Никита Коновъ
Тѣни на мосту
***
Горькiя капли дождя на ладоняхъ,
Тонкая дрожь на припухлыхъ губахъ.
Тихой мелодiей царственный страхъ
Медленно льется съ высотъ небосклона.
И отдаютъ серебромъ благосклонно –
Смѣхомъ въ восторженныхъ карихъ глазахъ
Горькiя капли дождя на ладоняхъ.
Жемчугъ изъ древней высокой короны,
Въ черныхъ и мокрыхъ сверкаетъ кудряхъ,
И превращается въ бѣлый бдолахъ –
Горькiя капли дождя на ладоняхъ.
Mam Daw1
Вдругъ бокалъ упадетъ изъ горячей руки,
И вино разольется, въ осколкахъ алѣя,
Оттого, что молчанie, горъ тяжелѣе,
На уста опустилось отъ крыльевъ тоски.
И гортань омертвђетъ, и въ сердце клыки
Черный голодъ разлуки вонзитъ, не жалѣя,
Что бокалъ упадетъ изъ горячей руки.
Но прохладной струею ударитъ въ виски
Память словъ, что ciяли весной, лиловѣя,
Словно добрая, мудрая дѣвочка-фея,
И кошмарная мгла разлетится в куски,
И бокалъ упадетъ изъ горячей руки.
S. c2
Я былъ убитъ въ двѣнадцатомъ бою,
Но большаго не помнитъ голосъ крови,
Именъ не различая въ чуждомъ словѣ
Въ какомъ бы ни было земномъ краю.
Но кажется порой, я узнаю
Тотъ день, когда подъ облакомъ суровымъ
Я былъ убитъ въ двѣнадцатомъ бою.
Брешь прорѣзая в облачномъ строю,
Какъ на клинкѣ, лучъ вспыхиваетъ снова
Во взглядѣ карихъ глазъ, и вѣря зову
Безсмертья въ нихъ, я молча признаю:
Я былъ убитъ въ двѣнадцатомъ бою.
Рондель предвесенняго полубреда
Ни князя, ни клинка, ни чаши, ни орла.
Лишь стылые слѣды въ грязи заледенѣлой
Да въ небесахъ шары плетеные омелы
Какъ память вѣчнаго весенняго тепла.
На дряхлыхъ окнахъ пыль, а въ тишинѣ угла,
Гдѣ прячется очагъ подъ пепломъ тускло-бѣлым –
Ни князя, ни клинка, ни чаши, ни орла.
Книгъ, видно, триста лѣт не брали со стола,
И сѣрой кошкѣ Вашей, вислоухой, смѣлой,
Не уяснить, какъ ни старайся, въ чемъ тутъ дѣло,
И чья рука такъ глупо карты раздала:
Ни князя, ни клинка, ни чаши, ни орла.
Tír na n-Óg3 (Сиринъ)
Отреченныя пѣсни и клеверный медъ
Гдѣ то в блѣдномъ туманѣ надъ моремъ,
Полудѣтски влюбленнымъ въ апрђльскiя зори,
Словно пропускъ завѣтный у тайныхъ воротъ,
За которыми вѣчно весна не пройдетъ,
И деревья не видятъ людскаго позора.
Отреченныя пѣсни и клеверный медъ
Тамъ спасутъ и избавятъ отъ всякихъ невзгодъ,
Отъ ненужнаго, гиблаго знанья и горя.
И какъ первымъ дождемъ ты омоешься взоромъ
Дѣвы-птицы, что тамъ для тебя бережетъ
Отреченныя пђсни и клеверный медъ.
Foscaí ar dhrochead4
Землею черной на ржаное сђмя,
Что в свѣжую упало борозду
Давнымъ-давно, въ безпамятномъ году,
На вѣки тихо падаетъ мнѣ время,
И жажда мучаетъ, как капля въ темя,
Узнать, вослѣдъ какой звеѣздѣ
Землею черной на ржаное сѣмя
Густѣла кровь и порождала племя
Прапращуровъ моихъ, какой водѣ
Свой путь они ввѣряли, гдѣ
В сказаньяхъ стали – объ Артурѣ? О Ростемѣ? –
Землею черной на ржаное сђмя.
