Сергей Воронин

Мой друг Кузьмин

 

Повесть

 

Красноярск, 2013





ББК 67.99(2)11

В 88



Сергей Воронин. Мой друг Кузьмин: Повесть. – Красноярск: САМИЗДАТ, 2013. 51 с.



Новая повесть писателя Сергея Воронина, широко известного в России и за рубежом по автобиографическому роману «Сын Ра», а также приключенческой повести «Одиссей из Поднебесной», посвящена описанию жизни двух алтайских друзей, прочно связанных друг с другом озорной студенческой юностью. Данная повесть заканчивает авторский цикл повестей под названием «Три повести о главном».

 

© С.Э.Воронин, 2013.

 

Светлой памяти моего друга
Игоря Кузьмина посвящается!

 

Вороне Бог сегодня не послал не только сыра, но даже черствой осьмушки хлеба. Да что там хлеба – даже жалкие, замороженные в лед ранетки, которые, нет – нет да и встречались еще иногда в этом безжизненном февральском лесу – и то не смогли почему-то в данный момент порадовать желудок этой несчастной, вконец изголодавшейся птицы. Ситуация для пожилой, многое повидавшей на своем долгом веку черной вороны усугублялась еще и этой неожиданно налетевшей пронизывающей метелью, с самого утра развязавшей в алтайской лесостепи какую-то совершенно немыслимую, даже для февраля, снежную вакханалию. Наконец, совершенно отчаявшаяся, обиженная на весь мир ворона взгромоздилась на старую кряжистую березу и во все свое воронье горло выразила свое громкое недовольство таким несправедливым устройством этого огромного и столь несовершенного мира.

Внезапно ворона встрепенулась и замолчала – совсем недалеко, на опушке близлежащего березового колка, появились две миниатюрные черные фигурки людей на охотничьих лыжах, не предвещающие ей сейчас абсолютно ничего хорошего - с эдакими увесистыми рюкзаками и угрожающими ружьями за спиной. «Интересно, что это там за мудаки на лыжах, которые в такую мерзотную погоду рискнули вдвоем отправиться в лес?» - с весьма уничижительным для людей сарказмом подумала эта мудрая ископаемая птица, интеллект которой, по признанию орнитологов, равен, а иногда даже превышает интеллект шимпанзе. Неожиданно одна из подозрительных фигурок остановилась, как вкопанная, как - будто услышав эти крамольные птичьи мысли и очень даже обидевшись на них; человек этот резко вскинул ружье и произвел в ворону выстрел, почти не целясь – как говорится, «в белый свет, как в копеечку». Ворона только сердито и очень возмущенно каркнула в ответ на все это безобразие и оглушительную бестактность, тяжело вспорхнув с ветки березы и засыпав незадачливого стрелка увесистой шапкой пушистого белого снега.

«Ну и к чему ты это сделал, а, Серьга, к чему шумим?» - с легким укором сказал Игорь, брезгливо отбросив от себя лыжной палкой оранжевую нарядную гильзу 16-го калибра (у него была тяжелая «тозовка» - «вертикалка» 12 калибра, почти вдвое тяжелее по весу моего немецкого «Зимсона», изготовленного из легкой крупповской стали) от моего «Зимсона», сделанного на германском военном заводе в 1947 года специально для СССР в порядке контрибуции. «Да просто захотелось хоть куда-нибудь пальнуть из дедовского трофейного ружья - я ведь уже с самой армии не держал в руках оружия!» - сказал я, как бы извиняясь за свое дурачество и одновременно радуясь, как ребенок, произведенным мной оглушительным шумом и ружейным треском в простирающейся насколько хватает глаз алтайской лесостепи.

Мы идем по заснеженным алтайским полям уже более двух часов. Вначале, казалось, не было абсолютно ничего, что предвещало бы какие-либо трудности и опасности на нашем «героическом» пути. Мы привычно «махнули» «на посошок» у давних знакомых Игоря в Топчихе по 100 граммов душистой деревенской самогонки, плотно позавтракали вкусным украинским борщом и с легким сердцем отправились в путь, доверху груженные провиантом, до принадлежащей Игорю, а также его топчихинскому компаньону пасеки.

