Александр Серёгин

Испытание энергией
(Борьба за силу квантового вакуума)

Правда, всегда что-то странное. Более странное, чем вымысел
N.N.

Эта теория недостаточно безумна, чтобы быть верной.
Нильс Бор.

Часть первая
Глава 1.

Тиха украинская ночь и прекрасна, особенно в степи. Темное высокое небо усыпано мириадами звезд, которые отражаются в застывших водах ставка. Тишина настолько ощутима, что любой шорох в траве или далекий собачий лай кажется многократно усиленным. Полное безветрие не тревожит рябью идеальную поверхность воды и оставляет застывшими все листочки кустов и редких деревьев. Покой и сонливость обволакивают лежащих на берегу рыбаков. После удачной вечерней зорьки и обильного ужина они расплылись от истомы и лениво переговариваются ни о чём, больше глядя в звездное небо, наслаждаясь безмыслием. Любой, даже очень далекий звук, ощущается кожей и вызывает на лицах недовольные гримасы. Он кажется вторжением, разрушением идиллии. Даже крик ночной птицы кажется неуместным.

Тем более звук автомобиля, он негромкий, но раздражающий. Два больших черных автомобиля небыстро спускались по дороге, которую мостили еще пленные немцы, а современники не удосужились перекрыть асфальтом. Звук от шин, перебирающих камень за камнем, становился все громче. Один из рыбаков приподнялся на локте, посмотрел в сторону дороги и попытался рассмотреть циферблат часов в свете костра.

– Кому это неймется, полпервого уже?

Джипы «Гелендваген» переехали через мосточек и повернули налево по узкому недавно построенному асфальту. Звук от шин на асфальте стал почти неслышным. Фары уперлись в блестящие ворота из профнастила. Прошли считанные секунды, и они плавно открылись – посетителей здесь ждали. Повернув несколько раз между новенькими зданиями, автомобили въехали в раскрытые ворота цеха или ангара, большого здания из таких же блестящих профилированных листов.

В ангаре было совсем пусто, ярко горел свет. Ворота закрылись и только тогда распахнулись двери джипов, из них вышло несколько рослых мужчин в темных костюмах и галстуках. Один из них открыл заднюю дверь первого автомобиля. На свет божий, под искусственное освещение вышел человек среднего роста, коренастый, с коротко стрижеными светлыми волосами, в которых в приличном количестве сверкала седина. Его встречал всего один мужчина в белом халате и очках с невидимой оправой. После короткого приветствия они спустились в помещения, располагавшиеся этажом ниже.

В отличие от пустого пространства верхнего ангара, нижнее – было разбито перегородками на несколько помещений различной площади и видимо различного назначения. Пройдя несколько дверей, посетитель и его сопровождающий вошли в достаточно большую комнату, напичканную различной научной аппаратурой. Навстречу им из большого кресла поднялся худой человек с копной длинных вьющихся волос, в таком же халате, но в очках с тяжелой оправой и толстыми стеклами. От человека веяло неряшливостью и нескладностью. Дело было не только в чистоте его халата и всколоченных волосах, видимо их не очень часто расчесывали, его руки покрывали мелкие ссадины и ожоги, вся его фигура говорила о политике полного наплевательства, в отношении свей внешности.

– Привет, «Кулибин», ты бы хоть руки вымыл, и халат поменял к приезду начальства, – фамильярно сказал посетитель, пожимая руку. – Славин, я же просил проследить за гигиеной нашего гения.

– Виталий Дмитриевич, мы следим, но Максим Леонидович, так быстро умеет приводить в затрапезный вид любой халат, что даже я удивляюсь. – Ответил сопровождающий. Именно к нему была направлена претензия начальства.

– На то он и гений, чтобы халаты пачкать, а с руками у него что? На перчатках экономите?

«Кулибин» спрятал кисти рук в карманы халата.

– Виталий Дмитриевич, он же их одевать не хочет, даже когда занимается с химикатами и сваркой, – Славин возмущенно всплеснул руками.

– Максимка, ты что балуешься? Ты нам нужен живым и здоровым или ты уже решил после взрыва в Германии по крупному не работать, только мелкими пакостями заниматься – себе руки уродовать.

– Ничего подобного, просто несколько отвлекся и забыл надеть перчатки,– наконец подал голос гений, Максим Леонидович.

– Ну, да и так восемь раз, у тебя же живого места на руках нет. Ты хоть дезинфицируй их, что ли.

Виталий Дмитриевич прошел к креслу и сел, оба подчиненных остались стоять.

– Садитесь, господа, садитесь, тут не конный парад. Лучше доложите мне, что вы тут набедокурили за моё отсутствие.

Оба деятеля в белых халатах расселись в креслах.

– Почему набедокурили? Всё согласно плану, есть, конечно, отклонения, но в основном нормально. Существуют некоторые проблемы с потреблением электроэнергии в пиковых нагрузках, но мы стараемся переводить их в ночное время, тогда это не так ощущается сетями.

– Да, ладно, это я так для профилактики, чтобы еще раз лабораторию не взорвали.

– Виталий Дмитриевич, сколько раз можно напоминать об ошибках, я же уже их признал и покаялся, – «Кулибин» возмутился.

– Это очень хорошо, что ты покаялся, Максимка, только немцы до сих пор по ночам просыпаются от кошмаров со своим германским матом на устах. Страшно им, что так рвануло и главное докопаться не могут, кто же это им такую «радость» учинил. У прокуроров бедных мантии вспотели, так они набегались за «Нобелем» доморощенным. Я тебя очень прошу, ты уж постарайся, а то ты опять что-нибудь забудешь и по ошибке Землю с орбиты сдвинешь.

Максим Леонидович сидел, молча, и только хмурил брови.

– Виталий Дмитриевич, – снова вступил Славин,– я, конечно, слежу за безопасностью, но вы сами понимаете, эксперименты просто непредсказуемые. Мне иногда кажется, что мы сидим на пороховой бочке.

– Славин, не паникуй. Кто не рискует, тот не сидит, – Виталий Дмитриевич заразительно засмеялся. – Вы лучше меня обрадуйте, как у нас с показом шоу «Антигравитация на селе»?

– Виталий Дмитриевич, меня обижает ваше отношение к серьёзнейшим экспериментам. Это не шоу, это событие, которое откроет путь человечества к другим мирам и к неограниченному источнику энергии. Я не телезвезда, а ученый Максим Ракицкий – очень серьёзно даже нравоучительно произнес Максим Леонидович.

– Если бы ты знал, Максимка, как я серьёзно к этому отношусь, даже серьёзней, чем ты. Твое дело формулы рисовать и эксперименты ставить, а моё, всё это сохранить и отдать миру. Так что ты не дергайся и пора уже привыкнуть к моему способу общения. При такой жизни без юмора с ума сойти можно. Собственно о чем это я… у тебя, кстати, как сон, прочие проявления, всё в порядке?

Максим нервно засуетился, буркнул что-то, начал перекладывать предметы на столе. Вмешался Славин:

– Всё у него в порядке, если бы только он работал поменьше. Он же из этого подвала не выходит по шестнадцать часов.

– А, что еще делать? В этом паршивом городишке никаких развлечений,– возразил гений.

– Ты имеешь в виду казино? Забудь и не вспоминай. Мне твоих денег не жалко, жалко твою физиономию, её опять набьют. И имей в виду, в Украине вышибалы не в Германии, так разукрасят, что мама родная не узнает, – запальчиво ответил Славин.

– Ладно, – оборвал всех Виталий Дмитриевич, – хватит собачиться, приступаем к делу. Вы готовы?

Все трое расположились за большим столом, напоминающим пульт управления. Сразу перед столом раздвинулась стена, и открылось большое окно с видимо очень толстым стеклом, за ним находилась металлическая решетка и дальше еще одно стекло с впаянной мелкой сеткой из какого-то блестящего металла. В открывшемся помещении зажегся яркий свет, оно было огромным, размером с гандбольное поле и потолком метров в десять. Под дальней стеной сложены в ряд диски различного диаметра от тридцати сантиметров до двух метров.

Ракицкий начал колдовать над пультом. С расстояния в несколько десятков метров, что там происходит, видно было неважно, даже при ярком освещении. Послышалось потрескивание и вокруг одного из дисков явно проявилось мутное, отливающее синевой сияние. Диск резко подпрыгнул в воздух и стало видно, что он вращается с большой скоростью.

Виталий Дмитриевич нервно сказал Ракицкому:

– Поаккуратнее, не хватало, чтобы он на нас полетел.

– Не переживайте, теперь управление более плавное. Сейчас я подстрою поле, и начнем нормальное движение.

Диск поплыл вдоль дальней стены, движение ускорялось и становилось всё более сложным. Он взлетал вертикально, мгновенно останавливался, начинал горизонтальное движение или срывался в пике. Подлетев к стеклу наблюдателей совсем близко, он постоял, затем резко рванул вверх, у самого потолка остановился, как вкопанный и снова рухнул вниз, остановившись в нескольких сантиметрах от бетонного пола.

– Впечатляет, – задумчиво произнес босс, – какая может быть скорость?

– Любая, теоретически можно достичь скорости света, – ответил Ракицкий.

– Как с большими диаметрами?

– Мы сделали новую конструкцию. Внешний диаметр один и пять. Два независимых диска, вращается только внешний, центральная капсула – прообраз будущей кабины пилотов. Но я всё-таки думаю, что это зря.

– Что зря?

– Вращать диски. Нужно вращать только поля, навстречу друг другу и мы достигнем того же эффекта, без вращения материала. Поле скручивания в этом случае можно будет еще сильнее уплотнить и соответственно достичь максимального отбора энергии.

– Давай не будем торопиться. Ты уже однажды хотел добиться максимального отбора и где теперь эта лаборатория? Ты же прекрасно знаешь, что освобождая энергию поля нулевой точки, постепенно, плавно ты получаешь реактор невиданной мощности, а если быстро то что?

– Знаю я, знаю.

– Вот именно, мы получаем бомбу и притом, такую бомбу, что наш бедный земной шарик расколется, как яичко Фаберже, неосторожно брошенное ювелиром. Так, что не надо мне здесь экстремизма. Давай своё полутораметровое чудо.

За окном взлетела настоящая летающая тарелка, со святящимися иллюминаторами в центральном коконе, издающая звук средний между свистом и шипением. По краю диска просвечивало легкое голубоватое свечение, похожее на неоновое. Ракицкий разошелся и вытворял в полете невиданные пируэты и остановки.

– Что, Максимка, королевство маловато, разгуляться негде?

– Да, Виталий Дмитриевич, нам бы в атмосферу, вот там бы порезвиться.

– Ничего порезвишься, всему своё время. Вижу успехи и думаю, что надо ставить задачу по проектированию пилотируемого аппарата. Но в атмосферу можно будет выходить, только решив вопрос приемлемых уровней радиации, а, то вы мне устроите маленький Чернобыль. Нам нужен аппарат безопасный не только для экипажа, но и для окружающей среды, – руководитель внимательно смотрел на летающий диск.– Сколько здесь оборотов?

– За пятьдесят тысяч в минуту. Чем выше скорость вращения, тем сложнее обеспечить прочность вращаемого диска, тем более при увеличении диаметра.

– «Кулибин», вот только не надо мне на мозги капать, сам знаю. Работаем.

– Я просто говорю, что можно этот вопрос решить, не вращая материал.

– Ты опять за своё?

– За своё. У Хотчисона ведь не было вращений материалов и у Хаббарда не было, а эффект тот же.

– Вот только не надо вспоминать Хотчисона, там до сих пор никто разобраться не может, что там было, а чего не было. Пробовать можно, но без ущерба главной теме. И я тебя прошу, почаще вспоминай Германию. Ты в рубашке родился, что жив остался. Кроме того, ты же знаешь, вся эта левитация вещь прекрасная, но наша главная цель на сегодняшний день какая?

– Создать промышленный образец генератора энергии.

– Правильно, чтобы всё было просто, как в микроволновке на кухне: «выкл» и «вкл». Дальше потребитель получает на клеммах простую понятную электроэнергию переменного тока в нужном ему количестве, мощности и частоте. Ему не интересны никакие вихревые потоки и импульсы, тем более побочные эффекты. Ты понимаешь, меня бы несколько смущал периодически взлетающий под потолок бытовой прибор. Поэтому я тебя еще раз прошу – без поэзии, всё должно быть строго и прагматично.

Два черных джипа Мерседес «Гелендваген» выехали из блестящих ворот, проехали с километр по новому асфальту и свернули на старую мощеную дорогу. Шины колес издавали квакающие звуки при подъеме в гору. Рыбаки проснулись на утреннюю зорьку, не спеша готовили снасти. Звук от подымающихся по плохой дороге автомобилей нарушил девственную тишину туманного раннего утра. Рыбаки, все втроем, разом повернулись в сторону мосточка.

– Опять эти. Ну, ладно нам не спится, чего им неймется? – Рыбак оттянул рукав фуфайки, посмотрел на часы, – двадцать минут шестого. Тоже наверно на рыбалку. Ладно, давай ехать, сетку проверять.

В первой машине на заднем сидении дремал Виталий Дмитриевич Кирпонос. Уроженец Донбасса, выпускник МИФИ, кандидат физико-математических наук, но это всё в прошлом. Сейчас это был успешный бизнесмен, сделавший деньги в России в диких девяностых и успешно сбежавший из неё в не менее дикие, хотя в другом смысле, двухтысячные. Он спешил, в ближайшем аэропорту его ожидал собственный «Hawker», надо было лететь в Лондон, делать деньги. Для реализации того, что он задумал ему потребуется их очень много – миллионы, десятки, сотни миллионов. Может быть даже больше, чем у него есть. Шины пересчитывали камни, голова у пассажира болталась, он проваливался в сон.

Глава 2.

Летнее утро в Одессе в июле месяце и тем более в августе самое благодатное время. Под окном чирикают птички, солнце уже проснулось и вовсю льет свою благодать, но еще не жарко. Та жара, которая донимает даже ночью, утром отступает. Даже от асфальта политого утренней поливальной машиной отскакивает не зной, а прохлада. На кухне у Юрия Петровича Мезенцева процесс приготовления завтрака в самом разгаре, приятные запахи ласкают обоняние, из кухонного телевизора гундосят новости, он их не слышит. Телевизор – это так, по привычке, когда думать было кроме работы не о чем. Сейчас ему о работе думать даже не хочется, хотя всю жизнь он был трудоголиком. Все его мысли о высоком, если быть более точным о высокой. О высокой, они почти вровень, стройной девушке по имени Лина. Его, слава богу, тоже бог ростом не обидел и ему очень нравится, когда Лина надевает туфли на высоком каблуке. Он её целует, совершенно не нагибаясь. От воспоминания о поцелуях, Юрий Петрович даже приостановил потребление еды и замечтался.

Ну и что, что она на двадцать лет моложе, если быть до конца честным, то на двадцать два. Они очень подходят друг другу. Он высок, строен, силен, даром, что ему зимой стукнуло пятьдесят. К тому же он умен, мог бы и докторскую защитить, если бы захотел. Им интересно вдвоем. Она, кроме того, что безумно красива, еще и потрясающе умна. Редчайшее сочетание в женщинах. Ко всему, у неё нет той стервозности, так присущей нынешним бизнесвумен. У него богатый опыт общения с такими девицами – они смотрят только в портмоне или на цвет кредитной карточки.

Сколько можно жить бобылем! Со времен его официального развода прошли уже более пятнадцати лет, да и до этого он себя не сильно чувствовал семейным человеком, хотя у него сейчас двое взрослых детей. С детьми ему повезло, и сын, и дочка нашли себя в жизни, обзавелись семьями. Жаль только живут далеко, когда он бывает в Москве всегда заезжает и к Андрею и к Насте. Юрий Петрович уже дважды дед, об этом он не любит говорить ни с кем, но внуков обожает.

Мезенцев посмотрел на часы – пора. Внизу во дворе его ждал четырехколесный друг, предмет не то чтобы гордости, но удовлетворения – большой новый серебристый внедорожник. У него и раньше были приличные автомобили, но когда он начал ухаживать за Линой, ему захотелось, как-то себя преподнести понравившейся ему женщине. В этом баварском жеребце он видел не предмет хвастовства или самоутверждения, а возможность продления молодости. Автомобиль был таким быстрым и стильным, что Юрию Петровичу казалось, что в нем он выглядит моложе.

Доехав через пробки до офиса, Мезенцев поднялся в свой кабинет на четвертый этаж. Табличка на двери гласила: Технический директор Мезенцев Юрий Петрович. После жутких лет перестройки началось время разделов, переделов и сплошной торговли. В МИФИ Юру этому не учили. В Протвино, где он работал после института, были одни физики и недостроенный протонный коллайдер. Заниматься физикой высоких энергий Юре нравилось, он даже успел защитить кандидатскую диссертацию, но денег катастрофически не хватало. Двое детей, которых надо было кормить и жена, пристрастившаяся к спиртному, довершили карьеру физика.

Те ужасные времена Мезенцев не любил вспоминать. Детей воспитывала бабушка, он мотался по всему бывшему Союзу, пытаясь заработать. С женой пришлось расстаться, и она сгинула неизвестно куда. Дети, уже взрослые, пытались её разыскать, хотя бы могилу, но безуспешно.

Совершенно случайно, Мезенцев оказался у истоков зарождения мобильной связи на Украине и сделал себе неплохую карьеру. Карьера была, а семьи не было. Он переезжал из города в город, пока, наконец, не осел в Одессе, где дослужился до технического директора южной территории одного из крупнейших мобильных операторов страны.

Теперь у него была Лина, это грело душу и воодушевляло при взгляде вперед. Завтра он собирался сделать ей предложение. Они уже договорились о совместном выезде на Затоку. Два выходных дня Юрий Петрович собирался провести с любимой женщиной, купаясь в море.

Рабочий день близился к завершению, когда секретарь соединилась с Мезенцевым и сообщила: «Вам звонит, Кирпонос, представился, как Ваш старый друг». Юрий был несказанно удивлен, они не виделись с Виталием почти двадцать лет. Приезжая на родину, он иногда, кое-что о нём слышал, но они не встречались со времен Протвино.

Виталий, в отличие от Юрия, к перестройке оказался лучше готов. Он недолго ждал, когда ему выплатят нищенскую зарплату сотрудника института. Он начал организовывать кооперативы, при первой возможности ездить за кордон. Торговал всем, чем только можно. Начинал с самоваров и чайников с хохломской росписью, потом пошла б/ушная автомобильная резина, потом такие же автомобили. Он несколько раз прогорал, снова, с копейками в кармане, встревал в новую авантюру и «колотил, колотил бабки». Когда в дело пошли нефть и газ, порядок сумм стал иным. Его пытались задавить, угробить, подломить, но Виталий непостижимым образом выкручивался и его личный вес уже исчислялся в сотнях миллионов «убитых енотов».

Пока Юра жил в Протвино, Кирпонос всегда с ним общался во время нечастых набегов на своё семейное логово. Жена Виталия, воспитанная в интеллигентной московской семье простых инженеров, не смогла долго терпеть мужа коммерсанта, развелась и перебралась к родителям, прозябать в малогабаритной «двушке» на Черемушках. У Юры было такое впечатление, что Виталий испытал огромное облегчение от этого события. Теперь он был свободен и ни от кого не зависел. Детьми они так и не обзавелись, поэтому расставание было почти безболезненным.

Виталий, видя бедственное материальное положение семьи Мезенцевых, старался помогать, хоть Юра из гордости отказывался. Всё равно Кирпонос всегда прилетал с сумками полными провизии и различных подарков для детей, а когда у жены Мезенцева проявился алкоголизм, сам организовал её кодирование, правда, помогло это ненадолго.

Когда он приезжал, они вдвоем просиживали на кухне до утра, «уговаривая» не одну бутылочку. Тем для разговора не подыскивали, им всегда было, что сказать друг другу. Вспоминали детство, школьных и институтских товарищей, спорили о науке и политике. Так было всегда, еще с первого класса – они всегда спорили.

Там дома, на малой родине, в Донбассе, они были соседями. Их родители занимали квартиры через стенку в большом одноэтажном четырехквартирном доме. Такие дома строили для шахтеров, в основном для инженерно-технических работников. У каждого был свой небольшой дворик и палисадник. Начиная с первого класса, они сидели за одной партой, пока учителям не надоедали их фокусы. Они рассаживали разгильдяев, зарекаясь к этому возвращаться, но когда последствия забывались, друзья опять садились вместе до очередной проказы. Никто из них не чувствовал себя лидером по отношению к другому, у них всегда было равенство, хотя всегда было и соперничество, во всем. Оба очень прилично учились, до восьмого класса вообще ходили в отличниках, но никогда не были зубрилами, более того им часто попадало за невыполненные домашние задания. Кроме учебы у них была масса других интересов, они занимались филателией, футболом, английским языком, когда подросли, именно они организовали школьный вокально-инструментальный ансамбль. И всегда они были вместе. Вместе поехали поступать в Москву.

Начиная с пятого класса, к ним в класс пришел Слава Войтенко, его отца перевели к ним на шахту из Красноармейска. Они поселились напротив дома, где жили Кирпоносы и Мезенцевы. Так к ним присоединился третий друг – «неразлейвода». В школе и вне неё они всегда держались вместе. Только после школы, Слава решил поступать в военное училище, а Виталий с Юрой в МИФИ.

Сейчас, вспоминая всё это, Юра испытал щемящее чувство ностальгии. Он поднял трубку и услышал знакомый голос друга:

– Привет, халдей, или как Вас теперь называть?

– Здорово, босяк, Ваша фамилия Негодяев? – поддержал юморное начало друга Мезенцев.

– Моя фамилия Кирпонос, но я узнаю голос друга Юрки Мезенцева, который воровал яблоки на шахте за оранжереей.

– Как будто ты только на стрёме стоял. Полную пазуху этой зелени напихал, как же нам потом попало.

– Это тебе попало, а меня слегка пожурили.

– Конечно, солдатский ремень с бляхой – это пожурили.

– Ну, ладно, господин технический директор, вы не желаете увидеть честные глаза старого друга?

– Очень желаю, а ты где?

– Как раз смотрю в окна твоей конторы.

– Внизу, на улице?

– Ты удивительно догадлив, ну, не из иллюминатора вертолета же.

– Так поднимайся, я позвоню охране – пропустят.

– Я понимаю, что ты хочешь похвастаться своим кабинетом, но мне так надоели эти офисы, к тому, же пятница, хватит трудиться. Я жду тебя внизу.

Встреча друзей была даже трогательной, они обнялись, много раз похлопали друг друга по плечам, рассмотрели со всех сторон. Посмеялись над жировыми прослойками на животе, но остались довольны друг другом.

– Ты всё процветаешь, – заметил Мезенцев, – костюмчик, наверное, у греков в индпошиве приобретал и часики «подешевле», «Патек Филипп», подделка конечно, долларов за пятьдесят?

– Да,– в тон другу отвечал Виталий Дмитриевич, – хотел еще дешевле, но не получилось, пришлось доплатить чуть-чуть, пару сотен тысяч, просто до ужаса несговорчивый хозяин магазина попался.

– Ну да, ну да, я смотрю, совсем магнатом заделался, бычки твои? – Юрий Петрович кивнул головой в сторону, стоящих неподалеку у джипов нескольких крупных мужчин,– мы с Тамарой ходим парой?

– Положение обязывает, но это так – для антуража, чтобы на меня девочки больше внимания обращали.

– Глупый, они на них внимание обращают, а не на тебя.

– Вот только не надо, скажи прямо, что завидуешь.

– Чему? Этому? Это ж хуже, чем на привязи.

– А, что поделаешь, завистников хоть пруд пруди, того и смотри какую-нибудь пакость вытворят. Знаешь, что, а давай назад в будущее, как в студенческие времена. Наберем сейчас портвейна, колбасы докторской, икры кабачковой, хлеба почерствей и устроим пир на весь мир.

– Ну, да в Пионерском парке прямо на травке, чтобы оставшуюся часть ночи провести в объятиях доблестной одесской милиции.

– Так мы же охрану выставим. У меня такие пацаны, они вмиг этим орлам в околышах перья повыщипывают.

– Нет, Виталик, кое-что уже вернуть нельзя. Можно купить вареной колбасы и икры кабачковой, но бухать на травке в центре города – это уже не мой стиль. Увидит кто-нибудь из сотрудников, позора не оберешься. Давай выберем приличный ресторан, посидим, как положено.

Кирпонос прищурился и внимательно осматривая Мезенцева, обошел вокруг.

– Извини, друг, сразу не заметил. Ты бы предупредил, что уже записался. Притом, видно по всему, где-то в первых номерах, в партийные списки старперов. Ну, извини, ну, кто ж знал. Я думал ты еще парень хоть куда, а ты уже так. Всё чинно, благородно. Кто тебе слюнявчики стирает, супруга?

– Виталий брось, мы уже действительно солидные люди, а насчет супруги, так я не женат.

– Это может быть ты солидный, а я как был пацаном, так и остался. Ты что серьёзно не женат?

– А, ты женат?

– Боже упаси, у меня уже и так было четыре жены, теперь не хочу ни одной. Слушай, так ты сам живешь или может, есть гражданские связи на дому?

– На дому, гражданских связей нет, но собираюсь жениться. У меня, в отличие от тебя, был единственный брак, который тебе известен.

– Побойся бога, куда жениться, ты посмотри вокруг, если ты сейчас предложишь себя на улице, тебя разорвут на куски жаждущие одесситки и достаточно большое количество приезжих дам. Не осложняй жизнь ни себе, ни им. Тем более, зачем тебе в твоей уединенной квартире, иметь постоянную мегеру, которая будет тебя доедать без соли, каждое утро и каждый вечер. Поехали сейчас к тебе на квартирку и устроим пир на весь мир. Как положено с портвейном и заморской икрой.

– Дался тебе этот портвейн, у меня от него изжога, есть приличный коньяк и виски.

– Да, Юра, какой же ты всё-таки нудный, нету в тебе полета. Приличный, коньяк, виски. Пудинга у тебя дома нету?

– Пудинга нету!

– Значит тогда только водка! Но кабачковую икру и докторскую колбасу никто из списков не вычеркивал.

==========================

Ночная смена в шахте не самое удачное время. Станислав Васильевич Войтенко выехал «на-гора», помылся в бане и с мокрыми волосами дошел до «кайбаша». До конца смены оставалось еще пару часов, но делать на поверхности уже было нечего, так, что он уселся за стол в их главном помещении, разложил «тормозок». Пара вареных яиц, душистое сало с прорезью, хлеб и свежие домашние огурцы, только-только вечером снял с грядки, пробуждали зверский аппетит. Слава уже уселся, потом, будто что-то вспомнив, начал оглядываться, нашел глазами стакан и удовлетворенно хмыкнув, проследовал к своему шкафчику. Открыв маленький навесной замочек, он наклонился и пошарил внизу на полке за какими-то картонками и железяками. На свет появилась бутылка, крашенного дубовой корой, самогона с этикеткой коньяка «Жан-Жак» три звездочки. Он налил себе треть стакана, выпил, немного поморщившись, и бодро захрустел огурцом.

После тяжелой физической работы в стволе, он работал слесарем по подъему, по телу разлилось приятное тепло и потянуло на сон. Спать и даже дремать не имело никакого смысла, меньше чем через час должна придти смена. Слава вышел на улицу, стояла безветренная душноватая летняя ночь, с чистым звездным небом. В воздухе висел постоянный гул вентилятора воздухоподающего ствола, где-то недалеко лязгали вагонетки, по асфальту проехал первый рейсовый автобус – скоро утро. Хотелось спать, но он старался бодриться и думать о насущных делах, которые встанут перед ним дома.

Надо будет покопаться в огороде, борьба с сорняками. В этом году такое лето, такой урожай, но и траву, только успевай полоть. Дожди пройдут, не успеет высохнуть, еще ноги не вытянешь, а трава уже по пояс. Зато картошки в этом году, как никогда – под одним кустом до ведра. Не надо будет тратиться, покупать. Хотя кому её есть. Один остался совсем, как мать померла.

Да и денег не жалко, у него и так хорошая военная пенсия. На шахте сейчас тоже, регулярно платят, не то, что раньше. Деньги не такие большие, но вместе с пенсией хватает с головой. Сколько ему одному надо? Слава регулярно посылает внуку денег на пеленки, распашонки. Дочка при деле, замужем, правда, тоже за военным, а сейчас это не денежная профессия. Можно было бы к ней поехать пожить, чтобы не самому…, но не зовут.

Слава зашел в помещение, махнул рукой, налил себе еще полстакана, выпил, даже не закусил. Вроде бы всё есть, денег хватает, сила есть, мозги на месте, а иногда так тоска придушит, хоть караул кричи. Ему все мужики говорят: «Бабу тебе надо». Он тут присматривался к некоторым, совсем не тянет. Слава даже грешным делом, подумал, что у него настали проблемы с этим вопросом. Нет, поехал на Азовское море по путевке в пансионат, пристал к одной женщине. Всё в порядке, хорошая женщина, одинокая, отпускать не хотела. Но не лежала у него душа к ней, уехал и даже не пожалел.

Здесь на поселке с этим надо аккуратней, все про всех знают. Не успел чихнуть, а бабы возле магазина, уже рассказывают, когда с кем и сколько раз. Остаются только телевизор и книжки, читать он любитель с детства, почти всю библиотеку в местном ДК прочитал. Еще конечно посидеть, выпить с товарищами по работе. Особенно сейчас летом. Погода так и шепчет. В лесу красотища, разложились на травке, над головами кроны деревьев шумят. Ляжешь лицом вверх, и вставать не хочется. Жаль разговоры только однообразные, про баб да, про пьянки или про деньги, которых всегда всем не хватает, особенно бабам.

Он это дело давно прошел, его милая женушка всё его пилила. То ей денег мало, то у него звездочки на погонах не того размера. Она сразу после их развода выскочила замуж за комполка, говорят сейчас генеральша. Слава служил честно, но дослужился только до майора. Да и какая служба в украинской армии – одни слёзы. Когда в училище поступал, мечтал летать, а получилось, что больше мечтал, чем летал. Топлива, как кот наплакал, отпускали. Больше на земле спиртом «контакты протирали», это когда спирт был, а часто и спирта не было.

Только ему стукнуло так, что можно было уйти из армии с более менее приличной пенсией, сразу же сбежал. Квартирой, правда, так и не обзавелся, пришлось возвращаться на родину. Да и мать уже совсем болеть стала, а потом и померла. Остался он один в большом доме. В таком большом, что убирать его весь, нет у него никакого желания. Две комнаты закрыл наглухо и не заходит.

Самая главная проблема – поговорить толком не с кем. Приезжал Виталик Кирпонос, жаль только на один день, вот с ним можно говорить хоть сутками. Он молодец и не задается, хоть сейчас стал крутым дальше некуда. У него даже охрана есть и джип большущий черный. Они с ним по-старому, как раньше, взяли водки, мяса и в лес. Шашлык пожарили, выпили, наговорились. Жаль, что только один день. Обещал снова приехать, только когда это будет. Юрку Мезенцева вспоминали. Их троих в школе назвали «неразлейвода». Они и вправду везде и всегда были вместе, а потом раскидала их судьба…

Юрка в прошлом году приезжал, тоже ходили в лес, тоже не могли наговориться. Они теперь приезжают сюда только на могилки, что им делать в полузаброшенном шахтерском поселке. Они живут другой динамичной жизнью, а здесь даже время движется медленнее, как в научно-популярном фильме о теории относительности.

Профессия шахтера стала непрестижной, даже стыдной. Когда их отцы в шестидесятые, семидесятые годы, где-нибудь в отпуске на Пицунде, говорили, что они шахтеры из Донбасса, это звучало солидно, уважительно. Они сами гордились своей профессией, абсолютно искренне. Они чувствовали себя исключительными людьми уважаемой профессии. Да, опасной, смертельно опасной! Но хорошо оплачиваемой. Во всяком случае, в стране советов мало кто мог похвастаться, что может заработать на целый автомобиль за полгода.

Это грело душу, а об опасности никто не думал. Тот, кто думал об опасности работы под землей, долго там не работал. Такие, достаточно быстро уходили или погибали, потому что в шахте тот, кто думает об опасности, всегда накличет на себя беду и если бы только на себя.

Чувство опасности или страха часто залазило в душу шахтера, не все признавались. Когда, как говорят шахтеры, «идет посадка», то есть рушится кровля в тех местах, где убрали крепь, от этих звуков становится жутковато. Особенно когда представишь, что у тебя над головой до километра породы.

Это постоянное чувство опасности порождало не страх, а противодействие страху иногда даже глупое. Слава сам видел, как ломали в лаве датчики уровня метана, чтобы те не мешали работать – уголь качать. Когда уровень взрывающегося газа превышал допустимую норму, автоматически отключалось электропитание лавы и останавливалась вся работа. Иногда за смену так случалось несколько раз, шахтеров это раздражало и они датчики топили в воде. Тогда они с виду, как настоящие, а показывают всякий бред. То, что взорваться можно – это как-то не принималось во внимание, главное добыча.

Это постоянное чувство опасности порождало настоящую дружбу и взаимовыручку. Не помню случая, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь рассказывал, что шахтер оставил своего товарища под землей в беде. Были случаи, когда гибли, выручая, но чтобы оставить в беде, такого не было. Виталий, Юра и Слава свою дружбу тоже называли настоящей, шахтерской, хоть и не одного дня вместе не проработали под землей. У них не было и нет примера лучше, чем настоящая шахтерская дружба.

На местном поселковом кладбище десятки могил шахтеров, погибших под землей. Виталик Кирпонос похоронил отца еще в школе, мать осталась одна и тоже недолго протянула, а отцы Юрки и Славы шахту пережили, но на пенсии прожили недолго и их тоже отнесли «под лес», на то же кладбище.

Во имя чего все эти ранние могилы? Во имя энергии, во имя тепла, во имя света?

 

Глава 3.

Застолье двух друзей продолжалось уже несколько часов. Стол ломился от яств и напитков. Докторская колбаса, кабачковая икра и даже портвейн наполняли стол. Кроме этого ребята из охраны Кирпоноса не удержались и накупили всякой всячины: от французского шампанского, до устриц и паюсной икры. Виталий больше налегал на экзотику – вареную колбасу и кабачковую икру, Юрий предпочитал икру паюсную и швейцарские сыры.

Они успели вспомнить массу событий из прошлой жизни, начиная с детства, помянули родителей, вспомнили друзей и как-то плавно перешли к нынешней жизни.

– Виталий, а вот чем ты сейчас занимаешься? Каким видом бизнеса?

– Я? Управляю активами, инвестирую, продаю, ну и так далее.

– В какой сфере?

– В любой, там, где можно заработать, там и занимаюсь.

– И тебе нравится? Тебе всё равно, чем заниматься?

– Что значит всё равно? Я занимаюсь бизнесом, как таковым, то есть делом, которое приносит деньги, а это мобильная связь, как у вас, продажа автомобилей или лифчиков – роли не играет.

– Не знаю, меня это вряд ли бы грело. Ты занимаешься тупым зарабатыванием денег. Никогда не думал, что это профессия – зарабатывание денег. Я занимаюсь мобильной связью, это профессия и она мне нравится. Я хоть по первому образованию физик, но окончил заочно институт связи. Мне нравится моя профессия и я нею зарабатываю на хлеб.

Кирпонос иронично смотрел на друга.

– Да, Юра, дожил ты до седых волос, а так и остался диким и необразованным. Ты ведь не деньги зарабатываешь, а получаешь зарплату. Деньги зарабатывает, тот человек, который владеет и управляет бизнесом. Ты, как технический директор, только обеспечиваешь технологию, а сфера где собственно делаются деньги, от тебя так же далека, как кухарка от правительства. Это без обиды, так оно есть на самом деле. Знаешь, когда я понял, что буду бизнесменом? Точнее я тогда и слова такого толком не слышал, но точно понял, что я не такой, как всё население СССР. Мы с тобой, как-то сорвались сюда в Одессу, в гости к Пете Векличеву, моему двоюродному брату, он в Водном учился. Помнишь?

– Помню, ну и что?

– У них в общаге был тогда полный интернационал. Кого там только не было: и кубинцы, и вьетнамцы, и африканцы. Причем африканцы были и из капиталистических стран не, только эти голодранцы из стран народной демократии. Зашел у нас разговор о деньгах, кто и как бы их потратил, если бы, например, получил в наследство миллион. Все наши, в том числе и ты. Да, да, если вы Юрий Петрович не помните, то я освежу вашу память. Так вот все вы сказали – это было верхом фантазии совдеповского студента, что если бы вы получили миллион в наследство, то купили бы машину, квартиру в кооперативе ну и дачу. Когда бы мы сидели в общаге в Москве, то тогда, наверное, к этому прибавилась поездка к морю, в Сочи или в Крым, но так как мы и так сидели у моря, это отпало. Только один Бернард, черненький такой африканец, из Кении, у него еще папа на полставки там царем подрабатывал, сказал, что, если бы он получил миллион, то он ничего бы не покупал, он бы выгодно вложил эти деньги и получил через время еще миллион. В этом было коренное отличие советского студента от молодого человека из капиталистической семьи. Наши родители деньги не зарабатывали, они их получали. Помнишь, как звучал вопрос, если кто-то интересовался уровнем твоего дохода: «Сколько ты получаешь»? Сколько получаешь, а ни сколько зарабатываешь.

Я же себя поймал на мысли, что если бы я, получил этот злосчастный миллион долларов, я бы на все купил джинсы по двенадцать долларов, а здесь продал по двести рублей и озолотился. Я конечно, даже не подумал сказать об этом, дедушка Брежнев еще был жив, и всесильная рука КГБ могла достать до любой студенческой вечеринки. Но тогда я понял, что буду зарабатывать деньги, всегда, везде и на чем угодно.

Тебе, как своему самому старому другу, я могу открыть, что зарабатывание денег для меня не есть самоцель. Все свои деньги, я зарабатываю не только для того, чтобы потом еще больше заработать…, но сначала давай выпьем. Выпьем за нашу удачу, за нашу общую удачу. За то чтобы идеи воплощались в жизнь.

Они выпили по очередной рюмке водки, Виталий намазал себе бутерброд из толстого слоя кабачковой икры и откусил большущий кусок. Прожевывая, с набитым ртом, он продолжил:

– Я открою тебе страшную тайну, но ты должен поклясться, что никогда и никому её не откроешь даже под пытками и за большие деньги.

– Ты прожуй сначала, аббат Фариа, а потом уже будешь рассказывать о страшных тайнах, – засмеялся Мезенцев.

– Ничего смешного, а тайна действительно страшная. Клянешься?

– У тебя никогда не поймешь, когда ты шутишь, когда серьёзно говоришь. Ну, клянусь.

– Памятью своих родителей поклянись и жизнью своих детей.

– У тебя совсем крыша поехала, олигарх хренов, вроде бы и не пьяный.

– Нет, ты поклянись.

– Ну, клянусь.

– Всё, как я говорил?

– Да, могу еще поклясться жизнью на земном шаре и во всей вселенной. Не тяни кота за хвост.

– Отлично, клятва назад не забирается. Давай еще выпьем.

– Ты что за это время, как раз придумаешь свою страшную тайну? Даже если это так, с удовольствием налью.

Они снова выпили, Кирпонос принялся усиленно закусывать. Действительно чувствовалось, что он колеблется и оттягивает время.

– Что ничего на ум не приходит, ну я думаю, Дюма-папа тоже не сразу графа Монте-Кристо придумал, так что ты не торопись, – подначивал Мезенцев.

Виталий всё тщательно прожевал, запил минеральной водичкой и пристально, как-то слишком серьёзно посмотрел на друга. Мезенцев ответил понимающим взглядом и уверенно сказал:

– У тебя что, большие проблемы? Ты смело можешь делиться со мной, клянусь, я никому ничего никогда не скажу. Можешь на меня положиться, я готов тебе помочь, как и раньше. Даром, что столько лет прошло. – Юрий стал тоже очень серьёзен.

– Уверен? – загадочным тоном спросил Виталий.

– Если только не надо кого-нибудь грохнуть. – Так же серьезно ответил Юрий.

– Ну, до этого я думаю, не дойдет, но бой будет жарким. У тебя сигаретки не найдется? Я-то вообще не курю, но иногда хочется вспомнить былые ощущения.

– Я тоже, но где-то есть. – Юрий порылся в ящиках и достал начатую пачку, на кухне нашел пепельницу и все это поставил на стол перед другом.

– Спасибо, – сказал Виталий, закурил – Ты тоже бери, при таком нервном деле не только пить, курить начнешь.

Кирпонос жадно затянулся несколько раз, потом скривился и затушил тонкую сигарету:

– Какая гадость, а всё равно иногда тянет, – он еще немного подумал и начал своё повествование.

Ты же физик, Юра, тем более кандидат наук, не липовый, а настоящий еще советский. К тому же бывший сотрудник Института физики высоких энергий, соображаешь, что к чему, так, что слушай меня внимательно и вникай. Только не старайся перебивать, даже если тебе покажется, что твой друг решил отобрать лавры сказочника у Андерсена. Вопросы задавать можно, но знай всё, что я тебе сейчас расскажу истинная, правда и если надо, я тебе это еще и показать могу, только не в Одессе конечно.

Когда мы учились в институте, среди преподавателей и студентов ходили разговоры, что во второй половине двадцатого века наука затормозила своё развитие, нет прорывов. Всё, что наука приносила людям, выходило из разработок и открытий еще девятнадцатого века и первой половины двадцатого. Полеты в космос, телевидение, электроника – всё из прошлого. Мы только усовершенствуем открытия наших предшественников, даже лазер и твоя мобильная связь основаны на открытиях давно минувших дней. Таких технологических продвижений, как широчайшее применение электричества во всех сферах производства и быта, у нас давно не было. Именно электричество, новый вид энергии изменил облик человеческого мира.

Многие говорили, что должен произойти качественный скачек, произойти такие открытия, которые кардинально изменят жизнь человечества. Что это может быть? Искусственный разум, открытия в области биотехнологий, позволяющие решить вопрос смертности человека? Мы только гадали об этом. Не скажу, что я такой гениальный человек и что мне давно приходила в голову мысль, что именно абсолютно новый вид энергии изменит жизнь людей, но она ко мне пришла. Причем изменит даже больше, чем изменилась жизнь по сравнению с началом применения электричества. Я это понял уже в процессе. Поначалу я тоже скептически относился к этим исследованиям и говорил, что это просто хобби, чудачество, но потом я изменил своё мнение.

– О какой энергии ты сейчас говоришь? – не утерпел Мезенцев.

– Я говорю об абсолютной энергии, той, которая всегда и везде рядом с нами. Ты, наверное, слышал об энергии поля нулевой точки.

– Слышал, но рассказы о ней больше смахивают на фантастику.

– Многим сильным мира сего хочется, чтобы это смахивало на фантастику. Ты что, в земле еще столько нефти и газа, а это такие бабки! Они же, эти нефтяные миллиардеры, арабские шейхи и всякие «Газпромы» станут голые и босые. Кому будут нужны их углеводороды из Земли? Ни-ко-му. Поэтому никаких государственных субсидий на исследования энергии поля нулевой точки нет. Немцы еще при Гитлере подошли вплотную к решению этой задачи, но Дядюшка Джо разогнал этих всех физиков по разным огородам. Кого к себе забрал, кто в штаты смылся, кто в Южную Америку. Кое-что из результатов этих исследований всплыло, но по ряду причин, в том числе перечисленных выше, они были засекречены или вообще пропали и уничтожены, как вредные.

Тот, кто владеет источниками энергии – владеет властью. Попробуй, прикрути задвижку на газе или не выпусти танкеры из гавани. Всем же станет холодно и голодно, все проситься станут. А представь себе, если у каждого будет доступ к энергии, да еще в неограниченном количестве – это ж каждый сам себе хозяином может стать. Непорядок. Я достаточно популярно объясняю?

– Популярно, то популярно, только я не пойму, ты, что решил эту задачу?

– Какой же ты, Юрец, нетерпеливый. Я же тебе сказал: не перебивай! Пятнадцать лет назад, я попал в Канаду. Там кстати очень приличные условия ведения бизнеса, не то, что у нас и еще вдобавок огромная украинская диаспора. Опять же, совершенно случайно, через одного полицейского из наших, из украинцев, я познакомился с одним странным человеком. Звали его Хотчисон.

Даже не знаю, как тебе его описать. Физиком его назвать нельзя, потому что специального образования он не имеет. Знаешь, что-то типа Ури Геллера с техническим уклоном. Он нахватался информации о теории относительности и различных экспериментах Фарадея и Теслы, сильно интересовался интуитивной наукой, особенно электромагнетизмом. Мы с ним можно сказать подружились, его особенно удивляла способность русских пить не то, чтобы много, а просто за раз большими дозами. Они же там цедят своими «дринками» по двадцать грамм. Он мне тоже чем-то понравился, наверное, тем, что совершенно не был похож на ученого. Когда он узнал, что я работал в Институте физики высоких энергий, то он решился показать мне кое-что. Он так и сказал: «Кое-что». Так я попал к нему в лабораторию на окраине Ванкувера.

В первый раз и во второй он не смог мне показать ничего. Что-то не складывалось, не так работала аппаратура, у него было не то состояние, короче не получилось. Он мне показал, видео фильм, в котором летали инструменты по столу и даже взлетали вверх, а гвозди на столе вставали дыбом. При существующих технологиях снять такой фантастический фильм – пара пустяков. Так что идя в третий раз, я уже не испытывал особого энтузиазма, но как я ошибался!

 

Глава 4.

В третий раз у него самого было «то» состояние. Глаза, такие, вроде бы он не спал суток трое, а только травку курил и голос нервный, как будто это не он меня приглашал придти, а я сам приперся. Я разместился поудобнее, а Хотчисон начал колдовать над своей аппаратурой. Мне показалось, что у него не было никакой системы в работе. Он постоянно нажимал разные кнопки, вращал регуляторы, вскакивал и переходил от одного пульта к другому.

Из приборов я заметил двухстороннюю катушку Теслы и мощный генератор Ван дер Граафа, антенны различных конфигураций, кроме того трансмиссионные головки высокого напряжения, высокочастотные катушки и еще много всего связанного между собой жгутами проводов. Всё оборудование издавало низкочастотный гул.

На столе лежал толстый, сантиметров десять в диаметре алюминиевый стержень. Гул стал нарастать, стержень засветился внутренним голубым светом, а затем стал прозрачным. Представляешь, контуры видны, а тела нет, сквозь него можно природу рассматривать. Пассатижи, лежащие на столе, подскочили, а затем встали вертикально, как волосы дыбом. Стержню надоело светится и он взорвался. Но не так, как тротиловая шашка, а изнутри, так что стол не пострадал, а стержень снова стал непрозрачным, только с развороченным нутром. Дальше всё было еще интереснее. Сам стол стал подскакивать, а приборы, стоящие на стеллажах напротив тоже засветились, синим пламенем и начали вибрировать. Всё, что было на стеллажах, поднялось в воздух и начало хаотически двигаться. Я посмотрел на Хотчисона и понял, что он не управляет ситуацией. У него были глаза восторженно-удивленные, хаос нарастал и я уже стал бояться, что этот эксперимент разрушит всю лабораторию, но всё закончилось, также неожиданно, как и началось.

Ушел я из лаборатории потрясенный. В том, что это была реальность, не было никакого сомнения. Я сомневаюсь, что он хотел показать иллюзионный фокус, ведь он не собирался этим зарабатывать деньги. Для него это был научный эксперимент, притом с моей точки зрения, плохо подготовленный. Абсолютно ясно, что он действовал «методом тыка». Генерировал какие-то поля с непонятными векторами и ждал, что из этого получится.

Вскоре я уехал из Ванкувера и больше с Хотчисоном не встречался, но он во мне зародил идею – добраться до сути этой энергии и самое главное обуздать её. Чтобы она действовала с той силой и в том направлении, которое нужно мне, а не в том, которое получается. Я начал искать людей, от которых можно было узнать, хотя бы что-нибудь об этом, но как ты сам понимаешь, натолкнулся на стену.

В мире достаточно много людей, которые впрямую или косвенно занимались и занимаются энергией поля нулевой точки. Даже наш знаменитый диссидент и правдолюбец академик Сахаров. Дело в том, что многие светила считают, что составляющими поля энергии нулевой точки наравне с электромагнитным полем есть – гравитация и инерция. Именно Сахаров еще в 1967 году предположил это, то есть, что гравитация и инерция могут иметь отношение к вакуумным колебаниям поля энергии нулевой точки.

Подтверждение наличия энергии поля нулевой точки обычно проводят, через эффект, если ты помнишь, голландца Хендрика Казимира. Он-то его предсказал еще в сорок восьмом году, но не было экспериментального подтверждения. В 1997 году это подтвердили серией экспериментов, а буквально несколько месяцев назад, технологический университет Чалмерса подтвердил динамический эффект Казимира, они его наблюдали и даже смогли измерять параметры. Собственно для меня эти эксперименты не сказали ничего нового, я уже давно не сомневаюсь в существовании этой энергии.

Главный вопрос – это насколько много энергии хранит в себе поле нулевой точки. Некоторые считают, что её крайне мало и поэтому так мизерны видимые для нас проявления, но есть и другое мнение… и я точно знаю, что оно верное.

Кирпонос загадочно замолчал, потом набросился на Мезенцева:

– Кто у нас хозяин застолья, мне кто-нибудь нальет в этом доме? Возьми рюмку и налей мне, наконец, водки, от того что я тут болтаю без перстанку, у меня в горле так сухо, как в пустыне Калахари.

Мезенцев взял бутылку и аккуратно налил полную рюмку. Кирпонос взял её в ладонь и посмотрел сквозь неё на друга.

– За успех! – провозгласил тост Виталий и смачно выпил. Мезенцев не отставал. – Так вот. В объеме этой рюмки,– он повертел её в пальцах,– столько энергии квантового вакуума, что хватит не только растопить Антарктиду вместе с Арктикой, но и вскипятить всю получившуюся водичку. Вот так вот, а она у меня в ладони тонет.

– Ты хочешь сказать, что ты это знаешь точно?

– Не только знаю, я это видел уже в применении, хотя конечно, не всё получается. Не тебе мне объяснять, что от проекта до технологии, часто намного дальше, чем от идеи до проекта. Сложность еще заключается в том, что ввиду того, что гравитация и инерция – есть составляющие поля нулевой точки, работая над процессом упорядочения энергии, ты невольно влазишь в процесс влияния на гравитацию, а это штука непредсказуемая и страшная.

– Ты хочешь сказать, что гравитацию можно отключить?

– Зачем отключить? Гравитация – это поле, которым нужно управлять. В этом поле есть гравитационные волны, которые распространяются со скоростью света, как рябь на ткани пространства-времени. Причем объекты излучают свои волны, только в паре, каждый свои. Интересно то, что эти волны в результате интерференции существенно и взаимно гасятся. Навожу на мысль, если гравитационные волны, например Земли, существенно погасить встречными волнами или отразить их же зеркально самим себе навстречу, то потенциал гравитационного поля в необходимой точке можно существенно снизить и даже довести его до ноля.

– Фу, у меня уже голова кругом идет от твоих сказок, Шахерезада.

– Это не сказки, дорогой мой друг, и не далее, как несколько недель назад я собственными глазами наблюдал управляемый эффект левитации. Что такое левитация объяснять нужно?

– Левитация, эффект компенсирующий гравитацию, но это больше из мистики, чем из физики.

– Могу вас, сударь, разочаровать – это абсолютная физическая реальность.

– Где это было?

– Кстати тут недалеко, два часа езды, но давай всё по порядку. После того, как я побывал в лаборатории Хотчисона, я стал усиленно искать любую информацию по этой теме. Интерес к теме, вскоре вызвал уже встречный интерес к моей невзрачной личности и притом такими структурами, что общаться с ними не было никакого желания. Я сделал вид, что это было невинное хобби, зажравшегося миллионера и стал осторожнее. Тем не менее, я выяснил, что Хотчисон, в течении определенного периода, имел контакты с такими серьезными организациями, как «Боинг» и «МакДоннел Дуглас», они его даже финансировали, а до этого у него были контакты с таким невинным заведением, как Пентагон. Была даже совместная комиссия Пентагона и Министерства энергетики США, которая проверяла действительность его экспериментов. До отчета я, конечно, не добрался, но ясно, что комиссия наблюдала, что-то наподобие того, что видел я.

Видимо они поняли то же, что и я: Хотчисон случайным образом наскочил на эффект открывающий доступ к энергии поля нулевой точки, но совершенно не понимал, как с этим всем управляться. Для вояк необходимо практическое применение, а летающие в хаосе железяки они сами могут назапускать, сколько хочешь, поэтому они Хотчисона отодвинули, но не забыли.

Я сразу понял, что дойти до сути можно только подкравшись к теме со стороны теории. У Хотчисона не было нормального формального образования, даже этого недоделанного американского. После окончания десятого класса, он бросил школу и занимался самостоятельно с какими-то преподавателями, университетского образования так никогда и не получил. Он нахватался верхушек в бессистемном хаосе, несомненно, интересных теорий. У него был один большой плюс – он мыслил свободно.

Пентагон, кстати, довольно серьёзно отнесся к результатам Хотчисона, судя по тому, что через некоторое время канадская конная полиция конфисковала большую часть оборудования лаборатории в Ванкувере. Никто не сомневается, что это было сделано по совету ребят в погонах из-за границы южнее Канады. Поводом для конфискации был вывод, что данное оборудование наносит вред окружающей среде, хотя каждый прибор в отдельности был стандартным и применялся во многих других лабораториях.

Да, если говорить о теориях, то у Хотчисона в голове был ералаш, хотя возможно именно это позволяло ему иногда приходить к парадоксальным результатам. Я всегда смеюсь, когда меня уверяют, что кто-то вот так вот думал, думал, раз и придумал. На пустом месте, с пустой головой, только из-за природной смекалки.

Когда домашняя хозяйка одним глазом смотрит в телевизор, а рукой помешивает пахучий борщ и ей там увлекательно рассказывают, как сер Исаак Ньютон присел отдохнуть под яблоньку и ему на голову грохнулся краснобокий плод, что в результате привело к открытию закона всемирного тяготения, я ненавижу телевидение. Эта домохозяйка ведь верит, что главной причиной открытия было то самое яблоко, которое мэтр впоследствии с аппетитом схрумал. Ей невдомек, что до этого была масса дискуссий, что Ньютон проработал неисчислимое количество страниц написанных до него не менее умными людьми, которые тоже об это себе голову сломали. Невозможно создать серьёзную жизненную теорию не опираясь на предыдущий опыт. Эйнштейн был продолжателем Ньютона, кто-то, кто создаст более совершенную теорию, взамен Теории относительности – будет приемником дедушки Алика.

Теория это тот путь, который тебе вымостили для будущих опытов, потому что, как заметил Джеймс Блейк «прогресс в науке происходит тогда, когда опыты противоречат теории». Надо хорошо знать теорию, чтобы четко определять, где и в чем твой опыт не сходиться с ней. Эйнштейн, конструируя свою теорию, прекрасно понимал, что не всё у него закрывается понятно и логично, что его допущения не до конца корректны и что его теория требует развития.

Кстати, недавно в интернете вычитал, что Альберт Эйнштейн срисовал теорию относительности у Пуанкаре и иже с ними, потому, что был сотрудником патентного бюро. Он, видите ли, имел доступ к информации, изложенной в патентах, всю её самым бесстыжим образом украл и слепил из неё теорию относительности. Идиоты! В патентах изобретатель излагает информацию не для того, чтобы её засекретить, а наоборот обнародовать, чтобы всем рассказать: «Ребята, не надо дергаться в этом направлении, я уже всё придумал, можете пользоваться, но с моего разрешения». Если он на основании уже известных изобретений и теорий сделал собственную, честь ему и хвала.

Разыскивая информацию, я естественно разыскивал и людей, которые имеют интерес к этой теме. Очень скоро я понял, что самому светиться в поисках, себе дороже, поэтому нашел несколько нищих физиков, которые не блистали умом и предприимчивостью, но потихоньку наскребли мне информацию достаточную, чтобы начать собственные эксперименты. И вот тут мне действительно повезло.

Десять лет назад, уже даже больше, я в этой мутной тусовке российских физиков услышал о случае, когда чудака доводят до сумасшествия, только за то, что он уверен, что создать вечный двигатель возможно, причем на основе энергии квантового вакуума. Добрые люди довели его до дурдома, ну а там, сам знаешь, даже если ты семь пядей во лбу, долго умным не будешь.

Я его быстренько нашел, за «бабки» эти коновалы готовы были мне его не только отдать, но и выдать любую справку. Я Максимку месяц приводил к норме, психотерапия, реабилитация. Он у меня в Черногории на тихом берегу обрел человеческий вид, насколько это уже было возможно и мы начали трудиться. Собственно с него и начались мои лабораторные исследования. Сейчас у меня три лаборатории в разных частях мира, это только больших. В других местах выполняются заказы по изготовлению отдельных деталей или целых приборов, получению редких материалов.

В сегодняшнем мире очень трудно затеряться, особенно когда столько любопытных организаций следит за всем, что происходит необычного. Поэтому приходится шифроваться, заказывать оборудование по запчастям, делать невероятные объяснения, зачем нужен тот или иной материал, да еще в таких количествах. Именно поэтому я уже дважды менял место главной лаборатории. Начинали мы в России, но с приходом нового молодого президента, который по амбициям тянет на царя, нами стали так активно интересоваться, что это переходило все границы, пришлось переехать в Германию.