Рондель неправильный
Сѣрой тѣнью дождя надъ моремъ,
Горныхъ тропъ безсловесной вѣрой,
Петербургомъ, Царьградомъ, Твѣрью,
Теплотой шоколаднаго взора
Моей музы и хоэфоры
Я клянусь: дней исполнивъ мѣру
Сѣрой тѣнью дождя надъ моремъ,
Я пройду, прогоняя горе
На твоемъ пути на Киθеру
Иль въ Готiи сѣверной шхеры,
Мимолетнымъ, быстрымъ узоромъ, –
Сѣрой тѣнью дождя надъ моремъ.
Рондель кануна полнолунiя
Когда кровь холодна, словно блѣдный свѣтъ,
Что сочится сквозь неба черный атласъ,
Иль какъ пристальный взглядъ ярко-желтыхъ глазъ,
Где сомнѣнiя не найдется слѣдъ,
Государь мой Мерлинъ, какой отвѣтъ
В этотъ странный, тоскливый и сладкiй часъ,
Когда кровь холодна, словно блѣдный свѣтъ,
И ни знанiя, и ни забвенiя нђтъ,
Дастъ мнѣ Вашъ сумасбродный плясъ, –
Безсловесный, безстрашно-дикiй разсказъ,
Травъ пожухлыхъ иль вовсе небывшихъ, бредъ,
Когда кровь холодна, словно блѣдный свѣтъ.
Да, всякаго вельможи смерть щедрей,
И утоляетъ самой точной мѣрой
Она безвѣрья скуку, смѣлость вѣры
И творчества некормленыхъ звѣрей.
Ея разсчеты тверже и вѣрней
По окончанiи любой карьеры.
Да, всякаго вельможи смерть щедрей.
Труха и тлѣнъ въ грязи могилъ предъ ней –
Грѣха причудливыя, дикiя химеры,
А прелести его тусклы и сѣры.
Привратница у Вѣчности дверей,
Да, всякого вельможи смерть щедрей!
Ανάστασις5
Карiй вѣтеръ отъ бронзовыхъ крыльевъ стрижей,
Безконечные сны одинокаго моря,
Невысокiя блѣдно-лиловыя горы,
Надъ землей – слѣдъ луны, новыхъ сливокъ свѣжей.
Очертанья нежданныхъ, иныхъ рубежей
Нанесетъ ненарокомъ въ туманныхъ просторахъ
Карiй вѣтеръ отъ бронзовыхъ крыльевъ стрижей.
И ночными стезями цикадъ и ежей
Ты неслышно придешь – только знать бы, какъ скоро, -
Какъ въ заброшенномъ домѣ глухимъ коридоромъ
Въ блескѣ искръ, неслухъ Настя, на длинномъ ножѣ
Съ каримъ вѣтромъ отъ бронзовыхъ крыльевъ стрижей.
***
Соприкасаться пальцами въ толпѣ,
Съ губъ вытирать остатки шоколада
И лимонада желтую капѣль
И видѣть позволѣнье какъ награду
Въ твоихъ глазахъ. Забыться на тропѣ
У невѣсомой бронзовой ограды
Оранжеваго замка листопада
По иды ноября съ сентябрьскихъ нонъ
И дальше, до скончанiя временъ,
Каштановыя шелковыя пряди
Твои, дыханie утративъ, гладить.
Только съ неба холодныя стрѣлы дождя,
Только блѣдно-зеленыя капли съ ладони,
И душа, словно въ сонъ навсегда уходя,
Обезумѣвшей птицей сорвется съ балкона.
И достанется снѣдью продрогшимъ котамъ,
И крестовую даму изъ новой колоды
У остывшей руки не отнять ни шутамъ,
Ни искуснымъ колдуньямъ, ни прочимъ уродамъ.
А назавтра, до сизой вечерней зари
Мелодичная тѣнь врядъ ли бывшаго мая
Будетъ въ старыхъ окраинахъ бить фонари,
Неизбѣжно отъ клювовъ стрижей ускользая,
Прежде чѣмъ возвратиться въ родной Камелотъ,
Гдѣ сапфиры и терпкiй орѣховый медъ.
