла в него, растерялась. И за это всё она заплатила такие деньги! А что же её ожидало в той дешёвой забегаловке. Да, номер – далеко не люкс. На стенах старые, кое-где  ободранные обои. Железная кровать в углу, небольшая тумбочка рядом с ней. Посредине комнаты большой деревянный стол, в другом углу платяной шкаф, под ногами стёртый половичёк на старом линолеуме. Вся мебель столетней давности. Единственное большое окно, почти  на всю стену, ничем не завешено. Туалет и душевая – общие.

       “Ничего, обживёмся  как-нибудь,“ – подумала Эля. Ей враз перехотелось переселятся в ту, дешёвую гостиницу, вдруг она ещё с клопами, крысами и тараканами.

      Теперь Эле оставалось получить постель у коменданта и, быть может, попросить какие-то шторы. С трудом найдя коменданта, Эля получила все необходимые предметы обихода: матрац, подушку, постельное бельё, шторки на окно и к её удивлению, даже, гардину для ширмы в комнате и небольшой коврик на стену.

       “Ну, вот, уже веселее, “-- подумала Эля.

       Было около двух часов по полудни, когда Эля управилась со всеми “благоустройствами “ и немного привела себя в порядок после дороги. И тут она вспомнила, что ничего не ела с самого утра. Эля ощутила бешенный голод, который не чувствовала утром из-за тревог и волнений. Нужно было спуститься в магазин с пятого этажа. И лифт, конечно же, в десятиэтажном здании был поломан.

      После скромного обеда, состоящего из бульона быстрого приготовления, бутерброда с дешёвой ветчиной и кефира, Эля упала на кровать и заснула, как убитая. Благо, что она взяла с собой кипятильник, теперь можно не беспокоится о приготовлении горячих блюд  и не ходить из-за этого в столовую, чашка бульона всегда может быть перед ней. “Неплохо было бы обзавестись электроплитой, “ -- засыпая подумала Эля.

Глава 14

     Проснулась Эля только рано утром. “Наконец-то выспалась, “-- подумала она. Её не мучили  ни жажда, ни чувство голода. Напротив, есть совсем не хотелось, и голова была словно наполнена дымом. И тут Эля впервые почувствовала, что в этом огромном городе она совсем одна и опереться ей не на кого.

      “Не раскисать!“ – скомандовала она себе. Быстро вскочила с кровати и, чтобы окончательно прогнать одиночество, начала делать, привычную для нее, зарядку. Затем заставила себя поесть, собрав оставшиеся после вчерашнего обеда пожитки и накипятив себе чашку чая. После завтрака уселась перед окном и стала размышлять, что делать дальше.

      Ну, в первую очередь, попытаться протолкнуть свои книги. Ведь только ради них Эля проделала такой долгий путь сюда и живёт теперь в такой неприглядной гостинице, перебиваясь с хлеба на воду. Эллина знала адреса нескольких московских издательств, издававших книги её любимых авторов -классиков. И теперь ей казалось, что в первую очередь нужно обращаться именно туда. Ведь там печатают только хорошие книги и произведения Эллины Вереск вполне достойны печататься рядом с ними. Новая волна восторга охватила Элю, как только она представила свои романы в дорогом переплёте с красочной ламинированной обложкой и на ней своё имя.  Мигом Эля забыла про одиночество, его остатки испарились из сердца насовсем. Она представила, как вся страна будет читать её книги, подражать поступкам полюбившихся героев, ненавидеть ложь и насилие. А ей, Эллине, за все её труды – небольшой гонорар, чтоб можно было жить на него, как живут все нормальные люди. Жить и трудиться дальше. Да ещё домой выслать хоть немного денег бабушке и маме. Вот они обрадуются, когда узнают о её успехе. А Костя… Впрочем, хватит воспоминаний. Сейчас скромной девушке Эле некогда размышлять на такие темы. Ей нужно двигаться вперёд и как можно скорее.

      Эля вышла на улицу из душного холла гостиницы, в котором пахло чем-то сырым и несвежим. Она вдохнула прохладный утренний воздух и чуть не упала в обморок от переизбытка в нём кислорода.

       Эля торопилась на автобусную остановку, ей нужно было ехать почти до самого центра города. В её любимых книжках даже план был напечатан на последней страничке, как попасть в издательство. Его Эля отксерила и положила в свою сумочку, в ней же лежали несколько разных экземпляров книжечек, изданных ещё дома.

       Попасть в издательство оказалось не так-то просто, как казалось Эле вначале. Его она нашла только к полудню, блуждая по многочисленным  лабиринтам незнакомого бескрайнего города и ища нужную улицу. Несколько раз Эля садилась не на тот номер троллейбуса и ехала не в ту сторону, куда нужно. Ей приходилось пересаживаться на другой. Всё это стоило денежных затрат и энергии. И вот, наконец, то что нужно,  величественное здание – небоскрёб. Сколько в нём этажей Эля даже сосчитать не могла, слишком много времени ушло бы на это.

       Эля вошла внутрь. Красивый, большой холл с кондиционерами и цветами, весь выложенный кафелем. У Эли даже дыхание перехватило в первую минуту. Сразу возле входа за столиком сидела женщина со строгим взглядом. Она спросила Элю, куда та направляется и по какому поводу. Эля ответила, что  пришла в издательство, чтобы издать свои произведения, даже книжки показала. Строгая женщина записала Элины данные себе в журнал и указала ей этаж и комнату, куда Эля должна была попасть.

       Эля поднялась на лифте на восьмой этаж здания и отыскала нужный кабинет, где находился главный редактор. Перед его дверью за столиком сидела молоденькая секретарша. Она с любопытством придирчиво обсмотрела Элю с ног до головы. Эля представилась, показала своё удостоверение писателя и сказала, зачем сюда пришла.

 -- Вы издавались раньше? – спросила девушка, продолжая рассматривать Эллину.

 -- Да, конечно, -- Эля достала из сумочки свои книжки и положила на стол перед секретаршей. Та лениво перевела взгляд с Эли на свои  длинные ногти с французским маникюром и только затем на книги:

 -- Стихи и даже проза. О, это романы. Должно быть, вы неплохо заработали на всём этом.

 -- Да нет, что вы. Я ничего ещё не заработала, только пытаюсь. Первую книжечку я издала на собственные деньги. Вторую и третью мне помогло издать общество литераторов. И только четвёртую для пробы взялось издавать издательство уже тысячным, а не сотовым тиражом и мне даже заплатили небольшой гонорар. А в общем-то дела идут не так-то успешно. Наши издательства не спонсируют даже  самых лучших авторов. У них нет такой возможности. Провинция, сами понимаете.

 -- Да-а, -- как-то двусмысленно протянула девушка, -- Понимаю.

      Она почти насмешливо глянула на Элю:

 -- Только я не понимаю, зачем книги  писать, если за них самой деньги отдавать приходится?  Вот я бы никогда не отдала бы  своих денег за свои труды.

 -- Позвольте, -- изумилась Эллина такому вопросу, -- Я ведь ещё совсем неизвестный автор, а деньги нужно трудом заработать. Но если ты сам не хочешь отдать за свой талант ни копейки, кто же тогда за него заплатит больше?...

 --  Так вы собираетесь и в дальнейшем за  свои труды деньги платить? – снова лукаво глянула девушка на Эллину.

 -- Нет, ну что вы. С меня хватит. Я своё выстрадала. Теперь я окрепла в творческих мыслях и считаю, что мои труды стоят большего. Так считают и другие…. Читатели.

 -- Н-ну, что ж, -- не переставая улыбаться необъяснимой улыбкой, произнесла девушка, -- Сейчас я позвоню редактору, а вы подождите.

    Она сняла трубку и набрала нужный номер.

 -- Валерий Васильевич, -- вкрадчиво начала она разговор с шефом, -- К вам молодая писательница. На слове “писательница “ девушка снова заулыбалась словно самой себе.

      Вероятно, шеф “дал добро “ и позволил войти “писательнице. “

 -- Можете войти, -- объявила девушка Эллине но улыбка при этом почему-то  сошла с её холённого личика.

      Эля, не теряя ни минуты, собрала со стола свои книги и ринулась как в атаку в кабинет редактора. Там она всё же не забыла поздороваться, представиться, показать снова своё удостоверение, затем вновь убедительно стала доказывать, что она настоящий профессионал в своём деле, что её книги считают талантливыми многие читатели, не только она одна, что их необходимо печатать тысячными тиражами, чтобы пролить свет в искусстве на весь мир. Редактор слушал Элю, не поднимая глаз от стола и крутя в руках шариковую ручку.

 -- Ну, хорошо, хорошо, девушка, не волнуйтесь, -- наконец смог произнести он , когда Эля сделала паузу, чтобы перевести дыхание, -- Вы присядьте рядом, мы поговорим поподробнее.

      Эля присела на стульчик.

 -- Значит, вы профессиональный писатель? – продолжал редактор.

     Эля кивнула головой.

 -- У вас даже корочка есть? -- на слове “корочка “ по  лицу редактора тоже скользнула едва уловимая двойственная усмешка, -- А какое у вас образование?

 -- Высшее, -- спокойно ответила Эллина, -- Я закончила  гуманитарный университет, факультет филологии. А что?

 -- Даже так, -- насторожился редактор, -- И о чем же вы пишите?

 -- Разное. Стихи и прозу.

      Эля протянула ему свои книжечки, которые доселе держала в руках, ожидая, когда до них дойдёт черёд. Редактор взял их в руки, положил  на стол и по очереди стал рассматривать. Покрутил одну в руках, полистал, затем взял другую.

 -- Ну, хорошо, -- подумав, сказал он, -- Знаете, что, Эллина, мы ценим молодых авторов, но я должен прочитать ваши книжки или хотя бы просмотреть. Вы зайдите сюда через несколько дней или через недельку и мы решим вместе с вами, что будем делать дальше. А пока я не могу пообещать так сразу, что издам ваши книги и заплачу гонорар. Договорились.

 -- Хорошо, договорились, -- снисходительно ответила Эллина, попрощалась и вышла за дверь кабинета редактора.

       Секретарша у себя за столиком снова взглянула на Элю с любопытством. Но на этот раз без улыбки.  Эля вежливо попрощалась с ней. Та вместо ответа проводила Элю вслед острым недвусмысленным взглядом. И как только Эллина Вереск скрылась из виду, подняла телефонную трубку и набрала нужный номер:

 --Алло, ты, Стасик, привет, крошка. Это я, твоя киска. Чё делаешь? Я на работе, кумарюсь. Как твой папик? У меня новость, зашибись. Только что к нам пришла одна писака, с периферии приехала. Хотела, чтоб мы её книжки  печатали, и гонорар ей платили. Хи – хи. Приколись.

 -- Как фамилия? – вяло спрашивал Стасик, который вероятно только встал с постели.

 -- Фамилия? Э-э. Сейчас вспомню. Что-то на травку похоже.

 -- Марихуана, красиво звучит, -- сразу нашёлся Стасик.

 -- Да нет, она же с периферии, откуда ей знать такие вещи.

 -- Тогда конопля. Они там все только коноплю курят.

 -- Хи-хи. Да нет. Что-то на “иск “ или “писк “ заканчивается. Толи “виск, “ то ли… О,  “вереск “ – трава называется. Значит фамилия её Вереск, -- наконец-то вспомнила “киска“.

 -- А выглядит как? Топ – модель? – спрашивал Стасик, жадно глотая пепси - колу. После вчерашнего бума у него сохло в глотке, -- Они все сюда приезжают, чтоб топ-моделями стать.

 -- Да какая из неё  топ-модель. Низкорослая, фигуристая. Ножка от рояля. Хи-хи.

      Стасик тупо заржал в трубку, видимо ему понравилось это сравнение с подобным типом фигуры. Его собеседница поддержала хохот пронзительным хихиканьем.

 -- Так ты чё хочешь? – спросил Стасик, которому видимо начинал надоедать разговор.

 -- Как чего?! Её ведь могут издать, а как же тогда я? Со мною радом, в одном  издательстве и я буду на втором плане, а то и вовсе ни на каком.

 -- Ладно, завтра её вся Москва узнает. А вот в  своём издательстве сама поработай.

 -- Окей.

      “Киска “ бросила трубку. Мигом достала косметичку, подпудрила носик, подвела макияж, поддёрнула лифчик в глубоком декольте и вперёд – в атаку на редактора.

 -- Валерий Васильевич, не угодно ли вам кофейку? -- сладостно спросила она, едва приоткрыв дверь .

 -- Не мешало бы, -- ответил редактор, не отрывая глаз от книг, только что подаренных Эллиной.

      “Киска “ мигом скрылась за дверью и занялась приготовлением кофе. А ещё, на все случаи жизни, в её сейфике хранилась бутылочка такого напитка, от которого голова кругом идёт.

 -- Ну, как она вам? – спрашивала “киска “ у редактора за чашечкой “крепкого “ кофе.

 -- Что, кофе? – не понял редактор.

 -- Нет, она та  что приходила сюда.

 -- А, эта писательница. Ничего. Вполне ничего, -- замялся редактор, сомневаясь, что верно даёт оценку тому, что увидел, -- Книги достаточно интересны для чтения. И стиль мне понравился. Грамотно пишет, красиво, глубокие темы затрагивает. Не то, что здесь… -- на последних словах он закашлялся, поняв, что болтнул лишнее, Я в последнее время подобного не видел.

 -- Хотите сказать, у неё талант?

 -- Возможно…

 -- Хотите сказать, что в провинции можно вырастить талант.

 -- Ну, не знаю. Наверное.

 -- А разве мало талантов здесь?

 -- Нет, не мало. Мне каждый интересен.

 -- А я талант? – с вызовом произнесла  “киска, “ от кофе у неё самой достаточно закружилось в голове,   -- Вот мой папик говорит, что я – гений, -- на слове “папик “ “киска “ сделала особенный упор.

     При воспоминании об её отце, редактор замялся ещё сильнее.

 -- Разве я не талант?! – продолжала она напор и словно невзначай поправила лямку бюстгальтера, затем соблазнительно провела ладонью по своей груди.

 -- Да, ты истинный талант, гений, -- согласился редактор. Деваться ему было некуда, да и крепкий напиток постепенно начал  делать своё дело.

Глава 15

      Солнце после полудня давно перевалило за черту зенита и готовилось клониться к закату за крышами небоскрёбов. Эллины часики показывали около четырёх часов пополудни. Она вспомнила, что сейчас время обедать. Вернее не она, а её пустой желудок. Эля заглянула в свой, заметно полегчавший, портмоне. Подсчитала оставшиеся деньжата и сделала вывод, что этих копеек ей остаётся сегодня на день ровно на то, чтобы добраться до гостиницы и купить в магазинчике напротив булку хлеба и пакет кефира или сто грамм колбаски самой дешёвой. Вообще, Эля рассчитала свои финансы так, что если она будет каждый день на завтрак, обед и ужин покупать по булочке и пачке кефира, плюс бульоны в пакетиках, то денег хватит, чтобы прожить в гостинице целый месяц. А ведь она вовсе забыла о проездах по городу или думала, что ей придётся ездить на одном двух номерах автобуса, не больше. Но сегодня Эля истратила на проезд столько денег, что оставила себя без завтрака, обеда и ужина на три дня вперёд. “Нет, так дальше дело не пойдёт, -- решила Эля, вернувшись домой, -- Нужно искать хоть какую-то работу. А вдруг я ещё долго не смогу найти издательство, которое захочет меня печатать. На что я буду жить? Нужно не  дожидаться удачи, а завтра же взяться за дело и подыскать подходящую работу, чтобы обеспечить себя одеждой и продуктами, и подыскать достойное жильё для проживания. Мои способности должны мне в этом помочь.“

      Так думала Эллина, отхлёбывая из чашки горячий бульон в прикуску с самой дешёвой вчерашней булкой.  На этом закончилась её скромная трапеза. Хорошо, что ночь была недалека и над городом уже начинали спускаться прохладные осенние сумерки. Эля включила свет. Но делать ей было нечего в чужой полупустой комнате. Ни телевизора, ни радио, ни даже паршивенького магнитофончика не было под рукой.  Эллине стало тоскливо и, чтобы не грустить зря, она решала не терять времени и раньше лечь спать. А завтра начнётся день, наполненный новыми поисками и переживаниями. И дай боже,  чтобы эти поиски увенчались успехом. Об этом молилась сейчас Эллина, лёжа на неудобной кровати с провисающей металлической сеткой.

      На следующее утро она подскочила чуть свет, полная сил и энергии. Ей удалось принять освежающий душ. В такую рань в душевой ещё никого не было, и Эля наслаждалась тишиной и покоем. Выпив чашку чая, больше ничего не захотела, решила подэкономить. “Зачем есть лишнее, если сейчас не хочется. Вот когда захочется, тогда и буду,” -- решила она.

      Отыскать учреждения, где можно было попроситься на работу, было не сложно. В ближайшем книжном киоске Эля купила справочник вузов для студентов по Москве. Зашла на телеграф и тут  же позвонила в некоторые из них, где необходим был преподаватель литературы. Оказалось, что во всех этих вузах есть свободная ставка как раз для Элиной специальности. Эля, не теряя времени, кинулась в ближайший из них. Она так поверила в свою удачу, что просто летела на крыльях  к желанному заведению. Ей было без разницы, какой оклад ей будут платить, каков объём работы придётся выполнять. Эля готова была пахать за четверых, на одну ставку, лишь бы её приняли на работу. Уж так не хотелось возвращаться домой ни с чем и признать себя перед Костей неудачницей.

      И вот Эллина входит в здоровенное красивое здание университета литературы и искусства. Как раз то, что ей нужно. Как бы ей хотелось здесь работать. Она, минуя отдел кадров,  задыхаясь от волнения, находит ректорат и, стучась, входит в кабинет.

 -- Да, я вас слушаю, -- отвечает ей пожилой ректор, -- Вы по поводу учёбы? – вероятно он посчитал её студенткой.

 -- Нет, я по поводу работы.

 -- Ах, так это вы звонили сегодня утром?

 -- Да, я.

 -- Да, конечно, у нас есть свободная ставка. Расскажите немного о себе. Где ваш диплом, другие документы?

      Эля достаёт из сумочки диплом и протягивает его ректору. Тот, неспеша, смотрит его, взглядом показывает Эле не стул, а сам медленно читает про себя вкладыш с оценками, которыми Эллина в тайне гордится.

 -- Итак, -- наконец говорит он, -- Вы закончили гуманитарный университет, факультет филологии, со степенью магистра. В каком городе?

      Эля произносит название города, в котором недавно жила и училась так, словно в дипломе об этом непонятно написано.

 -- А почему там. Вы сами оттуда родом?

 -- Да я оттуда, -- подтвердила Эля.

 -- А как здесь оказались?

 -- Приехала.

 -- Зачем?

 -- Хочу, чтоб здесь издавали мои книги.

 -- А, так вы ещё и пишите.

 -- Да, -- Эля не без гордости достаёт своё удостоверение писателя и протягивает его ректору. Тот  небрежно заглядывает туда так, словно это его интересует меньше всего на свете.

 -- Ну, хорошо, -- отводит он взгляд от корочек, -- А сейчас вы где проживаете?

 -- В гостинице, -- несмело отвечает Эля, чувствуя, что ректор задал этот вопрос неспроста.

 -- Вот видите. В гостинице. Значит у вас нет московской прописки.

 Эля пожимает плечами.

 -- А без прописки принять на работу мы вас не можем.

 -- Почему?! – чуть не плача то ли спрашивает, то ли требует Эля.

 -- Девушка, вы сегодня приехали, завтра уезжать надумаете. А нам опять нового работника подыскивать придётся. Ведь вы же взрослый человек, хорошо понимаете, о чём я говорю.

 -- Нет, что вы, я долго отсюда не уеду, -- заверяет Эля.

 -- Это вы сейчас так говорите. Поживёте в Москве, столкнётесь с бытовыми трудностями и сразу уезжать отсюда. Да, мы хорошо платим, но и работать тоже нужно на высшем уровне. За последнее время знаете, сколько кадров сменилось и всё приезжие.

 -- Я не собираюсь уезжать, -- чуть не рыдая, доказывает Эля.

 -- Хватит, хватит. Всё, хватит истерик. Поезжайте домой, ищите там работу. Это будет интереснее для вас же.

       Эля не захотела выслушивать наставления дальше и, даже не попрощавшись, выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью.

     “Вот нахал! Да кто он такой, чтобы указывать мне, куда я должна ехать. Я что, для того сюда припёрлась, чтобы ни с чем уехать. Не его дело!“ – возмущение кипело внутри Эллины.

      Едва успокоившись, она остановилась в укромном уголке коридора, отдышалась и немного привела себя в порядок.

       “Не беда, вузов в Москве много, или хотя бы школ, где-нибудь обязательно примут, “ – ободрила себя немного Эллина здравыми мыслями и уверенно зашагала к выходу.

        Эля спешила к троллейбусной остановке. Она предчувствовала, что сегодня ей придётся исколесить город немало. Но и оставлять это дело так, тоже было нельзя. Иначе придётся домой приезжать с поражением, а эта мысль для Эллины была хуже всего.

         Да, сегодня Эля ездила на троллейбусах, автобусах и метро, пока хватало сил и денег. И, можете себе представить, всё безрезультатно. Она успела посетить за день четыре вуза и пять школ и везде складывались диалоги, аналогичные первому:

 -- У вас есть прописка?

 -- Нет.

 -- А где вы живёте?

 -- В гостинице.

 -- Нет, мы не можем принять человека на постоянную работу, который временно проживает в гостинице. А временные работники нам не нужны.

 -- Я буду работать постоянно.

 -- Нет, девушка, это не серьёзно. Ведь у вас нет здесь ни родственников, ни знакомых, которые могли бы за вас ручаться. Ни знакомств, в конце концов. Мы просто не можем, хотя сожалеем об этом.

        Руководство некоторых заведений ссылалось даже на то, что провинциальное образование не может быть полноценным, пусть даже высшее. Элин диплом после семи лет учёбы в университете  здесь равносилен диплому колледжа. Хотя Эля закончила полноценный государственный вуз, в котором преподавали те же профессора, закончившие вузы Москвы.

     А в одной из школ Эле даже намекнули, что для устройства к ним на работу она может заплатить некоторую сумму денег и все её проблемы будут улажены. Но когда ей назвали эту сумму, Эллина сразу же отказалась от подобной идеи, потому, что на такие деньги в своём родном городе ей пришлось бы работать три месяца не покладая рук, не питаясь, не оплачивая квартиру со всеми бытовыми услугами. А зарабатывала Эллина неплохо в своём университете. Ну, а здесь ей такие деньги не снились. Впрочем, можно было бы прибегнуть к помощи. Но Эля твёрдо решила быть самостоятельной. Да и на Костю она всё-таки дула губы по какой-то едва уловимой для самой себя причине.

       Вот так прошла неделя в поисках и горьких разочарованиях. Эля поняла, что найти в Москве ту работу, что ей хочется пока для неё невозможно. Везде одно только – нет, нет, нет…

       Похоже, что свои муки творчества она ещё не выстрадала. Настоящие страдания ради большого дела только начались. И чем больше задуманное дело, тем больше испытаний ради него предстоит пройти.

Глава 16

      Эля совсем уже было отчаялась, но искать работу не переставала. Уплатила за проживание в гостинице на неделю вперёд, а остальных денег ей едва хватило на питание и проезды по Москве. Но ведь недаром надежда умирает последней. Ещё целых семь жарких дней поисков, или вернее сказать, шесть, у Эли было впереди. А, значит, у неё ещё оставался шанс выжить и остаться в Москве. А если не получится ( но об этом Эля даже думать не хотела ), она оставила свой неприкосновенный запас на обратный билет домой в самом дешёвом вагоне.

       Но уже в середине недели Эля подсчитала финансы и поняла, что как бы она экономно не тратила их, скоро не сможет обеспечить себе даже  самое скромное питание.  Все ранее произведённые планы и расчёты на будущее оказались не верными. Они рухнули, как песочный домик, под проливным дождём реальности. Эля нуждалась в деньгах и не найдя другого выхода, отдала под залог свою золотую цепочку и любимый перстенёк. И знала, что навсегда, потому, что вряд ли сможет их выкупить. Главный вопрос сейчас состоял в том, чтобы остаться здесь как можно дольше и попытаться продвинуться по литературной стезе.

      С должностью преподавателя Эле категорически не везло. Она уже была согласна на какую угодно работу, даже нянечкой в яслях. И, наконец, ей предложили должность уборщицы в одной из школ на самой окраине города в стороне почти противоположной той, где жила сейчас Эля. И Эля обрадовалась даже такой работе. Ей ничего другого больше не оставалось, как взять в руки швабру и зарабатывать себе на жизнь хотя бы таким трудом. Кстати говоря, уборщиц в этой школе не хватало постоянно, просто, потому, что она была на самой окраине города. Добираться сюда было тяжело и неудобно, и устраивались с неохотой в это незавидное заведение даже приезжие, хотя  учителей здесь, как и везде, хватало. Но низшему рабочему персоналу руководство не заглядывало в паспорта, а с радостью принимали всех, кто соизволил за мизерную плату отважиться на нелёгкий труд.

      На Эллины плечи лёг объём работы, равный объёму трёх работающих уборщиц. А платили ей одну ставку. Обедневшая школа не имела возможности заплатить Эллине больше, хотя та несказанно обрадовалась и таким грошам.

      Эта школа, как и все Московские, была немалых размеров, хотя в огромном мегаполисе считалась маленькой и заброшенной. Она имела восемь этажей, спортивный комплекс – спортзал и спортплощадку  на улице, отдельную столовую с кухней и просторный актовый зал. Вся школьная площадь была распределена для уборщиц на части. Хотя здесь должно было работать десять – одиннадцать уборщиц, работало всего пять. И те не сталкивались в перерывах между работой, так много нужно было сделать одному.

       На Эллину долю выпал спортзал, холл с раздевалкой, в которой на переменах она выполняла функцию гардеробщицы и два первых этажа вместе с классами и туалетами, да ещё учительская. Подавать звонки на перемены и уроки тоже выпало ей.  А зимой все уборщицы должны были выходить во двор расчищать снег, потому, что дворник в этой школе тоже был один.