Там было поспокойнее, да и мы стали опытнее, хотя в благословенном центре Европы, тоже этой братии – пруд пруди: разведки, контрразведки еще спецслужбы различных концернов, которые так рыщут, где бы только что-нибудь свиснуть. Всё было в пределах нормы, достаточно тихо, пока Максимка не поднял лабораторию на воздух. Шухер был такой, что я до сих пор не знаю, чем это закончится. Погибли люди, но основные сотрудники по счастливой случайности остались целы. Прошло уже два года, но немецкая прокуратура роет до сих пор. Больше всего их смущает, что они не могут определить тип взрывчатого вещества.

До меня, слава богу, не дорыли. С правом собственности мы там наворотили такого, что следы теряются в глубинах Сибири и Израиля. Места темные и немцам в них не сильно дают свои щупальца раскинуть, так, что есть надежда, что всё закончится нормально.

Пришлось в срочном порядке в глухомани Кировоградщины строить завод по производству биотоплива. Перерабатываем всякую растительную непотребность в брикеты, которую потом достопочтенные германские бюргеры тихими зимними вечерами сжигают в своих уютных каминах. Там же очень удачно вписалась и испытательная лаборатория, даже лучше, чем в Германии. Именно здесь мы выходим на конечное изделие, все остальные лаборатории только подсобные.

– И как изделие? – промолвил ошарашенный Мезенцев.

– Как изделие? Нормально, летает потихоньку.

– Ты хочешь сказать, что вы решили вопрос с гравитацией?

– Ну, сказать, что мы его совсем решили, будет не точно. Мы его решили в принципе. Теперь у нас задача, создание устойчивой технологии.

– Почему ты всё это не покажешь, не опубликуешь? Возможно, тебе помогут побыстрее довести эксперименты до конца и сделать промышленные образцы.

– Вот в этом я как раз и сомневаюсь. Ты думаешь, только мы с Максимкой такие умные и дошли до решения проблемы в принципе? Я уверен, что и в Штатах и в России вплотную подошли к решению этой же проблемы: укрощения энергии поля нулевой точки. Весь мир знает исследования Евгения Подклетникова, он давно заявил, что нашел такие свойства сверхпроводников, которые защищают от гравитации. Видно ему немножко по голове надавали, чтобы лишнего не базарил, он побыл в забвении несколько лет, теперь снова в том же русле, только под государственной эгидой, а государство, какое – Россия. Вся его экономика держится на газе и нефти. Они всю Европу держат за глотку газовой задвижкой. Ну, выдадут они энергию, которая будет у всех, все им спасибо скажут, а дальше? Ни технологий, ни развитой современной промышленности, всё – банановая республика, только без бананов.

Они будут вести Подклетникова, будут давать ему работать, но только до определенного момента – до создания промышленного образца. Он сам его и не сделает, для этого нужны другие мощности, капиталы. Российское правительство будет оттягивать до последнего обнародование нового источника энергии, им так выгоднее, а прогресс по барабану.

В Штатах та же канитель, только там этих групп, которые могут решить проблему побольше. Все они под надзором государства и эта китаянка Нинг Ли и Флойд и Хайд, ну и конечно Марк Миллис. Он, кстати, недавно заявил, что человечеству придется подождать с межгалактическими полетами именно, потому, что их невозможно обеспечить энергетически. Для запуска и разгона космического корабля с пятьюстами космонавтами на борту, летящего в один конец в произвольном направлении потребуется более чем 10 в 18-той степени Джоулей, что сопоставимо с количеством энергии потребляемой всем населением Земли в течение года. Никакие известные природные ресурсы не дадут такой возможности. Ему известные.

Знаешь, некоторые обозреватели заметили, что как только какое-либо важное открытие человечества подходит к своему финишу, о нем напрочь забывают все источники информации. Вот так вот, раз и всё. Вроде, как и не было ничего. В двадцатые годы, даже в тридцатые, все газеты и журналы пестрели разговорами о ядерной энергии. Перед второй мировой войной, раз и всё, как отрезало, полное затишье. Именно в это время начались непосредственные работы над атомной бомбой и в Германии и США, а с сорок пятом, хлоп и Хиросима. Интересная закономерность, да?

Вот и Миллис молодец, так откровенно обо всех проблемах говорит, причем сразу всё переносит поближе к двадцать третьему веку, до этого ничего не получится. И как, нехороший человек, точно дату называет, 2196 год, жалко месяц не указывает, правда тихонько оговаривается, если не произойдет грандиозных прорывов в энергетической области. И знает паршивец, что произойдет, уже не может не произойти.

Я не удивлюсь, если эти потомки первых переселенцев, уже склепали, что-то типа опытного образца реактора энергии квантового вакуума и сидят, ждут, когда еще кого-нибудь осенит. Так-то им, зачем запускать его в серию, у них и так всё по полочкам разложено, что они даром в Ираке и Кувейте воевали. Механизм давления на глотку всему миру понятен и отработан. Кризис? Так это даже к лучшему. В мутной воде больше золотишка намыть можно.

– И что дальше?

– А, дальше друг мой старый и надежный, помощь мне от тебя нужна. Ты же сам сказал, что готов мне помочь, если только не убивать никого. Убивать никого не потребуется, но много всякого разного другого…

Глава 5.

Юрий Петрович крепко держал руль своего автомобиля, старался быть сосредоточенным, хотя давалось ему это с трудом. Прошедшая ночь сильно всколыхнула все его душевные, нервные устои и состояния. Он уже опаздывал к Лине, утренние субботние пробки в центре были обычными, все, кто еще не успел смыться из города в пятницу, выезжали за покупками или просто выдвигались за город. Эти тянучки под светофорами раздражали Мезенцева и он тихо про себя матерился. Спать ему не хотелось, хотя за всю прошлую ночь он проспал часа три от силы. Наоборот он был перевозбужден и внутри, где-то глубоко, вибрировала, мелкая нервная дрожь.

Вчерашний рассказ Виталия его, конечно, заинтересовал. Ему, кандидату физико-математических наук было очень интересно вновь погрузиться в тайны физических процессов, это была фактически его профессия – физика высоких энергий. Правда одно дело, когда ты этим занимаешься теоретически и результаты твоей работы, несомненно, очень важны для науки, но также, очень далеки от повседневного применения. Более того они, как бы находятся на разных планетах человеческого бытия и никак не связаны с жизнью людей, идущих сейчас мимо твоего автомобиля по пешеходному переходу. Твоя физика сама по себе, а они сами по себе. Всем хорошо и очень спокойно.

Совсем другие ощущения приходят, когда ты понимаешь, что та физика, о которой говорит твой друг, не сегодня-завтра, не постучится в твои двери, а вломится так, что всё остальное в твоей жизни может стать совсем неинтересным и неважным, по сути. От понимания этого под ложечкой холодело и хотелось глубоко вздохнуть.

На Торговой он застрял серьёзно, впереди была авария. Кляня себя, что выбрал этот путь, Мезенцев достал телефон.

– Доброе утро, дорогая, я тут возле Нового рынка застрял в пробке. Два крестьянина не разъехались, один разбил фару другому, теперь будут ждать ГАИ. Зачем я сюда поехал?

– Не переживай ты так, Юра. Уверяю, я тебя дождусь, у нас впереди целые выходные. Открою тебе даже свой маленький женский секрет – мне это на руку, спокойно, не торопясь приведу себя в порядок. Целую тебя и жду.

Юрий Петрович отложил телефон и мысленно снова вернулся к вчерашней встрече. Он ведь не даром повернул на Торговую, а не проехал дальше до поворота на Преображенскую, хотя знал, что в это время здесь всегда пробки. Ему не хотелось проезжать мимо перекрестка Преображенской и Садовой. От одного воспоминания о вчерашнем у него заколотилось сердце.

 

– Убивать никого не потребуется, но много всякого разного другого потребуется,– сказал Виталий.– Честно скажу, наша сегодняшняя встреча не случайная. Я знал, где ты живешь и чем занимаешься. Давно порывался к тебе обратиться, но всё откладывал, всё сомневался, а теперь у меня обратной дороги нет, как в прочем и у тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Я тебе рассказал всё или почти всё, поэтому дорога у нас теперь с тобой одна, хотим мы этого или не хотим. Носитель такой информации не может быть в стороне. Ты меня понимаешь?

– Виталий, ты, что меня пугаешь?

– Нет, боже упаси, я просто прошу тебя стать моим соратником. У меня нет других вариантов. Серьёзность момента наступила такая, что любая утечка информации может загубить весь проект, который уже длится полтора десятилетия. Мне нужны люди, которым я могу доверять абсолютно и кроме того они должны обладать высоким интеллектом, образованием и что на сегодняшний день особенно важно, высокой степенью организованности. Всем этим параметрам ты отвечаешь лучше всего. О деньгах я не говорю вообще, ты будешь иметь их в несколько раз больше, чем в своем несчастном телекоме. Кроме того, я предлагаю тебе, тебе одному часть прибыли в проекте «Энергетическая революция». Я предлагаю тебе наконец не получать деньги, а их зарабатывать. Ты представляешь, сколько их может быть? Билл Гейтс – мелкий карлик в таком бизнесе.

– А, если я не соглашусь?

– Ты уже не можешь не согласиться, ты можешь только отказаться от части прибыли, но это будет самой большой глупостью в твоей жизни.

– Что я должен буду делать?

– Ты должен стать непосредственным руководителем проекта, не научным, не техническим, а генеральным. Я уже просто не могу этого делать, я вижу, что сам начинаю тормозить его движение. Мне нужно обеспечивать финансирование и одновременно заниматься координацией проекта – это выше сил одного человека. Как ты понимаешь, чтобы обеспечить финансирование, приходится заниматься многими другими видами бизнеса. Проект «Энергетическая революция» пока не приносит доходов, а требует всё больших инвестиций. Я не могу разорваться надвое.

– В каком качестве ты в нем собираешься участвовать?

– Что тут не понятного? В качестве владельца проекта. Тебе будет принадлежать десять процентов, но мне-то девяносто. Ты даже не представляешь, сколько это работы: обеспечить все лаборатории необходимыми материалами, оборудованием, персоналом. Обеспечить секретность и самое главное обеспечить результат. Хорошо, что ты из обычного ученого стал техническим администратором. Эти научные навозные жуки, как дети. Для них вся эта канитель – игрушка, пока не наиграются чем-то, не бросят, а надо двигаться строго и непосредственно к цели. Я им, иногда, как детям: по рукам, чтобы не хватали лишнего сладкого. Мне кажется, ты всё это потянешь. У тебя, между прочим, такой грозный вид.

– Виталий, ты об этом так весело рассказываешь, но то, что ты предлагаешь, совсем не шуточки, это какой-то подпольный бизнес.

– Он-то может и подпольный, только заметь, абсолютно законный. В данном случае закон, как раз на нашей стороне, а не на стороне государства, точнее правительства. Долг патриота — защищать свою страну от ее правительства.

– Интересная мысль, сам придумал?

– Сам, – Кирпонос скорчил презрительную физиономию,– эх ты – провинция неасфальтированная. Это Томас Пейн – крестный отец Соединенных Штатов сказал. Мудрый человек, еще двести лет назад понял, что от любого правительства кроме пакостей, нечего ждать.

В Украине, с этим все в порядке. Тут всем, по-моему, абсолютно начхать, чем мы в своих лабораториях занимаемся – главное, чтобы налоги платили, а какие налоги, если у нас прибыли еще нету? Поэтому мы не от государства прячем свои исследования, а от конкурентов и иностранных разведок. Ты гражданин Украины?

– Да, а ты?

– Я, гражданин Великобритании и по совместительству Израиля, ну, так получилось. Так что кому, как ни тебе защищать национальное достояние. Склепаем реактор здесь в Украине и все газеты напишут, что наши украинские ученые добились невероятных успехов в деле преодоления энергетического кризиса планеты Земля.

Наконец-то пробка сдвинулась с места. Доехав до главного входа в рынок, Мезенцев не удержался и повернул на Садовую. Говорят, что преступника тянет на место преступления. Видно интересно посмотреть, как там что изменилось с того печального момента. Юрий не ассоциировал себя с преступниками, но умышленно медленно проехал мимо «того» места. Уже всё было убрано, остались только следы машинного масла и гари на брусчатке и бордюре. Он поднял глаза вверх и увидел, как сильно обгорели листья на деревьях.

– А, если я откажусь? Меня вполне устраивает моё нынешнее положение, уверенность в завтрашнем дне, я жениться собрался. У меня, между прочим, еще могут быть дети.

– У тебя могут быть не только дети, но и внуки – это к делу не относится. Ты с такими мыслями скоро мхом порастёшь. Посмотри на себя в зеркало – тебе пахать еще и пахать, а ты уже себе пенсионные тапки присматриваешь. На счет жениться не знаю, женщины в мужских делах часто исполняют роль якоря, который держит на привязи боевой корабль и его днище обрастает водорослями и ракушками. Потом вроде бы и хочется в дальний поход, а уже трудно, нужно чистить днище. Не знаю, надо посоветоваться с товарищами, обсудить на политбюро, – сдвинул брови домиком Кирпонос. – Она у тебя морально устойчивая?

– Очень.

– Это плохо.

– Почему? – Удивился Мезенцев.

– Как говорят на Украине: «Що занадто, то не здраво».

– Это ты придираешься, в тебе говорит брюзга закоренелого холостяка.

– Очень закоренелого, с четырьмя бывшими женами. Ладно, это детали. Насколько я понял, коренных разногласий у нас с тобой нет – ты готов возглавить проект.

– Конечно, нужно бы еще подумать.

– Как говорил, небезызвестный тебе, император по имени Наполеон и по фамилии Бонапарт: «Главное ввязаться в серьёзный бой, а там разберемся». Так что думать будем, когда сделаем реактор. Через две недели я жду тебя в Вене, у меня там есть уютный офис с видом на Бельведер. До этого надо будет расхлебаться с твоим любимым Телекомом и приступать к непосредственной работе. Сделай себе туристическую путевку в Австрию, возьми мадемуазель, так это будет привлекать меньше внимания со стороны, наших, так называемых «друзей». Звонить я тебе буду вот на эту сим-карту, три раза в неделю в девять часов вечера. Нормально время? Нужно будет открыть новую чистую фирму здесь, а также открыть представительство одной моей компании, которая занимается, в том числе и производством электрических батарей. Ты должен возглавить это представительство, такой статус позволит тебе летать по всему миру и решать любые вопросы, а украинской компании мы перекачаем активы завода по производству биотоплива. В деталях ты потом разберешься.

Общаться нам нужно будет, как можно меньше, во всяком случае, на людях. Для всех мы остались старыми друзьями одноклассниками, которых объединяет только ностальгия и память по школе и институту. Собрались, забухали – разбежались. Тебе нужно будет подтянуть еще Славку, он в этой своей шахте сопьётся и на дурку попадет, а, между прочим, дипломированный специалист по авиационной технике. Совсем скоро ты поймешь, что нам такие люди просто необходимы, тем более такие, что можно доверять, как себе.

Кирпонос замолчал и в наступившей тишине, резко зазвучал зуммер мобильного телефона. Виталий внимательно выслушал, достаточно долгий монолог из трубки, ответил коротко: «Хорошо».

– Ну, что на сегодня хватит, как говорится – пора и честь знать. Спасибо за прием, а мне пора, к тому же так незаметно время пролетело, а уже два часа ночи. Ты меня проводишь, тут недалеко? Я решил сильно не светить твою квартиру, хотя если захотят, найдут в момент.

– Виталий, ты опять говоришь загадками, кто захочет и кто найдет? Любишь ты напускать таинственности, с детства. Куда ты, на ночь, глядя, я думал, ты у меня заночуешь.

– Да, какие загадки. Это я так на всякий случай, в русле того, что нам теперь не стоит афишировать нашу дружбу и тем более сотрудничество.

– А, что вражеские разведки идут по пятам и придется отстреливаться? Ты меня, как Остап Бендер Кислярского пугаешь.

– Отстреливаться, это вряд ли. Огнестрельного оружия с собой не ношу, я не такой большой специалист по его применению, у меня главное оружие – интеллект. Что лыбишься? Мозги, по-вашему, короче тебе не понять – это я по-научному выражаюсь.

Они вышли на улицу, глубокая ночь даже в центре такого большого города обволакивала тишиной. Конечно, доносились какие-то далекие звуки, но даже шорох подошв слышался настолько отчетливо, что удивлял своей полифонией. Они вышли на бульвар, бывший Комсомольский, теперь Жванецкого, перед ними открывался чудный вид гавани со многими разными огоньками судов у причалов и на рейде. Пройдя по бульвару, они вышли на Преображенскую и не спеша зашагали по широкому тротуару. Ярко светили фонари, блестели рельсы стрелок трамвая, светофоры работали в режиме «мигающий желтый». Они шли, практически молча, только изредка перекидываясь короткими фразами.

Дойдя до подземного перехода на углу пересечения с Дерибасовской-Садовой, Виталий протянул руку Юрию:

– Всё, будем прощаться. До встречи в Вене через две недели, если будут возникать вопросы, звони с той симки, что я тебе дал и на номер, который в ней уже забит. Честно скажу, жду от тебя многого. Дурак, что раньше не приехал. Мы с тобой, братуха, таких дел натворим, что весь мир глаза выпучит. Ну, бывай.

Они обнялись и Кирпонос быстрым шагом скрылся за углом дома. Вокруг не было ни одного прохожего, только вдалеке по Преображенской в сторону Привоза горели стоп-сигналы редких автомобилей. Мезенцев постоял немного, дождался, когда затихнут громкие шаги Виталия, развернулся и задумчиво пошел назад в сторону моря.

Сильнейший взрыв потряс пространство. Юрий оглянулся, весь перекресток, куда только что свернул Виталий, был озарен яркой вспышкой. Деревья в сквере на «Соборке» как будто поменяли цвет, из зеленых стали ярко оранжевыми. Завыли многократно повторенные сирены сигнализаций припаркованных автомобилей.

Мезенцев, не задумываясь, рванул в сторону взрыва. Забежав за угол, он увидел ярко пылающий автомобиль. От него мало, что осталось, но характерные угловатые очертания джипа «Мерседес Гелендваген» или как его называли «кубика», угадывался в полыхающем пламени. Спасать кого-либо было уже бессмысленно. Он остановился, как вкопанный, совершенно не соображая, что можно и нужно делать.

Через какое-то время подъехало сразу несколько милицейских автомобилей с мигалками, они выскакивали с огнетушителями и пытались, что-то тушить. Огонь уже сам по себе угасал, так что усилия сотрудников в форме только помогли ему окончательно потухнуть. Юрий стоял потрясенный, джип был точно такой, как у Виталия. В салоне виднелись два обгоревших трупа, их нельзя даже было назвать телами.

 

Глава 6.

Мезенцев, наконец, подъезжал к дому Лины. Он снова достал телефон и набрал её номер:

– Мне подниматься, я уже почти на месте или ты спустишься?

– Поднимайся, у меня такая тяжелая сумка и есть для тебя сюрприз.

Юрий Петрович поднялся в лифте на пятый этаж и подошел к двери нужной квартиры. Каждый раз, когда он открывал эту дверь, он ужасно волновался. Это не было неуверенностью, это было волнением, которое можно сравнить с чувством актера выходящего на сцену. Лина была для него всегда новой, неповторимой, ему даже в голову не могло придти, что когда-нибудь может быть по-другому. Для него каждое новое общение с ней было, как начало новой маленькой жизни. Он ловил себя на мысли, что всегда мечтал именно о такой женщине. Сейчас он мог только жалеть о том, что встретил её только теперь, но как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Сегодня он волновался еще больше. Впечатления прошедшей ночи растрепали его нервы. Для него сегодняшний день и так должен был стать волнительным. Он подготовил красивое, дорогое обручальное колечко и намеревался именно сегодня сделать официальное предложение руки и сердца. К этому шло, они встречались достаточно долго, но вместе никогда не жили. Именно потому, что Лина уходила от вопроса проживания на одной территории, Мезенцев не был уверен, что после его предложения она бросится с радостью к нему на шею.

Девушкой она была самостоятельной, во всех отношениях, в том числе экономическом. Работая журналисткой в различных изданиях, она имела, как он понимал, достаточный доход, чтобы содержать себя на приличном уровне. Родители оставили ей престижную квартиру, а сами переехали в Москву, они оба были коренными москвичами, к тому же папа служил в российской армии в звании генерала и с не одной звездой. Они никогда не говорили о её родителях подробно, но, как догадывался Юрий Петрович, папа был не намного старше него.

Все эти обстоятельства нервировали Мезенцева. С одной стороны он не хотел торопить события, но с другой… Годы идут не в обратном направлении и, если еще недавно ему было сорок с лишним, то теперь за пятьдесят. Он решительно нажал кнопку звонка.

На пороге стояло воздушное создание со светлорыжими волосами, голубыми, почти синими глазами в невероятном сарафане, который подчеркивал все прелести фигуры и это чудо улыбалось.

– Ты неотразима, – у Мезенцева перехватило дыхание. В таких случаях он чувствовал себя, как мальчишка старшеклассник и ничего не мог с собой поделать.

Лина наслаждалась эффектом, она сделала шаг назад, повернулась кругом и спросила:

– Ты так и будешь стоять столбом на пороге или мы куда-то едем? Я готова, только сделаю тебе маленький подарок.

Она пошла вглубь квартиры, Юрий Петрович, растормозился и последовал за ней.

– Вот, это самые стильные солнцезащитные очки в городе Одессе, в Украине, а может быть во всей Европе, – она протянула продолговатую коробку. – Ты в них будешь, как Бонд, Джеймс Бонд.

Он их надел, посмотрелся в зеркало – хорошо.

– У меня для тебя тоже есть маленький подарок, – он положил на ладонь маленькую яркую коробочку.– Возьми, пожалуйста, открой.

Лина взяла коробочку в руку, медленно открыла, кольцо было действительно прекрасно.

– Выходи за меня замуж.

Лина любовалась сиянием бриллианта.

– У тебя есть ответ? – неуверенно спросил Мезенцев.

– Ответ? Я ждала, что ты это сделаешь, только не думала, что это будет сегодня. Нам нужно хорошо подумать, не испортим ли мы друг другу жизнь. Но я отвечу: скорее да, чем нет. Знаешь почему?

– Почему?

– До тебя я еще никогда не встречала такого мужчину, как ты. Умного, сильного, цельного, с характером. Не зазнаешься? Но…

– Тебя смущает разница в возрасте?

– Нет, это меня как раз, никак не смущает. Просто, мы две очень самостоятельных, свободных личности. Я не знаю, как нам будет житься вместе не только в одной постели, но и на одной кухне, в одном пространстве. – Она рассмеялась. – Юра, тебе не кажется, что я говорю, так будто это у меня такой жизненный опыт, как у тебя. Давай подумаем, давай попробуем потихоньку не спеша. Ты не обидишься? Но колечко я принимаю, так что господин Мезенцев у вас есть надежда.

Сегодня такой чудесный день, такой солнечный, такой веселый. Давай отложим все наши серьёзные решения до понедельника. Не хмурься. Я тебя буду сегодня развлекать, веселить, как хочешь. Выполнять все твои желания, даже немножко непристойные. Согласен?

Автомобиль с Юрой и Линой двигался по Овидиопольской дороге в невысоком темпе, поддерживаемом движущимися в плотном потоке автомобилями. Лина рассказывала, что-то очень смешное и сама смеялась над рассказанным, Юра старался поддакивать, но перед глазами стоял сгоревший джип и то, что осталось от людей внутри него.

Он пересилил себя и подошел поближе к машине, ужасный запах гари не давал дышать. Вокруг авто суетились милиционеры, они тоже выглядели растерянными. Из ближайших домов вышло несколько жильцов. Они наблюдали издали, некоторые обсуждали между собой произошедшее.

Узнать в обгоревшем теле Виталия, было невозможно, пламя совершенно исковеркало то, что когда-то было лицом человека. Ощущение ужаса доминировало в чувствах Мезенцева, он с трудом соображал, что и где происходит. Его кто-то окликнул, кто-то толкнул. Он не слышал, точнее, слышал, но не воспринимал, что ему говорят. На автомате он развернулся и пошел к своему дому. У подъезда он начал соображать, что не может вспомнить, где его ключ и долго искал его в карманах. Наконец он зашел в квартиру и увидел еще неубранный стол, за которым они только что сидели вместе.

Юрий сел и закрыл лицо руками, он не рыдал, но, наверное, если бы зарыдал, ему бы было легче. Он не мог поверить в случившееся. Взял стакан с минералкой и с жадностью выпил до дна, повертел его в руках и дотянулся до початой бутылки водки. Налил себе почти полный бокал и также, почти как воду выпил, не оставив ни капли.

– Мезенцев, алло, ты здесь или на другой планете? Ты не забыл, что за рулем, хоть мы и плетемся, как черепахи. Я распинаюсь, веселю его, а он как бирюк угрюмый. Вернись на землю. Неужели тебя так расстроил мой отказ? Это и не отказ вовсе, я ведь приняла твоё колечко. Оно мне очень понравилось, ты угадываешь мой вкус. Ну не дуйся, всё будет хорошо, даже очень хорошо. Штамп в паспорте не самая главная вещь в жизни.

– Штамп, действительно, не самое главное, но я хочу детей. Тебе, кстати, тоже не восемнадцать и пора подумать о главном предназначении женщины, приходящей в мир.

– Это не тактично напоминать девушке о её возрасте.

– Мне можно, несмотря на твою не любовь к математике, можешь посчитать: пока мы поженимся, нельзя, чтобы ребенок был незаконнорожденным, пока ты его выносишь, это еще девять месяцев – тебе уже будет тридцать.

– Не напоминай мне о датах, ты ужасно не тактичен, тем более о цифре тридцать.

– Я потенцирую тебя к правильным решениям. Говорят, что у зрелых родителей на свет появляются талантливые дети.

– Всё это сплетни. Тебя мама, во сколько лет родила?

– В двадцать три, по-моему.

– И я тебе скажу, не дурак получился. Меня мама вообще – в восемнадцать. Так что не надо о возрасте. Мне с тобой и так хорошо, а начнутся пеленки, распашонки, если мы с тобой начнем ссориться? Я тебя люблю, а вдруг стану ненавидеть? Кроме того, мне не хочется бросать свою профессию, только начало что-то получаться.

– Твоя профессия меня больше всего и беспокоит. Ты на ваших всяких тусовках, встречаешься, бог знает с кем. Найдется какой-нибудь хахаль, задурит тебе мозги и что?

– Мезенцев, ты не желаешь побороться за даму сердца?

– Я готов бороться за даму сердца, но мне как-то полегче будет, если дама сердца по совместительству будет моей женой.

– Понятно, легких путей ищете, господин рыцарь, а жизнь она сложна и многолика.

Автомобиль въехал на небольшой дворик уютной дачки.

– Ты мне так и не ответила, если мы еще не ставим печати в паспортах, то когда мы начнем, хотя бы жить вместе?

– Милый, давай не будем портить такой прекрасный выходной день. Море так и зовет, давай отложим до понедельника.

– Завтра, завтра не сегодня – так лентяи говорят.

– Правильно, я сегодня хочу быть ужасной лентяйкой – ничего не делать и ни о чем не думать. Только лежать на песке и плескаться в море.

– Питаться-то мы хоть как-нибудь будем? – проворчал Юрий Петрович, вытаскивая вещи из автомобиля.

День был чудесный. Теплая морская вода расслабляла, а солнце клонило в сон. Было очень приятно лежать на песке, слушать прибой и стараться ни о чем не думать. У Лины это получалось намного лучше. На Мезенцева продолжала давить экспрессия и неясность прошедшей ночи. Он отвечал невпопад, лежал на песке с открытыми глазами с взглядом направленным в никуда.

– Юра, может у тебя что-нибудь произошло, а я дура возомнила, что это ты из-за меня расстроился? Ну, расскажи мне, поделись, тебе легче станет. У тебя, что неприятности на работе?

– Поделись? – Юрий криво усмехнулся,– чисто женский подход, можно еще поплакаться. Нет, всё в порядке, просто мне сделали предложение, – он сделал длинную паузу, – я, хотел уйти из «Телекома».

– Уйти, странно, ты всегда так гордился своей работой и, что без тебя будет делать Панафидин? Где он себе найдет такую ломовую лошадку? Сейчас ему хорошо, он посидел на совещании, повещал, жизни поучил и улетучился, а как оно там делается он и не догадывается. Ты что, наконец, обиделся, что тебя обошли, когда ушел прошлый директор и тебя не назначили на его место? Извини, тогда у тебя реакция очень замедленная, уже два года прошло.

– Нет, причем тут это. Мне предложили самостоятельную работу, очень интересную. Надоело быть вторым номером, скучно стало выслушивать поучения Панафидина. Обида здесь не причем, просто было предложение, хотя, теперь я не знаю. Меня даже приглашали в Вену, на собеседование.

– Куда? – у Лины от удивления округлились глаза.

– В Вену, поедешь со мной. Ты была в Вене?

– Нет, ты это всё серьёзно?

– Серьёзней не бывает, вот только не знаю, как об этом Панафидину сказать.

– Чем ты там будешь заниматься?

– Как обычно, организовывать, организовывать, организовывать. Только здесь, я надеюсь, придется еще, и думать, думать, думать.

– Это понятно, а чем конкретно занимается эта фирма или компания?

– Вот, чувствуется журналистская хватка, хотя тебе лучше работать где-нибудь в следствии, в прокуратуре. Лампу в лицо и: «Вы знали Михаила Зарокова»?

– Юра, ну, правда, интересно.

– Мне предлагали пост директора представительства в Украине, международной компании по производству электрических аккумуляторов.

– Да, как-то не очень интересно звучит? Ты сейчас занимаешься мобильной связью, тебя это всегда интересовало, это даже где-то романтично. Связь она всегда на передовых позициях прогресса, что можно сделать без связи, а ничего. Без связи нельзя передать информацию, а информация – это ключ к мировой власти. А тут, какие-то ящики с электролитами – скукотища. Я не навязываю своё мнение, но ты подумай и это совсем не связано с твоей нынешней работой. Не боишься, что придется всё начинать сначала?

– Интересно, ты формулируешь, власть над миром – власть над информацией. А тебе не кажется, что информация даёт власть над миром только вторичную, первичную власть над миром даёт энергия. Тот, кто владеет энергией, владеет миром. Сейчас это те, кто, достают из Земли нефть, газ, уголь. Они дергают за вожжи, а чтобы меньше было недовольных, еще и шоры на глаза напяливают – видно только немножко вперед, по сторонам – не положено.

– Ты, конечно, прав, но какое отношение имеют аккумуляторы к производству энергии? Сначала нужно добыть эту нефть или газ, сжечь, получить электрическую энергию, а только потом сложить в аккумуляторы.

– Да, ты права, но аккумуляторы тоже важный вид сохранения энергии, чтобы ты делала, если бы у тебя в мобильном телефоне был аккумулятор, как раньше, весом с полкило. К тому же в каждой базовой станции тоже стоит куча аккумуляторов и обеспечивают твою бесперебойную связь

– Нет, всё равно именно информация сейчас важнее, чем энергия. В энергии, что, всё уже поделено, давным-давно, там болото, а информация изменяет мир. Она растекается по миру, как вода по пустыне. Я как-то смотрела старый документальный фильм про какой-то канал, который принес в пустыню воду. Там на экране крупно, показывалось, как вода растекается по сухой земле. Вот так и информация, растекается по земле. Сейчас через спутники можно донести до любой точки планеты любую информацию и это, между прочим, во многом благодаря именно новым технологиям связи, а ты уходишь к аккумуляторам.

– Эта компания занимается еще и новыми, альтернативными источниками энергии.

– Ну, это тоже, наверное, кому-то интересно, но пока не закончится вся нефть и газ, ничего альтернативного не будет.

– Ты слишком консервативна. Есть теории, согласно которым энергию можно извлекать из космоса.

– Ха-ха, с таким же успехом её можно высасывать из пальца.

– Глупенькая, я тебе говорю, как бывший сотрудник Института физики высоких энергий, между прочим, кандидат наук.

– Я преклоняюсь перед вашими регалиями, Юрий Петрович, но как из космоса можно достать энергию – это выше моего понимания. Звезды остужать или метеориты отлавливать?

– Любимая ты моя гуманитарная звездочка, объясняю специально для особо одаренных, для тех, кто регулярно прогуливал в школе все уроки физики, математики и других естественных наук.

Видите ли, в понятии космос, я имел в виду, не тела населяющие вселенную, а то, что окружает их. Обычно говорят, что космос – это вакуум, то есть в переводе с латыни – пустота. Но ученые, такие вредные, неусидчивые ребята, ковыряют пальчиком, ковыряют, даже там где их никто не просит. И представляешь, они наковыряли, что космос – это хоть с одной стороны вакуум, с материальной точки зрения, то есть там, нет ничего, что имеет массу, но с другой стороны, космос – это не абсолютная пустота, а место где постоянно рождаются и исчезают виртуальные частицы. То есть с точки зрения энергии – это кипящая масса энергии и эта энергия испытывает в секунду миллиарды, а может быть больше колебаний. Причем эти колебания не исчезают, даже в самых глубинах космического вакуума, замороженных до абсолютного нуля – нулевой точки существования. Вся эта кипящая масса энергии своими колебаниями образует поле, которое называют полем нулевой точки. Это поле присутствует в любой точке космоса: на твоем прекрасном носике и в туманности Андромеды, всюду.

Это невероятное количество энергии характеризуется несогласованными или как говорят физики некогерентными колебаниями. Собственно, если говорить технически, для того чтобы применить эту свободную энергию, необходимо преобразовать некогерентное излучение в когерентное. Тогда энергия будет действовать в понятном, нужном направление и её можно будет направить для совершения работы и создания мощности.

– То есть ты хочешь сказать, что для этого нужно позвать строгого дядю, вроде моего папы генерала, чтобы он все эти колебания построил по ранжиру, сказал: равняйсь, смирно и этот строй так растолкает космический корабль, что его ловить будут в другой галактике?

– Молодец, по сути, правильно, но слишком упрощенно, хотя образно.

– Юр, и ты веришь, что из ничего, даже не из воздуха, насколько я поняла, в космосе воздуха нет, можно получить что-то, от чего будут гореть лампочки и греться утюг?

– Да, уверен.

– Смешно… Мезенцев, ты знаешь, за что еще я тебя люблю? За то, что ты в свои пятьдесят, можешь мечтать как школьник. И это касается не только этой несуществующей энергии, ты иногда бываешь, наивен как ребенок и это обольщает. Каждая женщина желает не только быть любимой и защищенной. Она сама хочет защищать, слабых и наивных, такой нормальный материнский инстинкт, как квочка крыльями своих цыплят. Мне тоже хочется защищать такого наивного человечка, как ты, не мешая ему мечтать, отгораживая от жестокого мира.

– Ты меня прямо в юродивого обряжаешь, а между тем, совсем недавно, каких-то полтора столетия назад, электричество тоже считали игрушкой, баловством. Какую пользу может принести то, что натирая эбонитовую палочку шерстяной тканью, ворсинки шерсти поднимаются или эти фокусы с электрическими разрядами во время грозы. Очень страшно и интересно, но пользы никакой. Всё изменилось, только после того, как нашлись такие ребята, как Фарадей и Максвелл и объяснили человечеству, что от этого бесполезного явления можно получить много хорошего и главное эффективно применимого в повседневной жизни.

Теперь, если в электрической сети пропадает напряжение у тебя паника, потому что плойка не греется, и ты не сможешь накрутить локоны, и это еще минимальный урон. Я уже не говорю, что разморозится холодильник и элементарно будет нечего кушать. Но полтора столетия назад, ты также нежно смотрела бы на меня и незаметно крутила бы у виска пальчиком, если бы я тебе сказал, что ты без электричества жить не сможешь.

Ты прекрасно знаешь историю литературы и театра, про кинематограф я вообще молчу, но элементарно не знакома с фактами из жизни человечества, которые сыграли роль более важную, чем завораживающая лента фильма «Титаник». Тебе, например, известно, что нефть и тем более природный газ начали применять в промышленном смысле, только в девятнадцатом веке? И то, понемножку, понемножку, а по серьёзному, только во второй половине двадцатого. До этого основным видом топлива и соответственно получения энергии были дрова. Сейчас ты их видишь, только в мангале, когда мы шашлык жарим. Не надо так плохо думать о своём будущем муже.

– Я о нём, о своём будущем муже, думаю только хорошо, даже очень хорошо, но мне трудно поверить, что можно добывать энергию из пустоты. Дрова мне более близки и понятны, а космос – это такое далекое и виртуальное.

 

Глава 7.

Славин и Ракицкий спускались по крутой лестнице, точнее Славин спускал Ракицкого. Тот был, изрядно выпивши, и пытался упираться. Сергей Владимирович тянул его под руку с силой и, доведя до автомобиля, впихнул в салон. Он был разъярен, быстро завел двигатель и отъехал от заведения, оглянувшись назад.

– Посмотри на себя, жалко, что шеф тебя не видит, он бы тебе второй фингал под глазом поставил. Мы же договаривались, что ты никогда не будешь больше ходить по казино.

– Это не казино, это компьютерный клуб.

– Какая разница, как он называется, сущность одна и та же. Это случай, что я вовремя подоспел, они бы из тебя котлету сделали. Всё, сам в город не выходишь. Лучше я тебя на работу возить буду каждый день, сиди в своем подвале хоть день и ночь. Максим, ты мне скажи, ты можешь, как все нормальные люди отдыхать? Телевизор посмотреть, книжку почитать, в конце концов, надраться. Чем тебя не устроили девки, которых тебе вчера привезли? Тебя попросили выбрать ту, что тебе подходит, а ты загреб всех. Потом, правда всех и выгнал. Что нельзя было выбрать одну и с ней нормально провести вечер или ночь.

– Они тупые.

– При чем тут тупые? Тебе что, экзамен у них принимать по теории относительности? Тебе нужен нормальный, здоровый секс, причем тут тупые?

– Мне с ними скучно.

– Так попросил бы, они тебя развлекли. Тебе с ними не научные дискуссии вести, а тупо заниматься физическим укрощением плоти.

– Вот я ж и говорю, тупо.– Максим развалился в кресле, а Славин от злости до белых косточек сжал руль авто.– Почему мы не можем нормально работать? Я уже не знаю, чем себя занять. У нас нет материалов, о заказах, которые мы отправили уже месяц назад до сих пор – ни слуху, ни духу.

Славин насупился и, пытаясь успокоиться, сказал:

– Ты же знаешь, шеф сказал, что на время устанавливается режим полного молчания, значит, никакой информации не должно быть. Получение материалов это тоже информация. Приказано всем сидеть и не отсвечивать, а ты по кабакам и казино шатаешься, еще дебоши устраиваешь. Займутся тобой органы, что да кто, шеф за это не похвалит. Сказано режим полного молчания, значит режим полного молчания.

– Мне работать надо, а ты не можешь меня обеспечить. Я не могу двигаться дальше. Кто у нас главный?

– Ничего, мы главную задачу выполнили – генератор готов, можно запускать в серию.

– Да, как ты не поймешь, прежде чем его запускать в серию его нужно обкатать и нагружать нормально, а не местной плёвой нагрузкой. Мне нужна нагрузка большой мощности. Этот ящик, по расчету, может выдать больше тысячи мегаватт, это больше чем один реактор на Южно-Украинской атомной дает. Понимаешь? Мне нужно в материал воплощать тарелку нашу пилотируемую, где хоть одна деталь? Спецификацию я тебе отдал еще когда? Чего мы ждем, когда кто-нибудь нас обгонит? Шеф же говорил, что и в Штатах и в России тоже не спят, тоже шевелятся, а мы?

– Я сейчас не могу связаться с шефом, у нас видимо, какие-то проблемы, поэтому и режим полного молчания.

– Давай сами, что-то делать, сидеть без дела, сил нету.

– Ты уже один раз наделал сам, что от лаборатории одни воспоминания остались.

– Нет, ну давай займемся трансмутациями, в конце концов. Оборудования у нас пруд пруди. Наделаем себе золотых слитков и будем на Нью-Йоркской бирже торговать. Заодно нагрузим генератор, там мощность нужна серьёзная.

– Свинца у тебя не хватит.

– Причем тут свинец, я говорю, нагрузку можно приличную организовать. На крайний случай и из железа можно намутировать, долго конечно, но всё равно делать нечего, а энергии пруд пруди.

– Ладно, уговорил, завтра поедем, но только сегодня из дома, ни ногой. Выветривай себе хмель из головы. Врачи, между прочим, тебе вообще запрещали пить.

– Врачи, что они в моей жизни понимают?

В воскресенье минивэн неспешно двигался в сторону завода по производству биотоплива. За рулем сидел Сергей Владимирович Славин, сзади на втором ряду развалился Ракицкий. После вчерашнего ему было худо, но Славин отказал остановиться у продмага, так что пива у Максимки сегодня не ожидалось. Голова болела и настроение было – ни к черту. Доехав до окраины райцентра, Славин притормозил и добрым голосом сказал:

– Может, назад поедем, Максим Леонидович, я вижу, у тебя настроения на работу совсем нет?

– Езжай дальше – убийца, я шефу при случае расскажу, как ты надо мной издеваешься,– скривил рожу Ракицкий.

– Обязательно расскажи, а то он, может быть, не верит, как я тут с тобой мучусь.

– Мой личный жизненный опыт убедил меня, что люди, не имеющие недостатков, имеют очень мало достоинств. Это, между прочим, не я сказал, а Авраам Линкольн.

– Не знаю, как у Линкольна, а уж у тебя с недостатками – выше крыши. Выравнивай как-то достоинства.

– Да, я весь соткан из достоинств. Я умен, я весел, я общителен, в конце концов, я просто талантлив.

За километр Славин позвонил охране и к их приезду ворота распахнулись незамедлительно. В выходной на заводе стояла тишина. Только на соседнюю территорию трактора с прицепами продолжали возить большущие круглые мотки прессованной соломы. Славин, как полагается руководителю, слегка отчитал охрану, пораспрашивал о нарушениях режима и проследовал в ангар за Максимом.

В подземной части, в помещениях начал зажигаться свет. Максим готовился к проведению эксперимента. Славин не помогал ему, потому что считал, что сегодня не работа, а сверхурочные занятия с подопечным, поэтому важен не результат, а потраченное время. Он прошел к себе в кабинет, нашел глянцевый журнал с оголенными красотками и, усевшись в глубокое кресло в помещении, где располагались пульты, начал его листать. Девицы со страниц вызывали у него больший интерес, чем действия коллеги.

Ракицкий метался по помещению, у него что-то явно не получалось, но просить помощи он принципиально не хотел. Максим перетаскивал тяжелые, почти неподъёмные ящики, перецепался через провода, но упорствовал. Так продолжалось больше часа.

Славин уже начал моститься подремать на диванчике, Ракицкого прорвало:

– Я тебе удивляюсь, Сергей Владимирович, ты вот тоже в ученых ходишь, а здорового научного любопытства не имеешь, вот ни на столько,– он показал кончик грязного обгрызенного ногтя,– Какой же из тебя ученый?

– Чего тебе «Кулибин», я тебе работать не даю? Работай хоть до следующего рассвета.

– Мне нужно настроить оборудование.

– Настраивай, у тебя весь день впереди.

– У меня только два глаза и две руки, мне помощь нужна.

– Про помощь мы не договаривались.

– Ну, что же ты за человек, тебе совсем не интересно? Ты физик, не к ночи будет сказано, а про трансмутации знаешь, как блондинка про правила дорожного движения.

– Кто бы говорил, у блондинок хоть права есть, а у тебя и те забрали.

– Славин, не зли меня, – голос Максима дошел до визга, он запустил в него толстенную книжку, лежащую на столе.

Сергей Владимирович, встал с дивана со страдающей миной на лице и со словами:

– Ну, за что мне все эти мучения? Чего ты от меня хочешь?

Максим сразу успокоился и радостно попросил:

– Последи за приборами, покорректируй показания и всё, а я тебя научу из свинца делать золото или платину, что захочешь. Уйдешь на пенсию, откроешь свой ювелирторг или домашнее хранилище золотого запаса, будешь бруски пересчитывать утром и вечером. Правда, пока ты уйдешь на пенсию, уже, наверное, ни ювелирторгов, ни золотого запаса не будет.

– Да, Максимка, я надеялся, что шеф тебя не зря по психиатрам возил, а оказывается всё напрасно. Не даёт тебе покоя слава алхимиков.

– Ты, ты,– от возмущения Ракицкий не мог подобрать нужного слова,– ты, поосторожней в выражениях, а то я из тебя какую-нибудь жабу сделаю. Вот будет смехота, тогда Кирпоносу не пожалуешься, жабы по-человечески разговаривать не умеют. Вместо того чтобы дрыхнуть на диване или глупо иронизировать, лучше бы ловил каждое слово мудрого человека. Из-за таких как ты, ортодоксов, вся наука страдает, всё человечество. Я вообще удивляюсь, как тебя шеф взял в проект.

– Должен же быть здесь хоть один психически здоровый человек.

– Славин, я тебя убью. Серьёзно!

– Это уже перебор, бросаться на коллегу и убивать, даже если он не разделяет твоих, так называемых научных убеждений, крайне неразумно. Хорошо, готов выслушать твою нудную лекцию, только если я начну немного похрапывать, ты меня толкни. Лады?

Да, Сергей Владимир , смотрю я на тебя и думаю, а что удивляться, ты просто один из многих, тупых, – Славин вскочил с дивана, – нет, нет, я прошу прощения, просто несколько ограниченных существ, которых почему-то тоже называют homo sapiens. Нет, что человек понятно, но почему разумный?

– Ты опять?– Славин приподнялся с дивана.

– Разумный, разумный, главное не волнуйся. Дело в том, что трансмутацией элементов, то, что ты назвал бредом, глупостью или еще чем-то подобным, занимаются множество людей и не один десяток лет и достаточно успешно, что характерно – это не алхимики, а обычные ученые. – Ракицкий посмотрел на Сергея Владимировича, тот продолжал невозмутимо листать журнал, Максима это снова взбесило. – Славин, вот ты умный, да? Университет окончил, диссертацию защитил, даже две. Молодец. А, ты мне скажи, может вещество родится из ничего на пустом месте?

– На идиотские вопросы не отвечаю.– Славин снова прилег на диванчик.

– Отлично, то есть, нет. В таком случае, рождение Вселенной в результате Большого взрыва – бред. С точки зрения закона сохранения энергии в лабораторной системе отсчета это самое рождение – есть полный абсурд. Правильно? Но ведь она родилась и люди живут или существуют в этой непонятно откуда появившейся Вселенной. Но, если ввести систему отсчета связанную с невозбужденным состоянием физического вакуума, а также принять величину энергетической емкости одного кубического сантиметра физического вакуума, примерно равную 1095 г/см3, что в принципе не оспаривается, то факт рождения порядка 1080 элементарных частиц, составляющих вещество наблюдаемой нами Вселенной, становится совершенно заурядным. А главное – нет нарушения закона сохранения энергии.

Тем самым, теоретически мы можем организовать процесс рождения новых частиц, то есть организовать аналог Большого взрыва в микромасштабе. Мы сможем генерировать в физическом вакууме то, что приводит к трансмутации, изменению свойств частиц, при этом нарушения закона сохранения энергии в системе отсчета физического вакуума не будет.

Понимаете, господин доктор наук, трансмутации элементов – это не чудо, а нормальное, научно-обоснованное физическое явление, но вам видимо этого понять, еще не дано.

– Но, но, ты не умничай, излагай. На меня твоя лекция благотворное влияние оказывает – легкая сонливость и приятная дремота.

Ракицкий расстроено махнул рукой, но продолжил:

– На протяжении десятилетий ученые достаточно успешно проводили опыты по трансмутации элементов. Конечно, это не выглядело, так как хотелось алхимикам – берешь кусок свинца, кладешь его на стол и после хитрых манипуляций получаешь отличный кусок червонного золота. Обычно, работали со сложными смесями, сплавами, расплавами. Тонкости технологий чаще всего не доходят до широкой общественности, но совершенно достоверно известно, что совсем недалеко отсюда в стольном городе Киеве есть частная лаборатория, вроде нашей, которая тихонечко финансируется одной Днепропетровской промышленно-финансовой группой и руководит нею простой украинский гражданин. Лаборатория работает с 1999 года и у них есть успехи. Также есть лаборатории под руководством Болотова, Павловой и это только в странах бывшего СССР я уже не говорю за наших заокеанских друзей. Все они получают переход, то есть трансмутации элементов железа в хром, цинка в никель, фосфора в кремний и наконец, свинца в золото.

Конечно, не хватает стабильности в результатах, не совсем ясны причины перехода. Некоторых, как например американского профессора с не американской фамилией Талейярхан, даже обвинили в лженауке и собрали специальную комиссию по разоблачению, но потом, особо обращаю ваше внимание, господин Славин, с извинениями забрали свои слова обратно. При этом финансирует это «сомнительное» алхимическое заведение, такой серьёзный департамент, как Управление перспективных оборонных исследовательских проектов большого пятиугольного здания, мы его чаще всего называем Пентагон.

Так что, если ты сейчас поднимешь свою… нет, гораздо лучше, если ты поднимешь все тело разом и поможешь мне организовать эксперимент, то мы, возможно, сегодня или завтра получим первые результаты. Нам необходимо организовать мощное облучение объектов, в различных конфигурациях, а там посмотрим. Источником энергии будет наш генератор. Правда надо быть очень внимательными и начинать с малых мощностей, доз и периодов облучения. В определенных случаях при транспереходах выделяется энергии больше, чем затрачено на саму трансмутацию.

– Вот этого я и боюсь, господин великий экспериментатор, а что если эта выделенная энергия, шибанет так, что всё превратится в пепел? С тебя уже не спросишь, потому что вряд ли найдешь, разве, что пару молекул, а весь проект может рухнуть, и люди пострадают.

– Славин, не паникуй. Мы, не спеша, вдумчиво, фиксируя каждый результат. Обещаю, всё будет под твоим контролем, ну ты же обещал.

Зазвонил внутренний телефон, Славин поднял трубку и услышал голос начальника службу безопасности завода, это был один из немногих, которые знали, хотя бы приблизительно, чем занимаются в нулевом цехе.

– Включите телевизор канал «Новости».

– Николай Павлович, что случилось, не мешайте нам работать?

– Кажется, шефа убили.

Славин подумал, что он ослышался, – что ты говоришь, Николай Павлович?

– Кирпоноса взорвали в машине в Одессе, сейчас передают в криминальных новостях.

Славин метнулся к телевизору. На экране крупно показывали обгоревший автомобиль. Комментатор бодрым голосом рассказывал о том, что предположительно во взорванном автомобиле находились британский бизнесмен украинского происхождения Виталий Кирпонос и его охранник, на имя которого и был арендован взорванный автомобиль. Упитанный милицейский начальник давал интервью, из которого можно было только понять, что ведется следствие. Сергей Владимирович медленно опустился на диван и застыл с остановившимся взглядом.

– Вот теперь точно – режим полного молчания, – сказал, подошедший сзади, Ракицкий.

Глава 8.

Мезенцев ходил по своему кабинету из угла в угол и злился, в основном на себя. Вся эта история с Кирпоносом не давала ему покоя. Даже если Виталий погиб, то всё равно, если то, что он ему рассказал ночью – правда, то значит где-то в двух часах езды отсюда, работает лаборатория, в которой рождается будущее планеты. Сказано хоть и высокопарно, но оно так и есть. Если Виталий и отличался авантюризмом, то точно не отличался враньем. Такое придумать, никаких Стругацких не хватит.

Зачем он только Лине о предложении, об энергии, о Вене рассказал? Хотелось показаться крутым перцем, она вряд ли что-то толком поняла, но как теперь ей объяснять, что никакой поездки не будет? Он продолжал мерить шагами кабинет.

Может наоборот, купить туристическую поездку в Австрию? Объяснять ничего не придется и отдохнут хорошо, а то, что он не будет работать в этой компании по производству аккумуляторов, то тому даже есть нормальное объяснение – прислушался к её словам и решил не изменять мобильной связи. Связь властвует над информацией, а информация над миром.

Юрий Петрович сел за стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Заявление на отпуск. Панафидин сейчас начнет ныть, но он и так давно не был в отпуске, а когда ходил, его постоянно дергал начальник.

Скажу, что попалась путевка в Вену случайно и недорого, нельзя отказаться, к тому же я в отпуске последний раз был еще позапрошлой зимой и то, всего две недели. Ехать всё равно надо, а вдруг Виталий успел перед смертью передать сведения о нём, кому-то из своих соратников и они сами выйдут на него в Вене. Он ведь не зря называл срок: две недели, значит, встреча готовилась. Если Виталий погиб, всё равно надо попробовать поддержать его исследования, если удастся найти, хоть какие-то концы.

Панафидин уже больше часа беседовал с подрядчиком, хотя это был треп ни о чем, секретарь никого не пускала к директору. Мезенцев еще больше разозлился, пусть пока я в отпуске хоть немного потрудится, а то целыми днями одни пустые разговоры.

Он снова вернулся в кабинет, настроя на работу не было совсем. Он снова обдумывал то, что произошло в ночь под субботу, анализ событий не давал цельной картины. Взрыв в центре города должен был иметь большой резонанс. В этом случае всё было тихо, в новостях коротко рассказали о происшествии и только через два дня назвали фамилию Кирпонос и то предположительно, и что он британский бизнесмен украинского происхождения. Никаких комментариев, возмущений, предположений кто к этому причастен. Странно, сейчас ведь не девяностые годы.

Надо попробовать найти эту лабораторию. Точно! Виталий говорил, что она расположена на территории нового завода по производству биотоплива. Я думаю, что у нас не так много таких заводов, тем более в Кировоградской области.

Мезенцев мерил свой кабинет из угла в угол.

Хорошо бы кого-то привлечь к этому делу. Лину нельзя, она женщина, слишком впечатлительна, но с другой стороны, как журналист, если вцепиться, потом не оттянешь. Надо мужика, которому можно доверить эту тайну.

Мезенцев походил по своему не очень просторному кабинету, посмотрел в окно на улицу. На том месте, где стояли джипы Виталия, кстати, их было два, сейчас, стоял тоже черный «кубик». Совпадение, а может за мной ведут наблюдение?

Стоп, спокойно, а то моя жизнь начинает напоминать приключенческий фильм или я сам себя завожу, хотя какая там заводка – друга-то взорвали. Практически на твоих глазах. Странно, что после взрыва рядом не было второго автомобиля. Может, его свои же и грохнули?

Мезенцев снова заходил из угла в угол.

Если я так буду сам с собой разговаривать, еще пару дней, у меня будет один путь на Канатную в ПНД. Там хоть и коновалы, но психиатры, может, чем и помогут. Славик Войтенко – вот кому можно довериться! Как я сразу не вспомнил, даже Виталий говорил, что его со временем надо будет привлекать. Финансовый вопрос тоже как-нибудь решим. Главное ввязаться в серьёзное сражение, а там разберемся.

Мезенцев улыбнулся, после этих приключений он стал думать намного решительней, осталось мысли перевести в действия. Юрий Петрович достал телефон и набрал номер друга, довольно долго никто не отвечал:

– Алло, кто?– голос у Славы был заспанный.

– Славик привет! Ты что спишь? Уже почти десять часов.

– Ну, если бы ты был после ночной смены, ты бы тоже, наверное, спал и не спал, а дрых. Я же помню, ты большой любитель подушку подавить – всегда на рыбалку тебя не добудишься. Ты что в Донбассе?

– Нет, я в Одессе, а ты в Донбассе, но я хочу, чтобы ты срочно приехал ко мне. Я тебя, сколько в гости приглашаю?

– Ну, срочно, – протянул Слава,– мне отпуск сейчас могут не дать, лето сам знаешь – все в отпусках. Кроме того огород, постоянно что-то надо делать, там траву вырвать, там жуков собрать. Давай попозже, я не против и сам, тут уже от скуки заплесневел, но сейчас заботы, то одно, то другое.

– Виталик Кирпонос погиб.

– Ты что?!! Когда?

– Пару дней назад, здесь в Одессе.

– Ты с ним встречался?

Виталий замолчал на несколько секунд, соображая, что сказать – А вдруг подслушивают?

– Нет, не успел, только мельком.

– Что случилось, ты расскажи толком.

– Приезжай, всё расскажу.

– Нет, ну что ты тянешь, трудно сказать?

– Долго объяснять, много непонятного. Короче приезжай. Его в машине взорвали.

– Взорвали? – Слава окончательно проснулся.

– Ехать лучше сегодня, у тебя хоть деньги есть? Если что, давай номер карточки я тебе прямо сейчас переброшу денег. Короче торопись. У тебя хоть карточка какая-нибудь есть?

– Вот только не надо это вот, корчить из себя столичную штучку, мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем.

– Как только определишься с приездом, сразу звонишь мне, я тебя встречу.

После разговора с Войтенко, Юрию Петровичу стало немного легче. Так приятно ощущать, что ты не один, что есть на кого опереться. В характере появляется уверенность. Как раз секретарь подсказала, что Панафидин освободился.

