Глава 1.

Танька уже минут сорок полола эту грядку, а она всё не кончалась. «И что это Катя  делает такие длинные грядки? Не иначе, как нарочно…», - думала Танька. Злющие  комары, которые ещё не успели разлететься этим ранним утром, нудно звенели и больно жалили, пытаясь залезть под короткую майку. Танька нарочно надела старенький спортивный костюм, уже тесный, выгоревший и растянувшийся на коленках, а голову повязала платком, но противные комары, звеня, садились на  нос и лоб, хватали за руки,  искусали всю узкую  полоску кожи на спине между футболкой и спортивными штанами…

Она специально  пошла в огород  так рано, чтобы успеть до жары. А то копайся потом под палящими лучами, когда комаров сменят не менее противные мухи и слепни.  Да и тётку жалела – как она будет, старая, по грядкам ползать?  Тётке Кате было сорок лет, что по Танькиным понятиям, была уже глубокая старость. «Это мне надо ещё два раза по столько прожить и ещё год прибавить...  Долго!», - размышляла Танька, дёргая противный осот. Сорок тётке исполнилось недавно. Приходили её деревенские подружки, собрали стол, выпили сладкой теткиной наливки, потом запели. Пели красиво, на голоса, да всё песни старые, душевные – про любовь, про жизнь…  Особенно Таньке понравилась две песни: «Лучина» и «Ой, то не вечер».  Танька потом и сама на речке попыталась спеть эти песни, когда никого вокруг не было. Но так красиво, как у тёткиных подруг, не получалось.  А ещё, вспомнилось, подруги говорили тётке, что «сорок лет – бабий век». И Катя  соглашалась, печально кивая головой…

Тётку Танька любила и жалела. А и любить всё равно больше было некого. Мать Таньки утонула, когда та была ещё совсем маленькой. Брат поступил после восьмилетки в профессиональное училище, потом ушёл в армию, служить ему  ещё год. Пишет не шибко часто, хочет остаться там, где служит, домой вроде не собирается. Старшая сестра, Верочка, после школы поступила в библиотечный техникум в городе. Там и встретила своего морячка, Жорку, Георгия.  И увёз её Георгий аж к самому Тихому океану. Уже и племяшков у Таньки двое, а ещё никого не видала, только на карточке, больно уж далеко. Тётка  обещала – выучится, тогда и поедет, посмотрит, как там живут у океана.  А отец неизвестно где. После смерти Танькиной матери, он привел детей в дом своей сестры, Катерины, да и ушёл.  Куда - неведомо. Где теперь, жив ли – Танька не знала, да и не скучала, признаться. Она его совсем не помнила. Тётка из-за них и замуж не вышла. Не до женихов ей стало, одной-то с тремя детьми малыми. Вот  и живут теперь вдвоём.  «А я скоро тоже уеду.  Вырасту и уеду.  Мне ж учиться надо. С кем Катя останется?»,  -  думала Танька. Теткой Танька Катю никогда не звала – с малых лет, Катя да Катя…

От разных дум Таньку отвлекло чувство, что ей смотрит кто-то в спину. «Да кто может смотреть-то?», -  усмехнулась про себя Танька, - « Там никого, кроме безрогого  бабы Нюшиного козла Митьки и быть не может… И того ещё не выпускали – рано». Но всё-таки повернулась, интересно же.   За хлипкой оградой, разделяющей огороды, стоял высокий, нездешний мужчина и с хрустом ел огурец.  Он  был совсем не заспанным, словно проснулся уже давно или не ложился вовсе.  На нём были светлые летние брюки и футболка, новая, белая… Танька посмотрела на свои запачканные землёй коленки и отвернулась. «Подумаешь, вырядился…»,- с досадой подумала она, снова принимаясь за работу. Когда она, торопясь, закончила грядку, в соседском огороде уже никого не было.

Во дворе Катя кормила кур.
- Пеструшка, Пеструшка, иди сюда, хорошая моя… Цыпа-цыпа… Вот тебе,  кушай.  Петька, ах ты бессовестный!  Ну-ка дай  и Пеструшке поклевать…
Танька прошла к рукомойнику, вымыла руки, умылась и юркнула  в избу. Открыв платяной шкаф, задумалась. Не так много у неё было нарядов. Да и куда одеваться в деревне? В школу – форма. В клуб в соседнее село – так тётка ещё не пускает. Танцы  и кино начинаются поздно, как она потом домой дойдёт?  Пять километров по лесу – страшно.   В школу её дядька Семён возит  на мотоцикле с коляской, да и то, потому, что  там, в селе, работает на машинном дворе. Или сама – на велосипеде. А зимой – так на лыжах. Кроме Таньки в этой деревушке молодёжи нет и провожать её ещё некому.  У подруг ночевать Катерина  тоже не велит. Рано, говорит,  ещё по людям ночевать. Не бездомная…   Танька достала своё лучшее платье, критически рассмотрела его. Сатиновое, голубое, в белую полоску. Шила его Танька сама на уроках по домоводству. Тётка рассталась с отрезом не без сожаления, пока Танька не пригрозила, что иначе принесёт «двойку» в четверти. Повязала волосы голубой лентой, повернулась. Туфли тоже есть новые, для школы куплены. Нет, туфли нельзя, Катя  отругает. Ладно, танкетки ещё тоже не старые, второй год только.

В летней кухоньке Катя уже накрыла завтрак. На плохой аппетит Танька не  обижалась и с удовольствием проглотила яичницу с луком, и огурцом похрустела, как тот незнакомец, и молоко выпила с краюхой хлеба. Только потом небрежно спросила:
- Кать, а кто это у бабы Нюши? Ну, я в огороде видела. Напугалась даже…
- Нюшка постояльцев пустила, - поджав губы, сказала тётка.- Кто-то из города. Вроде отдыхать приехали. Семён привёз. Дачники…

Тётка говорила нехотя, и слова цедила, явно завидуя бабе Нюше.  А что? У неё и дом просторнее, и двор чище. А копейка,  она не лишняя, тем более Танька вон как растёт, скоро заневестится.  А помощи никакой, у Веруньки теперь своя семья, а где Иван – Бог его знает… Двенадцатый год пошёл, как исчез, может и на свете нет уже…
- А куда это ты вырядилась?- только сейчас заметила тётка, занятая своими мыслями.- Никак, в Луговое собралась? Так Семён уехал уже.
«Заметила-таки», – с досадой отметила Танька. И ответила как можно небрежнее:
-  В библиотеку… На велосипеде доеду.
- Не для велосипеда оделась-то, - осуждающе сказала тётка. - Купи соли две пачки, соль вышла. А то  автолавка когда ещё будет.
- Ладно, -  буркнула Танька, вылезая из-за стола.

В крохотном сараюшке сквозь щели в старых досках пробивались лучики солнца, пахло старым хламом и куриным навозом – насест был рядом, за загородкой. Кроме кур тётка не держала никакой живности и по этому поводу с соседкой, бабой Нюшей, у них часто возникали перепалки.
- Нерадивая ты Катька, - говорила баба Нюша, - ох, и   нерадивая… Завела бы поросёнка, козочку.  Я уж не говорю – корову.  Вон Клава, уж старая, а коровку держит.  Молочко-то у неё берёшь? А то своё бы было.
- А кто за скотиной ходить-то будет? – отвечала тётка. – На Таньку повешу?  Сама я, знаешь, как на птичнике наламываюсь! Уезжаю затемно, приезжаю затемно!  И так, почитай, всё хозяйство на ней!
- Да какое у вас хозяйство? Только куры  да Полкан - гавкнуть боится…
- А печка? Дров пока наносишь, да воды принесёшь… Курам дать надо, собаке… Когда учиться-то?  А она сирота, не забывай! Хорошо тебе рассуждать, не работаешь.
- Так я своё отработала, не попрекай! И детей вырастила, не хуже твоего.  А ведь одна растила, вдовье моё дело…
- То-то и вырастила – глаз не кажут! – гнула своё Катерина.
- Да и твои-то не шибко зачастили, – ехидно замечала баба Нюша.
На этом ссора обычно затухала, потому, как в душе каждой из них сидела занозой глухая боль о своих выросших и разлетевшихся по свету взрослых детях…

Иногда они «замирялись» - тогда баба Нюша приходила к ним в дом, неся либо банку козьего молока, либо блюдо пирогов с капустой да картошкой, они у неё  ловко удавались, либо кусок свинины, если дело было по зиме. Тогда Катя доставала из погреба солёные огурцы, квашеную капусту, ставила на стол варёную картошку и доставала заветную бутылочку со сладкой смородиновой  наливкой. Они выпивали по рюмочке-другой и жаловались друг другу на судьбу, у одной забравшую мужа, а другой не давшую его вовсе.  Жаловались на детей, уехавших в большие города и почти забывших об их существовании.  На тяжёлую работу, забравшую все силы. Посидят так, поплачут, а то и споют что-нибудь невесёлое…

В такие вечера Танька старалась сидеть тихо за своей занавеской, но никаких уроков, как думала тётка, она не учила, а слушала, слушала… «Не брошу Катю.  Ни за что не оставлю её тут…» - думала тогда Танька.
А наутро зычный голос бабы Нюши снова раздавался чуть не на всю деревню:
- Катька! Опять куры твои у меня в огороде роются! Немедля забери курей, иначе я им головёнки-то живо откручу!
- Как твои козы у меня всю смороду объели, я про то не говорю! – не давала спуску тётка. - Куры ей, вишь, мешают! Сколько говорила, давай попросим Егора изгородь починить! Так тебе ведь заплатить – от жадности удавиться! А я одна платить не буду!

Так было всегда, сколько Танька себя помнила. Соседки-подружки постоянно ссорились и мирились, и, казалось, отними у них  эти ссоры-примирения и они зачахнут, как не политая вовремя рассада…

Велосипед висел на двух больших гвоздях на стенке сарая, ещё брат до армии вбил. Танька еле пробралась к нему через кучу ненужных уже вещей: старых Танькиных санок, сломанных лыж, потрёпанного дерматинового чемодана без ручки …

Велосипед раньше принадлежал Саньке, брату. Он купил его у кого-то по случаю, когда получил зарплату после первой практики. Денег было немного, хватило только на велосипед, на косынку тётке, да на пупса-голыша для Таньки. Косынку тётка берегла, надевала только по торжественным случаям и всегда подчёркивала, что это Санька подарил. Гордилась.

А Танька пупса не берегла, других кукол у неё не было. Она постоянно шила голышу из лоскутков всякие одежки, переодевала по нескольку раз в день, и у пупса отлетели руки и ноги – они были на резинках. Санька, как мог, отремонтировал его, но ноги и руки всё равно болтались.  Теперь пупс сидит на старом  Катином комоде, Танька уже давно не играет в куклы.

Велосипед был старый и тяжеленный, но ничего, руки у Таньки сильные. Хотела было велосипед у дома ставить или хотя бы просто в сарайке, но тётка разворчалась, мол, у каждой вещи должно быть своё место. Вот и тягает Танька велосипед по нескольку раз на неделе – то туда, то сюда.  Да ещё и цепь слетела, а Танька поленилась её в последний раз поправить. Только сейчас и вспомнила, к досаде. Положив велосипед на землю у сарая, Танька сняла с гвоздя, вбитого в его стенку, старый тёткин рабочий халат. Тётка надевала его поверх одежды, когда работала в курятнике. Халат доставал Таньке почти до пят, ну а рукава она подвернула – всё же платья было жалко.