        Добираться от гостиницы до школы Эле приходилось тремя-четырьмя автобусами, не считая метро. Но перебраться ближе к работе Эля так и не смогла. Все гостиницы, ближе к центру, были битком забиты проживающими. И только одна Элина гостиница была, к её удивлению, совершенно не переполнена. Здесь даже оставались пустые незанятые номера. С чем это связано, Эля не могла объяснить, да и не пыталась. На эти размышления у неё уже не хватало сил.

        С работы Эллина возвращалась совершенно вымотанная и разбитая, подавленная тем фактом, что она вынуждена не по назначению, совершенно не по назначению выполнять эту грубую тяжёлую работу только для того, чтобы не сдохнуть от голода. На творческую деятельность у неё уже не хватало ни сил, ни времени. А ведь она приехала сюда, чтобы творить и воплощать свои творения в жизнь, отдавать их людям, дарить всему миру. Но самое большее чего она добилась, вот – швабра и тряпка, как насмешка судьбы. Эля хорошо помнила, что именно с такой тряпки начался её творческий путь. Но тогда она сама была совершенно неопытной строптивой девчонкой, не желавшей учиться и всерьёз работать над собой. Неслась по течению и только волей судьбы да ещё благодаря своему жизнелюбию была выброшена на благодатный берег. Но сейчас Эллина Вереск представляет собой несколько другую личность. Вполне созревшую, рассудительную, преодолевшую немало жизненных барьеров, добившуюся немалого в жизни. И вот теперь все её упорные труды  свелись к нолю. Швабра и тряпка – её удел, так, словно в Москве полы мыть больше некому. Хотя даже в этом случае Эллина не позволяла себе слишком расстраиваться и поворачивать назад. Ведь недаром в ней всё ещё жила та безрассудная девчонка, хранившая в своём сердце искорку оптимизма даже на краю пропасти. И эта искорка спасала её даже в самых безнадёжных случаях. Эля помнила это и чувствовала себя волшебницей.

      Вот и сейчас её тяжёлый незатейливый труд показался ей символом успеха. Ведь с него началась писательская карьера. Он помог Эле выжить в самом начале, поможет и сейчас, нужно только набраться терпения.

     Так Эля работала уже вторую неделю. Полученного аванса ей вполне хватало, чтобы оплатить проживание в гостинице, проезд на трамваях и в метро, а остальные деньжата она аккуратно рассчитала на питание до получки.

      Хотя за всё это время проживания в Москве Эля заметно похудела, даже осунулась на лице. Нельзя было сказать, что это ей шло. Теперь она походила на обычную худышку топ-модель, но фигурка всё же сохранила привлекательные округлости и движения не утратили грациозности. Хуже всего пришлось Эллиным волосам. Прежде, привыкшие к постоянному уходу и вниманию, теперь они не получали столько питания, сколько им было нужно. На дорогие шампуни и всевозможные маски теперь просто не было денег. Эля даже не хотела об этом думать. Единственное, чего она не забывала делать – это часто расчёсывать и промывать после каждого мытья волосы кипячённой водой, которую готовила с помощью кипятильника (прямо у себя в комнате в небольшой кастрюльке). После такой процедуры они становились немного мягче, хотя уже не были такими пышными и не отражали с такой силой как прежде любой лучик солнца. Но густота и цвет их были непреодолимы никакими условиями жизни.  Золотистые пряди по-прежнему обрамляли теперь уже не такое весёлое личико Эллины без макияжа. Оно стало бледнее, чем обычно и только глаза, синие и бездонные, как само небо отражали глубину всей её души, которую она должна была отразить в неизлитых стихах. Ведь поэзия – это хлеб её души, а его теперь не было, почти, совсем, не считая коротких красочных сновидений о былой жизни, о родном доме. И от этого Эля страдала куда больше, чем от нехватки еды.

       И нельзя было упрекнуть её в неряшливости. Когда-то купленные дорогие джинсы и теперь  безупречно смотрелись на Эллиной фигуре, хотя немного обвисли по бокам. Но это был самый «класс», если учитывать то, что этого требовала мода. В них Эля ездила на работу. Футболки, в которых работала, стирала каждый день. Но одной из слабостей, которые сохранились у Эли была любовь к красивому белью. Пусть недорогому, но ажурному. Она могла отказать себе в новой одежде, но ходить в порванных бикини – никогда, зная, что их всё равно никто не видит. Следить за педикюром, было тоже делом её чести, даже зимой. Хотя на руках ногти коротко подпилила, но не под корень и покрыла неярким матовым лаком. Волосы во время труда Эля стягивала на затылке в хвост или косу, а голову сверху покрывала синей бандамой. Выбившиеся из-под неё золотые пряди, очень хорошо сочетались с тёмно-синим цветом косынки и синевой Элиных пытливых глаз. В общем, заставить утратить свою привлекательность, Эллину было практически невозможно ни при каких  трудностях. Хотя сама Эллина вряд ли могла  слишком много думать о своей внешности. Для неё быть красивой  скорее являлось неотъемлемой чертой характера, заложенной в генах и переданной из поколения в поколение.

      Так жила Эля на первых порах, не думая о будущем, не считая дней и только помня о своей приросшей к сердцу боли, которая пригнала её в Москву, да веря в свою удачу, во всём  полагаясь на Божью милость.

Глава 17

       Начинался октябрь, становилось весьма прохладно по утрам и вечерам. Эля начала подумывать о приобретении тёплой одежды. Возвратиться за нею домой было немыслимо. На это ушло бы немало средств. Да и самая главная причина – Костя. Ведь Костя, увидев её такую худую, бледную в изрядно изношенных джинсах ни за что не отпустит обратно. От таких мыслей в Эле просыпалась былая строптивость, она упрямо сжимала кулачки и говорила себе: “Нет. Дудки. Не увидите меня такой, не узнаете обо мне до тех пор, пока не  увидите меня на экране. И точка на том.“  Хотя откуда Эля знает, что Костя до сих пор думает только о ней. Быть может, у него появилась другая, ведь он даже не знает, вернётся ли Эля домой или уехала насовсем. Эля вздыхала от этих предположений и пыталась убедить себя, что ей совершенно безразлично с кем сейчас проводит время её супруг, думает о ней, своей любимой Фее или уже забыл, обрадовавшись разлуке.  Об этом Эля пыталась не думать, ведь здесь у неё дела поважнее пустых сантиментов. И разлука эта получилась случайно, не нарочно, но она должна послужить проявлению истинных чувств обоих и разрешить, настоящая ли между ними любовь. Иначе быть не должно. Этими мыслями Эля себя останавливала в пустых переживаниях и пыталась ещё отважнее посмотреть реальности в глаза.

      Но все расчёты сводились всё же к тому, что на одежду у Эли всё равно не хватило бы финансов, как бы она не экономила. И тут, как спасительный лучик на руке Эллины блеснули часы. Золотые часики – последний уцелевший подарок от Кости, память о золотых временах. И как ни тяжело было расставаться с ними, Эля всё же вынуждена была отнести их в ломбард без всякой уверенности, что сможет их выкупить. Но всё же это был шанс выжить. Оставалась ещё обручка, с которой Эля не хотела расставаться, да и в ломбарде её не приняли бы, потому, что с обратной стороны на ней были выгравированы заветные тогда ещё инициалы её дорогого супруга, а рядом – её, Эллины. Между инициалами – сердечки, а сверху на колечке небольшие бриллиантики, совсем крошечные. Вещь красивая и дорогая. Эллине это колечко было дороже всех изысканных шуб и мехов.  Не потому, что она всё ещё так сильно горела страстью. Нет, другое чувство наполняло теперь её душу. Какое, она и сама объяснить не могла. То ли горечь о том, что ничего не вернуть назад и не переделать, то ли что-то другое. Об этом Эля не хотела сейчас рассуждать. Просто сберегла  колечко и всё.

      Часики оказались настоящим кладом для Эли в теперешнем её положении. Они потянули на немалую суму. На эти деньги можно было купить верхнюю одежду и обувь.

       В субботу Эля зашла в уценённый магазин, где вещи были ей по карману. Правда, был еще и «секонд», в котором все было гораздо дешевле, но Эля никогда бы не смогла перебороть в себе брезгливость надевать чужую одежду. Нет, она не осуждала за этот других, но такова была её натура. Возможно, это была просто причуда, которую она сама скрывала от других, стыдясь её сама. Но никак не могла заставить себя  зайти в подобный магазин, предпочитая донашивать свои собственные вещи.

       По хорошей уценке Эля купила  свитер, в котором нуждалась уже сейчас. Свитер оказался  прочным, тёплым, из козлиной шерсти, но мягкий с добавлением вискозы. Это была просто находка для Эллины, которая мёрзла по утрам, спеша на работу и по вечерам  в своём убогом жилище. Свитер не был некрасив, имел вполне приличный вид, просто немного вышел из моды и поэтому его уценили больше чем в половину. Следующей необходимой вещью являлось пальто для глубокой осени. И тут Эле повезло. Она увидела утеплённый плащ из кожзаменителя, сшитый по моде, с капюшоном, на капюшоне прелестная опушка из искусственного меха. К плащику имелась меховая подстёжка, так что в нем можно было ходить и зимой. Единственным недостатком, не имевшим для Эли большого значения, и сражавших других просто наповал являлись неправильно пришитые пуговицы. Кто-то, видимо, шил плащ под заказ и горе-портные сделали запах на женском плаще не с права налево, а наоборот.  Плащ изнутри застёгивался ещё и на молнию. Может, его ещё бы и можно было переделать, но капризный заказчик, судя по всему, предпочёл отказаться от изделия. Хотя этот небольшой недостаток Элю не портил. Плащ пришёлся ей впору, он хорошо обтягивал и согревал её стройную фигуру.  Кроме того, как раз этот небольшой недостаток, от которого все шарахались, и помог Эле стать обладательницей хорошей, желанной вещи.

       И ещё нужна была обувь. Сейчас Эля ходила в туфлях на невысоком каблучке, на работу брала кроссовки. А вот на зиму обуви не было. В этом же магазинчике она смогла приобрести сравнительно недорогие дерматиновые сапожки с высоким узким голенищем, на танкетке. Вид в них у Эли  был воистину королевский. Таким образом, можно было считать, что зима ей теперь нипочём.

       Счастливая, Эля с коробками и пакетами отправилась в гостиницу. Но ещё кое-что ей было необходимо приобрести. По пути она зашла в универсам и купила самые дешёвые кварцевые ручные часики. Без них она не могла обойтись никак, поскольку должна была вовремя успевать на работу, не говоря уже о том, что привыкла просыпаться без будильника в одно и то же время. Да ещё не пожалела денег на пару позолоченных микроскопических серёжек-гвоздиков, которые вполне заменили золотые, чтоб ушкам было комфортно. В общем, день сложился сегодня удачно для Эли и в завершении всего она зашла в супермаркет, купила бутылочку пивка к ужину и пирожных на закуску, отметить удачу.  Ничего не поделаешь, изысканными вкусами и этикетом в таких условиях пришлось пренебречь. Теперь Эля  была рада любым угощениям, не важно, сочетаются они по вкусу или нет. В конце концов, не обязательно всё поглощать сразу, можно с перерывом.

Глава 18

      Постепенно Эля начала привыкать к своему существованию здесь.  Проблемы немного разрешились. У неё даже появилось немного времени по выходным, чтобы писать стиха или читать книги. Но, вот беда, не было времени, чтобы мотаться по издательствам и искать то, что нужно Эле. А ведь она сюда приехала не ради того, чтобы просто выживать. Главные дела оставались стоять на месте. Сколько раз Эля упрашивала директора отпускать её хотя бы на полчаса пораньше с работы, всякий раз слышала один и тот же ответ: “Сделаешь работу, тогда уйдёшь. “ А работы было много, хотя бы успеть сделать до конца рабочего дня. И Эллина была добросовестным работником в ущерб самой себе. Наконец её терпение лопнуло: “Сколько можно терпеть! – решила она, -- Я работаю за троих, получаю одну ставку, да ещё свои дела должна ради этой дешёвой работы под откос пускать. Нет уж, хватит, пусть дураков в другом месте ищут! “

      В этот день Эля схалтурила – помыла пол только в  самых видных местах, в спортзале мыть не стала, там сегодня не было занятий. В конце дня у неё остался час свободного времени, да ещё директора в школе сегодня не было, он уехал на какое-то важное совещание.  Со слезами на глазах Эля упросила не менее строгую завуч отпустить её раньше положенного времени. Та глянула на влажные полы в коридоре, затем спустилась в спортзал. У Эли сжалось при этом сердце.

 -- А здесь ты разве не мыла? – придирчиво спросила завуч.

 -- Как не мыла?! Мыла! Он уже высох. Не могут же полы целыми сутками мокрыми быть…

 -- Н-ну, ладно. Иди, -- произнесла завуч, но взяла Эллин уход на заметку.

     “Если хорошие работники разболтаются, кто ж тогда убирать будет. Надо не упускать её из виду, а то работать совсем некому, “ – решила про себя завуч и отправилась заниматься своими делами.

      А Эля, не теряя ни секунды, поторопилась по своим делам. Она вспомнила,

 Что в самом начале своего приезда в Москву отнесла в одно издательство свои книжечки. Её попросили зайти через неделю, уже прошло гораздо больше и Эле не терпелось узнать ответ или хотя бы забрать свои книги назад, чтобы вместе с ними продолжать поиски дальше.  Денег на проезд  сегодня хватало, а время всё же поджимало. Попала она в издательство только под конец рабочего дня. Бегом забралась на нужный этаж, запыхалась, остановилась перед дверью отдышаться. Когда перевела дыхание, отворила дверь кабинета и тут же смутилась. Та картина, которая предстала перед ней, заставила подумать её, что она попала не туда. Но знакомое лицо развеяло сомнения.

     В небольшом кабинете перед дверью редактора сидела за своим столом уже известная нам всем и самой Эле “киска “, рядом с ней на другом стуле сидел смазливый паренёк такого же возраста, как и “киска. “  Он жадно обнимал её и целовал, вероятно, считая, что здесь это уже позволено, потому, что рабочий день близится к концу. Когда Эля отворила дверь, парень даже и не взглянул в её сторону, а  “киска “ лениво повернула голову, уходя от поцелуя. Эля засмущалась, глядя на них, но всё же настойчиво произнесла:

 -- Мне к редактору. Можно?

 -- Мо-ожно. Хи-хи, -- ответила секретарша. Ей сейчас было не до Эли, в тот момент, когда её вовсю зажимал и щекотал её ухажёр.

    Эля не глядя на них, подошла к двери редактора и отворила её.

 -- Можно? – спокойным уверенным тоном спросила Эля.

 -- Можно, -- ответил редактор, видимо он уже собирался домой, -- А где секретарша?

 -- Она занята, -- всё так же спокойно ответила Эля и вошла в кабинет.

 -- А вы, собственно, по какому вопросу.

 -- Я – Эллина Вереск. Я давненько, ещё в прошлом месяце, приносила вам книжечки.

 -- Ах, да, -- вспомнил редактор, -- Ваши книжечки. Где же они? Ах, вот они.

    Редактор вернул Эле книжки.

 -- И что? Это всё ?

 -- Да, а что вы ещё хотели?

 -- И вы  нечего не хотите мне сказать о них?

 -- Но я не критик.

 -- Я хочу знать, будете ли вы их  печатать.

 -- Нет не будем.

 -- Почему?

 -- Видите ли, Эллина, -- начал редактор объяснять, словно оправдываясь, -- Такой жанр нам не подходит. Современному читателю нравится что-то  остросюжетное, фантастическое или интрижки на любовной почве. У вас всё слишком сухо.

 -- Я не хочу писать пустоту. Я стараюсь быть близкой к реальности и, в то же время, воплощать свою мечту.  Разве она не вызывает интерес?

 -- Наш интерес вызывают только модные бестселлеры.

 -- Да, но ведь вы издаёте и Пушкина, и Блока, и Пастернака. Я думала, что вы оцените мои труды, -- С упрёком глянула Эля на редактора.

    Тот хмыкнул в ответ:

 -- Так, то ж прославленные авторы. Их знает целый мир. Школьники охотно берут для занятий по литературе.

 -- Я тоже когда-нибудь стану прославленной.

 -- Вот когда станете, тогда мы с удовольствием будем вас издавать.

 -- Но мне ведь надо с чего-то начинать. Кто-то же должен первый меня издать.

 -- Да, но я не экспериментатор. Я не хочу тратить деньги на  дело с сомнительной репутацией.

 -- У моих стихов не сомнительная репутация. Я считаюсь лучшим писателем у себя в городе.

 -- Что же тогда говорить о худших? – иронично произнёс редактор, боясь глянуть Эле в глаза.

 -- А худшие уже давно прославились.

       С этими словами Эля развернулась и вышла прочь. Те двое за столом по-прежнему обнимались, как ни в чём не бывало. Эля хотела пройти к выходу, не глядя на них. Но в момент, когда Эля проходила мимо стола, секретарша отстранила своего обожателя и обратилась к ней:

 -- Извините, пожалуйста, вы не будете так добры… Я хочу ваш автограф, -- эти слова “киска “ произнесла самым невинным, застенчивым голосом, каким только могла. От неожиданности и удивления Эля обернулась и взглянула на секретаршу широко распахнутыми глазами. Та невольно засмущалась и еле сдержалась, чтобы глупо не захихикать, но быстро нашлась.

 -- Эллина, ведь так вас зовут? Мне так понравились ваши работы. Я хочу познакомиться с вами поближе. Впервые в жизни я разговариваю с настоящим писателем.

 -- Я ещё не настоящий писатель, -- стала отнекиваться Эля, чувствуя, как щёки её наливаются румянцем от смущения, -- Меня ещё никто не знает в Москве.

 -- Ничего, когда-нибудь вы обязательно прославитесь, а я буду с гордостью вспоминать то время, когда знала вас так близко. Правда, Стасик.

      Стасик сидел, лениво откинувшись на спинку стула, и безразлично наблюдал сценку перед собой. В момент, когда “киска “ обратилась к нему, он вяло закивал головой, но в глазах у него всё также читалось безразличие и томительное ожидание: когда же весь этот цирк закончится. А “киска “ тем временем достала из ящика стола книжечку, точь в точь похожую на Элину и протянула автору, раскрыв её на первой странице.

 -- Вот здесь, пожалуйста.

 -- О, откуда это у вас? – изумилась Эля.

 -- Это я выпросила у редактора и сама скопировала на компьютере. Всю ночь работала, у вас так много материала.

 -- И вам действительно понравился мой роман?

 -- Он превосходен.

 -- Хм, странно, почему же издателю ни один из моих трудов не понравился? – Эля нахмурила брови.

 -- Как это, не понравился?! – изобразила удивление Элина собеседница.

 -- Да вот так, не понравился. Сказал, что читателям нужны только модные бестселлеры.

 -- Не может быть! Какая чушь! – нарочито возмущалась секретарша, -- Вот мне, как обычному читателю понравился простой задушевный сюжет. В нём столько чистоты, романтики.

 -- Да, но романтические отношения – это не конечная цель моих произведений. Я стараюсь скрывать свои мысли за вуалью. То есть, рисовать действительность в полутонах. Или, лучше сказать, писать между строк, как это делали великие мастера своего дела – Блок, Пастернак. Оставить читателю место для раздумий, научить понимать жизнь и все, что в ней происходит, поднять на более высокий уровень развития и увести в новые, созданные самим автором, миры – вот какая цель должна быть заложена в каждой из книг...

 -- О да, да. Я об этом как раз и думала. Да вы присаживайтесь рядом, мне так хочется пообщаться с творческой личностью. Я  целый день всё одна да одна, со своей работой наедине.

       Эля присела на стул, стоявший по другую сторону стола.

 -- Я ненадолго. После работы хотелось бы отдохнуть.

 -- Нет, что вы, я вас не задержу. Может, чайку, кофейку?

 -- Нет, нет, спасибо, -- смущённо стала отказываться Эллина.

 -- Может чего-нибудь покрепче? Стас, сгоняй, пожалуйста, купи пивка, -- обратилась “киска “ к своему ухажёру, который зевая глядел в окно и даже не слушал о чём сейчас так усердно щебечет его “пташка“. А ”пташка” продолжала напевать:

 -- Стасик – это мой жених. Наши пах… Э… отцы вместе паш… работают. Меня зовут Ксения…

 -- Какого вам пива брать? – перебил её Стасик на полуслове, рад от того, что есть возможность отлучиться от скучного разговора.

 -- Холодного. Да поскорее. Не видишь, гостья домой спешит, ей отдохнуть надо после работы, -- после этих слов Ксения опять чуть не хихикнула, но вовремя спохватилась.

  Стасик молча вышел.

 -- А вы где работаете?

 -- Уборщицей в школе, ничуть не смущаясь спокойно ответила Эля.

 -- А-а-а??? – немой вопрос застыл в глазах Ксении, -- Так у вас ведь вышка, ну высшее образование.

 -- Да, это так. Диплом о высшем образовании у меня на руках, семь с половиной лет, отданных учёбе позади. Теперь я имею право преподавать литературу и историю в колледжах, институтах и университетах.

 -- А-а-а!!! – на лице у Ксении было написано явное недоумение, -- Так почему же?...

 -- Да, вот, всё по тому же, что и не печатают мои романы. Не доросла, говорят. Не наша ты, не Московская, чужая. Вот, как станешь москвичкой, тогда может быть…

 -- Да, это жестоко, -- изо всех сил Ксения пыталась изобразить участие, но скрыть внутренне торжество в этот момент ей было сложнее, чем обычно, -- с этим нужно что-то делать, -- с энтузиазмом продолжала она, -- Знаете, Эллина, я поговорю с нашим редактором, я сделаю всё, что могу, вот настолько понравился мне ваш роман.

 -- Я буду вам очень признательна и благодарна, если у вас что-нибудь получится.

 -- Даже не сомневайтесь, я уже не раз убалтывала ну, уговаривала, этого прост… зазнайку. Он только с виду такой, а внутри….

      Эле сейчас было всё равно, какой внутри главный редактор издательства, она попыталась перевести разговор на другую тему и всё же  что-то ей не нравилось во всём, что говорила Ксения, что-то было в ее разговоре двусмысленное, не настоящее. А двусмысленность никогда не ускользала от проницательного Эллиного ума.

      Наконец-то пришёл Стасик, принёс литр пива. Ксения достала откуда-то из под стола одноразовые стаканчики.

 -- Наливай, -- предложила она Стасику, расставив стаканы.

      Тут из дверей кабинета вышел редактор, одетый в длинный кожаный плащ, закутанный в шарф, в руках у него был дипломат. Шеф собрался уходить домой.

 -- Вы ещё долго будете заседать? – обратился он к Ксении.

 -- Ой, Валерий Васильевич, может с нами присядете, на дорожку, -- защебетала Ксения.

 -- Нет, к жене пора, к детям, -- вздохнул Валерий Васильевич, -- Ты, когда уходить будешь, ключ от кабинета знаешь, где оставить?

 -- Хорошо, хорошо, не беспокойтесь, всё будет сделано , -- заверила его Ксения сладостным голоском, -- Вы посмотрите, к жене он заторопился, к детям, -- произнесла она резким ироничным голосом, когда редактор вышел, -- А забыл как… -- но тут же замолчала, глянув на Стасика, который в упор смотрел на неё.

 -- Ну, что же ты, разливай пиво, мы уже устали ждать, -- пронзительно защебетала Ксения в сторону своего жениха. Тот нехотя перевёл взгляд от неё  к бутылке. Теперь его интересовало только пиво.

 -- Мне -- немного, -- сразу заявила Эллина.

 -- Всем поровну, -- вмешалась Ксения.

 -- Нет, мне завтра на работу и я очень устала.

 -- Ах, ну да, на работу, -- едва скрывая раздражение, уступила Ксения. Её планы споить Эллину и выведать у неё всё, что  было необходимо, рушились.

       Как только Стасик разлил пиво по стаканчикам и сам бухнулся на стул рядом со своей «возлюбленной», чтобы получить от посиделок максимум удовольствия, входная дверь снова распахнулась резко и бесцеремонно. Все трое, сидящие за столом, устремили взгляды в дверной проём почти одновременно.  На пороге стоял высокий мужчина  средних лет, а может немного старше. И был он не то, чтобы симпатичен, а скорее оригинален. Чёрный кожаный плащ придавал ему строгий элегантный вид. В то же время, ворот плаща и видневшейся под ним белой фирменной рубахи, был расстёгнут, словно незнакомцу невыносимо душно.  На голове у него была диковинная шляпа с полями средней широты, которая ему, как ни странно, шла. Такие шляпы носили в конце шестидесятых, прошлого столетия. Кто-то мог бы сказать, что это старьё из сундука дедушки, но сам обладатель шляпы считал свой головной убор роскошью для наших дней. И это ничуть не удивляло тех, кто его знал, как великого любителя антиквариата. Кроме того, обладатель диковинных вещей слыл чудаком и лёгким на руку. За это его и любили.

      Все трое из компании были удивлены и слегка ошарашены появлением незваного гостя. Особенно изумлена была Эллина. Она не могла отвести взгляда от очаровательной фигуры незнакомца. А тот, в свою очередь, ничуть не смущаясь, и, казалось бы, совсем не замечая пристального внимания прекрасной леди на себе, спросил на прямую без обиняков:

 -- Валера ещё здесь?

 -- Нет, только что ушёл, -- поспешила ответить Ксения. Видимо она знала гостя, но не ожидала его появления, -- Заходи, присядь, поболтаем, -- пригласила она его и снова словила на себе при этом ревностный взгляд Стасика. Затем мельком глянула на Элю. Та была вовсе не против приятного знакомства, а Ксении только это и было нужно. Незнакомца долго упрашивать не пришлось. Широкой поступью он шагнул к столу, небрежно упал на стул и почти развалился на нём, размашисто кинул шляпу на стол и протянул Эллине крепкую ладонь:

 -- Вислаев, -- коротко назвался он.