С начальником у него были ровные отношения, тот его, несомненно, ценил и даже оказывал знаки уважения, что было для него непривычно. Обычно с подчиненными он обращался бесцеремонно и мог нагрубить, просто так, от того, что с утра плохое настроение. Будучи деятельным лентяем, он ценил в Мезенцеве настоящую деловитость и умение быстро решать практические задачи. Себя он мнил стратегом и любил поговорить о высоких материях, текущие проблемы его раздражали и особенно люди, которые говорили ему о них. Лучшим сотрудником был для него тот, который приходил к нему только с хорошими новостями, а все проблемы решал сам, без участия директора. К таким сотрудникам, как раз и относился Мезенцев, он давно понял, что в практической деятельности от директора помощи ждать не стоит.

Юрий Петрович зашел в кабинет директора и презентовал своё заявление. Буквально в последний момент он, вдохновленный разговором со Славой Войтенко, переписал его с двух недель на месяц, то есть на четыре недели.

Панафидин прочитал документ, и даже надел очки, хотя обычно он ними не пользовался.

– Юрий Петрович, это что? Нет, нет об этом, не может быть и речи. Надо было, как-то заранее предупреждать. Я всё понимаю, но пойти на встречу не могу.

– Виктор Петрович, мне уйти нужно в любом случае, так что мне увольняться?

– О чем ты говоришь, Юрий Петрович, какое увольнение, что за шутки?

– Это не шутки, Виктор Иванович, просто с завтрашнего дня мне нужен отпуск, мне кажется, я не часто обращался к вам с такой просьбой? – Мезенцев удивлялся своей наглости и спокойной настойчивости.

У Панафидина глаза начали выползать из орбит.

– Я не понимаю, Юрий Петрович, сейчас такое напряженное время, кто же работать будет?

– Виктор Иванович, незаменимых нет. Коллектив у нас мощный, так что работать есть кому.

– Юрий Петрович, я тебя не узнаю, что случилось?

– Форс-мажор, Виктор Иванович, требуется отпуск, так сказать по семейным обстоятельствам.

– Ты, что женишься, я слышал?

– Пока нет, но наших секретарей надо поощрить за распространение слухов.

– Так в чем дело?

– У меня друг погиб и в связи с этим придется сделать много разных дел.

– И что по-другому никак?

– Никак.

– Ты меня без ножа режешь.

– Ничего, оно образуется, как говорил Соломон: «И это пройдет».

– Хорошо, тебе философствовать, а тут пахать и пахать надо. – Панафидин взял ручку и со страдальческим лицом начал писать резолюцию.

Оставшуюся часть дня Мезенцев провел в передаче дел на время отпуска. У сотрудников от этого энтузиазма не прибавилось, но его это не очень интересовало, всеми мыслями он был в деле поиска лаборатории Кирпоноса. При этом он успел обзвонить несколько туристических агентств в поисках путевки на двоих в Вену. Уехать он хотел через неделю и это вызывало определенные трудности. Наконец уже, когда он ехал к себе на квартиру, ему перезвонили и сказали, что есть вариант, вопрос только в визе.

Мезенцев по служебным делам уже неоднократно бороздил Шенгенскую зону, так что проблем не должно было быть. Надо было разобраться со спутницей.

– Привет, радость моя.

– Привет, дорогой, только я сегодня вечером очень занята, ты, пожалуйста, не обижайся. Приехали журналисты из Лондона по вопросу подготовки Одесского кинофестиваля. Так что сегодня мы никак не сможем встретиться.

– Ну, сегодня ладно, хотя все эти ваши тусовки мне не очень нравятся. Ведите себя прилично, Эвелина Борисовна.

– Буду паинькой, на шею чужим мужикам вешаться не буду, пить не буду и всех буду агитировать против курения. Правильно?

– Правильно,– Мезенцев вздохнул. – Тебе завтра надо будет в турагентство отвезти документы для получения визы, завтра не позже. Ты ведь еще не передумала ехать в Вену?

– В Вену, так это правда? Я тебя обожаю, мы с тобой еще ни разу никуда не ездили вместе.

– Как не ездили, а на Затоку? Кроме того, я тебе постоянно предлагаю, давай съездим то в Нью-Йорк, то в Рио-де-Жанейро, про Монте-Карло и Ибицу, я вообще молчу.

– Ну да, конечно. Юрочка, ты не исправимый враль или нет – фантазер, но за Вену я тебе всё прощу. Извини пора бежать.

Поздно вечером уже из вагона поезда позвонил Слава Войтенко, завтра после шестнадцати его нужно было встретить на железнодорожном вокзале.

Все события наконец-то как-то начали складываться в систему. Смерть Виталия выбила Юрия из колеи. Они давно не виделись, но одна единственная ночь, проведенная в разговорах, перевернула его жизнь, придала ей смысл, и вдруг снова всё обрушилось вместе с уходом друга. Он не мог с этим смириться. Прежняя жизнь, такая устоявшаяся и правильная вдруг, сразу показалась пресной и неинтересной, более того, даже бесцельной.

Рядом с ним его друг, старается решать проблемы мирового масштаба, а он не видит больших проблем, чем проблема связи где-то в райцентре «страшно важного» сельскохозяйственного района. Он почувствовал себя на обочине жизни и не собирался с этим мириться. Сегодня впервые за последние дни он засыпал спокойно, если бы он только мог представить, сколько потрясений и трудностей его ожидают.

Одесский железнодорожный вокзал характерен тем, что он тупиковый, то есть дальше ехать некуда. Поезд упирается носом в здание вокзала и дальше можно только назад. На перроне встретились старые друзья, по старой привычке они не могли, чтобы не пошутить, друг над другом и весь их разговор с суперсерьёзным выражением лиц, говорил, что хоть и прошли десятки лет, но традиции юности, молодости – святы.

– Ты что же не предупредил, что тебе носильщик будет нужен? Я бы подсуетился, – говорил Мезенцев, обращая внимание на единственную поклажу в руках Славы – небольшой портфельчик, больше похожий на папку для документов.

– Да, не суетись. Здесь только зубная щетка, плавки и рубашка на выход в город, мы же из глубинки, нам без чистой рубашки никак нельзя, а весь багаж в контейнере, недельки через две придет.

Войтенко по своей еще армейской привычке предпочитал спартанский образ жизни и совершенно не ощущал себя неловко рядом с Мезенцевым одетым, стараниями Лины, из лучших бутиков Одессы. Славины джинсы, купленные на базаре в родном шахтерском поселке, отлично сочетались с фирменной черно-оранжевой футболкой «Шахтера». На ногах крепкие, немного несовременные сандалеты. Перед поездкой он успел подстричься и сейчас его короткие, сильно поредевшие волосы выглядели прилично и не требовали особого ухода расчески. Провинциальность в нем ощущалась за версту.

Юра, который не сильно обращал внимания на прикид друга дома в Донбассе, сейчас решил, что надо будет поработать над внешним видом товарища майора.

В квартире у Мезенцева был подготовлен чудесный стол, с различными разносолами и напитками. Вначале Юрий Петрович думал организовать всё это в каком-нибудь тихом ресторанчике, но учитывая слишком серьёзную тему разговора и особенности характера Славы, решил устроить прием дома.

После обильной выпивки и долгих расхваливаний блюд и напитков гостем, Слава не выдержал:

– Ты долго меня за нос водить будешь? Рассказывай, что с Виталием произошло!

Юрий Петрович замялся и как-то виновато начал:

– Не знаю, как тебе и рассказать. Только вспомню, что буквально несколько дней назад на твоем месте сидел Виталий, сердце останавливается. Давай помянем его душу грешную. Царство ему небесное и земля пухом, хоть я даже не знаю, где его похоронили и как.

– То есть, как ты не знаешь? Его что не в Одессе похоронили?

– Не знаю я!

– Так, спокойнее и с этого места поподробнее, по-военному, без этих ваших гражданских штучек.

– Виталий приехал ко мне по делу.

– Не темни, по какому делу?

– Он предложил работать вместе, ты же не забыл, что мы как-никак один институт закончили. Он предложил мне возглавить один секретный проект, которым он уже занимается больше десяти лет. У него большой и серьёзный бизнес и тянуть сразу два направления крайне трудно. Вот он и решил предложить мне возглавить этот очень серьёзный и очень интересный проект.

– Какой проект?

– Слава, ты, по-моему, не в авиации, а контрразведке служил – вопросы, как гвозди забиваешь.

– Ничего, ничего, я вас пиджаков на чистую воду выведу, так что за проект?

– Получение энергии поля нулевой точки.

– Ты это так сказал, как будто я должен в обморок упасть, или затрястись в экстазе. Я только понял, что точка нулевая и больше ничего, поподробней можно?

– Это неиссякаемая энергия, её можно добывать в любой точке космоса и в количествах несопоставимых с нынешним производством энергии из нефти, газа и прочей ископаемой ерунды. Это межгалактические перелеты, это антигравитация и много еще всего.

– Много чего? – Слава скептически смотрел на друга. – Помнишь, Герберт Уэллс назвал Ленина – Кремлевский мечтатель, так вы с Виталиком Владимира Ильича перещеголяли, притом раза в два.

– Уже есть действующие образцы и лаборатория здесь на Украине где-то в Кировоградской области.

– Ну да, в «колгоспі Червоне дишло», там, когда коровам хвосты крутят, то между рогами электрические разряды пробивают.

– Ты не умничай, темнота армейская, тут передний край физической науки, это тебе не строем ходить. Ать-два, ать-два.

– А ты армию не трожь, тем более её авангард – военно-воздушные силы. Все эти ваши разговоры про невиданную энергию, знаешь, бабка надвое сказала, пока не пощупаю – не поверю.

– Между прочим, Виталий говорил, что ему в этой лаборатории несколько недель назад показывали действующий беспилотный летательный аппарат в виде диска на принципах антигравитации. Почему он и сказал мне с тобой связаться. Они приступили к проектированию пилотируемого аппарата, а ты как раз специалист по навигации.

– Та ты что? И что теперь? – Изменил своё настроение Слава.

– Что теперь, надо искать лабораторию, раз Виталий погиб.

– Ты знаешь, где она?

– Точно нет, но он сказал, что они замаскировали её под завод по производству биотоплива, в Кировоградской области. Завод легальный, официальный. Я думаю, что у них в области таких заводов раз-два и обчелся. Так что мы его не найдем?

– А, если найдем, то, что ты им скажешь, здравствуйте, я ваша тетя, приехала из Киева?

– Нет, мы докажем, что мы друзья Виталия, покажем фотографии, где мы вместе, короче что-то придумаем. Виталий мне кое-что рассказал про лабораторию, которая взорвалась в Германии, про их главного гения, зовут его Максим.

– И ты думаешь, что Виталика грохнули из-за всего этого?

– Сто процентов!

– Так они и нас грохнут, если мы будем совать нос не в свои дела.

Мезенцев замолчал и начал неуверенно водить руками, кривить лицо, потом его прорвало:

– Если ты боишься, я тебя не уговариваю. Может и …, но я точно знаю, дело Виталия надо продолжать иначе я себя уважать перестану.

– Ты не кипятись, я просто так, для примера, что дело серьёзное и приступать к нему надо осторожно. У тебя оружие есть?

– Славка, какое оружие, иди ты к черту!

– А, как ты думал, если они машины на воздух пускают, ты думаешь, у них за пазухой пары шпаллеров не найдется? Ты сам говорил, что Виталий всегда с охраной ездил. Надо достать что-нибудь огнестрельное.

– У меня «Сайга» охотничья есть, устроит?

– Хороший аппарат и на душе спокойней, великоват, конечно, но для начала подойдет. А искать, как ты собираешься? Кировоградская область ого-го, пока объедешь и пятилетка кончится.

– Мы и не будем всё объезжать. Завод не иголка, тем более с такой редкой для Украины направленностью. У меня в Первомайске в райисполкоме хорошие связи, мы пока сеть строили, пришлось тесно познакомиться, а там, рядом и Кировоградская область. Они обязательно должны иметь тесные связи с соседями. Мы поедем по райцентрам, в любом райисполкоме должны знать, есть у них в районе завод по производству биотоплива или нет. Так и найдем.

– Мудро, ты Юрка, хоть гражданский, но мысли иногда дельные выдаешь. Когда начнем?

– Чего тянуть, тем более через неделю я улетаю в Вену. Мне Виталик назначил встречу через две недели в Вене, сказал, что сам меня там найдет. Даже, если он погиб, а вдруг он успел кого-нибудь предупредить на счет меня? Я решил, что надо ехать.

– Ну, вот и хорошо, а до этого мы догребем, где этот завод по отходам…

– По биотопливу.

– Вот и я говорю по биотопливу, где он находится. Понаблюдаем, присмотримся, как к нему подойти. Не переживай, ты еще почувствуешь настоящую офицерскую закалку майора Войтенко.

Через пару дней, получив лучшие рекомендации, друзья колесили по просторам Кировоградщины. На удивление быстро в одном из исполкомов, ответственный товарищ или теперь уже господин, с большим животом и упитой физиономией, без всякого, рассказал, что у них в районе немцы соорудили такой завод. Что они там делают, толком никто не разбирался, а чего разбираться? Налоги платят исправно, не, то, что наши, еще и спонсорскую помощь оказывают. Дорогу отремонтировали, провели новую электролинию и рабочие места новые, где сейчас такое увидишь, а тут на дурняк.

Они быстро выяснили его местонахождения, всего пятнадцать километров от райцентра и двинули. Джип Мезенцева летел по довольно приличной асфальтированной дороге. По обеим сторонам дороги до самого горизонта виднелись поля, кое-где уже убранные, где-то подсолнечник еще ждал своего часа. Дорога пошла вниз и сменилась мощенной рваным камнем, как здесь называли «бруковкой», справа недалеко разливался ставок, окаймленный живописными деревьями. Мезенцев притормозил, машину потрясывало на множестве мелких рытвин. Доехав до мосточка через речушку, слева, примерно в километре, друзья увидели большие вертикальные емкости, блестящие на солнце и такой же блестящий забор вокруг предприятия.

– Вот, он, – указал пальцем Слава, – блестит, гадость такая.

– Почему гадость? Очень симпатично смотрится.

– Тормози, не поедем же мы вот так, прямо, сразу туда. Надо рекогносцировку провести, продумать, что говорить, подготовиться. Тормози.

Мезенцев остановил автомобиль, за мостиком.

– Там справа я ставочек видел, поехали, покупаемся, а то я в этом году еще ни разу не купался в речке или в море, только в бане. – Попросил Слава, – заодно и подумаем, что нам им рассказывать, какую, «сказку про белого бычка». У тебя, кстати, телефон звонил, ты посмотри кто.

Они подъехали к ставку, на дамбе сидели два рыбака с удочками. Слава негромко, чтобы не распугать рыбу, спросил:

– Ну, что мужики, ловится?

– Та не дуже, мабуть на зміну погоди (укр.), – ответил один из рыболовов.

– Так надо же прикормить, наживочку, а потом только ловить, – с видом бывалого рыбака комментировал Слава.

– Та, ти її, хоч корми, хоч не корми, вона до вечора все одно клювати буде через раз – погода (укр.), – поддержал разговор мужичок.

– Тут скупаться можно?

– Можна, а чого ж не скупатися, якщо хочеться. Тільки там, трошки дальше під вербами. (укр.)

– Мужики, а что это у вас там блестит, такое красивое?

– Так тож німці завод зробили для брикетів, екологічне паливо. З соломи, з трави різної роблять брикети і везуть у Германію, а там палять у своїх камінах. (укр.)

– А, что, кто-то из вас на нем работает?

– Ні, ми ні. В мене сусід робе. (укр.)

– Ну и как там?

– Казав усе на кнопках, тільки дивись, як машини роблять і гроші платять день у день.(укр.)

– А кто там директор, нам бы с ним поговорить.

– Директор там з виду, як наш, але з Германії, його майже ніхто не бачить. Він і живе не тут, а у Першотравеньску. (укр.)

Войтенко отошел в сторону, начал стягивать с себя футболку.

– Нюхом чую, что это то, что надо. Поедем в Первомайск, найдем директора и будем его крутить, – продолжил Слава, подпрыгивая на одной ноге и стягивая джинсы.

– Смелый какой, или он тебя. У него же охрана должна быть сто процентов. Повыковыривают твои глазки свинячьи, любопытные и будешь их отдельно в карманах носить.

– Чего это свинячьи, нормальные глаза.

– Это я так, для образа сказал.

– Ничего себе для образа, ты физик недоученный фильтруй базар, а то можешь получить между своими свинячьими.

– Ладно, ладно, ты посмотри, какие обидчивые майоры пошли. Посмотрю, кто это там меня беспокоит в отпуске. Три дня не было на работе – всё караул. Он вынул из машины аппарат и начал читать сообщение. Его лицо принимало всё более недоуменное выражение. Он заорал, именно не позвал, а заорал:

– Слава, Слава, бегом иди сюда!

Войтенко стоял в двух шагах, двигаться особо ему не пришлось.

– Чего ты орешь, как резаный, что там такое?

– Читай,– Мезенцев протянул телефон другу. На дисплее высвечивался текст СМС: «Все договоренности остаются в силе».

Глава 9

Мезенцев уже третий день был в Вене. Туристическая поездка удалась на славу, Лина была в восторге. Они слонялись по городу, периодически забредая в музеи и кафе. Вена впечатляла своей архитектурой, порядком и чистотой. Она как-то даже не была похожа на столицу государства в представлении украинца. Всё вокруг делалось неспешно, чинно даже с оттенком скуки. Народа на улицах было не мало, но суета ощущалась только в центре, в рамках старого города и в это, свою главную лепту вносили туристы. В общественном транспорте не было давки даже в часы пик, «у-бан» – метро по-венски, отличалось скромностью и чистотой. Народ тихий, спокойный, Лина отметила, что люди не встают со своих мест и не проходят к выходу из вагона заранее, а дожидаются, пока вагон остановится и только после этого человек встает с сидения и выходит из вагона.

Вся эта уверенность и размеренность порождала спокойствие даже среди самых шумных туристов, только Мезенцев не находил себе места. С тех пор как он получил одно единственное сообщение от Кирпоноса, тот ни разу не выходил на связь.

Юрий Петрович корил себя, что приехал в Вену, не оговорив ни времени, ни места встречи. Может быть, он вообще приехал зря, Виталий всегда был авантюристом и лоботрясом. А если он забыл о встрече? У него видимо, своих проблем выше крыши, особенно после того взрыва. Единственное сообщение было без подписи и хотя этот номер, по идее, знал только Виталий, может быть, его отправил не он, а кто-то из его сотрудников, перепутав.

Мезенцев рискнул отправить ответное сообщение: «Уточни время встречи», но ответа так и не получил. Он даже стал сомневаться в том, что Кирпонос остался жив. В памяти возникал пылающий автомобиль и два тела внутри него. С каждым днем мысли становились всё более мрачными. В памяти всплывали рассказы Виталия о разведках и спецслужбах, он всё чаще оглядывался, подозревая наблюдение.

Кроме того в глазах Лины Мезенцев чувствовал себя идиотом, она каждый день спрашивала, когда у него назначено собеседование, а он только мог ответить, что скоро должны позвонить и это злило его больше всего. Хорошая поездка в красивый город не доставляла удовольствия.

К полудню Мезенцев и Лина устали и проголодались. Еще в первый день им посоветовали неплохой ресторанчик в центре, за углом Карнтнер штрассе, его владельцы были выходцами из Украины, и в нем царила хорошая, почти домашняя атмосфера. Все официанты знали русский язык, улыбались и охотно рассказывали о блюдах, советовали, что еще можно посмотреть из достопримечательностей. Лина увлеченно обсуждала меню, когда у Мезенцева зазвонил телефон. Он специально поставил в телефон, в котором стояла «симка» Кирпоноса самый громкий и отвратительный сигнал – аппарат разрывался.

=========================

Кирпонос в своем Венском офисе вел разговор с человеком весьма приметной внешности, совсем не таким, какими должны быть шпионы и работники службы безопасности. Выше среднего роста, худощавого телосложения, с глазами карими до черноты. Его костюм отличался изяществом и сидел на нем, как продукт отличного ателье. Несмотря на свою внешнюю яркость, человек держался скромно и только периодически делал реплики. Разговор велся на русском языке.

– Владимир Иванович, мы с вами работаем не первый день. В связи со сложившимися обстоятельствами я предлагаю вам возглавить службу безопасности. С момента гибели Сергея Ивановича вы умело исполняли возложенные на вас обязанности и теперь, я думаю, пришло время официально утвердить вас в статусе. Работник вы опытный, но я потребую от вас еще большей степени ответственности. Покушение, произошедшее в Одессе, не должно повториться. Только абсолютная случайность или если хотите интуиция, не привели к моей смерти. Я очень сожалею о гибели Сергея Ивановича, но сегодня мне совершенно ясно, что Галибин, который погиб там же, был агентом, не знаю какой, но чужой спецслужбы и определенная степень вины за это лежит на покойном Сергее Ивановиче.

Самое неприятное в этом, что Галибин имел доступ к святая святых проекта – главной лаборатории. Мне до сих пор, неизвестно успел ли он передать данные о ней. Возможно, у него были спецсредства, позволяющие экстренно передавать координаты. Одна надежда, что у него было мало времени и он был в постоянном контакте с нашими лояльными сотрудниками. Ваша задача: тщательно проверить остальных сотрудников охраны, которые были проинформированы о месте лаборатории и её назначении.

– Виталий Дмитриевич, даже я не знаю толком о назначении лаборатории и цели проекта.

– Это не помешает вам провести расследование. Могу сказать, что в этой лаборатории мы должны получить конечный продукт проекта, поэтому она так для нас важна. С сегодняшнего дня мы изменяем структуру управления. Руководителем проекта я назначаю Юрия Мезенцева, сам буду осуществлять координацию действий по финансированию и непосредственной его реализации. Вы напрямую подчиняетесь только мне, Мезенцев будет давать вам только свои пожелания и рекомендации в плане безопасности.

Проект переходит в заключительную фазу. При этом нам придется, некоторую информацию рассекретить и обнародовать, но это будет происходить, строго дозировано и только с моего личного согласия. На вас ложится большая ответственность и огромный объем работы. Я надеюсь, вы с этим справитесь. Сейчас вы должны еще раз проверить самым строжайшим образом всех, кто имеет доступ к секретной информации.

Завтра вы должны встретить Мезенцева здесь. Он прилетит по туристической визе. Ваша задача внимательнейшим образом поводить его в течение трех дней, с целью выявления возможных наблюдателей и нежелательных связей. Могу сказать, что я знаком с ним в течение многих лет, но в последнее время мы общались редко. Я ему доверяю, но опасаюсь, что его связь со мной была зарегистрирована, и его могут использовать вслепую.

Затем мы должны с ним встретиться здесь, естественно в полной безопасности и с сохранением абсолютного режима секретности. После этого вы его доводите до Одессы и вместе с ним решаете все вопросы по завершению первого этапа проекта.

– Я еду в Одессу?

– Вы не только едете в Одессу. Вы на месте проверяете режим секретности работы главной лаборатории, доводите расследование до логического завершения и готовите «продукт» к его переброске из Украины. У вас есть вопросы?

– Никак нет, – по-военному ответил Скляренко, именно такую фамилию носил этот запоминающийся человек.

– Они должны быть. Вас не удивило то, что вас назначили руководителем службы безопасности, а буквально две недели назад на эту же должность был назначен господин Коновалов?

– Удивило, но я не привык задавать лишних вопросов.

– В данном случае вопросы, как раз не лишние. Господин Коновалов будет продолжать оставаться формальным главой службы безопасности. Он будет курировать все проекты несвязанные с главной лабораторией. Более того он будет курировать проект и это самое главное, связанный с лабораторией по холодному ядерному синтезу. – Кирпонос хитро посмотрел на Скляренко. – На самом деле никакого проекта по холодному синтезу нет и не будет. Это проект – дезинформация, проект отвлечения. Именно поэтому я ездил с Коноваловым в Черногорию, где будет располагаться, скажем, так, муляж лаборатории. По косвенным признакам, интересующиеся организации крючок захватили. Подсекать рановато, но мы будем проявлять активность и пусть они думают, что мы работаем у них под контролем. Ваша задача, сосредоточиться на главном проекте, при этом осуществлять контроль над всем происходящим. Обеспечить полную секретность и соответственно успех предприятия. Формально вы займете должность заместителя Коновалова. Он сам не будет знать, до определенного момента, кто фактически является руководителем всей службы безопасности.

До определенного момента… до того, пока мы не поймем, есть ли у нас еще «крот» или Галибин был последним. Я понимаю, что сложно давать подобные гарантии, но на карту поставлено слишком много и риск утечки информации должен быть минимален.

Коновалову будет спаться спокойнее, если он не будет знать, что обеспечивает только операцию прикрытия. Это будет одновременно его окончательной проверкой. Придет время и он узнает ровно столько, сколько необходимо.

Вам оказано особое доверие и так же высоко будет вознаграждение. За дело, Владимир Иванович.

Кирпонос отпустил сотрудника и подошел к окну. Вверх по улице двигался аккуратный венский трамвай, за ним также медленно двигались автомобили. Виталий Дмитриевич подумал: «Никто, никуда не торопится, даже трамвай обогнать лень». Из окна открывался прекрасный вид на Бельведер. Он начал рассматривать гуляющих среди клумб туристов, они перебегали, как рой пчел, компактно и организованно.

Три года у меня здесь резиденция, а я еще ни разу не был в этих музеях. Говорят в нижнем Бельведере отличные работы Густава Климта. Надо будет побродить, чего бояться. Здесь на Принц Ойген-штрассе ему всегда казалось, что он в безопасности. Вена внушала спокойствие, своей размеренностью и обстоятельностью.

После приключений в Одессе, он стал даже спокойнее. Так получилось, неудавшееся покушение, выявило шпиона. Жаль, что погиб начальник службы безопасности, но именно он был косвенным виновником покушения. Именно он, Сизов недостаточно проверив, принял на работу Галибина.

Только счастливая случайность и волчье чутье Кирпоноса спасли его от смерти. Он интуитивно почувствовал непорядок и сел в другой автомобиль и получился несанкционированный взрыв. Видимо Галибин, готовивший покушение, не успел среагировать и отменить взрыв. Следствие раскопало, что сработал датчик движения. Машина не могла отъехать более чем на пять метров от контрольного источника сигнала, который Галибин скрытно бросил под колесо. Он долго соображал, что ему делать, как объяснить своё присутствие там, где его не ждали, а Сизов не стал ждать и рванул за машиной Кирпоноса, что стоило жизни и ему и Галибину. Шума было более, чем. Зато это дало возможность Виталию Дмитриевичу пропасть из поля зрения слишком любопытных глаз почти на неделю.

Юрку Мезенцева испугал здорово, но ничего пусть привыкает, сколько еще придется понервничать. Вообще-то странное ощущение, когда тебя кто-то хоронит или просто считает погибшим, смотришь на себя, как со стороны. Скоро с ним встретимся, наступил момент выхода на финишную прямую. У Максимки дело практически сделано – образец готов. Пора принимать решение.

Страшно? Страшно, но отступать некуда. План уже более менее понятен. Главное не обвалить эту нежную мировую финансовую систему, кто её только придумал. Появление на рынке продукта в виде неограниченного источника энергии, несомненно, потрясет все биржи, поэтому действовать надо аккуратно, чтобы не вызвать хаос. Он уже придумал как, только бы ситуация не вышла из-под контроля. Слишком много «но» и возможных случайностей.

Кирпонос только вчера прибыл из Черногории. Он давно задумывал акцию по дезинформации «интересующихся», а случай в Одессе окончательно его убедил в том, что это необходимо. Поэтому на место погибшего он быстренько назначил Коновалова, который звезд с неба не хватал, но землю копытом так рыл, что искры сыпались. Их поездка в Подгорицу была не то чтобы демонстративной, но её точно «срисовали», те на кого она была рассчитана.

Нет, Виталий Дмитриевич не собирался сразу открывать все свои псевдосекреты. Коновалов и даже настоящие физики долго кружили по горам и долинам для выбора места «лаборатории». Интересанты периодически появлялись у них «на хвосте», но насколько было известно, они пока толком не понимали, зачем всё это. Ничего пусть помучаются, если интересуются.

Конечно, сам Коновалов тоже не подозревал, что обеспечивает только прикрытие и сильно старался. Кирпонос даже позволил себе отдохнуть несколько дней и покупаться в кристальных водах Адриатического моря, как говорится – приятное с полезным. Хороший отель в Бечичах, Виталий побаловал себя президентским номером, надо было обратить на себя внимание. Внимание не замедлило появиться.

Интересно, эта француженка, на какую службу работает? На французскую или скорее на британскую или американскую? Может, просто на большую и симпатичную частную корпорацию или на всех сразу? Но женщина красивая и имя такое звучное: Мари Верен. Только с профессией они как-то не додумали, у них все шпионки – журналистки и эта тоже, хотя какая разница. Они чудно провели время и даже пообещали встретиться, если придется... А ведь придется.

Виталию вспомнилась набережная Будвы, они с Мари идут, обнявшись среди толпы отдыхающих. Красота. Ты знаешь, что ты под колпаком, притом под двойным или тройным и тебе на это наплевать. Твой персональный шпион у тебя под рукой и всю ночь будет так близко, что ближе не бывает. Тебе этого хочется и тебе это нужно, как хорошо, когда тебе хочется именно того, что тебе нужно.

Для шпионки она, конечно, несколько прямолинейна. Сразу в постель, француженки так раскованы. В другой ситуации он поостерегся бы, такой напор, но сейчас, какая разница.

Они бродили по узким улочкам старой Будвы, сидели в уютных кафе, где столики стоят прямо на площади или тротуаре, пили вкусный «Вранац». Путешествовали по побережью, любуясь красотами Святого Стефана, Котора, пляжами и серпантинами горных дорог. Со стороны это выглядело так безоблачно, так романтично. При этом за ними следили минимум три пары глаз одновременно, у Виталия это иногда вызывало приступы беспричинного смеха. За ними, как привязанные следовало несколько автомобилей.

В Петроваце, в ресторанчике над водой, Мари и Виталий ели маленьких кальмаров в умопомрачительном соусе и любовались в бокалах золотистым «Крстачом». За соседними столами расположились по паре сопровождающих. Это уже было верхом наглости, у Виталия возникло желание подойти и познакомиться. Он себя еле сдержал. Мари всего этого, казалось, не замечала. Она наслаждалась едой и напитками, любовалась невероятной красотой Черногорской природы и радовалась жизни. Виталий смотрел в её в глаза и в них была видна только нежность женской страсти и удовольствия. Отличная подготовка.

– Господин, Кирпонос, к Вам гер Шмальц.

Голос секретаря вернул Виталия Дмитриевича к действительности. Бизнес есть бизнес, надо работать, надо зарабатывать деньги.

====================

Аппарат разрывался, Мезенцев от волнения слишком долго не мог найти зеленую кнопку, чтобы ответить. Наконец он с силой ткнул в неё и неуверенно произнес:

– Алло, я вас слушаю.

– Привет, – он услышал голос Виталия, – приятного аппетита.

– Привет, – с облегчением сказал Мезенцев, – ты не можешь без дешевого выпендрежа.

– Какой ты неблагодарный, ты не доволен тем, что тебе желают приятного аппетита?

– Ты что где-то здесь, ты меня видишь?– Юрий обернулся, посмотрел вокруг.

– Нет, я тебя только слышу, просто чавканье разносится по всей Вене.

– Опять ты со своими шуточками, не мог раньше позвонить?

– Значит, не мог, но завтра мы встречаемся, конечно, без твоей мадам.

– Да, конечно, когда?

– Завтра, без десяти минут девять, ты спустишься в подземный переход на Карлс плац. Там есть внизу туалет. Ты в него войдешь и ровно в девять выйдешь, как только ты выйдешь, к тебе подойдет человек, который представиться: Владимир и привезет тебя ко мне.

– Как я его узнаю?

– Он тебя узнает. Вы поиграете немножко в прятки и ты упадешь в распростертые объятия друга. До завтра, Петрович, – связь отключилась.

Лина удивленно смотрела на Мезенцева.

– С кем это ты сейчас разговаривал?

– У меня завтра в девять собеседование.

– И это был твой работодатель?

– Нет, это мой знакомый, который делает мне протекцию.

– Вы с ним на короткой ноге?

– Ну, не то чтобы очень, просто он большой шутник.

– А кого ты должен узнать?

– Просто меня встретит человек, чтобы я не разыскивал офис в незнакомом городе.

– У вас, как в шпионском романе, а пароль тебе сообщили?

– Какой пароль, Лина, ты мне, что допрос устраиваешь?

– Чего ты так разнервничался? Просто такое ощущение, что тебя берут не в фирму по производству батареек, а в разведку.

– Что ты такое говоришь, какая разведка? – Юрий нервно огляделся по сторонам. – Не забывай, что мы в чужом государстве и причем тут батарейки?

– Мне бояться нечего, а вот чего тебя трясет, я не знаю?

– Ничего меня не трясет, просто я долго ждал этого звонка и нервничал, а ты вместо того чтобы меня успокоить, начинаешь говорить всякие глупости, просто кошмар какой-то.

– Успокойся ты, пожалуйста, всё уже хорошо. Тебе позвонили, завтра у тебя собеседование. Надолго, не знаешь?

– Не знаю, но, наверное, несколько часов. Там еще ехать куда-то надо будет, так, что точно не знаю. Ты можешь подождать меня в отеле, посмотреть телевизор.

– Ну, уж нет. Приехать в Вену всего на неделю и полдня пролежать на кровати в отеле, никогда.

Утром Юрий встал пораньше, спустился вниз в ресторан, позавтракал, снова поднялся в номер, взял портфель для солидности и собрался выходить. Лина валялась в постели, отнекиваясь от завтрака. Мезенцев поцеловал подругу и не спеша вышел из номера.

Как только хлопнула дверь, Лина вскочила, быстро натянула джинсы и майку, хлюпнула себе в лицо пригоршню воды, мельком взглянула в зеркало, скривилась и выбежала следом.

Мезенцев размеренно шел вниз по Фавориттен штрассе, периодически посматривая на часы. Движение по улице было достаточно интенсивным, так что Лине не составляло труда следовать за ним незамеченной, он и не оглядывался. Она довела его до подземного перехода на Карлс плац, спустилась вниз и растерялась. Выходов было много, а Юрия нигде видно не было. Люди шли мимо неё, растекаясь по разным направлениям.

Увидев эмблему МакДональдс, Лина вспомнила, что сегодня еще не завтракала. Она бы никогда не позволила себе есть нездоровую пищу из этого заведения, но здесь её вряд ли кто-то увидит из знакомых, а ей так захотелось хрустящей картошечки, что она сглотнула слюну. Девушка уже направилась в строну красной буквы М, как вдруг остановилась и, испугавшись, сразу же отвернулась к стеклянной стене заклеенной рекламой, чтобы не быть узнанной.

Юра возник непонятно откуда и рядом с ним сразу же появился серенький человек в темных очках, который ему что-то шепнул на ходу и прошел дальше в сторону подземки линии U-2. Юра постоял несколько секунд и двинулся в том же направлении. Всё это напоминало шпионский роман. Лина пошла следом.

Все трое сели в разные вагоны состава метрополитена. Через одну остановку она заметила, что Мезенцев вышел на платформу. Рискуя быть замеченной, Лина тоже выскочила из вагона и скрываясь пошла за ним к выходу. Поднявшись на поверхность, она увидела его в метрах пятидесяти впереди и была готова преследовать, но Юрий поравнялся с небольшим белым минивэном и быстро открыв дверь, сел в автомобиль, тот сразу тронулся. Лина остановилась, не зная, что же ей делать дальше.

Ну, вот разведчица, мало того, что ты потеряла его еще, наверное, и заблудилась. Она стала осматриваться и с удивлением поняла, что стоит буквально в нескольких сотнях метров от своего отеля. Это её окончательно сбило с толку.

Глава 10.

За рулем минивэна сидел Скляренко, он совершенно преобразился и выглядел серо и скучно, а костюм на нем сидел, как будто купленный в советском магазине периода брежневского правления. Мезенцев поздоровался и замолчал, водитель только буркнул, что-то в ответ. Они покружили по городу и наконец, въехали в совсем небольшой подземный гараж. Скляренко провел Юрия Петровича к лифту, они вместе поднялись на четвертый этаж. За всё это время провожающий не проронил ни слова – общался только жестами, приглашая пройти в нужную дверь. Наконец они вошли в комнату, которая, по всей видимости, исполняла роль приемной, но за столом, где должен был сидеть секретарь, никого не было. Интерьер впечатлял: высокие потолки и стены старинного здания покрывала изящная позолоченная лепнина, мебель была соответствующая в стиле времен Моцарта, но сияющая, как будто только привезенная из мастерской. Узорчатый паркет дополнял великолепие.

Руководитель службы безопасности постучал в большие двустворчатые двери и затем открыл их, пропуская Мезенцева. В просторном кабинете из-за изящного стола выходил Кирпонос.

– Здравствуй, здравствуй, мой дружочек, – тон хозяина кабинета, как всегда был шутливым. – Как добрались?

– Всё чисто, Виталий Дмитриевич, проверяли многократно, – доложил Скляренко.

– Вы же, наверное, так и не познакомились. Знакомься Юра, это Владимир Иванович Скляренко, тот человек, который должен нас оберегать и охранять наши тайны. А, это, – Кирпонос обратился к начальнику безопасности, – Юрий Петрович Мезенцев – руководитель самого главного нашего проекта и по совместительству мой друг детства.

Мезенцев пожал руку Скляренко, хотя он ему сразу не понравился. Слишком невзрачный и слишком таинственный, нагнетает обстановку, создаёт нервозность. Поэтому Юрий Петрович сразу спросил:

– С сохранением секретности действительно такие проблемы?

– У нас проблем нет, – сдвинул плечами Кирпонос, – но интересующихся масса. Умников в мире развелось, как собак нерезаных, они же понимают, что из такой штучки легко можно соорудить бомбочку мегатонны на три-четыре. Так что надо быть крайне бдительными. Опасаться не только террористов разных, бородатых, а и Джеймс Бондов разнообразных тоже. Они спят и видят, как бы палки в колеса вставить. По нашим данным, после взрыва лаборатории в Германии, МИ-6 провели анализ и сообразили, что в деле замешан неизвестный вид энергии, и я думаю, до этого додумались не только они. Соответственно, сейчас ищут всех причастных к этой истории. Конкретных указателей на меня нет, но проанализировав поставки, которые осуществлялись в эту лабораторию, они составили список фирм и лиц. В этом списке есть моя фамилия – это информация из надежных источников. Они считают, что меня использовали втемную и поэтому не действуют нахрапом, да и улик никаких прямых нет, но под разработку я попал. Поэтому у нас с тобой, Юра, не должно быть никаких видимых деловых контактов, только дружеские застолья однокашников с ностальгией по малой родине.

Владимир Иванович тебе расскажет еще много чего. Мы задействовали запасную отвлекающую операцию, якобы организовываем лаборатории для экспериментов по холодному ядерному синтезу. Она, конечно, не совсем стыкуется с взрывом лаборатории, там не было зафиксировано радиоактивных остатков, но как разновидность новой прогрессивной энергии пойдет. Тем более что они видимо, считают, что производились опыты именно по получению взрывного устройства, а не мирного реактора.

Так что с секретностью надо быть крайне внимательным, это не игры в шпионов, это необходимость. Теперь вы друг друга знаете в лицо и буквально, через неделю, Владимир Иванович встретится с тобой на Украине. Сейчас вы, Владимир Иванович, свободны. Мы с Юрием Петровичем обсудим ряд дружеских вопросов.

Скляренко вышел, а Кирпонос перешел к столику, рядом с которым стояло два больших кресла. На столике был накрыт завтрак на две персоны.

– Присаживайся, друг мой ситный, подкрепимся, разговор у нас будет долгим.

Кирпонос, не спрашивая друга, налил в две большие красивые фарфоровые чашки чая и уселся напротив, смачно откусывая бутерброд с икрой.

– Почему не кабачковая, – спросил Юрий Петрович, – финансы не позволяют?

– Нельзя, надо соответствовать. Эти германские бюргеры считают, что настоящие русские миллионеры едят черную икру ложками и пьют водку вёдрами. Присоединяйся.

Несколько минут они, молча, жевали еду.

– Ну, как тебе Вена?

– Хороший, красивый город, австрийцы все такие благовоспитанные.

– Да, это правильно, только не забывай, что Адольф Шикльгрубер, тоже был благовоспитанным австрийцем, а сколько дел натворил. С ними повнимательней надо. Хотя конечно Вена на меня тоже производит успокаивающее действие, Хофбург и Бельведер, Штраус и Моцарт с Гуттенбергом – это впечатляет, но давай перейдем к делам.

Твоя задача, максимум на полгода, если справишься раньше, будет только лучше, потому что чувствую, будут нас трясти всё чаще и всё сильнее. За это время, ты должен: закончить испытания лабораторного образца генератора и сделать выпуск пробной партии, думаю штук тридцать. Для этого тебе необходимо наладить производство на заводе в Одессе. Мы прикупили там заводик небольшой свечной, как для отца Федора, раньше там выпускали оборудование для электроустановок, а сейчас он без дела уже года три. В состоянии приличном, конечно, надо будет сделать ремонт зданий и готовиться к производству. Официально это будет завод по производству аккумуляторов, кстати, есть прекрасная новая технология, под неё и будем запускать завод, но в цехе номер ноль… сам понимаешь.

Для организации секретности специально приедет Скляренко. Я планы помещений уже видел и у меня есть предложения, где организовать главное производство. Больших площадей не потребуется. Да, аккумуляторы мы тоже будем выпускать. Для автомобилей и прочих мелких движущихся штук, какое-то время аккумуляторы будут необходимы. Я сомневаюсь, что удастся быстро наладить выпуск двигателей на энергии нулевой точки для автомобилей, мотоциклов и прочей мелочи. Первый этап это запуск энергии в системы электроснабжения вместо других электростанций, тепловых, атомных и прочих. Мне не хочется, чтобы всё обвалилось разом. Просто мы расставим наши генераторы в точках наибольшего потребления, чтобы сократить потери на транспортировке электроэнергии.

Сам генератор собой представляет ящик по габаритам близкий к бытовому холодильнику, может быть чуть больше. Со слов Максимки, это наш главный гений, его мощность достигает тысячи мегаватт. Представляешь, это столько, сколько выдаёт один агрегат атомной или тепловой станции, то есть поставить таких парочку в центре Москвы, нет лучше еще пару на севере и пару на юге, и всем хватит электричества на всё. Со временем, наверное, такие же генераторы, только, поменьше, будут стоять во всех домах, если не квартирах. Красиво излагаю?

– Красиво, если будет так, то это переворот в жизни человечества.

– Нет, друг ты мой, это не переворот в жизни – это просто улучшение её качества. Энергия будет дешевой, хотя генератор тоже денег стоит и пока не малых, но со временем стоимость должна упасть на порядки, а в дальнейшем период его окупаемости станет вообще мизерным.

Переворот будет выражаться в другом. Во-первых, не будет энергетической зависимости и это должно существенно изменить расклад политических сил в мире, во-вторых, человечество получит доступ к неограниченному источнику энергии. Очень многого ученые не могли достичь, потому что у них был дефицит мощности энергии. Помнишь рассказ Миллиса о межгалактических полетах? Он сказал, что никто никуда не полетит еще двести лет потому, что такого количества энергии неоткуда взять. А, если есть откуда?

Ну и третье – это управление гравитацией, через влияние на поле нулевой точки. Тут у меня просто мозги из черепа вылазят, когда подумаю, что можно сделать, куда полететь.

Но есть и четвертое, об этом даже страшно говорить. Управляя гравитацией, мы входим в возможность влиять на функцию времени-пространства.

– Ты хочешь сказать, что можно получить машину времени.

– Я ничего не хочу сказать, я даже думать об этом боюсь. Для меня сейчас важно решить первую задачу – дать миру неиссякаемый источник энергии и не обрушить всю его политическую, ну и финансовую систему. При этом желательно самому остаться живым, да и денежек заработать. Я хочу назначить начальную цену за один генератор миллиард долларов или евро, один черт.

– Кто же тебе заплатит такие деньги и притом сразу за тридцать штук?

– Вот, правильно! Сразу за тридцать никто не заплатит, а за один или два заплатят, еще в очереди толпиться будут.

– Если, конечно, тебя не грохнут и не отберут их задаром.

– Совершенно верно, на этот случай у меня есть план. Мы должны рассредоточить десять генераторов на территории пяти стран. Я выбрал четыре страны из большой восьмерки: Германия, Япония, Франция и Италия. Все эти страны – энергозависимые, особенно Япония. Своих энергоресурсов у них практически нет, после Фукусимы японцы готовы за альтернативную энергию маму родную продать, не то, что Штаты кинуть. С них я и начну.

– Ты сказал пять стран.

– Пятая – Украина, куда ж без неё родимой, тем более рассредоточивать не придется, генераторы уже будут в Украине. Наши, чтобы от России отвязаться сейчас любые деньги отдадут. Вот такой расклад. Я предлагаю этим странам приобрести по два генератора по одному миллиарду за штуку, в рассрочку. Беру бартером, борзыми щенками и немножко деньгами. Все переговоры надо будет вести максимально осторожно и секретно, каждая из стран не должна знать, сколько и по чем берет другая. Можно будет только намекать. Карусель поднимется ужасная, а может наоборот всё будет шито, крыто, до поры до времени. Черт его знает.

– А зачем тебе сразу тридцать генераторов, нужно ведь только десять?

– Это запас, если потребуется быстро продать тем же Штатам или России. Я так думаю, они, как только узнают, что у японцев есть такая штука, сразу захотят и себе, хоть один. Себестоимость у них всё равно ерундовая, по сравнению с ценой и окупаемостью, а удержать в тайне секрет генератора долго не удастся, никакой патент не поможет, их начнут клепать все кому не лень. Вся эта банда-команда слижет с образца технологию и начнут производить под своей маркой. Деньги получится выхватить только в первое время, если еще получится.

Только сейчас разговор у нас тобой должен идти не о том, хотя стратегию тоже нужно понимать. Задача – провести серьёзные испытания, насколько это будет возможно, чтобы соблюсти режим секретности и затем выпустить первую промышленную партию. Если информация о проекте просочится раньше времени, я не дам за свою душу и копейки. Да и за твою тоже.

– Спасибо за откровенность.

– Кушайте не обляпайтесь. Это еще смотря кому, просочится, если этим абрекам, то тогда я не только за наши души не дам и цента, но за всю Америку тоже, а может и Европу.

– И что делать?

– Нет, ты Юра, как «здрасте» – стреляться.– Кирпонос выматерился, – работать надо, работать. Обратной дороги нет – или мы их или они нас.

– Так ты точно не знаешь, кто против нас работает?

– Ну почему не знаю, знаю, но, наверное, не всех. Их же целый список. Смысл продажи генераторов именно государствам, а не частным лицам состоит в том, что государства смогут обеспечить режим секретности, хотя бы какое-то время. Возможно, даже будет образовано какое-то сообщество, вроде МАГАТЭ, внутри которого будет контролироваться использование энергии нулевой точки и самое главное производство этих генераторов. Короче, как оно будет, и я не знаю, ты слишком много вопросов задаёшь. Голова и так идет кругом.

Ты знаешь, когда только начинали всю эту работу, как слепые котята тыкались – ничего не получалось, а было спокойно. Сейчас, когда почти у цели, ты веришь, я по ночам спать перестал, без снотворного не засыпаю. Особенно, как подумаю, что Максимку у этих коновалов-психиаторов мог не я подобрать, а какая-нибудь Аль-Каида, волосы дыбом встают. Я даже пить начал, но потом взял себя в руки и не злоупотребляю. Так ладно! – Кирпонос взмахнул рукой и встал из кресла, – Петрович, ты на меня плохо действуешь. Я при тебе думаю не о том, о чем надо.

– Ну, да я всегда виноват, хотя при таких нервах мог бы и налить. Буквально по пять капель, только для снятия стресса.

– Никаких стрессов, – Виталий подошел к красивому резному шкафчику, – просто за встречу.

Шкафчик оказался баром.

– По коньячку?

Мезенцев кивнул головой, – не откажусь.

Они отхлебнули из больших пузатых бокалов и Кирпонос продолжил:

– Я надеюсь, что у вас со Скляренко хвостов не будет. Во всяком случае, в Украине мы еще сильно не наследили. Организовывай производство, там в первое время трудно будет понять, для чего и какое оборудование. Так что даже опытный разведчик не определит, что здесь хотят собирать энергогенераторы. Когда начнете их производство – тогда будет посложней следы скрывать.

Кроме того и это тоже ляжет на тебя, хотя там есть Славин, но он только исполнитель, надсмотрщик над Максимкой. На тебя ляжет руководство над дальнейшей разработкой левитационных летательных аппаратов. Славин должен удержать Максима в рамках, но, ни в коем случае, не сдерживать его порывов. Штука это очень интересная и я сам видел, как летают небольшие диски. Правда, только в подземном помещении, но зрелище впечатляющее. На сегодняшний день все работы законсервированы из соображений безопасности. Мы проверили всех людей, которым известно об этой лаборатории. На первый взгляд всё чисто. Я специально ввел карантин – режим абсолютного молчания, переходной период. Теперь я не буду иметь с ними прямой связи, только через тебя и Скляренко, это тоже должно отвести всяких интересующихся.

В первую очередь, кроме завода, ты должен восстановить деятельность лаборатории. Генератор энергии нулевой точки – это очень хорошо, но потенциал этой лаборатории в десятки раз больше. Ты сам убедишься в этом. Я после того, как там побываю, отхожу неделю. Мне кажется, что всё, что я там видел и слышал, было во сне.

– Я тебе не успел рассказать, – начал Мезенцев, – я Славку в Одессу вызвал. Он у меня в квартире сейчас прохлаждается.

– Правильно, его нужно обязательно подключать.

– Я когда увидел тот взрыв, решил, что ты погиб.

– Не ты один, многие так решили.

– Но я решил, что такое дело не должно заглохнуть, а самому заниматься этим невозможно, вот я вызвал Славку из Донбасса. Пусть хоть на белый свет посмотрит, а то он кроме своей армии и шахты ни фига в жизни не видел. Кроме того парень надежный и специалист по авиатехнике.

– Отлично, узнаю аспиранта Мезенцева: инициатива и напор.

– Мы, кажется, нашли твою лабораторию.

Возникла удивленная пауза…

– Как, что ты лепечешь? Её восемь разведок ищут, найти не могут, а тут два донецких фраера за неделю нашли.

– Вот и я говорю – пора всяким там ЦРУ, ФСБ, что там еще есть? Моссад, Сикрет Интеллидженс Сервис, пора вырастать им из коротких штанишек, поднабираться опыта, а то, что ж это такое? Восемь разведок говоришь, а мы их в семьдесят два часа – иди сюда. – Мезенцев сделал характерный жест.

– Ты мне тут блатной конферанс не показывай, что ты там о лаборатории?

– Всё очень просто. Метод дедукции, умноженный на непомерно высокий IQ твоих друзей, и всё готово. Аналитика в чистом виде. Ладно, не кипятись. После того, как ты погиб, ну в смысле…

– Понятно, что в смысле, дальше.

– Короче, после этого я решил ехать в Вену, в надежде найти твоих соратников, чтобы продолжить твое дело.

– Очень умно, прибили бы они тебя и ку-ку.

– Вот опять не угодил, но сначала я решил найти лабораторию. Ты сказал, что она в Кировоградской области, притом всего в нескольких часах езды от Одессы – значит с этой стороны от Кировограда, с ближней, ну и главный ориентир, завод по производству биотоплива. Ты думаешь их в области сто штук? Мы когда строили сеть, с районным начальством со всеми перезнакомились, почти по всем районам. На третий день они и вывели нас на завод. Другого варианта просто не было.

Мезенцев назвал район и ближайший населенный пункт – всё сходилось.

– Вот что значит минимальная утечка информации, даже мини-завод по биотопливу оказывается очень заметная вещь, – задумчиво сказал Кирпонос.

===============================

Друзья расстались в задумчивости, но с оптимизмом. Скляренко вывез Мезенцева на тоже место, где подобрал его на минивэне. Когда он вернулся в офис, Кирпонос стоял у окна и смотрел на Бельведер.

– Шеф, за Мезенцевым был хвост.

Кирпонос очень медленно повернулся к руководителю безопасности и с огромным удивлением спросил:

– Почему ты сразу не доложил, когда здесь был Мезенцев?

– Это его невеста.

– Что?

– Это его невеста, которая с ним приехала в Вену. Журналистка, зовут Эвелина Винтер. Живет в Одессе, работает на некоторые глянцевые журналы. Отец генерал российской армии.

– Опять журналистка, да что у них других профессий для агентов нет? А отец генерал, россиянин? Отличная новость! Надо немедленно организовать за ней хвост покрепче и сообщить Мезенцеву, чтобы он имел это в виду.

– Хвост – уже. Вы в Мезенцеве не сомневаетесь?

Кирпонос задумался, вопрос Скляренко поставил его в тупик.

– Я в себе начинаю сомневаться, но Юрку, если используют, то только втёмную. Не верю, что он мог продаться, да и времени у него не было. Не было у него времени! – Кирпонос говорил это Скляренко, но убеждал самого себя.

– Она сейчас сидит в кафе «Любелла» и пьет кофе с Жераром Лакло.

– С кем!? – удивился и ужаснулся Виталий Дмитриевич.

– С Жераром Лакло.

– Час от часу не легче!

Глава 11.

После того, как закрылась дверь автомобиля за Мезенцевым и Лина обнаружила себя рядом с почти родным отелем, она вспомнила о слишком поспешных утренних сборах. Как женщина красивая, она ценила красоту, но точно знала, что природная красота – это порождение рук человеческих. Не в смысле, что папа с мамой постарались, а то, что женское лицо – это произведение визажного искусства, да и все остальные части тела требуют участия. На пороге своего тридцатилетия она всё чаще обращала внимание на рекламы различных омолаживающих процедур и препаратов, хотя мало кто давал ей на вид даже двадцать пять.

Она прошмыгнула мимо противной Магды, которая упорно не хотела понимать её английский и всегда делала постное лицо, когда к стойке ресепшен подходили Мезенцев с Линой.

– Старая грымза, – подумала о ней Лина, хотя Магде вряд ли было больше сорока.

Евелина Борисовна была раздражена и встревожена. Мезенцев, мужчина, которому она доверяла, почти как себе, насколько вообще может доверять женщина мужчине, что-то от неё скрывал, более того врал. Он ей всегда казался таким ручным, таким безотказным и вдруг… шпионский сериал.

Принимая душ, она напряженно думала, что бы это могло значить, таинственные разговоры по телефону, встречи в подземном переходе, причем они явно не хотели, чтобы кто-нибудь заметил, что они знакомы.

Лина плохо помнила советские времена и для неё они смутно ассоциировались с одинаковыми двухэтажными домами военного гарнизона, отцовской шинелью из толстого сукна и красивым золотистым ремнем парадной офицерской формы. Она абсолютно не застала шпионских советских фильмов, из всех советских шпионов знала только Штирлица и то отец её однажды очень жестко одернул: не шпион, а разведчик.

– Неужели, какой-то разведке интересен обычный украинский специалист в области мобильной связи и сейчас его, как раз вербуют, или уже завербовали? Нет, какой-то бред. Вернется Мезенцев, она из него всё вытрясет. Он всегда идет ей на встречу, даже когда она и не старается, а сегодня она очень постарается.

Успокоив себя, таким образом, Лина вышла из гостиницы. Магде, сдавая ключ от номера, она назло назвала число по-русски, причем дважды, нагло глядя ей в глаза. Та опешила, но не смогла проявить никакого неудовольствия, видимо сработала знаменитая немецкая дисциплина.

– Правду говорит мой папа, что немцы до сих пор русских не любят, хоть ты им песни пой. До сих пор не могут простить нам поражение в войне.

Выйдя победительницей из этой микродуэли, Лина еще больше обрела уравновешенность и уверенность. Погода стояла чудесная, солнечно, но не жарко, поэтому она решила пройтись пешком вниз по Фавориттен штрассе. Не спеша, гуляя в направлении старого города, она прошла здание Венской оперы и добрела до уже знакомого кафе.

В помещении было людно. Поискав свободный столик, она обратила внимание, что за одним из них в одиночестве сидел знакомый французский или швейцарский фотограф, с которым она познакомилась на Киевском кинофестивале еще в прошлом году. Этот смуглый кучерявый молодой человек в один из вечеров даже пытался за ней ухаживать.

Сейчас он ковырял салат, другой рукой помешивал ложкой сахар в чашке с кофе и одновременно читал какой-то таблоид с цветными яркими иллюстрациями. Лина не помнила, знал ли этот француз английский, но, тем не менее, направилась к его столику, ей срочно требовалось с кем-нибудь поговорить.

– Хай, – универсальное приветствие сработало нормально, но теперь она забыла, как его зовут.

– Хай, – ответил смуглолицый, видимо вспоминая, кто перед ним уселся.

– По-моему мы с вами знакомились на Киевском кинофестивале, я – Лина.

– О, да! Лина, самая красивая женщина фестиваля, к сожалению, недостаток времени и масса забот не позволили мне поближе познакомиться с вами, – такие горячие слова француз произнес без энтузиазма.

