Мария Фомальгаут

 

Сюита
для скрипофона
со звонкой

 

В сны

 

Помню, как первый раз проснулся среди ночи, - лет десять мне тогда было – увидел, что кровать летит высоко над миром, путается в облаках, со звоном задевает звезды. Помню, как испугался, как вцепился в изголовье кровати – крепко-крепко, звал мать. Мать с отцом оказались рядом – летели на широкой кровати высоко в небе, и мать помахала мне рукой, мол, не бойся, все хорошо.

А я все-таки боялся. Даром, что летел не один, даром, что летели мы все – и стар и млад, от мала до велика, в своих кроватях, на диванах, на кушетках, в колыбелях, в гамаках. Кто в чем. Люди – из разных городов, с разных континентов, и бедные, и богатые, и бездомные бродяги, и президенты, и короли.

Летели – над миром, закутавшись в одеяла, стряхивали с подушек упавшие звезды. Летели – над землей, и дальше, выше, в космос, где бесконечно далеко-далеко разгоралось что-то большое, сияющее, светлое…

Там было хорошо. Вот это я хорошо помню – там было хорошо, куда мы летели, в какой-то большой чистый город, где никто не болел, и не умирал, и все были счастливы, и все учились на отлично, и получали красные дипломы, играли веселые свадьбы, и никогда не разводились, покупали дом по ипотеке и растили детей. Было там еще что-то, сейчас уже не помню, помню только, обрадовался, что конфет там можно было есть сколько захочешь, и мороженого…

Тогда-то и начал понимать, почему вечером так важно было ложиться спать, обязательно, пик-пик в десять, тили-бом, тили-бом, марш в кровать, глазки закрыл, жди сны.

Почему…

Вот поэтому…

Чтобы не остаться там, на земле, когда все засыпают, поднимаются в небо. Уже когда подрос, спрашивал больших людей, что бывает с теми, кто остался – мне не отвечали, отмахивались, будто спросил что-то страшное или неприличное.

Взлетали – в своих кроватях, на диванах, на циновках, в гамаках, летели в Сон, в один общий сон на всех.

Не все, конечно. Далеко не все.

Не помню, когда заметил их в первый раз – летящих не туда. Тех – которые сворачивали куда-то с большого пути, по каким-то звездным дорожкам, ведомым им одним, по каким-то космическим трассам. Исчезали в тумане, улетали в какие-то порталы, в какие-то миры, про которые никто ничего не знал. изредка я видел их сны – краем глаза, издалека, издалека, какие-то синие леса, голубые туманы, немыслимые животные. Или наоборот, огромные города с бесконечно высокими домами, над которыми пролетали невиданные машины – со скоростью света.

Смотреть туда было не велено, если слишком пристально разглядывал чужие сны, мать махала рукой или прикрывала мне глаза ладонями, не смотри, не смотри, глазки сломаешь. Много чего было нельзя, нельзя было свешиваться из кровати, чтобы не упасть, нельзя было придвигать свою кровать слишком близко к другой кровати, а так хотелось, вон, к той девчонке с золотыми кудряшками, еще протянуть руки, сцепиться, лететь вот так, вместе…

А нельзя.

Опасно.

И родители растаскивали нас в стороны, нельзя, нельзя, а ты ей потом наяву письмо напишешь, да, а ты потом с ней в инете переписываться будешь, да?

Ее звали не то Дженни, не то Джесси, сейчас уже не вспомню…

 

Вечерами спешили по домам – каждый к себе, в свои квартиры, пентхаузы, особняки, дворцы, хижины, бараки, иглу и чумы. Ложились – в кровати, на диваны, на софы, на кушетки, на раскладушки, в гамаки, на циновки, укрывались одеялами, простынями, шкурами тигров и леопардов. Если кто-то поздним вечером стучался в дом – никогда не прогоняли с порога, впускали в дом, в комнату для гостей или стелили постель на каком-нибудь продавленном матраце, который помнил еще Наполеона. Желали друг другу спокойной ночи, закрывали глаза – тили-бом, тили-бом, улетали в сны.

 

Поутру возвращались.

Не все.

Всякое бывало. Помню старушку, которая пришла в наш дом поздно вечером, ее отвели в комнату для гостей, а наутро там никого не было.

И я понял, что она не вернулась из снов.

Много кто не возвращался. Кого время вытерло волосы – добела, и избороздило лицо морщинами. Кто-то нарочно прыгал с крыши, улетал в сны – навсегда, навсегда, про таких не вспоминали, говорили, что они улетели в какие-то нехорошие, темные сны.

Ну и такие тоже не всегда возвращались – которые летели не вместе со всеми, а сворачивали куда-то в сторону, в сторону, в какие-то порталы, на какие-то звездные дороги, где голубые леса и немыслимые города. Вот такие тоже нет-нет да и пропадали бесследно, и наутро матери строго-настрого говорили детям – смотри, не отбивайся от стаи, улетишь, не воротишься.

 

И когда я уже был большим, и когда я уже спал в кровати не один, а с дочерью моего босса, и когда у меня уже был свой дом и свой очаг, я укладывал сына спать и говорил ему – как велено – смотри, лети вровень со всеми, никуда не сворачивай, унесут тебя сны, не воротишься…

 

Возвращались вечером – в свои дома, тик-так, тили-бом, ложились спать, желали друг другу спокойной ночи, улетали в сны.

 

Потом было повышение по службе – которого я не ждал. Никак не думал, что выберут меня, хотел было даже отказаться, жена не разрешила отказываться. Я принес присягу, поцеловал знамя, мне торжественно вручили снайперскую винтовку, объяснили, что нужно делать.

 

Теперь с собой в кровать я брал винтовку, и когда все взлетали – зорко следил, чтобы никто не сворачивал, не улетал неведомо куда. Стоило кому-то свернуть, унестись в какие-нибудь порталы, я окликал его – стой! И если он не возвращался, я стрелял – на поражение. И наутро матери говорили своим детям, лети со всеми, лети как все, собьешься с пути, заплутаешь, заблудишься, не вернешься домой.

Много еще кого приходилось отстреливать, не только странников. Стрелял таких, которые собирались по вечерам, полушепотом обсуждали, а что там, в других снах, что там такого, чего нам видеть нельзя. Стрелял в тех, кто тайком раскладывал брошюры, что весь наш мир – всего лишь один из снов, а из настоящего мира мы улетели когда-то давным-давно и позабыли дорогу домой. Ну еще много в кого стрелял, в тех, кто угонял чужие кровати, обгонял не по правилам, превышал скорость.

Много кого…

 

Я увидел ее в сентябре. Увидел, не узнал даже, ну постучалась в дом какая-то женщина, попросила ночлега. Жена, правда, насторожилась, намекнула даже, что у соседей напротив и дом побогаче, и спальни для гостей побольше, но я ее не слушал. Может, первый раз в жизни я ее не слушал…

Да и то сказать, гостя пустить – святое дело. Пустил, разговорились, выпили по чашке чая. А вы откуда, из Глазго, проездом, вот, решила поездить, посмотреть мир…

Узнал ее не сразу, когда узнал, еще не поверил, еще долго пытался вспомнить, как ее зовут, то ли Дженни, то ли Джесси, то ли еще как…

Отвел ее в комнату для гостей.

Уложил сына, строго-настрого наказал не сбиваться с пути.

Легли в кровати.

Пожелали друг другу спокойной ночи.

 

Как-то даже задремал, когда проснулся – уже летел над миром, и ветер все норовил сорвать с меня одеяло, все не мог. Звезды падали на постель, зябко поджимали лапки, норовили свернуться клубком поверх одеяла.

Проснулся окончательно, зарядил винтовку. Сегодня ночь обещала быть жаркой, осень, время такое, когда тянет людей из привычных снов, из коллективного бессознательного – неведомо куда.

Вот они, вот они, нате вам, уже летят, в какие-то дальние дали, в какие-то миры. Откуда они вообще взялись, эти миры, может, сами выросли в каких-то измерениях, может, их построили сами сновидцы, те, кто улетали туда. Все-то там было не так, воздушные замки, города на песке, крылатые единороги и летучие звезды.

Вон, полетели, полетели… Окликнул – просто так, для порядка, знал – не откликнутся. Выстрелил – раз, другой, - полетели кувырком-кувырком вниз, в облака, только пух полетел из подушек, или что там вместо пуха сейчас, хренофайбер какой-нибудь…

Вон еще летит какой-то, этот молоденький совсем, этого стрелять не надо, может, еще образумится. Вынимаю аркан, бросаю петлю – на изголовье кровати, волоку к себе… черт, сорвался, упал… сам виноват, вперед будет другим наука…

Вон еще… молодая девка, но не маленькая, сама за себя отвечать может. Летит – на широкой постели, смотрит туда, в дальние дали, что ты там углядела, ты мне скажи…

Эй!

Не слышит…

Назад, м-мать твою!

Стреляю. Еще не верю, что попал, подбитая кровать кувырком летит в бездну.

Мельком вижу лицо…

Не верю себе…

Мерзко холодеют пальцы…

 

Летим в сны.

Убеждаюсь - что на меня никто не смотрит.

Сворачиваю - в сторону, в сторону, подгоняю кровать, пшла, пшла…

 

2013 г.

 

Бомба с часовым механизмом

 

Исправления

 

…происхождение цивилизации в настоящее время не оставляет пищи для сомнений.

Исправить на:

В настоящее время история происхождения разумного вида не оставляет сомнений.

 

Пометка: пишете слишком витиеватым языком, если тем самым стараетесь казаться умнее, вам это не удалось.

 

…с древних времен цивилизация отыскивала глубоко в почве останки огромных существ, которые не могли принадлежать ни к одному из известных видов.

Заменить на:

…с древних времен население находило…

 

Кроме того, прошу Вас подробно описать вымершие виды, хотя бы в общих чертах: электронные лампы, перфоленты, транзисторы, и.т.д.

 

…попытки воссоздать облик вымерших существ часто приводили к обратному результату.

 

Это какому же? Так и пишите, коллега, жители не могли воссоздать облик вымерших животных.

 

…население в основном считало, что видит перед собой какие-то ошибки природы, нежизнеспособные, и потому зарытые в землю.

 

Да прекратите вы талдычить про свое население! Пишите – жители, и все.

 

Однако, попытки собрать по кусочкам вымерший вид увенчались успехом, привели к появлению жизнеспособных древних особей…

Исправить:

…собрать по деталям вымершее животное…

 

Новый виток интереса к данной проблеме наблюдался во второй половине 25 века, когда жители впервые решили сотворить музей вымерших видов…

Изменить:

Когда впервые возникло решение создать музей вымерших видов. И расскажите, коллега, о героическом подвиге наших палеонтологов, которые свозили в музей останки животных из самых дальних краев, нередко рискуя собственной жизнью. Помяните и тех, кто навеки пропал без вести в пустынях, лежит где-нибудь обесточенный, присыпанный песком. Своих героев, коллега, нужно знать поименно.

 

…причина вымирания крупных видов (ЭНИАК, и т. д) до сих пор не установлена. Возможно, причинной вымирания послужило падение крупного метеорита и изменение климата. Не исключено так же, что исполинские счетчики прошлого получали питание от каких-то иных источников, нежели нефть, уголь и газ…

 

Полная чушь, коллега. Доподлинно известно, что древние виды питались тем же, что и современные, а массовое вымирание произошло в результате изменения наклона планетарной оси: планета наклонилась и просто-напросто сбросила с себя большинство видов. Оставшиеся в живых не смогли существовать поодиночке.

 

…помимо очевидных периодов развития жизни на планете (транзисторозой, лампозой, платозой) существует период скрытой жизни или криптозой.

 

Потрудитесь перечислить все периоды развития жизни поименно.

 

Венцом творения является нанозой, то есть появление миниатюрных видов…

 

Чтобы я про ваш этот нанозой больше не слышал, коллега. Начитались всякой чепухи, и туда же, диплом писать. Нано – это и есть криптозой, тот самый, когда на заре веков в первичной материи появились самые маленькие, самые примитивные организмы.

 

…однако, в истории жизни все не так просто, как кажется. В конце 26 века исследователи обнаружили останки сравнительно молодых видов (хей-тач, платы) в очень глубоких слоях, предшествовавших еще арифмометрам. Предположительно, причиной этого явления стало перемещение слоев в результате сейсмического сдвига плит.

 

Потрудитесь подробно перечислить, кто именно обнаружил останки поздних видов в ранних слоях. Кроме того, вы забыли заклеймить неслыханным позором тех мракобесов, которые, выдавая себя за ученых, утверждают, что наша цивилизация пережила множество взлетов и падений, и мы находим в земле остатки великого прошлого, в нашем веке уже недостижимого.

 

Не забудьте так же указать о загадках эволюции, которые нам только предстоит разгадать. Я имею в виду находки вблизи Олимпа, массовое захоронение останков предположительно андроидов, от которых остались только внутренние каркасы. Мог бы указать Вам список литературы, но не подскажу, потрудитесь подобрать его сами.

 

…множество мракобесовских учений и верований, утверждающих, что наша цивилизация ведет свое начало из космоса, что наши предки когда-то прибыли с каких-то других планет…

 

Нет такого слова – мракобесовских. Вы уж тогда напишите – мракобесы уверяют, или – множество ложных учений…

Что у вас было в школе по русскому языку?

 

…на территории Марса наблюдается неравномерное распределение захоронений древних цивилизаций.

Исправить. Грамотнее говорить – на территории Единой Марсианской Республики или ЕМР. Все-таки вы уже не в детском садике, а в университете.

 

Больше всего мракобесий связано с…

Исправить на:

Больше всего заблуждений связано с…

 

…происхождением самой жизни. Многие исследователи утверждают…

 

И у вас, коллега, язык поворачивается называть этих мракобесов исследователями?

 

…что жизнь зародилась не в результате естественных процессов эволюции, а под влиянием некоей божественной силы, божественного разума.

 

Вот об этих суевериях можно рассказать поподробнее, тем более, что они получают все большее распространение. Так уж и быть, порекомендую Вам список литературы, однако, надеюсь, что Вы добавите к нему что-нибудь еще:

 

ТОШИБА 435 Божественный разум. Семь веков творения. Миф или реальность.

 

Самсунг-56 Боги и люди: результаты раскопок на равнине Эллада.

 

Эльджи-20 Влияние поклонения Высшему Разуму на жизнедеятельность общества в отсталых районах.

 

ТОШИБА 657 Мы поклоняемся Высшему Разуму – широкое распространение сект по ту сторону Олимпа.

 

Флай Легенды и мифы древних народов Крайнего Севера.

 

Самсунг ля Флер: Сказание о фабриках, или миф о божественном предназначении каждого существа.

 

Эппл Первый. Ждать ли второго пришествия богов? Свидетельство очевидцев о вознесении богов на небо.

 

Майкрософт 45: Происхождение каменных идолов богов к западу от горы Павлина.

 

Потрудитесь выполнить к понедельнику, будет очень некрасиво, если вы придете на защиту диплома без самого диплома.

 

Что же касается Вашего вопроса, коллега, честно признаться, он поставил меня в тупик. Встречался ли я в своей жизни с чем-нибудь необъяснимым? Странный вопрос к ученому, объездившему половину земного шара. Встречался ли я с чем-то, что подтверждает сверхъестественное происхождение жизни? Еще более нелепый вопрос – какие могут быть подтверждения тому, чего не может быть.

Впрочем, так уж и быть, поведаю вам один случай, который нисколько не подтверждает безграмотных теорий, но оставил в моей памяти неизгладимый след. случилось это пару веков назад, тогда я был совсем юным и неопытным, вот как вы сейчас, тоже на экзаменах пытался тайком присосаться к Инету, не имея собственных файлов и на уроках играл в Варкрафт вместо того, чтобы читать лектора.

Итак, в те времена судьба занесла меня в маленькое поселение к северу от столицы: ездить оттуда в Храм Науки было муторно, зато можно было снимать комнату за очень скромную плату, что было важно для очень бедного студента. Со мной делил комнату андроид приятной внешности из тех, что до сих пор стоят в супермаркетах, зазывают покупателей и проводят разные шоу.

Мой сосед оказался весьма странным существом, то исчезал куда-то – на несколько дней – то появлялся снова, очень не любил, когда я целыми днями просиживал в комнате, готовясь к экзаменам.

Насколько я понимал, друзей у него не было, я никогда не видел, чтобы он с кем-то контактировал, тем более – чтобы подключался к большой компании. Даже в Сеть он выходил, пользуясь услугами старенького планшетника, а не самостоятельно.

Чем дальше, тем больше мне казалось, что мой сосед скрывается от властей – мои догадки подтвердились, когда я навел справки в администрации и не нашел там данных о моем сожителе. Я хотел даже обратиться в полицию, но меня сдерживало то, что мой сосед был тихим и смирным, казалось, не способным на какие-то злодеяния.

Как-то судьба свела нас вместе в столице – в поздний час, когда до городка уже не ходил ни один рейс, и мы решили добраться пешком. Путь предстоял недолгий, но небезопасный – через пустыню, усеянную расщелинами. Надо ли говорить, что путь не обошелся без происшествий, мой спутник оступился и повредил ногу. Каково же было мое удивление, когда он категорически отказался менять сустав, хотя у меня с собой было множество запчастей.

Он позволил мне дотащить его до городка. Здесь-то я и заметил первые странности, заставившие меня насторожиться. Внутри андроида несомненно был часовой механизм, отстукивающий время. Когда я спросил, до чего ведется отсчет времени, он только загадочно улыбнулся.

Дальше-то и начались всевозможные чудеса, о которых я по сей день вспоминаю с содроганием. Мой сосед категорически отказался от медицинской помощи, не позволил не только заменить деталь, но и осмотреть ногу. Целыми днями он лежал на диване, вставал очень редко, пользуясь различными приспособлениями, уверял, что повреждение должно затянуться само.

Впрочем, я и до этого предполагал, что мой сосед безумен. Чего стоили его утверждения, что он может править миром, и стоит ему пошевелить пальцем, как все в городе от мала до велика будут служить ему. Он причислял себя к некоей вымышленной расе господ, в противовес нам – простым бессмертным.

Я боялся его часового механизма, отсчитывающего время. Оказывается – это было еще не самое страшное.

Хорошо помню ту страшную ночь, когда я потерял сознание – отключился внезапно, будто мне перебили ток. Когда я очнулся, то увидел себя едущим через пустыню: в кузове я нес с собой цистерну с водой и горсть предметов растительного происхождения. Я принес все это в наше жилище, мой сосед сдержано поблагодарил меня.

Очень хорошо помню эту ночь – рано наутро, когда я заговорил про ночные приключения, мой сосед сказал, что ничего не было.

Отключения у меня случались все чаще. Проще сказать – я сходил с ума, но это не так. Я не сомневался, что мое безумие как-то связано с моим соседом. Тем более – мне не давал покой часовой механизм в его груди. В столице уже случались теракты, власти просили сообщать о любом подозрительном случае.

Я уже хотел обратиться в полицию – когда внезапное происшествие положило конец моим сомнениям. И чуть не свело меня с ума окончательно.

В ту ночь я вернулся домой раньше обычного – ближе к рассвету. Помню, как вошел в комнату, обдумывая свой дипломный проект, и увидел моего соседа, неподвижно лежащего на диване. Я окликнул его – он не отозвался.

Помню, коллега, что мне тогда стало страшно – раньше я никогда не видел мертвых. Конечно, я проходил учения, как воскрешать обесточенных, но одно дело учиться, другое дело – воскрешать кого-то в пустом доме один на один с мертвым телом. Остальных обитателей нашей маленькой общаги как назло никого не было поблизости.

Я так волновался, что не сразу вспомнил, что нужно делать. Еле нашел в аптечке запасные батарейки, вскрыл грудную клетку андроида…

Не передать вам, коллега, что я увидел…

…и что я пережил в эту ночь. До сих пор – в минуты затишья слышится мне жуткий таймер, отсчитывающий секунды – тук-тук-тук-тук…

Помню, что бежал из этого проклятого дома – даже не взял свои вещи, даже не вернулся за ними, когда мне позвонили через пару дней и сообщили, что в доме все спокойно…

Помню, как бежал – сломя голову, через пустыню, залитый непонятной субстанцией, вытекшей из…

Потому что когда я вскрыл эту тварь, в моих руках вместо батареек оказалось нечто, напомина…

 

2013 г.

 

Глаза времени

 

Глаза времени…

Да, у времени есть глаза.

А что, не знали? Да мало кто знает.

А они есть.

Нет, конечно, глаза времени увидеть – удача редкая. Время, оно осторожное, оно пугливое, время, оно свои глаза прячет и никому не показывает.

И правильно. Не ценят люди время, не берегут, разбрасывают туда-сюда, просаживают в Сети, простаивают на остановках, просиживают за рулем, пропивают за чашкой кофе, проигрывают, пробалтывают, про…

Вот время и прячется.

Хоронится.

То посмотришь на него – оно смеется над тобой двумя девятками, ноль-девять-ноль-девять, вот черт, день рабочий девять минут как начался, а ты только в офис зашел. То ощерится на тебя четыремя единицами, говорят, в это время надо загадать желание, и черта с два оно исполнится. То брезгливо подожмет губы четыремя двойками, мол, ты вообще кто такой, ты за день что хорошего сделал? То-то же… То отдадут тебе честь две четверки – четырнадцать-четырнадцать. То, наконец, семнадцать-пятьдесят-сколько-то-там перекинется в долгожданные восемнадцать-нуль-нуль, и можно потихоньку собираться, выметаться на остановку, забиваться в пазик…

Так что у времени много чего увидеть можно. И поджатые губы, и рожки, и ножки, и пузатые щеки (пятьдесят пять минут), и много еще чего.

А глаза…

Это дело особое.

Помню, в детстве все хотел посмотреть на глаза времени, ревел, когда отправляли спать, хочу-хочу-хочу, упирался, когда закрывали в комнате. Помню, обещал себе не заснуть, не спать, не спать, выбраться потихоньку – из кроватки, из комнаты, из дома, бегом-бегом – посмотреть на глаза времени.

Конечно, просыпал. Ругал себя – за слабость, на следующую ночь просыпал снова. Просил отца взять меня с собой, в ночь, ну я тихонечко, я мешать не буду, я только… Ну пожа-алуйста…

Спрашивал у больших людей, кто из них видел глаза времени. Большие люди пожимали плечами, они даже не задумывались, видели или нет.

Потому что глаза времени – это дело такое, их можно увидеть только по ночам.

Глаза времени…

Когда увидел их первый раз… Не помню. Вру, что не помню, это было, когда девушку провожал с какой-то вечеринки, той ночью было с ней в первый раз… Помню, выбрались из метро, поцеловались на площади, тут-то я и заметил краем глаза…

Глаза времени.

Огромные.

Там, на какой-то высотке, над каким-то банком, село время на вывеску УралСибПромВторСнабБанк, сложило крылья, вспыхнуло в темноту ночи круглыми глазами.

Посмотрело на нас.

А мы на него.

Показал девушке, вместе смотрели на время, загадывали желание. Исполнилось или нет, не помню. Да и то сказать, редкая удача, увидеть глаза времени, все желания из головы вылетают, не знаешь, что хочешь.

Глаза времени…

Редко-редко время показывает свои глаза, редко-редко смотрит на нас. На минуточку зыркнет – и снова отворачивается, и снова смотрит в какие-то другие миры, а миров у времени предостаточно. Миров много, время на них – одно.

Вот так стоишь в темноте ночи, смотришь в круглые глаза времени – и вот, уже подмигнуло тебе единичкой, отвернулось куда-то.

 

Глаза времени…

Когда я их видел…

Не помню, может, и замечал. Когда проносился мимо – в душном пазике, в первом своем жигуленке, в первом своем форде. Когда спешил – домой, на самолет, еще куда-нибудь, возвращался откуда-нибудь из ниоткуда, подвыпивший – и время смотрело на меня круглыми глазами.

Загадывал желания. Все какие-то не те желания лезли в голову. Все пытался вспомнить, что бы такого пожелать, особенное, важное – но все особенное и важное вылетало из головы.

А время – оно пугливое, оно не любит таких, которые забывают самое важное.

 

Глаза времени…

Кто и когда одернул меня первый раз – не помню. Как не помню, выбрался с какой-то хмельной вечеринки, отмечали какой-то контракт, вышел на улицу, с наслаждением вдохнул холодок ночи, ждал такси. Не сразу понял, что на меня смотрят.

Не сразу понял, кто смотрит.

Время.

Круглыми своими глазами.

Тут-то шеф меня и одернул, ты что, мил человек, делаешь. А что такое, домой поехал, сказал же вам. Да я не про то, ты на время-то сильно не пялься, не спугни… пугливое оно…

Так я узнал, что время – пугливое.

И верно – пугливое. Только положишь голову на подушку, вот только-только время было – и нет. Только начался вечер пятницы, только вышел из суеты большого города – и вот уже понедельник. Только-только встретился в любовью своей, только слились в поцелуе, и вот уже… а что, вечность пролетела?

Так я узнал, что на время смотреть нельзя. Не всегда, конечно, а когда оно на тебя смотрит. А то спугнешь не ровен час, улетит, и поминай как звали. Потому в новогоднюю ночь и отключали все часы, завешивали циферблаты – чтобы не спугнуть время фейерверками и музыкой. Часы на Спасской башне, то дело особое, там время ручное, к человеку привыкшее, никуда не улетает, у Президента из рук зерно клюет.

Когда я хотел поймать время…

Ну я его всегда ловил, все мы его то ловим, то теряем, но со мной дело особое. Было – когда пошел ва-банк, когда старался все успеть, один, за всех, рвал глотки, карабкался по карьерной лестнице – выше, выше, до самых звезд. Препарировал время, резал его – на часы, на минуты, на секунды, на даты, на цейтноты и часы пик. Иногда проскальзывала какая-то дурная мыслишка, что времени может быть больно, я тут же отгонял ее – ведь у времени не течет кровь…

Тогда все и случилось…

Когда столица безнадежно сковала меня транспортными кольцами, когда не мог выбраться из города, когда до Шереметьево было бесконечно далеко, дальше, чем до Луны. Когда я знал, что за мной уже пришли, обыскивают мою квартиру, в блогах появились первые записи, слухи об аресте известного российского олигарха…

Тогда все и случилось.

Когда добрался до аэропорта – не спрашивайте, как, когда ткнулся в окошечко кассы, сам не знаю, зачем…

А что, рейс семнадцать-семнадцать улетел уже?

Так уже час как улетел…

А следующий…

Я уже понимал, что у меня не будет никакого следующего, что меня уже ищут, что…

Тогда-то все и случилось

Когда я поймал на себе взгляд.

Взгляд времени.

Оно смотрело на меня – как всегда любопытно, чуть испуганно, широко распахнутыми глазами.

Тогда-то я и пошел к нему.

Не пошел – полез, по каким-то лестницам и балконам, на стену, на стену, мужчина, сюда нельзя, куда прешь, мужик, охрану позовите…

Я подбирался ко времени. Потихонечку-полегонечку, чтобы не спугнуть, смотрел, как смотрит оно на меня – круглыми глазами. Протягивал руку, не боись, не боись, цыпа-цыпа-цыпа, я тебя не трону, я тихонечко… время на час назад, на час назад, чтобы успеть… я потом обратно все сделаю как было, я же…

Протянул руку. Время вытаращилось, клюнуло меня – больно, сильно, взмахнуло крыльями. Уг-у-у, у-гу-у-у, взлетело под потолок, выпорхнуло в окно, сверкая глазами.

Глазами времени.

Хочется сказать – я ищу его уже много лет. И это будет неправдой. Здесь больше нет лет. И нет месяцев. И нет дней.

Хожу по планете – застывшей в безвременье. Так странно смотреть на неподвижных людей, на сбившиеся в пробки машины, на осенние листья, застывшие в бесконечном полете, на…

Хожу – по остановившейся земле.

Ищу время.

Ищу – по всем вокзалам и аэропортам, на всех площадях, во всех мегаполисах, смотрю на табло часов, на циферблаты – но времени нет нигде.

Иногда мне кажется, я вижу, как оно взмахивает крыльями – высоко-высоко в небе. Иногда принимаю блики луны за сияние круглых глаз времени.

Иногда…

Хожу по неподвижной земле, вытягиваю руку – с горсточками зерна, подзываю. Уже знаю, что время зовут не цыпа-цыпа-цыпа, по-другому время подзывают – тик-так, тик-так…

Тик-так…

Хожу по земле.

Тик-так.

Ищу улетевшее время…

2013 г.

 

Темная память

 

Метеорит взорвался в небе над Челябинской областью 15 февраля. Ударной волной были выбиты стекла в домах, разрушены крыши зданий...

 

…работать с ним было очень сложно, если не сказать – невозможно, это я помню хорошо. Он мог позвонить мне в любое время дня и ночи, его совершенно не интересовало, сплю я, или выполняю какие-то другие заказы. Со стороны казалось, что он сам вообще никогда не спит, по крайней мере, когда в минуты аврала мы дневали и ночевали в лаборатории, я никогда не видел его спящим. Хорошо помню, как он позвонил мне, когда я лежал в больнице после удаления аппендикса, требовал, чтобы я немедленно ехал в лабораторию, помогать ему. Когда я пытался объяснить, что не могу приехать, он пришел в ярость, обвинял меня чуть ли не в предательстве. Казалось, он вообще не понимал, что такое болезнь, что такое операция, хотя сам болел довольно часто.

Я никогда не видел человека настолько умного, настолько проницательного. Я сам проработал в институте физики двадцать лет, но со всеми учеными степенями чувствовал себя мальчишкой перед ним. Он знал такое, о чем не говорилось ни в одном учебнике, когда мы только строили предположения, делали какие-то расчеты, гипотезы – он мог просто знать. С ним нельзя было спорить, ему нельзя было возражать, он приходил в настоящую ярость, если кто-то пытался навязать ему свое мнение. Он требовал, чтобы мы все делали так, как прикажет он. И всегда оказывался прав.

Иногда он, мягко говоря, шокировал меня своими привычками. Взять хотя бы его манеру питания, он никогда не ел, как нормальные люди, даже не пил с нами за компанию кофе, то и дело ставил себе капельницы из аминокислот и глюкозы. Этого питания ему явно не хватало, он часто падал в голодные обмороки, но отказываться от своих привычек не собирался.

Порой меня просто шокировали его выходки, например, манера где-то раз в неделю проводить ночь в ванне с холодной водой и кусочками льда. При этом я никогда не видел, чтобы он простужался.

В 2023 году его выдвинули кандидатом на Нобелевскую премию в области физики. Некоторые журналисты утверждают, что его кандидатура была отвергнута, но это не так, он сам отказался от премии, назвал эту традицию глупым, нелепым фарсом, отнимающим драгоценное время. Он вообще был равнодушен ко всему, что не касалось его разработок. Его никогда не интересовали деньги, вещи, сколько помню его, он носил один и тот же костюм, с годами превратившийся в грязную тряпку. Мои предложения купить что-нибудь из одежды вызывали у него недоумение, как будто он вообще не понимал, о чем идет речь. Так же не вспомню, чтобы он когда-нибудь мылся, за исключением случаев, когда проводил ночи в холодной ванне.