 -- Эллина, -- ответила та, вложив в его ладонь свои тоненькие пальчики, и тут же почувствовав ее теплоту и крепость.

     “Наверное, он тоже много трудится, “ – подумала она. А Вислаев бережно поднёс Элину ручку к собственным губам и легко поцеловал её так, словно хотел согреть теплом своего дыхания.

 -- Совсем как у принцессы, -- мягко заметил он,  с неохотой выпуская мягкую Элину ладонь. Видимо, она ему понравилась.

     Эля смутилась. Ей тоже не хотелось забирать свою руку из крепкого рукопожатия незнакомца. И фамилия ей показалась такой красивой, необычной, звучащей, как музыка.

 -- Что пьем? – продолжал знакомство Вислаев, крутя бутылку пива перед собой. Все его движения были развязанными и небрежными, на лице читалось скептическое философское недовольство жизнью и в то же время, огромная любовь к ней, интерес ко всему, что его окружает, жажда чего-то нового, движения только вперёд, энергичность.

      Элю, достаточно измотанную работой, внезапно охватила горячая волна оптимизма, исходившая от Вислаева, ей почудился небольшой просвет на небе, затянутом тучами. А Вислаев  налил ей полный стакан пива.

 -- Ой, нет, я не пью, -- запротестовала Эля.

 -- Не бойся, принцесса, я довезу, -- заверил Вислаев, и Эля сразу же почувствовала себя спокойно.

      Ксения торжествовала, что план её может удаться. Она прижалась к Стасику и стала его обцеловывать.

 -- Зачем весь этот цирк? -- спросил он её на ухо.

   Та ему на ухо стала шептать:

 -- Как ты не понимаешь, это писака-неудачница, ей всё равно ничего не светит. А я буду перенимать у неё опыт, а может и романчик присвоить удастся, она всё равно ничего не докажет. Она простачка, даже с мужиком вести себя не умеет, а я на ней денег заработаю.

 -- Да уж, -- поддакнул Стасик, -- Сидит как мумия, одно краснеет. Не то, что ты у меня.

     От подобного одобрения Ксения аж взвизгнула, подскочив на стуле так, что Вислаев и Эллина вместе уставились на неё и Стасика. А Ксения продолжала истошно хихикать так, словно это Стасик защекотал её до смерти. Стасик притянул её к себе и зажал в поцелуе. Эллина и Вислаев безразлично отвернулись от них, занятые своей беседой. Эля рассказывала Вислаеву о себе всё, как есть. Она не хотела скрывать что-либо потому, что чудаковатый великан внушал ей доверие. Вдруг, краем глаза Эля прочитала на одной из бумаг, разбросанных на секретарском столе: “секретарь главного редактора Ксения Мережко“.

     “О, -- подумала Эллина, -- А ведь  у неё фамилия украинская. Может, и зовут её не Ксения, а Оксана. А надо  мною словно насмехается. И что Москва с людьми делает, не понимаю?! “

      Эля проболтала в этот вечер с Вислаевым до поздних сумерек, не чуя усталости. А потом он провёл, вернее, провёз её до самой гостиницы и скрылся, растворившись в тумане, устилавшем московские улицы, даже не договорившись о новой встрече. Эллина лишь грустно смотрела вслед исчезающим огонькам его машины и думала о том, как не хочется завтра ей возвращаться снова в убогую несправедливую скупую реальность, в которой она будет только золушкой, вернувшейся с бала, на который попала случайно.

Глава 19

      Эля проснулась задолго до наступления рассвета, хотя неяркое октябрьское солнце и так не торопилось подниматься над крышами домов. Каждое утро Эле теперь приходилось вставать затемно. Но сейчас до подъёма оставался ещё целый час. Спать Эля уже не хотела, несмотря на то,  что вчера она очень устала и легла отдыхать позже обычного. Но события прошедшего вечера были слаще, чем сон и Эля лежала в раздумьях, вспоминая каждый миг подробно. Те двое за столом ей не понравились. Она не слишком-то верила обнадёживающим обещаниям Ксении. Да и не хотелось бы Эле сотрудничать с  несимпатичными ей людьми, тем более, стоять перед ними с протянутой рукой. Слава богу, она  не чем не осталась им должна, ну, разве что пиво. Хотя Эллина сделала всего пару глотков для приличия. А вот Вислаев... Голова у Эли кружилась главным образом из-за него. Кто он, где живёт, как зовут. О себе ничего не оставил. Только слово одно – Вислаев -- Эле много о чём говорило и  музыкой  отдавалось в такт сердечному стуку. Этот свежий ветерок предвещал ураган чувств. Эля это знала. Она клацнула включателем светильника, висевшего над кроватью, который чудом оказался целым в этой убогой халупе. Её часики показывали половину пятого. Можно было поваляться ещё минут  пятнадцать-двадцать, но Эля решила вставать, просто лежать не было смысла и желания.

      Она, не спеша, умылась, оделась, выпила крепкого чаю с рафинадом и так же не спеша стала спускаться с лестницы. Уже светало, когда она подходила к трамвайной остановке. Времени оставалось предостаточно, и можно было сэкономить, проехав на трамвае, а не на автобусе.

       На работу Эля попала немного раньше обычного. Не теряя ни минуты, сразу схватилась за швабру и тряпку. “Может, сегодня, я успею сделать всё досрочно, и меня снова отпустят раньше, “ – Эля чувствовала несказанный прилив энергии необычным сегодняшним утром  и желание свернуть горы на своём пути.

       На лестнице Эля столкнулась с директором школы, который тоже пришёл пораньше осмотреть свои “владения“,  все ли они в порядке. Он одобрительно глянул на Элю:

 -- Так рано и уже за работу.

 -- Кто рано встаёт, тому бог даёт, -- весело ответила та.

 -- Давай, давай, трудись, -- директор отошёл на три шага от неё, потом вспомнив, вернулся, -- Кстати, Эля, у тебя кажется диплом с высшим образованием, ты педагог?

 -- Да, конечно. Преподавала три года в университете литературу и историю учащимся первого – третьего курса.

 --  Вот хорошо. Могу тебя порадовать. Через несколько месяцев наша учительница младших классов уходит в декрет, а преподавательница в старших – собирается на пенсию. Мне не хотелось бы брать нового неизвестного человека. Ты хорошо умеешь работать, может тебе место и освободится. Все же, не швабру таскать. Поработаешь с маленькими детьми, а потом видно будет. Хорошо?

      Эля радостно закивала в ответ. Такой удачи она не ожидала. Это первое хорошее предложение за последнее время. И всё потому, что она встретилась с Вислаевым. Он принёс ей удачу.

        В этот день Эле работалось особенно легко. Подумать только, через два-три месяца она снова учительница, пусть пока младших классов. Но как эти месяцы прожить? И всё же небольшая искорка надежды блеснула для неё впереди и зажгла целое пламя у неё в глазах, вдохновение и уверенность в себе. А ведь настоящему писателю много и не нужно для того, чтобы он мог творить дальше. Только уважение, искреннее уважение к его трудам, которого так не хватает в окружающем его сером мире. Но истинного творца не испугает даже безразличие. Эллина умудрялась залечивать своими же собственными сказками поломанные крылья и всё равно летать. Уж не потому ли люди так беспредельны в своей жестокости, что думают про гения – её хоть сколько не ломай, всё равно – взлетит!

      От хорошего расположения Эля сегодня взлетела выше, чем обычно. На одной из перемен перед кабинетом русской литературы столпились старшеклассники с учебниками перед глазами. Зубрили стихи Маяковского «О советском паспорте». Сейчас будут отвечать. Эля стояла поодаль и наблюдала за мучениками. Наконец не стерпела, подошла:

 -- Вас только эти стихи учить заставляют?

 -- Нет, на выбор, -- отвечали те.

 -- А почему о паспорте учите?

 -- Он в учебнике есть, ходить искать нового ничего не нужно, -- ответил высокий парень в очках с очень умным видом.

 -- Но  вам-то стихи эти нравятся?

       Школьники пожимали плечами и снова отворачивались, тупо уставившись в учебник.

 -- Нет, дети, стихи так не учат, -- снова не выдержала Эля, -- вы же не чувствуете, о чём в них говорится. Ведь то, что вы тупо зазубриваете на память, несёт в себе опыт истории нашей страны, чувство любви к ней не одного поколения. Ведь это наше с вами прошлое. А вы – носом в учебник… И это всё?! Вот смотрите!

      И Эля, гордо выпрямившись, продекламировала  “Стихи о советском паспорте “ так, как их положено было читать, отчеканивая слова, делая паузы и ударения чётко, сильно, по “маяковски”:

 

                                             Я волком бы

                                                                  выгрыз

                                                                               бюрократизм.

                                               К мандатам

                                                                     почтения нету.

                                               К любым

                                                               чертям с матерями

                                                                                                  катись

                                              любая бумажка.

                                                                           Но эту…

                                                          

                                               Я

                                                   достаю

                                                                из широких штанин

                                           дубликатом

                                                                бесценного груза.

                                           Читайте,

                                                          завидуйте,

                                                                             я –

                                                                                   гражданин

                                          Советского Союза.

 

 -- Ну, теперь вы видите, какие сильные чувства заложены в каждой из строк. Какая их мощь, могущество. Какая гордость за нашу страну, которую в те, голодные для неё годы, боялась вся Западная Европа, вся Америка. А ведь у нас была полнейшая разруха, не то, что сейчас. Но какие были люди! Великие гении. Маяковский – это великий поэт. Кто-нибудь из вас, дети, может вот так гордится своей родиной на данный момент?

      Вопрос повис в воздухе. Умный мальчик, сопя, поправлял очки на переносице. Он напряжённо думал. Казалось, его ”компьютер” вот-вот перегреется. Да ведь он просто не знал, что такое гордиться страной, в которой ты живёшь  и переживать всей глубиной души все события, происходящие в ней. Остальные дети, судя по всему, тоже не знали, да и не могли знать. Кто бы им это всё преподнёс?! Такие чувства в наше время вызывают только ироническую усмешку на кривых лицах. Но кто же виноват в этом? В том, что мы согласны прозябать в духовной нищете, лишь бы только не разрушить свою псевдосвободу. Свободу от чего? От самих себя? От того, что позволяет смотреть на мир чистыми глазами, запрещая лгать и фальшивить. Да, такие запреты с недавних пор на всех наводят ужас. У нас -- свобода без предела от совести и всё нам дозволено, и мы её не отдадим – таков теперь наш девиз.

      Эллина глубоко задумалась, чем можно заинтересовать этих не злых, но несчастных и опустошенных не по своей воле детей. В следующую минуту она произнесла:

  -- А как вам это, -- Єля продекламировала наизусть всё того же Маяковского “Парижанку “ до самого конца:

 

                              ...Простите, пожалуйста

                                                                            за стих          

                                                                                          раскрежещенный

                                и за описанные

                                                          вонючие лужи,

                               но очень трудно

                                                          в Париже женщине,

                                                                                             если женщина

                                Не продаётся, а служит.

 

     -- Ну, разве мы не так живём, разве это не про нас?!

      Дети заворожено молчали. Они чувствовали, что где-то в глубине этих строк кроется всемогущая истина, которой им не избежать в жизни, но сказать пока ничего не могли. А Эллина, устало оперевшись на швабру продолжала читать Маяковского.

       И школьники обступили её кружком и смотрели на неё с любопытством.

 -- Так ведь это же не о революции, -- заметил всё тот же высокий парень в очках.

 -- Верно, не о революции.

 -- Но ведь эти стихи не несут исторических данных.

 -- А кто вам сказал, что другие его стихи несут исторические данные. Это всего лишь его собственное мнение и взгляды в ответ на происходящие события. И у каждого писателя это мнение своё. Кто вам вообще сказал, что поэт – это носитель исторических данных. Нет, поэт – не летописец. Он обязан отражать жизнь и события вокруг себя. Он – зеркало эпохи. Но любой поэт имеет право и на личные чувства, на свою любовь. А ведь у Маяковского много лирических стихов. Его судьба так же загадочна и трагична, как и судьба многих великих гениев. В первую очередь это Человек с большой буквы, отразивший думы и страдания многих. А вы, дети, только о революции, только о датах. Скупые данные учебника многого не скажут. Потому-то и не нравятся вам стихи, которые вы учите, что не видите вы за ними личности. Великой человеческой сущности, равноценной с вами.

      Эля глубоко вздохнула. Ребята перестали шуметь и стояли, обступив её плотным кольцом. Эля стала рассказывать о творческих исканиях Есенина, Блока и других поэтов. Перемена была больше обычной, минут на двадцать, и Элина речь затянулась. Никто из старшеклассников и не думал расходиться. Мимо проходила завуч с толстой стопкой тетрадей в руках. Она увидела Элино собрание, постояла рядом секунды две и строго произнесла вслух, так, что толпа подростков расступилась:

 --  Эля, подашь звонок через пять минут и зайдёшь ко мне в учительскую.

 -- Хорошо,  -- коротко ответила Эля, понимая, что ничего хорошего подобное замечание в себе не несёт.

     В учительской было пусто, только Эля и строгая завуч один на один.

 -- Эллина, ты что себе позволяешь, -- начала завуч, почти крича, -- Тебя кем сюда устроили?!

 -- Уборщицей, -- коротко отвечала Эля, горя от обиды и унижения.

 -- Какое ты имеешь право нести ложную информацию нашим ученикам и отвлекать их от учёбы! Они должны учить то, что написано в учебниках. Не важно, что жизнь изменилась. Пусть, время сейчас не то. Но ведь программу никто не изменял и не отменял.

 -- Извините меня, -- вдруг вспыхнула Эля, -- С чего вы взяли, что я несу ложную информацию. Я училась в университете, я преподавала литературу студентам и все были довольны моими лекциями, включая ректора. Мы с ребятами даже драматургический кружок организовали, ставили спектакли для всех людей. И мои ученики любили литературу, даже сами стихи писали, у них у каждого оставалось право на свое мнение. Я – хороший педагог!

 -- Здесь ты – уборщица и больше никто, -- злобно прошипела завуч, -- И, если хочешь работать здесь хоть кем-то – заткнись. Чтоб рядом с детьми я тебя не видела. Ясно!

       Ничего не отвечая Эля, схватила свою неразлучную спутницу швабру и вышла прочь. Ей ничего не хотелось говорить в ответ больному человеку, именно больному. Эля хорошо понимала, что это просто зависть, засевшая глубоко в душонке серенького мрачненького человечка, который занял высокий пост, возвысился до небес в собственных глазах, а внутри так и остался сгорбленным уродцем. А теперь этот злобный уродец навек возненавидел красивую девушку со шваброй и тряпкой в руках, которая даже в этой оболочке достойно несёт звание Человека.

         В своих предположениях Эля не ошиблась.                                                                                                                   “Не хватало, чтоб уборщица до звания учителя возвысилась! Да ещё провинциалка. А кто ж тогда полы мыть будет?! То -- её удел, вот пусть и моет, “  --  злобно говорила завуч директору,  закрывая на ключ дверь учительской.

 Глава 20

       Но в этот день Элины беды  не закончились. Еле, еле дотянула она до конца рабочего дня. Работать ей больше не хотелось с таким энтузиазмом, как утром. Вообще никак больше  не хотелось. И издательства искать сегодня тоже не хотелось. Уж слишком  устала  за эти два дня. Даже руки тряслись от нервного переутомления и усталости. После работы Эля решила немедленно  ехать в гостиницу и ложиться спать. Хорошо отдохнуть, а дальше – будь, что будет. Все равно по-другому Эля не умела жить, да и не хотела.

       Погода была на удивления теплая и солнечная в середине октября. На улице Эля немного успокоилась, глядя на желтую облетающую листву и небесную синеву. Они ей  словно говорили, что это не трудности, а  пустяки. Завтра  будет новый день, все начнется сначала, закончится  хорошо, так же хорошо, как сейчас выглядит этот прозрачный пейзаж напротив остановки. Эля снова замечталась, дожидаясь трамвая, пришли на ум какие-то стихи, но записывать их Эля не хотела. До гостиницы ей оставалось проехать всего лишь одним номером трамвая  несколько остановок. Потом, Эля знала, за это время солнце сядет за небоскребами, но успеет довести ее до подъезда, а дальше привычно наступят сумерки. Но Эле это будет уж безразлично она поужинает и ляжет спать.

      Подошел трамвай. Вместе со всеми Эля вошла в открытые дверцы и заняла место возле самого окошка с открытой фрамугой. Талончик у нее был. Она предварительно купила его в кассе.                 “Осторожно, двери закрываются”  --  объявил привычный гнусавый голос. Дверцы закрылись. Трамвай тронулся с места. От куда-то появилась кондукторша, встав со своего места, пошла по вагону раздавать и проверять билеты. Эля подготовила свой билетик, зажав его в ладони. Она бездумно смотрела в окно, любуясь осенними пейзажами. На соседнем стекле прямо перед  Элей жужжал часик, залетевший сюда случайно с попутным ветерком. Теперь он отчаянно искал выход. «Не повезло  бедняге», -- подумала  Эля и снова уставилась в окно.

       Кондукторша приближалась  к Эллиному сиденью, но очень медленно. Эля никак не могла дождаться своей очереди. Она почему-то, с детства не любила контролеров, хотя всегда платила за проезд. Что-то в этой процедуре было отталкивающе-напрягающее. И теперь, Эля жаждала поскорее пройти ее и ехать дальше со спокойной душой.

 -- Ваш талончик, -- обратилась кондукторша к толстому лысому дядьке, сидящему прямо перед Элей.

   Тот не шелохнулся, словно обращались ни к нему.

 -- Ваш талончик, -- не унималась кондукторша.

Тот сидел, как мумия, не желая даже смотреть в ее сторону.

 -- Че арешь, че арешь, -- рявкнул вдруг мужик, -- Нема, потерял!

 -- Как это, потерял. Купите ещё один.

 -- А я че, двужильный по два билета покупать.

 -- Положено брать билет, вот и берите! -- кричала кондукторша на весь трамвай.

     Без того уставшая нервная система Эли напряглась из последних сил. Эля снова отвернула голову к окну, чтоб не слушать ругань. А лысый дядька упрямо не хотел платить. Разгорался скандал. Эле это все стало нестерпимо надоедать. Она протянула кондукторше свой талончик со словами : “Возьмите лучше мой, пожалуйста”.  Та окинула Элю испепеляющим взглядом. Женщина, сидящая рядом с Элей тоже завозмущалась: ”Не мешай, не видишь, они разбираются”. Эля поняла, что лучше подождать, до ее выхода все равно оставалось всего лишь две остановки. Эля снова отвернулась к окну. Часик уже жужжал на половине ее окна, но все никак нет мог найти выход, хотя форточка была немного выше. “Бедненький, -- подумалось Эле, – К солнышку хочешь, к небу, а выхода не видишь. Ты маленький, незаметный и никто тебе не поможет. Кто знает, может как раз ты и знаешь о жизни больше других, когда летаешь под облаками и пьёшь нектар с цветов.  Эле вдруг стало нестерпимо жаль часика, который, возможно, проснулся специально в этот теплый осенний день, чтобы порадоваться  последнему солнышку и небу, и потом снова впасть в зимнюю спячку до самой весны. Так нестерпимо жаль, как саму себя.

     “Давай-ка я тебе помогу, ”-- Эля своим талончиком стала подталкивать часика к форточке, но тот никак не мог зацепиться за тонкую бумажку. Наконец он ухватился своими лапками за уголок талончика и очень цепко, как утопающий за соломинку. Эле ничего не оставалось делать, как  выбросить часика в окно вместе с талончиком, чтобы он не ужалил ее случайно. Часик в ту же секунду отпустил бумажку и улетел высоко в небо, а талончик отнесло ветерком куда-то прочь от трамвая. В первую секунду Эля обрадовалась своей победе, как ребенок, но в следующую спохватилась, что она находится все-таки  на земле, в тесноте трамвая, а рядом хмурая кондукторша. “Ничего, куплю новый талончик, если будет нужно, все равно скоро выходить,”-- решила Эля  и повернула лицо к кондукторше. Та уже перестала ругаться с дядькой, и видела всю картину “спасения часика”:

 -- Ваш талончик, -- сухо обратилась она к Эле.

 -- Вы же видели, у меня только что был билет, -- пыталась доказать Эля кондукторше, -- Кроме того, мне скоро вставать, через одну остановку.

 -- Девушка, я с вами не в прятки играю! Мне нужен ваш талончик сейчас, а не то, что было двадцать минут назад! -- кричала кондукторша все таким же грубым тоном.

 -- Если хотите, я встану здесь на этой остановке, -- продолжала Эля, не видя смысла покупать новый билет, -- Но ведь талончик был, я не бесплатно проехала, вы же видели. Вот и женщина  рядом видела, тоже может подтвердить.

      Тетка, сидящая рядом, так и осталась сидеть неподвижно даже голову не повернула в Эллину сторону так, словно эти слова относились не к ней.  

  -- Ты выйдешь сейчас на этой остановке, -- орала кондукторша, -- Вылетишь просто!

  -- Ну  и пожалуйста! – огрызнулась Эля, оттолкнула сидящую рядом  “мумию” и стала пробираться к выходу. “Мумия” фыркнула в свою очередь и тоже отпустила пару колких фраз типа “На такси надо ездить”, на которые Эля уже просто не обратила внимания.

  -- Нет, ты не сама выйдешь, -- опять заорала кондукторша, видя, что мало чем повредила Эле, -- Ты со мной отсюда выйдешь, -- она цепко схватила  Элю за руку и стала толкать к выходу, как злостную преступницу. Через весь вагон мимо зевак-пассажиров, мимо толстого  лысого дядьки, который, судя по всему, так и не заплатил за проезд, и теперь с наслаждением наблюдал сценку расправы над другой жертвой. Вдогонку он еще кинул бесом: «Вот таких, как она -- безбилетников и надо!»

     А кондукторша, которой не удалось ничего выбить с жирного дядьки, теперь решила всю свою злость выместить на Эллине. Она вытолкала ее прямо на улицу, когда трамвай  остановился и стала кричать во всю глотку :

     -- Милиция, помогите!

     Эля попыталась вырваться и оттолкнула злую тетку, но та ловко схватила Элину сумочку, в которой были документы и  оставшиеся деньги.

     -- Отпусти, какое ты имеешь право. Ты за это ответишь! -- внезапно Эля стала злой и грубой, еще немного и она бы ударила тупую тетку прямо по орущему рту. Но, подошел милиционер, охраняющий данный участок.

     -- В чем дело? – обратился к обоим.  

     -- Она без билета проехала и штраф не хотела платить, -- выпалила тетка, -- Морду, ишь, накрасила, а платить не хочет.

     -- Какой штраф! У меня был билет. Я его выронила у тебя перед носом, ты сама видела, -- возмутилась Эля, -- Я всю дорогу с билетом проехала.

     -- Видал, воровка, да еще и хамка. Всю дорогу со мной огрызалась, и чуть не ударила. А теперь еще и врет. У меня целый трамвай свидетелей.

     -- Попрошу в отделение обоих, -- холодно объявил милиционер.

     -- Какое отделение! -- снова возмутилась Эля, -- Мне домой надо, меня дети ждут голодные.

     -- Пойдем в отделение протокол составим, -- рявкнул мент и ухватил Элю за другую руку.

     -- Да, вот, пускай за свои поступки отвечает, -- радостно завизжала тетка Эле над ухо.

     К счастью, отделение оказалось неподалеку. И хорошо, что весь последующий разговор происходил не на улице.

     В отделении за столом сидел другой дежурный милиционер.

     -- В чем дело? – осведомился он.

     -- Ехала в трамвае без билета, -- беспристрастно сообщил первый.

     -- Оформим протокол на штраф, -- спокойно сказал сидящий за столом.

     --Между прочим, билет у меня был, -- вмешалась Эллина. Самой себе она поклялась в ту минуту, что ни за что не уплатит сегодня больше ни копейки, всем назло.

     -- Гражданка, помолчите, -- громыхнул первый милиционер, -- Вас, пока что, не спрашивают.

     Эля лишь презрительно сверкнула глазами в его сторону.

     -- Хорошо, давайте разберемся, - предложил участковый, сидящий за столом.

     -- Давайте, -- подхватила противная тетка, -- Она всю дорогу врала и крала, и…

     -- Вас я тоже попрошу помолчать, -- обратился к ней участковый строгим голосом. Затем взглянул на Элю:

     -- Где ваши документы?

     -- Эля показала глазами на сумку у тетки в руках, потому, что отвечать уже не имела сил.

     -- Верните ей сумку, -- попросил участковый.

Тетка нехотя вернула сумку Эле. Та извлекла оттуда паспорт, который везде носила с собой и протянула участковому.

     Тот развернул документ и произнес, рассматривая его:

“Эллина Берестова,  эстонка по национальности, проживает на Украине, на данный момент прописки в Москве не имеется”.

     Толстая тетка прикрыла пухлой ладонью свой открытый рот. На ее физиономии замер такой ужас, словно Эллина превратилась в монстра.

     -- Так вот оно что, -- покачала тетка головой, -- А я думала, почему она такая наглая. Приехала черти откуда, нерусской национальности. И волосы -- крашенные, яркие, как у прости-господи. Все они сюда приезжают, чтоб на наших мужиках заработать, да мужей от семей подбивать -- тетка залилась истерическим воем, -- У тюрьму ее, стерву…

     -- Успокойтесь, гражданка, -- рявкнул на нее милиционер. Затем обратился к Эле, -- Где проживаете на данный момент?

     -- В гостинице, -- ответила Эля и назвала адрес.

     -- Чем занимаетесь и зачем сюда приехали?

     Эля вздохнула. Говорить о своей работе в школе не хотела, боялась потерять. Пришлось прибегнуть к крайности.

Она извлекла из сумочки удостоверение писателя и протянула его участковому:

     -- Так, так, так… -- с любопытством заглянул тот в корочку, -- Так вы писательница?

     В ответ Эля молча показала ему книжечку, изданную за свои деньги.

     -- Ясно, -- коротко ответил милиционер, не желая смотреть книжечку. Он возвратил Эллине документы.