– Все французы на одно лекало, чуть увидит смазливую рожицу, сразу тают, хотя какой он француз, африканец или араб процентов на семьдесят, – подумала Лина, но за неимением других собеседников, продолжила диалог. – Я здесь изучаю Вену, красивый город. Не так ли?

Жерар Лакло, именно так звали этого молодого человека, имел французский паспорт, и в его крови действительно было достаточно много арабской и африканской крови. Ему, конечно, нравилась эта русская блондинка, но сейчас у него были другие планы. Точнее планов не было, но было полно проблем, а денег как раз наоборот. В последнее время ему не везло.

– Город чудесный, вы впервые здесь? – поддержал Лакло разговор снова без энтузиазма.

– Да, для меня это первая поездка в Вену, а вы здесь снова на каком-то фестивале или просто ищете объект для своего искусства?

Если бы она знала, как она права: он действительно ищет свой объект, вернее нашел. Толку от этого не было никакого.

Вас привлекают образы австрийских женщин, как моделей? По-моему они несколько более мужественны, чем нужно. Хотя женственность сейчас ценят скорее в мужчинах. Вы так не считаете?

Жерар ответил неопределенным хмыканьем, кстати, он прилично говорил по-английски. Он смотрел на эту смазливую русскую, но его голова была забита совсем другими проблемами. Он стоял не краю не только финансовой, но и общежитейской пропасти. С заказами у него давно было неважно, то есть никак, а его главный заказчик и финансовый донор интересовался совсем другим искусством. Чтобы выглядеть галантным, хотя бы немного, он предложил:

– Может быть кофе?

– Да, спасибо, но я кофе не обойдусь. С утра во рту маковой росинки не было.– Она это сказала по-русски, потом попыталась перевести, но сразу в голову не пришло нужное сравнение и она сказала по-английски просто, – я не ела.

Француз не выразил энтузиазма и официанта ей пришлось подзывать самой. После заказа, француз спросил:

– Вы путешествуете одна?

– Нет, с моим женихом.

– Вы собираетесь замуж, поздравляю. Сейчас большинство людей нашего круга предпочитают свободу.

– Свобода – это хорошо, но есть еще обязанности перед обществом, продолжение рода, в конце концов, Господь Бог завещал нам – плодитесь.

– Да, Библия учит, что надо любить человека, а Камасутра, как это делать.

– Прошу прощения, но вы французы слишком часто сводите человеческую любовь к примитивному сексу.

– Наверное, мы большие реалисты, чем все остальные.

– Примитивность и реализм, вряд ли это одно и тоже. – Чтобы как-то смягчить свой выпад, Лина уточнила,– я не имела в виду именно французов, но общая тенденция…– возникла пауза, Жерар не горел желанием поддерживать разговор и снова неопределенно хмыкнул. – Мне больше импонирует, когда люди мыслят и говорят о высоких материях. Мой жених, например, будет заниматься разработкой использования новой, еще не известной энергии. Он физик. Его пригласили возглавить новый проект.

Секунду подумав, Лина решила, что не очень преувеличила. Юра ведь говорил, что эта компания по батарейкам, будет заниматься в том числе и исследованиями новых, альтернативных энергий.

Лакло напрягся и уже и не думал помешивать свой кофе. В том, что ему привалило счастье, он почти не сомневался, может быть совсем маленькое, мизерное, но счастье. Теперь только нужно его не спугнуть.

– Да, я с вами согласен, примитивность мира угнетает. Вокруг столько интересного, а мы проходим мимо, не замечая великого. Видимо ваш жених очень интересный человек. Одно дело, когда человек думает о своих низменных, мелких проблемах и совершенно другое, когда он решает глобальные проблемы человечества. Ваш жених давно занимается проблемами энергий?

– Нет, совсем недавно, – Лина отругала себя: вот, ляпнула, сейчас еще начнет расспрашивать,– его сюда пригласили на собеседование, но я в этом ничего не понимаю. Вы же знаете, я больше занимаюсь кинематографом, а физика для меня – тайна за семью печатями.

– Конечно, конечно, я понимаю, но согласитесь, быть женой известного физика – это приятно. В браке вы примите фамилию мужа? Вдруг он станет лауреатом Нобелевской премии. На церемонии награждения объявят, как, кстати, его фамилия?

– Мезенцев.

– Мезенцев, – очень правильно по-русски повторил Лакло.

– О, вы владеете и русским?

– Совсем чуть-чуть, просто я очень способный к языкам, еще с детства. У нас, знаете ли, интернациональная семья, мой отец чистокровный француз, но у моей мамы столько разных родственников из разных стран и даже континентов.

– Это очень интересно, а вот я русская по всем ветвям и ответвлениям, хоть сейчас живу в Украине. Мне нравится Одесса. Она такая необычная. Вы знаете, что один из самых известных градоначальников нашего города, то есть мэр, по-вашему, был французом. Он потом стал даже премьер-министром Франции – Дюк де Ришелье, кстати, родственник знаменитого герцога, кажется внук или внучатый племянник.

– Вы так интересно рассказываете.

А вы приезжайте в Одессу к нам на кинофестиваль. Он будет не простой, а посвящен комедии. У нас с французами очень близкий юмор, вам должно быть интересно.

– После такого приглашения, непременно приеду. Тем более что вы правы, женщины на Украине, как модели мне нравятся гораздо больше, чем в Австрии.

Он достал из кофра фотоаппарат и быстро сделал несколько снимков.

– Например, вы, я же говорил, что вы самая красивая блондинка Украины. Соглашайтесь на фотосессию, ваш идеальный овал украсит обложки самых престижных журналов.

Лине были очень приятны такие замечания, но она решила пококетничать.

– О, не знаю, я в первую очередь журналистка, хотя мне льстит ваше предложение и я подумаю, особенно, когда вы приедете в Одессу.

А почему вы гуляете сама, где же ваш интересный жених?

– А он занят, у него встреча… деловая, я же вам говорила.

– А, ну да, собеседование.

– Что-то вроде того.

– Он, наверное, часто ездит по командировкам, симпозиумы, конференции. Такая насыщенная жизнь, общение с людьми. Недавно наверно вернулся с конференции из Черногории?

– Нет, в Черногории он вообще никогда не был, насколько я знаю, но если он ездит в командировки, то обычно в Германию или Бельгию, только давно уже не был. Сколько мы с ним встречаемся, ни разу не ездил.

– Вы с ним давно встречаетесь? Сколько нужно времени, чтобы решится связать себя узами брака?

– Ну, собственно окончательно, я еще и не решила, но встречаемся мы уже давно – больше года, наверное.

Лакло судорожно думал, не спросить ли еще у разговорчивой блондинки в каком отеле они остановились, но побоялся. Он и так проявил слишком явный интерес, как бы это не помешало делу. Лучше попробовать проследить за этой клушей. В многолюдье венских улиц, даже при отсутствии у него квалификации «топтуна», он сможет выяснить отель. Лучше бы подключить под это людей Камиля, но после последнего позора, тот вряд ли захочет говорить с ним об этом. Жерар тепло распрощался с Линой:

– Принимаю ваше предложение, я обязательно приеду к вам на кинофестиваль. Сейчас извините, очень спешу, масса работы, но до встречи. Обязательно до встречи.

Лакло вышел из ресторанчика и перешел на противоположную сторону Карнтнер Штрассе. Людей было много, но нужный вход просматривался нормально. Он достал телефон и набрал номер Камиля.

– Что еще? – Жерар услышал недовольный голос, – но предупреждаю сразу, ты не получишь ни цента.

– Камиль, – Лакло старался говорить негромко, но шум на улице заставил его повысить голос, – Камиль, я раздобыл такую информацию, что ты сойдешь с ума.

– Похоже, это ты сошел с ума. Где ты мог её раздобыть? Ковыряясь у себя в носу? Даже, если ты будешь там ковырять очень глубоко, то единственное, что ты там сможешь найти – это серое вещество, но хочу тебя огорчить – это цемент.

– Я встретил одну свою знакомую журналистку, русскую. Я с ней познакомился в прошлом году на кинофестивале в Киеве. Она мне такое рассказала по интересующему нас вопросу. Ты понимаешь, о чем я? По телефону не могу, тем более что я на улице, здесь слишком много людей. Я на Карнтнер Штрассе, помнишь, там есть за углом ресторанчик, куда стекаются все русские. Я сюда захожу попить кофе, потому что хоть и в центре, но недорого.

– Это я понял, что не дорого, что дальше?

– Я прослежу за ней до отеля и после этого свяжусь с тобой. У меня такие данные и с фамилиями и с фактами и даже с фотографиями, ты просто обалдеешь. Про Германию, тоже кое-что есть, ну ты понял, про лабораторию. У неё жених. Это всё взаимосвязано. Всё, она вышла – я за ней, как только выясню про отель, сразу свяжусь.

=============================

Кирпонос был в бешенстве:

– С Лакло?!! С этим французишкой что-то надо делать. Вы всё тщательно проверили, почему он постоянно крутится у меня под ногами?

– По различным базам пробили: французский фотограф, живет в Марселе. Сотрудничает с различными глянцевыми журналами, но так как имеет явную склонность к алкоголю, в последнее время его все реже привлекают к работе серьёзные издания, перебивается, чем придется. Не брезгует наркотиками. По линии родственников своей матери имеет подозрительные связи. Его троюродный брат Камиль – активный участник экстремистской организации, возможно связанной с Аль-Каидой, – доложил Скляренко.

– Этот Лакло целую неделю крутился у меня под ногами в Будве, теперь здесь. Он лично знаком с Мари Верен и теперь оказывается еще и с невестой Мезенцева. Не слишком ли много совпадений, тем более, что от него тянется ниточка к Аль-Каиде?

– Мы его взяли в тщательную разработку и под постоянное наблюдение.

– С этим что-то надо делать. Надо рубить такие хвосты. Я больше денег ухлопаю на дезинформацию, чем на дело. Надо его взять и потрясти, человек он хлипкий, к тому же наркота. Потряси его по полной, наизнанку его выверните, но мне нужно понять, какую роль здесь играет Мезенцев. Я на него слишком много поставил.

– А если?

– Значит судьба. Никаких «камбэков» не будет.

==============================

Жерар Лакло дергано вел Лину, совершенно не обращая внимания, что за ними обоими идет слежка, сразу несколькими наблюдателями. Лина никуда не спешила, Мезенцев до сих пор не звонил. Она глазела в витрины магазинов, рассуждала, куда ей идти. Решила ждать Юру в отеле, там лучше всего будет устроить ему сцену. Пусть только попробует не рассказать ей всё. Он сам говорил, что ей можно было служить следователем. Расскажет всё, как миленький.

Вся цепочка преследователей и преследуемых добралась до отеля, где остановились Мезенцев с Линой. Она вошла в стеклянные двери и двинулась к стойке администратора. На улице раздался громкий визг тормозов и глухой удар.

Лакло стоял на противоположной стороне улицы, как раз на углу переулка примыкавшего к Фаворитен Штрассе, когда Лина зашла в помещение отеля. Он уже успокоился, зафиксировал название и расположение гостиницы, можно звонить Камилю. Жерар достал телефон и медленно пошел вниз к перекрестку. Вдруг он не увидел, а почувствовал, как к нему с разных сторон приближаются трое с одинаковыми глазами. Нет, цвет глаз возможно у них был и разный, просто они все смотрели на него одинаково… как на жертву. Он не выдержал и рванул через дорогу в сторону дверей отеля, ему показалось, что там он может обрести защиту.

Фургончик, который развозил кондитерские изделия, ехал небыстро и может быть от этого, было еще хуже. Лакло не отбросило в сторону, он рухнул, как подкошенный под колеса. Кофр с фотоаппаратом отлетел в одну сторону, а телефон, который он держал в руке в другую, проскользив вниз по Фаворитен Штрассе метров тридцать. Пока автомобиль остановился, он успел переехать Лакло не только передними, но и задними сдвоенными колесами. Зрелище было ужасным, молоденького водителя, сразу выскочившего после удара из кабины, стошнило.

Лина только увидела через стекло, что люди столпились у противоположного бордюра, но не придала этому значения, получила ключ и прошла к лифту. Вскорости завыла полицейская сирена.

Глава 12.

Лина не успела толком собраться с мыслями, когда в отель вернулся Мезенцев. Она надула губки и решила устроить своему милому настоящий допрос. Юрий Петрович был еще под впечатлением разговора с Виталием и мыслями витал высоко в облаках, так, что резкие вопросы Лины не сразу достучались до его полушарий. Он удивленно посмотрел на невесту, не понимая, что собственно ей не нравится.

– В чем дело, Лина, я что-то не пойму?

– В какую историю ты вляпался? Юра лучше расскажи всё мне честно. Не забывай, мы в чужой стране, здесь свои законы и тех, кто их нарушает, судят на месте, прямо здесь.

– О чем ты, я не пойму?

– С кем ты встречался в подземном переходе и к чему эта вся конспирация? Почему тебя увезли в закрытом фургоне?

–Радость моя, ты, что следила за мной?

– Юра, я несу за тебя ответственность, ты хоть и старше меня, но бываешь таким наивным. Объясни, что это за шпионские игры?

– Девочка, ты суешь свой прекрасный носик, куда ему совсем не нужно лезть. Я надеюсь, ты не собираешься контролировать мою профессиональную деятельность?

– Нет, не собираюсь, но ты можешь объяснить, где ты был и почему твой провожатый больше был похож на сотрудника спецслужбы, чем на работника HR?

– Я с удовольствием удовлетворю твоё женское любопытство, что ты хочешь знать?

– Почему когда вы встретились, он даже не подал тебе руку, а прошел мимо, как мимо манекена? Почему его автомобиль был не рядом с той остановкой метро, на которой вы встречались, а через одну?

Мезенцев подумал, если уж я берусь за такое секретное дело, надо уметь хорошо отвечать не неудобные вопросы, потренируюсь на Лине. Он еще воспринимал это, как игру.

– Если ты заметила, он вышел из туалета и видимо не успел помыть руки, поэтому и не подал мне руки для рукопожатия, он вообще не очень вежлив, а автомобиль припарковал там, где было свободное место для парковки. На Карлс Платц с этим трудности. Фургон, как ты назвала, на самом деле комфортабельный минивэн «Мерседес» с прозрачными окнами, только тонированными, чтобы солнце не мешало.

Лина недоверчиво выслушала монолог Юрия и немного успокоилась. Действительно, если подумать, всему находятся простые объяснения.

– Ты был на собеседовании?

– Да, я был на собеседовании. Можешь меня поздравить, меня назначили руководителем проекта и директором завода.

– Значит всё хорошо?

– Всё хорошо, боюсь сглазить.

Лина подошла к Юрию вплотную и уложила свою головку ему на грудь, подняв руки к подбородку. Мезенцев обнял её. « А она оказывается не такая уж и высокая, даже совсем маленькая», – с теплотой подумал Юрий Петрович.

– Ты знаешь, я за тебя так боялась. Мне показалось, что ты попал в какую-то очень нехорошую историю. Тот мужчина, который тебя встречал, он мне очень не понравился. У него глаза, как два отверстия, темных и глубоких. Прямо сверла какие-то. Он совсем не похож на работника отдела кадров. Инфузория какая-то.

– Сравнивать с одноклеточными его, конечно, неправильно, человек он неприятный, но, я надеюсь, ты его не боишься?

– Нет, но вспоминать не хочется.

– Кстати у профессиональных работников отдела кадров, глаза и должны быть такими. Они ведь должны обо всех всё знать, на то они и работники по кадрам. Чем ты еще занималась, кроме выполнения обязанностей сотрудника местной контрразведки?

– Привела себя в порядок, побродила по городу, потом позавтракала или уже пообедала. Наверное, все же это был поздний завтрак, потому что я снова хочу есть.

– Мадемуазель, блюдите свою фигуру.

– С фигурой всё в порядке, просто я сегодня с этими приключениями потратила столько калорий и душевных сил, что падаю от истощения.

– Румянец на щеках у тебя тоже видимо болезненный.

– Мезенцев не иронизируй, пожалуйста, если бы ты знал, сколько я пережила всего за несколько часов!

– Упаси бог, ты можешь съесть хоть всё меню. Я не иронизирую, я ищу истинную причину твоего нервного истощения. Вероятно, тебе элементарно не хватало моего общения.

– Между прочим, я не страдала от отсутствия общения.

У Мезенцева брови поползли вверх.

– И кто же этот негодяй? Теперь я понимаю истинных рыцарей, которые отправляясь в поход, забирали с собой ключ от пояса верности.

– Твоя фантазия заходит слишком далеко. Я случайно встретила здесь знакомого фотографа.

– Не понимаю, или действительно мир тесен, или этих одесситов расплодилось так много, что они встречаются на каждом шагу на улицах Вены.

– Ну, во-первых, мы встретились не на улице, а в ресторанчике, а во-вторых, он не одессит.

– О, у тебя в Вене, широкий круг знакомства и ты лично знакома с самим Моцартом?

– Милый ты что ревнуешь? Обыкновенный французский фотограф, мы с ним познакомились в прошлом году в Киеве на кинофестивале. Он пообещал приехать на наш кинофестиваль в Одессу и предложил мне фотосессию.

– Больше он тебе ничего не предлагал?

– Юра, не будь ханжой.

– Знаю я этих французов, им только дай дотронуться до руки женщины, дальше она даже не замечает, как всё проходит.

=============================

Кирпонос, стоя у трапа своего персонального самолета, дослушивал доклад Скляренко.

– Нам удалось изъять телефон Лакло. Когда он попал под автомобиль, телефон был у него в руках и отлетел довольно далеко. Последним номером, который он набирал, был номер, которым в Австрии пользуется Камиль. Нам удалось срисовать несколько номеров, которыми пользуется его бригада.

– Ты случайно не узнал, что сказал покойник своему троюродному братцу?

– К сожалению, это невозможно, шеф. Кроме того мы изъяли фотоаппарат. В нем несколько портретов Эвелины Винтер. Крупно, почти в упор.

– Да? Интересно, интересно. Мне нужно точно знать, о чем говорила с ним Винтер. Любыми путями, ты меня понял, любыми. Так же нужно проверить Мезенцева. Я не знаю, придумай что-нибудь. Правила приема сотрудников на ответственные должности, детектор лжи для нового сотрудника, что угодно, но я должен знать правду и в ближайшие дни. Мезенцев должен попасть в Одессу либо абсолютно проверенным либо… Я не могу рисковать. У меня нет времени и возможности рисковать. Даю тебе два дня. Только не перестарайся, ты же знаешь, как я не люблю сотрудников, которые ошибаются.

Он выразительно взглянул в глаза Скляренко.

Кирпонос поднялся по трапу и расположился в мягком кожаном кресле. Голова раскалывалась. Двигатели взвыли, и самолет стал медленно набирать скорость, выруливая на полосу.

Так хорошо начавшийся приезд в Вену заканчивался крахом, если эти арабы действительно сели на хвост, то это конец. Конечно, паниковать не в его правилах, но так красиво разработанная партия с Мезенцевым грозила провалом. Самое плохое в этом деле, что пока невозможно понять логику событий.

Юрка не может быть подставой, не такой он игрок и скорее даже наивен. Что у него за мадам, надо разобраться, если она на связи с Лакло, то всё рушится. Через него выход на арабов, но они встречаются с Мезенцевым больше года, невозможно было предусмотреть, что я обращусь к нему. Нет, надо получить факты, а то получаются не рассуждения, а решение уравнений, где только одни неизвестные. Нужны факты, факты, факты.

============================

По дороге из аэропорта, Скляренко решал задачи поставленные ему Кирпоносом. Анализ никогда не был его сильной стороной, так, во всяком случае, считали многие. Работая в КГБ, затем в СБУ, наконец, на вольных хлебах, в том числе уже почти десять лет у Кирпоноса, он всегда занимался обеспечением оперативных мероприятий. Планирование и анализ не входили в его обязанности, он был всегда вторым, всегда задвинутым, всегда исполнителем.

Природная сдержанность и привычка к субординации, воспитанная еще отцом прапорщиком не подталкивала его к выделению из общей среды. За многие годы он привык быть незаметным, тем более его так учили. Он должен всё видеть, его никто. Только иногда он позволял себе покуражиться и стать таким, что все женщины обращали на него внимание. Ему льстило, что он может быть разным, очень разным и внешне и внутренне. Окружавшие его люди об этом обычно не догадывались.

Назначение начальником главной службы безопасности для него было полной неожиданностью, хотя он и старался не показать вида. В его душе клубились большие сомнения второго человека, неожиданно ставшего первым.

К службе в Армии он относился совершенно спокойно, его отец, прослуживший двадцать лет в саперном батальоне, не был для него примером, но когда его призвали в Армию он пошел туда служить даже с энтузиазмом. Пару месяцев «учебки» в жаре Средней Азии и он ступил на землю Афганистана.

О перестройке еще никто не говорил, у власти как раз был Андропов. За Афганистан грызлись с ожесточением. Мальчишеский романтизм разбился после первого же каравана. Когда ты слышишь звуки выстрелов на гарнизонном полигоне – это даже возбуждает. Когда стреляют в тебя, и ты даже не видишь, кто и откуда – это страшно. Пока они доехали до Кабула со своей техникой, Володя попал в артиллерию, ему несколько раз приходилось покидать машину, обстреливали. Позже он понял, что, то была полная ерунда, совсем не страшная. Когда страшно – это по-другому. За год его характер закалился, огрубел, он поумнел и, наверное, никогда бы не связал свою жизнь с военной службой. Судьба распорядилась по-другому.

Он служил в артиллерийской разведке, находили цели для наших машинок, так они называли ГРАДы и прочие стволы. Приходилось всяко, настрелялся он в «духов» и они в него, заработал даже две медали. Больше всего в этой службе его не устраивали не душманы, а жара летом и жуткий холод зимой. В горах без растительности зимой холод пронизывал до костей, самым любимым местом было место у «буржуйки», позволяющее хоть, как-то отогреть промерзший организм.

На этом самом месте, у буржуйки и застала его судьба. Солдаты прошедшие любую войну, знают, что как нет логики в самой войне, так нет логики в награждениях орденами и медалями. Сержант Скляренко участвовал во многих операциях, за которые, по идее, могли бы наградить, хоть какой-нибудь медалькой, но ничего не происходило. Попав в Кабул, куда временно перебросили их часть, за выезд по заданию командования, когда они даже не снимали автоматы с предохранителей, им перед строем вручили по медали «За боевые заслуги». Никто, конечно не отказывался. Со второй медалью история была еще интереснее.

Их взвод стоял на перевале, в конце февраля дул ужасный ветер и стоял мороз. Промерзнув так, что уже не чувствовал ног Володя, возвратился из очередной вылазки. «Духами» в округе и не пахло. В импровизированной землянке, хотя какая может быть землянка, когда вокруг одни скалы, они соорудили себе что-то типа кают-компании. Старики, а он уже через три месяца должен был официально стать дембелем, кроме того он был сержантом и его характера побаивались и уважали, разместились вокруг натопленной «буржуйки». Поближе к ней пролез и Володя, здесь его и застала судьба.

С оружием в армии обращаются по-разному, хотя во всех наставлениях указывается, что и когда положено делать, чтобы оно не дай бог не стрельнуло туда, куда не надо. Это в теории, а когда ты не расстаёшься со своим АКМом круглые сутки, когда знаешь на нём все зазубринки и царапины, когда для тебя в нем нет секретов и тайн, тогда и происходят такие случаи.

Рядовой Нургалиев, хороший, нормальный парень, одного призыва с Володей, забыл достать патрон из патронника и не сделал контрольный спуск. Когда в тебя с двух метров стреляют из АКМа – это очень неприятно. Хороший автомат Калашникова, головку рельса говорят, пробивает, а тут ногу, да легко. Нургалиев, устраиваясь поудобнее, случайно нажал на спусковой крючок.

Позже в госпитале, ему говорили, что ему очень повезло, кость не задета. Кому бы другому такое везение. Лейтенант сидел рядом и еще трое бойцов, а попало именно в Скляренко. Хорошо лейтенант оказался смышленым, из молодых, но видно с опытом. Он сразу сообразил, что если всё рассказать, как было, особисты затаскают. Самострел, а там и до дисбата недалеко. Поэтому он сразу сочинил легенду, что на пост напали духи, сержант Скляренко героически оборонялся, но получил ранение. Духи разбежались, а сержанта надо срочно в госпиталь потому, что кровью изойдет, ну и заодно представить к награде.

Вызвали вертушку, Володю сначала в Кабул, а потом в Ташкент в госпиталь перебросили, там и нашла награда героя. В госпитале он поближе познакомился со своим командиром полка, тот его и до этого знал, разведчиков всегда начальство отличает, но здесь они частенько от безделья играли в домино и в шахматы. Подполковник Вуяга в госпитале был не по ранению, а просто на обследовании, он переходил на преподавательскую работу в Одесское артучилище.

Каким-то путем после лечения он забрал сержанта Скляренко дослуживать при артиллерийском училище. В училище обучались не только советские курсанты, но и курсанты из, как тогда говорили, дружественных нам демократий. Цвет кожи у них был самый разнообразный: от белого до иссиня черного. Инструкторами по непосредственному изучению боевой техники были сержанты. Таким сержантом и стал Скляренко. После «афгана» служба была медом, чистейшая казарма, увольнения в город каждый выходной. Главное в тебя никто не стреляет.

Что больше всего его злило в этой службе – это курсанты. По сравнению с личным составом подразделения, где Володя раньше служил, все эти ребятки были просто стадо баранов. C тех пор Скляренко невзлюбил всяких с темным цветом кожи, начиная от «духов» и заканчивая «друзьями» из Гвинеи или Анголы. Так что столкнувшись с бригадой Камиля, он невзлюбил их тоже, сразу, а заодно и тех, кто был с ними связан.

Глава 13.

Камилю доложили о смерти Жерара Лакло только вечером. Полиция сообщила в отель, в котором он проживал о том, что смерть постояльца наступила в результате дорожно-транспортного происшествия. Сообщение сильно насторожило Камиля, он совсем не сожалел о смерти своего троюродного брата потому, что считал его ничтожным и безвольным человеком, но последний звонок Жерара и последующая смерть показались ему очень подозрительными.

Он тут же послал надежного человека в полицию и тому удалось кое-что выяснить за некоторую мзду. Как сказали полицейские, фотоаппарата и телефона при нем не было. Это было еще более подозрительно, потому что менее чем за полчаса до смерти Жерар звонил Камилю, а фотоаппарат он таскал с собой практически постоянно, но ни на месте ДТП, ни в номере отеля его не было.

Обдумывая всё это, Камиль решил досконально разобраться со всем, что касалось смерти Жерара. То, что он ему сказал во время последнего звонка, было очень интересно, даже если троюродный братец, как всегда преувеличивал, чтобы вытянуть денег.

Они уже год гоняются за лабораторией, точнее за людьми, которые стоят за этой лабораторией по созданию невиданного оружия. Его особенно злило, что до сих пор никто не мог сказать, что это за оружие, как оно выглядит и как оно действует. Его руководство просто было убеждено, что обладая этим оружием, они возьмут за глотку весь мир. Единственно, что им было достоверно известно, что такая лаборатория в Германии взорвалась и они были уверены, что где-то строят или уже построили новую. Существовало подозрение, что за всем этим стоят русские. Группа Камиля и еще несколько подобных групп рыскали по всей Европе в поисках лаборатории, но безрезультатно.

Камиль попытался тщательно вспомнить, всё, что говорил Жерар. Он встретил знакомую русскую журналистку, и она ему рассказала, что-то, что касается лаборатории в Германии. Это информация с фамилиями и фактами, так кажется, он сказал. Он встречался с ней в кафе на углу Карнтнер Штрассе, они когда-то с ним туда заходили. Значит, начинать надо с этого кафе, может быть, её там знают или видели с Жераром. Главное узнать, кто она такая и почему она вдруг разоткровенничалась с этим недоноском, упокой аллах его душу.

С информацией не густо, но это хоть что-то, потому что сейчас они вообще зашли в тупик. В Черногории продолжают заниматься, но результатов никаких. Самый подозрительный из всех это Кирпонос, во-первых, он точно поставлял взорвавшейся лаборатории материалы, во-вторых, он русский, а по показаниям очевидцев, многие из сотрудников лаборатории имели специфический славянский акцент. Эта журналистка тоже русская.

От Кирпоноса много не возьмешь у него связи по всей Европе и если за ним следить везде, то не хватит никаких денег и людей, у него собственный самолет, попробуй, угонись, а вот эту русскую надо найти.

==========================

Времени у Скляренко было в обрез, всего два дня. Он до сих пор не решил, что делать с Винтер, но созвонился с Мезенцевым и пригласил его на встречу. Его беспокоили слова Кирпоноса: «Ты же знаешь, как я не люблю сотрудников, которые ошибаются»? Да, он слишком хорошо знал своего шефа и поэтому всегда очень серьёзно относился к его словам, даже сказанным в шутку. Он и сейчас не был до конца уверен, что его предыдущий шеф и Галибин, который оказался «кротом», были взорваны случайно. С людьми, которые становились на пути, Кирпонос всегда обходился жестко. «Не перестарайся». Попробуй, определи, что такое «слишком». Одно понятно, если он не достигнет результата ему на этом месте не усидеть. Поэтому действовать будем прямиком, а победителей не судят.

После срочной службы в армии, видимо благодаря Вуяге, сержант Скляренко попал в руки к доброму дяде в темном костюме и белой рубашке. КГБ от этих трех букв замирало сердце у всего населения СССР. Володя переживал, что может не пройти медкомиссию из-за ранения, но пронесло. Учеба, потом служба. Второе Главное управление Союза, контрразведка. Там было, у кого поучиться. Они на улице, в толпе «снимали» агента, так что ни один прохожий не замечал этого, а это были не сосунки, псы натасканные, но результат всегда был один.

Самое главное сейчас – это было выманить Винтер из отеля, но она вышла сама и тихонечко пошла по переулку в сторону Бельведера. «Съем» занял несколько секунд и уже через пять минут машина въезжала в подземный гараж, откуда за десять минут до этого Скляренко проводил Мезенцева к себе в кабинет.

После укола сделанного ей во время «съёма» Лина отходила, сидя на стуле посредине почти пустой комнаты. В ней был только стол и два стула. На одном усадили её, на другом, за столом сидел смуглолицый человек и наводил ей в лицо свет настольной лампы. Чтобы не терять время ей сразу вкололи и препарат, который иногда называют «сывороткой правды», небольшую дозу, так для разговорчивости. Прошло несколько минут, пока Лина пришла в себя, насколько, позволяли ей сделанные инъекции. Второй смуглолицый поддерживал её, чтобы она не упала со стула. Между собой они перебрасывались репликами по-арабски. Лина, хоть и не владела этим языком, но характерные звуки не оставляли сомнений.

– Кто вы, как вас зовут? – наконец по-английски спросил тот, который сидел за столом.

– Уберите, пожалуйста, лампу,– сначала по-русски, потом по-английски сказала Лина. Странно, ей почти не было страшно.

– Кто вы, как вас зовут? – повторил сидящий за столом.

– Я журналистка, по какому праву вы меня похитили? Я буду жаловаться, – смело начала Лина, но видимо начинал действовать препарат. Её одолевало состояние безразличия и какой-то странной лени. – Меня зовут Эвелина Винтер, я журналистка из Одессы, Украина. Что вам от меня нужно?

– Какую информацию вы передали Жерару Лакло?

– Я не знаю никакого Жерара Лакло.

– Не врите, вы с ним встречались в кафе «Любелла» в одиннадцать часов утра.

– Да, Жерар, я вспомнила. Я просто не знала, что его фамилия Лакло.

– Какую информацию вы ему передали?

– Никакой информации я ему не передавала, мы просто случайно встретились, и вместе завтракали.

– Как долго вы имели с ним связь.

– Я не имела с ним никакой связи. Мы с ним познакомились на прошлогоднем кинофестивале в Киеве. Я его видела до вчерашнего дня один раз.

– О чем вы ему рассказывали за обедом, какая информация его заинтересовала?

– Не знаю, мы просто болтали ни о чем, я его пригласила на новый фестиваль в Одессу, он согласился и пообещал сделать мне фотосессию.

– Через полчаса после того, как вы ему передали информацию, его убили.

– Что? Кого убили? Его? Это не из-за меня, я ничего не знаю.

– Его убили возле вашего отеля, он следил за вами. Зачем, что вы ему еще сказали?

– Я ничего ему больше не рассказывала, – Лина уже сильно испугалась и даже под воздействием препарата её охватил ужас. Она сообразила, что эти двое, они ведь тоже был похожи на арабов, такие же смуглые. Это его друзья, и они решили, что его убили из-за неё.

– О чем он вас спрашивал? Что вы ему рассказали?

– Он спросил, почему я сама, я ответила, что я в Вене с женихом, но он сейчас занят.

– Что вы еще рассказывали о своем женихе?

– Я сказала, что он сейчас на собеседовании, что ему предложили хорошую работу в компании по производству аккумуляторов.

– Что еще?

– Он спросил, кто мой жених по профессии и сказал, что тема альтернативной энергии очень сейчас популярна в мире.

– Почему он говорил об альтернативной энергии?

– Я сказала, что мой жених физик и что компания, куда его приглашают на работу, также занимается альтернативной энергией.

– Какой альтернативной энергией?

– Я не знаю, Юра мне не говорил.

– Кто такой Юра?

– Мой жених.

– Что он говорил об альтернативной энергии?

– Он только сказал, что кроме аккумуляторов, они будут заниматься альтернативной энергией. Он не сказал какой.

– Что еще спрашивал Лакло?

– Больше ничего. Он только пошутил. Сказал, что если я выйду замуж за него, за Мезенцева, то смогу носить фамилию лауреата Нобелевской премии.

– Вы называли фамилию Мезенцев?

– Да, он спросил, как будет звучать фамилия лауреата Нобелевской премии.

– Какую еще информацию вы передали? О чем он вас еще спрашивал?

– О командировках, Юры. Не ездил ли он в Черногорию, но я сказала, что он в командировки ездит редко за границу и если ездит, то в Германию или Бельгию.

==========================

Тремя этажами выше Скляренко, вел разговор с Мезенцевым.

– Я приношу свои извинения, но согласно положению о секретности в нашем проекте, все, кто получает допуск к секретной информации, должны пройти тест на полиграфе. Я знаю о доверии к вам со стороны Виталия Дмитриевича, но я согласно своим должностным обязанностям должен выдерживать установленные правила. Вы меня, конечно, понимаете, тем более для вас это будет чистой формальностью. Просто новые впечатления. Вы когда-нибудь проходили тест на полиграфе?

– Нет, никогда не приходилось. Даже интересно, как это всё выглядит.

Они вошли в кабинет, где была установлена аппаратура.

– С вами займется оператор, а я вас оставлю на некоторое время. Вы не волнуйтесь, расслабьтесь, отвечайте на вопросы четко и не задумываясь.

Скляренко спустился в подвальный этаж и наблюдал за допросом Лины Винтер сквозь зеркальное окно, невидимый для неё. Ответы журналистки не внушали энтузиазма, но было почти ясно, что если она и отдала информацию, то не умышленно, а по своей женской болтливости. Так же было ясно, что Мезенцев бывает слишком разговорчив со своей невестой, что совсем не нравилось Скляренко. Он поднял трубку внутреннего телефона и сказал:

– Допрос закончили. Теперь очень аккуратно возвратите её в отель. Дайте ей восстанавливающий препарат, чтобы она поменьше помнила и нормально добралась до своего номера. Выполняйте.

Начальник службы безопасности возвратился к Мезенцеву. Посмотрел на оператора, тот пожал плечами.

– Ну, что всё в порядке? – несколько излишне бодрым тоном спросил Скляренко.

– Надо еще поработать с расшифровкой, но на первый взгляд, испытуемый производит впечатление человека, которому нечего скрывать. – Ответил оператор.

– Сухой бюрократический язык, Юрий Петрович, это значит, что наш инквизитор не имеет к вам претензий. Пройдемте в мой кабинет, нам еще есть что обсудить.

Они прошли по коридору, Скляренко открыл дверь и первым впустил в кабинет Мезенцева.

– Кофе, чай? – спросил хозяин кабинета.

– Если можно кофе, все-таки нужно взбодриться после такой проверки, – ответил Юрий Петрович.

После того, как симпатичная секретарша принесла чашки, продолжилась беседа.

– К сожалению, у нас проблемы, Юрий Петрович. После того, как мы установили, что ваша невеста Эвелина Винтер, вела за вами слежку, – Скляренко многозначительно посмотрел на Мезенцева, тот густо покраснел,– мы в свою очередь установили за ней наблюдение, результаты, которого были не утешительны. – Он снова сделал паузу. Мезенцев молчал.– Вам что-то известно об этом?

– О чем? Она мне вчера действительно сказала, что следила за мной, но она это делала исключительно из-за заботы обо мне. Она переживала, что я попал в какую-то шпионскую ситуацию.

– И решила сама поиграть в шпионку, – перебил Скляренко.

– Ну, что-то вроде того, но это было сделано с благими намерениями, без злого умысла.

– Я надеюсь, вам известно, куда ведут дороги, вымощенные благими намерениями.

– Да, но я надеюсь, что невинная слежка не привела к дурным последствиям.

– В первом случае, вроде бы нет, но как вы объясните, что сразу, же после неудавшейся слежки Евелина Винтер встречается с человеком, который напрямую связан с, скажем так, недружественной нам корпорацией, заинтересованной в получении секретов данного проекта?

– Этого не может быть!

Скляренко достает из папки, лежащей на столе, несколько фотографий и веером раскладывает перед Мезенцевым. На фотографиях Жерар Лакло и Лина, сидящие за столом в ресторане. При этом Скляренко внимательно смотрит на Мезенцева, пытаясь определить впечатление, произведенное на него.

– Ну и что, где здесь написано, что он из вражеской организации?

– Вот фотографии из Черногории, где этот тип прохода не давал шефу, я имею в виду Виталия Дмитриевича. Кроме того, нам достоверно известно, что сразу после встречи с госпожой Винтер он сразу связался с одним из руководителей радикальной мусульманской организации, кстати, его троюродным братом и имел с ним беседу. Что он передал нам неизвестно, но известно, что госпожа Винтер сообщила Жерару Лакло, что её жених Юрий Петрович Мезенцев занимается альтернативной энергией и приглашен на переговоры по этому вопросу из Одессы в Вену.

– Этого не может быть!

– К сожалению, это чистая, правда. Как вы понимаете, мы вели не только наблюдение, но и прослушивание.

– Я ничего не понимаю, – Мезенцев обхватил голову обеими руками, – Лина не может быть шпионкой, она ведь ничего толком и не знает.

– А, что не толком? Что вы ей сообщили об этом проекте?

– Ничего, почти ничего! Идиот, просто хотел показаться значимее. Она пренебрежительно отнеслась к идее моего перехода в компанию по производству аккумуляторов, и я ляпнул, что компания еще занимается альтернативной энергией. Чтобы обосновать свою мотивацию, чтобы у неё было меньше подозрений, что я ухожу из мобильной связи.

– Да, у неё подозрений действительно стало меньше, у нас их стало больше.

Мезенцев сидел, молча потрясенный.

– Вы считаете, что Лина может работать на эту корпорацию?

– Не знаю, но я точно знаю, что вам с ней никаких разговоров о проекте, даже намеками вести нельзя. Разговорчивая она у вас слишком, это может плохо кончиться. Для Жерара Лакло уже кончилось.

– Жерар Лакло, это кто?

– Юрий Петрович, у вас же должна быть хорошая профессиональная память. Жерар Лакло – это тот с кем встречалась мадемуазель Винтер.

– Что с ним?

– Умер, точнее погиб. Переходил дорогу в неположенном месте.

Мезенцев испуганно поднял глаза на Скляренко:

– Это ужасно.

– Да, приятного мало. Особенно для него. Фургон так расквасил различные части его организма, что выжить шансов не было.

– Вы говорите об этом так обыденно, что у меня мороз по коже.

– Насмотрелся всякого, поэтому и говорю, но главное не в том. Если информация дошла до тех, кто в ней заинтересован, то им остается сложить два и два. Кирпонос и Мезенцев. Знакомы сорок лет, вместе учились в школе и институте, один засветился на поставках материалов искомой лаборатории, второй приезжает в Вену в то же время, когда здесь находится Кирпонос. Встреча не зафиксирована, но невеста утверждает, что второй не просто приехал в Вену по туристической путевке, как он задекларировал при въезде в Шенгенскую зону, а на встречу в компанию, которая занимается альтернативной энергией. Вам нравится такой расклад?

– Всё пропало, но что делать?

– Пока не знаю, всё должен решить Кирпонос. Сейчас вы до отъезда, поменьше высовывайтесь из отеля. Мы, насколько это будет возможно, вас прикроем до отлета. Никакой самодеятельности, особенно со стороны вашей невесты. Самое главное – никому никакой информации. Забыть, что проект существует.

 

Из аэропорта Мезенцев и Лина приехали сразу на квартиру к ней. Лина прошла по дому. Заглянула во все комнаты, как будто проверяя. Вошла в спальню. Глаза у неё были полны слёз, она рухнула на постель, не раздеваясь, и разрыдалась. Юрий Петрович пытался её успокоить. Присел рядом и осторожно погладил по голове, но это произвело обратный эффект. Лина вскочила и начала истерично кричать:

– Это всё из-за тебя, это ты втянул меня в свои дурацкие прожекты и теперь за мной будут охотиться эти проклятые арабы, чтобы отомстить за своего Жерара, а я здесь не причем. Я вообще ничего не знаю и знать не хочу. Ты понимаешь, не хочу!

– Радость моя не паникуй, ты сильно преувеличиваешь. Ты им рассказала всё, что знала и больше им не нужна, а то, что погиб этот Жерар, то твоей вины в том нет.

– Тебе легко говорить, ты не сидел у них на стуле под прожектором и тебя не допрашивали, вкалывая всякую химическую гадость. Если бы ты видел их лица. Им что кошку, что человека переехать – они звери.

– Ну, не преувеличивай, они ничего очень плохого не сделали. Допросили и всё.

– А ты хотел, чтобы меня изнасиловали, избили, поиздевались. Такое тебя больше устроило бы, да?

– Лина, ну что ты говоришь? Мне очень жаль, что ты подверглась этому допросу, это для тебя большой стресс.

– А мне жаль, что я когда-то связалась с тобой. Престарелый романтик, седовласый интеллектуал. Осмотрись, спустись на землю. Ты свою любимую женщину подставил под смертельную опасность, под пули и сейчас сидишь, рассуждаешь, а насколько сильно отразится этот стресс на её психическом здоровье. Уходи, видеть тебя не могу.

– Я? Если бы ты не разболтала этому Жерару…, а теперь уже всё равно. Значит я престарелый романтик. Вот и хорошо…, объяснились. Хорошо, что сейчас, чем дольше это бы длилось, тем тяжелее было бы расставание. Желаю тебе счастья, моя радость.

Глава 14

Скляренко прилетел в Лондон на доклад к Кирпоносу. Из аэропорта его привезли сразу в загородный коттедж, который являлся основным жилищем для Виталия Дмитриевича. Имея фамилию исконно украинскую казацкую, много лет прожив в России, он свой английский дом обустроил по-английски: «Мой дом – моя крепость». Уже довольно давно он приобрел это старинное поместье, находящееся на северо-востоке от Лондона, с обширным парком, искусственным прудом и конюшней. Во время приобретения, оно было прилично запущенно, но теперь одновременно с типичной дикостью английского парка гармонично сочетались строгие клумбы у входа в главное здание, а плющ, увивавший старинные стены ограды – с новенькими воротами, стилизованными под девятнадцатый век.

Выбор Лондона, для своей основной резиденции, был неслучаен, обдуман и взвешен. До покупки этого поместья Виталий Дмитриевич обходился квартирой в городе, но после очередного развода, решил обзавестись загородным домом. К этому подталкивала и специфика занятий и то, что к тому времени он уже немного изучил нравы английского общества и понял, что любой англичанин, даже если он родился и вырос в городе, стремится стать сельским жителем. Недаром Лондон, несмотря на то, что является одним из крупнейших городов мира, так и остался большой деревней, стараниями собственных жителей. Англичане вообще и лондонцы в частности, так и не приняли жизнь в многоэтажных многоквартирных домах. Если они не могут позволить себе загородный дом, то в городе наиболее приемлемым жилищем будет дом, в котором обязательно будет отдельный выход на улицу и хоть малюсенький, но собственный двор или на крайний случай газон. То, что такой дом вытыкается своим фасадом на улицу всего несколькими метрами и то, что в нем комнаты расположены одна над другой, совершенно не смущает англичанина. Важно, что он отдельный и имеет свой собственный номер.

Замкнутость англичан, стремление оградиться от посторонних глаз, их воспитание, основанное на невозможности навязывания своего общества кому либо, очень устраивало Кирпоноса. Он не сразу понял подоплеку английского образа жизни, отдельные тонкости приходили к нему с течением времени. Действительно, если несколько англичан войдут в вагон поезда, то все они рассядутся по разным купе, но это произойдет, только лишь по причине того, что нахождение в купе с незнакомым человеком может оказаться вторжением в частную жизнь незнакомца, что конечно недопустимо.

Кирпонос мог быть уверенным, что ни одно любопытное лицо не заглянет за ограду его дома. Англичанин не только не будет этого делать, он даже будет стараться не показываться своему соседу. При желании погреться на солнышке он выберет ту часть территории, которая не просматривается с улицы или из соседнего двора.

Он побывал во многих странах и Виталия Дмитриевича, несколько удивляло отношение англичан к прохожим. С одной стороны, любой лондонец окажет помощь, если, например, ты заблудишься или тебе нужно найти определенный дом, с другой завязывать разговор на улице непринято, крайне неприлично, антиобщественно. Знакомиться с девушками в транспорте или на улице – это для англичан из области фантастики. Конечно помощь, оказанная на улице, не будет такой заинтересованной и искренней, как у бабушек, сидящих у подъездов в славном городе Одессе. Там бабушки не отпустят тебя, пока не расскажут все возможные пути следования, историю города и свои соображения на счет текущей и будущей погоды. Неважно, сколько на этот рассказ уйдет времени и есть ли у тебя интерес к информации о том, куда тебе точно не надо идти. Они проникнутся твоей проблемой и даже проводят тебя взглядом, чтобы проконтролировать, насколько точно ты следуешь их инструкциям.

Англичанин оказывает помощь по необходимости, несколько снисходительно, тем более, если почувствует в тебе иностранца. Иностранец для англичанина – не вполне нормальный, в чем-то ущербный человек. Ну, иностранец, что с него возьмешь. Английский образ жизни для англичанина считается эталоном и любое отклонение от него – путь к варварству. Незнание английского языка воспринимается, как явная недоразвитость, но среди самих англичан совсем не много желающих изучать иностранные языки. Француз в Лондоне, незнающий английского, для лондонца – это смешно и не прилично, но англичанин в Париже незнающий французского – нормальное явление.

Для англичан за Проливом существует малопонятная и неправильная жизнь. Самой лучшей похвалой для иностранца в их устах – сказать, что он похож на англичанина, но тут, же пожалеть его, что тот таковым не является.

Кирпонос снисходительно относился к таким проявлениям жизни в Англии. У него всегда были собственные правила и в этом он был похож на англичан. Он никогда не менял собственных привычек, даже если все вокруг поступали по-другому.

Конечно, не только замкнутость англичан и их подчеркнутое нежелание вмешиваться в чужую жизнь привлекали его в Лондон. «Квадратная миля», так иногда фамильярно называют Лондонский Сити – город в городе, государство в государстве, финансовый центр мира. Возможность быть поближе к тому месту, где вращаются колоссальные деньги и где деньги делают деньги – самая важная причина Лондонского «сидения» Виталия Дмитриевича.

К тому же, ему очень нравилась черта английских джентльменов – презрительное отношение к процессу зарабатывания денег, к гонке за «золотым тельцом». Настоящий английский джентльмен, в отличие от американца или русского, никогда не откажется от любимого занятия, например хобби, ради дополнительного заработка, ради того, чтобы принести в жертву радость жизни в угоду корысти.

Для английского банкира или предпринимателя важно зарабатывать деньги, но еще важнее быть похожим на аристократа, который покидает дом не от необходимости заработать кусок хлеба, а ради выполнения общественного долга.

Поэтому они не любят говорить на приемах о бизнесе, они в первую очередь обсудят погоду, результаты скачек, особенности какой-нибудь породы собак или лошадей. Поэтому их работа, никогда не носит показного трудолюбия, излишней внешней активности и спешки. Англичане работают легко, раскованно, но эффективно. Кирпонос, сам не был, и терпеть не мог трудоголиков, а в среде англичан быть трудоголиком и тем более признаваться в этом, не принято.

В своем имении Виталий Дмитриевич жил уединенно, имея английскую прислугу и охрану, состоящую в основном из соотечественников. Женщины надолго здесь не задерживались, хотя некоторым хотелось бы здесь остаться, но характер хозяина выдерживала невсякая. Он и сам к этому не стремился. Будучи постоянно в разъездах, Кирпонос появлялся здесь, как вихрь, как смерч и полусонное существование Ноузхолла, так именовал его сам хозяин, намекая на свою фамилию, прекращалось. Перестраивалась конюшня, чистился пруд, менялись столбы освещения или устраивалась новая беседка в глубине парка.

Находясь всего в нескольких десятках километров от Лондона, усадьба была удобна со всех точек зрения. Он всегда прилетал прямиком в Станстед, что было совсем рядом с домом, а не в Хитроу или Гетвик. Здесь было тихо, как в деревне, в тоже время совсем рядом, в часе езды, бушевала активная жизнь.

Чопорный англичанин-дворецкий провел Скляренко в кабинет к хозяину.

– Ну, здравствуй, Владимир Иванович, – по привычке старых советских партийных бонз, хотя сам никогда таковым не был, Виталий Дмитриевич чаще всего к своим подчиненным обращался на ты, но по имени отчеству.

– Здравствуйте, Виталий Дмитриевич.

– Как долетел, турбулентность внутренности не выворачивала?

– Бог миловал, всё в порядке.

– Что хорошего в клюве принес руководитель службы безопасности?

– Положение небезвыходное, но сложное. Самое главное, что мы разобрались в ролях Мезенцева и Винтер. Утечка информации действительно произошла, но вероятнее всего, благодаря несдержанности в разговорах и первого и второй. Умысла в этом не было, это мы проверили тщательно. Первоначально Мезенцев, еще в Одессе, просто так для красного словца, желая быть более значимым в глазах своей невесты, сообщил ей, что компания, где он собирается работать, кроме аккумуляторов занимается альтернативными энергиями.

– Что, просто порисоваться захотелось? Балбес великовозрастный, вот что значит малолеток обхаживать.

– Переход Мезенцева в новый проект показался Винтер менее перспективным, чем его работа в мобильной связи. Чтобы убедить её, что компания серьёзная, он добавил фразу об альтернативной энергии. Без конкретики и указания дополнительных параметров, во всяком случае, так твердят и он и она.

– Насколько достоверны их ответы?

– Опрос применялся при помощи полиграфа и «сыворотки правды». Думаю достоверность практически сто процентов. Никто из них не обучался спецтехнологиям по компенсации влияния препаратов и полиграфа.

– Вы что Мезенцеву вливали химию?

– Нет, но на полиграфе у него нет даже признаков, так не сыграешь.

– Что, вливали этой девчонке?

– Мы инсценировали её похищение арабскими экстремистами, как будто бы друзьями Лакло. Допрос был достаточно мягким, без какого либо вида насилия.

– Сам допрос, уже насилие! Ладно, снявши голову, по волосам не плачут. Что же она поведала господам мусульманским экстремистам?

– Она действительно встретилась с Лакло случайно. Я не нашел другого разумного объяснения. Как сообщают ребята из наружки, судя по поведению Лакло, он её вначале вообще не узнал. Только после того, как она сказала ему, что приехала в Вену с женихом-физиком, который находится сейчас на встрече в компании, занимающейся альтернативными энергиями, он изменил отношение к разговору и начал её расспрашивать и наводить разговор на деятельность Мезенцева.

– Она, что сказала его фамилию?

– Да.

– Вот дура! Как можно было за полчаса общения с практически незнакомым человеком выболтать столько всякой информации? Всегда поражался женской болтливости.

– Он её спрашивал, ездил ли Мезенцев в последнее время в Черногорию.

– И что?

– Она ответила, что нет, но раньше он регулярно выезжал в командировки в Германию.

– Идиотка, я представляю, как у этого франко-араба после этого зачесались руки и увеличились уши.

– Подводя итог, можно предположить, что Камилю известно, что Мезенцев работает над альтернативной энергией и приезжал в Вену на встречу, предположительно, с Кирпоносом. К тому же им известно, что буквально несколько недель назад на вас Виталий Дмитриевич именно в Одессе, где постоянно работает Мезенцев, было произведено покушение. Не требуется сильного воображения, чтобы предположить, что вы приезжали туда для встречи с Мезенцевым, если покушение не помешало этому.

– Ну да, они уже пробили, что мы учились в одном институте и что темы диссертаций у нас близкие и что знаем друг друга с зеленки на коленках. Всё сошлось, остаётся только снимать урожай. Как говорится, программа зависла и вирусняк над ней работает до полного уничтожения. Какие есть предложения?

– Участие в проекте Мезенцева прекратить и установить за ним тотальное наблюдение, если клюнут, решать вопрос по обстоятельствам.

– Очень правильно, – иронически заметил Кирпонос, – а проектом будут китайцы заниматься?! Они сейчас чем только не занимаются, попросим, они, и наш проект до ума доведут. Ты сам подумай, если бы у тебя была бы такая информация на Мезенцева, ты бы клюнул?

– Клюнул.

– Так чего сидеть и ждать у моря погоды? До него они доберутся рано или поздно. Может, они его уже ждали у трапа самолета. Эти зеленые братья ужас до чего шустрые. Кто бы им лбы зеленкой понамазывал для дезинфекции, чтоб никаких микробов вредных не занести, если пуля попадет.

Кирпонос встал и разминаясь прошелся по кабинету, подошел к окну, отодвинул штору и что-то долго рассматривал за окном.

– Эх, красавица, лошадку я тут намедни прикупил. Между прочим, тоже арабских кровей. Приучают её сейчас.– Он еще постоял в задумчивости и сказал,– до Мезенцева они доберутся, это точно, но что они будут делать? Им же ничего толком не известно, поэтому брать они его сразу не будут, смысла нету. Будут устанавливать его связи, разбираться, чем он занимался раньше. И что? – Кирпонос снова сел в кресло напротив Скляренко, – а ничего! Особенно, если он не будет заниматься проектом и останется работать телефонистом. Они его будут обхаживать и ничего не находить. Через какое-то время им это надоест и что они сделают?– Скляренко пожал плечами, – они его возьмут на цугундер и вывернут наизнанку. – Ответил сам себе Кирпонос. – Он тонкостей и не знает, но знает идею. Самое важное, он знает, где находится лаборатория, а это уже всё, конечная. Приехали, дальше вагон не идет.

– Может быть его вообще устранить?

– Что ты имеешь в виду, Владимир Иванович?

– Ну, есть множество способов.

– Конкретнее говори.

– Не обязательно физическое устранение, можно глубоко спрятать.

– Не обязательно, говоришь? Между прочим, их двое, это мы такие кладбища пооткрываем…

– Оставлять на виду опасно.

– У нас тут опасностей по сто раз на дню, так что лечь и ручки скрестить? Надо поразмышлять, подумать, человеческий мозг в экстремальные моменты выдает такие решения. Видимо поступим мы так…

 

=====================

– Максим, есть новости, – Славин зашел в комнату, где Ракицкий смотрел по телевизору, какую-то порнуху.

– Неужели? Нас номинировали на Нобелевскую премию?

– Это произойдет позже, шеф вызывает меня на встречу в Киев.

– Почему в Киев?

– Ты еще спроси, почему шеф.

– Почему шеф?

– Ну да, я смотрю, ты уже совсем излечился, если задаешь такие придурочные вопросы.

– Славин, я тебя грохну, если ты еще раз попробуешь шутить на эту тему,– Ракицкий бросил подушку с дивана в Славина, – в следующий раз будет утюг.

– А как с тобой разговаривать, если ты нормальных слов не понимаешь? Мне нужно будет вместе с тобой составить краткий отчет по работе за последние месяцы.

– Что составлять, мы почти ничего не делали?

– Выключи ты эту дрянь.

– Почему дрянь, смотри, как девчонки трудятся, а ты трутень – сам не работаешь и мне не даешь.

– Макс ты опять? Тебе же внятно объяснили, что сложная ситуация, нужно временно лечь на дно. Материалы мы не получаем, потому что по ним спецслужбы отслеживают наше местонахождения. Ты ж не кирзу заказываешь, а такое, что каждый грамм на особом счету.

– Волков бояться в лес не ходить.

– Ага, ты еще скажи, кто не рискует, тот не сидит. Главное, что мы получили опытный образец, надежный и обкатанный, а главное безопасный. Безопасный? – Славин вопросительно глянул на Макса, – или ты опять за пазухой, какой-нибудь камень припрятал?

– Безопасный, всё, как хотел шеф: «выкл» и «вкл». Только гудит, зараза, вроде как на взлет идет, особенно с повышением мощности.