Вместе с тем – он был просто одержим идеей создания корабля для сверхдальних перелетов. Я никогда не видел человека, настолько волевого, настолько целеустремленного, порой он казался даже не человеком, а какой-то машиной для научной работы, он жил только для науки, и больше ни для чего. Насколько я помню, его никогда не интересовали женщины, может, поэтому в нашей команде было так мало женщин, их отталкивала его холодность.

Он был очень рассеян во всем, что не касалось его работы, я никогда не видел, чтобы он умывался, или чистил зубы, я уже не говорю про то, что он порой элементарно забывал свое имя, представлялся то Владимиром, то Владиславом, то Владиленом, однажды даже – Вольдемаром. Он никогда не рассказывал о своем прошлом, где он родился, где вырос, была ли у него семья. Подобные расспросы вызывали у него приступы ярости, он кричал, чтобы я не лез не в свое дело.

Многие гадают, что произошло между нами, кто-то говорит, что он прогнал меня, кто-то уверяет, что я сам ушел. Да, я разочаровался в нем, как разочаровались мы все, он был какой-то… слишком чужой, слишком не наш, мы просто его не понимали. Даже самый запах его вызывал у меня отвращение, я не имею в виду запах пота или чего-то еще, просто… не знаю, как объяснить. К тому времени, как мы расстались, у него закончились деньги, лабораторию пришлось свернуть. Он еще ходил по каким-то инстанциям, выбивал гранты, которые ему не давали, потому что он не состоял ни в одном объединении, ни в одной организации, отказался даже от четверти ставки лаборанта, которую я предложил ему в нашем институте. В официальном мире науки его как будто не существовало…

 

Да я-то что, милые… нешто упомнишь всех… А чего упоминать, у нас или уехали, или спились… А чего тут делать, в деревне-то? Это вот раньше, бывало… а теперь…

А, ну да, приезжал учитель какой-то… молоденький такой… да что приезжал, как посмотрел, как мы живем, день проработал, смотался, и не видел его никто больше… Ну кто еще… А, ну да, девка тут одна в деревню прикатила, тихонькая такая, как мышка, я ж ей все говорила, чего ты тут в деревне этой гробишься, молодая еще, жизни не видела, а туда же… а она, вот те на, от милиции пряталась… в банке в каком-то работала, деньжат грабанула, вот и затаилась… Ага, взяли ее…. А жалко девку, пропадет… Вы, милые, ничего про нее не слыхали? Оксаной, вроде, зовут, хотя бес ее знает… может, и не Оксана никакая…

А? да говорю вам, не упомню всех… А-а, этот… да, был какой-то… да ну… чудной какой-то был… Да, приехал зимой, да какое приехал, мужики говорят, пешком пришел… снега по колено, холодрыга собачья, а он пешком… сумка у него еще такая здоровенная, как вообще на себе тащил, черт пойми… Ну да, поселился тут в избенке на окраине… Там, главное, избушка-то уже вообще развалилась к чертям, ни тебе печи, ни тебе ничего, електрисества, и то нет… а он ничего, жил… все опыты там какие-то делал… уж не знаю, чего… електрисество как-то делал… там же ни движка, ничего, а у него, смотрю, свет горит…

А? да говорю, милые, не знаю я ничего… Да чудной он был, нелюдимый… Да какое там, двух слов не добьешься… наши-то тоже поначалу с вопросами, кто, да откуда, он ни в какую… Вон, Антоновна уже в милицию ходила, доносила, приехал тут какой-то, молчит, скрывается, может… Его там по базе пробили, а, такой-то, такой-то, в розыске не числится. Вот тут-то наши вообще его невзлюбили, ладно бы уголовник какой в Березовке нашей запрятался, а тут хрен пойми что…

А? да как его любить-то, говорю вам, не человек, хрен пойми, что такое! Не пьет, не ест, где это видано, чтобы человек не пил… Уж на что под Новый год мы там все в клубе собирались, а он ни в какую… Идет, бывало, по улице, тощой такой, бледный, ты ему – здрассте, он ни ухом, ни рылом… Все, слышь, в избенке своей сидел, чего-то там делал.. и свет оттуда такой… нехороший… Хворал он сильно, помню, кашлял все… Я уж думаю, как бы не чахотка была… Фершал наш приходил, смотреть его, он этого фершала чуть с крыльца не спустил…

А? ну да, было дело… Ага, наломали ему мужики бока-то… Да как не наломать, чужой он был, говорю вам, чужой… Уж если ты с нами не пьешь, так какой ты наш… ага…Избенку его разнесли к ядреной фене… ага, эти все его приборы мудреные… Так что думали, ночью опять свет такой нехороший, и ка-ак бахнуло! Вот те крест, полдеревни как не было… Да какое там, я уж конверт с деньгами, и то в избе оставила, без памяти вон бросилась! И хорошо, а то ведь под утро пришли, ни деревни, вообще ничего, пепел один… нет, не горело… просто пепел… Этого искали, еще хотели ему бока-то наломать… Мужики вечером-то его в канаву бросили, на нем места живого не было… А утром исчез… Да черт пойми… я тут недавно в городе была, вроде как его видела, по улице идет, тощой такой, кости все торчат… и вроде кивнул мне даже, здрассте, мол… Да не знаю я… Не, вы уж его найдите, за такие дела арестовывать надо… наши-то приборы все его разнесли, а тут раз, и деревня выгорела… за такое только тюрьма… еще наркоман, поди, какой-нибудь был…

 

Добрый день!

 

Я сердечно поздравляю Вас с завершением Вашей работы по созданию сверхскоростного двигателя на основе искривления пространства-времени.

Что касается Вашего запроса, подтверждаю, что на нашем комбинате имеются указанные Вами детали, мы вышлем их Вам, как только Вы проплатите заказ. К сожалению, выслать указанные детали Вам в долг мы не можем, потому что Вы не являетесь юридическим лицом.

 

С уважением, директор ООО РосСтарТранс

Николаев А.Н.

 

- Чего там, Леш?

- Да… хрень какая-то крадется…

- Жучка, что ли? Она тут весь день вокруг да около ходила, из столовки-то вон как пахло…

- Да дерьмо этот гуляш, я попробовал, исплевался весь на хрен…

- Чш-ш… Не, не Жучка…

- Ага, я и сам вижу.. Это Никитыч, что ли?

- Какой, на хрен, Никитыч, он на смену и не вышел… Блин, крадется…

- Да что встал-то, ждешь, пока полкомбината разворует?

- Да тут и так уже полккомбината, считай, нету… Э-эй, стоять!

- Чего орешь-то, вот тебе и спугнул к ядреной фене… Стой, падла, кому сказал!

- Да стрелять надо…

- Ага, стрелять, тебе директор потом так выстрелит… в бошку… Да у тебя там и нет ничего… Ты че, а?

- Да как, ушел бы…

- Ага, ушел, вот сейчас окажется, что ты насмерть его…

- Ч-черт… во, блин…

- Вот тебе и блин… тебе только пушку дать… еще бы на красную кнопку тебя посадили, завтра бы земли, считай, не было…

 

Из протокола вскрытия от 12.03.2043 г.

 

1). Тело мужчины средних лет, недостаточного питания (ярко выраженная дистрофия), астенического телосложения.

2). На левой стороне груди отверстие от пулевого ранения диаметром примерно 3,1 см.

3). При более детальном рассмотрении трупа на спине под лопатками обнаружено что-то наподобие жаберных щелей, расположенных симметрично, длина каждой щели 10,2 см.

4). При дальнейшем рассмотрении обнаружены многочисленные отверстия на животе, в глубине каждого отверстия расположено глазное яблоко. Диаметр отдельно взятого отверстия составляет примерно 2,3 см.

5). Половые органы у убитого отсутствуют, при этом не наблюдается каких-либо рубцов или шрамов, на месте половых органов расположено что-то вроде щупалец с мелкими присосками, выделяющими едкую слизь. Проба слизи отправлена на экспертизу.

6). При вскрытии грудной клетки обнаружено три сердца, расположенных…

 

11.03.2043 г. (из дневника)

 

…задолбала дебильная система товар-деньги-товар. Может, завтра все получится.

Я должен вернуться.

Должен.

Как у них здесь говорят, хочешь, значит, можешь…

2012 г.

 

Сюита для скрипофона со звонкой

 

Кто же виноват, что у нас стены такие…

Главное, взъезжал в квартиру, даже не посмотрел на стены… Что мне до этих стен, главное, чтобы тепло, и не сильно светло, и чтобы плесень по стенам – белая, ни в коем случае не рыжая. Отопление проверил, лифт проверил – работает, свет горит, вода течет, плесень растет, что еще надо…

А вот на стены и не посмотрел.

И как теперь…

Я уже и не знаю, как им не мешать… А как не помешаешь, тут и чихнуть нельзя, все за стеной слышно. Еще только в первый вечер расположился, вещи кое-как по углам раскидал, ну что-то на полу не поместилось, на стены пришлось поставить, на потолок… Это я про что? А, ну да, только расположился, прислушался – нате вам, голоса…

Там, за стеной, где соседи… Нет-нет, вы не подумайте, не то чтобы там музыка какая, или оргия пьяная, этого-то ничего нет, я на соседей не в обиде… вот в старой квартире, это да… Парни наверху музыку как врубят, хоть вешайся… я уже наверх ходил, головы им отрывал, а им что с головами, что без голов, мозгов-то нету…

А здесь ничего такого…

Мелодия – тихая-тихая, я даже сначала и не понял, что за мелодия, незнакомая, и инструменты незнакомые… Потом разобрал, три инструмента играют, один глухой такой, сиплый, низкий, а-что-в-на-вас-тахх-слыш-ш-но, второй тонкий, звонкий такой, его слышнее всех – у-жи-на-ти-ди-ти-у-жи-на-ти-ди-ти, и третий, тоже низкий такой, но помягче, сес-си-йу-сда…

Нет, играли они, конечно, разное… Сейчас спросите, ничего не напою, не помню, вот эти мелодии только в память запали… Ну, еще парочка…

Вот и как теперь жить… я уже и деконденсатор на ночь глядя не включал, чтобы не дай бог, соседей не растревожить, и сам сидел тихо, как мышка… я все боялся, они догадаются, что стены у нас картонные, перестанут репетировать свой концерт… Поначалу раздражало, конечно, придешь вечером уставший, как черт, а за стенкой симфония… А потом привык, даже прислушивался – как играют свое по вечерам, у-жи-на-ти-ди-ти… Я уже и машину времени не включал, чтобы их не спугнуть, а без машины времени вообще не весело, положил на стол кусочек снеди, перенесся в будущее, и будущего этот кусочек в настоящее забрал, уже два кусочка…

Так что мне с ними даже весело было… Кто же виноват, что у нас стены картонные… Потом низкий инструмент почему-то из оркестра убрали, а мне кажется, зря, очень он хорошо гармонировал… Ну, я не эксперт… а звонкоголосый инструмент, я его про себя называл Звонкой – сломался. Только и слышал я от него какие-то вздохи, всхлипывания, писки, потом – Же-ня… Же-неч-ка… и снова писки, всхлипывания, вздохи…

Кто же виноват, что у нас стены такие… Ни чихнуть, ни почесаться…

Где-то через месяц даже думал зайти к соседям, познакомиться… просто так, по-соседски, спросить, не очень мешаю, а то у меня я же ток от вечного двигателя качаю, а от него сами знаете, какой шум стоит… кое-где соседи уже и жаловались, мне теперь и им ток качать приходится…

Вот, пошел я в выходной к соседям, вкусностей с собой взял, думал познакомиться… Выхожу на лестницу…

Кто же знал, что у нас стены такие…

Никакие…

Хожу, смотрю, ничего понять не могу, стена моей квартиры выходит на улицу, на трассу, бывают такие трассы заброшенные, ну раз в полдня пронесется над трассой какая-нибудь машина, и все…

С ума я сошел, что ли… Очень похоже… Домой прихожу, четко слышу за стеной, басит инструмент, я про себя называл его Басач, ма-я-у-же-вро… взро-слый… А выхожу в подъезд…

Поговорил с соседями, которым кланялся каждое утро, осторожненько так, а то за такие рассуждения можно и в больничку отправиться… Оказалось, не у меня у одного такая чертовщина… У соседки, которая напротив, за стеной дикие звери ревут, страшно так, за дверь выходит, а там лестничная клетка… У старичка наверху каждую ночь за стенкой грохот, как будто вселенная взрывается… с самого края приезжие квартирушку снимают, видно, что нелегалы, ну мне-то что до них…

Хотели жалобу накатать на этих, которые дом строили…

А что жалобу… Сами знали, на что идем, когда на объявления эти клюнули, квартиры за полцены, кредит-рассрочка-ипотека… Уже тогда знали, что дело нечисто будет, только не знали, с какого боку… Вообще спасибо скажите, что этот дом еще стоит, на соплях своих держится…

А все равно сволочи… Ладно между комнатами стены никакие делают, между квартирами еще тоже стерпеть можно… так они между домом и улицей стены тонюсенькие поставят… и на границах между государствами. И даже между…

Да нет, они мне не мешали… я к ним даже привык… Хорошие у них мелодии получались дуэтом… по вечерам… Поэтому когда дирижер продал звонку, мне ее не хватало. Конечно, у дирижера свои проблемы, может, на мели сидит, может, сам не хотел с инструментом расставаться…я даже думал денег ему дать, Звонку выкупить, только как я ему дам, я еще сквозь стены не хожу…

Самое главное, когда пропала Звонка, сломался Басач, как тогда Звонка ломалась… Долго по вечерам не слышал никаких мелодий, музыкант настраивал Басача – не мог настроить, были какие-то всхлипы, вздохи, стоны, редкие-редкие ноты – ма-ма, ма-ма… и все…

К весне музыкант разбогател, ну еще бы, такой талантище долго без денег не просидит… Разжился новой Звонкой, у нее голосок был чуть потоньше, чем у старой, они с Басачом не сразу спелись дуэтом… Долго подстраивались друг под друга, я слышал, как потихоньку училась мелодиям звонка, как понемногу оттаивал, настраивался Басач… где-то через полгода в маленьком оркестре наступил какой-то разлад, инструменты играли не в такт, потом Звонка пропала – на пару недель, может, ее отвезли в ремонт, я не знаю… Вернулась – и зазвучал маленький оркестр, удивительно гармонично, уж на что я не понимал их нездешних мелодий, и то по ночам заслушивался…

Мне здесь все больше нравилось… может, из-за них, может, из-за того, что окна выходят на далекие квазары, откроешь поутру занавески – и комната окрасится красноватым сиянием… И ничего, что до сих пор бардак в комнатах, звездную пыль вытереть недосуг, вещи как на потолок швырнул, так там и лежат, не дай бог зайдет кто, увидит, как я законы гравитации нарушаю, тут и до полиции недалеко… кубометр до сих пор лежит нераспакованный, и цилиндрометр тоже…

Только ерунда все это…

А мне уютно…

И музыка… там… за стеной…

Где-то через годик дела у музыканта пошли совсем хорошо, или у музыкантов, не знаю, сколько их там было… Разжились еще одним инструментом, сильным, громким, должно быть, собирались выступать на большой сцене. Этот инструмент настраивали долго, очень долго, слышал по ночам, как неумело голосит новая мелодия, А-а-а-а, как старые инструменты пытаются подстроить ее под оркестр, ме-сяц-над-на-ше-ю-кры-ше-ю-све-тит-ве-чер-сто-ит-у-дво-ра… Я все думал, когда догадаются выкинуть этот никчемный саксофон или флейту, не выкидывали, видно, дорого им эта штука обошлась… и видно долго нужно настраивать инструменты там, за стеной… помню, как он зазвучал – неловко, неумело, ма-ма, ма-ма… тя-па… Тогда стало ясно, что это новая Звонка, еще одна, что-то вроде второй партии…

Я им завидовал. Честно, я им завидовал. У меня у самого музыкального слуха никогда не было, здесь я не в свой род пошел, у нас все музыкантами были… А я что… на целатавре играть не умею, к клавиметру меня лучше близко не подпускать, на скрипофоне пробовал играть… давно еще, когда мое сознание еще не до конца оформилось, не до конца вышло из нирваны… А как тут сыграешь, когда у тебя еще не три грани, а все пять, и не знаешь, что с этими гранями делать…

Стыдно сказать… Да, сломал скрипофон. Первейший из нашего сообщества посмотрел, сказал, вообще не знает, как так можно было сломать… Небесные струны по ту сторону пространства и времени забросил, а цикалки, на которые сама мелодия крепится, свернул в первичную материю.

Так стыдно…

Так что я слушал их с завистью, как они там репетировали, жалко, не услышал их на большой сцене…

Потом появились другие инструменты, как-то некстати появились… Нет, и раньше бывали другие, так, от случая к случаю, разучивали какую-то симфонию, громкую, бравую, ха-а-ха-ха-ха-ха, а тут другое… ближе к осени. Сначала музыканты прикупили какие-то установки, которые гулко гудели, и от них дрожало небо. Потом еще какие-то ударные, фьюить – бах, бах, и от их грохота испуганно трепетала земля…

Это они, конечно, зря… музыкантам или там музыканту, конечно, виднее, я не спец, не эксперт… но по-моему, зря… Разве что понастраивать их с полгодика, как ту Звонку-втору…

И эти… еще каких-то басачей прикупили, это уже совсем зря… какие-то недобрые басачи с гулкими голосами, появлялись несколько раз, негромко басили, гулко-гулко постукивали, кажется, по полу, Тихие-тихие мелодии, и вроде бы не раздражали слух, и в то же время…

Не нравились они мне…

Потом за стеной исчез Басач. И тонкий инструмент, Звонка – сломался, наверное, так у них полагалось, когда исчезал Басач, ломалась Звонка, а может, Басач исчезал, потому что ломалась Звонка… не знаю. Сломалась Звонка, опять месяца два не слышал ее мелодий, только вздохи, попискивания, всхлипы, редкие попытки взять ноту – Ле-ша-Ле-шеч-ка-за-что-за-что-за-что…

Я ждал. Ждал, когда невидимый дирижер настроит Звонку, ждал, когда купят новый Басач.

Новый Басач так и не купили…

Я не знаю, чем я их обидел… Казалось бы, уже все, что мог отключал, и деконденсатор, и машину времени, и все порталы какие нужно открывал и закрывал днем, и сидел тихо, как луч света в вакууме…

А все-таки чем-то я их обидел… Не знаю, чем. И никогда не узнаю… Мы же с ними разные, совсем разные, что мне хорошо, то им плохо, и наоборот… Может, напрасно я сидел тихо-тихо, может, надо было им в стену стучать, им бы понравилось… или и правда надо было прийти к ним, с красивостями, со вкусностями, только вот куда прийти, я сквозь стены ходить не умею…

Чем я их обидел… вечный двигатель заводил… а как без вечеого двигателя, откуда мне прикажете свет получать… Звезды что ли, доставать с неба… Некоторые, правда, достают, вон, к соседке заходил, у нее в клетке звезда висит, соседка ее звездной пылью кормит…

Чем я их обидел… а ведь обидел же, крепко обидел, до сих пор перед ними стыдно… Найти бы, или хоть весточку какую послать, извините, если что не так, честное слово, не хотел обидеть…

А ведь обиделись.

Крепко обиделись.

Вот уж не думал, что они могут так оскорбиться… А как я хотел, музыканты – натуры тонкие, вон, в новостях сообщали, у одного погибла третья половина его второй души, так он с горя ушел в небытие…

Обиделись… Никак не думал, что они уйдут… А ведь уехали. В спешке, быстро, бегом, как будто я им смертельно надоел, а я даже не успел извиниться…

Ну и грохот там стоял, когда они уезжали… Дрожали стены, дрожала земля, дрожало небо, ночь не спал, вот так, гул, гудение высоко-выскоко, и фьюить, и – бум-мм-м, и земля дрогнет…

Что они там разбирали… мебель выносили, инструменты свои… может, эти инструменты были встроены в пол, в стены… наверное, встроены, каждый раз, когда исчезал Басач, или Звонка, за стеной начинался шум, суета…

Два раза я стучал им в стену – просто так, в отчаянии, мол, не сердитесь, простите, если что не так… Они меня уже не слышали, все гремело и грохотало, дрожала земля… Напоследок услышал голоса инструментов, ненастроенные, разбитые, мелодию Звонки – не примы, а вторы, ма-ма, ма-ма, а потом снова гул над потолком, фьюить, и грохот, кажется, вынимали инструмент… я еще думал, хоть бы его не повредили, пока везли, мелодичный такой…

И все. А утром была тишина, не такая тишина как по утрам, когда все спят, а мертвая тишина, как бывает в пустом доме… когда все уехали… и слышно, как ветер шевелит впопыхах забытую кем-то занавеску…

Так и не знаю, чем их обидел… И до сих пор звенит в третьем ухе последняя мелодия, гул, свист, ма-ма, ма-ма, грохот… и тишина…

Хоть бы весточку какую оставили, как, что… правда, когда они уехали, стена стала светиться… я думаю, это какой-то знак… не знаю, какой…

До сих пор не могу расшифровать…

Потом новые хозяева приехали, через пару дней, тоже музыканты… только это уже не то… У этих и инструменты были плохонькие, и играли они оторви и брось, мелодии простенькие, кри-кри-кри, квирр-квирр-квирр, скрик-скрик-скрик, и писк, и царапанье, и шуршание, и все. Тоже, конечно, мелодично, красиво… только все не то…

Вот так вот… соседи… обычно у соседей хоть адресочек новый стрельнуть можно, переписываться… вон, наверху парни сьехали, я теперь как выходные… так к ним, в соседнюю галактику… хорошо у них там, газовые облака, свет зеленоватый отовсюду…А тут даже не знаешь, где они, что они, может, уже где-нибудь в столице выступают со своим оркестром, такой талант трудно не заметить, как это у них мелодия получалась… ма-ма… ма-ма…

Кто же виноват, что у нас такие стены тонюсенькие… Ладно между комнатами стены дохлые делают… но ведь и между квартирами та же дрянь… и на улицу стены никакие… и между мирами…

 

2012 г.

 

 

Спасибо этому дому…

 

- Ну… спасибо этому дому, пойду к другому.

Кланяюсь хозяину, высохшему старичку, он скалит беззубый рот – кажется, моя шутка ему понравилась. Он еще не знает, что я говорю это в каждом доме.

И не узнает.

Выхожу – по скрипучим ступенькам в зимний сад, а хорошо у него тут, сирень цветет… Хозяин провожает меня, даже не знаю его имени, идет за мной, все повторяет, вы мне жизнь спасаете, спасаете жизнь…

- Да… всем жизнь спасаю, работа такая…

- Вы это… если чем помочь вам, говорите…

- Да вы мне уже чем только не помогли, и едой, и машину дали…

- Это я на будущее, если что, звоните, всегда ваш.

- Спасибо. Большое спасибо.

Выхожу из-под купола – в раскаленную пустыню, горячий ветер рвет легкие. Забиваюсь в машину, скорей, скорей, пока не задохся, бывало уже, падал в беспамятстве – на песок…

Меняю внешность – даже не выбираю, каким мне быть теперь, просто тычу наугад в каталог. Что-то получилось, чего я не ждал, е-мое, женщина, лет тридцать, волосы обесцвеченные… Ладно, женщина так женщина, лишь бы он меня не узнал…

А он не узнает… не успеет узнать, слишком быстро меняю ночевки, адреса, машины, лица, имена, паспортные данные и группы крови. Он меня не найдет – слишком быстро теряюсь в пустыне, слишком быстро меняю свои позывные – песчинка…

Песчинка…

Давай же, оживай… экран долго не хочет оживать, щелкает, грузится, крутит туда-сюда песочные часы. Наконец, нехотя выдает мне список сообщений…

Их слишком много.

Слишком много, а я – один.

Песчинка в пустыне…

Все зовут, зовут, зовут, к нам, к нам, к нам, этот под машину попал, лежит с разбитой головой, вон та дожила до девяноста лет, этот с детства с сердцем мается, тут ребенок родился с пороком легких, у того рак, четвертая стадия, с ума сходит от боли, ты чего ради меня зовешь, хоть думаешь, еще ведь целый год будешь от боли маяться…

Перебираю адреса, ладно, пусть сегодня будет ребенок с недоразвитым сердечком, пойду к нему в гости. Нон Чак Лун, так и слышится – но-чка-лун-ная… Играй… гитара семиструнная. Открытый, общительный, очень любит рисовать, мечтает быть мультипликатором… мечтай, мечтай…

 

Да нет, нет, что вы… денег не надо, не беру…

- Не-на-да? – китаянка растерянно таращит раскосые глаза, маленькая, смешная, юркая.

- Вещи беру… еду, одежду…

Зачем сказал, зачем ляпнул, вон они уже суетятся, мать, отец, какие-то стоюродные тетушки по седьмаяводанакисельной линии, складывают что-то к моим ногам, куртки, джинсы, кроссовки, телефоны, какие-то бабские цацки-брюлики, какие-то пакеты с готовыми смесями, разогрел и готово… просто добавь воды… Куда мне одному столько… Хочу отказаться, вспоминаю голодных оборвышей, которые вертятся близ каждого купола, не отказываюсь.

- А где же…

Только сейчас вижу своего пациента, вот он, выходит из комнаты, маленький, худенький, глазенки какие-то не китайские, похож на маленького монаха.

- Привет.

Лунная Ночка пятится назад, растерянный, испуганный, мать говорит ему что-то, скороговоркой, строго, нетерпеливо, я делаю знак, не надо, не надо… Сажусь на пол, вытаскиваю из груды игрушек на ковре потрепанного зайчишку, машу лапкой, повожу ухом:

- Привет.

 

- …а там учитель, так орет на всех…

Киваю.

- Безобразие какое.

- А он потом с директором поссорился, его прогнали.

Снова киваю.

- Правильно сделали.

Лежим в полумраке комнаты, Лунная Ночка – в своей кроватке, я – на каких-то подушках, чем они их набивают, битым кирпичом, что ли…

- А ты фея?

- Ага, фея.

- А ты можешь пони оживить?

Смотрю на плюшевую лошадку в углу, чуть виднеется в темноте.

- Не-а.

- А можешь сделать, чтобы мы сейчас полетели… далеко-далеко.

- Нет.

Ветер чуть колышет занавески, шепчется с деревьями в зимнем саду, вот как сделано, все как настоящее…

- А какая же ты фея?

- А такая. А я так сделаю, чтобы ты не… - хочу сказать, не умер, спохватываюсь, - не болел.

- А болеть плохо.

- Плохо.

- А все бегают, а мама мне говорит, низ-зя…

- А теперь будет можно…

Желудок беспокойно ворочается внутри, сражается с какими-то морскими драконами и кракозябрами, чем они там меня накормили за ужином… Смотрю на мальчика – спит, прикрыл глазешки – осторожно тянусь к куртке, за таблетками…

 

Спасибо этому дому, пойду к другому.

Вот это уже слишком – падают передо мной на колени, мать снова грозно окликает сына, чтобы он тоже упал. Нда-а, с такой мамочкой поживешь, точно заболеешь… А сколько всего мне надавали, полная машина не поймешь чего, есть, не переесть, носить, не переносить. Эт-то что…

- Ну чего смотришь, красавица, садись, довезу.

Даже с шофером… приглядываюсь к шоферу, как бы Петровский мне этого шофера не подослал… Китайцы кивают, ага, похоже, давно они этого водилу знают, рекомендуют…

- Да не боись, третий год летуны вожу, не расшибемся чай… можешь даже и не пристегиваться, повезем как по рельсам.

Сажусь. Дергаю дверцу, не закрывается, эт-то что, автоматическая, что ли… высший класс. Летун выползает из-под купола в жар пустыни, взмывает над мертвой равниной.

Петровский, ты меня не возьмешь.

Я никогда не буду служить тебе одному.

Хоть всю пустыню – от северного полюса до южного – перебери по песчинкам, не найдешь меня, одну-единственную песчинку в пустыне…

Меняю внешность – на этот раз не тычу куда попало, просматриваю каталог, выбираю какого-то мачо с горящими глазами, зря я его выбрал, кажется, какой-то актер, лицо известное…

- Ни фига… это у тебя как получилось?

Вот черт… только теперь понимаю – превратился на глазах у водилы, плакала моя конспирация.

- Да так…

- Ты где такому… выучился?

- Жизнь научит.

- А мне можно?

- А тебе зачем?

Фыркаю. Может, сам поймет, что не можно.

- А это у тебя… от рождения?

- Яс-сное дело, а ты как думал.

- Да нет… Это… что у кого дома переночуешь, тому год жизни подаришь.

- От рождения.

- А как узнал?

- А так… под Рождество это было, еще голод такой стоял, у нас половина трущоб перемерла…

- Из трущоб, что ли?

- Да уж не под куполом рос… не в тепличке… Ну вот, я сам уже с голоду загибался… тут тормозит летун, я к нему, по-привычке ручонку тяну, жрать охота, водила выходит, - садись, малец. А в летуне старик дряхлый кашлем заходится, видно, что жить недолго осталось… Он, видно, грехи замаливать решил, вот меня и подобрал. Переночевал я у него, а он утром здоровый проснулся…

- У него жил?

- Какое… Он увидел, что помирать раздумал, меня за дверь выставил… потом еще какая-то тетка приютила, ее рак жрал… потом и сам по куполам стучался, пустите переночевать… Раньше же куполов много было, это теперь полторы штуки осталось…

- И что, пускали?

- Сначала гнали в три шеи… потом слух пошел, что я людей спасаю… зазывать стали…

- А если две ночи переночуешь, два года подаришь?

- Ну.

- А чего не остался?

- Смеешься? Их вон сколько, умирающих, я один. Человечества-то осталось, одно старичье дряхлое, на ладан дышит… Я вообще, первый раз за двадцать лет ребенка увидел… у вас там…

- Лунатик-то ихний? Прикольный… я с ним в шахматы играл…

Перебираю заявки, приглашения, изможденные старческие лица, лица, которые косятся под молодые, вон женщина, на лице – лет сорок, на руках – лет двести, старик, которого язык чешется назвать Кощеем бессмертным, высохшая бабулька, про себя обзываю Пиковой Дамой…

Вас много, а я один…

Песчинка в пустыне…

- Зачем тормозишь… - смотрю на водилу, не понимаю.

- Так вон… жандармерия сзади летит, остановиться велят…

Оглядываюсь, холодеет сердце.

- Не смей.

- Чего-о?

- Тормозить, говорю, не смей, вперед гони, давай…

- Так посадят…

- Ни хрена не посадят… это этот… Петровский по мою душу пришел…

- А ты как узнал? Летун-то жандармский…

- Черта с два. Жандармерии уже лет десять нет, ты все забыть не можешь.

- А куда делась?

- А куда все, туда и она… ниже бери…

Берет ниже – и вовремя, выстрелы режут раскаленный воздух, рвут пространство… Молодец, все понял водила, поднимает напряжение, гонит, гонит летун…

- А теперь кто вместо жандармов?

- А никто.

- А как тогда…

- А никак.

Гоним, в никуда, над раскаленной пустыней, даже сейчас, днем, жарит нестерпимо, скалится в темном небе серпик месяца… То ли еще ночью будет, когда взойдет солнце, только бы до ночи добраться хоть куда-нибудь…

Выстрелы режут небо, кажется, сейчас собьют звезды…

- Купол-то где поблизости?

Водила выискивает что-то по навигатору.