Провиант, как мне было сразу же объявлено в Топчихе, предназначался одному местному, весьма колоритному бомжу Виктору, который уже более 5 месяцев проживал в гордом одиночестве на хуторе, охраняя пасеку Кузьмина от волков, а также случайных вороватых прохожих. До пасеки было всего около 4 часов пути на лыжах. Игорь шел впереди, что называется, с хорошей «крейсерской» скоростью, уверенно прокладывая лыжню; я поспешал следом за ним, трусливо прячась за его широкой спиной от внезапно поднявшейся, пронизывающей до самых костей февральской метели.

По-хорошему, конечно, надо было срочно возвращаться назад; в такую погоду заблудиться в снежной степи - смертельно опасное занятие. Но этот путь для слабых мужчин, но только не для смуглой мордовской рожи Кузьмина, который, как известно, никогда не выбирал обходных, а, тем более, легоньких путей в жизни. Глядя на богатырскую спину Игоря, мне вдруг показалось на мгновение, что впереди меня вразвалочку сейчас идет вовсе не мой любимый однокурсник Кузьмин, а огромный Минотавр (мифический человекобык), который ради прикола, а, может быть, какого-то особого бычачьего куража неожиданно для всех и даже, наверное, для самого себя встал на эти широченные охотничьи лыжи. И попер бычара – только держи его, этого необычного алтайского быка - «скорохода»!

Мы шли молча – с каждой минутой усиливающиеся порывы ветра все больше затрудняли дыхание. Вокруг нас, повсюду, куда только падал взгляд, в изобилии мельтешили следы зайцев и лисиц, но инстинкт охотников куда – то напрочь исчез, безропотно уступив место Вечному, как сама Жизнь, инстинкту самосохранения. Где-то глубоко в мозгу засела назойливая, пугающая своей откровенностью мысль, что из этого похода живыми мы с Игорем уже не вернемся. Стремясь хоть как-то отвлечь себя от этой жуткой и, надо заметить, во все времена совершенно не конструктивной мысли, я предался обычному для себя и для подобных случаев занятию – своим бесконечным, как Космос, воспоминаниям о жизни, всецело отдавшись теплым волнам моей удивительно цепкой на лица и образы памяти.

С Игорем Кузьминым мы познакомились во время поступления на юридический факультет Алтайского государственного университета в июле 1981 года. Он шел вместе с Юрой Дранишниковым (Драней) вне конкурса, по особому списку отличников, сдававших всего один экзамен. Кстати, именно это обстоятельство, на мой взгляд, и предопределило их крепкую мужскую дружбу, которую они пронесли сквозь долгие годы.

Игорь закончил с красным дипломом техникум машинистов тепловозов и слесарей локомотивного депо, так что являл собой лучшего представителя передового отряда высококвалифицированного рабочего класса. Этот почти двухметровый гигант был абсолютной флегмой, совершеннейшим интровертом, иногда почти граничащим с аутизмом. Напротив, в противовес ему, Драня был классическим экстравертом холерического склада, так что вместе они, в веселой студенческой компании, довольно гармонично дополняли друг друга. Уже позже, во время учебы в университете Игорь в одно мгновение вдруг ясно осознал, что при таком наборе психологических свойств личности, как у него, профессия юриста, требующая от человека весьма подвижной психики и гибкого изворотливого ума, увы, для него фатально закрыта.

Как только вся наша честная компания поступила на юридический факультет, Драня развернул активную общественную работу, создав ансамбль политической песни «Глория». Был объявлен кастинг вокалистов, и, конечно же, Юра не мог не предложить своему закадычному другу Кузьмину также поучаствовать в этом кастинге. А вот здесь как - раз и возникла проблема!