Трioлеты о самоцвѣтныхъ камняхъ
Перламутръ сочетай съ изумрудомъ въ вѣнцѣ изъ латуни,
И окончится тотчасъ, какъ бабочки тихuй полетъ,
Навсегда ледяная, пустая тоска полнолунiй.
Перламутръ сочетай съ изумрудомъ въ вѣнцѣ изъ латуни,
И изъ бѣздны зеленой, какъ очи кудесницы юной,
Незакатный серебряный встанетъ восходъ,
И окончится время, какъ бабочки тихiй полетъ.
Сочетай перламутръ съ изумрудомъ въ вѣнцѣ изъ латуни.
На запястьѣ змѣею – браслетъ съ бирюзой
Словно узкая грань межъ весною и лѣтомъ,
И в лѣсу, гдѣ земля чернымъ солнцемъ согрета,
Передъ нимъ все стихаетъ, какъ передъ грозой.
А на перстнѣ Владычицы чистой слезой
Бриллiантъ оттѣняетъ струящимся свѣтомъ,
Словно узкую грань меж весною и лѣтомъ,
На запястьѣ браслетъ золотой съ бирюзой.
Игры плавныя искръ, что струитъ селенитъ,
Какъ надъ княжьей Литвой золотистыя зори
Равнодушны к тоскѣ заповѣдныхъ обидъ.
Игры плавныя искръ, что струитъ селенитъ
Входятъ, вольныя, въ сны черныхъ башенныхъ плитъ
О холодномъ, какъ слово властителя, море.
Какъ надъ княжьей Литвой золотистыя зори –
Игры плавныя искръ, что струитъ селенитъ
Густой и древней крови полонъ аметистъ,
Избранной крови царственныхъ пророковъ,
Какъ мартовскiй разсвѣтъ, прозраченъ и лучистъ.
Густой и древней крови полонъ аметистъ,
Как Сѣвера герой он холоденъ и чистъ
И в немъ же скрытъ истокъ тоски Востока.
Густой и древней крови полонъ аметистъ,
Избранной крови царственныхъ пророковъ.
***
Это бредъ. Это сонъ. Это снится.
Это нищенскiй сирый азартъ,
Безпощадно безкровныя лица
И нордъ-остомъ измученный мартъ.
Это ревностный лай пулеметовъ
По безкрайней тифозной степи,
И отходъ черно-алой пѣхоты
Изъ за низенькой горной цѣпи.
Кони, палубы, люди, причалы,
Неразцвѣтшей акацiи сѣть
Точно крестъ на плечахъ генераловъ
И отъ паники сѣрая смерть.
***
Стылый пепелъ моихъ гримуаровъ
Ты, однажды вернувшись в мой домъ,
В мѣдной чашѣ найдешь подъ окномъ
И вдохнешь ослѣпительно-чистаго пара
Отъ земли, милосердной к кошмарамъ
По веснѣ, – и далекимъ дворомъ
Стылый пепелъ моихъ гримуаровъ
Отзовется въ тебѣ, гдѣ в чужихъ мемуарахъ
Ты играешь ребенкомъ, иль сномъ
Золотымъ, гдѣ мы только вдвоемъ,
Гдѣ тебя сохранитъ отъ всевластiя Мары
Стылый пепелъ моихъ гримуаровъ.
Не отведи руки: за ритмы линiй крышъ,
Шаговъ, деревьевъ, близкаго заката
И словъ, упавшихъ въ неожиданную тишь
Апрѣля, подожди еще расплаты.
Какъ герцогскiй вѣнецъ о дѣвяти зубцахъ,
Изъ платины, съ лиловымъ турмалиномъ,
И желтыхъ розъ вѣнки на городскихъ стѣнахъ,
Какъ дымчатыя кошки и павлины
И темно-cинiй падубъ на холлмахъ
Иныхъ пребудутъ выше наважденiй
Истома свѣтлая, холодный чистый страхъ
И полнота и сила сновидѣнiй,
Гдѣ красотою рысьей манитъ и зоветъ
Въ тоску Тангейзера властительный полетъ.