Идите и больше не попадайтесь.

     Эля быстро сунула корочки себе в сумку.

     -- А еще детей себе приписывала, -- не унималась тетка, -- И чему ты их научишь?

     -- Чтоб они были добрыми, -- рявкнула Эля ей прямо в нос, -- А билет у меня был!

     С этими словами она круто развернулась и заспешила к выходу. Но как только переступила, порог кабинета, услышала у себя за спиной мужской смех и голоса.

     -- И вы, гражданка, тоже не попадайтесь. А то вас оштрафуют, чтоб по пустякам не отвлекали.

Разбирайтесь сами в своих трамваях, там водитель есть.

     К гостинице Эля подходила часов в девять вечера.

     Было уже совершенно темно. К счастью у Эли ничего не пропало, было только очень сильно испорчено настроение и истрепаны нервы. Как ей сейчас захотелось домой, увидеть хоть одно любящее и любимое лицо. Здесь Эля была совершенно одна. И вдруг в полутемном дворе гостиницы она чуть не наткнулась на чей-то автомобиль. Откуда-то из темноты появилась фигура, видимо, его хозяина. И… Эля обомлела. По высокому росту и чудной шляпе, различимой даже в темноте, Эллина догадалась – Вислаев. Как ей сейчас захотелось кинуться ему на шею и расцеловать. Но Эля едва сдержалась, потому, что видела  его всего лишь второй раз в жизни. Она замерла, как вкопанная, не в силах вымолвить ни слова.

     -- Ну. Ну.  Ну, что стоишь? -- обратился к ней Вислаев, как обычно небрежно держа руки в карманах, -- Чего замерла, делай, что хочешь.

     И Эля, не раздумывая, повисла у него на шее. Он обхватил ее стройную талию своими могучими руками, и она почувствовала себя хрупким лепестком в его руках. Моментально все обиды прошли и испарились так, словно их и не было.

     -- Вислаев – повторяла Эллина, прижимаясь к его колючей небритой щеке.

     -- Я здесь, -- шутливо откликнулся Вислаев.     

   Глава 21

     Они вместе поднялись на шестой этаж гостиницы к Эллине в номер.

     -- Понять не могу, почему ты выбрала именно эту рухлядь? – спросил Вислаев Элю, когда они пили чай с баранками.  У Эли больше ничего не было в запасе.

     -- Какую рухлядь? – не поняла Эля.

     -- Гостиницу, я имею в ввду. Есть и комфортнее, и поближе к центру.

     -- Но они ведь дороже и там все занято.

     -- Не скажи. Вот например, “Астра”, там намного уютнее, условия лучше и плата ниже, не говоря о том, что она почти в центре стоит.

     -- Так ведь я там была, -- удивилась Эля, -- Мне сказали, мест нет.

     -- Ну, ты и чудик, тебе надо было каждый день подходить. Там ведь приезжие, каждый день кто-то съезжает, место освобождается.

     -- А я подумала, что раз здесь так плохо, значит там еще хуже за более маленькую плату.

     -- Нет, там не хуже, там лучше. А здесь плату повысили, потому, что жильцов очень мало, она ведь на самой окраине стоит. Чтобы компенсировать урон повысили плату почти втрое. Те, кому некуда  деться, вроде тебя, заплатят и такие деньги. Понятно? – Вислаев легонько щелкнул Эллину по носу.

     -- Понятно, -- протянула Эля, -- А зато здесь общий душ почти всегда свободен и людей нет на этаже. Тихо и спокойно.

     -- Именно поэтому ты торчишь здесь и питаешься, чем попало, -- Вислаев подмигнул. Он нашарил где-то на стене кнопку, о которой не знала Эллина, потому, что гостиница во всем напоминала обычное общежитие. Вислаев нажал ее, -- Сейчас сюда должны явиться и принять у меня заказ на меню, -- объявил он.

     Эля замерла в ожидании чуда. Она не могла поверить, что здесь это может произойти.

     -- Да, расслабься ты, чудик. Наверное, это произойдет не скоро, -- снова пошутил Вислаев, -- Если вообще произойдет.

     Они еще поболтали о том о сем, как минут через двадцать их ожидания в дверь постучались. Вислаев открыл. На пороге стояла женщина, кутаясь в простой махровый халат:

     -- Вызывали? – спросила она зевая.

     -- Нам заказать меню.

После чего Вислаев что-то говорил ей, она соглашалась или, больше, отрицала, потом записывала. Затем женщина удалилась.

     -- Видала, -- рассмеялся ей велед Вислаев, -- Они здесь, наверное, не знают даже, что такое принять заказ. Время еще детское, а она спать уже, небось, улеглась. Пришла в халате, как у себя дома. Хотя  ресторанчик внизу у них есть.

     Еще через какое-то время в дверь снова постучались. Вислаев широким жестом открыл дверь. На пороге стояла все таже женщина в махровом халате с подносом в руках. На подносе стояло несколько блюд и бутылка  сухого вина. Женщина бесцеремонно внесла, поднос в комнату и недовольно бухнула на стол. Вислаев расчитался с ней все тем же широким жестом, накинув чаевые. Женщина, запахиваясь халатом, удалилась.

     Как только за ней захлопнулась дверь, Вислаев и Эллина дружно рассмиялись.

     -- Все как в лучших домах Парижа! А ты говоришь, здесь выжить нельзя, -- шутила сквозь смех Эля.

     -- Да, уж, такого обслуживания  я давно не видел, -- вторил ей Вислаев, -- Однако, давай посмотрим, чем нас тут угощают.

     Из всех блюд самыми вкусными оказались чебуреки. Хорошо, что Вислаев заказал их побольше. Изголодавшейся Эллине казалось вкусным все, хотя она старалась не подавать виду, что голодна. Она ела не торопясь деликатно. Вислаев ел нехотя, видимо угощение ему  не нравилось, а может он просто не хотел есть, а сделал заказ только для Эли. За трапезой они беседовали. Эле было хорошо как дома.

     -- Расскажи мне еще раз, как ты сюда попала, -- спрашивал Вислаев.

     -- Приехала книги издавать, -- просто отвечала Эля.

     -- А в издательство как попала?

     -- Там мои  любимые книжки издаются, решила обратится туда.

     Вислаев усмехнулся:

     -- А Ксюху откуда знаешь?

     -- Да я не знаю ее во все, она сама меня зацепила, автограф попросила на книжке поставить, потом – посидеть, поболтать и пивка попить.

     -- Знаю  я эти ее штучки, -- прищурился Вислаев, прикуривая. С трапезой было закончено. Теперь они с Эллиной  рядышком  развалились на одной кровати, оперевшись спинами о стенку, покрытую, тоненьким ковриком и секретничали под светильником, делясь откровениями, как две лучшие подружки.

     -- Знаю я эту Ксюху, -- продолжал Вислаев, -- Швабра она хорошая. Ее в наших кругах так и называют – шланга. За всеми мужиками волочится. Кого видит перед собой, тому глазки и строит. Я сам не исключение, побывал в ее когтистых объятиях. Потом попустило. Я и папика ее знаю…

     Эллине вдруг стало неприятно слушать дальше истории неудачной любви Вислаева. Она никак не могла представить себе, что такой достойный человек, как Вислаев мог попасть в обычную дешевую ловушку. Эллина тихонько попросила:

     -- Вислаев не надо дальше.

     -- А ты с ней, смотри, осторожнее. Она мне каждый вечер звонит и про тебя спрашивает: что, да как. Я ее,  ясное  дело, отшил.

     -- Да я вообще видеть таких, как она не хочу.

     -- Ну и правильно. А сама-то, как думаешь продвигаться? Тебе ведь прославиться сначала надо, а потом книги  издавать.

     Эля немного покраснела и нахмурила брови. Ей не понравилось слово  “прославиться”. Почему должна прославляться сначала она, а потом ее книги. Ведь славу нужно заслужить делами, а не наоборот. К горлу подкатил неприятный комок и с горечью она начала говорить так, словно роман писала:

     -- Понимаешь, Вислаев, я не просто хочу прославиться. Я хочу дать жизнь своим произведениям. Но вот странно, как только я выпускаю их из себя  в свет, они сразу же умирают. А вместе с ними умираю и я. Потому, что я не могу понять, за что меня ненавидят. Хотя тонко чувствую момент опасности и вовремя ухожу от нее. Это еще одно мое свойство, которое меня держит на этом свете. Меня продают в обмен на амбиции и тщеславие. Это и есть просто зависть. Но моим стихам цена не такая. У меня тоже есть амбиции, но несколько другого рода, чем просто слава. Я хочу всю землю превратить в цветущий сад, а все лица на ней сделать счастливым и улыбающимся. Но для этого мне необходимо пожертвовать собой. И поэтому мои стихи такие грустные и непонятные, на первый взгляд. Я в них тоскую о чужом несчастии. О несчастии не быть зрячим. Но, чтобы мне осуществить свои мечты в реальной жизни, пробудить спящих и сделать их счастливыми – нужны средства. Именно поэтому я карабкаюсь на самую вершину Олимпа подобно Прометею, обдираясь при этом до крови.

     -- Да, -- задумчиво произнес Вислаев, -- Тебе будет не просто.

     Он снова прикурил. У Эли закружилась голова от дыма, ведь прежде при ней никто не курил. Она прикрыла глаза.

     -- Что, принцесса, спать уже хочешь?

     Вислаев осторожно провел своими сильными пальцами по ее бархатному лицу.

     -- А ты ведь настоящая леди. Держишь себя в чистоте даже при таких условиях существования. Такие как ты, везде выживают.

     А дальше было темно, и они спали вместе. Но часа в три ночи Вислаеву позвонили на мобилку и он незаметно ушел, оставив на столе для Эли немного денег.

      Эля не переживала, она знала, что наступит минута и ее загадочный друг возникнет снова  из тумана. А в деньгах, оставленных им, ничего принизительного не видела, это была  дружеская поддержка. Наступивший день прошёл спокойно.

Глава 22

       Следующим утром Эля еле заставила себя встать. Она почувствовала, что совершенно вымоталась за эту неделю, наполненную событиями.  Благо, что вчера Вислаев не появлялся и дал Эле возможность поспать спокойно хоть одну ночь. Сегодня была суббота, короткий рабочий день и можно было отдыхать целых полтора дня. Для Эли это время было драгоценным, так как сил, как и денег у нее оставалось немного, чтобы осуществлять планы, ради которых она сюда приехала.

     Сегодня можно было немного опоздать, никто не заметит, а если заметит – не упрекнет. Уроков мало. Учеников в школе тоже меньше обычного. Первоклашек так и вовсе отпускали домой по субботам.

     Эля решила пройтись по этажам шваброй, оставив влажный след для видимости и сматываться домой. Проходя мимо учительской, она услышала громкий бас директора, который не то кого-то отчитывал, не то спорил, не то просто разговаривал. Эля прислушалась. Разговор шел как раз о ней, и не только о ней.

     -- Я в эту школу сам принимал работников и сам буду увольнять, кого посчитаю нужным, -- басил директор.

     -- Да, -- слышался голос завуча, -- Но это совершенно невозможно, чтобы уборщица учила детей на перемене! Чем же тогда будут заниматься учителя? Похоже, что нам здесь делать нечего...

     -- Она не просто уборщица, а педагог по образованию, не хуже, чем мы с вами.

     -- Она учит детей не тому, чему надо.

     -- Каждый учитель учит по-своему. Она имеет на это права.

     -- Нет. Пока никакого права она не имеет.

     -- Ничего. Скоро будет иметь. Вы в курсе, что Ольга Владимировна собирается на пенсию?

     -- Да, конечно. Мне об этом стало известно раньше всех. И на ее место я могу привести массу достойных людей.

     -- А вы уверенны, что они захотят здесь работать? Если они такие достойные, почему не нашли себе место получше.

     -- А вы уверенны, что эта проходимка здесь надолго? У нее даже прописки нет.

     -- Я уверен, что она будет хорошо работать и не вилять хвостом. А мне проблем с нею меньше. Для такой, как она и это место благим покажется.

     Дальше Эля слушать не стала. Она лишь отошла подальше от неприятных дверей, и устало присела на скамейку под кабинетом, размышляя:

     “Эх, попался бы мне хороший издатель! Не то, чтобы в школе в вашей не работала, в Москве бы не жила. Жила бы дома у себя, книги бы писала, а здесь их пускай бы издавали.  Я писателем хочу быть, настоящим. И отдавать свои силы искусству всецело, а не вам, людишкам, которые меня используют и наживаются на мне. Я писать должна. А если не буду писать, то и жить не смогу, любить, как прежде. А что, обычная работа, ее ведь может выполнить любой другой кроме меня. И только мои стихи, мои романы могу писать только я. Другой не сможет. И миру они нужны, я это знаю. Иначе не сидела бы я сейчас здесь  со шваброй в обнимку”.

     Больше Эле не хотелось возить тряпку в этот день. Она заперла весь инвентарь в чуланчик и отправилась домой отдыхать.

     В воскресенье вечером к Эле в гостиницу наведался Вислаев. Вернее, он просто ввалился в незапертую дверь Элиной комнаты. Эля только что закончила писать поэму.

     -- Привет, -- коротко поздоровался он.

     -- О, Вислаев, -- обрадовалась Эля

     -- Пошли.

     -- Куда?

     -- Собирай вещи и пошли, -- Вислаев, как всегда был лаконичен в разговоре.

     -- Все?

     -- Да, все. Я квартирку тебе подыскал.

     -- Какую квартирку?

     -- Хорошую, недорогую. Почти в центре. Да ты не переживай, плотить за нее я сам буду, для меня это пустяки. Зато тебе комфортней будет и я всегда рядом.

     Эля мигом собрала все свои вещички, отдала ключи от комнаты вахтеру, села в машину к Вислаеву и больше ее здесь никто не видел.

     Квартирка оказалась однокомнатная, выходившая двумя своими окнами на улицу. В ней была лоджия, тянувшаяся с комнаты на кухню. Свет, газ, вода, удобства – все в порядке, как полагается. Обставлена квартира была не слишком богато, но все необходимое в ней имелось. И диван, и телевизор, и шкаф, и тумбочки, и кресла. На кухне – газовая плита, умывальник и кухонный шкафчик. Туалет и ванная раздельно. В небольшой прихожей – полочка для шапок, крючочки для пальто и небольшой светильник сверху.

     -- Ну, принцесса, обживайся, -- Вислаев бухнул сумку с ее вещами на теплый половой коврик в комнате, -- Если чего не так, извини.

     -- Да нет, все так. Все великолепно, -- Эля кинулась целовать Вислаева.

     -- Ну, так, принцесса, ты пока хозяйничай, а я  в магазин сгоняю. Это дело надо отметить.

     Вислаев хлопнув дверью, побежал к лифту, который был в полной исправности. Ведь квартирка находилась на двенадцатом этаже шестнадцатиэтажного дома.

     Воскресный вечер удался. Вислаев угощал Эллину всевозможными деликатесами, вином высокого сорта и конфетами.

     -- Скажу тебе на прямоту, принцесса, врать не привык. Нравишься ты  мне. Сразу понравилась. Я тебя как  увидел, сразу понял – ты не такая как все, ты особенная. Как это лучше объяснить, с чем сравнить. Ты – драгоценный камень, который никаким прессингом не испортишь. Настоящий алмаз – вот. Я, конечно, сам не силён в поэзии, но чувствую, ты сильна. Оттого тебе и помогаю. Нравишься ты мне, принцесса.

     -- И ты мне тоже нравишься, Вислаев, -- искренне отвечала Эллина. Она была весела сегодня не просто от вина, оттого, что жизнь начинает налаживаться и набирать обороты. Ей не хотелось сейчас вспоминать о прошлом, или думать о будущем. Она жила одним счастливым мигом, а дальше – будь, что будет.

     -- Вислаев, -- вдруг спросила Эллина, -- А почему ты себя только по фамилии называешь. Разве у тебя имени нет?

     -- Нет. Вислаев и точка.

     -- Тогда должна быть  еще одна фамилия.

     -- Фамилия та же, что имя.

     -- Ну, нет, скажи имя, не могу же я все время по фамилии тебя называть.

     -- Оно мне не нравится, -- серьезно сказал Вислаев.

     -- Почему? На свете нет плохих имен.

     -- Есть. У меня плохое.

     -- Даже не могу себе представить самое плохое имя на свете, ну скажи, ну пожалуйста, просто скажи.

     -- Ну, хорошо, с тем условием, что ты не будешь меня им называть, а по-прежнему – Вислаев.

     -- Хорошо, -- уступила Эля, -- Ну, как же?

     Вислаев отвернулся смущенно в сторону и словно в никуда произнес:

     -- Кеша.

     -- Как – как? Иннокентий? Но это вовсе неплохое имя. Очень хорошее и совсем не противное.

     -- Так только мама звала меня в детстве. А теперь мне кажется, что только маменькиных сынков так зовут.

     -- Ну, нет, Вислаев, ты не прав. У человека должно быть имя, ведь родители дали его с любовью и человек должен быть им благодарен за это.

     -- Родители меня не любили, -- сделал вывод Вислаев. Эллина рассмеялась.

     -- Они любили тебя по-своему.

     -- Да ладно, что мы все обо мне да обо мне. Расскажи лучше, почему ты от своего ушла.

     -- Да я не ушла, я же тебе рассказывала.

     -- Из дома выгнал?

     -- Да нет же, -- Эля заулыбалась, она не могла себе представить, как добродушный Костя мог бы выгнать ее из дому. И вот в этот момент ей почему-то взгрустнулось. Уж очень захотелось узнать, как он там. Но звонить ему  ни за чтобы не стала, а то станет  настаивать, чтоб обратно вернулась. Легкая тень пробежала по Эллиному лицу.

     -- Ну, так что, выгнал? – вернул ее к реальности Вислаев.

     -- Нет, мне просто надо было ехать.

     -- Так ты еще вернешься к нему?

     -- Не знаю.

     -- Ну, ладно, поживем, увидим. За тебя, --  Вислаев поднял бокал. Эля сделала то же.

Глава 23

     Так жила Эля теперь в более-менее благоустроенной квартире. Как обычно ездила каждый день на свою, заунывную до тошноты, работу, а вечером приходил Вислаев и устраивал ей “пир на весь мир” с вином, шоколадом и фруктами. Правда приходил он не каждый день и это Эле тоже нравилось. За это время она успевала отдохнуть и даже соскучиться. Иногда он уходил, посреди ночи и к этому Эля тоже привыкла. Но жить с Вислаевым под одной крышей, разделяя все радости и тревоги, почему-то не решалась. А так он устраивал Элю во всем.

     Кроме того, с финансами Эллине  стало теперь намного легче. Ей не нужно было платить за жилье, да и питание стало получше благодаря тому же Вислаеву. И Эля его благодарила как могла самыми искренними  чувствами. Она рассказывала своему покровителю все, что с ней произошло за день. А тот, выслушав внимательно, давал свои эксклюзивные комментарии или переводил в шутку какую-нибудь неприятность. И Эле сразу же становилось легко и спокойно на душе.

     Со временем Эля так обжилась в своей крохотной квартире, что чувствовала ее своей  собственной. Купила недорогую тюль на окна, покрывала на кресла и даже мишку-сумочку на диван. Эля всю жизнь питала слабость к мягким игрушкам и теперь ее радовала мода среди молодежи носить с собой везде кошелечек или сумочку в виде мягкой игрушки.

     И еще один гость со временем поселился в Эллиной квартире. Рябенький котенок простой породы все время крутился возле ее дверей. Котик был совершенно не дикий, не боялся людей ни капельки. Видно, кто-то выгнал его из дому. Да еще на спинке у него было небольшое пятнышко выпавшей шерсти. Эле стало жаль беднягу. Заразы она не боялась. С детства возилась с беспризорными кошками и собаками. Она подлечила котенка, решив приручить его.

     Сначала Эля кормила котика в коридоре. Затем, когда пятнышко на его спинке заросло новой шерстью, забрала домой насовсем. Пусть живет здесь, вдвоем все же веселее. Барсик оказался на редкость смышленым и аккуратным, хотя своенравным, что так свойственно для его  простецкой породы.

     Не раз Эллине вспоминался Тошка, оставшийся без любимой хозяйки. Утешало лишь то, что у него есть хороший хозяин, которому вечно некогда.

     “Родить тебе надо,”-- заметил однажды Вислаев, -- “Тогда будешь сидеть дома и мысли дурные в голову лезть перестанут ”.

     Эля лишь задумчиво вздохнула в ответ на его слова. Семья, дети, уют, обычные повседневные заботы – ей этого было так мало в жизни. Всегда влекло куда-то вдаль к чему-то неизведанному. В этом Эля отказать себе никак не могла. Сейчас она почувствовала себя совершенно одинокой, потому что ни один из мужчин – ни великодушный Костя, ни мудрый, прожжённый жизнью Вислаев --  не понимали её. В ней хотели видеть только женщину, вечно сидящую дома, счастливую среди домашней утвари или истеричку, вечно трясущуюся над своими маникюрами. Но Эля знала, что должна достигнуть своей цели чего бы  ей это не стоило. Она должна стать настоящим человеком, нужным этому миру. Иначе, незачем жить.

       Стояли последние дни октября, но заметно похолодало. Эля достала из шкафа свой, недавно купленный, плащик и решила носить его, пока  без подстёжки. На сэкономленные деньжата купила лёгкие полусапожки, зимние сапоги надевать ещё было  рановато. Теперь она выглядела, как настоящая элегантная леди. Кто бы мог подумать, что она – всего лишь школьная уборщица и больше никто.

      Дни летели незаметно, вот уже наступил ноябрь, а Элины дела на писательской стезе так и не сдвинулись с места, не смотря на то, что её жизнь заметно облегчилась. У Эли по-прежнему не хватало времени на свои поиски. И тут она решила: “Хватит ждать, никто не придет, не сделает мне одолжение, не отпустит на свободу. Хуже того, специально будут мешать, если узнают. Уж я-то ученная, знаю. Значит, надо хитрить, изворачиваться. А так можно вечно с этой шваброй просидеть и пропадут мои начатые труды, пропаду я сама. Но ведь не для того я сюда приехала, чтобы пропасть”.

     Улучив момент, когда директор школы снова уйдет пораньше на какое-то заседание, ни перед кем не отчитываясь, Эля тоже ушла пораньше. Нет, скорее улизнула через спортзал так, чтобы даже дети ее не видели.

     Эля отчаянно искала издательство, хотя бы  какое-нибудь, которое захочет издавать ее книги. Но в издательство попасть сегодня ей было не суждено. Пробегая, мимо тумбы с объявлениями ее взгляд задержался на одном листке, напечатанном крупным шрифтом:

    “ Авторский театр приглашает сотрудничать молодых сценаристов и писателей”.

     Ниже был дан адрес театра.

     Эля заинтересовалась. Но решать нужно было моментально.  Сегодня она смогла бы успеть либо в издательство, либо в театр. Что поделать, рабочий день не безграничен. Эля выбрала театр, настолько она соскучилась по его подмосткам и по дыханию кулис. Быстро повернула с намеченного маршрута и кинулась искать то, о чем давно мечтала. К счастью, искать пришлось недолго. Наконец-то нашла.

     Небольшой заброшенный театрик. Понятно, ведь здесь работали по большей части любители-актеры, любители-режиссеры. Одному только богу известно, на какие средства он существовал. Кто-то брался поднять его, но потом оставлял это дело. Что ждет театрик впереди, никто не знал и как спасти его от закрытия.

     Эля вошла в небольшое, пропахшее сыростью полутемное фойе. Оказалось, что небольшой театр существует уже давно, судя по афишкам, наклеенным вокруг на стенах. Они достаточно успели выгореть за давностью лет и кое-где покрыться плесенью. На афишках были указаны года дебютов постановок. Еще на стенах, как полагается, были вывешены  портреты актеров и режиссеров. Их было немного, но все лица очень симпатичные, улыбающиеся.

     -- Вы кого-то ищете? – участливо спросила небольшая женщина Элю приятным голосом. Она вышла из за портеры так тихо, что Эля не заметила этого и вздрогнула.

     -- О, да. Я ищу режиссера. Я – писатель.

     -- Пойдемте, я вас проведу.

     Эля  последовала за женщиной. Та привела ее в зал, прямо на небольшую сцену. Вероятно там проходило что-то вроде репетиции или подготовки зала к спектаклю.

     -- Это Иван Сергеевич Бунч, наш режиссер, -- представила она Эле невысокого парня в старом свитере и джинсах. Парень был молод, но очень деловит и  сосредоточен, хотя немного чудаковат и прост.

     -- Я – писатель, -- объяснила Эля и достала из сумочки свою книжечку.

     -- …ница.

     -- Что?

     -- Писательница, -- поправил Иван  Сергеевич.

     -- Нет, я – писатель, -- уверенней повторила Эля не без гордости, -- У писателей нет пола.

     -- Хорошо, это мне нравится. Присаживайтесь писатель. А имена у писателей есть? – парень присел на стул рядом с Элей.

     -- Да, конечно. Эллина  Вереск, -- назвалась Эля.

     -- Очень хорошо. И что же вы, Эллина  Вереск, пишите?

     -- Стихи и романы.

     -- А пьесы?

     -- Еще не пробовала.

     -- А как вы мыслите постановку романа на сцене?

     -- У меня есть стихи.

     -- Пьеса в стихах?

     -- Нет, просто стихи.

     Режиссер призадумался:

     -- Стихи? Что же с ними делать… Эй, куда ты ее потащил, ты неправильно держишь, сейчас уронишь.

Эля повернула голову и увидела парня, тащащего куда-то какую-то статую. Режиссер на минуту отвлекся. Затем вернулся к Эле

     -- Так, ну это все хорошо. А вы в курсе, что мы, возможно, не сможем платить вам гонорар. По крайней мере, вначале.

     -- У меня есть средства для существования.

     Парень с любопытством посмотрел на Элю.

     -- И что же, вас, простите, привело сюда, если не секрет?

     -- Я писатель, я творить должна. И это все отдавать людям.