Дело в том, что у Игоря был от природы очень густой, насыщенный колоратурными красками бас (как говорят вокалисты, «сочный» голос, «мясо»), кстати, очень похожий на голос Федора Шаляпина. И все бы ничего, но как только Игорь начинал «добавлять слезу», чувство или эмоцию при исполнении той или иной лирической песни, он неожиданно начинал гундосить, при этом очень сильно напоминая дворовую манеру исполнения жалостливых, так называемых сиротских песен. И как не старался Драня, после занятий регулярно уводя Игоря в спортивный зал и пытаясь хоть как -то «поставить ему голос», все было тщетно – сиротская манера исполнения Кузьмина неизбежно брала верх над рассудочной манерой исполнения Дранишникова. Наконец, Драня не выдержал.

«Слушай, Игорь, может, хватит гнусить, наконец, как кастрированный африканский слон! – однажды завопил он, в отчаянии размахивая руками на Игоря в спортивном зале АГУ. – Ты что, Кузя, совсем не можешь петь полностью своим открытым ротовым отверстием, что ли?» На этом кастинг Игоря Кузьмина был завершен раз и навсегда - он, к моему большому сожалению, так и не смог сделать «головокружительную» карьеру вокалиста ансамбля «Глория» при своих несомненных вокальных данных. Я, как мог, успокаивал тогда Игоря, который, конечно, расстроился от этой своей первой, можно сказать, творческой неудачи, но вскоре и меня, эдакого Утешителя, постигла та же самая участь - меня успешно «катапультировали» из «Глории» за, якобы, очень шумный инструмент - «рояль». «Понимаешь, Серж, твой рояль, ну просто никак, не укладывается в концепцию камерного звучания нашей «Глории»!» - с жаром убеждал меня Олег Пронин, который в этом напрочь заидеологизированном творческом коллективе ВЛКСМ Алтайского края выполнял роль главного идеолога - точь-в-точь, как доктор Геббельс в Третьем Рейхе. Я, как истинный и убежденный фаталист, совсем не обиделся на этих креативных комсомольских ребяток, которые очень вежливо так указали мне на дверь; ушел, что называется, по-английски, совершенно без скандала, а с Игорем Кузьминым мы уже встретились ровно через год в студенческом театре миниатюр (СТЭМ) имени комиссара Мигрэ.

«Серега, нам надо пройти сейчас вдоль кромки вон того леса и повернуть резко влево. А там до пасеки будет уже совсем «рукой подать»!» - пробасил мне Игорь, что есть силы, пытаясь перекричать завывания ветра. Я вновь вернулся, благодаря ему, сердечному, из мира воспоминаний в нашу суровую топчихинскую реальность и с любопытством огляделся по сторонам. Окружающая нас снежная обстановка сейчас была уже полностью готовой и логически завершенной декорацией для великолепного цикла северных рассказов Джека Лондона «Белое безмолвие». Бескрайние поля с разбросанными кое-где в беспорядке березовыми колками погрузились в абсолютный снежный хаос. То тут, то там над полями поднимались небольшие снежные смерчи, сквозь которые иногда бледным желто-оранжевым пятном проступало тухлое зимнее солнце. Что называется, ни света, ни тепла, да вообще никакого «понта» от такого Солнца - тоже мне Светило нашлось, прости Господи! И вновь заскрипели полозья лыж, вновь заколыхалась впереди спина моего неизменного «проводника в Мир Теней», а я вновь погрузился в свои сакральные воспоминания.

В июле 1984 года после третьего курса нас с Игорем определили на ознакомительную практику в Октябрьскую прокуратуру города Барнаула. Удивительно, но эта прокуратура, каким - то непостижимым мистическим образом, свяжет всю нашу дальнейшую жизнь с Игорем Кузьминым. После армии мы попадем с ним на работу опять же в эту прокуратуру, там я встречу свою будущую супругу Наташу; ну а свидетелем на нашей свадьбе будет все тот же неизменный Игорь Кузьмин. Но это будет еще не скоро, только через много-много лет, а сейчас, этим холодным летом 1984 года, мы попали в хищные и практически всегда нетрезвые лапы «великого» наставника (Устаза или Сен-Сея, кому как больше нравится); к замечательной и очень харизматичной личности – к следователю Октябрьской прокуратуры Сергею Павловичу Тополькову.

