Ситуационное моделирование в судебной экспертизе

Сергей Воронин

0 1956

Бесплатно

Скачать

Отложить Читать отрывок

Министерство сельского хозяйства РФ

Красноярский государственный аграрный университет

Международный институт судебных экспертиз и права

________________________________________________________________

С.Э. ВОРОНИН

Ситуационное моделирование в судебной экспертизе

Красноярск - 2013

Одобрена редакционно-издательским советом Красноярского государственного аграрного университета

Рецензенты:

доктор юридических наук, профессор Д.В. Ким

кандидат юридических наук,, доцент М.Е. Никитенко

кандидат юридических наук, доцент М.М. Черняков

Воронин, С.Э. Ситуационное моделирование в судебной экспертизе. Монография. – Красноярск: ФГОУ ВПО «Красноярский государственный аграрный университет», 2013.- 181 с.

В монографии исследуются актуальные проблемы современной криминалистики и судебной экспертологии. Впервые на монографическом уровне предпринята попытка исследовать проблемы судебной экспертизы с помощью метода ситуационного анализа, который в литературе получил название ситуационного моделирования. Это позволило автору не только достаточно полно раскрыть сущность и природу экспертных ситуаций, но и провести их научно - обоснованную классификацию.

Монография предназначена для студентов и преподавателей высших учебных заведений юридического и экспертного профиля.

ВВЕДЕНИЕ

Борьба с преступностью на современном этапе проходит в России в условиях развивающегося системного экономического и социально-политического кризиса. При этом сохраняется стойкая тенденция абсолютного и относительного роста преступности при параллельном ослаблении кадрового и научно - технического потенциала правоохранительных органов, призванных сдерживать и противостоять этому процессу.

Так, по данным криминологов, “...общий уровень преступности в России за 1986-1996 гг. увеличился в два раза. В 1992г. число зарегистрированных деяний составило 207%, в 1993г. - 209,2%, а в 1995г. - 205,1% к уровню 1986г. Умышленные убийства в1986-1995 гг. по своим абсолютным показателям возросли более чем в 3,4 раза. Среднегодовые темпы прироста равны 14,45%. Грабежи и разбои к 1992 году увеличились в 5,3 раза. Среднегодовые темпы прироста составили к 1995г. - 18,95%. При этом необходимо учитывать, что латентный уровень по данным видам преступлений намного превышает официальный.^¹

Возросло количество заказных убийств, совершаемых профессиональными преступниками в условиях неочевидности, и, хотя Генеральный прокурор РФ в своем отчете отмечает, что “...раскрываемость убийств за последние три года возросла с 73 до 82%, а в 2007 г. были раскрыты 132 заказных убийства”^², процент раскрываемости таких преступлений, требующих от следователей и оперативных работников поиска и принятия неординарных решений в складывающихся следственных ситуациях, остается, по – прежнему, очень низким.

Это объясняется рядом причин.

Во-первых, сохраняется высокая текучесть кадров из оперативно-следственных аппаратов МВД, несмотря на проводимую в государстве реформу полиции, причем многие профессионалы оперативно - розыскной деятельности уходят в криминальную среду, обогащая ее знаниями розыскной и агентурной работы.

Во-вторых, отсутствуют эффективные методики раскрытия, расследования и предупреждения таких преступлений. Сказанное выше актуализирует проблему дальнейшей разработки оптимальных методов раскрытия и расследования преступлений на основе научного исследования типовых криминальных ситуаций и адекватно складывающихся им следственных ситуаций. Полагаем, именно исследование под таким углом зрения составляет суть ситуационного подхода к изучению криминалистических явлений.

Ситуационный анализ (ситуационное моделирование), наряду с предметно - деятельностным и системным методами, уже давно прочно занял свое место как в методологии криминалистики, так и частных криминалистических теорий. Особый вклад в разработку данного метода внесли А.Н. Колесниченко, В.К. Гавло, Л.Я. Драпкин, И.Ф. Герасимов, Р.С. Белкин, Н.А. Селиванов, А.Н. Васильев, И.М. Лузгин, И.А. Возгрин, Т.С. Волчецкая и др. При этом концептуальной основой большинства трудов, посвященных данной проблеме, является положение о существовании двух самостоятельных понятийных блоков в криминалистической методике расследования преступлений - криминалистической характеристики преступления и криминалистической характеристики расследования. Каждому элементу первого блока корреспондирует элемент второго. Понять механизм взаимодействия всех этих элементов - значит, понять диалектику соотношения объективного и субъективного начал в генезисе следственной ситуации. Очевидно, что без методов диалектической логики и системного анализа невозможно объяснить механизмы взаимодействия объективного и субъективного факторов внутри системы, какой является следственная ситуация.

Следственная ситуация так или иначе является объектом исследования многих наук - криминалистики, теории оперативно-розыскной деятельности, юридической психологии, НОТ, что безусловно, способствует дальнейшей интеграции их предметов, которой особенно отмечен конец ХХ столетия.

Особое место в понятийном аппарате криминалистики, на наш взгляд, занимает проблемно-поисковая следственная ситуация, как одна из ее классификационных ветвей. При этом проблемно - поисковая следственная ситуация - это тип следственной ситуации, в которой в качестве объектов исследования выступают познавательные и психологические аспекты ее развития. До настоящего времени исследователи, в основном, делали акцент на изучение онтологического аспекта зарождения и функционирования такой динамической системы, как следственная ситуация. Между тем, представляется очевидным, что анализ психологических и гносеологических аспектов позволяет по-другому взглянуть на сущность данного криминалистического явления - с позиции субъекта, познающего следственную ситуацию; понять механизм трансформации следственных ситуаций в зависимости не только от этапов и обстановки расследования, но также психических свойств и процессов различных познающих субъектов в уголовном судопроизводстве.

Другим, не менее актуальным вопросом, тесно связанным с проблемой следственной ситуации, является проблема установления истины в уголовном судопроизводстве. Проблема установления истины является краеугольным камнем в теории доказательств, интегрирующим в себе предметы философии, уголовного процесса, криминалистики и ряда других наук. Каким образом разрешение проблемно-поисковых следственных ситуаций способствует установлению истины в уголовном судопроизводстве - вопрос до настоящего времени в научной литературе недостаточно исследованный. Между тем, очевидно, что процесс установления истины экспертом, следователем, судьей, оперативным работником характеризуется особенностями мышления и предметной направленности познавательной деятельности каждого из них, что, безусловно, требует их самостоятельного изучения. Эту задачу можно решить через анализ оперативно - розыскных, экспертных и судебных проблемно-поисковых следственных ситуаций, что как раз и составляет сущность метода ситуационного моделирования. Такое исследование, на наш взгляд, является ключом к пониманию природы следственных, экспертных, оперативно-розыскных и судебных ошибок, а также их влияния на процесс установления истины по делу. Практика показывает, что систематически допускаемые ошибки и упущения в расследовании преступлений являются следствием, с одной стороны, недостаточного уровня подготовки следователей и экспертов, с другой стороны - недостаточной разработанности криминалистической методики расследования и методик экспертного исследования.

Сказанное выше, на наш взгляд, обуславливает актуальность данной научной разработки, а именно – исследования вопросов теории и практики ситуационного моделирования в современной судебной экспертизе. До настоящего момента научного исследования подобного рода еще не проводилось.

Настоящая монография предназначена для студентов старших курсов юридических институтов и направлена на углубление у них уже имеющихся знаний в области криминалистики и судебной экспертизы.

Глава 1. Проблемно-поисковая следственная ситуация: понятие, структура и виды

Современную криминальную ситуацию в России, очевидно, надо оценивать как крайне неблагоприятную для осуществления любых социально-экономических реформ. И хотя Генеральный прокурор РФ в докладе о состоянии законности и правопорядка в стране и работе органов прокуратуры в 2008 году говорит о положительных результатах в борьбе с преступностью, но обоснованно заключает, что “...добиться перелома в борьбе с преступностью только силами правоохранительных органов невозможно. Нужна государственная программа предупреждения преступности”.^³

Эта программа должна основываться на научных исследованиях криминальных ситуаций, адекватно разрабатываемых им методах раскрытия, расследования и предупреждения преступлений - как бы ухищренно они не совершались, и как бы проблемно не складывались исходные следственные ситуации, весь ход расследования дела.

Под этим углом зрения дальнейшего исследования требуют следственные ситуации, через разрешение которых и лежит путь к установлению истины по уголовному делу.

Впервые появившись в 60-е годы почти одновременно в работах А.Н. Колесниченко^⁴ и В.К. Гавло^⁵, учение о следственной ситуации продолжает развиваться, обогащая методику расследования преступлений новыми знаниями. Теоретические и практические разработки данной проблематики позволяют сделать вполне определенный вывод о возникновении новой и перспективной частной криминалистической теории - теории следственных ситуаций.^⁶

По вопросу определения следственной ситуации среди ученых до сих пор нет единства точек зрения. На момент настоящего исследования существует более тридцати ее дефиниций. Состояние понятийного аппарата криминалистики на сегодня позволяет все многообразие точек зрения по вопросу о понятии следственной ситуации условно свести к трем позициям.

Согласно первой точке зрения, следственная ситуация представляет собой системное образование, формируемое сочетанием различного рода компонентов и функциональными связями между ними.^⁷

Другими авторами следственная ситуация определяется как мысленная динамическая модель, отражающая информационно-логическое, тактико-психологическое, тактико-управленческое и организационное состояние, сложившееся по уголовному делу и характеризующее благоприятный или неблагоприятный характер процесса расследования.^⁸

Очевидно, что в первом определении подчеркивается системный характер и значение объективных детерминант в развитии следственных ситуаций, что не исключает и существование субъективных факторов. Во втором определении выделяется субъективный фактор, что не исключает влияние объективных детерминант на генезис следственной ситуации.

Сравнительно недавно появилось еще одно определение следственной ситуации, согласно которому она рассматривается как “...степень информационной осведомленности следователя о преступлении, а также состояние процесса расследования, сложившееся на любой определенный момент времени, анализ и оценка которого позволяют следователю принять наиболее целесообразные по делу решения”^⁹.

Полагаем, каждая из приведенных позиций авторов имеет право на существование, так как отражает различные стороны явления объективно-субъективного порядка, каким является следственная ситуация.

Еще большее многообразие взглядов обнаруживается у ученых по вопросу о том, какие именно элементы следует включать в содержание следственной ситуации.

Согласно одной точки зрения в содержание следственной ситуации включается обстановка расследования или определенное положение в расследовании, характеризуемое “… наличием тех или иных доказательств и информационного материала и возникающими в связи с этим конкретными задачами его собирания и проверки”^¹⁰, “… значимой для расследования информации, которая принимается во внимание наряду с источниками ее получения”^¹¹ , или как “. . . конкретная следовая картина, возникающая к моменту обнаружения признаков преступления”.^¹²

Для вышеприведенных и подобных им взглядов примечательно то, что авторы в содержание следственной ситуации правильно включают такой ее компонент как обстановка, характеризующаяся наличием совокупности доказательств, фактических данных, суммой информации, следовой картиной. То есть, то главное, что определяет ее содержание - объем собранных сведений и их информационную значимость.

Представители другой точки зрения полагают, что в содержание следственной ситуации должны входить и другие элементы, компоненты, условия как равнозначные, например: оценка следственной ситуации^¹³, “компоненты психологического, материального, организационного, технического характера”^¹⁴, “возможности судебных экспертиз, квалификация эксперта, опыт, трудолюбие следователя, наличие или отсутствие у него в производстве других дел, сроки расследования”^¹⁵ и т.д.

Наиболее полно такой подход рассмотрен Р.С. Белкиным, который выделяет в следственной ситуации “… компоненты 1) информационного; 2) психологического; 3) процессуально-тактического; 4) материального и организационно-технического характера”.

На наш взгляд, следует согласиться с точкой зрения В.К. Гавло, полагающего, что такая позиция является чрезмерно широкой, “… ею охватываются не равнозначные по своей сущности компоненты, которые лежат за пределами “узла” следственной ситуации. То есть, той ее содержательной части, первоосновы, которая несет главную доказательственную и иную информацию, представляет совокупность фактических признаков деяния в их истинном правовом значении о происшедшем и расследуемом событии преступления, лице, его совершившем, и других обстоятельствах предмета доказывания. Лишь система фактических и иных данных действительно “диктует” следователю алгоритм выполнения задачи, показывая ход и отражая состояние расследования, независимо от того, болен следователь или утомлен, есть ли у него в производстве дела или нет, квалифицированный ли эксперт работает с ним или не очень и т.д. Эти факторы (условия), безусловно, имеют место в реальной действительности, могут оказать влияние на расследование (затормозить, ускорить), создать затруднительное положение, но они - не главные и лежат за пределами внешнего и внутреннего воздействия ситуации расследования как криминалистической категории”.^¹⁶

Более того, они являются объектом исследования других наук, например, НОТ^¹⁷.

Теория и практика подтверждают необходимость учитывать в структуре следственной ситуации в качестве ее основных элементов:

1) следственные и оперативно-розыскные данные о способе, механизме, личности субъекта преступления, объекте и предмете преступного посягательства, личности потерпевшего, обстановке, мотиве, цели и других обстоятельствах расследуемого события преступления;

2) следственные и оперативно-розыскные данные в целом о расследуемом событии;

3) наличие доказательств о расследуемом событии и его отдельных обстоятельствах;

4) данные о возможной инсценировке расследуемого события;

5) сведения о противодействии следствию со стороны заинтересованных лиц;

6) сведения о возможных источниках получения фактических и иных данных;

7) данные об обстановке, в которой выявлено, возбуждено уголовное дело, начато расследование и проводятся первоначальные следственные и иные действия;

8) данные об обстановке, в которой ведется расследование после производства первоначальных следственных и иных действий;

9) данные, затрудняющие расследование, как следствие своеобразия обстановки и условий по сохранению отдельных доказательств^¹⁸.

Предложенная В.К. Гавло структура элементов предметно раскрывает содержательную сторону следственной ситуации вообще и способствует определению так называемой проблемно-поисковой следственной ситуации, как ее классификационной ветви, в частности.

Впервые проблемная ситуация как разновидность следственной ситуации была выделена в классификации Л.Я. Драпкина. Он предложил дифференцировать следственные ситуации на пять классификационных подгрупп: проблемные; конфликтные; тактического риска; организационно-неупорядоченные; смешанные. В основе проблемных ситуаций, по мнению Л.Я. Драпкина, лежит, так называемая, семантическая (логико-познавательная) неопределенность, а сама проблемная ситуация - это своеобразное противоречие между знанием и незнанием, специфическое соотношение известного и неизвестного по делу, при котором искомое не дано и непосредственно в исходных данных не содержится, но находится в неоднозначной, вероятностной связи с уже установленными фактами, в какой-то мере ограничивающими и направляющими поиск решения^¹⁹.

По поводу выделения в данной классификационной системе проблемных ситуаций в литературе было высказано мнение о некорректности именования их “проблемными”. Авторы аргументируют свою позицию тем, что в расследовании нет и не может быть непроблемных следственных ситуаций: любая ситуация, с которой сталкивается следователь вплоть до окончания расследования, может быть рассмотрена как проблемная^²⁰. В связи с этим предлагается назвать подобные ситуации “ситуациями познавательного типа”^²¹.

С данной точкой зрения трудно согласиться. Если следовать логике этих авторов, то нет смысла в классификационной системе выделять и конфликтные ситуации, так как бесконфликтного следствия практически не существует, а имеется лишь конфликт различной степени выраженности. Точно так же не было бы смысла выделять и ситуации тактического риска, так как риск утраты доказательств существует при расследовании любого уголовного дела. Поэтому любая следственная ситуация могла бы называться ситуацией тактического риска. Кроме того, “… нередко проблемная ситуация переходит в конфликт, под которым понимается осознаваемое людьми столкновение противоположных интересов, стремлений, взглядов, проявляющееся в их поведении”.^²² Это позволяет и сам конфликт рассматривать как разновидность проблемной ситуации. Для того и существует теоретическая конструкция, на наш взгляд, чтобы дать возможность при изучении однородных криминалистических явлений выделить и актуализировать проблему конфликта (в конфликтной следственной ситуации), проблему тактического риска (в ситуации тактического риска), проблему познания и поиска решений (в проблемно-поисковой следственной ситуации).

Проблемно-поисковая ситуация характеризует познавательный аспект в развитии следственной ситуации. Это означает, что такая ситуация характеризуется “… отсутствием заранее определенной однозначной процедуры (способа) информационного поиска, жесткой программы принятия следователем решений и производства действий по делу. Независимо от категории уголовного дела и криминалистической характеристики преступления возникающая в процессе расследования проблемная ситуация всегда имеет одни и те же логический состав и структуру”.^²³

Данная позиция не противоречит современным представлениям о ситуации и в психологии. Если раньше здесь проблемную ситуацию понимали как внешнее, иногда сугубо объективное, воздействующее на субъекта, или как “… сложный организованный субъективный образ объективной действительности, то введенная О.К. Тихомировым качественно новая характеристика ситуации - “неформальная, ценностно-смысловая структура, не сводимая ни к объективному, ни к субъективному” - развивает мысль А.Н. Леонтьева о том, что реальная психологическая ситуация порождается перекрещивающимися связями субъекта с миром”.^²⁴

“Проблемная ситуация характеризует определенное психическое состояние субъекта, возникающее в процессе выполнения такого задания, которое требует открытия новых знаний о предмете, способе или условиях выполнения действия. В связи с этим главным элементом проблемной ситуации является неизвестное, новое, то, что должно быть открыто для правильного выполнения поставленного задания, для выполнения нужного действия. Важнейшей характеристикой неизвестного как центрального элемента проблемной ситуации в отличие от искомого как центрального элемента задачи, является то, что неизвестное в проблемной ситуации всегда характеризуется какой-либо степенью обобщения. Кроме того, важным элементом проблемных ситуаций, без которого невозможно их успешно разрешать, являются интеллектуальные способности познающего субъекта”.^²⁵

Подчеркивая необходимость учета диалектики объективного и субъективного внутри проблемно-поисковой следственной ситуации (ППСС), В.К. Гавло отмечает, что под ней необходимо понимать “сложившуюся в ходе расследования обстановку, характеризующуюся состоянием интеллектуального и иного порядка затруднений следователя, когда он не может в данный момент установить обстоятельства расследуемого события на основе имеющихся фактических и иных данных и встает перед необходимостью увеличить их объем посредством известного в целях решения задачи уголовного судопроизводства. Перспектива получения их затруднена”.^²⁶

“В проблемной ситуации исходные данные, условия должны привести к раскрытию неизвестного. Это последнее обнаруживается через свою связь с тем, что известно”.^²⁷

Из сказанного выше можно сделать вывод, что центральное место в проблемно-поисковой следственной ситуации занимает субъект познания, поскольку никакие ситуации “… в своей объективной представленности (т.е. без человека) не существуют. Объективно существуют факты, явления, события, но не ситуация. Эти факты составляют суть внешнего или внутреннего воздействия совершенного и расследуемого преступления, проявляющегося вовне как сигнал к действию”.^²⁸

Проблема ставится и разрешается субъектом познания, причем постановка проблемы и поиск ее решений - две неразрывно связанные стороны одного познавательного процесса. Отсюда и название данной классификационной ветви следственных ситуаций – проблемно - поисковые (ППСС).

В связи с этим представляется актуальной проблема разграничения понятий “следственная обстановка” и “проблемно-поисковая следственная ситуация”. В криминалистической литературе под следственной обстановкой понимается “… наиболее стабильный компонент следственной ситуации, содержащий факторы, относящиеся к внешней среде расследования”.^²⁹

Как видно из этого определения, понятие “следственная обстановка” значительно уже по объему и содержанию понятия “следственная ситуация”, что может быть представлено соотношением “часть - целое”. Несколько иное будет в соотношении понятий “следственная обстановка” и “проблемно-поисковая следственная ситуация”. Проблемно-поисковая следственная ситуация (ППСС) является разновидностью психологической ситуации, которая “… рождается на пересечении целостного человека с окружающим миром, она и представляет человеку действительность в ее предметности и реальности. Психологическая ситуация многомерна и в этом плане сопоставима с понятием “образ мира”. Психологическая ситуация есть результат взаимоперехода внешнего и внутреннего и в ней происходит “удвоение” - природные характеристики предметов становятся носителями ценностей и смыслов как внечувственных, системных качеств”.^³⁰

Из этого можно сделать вывод, что следственная обстановка является всего лишь одной из многих детерминант (внешней) в развитии ППСС. Диалектические методы познания позволяют правильно определить место и роль предметной и реальной действительности в многомерном пространстве проблемно-поисковой следственной ситуации.

С учетом сказанного, полагаем, проблемно-поисковую следственную ситуацию можно определить как наиболее психологизированный тип следственной ситуации, характеризующий определенный уровень психической активности познающего субъекта (оперативного работника, эксперта, следователя, прокурора, судьи) в процессе постановки и решения задачи преодоления информационной неопределенности по расследуемому уголовному делу.

Задача преодоления информационной неопределенности, на наш взгляд, тесно связана, но не совпадает по объему и содержанию с проблемой установления объективной истины по уголовному делу как цели доказывания. На наш взгляд, результатом решения проблемы полного преодоления информационной неопределенности и будет являться установление объективной истины по расследуемому уголовному делу. Именно эта цель доказывания в уголовном судопроизводстве будет определять вектор и динамику развития проблемно-поисковой следственной ситуации.

Далее возникает закономерный вопрос: какие элементы следует включать в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации? На этот счет в юридической литературе предложены следующие решения.

Так, Л.Я. Драпкин предлагает включить в структуру ППСС два компонента: “1) совокупность неполных, недостаточных знаний и неизвестное искомое, сформулированное в общей форме; 2) специфическое познавательное отношение, возникающее между ними - отношение диалектического противоречия”.^³¹

В соответствии с данной концепцией он рассматривает динамическую структуру проблемной ситуации как процесс, состоящий из 4-х этапов. Содержанием 1-го этапа является поиск и обнаружение информации путем проведения следователем различных процессуальных, организационно-подготовительных и иных практических действий, а также осуществления предшествующих им мыслительных процедур и последующего анализа полученных результатов. Цель первого этапа заключается в создании информационного массива, который в силу ограниченной избирательности поиска может включать в свое содержание как полезные сведения, так и избыточные, и даже вредные (дезинформация).

Содержание 2-го этапа, соответственно, состоит в исследовании информационного массива и формировании исходных данных в ходе напряженной мыслительной деятельности следователя, использующего разнообразные логические методы, в том числе анализ, синтез, абстрагирование и др.

Третий этап - это определение (формирование) искомого. Формирование искомого осуществляется параллельно с этапом формирования исходных данных и органически связано с ним.

Четвертый этап, по Л.Я. Драпкину, и составляет собственно проблемная ситуация. Он дифференцируется на три подэтапа, два из которых осуществляются параллельно, а третий - сразу же после завершения двух предшествующих... Первый подэтап - это постановка проблемы, т.е. выделение и описание того элемента искомого, для установления и доказывания которого в распоряжении субъекта деятельности нет не только достаточной информации, но и сведений об очевидных ее источниках (носителях). Второй подэтап - определение ситуации. Определение следователем ситуации заключается в дальнейшем упорядочении информации, уже выделенной и в какой-то мере обособленной. Третий подэтап заключается в переходе от дифференцированных друг от друга ситуаций и проблемы к проблемной ситуации. На третьем подэтапе и завершается процесс осознания следователем проблемной ситуации, именно здесь потенциально существующие ситуации и проблема, объединяясь друг с другом, актуализируются и осознаются следователем и только после этого становятся проблемной ситуацией.^³²

Позиция Л.Я. Драпкина вызывает несомненный научный интерес, так как представляет собой одну из первых попыток рассмотреть проблемную ситуацию в дискретном состоянии. Однако необходимо заметить, что созданная им теоретическая конструкция весьма сложна и практически пользоваться ею очень трудно.

Так, совершенно очевидно, что постановка проблемы в проблемно-поисковой следственной ситуации происходит уже на первом этапе процесса познания в расследовании преступлений.

Например, формируя информационный массив по уголовному делу, обладая определенной базовой информацией (тезаурусом), в которой находит отражение личный и коллективный опыт, следователь, эксперт или оперативный работник уже ставит перед собой и решает одну из первых познавательных проблем - проблему избирательности восприятия.

Очевидно, что восприятие реальной обстановки при этом у следователя существенно отличается от восприятия эксперта. И дело здесь не столько в психологических свойствах познающих субъектов, сколько в избирательности восприятия, мотивированной потребностью. Потребность же, в свою очередь, определяет цель деятельности, и наоборот. Анализ данной диалектической взаимосвязи и составляет суть предметно - деятельностного подхода к исследованию проблемно-поисковой следственной ситуации.

Проблема избирательности восприятия различными познающими субъектами порождает ППСС уже на первоначальном этапе расследования.

Например, как известно, задачи и методы оперативно-розыскной деятельности существенно отличаются от задач и методов предварительного следствия. В орбиту познания следователя попадают только те обстоятельства, которые возможно проверить процессуальным путем.

Напротив, методы оперативного работника лишены процессуальных гарантий, его тезаурус по сравнению с тезаурусом следователя неизмеримо больше по своему объему и содержанию, а, следовательно, и пути решения проблемно-поисковой следственной ситуации у каждого познающего субъекта будут различны. Таким образом, мы видим, что постановка проблемы избирательности восприятия уже на первоначальном этапе расследования порождает, как минимум, два вида проблемно-поисковых ситуаций: оперативно-розыскных и следственных.

То же самое можно сказать еще об одном субъекте познания - эксперте, избирательность восприятия которого актуализирована специфическими задачами, решаемыми им в процессе доказывания. Познавательные трудности, возникающие, например, уже при наружном осмотре трупа, могут породить весьма сложные экспертные проблемно-поисковые ситуации, о чем речь пойдет в следующих главах настоящей работы.

Проблема избирательности восприятия порождается другой познавательной проблемой более высокого порядка - проблемой преодоления информационной неопределенности, которая априори заложена в расследовании любого уголовного дела и, в сущности, инициирует весь мыслительный процесс субъектов познания. В связи с этим, полагаем, весьма удачной представляется принципиальная блок-схема, предложенная В.К. Гавло, которая может быть успешно приложена и к задачам исследования проблемно-поисковых следственных ситуаций.

Так, в качестве основных этапов развития следственной ситуации он называет:

1. Оценку следственной ситуации: а) по способу и механизму совершения преступления; б) по личности субъекта преступления; в) по объекту и предмету посягательства; г) по мотиву преступления; д) иным признакам, которые входят в криминалистическую характеристику преступлений и отражают ход и состояние расследования.

2. Прогнозирование расследования.

3. Выдвижение и проверка следственных версий.

4. Фактические и иные данные, полученные в результате проверки следственных версий.

5. Новую следственную ситуацию и ее признаки ... цикл повторяется.

6. Задачи расследования выполнены.^³³

Развивая эту позицию применительно к проблемно-поисковым следственным ситуациям, выделим в данной блок-схеме основные этапы познавательной деятельности в раскрытии и расследовании преступлений:

I - первоначальный этап расследования, где 1) - постановка основной проблемы по уголовному делу - преодоление информационной неопределенности; 2) 3) - поиск решения проблемы, где 2 - сбор и обработка информации, 3 - стратегическое прогнозирование дальнейшего хода расследования; 4) постановка проблемы избирательности восприятия субъектов познания; 5) 6) 7) - поиск решения проблемы, где 5 - проверка и оценка фактических данных, 6 - выдвижение и проверка версий и 7 - дальнейший сбор и обработка информации.

II - дальнейший этап расследования, где 1^I) постановка основной проблемы на новом этапе познания - преодоления информационной неопределенности; 2^I) 3^I) - поиск решения проблемы, где 2^I - сбор и обработка информации, 3^I - тактическое прогнозирование. Цикл повторяется на заключительном этапе расследования (1^II) и этапе судебного следствия(1^III).

Приведенная блок-схема наглядно показывает, что в роли инспирирующей (запускающей) детерминанты в развитии проблемно-поисковой следственной ситуации выступает проблема преодоления информационной неопределенности по уголовному делу. Именно она инициирует познавательную деятельность в расследовании преступлений, активизирует поиск субъектом познания оптимальных решений. Поставленная проблема уже на первоначальном этапе расследования решается путем сбора и обработки информации, а также стратегического прогнозирования дальнейшего хода расследования. Проиллюстрируем данное положение на примере.

В дежурную часть Железнодорожного РОВД г. Барнаула поступило сообщение сторожа Дворца культуры ПО “Сибэнергомаш” о том, что 11.11.2008 года в 6 ч. 30 мин. на крыльце ДК им обнаружен труп мужчины в возрасте 20-25 лет с огнестрельным ранением головы. Перед прибывшей на место происшествия следственно-оперативной группой встала проблема преодоления полной информационной неопределенности: личность потерпевшего неизвестна, свидетелей происшествия нет и т.д. Именно этот момент следует считать началом развития проблемно-поисковой следственной ситуации, инициированной осмотром места происшествия. Очевидно, что до этого момента никакой следственной ситуации быть не может, так как нет субъекта, познающего его.

Следственно-оперативная группа (СОГ) преодолевает информационную неопределенность с помощью тактических комбинаций (следственных и оперативных тактических приемов), в том числе осмотра места происшествия, поквартирного обхода прилегающих к месту преступления домов, поиска возможных очевидцев события преступления и т.д. На данном этапе развития проблемно-поисковой ситуации сбор информации идет по пути количественного накопления, а сама познавательная деятельность участников СОГ носит стихийно-поисковый характер. В условиях такой информационной неопределенности следственный осмотр, как тактический прием, конечно же, является самым энергозатратным по времени и силам. К моменту окончания осмотра следователь, как руководитель СОГ, уже имел исходную информацию о событии преступления и мог, в связи с этим, осуществить стратегическое прогнозирование дальнейшего развития проблемно-поисковой ситуации по данному уголовному делу.^³⁴

Осуществить стратегическое прогнозирование - это значит: 1) определить общий характер расследуемого преступления; 2) найти аналог такого преступления в своей и коллективной профессиональной деятельности; 3) определить стратегическое направление расследования по уголовному делу; 4) наметить примерный алгоритм тактических комбинаций и т.д.

Проблема преодоления информационной неопределенности по расследуемому уголовному делу тесно связана с другой познавательной проблемой - избирательности восприятия участников расследования. Поскольку в отечественном уголовном процессе на следователя возлагается обязанность не только собирания, но и проверки-оценки доказательств, закономерно то, что вся собираемая информация рассматривается им с позиции допустимости и относимости доказательств. Это существенно усложняет роль следователя в разрешении проблемно-поисковой следственной ситуации в отличии, например, от следователя в США, на которого традиционно возлагается обязанность собирания, а на прокурора - оценки доказательств.

Дело в том, что имеющийся у следователя на момент исходной следственной ситуации информационный массив не позволяет должным образом дифференцировать и отсеивать поступающую информацию, в частности, с позиции ее относимости к расследуемому событию, что, в сущности, входит в содержание проверки и оценки доказательств.

В реальности две названные выше познавательные проблемы тесно связаны, поэтому отграничить их друг от друга можно только умозрительно. С помощью предметно - деятельностного подхода уже было показано ранее, что избирательность восприятия оперативного работника и следователя обусловлена характером и целями их деятельности. Поиск решения данной проблемы идет по направлениям 5) 6) 7), где 5 - проверка и оценка фактических данных; 6 - выдвижение и проверка версий; 7 - дальнейший сбор и обработка информации.

В приведенном выше примере это шло по следующей схеме: обнаруженные в ходе осмотра места происшествия предметы около трупа: шприц, студенческий билет на имя Калинина Г.И., выкидной нож кустарного производства и гильзы от пистолета “ТТ” - были оценены следователем как относимые к событию преступления. Это, в свою очередь, послужило основой для выдвижения следующих версий происшедшего:

1) Убийство совершенно из хулиганских побуждений группой студентов после общегородской дискотеки (закончилась в 23.00 - смерть потерпевшего наступила около 1 ч. 00 мин.).

2) Убийство - следствие выяснений отношений в среде наркоманов.

3) Убийство - результат криминальных “разборок” между членами одной преступной группировки.

Неотложные следственные действия и розыскные мероприятия сделали первую и вторую версии несостоятельными. В ходе проверки выдвинутых следственных версий была установлена неотносимость обнаруженных в ходе осмотра шприца и студенческого билета к событию преступления. В пользу третьей версии говорили следующие данные: “униформа” убитого, типичная для членов преступных группировок; способ убийства - из пистолета “ТТ”, пользующегося большим спросом в преступной среде из-за своей “убойной” силы; обнаруженные возле трупа следы протектора от автомобиля иностранного производства. Дальнейшее развитие проблемно-поисковой следственной ситуации подтвердило правильность данной версии.

На этом первый цикл ППСС, соответствующий первоначальному этапу расследования, заканчивается, и начинается новый цикл - дальнейший этап расследования. Этот цикл также инициируется постановкой основной проблемы - преодоления информационной неопределенности, но на качественно ином уровне. Необходимо заметить, что данная проблема сохраняется вплоть до окончания судебного следствия.

На дальнейшем этапе расследования проблема информационной неопределенности решается двумя основными путями: 1 - дальнейшим сбором и обработкой информации; 2 - тактическим прогнозированием ситуации субъектом познания. Тактическое прогнозирование, в свою очередь, представляет собой логическую операцию, при которой реальная следственная ситуация сравнивается и сопоставляется с типовой ситуацией расследования для данной категории уголовных дел. Поиск аналогов реальных следственных ситуаций в прошлой профессиональной деятельности следователя и их сопоставление с универсальной моделью типичной следственной ситуации позволяет спрогнозировать развитие ППСС не только в процессе расследования, но и в суде.

Третий цикл проблемно-поисковой следственной ситуации также начинается с постановки основной проблемы познания и соответствует заключительному этапу расследования.

Четвертый цикл проблемно-поисковой следственной ситуации берет свое начало и заканчивается на этапе судебного следствия. Здесь также актуальна проблема информационной неопределенности, так как по сравнению с предварительным расследованием это уже вторичная реконструкция события преступления - здесь очень высок риск допущения гносеологических ошибок доказывания, связанных с воздействием на процесс познания в суде различных “возмущающих” факторов, например, фактора времени и психических состояний участников судебного разбирательства.

В соответствии с действующим уголовно-процессуальным законом суд не связан выводами следователя, содержащимися в обвинительном заключении, поэтому проблема избирательности восприятия судьи актуализирована самим характером процесса доказывания в суде, где жесткая регламентация судебного следствия предъявляет еще более строгие требования к оценке и проверке доказательств. Полагаем, и проблема преодоления избирательности информационной неопределенности, и проблема избирательности восприятия судьи, как субъекта познания, в равной мере инициируют развитие проблемно-поисковой ситуации судебного следствия. Поиск решений проблемы на данном этапе более ограничен, чем на предварительном следствии, так как арсенал познавательных средств (тактических комбинаций) у судьи значительно меньше. Проблемно - поисковая ситуация судебного следствия имеет более усеченный вид, чем ППСС предварительного расследования.

Основным познавательным инструментарием судьи является оценка и проверка данных, добытых в ходе предварительного расследования, поэтому, когда проблема информационной неопределенности в суде не может решаться способами, имеющимися в распоряжении судьи (например, при необходимости проведения дополнительных следственных или розыскных действий), судья направляет дело прокурору для устранения недостатков (фактически, тот же аналог дополнительного расследования), инициируя, таким образом, новый цикл проблемно-поисковой следственной ситуации.

Существенный научный интерес представляет вопрос о классификации проблемно-поисковых следственных ситуаций. Полагаем, существующие в криминалистической литературе классификации следственных ситуаций не могут быть в полной мере применены к изучаемому нами классу явлений именно из-за отсутствия четкого классификатора. При этом авторами предлагается целый ряд классификационных схем, в которых в качестве классификационных оснований в большинстве случаев выступают различные характеристики следственной ситуации.^³⁵

Так, в зависимости от характера и особенностей условий, обстановки, в которых протекает деятельность следователя, оперативного работника, судьи и эксперта, выделяют следственные, оперативно-розыскные, судебные и экспертные ситуации.^³⁶

В зависимости от количества компонентов, составляющих ситуацию, их связей, взаимозависимостей - относительно простые (менее сложные) и более сложные.^³⁷

На основе качественной характеристики возможностей достижения целей судебного исследования следственные ситуации делятся на благоприятные (способствующие расследованию) и неблагоприятные.^³⁸

В зависимости от позиции подозреваемого, обвиняемого и других участников процесса авторы подразделяют следственные ситуации на конфликтные и бесконфликтные.^³⁹

В зависимости от отношения к субъекту доказывания ситуации разделяются на идеальные и реальные, применительно к этапам расследования - первоначальные, последующие и заключительные.^⁴⁰

Применительно к проблемно-поисковым следственным ситуациям, на наш взгляд, необходимо обратить внимание на следующие классификационные группы.

По уровню абстрагирования можно выделить типовые и реальные проблемно-поисковые следственные ситуации. Полагаем, данная классификация представляет собой вариант модельного подхода к исследованию проблемы следственной ситуации.

Возникает закономерный вопрос: может ли типовая ППСС претендовать на роль модели?

Изначально термин “модель” в философском значении слова означал “… аналог (схему, структуру, знаковую систему) определенного фрагмента природной или социальной реальности, порождения человеческой культуры - оригинала модели. Этот аналог служит для хранения и расширения знания (информации) об оригинале, конструирования оригинала, преобразования и управления им. С гносеологической точки зрения “модель” - это “представитель”, “заместитель” оригинала в познании и практике. С логической точки зрения распространение модели на оригинал основано на отношениях изоморфизма и гомоморфизма, существующих между моделью и тем, что с ее помощью моделируется (изоморфный либо гомоморфный образ некоторого объекта и есть его модель)”.^⁴¹

Из данного определения вытекают следующие свойства модели: формализованность, структурированность и избирательность свойств объективной действительности, положенных в основу модели. Как справедливо отмечает Д.А. Степаненко, “… так как ни одна модель не может претендовать на статус полного, совершенного заместителя изучаемого объекта, формируя базовые мыслительные модели, выбирают наиболее существенные признаки объекта с учетом предмета исследования (в каждом случае он предопределен наличным объектом, подлежащим исследованию, и целевой функцией исследования, т.е. вопросами, которые в данной проблемной ситуации надлежит выяснить)”.^⁴²

Типовая проблемно-поисковая следственная ситуация, на наш взгляд, обладает свойствами модели: формализованности, структурированности и избирательности, так как под ней обычно понимается “… обобщенная, основанная на сходстве криминалистических характеристик совершения и расследования преступлений обстановка, которая при заданных информационных и иных характерных данных объективно отражает внутреннее состояние, ход и условия расследования”.^⁴³

Из этого определения следует, что типовая ППСС является результатом научного анализа реальных (конкретных) следственных ситуаций. Иначе говоря, в содержании типовой ППСС может быть включено только то, что “… разумно и знает о разумном. Поэтому ни внешняя природа, ни простое ощущение не имеют права на это название. Непосредственное, не очищенное разумным знанием ощущение всегда связано с определенностью природного, случайного, себе - самому - внешнего бытия, несет на себе признаки распада”.^⁴⁴

В отличие от типовой реальная (конкретная) следственная ситуация “… складывается при расследовании данного дела. Она всегда индивидуальна. Определяется множеством частных специфических черт обстановки расследования. Многообразие воздействующих на расследование внешних и внутренних факторов к определенному моменту следствия всегда формирует конкретную ситуацию как единое целое со всеми сложными связями и отношениями, их составляющих. Конкретная следственная ситуация обладает специфическим внутренним свойством - устойчивостью связей между элементами, ее составляющими”.^⁴⁵

Взаимосвязь типовой и реальной ППСС во многом обусловлена диалектической связью объективного и субъективного внутри самой системы, какой является следственная ситуация.