Въ бѣлыхъ струяхъ ревниваго свѣта Луны
Не омыться душѣ, безразличной къ покою.
Вѣтру въ ивахъ вовѣкъ не смутить тишины
Надъ прямой, какъ копье Ланселота, рѣкою.
Нарубить тонкихъ ѣлей, связать изъ нихъ плотъ,
Переплыть эту рѣку, попасть въ Зазеркалье,
Гдѣ расколотый щитъ въ тихомъ замкѣ Шаллотъ
Отразитъ блѣдный лучъ незаржавленной сталью.
И какъ въ небо упасть въ черный верескъ лицомъ,
Слушать шепотъ корней подъ землей полусонной,
Клясться бенвикскимъ легкимъ латуннымъ вѣнцомъ,
И мечомъ, и вioлой, въ Иное влюбленной,
Въ неизбывности скатнаго жемчуга росъ
Въ нѣжномъ пеплѣ густыхъ королевиныхъ косъ.
Холодны отраженiя въ бѣлой водѣ
И прозрачны какъ мудрость въ движеньяхъ лососей:
Лодка, замокъ, Король-Рыболовъ, и нигдѣ
Не укрыться отнынѣ отъ тѣни вопроса.
И уронитъ прострѣленный вальдшнепъ на снѣгъ
Изъ крыла алой крови три жгучiя капли,
И найдется порогъ, за который вовѣкъ
Кундри не перейти тощей лапою цапли.
Будетъ небо порой то чернѣе земли,
То пурпурней плаща на плечахъ у Артура
Будутъ иноки, царственней, чѣмъ короли,
И искусы невѣдомой сердцу натуры,
И съ Гекатой война, какъ полуночный бредъ,
И надъ Чашей – Θаворскiй нетлѣюшiй свѣтъ.
Элисъ О’Муръ
Парами кони мчатся по кругу
И никогда – впередъ,
Вымолвивъ слово милому другу,
Элисъ О’Муръ умретъ.
Черная нить въ темнотѣ порвется,
Черный проснется котъ,
Въ черную мглу сухаго колодца
Камень не упадетъ.
Будетъ за тѣнью Элисъ погоня
Длиться изъ года въ годъ.
Ирисъ багряный въ горнемъ Сioнѣ
Ради нея цвѣтетъ.
Блѣлное небо надъ моремъ приметъ,
Словно вѣнецъ, восходъ.
Слаще малины и меда имя
Кто то произнесетъ.
Крѣпость воротъ врагу не откроетъ,
Лордъ же сквозь нихъ пройдетъ.
Тамъ у стѣны подъ телегой чумною
Элисъ онъ обрѣтетъ.
Рондель о Нимуэ
Кровь мага станетъ дикою малиной
На тайныхъ тропахъ в пурпурном лѣсу,
Когда дрожа застынутъ на вѣсу
Слова любви блестящей паутиной,
И губы, недоступныя отнынѣ,
На древнемъ языкѣ произнесутъ:
«Кровь мага станетъ дикою малиной».
И рухнетъ въ бѣздну Гвинедда твердыня,
Тяжелому подобна колесу,
Разбитой колесницы. Не спасутъ
Ни падубъ, ни орѣхъ, ни гроздь рябины.
Кровь мага станетъ дикою малиной.
***
Ошалѣвъ отъ безпутныхъ скитанiй
Гдѣ то тамъ, гдѣ вращалась Земля,
Отъ раздумiй и воспоминанiй,
Я заснулъ во дворцѣ короля.
Страненъ сонъ былъ мой и непонятенъ:
Тамъ, гдѣ раньше стоялъ монастырь,
Были только багровыя пятна
Въ черномъ небѣ, а ниже – пустырь.
Тамъ лежалъ я, раскинувши руки, -
Что весьма походило на крестъ, -
На лицѣ выраженie cкуки
Да больныя деревья окрестъ.
Выводила отчаянно скрипка
Нескончаемый грохотъ стекла,
И казалась невѣрной и хлипкой
Нить, что Землю подъ Солнцемъ несла.