Проклятая цепь никак не хотела надеваться и всё так и норовила соскользнуть с зубчатого колёса. Танька уже вся измучилась и перемазалась и решила всё-таки сходить к младшему сыну бабки Клавы, деревенскому дурачку Егорке. Он, хотя и не учился в школе ни одного дня, а руки у него были золотые, да и сам он был мужик хороший, добрый. Вся деревенька обращалась к нему за помощью: то то надо, то это… Да и к кому ещё было обращаться? На десяток домов всего два мужика – Егор, да Семён, муж тетки Анны. Бабка Клава сердилась – Егору-то  почти никто не платил. Да и не было особых денег у деревенских, почти все уже старухи.  А самогон Егорка не брал – он был непьющий. Танька вздохнула – ну, что, надо идти, раз уж в Луговое надумала.
И вот в это время, - Танька даже  вздрогнула от неожиданности,-  за её спиной раздалось:
- Доброе утро! Помочь?

За низким, чуть покосившимся забором, стояли двое – давешний «дачник», которого Танька видела в огороде с огурцом,  и девчонка, на вид ровесница Таньки. На девчонке был лёгкий сарафанчик, у «дачника» же  на шее висело вафельное  полотенце, а модные светлые брюки были завёрнуты до колен – видно шли с речки, вода-то утром, словно молоко парное. Танька решила не дичиться – на неё смотрели приветливо, и самым любезным тоном, каким только могла, только чуть ножкой не шаркнула, тоже поздоровалась:
- Доброго утречка!
- Цепь слетела? – поинтересовался «дачник».
- Угу, - кивнула Танька.
- Дело поправимое,- улыбнулся «дачник». – У дочки тоже часто слетает. Да, Наташа?
Наташа молча кивнула головой и улыбнулась Таньке, а «дачник» ловко открыл калитку, просунув руку между двух плашек заборчика.
- Ну-ка посмотрим…

Он присел над велосипедом и стал возиться с цепью, а девчонка так и стояла за забором и улыбалась. Наверное, радовалась, что у неё такой ладный да умелый отец. Танька хотела пригласить её войти во двор, а не стоять там за забором, но девчонка и сама уже вошла в калитку, присела на корточки возле отца, ещё и советовать ему что-то стала.
Через две-три минуты цепь была на месте.
- Ну, держи своего «коня», - пошутил «дачник»
- Спасибо, – сказала Танька. И неожиданно для себя добавила:
- В гости заходите…
- Спасибо, зайдём, – улыбнулся «дачник». – Только в другой раз. А то мы и вещи ещё не распаковали. Только приехали – и на речку! Речка у вас – чудо! Чистая, берег красивый…

Танька хотела сказать, что другой такой речки на всем свете нет, но тут увидела на себе уродский тёткин халат и вспыхнула. «Вот почему они улыбаются!»,  - подумала Танька, - «Я же на чучело похожа!» Вытерев руки о халат, Танька нетерпеливо развязала поясок халата, сняла его и сбросила на забор и тут увидела, что «дачник» тоже  стоит, растопырив руки.
- Ой,  да вы же выпачкались как, - воскликнула Танька. - Давайте я вам солью!
Она схватила ковшик, зачерпнула воды из ведра, стоявшего рядом – тётка поставила, чтоб на солнце нагрелась, и можно было цветы полить в палисаднике вечером тёплой водой.
- Закатайте рукава, – деловито сказала Танька и тут же рассмеялась – «дачник» был в футболке с короткими рукавами. Рассмеялись и «дачник», и Наташа. На весёлый смех из летней кухоньки выглянула тётка.
- Ты с кем там? А-а, гости у нас! Проходите, проходите… - засуетилась тётка, вытирая руки краем фартука.
- Спасибо, в другой раз зайдём обязательно, – улыбнулся «дачник». – Мы тут «скорую помощь» оказывали.   Недельку  ещё погостим с дочкой. Алексей, - представился он. - А это Наташа.
- Катерина, - засмущалась тётка. – А это племяшка моя, Танюшка…
- Вот и со знакомством, - снова улыбнулся Алексей, возвращая Таньке старенькое полотенце, - ну, пойдём, Наталья…

Когда «дачник» Алексей с Наташей скрылись за палисадником, тётка задумчиво сказала:
-  Человек вроде неплохой… И чего хорошего у Нюшки на дворе нашёл? Вроде и остановиться больше негде, - осуждающе поджала она губы. Не могла простить заклятой подруге, что перебила у неё постояльцев.

Глава 2.

В  Луговом  Танька первым делом свернула в школе.  На школу полюбоваться. Школа была новая, только год как построена. В старой школе, одноэтажной, деревянной, с печками и звонком-колокольчиком Танька отучилась целых  пять лет. А новая была двухэтажной, просторной, с большими светлыми окнами, с новеньким спортзалом, и спортивной площадкой. Танька сразу полюбила новую школу и в каникулы по ней скучала. Хотя и старую было немного жаль – там было уютно и совсем по-домашнему: мирно гудели печи, скрипели старенькие парты, а за окнами Танькиного класса росла черёмуха. Весной она сплошь покрывалась белыми мелкими цветами и казалась большим заснеженным сугробом. А если окна были открыты, то от её запаха кружилась голова, и хотелось петь…  Танька жалела черёмуху осенью – мокрую и несчастную, и любовалась зимой, припорошённую лёгким серебряным снежком.  А в новой школе под окном росла тонкая нежная молодая рябинка, прямо как в песне, которую иногда  напевает тётка – «Ой, рябина кудрявая…»

Во дворе школы было тихо и пустынно, только со стороны спортплощадки раздавались мальчишечьи  голоса. Спрыгнув с велосипеда, Танька свернула за угол школы и сразу увидела пятиклассника Пашку, брата самой лучшей своей подружки Зиночки.  Мальчишки гоняли мяч.  Пашка, подвернув видавшие виды штаны,  и сдвинув кепку козырьком назад, стоял на импровизированных воротах и, кроме мяча, ничего вокруг не видел-не слышал.  Подойдя вплотную, Танька ухватила «вратаря» за воротник:
- Зина дома? – строго спросила она.
Пашка вздрогнул и заверещал:
- Пусти-и! Ну, пусти-и-и! Мяч пропущу! Нету Зинки! К бабушке уехала! Ну, пусти, Танька!
- Надолго?
- Не знаю! Пусти-и-и же!
- Смотри мне! – отпуская воротник, на прощанье сказала Танька, но Пашка её уже не слышал – мяч был в опасной близости от его «ворот».
  Вздохнув, Танька обошла вокруг школы. Значит, Зиночка уехала за реку, там живёт  их бабушка. Постояла у своей рябинки, посмотрела на окна второго этажа. Вон там их класс. Они снова сядут с Зиночкой у окна, чтобы рябинку было видно. Осенью она уж очень красива…

Библиотека была рядом, в центре села, и домчаться на велосипеде, хотя и стареньком, было минутное дело. Но у клуба она притормозила – на афишном стенде появилась новая афиша. Афиша была новенькая, ещё не потрёпанная ветром, не вымоченная дождями и не выгоревшая на ярком солнце.  «Гусарская баллада» - вот что было написано на афише. А с афишной фотографии на Таньку смотрела улыбчивая девушка в гусарском мундире. Фильм будет завтра, два сеанса – один утром  и один вечером.   «Вечером Катя не пустит…»,  - подумала Танька. А днем, почему бы и нет?

Кино Танька любила, очень любила, до самозабвения, и артистов всех знала, вот только бывать в кино доводилось не часто. А фотографии артистов она покупала на местной почте и журнал « Советский экран» ей Люба, что на почте работает, всегда оставляла. Журнал был дорогой, шутка сказать – целых сорок копеек! Да карточки артистов по десять копеек… Катя каждую неделю давала Таньке рубль на завтраки, да только Танька никогда те завтраки не покупала. Или из дома чего с собой завернёт, или к Зиночке вдвоём сбегают, благо Зиночка  почти рядом со школой живёт, через дорогу. Кате, понятно, не говорила – рассердится и вовсе денег давать не станет.

В кармашке платья Танька нащупала деньги – нет, не те, что Катя дала на магазин, а свои, сэкономленные, целых девяносто три копейки. На журнал новый хватит, и на кино хватит. В кассе клуба никого не было. Кассирша Рая, скучая, перелистывала какую-то книжку, позёвывала.
- Рай, привет! Есть билеты на завтра? – нетерпеливо спросила Танька, заглядывая в  маленькое окошко.
- Привет.  Ну, есть… Тебе на вечер или на утро?
- Райка, - возмутилась Танька, - я когда на вечер-то брала? А то ты не знаешь, на какое время мне надо.
- Двадцать пять копеек, – невозмутимо ответила Райка.
- Раечка, миленькая, а по десять?..
- Тебе по десять не положено. До семи лет по десять, а ты… Вон верста какая!
Танька, невысокая и щупленькая, меньше всего походила на «версту». Но за «версту» обиделась:
- Ну и совсем не надо! Меня тётя Маша и так пустит! Всё равно никто у тебя билеты не берёт! И кино это уже многие в городе видели!
- Да, ладно тебе, – миролюбиво сказала Рая, - бери уж по десять…

Танька знала, что так и будет. Потому что эта сцена повторялась всякий раз, когда Танька с Зиночкой  приходили за билетами. И не из вредности Райка это, а просто от скуки. Ещё совсем недавно она тоже училась в школе,   вот, всё в сельхозинститут пытается поступить, да никак.
- Что читаешь, Рай? – льстиво спросила Танька, пряча заветный билетик.
Раиса, не отвечая, молча, повернула книжку обложкой к Таньке. «Физика». Ну, понятно.   В августе опять поступать будет.
- Успехов тебе! – закрывая двери помещения кассы, съехидничала Танька.


В библиотеке было тихо. Только за одним из столов сидели две крошечные  девчонки и рассматривали какую-то большую книгу с цветными картинками. Библиотекарь Валентина Ивановна, маленькая  седая  пожилая женщина в очках,  разбирала стопки книг. Танька тихонько поздоровалась, чтобы не мешать девчонкам и шепотом спросила:
- Можно мне самой выбрать?
Валентина Ивановна молча кивнула – Танька была частым посетителем и очень аккуратной читательницей, ей разрешалось самой выбрать любую книжку на бесконечных книжных полках. Сегодня Таньке долго выбирать не хотелось – может, причиной тому было предвкушение от кино, которое она совсем-совсем  скоро посмотрит или ещё почему-то… Она выбрала  «Молодую гвардию» - давно хотела прочитать и «Овод», Зиночка уже читала, хвалила и, когда рассказывала о книге, у неё дрожали губы, а в глазах стояли слёзы.

Записывая книжки в карточку, Валентина Ивановна, вдруг вспомнила:
- Да, Танюша! Катерина Петровна просила книжки отложить по птицеводству, возьмёшь?
Конечно, Танька, кивнула – от птицефермы до села далеко, а Катя всегда после работы торопится домой, в Луговом  бывает  редко.  Завернутые аккуратно в старую газету книжки она положила в плетёную корзинку, укреплённую на багажнике. Корзинку придумал привязывать брат – можно было привезти что-нибудь нетяжёлое и не мешает. Так, теперь на почту. Наверное, новый журнал уже пришёл и Любаша её ждёт.