- А какой?

- А любой.

- Далеконько.

- Да хоть какой, захудалый самый…

- Все равно далее… от черт…

Земля ощерилась выстрелами, взвилась песчаными вихрями. Навигатор подавился картой мира и сдох, спидометр бьется в истерике.

Петровский, ты меня не возьмешь…

 

«- Сколько вы берете за ночь?

«- Вы меня с кем-то путаете. За ночь берут эти… которые у заправок стоят.

Фыркают качки по обе стороны от Петровского, он сам даже не шелохнулся. Шуток не понимает, это плохо…

«- Нет, серьезно, сколько вы… за услуги за свои?

«- Сколько дадут.

Высохший старик в кресле напрягается, думает. Кажется, давненько ему не приходилось думать, аж покраснел весь, всю жизнь только и спрашивал – сколько, а тут на тебе…

«- Ну а сколько дают?

«- Кто как… кто побогаче, побольше, кто победнее, там, бывает, чашку похлебки дадут, и то спасибо… Кое-где вообще ничего не беру, если брать нечего… Особо обидно знаете, нищий один помочь попросил, болеет, умирает… А как я ему помогу, у него дома нет, где же я переночую…

«- Короче, сколько просите?

«- Еще за одну ночь?

«- Нет… чтобы насовсем.

«- Это невозможно.

«- Чтобы я этого слова не слышал здесь, для меня все возможно…

Чувствую, что влип, так крепко, как не влипал еще никогда…

 

Тогда я тоже чувствовал, что влип. Вот как сейчас, когда пули рвут землю и небо, летун еще извивается, мотается, как пьяный, несется куда-то – на всех парах…

- С-суки…

- Чего такое?

- Батарею сбили, с-суки…

- Еще одна есть.

- На одной хрен да маленько пролетим…

- Ну, хоть хрен да маленько… гони…

 

Хочу втолковать ему что-то – про песчинку в пустыне, вас много, я один, вы не волнуйтесь, я через годик опять к вам наведаюсь… Понимаю, что здесь это не прокатит, черта с два он меня слушать будет, который выкупает у меня год жизни, два, три….

«- Э-э-э… мне тут вещи кой-какие перетащить к вам надо.

«- А у меня вещи есть. И кой-какие, и кой-сякие, и кой-всякие… говори, что надо.

«- Личные… - вспоминаю, что у человека может быть личного, - крестик от мамки остался… книжонка одна, друг подарил… он уже в сырой земле лежит…

«- Где ж твой друг в пустыне сырую землю-то взял?

Смеется – сухо, беззвучно, сам сухой, как песок. Еле сдерживаюсь, чтобы не врезать – сильно, больно, как дрался в детстве за лишний глоток воды… Кажется, если его ударить, рассыплется – песком…

«- Витюш, проводи его… пусть там книжки-игрушки возьмет свои…

Садимся в летун, по-привычке хочу сказать – спасибо этому дому – не говорю…

 

Летун хрипит, фыркает, задыхается, то взмывает к месяцу, то скользит вниз. Пули рвут темноту, бьются о скалы, нет, вру, не скалы, руины, обломки прошлого… Обидно прямо, в кои-то веки натолкнулись на древний город, даже увидеть толком некогда…

Обломки, руины, высятся зубастые стены, скалятся на нас, высится башня, смотрит единственным глазом-циферблатом, свет месяца выхватывает из темноты крест на верхушке чего-то, непонятно, чего…

 

Как его зовут, Витюш… Неважно. Бью – сильно, больно, в темечко, Витюш охает, валится на меня, дергаю Вальтер у него из кобуры, перехватываю штурвал.

«- Ты че… че… го… - с трудом ворочает языком, красные полосы стекают по лицу, - ох… ре…

«- Охренел, - соглашаюсь, направляю Вальтер, - ты не дергайся… расшибемся сейчас…

Не дергается. Высматриваю в темноте дня матерый купол, кажется, город, один из немногих оставшихся. Притормаживаю, летун мягко касается песка.

«- Выходи давай.

«- Ох… ре…

«- Охренел. Всего хорошего.

Вываливается – в безлунный день, падает на песок. Поднимаю летун – в вечерние сумерки, светает уже, только бы затаиться куда, успеть до солнца…

 

Мертвый город бежит под нами, притихший, испуганный, вываливается из темноты – остатками высоток, расставляет ловушки…

- Вон через те два дома давай пролетай…

- Рехнулся?

- Давай…

- Расшибемся.

- А ты не расшибись.

Холодеет душа, лунный день скалится руинами…

- …мм-м-мать…

Город бьет по летуну – что есть силы, мир вертится волчком, не вижу – скорее, чувствую, как врезается в стену за нами машина, раскрашенная под жандармерию…

Летун падает, как подстреленный – в песок, чертит по пустыне прямую линию.

Песок…

Песчинка в пустыне…

Смотрю на шофера, зажатого останками летуна, крепенько его…

- Тут… до бун-ке-ра… не-да-ле-ко…

- До купола?

- Не-е… до бун-ке-ра… я там… жи… ву…

- Врач там есть?

- На… хре… на… я ж там… жи… ву…

Да тебе госпиталь нужен, не бункер…

- Я там… жи… ву…

Все понимаю, спохватываюсь. Кое-как высвобождаю своего спутника из металла, зря я это сделал, вон как кровища хлынула… в темноте дня вижу огни – где-то там, там, на краю пустыни, бункер, добраться бы до этого бункера, переночевать…

Пустите переночевать…

 

- А что за город тут рядом?

- А хрен его знает.

Удивленно смотрю на спасенного водилу.

- Живешь, и не знаешь?

- А ты сильно много про мир знаешь?

- Где мне, в школу-то не ходил…

- А то я будто ходил…

 

- А тебя как зовут? - спрашивает Лунная Ночка.

- Песчинка.

- Нет, правда.

- Так и зови… Песчинка…

 

- Теть, а правда раньше солнышко днем светило, а месяц ночью?

- Правда.

- А почему поменялись?

- А солнышко жарко светить стало…

 

- Сколько вы берете за ночь?

- Вы меня с кем-то путаете. За ночь берут эти… которые у заправок стоят.

 

Воспоминания…

…ветер гонит песчинки прошлого…

 

- Спасибо этому дому, пойду к другому.

- Тебе спасибо, - водила, оживший, бодрый, трясет мою руку.

- Да не за что… работа такая…

Забираюсь в летун, поднимаюсь над мертвой пустыней в темноту нового дня. Смотрю заявки, сколько их опять, вон, девочка семи лет… ох, не врали бы, знаю я, кто с этого адреса пишет, сто лет ему в обед… Пиковая Дама… к Пиковой Даме, что ли, заглянуть, пусть себе еще годик живет…

- День добрый, вы сегодня гостя примете?

- Да у меня дом-то не больно богатый для приема гостей.

- Ничего, мы люди ко всему привыкшие.

- Что вы, мне сто лет в обед, где мне гостей принимать.

- А это такой гость, который в сто лет в обед и приходит.

- Песчинка, вы?

- Я.

- Жду с нетерпением. Какие будут пожелания?

- Да никаких, помыться бы и покушать…

Зря сказал, она, может, одна живет, еще из-за меня тут жарить-парить будет…

Выбираю новое лицо, лицо мужчины за сорок с глубокими залысинами, заодно меняю облик летуна…

Петровский, ты меня не найдешь…

 

- …да никаких, помыться и покушать…

Петровский перечитывает, еще раз смотрит на фото Пиковой Дамы. Меняет лицо битого жизнью шофера на лицо женщины, которой за, за, за, много раз – за.

С бункером посложнее, нужно много сил, чтобы он превратился в купол, с домом, с зимним садом, пусть у Пиковой Дамы еще фонтан будет в саду, вот так. Витюш пусть побудет компаньонкой у Пиковой дамы, а Антоха сойдет за старого слугу.

Песчинка вернется сюда – к единственному еще живому куполу среди мертвых песков и руин. Еще проведет здесь ночь. И следующую. И следующую. И много ночей.

Спасибо этому дому, пойду к другому…

 

2013 г.

 

 

Год человека, человек года

 

- …ающий год по Кырдыльбекскому календарю будет годом человека. Поэтому постарайтесь встретить его так, чтобы символ года остался доволен.

- Да будет тебе, в гороскопах этих правды ни на грош…

- Не любо – не слушай, врать не мешай. Прежде всего запаситесь едой, которую любит человек – глутаматом натрия, усилителями вкуса, красителями, ароматизаторами типа Е.

- А это что?

- Не знаю… вроде в антикварных лавках продается… Позаботьтесь от том, чтобы на столе стояла вода, хотя бы в небольшой миске, человек очень любит воду.

 

Снова дышу на побелевшие пальцы, прячу руки под куртку, грудь обдает холодом.

С-сучья зима.

Скольжу – в непролазном снежном месиве, плутаю среди одинаковых пирамид, из которых тянет дымком.

С-сучий город. Не могут дороги почистить.

Иду – в никуда, в морозную ночь, украшенную гирляндами. Что-то ранеько они новый год празднуют… или для них в самый раз…

Сучье все…

 

- Новый год лучше встречать в одежде человека…

- …где же мы ее возьмем-то?

- Да ну тебя, в любом магазине сейчас этих костюмов маскарадных до хрена. И под кожу человеческую сделанные, и очки как глаза человеческие… Лучшим нарядом будет классическое одеяние человека – костюм-тройка с галстуком.

 

…я сам виноват, надо было хоть свет зажженным оставить, когда выходил.

Выходил в город.

Искать человека.

Днем с огнем, как этот… как его… не помню. Не знаю, псих какой-то был, я про него в блогах читал… Дайгон, не Дайгон…

 

- Да его вообще хрен пойми как надеть, галстук этот…

- Ничего, сейчас такие комбезики продаются, сразу костюм, галстук, руки, лицо, под кожу человека сделано… На замочек застегиваешь, и все. Выдумал тоже, как надеть, как люди сами эти костюмы на себя наматывали…

 

Мой дом снесли два дня назад. Снесли, как я думаю, по ошибке. В этом городе все делается по ошибке. По ошибке разрушают дома, по ошибке машины гонят туда-сюда по кругу все тот же груз, по ошибке вместо плюс двадцати кто-то устроил в моей квартире минус двадцать. По ошибке из кормушки выходили одинаковые батарейки «космос», когда я заказывал яичницу с ветчиной.

Мне кажется, сам этот город был построен по ошибке.

И сам я был – по ошибке…

 

- Украшать жилище тоже нужно по-человечески. Помните, человек – любитель необычайных и странных вещей, которым нет места в нашей жизни. Так, например, оптимальным украшением новогоднего вечера будет мягкий диван, или ванна, наполненная водой – человек любит плескаться в горячей воде.

- Где мы все это возьмем, разорение сплошное…

 

Забиваюсь в нишу.

Сучий ветер.

Сучья зима.

Нет, у нас на форуме тоже были такие сумасшедшие, выходили искать человека. Этот… Чунь Пунь Как-Его-Там, забрасывал Эльзу из Берлинского квартала сообщениями, жди меня, я найду тебя…

Как будто можно найти человека в мегаполисе, который растянулся на всю планету и сам запутался в своих адресах.

 

- Более экономным вариантом…

- Вот это для нас.

- …более экономным вариантом будет развесить по дому клочки тканей, человек любит занавешивать им свое жилище.

- Грязь в дом тащить.

- Тьфу на тебя, можно подумать…

 

…сучье все.

Чунь Пунь до Эльзы не добрался, умер в районе Стамбульского квартала, отказало сердце.

 

- …с твоей смазки грязи меньше. Можете использовать такие необычайные предметы интерьера, как информационные носители на бумаге…

 

Останавливаюсь. Прислушиваюсь. Забиваюсь за стену, чтобы спрятаться от ледяного ветра. Сучий ветер, сучий город, сучье все. И эти, двое, сидят там в тепле, читают… прислушиваюсь. Ой, да не смешите меня, информационные носители на бумаге… такого слова, как книги, они уже не знают…

 

- Поставьте перед экраном телевизора тарелку с орехами или семечками, это очень нравится человеку.

 

Да что они вообще знают… Сейчас в заказе наберешь – хлеб, поисковик уже и слова такого не понимает – хлеб. И хлеба самого хрен дождешься.

А как не хрен дождешься, я так и думал, что этим кончится. То есть, как думал, о чем я вообще когда-нибудь думал, да не бывало такого. Просто иногда переки…

 

- …в качестве подарков подойдут вещи, стилизованные под человеческие. Например, безблютузные гаджеты с имитацией кнопок.

- Ой, я такие кнопушечки симпатичные видела…

 

…дывались вопросиками на форуме – доколе они будут держать пищевые фабрики… а текстильные… а медпункты…. Ну хорошо, в прошлом году они для тысячи человек в городе работали, в этом году для сотни, в следующем, чего доброго, нас человек десять останется… да что ты гонишь, Кирюха, вот я лично помирать не собираюсь…

Так говорил ассасин. Вернее, кто-то под ником ассасин. Больше всех кричал, что помирать не намерен. А ближе к осени перестал выходить на форум…

 

- Для большего сходства вашего жилища с человеческой берлогой поставьте где-нибудь в уголке несколько пустых чашек, в каждую из них бросьте щепотку сахара и капните чуток водички. Пустые чашки с присохшим сахаром – обязательный атрибут человечьего жилья.

- Ага, я еще слышала, этот, наскок надо под шкаф бросить, на счастье…

- Наскок?

- Ну… или насос, не помню.

- Эх ты, - носок! Его еще надо в силосной цистерне вывалять, чтоб вонял…

 

Много кто перестал выходить на форум – когда нас оставалось человек тридцать, разбросанных по бесконечному мегаполису. Разбросанных и гадавших, будут ли работать фабрики для нескольких десятков… единиц… одного...

 

- Вот-вот… кроме того, помните, что человек – существо непрактичное, мечтательное, его не удержишь на земле…

 

Фыркаю.

Интересно, эти двое вообще человека живого видели… Как-то слишком быстро появились поколения, которые не видели человека – разве что на рекламных плакатах, где-нибудь в фильмах, где-нибудь на улице, мельком-мельком, на переходе, где знак, сбавь скорость, и скорехонько перебегает по зебре что-то на двух подпорках…

 

- …поэтому помимо полезных вещей подложите в подарки что-нибудь никому не нужное, например, разные ткани, человеческий корм, стеклянный шарик с пластмассовыми фигурками внутри.

- Ага, потом этот шар тебе о микросхемы разобьют, чтоб дурака не валял.

- В наступающий год человека такие подарки будут весьма кстати.

- Очень.

 

Прижимаюсь к стеклу, заглядываю в комнаты. Знали бы они, кто там снаружи… Тут бы полгорода сбежалось смотреть на диковинку…

 

- Положите под елку конвертик, а в конвертике спрячьте туда картинки с видами Ярославля.

- На хрена?

- Ну, обычай такой у людей древний есть… ритуал какой-то языческий, поклонялись они этим бумажкам…

 

Да… ассасин исчез ближе к осени. Ближе к зиме я вышел на форум – форум мне не ответил.

А потом я заказал в кормушке кофе и тосты.

И кормушка мне тоже не ответила.

 

- Ну и наконец, совет напоследок: не бойтесь сделать в канун наступающего года какой-нибудь безумный, опрометчивый поступок, не поддающийся логике.

- Еще чего…

- Перетасуйте файлы в своей памяти, поменяйте интерфейс – просто так, без причины…

- С девятого этажа прыгнуть там еще не советуют?

- Да ну тебя… Весь гороскоп испортила… я вот в прошлый год все сделал как велели, год кошади был, оделся, как велели, овес наготовил, дохлых мышей на стол положил… Вот тебе, и домик у нас теперь новый… и по службе повышение…

 

Мой дом снесли сегодня.

По ошибке.

Даже не по ошибке – по инерции, целыми кварталами сносили опустевшие высотки, из некоторых даже недоубирали истлевшие тела. снесли и мою высотку, никто не потрудился выяснить, живет там кто-нибудь или нет…

Нет, я сам виноват… надо было хоть свет зажженным оставить, когда выходил в город…

…искать человека.

 

- А кошадь, это кто?

- А черт ее знает… мохнатая такая, на копытах, кричит мяу, мышей ест… и овес… Что у меня-то спрашиваешь, можно подумать, я специалист по вымершим животным. Вот про мышей меня спроси, все скажу. И про крыс.

- А про человека?

- Говорю тебе, про вымерших животных не знаю ничего. Слушать надо было про человека, что гороскопы говорят.

 

Медленно поворачиваю ручку двери, здесь и дверей-то не закрывают. Вхожу – тихонько, осторожно, не напугать. Что они тут на стол поставили… Мясо… хоть бы пожарили. Это что, глутаматы, порошки какие-то… негусто. О-па, лапшичка ролтоновская… хоть поем…

Символ года…

Поворачиваются ко мне, сверкают фотоэлементами, ощериваются датчиками. На всякий случай поднимаю руки вверх, не бойтесь, не трону…

Что у них там выдвигается, фотокамеры, что ли…

 

- Ужас какой…

- Да что ужас, дверь не судьба было закрыть?

- Все равно… жуть такая, на тебя лезла… Это что за тварь была?

- Та и тварь… дочитался гороскопов, накликал…

- Что, сам?

- Сам…

- Откуда только взялся…

- Да, может, прячутся еще где…

- На хрена ты пушкой, теперь дом убирать…

- А ты как хочешь… вот и уберем к новому году… ты не в курсе, чем эту органику красную отмыть можно?

- Разоримся мы с отмыванием…

 

2012 г.

 

Соло на нефтяной трубе

 

Хоть сегодня повезло…

Хоть сегодня не обманули…

Кто… карты, кто, кроме них, вроде, никто здесь больше не обманывает… хотя за прапором за нашим много что водится.

Ну ничего, не обманули, вот все, как на карте, так и тут, вон на карте, полуостров изогнулся, сам себя укусил, вон речки, речушки, речушечки, речушоночки, вон плоскогорье дальше потянулось, лесок, а вон ископаемые, черными треугольничками на карте – нефть, черно-белый круг – алюминий…

Вон оно, все так и есть, речушки какие-то, которые речушками назвать стыдно, ручеечки, сосны встали на цыпочки, потянулись к солнцу, кто-то там цвиркает в чаще, а вот и черные треугольники стоят, как на карте, пять штук. Ну это на карте они треугольники, плоские, а тут видно, что на самом деле это пирамиды, объемные, черные, маслянистые. Там же на опушке шар притулился, половина прозрачная, половина черная, лежит, покачивается. Алюминий нам не нужен, а вот нефть…

Хватаем пирамиды, грузи, ребята, скорее, пока не видит никто, да какое там не видит, нате вам, все увидели, вон уже самолеты гудят, н-у-у-у-кт-о-о-о-ту-у-у-у-ут, налетели, жалят, не хуже таежного гнуса, только успевай их бить, натовцы долбанные уже и сюда добрались… вон какой здоровый, на руку опустился, пьет кровь, хлопаю самолет, разлетается кучей обломков, вспыхивает огнем…

- Убьео-о-о-ом!

Убьем, конечно, всех их убьем, а не фиг было лезть…

- Убьео-о-о-м!

 

- …е-о-о-ом…

Кутаюсь в одеяло, убьем их всех, ясен хрен…

- Подьео-о-о-м, мать вашу! Семка, тебе отдельное приглашение нужно? Кофеек в постель подать вашей светлости?

Парни хохочут, вскакиваю, одеваюсь, какая сволота рукава связала, опять Леха, я этому Лехе завтра шнурки свяжу, будет знать…

- Как почивать изволили, ваша светлость? – прапорщик изгибается в поклоне.

- Благодарю, ничего… Будьте добры, дворецкий, принесите чашечку кофе и утреннюю прессу.

Ага, остолбенел, умылся… ничего ты мне не сделаешь, только тронь, кто воевать будет…

- Собрались, живо, в пятом квадрате опять…

Прыгает сердце. Опять… сколько раз уже слышим это слово, все не можем привыкнуть, вот так сердце сжимается, значит, кто-то там, на небесах, отсрочил апокалипсис, на месяц, на два, да ну, Гаврюша, не труби, это сколько возни, всадников пускать, зверя, потом суд… Айда лучше через забор за райскими яблочками…

Финист долго не заводится, давай, просыпайся, заспиха чертова, тебе, может, чашечку кофе в бак залить… самолет фыркает, нехотя набирает скорость, ясен пень, какой летчик, такой и самолет…

Пятый квадрат…

Земля ухает вниз, небо распахивается навстречу, ползут внизу черные кляксы лесочков, белые пятна полей, теперь чуть левее… Да я скоро с завязанными глазами до пятого квадрата добираться буду… мы… все… вон, наши уже внизу, снуют мурашами, вертятся, сосут из земли черное золото, качаются вышки, кивают головами, да-да-да, есть нефть, клюют недра, тюк-тюк-тюк, курочка по зернышку…

Гудит небо, прыщавое, в черных точках, отсюда вижу – самолеты, нате вам, как чуют, какая сволочь им донесла… Летят, тяжелые, темные, у-у-у-бье-е-о-о-о-ом, на хрен пошли, еще посмотрим, кто кого убьет…

Правильно, где как на земле нефть проклюнется, туда все сползается, что еще осталось, что еще недостреляло друг друга, недобило, недовзрывало, недожгло, недообъявляло ультиматумы, недовоевало, недопряталось в траншеях, недопадало замертво в пески Сахары и сибирские топи…

Навести цель…

Финист чуть вздрагивает, воркует, плюется выстрелом, ну только не попади мне, только промажь, сам знаю, на ладан дышишь, дыши, кто тебе не дает… Чужой вспыхивает огненным шаром, гори, гори ясно…

Кто-то жалит меня, больно, сильно, вот это клюнул, смотрю на аккуратную дырочку в стекле кабины, вот это ловко, земля качается далеко внизу, текут по груди ручейки, липкие, красные, тягучие, вниз, вниз, м-мать твою, вниз, ты давай, главное, Финиста этого долбанного посади… ясного сокола… а там хоть сколько сознание теряй, парни найдут, подберут твое сознание, чай, себе не оставят…

Земля нападает откуда-то снизу, бодает крутым лбом, ч-черт… шасси… Финист хватает землю шасси, жмется к полосе, затихает, снова земля и небо летят кувырком…

…холод какой…

 

…наваждение, то ли со мной, то ли не со мной, то ли мне что снится, то ли я кому снюсь, поднимаюсь – из земли, тяну к солнцу тяжелые ветви. Кто там вперед меня лезет, а ну, пшли вон, знаю я вас, чуть замешкаешься, уже вперед меня вытянетесь, забьете, затолкаете, прижмете к земле…

А кого в тень затолкали, того уже, считай, нет, тянется такой дохлячок к свету из последних силенок, пока его какой-нибудь вьюнок вконец не задушит, или ящер не заест…

Так что тут главное клювом не щелкать, вперед, да поживей, или ты, или тебя… Это что за черт, откуда тут самолеты гудят, а нет, это стрекозы…

Светит во влажном тумане сонное солнце.

Плывут века.

Что-то подступает – медленно, плавно, что-то хватает нас снизу, гложет наши корни, швыряет нас – вниз, в вязкую топь, давит, душит, утягивает на дно, не хочу, не хочу, пусти, пусти, утя…

 

- Чш, куда рвешься… Еще укуси меня, бешеный…

- А что такое?

- Это я у тебя должен спрашивать, что такое…

- Леха, что ли?

- А ты кого ждал увидеть? Графа Дракулу?

Еще думаю, кто меня из тропического леса перенес в лазарет, начинаю что-то понимать, слишком медленно, вытаскиваю сам себя из сна, как Мюнхгаузен из болота за волосы…

-Это я сколько тут провалялся?

- Да… порядочно.

- Нового что?

- Все по-старому.

- Врешь ты, не бывает у нас по старому… Что пятый квадрат?

- Да высосали уже там нефтюшку дочиста.

- Наши или эти?

- Наши, конечно… эти утрутся пусть, еще мы им…

- Я-а-а-сно… Насколько запасов хватит?

- Хрен да маленько.

- Архангел уже трубу прочищает?

- Ага… нефтяную. Только это… - Леха понижает голос, будто боится чего-то, - опять в пятом квадрате… нефть.

- Откуда?

- От верблюда.

- Нет, правда, если высосали всю, так откуда…

- Я тебе что, недрами заведую? Так у нее положено, где какая войнушка, так сразу нефть в земле проклевывается.

- Слушай, а может, как нефть надо, так войнушку устраивать?

- Ну ты голова… иди, прапору предложи… он тебе рубашку пожалует…

- Какую рубашку?

- Смирительную.

Хохочем. Оживаю – медленно, нехотя, древний лес уходит куда-то в никуда…

- Пожрать тебе принести?

- А что там?

- Ах вот мы какие, еще разбираться будем… павлиньи язычки в соусе из лепестков розы галапагосской.

- Тьфу на тебя, я серьезно.

- Картохи наварили, рыбешки нажарили…

- Так неси... дворецкий.

- Сию минуту, ваше сиятельство.

 

Да-да-да, есть нефть.

Вышки качают рогатыми головами, тюк-тюк-тюк, курочка по зернышку клюет.

Мое тело все еще меня не слушается, выпороть его ремнем, да поставить в угол. Тут не то, что цистерну не поднимешь, тут себя еле поднимаешь, рано на работу напросился.

Нефть… мало ее заготовили древние леса, ой, мало, как им вообще не совестно, недоросли, недохватали сонное солнце в сыром тумане, недопадали в болота, недогнили в вязкой трясине, недозадыхались в черной топи, недопрессовались в темноте, в духоте в черное золото. Выгребаем, выцарапываем из земли последние крохи, думаем в сердцах, еще бы деревце, еще бы два, еще бы… еще… еще… Ну что вам, жалко, что ли, добавить в первобытный лес еще деревце…

- Чего спим-то? – кто-то хлопает по спине, узнаю голос прапора, - не спи, замерзнешь…

Не сплю. Волоку цистерну, кто вообще отобрал у меня мое тело, кто мне подсунул этот ходячий труп, а ну признавайтесь, хороши чужие тела хапать… иду – мимо фургонов, фур, кто-то наскреб на стенке углем, МЕСТО ПРОКЛЯТО

Тьфу на вас, могли бы и не напоминать… ясен пень, проклято, вся земля уже здесь кровью пропитана, скоро из земли вместо нефти кровь потечет. Когда мы сюда пришли… года три назад, нефти здесь было хрен да маленько, думали, за полгодика высосем эту землю дочиста, пойдем дальше – искать, пока Гавриил свою трубу прочищает.

Какое там… сколько раз уже говорили себе – все, сколько раз сматывали удочки, разбирали установки, что можно было разобрать, собирались – промасленные, прокопченные, чтобы уйти – в никуда… и кто-то проверял эту землю – вот так, на авось, наугад, и кто-то объявлял – всем, всем – есть нефть.

Земля, напоенная кровью, высасывала из себя – нефть, брала откуда-то из ниоткуда, будто кто-то там, в давно прожитых веках, слышал наши молитвы – ну еще деревце… еще два… еще баррель… еще два…

- Ата-а-а-ас!

Сам слышу – атас, небо гудит, белое, зимнее, тяжелое, все в черных точках, в черных крестиках, наши-то где, наши-то куда смотрят, бей их, атас…

Черные рыльца снарядов клюются в землю, вышки вспыхивают пламенем, да-да-да, тюк-тюк-фршшшш, бежим – в никуда, в белую снежную зиму, в черные сосны, в…

Падаю в снег – только потом понимаю, что слышал треск автоматов, оттуда, из чащи на западе, окружили, гады, долго готовились… делать нечего, за черную эту дрянь друг другу глотки порвать готовы…

Отползаю – к востоку, к востоку, в заросли какого-то чертечтовника, не отступаем – отползаем, ничего, вернемся, еще своей кровью тут захлебнетесь, гады…

Сколько людей уже…

…за эту дрянь…

…лучше бы сразу кровь заливали в бензобаки…

Мелькает знакомое лицо, прапор, ну чего на меня уставился, ну чего, еще наори, что форма не так застегнута, и… эй, ты чего, пушку убери, я свой, свой, я…

 

Я…

Тянусь в небо, расправляю могучие ветви, теперь можно и подрасслабиться, всех растолкал, всех позади оставил – там, внизу, дорос – до неба, еще чуть-чуть, и солнца коснусь, вон оно, в сыром тумане… Стрекозы гудят, у-у-у-ух-к-то-о-о-ту-у-у-ут, собратья мои шумят на ветру, лесс, лесс, а то так непонятно, что у нас лес… Шумим, тянемся к солнцу, вон и остальные все, Серега, Колюня, Лешка, его на следующий день после меня подбили, там, в чащу, забился прапор, хилый заморыш, скоро его плетушки придушат, и поделом… дальше америкосы растут, к солнцу тянутся, то есть, были раньше америкосами, а сейчас и от наших не отличишь, все ветвистые, все зелененькие…

Хорошо пожил, есть, что вспомнить…

А как не пожил…

Вот болото уже, приближается, подползает к нам – из ниоткуда, из каких-то низин, гноит наши корни, подтачивает наши стволы, швыряет наши тела – в вязкую топь, где еще недавно была жесткая земля, в черную гниль, в тесную, душную землю…

Я умру где-то там – на дне веков. Через века за мной придут люди – сюда, к северным землям, вытащат, высосут из земли, разобьют на фракции, разольют по бакам. Там, среди людей буду я сам, залью самого себя – в бак самолета.

Сегодня в нашем лесу появились еще семеро новеньких.

Это значит – где-то там, в тех временах еще остались люди.

И осталась нефть.

 

2012 г.

 

Восемь фур

 

Не опоздал, нет? Ф-фу-у, уже думал, опоздал, захожу, тишина такая… Да пока всю эту хрень тащил, яс-сное дело, сто лет уже прошло… этого еще не было? Ну-у, совсем хорошо… Черт, умаялся… Парни, а кто покрепче, может, поможете затащить? Вон, вы хоть, во-он какие здоровые, давайте-ка, пособите… И не рычи на меня, не рычи… Или это у вас разговаривать так принято? Ну давайте, пособите… о-ох, спасибо, ребятушки, молодцы… Там еще восемь фур стоит, ну вы их за один раз унесете, вон какие парняги здоровые…

А вы тут какими судьбами, откуда будете? Уж исхудалые больно, вон, ребра торчат… видно, снизу вы? Ну-у, я так и подумал… о-ох, крепенько вам там досталось, я погляжу, кто же вас так прутьями железными истыкал? И крючьями рвали? Глянь, до живого мяса… во садюги… а в кипящей смоле не варили? Было дело… О-ох, мать моя женщина, не повезло вам… Нда-а, туда, вниз, лучше и не попадать…

А, спасибо, вот фуры и втащили… Нате-ка, мясца пожуйте в награду, поди миллионы лет росинки маковой во рту не было… а за что вас вообще туда, вниз? Ну это ясно, что за грехи, а поконкретнее можно? Так, по секрету всему свету…

Что говорите? Друг друга поедом жрали? Ну, ясное дело, травушкой-муравушкой сыт не будешь… Ты вон какой здоровый, зубищи какие… Тебя как звать-то… стой, сам вспомню… а вот, Ти-рэкс, вот как вас величают… Ну как такому мясо не жрать, не охотиться…

Чего-о? Лес вытоптали? Это вы где лес вытоптали, на каком материке? А-а, тогда один еще материк был… Это нехило вы вытоптали… А чем вам лес-то мешал? А-а, лес вытоптать, потом травушка-муравушка зелененькая полезет… Тоже верно.