И конечно, пришлось оборваться
То ль той нити, а то ли струнѣ,
И картонно-безплотнымъ паяцемъ
Я въ межзвѣздной летелъ тишинѣ
Но въ тоску тѣхъ головокруженiй,
Какъ на пурпуръ забытыхъ знаменъ,
Пали нѣсколько свѣтлыхъ мгновенiй:
Ты явилась въ нелѣпый мой сонъ.
Лучъ луны проливался сквозь платье
Как сквозь мытое въ маѣ окно.
Я подумалъ: «О предки и братья!
Съ этимъ можетъ сравниться одно:
Такъ заходятъ порою лишь феи
Въ деревенскiй дощатый сортиръ»,
Въ твоихъ косахъ влюбленныя змѣи
Созерцали опешившiй мiръ.
И секунды сплетались въ столѣтья,
Тишина измѣнила свой цвѣтъ,
И вдвоемъ, точно малыя дѣти,
Мы летели на новый разсвѣтъ.
Diana
Холоднымъ серебромъ далекiй волчiй вой
Просыплется шутамъ въ дырявые карманы,
И поклянется надъ кабаньей головой
Наслѣдный принцъ, безсовѣстный и полупьяный.
И будетъ бѣлой-бѣлой нагота луны,
Медлительнымъ лунемъ летящей черезъ лѣто
Къ воротамъ Башни Неизбывной Тишины
Въ безцвѣтномъ сумракѣ осенняго разсвѣта.
И занавѣсь у заповѣднаго окна
Прioживетъ на мигъ и вздрогнетъ еле-еле,
И новыхъ сроковъ ожидая, вновь война
Своихъ избранниковъ отмѣтитъ въ колыбели.
И смутный силуэтъ дѣвичiй, мѣдный звонъ
Цѣпей, такъ схожiй съ колокольнымъ звономъ,
Вспугнутъ на Башнѣ тьму недремлющихъ воронъ,
И лягутъ, легкie, на голову дракона,
Ея Владыки и Хранителя, какъ знакъ
Смиренiя и власти, пальцы въ древнихъ кольцахъ,
И упадутъ какъ тѣни въ кобальтовый мракъ
Плясунья, королевскiй кравчiй и пропойца.
Dweud am adwedd6
Да, ждать уже недолго. Цепи рун,
Что радость вяжут с царственной печалью,
И одиночества целебный холод
С безумной силою воображенья, день за днем
Все явственнее на запястьях. И тепло
Пурпурно-черной крови из ладоней
Моих перетечет в твои ладони,
И невесомым жестом легких пальцев
В последний раз ты мне глаза закроешь,
Чтоб вновь открылись веки только свету
Иному, незакатному, навеки.
Рондель ночной ностальгiи
Изсиня-черный ветер тих.
Вкусив холодной желчи лунной,
Он, тополиных веток струны
Чуть трогая, слагает стих
Под сонный шепот волн морских,
Себя вновь ощущая юным,
Изсиня-черный ветер тих.
О северных лесах глухих
Загрезив, пленник Райдо-руны
И гула, схожего с латунным,
Строк бардов Кимри колдовских,
Изсиня-черный ветер тих.
То же, каъи трiолетъ
Изсиня-черный ветер тих.
Вкусив холодной желчи лунной,
Он, тополиных веток струны
Чуть трогая, слагает стих
Под сонный шепот волн морских,
Себя вновь ощущая юным.
Вкусив холодной желчи лунной,
Изсиня-черный ветер тих.
Змѣиный жиръ и пыльная полынь
Все угрожаютъ чарами забвенья,
Да только зря. Вовѣкъ изъ заточенья
В прошедшемъ хода нѣтъ, куда ни кинь.
И памяти неизжитыхъ святынь
Не одолѣютъ, въ этомъ нѣтъ сомнѣнья,
Змѣиный жиръ и пыльная полынь.
Вѣдь чуткимъ звѣремъ спитъ морская синь,
И сонъ ея даруетъ избавленье
Отъ суетныхъ и лживыхъ наважденiй,
Что злобно шепчут, повторяя: «Сгинь»,
Змѣиный жиръ и пыльная полынь.