     -- О, это высокая цель. Я вот тут уже черти сколько всего отдал… И где вы живете?

     -- Снимаю квартиру.

     -- Вы приезжая?

     -- Да.

     -- Когда собираетесь уезжать?

     -- Никогда.

     Парень шмыгнул носом, размышляя.

     -- Ну, ладно. Сначала я определю вас в группу начинающих поэтов.

     -- Я не начинающий. Я несколько книжек издала. Правда, сама, у себя в городе.

     -- Отлично, оставьте мне почитать.  А начинающими они только называться. У них тоже есть немало достойных вещей у каждого.

     -- И чем же занимаются ваши поэты?

     -- Собираются, проводят выступления. Но выступления эти должны быть не просто литературными, а больше театрализованными.

     -- Как это?

     -- Ну, это когда из ваших же стихов выстраивается небольшой сценарий,  а потом вы сами же исполняете, преподносите его зрителям. Придете к нам, увидите, как это делают другие.

     -- Это интересно, -- заинтриговалась Эллина, -- Обязательно приду.

     -- Сейчас конец рабочего дня. Сборы поэты проводят по средам и пятницам. По воскресеньям – выступления. Причем, поздно вечером.

     -- А почему поздно?

     -- В это время жизнь в городе только начинается. Нет-нет, кто-то любопытный и заглянет. В такое время суток мы обычно собираем зрителя хорошо.

     Эля была крайне заинтригована всем происходящим.

     -- А когда мне можно подойти пообщаться с поэтами?

     -- В пятницу, к шести часом вечера, то есть завтра.

     -- Хорошо, -- обрадовалась Эля, -- Я обязательно приду.

Глава 24

    К счастью, с работы Эле больше не нужно было отпрашиваться ни у кого. Она спокойно дорабатывала свой рабочий день, в запасе оставался еще час. За этот час она успевала добраться до небольшого театра. Перед первой встречей  волновалась, и все же была счастлива, что обратилась именно сюда, а не поплыла по воле судьбы в издательство стоять с протянутой рукой и объясняться еще перед каким-нибудь редактором.

     Конечно, перспективы прославиться в таком маленьком театре было куда меньше. Но сама атмосфера, общение с творческими людьми. Эля нуждалась в этом всем как в воздухе. Ведь ей нужен был не просто заработок, кусок хлеба, в первую очередь ей нужен был хлеб для изголодавшейся души, без которого Эля могла бы погибнуть, как без воды и пищи. Мог погибнуть без света ее талант. Хотя нет, наверное, я ошибаюсь. Ведь талант – это результат духовного труда. А душа человеческая бессмертна. И такая сильная душа, как у Эли все равно сорвала бы рано или поздно свои оковы и нашла бы путь к свету.

     Ровно в шесть Эля была у театра. Волнуясь, вошла внутрь. Все та же невысокая щуплая женщина узнала Элю.

     -- Я к поэтам, -- объяснила Эля.

     -- Это во втором зале. Пойдемте, я проведу.

     Второй  зал был немного меньше первого, но уютнее и интереснее. Сцена выступала в зал полукругом, вокруг нее рядом располагались стулья. В зале царил творческий беспорядок, и это придавало загадочность обстановке. Кое-где спускались ленты  серпантина с невысокого потолка. Прямо на стенах, написанные фломастером стихотворные строки с автографами. Там же, словно не нарочно, оставленные авторские рисунки, приклеенные неизвестно чем в хаотическом беспорядке.     Женщина подвела Элю к  человеку в кепке, сидевшему на первом ряду в кресле:

     -- Кузьмич, принимай, к вам пополнение, -- обратилась она к нему и удалилась.

     Мужчина повернулся в Элину сторону. С виду ему было около пятидесяти.

     -- Вы к нам? – спросил Элю.

     -- Да.

     -- Очень приятно. Я – Виталий Кузьмич, руководитель группы поэтов. Пишу стихи, играю на гитаре.

     -- Меня зовут Эля, -- скромно представилась Эля, -- Я тоже пишу стихи, но люблю и прозу.

     -- Вы на гитаре играете или на другом инструменте?

     -- Нет.

     -- Плохо. Хотелось бы больше музыки. Зрителю так нравиться.

     -- Зато я хорошо декламирую стихи.

     -- Ну, ладно, посмотрим. Сейчас все соберутся.

     -- А сколько вас человек?

     -- Около десяти будет.

     Потихоньку стали собираться и другие. Вот вошел высокий крепкий парень средних лет. Поздоровался за руку с Кузьмичом. Окинул Эллину взглядом.

     -- Это к нам пополнение, -- кивнул Кузьмич в сторону Эли. Парень протянул ей руку:

     -- Владислав.

     -- Эля, -- ответила та и протянула свою руку.

     -- Это наш маяк, -- прокомментировал Кузмич, -- У него и голос и стихи, как у Маяковского.

     Эля одобрительно кивнула головой.

     Вошли другие несколько мужчин и две женщины. Вероятно, это еще были не все. Остальных ждать не стали.

     -- Ты пока посиди, посмотри, послушай, а потом и сама выступишь. Мы подготовили сценку, друг другу отвечаем собственными стихами. Сейчас репетируем, в воскресенье будем выступать.

     Началась репетиция. Эля осталась сидеть в зале, остальные удалились за кулисы, действующее лица вышли на сцену. Представление началось.

     В общих чертах Эле понравилось. Понравилось то, что здесь каждый мог проявить, пусть не таланты, но хоть творческие задумки. То есть, была возможность не скрывать свою суть, не лебезить перед кем-то, а делать то, что умеет каждый из выступающих.

     -- Давайте теперь послушаем новенькую, -- предложил кто-то.

     -- Ну, мисс, ваш выход, пожалуйста.

     Теперь все, кто был на сцене, спустились в зал, а Эля вышла на сцену. Впервые она стояла на московской сцене перед московской публикой.

     Она сделала вдох полной грудью, чтобы успокоить, готовые разыграться нервы, прищурила глаза, гладя куда-то вдаль и начала негромким загадочным голосом:

 

                                                   Когда темнота наступает,

                                                   А город в веснущатых  снах,

                                                   Я тихо его покидаю

                                                   На звездных своих скакунах.

 

                                                   И смело о том я мечтаю,

                                                   Что снится в несбыточных снах.

                                                   Безумие путь устилает,

                                                   Но камень волшебный в руках.

 

                                                    Он мне вдохновенье подскажет,

                                                    Фантазии дивный исток.

                                                    И все, что в нем радугой пляшет --

                                                    То лунный колдует восход.

 

                                                    Но ярче чудес мне та сказка,

                                                    В который являешься ты.

                                                    Когда я усну, твои ласки

                                                    Поднимут меня от земли.

 

     Эля прочитала еще несколько стихотворений. Руководитель, сидящий на первом ряду, пристально всматривался во всю ее фигуру так, словно спрашивал глазами:

     “Настоящая ли ты?” По рядам пошел шепоток:

     “Провинциалка”. Но по окончанию Эллиного выступления все же послышались аплодисменты.

     -- Вы издалека приехали? – спросила одна из девушек.

     -- Я – с Украины.

     -- Это слышится по акценту. Вы настоящая украинка, вам нужно поработать над речью.

     -- Вообще-то я – эстонка. У меня вся родня  -- эстонцы по материнской  линии. А по отцовской – все русские.

     -- Ой, как интересно, а как на Украине оказались.

     -- Это долгая история, я потом расскажу.

     -- Ну, ладно, девчонки, хватит болтать, -- послышался голос руководителя, -- Давайте репетировать. Эллина, а вам задание. На следующий раз подготовьте сценарий своих стихов так, чтобы они упорядоченно о чем-то говорили. Я думаю, в ближайшее время вам можно будет выступать.

     -- А может, ей нужно подучиться, -- вмешался Владислав.

     -- Чему?

     -- Ну, подкорректировать. Я бы мог помочь.

     -- М-м, да нет, пока,  не надо. А в дальнейшем посмотрим.

Глава 25

     Теперь Эля не могла дождаться новой репетиции, считая до нее часы. После работы дома она упорно “упорядочивала” свои лучшие стихи так, чтобы получилась композиция, говорящая о ее самых лучших чувствах. Репетировала перед зеркалом свои выступления, когда Вислаева не было рядом. В те вечера, когда он приходил, свое любимое занятие приходилось отложить. И, хотя Вислаев, казалось бы, способствовал продвижению Элиного дара, к поэзии относился равнодушно. Не только к ее поэзии, к любой.

     -- Я ничего не понимаю в поэзии, -- отмахивался он от попыток Эли провести его в мир своих грез.

     В результате Эля прекратила эти попытки и перестала даже говорить о своем занятии при Вислаеве так, словно она приехала в Москву только для того, чтобы устроится  уборщицей в школе и вкалывать за пятерых бесплатно. Заманчивая перспективка для каждого.

     -- Да, Москва – это движение, не то, что ваша провинция, -- часто любил повторять Вислаев, -- Здесь можно грузчиком работать и жить хорошо.

     -- Но ты же не грузчик? – переспрашивала Эля.

     -- Нет.

     -- А кто ты?

     -- Я? Ну, как бы это объяснить… А впрочем, какая разница, -- все время уклонялся от ответа Вислаев.

     Эле было без разницы, кто он такой, важно было, что он к ней, к Эле, относится хорошо и не обманывает. Все остальные факты из жизни Вислаева Элю не интересовали. Ей просто было обидно, что кому-то здесь можно быть грузчиком, а ей, талантливой и образованной, нельзя быть тем, кем она должна быть. Было больно и досадно до унижения. Но Эля не плакала. Стиснув зубы, терпела, говоря себе в сотый раз: “Я все равно прорвусь”. И верила себе.

       На работе Эля старалась больше не попадаться злой завучу, обходя её десятой дорогой, но та находила её на любом этаже и снова, и снова делала бессмысленные замечания по работе. Эля снова молчала, стиснув зубы. А глупый директор косился в её сторону, словно смеривая взглядом, не разучилась ли Эля работать -- вот хорошая учительница будет, без претензий, на неё можно много обязательств повесить и заставить  заменять кого-то бесплатно.

        А Эля не претендовала на место учительницы и даже забыла о нём. Ей было всё равно, какую  неблагодарную работу   она будет делать бесплатно. Эля родилась, чтобы писать. Писать и выступать. А ведь, сколько прекрасных произведений не родилось за то время, пока она таскает тряпку, сколько осталось не записанными, сколько прекрасных стихов было убито душевной болью, нарочно вызванной окружающими. Сколько времени пропало зря не по Эллиной вине.

        Да, Эля не хотела быть даже учительницей в этой  школе. Она вовсе не хотела здесь быть. Но жажда делать запретное брала своё. Эля учительствовала втихую, так чтобы никто не видел. Теперь в женском туалете девчонки собирались кучкой на большой перемене, дожидаясь новых интересных «лекций»."енском туалете девчё Эля заходила, как всегда с ведром и шваброй. Она делала вид, что зашла сюда только по делу, чтоб набрать в ведерко воды. Но старшеклассницы сразу же обступали ее, не давая проходу и задавали вопросы:

     -- Ну, чем же закончился роман Ростовой и Андрея Болконского? Что было со второй любовью Есенина?  

     Эле приходилось ставить ведерко на пол и, оперевшись на швабру, как мудрый старик на посох, рассказывать продолжение романа во всей гамме его красок или биографию какого-нибудь великого писателя, включая все факты, даже те, про которые в учебниках не написано. В любом своем рассказе Эля старалась донести боль и величие тех душ, которые посвятили себя искусству. Она читала по памяти стихи, посвященные кем-то кому-то или связанные с какими-либо событиями. Рассказывала, почему те или иные из них были запрещены в определенный период истории.

     Девушки слушали, широко раскрыв глаза и затаив дыхания. Они записывали названия стихотворений, которые читала Эля к себе в блокноты, выучивали их в последствии на память, писали записки понравившимся мальчикам строками великих произведений. Мальчишки, в свою очередь, скрывали свой интерес к литературе, особенно, как преподносит ее Эля, желая показать свою «мужскую» независимость. Но, даже самые отъявленные хулиганы, подслушивали украдкой Элины лекции в случайных окнах между уроками, когда Эля могла передохнуть в одном из классов и собрать небольшую аудиторию слушателей. Подглядывали за ней, как она моет полы в коридоре, в чем пришла сегодня на работу. Один мальчишка даже подарил ей цветок – большую живую ромашку. Просто, сунул в руки и ушел, не оглядываясь. Но вот только беда, успеваемость по литературе среди старших классов снизилась. Ученики стали писать в сочинениях не то, что положено, а какую-то “отсебятину”  по словам учителей.

     -- Это твоя работа? – налетела однажды завуч на Элю в коридоре, тыча ей под нос чью-то тетрадь.

     Эля безразлично пожала плечами:

     -- А я-то причем. Они люди взрослые, сами умеют соображать.

     -- Нет, это ты их так научила!

     -- Извините Татьяна Тихоновна. Я их учила только хорошему. Мне просто невыносимо видеть то, что подрастающее поколение лишено понятий о  культуре и искусстве. А какие пошлости пишут теперь газеты о величайших  гениях литературы, науки… Даже страшно становится.

     -- Вы врете на переменах о них то же самое. В наших учебниках факты изображены достаточно правдиво, -- пыталась доказать мощным напором свой  авторитет завуч.

     -- Ну, уж нет, с вашего позволения, я не вру, -- все также не теряя такта, отвечала Эллина, -- Я ведь тоже педагог, если помните. Может, в школьных учебниках и правда, но я преподношу ее в более развернутом, реальном свете, позволяю шире взглянуть на чувства творца и его произведения. Моя цель – донести истинное назначение поэзии людям, научить понимать строки, связанные с небесным Храмом Души. Я говорю о жизни ради искусства, а не об искусстве, как средстве прославления и наживательства. А вот вы заставляете мыслить по шаблону и тем самым внушаете лишь отвращение к себе и к своему предмету. А потом удивляетесь, почему молодежь такая циничная! – последние слова Эля произнесла с определенным акцентом. Развернулась и зашагала прочь со своей шваброй в руке.

     Завучу нечего было больше сказать. Она лишь гневно засопела, покраснев, и удалилась.

     “Ох, не сдобровать мне теперь, -- подумала Эля, но в душе все же торжествовала победу, -- А что, если она узнает, куда я хожу? Будет делать так, чтоб я туда не ходила! А ведь скоро мое выступление, дебют. Что делать? Выступать в маске, не называя своего имени, -- иронично думала Эля и вдруг ее осенило, -- А ведь это хорошая идея. Да, я буду выступать в маске. Пусть слушают мои стихи, не зная, кто я такая. Без всяких лишних вопросов и пересудов.”    

Глава 26

       И вот наступил день выступления Эли перед Москвичами, её дебют. К тому времени Эля успела хорошо подготовиться, раззнакомиться с коллективом и слиться с ним, привыкнуть к здешней сцене и обстановке, что немаловажно для актёра. Теперь Эля приходила сюда не только на репетиции к поэтам. В любой день она могла прийти в большой зал и посмотреть спектакль или репетицию к спектаклю, что Элю интересовало не меньше. Эллина любила беседовать с режиссёром Иваном Сергеевичем, советуясь с ним в чём-либо. Но когда она сообщила ему, что выйдет на сцену в маске без объявления имени, он удивился.

 -- К чему это?

 -- Хочу отдать только свои стихи. Мне больше ничего не нужно.

 -- Но ты ведь приехала сюда издавать книги,  а для этого тебе нужно прославиться.

 -- Нет, я приехала отдать свои стихи. Сама прославляться я не хочу.

 -- Странно, -- Иван Сергеевич потёр виски, -- А в этом что-то есть. Может тебе костюмчик подобрать соответствующий?

       С этими словами бесхитростный режиссёр потащил Элю в костюмерную. Там он выбрал костюм, приблизительно Эллиного размера, состоящий из чёрных брюк, жилетки и чёрного смокинга. Белая рубашка оказалась немного великовата, но большой проблемы в этом не было,  рукава можно было подкатить – под смокингом не видно. Тут же подобрали лаковые штиблеты, детские мальчиковые как раз на Эллину маленькую ножку. Маску найти было не трудно. Чёрная в блёстках, она закрывала пол-лица и Эле это нравилось. И в довершении ко всему – шляпа-цилиндр. Просто роскошь.

 -- Настоящий мистер Икс, -- пошутил Иван Сергеевич, -- Как же вас теперь объявлять мисс или миссис? Нет, лучше леди Икс. Загадочная леди Икс.

      Эля взглянула на себя в зеркало, собрала золотые пряди в хвост на затылке. Просто сказочно. Теперь она будет нести настоящую сказку людям в этом нехитром наряде, в котором похожа на  невысокого стройного парнишку. Ох, как забилось её сердце от этой роскоши. Роскоши позволять себе делать то, что ей хочется и этим радовать, спасать, лечить других.  Вмиг она почувствовала себя на своём законном месте, к которому прирастает душой, а театр, такой маленький и заброшенный своим родным домом. И сразу же ей захотелось сделать что-то доброе для своего дома, для своей семьи. Эх, если бы она смогла заработать больше денег, не важно, выступлениями или книгами, всё бы отдала на благоустройство этого замечательного домика, в котором происходят чудеса. Эля немножко замечталась.

 -- Возьмите трость, загадочная леди, -- вернул её к реальности режиссёр.

      Трость была красивая, серебряная, как волшебная палочка у феи. Эля любовалась ею, жонглируя.

 

       Итак, наступил день дебюта. Это было воскресенье. О своём выступлении Эля заранее сообщила Вислаеву и даже пригласила на концерт. Но Вислаев отказался:

 --Ты же знаешь, я не люблю стихи.

 -- А зря.

 -- Могу только приехать тебя забрать.

 -- Будьте так добры... -- шутливо, но с иронией произнесла Эля.

      Выступать Эля должна была в самом финале, так решили из-за её загадочной маски.

 -- А теперь сюрприз. Загадочная леди Неизвестность, -- объявил конферансье.

      Эля вышла из-за кулис. Свет прожектора упал прямо на неё и она оказалась в его полукруге, вокруг за пределами света оказалась таинственная темнота. Зрителям была видна только хорошо освещённая фигура в чёрном костюме и маске. Они, следя за каждым её движением, вероятно, решили, что актёр, стоящий перед ними, будет танцевать чечётку и подбадривающее зааплодировали. Из зала послышались одобрительные свистки. Затем замолкли в ожидании.

       Эля не растерялась, медленными чёткими шагами, которые гулко раздавались в тишине, она подошла к микрофону. Небрежным жестом, похожим на вислаевский, она сбросила цилиндр одной рукой и отшвырнула его в сторону. Двумя руками оперлась на серебряную трость. Опустила голову, словно глубоко задумавшись. Зрители заинтригованно молчали. Дождавшись полной тишины в зале, тихим глубоким, но слышным в микрофон голосом Эля начала своё выступление небольшим известным всем стихотворением великого поэта:

 

                                                              Ночь, улица, фонарь, аптека,

                                                              Бессмысленный и тусклый свет.

                                                              Живи ещё, хоть четверть века –

                                                              Всё будет так. Исхода нет.

 

                                                              Умрёшь – начнёшь опять сначала,

                                                               И повторится всё, как встарь:

                                                               Ночь, ледяная рябь канала,

                                                               Аптека, улица, фонарь.

 

       Эти строки как нельзя лучше соответствовали её теперешнему настроению. Холод и зыбкость вокруг. Кто эти люди, чем живут, от чего страдают, почему жаждают только сенсаций и пустых празднеств. В них нет Солнца, нет Любви. Потому круг замыкается, нет спасения после смерти, и с  рождением начинается та же бессмыслица.  Эля не боялась, что у неё в новой жизни повторится всё сначала. Она так хотела бы снова стать маленькой и возвратиться в свой небольшой домик, где с нею рядом вечно будут  любимые ей люди, и чтобы ничего ничего не менялось. Да, там  вечно будет жить Любовь.

        Но сейчас было не время для сантиментов. Эля должна была выполнять свою миссию. Перед ней стояла непростая задача. Как разбудить сонных. Как найти тонкую нить к соитию духом. Как возродить Любовь в потухших сердцах. Дальше Эля стала читать только свои стихи:

                                                               

                                                          Не нужны мне ценности мирские.

                                                          Не спасут меня в палящую жару.

                                                          Не заменят гребни золотые

                                                          Славы и достатка доброту.

 

                                                          А нужна мне осень золотая

                                                          Без дождя. Завалинки припёк.

                                                          И в последнем солнце утопая,

                                                          Кошка на заборе греет бок.

 

                                                         А нужна мне реченька без
края,

                                                        И когда зима глядит в глаза,

                                                        От беды и холода спасая,

                                                       Вновь далеко позовет стезя.

 

                                                      Мне нужны бесценные минуты

                                                     Нежности, безмерных тихих слов.

                                                     Гул часов и стук дождя по крыше

                                                    Не нарушат безмятежных снов.

 

                                                    И дорожка, что ведет куда-то

                                                    В детские наивные мечты...

                                                    С возрастом ценнейшее богатство –

                                                   В отчий дом зовущие мосты.

 

         После первого прочтённого стихотворения, Эля стала переживать, что столичным зрителям скоро наскучат её провинциальные мотивы, и они перестанут её слушать.  Ан нет. Эля уже закончила читать своё последнее стихотворение, а зрители и не думали хлопать в ладоши, ожидая продолжения выступления. Эля растерялась, не зная, что ей делать, как показать, что её номер себя исчерпал. Она сделала небольшую паузу, перевести дыхание и вдруг в памяти всплыло недавно написанное стихотворение “Обветшалому миру“.

 -- А это на прощание всем вам, -- объявила она и продолжила:

 

                                                            Когда мне лгут: совсем не нужно

                                                           Всё трепыхание твоё,

                                                           То мне становится обидно

                                                           Не за себя, а за Него.

 

                                                           За обветшалый, безобразный,

                                                           Измотанный слезами бед,

                                                           Увитый суетною пляской

                                                           Мир, где бесправен человек.

 

                                                           Хотя, скорей всего, ты -- правишь

                                                           И гонишь в скорости прогресс,

                                                           И не желаешь быть отсталым,

                                                           Но жизнь твоя – дремучий лес.

 

                                                           И мне становится вдруг страшно --

                                                           Я слышу  дикое враньё!

                                                           Но трепетать я продолжаю

                                                           Не для себя, а для Него.

 

        Всё. На этом Эля закончила выступление, сказала всё, что хотела и почувствовала жуткую усталость. Наконец-то публика разразилась долгожданными аплодисментами, обозначавшими  конец спектакля. Эля раскланялась, подобрала цилиндр и собралась уходить. Но кто-то из зрителей закричал: “Браво ! Давай ещё на “бис! “ Эля испугалась: неужели ещё не всё, но она уже совсем выдохлась. Да и время уже позднее.  На выручку пришёл конферансье:

-- Всё,  господа, всё. На сегодня концерт окончен, приходите в следующий раз, мы всегда рады вас видеть.

  Эля, воспользовавшись моментом, скрылась за кулисами в своей гримёрке. А ожившая публика не умолкала:

 -- Хотим видеть прекрасную леди на “бис. “

       Кто-то свистел, надеясь, что прекрасная незнакомка выйдет снова. Её выступление произвело настоящий бум среди зрителей.

       Но Эле сейчас было не до этого. Заскочив в гримёрку, она быстро, как солдат, стала переодеваться. За окном вовсю сигналил Вислаев. Она помахала ему в окошко, что сейчас выйдет.

       Конферансье насилу уговорил зрителей расходиться. Те нехотя стали двигаться к выходу. Переодетая Эля незаметно вышла из-за кулис и слилась с толпой, чтобы пробраться к выходу. Чёрного хода из маленького зала к сожалению не было, а ждать Эля не могла.

      Она выскочила на улицу, подбежала к машине Вислаева, заскочила в уже приоткрытую специально для неё дверцу.

 -- Ну, как оно, артистка, ничего? – Вислаев подмигнул.

 -- Всё окей! – больше всего Эля радовалась, что её никто не узнал, а значит всё прошло благополучно.

 -- Ну, поехали, отпразднуем.

   Эля чмокнула Вислаева в щёку.

 -- Поехали.

    После упорных трудов и хорошо сделанного дела не мешало бы отдохнуть. По дороге в ресторан Эля попросила Вислаева:

 -- Ты можешь выполнить одну мою просьбу?

 -- Ну, проси.

 -- Если когда-нибудь попадёшь на моё выступление, не признавайся, пожалуйста, что ты меня знаешь.

       Эля смущённо глянула в сторону Вислаева, а тот рассмеялся в ответ на наивную просьбу.

 -- Да не пойду я на твоё выступление. И вообще ни на чье не пойду. Не люблю я поэзию, понимаешь.

    Эля притихла и молчала. Она понимала, что сказала глупость и Вислаев действительно никогда не придет на её выступление, а значит бояться разоблачения ей нечего. Но, тем не менее, настроение немного погасло, она почувствовала холодок внутри себя. И сейчас не хотела думать ни о чём, вдруг захотелось спать. Вислаев уверенно вёл машину, в своём мире он был королём.

Глава 27

      Теперь у Эли появилась тайна. Тайна её выступлений, которую она свято хранила от всех в основном на работе. Вскоре режиссёр принес группе поэтов хорошую новость. Малый зал на время был не нужен и выступать или репетировать можно было каждый день. Решили сделать так: репетиции оставить по вторникам и пятницам, все остальные дни посвятить выступлениям. Чаще бывать на зрителях, с целью заработать чего-нибудь. Элино появление на сцене весьма этому способствовало.

       Теперь Эле приходилось вести двойной образ жизни. Днём – она глупая уборщица в старых джинсах, вечером – роскошная леди Неизвестность, покоряющая сердца почитателей поэзии. Хотя такой образ жизни мало чем сказался на поведении Эли в школе.