На почте тоже было пустынно, только в подсобке кто-то шуршал и напевал. Но Любаши на месте не оказалось, вместо неё за стойкой сидела сама Серафима Петровна, заведующая. Танька поздоровалась.
- Доброе утро, – ответила Серафима,  не глядя на Таньку. Она была занята – записывала что-то в толстую большую тетрадь.
- Теть Сим, а Любаши нет?- поинтересовалась Танька.
- На сессии.
Как же Танька забыла, ведь Любаша учится в техникуме связи, она заочница и у неё только–только началась сессия, она ведь говорила.
- А журнала нового нет? – робко спросила Танька
- «Советского экрана»  что ли?  -  поинтересовалась Серафима, поднимая глаза. Есть. А я – то думаю, кому Люба оставила? Будешь брать?
- Ага, -  сказала Танька, доставая деньги.
- Потом Любе отдашь. Она заплатила.
"Конечно...", подумала Танька. "Ну, Серафима! Давно бы его  уже  продала, если бы Любаша не заплатила".

Из подсобки вышла тётя Маша, почтальонка, поздоровалась, спросила, возьмёт ли Танька почту. А что не взять? Обычно почту забирал Семён – да и почты-то было: районная газета для Кати и центральная для партийной Анны. Больше никто в их деревне газет не выписывал и не читал. Кроме газет, Маша подала Таньке ещё и письмо для Кати. Письмо было издалека и надписано незнакомым почерком. Наверное, опять птицеводы пишут, всё опытом обмениваются, подумала Танька. А что? Тётка была знатным птицеводом – у неё грамот одних немерянно.  И медаль есть – «За трудовую доблесть», вот какая у Таньки тётка! А у Анны даже орден Трудового Красного Знамени, иначе стал бы совхоз гонять ежедневно маленький пыхтящий «пазик» специально за тёткой и Анной – на ферму привезти, да обратно отвезти.

У магазина она увидела небольшую стайку женщин, в основном, пенсионерок, остальные на работе – страда.  А сам магазинчик -  маленький, с одной стороны продавали промтовары, с другой продукты – был закрыт. Вернее, закрыты были только «продукты». У входа стояла грузовой фургон и из него шофёр и продавец тётя Люся, носили какие-то коробки, лотки с хлебом, фляги… Товар привезли – догадалась Танька и вздохнула – придётся подождать. Велосипед она прислонила в старой берёзе и решила заглянуть а «Промтовары». Смотреть там было особенно нечего, да и денег у Таньки почти не было, но ведь посмотреть просто так можно и бесплатно.

В «Промтоварах» была только баба  Поля – соседка Зиночки. Она покупала какие-то нитки и пуговицы и жаловалась продавщице, тетё Дусе, на невестку, которая не смотрит, что у мужа, а стало быть, бабы Полиного сыны пуговиц на рубашке нет, а у их сына Васьки все локти на рубашках светятся, а заштопать некому - поджимала она губы.
- Да, они такие, молодёжь, - соглашалась  тётя Дуся и ободрённая  баба Поля, понизив голос, стала ещё что-то быстро-быстро говорить, ещё кем–то возмущаться…

Танька демонстративно отошла в сторону, к прилавку с игрушками, чтобы не думали, что ей интересно. Вовсе ей не интересно. Просто  баба Поля всегда и всеми недовольна, а уж их Васька первый задира в школе и хулиган.  Она рассматривала пластмассовых уточек, резиновых лягушек, курочек, которых надо заводить ключом и они начинают что-то клевать или делать вид, что клюют. Смотреть на это было совсем неинтересно, и Танька решила посмотреть чулки – капроновые, конечно. Скоро, через два года, она уже будет старшеклассницей и будет ходить на школьные вечера, а может быть даже и на танцы, вот как! Тогда будут нужны капроновые чулки, надо заранее посмотреть.  Два года, так долго – вздохнула Танька и так как баба Поля всё ещё шепталась с теткой Дусей, Танька снова вернулась к игрушкам. Посмотреть бы ещё разные ткани, ну просто так, из любопытства, но там как раз и стояла противная баба Поля.

Ещё раз скользнув глазами по прилавку, Танька совсем уже собралась  уйти – разве переждешь бабу Полю, когда та решила посплетничать.  Но вдруг её глаза зацепились за что-то яркое, разноцветное, висевшее как раз над прилавком на стенке. «Мячики!»,  – ахнула Танька. Это были действительно яркие, разноцветные маленькие мячики – одна сторона синяя, другая красная, а между ними золотая полоска.  Каждый мячик был в маленькой цветной сеточке и сеточки были тоже разноцветными – зелёные, розовые, голубые…  Словно радуга, маленькая радужка расцвела на стенке обычного сельмага!  Как Танька мечтала о таком мячике! Ладный, удобный, в руку хорошо ложится. Им так удобно играть в «вышибалы» – когда одна команда в кругу, а другая за кругом и нужно выбить, высалить тех, кто в кругу. Но они тоже не дремлют, ловят «свечи», дополнительные баллы, позволяющие не выходить из круга долго.  Танька очень любила эту игру – ловкая, гибкая, сильная она ловила и ловила «свечи», когда мячик летел даже не в её направлении,  и её команда всегда подолгу задерживалась «в кругу». Такой мячик был и у Зиночки, но уже старенький, краска облезла от долгого, трудного существования – сколько его кидали, бросали, ловили, роняли и пинали  -  из под  краски виднелась чёрная резина.  А тут новенькие – яркие-яркие!

- Тёть Дусь, - наплевав на приличия, кинулась Танька в продавщице, - сколько мячик стоит?
- Что это ты, - поджала губы баба Поля, - не видишь, взрослые разговаривают? Вот молодёжь нынче, никакого уважения…
- Сорок копеек, - приветливо ответила Тетё Дуся. Видно ей уже до чёртиков надоела баба Поля с её осуждениями всех и каждого. -   Будешь брать?
Сорок копеек! Танька даже задохнулась – всего сорок копеек за такое счастье – владеть этим ярким удобным, славным мячиком!
- Буду!
Танька быстро отсчитала сорок копеек и получила из рук тёти Дуси мячик в голубой сеточке. Мячик вкусно пах резиной, краской и ещё чем-то необыкновенным –  наверное, так и пахнет счастье…

Баба Поля давно ушла, обидевшись на Таньку и Дусю. Танька радостно попрощалась с Дусей и скользнула за двери – продовольственный отдел уже открылся. Пристроившись  в хвост небольшой очереди, она всё рассматривала и нюхала мячик, представляла, как осенью за школой опять они будут играть большой дружной компанией, и как она, Танька, будет ловко и смело ловить любые «свечи» и «вышибать»  из круга этим славным мячиком. 
Кроме соли, она купила ещё  две буханки хлеба, бутылку растительного масла и кулёчек карамелек «Клубника со сливками» для Кати. Катя  любит.
Сложив покупки в корзину, подумала и сунула мячик в карман – вдруг выкатится, а она и не почувствует…

Солнце стояло уже высоко, и жара становилась всё невыносимей. «Приеду и сразу на речку»,  – решила Танька. В лесу, под кронами деревьев, было значительно прохладнее, пахло чуть-чуть лесной сыринкой, грибами, хвоей…Танька повеселела и даже порадовалась хорошей, ровной дороге. За дорогу надо было Анну благодарить, это она поставила вопрос на парткоме. Там было всё совхозное начальство, и Анна не побоялась, а чего ей бояться -  она орденоносица! Так и сказала, мол, не радеете вы за людей, а в деревне живут старики, ветераны, что совхоз поднимали с нуля.  Мы-то, мол, помоложе, доберёмся, хотя и нам не сахарной дорога кажется, а они-то как? Ни автолавка весной и осенью не добирается, ни «Скорая», а уж про автобус и говорить нечего.  Что, пропадай, старики? Директор совхоза, конечно, сказал, что им с Катериной давно предлагают в Луговое  перебраться, а старикам со временем квартиры дадут, будут строить.  А Анна так и рубанула – старикам сейчас помощь нужна! Или мало Нюша для совхоза сделала? Всю жизнь в полеводстве, и звеньевой была, и бригадиром. А баба Клава?  Может на свинарнике работа раем кому-то кажется? Да и мы никуда перебираться не собираемся – там родители наши лежат, надо, чтобы и дети туда возвращались! Ну, и сдался директор. Аж руками замахал – убедила, убедила, сделаем тебе  дорогу.  "Да не мне", - сказала Анна, "людям сделайте…"

Всё это Танька не один раз слышала.  Катя много раз  рассказывала и бабе Нюше, и Клаве, и Егорке, и даже старенькой глухой бабе Матрёне.
А дорогу и впрямь сделали. Засыпали гравием, щёбёнкой, прошли грейдером.  Ни грязи, ни рытвин, вот какая дорога! И автолавка приходит раз в неделю, и автобус рейсовый пустили, правда, только по выходным, но и то… Раньше совсем не было автобуса.

Глава 3.

В деревне было знойно  и сонно. Катя уже уехала на птичник, во дворе у Нюши тоже было тихо, даже козла Митьки не видно. Танька быстро пересчитала кур, копошащихся под навесом – вроде все, даже Пеструшка тут.
Надёжно спрятав мячик, наскоро переоделась в старенький сарафанчик – скорее на речку, просто одуреть от жары можно. Полкан тоже с ней побежал, ему тоже жарко, ещё жарче, чем Таньке – вон шуба какая! До речки быстро добежали – рядом она, речка-то. Полкан, тот сразу с косогора кубарем и в воду плюхнулся. А Танька тапки сбросила и на ногах с песчаного косогора съехала, как зимой с горки, здорово! А вот внизу-то и притормозила… Любимое место было занято. На стареньком Нюшином покрывале сидела, поджав коленки Наташа. Танька даже глаза зажмурила – такой был на Наташе яркий, синий-синий купальник, мечта, а не купальник! Таньке даже неловко стало сбрасывать сарафанчик, у неё самой купальник был прошлогодний, ситцевый, выцветший, да не покупной – сама сшила…

- Привет! -  сказала Танька, хотя утром виделись, - Чего не купаешься?
- Привет! А я уже купалась. Мне много нельзя.
- А отец где?
- А во-он он… Па-па! – закричала Наташка. Далеко-далеко виднелась голова плывущего человека.
«Красиво плавает, - подумала Танька, - я так не умею…» И вдруг тоже закричала:
- Э-ге-ге! -  и даже руками замахала.
Плывущий стал приближаться, не быстро, но ближе, ближе. Отряхиваясь и фыркая, подошёл к девочкам:
- Вода – чудо! А я далеко заплыл, там течение сильное…
- Вы туда не плавайте, – хмуро сказала Танька. -  Там быстрина…  Унесёт.
Не будешь же говорить незнакомым людям, что именно там утонула её мать. Рассказывали, что лодка, на которой она плыла, перевернулась.  Мать плавала хорошо, а вот не справилась.  Может ушиблась об лодку, неизвестно. Только всё быстро закончилось. Пока лодку спускали, пока за мужиками сбегали – поздно уж было. И зачем она на тот берег собралась? Вроде родню проведать, родня там тогда ещё была. Другого времени не выбрала, как в самое половодье… Хорошо, детей с собой не взяла, так говорили.