Недовѣрчивый взглядъ несмѣяны-весны
Подъ руками – дождя окаянныя струны,
Что, упившись луны безпощадно-латунной,
Шлютъ под утро подросткамъ бредовые сны.
И средь листьевъ березы и вѣтокъ сосны
Видитъ четко и ясно неспѣшныя руны
Недовѣрчивый взглядъ несмѣяны-весны.
А когда наступаетъ пора тишины,
Изначально-нетронутой, чуткой и юной,
Умираютъ, засохнув, заклятья колдуний
Как листва у корней, встрѣтивъ, горько-черны,
Недовѣрчивый взглядъ несмѣяны-весны.
Запахъ хвои ѣловой, босыя ступни,
Легкихъ перьевъ томительный взмахъ,
Тонкiй привкусъ абсента на пухлыхъ губахъ, -
Точно в полночь Белтайна огни.
И борзыми за зайцемъ проносятся дни,
Помнятъ воды в оленьих слѣдахъ
Запахъ хвои ѣловой, босыя ступни.
Прелой сыростью дышатъ корявые пни.
Что имъ радости в желтыхъ кострахъ?
Что имъ знанья въ пророческихъ снахъ?
И останутся трепетомъ гдѣ то въ тѣни
Запахъ хвои ѣловой, босыя ступни.
Ингѣ Ильмъ
Когда государь нашъ Овайнъ возвращался домой изъ похода,
Съ побѣдой могучей и славной, въ избитыхъ доспѣхахъ,
На улицахъ Каэрлеона несчетныя толпы народа
Тѣснились навстрѣчу владыкѣ съ цвѣтами и смѣхомъ.
И пѣло задорныя громкiя пѣсни веселое войско,
Усталость и злобу войны предавая забвенью,
И ясени копiй, щиты и кольчуги гремѣли геройски,
И голосомъ арфъ отвѣчали намъ мудрыя тѣни
Прапрадѣдовъ, спутниковъ вѣрныхъ хоругви Артура,
Съ хрустальныхъ престоловъ в незримой томительной выси.
Но странно потерянъ надъ нами въ холодной лазури
Былъ взглядъ короля, какъ у мальчика въ хитрости чиселъ.
За гранью послѣлняго взмаха меча онъ отчетливо видѣлъ,
Какъ черное солнце взошло надъ безжизненнымъ полемъ,
И сердце его опалило безволie странной обиды,
Иль можетъ быть, острая искра загадочной воли.
И капли съ копья его падали, словно бы в пѣнную чашу
С рождественской брагой, въ волну полусоннаго моря.
И воронъ безъ страха взвился надъ владыкою нашимъ,
И знанье съ незнаньемъ въ душѣ его встрѣтились въ спорѣ.
Давъ знакъ протрубить сборъ побѣдный, наутро въ столицу,
Овайнъ съ гвинеддiйцами двинулъ обратной дорогой.
А съ неба срывались шальныя коричнево-сѣрыя птицы, -
Стрижи, голося, намъ бросаясь почти что подъ ноги.
И было, когда благородный гнѣдой подъ державнымъ
Прошелъ подъ воротами главными города, ливнемъ
Взорвалась лазурная высь словно вѣстью нежданной,
И солнца не застили чистыя струи, искристы и дивны.
И сердце Овайна, сгорѣвшее дочерна въ битвѣ послѣдней,
Омылось отъ бурой, холодной, запекшейся крови.
И громко смѣялся надъ главною площадью колоколъ мѣдный,
Какъ мальчикъ, промолвившiй матери первое слово.
Баллада о королевѣ Аннѣ и королѣ Данiилѣ
Низвергался беззвучно снѣгъ бѣлой стѣной,
На дубы, ѣли черныя, горы, дома и дороги
Подъ ушедшей за блѣдныя тучи луной,
И молчало холодное небо, извѣрясь въ подмогѣ
Алыхъ съ золотомъ крыльевъ, несущихъ разсвѣтъ,
Какъ мечи королевской избранной дружины - побѣду
Противъ тусклыхъ тѣней, что слѣпцами слѣдъ-въ-слѣдъ
Бродятъ въ гулкой ночи, то скуля, то рыдая, то бредя:
«Для чего тебѣ здѣсь, молви, Анна, вѣнецъ?