Старший следователь прокуратуры Октябрьского района города Барнаула Сергей Топольков запомнился мне, прежде всего, двумя «ярчайшими» событийными моментами в жизни.

Во-первых, это был блестящий рассказчик, чьи рассказы о любовных похождениях доводили нас, еще неискушенных женщинами салаг, до приступов оглушительного истерического смеха.

Особенно врезался в память душещипательный рассказ Сергея Павловича о том, как он однажды посетил потерпевшую по своему уголовному делу, возбужденному по факту группового изнасилования. Эта многострадальная дама 30 с лишним лет проживала недалеко от нашей прокуратуры в районе ВРЗ (вагоноремонтного завода). Уже сам по себе факт интимной связи следователя с потерпевшей, безусловно, во все времена являлся противоправным и общественно порицаемым проступком, но Топольков смог придать этому почти криминальному эпизоду своей жизни столько романтического флера, что ни у кого из слушателей в Октябрьской прокуратуре даже язык не повернулся осуждать этого старого и столь «заслуженного» товарища. Новоявленный Казанова рассказал нам, что в самый разгар эротических пассов он неожиданно для себя обнаружил на попе очаровательной женщины прилипший кусочек газеты – очевидно, дама очень торопилась куда-то после туалета. Опытный сыщик смог тогда не только с точностью определить, что это была газета «Алтайская правда» за 8 июля 1984 года, но и даже прочитать фрагмент газетной статьи, из которого следовало, что дождливая погода этим летом 1984 года очень сильно подвела алтайских хлеборобов и фатально сказалась на качестве будущего урожая. Таким образом, Сергею Павловичу Тополькову удалось тогда практически невозможное - совместить приятное с полезным, узнав во время банального, ничем не примечательного советского секса много нового и полезного для себя, а это, как говорится, дорогого стоит!

Второй эпизод из ознакомительной практики в прокуратуре, врезавшийся мне в память – это моя эксклюзивная производственная характеристика, составленная и подписанная Топольковым, о которой в университетской среде до сих пор ходят легенды.

Однажды, в конце рабочего дня, Сергей Павлович, как всегда, отправил меня в магазин за водкой, дав 5 рублей, а также подробные инструкции насчет закуски. Однако, в магазине водки, как назло, не оказалось, и я решил тогда побаловать своего наставника хорошим вином (с моей юношеской точки зрения, конечно). На 4 рубля я взял две бутылки сухого вина «Ризлинг» и два плавленых сырка «Советский». Невероятно довольный собой, а также этой своей редчайшей находчивостью я пришел со всем этим скарбом в прокуратуру и вдруг с огорчением заметил, как на лице Тополькова появилась гримаса отвращения - губа его надулась, как у дегенерата, и придала всему этому «измученному нарзаном» лицу очень потешный вид крайне обиженного ребенка. Игорь Кузьмин, очевидец происходящего, в конце концов, просто не выдержал всей этой душераздирающей сцены и заржал, как конь. Результат сего инцидента не заставил себя долго ждать – на следующее утро на рабочем столе следователя я обнаружил производственную характеристику на меня, подписанную следователем Топольковым и заверенную гербовой печатью Октябрьской прокуратуры. В ней было сказано, что «стажер Воронин, к сожалению, оказался законченным мудаком - вместо водки купил нам какую-то дрянь. Отсюда вывод: совершенно профнепригоден для работы в Октябрьской прокуратуре». И только после того, как я все-таки купил настоящей водки «Экстра», мне удалось реабилитироваться в глазах Сергея Павловича, который подписал, наконец, положительную производственную характеристику, и которую, на этот раз, на всякий случай, я составил на себя сам.

В конце концов, Сергей Павлович Топольков, надо признать, следователь от Бога, допился до рака горла. В 1989 году его прооперировали в онкологической больнице города Барнаула, вставив вместо трахеи пластмассовую трубочку. Он еще проходил с этой трубочкой что-то около года, пугая окружающих и издавая горлом совершенно непонятные шипяще-свистящие звуки, а в январе 1990 года, наконец-то, к всеобщему облегчению, успешно отдал Богу душу.