Так, например, реальная ситуация, связанная с расследованием грабежей, приобретая свойства константности, становится объектом научного познания частной криминалистической теории, а познанная с помощью научных методов реальная проблемно-поисковая следственная ситуация, приобретая свойство универсальности, становится типовой, то есть моделью в широком смысле этого слова. В то же время типовая модель, применяемая следователем для разрешения реальной следственной ситуации, воздействует на нее в виде алгоритмов поисково-познавательных средств.

Реальные проблемно-поисковые следственные ситуации могут быть классифицированы на типичные и атипичные. Основанием данного деления является повторяемость проблемы, порождающей данную следственную ситуацию, а также средств ее разрешения. В типичной ППСС находят свое отражение константные свойства повторяющихся следственных ситуаций, отраженные коллективным опытом следователей (экспертов, оперработников, судей и т.д.). Атипичные же “… формируются под влиянием факторов, не свойственных обычному течению события преступления и его расследованию”.^⁴⁶ Атипичная проблемно-поисковая следственная ситуация в экспертной практике может вылиться в экспертный казус, в судебной - в судебный прецедент.

Иногда в криминалистической литературе предлагается деление следственных ситуаций на реальную и идеальную, где под последней понимается “… мысленная модель, создаваемая субъектом доказывания в процессе изучения реальной ситуации”.^⁴⁷ Данная позиция основывается на тождественности понятий “образ” и “модель”, хотя, очевидно, что понятие “модель” - значительно более сложное и многомерное, чем “образ”.

Дифференциация проблем познания на различных этапах расследования позволяет выделять проблемно-поисковые ситуации первоначального (исходные ППСС), дальнейшего, заключительного этапов расследования, а также ППСС судебного следствия. Необходимость и научно-практическое значение такой классификации заключается в том, что проблема преодоления информационной неопределенности по уголовному делу сохраняется с различной степенью трансформации на всех этапах расследования, в том числе на этапе судебного следствия.

В зависимости от познающего субъекта можно выделить оперативно-розыскные, следственные, экспертные и судебные ППСС.

По степени информационной определенности проблемно-поисковые следственные ситуации можно классифицировать на детерминированные и рандомизированные. Данная классификация позволяет в генезисе следственной ситуации учесть как детерминизм, так и случайность.

Детерминизм в проблемно-поисковой следственной ситуации предполагает наличие четкой корреспондирующей связи между элементами криминалистической характеристики расследования и криминалистической характеристики преступления. Иначе говоря, когда ситуация преступления четко детерминирует развитие следственной ситуации.

Так, по приведенному выше примеру обнаруженные при осмотре места происшествия предметы и полученные в результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий данные позволили установить следующее: наличие у потерпевшего значительного денежного долга, личности кредиторов, многочисленные факты угроз расправы в случае невозврата долга и т.д. Все это, в конечном итоге, определило вектор дальнейшей поисковой работы следственно-оперативной группы и обусловило развитие проблемно-поисковой следственной ситуации в жестко детерминированном режиме.

Иначе развивается ППСС в случае, когда закономерные связи в ситуации преступления и следовой картине оказывается непознанными. Именно при расследовании неочевидных преступлений чаще всего и возникают так называемые рандомизированные проблемно-поисковые следственные ситуации. Отсутствие внутренних детерминант в информации о совершенном преступлении заставляют познающего субъекта интуитивно прибегать к “методу рандомизации”.

Рандомизация (от английского “random”- случайный) - термин, заимствованный из теории игр, означающий сознательное внесение случайного элемента в какой-то процесс. Теория игр исторически развивалась интенсивно. Она умела описывать случаи, когда участников конфликта не два, а много. Более того, участники конфликта могут вступать в коалицию друг с другом так, чтобы их интересы совпадали. Но всегда остается справедливым такой вывод: если игра не содержит никакой неопределенности, если это игра с “полной информацией”, то наилучшее решение в каждой ситуации строго определено и не нуждается в рандомизации. И, наоборот, если в игре есть элемент неопределенности (к примеру, вносимый противником), то наилучшее решение носит в общем случае случайный или рандомизированный характер.^⁴⁸

Данное положение напрямую относится к предварительному расследованию, когда имеются не два, а много противоборствующих сторон: преступники, оперработники, следователи, защитники и т.д., а также элементы неопределенности, вносимые противниками - например, инсценировка самоубийства, маскировка подлинного предмета преступного посягательства, тактические приемы допроса и т.д.

Полагаем, что в этом случае как раз и идет речь о рандомизированных (абсолютно-неопределенных) проблемно-поисковых следственных ситуациях, то есть, о ситуациях с неполной, лишенной внутренних детерминант, информацией.

Какие же способы существуют для разрешения подобных ситуаций?

В качестве иллюстрации заслуживает внимание пример, опубликованный в 1943 г. в монографии американских ученых Д. Неймана и О. Моргенштерна “Теория игр и экономическое поведение”. “Данный пример относится к столкновению между Шерлоком Холмсом и профессором Мориарти. Напомним, что Шерлоку Холмсу пришлось бежать от своего врага в Дувр и дальше во Францию. Но успех бегства с самого начала оказался под вопросом: отъезжая, на перроне Холмс увидел Мориарти, и ему стало ясно, что неизбежна погоня на специальном поезде. У Холмса были две возможности: ехать все же в Дувр или высадиться в Кентенберри, единственном промежуточном пункте, где поезд делал остановку. Те же две возможности были и у его преследователя. Какое решение должны принять оба участника конфликта?

Прежде всего, нужна какая-то количественная мера происходящего, чтобы Холмс остался в живых, а Мориарти добился успеха. По Нейману и Моргенштерну решение задачи таково: обоим участникам следует рандомизировать свое поведение. Мориарти должен с вероятностью 3/5 оказаться в Дувре, а с вероятностью 2/5 - в Кентенберри. Холмс, наоборот, с вероятностью 3/5 в Кентенберри и 2/5 - в Дувре. Но как практически реализовать эту рекомендацию? К примеру, так: Мориарти должен взять круглую палочку и выстругать на ней пять одинаковых граней. Три из граней Мориарти должен пометить крестиками и бросить на перрон. Если палочка упадет на помеченную грань, то Мориарти должен ехать до Дувра, а если на чистую - до Кентенберри. В свою очередь Холмс должен пометить только две грани, а в остальном поступать также”.^⁴⁹ Это вполне согласуется с основными постулатами теории вероятности.

Подобная рандомизация в ситуации расследования в условиях неочевидности может быть применена, например, при выдвижении пяти равнозначных версий о событии преступления, обеспеченных одинаковым объемом информации по уголовному делу. Причем, чем больше преступник склоняется к детерминированному способу совершения преступления, тем больше он дает шансов следователю изобличить его, и наоборот, если в совершенном преступлении присутствует элемент случайности - эта задача следователя значительно усложняется. Случайная замена одного наилучшего решения многими, которые следует применять следователю с оптимальными частотами - один из вероятных способов разрешения рандомизированной ППСС.

При разрешении рандомизированных проблемно-поисковых следственных ситуаций большое значение имеет интуиция познающего субъекта. “Психологи уже давно заметили, что человек в своих рассуждениях, как правило, пренебрегает размерами случайной выборки, переоценивает вероятности малоправдоподобных (особенно угрожающих) событий. Более того, человек может сознательно освоить и применять в научных расчетах законы математической статистики, но в интуицию они не входят”.^⁵⁰

Примером данного теоретического положения может послужить интуиция оперработника, осуществляющего выборочный поквартирный обход в многоэтажном доме, прилегающем к месту преступления. В своей поисковой деятельности он руководствуется не законами математической статистики, а интуитивными предположениями - в какой квартире вероятнее всего можно получить нужную информацию. В связи с этим ошибки интуиции, которые часто возникают при данной форме мышления и о которых речь пойдет несколько позднее, по своей сути, являются ошибками рандомизации.

Метод рандомизации может быть применен не только в ситуациях с неполной информацией, но и в условиях достаточной информационной осведомленности сторон об образе действий противника.

Например, преступник-рецидивист, знакомый с методами раскрытия преступления, и оперативный работник, осведомленный об основных психологических уловках допрашиваемого. Бесконечное количество проблемно-поисковых следственных ситуаций в этом случае делают попытку рассмотреть их все полностью с целью отыскания оптимального тактического приема допроса практически неосуществимой. Поэтому при выборе тактики допроса оперативный работник интуитивно прибегает к методу случайного поиска - рандомизации. Здесь прослеживается прямая аналогия с шахматами.

Так, положение всех фигур на шахматной доске известно обоим противникам. И, значит, в каждой позиции можно указать ход, который приводит к выигрышу за минимальное число ходов (или, скажем, к проигрышу за максимальное, если позиция хуже). Но то, что возможно в принципе, отнюдь не всегда осуществимо технически. Поэтому шахматист и прибегает к методу случайного поиска удачного, на его взгляд, хода.

К сожалению, метод рандомизации как способ разрешения проблемно-поисковых следственных ситуаций в условиях неполной информации при определенных положительных моментах имеет и существенные недостатки, не позволяющие его сделать основным в деятельности следователя.

Так, в ситуациях, когда выдвигаются многочисленные версии совершения преступления, исследователь неизбежно наталкивается на отсутствие необходимых количественных характеристик. Кроме того, абсолютизация метода рандомизации в расследовании преступлений означает абсолютизацию роли случайности в поисково-познавательной деятельности оперработника или следователя, что, конечно же, недопустимо.

Отсюда закономерен вопрос - существует ли возможность прогнозировать развитие проблемно-поисковых следственных ситуаций с учетом того, что в их генезисе в равной степени проявляются детерминизм и случайность?

Получить ответ на этот вопрос можно с помощью методов другой частной криминалистической теории - теории криминалистического прогнозирования.

Глава 2. Проблемно-поисковые следственные ситуации и теория криминалистического прогнозирования

Если учение о следственной ситуации уже давно оформилось в частную криминалистическую теорию, то теория криминалистического прогнозирования представляет собой гораздо менее разработанный блок криминалистических проблем. Между тем, основные концептуальные положения настоящего исследования, так или иначе, актуализируют проблему исследования роли и возможности прогнозирования в решении криминалистических задач. Актуальность разработки данной проблемы связана, по меньшей мере, с несколькими обстоятельствами.

Во-первых, расширяющаяся интеграция наук, появление новых отраслей знания на стыке смежных научных проблем, которыми отмечен особенно конец ХХ и начало ХХ1 столетия, ставят задачу переосмысления господствующей парадигмы криминалистики в соответствии с быстроизменяющимися объективными условиями и потребностями правоохранительной деятельности.

Во-вторых, возникла необходимость определить место проблемно-поисковой следственной ситуации в криминалистическом прогнозировании.

Теория криминалистического прогнозирования, полагаем, является удачным вариантом интеграции психологии, психиатрии, криминалистики, кибернетики и т.д. При этом ситуационный анализ в исследовании криминалистических явлений, полагаем, должен выполнять ведущую роль в методологии данной частной научной теории.

Формирование теории криминалистического прогнозирования можно, на наш взгляд, рассматривать как результат экстраполяции на проблемы раскрытия и расследования преступлений знаний, накопленных другими науками.

В исследовании вопросов прогнозирования особенно преуспела криминология.^⁵¹

В той или иной степени к проблеме прогнозирования обращались в своих трудах и криминалисты: например, Г.Н. Мудьюгин, рассматривающий вопрос предвидения развития следственных ситуаций, связанных с исчезновением потерпевшего^⁵²; И.М. Лузгин - при изучении вопросов моделирования в расследовании преступлений^⁵³; Р.С. Белкин, предложивший структуру будущей теории криминалистического прогнозирования^⁵⁴; В.К. Гавло, рассматривающий прогнозирование в качестве структурного элемента следственной ситуации^⁵⁵ и многие другие^⁵⁶.

К числу специальных трудов, появившихся сравнительно недавно и посвященных вопросам криминалистического прогнозирования следует отнести работы Л.Г. Горшенина.^⁵⁷

Следуя своему концептуальному подходу к проблеме, Л.Г. Горшенин выделяет два уровня прогностических исследований - теоретический и прикладной. Теоретический уровень, по его мнению, составляет система основных идей, обобщающих опыт и практику прогнозирования, отражающих объективные закономерности этого процесса.

Прикладное прогнозирование включает в себя использование методов прогнозирования в повседневной деятельности по борьбе с преступностью. В соответствии с этим положением формулируются общенаучные задачи криминалистического прогнозирования:

- прогнозирование новых научных проблем;

- прогнозирование перспективных и приоритетных направлений и тенденций в криминалистике;

- прогнозирование сроков решения научных проблем;

- прогнозирование материальных затрат в области научных исследований;

- прогнозирование результатов возможного применения тех или иных специальных разработок;

- прогнозирование факторов, способствующих развитию или тормозящих развитие криминалистики и отдельных ее направлений.

К частнонаучным задачам Л.Г. Горшенин относит разработку методов и посторонних методик прогнозирования развития:

- элементов прогнозируемых механизмов преступлений;

- закономерностей собирания, исследования, оценки и использования прогнозируемых доказательств;

- специальных средств и методов судебного исследования и предотвращения преступлений;

- закономерностей процесса разработки криминалистических прогнозов.^⁵⁸

Обращая внимание на частнонаучные задачи теории криминалистического прогнозирования, можно заметить, что объектами прогнозирования здесь выступают явления, имеющие ситуационную природу: например, механизм преступления. При этом автор не отрицает и возможность прогнозирования следственных ситуаций, которые, по его мнению, могут выступать:

“1) Как объекты криминалистической прогностики;

2) Как прогнозный фон для разработки прогнозов в области следственных действий, методики расследования преступлений”.^⁵⁹

Между тем, Л.Г. Горшенин, так или иначе, связывая возможность прогностики с системностью и ситуационностью явлений, не включает ситуационный анализ в методологию теории криминалистического прогнозирования. В связи с этим, полагаем, данная теоретическая конструкция нуждается в определенной корректировке.

В предыдущей главе уже шла речь о том, что прогнозирование (стратегическое и тактическое) логически входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации, выступая одним из многих направлений поисково-познавательной деятельности субъекта. При этом необходимо заметить, что прогнозирование в таком качестве не может выступать ни как предмет, ни как метод частной криминалистической теории. Более того, представляется очевидным, что прогнозирования, как метода познания, вообще не существует, а речь может идти лишь об одном из векторов познавательно-поисковой деятельности, базирующемся на системе общих и частных научных методов: системном и ситуационном, методе Делфи, методах экстраполяции, методе коллективной генерации идей, методе моделирования и др.

Поскольку прогнозирование входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации, сама категория “следственная ситуация”, на наш взгляд, должна быть включена в предмет данной частной криминалистической теории, а ситуационный анализ, как общенаучный метод, должен логически войти в параграф 4 главы I примерной структуры теории криминалистического прогнозирования “Методология и методы теории”, предложенной Л.Г. Горшениным.

Что же представляет собой прогнозирование, как элемент структуры проблемно-поисковой следственной ситуации? Трудности в понимании данного явления связаны, прежде всего, с определением самого понятия “прогноз” и существующей множественностью критериев деления.

В современной литературе криминалистический прогноз определяют как научно обоснованное суждение о предполагаемых состояниях криминалистически значимых объектов.

В специальной литературе рассматриваются различные классификации прогнозов.

Так, С.М. Ямпольский, Ф.М. Хилюк и В.А. Лисичкин классифицируют прогнозы по 18 критериям, выделяя 50 их типов.

Например, “по объекту прогнозирования различают технико-криминалистические, тактико-криминалистические, методико-криминалистические прогнозы. По продолжительности сроков прогнозирования - текущие (до 1 года); краткосрочные (1-2 года); среднесрочные (3-5 лет); долгосрочные (10-15 лет). По функциям - исследовательские, программные, организационные. По области реализации - научные, практические. По содержанию - микро- и макропрогнозы. По цели - нормативные и поисковые”.^⁶⁰

На последнюю классификацию необходимо обратить особое внимание.

Поисковые прогнозы разрабатываются для выполнения характеристик прогнозируемых криминалистически значимых объектов, для установления тенденций их развития. Посредством нормативных прогнозов определяют способы и сроки достижения этих характеристик. Сюда относятся прогнозы в области методики расследования преступлений, тактики производства следственных действий.

В связи с исследованием природы проблемно-поисковой следственной ситуации можно выделить еще один критерий классификации прогнозов применительно к задачам предварительного расследования преступлений: по уровню информационной обеспеченности прогноза. В соответствии с данным основанием деления, на наш взгляд, следует различать стратегический и тактический криминалистические прогнозы.

Стратегическое прогнозирование, при их внешнем сходстве, следует отличать от эмпирического предвидения. Эмпирическое предвидение - это предсказание возможного состояния объекта, основанное на данных органов чувств и интуиции.

Стратегическое прогнозирование - это предвидение, под которым понимается научно обоснованное суждение о возможном ходе расследования уголовного дела, которое имеет в своей основе разработанную методику расследования преступлений отдельного вида.

С данным видом прогнозирования исследователь сталкивается уже на первоначальном этапе расследования, когда исходной информации по делу недостаточно, но разработанные криминалистические методики позволяют определить примерный алгоритм тактических операций, который необходимо провести в будущем, исходя из характера совершенного преступления и имеющейся следовой картины. Наличие методики расследования данного вида преступлений как раз и будет определять основное направление поисково-познавательной деятельности по уголовному делу.

Тактическое прогнозирование в своей основе имеет большую информационную обеспеченность, чем стратегическое, и представляет собой логическую операцию по анализу реальной следственной ситуации и ее сопоставлению с типовой проблемно-поисковой ситуацией расследования отдельного вида преступлений. Иначе говоря, тактическое прогнозирование - это сравнение полученных в ходе расследования фактических данных с моделью, которой, по сути, и является типовая проблемно-поисковая следственная ситуация.

Оба вида прогнозирования выполняют важную роль в разрешении проблемно-поисковых следственных ситуаций. Если стратегическое прогнозирование определяет общий вектор развития поисково - познавательной деятельности по уголовному делу, то тактическое прогнозирование, имея дискретный характер, позволяет проследить развитие проблемно-поисковой ситуации на каждом этапе расследования.

Так, орган дознания, передавая дело следователю, на основе добытых доказательств прогнозирует развитие проблемно-поисковой ситуации дальнейшего этапа расследования. Следователь, передавая оконченное дело в суд, прогнозирует развитие ППС С судебного следствия.

Что же входит в содержание процесса прогнозирования?

В литературе принято выделять две стадии данного процесса. В первую, соответственно, входят следующие элементы:

1) определение объекта прогнозирования, его основных характеристик и параметров;

2) определение прогнозного фона;

3) составление координационного плана;

4) разработка основания для прогнозирования.

Содержание второй стадии составляет:

а) прогнозная ретроспекция - это этап, на котором исследуется история развития объекта прогноза;

б) прогнозный диагноз, посвященный систематизированному описанию объекта прогнозирования и прогнозного фона;

в) проспекция, где по результатам диагноза разрабатываются прогнозы объекта прогнозирования;

г) моделирование;

д) верификация как этап оценки достоверности и точности прогноза.^⁶¹

Одной из актуальных проблем в связи с этим является проблема использования в криминалистическом прогнозировании математического аппарата.

Попытки разработать универсальные математические модели, пригодные для выполнения задач криминалистической прогностики, уже предпринимались в научной литературе.^⁶²

К сожалению, во многих случаях предлагаемые авторами математические модели носили довольно абстрактный характер. Причина этого заключается, в основном, в неумении облекать криминалистически значимые объекты, в том числе следственную ситуацию, в математическую форму. Создание же адекватных математических моделей, полагаем, послужило бы толчком к эффективному использованию ПЭВМ в процессе криминалистического прогнозирования, в том числе и применительно к проблеме следственной ситуации.

Особенно перспективной для разработки вероятностных моделей разрешения проблемно-поисковых следственных ситуаций, на наш взгляд, является теория дифференциальных игр, которая рассматривает “такие ситуации, где противники принимают длинный ряд последовательных - дискретных или непрерывных - решений; причем решения так логически связаны друг с другом, что эта связь может послужить основой наглядной и поддающейся счету модели”.^⁶³

Исследование реальных конфликтов, которыми, по сути, и являются проблемно-поисковые следственные ситуации, с помощью теории дифференциальных игр - одно из новых и бурно развивающихся направлений кибернетики и исследования операций.

Однако на пути широкого применения теории игр в методике расследования отдельных групп и видов преступлений имеются определенные препятствия. Одним из существенных, на наш взгляд, препятствий этому является высокий порядок дифференциальных уравнений, описывающих модель следственной ситуации, что усложняет процесс обработки криминалистической информации на ПЭВМ, и отсутствие общепринятого в кибернетике понятия решения антагонистической и неантагонистической игры.

Все сказанное выше касается математических трудностей, связанных с применением теории дифференциальных игр для построения моделей реальных конфликтов. Но есть и другая группа трудностей при исследовании ППСС. Это - трудности психологического порядка, суть которых состоит в том, что нормативная теория конфликта обеспечивает познающего субъекта набором оптимальных решений, имеющих теоретико-игровую природу, без учета реальных гносеологических и психологических условий познания. И здесь вполне, на наш взгляд, уместен вопрос: в какой мере рекомендациями, полученными с помощью математических (игровых) моделей, будет пользоваться исследователь в криминалистической и экспертной прогностике при разрешении реальных ППСС?

Прежде чем ответить на этот вопрос, остановимся на ряде обстоятельств, вытекающих из особенностей задач исследования проблемно-поисковых следственных ситуаций. Основные задачи исследования ППСС всегда многокритериальные, а многокритериальность является источником неопределенности цели.

“Сталкиваясь с многокритериальными задачами, исследователь испытывает естественное (с точки зрения человека, ибо человек хорошо работает в пространствах малой размерности) желание свести их к обычным одноэкстремальным задачам. Решение же этой задачи связано с использованием неформальных способов, которые не могут быть получены как результат решения какой - либо математической задачи”.^⁶⁴

Существуют и другие виды неопределенности:

“1) неопределенность “природы”, формируемая неизвестными исследователю факторами, статистическая неопределенность и т.д.;

2) неопределенность исхода в конфликтных ситуациях, формируемая характером источника неопределенности, являющегося игровым по существу: например, игрок может не знать, какого образа действия придерживается его противник. Иногда эту неопределенность называют стратегической”.^⁶⁵

Для моделей, предполагающих сознательного противника, неопределенность исхода является необходимым условием возникновения конфликта, ибо только в этом случае в конфликт могут вступить те его участники, которые с самого начала обречены на поражение.^⁶⁶

Никакой математический аппарат не сможет полностью снять неопределенность, которая присутствует в условиях криминалистического прогнозирования. При решении подобного класса задач исследователь сталкивается с проблемой выбора альтернатив в слабо структурированных (плохо формализуемых) проблемно-поисковых следственных ситуациях, основная особенность которых заключается в том, что их типовая модель может быть построена только на основании дополнительной информации, получаемой от человека, участвующего в конфликте. Отсюда следует необходимость разработки специального математического аппарата, предназначенного для решения слабо структуризованных и неструктуризованных задач.

Полагаем, этот аппарат должен адекватно отражать проблемно-поисковую следственную ситуацию с учетом характеристик субъекта, принимающего решение. В теории принятия решения это правило часто забывается, а ведь поправка на некомпетентность следователя или эксперта для построения адекватной модели ППСС обязательна. По существу, мы имеем дело с так называемым “возмущающим” фактором, который также может иметь математическое выражение. При этом, необходимо помнить, что далеко не каждая проблемно-поисковая следственная ситуация может быть подвергнута анализу с помощью математического аппарата (слишком уже сложна и многообразна наша жизнь, чтобы укладываться в математическую формулу).

Проблема формализации нечеткой информации (а именно такой в большинстве случаев является информация о криминалистически значимых явлениях) остается основной и при выведении уравнения канонической корреляции по профилю преступника, и при математическом моделировании проблемно-поисковой ситуации.

Действительно, представляется весьма сложной формализация таких социальных характеристик индивида, как “опытный рецидивист”, “следственная ситуация с неярко выраженным конфликтом” и т.д. Проблема формализации такой информации напрямую связана с проблемой поиска критерия перехода от словесного описания информации к числовому. Теория игр для решения этой задачи предлагает следующие лингвистические переменные: соотношение численностей, качество, вероятность, потери.

Например, “множество Т(К₃) лингвистической переменной К₃ (качество) включает: Т(К₃)={отличное, среднее, плохое}. Каждый из термов У и Т (К₃) является нечеткой переменной к, У> и формализуется нечетким множеством У с функцией принадлежности у: И_к[0, 1]. Базовая переменная У универсального множества И_кхарактеризует способность оператора к прогнозированию у= уt, где у - погрешность прогнозирования, t - время прогнозирования или принятия решения. Степень принадлежности Му (у) интерпретируется как субъективная мера того, насколько элемент у И_к соответствует понятию, смысл которого формализуется нечетким множеством у”^⁶⁷.

Как видим, процесс перевода лингвистических переменных в математические весьма сложен, особенно для исследователя, не знакомого с языком математики вообще и с методами построения функций принадлежности нечетких множеств в частности.^⁶⁸ Тем не менее, такая работа необходима для создания и обработки модели проблемно-поисковой следственной ситуации на ПЭВМ математическими методами.

Здесь необходимо заметить, что и при создании психологического профиля преступника, а также других криминалистически значимых математических моделей, исследователь неизбежно сталкивается с понятием “множество элементов”.

Понятие множества впервые было введено в математику немецким ученым Георгом Кантором (1841-1918 гг.). Под множеством в современной математике понимается “… мыслимая как единое целое совокупность определенных и различных между собой объектов любой физической природы. Объекты, из которых состоят множества, называются элементами. Различаются множества конечные и бесконечные”.^⁶⁹

Операции с элементами различных множеств особенно необходимы при выведении корреляционных зависимостей между механизмом преступления и личностью преступления, способом преступления и следами преступления и т.д.

С помощью методики Кантора нами было проведено комплексное изучение личности преступника корыстно-насильственной направленности в исправительной колонии общего режима УБ-14/1 г. Барнаула. Была обследована группа из 100 человек, осужденных за совершение грабежей, разбоев в условиях города; в том числе, сопряженные с убийством потерпевших. При этом выбор личности преступника корыстно-насильственной направленности в качестве объекта исследования был осуществлен не случайно. На фоне дальнейшего углубления социально-экономического кризиса в России темпы роста именно этих преступлений особенно велики.

Так, по сравнению с 1997 г., по данным ГИЦ МВД РФ, количество грабежей и разбоев в 1998 г. увеличилось на 9,2% и составило по России 113900 преступлений (раскрыто 57953), разбоев - на 12,2% и составило 38513 преступлений (раскрыто 25935).^⁷⁰

По данным криминологов, “… насильственно-корыстные деяния могут увеличиться в среднем на 5-10% в год. Кражи, грабежи, разбои стимулируются снижением у населения порога требовательности к источникам приобретения товаров и расширением круга потенциальных покупателей краденного. С корыстной мотивацией сочетаются агрессивно-разрушительные побуждения противоправного поведения, сопровождающегося насилием и уничтожением материальных ценностей. К такому варианту прогноза приводят и экстраполяция имеющихся тенденций, и экспертные оценки возможной криминологической обстановки, и моделирование причинной базы преступности будущего, и широкий системный анализ всей совокупности криминологически значимых сведений прошлого, настоящего и возможного будущего”.^⁷¹

Разработанная нами методика обследования осужденных содержит 32 параметра криминалистической характеристики преступления. Под цифрами 1, 2, 3 и т.д. была закодирована криминалистически значимая информация (время, место, способ совершения преступления, предмет преступного посягательства, личность потерпевшего, социально-психологические характеристики преступника), взятые из личных дел осужденных, приговоров судов и в ходе социологических опросов.

Основные параметры были сгруппированы по множествам: {1, 2, 3} - параметр формы соучастия; {4,5} - способа преступления; {6, 7, 8} - предмета преступного посягательства; {9, 10, 11} - выбора орудия преступления; {12, 13} - удаленности места преступления от места жительства преступника; {14, 15, 16}- выбора жертвы; {17, 18, 19} - времени совершения преступления; {20 - 32} - социально-психологические характеристики личности преступника. Пусть данные о личности осужденных Иванова и Петрова представлены множествами А и В. Тогда набор корреляционных величин для Иванова и Петрова может быть математически выражен следующим образом:

А={1, 5, 7, 9, 13, 14, 18, 21, 22, 24, 28}

В={2, 5, 7, 8, 9, 13, 16, 19, 20, 21, 22, 24, 27, 30}

Пересечением А U В двух множеств А и В будет соответственно множество “… тех и только тех элементов, которые принадлежат обоим множествам А и В одновременно”.^⁷² Для приведенного примера эта запись математически может быть представлена следующим образом: А U В ={5, 7, 9, 13, 21, 22, 24}. Запись А U В= O означала бы, что у данных множеств нет общих элементов.

Декодирование математической записи показало наличие у двух осужденных за разбой общих социально-психологических свойств личности и определенную схожесть преступных “репертуаров”: например, по выбору потерпевшего, времени и месту совершения преступления, выбору оружия и т.д.

Подобная математическая операция была произведена в отношении 100 осужденных, в результате чего была произведена селекция основных криминалистических параметров, присущих всем множествам. Математическая модель вероятного преступника, совершавшего грабежи и разбои в городских условиях, после обработки данных с помощью ПЭВМ, была представлена следующим образом:

Х={2, 5, 7, 8, 9, 13, 14, 19, 20, 21, 22, 24, 27}.

Декодирование математической записи обнаружило при этом определенные закономерности: как правило, грабежи и разбои в городе совершались в преступной группе, при этом преступники осознанно шли на насилие; основным предметом преступного посягательства являлись деньги; оружие при совершении преступлений применялось редко; большинство грабежей и разбоев совершалось в интервале от 20 до 23 часов; преступления совершались, как правило, ранее судимыми за подобные преступления лицами в возрасте от 18 до 25 лет, не работающими, в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Практически всем осужденным этой группы присуще крайне агрессивное поведение в местах лишения свободы.

Последняя психологическая особенность личности преступника корыстно - насильственной направленности подтверждается исследованиями и других авторов.

Так, «…при анализе черт личности лиц, совершивших грабежи и разбойные нападения по шкале “эмоциональная стабильность-нестабильность” (по тесту Г. Айзенка) из 39 только 14 эмоционально ранимы и не уверены в себе. Остальные 25 человек характеризуются противоположными чертами. В связи с этим предварительный вывод таков: тайные хищения имущества чаще совершаются лицами с достаточно высоким уровнем тревожности, в то время как открытые хищения, к тому же сопряженные с насилием, склонны совершать люди с низким уровнем тревожности. Среди обследованных преступников корыстно-насильственной направленности значительное количество обладает однородными личностными особенностями, как - то: дезадаптивностью, отчужденностью, агрессивностью. Обнаруженная связь между психологическими особенностями преступника и способом совершения им преступления позволяет с определенной степенью вероятности надеяться на возможность прогноза».^⁷³

Применяемый в дальнейшем метод, именуемый в математике как “декартовое произведение двух множеств”, позволил выявить корреляционные зависимости между различными параметрами.

Так, обнаруженная нами корреляция между параметрами 2U9U14, по нашему мнению, объясняется тем, что большинство грабежей и разбоев совершается в группе лиц, в качестве жертвы выбираются беспомощные люди (женщины, дети, старики, лица в состоянии сильного алкогольного опьянения) поэтому, как правило, преступники не применяли ни огнестрельного, ни холодного оружия, рассчитывая на свою физическую силу. Кроме того, обнаружены и другие корреляционные зависимости: например, между возрастом преступника и предметом преступного посягательства.

Особое место в криминалистической прогностике, полагаем, занимает теория конфликта. В числе трудов, посвященных природе и динамике конфликта на предварительном следствии, следует отметить работу В.Н. Карагодина.^⁷⁴ Однако в теории игр имеется несколько иной подход к исследованию конфликта, чем в криминалистике.

Так, в отличие от криминалистики и прикладных психологических наук, теория игр совершенно не рассматривает вопросы о причинах и природе конфликта, а также влиянии личности индивида на процесс поиска и эффективности решений, то есть то, что относится к предмету психологического исследования конфликта.

Если речь идет о поиске решений проблемно-поисковой следственной ситуации, особенно рандомизированной, методами теории игр, то предполагается заданной модель конфликта: определено количество участников и их активность (следователь и его профессиональный опыт, обвиняемый и его криминальный опыт), задана функция полезности, тип конфликта и т.д. Очевидно, что любая проблемно-поисковая следственная ситуация по своей природе является конфликтом в широком смысле слова.

Конфликт, по мнению Спинозы, инициируется способностью мыслящего тела активно строить свое действие по форме любого другого тела, активно согласовывать форму своего движения в пространстве с формой и расположением всех других тел.^⁷⁵

Именно это отмеченное Спинозой свойство человека осознанно реагировать на действия другого человека, полагаем, обуславливает генезис и динамику реального конфликта. С точки зрения криминалистического прогнозирования, несомненный интерес представляет разработанная в теории игр методология такого конфликта.^⁷⁶

Одной из типичных ситуаций, рассматриваемой теорией игр, является следующая ситуация: один из игроков пытается вступить в конфликт, а другой пытается избежать встречи. Эта ситуация характерна для так называемых игр преследования (уклонения). Участвующие в данной ситуации противоборствующие стороны имеют разные уровни активности: одна сторона активна (следователь), другая - менее активна (обвиняемый). Математический аппарат теории дифференциальных игр на сегодня предназначен для построения и исследования именно таких моделей. Сила конфликта в таком варианте будет определяться силой взаимодействия противоборствующих сторон. Последняя, в свою очередь, будет определяться двумя факторами: 1) желанием конфликтовать; 2) желанием противоборствовать.

Данный вид игры предлагает информацию о противоборствующей стороне и о своих параметрах, что типично в следственных ситуациях, когда известна личность преступника и имеется достаточная информация о событии преступления.

Кроме того, следователь должен адекватно оценивать свои возможности доказывания. Только при достаточной исходной информации по делу следователь может рационально распределять свою энергию между решением задачи преодоления противодействия обвиняемого и задачи по установлению истины в уголовном судопроизводстве. Чем лучше и полнее исходная информация по уголовному делу, тем меньше сил и времени должно быть затрачено на противодействие обвиняемого, а, следовательно, тем больше сил и энергии затрачивается для достижения основной цели расследования. При ухудшении информации о ситуации преступления энергетические затраты на противодействие растут, что означает увеличение силы конфликта.

“В математическом выражении эта связь (Y) может быть представлена в следующем виде:

Y =Ео / Е, где Ео - энергетические затраты на решение основной задачи; Е - суммарный энергетический потенциал для решения задачи в данных условиях. Если информация полная, то Е идет на решение основной задачи, то есть Ео =Е, а тогда коэффициент равен 1”.^⁷⁷

Энерго - информационная модель проблемно-поисковой следственной может быть успешно применена в криминалистическом прогнозировании. Она позволяет оценить ППСС с позиции информационной обеспеченности, спрогнозировать силу реального конфликта в расследовании уголовного дела.

Кроме того, при наличии достаточной математической основы, появляется возможность разработки на ПЭВМ программы алгоритмов для проблемно-поисковых следственных ситуаций с различной степенью конфликта.

И здесь вновь возникает вопрос: а что же является математической основой для построения моделей противоборства на стадии предварительного расследования?

“На первом (синтаксическом) уровне взаимодействие противоборствующих противников может рассматриваться с позиции известного закона кибернетики - закона необходимого разнообразия. Суть его заключается в том, что для получения ожидаемого результата активный противник, кроме желания выиграть, должен обладать определенным разнообразием ходов”.^⁷⁸

“Пусть R₁ - разнообразие ходов игрока Р, R₂ - разнообразие ходов игрока; Е, R₀- разнообразие исходов. Тогда в логарифмическом отношении

l_nR₀= l_nR_i- l_nR₂

Отсюда следует, что In может быть уменьшено за счет соответствующего увеличения R₁(при условии R₂=const). При разнообразии исходов l_nR₀=0, то есть в этом случае существуют объективные предпосылки для решения задачи противоборства с высокой вероятностью”.^⁷⁹

“Использование соотношения данного типа позволяет решать ряд практических задач. В частности, на основе закона необходимого разнообразия можно проводить сравнение потенциальных возможностей противоборствующих противников (статическое сравнение). Смысл этого сравнения в следующем: предполагается, что разнообразие ходов (тактических решений) пропорционально предельному разнообразию, которое может “генерировать” участвующий в поединке игрок. В фазовом пространстве конфликта строятся области предельного разнообразия (фазовый портрет) каждой стороны. Эти области накладываются друг на друга, и, тем самым, все фазовое пространство делится на подобласти различного “тактического” назначения:

R₁=R₂, R₁< R₂, R₁ > R₂”.^⁸⁰

Пусть R₁- потенциал следователя, R₂- потенциал обвиняемого, тогда подобласть R₁< R₂ выгодна для обвиняемого; в данной подобласти R₁= R₂ возможность следователя и обвиняемого по предельному разнообразию равны (опытный следователь и опытный рецидивист). Такое соотношение, как правило, порождает ППСС с высокой степенью конфликтности. Подобласть, где R₁> R₂ предпочтительна для следователя и порождает проблемно-поисковую следственную ситуацию детерминированного типа, где конфликт легко преодолевается имеющимся у следователя арсеналом поисково-познавательных средств.

Количество разнообразия, внутренне присущее конечному объекту или системе, всегда ограничено для определенного уровня исследования и может быть определено с помощью порога различимости.

Используя понятие “порога различимости”, можно определить предельное количество психических состояний участников конфликта, что необходимо для определения прогнозного фона развития различных проблемно-поисковых следственных ситуаций, особенно судебного следствия.

Полагаем, сказанное выше относится к статическому сравнению, которое является важным этапом в изучении возможностей противоборствующей стороны. При таком виде сравнения изучение потенциала противника носит характер обоюдной разведки.

Однако это сравнение совершенно не учитывает динамики противоборства, а, следовательно, не позволяет построить оптимальный алгоритм поведения участвующих в конфликте сторон. Математическая модель, основанная на законе необходимого разнообразия, становится более реальной, если учесть информацию, которая имеется у участников расследования. Это связано с тем, что в процессе разрешения ППСС следователь оценивает не все разнообразие вероятных тактических ходов обвиняемого, а только часть, объективированную в материалах уголовного дела, то есть информацию о механизме совершения преступления и личности преступника. И здесь мы вновь с необходимостью убеждаемся в информационной природе проблемно-поисковой следственной ситуации.

Учет информированности следователя о механизме совершения преступления и свойствах личности преступника, в большей степени, отвечает требованиям динамического сравнения, то есть требованиям, учитывающим не только предельное разнообразие тактических приемов следователя и обвиняемого, но и динамику противоборства.

С учетом информированности в фазовом пространстве противоборства для каждой стороны могут быть построены зоны предпочтительного поведения не только по предельному, но и отраженному разнообразию возможных тактических приемов противника, то есть информации, находящейся в распоряжении следователя и обвиняемого. Эти зоны в большей степени характеризуют реализованные возможности противоборствующих сторон (хотя бы с точки зрения информационного обеспечения).

“Выбор решения в дифференциальной игре осуществляется не только на основе отражения того, что существует в данный момент, но и того, что должно произойти в будущем, то есть речь идет о рассмотрении задачи противоборства в прогнозируемом пространстве. Прогнозирование выступает как необходимый элемент, момент процесса принятия решений, характерный для всех систем, управляемых человеком. Именно предвосхищение поведения противоборствующего противника позволяет построить регулятор по схеме полного регулирования”.^⁸¹

Если прогноз на предварительном следствии выполнен без ошибок, правильный выбор тактики и стратегии позволяет следователю надеяться на успех расследования даже в условиях плохой информационной обеспеченности. Теория игр предлагает целый ряд принципов для определения оптимальности решений различных проблемно-поисковых следственных ситуаций, в том числе в условиях полной информационной неопределенности.