Что за радость средь лязга мечей возсѣдать королевой?
Данiилъ, твой супругъ, межъ людей не жилецъ,
Смерть туманомъ его обложила и справа и слѣва.
Дикiй лучникъ-литвинъ, иль измѣна бояръ,
Или ханская воля, грознѣе чумы и безплодья,
Нанесетъ неожиданно-точный ударъ,
И падетъ сильный вождь бездыханною плотью.
И ни папская булла его не спасетъ,
Ни багровое корзно, ни желтый топазъ, ни рябина.
Въ мигъ, какъ властно героя Судьба призоветъ
А тебѣ мiръ останется дикой пустыней.
Но не бойся: пускай холодна и желта
Кровь, что съ полной луны намъ вливается въ вены,
Лишь сорви съ шѣи цѣпь съ тяжкимъ знакомъ креста,
И застывъ, твое сердце спасется отъ страстнаго плѣна.
И разсыплется пепломъ твой здѣшнiй удѣлъ,
Унося за собою водой наведенное имя…»
-– «Отчего, моя Анна, бѣла ты какъ мелъ,
И глаза отчего пламенѣютъ огнями чужими?!»
Говорилъ, обнимая за плечи жену, Данiилъ,
И дрожала рубиновой искрой въ божницѣ лампада,
А за окнами день молодой возносилъ
Свой хрустальный вѣнецъ надъ смиряющимся снѣгопадомъ.
Новый Римъ
На блѣдную волну ложится желтый листъ,
Ея размѣренной дремоты не волнуя,
И вѣтеръ даритъ морю поцѣлуи,
Какъ юный воинъ схолъ Геогрieвыхъ чистъ.
Такъ бѣгъ ночей и дней не рушитъ сонъ Царьграда
О Троѣ въ ярко-алыхъ языкахъ огня,
Объ исполинской черной головѣ коня,
На это зарево глядящей страннымъ взглядомъ.
На тихiй сизый западъ золотыя облака
Плывутъ, плывутъ надъ золотыми куполами
Непостижимо-невѣсомыми горами,
А вѣчность, дѣтская янтарная тоска,
Внимаетъ мудрости беззвучной листопада
И голосу хрустальному въ отвѣтъ волны
Подъ бѣлой тѣнью новорожденной луны
У Вратъ Святой Варвары надъ Алеξiaдой.
Рондель Завершенiя Поиска
Ковыль, колдунъ безлѣтный, знаетъ Ваши сны
О запахѣ вина, что было чистой кровью,
О свѣтлой тѣни рукъ надъ Вашим изголовьемъ
Что мнятся Вам сильны, нѣжны, вѣрны,
О бѣлыхъ небесахъ невѣдомой страны,
Подобныхъ палимψеста предисловью.
Ковыль, колдунъ безлѣтный знаетъ Ваши сны
О тайныхъ тропахъ сквозь загадки тишины,
Бѣгущихъ неиспытанною новью
За чашей, вышней полною любовью,
Туда, гдѣ радужною чарою Весны
Ковыль, колдунъ безлѣтный знаетъ Ваши сны.
Рондель мнительный
Трепетъ вѣтра въ серебряныхъ звѣздахъ,
Осторожныхъ, наивныхъ и юныхъ,
Отдается, въ канунъ новолуний,
Въ снахъ синицъ на разтрепанныхъ гнѣздахъ.
Но, быть можетъ, теперь слишкомъ поздно,
И тоской обернется чугунной
Трепетъ вѣтра въ серебряныхъ звѣздахъ?
Но сорвали ужъ винныя грозди
Для торжественной Чаши Кануна
Ваши пальцы – безсонныя руны,
Ощутивъ надъ безмолвieмъ грезнымъ
Трепетъ вѣтра въ серебряныхъ звѣздахъ.
Баллада истинъ наизнанку
Снѣгъ падаетъ стѣной въ iюлѣ,
Зимой мы ходимъ по грибы.
Всего удобней спать на стулѣ.
Лишь на дрова руби дубы.
Из паутины шьютъ рубахи.
