Сердечко

 

Мы с ней знакомились глазами во время представлений за кулисами Ленинградского цирка. Мне двадцать, я — ночной конюх в номере «Дрессированные лошади», а ей и того меньше, но она уже артистка акробатического номера с подкидными досками. Перед каждым их выступлением я приходил и становился у дверей клоунской гардеробной. Они разминались, а я смотрел на нее и ждал, когда она найдет момент и незаметно для своих партнеров улыбнется мне. Однажды перед самым их выходом на манеж я подошел к ней и положил в ее руку крошечную вышивку — шитое старинным бисером «сердечко». Она быстро взяла ее, отвернулась и сунула себе за лиф. Инспектор манежа объявил: «Акробаты Гончаровы!» Я побежал смотреть в боковой проход. В конце их номера один из них стал на плечи партнера, ему подали длинный дюралевый шест, на конце которого было закреплено небольшое креслице. И когда колонна была готова исполнить финальный трюк, Лёдя посмотрела на кресло, подошла к подкидной доске и стала на нее. Зал затих. «Ап!» — послышалась ее команда. И два акробата прыгнули с высокой тумбы на вторую сторону доски; Ледя, как маленькая разноцветная птица, взлетела в воздух и, скрутив сальто, села в кресло. Зал охватил восторг. Зал аплодировал. В руке, поднятой в комплементе, она держала подаренное мной сердечко.

 

***

Вечером после представления я ждал ее у входа в Инженерный замок со стороны Летнего сада. Увидев меня, она заулыбалась и быстро, быстро, будто на лифте поднялась наверх по ступенькам,протянув мне руку, сказала:

— Меня зовут Лёдя, а тебя я уже знаю — Владимир. Ты работаешь у Ермолаевых и, говорят, ночами еще репетируешь.

— Правду гутарят, — чуть улыбнувшись, сказал я.

— А ты что, хочешь стать артистом?

— Еще как хочу. Да только это не так просто.

— А я знаю, что тебе нужно сделать.

— Что? — спросил я.

— Тебе нужно съездить в Москву в Союзгосцирк. Ну, это наш главк. Походить там среди артистов, поспрашивать, а вдруг кому-то в номер и будет нужен такой, как ты. Ты же, я слышала, уже в цирке многое умеешь.

На Пантелеймоновском мосту нас остановил хозяин перекрестка — светофор. Горел красный свет. Гаишник, сидевший в своей маленькой будочке, увидев Лёдю, поднял кверху большой палец и, подмигнув мне, включил ей зеленый. Лёдя, рассмеявшись, сказала:

— Я этот зеленый свет отдаю тебе, а это значит, что у тебя все будет хорошо, только давай сейчас договоримся, что в первый же выходной ты едешь в Москву.

 

Мы с ней стояли на платформе бывшего когда-то Николаевского вокзала, проводница скорого поезда «Красная стрела» попросила отъезжающих зайти в вагон. Лёдя обняла меня и шепотом сказала:

— Ты помнишь тот зеленый на мосту?

— Помню.

— Он тебе обязательно поможет.

Я зашел в тамбур. Поезд еще немножечко постоял и незаметно, будто украдкой, тихо-тихо пошел. Лёдя протянула мне три красных тюльпана…

Ну и кто меня здесь ждал, в этой Москве?— думал я, проходя по коридорам вдоль дверей того самого Союзгосцирка, о котором говорила мне Лёдя. И в какую же мне здесь дверь стучаться? И к каким же мне здесь артистам подходить?

Скажут: «Дурачок какой-то ходит по главку, в артисты просится».

«Да ты хоть одну-то дверь открыл? У вас же уже в крови: не успев начать дело, тут же его и похоронить. Открывай вот эту, напротив которой остановился.

Я потянулся к ручке, но дверь открылась сама и оттуда вышел чем-то раздосадованный артист. Я вошел в кабинет.

— Здравствуйте, — неуверенно поздоровался я.

— Здравствуйте, — ответил мне сидящий за первым столом мужчина. —А вы по какому вопросу?

— Да у меня… Да я … Да я приехал из Ленинграда, — сказал мой чуть заклиненный язык. — Там я работаю в цирке ночным конюхом и ночами репетирую еще, занимаюсь в цирковой студии, умею ездить на моноцикле, хожу по свободной проволоке, жонглирую. Может быть, кому-нибудь нужен партнер в номер? Я хочу стать артистом. Помогите мне.

— Казимир Казимирович, — обратился он к своему коллеге, сидевшему за таким же столом в углу. – Это, по-моему, к вам.

— Да-да, Юрий Иванович, спасибо. Я все слышу.

Он взял со стола сигареты и подошел ко мне.

— Значит, артистом хотите стать.

—Да! И очень хочу.

— Ну, тогда давайте знакомиться.Я режиссер. Зовут меня Казимир Казимирович Бобок. А вас?

— А меня Володей Дерябкин.

— О! А это-то что за имя? За всю свою жизнь такого имени не слыхал.

— Такое имя было у донских казаков.

— Так вы еще и казак?

— Да! Стопроцентовый.

— Ну что ж, Володей, тогда пойдемте в коридор покурим и поговорим. Вы курите? — спросил он меня.

— Нет.

— О, это уже хорошо. А кем же вы хотите работать в цирке?

— Хочу смешить.

— Смешить? Смешить — дело трудное. А кто же вам из клоунов нравится? — остановившись на лестничной площадке у окна и закурив, спросил он.

— Леонид Енгиборов.

— Ой! И это хорошо. Ну что, молодой человек, вы уже мне нравитесь. А все, что умеете, сможете мне показать? Я скоро приеду в Ленинград.

— Конечно, конечно, Каземир Каземирович, смогу.

— Ну, тогда считайте, что в молодежный коллектив под названием «Поиск», который мне поручено создать министром культуры – Екатериной Алексеевной Фурцевой, вам включен зеленый свет.

 

От радости я, как умалишенный, выбежал на улицу. В голове звучало только одно слово: «Телефон, телефон. Мне срочно нужен телефон!» Позвонить ей. Позвонить и, услышав ее голос, закричать: «Лёдя, Лёдечка! Меня берут в цирк! Я буду артистом!» И отдать, отдать, быстрее отдать ей большую половину своего счастья.

 

***

На следующий день этот же поезд привез меня в Ленинград. До окончания Лёдиных гастролей оставалось всего два дня. После вечернего представления, несмотря на строжайший запрет оставаться артистам в гардеробных на ночь, Лёдя осталась. И когда далеко за полночь наконец-то все стихло, она пришла ко мне. Всю оставшуюся ночь мы, счастливые, бродили по цирку: то хохотали в фойе, строя рожицы, проходя мимо больших зеркал, то на манеже, сидя на ковре, жонглировали разноцветными радостными словами, а потом долго сидели в зрительном зале на верхнем ряду, примеряя к манежу мою сбывшуюся мечту.

И когда уже заканчивалась ночь, мы с ней зашли в большой зал на втором этаже: в центре стоял окруженный банкетками старинный рояль. Она подошла к нему, села и, постучав своими малиновыми ноготочками по крышке, подняла ее, села и вдруг совсем неожиданно для меня тихонько заиграла Бетховена «К Элизе». Я стоял рядом, не шелохнувшись. Затем осторожно на цыпочках отошел и сначала сел, а потом, закрыв глаза, медленно, опускаясь, лег на рояль. Она еще немного поиграла, подошла ко мне и легла рядом…

 

 

 

6 мая 2011 года.