“Наиболее распространенным принципом оптимальности в теории игр, по праву, считается максиминный принцип, суть которого сводится к следующему: выбором стратегий стороны стремятся обеспечить себе гарантированный выигрыш”.^⁸² Такой принцип хорошо описывает неантагонистический конфликт, в котором увеличение информационного преимущества следователя соответственно ведет к ухудшению тактического положения обвиняемого, то есть максиминные стратегии образуют равновесные ситуации, что означает их устойчивость (следователь выбирает такую стратегию именно потому, что она, в конечном итоге, работает на разрешение следственной ситуации). В случае антагонистического конфликта максиминные стратегии обладают свойством прямоугольности (сторонам абсолютно безразлично, какой из равновесных стратегий придерживаться):

S₁ Situacionnoe_modelirovanie_v_sudebnoj_ek S₂

S₁ / S₂/

где S₁ S₂ и S₁^/ S₂^/ - равновесные стратегии.

Примером выбора равновесных стратегий может послужить разрешение некоторых проблемно-поисковых ситуаций, связанных с тактикой производства следственных действий, при расследовании очевидных преступлений.

Так, следователь прокуратуры Крехов (S₁), располагая достаточной доказательственной базой по обвинению Петренко (S₂) в совершении убийства на “бытовой” почве, столкнулся с противодействием обвиняемого, выразившемся в воспрепятствовании изъятию у него образцов крови для сравнительного исследования. Следователь не стал настаивать на проведении данного следственного действия, оценив собранную совокупность доказательств достаточной для передачи дела в суд. При наличии достаточных доказательств выбор такой стратегии (S₁ S₂) практически не ухудшает проблемно-поисковую следственную ситуацию.

В случае, если следователь принимает решение о принудительном изъятии образцов для сравнительного исследования у обвиняемого Петренко (а ч. 2 ст. 202 УПК РФ категорически запрещает использовать при получении образцов для сравнительного исследования методы, опасные для жизни и здоровья человека или унижающие его честь и достоинство), то мы также имеем дело с одним из вариантов равновесной стратегии (S₁^/ S₂^/), принципиально не ухудшающей положение обвиняемого, но усложняющей разрешение тактической проблемно-поисковой следственной ситуации в организационно-тактическом плане для следователя (довольно трудно представить себе процедуру принудительного изъятия крови и спермы, не унижающую честь и достоинство обвиняемого).

Оценивая типичные следственные ситуации с позиции теории дифференциальных игр, можно сделать вывод, что в большинстве случаев мы имеем дело с выбором следователем или обвиняемым одной из следующих стратегий - минимизации выигрыша противника (защитная стратегия обвиняемого) или максимизации своего выигрыша (атакующая стратегия следователя). В теории игр данное соотношение носит название операции расширения стратегий и имеет достаточно завершенную математическую форму, что позволяет ее также весьма успешно использовать в криминалистической прогностике.^⁸³

Отдельные теоретические положения, представляющие интерес для криминалистического прогнозирования, можно обнаружить и в кибернетике.

Например, информационная природа проблемно-поисковых ситуаций позволяет успешно применять для их анализа хорошо известный в кибернетике метод “черного ящика”.

“В кибернетике этот метод применяется при изучении систем, внутренний механизм которых не открыт полностью для наблюдения. Такая система, по сути, и является “черным ящиком”, а первичные данные его исследования состоят из последовательности значений вектора с двумя составляющими: входное состояние, выходное состояние”.^⁸⁴

Полагаем, методы “черного ящика” особенно успешно могут быть применены в анализе рандомизированных проблемно-поисковых следственных ситуаций, развивающихся в условиях полной информационной неопределенности. Являясь системой с обратной связью, данная проблемно-поисковая следственная ситуация отвечает всем каноническим представлениям о “черном ящике”: имеет “вход” (постановка проблемы), а также инициирующее начало развития ППСС - полную информационную неопределенность.

Метод “черного ящика” позволяет исследователю отыскать в недетерминированных ППСС статистическую детерминированность, то есть детерминированность в среднем. Следует согласиться с У.Р. Эшби, который отмечал, что “… если о “ящике” неизвестно ничего, то в таком случае метод случайных изменений входных переключателей (то есть изменений, определяемых жребием) ничуть не хуже любого другого метода, ибо у нас нет никаких фактов, которые могли бы служить оправданием для предпочтения того или иного конкретного метода”.^⁸⁵

Предложенная кибернетиками система записи входных и выходных состояний в “черном ящике” (так называемый протокол), полагаем, вполне можно использовать при моделировании типовой проблемно-поисковой следственной ситуации.

Взяв за основу следующие лингвистические переменные: “вход” - постановка проблемы (оперативно-розыскной, экспертной, следственной), “выход” - поиск решений проблемы (соответственно, оперативно-розыскных, экспертных, следственных), “переход” - последовательная смена циклов в развитии проблемно-поисковой следственной ситуации, и, применив математическое “кодирование – декодирование” указанных лингвистических величин, можно получить так называемое “каноническое представление” - то есть вывод о том, что поведение системы в той или иной степени детерминировано, а, значит, его можно прогнозировать.

Каждый цикл ППСС при такой методике исследуется путем постепенного изготовления длинного протокола, составленного в хронологическом порядке и показывающего последовательность состояний “входа” и “выхода”.

Например, если какая – либо ППСС при расследовании неочевидного убийства имеет возможные входные состояния a и b (“труп опознан” и “труп не опознан”) и возможные выходные состояния p, g, h, j (отдельные направления поиска в установлении личности подозреваемого и потерпевшего), то типичный протокол, например, по входному состоянию может выглядеть следующим образом:

Время (в сутках): 1 4

Состояние: - p g + h j

Время в данном протоколе означает количество суток, необходимых для разрешения проблемы установления личности потерпевшего. Декодирование данного протокола означает следующее: состояние -p (например, поквартирный обход) заняло сутки, но положительного результата не дало. Разрешение оперативно - розыскной ППСС произошло на 4 сутки вследствие состояния +h (негласные оперативно-розыскные мероприятия), которое, согласно протоколу, заняло 4 суток. По такой же схеме может быть составлен протокол и при входном состоянии B (“труп не опознан”).

Последовательно изучив протоколы по нескольким розыскным делам определенной категории (степень репрезентативности в каждом случае определяется индивидуально), можно обнаружить повторяемость состояний, которая позволяет наиболее успешно разрешить ту или иную проблемно-поисковую следственную ситуацию. Иными словами, полученное исследователем множество данных должно указывать на однозначность преобразований.

Уточним, что детерминизм криминалистических явлений в данной записи будет проявляться только в случае неоднократного повторения познанных оперативным сотрудником случайностей.

Например, данные полученных протоколов по 10-ти розыскным делам могут быть записаны следующим образом:

	f	g	h	j
a	2	1	5	2
b	5	3	2	0

Данная таблица показывает, что при входе a (“труп опознан”) оптимальным для разрешения ППСС “установление личности виновного” по 10-ти розыскным делам является состояние ah (негласные ОРМ - в 5 случаях). Соответственно при входе b (“труп не опознан”) для разрешения ППСС “установление личности потерпевшего” - состояние bf (поквартирный обход - в 5 случаях) и состояние bg (сообщение оперативных органов по розыску в СМИ - в 3 случаях).

Очевидно, что для ППСС, когда труп не опознан, более эффективными оказываются гласные оперативно-розыскные мероприятия; когда труп опознан - соответственно, негласные. Полученная при этом статистическая детерминированность может быть положена в основу типовой оперативно-розыскной ситуации рандомизированного типа по определенной категории преступлений и впоследствии использована в криминалистической прогностике.

По такой же схеме с помощью протокола Эшби нами последовательно было изучено 50 розыскных дел, возбужденных по убийствам в условиях неочевидности. В частности было установлено, что прослушивание телефонных переговоров, устанавливаемое как правило, на срок до 60 суток, дает положительный эффект в последние 10 суток прослушивания.

Определенную роль в криминалистическом прогнозировании ППСС может сыграть и так называемая “теория графов” - математическая дисциплина, получившая свое развитие в середине ХХ века.

“Термин “граф” был введен немецким математиком Д. Кенигом и получил распространение после выхода в свет книги “Теория конечных и бесконечных графов”, опубликованной в Лейпциге в 1936 г.

Граф представляет собой фигуру, состоящую из некоторого множества точек плоскости и линий, соединяющих все или часть из них попарно (пару может образовывать одна и та же точка). Точки, входящие в состав графа, называются его вершинами. Две линии, имеющие общую вершину, называются смежными. Линии графа могут иметь направление, обозначаемое на чертеже стрелкой, то есть быть ориентированными. Ориентированные линии называются дугами в отличие от неориентированных, называемых ребрами. Различаются виды графов: изоморфные, плоские, связанные, не связанные, деревья и т.д.”.^⁸⁶

Как видим, понятие “граф” связано с уже рассматриваемой ранее категорией “множество элементов”, что позволяет записать в виде графа и проблемно-поисковую следственную ситуацию, также представляющую собой достаточно сложную структуру множества.

Математики издавна пытались формализовать процесс поиска решений в тех или иных проблемных ситуациях. Графы также являются попыткой графического изображения процесса отыскания правильного решения с позиции математической логики. Кроме того, граф имеет еще и алгебраическое выражение, что позволяет проследить положение каждого элемента в представленном множестве. По сути, граф - это применение структурно-функционального метода для описания процесса принятия решения, где алгебраическая запись характеризует структурный аспект множества, геометрическая - его функциональный аспект. Данное свойство графа может быть использовано и для описания поисково-познавательной деятельности следователя.

Примером использования данного математического метода, применительно к задачам осмотра места происшествия или обыска, может послужить так называемый эйлеров граф.

“Как известно, эйлеровым графом, который графически может быть представлен в виде классического равностороннего треугольника, является план любой выставки - именно он показывает, как должны двигаться посетители, чтобы осмотреть каждый экспонат в точности по одному разу. Но предположим, что, как это обычно бывает, экспонаты расположены по обеим сторонам всех проходящих по территории выставки путей. Оказывается, что тогда, каков бы ни был соответствующий граф (если только он является связным), можно провести посетителя таким образом, чтобы каждый путь был пройден им дважды - по одному разу в каждом направлении”.^⁸⁷

Рассмотрим с помощью данного графа проблемно-поисковую следственную ситуацию осмотра места происшествия.

В однокомнатной квартире многоэтажного дома в Ленинском районе г. Барнаула на кухне с колото-резанной раной груди обнаружен труп хозяина квартиры гражданина Мезенцева. При выборе концентрического способа осмотра (движение к трупу) граф может быть записан следующим образом: цепь начинается из произвольной вершины А₀ (входная дверь в квартиру) и пойдет вдоль некоторого ребра Е₀=(А₀, А₁), где соответственно А₁- место обнаружения трупа (кухня). Затем цепь осмотра переходит последовательно к другим вершинам (комната) - А₂.

В соответствии с эйлеровым графом необходимо выбрать еще не использованное направление. В данном варианте осмотра таким направлением будет ребро Е₂=(А₂ А₁), то есть направление, указывающее на место обнаружения трупа. В каждой вершине имеется одинаковое число возможностей для входа и для выхода. Поэтому процесс осмотра может окончиться только в начальной вершине А₀. В точке А₀ становится ясно, что все выходящие ребра здесь будут использованы, так как в противном случае можно двигаться дальше, поэтому и все входящие ребра тоже будут использованы, так как их число равно числу выходящих ребер.

В частности, ребро Е₀=(А₀, А₁) будет пройдено в обоих направлениях. Но это означает, что все ребра, идентичные А₁, тоже будут пройдены в обоих направлениях, так как первое входящее в А₁ ребро А₀А₁ должно использоваться в качестве выходящего лишь в последнюю очередь. То же самое рассуждение применимо и к следующему ребру Е₁=(А₁, А₂), и к следующей вершине А₂и т.д. (в зависимости от количества комнат и подсобных помещений в квартире). Следовательно, во всех вершинах, которые будут достигнуты, все ребра окажутся пройденными в обоих направлениях.

При эксцентрическом способе осмотра граф будет иметь несколько иной вид, так как движение начинается от трупа и проходит последовательно по всем имеющемся ребрам с возвратом в точку А₀.

Использование графов и математическое моделирование вероятностей обнаружения необходимых для следователя предметов может быть особенно эффективным при осмотре и обыске в больших помещениях со сложной архитектурой (что особенно актуально в современных условиях индивидуального строительства), так как могут предложить наиболее оптимальный алгоритм осмотра (обыска), сэкономив, тем самым, время и силы следователя.

Кроме того, основываясь на достаточной репрезентативности результатов обысков и алгебраической записи графов, можно проследить существующие корреляции между наиболее распространенными местами обнаружения тайников и типами помещений - это, по нашему мнению, можно рассматривать как вариант психодиагностики места производства обыска, позволяющий алгоритмизировать данное следственной действие.

Еще одна сфера применения теории графов в криминалистической прогностике - построение так называемого “дерева целей”.

“Дерево целей” используется в том случае, когда анализируемая система или процесс можно представить в виде уровней причинных взаимосвязей, уровней сложности или иерархических уровней. Система строится путем последовательного выделения все более мелких компонентов на постепенно понижающихся уровнях”.^⁸⁸

Если в приведенном выше примере использован связанный, ориентированный граф, то при построении “дерева целей” должны использоваться изоморфные графы, то есть которые несут одинаковые сведения, но отличаются внешним видом. “Два графа являются изоморфными, если они имеют одинаковое число вершин и линий и между вершинами можно установить следующее соответствие: как только пара вершин первого графа соединяется линией, так соответствующая ей пара вершин второго графа оказывается соединенной линией, и наоборот. В ориентированном графе должны совпадать также и направления линий”.^⁸⁹

Построение изоморфных ориентированных графов особенно наглядно иллюстрирует процесс доказывания по уголовному делу с несколькими обвиняемыми.

Пусть Х₀ - цель доказывания по уголовному делу (установление объективной истины), которая распадается соответственно на три цели: Х₁, Х₂, Х₃ - виновность Ивачева, Ефремова и Петрова в совершении убийства Зоркова; А_п - прямые доказательства их вины, В_п - косвенные доказательства. Тогда “дерево целей” по данному уголовному делу может быть представлено сложным ориентированным графом из трех ветвей, берущих начало в точке Xo.

Как известно, доказывание с помощью косвенных доказательств идет через промежуточный тезис. Прямое доказательство, напротив, непосредственно связано с предметом доказывания. С помощью данного графа можно наглядно увидеть, как складывается ситуация с доказыванием вины по каждому обвиняемому.

Например, если два свидетеля прямо указали на Ефремова, как на лицо, совершившее убийство, то алгебраически это может быть записано следующим образом:

Х₁= {А₁, В₁, В₂};

Х₂= {А₁, А₂, В₃, В₄};

Х₃={А₁, В₁, В₂}.

Приведенный выше граф с помощью матричного анализа укажет наиболее оптимальный путь доказывания в данной проблемно-поисковой следственной ситуации. Кроме того, исходя из статистической детерминированности (например, на основе обобщения данных судебной практики по уголовным делам и алгебраической записи графа) можно определить количественный критерий для таких сложных лингвистических переменных, как “достаточность доказательств” и “пределы доказывания” применительно к типу рассматриваемой ППСС.

Свойства графов (возможность кодирования и декодирования, матричного анализа и алгебраической записи) позволяют успешно использовать их в криминалистической прогностике, хотя на этом пути имеется проблема - механизм декодирования графа требует сложной программы алгоритмов, что практически невозможно без участия в разработке криминалистических прогнозов оператора-программиста ПЭВМ.

В настоящей главе уже говорилось о том, что личность преступника также является объектом криминалистического прогнозирования. Во многом возможность такого прогнозирования обусловлена ситуационной природой личности преступника, что позволяет разработать не только его психологический портрет, но и спрогнозировать его дальнейшее преступное поведение (особенно по длящимся преступлениям), а также поведение на предварительном и судебном следствии. Как показывает практика, опыт интеграции психологии, психиатрии и криминалистики на этом пути может быть весьма удачным.

Так, на наш взгляд, весьма интересными представляются попытки анализа и прогнозирования поведения людей исходя из характерологических особенностей личности.

Так, в отечественной и зарубежной литературе по психиатрии уже давно уделялось достаточно большое внимание моделированию поведения людей исходя из акцентуаций характера.^⁹⁰

Попытки создания адекватных моделей поведения преступников, исходя из особенностей акцентуаций личности, предпринимались и в юридической литературе.^⁹¹

Представляют несомненный научный и практический интерес данные комплексного динамического исследования различных групп подростков с нарушениями поведения, проведенного М.И. Рыбалко. Полученные им результаты позволили установить корреляционные зависимости видов психопатий и форм девиантного поведения, между формой патохарактерологической реакции и типом акцентуации характера.

Например, реакции активного протеста более предпочтительнее для эпилептоидного, гипертимного типов характера; реакции пассивного протеста - для астенических, психоастенических типов; реакции в форме суицидальных попыток - для истерического, лабильного, сенситивного и шизоидного типов.^⁹²

Учитывая, что количество преступлений, совершаемых подростками с девиантным поведением, неуклонно растет, выявленные у них “штампы поведенческого стереотипа” могут быть успешно использованы в ситуационном моделировании при производстве судебно – психологических и судебно – психиатрических экспертиз.

Данные современной психиатрии свидетельствуют о жестко детерминированной взаимосвязи патохарактерологических реакций и акцентуаций характера у несовершеннолетних.

	Форма реакции
Тип акцентуации	Актив. протеста	Пассив. протеста	Суицид. тенденции	Другие	Всего
	абс.	%	абс.	%	абс.	%	абс.	%	абс.	%
Астенический	-	-	1	0,34	-	-	-	-	1	0,34
Психастенич.	-	-	1	0,34	-	-	-	-	1	0,34
Сенситивный	-	-	-	-	1	0,34	-	-	1	0,34
Истерический	41	1,35	21	0,67	10	3,37	-	-	16	5,39
Шизоидный	-	-	1	0,34	1	0,34	-	-	2	0,67
Возбудимый	1	0,34	-	-	-	-	-	-	1	0,34
Гипертимный	2	0,67	-	-	1	0,34	1	0,34	4	1,35
Эпилептоидный	3	1,01	1	0,34	1	0,34	-	-	5	1,68
Неустойчивый	2	0,67	2	0,67	-	-	-	-	4	1,35
Лабильный	-	-	-	-	2	0,67	-	-	2	0,67
Амальгамный	-	-	1	0,34	-	-	-	-	1	0,34
ВСЕГО	12	4,04	9	3,03	16	5,39	1	0,34	38	12,79

Например, среди обследованных М.И. Рыбалко несовершеннолетних патохарактерологические реакции в форме суицидальных тенденций наблюдались в 16 случаях; (5,39 %), активного протеста - в 12 случаях (4,04 %) и пассивного протеста - в 9 случаях (3,03 %).^⁹³

Среди отдельных типов акцентуаций характера у подростков с патохарактерологическими реакциями и девиантным поведением доминировал истерический тип -16 случаев (5,39 %), затем следовали эпилептоидный - 5 (1,68 %), гипертимный - 4 (1,35 %) и неустойчивый тип - 4 (1,35 %).

Достаточно четко определялась зависимость между патохарактерологический реакцией в форме суицидальных тенденций и акцентуацией характера истерического типа. У подростков с эпилептоидными, гипертимными, неустойчивыми и возбудимыми акцентуациями характера преимущественно имели место реакции активного протеста, а у несовершеннолетних с акцентуациями характера тормозимого типа (астенического, психастенического) - пассивного протеста. Реакции в форме суицидальных тенденций, помимо истерической акцентуации, встречались при лабильном, сенситивном, шизоидном, эпилептоидном и гипертимном типах акцентуаций. Следовательно, патохарактерологические реакции в количественном и качественном отношении зависят от типа акцентуации характера, что вполне можно использовать в криминалистической прогностике, например, при производстве допроса.

Так, при допросе гипертимов следователь или эксперт – психолог должен иметь в виду, что они, как правило, всегда имеют несколько приподнятое настроение и «брызжущую» энергию. Иногда злятся, когда окружающие мешают ее реализовать. С ранних лет гипертимы стремятся к самостоятельности и независимости. Плохо справляются с работой, требующей усидчивости, аккуратности и кропотливого труда. Часто болтливы, поверхностны. Любят жизнь, являясь убежденными гедонистами, без особого труда преодолевают грусть, недостаточно управляют своей психической активностью. Плохо переносят ситуации, требующие терпения.^⁹⁴

Последнее свойство психики гипертима, на наш взгляд, особенно проявляется при избрании в отношении него меры пресечения в виде заключения под стражу, т.к. ограничение свободы гипертимик переживает особенно болезненно. Ограничение свободы несовершеннолетнего обвиняемого в данном случае может стать причиной ситуационного невроза или реактивного психоза. Условием их возникновения является несоответствие имеющихся у человека социальных и биологических возможностей для переработки поступающей информации скорости ее поступления и количеству. В таких случаях она может быть недостаточной или избыточной.

Чем меньше у человека объем информации по остроактуальному для него вопросу, тем больше вероятность того, что в случае необходимости его решения в ограниченное время произойдет нарушение адаптированного состояния человека и разовьется нервно - психическое расстройство (по данным нашего исследования, у 93 % воспитанников Бийской ВК после этапирования из следственного изолятора в колонию был выявлен реактивный психоз, вызванный плохими условиями содержания в переполненной камере СИЗО).

Информационный вакуум в условиях пребывания в СИЗО может способствовать развитию у гипертимиков т.н. состояния “фрустрации”, наиболее неблагоприятного для разрешения возникающих экспертных ППСС.

Фрустрация (от лат. frustratio - обман, тщетное ожидание, расстройство) определяется как “блокада всех желаний”, проявляющаяся на двух уровнях: как утрата волевого контроля (дезорганизация поведения) или же, как снижение степени обусловленности сознания адекватной мотивацией (потеря терпения и надежды).

В условиях допроса или производства судебно – психологической экспертизы данная реакция гипертима может проявиться в полном отказе от дачи любых показаний или сотрудничества с психологом, поэтому к избранию меры пресечения в виде заключения под стражу в отношении таких несовершеннолетних надо подходить весьма избирательно.

Большую осторожность при выборе тактики допроса необходимо проявлять и в работе с эпилептоидным (инертно - импульсивным) типом акцентуантов. Несовершеннолетние данного типа инертны, тугоподвижны, в ярости представляют серьезную опасность для общества. Акцентуанты данного типа очень не любят, когда им “лезут в душу”, всем своим поведением подчеркивают свои бойцовские качества, в том числе свою нервность, вспыльчивость, несдержанность. Постоянно готовы к нападению, как к способу защиты. Повышенно подозрительны, завистливы, склонны впадать во фрустрацию; проявляют некоммуникабельность при стремлении доминировать над окружающими.

Необходимо иметь в виду, что для эпилептоидов присущи как экстрапунитивные реакции, которые подразумевают разряд аффекта путем агрессии на окружающих - нападение на обидчиков или “вымещение злобы” на случайных лицах или попавших под руку объектах, так и иммунитивные реакции, которые проявляются в бегстве из аффектогенной ситуации с помощью реального суицида”.^⁹⁵

Вот почему именно от этой категории несовершеннолетних с девиантным поведением, чаще всего, следует ожидать реальных суицидальных попыток в процессе предварительного расследования.

Мы привели только один из достаточно ярких примеров успешного использования специальных познаний в области судебной психиатрии в криминалистической и экспертной прогностике. Есть и другие примеры использования специальных познаний в ситуационном моделировании.

Так, проведенные исследования в области судебной психиатрии выявили еще одну интересную зависимость - между формами девиантного поведения у подростков и их дерматоглифическими особенностями. Дерматоглифика - это наука, предметом изучения которой являются папиллярные узоры кистей рук. В отличие от дактилоскопии, в дерматоглифических исследованиях выводы базируются на анализе и оценке 180 признаков пальцевой и ладонной дерматоглифики.

Развитие дерматоглифики, параллельно с развитием дактилоскопии, может также играть важную роль в криминалистической прогностике.

“Например, на решение не только идентификационных, но и прогностических задач направлены исследования признаков пальцевой и ладонной дерматоглифики родителей и детей, а затем установления закономерностей наследования папиллярных узоров, имеющих криминалистическое значение, для исключения или для вероятного подтверждения родства”.^⁹⁶

Современное состояние науки показывает, что на пути исследования вопросов криминалистического прогнозирования существует еще много непознанных закономерностей, что актуализирует необходимость дальнейшей разработки этого блока научных проблем.

Резюмируя изложенное в настоящей главе, можно сделать следующие краткие выводы:

1) Ситуационный метод, наряду с предметно - деятельностным подходом и системным анализом, должен быть включен в методологию теории криминалистического прогнозирования.

2) Проблемно-поисковая следственная ситуация выступает не только как прогнозный фон, но и как объект криминалистического прогнозирования.

3) Криминалистическое прогнозирование входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации как одно из направлений познавательной деятельности субъекта в расследовании преступлений.

4) Математические методы могут успешно применяться при моделировании типовых ППСС. Особую роль в таком моделировании могут сыграть методы кибернетики, теории дифференциальных игр и т.д.

5) Криминалистическое прогнозирование может осуществляться в отношении любого элемента криминалистической характеристики преступления, имеющего ситуационную природу. Например, одним из вариантов криминалистического прогноза является моделирование психологического профиля преступника, который является, по сути, результатом интеграции знаний различных наук: математики, психологии, психиатрии, криминологии и криминалистики.

6) И, наконец, подводя итог сказанному, можно предположить, что ситуационное моделирование в расследовании преступлений в широком смысле всегда содержит в себе элементы криминалистического прогнозирования, так как дискретное состояние следственной ситуации, а также ее связь с ситуацией преступления, позволяет исследователю рассматривать ее в прошлом, настоящем и будущем.

В следующей главе настоящей монографии мы рассмотрим ППСС первоначального этапа расследования.

Глава 3. Ситуационное моделирование на первоначальном этапе расследования преступлений

Вопрос об этапах расследования в криминалистической литературе до настоящего времени остается достаточно дискуссионным. Все многообразие точек зрения на эту проблему можно условно свести к трем позициям.

Так, одни авторы выделяют два этапа расследования - первоначальный и дальнейший^⁹⁷; другие - три этапа, добавляя к первым двум завершающий этап^⁹⁸; третьи - четыре этапа, дополняя первый двумя другими этапами: а) реагирование на повод к возбуждению дела, проверку поступившего заявления или сообщения о преступлении и возбуждение уголовного дела и б) завершение расследования и составление обвинительного заключения.^⁹⁹

Анализируя проблему этапности в методике расследования, В.К. Гавло отмечает, что “разнообразие позиций исследователей по этому вопросу можно объяснить неоднозначным толкованием понятия “этап расследования”.^¹⁰⁰

По мнению В.К. Гавло, “этапу расследования должны быть присущи следующие основные черты: во-первых, он отражает пространственно-временной отрезок (так называемый «хронотоп») хода расследования, общий для всех видов преступлений; во-вторых, пределы его распространения должны быть объективно фиксируемыми и иметь четкие границы; в-третьих, он характеризует качественно определенные изменения, переход из одного состояния расследования в другое под влиянием установления (неустановления) обстоятельств дела, связанных с предметом доказывания; в-четвертых, ему соответствуют следственные ситуации и система следственных, оперативно-розыскных и иных организационно-технических действий, тактических операций; в-пятых, этапные задачи расследования едины”.^¹⁰¹

С учетом данных критериев большинство авторов придерживается деления на три этапа расследования: первоначальный, последующий (дальнейший) и заключительный.^¹⁰²

Полагаем, что применительно к исследуемой проблематике следственных ситуаций такое деление представляется не полным, так как оно не учитывает особенности поисково-познавательной деятельности в суде. Между тем, природа проблемно-поисковых ситуаций судебного следствия, безусловно, имеет свои особенности, поэтому, следуя логике научного изложения, на наш взгляд, целесообразно выделять четвертый этап расследования - этап судебного следствия.

“Первоначальный этап расследования характеризует пространственно-временные границы и процесс по расследованию события преступления и обнаружению лица, его совершившего, с момента возбуждения уголовного дела и до вынесения мотивированного постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого”.^¹⁰³ “Основная направленность первоначального этапа расследования, - как справедливо отмечал Р.С.Белкин, - состоит в поиске, обнаружении и закреплении добытых доказательств. Действия следователя и оперативных работников на этом этапе характеризуются максимальной оперативностью, в большинстве случаев массированностью, неотложностью, так как главный определяющий фактор - время”.^¹⁰⁴

Фактор времени в значительной степени определяет характер и динамику исходных следственных ситуаций, возникающих на первоначальном этапе расследования.

“Под исходной следственной ситуацией обычно понимается обстановка, в которой начинается расследование. Исходная, как и любая другая следственная ситуация представляет собой определенное число элементов, между которыми существуют различные виды объективной связи (причинной, временной, пространственной и др.). Поэтому условия, в которых совершено преступление (криминальная ситуация), также имеют значение в исследовании исходной следственной ситуации”.^¹⁰⁵

В данном определении, полагаем, справедливо подчеркивается корреспондирующая связь между ситуацией преступления и исходной следственной ситуацией, которая особенно четко прослеживается в информационной обеспеченности следственной ситуации данного типа. “Фактической базой их являются вначале достаточные данные, которые содержатся в первичных материалах, поступивших к следователю, и служат основанием для возбуждения дела, а затем фактические и иные данные, полученные следователем в ходе и условиях первоначального этапа расследования”.^¹⁰⁶

Уточним, что в настоящей главе речь пойдет об исходных следственных ситуациях проблемного характера только для одного познающего субъекта - следователя. В широком смысле слова исходная проблемно-поисковая следственная ситуация, очевидно, включает в себя и оперативно-розыскные, и экспертные проблемные ситуации, возникающие на первоначальном этапе расследования.

Следственные ситуации, возникающие на первоначальном этапе расследования в результате мыслительной деятельности следователя, полагаем, можно определить как исходные проблемно-поисковые ситуации. Природа следственных ситуаций данного типа обусловлена особенностями познания следователя.

Вопрос о существовании такой специфической формы мышления, как “следственная”, в криминалистической литературе также является достаточно дискуссионным. Впервые с тезисом о существовании такой формы мышления и ее разновидности - “версионном мышлении”, которое является гармоническим сочетанием анализа и синтеза, выступил А.Р. Ратинов.^¹⁰⁷

Эта позиция подвергалась жесткой критике со стороны Р.С. Белкина, являвшегося убежденным противником концепции “версионного” и “следственного” мышления.^¹⁰⁸

Сторонники Р.С. Белкина аргументируют свою позицию тем, что и условия, и цели познания, а также законы мышления общи для всех участников расследования, поэтому нет необходимости выделять какие-либо его специфические формы.

Полагаем, что применительно к проблематике следственных ситуаций данная позиция не объясняет многие особенности поисково-познавательной деятельности следователя, оперативного работника, эксперта, судьи. На наш взгляд, в качестве основной, инспирирующей (запускающей) детерминанты для исходной проблемно-поисковой следственной ситуации является проблема избирательности восприятия следователя, во многом объясняющая особенности так называемого “следственного мышления”.

Общеизвестно, что познание следователя имеет вполне определенную цель – удовлетворение практической и теоретической потребностей в деле раскрытия и расследования конкретного преступления.

“Потребность практическая возникает, когда субъекту необходимо непосредственно изменить ситуацию. Потребность теоретическая связана с необходимостью проследить путь изменения данной ситуации, то есть вскрыть закономерности этого изменения, с тем, чтобы иметь возможность использования ее при изменении других в какой-либо мере сходных ситуаций. Если в практической задаче субъекта интересует непосредственный результат действия, изменившего ситуацию, то при теоретической задаче непосредственный интерес представляет способ достижения данного результата, способ данного действия”.^¹⁰⁹

Представляется очевидным, что именно потребность, обусловленная ролью следователя в процессе доказывания, мотивирует и объясняет избирательность восприятия и выбор поисково-познавательных средств. Избирательность восприятия следователя проявляется, прежде всего, в собирании и оценке доказательственной информации с позиции ее относимости и допустимости. В исходной следственной ситуации этот процесс проходит более стремительно, так как фактор времени на данном этапе познания события преступления значительно усложняет задачу следователя по установлению истины.

При проведении следственных действий в рамках следственно-оперативной группы рефлексия следователя охватывает и рефлексию оперативного работника, и эксперта, так как следователь, исходя из его процессуального статуса, является основным познающим субъектом в уголовном судопроизводстве, и именно на него возлагается принятие всех тактических решений.

“Процесс принятия тактического решения в исходных следственных ситуациях состоит из трех этапов. На первом этапе анализируется следственная ситуация и определяется цель тактического решения. Эти действия связаны, осуществляются практически одновременно. Первый этап - это уяснение тактической проблемы. На втором этапе следователь анализирует возможные варианты решения проблемы. Отобранные варианты способов деятельности оцениваются; в зависимости от законченности, оптимальности и возможных результатов реализации тактического решения у следователя формируется убеждение в необходимости реализации избранного варианта действий”.^¹¹⁰

Процесс принятия следователем тактического решения в исходных следственных ситуациях тесно связан с процессом выдвижения и проверки версий на первоначальном этапе расследования. Именно версионный метод позволяет произвести первоначальную реконструкцию события преступления. На данном этапе расследования пространственно-временная связь события преступления еще в достаточной степени коррелирует с исходной следственной ситуацией, так как фактор времени еще не в той степени деформировал информационное поле, чтобы сделать его недоступным для познания. Поэтому успешное разрешение исходных проблемно-поисковых ситуаций во многом зависит от субъективных факторов, в частности, от способности следователя выдвигать версии, соответствующие реальной обстановке расследования, и транзитивности (последовательности) принимаемых следственных решений.

На основании изложенного, полагаем, совсем не случайным является тот факт, что проблему следственной версии на протяжении длительного времени исследовало такое большое количество авторов.^¹¹¹

Все точки зрения по данному вопросу для удобства понимания условно можно свести к трем позициям.

Сторонники первой определяют следственную версию как “индуктивное умозаключение следователя в форме предположения, основанное на фактических данных, о событии преступлении и его отдельных обстоятельствах, подлежащее проверке по логическим правилам дедукции”.^¹¹²

Сторонники второй позиции характеризуют следственную версию как “строящуюся в целях установления объективной истины по делу интегральную идею, образ, несущий функции модели исследуемых обстоятельств, созданных воображением (фантазией), содержащий предположительную оценку наличных данных и выраженный в форме гипотезы”.^¹¹³

И, наконец, авторы третьей позиции определяют следственную версию как “обоснованное предположение субъекта познавательной деятельности (следователя), дающее одно из возможных и допустимых объяснений уже выявленных исходных данных (фактическая база), позволяющее на их основе во взаимодействии с теоретической базой вероятностно (неоднозначно) установить еще не известные обстоятельства, имеющие значение для дела”.^¹¹⁴

Существующие научные подходы к данной проблеме отражают различные стороны следственной версии. Первый подчеркивает логическую природу следственной версии; второй рассматривает ее как модель; третий отражает вероятностный характер версии, подчеркивает ее информативную сущность. Представляется, что именно третий подход можно рассматривать в качестве концептуальной основы для настоящего исследования.

На основе анализа приведенных выше определений можно выделить следующие основные признаки следственной версии:

1. Криминалистическая версия есть предположение, гипотеза о факте, явлении, относящемся к расследуемому событию.

2. Следственная версия - разновидность криминалистической версии, выдвигаемой и проверяемой следователем.

3. Следственная версия имеет информационно - логическую природу, “... обеспечивая установление и исследование связей между сложными юридическими конструкциями, существующими в виде абстракций, отображающих конкретные “живые” факты объективной действительности”.^¹¹⁵

4. Существует тесная взаимосвязь между проблемно-поисковыми следственными ситуациями и следственными версиями. “Связующим звеном этих явлений является информативность, которая, являясь компонентом следственной ситуации, накладывает отпечаток на характер выдвигаемых версий”.^¹¹⁶

Признавая значение метода моделирования в исследовании криминалистических явлений, на наш взгляд, тем не менее, трудно согласиться с позицией А.М. Ларина, рассматривающего следственную версию как модель, а ее проверку - как “процесс мысленного эксперимента, результатом которого является знание не только о возможных обстоятельствах дела, но и об источниках фактических данных, которые могут подтвердить проверяемую версию”.^¹¹⁷ При таком подходе не совсем понятно, что выступает в качестве объекта, “заместителем” которого является предложенная А.М. Лариным модель - следственная версия: или событие преступления, или информация о нем, или обстановка расследования? Нечеткость параметров такой “модели” делают ее совершенно непригодной для роли полноценного “заместителя оригинала»”.

Поэтому, на наш взгляд, называть процесс построения версий “мысленным моделированием” было бы методологически неверно.

Очевидно, что “процесс построения версий”, как научная категория, не совпадает по объему и содержанию с понятием “реконструкция события преступления”. Под реконструкцией обычно понимают “... разновидность моделирования, заключающуюся в материализованном воссоздании первоначального облика, положения объектов. Хотя этот метод и связан с материальным воссозданием, он требует специфической мыслительной деятельности, включается в общую познавательную деятельность”.^¹¹⁸

По нашему мнению, реконструкция события преступления - одна из задач познавательной деятельности в процессе установления истины по делу, а версионный метод - один из инструментов познания в арсенале следователя. Таким образом, эти два понятия соотносятся друг с другом как “цель” и “средство”.

Для понимания природы и места “версий” в структуре исходной проблемно - поисковой следственной ситуации большое значение имеет их классификация.

В криминалистической литературе существует множество критериев деления версий: по субъекту выдвижения; в зависимости от конкретности выдвигаемых предположений; по содержанию и эвристической направленности; по степени сложности внутренней структуры и т.д. В рамках настоящего исследования особый интерес представляет деление версий по функциональному признаку - на ретросказательные и предсказательные.

Большинство версий относится к первой группе, поскольку “... их эвристическая направленность имеет ретроспективный характер, а основная функция заключается в установлении обстоятельств прошлого. Опровержение или подтверждение этих версий осуществляется опосредованным путем с помощью выведения логических следствий и их последующего сопоставления с фактическими данными по уголовному делу.

Но существуют и предсказательные версии, эвристические функции которых направлены на установление фактов, существующих в настоящем или же ожидаемых в будущем.

В отличие от ретросказательных, основной метод проверки предсказательных версий носит непосредственный, а не опосредованный характер, и основан на прямом установлении предполагаемого искомого. Опосредованный же метод применяется здесь далеко не всегда и играет лишь вспомогательную роль.

К предсказательным относятся розыскные версии о возможном местонахождении скрывающегося преступника или вероятных путях его будущего передвижения, о тайниках похищенного имущества; поисковые версии, выдвигаемые для выявления доказательств и источников информации, а также для обнаружения безвестно отсутствующих лиц и трупов потерпевших”.^¹¹⁹

Деление следственных версий, предложенное Л.Я. Драпкиным, представляется концептуальным, так как позволяет нам рассмотреть “версию” с позиции криминалистической прогностики. Как уже было отмечено в 1 главе настоящей монографии, криминалистическое прогнозирование, как одно из направлений познавательной деятельности, входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации. Отсюда логически следует, что версия (предсказательная), как один из поисковых приемов в арсенале следователя, также входит в структуру ППСС вообще, и исходной проблемно-поисковой следственной ситуации в частности.

Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что реконструкция события преступления, как один из вариантов моделирования в расследовании преступлений, достигается не в процессе построения версий, а в результате адекватно разрешенных следователем или иным познающим субъектом проблемно-поисковых следственных ситуаций.

Процесс построения следственных версий и процесс решения ППСС имеют много общего.

“Так, процесс построения следственных версий производится поэтапно. Условно этих этапов пять: анализ поступившей информации о преступлении, формирование теоретической базы версии с целью получения дополнительной информации; сопоставление фактической базы с теоретической, логическое построение версионного умозаключения: выведение логических следствий, вытекающих из версии”.^¹²⁰

Процесс решения проблемно-поисковых следственных ситуаций также проходит поэтапно (соответственно в 2 этапа) - постановка проблемы и поиск ее решения.

Кроме того, и процесс построения версий, и процесс решения ППСС протекает в одном информационном поле. В связи с этим особый интерес представляет вопрос о пространственных границах этого поля. Они зависят от:

“1) места совершения преступления;

2) места нахождения и обнаружения следов и иных источников вещественной информации;

3) места нахождения потерпевшего, подозреваемого, свидетелей;

4) места получения первичной информации о событии преступления и ее первоначальной реализации”.^¹²¹

Границы информационного поля, на наш взгляд, как раз и определяют генезис и динамику исходных следственных ситуаций, в том числе и для эксперта. Недостаточность исходной информации у следователя или эксперта позволяют говорить только о первичной реконструкции события преступления и связанной с ней высокой вероятности следственных или экспертных ошибок.

Отсюда возникает закономерный вопрос: что такое следственная ошибка, и какое влияние она оказывает на генезис и динамику следственной ситуации?

Под следственной ошибкой обычно понимается неправильное действие следователя, направленное по субъективному мнению на успешное достижение задач уголовного судопроизводства и объективно выразившееся в принятии решения, незаконность и необоснованность которого была отражена в процессуальном акте или судом.^¹²²

Систематизируя следственные ошибки, одни авторы различают:

1. Ошибки в доказывании, связанные с неполнотой предварительного расследования.

2. Ошибки в оценке доказательств.

3. Неправильное применение уголовного закона.

4. Нарушение процессуального закона и ошибки в тактике расследования.^¹²³

По мнению других авторов, целесообразнее было бы следственные ошибки разделить на организационные и тактические.^¹²⁴

Данная классификация представляется неполной, так как за ее пределами остаются гносеологические ошибки, возникающие в процессе познавательной деятельности следователя. Например, неправильная оценка им причинно - следственных связей между наблюдаемыми фактами в процессе ОМП.

По нашему мнению, целесообразно выделять три группы типичных следственных ошибок;

1) процессуальные;

2) организационно-тактические;

3) гносеологические.

Кроме того, для следственных ошибок всех видов присуще такое качество как системность, которое проявляется в их взаимосвязи и взаимообусловленности. Ошибочное решение одних вопросов выступает в качестве непосредственной причины ошибки при решении других. При этом ППСС, порожденная процессуальной ошибкой, может перерасти в следственную ситуацию организационно-неупорядоченного типа, а в дальнейшем трансформироваться в гносеологическую ошибку.

Так, ошибка в промежуточном решении в исходной ППСС в форме воздержания следователя от нужного действия - избрания меры пресечения в отношении подозреваемого может привести к уничтожению им следов преступления (ситуация тактического риска), так как информационная неопределенность остается не преодоленной.

Факторы (условия) оказывают влияние на следственные ошибки опосредовано - через непосредственные их причины, являются своего рода “причинами причин”. По отношению к непосредственным причинам тех или иных следственных ошибок факторы являются причинами более высокой общности. В связанной причинно-следственными отношениями цепи: следственная ошибка - ее непосредственная причина и фактор деятельности – очень важную роль играет установление конкретных типичных ошибок и их непосредственных причин, что позволит, в конечном итоге, выйти на проблему факторов. Такова логика исследования проблемы следственных ошибок.

Как показали исследования, проведенные авторскими коллективами ВНИИ МВД России в 2006 г., “… одной из самых распространенных причин следственных ошибок в отечественной судебно - следственной практике является односторонность и неполнота расследования. Она выражается, чаще всего, в недоказанности существенных обстоятельств, вины обвиняемого, события преступления и других элементов, образующих предмет доказывания. 67 следователей из 130 опрошенных (51,5%) считали возможным направить дело с незначительными пробелами в исследовании обстоятельств дела, с тем, чтобы они были восполнены судом. Во многом сходный смысл имеет и установка многих опрошенных следователей (41,8%) на возможность прекращения уголовного дела по нереабилитирующим основаниям при недоказанности виновности обвиняемого”.^¹²⁵

По данным нашего исследования, односторонность и неполнота расследования, по-прежнему, остается основной причиной процессуальных и организационно-тактических следственных ошибок. Особенно обращает на себя внимание низкое качество планирования по уголовным делам. Именно планирование, то есть ясное предвидение того, что надо установить, доказать и какие средства для этого использовать, предохраняет следователя от односторонности и неполноты. Бесплановость расследования порождает его односторонность уже тем, что мешает выдвинуть и проверить “менее вероятные” версии, хотя они, подчас, оказываются правильными, порождает увлечение одной версией.

О широте распространения недостатков, связанных с выдвижением и проверкой версий, говорит тот факт, что указанные недостатки были выявлены по 2/3 всех дел с ошибками, причем по 47,5% дел не были выдвинуты и проверены все обоснованные версии, а по 41,7% дел отмечено увлечение одной версией при недостаточном внимании к другим. При опросе 80 следователей 22 из них (16,7%) не считали необходимым выдвигать все возможные по обстоятельствам дела версии, полагая, что можно ограничиться одной, по их мнению, наиболее реальной. Последнее явление крайне опасно, так как порождает предвзятое, тенденциозное отношение следователя к фактам, противоречащим избранной им версии. Из обследованного нами количества уголовных дел 28,2% материалов как раз содержали ошибки, так или иначе связанные с оценкой следователем полученных доказательств.

Причиной следственных ошибок является также неумение следователя формировать по уголовному делу комплекс доказательств, обеспечивающий установление истины. В сложной ситуации, когда подозреваемый колеблется в определении своей позиции, а доказательственный материал противоречив, некоторые следователи удовлетворяются любым признанием вины подозреваемым, в том числе таким, за которыми явно просматривается попытка лица уйти от ответственности за более тяжкое преступление либо самооговор. Так возникает переоценка признания подозреваемого, которая по результатам нашего исследования составила 19,4% от числа дел, по которым имели место ошибки, связанные с оценкой доказательств.

Данное явление нередко порождает вредный стереотип доказывания, пользуясь которым следователь упрощает свою задачу за счет неправомерного “закрепления” признания. После задержания и получения от подозреваемого “признательных показаний” эти показания повторяются и фиксируются в присутствии понятых (под видом “проверки показаний на месте”, хотя необходимость и возможность такого следственного действия отсутствуют), записываются на магнитофон или диктофон (под видом повторного допроса, хотя необходимость в нем отсутствует, так как речь идет лишь о воспроизведении признания).

В ряде случаев инсценируется “явка с повинной”, то есть написание лицом (обычно из ИВС) обращения, содержащего признание вины, хотя такое признание уже получено на допросе.

Все “приемы” подобного рода также создают иллюзию доказанности факта совершения преступления, хотя в действительности данный факт подтверждается только показаниями лица и, следовательно, в соответствии со ст. 88 УПК РФ, вряд ли может считаться доказанным. В результате следователь утрачивает объективную возможность получения новых доказательств, если признание подозреваемого соответствует истине.

О широте распространения незаконной практики “закрепления” доказательств с целью удержания допрашиваемого на занятой им позиции свидетельствует тот факт, что из 127 опрошенных нами следователей за допустимость указанной практики высказались 68 следователей, то есть 53,5%.

Противоположный недостаток - переоценка показаний потерпевшего - также объясняется стремлением следователя уйти из проблемно-поисковой ситуации ценой минимальных усилий. Это явление закономерно приводит к замалчиванию доводов обвиняемого, выдвинутых им в пользу своей невиновности. Данное явление имеет еще большее распространение: недооценка следователем отрицания обвиняемым своей вины составила 34,7% ошибок в оценке доказательств. Как первое, так и второе явление одинаково опасны, так как порождают обвинительный уклон в расследовании преступления.

Аналогичное происхождение имеют и многочисленные случаи переоценки заключений экспертов, которым, вопреки требованиям ст. 88 УПК РФ, нередко придается привилегированное значение по сравнению с другими доказательствами. Вследствие этих причин совокупность доказательств, на которые опирается следователь, принимая то или иное процессуальное решение, оказывается внутренне несогласованной, а транзитивность (обусловленность и обоснованность) следственного решения при этом абсолютно не обеспечивается.

В ходе проведенного нами исследования все эти вопросы подробно изучались и в уголовных делах, содержащих следственные ошибки, было выявлено достаточно много процессуальных нарушений подобного рода.

Например, не проводилась экспертиза, когда это являлось обязательным, в 14% случаев, а вместо судебно-медицинской экспертизы в 11% случаев следователи ограничивались актом судебно-медицинского исследования; в таком же числе случаев обвиняемый не был ознакомлен с заключением экспертизы, в связи с чем не мог использовать предоставленные ему права. В постановлении о привлечении в качестве обвиняемого не излагались фактические обстоятельства деяния, вменяемые ему в вину (12%). В период расследования сотрудники органов дознания проводили допросы подозреваемых и обвиняемых без соответствующего поручения следователя, что влияло на достоверность получаемых результатов (16,7%). Не оформлялась надлежащим образом выемка документов и иных вещественных доказательств, что в дальнейшем подрывало доверие к результатам данного следственного действия (64%).

Кстати, весьма распространенной процессуальной ошибкой в современной судебно – следственной практике является и некачественное проведение предварительного исследования трупа. Дело в том, что данное исследование, в соответствии с законом, вообще не является процессуальным действием, однако, следователи в своих направлениях трупа на предварительное исследование очень часто ставят перед судмедэкспертом вопросы, требующие, в соответствии со ст.196 УПК РФ, обязательного назначения и производства судебной экспертизы: 1) каковы причины смерти; 2) каковы механизм и локализация телесных повреждений на трупе и т.д.

Эксперт, прекрасно зная, что в этой ситуации он не несет никакой ответственности за невыполнение данного непроцессуального, а, по сути, незаконного распоряжения следователя, чаще всего, ограничивается формальной отпиской в виде акта некачественно проведенного судебно – медицинского исследования, по этой причине не имеющего абсолютно никакого доказательственного значения в уголовном судопроизводстве. Кроме того, проведение подобного рода “исследования” делает совершенно невозможным производство качественной судебно – медицинской экспертизы по данному трупу в будущем.

Если процессуальные и организационно - тактические ошибки являются результатом неправильно разрешенной ППСС, то гноселогические ошибки являются результатом неправильно выстроенного познавательного процесса в ходе расследования преступления. Однако специфика познавательной деятельности следователя, и, прежде всего, ее жесткая процессуальная регламентация, обуславливает диалектическую связь всех трех видов ошибок.

Так, низкое качество планирования по уголовному делу порождает ошибки организационно-тактического плана; это приводит к увлечению одной версией при недостаточном внимании к другим, что порождает гносеологические ошибки; и, в конечном итоге, совершаются процессуальные ошибки, связанные с необоснованностью и немотивированностью принимаемых процессуальных решений.

В качестве примера - обоснования данного тезиса приведем уголовное дело, возбужденное 20.06.2003 г. по факту пожара в коммерческом киоске, расположенном на привокзальной площади Железнодорожного района г. Барнаула.

В результате пожара данный киоск, принадлежащий одной из частных фирм г. Барнаула, был практически полностью уничтожен огнем, а под обвалившейся крышей обнаружены два обуглившихся трупа; предположительно - охранников киоска. В результате осмотра места происшествия было установлено следующее: один труп мужчины имел более значительные повреждения огнем - отсутствовала голова и нижние конечности. В ходе наружного осмотра второго трупа эксперт - криминалист Железнодорожного РОВД в затылочной кости черепа - единственном уцелевшем фрагменте головы - обнаружил отверстие диаметром 0,8 см. Следователь прокуратуры предположил, что данное повреждение было причинено гвоздем от обвалившейся балки перекрытия потолка киоска. На данной версии настаивал и оперативный работник, рассматривающий произошедшее событие как несчастный случай. Эта версия встретила серьезное возражение со стороны эксперта - криминалиста и судмедэксперта, которые в результате анализа взаиморасположения объектов ОМП пришли к выводу об огнестрельном характере повреждения трупа. Однако пулю обнаружить не удалось, и следователь не стал проверять версию экспертов. Взятая на вооружение единственная версия несчастного случая окончательно завела следствие в тупик, уголовное дело было прекращено по п. 2 ч.1 ст. 24 УПК РФ за отсутствием состава преступления.

Примерно через год после принятия этого процессуального решения за совершение разбойного нападения был задержан гр-н Моисеев, при котором обнаружен газовый пистолет Иж-79-8, переделанный под стрельбу малокалиберными патронами. После умело проведенной оперативными работниками тактической операции Моисеев признался в убийстве двух охранников, совершенном 20.06.2003 г. в киоске на привокзальной площади г. Барнаула.

Преступление было совершено им при следующих обстоятельствах: около 21.00 час. 20.06.2003 г. в коммерческий киоск с находящимися там двумя охранниками зашли две ранее знакомые им девушки, с которыми они стали распивать спиртные напитки. Употребив спиртное с подмешанным психотропным веществом, охранники уснули, девушки открыли двери киоска и впустили гр-н Моисеева и Власова, которые произвели в головы спящих охранников по выстрелу из газового пистолета Иж-79-8, переделанного под стрельбу боевыми патронами, вскрыли сейф, похитив дневную выручку в сумме 250 тыс. руб., подожгли киоск и скрылись.^¹²⁶

В приведенном примере увлечение следователем единственной версией привело к целому ряду следственных ошибок различного уровня.

Так, гносеологическая ошибка стала результатом неправильно разрешенной проблемно - поисковой следственной ситуации - прежде всего, неправильно проведенной селекции криминалистически значимой информации, выявления причинно - следственных связей в исследуемом явлении. Гносеологическая ошибка, как результат организационно-тактической ошибки следователя (неправильно организованного осмотра МП) неизбежно переросла в ошибку процессуальную, которая выразилась в принятии им немотивированного, по существу, незаконного процессуального решения - о прекращении уголовного дела. Ошибочная реконструкция события преступления привела к возникновению не только исходных следственных и оперативно-розыскных ППСС, но и экспертной проблемно-поисковой ситуации рандомизированного типа, так как дальнейшая познавательная деятельность эксперта по данному уголовному делу проходила в узких информационных границах навязанной ему следователем ошибочной версии.

Гносеологические ошибки следователя могут иметь место при формулировании экспертного задания и неправильной оценки заключений эксперта. Гносеологические следственные ошибки иногда являются результатом нарушения следователем основных законов формальной логики. Логические ошибки, как разновидность гносеологических, могут иметь место, например, при назначении объективно неоправданных экспертиз.

Так, расследуя уголовное дело по факту разбойного нападения на квартиру гр-на Жильцова, следователь прокуратуры Октябрьского района г. Барнаула назначил по делу генотипоскопическую экспертизу. Данное постановление представляет определенный интерес не только с точки зрения экспертной казуистики, но и в связи с полным отсутствием у следователя представления о программе экспертного исследования.

В данном “экзотическом” постановлении, в частности, указывалось: “17 марта 2003 г. гр-не Чертов и Брунов совершили разбойное нападение на квартиру коммерсанта Жильцова..., предварительно заклеив дверные “глазки” соседних квартир листками бумаги. На разрешение эксперта следователь поставил следующие вопросы: 1) Кому принадлежит слюна, обнаруженная на предоставленном эксперту материале - человеку или животному? 2) Какова половая принадлежность данной слюны?”^¹²⁷

Гносеологические ошибки могут возникнуть и в связи с отсутствием у следователя не только профессиональных знаний, но и обычного жизненного опыта.

Так, назначая биологическую экспертизу, следователь отмечает в описательной части постановления, что потерпевшая от изнасилования Никитина замыла одежду водой со стиральным порошком “ОМО” (типичная исходная ППСС по изнасилованиям). При этом следователь обнаруживает незнание того факта, что практически все современные стиральные порошки содержат в своей основе биодобавки, разрушающие вещества органического происхождения, в частности, кровь и сперму. Таким образом, гносеологическая следственная ошибка в данном случае порождает заведомо неразрешимую экспертную проблемно-поисковую ситуацию.

В ходе проведенного нами исследования выявлена тенденция у следователей к приданию заключению эксперта преимущественного значения по сравнению с другими доказательствами. В результате такого подхода некоторые следователи не замечают дефектов в заключениях экспертов.

Между тем, в ходе исследования были выявлены случаи противоречий между исследовательской частью заключения и выводами эксперта, на которое следователь не отреагировал (17,5% от общего числа ошибок при оценке и использовании результатов экспертизы). Во многих случаях (52,5%) следователи не пытались устранить противоречий между заключением эксперта и другими доказательствами. Не всегда учитывается различие между вероятным и категорическим заключением - в 25% случаев следователи придали вероятным выводам эксперта значение категорических. Это может привести в дальнейшем к принятию необоснованных процессуальных решений.

В частности, дело по обвинению Борисова и Иванова были ошибочно прекращены следователями Новосибирской областной прокуратуры на основе актов судебно-медицинских исследований трупа, содержащих экспертную ошибку. Во-первых, не был установлен факт наступления смерти гр-на Кудряшова в результате асфиксии вследствие закрытия верхних дыхательных путей массами воды (судебный медик сослался на то, что причину смерти установить невозможно из-за гнилостных изменений трупа); во-вторых, судмедэксперт не обнаружил при вскрытии характерный признак удушения - перелом подъязычной кости и пришел к выводу, что смерть второго потерпевшего Ямщикова наступила в результате приступа ишемической болезни.^¹²⁸

Проведенные нами исследования показали, что достаточно распространены случаи, когда не назначаются экспертизы, хотя они являются обязательными по закону (ст.196 УПК РФ). Наряду с этим выявлены многочисленные случаи (40% от общего числа дел с ошибками) возвращения дел на дополнительное расследование в связи с непроведением экспертиз, которые являлись фактически необходимыми. Среди них: непроведение судебно-биологической экспертизы составило 13%, судебно-психологической - 12%, экспертизы наложений - 10%, судебно-медицинской экспертизы живых лиц - 9%, технической экспертизы - 8%. Эти данные показывают, что следователи далеко еще не в полной мере используют арсенал науки для установления истины по делу и, по всей видимости, недостаточно представляют себе ее возможности.

Успех экспертного исследования во многом зависит от взаимодействия следователя с экспертом. Последний должен располагать всей необходимой исходной информацией по уголовному делу; всеми объектами, содержащими нужную экспертную информацию, четко представлять себе программу экспертного исследования, ибо без этого невозможно выдвинуть и проверить все экспертные версии. Решение этой задачи существенно усложняется, когда происходит своеобразное “сужение” информационного поля эксперта, навязывание ему следователем своей версии.

Так, расследуя уголовное дело, возбужденное 14.04.89 года по факту смерти воспитанника Бийской воспитательно-трудовой колонии Борисова, следователь Барнаульской спецпрокуратуры установил следующее: 14.04.89 г. осужденные Борисов и Глебов во время перерыва между занятиями стали бороться в коридоре школы. В ходе борьбы Глебов нанес Борисову удар по лицу, после чего Борисов упал и, не приходя в сознание, скончался в медсанчасти учреждения. Следователь должен был разрешить исходную проблемно-поисковую ситуацию - находится ли смерть Борисова в причинно-следственной связи с нанесенным ему ударом в лицо?

Выдвигая версию о существовании такой связи, следователь предположил, что потерпевший Борисов, получив удар в лицо, упал и, ударившись затылком о бетонный пол, умер. Назначив судебно-медицинскую экспертизу, следователь предоставил в распоряжение судмедэксперта все материалы уголовного дела, объяснив ему свою версию произошедшего события. Результаты секционного исследования стали неожиданностью как для следователя, так и судебного медика. Выводы эксперта были категоричными: 1) Смерть Борисова наступила в результате прямого удара сзади в область шеи твердым предметом, возможно рукой, и наступившей вслед за этим рефлекторной остановкой сердца. 2) Кровоподтек и гематома в затылочной области головы Борисова не могли стать причиной его смерти.

Применив метод пространственно-временной локализации, следователь соотнес месторасположения Глебова и Борисова во время борьбы и пришел к выводу о невозможности нанесения такого удара Глебовым. Значит, удар сзади нанес кто-то третий? Данная версия требовала тщательного исследования фактических обстоятельств дела, однако следователь пошел по пути наименьшего сопротивления - он предложил судмедэксперту произвести дополнительную экспертизу в контексте проверяемой следственной версии. Судебный медик отказался от такого “заманчивого” предложения; тогда следователь назначил производство комиссионной экспертизы, поручив ее экспертам Алтайского бюро СМЭ в Барнауле. Комиссионная экспертиза подтвердила правильность и обоснованность выводов судмедэксперта г. Бийска. Исходная ППСС по всем делам в уголовно-исполнительной системе всегда крайне изменчива, динамична, время было упущено, следы преступления утрачены, и 31.05.89 г. следователь принял решение о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления.^¹²⁹

В данном примере следователь проявил необъективность и явную тенденциозность - находясь в “плену” своей собственной ошибочной версии он пытался навязать ее и судмедэксперту. Система допущенных при этом организационно-тактических и гносеологических ошибок вылилась в процессуальную ошибку - принятие незаконного и необоснованного решения о прекращении дела. Истина по данному уголовному делу так и осталась не установленной.

Специфическая природа исходной следственной ситуации позволяет выделить следующие ее признаки: 1) объективность; 2) системность; 3) многофакторность; 4) динамизм.^¹³⁰

Динамизм исходной следственной ситуации - это ее основной отличительный признак, позволяющий выделить данный тип следственной ситуации в системном ряду однородных криминалистических явлений. Динамизм исходной следственной ситуации во многом обусловлен действием фактора внезапности в расследовании криминального события.

Чаще всего, под термином “внезапность” в литературе понимают способ и форму деятельности, а также отдельных действий субъекта. При этом авторы дифференцируют понятия “внезапность” и “неожиданность”. По их мнению, внезапность есть способ действий с целью достижения результатов в расчете на неожиданность, неожиданность же - это следствие внезапности действий.^¹³¹

Представляется более точной позиция Р.С. Белкина, раскрывающего диалектическую связь “внезапности” и “неожиданности”. По его мнению, “неожиданность как следствие внезапности имеет еще одну форму проявления, не связанную с противоборством сторон в процессе расследования. Это - внезапность самого события, подлежащего расследованию, или неожиданность события, подлежащего расследованию, или неожиданность события как необходимое условие оценки достоверности результатов следственного действия. Психологические механизмы воздействия фактора внезапности в подобных ситуациях отличаются от механизмов ситуации противостояния. Они зависят от характера события, от роли в нем участников и проявляются в процессах восприятия, запечатления и воспроизведения в памяти информации о событии, в их особенностях, связанных именно с ролью и состоянием субъекта”.^¹³²

Полагаем, что применительно к проблематике исходных следственных ситуаций уместнее говорить именно о факторе неожиданности, определяющем границы информационного поля, в котором протекает познавательная деятельность следователя. Действие фактора неожиданности проиллюстрируем на примере.

В дежурную часть Железнодорожного РОВД г. Барнаула 20.09.2006 г. около 2-х часов ночи поступило сообщение о том, что на ул. Северо-Западной, из окна квартиры многоэтажного дома произошло выпадение человека со смертельным исходом. Прибывшая на место происшествия следственно-оперативная группа обнаружила труп мужчины со следами падения с высоты на расстоянии 5 м от стены девятиэтажного дома. Это обстоятельство позволило следователю предположить, что тело летело с ускорением в начальной точке падения. Отсюда - версия насильственного выбрасывания потерпевшего, ошибочно взятая на вооружение следователем. Исходная проблемно-поисковая ситуация осложнялась еще и тем, что все окна и двери на лоджии по предполагаемому ряду квартир, откуда могли выбросить потерпевшего, оказались закрытыми. Проведенные оперативно-розыскные мероприятия все же позволили обнаружить эту квартиру и детально реконструировать обстоятельства произошедшего события.

Молодая семья, проживающая на седьмом этаже, отмечала годовщину свадьбы. Около 23.00 ч. опьяневшего хозяина дома Храмцова положили спать в зале и закрыли дверь на ключ. Проснувшись около 2-х ч. ночи Храмцов обнаружил двери в зале запертыми. Находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения и потеряв ориентацию в пространстве, он решил спуститься по лоджиям во двор, но между 6 и 5 этажами не удержался на поручне балкона и сорвался вниз. Как констатировал судмедэксперт, производивший наружный осмотр трупа, падение человека в таком положении (т.н. “заднее сальто”) в соответствии с законами физики происходит именно по параболической траектории, что объясняет значительную удаленность места падения тела от стены дома. При этом фактор неожиданности воздействовал в данной исходной ситуации ППСС как на участников СОГ, работавшей в условиях полной информационной неопределенности, так и членов семьи потерпевшего, которые спали и ничего не слышали. Истина была установлена, а следователь прокуратуры принял обоснованное решение об отказе в возбуждении уголовного дела за отсутствием события преступления.^¹³³

Необходимо заметить, что информационное пространство исходной ППСС для всех познающих субъектов (следователя, оперативного работника, эксперта) едино, но познавательная деятельность каждого проходит с различной интенсивностью. Это зависит, прежде всего, от индивидуальных особенностей мышления субъекта, его профессионального опыта, предметной избирательности восприятия, что влияет на характер и направление мыслительной деятельности, выбор поисково-познавательных средств. В связи с этим, полагаем, есть необходимость раскрыть природу такого явления как “следственная интуиция”.

“С психологической точки зрения интуицией называют неосознанное творческое решение задачи, основанное на длительном творческом опыте субъекта. Исходя из этого, следственную интуицию можно охарактеризовать как основанную на опыте и знаниях способность непосредственного решения следственных задач при ограниченных исходных данных”.^¹³⁴

Ограниченное информационное поле исходных следственных ситуаций значительно повышает роль интуитивного мышления в решении мыслительных задач в ходе расследования преступлений. Поскольку интуитивный процесс мышления проходит настолько быстро, что часто не осознается самим субъектом познания - это является еще одним фактором, обусловливающим динамизм исходной проблемно-поисковой следственной ситуации.

Интуиция опирается на данные прошлого сознательного и подсознательного опыта. Подсознательное сравнение с этим прошлым опытом и приводит к озарению, неожиданному решению.^¹³⁵

Эта взаимосвязь большей частью остается скрытой для сознания, решающего задачу.^¹³⁶

Полагаем, Г.А.Зорин весьма точно описывает генезис интуитивного процесса. Он складывается из ряда моментов:

“- следователь осознает, что нашел решение, обеспечивающее выход из следственного тупика;

- это решение приходит неожиданно (неожиданность интуитивного решения Пуанкаре сравнивал с молнией среди бесконечно долгой ночи);

- найденное решение сопровождается чувством уверенности в том, что оно верно, что это именно то решение, которое мучительно искал следователь;

- интуитивно найденное решение, как правило, гармонично, оригинально, изящно (это обстоятельство подтверждают следователи и представители других творческих профессий);

- в интуитивно найденном решении можно обнаружить и средства его реализации (то есть перспективу), а при желании и определенных навыках интуитивное решение можно подвергнуть логическому анализу и развернуть его в ретроспективу, то есть рассмотреть процесс поиска решения в направлении от результата к его истокам;

- интуитивное решение можно рационализировать логическими средствами”.^¹³⁷

Примером удачного инсайт - решения, как результата интуитивного мышления следователя, может послужить исходная ППСС по уголовному делу, возбужденному 12.11.2004 г. по факту убийства сторожа Барнаульского радиозавода.

Прибывшая на место преступления следственно-оперативная группа обнаружила следующее: производственное помещение Радиозавода было арендовано одной из барнаульских коммерческих фирм под склад компьютерной техники. Труп сторожа находился под опрокинутым диваном, связанный в необычной позе - руки заведены назад, с силой притянуты к ногам и зафиксированы скотчем. Рот и нос потерпевшего были также плотно заклеены скотчем, что, по мнению судмедэксперта, и стало причиной смерти от асфиксии.

Осмотр помещения показал следующее: оказались похищенными 10 процессорных блоков для компьютеров, но без мониторов и принтеров. Еще два компьютера были разбиты молотком, а детали в беспорядке разбросаны по всему полу. Отсутствие повреждений на двери в склад позволило предположить, что сторож добровольно впустил преступников. Однако, характер хищения, и, прежде всего, то, что были похищены неукомплектованные компьютеры, явная жестокость преступников по отношению к сторожу дали основание следователю предположить инсценировку разбойного нападения и иной (некорыстный) мотив совершенного преступления. Как оказалось, именно интуитивная догадка следователя определила правильное направление поисковой деятельности всей следственно-оперативной группы и привела к удачному решению ППСС.

Инсайт - решение следователя основывалось на анализе следовой картины, информация о которой была противоречивой и лишена внутренней логики. Исходная ППСС по данному уголовному делу порождала ряд вопросов:

1) Зачем преступникам понадобилось разбивать новые укомплектованные компьютеры?

2) В чем причина жестокости, с которой был убит сторож, при отсутствии явных признаков сопротивления с его стороны?

3) Для чего были нужны преступникам неукомплектованные компьютеры?

Приведенные следственные и оперативно-розыскные мероприятия в данном направлении позволили сравнительно быстро установить личности преступников и обстоятельства совершенного ими преступления.

10.11.2004 г. сторож Быстров, находящийся в запасе подполковник ВС и работающий на Радиозаводе г. Барнаула, оказался случайным свидетелем того, как его знакомые разукомплектовали похищенный автомобиль. Используя шантаж и угрозы, Быстров потребовал от них сумму в размере 20 млн. руб. за свое молчание и назначил встречу в охраняемом им складе. Явившись в назначенное время в склад, преступники, находясь в состоянии алкогольного опьянения, набросились на Быстрова, открывшего дверь, связали и положили его на диван. Затем один из преступников, гр-н Карпов, испытывая особую неприязнь к потерпевшему, перевернул диван с Быстровым, нанес сторожу несколько ударов ногой по голове, а затем плотно заклеил ему рот и нос скотчем. Потерпевший агонизировал в течение 20 мин., а в это время преступники, не обращая на него никакого внимания, разбили молотком два компьютера, разбросали радиодетали по всему помещению и покинули склад.

Уже находясь за пределами склада, Карпов убедил соучастников вернуться на место преступления, так как ему в голову пришла мысль инсценировать разбойное нападение. С этой целью преступники подогнали к складу принадлежащий им автофургон “Газель”, загрузили в него первые, попавшиеся на глаза, процессорные блоки и скрылись.^¹³⁸

В приведенном примере криминальная ситуация во многом была спровоцирована виктимным поведением потерпевшего Быстрова. Кроме того, это хорошая иллюстрация того, как ситуация преступления корреспондирует с исходной следственной ситуацией. Непоследовательные, нелогичные действия преступников в информационном плане стали именно тем ключом, необходимым для понимания природы сложившейся по делу исходной проблемно-поисковой ситуации.

Динамизм, как атрибутивное свойство, присущ практически для всех исходных следственных ситуаций, будь это ситуация расследования убийства, грабежа или изнасилования. Другие качества исходной ППСС, как системность и многофакторность, напротив, отличают одну следственную ситуацию от другой: например, исходную ППСС изнасилования от ППСС любого другого преступления против личности.

Системность и многофакторность исходных следственных ситуаций, по нашему мнению, во многом определяются характером и границами информационного поля, в пределах которых протекает расследование различных групп и видов преступлений.

На специфику исходных следственных ситуаций, динамику их развития в зависимости от вида совершенного преступления авторы обратили внимание уже достаточно давно.^¹³⁹

Данная специфика во многом обусловлена характером ситуации преступления и исходных данных о ней, имеющихся в распоряжении следователя на первоначальном этапе расследования. Исходная ППСС, определяемая характером и видом совершенного преступления, раздвигает пространственно-временные границы (так называемый “хронотоп”) первоначального этапа расследования.

Так, большая протяженность во времени исходной ППСС хищения с использованием служебного положения по сравнению с кражей обусловлена длящимся характером ситуации преступления и действием многих факторов в ходе расследования. При таком развитии проблемно-поисковой ситуации раздвигаются не только временные, но и процессуальные границы первоначального этапа расследования, так как в связи со сложным предметом доказывания по такой категории дел отодвигается момент предъявления обвинения должностному лицу.

В обосновании данного тезиса приведем уголовное дело № 9857, возбужденное Барнаульской спецпрокуратурой по надзору за учреждениями УИС, по факту порчи фильтрующих элементов 01м-1227 и 01м-1228 в учреждении УБ-14/8 строгого режима в городе Новоалтайске.

Настоящее уголовное дело было возбуждено по материалам инвентаризации, проведенной финансово-плановым отделом ГУВД Алтайского края. Была выявлена недостача на сумму 65 тыс. руб. Выводы ревизоров были категоричны: недостача листовой стали явилась следствием недостаточного контроля за расходом материалов в процессе производства.

Уже при первом знакомстве с материалами ревизии следователь обратил внимание на противоречивость и тенденциозность проведенной проверки.

Например, в п. 5 Акта ревизии было отмечено отсутствие контроля за расходом материалов в процессе производства, в то же время в п. 3 Акта указывалось, что снятие остатков незавершенного производства производится ежемесячно.

Уже первые шаги по расследованию данного преступления показали, что учет незавершенного производства в исправительном учреждении вообще отсутствует. Кроме того, в материалах проверки были представлены объяснения только работников ИК, реально заинтересованных в прекращении уголовного дела и ни одного объяснения материально-ответственных лиц из числа осужденных.

Первой ошибкой организационно-тактического плана было возвращение следователем материала, предоставленного ГУВД Алтайского края, в то же ведомство для дополнительной проверки. Об объективности повторной ревизии теми же лицами из того же учреждения, естественно, не могло быть и речи.

В ходе предварительного следствия было установлено, что фактически ежедневный отпуск металла в 6 раз перекрывает норму расхода, установленную суточной программой.

Например, бухгалтерией в августе 1988 года со склада ИК было отпущено 5 тонн стали, что составило 5-дневную норму расхода металла (суточная составляет 1 тонну). Сопоставляя различные документы бухгалтерского учета и отчетности, следователем были получены любопытные данные.

Так, в ходе исследования отчета по форме 12-СИ за 1 и 2 полугодие было установлено, что плановая программа по производству фильтрующих элементов составила 140 000 изделий в год. Фактическое выполнение плана за год составило 138 000 изделий, то есть на 2 000 изделий меньше, чем по плану. В отчете, представленном бухгалтерией УБ-14/8 в УВД Алтайского края была отмечена экономия металла на 150 тонн. Это заставило следователя оперативно принять меры по наложению ареста на всю документацию цехового склада, так как из объяснения кладовщика цехового склада осужденного Иванова усматривалось, что работниками бухгалтерии ИК уже предпринимались попытки уничтожения всех актов списания материалов в цех № 2 за год. Суммирование количества металла, списанного по актам за год в данный цех, показало, что при существующей норме расхода металла на одно изделие со склада в цех поступило материала, необходимого для производства 430 000 изделий в год при плане 140 000 изделий в год.

Несмотря на данные обстоятельства, следователь не стал исследовать вопрос об ответственности главного бухгалтера Ефремовой и самого начальника ИК, которые должны были нести солидарную ответственность за приписки и искажение отчетности, а взял на вооружение только одну версию, выдвинутую в ходе допроса самим же главным бухгалтером учреждения. Ефремова пояснила, что недостача возникла вследствие плохих условий хранения и порчи материала; нарушения осужденными технологии производства при штамповке изделий, что и привело к перерасходу материала.

Взяв на вооружение версию о нарушениях технологического процесса при работе осужденных на штамповке, следователь не назначил необходимую по делу технологическую экспертизу. Остались также неисследованными следующие вопросы:

1) возможен ли перерасход металла в связи с неправильной наладкой штампов, как утверждали на допросах работники ИК?

2) почему при имеющемся фактическом перерасходе металла бухгалтерия учреждения подавала в ГУВД Алтайского края данные об экономии материала?

3) почему использование фондового материала на нужды ИК, в том числе оборудование секторной системы, не находит отражения в бухгалтерских документах?

Дело оказалось очень сложным, многоэпизодным, требующим от следователя инвариантных решений, однако обвинение было предъявлено только начальнику УБ-14/8, а уголовное дело вскоре прекращено по п. 8 ст. 5 УПК РСФСР в связи с весьма “загадочной“ смертью обвиняемого. Вопрос об участии в деле других должностных лиц так и остался неисследованным.^¹⁴⁰

Определить границы по данному уголовному делу, отделяющие первоначальный этап расследования от дальнейшего, можно лишь весьма приблизительно. Многофакторность расследуемого события преступления (протяженность хищения во времени, противодействие следствию со стороны сотрудников МВД и их корпоративность, большой и неопределенный следствием круг подозреваемых) предопределила не только генезис и динамику исходной ППСС, но и привело к расширению пространственно - временных и процессуальных границ первоначального этапа расследования, который закончился только через два месяца одновременно с предъявлением обвинения начальнику ИК. Неисследование вопроса об участии в преступлении других лиц неизбежно привело к тому, что истина по данному уголовному делу так и осталась не установленной.

Исходные проблемно - поисковые следственные ситуации по различным категориям уголовных дел отличаются спецификой первоначальных данных и направлением познавательной деятельности следователя. Если в приведенном примере основной вопрос, подлежащий исследованию – имело ли место хищение либо преступная халатность? - то при обнаружении, например, фрагмента расчлененного человеческого тела, основной вопрос, подлежащий разрешению следователем - кто убит? “Специфика работы по рассматриваемым делам проявляется, прежде всего, в том, что, не зная, кто именно убит, следователь в значительной степени лишен возможности строить и проверять версии об убийстве на основе данных о потерпевшем и его связях. Поэтому одно из основных направлений расследования по делам такого рода - установление личности убитого”.^¹⁴¹

Кроме направления поисковой деятельности, исходная ситуация расследования убийства отличается, например, от следственной ситуации хищения скоростью развития. Как показывает практика, первоначальный этап расследования убийства имеет более сжатые временные рамки, чем по другим видам преступлений, так как скорость познавательных процессов следователя во многом зависит от скорости протекания трупных явлений. ППСС по такого рода делам могут перерасти в ситуации тактического риска в случае утраты основного объекта экспертного исследования по убийству - трупа.

Исходная ППСС может перерасти в ситуацию организационно-неупорядоченного типа и, наоборот, в связи с неправильно организованной участниками расследования коммуникативной деятельностью. При этом помехи в коммуникативной деятельности создают негативный эмоциональный фон для процесса познания в целом.

В качестве примера перерастания организационно-неупорядоченной следственной ситуации в проблемно - поисковую приведем уголовное дело, возбужденное 28.12.93 г. по факту убийства охранника АО “Русского дома Селенга”. Данное коммерческое предприятие арендовало помещение у Дворца культуры шинников г. Барнаула, где и был обнаружен труп охранника Котова. Когда на место происшествия прибыла следственно-оперативная группа под руководством молодого следователя прокуратуры Агеева, там уже находился заместитель начальника Ленинского РОВД, начальник уголовного розыска Иванов и участковый Закурдаев.