А вода и в самом деле была хороша.  Тёплая, чистая, прозрачная… Танька наплавалась вволю, устала и легла на спину. Немного так отдохнула, поплыла к берегу.
- А ты хорошо плаваешь, - сказал Наташин отец, когда она присела возле Наташи. Танька хмыкнула:
- У речки живём… Все хорошо плавают, - сказала скромно. -  А вы надолго к нам?
- Нет, - ответила Наташа.-  На неделю.  Мама ещё не в отпуске. А потом не море поедем.
- А я никогда моря не видела, - задумчиво сказала Танька, -  Какое оно?
- Оно… Большое. Синее-синее. Вода такая - то бирюзовая, то синяя, а то совсем чёрная… Когда-нибудь и ты побываешь, - сказала Наташа, а её отец только покосился на Наташу и слегка удивлённо поднял брови. Или Таньке  показалось…
- А я думала,  подольше у нас погостите, - уклончиво сказала Танька. Да, побывает она на море… Не скоро ещё.
- Да мы же не в гости, - рассмеялась Наташа, - мы Анне Петровне помочь!
Танька и забыла, что бабу Нюшу тоже Анной зовут.
- Помочь? -  удивилась она.
- Ну, да. Папу дядя Глеб попросил.
Танька с удивлением посмотрела на них. Глеб? Бабы Нюшин сын?
- Ну, да,  – засмеялась Наташа. - Жена дяди Глеба и моя мама - родные сёстры,  вот и всё! Просто дядя Глеб сейчас приехать не может, вот и попросил папу… Папа  уже забор вам починил, видела?
Ах, забор… "Вот почему Пеструшка-то  на месте",- ахнула Танька. А она от жары совсем уж соображать перестала, даже не глянула в сторону забора.
- А  в Луговом,- сказала Танька, -  в  клубе кино идёт.  «Гусарская баллада».
- Пап, -  повернулась Наташа к отцу.  - «Гусарская баллада», а пап?
- Ты же видела Наташка, - сказал Алексей, - раз пять уже…
- Не пять, а только три!
- А как туда добраться? – спросил Наташкин отец. -  Автобус же не ходит.
- Ходит, только завтра его не будет. Пешком.
Отец посмотрел на Наташу и сказал:
- Нет, далеко…
- А я могу Наташу на раму посадить и на велосипеде доедем, -  сказала Танька.
- Нет, Танюша, спасибо…
Наташка виновато улыбнулась Таньке и сказала, вздохнув:
- Хороший фильм. Весёлый! Не пожалеешь…
- Наташа, жарко очень, пойдём-ка, -  сказал Алексей, и Наташа покорно стала собираться.
- Да и мне пора,-  сказала Танька.

Она живо натянула сарафанчик и свистнула Полкану, который уже раз пять заходил в воду и шумно плескался  возле берега, а сейчас деловито обнюхивал кусты.
Уже  у Танькиного двора Алексей сказал:
- Танюша, Анна Петровна приглашает вас с твоей тётей вечером в гости… Пироги она поставила.
- Спасибочко, - сказала Танька, - придём.
Надо же! Никак Нюша решила гостями похвастать, не иначе. 

Глава 4.

После купания Танька поняла, что сильно проголодалась. Погромыхала крышками кастрюлек, и, поразмышляв недолго, выхватила со сковороды ещё тёплую котлету, положила её на ломоть хлеба, а в большую кружку налила молока.  Аккуратно положила перед собой новый журнал. Московский кинофестиваль… Ой, Софи Лорен!  А вот Баталов, Рыбников, Ларионова… А вот и про фильм «Гусарская баллада», ага… Юрий Яковлев, Лариса Голубкина, Татьяна Шмыга… Ой, красивая кака-а-я… Танька доела котлету, подумала, не съесть ли вторую, но тут о себе напомнил Полкан. Он заглянул  в тесную кухоньку и негромко гавкнул.
- Полкаша! Ну, прости! Забыла про тебя…

Танька положила в миску побольше каши, полила её бульоном из супа, и, подумав, положила туда же суповой кусочек мяса. «Кате скажу, что сама съела», - решила Танька. Курам тоже насыпала зерна, да воду сменила в их низкой ванночке. От жары куры не столько пили воду, сколько плескались в ванночке, забираясь туда своими куриными ногами. Хотела было вернуться к журналу, да с улицы окликнули. Оглянулась, а это Егорка. Стоит, улыбается.
-  Таньша, а я тебе сенца привёз…
В руках у Егорки была ручки тележки с копёшкой свежего, пахучего сена.
- Ой, Егорушка! Мне? Ой, спасибо тебе! А поможешь на сеновал перенести?
- Утром накосил, - улыбался Егорка, - подвяло маленько, домой отвёз, а это тебе…
Вдвоём они быстро перетаскали сено на сеновал.
- Ой, хорошо! – Танька с наслаждением вдыхала запах сена, - Травками разными пахнет… Сегодня здесь спать буду!
- Только осенью, слышь, Таньша, верни… Не забудешь?
- Да что ты,  Егорушка! Верну!

Танька принесла из дома старенькие одеяла,  специально Катя для сеновала приготовила,  и подушку. Плюхнулась на приготовленное ложе и засмеялась. Здорово! Раньше на сеновале спал Санька, брат. Нипочём не пускал Таньку, как она не просила. Говорил:  «Ты мне тут мешать будешь. Трещать начнёшь… А я тут думаю». И как Танька ни божилась, как пионерским   словом ни клялась – Санька был непреклонен. Танька знала, что Санька там стихи сочиняет,  а потом их в маленькую книжечку записывает. Только он никому и никогда их не показывал, стеснялся.  Один раз только Танька и слышала его стихи. Как-то раз  были они с Катей в школе на празднике. Сама-то Танька ещё в школу не ходила, маленькая была. В школе ей всё понравилось: и зал, украшенный разными плакатами и цветными шариками, и концерт самодеятельности… И, вдруг, учительница вывела  на сцену Саньку и сказала, что сейчас ученик пятого класса Александр Луговой прочтёт свои стихи. Санька долго молчал, так, что даже в зале стали хлопать и кричать: «Санёк, ну давай, Санек!»  Тогда Санька покраснел так,  что даже веснушек не стало видно и, глядя в пол, прочитал:

- Над лугами солнце в зное,
Птицы вьются в вышине.
Луговое, Луговое,
Как же дорого ты мне!

Рядом речка Луговина
Протекает не спеша.
С детства милая картина,
Здесь поёт моя душа!

Здесь дожди идут хмельные,
Здесь живёт моя родня.
Никогда я не покину
Сердцу милые края.

В зале зашумели, захлопали, а Санька сразу убежал. И больше не вышел, хотя ему даже кричали: «Ещё! Повтори!» Всех удивило, что надо же, вот их ученик, сельский парнишка, а стихи написал. Чудно…
Танька тоже хлопала, и Катя хлопала, а когда они шли с Катей домой долгой дорогой, сосредоточенно молчала, а потом вдруг остановилась и сказала:
- Катя, слушай:

 Я сплету венок,
Погляжу чуток:
Очень мой венок хорош,
На корону он похож!
Я в лугах  -  Царевна,
Княжна-Королевна!

Катя прямо руками всплеснула:
- Батюшки мои!.. Это только мне теперь осталось тетрадку завести да стишки в неё записывать…
Но Танька стихи не записывала, у неё и тетрадки не было. Да и не запоминала она их.  Они слагались сами, стоило только Таньке уйти далеко в луга.  Даже не стихи это были – песни. Потому что мелодия тут же сама приходила, широкая, распевная, если в лугах. И грустная, протяжная, если Танька была в лесу. Но только, когда одна. Она очень стеснялась петь на людях, ей казалось, что голос у неё какой-то низкий, будто шмель гудит. У подружек вон звонкие, словно колокольчики.  А у неё…Пока говорит – ничего, а как запоёт… А песни – что их запоминать. Новые придут, да и старые иногда сами запоминаются, настроение помнится  и песня тоже.

Танька еле дождалась Катю. Как только услышала натужное дребезжание «пазика»,  тут же во двор выскочила.
- Кать, Кать, ты знаешь, нас сегодня Нюша в гости пригласила!  А дачники у неё не дачники вовсе, а родственники, дяди Глебововой тёти Оли сестра  -  этому Алексею жена, а Наташа их дочка… А Егор мне сена привёз, я сегодня на сеновале ночую… Я завтра в кино пойду на «Гусарскую балладу», Наташа говорит, фильм хороший…
- Да, подожди ты тарахтеть!  Кто кому сестра, а кому жена?
- У дяди Глеба есть жена, так?  Ну, вот, а у неё сестра. Она и есть жена Алексея, а Наташа их дочь, поняла?
- Поняла.  А чего это Нюша в гости зовёт-то?
- На пироги, Алексей сказал.  Пойдём?
- Так не сама Нюшка-то приходила?
- Нет. Этот Алексей, Наташкин отец и сказал…
- Ну, так она, может, и не звала. А мы пойдём,  вдруг.  Может,  Алексей из вежливости пригласил.

Но тут на соседское крыльцо вышла сама баба Нюша,  большая, рыхлая и суровая.
- Катька! А, Катерина! – крикнула она. -  Тебя что, дважды приглашать-то? Чести много…  Давай, иди уже.  Наливочки своей прихвати.
На Нюше был новый полушалок, никак подарок Глеб прислал, что ли.  Собрались быстро. Катя достала из погреба бутылку с наливкой, огурчики малосольные,  из кухни прихватила котлеты и хлеб. Попутно заглянула в кастрюльки.
- Не ела? – спросила строго.
- Ела Кать, чес-слово. Котлетину и мясо из супа.
- Суп,  стало быть, не угодил? - мимоходом отметила Катя.
- Жарко было,  – ответила Танька.
- И костей Полкану не дала, я же специально приготовила.

Катя вынесла Полкану кости, целую миску, и тот, виляя хвостом, обрадовано зарылся в них. Отчего косточек не погрызть, когда предлагают?
В горнице у Нюши уже было полно народу: Семён с Анной, Егорка с бабой Клавой, да Клавина соседка, Настасья, одинокая. Это Наташа всех обежала, пока Катерина с Танькой копались.
- Чего это ты натащила? – спросила баба Нюша, -  Незачем.  Огурцы свои есть и хлеба Анна принесла. Пирогов я настряпала.
Но Катя все равно всё положила на стол и не зря – все после работы, голодные.

Выпили наливочки, за знакомство. Девчонкам, понятно, вместо наливки баба Нюша компоту смородинного налила. Сначала знакомились, потом разговор пошёл про жизнь в городе, про совхоз, про Глеба, вспомнили Саньку.   Танька видела, что Наташе скучны разговоры взрослых, да и самой-то не очень… Поэтому она тронула Наташу за руку:
- Пойдём на крыльцо!
- А удобно? – тихо спросила Наташа.
- Удобно, -  и сказала громко:
- Мы на крыльце будем!
Во дворе было тихо, прохладно, жар спал. Слышны были где-то кузнечики, стрекотали негромко…
- Хорошо у вас, - сказала Наташа, - только скучно.  Ни телевизора, ни библиотеки…
- Библиотека есть в Луговом, ну а телевизора, да… Нету. Вот  в Луговом  некоторые телевизоров набрали, а они не показывают - антенны такой нет, большой… Строить будут.
- Ретранслятор, - сказала Наташа
- Во-во, так и говорили…
- А что ты зимой делаешь? Ты здесь одна ведь?
- Ну, зимой! По хозяйству – печку растопить, дров принести, воды….
 Книжки читаю, на лыжах в луга ухожу, ох, и хорошо там!  А ещё мне всегда Егорка на речке кусочек расчищает, я там на коньках катаюсь. И горок полно,  санки есть.  Ко мне иногда Зина приезжает, подружка моя, весело тогда! Ну, ещё уроки учу.
- У тебя коньки есть?  С ботинками? – спросила Наташа.
- Есть, не новые, только их прикручивать надо. Мне Санька, брат мой, ремешки специальные сделал.
  - Ты хорошо учишься? – спросила Наташа. -  Отличница?
- Ой, нет! – засмеялась Танька. -  Только по литературе, да по русскому пятёрки. А остальные все четвёрки.
-А у меня по физике тройка… - грустно сказала Наташа.  – У нас знаешь, какой физик? У него только две оценки:  «двойка сильная» и «двойка слабая». У меня всегда «двойка слабая»…
- Как это? – удивилась Танька.
- Он говорит, что на пять знает только… Тут он поднимает голову вверх.  Бог, наверное,  – усмехнулась  Наташа, -   на четыре – автор учебника. Он сам – на тройку. Ну, а мы на двойки «сильные» и «слабые».
- Здорово, - засмеялась Танька,- а ты, в каком классе?
- В восьмой пойду.  Что, удивилась? Я вообще-то должна уже в девятый,  да год пропустила, болела сильно, с осложнениями.  Вот потому и меньше тебя ростом даже.  Врачи сказали, нужно на море. Вот мы и поедем. Там я окрепну. Надоело болеть…- тихо закончила Наташа.
- А я море только в кино видела, - сказала Танька.
- Да я тоже.  Первый раз поеду.  Я там, на речке,  соврала тебе, что была. Просто хочется уже скорее, чтобы поправиться… Вот и кажется, что была.
- Ты там обязательно поправишься, - горячо сказала Танька, - море , оно знаешь какое? Там воздух морской, здоровый, солнце, все вылечиваются!
- Спасибо, - тихо сказала Наташа,-  я тоже надеюсь…