Тю-ю, это разве грехи… И что, не пощадил вас этот, самый? Чего сделал? Говорят, метеорит какой-то упал… что, звезда яркая была в небе, и светло, как днем? Во-во, то и был метеорит… и туда, значит… вниз… где крючья железные…

Нда-а, не повезло вам… А сколько ему поднесли? Чего? Тю-ю, подносить надо было. У меня учитесь, дурни… Да что учитесь, поздно уже схватились… Этот тоже ко мне приперся, когда это было… Ну да, у меня тогда как раз дела в гору пошли, на западе земли пахотные были, я туда войско послал, деревеньки там какие-то с землей сравнял, земличка наша стала… к северу рыболовы жили, войско послал, мужчин ихних перебил, с женщин дань, с каждой хижины по корзине рыбы в день… к востоку там леса дремучие были, зверья до фига, только это не самим зверя бить надо, дождаться, пока тамошние охотнички чего-нибудь изловят, а там и…

Чего? На юге? Ох, не напоминай, на юг молодчиков своих отправлю, они тебе и слоновую кость, и жемчуг, а женщин каких возили, до сих пор слюнки текут…. Ну вот этот и повадился ко мне, по ночам является, покайся, покайся, пока не поздно… ничего, костерок полынный у входа в дом запалю, оберег на двери повешу, только этого и видели…

И что думаете, устроил-таки мне… с севера ледник на земли наши попер, мы к югу, и он к югу, холод сучий, все как есть перемерло, оно сначала даже и к лучшему, ходи за собирай зверя помершего, а потом звери-то и кончились… и все кончилось, хана…

Ничего, откупился я от него… от этого самого. Чем… да всем. Шкурами там, костями мамонтовыми, мясом, последнее отдавал, а куда денешься, женщин тоже много к нему отправил… воинов… Вот до сих пор Абу свою забыть не могу, что за девка была… огонь, а не девка…

Чего? ну ничего, отстал от нас с ледником своим… еще чего, концы света он тут разводить будет…

Чего там? Проход загородил, фуры мешают? Счас, счас… Здорово, парни… а вы кто будете? Стойте, дайте угадаю… Это у вас что, тарелка летающая? Не прокатите? Не заряжена? Что ж вы так, не зарядили… Шучу, шучу. Узнал. Как это у Киркорова, а ты, а ты если веришь в любовь, отзовись, Ат-лан-ти-да… Ага, читал. Да нет, не Платона… про вас уже писано-переписано, читано-перечитано…

Вы откуда будете, тоже, что ли, снизу? Ну вижу, волосья опалены, тоги все в смоле… Крепенько вас там внизу… А за что, если не секрет? Да ясен пень, что за грехи, за красивые глаза туда вниз не попадают…

Гордыня? Тю-у-у, за гордыню какую-то таких парней славных в тартарары… что он вам устроил, этот, рогатый? То есть, что я спрашиваю, знаю, утопил на хрен… Блин, какой материк был, или остров, что у вас там…Гордыня… вровень с богами… да правда что, я вас увидел, подумал, боги…

Парни, между нами, а вы ему сколько поднесли? Чего-о? нисколько? Тю-ю, что ж вы так, подносить надо было. Вон какой остров богатый, или материк, не знаю, что у вас там, уж сколько ему всего надарить могли… Хоть тех же тарелок… летающих… я вам по секрету скажу, он до техники всякой бо-ольшой охотник…

Да я только так и делал… Это когда он мне конец света чуть не учинил… Ну когда, вот как крестовые походы начались, вот и устроил… Спасу не было, припрется по ночам, покайся, покайся… делать больше нечего, каяться, тут или в нищете прозябать, или на чужие земли идти… одно из двух… Сам он на земле не маялся, не знает, как оно… когда в кармане ветер свищет, и в брюхе тоже…

Ну вот и устроил мне… чуму. Что не знаете, болезнь такая… да как гнойными язвами вся шкура пойдет, то и чума… мор стоял по городам, трупы в общую яму сваливали, какое там, на хрен, отпевать… и отпевать было некому…

Ничего, откупился. Откупился, говорю… Да всем. Золото там, кареты золотые, экипажи, шелка… что на востоке награбил, тоже половину ему отдать пришлось… Убрался к себе, вниз. И правильно, нечего мне конец света устраивать… не пожил я еще…

А-а-ах-х-чч-е-ерр-р-т… Эт-то еще что? Парни, выручайте, на меня дрянь какая-то ползет… Как вы сказали? Аю-кэ? Это откуда такое? Это на земле жили? Когда? До Ти-рэксов, что ли? М-ать моя женщина… Вы это… извините, наорал на вас… ну не привык я к такому, сижу, никого не трогаю, а на меня тут щупальца разноцветные, и глазища фасеточные… Вы чем кормитесь? А то, может, чего выпьем за встречу? Водички? Сколько угодно. Вы это… Хоть расскажите про себя, откуда будете… это где такое, Антарес? А на Землю каким ветром? Кочуете? Ловко вы так, одна планета погибнет, вы к другой… Сами, поди, и губили? Ну-ну… оно и видно, не пощадил он вас, с Земли согнал, вниз отправил… Дайте-ка крюк из вас вытащу, крепенько они вас там… внизу… Нда-а, таких он не жалует…

А откупиться не пробовали? А зря, смотрю, у вас чего только нету… корабль ему там космический поднесли бы… еще чего… А я подносил. Да когда… недавно… достал он меня, покайся, покайся, чую, и правда дело дрянь, топлива-то ядерного на Земле до хрена и больше, а ему только хвостом хлопнуть, копытцем щелкнуть, и взлетит вся планета к ядреной фене… Знаю, грешен, Ближний Восток на хрен кровищей залили, океаны от нефти задыхаются, детей на органы продают… Да много чего… ой, какие мы нежные, вздрагиваем, сами-то не лучше были… а то бы внизу не оказались…

И ничего. откупился. Уже чего только ему не таскал, и порше, и лимузины, и эти, как их… скорпио эскалибур… и кристаллы Сваровски, и корабли… а-ля Вояджер, в космосе летать… и яхты… Апартаменты ему на Манхэттене… он там инкогнито жил…. Ничего, уперся он вниз… Верите, нет, я уже реально конца света ждал, как все эти аэсы грохнут, мало не покажется…

Так что, парни, уметь надо… сейчас без этого дела никак, вон, с сыном намаялся, пока в садик его устраивал, сколько порогов обил… потом в школу тоже, от армии откупить… что за штука такая армия… вам лучше и не знать, что за штука такая наша армия… дочку в универ пихнуть, тоже сколько к декану ходил, эта фифа еще руки в боки, она, видите ли, в театральное хочет, в гробу она эту экономику видала… А что театр, у меня в театре знакомых нет, как я ее устрою…

Что, этот-то не пришел еще? Не видно? Чего-то опаздывает… на Страшный Суд. А-а, начальство не опаздывает, начальство задерживается… Слушайте, я тут со всеми поздоровался, никого не забыл? А то у вас тут, может, и колонны живые, и порталы, и еще много чего…

Где? чего у меня под ногами… чавча какая-то, я и смотрю, прощай, ботиночки… кто? А-а, слышал чего-то… прародители жизни… вы это… извините, что ногами по вам хожу… да нет, не надо мне ботинки новые покупать, черт с ними… А вы как устроились? Тоже вам конец света? Вам-то за что, гос-ди, мелочь, ее и без микроскопа не видать, а туда же… за грехи… какие у вас там грехи… Ну плодились, ну жрали друг друга… Да все так делали, как еще-то… И чего он вам? А-а, сами себя извели… это как? Кислорода в атмосферу напускали? Благодетели вы наши… ну, сами виноваты… Вам и поднести ему нечего…

Чего там, кто опять на фуры мои покушается? Ничего, не мешают? Да много там чего в фурах… вон, автолеты, последняя модель, чтобы в пробках не стоять… это экранчик пять-дэ… смартпад… Это что… черт пойми, я в этих новинках и не понимаю ни хрена, отстал от жизни… это вон, наследники мои… дочура выдумала, выклянчила штуку какую-то, типа как электронный каталог одежды, кнопочку нажимаешь, тебя этот экран с ног до головы одевает…

Как чего привез, этот сейчас придет, надо же одарить, а как же… Да фигня, давно уже с ним знакомы… не первый раз… вон, каталог одежды ему… только там в штанах дырки для хвоста делать придется, и в шляпах для рогов… ч-черт, я про то и не поду…

Идет? А-а… слушайте, это не тот… а-а… здрасст. Как… здоровье? А то я знаю… вас… Как там… родные ваши? Вот хорошо, когда все хорошо… Да у меня тоже… помаленьку… слушайте, это… договоримся, может… а то нехорошо… вот так раз, и все… сколько веков жили… Я тут смотрите, что принес… вот, автолет, не все же вам на ослике ездить… время-то бежит… а это вот, каталог… вместо рубища вашего… Да по… постойте… да… Да дайте хоть шанс, все исправим, вот хотите, хоть сейчас войны все свернем на хрен… и это… стойте! Да подождите… у меня тут вон, мазь есть, на запястья вам… на щиколотки… а то я смотрю, раны у вас гноятся… да по… постойте… а-а-а-ч-ч-ч-ер-рр-рт… А-а, здорово, давно не виделись… меня тут этот к тебе откомандировал, хорошо хоть фуры оставил, ты смотри, что я тут… пус… пус… ти… аа-ххх… ч-ччер-р-р-р-т…

 

2012 г.

 

Ыт-Ыт

 

- Вывезли из немец арматы на Русь...

- Читай, читай давай.

- Да подустал я.

- Дай я… огненную стрельбу, Да Семка, м-мать твою, ты слушать будешь, или дрыхнуть будешь?

- Оставь его, робя, пусть спит, ночь на карауле стоял.

- Да не-е, я слушаю… А че такое пищали?

- Не знаю… не написано, кто там пищал… с того часу уразумели стреляти…

- Ну?

- Чего ну?

- Дальше давай.

 

- Будем минут через десять.

- Большое спасибо.

- Да не за что.

Жму на отбой. Давно пора было позвонить. И вызвать давно пора было. Давным-давно. Еще когда. Недосуг, недосуг было, вот тебе и донедосужился.

Слышь, Ыт-Ыт, про тебя говорю, про тебя… не слышишь даже, ни ухом, ни рылом… Вот всегда так, на стол заберется или на плиту, чашки-ложки летят, орешь ему, Ыт-Ыт, нельзя, нельзя, он хоть бы что… Или краску лакает, его за шкирку оттащишь, он опять лезет…

Ни хрена не понимает… Имя свое хоть знает, Ыт-Ыт, и на том спасибо…

Ну что тебе, что? Видишь, занят? Где тебе… как надо, так хрен до тебя дозовешься, а как не надо, так вот он, лезет… ну не висни на мне, не висни… вцепился… На вот, поиграй, я для кого игрушек накупил, для себя, что ли? Похоже на то… Ты про них вспоминаешь только по ночам, как я спать лягу, так тут сам бог велел погремушку или пищалку какую схватить, и у меня над ухом…

Так что давно пора уже было…

Жалко тебя, конечно… нет, ты не думай, это я не со зла, жалко же, ну а куда денешься, надо, значит, надо… Ты сейчас-то вон какой здоровый, а большой вымахаешь, вообще спасу от тебя не будет. Веришь, нет, сейчас звонил, сердце кровью обливается, что сейчас за тобой приедут… Сына на фронт отдавал, не так больно было, только потом уже, как похоронка пришла, будто оборвалось внутри что-то…

С вашими воевали, с вашими… Соседи до сих пор косо смотрят, что тебя в доме держу, еще на улице подходят, спрашивают, когда… когда…

Когда… да давно пора уже было, так ветеринара вызывать, это же какие бабки отдавать придется, тут на одного тебя сколько уходит, а мне самому тоже жить надо, ты как считаешь? Во-от, а шеф мой так не считает, когда зарплату мне считает… В прошлом месяце я на комп разорился, на старом уже работать стыдно, в позапрошлом тоже что-то было… Да что было, кто холодильник мне угробил, не ты ли? Как вообще ухитрился, не знаю…

Да много ты мне что угробил… Слышь, про тебя говорю! Принесли на мою голову, дочка все притаранила откуда-то из ниоткуда… Это вас там в фурах на кремацию везут или еще куда, а ты видно из фуры выпал… Вот попрыгунья моя тебя приволокла, ну па-апочка, ну пожа-а-алуйста, такой хорошенький… этот хорошенький мне тогда всю прихожую угадил, хорошенький… Вшей на этом было хорошеньком, как звезд на небе. И нате вам, в универ упорхнула, ах, столица, ах, высший свет, ах, президентский грант, а с этим кто теперь возиться тут должен?

Про тебя, про тебя говорю… Я уже ей звонил, смеялся, все, забирай своего Ыт-Ыта в столицу, где сама живешь… чего насторожился, да не бойся, не заберет… Я тебя не отдам…

Я тебя… Ну, прости. Сам себе не прощу, а что делать, порядок есть порядок, куда я тебя такого буйного на улицу выпущу… вон они, сородичи твои, по струночке ходят, кто мешки тащит, кто в повозку запряжен, кто хозяина своего везет, а ты что? Хрен тебя запряжешь, где сядешь, там слезешь с такого буйного. Давно уже думаю, надо тебя к делу к какому присобачить, вон, в маркет иду, хоть не на своем горбу покупки тащить, а на твоем.

Только сначала это с тобой сделать надо…

Это самое…

Ну что, что? Ну про тебя говорю, про тебя… Ну что ты опять ко мне, нет, я что, комп купил, чтобы ты его раскокал, что ли? Ну-у, голубчик, каждый день по компу покупать, в копеечку вылетит… это тебе не в моем доме жить надо, а у этих… у которых семь этажей и личные самолеты уже ставить некуда… Вон, иди, поиграй, я кому кубики накупил, сам бы играл… башенки строил… У меня в детстве таких не было, да вообще мало что было… конструктор этот тоже я кому взял? Про машинки я и не говорю, так и охота убрать от тебя подальше, самому потихоньку заводить, пусть ездят-летают… А то может так и сделаю, тебе уже после этого не до машинок будет, и ни до кого, ни до чего…

Жалко тебя… Ну ясное дело жалко, я вообще не представляю, как такое на животном сделать можно… У ветеринара спрашивал, он мне ужасов нарассказывал, как вашему брату череп ломают, и какие-то там не то доли не то дули влобные режут. И кухарка тоже хороша, руки в боки, я помогать не буду, если ему череп ломать будут, я в обморок…

Да я сам, похоже, в обморок…

А что делать… пора уже, сколько тебе годиков-то? семь? Самое то. А то на меня уже полиция косо смотрит, приходили тут какие-то, смотрели… И этот вчера на улице, тощий, будто выпотрошенный, и микрофон мне в морду сует, как вы относитесь к восстановлению первозданного облика планеты? Никак не отношусь, как сорок лет назад сюда с первыми поселенцами прилетел, так жить и буду, хоть вы все обратно вернетесь, и там глотки себе за последние крохи нефти порвете.

Так что неспроста это косо на меня смотрят, пора тебя уже… того… череп так череп ломать, что теперь… Надо решиться уже, а то опять, деньги в руках горят, это-это-это-это нужно, а все на корм тебе уходит, а ты посмотри, я в каких ремках из-за тебя хожу, вон, вчера в «Седьмом небе» видел, костюмчик такой, там где к хвосту ближе, приталено, где к щупальцам ближе, посвободнее… Надел, померил, сам себя не узнал, и продавец тут как тут снует, а у нас к нему еще наглазники, четыре штуки, на каждый глаз отдельно. И наглазники как ладно скроены, не то что нахлобучки какие-то, а точнехонько на верхние фасеточки…

Это я к чему… ну да… Вот теперь плакал мой костюмчик, все деньги отдам тебя резать… еще и не хватит, чего доброго, инфляция тоже на месте не стоит.

Давно пора уже тебя… Иди, иди, вон, в кубики поиграй, я кому тут колесо поставил? А батут кому, себе, что ли? Нет, плевать он хотел на батут, опять в на полки полез, книжки таскать, уже все обложки изорвал…

Так что пора уже тебя резать, сильно много понимать начал… Уже и в книжках роешься, и вчера захожу в комнаты, а ты над кубиками сидишь, пальчиком по слогам водишь, складываешь, экс-ип-ыт-ац-ощ… И на картинку с солнцем показываешь, все верно, солнце и есть. И дальше, йц-ыф-яч, это гора, ущ-ыз-ыф, это дерево… На меня смотришь, за мной повторяешь, в книжки лезешь…

Так что пора уже… не ваше это дело, понимать…

Про тебя, про тебя говорю… да ты не думай, жалко, чесслово, жалко, знаю же, больно тебе будет, плакать будешь, как плакал, когда со стола упал, а-у-у-у, и жижа эта из глаз текла, я уж думал, помрешь ты, ветеринара вызвонил, тот только посмеялся, не страшно. И спросил так вежливенько, а когда влобные дули резать будем?

А вот сейчас… Вон уже подъезжают эти, самые, фургончик их, эмблема ихняя, сердце о пяти глазах… У самого сердца сжимаются, оба, как вспомню, что с вашим братом делают… в передаче какой-то видел, где вы еще в дикой природе остались, вас огнем палят, на фабриках что с вами делают… где на шерсть разводят, эта, Шварцкопф, на мясо, эта, как ее… МакДольс, или как там… Ужас такой, сидят туши белые по клеткам, шелохнуться не могут. Бега эти ваши смотрел, вашего брата там дрянью какой-то накачивают, бегать-прыгать-плавать заставляют, в этом, в притоне, там еще пять колец на вывеске…

И тошно так на душе… Народ аюми, конечно, царь мира, царь природы, но как-то уж сильно бездумно все губим, это которая уже планета… а звери тут смышленые были, так, глядишь, через пару веков и разум бы проклюнулся…

Ага, иду, иду, открываю…

- День добрый, вызывали?

- Вызывал…

- Лоботомия, все верно?

- Верно.

- Столик-то у вас найдется, где оперировать? И перевязочные материалы, а то у нас не густо…

- Найдется.

- Вода нужна теплая.

- И это найдем. А это у вас что?

- Ремни, животное фиксировать… да не волнуйтесь вы так, наркоз дадим по высшему разряду…

- Наркоз? А без этого… никак? Говорят, плохо они… переносят.

- Без наркоза он от боли осатанеет… Да не волнуйтесь вы, чистехонько все сделаем… у меня два летальных было, остальное все высший класс.

- Летальных?

- Ну… это минимум, у врачей и по десять случаев бывает, и того больше.

- А… последствия?

- Ну… денек-другой пластом полежит, оклемается… Это он у вас дождевальню разломал? Ничего, лобик поправим, как шелковый станет. Смирнехонький. Бывает, и вовсе потом с места не встает, пластом лежит, у сеструхи у моей такой… идиллия такая, она на диванчике сидит, и он лежит рядом, она его за ушком чешет, кашей кормит… зверь-то ваш где?

- А… тут где-то был… Ыт-Ыт!

- Ыт-Ыт… что ж вы его Умницей назвали…

- Да уж такой Умница, дальше некуда… Да где ты, ч-черт… Ыт-Ыт! Вот сволота, через калитку убежал, никогда такого не было…

- Ну да… говорят, чуют они…

- Ну из-звините за ложный вызов… вернется, я его…

- Да не извините, тут в полицию надо… Шуточка дело, дикого зверя выпустили… вы все думаете, игрушечка… Это он из кубиков сложил?

- Я.

- Врите больше, взрослый дядька в кубики играется… Телефон у вас на кухне? Он же понимать уже начал… вот так, тянут с операцией, думают все, игрушечки…

 

- Вывезли из немец арматы на Русь...

- Читай, читай давай.

- Да подустал я.

- Дай я… огненную стрельбу, Да Семка, м-мать твою, ты слушать будешь, или дрыхнуть будешь?

- Оставь его, робя, пусть спит, ночь на карауле стоял.

- Да не-е, я слушаю… А че такое пищали?

- Не знаю… не написано, кто там пищал… с того часу уразумели стреляти…

- Ну?

- Чего ну?

- Дальше давай.

- Нету дальше, вишь, последняя страница, дальше оторвано.

-Тьфу на тебя, где такие книги берешь?

- У тебя на бороде. Вы, робя, что хотели, тут хоть клочок бумаги выцыганишь, плясать готов, а тут полкнижки отыскали… эх, не цените…

- Да ну, ценим…

- Робя, а это взаправду было?

- Ну, написано, значит, взаправду.

- А про инженера Гарина тоже взаправду?

- Ну, наверное.

- А про девочку эту, которая в космос летала?

- Про Алису? Ну тебе в книжке написано, правда, значит. Во цивилизация была… это эти все…

- Ну…

- Спать давайте, робя, Семка щас с копыт чебурахнется.

- Да ну вас!

- Не-е, правда… Чего, Леш, не видно там этих?

- Не видать.

- Ты ультразвуком шукай, шукай, им невидимками перекинуться, раз плюнуть.

- Ну… а человек-невидимка тоже был?

- Гриффин-то? Ясен пень был, вон Уельс как биографию евоную состряпал…

 

2012 г.

 

Зеркала

 

Не хотел я его убивать…

Ну как не хотел…

Да, не хотел. Да, так вышло… Только кому я теперь говорить буду, что так вышло… А как вы хотели, когда на тебя ночью впотьмах черт знает что набрасывается… Не человек, это я сразу понял – не человек, если бы кто из наших, в жизни бы на него руку не поднял. Ну, огрел бы как следует по морде, какого черта людей добрых пугаешь…

А тут видно, что не из наших, вывалилось что-то из чащи, воняет так, дышит так тяжело, хрипит, фыркает, и на меня наваливается, не то лапами, не то присосками, не то черт пойми чем…

И что мне прикажете делать… да я и не думал, что делать, ножичком пырнул хорошенько, хрустнуло в этой дряни что-то, еще гадость какая-то потекла… и все, и замертво…

Я не хотел…

Ну как не хотел…

Ну да, хотел… А что мне оставалось…

Сам хорош, какого я черта без фонаря в чащу поперся, приспичило на ночь глядя батареи перезаряжать, можно подумать, до утра эти батареи не подождали бы. А как вы хотите, я разве знал, что тут такая нечисть водится, вот чего не ожидал, того не ожидал… Три года жили, одни и одни, и тут на тебе…

Так что я виноват, конечно…

Чш, ты еще долго тут себя судить-рядить будешь? Тебе ночью больше заняться нечем, себя судить? Ничего, что людям вообще-то по ночам спать надо? Опять завтра на стройке никакой буду, прораб пришибет… чтоб его самого пришибло…

И эта на меня теперь так косо смотрит… Кто эта, жена она ему или сестра, черт пойми, солдатику этому, которого на карауле когтями порвали. Жуть такая, пришли парни на смену караула, он в снегу лежит, вокруг все кровью залито. Посмотрели, у него грудь вся когтями разорвана, ну, не когтями, не знаю, чем.

И что прикольно, ни следов вокруг, ничего. как по воздуху дрянь какая-то прилетела…

Я что думаю… Это же неспроста, это мстили они… эти… кто эти, не знаю. Так и не видел, кого там в лесу заколол, наутро пришел, там снежком все присыпано, нож мой лежит, и ничего больше… ни крови, ничего… Вот это прикольно, помню же, как дрянь из него какая-то, теплая, вязкая такая мне по руке текла…

Так что я виноват… уже все на меня косо смотрят, за версту обходят, жена и то сторонится, а как не сторониться… Так-то оно, конечно, никто не подойдет, в лицо не скажет, слышь, это ты во всем виноват… а думают…

Вот это хуже всего, когда люди в лицо не говорят, а себе на уме думают…

Спать… Какое спать, башка трещит, крутишься, как цыпленок на вертеле… цыпленок пареный… цыпленок жареный…

И хоть ты что делай, все равно на тебя косо смотреть будут… А ведь когда они все струхнули, я первый на муравейник этот кинулся…

Ну, не муравейник, не знаю, что… откуда вся эта дрянь лезла… Какая дрянь… Не знаю, какая дрянь, так ни одной твари этой не видели, вот так всегда, кто-нибудь из наших лежит, в клочья разодранный, снег кровью заляпан, и ни следов на снегу, ничего… Кое-как вычислили, откуда твари эти летают, ну, не летают, не знаю, как… телепортируются… а что тут вычислять, вон, за холмами норы ихние, пирамиды серые стоят, все норами изрытые… Наши-то только на словах храбрились, а как в наступление идти, струхнули… Мне одному за всех париться пришлось, с бензином, с факелом бегать, дрянь всю эту поджигать… А хорошо горело, сам чуть не сгорел с потрохами, пока оттуда выбирался. И мне, главное, ничего, а которые в стороночке остались, двоих растерзали, и опять, ни следов вокруг, ничего…

И хоть бы премию мне за это дали, про звезду героя я и не говорю… Да какое там… смотрят на меня, как на прокаженного, будто я отвагой своей вину не искупил…

Башка трещит… сколько таблеток уже глотал, одну, две… А может, что и все три, с меня станется… Так вот люди и загибаются, снотворного напьются, забудут все на свете, потом засыпают, не просыпаются… Опять ветер воет там, снаружи, само небо трещит, искры пускает, магнитное поле с ума сходит… Сколько там лун сегодня… Одна, две… а нет, вру, вон третья за лесом… Ну правильно, если уж на родине одна луна светит, по ночам у людей крыша едет, так тут с трех лун уже не знаешь, на какую стенку лезть…

Ничего, сейчас за лес заползут, легче станет… Лес… если это можно лесом назвать, чертовщину эту, лезет дрянь какая-то из песка, только не живое это, не поросль, камень какой-то, спиральками-спиральками закручивается… надломишь такую спиральку, ломается с хрустом, а наутро смотришь, вместо одной две вырастет…

И с танком я покруче других управлялся, зря, что ли, Мстителем прозвали… это потом уже, когда операция «Возмездие», тоже все храбрились, все грудь колесом, а как стали судить-рядить, кто в танки полезет, все в кусты… у того жена, у того дети, у того дедушка, у того бабушка… Блин, в сорок первом бы так в кусты прятались, посмотрел бы я, что было бы… Дисциплины воинской нет, да что тут вообще есть, считается, если колония, так хоть на ушах стой, хоть на голове, дуракам закон не писан…

Ничего, мы их городишко с землей сравняли… если это вообще можно было городишком назвать, конусы, пирамиды, из земли тянутся, все в дырах, все в норах… Где эти конусы из земли торчат, где в воздухе парят, черт пойми как держатся, не падают… Ничего, быстро все танками подавили, с землей сравняли, что в небе летало, то из пушечек подбили, они еще разлетаются так прикольно… Только эти-то твари похитрее нас оказались, они как чуяли, что мы за своих мстить придем… Вот хоть бы одна дрянь там в норе попалась, никого-ничего. И боязно так, а все равно как городишко их смели, долго потом вокруг да около ходили, в трухе этой, в обломках трупы искали…

Ни хрена…

Ну ничего, отомстили… Знай наших. Будут знать, как деревни наши жечь, а то что за дела, сразу три поселка дотла сгорели. Вот так, утречком смотрим, одни пепелища, и от людей одни косточки остались, вот кто был там, никого не осталось… дотла…

Так что войнушка нешуточная получилась… И не надо мне, что я виноват, а что мне делать оставалось… Когда дрянь эта на меня в лесу навалилась, что мне ей, руки пожимать, низко кланяться?

Одолеем их… и не таких бивали, и ничего… С Землей бы еще на контакт выползти, вообще бы жить можно было, а то тут под тремя лунами ловить нечего… эти наши геофизики-геошизики землю вдоль и поперек обнюхали, ни хрена, говорят, первый раз такое видим, чтобы ни железа, ни нефти, ни хрена. А звездолеты без железа, без нефти, без хрена не построить… особенно без хрена… хоть из песка строй…

Допрыгались…

Аварийная посадка, называется… Хоть бы из обломков «Пилигрима» нашего бедного что-нибудь сварганили, не надо ля-ля, что ничего не сделать… Не могут, значит, не хочут… не хотят…

Спать… какое там спать… Уже которую ночь верчусь-кручусь, жена уже не выдержала, в другую комнату перебралась, так вообще скоро от меня куда подальше переберется… Хоть бы гордилась, что ли, что за героем замужем…

А как не за героем… пусть только посмеют звезду героя не дать… нет, не за танки, хрен с ним с этим возмездием… А вот когда муравейники их бомбили, за то можно и героя дать…

Бомбили… зря, что ли, в летном учился, еще там, еще под одной луной, как чувствовал, что пригодится… когда города ихние с землей сравняли… а как не сравнять после того, что они со столицей нашей сделали… Главное, как только умудрились, откуда их черт принес, ночью грохот такой, будто конец света наступает, из окна выглядываю, жуть такая, все три луны светят, и во-он там, на горизонте, где столица темнела, теперь нет ничего… руины одни…

Чем они рванули, черт их пойми…

Они…

Кто они…

Тоже черт их пойми…Ни одной этой твари так и не видели…

Спать… какое там спать, какая только дрянь в голову не лезет… вот днем еще как-то не так, весь в делах, думать некогда, а по ночам начинается… Прямо-таки чувствуешь, что не одни мы здесь, как будто смотрит кто за нами… Нет, не эти, которые людей на клочья рвут, и следов не оставляют… а еще какая-то дрянь. Вот так и чувствуешь, пялится на тебя кто-то со всех сторон, смотрит – без глаз, без лица, посмеивается беззвучно, следит, ну-ка, ну-ка, что ты будешь делать… Или еще бывает, в бою, вот так будто все звуки замирают, и оборачиваешься, чувствуешь, смотрит тебе кто-то в спину… а там и нет никого…

Кто-то…

Что мы вообще про эту землю знаем…

Спать… какое там спать, завтра к чертям собачьим ракетами всю эту дрянь рвать будем. откуда наши кулибины только боеголовки достали, мда-аа, многонько сюрпризов на нашем «Пилигриме» несчастном было… как они только не рванули боеголовки эти, когда с небес на землю сверзлись… Или тогда топливо это ядреное по отсекам было распихано, чтобы до критической массы не доводить…

Черт пойми…

Спать… завтра, может, все кончится… сжечь их, раз и навсегда… кто к нам с мечом придет… Нет, надо бы еще таблетку, точно не засну… завтра буду как вареная муха… тьфу, что говорю… как сонная муха… или вареная курица… цыпленок… жареный… цыпленок пареный… Хоть от чувства этого проклятого избавиться, как будто кто-то смотрит тебе в спину… смотрит…

 

- Да что там опять?

- Да эти все…

- Кто эти?

- Ну эти твари… приблудились, так и живут.

- Прогони их.

- Что прогони, не мешают…

- А что шумят?

- Да на зеркало кидаются. Вон, зеркало вдоль экватора поставил, они кидаются.

- Так прогони.

- Да ну… смешно так… смотрят, думают, там другой народ в зеркале… и надо его сничтожить… кидаются, войска шлют… жгут…

- Чего жгут?