Эксперт - криминалист Соколов в ходе осмотра пришел к выводу о невозможности выделить следы преступников в общей массе оставленных, в том числе и сотрудниками РОВД, следов. В это время начальник уголовного розыска Иванов вместе с участковым продолжали производить осмотр помещения: разбирали документацию “РДС”, осматривали вскрытые сейфы. Приняв участие в наружном осмотре трупа, заместитель начальника РОВД затеял спор с судмедэкспертом о характере и механизме телесных повреждений. Следователь призвал всех присутствующих на ОМП лиц к порядку, заявив, что он является руководителем следственно - оперативной группы, поэтому все обязаны выполнять его указания. Он потребовал от заместителя начальника Ленинского РОВД покинуть место происшествия, в результате чего коммуникативная деятельность в ходе осмотра переросла в межличностный конфликт, сказавшийся на качестве познавательной деятельности следователя и других участников ОМП.^¹⁴²

В данном примере следователь допустил целый ряд ошибок организационно - тактического плана, четко не обозначив свою организаторскую роль в проводимом следственном действии. Ошибки организационно - тактического плана неизбежно переросли в гносеологические, то есть ошибки познания, а сложившаяся в результате этого исходная ППСС не получила должного разрешения.

Исследуя природу исходной ППСС, необходимо сказать о психодиагностике места происшествия и ее значении в разрешении ситуаций данного типа. Как показывают исследования, в ходе ОМП можно выявить не только материальные следы, прямо или косвенно указывающие на лицо, совершившее преступление, но и путем анализа обстановки, механизма и способа совершения преступления установить личностные качества и свойства правонарушителя, его эмоциональное состояние. Немецкий криминалист Эрих Анушат в связи с этим писал: “Большая часть улик, - именно все те, которые получают благодаря осмотру, - материально осязаемы, и глаз криминалиста обнаружит их, если только он в достаточной степени откроет его. Криминалист, который постоянно заботится о том, чтобы производить осмотр и тщательное “наблюдение”, имеет все шансы на успех”.^¹⁴³

На наш взгляд, одной из удачных попыток разрешить исходную ППСС в условиях информационной неопределенности является построение и использование т.н. “психологического профиля преступника”. Психологический профиль (портрет) преступника, как правило, применяется для описания особенностей и специфических деталей действий преступника, исходя из анализа объектов материального мира и основных законов психологии, что позволяет называть его одним из методов психодиагностики места происшествия. Кроме того, полагаем, данный метод можно рассматривать и как один из вариантов криминалистического прогнозирования.

Впервые о возможности диагностики места происшествия с помощью психологического портрета преступника заговорили криминалисты США. Исследования, проведенные ими, показали, что можно делать выводы об образе жизни, криминальных особенностях и месте постоянного проживания т.н. “серийного преступника” на основании данных, свидетельствующих о том, где, когда и как были совершены им преступления.^¹⁴⁴

Опыт каждодневной практики сотрудников ФБР постепенно формировал концепцию так называемой внутренней логики преступления. Ее принципы можно проиллюстрировать. Например, предположением, что хорошо разработанное и организованное преступление совершается лицом, которому вообще свойственно тщательно планировать и формировать свою жизнь.^¹⁴⁵

Одной из главных гипотез при создании психологического портрета преступника является допущение, что способ совершения преступником первого преступления будет иметь некоторое сходство со способом совершения им других преступлений. Второй гипотезой является предположение о предопределенности расстояния между домом преступника и местом совершения им преступления. Третьей - гипотеза о специфичности преступлений.

Если существует вероятность того, что при совершении какого-то конкретного вида преступлений преступник проявляет определенную последовательность действий, то возникает вопрос об его “профессионализме”. Здесь важно то, что, как предполагается, преступники обладают рядом однотипных криминальных “репертуаров” и, вместе с тем, индивидуальными особенностями.

Однако в зарубежной криминалистической литературе существует точка зрения, согласно которой молодые преступники имеют склонность использовать эклектически различные модели преступлений, то есть совершать разные виды преступлений. Последнее обстоятельство значительно усложняет задачу психодиагностики места происшествия.^¹⁴⁶

Результатом исследований, проведенных американскими учеными, стало следующее:

1) Выявление устойчивых связей между местом преступления, его способом, характером следовой картины; периодичностью преступных действий и виктимологическими особенностями жертвы.

2) Возможность создания розыскной модели вероятного преступника по тем или иным признакам места происшествия.

3) Возможность психолого-психиатрической идентификации подозреваемых и обвиняемых путем соотнесения их с розыскными моделями.^¹⁴⁷

Попытки исследовать причинно - следственные связи между социально-психологическими характеристиками личности преступника и механизмом совершенного им преступления с помощью математического аппарата нашли свое выражение в построении уравнения так называемой основополагающей (канонической) корреляции. Эта процедура ставит своей целью объективный анализ связи между двумя группами переменных величин. Иначе говоря, это попытка выведения сложных регрессионных уравнений, которые содержат ряд переменных критериев, а также определенное число прогностических переменных величин.

“На одной стороне этого уравнения находятся необходимые для следователей переменные величины, извлеченные из информации о преступлении, на другой - характерные особенности преступника, имеющие поисковую ценность.

Так, если А₁. . . n означает действие преступника (включая, например, время, место и выбор потерпевшего), а С₁ . . . m означает характерные особенности преступника, то весовые соотношения между F₁. . . Fn (где F –коэффициент корреляции устойчивых признаков механизма преступления) и K₁ . . . Km (где К – коэффициент корреляции устойчивых признаков в психологическом профиле преступника) могут быть записаны уравнением следующего вида:

F₁A₁ + . . . + F _n A _n = K₁C₁ + . . . + K_m C_m“.^¹⁴⁸

Как хорошо видно из данного уравнения, имеется прямо пропорциональная связь между данными о механизме преступления и данными о личности преступника. Полагаем, справедливо в связи с этим отмечает Д. Кантер, что “… если бы такие ортодоксальные уравнения можно было выводить для любого дополнительного ряда преступлений, то это бы послужило мощной вспомогательной основой для криминалистики и удивительных психологических парадоксов в теории преступного поведения”.^¹⁴⁹

В отечественной научной литературе также предпринимаются попытки психодиагностики МП с помощью методики построения психологических портретов вероятных преступников. Особенность таких исследований состоит в том, что большинство трудов, посвященных данной проблеме, в качестве объекта исследования выбирают личность сексуального маньяка. И это не случайно, так как преступление данного вида имеет важный системообразующий фактор - серийность, который позволяет исследовать данное явление с помощью системного и ситуационного методов. В связи с этим представляются удачными результаты исследования известного психиатра А.О. Бухановского, составившего вероятный портрет Чикатило, который полностью совпал с реальным.^¹⁵⁰

По мнению А.О. Бухановского, “феномен Чикатило состоит из нескольких блоков. И первый из них - это предрасположение. Это предрасположение складывается из трех компонентов: 1) Своеобразное состояние мозга. 2) Своеобразное сексуальное состояние. 3) Своеобразное состояние личности - то есть свойства характера, темперамента.

“Синдром Чикатило” начинается с любого дискомфорта в психическом состоянии. Природа требует возврата в комфортное состояние. Если есть определенная предрасположенность, возникает и постепенно развивается механизм, руководящий поведением. Это происходит не вдруг, а на протяжении длительного времени. Своеобразным катализатором становится так называемое запечатление, то есть сочетание событий, увиденных однажды в страшном, жестоком антураже.

Так, маньяк Сливко из Невинномыска стал свидетелем автомобильной катастрофы, в результате которой погиб мальчик. В подсознании будущего убийцы отпечатался образ мертвого ребенка в аккуратной пионерской форме, блестящих черных ботиночках. Но от запечатления сцен жестокости и насилия до садистских преступлений маньяк должен пройти достаточно долгий путь. Потом запечатленный некогда антураж маньяк станет воссоздавать в сценариях своих преступлений.

Так, Сливко, постепенно от патологического поведения перейдя к изощренным убийствам подростков, подробно воссоздавал запечатленный образ погибшего, одевая свои жертвы в пионерскую форму и блестящие ботиночки. В поисках утраченного комфорта “синдром Чикатило” толкает больного на новые садистские преступления на сексуальной почве, вплоть до пожирания частей человеческого тела”.^¹⁵¹

К сожалению, отечественная и зарубежная психиатрия еще недостаточно изучила влияние функциональных сдвигов в обмене нейромедиаторов мозга на генезис психопатических личностей и их криминальных наклонностей.

Так, до сих пор не совсем ясно, какую роль в поведенческих реакциях, в регуляции эмоционального состояния, влечений, мотивации играет вещество «серотонин».

Исследования таких психиатров как О.Г. Газенко^¹⁵², О.С. Брусов^¹⁵³, Л.Н. Мезенцева^¹⁵⁴ обнаружили пониженное содержание серотонина в крови у людей с агрессивным поведением. Кроме того, опыты на обезьянах показали, что повышение содержания серотонина в мозгу сопровождается возбуждением и агрессией. По мнению А. Матсона, нарушения функции серотонинергической системы имеют прямое отношение к механизму развития криминальных наклонностей и дисфорий у антисоциальных личностей. Но какое именно отношение - психиатрическая наука на современном уровне развития ответить пока не может.

Аналогично, не может найти объяснения т.н. “феномен скрытого левшества”, обнаруженный у Чикатило, Джумагалиева и других серийных убийц учеными Академии Управления МВД РФ (Самищенко С.С. и др.). Было установлено, что гребневой счет (суммарное количество папиллярных линий между дельтой и центром узора) у большинства людей (85 %) на правой руке больше, чем на левой. 15 % людей имеют обратно пропорциональную зависимость по гребневому счету, являясь “левшами”. У большинства обследованных серийных убийц гребневой счет на левой руке больше, чем на правой, хотя почти все они “левшами” не являлись. Поскольку уже давно медициной установлена определенная зависимость между дерматоглифическими, дактилоскопическими узорами и функциями полушарий головного мозга, полученные результаты исследований позволили ученым выдвинуть гипотезу - не находится ли “феномен скрытого левшества” в причинной связи с нарушениями в работе нейромедиаторов, в том числе регулирующих половую сферу у серийных убийц? Проверка и подтверждение данной гипотезы могли бы иметь важное значение в криминалистической прогностике.

В связи с актуальностью проблемы серийных убийц, и применительно к вопросам криминалистической прогностики, представляет определенный интерес методика построения розыскных профилей серийных сексуальных убийц, разработанная Ю.М. Антоняном и другими учеными ВНИИ МВД РФ.

В зависимости от способа, орудия преступления и характера телесных повреждений на трупе данные ученые разделяют таких убийц на две группы: “душителей” и “потрошителей”.

Среди “душителей” различаются три основных группы лиц: которые “только” душили, не нанося телесных повреждений; которые наносили повреждения в половой сфере; которые помимо удушения наносили повреждения не в половой сфере.

Так, “... для “душителей”, которые не наносили телесных повреждений, характерны следующие розыскные признаки:

- половина из них были женаты, более 50% имели детей;

- преобладает неполное среднее образование;

- несексуальная агрессия против жены и случайных лиц в форме побоев и вербальных оскорблений;

- основная масса убийств совершается с 18 до 24 часов;

- периодичность нападений: каждый день, через день или 1 раз в неделю - 25 %; 1 раз в месяц и в период от одного месяца до трех лет – 75 %;

- в 17 % случаев скрывают труп, в 83 % - не скрывают;

- преобладает внезапное нападение на жертву;

- жертвами, чаще всего, становятся женщины старше 18 лет.

Для “душителей”, которые наносили еще и повреждения в половой сфере, характерны следующие розыскные признаки:

- относительно высокий уровень образования; среди них встречаются также лица с незаконченным высшим и высшим образованием;

- все такие лица душили руками;

- 35 % болели шизофренией, 75 % страдали остаточными явлениями поражения головного мозга. Все они лечились в психиатрической больнице;

- в 50 % случаев скрывают труп;

- преобладает вовлечение жертвы обманом или с помощью силы;

- нападение в лесистой местности, лесопарковой зоне;

- третья часть жертв - дети до 12 лет;

- периодичность нападений: каждый день, через день или 1 раз в неделю – 50 %; 1 раз в месяц и в период от одного месяца до трех лет - тоже 50 %”.^¹⁵⁵

Иные признаки, по мнению Ю.М. Антоняна, В.А. Верещагина и других авторов, могут быть, соответственно, положены в основу розыскных профилей “потрошителей”. Здесь возникает закономерный вопрос - насколько должны быть устойчивы корреляционные величины, чтобы послужить основой психологического портрета преступника? Очевидно, что от этого будет зависеть адекватность розыскной модели и, следовательно, направление развития исходной следственной ситуации.

Данный вопрос в криминалистической литературе до настоящего момента является дискуссионным. Особенно острая научная полемика разгорелась вокруг разработки типовых версий о лицах, совершивших убийство без очевидцев, Л.Г. Видонова.

Л.Г. Видонов исходил из "...представления о существовании закономерных связей между местом, временем, способом совершения преступления, личностью потерпевшего, с одной стороны, и обстоятельствами, относящимися к преступнику (его пол, возраст, место жительства и др.) - с другой. Степень связи между теми и другими признаками исчисляется в процентах.

Так, если некоторым признакам места происшествия, способа преступления и потерпевшего во всех случаях сопутствуют определенные признаки преступления, это - стопроцентная, или "однозначная" связь; когда же эти признаки в одних случаях совпадают, а в других расходятся, то это - "вероятностная» связь.

Места совершения преступления образуют 9 условных групп. Данные о времени суток (от 5 до 7; от 7 до 9 часов и т.д.) распределены на 6 отрезков. Наряду с этим, время совершения убийств различается по "сезонам" (весенняя распутица, осенняя распутица, снегопады, сезон охоты и сбора грибов). Таких "сезонов" - 4. Способов убийств - 9. Орудия преступления (ножи, кинжалы, "тупые предметы", разные виды огнестрельного оружия и др.) составили 29 групп.

Потерпевшие делятся на 2 группы по признаку пола и еще на две - по возрасту (моложе 23 лет и старше). По характеру они разделены на 4 группы - "конфликтные", "доброжелательные", "осторожные" и "жадные". Убийцы делятся на две группы по половой принадлежности, на три группы по возрасту (от 10 до 15, от 16 до 23 и от 24 до 88 лет) и на две группы - по наличию или отсутствию судимости.

В зависимости от отношения к потерпевшему убийцы распределяются на 5 групп: супруги, близкие родственники и свойственники; соседи, сослуживцы, знакомые и незнакомые. По психическому статусу убийцы делятся на две группы: "нормальные" и "дебилы", по отношению к алкоголю - еще на две группы: пьющие и непьющие. Еще по одному признаку - расстоянию между местом жительства и местом убийства - преступники представлены пятью группами: проживающие не далее 500 м, в 600 - 800 м, в 1 - 3 км, в 5 -12 км, до 2000 км”.^¹⁵⁶

Справедливо, на наш взгляд, критикуя данную разработку Л.Г. Видонова, А.М. Ларин отмечал, что бесконечное сочетание признаков места, времени, орудий преступлений, а также признаков, относящихся к потерпевшему, делают данную систему бесполезной для розыскного дела.

Так, "общее число возможных сочетаний этих признаков представляет собой произведение чисел, выражающих количество разных признаков места преступления (9), времени суток (6), "сезонов" (4), орудий преступления (29), а также признаков, относящихся к потерпевшему: половой принадлежности (2), возраста (2), характера (5). Это ни много, ни мало, как

9 х 6 х 4 х 29 х 2 х 2 х 5 = 125280 сочетаний".^¹⁵⁷

Полагаем, основным методологическим недостатком разработки Л.Г. Видонова является отсутствие доминантных, устойчивых признаков в основе розыскной модели. Кроме того, автор абсолютизирует фактор детерминированности всех элементов криминалистической характеристики преступления и практически не учитывает фактор случайности, как в механизме совершения преступления, так и в личности преступника.

Следует отметить и достаточно низкую репрезентативность уголовных дел, данные которых были положены в основу приведенной выше классификации, хотя представляется очевидным, что чем выше репрезентативность, тем более высокая степень достоверности розыскной модели, а значит, большая вероятность благополучного разрешения исходных проблемно-поисковых следственных ситуаций.

На наш взгляд, построение адекватных психологических портретов, как розыскных моделей, возможно только в двух случаях:

1) Когда в самом механизме совершенного преступления заложен сис-темообразующий фактор, например, серийность в убийствах на сексуальной почве;

2) Когда в основу розыскной модели положены действительно повторяющиеся доминантные признаки механизма преступления и устойчивые корреляционные связи элементов криминалистической характеристики преступления.

На наш взгляд, второму критерию, например, в полной мере отвечает разработка В.К. Гавло. Разрабатывая типовую криминалистическую характеристику совершения убийства матерью новорожденного ребенка, им были выявлены любопытные закономерности, позволяющие "...все многообразие уголовно-значимой информации, идущей от исследования внешнего вида и состояния трупов младенцев, выделить в две основные группы, которые условно можно назвать "чужой ребенок" и "свой ребенок". Первая группа - "чужой ребенок" - характеризуется информационной системой признаков глубоко бездушного, безразличного, порой жестокого, циничного обращения виновных с младенцем, как во время родов, так и после них. Беременность эти женщины не приняли, а ребенок остался для них чужим. Чувства жалости, материнства, раскаяния в содеянном не проявляется у них даже в способе захоронения этого ребенка. За такими действиями обычно скрываются виновные с крайне отрицательной характеристикой.

Вторая группа - "свой ребенок" - несет несколько отличную от первой информацию. Беременность они воспринимают как желанную, хотя и считают ее большой ошибкой. Испытывают чувство жалости к убитому младенцу, раскаиваются в содеянном и на этом основании оказывают действенную помощь следствию, более коммуникабельны. Нередко трупы завернуты в чистые простыни, пеленки, тщательно обмыты. Рода проведены аккуратно, асфиксия выполнена без излишних травм и др. Это вызывает необходимость поиска виновной не только среди женщин с отрицательной, но и с положительной характеристикой. Велика вероятность, что они живут в семьях, имеют детей.^¹⁵⁸

Существование таких корреляционных зависимостей позволяет следователю сузить круг подозреваемых по данным преступлениям, направить поисково - познавательную деятельность в нужное русло. Как справедливо отмечает В.К. Гавло^¹⁵⁹, правильно организованный поиск "от трупа младенца к матери" обеспечит транзитивность решений следователя и удачное разрешение даже самых сложных ППСС.

В практической деятельности правоохранительных органов при решении задач психодиагностики места происшествия отсутствие розыскных моделей компенсируется интуицией следователя, личным и коллективным эмпирическим опытом, наблюдательностью. Именно эти составляющие "следственного мышления" позволяют выявлять корреляционные зависимости в реальных проблемно-поисковых ситуациях уже в ходе осмотра МП.

Так, анализ следственной практики показывает, что существует корреляционная зависимость способа преступления и предмета преступного посягательства от возраста преступника. Исходя из этого, уже при проведении ОМП можно определить, что преступление, например, совершенно несовершеннолетним.

Например, "хорошо известно, что подростки, чаще всего, посягают:

а) на продукты, которые могут стать объектом непосредственного потребления (сладости, спиртные напитки, некоторые деликатесные продукты питания); б) на предметы, особо значимые для несовершеннолетнего в связи с интересом к спорту, музыке и т.д.; в) на мотоциклы, мопеды, велосипеды или запасные части к ним; г) на предметы молодежной моды - в связи с желанием хорошо одеться, иметь заманчивую вещь (эти преступления могут совершать и взрослые при наличии соответствующих потребностей и интересов и невозможности их удовлетворения правомерным путем); д) на марки, монеты и др. вещи.^¹⁶⁰ Таким образом, прослеживается корреляционная зависимость между предметом преступного посягательства и мотивацией преступления (потребностями подростка).

Наблюдаются и другие закономерности.

Так, по данным Л.Л. Каневского, "...а) подростки совершают преступления в сравнительно ограниченном круге мест; б) они чаще, чем взрослые, совершают кражи из общежитий, школ, ПТУ, сараев; в) грабежи и разбойные нападения в районе школ, ПТУ, общежитий они совершают также значительно чаще, чем взрослые, но реже - во дворах, в общественных местах; г) убийства совершаются ими, прежде всего, в местах, где они проводят свободное время (в жилищах, на пустырях и т.д.) и в очень редких случаях - на улицах, дорогах, производстве; д) около половины краж личной собственности граждан, как взрослыми, так и подростками, совершаются в дневное время; остальные кражи взрослыми совершаются в предвечерние часы (28 %) и в ночное время (19 %), а подростками - до 30 % в ночное время, 17 % - в предвечерние часы.^¹⁶¹

Приведенные данные иллюстрируют пространственно - временную обусловленность места совершения преступления возрастом и местом жительства (учебы) несовершеннолетних преступников. Имеется также устойчивая связь между возрастом преступника и способом совершения (сокрытия) преступления.

Так, «...при совершении убийств несовершеннолетние преступники только в 18 % случаев принимают меры к сокрытию трупа. Труп обычно закапывают в снег, забрасывают листьями или небольшим слоем земли. Другие способы сокрытия трупа достаточно редки (утопление, сжигание) - в 4 %. Немаловажное криминалистическое значение имеет и место сокрытия трупа. Как показывает изучение практики, почти во всех исследованных случаях трупы обычно скрывались в 5-10 м от места убийства. Орудия преступления в 50 % случаев выбрасывались в районе МП; д) при убийствах, изнасилованиях, других преступлениях против личности несовершеннолетние предпринимают и другие, чаще всего, элементарные действия по сокрытию следов совершенного преступления».^¹⁶²

Правильная оценка свойств и качеств объекта посягательства позволяет судить о мотивах преступления, а, следовательно, и об уровне развития преступника: его интеллекте, возрасте, поле; в некоторых ситуациях - о профессиональной принадлежности, иногда - об интересах и его хобби. Объект посягательства, будучи побудителем к преступлению, обусловливает и выбор способов совершения преступления. Анализ использовавшихся орудий совершения преступлений дает ответ на вопросы о профессиональном либо преступном опыте лица и о таких его эмоциональных состояниях, как состояние аффекта либо гнева, либо состояниях алкогольного, токсического или наркотического опьянения.^¹⁶³

Немаловажное значение в криминалистической прогностике и розыскном деле имеет так называемый "синдром Раскольникова", хорошо описанный в романе Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание", заставляющий преступника помимо его воли и желания вновь и вновь являться на место совершенного им преступления. О возможности применения данного психологического феномена в розыске и поимке преступника свидетельствуют конкретные примеры из следственной практики.

Так, “...по делу об изнасиловании и убийстве семилетней девочки старший следователь прокуратуры Ленинграда поручил работникам милиции установить наблюдение за пустырем, где было совершено преступление. Среди посетивших пустырь 109 человек внимание привлек некий Стрелинов, который появился там в нетрезвом состоянии и не имел при себе документов. Позднее на одном из допросов подозреваемый рассказал, что пришел на место изнасилования и убийства под влиянием одолевавших его тревоги и любопытства. В этот день он несколько раз проезжал на городском транспорте и проходил пешком возле пустыря, видел там работников милиции, но его все равно "тянуло" на место происшествия. Не сдержавшись, он вышел из трамвая и пошел на пустырь к месту, где оставил труп девочки. Там его и остановили работники милиции.

Орудовавший в течение пяти лет в Подмосковье сексуальный маньяк и убийца Ряховский был схвачен лишь после того, как следственно - опера-тивная группа, проанализировав нераскрытые ранее преступления, совершенные аналогичным способом, обратили внимание на то, что убийца имел почти патологическую склонность совершать очередное убийство на одном из тех мест, где он уже ранее совершал преступление. Он был задержан в результате засады, организованной на месте, где было совершено очередное преступление.

Таковы в общих чертах психологические аспекты раскрытия серийных убийств и других тяжких преступлений против личности. Что касается криминалистических способов, то наиболее значимым из них, конечно, является осмотр места происшествия”.^¹⁶⁴

Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что умение следователя выявлять устойчивые причинно-следственные связи в механизме совершенного преступления позволяет ему успешно разрешать исходные ППСС уже в ходе осмотра места происшествия. Но исходные проблемно - поисковые ситуации могут возникать не только в ходе ОМП, но также и других следственных действий, в основе которых лежит процесс реконструкции события преступления. К таким следственным действиям относится, например, опознание.

Исходные ППСС, возникающие при производстве опознания, обусловлены психологической природой данного следственного действия.

"Психологией установлено, что у познающего последовательно реализуются следующие процессы: 1) формирующий - стадия усвоения, осознания образа, предмета, лица, которая, в свою очередь, подразделяется на ряд этапов; 2) опознавательный - стадия распознавания. В этой стадии происходит восприятие в натуре определенной группы объектов, оживление в памяти мысленной модели ранее воспринимавшегося объекта и, наконец, мысленное сопоставление всех этих объектов и решение вопроса об опознании - о тождестве или различии.

Рассматривая психологическую структуру опознания, необходимо учитывать, что в процессе предъявления объекта зрительного восприятия у опознающего происходит и корректировка воссозданного мысленного образа за счет дополнительного процесса вспоминания. В связи с этим различается 2 вида процесса опознания: симультанное (синтетическое) и сукцессивное (аналитическое).

При симультанном опознании опознающий делает вывод путем общего восприятия объекта, минуя сознательно проведенную стадию анализа признаков.

Сукцессивное опознание осуществляется путем нахождения и выделения в объекте отдельных признаков, элементов, деталей, которые затем синтезируются в общий образ, в результате чего и делается вывод о сходстве или различии объектов”.^¹⁶⁵

Так как процесс опознания во многом зависит от психических свойств опознающего субъекта, именно при производстве данного следственного действия и возникает наибольшее количество проблемно - поисковых ситуаций, обусловленных природой таких психических процессов, как восприятие и память. Во многом динамику возникающих при этом исходных ППСС определяет эмоциональный фон процесса опознания, порождающий следственные ситуации организационно-неупорядоченного типа.

Одним из негативных факторов, обуславливающих появление и развитие таких следственных ситуаций, на наш взгляд, является прямой контакт опознающего с опознаваемым. Возникающие в связи с этим следственные ошибки организационно - тактического плана связаны, прежде всего, с рефлексией опознающего, наблюдающего за реакциями следователя и других участников следственного действия, корректирующего свое поведение на опознании в зависимости от складывающейся ППСС и своих личных интересов.

Полагаем, на предотвращение именно таких следственных ситуаций направлена ч. 8 ст. 193 УПК РФ, предусматривающая предъявление лица для опознания в условиях, исключающих визуальное наблюдение опознаваемым опознающего. В этих случаях понятые должны находиться в месте нахождения опознающего, при этом понятым и опознающему обеспечивается возможность визуального наблюдения лиц, предъявленных для опознания.

Аналогичным образом данная проблема уже давно решается и в уголовном судопроизводстве Республики Казахстан.

Так, ч. 2 ст.229 УПК РК, вступившего в силу с 1 января 1998 г., устанавливает следующий порядок опознания: "В целях обеспечения безопасности опознающего, а также при опознании по особенностям голоса, речи, походки предъявление лица для опознания может быть произведено в условиях, исключающих визуальное наблюдение опознаваемым опознающего”.

Как видно, данные правовые нормы содержат достаточно подробную регламентацию условий разрешения проблемно-поисковых ситуаций, возникающих при производстве данного следственного действия, в частности, при опознании лица по голосу, речи и походке.

Отсутствие визуального контакта опознающего с опознаваемым позволяет устранить лишь определенный негативный фон, влияющий на динамику и объективность процесса узнавания, но далеко не все факторы, порождающие ситуации организационно-неупорядоченного плана, например, фактор внезапности, как в действиях следователя, так и опознаваемого.

Так, при производстве опознания гр-на Завидова А.Н., обвиняемого в совершении разбойного нападения на автофургон с товаром, у следователя возникла ситуация организационно-неупорядоченного плана. Завидов неожиданно встал рядом с сидящими статистами, а затем лег на пол. Участники следственного действия попытались поднять его с пола, завязалась борьба и дальнейшее проведение опознания стало просто бессмысленным.^¹⁶⁶

Приведенный пример достаточно хорошо иллюстрирует механизм трансформации следственных ситуаций организационно-неупорядоченного типа в проблемно-поисковые ситуации. Организационно-тактическая ошибка переросла в ошибку гносеологическую, так как вопрос о тождестве представленных объектов в данном опознании остался нерешенным.

В зависимости от того, с каким типом исходной ППСС сталкивается следователь, избираются приемы и методы ее разрешения. По степени информационной определенности различаются детерминированные и рандомизированные исходные следственные ситуации.

Как уже было отмечено в I главе настоящего исследования, детерминированная ППСС в информационном плане характеризуется наличием четкой корреспондирующей связи между элементами криминалистической характеристики преступления и элементами криминалистической характеристики расследования. В большинстве случаев это - очевидные преступления с типичными следовыми картинами и алгоритмами следственных решений. Проблемность в исходных следственных ситуациях данного типа имеется, но слабо выражена. На наш взгляд, оптимальным методом решения таких ППСС, разработанным еще в семидесятых годах прошлого столетия Г. Линстауном, является т.н. "блок - схема последовательности выполнения задач". Сущность его заключается в "схематическом изображении всех альтернативных путей решения какой-либо задачи. На каждом пути выявляются существенные этапы, а затем трудности и затраты, связанные с выполнением каждого этапа”.^¹⁶⁷

Данный метод уже давно и успешно взят на вооружение криминалистами, разрабатывающими блок - схемы расследования отдельных групп и видов преступления. С помощью данного метода можно определить те трудности либо облегчающие условия, с которыми может столкнуться следователь, разрешающий исходную ППСС. Эффективность метода Г. Линстауна зависит от объема и полноты информации, положенной в основу блок - схемы.

Так, “американскими криминалистами путем выявления и анализа сотен типичных ситуаций были выработаны весьма эффективные приемы полицейских опросов, исходя из личности преступника и имеющейся в распоряжении полицейского информации".^¹⁶⁸

Совершенно иные требования к методам разрешения предъявляются в условиях исходных ППСС рандомизированного типа. В отличие от детерминированных, эти следственные ситуации менее устойчивы, а имеющейся криминалистически значимой информации либо недостаточно, либо она лишена внутренних детерминант. Исходные ППСС данного типа крайне изменчивы, в связи с чем велик риск утраты следов преступления и иных фактических данных. Поэтому главное требование, предъявляемое к методам разрешения подобных ППСС - оперативность. Именно такими методами, по сути, являются методы Делфи и коллективной генерации идей, используемые как при разрешении следственных ситуаций, так и в криминалистической прогностике.

Метод Делфи является "...методом коллективной экспертной оценки, базирующейся на выявлении согласованного мнения экспертной группы путем автономного и анонимного опроса экспертов в несколько туров при сообщении им результатов предыдущего тура для дополнительного обоснования оценки и формирования статистической характеристики группового ответа. Применяя данный метод, нужно руководствоваться следующими правилами:

- тщательно отбирать специалистов;

- создавать условия для их наибольшей продуктивности;

- проявлять осторожность при формировании единой комбинационной позиции нескольких экспертов.

Условия для использования метода Делфи:

а) предусматривается эффективная система контактов экспертов;

б) обеспечивается свободный доступ экспертов к информации;

в) информация подготавливается заранее;

г) исключается информация, не представляющая интереса;

д) четко формулируется цель прогнозирования;

е) оценка прогнозов осуществляется при их реализации на практике".^¹⁶⁹

Главной особенностью метода Делфи является статистическая детерминированность группового ответа, что поднимает его эффективность в разрешении ППСС рандомизированного типа, природу которых, во многом, определяют именно статистические закономерности.

Каким же образом может быть применен метод Делфи при разрешении исходных ППСС? Рассмотрим это на примере уголовного дела № 2-57/08, приведенного в I главе нашего исследования.

Описанная ППСС убийства около Дворца культуры ПО "Сибэнергомаш" по уровню информационной определенности относится к рандомизированной: большое количество следов, не относящихся к событию преступления, труп не опознан и т.д. Сложность возникшей исходной следственной ситуации и несогласованность действий следственно-оперативной группы предопределило в целом неудачное развитие дальнейшего и заключительного этапов расследования.

Полагаем, метод Делфи существенно помог бы участникам СОГ в выборе правильного направления поисковой работы, вооружив следственно-оперативную группу стратегической версией и устранив несогласованность действий всех ее участников.

С этой целью каждому участнику СОГ следователь может предложить письменно и анонимно изложить свое видение произошедшего события и представление о личности вероятного преступника.

Очевидно, что в своих рассуждениях они будут исходить из анализа следовой картины места происшествия, характера телесных повреждений на трупе, руководствуясь при этом своей наблюдательностью и профессиональным опытом. Выводы участников СОГ должны быть подробно аргументированы, чтобы следователю был понятен логический ход их рассуждения.

Анализируя данные заключения, следователь может получить статистическую характеристику группового ответа. При этом, полученный процент статистической детерминированности позволит ему построить как основную (стратегическую), так и вспомогательные рабочие версии криминального события.

Если для метода Делфи присуща анонимность, то для метода коллективной генерации идей (т.н. "мозговая атака") свойственно открытое, публичное обсуждение экспертных оценок. При этом для экспертов “... устанавливаются следующие правила: 1) запрещается оценка выдвигаемых идей; 2) ограничивается время одного выступления, но допускается многократное выступление одного участника; 3) обязательно фиксируется все сказанное; 4) стимулируется развитие любой идеи; 5) между участниками поддерживаются свободные дискуссионные отношения”.^¹⁷⁰

Данный метод особенно часто используется в оперативно - розыскной деятельности при коллективной разработке сложной тактической операции. Каждому оперативному работнику руководитель группы предлагает открыто изложить свои соображения по поводу разработки и прогнозу ее возможных результатов. Свободные дискуссионные отношения между участниками группы позволяют прийти к оптимальному варианту прогноза с последующей корректировкой намеченного плана проведения оперативно - розыскного мероприятия. Результатом "мозговой атаки" в этом случае, как раз, и будет разрешение исходной ППСС оперативным путем.

Резюмируя изложенное, сформулируем краткие выводы по настоящей главе:

1) Следственные ситуации, возникающие на первоначальном этапе расследования в результате познавательной деятельности следователя, являются исходными ППСС.

2) Границы информационного поля, с которым сталкивается субъект познания на первоначальном этапе расследования, определяют генезис и динамику исходных проблемно-поисковых ситуаций.

3) Специфическая природа исходной ППСС позволяет выделить такие ее типичные признаки, как динамизм и многофакторность.

4) Психодиагностика места происшествия является одним из эффективных приемов разрешения исходных ППСС.

5) Психологический портрет преступника, как один из методов психодиагностики МП, представляет собой сущность более высокого порядка, чем обычная реконструкция события преступления, и может быть вполне использован при разрешении исходных ППСС, связанных с розыском реальных преступников.

6) Выбор методов и приемов разрешения исходных ППСС (метод Делфи, коллективной генерации идей и т.д.) зависит от сложившейся по уголовному делу следственной ситуации - детерминированного или ран-домизированного типа.

В настоящей главе ставилась задача рассмотреть исходную ППСС только для следователя, который, безусловно, является далеко не единственным субъектом, познающим ее. В следующей главе мы уже рассмотрим особенности познавательно - поисковой деятельности другого, не менее значимого участника расследования – судебного эксперта.

Глава 4. Проблемно-поисковые экспертные ситуации: понятие, структура и виды

Проблемы познания, возникающие на дальнейшем и заключительном этапах расследования, ставят нас перед необходимостью исследовать вопрос о месте эксперта и экспертного мышления в коллективной поисково - позна-вательной деятельности по раскрытию и расследованию преступлений.

Полагаем, в этой связи для определения места экспертных ППСС в системе следственных ситуаций необходимо определить место самой судебной экспертологии в современной системе криминалистических знаний. На наш взгляд, по данному вопросу далеко не все еще акценты в научной литературе расставлены до конца.

В своем развитии судебная экспертология претерпела весьма серьезную эволюцию от одного из разделов криминалистики - криминалистической техники - до самостоятельной области научного знания - общей теории судебной экспертизы. Толчком к возникновению и развитию данной теории, как известно, послужили взгляды П.И. Тарасова - Родионова на двойственную природу криминалистики и Ю.М. Кубицкого - на необходимость изъятия из криминалистики всего, относящегося к криминалистической экспертизе.^¹⁷¹

В последовавшую за этим научную дискуссию, продолжающуюся уже более сорока лет, были вовлечены ученые - криминалисты разных поколений.^¹⁷²

Объективным результатом данной научной дискуссии, на наш взгляд, как раз и стало появление и развитие судебной экспертологии (или общей теории судебной экспертизы), которую Р.С. Белкин, в частности, определял как “науку о закономерностях возникновения и развития судебных экспертиз, процесса экспертного исследования и формирования его результатов; закономерностей, проявляющихся в общности тех методологических и методических основ, на базе которых возможно объединение отдельных видов судебной экспертизы в единую целостную систему с четкой классификацией видов судебной экспертизы как ее элементов”.^¹⁷³

Несмотря на то, что право на существование судебной экспертологии, как самостоятельной науки, признается практически всеми авторами, проблема ее соотношения с частными криминалистическими теориями и другими науками, на наш взгляд, еще долго будет являться предметом научных дискуссий.

Полагаем, значительный спектр дискуссионных вопросов сразу же возникает при анализе и сопоставлении предметов судебной экспертологии и учения о следственных ситуациях, как частной криминалистической теории. На наш взгляд, проблемно-поисковая следственная ситуация, как интегративное начало двух теорий, позволяет в едином концептуальном блоке проблем рассматривать такие научные категории как 1) “криминалистическое и экспертное мышление”, 2) “криминалистическая и экспертная версии”; 3) “криминалистическое и экспертное прогнозирование”; 4) “следственная и экспертная ошибки” - относящиеся соответственно к понятийному аппарату криминалистики и судебной экспертологии. Это, в свою очередь, будет способствовать дальнейшей интеграции двух наук.

Что же представляет собой экспертная ППСС и каковы ее основные признаки?

Очевидно, что данный вид следственной ситуации порожден познавательной деятельностью эксперта, поэтому напрямую связан с понятием “экспертное мышление”.

Проблема экспертного мышления, на наш взгляд, в современной научной литературе разработана явно недостаточно.

Так, до сих пор нет ясности по таким вопросам, как понятие и структура экспертного мышления, предметность и мотивационные основы как предпосылки формирования экспертного мышления и др. Между тем, представляется очевидным, что, хотя экспертное мышление и является одной из многочисленных форм профессионального мышления, оно имеет свои особенности, связанные с предметом и методами исследования. Отсюда закономерен вопрос: чем же отличается экспертное мышление, например, от криминалистического мышления? Соотношение данных понятий, на наш взгляд, можно с успехом изобразить с помощью кругов Эйлера, частично пересекающихся друг с другом.

В зоне пересечения двух кругов Эйлера, на наш взгляд, как раз и будет находиться поисково - познавательная деятельность эксперта, направленная на разрешение проблемно - поисковых следственных ситуаций по уголовному делу. Очевидно, что познавательная деятельность судмедэксперта или любого эксперта в гражданском процессе выходит за рамки криминалистического мышления и образует зоны самостоятельного экспертного мышления, так же как познавательная деятельность следователя, оперативного работника или судьи является самостоятельным структурным элементом криминалистического мышления.

В отличие от следователя, оперативного работника или судьи, познание эксперта направлено только на изучение объектов материального мира, а его поисковая деятельность базируется на опыте (эксперименте), проведенном в соответствии с методическими рекомендациями. Объединяющим началом двух исследуемых видов мышления является оценка результатов познавательной деятельности на основе внутреннего убеждения познающего субъекта. Так же, как следователь (судья) оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению, так и эксперт оценивает свои экспертные выводы с позиции их правильности и единственной возможности. “Внутреннее убеждение эксперта, - как справедливо подчеркивал Р.С. Белкин, - это своеобразное эмоционально - интеллектуальнее состояние эксперта как познающего субъекта, наступающее в итоге всей его деятельности по решению конкретной экспертной задачи”.^¹⁷⁴

Объективные основания внутреннего убеждения судебного эксперта составляют в своей совокупности систему, элементами которой являются:

I. Профессиональные знания эксперта, в содержание которых входят его мировоззренческие принципы и установки, научные познания, знание им коллективной экспертной практики в данной области, необходимые навыки в применении нужных методов исследования, знание критериев и путей проверки полученных результатов, наконец, личный экспертный опыт.