Из избы открылась дверь, видно, Нюшиным гостям стало жарко. Сразу послышались голоса, а потом всё стихло,  и низкий голос Семёна завёл:
- Степь да степь кругом…
Анна подхватила высоким голосом:
- Путь далёк лежит…
    В той степи-и  глухой,
- У-у-мирал ямщик.. - вступили Катя и баба Нюша, сильными звучными голосами.
- Ой, как поют у вас, - прошептала Наташа, - я даже в городе так не слышала… Как артисты…

А Танька слушала. Слушала, как сливаются голоса Нюши и Кати, и чего только ссорятся? Как разделяются на подголоски,  давая солировать одному Семёну,  и снова сливаются в один голос, как раздольно, свободно и мощно плывут голоса…
- Уж ты сад, ты мой сад,  – завела сильным голосом Катя.
- Сад зеле-оненький, - подхватила  Анна.
И снова песня лилась широко, вольно, распевно…
- Как хорошо, - повторила  Наташа. - Как хорошо у вас поют!
- Я люблю, когда они поют, всегда слушаю, - сказала Танька.
- А ты? Не поёшь? -  спросила Наташа.
Танька подумала секунду:
- Нет… У меня голос плохой.
- Что ты, - возразила  Наташа, - у тебя очень красивый голос, глубокий. Ты должна хорошо петь. Просто сам себе  не всегда нравишься.
- Думаешь, они зачем собираются? Не из-за наливки же.  Чтобы петь. Они потом, знаешь, какими-то другими становятся, лучше… - задумчиво сказала Танька.
- Сронила-а  коле-ечко,  – завела Настасья.
- Со правой руки-и,  – подхватила Катя.
- Забилось серде-ечко-о,  – вступила Анна.
- О ми-и-лом дру-ужке  …


Грустная эта песня нравилась Таньке больше всего. Может быть,  оттого,  что  особую душу, любовь свою невысказанную, неразделённую, вкладывали в неё Настасья и Катя…
…Песни в хате смолкли, на крыльцо вышла Катя.
- Танюшка, прощайся  с Наташей, завтра увидитесь. Пойдём-ка… Мне рано завтра. 
-  Нюша! – крикнула она в раскрытую дверь, -  пошли мы, спасибо за угощение. До свиданьица всем…

Глава 5.

Танька с наслаждением растянулась на своём ложе, натянув спортивный костюмчик – всё же ночи прохладные,  и ещё думала – закрыть дверку сеновала или оставить, чтобы на звёзды смотреть, как они там горят, мигают,  шепчутся между собой… В школе говорили, звезды уже может и нет, погасла, а свет ещё идёт.  Если это настоящая звезда, свет от неё идёт долго-долго…  Катя ещё возилась на кухне, гремела там чем-то, а у Таньки уже слипались глаза.
-Татьяна,  Таня, - вдруг раздался голос Кати совсем рядом. Татьяной  Катя называла Таньку редко, если только сердилась,  или не дома, а дома – Танькой, Танюшкой, Ташкой иногда…
- Что, Кать? – испуганно спросила Танька, высунувшись со своего «насеста».
Катя стояла у самой лесенки, ведущей на сеновал, прижав руки к груди, а в руках у неё что-то белело. «Письмо давешнее!», - догадалась Танька. «Может, важное что, а я запамятовала.  Катя и рассердилась…»
- Ты про письмо забыла сказать? – неестественно  спокойно сказала Катя, даже не спокойно, а странно, неживым  голосом каким-то.
- Забыла, Кать… - виновато ответила Танька.
- Иван нашёлся, брат… Отец твой.   Письмо вот прислал.

Почти полночи они не спали.
Сначала Танька не поняла. Просто не поняла, так уже свыклась с мыслью, что у неё только Катя, Верочка и  Санька.  Несколько секунд они  с Катей молча, потрясённо  смотрели друг на друга, а потом Танька медленно спустилась по лесенке и опять молча уставилась на Катю.
- Отец?.. - спросила она,  с трудом выговорив это коротенькое слово.
- Пойдём в кухню,  – ответила Катя.
В кухоньке она протянула письмо Таньке.
- Читай… Вслух читай.
Письмо было написано разборчиво и было совсем коротеньким.

«Здравствуй, сестра моя Катерина и дети: Верочка, Санёк и Танюшка!
Пишет ваш брат и отец,  Иван. Я жив и здоров. Простите, что не писал. Сначала не мог, а потом нечем было хвастать. Катя, прости, что повесил на тебя свой груз. Виноват перед тобой сильно. Надеюсь, что вы живы и здоровы. Не знаю, получите ли вы моё письмо, может уже не живёте там, а может, и деревни   уж нет. Надеюсь на удачу. Если получите моё письмо, дайте ответ. Хочу повидать вас. Прости меня, Катя, и дети, простите.
Иван.
Мой адрес….»
- Всё… - растерянно сказала Танька и, повернув листок, стала читать сначала…
- Вот…  Ваня жив, господи… Что же случилось-то с ним, что же не писал-то, - проговорила Катя растерянно.
- Кать, а где этот город? – рассматривая конверт, спросила Танька.
- На севере…  Ты иди, ложись уже. Я ответ напишу. Пусть приезжает, посмотрит… - ответила  Катя.

Утром Танька проспала. Сквозь сон слышала, как Катя выпустила кур, как сорилась с Петькой, как разговаривала с Полканом, но проснуться всё никак не получалось, глаза не открывались.
- Танюшка! – Танька услышала голос Кати и, разлепив, наконец, глаза, выглянула с сеновала.
- Вот… Отправь в Луговом.
Катя протянула ей три конверта.
-  Вере, Саньке и Ивану… Ивану-то я не заклеивала, хочешь, допиши чего, - сказала Катя.  Под глазами у Кати залегли тёмные круги. Видно, совсем не спала ночью…

Письмо отцу Танька, подумав, открывать и читать, что написала Катя, не стала. Просто заклеила конверт, проведя языком по полоске с клеем на клапане и всё. Ничего она не будет дописывать. А что писать? Сколько ей лет? Поди, сам знает.  А про Веруньку и Саньку Катя уж всё, должно,  прописала…

В Луговое пошла пешком.  Не хотелось снова с велосипедом возиться, да и подумать надо было.  Даже песен ей не пелось на лесной дороге, даже не складывались они.  Всё про отца думала. Какой он, отец? Наверное, такой, как Алексей у Наташки… А, может, похож на дядьку Семёна – низкорослый, с большими умелыми руками и густым басом? Нет, не представляла Танька себе отца.  «Ладно, - решила, - приедет, вот и увидим, тогда и узнаю, а пока – что зря думать?»
Письма она аккуратно положила в отверстие почтового ящика на самом здании почты, чтоб уж наверняка.  Даже посмотрела в эту щёлочку, упали письма, не застряли?

И в кино, пока шли «Новости дня», старые-престарые уж «новости», всё про отца думала.  А уж когда кино началось, про всё забыла. Так переживала за Шурочку, нарядившуюся гусаром, так смеялась над незадачливым Ржевским… А уж как песни ей понравились! Все-все понравились,  и про Анри Четвёртого, и «Давным-давно» и  «Я пью – мне всё мало…»,  а особенно «Колыбельная Светланы».  Просто хоть ещё раз иди, чтоб слова запомнить. Домой вприпрыжку бежала, даже мурлыкала что-то из фильма. И чего велосипед не взяла, глупая? Мигом бы домчалась. Ну, подумаешь, отец нашёлся. У всех есть отцы, вот и неё есть и, может быть, даже приедет, на неё, Таньку, посмотреть.  Жалко, Катя пока никому говорить не велела, сглазить боится.


У Нюшиной калитки, за забором, стояла грустная Наташа. Танька помахала ей рукой.
- Привет, Наташ!  И правда, хороший фильм! Мне понравился!
- Привет! – оживилась Наташа. - Я же говорила!
- Пойдём ко мне! У меня журнал есть про этот фильм и книжек много,  хочешь почитать?
Наташа нерешительно посмотрела на Таньку и показала куда–то подбородком:
- Вон…
- Что? – не поняла Танька. – Ах, гуси! Ты что, гусей боишься?
Невдалеке расхаживали гуси Бабы Матрёны. Танька точно знала, что Матрёнины, потому что только она мазала крылья гусей какой-то красной краской. Чернилами, что ли?
- Да чего их бояться? – рассмеялась Танька. – Вот сейчас хворостину возьмём и всё!
Она решительно  выхватила Наташу за руку  из-за калитки.
- Ой, а отец тебя искать не будет? – вдруг спохватилась  Танька.
- Нет, он занят – полку в сарае делает.   
- Па-а- па! – крикнула Наташа  куда-то  в глубь двора. - Я к Тане! -  уже на бегу крикнула она…
Вот и появилась у Таньки ещё одна подружка. Городская.  И секрет свой ей можно доверить, серьёзная она, никому не скажет. Трудно такую-то новость в себе держать.

Глава 6.

Прошёл месяц. Уже и август во вторую половину грозил уйти. Трава в лугах стала сивой и жесткой, и цветы стали пахнуть иначе – словно знали, что скоро-скоро им умирать, и к нежному запаху подмешивалась горечь увядания…  И птицы уже не пели – не до пения им, подрастали птенцы. На рябинке появились красные гроздья, и такая она стояла стройная, такая гордая, что у Таньки дух захватывало…  А листья на тополе во дворе стали желтеть, уже несколько таких листочков появилось. Вот-вот и клён покраснеет… Скоро осень. По утрам роса долго не спадала,  и на сеновале Танька уже не спала – ночами было сыро и холодно. Уже давным-давно уехала Наташа с отцом. Обещала писать, а то и приехать будущим летом – уж так понравилось ей у них. Танька вспоминала, как они ходили за ягодами да грибами – недалече ходили, за Белый луг, всё же Наташа хворая ещё, слабая.  Ну, Танька-то, она места знает. Набрали и черники и грибов тогда – вот Наташка радовалась! И ночевали вместе на сеновале, Алексея уломали-таки. Вот уж наболтались! И про стихи, и про звёзды и даже про любовь… А как Наташа рисует! У Таньки над кроватью висит её рисунок цветными карандашами нарисованный.  Море, пароход, а на берегу девушка платочком машет – прямо как наша Верунька, думала Танька.

Они с Катей уж в доме все углы вычистили, вылизали, стены в хате побелили. А кухоньку так Катя и снаружи выбелила.  Уж и Зиночка приехала, и они с Танькой уже два раза в кино ходили, на «Республику ШКиД» и « Доживём до понедельника». А отец всё не ехал и не ехал.