«Кажись, капитально заплутали!» - вновь вернул меня из моих «веселых» студенческих воспоминаний в эту холодную снежную реальность Игорь. Я мрачно огляделся по сторонам. Да, не мудрено было сбиться с пути в такой ситуации: уже на расстоянии всего пяти метров ничего абсолютно не было видно – теперь завьюжило аж до самых вершин берез. Мы как - будто оказались под совершенно непроницаемым снежным колпаком, выхода из которого, казалось, просто в принципе не существовало. «Ну и хрен с ним!» - со злостью подумал я, неожиданно вспомнив свою армию и зимний марш - бросок в ишимской учебке.

Меня угораздило служить в тяжелой гаубичной артиллерии в родной Сибири - у Игоря Судьба сложилась несколько иначе. Он попал служить на Камчатку в секретную часть ГРУ Генерального штаба Вооруженных Сил, которая в те времена занималась сбором разведданных о нашем вероятном противнике – США. После армии, в июле 1988 года, Кузьмин устроился следователем все в той же пресловутой Октябрьской прокуратуре. Я же, законченный авантюрист по натуре, после армии с негодованием бросил диплом об окончании юрфака в «дальний, пыльный угол» и устроился музыкантом, причем, абсолютно не знающим нотной грамоты, в Алтайскую краевую филармонию.

Однажды, в сентябре 1988 года, я неожиданно соскучился по своему другу Кузьмину и решил побаловать его женским обществом, которого в филармонии было тогда, как, впрочем, и сейчас, хоть отбавляй. Мой выбор пал тогда на администратора филармонии, женщину бальзаковского возраста Анжелику. Внешность у Анжелики была, конечно, не ахти, но зато фигура … Дай Бог каждому, такую фигуру, господа! Анжелика, как оказалось, тесно «дружила» с Михаилом Муромовым, который в тот момент был трудоустроен в нашей краевой филармонии и с которым я играл в одной рок - группе. Я с восторгом рассказал женщине о своем друге Игоре; она явно очень заинтересовалась им, особенно его прокурорским статусом, и, не мешкая, пригласила нас к себе домой на рюмочку чая, недвусмысленно намекнув, что совсем даже не прочь «пообщаться» с нами двумя одновременно.

Анжелика проживала одна в Ленинском районе города Барнаула в двухкомнатной квартире обычного панельного дома на улице Попова. Мы взяли с Игорем две бутылки молдавского коньяка «Аист» (на всякий случай, а вдруг не хватит!) и много-много фруктов. Гостеприимная хозяйка встретила нас прямо на входе в роскошном турецком халате, сквозь который иногда то и дело проглядывали весьма соблазнительные формы ее очаровательной владелицы. Как оказалось, Анжелика совсем не пила, поэтому мы с Игорем, без ложной скромности и с очень большим энтузиазмом, как положено бывшим солдатам, навалились на коньячок. Вскоре с обеими бутылками было покончено раз и навсегда. «Ну что же, ребятки, а теперь пора ложиться спать! – наконец сказала Анжелика. – Я вам, на всякий случай (тут она подмигнула мне и очень так кокетливо улыбнулась), постелю здесь в зале, на этом диване, а сама лягу в спальне». Мы все улеглись по разным комнатам и сделали вид, что заснули.

Примерно через час я толкнул локтем Кузьмина, вальяжно развалившегося на диване: «Кузя, имей совесть! Дама ждет, дуй к ней в комнату!» «Не, не пойду! Дуй сам, если хочешь!» В том то и дело, что и я, на удивление, тоже ничего не хотел. То ли коньячок молдавский подействовал, то ли в даме не хватало какой - то харизмы?! Не знаю, но ведь надо было что-то делать! Сама эта ситуация вся была на редкость абсурдной: два самца после долгого армейского воздержания и истекающая соком перезрелая самка разлеглись по разным углам, и никто упорно не хочет соития. Какой-то отчаянный вызов Господу Богу и Всем существующим законам Природы, иначе и не скажешь!