2. Профессиональные качества эксперта: наблюдательность, внимание, глубина, гибкость, логичность и критичность ума, самостоятельность мышления, способность преодолеть предубеждение или предвзятость”.^¹⁷⁵

“С содержательной стороны имеется некоторое различие между внутренним убеждением эксперта, дающего категорическое заключение, и эксперта, формулирующего свои выводы в вероятней форме. В первом случае - это убежденность в том, что выводы истинны, однозначны и не, допускают иного толкования. Во втором - убежденность в невозможности по тем или иным причинам дать категорический ответ на поставленный вопрос”.^¹⁷⁶

В этом, на наш взгляд, принципиальное отличие от внутреннего убеждения следователя, прокурора, судьи, где оценка доказательств и выводы в принимаемых процессуальных решениях осуществляются только в категорической форме.

Для решения экспертных задач в отличие от криминалистического мышления экспертный мыслительный процесс требует четкого разделения осознаваемых и неосознаваемых, логических и интуитивных компонентов опыта. Если мышление следователя или оперативного работника допускает в процессе установления истины интуитивный опыт, то логический анализ в экспертном мышлении всегда базируется на объективно установленных фактах. “Интуитивный опыт в экспертной деятельности не исключается, как справедливо отмечает В.Л. Попов, - но он в основном учитывается при постановке альтернативных задач и выборе путей их решения... Опыт и интуиция эксперта могут инициировать его на углубление и расширение круга подлежащих изучению объектов и методов их исследования, но с непременной целью реализовать свои гипотезы, предчувствия, предположения в объективные доказательства”.^¹⁷⁷

Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что экспертное мышление по своей природе всегда является дискурсивным (или понятийно-логическим). Для подобного способа решения возникающих мыслительных задач характерно наличие предварительного знания о ходе решения, о тех факторах, при помощи которых оно может быть осуществлено. Эти знания приобретаются опытом, изучением определенной литературы, инструкций. При дискурсивном мышлении характерным является логическое выделение фактов, а также выводов из определенной заданной совокупности других фактов. Здесь всегда заранее имеется готовая формула логических действий (алгоритм).^¹⁷⁸

Несмотря на то, что в основе экспертного познания лежит опыт (эксперимент) и алгоритм опытных действий (разработанная методика экспертного исследования), оно является эвристическим, также как мышление следователя, оперработника или судьи, т.к. связано с поисковой деятельностью. Эта деятельность основывается, прежде всего, на “...методе аналогии, где в качестве аналога выступают прошлый опыт, обобщенные знания, и методе перебора вариантов. Результативность применения последнего метода тем более высока, чем полнее при переборе вариантов осуществляется мысленное экспериментирование с имеющейся информацией”.^¹⁷⁹

Эвристическое мышление в качестве обязательного элемента требует выдвижения гипотезы, которая призвана обеспечить дальнейшее развитие общего познавательного процесса. Как известно, различаются научные, частные и рабочие гипотезы. “Научная гипотеза - это предположение о закономерностях развития общества, природы или мышления, т.е. о явлениях, имеющих общий характер. В отличие от научной, частная гипотеза относится к какому-либо одному или нескольким фактам, явлениям, объясняет только их. Рабочая, или временная, гипотеза, касаясь, как и частная, одного факта или группы фактов, является, в отличие от частной гипотезы их условным объяснением, носящим временный характер и используемым лишь для дальнейшего исследования”.^¹⁸⁰

Полагаем, экспертная версия является разновидностью частной гипотезы. Если проблеме следственной версии в криминалистической науке уделено достаточное внимание, то к проблематике экспертных версий ученые стали обращаться лишь в начале 60-х годов.^¹⁸¹

Некоторые авторы вообще отрицали существование экспертных версий. Например, А.М. Ларин считал, что “...познавательная деятельность эксперта ничем не отличается от всякого иного исследования, производимого в научных и практических целях, а поэтому нет необходимости выделять экспертную версию как самостоятельное явление”.^¹⁸²

Справедливо критикуя данную позицию, А.Г. Филиппов отмечает, что “...экспертная версия - это не обычное предположение, а гипотеза, которая строится для объяснения специфического круга обстоятельств, специальным субъектом, с облечением результатов проверки в специфическую форму, имеющую специфическое значение для установления истины.^¹⁸³

Р.С. Белкин определяет экспертную версию как “...вид криминалистической версии, формирование которой происходит на основе осмысления экспертом поставленных перед ним задач, изучения относящихся к экспертизе материалов дела и предварительного ознакомления с объектами предстоящего исследования”.^¹⁸⁴

Соглашаясь в целом с данным определением, следует признать, что не все акценты в нем расставлены правильно. На наш взгляд, экспертная и криминалистическая версии являются несовпадающими по объему и содержанию понятиями, т.к. к криминалистическим версиям могут быть отнесены лишь те, которые выдвигаются и проверяются в уголовном судопроизводстве экспертами - криминалистами имеющимися у них криминалистическими средствами. В связи с этим, правильнее было бы именовать такие версии экспертно - криминалистическими.

Очевидно, что за рамками криминалистических остаются все экспертные версии, выдвигаемые в гражданском судопроизводстве. Вряд ли, также, на наш взгляд, к криминалистическим могут быть отнесены судебно-медицинские экспертные версии, по методам проверки более близкие к клиническому диагностированию, или судебно - бухгалтерские экспертные версии, способы проверки которых вообще имеют весьма отдаленное отношение к криминалистическим методам и приемам.

На основании изложенного, полагаем, можно определить экспертную версию как обоснованное предположение специального субъекта познавательной деятельности - эксперта, выдвигаемое и проверяемое специальными методами относительно отдельного факта или группы фактов, подлежащих установлению в соответствии с задачами уголовного и гражданского судопроизводства.

Экспертная версия прочно связана со следственной, оперативно - ро-зыскной и судебной версиями. При этом Р.С. Белкин справедливо отмечает, что “...частная следственная или судебная версия, для проверки которой назначена экспертиза, становится общей экспертной версией - она дает предположительное объяснение всему явлению в целом”.^¹⁸⁵

На наш взгляд, удачным примером связи экспертной и оперативно-розыскной версии является случай, описанный С.С. Самищенко.

“5 июля 1984 г. в лесополосе у г. Шахты Ростовской области был обнаружен полусгнивший, полумумифицированный и частично скелетированный труп девочки 10-12 лет с множественными повреждениями (все приводимые данные о погибших установлены в результате проведения в последующем судебно-медицинских экспертиз). При повторном осмотре места происшествия и прилегающих к нему участков местности 27 июля 1984 г. в 100 метрах от трупа девочки был обнаружен труп женщины 30-35 лет, также с множественными повреждениями. Личности убитых были неизвестны.

В ходе второго осмотра руководством уголовного розыска Ростовской области была высказана версия о том, что убитые могут быть мать и дочь. Однако в ходе судебно-медицинских экспертиз трупов была установлена разная давность наступления смерти погибших. А именно: эксперты сочли, что смерть девочки наступила раньше, чем смерть женщины. Различия сроков наступления смерти протяженностью в месяц практически исключили указанную версию о гибели матери и дочери.

В сентябре того же года в Ростов-на-Дону прибыла бригада Главного управления уголовного розыска МВД СССР для оказания помощи в работе по конкретным убийствам, совершенным не территории Ростовской области. В составе бригады был специалист в области судебной медицины. В ходе работы по делу специалист познакомился с отброшенной версией о погибших матери и дочери.

После изучения судебно-медицинских заключений, протоколов осмотров мест происшествия и других материалов было выдвинуто предположение о том, что информация о разнице в сроках наступления смерти недостаточно хорошо обоснована. В ходе дискуссии специалиста из бригады Главного управления уголовного розыска с судебными медиками, исследовавшими трупы, ее участники сошлись во мнении, что при определенных условиях воздействия внешней среды на трупы взрослой женщины и девочки посмертные изменения на них могли развиться за один и тот же период времени. Фактически был сделан вывод о том, что они могли быть убиты в один и тот же день. Надо было подкрепить эту версию. Для этого было решено провести морфологическое сравнение черепов предполагаемой матери и дочери, с целью обнаружения их сходства. Разработанных медико-криминалистических методик такого рода исследований не было, поэтому проведение экспертизы было невозможно, т.к. одним из обязательных требований к экспертизе является требование о наличии научно-обоснованной методики исследования.

По письменному предложению уголовного розыска было проведено научно-практическое исследование, в ходе которого, с опорой на данные антропологии, анатомии, судебной медицины и теории криминалистической идентификации, черепа указанных трупов сравнивались между собой, а также с десятками других женских черепов, отобранных произвольно из коллекции. Работа показала интересный результат. Сходство исследуемых черепов было значительным, около 60-70% изученных признаков, в той или иной степени, повторялись. При сравнении же исследуемых черепов с посторонними уровень “сходства” едва достигал 10-15%. Разница была очевидной.

Сходство двух черепов может быть обусловлено или генетическим родством погибших или случайностью. Но уровень случайного совпадения по исследованным признакам был приблизительно определен и составил 10-15%. Следовательно, сходство исследуемых объектов генетически обусловлено. По результатам исследования была оформлена подробная справка, в ней был сделан вывод о том, что погибшие могли быть матерью и дочерью.

Вооружившись хорошо обоснованной версией, оперативные работники провели большую работу, начав с учетов пропавших без вести лиц, но нигде на учете пропавших матери и дочери не состояло. Предприняв дополнительные меры, оперативники, наконец, установили, что это были мать и дочь Петросян, пропавшие в мае 1984 года. То, что исследовались именно их трупы, было доказано в последующем судебно-медицинской и криминалистической экспертизами, а затем полностью подтвердилось в суде”.^¹⁸⁶

В приведенном примере можно проследить, как неправильно сделанный первоначальный вывод эксперта инициировал оперативно - розыскную ППСС. И, напротив, тщательная проверка экспертной версии вернула к жизни отброшенную ранее оперативно-розыскную версию, что, в конечном итоге, и привело к удачному разрешению как экспертной, так и оперативно-розыскной проблемно-поисковой ситуаций.

На основании изложенного, полагаем, экспертную ППСС можно определить как тип следственной ситуации, порождаемой мыслительной деятельностью специального познающего субъекта - эксперта, который путем выдвижения и проверки экспертных версий исследует объекты материального мира, решая при этом задачу установления истины в уголовном судопроизводстве.

В этой связи уместно сказать о проблеме производства т.н. ситуалогической экспертизы. Термин “ситуалогическая экспертиза” появился в следственно-судебной и экспертной практике сравнительно недавно. Одним из его разработчиков является Г.Л. Грановский,^¹⁸⁷ научное обоснование применимости этого метода в раскрытии и расследовании преступлений в той или иной мере давали такие известные криминалисты, как Р.С. Белкин, В.Я. Колдин, В.С. Митричев^¹⁸⁸ и др.

По мнению авторов, “...по своему методологическому содержанию ситуалогическая экспертиза в наибольшей степени близка к разновидности трасологической экспертизы, решающей вопросы определения механизма следообразования. Общим объектом ситуалогической экспертизы является событие, происшествие, а непосредственным объектом - место, где оно произошло. Структура предмета ситуалогической экспертизы в гораздо большей мере соответствует структуре предмета доказывания, чем структура предмета любой другой экспертизы. Ситуалогическая экспертиза может проводиться группой экспертов под руководством трасолога”.^¹⁸⁹

Позиция авторов, обосновывающих необходимость выделения самостоятельной ситуалогической экспертизы, на наш взгляд, вызывает ряд возражений.

Во-первых, существование такой экспертизы значительно принижает роль следователя как руководителя следственно-оперативной группы. И хотя В.Ю. Владимиров подчеркивает, что “... эксперты не вправе давать уголовно-правовую оценку установленных ими обстоятельств дела”;^¹⁹⁰ налицо сближение предмета ситуалогической экспертизы и предмета доказывания в таком элементе, как событие преступления, что неизбежно приведет к ограничению процессуальной самостоятельности следователя, как организатора расследования, в том числе и при производстве экспертизы.

Во-вторых, на наш взгляд, нет необходимости выделять ситуационный анализ места происшествия в самостоятельный вид экспертизы еще и потому, что в организационно-тактическом плане при осмотре места происшествия может быть применен “мозговой штурм” или, как его еще называют, метод “коллективной генерации идей”, во время которого под руководством следователя осуществляется коллективная проверка экспертных, оперативно-розыскных' и следственных версий.

Аналогом “мозгового штурма” или метода коллективных экспертных оценок является проведение комплексных и комиссионных экспертиз, в которых роль координатора и интегратора также отводится трасологу, именно его исследованию, предлагаемому авторами, как ситуалогическая экспертиза.^¹⁹¹ Это связано с несколькими обстоятельствами:

“1) Трасология несет методологические функции не только по отношению к другим отраслям, криминалистических знаний, но и всех других научных знаний, в предмет которых входит изучение следов.

2) Именно эксперт - трасолог, зная в полной мере механизм следооб-разования, неоднократно проверяющий свои гипотезы в экспертных экспериментах, может дать профессиональную оценку всех результатов”.^¹⁹²

Между тем, полагаем, заслуживают внимание предложения отдельных авторов “...рассматривать место происшествия в качестве одного (в широком смысле) следа, своеобразного системного вещественного доказательств.^¹⁹³

Очевидно, таким путем с помощью ситуалогической экспертизы данные авторы предлагают по-новому взглянуть на проблему доказывания с помощью косвенных доказательств, одними из которых является заключение эксперта и вещественное доказательство.

Как известно, доказывание с помощью косвенных доказательств представляет собой замкнутую систему, которая может разрушиться даже в отсутствии одного звена. Исследование места происшествия, как единого следа, означает попытку эксперта взглянуть на механизм следообразования с точки зрения системного подхода. Такой концептуальный подход, на наш взгляд, может быть признан удачным, так как позволяет по-новому взглянуть на роль и место в системе доказывания т.н. “немого свидетеля” - вещественного доказательства, значение которого в отечественном уголовном судопроизводстве традиционно понижено, по сравнению с личными доказательствами.

Как и любая ППСС, экспертная проблемно-поисковая ситуация инициируется постановкою основной проблемы - преодоления информационной неопределенности (1). Данная проблема решается двумя путями - 2, 3; где 2 - сбор информации, включающий в себя выдвижения и проверку экспертных версий; проверку полноты и качества объектов исследования; выбор соответствующей методики экспертного исследования; 3 - экспертное прогнозирование, которое, полагаем, также должно быть включено в структуру экспертной ППСС.

В отличие от криминалистического прогнозирования, которое многоаспектно и имеет более широкий спектр приложения к задачам раскрытия и расследования преступлений; экспертное же прогнозирование более узко, предметно. Содержанием стратегического прогнозирования, на наш взгляд, является определение выполнимости экспертного задания, которое включает в себя проверку полноты и качества объектов исследования, а также выбор методики исследования, соответствующей сложившейся экспертной ситуации. Тактическое прогнозирование, в свою очередь, направлено на предупреждение и преодоление возможных экспертных ошибок.

В криминалистической литературе предлагаются различные определения экспертной ошибки.

Так, Г.Л. Грановский определяет ее как “...выводы эксперта (основные и промежуточные), не соответствующие действительности, а также неправильности в действиях или рассуждениях, отражающих процесс экспертного исследования - в представлениях, суждениях, понятиях”.^¹⁹⁴

Справедливо критикуя данную точку зрения, Р.С. Белкин отмечает, что “в этом определении отсутствует основной признак, позволяющий отличить экспертную ошибку от заведомо ложного заключения эксперта: ошибка - результат добросовестного заблуждения эксперта, а не заведомо для него неверных рассуждений или действий. Отсюда экспертную ошибку следует определить как не соответствующее объективной действительности суждение эксперта или его действия, не приводящие к цели экспертного исследования, если и искаженное суждение, и неверные действия представляют собой результат добросовестного заблуждения”.^¹⁹⁵

Представляется более точным определение А.Ю. Краснобаевой, содержащее большее количество признаков, указывающих на природу данного явления. Она определяет экспертную ошибку, как “...неправильное суждение или действие эксперта, объективно выразившееся в нарушении законов логики, уголовно-процессуального закона, последовательности рекомендованных процедур при исследовании объектов, их неправильном применении, не приводящие к достижению поставленной цели (в виде истинного вывода), или бездействия, если они допущены непреднамеренно”.^¹⁹⁶

По своей природе экспертная ошибка весьма схожа со следственной. Кроме того, попадая в систему доказательств, экспертная ошибка может перерасти в следственную или судебную, инициируя развитие ППСС соответствующей направленности. Причиной экспертной ошибки может выступать и следственная ошибка в том случае, если исходные для экспертизы данные были ошибочны или исследуемые объекты не имели отношения к делу (например, при неправильном отобрании образцов для сравнительного исследования или выемке), были фальсифицированы и т.п. В этом случае даже при безупречно проведенном экспертном исследовании выводы эксперта окажутся ошибочными, проблемно-поисковая следственная ситуация неизбежно перерастет в экспертную ППСС.

По своей природе экспертные ошибки неоднородны и в литературе разделяются на три класса:

“1) ошибки процессуального характера;

2) гносеологические ошибки;

3) деятельностные (операционные) ошибки.

Процессуальные ошибки, когда речь идет о нарушении и несоблюдении экспертом процессуального режима и процедуры экспертного исследования, возникающие, когда эксперт вышел за пределы своей компетенции, затронул вопросы правового характера, дал заключение по вопросам, решение которых не требует специальных пояснений, сделав вывод, обосновав его не по результатам исследования, а по материалам дела”.^¹⁹⁷

Примером такой ошибки и порожденной ею экспертной ППСС может послужить заключение судебно-медицинской экспертизы, данное экспертом по уголовному делу № 6306.

Обследовав труп гр-на Мельникова, обнаруженного в своей квартире с многочисленными следами ножевых ранений, судмедэксперт в своем заключении сформулировал следующие выводы:

“1. При первичном и повторном исследованиях на предплечьях обеих рук трупа Мельникова обнаружены неглубокие резаные раны (т.н. "насечки"), по всей вероятности причиненные ножом с односторонней заточкой. Они образовались прижизненно, на что указывают кровоизлияния в проекции этих ран, обнаруженные при секционных и микроскопических исследованиях.

2. Трассы, образованные микрорельефом лезвия, параллельны между собой, расположены в доступном месте, что позволяет предположить, что они могли быть причинены собственной рукой Мельникова.

3. Смерть Мельникова произошла от потери крови, возникшей вследствие причиненных ему ножевых ранений. Данные экспертного исследования позволяют предположить самоубийство”.^¹⁹⁸

Как видно из данного примера, эксперт с небольшим практическим стажем совершил грубую процессуальную ошибку, выразившуюся в том, что он вышел за пределы своей компетенции и дал юридическую оценку экспертной ситуации. Действительно, расположение резаных ран на теле потерпевшего в совокупности с оценкой направления действия травмирующего фактора при множественных, а иногда и при одиночных ранах, позволяют решить вопрос о возможности причинения таких ран собственной рукой, что немаловажно при дифференцировании убийств и самоубийств. В своем исследовании эксперт опирался на данные экспертной практики о том, что, действительно, неглубокие резаные раны или "насечки", как правило, свидетельствую о суициде. Однако, выдвигая данную версию, эксперт, даже в вероятностной форме, не вправе давать юридическую оценку ППСС, констатируя самоубийство Мельникова. И, хотя самоубийство, действительно, имело место, а уголовное дело вследствие этого прекращено, следственная ситуация могла получить иное развитие в случае хорошо организованного преступления с инсценировкой самоубийства.

Второй класс изучаемых явлений представляют гносеологические ошибки, которые “...коренятся в сложностях экспертного познания. Как известно, познание может быть содержательным и оценочным. Следовательно, и экспертная ошибка может быть допущена при познании сущности, свойств, признаков объектов экспертного исследования, отношений между ними, а также и при оценке результатов содержательного познания, итогов экспертного исследования, их интерпретации. Гносеологические ошибки можно подразделить на логические и фактические (предметные).^¹⁹⁹ При этом необходимо иметь в виду, что “...логические ошибки - это ошибки, связанные с нарушением в содержательных мыслительных актах законов и правил логики, а также с некорректным применением логических приемов и операций”.^²⁰⁰

“Фактические, или предметные ошибки - это искаженное представление об отношениях между предметами объективного мира, при этом они относятся к содержанию умозаключения, могут быть замечены и исправлены только тем, кто знаком с самим предметом, о котором идет речь”.^²⁰¹

Данный вид экспертной ошибки часто бывает инициирован самим следователем в результате неправильно сформулированного экспертного задания в постановлении о назначении экспертизы.

Так, расследуя уголовное дело по факту смерти гр-на Фролова, погибшего, как выяснилось позднее, вследствие несчастного случая, следователь прокуратуры Центрального района г. Барнаула в описательной части постановления о назначении судебно - медицинской экспертизы допустил следующие оценочные суждения: “...между Фроловым и тремя незнакомыми мужчинами на теплоходе возникла ссора”, “...они силой увели Фролова на нижнюю палубу теплохода”, “...поднялись на верхнюю палубу одни, сильно жестикулируя руками”. Оказавшись под впечатлением навязанной следователем версии произошедшего события, судмедэксперт так оценил результаты секционного исследования:

“1) ...дырчатый перелом свода черепа возник от удара массивным, тупым предметом со значительной силой... 2) причиной смерти явилась тяжелая открытая травма с разрушением мозга”.

Сосредоточив свое внимание на механизме повреждений, эксперт не доказал их прижизненность, нарушив тем самым логику объективного исследования обстоятельств дела. Как установила комиссионная экспертиза, смерть Фролова наступила от аспирационной асфиксии в результате утопления в воде. Ссора между мужчинами не находилась в причинной связи со случайным падением Фролова с палубы теплохода, а повреждение черепа было причинено в результате столкновения трупа с речным буксиром возле села Шелаболиха, спустя два дня после утопления.^²⁰²

Приведенный пример наглядно иллюстрирует, как оценочные суждения следователя, по своей сути, являющиеся следственной ошибкой, породили экспертную ошибку, а следственная ситуация - экспертную ППСС. Здесь уместно заметить, что излишняя информированность эксперта о собранных по делу доказательствах столь же вредна, сколь и его недостаточная осведомленность. Поэтому, на наш взгляд, наиболее веским основанием отказа следователя ознакомить эксперта со всеми материалами дела является отсутствие гарантий того, что эксперт удержится в рамках объективной оценки экспертной информации. Кроме того, в приведенном примере вызывает замечание использование следователем и экспертом таких нечетких лингвистических переменных, как “сильное”, “массивный”, “значительная сила”. Эти величины требуют уточнения экспериментальным путем и не содержат в себе ценной поисковой информации.

И, наконец, третий класс явлений представляют деятельностные (операционные) экспертные ошибки, которые “...связаны с осуществляемыми экспертом операциями и процедурами с объектами исследования и могут заключаться в нарушении предписанной последовательности этих процедур, в неправильном использовании средств исследования или использовании непригодных средств, в получении некачественного сравнительного материала и т.д.”^²⁰³

Примером нарушения экспертом предписанной последовательности исследовательских процедур может послужить экспертная ППСС, возникающая при проведении экспертом-криминалистом ЭКЦ ГУВД Алтайского края при проведении технико-криминалистической экспертизы денежных знаков.

Методика проведения данного вида экспертного исследования предписывает жесткую последовательность процедур, состоящую из 3-х этапов:

1) обследование денежных знаков с помощью лампы УФО;

2) оптическое обследование с помощью микроскопа;

3) и, наконец, обследование с помощью химических реактивов (или т.н. “мокрый” процесс).

Эксперт, полагаясь на свой личный и коллективный экспертный опыт, начал обследование денежных знаков на предмет установления способа их подделки сразу с 3-го этапа, который не только не дал ожидаемого результата, но и сделал невозможным исследование объектов процедурами I и 2 этапов, т.к. деньги потеряли свой первоначальный вид и утратили необходимые для экспертизы идентификационные качества. В результате экспертной ошибки было утрачено ценное вещественное доказательство, что в последствие значительно ухудшило следственную ситуацию по уголовному делу. Между тем, следуя принципу рандомизации, можно предположить, что именно I или 2 этапы могли бы способствовать установлению истины в данной экспертной ситуации.

Каковы же самые распространенные на сегодня причины экспертных ошибок?

В литературе называются две группы причин: объективные, т.е. не зависящие от эксперта как субъекта экспертного исследования, и субъективные - коренящиеся в образе мышления и действиях эксперта.^²⁰⁴

По данным исследований, проведенных А.Ю. Краснобаевой, к типичным объективным факторам экспертных ошибок относятся:

1) отсутствие разработанной экспертной методики (в 3 % случаев);

2) несовершенство существующей методики (в 6 % случаев);

3) применение ошибочно рекомендованных методов исследования (2,8 % случаев);

4) отсутствие полных данных, характеризующих идентификационную сущность признаков (в 6 % случаев);

5) использование неисправных приборов и инструментов при исследовании, либо приборов, не обладающих достаточной разрешающей способностью (в 67,2 % случаев);

6) иные факторы (в 12 % случаев).

В качестве типичных субъективных факторов экспертных ошибок выступают:

1 ) профессиональная некомпетентность эксперта (20 % случаев);

2 ) профессиональное упущение эксперта (21,7 %);

3) дефекты органов чувств (3 %);

4) неординарное психологическое состояние эксперта (6,8%);

5) характерологические черты личности эксперта(2%);

6) логические дефекты умозаключений эксперта (4,6 %);

7) дефекты в организации и планировании экспертного исследования (1,9%).^²⁰⁵

Проблема профессиональной некомпетентности экспертов в настоящее время стоит весьма актуально.

Так, по данным Главного управления кадров и кадровой политики МВД РФ “...из 11,5 тыс. экспертов 7363 составляют эксперты - криминалисты. Из них 50 % являются “самоучками”, имеющими право производства отдельных видов экспертиз, причем большинство из них находится в районных звеньях, где нет опытных наставников, как в ЭКЦ ГУВД. Ситуация осложняется еще и тем, что криминалистическое обеспечение ОМП составляет по России 42,3 % от потребности, поэтому только 85% осмотров места происшествия заканчивается изъятием следов и других вещественных доказательств. Оснащенность новыми техническими средствами, необходимыми для ОМП и проведения традиционных экспертиз, составляет от 10 до 70 % от норм положенности”.^²⁰⁶

Полагаем, рассмотрение поисковой деятельности эксперта в контексте проблематики следственных ситуаций вызывает необходимость дополнить перечень субъективных факторов экспертных ошибок еще одним - нарушением требований, предъявляемым к образцам для сравнительного исследования, следователями и дознавателями. Такими требованиями являются:

“1) установление несомненности происхождения образцов от определенного объекта;

2) обеспечение получения образцов необходимого качества;

3) обеспечение получения образцов в необходимом количестве;

4) обеспечение соблюдения требований законности, морально-этических норм;

5) широкое применение специальных познаний, технико-криминалистических и иных технических средств. Как показывают исследования, 38 % проинтервьюированных следственных работников не знают этих требований”.^²⁰⁷

Возникающая по причине этого незнания следственная ошибка порождает экспертную ситуацию, правильность или ошибочность разрешения которой может существенно отразиться на дальнейшем ходе расследования.

Например, следователи и эксперты - криминалисты весьма часто нарушают требования изъятия и упаковки такого вещественного доказательства, как волос человека, используя вместо необходимого для хранения волоса конверта дактопленку. При этом отделение волоса от клеещей поверхности дактопленки лицом, производящим экспертизу, неизбежно приводит к повреждению калликулы - основной части волоса, что делает его непригодным для идентификации, т.е. приводит к утрате вещественного доказательства.

Полагаем, авторы справедливо в числе основных объективных факторов, детерминирующих экспертную ППСС, называют отсутствие или несовершенство разработанной методики экспертных исследований. Являясь по своей природе моделью, такая методика призвана детально и научно описать типовую экспертную ППСС. К сожалению, в современной экспертологии существует достаточно много пробелов в методическом обеспечении поисково-познавательной деятельности эксперта, что не может не сказаться на процессе установления истины по делу.

Так, до сих пор нет методик экспертного определения времени оставления пальцев рук^²⁰⁸, давности выстрела^²⁰⁹; давности повреждений на одежде и распила замков, а также давности исполнения документа^²¹⁰; определения местонахождения стрелявшего на месте совершения преступления и т.д. Кроме того, и в имеющихся методиках часто содержатся некоторые неточности и противоречия, что также сказывается на динамике и генезисе экспертной проблемно-поисковой ситуации.

Так, на наш взгляд, справедливо в судебно-медицинской литературе критикуются попытки включения в экспертный диагноз немедицинских терминов: "бампер - перелом", "следы скольжения на подошве обуви", "отпечатки протектора", "автомобильная травма".^²¹¹

Полагаем, данные термины не несут в себе практически никакой информации, вносят в существующие экспертные методики элемент лингвистической неопределенности. На устранение ее, в частности, направлено предложение авторов использовать в заключениях экспертизы только медицинские термины, значение которых разъяснять в "Выводах".^²¹²

Практика показывает, что неспособность следователя ориентироваться в специальной терминологии экспертов может также существенно осложнить проблемно-поисковую следственную ситуацию.

И, наконец, важнейшим элементом в структуре экспертной ППСС является “оценка результатов экспертного исследования и формулирование выводов”. По сути, это - кульминационный момент в развитии экспертной ситуации. Уточним, что речь здесь идет об оценке результатов исследования только экспертом, т.к. оценка следователем (судьей) находится за пределами экспертной ситуации.

Например, следователь оценивает экспертные выводы с позиции их до-казательственного значения, относимости и допустимости. Компетентность следователя при определении роли и места заключения эксперта в системе доказательств будет во многом определять направление развития следственной ситуации.

По данным исследований, проведенных Э.С. Гордоном, “...77,6 % опрошенных прокурорских следователей положительно ответили на вопрос: “Анализируют ли они все части судебно-медицинской экспертизы?” Хотя здесь корреляционная зависимость весьма неустойчива: для следователей по особо важным делам – 18 %, для прокуроров следственных отделов и уголовно - судебных отделов – 11 %.

На вопрос: “Считаете ли вы, что следователь в состоянии оценить научную обоснованность использованных экспертом методов?” - 32,2 % опрошенных ответили положительно. Считают, что могут оценить компетентность эксперта, 70,39 % опрошенных следователей.

В целом, более 77 % опрошенных следователей ответили, что могут определить обоснованность выводов эксперта по результатам проведенных им исследований. Многие из опрошенных следователей указали на возможность обнаружения ими тех или иных ошибок, допускаемых в заключениях экспертов. 22,8 % опрошенных считают, что могут определить правильность выбора и применения методов и методик экспертного исследования, а 65 % -правильность определения экспертом признаков исследованного объекта и их значение; 88,3 % - логичность заключения эксперта”.^²¹³

Сказанное выше актуализирует проблему роли познавательно-поисковой деятельности следователя в разрешении экспертных ситуаций.

На наш взгляд, несомненный научный и практический интерес в связи с этим представляет классификация экспертных ППСС. До настоящего момента подобного классификационного анализа в научной литературе не проводилось. Применительно к исследуемому классу явлений могут быть выделены следующие группы.

По уровню абстрагирования, полагаем, экспертные ППСС могут быть разделены на типовые и реальные. Эта классификация позволяет проследить диалектическую взаимосвязь теоретического и эмпирического уровней познания. Типовые ППСС представляют собой теоретические модели и, в связи с этим, явления более высокого порядка, чем реальные ППСС. Такими типовыми моделями, на наш взгляд, как раз и являются разработанные методики экспертных исследований, как результат теоретического осмысления и обобщения повторяющихся (типичных) реальных экспертных ситуаций.

По степени повторяемости проблемы реальные экспертные ситуации, в свою очередь, делятся на типичные и атипичные (специфические).

Типичная же, как наиболее повторяющаяся реальная ситуация, по нашему мнению, является результатом обобщения экспертной практики и может проявлять себя как в коллективном эмпирическом опыте экспертов, так и практических рекомендациях для них по наиболее эффективному применению уже существующих методик экспертного исследования.

Атипичная (специфическая) проблемно-поисковая ситуация, по сути, является экспертным казусом. Как показывают исследования, основания для отнесения того или иного случая к экспертному казусу могут быть весьма разнообразны: необычные условия проведения экспертного исследования, экстраординарные свойства познаваемого объекта, неожиданные результаты исследования и т.д.

Атипичная ситуация специфична, неповторима и требует от познающего субъекта серьезной активизации творческих потенциалов и инвариантных решений. Представляется очевидным, что экспертный казус, поднятый до вершины научного осмысления, может стать теоретической моделью, обогащая уже существующие методики экспертных исследований. Именно поэтому, полагаем, экспертная казуистика, как самостоятельный теоретический раздел, должна занять свое достойное место в судебной экспертологии.

В зависимости от этапов расследования могут быть выделены доследственные экспертные ППСС, ситуации предварительного расследования и экспертные ситуации в суде.

Доследственные ППСС, полагаем, целесообразно выделять в силу специфики процессуальной деятельности следователя, предусмотренной ст.144 УПК РФ, регулирующей порядок рассмотрения сообщения о преступлении. Проверочные доследственные ситуации складываются до возбуждения уголовного дела и характеризуются отсутствием в поступивших заявлениях и сообщениях достаточных данных, указывающих на признаки преступления, и необходимостью производства предварительной проверки.^²¹⁴

Здесь возникают определенные проблемы. Дело в том, что в соответствии с действующим уголовно-процессуальным законодательством производство любых экспертиз до возбуждения уголовного дела не разрешается, поэтому правоохранительная практика выработала особую форму экспертного исследования - предварительное исследование материалов и веществ, которое оформляется справкой, не имеющей процессуального, а, значит, и доказательственного значения. Это порождает экспертную ППСС уже до возбуждения уголовного дела, которая таит в себе опасность трансформации в дальнейшем в следственную и судебную ситуации.

Например, такая экспертная ситуация возникает при предварительном исследовании наркотических веществ. Сама процедура исследования таких веществ, как марихуана, гашиш и др. предполагает полное уничтожение исследуемого объекта, что, в конечном итоге, приводит к утрате будущего вещественного доказательства уже до возбуждения уголовного дела. На стадии предварительного расследования эксперт переоформляет справку исследования вещества в заключение экспертизы, что в отсутствии вещественного доказательства может обусловить следственную ситуацию организационно-неупорядоченного типа, в том числе и в суде.

Получив начало своего развития уже во время осмотра места происшествия, экспертная ситуация может не получить своего разрешения и в судебном следствии.

Такая сложная экспертная ситуация возникла по уголовному делу №1-357-05. Фабула дела: 14.03.2005 года, около 20 час., несовершеннолетний Комаров совершил грабеж, открыто похитив норковую шапку гр - ки Петуховой на пр. Строителей. Петухова позвала на помощь оказавшегося недалеко от места происшествия участкового инспектора Хрепкова, который стал преследовать грабителя. Пытаясь уйти от погони, Комаров спрятался в одном из подъездов многоэтажного дома. Участковый, имея при себе табельное оружие, привел пистолет ПМ в боевое положение и зашел в подъезд. Преступник набросился на него сзади и, пытаясь завладеть оружием, повалил на пол. В ходе борьбы находившийся снизу участковый произвел выстрел в Комарова, причинив ему тяжкий вред здоровью.

Ситуация осмотра осложнилась еще и тем, что подъезд дома находился в аварийном состоянии. Прибывшему на ОМП эксперту-криминалисту не удалось обнаружить ни пули, ни следа рикошета (ранение было сквозным). Следственная ситуация осложнялась противоречивыми показаниями потерпевшего, который утверждал, что участковый повалил его на живот, а затем без предупреждения произвел выстрел в спину в упор.

Данную ППСС мог разрешить только эксперт. Именно эксперт-криминалист и судебный медик могли ответить на важнейший вопрос: в каком положении находился потерпевший в момент произведенного выстрела. Установить истину по данному уголовному делу – значит, установить: содержались ли в действиях участкового признаки превышения власти или имела место самооборона?

Характер повреждений и направление раневого канала позволили экспертам дать заключение в вероятностной форме - выстрел мог быть произведен как в положении стрелявшего сзади потерпевшего, так и в положении лежа. Допрошенный в ходе судебного следствия эксперт-криминалист подтвердил вероятностный характер данного им заключения и показал, что характер телесных повреждений, а также совмещение трасс на одежде и теле потерпевшего убеждают его в том, что, скорее всего, выстрел был произведен участковым сзади, т.е. практически в беспомощного человека.

Оценив все собранные по делу доказательства, суд приговорил Хрепкова к трем годам лишения свободы. Подсудимый обжаловал приговор в кассационном порядке. Судебная коллегия по уголовным делам Алтайского краевого суда направила дело на новое судебное рассмотрение, где была назначена комиссионная экспертиза, производство которой было поручено экспертам - криминалистам ЭКЦ ГУВД Алтайского края.

В качестве основного объекта исследования комиссионной экспертизы выступало ребро потерпевшего, от которого пуля отколола кусочек кости. Изучение рентгеновских снимков, траектории полета пули и характера скола на ребре позволили экспертам сделать категорический вывод, что выстрел был произведен участковым в положении лежа на спине, т.е. в состоянии необходимой обороны. Истина была установлена, невиновный гражданин оправдан и освобожден от уголовной ответственности.^²¹⁵

Как видно из данного примера, разрешение реальной экспертной ситуации привело к разрешению довольно сложной судебной ППСС.

И, наконец, по степени информационной определенности могут быть выделены детерминированные и рандомизированные экспертные ситуации. Представляется, что, применительно к проблематике судебной экспертологии, данная классификация связана исключительно с формами экспертного заключения. При этом разрешение детерминированных экспертных ситуаций осуществляется в форме категорического вывода, рандомизированных - в форме вероятностного заключения.

Вопрос о соотношении категорических и вероятных экспертных выводов до настоящего времени остается дискуссионным. Данная проблема может рассматриваться с позиции индуктивной и вероятностной логики, теории информации, математической теории вероятностей и теории судебных доказательств, что поможет найти столь необходимые на практике разумные критерии допустимости доказательств, применительно к вероятным выводам эксперта”.^²¹⁶

Отсутствие этих критериев сегодня весьма остро ощущается в судебной практике. Это, в той или иной степени, подтверждается проведенными нами исследованиями.

Согласно Приказу № 261 МВД РФ от I июня 1993 г., регламентирующему деятельность экспертно-криминалистических подразделений ОВД и утвердивший Положение о производстве экспертиз в экспертно-криминалистических подразделениях ОВД, наряду с выводами категорическими и с выводами о невозможности решения вопроса предусмотрен третий вариант - вероятные выводы. Проведенное нами анкетирование сотрудников экспертно - криминалистических подразделений показало, что данное положение во многом остается декларативным.

Так, на вопрос: делаете ли Вы заключение в форме вероятных выводов? – 98 % респондентов ответили "нет", отдавая предпочтение категорическому выводу в экспертном исследовании. Диаметрально противоположная ситуация обнаружилась при интервьюировании судмедэкспертов г. Барнаула. 100 % опрошенных респондентов ответили, что в своей экспертной практике с одинаковой частотой прибегают к формулированию как категорических, так и вероятных выводов.

Полученные данные социологических исследований можно интерпретировать по-разному. На наш взгляд, различия в оценках экспертов заключаются в их ведомственной принадлежности, а также роли экспертиз различной предметной направленности в системе судебных доказательств.