В этот день Танька поехала на « Школьный базар» в Луговое.  Прямо на небольшой площади против библиотеки раскинулись разноцветные палатки, полосатые тенты.  И на каждом прилавке – тетрадки, учебники, карандаши, линейки… Танька с Зиночкой купили учебники для нового учебного года, они ещё пахли свежей типографской краской, чем-то новым, ещё неизведанным. Купили и тетрадки, Танька ещё новую авторучку купила и всякую мелочь, что так часто теряется или ломается. Потом к Зиночке пошли. Там уж учебники все рассмотрели,  перелистали – интересно, что изучать будут в новом-то году.   Потом к школе сбегали, посмотреть на новые парты, их как раз старшеклассники разгружали,  а на них цыкнули, чтобы не вертелись тут, под ногами.  Потом Пашку искали, а его найти в селе не так просто, у него пути неизведанные. Потом Толика с Витькой  встретили из их класса, поболтали, кто да где был летом.  Домой Танька только к вечеру собралась. На лесной-то дороге уже темновато было, из велосипеда скорость какую могла, выжимала. Торопилась – скоро Катя приедет с птичника, не похвалит, что дома дела не деланы. По дороге мужика какого-то обогнала, с сумкой через плечо. «Дачник», - определила опытная в таких делах Танька. Припозднился дачник-то. Многие уж уехали в город, а он только отдыхать собрался. Идёт не торопясь, разглядывает всё, а что, ещё лета почти две недели, успеет ещё отдохнуть, за грибами сходить.

Дома сразу кинулась Полкана кормить, да курам пшена насыпала, да на кухню метнулась – печка уж остыла, а скоро Катя приедет, разогреть ужин надо.  Во двор-то выскочила за дровами к поленнице, а у калитки давешний дачник стоит. Не заходит, разглядывает. Видно, собирается комнату снять, что ли. «Ой, а как без Кати-то? А упущу, баба Нюша к себе зазовёт, опять Катя сердиться будет…»,  - промелькнуло в голове у Таньки.
А дачник не торопился. Он смотрел на Таньку каким-то долгим, странным взглядом, что Танька даже струхнула. Чужой человек всё же, а Полкан не помощник… И когда уже хотела Нюше покричать, дачник  глухим голосом полувопросительно спросил:
-Таня?.. Ты – Таня?

Танька растерянно посмотрела на него, а потом…И  ноги подкосились, и дрова из рук посыпались. «Так ведь отец это, верно… Приехал всё-таки…», - догадалась Танька. Хотела ответить, а голос пропал. Кивнула молча.
Отец толкнул калитку, широко шагнул и снова остановился.
- Танюшка, дочка… Не признала?..
Он сделал ещё шаг, видно, хотел обнять, но Танька сделала шаг назад,  и отец остановился, словно споткнулся …
- Здравствуйте, - растеряно  проговорила Танька и протянула  отцу ладонь лодочкой. Засуетилась:
- В дом проходите…
- Да, нет, я тут посижу, на крылечке… Покурю, - тоже растерялся отец. - А  Кати, что,  нет?
- На птичнике.  Сейчас приедет. Уже скоро…

Отец снял с плеча свою сумку, поставил возле крыльца, сел на ступеньку, достал папиросу.
- Почти ничего не изменилось, - сказал, оглядывая двор,  - только ты вот… Выросла.
- Угу, - сказала Танька, - не изменилось…

Как себя вести она не знала. То ли присесть рядом, то ли чаю предложить.  «Скорее бы Катя приехала…», - с тоской подумала Танька. Она решительно не знала, что делать, и ещё никогда с таким нетерпением не ждала тётку.
Подбежал Полкан, обнюхал отцовы ноги, повилял хвостом. Отец погладил лобастую голову Полкана, спросил:
- Полкан?
- Угу, - кивнула Танька, - только это другой. Молодой ещё… Старого уже года три, как нету…
- А Нюша? Жива ли? – он оглянулся на Нюшину хату.
- Жива, - сказала Танька. - И баба Клава, и Матрёна… Только дед Кузьма помер.  Да вон она, Нюша-то…

Нюша, вот уж легка на помине, только-только коз с лужка привела и загоняла их в сарайчик,  да глянула  в сторону Катиного дома. Сначала просто взглядом мазнула, а потом… Потом стала напряжённо вглядываться, даже про коз забыла. Подошла к изгороди ближе, ахнула:
- Ванька?.. Иван, да ты ли?..
- Здорово, баба Нюша.
- Да где ж ты был-то, лиходей… Столько времени…Ох, лиходей! Катька с дитями вся измучилась…


С улицы послышалось пыхтение «пазика», скрип тормозов.
Нюша проворно, откуда и прыть взялась, подскочила в изгороди с другой стороны и закричала:
- Катерина! Слышь, Катюха! Ванька ведь объявился! Вон на крыльце у тебя!
Катя ахнула, неверными  руками отворила калитку, руки к груди прижала.
- Ваня! - кинулась.
  Отец встал, Катя  к нему бросилась… Так и стояли обнявшись, а во двор уж и Нюша прибежала, и Анна с Семёном стояли, ахали…
Отец и Семёну руку подал, и обнялись они крепко – старые дружки, с детства. И Анну обнял,  и даже бабу Нюшу, та аж засмущалась.
- Ванька, анчутка, где ж тебя носило?  Уж не чаяли увидеть-то!
Отец засмеялся:
- Теть Нюш, а ты всё такая же… Помнишь, как мы с Сенькой у тебя яблоки из сада воровали? Ох, и вкусные!
- Дак помню, как не помнить… Свои такие же росли, а вам моих надо.  Теперь уж нет садов-то, вымерзли, зима, ох, лютая была… Аккурат, ты пропал,  и зима взлютовала…

Ну, тут баба Нюша душой-то покривила. Вымерзли яблоньки, да не все. А те, что остались, столько яблок стали давать, что и самим хватало, и на рынок в город возили продавать. Катя тоже возила, а что? Не выбрасывать же их.
- Ну, сказал отец, - завтра всех прошу к нам.  А,  Кать? А сегодня уж, со своими побуду, извиняйте…
- Ну, понятно, понятно, - сказал Семён, - сколько не виделись… Танька твоя вон – уж невеста!
Танька, смутившись, спряталась за Анну.
- Ну, бывай, - сказал Семён, - до завтра. Пожал ещё раз руку отцу, и скомандовал:
- Пошли-ка, бабоньки…

Катя сразу заметалась:
- Умыться, Вань? С дорожки? Или баньку истопить?
- Умоюсь.  Танюшка сольёт. А баньку – баньку завтра сам истоплю. Не забыл ещё…
Стол Катя в горнице  накрыла, посуду новую из шкафчика вынула. Танька помогала – огурчики из погреба, наливочку…
Отец их сумки своей колбасу достал городскую, твёрдую, сыру кусок, бутылку водки поставил. Катя на водку покосилась только, но промолчала.
Себе она наливочки налила, посмотрела на Таньку и ей плеснула на донышко, только губы смочить. Да ещё компоту туда же налила, разбавила.
Отец водку открыл, налил себе полстакана.
- Ну, за встречу…
Катя робко посмотрела на брата и тихо сказала:
- Раньше-то ты не пил, Вань…
- А я и теперь  не пью, - ответил отец, и закрыл бутылку. Спрячь-ка. Завтра гости придут.  А сегодня – надо…
- Как вы тут жили?.. Расскажи. Катерина… Нагрузил я тебя, прости…
- Да что как, Вань… Нормально жили. Ребята хорошие. Болели мало, учились как надо. Веруня техникум окончила, теперь во Владивостоке живёт.  Муж у неё моряк. Хорошо живут. Вот…
Катя взяла с комода карточку.
- Уж внуки у тебя, Вань. Костя и Настенька…

Отец долго разглядывал знакомую Таньке карточку – улыбающаяся Верочка, серьёзный Георгий в морской форме  и два мвлыша, если не знать, где Костя, а где Настюха, нипочём не угадаешь, такие одинаковые, стриженные… Разглядывал и улыбался, и что-то такое в его улыбке было… Нежное, размягчённое…
Потом Катя Санькину карточку подала, армейскую.
Отец долго смотрел на Саньку и сказал:
- На меня похож.  Да, Кать?
- А уж характер, так точно весь твой. Упрямый.  Да в кого же ему и быть? Твой сын-то…
- А Татьяна,- сказал отец, -  на Любашу похожа.  Я к калитке-то подошёл, сердце рухнуло – Люба во дворе кур кормит…
- Похожа, - сказала Катя, - я уж давно приметила.
« А мне и не говорила, что я на мать похожа…», - подумала Танька.
 и вдруг сказала:
- А Катя тоже техникум окончила. И медаль у неё есть, вот.
Отец  с уважением посмотрел на Катерину:
- Выучилась, Кать? И всё на птичнике?
- Вот за кур и медаль, -  тихо сказала Танька, удивляясь себе. Никогда прежде она не хвастала Катиной медалью.
- Нюша помогала. Я когда на сессии, Нюша детей смотрела. Никогда бы я без неё ничего не окончила. Она только с виду суровая, – улыбнулась Катя, - а душа у неё добрая.  А медаль… Что медаль.  Ну, есть. Работаю, как могу. Ты-то как Вань? О себе расскажи.
- Да я что… Помотало по стране. А я думал, ты за Венькой… Или не нужна ему стала с дитями-то?

Катя опустила глаза и сказала:
- Да что Веньку поминать.  Женился давно, уехал… Оно к лучшему…
«Вон и Венька какой-то объявился» - подумала Танька с обидой. «Ну, Катя ничего не говорила, понятно.  А Верунька? Маленькой меня считали.  Думали, не пойму…»
- Катя, ведь забыл совсем,- сказал отец.- Ну-ка, Танюшка, дай мою сумку!
Он порылся в глубине сумки и достал оттуда маленькую длинную коробочку.
- Вот, Кать.  Тебе…
- Ой, да что выдумал-то, - Катя открыла коробочку  и Танька увидела маленькие блестящие часики на позолоченной браслетке.
- Ой, какие… - восхитилась она.
- Да, зачем ты Ваня, - сказала Катя,- есть часы-то у меня, совхоз подарил.
- Всем передовикам вручали, - опять встряла Танька.
- Если только Танюшке, - продолжила Катя.
- Ну, пусть Танюшке, - сказал отец. - Ну-ка примерь, дочка… Браслет завтра убавлю.

Танька надела часы на руку. Какие часики! Как она мечтала именно о таких! Думала, когда пойду работать – первое, что себе куплю, такие вот часики, в магазине,  в Луговом видела…
- Ну, тогда тебе, Катя, вот…
Отец достал ещё одну коробочку, поменьше, открыл.
- Серёжки, - ахнула Танька, - золотые!

Серёжки были маленькие, аккуратные и в каждой был крошечный розовый камушек.
- Да зачем ты, Ваня, - повторила Катя, - всё у нас есть…
- Катя, Катя, какие они красивые, - воскликнула Танька, - Настоящие, золотые… У тебя есть, да простые совсем! Давай примерим!
Катя, смущаясь, вынула из ушей простенькие дешёвые серёжки и вставила новые.
Словно солнышки заиграли в горнице, так переливались и сверкали новые серёжки, поблёскивая камешками…
- Как красиво, - восхитилась Танька.
- Спасибо, Вань, - сказала Катя, только зря потратился-то… Ты надолго приехал?
Отец помолчал, потом сказал:
- Неделю дали.  Только на дорогу в оба-то конца почти пять дней, получается, что у вас два дня только и  побуду.  На кладбище схожу… Я ведь за вами, Кать. Женат ведь я.  Квартира у нас с женой большая, двухкомнатная. Вы с Танюшкой в одной, мы – в другой. Сынишка у меня есть, Танюшкин брат, Мишкой звать. Пять лет ему.  Поедете?