Я встал тихонько и сделал вид, что направился в туалет. Мой путь пролегал через комнату Анжелики. Она лежала абсолютно голая, слегка прикрытая простыней, и упорно делала вид, что спала. Я три раза продефилировал мимо нее, но так и не решился «потревожить ее сон». «Ну че, трахнул ее, наконец?» - спросил меня Игорь, когда я вернулся к нему на диван. «Нет! Ты знаешь, Игорек, я тут подумал давеча – мы с тобой хорошо знаем, что она спит с Муромовым, а в Москве сейчас свирепствует СПИД. Как говорится, береженого Бог бережет!» - сказал я, один в один повторив при этом классический сюжет басни «Лисица и виноград», неожиданно успокоился от такого простого и логичного объяснения своей мужской несостоятельности и сразу же заснул.

Что было на утро – совсем не трудно догадаться! Анжелика шипела и брызгала ядом на кухне, разливая нам кофе и недвусмысленно намекая на наши с Игорем гомосексуальные пристрастия. В общем, теперь я окончательно понял, что значит обидеть Женщину, так глупо и так бездарно отказавшись от нее! У обиженной Анжелики сложилось полное впечатление, что у нас с Кузьминым просто не было места в Барнауле, где можно было спокойно выпить коньяка и потрахаться друг с другом. А это, безусловно, выглядит со стороны очень и очень обидно, особенно для женщины бальзаковского возраста!

Мои воспоминания снова неожиданно прервались - на этот раз резкой болью в щеках. Я совершенно явственно почувствовал, что в этом жутком мерзопакостном походе капитально обморозил себе нос и щеки. Мороз и ветер сделали свое коварное дело. Я остановился ненадолго, с тоскою глядя на удаляющегося Кузьмина, и начал с яростью растирать себе лицо. Через некоторое время кровь вновь начала пульсировать в щеках и обмороженном носу; наконец-то, по лицу пошло долгожданное тепло, и я поспешил дальше по уже проложенной Кузьминым трассе – догонять своего проводника и Спасителя.

Как сейчас помню, в январе 1989 года я устроился на работу помощником Барнаульского прокурора по надзору за соблюдением законов в ИТК. Эта спецпрокуратура традиционно размещалась в здании Октябрьской прокуратуры. Надо сказать, что с обитателями «курятника» (так называли тогда Октябрьскую прокуратуру в городе) я меня сложились достаточно ровные товарищеские отношения, за исключением Вити Щукина – старшего помощника прокурора Октябрьского района по надзору за МВД. Витек, кстати, лучший друг и собутыльник Сергея Тополькова, невзлюбил меня буквально с первого взгляда. Точно так же, как Игоря в свое время невзлюбил старейший следователь Октябрьской прокуратуры Валерий Дмитриевич Иванов, которого Кузьмин очень сильно раздражал и доставал всегда до самых печенок своей флегматичностью и необычайной медлительностью. Каждый день после работы Витя Щукин активно любезничал с Бахусом, выпивал со своими ментами - поднадзорниками традиционную поллитровку и по дороге в туалет неизменно заходил ко мне в кабинет. «Можно у тебя поссать?» - очень вежливо спрашивал Витя, на что я всегда начинал отчаянно махать на него руками и голосить, как сварливая баба. После этого он, дождавшись моей столь активной реакции и глубоко удовлетворенный собой, наконец, покидал мой кабинет. Это происходило с таким завидным постоянством, что у меня со временем стало возникать ощущение «дежавю».

Однажды я был слишком сильно занят работой с документами и не сразу ответил Щукину на его актуальный «запрос». Тогда Витек обстоятельно разместился между шкафом и картотекой специальной литературы и в одно мгновение сделал огромную лужу – так сказать, капитально пометил свою территорию – территорию «альфа-самца». Ну, а в остальном... в остальном, господа, в Октябрьской прокуратуре города Барнаула все было просто замечательно! Офигенно - обалденно, это как вам больше нравится!