– Мощность 1000Мегаватт?

– Теоретическая мощность в этом районе, а практическая черт его знает. Серега, ты же сам знаешь, что до конца мы его так и не нагрузили, чего ты спрашиваешь?

– Что будем писать по антигравитации?

– Что писать? Летают родные, летают милые. Вы мне дайте в руки всё, что я прошу и через год я улечу от вас куда-нибудь на Альфа-Центавру.

– Полутораметровый экземпляр пишем, что, проблем нет?

– Проблемы есть и всегда будут, но надо работать, тогда их не будет.

– В чем проблемы, конкретно. Навигация не совершенна?

– Вот, ты всё сам знаешь.

– Выключи ты эту гадость, – в телевизоре особенно энергично заохали и застонали,– я с тобой на серьёзные темы разговариваю. Сам бери и пиши отчет.

– Ну, нет. Ты у нас главный, а отчитывается всегда главный. Я что – кнопкодав, пешка.

– Я только административный руководитель лаборатории, а ты у нас светило-гений, цены себе не сложишь.

– А, что? Что есть, то есть. Ты шефу напиши, что мы разодрали кабель бронированный, свинец переплавили, а из него у нас получилось пару килограмм отличной платины, правда с примесями, но пойдет. Пойдет?

– Пойдет.

– Напиши, что это наш вклад в укрепление бюджета проекта, только я этого на себе совершенно не чувствую.

– Почувствуешь, когда фитиль зажженный, в задницу вставят.

– А, что? Давай в ювелирку какую-нибудь отнесем грамм двести. Скажем, нашли на дороге, случайно.

– Отличная мысль. Менты с прокуратурой у нас будут не позже чем на утро. А когда они сделают анализ, то несказанно удивятся. Специалисты по составу могут определить любой металл, платину или золото, из какого они месторождения. Поедешь показывать своё?

– Славин, какой ты нудный. Как я с тобой работаю?

– Ну чего там отрицать, я тебя тоже люблю, достал ты меня дальше некуда. Максик, чего тебе всё время не хватает, что у тебя за идеи идиотские постоянно?

Славин нервничал, работы в лаборатории, почти приостановились. Ракицкий был на взводе и хоть он не давал ему сильно пить и старался быть всё время рядом, ему казалось, что Макс от безделья выдаст что-нибудь такое, что может поставить весь проект под угрозу.

Сообщение от Кирпоноса внушило надежду на продолжение работы. По состоянию дел Славин понимал, что долго держать в секрете такую установку не удастся и это слишком опасно с разных точек зрения. Только что делать дальше, Славин не представлял. По ночам ему снились кошмары из книжки «Гиперболоид инженера Гарина» – обвал цен на золото, паника на биржах, толпы голодных мужиков с мешками золотых слитков за спиной. Просыпаясь в холодном поту, он долго не мог заснуть и думал о Кирпоносе. Если бы Славин был верующим, он бы молился до изнеможения. Он снова обратился к Ракицкому:

• По трансмутации я особенно распространяться не буду. Высунемся нас же и загрузят.

• А я только за. Нам хлеба не надо, работу давай.

• Тоже мне труженик. Ты почему телевизор в очках темных смотришь, что дышать светло стало? Ты же и так ни черта не видишь.

• Я в линзах.

• Причем тут линзы, солнца нет? У тебя, что там синяк?

• Славин, ты не из полиции нравов, успокойся.

Славин подошел и снял с Ракицкого очки, под глазом сиял приятного лилового цвета синяк.

– Где, когда, за что?

– Да так, маленькое приключение.

– Подробнее, ты, что не понимаешь, что за нами десяток разведок охотится? А ты показательные выступления показываешь.

– При чем тут разведки. Неудачно сходил на свидание с дамой, соперник оказался попроворней и влепил мне фингал. Банальная история.

– Макс, ты меня в гроб загонишь, своими банальными историями. Рассказывай подробно и надо доложить службе безопасности.

– Ты еще на заборе объявление напиши: «Максу рогатый муж поставил фингал».

– Не зли меня, а то доложу шефу, за твои фокусы с коноплей, он из тебя котлету сделает.

– Что ты сразу, шефу! Кладовщик несчастный. Ничего страшного не произошло. Я познакомился с кассиром из нашего супермаркета, зовут Ксюша. Оксана или Ксения наверно. Целую неделю к ней подъезжал, подарки дарил, а она улыбается, благодарит, но никаких контактов. Вчера всё вроде бы тоже самое, только в конце разговора говорит: «Приходи в девять», и адрес называет.

Я в девять, как штык пришел. Райончик – красота. Частный сектор, глухомань, ни одного фонаря.

– Тебе сказать, что ты идиот или ты сам догадаешься?

– Славин, не нуди, а то рассказывать перестану. На силу нашел этот сорок первый дом, хорошо кое-где в окнах свет горел, а так вообще труба. Она на лавочке возле калитки сидит, ждет, волнуется, семечки лузгает. Говорит: «Ты побыстрей в дом проходи, а я собаку подержу, чтоб не укусила». Я во двор, а там волкодав выше забора и зубы, как у саблезубого тигра. Она его за ошейник держит, он два раза гавкнул, я уже на пороге. Зашел в дом, а там стол накрыт, на столе борщ свежайший парует и рядом в тарелочке сало с прорезью порезано, хлеб домашний и бутылка водки. Честно тебе скажу, меня так женщина еще никогда не встречала, а что было потом, даже вспомнить страшно.

– У тебя что, еще другие увечья есть кроме фингала?

– Дурак ты, Славин, хоть и доктор наук. Там такое было. Диснейленд, американские горки, аттракцион – «пытка оргазмом».

– Долго пытала?

– Не знаю, потеря ориентации во времени. Неожиданно окна осветились, светом фар и слышно грузовик остановился. В доме жарковато, окна настежь, только марля натянута. Ксюха моя вся сжалась. «Муж»,– говорит. Ситуация сам понимаешь, критическая, пути отхода перекрыты. Через волкодава не пробьёшься, даже если мужа минешь. Вот за что тебе спасибо, Сергей Владимирович, что приучил меня не разбрасывать одежду по комнате. Я её аккуратно сложил на стульчике. Чувствую надо принимать решение, а то будет поздно. Схватил со стула рубашку с брюками и в прихожую за сандалиями, а тут он на пороге. Он мне даже немножко помог. В коридоре темно, а он дверь на улицу открыл там фонарь, светло стало. Я всё увидел, за сандалии и хотел давать ходу. Но муж молодец, сразу разобрался с ситуацией, может не первый раз – в глаз мне, как саданет. Правильно, что тут думать, в твоей собственной прихожей голый мужик сандалии ворует. Так двинул, что я назад в комнату влетел. Думаю всё, приехали, но ты, же знаешь, я из любой трудной ситуации нахожу выход.

– Твоя смекалка поражает воображение.

– Я в окно, порвал марлю, упал в какие-то кусты, оказалось малина и еще в ней проволока натянута, чтобы не падала. Порвал всю проволоку, вытоптал половину малинника, но вырвался. В одной руке сандалии, в другой одежда, только плавки в доме оставил.

– Представляю эту картину, Аполлон без фигового листочка, бегущий по пыльной улице. Очень романтично.

– Не язви, я после такой женщины даже на порнуху смотреть не могу. Вот глянь,– Ракицкий стянул со спины футболку, она была вся исцарапана сверху до низу.

– Это что, ты так в малине оцарапался?

– В какой малине? В малине ноги, а это она ногтями, а я сразу даже не почувствовал в такой раж вошел.

– Кроме ног в малине ничего не повредил, повыше? Тебе бы эту штуку, рубероидом замотать и засмолить. Ты чего к замужней пошел? Ты, что не мог найти, какую-нибудь мать-одиночку, вдову, в конце концов? Зачем ты к замужней пошел?

– Не знал я, что она замужем, что я у неё паспорт проверять буду?

– Ты у неё нет, а вот у тебя, могут. Ты в Интерполе в розыске, тебе нужно сидеть и не высовываться, а ты что творишь?

– А что я творю? Просто пришел на свидание к понравившейся мне женщине. Чем мне заниматься? В казино – нельзя, анашу курить – нельзя, к женщинам тоже нельзя, что мне можно? Я тоже человек.

– Максим, ну ты пойми, наконец, что мы работаем в режиме особой секретности и нам многое нельзя. Нужна тебе женщина, я тебе организую, я же тебе уже привозил.

– Не нужны мне твои проститутки, мне просто понравилась женщина.

– В следующий раз, когда тебе просто понравится женщина, обязательно скажи об этом мне. Мы её проверим и гуляй сколько хочешь. Мы даже тебя от мужа будем охранять.

===============================

Скляренко был доволен полетом в Лондон. Теперь его путь лежал в Украину. Он испытывал явное облегчение. Когда есть принятое решение нужно просто двигаться вперед и разрабатывать детали. В деталях он был большой мастак. Сейчас в его голове роились мысли по составлению планов действий. Риск был немалый, но Кирпонос не тот человек, которого мог смутить риск. Кажется, он без него жить не мог, если бы его не было, то надо было бы его выдумать. Слава богу, жизнь избавляла от необходимости придумывать подобные глупости.

Руководитель службы безопасности мысленно прокручивал разговор с шефом. Никаких письменных инструкций он естественно не получал и поэтому надо было запомнить всё в деталях. Комбинация получилась настолько закрученная, что соединить вместе все отдельные нити и притом соединить их правильно, было не просто.

– Видимо поступим мы так…,– Кирпонос загадочно смотрел на Скляренко.– Мезенцева мы из проекта выводим, но виртуально. Визуально он будет строить завод по производству аккумуляторов, мы срочно ему добавим, как бы секретное подразделение по альтернативной энергии… Ветрогенераторы или солнечные батареи, с такой секретной технологией, какой на свете не существует. При этом, конечно, с него глаз не сводим и любые попытки войти с ним в контакт людей Камиля присекаем на корню. Вплоть до самых решительных действий и в отношении людей Камиля и в отношении Мезенцева. Он не должен сделать второй ошибки, даже если захочет. Я доступно изъясняюсь?

– Я понял Виталий Дмитриевич.

Кроме завода с «суперсекретной» технологией Мезенцев не занимается ни чем. Про лабораторию и другие виды альтернативных энергий надо посоветовать, ему забыть. Чтобы не ранить его самолюбие, скажите, что это временно, пока не разберемся с экстремистами. Может быть, это и будет правдой. За его девкой тоже придется организовать надзор. Они могут действовать через неё. С ней, – Кирпонос сделал паузу, – сильно не церемоньтесь. Она, своей глупостью нанесла нам столько убытков, что я даже представить себе не могу, что ей нужно было бы сделать, чтобы загладить хоть один процент ущерба.

– Кто же непосредственно будет заниматься проектом?

– Хороший вопрос и ответ на него будет неожиданным.

– Я?

– Дай бог, чтобы ты справился со своими прямыми обязанностями. Нет. Сейчас о месте нахождения лаборатории знают четыре человека, кроме тех, кто непосредственно в ней работает. Я, мой ближайший помощник и телохранитель Игорь, Мезенцев и … ты его всё равно не знаешь.

– Мне кажется, я должен знать всех людей причастных к проекту, иначе, как я могу обеспечивать безопасность.

– Должен и будешь. – Кирпонос размышлял,– майор авиации в запасе Станислав Васильевич Войтенко. Совсем еще свежий майор, года два, как откинулся, в смысле дембельнулся. Я думаю, вы споетесь.

– Откуда ему известно нахождение лаборатории?

– Славка мой друг детства, как и Мезенцев. Мы с ним в индейцев и казаков-разбойников играли. Вот такой парень! Когда Мезенцев решил, что меня отправили к богам горшки обжигать, он вызвал Славку, они вместе искали лабораторию и таки нашли стервецы.

– Неужели её так легко найти?

– Нелегко, кроме них же никто пока не нашел. У них наколочка была от меня, вот они и расстарались. Так что майор Войтенко становиться руководителем проекта, с твоей помощью. Мезенцев знать об этом не должен. Ты, когда приедешь в Одессу отправишь Войтенко домой в Донбасс, так как находиться ему рядом с Мезенцевым опасно. Срочно организовываем встречу, где-нибудь в нейтральном городе, можно в Киеве. На встрече должны присутствовать Войтенко, Славин, Ракицкий ну и мы с тобой.

– Когда?

– В ближайшее время, как только можно. Детали уточним. И последнее: лаборатория будет продолжать работать на том же месте, но запасной вариант, куда мгновенно будут переброшены в первую очередь люди в случае чрезвычайной ситуации – это Черногория.

– Как, мы же сами их туда привели?

– Вот именно сами и сами их оттуда и уведем. Мы там грубовато сработали, слишком в лоб и они это поняли. Сейчас у них там нет никакой активности, пару человек слоняется за нашими чучелами. Поэтому мы демонстративно меняем дислокацию. Дескать, не получилось объегорить, значит, не получилось. Сворачиваемся, убираем людей, оставляем только подготовленные помещения и незаметную внешнюю охрану. Консервация. Кто знает, может это нас спасет в самый тяжелый момент.

Последний момент. Если Одесса для нас закрылась, то нам нужно новое место для мини-завода по сборке конечного продукта. Местом такого завода будет Кировоград. Это всего полторы сотни километров от лаборатории, тихий провинциальный город, где всяких остановившихся предприятий со свободными помещениями тьма, а городок симпатичный.

 

Глава 15

В Одессе шел дождь. Когда после теплого приятного лета в октябре начинают идти дожди, лето быстро забывается. Как будто и не было теплых, ласкающих деньков, горячего солнца и теплого моря. Капли попадающие за шиворот, раздражают больше, чем камешек, случайно попавший в сандалии и человек весь сжимается и негодует, вроде бы у него отобрали последнюю радость. Психологи говорят об осенней депрессии, но откуда берется это раздражение и неудовлетворенность жизнью не знают даже они. Лень прорастает во весь рост и не хочется, не только работать, но даже вставать утром с постели. Аппетит, который всегда позволял насладиться радостью хорошей пищи, дает сбои, если чего и хочется принять вовнутрь, так это только водки.

Затяжной, нудный дождь бил в стекла кабинета Мезенцева. Стоя у окна, он бессмысленно наблюдал за скатывающимися каплями. Ему надоело думать о том, что произошло за последние три месяца, а больше ни о чем, он думать не мог. Ему казалось, что он остался на обочине жизни, что у него больше нет никаких перспектив. Наверное, такие мысли порождают суицид.

Самое интересное, что со стороны, его жизнь почти не изменилась. Так как он был человеком достаточно скрытным, то на работе почти никто не знал, что еще три месяца назад он в серьез собирался жениться. Предполагалось, что у него есть пассия, с которой он проводит время и даже ездил отдохнуть в Вену, но о его брачных намерениях никто точно не знал.

Панафидин только обрадовался, когда Мезенцев вышел на работу раньше окончания отпуска, но не придал этому раннему возвращению никакого значения. Только быстро передал все дела в ведение технического директора, а сам смылся с девочками на дачу в Каролино-Бугаз. Позже он стал замечать, что у заместителя сильно поубавился энтузиазм к работе, но опять, же не придал этому никакого значения, а принял, как нормальное явление. У него самого никогда не было такого энтузиазма и он этому совершенно не удивлялся.

Мезенцев не хотел работать, он теперь отлынивал от совещаний и встреч, не контролировал своих подчиненных так, как делал это раньше. Прощал то, за что еще пару месяцев назад мог спокойно уволить сотрудника, теперь также спокойно не замечал провинностей. По всем отделам территории пошел слушок, что Мезенцев собирается уходить, что его переманивают конкуренты. Узнав о таких слухах Панафидин, даже пытался вызвать его на откровенный разговор, но Мезенцев отмолчался, не опровергнув и не подтвердив сомнения директора.

Юрий Петрович страдал, но совсем не оттого, что он расстался с Линой. Их расставание прошло не то чтобы незаметно, но без особых переживаний. В глубине души он даже был немножко рад, что всё разрешилось без длительных объяснений и душещипательных сцен. После разговора, который состоялся после их приезда из Вены, он ни разу её не видел и даже не разговаривал по телефону. Ему этого совершенно не хотелось. С его глаз, как бы мгновенно слетела пелена. Он увидел Лину в истинном облике, самовлюбленной эгоистичной девицы и только удивился этому. Главным образом, удивление вызвало то, что он раньше не замечал, что она только позволяет себя любить, а на самом деле увлечена исключительно своей собственной отдельной жизнью, в которой его, Мезенцева место, где-то у порога или, в крайнем случае, в кладовой, как вещи полезной, но не самой любимой.

Не это отбивало ему охоту трудиться и продолжать жизнь с интересом и перспективой. Он чувствовал себя обворованным, но не понимал, кого нужно в этом винить. Та жизнь, которую показал ему Кирпонос, интересная насыщенная, имеющая смысл, пронеслась мимо него, как в окне вагона поезда. Ему только позволили немножко нею полюбоваться, а затем его поезд поехал дальше по тому же избитому пути. Жизнь, осталась с теми, кто больше её достоин, кто лучше, кто добьется цели.

Когда он вернулся домой, то его бросила не только Лина, его бросили все. В квартире на столе он нашел записку от Славки Войтенко: «Извини, срочно надо быть дома». Он ему даже не позвонил. Мезенцев тоже ему не позвонил, потому что Скляренко предупредил, что в интересах проекта ему лучше не выходить на связь ни со Славкой, ни с Виталием Кирпоносом, даже со Скляренко нельзя. Он просто сказал: «Будете нужны, мы вас найдем». Видимо, нужен он был не очень, потому что больше двух месяцев никто ему не звонил и не появлялся. Только две недели назад, к нему прямо на улице неожиданно подошел Скляренко и сообщил, что Мезенцеву необходимо уволиться из Телекома и через две недели приступить к обязанностям руководителя представительства компании по производству аккумуляторных батарей. Подробности он сообщит через две недели.

Мезенцева возмутил безапелляционный тон Скляренко, но сил возразить он не нашел, а тот быстро скрылся. Этот деятель спецслужбы так легко перевоплощался, что буквально через несколько секунд затерялся в толпе, слова остались при Юрии Петровиче. Эта встреча не принесла Мезенцеву, ни радости, ни удовлетворения, ни надежды.

Скляренко ему сразу не понравился, еще при первой встрече и чем больше они встречались, тем неприязнь росла. Перед отлетом из Вены, тот его инструктировал. Собственно весь инструктаж состоял из запретов: ни с кем не общаться, ничего не предпринимать. Запугивал террористами, но Юрий Петрович не воспринимал разговоры о них всерьез. Позже, в бессонные ночи ему даже иногда очень хотелось, чтобы они, наконец, появились, тогда бы его жизнь, возможно, наполнилась смыслом. Во всяком случае, так ему казалось, но никаких признаков террористов не проявлялось.

Сегодня был последний день его работы в Телекоме. Панафидин до последнего дня его обрабатывал и всё надеялся, что Мезенцев передумает. Ему пообещали заоблачное повышение зарплаты, звонил сам Генеральный, по-отечески расспрашивал, что же не устраивает такого хорошего работника и что он лично может сделать для него. Мезенцев отнекивался и рассказывал почти правду, что его пригласили в солидную западную компанию и что он уже всё решил и не может ничего поменять.

Юрий Петрович пригласил руководителей территории на банкет по случаю своего ухода, который должен был состояться сегодня в приличном ресторане на Приморском бульваре. Всё было сделано, «мосты сожжены», но Скляренко не звонил. Мезенцеву оставалось только ждать, чем он собственно и занимался уже три месяца.

В ресторане за щедро накрытым столом все, теперь уже бывшие, сотрудники расхваливали его и выражали сожаление об уходе. Мезенцев благодарил, улыбался, но думал о том, что произойдет в понедельник и произойдет ли что-нибудь. В зале было полно народу, все столики заняты, уже играли музыканты. Их репертуар здесь отличался от обычных кабацких лабухов и включал в себя интересные джазовые композиции, чем особенно привлекал Мезенцева. На танц-поле двигались пары, в одной Юрий Петрович узнал Лину. Как всегда она выглядела великолепно и привлекала взгляды мужчин. Её партнер, весьма молодой человек, аккуратно шептал что-то ей на ушко, она смеялась, но они не выглядели парой близких людей.

Мезенцеву хотелось смотреть на них равнодушно, без сожаления и уколов сердца, но настроение испортилось. Он отметил, что парень молод, высок и строен, одним словом красавец, но из толпы он выделялся в основном цветом своих волос. Вряд ли он их красил, вероятно, они у него от природы имели белый цвет, именно белый, а не слегка желтоватый, как у натуральных блондинов.

Стол, за которым заседали Мезенцев с сотрудниками, находился несколько выше того уровня на котором располагался стол компании Лины и блондина, как бы в бельэтаже, поэтому Юрий Петрович наблюдал за бывшей невестой с высоты. Вероятность того, что она его увидит, была малой, ей для этого нужно было высоко поднять голову, чего она явно не собиралась делать, обращая всё свое внимание на спутника. Кроме того она сидела развернутой так, что Юрий Петрович видел её в профиль.

Раздался звонок, Мезенцев встал из-за стола и отошел в сторону, чтобы шум подвыпивших коллег не мешал разговору. Звонил Панафидин, который ушел по-английски, не прощаясь и теперь сообщал, что больше не вернется, чтобы его не ждали. Юрий Петрович выключил телефон и раздумывал, не выйти ли самому на свежий воздух. Одновременно он наблюдал, как этот, про себя он его назвал «альбинос», обхаживал Лину, а та купалась в его внимании. За спиной он услышал негромкий, но внятный голос:

– Любуетесь? – Мезенцев обернулся, рядом стоял Скляренко.

 

=============================

Камиль в Вене после смерти Жерара Лакло рассуждал в беседе с Майером о ситуации, которая сложилась.

– Ты понимаешь, слишком подозрительная смерть. Хотя мой братец и был человеком беспутным и большим вруном, но всё слишком подозрительно.– Камиль курил, что-то очень пахучее, выпуская дым под потолок.

– Да, я согласен, водитель грузовичка говорит, что он очень неожиданно появился перед капотом. Может быть его кто-то толкнул, чтобы инсценировать нечаянную смерть под колесами авто и куда делись телефон и фотоаппарат? – Майеру не нравился запах и он отмахивался от дыма. Камиль старался дымить в вверх, но запах дыма всё равно распространялся и Майер морщился. Формально Камиль был лидером и почти начальником, но он слишком хорошо знал Майера. Тот был самым опасным человеком в его группе, и даже сама принадлежность Майера к его группе иногда казалась сомнительной. Скорее он был сам по себе и рассматривал союз с Камилем, как средство зарабатывания денег. В отличие от других членов группировки, многие из которых работали за идею, за ислам против неверных, Майер работал только за деньги и этого не скрывал. Камиля это раздражало, но лучшего специалиста найти было сложно или почти невозможно. Майер работал чисто и эффективно. На его счету уже было столько похищений, убийств и ограблений, что никто из соратников Камиля даже близко не мог с ним сравниться. При этом он практически не оставлял следов, предпочитая работать либо в одиночку, либо с помощью малого количества людей. Он был хорошим аналитиком и прекрасно готовил операции. Именно с ним и больше ни с кем советовался Камиль по этому вопросу. Остальные просто выполняли команды.

– Особенно телефон, он ведь точно у него был с собой, значит, кто-то его изъял, – продолжал Камиль.

– Это не полиция, я сам там был. Им нет смысла скрывать какой-то несчастный телефон, тем более что случай квалифицируется, как обычное дорожно-транспортное происшествие. Нет никаких тайн. Свидетельница, там, рядом магазин антикварной мебели, через окно якобы видела, что он вдруг побежал через дорогу, как будто за кем-то гнался.

– Или гнались за ним. – Камиль, наконец, затушил сигарету.– Хотя всё это могло ей показаться. Нужно искать эту русскую журналистку.

– Непростое дело. Мы ведь не знаем ни её имени, ни отеля в котором она остановилась. К тому же она могла и не указать в гостиничной анкете свою профессию. Фактически мы знаем только, что она русская и то, что в этот день она жила в одном из отелей Вены.

– Отель должен находиться где-то по направлению движения Жерара от центра, причем не ближе того места, где он погиб.

– Нам известно, что она шла в отель?

– Жерар сказал мне, что доведет её до отеля, после этого позвонит.

– Будем считать, что она действительно шла в отель. Значит надо проверять всех русских женщин, которые жили в этот день в отелях расположенных в этом направлении. Только как отличить, которая нам нужна?

– Придется раздобыть список журналистов аккредитованных на Киевском фестивале и сличить со списком из отелей.

– Ниточка очень тоненькая.

– Другой нет.

– Если мы её найдем?

– Будем разбираться, откуда у неё эта информация. Постой, я сейчас вспомнил, в самом конце Жерар сказал: «У неё жених, это всё взаимосвязано».

– Взаимосвязано что?

– Непонятно. Информация, жених, лаборатория. Толи информация связана с лабораторией, толи жених с информацией. Но жених это тоже зацепка, возможно в Вене она была вместе с ним. В первую очередь необходимо обратить внимание на пары из России.

– Необязательно из России, Жерар сказал, что он познакомился с ней в Киеве, а теперь это не Россия, а Украина, так что надо проверять всех из стран бывшего СССР.

После этого разговора прошло три месяца. Вся группа Камиля «рыла землю» в поисках неизвестной журналистки, наконец спустя более двух месяцев, Майер сличил списки журналистов аккредитованных на фестивале со списками проживающих русских женщин в отелях и не нашел ни одного совпадения.

– Такого не может быть, я точно слышал, Жерар сказал, что он познакомился с ней на этом фестивале и что она журналистка. Может быть, она не была аккредитована? – Камиль был обескуражен.

– Может быть. Только мы столько времени и столько денег угробили, чтобы достать списки аккредитации. Теперь я с трудом представляю, как найти журналистку, которая там была, но не была аккредитована. Может быть, она вообще не журналистка? Твой брат часто выдавал желаемое за действительное, что если она там была просто, как человек имеющий отношение к кинематографу или к фестивалю. Там очень много таких.

– Надо еще раз проверить, может быть, кого-то пропустили, может быть, она не гражданка стран бывшего СССР, а просто русская, носит русскую фамилию, а гражданка Германии или США.

– Или русская, но фамилию носит нерусскую, по мужу.

– У неё ведь жених, она только собиралась выйти замуж.

– Может быть, это у неё не первый брак, мы же не знаем даже её возраста.

Повторная проверка заняла еще неделю и наконец, Майер пришел к Камилю с ответом на вопрос.

– Её фамилия Винтер, она гражданка Украины, проживает в городе Одесса. В Вену приезжала вместе с господином Мезенцевым, они снимали один номер. Именно потому, что у неё такая фамилия нерусская, наши ребята её пропустили. Более того она в анкете указала, что она журналистка. В списках аккредитованных журналистов на фестивале есть Эвелина Винтер. Ошибки быть не может и последнее, они проживали в отеле, как раз рядом с местом гибели Жерара, буквально в пятидесяти метрах.

– Отличная работа, теперь её нужно разыскать и узнать о ней как можно больше и конечно о господине Мезенцеве. О нем еще более подробно, вряд ли журналистка будет иметь прямое отношение к исследовательским работам, а вот кто у нас по профессии господин Мезенцев, это очень интересно, – глаза Камиля загорелись.

– Это так, но информацию Винтер могла получить и из других источников не только от Мезенцева. Поэтому в первую очередь мы проверим её связи и возможности, тип характера, образование. Этим я займусь лично. Меня еще смущают некоторые совпадения. Ты помнишь, Камиль, в каком городе погиб охранник Кирпоноса, который согласился на нас работать? Тоже в Одессе, там же был сам Кирпонос и до сих пор толком не понятно, что же там произошло. Как погиб наш агент, было ли это покушение на Кирпоноса, если да, то кто его организовал? Очень много непонятного, я чувствую в этом городе запах того что мы ищем.

Последующие недели у Майера ушли на сбор информации и тщательную разработку операции по внедрению в окружение Эвелины Борисовны Винтер.

Глава 16

В ресторане было шумно, поэтому Скляренко не составило труда незаметно подойти к Мезенцеву. Тот говорил по телефону. Окончив разговор, он положил трубку в карман и снова стал смотреть на столик где высокий блондин галантно подвигал Лине стул, после их похода на танц-пол, где они, обнявшись, танцевали медленный танец.

– Любуетесь? – Мезенцев обернулся, сзади стоял Скляренко.

– Почему любуюсь? Просто смотрю.

– У вашей дамы обширные связи.

– Она абсолютно свободный человек и может выбирать самостоятельно круг общения.

– Да, абсолютно, только почему-то круг этот постоянно ограничивается странными личностями.

– В каком смысле?

– Как обхаживает, а? Красавец, орел, – проигнорировал вопрос Скляренко.

– Он вам чем-то не нравится?

– Почему не нравится? Я же говорю: красавец, орел. Одно плохо, боюсь, как бы он тоже под колеса не попал. Он хоть и не родственник Камилю, но друг большой. Его фамилия Майер и сюда он прямиком из Вены, а может транзитом.

– Из Вены?

– Да, из Вены. Майер правая, а может быть левая, но только очень важная, рука Камиля. Помните, я вам рассказывал, братец Лакло, которому ваша дорогая Лина слила всё, что могла за полчаса… как красиво ухаживает, прямо змей искуситель.

– Он что террорист?

– Что вы, добропорядочный гражданин Германии. У него же ни на лбу, ни на каких других, выпуклых частях тела это не написано. Приехал сюда по делам, торгует чем-то, правда под другой фамилией и совершенно случайно встретил, Эвелину Борисовну Винтер. Теперь обхаживает.

– Так они же арабы.

– Юрий Петрович, вы что расист? Как видите, чистокровный ариец, блондин, симпатяга.

– Надо Лину предупредить.

– Побойтесь бога, о чем?

– Так он же террорист.

– Если вы будете кричать об этом на весь зал, то предупреждать уже будет незачем. Ведите себя спокойнее, а то на нас начнут обращать внимание. Больше чем она рассказала, она уже не расскажет, по той простой причине, что рассказывать ей больше нечего. Единственно возможный вариант, так это то, что они доберутся до вас, а вы у нас чист, аки агнец. Никаких порочащих связей.

– А чем я буду заниматься с понедельника?

– Проектированием и организацией производства. Аккумуляторы, ветрогенраторы – очень полезная вещь, можно сказать альтернативная энергия.

– На живца?

– Не обольщайтесь, вас они кушать не собираются. Разве что со злости, что опять пустышка.

– Пустышка? – Мезенцев почувствовал, что закипает,– Я могу отказаться от этих… аккумуляторов?

– Я думаю, можете, я только с шефом согласую. Только, что это меняет? – Скляренко был абсолютно спокоен и это еще больше раздражало Мезенцева.

Юрий Петрович резко обернулся и мимо Скляренко, чуть не толкнув, пошел к выходу во внутренний двор. Тот выдержал паузу, профессионально осмотрелся и вышел следом.

Мезенцев у кого-то попросил сигарету и закурил. Скляренко подошел и продолжил разговор.

– Вы не паникуйте, Юрий Петрович, и не суетитесь, ситуация у нас под контролем. Сюда он приехал пока один, я думаю, будет действовать осторожно. Они ведь не знают, какую роль играет Винтер. В прямую расспрашивать не будут, а захотят получить информацию по возможности незаметно.

– Как незаметно?

– Между прочим, к слову, как будто его это особенно и не интересует. Я думаю, они уже собрали подробную информацию о вашей бывшей и оценили, что она вряд ли сама, имеет какое-нибудь отношение к проекту, хотя кто их знает. Ему необходимо выйти на вас, а он, наверное, уже знает, что вы с ней «горшки побили» и прямых контактов может и не быть. Тем более понимает, что если он на неё начнет грубо давить, вы можете просто исчезнуть. Тогда для них: «Наша песня хороша – начинай сначала». А Мезенцевых только в Украине гораздо больше, чем вам кажется и найти человека весьма и весьма сложно, особенно, если он этого не хочет. Наша задача убедить его, что след ложный, что девочка перефантазировала, приврала и вы никакого отношения к нужному ему проекту не имеете.

– Но ведь это для неё очень опасно.

– Да? Мне кажется, что кроме сексуального насилия ей не угрожает ничего, но судя по развитию событий, насилия не будет – всё будет по согласию, может быть даже сегодня.

– Я так не думаю. После того, как она попала к ним в первый раз и перенесла этот страшный допрос, у неё был нервный срыв.

– Ну, то ведь был грубый допрос, а сегодня будет ласковая, я бы даже сказал интимная, беседа. От этого срывов не бывает.

Мезенцев зло зыркнул на Скляренко.

– Юрий Петрович, вы меня своим взглядом испепелите. Лучше возвращайтесь к своим гостям, выпейте водки и желательно не попадайтесь на глаза своей бывшей суженой, а то Майеру может показаться, что встреча срежиссированна. Пусть он придет к вам естественным путем. А в понедельник, вы явитесь на встречу вот сюда,– Скляренко передал визитку,– и приступите к своим новым обязанностям. Берегите себя, Юрий Петрович, и знайте – мы всегда рядом.

Тон последних фраз особенно не понравился Мезенцеву. Как ему показалось, Скляренко сказал их с иронией и даже издевкой. Он посмотрел в лицо «особисту», тот мягко улыбался.

– Спасибо за совет, Владимир Иванович, я всегда чувствую ваше присутствие,– Мезенцев попытался вложить в ответ весь, возможный для него, сарказм, но руководитель службы безопасности не услышал этого, либо не захотел услышать. Он похлопал его по плечу и как обычно растворился в пространстве.

Мезенцев вернулся в зал ресторана, стрелки перевалили за десять часов. Народ гулял и веселился. В репертуаре музыкантов стали появляться вещи попсового характера, и подвыпившие посетители прыгали под веселые мелодии, позабыв о солидности и снобизме.

Лине нравился её кавалер, его конечно нельзя было отнести к интеллектуалам, но мужчина обходительный. Очень солидный, при этом совсем молодой, Лина не могла угадать его возраст, но подозревала, что он может быть даже младше неё.

Дня за три до этого Лине позвонила её подруга из Киева. Они, как обычно проболтали больше часа и в конце разговора, та рассказал ей о своих новых знакомствах в немецком посольстве. В Украину приезжали немецкие предприниматели, которые интересовались, в том числе и кинопроизводством. Они детально расспрашивали о Киевском кинофестивале, а один из них хотел познакомиться с Одесским кинофестивалем. Познакомиться с городом, с условиями и местами проведения мероприятий фестиваля, короче говоря, он попросил познакомить его в Одессе с человеком, который был бы компетентен и мог всё это показать. Подруга предложила Лине помочь в этом, тем более можно денег заработать и наскрести материал для статьи, как иностранные инвесторы проявляют интерес к украинскому кинематографу. Подруга намекнула, что немецкий бизнесмен, не только, по-видимому, очень богат, но и чертовски молод и красив. Для Лины это не будет в тяжесть, а может быть, даже в удовольствие, сказала подруга и добавила хитрый смешок. Сейчас Лина вспомнила этот смешок и говорила сама себе: «Почему бы и нет, он очень привлекателен и я ему явно нравлюсь».

Кавалер был галантен и даже несколько старомоден, не позволял себе никаких вольных высказываний и тем более действий. Лина даже заподозрила его вначале в «голубизне», но несколько откровенных взглядов в декольте сняли с него подозрения. Вечер плавно перетекал в ночь, на улице продолжался противный осенний дождь, в ресторане было тепло и уютно, но время обязывало менять интерьер.

Предложение выпить бокал шампанского в номере было несколько неожиданным, но таким естественным. Лина почти не отказывалась. Немец жил в этой же гостинице, где находился ресторан, необходимости выходить под надоевший дождь не было, что тоже было удобно.

Утром Лина, проснувшись в постели, рассматривала лепнину потолков большого гостиничного номера. Кавалер скрылся в ванной комнате, а Лина рассуждала, что человек, снимающий такой, почти президентский номер должен быть по-настоящему богат, немцы – народ прижимистый. Кроме того, он как мужчина действительно хорош, не великолепен, но очень хорош.

– Девочка моя, ты, что примериваешь его себе в женихи, – подумала Лина, – а почему бы нет. При моих красоте и интеллекте, почему я не могу выйти замуж за богатого немца, правда они скучные и постоянно деньги считают, но ничего, как-нибудь привыкну. Надо не отпускать его далеко, а то попрыгает, попрыгает и сбежит к себе в Германию. Я кстати ни разу не была в Германии.

Клаус Аугенталлер, так он представился Лине при встрече, вышел из ванной комнаты.

– Дорогая, какая у нас будет сегодня программа по осмотру достопримечательностей?

– Начнем с Потемкинской лестницы, это здесь совсем рядом. Там происходит открытие фестиваля, – ответила Лина, при этом подумала: вот немецкая натура, только вылез из постели, сразу за дела.

– Если можно я бы хотел познакомиться и с некоторыми представителями бизнеса, особенно связанного с кинематографом, телевидением, телекоммуникациями, например, мобильной связью. Извини, меня твоя подруга предупреждала, что у тебя совсем недавно была личная драма, ты рассталась с другом, который мог даже стать твоим мужем. Кажется, он был связан как раз с таким бизнесом, может быть, ты могла встречаться с кем-нибудь из его окружения.

– Мне не очень хочется вспоминать об этом, как ты сам понимаешь, но кое с кем, я думаю, могу тебя познакомить. У меня и у самой есть связи в сфере бизнеса и не только в Одессе, но и в Москве. Мой папа, между прочим, генерал.

– Ты умница и настоящий клад, всё как описывала Екатерина. Я очень рад, что с тобой познакомился. Только скажи мне, чтобы я не попал в неудобную ситуацию, как зовут твоего бывшего друга. А то ведь может сложиться такая ситуация, что я случайно с ним встречусь и в разговоре вспомню о тебе. Это будет неэтично и по отношению к тебе и к нему. Я ведь не знаю, как он будет реагировать, зачем создавать неудобные ситуации.

– Его фамилия Мезенцев, Юрий Петрович Мезенцев. Три месяца назад он был техническим директором в Телекоме, но это не тот уровень, который может тебя интересовать, он не ходит на солидные приемы. Тем более он собирался уходить из Телекома.

– Почему уходить, ему не нравилась работа в Телекоме?

– Нет, нравилась, но ему предложили другую работу, что-то связанное с аккумуляторами, я не знаю и если честно и знать не хочу. У меня слишком неприятные воспоминания от этого знакомства.

Через час Лина, стоя на Потемкинской лестнице, рассказывала Майеру, как происходит открытие фестиваля и что значит для Одессы такой символ, как памятник Дюку де Ришелье и сама Потемкинская лестница.

=============================

В отличие от Мезенцева, Камиля, Майера и Лины Винтер, прошедший период для Станислава Войтенко, не был насыщен сомнениями и разочарованиями. Это время для него не тянулось, а летело.

После звонка Виталия Кирпоноса, Станислав написал записку Мезенцеву: «Извини, срочно надо быть дома», а сам отправился не домой. Ему был заказан номер в одной из скромных киевских гостиниц на Дарнице. Он прожил там несколько дней, погулял по Киеву. Никогда у него не было столько свободного времени и свободных денег. Во время поселения, ему передали конверт, в котором была приличная сумма в купюрах и банковская платежная карточка.

Слава уже плюнул на то, что ему постоянно предлагают деньги и отнесся к этому спокойно. Он осматривал город. Прошелся по Крещатику, сходил в Лавру, прогулялся по Андреевскому спуску, просиживал в кафе, ожидая когда, наконец, к нему придут.

После Одессы он существенно внешне преобразился, теперь его провинциальность не особенно проявлялась в облике. Простенькие джинсы, сандалии и фирменная футболка «Шахтера» теперь лежали в его новой сумке, где-то глубоко. Мезенцев приложил немало усилий к этому. Вместе они приобрели пару рубашек и штаны, какой-то известной фирмы, Славе было не интересно какой, он в этом совсем не разбирался, что-то связанное с крокодилом. Особенно ему нравились светлые туфли, которые он наотрез, отказался покупать, как только услышал, сколько они стоили. Всей его военной пенсии не хватило бы чтобы их оплатить. Юрка, несмотря на его протесты, сам заплатил за них, а его совсем новые сандалии хотел выбросить в урну. Слава не дал, а аккуратно сложил в коробку из-под новых туфлей – «они еще своё выносят».

Только на третий день, устав от пеших прогулок, Войтенко решил вернуться в гостиницу прилечь отдохнуть. Он спускался вниз по улице Грушевского мимо стадиона Динамо, соображая, что неплохо было бы попасть на матч, пока он в Киеве. Пиво, выпитое на летней площадке в парке, приятно растормаживало. По тротуару, навстречу ему шел человек, приятной наружности, в рубашке с коротким рукавом и в солнцезащитных очках. Когда они поравнялись, он очень просто улыбнулся ему и сказал:

– Здравствуйте, Станислав Васильевич, меня зовут Владимир Иванович, Виталий Дмитриевич вас ждет.

– Здравствуйте, – удивленно ответил Войтенко, – и где он меня ждет?

– Присаживайтесь в автомобиль, я вас отвезу, – Скляренко, это был он, открыл дверь припаркованного большого джипа.

Они ехали довольно долго, через мост, потом за город, через лес, наконец, неширокая извилистая дорога привела к высоким воротам. За воротами располагался симпатичный коттедж с таким же точно джипом, припаркованным у крыльца.

Кирпонос встречал друга в зале с камином. Он также был одет легко, по-летнему и как всегда настроен иронично, шутливо.

– Привет военно-воздушным силам, – Слава узнал бодрый голос друга.

– Привет, рад тебя видеть, а мы уже думали ты того, – Станислав показал пальцем в небо.

– Как говорят в Одессе, не дождетесь. Ну что, ты уже всё Черное море выплескал, купался, наверное, по десять раз в день?

– Не без этого и пивком баловался, а по вечерам и от рюмочки не отказывался.

– Чувствуется, чувствуется, дикция не совершенная.

– Ой, ой, у тебя она совершенная, тоже, наверное, коньячку пропустил. Я, между прочим, сегодня только пиво, так что давай без грязных намеков, и какие претензии, я в отпуске?

– Вот, вот, а намеков ты и не понимаешь. Тогда говорю без намеков. Хватит отдыхать. Люди за тебя тут вкалывают денно и нощно, а он в море плещется.

–– Хорошо, а что надо делать, я готов, как всепогодный истребитель.

– Хорошо, – передразнил Кирпонос, – надо отвечать «так точно». Может ты двадцать лет не в армии прослужил, а в колхозе на свиноферме?

– Пиджакам слово не давали, тоже, будет меня учить, как отвечать – «командитер». Ты сам, хоть раз, устав в глаза видел?

– В отношении устава, вопрос несущественный, так что сразу перейдем к делу или ты, может быть, есть хочешь?

– Нет, нет! Я и так целыми днями только, что и делаю: ем и пью, ем и пью.

– Самокритика это хорошо, это элемент самоорганизации. Проходи, садись. Разговор у нас, по-видимому, будет долгим.

Они расположились в удобных креслах. Кривонос немного подумал и начал свое слово:

– Слава, Юра Мезенцев тебе кое-что уже рассказал, не знаю насколько глубоко и полно, поэтому, если я буду повторяться, не обессудь. Существует проект, которым я занимаюсь уже пятнадцать лет. Проект большой и многосторонний. В нем несколько направлений. Первое: получение практически бесконечной энергии поля нулевой точки посредством постройки соответствующего генератора. Второе: это строительство летательных аппаратов основанных на принципе левитации. Это понятно?

– В общем, да, только, что такое левитация, я что-то подзабыл?

– Левитация – это способность объекта парить, несмотря на присутствие сил гравитации. Другими словами левитация – это эффект от антигравитации, то есть создается сила компенсирующая силу гравитации. При этом, как ты понимаешь, мы не имеем виду подъемную силу от встречного воздушного потока, как у самолета. Речь идет о преодолении гравитационных полей окружающих тел. Ты не физик, Слава, поэтому я не буду вдаваться в глубокие подробности, но скажу, что нам удалось технологически изменять вакуумные колебания энергетического поля нулевой точки. Это позволило изменять гравитационные и инерционные массы тел. Проще говоря, вес и инерцию любого тела. То есть мы по своему желанию можем лишать тело веса, соответственно оно начинает парить. Что еще очень важно, мы лишаем тело инерции. Ты на себе испытывал перегрузки, когда летал, так?

– Ну да, а как же.

– Главный компонент в сути перегрузок – это инерция. Твое тело ускоряется, а сила инерции сопротивляется этому и у тебя глаза лезут на лоб. Так?

– Да, особенно на катапульте, очень «весело».

– Нами создан такой эффект, что даже если ты летишь со скоростью десятки тысяч километров в секунду и мгновенно остановишься, тебя не расплющит, а ты этого даже не почувствуешь.

– Ничего себе и как это?

– Хороший вопрос, тебе как объяснить на пальцах или в столбик? Слава ты меня сбиваешь. Сейчас для нас с тобой важны не технологические особенности, а организационные. Я понимаю, что тебе, как бывшему летчику интересно всё, что связано с полетами, но я прошу твоей помощи в другом. Хотя можешь не переживать, до полетов дело тоже дойдет.

– Хорошо, я весь внимание, ты сам начал объяснять.

– Возвращаюсь. Кроме двух направлений, о которых я сказал, есть еще, но ты такой любознательный, что лучше мы их обсудим позже. Сейчас вопрос главный не в них. Ты знаешь, что есть лаборатория и даже, как сказал мне Мезенцев, вы её нашли и были рядом?

– Точно, там такие блестящие баки огромные и ставочек рядом.

– Правильно, и то, что вы её так легко нашли, меня очень беспокоит. Лаборатория будет продолжать работать там же, во всяком случае, пока. Но нам необходимо организовать производство генераторов и, конечно, не в лаборатории, а где-нибудь неподалеку. Например, в Кировограде, как ты думаешь, ты ведь кажется, там служил?

– Неплохой городок и люди приветливые. Авиаторов много.

– Вот и отлично. Я хочу предложить тебе должность руководителя проекта по производству генераторов. Ты в армии, до какой должности дослужился?

– Замкомандира полка.

– Потянешь. Мы тебе поможем.

– Ты думаешь? Я уже как-то отвык командовать, тем более на гражданке.

– А тут не гражданка, тут похуже, чем в армии. Надо, Слава, надо. Я бы тебя и не просил, но Юрка «прокололся» и очень серьезно. Его пока нельзя использовать, опасно. В проект нельзя привлекать много посторонних людей, секретность должна быть максимальной, а ты уже в курсе, где лаборатория и вообще в курсе проекта.

– А, что с Юркой?

– Как говорил Блаженный Августин: «Женщина – сосуд зла». Ну, я это точно знаю, сам четыре раза был женат, а вот Юра у нас на эти сосуды продолжает смотреть через розовые очки. Его, так называемая, невеста разболтала одному французу, что её любимый занят в одном интересном проекте по альтернативной энергии, а этот француз напрямую связан с одной очень нехорошей экстремистской группировкой, короче говоря, с террористами. Теперь ждем, когда они объявятся.

– Так они же могут Юрку, того, грохнуть.

– Делать им больше нечего. Ты что, думаешь, что у них одни сплошные маньяки с руками по локоть в крови? Просто им нужна технология по использованию энергии, которую мы нашли, энергии поля нулевой точки. Они с её помощью могут склепать такую бомбу, что атомные с водородными отдыхают, а с Юрки они, что получат? Девяносто килограмм упитанного славянского мужчины? Даже мясо будет жестковато, он уже далеко не мальчик, так что на ягненка не потянет.

– Ну да. Может его спрятать?

– Спрячем, когда надо будет. Ты понимаешь, нам нужно еще максимум полгода, чтобы всё закончить, а потом они мне уже все будут до лампочки. Пока они Юрке будут сопли вытирать, мы будем спокойно дело делать и знать, что они идут по ложному следу. Они у нас будут под контролем, а как только начнут зарываться, мы им по голове надаем, а Юрку спрячем от греха подальше.

– А, если не успеем?

– Должны успеть, на то мы к этому делу и приставлены, понятно?

– Понятно.

– Сегодня, кстати, у нас будут гости. Занятные ребята. Ты хорошенько с ними познакомься, тебе с ними работать.

– Кто такие?

– Есть такие, интересные. Те на ком весь проект держится, – Кирпонос улыбнулся, – те без кого ничего не получится и поэтому я их храню, как зеницу ока. Гении, во всяком случае, один точно, хотя, наверное, оба. Я их одного без другого не представляю. Ты с ними познакомишься и будешь очень доволен, вот увидишь.

Глава 17

Пока Кирпонос ходил отдавать какие-то распоряжения, Войтенко сидел задумчивый. Виталий Дмитриевич вернулся, и Слава излил ему свои сомнения:

– Виталий, ты знаешь, я конечно всегда рад тебе помочь, но в этом деле… какой из меня руководитель? Тем более у меня дом, работа и с огородом, что-то делать надо, пока меня нету там всё бурьяном зарастет.

– Слава, ты что несешь? – Кирпонос пощелкал пальцами перед лицом друга, как будто приводя в сознание, – очнись. Какой огород, какая шахта? На кону стоит судьба человечества, а он про бурьян беспокоится. Ты понимаешь, что если мы сумеем запустить эти генераторы, изменится в мире всё? Всё! Деньги, власть, жизнь изменится. Я даже представить себе не могу, насколько она изменится, но, то о чем только писали фантасты, за последние пятьдесят лет всё станет возможным. А то, что твоя шахта станет никому ненужной, так это я тебе гарантирую. Объясни мне, зачем долбить уголь на глубине в километр? Чтобы его потом сжечь и получить тепло или электричество? Чтобы у тебя телевизор в хате работал и показывал всякую хрень? Так мы дадим столько энергии, что её не будут знать, куда девать. Да, ты можно сказать, Прометеем можешь стать, принести человечеству огонь невиданной энергии. Ты хоть знаешь, какой в двадцатом веке был самый распространенный источник энергии?

– Нет.

– Дрова! Я уже не говорю за девятнадцатый и раньше. Углеводороды, нефть, газ и твой любимый уголь…

– Чего это он мой любимый?

– Не перебивай! Так вот все углеводороды стали занимать значимое место в используемой энергии уже после второй мировой войны. И то, только по общему объему произведенной энергии, а если говорить о количестве людей использующих различные источники, так я уверен дрова до сих пор на первом месте. Ты что думаешь, в глубинке Африки или где-нибудь в Афганистане или в Индии, хозяйки готовят обед на горелке природного газа или электроплите? Дудки! Дрова, дровишки точно, как в каменном веке. Не надо далеко ходить в Африку или в Азию. Вот поедешь в Кировоградскую область, по некоторым районам проедешься, чем там топят? Дровами. Не успели при советской власти газопроводы проложить, а теперь уже все, шара кончилась. Чего я тебя уговариваю, ты чем свой дом отапливаешь?

– Углем.

– А растапливаешь чем?

– Ну, дровами.

– Вот и ты от каменного века далеко не ушел.

Кирпонос возмущенно прошелся по залу, жестикулируя и громко дыша.

– Слава, ты меня убил. Огород, бурьян ты бы еще курочек вспомнил.

– У меня курей нету.

– Слава богу, – Кирпонос даже зааплодировал,– слава богу, хоть одно препятствия на пути прогресса отпало. Слава, ты вообще соображаешь, что ты только что сказанул?

– Чего ты сразу в бутылку лезешь? Могу я засомневаться, дело для меня новое? Может у меня не получится ничего.

– Слава, ты присягу давал?

– Давал.

– На верность Родине давал?

– Ну, давал, что ты сразу высокие материи мне толкаешь?

– Так вот и выполняй! Нечего отлынивать.

– Виталий, я тебя просто предупреждаю. Я же не отказываюсь, просто надо как-то вопросы решать с работой, с хозяйством.

– Что тут решать, поедешь на один день. Рассчитаешься с работы, дашь какой-нибудь соседке тысячу долларов, чтобы она за домом присматривала, а огород, пусть кто угодно выкопает. Тебе, что жалко?

– Тысячу долларов, сильно жирно будет и стольника хватит, ну может быть два.

– Это ты уже сам решай. С одной стороны правильно, не надо показывать, что у тебя появились другие возможности. Уйти надо по-тихому. Скажешь, пригласили бывшие сослуживцы охранником в банк. Работа не пыльная, а деньги те же, чего под землю лазить, правильно?

– Ну, можно и так. Только, Виталий, всё как-то очень быстро, я не соображу, что делать-то надо?

– Быстро, – передразнил Кирпонос, – ничего, привыкнешь. Знаешь, как говорят, глаза боятся, а руки делают, так и тут. Сейчас должны подъехать Славин с Максом вот все вместе и обсудим, что и как делать. Пойду дам распоряжение насчет ужина, а ты пока привыкай к роли руководителя направления. Давай, давай, солидности побольше.

Кирпонос ушел куда-то в глубины дома, а Станислав встал из кресла и начал осматривать зал. На стенах висели чучела голов животных: медведя, волка, оленя, по-видимому, дом использовался, как охотничий. В камине было чисто, дров не было даже рядом, конечно, кому сейчас придет в голову топить камин – жара на улице. На стене висела репродукция картины « Охотники на привале». Слава присмотрелся к рассказчику. Внешне на Кирпоноса он, конечно, не похож, но в повадках что-то общее у них есть.

За большим окном, занимающим почти всю стену, виднелся аккуратный двор. Извилистые дорожки, выложенные плиткой, клумба и сосны, растущие свободно, как в лесу до самого забора. У ворот Слава заметил человека одетого в черный комбинезон и вооруженного короткоствольным автоматом. Ворота открылись и во двор въехал джип, на котором Славу привезли сюда, за ним черный минивэн Мерседес. Несколько минут ворота не закрывались, видимо кого-то ожидая. Затем въехал еще один джип, такой же, как первый. Славе даже показалось, что у них номера одинаковые.

В глубине дома послышался шум разговора, в зал вошли вместе с Кирпоносом, двое молодых, незнакомых Войтенко мужчин, это были Славин и Ракицкий за ними Скляренко. Представление не заняло много времени, Станислав внимательно рассматривал новых знакомых. Они ему показались обыкновенными людьми и на гениев, как-то не очень похожи. Славин больше походил на респектабельного банкира на отдыхе или адвоката: тонкий профиль, очки без оправы и элегантный жилет довершали впечатление. Максим Ракицкий был в солнцезащитных очках, коротко острижен и одет стильно, по молодежному, при этом от прежней неопрятности не осталось и следа. Кирпонос не виделся с ним около месяца и особенно обратил внимание на изменения во внешнем виде коллеги.

– Макс, я смотрю и не могу тебя узнать. Приоделся, подстригся, неужели труды Славина не пропали втуне и ты настолько преобразился, что стал обращать внимание на внешний мир и даже на свою внешность?

– Не обращайте внимания шеф, просто мне так удобнее.

– А со зрением, что, где твои диоптрии?

– Линзы, Виталий Дмитриевич, это более удобно и эстетично.

– Я не верю своим ушам, Макс заговорил об эстетике. И очки у тебя такие стильные, но если ты в линзах, то снимай очки, здесь нет яркого света.

– Он не может, – ехидно вставил Славин.

– Почему не может? – не понял Кирпонос.

– Как товарищ Саахов в Кавказской пленнице.

– Ничего не понял, объясните толком.

– Ну, Виталий Дмитриевич, почему джигиты не могут снять темные очки? Фингал у нас там, трехдневной давности, – пояснил Славин. – Проблемы, шеф, проблемы, любовь выкашивает наши ряды.

Славин покосился на Войтенко, не особо понимая насколько можно откровенничать в его присутствии. Кирпонос понял это и пояснил:

– Ты при нем можешь не стесняться, кстати, познакомьтесь поближе, Станислав, не только мой друг, но и будет руководить проектом производства генераторов, так что сотрудничать вам придется тесно. Рассказывай, что там у вас за проблемы или ты Макс сам расскажешь? – Ракицкий отмалчивался.

– Ожил наш гений, Виталий Дмитриевич, небольшой перерыв в работе, вызвал у Максима Леонидовича приступ сплина. Скука его одолела нешуточная и решил он развеяться. Сначала начал обирать местное казино, вы же его способности знаете, но там его быстро вычислили – вытурили и тут случилось непоправимое… он зашел в супермаркет.

– Что же в супермаркете могло произойти такого непоправимого?

– Он увидел её.

– Влюбился что ли?

– Да, полное восстановление всех сексуальных функций.

– Славин, ты договоришься, что я тебя убью, – не выдержал Макс. Кирпонос его прервал:

– Не хотел сам рассказывать, так помолчи. Продолжай, Сергей Владимирович.

– Она прекрасная, чудная, провинциальная девушка, – Славин сделал театральную паузу и уже другим голосом продолжил, – только у неё ребенок и муж шофер-дальнобойщик, причем очень ревнивый. Второй фингал за отчетный период. В первый раз наш Максимка в неглиже, точнее с одеждой в руках, еле ноги унёс, а второй получил прямо на рабочем месте Афродиты, у кассы супермаркета.

– Ну, это никуда не годится, куда наша охрана смотрит? Разве можно бить по голове, в которой такие мозги и вообще с каких это пор Макс стал сам ходить по супермаркетам?

– Максим Леонидович игнорируют охрану, а по супермаркетам они начали ходить от скуки, а теперь по велению сердца.