Танька молчала, ждала, что Катя скажет. А Катя не торопилась. Сидела, голову опустила, в угол поглядывала.
Потом голову подняла, и, глядя на Ивана,  сказала:
- Уж ты не серчай, Вань… Только я никуда не поеду. Что я там у вас в городе делать буду? Здесь я людям нужная.  У вас там своя семья. Дом мой тут. Тут я сама себе хозяйка. Нет, не привыкшая я к городам, я тут останусь. Вон, Танюшка, если хочет…
Отец посмотрел на Таньку:
- Поедешь, доча? Жена у меня хорошая, Галя, говорит, без своих и не возвращайся, все вместе жить станем.

Танька опустила глаза в стол и нерешительно дёрнула плечом – не знаю, мол…
- Да что там! - горячо сказал отец.  - Вот завтра к матери сходим и – собирайся! В городе учиться будешь! А Катя к нам ещё приедет, ты не сомневайся! Да и ты летом, как захочешь, сюда приедешь! А, Танюх?
Танька ещё ниже опустила голову и нерешительно кивнула…
- Вот и хорошо, вот и ладно! - Иван снова потянулся было к бутылке, но Катя отодвинула её подальше и Иван засмеялся.
- Ладно. Ты, Катюха, суровая была, такой и осталась.
У Таньки слипались глаза, и Катя негромко сказала:
- Иди-ка ты, ложись.  Собираться уж завтра будешь…

Танька юркнула за занавеску, вытянулась на своей узенькой кровати, думала, что сразу заснёт, только подушку увидит.  Но сон почему-то ушёл, совсем расхотелось спать. Она лежала тихонько и слушала, о чём говорят отец с тёткой.  А они сначала ни о чём не говорили, молчали. Потом отец глухо сказал:
- Ты думаешь, почему я столько лет о себе знать не давал? Сидел, я Катя…
- Ой, - ахнула Катя.
- Да ты не бойся. Не грабитель я, не вор, не убийца.  Врезал  одному. За дело. А мне хулиганство приписали.  Судили. Я на суде не молчал, вот и… Два года.
Отец снова замолчал.  И Катя молчала. И Танька за занавеской притаилась…

Отец продолжил:
- Ты знаешь, мы с Любашей давно.  С шестнадцати  лет я за ней увивался. С армии меня дождалась. Детишек вон – трое. Никогда не спорили, всё дружно. Да что я тебе говорю, ты знаешь. А в тот день… Не в духе я был, что ли. Нагрубил ей. Ничего не сказала, только улыбалась.  Танюшку укачивала. А потом и говорит: «Я к крёстной съезжу за реку. Дело у меня к ней». Я только рукой махнул – делай, что хочешь.  Не надо было пускать её, а я… Верка с Санькой за ней увязались, но она их не взяла, даже цыкнула. Как знала… Не мог я в доме находиться потом, куда ни сунусь, за что не возьмусь – она.   Детей тебе отвёл, думал, ненадолго, успокоюсь, вернусь, да не так всё повернулось.   Устроился лес валить. Далеко отсюда. Думал, денег подкоплю, вернусь – увезу вас всех отсюда, сил нет моих здесь ходить, на этот лес, на речку эту смотреть… А сколько ни валим -  всё зарплата копеечная. Ну, ребята и разобрались. Учётчика это дело было, нам одну цифру показывал, а в конторе – другую. А разницу себе в карман.  Ну, я не стал заявлений писать, как многие, а тряхнул его при всех. Хорошо тряхнул, со всей злости.  В больницу он попал.  Ну, а меня посадили. За хулиганство.

Отец замолчал надолго, потянуло дымком его папиросы.
- Два года отсидел, - продолжил отец глухо,  - но и там… Человеком остался.  Везде можно человеком быть, Кать.  Вышел, а куда идти? Паспорта нет, справка.  На работу не берут. Жить негде. Подался к геологам, взяли.  На сезонную работу. Ящики им с камнями таскал, ну и где чего помочь. А закончился сезон и опять я не у дел… На север махнул. В порту рабочим устроился.  Жил в общежитии. А по весне к рыбакам, путина летом. И на Дальнем Востоке побывал, там где Верунька сейчас. В Артёме, в Находке… На север вернулся, паспорт восстановил, права. Искал место тракториста. А тут как-то вижу объявление  - на автобазу шофёры нужны. А я ведь шоферил. Пошёл. Приняли меня.  Ну, вот… Здесь и Галю встретил. Диспетчером она у нас. Молодая ещё женщина, а одинокая, с ребёнком маленьким. Тоже большой ложкой мёд не хлебала. И, знаешь, чем-то она на Любашу похожа… Характером ли беззлобным, глазами ли… Только потянуло меня к ней, ну и её ко мне.  Комнатка у неё была – четыре моих шага. Стали жить, расписались. Мишку я усыновил, а как возьму его на руки, как прижмётся он ко мне… Своих, оставленных, вспоминаю. Как-то раз Галя и спрашивает: «Ваня, у тебя дети были? Не впервой тебе с детишками, я же вижу…». Ну, и рассказал я ей. Всё, как есть, рассказал.  А тут квартиру получили, Гале дали. Две комнаты, большие, светлые. Говорит мне Галя: « Пиши своим. Немедленно пиши. Ты на ногах крепко стоишь, да и я зарабатываю. Узнай, где они, как. Им помощь твоя нужна…»  Страшился я писать. А что как плохое узнаю?  Ну, решился. Написал и неделю не спал, ответа ждал. А как получил, не поверишь – словно гора с плеч. Все живы, здоровы… Говорю Гале: « Ответ писать не буду. Сам поеду…».  Она одобрила, да и говорит – не дело семье врозь жить. Сюда зови. Места хватит. И Кате, мол, работу найдём, и Танюшка учиться станет. И Санька, ежели захочет, пусть сюда едет после армии.

Отец опять помолчал.
- А Танюшке часики понравились, - сказала Катя.  - Она давно заглядывалась, я знаю…
- Галя выбирала, - сказал отец, - говорит, а то ты такое купишь, ни приведи господи… Вместе пойдём выбирать. Серёжки тоже она выбрала.
- Спасибо, - сказала Катя,-  Красивые… Хорошо, что с женой тебе повезло. А ехать – не уговаривай, Вань.  Моё слово твёрдое.
Голоса раздавались всё глуше, перед газами Таньки поплыли часики, лицо отца, Белый  луг, потом незнакомый город, дома, дома… Танька заснула.

Глава 7.

Утром Катя разбудила.
- Проводи-ка отца.  Сам не найдёт, там уж не так всё.
Проводить нужно было на материну могилку. Иван нашёл в сарае краску, кисть отыскал. Пошли. И Полкан за ними увязался.
- К матери часто ходите? - спросил отец дорогой.
- Ходим… - уклончиво ответила Танька.  Катя-то  часто бывала, а Танька иногда, только в тот самый день и то не одна, с Катей.
- Ну, вот, пришли, - сказала Танька, когда они приблизились к сельскому кладбищу.
- Да-а…. – сказал Иван, - сам бы долгонько искал, - разрослось всё… Берёзка-то, я сажал, эвон уж какая… Ну, вот и я, Любаша.  Пришёл…
Танька отошла в сторонку, пусть поговорит. Подняла глаза, надо же, берёзка и правда, вымахала. И листья ещё не пожелтели, стоит мамина берёзка.  Катя говорила, она тоже лес любила, луга… Как Танька.
- Таня, - негромко позвал отец. Танька подошла, стала сухую траву убирать, прибирать  малость. Отец достал кисть и стал красить деревянную пирамидку в голубой  небесный  цвет.
- Оградку-то не сделали, - заметил отец.
- Да тут никто не делает.  Санька вот только табличку привернул, хотел оградку, да в армию его забрали. Говорил, приеду, сделаю. Только тут никто не делает, все без оградок.

Управились быстро. Отец сказал:
- Ну, вот, Любаша, принарядили тебя.   Теперь чаще буду здесь бывать, ты уж не серчай, что не был я. Так получилось…
Посмотрел на насупившуюся Таньку, тихонько свистнул Полкану:
- Ну, пойдём пока, доча…


Едва пришли – Нюша, тут как тут.
- Танька, ну-ка пособляй, давай.
В руках у Нюши здоровенная кастрюля.
-  Что там? – сунулась  Танька
- А котлет нажарила.  Сейчас ещё пирогов принесу, пошли-ка, поможешь.
- Да, не надо баб Нюш, - сказала Танька, - Катя сама приготовит.
- Не на-адо…-  протянула Нюша, - Гордые больно.  Твоя Катька на птичнике цельный день, а гостей уж позвали.  Не ерепенься, давай.  А ты, Ванька, стол из горницы неси, на дворе столы-то  поставим. Сейчас ещё от меня принесёшь, а то народу-то много.

Нюша как дома командовала. И столы они расставили, и лавки принесли, скатерти Нюша принесла, вышитые, свои («Разве ваша Катька так вышьет, – сказала, - ей куры на птичнике спать не дают…»). И картошки чуть не ведро начистили, и пироги в тёплое место поставили, чтоб не остыли до гостей. И наливку Катину вытащили, а Нюша своего вина  принесла две бутылки, яблок мочёных («Катька ваша  не делает»), заставила Таньку огурцов набрать в огороде, да помидорчиков -  салат села нарезать.
К приходу Кати всё уж и готово было. Только ахнула, увидев.
- Нюша, ну спасибо тебе, - проговорила.
Та только отмахнулась.
- Потом сочтёмся… Выходных-то попросила, аль нет?
- Анна попросила за меня, брат, мол, приехал, столько лет не был.
- Известно, Анна,- сказала Нюша,- у самой-то языка нету.  За себя сказать зазорно тебе.

А тут и гости собираться начали. Ну, Анна с Семёном, понятно. Настасья, баба Клава, Егор, Матрёна - да все пришли, вся деревня, почитай. Семён ещё дядьку Петра  привёз с женой, дружка отцовского ещё со школы.  Ну, тут уж и обнимались,  и по плечам друг друга хлопали…

За столы сели, стали своё, взрослое разговаривать, неинтересное Таньке.  Потихоньку из-за стола выскользнула, к калитке подошла. Постояла, посмотрела… Егор подошёл, закурил:
- Что, Таньша, рада, что батька нашёлся?
- Угу,- кивнула Танька. -  Егорка, уезжаю я. С отцом. Ты сено-то забери, а то Катя забудет…
- Уезжаешь?..
Лицо у Егорки вытянулось.
- Насовсем уезжаешь, Таньша, аль как?
- Насовсем.  Приезжать буду, обязательно, Егорка…
- Ты приезжай, Таньша. Без тебя скучно будет… Катерине-то.