      Она, как и прежде мыла пол, не поднимая головы, а в удобные для неё моменты учительствовала среди старшеклассников. И её здесь любили за это её же ученики. Удобнее было собирать детей в спортзале напротив их раздевалок перед уроком физкультуры. К любопытным девчонкам теперь без стеснения присоединялись мальчишки. Переодетые в тренировочные костюмы, ребята садились в кружок вокруг Эли, кто на мяч, кто на какой-то спортивный снаряд и слушали лекцию названной учительницы. Сюда никто не мог зайти кроме учителя физкультуры, которому было абсолютно всё равно, чем дети занимаются на переменках, лишь бы в начале урока по его свистку все стояли в одной шеренге под линеечку.

      Да и никто ничего не мог сказать Эле. Противозаконных действий в её поведении не было. К работе её придраться было трудно, да и желающих на её место было очень мало даже в Москве. Так что, вредная завуч решила успокоиться до поры до времени. Но до какой поры, сама не знала.

      А в театре Элины стихи признали лучшими. Но как раз с этого успеха и начались все её печали и трудности, связанные с театром, который она очень любила.

       Эля являлась каждый день, ничего не пропуская, на каждую репетицию, на каждое выступление, принося с собой улыбку на своём прелестном личике. И все принимали лучик солнца, подаренный ею. Но вот только отношение её коллег к ней изменилось странным образом. Или, может быть, ей так казалось. Но слишком уж пристальными были взгляды на ней  слабой половины, и замечалась непонятная надменность со стороны сильной.

        Однажды во время репетиции к Эллине подошёл Владислав и наставительно заметил:

 -- Эля, ты хорошо читаешь стихи, но они же у тебя нескладные, неритмичные. Ты хоть бы за рифмами последила, над ними нужно поработать.

    Эля оторопела от неожиданности.

 -- Владик, ты полагаешь, что твои стихи складные везде?

 -- Ну, ты себя со мной не сравнивай. У меня стиль как у Маяковского.

 -- Ты читал Маяковского?... – Эля изобразила интернс.

 -- Я много поэзии перечитал и много знаю на этом свете. У меня же высшее техническое образование.

 -- Владик, у меня высшее гуманитарное образование. Я – филолог.

 -- Э, подумаешь, филолог. Филологов в наше время ничему не учат.

 -- Почему ты вдруг решил, что я меньше тебя способна понимать?

 -- Потому, что ты жен-щи-на. Тебе ли о высоких материях думать.  Пиши лучше о погоде, о цветочках. Вот посмотри, как жизнь прекрасна.

 -- Ты уже написал о цветочках?

 -- Вот ещё, стану я о цветочках думать. Я – мужик, я о политике должен думать.

   Эля тяжело вздохнула:

 -- О любви, о Любви нужно думать. Не о личном эгоистичном чувстве, не о сантиментах, не о жалости к самому себе. О Любви всеобъемлющей ко всему миру, всему человечеству и в отдельности к каждому из нас. Вот это наша общая задача, как мужчин, так и женщин. А в особенности поэтов.

      Эля отвернулась и направилась к сцене, был как раз её выход.

       “Подумаешь, о любви. Сопли да вопли… “ – пробубнил про себя Владислав, -- Ничего, я ей ещё покажу.”

         Однажды после репетиции он снова подошёл к Эле и ни с того ни с сего произнёс:

 -- Эля, какая ты красивая. Не могу смотреть на тебя спокойно. Но над стихами ты поработай. Тяжело они тебе даются, но трудиться надо.

        Эля снова оторопела от неожиданного удара, произнесённого с такой тщеславной ноткой. Ничего не поняла. Не ответила и ушла.

        Только на полпути к дому она подумала: “Ну и змей ! Добивать меня  вздумал любыми способами.”

         Такие «подколы» от соперника по перу ей приходилось теперь выслушивать не раз в самых неожиданных формах и фразах. Самое отвратительное было то, что Эля не искала себе соперников и ничем не могла ему ответить. В конце концов, она начала себя ненавидеть за такую нерешительность. Она уже не летела к театру на крыльях счастья, а кралась, как побитая кошка, размышляя, что ждёт её сегодня. Любой здравомыслящий человек удивился бы, узнав о ее проблеме. Почему такая умная образованная девушка, как Эллина, не может ответить полуграмотному самозванцу, разбив его в пух и прах. Но нет, вопрос обстоял гораздо сложнее. Эля мыслила  иначе, как педагог. Она не имела права отвечать противнику резко, ведь он действительно был во много раз  слабее её и знал об этом, от того и злился. Эля не чувствовала большого вреда от его критики, но всё же подобные стычки выпадали в её безмерной душе осадком. И ничего не оставалось Эле, как прощать.

        Сегодня была пятница, но настроения у Эли совершенно не было. На репетицию идти жутко не хотелось, не было желания видеть перед собой те лица, без которых ещё вчера она жить не могла. Теперь Эле казалось, что её соперник противопоставил против неё весь коллектив и все коллеги смотрят на неё искоса. Сегодня, придя с работы, Эля решила никуда не идти. А завтра будет суббота.

 Уроков в школе мало, тем более, ни завуча, ни директора не будет на рабочем месте. Значит, и на работу можно будет не идти, никто не узнает.

        Эля хотела прилечь отдохнуть, но не смогла. Измотанные за последнее время нервы не хотели успокаиваться. Повседневное нервное напряжение и от незаконно нанесённых кем-то обид, и от переживаний, а главным образом, от выступлений и репетиций давало о себе знать. Эля чувствовала, что нуждается в отдыхе. Но отдыхать было не время. Она ходила по комнате, как маятник, держась обеими руками за виски, желая успокоить нервную дрожь и головную боль.

        Нет, это была не головная боль, эта боль раздавалась откуда-то изнутри. Какой-то спазм, крик отчаяния. Эля села на корточки в дальнем углу комнаты.

        “И почему так бывает, -- размышляла она, -- Чем больше хочешь дать хорошего, тем больше получаешь плохого взамен. Получается, добро наказуемо. Кто же захочет его делать тогда. К чему мы придём в результате, ведь так нельзя. Мне всё сложнее и сложнее любить этот мир и прощать. А ведь я сама говорю всем о великой любви к нему. Но видно я ещё не дошла до той ступеньки, чтобы простить всех обидчиков сразу на тысячу лет вперёд. “

        Так сидела она в полутёмной комнате в самом глухом углу, поджав ноги под себя и обхватив голову обеими руками. Эля не заметила, как сумерки сползли на город, и в комнате стало совсем темно. И только глупый Баська выполз откуда-то из под стола, захотев есть, привёл Эллину в чувство своим робким мяуканьем.

        Эля встрепенулась: “ Ах, ты, мой хороший. Ну иди, иди сюда, я тебя пожалею.“

        Она прижала к себе котёнка: “Ты единственный меня понимаешь. Тебя ведь тоже обидели, но ты ведь не стал злым. Только котики на этом свете и могут быть разумными. А люди – глупцы. “

        С этими словами Эля поднялась, включила свет и принялась за дело. В первую очередь нужно было покормить Барсика. От его появления Эллине стало намного легче. Чтобы она и делала без этого рябенького сорванца.

Глава 28

       Вечером пришёл Вислаев. Эля как раз готовила на кухне ужин. Вислаев прошёл на кухню.

 -- Чем занята, хозяйка? – весело спросил он

 -- Поесть готовлю, -- вяло ответила Эля

 -- Чего грустная такая?

 -- Да так, жизнь достала.

 -- Не горюй, сейчас поправим дело.

      Вислаев никогда не приходил с пустыми руками. Минимум бутылка вина и конфеты всегда были при нём. Он поставил гостинцы на стол. Сам прошёл в комнату, включил телевизор и плюхнулся в кресло напротив. Для себя он достал бутылку пива. Барсик прыгнул ему на колени.

 -- Кишь! Иди к своей хозяйке !  -- Вислаев не был таким сантиментальным, как Эля. Он не любил котов.

       Эля поняла, что сегодня ужин не обойдётся рисовой кашей и яичницей, как она любила. Нужно было приготовить что-то солиднее. Впрочем, в холодильнике запасы имелись. Если бы Вислаев знал сейчас, как ей хочется одиночества. Просто побыть наедине с собой один всего лишь вечер. Но приходилось терпеть и делать то, что нужно.

        Вислаев смотрел телик, Эля пыхтела на кухне, вся в дыму и угаре перед горячими сковородками. Нужно было, чтобы ужин получился, ну, может, чуть хуже королевского.

       Прежде Эля готовила очень мало. Они с Костей были неприхотливы в этом плане. Ну, если ему хотелось чего-то особенного, он выходил на кухню и готовил «деликатес» сам. Случалось, что Эля, дав любимому мужу распоряжение, чмокала его в щёку и удалялась в комнату отдыхать. Снова Эле взгрустнулось. Но как она могла бросить начатое дело на пол пути. Нет, звонить домой нельзя было ни в коем случае. А вдруг Костя уже нашёл себе кого-то. Ведь право выбора остаётся за ним. Это известие ещё больше подорвёт Элины силы. В противном случае, затянет Элю домой и прощай поэзия. От второй мысли настроение у Эли портилось ещё сильнее. Ей проще было пережить измену супруга и  уход его к другой, чем  распрощаться с творческими планами.” Будь, что будет, – в который раз решила Эля, -- если нам суждено расстаться, то этого не избежать.”

  --  Ну, что хозяйка, ужин готов ? – в дверях стоял Вислаев, широко раскинув руки и держась за косяки.

 -- Кажется, -- грустно произнесла Эля.

 -- Да что с тобой? На тебе лица нет. Ты это прекращай.

 -- Устала немного.

 -- Уста-ла. Я тоже устал. А ну, дай-ка я тебя развеселю. Откуда-то из кармана на катоновой рубахе Вислаев достал тоненькую золотую цепочку. Цепочка была изумительна, с небольшими бриллиантиками между звеньями. Она вся искрилась даже в тусклом свете.

      Вислаев присел перед Элей.

 -- Дайте, госпожа вашу ножку.

       Эля вытянула вперёд босые озябшие ноги. Вислаев ловко надел на одну из них цепочку.

 -- Это чтоб не сбежала, -- засмеялась Эля.

 -- Чтоб носила.

 -- Куда же мне её носить? У меня и прикида соответствующего нет. Да и не видно её зимой в сапогах под джинсами.

 -- Носи дома, пока в халатике. Я буду видеть -- и этого достаточно.

 -- У меня ножки мёрзнут. Зима скоро. Ты бы лучше носки шерстяные мне подарил.

 -- Мёрзнут?  Любовь не греет? Сейчас согрею.

        Вислаев сжал в своих больших ладонях две Эллины босые ножки. Они уместились там полностью. Эле всегда нравились прикосновения Вислаева. Она растворялась в них, забывая обо всём.

 -- Ну, пойдём, моя королевишна, -- Вислаев легко подхватил Элю на руки, отнёс в зал и усадил на диван, -- Ну, что, сначала будет сладкое?

    Эля была непротив. Затем сели ужинать.

    Ужин Вислаеву понравился.

 -- Еда для настоящих аристократов, -- хвалил он приготовленные Элей блюда, быстро поглощая их, и запивая кагором.

     Эля ела не спеша. Она вообще не привыкла много есть.

 -- Так что у тебя произошло, королева? Кто посмел тебя обидеть ? – спрашивал Вислаев жуя.

 -- Никто, я просто устала, -- спокойно ответила Эля.

 -- Мы все устаём. Отчего ты устала?

 -- От работы. Выступления каждый день допоздна. Понимаешь, Вислаев, хороший актёр переживает свою роль, даже уже много раз сыгранную, заново. Без этого я не могу.  Пустая на сцену не выйду.

 -- Да брось ты эту сцену вообще!

 -- Здравствуйте! Вот и приехали. Значит, получается, всё, на что я способна – мыть полы?!

 -- Ну, почему, ещё готовить. Я же говорил тебе, иди ко мне жить.

       Эля уклонилась от вопроса и продолжала тему, которую начала.

 -- Ты думаешь,  я просто так оторвалась от родного дома, от хорошей работы, чтобы здесь уборщицей работать и в нищете прозябать.  Лучше бы я сейчас на курорте отдыхала, в пятизвездочной гостинице где-нибудь на Крите. У нас с мужем была такая возможность всегда.

 -- Так и мотай к своему мужу, чего же ты сюда приехала?! – разозлился Вислаев.

 -- Я же тебе объясняю, я ради искусства здесь нахожусь.

 -- Да врёшь ты всё. Не заладилось у вас, вот ты сюда и приехала -- ему доказать, что ты чего-то стоишь.

 -- Мне просто надо было ехать, -- опять повторила Эля, чувствуя, что в словах Вислаева есть доля правды. Всё-то он знает в этой жизни, всё понимает, да вот только Элиных страданий понять никак не может. И Эля боялась, что он окончательно возьмет её в оборот и заставит бросить театр и поэзию. Отношения с Костей тоже были под вопросом. Эля была не уверенна, что он не сделает то же самое.

 -- Ну, так что, идёшь ко мне жить? – повторил Вислаев свой вопрос.

 -- Вислаев, не торопи меня, я хочу разобраться в своих чувствах. Ты бы лучше придумал, где денег взять, чтобы книгу в Москве издать.

 -- Да о чём ты думаешь! Зачем мне твоя книга ?

 -- Она другим нужна. Ты ведь на золото больше выбрасываешь. А книга ценнее золота. Тебе бы всё вернулось, в сто раз больше. И в прямом и в переносном смысле слова.

 -- Что ты меня за дурачка тут держишь.  Я никогда не поверю, что ты о книге думаешь. Ты о своём этом думаешь, хмыре. Бандите.

 -- Так что же я, по-твоему, с бандитом всю жизнь прожила? – теперь рассердилась Эля.

 -- А то ты глупенькая, не знаешь, откуда бабки берутся. И на курорты вы ездили, и работа у тебя хорошая была -- всё за счёт его профессии. Знаю я, как в провинции зарабатывают.

 -- Он коммерсант, -- возразила Эля.

 -- Да нет у вас коммерции, вы развивающаяся страна. Я же знаю, какие барыши бандиты имеют, я сам в рулетку такие деньги проигрывал, а выигрывал ещё большие.

      Тут Вислаев замолчал, поняв, что сказал то, чего Эле знать не следовало бы.

      Эля тоже молчала, она ничего не могла говорить больше, понимая, что на фоне такой жизни вся её деятельность и поэзия кажется просто бледным не видным пятном. Говорить об этом дальше с Вислаевым бесполезно, он ни единой извилиной, ни единой частицей своей души не разделяет Элины   взгляды. Но теперь Эля получила ещё большее потрясение узнав, что её Костя не просто скучный коммерсант, он бандит. Так вот, что значили визиты к ним домой людей, которых Эля не любила за их внешний вид, жаргон, поведение. Эля неоднократно говорила об этом Косте. Но Костя, по своему обыкновению, добродушно улыбался и оправдывал их: “Да нет, что ты, они не такие. Я же с ними работаю.“

       Эля сидела, задумавшись, в кресле перед телевизором. В голове шумело от выпитого вина и от потрясшей новости. Вислаев заставил её  очнуться:

 --  Ну, ты, королева, думай, будешь жить со мною или нет. А мне пора, идти надо.

 -- Вислаев, -- изумилась Эля, -- Неужели ты можешь бросить меня и выставить на улицу из квартиры? И вообще, чем тебя не устраивают наши отношения... Я просто боюсь тебе надоесть. Ведь ты же знаешь, театр я не брошу.

 -- Я-то тебя не брошу, -- подумав, ответил Вислаев, -- Но у тебя могло бы быть всё. Ладно, пока.

    Вислаев вышел, хлопнув дверью.

    “Подумаешь, деньги ей нужны для книги, -- рассерженно думал Вислаев по дороге к своим братанам, -- А деньги-то нужно заработать. Пусть потрудится сначала. И с чего бы это я стал её бросать, она мне может ещё пригодиться. “

      А Эллина в этот момент сидела в кресле, бездумно глядя в телевизор. Она никак не могла прийти в себя после разговора с Вислаевым. Неужели Костя бандит, ведь он занимался торговлей тетрадок, учебников, детских вещей, открыток. Имел на этом сначала не очень много. Затем стал продавать вещи покрупнее, верхнюю одежду – шубы, пальто, потом даже автомобили продавать начал. Имел на этом немало. Но всё это Эля считала бизнесом. Так что же это получается, что она жена бандита и только поэтому ей везло. Значит  на работу её приняли и уважали там только потому, что она жена бандита. Бандита… бандитка…. Сама бандитка…. Вертелось у неё в голове, когда она чуть не заснула в кресле. Потом встрепенулась, щёлкнула телевизор, погасила свет и легла спать. Всё, на сегодня хватит.

Глава 29   

       В субботу утром Эля проснулась около девяти, но вставать всё ещё не хотела. Усталость взяла своё, ей надо было отдохнуть. И отдых пошёл ей на пользу. Ещё после двух часов сладкого сна, вчерашний разговор ей показался просто кошмаром, который прошел вместе со сном. Остальные проблемы и обиды уже не ставили в тупик и не жалили так больно, как вчера. “Сегодня выступление, -- вспомнила Эля, -- Надо подготовиться. “  И снова ей захотелось на сцену в привычный круг общения. Без этого жить она уже не могла.

       Эля села за стол, разрабатывать новый сценарий. Затем нужно было хорошо прорепетировать хотя бы наедине с собой, ведь репетицию вчера она пропустила.

       В театр она пришла сегодня намного раньше до начала концерта. Зашла поболтать с Иваном Сергеевичем.

 -- Эля, когда ты маску снимешь ? – стал спрашивать у неё тот в ходе беседы и поддевать шутливо, -- сними маску, покажи личико.

 -- Не сниму, -- упрямо заявила Эля, -- Вот когда издадут мою первую книгу, тогда сниму.

 -- Так её ведь никогда не издадут, если тебя знать не будут. Кто ж её покупать будет.

 -- Вот когда издадут книжку, открою свою личность и тогда все побегут  покупать мои творения. А так будет не интересно.

 -- А ты -- интриганка, оказывается, -- усмехнулся режиссёр.

 -- Нет, я просто знаю, что делаю.

 -- И это верно…

   “А, может,  никогда не сниму я маску, -- подумала Эля , -- Пусть стихи слушают, а не на лицо смотрят.“

        Эля вошла во второй зал, где уже стали собираться участники концерта. И опять к Эле подошёл Владислав. Эля внутренне сжалась, ожидая очередной колкости. Но Владислав участливо спросил:

 -- Эля, с тобою всё в порядке ? Ты вчера на репетиции не была, да и сейчас что-то бледноватая.

 --  У меня всё в порядке. Просто вчера голова болела, -- ответила Эля, пытаясь улыбнуться. Неужели у ее противника пробудилось сочувствие к чужим проблемам.

 -- А почему ты маску не снимаешь? Люди хотят видеть твоё лицо.

 -- А вот это -- мой секрет и сценический образ.

    Владислав презрительно хмыкнул:

 -- Ты б лучше паранджу надела, как раз бы под сценический образ подошло.

 -- Может, мне придется когда-нибудь надеть паранджу. А, может, и вовсе раздеться... Это никого не касается!

       Владислав покосился на неё и, почему-то, отошёл в сторону.

       Концерт прошёл, как обычно, Эля выступала со своими новыми произведениями, которые тоже имели успех у зрителей, хотя выходить на “бис” она упорно не хотела, считая, что желающие могут прийти завтра.

       Сегодня она никуда не спешила и не торопилась снимать свой костюм. Она вообще не хотела его снимать никогда, чувствуя себя в нём очень комфортно. А среди людей уже давно пошли толки:

 -- Кто это такая? Говорят, это сама правнучка Есенина теперь прячет своё лицо.

 -- Нет, это правнучка Блока, ее стихи больше на Блоковские похожи. У Есенина не было потомков.

 -- А может были? А у Блока были ? Может,  потомки Блока были в изгнании, а она только-только вернулась из заграницы к себе на родину и теперь прячет своё лицо.

 -- Нет же, нет. Это сама Мэрилин Монро скрывалась до поры до времени, дожила до девяноста лет, а теперь приехала сюда. И, чтоб её никто не узнал...

 -- Да нет же, вот я слышал, что это самый обычный гей. Он оделся так, чтобы никто не понял, женщина это или мужчина.

 -- Да какая вам разница, ведь стихи хорошие…

 -- Да, хорошие, -- соглашались все, -- И всё таки, почему она не показывает своего лица?

       Но все эти слухи до Эли не доходили. Она сама не знала, сколько шуму наделала своей маской по всей округе. Всё дальше и дальше по городу стали расползаться слухи, что девушка в маске -- правнучка Блока, читает замечательные стихи не хуже, чем  у самого Блока и Есенина.

       Нет, Эля этого всего не знала, просто делала своё дело.

       В гримёрку робко постучали.

 -- Кто? – спросила Эля, боясь, что это кто-то из  поклонников просочился сюда.

 -- Это, я, Эля, не бойся.

       По голосу Эля узнала Сашку, самого молодого поэта в их группе. Ему едва ли исполнилось восемнадцать. Эля была уже переодета и ответила:

 -- Заходи.

    Саша заглянул, приоткрыв дверь, не решаясь войти.

 -- Ты что-то хотел спросить?

 -- Эля, ты сегодня одна идёшь домой?

 -- Кажется, да.

 -- Можно, я проведу тебя, хотя бы до остановки?

 -- Ну, что ж, пошли.

         На улице было свежо и прохладно. Только что перестал накрапывать мелкий осенний дождик. Мокрая листва приятно хрустела под ногами, и так легко дышалось ночным воздухом. Саша не сводил с Эллины глаз:

 -- Эля, у тебя такие замечательные стихи. В них есть всё, и ритмика, и мелодия души, и смысл. Как тебе так удаётся?

    Эля не знала что ответить, ей не хотелось сейчас читать лекцию о том, что такую мелодию нужно  искать внутри себя, а не ждать чуда, когда это всё спуститься с небес. Она просто сказала:

 -- Стихи – это не главное. Это всё есть в каждом, мы просто не знаем об этом.

 -- Да нет, я не о том. Я ведь вижу, как этот задавака Владислав постоянно обижает тебя. Он говорит тебе такие мерзости.

 -- Ничего, это бывает. Я в жизни и не такое слышала.

 --  Послушай, давай я тебя к профессору отведу. У меня есть знакомый профессор. Он знает в поэзии толк, сам книги издавал не раз. В союз писателей московский входит.

 -- Что? В союз? Только не это! От понятия “союз писателей” у меня начинается нечто вроде тошноты.  Везде одни и те же лица. Мне там не интересно.

 -- Ну почему ты так категорично судишь. Я ведь знаю, что это хороший человек, я сам с ним общался не раз. Тебе просто плохие писатели попадались. Вроде Владислава.

 -- Если он хороший, то почему же я его не знаю? Хороших писателей знают все.

 -- Ну, я не знаю, почему ты его не знаешь. В Москве его знают. А вообще у него достаточно сложная интересная судьба. Он на войне побывал ещё ребёнком, снаряды к пушкам подносил. И стихи свои первые на фронте сочинять начал. Потом, когда подрос, стал печататься в газетах, альманахах. Он и сейчас в альманахах печатается. Книг своих издал тьма-тьмущая. И стихи, и поэмы, и романы. Уж он-то знает, как в люди выбиться, обязательно поможет.

 -- Ну, ладно, -- смягчилась Эля, -- Пойдём к твоему профессору. Но если честно, за последнее время я поняла одну истину: как бы ни было трудно, лучше всего пробиваться самому.

       Она глубоко вздохнула, подумав при этом про Вислаева. Не нужно  было так сразу соглашаться идти к нему на квартиру жить. Было бы туговато, но я не была бы должной.

 -- Ну, самой тоже тяжело, я ведь знаю. Потому и предлагаю тебе свою помощь, -- Перебил её мысли Саша.

 -- Спасибо, -- всё, что оставалось сказать Эле.

         Снова заморосил мелкий дождик и, чтобы не намокнуть, Эллина с Сашей зашли под широкую крону ещё не совсем облетевшего клёна.

 --“ Клён ты мой опавший, клён заледенелый,

   Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?...” – вспомнил Саша строки.

    Эля ничего не хотела говорить или продолжать, она просто слушала, наслаждаясь погодой, в которой была своя особенная прелесть.

     Вдруг Саша наклонился к Эле ближе, ещё ближе, почти к самому лицу так, что она почувствовала горячее пылание его щёк и прошептал:

 -- Эля, люблю тебя.

 --  Что? – Эля испуганно отшатнулась. Она совсем не ожидала такого исхода и потому растерялась.

       Дрожащими руками Саша поспешно взял её за руку, словно боялся, что она может куда-то исчезнуть, испариться.

 -- Эля, как можно тебя не любить?! Я после каждого твоего выступления схожу с ума.

 --  Не надо, Саша, я тебя прошу, -- почти простонала Эля, чувствуя, как неприятный комок подкатывает к её  горлу, заметно изменяя голос. Любовь этого мальчика была чистой и бесхитростной настолько, что напоминала Эллине её первые встречи с Костей под широким  раскидистым дубом. И, вместе с тем, она принесла ей и другое беспокойство. Эля почувствовала себя виноватой в том, что невольно кому-то причинила боль.

       “Хоть бы ничего с собой не сделал от несчастной любви. Откуда ему знать взрослые проблемы,“ – промелькнуло у Эли в голове.

 -- Как  мне иначе быть? – продолжал Саша, -- Я жить без тебя не могу.

 -- Это пройдёт, -- уверила его Эля, переборов свою мимолётную слабость, -- Дыши глубже, как я.

        Эля втянула всей грудью прохладный воздух. Ещё, ещё. Саша задышал чаще рядом с ней. Он схватил её обеими руками за плечи и жарко поцеловал в губы.

 -- Нет! – вскрикнула Эля, вырываясь, -- Не надо!

          Она отвернулась и быстро побежала на трамвайную остановку.

 -- Мы ещё увидимся у профессора. Ты мне обещала, -- кричал Саша ей вслед.