– Виталий Дмитриевич, я вас прошу, не надо здесь цирк устраивать, я сам разберусь со своими личными делами, – не выдержал, наконец, Макс.

– Максимка, дорогой, у нас с тобой теперь нет личных дел, у нас все дела общие. То, что у тебя все функции восстановились, это отлично, но объясни мне, на фига ты связался с замужней.

– Я ему тоже самое говорил, не слушает, – вмешался Славин.

– Я, что знал, что она замужем, а теперь всё, я её люблю.

– Детский сад какой-то. Люблю, люблю и штампик в паспорте поставлю. Слава, ты видишь, какими делами приходится заниматься. – Кирпонос обратился к Войтенко и прошелся по залу. – Значит так, уважаемый, Максим Леонидович, ты меня знаешь, я не Славин и если разозлюсь, будет тебе мало и неба и земли. Поэтому решим так, пока мы не продадим первую партию генераторов, ты сидишь в лаборатории и не отсвечиваешь. Режим секретности для всех один и даже для дон Жуанов. Если твой фейс, с чудным бордово-синим фингалом, попадет в какую-нибудь криминальную хронику, ты у меня одним фингалом не отделаешься. Своей зазнобе скажешь, что уехал в командировку. И мой тебе совет, пусть она сначала решает вопрос со своими мужьями, а потом уже с тобой в постельку. Ты всё понял?

– Понял, – Максим недовольно нахмурился.

– Славин, тебе под особый контроль, глаз с него не спускать. Максик, а ты потерпи. Через полгода на эту местную Афродиту ты и не посмотришь, ногами будешь отпихиваться от красивейших женщин планеты. Время – самый лучший судья. Ну, а если совсем уже будет невтерпеж, то Владимир Иванович, организует тебе встречу с ней с тремя степенями секретности, но это в самом крайнем случае. Мне, наверное, проще переселить этого Отелло с супругой куда-нибудь на Галапагосские острова, чем они у меня здесь под ногами путаться будут. На этом всё, по этому вопросу, пора переходить к настоящим делам.

Славин преступил к докладу, Войтенко слушал внимательно и только удивлялся, как буднично обсуждались вопросы полетов летательных аппаратов, которые Сергей Владимирович, просто называл дисками, о мегаваттах энергии, которую надо куда-то пристроить, чтобы провести завершающие испытания генераторов. Частенько встречались термины и названия, которые Станислав Васильевич никогда не слышал, но решил не показывать своего незнания до поры до времени.

– Ну что же, ситуация понятна, – подвел итог Кирпонос, – мы вышли на финишную прямую.

– Это конечно, как посмотреть и смотря в чем, – вставил своё слово Ракицкий.

– Я понимаю, о чем ты Максим, я имею в виду только генераторы. Мне понятны ваши сомнения по поводу возможных сбоев при доведении нагрузки до максимальных значений, но я также понимаю, что сомнения есть не в конструкции генератора, а возможностях отсечек по сети. Это проблема скорее электротехническая, чем физическая, поэтому мы принимаем к производству тот вариант, который есть на сегодняшний день. По поводу генеральных испытаний, у меня имеются некоторые соображения, о них я расскажу позже.

Сейчас задача организовать производство. Организовывать его будут Станислав Васильевич и Владимир Иванович, конечно с вашей помощью Максим и Сергей Владимирович. Для этого вы, не теряя времени, то есть завтра выезжаете в Кировоград и проводите ревизию, тех помещений, которые были подобраны предварительно. Там есть бывший завод электромеханических изделий, мне кажется, он подошел бы идеально. По сути, наш генератор тоже электромеханическое изделие. Завод загнулся совсем недавно, так что там еще даже что-то осталось из оборудования. С техническими кадрами мы поможем. Если нам удастся его купить или взять в аренду, то легенда очень простая: мы восстанавливаем производство электромеханических изделий. Просто один цех будет заниматься необычной и даже несколько секретной в коммерческом плане продукцией. Понятно о чем я говорю, Владимир Иванович будет обеспечивать секретность и фильтрацию персонала. Срок наладки производства – три месяца.

– Почему не три недели? Мы еще не видели условий, а уже сроки устанавливаем. Может, там одни стены остались, ни окон, ни дверей. – Вступил в разговор Войтенко.

– Вот, Слава, ты мне уже нравишься, значит кое в чем ты всё-таки разбираешься, и может быть, даже прав, но времени у нас нет. Будем работать, как во время войны на Урале эвакуированные заводы работали, не обращая внимания на окна, двери и крышу. Хотя крыша там есть, уже легче. Отказа не будет ни в чем, оплата за скорость двойная. Персонал для нулевого цеха будем привозить, откуда угодно, платить деньги, поселять в гостиницы, в коттеджи, только чтобы они работали успешно. Через полгода после запуска производства у меня должно быть тридцать генераторов. Непросто тридцать генераторов, а тридцать надежных, испытанных агрегатов. Сроки и количество не обсуждается.

– Да там ничего сложного нет, мы же слепили образец, считай в кустарных условиях и вчетвером, – подключился к обсуждению Ракицкий.

– Вот и чудесно, поможете, Войтенко со Скляренко, а то я смотрю у Станислава Васильевича энтузиазма маловато. Хотя я думаю, что после посещения лаборатории у него его будет с избытком, но здоровый скептицизм не помешает. Дело без сомнения сложное, но нам ли бояться сложностей, а господа?

Дальше пошло обсуждение технических деталей и все погрузились в обсуждение с головой. Особенно Станислава Войтенко заинтересовали рассказы Славина и Ракицкого о полетах в антигравитации и трансмутация элементов. Это всё слушалось, как сказка. Особенно его поразило, когда Славин достал из дипломата кусок метала серого цвета, похожего на грубую отливку алюминия. Он положил его на стол перед Кирпоносом и совершенно обычным голосом доложил:

– Это наш сюрприз, платина, которая была получена в результате трансмутации элементов. Мы вообще-то хотели получить золото, пока не получилось, хотя нам кажется, что мы на верном пути. Образец имеет высокий процент примесей, но мы даже не пробовали делать химический аффинаж. Во-первых, это не наш профиль, во-вторых, просто не было времени. Тем более, если честно, то работа над трансмутацией у нас возникла случайно. Максиму пришла в голову мысль, что при организации переходов частиц внутри атомов в ряде случаев требуется большое количество энергии. Был модернизирован существующий генератор, его приспособили для получения мощных электромагнитных импульсов, которыми мы обрабатывали исходные элементы. Для получения большой мощности потока требовался большой расход энергии, что использовалось для испытания генератора. Мы его назвали, если нет возражений ГЭПНТ – 1000, то есть генератор энергии поля нулевой точки, тысяча – это приблизительная установленная мощность в мегаваттах.

Слава Войтенко не выдержал:

– А что такое аффинаж?

Славин немного удивленно глянул на него, перевел взгляд на Скляренко и спокойно объяснил:

– Аффинаж – процесс очистки благородных металлов от примесей. Это достаточно сложный физико-химический процесс, требующий специального оборудования. Для платины – это растворение в минеральных кислотах с последующим её выделением из этих растворов с помощью специальных реагентов. Для нас это потребует больших затрат средств и времени. Я думаю, что на данном этапе это не актуально.

– Название генератора конечно, звучностью не отличается, но об этом мы подумаем позже. А, сколько вы такой платины получили?– вмешался в разговор Кирпонос.

– Таких, четыре образца, в этом – семьсот девяносто три, общий вес три килограмма двести одиннадцать грамм, но чистой платины всего около двух килограмм, в образцах порядка сорок процентов примесей. Каждый образец получался в результате особого эксперимента, процент примесей разный.

– Это ж сколько здесь денег, – утвердительно-вопросительно сказал Войтенко.

– В деньги этот металл перевести пока затруднительно, у него специфический химический состав, что сразу же будет отмечено при продаже. Возникнут вопросы в источнике его получения, – ответил Славин.

– Совершенно верно, – поддержал Кирпонос, – но направление интересное. Спасибо удивили, но секретность этих экспериментов должна быть еще выше, чем генератора. Я надеюсь, все понимают, что это подкоп под мировую финансовую систему? Не говоря о том, что этот слиток на сегодняшний день стоит примерно тысяч двадцать пять зеленых рублей США. Это только кажется, что он такой маленький, но тяжелый очень. Возьми, Слава, попробуй.

Кирпонос передал Войтенко слиток длиной менее десяти сантиметров. Тот взял его на руку и покачал, как будто бы взвешивая.

– Да с виду и не скажешь, что здесь восемьсот грамм.

– Платина один из самых тяжелых металлов, поэтому этот слиток такой тяжелый, несмотря на то, что здесь только около шестидесяти процентов чистой платины. Каждый кубический сантиметр чистой платины весит более двадцати граммов, – добавил Славин.

Совещание после ужина переросло в свободное общение. Кирпонос задушевно беседовал с Максимом, Слава Войтенко слушал рассказы Славина, тот ему всё больше нравился. Скляренко, как и положено человеку его профессии слушал всех, сам почти не вступая в разговор. Глядя со стороны, трудно было представить, что в руках этих людей находился один из главных ключей к развитию цивилизации на планете Земля.

Глава 18

Прошло три месяца, Станислав Васильевич Войтенко даже не заметил, как они пролетели. У него не было ни секунды свободного времени, он постоянно был в движении. О чем говорить, если до этого заграница была для него чем-то аморфным, непостижимым, не имеющим к нему никакого отношения. За последние три месяца он восемь раз был в Европе. Франкфуртский аэропорт стал почти таким же знакомым, как автобусная станция в его родном городе, а ночлег каждую последующую ночь в новом городе входил в привычку. Он еще больше изменился, но следуя примеру Скляренко, свой внешний вид приспосабливал к текущим обстоятельствам. Джинсы, купленные в Донбассе до поездки в Одессу и футболка «Шахтера» так и остались невостребованными, но в Кировограде он одевался намного проще, чем в Лондоне или Вене. Его внутренняя значимость стала выше и уверенность, которой поначалу не хватало, обрела своё привычное место.

Он штурмовал выпуск генераторов, отдавал этому день и ночь. Самолеты сменялись автомобилем, теперь он ездил на неброском корейском внедорожнике, его тоже рекомендовал Скляренко в целях не привлечения особого внимания в не очень богатом Кировограде. Дело двигалось, даже лучше, чем ожидал Станислав Васильевич. Первое впечатление от пустых цехов и выбитых стекол не добавляло энтузиазма, но приложенная человеческая энергия и ощущение возможности решать любые задачи, делали чудеса.

На этой неделе приступили к сборке первого генератора. Это была радость для ограниченного числа лиц, но радость большая. Войтенко предложил Скляренко отметить это событие, но не здесь в городе, а поехать к Славину и Максу.

Они уже давно перешли на ты, им частенько приходилось проводить вместе дни, а то и целые недели в поездках, на работе. Если Славин и Ракицкий, как личности были далеки от Скляренко, то воинская сущность Славы Войтенко, его прямота и некоторая наивность, импонировали, и они по-настоящему подружились, насколько возможна дружба при работе в службе безопасности.

– Володя, давай рванем в лабораторию, накроем стол прямо в комнате отдыха и отметим это событие. Не знаю, как для тебя, для меня это очень важный момент. Я не верил, что нам с тобой удастся так быстро наладить всё это.

Скляренко нравилось, что Войтенко не присваивает все заслуги только себе, хотя формально именно он отвечал за запуск производства. Это смягчало твердость Владимира Ивановича в отношении соблюдения всех правил секретности и ему уже не казалось, что устройство небольшого суаре даже в недрах суперсекретной лаборатории – есть криминал.

– Тем более что без Славина и Максима мы с тобой никогда бы так быстро технологическую оснастку не довели до нормы. Мы просто обязаны разделить эту радость с ними.

– Согласен, тем более в подземелье нас точно никто из посторонних не увидит. Только вот погода ни к черту, дождь льет, как из ведра, ехать будет не очень удобно, потеряем часа два.

– Ничего, как раз пусть они там подготовятся.

Дождь действительно лил, как в некоторых кинофильмах, когда оконное стекло заливают из поливочных машин. Дворники работали на максимальных оборотах, но всё равно свет фар встречных автомобилей изрядно мешал, отражаясь в мокрой пленке на лобовом стекле. Несмотря на такую мерзкую погоду у Славы было чудесное настроение и ему хотелось поделиться ним с каждым близким ему человеком. Такими близкими людьми для него теперь стали эти три человека, которых он три месяца назад и не знал и не подозревал об их существовании.

Конечно, каждый из них был совершенно индивидуален и отличен от другого. Скляренко не нравилась заумность Максима Ракицкого, его постоянное желание к вызову, у Славина его рафинированная интеллигентность и излишняя сухость в общении, которую многие принимали за снобизм и выраженное таким образом чувство превосходства. Скрытность Скляренко не нравилась Максиму, а Славину вообще не нравились люди связанные с тайными службами, тем не менее, в процессе работы сложилась единая команда и цементирующим фактором в ней был, как раз Войтенко.

Его непосредственность, желание учиться, познавать новое, не ставить себя выше других и при этом щедро делиться своими достижениями, подкупали любого из непростой троицы. Когда он первый раз попал в лабораторию и ему показали, кое-что, совсем мало из того, что там можно было увидеть, Слава не спал всю следующую ночь. Он хоть и не писал стихов, но романтиком и мечтателем был с детства, иначе, как бы он попал в авиацию, там без романтики никак нельзя. Жизнь в авиации без романтики превращается в пытку с возможностью летального исхода.

Максим показал, как летают диски и что самое важное, дал возможность попробовать ними управлять. Эйфория Станислава Васильевича зашкаливала и если бы было можно, он бы остался там, в лаборатории с этими дисками на несколько дней. Славин с неподдельным интересом наблюдал за ним, когда тот сменил Макса у пульта и особенно его поразило невероятное мальчишеское сожаление, с которым Войтенко вставал из-за него.

После Станислав Васильевич был неоднократно в лаборатории, теперь через него шла поставка всех материалов необходимых для исследований. Согласно новым инструкциям, только ему и Скляренко позволялось напрямую контактировать с Кирпоносом. Иногда ему удавалось посидеть за пультом и полетать. Особенно он ждал окончания работы над первым пилотируемым экземпляром, всячески содействовал этому, чем заслужил особое расположение Макса Ракицкого. Это объяснялось еще и тем, что Станислав Васильевич втайне надеялся, что именно ему, как опытному авиатору, доверят одно из кресел в новом аппарате.

Макс, после общения со Славиным, сухим и ироничным, иногда слишком ироничным до сарказма, тянулся к Войтенко, в котором видел человека простого и искренне заинтересованного в том, что делает сам Макс. Тот действительно лез из кожи, чтобы выполнить все заявки Ракицкого, хотя Кирпонос требовал, чтобы приоритеты были отданы производству генераторов.

Для Максима же, генераторы были пройденным этапом, ему требовалось приложение его способностей к новым темам, особенно это касалось вопросов антигравитации. Главным союзником в этом ему был Войтенко. Бесстрастный Славин выполнял в первую очередь то, что было предписано планами, которые, кстати, он сам и составлял. Максим, человек порывистый, стремился не к выполнению плана, а к достижению новых вершин, которые не всегда совпадали со стратегическими планами. Координирующим и что немаловажно, примиряющим звеном между Славиным и Максом стал Войтенко. От этого все выигрывали. Максима он уговаривал сделать то, что необходимо для плана и тот соглашался, потому что знал, что Слава его первый союзник и если уже он говорит, что надо, значит действительно надо. Сергей Владимирович убеждался в том, что нельзя сбивать порывы гения, а необходимую часть программы, Станислав Васильевич всё равно заставит Макса сделать. Тот верил, наверное, потому что у Войтенко слова с делом не расходились никогда.

Двухчасовая поездка закончилась у блестящих ворот завода по биотопливу. Территория завода была хорошо освещена и от этого ощущение от хмурости погоды немного нивелировалось. Охрана была предупреждена и этот джип был тоже хорошо знаком. Не останавливаясь, автомобиль проследовал до ангара и въехал в его открытые ворота. В ангаре их встречал начальник охраны завода, Скляренко был его непосредственным начальником.

Войтенко не стал ждать окончания доклада местного босса безопасности прошел к дверям, ведущим в нижние помещения. В комнате отдыха был накрыт стол на четыре персоны, но праздничная атмосфера не ощущалась. Славин стоял с телевизионным пультом и перещелкивал каналы, а Максим сидел в большом кресле в стороне от стола, по его физиономии сразу было видно, что хорошее настроение сегодня его не посетило.

Войтенко вошел в комнату, поздоровался и стал быстренько выставлять на стол бутылки со спиртным. По тону ответа на его приветствие, он понял, что и у Славина настроение не самое лучшее.

– Ребята, в чем дело, что-то произошло нехорошее?

– Как сказать, ко всему надо относиться философски, – ответил Славин.

– Так что же все-таки произошло, чего вы сидите такие кислые?

– Ничего особенного, только придется несколько изменить конструкцию генератора.

– Как изменить, Сергей Владимирович, ты что шутишь? Сегодня начали работы по первому номеру, я так обрадовался, решил, что это надо отметить, а это как называется?

– Это называется, – в разговор вступил Максим, – недостаточно качественно проведенные испытания. Я предупреждал, что необходимо тщательно обкатать образец в различных режимах и теперь вот выяснилось, что есть существенные недостатки, требующие доработки конструкции.

Войтенко с траурным лицом медленно опустился на стул. Его крепкая фигура выражала недоумение и обиду.

– Слава, только не делай такое лицо, как вроде, у тебя кто-то из близких умер, – Славин, наконец, отвлекся от телевизора, – мы тоже не в восторге. Хорошо еще, что Макс сегодня выспался и вспомнил, что могут быть нюансы с весом. Плохо было бы, если бы мы все тридцать уже продали, а потом это обнаружилось.

– Меня сегодня, как током ударило, – Макс начал резко жестикулировать, объясняя Войтенко, как к нему пришло просветление.– Едем на работу и я вспоминаю, что шеф, когда последний раз был здесь, как бы, между прочим, сказал, что он бы не хотел, чтобы наши изделия летали по кухне у домохозяек. Запустили генератор, дали нагрузку, не добрали и половины номинальной мощности – зафиксировали потерю семидесяти процентов веса. Как он у нас раньше не начал парить, или прыгать? Сам удивляюсь.

– И что теперь? – Войтенко, сжал губы и потухшим взглядом уставился в Макса.

– Что? Надо добавить еще одну систему в конструкцию.

– А пока вы будете добавлять, мне что делать? У меня и так в месяц надо выпускать по пять генераторов, чтобы уложиться в срок. Расширить производство нельзя. Ты же понимаешь, хотя бы только из соображений секретности, наличия персонала и прочего. Вы мне график сорвете, вы это понимаете?

– Слава, ты не кипятись, у нас тоже планы, тоже графики, но это наука, тут нельзя заранее предсказать все последствия, – успокоил Славин.

Вошел Скляренко и с порога внимательно осмотрел присутствующих.

– Что тут у вас случилось, что вы злющие ходите с утра? Максим Леонидович, чего это вы на охрану бросаетесь, людей обижаете?

– Никто их не обижает, просто не надо под руку попадать и глупые вопросы задавать.

– Понятно, а что вызвало такой перепад настроения у наших деятелей науки, позвольте спросить?

– Володя, мы зря приехали, – вступил в диалог Войтенко, – праздновать нечего. Надо останавливать производство, оказывается, необходимо вносить изменения в конструкцию.

– Нет, Станислав Васильевич, давай так всё и оставим. Пусть наши генераторы полетают на глазах восхищенной публики, – обозлился Макс.

– Да не ругайтесь вы, – совершенно спокойно сказал Славин, – через две недели, может быть даже раньше, дней через десять, мы доработаем новые чертежи, и продолжите производство в нормальном темпе.

– Нет, вы посмотрите, – возмутился Войтенко, – понимаешь, Сережа, у меня каждый день на счету, а ты спокойно говоришь, две недели. Что я потом Виталию скажу, извини, мы отучали генераторы летать?

– Кстати неплохой ответ, – невозмутимо продолжил Славин,– а полностью останавливать производство и не надо. Буквально завтра мы сбросим вам, что не будет подлежать изменениям. Я думаю, вся нижняя часть останется без изменений, так что трудитесь на благо прогресса.

– Сергей Владимирович, если бы все было так просто. Там же утвержденные технологические карты, прописанные процессы, туда только влезь, всё поломается.

– Ну, в данном случае ничем помочь не могу, нужно приспосабливаться или ждать окончательного варианта.

Войтенко огорченно махнул рукой:

– Отпраздновали.

Славин подошел к столу откупорил бутылку водки и стали разливать по рюмкам.

– Прошу к столу.

Остальные компаньоны нехотя расселись. Славин поднял рюмку и произнес тост:

– Я хочу выпить за то, чтобы всё то, что мы делаем, приносило пользу, а не вред.

Он выпил, закусил и продолжил:

– Слава, вот ты расстроился, а неизвестно, плохо это и хорошо, что у нас график нарушается.

– Что ж тут хорошего может быть, если график нарушается?

– Не скажи, может мы подарили миру еще две недели спокойной жизни.

– В смысле?

– Очень просто, ну выдадим мы, как у вас говорят в Донбассе « на гора» наши генераторы. Что человечеству от этого жить станет легче? Нет, проблем станет еще больше. Станут изменяться экономические взаимоотношения, потому что основа экономики – энергоносители, сразу обесценятся. К чему это приведет? Ценообразование потеряет свою основу. Потому что, что составляет себестоимость любой продукции? Затраты на материалы, механизмы, оплату труда, прочее и самое главное, на необходимую энергию, которая сама есть составляющая в каждом из подпунктов. Всем ведь понятно, что для того чтобы получить любой материал необходимо затратить энергию, хочешь ты добыть железо из земли или получить химическим путем краску для забора. Хлеб вырастить, чтобы людишек накормить, надо затратить энергию, просто организовать труд человеческий снова потратиться. Их нужно обогреть, осветить, подключить компьютеры к электрической сети. Куда не плюнь, везде энергия нужна только в разных видах.

И вот одним прекрасным утром мы, запускаем наши генераторы, и они сразу бросают в сеть тридцать тысяч мегаватт энергии, которая неизвестно сколько стоит. Вроде бы и не много в масштабах планеты, но не это главное. Главное, как говорят биржевые брокеры – фьючерс, то есть, сколько энергия, эта или любая другая, будет стоить через полгода, через год. А никто не знает, даже не знают с какой стороны подойти к этим расчетам. Что происходит? Биржа замирает и потом начинается полный бардак. Стоимость акций всех энергетических компаний резко падает, понятно почему. Никто не знает, может через полгода нефть и газ вообще ничего стоить не будут, а денег туда вложено, не меряно. В результате, арабские шейхи вместе с Абрамовичем просят милостыню в подземном переходе.

Но это еще не всё. Они мигом увольняют всех своих сотрудников и на улице оказываются сотни тысяч, а может быть больше ни в чем неповинных людей, которым уже не за что кормить свои семьи. Наступает кризис, безработица, коллапс, революция, в самом плохом смысле этого слова.

Над столом повисла тишина. Славин излишне спокойно занялся салатом.

– Ну, если так рассказывать, то вообще лучше ничего не делать и сразу выйти и застрелиться, – протянул Войтенко.

– Мысль, между прочим, не самая глупая, я имею в виду, выйти и застрелиться, ответил Славин,– так можно просто уберечь себя от созерцания того, что может произойти во время этой, нами спровоцированной революции.

– Станислав Васильевич, не слушай ты его. Сергей у нас супер пессимист, если его слушать, то можно ложиться в гроб и ручки сложить. Сразу наши генераторы не будут играть такой большой роли, чтобы разорить всякие там энергетические компании, – Максим постарался успокоить Войтенко.

– Я если и сгустил краски, то немного, – возразил Славин,– то, что начнутся колоссальные перемены в рынке продаж энергии, это бесспорно. Только один слух, что на рынке может появиться энергия в тысячу раз дешевле нынешних энергоносителей, так тряхнет всю экономику, что мама дорогая.

– Во-первых, она не будет в тысячу раз дешевле, а во-вторых, это получится, если объем продаж нашей энергии будет сопоставимым с общим производством энергии, – вступил в разговор Скляренко, – я не большой специалист в этом, но принципы понимаю.

– Конечно, вопрос в том, как быстро энергия поля сможет заменить традиционные источники, но переполох будет еще тот.

– Сергей Владимирович, я с тобой не согласен, – сказал, потрясенно молчавший до этого Войтенко, – если тебя послушать, так прогресс вообще штука вредная, а мы, все здесь сидящие, главные вредители человечества. Получается, что я, работая над генератором, лишу куска хлеба толпы людей. Не согласен, они же мне и не только мне и тебе и Максу и всем, кто с нами работает, потом спасибо скажут. Если энергия входит в состав себестоимости всего, что производиться в мире, то все должно стать дешевле, если энергия станет намного дешевле.

– Возможно, только не сразу и не везде. До этого будет то, о чем я рассказывал – бардак, развал целых отраслей экономики. Знаешь, китайцы, когда хотят пожелать человеку зла, говорят: чтоб ты жил в эпоху перемен. Вот мы эту эпоху и приближаем. А ты переживаешь за две недели отсрочки. Да это благо для человечества, две дополнительных недели спокойной жизни.

– Как бы ты не рассказывал, может быть, ты в чем-то и прав, но прогресс невозможно остановить, если не мы доведем до ума получение энергии квантового вакуума, это сделают американцы или китайцы или россияне.

– Ну, да какая разница, кто могилку выкопает, – Славин снова потянулся за бутылкой.– Это же я еще не говорю, что будет, если наша технология попадет в руки каким-нибудь террористам. Тогда вообще интересно, шарик пополам и весь прогресс коту под хвост.

– Сергей Владимирович, тебя невозможно слушать, – возмутился Скляренко, – если ты так думаешь, почему ничего не говоришь Кирпоносу, почему не отказываешься от работы в проекте?

– Знаешь, Владимир Иванович, – Славин поднял рюмку и посмотрел сквозь неё на Скляренко, – это как с крыши прыгнуть, назад уже не вернешься. – Он помолчал и добавил,– есть только надежда, что когда долечу, всё будет не так страшно, как кажется. Давайте лучше выпьем за то, чтобы мы сделали всё, чтобы потом не было стыдно и чтобы нам хватило ума не заехать туда, откуда нет возврата.

Все выпили, над столом снова повисла тишина, каждый размышлял над сказанным. Станислав Васильевич ковырял в тарелке, перекладывая грибы с одной стороны тарелки на другую:

– Хороший у нас праздничек получается, уже не знаешь в какую сторону бежать.

– А думать уже поздно, – успокоил Славин,– как говорится жребий брошен, мы обречены довести нашу работу до конца. Тем более у нас есть большое преимущество перед остальным человечеством, мы будем знать время «Ч», когда начнется бардак. Кирпонос это прекрасно понимает.

– Ты что-то имеешь против шефа? – зло посмотрел на Славина Максим.

– Ни-че-го, – по слогам ответил тот,– даже наоборот, только благодарность. Он ведь не только тебя вернул к жизни, у каждого из нас в шкафу свой собственный персональный скелет.

– Я думаю, у Сергея Владимировича сегодня просто плохое настроение, а тут еще эта история с изменением проекта, вот он на нас и выливает свою желчь. Не так ли, Сергей Владимирович? – Скляренко примирительно обратился к Славину.

– Действительно, день сегодня не самый лучший.

– Давайте выпьем за то, чтобы таких дней у нас в будущем было как можно меньше, – Скляренко сам взял бутылку и разлил по рюмкам напиток.

После того, как все выпили, он продолжил:

– Если говорить об изменениях в жизни человечества, то никто не может точно сказать, что такое хорошо и что такое плохо. Спрогнозировать, как будет жить народ Земли даже через пятьдесят лет очень трудно, а через сто, вообще невозможно. Я недавно прочитал забавную повесть. Рылся у тетки в летней кухне, я же в Кировограде квартирую у своей родной тетки и мне спокойней и ей не так скучно. Она уже давно живет одна, дядька помер лет десять назад.

Так вот, нашел я там подшивки старых журналов: «Роман газета», «Техника молодежи», «Наука и жизнь». По вечерам, когда есть время, начал их просматривать. Очень интересное, знаете ли, занятие, а там журналы за семидесятые, восьмидесятые годы. За восемьдесят пятый год, журнал «Наука и жизнь», в трех номерах повесть, называется «Ошибка физиолога Ню». Автор академик Марков, тоже, между прочим, физик, как и вы, – Владимир Иванович кивнул в сторону Славина и Максима.

– Я читал эту повесть, очень презабавно, – перебил его Ракицкий.

– Если читал, то знаешь, что там описывается вроде бы жизнь на Марсе, но с намеком, как может быть в будущем на Земле. Сколько же там дури, я имею в виду, сколько дури приходит людям в голову, когда у них всё есть. На Марсе, якобы уже произошло то, к чему мы сейчас подходим, то есть энергетическая, научно-техническая революция. Их цивилизация существовала тысячи лет, они так далеко продвинулись в своем развитии, что уже не надо было думать, как народ накормить, во что одеть или как дать крышу над головой. Вы думаете, у них меньше стало проблем? Они никак не могли определиться, что является главной жизненной ценностью. Они окружали себя невиданным комфортом, потом стали объедаться до безобразия, потом наоборот посчитали, что еда это плохо и дошли до того, что удаляли у себя полностью весь желудочно-кишечный тракт, а питались искусственно. Маразм крепчал так, что все марсиане стали бесполыми, избавились от конечностей и превратились в шары. В конце концов, они доигрались и сами уничтожили свою цивилизацию. Этот самый физиолог Ню придумал способ омолаживания, но что-то там не рассчитал и омолодился до такой степени, что впал в детство. Процесс обратный пошел, а потом и вообще превратился в зародыш. Не знаю, может там и до сперматозоида дошло, короче он просто исчез. Это я всё к чему? Пока человек живет на Земле, у него всегда будут проблемы. Большие или маленькие, естественные или надуманные, они всегда будут. Он их сам себе создает.

– Я совсем не против того, что ты рассказал, Владимир Иванович, – вступил Славин, – и понимаю неизбежность прогресса. Это, как удав на кролика, смотрит ему в глаза, тот пищит, а всё равно в пасть лезет. Мы ничем не отличаемся. Жизнь меняется, ценности меняются. Сто, двести лет, а что говорить о тысячелетиях.

Возьмите средние века или раньше. Людей, каких профессий больше всего не любили, не уважали, даже ненавидели? Мытарей, ростовщиков, лицедеев. И что сейчас? Праздник даже есть: День работника налоговой инспекции, хоть по существу они, как были мытарями, так ними и остались. У них есть свои учебные заведения, туда детишки толпами валят, а не знают, что было такое время, когда ребенку стыдно было признаться, что у него отец – мытарь. Их презирали и общаться с ними считалось грехом. В библии почитайте: «яко блудницу, разбойника или мытаря». Вот такой логический ряд.

Про ростовщиков я вообще молчу, нынешнее поколение, конечно, не читает Бальзака, имя Гобсек им ничего не говорит. Зато сейчас быть банкиром престижно и как всегда доходно. Только многие ли банкиры не похожи на Гобсека? За копейку сами удавятся, ну а если кому другому пакость сделать, это с удовольствием, ни чести, ни достоинства. В древней Руси ростовщичество вообще считалось аморальным и, кстати, совершенно правильно, потому, что они верили, что в производстве деньги прирастают справедливо: в результате труда, а деньги у ростовщика растут обманом, он ведь ничего не делает. Он только дает их, потом забирает с кушем, ну разве что пересчитывает регулярно.

– Ну, Серёжа, ты сегодня всех в грязь втоптал, – попытался остановить Славина Войтенко.

– А, что я не прав? Кого я там еще забыл, лицедеев? В древние века, они питались объедками со стола сеньора, а сейчас миллионами ворочают. Что интересно, благодаря кому?

– Кому же?

– Инженерам, электронщикам, физикам, которые придумали телевидение, радио, запись звука на носители, возможность быстро передвигаться по планете. Раньше они пешочком ходили из города в город, из села в село, сколько там могло народу собраться? Сто человек, двести, а сколько людей могли заплатить за то, что им лицедеи показывали? Еще меньше, вот они и жили впроголодь или на иждивении у богачей землевладельцев, подачками перебивались. Что самое интересное, искусство от этого не страдало.

Мы стали путать специфику публичной профессии и значимость личности. Благодаря, огромному медиа-пространству, люди публичных профессий получили возможность становиться супер известными, но от этого они ведь не стали супер значимыми. Они стали зарабатывать большие деньги благодаря мировой киноиндустрии, шоу бизнесу и бизнес-спорту. Обладая, деньгами они становятся влиятельными людьми, но от этого не меняется их клоунская, лицедейская сущность. Лицедей должен быть, в виду своей профессии слабым, так как только лицедей, обнажающий свои чувства, открытый для публики может стать хорошим лицедеем. Недаром многие актеры утверждают, что лицедейство это профессия женская по своей сути. Актер вынужден показывать свою боль и страх, настоящий мужчина этого никогда не допустит, потому что это будет его слабостью.

Лицедейство исторически всегда тянулось к деньгам, бродячие артисты, ориентированные на бедноту имели только перспективу прозябать. Практически все известные великие художники, скульпторы становились придворными, приближенными к деньгам. Есть, конечно, исключения вроде Ван Гога, но он при жизни не продал, ни одной картины, а Пиросмани сгинул в безвестности, оба они только после смерти стали известными, а их работы соответственно дорогими.

Сегодня известность «звезды» многими членами общества воспринимается, как высокая личная значимость и большая внутренняя наполненность, но за века ничего не изменилось в личностях. Алкоголики, хамы, половые извращенцы – пустые люди, умеющие только повторять сценическое действо, придуманное чаще всего не ними.

Спортсмены, которых боготворит публика, еще более ограничены в интеллектуальном смысле. За счет своих достижений телесного совершенства, они становятся известными, но как личности в большинстве крайне ограничены. Неспособны не то, чтобы к аналитике, не умеют связно говорить.

Известность подменяет, настоящий общественный успех. Известность, которую можно приобрести, не имея выдающихся способностей, только за счет ротации в медиа-пространстве твоей фамилии, не напрягая свои мозги или душу.

– Злой ты, Серёжа.

– Я не злой, я справедливый, каждый должен получать адекватное вознаграждение за свой труд.

– Так что теперь всех налоговиков в резервации, а банкиров в тюрьмы? Самых главных грешников – лицедеев даже не знаю куда определить.

– Зачем? Апостол Матфей, тоже был мытарем. Главное не кем ты был или даже есть, а кем ты станешь. Все мы не без греха. Помнишь, когда к Иисусу привели проститутку? За грех прелюбодеяния по закону её должны были забить до смерти камнями, но один очень хороший и умный человек сказал толпе: «Есть закон, исполните же его, «кто из вас без греха, первый брось в нее камень», исполняйте». Жива она осталась. Если ты уже мытарь, то не будь фарисеем. Тайный грех страшнее явного.

– Никогда не знал, что ты такой религиозный, Сергей Владимирович.

– Никакой я не религиозный, в церковь не хожу, молитв не знаю. Я просто чувствую, что на земле надо праведно жить, хотя бы стараться, а не изображать из себя невинность. Наверное, самая главная беда нашего нынешнего общества, что в средние века и даже позже люди объединялись на основе труда, а сейчас нас хотят объединить, благодаря всем этим массовым культурам, на основе праздности. Подмена ценностей, а мы этому в ладошки хлопаем.

Глава 19

Беседы и застолье затянулись за полночь. Было много выпито и рассказано. Сомнения всегда присущи новому делу именно потому, что оно новое и никто еще не знает точно, чем оно закончится. Слава Войтенко слушал и сам рассуждал, иногда ему становилось страшно, иногда щемило сердце, но он поймал себя на том, что никогда ему не было так хорошо в компании. Так хорошо и интересно, он мысленно поблагодарил Виталия Кирпоноса и вспомнил Мезенцева.

За последние месяцы они ни разу не встречались, Станислав Васильевич даже не говорил с ним по телефону, так требовала конспирация. Он только однажды спросил о нем у Скляренко, понимая, что тот должен знать, как у того идут дела. Владимир Иванович, всегда, когда разговор заходил в тему, которой он не хотел касаться, уходил от прямого ответа и в этот раз только сухо сказал, что у Мезенцева всё в порядке, но тут, же напомнил, что контакты с ним крайне нежелательны.

Войтенко в очередной раз поднял рюмку и сказал:

– Чтобы там не говорил Сергей, я очень благодарен судьбе за то, что она меня свела с вами, что я занимаюсь этим проектом. А ведь попал я сюда случайно, фактически занял чужое место, руководить проектом должен был другой человек. Володя его знает. Не повезло ему, но я хочу выпить за него и за тех людей, которые хоть сейчас не с нами, но тоже вложили и еще вложат свою лепту в наше дело.

– Да уж, – хмыкнул Скляренко,– смотря, кто и что вложил и самое интересное кого.

– Не суди ты его строго, кто из нас в женщинах не ошибался.

– Да, ты прав ошибался и ошибается, недаром шеф говорит: женщины – это сосуд зла. Вот еще один наглядный пример, наш дорогой Максим. Крутит эта Ксюша хвостом, куда там павлину. Максик по ней сохнет, а она, пока муж и любовник в командировке наставляет рога обоим.

– Владимир Иванович, – обиженно протянул Максим, – я же просил, не надо распускать грязные слухи. Вы один у нас непогрешимый.

– Какие слухи, Макс, просто не хотел тебя расстраивать. Я за ней приставил ребят, проверить мало ли, может она засланная, чтобы тебя на крючок взять и только прикидывается дурочкой. Они мне много интересного рассказали, сериал можно снимать, очень активная дамочка. Поэтому я, как честный человек не могу допустить, чтобы мой коллега опускался до общения с такой сукой. Извини за грубость, но это чистая правда.

– Макс, не обращай внимания, я тебе лучше найду, – Славин уже подпил и благодушно рассматривал компанию, его плохое настроение постепенно улетучивалось,– ты лучше подумай о глобальном, о вечном. Посмотри на Славу, он, как только начал думать о судьбе человечества, а не только о выполнении графика производства, сразу успокоился, затих. Выбрось и ты из головы эту дуру и подумай, как ты своими руками куешь проблемы человечества.

– Славин, ты опять за своё?

– Кто же кроме меня вам глаза откроет, кто очистит зерна истины от плевел заблуждений?

– Сергей, может, хватит уже, не начинай, – попросил Скляренко.

– Чего вы так переживаете? От того, что вы будете проинформированы, вам хуже не будет.

– Это спорный вопрос, меньше знаешь, крепче спишь.

– Я тоже знаю, дуракам легче живется, но мы, же не дураки. Мы с Максом наработали уже и платину, и золото, килограммы. Через полгода максимум через год, я надеюсь, уже будут понятны схемы трансмутаций большинства элементов таблицы Менделеева. Вот это революция, еще похлеще энергетической. Как говорит наш дорогой шеф: «Прямой подкоп под мировую финансовую систему». Что с этим будет делать наш Виталий Дмитриевич, ума не приложу.

– Сергей, ты опять за своё. Из каждой ситуации всегда есть выход, – возразил Войтенко.

– Правильно, Слава, даже из пасти льва, – Славин встал, подошел к Войтенко, обнял его, так что его рот оказался у уха Станислава. – Даже из пасти льва есть два выхода, Слава, только второй – через задницу, мне не нравится. Могу я иметь собственное мнение по этому вопросу?

– Можешь, только, по-моему ты сегодня выпил больше своей нормы и в тебе говорит не разум, а водка.

– Неправильный ответ. Народная мудрость гласит, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Так что, если твоё суждение, верно, что я напился, то всё, что я говорю, как раз находилось у меня трезвого, на уме. Элементарная логика, хотя логичность для нашего народа совершенно нетипичная черта характера. Вы знаете, я читал об исследованиях, которые проводились в Китае по определению черт психокультурных типов нации. Тесты состояли в том, что необходимо было дорисовать предлагаемые предметы. Так вот они, почти все, одинаково их дорисовывали, как под копирку. То есть они все мыслят в одном направлении, пусть даже стереотипами, кому-то это покажется плохо, но в их дорисовках всегда присутствует понятная логика.

Тоже самое предложили русской аудитории, точнее говоря выходцам из бывшего СССР, русским, украинцам, белорусам. Нашим, короче. Ничего подобного, у всех по-разному. У нас у каждого оказывается свое, блин, мнение. Объясните мне, почему, когда у наших ломается дома какой-то прибор, например, микроволновка, мы не несем её сразу в мастерскую? Ни фига в этом не понимаем, только где-то там, смутно курс электричества за среднюю школу, но берем отвертку и начинаем ремонтировать. В результате делаем еще хуже, но чувство исполненного долга успокаивает.

Объясните мне дураку, почему у нас каждый готов представить план по переустройству мирового сообщества и ему в голову не придет, что он – не специалист в этой области? У нас все философы: и бомжи, и таксисты.

Знаете, существует два подхода в решении задач: методический и изобретательский. При методическом, исследуется объект, разрабатывается его математическая модель и только на её основе предлагается оптимальное решение и то с учетом принятых допущений. Как вы понимаете – это не про нас. Мы все изобретатели, мы придумываем решение без всяких расчетов, исходя из отрывочных знаний, интуиции, короче того, что в голову взбредет. Иногда оно получается ничего, но иногда такая дурь, что потом пару поколений расхлебывают.

У Лейбница есть такой термин – «ленивый разум», его сейчас применяют к линейному прогрессу. Это когда всё «по уму» делается, не спеша, постепенно, последовательно. У нас же такой «неленивый» этот самый разум, что мы не можем, чтобы всё чинно, благородно, не спеша. Нам надо всё и сразу, нам нельзя по одной клеточке, нам надо сразу в дамки. Когда это кончится?

– Ты сам знаешь, никогда, – ответил Войтенко, – мы вот здесь сидим вчетвером. Ты русский, Максим белорус, мы с Володей украинцы и всех нас занесло в этот проект, Кирпонос, кстати, тоже украинец, но это не важно. Важно то, что мы все, сделаем для людей хорошую, я уверен отличную в будущем жизнь, именно потому, что мыслим нестандартно…

– И свободно, – перебил Станислава Максим.

– Эх, ребятки, мыслим мы действительно нестандартно и как правильно заметил наш моложавый гений – свободно, только никто не посчитал, во что наши нестандартные мысли выльются.

– Между прочим, Сергей, ты не прав, что так мыслят только наши. Яркий пример – Наполеон Бонапарт. Он что говорил? Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет, – заметил Войтенко.

– Не спорю, это ты от шефа нахватался? Пример, правда, не очень подходящий. Он плохо кончил.

– Зато оставил такой след в истории.

– Слава, оля-ля, а ты оказывается тщеславен. Для тебя важно оставить след в истории?

– Почему нет, чтобы детям стыдно потом не было, а было чем городиться.

– Вот, вот, главное, чтобы не прокляли.

Над столом снова повисла тяжелая тишина, каждый думал и молчал. Не хотелось соглашаться с желчными замечаниями Славина, но и возразить было трудновато.

– А это не важно, – нарушил тишину Максим.

– Что не важно?

– Проклянут или нет. Чубайса, Горбачева, того же Буша столько раз и кто только не проклинал и что? Живут себе и в ус не дуют.

– Не получится, у тебя лицо не то, – пьяно возразил Славин.

– Чем это тебе моё лицо не нравится?

– Твоё, как раз ничего, а у подобной братии совсем наоборот. Это же представляешь, как надо уметь делать «морду чайником», и на белое говорить черное, когда тебе ясно доказывают, что ты нехороший, мягко говоря, человек, а ты улыбаешься и плюешь на это с высокой башни. У тебя не получится. Ты начнешь доказывать, что ты хотел, как лучше, что тебя не правильно поняли. Будешь мучиться, ночами не спать.

– Сергей Владимирович, а ты вредный для нашего дела человек. Я обязательно доложу Кирпоносу о твоих настроениях, – сурово глядя на Славина, сказал Скляренко.

– Докладывай, Владимир Иванович, я не против. Я и Кирпоносу об этом говорил. Только он человек не такой, как я. Он человек без сомнений, всегда уверен в своих действиях, целеустремлен и настойчив. Он уверен, что осчастливит планету, дав ей бесконечную энергию. Ты думаешь, он не понимает, что будут потери? В том числе и человеческие, не только экономические. Понимает, но цель оправдывает средства.

– Я не понимаю, что тебя не устраивает, Сергей Владимирович, в том, чтобы осчастливить планету?

– Не верю я в то, что можно осчастливить планету. Счастье вообще, вещь сугубо индивидуальная, а принуждение к счастью, штука невозможная и даже аморальная.

– Не согласен я с тобой, Сережа, – снова подал голос Войтенко,– передергиваешь ты карты. Счастье вещь индивидуальная, согласен, но основа для возможности счастья общая. Чем меньше проблем, я имею в виду материальных, тем больше возможностей для счастья. Мы как раз и собираемся уменьшить количество таких проблем. Наверное, не сразу, но обладая такой энергией, у человечества появится намного больше различных возможностей. В богатой стране – больше потенциально счастливых людей.

– Не знаю, мне кажется, что счастье зависит совсем не от этого, – снова присоединился к обсуждению Максим.– Когда ты лежишь в постели рядом с любимой женщиной и тебе так хорошо, так хорошо, что ничего уже не надо. Понимаете, ничего, только вот так лежать и чувствовать, как тебе хорошо.

– Макс, ты несколько однобоко трактуешь понятие счастья.

– Совсем не однобоко. Дело совсем не в том, что у тебя только, что был секс с любимой женщиной, не в том, что ты её любишь, а она тебя. Просто ты всё это уже принял, почувствовал и тебе уже ничего не надо. Это ощущение счастья. Честно говоря, про энергию в такой момент совсем не вспоминаешь, про любую, даже альтернативную.

– Но, как только ты встанешь с этой постели и тебе или твоей любимой женщине захочется есть или посмотреть телевизор, ты сразу вспомнишь об энергии. Точнее ты о ней вспомнишь, в случае её отсутствия. Тогда ты точно о ней вспомнишь.

– Понятие счастья, дорогие вы мои философы, весьма неоднозначно. Для Максимки оно, достижимо лежа в постели и глядя в потолок, когда ничего не хочется, для дяди Васи из соседнего села за столом, если вволю поесть и выпить, но счастье явление не перманентное, а дискретное, исчезающее даже при неосторожном повороте в кровати. Рассуждать о нем это равносильно тому, что ловить солнечный зайчик – кажется, что он у тебя в руках, но только, кажется. Самое интересное то, что для того чтобы подобрать синоним слову счастье, можно убить столько же времени, сколько и для поиска сути или примеров счастья. Это может быть радость, эйфория, не знаю, блаженство, но мы, же знаем, что каждое из этих слов неточно, не до конца отображает слово «счастье».

В тоже время, к слову несчастье, мы элементарно находим синонимы. Горе, беда, катастрофа и все они в полной мере отражают понятие «несчастье». Само понятие несчастье намного более простое, чем счастье. Странно, что одна единственная маленькая частица, так упрощает ситуацию. Я так думаю, что это, потому что в жизни всегда проще сделать гадость, чем доброе дело. И что еще интересно, несчастье может быть перманентным. Оно может иметь конечное значение, как например авария или травма. Отремонтировал или вылечился, и несчастье закончилось, но так бывает редко. Чаще всего несчастье вечно, чувство может притупляться, но всё равно сидит в памяти, как заноза, до самой смерти. Вот поэтому людей, которые принесли людям ощущение счастья, чаще всего быстро забывают, а тех которые приносят несчастье, ненавидят до конца.

=============================

Виталий Дмитриевич Кирпонос сидел на заднем сидении своего автомобиля и смотрел в окно. На стекле причудливо двигались капли дождя. Их сносило встречным потоком воздуха и они не стекали вниз, а двигались почти параллельно земле. Осень на островах не отличалась от других сезонов наличием дождей, как в континентальной Европе, они здесь шли и летом и зимой, даже похолодание было несущественным. Газоны оставались такими же зелеными, только деревья напоминали пожелтевшей листвой, что лето прошло и впереди зима, с колючими холодами.

Кирпонос не любил осень, она для него всегда ассоциировалась с увяданием жизни, с регрессом, с навязчивой дремотой, с нежеланием двигаться, с тупиком. В последнее время он всё чаще стал думать о том, что проект, которому он отдал столько сил и времени, огромный кусок своей жизни, заходит в тупик. То к чему он стремился в своей бизнесдеятельности – не быть слишком на виду, чтобы не привлекать внимания, теперь играло с ним злую шутку.

Отказываясь от публичности, прибегая к формальному дроблению бизнеса, уводя в тень свое имя, он оказался в безвестности в мире крупного бизнеса и политики. Имея фактически в руках, целую бизнес империю, он не имел соответствующего веса в обществе, что сейчас не позволяло ему выйти на прямые связи с правительствами тех стран, которые он в первую очередь наметил. Сейчас он бился, как рыба об лёд, пытаясь обзавестись соответствующими связями. Ему приходилось, как можно чаще, появляться на различных тусовках, флиртовать с женщинами, включать всё своё обаяние, чтобы понравиться нужным мужчинам. Сейчас он, как раз и ехал на прием в одно из посольств.

Публичная жизнь доставляла ему много хлопот и отнимала массу времени. Дежурные фразы, фальшивые улыбки раздражали Виталия Дмитриевича, хотя он старался относиться к этому иронично. Он даже находил положительные моменты в таких ситуациях. За ним продолжали заинтересованное наблюдение, несколько спецслужб и конечно люди Камиля. Теперь он доставлял им колоссальные неудобства, своими новыми обширными знакомствами. Количество дорог, по которым они должны были вести дальнейшие расследования, множилось и множилось.

Активность группы Камиля уже не раздражала Кирпоноса. Недавно Скляренко доложил ему, что они наконец-то добрались до Винтер и теперь неизбежно должны добраться и до Мезенцева. Такой доклад даже успокоил его. Все эти месяцы, которые прошли после того, как он принял решение не вовлекать в проект Юрия, его посещали сомнения, правильно ли он поступил. Слава Войтенко в принципе справляется со своими обязанностями, но Юра Мезенцев, наверное, был бы еще лучше. Возможно, он зря так серьезно отнёсся к мнению Скляренко и никаких последствий от встречи Лакло с Винтер не будет? Прошло несколько месяцев, а никто и близко не подходил ни к Винтер, ни к самому Мезенцеву.

Когда в Одессе появился Майер, Кирпоносу стало ясно, Скляренко был прав, а их осторожность обоснованной. Радовала медлительность врагов, значит всё для них не так просто и они обладают ограниченной информацией. Теперь необходимо спокойно довести ситуацию до логического завершения. Самый лучший вариант, чтобы они поверили, что пришли не туда, куда хотели. Чтобы они поверили, что Мезенцев, а значить и Кирпонос не имеют никакого отношения к проекту по суперэнергии.

К подъезду посольства поочередно подъезжали автомобили. Кирпонос был один, без спутницы, это противоречило этикету, но Виталию Дмитриевичу сейчас было не до поиска достойной спутницы, а девиц из эскорта он просто игнорировал. Вообще он достаточно наплевательски относился к этикету, его вообще стесняли какие-либо правила. Своенравный характер помог пробиться ему на вершину бизнес успеха и он не собирался изменять своим привычкам.

В зале было людно, сияющие открытые плечи женщин, украшенные бриллиантами, блестящие лацканы смокингов мужчин, подчеркивали изысканность общества. Кирпонос пообщался с бизнесменами из Германии, его познакомили с популярной киноактрисой. Всё проходило как обычно на таких приемах, пока к нему не подошел старый знакомый, который занимал солидное место в медиабизнесе Великобритании. Удивлению Виталия Дмитриевича не было конца, под руку с медиамагнатом скромно стояла стройная и красивая Мари Верен. Её огромные, распахнутые глаза производили впечатление абсолютной наивности и невинности, коротко подстриженные темные волосы делали её еще моложе, хотя ей и так вряд ли было больше тридцати. Короткая стрижка и хрупкость фигуры, добавляли ей схожести с птичкой, маленькой, беззащитной птичкой.

На Кирпоноса это произвело впечатление, но мозг работал, как компьютер. Как обманчива внешность. Он тут же связал её появление с приездом Майера в Одессу. Это его возмутило. Они что, вообще, его за идиота считают? Как говорил Аркадий Райкин: «То, что вчера было хохмой, сегодня уже не хохма». В наглую подсовывают ему эту девицу с целью получить дополнительную информацию о его связях с Мезенцевым. Нельзя так непрофессионально повторяться, развлеклись и будет. Неужели они его считают конченым придурком, который не может рассмотреть «подставу». Хорошо хоть она не изображает, что они незнакомы.

Британец удалился и Виталий остался наедине с Мари.

– Ты не рад встрече со мной? Если бы ты видел, какое у тебя было лицо, когда ты меня увидел. Можно было подумать, что ты съел, целую тарелку лайма.

– Просто удивлен, не ожидал тебя здесь увидеть.

– Не беспокойся, я тебе не помешаю. Ты, наверное, здесь со спутницей?

– Нет, как раз один.

– Тогда, если не возражаешь, давай пройдемся. Я хочу встретиться кое с кем, здесь много интересных личностей.

Они прошлись по залу, здороваясь и перекидываясь малозначительными фразами с людьми, которые были знакомы Кирпоносу и Мари. Оказалось, что у нее достаточно широкий круг знакомых среди людей искусства, дипломатов и бизнесменов.

– Надо обязательно подойти к господину Такахаси, – сказала Мари, – сейчас неудобно, его атакуют британские бизнесмены, но попозже обязательно.

– Аритомо Такахаси?

– Да, ты с ним тоже знаком?

– Нет, но буду не против, если ты меня с ним познакомишь.

– С удовольствием, я ведь восемь лет прожила в Японии, мой отец дипломат. Это было давно, еще в юности, но господин Такахаси до сих пор поддерживает отношения с моим отцом и когда бывает во Франции, любит приезжать в наш загородный дом. У них очень теплые отношения, ну а ко мне он относится, почти, как к своей дочери. Бог не дал им с женой детей.

– Я слышал, что он имеет большое влияние в правительстве.

– Да, особенно сейчас, после Фукусимы. Они учились вместе с новым премьер-министром в университете Васэда, однокашники.

В Ноузхолл Кирпонос возвращался поздно ночью вместе с Мари. На приеме они всё время были вместе, она просто не отходила от него. Виталий даже подумал: «Вцепилась, так вцепилась, ну не выдергивать же мне руку». Мари познакомила его с Такахаси. Разговор был очень доброжелательным и даже милым, хотя японцы всегда супервежливы. Чувствовалось, что Такахаси и вправду очень хорошо относится к Мари и какая-то часть этого хорошего отношения перетекала и на Виталия. Радоваться бы надо, появляется возможность прямого выхода на премьер-министра Японии, то к чему он стремился и то, что ему никак не удавалось. Но какая там радость, одно расстройство. Хуже не бывает, когда знаешь, что вот она возможность, можно сказать в руках, а воспользоваться нею не можешь. Они же сразу просекут, что и как он хочет сделать. И всё рухнет в пяти минутах от победы.

Виталий не собирался приглашать Мари к себе домой, ему только шпионов в собственном доме не хватает. К тому же, для него принцип «мой дом – моя крепость» распространялся и на отношения с женщинами. Ноузхолл был крепостью, в том числе и в смысле обороны от женщин, он очень не любил сюда приглашать представительниц лучшей половины человечества, но Мари просто и непосредственно сказала, когда он, как истинный джентльмен, предложил проводить её домой: «Я хочу к тебе».

У Виталия внутри что-то сломалось и он, не успев подумать, ответил: «Ну да, конечно». Его всегда поражала естественность соседства в её характере наивности, невинности, непосредственности и того, что его покойная мама, учительница младших классов, царство ей небесное, называла полной распущенностью. Сев в автомобиль, он с горечью констатировал: «Отлично, она уже начинает мной руководить, после её ухода, придется всё проверить на наличие «жучков». Не подозревал он, как долго продлится её присутствие.

Женщины, женщины, как неправильно вас называют слабым полом.

Утром Кирпонос связался со Скляренко, объяснил ситуацию и приказал взять под строжайшее наблюдение Мари. Также он приказал выяснить, каким образом, на какой основе, она оказалась связана с экстремистами Камиля.

– Владимир Иванович, ты пойми, сейчас это очень важно. Коновалов ничего не нашел за ней, две недели кружили. Подняли всю её подноготную, ничего, а что-то должно быть. Уж больно она ко мне в друзья набивается, не может это быть совпадением.

– Разберемся, Виталий Дмитриевич. А насчет «в друзья», почему не может быть, что вы ей просто очень нравитесь? Вы мужчина красивый, видный, умный, богатый.

– В обратном порядке: богатый, умный, видный, красивый. Что-то раньше я не замечал за тобой лести, Владимир Иванович,

– Даже, если в обратном порядке, и Коновалову я доверяю, он – отличный профессионал.

– Может быть, но здесь презумпция невиновности не проходит. Если вы не найдете доказательств её связей с Камилем или еще с какой-нибудь конторой, тогда мне нужны доказательства её невиновности. Я понятно объясняю?

– Понятно, разрешите выполнять?

– Выполняйте.