Кроме того, что процедуры экспертно-криминалистических исследований достаточно четко регламентированы ведомственными инструкциями МВД, имеются существенные различия в приемах и методах исследования в криминалистической и судебно - медицинской экспертизах.

Судебно-медицинская экспертиза по своей природе более близка к клинической диагностике, особенно в части установления и отграничения причин смерти.

Так, возникает проблема определения: наступила ли смерть в результате жировой эмболии либо от ожогов. “...Хирурги и патологоанатомы уже давно обратили внимание на так называемую жировую эмболию - закупорку кровеносных сосудов, в особенности сосудов легкого, телесным (аутогенным) жиром, наступающую под воздействием ударов по телу человека тупым предметом, вследствие переломов костей, повреждений черепа. Жир из жировой ткани проникает в кровеносные сосуды, затем с потоком крови он попадает в правый желудочек сердца, а оттуда - в легкое. В результате наступает закупорка мелких сосудов легких, что в большинстве случаев ведет к прекращению кровообращения и к смерти.

Если кровообращение было достаточно сильным, то оно гонит частицы жира вместе с кровью в другие части тела, в том числе в почки и в мозг. Иногда жировая эмболия развивается в течение считанных секунд, но она всегда является следствием внешнего насилия в той или иной форме.

Однако еще в 1898 г. итальянский исследователь Марко Каррара указывал на то, что и при ненасильственной смерти от ожогов тоже может наблюдаться проникновение в легкие жира, который от жары расплавляется и становится текучим. Даже у лиц, попавших в огонь уже мертвыми, можно наблюдать, как возникающее давление пара как бы впрессовывает расплавленный жир в легкие. Но большинство судебных медиков уверено, что такого рода "жировое вторжение" можно отличить от настоящей жировой эмболии и что настоящая жировая эмболия в легких всегда служит признаком тяжкого, причиненного тупым предметом повреждения, нанесенного потерпевшему до того, как он оказался в огне”.^²¹⁷

Любопытная, на наш взгляд, закономерность наблюдается при решении диагностических задач в судебно - биологической экспертизе.^²¹⁸ Показательно, что в заключениях экспертов - биологов очень редко встречаются вероятные выводы. Объясняется это тем, что биологические законы, представляющиеся такими пластичными, на самом деле жестко ограничивают возможность или вероятность существования конкретного факта. Чаще всего такие выводы даются в тех случаях, когда внутреннее убеждение эксперта позволяет констатировать тождество, но для обоснования вывода не хватает реальных фактических данных, что обусловлено биологической неполноценностью исследуемого объекта.

Еще более жесткие математические закономерности обнаруживаются при проведении генотипоскопической экспертизы. Оценка идентификационного значения выявленных признаков здесь осуществляется на основе вероятностных расчетов, базирующихся на данных о частотах встречаемости признаков у населения (в популяции). Частоты встречаемости признаков устанавливают опытным путем. Для этого исследуют определенную выборку людей, отражающую распределение признаков в популяции, и для каждого из них подсчитывают частоту встречаемости. Данные о частотах встречаемости позволяют вычислить вероятности идентификационных признаков. Вопросы, касающиеся расчета вероятности при оценке результатов ДНК-анализа, достаточно подробно рассматриваются как в иностранной, так и отечественной литературе.^²¹⁹

Очевидно, что при оценке вероятности встречаемости тех или иных ДНК-признаков у обследуемых людей без математического аппарата не обойтись. При установлении тождества сравниваемых объектов заключительная часть выводов эксперта могут быть сформулирована в следующих вариантах:

“По данным исследования локусов..., кровь на ноже могла произойти от гр-на Петрова. Частота встречаемости сочетания признаков, выявленных в исследуемом пятне и в генотипе гр-на Петрова, составляет 2х10^-5. Это означает, что указанное сочетание генетических признаков встречается в среднем у двух человек на 100 тысяч".

"При исследовании пятен крови на ноже по локусам... в ней выявлены те же генетические признаки, что и в крови гр-на Потапова. Вероятность их случайного совпадения составляет 1:250000, т.е. обнаруженные признаки в их сочетании встречаются в среднем у одного человека из 250 тысяч".

"В следах на тампоне с вагинальным содержимым гр-ки Ляховой обнаружена сперма, которая могла произойти от гр-на Семенова. Вероятность случайного совпадения генетических признаков, выявленных в следах и в крови гр-на Семенова, составляет 2х10^-4. Таким образом, признаки, согласующиеся с генетической характеристикой, установленной при исследовании пятна, содержащего сперму, могут быть обнаружены в среднем у двух мужчин из 10 тысяч”.^²²⁰

Основываясь на теории вероятностей, можно заключить, что вероятность случайного совпадения признаков настолько мала, что при проведении генотипоскопической экспертизы мы практически всегда имеем дело с выводами в категорической форме, а экспертные ситуации, возникающие при этом, являются детерминированными.

Значение генотипоскопической экспертизы трудно переоценить. Использование результатов генотипоскопической экспертизы в расследовании сложных и неочевидных преступлений позволяет с большой степенью вероятности говорить о возможности их раскрытия экспертным путем.

Именно так было раскрыто неочевидное убийство с целью сокрытия группового изнасилования 16-ти летней школьницы, совершенное в июне 1997 г. во дворе средней школы № 40 г. Барнаула ее одноклассниками Варфоломеевым и Шмаковым. Представляется, что именно это особо жестокое, циничное и очень резонансное преступление положило начало развитию генотипоскопической экспертизы в Алтайском крае.

Из фабулы дела: накануне убийства, после выпускного вечера преступники вместе с потерпевшей до 23 ч. продолжили распивать спиртные напитки в коммерческом киоске, расположенном на площади Октября. Затем втроем отправились провожать девушку до дома. Проходя мимо школы №40, Шмаков предложил Варфоломееву изнасиловать одноклассницу. Тот согласился, и они, преодолев сопротивление потерпевшей, поочередно совершили с ней половой акт в естественной и извращенной формах, после чего, испугавшись ответственности за совершенное преступление, преступники задушили девушку.

Предварительно договорившись друг с другом о том, что они, якобы, расстались с потерпевшей на площади Октября около 23 часов, Варфоломеев и Шмаков отправились по своим домам, где на следующее утро и были задержаны следственно-оперативной группой. У подозреваемых были сделаны смывы с половых членов, изъята верхняя одежда и нижнее белье. Свою вину в совершенном преступлении задержанные полностью отрицали. Учитывая тяжкий характер совершенного преступления, по делу была назначена генотипоскопическая экспертиза, выводы по которой были сформулированы следующим образом:

“1) В следах на сорочке и футболке, изъятых у гр-на Варфоломеева, обнаружена кровь человека, в которой выявлены аллельные варианты АроВ 35,47; D 180519,29; D 17530 9,10; характерные для генотипа самого гражданина Варфоломеева и не свойственные генотипу потерпевшей М.

Однако на трусах Варфоломеева имеется пятно, в котором обнаружена кровь человека и выявлены аллельные варианты АроВ 37,41; D158018,23; D175304,5/ Те же генетические признаки выявлены и в крови потерпевшей М. Вероятность случайного совпадения выявленных признаков составляет в среднем 7,2^х10^-5, т.е. указанные признаки в их сочетании встречаются в среднем у одного человека из 14 тыс.

В следах на тампонах со смывами с половых членов Варфоломеева и Шмакова обнаружены вагинальные выделения, которые могли произойти от гр-ки М. Частота встречаемости сочетания признаков, выявленных в исследуемых выделениях и в генотипе гр-ки М. составляет 2^х10^-5. Это означает, что указанное сочетание генетических признаков встречается в среднем у двух человек из 100 тысяч”.

Вероятность случайного совпадения генетических признаков в приведенном примере была настолько мала, что позволяет оценить выводы эксперта как категорические. Преступление, фактически, было раскрыто экспертным путем.

Экспертная ППСС детерминированного типа, в отличие от рандомизированной, характеризуется большей степенью информационной определенности. Это выражается в том, что эксперт в своей познавательно - поисковой деятельности имеет достаточно исходных данных для проведения той или иной экспертизы и научно - обоснованную методику экспертных исследований. При этом категорический вывод может быть как положительным, так и отрицательным в том случае, когда ни достаточными исходными данными, ни разработанной методикой экспертного исследования познающий субъект не располагает. Сомнений при таком типе экспертной ситуации исследователь, как правило, не испытывает, т.к. имеющаяся в распоряжении эксперта информация не лишена внутренних детерминант.

Иначе дело обстоит с экспертной ППСС рандомизированного типа. Здесь исходной информации у эксперта явно недостаточно, а в имеющейся часто отсутствуют детерминанты, что и находит свое выражение в формулировании вывода вероятностного характера.

Возникает вопрос: каково же место вероятных выводов в системе судебных доказательств. Еще в марте 1971 г. Пленум Верховного Суда СССР так выразил свое мнение по данной проблеме: “Обратить внимание судов на то, что вероятное заключение эксперта не может быть положено в основу приговора”.^²²¹

Реакция научной общественности на данное постановление была неоднозначной, а дискуссия по этому вопросу разгорелась с новой силой. Многие специалисты не согласились с разъяснениями Пленума либо были готовы их принять с рядом существенных уточнений (Л.Е. Ароцкер, Г.Ш. Берлянд, А.Г. Егоров, В.Я. Колдин, В.Ф. Орлова, Ю.К. Орлов, Н.Л. Селиванов и др.).

"Решение Пленума 1971 г., несомненно, сыграло свою положительную роль, препятствуя принятию судами недостаточно обоснованных решений, однако вызвало ряд вопросов - например, есть ли четкая граница между категорическим и вероятным заключением и как определить ее положение в каждом конкретном случае?”^²²²

Отдельные авторы полагают, что “...любой категорический вывод, например, при идентификационном исследовании, будет носить вероятный характер, так как любой природный объект имеет бесконечно большое число признаков, а, значит, указанная вероятность тождества может бесконечно приближаться к единице, но никогда не станет равной единице. Причем вероятность утверждаемого тождества тем больше, чем многочисленнее совокупность идентификационных признаков и чем выше идентификационная значимость каждого из данных признаков, отобразившихся и выявленных на объекте исследуемого происхождения”.^²²³

В связи с этим, возникают два вопроса, ответы на которые совсем не очевидны: 1) может ли эксперт, приходя логически к вероятному выводу о тождестве, дать положительное категорическое заключение? 2) как, по какому принципу в каждом конкретном случае эксперт должен определить, является ли выявленная совокупность признаков индивидуальной и неповторимой, если она позволяет сделать вывод о тождестве только в вероятной форме?

Важность этих вопросов обусловлена ролью экспертного заключения в уголовном процессе.

Во-первых, от формы вывода может зависеть ценность и значимость экспертного заключения в целом как доказательства по делу.

Во-вторых, при возникновении у субъекта доказывания каких - либо сомнений, касающихся экспертного заключения, возможно назначение повторной экспертизы (с поручением произвести ее другому эксперту), что увеличивает сроки следствия.

Отвечая на первый из поставленных вопросов необходимо признать, что в ряде случаев положительный категорический вывод эксперта, содержательно достоверный и не претендующий на абсолютный характер, имеет право на жизнь. По поводу второго вопроса необходимо отметить, “что прямые ответы на него содержат, например, некоторые методики исследований, используемые в почерковедении и в портретной экспертизе. Установленные этими методиками численные критерии определяют, по сути дела, максимальную вероятность ошибки, которой эксперту разрешено пренебречь при формулировании категорического вывода о тождестве”.^²²⁴

Разумеется, такие методики обеспечивают более объективные выводы, чем интуитивная оценка экспертом совокупности признаков на основе личного опыта, т.е. позволяют экспертам с различным опытом и стажем работы придти к одинаковым выводам в одной и той же экспертной ситуации. Однако представляется очевидным невозможность определения единого для всех экспертных ситуаций порога суммарной идентификационной значимости выявленных признаков. Каким же образом разрешить данную проблему?

И.В. Овсянников предлагает следующее ее решение: “...Экспертные методики, использующие количественную оценку идентификационной значимости выявленных признаков, базируются на математической науке теории вероятностей. Учитывая, что эксперт, в отличие от субъекта доказывания, как правило, не имеет полной информации обо всех материалах дела, о важности и значении своего заключения для дела, можно предложить следующий вариант решения вопроса: если эксперту удалось количественно оценить вероятность устанавливаемого факта, он формулирует вывод в вероятной форме с указанием численной вероятности утверждаемого. Таким образом, решение о признании идентичности объектов фактом практически достоверным принимает следователь, что согласуется с рекомендациями теории вероятностей”.^²²⁵

Безусловно, это предложение можно рассматривать как один из вариантов разрешения рандомизированной экспертной ППСС. Однако при данном варианте, на наш взгляд, происходит трансформация экспертной ситуации в следственную, так как оценка достоверности вероятного вывода эксперта теперь возлагается на следователя.

Рандомизированные экспертные ППСС отличаются от детерминированных не только по степени информационной определенности, но и по способам разрешения. Эти способы часто базируются на законах статистической вероятности, имеют ярко выраженное игровое начало, которое особенно эффективно в условиях полной информационной неопределенности.

В качестве примера удачного разрешения экспертом ППСС рандомизированного типа приведем случай из экспертной практики, описанный В.Л. Поповым.

Гражданин Пальцев, находясь на своем дачном участке, в 8 час. 30 мин. почувствовал себя плохо, и, несмотря на оказываемую ему медицинскую помощь, скончался, не приходя в сознание. Прибывшая на место происшествия врач "Скорой помощи" констатировала смерть Пальцева от острой сердечной недостаточности. Однако в результате вскрытия трупа в правом куполе диафрагмы и правой доле печени была обнаружена остроконечная 7,62 мм пуля к автомату Калашникова. Общая протяженность раневого канала составила 48 см. Его первый прямолинейный участок был равен 27 см, а второй - 21 см. Так было положено начало сложнейшей экспертной ситуации, для разрешения которой понадобились усилия десятков специалистов и срок в 1,5 года.

Не имея никаких других данных, кроме акта вскрытия, следователь попросил эксперта установить направление и дистанцию выстрела. Эксперт пояснил, что в данном случае эти вопросы выходят за рамки его компетенции, т.к. методика решения этого вопроса в судебно - медицинской экспертологии практически не отработана. Известно лишь, что гильзы в момент выстрела вылетают в определенном направлении для каждого вида оружия, причем на вполне определенное расстояние. Для того, чтобы установить направление и дистанцию выстрела, необходимо знать позу Пальцева и стрелявшего человека в этот момент. А таких данных не было.

Отвечая на вопрос о дистанции выстрела, эксперт мог только подчеркнуть, что дистанция была "неблизкой". Следователь направил материалы вскрытия на гистологическое и физико-техническое исследования. Опустив исследовательскую часть, приведем выводы из заключения физико-технической экспертизы: “Повреждения на теле Пальцева вполне могли быть причинены пулей, выпущенной из нарезного оружия. Выстрел был произведен с расстояния вне сферы действия дополнительных факторов выстрела, т.е. с дальнего расстояния”.

На что опирался эксперт, делая свой вывод о нарезном оружии? Только на следы нарезов на пуле, найденной в теле Пальцева. Но это - выход за пределы компетенции судебного медика, поскольку оценка следов на пулях, возникающих в момент выстрела от ее взаимодействия со стволом оружия, является прерогативой эксперта - криминалиста. Кроме того, физик - техник допустил терминологическую неточность, применив, вместо общепринятого в экспертологии понятия "неблизкая дистанция", термин "дальнее расстояние".

Здесь необходимо уточнить, что термин "неблизкая дистанция", также как и "дальнее расстояние", содержит значительный элемент лингвистической неопределенности и, в связи с этим, также мало способствует разрешению данной экспертной ППСС. Поэтому определение дистанции выстрела оставалось опорным моментом в решении сложившейся проблемно - поисковой ситуации.

Проведя визирование возможных направлений горизонтального выстрела, следователь последовательно исключил южное, западное и восточное направление, поскольку на территории выстрела находились различные строения. К северу располагался лесной массив, за которым в 1,5 км к северо-западу находилась войсковая часть, а в 2 км на северо-восток – ее стрельбище. Других объектов в секторе больше не было.

Дополнительное тщательное визирование исключило территорию войсковой части, т.к. на пути возможной траектории выстрела находился один из садоводческих домиков. При его осмотре следов действия пули найдено не было. Оставалось только стрельбище, но днем происшествия была нерабочая суббота, а в этот день стрельбы, по официальному сообщению командования, не планировались и не проводились. Тогда следователь поставил на разрешение экспертов следующий вопрос:

1) Мог ли быть произведен выстрел с расстояния 2000 м и исключается ли при этом возможность получения повреждений Пальцевым при выстреле с этого расстояния?

На 4 биоманекенах удалось получить слепые ранения, сходные с пов-реждениями у Пальцева по локализации входной раны и направлению раневого канала. Однако на этом сходство заканчивалось, так как все раны, полученные в эксперименте, не имели дефекта кожи, как это было отмечено на трупе Пальцева: они имели продолговатую форму и были окружены широким осаднением, напоминавшим по форме и размерам боковой силуэт пули. Иначе говоря, на расстоянии 2000 м пуля способна оказать только клиновидное действие, ее энергии было явно недостаточно для образования дефекта кожи.

Факт клиновидного действия пули на расстоянии 2000 м от места выстрела был подтвержден математически. Экспертная ситуация, заходила в тупик, и тогда следователь принял рандомизированное решение, поставив перед экспертами следующую задачу - если они смогли исключить дистанцию 2000 м, то тогда пусть последовательно исключают и остальные расстояния (1500, 1000, 500 м и т.д.).

Понятно, что исследование в таком ключе могло составить большое и долговременнее научное направление, но ограниченные процессуальные сроки расследования заставили экспертов в ответ также применить метод рандомизации.

Опираясь на законы статистической вероятности, они ограничили поиск двумя основными направлениями исследований: 1) оценкой возможности выстрела с расстояния 2000 м и более; 2) с расстояния 500 м и менее. Серия опытов по второму направлению поиска позволила сделать вывод о том, что выстрел был произведен из проходящего поезда. А проведенные оперативно - розыскные мероприятия, основанные на данном заключении экспертов, позволили установить, что выстрел случайно произвел часовой, сопровождавший эшелон войсковой части, при разборке и сборке автомата. Военнослужащий срочной службы был уже более года как уволен в запас из Вооруженных Сил, проживал во Владивостоке и от неожиданности совершенно “потерял дар речи”, когда за ним пришли сотрудники уголовного розыска.^²²⁶

Приведенный выше пример наглядно иллюстрирует, что проблемно-поисковая следственная ситуация может быть успешно разрешена экспертными поисковыми средствами, а метод рандомизации, основанный на статистической вероятности, может быть весьма эффективен в условиях ограниченных процессуальных сроков расследования и полной информационной неопределенности.

Полагаем, научно - практическое значение классификации экспертных ситуаций состоит в том, что она позволяет отграничить экспертную от других следственных ситуаций, а также проследить диалектику перерастания экспертной ситуации в оперативно - розыскную, следственную, судебную и наоборот.

Так, можно проследить трансформацию экспертной в оперативно-розыскную ситуацию при раскрытии преступления экспертным путем. Особую роль здесь, конечно, отводится дактилоскопии, особенно в связи с начавшимся еще в 1993 г. широкомасштабным внедрением в практику работы экспертно - криминалистических подразделений ОВД автоматизированных дактилоскопических информационных систем АДИС типа "Папилон", которые “...являются примером эффективного использования современных компьютерных технологий в криминалистике. Высокая надежность поиска (по данным отдельных авторов - от 90 до 94%) все чаще позволяет говорить о возможности раскрытия преступления экспертным путем”.^²²⁷

В экспертно - криминалистических подразделениях системы МВД существует и специальная форма отчетности по такому раскрытию - "Аналити-ческая таблица ежемесячная по каждому эксперту данных показателей работы экспертно-криминалистических подразделений гор(рай)отделов внутренних дел края (области)". В ней предусмотрены и соответствующие графы:

11) установление лиц, причастных к преступлению;

12) количество дактилоскопических экспертиз, установивших преступников;

13) количество преступлений, раскрытых с помощью дактилокартотек;

18) количество преступлений, раскрытых с помощью других картотек и коллекций.

Здесь необходимо заметить, что существующая система экспертной отчетности во многом предопределяет возникновение и развитие ситуаций организационно - неупорядоченного типа.

Так, в январе 1999 г. был уволен из органов внутренних дел эксперт -криминалист Центрального РОВД г. Барнаула за то, что на протяжении 1997-1998 гг., выезжая на осмотры МП, данный недобросовестный эксперт умышленно оставлял свои отпечатки пальцев, таким образом искусственно завышая процент обнаруженных и изъятых с места происшествия следов преступления. Внедренная и активно используемая в практике работы ЭКП ОВД компьютерная программа “Sonda” без труда обнаружила данную фальсификацию.

Полагаем, на предотвращение именно таких организационно-неупорядоченных ситуаций направлено Положение о направлении материальных носителей, содержащих дактилоскопическую информацию, в органы внутренних дел, утвержденное Постановлением Правительства РФ № 1543 от 25.12.1998 г.^²²⁸ Данное Положение определяет круг лиц, подлежащих обязательному дактилоскопированию, в том числе и среди сотрудников ОВД.

Возникновению и развитию экспертных ситуаций организационно-неупорядоченного типа во многом способствует и то, что в последнее время в ЭКЦ МВД - ГУВД по собственной инициативе руководителей стали появляться все новые виды экспертиз. Вслед за бухгалтерской прослеживаются попытки организовать производство товароведческих экспертиз и даже судебно - медицинских моргов. Начальники управлений в конце 90 – х годов прошлого столетия вдруг осознали, что дешевле содержать своих специалистов, чем платить за производство экспертиз сторонним организациям. Данная практика представляется очень вредной, т.к. при этом нарушается отлаженный порядок контроля за деятельностью таких экспертов, который складывался в экспертных учреждениях Минздрава, Минюста, МВД, ФСБ не одно десятилетие и отражает специфику каждого из ведомств.

И, наконец, объективным фактором возникновения экспертных ситуаций организационно - неупорядоченного типа является большая нагрузка экспертов.

Проведенные нами исследования показывают, что существует зависимость между планируемой нагрузкой экспертов подразделений МВД различного уровня и сложностью проводимых экспертных исследований.

Так, если планируемая нагрузка эксперта - криминалиста ЭКО гор(рай) отдела ВД составляет 120 экспертиз в год (на момент исследования в 2011 году фактическая нагрузка эксперта – криминалиста в Железнодорожном РОВД г. Барнаула, например, составила около 350 экспертиз в месяц), то эксперта - криминалиста ЭКЦ УВД края, соответственно - уже 96 экспертиз в год.

Еще меньше планируемая нагрузка для эксперта - биолога, производящего генотипоскопическую экспертизу - 16 экспертиз в год. Это и понятно, так как генотипоскопическая экспертиза является одной из самых трудоемких и дорогих экспертиз, назначаемых в основном по тяжким и особо тяжким преступлениям.

Так, для производства генотипоскопической экспертизы в качестве экспертного оборудования используются 23 прибора и 33 реагента, по крайней мере, 7 из которых – очень дорогие и дифицитные.^²²⁹

Итак, сформулируем краткие выводы по настоящей главе:

I. Экспертную ППСС можно определить как тип следственной ситуации, порождаемой мыслительной деятельностью специального познающего субъекта - эксперта, который путем выдвижения и проверки экспертных версий исследует объекты материального мира, решая при этом своими познавательными средствами задачу установления истины в уголовном судопроизводстве.

2. Экспертное прогнозирование входит в структуру экспертной ППСС, и по сравнению с криминалистическим, более узко, предметно.

З. Стратегическое экспертное прогнозирование направлено на оценку выполнимости экспертного задания в целом; тактическое - на предупреждение и преодоление возможных экспертных ошибок.

4. Экспертная ошибка при определенных условиях может перерастать в следственную или судебную, инициируя развитие ППСС соответствующей направленности.

5. Большое научно-практическое значение имеет классификация экспертных ситуаций, т.к. она позволяет отграничить экспертную ситуацию от других следственных ситуаций, а также проследить диалектику перерастания экспертной в оперативно-розыскную, следственную и судебную ППСС.

6. Деление экспертных ситуаций по степени информационной определенности на детерминированные и рандомизированные напрямую связано с формами выводов в заключении эксперта - категорической и вероятной.

Заключение

А теперь пора подвести итоги нашего исследования. Целью настоящего исследования являлась попытка исследовать проблемно-поисковую следственную ситуацию, как одну из классификационных ветвей следственной ситуации, с позиции различных, в том числе психологических, наук, а также изучить особенности генезиса экспертной ситуации, как динамической системы и одного из видов проблемно – поисковой следственной ситуации.

Научная новизна данной работы состоит, прежде всего, в том, что впервые на монографическом уровне предпринята попытка исследовать одну из классификационных ветвей следственной ситуации - проблемно-поисковую экспертную ситуацию, а также ее генезис и динамику в зависимости от этапов расследования и различных субъектов познания в уголовном судопроизводстве. С помощью ситуационного метода автором проанализированы и существенно дополнены концептуальные положения двух частных криминалистических теорий - теории следственных ситуаций и теории криминалистического прогнозирования.

В работе была предпринята, в целом удачная, попытка с позиции познающего субъекта уголовного процесса в нетрадиционном ключе исследовать информационную природу следственной ситуации. Выявление диалектической взаимосвязи детерминизма и случайности в генезисе следственной ситуации позволило автору сформулировать концепцию так называемой “рандомизированной проблемно-поисковой следственной ситуации”, развивающейся под действием закона случайных чисел. Исходным концептуальным положением при этом является то, что любой следственной ситуации корреспондирует ситуация преступления. Чем больше элемента случайности в ситуации преступления, тем больше стихийного, рандомизированного начала в развитии следственной ситуации, которая последовательно рассматривается для эксперта, оперативного работника и следователя.

Впервые на монографическом уровне была предпринята попытка разработать научно - обоснованную классификацию экспертных ошибок, экспертных версий и типичных экспертных ситуаций, возникающих в процессе расследования преступлений; в частности, на его первоначальном этапе.

Проблемно - поисковая следственная ситуация (ППСС) представляет собой наиболее психологизированный тип следственной ситуации, характеризующий определенный уровень психической активности познающего субъекта (оперработника, эксперта, следователя, прокурора, судьи) в процессе постановки и решения задач преодоления информационной неопределенности по расследуемому уголовному делу.

Деление ППСС на детерминированные и рандомизированные основывается на степени информационной определенности следственной ситуации, что позволяет диалектически учитывать в развитии данной динамической системы как детерминизм, так и случайность.

Проблемно - поисковая следственная ситуация выступает не только как прогнозный фон, но и как объект криминалистического прогнозирования. При этом криминалистическое прогнозирование входит в структуру ППСС, как одно из направлений познавательной деятельности субъекта в расследовании преступлений.

Математические методы могут успешно применяться при моделировании типовых проблемно-поисковых следственных ситуаций, а ситуационное моделирование в методике расследования преступлений можно рассматривать как один из вариантов криминалистического и экспертного прогнозирования.

Границы информационного поля, с которым сталкивается субъект познания на первоначальном этапе расследования, определяет генезис и динамику исходных ППСС. Специфическая природа исходных проблемно -поисковых следственных ситуаций позволяет также выделить такие ее признаки, как динамизм и многофакторность.

Психодиагностика места происшествия является одним из эффективных приемов разрешения исходных ППСС; психологический портрет преступника, при этом, рассматривается как один из методов психодиагностики места происшествия.

Экспертная ППСС представляет собой тип следственной ситуации, порождаемый деятельностью специального познающего субъекта - эксперта, который путем выдвижения и проверки экспертных версий исследует объекты материального мира, решая при этом задачу установления истины в уголовном судопроизводстве.

Большое научно - практическое значение имеет классификация экспертных ситуаций, позволяющая понять их роль и в первоначальной реконструкции события преступления, и в установлении истины в уголовном судопроизводстве в целом.

Тема настоящего монографического исследования, безусловно, является перспективной в научном плане и нуждается в дальнейшей разработке.

Список использованной литературы:

1. Аверьянова, Т.В. Криминалистика: Учебник для вузов / Т.В. Аверьянова, Р.С. Белкин, Ю.Г. Корухов, Е.Р. Россинская; под ред. проф. Р.С. Белкина. М.: Изд-во НОРМА, 2001. 990 с.

2. Азаров, В.А. Охрана имущественных интересов личности в сферах оперативно-розыскной и уголовно-процессуальной деятельности / В.А. Азаров, С.В. Супрун. Омск, 2001. 267 с.

3. Александров, А.И. Наркотики в России: преступления и расследование. Научное издание / А.И. Александров, М.Я. Айбиндер и др.; под ред. В.П. Сальникова. СПб., 1999. 470 с.

4. Ароцкер, Л.Е. Использование данных криминалистики в судебном разбирательстве уголовных дел /Л.Е. Ароцкер. М.: Юрид. лит., 1964. 221 с.

5. Арсеньев, В.Д. Основы теории доказательств в советском уголовном процессе / В.Д. Арсеньев. Иркутск, 1970. 122 с.

6. Афанасьев, В.Г. Системность и общество / В.Г. Афанасьев. М., 1980. 242 с.

7. Бабаян, Э.А. Наркология / Э.А. Бабаян, М.Х. Гонопольский. М., 1990. 336 с.

8. Бахин, В.П., Кузьмичев, В.С., Лукьянчиков, Е.Д. Тактика использования внезапности в раскрытии преступлений органами внутренних дел / В.П. Бахин, В.С. Кузьмичев, Е.Д. Лукьянчиков. - Киев, 1990. 78 с.

9. Баяхчев, В.Г. Расследование преступлений, связанных с изготовлением и распространением синтетических наркотических средств: Учебное пособие / В.Г. Баяхчев, И.И. Курылев, А.П. Калинин. М.: ВНИИ МВД РФ, 1995. 46 с.

10. Бедняков, Д.И. Непроцессуальная информация и расследование преступлений / Д.И. Бедняков. М.: Юрид. лит., 1991. 205 с.

11. Белкин, Р.С. История отечественной криминалистики / Р.С. Белкин. М., 1999. 459 с.

12. Белкин, Р.С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы. От теории – к практике / Р.С. Белкин. М.: Юрид. лит., 1988. 304 с.

13. Белкин, Р.С. Курс криминалистики. Т. 1 / Р.С. Белкин. М.: Юристъ, 1997. 480 с.

14. Белкин, Р.С. Курс советской криминалистики. Т. 2 / Р.С. Белкин. М., 1978. 407 с.

15. Белкин, Р.С. Курс советской криминалистики. Т. 3 / Р.С. Белкин. М.: Юрид. лит., 1979. 407 с.

16. Белкин, Р.С. Курс советской криминалистики: Криминалистические средства, приемы, рекомендации / Р.С. Белкин. М., 1979. 480 с.

17. Белкин, Р.С. Общая теория советской криминалистики / Р.С. Белкин. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1986. 397 с.

18. Белкин, Р.С., Винберг, А.И. Криминалистика: Общетеоретические вопросы / Р.С. Белкин, А.И. Винберг. М.: Юрид. лит., 1973. – 264 с.

19. Берроуз, У. Голый завтрак: Пер. с англ.; предисловие А. Шаталова / У. Берроуз. М., 1998. 306 с.

20. Билибин, Д.П. Патофизиология алкогольной болезни и наркомании / Д.П. Билибин, В.Е. Дворников. М., 1991. 108 с.

21. Боголюбова, Т.А. Расследование и предупреждение преступлений, связанных с незаконным изготовлением, приобретением, хранением, перевозкой или сбытом наркотических средств / Т.А. Боголюбова, К.А. Толпекин. М., 1989. 148 с.

22. Болотовский, И.С. Наркомании. Токсикомании / И.С. Болотовский. Казань, 1989. 98 с.

23. Бурданова, В.С. Расследование преступлений о незаконных действиях с наркотическими средствами. Часть 3. Криминалистическая характеристика преступлений: Методические рекомендации / В.С. Бурданова. СПб.: Институт повышения квалификации прокурорско-следственных работников Генпрокуратуры РФ, 1993. 84 с.

24. Бьюли, Т. Неотложная помощь в психиатрии и наркологии. Экстренная помощь в медицинской практике / Т. Бьюли; под ред. К. Ожильви. М.: Медицина, 1987. 108 с.

25. Васильев, А.Н. Проблемы методики расследования отдельных видов преступлений / А.Н. Васильев. М.: Изд-во МГУ, 1978. 72 с.

26. Васильев, А.Н. Следственная тактика / А.Н. Васильев. М., 1976. 220 с.

27. Васильев, А.Н. Предмет, система и теоретические основы криминалистики/А.Н. Васильев, Н.Т. Яблоков. М.: МГУ, 1984. 144 с.

28. Возгрин, И.А. Криминалистическая методика расследования преступлений / И.А. Возгрин. Минск: Выш. школа, 1983. 215 с.

29. Волчецкая, Т.С. Криминалистическая ситуалогия: Монография / Т.С. Волчецкая; под ред. Н.П. Яблокова. Калининград, 1997. 248 с.

30. Воронин, С. Э. Методика расследования экономических преступлений в уголовно-исполнительной системе: Монография / С.Э. Воронин. Барнаул, 1998. 138 с.

31. Воронин, С.Э. Особенности расследования хищений, совершаемых должностными и материально-ответственными лицами на предприятиях исправительно-трудовых учреждений: Монография / С.Э. Воронин. Барнаул, 1994. 302 с.

32. Воронин, С.Э. Проблемно-поисковые следственные ситуации и установление истины в уголовном судопроизводстве / С.Э. Воронин. Барнаул, 2000. 211 с.

33. Воронин, С.Э. Особенности выявления и расследования преступлений, предусмотренных ст. 122 УК РФ «Заражение ВИЧ-инфекцией»: Учебно-методическое пособие / С.Э. Воронин, Ю.Л. Бойко. Барнаул, 2002. 37 с.

34. Габиани, А.А. Наркотизм / А.А. Габиани. Тбилиси, 1977. 96 с.

35. Габиани, А.А. Уголовная ответственность за преступления, совершенные в состоянии опьянения / А.А. Габиани. Тбилиси, 1968. 88 с.

36. Гавло, В.К. Теоретические проблемы и практика применения методики расследования отдельных видов преступлений / В.К. Гавло. Томск: Изд-во ТГУ, 1985. 333 с.

37. Гавло, В.К. Актуальные проблемы поисково-познавательной деятельности в суде / В.К. Гавло, С.Э. Воронин. Барнаул, 2000. 57 с.

38. Гавло, В.К. Избранные труды.- Барнаул: Изд-во Алтайского госуниверситета, 2011. 850 с.

39. Гранат, Н.Л., Ратинов, А.Р. Решение следственных задач / Н.Л. Гранат, А.Р. Ратинов. Волгоград, 1978. 118 с.

40. Григорьев, Н.В. Следственные ошибки и причины их возникновения / Н.В. Григорьев, А.А. Плотников. Хабаровск, 1990. 114 с.

41. Гросс, Г. Руководство для судебных следователей, как система криминалистики / Г. Гросс. СПб., 1908. 286 с.

42. Де Риос, М.Д. Растительные галлюциногены / М.Д. Де Риос. М., 1997. 284 с.

43. Джандиери, А.С. Расследование дел о незаконных операциях с наркотическими веществами: Учебное пособие / А.С. Джандиери. Л.: Институт усовершенствования следственных работников, 1984. 44 с.

44. Доля, Е.А. Использование в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности / Е.А. Доля. М.: Спарк, 1996. 78 с.

45. Драпкин, Л.Я. Основы теории следственных ситуаций / Л.Я. Драпкин. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1987. 168 с.

46. Дулов, А.В. Судебная психология: Учебник / А.В. Дулов. Минск, 1970. 565 с.

47. Жбанков, В.А. Человек как носитель криминалистически значимой информации / В.А. Жбанков. - М., 1993. - 101 с.

48. Зазулин, Г.В. Криминология / В.Г. Зазулин; под ред. В.Н. Бурлакова, С.Ф. Милюкова, С.А. Сидорова, Л.И. Спиридонова. СПб., 1995. 482 с.

49. Закон об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации: Комментарий / Под ред. А.Ю. Шумилова. М.: Юрид. лит., 1994. 128 с.

50. Законность в досудебных стадиях уголовного процесса России / А.Б. Соловьев, М.Е. Токарева, А.Г. Халиулин, Н.А. Якубович. Кемерово, 1997. 118 с.

51. Зникин, В.К. Оперативно-розыскное обеспечение раскрытия и расследования преступлений / В.К. Зникин. Кемерово, 2003. 164 с.

52. Игнатов, В.П., Михайлов, Б.П. Предупреждение и раскрытие преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков / В.П. Игнатов, Б.П. Михайлов. М., 2000. 96 с.

53. Калугин, А.Г. Особенности доказывания по уголовным делам о незаконном сбыте наркотических средств: Практическое пособие / А.Г. Калугин. Красноярск, 2003. 66 с.

54. Клиническая токсикология детей и подростков / Под ред. Марковой В.И., Афанасьева В.В., Цыбулькина Э.К., Неженцева М.В. СПб., 1998. 286 с.

55. Колдин, В.Я. Идентификация при расследовании преступлений / В.Я. Колдин. М.: Юрид. лит., 1978. 144 с.

56. Колесниченко, А.Н. Общие положения методики расследования отдельных видов преступлений / А.Н. Колесниченко. Харьков, 1965. 87 с.

57. Колесниченко, А.Н. Криминалистическая характеристика преступлений: Учебное пособие / А.Н. Колесниченко, В.Е. Коновалова. Харьков, 1985. 93 с.

58. Комаров, И.М. Криминалистические операции в досудебном производстве / И.М. Комаров. Барнаул: Изд-во АГУ, 2002. 345 с.

59. Комиссаров, Б.Г. Подросток и наркотики. Выбери жизнь!/ Б.Г. Комиссаров. Ростов-на-Дону, 2001. 128 с.

60. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации/ Отв. ред. В.М. Лебедев. М.: Юрайт-М, 2001. 736 с.

61. Корноухов, В.Е. Основы общей теории криминалистики / В.Е. Корноухов, В.М. Богданов, А.А. Закатов. Красноярск: Изд-во КГУ, 1993. 160 с.

62. Краткий словарь по социологии. М., 1989. 684 с.

63. Криминалистика: Учебник для вузов / Под ред. И.Ф. Герасимова, Л.Я. Драпкина. М.: Высш. шк., 2000. 672 с.

64. Криминалистика: Учебник для вузов / Под ред. проф. А.Ф. Волынского. М.: Закон и право, ЮНИТИ-ДАНА, 1999. 615 с.

65. Криминалистика: Учебник / Под ред. В.А. Образцова. М.: Юристъ, 1997. 757 с.

66. Криминалистика: Учебник / Под ред. И.Ф. Пантелеева, Н.А. Селиванова. М.: Юрид. лит., 1988. 543 с.

67. Криминалистика: Учебник / Под ред. Н.П. Яблокова, В.Я. Колдина. М.: Изд-во МГУ, 1990. 463 с.

68. Криминалистика: Учебник / Под ред. Т.А. Седовой, А.А. Эксархопуло. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1995. 528 с.

69. Криминалистическое обеспечение деятельности криминальной милиции и органов предварительного расследования / Под ред. проф. Т.В. Аверьяновой и проф. Р.С. Белкина. М.: Новый юрист, 1997. 400 с.

70. Кудрявцев, В.Н. Механизм преступного поведения / В.Н. Кудрявцев. М., 1981. 256 с.

71. Ларин, А.М. От следственной версии к истине / А.М. Ларин. М., 1976. 98 с.

72. Лузгин, И.М. Методологические проблемы расследования / И.М. Лузгин. М.: Юрид. лит., 1973. 103 с.