- Зеркало… думают, вражью армию…

- Самих себя.

- Ну… смешные…

 

2012 г.

 

Ключи от ада

 

- Давай еще.

- Даю еще.

- Нет… не понимаю. Давай еще раз.

- Что тут понимать… ну вот… вот еще раз.

- С четыремя ногами что-то… Лошадь… нет, вру, собака, вроде.

- Верно, собака.

- Да ты так собаку рисуешь, что у тебя что собака, что лошадь.

- Сама-то…

- Ладно, еще давай.

- Еще даю…

- Это что… человек, вроде…

- Ну да, а какой человек?

- Хороший, других не бывает.

- Бывают… Ну? Угадала?

- Солдат вроде… с винтовкой. В атаку идет.

- Верно. А это?

- М-м-м… вроде как на ракетную установку похоже, из которой эти пускали… тополи.

- Верно все, установка. Давай ты теперь.

- Да ну, Вить, рисуй ты, у тебя хорошо получается.

- Что хорошо… Ну вот, вот тебе…

- Это что за хрен?

- Вот и думай.

- Да что думай… продолговатое что-то…. Вытянутое… Нет, не знаю, сдаюсь.

- Эх ты, это корабль ихний, полыней этих.

- Да ну, сложно же… то ли дело на спине картинки друг другу рисовали… давай на спине лучше… пальцами.

- Да что на спине, тут-то оно всяко интереснее… Проиграла, проиграла, с тебя поцелуй.

- Ну иди ко мне… у-у-у, жулье, на один обещался, а не на три…

- А бог троицу любит… Давай ты мне теперь…

- Ну вот… это что?

- Слушай, не знаю… вроде и на полыня похоже, и на человека…

- Эх ты, это полынь человека жрет.

- Тьфу на тебя, давай уж попроще что-нибудь…

- А проиграл, а проиграл, теперь ты давай…

- Что давай… скидывай платьишко свое… О-ох, Людка, ты из меня все соки выжмешь…

- У-у-у, ласс-сковый мой… Ну давай, давай я тебе что попроще нарисую… Вот, это что…

- Три колонны… крыша…

- Ну, и?

- А-а, это вход в бункер. Последний Оплот.

- Верно.

- От него там хоть руины остались?

- Ни хрена. Хорошо полыни бабахнули… Я видела, страшно так, меня еще трупами придавило, только так и выжила, а то бы сгорела к чертям… А это что, ну-ка?

- Давай еще раз.

- Даю еще раз.

- Атомный гриб.

- Ну.

- Давай теперь буквы мне рисуй.

- Да ну, Вить, не знаю я буквы твои.

- Зря. Буквы, цифры… так вообще скоро на пальмы залезем, хвосты свесим. Да и залезать уже некому. Ну давай.

- Ну тебя, голова болит.

- А-а, только что не болела, вот у меня болит, столько картинки в голове рисовать… Ну давай я тебе теперь.

- Опять собака?

- Не…

- Тогда лошадь.

- Тоже не-а.

- Да ну тебя, не знаю я зверей больше.

- Что не знать, коза это, вишь, рожки.

- Да откуда я козу знаю?

- Да вон, за три клетки от нас. Сейчас в сараюшке спит, вылезет, посмотришь…

- Ну давай еще рисуй. Только получше, а то как первый раз рисуешь… как в детстве не играл.

То-то и оно, что не играл, в детстве так не умели… картинки в голове рисовать… это потом, как заварушка вся эта началась…

- Да ты гонишь.

- Не гоню… Ну вот, смотри, это что?

- Это я.

- Точно. А это…

- Вить, жрать принесли.

- Брось ты, какое жрать, видишь, что он там в тележке катит? Мясо сырое. Это львам, тиграм…

- Воняет от них так…

- От нас сейчас не лучше. Полыни долбанные воды дать не могут…

- Слушай, а почему полыни?

- Про звезду Полынь слышала? Вот они как звезда Полынь в небе появились… и на землю падучими звезадми… и треть людей умерло, и свет солнца на треть померк, и треть воды обратилась в кровь…

- Не слышала.

- Эх ты, грамотейка…

- Да знаешь, не до того было… Ну давай, еще что-нибудь нарисуй.

- Ну вот. Это что?

- Дерево?

- Не.

- Цветок?

- Тоже не.

- Да ну тебя…

- Что ну, ключ это, который я у уборщика спер.

- Ты ч-ш-ш про ключ-то, он его до сих пор ищет. И так косо смотрит, что ты ко мне в клетку просочился, уже ходил, решетки проверял…

- Да они по-нашему не понимают, что мы им… зверье мое.

- А вдруг понимают? Мало ли… Ну давай еще рисуй.

- Ишь, шустрая какая, должок с тебя.

- Ну иди, иди ко мне… целуй… У-у-у, сладкий мой… Ну давай еще… да не целуй еще, а рисуй еще, умник…

- Вот. Это что?

- Башня.

- Не башня.

- Ну дерево.

- И не дерево.

- Ну не знаю я…

- Да что ты, это же нефтяной насос.

- Тьфу на тебя, откуда я про насосы знаю… как тогда, в слова играли, начал мне… елевизор, радиво, потом этот, дук-бук…

- Ноутбук…

- Во-во, ян-дох, еле-вон… Кто ж виноват, что ты раньше родился…

- А ты учись… да, должок с тебя…

- Ну… ключи, ключи держи…

- Скорее бы уж стемнело…

- Ну… этот, вроде, от клетки, этот от ворот…

 

2012 г.

Материал из Википедии

 

1

 

Материал из Википедии, свободной энциклопедии.

 

Человек – общее название всех людей на Земле, (вид homo sapiens sapientis). Широко распространен на территории всего земного шара, исключая приполярные области, в настоящее время в мире насчитывается порядка 7 млрд. человек (по данным на 28.08.2013г.) Единственный вид на Земле, обладающий разумом (см).

По официальной теории Дарвина предками человека были человекообразные обезьяны из рода…

 

(Данная статья не завершена, нуждается в правке. Вы очень поможете Википедии, если исправите и дополните эту статью)

 

2

 

Материал из Википедии, свободной энциклопедии.

 

Человек – общее название всех людей на Земле, (вид homo sapiens sapientis). Широко распространен на территории всего земного шара, исключая приполярные области, в настоящее время в мире насчитывается порядка 8 млрд. человек (по данным на 28.08.2017г.) Единственный вид на Земле, обладающий разумом (см).

Существует много гипотез происхождения человека, в том числе религиозные теории (бог сотворил человека из глины, в древности на земле жили отдельные органы человеческого тела, и бог собрал их вместе, бог разделил всемогущих четвероруких гермафродитов на две половины, мужскую и женскую, и.т.д.), научные гипотезы, (предками человека были те или иные виды животных) По официальной теории происхождение человека являлось сложным процессом взаимодействия двух культур, а именно культуры ануаков Нибиру (см) и культуры Тонких Энергий, широко распространенных в спиральных галактиках. Путем сложных генетических экспериментов над биологическим материалом планеты Земля был выведен вид …, впоследствии заселивший планету. В настоящее время ведутся активные поиски прародителей человека во вселенной, внеземных цивилизаций.

Широкое распространение человека на земле…

 

(Данная статья не завершена, нуждается в правке. Вы очень поможете Википедии, если исправите и дополните эту статью)

 

3

 

Человек – согласно официальной версии, единственный вид на земле, обладающий разумом. Широко распространен в крупных мегаполисах и на крупных мегакомбинатах.

Существует много версий происхождения человека. Религиозная (бог создал человека), космогоническая (человек был заселен на Землю путем вмешательства космических сил), парадоксальная (неизвестно, откуда взялся человек, выяснить это не представляется возможным). Согласно официальной теории, человек был создан искусственным путем, сотворен неким переходным видом от обезьяны к человеку (см. гоминиды) Данный вид часто путают с самим человеком из-за внешнего сходства, кроме того гоминиды нередко пытаются выдать себя за людей. Чтобы проверить, является ли конкретная особь человеком, достаточно вскрыть черепную коробку или грудную клетку. У настоящего человека расположение микросхем и датчиков не оставляет сомнений, строение же гоминида во многом напоминает строение обезьяны (ткани, органы, системы органов биологического происхождения)

В природе у человека нет естественных врагов, если не считать гоминид, активно пытающихся вернуть себе мировое господство, утраченное в конце ХХI века. по официальным прогнозам ученых вид человек полностью вытеснит переходные виды ближе к концу ХХ I I I века.

Анатомия человека. Основой человека является жесткий диск (винчестер), расположенный в грудной клетке. У более старых моделей винчестер расположен в черепной коробке, что признано крайне неудобным, в настоящее время путем механического вмешательства осуществляется пересадка….

 

Данная статья содержит полную и исчерпывающую информацию, и не нуждается в правке.

 

Данная статья удалена модератором, при повторном обнаружении статьи просьба сообщить в лабораторию Касперского.

 

Человек – общее название всех людей на Земле, (вид homo sapiens sapientis). Широко распространен на территории всего земного шара, исключая приполярные области, в настоящее время в мире насчитывается порядка 0,7 млрд. человек (по данным на 28.08.2013г.) Единственный вид на Земле, обладающий разумом (см).

По официальной теории Дарвина предками человека были человекообразные обезьяны из рода…

 

Данная статья удалена модератором, при повторном обнаружении статьи просьба сообщить в лабораторию ИсИн.

 

 

4

 

Человек – биологический вид, существующий на земле, общее название всех подвидов и подрас человека. Вид человек часто путают с видом андроид (см), с видом человекообразная обезьяна (см шимпанзе, горилла). От последних отличается отсутствием волосяного покрова на теле, также формой черепа (см схему).

Существовало много легенд о происхождении человека. Религиозные: бог сотворил человека, эволюционные: предками человека были крупные обезьяны, цивилизационные: человек был сотворен путем генетического эксперимента. В настоящее время официально доказано, что предками человека были представители высокоразвитой цивилизации Снмлунмль, спасшиеся после гибели планеты и заселившие землю. В дальнейшем вследствие мутаций и вырождения растеряли врожденные способности, деградировали до уровня человека.

В настоящее время на земле насчитывается около 0,7 млрд представителей вида человек, в основном в Сибирских лесах и на Китайской равнине. До колонизации планеты насчитывалось около 9 млрд особей. Кормятся собирательством, в основном, в лесах, на равнинах, иногда питаются растительностью на плантациях, чем наносят большой урон сельскому хозяйству. В целях борьбы с вредителями следует использовать инфразвук, антикварковое излучение, источники излучения можете заказать на нашей исторической родине (планета Нибиру, Обетованная земля, Город Мечты, Храм Поклонения солнцу) *

* Публикуется на правах рекламы.

Некоторые исследователи предполагают у человека наличие зачатков интеллекта, настолько своеобразного, что он не подходит под тесты и межгалактические критерии. Согласно официальным источникам данные заявления не подтверждены.

В настоящее время ведется развернутая кампания против массового истребления вида человек, более известная как движение «Спасем Землю вместе»

 

(Данная статья не завершена, нуждается в правке. Вы очень поможете Википедии, если исправите и дополните эту статью)

 

5

 

Человек – общее название всех людей на Земле, (вид homo sapiens sapientis). Единственный вид на Земле, обладающий разумом. Распространен по всей территории земного шара за исключением приполярных областей. Человек представляет собой двуногое существо, с кожными покровами, лишенными растительности, вертикально стоящее на земле (см. прямохождение). История человека насчитывает более 1 млн лет, начиная с происхождения человека, по поводу которого существует много легенд. За время своего существования человечество прошло долгий путь от примитивной цивилизации (см. собирательство) до высокоразвитых технологий (см. информационные технологии, интернет) Культурным наследием человечества по праву считается множество архитектурных сооружений (см Стоунхендж, Пирамиды Гизы, Нотр-Дам, Московский Кремль, Манхэттен).

Подразделы:

Анатомия

Физиология

Психология

Социальная организация

Человеческие технологии…

 

Данная статья является наиболее полным собранием преданий, слухов и легенд о виде человек. В настоящее время нет официальных данных, подтверждающих существование человека в наши дни или когда-либо в прошлом. Найденные на руинах древних городов останки, принадлежащие якобы человеку, при ближайшем рассмотрении оказывались либо костями животных (см обезьяны), либо удачной мистификацией. Вид человек признан мифическим наряду с лемурийцами, атлантами, ангелами, демонами, василиском, фениксом, единорогом, чупакаброй, и проч.

 

Данная статья содержит наиболее полную и исчерпывающую информацию, не нуждается в правке или дополнении. Займитесь чем-нибудь более полезным. Не мешайте Уютненькому… 

 

2012 г.

 

Истекающий временем

 

А что я им скажу?

Люди обступили, люди галдят, щелкают телефонами, меня снимают, что снимаете, меня никогда не видели, что ли… Какое там, не отступят, заглядывают в глаза, хлопают по плечам, соврать им, что ли, что сражался с каким-нибудь Македонским иди Наполеоном Бонапартом… Устал, как собака… от трицератопса убегал… Да нет, не поверят…

Главное, сколько мечтал, чтобы так было, вот так, восторженная толпа, я появляюсь – под гром аплодисментов, и журналюги приходят не чтобы проверить, ну что ты там, не сдох еще, а вперед штанов несутся… сенсация…

Сколько мечтал… вот так вернусь, усталый, загоревший, голодный, и люди соберутся, и будут смотреть на меня, как на восьмое чудо света… а я им скажу…

А что я им скажу?

Ну… попробую, конечно, что-нибудь…

Пушкина видел? Видел, видел… Как-то не показался он мне… Ну, не знаю, почему… неприятный какой-то… Возмущенные свистки, ну-ну, на святое посягнул… Что? Про дуэль? Ну, так, намекнул тихохонько, вы, Лексан Сергеич, поосторожнее… Только я вам точно скажу, этому типчику сколько ни намекай, все как об стенку горох…

Что я им скажу… Что? Боже помилуй, какое Бородино, смеетесь, что ли. Если бы я на Бородино попал, я бы уже не стоял тут с вами… Кто Москву поджег? Я-то почем знаю, сам оттуда еле выбрался, а то бы и сам вместе с Москвой… Но не я, это точно.

Что я им скажу… Что? А, не слышу, в микрофон говорите! А-а, видел пирамиды… да как строили, горку из песка насыпали, по горке этой блоки на пирамиду втаскивали. Нет, не помогал… Да если бы я помогал, я бы уже не стоял тут с вами…

Смешные…

Что я им скажу… устал… да какое там… Дайте передохнуть часок-другой, с мыслями собраться… Да черта с два. Потому что через часок-другой уже триумфа не будет, уже будет все по-другому… обыденно как-то… протокольно…А звездный час – он только однажды…

Что? Люди добрые, если бы я тираннозавра увидел, я бы здесь уже с вами не стоял. Дрянь меня там какая-то искусала, это да… да нет, не ящеры… Мошкара какая-то, черт ее пойми, что за дрянь, потом три дня рожа была как с бодуна… глаза раскрыть не мог. Вот так, вам ха-ха, у меня горло с этих укусов раздуло, вообще думал, сдохну… антигистаминные в себя ведрами вливал, до сих пор отойти не могу…

Нет, не поняли намека, что я на ногах не держусь, что мне бы сейчас зарыться куда-нибудь и заснуть. Вон, фотки-слайды им, что ли, поставить, пусть смотрят…

Что я им скажу… а? не слышу! Кого я еще должен был там убить? А еще я ничего не должен был? Люди, вы хоть понимаете, что не мое это дело, историю менять… Тьфу на вас, там в трущобах по Германии этих гитлеров было как звезд на небе, ни один, так другой…

Что я им скажу… так и чешется сказать, что видел… что видел… Это… И точно знаю, ни за что не смогу сказать им это…

Это…

 

Что я еще не сказал…

Что за черт, пока там стоял под светом софитов, на ногах не держался, только и думал, как доползти до постели, зарыться в одеяло, и лежать тихо-тихо… И нате вам, остался один, вытолкал из номера знакомых-незнакомых, и нате вам, битый час расхаживал по комнате, как загнанный зверь, теперь в постели ворочаюсь… Сон куда-то потерялся, может, обронил я его в коридоре, или в зале, я же вечно все теряю, то перчатки, то запонку, один раз вообще чуть башмаки не оставил, жали немыслимо, снял, потом так бы без них и ушел…

Что я им не сказал… Тем людям… да много что не сказал, много что придется вспомнить… хотя бы тех, кто со мной двадцать лет маялся, собирал эту хрень, кто не сбежал во всякие швейцарии ко всяким андронным коллайдерам, кто… А ведь никого и не вспомнил, не поблагодарил, прибьют они меня, вон уже кто-то эсэмэску тиснул, Гад ты, Игореха, и нет даже сил тиснуть в ответ – сам такой…

Что я им не сказал…

Да что им вообще сказать… что они вообще понимают… Начали нести какую-то чушь, про наполеонов, про фараонов, про пушкиных, про плюшкиных… Как все мелко, как ничтожно, перед тем, что я видел…

Его…

Даже не видел, видел – это не то слово, ну да, видел я какие-то всполохи, огни, только чувствовал – это ничтожная Его часть, Его можно не только видеть за окнами машины, не только слышать сухое потрескивание в эфире, Его можно ощущать как-то иначе, только это уже – не человеческими органами чувств…

Что я им не сказал…

Да это невозможно сказать, невозможно объяснить, там, под светом софитов, под вспышками видеокамер… Ну знаете, когда установка работает, там такое за окнами появляется… ну такое… Ну, эдакое… Ну, на фотографии не отпечатывается… Ну, слов нет…

Вот именно.

Нет слов.

Для Него – не может быть слов. Оно просто есть – над всеми над нами, над пушкиными, дантесами, наполеонами, кутузовыми, тираннозаврами и трицератопсами… Оно просто есть, Оно течет, я не видел – я чувствовал его течение… Да не то слово, только Оно и есть, а мы все – только блики в Его бесконечном течении.

Бесконечном…

И это я тоже видел…

Когда выискивал что-то, что было до Большого Взрыва, если вообще был он, Большой Взрыв, когда разбитый мною динамик хрипел из последних сил – повторяем, немедленно двигайтесь по временной оси вперед, повторяю… Когда сбились все счетчики и все датчики, им больше нечего было считать, когда Оно – непривычно густое – заполнило все вокруг машины…

Оно…

Время…

Время текло… не просто текло, истекало, я видел поток времени, я видел кровоточащую рану, из которой текло время… Ну как бы я им рассказал это – там, в свете прожекторов, под вспышками камер, когда тебе на лицо налепят килограмм пудры, пять минут до эфира… Что бы я им сказал – этим, у которых Наполеон, у которых пирамиды, у которых – а тиранозавра видели, а почему нет, а можно подумать, они там табунами ходят, сколько там по диким лесам вдоль и поперек шарился, хоть бы поганая ящерка попалась…

Это я о чем… ну да… что я им там скажу… Скажу им, что время течет из разорванной раны, они спросят – из чьей раны. А я откуда знаю, из чьей, там, где нет ни времени, ни пространства, в черной пустоте – зияющая рана, из которой течет время…

Течет…

Истекает…

Ручьем, ручьем, сначала густо-густо, потом пореже, и в этом-то иссиня-черном потоке времени вспыхивают вехами – годы, века, миллионы лет…

Течет…

Истекает…

И – я слышал это – кричит от боли. Даже не слышал – чувствовал. Кто-то ранил эту пустоту, или что там, в самом начале, она истекала временем из разорванной раны – и кричала от боли.

Ворочаюсь в постели.

Вспоминаю, пил я уже пустырник, или не пил, и если пил, то сколько раз.

Ну что я им скажу… Что там, у истоков, кто-то кого-то ранил, кто – не знаю, кого – не знаю, кто-то истекает временем, кто-то – беззвучно, безмолвно – кричал от боли. И не спрашивайте меня, что там, война какая-то была, или дуэль кого-то с кем-то, или несчастный случай, соблюдайте технику безопасности на производстве…

Они не поймут…

Они, все… которые суют к губам микрофоны, о-эр-тэ-эн-тэ-вэ-би-би-си-рен-ти-ви-эф-эс-бэ, хотя эф-эс-бэ тут не при чем, да как же, эф-эс-бэ всегда при чем…

И даже эти… с которым двадцать лет вместе, которые не сбежали ни в какие швейцарии, которых сманивали всякие майкрософты и эпплы, насы и ненасы… Даже эти, которые мне еще припомнят, что не поблагодарил их там, под светом софитов, эти, с которыми вместе, хмельными ночами, мечтали как мальчишки, убить Гитлера, или вызволить Бруно, или отловить какого-нибудь археоптерикса, - даже они не поймут… Когда начну им рассказывать, как кто-то где-то истекает временем…

И черт возьми – ему больно.

И черт возьми – может, его еще можно спасти… Не знаю, как, но можно… обработать края раны… сшить… какими-нибудь нитками, забинтовать, приклеить пластырь, унять кровь, тьфу, то есть, не кровь – время…

Ворочаюсь в постели…

Вспоминаю – пил я пустырник или нет, и если не пил, то сколько раз…

 

Что я им скажу… А? Что значит, что такой заторможенный, а какой я после четырех стаканов должен быть, как стеклышко, что ли? На себя посмотри, с копыт валишься.

Что я им расскажу… Сейчас опять начнут, что там Наполеон, что там Бруно, а правда, что ты с ним чуть не подрался, когда и тюрьмы его в наш век перетаскивал… а Христа так и не нашел, а может, ты его не там ищешь…

А? да слушаю я вас всех, слушаю, говори, Лешка, что ты там про гранты… Да, это не твоя эс-эм-эсочка до сих пор на телефоне у меня не стерта, что я гад? Еще за позапрошлый год… ой. Да не отпирайся…

 

Что я им скажу… когда я и сам себе сказать этого толком не могу… Что-то случилось там – не знаю, где, где нет ни пространства, ни времени. Два существа… Да почему два, может, больше их было, какие-то твари, может, вообще не из нашего измерения, сцепились насмерть в жестокой схватке… Что они там не поделили, не знаю, престол, или империю, или власть над мирами, или сердце любимой-любимого, или один украл у другого сокровище галактики…

Или шел какой-то по своему измерению, и мимо пронеслось что-то сверхсветовое, стремительное, обгоняющее свет – налетело, отбросило на обочину, помчалось дальше, не остановилось, не вызвало врача… Через пару миллиа…

 

Ну что, что… Ага, за встречу… да пью я, пью, вам столько и не выпить, сколько я выхлестал… Что молчу… умных людей слушаю, вот и молчу… Лешку вон… Саньку…

 

…рдов лет в их газетах запестреют заголовки – неизвестный сбил прохожего на перекрестке семи измерений и трех миров, очевидцев просьба сообщить…

Не знаю, что там случилось…

А оно истекает кровью.

То есть, временем…

И ведь черт возьми – его еще можно спасти…

 

А? парни, у меня сокровищницы Али-Бабы нету, я вам откуда деньги-то возьму… не хуже вашего знаю, что бабло нужно, откуда… какой грант? А-а, выбили-таки… Ну, поздравляю… Ага, за нас…

И что я им скажу… Люди, вы вот живете, вчера, сегодня, завтра, вот, время у вас течет, обезьяна в руку палку берет, Карфаген разрушают, Владимир крестит Русь, Гете пишет Фауста, Колумб открывает Америку, братья Райт учатся летать, на Хиросиму бросают бомбы, какие-то спецслужбах в каких-то америках выводятся первые зародыши будущего Интернета, время течет…

 

…время течет… кто-то там, большой, потусторонний, истекает временем… и его еще можно спасти, черт бы вас всех драл…

 

А? слушайте, парни, я вам казначей, что ли? Нашли себе министра финансов… как хотите, так и распределяйте, что я-то все… дайте-ка огуречиков, пока меня тут не вывернуло к хреам собачьим…

 

Был я там недавно, что-то тянет туда – снова и снова, туда, где отключаются все датчики, где вырубает связь, где нет ничего, никакого Большого Взрыва – только рваная рана, истекающая временем… и я вижу, как поток времени слабеет, как иссякают силы того, большого, потустороннего, раненного миллиарды миллиардов лет назад…

И его еще можно спасти… люди, его еще можно спасти, ценой всех нас… обработать края раны, наложить швы… время перестанет течь, замрет, мы застынем – или исчезнем в небытие, а оно – обескровленное, ослабевшее, отряхнется, залижет рану, уйдет в свои миры охотиться на какие-нибудь измерения или вести репортажи из соседних гиперпространств…

Как я им эту скажу…

Был я там… недавно… видел поток времени, почти иссякающий поток… кажется, скоро эта тварь истечет кро… то есть, вре…

 

Чего? Ага, слушаю, слушаю, Ленуш, я только и делаю весь вечер, что тебя слушаю… Что значит, аджику не пробовал, весь вечер только аджику и ел… Ага, я сейчас…

 

Выползаю в коридор, в комнату с голубым кафелем, кланяюсь унитазу, наше вам почтение, приказываю себе не думать про того, истекающего временем, почему-то мне неловко думать про него здесь, когда содержимое желудка, думая, не прихватить ли с собой заодно и сам желудок…

 

А то сам не знаешь, домой, это куда… Ты у меня полгода баранку крутишь, запомнить не можешь… У меня, брат, знаешь, дом всегда на месте стоит, туда-сюда не бегает… Тоже мне нашли, ходячий Замок…

Отвлек-таки, отвлек… а от чего меня отвлекать… можно подумать, что-то умное в голове было…

Да что тут может быть умное… Что нужно сделать, что еще успеть… Записи свои привести в порядок, в компе уже как на городской свалке, только вороны не летают… Да кому они нужны будут, записи…

Что еще… статей лежит недописанных как звезд на небе… Опять же – кому они будут нужны, эти статьи, после того, как…

Что еще… завещание… Кому завещать, это всем шести миллиардам завещание писать придется…

Ну что такое? Да, одна дорога к дому, знаешь, дороги тоже с места на место не бегают, спрашиваешь так, будто кто эту дорогу развалил… хотя на нее посмотреть, ее как будто и не строили…

Что еще… Лихорадочно припоминаю, что хотел сделать в жизни, туда поехать, то посмотреть, забраться на Красное море, нырнуть с аквалангом в Эверест…Только все это казалось важным когда-то там, не знаю когда, когда какой-нибудь Лешка был в Париже, а я – нет, а теперь что мне до этого Лешки, и до Парижа, все кажется таким ничтожным…

Что еще… Вчера звонил Лешке, вот так, в лоб, спросил – что будешь делать, если до конца света месяц-другой останется… Он намека не понял, начал там завирать что-то про Нострадамуса, про Майя, а ты чего пропал-то, ишь, как Нобелевку хватанул, так и пропал, наши все про тебя спрашивали, мы тут собраться решили, десять лет все-таки не виделись, Ленка замуж выскочила, ты чего такую девку-то упустил…

Ничего он не понял…

Что они поймут…

Что я им скажу…

Как…

Все в один голос говорят – нет там ничего, все говорят – никто не может проникнуть к началу начал, зависает у них там что-то… а может, просто боятся… я один не боялся, ходил к истокам…

Где неведомая тварь истекает кро… временем.

Был там… месяц назад… проведать эту тварь, что истекает, бьется в агонии…

Что сделать… а вот, прощения попросить, вот это да… у всех, у знакомых-незнакомых, подумают, свихнулся, пусть что хотят думают… Ленка, прости, что упустил, Лешка, прости, что в тот вечер всю славу себе хапнул, а конструктор все-таки ты был… потом…

Вот-вот… сколько там… месяца полтора… Хватит, чтобы извиниться перед всеми… знакомыми-незнакомыми…

Что там? опять ворота заело, мать их? Ну выйди, дай им пинка… кому, воротам… тому, кто их утром настраивал, тоже можешь пинка дать…

Дом обнимает теплом, а, что такое, а, да-да, пальто, щ-щас, сниму, спасибо, Настюш… Ты уж прости, если где чем обидел тебя, наорал там, что чашку мою грохнула… да все чашки мира одной тебя не стоят… Да нет, не пьяный я, это я так… знаю, что жених есть… счастья вам… вы это… со свадьбой поторопитесь давайте… да это я так…

Выбираюсь из ванны, в лом идти до постели, взял бы кто на ручки, как в детстве, в кроватку отнес… кутаюсь в одеяло, поднимаю с пола газеты, нате вам, уже Вискас на них свернулся, тебя кто сюда звал, рожа усатая… Перечитываю заголовки, аномальные явления в Уругвае, очевидцы уверяют, что в ряде городков наблюдалась остановка времени… аналогичные явления…

Тихонько киваю сам себе. вот оно, началось…

Мы слишком долго пользовались этим… этим… умирающим…

Кутаюсь в одеяло, мысленно прошу прощения у всех… а то, может, и не будет уже никакого завтра, не успею… Водилу вот всю дорогу костерил, за что, этих, которые ворота чинили, молодые парни, ветер в голове, я по молодости тоже такой был… в сервисе машину чиню, только и думаю, как быстрее удрать туда, где в сарае… чтобы потом свет софитов… репортеры…

Кто еще… Лешку обидел, ему же как поболтать хотелось, а я все – некогда, некогда… завтра к Лешке поеду, если будет оно, это завтра… Вискаса вон с места согнал, на хрена мне эта газета сдалась… он, правда, мне уже на голову залез, свернулся кокошником, ты мне хвостом-то своим в рот не лезь…

У кого еще… да много у кого… И у этого попросить прощения, за счет которого жили миллиарды лет… Он бился в агонии, а мы отчитывали годы и века, делили его кровь на минуты и секунды…

А сколько раз могли вернуться туда… к истоку… обработать края раны, наложить швы… Выпустить это, раненное, обессилевшее – охотиться на другие измерения или вести репортажи из гиперпространств… встанет, отряхнется, залижет рану, поправит галстук… пойдет к своим…

Сколько раз могли…

И не сделали…

Ты тоже прости нас за это…

…если можешь…

2012 г.

 

Боня-боня-боня-боня

 

Если бы Альба туда не заглянула, ничего бы и не случилось. Да и что туда заглядывать, лестница – вон она, ходи не хочу, лифт – вон он, езди, не хочу, в тот конец коридора только эти заходят… которые потом прячут шприцы за батареей, и еще заходят, чтобы… там, где никто не видит… Ладно, ни о том речь…

Так что нечего туда заглядывать, это все знают. А как не заглянуть, если кричат – там, за углом, куда никто не ходит, и кто вообще в домах сделал все эти слепые кишки коридоров, эти аппендиксы, которые никуда не ведут, лестницы, которые упираются в глухие стены… Альба раньше не знала, думала, был какой-то черный ход, еще что… Теперь догадывается…

И как не пойти, когда кричат, надрывно, жалобно, на каком-то непонятном языке, как хорошо Альба знает этот голос, кричащий по утрам в подъезде – Боня-Боня-Боня-Боня, а другие слова, которые кричит голос, Альба не знает.