Кирпонос разозлился и про себя подумал: «Все такие умные, а если все подозрения подтвердятся, что тогда? Правда, искать доказательства невиновности тоже полный бред, но что делать»?

После полудня Мари попросила отвезти её в Лондон. Как только машина выехала за ворота, все помещения, куда она даже просто заглядывала, подвергли тщательнейшему обыску на предмет закладки подслушивающих устройств. Несколько часов поисков не дали никаких результатов. Кирпонос ходил по дому, как тигр в клетке – рычащий и злой.

– Я скоро в собственном доме буду бояться сказать лишнее слово. Вы все внимательно проверили, можно доверять вашей проверке? – распекал он своих специалистов.

– Абсолютно точно, шеф. У нас самые современные устройства по обнаружению. Могу гарантировать, что в помещениях ничего нет. Для того чтобы исключить возможность прослушивания извне, в нужное время мы можем включать спецприборы, которые это тоже полностью исключат. Мы идем в ногу со временем, вряд ли есть что-то новое, против чего у нас нет противоядия.

– Вот этого, как раз нельзя никогда исключать. Как говорил Юрий Владимирович Андропов: «Всегда надо сочетать оптимизм действия с пессимизмом знания».

В кармане у Кирпоноса заиграла мелодия мобильного телефона.

– Милый, я послезавтра утром улетаю.

– Да, куда?

– Сначала домой в Париж, а потом через неделю в Японию.

– В Японию, зачем?

– Аритомо-сан пообещал помочь мне сделать материал о энергоперевооружении Японии, после Фукусимской трагедии, если получится, я даже могу сделать передачу на телевидении.

– Да, очень интересно. Я тоже собираюсь в Японию.

– Когда?

– Еще не решил, но тоже скоро.

– Милый, я соскучилась и хочу к тебе. Ты не заедешь за мной?

Кирпонос глубоко вздохнул и задержал дыхание, с одной стороны она его раздражала, с другой, его обезоруживал невинный голосок Мари.

– Куда за тобой заехать и когда?

– В семь я буду в японском ресторане «Мийяма» на Кларджес-стрит, это недалеко от Пиккадилли. Ты знаешь, где это? Мы здесь можем пообедать, а потом вернуться к тебе.

– Хорошо, я за тобой заеду, – сказал Виталий Дмитриевич и выключил связь. Повернулся к окну и несколько секунд что-то в нем рассматривал.– Зачем я это делаю и вообще, зачем я ей сказал про Японию? – Спросил сам у себя и сокрушенно покачал головой.

Глава 20

 

Вечером Кирпонос поехал в Лондон. Сначала он хотел поехать сам, без водителя, но непроходящая раздраженность заставила его сесть на заднее сидение. Теперь он остановившимся взглядом смотрел в окно, в котором почти ничего не было видно, потому что стемнело, и за пеленой непрекращающегося дождя картинка расплывалась, искажалась отблесками фар и уличных фонарей.

Почему я так нервничаю? Из-за того, что мне подослали шпионку? Так разве это в первый раз? Нет, меня что-то другое раздражает. Неужели то, что я не могу ей отказать? Так почему я не могу ей отказать? Я ей не могу отказать потому, что она мне нравится, и не хочу себе в этом признаться, поэтому и злюсь. Надо уметь смотреть правде в глаза. Да, лучше горькая правда, хотя не такая уж она горькая. От наших встреч в Черногории у меня, в принципе, остались самые лучшие воспоминания, хотя и там она была ко мне приставлена.

Просто надо принимать ситуацию такой, какая она есть. Принять меры предосторожности и спокойно принимать. Слава Войтенко на днях должен приехать. Придется встречаться не дома, а на конспиративной квартире. Ну и ничего страшного.

Автомобиль въехал в Лондон. Кирпонос попросил водителя остановить на одной из неприметных окраинных улиц. Вышел из автомобиля, открыл зонт, поднял воротник пальто, прошел метров сто и свернул за угол. За углом над массивной резной дверью светились большие буквы длинного названия паба. Он много раз бывал здесь, но отчетливо так и не мог сказать, как называется заведение. Погруженный в свои мысли, Виталий Дмитриевич, снова не обратил внимания на название, только где-то в глубине мозга отложилась ассоциация с чем-то пиратским. Он прошел в помещение, сложил зонт и опустил воротник. В зале стоял полумрак, только стойка бара была хорошо освещена. Несколько секунд ушло на поиск знакомой личности, несмотря на то, что паб только открылся после дневного перерыва и был почти пуст. Кирпонос встряхнул зонт и прошел в угол к столику, за которым сидел Скляренко. Сегодня он имел внешний вид банковского клерка средней руки. Для конспирации шеф безопасности даже нацепил рыжеволосый парик и усы. Кирпонос его узнал только после того, когда тот поднял руку.

– Ты неправильно выбрал профессию, тебе надо было в театр идти, – вместо приветствия сказал Кирпонос.

– Здравствуйте, Виталий Дмитриевич. Кем, гримером?

– Гример тоже не плохая профессия, но я думаю, ты способен на большее.

– От чего такой переполох и срочность, я пока не вижу оснований для переживаний? Ситуация штатная. Мы эту девушку, разрабатываем плотно. Я только с самолета, но успел поговорить с Коноваловым. У меня такое же впечатление, что и у него – или она супер-агент, что маловероятно или мы просто забиваем себе голову глупостями. Её водили не одну неделю, за столько времени ни одного прокола и даже намека на выходы на связь.

– Лучше голову немного забить глупостями, чем потом кусать локти. Кстати насчет связи, встречи с Лакло вы забыли?

– Нет, но никакой конкретики по этим встречам нет. Здесь в Лондоне за ней тоже не зафиксировано никаких подозрительных связей. Мы слушаем её телефон, и даже все разговоры на улице и в помещении. В её сумку посадили хорошего «жука».

– Послезавтра утром она улетает в Париж, позаботься, чтобы наблюдение продолжилось и там.

– Я знаю. Сделаем, насколько я понимаю, наблюдение без вашего распоряжения с неё не снимать?

– Да, не снимать. Меня смущает слишком большое количество совпадений. Например, вчера на приеме она познакомила меня с Аритомо Такахаси, это один очень влиятельный в Японии человек. Я даже не надеялся, что меня ему представят, только прикидывал, как к нему подкатить, подъехать. Точнее только мечтал, настолько это было маловероятно. Ты же знаешь, как японцы подозрительны. Это только рассказывают об англичанах, что они друг с другом словом не перекинутся, пока их не представят. У японцев и того хуже, даже если тебя с ним познакомят. Он будет разговаривать, улыбаться, только толку от этого еще меньше, чем от молчания англичан.

Так вот, о том, что я ищу выходы на Японию, знают только пять человек, в том числе, кстати, и ты. В обществе, явно, я еще не показывал своего интереса к японским правительственным кругам. И вдруг появляется Мари, знакомит меня с Такахаси и заявляет, что она готовит материалы по энергоперевооружению Японии после Фукусимы. Как тебе такое ясновидение? Мало того, что Япония, так и еще энергоперевооружение. Тут уже начинаешь всерьёз подумывать о мистике или телепатии.

– Действительно непонятно. Будем проверять. У меня, возможно, появится новый источник информации из круга близкого к Камилю. Страсть к наркотикам губит людей. Она не только вредит здоровью, но еще и наносит ущерб финансам, а Камиль жаден и держит своих людей в черном теле. Пробую сыграть на жадности.

– Информация, это было бы отлично, – Кирпонос задумчиво отхлебнул пиво,– Проверяли её отца, возможно, он связан со спецслужбами?

– Какой дипломат не имел связей со спецслужбами? Но он в последние годы не служит в МИДе, занимается научной работой, преподает. У них достаточно состоятельная семья, его старший брат руководит серьезной промышленной корпорацией, а младший, не последний акционер в ней.

– Корпорация как-то связана с энергетикой?

– Нет, химическая промышленность, производство удобрений и прочей химпродукции.

– Кстати выяснили, где и как она познакомилась с Лакло?

– Так же, как и Винтер, на кинофестивале, только на этот раз в Каннах.

– Понятно, что нового на Украине?

– По моей части всё в пределах нормы. Ведем Майера, пока он попыток выйти на прямой контакт с Мезенцевым не предпринимал. Ждем, следим за ситуацией. У Майера бурный роман с Винтер. Я думаю, что сам он здесь не справится, даже при его привычке работать в одиночку. Специфика. Он ведь совсем не владеет русским. Это по Европе он может колесить и везде ему дом, кроме родного немецкого он владеет английским и испанским. На Украине у него так вряд ли получится, так что будем ждать помощников.

– Смотрите не прозевайте, Мезенцев нам еще понадобится, на одних генераторах проект не заканчивается.

– Стараемся.

– Как настроение у людей?

– Нормальное, особенно у Войтенко, рвется в бой. В запуске производства – его главный вклад. Меня немного беспокоит Славин. Я его не очень хорошо знаю, но настроение его мне не нравится. Он высказывает сомнения в целесообразности доведения проекта до завершения, агитирует Ракицкого и Войтенко.

– Это вы, наверное, крепко забухали, – перешел на русский Кирпонос.

– Был прецедент, а как вы так точно определили? – удивился Скляренко и даже позволил себе усмехнуться.

– Славин по трезвому о таких вещах не говорит. Он вообще парень мнительный, но я ему доверяю, он не должен подвести.

– А, что за история у него, он обмолвился, что вы его к жизни вернули?

– Да так, обычная история. Ты же заметил, что он человек необщительный, даже нелюдимый, молчун. Сейчас уже немного отошел, а десять лет назад, из него днями слова, бывало, не вытянешь.

– Что за история?

– У него ребенок погиб, сын. Жена, вроде, как будто бы, была в этом виновата, или может быть, просто вбила себе голову, что это так. Напросилась в Чечню, она у него врачом была, и там же погибла. Сначала попала в плен, её пытались освободить, а потом погибла, причем в жутких муках. Ему один придурок в погонах всё это рассказал…, в подробностях. Вот Сережа и запил, крепко запил. Я как раз собирал таких орлов, чтобы при уме и без якорей. Привез его в Германию, познакомил с Максом. Они как раз уравновешивают друг друга, один огонь, а другой пламень, как у Пушкина. Надо будет с ним поговорить по душам. У него бывает, накипит, накипит, пока не выплеснет, мучается.

Ладно, хватит мне с тобой болтать. Меня любимая женщина ждет,– Кирпонос захотел придать слову «любимая» иронию, но как-то не очень получилось,– надо найти еще этот японский ресторан. Кстати тоже, совпадение, нет, чтобы выбрать что-нибудь европейское. Опять эти суши, рыба сырая, кошмар.

– А, мне нравится.

– А, мне нет! Всяким суши или суси, черт его знает, как правильно, я предпочитаю хороший кусочек сала особенно, если под рюмочку водочки, а не под это сакэ. От него же похмелье хуже, чем от самогона из маляса. Ты пил когда-нибудь самогон из маляса, нет? А у меня родичи в Винницкой области, куда там тому химическому оружию.

До центра ехали достаточно долго, час пик. Дождь перешел в морось и дворники редко сбрасывали с лобового стекла капли, на город ложился туман. На Кларджес-стрит, улице неширокой, в меру забитой припаркованными автомобилями, на старомодный фонарь с абажуром, окутанный туманом, как будто повесили большущий светящийся шар. Свет от этого становился мягким, очертания предметов сглаживались и приобретали налет таинственности.

В ресторане было тепло и сухо. Кирпонос бросил взгляд на часы, десять минут опоздания. Мари уже сидела за столом и знакомилась с меню.

– Привет, извини, что без цветов и немного опоздал, в это время тяжело передвигаться на автомобиле.

– Ничего, страшного, в японском ресторане, мужчина с цветами, пришедший на встречу с женщиной, смотрелся бы неуместно.

– Это почему еще? Они что цветов не любят, а как же их икэбана?

– Цветы они любят и икэбана, национальное искусство, но букеты цветов дарят обычно больным или родственникам покойного.

– Неужели? Слава богу, недостаток времени не дал мне опростоволоситься. Странные они какие-то и еда у них странная.

– Я подумала, если ты собираешься ехать в Японию, тебе понравится в японском ресторане.

– Терпеть не могу японскую кухню, я лучше съем стейк.

– Извини, я даже предположить этого не могла. Сейчас в Европе так модно суши, сашими.

– Я никогда не следую моде слепо, тем более в еде. На моей родине никогда не ели сырую рыбу.

– Ты почему-то слишком агрессивен, расслабься, трудный день уже закончился. Получай удовольствие от отдыха и от еды. Я тебе всё-таки рекомендую не отказываться от японской пищи. Попробуй её, а я тебе расскажу о ней, я ведь восемь лет прожила в этой стране. Для Японии такая еда очень логична. Например, суши, или японцы говорят суси. Это блюдо появилось не просто так. В далекие времена, чтобы сохранить рыбу её солили, а затем пересыпали сухим рисом. Так и получилось то, что мы сейчас едим. Сырую рыбу стали применять при приготовлении суси относительно недавно, лет сто назад.

Едят суси палочками, которые называются «хаси», а вот эта подставочка называется «хасиоки». Тебе интересно?

– Очень, хотя я предпочитаю вилку.– Кирпонос взял в руки палочки, повертел их.– Хитрые эти твои японцы, как же таким приспособлением можно вдоволь наесться, терпения никакого не хватит?

– Это только кажется, при определенной сноровке, можно съесть много.

– Много. Ты не видела, когда едят много. Тебя бы хоть раз посадить за стол на нашей деревенской свадьбе, вот тогда ты бы увидела, что такое много.

– Я слышала, что в России много пьют, но что много едят…

– Во-первых, не в России, я родился на Украине, а это существенная разница, во-вторых, у вас во Франции пьют не меньше нашего, а вот едят, это точно не сравнить.

– Хочешь, можно заказать сакэ.

– Ну, если мы едим… такое, то пить придется, то же самое.

Официант принес сакэ и разлил по маленьким фарфоровым стаканчикам. Напиток был теплым и имел тонкий запах.

– Если бы у нас кто-то предложил греть водку, то лицо ему набили бы крепко, – прокомментировал Виталий.

– Да, сакэ пьют слегка подогретым для того чтобы согреться, это называется «кан-заке», но это не обязательно. Его можно пить и холодным. Сакэ мало напоминает водку или виски, это ведь не продукт перегона, а только лишь продукт ферментации и сбраживания риса при помощи специального грибка. По крепости сакэ чуть крепче вина или пива.

– Очень экономный народ, даже на водке экономят. У нас, когда делают домашнюю водку, то получается градусов под шестьдесят.

– Ужас, как такое можно пить.

– Очень даже можно. Там где я родился, к сожалению давно не был на родине, считается, чем больше градусов, тем лучше водка. И пьют не такими мензурками, а стаканами по двести грамм. Наливает шахтер полный стакан, выпивает и может даже не закусывать.

– Виталий, ты рассказываешь, такие ужасные вещи, неужели это правда?

– Правда, Мари, правда.

– А, зачем?

– Что зачем?

– Зачем ваши шахтеры выпивают сразу так много водки?

– Ну, как тебе объяснить? Если в холодную погоду, он выпьет, например, такую чашечку сакэ, то он не то, что не согреется, просто не почувствует ничего.

– У вас зимы, наверное, очень холодные. В Японии тоже бывает холодно и снег выпадает, особенно на севере. Но японцы не только сакэ согреваются, раньше в каждом доме была баня фуро. Сейчас многое изменилось, но в некоторых городах и, особенно в сельской местности до сих пор еще есть.

– Я слышал, это такой большой деревянный чан, куда по очереди садятся все члены семьи.

– Да, причем вода должна быть очень горячая. Это тоже древняя традиция. В старину мыло было под запретом, потому что для его производства надо было убивать животных, чтобы, как-то компенсировать его отсутствие, мылись очень горячей водой.

– Я надеюсь, сейчас у них запрета на мыло нет?

– Нет, конечно, оно же сейчас синтетическое. Вообще жизнь японцев, особенно в городах стала очень похожей на европейскую. Многие даже внешне хотят походить на европейцев, красят волосы в светлые тона, одеваются по-европейски. В девяностых годах даже распространилась мода на загорелые лица, а ведь раньше считалось, чем лицо белее, тем красивее. Только отличия в культуре остаются существенными, у них очень сильно отличается образ мыслей.

– Да, я слышал, что они даже женщин по-другому любят, в смысле другие части тела. Правда?

– Традиционная японская одежда у женщин – кимоно, особенно подчеркивает красоту затылка, шеи и верхней части спины, именно они и считаются наиболее эротичными. Еще у японок эротичными считались щиколотки, а вот грудь в старые времена у девочек бинтовали, чтобы она не росла.

– Это уже варварство.

– Нет, просто особенности культуры, сейчас такого не делают.

– Это радует.

– Что радует?

– Что грудь уже не бинтуют, всё-таки существенный прогресс.

– Шутишь? Это хорошо, у тебя настроение поднялось, а то пришел сюда, как еж с иголками.

– Как же ему не подняться? Мы же какие темы с тобой обсуждаем? Самые важные для мужчин. Начали с водки, продолжили баней, а потом о женских прелестях…, красота.

– Ты зачем в Японию ехать собираешься?

– Как обычно – бизнес.

– В Японии нелегко пробиться в бизнесе.

– В чем проблемы?

– Понимаешь, чтобы иметь в Японии успешный бизнес, надо стать для них своим.

– Родственников у меня там, к сожалению, нет, – скептически улыбнулся Виталий, – а без этого никак нельзя?

– Дело в том, что они всех делят на две категории: своих и всех остальных: «ути» и «сото». Если ты для них будешь «сото», то возможно и будешь сотрудничать, но будет очень трудно. На таких японцы не обращают внимания, «сото» можно толкнуть и не извиниться, не замечать вообще. Иностранцы удивляются, почему японцы так себя ведут в общественном транспорте. Для них, например, все пассажиры в вагоне электрички – «сото», поэтому они могут наступить на ногу, бросить под ноги пустую банку из-под пива. Всё меняется, если ты становишься своим. Тебе будут кланяться в пояс, сдувать с тебя пылинки, дарить подарки и совершенно не обижаться на тебя, даже если ты позвонишь в два часа ночи и попросишь о каком-нибудь одолжении.

– Веселые ребята.

– У них с детства развивают чувство коллектива, чувство своего, «ути».

– Как же стать своим?

– Если ты будешь послушным, я тебя научу.

– Куда уже дальше, если я ем эту японскую…, – Виталий подбирал слово, – еду?

Мари рассмеялась.

– Ты очень веселый, ты мне очень нравишься… даже когда не очень веселый, – она смотрела в глаза Виталию уже совершенно серьёзно.

Тут бы Кирпоносу сказать, что она ему тоже очень нравиться, а что делать, когда такая девушка практически признается тебе в любви? Виталий скомкал ситуацию, ушел от ответа, позвал официанта, – пора уже заказывать десерт. Мари остыла, опустила глаза и стала рассматривать меню, выбирая десерт. Видно было, что настроение её изменилось.

На улице снова шел дождь. Они сели в автомобиль, но Мари не стала придвигаться к Виталию, как делала раньше. В салоне медленно гас свет, после того, как закрылась дверь. Кирпонос смотрел в лицо, Мари. На ум пришли слова Мариэтты Шагинян: «Нет маски более загадочной, чем это открытое лицо».

– Может ты, меня отвезешь в отель?

– Ты ведь хотела ко мне.

– Наверное, что-то изменилось.

– Нет, девочка моя, у нас в детстве, знаешь, как говорили?

– Нет, у нас было разное детство.

– Первое слово, дороже второго, поэтому едем ко мне и не надо киснуть, даже если ты не услышала то, что хотела.– Мари промолчала. Виталий недовольно покрутил головой, и у него непроизвольно вырвалось, – если человек чего-то не говорит, то это не значит, что он так не думает.

В полумраке автомобиля Мари тоже попыталась рассмотреть лицо своего спутника. У неё это не очень получилось, но она придвинулась, взяла его за руку и почувствовала легкое пожатие. До самого дома они промолчали.

Часть вторая
Глава 1

Солнце заглянуло в окно, довольно редкое событие в пригороде Лондона. Как шутят англичане: «Климат у нас неплохой, только бы погода была получше». Кирпонос выполз из-под одеяла, босыми ногами прошлепал по холодному полу к окну. Из него было видно недалеко, в основном парк и часть озера, извилистая дорога, горизонт закрыт деревьями. Прямые солнечные лучи пробивались сквозь ветви, но в водной глади пруда отражалась вся красота редкого солнечного утра.

Погода в Англии не зависит от времени года, и летом и осенью она может быть любой. Неважно, что была весна, середина апреля, просто погода сегодня была чудесной, хотя это, конечно, совсем не гарантировало, что через час не налетят тучи и не пойдет дождь, но Виталия радовало такое утро. Оно чем-то напоминало ему раннюю весну у него на родине. Такая погода бывала в детстве на праздник Первого мая. С утра влажно и не очень тепло от вчерашнего дождя. Солнце пока не поднялось и не прогрело воздух. В пиджаке еще холодно, но одеваться теплее не хочется, потому что к полудню будет жарко даже в рубашке и все пацаны будут щеголять без пиджаков.

Здесь так не будет даже, если солнце не спрячется за тучи, но всё равно – хорошо. Он обернулся, посмотрел на кровать, под одеялом зашевелились. Над краешком одеяла появились большущие глаза Мари.

С момента их встречи в посольстве и начала «новой» жизни прошло полгода. Осень сменилась зимой и наступила весна. Так же существенно, как и сезоны поменялась их жизнь.

Кроме глаз над одеялом появилась вся голова Мари:

– Вит, зачем ты ходишь босиком по холодному полу?

– Привычка, девочка моя, привычка. Сейчас вернусь под одеяло, и ты будешь греть мои холодные ноги.

– Я предполагала, что у русских садистские наклонности, но чтобы до такой степени.

– Сто раз тебе объяснял, что я не русский, а украинец, а насчет садизма, это ты зря, холодные ноги в постели с утра – хорошее средство для быстрого освобождения от сна.

– А, если я не хочу освобождаться от сна, тем более быстро. Мне сегодня снилось, что-то очень приятное. Теплое море, теплый песок, яркое солнце, а ты говоришь: холодные ноги. Б-р-р.

– Хорошо, не буду тебя мучить и буду отогреваться, как все одинокие мужчины, в домашних туфлях, – он присел на кровать.

– Ты не одинокий, у тебя есть я… и даже еще кто-то.

– Да, Мари, задала ты мне задачку.– Виталий взял её руку в свою.– Я старый холостяк, настолько старый, что был четыре раза женат. Теперь вот не знаю, что мне делать. В пятый раз, что ли жениться? Я же мужчина честный, взялся за руку женись, а тут такие сообщения.

– Я от тебя совсем не требую заключения брака, тем более у нас разные религии, ты ведь не католик. Это совсем неважно, важно чтобы мы были вместе.

– Это я гарантирую, во всяком случае, пока тебе не надоем. Только, как твои родственники к этому отнесутся?

– Нормально отнесутся, у нас в семье нет никаких предрассудков.

– Да, предрассудки. Ты же младше на двадцать лет.

– Ну и что, если нам с тобой хорошо?

– Хорошо, это правда. Кроме того у меня никогда не было детей. Если честно, я даже думал, что причина во мне, порывался лечиться. Всё-таки четыре жены и ни одна, ни разу не забеременела, а тут такой подарок. Ты уверена, что у тебя… кто-то растет?

– Конечно, – Мари улыбнулась, – я сама проверилась на экспресс-тест, а вчера ходила к врачу. Ошибки быть не может. Просто все твои жены были не твоими женщинами. Ты искал меня, искал и наконец, нашел, поэтому, всё и произошло.

– Произошло. Тревожно мне, Мари, ты же догадываешься, бизнес у меня рискованный и теперь ты со мной… и ребенок. Легко, когда ты рискуешь только собой, когда тебе нечего терять. А, если есть?

– Ничего, всё будет хорошо, а бизнес он всегда рискованный.

– Риск риску рознь, тем более я рассчитывал на твою помощь в Японии. Теперь даже не знаю.

– Всё будет хорошо, мы полетим в Японию, сделаем там твой бизнес, вернемся и будем готовиться к рождению маленького.

– Ну, да, а почему ты не спрашиваешь, кого бы я хотел больше, мальчика или девочку?

– Не спрашиваю, а зачем?

– В кино, в таких случаях, всегда спрашивают.

– Тогда спрашиваю, кого бы ты хотел больше, мальчика или девочку?

– Насколько я понимаю, исправить уже всё равно ничего нельзя?

– Нельзя, – Мари рассмеялась.

– Тогда чего спрашивать? – Кирпонос тоже рассмеялся.

– Просто интересно, кого бы ты с большим удовольствием воспитывал?

– Девочка моя, посмотри на меня, где я и где воспитание. Ты считаешь, что я способен еще кого-нибудь воспитывать? Надо мной билась школа, потом институт, а до этого детский сад – всё без толку. У меня еще и мама учительницей была.

– Интересно, ты никогда не рассказывал о своей семье.

– Семьи у меня давно нет, родителей похоронил, а братьев и сестер у меня никогда не было. Так что один я на белом свете, только друзья… и ты. Как-нибудь, выберем время, я тебя отвезу на свою родину. У нас там хорошо, только совсем не так, как здесь или у вас в Париже. У нас зима, значит, зима – снег, холод; лето, значит лето – жарко; а если весна, то такая красота, что сердце останавливается. Пойдешь в лес, а там подснежники, поляны бледно-голубые стоят или сон-трава с бордово-фиолетовыми бархатными цветками, красотища. В лесу воздух, захлебнуться можно. Осенью тоже очень красиво, у нас даже такой термин сложился «на желтый лист» – это когда мужики выпить хотят. Они не идут, как здесь, в душный паб, а на природу, в лес, где вся земля покрыта толстым слоем листьев. Тишина аж звенит, идешь и только листья под ногами шуршат, шур-шур, шур-шур.

– Вит, ты как поэт рассказываешь.

– Стихов, радость моя, я никогда в жизни не писал, а природу люблю, она меня прямо за душу берет. Особенно родная, родину ничего не заменит. – Кирпонос задумчиво сморщил лоб.– Вставай ты уже, завтракать пора. Мне в Сити сегодня нужно, важные встречи.

После завтрака, по дороге в Сити, Виталий Дмитриевич пытался анализировать сложившуюся обстановку. Его очень взволновало вчерашнее признание Мари о беременности. Странно даже вспоминать, что всего полгода назад он её почти ненавидел. Нужно конечно, честно себе признаться, что тянуло его к ней тоже очень сильно, но обстоятельства слаживались таким образом, что ему надо было её избегать. Как хорошо, что она не поддалась ложной скромности и не сбежала.

После того, как Мари улетела домой в Париж, Кирпонос не находил себе места и терроризировал Скляренко, требуя до конца прояснить для него ситуацию, какое отношение имеет Мари Верен к Лакло и в конце концов к Камилю. Уже в Париже люди Скляренко зафиксировали, что рядом с ней несколько раз появлялись люди от Камиля, но точно зафиксировать связь всё не удавалось. Напряжение достигло апогея.

Но Виталий Дмитриевич не зря платил такие деньги своей службе безопасности. Скляренко добился своего и нашел источник информации. Через неделю после отъезда Мари Верен из Лондона Владимир Иванович явился в Ноузхолл с чрезвычайным докладом.

Просто так в Ноузхолл, он никогда не появлялся. Зная, что поместье находится под постоянным наблюдением различных служб, Скляренко приезжал всегда с новым камуфляжем и новой легендой. В зависимости от активности наблюдателей, выбирался метод появления. В этот раз он не стал проявлять чудеса изобретательности. В одном из тихих районов Лондона, он просто быстро сел в, на секунду остановившийся автомобиль, с абсолютно непроницаемыми для постороннего взгляда окнами. В Ноузхолле автомобиль заехал в подземный гараж и далее Скляренко проследовал в кабинет к Кирпоносу.

Большой кабинет с дубовыми панелями, высоким потолком в темных дубовых же балках и огромным старинным английским письменным столом освещался только торшером и настольной лампой. Обстановка располагала к тайной встрече и раскрытию секретов.

Виталий Дмитриевич, казался спокойным, но, то повышенное внимание, с которым он слушал Скляренко, четко показывало его огромную заинтересованность в этой информации. Владимир Иванович был обстоятелен и нетороплив. Он сам лично руководил всеми действиями своих людей в Париже и начал подробно рассказывать, как и что произошло в последнюю неделю.

– Еще в самолете мы зафиксировали «хвост» за Мари Верен, – Скляренко предпочитал называть её именно так, полным именем. – Работа проводилась крайне непрофессионально, любой даже среднеподготовленный специалист заметил бы слежку. Девушка не замечала её или, во всяком случае, не подавала вида. Это меня насторожило, я решил, что это может быть просто своеобразный вид неафишируемой охраны. Для нас это было крайне неудобно, так как любая случайность могла раскрыть наши наблюдательные мероприятия. Так могло продолжаться долго, но мне удалось привлечь к сотрудничеству одного из боевиков Камиля. Он у него что-то вроде бригадира, работает на Камиля уже не первый год, они земляки и может быть даже начинали вместе. Зовут его Ияс, может быть это псевдоним. Он не очень ладит с Камилем, во всяком случае, уважения к нему особого не испытывает. В разговоре ведет себя так, как будто они равны по положению, тем не менее, Ияс финансово зависит от Камиля и это его раздражает больше всего. Все деньги идут через Камиля и насколько я понял, основная масса оседает у него в карманах. Иясу приходится обходиться подачками. Учитывая запросы, это его совершенно не устраивает.

Наша финансовая помощь, в обмен на информацию, очень понравилась Иясу, да и нам тоже. Теперь он у нас под контролем, потому что любой намек Камилю о его художествах, закончится быстрым и без сомнения смертным приговором. Слава богу, он это хорошо понимает.

– Он знает на кого работает?

– Конечно, на одну из британских спецслужб. Я думаю, что не сильно покривил душой. У нас ведь штаб-квартира находится в Британии?

– Понятно, ну и какими же откровениями обрадовал тебя этот господин. Кстати в переводе с арабского Ияс – это волк.

– Возможно, по своим повадкам они почти все там напоминают волков. Во-первых, он однозначно сказал, что Мари Верен никогда не работала на Камиля. В Черногории Лакло использовал знакомство с ней, чтобы поближе подобраться к вам. При встречах он фаршировал её сумочку и одежду «жуками», иногда осторожно пытался выяснить, куда вы планируете выезжать, то есть они пытались использовать её «втемную». Так что ваши подозрения были беспочвенными.

– Хорошо, а она не может работать на какую-нибудь другую контору?

– Виталий Дмитриевич, ваша подозрительность делает вам честь, но я слишком внимательно изучил мадемуазель Верен. Не может тридцатилетняя, неподготовленная специально девушка так чисто играть, кстати, Камиль пришел к тому же выводу. Наблюдение с неё снято. Они всё больше сомневаются и в вашей причастности к тому, что они ищут. Камиль хочет довести до конца работу над Мезенцевым и давит Майера по этому вопросу, если они ничего не найдут эта тема будет закрыта. Во всяком случае, так думает Ияс.

– Было бы неплохо, это здорово развязало бы нам руки.

– Есть ребята более неудобные, чем команда Камиля.

– Их тут много крутится, кто конкретно?

– Контора с музыкальным названием.

– Ты имеешь в виду гаммы?

– Да, дело в том, что Галибин работал не только на Камиля. Более того, никакой он не Галибин. Еще в середине девяностых этот молодой человек из России попал в Лондон и был завербован, тогда же прошел подготовку. Работал в антитеррористическом департаменте, целенаправленно был внедрен к нам в службу, но ребятки Камиля прищучили его на каких-то темных делах. Во всяком случае, они точно знали, чей он агент и шантажировали его. Как обычно действовали и кнутом и пряником. Кроме шантажа они предложили ему один миллион фунтов за то, что он откроет им информацию о лаборатории раньше, чем британцам.

– И что? – Кирпонос подался вперед всем телом.

– Ничего, он погиб. Почему так произошло, они не понимают сами и могут только предполагать, как собственно и мы. Я думаю, что Галибин попытался вести свою собственную игру. Передавать информацию о лаборатории, которой он владел, без гарантий получения денег он, конечно не хотел. Обмен информации на деньги, должны был быть проведен только при личной встрече: из рук в руки. Чтобы это осуществить, ему было необходимо время, поэтому он и решил взорвать вас, Сизова, ну и всю остальную охрану. Под шумок он мог бы уйти по-тихому или даже записать себя в покойники, а там спокойно добраться до Камиля и обменять свои знания на деньги. Насколько я понимаю, местонахождение лаборатории он знал точно.

– Да, знал, – Кирпонос задумался,– странно, оказывается, человеческая жадность иногда бывает полезной. У него было достаточно времени для того, чтобы передать информацию и британцам и Камилю, но «жаба задавила» и нам повезло.

Этот, можно сказать, исторический разговор, круто изменил жизнь Кирпоноса. Поездка в Японию вырисовывалась совершенно в другом виде. Так как наблюдение с Мари он приказал не снимать, ему не пришлось её разыскивать. Он точно знал расположение и название отеля, номер и даже примерный распорядок дня девушки. Его несколько смущало, что за две недели он ни разу не дал о себе знать, но, тем не менее, Кирпонос решил не предупреждать о своем приходе.

Стук в дверь застал Мари врасплох, она сидела за компьютером и делала наброски материала своей будущей статьи. Скривив недовольную гримаску, она оторвалась от монитора, поправила халат и открыла дверь. Перед ней стоял приличный мужчина средних лет, держал в руках продолговатый бархатный футляр и глупо улыбался во весь рот.

– Вит, – удивленно спросила Мари, – ты откуда здесь взялся?

– Оттуда, – Кирпонос показал пальцем в потолок, – в смысле с самолета.

– Это понятно, но как ты меня нашел?

– Пути господни неисповедимы, мы с тобой живем в одном отеле.

– Правда? Какая приятная случайность.

– Я бы даже сказал судьба, – он не стал уточнять, что в этой судьбе доля случайности составляет примерно ноль процентов, а протянул футляр, – это тебе, я, как прилежный ученик, запомнил, что в Японии к женщине на свидание не ходят с цветами, а подаркам уделяют большое внимание, поэтому я пришел к тебе с этим браслетом.

Потом Мари восторгалась подарком, они ужинали в ресторане, и результатом их встречи было утро в постели в номере Кирпоноса. Сначала, Виталий думал преподнести Мари колечко, но начитавшись книжек о японской мнительности в понимании значений различных подарков, выбрал именно браслет. Кольцо могло выглядеть, как намек на предложение руки и сердца, а он никак не представлял себя в роли жениха, тем более такого юного создания, как Мари. Его сильно тянуло к ней, но он старался не думать о том, что может получиться из этого, а она не имела никаких претензий и далеко идущих планов. Положение, как будто всех устраивало.

Кирпонос успокаивал свою совесть, что любовь здесь непричем и одновременно корил себя, за то, что он имел на неё виды, как на инструмент проникновения в правительственные круги. Господин Такахаси был его целью, а Мари была тем ключиком, который мог открыть дверь в это общество. В принципе, одно другому не мешало, а даже помогало.

Мари, приглашенная на прием, явилась на него вместе с Кирпоносом. В первый раз, когда она представляла его Такахаси в Лондоне, Мари назвала Виталия знакомым, теперь в Токио уже прозвучало другое определение «мой друг». Изменение значений не укрылось от бдительного ока Аритомо Такахаси, и он внимательно всмотрелся в Виталия Дмитриевича, после чего немного хитровато перевел глаз на Мари. Кирпонос тоже отметил это и не удержался, чтобы саркастически не пошутить, как только они отошли:

– После детального осмотра моего фюзеляжа, дядя Аритомо видимо захотел у тебя спросить: «Детка, а родители знают, чем ты тут занимаешься»?

– Ты о нем плохого мнения, он вполне современный и европейски настроенный человек.

– Ну да, лишь бы в постели не курила.

Мари работала над Кирпоносом, в смысле обучения его тонкостям японской деловой жизни. Их было так много и не все они давались Виталию легко, но стать своим ему было необходимо. Например, Кирпоносу с трудом давалось искусство ведения переговоров на японский лад. В культуре и обычаях японцев не принято прямо выражать свои мысли, но Виталий Дмитриевич не сразу понял, что это происходит совсем не потому, что японцы народ скрытный и не хотят раскрывать свои намерения. Мотив для этого совсем иной. На прямой вопрос чего он желает, японец никогда не ответит также прямо, только из боязни обидеть собеседника. Он ведь не знает, какой ответ удовлетворит задающего вопрос, поэтому он уйдет от прямого ответа и выдвинет обтекаемую версию, которая будет включать в себя широкий спектр ответов, в том числе и вариант, удовлетворяющий собеседника. Главное попытаться найти компромисс, хотя бы внешний.

На предложение выбрать напиток из вариантов чай или кофе, японец, скорее всего, ответит, что, вероятно, его устроит любой вариант, и он отдает решение на выбор хозяина. Такой, знаете ли, переброс мяча на сторону партнера по игре в пинг-понг.

Японцы очень многое не проговаривают вслух, они больше стараются понять собеседника, его намеки и паузы. Сами переговоры носят характер дружественной беседы, во всяком случае, внешне, даже если они развиваются не в том направлении, о котором мечтает одна из сторон. Злейшие враги расстаются с обязательными улыбками – самое главное «не потерять лицо».

Мари была прекрасной учительницей, а Виталий очень прилежным учеником и дело продвигалось. Кирпонос понимал, что сразу «ути» стать невозможно, поэтому настойчиво занимался подготовкой будущих главных встреч. Эта подготовка почвы для будущих переговоров у них даже имеет соответствующий термин – «нэмаваси».

Для японцев, которые очень трепетно относятся к земле и ко всему, что на ней произрастает, совсем неудивительно, что он называется именно так. Только деловые люди, понимающие в садоводстве, могли придумать такое точное наименование. Дословный перевод «нэмаваси» – окапывание корней. Кирпонос усиленно занимался этим окапыванием.

Особенную сложность представляло то, что у японцев не принято, открыто и неожиданно выдвигать новые идеи. Такие идеи полагается обсудить в кулуарах, выяснить позиции всех заинтересованных лиц и только после этого, когда всё уже предварительно решено, вынести идею на всеобщее обсуждение и наблюдать за спектаклем, как обсуждается решение, которое фактически уже давно принято. Виталия это смешило и иногда даже раздражало.

Кирпонос остерегался открывать информацию по генераторам заранее, риск был слишком велик. Его «нэмаваси» касалось других сторон бизнеса или совсем общих положений. Вопрос по генераторам он надеялся решить непосредственно перед решением о продаже. Предварительная подготовка уже была проведена, господин Такахаси даже на одном из приемов представил Кирпоноса премьер-министру.

Окончательная уверенность в том, что он стал, как минимум «почти своим» для Аритомо Такахаси появилась после их совместной поездки в зону Фукусимы. Они проговорили до глубокой ночи. Разговор был очень откровенным и касался разных сторон жизни, в том числе энергетики. Кирпоноса так и подмывало рассказать Такахаси об энергии поля нулевой точки и о своих генераторах, которые сразу и навсегда могут решить все энергетические проблемы Японии, но он сдержался. До наступления времени «Ч» оставался еще целый месяц.

Сегодня, когда на дворе апрель и Войтенко доложил, что все генераторы на складе и готовы к испытаниям, проект вышел на финишную прямую. Самым сложным оставалось провести нормальные ходовые испытания и особо не засветиться. Кирпонос не забывал, что Майер снова вернулся в Одессу, да и британские «друзья» периодически появлялись на горизонте, видимо они никак не могли забыть о потерянном агенте.

Сейчас он ехал в Сити не для переговоров о каких-либо финансовых операциях. В одном из многочисленных офисов «квадратной мили» его ожидал Слава Войтенко, а в кейсе у Виталия лежал документ, который был для всего проекта сейчас самым секретным. Это был откорректированный план окончания операции по внедрению энергии поля нулевой точки в мировую энергетическую систему. Экземпляров было всего два и запрет к копированию.

Сегодня он должен один из них вручить Славе и тот через несколько часов уже будет в Киеве, а там план пустят в дело. Проект входил в завершающую стадию. Всё вроде бы двигалось в нужном направлении и даже враги были достаточно предсказуемыми, но Виталию всё чаще не спалось по ночам, иногда он просыпался на мокрой от пота подушке, а холодная железная рука, так сдавливала сердце, что не хватало воздуха.

Глава 2

Самолет шел на посадку. В Борисполе было солнечно и тепло, хоть весна этого года выдалась поздней. Станислав Войтенко рассматривал в иллюминатор проплывающие под крылом зеленоватые и редкие черные прямоугольники полей, сероватые полоски автодорог с движущимися автомобилями. Двигатели на пониженных оборотах работали спокойно, лайнер уже сделал поворот и вышел на посадочную глиссаду, плавно приближаясь к земле. Касание земли и включение реверса двигателей было встречено пассажирами аплодисментами экипажу. Тревога, всегда присутствующая у пассажиров в полете, ушла в прошлое, только для Станислава Васильевича она затаилась в глубинах души и напоминала о себе присутствием некоторой взвинченности.

Нет, он не боялся, и у него не было тех сомнений, которые одолевали Славина, просто груз ответственности давил на его широкие плечи. Сегодня Кирпонос фактически назначил его главным координатором всего проекта. Если до этого он отвечал только за производство генераторов, то теперь все процессы, вплоть до, как шутил Кирпонос, предпродажной подготовки, все подчинялось воле Станислава Васильевича Войтенко, даже Скляренко было поставлено в обязанность представление полных отчетов по обеспечению безопасности проекта.

Главной проблемой было то, что очень скоро проект выйдет за пределы Украины и генераторы будут тайно рассредоточены по разным странам. Проект расползался и по объему и по территории. Контролировать все процессы становилось всё сложнее. В этом была новизна предстоящего этапа и как всё новое это тревожило.

Хотя чем его уже можно было удивить? Почти год прошел с момента, когда он в первый раз прикоснулся к тайне бесконечной энергии. Сейчас он, вспоминая себя на перроне Одесского вокзала в футболке «Шахтера» и в самопальных сандалетах с родимого рынка, только стыдливо улыбался. Преображение провинциала в респектабельного человека, который даже в Лондонском Сити не казался чужим, произошло незаметно для Славы, но, по сути, было удивительным. Конечно, пришлось положить массу трудов на это и не только ему, но сам процесс прошел как-то неощутимо, естественно. Он сам преображался вместе со своей жизнью.

Поначалу трудно давался английский, но теперь Стас бегло болтал, причем с необычным, неславянским акцентом. Кирпонос шутил, что у Станислава Васильевича все признаки Манчестерского диалекта, самого сексуального в Британии. Действительно Войтенко за короткий срок сумел достичь больших успехов в познании английского и совершенно не тушевался при встречах с коренными англичанами, которые всегда относятся к приезжим с континента несколько свысока.

Он проштудировал множество книг из различных областей и со смешком говорил, что если бы он так, с таким желанием, учился в школе, то вряд ли бы ушел на пенсию в звании майора. Он часто спал по четыре часа в сутки, и за всё это время у него фактически не было ни одного выходного. Они ему вроде бы и не нужны были, потому что кроме работы у него сейчас не просматривалось других интересов. Только иногда Слава с грустью вспоминал, когда он в последний раз смотрел футбол, тем более с участием «Шахтера». Раньше он не пропускал ни одной игры. Про рыбалку тоже пришлось забыть, а так хотелось, особенно сейчас, когда погода просто призывала посидеть с удочкой на берегу речки или ставочка.

Пройдя пограничный контроль и получив свой багаж, Войтенко вышел из здания аэровокзала. Скляренко, который должен был его встречать, нигде не было видно. В кармане прозвучал зуммер СМС, Станислав Васильевич достал телефон и прочел сообщение. Недовольно скривившись, он взял за выдвижную ручку свой чемодан и покатил его в сторону стоянки. На парковке он довольно быстро нашел нужный автомобиль, но в нем никого не было. Войтенко снова недовольно покрутил головой и достал телефон, его движение прервал сигнал открывания дверей, он обернулся в десяти метрах сзади стоял Скляренко.

– Ты не можешь без своих фокусов, Владимир Иванович.

– Здравствуйте, Станислав Васильевич. Это не фокусы, а предосторожность. Располагайтесь поудобнее, путь у нас не близкий.

– Это, как посмотреть, если сравнивать с расстоянием до Лондона, то триста километров это мелочь. Я, например, считаю, что я уже почти дома.

– Ну, да, только где твой дом? Это вопрос.

– Не нагоняй тоску, Володя, что это за настроение?

– Да, нет, всё нормально. Какие новости привез?

– Новости обычные. Шеф утвердил план завершения проекта, согласованы все даты.

– Когда проводим испытания?

– Двадцать шестого. Если всё нормально, а должно быть всё нормально, двадцать седьмого вечером чартер с генераторами отправляем из Одессы на Японию. Маршрут согласован, на тебе сопровождение, документирование и таможня. В Италию и Францию, доставка будет уже после возвращения Кирпоноса из Токио в Украину.

– А Германия?

– После Франции и Италии, у шефа не всё ладится с немцами на дипломатическом фронте, кроме того не надо забывать о взорванной лаборатории. Нам сейчас только не хватает разборок по этому вопросу.

– Ну, да, ниточка как потянется, будет не до внедрения новых источников энергоснабжения.

– Осталась неделя.

– Ничего, должны успеть.

– Подготовка операции «Испытания» полностью лежит на тебе, кроме, конечно, технической части, за неё отвечает Славин. Скрыть вмешательство в энергосистему и появление такого количества энергии, которое мы вольем за два часа, вероятнее всего не удастся, поэтому надо хотя бы замести следы. Славин, для того чтобы диспетчер сразу не обнаружил несанкционированные переключения, отключит местную телеметрию и введет свой сценарий. У диспетчера на мониторах будет отображаться, что всё идет, как обычно, а потребителям пойдет уже наша энергия. Полчаса, примерно, уйдет на подключение генераторов к сети, два часа поочередной тестовой работы и еще полчаса на отключение и подготовку к обратной транспортировке. Всего три часа, еще полчаса, максимум час на непредвиденное, то есть не более четырех часов. Фактически мы должны захватить подстанцию на три, максимум четыре часа. Главное, чтобы в это время там не было никого посторонних, ремонтников или проверяющих каких-нибудь. Вы входите на территорию, нейтрализуете посторонних, если они будут. Причем очень аккуратно, без излишнего насилия. Никто ничего не должен понять. Дополнительно проинструктируй своих архаровцев, чтоб без жестокостей.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно.

– Знаешь, Слава, я иногда сомневаюсь, что ты больше двадцати лет прослужил в армии. Когда боец ломится вперед для того, чтобы выполнить задачу, он думает только о том, чтобы её выполнить, а не о том, как бы случайно не поставить синяк противнику.

– У нас в этом случае не противник, а люди, которые просто не проинформированы, что мы делаем доброе дело и они не должны пострадать. И не надо ломиться, надо тихо зайти.

– Хорошо, убедил, мы с них пыль сдуем.

– Смотри, Кирпонос не одобрит насилие в этом случае.

– Ничего с ним я как-нибудь договорюсь.

– Конечно, наилучший вариант, если на подстанции будет только дежурная и никого больше, кстати, как у тебя с ней и насчет охраны, это точно, что охрана только ночью?

– Насчет охраны точно, только ночью. Днем у дежурной только тревожная кнопка, на брелке. Охрана прилетает через три минуты, причем действительно, через три минуты, проверено.

– Так, как у тебя с дежурной?

– Нормально, согласилась нам помочь. Конечно, она не подозревает, в какую историю ввязывается, но та сумма, на которую она рассчитывает, её воодушевляет, плюс личный интерес.

– Это самое слабое звено во всей операции, но если просто пропадет связь с центральной диспетчерской на три часа, это будет намного хуже. А так, если у диспетчера возникнут какие-то подозрения, то дежурная, я надеюсь, как-то сможет их рассеять, хотя бы на какое-то время. Меня только беспокоит, если она через десять минут после нашего отъезда начнет подробно рассказывать о том, с какими чудесными парнями она познакомилась и какую интересную штучку они привозили к ней в гости, то у нас возникнут большущие проблемы.

– Не начнет.

– То есть?

– Мы её заберем с собой.

– Насильно?

– Нет, «по согласию», – с сарказмом сказал Скляренко. – Какая тебе разница в этой ситуации, всё равно под статьёй ходим.

– Разница есть, статьи разные.

– Не крохоборничай, как говорил Василий Алибабаевич в «Джентльменах удачи»? «Год у меня был, три за побег, за детсад и квартиру, сколько дадут, пускай десять, так что я из-за какой-то паршивый четырнадцать лет эта гадюка терпеть буду»? Пять лет туда, пять лет сюда, какая разница.

– Ага, «тебя посодют, через десять лет выйдешь новым человеком».

– Вот видишь, ты всё сам понимаешь.

– Хорошо, что ты шутишь. Смех это дезинфекция души, только имей в виду, в любом случае никакого штурма подстанции не должно быть, будут там посторонние или не будут. Непосредственно перед захватом вы связываетесь с дежурной, она вам подробно докладывает, кто присутствует на подстанции, после этого вы незаметно, абсолютно тихо занимаете подстанцию. В случае необходимости нейтрализуете посторонних, причем так, чтобы они ничего не увидели и ничего не поняли. После этого туда, так же тихо заезжают автомобиль с генераторами, автовышка и лаборатория, в которой будут наши спецы. Они приступают к переключению, а вы несете вахту, чтобы не дай бог, за это время никто не помешал испытаниям. Через три, максимум четыре часа, с территории подстанции, так же тихо эвакуируются генераторы, автовышка и люди. После этого все участники и оборудование должны раствориться в пространстве. Что у нас с последующим складированием генераторов?

– Всё подготовлено, генераторы будут разгружены с автомобиля уже через полчаса после отъезда из подстанции, а сами автомобили поставлены на стоянку, прямо в городе. По пути следования, несколько раз будут меняться номера. Даже если их засекут при выезде, скорее всего, подумают, что генераторы перегрузили на другие платформы и увезли дальше, вряд ли будут искать у себя под носом.

– Володя, а как ты завербовал дежурную по подстанции?

– Очень просто. Женщина тридцати трех лет, не замужем. Конечно медовая ловушка.

– Мужика ей подставил?

– Если точнее не подставил, а подложил. По докладам, она очень довольна, так что я не думаю, что будет сильно упираться, когда мы ей предложим поехать с нами в качестве заложницы, тем более похитителем будет сам её хахаль.

– Я надеюсь, что это будет добровольно.

– Добровольно, добровольно, куда ж ей деваться, после того, что она будет три часа дурить голову своему диспетчеру. Она сама будет проситься, чтобы мы её взяли с собой. Мадам же не дура и понимает, что после этого цирка ей голову открутят, даже если она скажет, что говорила под дулом автомата.

– Ну, я не думаю, что всё для неё так страшно, но для нас лучше, чтобы она, как можно позже встретилась со следственными органами. Самое главное, чтобы не вмешались посторонние, милиция, охрана объектов.

– Случайности разные бывают, будем отбиваться.

– Отбиваться особо не следует, при неотвратимой опасности потери генераторов их придется уничтожить, а самим уходить.

– Уничтожим, я проверял, как работает система самоуничтожения. Отличная штука, между прочим, Славин постарался на славу. О, каламбур получился. Славин постарался на славу.

– Каламбур, – произнес задумчиво Станислав, – а что у нас в Одессе? Через неделю нам везти туда генераторы, перегружать их на аэродроме в самолет. Майер никакой пакости не готовит, как дела у Мезенцева? Сто лет его не видел.

– В Одессе ждем активизации Майера. К нему прибыли русскоговорящие помощники, целых четыре человека.

– И что все владеют русским языком?

– Да, только с акцентом. Они ведь все с Кавказа, может с Чечни, может с Дагестана, у них видимо обмен опытом. Арабы на Кавказ, кавказцы в помощь к арабам. С виду личности темные, как будто только с гор спустились. Главный у них еще более менее, а остальные настоящие «сыновья гор». Они позавчера чуть в милицию не попали, приставали к девушкам на Ланжероне. Погода хорошая, море плещется, на приключения тянет. Бригадир за «штуку» баксов их отмазал и это ему еще повезло, что дело далеко не зашло, если бы у них еще оружие нашли, то «штукой» бы, не отделался.

– Ты следи за тем, чтобы Мезенцев не пострадал, охраняйте его тщательно.

– Я не против, только он сам дурью мается, от него никакой помощи, один вред. Всё из себя обиженного корчит.

– Ему, конечно обидно.

– Кто ему виноват? Сам выболтал этой своей Фроське всё что надо и не надо. Кто его за язык тянул, а эта дура, по-моему, серьёзно думает, что у неё есть какие-то перспективы с Майером. Удивляюсь я этой бабской дури, неужели не видно, что он слова не скажет без вранья?

– Это тебе видно, потому что ты его досье от корки до корки прочитал, а для неё он красавец-мужчина, очень предпочтительная партия.

– Ой, Слава, не рассказывай ты басни, причем тут досье? У него на лбу написана сто пятнадцатая, причем часть четвертая.

– А это что?

– Статья в криминальном кодексе Украины – умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью.

– Ну, я бы не был так категоричен.

– Это ты просто не читал его досье, у него руки по локоть в крови. Ему, что человека придушить, что кошку.

– С этим я не спорю, просто по внешности так не скажешь, а Лина еще и дорисовывает ему различные добродетели, которые хотела бы в нем видеть.

– Вот именно…, тоже мне художница.

– Ты не всегда прав, оценивая женщин, Володя, наверное, поэтому ты так и не женился.

– Не женился я, потому что некогда мне было жениться и зачем мучить женщину, если такая жизнь. Я ведь двадцать лет скитаюсь по всем странам и континентам. Не жизнь, а перекати поле, а женщин я встречал очень неплохих, даже очень хороших. Только я всегда коротко, без углубления чувств, пообщались и разбежались. Толку, что ты был женат.

– Ну, почему, у меня есть дочка и внук.

– Это очень хорошо, только я ни разу не помню, чтобы ты с ними хотя бы по телефону разговаривал.

– Ты не прав, я каждый месяц им звоню, после того, как деньги отправлю.

– Вот именно деньги…, хоть благодарят?

– Да.

– Ну и то хорошо. Что мы всю дорогу только о грустном да, о грустном. Я же тебе самого главного не сказал, мы же не в Кировоград едем, а прямо к лаборатории.

– Хорошо, я не против.

– Ты не понял, мы с вечера едем на рыбалку. Максим втюрился в новую подругу, а у её отца ставок для разведения рыбы. Так что нас приглашают.

– Когда он успел, что Ксюша уже не актуальна?

– Ой, вспомнил, когда это было и не напоминай про эту проститутку, чуть мне гения не испортила. Мы её вычеркнули из жизни жирными чернилами. Нет здесь ситуация диаметрально противоположная, девочка – клад, почти тургеневская барышня. Учительница младших классов в школе.

– Надеюсь, ты, того, вычеркнул Ксюшу из жизни виртуально, а не физически?

– Кому она нужна кроме своего придурочного дальнобойщика.

– Это уже ободряет, а как Максим попал в школу?

– Почему в школу, в школе он не был?

– А где же он нашел этот клад?

– Как обычно в магазине, – Скляренко рассмеялся, – серьёзно, он её встретил в сельмаге, в селе, что рядом с заводом, Забугское называется. Захотелось Максику пива, вот он и уговорил заехать Славина. И всё! Выстрел в тумане, любовь с первого взгляда, купидон бьёт навылет.

– Да, Макс у нас такой впечатлительный, – усмехнулся Станислав Васильевич.

– Не говори, тонкая натура, но Кирпоноса боится, как огня. Один единственный разговор на эту тему тогда в Киеве, лучше, чем бабка пошептала, отбил шеф у него желание шляться по теткам напрочь. Но эта Олечка видно его крепко зацепила. Что ты думаешь, он ко мне на следующий же день с рапортом. Всё честь по чести: прошу разрешить встречаться с гражданкой Крячко, так как испытываю к ней непреодолимую симпатию, так и написал. Как излагает, стервец, а? Я навел справки о ней и решил, что лучше разрешить с определенными ограничениями, чем он будет в подпольщика играть. Так, что они теперь и воркуют, как голубки.

– Я тоже думаю ничего страшного, лишь бы он не болтал лишнего. Ты же с ним легенду проработал, детально?

– С легендой ничего, нормально, тут другая проблема.

– Что еще?

– Девочка, хоть из села, но воспитана на высоких идеях классической литературы, я удивляюсь, как её не испортил педагогический институт, это ж кузница кадров развратного фронта, но факт есть факт: Макс на сухом пайке и надеяться на какие-то изменения до свадьбы не приходится. – Скляренко с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.

– Что ни, ни?– Станислав сделал удивленные глаза.

– О чем вы говорите, полная стерильность, я даже не знаю, она уже разрешила ему себя поцеловать или еще нет.

– Тяжело Максу после Ксюши.

– Но зато он уже познакомился с родителями, легально ходит в гости.

– Будущую тещу мамой не называет?

– Такая информация не проходила, но дело к этому идет. Он же сирота, его ж к маме тянет.

– Да, Макс у нас из крайности в крайность, романтик необъезженный,– Войтенко сам мечтательно смотрел вдаль.