73. Майоров, А.А. Наркотики: преступность и преступления / А.А. Майоров, В.Б. Малинин. СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2002. 290 с.

74. Меретуков, Г.М. Криминалистические проблемы борьбы с наркобизнесом организованных преступных групп / Г.М. Меретуков. М.: Академия МВД РФ, 1995. 383 с.

75. Николаева, Л.П. Выявление лиц, потребляющих наркотики, и особенности профилактического воздействия на них / Л.П. Николаева, И.П. Пятницкая. М.: ВНИИ МВД СССР, 1978. 45 с.

76. Новик, И.Б. Моделирование сложных систем: Философский очерк / И.Б. Новик. М.,1965. 152 с.

77. Новоселов, С.А. Тактика проведения реализации дел оперативных учетов при раскрытии и расследовании преступлений в сфере наркобизнеса / С.А. Новоселов. М., 1997. 116 с.

78. Облаков, А.Ф. Криминалистическая характеристика преступлений и криминалистические ситуации: Учебное пособие / А.Ф. Облаков. Хабаровск: Изд-во Хабаровской высшей школы МВД СССР, 1985. 88 с.

79. Образцов, В.А. Криминалистическая классификация преступлений / В.А. Образцов. Красноярск, 1988. 211 с.

80. Ожегов, С.И. Словарь русского языка / С.И. Ожегов; под ред. Н.Ю. Шведовой. М.: Рус. яз., 1990. 921 с.

81. Омигов, В.И. Криминологические и правовые проблемы борьбы с наркоманией и наркотизмом / В.И. Омигов. М., 1992. 196 с.

82. Организованная преступность / Под ред. А.И. Долговой, С.В. Дьякова. М.: Юрид. лит., 1993. 352 с.

83. Пантелеев, И.Ф. Криминалистика / И.Ф. Пантелеев, М., 1988. 654 с.

84. Порубов, Н.И. Расследование преступлений, связанных с употреблением наркотиков: Лекция / Н.И. Порубов, Г.А. Ярош. Минск: Минская ВШ МВД СССР, 1988. 52 с.

85. Протосевич, А.А. Допрос как процесс информационного взаимодействия /А.А. Протосевич. Иркутск, 1999. 63 с.

86. Противодействие незаконному обороту наркотических средств и психотропных веществ. Учебное пособие. Часть 2 / Под ред. А.Н. Сергеева. М.: изд-во «ЩИТ-М», 2001. 638 с.

87. Птицын, А.Г. Использование оперативно-розыскной информации на предварительном следствии / А.Г. Птицын. Киев, 1997. 72 с.

88. Рожков, В.Е. Судебно-психиатрическая экспертиза алкоголизма и других состояний / В.Е. Рожков. М., 1964. 162 с.

89. Ронин, Р. Своя разведка: Практическое пособие / Р. Ронин. Минск, 1998. 98 с.

90. Рубинштейн, С.Л. Основы общей психологии / С.Л. Рубинштейн. СПБ. И др.: Питер, 2002. 712 с.

91. Савенко, В.Г. Распространенные наркотические средства: Учебное пособие / В.Г. Савенко, А.Н. Сергеев и др. М.: ЭКЦ МВД РФ, 1992. 80 с.

92. Смилгайтис, В.К. Тактика предъявления доказательств при допросе обвиняемого / В.К. Смилгайтис. Л., 1979. 58 с.

93. Сорокин, В.И., Семкин Е.П., Беляев А.В. Использование экспресс-тестов при исследовании наркотических средств и сильнодействующих веществ / В.И Сорокин и др. М.: ЭКЦ МВД РФ, 1997. 38 с.

94. Старченко, А.А. Логика в судебном исследовании / А.А. Старченко. М., 1958. 12 с.

95. Сурков, К.В. Принципы оперативно-розыскной деятельности и их правовое обеспечение в законодательстве, регламентирующем сыск: Монография / К.В. Сурков. СПб., 1996. 216 с.

96. Танасевич, В.Г. Значение криминалистической характеристики преступлений и следственных ситуаций для методики расследования преступлений / В.Г. Танасевич. Душанбе, 1975. 112 с.

97. Тюхтин, В.С. Отражение, система, кибернетика / В.С. Тюхтин. М., 1987. 193 с.

98. Филимонов, Б.А. Основы теории доказательств в германском уголовном процессе / Б.А. Филимонов. М., 1994. 168 с.

99. Холл, А.Д. Определение понятия системы: исследования по общей теории систем / А.Д. Холл, Р.Е. Фейджин. М., 1969. 278 с.

100. Хорунженко, К.М. Культурология. Энциклопедический словарь / К.М. Хорунженко. Ростов-на-Дону, 1997. 764 с.

101. Шабанов, П.Д. Руководство по наркологии / П.Д. Шабанов. СПб., 1999. 486 с.

102. Шабанов, П.Д. Наркомании: патопсихология, клиника, реабилитация / П.Д. Шабанов, О.Ю. Штакельберг; под ред. А.Я. Гриненко. СПб, 2000. 532 с.

103. Шар, В.К. Путь рока. Оригинальный опыт музыкально-исторического исследования / В.К. Шар. М., 1998. 184 с.

104. Шиканов, В.И. Актуальные вопросы уголовного судопроизводства и криминалистики в условиях современного научно-технического прогресса / В.И. Шиканов. Иркутск, 1978. 94 с.

105. Шнайдер, Р. Криминология / Р. Шнайдер. М., 1994356 с.

106. Щукин, А.М. Особенности выявления и документирования наркопритонов: Практические рекомендации / А.М. Щукин. Барнаул, 2001. 21 с..

107. Янсон, И.Я. Наркомания, токсикомания (клиника, лечение, профилактика) / И.Я. Янсон. Челябинск, 1987. 411 с.

Оглавление

Стр.

Введение…………………………………………………………………3

Глава 1…………………………………………………………………...7

Глава 2…………………………………………………………………...34

Глава 3…………………………………………………………………....71

Глава 4……………………………………………………………………128

Заключение………………………………………………………………172

Список литературы……………………………………………………..175

1 Лунеев, В.В. Преступность ХХ века. Мировой криминологический анализ. М. 1997. С.94-95.

2 Редакционная статья // Российская газета. 2008. 30мая. С.3.

3 Российская газета // Редакционная статья. 8 апреля. 2008 г.

4 Колесниченко А.Н. Научные и правовые основы расследования отдельных видов преступлений: Автореф. дис…д-ра юрид. наук. Харьков, 1967.- С. 14.

5 Гавло В.К. О первоначальных следственных действиях при расследовании преступлений//В кн.: Доклады итоговой научной конференции юридических факультетов. Томск, 1968.С.90.

6 Гавло В.К. Избранные труды. Барнаул: Изд-во Алтайского госуниверситета, 2011.- С.187; .Гавло В.К. Теоретические проблемы и практика применения методики расследования отдельных видов преступлений. Томск,1985.-С. 117; Драпкин Л.Я. Основы теории следственных ситуаций. Свердловск,.1987; Облаков А.Ф. Криминалистическая характеристика преступлений и криминалистические ситуации. Хабаровск, 1985; Селиванов Н.А. Типовые версии, следственные ситуации и их значение для расследования//Соц. законность.1985.№7. С.52-55 и др.

7 Гавло В.К., Указ. соч., С.226-227

8 Драпкин Л.Я., Указ. соч., С.17.

9 Волчецкая Т.С. Криминалистическая ситуалогия. М., - Калининград,1997.С.93.

10 Колесниченко Т.С. Указ. соч., С.214.

11 Селиванов Н.А. Криминалистические характеристики преступлений и следственные ситуации в методике расследования // Соц. законность. 1976. № 2. С.56.

12 Салтевский М.В. О структуре криминалистической характеристики хулиганства и типичных следственных ситуациях // Криминалистика и судебная экспертиза. Киев, 1982. Вып. 25. С.13.

13 Герасимов И.Ф. Некоторые проблемы раскрытия преступлений. Свердловск, 1975. С.168.

14 Образцов В.А., Протосевич А.А. О теории тактических операций и ее связях с другими структурными элементами науки криминалистики // Оптимизация расследования преступлений. Иркутск, 1982. С.123.

15 Белкин Р.С. Курс советской криминалистики. М., 1977. Т.3, С.70.

16 Гавло В.К. Указ. соч., С.221.

17 Михайлов А.И., Соя-Серко Л.А., Соловьев Б.А. Научная организация труда следователя. М., 1974. С.18.

18 Гавло В.К. Указ. соч., С.226.

19 Драпкин Л.Я. Указ. соч., С.10.

20 Белкин Р.С. Курс советской криминалистики. М., 1976. Т.3. С.75

21 Волчецкая Т.С. Указ. соч., С.107.

22 Юридическая конфликтология. М., 1995. С.7.

23 Драпкин Л.Я. Указ соч., С.10.

24 Клочко В.Е. Инициация мыслительной деятельности: Автореф. дис... док. психологических наук. М., 1991. С.21.

25 Матюшкин А.М. Теоретические вопросы проблемного обучения// Сов. педагогика. 1971. № 7. С.38-47.

26 Гавло В.К. Указ. соч., С.231.

27 Славская К.А. Мысль в действии. М., 1973. С.68.

28 Гавло В.К. Указ. соч., С.229.

29 Волчецкая Т.С. Указ. соч., С.46.

30 Клочко В.Е. Указ. соч., С. 21.

31 Драпкин Л.Я. Указ. соч., С.10.

32 Драпкин Л.Я. Указ. соч., С.39-44.

33 Гавло В.К. Указ. соч., С. 231.

34 Уголовное дело № 2-57/08. Архив Алтайского краевого суда.

35 Драпкин Л.Я. Понятие и классификация следственных ситуаций // Следственные ситуации и раскрытие преступлений. Свердловск, 1975. С.28; Драпкин Л.Я. Основы теории следственных ситуаций. Свердловск, 1988. С.26; Герасимов И.Ф. Некоторые проблемы раскрытия преступлений. Свердловск, 1975. С.174; Белкин Р.С. Курс советской криминалистики. М., 1978. Т.3. С.77; Васильев А.Н., Яблоков Н.П. Предмет, система и теоретические основы криминалистики. М., 1985. С.138; Гавло В.К. Теоретические проблемы и практика применения методики расследования отдельных видов преступлений. Томск, 1985. С.235-246; Облаков А.Ф. Криминалистическая характеристика преступлений и криминалистические ситуации. Хабаровск, 1985. С.65-71 и др.

36 Облаков А.Ф. Указ. соч. С.65.

37 Драпкин Л.Я. Понятие и классификация следственных ситуаций / Труды Свердловск. юрид. ин-та. 1975. Вып. 41. С.42-43.

38 Белкин Р.С. Курс советской криминалистики. М., 1979. Т.3. С.75.

39 Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей. М., 1967. С.157.

40 Облаков А.Ф. Указ. соч., С.69-71.

41 Философская энциклопедия. М., 1986. С.382.

42 Степаненко Д.А. Моделирование как метод научного исследования в приложении к решению задач уголовного судопроизводства: Дис... канд. юрид. наук., Томск, С.24.

43 Гавло В.К. Указ. соч., С.244.

44 Гегель. Философия духа. М., 1977. Т.3 С.254.

45 Гавло В.К. Указ. соч., С. 244-245.

46 Гавло В.К. Указ. соч. С. 245.

47 Облаков А.Ф. Указ. соч., С. 69.

48 Высотский М. Рандомизация // Знание - сила. 1977. № 3. С. 29-31.

49 Y. Naimann, O. Morgenshtern. Theory of cames and economic behavior. - New York, 1943. -Р.153.

50 Козелецкий Ю. Психологическая теория решений. М., 1979. С. 132.

51 Кудрявцев В.Н. Научное прогнозирование в криминологии // Изучение и предупреждение преступности. Воронеж, 1968. Вып. 8; Количественные методы в криминологии и социальный прогноз // Количественные методы в социальных исследованиях. М.-Сухуми, 1967; Панкратов В.В. О прогнозировании преступности // Статистические методы в криминологии и криминалистике. М., 1966; Сафаров Р.А. Прогнозирование и юридическая наука // Сов. государство и право. № 3. 1969; Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность: Автореф. дис... док. юрид. наук. М., 1968; Кондрашков Н.Н. Статистические методы исследования личности преступников: Дис...канд.юрид.наук. М., 1967; Аванесов Г.А. Теория и методология криминалистического прогнозирования. М., 1972; Антонян Ю.М., Блувштейн Ю.Д., Чукоидзе Г.Л. Прогнозирование индивидуального преступного поведения // Вопросы социального планирования борьбы с преступностью. - М., 1979; Солопанов Ю.В. Криминологическое прогнозирование и планирование борьбы с преступностью. М., 1983; и др.

52 Мудьюгин Г.Н. Расследование убийств, возбуждаемых в связи с исчезновением потерпевшего. М., 1967.

53 Лузгин И.М. Моделирование при расследовании преступлений. М., 1970.

54 Белкин Р.С. Ленинская теория отражения и методологические проблемы советской криминалистики. М., 1970.

55 Гавло В.К. Теоретические проблемы и практика применения методики расследования отдельных видов преступлений. Томск, 1985.

56 См.: Зеленский А.Ф. Некоторые теоретические вопросы индивидуального прогнозирования и следственные версии // Проблемы предварительного следствия. Волгоград, 1973; Биленчук П.Д. Криминалистическое прогнозирование поведения обвиняемого на предварительном следствии: Дис...канд.юрид. наук. Киев, 1983; Баев О.Я. Конфликтные ситуации на предварительном следствии и криминалистические средства их предупреждения и разрешения: Автореф. дис...док. юрид. наук. М, 1985; Сотников К.И. Прогнозирование в деятельности следователя: Дис... канд. юрид наук. Свердловск, 1987; Зорин Г.А. Проблемы применения специальных логико-психологических приемов при подготовке и проведении следственных действий: Дис...док. юрид. наук. М., 1991 и др.

57 Горшенин Л.Г. Основы теории криминалистического прогнозирования. М., 1993; Он же. Анализ поведения людей и методика моделирования в предполагаемой ситуации. Вып. 10. М., 1993.

58 Горшенин Л.Г. Основы теории криминалистического прогнозирования. М., 1993. С. 15-24.

59 Горшенин Л.Г. Указ. соч. С.39.

60 Ямпольский С.М., Хилюк Ф.М., Лисичкин В.А. Проблема научно-технического прогнозирования для промышленности и правительственных учреждений, М., 1972, С.20.

61 Горшенин Л.Г. Указ. соч., С.105-108.

62 Скворцов К.Ф. Методологические вопросы прогнозирования хищений социалистического имущества// Вопросы борьбы с преступностью. М., 1976. Вып.25; Яблоков Н.П. Методологические вопросы использования данных математики в методике расследования// Научная информация по вопросам борьбы с преступностью. М., 1983. Вып.76. С.14-19; Крестовников О.А. К вопросу о применении математических методов в криминалистических исследованиях// Право и информатика. М., 1990. С.107-118; Дроботухин В.С. Использование метода кибернетического моделирования в организации расследования экономических преступлений. М., 1996.

63 Пономарев Ю.П. Игровые модели: математические методы. Психологический анализ. М., 1991. С.4.

64 Моисеев Н.Н. Неформальные процедуры и автоматизация проектирования. М., 1979. С.89.

65 Воробьев Н.Н. Теория игр. М., 1985.

66 Пономарев Ю.П. Указ. соч. С.5.

67 Пономарев Ю.П. Указ. соч. С.69.

68 Заде Л.А. Понятие лингвистической переменной и его применение к принятию приближенных решений. М.,1976. С.12.

69 Полгородник Н.П. Применение математической логики и теории графов в обработке экономической информации. Киев, 1972. С.3-4.

70 Информационный бюллетень ГИЦ МВД РФ “Состояние преступности в России за январь-декабрь 1998 г.”. М., 1999. С.17.

71 Лунеев В.В. Преступность ХХ века. Мировой криминологический анализ. М., 1997. С.455-468.

72 Полгородник Н.П. Указ. соч. С.70.

73 Падар Е.Е. О перспективах прогноза “психологического профиля” преступника на основании анализа способа действия при совершении преступления// Современное российское право: федеральное и региональное измерение. Барнаул, 1998. С.241-242.

74 Карагодин В.Н. Преодоление противодействия предварительному расследованию. Свердловск, 1992.

75 Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1984. С.52.

76 Айзекс Р. Дифференциальные игры. М., 1967; Красовский Н.Н., Субботин А.И. Позитивные дифференциальные игры. М., 1974.

77 Пономарев Ю.П. Указ. соч. С.17.

78 Эшби У.Р. Введение в кибернетику. М., 1956. С.132.

79 Пономарев Ю.П. Математическая основа построения моделей противоборства двух игроков// Прикладные вопросы теории информации и кибернетики. Рига, 1978. С.94-98.

80 Информационные основы теории систем управления с обратными связями/ Техническая кибернетика. М., 1973. Т.5. С.5-78.

81 Эшби У.Р. Введение в кибернетику. М., 1959. С.13.

82 Вайсборд Э.М., Жуковский В.И. Введение в дифференциальные игры нескольких лиц и их приложения. М., 1980

83 Льюс Р.Д., Райфа Х. Игры и решения. М., 1961; Воробьев Н.Н. Теория игр: лекции для экономистов-кибернетиков. Л., 1974.

84 Эшби У.Р. Указ. соч. С.131; Zaden L.A. Fazzy seys as abasis for a theory of possivility, Memorandum NUCB/ERL M. 77/2 Berkeley, 1977. p.105.

85 Эшби У.Р. Указ соч. С.132.

86 Полгородник Н.П. Применение математической логики и теории графов в обработке экономической информации. Киев, 1972. С. 72-86.

87 Оре О. Графы и их применение. М., 1965. С. 38-40.

88 Горшенин Л.Г. Указ. соч. С. 55.

89 Полгородник Н.П. Указ. соч. С.78.

90 Личко А.Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. М., 1983. С.10.

91 Горшенин Л.Г. Анализ поведения людей и методика моделирования предполагаемой ситуации. Вып. 10. М., 1993; Антонян Ю.М., Юстицкий В.В. Несовершеннолетние преступники с акцентуациями характера. М., 1993.

92 Рыбалко М.И. Патохарактерологические расстройства у детей и подростков с девиантным поведением (клинико-динамический и нейрофизиологический аспекты): Автореф. дис...док. мед. наук. Барнаул, 1997. С.7-16.

93 Рыбалко М.И., Указ. соч., С. 14.

94 Антонян Ю.М., Юстицкий В.В. Указ. соч. С.37.

95 Личко А.Е., Попов Ю.В. Саморазрушающее поведение у подростков / Социальная психиатрия: фундаментальные и прикладные исследования. Л., 1990. С.75-82.

96 Яровенко В.В., Чистикин А.Н. Дерматоглифические исследования подбора супружеских пар / Криминалистические методы расследования преступлений. Тюмень, 1995. С.82.

97 Яблоков Н.П. Проблемы расследования и предупреждения преступлений в области охраны труда и техники безопасности: Автореф. дис... док. юрид. наук. М., 1972. С.20.

98 Белкин Р.С. Курс советской криминалистики. М., 1979. Т.3. С.259; Возгрин И.А. Криминалистическая методика. М., 1977. С.152.

99 Танасевич В.Г. Проблемы методики раскрытия и расследования преступлений // Советская криминалистика. М., 1978. С.184.

100 Гавло В.К. Указ. соч. С.248.

101 Гавло В.К. Указ. соч. С.249.

102 См.: Возгрин И.А. О структуре методик расследования отдельных видов преступлений / Вопросы теории и практики борьбы с преступностью. Л., 1974. С.82; Бахин В.П., Быков В.М., Макаров Н.Л. О тактике повторного следствия / Сибирские юридические записки. Иркутск - Омск, 1974. Вып. №4. С.182-190; Белкин Р.С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы: от теории к практике. М., 1988. С.238; Криминалистика: Учебник / Под ред. Н.П. Яблокова, В.Я. Колдина. М., 1990. С.321.

103 Гавло В.К. Указ. соч. С.249-250.

104 Белкин Р.С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы: от теории к практике. М., 1988. С.238.

105 Лавров В.П. Исходные следственные ситуации как объект кафедрального научного исследования / Исходные следственные ситуации и криминалистические методы их разрешения. М., 1991. С.6.

106 Гавло В.К. Расследование и предупреждение хищений на предприятиях молочной промышленности, совершенных должностными лицами: Дис... канд. юрид. наук. М., 1969. С.74

107 Ратинов А.Р. Вступительная статья к книге Яна Пещак “Следственные версии”. М., 1976. С.9.

108 Белкин Р.С. Указ. соч. Т.2. С.362-363.

109 Пономарев А.Я. Психология творческого мышления. М., 1966. С.120.

110 Лузгин И.М. Методика изучения, оценки и разрешения исходных следственных ситуаций // Указ. сб. С.19-20.

111 Старченко А.А. Логика в судебном исследовании. М., 1958. С.76; Васильев А.Н. Основы следственной тактики: Автореф. дис... док. юрид. наук. М., 1960; Шляхов А.Р. Следственные версии, их виды, приемы построения и проверки // Теория и практика криминалистической экспертизы. М., 1961. Сб.8. С.49; Лузгин И.М. Построение и проверка версии при производстве расследования по уголовному делу/ Вопросы криминалистики. М., 1963. Вып.8. С.5; Лузгин И.М. Методологические проблемы расследования. М., 1973; Ларин А.М. От следственной версии к истине. М., 1976; Арцишевский, Г.В. Следственные версии: Автореф. дис... канд. юрид. наук. М.,1973. С.7-8; Драпкин Л.Я. Построение и проверка следственных версий: Автореф. дис... док. юрид. наук. М., 1972 С.19; Белкин Р.С. Версии в доказывании / Теория доказательств в советском уголовном процессе. Общая часть. М., 1966. С. 318 и др.

112 Васильев, А.Н. Следственная тактика. М., 1976. С.55; Гранат Н.Л., Ратинов А.Р. Решение следственных задач. Волгоград, 1978. С.73.

113 Ларин А.М. От следственной версии к истине. М., 1976. С.29.

114 Криминалистика: Учебное пособие для вузов / Под ред. И.Ф.Герасимова, Л.Я. Драпкина. М, 1994. С.58

115 Лузгин И.М. Методологические проблемы расследования. М., 1973. С. 141.

116 Левков В.Н. Версии в уголовном судопроизводстве: Автореф. дис... канд. юрид.наук. Харьков, 1988. С.11.

117 Ларин А.М. От следственной версии к истине. М. 1976. С.14-16.

118 Дулов А.В. Судебная психология. Минск, 1975 С.69.

1¹ Криминалистика: Учебник / Под ред. И.Ф.Герасимова, Л.Я. Драпкина. М., 1994. С.61.

120 Реховский А.Ф. Проблемы криминалистических версий: Автореф. дис... канд.юрид. наук. Свердловск, 1989. С.12.

121 Лузгин И.М., Указ. сб. С.18.

122 Соловьев А., Шейфер С., Токарева М. Следственные ошибки и их причины // Соц. законность. 1987. №12. С.172.

123 Кореневский Ю.В. Судебная практика и совершенствование предварительного расследования. М., 1974. С.25.

124 Григорьев Н.В., Плотников А.А. Следственные ошибки и причины их возникновения. Хабаровск. 1990. С.7.

125 Научный доклад по теме 17”а” плана НИР Института на 2006 г. // Всероссийский научно - исследовательский институт МВД России. М., 2006. С.24.

126 Уголовное дело № 2-47-05 // Архив Алтайского краевого суда.

127 Уголовное дело № 1-147/03 Архив Октябрьского федерального суда г. Барнаула

128 Архив Новосибирской областной прокуратуры.

129 Уголовное дело №9050 / Архив Барнаульской прокуратуры по надзору за соблюдением законов в ИТУ. Наряд за 1989 год.

130 Драпкин Л.Я. Исходные следственные ситуации: генезис и динамика/Указ. сб., С.32.

131 Бахин В.П., Кузьмичев В.С., Лукьянчиков Е.Д. Тактика использования внезапности в раскрытии преступлений органами внутренних дел. Киев, 1990. С.27.

132 Белкин Р.С. Курс криминалистики. Т.3. С.250.

133 Материалы по отказу в возбуждении уголовного дела №12 за 2006 год / Архив Железнодорожной прокуратуры г. Барнаула.

134 Ратинов А.Р. О следственной интуиции // Соц. законность. 1958. № 4. С.24-30.

135 Налчаджян А.А. Некоторые психологические и философские проблемы интуитивного познания. М., 1972. С.98.

136 Гурова Л.Л. Соотношение осознаваемых и неосознаваемых ориентиров поиска в интуитивных решениях // Вопросы психологии. 1976. № 1. С.90.

137 Зорин Г.А. Криминалистическая эвристика. Гродно, 1994. Т.1. С.194-195.

138 Уголовное дело №2-32/98 / Архив Алтайского краевого суда.

139 Мудьюгин Г.Н. Расследование убийств, замаскированных инсценировками. М., 1973; Гавло В.К. Расследование и предупреждение хищений, совершаемых с использованием служебного положения на предприятиях молочной промышленности. Томск, 1978; Гутерман М.П. Исходные следственные ситуации и криминалистические методы их разрешения. М., 1991. С.36-46; Воронин С.Э. Методика расследования экономических преступлений в уголовно-исполнительной системе. Барнаул, 1997. С.104-111 и др.

140 Воронин С.Э. Методика расследования экономических преступлений в уголовно-исполнительной системе. Барнаул, 1997. С.87-89.

141 Руководство по расследованию убийств. М., 1977. С.287.

142 Уголовное дело №2-68/94 / Архив Алтайского краевого суда.

143 Анушат Эрих. Искусство раскрытия преступлений и законы логики. М., 1972. С.5.

144 Hazelwood R.R. and Bargess A. (eds) Practical aspects of Rape Investigation: a multidisciplinary approach. Amsterdam, 1987; Elsevier. Resler, R.K.Barges, A.W. and Douglas I.E. Sexsual Nomicide: Patterns and motives: Lexington, 1988.

145 Ressler R.K., Указ. соч.p.15.

146 Кантер Д. Психологический профиль преступника / Проблемы использования нетрадиционных методов в раскрытии преступлений. М., 1995. С.83-90.

147 Антонян Ю.М., Верещагин В.А. Розыскной портрет серийных сексуальных убийц // Указ. сб., С.75.

148 Tabachnick, B.D. Fidell, L.S. Using Multivariate Statisting. London: Harper end Row, 1983. p.23.

149 Кантер Д., Указ. соч., С.22.

150 Антонова С. Девятилетний вампир и феномен Чикатило // Аргументы и факты. 1997. № 37. С.22.

151 Макаров Д. Маньяк - это врожденное? // Аргументы и факты. 1998. №42. С.11.

152 Газенко О.Г. Словарь физиологических терминов. М., 1987. С.17.

153 Рыбалко М.И. Патохарактерологические расстройства у детей и подростков с девиантным поведением: Дис... док. мед. наук. Томск, 1997. С.82.

154 Мезенцева Л.Н. Влияние субстанции “Р” на потребление этанола и изменение обмена биогенных аминов в условиях экспериментального стресса / Материалы ХII съезда психиатров России. М., 1999 г., С.766-767.

155 Антонян Ю.М., Верещагин В.А., Потапов С.А. и др. Серийные сексуальные убийства: криминалистическое и патопсихологическое исследование. М., 1997. С.121-140.

156 Видонов Л.Г.Криминалистические характеристики убийств и система типовых версий о лицах, совершивших убийство без очевидцев. Горький, 1978. С.33-37.

157 Ларин А. М. Криминалистика и паракриминалистика.М., I995. С..I21-I27.

158 Гавло В.К. Основы методики расследования и предотвращения убийства матерью новорожденного ребенка. Барнаул, 1998. С. 11-12.

159 Гавло В.К. Указ. соч., С.24-29.

160 Каневский Л.Л. Криминалистические проблемы расследования и профилактики преступлений несовершеннолетних. Красноярск, 1991. С.189-190.

161 Каневский Л.Л.,Указ. соч., С.190.

162 Каневский Л.Л.,Указ. соч., С.87.

163 Сафаргалиева О.Н.Об информационной значимости некоторых видов материальных следов/ В сб.: Современное российское право: федеральное и региональное измерение. – Барнаул, 1998. С.247.

164 Центров Е. Особенности осмотра места происшествия по делам о сексуальных преступлениях // 3аконность. 1999. № 4. С.20.

165 Дулов А.В. Указ. соч. С.354-355.

166 Уголовное дело №1-153-06 / Архив Ленинского федерального суда г. Барнаула.

167 Руководство по научно-техническому прогнозированию. М.,1977.- С. 57.

168 Hordan T.T. Criminal investigation. N.Y. 1974.

169 Горшенин Л.Г., Указ. соч., С.51.

170 Иорданский Д.И. и др. Прогнозирование развития отраслей машиностроения с помощью метода коллективной экспертной опенки. М., 1974. С.23.

171 Тарасов - Родионов П.И. Советская криминалистика // Соц. законность. 1951. №7; Кубицкий Ю.М. Пограничные вопросы судебной медицины и криминалистической экспертизы // Вопросы криминалистики и судебной экспертизы. Алма-Ата,1959.

172 Винберг А.И. О сущности криминалистической техники и криминалистической экспертизы // Сов. государство и право. 1955. №8. С.83; Шляхов А.Р. Предмет, метод и система советской науки криминалистической экспертизы / Вопросы криминалистики и судебной экспертизы. Алма-Ата, 1959. С.12-13; Митричев С.П. Советская криминалистика и ее место в системе юридического образования / Материалы Всесоюзного семинара преподавателей криминалистики высших юридических учебных заведений. М.. 1958. С. 13; Комаринец Б.М. Участие экспертов-криминалистов в проведении следственных действий по особо опасным преступлениям против личности // Теория и практика судебной экспертизы. М., 1964.Вып.1.С.14; Дулов А.В. Постоянное совершенствование научно-технических средств - непременное условие развития следственной тактики // Судебная экспертиза. Минск, 1964. С.19; Селиванов Н.А. Научно-технические средства расследования преступлений: Автореф. дис... док. юрид. наук. М., 1965. С.6; Эйсман А.А. Криминалистика в системе юридических и естественных наук // Научные работы Лит. НИИСЭ. Вильнюс, 1963. №1. С.30; Винберг А.И., Малаховская Н.Т. Судебная экспертология - новая отрасль науки // Сов. законность. I973.№11. С.49; Белкин Р.С. Ленинская теория отражения и методологические проблемы советской криминалистики. М., .1970. С.54; Арсеньев В.Д. Теория судебной экспертизы и теория судебных доказательств // Некоторые вопросы судебной экспертизы (тезисы научных сообщений). М., 1975. С.10; Эйсман А.А. Экспертология в системе научного знания / Экспертные задачи и пути их решения в свете НТР. М., 1980. С.64-73; Гордон Б.Е. К вопросу о системе судебной экспертологии/ Криминалистика и судебная экспертиза. Киев, 1985. Вып.31. С.15-21; Аверьянова Т.В. Содержание и характеристика методов судебно-экспертных исследований. Алма-Ата, 1991.С.13; Бычкова С.Ф. Становление и тенденции развития науки о судебной экспертизе. Алма-Ата,1994. С.27 и др.

173 Белкин Р.С. Курс криминалистики. М., 1997. Т. 2. С. 308.

174 Белкин Р.С. Указ. соч. С.330.

175 Устьянцева Т.В. Значение психологических факторов в процессе формирования выводов эксперта / Труды ВНИИСЭ. М., 1971. Вып. 3. С. 90-95.

176 Погибко Ю.Н. О вероятной форме решения экспертных задач / Криминалистика и судебная экспертиза. Киев, 1972. Вып.9. С.21.

177 Попов В.Л. Судебно-медицинская казуистика. М.,1991.С.22-23.

178 Дулов А.В. Судебная психология: Учебник. Минск. 1975. С.65.

179 Дулов А.В Указ. соч. С.67.

180 Старченко А.А. Логика в судебном исследовании. М. 1958. С.76.

181 Винберг А.И. Криминалистическая экспертиза в советском уголовном процессе. М., 1956; Коновалов Е.П. Роль гипотез в криминалистическом исследовании почерка // Проблемы судебной экспертизы. М., 1961. Вып.2; Белкин Р.С. Сущность экспериментального метода исследования в советском уголовном процессе и криминалистике. М., 1961.

182 Ларин А.М. От следственной версии к истине. М. 1976. С. 6-7.

183 Филиппов А.Г. Некоторые дискуссионные вопросы учения о криминалистической версик. М., 1987.С.13.

184 Белкин Р.С. Указ. соч. С.388.

185 Белкин Р.С. Указ соч. С.388.

186 Самищенко С.С. Судебная медицина: Учебник для юридических вузов. М., 1996. С.48-49.

187 Грановский Г.Л. Основы трасологии. Часть общая. М., 1965.

188 Белкин Р.С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы. М., 1987; Колдин В. Я. Идентификация при расследовании преступлений. М., 1974; Митричев В.С. Научные основы и общие положения криминалистических идентификационных исследований физическими и химическими методами. М. 1971.

189 Владимиров В.Ю. Ситуалогическая экспертиза места происшествия. Санкт-Петербург, 1995.С.7-14.

190 Владимиров В.Ю. Указ. соч. С.11.

191 Майлис Н.П. Организационные проблемы назначения и проведения комплексных экспертиз // Информационный бюллетень Академии Управления МВД РФ. М., 1997. №3. С.14.

192 Инструкция об организации производства комплексных экспертиз в судебно-экспертных учреждениях СССР. М., 1986.

193 Владимиров В.Ю. Указ. соч. С.13.

194 Грановский Г.Л. Природа, причины экспертных ошибок и пути их устранения / Новые разработки и дискуссионные проблемы теории и практики судебной экспертизы. М., 1983.С.2.

195 Белкин Р.С. Указ. соч. С.335-336.

196 Краснобаева А.Ю. Экспертные ошибки: причины, последствия, профилактика: Автореф. дис...канд. юрид. наук. Волгоград. 1997. С.12.

197 Краснобаева А. Ю. Указ. соч. С.13.

198 Уголовное дело №63060 / Архив Октябрьской прокуратуры г. Барнаула.

199 Белкин Р.С. Указ. соч. С.338.

200 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 322.

201 Кондакова Н. И. Логический словарь. М., 1971. С. 273.

202 Уголовное дело №63453 / Архив прокуратуры Центрального района г. Барнаула.

203 Краснобаева А.Ю. Указ. соч. С.14.

204 Палиашвили А.Я. Экспертиза в суде по уголовным делам. М., 1973. С.133; Грановский Г.Л. Природа, причины экспертных ошибок и пути их устранения / Новые разработки и дискуссионные проблемы теории и практики судебной экспертизы. М., 1983. С.6; Клименко Н.И. Экспертные ошибки и их причины / Криминалистика и судебная экспертиза. Киев, 1988. Вып.37. С.38; Каплунов И.М. Объективные и субъективные причины экспертных ошибок (методические рекомендации). Ташкент.1977. С.1-4; Белкин Р.С. Когнитивные и поведенческие особенности человека-эксперта и их учет в разработке системы искусственного интеллекта/ Программные продукты и системы. 1991. №2.

205 Краснобаева А.Ю. Указ. соч. С. 14-15.

206 Информационный бюллетень МВД РФ (96).-М., 1998.- С. 145-149.

207 Жбанков З.Л. Концептуальные основы установления личности преступника в криминалистике: Дис...док. юрид. наук. М., 1995. С.195.

208 Грановский Г.Л., Тахо-Годи Х.М. Судебно - трасологическая экспертиза / Назначение и производство судебных экспертиз. М., 1988. С.94; Сорокин В.С., Дворкин А.И. Обнаружение и фиксация следов (технические средства и методы). М., 1974.С. 41-42.

209 Свенсон А., Вендель О. Раскрытие преступлений. Современные методы расследования уголовных дел. М., 1957. С.224; Бондарев А.Ф. К вопросу о возможности определения давности выстрела по стреляным гильзам / Вопросы судебной экспертизы. Тбилиси, 1962. С.38-39; Винберг А.И. Черное дело экспертов-фальсификаторов. М., 1990. С. 214.

210 Мешков В.М. Криминалистическое учение о временных связях и отношениях при расследовании преступлений: Дис... док. юрид. наук. М., 1995. С.307-320.

211 Попов В.Л. Судебно-медицинская казуистика.-М.Л.1991.С.218.

212 Попов В.Л. Указ. соч. С.17-19.

213 Гордон Э.С. Оценка заключения судебно-медицинского эксперта по уголовному делу / Процессуальные и криминалистические проблемы доказывания. Красноярск, 1990.С.143-144.

214 Гавло В.К. Указ. соч.С.241.

215 Архив Алтайского краевого суда.

216 Макаров Н.И. Задачи правоохранительных органов по координации борьбы с организованной преступностью // Вестник Саратовской государственной академии права. М., 1995. С. 17.

217 Торвальд Ю. Век криминалистики. М. 1991.С.187.

218 Майорова Е.И. Судебно – биологическая экспертиза и ее роль в расследовании и доказывании// Процессуальные и криминалистические проблемы доказывания. Красноярск, 1990. С.39-40.

219 Akane A/ Matsubara K., Shiono H. et al // J.For. sci. 1990. V. - p.1217-1225; Cohen J. // Am. J. Ham. Genet. - 1990. - V.46. - p.358-368; Reynold R., Sensabaugh G. Analysis of genetic markers in forentic DNA samples using the polimerase chain reaction // Analitical chmistry. 1991. - V.63. ¹1. - p.2-15. Wallace R.B., Miyada C.G. Oligonucleotide probes for the screenin of recombinant DNA Libraries // Methods Enzymol. - 1987. - V.152. - p.432-442. Evett J.W., Pinhin R. // Fnt. J.Leg.med. - 1991. - V.104. - p.267-272. Honma M., Tshijama I. // Hum. Hered. - 1989. - V.39. - p.165-169; Стернова Т.В. и др. Исследование крови человека методом генотипоскопии (ДНК-дактилоскопия). М., 1991; Стегнова Т.В. и др. Определение видовой и половой принадлежности крови, установление ее происхождения от конкретного лица методом генотипоскопии. М., 1992; Перепечина И.О., Стегнова Т.В. Установление половой принадлежности крови полимеразной цепной реакцией. М., 1995; Степнова Т.В. Исследование объектов судебно-биологической экспертизы полимеразной цепной реакцией. М.,1996.

220 Наряд 2н-95 // Архив ЭКЦ ГУВД Алтайского края.

221 Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. "О судебной экспертизе по уголовным делам"// Бюллетень Верховного Суда СССР.1971. №2. С.10.

222 Овсянников И.В. Проблемы формулирования и использования вероятных выводов экспертного заключения// Правоведение. 1998. №1. С.94.

223 Романов В.В. Теория и практика применения законов и правил логики в деятельности органов внутренних дел. Уфа, 1989. С.66-68.

224 Зинин А.М., Кирсанова Л.3. Криминалистическая фотопортретная экспертиза. М., 1991. С.40; Теория и практика математического моделирования в судебно-почерковедческой экспертизе. М.,.1980. С. 249.

225 Овсянников И.В. Указ. соч. С.96.

226 Попов В.Л. Указ. соч. С.26-42.

227 Зайцев П. Эффективность АДИС - мифы и реальность // Системы "Папилон". 1994. С.32; Моксин А. Оценка тестирования АДИС // Указ. сб. С.44.

228 Постановление Правительства РФ №1543 от 25.12.98 г. // Российская газета. 1999. №3. С4.

229 Перепечина И.О., Пименов М.Г., Стегнова Т.В. Исследование объектов судебно-биологической экспертизы полимеразной цепной реакцией. М., 1996. С.4-5.

Философские заметки https://rutube.ru/video/96d6815d595814563b71aeb0fcaa251b/

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/