И как не пойти… Ну, не на помощь конечно, что Альба сделает, когда на Боню здоровый сенбернар напал, Альба и то ничего сделать не смогла, только на хозяйку орала, та только отмахивалась, да не бойтесь, он играет…

Так что ничем Альба не поможет, ну хоть посмотрит, что да как, и домой, и вызвонит милицию, как ее вызванивать… по городскому знает, нуль-два, а вот по сотовому… у каждого оператора свое, блин… ноль-два-ноль, ноль-ноль-два, ноль-ноль-семь, тут до Джеймса Бонда быстрее дозвонишься, чем до милиции нашей…

Вот и заглянула Альба, вот и увидела, как он ее добивал. Человек в черном, много раз Альба этого человека видела… подле нее… И видно уже, что она мертвая лежит, а все стреляет, стреляет – в голову, в голову, боится, что встанет… и пушка ее лежит… отброшенная… в двух шагах от Альбы…

А дальше все само случилось. Когда Альба эту пушку подобрала тихохонько, сама не поняла, как с ней управилась, разрядила в этого… в черном… от него один пепел остался. Страшно так. И идет Альба в коридор, и смотрит, вот она, лежит мертвая в своем серебристом комбинезоне, и вот, стоит над ней в плохоньких джинсиках – Альба…

Тут-то все и случилось.

 

Случилось, а не началось. Началось-то оно все раньше, много раньше. Когда еще только-только переехали, и так непривычно, после большой квартиры, и в тесную двушку, еще суетились туда-сюда, таскали вещи, Альба все орала, чтобы ее ноутбук не покалечили, грохнули-таки на него какой-то ящик, хорошо, не повредили… Когда только-только рассовали коробки по углам, и Альба все думала, как позвонить отцу, пока матери дома нет, пока не будет в гневе хлопать дверями, и набирала номер, а-а, заинька, привет, папа занят, перезвонит, и где-то там, за отцовским голосом – тихий женский смешок…

Вот тогда… Собирали какие-то деньги, собирались в универ, чтобы как все, чтобы как у всех, а то будешь как отец всю жизнь на фабрике, да на хрена за него вообще вышла, всю жизнь коту под…

Да, вот тогда…Когда первый раз Альба вышла на улицу, Боня-Боня-Боня-Боня, а Боня-Боня-Боня-Боня уже незнамо где, кошку какую-то на гараж загнал, еще сейчас от хозяйки от кошкиной Альба получит, почему без поводка, да попробуй, удержи его на поводке, Бонапарта этого… Наполеон долбанный… Ватерлоо на него нет…

Вот там-то все и случилось, когда Альба в подъезд вернулась, еле-еле загнала Боню-Боню-Боню-Боню, а с этим Боней-Боней-Боней-Боней еще на десятый этаж подниматься, в лифт его черта в два загонишь…

И нате вам… как назло, заходит Альба в подъезд, и лифт распахивается, и Боня-Боня-Боня-Боня – Ватерлоо на енго нет – по лестнице как дунул наверх, только его и видели. Вот тогда-то Альба в лифт вошла, думала, где-нибудь на десятом этаже Боню-Боню-Боню этого перехватить…

Как бы не так…

Выходит на десятом этаже, Боня-Боня-Боня-Боня – и нету, слышно, лает где-то, а на каком этаже, не поймешь, бежит Альба, девятый, восьмой, седьмой – нету. Только лает где-то, затащил его, что ли, кто себе в квартиру… лает, вот слышно, там, рядом, совсем рядом, Там! Там! – будто бы под боком, а не видно, и голос – Альбин голос эхом по лестнице носится – Боня-Боня-Боня-Боня…

Ничего не понимает Альба…

Вот и как сказать матери, что Боню упустила… Хоть мать сама этого Боню ни в какую брать не хотела, а теперь только фыркнет презрительно – вся в отца.

Это само собой, уж если где что накосячила – вся в отца.

Ничего не понимает Альба, заходит в лифт, на первый этаж едет, где этот Боня-Боня-Боня-Боня…и с первого этажа на второй, со второго на третий, где этот Наполеон лагерь свой под Бородином разбил…

И нате вам.

С ума она сошла, что ли…

Очень похоже… вот первый этаж, цифра один, стихи висят, Ну что, сосед, идешь домой, и так далее, по тексту, вот два пролета, второй этаж, и…

И…

Так не бывает. Первое, что в голове крутится – люкс, только здесь не люкс, здесь другое что-то, такие хоромы Альба только в фильмах видела, где зеркальные потолки, и свет – из ниоткуда, и все не белое, а какое-то серебристое… И люди в комбинезонах – серебристых, белых, черных, мимо проходят, Альбу не замечают, да что им какую-то Альбу замечать…

И она…

Выходит – из ниоткуда, из какого-то портала, которого пять минут назад и не было в пустоте, в серебристом платье в пол, Альба такое в каком-то глянцевом журнале видела, в ладоши хлопает – Боня-Боня-Боня-Боня…

И Боня-Боня-Боня-Боня к ней бежит. Лапками своими на нее кидается, черт, платье же замарает… да нет, такое платье не замараешь, это вам не шелк какой-нибудь…

Альба.

Вон там, в серебристом платье в пол – Альба.

И тут, в стареньких джинсиках, в выцветшем топике – Альба.

Та Альба нашу Альбу не видит, что ей на какую-то нашу Альбу смотреть… Щелкает пальцами – и в воздухе вспыхивает экран, не экран, черт пойми, что, и та Альба, в платье в пол, что-то там на этом экране передвигает, переставляет, картинки какие-то, с галактиками, с кораблями… И все перед ней навытяжку стоят, люди в комбинезонах, с погонами, со знаками какими-то на груди… и Боня-Боня-Боня-Боня уже на банкетном столе восседает, крем из блюдечка лижет…

 

Тогда-то все и началось…

Что все…

Да все…

Когда Альба туда стала хаживать… Это же просто, люди-то все знают, которые здесь давно живут, а Альба не знала, а теперь знает, чтобы домой вернуться, надо в лифт зайти, и на десятый этаж, а если просто подняться с первого на второй…

И поднималась.

И смотрела.

У них там всегда по-разному, залы меняются – как хотят, сегодня одно, завтра другое. Есть на что посмотреть, то раскинется по залам тропический лес, то откроют окна, а за ними виден город, не город – мегаполис, какая-то великая столица столиц, море огней, автострады закручиваются морскими узлами, дома, протыкают небо, что-то блестящее носится над городом на огромной скорости… Один раз и вовсе устроили в залах аквапарк, подводную охоту, Альбу чуть акула не съела, Альба еще и не сразу поняла, что акула не настоящая, так, иллюзия какая-то… А та, другая Альба акулу жту подстрелила, и кровь так натурально шла… Альба потом домой вся мокрая вернулась, долго от матери выслушивала, что вся в отца, можно подумать, отец каждый день домой мокрый до ниточки приходил…

Много раз туда поднималась Альба… И когда Нинку эту убить хотела – тоже туда поднималась, думала, лазер какой-нибудь незаметно умыкнуть, у них, верхних, этого оружия, хоть пруд пруди, чего доброго, и не заметят… Ну получит какой-нибудь капитан выговор, что табельный пистолет потерял… Ну да ладно…

А как Нинку не убивать… Да тут не Нинку, тут обоих их надо, и Нинку, и Антона. Бывает же так… Как… ну вот так… Когда и цветы, и подарки, и – Альбуша, дай физику списать, ну-у-у, ты у нас вообще Эйнштейн, парни, а давайте Альбуше Нобелевку дадим… Ну ты вообще, прям девушка с обложки… А то давай провожу, а то мне одному идти страшно… Ночь темная, и луна, и замка Дракулы только не хватает…А за замок универ сойдет… А ты стихи случаем не пишешь? Да ну, брось, не скромничай… а давай что-нибудь из своих…

Бывает же так… когда кто-то не просто смотрит на тебя – а видит, когда и правда чувствуешь себя не студенткой, группа такая-то, курс такой-то, имярек, а королевой галактики… оттуда…

Боня-Боня-Боня-Боня…

А потом – вместе навсегда, и все такое, и весь мир – только для них двоих, а наутро встречаешься с ним в коридоре, и пройдет, и не узнает, и к Нинке подсядет, Нинуш, физику не дашь? Ну-у-у-у, ты у нас вообще Эйнштейн…

Бывает же…

Тогда Альба тоже пришла в большие залы, там, наверху, за оружием, еще не знала, кого стрелять, Нинку эту, или Антона, или себя… или всех… Той Альбы в тот вечер не было, улетела к каким-нибудь дальним берегам, тем лучше… Готовили какой-то банкет на энное количество персон, какие-то вкусности, такие Альба нигде еще не видела, а потом и сама Альба появилась, приехала, в крылатой машине, и человек в черном ей руку подавал, и кланялся… и как они все вокруг нее вьются… и как она меж ними выступает… как королева… видно, все к ее ногам упадут, только позови…

Боня-Боня-Боня-Боня…

И Боня тут же, то ли райскую птицу обгладывает, то ли еще что… И Альба – платье черное с блестками, - кружится по залу, раз, два, три – тычет пальцем в какого-то хлыща в белом костюме… Остальные поникли, расстроились… Ну правильно, их-то много, Альба одна…

Альба тогда с банкета каких-то кренделей-хрюнделей умыкнула, мать еще наорала, что последние деньги тратишь, вся в отца…Альба соврала что-то, что у отца взяла, лучше бы этого не говорила…

 

Боня-боня-боня-боня…

Нету сегодня бони-бони, туда сбежал, наверх, там интереснее… Да и Альба бы сбежала, только не век же там торчать… На-днях додумалась, выбралась из блестящих залов, по лесенкам, по эскалаторам, по подвесным дорожкам – в город… Никогда такого города не видела, столицу столиц… Проспекты, улицы, все блестит, сверкает, тут и там открываются порталы, того и гляди провалишься в какое-нибудь измерение, не выберешься…

Почему-то Альба боялась с самой собой встретиться, сама не знает – почему. А вот не повезло, встретилась, когда разверзлись небесные хляби, что такое хляби, Альба не знает, но разверзлись, вылезли оттуда какие-то… Альба не знает, кто, но вылезли, щупами, щупами город щупают, в дома залезают, ищут что-то… Люди в панике врассыпную…

Тут-то вторая Альба и появилась, только уже не в платье, комбинезон на ней черный… Альба такой в магазине видела, хотела померить, на цену посмотрела, примерять не стала…И из пушки, из пушки по ним… по кому, по ним… неизвестно. Всех перебила. Ни у кого такой пушки нет, Альба только у той, у второй Альбы видела… Как знак отличия… знак власти…

Боня-боня-боня-боня…

Вот-вот, а потом Альба на часы посмотрела, а часы в телефоне ничего не показывают, поиск сети… Кинулась туда-сюда, как пришла сюда – не помнит, догулялась, досворачивалась. И не бросишься к первому прохожему, не спросишь, как пройти на вокзал…

Долго металась туда-сюда, уже и слезы из глаз, кое-как нашла этот дом, не дом – дворец, упирается в небо, звезды разбиваются о его крышу, замертво падают на тротуары… А у дворца охрана стоит, выпустить кого-нибудь, это всегда пожалуйста, а вот впустить…

Тут-то все и было… когда слезы в три ручья, и подходит какой-то, за подбородок берет, тащат куда-то… меж собой переговариваются… И вывели-таки, в зал, и дальше, на лестницу, часовой в черном даже по плечу похлопал, мол, не скули, и сунул какой-то штрундель-хрюндель с барского стола…

Вот это обиднее всего было… За кого они нас принимают… нас… живущих миром ниже… Кинули, как подачку боне-боне-боне-боне…

 

Вот тебе и боня-боня-боня-боня…

У них там все не так… у них там не висят списки на отчисление, про которые мать еще не знает, вот тут точно скажет – вся в отца, и будет права, тот тоже с первого курса вылетел…Зачем, скажет, работала… вот чтобы на комбинезончик не смотреть, не облизываться, вот и работала… Хорошо еще комбезик не видела, вообще прибьет…

Боня-боня-боня-боня…

Вот он, нате вам, император Наполеон, у кормушки сидит, его императорское величество, и ведь хочешь не хочешь, пойдешь за чаппи в такой снегопад, намело выше крыши…

Да, у них там не метет… у них там вообще вечное лето… У них там все как-то не так, угораздило же родиться императрицей, как войдет, все перед ней навытяжку замирают, и кофе в постель подают, не иначе, и что изволите сегодня откушать…

Вот черт…

Альба и на других этажах была, только там неинтересно… На третьем этаже руины какие-то, выжженная земля, холод собачий, трупы лежат… Альба себя мертвую видела, страшно так, лежит, вся кровью залитая, парня какого-то обнимает, тоже мертвого… Видела там живых пару раз, одни кости торчат, глаза глубоко-глубоко в глазницах, Альба им хлеба принесла, ветчинки, они почему-то Альбу испугались…

Потом четвертый этаж…Там скалы какие-то, и берег моря, и у кромки воды плесень какая-то синяя плескалась, Альба ее растоптала нечаянно… она не хотела… Обидно так, как оборвалось что-то в сердце… Эта бы плесень через пару миллиардов лет из воды на сушу вышла бы, в руки бы палку взяла, и палкой бы этой звезду с неба достала, а так… Альба на четвертый этаж траву приносила, вьюнки всякие, только они не прижились…

Боня-боня-боня-боня-боня…

Да не отстанет же Боня, хоть ты тресни, встань и иди, корми Боню этого… пропади он… И так не хочется из теплой норки вылезать под одеялом, от телевизора, там как раз Поттер на метле от дракона улетает… Да как же, попробуй не угоди их императорскому величеству…

Тут-то все и случилось…

Когда возвращалась, когда уже вышла из лифта… десятый этаж… Тут-то и услышала, как кричат… выглянула… а там она, мертвая лежит, в комбинезоне… не в таком, как у Альбы, а… ну как вам сказать… Альбин комбезик с ее прикидом и рядом не валялся…

Тут-то все и случилось…

 

Боязно Альбе.

А как не боязно… Не так встанет, не так повернется, не туда сядет – и все, и пиши пропало. И так уже эти все, от мала до велика, на нее поглядывают… Да точно ли Альба, да наша ли Альба, да наша бы ни в жизнь к этому платью вон те туфли бы не надела…Да как она кренделя-хрюнделя из тарелки берет…

Боязно.

хорошо еще, говорить ни с кем не пришлось, тогда бы точно увидели – не Альба. Альба же сколько у них была, столько язык их не знала, и сейчас вот, ведет прислуга в покои, трещит что-то по-своему, Альба ни слова не может разобрать… Намекнуть, что ли, служанке, посвятить в свою тайну… да боже упаси, тогда Альбе точно не жить…

И так страху натерпелась, кто же знал, что в ванной никакие краны поворачивать не надо, и одежду снимать не надо, заходишь, она сама на тебе растворяется, и пена, пена со всех сторон, мойся не хочу…

И с одеждой тоже Альба опростоволосилась, ну про сушилку еще как-то поняла, что к чему, а вот откуда теперь одежду взять… Так и сидела голая, служанка болтает там чего-то свое, Альба молчит, кивает, намекает, знаками показывает, мне бы одеться… Служанка только руками разводит, показывает на экран на стене… Ну экран и экран, ну каталог одежды, так то каталог, а мне бы сейчас что-нибудь на себя… Хотя вон от того платья не отказалась бы, будь другом, закажи мне, как у вас там заказывают… Тычет пальцем в платье, и вот оно уже, на Альбе…

Вот черт…

Кто же знал…

И Боня тут же под ногами крутится, без Бони совсем было бы скучно, боня-боня-боня-боня…

Боязно…

А как не боязно, вон на нее на банкете как косо смотрели… Вроде бы все один в один делала как парень по левую руку, он какой-нибудь пикой какой-нибудь штрундель нанижет, и Альба тоже, он ложечкой начнет из бокала золотых рыбок таскать, и Альба тоже… А все равно на нее смотрели так… так… Ну кто знает, может, для мужчин и женщин этикет разный… или императрица как-то по-особенному себя вести должна…

Боня-боня-боня-боня…

Да что этот боня, опять на стол залез, морду в торт сунул… ах ты ваше императорское величество… Кутузова на тебя нет… Люди ничего, вежливо посмеиваются, все-таки императрицы песик, не кот начихал… или кто у них тут Альба… властительница мира…

Альбе неловко за Боню.

И за себя неловко. До сих пор не знает, кого как зовут, а вроде лица одни и те же, шуплый паренек в серебряном костюме, здоровый толстяра в черной форме, полиция, должно быть, еще какой-то – лысый, в белых одеждах, с этим поосторожнее надо быть, он один на Альбу смотрит не как на госпожу, а как-то… Ну не как на подчиненную, а… ну, нехорошо как-то смотрит. Еще какой-то сидит, доходяга, верста коломенская, кожа да кости, смотрит так скорбно… больной, что ли… Альба его подбодрить пыталась, гляди веселей, он из себя улыбки вымучивает… кажется, вот-вот заплачет…

А за себя неловко. Позавчера учудила, поехали кататься над городом, потом на пляж на какой-то завернули, цветы там такие огромные… в руках не унесешь… вода ласковая-ласковая, Альба и плавать толком не умеет, ее этот щупленький поддерживал, руки у него сильные… слово выучила, кажется, ааар-омм, это значит – море. Что за язык у них, этим языком подавиться можно… А письменности вроде совсем нет, ни одной книжки не видела…

Ну и вот, как обратно лететь, Альба подходит к машине, и давай искать, где дверцу открыть… А приближенные смотрят на Альбу, как на нечистую силу, как она с дверью мается… потом этот, тощий подошел, сказал что-то на своей тарабарщине, дверь открылась…

Просекут…

Да что просекут, похоже, уже просекли… Сегодня за обедом этот толстяра все Альбе приборы подавал, какие-то там райские сливки на кренделя-хрюнделя намазывал, потом этот щупленький Альбу танцевать учил… и обслуга уже сама перед Альбой двери открывает, постель включает, постель у Альбы такая, силовое поле тебя над полом поднимает, обнимает, ласкает, засыпаешь, как в гнездышке…

Неужели, просекли…

Очень похоже…

Боня-боня-боня-боня…

 

Боня-боня-боня-боня…

Только и слышится по этажам – Боня-боня-боня-боня, на втором, на третьем, на пятом, на десятом, носятся люди, кричат – Боня-боня-боня-боня. Пропал Боня-боня, ускакал куда-то, черт его пойми, куда… слышно, лает где-то, а где лает, черт его пойми…

Бонябонябонябоня…

Там вроде, за стенкой, да за какой стенкой, тут этих стенок, как звезд на небе, и за каждой вроде как Боня-боня. Дядьки все эти уже с ног сбились, Боню-Боню искать, по этажам, по лестницам… Злые-презлые, этот особенно, тощий, видно, терпеть не может Боню-Боню этого, а куда деваться, королевская воля…

Боня-Боня-Боня-Боня…

И вроде слышно где-то – гам! Гам!

А дядьки снуют, не унимаются, они-то все входы-выходы знают, и черный вход, и белый вход, и серо-буро-малиновый ход, и зеленый в крапинку, и какой хочешь, Альба и не знала, что их тут столько. И миры, миры, вот так заплутаешь в них, хрен назад выберешься…

Боня-Боня-Боня-Боня…

И вроде бы голос где-то девичий – Боня-боня-боня-боня, там, за стеной, слушает Альба, не верит Альба, да неужели ее… видно, другая какая-то Альба там бегает, Боню-боню-боню-боню своего ищет, ух, найдет, ух, уведет Боню-Боню-Боню-Боню, ищи-свищи…

Бонябонябонябоня…

Гам! Гам! Там! там!

И нате вам, выискался, вон идет толстяра, переваливается, тащит на руках Бонюбоню-бонюбоню, вырывается Боня-боня-боня-боня, к хозяйке бежит…

Гам! Гам!

Там! там!

 

Просекли.

Не сразу. По недоволвочкам, непоняточкам, там не с той ноги не на тот коврик встала, тут не ту ложку не в то ухо сунула. Просекли – в какое-то утро, да что утро, часа два уже наверное было, когда Альба встает, выбирает платье, да разве выберешь, их тут вон сколько… Надевает, синее со звездами, и цепочку, которая в темноте светится… Тут прислуга и заходит, подает что-то в чашечке, потом на цепочку альбину показывает…

О-о-гм-а-у-у-у…

Альба кивает. Улыбается. Альба всегда кивает и улыбается, когда с ней говорят… Сердится обслуга, снова показывает цепочку:

О-о-огм-а-у-у-…

Все так и замирает внутри… Альба теребит цепочку…

О-о-гм-ау-у…

Служанка смеется, есть над чем посмеяться, то еще произношение у Альбы… Альба на себя показывает, говорит:

Альба.

Альба, Альба… - и себе в грудь тычет – Кариам.

Кариам так Кариам… очень приятно… Надо бы и остальных узнать, кого как зовут, а то вчера весь вечер с этим доходягой провела, даже имени его не знает. Уж очень он настаивал, чтобы Альба с ним в тир пошла, сердился даже, казалось, вот-вот расплачется… А ничего, интересно было, слуги Альбе пушку вынесли – ту самую, которая только у императрицы, она и по руке Альбиной сделана, чтобы никто кроме Альбы ее не взял, обнимает пушка Альбину руку, прижимается к подушечкам пальцев… узнала хозяйку. И как все хлопали, когда Альба первый раз из этой пушки выстрелила… еще разбила плафон, думала, хозяин тира счет вынесет, рассердится, а он только прыгал и в ладоши хлопал…

Вот это жизнь… когда на тебя выпускают чудовищ, и знаешь, что ненастоящие, иллюзии, а все равно страшно, и стреляешь – в драконов, в ящеров, в каких-то пришельцев, н-нате вам, получайте… Кажется, те тоже ненастоящие были… из хлябей небесных… Альба даже какого-то монстра подбила, который на тощего набросился… Уж как потом этот худышка благодарил, как будто она ему и правда жизнь спасла… Домой ехали, целовались, а когда Альба перед покоями своими с ним прощалась, как он смотрел… Он-то думал, Альба его с собой поведет, и как же так…

Как же так…

Вот так…

Это Альба хорошо помнит, что та, другая Альба каждый вечер кружилась по залу, раз, два, три, показывала на кого-нибудь пальцем… уводила в покои… Альба тогда тоже мечтала, чтобы вот так… все мужчины к ее ногам… что там какой-то Антон… И вот они все… у ее ног… но нельзя же так… ну не знает Альба, почему… ну нельзя…

Боня-боня-боня-боня…

Боню-боню с шампунем вымыли, его императорское величество, ходит, себя вынюхивает… ищет, чего бы еще нашкодить…Что-то сегодня Альба интересненькое задумала… а да, фильмы эти, четыре-дэ, где сама вместо главной героини…

И лысый подходит, и подает Альбе пушку. Да ну вас, не хочу я сегодня в тир, пойдемте видео посмотрим… Вам, мужикам, конечно пострелять охота, вот у меня отец так же… как осень… Так что пусть тут мать не говорит, что вся в отца, не мое это, не мое…

Лысый настаивает. Лысый показывает на календарь, что ты мне туда тычешь, все равно ничего не понимаю в ваших календарях, ни недель, ни месяцев, какая-то белиберда…

Ладно, в тир так в тир… Альба долго выбирает костюм, вот этот подойдет… люди хлопают в ладоши, восхищаются Альбой, щелкает что-то, должно быть, видеокамеры…

Боня-боня-боня-боня…

Альба прыгает в машину, взлетают над городом, лысый целует Альбе кончики пальцев…Императрица… хоть бы расспросить у них, что, да как, да почему, а то сколько живет здесь, толком не знает…

Машина летит над городом, огромным, сияющим…

Столица столиц…

Альба тихонько тычет пальцами в высотки, в предметы, слушает тягучие названия, которыми можно подавиться. Боня-боня визжит, а, не нравится, что летим… Толстяра щелкает пальцами, дразнит его императорское величество Буонапарте, и не поймешь, то ли перед хозяйкой выслуживается, то ли правда Боня ему этот нравится…

Машина делает крюк, столица столиц остается где-то там, далеко, далеко. Альба не понимает, что видит, выжженную пустыню, руины, обломки чего-то великого… видит чахлые поля, видит людей, бегущих врассыпную, кажется, от Альбиной машины…

Лысый кивает на пушку в руке Альбы. Альба не понимает, кивает в ответ. Лысый снова кивает – на пушку… и на тех, внизу.

Альба не понимает. Альба мотает головой.

Лысый настаивает.

Альба снова трясет головой. Еще не хватало. Нет, кто их знает… может, эти, внизу… плохие какие-нибудь… может, так надо, чтобы их убивать… только… Только разобраться бы сначала, что к чему в этом мире… и… и вообще, нет, нет, нет…

Лысый настаивает, хмурит брови, кажется, обиделся. Альба качает головой. Показывает на столицу, давайте вернемся… там уж расскажете… что к чему…

Лысый требует. Альба скрещивает руки, ты мне еще указывать будешь, что делать, чего не делать… я здесь королева, ты так, советник или кто там… Нехорошо смотрит лысый на Альбу…

Боня-боня-боня-боня…

Лысый вынимает пушку, свою пушку, простенькую, взводит курок. Альба мотает головой, нет, не надо, не так меня поняли, и вообще…

Боня-боня-боня-боня…

Боня-боня бросается на лысого, тут же летит кувырком, ай, метко стреляет толстяра, прямо в глаз его императорскому величеству, и лысый тоже метко целится, а что тут целиться, в сантиметре от Альбы…

 

…вожу до Вашего сведения, операция не прошла, объект не сработал, приступаем к поискам нового объекта (предположительно эт. 3), два предыдущих ликвидированы.

 

Начальник Управле….

 

Таня-таня-таня-таня…

Кричит женщина в подъезде, зовет свою Таню.

Таня-таня-таня-таня…

Кричит мужчина, ходит за женщиной, зовет свою Таню. Семь раз у него уже телефон звонил, семь раз звонки сбрасывал, на восьмой раз и вовсе наорал, не звони мне больше, выдра крашенная…

Таня-таня-таня-таня…

Ходят люди, знакомые, незнакомые, ищут что-то… Таню нашу не видели? Ну такая… ну, обыкновенная… или Альбу… это у нее ник в сети, Альба, а по паспорту Таня…

Таня-Таня-Таня-Таня…

Ходит Антон, ищет что-то, во дурра девка, еще додумается, вены порежет… Натура тонкая, вон какие стихи у нее… Дурная и есть, к Нинке подсел, она уже и руки в боки… А у кого физику прикажете списывать, не у Таньки же, которая дважды два без калькулятора сложить не может… Ну только дай добраться до тебя, все припомню, и что не звонила, и что на письма ноль внимания, и…

Таня-Таня-Таня-Таня…

Ищут люди, знакомые, незнакомые, по этажам, среди миров, там только руками разводят, не знаем, не видели, на девятом этаже искать нечего, там трилобиты какие-то свою цивилизацию построили, на восьмом лес дремучий, человеком и не пахнет, там, может, заблудилась… На седьмом видели Таню, только там не наша Таня, чужая, живет в шалаше из шкур единорога, у местного шамана учится вызывать дождь. На второй этаж и вовсе охрана не пустила, там искать нечего…

Таня-Таня-Таня-Таня – вечером по дворам.

И – на всякий случай – Боня-боня-боня-боня…

И вроде как слышится где-то рядом, вот, под боком – Там! там!

Слышно, а не видно…

Ходит где-то Таня, по мирам, чья-то дочь, чья-то жена, чья-то властительница, чья-то рабыня, по ступенькам бесконечной лестницы – Боня-боня-боня-боня…

 

2012 г.

 

Из правил внутреннего распорядка

 

…простите, дорогой мой отец, что осмелился долго не отвечать на ваше письмо. События последних дней заставляют меня долго собираться с мыслями, прежде чем взяться за перо, тем более, я не в силах выразить словами чувства, переполняющие меня.

Прежде всего, дорогой отец – да продлят боги ваши дни на земле – посмею не согласиться с вами в вашей оценке милой моему сердцу Лауры. Никогда я не видел создания более чистого, более целомудренного, в ком нежная чувственность сочетается с проницательным умом, которому позавидовал бы любой мужчина.

Осмелюсь сообщить, дорогой отец – да будет долгим ваш век на земле – что обстоятельства непреодолимой силы вынудили меня так скоропостижно покинуть родительскую усадьбу и отправиться на поиски милой моему сердцу Лауры, в имение, где прошли последние ее дни. Посмею так же не согласиться с вашим убеждением, что моя Лаура повела себя недостойно, бесследно скрывшись от меня. Не согласен также, что она бежала, чтобы избежать наказания за якобы совершенные финансовые махинации.

Обещаю, дорогой отец, что непременно напишу вам, как только прояснятся обстоятельства исчезновения моей Лауры и – возможно – ее погибели, поскольку мое сердце нашептывает мне, что не искать мне милую сердцу Лауру среди живых.

Сегодня я бегло осмотрел имение, в котором возлюбленная моя коротала свои последние дни. Я видел стол, где сидела она, когда писала свое последнее письмо, прежде чем исчезнуть бесследно, я видел ее альбомы с репродукциями картин Того, что было До, я так и не осмелился взглянуть на них как следует, даже в присутствии Лауры я не мог смотреть на них без трепета.

Еще тысячу раз прошу прощения, дорогой отец, что осмелился ослушаться Вас.

 

Ваш недостойный Мунк.

 

Противорадиационное убежище – (ПРУ) предназначено для укрытия людей в случае радиоактивного заражения местности. Стандартное убежище рассчитано на местонахождение в нем 300 человек. Помещение убежища включает в себя:

Основное помещение

Хозяйственное помещение № 1

Хозяйственное помещение № 2

Санитарное помещение

Медпункт

(Запасник с продовольствием)

Вентиляционная шахта

 

Мой дорогой отец.

 

Прежде всего – тысячу раз прошу прощения, что задержался с ответом на ваше письмо: и снова обстоятельства оказались сильнее меня. время мое, дни мои и ночи мои уже не принадлежат мне, все они отданы милой моему сердцу Лауре, которую я должен найти – живую или мертвую. И тысячу раз простите меня, дорогой отец, что забываю заветы предков, и смею отдать свою руку и сердце женщине, в чьих жилах течет не королевская кровь. Но клянусь вам, дорогой мой отец, моя Лаура стоит того, чтобы ради нее нарушить все правила и традиции.

Посмею не согласиться с вашими словами, дорогой мой отец, там, где вы в своем письме называете мою Лауру приспешницей мракобесов. Осмелюсь сообщить, что открытия и откровения, коим учила меня моя Лаура, не имеют ничего общего с мракобесием. Более того, чем больше я посещал клуб моей Лауры, тем более убеждался, что наша привычная картина мира в корне неправильная, и требует переосмысления.

Мой дорогой отец, при всем уважении к вам не могу не признать, что вы зажали свой разум в рамки школьной программы, где два плюс два равно четырем, и никогда – пяти. Однако, наш мир слишком сложен, его не сожмешь до тесноты школьного класса, его не разложишь на цифры и буквы, и не разлинуешь в клеточку.

Вы говорите, дорогой отец: до нас не было ничего. дикая и неустроенная земля, по которой в первобытных лесах бродили дикие звери. Но как тогда вы объясните, дорогой отец, древние руины к северу от столицы, руины, которые даже сейчас поражают воображение своими масштабами – что уж говорить о тех временах, когда они еще не осыпались, разрушенные неведомой силой? Лаура возила меня в мертвые города, о которых я доселе ничего не знал. вы напрасно полагаете, мой дорогой отец, что мы ездили предаваться разврату, моя Лаура так же чиста и невинна, как цветок лотоса за мгновение до рассвета.