Безуменъ, кто отъ жажды пьетъ
Предъ мухой вепрь дрожитъ отъ страха,
Вовѣк Москва Руси оплотъ.
Май пышетъ златомъ листопада
Стираютъ брюки въ коньякѣ.
Неутолимая отрада
Запойныхъ пьяницъ – въ молокѣ.
Считаютъ вѣчность по минутамъ.
Верблюдъ безъ пива не живетъ.
Лишь олухъ прослываетъ плутомъ.
Вовѣкъ Москва Руси оплотъ.
Нѣтъ запаха сквернѣе розы.
Наводитъ сонъ кошачiй вой.
Прочнѣе скалъ дѣвичьи грезы.
Здоровье – сущiй геморрой.
Прiятно гладить дикобраза.
Предатель никогда не лжетъ.
Никто не выпьетъ каплю сразу.
Вовѣк Москва Руси оплотъ.
Принцъ, океанъ не глубже миски,
Пригожей всякаго уродъ.
Мы въ постъ ѣдимъ одни сосиски,
И лишь Москва – Руси оплотъ.
***
… И когда изотрется послѣдняя нить
Въ погребеньѣ какого то готскаго князя,
Черный лѣбедь, что былъ прошлымъ лѣтомъ убитъ,
Вновь протянетъ крыло надъ зеленою грязью.
И вздохнетъ у подножья кургана ковыль,
Запылавъ купиной бѣлоснѣжно-пурпурной,
И привяжется тѣнью полуденной вѣщая пыль
Къ слишкомъ юной царевнѣ въ накидкѣ пурпурной.
Вѣтерокъ, отъ рожденья не видѣвшiй тьмы,
Затеряется въ улицахъ древнихъ кварталовъ
И уснетъ въ уголкѣ переметной сумы
Подлѣ бархатныхъ ноженъ, пустыхъ, безъ кинжала.
Но слеза упадетъ въ блѣдно-желтый пѣсокъ
Какъ монета одѣтаго въ сталь шаханшаха,
И въ невѣдомо кѣмъ предназначенный срокъ
Жажду жизни разбудитъ загадочность страха.
И тогда изотрется послѣлняя нить
Въ погребеньѣ какого то готскаго князя,
И протянетъ крыло надъ засохшею грязью
Черный лѣбедь, что былъ прошлымъ лѣтомъ убитъ.
***
Вамъ не простятъ мерцанья серебра
Какъ наготы ребячески-нескромной,
И въ волосахъ павлиньяго пера
За полусвѣтъ малознакомыхъ комнатъ,
И узость пояса, какъ бѣлую змѣю
Съ больными бирюзовыми глазами,
И у подъѣзда старую скамью
Подъ небомъ, зацѣлованнымъ дождями.
«Дожди въ началѣ лѣта какъ стихи»,
Вамъ снова скажутъ и не будутъ правы
Вѣдь Вы всегда – какъ солнца черный лучъ
И какъ луна средь тусклой желчи тучъ.
***
Обрѣтаетъ свободу дыханiя море,
И какъ свѣжая брынза въ кускѣ лаваша
Снова осень. И искры дождя, не спѣша,
По барсучьимъ и кроличьимъ прячутся норамъ.
Въ сѣроглиняной чашѣ съ аланскимъ узоромъ
Ты, къ нордъ-осту абсента чуть-чуть подмѣшавъ,
Дашь свободу сырому дыханiю моря,
И чудовище-ночь усмиривъ быстрымъ взоромъ,
Перейдешь въ лунный свѣтъ, словно въ сказку – душа,
Духовитой листвою орѣха шурша,
Такъ, прошенiе лѣту пославъ безъ укора,
Обрѣтаетъ свободу дыханiя море.
1 Мать молчанiя (валлiйск.)
2 При наборѣ въ печать это посвященie должно быть набрано руническимъ шрифтомъ, и никакимъ инымъ. Ежели таковой не найдется, посвященie снять.
3 Страна Юности, названie Рая въ древнй ирландской миθологiи.
4 Тѣни на мосту (ирл.)
5 Востанie, воскресенie (греч.)
6 Говоритъ о смерти (валлiйск.)
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/