Однажды ко мне в кабинет зашел Игорь. «Серьга, как говорится, долг платежом красен! Хочу предложить тебе компанию двух очаровательных дам – врачей из городской больницы БСМП! Приглашают нас с тобой в свою хату на эротическое рандеву!» Я был бы не я, совершенно, если бы по какому-то странному капризу (своему или чужому – неважно!) вдруг отказался от столь заманчивого предложения! И вот мы уже вчетвером сидим в очень интимной обстановке, в уютной двухкомнатной квартире в городе Новоалтайске – это небольшой пригород Барнаула в получасе езды на электричке. Хозяйку квартиры звали Марина, и эта маленькая сероглазая шатенка, сразу же, почему-то, выбрала меня. Игоря же выбрала яркая высокая брюнетка Галя. Вообще, надо сказать мы, мужчины, в своем глупом шовинизме всегда заблуждались и заблуждаемся насчет свободы мужского выбора – нас выбирают практически всегда, как породистых баранов или псов, и это – аксиома. Это - непреложный Закон природы!

Как здорово, что у Марины оказалось в доме пианино, причем, в довольно приличном состоянии. И я смог, наконец-то, в полный рост развернуть всю свою павлинью стать! Уже через полчаса моих фортепианных экзерсисов у Марины вдруг тревожно и алчно заблестели глаза, и она, разгоряченная музыкой и спиртным, неожиданно предложила всем нам лечь в одну большую двуспальную кровать. «А давайте займемся групповым сексом?» - очень так непосредственно предложил я, при этом само воплощенное целомудрие, и девчонки радостно завизжали от восторга. Однако неуклюжие попытки превратиться в реальных шведских свингеров ни к чему хорошему нас тогда не привели – сказывалось, однако, мощное, базовое воспитание «хомо советикус». В конце концов, мы покорно разбрелись по комнатам и вкушали от Бога Эроса уже по отдельности.

Проснувшись на следующее утро рядом с Мариной, первым делом я победно протрубил Кузьмину в соседнюю комнату, точь-в-точь как олень во время гона: «Игорек, сколько?» «Два раза!» - пробасил Кузьмин в ответ. «Слабак, а я – четыре!» И я нисколько не лгал при этом – Марина, действительно, завела меня не по-детски!

«Сережа, когда же мы с тобой еще встретимся?» - спросила девушка, когда мы остались с ней вдвоем на кухне. «Никогда, Мариночка, у меня есть невеста – молодая девушка, вопрос о свадьбе уже решенный!» «Ну, ты и кобелина! Значит, поматросил и бросил?» - рассердилась Марина, не желая так просто сдаваться в этой банальной житейской ситуации. «Ну, зачем же ты так? В конце концов, я тебя первый раз вижу в жизни, Мариночка! Какие могут быть претензии ко мне в этом случае?» «Ну, видимо, в первый и уже в последний! - несколько успокоившись мрачно резюмировала Марина. – Галя, у Щукина сегодня выросли огромные ветвистые рога!» Это она обратилась к Галине, которая вместе с Кузьминым зашла к нам на кухню после душа. «Минуточку, у какого - такого Щукина?» - не на шутку встревожился я («Мало мне проблем, горемычному!»). «У Вити Щукина, вашего помощника прокурора, у кого же еще!» - уже изрядно повеселев, сказала Марина. «Вот это - Санта-Барбара! Оказывается, они с Мариной - любовники! Так вот почему этот педрила - гамадрила пометил свою территорию в моем кабинете! Ай да Щукин, ай да сукин сын!» - подумал я и поспешно засобирался домой в Барнаул, переваривать услышанное.

«Ура, Серега! Мы пришли. Радуйся – вон она, наконец, наша пасека, всего километр пути остался!» - радостный крик Игоря вновь вернул меня, теперь уже окончательно, в нашу суровую, но такую любимую и такую родную сибирскую реальность, которую я никогда и ни за что, клянусь Богом, не променяю ни на какие жаркие страны и ни на какую другую, пусть даже райскую, реальность! Аминь!

 

 

КОНЕЦ

 

 


Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/

Рейтинг@Mail.ru