Так вот, дорогой отец, я видел города, и осмелюсь заявить, что самые лучшие наши зодчие никогда не сотворят ничего подобного. И если наша официальная наука делает вид, что никаких городов не существует – это не значит, что их нет. вы говорите, дорогой отец: ветер причудливо выветрил скалы. Но дорогой мой отец, вы не видели этих городов, вы созерцали причудливый узор оград, который не может быть ничем иным, чем творением разума, во много раз превосходящего наш разум. Мы были там – я и моя Лаура мы срисовывали узоры оград, и тайные знаки на башнях… нет, не могу писать, сил нет вспоминать мою Лауру, которая значила для меня больше, чем сама жизнь…

 

Ваш недостойный Мунк

 

…в противорадиоактивном убежище (ПРУ) запрещается:

- покидать убежище без официального разрешения коменданта

- покидать убежище при отсутствии средств индивидуальной защиты

- самовольно включать и выключать свет, электрические приборы

- наносить вред системам жизнеобеспечения убежища

- самовольно употреблять продукты из запасников

- нарушать правила внутреннего распорядка убежища

- наносить вред имуществу убежища

- препятствовать нормальной работе систем жизнеобеспечения…

 

Мой дорогой отец

 

Несмотря на то, что чрезвычайно огорчил вас своим побегом из имения, так, что вы даже не ответили на мое последнее письмо, - все-таки осмелюсь просить вашей помощи, боюсь, что мне одному не разгадать тайну, окутавшую жизнь и смерть моей Лауры. Осмелюсь рассчитывать на помощь королевской гвардии, хотя прекрасно понимаю, что столь непослушный сын не достоин, чтобы ему выделили даже десяток солдат, не говоря уже о роте.

Перво-наперво сообщаю вам, дорогой отец, что сходил к местному провидцу, известному своей мудростью, расспросил, жива ли моя Лаура, смею ли я надеяться на чудо. Каково же было мое удивление, когда провидец не смог дать ответ, то ему казалось, что моя Лаура в мире живых, то чудилось, что в мире мертвых, то и вовсе грезилось, что Лаура моя где-то между тем и этим миром.

Я пробовал собрать небольшой отряд, чтобы исследовать лес, который начинается за городком. Но к немалому моему разочарованию даже самые отчаянные и горячие головы отказались следовать за мной, и когда я предлагал им неслыханные суммы, они только качали головами. Более того – я заметил, что жители стали сторониться меня, как будто я сам стал частью того, непонятного мира, о котором говорил.

Признаюсь, отец, я и сам боюсь темного леса, как боимся мы все, я плоть от плоти нашего мира, где наше – это все, что здесь, в городах, привычное, родное, долгие вечера у камина, запах домашнего пирога, шепот матери, ласкающей ребенка, вечерняя молитва у алтаря, а все чужое, нездешнее – там, в лесу, в непролазных дебрях, где звери, где руины мертвых городов, где жуткие легенды – о непонятных временах, затерянных в глубине веков, об умерших цивилизациях, о жутких тварях, живущих под землей, куда не проникает ни один луч солнца. И в жизни бы не отважился я заглянуть в эти миры, если бы не Лаура, открывшая мне глаза на мир. И сердце мое рвется туда – в дебри, откуда нет возврата, в темные чащи, проклятые во веки веков.

 

Ваш недостойный Мунк

 

Из правил внутреннего распорядка противорадиационного убежища (ПРУ)

Противорадиационное убежище (ПРУ) предназначено для массового укрытия людей в случае массового радиоактивного заражения местности.

Запрещается покидать территорию ПРУ без официального разрешения коменданта.

Мероприятия по выходу из ПРУ с целью исследования местности осуществляются только группами не менее 10 человек, экипированных средствами индивидуальной защиты (СИЗ),в т.ч. противогазами (ВШ), автоматами АКМ-47, кирзовыми сапогами до колен, дозиметрами, а также…

Исследование местности осуществляется только в пределах территории, где уровень радиации составляет не более…

При обнаружении…

 

Мой дорогой отец

 

Мне вполне понятен ваш праведный гнев, возможно, на вашем месте я бы испытывал точно такие же чувства. Однако, при всем моем уважении к вам осмелюсь возразить, поскольку многие ваши замечания вызывают у меня недоумение.

Прежде всего, мой дорогой отец, осмелюсь заметить, что вы не правы, когда уверяете, что моя Лаура продала душу темным силам подземелий. Да, в своих странствиях по мертвым городам моя Лаура находила чудеса, лежащие за пределами нашего понимания. Более того, когда она показывала мне свои находки, я не мог смотреть на них без трепета, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ним. например, она показывала мне крохотную коробочку, издававшую странные звуки, если на нее нажать, и светится в темноте, но не греет. Лаура полагала – и я с ней полностью согласен – что это не просто игрушки, призванные услаждать зрение и слух, что каждая такая машина может делать множество удивительных вещей, о которых мы не имеем представления.

Я разыскал находки Лауры, они лежали в ее комнате, в сундуке. Да, спешу покаяться, мой дорогой отец, я прикасался к ним, я брал их в руки. Обещаю сходить в церковь, покаяться – в первый же церковный день. Да, я перебирал те предметы, в надежде, что они раскроют тайну гибели моей Лауры – но тщетно, разум мой слишком слаб, говорить с подобными чудесами.

 

Р.с. Поверьте, мой дорогой отец, я боюсь этих таинственных предметов ничуть не меньше, чем любой здравомыслящий гражданин. И если бы не пропажа моей бесценной Лауры, в жизни бы не обратил взоры свои к темным лесам и темным мирам – там, под нашим миром. И чувствует сердце мое, что существа, создавшие такие чудеса, должны обладать невероятной силой, и если – не дай бог – судьба сведет нас на тропе войны – не смею сказать, на чьей стороне будет победа.

 

Ваш недостойный Мунк

 

Из правил внутреннего распорядка противорадиационного убежища (ПРУ)

При обнаружении крупных животных следует немедленно покинуть опасную территорию.

Во время исследования местности вокруг ПРУ категорически запрещается:

- покидать группу, самостоятельно исследовать территорию

- приносить на территорию ПРУ какие-либо объекты с зараженной местности, если только не получено другого распоряжения

- заходить на территорию бывших городов в районы высотных зданий, подходить слишком близко к домам, заходить внутрь зданий

При обнаружении…

 

 

Мой дорогой отец

 

Принимаю все ваши возражения, и ваш гнев, и вашу тревогу за меня. поверьте, чувствую себя не менее тревожно здесь, в маленькой усадьбе на окраине городка, на границе нашего мира и чужого мира. Дорого бы я дал, чтобы оказаться как можно дальше отсюда, однако тайна моей Лауры держит и не отпускает меня.

Мой дорогой отец, осмелюсь вам признаться в том, в чем не смею признаться больше никому из смертных – только потому, что никогда не было и не будет у меня тайн от Вас. До сих пор не могу без содрогания вспомнить события того дня, тем более – изложить их на бумаге.

Дело в том, дорогой отец, что я нарушил вековые запреты, сделал то, за одну мысль о чем меня могли бы объявить сумасшедшим. Да, я покинул пределы городка, я углубился в лес – по тем неприметным тропинкам, которые вытоптал незнамо кто, незнамо когда, я шел на поиски своей Лауры. Сердце мое подсказывало мне, что милую сердцу любовь мою следует искать там, в лесах.

Предвижу ваш гнев, дорогой отец, признаю – я его заслужил. Думаю, однако, что я сам уже достаточно наказал себя, поскольку тот ужас, который я пережил там, в чаще, не сравним ни с чем, и вряд ли кто-то из смертных пережил подобное.

Да, мой дорогой отец, я виноват сам, и ни один здравомыслящий гражданин в жизни бы не додумался включить в лесу хитромудрые вещицы, издающие непонятные звуки. Но напоминаю, мой дорогой отец, что сердце мое переполнено любовью подобно тому, как переполняется по весне Река Жизни, мощными потоками сметая ветхие деревушки в низинах.

И я включил поющие машины… лучше бы я не делал этого, ибо через какие-то минуты услышал ответ – оттуда, из темноты, из лесной чащи. Неведомые звуки, неведомые мелодии мира, о котором мы ничего не знаем, мира, в который наш разум, загнанный в рамки школьных дисциплин, отказывается верить.

Стоит ли говорить, что я бежал из чащи – бежал, как обезумевший, теряя драгоценные предметы, найденные моей Лаурой. Я сам виноват, отец, если бы я не пошел туда, в чащу, если бы не обернулся на опушке, я бы не увидел мельком там, на холме…

Нет, не смею сказать, сам не смею поверить себе…

 

Р.С. и все-таки я был прав, мой дорогой отец, когда искал следы моей исчезнувшей Лауры там, в лесах. Потому что за минуту до того, как я услышал звуки чужого мира, я подобрал в пожухшей листве колье моей Лауры, которое я сам заказал для нее у лучших ювелиров, колье, которое она носила на своей лебяжьей шейке.

 

Ваш недостойный Мунк

 

Из правил внутреннего распорядка противорадиационного убежища (ПРУ)

Призывы к насильственному свержению власти коменданта, а так же любые высказанные публично сомнения в законности власти настоящего коменданта караются смертной казнью через расстрел.

Публично высказанные предложения покинуть ПРУ с целью колонизации надземной территории до 2047 г. караются изгнанием с территории ПРУ

Категорически запрещается приближаться к пустырям, на которых расположены гнезда мутантов во избежание нападения зверей.

 

Дорогой отец

 

Премного благодарен тебе за деньги, которые ты мне выслал, смею заверить, что покину эти проклятые места как можно скорее, как только найду мою Лауру, живую или мертвую.

Горе мне, отец, горе нам всем, кто по-прежнему считает, что земля плоская, и покоится на спине черепахи, что плывет по бесконечному океану. Горе нам, кто считает, что предками нашими были мелкие зверьки, и что до нас землю укрывали дикие леса, где прятались дикие звери. Такая картина мира слишком уютная – чтобы быть правдой.

Я снова и снова перебираю печальное наследство, оставленное мне Лаурой, вещи, назначения которых я не понимаю, или понимаю лишь отчасти. сегодня я нашел дивную вещицу, рамку, по которой бегали живые картины. Видел бы ты, дорогой отец, эти чудеса, не поддающиеся описанию – ты бы не стал так уверенно повторять догматы школьных учителей.

Потому что я видел…

Не могу говорить об этом…

Не поддается…

Я видел их на живых картинах, - похожих, и в то же время не похожих на нас, тупые, сплющенные морды, густая шерсть на круглых головах, жуткого вида руки, и я видел, что пальцев у них намного меньше, чем у нас…

Они… как передать тебе, что они делали, если я сам этого не понимаю… они жили – своей, непонятной, неведомой жизнью, я видел огромные сборища этих тварей, когда все они, подобострастно замерев, слушали кого-то, должно быть – своего вождя, я видел огромные города, подобные которым не могут присниться в самых отчаянных фантазиях, крылатые машины, летящие в небо, мириады огней, какие-то механизмы, которых я так и не понял…

Если бы милая сердцу Лаура была здесь, она бы смогла объяснить хоть что-то, она всегда понимала больше меня. я же ограниченным своим сознанием могу только строить какие-то догадки, вряд ли имеющие что-то общее с действительностью. Мне все больше кажется, что что-то произошло в тех эпохах, от которых не осталось даже воспоминаний, что-то страшное, непостижимое уму, после чего остались покрытые пеплом руины, которые все больше укрывает дикой порослью. И разум мой отказывается понимать страшную закономерность, для чего великая цивилизация, достигшая своего рассвета, уничтожает себя – будто показывая, что больше ей не к чему стремиться…

Мой дорогой отец… я бы и сам с радостью сказал себе, что это не более чем фарс, мистификация, сказка, выдуманная, чтобы пугать непослушных детей. Если бы это было не более чем легендой…

Но… дорогой мой отец… не сочти меня безумцем, я бы и сам предпочел не верить себе. Но то, что видел я на холме, когда убегал из леса…

Я видел это существо. Высокое, непонятно как держащееся на земле, круглую голову, покрытую шерстью, плоскую морду, закрытую маской. Дорого бы я дал, чтобы забыть увиденное мною. Но клянусь тебе, жуткие воспоминания еще долго будут преследовать меня в снах.

 

Р.С. возможно, я бы и мог забыть это… В конце концов, на то и существует темный мир, мир леса, мир глубоких подземелий – чтобы наводить страх. Я бы и забыл – вернувшись в свой мир, простой, понятный, мир уютных очагов, теплого дома, ужинов в кругу семьи за плетеной скатертью. Но… сегодня ночью…

Не могу писать…

Клянусь тебе, отец, мне не померещилось. Я видел эту тварь… там… снаружи… у порога дома… оно, с плоской мордой, с круглой головой – заглядывало в окна.

И я чувствую, что это только начало…

 

Ваш недостойный Мунк

 

Из приказов коменданта Противорадиационного убежища (ПРУ)

Предложение Игоренко А.Н. о массовом истреблении колонии крупных зверей к северу от ПРУ считать нерациональным в связи с тем, что упомянутые звери не представляют опасности, не делают никаких попыток нападения на людей.

Предположение Каторгина В.С. о наличии у зверей зачатков интеллекта в связи с их происхождением от человека считать ложным.

При проникновении на территорию ПРУ крупных животных а так же при нахождении крупных животных в радиусе 100 м от ПРУ следует производить точечный отстрел животных

Предложение о культивировании дикого лесного картофеля на территории ПРУ…

 

Мой дорогой отец

 

Боюсь, что это мое последнее письмо. Прежде всего я прошу прощения за все хлопоты и беспокойства, которые я причинил тебе. Признаюсь, я оказался и правда непутевым сыном, поправшим заветы предков. И королевский трон по праву перейдет к моему брату, он будет более достойным твоим преемником.

Это письмо я пишу не сам, рука моя уже не может держать перо. Я диктую эти строки городскому лекарю, который ухаживает за мной, делает все возможное и невозможное.

Признаюсь честно – во всем, что произошло, виноват только я сам, и никто больше. Любой здравомыслящий гражданин на моем месте давно бы покинул эти проклятые места, уверенный, что никакие силы больше не вернут его подругу из того мира, в который она ушла безвозвратно. Но видимо, правду говорят, что сердце влюбленное не внемлет разуму…

Я сам виноват, мой дорогой отец. Да, я снова отправился в лес, которого сторонятся даже самые храбрые воины. Да, я дождался ночи, чтобы проникнуть в самые темные закоулки леса, где…

Да, отец, легенды и мифы не лгут, да, мне посчастливилось спуститься в такие глубины подземелий, о которых самые отчаянные ученые головы не имеют ни малейшего представления. Да, дорогой мой отец, я нарушил все запреты, какие только может нарушить простой смертный, и сам я жестоко поплатился за попрание табу.

Осмелюсь сообщить, дорогой мой отец, что я вовсе не намеревался опускаться глубоко в подземелья, куда века и века не проникает ни один луч солнца… Обнаружив глубокую пещеру, уходящую куда-то, казалось, к самому центру земли, я собирался обследовать верхние ее залы и коридоры, в надежде, что их содержимое прольет хоть крупицу света на исчезновение милой сердцу Лауры. Итак, я спустился в пещеру, явно не естественного происхождения, взору моему предстали ступени, уходящие вниз, тайные знаки на стенах, которые ограниченный мой разум не в силах был расшифровать…

Ступени привели меня в лабиринты залов и коридоров, таких запутанных, что я непременно заблудился бы в них, если бы не карты подземелий, развешенные по стенам. Уже тогда меня поразил тот факт, что большинство карт и надписей казались бесконечно древними, но многие из них выглядели так, будто были сделаны совсем недавно. Кое-где попадались мне кости и черепа, и клянусь вам, дорогой мой отец, не все то были черепа и кости животных…

Дорогой мой отец, да продлят боги ваши годы на земле, сейчас приступаю я к самому печальному моменту моего повествования, о котором не могу говорить, не сдерживая слез. Потому что пройдя по длинному коридору, уходящему, казалось, в бесконечность, я уже хотел повернуть назад, не найдя ничего, что помогло бы мне в моих поисках, когда…

Клянусь вам, дорогой мой отец, это был не сон, не бред, не наваждение моего бедного разума, измученного разлукой с возлюбленной моей. Потому что там, в конце коридора увидел я милую сердцу моему Лауру, услышал голос ее. Признаюсь, мой рассудок не выдержал такого испытания, забыв об опасности, подстерегавшей меня в подземелье, я устремился к милой сердцу подруге моей.

Отец мой…

Как передать вам мои чувства… мысли мои путаются, смерть подступила уже слишком близко, чувствую на челе своем ее ледяное дыхание. Однако все-таки попытаюсь закончить мой рассказ, потому что ужасы, таящиеся в подземельях, угрожают не только мне, но и всем нам…

Да, я приблизился к Лауре, вернее, к тому, что я так опрометчиво принял за Лауру. Ее голос, ее облик… нас разделяла прозрачная стена, недолго думая, я разбил эту стену. Милый сердцу образ тут же исчез, испарился, растаял, и жаркий огонь опалил мои руки.

И только тогда – понемногу придя в себя – я понял, что не один в подземелье. Они уже окружали меня – в тусклом свете я с трудом различал тех тварей, что так поразили мое воображение однажды ночью. Сплющенные морды, белые шкуры без шерсти, густая шерсть на голове, я пытался сосчитать их пальцы, не мог, их было явно больше двух…

Я бросился бежать, что-то подсказало мне, что я бегаю быстрее чем они, жители подземных склепов. Я не ошибся, они и правда не преследовали меня, может, наземный мир был для них диким и незнакомым. Каково же было мое изумление, когда позади меня грянул гром, и что-то ударило в спину. Я бежал – пока были силы бежать, только ближе к выходу из пещер я почувствовал нестерпимую боль и нестерпимый холод, и вязкую липкую влагу, струящуюся по спине, - вестники смерти.

Не могу писать… не могу вспоминать… дальше ничего не помню, очнулся я только здесь, в доме лекаря, горожане уверяют, что нашли меня на лесной опушке, залитого кровью, я бредил, звал Лауру, все время показывал в лесную чащу, там, там…

Да, там… Сегодня их уже видели на окраине города, их, покинувших свои подземелья. Это война, отец, война, которой мы не ждали, война, к которой мы не готовы, и вынужден с прискорбием сообщить, что ваш непутевый сын виновен в начале этой войны, я сам, спустившись в подземелья, потревожил древние силы земли…

Я предчувствую беду – перед которой все прочие беды, пожары, наводнения, засухи, - кажутся пустяком. Мы не готовы к войне с теми, кто правил нашей планетой века и века, кто населял землю до нас, кто оставил после себя сияющие руины, кто своим всемогуществом превосходит самые сильные стихии…

Все… не могу… силы оставляют меня, жизнь уходит…

И все еще не могу забыть то, что увидел там, в подземелье, в последний момент… видение стоит перед глазами, и не отпустит меня… И до сих пор не понимаю я, как мог я видеть милую сердцу Лауру, живую, поющую песнь любви, там, за прозрачной стеной, если… если…

Нет, не могу вспоминать…

Как бежал я – прочь из подземелья, спотыкаясь о мертвые кости, как увидел я тело, почти истлевшее, и на мертвой голове…

Да, на мертвой голове мертвого тела увидел я диадему бесценной моей Лауры…

 

Из правил внутреннего распорядка Противорадиационного убежища (ПРУ)

В связи с событиями последних дней усилить охрану у главного входа ПРУ.

Категорически запретить просмотр видеозаписей поведения животных во избежание привлечения других животных на территорию ПРУ.

Убрать тела убитых животных с территории 100 м вокруг ПРУ во избежание привлечения других животных.

Предложение Игоренко А.Н. о массовом истреблении мутантов к северу от ПРУ рассмотреть с целью…

 

Заключение лекаря

 

Смерть наступила от потери крови. Чем нанесена рана – неизвестно. Предположительно, рогом неведомого зверя. В глубине раны найден кусочек металла. Как туда попал – неизвестно.

Больной перед смертью бредил, говорил о каких-то чудовищах в подземелье, о каких-то древних цивилизациях, просил записать, якобы как письмо отцу. Личность погибшего устанавливается. Предположительно, сын короля, пропавший три дня назад…

2012 г.

 

Авторские права

 

- Настька!

Что за имя ей мать дала… Ну почему Настя, зачем Настя, вот и не звучит теперь – Настька. Ну ладно бы Ирка, Женька, Катька, Ленка… А то – Настька… Ну а как не Настька, Настенька, что ли, если время-то уже половина десятого, Настеньки этой окаянной нет…

Выдумала… в садике ей, видите ли, погулять…

- Настька! Иди сюда, ухи пооторву!

Так, зря сказал, а тои по правде поверит, что пооторву, вообще не выйдет. Она же у меня такая, во все верит, скажешь ей, в чулане бабай сидит, так поверит, теперь попросишь что из чулана принести – а ба-бай… а страсный…

- На-астька-а!

Вот черт… вроде садишко-то маленький, некуда ей деваться… а нет же, делась… Где она, сорока… поймаю, точно ухи пооторву…

Ну будто еще нам проблем мало… Еще мало, что квартира сгорела, третья за год, уже не своя, уже чужая, съемная, дотла, дотла, еще когда ехали сюда, в какое-то захолустье, разбили машину, еще мало… нет, еще нервотрепка…

- Настька!

Завтра же уедем… не знаю, куда, но уедем, не нравится мне это место… да что мне вообще нравится… Бегу не от кого-то, - сам от себя, а сам от себя не больно-то и сбежишь…

Это что… наклоняюсь, подбираю с травы Барби в машине, хорошо живут барби, и машины у них, и яхты, и дачи, и чего хочешь… Правильно жена говорит, повыгнать их из домика, самим жить… Сколько раз говорил Настьке, не бросай игрушки на улице, нет, как не понимает, что денег стоят…

- Настька!

Прохожу – мимо карьеров, крутых, отвесных, черт, неужели обнести ничем не могут… падайте, люди добрые… топитесь на здоровье… что-то розовое мелькает внизу, тряпка, что ли… или кукла… еще какая-то ворона куклу свою проворонила… наклоняюсь… не понимаю.. не верю… Кричу - во все горло, наверное, в созвездии Лебедя меня слышали, как только сам не бросился в этот омут…

 

- Я уже скорую вызвал.

- Да.

Анна смотрит на меня, будто не узнает.

- В полицию бы позвонить надо…

- Да.

- Или они сами приедут. Незваные.

- Да.

- Там врач один был, сказал, уже час как умерла.

- Да.

- Ну что ты все да… - заглядываю в ее лицо, бледное, бескровное, - чаю тебе сделать?

Хочет сказать да, спохватывается, вымученно кивает… Хочу сказать – все будет хорошо, не говорю, понимаю – не будет.

И даже нет сил сказать про то, что теперь меня выпустят серией. Кому они теперь нужны… серии эти… Серия Антона Печерского… мистический детектив…

 

- Большое спасибо, - косоглазый редактор откладывает мой диск, - мы вам позвоним.

Смотрю на него – сильного, уверенного, состоявшегося, чувствую, как что-то прорывает внутри, взрывается – там, в душе, да что у меня осталось от этой души за годы скитаний, за…

- Не позвоните же. Знаю, что не позвоните.

Он смотрит на меня – недоуменно. Я нарушил правила игры, нарушил сильно, жестко, их дело – обещать несбыточное, мое дело – делать вид, что верю…

- Знаю же, не позвоните… уже в скольких редакциях был, и все одно и то же… и…

- А вы как хотели, молодой человек… на этом поприще, знаете…. Единицы выбиваются… а остальные вот, как вы… в неизвестность…

Вздрагиваю – как от пощечины. Это уже слишком откровенно. А как я хотел… сам первый… нарушил правила игры…

- Почему не я-то… слушайте, может… секрет какой знаете?

- Какой вам секрет? Где у меня заначка лежит?

Чувствую – еще немножко, и он вышвырнет меня за дверь. Вот так, пинком. Хочется сказать – не переживу, и знаю, переживу, человек, такая скотина, все переживет.

- Слушайте, честное слово… на все готов, только чтобы издавали…

- На все готовы, говорите…

Он как будто забывает обо мне, сидит, щелкает что-то по клавишам…

- Ну-у… мы вам позвоним.

Хоть за дверь не выкинул, и то ладно… Иду – как по воздуху, что я ему там наговорил, глупостей каких-то, а что глупостей, зато запомнит меня, может, это и есть – пиар…

Сворачиваю – в огни проспекта, в дымный чад кабаков, забыться-забыться-забыться, бежать-бежать-бежать – от самого себя…

 

Мир взорвался.

Еще и еще.

Кое-как поднимаюсь, ловлю ускользающий тротуар, не могу поймать. Эй там, кто-нибудь, настройте гравитацию…

НЕПРИНЯТЫХ ВЫЗОВОВ: 3

Анна… пришибет меня Анна, мало того, что мужик никчемный, денег не приносит, еще и пьет… Волоку сам себя – по улице, то и дело теряю, возвращаюсь, хватаю снова… Оглядываюсь – пытаюсь понять, что за улица, что за город, что за страна, да хоть убейте меня, на Воронеж это не похоже… а нет… улица Алябьева. Все сходится…

02:23

Такси… какое такси, бумажника уже и след простыл… Да мое пьяное бормотание никто и слушать не станет, таксисты тоже себя уважают…

Вспоминаю что-то – выволакиваю за шкирку из памяти, Женька, да, Женька, Лесная семнадцать, да хоть когда заходи, слушай, я у тебя сегодня перекантуюсь, что, роман наваял, а что мне читать не даешь, друг, называется… ага, писать он бросит, я тебе брошу, а кого издавать будут миллионными тиражами, а нобелевку кто получать будет? А?

Женька…

Нет сил набрать номер, нет сил сказать ни слова, снова подбираю себя, волоку по улице, то и дело теряю, бросить бы себя совсем, идти самому, да как бросишь, еще заберет кто-нибудь…

Женька.

И тоже не спит, окошечко горит на восьмом этаже… поднимаюсь… долго терзаю ключи, черт, подходил же какой-то к женькиному замку…

Вхожу.

- Жень, не помешал?

Не отвечает. Представляю, как сидит в наушниках, спиной к двери, подойду, легонько так поддену за бока, у-ух…

- Жень… я…

Не понимаю еще наклоняюсь, еще щупаю бескровную шею, черт, только бы не измазаться, а то подумают, что это я его… кровищи-то сколько…

Что-то как будто обрывается внутри. Нет, хочешь не хочешь, надо звонить, надо вызывать кого-то, знать бы еще, кого вызывают в таких случаях…

Телефон сам шевелится в кармане…

- Алло, Антон, если я не ошибаюсь?

- Д-да.

- Печерский?

- Да, вроде.

- Вроде… или да?

- Да.

- Я тут рассказики ваши посмотрел, парочку напечатаем… Ну, гонорары у нас только через месяц…

- Да бог с ними, с гонорарами…

- Ишь ты какой бессребреник… Вы уж извините, что так поздно звоню, я-то ночная птица… а вы как сказали, что вам любой ценой, так я думал, не страшно, что разбудил…

- Я… не спал.

- Ну, тем более… так давайте согласуем…

 

- …давайте согласуем, мы вам по электроночке макетик книжечки вышлем, версточку, обложечку, а вы посмотрите, как оно вам, все устраивает…

- А… хорошо, - пытаюсь разобрать какие-то слова за девичьим щебетанием, не могу.

- Ну вот и славненько, тогда перезвоните, когда посмотрите, всего вам хорошенького…

- Киваю. Неведомо кому. Отключаю телефон, чувствую себя опустошенным, раздавленным, не думал, что это будет так… так…

- Из редакции? – Анна обнимает мою голову, прижимается губами к макушке.

- Из нее… Книгу издать хотят.

- Да ты чего? Слушай, ну вообще… знала же, что так будет… знала же… Отец все орал, куда ты за этого графомана… мы ему книгу твою вышлем… пусть утрется, идиотище…

- Ну что ты так про отца.

- Да так его… и еще и не так… чучело…

Снова оживает телефон в моей руке.

- Алло.

- Печерский Антон Николаевич?

- Да, я.

Прыгает сердце. Неужели еще… вот так – удачи одна за другой, а что, я слишком долго ждал…

- В больницу скорой помощи подъехать можете?

- А… что?

- Да…. Печерский Николай Андреевич и Печерская Нина Ивановна родители ваши?

Не понимаю. Ору в трубку – громко, навзрыд:

- Шансы есть?

- Да какие шансы. Все уже…

 

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ УДАЛИТЬ ФАЙЛЫ (2432 ШТ)?

 

ДА НЕТ

 

Нажимаю на Да. Чувствую, как что-то буквально обрывается внутри.

Где они еще могут быть… вроде бы все просмотрел… в мусорке блестят обломки дисков, подернутые моей кровью, файлы как будто и после смерти мстили мне. где еще… вроде все пожег… вроде ноутбук прошерстил вдоль и поперек… вроде…

 

ОЧИСТИТЬ КОРЗИНУ

 

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ УДАЛИТЬ ОБЪЕКТЫ…

 

ДА

 

- Ты чего?

Подскакиваю – как ошпаренный, вот принесла ее нелегкая… стоит за спиной, смотрит, не понимает.

- Ты зачем стер?

- А-а… вирус там какой-то затесался…почистить решил…

Чувствую – не могу сказать правду. Самому себе – не могу…

- А дубликаты где?

- А… тут где-то…

- Смотрит мне в глаза – вот ведь, умеет вытянуть правду…

- А… да я…

- Ты… ты с ума сошел?

- Да ты пойми… хватит с меня уже… ты пойми…

Чувствую – сейчас будут крики, скандалы, истерики, чувствую – не смогу ничего объяснить, да неважно, главное, Анна…

- Ты пойми, любимая…

Не поймет. Знаю, не поймет, никогда не поймет, никогда не простит, на звонки не ответит, прогонит с порога. Кажется, она верила в меня больше, чем я сам…

Вхожу в дом – непривычно пустой без нее, без файлов, без… много еще без чего.

 

- Вечер добрый, Печерского Анатолия я могу услышать?

- Это я.

- Анатолий, вы тут пять лет назад рукопись нам свою присылали…

Чувствую, что холодею.

- Хранители Вавилона… Так вот, мы посмотрели… опубликовать решили… актуально вроде сейчас…

- А… нет, нет, отказываюсь я…

- А агент ваш литературный сказал, что согласитесь вы…

- А бошку я откручу агенту этому литературному… охренеть совсем… и-и, не вздумайте даже!

- А мы…

Не дослушиваю, что там – а они, бросаюсь в ночь, в холод, такси, такси, на Волокамскую, быстро, что значит, не поедешь, я тебе не поеду…

Третий час ночи…

Она спит уже… какого черта я к ней мчусь… через ночь…

- …дцать рублей.

- А?

- Платить-то будете?

- А… да… сдачи не надо…

Смотрю на ее окна, пятый этаж, какого черта горит свет… какого черта она не спит… какого…

Поднимаюсь – еще надеюсь на что-то, выискиваю ключи, какой-то подходит, вспомнить бы еще – какой…

 

2012 г.

Фаворит

 

13 июня не знаю, какого года.