           Эля вскочила в первый попавшийся вагон трамвая, лишь бы поскорее уехать отсюда хоть одну остановку, а там пересесть на другой. Эля вытирала катившиеся по щекам слёзы. Где же он, тот светлый день счастья, который она ждёт всю свою жизнь, в котором все люди просто любят друг друга и ничего не требуют взамен? А где её настоящая любовь? Это ей семнадцать лет. В который раз она становится жертвой собственной доверчивости. Нет, ни от кого нельзя ждать бескорыстной помощи. Хитрый змей решил помочь ей для того, чтобы воспользоваться ею. Да ну их всех, этих профессоров-нравоучителей, малолеток-перволюбителей. Да ну его, такое искусство.

Глава 30

         От визита к профессору Эле отвертеться всё же не удалось.

 -- Ты мне обещала, -- настаивал Саша, -- Я ведь не отстану. Ты только посмотришь на него и всё поймёшь.

    Эля не знала, что и подумать.

 -- Ну, ладно, -- наконец согласилась она, -- Только руками меня больше не трогать и учти, у меня на всё своё мнение, -- добавила строго.

 -- Хорошо, -- вздохнув, ответил Саша.

       Профессор жил в заброшенном глухом районе почти на окраине города. Добираться пришлось к нему очень долго. Эля уже начала было думать, что это очередная уловка малолетнего стервеца -- заманить её в глухую дыру, чтобы там заполучить то, что ему было нужно. И, всё же, любопытство взяло своё. Она шла до конца поставленной цели, поминутно спрашивая:

 -- Почему так далеко? Долго ещё идти?

 -- Ещё немножко, потерпи, скоро уже придём, -- снисходительно отвечал Саша, полагая, что Эля просто устала.

        Они зашли в заброшенную пятиэтажку, у которой во входе даже двери не было. Стены подъезда обшарпанные, обрисованные до самого пятого этажа. Профессор жил на самом последнем этаже.

 -- Высоко забрался, -- пошутил Саша, -- Хоть бы дома был.

        Они постучали в деревянную, не совсем новую дверь, так как звонка здесь на было. Ответ последовал не сразу, только через несколько минут послышался голос профессора:

 -- Сейчас, сейчас. Подождите минутку.

        Эллина с Сашей ждали. Наконец послышались шаркающие шаги. Заскрипел замок. Дверь отворилась. На пороге стоял пожилой мужчина. Но нельзя было сказать, что он слишком стар. Даже в полутьме было видно, что это не трясущийся старикашка, как ожидала Эля, а вполне ещё крепкий, хоть уже и не молодой человек.

 -- Чем могу быть полезен? – произнес мужчина мягким приятным голосом, потом, узнав Сашу, обрадовался, -- Ах, это вы, Александр. Я вижу, вы не один. Заходите, пожалуйста, я гостям всегда рад.

    Эллина и Саша вошли в тесную прихожую.

    Профессор включил свет.

      Оказалось, что его квартира не такая уж  бедная, как сам подъезд. Прихожая оформлена со вкусом, в стиле «модерн» начала двадцатого века. Обои приятного цвета, вверху светильник, напоминавший фонарь, обрамлённый в блестящую золотистую оправу. Зеркало в ажурной рамке вмонтировано прямо в стену.

 -- Да вы проходите, -- пригласил профессор, -- Чего на пороге стоять.

     Квартира его была двухкомнатная, одна комната, вероятно, спальня, другая – его кабинет. Как раз сюда он и привёл гостей.

     Обставлен кабинет был тоже со вкусом, только как-то необычно. Создавалось впечатление хаоса, хотя в комнате был полнейший порядок. Везде полки с книгами, много книг. Они лежали даже на телевизоре и рядом с ним так, словно хозяин не знал, куда их положить. Письменный стол тоже был расположен довольно-таки странно, необычно, в самом углу наискось. И, вместе с тем,  ощущался комфорт. Да и сам профессор выглядел простаковатым чудаком.

        “Кто их знает, этих простачков, -- подумала Эля, -- Здесь беднячёк, а за городом, глядишь, особняк в три этажа. Иначе в искусство бы никто не лез. Надо быть осторожнее. Посмотрим, что он на мои стихи скажет. “

 -- Прошу вас, садитесь, -- профессор указал гостям на кресла, укрытые хорошими чехлами, -- Что привело вас сюда, молодые люди?

      Сам профессор уселся за свой письменный стол, и теперь вся комната была перед его глазами. Он строго, как преподаватель, глянул на ребят из-под очков. Саша несколько замялся. Потом нашёлся:

 -- Я привёл к вам человека. Вот, она, стихи пишет.

    Профессор глянул на Элю.

 -- Прошу вас, присядьте вот сюда, -- указал он ей на стул, стоящий рядом со столом. Профессор словно собирался принять у Эли экзамен.

      “Сейчас начнётся, “ – подумала Эля, усаживаясь на стул напротив профессора и глядя ему прямо в лицо.

 -- Ну-с, молодая леди, чем порадуете? – профессор начал “экзамен“.

      Эля достала листы, с отпечатанными на компьютере стихами, и беспристрастно положила их на стол, всё так же глядя профессору в лицо. Тот  взял листы в руки. Посмотрел их немного и поднял на Элю глаза поверх очков.

 -- А вы откуда сами будете?

 -- Я -- с Украины.

 -- Так, так, хорошо. И это всё ваше?

 -- Да, моё, -- уверенно отвечала Эля, даже слишком уверенно, почти с вызовом.

 -- И вы утверждаете, что вы талант?

 -- Да, я талант, -- отвечала Эля, как протестантка на допросе, которую заставляли отречься от веры.

Профессор с интересом смотрел на неё хитроватыми глазами поверх очков. Он уже успел прочесть про себя одно четверостишие:

 

                                                        Всё укрывается салатовым туманом.

                                                        Луна кукушкой раздается над рекой.

                                                        Сирень окутает пророчащим дурманом

                                                        И, кажется, ракиты знают всё.

 

 -- Вы серьёзно  занимаетесь поэзией?

 -- Серьёзней некуда, -- в словах Эли промелькнули насмешливые нотки.

 -- Ну, тогда вам нужно обратиться в Союз писателей Москвы. Может быть, вас туда примут. Ведь вы, наверное, хотите за гонорары работать, за премии, а не так, впустую…

      От слова “союз писателей, “ Эля почувствовала, что её начинает трясти. Кровь застучала в висках.

 -- Союз писателей? Ну уж нет, никогда, -- Эля вскочила со стула и оказалась посредине небольшой комнатки, -- Знаю я кому там премии дают. Подлецам, которые прославленным лицам подражают, а свою суть показать боятся. А то, что эти люди в своё время страдали за каждую свою строчку, за каждый маленький стишок. То, что они голодали, были изгоняемы со страны, не угодны правительству. То, что они жизней своих не жалели, только бы донести свой образ, свое живое слово другим. Это теперь никому не интересно знать! Конечно, теперь свобода, можно говорить всё.  А вот, нет -- кукиш! То, что действительно служит истине, то всегда, во все эпохи оказывается под запретом, то всегда изгоняемо. Такова людская суть! И себя во все века нужно приносить в жертву, что бы ты ни делал. Вот припугни любого из ваших умников тюрьмой, или хотя бы премии им не дай, враз писать кинут….

      Тут Эля невольно запнулась от подкатившего к горлу комка. Наблюдающий за ней пристально профессор, воспользовался паузой и спокойно спросил:

 -- Ну, хорошо, голубушка, если вы так сильно любите свою родину, отчего же не пишете на своём родном украинском языке?

      На лице Эллины появилась саркастическая усмешка:

 -- Вообще-то мой родной язык -- эстонский, латышский, литовский, но никак не украинский, который я, всё же, знаю хорошо. Ведь я всю жизнь прожила на Украине. А писать я буду на русском и только на русском, -- на этих словах Эля сделала особое ударение, означавшее вызов, -- Я хочу, чтобы мои произведения могли прочитать люди большинства народностей, а не кучка негодяев-националистов, которым они не нужны. Я пишу не для собственного прославления, а для людей. Политики уже изрядно надоели своими новшествами, а жизнь у нас одна и она не становится лучше!

      Эля почувствовала, как начинает задыхаться от волнения, а на глазах у неё появляются слёзы. Чтобы скрыть этот факт, она махнула рукой и выскочила за двери, забыв совсем про оставленные на столе стихи.

      Саша хотел было кинуться за ней. Но профессор, выскочил из-за стола, взял Сашу за руку и остановил:

 -- Нет, не надо, не беги за ней. Она свободная птица, когда захочет – улетит, когда захочет – сама прилетит и сядет на плечо, если ты этого достоин. Видал, видал какова, -- профессор указывал вслед Эллине очками и рассуждал, присев на краешек стола, -- Дерзкая, просто хулиганка. Красавица. Это же потрясающе, талант Есенина в облике Мерилин Монро. Сколько в ней чистоты и энергии, сколько молодости. Вот такие, как она, должны писать всю правду о себе, о жизни. И не будь её натура такой дерзкой и отчаянной, это была бы уже не она….

       А Эллина в это время быстро шла по улице глухого микрорайона. Чуть было не заблудилась, но по подсказкам прохожих нашла трамвайную остановку и кое-как добралась до своей квартиры.

       Она стояла возле заплаканного дождём окна своей комнаты и невидящим взглядом рассматривала в нём собственное отражение. По нему стекали холодные капли дождя, словно по душе. Эле не было грустно или тоскливо. Пустота охватила её. Пустота и безысходность. Субботний день не принёс радости или отдыха. Она не ждала и не хотела визита Вислаева. Уж лучше бы он не приходил сегодня. Единственная ниточка, оставляемая смысл в этой жизни – сегодня очередное выступление. Вовсе не обязательно было выступать каждый день,  но Эля ещё не пропустила ни одного выступления. Вовсе не ради признания зрителей и своих товарищей, не ради собственной славы. Ей это было необходимо, как воздух. Выходя на сцену, она перемещалась в другое измерение,  в другой мир, плывущий над землёй, оставляющий далеко позади все земные беды и неурядицы. Он пополнял  все запасы энергии, наполнял душу свежим ветром и родниковой водой. Как не может птица, родившаяся высоко в горах, жить без полёта и неба, так не могла Эллина жить без выступлений. И полёты её были нужны другим. И она это знала,  потому её и тянуло в высоту.

      Но, как же тяжелы были для Эли эти цепи, в которые пыталось заковать её светское общество, с одной стороны, своими бессмысленными до смеха атрибутами, шаблонами, и уже давно устаревшими и никому не понятными правилами писания стихов и прозы. С другой стороны на Элино творчество мощным натиском давил бизнес, пытаясь заставить писать её так, как угодно массовому читателю. Так, словно эти все издатели-коммерсанты интересуются людским мнением, что сейчас интересно читателю. Быть может, людям интересны боевики и триллеры просто потому, что ничего другого на полках книжных магазинов они не видят.

       Да, Москва – шумный, многолюдный город, в нём много возможностей и в то же время почти никаких,  чтобы продвинуться истинному таланту.

       “Москва, как много в этом звуке… “ – вспомнились Эле строки. И что же в этих звуках таится теперь. Некогда Москва была героическим городом, заставлявшим уважать себя друзей и врагов, и содрогаться перед собственным могуществом тех, кто решил пойти на неё войной. Некогда Москва гостеприимно открывала двери  всем гостям. Здесь всегда было много приезжих разных народностей и национальностей, и каждый гордился своим происхождением и своей родиной. И Москва славилась своей доброжелательностью и гостеприимством. Москвичи гордились своим историческим, выстоявшим не одну битву, городом.

       А что теперь... Москва – это не город, а мегаполис. Москвичи – это не то что бы хозяева, землевладельцы какие-то. И каждый из них гордится лишь тем, что занимает лучшее место под солнцем, чем сосед. И каждый из приезжих борется лишь за то, чтобы стать очередным москвичом, навсегда забыть свою родину и теперь уже понукать других приезжих, ещё не завоевавших московскую прописку. И каждый из новых приезжих будет бороться  за право обладания хотя бы несколькими кубометрами под сводом этого душного вертепа, чтобы пополнить население мегаполиса. Эле было скучно и одиноко в этой давке за существование. Единственное, чего она хотела – издать книгу в Москве для людей, а не для коммерсантов, и уехать домой.

       Так размышляла она, стоя у мокрого окна своей квартиры. А в это время в глухом микрорайоне того же города в своей квартире под шум дождя одинокий пожилой профессор писал себе в дневник: “Как это может возмутить рассудок. Сейчас двадцать первый век, а человек вынужден бороться за свою свободу, за право существовать на этом свете и право называть себя человеком. И мы считаем, что сейчас полная свобода личности. Ведь никто не давит сверху. Далеко позади жестокие времена феодализма, царизма, сталинизма, даже коммунисты больше не вправе указывать нам, как жить. Мы считаем, что наше общество пришло к полной свободе личности и раскрепощённости духа.

          Но, как же так, талантливым и даже гениальным людям по-прежнему нет места среди нас! Кто же не даёт нам свободы теперь? Может, мы сами, повинуясь собственным низменным интересам, портящим наши вкусы и заслоняющим все моральные ценности. В таком деградированном обществе умному целеустремлённому человеку тяжело найти себе применение. Но ведь такие люди и посланы на землю, чтобы спасать общество от деградации. Круг замыкается. В таком случае общество должно помогать им, а не мешать. К чему я не устану призывать окружающих. К бескорыстию.

          Сегодня я видел Её. Одну из тех, в чьих глазах теплится огонёк Веры в добро. И не просто в добро, в людскую добродетель. И она сражалась за свою Веру разумно и, в то же время, отчаянно.

          Из её небесно-синих глаз так и струилось тепло. Оно, кажется, заполнило всю комнату. Такие глаза  могут любого здравомыслящего мужчину свести с ума. К ней страшно прикоснуться, страшно находиться в одной комнате, даже смотреть в её сторону страшно. Но это и есть норма здравомыслия. Ведь в любом прикосновении ценно чувство. И это чувство должно достаться  дорогою ценой, равной только взаимному чувству. Наверное, когда-то Пастернак писал именно про таких, как она:

                                 “ Быть женщиной – великий шаг,

                                   Сводить с ума – геройство”.

 

          Так писал пожилой профессор и мечтал, и ничего не желал большего от жизни, кроме того, что у него было сейчас. Такой образ существования и мыслей был свойственен его чудаковатой во всём натуре.

Глава31

         Скучным осенним вечером Вислаев сидел в казино у своего кореша. Юзиф послеживал за порядком зорким глазом хозяина, барменствовал и попутно разговаривал и Вислаевым.

-- Ну, шьто корэшь, скажешь? – Юзиф давно находился в России, выучил руссскую речь, но всё ещё говорил с сильным азейбарджанским акцентом. Загорелыми мускулистыми руками он вытирал за стойкой вымытые стаканы и ставил их на чистое место.

       Вислаев пыл пиво, курил и размышлял вслух:

 --  Мог бы девушку тебе привести. Просто познакомить. Недавно сюда приехала. Мечется, бедолага, не знает, как на жизнь заработать, а деньжата нужны.

 -- Дэвушка. Это карачо. Красивая?

 -- А как же. Я плохих не предлагаю.

 -- А что она умеет?

 -- Танцевать умеет. Хорошо. Аж дух захватывает.

 -- А ищё что умеет?

    Вислаев призадумался:

 -- А пусть она лучше сама скажет, -- решил он не вмешиваться в естественный ход судьбы.

 -- Ну, карачо, вэди сюда дэвушку, памагу, чэм смагу.

 -- А ты хорошо заплатишь?

 -- Ей?  Да.

 -- Ну, не только ей?

    Юзиф хитро улыбнулся, потом нахмурил брови:

 -- Сначала на товар лицом посмотрим.

 

        В тот вечер Эллина не знала, что кто-то посмеет своей грязной рукой попытаться решить её судьбу.

 -- Здравствуй, моя королева, -- Вислаев, как всегда был навеселе. Эля привычно чмокнула его в щёку.

 -- У меня для тебя хорошая новость.

 -- Какая?

 -- Ты, кажется, денег хотела?

 -- Хотела, -- вздохнула Эля, -- На издание книги. Мне нужно много денег.

 -- Ты можешь их заработать.

    Эля изумлённо посмотрела на Вислаева:

 -- Да, ну.

 -- Не “ну “, а заработать.

 -- И мне это под силу?

 -- Ну, другие же зарабатывают. Если будешь умницей, заработаешь много денег.

 -- И что же необходимо делать? Какую работу выполнять?

 -- Ты, кажется, говорила, что профессионально танцуешь.

 -- Да, танцевать я люблю и умею. Разные танцы: и бальные, и дискотечные, и латиноамериканские. Я в юности занималась...

 -- Отлично, -- одобрил Вислаев, -- Нужно будет потанцевать. За деньги. За большие деньги.

 -- На большой сцене? – распереживалась Эля.

 -- Нет, на маленькой. Не бойся, принцесса, места хватит.

 -- Перед кем я должна танцевать?

 -- Перед зрителями. Собирайся, поедем, я  тебе заведение покажу. Нужно будет только станцевать -- и барыши у тебя в кармане.

 -- Ну, подожди, Вислаев, мне же сегодня надо на выступление.

 -- Какое выступление?! Ты как вроде не слышишь, что я тебе говорю. Тебе что там платят?! А здесь тебе заплатят большие деньги. Ты слышишь, боль-ши-е...

        Эля хотела было отказаться, но потом подумала, что если это действительно хороший заработок, то она смогла бы насобирать на издание книги и помочь своему любимому театру. А то, что она сегодня пропустит выступление, не беда. Эля и так выступает каждый день, один раз можно пропустить. Только надо было бы предупредить своих, что её сегодня не будет. Но раз не получается, может они сами всё поймут. Зато как обрадуются ее коллеги, когда она сделает им всем приятный  сюрприз.

 -- Хорошо, подожди, Вислаев, я сейчас, -- ответила Эля и отправились одеваться.

 

        Они вошли в заведение под названием “Ночной клуб“. Сначала Элю шокировало, что Вислаев привёл её именно сюда.

 -- Я же сказал тебе, только потанцевать. Никаких стриптизов. Один нормальный танец и точка. Зато здесь хорошо платят.

        “Естественно, разве может допустить такой ревнивец, как Вислаев, чтобы я у него на глазах раздевалась перед другими. Конечно, он этого не допустит, “ – подумала Эллина и решила довериться своему чувству.

 -- А ты с ними об этом договаривался? – всё же задала неуместный вопрос Эля.

 -- С кем?

 -- С теми, кто платить будет.

 -- Сейчас ты их увидишь и сама обо всём поговоришь.

      Не успела Эля спросить ещё что-то, как им навстречу вышел загорелый крупный мужчина. Он поздоровался с Вислаевым за руку и пригласил обоих  гостей за свободный столик. Эля и Вислаев присели вместе с хозяином.

 -- Юзиф, – представился здоровяк, -- Хозяин этого кабаре.

   Он щёлкнул пальцами и тут же официант принёс на стол вино и фрукты.

   Вислаев представил Элю:

 -- Так это та дэвушка, что ты обещал? – бесцеремонно спросил Юзиф, -- Красивая. Белий волос, вся, как персик. Кровь с молоком.

    Эле не понравился хозяин с его беспардонностью и то, что он рассматривает её, как товар, и то, что называет персиком. Она опустила глаза, чтобы не выдавать своих истинных чувств. А хозяин не отставал:

 -- Не стесняйся. Дэвушкам нельзя стесняться, а то сыновей рожать не будут.

 -- А меня и дочери устраивают, -- ответила Эля.

 -- Не груби мне, я старше, я мужчина.

 -- Я не грублю, -- всё так же спокойно ответила Эля и повернулась к Вислаеву:

 -- Вислаев, ты зачем меня сюда привёл, сыновей рожать ? – спросила она вполголоса так, чтобы Юзиф не расслышал.

 -- Ты общайся, общайся. Показывай себя.

 -- А чего меня показывать. Я сюда танцевать пришла за деньги. Если надо, я покажу, как я танцую.

 -- Ладно, -- Вислаев наклонился к Юзифу с стал о чём-то с ним разговаривать так, чтоб не слышала Эля.

 -- Ну, что, -- спрашивал Вислаев, -- Годится девушка танцевать?

 -- Дэвушка хороший. Но мне нужен стриптиз. А потом мы ей рэмэсло посэрёзнее, поприбыльней доверим.

      Вислаев призадумался: “В конце-то концов, девка взрослая. Надо же ей когда-нибудь  жизни учиться. Со мною жить всё равно не хочет, а содержать -- её резона нет. А так, может и мне через неё что-нибудь перепадёт.“

 -- Ну, ладно, когда ты её танцевать выпустишь?

 -- Хоть завтра. Сегодня  уже не могу, вся программа занята. Но мне важно, чтоб она сама была на это согласна.

 -- Она не всё согласна, -- заверил Вислаев.

 -- Тогда отдыхайте, а завтра за дело.

 -- Э, подожди, а мне какие проценты будут?

 -- Да подожди ты, сначала на прибыль посмотрим.

      Когда Юзиф удалился, Вислаев обратился к Эллине:

 -- Радуйся, сегодня танцев не будет, только банкет.

 -- То-есть, как это, не будет? – разволновалась Эля.

 -- А вот так. Сегодня всё занято. Не успели мы. А вот завтра…. Готовься, принцесса.

 -- Почему завтра, ты ведь говорил сегодня, -- не могла скрыть своего искреннего огорчения Эля.

 -- А тебе что, сегодня уже при деньгах быть охота.

 -- Да не в деньгах дело. Это значит, что и завтра мне придётся пропустить выступление в театре.

 -- Ну, ничего, пропустишь, --  Вислаев равнодушно рассматривал посетителей казино.

 -- А ты хоть знаешь, что для меня это значит?

 -- Да ничего для тебя это не значит. Ты там работаешь бесплатно! – Вислаеву явно начинал надоедать разговор, -- Я тебе деньги предлагаю. Много денег. А ты, как последняя дура, за какой-то захудалый театришко уцепилась.

 -- Хорошо, -- пошла в атаку Эллина, слова Вислаева зацепили её за живое, -- Сколько я получу за один танец?

 -- А как танцевать будешь, столько и получишь, -- рявкнул в ответ Вислаев, -- Деньги заработать надо!

Глава 32

      На утро выпал снег. Первый снег. Мягкий, белый, пушистый. Всю ночь за окнами шумел дождь на промозглую слякоть. Затем дождинки стали превращаться в мельчайшие ледяные камешки и, наконец, под утро – в белые нарядные снежинки. Они всё падали и падали с небес на землю, пока не сделали её чистой и светлой. Таким образом, начало декабря совпало с наступлением зимы так удачно.

      Эля подумала, что это хорошая примета. Появление чистого белого снега ей казалось даже каким-то загадочным знаком свыше. Всё это время со вчерашнего дня она тревожилась за театральные выступления, которые пришлось отложить, и за то, что ждёт её саму дальше в этом сомнительном заведении. Но теперь волнения Эли немного улеглись. Она стала верить в лучшее. В то, что Вислаев не позволит её никому обидеть и под его присмотром никаких пошлостей никто не допустит. Эле хорошо заплатят за её профессионализм в танце.

        Наступил вечер. Морозец стал крепчать. Краснощёкий Вислаев ввалился в квартиру и скомандовал:

 -- Ну, что, принцесса, собирайся. Только без глупостей.

        Предупреждение Эля поняла по своему, как подтверждение собственным мыслям. Стала быстро собираться. Одеваться слишком тепло не хотела. Всё равно у Вислаева машина. Надела джинсы и свитер. Сверху полусапожки и свой любимый плащ. Шапку и шарф надевать не стала, посчитала, что это ни к чему. К тому же на зимнем плаще имелся капюшон.

        В казино Вислаев и Эллина прибыли как можно раньше.

 -- Хорошо, -- отметил Юзиф, -- Хочу, чтоб она успела показать мне, как умеет танцевать.

 -- Какой танец нужно? – спросила Эллина.

 -- Красивый, подвижный. Ты что, не знаешь какой?

 -- Значит латиноамериканский. Нужна соответствующая мелодия.

 -- А,  мэлодию сэйчас достанем, -- махнул рукой Юзиф.

      Он стал прокручивать на диске всевозможные мотивы, но всё для Эллиного танца были не те. Наконец она дала знак остановиться. Музыка походила на старый мексиканский танец.

 -- Вот этот что ли? – удивился Юзиф, -- Да у меня есть в тысячу раз лучше.

 -- Здесь ритм хороший. И вообще,  музыка  -- это дополнение к движениям. У меня в руке всё равно будет кастаньет.

    Кастаньет, к счастью, нашёлся. Нашёлся и костюм, состоящий из короткой красной расклешённой юбки с многочисленными оборками и топика, такого же цвета с оборками на рукавах. Костюм был нарядный, яркий, весь в блёстках и очень шёл Эле.

      Она распустила волосы, раскидала их по плечам, уложила гелем с блёстками чёлку, так, чтобы она придавала страсть лицу. Настоящая Кармен, только светловолосая.

 -- Хороший дэвушка. Юбку только поднимай повыше, -- кружился над нею Юзиф.

       Эля метнула в него презрительный взгляд. Юзиф умолк. Эля сделала перед ним несколько танцевальных движений, показывая, как будет смотрется её танец. Юзиф смотрел алчным взглядом, глотая слюни.

 -- Ну, всё, репетиции хватит, -- заявила Эллина и вдруг обнаружила, что среди присутствующих нет Вислаева.

 -- Вислаев, -- позвала она, надеясь, что он где-то рядом, -- Вислаев!

 -- Нэт Выслаева, он вишел.

 -- Куда?

 -- Вышел весь.

       Эля кинулась из комнаты, в которой репетировала в узкий коридор, но и там Вислаева не было. Затем через служебный ход на улицу, может, он вышел покурить.

 -- Вислаев! -- звала она, но тщетно.

   Кружившая метель заметала его удаляющиеся всё дальше и дальше от клуба следы. На порог вышел Юзиф:

 -- Гаварю тэбэ, вэсь вышел. Пойдём, красавица, протанцуешь, потом уйдёшь.

   Пришлось идти, договор дороже денег.

 -- Но никаких стриптизов и всякой пошлятины, -- твёрдо и бесстрашно заявила Эля, -- Я лично так договаривалась.

 -- С кем, со мной?