Разошлись гости поздно. Танька и со столов помогла убирать, и посуду мыть. За свою занавеску чуть живая добралась, устала. Отец в горнице ещё с Катей о чём-то разговаривал.
- Иван….- Катя отодвинула занавеску и посмотрела, спит ли Танька. Танька быстро закрыла глаза и притворилась, что давно уж спит.
- Иван, ты-то  отец, понятно… Смотри, чтоб Таньку там, не обидели. Она ведь, знаешь… Стихи и песни складывает. Стесняется только, не говорит.  А я слышала, случайно. Деревню нашу как любит!  Ты уж отпускай её, хоть на каникулы, что ли…
- Да ты что Катя. Не дам я её в обиду. Да и некому обидеть будет. Галя моя матерью ей станет, она хорошая, Галя… Вот только не называет меня Танька  никак. Да всё на «вы» норовит.
- Она привыкнет, Вань.  Непривычно ей еще, страшно…
Танька повернулась к стене и тихонько заплакала. Не хотела, они сами, слёзы-то…


Наутро отец с Катей стали баню собирать. Банька-то у них старенькая, на берегу речки стоит. Отцу памятная, родительская ещё.  Отец дров наколол, колол да  радовался - не забыли руки! Катя воды наносила, Танька дрова к баньке возила на тележке.  Все при деле. Веники у Кати заготовлены, хорошие, берёзовые.
- Я в Луговое съезжу,- сказала Танька, - мне книжки нужно в библиотеку сдать.
- А баниться, Танюх? – спросил отец.- Не будешь?
- Она горячую не любит, - сказала Катя,- ждёт, когда поостынет.
- Ну, поезжай тогда,- сказал отец, - только недолго, простынет банька-то…


В Луговом сначала в библиотеку поехала. Книжки Валентине Ивановне сдала.
- А брать не будешь ничего, Танюша?- удивилась Валентина Ивановна.
- Пока не буду… - опустила Танька голову.
- Что так? - поинтересовалась библиотекарша, Танька обычно сразу несколько книжек брала.
- Так… Потом возьму.
Ничего объяснять не хотелось, выскочила из библиотеки, едва «до свидания» сказала. С Зиночкой тоже разговор не получился.
- У тебя правда отец нашёлся? - спросила Зиночка с любопытством. - Дядька Петр говорил, гуляли все деревней.  А он насовсем приехал?
- Нет, - ответила Танька, - не насовсем…
- А какой он, твой отец?
- Ну, какой-какой… Отец и всё.  Как у всех.
- Ой, какие часики у тебя! Отец подарил? – спросила Зиночка.
- Да, отцов подарок…
- Хорошенькие… А в клубе завтра кино новое – «Ещё раз про любовь», сеанс только вечером, я пойду.
- Кто тебя пустит про любовь-то,- усмехнулась Танька.
- А я с мамкой пойду, с мамкой тётя Маша пустит, она уже пускала. А ты отца позови, с отцом-то тем более пустит!

Где они с отцом будут послезавтра вечером, уж полпути, поди, проедут… Ничего не сказала Зиночке, почему, и сама не знала. Простилась наскоро, домой заспешила.  У школы притормозила, к рябинке подошла. Ствол погладила. « Не скучай без меня», - прошептала…


Банька уж поостыла, Танька с удовольствием поплескалась, голову помыла. Катя желтки яичные приготовила, желтками они волосы мыли. Потом отваром крапивным ополоснула, чтоб блестели.  Расчесала ещё влажные волосы, отросли-то как! Уже до плеч. Посмотрела на ленточку свою голубую – выцвела, почти белая стала.  Да и не нужна она уже.  Только выбросить, своё отслужила. А волосы можно за уши заправить.
Во дворе отец ладил ручку к чемодану, к тому, что в сарайчике валялся. Вот и пригодился...  Катя из кухни вышла:
- Танюшка, ты бы посмотрела, что с собой брать-то будешь.  Зимнее я пришлю потом, а сейчас что в чемодан положишь, посмотри…

Отец отозвался:
- Да ничего брать не надо! Купим всё там. Что тяжести таскать. Да и какие-такие там наряды у неё… Держи чемодан, дочка, готово.
Нарядов не было, это верно… Танька открыла шкаф, вынула школьную форму, передники – белый и чёрный, из ящика комода достала  белые воротнички, галстук пионерский, шёлковый. Туфли достала, те, что Катя к школе купила. Да ещё кофточку шерстяную, нарядную, тоже Катя купила в городе, очередь отстояла.  Вот и все наряды.

На дно чемодана постелила газету, положила учебники новые, авторучку. Тетрадки брать не стала, там отец купит. Сверху положила аккуратно свёрнутую форму и передники, кофточку, журнал «Советский экран»,  тот, с кинофестивалем… «Не забыть бы  Кате сказать, что я Любаше задолжала…» Туфли, подумав, укладывать не стала – поедет в них.

Во дворе отец сбрасывал сено с сеновала. Рядом стоял Егор, подхватывал, укладывал в тележку. « Ну, вот и всё…», - почему-то подумала Танька. Подхватив плетёную корзинку, пошла в огород. На некоторых кустах картошки ещё были цветы. Танька ходила вдоль картофельных кустов, обрывала цветы и складывала их в корзинку. « Я принцесса, -думала Танька, - и собираю лепестки роз…Или принцессы сами не собирают лепестки? Ах, да! У них есть служанки… Тогда я – хорошенькая служанка, непременно хорошенькая, у принцесс всегда хорошенькие служанки… Сейчас я соберу лепестки, потом наполню золотую ванну горячей водой и брошу туда лепестки… Ванна наполнится ароматом роз. А моя госпожа принцесса будет лежать в розовой воде и нежиться… И кожа у неё будет пахнуть розами…»  Картофельные рядки были обойдены все и в корзинке у Таньки была целая горка цветков, и правда, чем-то похожая на благородные розы. Игра закончилась. Танька подошла к небольшой старой куче навоза, расположившейся в углу огорода и уже поросшей травой,  и высыпала на неё содержимое корзинки. Куча сразу расцвела и стала похожа на нарядную клумбу. Танька полюбовалась «клумбой», и, вздохнув, вернулась во двор. Егорка уже ушел, и Катя заметала остатки сена. Отца не было видно. Танька вопросительно посмотрела на Катю.
- На станцию поехал. Про билеты узнать. Поезд-то тут проходящий. Велосипед твой взял, - ответила Катя и в голосе её прозвучала тайная надежда, что билетов Иван не достанет.

Глава 8.

Ночь почти никто не спал. Танька слышала, как отец то и дело выходил на крыльцо курить, Катя ворочалась, да и сама Танька долго лежала с открытыми глазами.  Под утро все уснули, и Танька забылась коротким сном. Проснулась, словно кто в бок толкнул. Тихонько, чтобы не потревожить Катю и отца, скользнула на крыльцо. Полкан выполз из своей будки, зевнул во всю пасть и уставился на Таньку.
- Спи,  Полкан, спи… Я одна,  - шепнула ему Танька.

Тихо открыла калитку, вышла  на знакомую деревенскую улицу. Мимо Нюшиного дома, тоже спит ещё, тихо у неё, мимо Матрёниного, мимо Настасьиного… А вот место, где стоял дом её отца и матери. Тут и она, Танька, родилась.  Дом разобрали, всё заросло уже, только контур фундамента  угадывался. Дальше, дальше знакомой дорогой. Вот и Белый луг. Никакой он сейчас не белый, белый он только в мае да июне… Весь-весь тогда бывает покрыт белыми цветами: там и клевер белый, и ромашка, и еще какие-то неизвестные Таньке цветы. А сейчас он был цветным. Жёлтые лютики, клевер, только не белый, а розовый, кое-где остались голубые колокольчики… Ночная ещё  роса обжигала голые  ноги, но Танька шла и шла по жёсткой траве, дальше, дальше… Наклонилась к запоздалому колокольчику, погладила его по прохладной гладкой головке – расти… Недолго тебе осталось.  Сколько песен здесь сложилось! Уж и не упомнить… И где только Катя слышала её песни? Должно, когда в лес ходили за грибами, увлеклась она тогда, вот и не поосторожничала…

До лесу не дошла. Далеко ещё до леса, дома хватятся.  Постояла только, посмотрела в его сторону, помахала рукой.  «Прощай, лес… Уезжаю я…» К реке повернула. Левый берег, пологий, заливной, еле-еле был виден, укрытый туманом. Постояла чуток на косогоре. Потом тихонько спустилась к своему месту любимому, села на холодный песок. За рекой медленно загоралась заря, окрашивая все вокруг в фантастический розовый цвет … Пора. Танька подошла к воде, сбросила тапки, вошла в воду. Вода оказалось совсем не холодная, или просто так показалось озябшим ногам после ледяной  росы. Плеснула водой в лицо, умылась. Ну, всё.
Пошла, не оглядываясь.
У калитки уже стояла отцовская сумка и её чемоданишко, а сам отец брился у маленького зеркальца возле рукомойника. На кухне Катя гремела посудой.
- Ты где была,  доча? Мы уж тебя потеряли. Давай, одевайся, автобус скоро.

Кровать Танькина была аккуратно застелена, Катя застелила. Так и будет теперь стоять, нетронутая, пока Танька не приедет.  А приедет ли?..
Надела голубое платье, то самое, в полоску, туфли новые. Туфли-то удачные купили с Катей – нигде не жмут, на ноге ловкие… Волосы собрала в маленький толстый хвостик, стянула его аптечными резинками. Всё, готова.

Завтракали молча. Впрочем, завтракал только Иван. Откусывал картофелину, макал в солонку зелёный лук и ел аппетитно, вкусно, по-крестьянски.  Танька едва ковыряла в тарелке. Катя же вовсе не садилась, подавала на стол, убирала лишние тарелки.
- Кать! Ты бы присела, что ли… - подосадовал Иван.
- Сейчас. Я вот только… Сейчас, сейчас,  – засуетилась Катя.
Допивая молоко, Иван сказал:
- Ну, доча, давай, поторапливайся, доедай, автобус скоро.
- Я…  не поеду, - вдруг, неожиданно для себя, холодея,  сказала Танька. В кухоньке на мгновение стало так тихо, что было слышно, как звенит залетевший комар. Словно струна лопнула и зазвенела…

Иван сразу не понял.
-  Доча… Что?.. Как – не поеду?.. Да ты что, Танька… Как не поедешь?!
- Не поеду, -  уже решительно сказала Танька.  Катерина – вот кто понял всё сразу. На её лице одновременно были смесь испуга, изумления  и какого-то недоверия…
- Та-ак… Ну, так…- произнёс Иван. -  Э-эх…

Он с силой отодвинул старенькую табуретку так, что зазвенели миски на столе, рывком поднялся и, пригнувшись, вышел из низенькой кухни.
В кухонное оконце Танька видела как тяжело, ссутулившись, шёл он по двору, спина выражала недоумение, боль и обиду….
Танька внезапно выскочила из-за стола, едва не сбив Катерину с ног.
- Па-а-па!..
Иван резко обернулся.
- Папа… Погоди…

Танька нырнула за поленницу, достала красно-синий мячик в голубой сеточке, протянула отцу.
- Вот… Мишке.
Иван шагнул вперёд, обнял и прижал Таньку к себе.
- Может, поедешь… А, доча?
- Папа,  я обязательно приеду… Мы приедем с Катей.  Погостить… Следующим летом… Ладно, пап? -  жарко шептала Танька куда-то в плечо отцу.
Иван стиснул худенькие Танькины лопатки, сглотнул  комок,  кивнул молча.
Обнял подошедшую Катю, сказал потерянно:
- Ну, коли так...

Автобус уже развернулся, и шофёр чуть притормозил у их дома.
Иван рванул с земли сумку, запрыгнул на подножку,  хотел сказать что-то, но не сказал, только рукой махнул…
Скрипя и охая,  автобус покатил по пыльной улице.

Танька еще постояла, смотрела, подняв голову, вслед автобусу. Ждала, когда противные эти слёзы вкатятся обратно…

Катя легко обняла её сзади за плечи. Танька  откинула голову, прислонилась спиной к Катерине и, не поворачиваясь, сказала:
- Кать…  А давай мы с тобой прямо сейчас  по грибы  пойдём? Нюшу позовём. День-то какой погожий разгорается…

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/