 

Сегодня опять снились дома. Нет, не мой дом – другие дома, их было много, до неприличного много.

Никак не понимаю – к чему.

А ведь в чем – в чем, в снах я толк понимаю… И дзен-буддизм, и Конфуция, и часословы, и сонники – все не то.

Дом – символ самого себя, Вашей души. Уютный сельский дом говорит о том, что Вы мечтаете о тихой спокойной жизни…

Нет, дома там были не уютные и не сельские…

Дом – к деньгам, к прибавлению богатства.

И это я знаю без сонников, все, что мне снится – все и есть к деньгам, достаточно попросить у них – и деньги будут…

(все зачеркнуто)

Опять пишу какую-то чушь. А куда денешься, вся моя жизнь – чушь. Чувствую же, что сонники никакие здесь не помогут, сколько их у них не проси. Дома… много домов, огромные, многоярусные, озаренные огнями. И люди – тоже до неприличного много людей, все спешат куда-то, бегут, не успевают, смотрят на часы – не как у меня, механические, а какие-то мудреные, на экранчике. Или подносят экранчик к уху, кричат – никому, в никуда, ну сейчас, сейчас, иду… Как будто в этом мире нельзя остановиться, замрешь – случится с тобой что-то страшное, и нужно все время бежать, бежать…

Снилось небо – не бежевое, как положено, ас какой-то тошнотворной голубизной. Думаю, как бы у меня температуры не было, слишком все это смахивает на горячку…

Главное – я был там, среди них, тоже спешил куда-то, тоже прикладывал к уху что-то холодное, металлическое, кричал кому-то никому – да сейчас, сейчас, черт его пойми, что сейчас… Прыгал в бегущие вагоны, в прозрачных кабинах взмывал под самые крыши домов…

Почитать сонник

(зачеркнуто)

Почитать теорию параллельных миров.

 

Попросить у НИХ:

 

- хлеб белый

- сало с/с

- вафли в шоколаде

 

Отжимания – 55 раз

 

14 июня не знаю, какого года.

 

Снились звери в моем зверинце – ну, они мне всегда снятся, я уже и в сонники не смотрю. Больше сегодня ничего такого не было – о чем стоит писать. Перечитывал – Теорию параллельных миров, какая сволота писала, спотыкаешься о каждое предложение. Заказал у НИХ все, что надо, вместо сала принесли сыр, кретины. А что я хотел, так нарисовал в альбоме, белые ломтики на тарелке. Они поняли – сыр.

Ходил, смотрел свой зверинец – что еще делать, ходи и смотри. Чудные все-таки звери, извиваются всеми щупами, расправляют перепонки, поклацывают, поквакивают что-то, дрожат студенистыми телами. Сегодня насчитал двадцать – многовато даже для первой половины месяца, чего это ради они все вылезли. Вожак все хлопотал, все кудахтал между ними, потом сцепился с кем-то, тоже матерым, крепким, но все-таки похилее вожака. Конечно, одолел, вожак у них сильный…

Он-то меня тогда и сцапал… полгода назад, в декабре… ну я об этом уже писал тогда…

 

15 декабря не знаю, какого года

 

(запись пропущена)

 

(неровным почерком) Записать позднее.

 

 

Черт, забыл ведь тогда, а что не забыл, я, как говорится, свое имя чуть не забыл. Интересно, что это такое – имя. (посмотреть в словаре). Забыл – когда открылась клетка.

Сам не знаю, как получилось. Вроде бы каждый день проверяю все замки, решетки, со всех четырех сторон, все закрыто, никто не выберется. Я свое дело знаю, мой все-таки зверинец, мне за него отвечать. И вот – недоглядел, смотрю – решетка открыта, и этот вожак уже ко мне тянется…

Да, было страшно, да что страшно, до сих пор гаденько в душе, холодок какой-то, будто надел мокрую рубашку. Когда он схватил меня – своими щупами, потащил к себе…

Я думал, сожрет. Уже и вырывался, и извивался, и куснул его пару раз, а что его кусать, они как будто бесчувственные. Думал, сожрет – когда он раззявил свой клюв, а в клюве глаза, огромные, лиловые, страшные. И сам виноват, что не взял кольт, в доме три кольта, на пояс нацепить не судьа…

Ничего… испугался, когда я его куснул, отпустил – бережно так, на лужайку перед домом, еще и решетку прикрыл. Вот это меня поразило – мало того, что отпускает, так еще и дверцу прикрывает… смышленые они…

А ведь это не первый раз… частенько он затаскивал меня в клетку, частенько. Как будто играл со мной – вынимал, долго рассматривал, поглаживал щупами. И каждый раз снова выпускал, и прикрывал за собой дверцу…

Сколько раз уже писано-переписано в дневнике – проверить замки. И проверял, и заказывал у НИХ новые, и ставил – и хоть бы что, лезет и лезет ко мне окаянная тварь…

Так когда-нибудь и вылезет… так и зверинец весь разбежится…

(зачеркнуто)

И даже не думай об этом.

Попросить у НИХ сало.

Подумать, как нарисовать…

И все-таки – проверить замки.

 

Отжимания – 60 раз.

 

18 июня не знаю, какого года.

 

Сегодня мне плохо, очень плохо, давненько так плохо не было, с той зимы, когда подхватил какую-то дрянь, месяц провалялся в горячке. Плохо. Болит голова – но плохо не от этого, тут другое. И что все кости ноют – это тоже не причина, лучше бы все кости ныли в миллион раз сильнее, только чтобы не это…

Не это…

Не могу писать…

Так… соберись… сам себе обещал – честно писать все, как есть… Будь честным хотя бы с самим собой…

Сегодня звери вылезли отовсюду – никогда еще их не было так много, заполонили весь зверинец. Нащелкал снимков, благо, сегодня они какие-то особенно активные – бегают, носятся, свиристят, скрипят, выясняют что-то…

Я так и понял – выясняют, и пришли они не к кому-то, а к вожаку, и принимают какое-то решение, настолько важное, что требует вмешательства всех.

Что я пишу… решение… совещание… Я про них как про людей, а они же звери, звери. Да, чем-то похоже на человеческие саммиты, вот так же сидят за столами, вот так же раскладывают перед собой только не бумаги, а металлические пластинки, звенят ими, как костяшками домино, свиристят, спорят…

Инстинкты.

Игрища зверей.

Я так думаю.

Мне спокойно так думать.

Сегодня разбушевались особенно рьяно, гости настаивали, вожак не соглашался, гости требовали, вожак не уступал. Потом сцепились – как-то неожиданно, все разом, кучей. Первый раз такое видел, чтобы сцепились разом, все, не две, не три особи – вся стая, хыц, хыц, клац, клац, только и слышался клекот. Пытался отвлечь их лазером – бесполезно… в бою они ничего не видят, они самих себя не видят… Двоих-таки загрызли… а потом…

Сам не знаю, как получилось. Кто-то швырнул кого-то на решетку, кто-то толкнул решетку… И зверинец, вся огромная клетка, полетела кувырком. И весь мир полетел кувырком. Удар был такой сильный, что опрокинул мой дом, разбил машину, жалко до черта, хоть не ездил никогда, мирок у меня маленький, ездить некуда, все равно жалко порше…

Это был шок… Да больше, чем шок, я просто не знал, как буду все это убирать, отстраивать дом, латать мебель, как… Да и со зверинцем надо было что-то делать, я, конечно, знал, что держу не хомячков, но не думал, что эти твари… настолько опасные…

На мое счастье, они оказались умнее, чем я думал. Сами выправили решетки, вылезли из клетки, подлатали мой дом, пригнали новый порше… Поутихли – как будто смущенные тем, что натворили. Особенно хлопотал вожак, прямо-таки не отходил от меня весь вечер.

ОНИ тоже постарались, видимо, в качестве компенсации… Принесли мне черный кожаный костюм, принесли на ужин что-то изысканное, пропахшее трюфелями, тем же вечером я нашел в спальне новую плазму, айпад какой-то навороченной модели… Все еще не мог оправиться от шока, даже хлебнул лишнего за ужином, про себя думал – почаще бы дрались…

И еще…

Нет, не могу писать…

Нет… уж быть честным, так до конца…

Я… когда мир полетел кувырком… когда ломали решетку… когда…

Было какое-то наваждение… я даже не могу толком понять, что за наваждение было, так бывает, когда выпьешь лишнего, или курнешь чего-нибудь… только тут…

Короче, мне показалось…

(не могу!)

…что это не они в большой клетке – со всех сторон от моего дома, это мой дом – в стальной клетке, мой дом, мой порше, я сам… площадка для гольфа…

Так вот и показалось – что они снаружи, а я внутри. И кто-то в драке сбил мою клетку со стола, и вожак подобрал ее, бережно поставил на место…

Чушь полная…

Попросить у НИХ…

У кого у НИХ…

Это тоже было как наваждение. Когда показалось… только показалось… что решетка открылась, и появился вожак, и положил на диван в холле черную кожанку…

Бред какой-то.

ОНИ…

Так и померещилось, что звери за решеткой – это и есть ОНИ…

(зачеркнуто)

(вырвано из дневника)

(сожжено)

 

И даже не думай об этом. Не думать. Не думать. Если такие теории идиотские строить, вообще с ума сойти можно…

 

Попросить у НИХ:

 

- кофе

- сахар

- блок сигарет

 

У них… у кого у них…

(зачеркнуто)

 

Отжимания – 54 раза

(плохо. В оправдание – сильный стресс за день)

 

18 июня

 

Опять сон – такой же глупый и нелепый, как все сны. Стою на заснеженной площади, окруженный домами, сжимаю в руках цветы. Вот это хорошо запомнил – красные розы, тяжелые, темные, как пятна крови, мне кажется, они дрожат на ветру, снег обжигает лепестки.

Жду кого-то.

Жду – уже полчаса, и знаю, уже знаю, что она не придет (во сне точно знал, что это она), и все равно жду. Почему-то во сне это было очень важно – дождаться…

Посмотреть сонник.

Ожидание – свидетельствует о том, что вы недовольны своей жизнью…

Какое тут может быть недовольство… хотя – было недовольство во сне, трепетно так на душе, тревожно… просыпаюсь, думаю – а пропади оно все…

 

Отжимания – 60 раз.

Надо бы побольше. И в гольф почаще играть… чтобы не думать…

 

19 июня не знаю, какого года

 

Не могу писать… уже тысячу раз повторил свое обещание – быть честным до конца, и все равно – не могу писать…

Боже, за что мне все это… зачем ты переворачиваешь с ног на голову мой мир…

Сегодня опять отовсюду поналезли звери, опять хлопали стальными дощечками, опять квакали, свиристели, дрались, опять чуть не сшибли клетку не поломали решетку. Мало того – сегодня я остался без завтрака и без обеда, его просто не принесли.

Первый раз такое было – чтобы ОНИ забыли про завтрак.

И почему-то мне казалось, что это как-то связано с потасовкой зверей. И черт бы меня задрал, снова почудилось, что звери – это и есть…

Молчок, молчок…

Решетку проломили ближе к вечеру – когда я уже понял, что ужин мне тоже не светит, дай-то бог, чтобы светил завтрак. Звери не унимались, катались по полу, сбились в клубок дерущихся тел…

Тогда-то я и решил пойти за решетку – посмотреть, поискать, хоть не ИХ, но хоть кого-нибудь, найти еду. Что-то подсказывало мне, что еда там, по ту сторону решетки – хотя бы потому, что по эту сторону еды не было. Дождался, пока клубок тел укатится в дальний угол, круша и сметая все на своем пути – тихонько пробрался за решетку, пересек зал, вылез в неприметные воротца, откуда к вожаку приходили звери…

Тут-то все и началось. Очередное наваждение – которого я не ждал. Когда я вышел в неприметные воротца, когда увидел ледяную пустыню – насколько хватало глаз. Серый песок, мертвенный холод, бежевый купол неба, непривычно высокого…

Я видел все это когда-то… не знаю, когда, не помню, даже не помню, было это или не было, со мной или не со мной. Не воспоминания – видения, я задыхаюсь внутри ревущей громадины, объятой пламенем, в ушах звенит от отчаянного женского крика, потом Аргус (откуда это слово?) разлетается вдребезги. Вот тогда и было – холод, серый песок, кровь из размозженного черепа, боль разрывает сознание, такая сильная, что перестаешь ее чувствовать, я окликаю по имени неподвижные тела, я знаю, что они мертвы, и все равно – окликаю по имени…

Бред.

Сам понимаю – что бред. Теперь понимаю. А тогда как больной шел по пустыне – в никуда, искал что-то, черт меня пойми, что я искал, как больной сжимал вальтер, хватался за него, как утопающий за соломинку.

И когда я увидел их, тоже подумал – сон.

Потому что раньше я видел их только во сне. Толпятся в метро, спешат по улицам, сидят в какой-нибудь конторе…

Никогда не думал, почему не вижу их наяву. Может, они были когда-то, но исчезли, может, они есть где-то – но далеко-далеко, так далеко, что до них не дойти, может, они будут когда-то, после меня, может, они живут только в снах… Короче, я не думал об этом. Даже когда увидел их, хотел крикнуть, какого вы тут делаете, кто вам разрешил шататься наяву, ваше место во сне…

Их было двое. Рослые, крепкие, почему-то они не казались мне опасными. Шли впереди меня, помню, как завороженный шел за ними, след в след, не знаю – зачем…

Я слышал их… и не понимал, о чем они говорят.

Нет, не так – я понимал каждое отдельное слово, но они никак не складывались в общую картину… эти слова…

- …здесь он, стопудово здесь… Если уж «Аргус» там, в пустыне, ржавеет, так и он где-то тут…

- …ржавеет. От него тоже поди одни косточки остались… как от всего экипажа.

- А датчик тогда какого черта сигналит? Не-е, это ты брось, уж если датчик орет, человек живой где-то ходит.

Где он живой ходит, в пустыне этой… Песок, что ли, жрет…

Не знаю, что жрет, но живой. Как его там по паспорту, Липовый?

Липецкий, сам ты липовый… знал я этого пацаненка… Молоко на губах не обсохло, а туда же, в капитаны.

А что плохого-то? святое.

Да что святое, думаешь, ему звезды-планеты нужны были? Хрен. Бабки ему нужны были. На занятиях сидим, он при мне разглагольствует, как дом купит, все ему хотелось, чтобы бассейн в доме был, машины ему там, яхты…

Что плохого-то?

Да что плохого… раньше за идею служили… за так… меня первый раз на орбиту забросили, я дышать боялся… мне капитан говорит, сними показания… я смотрю на него как пень, все из головы вылетело, одна мысль – в космосе… А эти бабки считают… ей-богу, зря оклады подняли…

Да что зря… Ладно, пошли бедолагу этого искать…

По навигатору вроде в той стороне…

Потом…

…

…нет, не могу писать… страшно… Так… соберись… Будто сам не знаешь, что лучшее средство от страха – записать свой страх, поймать его на бумагу…

Да… они увидели меня – оба, большие, рослые, сильные, один из них коротко вскрикнул что-то вроде – вот те на, бросились ко мне…

Да… бросились ко мне.

Сам не понимаю, как среагировал – горжусь собой, честное слово, горжусь. Сто плюсов мне за день. Нет, двести плюсов. Да что двести, миллион. Не зря тренировался, не зря бил по мишеням. Оба. Прямое попадание в сердце. Контрольные выстрелы в голову.

Слабый я все-таки человек – другой бы пережил триумф, гордился бы собой, еще бы отрубил головы на трофей, еще бы… а я…

Дальше ничего не помню – опрометью, как сумасшедший, побежал назад, домой, домой, в свой дом, в свой зверинец, в свой мир. Они уже искали меня и неважно, кто, слуги мои, звери мои, господа мои – искали меня. сам вожак ползал по холмам, искал меня, клекал по-своему, кудахтал, мне казалось – чуть не плакал. Ох, у обслуги головы полетят за то, что упустили…

Я сам к нему кинулся. Позволил взять себя щупами, осклизлыми, мокрыми, даже не уворачивался, когда он этими щупами лапал мое лицо. Даже разрешил тихонько прихватить себя за шею. Он понес меня назад, в зверинец, уже неважно, его или мой. Мне кажется, он был счастлив. Мне кажется, я тоже…

(написано позже, почерк ровный)

Он принес мне новый дом – трехэтажный, с винтовой лестницей, с камином и лоджиями. Наконец-то догадался сделать бассейн, правда, не в доме, а на лужайке перед домом. Закатил мне пир, такой стол я видел последний раз на Новый Год, но тогда я заказывал сам, икру, тирамису, салями, осетра, теперь он сам принес мне все это…

Кажется, выпил лишнего… а как тут не выпить, руки до сих пор трясутся, и на душе гаденько-гаденько, как будто… я не знаю… нет, не как будто надел мокрую рубашку, а как будто эта мокрая рубашка у меня в самом сердце…

 

Отжимания – 0

Какие тут отжимания…

 

Попросить у НИХ…

Что у них там просить, все есть…

 

Да… сегодня опять снилась Москва. Сам не знаю, откуда вылезло это слово, перед самым пробуждением, бывает так, снятся какие-то бессвязные, ничего не значащие словечки, просыпаешься, они вертятся у тебя на языке, цепляются коготками, не хотят уходить. Вот когда увидел эти дома во сне, большие, серые, в тумане, вот тогда как будто кто-то сказал в голове – Москва. Видел – улицы, снег, кое-где – мокрую слякоть, стеклянные двери с буквой М, Аптека Классика, Пятерочка, люди ютятся в переходах, за спиной у каждого развешена какая-то одежда…

Короче, какая-то муть снилась, полная муть. Одно непонятно – чего ради эта муть так врезается в душу, просыпаешься – не можешь забыть…

 

Посмотреть сонник

(зачеркнуто)

Психоанализ…

(зачеркнуто)

Кем вы были в прошлой жизни

(зачеркнуто)

 

2012 г.

 

Дома

 

Когда солнце клонилось к закату, и первые звезды дрожали в высоком небе от холода…

Когда ветер рвал листья вместе с ветками и швырял в лицо прохожим бисерины дождя…

Когда день – бурный, беспокойный – клонился к холодному серому вечеру…

…я спешил к дому.

Мы все спешили к дому. Прочь – с бескрайних полей, где сеяли рожь, из темных лесов, где ставили силки на зайцев и рябчиков, с берегов рек, где в наших сетях билась серебристая рыба. С богатой добычей спешили мы к своим домам.

И кузнец закрывал свою кузницу, и шел к дому, и скорняк закрывал свою мастерскую, и мельник тормозил крылья своей мельницы – и шел домой.

Как только мы поднимались на холм, в домах загорались лампы – путеводные огни вели нас домой. Дома приветливо распахивали перед нами двери – и приземистый дом скорняка, и серый дом кузнеца, и высокий замок охотника, и деревянная хижина рыбака, черепица на которой сверкала, как рыбьи чешуйки. И мой дом – с остроконечными окнами и башенкой, с витой лесенкой на второй этаж – приветливо впускал меня под свои своды.

Дома впускали нас, дома протягивали к нам вешалки, снимали плащи и куртки, дома зажигали огонь в каминах, чтобы мы могли согреться холодными вечерами. Дома жарили в очаге жирных рябчиков и щедро поливали их вином, дома накрывали столы, а позже – когда совсем темнело – стелили белоснежные постели в спаленках наверху.

Я любил свой дом – какой-то странной любовью, порой мне казалось, что…

…вся жизнь наша, все беспокойные дни, в лесах, на берегах рек, на полях…

…беспокойные утра с гомоном петухов, стуком ставень, скрипом калиток…

…дальние дороги, праведный труд, тревоги и перемены…

…..нужны лишь для того, чтобы холодными вечерами – возвращаться домой.

 

Но наступала осень, ледяная, промозглая, перед которой холодное лето казалось благодатью. И чем ближе была осень, тем больше чувствовали мы – приближается сезон, приближается путь, время перемен и перелетов. И птицы длинными стаями тянулись на юг, утром мы просыпались от беспокойных криков журавлей и уток, днем то и дело замирали, следили их стройный полет.

А это значило – что и нам пора было собираться в дорогу.

Конечно, готовились заранее, разминали мускулы, подзуживали друг друга, что-то отощал ты, парень, осенью-то загнешься… ты на себя посмотри, до осени-то брюшко скинь… вот осенью и скину…

А потом приходила осень, сначала желтая, а там и серая, промозглая, с седыми дождями и драными туманами. И это значило – пора собираться в путь…

Подолгу прощались с домами, ходили по комнатам, к которым так привыкли, нежились в теплых постелях, сидели вечерами у каминов, перебирали дорогие сердцу безделушки, заводили ходики – не для кого. Потом выходили на крыльцо, сами закрывали двери – как будто боялись, что кто-то проникнет в наши дома, кто-то чужой и недобрый…

Собирались стаями, кучковались, клевали на дорожку последние зерна, которые не успели собрать с поля, разминали затекшие крылья, делали пробные круги над полями – раз, другой, третий… У кого-то получалось хорошо, кто-то терялся, у кого-то крылья отрастали не под сезон, а чуть позже, чем у других, тем было сложновато, мы поддерживали их в воздухе, учили, как делать виражи.

Все это сборище продолжалось день, два, а потом мы поднимались над полями, все, все, разом, и трубач трубил в рог, созывая всех, и наша стая устремлялась к югу. И мэр городка – он же вожак по осени, - кричал, чтобы не отвлекались, не оборачивались, но это не помогало.

Я знал – все мы последний раз смотрели на наши дома.

Брошенные дома.

Потом были месяцы и месяцы странствий. Месяцы и месяцы бессонных ночей. Месяцы и месяцы перелетов – через континенты и океаны. Месяцы дорог по звездам и магнитным полям. Месяцы беспокойных ночевок на островках в южных океанах или на скалах, куда не осмеливалась подняться даже луна.

Мы возвращались – измученные, замотанные, отощавшие – когда проходила осень, и зима поворачивала к Рождеству. У нас не было часов и календарей, мы уже знали, что в полете не нужны эти штучки цивилизации – мы сами чувствовали, когда наставал срок лететь назад. И так же – без компасов и карт – чувствовали, куда лететь.

Мы возвращались – ровнехонько в Сочельник к нашим домам, таким милым, таким уютным, таким родным. Дома встречали нас – ветками омелы, венками, елками, мигающими гирляндами, сладким духом пирогов, жареных индеек, пряничных человечков, вишневой наливки… Мы входили – запыленные, взмокшие, стряхивали с плащей и ботинок звездную пыль, ложились в горячие ванны, окруженные теплом и заботой наших домов…

 

Сам не знаю, зачем я сделал это…

А что вы хотите…

Вы бы на моем месте поступили точно так же.

Не скажу, что я готовился к этому заранее – но и спонтанным мой поступок не назвать. Я просто думал – думал долгими вечерами, когда лето повернуло к осени, думал о себе, о нас, о наших домах… Мой труд рыбака оставлял мне слишком много времени для раздумий, пока я раскидывал сети, или коптил рыбу в маленькой коптильне. Я думал – чего ради каждую осень мы должны покидать наши дома – такие милые, такие уютные. Мне казалось – это какое-то суеверие, или ритуал, уже давно потерявший смысл…

А потом случилось то, что случилось.

Тогда… когда все собирались стаей на полях, и я летал кругами – вместе со всеми, поддерживал новичков, показывал, как делать виражи, как держаться, если дует боковой ветер. А потом…

Да.

Они улетели – на рассвете, когда трава покрылась инеем.

Я остался.

Остался – никому ничего не сказав, мне нечего было говорить. Я был не тот человек, который может что-то доказать, воодушевить, позвать за собой. Еще по молодости, когда кто-нибудь из заводил звал всех парней в лес за черникой или в соседний городок, что славится своим вином – я уходил куда-нибудь, куда никто не хотел идти.

Я знал, что меня ждет одинокий путь…

Я остался – еще сам плохо понимая, что хочу делать. Я расставил свои тенета вдоль реки, ловил мелкую рыбешку, потрошил, коптил в маленькой коптильне…

Ждал вечера – когда задует холодный ветер, и зябкие звезды закутаются в туман. Ждал – чтобы пойти домой, к теплому очагу, к мягкой постели, к ходикам на стене, к тяжелым гардинам, укрывающим стрельчатые окна…

Когда я поднялся на холм, огни не загорелись. Мне показалось – мой дом обижен на меня, что я зачем-то остался, а может, он просто еще не знает, что я остался, сейчас я взойду на крыльцо, он откроет дверь…

Я подошел к крыльцу – ежась от ледяного ветра, кутаясь в плащ.

Тут-то все и случилось.

Нет, дом не открыл двери и не зажег огня. Случилось то, чего я не ждал. Не понимал. Боялся…

Я увидел, как дом мэра – роскошный замок с башенками и витражами – дрогнул, раз, другой, третий, как в землетрясение… шелохнулся… и медленно, будто бы нехотя поплыл по воздуху.

Я еще не верил себе – когда все они, один за другим, взмывали в небо, наши дома, такие уютные, такие надежные, казавшиеся мне такими… незыблемыми. Взлетали, призывно хлопали ставнями, кружились над полями, помогали друг другу держаться в воздухе и делать виражи…

А потом – ровным треугольником взмыли в небо, к самым звездам, и я потерял их из виду.

Я остался один – наедине с холодной ночью.

- Насмотрелся?

Так и подскочил на месте, даже не сразу узнал голос мэра.

- А… а что это было?

- Дома улетели, а то сам не видел… Что, добром со всеми полетишь, или силой тебя увезти? Гляди, за сопротивление сотруднику государственной службы смертная казнь…

- Полечу – согласился я. Делать было нечего.

- То-то же… я прямо свихнулся, вечером считаю – нет одного, думаю, рехнулся я, что ли…

- А… к-куда они улетают?

- Да знаешь, мне не отчитываются… хоть я и мэр. Это ты у них спроси…

 

Я чувствовал, что этим разговор не кончится, что мэр не забудет такого, мэр никогда ничего не забывает. Я не ошибся – пару дней спустя на каком-то привале я прислуживал мэру, подавал ужин в плетеной хижине на острове посреди океана. Вечером слуги ушли, я тоже хотел уйти, мэр сделал мне знак остаться…

Сердце екнуло. Вот оно… началось…

Смертная казнь… или дом отберут, а меня самого в рабство…

- Да, ты у меня тут спрашивал… куда дома улетают…

- Вы… знаете?

- Нет, конечно, сказал же… я только думаю… вот что… у меня есть дом, у тебя есть дом… а у них… у домов… нет дома.

- Как… у домов… нет дома?

- Вот так. Вот я и думаю, они улетают куда-то… где у них есть дом. Домой. Вроде как поработали, и хватит.

Блюдо с карасями чуть не выпало у меня из рук.

- Да ты не бери в голову… это я так… гипотезы, догадки… прошло время открытий, настало время гипотез. Расширение вселенной… концепция черных дыр… провалы во времени… и тут тоже… какой-то ученый в какой-то газетешке статью тиснул, что дома к себе домой улетают. От холода, от голода, к своим очагам… к своим постелям… где-нибудь там, на обратной стороне Луны… или обратной стороне Вселенной… Ему потом Нобелевку дали… или на костре сожгли… или сначала премию дали, потом сожгли… или сначала сожгли, потом премию дали… не помню… а нет, как он за премией-то сожженный пришел… хотя кто его знает… всякое может быть…

 

2012 г.

 

Краткая инструкция по выживанию на оси времени

 

…если вы засыпаете и видите себя во сне бегущим по оси времени – вам нужно немедленно остановиться. Посмотрите на дату, на которой вы находитесь, определите, на сколько отстоит эта дата от вашего собственного времени.

1.2.1. Имейте в виду, что на оси времени даты записываются без промежутков, т.е. 12340512092567 означает 12 сентября 2567 года, двенадцать часов, тридцать четыре минуты, пять секунд. Будьте внимательны.

1.2.2. Когда вы определили дату, вам следует идти назад по оси времени, пока вы не достигнете своей собственной эпохи.

1.2.3. Не старайтесь проснуться один в один в тот момент, когда вы заснули: допускается небольшое расхождение в несколько часов или даже дней. Расхождение больше трех дней нежелательно.

1.2.4. Если во сне вы чувствуете, что не можете повернуть назад, просто остановитесь. Чем быстрее вы остановитесь в беге по оси времени, тем больше у вас шансов освоиться в новом, не знакомом вам времени. Например, две тысячи пятидесятый год больше похож на привычную вам эпоху, чем пять тысяч девяностый.

 

2.3.5. Обратите особое внимание, что после тридцатого века даты записываются по-другому (реформа исчисления), к секундам добавляются аттосекунды, год длится не двенадцать, а двадцать четыре месяца, в каждом месяце ровно шестнадцать дней, в сутках сто часов, в часе сто минут, в минуте сто секунд.

2.3.6. Старайтесь держаться строго своей собственной временной оси, не сворачивать на другие (альтернативные варианты, и.т.д.), какими бы привлекательными они не казались. Так, например, вы можете увидеть вариант будущего, в котором вы получаете работу своей мечты или встречаете свою настоящую любовь. Но вам следует воздержаться от проникновения в чужие варианты. Такие ответвления обычно зыбкие и непрочные, быстро формируются, так же быстро распадаются, очень немногие из них существуют долгое время.

 

…номен ночных путешествий во времени известен с давних пор, еще в древности наблюдались исчезновения людей во время сна. Так же еще с древних времен известны приметы, согласно которым если вы видите во сне себя бегущим куда-то, вам следует немедленно вернуться назад. Однако, широкое распространение ночные странствия получили в конце ХХ1 века в связи с развитием электроники, квантовой механики и изменением сознания людей.

 

3.6.9. Четко следите за тем, чтобы не перейти свое время и не проснуться раньше своего времени. Многие пытались проникнуть в былые, «отжившие» даты, чтобы изменить свое или чужое прошлое. Мало того, что данные действия являются опасными, указом от 19.07.2097 г. подобные попытки приравниваются к попыткам государственного переворота, нарушители подлежат смертной казни.

3.7.1. Ни в коем случае не пытайтесь проникнуть на параллельные временные оси, не соединенные с вашей временной осью. Параллельные времена принципиально отличаются от наших, т.е. там может не быть жизни на Земле, может не быть кислорода в атмосфере, самой планеты Земля, Вселенной, и.т.д.

 

4.5.4. Желательно не ложитесь спать в одиночку. Даже если вы находитесь в пути, вдалеке от своей семьи, постарайтесь найти такого же одинокого человека, разделить с ним ночлег. Ложитесь спать, держась за руки, если одного из вас потянет вперед по временной оси, второй удержит его в настоящем.

 

5.6.6. На датах далее 7500 года у вас практически нет шансов выжить, если только вы не вернетесь назад. После 7500 года окончательное вымирание человечества и торжество новых рас сделало землю непригодной для жизни человека.

5.6.7. В настоящее время появились ошибочные утверждения, что можно добежать по оси времени до Коллапса (сжатия вселенной) и Большого взрыва. Сторонники этих утверждений уверены, что время замкнуто в кольцо, т.е. пробежав большой взрыв, и двигаясь в будущее, можно вернуться в свою эпоху. Данное суждение справедливо, но только отчасти. Действительно, с точки зрения топологии время имеет кольцевую структуру. Однако, прохождение через дату Большого взрыва (00000000000000000000000) летально для человека.

 

2013 г.

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/