 -- Нет, с тем, кто привёл меня сюда.

 “Ничего, посмотрим, “ – пробубнил себе под нос Юзиф, идя следом за Эллиной.

      Эля шла узким коридорчиком, ведущим на сцену перед залом с круглыми столиками, где ели и пили посетители. Обстановка совершенно непривычная для Эли. Она представить себе не могла, как можно передать свои эмоции людям, занятым в данный момент только едой. Но её функция сейчас состояла не в этом, хотя Эля этого не понимала, и выступать как-то иначе, чем она выступала когда-либо не могла и не хотела.

      Эля остановилась перед входом на сцену и спряталась за штору, дожидаясь своего выхода. На сцене какая-то певичка в длинном облегающем платье с глубоким вырезом на спине пела что-то весёлое, разгульное. Публика иногда подбадривающе хлопала в ладоши, подсвистывала. Но это были вовсе не те аплодисменты, не те свистки, которые Эля слышала в свой адрес много раз, когда читала стихи. И не было у неё сейчас того настроя, того настроения, того настрою, как говорилось на Украине, что было всегда перед выходом на сцену. А сцена для Эли всегда была большой. Даже те ступеньки оперного театра, на которые она забралась впервые читать свои стихи перед кучкой неизвестных людей, вдохновляя их на дальнейшую жизнь. И ведь они её слушали, забыв обо всём. Слушали и слышали.

       А что здесь? Эля не чувствовала не только трепета. Никакое волнение совсем не затронуло её сердце. Эля была мертва. Ей было всё равно, как отреагируют зрители, если вообще смогут разглядеть что-нибудь пьяными глазами. Чтобы подзадорить себя, Эля решила думать о том театре, который хотела спасти, о зрителях, которые должно быть уже ждут её выхода на сцене. Но Эля не сможет быть с ними вот уже второй вечер подряд. Неверное, её отсутствие озадачит и режиссёра Ивана  Сергеевича, и руководителя группы Кузьмича, и всех остальных Эллиных коллег по сцене. Вот теперь Эля по-настоящему разнервничалась. Она с ненавистью глянула в зал на безумную толпу. Всё, что ей было нужно от них,  только денег. И Эля должна была их заработать для свершения нужных дел.

-- Чего стоишь, -- окликнул Элю Юзиф, -- Сэйчас твой выход. Боишся?

-- Нет. Только имя моё не называйте.

-- А мы и не знаем твоего имени, -- фыркнул Юзиф, -- Никто называть и не будет. Просто выходи и танцуй, -- Юзиф махнул рукой в сторону сцены.

      Певичка закончила свою песню, раскланялась и удалилась со сцены. Проходя мимо Эли, презрительно хмыкнула в её сторону. Элю этот жест ни капли не смутил, только удивил ещё сильнее: чем мельче человеческая душа, тем высокомернее.

      Заиграла музыка для Эли. Юзиф легко подтолкнул её:

 -- Иди, чего стоишь. Твой выход.

      Эля взяла кастаньет и танцевальным шагом выплыла на сцену. Юзиф подозвал к себе своего помощника и шепнул ему на ухо:

 -- Хороший дэвушка, видишь. Стриптиз показывать не хочет. Поможешь ей, когда нужно будет. Дёрнишь за юбку, она и упадёт. На одних крючочках держится. Если дэвушка умный, сама поймёт, что делать. А нет, мы поможем...

       Эля танцевала и видела перед собой безразличные хмельные глаза, устремлённые к ней только из любопытства. Для другой кабарной танцовщицы это всё уже называлось бы успехом. Но у Эли подобные взгляды вызывали лишь гнев. И этот гнев разгорячил ее сознание до бешенства. Еще яростней защелкал кастаньет, ещё  откровенней заиграла фигура в огненном танце. И все движения, все изгибы, натренированного Элиного тела, несомненно, вызвали бы восхищение у возвышенных людей. Но здесь любой танцевальный поворот порождал только похоть, да животное желание у разинутых ртов, пускавших слюни. Все с нетерпением ждали, когда Эля начнёт раздеваться. Ротозеи даже оторвались от еды и выпивки, кто-то стал  свистеть в знак недовольства.

       Юзиф со своим  помощником  сидели за столиком в углу прямо перед сценой. Юзифу хотелось рассмотреть, что называется “товар лицом. “  Услышав неодобрительные свисты, Юзиф толкнул напарника:

 -- Давай, действуй.

        И, как только Эля приблизилась к краю сцены, тот подбежал и хотел дёрнуть её за нижний край юбки, но неудачно. Эллина ловко увернулась, поспешив  “отойти” от края сцены.  Смекнув, в чём дело, Эля, словно не нарочно, то приближалась к краю, то быстро удалялась от него. Помощник ничего не успевал зацепить и лишь щёлкал под сценой зубами, облизываясь, как лисица на виноград. Наконец Эля приблизилась настолько, что удача у  “хищника “ была вероятна. Он жадной рукой хотел схватить подол Эллиной юбки, но лишь получил по зубам платформой. Танцуя, Эля не поскупилась на щедрость в ударе.

        Помощник схватился за физиономию, забыв про Эллину юбку и про существование самой Эли вообще. Ему на помощь поспешил сам Юзиф. Эля смекнула, что дело приобретает крутой поворот. И тут ей на глаза попалась не прибитая балка недостроенной сцены. Балка была не очень длинная, но плоская и широкая, как доска. Увидев ошалевшие от злобы и жадности загорелые до черноты среди зимы две физиономии, Элю снова охватила волна гнева. Обезумев от ярости, она схватила балку и, когда Юзиф хотел приблизиться к ней, огрела его и, стоявшего рядом, помощника балкой наотмашь. Кому куду пришёлся удар, разглядеть Эля не успела. Другой конец балки зацепил провод. Тот заискрился, мгновенно погас свет.  Искры попали на нейлоновые шторы, которые моментально вспыхнули, запахло паленным. Начался пожар. Перепуганная публика с воплями поспешила к выходу. Сама Эля, воспользовавшись моментом, шмыгнула в проход за портьеру.

       Почти на ощупь в темноте  она добралась до комнатки, в которой раздевалась. Рывком сбросила с себя ненавистный пышный костюм. Нашарила пальто, полусапожки. Вскочила в них. Искать джинсы и свитер -- не было времени. Нужно было бежать.

        В пальто, накинутом поверх нижнего белья, и сапожках на босу ногу Эля выскочила из чёрного входа на улицу. Морозец крепчал, но метель улеглась.

        Только огромные, сверкающие в свете фонарей, снежинки падали редким прохожим на головы и те восторженно ловили их. Но любоваться этой сказкой  Эле не было времени. Ей надо было уходить от погони, не то, придётся туго, и никто не поможет.

Глава 33

       Эля вскочила в стоявшее рядом такси на переднее сиденье.

 -- Куду едем, хозяйка? – лениво произнёс шофёр.

 -- Прямо.

 -- Прямо так прямо.

        Медленно, очень медленно легковушка завелась и двинулась с места. Эля поминутно оглядывалась назад, когда они ехали по центральной магистрали. Сзади от них не отставал какой-то автомобиль, марку которого Эля никак не могла рассмотреть. “Это они! “ – думалось ей.

 -- Водитель, нельзя ли поскорей? -- волнение было написано на Эллином лице.

        Шофёр косо глянул на Элю, увидел голое колено в разрезе пальто. Затем поднял глаза на её лицо, рассматривая причёску.

 -- В чём дело, хозяйка? Вы спешите? Убегаете от кого? – шофёр не сводил глаз с голых Эллиных ног, плохо прикрытых запахом пальто. Ещё немного и его взгляду предстали бы кружевные Эллины бикини. В суматохе она не обратила на это внимания. Наконец догадалась, в чём дело  и запахнула пальто.

 -- Да, убегаю, -- пояснила Эля, -- Меня с любовником застукали. Его жена. Я даже одеться не успела.

 -- У-у, -- промычал водитель и отвёл взгляд, -- Ну, это дело житейское.

 -- Пожалуйста, направо. Теперь налево, -- командовала Эля, ей было необходимо отвязаться от навязчивой машины, которая ни на секунду не отставала от них. “Я пропала! “ – думала Эля.

       Они въехали во дворы многоэтажек. Все двери в подъезды с кодовыми замками были  закрыты. Вдруг Эля увидела в одном из таких подъездов незапертую  дверь. Людей на улице не было.

 -- Останавливай, водитель! Я – мигом! -- крикнула Эля.

       Водитель остановил такси. Эля выскочила из него и опрометью помчалась в подъезд. Захлопнула за собой кодовую дверь. Всё! Какое-то время она в безопасности. Что будет потом, Эля не знала. Время позднее, около двух часов ночи. Вряд ли кто выйдет на улицу ночью. Но теперь Элю будет преследовать не одна машина. Таксист, вероятно, запомнил Эллино лицо и подъезд, в который она вскочила. Эля ждала, притихнув возле дверей, и молилась. Главное, было выжить хотя бы сегодня ночью. Какими теперь будут отношения с Вислаевым, она даже представить не могла. Единственное, что ей оставалось делать, это бросать всё и сматываться домой. Но как дома примет её Костя? Это уже был другой вопрос. Вопрос, можно сказать времени. Сейчас Эллина думала только о том, как вырваться отсюда, из западни, из подъезда. Эля села на корточки и оперлась спиной о двери. Она беззвучно плакала, по щекам катились крупные слёзы.  “Господи, почему так?! -- взывала она к Всевышнему, -- Зачем ты сделал так, что я оказалась здесь, в этой западне. Разве я за этим сюда приехала. Разве не угодна была тебе моя цель. Я сама выживу в любых условиях, никогда не снизойдя до низкой купли-продажи чувствами и отношениями. Но что теперь будет с моим творчеством. Господи, разве не хочешь ты, чтобы хотя бы кто-то в этом мире нёс людям свет?! “

       В эти долгие тягостные минуты Эллине привиделся конец света. Да, именно тот конец света, который  давно предсказывают в «Вечерних новостях». Но он не наступил. Зато мы катимся в пропасть так, словно хотим его приблизить. Где же спасение?! Эллина знала, что от неё, от таких, как она теперь зависит многое. Именно теперь её пронзило со всей остротой ощущение необходимости находиться именно здесь, в Москве, сию минуту, а не где-то в другом месте до тех пор, пока она не выполнит свою миссию до конца.

       Сердце Эли бешено колотилось. Она лихорадочно прокручивала у себя в голове варианты своего спасения. Прошло около получаса, как Эля находилась в чужом подъезде. Хотя за это время она успела отогреться, но выглянуть на улицу, всё же, не решалась. Вдруг где-то вверху послышалось хлопанье двери и шаги, спускающегося вниз человека. Эля напряглась. “ Что делать?” – стучал в голове один вопрос. Похоже, человек был один и скорее всего мужчина. Эля вскочила на ноги, вытерла слёзы платочком из кармана своего пальто, подправила причёску и сделала вид, что только-только подошла к двери.

        Мужчина спустился на первый этаж. Эле повезло. Это был высокий статный, хоть и пожилой человек. В полутёмном подъезде при тусклом свете лампочки Эля всё же разглядела его седые волосы. Казалось, что мужчина был немного навеселе, но это не испугало Элю, наоборот, обрадовало. Она тут же нашлась:

 -- Ой,  так плохо замок открывается на входных дверях. Я уже минут десять здесь торчу и не могу выйти, -- с деланной весёлостью и озабоченностью произнесла Эллина.

 -- Сейчас поможем, -- мужчина щёлкнул замком. Вот и всё.

 -- Вот спасибо. А то ночевать здесь осталась бы. Может, вы проведёте меня домой немного. Я у подруги на вечеринке задержалась. Все домой разбежались, а она с парнем осталась. Мне пришлось идти, а время уже позднее.

   Мужчина окинул Элю взглядом:

 -- Такую красавицу, отчего бы не провести. Прошу, -- Он подставил Эле локоть своей руки, чтоб та могла взять его под руку.

       Эля обхватила сильную руку в кожаной куртке, как утопающий цепляется за соломинку. Накинула капюшон на голову и они вышли на улицу. Там было светло, как днём от снега и горящих вокруг фонарей. Их фигуры отчётливо должны были быть заметны преследователям. Но возле подъезда не оказалось ни такси, ни иномарки, на которой мог бы преследовать Элю Юзиф. Только одинокий москвич с выключенными фарами стоял поодаль. В нём, кажется, никого не было.

        Эля уверенно и спокойно шагала рядом с незнакомцем. Нельзя было подавать виду, что она боится. И всё же украдкой она оглядывалась назад.

 -- Может, зайдём в кафешку, посидим, выпьем,  познакомимся ближе, -- предложил незнакомец.

 -- С удовольствием, -- согласилась Эля. Это предложение было как нельзя сейчас для неё кстати. Денег на проезд ей хватило бы только на трамвай, но они начинали ездить с шести часов утра.

       Они свернули в проулок, в котором находилась кафешка, работающая всю ночь. Людей там почти не было и Эля успокоилась.

       Мужчина галантно предложил ей сесть за один из пустых столиков, а сам подошёл к стойке заказать чего-нибудь выпить. Бармена возле стойки не оказалось, пришлось подождать. Мужчина вытащил из кармана мобилку, чтоб не терять времени даром набрал номер и позвонил:

 -- Юзиф, -- закричал он в трубку настоль громко, что Эля расслышала это имя, -- Что? Это не Юзиф. С кем я разговариваю? – в дальнейшем мужчина стал разговаривать намного тише. Но услышав ненавистное имя, Эля подкралась сзади и стала слушать.

 -- Где Юзиф? – продолжал мужчина, -- Что? Голова болит? А у меня для него небольшой презент. Такая симпатичная, светловолосая, как ему нравятся. Да легкомысленная. Мог бы познакомить.

    “Да что ж это такое! – пульсировали мысли в Эллиной голове, -- Нет спасения, замкнутый круг. Словно водит по нему кто-то…”

      Она попятилась к двери осторожно, чтобы незнакомец не заметил её и не выскочил на улицу.

      Прямо напротив кафешки Эля увидела москвич, похожий на тот, что стоял возле дома, из которого полчаса назад Эля выходила с незнакомцем. Рассматривать его и размышлять у Эли не было больше сил. Она вся тряслась от отчаяния и страха. Недолго думая, Эля вскочила в него на сидение рядом с водителем и скомандовала, почти крича от отчаяния:

 -- Трогай! Вперёд и поскорее.

       Машина завелась без промедлений так, словно ожидала Эллиных приказаний и рванула вперёд на полной скорости.

Глава 34

      Куда они едут, Эля не знала, сейчас ей было почти всё равно. На ходу она пыталась придумать басню для шофёра, почему осталась ночью полуголая на улице и без денег.

      Они уже выехали за город. По бокам дороги мелькали кусты, голые деревья, сосны. Вдруг авто остановилось у обочины. Водитель явно хотел закурить, но не решался. Достал пачку фильтрованных сигарет и нерешительно мял в руках. И тут Эля впервые за всё время “гонки” решила посмотреть ему в лицо. Свет в машине был выключен и в полутьме, на фоне едва светлеющего окна Эля разглядела чёткий строгий профиль. До боли знакомый голос произнёс:

-- Ну, что, Фея, куда дальше ехать?

Эле показалось, что она сходит с ума.

-- Костя?! – Эля вскрикнула от потрясающей догадки, как в полубреду, -- Откуда ты здесь ?

   В ответ Костя лишь иронично усмехнулся, давая понять, что он не так-то прост, как казался в начале. И это был небольшой упрёк в сторону Эллины:

 -- А что я говорил тебе, Фея, когда-то, ты помнишь? Что найду тебя хоть на краю света. Ты забыла, а я всё время помню о своём обещании. Опять я ловлю тебя на краю света у самой пропасти….

       На миг Эллине стало стыдно за то, что она могла усомниться в преданности и бескорыстии своего лучшего друга. Она хотела попросить прощения за то, что сделала. Но ещё через секунду передумала. Она не была уверенна, что не сделает очередную глупость снова и снова, а давать обещания впустую не умела. Такова уж была противоречивая Эллина натура – ветреная и вместе с тем правдивая. И Костя это знал, потому и прощал ей так много. Эля нахмурила бровки, пытаясь скрыть смущение, а Костя всё продолжал:

 -- Я  уже почти два месяца глаз с тебя не спускаю. Ты как уехала, там такое началось….

        Вдруг что-то горячее и влажное впилось, именно впилось в Эллину щёку и, сопя, стало её облизывать. Тошка, спавший всё это время на заднем сидении, проснулся от быстрой езды. Учуяв запах родной хозяйки, подскочил, встал на задние лапы, а передними упёрся в спинку  переднего сидения и, рыча, скуля, повизгивая, и лая стал выражать свой восторг от встречи.

 -- Ах, ты мой хороший! Я так соскучилась!

 Эля взяла пёсика на руки, прижала его к себе, после чего он высказывал свою радость только виляя хвостом.

        Костя продолжал свой рассказ:

 -- Меня начальство доставать стало. Каждый день что-нибудь не так. То повысить обещают, то уволить. Потом слух пошёл, что фирму и вовсе скоро закроют. Я – ноги в руки и за тобой. У меня тут знакомый есть – Володька. Я с его ребятами когда-то работал. Так они вовремя сюда смылись и не жалуются. Я пока у него на фирме помощником практикуюсь.

        Эля всхлипнула, прижалась лбом к сильному плечу:

 -- Это всё из-за меня, Костя. Если бы не я, тебя бы не стали трогать. Видно слухи аж туда дошли…

 -- Да что ты, Фея. Если бы не ты, я  бы никогда сюда не вырвался. А так, всё равно за тобою поехал бы, волновался же, как бы ни случилось чего. Вычислить тебя было просто, ты сначала в гостинице жила. Я на мобилку Володьке звякнул и все эти проблемы доверил, он поначалу приглядывал за тобой издалека, чтоб не обидел никто. Уж ему такое дело можно доверить. Москва всё-таки, не наша глухомань. От слова “глухомань” у Эллины судорожно перехватило дыхание. Как бы ей снова хотелось очутиться в этой милой, безобидной гавани, которую, судя по обстоятельствам ей предстояло увидеть не скоро. А Костя все рассказывал:

 -- А когда сам приехал, не хотел подходить сразу, не то “ваше величество “ разгневается, что им помешали самостоятельно помирать с голоду. Потом с долговязым тебя видел, но подойти не решался. Не хотел. Думал, может, серьёзное что-нибудь. Пусть жизнь сама рассудит, но из виду тебя не терял.

       Эля опять всхлипнула. Во всём она узнавала своего прежнего Костю такого,  каким она встретила его впервые в жизни со всеми его достоинствами и недостатками, которыми он смог обольстить Элино сердце. Одной из его  несносных черт казалась та, что он умел держать всех и вся под контролем даже на расстоянии. Причём делал это так, что никто об этом не знал. Теперь же этот самый невыносимый недостаток показался Эле самым большим  человеческим достоинством, ради которого стоило бы любить его, родного Костю.

       Вдруг Эля вскрикнула, вспомнив одну неприятную деталь, о которой так рьяно спорил с ней Вислаев:

 -- Коська, скажи, только честно. Меня на реботе из-за тебя терпели?  Из-за твоих денег?

 -- Да ты, что, совсем в Москве очумела?! – изумился Костя такому вопросу, -- Ты забыла, как сама бегала -- работу искала и добилась ее, наконец. Я ведь даже не знал, куда ты устроилась. У тебя ведь всё в строгой тайне. Потом только, когда всё наладилось, сознаваться начала.

 -- Что мы теперь делать будем, Костя? – горестно вздохнула Эля.

 -- Да ничего, начинать всё с ноля, как раньше начинали. Возвращаться туда нельзя. Там нет для нас места. Там нет бизнеса такого, каким он должен быть, -- теперь вздохнул Костя, -- Да и квартиру  я продал, и машину. Это -- не мой москвич, друг одолжил.

 -- Костя, так меня ж теперь ищут, -- испуганно взглянула Эля ему в лицо.

 -- Кто?

 -- Ну, те из кабаре.

    Костя рассмеялся:

 -- Это из того, откуда ты выбежала сегодня в чём мать родила и торчала небось часа два на холоде, -- Костя хлопнул Элю по озябшей коленке горячей ладонью, -- Я видел, как долговязый тебя туда привёз, потом как ты в танцевальном костюме на холод выбегала из специального входа. Звала его, а он ушёл не оглядываясь. Я всё понял и следил за тобой всё это время. Видел, как ты в такси прыгнула, ехал потом за вами, не спуская глаз. А там, в кабаке этом чёртовом, загорелось что-то, дым повалил.

 -- Костя, это я подожгла. Потому за мной и охотятся….

    Костя снова рассмеялся:

 -- Так ты ещё и поджигательница, оказывается.

    А Эля волнуясь, продолжала рассказ:

 -- Меня попросили потанцевать за хорошие деньги, а потом потребовали раздеваться. А я об этом не договаривалась. Не стерпела, схватила палку и  ударила хозяина по голове. При этом зацепила проводку. Полетели искры, загорелись шторы. Я выбежала…

 -- И всё это время думала, что за тобою гонятся, -- Костя вздохнул, -- Знал же я, Фея, что нельзя тебя одну отпускать. Сумасшедшая ты у меня, хоть и Фея, -- Костя потрепал Элю по голой коленке.

 -- А мне деньги нужны были, чтобы книгу издать.

 -- Ведь не так же их зарабатывать! Есть тут у меня знакомый профессор. На самой окраине города живёт. Хоть чудаковатый немного, но знает, как помочь. У него и связи в Московском  союзе писателей имеются… А на счёт пожара ты не волнуйся. Там давно всё потушили. Им новый ремонт сделать – раз плюнуть. Только рейтинг им подняла, про них теперь в газетах напишут, клиентов больше прибудет. А стриптиз танцевать найдётся кому. Так что не переживай, ты им не интересна.

   Эля горько вздохнула и, уткнувшись в плечо своего спасителя, она расплакалась так, словно не она храбро сражалась всё это время с мирской слепотой и невежеством, веря только в то, что она делает нужное для людей дело.

 -- Кому нужны стихи, кому нужна поэзия, кому нужны мы с тобой?! – всхлипывала она.

       Костя грустно улыбнулся своей Фее в ответ, желая её подбодрить, а вслух неторопливо стал рассуждать: 

 -- Поэзия нужна, пусть далеко не всем. Быть может маленькой горстке людей, которые рассыпаны по всему свету, как звёзды по небу и ждут с нетерпением появлении главной звезды, такой, как ты, Фея. Ты им нужна, как никто другой.  А мы с тобой в этом мире нужны только друг другу, больше никому.

Эпилог

      Уже второй вечер Эля не появлялась в театре. Второе выступление должно было пройти без неё. Руководитель группы, Виталий Кузьмич заметно запереживал:

 -- Что-то не похоже, чтоб Эллина могла просто так без предупреждения оставить группу и выступления. Она вроде бы не из таких.

    Кто-то из коллег заметил:

 -- Может у неё на работе проблемы?

--  А где она работает?

-- Кажется, уборщицей в школе.

--  Уборщицей ? -- Удивился Владислав, -- А мне говорила, что у неё диплом филолога.

--  Оно-то может и так, но она ведь приезжая, а приезжим в Москве с работой очень трудно. Особенно без прописки.

--  Надо было помочь, -- заметил Владислав, -- У меня и знакомства есть, но ведь она ничего про себя не рассказывала, словно боялась чего-то.

-- Да, -- подхватили другие, -- Эля скрытная девушка. Нужно у неё расспросить обо всём, когда она объявится.

--  Нет, это я виноват, что она исчезла, -- вдруг сокрушённо  схватился за голову ясноглазый паренёк, самый молодой в группе, -- Я допёк её своими ухаживаниями.

--  От любви ещё никто не пропадал, -- хлопнул Сашу по плечу Владислав и улыбнулся.

-- Так что же теперь и выступление сорвётся? – заметил кто-то.

-- Да что там выступление, хоть бы с ней ничего не случилось, -- сокрушённо ответил руководитель, -- А выступлению сорваться мы не дадим. А ну, по местам, ребята!

 

       А меж зрителями с того загадочного момента исчезновения “безликой звёздочки” Эллины Вереск пошли недоумённые толки. Все вопрошали: «Куда она делась?» Но никто больше не называл Элю, ни правнучкой Блока, ни воскреснувшей Мэрилин Монро, ни переодевшимся трансвеститом. Зрители только требовали под конец вечера: «Куда вы спрятали незнакомку?  Неужели она ушла не попрощавшись?  Мы хотим её видеть!»

      Руководитель группы не знал что отвечать, ему самому становилось тоскливо от мысли, что она никогда не вернётся. Но что было делать, приходилось только ждать. Ждали и зрители. Уже четвёртый вечер подряд ждали и верили, что она вернётся.

 

      Морозным вечером в метель Вислаев вышел через служебный выход из ночного клуба. Сегодня выпал первый снег такой чистый и свежий как та, которую он оставлял в клубе в тот вечер можно сказать, навсегда. Вислаев шёл, не оглядываясь, и метель заметала его следы тоже навсегда.

      “Ничего, -- думал он по дороге, -- Она уже не маленькая, пусть привыкает к взрослой жизни, работать учится. Деньги заработать нужно! “

        На следующий день он зашёл в одну из кафешек, принадлежащих Юзифу, как они договорились. Юзифа на месте не оказалось. Вместо него подошёл один из его помощников.

 -- Ну, как барыш? – почти хвастливо спросил Вислаев.

 -- Юзиф просил передать вот это, -- коротко ответил помощник и протянул Вислаеву небольшую пачку по десять долларов.

    Вислаев пересчитал:

 -- Что, всего сотня ? Это за один раз, я надеюсь?

    Помощник наклонился через стойку к нему ближе и насмешливо глянул в лицо:

 -- Вислаев, тебе никто не говорил, что твоя фамилия тебе подходит?

 -- Да, говорили, -- не без гордости ответил Вислаев.

   Помощник презрительно хмыкнул:

 -- Вислоухий ты, Вислаев….

 

                                                                                                4.02. – 12.08.2007г.

 

        

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/