За окном автомобиля мелькали зеленые поля, а за Кировоградом начали появляться первые, цветущие абрикосы. В ярком солнечном свете белорозовые цветы радовали глаз и даже повышали настроение, подтверждая своим цветением, что весна пришла всерьёз и теплое лето неизбежно. Так хотелось остановить машину, подойти к цветущим деревьям и вдохнуть неповторимый запах. Проза жизни диктовала другое.

Глава 3

Под землей, в лаборатории царила рабочая обстановка, даже слишком рабочая и напряженная. Скляренко и Войтенко встречал только начальник охраны. Они быстренько спустились на следующий этаж и вошли в комнату, где обычно располагался пульт. За столом сидел Ракицкий и напряженно смотрел сквозь стекло с впаянной сеткой, периодически бросая взгляд на монитор, на который постоянно выводились, какие-то числовые данные.

– Здравствуйте, господа физики, – громко произнес Станислав Васильевич.

Ракицкий не ответил и даже не обернулся, только поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем, показывая, что сейчас он занят и ему не до приветствий. Скляренко сдвинул плечами и сел в кресло рядом с Максимом, так же поступил Войтенко.

За стеклом в большом, тускло освещенном, помещении стоял предмет похожий на то, как изображают на картинках, в кино и в мультиках летающие тарелки инопланетян: около пяти метров в диаметре, блестящий и светящийся по периметру диск. Сверху у диска располагался прозрачный фонарь, и за его стеклом была видна голова Славина.

– Уровень в норме: двадцать четыре и семь, как ты себя чувствуешь? – спросил в микрофон Ракицкий.

– Нормально, небольшое ощущение потери веса, движения слишком легкие, – прозвучал в помещении несколько искаженный голос Славина.

– Как ведут себя хронометры?

– Разницы между механическими и электронными не замечаю, буду давать увеличение мощности, следи за уровнем.

– Проявляется коронный разряд по периметру диска, пока слабый.

Диск качнулся и начал медленно и бесшумно приподниматься, через несколько секунд он парил в воздухе на уровне полуметра над поверхностью.

– Уровень сохраняется, даже немного упал: двадцать четыре и пять. Какие ощущения?

– Всё по-прежнему, только кажется, появился еще какой-то звук, как свист высокой частоты.

– У меня он не слышен.

– У меня тоже пропал, может, показалось. Всё я опускаюсь и выключаю генератор, на сегодня хватит, а то мне уже начинает казаться то, чего и нет.

Диск за стеклом плавно опустился на бетонный пол, через некоторое время все огни погасли, а фонарь откинулся и из него поднялся Сергей Владимирович Славин в летном комбинезоне и специальных ботинках. Он осторожно встал на блестящую поверхность диска, сделал шаг и спрыгнул на землю. Максим продолжал работать на клавиатуре и дергать компьютерную мышку. Открылась дверь в помещении, где располагался пульт и вошел Славин.

– Молодцы, впечатляет, только что ж вы не могли меня дождаться, – с небольшой обидой в голосе сказал Войтенко, пожимая Славину руку, – я так хотел посмотреть на первый полет.

– Успеете посмотреть на первый полет, Станислав Васильевич, до него еще работать и работать.

– А это что?

– Это еще не полет, а исследование влияния эффекта антигравитации на человеческий организм. Мы же совершенно не знаем, что происходит внутри такого аппарата. Какие влияния и тем более, как они будут отражаться на человеческих реакциях. А ты хотел сразу за штурвал и «обнимая небо крепкими руками»? Нет дорогой, у нас в этом аппарате даже предусмотрено двойное управление. Может у тебя там, в кресле «крыша съедет» и ты начнешь этим аппаратом крушить все вокруг, а мы раз и отключим внутреннее управление и поведем аппарат туда куда надо. Может тебе просто плохо станет от каких-то неизвестных полей и ты сознание потеряешь. Может такое быть? Может. Мы же не знаем, что ждать от этой тарелки с супом. Так что потерпи, Сергей Васильевич, поехали лучше на природу, а то у меня в этом подвале галлюцинации начинаются.

– Как скажите, вам виднее. Кто у нас физики, вы или мы? А суп, какой?

– Что? – Не понял Славин.

– Суп, говорю, какой, с перловкой или с горохом?

– А, ты об этом. Скорей всего с горохом, пучит нас уже третью неделю. Вы можете собираться, а мне надо еще анализы сдать. Кровушку из меня пьют каждый день.

Славин ушел, а Максим наконец-то отлип от монитора, нормально поздоровался и сообщил:

– Всё мужики, быстро собираемся и едем на рыбалку. Там такая природа, лесок, водичка, удочки.

– Слушай, Макс, а сейчас ведь запрет на рыбную ловлю с первого апреля, кажется, – как бы, между прочим, спросил Скляренко.

– Знаешь, Владимир Иванович, что мне в тебе не нравиться? Что ты даже отдых можешь испортить, защищая закон и порядок. Какая тебе разница, запрет или не запрет? Да, сейчас запрет, потому что нерест, но запрет не распространяется на частные водоемы и мы же не браконьерничать, а так для души. Скажи ему, Станислав Васильевич.

– Володя, не мути воду, с рыбнадзором воевать не придется, расслабься.

– Там такой дед сторож, просто все фантасты нервно курят. Может весь вечер рассказывать сказки, особенно, если ему сто грамм налить.

– Ты же нас с родственниками познакомишь? – это снова вставил реплику Скляренко.

– С какими родственниками, у меня никого нет?

– С тестем, с тещей.

– Успокойся, Максим, Владимир Иванович шутит.

– Шутки у него… несмешные. Я бы попросил, господин Скляренко, выбирать объекты для шуток более аккуратно.

– Да, ладно вам, вон у Славина успели уже всю кровь выпить, а вы тут до сих пор препираетесь.

Не более чем через полчаса автомобиль со всей командой подъезжал к небольшому домику на берегу ставка.

На крыльце дома, любителей рыбалки встречал маленький, худенький дедушка, абсолютно седой и на вид ему было не менее восьмидесяти лет. Скляренко, который сидел за рулем, остановил автомобиль прямо напротив крыльца и начал подозрительно-удивленно рассматривать встречающую сторону.

– Макс, это что твой тесть? Сколько ж ему сейчас годочков? И тогда, соответственно, у меня возникает вопрос, сколько же ему было, когда он произвел на свет твою Олечку?

– Какой там тесть, я вообще еще не женат, а это дед Ступак. Он здесь сторожем работает. Обеспечит нас снастями и спальными местами, его всё село знает.

– Значит мы не всё, чем он так знаменит?

– Он байки такие рассказывает, что обхохочешься, причем каждый раз новые и на полном серьёзе.

– А, если мы не поверим и не обхохочемся.

– Ничего, он не обижается, ему бы рюмочку и всё в порядке.

Процесс общения разворачивался. Дед, несмотря на свой возраст, был очень энергичным. Скляренко не выдержал и всё-таки спросил, сколько ему от роду, оказалось восемьдесят шесть. Обустроил дед всех быстро по комнатам, обеспечил снастями и даже подсказал, где удобнее на берегу сесть, чтобы удочки забросить. Во время всех этих действий рот у него не закрывался. Рыбаки узнали его мнение о международном положении, прогноз погоды, тонкости охоты на слонов в Африке и даже цвет купальника начальницы местной налоговой инспекции.

Славин, который приехал сюда просто за компанию и совершенно не собирался ловить рыбу, получил особые наставления деда Ступака, потому что упирался и не хотел брать в руки удочку.

– Молодий чоловіче, ви візьміть вудку. Тихенько посидите, подивитесь за поплавком. Воно так успокоює нєрви, я вам кажу. (укр.)

– Дедушка, я никогда в своей жизни не ловил рыбу, я вообще не умею этого делать.

– Що, там її ловить, налив – випив, налив – випив. Я вам покажу. (укр.)

Славин рассмеялся и сдался, так непосредственен был дед и ему даже понравилось одевать наживку и наблюдать за поклевкой, тем более, что клев был совсем неплохой. Позже, когда стемнело, дед собрал рыбки и занялся приготовлением ухи. Рыбаки один за другим покидали свои места на берегу и постепенно все сошлись за столом, который был врыт в землю тут же под навесом рядом с летней печкой. В рюмки полилась водочка и потек неспешный, спокойный разговор. Тишина прерывалась только дальним лаем собак и шумом листвы прибрежных верб. О работе не вспоминали.

Дед постоянно отгонял толстого пушистого кота, ругая его, на чем свет стоит, а тот всё норовил стянуть у него кусок рыбы или залезть на стол. Максим заступился за кота и даже дал ему кусочек ветчины, чем вызвал явное недовольство деда.

– Дедушка, что вы его так ругаете, он, наверное, тоже кушать хочет, – гладил кота Макс.

– Хай мишей ловить, а то розляжеться, як байбак, і спить днями, а потім йому рибки хочеться. Дулю йому, а не рибки.(укр.)

– Что-то вы его не любите.

– Та я весь їхній котячий рід не люблю, яка від них польза? (укр.)

– Ну, как? Они мышей ловят и вообще радость приносят своим хозяевам. Они такие красивые, пушистые. Говорят, они даже лечить умеют.

– Щось я такого не чув, а от біди від них натерпівся, це точно. (укр.)

– Что же за беда?

– Можу розказати, якщо хочете. Коти це ж такі хитрі тварі, і їсти люблять тільки одні пиндики, а зараз самі знаєте, все ж дорого. І в мене ото ж був кіт, як цей, товстий, жирний, – дед метнул недовольный взгляд в сторону кота, – і точно такий же лінивий. (укр.)

– Так вы же, наверное, сами его и раскормили?

– Та ні, то не я, то баба, царство їй небесне. (укр.)

– Как же она могла его раскормить, если померла?

– Та, ні, давно це було, вона ще жива була. Я його звісно теж балував, а потім дивлюся, на нього ж харчів не напасешся. Мишей він ловити не хоче, а подавай йому що-небудь повкусніше з сільмагу. Тут собі не кожен день «чекушку» можеш купити, а йому подавай. (укр.)

– Что тоже выпить любил?

– Хто кіт? Нє, «чекушку» то я сам, а він м’ясо чи ковбасу полюбляв і щоб не докторська,а любительська з сальцем. Став я його на вільні хліби випроваджувати, так він ні в какую і почав продукти прямо зі столу красти, нічого не можна оставити. Я уже почав за холодильник переживати. А що, він у мене дуже прудкий був, що йому стоїло холодильник відкрити? Почав замічати, то тюлька пропаде, з холодильника, то бачу кусок ковбаси надгризений. (укр.)

– Что прямо с холодильника, может это вы сами, того, и тюлечку и колбаску?

– Та ви що? Що ж я не помню, коли і що їв, а от бабу підозрював, та від неї, як од тої, Зої Космодем’янської ні слова не видавиш. Нєт, щоб із кота вегетаріанця сдєлать, так вона його м’ясом кормить. Та я б іще терпів, але тут таке случилося, таке случилося, що вже все – терпець увірвався. Приїхав до мене син у відпустку з Германії. Це ж було ще при радянській владі, ще до цього, до «міченого», до Горбачова. Служив син у мене прапорщиком. Нічого така собі служба була і грошовита і форму давали і пайок, не то, що зараз, ніякої тобі матеріальної часті. Син, звісно, до батька не з пустими ж руками приїхав. Навезли нам з бабою усякої всячини, а мені, як батькові, головний подарунок – годинник. І не простий, а німецький. Ні в кого на селі такого не було, та що там на селі, навіть у голови райвиконкому не було. Важкий такий і так зроблений, наче весь чисто покритий риб’ячою лускою, я зразу навіть не розгледів без окулярів, думав, де це вони так рибу чистили, що годинник лускою спаплюжили. Так от, прийшов якось з роботи, робота в мене хоч чиста, я тоді на млину робив в охрані, та руки все одно треба помити перед їжею. Зняв годинник і положив на підвіконня. Водою ж можна залити, а вони іржею візьмуться, а вещь дорога, шкода ж. (укр.)

– И, что?

– Та що, і години не пройшло, тільки поїв, худобу нагодував, туди-сюди. Дивлюсь, а годинника нема. – Дед сделал долгую паузу, помешивая уху с загадочным выражением лица, – що характєрно, дома одні свої. Я до онуків, спрашую: «Ви байстрюки не брали»? – божаться, що не брали. Я до бабки, каже що не брала, ще й почала кричати на мене, що я його десь загубив. Дурна баба. Ну, думаю, чудеса. Ніхто не брав і годинника немає. Подивився туди-сюди, може сам куди приткнув і що ж ви думаєте? Лежить мій кіт на підвіконні і так на мене дивиться, так хитро дивиться іще і облизується, гад. Я зразу змикитив, схопив його і животом до вуха. Чую: тікають, проковтнув годинник, зараза. (укр.)

– Максим с Войтенко от смеха чуть не упали со стульев, Славин со Скляренко еще держались, но их тоже сотрясало от смеха. Дед Ступак был невозмутим.

– А, чого ви смієтесь? Він же чортяка, думав, що то риба, воно ж луска блищить, а він голодний. Ну я теж не розтірявся, кота в сумку і в район. На рентгені просвітили, в мене, як раз там товариш робив, точно – з’їв! Прилад побачив у нього в животі найскладніший німецький механізм. (укр.)

– Так, что, диду, достали?

– Нє, кажуть нічим вам діду допомогти не можемо. Скотина наркозу може не перенести. Тоді кому воно надо, можуть буть осложнєнія з обществом захисту тварин, а через другі отвєрстія він не вийде, тільки операція. Отак я залишився без синового подарунка, через цю котячу породу, а ти кажеш, добрі, лікувати вміють. (укр.)

– А, кот как, живой?

– Та що йому буде? Це ж така погань, що ти йому хоч каміння до живота накидай. Що характєрно, до самої смерті у нього в животі тікало, годинник же непростий, німецький з автоматичним підзаводом, Германія, вещь. (укр.)

– Короче доконал ваш будильник животное, не помер от наркоза, так помер от несварения желудка.

– Та, нє, під машину попав. Та я після цього вирішив попрацювати над їхньою котячою породою, треба ж якось їхній раціон різноманітити. Щоб можна було їм сіна свіжого дати, зерна, комбікорму, моркви…, як уродить. (укр.)

– Котам, – Максим даже поперхнулся, – сена и комбикорма?

– А, що? Корови їдять, кури їдять, кролі і ті їдять, а ці вусами крутять. Рішив їх з кролями схрестити, ага. Я, як раз держав кролів. Така добра скотинка, травичку їдять, моркву їдять, а розмножується не в слідиш.! Тільки дивишся, двоє, повернувся – вже четверо. Три роки мучився і таки вийшло. І на кролів не похожі, і на котів не дуже, і вуха, і хвости, як раз пополам. (укр.)

– Как это, пополам?

– Хвости не такі довгі, як у котів, а вуха не такі довгі, як у кролів, переводняк такий вийшов. А до женського полу, дужче чим кролі і коти навесні. Не вспієш повернутись, а вони вже когось знайшли… але їли усе підряд. На моркву, як на мишу кидались. Та я їх усіх під замок, щоб не дуже розмножувались. Кормлю і думаю, треба ж їх мишей ловити навчить, а то яка з них польза, увесь силос поїдять. (укр.)

– Ну и что, научили? – Максим с трудом сдерживал смех.

– Нє, не вспів. (укр.)

– Что разбежались?

– Можна сказати і так. Вони ж у мене сиділи закриті і бабка моя їх кормила, а тут їй приспічило в район у собез, щось там з пенсією. Наказала онукам, щоб ті покормили, цих пройдисвітів, а ті байстрюки їх погано позакривали. (укр.)

– Что сбежали и не нашли?

– Краще б ми їх не найшли. Вони ж з кліток повилазили і видно не наїлися. Приходю я додому, а вони харцизяки, на яблуньках моїх по гілках порозсідалися і усе чисто листя пооб’їдали – голі гілки, як ото колорадський жук на картоплі. Я їх ловить, та де там. Вони ж їдять, як кролі, а бігають, як коти, спробуй їх наздогнати. Перевели мені увесь чисто сад, ні одної деревинки не осталося. Та що там у мене, вони півсела без яблук оставили. (укр.)

– Что так их и не поймали?

– Ні…, їх Мишко, отой що на крайній вулиці живе, дихлофосом потравив, а що робить, вони ж як ота саранча. (укр.)

Дедов «правдивый» рассказ развеселил компанию, все стали вспоминать веселые истории и анекдоты. Давно у них не было такого веселого вечера, алкоголь тоже давал себя знать. К концу ужина дед Ступак и Максим начали кунять прямо за столом и были отправлены спать. Славин, Войтенко и Скляренко вышли на берег и уселись на бревно, оставшееся здесь от повалившейся недавно вербы.

– Шеф утвердил сроки испытаний, – начал Войтенко разговор со Славиным, – тебе Серёжа надо будет подготовить техническую сторону, на Володе все оргвопросы и безопасность.

– Когда?

– Двадцать шестого, осталась неделя.

– Успеем. Подстанция та, которую намечали?

– Да, та же, под Кривым Рогом.

– При той схеме, которую мы разрабатывали для такого типа подстанций нагрузка все равно будет далека от максимальной.

– Влазить самовольно в энергосистему на более высоком уровне опасно. Во-первых, наша самодеятельность может повлечь за собой аварии, потому что придется аварийно отключать генерирующие мощности, а во-вторых, нас вычислят слишком быстро, и мы можем просто вообще ничего не успеть.

– Я понимаю, попробуем обычный, штатный режим. Нам ведь надо подавать в сеть электроэнергию определенного напряжения, тока и частоты. Как будет вести себя генератор, если его загрузить, посмотрим.

– Самое главное, не нанести ущерб ни сетям, ни подстанции. Чтобы там не дай бог ничего не сгорело.

– Он так переживает за чужих, что я уже начинаю сомневаться на кого он работает. С персонала пылинки сдувай, оборудование не ломай, – вмешался в разговор Скляренко.

– А ты хочешь, как Мамай пройти? Вы уже одну лабораторию на воздух подняли, до сих пор разборки идут.

– Это не мы, это Максик постарался. Всё спешил, вот она и взлетела.

– Тут Макса не будет, так что надеюсь, операция пройдет без последствий.

– Макса точно не берем?

– Не берем, распоряжение Кирпоноса. Обстановка там будет нервная, у него психика неустоявшаяся, шеф сказал рисковать не будем. Он должен быть на связи, на случай, если возникнет нештатная ситуация. От вас я жду скрупулезно разработанного плана, всё должно быть расписано по минутам. Осталось шесть дней, план должен быть не позже понедельника. План совмещенный: и организационный и технический. Собственно твои орлы, Владимир Иванович, в то время, когда будут работать люди Славина, должны затаиться и только контролировать ситуацию.

– Затаимся, главное, чтобы никакая сука не помешала.

– А это, как раз от вас же и зависит. Ладно, утро вечера мудренее, даже такого хорошего вечера, как сегодня. Так что отбой.

Утро было веселым и прекрасным. Ярко светило солнце, вчерашний ветерок затих и в зеркале воды отражались большущие вербы. Молодая зеленая травка приятно ласкала босые ступни Станислава Васильевича. Он не мог себе отказать в удовольствии пробежаться по росе к воде и умыться прямо с берега. Шумно поплескавшись, с обнаженным торсом и полотенцем на шее, он возвращался к домику. Рядом с машиной стоял Скляренко и как всегда с озабоченным видом отдавал по телефону какие-то распоряжения. Войтенко подошел поближе и с улыбкой сказал:

– Доброе утро.

– Вряд ли оно доброе, – хмуро ответил Скляренко, – Мезенцев исчез.

– Что, как? – у Станислава Васильевича перехватило дух, было видно, что он не сразу осознал услышанное. С его лица сползла улыбка, и глаза налились злостью. – Это ты виноват, я предупреждал, чтобы его охраняли. Это ты специально не хотел заниматься его охраной. Он для тебя был отработанный материал и на тебе лежит вся ответственность за его..., – Войтенко так разнервничался, что не мог дальше продолжать.

– Если виноват, отвечу. Надо еще разбираться, как это произошло.

– Ответишь и разбирайся, только я тоже буду разбираться, и просто так тебе это с рук не сойдет. Я ведь тебя предупреждал!

– Разрешите выполнять? – Скляренко с каменным лицом вытянулся по стойке смирно.

– Выполняйте и мне в течение суток подробнейший доклад.

Глава 4

Юрий Петрович Мезенцев вышел из своего кабинета в приемную. Секретарь уже ушла, и основной свет был потушен, только у двери горел неяркий светильник дежурного освещения, она его всегда включала, когда шеф задерживался. Мезенцев вышел в коридор, здесь тоже уже была полутьма, охрана перевела режим освещения на дежурный. Сегодня была пятница, предстояли два выходных дня. Все сотрудники в конце недели предпочитали не засиживаться на работе и разбегались сразу же с наступлением семнадцати часов. У всех были личные дела, семейные заботы, все куда-то торопились.

Мезенцев прошел до конца коридора, посмотрел в окно. Пейзаж был знакомым, за небольшой заводской территорией проходила широкая городская магистраль, по которой мчались автомобили в несколько рядов в обе стороны. Здесь тоже все спешили, только Юрию Петровичу спешить было некуда. Он снова вернулся в кабинет и плеснул в стакан виски из стоящей на столе бутылки. Хрустальный стакан отсвечивал гранями и Мезенцев, взяв его в руки, повертел, рассматривая, как будто в гранях хотел увидеть что-то новое. Он прихлебнул, а затем выпил виски до дна, горячая жидкость прошла по пищеводу.

После окончания рабочего дня прошло уже два часа, но Мезенцев не спешил. Он выпил уже полбутылки и понимал, что достаточно и пора уезжать. Но алкоголь давал ему ощущение погружения в себя и уход от реальной жизни, которая последнее время ему всё больше не нравилась. Это последнее время продолжалось уже почти год. После прихода сюда, на завод по производству аккумуляторов, у него вообще не стало друзей и даже товарищей. На новом месте он ни с кем не сошелся, даже не пытался, а из своих знакомых по Телекому, друзей не нашлось, только коллеги, с которыми, как, оказалось, связывала только совместная работа. Когда её не стало, совместной работы, и друзей не стало. Самое странное он от этого не страдал, у него не было потребности в друзьях, таких друзьях.

К женщинам его тоже особо не тянуло. За это время, у него было несколько встреч с различными представительницами слабого пола, но это так, на гормональном уровне, ничего задевавшего душевные струны. По Лине он не сожалел, даже наоборот. Её попытка познакомить его с этим немцем альбиносом, во время их последней встречи, даже возмутила.

Всех друзей и женщин ему заменял алкоголь. Он частенько напивался, причем ездить по ресторанам ему не нравилось. Его раздражали компании, населявшие ресторанные залы. Все эти люди были так возбужденно веселы и шумны, что у Мезенцева это вызывало психологическое отторжение. Чаще всего он напивался дома, в одиночку. Сам процесс пьянства наедине с самим собой у него даже не вызывал стыда. Он чувствовал свою обреченность, и только где-то в самом далеком уголке души у него теплилась надежда, что наступит день и к нему снова, как тогда приедет Виталий Кирпонос. Он непросто приедет. Они снова сядут за стол выпьют, поиздеваются друг над другом и он скажет, что был не прав и с радостью готов предложить своему другу Юрке руководящее место в проекте. Пусть даже не руководящее, а просто место. А пока этого не произошло, куда деваться и что делать? Только пить, чтобы переносить всю эту несносную жизнь с полузакрытыми глазами.

Автомобиль Мезенцева стоял во дворе напротив офисного здания завода. Виски уже стучало в голову, и Юрий Петрович передвигался не очень уверенной походкой. Охрана, провожавшая его до машины, заметила это, и старший по смене предложил отвезти директора домой. Мезенцев отказался, он стал забывать, когда ездил трезвым за рулем. Автомобиль вырулил из ворот и вписался в поток, следующий по магистрали. Темнело, автомобили включили фары, зажглось уличное освещение. Светящаяся реклама баров и ресторанов притягивала внимание Юрия Петровича, ему хотелось еще выпить.

Он не обращал внимания, что за ним следуют два автомобиля. Первый, он знал хорошо, в нем сидел один из ребят Скляренко. Второй, видел впервые и не выделил его из общего потока движущихся автомобилей. Сотрудник службы безопасности проекта, следивший или можно сказать, охранявший Юрия Петровича, расслаблено вел свой автомобиль за машиной Мезенцева. Так он делал не первый месяц и знал все маршруты, по которым тот обычно следовал. Его смена заканчивалась, он надеялся, что буквально через полчаса, доведет объект до дома и передаст его напарнику, который в свою очередь проторчит, у дома до самого утра, не отлучаясь. Так было почти всегда.

Мезенцев притормозил на Балковской у кабачка, куда он иногда заезжал. Здесь было не так шумно, как в других заведениях и иногда играла симпатичная, негромкая музыка. Сотрудник Скляренко зафиксировал автомобиль и то, что объект вошел в ресторан. Так тоже бывало довольно часто и поэтому он не стал выходить из машины, а остался ждать Мезенцева, присматривая за его джипом из окна, кроме того он знал, что у этого заведения черный ход располагается за кухней, так что незамеченным, скрыться объект наблюдения не мог.

Второй автомобиль, следовавший за Мезенцевым, проехал метров пятьдесят вперед и припарковался у бордюра. Двое вышли из него и не спеша вошли в ресторан, третий вышедший из авто, прикуривая и одновременно оглядываясь, прошел за дом и скоро вернулся. Прошло около получаса. Мезенцев допивал свой виски, заслушиваясь джазовой мелодией. Сотрудник службы безопасности скучал, ожидая Мезенцева, двое из автомобиля пили пиво за соседним столом, изредка посматривая на Мезенцева. Неизвестный автомобиль, не дожидаясь своих пассажиров, включил поворот и медленно поехал дальше. Сотрудник Скляренко даже зафиксировал это, сначала этот автомобиль ему показался, чем-то подозрителен, хотя он, конечно, не заметил, что именно он следовал за ним с Мезенцевым от самого завода. Он также не зафиксировал, что буквально через сто метров, автомобиль дважды повернул направо, объехал дом, где находился ресторан и запарковался в плохоосвещенном дворе.

Мезенцев почувствовал необходимость пройти в туалет и сильно качаясь, проследовал в вестибюль, из которого можно было попасть в необходимое заведение. Двое следящих за ним смуглолицых друзей подождав пару минут от силы, тоже вышли в вестибюль. Дальше всё произошло очень быстро. Они перехватили Мезенцева на выходе из туалета, быстро вколов ему шприц и подхватив под руки, на глазах у немногочисленной публики стоящей в вестибюле, вытащили его из ресторана. Они не пошли в сторону его авто, а сразу повернули направо и быстро оказались за углом во дворе у своей машины. Через секунды она уже двигалась в сторону Пересыпи.

Перед входом в ресторан были выставлены конструкции для летней площадки, заслоняющие видимость – ожидалось тепло, стояла еще какая-то не совсем трезвая и шумная компания. Сотрудник Скляренко не заметил, когда уводили Мезенцева, он следил за джипом. Он заподозрил неладное, только через полчаса, когда у него уже заканчивалась смена. Никто из официантов не мог сказать ничего конкретного о пропавшем клиенте. Самое примечательное для них было то, что он ушел и не расплатился. Вся бригада службы безопасности проекта, находящаяся в Одессе, была поднята на поиски Мезенцева, но он, как в воду канул.

Аугенталлер, он же Конрад Майер сильно нервничал. Ему очень не нравился этот город и всё, что в нем происходило. Ему снова пришлось вернуться в Одессу под давлением Камиля. Несмотря на то, что он угробил массу времени, он так и не продвинулся ни на шаг в деле Мезенцева. До сих пор существовали одни предположения, подозрения и намеки на то, что этот господин имеет отношение к той бомбе, которую ищут хозяева Камиля. Эта сластолюбивая блондинка оказалась бесполезной. Она его познакомила с Мезенцевым, но после такого знакомства, тот избегал Майера, как чумного. Лучше бы он сам попытался наладить с ним отношения.

Ему прислали помощников, но они были также бесполезны, как и Эвелина Винтер, единственный плюс, что они умели разговаривать на этом варварском языке. Уже месяц они ходили вокруг Мезенцева и вокруг завода, но не узнали ничего. Конечно они боевики, а не разведчики, впрочем, как и он сам. Это не его профессия, вынюхивать. Он может сломать шею кому угодно, но здесь, похоже, это не поможет.

На днях Майер заметил за собой слежку. Он быстро сбросил хвост, во всяком случае, ему так показалось, но сам факт не воодушевил. Кто это мог быть? Он терялся в догадках и ничего хорошего от этого не ждал. Но не всё так плохо. Теперь он знал, как будет объяснять Камилю свои действия. Его загнали в угол, и у него больше не было возможности ходить вокруг этого кретина Мезенцева, за ним следили. Этим можно было объяснить всё. Поэтому Майер принял решение, закончить эту операцию одним ударом. Сегодня кавказцы доставят ему этого русского в один очень уютный подвал в тихом месте. Они сняли в аренду большой склад с подпольем в захолустном промышленном районе, и там он с ним поговорит начистоту. Майер умел развязывать языки и даже получал от этого удовольствие. Конечно, после этого придется Мезенцева ликвидировать, но терпеть, больше нет сил. В любом случае он получит какую-то информацию или подтверждающую, что здесь действительно занимаются этой бомбой или не подтверждающую и тогда тоже станет ясно, что он был прав и след ложный.

Давно надо было так сделать, но Камиль был против. Кто-то ему нашептывал, что они опять перенесут лабораторию и придется снова её искать, как будто это так легко, перенести лабораторию. Майер подготовился к отъезду и пересечению границы. Он рассчитался в гостинице и сегодня перевез свои вещи к Эвелине. Здесь он был меньше на виду. Конечно, она ему порядком надоела и в последнее время задавала идиотские вопросы, тем не менее, он считал это убежище более надежным и незаметным. Отсюда можно было уйти, серьёзно изменив внешность, если потребуется. В гостинице на это могли обратить внимание, а Лина... она и так слишком много знает или догадывается.

Майер свернул с освещенной улицы в темный проулок, ведущий к складу. У старых замызганных металлических ворот с облупившейся краской его ожидал один из кавказцев. Немец прошел по большому и пустому помещению склада к лестнице, которая вела в подвал, спустился вниз и толкнул тяжелую дверь. В освещенном тусклыми лампами помещении было почти пусто, стояло только три стула, на них сидели кавказцы. У дальней стены лежал навзничь Мезенцев, его руки были стянуты наручниками перед собой, глаза закрыты, не сразу было понятно, что он жив.

– Идиоты, что вы с ним сделали? Он что без сознания?

– Не ругайся, начальник, мы ему только вкололи обездвижку. Он просто пьян, как свинья.

– Если он был пьян, и вы ему вкололи эту гадость, то он мог отправиться к праотцам, а если у него слабое сердце, он хоть дышит?

– Что этому барану сделается?

– Кретины, идиоты! Рамадан, скажи своим людям, пусть принесут воды, что ли. Надо как-то привести его в себя.

Двое из сидящих, после приказа старшего поднялись и вышли. Через некоторое время они вернулись с двумя ведрами воды и вылили их на Мезенцева. Юрий Петрович начал приходить в себя. Всё тело болело, голова раскалывалась особенно затылок. Когда его принесли сюда, то просто бросили на пол, и он сильно ударился головой. Глаза не хотели открываться. Он сделал над собой усилие и сквозь туман увидел пыльную лампочку на потолке.

– Он глаза открыл, – сказал Майер, – посадите его на стул.

Двое кавказцев грубо подхватили Мезенцева. Он пока ничего не соображал, хмель далеко еще не выветрился и вдобавок та гадость, что они ему вкололи, сковывала движения. Он медленно, постепенно начал ощущать своё тело, его поддерживали, чтобы он не упал со стула. Майер с размаху дал ему пощечину. Голова у Мезенцева дернулась, но пощечина возымела действие, к нему приходило понимание, что он находится в плохо освещенном помещении и напротив него стоит тот самый немец-альбинос, которого ему показал Скляренко. Юрий Петрович попытался пошевелиться и почувствовал на руках наручники. Он через силу, еле слышно сказал:

– Снимите с меня наручники.

Майер обратился к бригадиру:

– Что он сказал, переведи?

– Просит снять с него наручники.

– Ничего, потерпит. Пусть твои бойцы выйдут, мне надо с ним поговорить отдельно. Ты останься, будешь переводить.

Майер подождал, пока выйдут лишние, взял Мезенцева за подбородок и спросил по-немецки:

– Разработками, какой альтернативной энергии вы занимаетесь и где расположена лаборатория.

Кавказец перевел.

– Дайте пить и снимите наручники, руки затекли, – совсем еще пьяным голосом ответил Мезенцев.

– Он просит пить, просит снять наручники, – перевел бригадир.

– Он что не понял?! Я его на куски разорву! Пусть отвечает на вопросы!

– Я ничего не буду говорить, пока не снимите наручники,… а потом отвечу, и попить дайте.

– Говорит, что будет отвечать, только когда ему снимут наручники и дадут попить. Обещал отвечать.

– Скотина. Ладно, принеси ему воды.

Бригадир ткнул Мезенцеву в скованные руки грязную кружку с водой.

– Наручники, – снова пьяным голосом повторил Юрий Петрович, – пока не снимете наручники, ничего не скажу.– Он начал жадно пить.

– Он снова требует снять наручники, говорит, что без этого ничего говорить не будет. Может, над ним поработают мои ребята? Они ему быстро язык развяжут.

– Они уже поработали, он чуть в другой мир не отошел. Вы его обыскивали?

– Да, у него в карманах только часы, телефон, ключи и портмоне, еще носовой платок.

– Где это всё?

– У меня, часть своим парням отдал, там денег немного было.

– Телефон, ключи и портмоне давай сюда, кретины. Больше ничего не было? Оружие?

Майер ключи положил в карман, изучил содержимое портмоне, порылся в телефоне.

– Хорошо обыскивали, он ничего не спрятал?

– Что у него может еще быть? Он оружие в руках, наверное, никогда не держал.

– Да, слизняк, чучело. Сними с него наручники, если он так хочет. Но, если ты и после этого начнешь водить меня за нос, – Майер снова приподнял Мезенцеву подбородок,– тебе будет так плохо, как никогда не было.

Мезенцеву сняли наручники, он потер запястья и снова попросил пить.

– Ты сначала поговоришь, а потом будешь пить, тут тебе не курорт.

Майер повторил вопрос. Мезенцев размышлял, как ему ответить. Немец снова дал ему сильную пощечину, голова дернулась.

– Лаборатория находится на заводе, – выдавил из себя Мезенцев и потрогал языком разбитую губу. В голове у него был туман, он пытался оттянуть время и судорожно искал выход. Один вариант у него был, но, как это сделать быстро? Их двое, а он с трудом сидит на стуле и его движения еще медленнее, чем мысли.

– Вот, отлично, я вижу, мы договоримся, господин Мезенцев, – воодушевился Майер. – Чем занимается лаборатория?

– Дайте попить, и может быть, у вас есть таблетка от головной боли, очень голова болит.

– Ты рассказывай, а потом я найду тебе и таблетку и воду.

– Я всё расскажу, это ведь я сам руковожу этой лабораторией. Только сейчас очень болит голова, просто ничего не соображаю. Я крепко выпил, а тут еще головой ударился, – Мезенцев осторожно поднял руку к затылку. Никто не отреагировал на его жест.

– Принеси ему воды, таблетка будет позже. Ты пока вспоминай всё, мне всё интересно.

– Я знаю, кто вы, – Мезенцев попытался перейти на свой корявый английский, – и надеюсь, что мы сможем договориться.

– Да, и кто же я?

– Вас зовут Майер.

Немец даже дернулся от неожиданности, мельком взглянул на кавказца и быстро приложил палец к губам:

– Не стоит больше об именах, но ваша информированность меня настораживает, а ты иди и быстрее принеси ему воды, – это уже бригадиру,– возьми ведро, чтобы потом не бегать.

– Говорите, пожалуйста, помедленнее, я не всё понимаю, – попросил Мезенцев.

– Хорошо, откуда ты знаешь моё имя?

– От службы безопасности, – Мезенцев потер лицо руками и согнулся, так что его локти легли на колени, всем своим видом показывая, как ему плохо.

Майер напряженно следил за ним:

– Продолжай, продолжай, что тебе они сказали?

– Что вы, – Юрий Петрович подбирал английские слова, – что вы экстремист и хотите выйти со мной на связь.– Мезенцев поднял глаза и невинно посмотрел на Майера.

Немец возмущенно взмахнул руками и на несколько секунд отвернулся. Этого хватило, чтобы Мезенцев приподнял брюки на левой ноге и достал из миниатюрной кобуры маленький пистолет «Беретта-Рысь». Он выглядел, как игрушечный, но стрелял настоящими пулями. Его дал Скляренко, но сам Мезенцев никогда не думал, что ему придется, когда-нибудь применять это чудо инженерной мысли. Он ни разу даже не попробовал из него выстрелить, хотя ему дали еще два запасных магазина. Руки его плохо слушались, но мишень была рядом. Он дважды выстрелил, первая пуля прошла мимо с диким визгом, но вторая попала.

Майер оторопело схватился за бок и осел на стену. Мезенцев насколько мог быстро вскочил и, шатаясь, рванулся к двери, но вовремя услышал шаги бригадира, спускающегося по лестнице. Он стал к стене, так, чтобы кавказец не мог его сразу увидеть. Как только тот вошел, он снова дважды выстрелил. Обе пули вошли бригадиру в грудь, и тот рухнул, не успев понять, что же происходит.

Мезенцев, спотыкаясь, пошел вверх по лестнице, пистолет в его руке утопал и был почти невиден. Юрий Петрович вышел в склад и осмотрелся, оставшихся кавказцев нигде не было видно. Он не знал дороги и соображал, как ему побыстрее покинуть это негостеприимное убежище. Вдали, за большими окнами с выбитыми стеклами были видны уличные фонари. Мезенцев отдышался и осторожно стал пробираться к воротам. Большие железные ворота были тяжелыми и очень скрипучими, звук открытия прозвучал оглушительно громко и беглец услышал у себя за спиной голос с сильным кавказским акцентом:

– Эй, ты кто, что здесь делаешь? Стой!– это один из троих вышел из конурки, где они ждали своих начальников. Звуки выстрелов из подвала они не слышали, просто он вышел по нужде, но увидел темный силуэт Мезенцева в проеме открывающихся ворот. Юрий Петрович не стал объяснять цель своего присутствия, и что было сил, побежал в сторону фонарей. Сзади кричали «сыны гор», но, по-видимому, они не сразу бросились в погоню. Мезенцев уже выбежал на улицу, посреди которой мирно шел трамвай, когда услышал за собой звук работающего на высоких оборотах двигателя автомобиля. Людей вокруг не было, но буквально в тридцати метрах от проулка, из которого он выскочил, стоял старенький «жигуленок» с включенными габаритами и из выхлопной трубы шел дым, заведенного двигателя.

Вид у Юрия Петровича был ужасный. После двух ведер воды и толстого слоя пыли на полу подвала, его костюм превратился в тряпку, странно смотрелась белая рубашка и галстук, композицию завершал маленький блестящий пистолет в руке. Мезенцев решительно подбежал к «жигуленку». Водительское стекло было открыто и тучный, толстощекий мужик спокойно курил, кого-то ожидая.

– Выходи, – он сунул пистолет почти в нос.

От испуга у мужика выпала сигарета и он начал её ловить у себя на обширной груди. Мезенцев дернул дверь и, ухватив его за шиворот, с трудом вытащил из автомобиля. Тот не упирался, но весу в нем было килограммов сто сорок. Мезенцев вскочил за руль и включив передачу, не нашел ничего лучшего сказать:

– Извини, брат, очень надо.

Машина дернулась, и начала натужно набирать скорость, беглец оглянулся, увидел, как из проулка выползла туша джипа «Фольксваген Туарег», весовые категории были разными. Ночью похолодало и начал моросить дождик, Мезенцева колотило, толи от холода, толи от нервов, но ему даже не приходило в голову закрыть боковое стекло. Он впился руками в баранку и топтал педаль газа, «жигуленок» больше натужно ревел, чем ехал. «Туарег» довольно быстро догонял чудо российского автопрома. Сворачивать куда-то в сторону не имело смысла: справа было море, слева разные промпредприятия, а дальше железная дорога. Он хотел дотянуть до Крыжановки, там частный сектор, можно было надеяться как-то, оторваться.

Джип, догнав, сильно ударил сзади в бампер, пытаясь сбить «жигуленок» с дороги. Мезенцев с трудом удерживал автомобиль, впереди приближался перекресток со светофором, причем тот работал не в мигающем режиме, а штатно переключался с зеленого на желтый с последующим красным. На пешеходном переходе стоял поздний велосипедист, который уже приготовился переходить, опустив переднее колесо на «зебру». «Туарег» еще несколько раз ударил в «Жигули». Кусок заднего бампера искривился и впился в заднее колесо машины Мезенцева. Руль резко дернулся, Юрий Петрович не смог его удержать и машину понесло юзом по мокрому асфальту мимо велосипедиста в бетонную осветительную опору. Последовал страшный боковой удар, машина со скрежетом «обняла» столб.

Глава 5

Скляренко очень торопился в Одессу, но оказался на конспиративной квартире только после одиннадцати часов утра. Настроение было ни к черту. Он был зол на всех и в том числе на себя. Стараясь сдерживаться, он начал слушать доклад.

– В девятнадцать пятнадцать Мезенцев выехал с территории завода. Его сопровождал наш сотрудник. В девятнадцать двадцать две он остановился у ресторана «Виола» на Балковской. Через час, в двадцать тридцать наши сотрудники вошли в ресторан, но там Мезенцева не обнаружили. Его джип остался стоять на парковке ресторана. Сам он исчез. Никто не видел, как он выходил из помещения. Официанты запомнили только то, что он был очень пьян и ушел не рассчитавшись.

– Значит, по-вашему, он растворился в воздухе, дематериализовался.

– Никто не заметил самого момента, когда он вышел из зала ресторана, даже официанты.

– Официанты, черт с ними, хотя тоже хороши – отпускают клиента, который не рассчитался, но вы куда смотрели? Там был черный ход?

– Да, но чтобы в него попасть из зала надо пройти через кухню, там его никто не видел.

– Так что он испарился?

– Пока не понятно. В зале и перед рестораном было много людей, допросить их не представляется возможным, потому что пока мы приступили к поискам, большинство из них разошлись.

– Вот именно, пока вы приступили. Всем причастным к инциденту представить мне письменные объяснения. Наказание будет очень суровым. Вы даже не представляете, что вы совершили. – Скляренко от невылившейся злости встал и прошелся по комнате, ему хотелось наброситься с кулаками на этих выпучивших глаза бойцов.– Когда вы обнаружили Мезенцева?

– Мы искали его всю ночь, но поиски не дали никаких результатов. Тогда мы сделали запрос в милицию и нам его показали, как неопознанный труп пострадавшего во время ДТП.

– У него, что не было с собой документов?

– У него в карманах вообще ничего не было. Ни ключей, ни денег, ни документов. На левой голени была прикреплена кобура под малокалиберный пистолет. Сам пистолет обнаружили в салоне автомобиля, причем в магазине осталось, только два патрона. Четыре патрона были использованы, по мнению экспертов совсем недавно. Гильз в салоне не обнаружено.

– Какого автомобиля, вы же сказали, что его джип остался у ресторана?

– Автомобиль ВАЗ-21011, семьдесят девятого года выпуска, владелец – Гельман Игорь Семенович.

– Кто он такой, он был тоже в салоне?

– Нет, он заявил об угоне, практически одновременно с аварией. В салоне был только Мезенцев. Как показывает Гельман (мы с ним встретились) около десяти часов вечера он с родственником остановился у магазинчика, чтобы купить хлеба, буквально на несколько минут. В это время к машине подбежал Мезенцев и, угрожая пистолетом, завладел автомобилем. Его преследовал джип «Туарег», Гельман запомнил даже цвет и номер автомобиля.

– Проверяли?

– Да, номера липовые, а «Туарегов» черного цвета в Одессе не один десяток.

– Где это было? Если Мезенцев бежал, значит, его держали где-то поблизости. То, что у него в карманах не было ни денег, ни документов говорит о том, что его обыскивали.

– Кроме того, состояние одежды было ужасным. Его костюм был мокрым и грязным. В крови кроме большой дозы алкоголя, нашли препарат, который используют при похищениях для обездвижки жертв.

– Значит, его похитили у вас на глазах, как говорится, сняли чисто. Мне интересно, куда вы смотрели?

– Мезенцев довольно часто заезжал в этот ресторан, и всегда было одно и то же. Он выпивал несколько стаканов виски и дальше ехал домой, поэтому наш сотрудник ожидал, когда тот сядет в джип. Вероятно, произошло что-то, что наш сотрудник не зафиксировал или не смог зафиксировать.

– Меня не интересует, куда он смотрел, я знаю только одно, что он грубо нарушил свои обязанности, поэтому он понесет жесточайшее наказание. Я же говорю, вы еще не понимаете, что вы сотворили. Об этом потом. Сейчас необходимо прочесать весь район, где Мезенцев захватил автомобиль. Его явно держали где-то рядом.

– Этим мы занимаемся с девяти часов утра. Только что мне доложили, что нашли предположительное место, где держали Мезенцева. Это подвал склада в нескольких сотнях метров от того места, где он отобрал автомобиль у Гельмана. Там нашли четыре гильзы от пистолета «Беретта», который был у Мезенцева. На полу следы крови, причем от большой потери крови, вероятно двух человек.

– Ты хочешь сказать, что этот тихоня Мезенцев пристрелил двоих бойцов?

– Так получается, человек в состоянии аффекта может, черт знает что сделать.

– И кто же это мог бы быть?

– Вероятнее всего одним из них был Майер. Он вчера около восьми вечера вошел в гостиницу и дальше его потеряли. Как оказалось, он официально из неё выехал еще утром и просто использовал заход в отель для того чтобы оторваться от «хвоста».

– Еще один ваш прокол, – зло зыркнул на докладывающего Скляренко.

Сотрудник промолчал на замечание, выдержав паузу, продолжил:

– Его зафиксировали у дома Винтер в ноль тридцать пять. Он приехал в джипе «Туарег» черного цвета, номер был перегонный, красный, но шел дождь и номер не просматривался, был заляпан грязью. Майер вышел из машины и проследовал в подъезд. Шел он очень тяжело, как больной или раненый. Через десять минут после его приезда сама Эвелина Винтер ездила в ближайшую аптеку, где покупала перевязочный материал, антибиотики, йод.

– Вероятнее всего! Ты что шутишь? Таких совпадений не бывает, конечно, это был он, ему нельзя дать уйти.

– За домом Винтер постоянно наблюдают.

– Я уже знаю, как вы умеете наблюдать. Немедленно организовывай группу, будем его брать.

– Среди бела дня? Может быть много шума.

– А среди ночи будет меньше? Я сам лично буду руководить захватом.

Пока они ехали к дому Лины Винтер на проспект Шевченко, Скляренко пытался более спокойно обдумать свои действия. Выпускать Майера нельзя – это совершенно понятно. Неизвестно, что ему удалось вытянуть из Мезенцева. От того момента, когда тот пропал из поля зрения группы наблюдения и до момента, когда он угнал автомобиль, прошло более двух часов. При желании, за это время из человека можно достать всю информацию о нем, начиная с младенчества. Учитывая, что в крови были найдены спецсредства, Мезенцев мог рассказать всё, что он знал, а знал он многое. Главное, что он точно знал, чем занимается Кирпонос и что еще более важно, он знал, где находится настоящая лаборатория.

Владимир Иванович уже дал команду ужесточить режим охраны лаборатории и немедленно докладывать о любых подозрительных личностях, появляющихся даже вблизи завода по биотопливу.

Майера необходимо было нейтрализовать как можно быстрее, каждую минуту он мог поделиться информацией, которую получил от Мезенцева. Его хоть и подстрелили, но способность говорить он вряд ли утратил и телефон у него не разрядился и не упал в помойную яму. Есть еще интернет, можно одним пальцем настучать такое сообщение, что рухнет всё «здание» проекта, которое строилось годами. Удивительно другое: как такой лопух, как Мезенцев, смог уйти от такого профессионала, как Майер, да еще подстрелить его.

Скляренко никак не мог смоделировать ситуацию, произошедшую вчера в подвале склада. Судя по следам, там были не менее пяти человек, а может и больше. Огромная лужа у двери, говорила о том, что человек истек кровью. При такой потере, вряд ли можно остаться в живых, значит, это не Майер. Тогда кто? Кавказцы, которые помогали ему, по докладу сотрудников его службы, несколько дней назад уехали в Николаев. Во всяком случае, они на автовокзале все сели в маршрутку до Николаева. Либо они вернулись, либо у Майера есть еще помощники.

Группа Скляренко подъехала к повороту с проспекта, ведущему к парковке перед элитным девятиэтажным домом. Старший группы, ведущей наблюдение, доложил, что Эвелина Винтер и Майер находятся в квартире. С помощью спецсредств они ведут прослушку всех комнат за исключением ванной, просто у неё нет окон и невозможно снимать сигнал.

– За то время, пока вы их слушаете, Майер никуда не звонил?

– Нет, он вообще почти не разговаривает, видимо ему плохо, у него поднялась температура. Он просил Винтер сделать ему укол, но она отказалась, сказав, что боится колоть человека.

– Ну, Майеру-то с этим проще, ему, что человека уколоть, что прострелить, раз плюнуть, – скривился начальник службы.

– Пока Винтер в квартире, опасно штурмовать.

– Ждать тоже нельзя, он в любой момент может выйти на связь со своей бандой и тогда у нас появятся такие проблемы, что вы себе не представляете. У нас есть план квартиры?

– Да, – старший группы сделал несколько движений, на мониторе лэптопа появился план квартиры.

– Надо подготовиться к тихому входу в квартиру. Где находится Майер?

– В этой комнате, – указал старший группы.

– Отлично, как только Винтер окажется на кухне или в ванной, приступаем к захвату. Таким образом, мы уберем её с линии огня.

– Как действуем в случае сопротивления Майера?

– Ну, то, что он будет сопротивляться, это я тебе обещаю. Не тот он человек, чтобы сдаться без боя, но брать его надо живым. Я бы очень хотел с ним побеседовать.

В квартире, за которой с таким вниманием следили и слушали, Лина сидела в кресле и смотрела в экран большого телевизора. Напротив неё на диване лежал Майер, его бледное лицо и пересохшие губы наглядно показывали, что ему очень плохо. Глаза были прикрыты, а рот приоткрыт и дыхание слышалось слишком громкое, частое и порывистое. Лине казалось, что он умирает. Она еще никогда в жизни не видела умирающего человека, только в кино. Ей было страшно.

Лина уже не знала чего ждать от знакомства с этим белокурым арийцем. Он ничего толком не объяснял, что ему нужно в Одессе. Его приезды и отъезды только запутывали ситуацию. Она как-то попыталась выяснить, чем же он конкретно занимается, но натолкнулась на стену отчуждения, в глазах Клауса так явно проявилась злость, что она испугалась. После этой попытки он стал встречаться с ней всё реже, но вчера неожиданно позвонил и попросил разрешения перевезти вещи из гостиницы к ней. Лина не могла отказать, но радости от этого не испытала.

Вечером он сидел и ждал звонка. Наконец позвонили, и он быстро уехал, не предупредив, когда вернется. Лина не ждала его и легла в постель, когда за полночь раздался звонок. Его состояние повергло её в ужас. Весь бок с правой стороны был окровавлен, Клаус с трудом передвигался. Она помогла ему добраться до дивана. Дальше была кошмарная ночь.

Он попросил съездить в аптеку и купить медикаментов. У него оказался большой пистолет, который он носил под мышкой. Раньше Лина никогда не видела у Клауса оружия. Она жутко испугалась. Он объяснил, что поверил каким-то одесским бизнесменам, которые оказались бандитами. Они его обманули и требовали денег, но он отказался от грабительских условий и поэтому его хотели убить. Теперь ему нужно немного отлежаться, чтобы набраться сил и уехать из Украины. Обращаться в больницу или милицию он не может, потому что у бандитов местная милиция на содержании, а в любой больнице об огнестрельном ранении немедленно сообщат тем же милиционерам.

Выглядел он очень жалко, и Лина вынуждена была ему помочь, хотя его объяснения вызывали сомнения. Сколько дней он так пролежит, можно было только предполагать, и она догадывалась, что его ищут. Не надо иметь семь пядей во лбу, что одним из первых адресов куда придут, будет адрес квартиры Эвелины Винтер, которая его всюду сопровождала.

Встреча хоть с милицией, хоть с бандитами её одинаково не прельщала. Первые посадят, а вторые просто отправят прямиком к апостолу Петру. Лине было страшно, но как-то действовать не хватало решительности. К тому же он не разрешал ей выходить из квартиры, пока не угрожал, но во взгляде доброты не ощущалось. Она сидела и смотрела в этот треклятый телевизор, потому что больше делать было нечего.

Клаус лежал на диване и как будто бы спал, но как только она поднималась с кресла, он сразу, же открывал глаза, и рука тянулась к лежащему рядом оружию. Она боялась, что однажды он спросонья выстрелит в неё из этого огромного черного пистолета, если она сделает неправильное движение.

Ей было холодно и хотелось в туалет. В апреле, когда отопление уже отключено, а на улице прохладные, дождливые дни, в квартирах бывает так же холодно, как зимой или кажется, что так же холодно. Хочется выпить горячего чая или кофе.

– Я пойду на кухню, приготовлю кофе. Для тебя готовить? – она умышленно говорила медленно и тихо.

Немец медленно приоткрыл глаза, мутный взгляд смотрел угрожающе и испытывающе.

– Хорошо, только выключи телевизор и не подходи к окну. Свой мобильный оставь мне.

– Я не собираюсь никуда звонить.

– Тем лучше, мне так будет спокойнее. Зачем нам ссориться?

Лина выключила телевизор, в квартире наступила тишина. Она прошла на кухню, набрала воду в турку и зажгла конфорку. Слышно было, как громко тикали часы.

Даже сквозь горячечную дрему Майер услышал шорох в прихожей, у него раскалывалась голова и реакция была не та, что обычно, поэтому он хоть и выхватил оружие, которое лежало рядом, но не успел среагировать на ствол, появившийся из проема двери.

Группа захвата работала слаженно. Немец не успел выстрелить, ему прострелили правое плечо и пистолет выпал из обессиленной руки, этого хватило, чтобы двое ворвались в гостиную, где стоял диван и скрутили руки Майеру. Нежности в этих движениях не было, террорист потерял сознание. На кухне рыдала от страха Лина.

Скляренко распоряжался быстро и точно. Майера завернули в мешок и эвакуировали. На лестнице и в лифтах никто не заметил проход группы, даже консьерж, который «отдыхал» в щитовой под присмотром крепкого парня в черной форме и черной маске. Глаза у парня были добрыми.

На всё ушло минуты три-четыре, задержался Владимир Иванович. Он сел напротив все еще всхлипывающей Эвелины Борисовны Винтер, налил ей в стакан воды и достаточно жестко произнес:

– На вашем месте, я бы забыл, всё, что связано с господином Аугенталлером, на самом деле у него много других имен. Он международный террорист и то, что вы оказывали ему всяческую помощь, приютили, между прочим, раненого, может трактоваться, как содействие преступлению и сокрытие преступника. То, что он числится в списке разыскиваемых Интерполом, тоже я думаю, вас не обрадует, поэтому вы, никогда и никому не будете рассказывать о том, что вы видели сейчас и за прошедшие сутки. Об Аугенталлере не стоит распространяться, даже, если вас будут расспрашивать, невинный флирт и не более того. Зачем вам неприятности, тем более, если всплывет ваше знакомство с Жераром Лакло, фотографом, но тоже по совместительству террористом, который сразу после вашей с ним встречи в Вене, безвременно скончался. У Интерпола будет много неприятных для вас вопросов. Поэтому вы сейчас наведете порядок в квартире, чтобы не осталось никаких следов присутствия Аугенталлера и поедете к какой-нибудь своей подруге на несколько дней, лучше на неделю и лучше всего в другой город и самое главное забудете всё, о том, о чем я вас просил. Я достаточно ясно изъясняюсь?

– Да, – Лина с готовностью кивнула.– Я немедленно уеду, только уберу и сразу же уеду.

– Отлично и не забывайте, что излишне скрупулезная память наносит непоправимый ущерб организму.

Глава 6

Все заботы о похоронах друга Станислав Васильевич взвалил на себя. Посоветовавшись с детьми Юрия Петровича, они решили положить его рядом с отцом и матерью на родине в Донбассе. На знакомом кладбище, у могилы собралось совсем немного людей. Рядом с двумя небольшими памятниками, на которых уже была выбита фамилия Мезенцевых, появился свежий холмик. Кирпонос успел попрощаться с другом, прямо с самолета его привезли сюда. Громких речей никто не говорил и после того, как на крышку гроба упали комья земли, те, кто пришел проводить в последний путь Юрия Петровича Мезенцева, потянулись к воротам кладбища.

Войтенко шел, опустив плечи, за эти дни он осунулся и ходил угрюмый, с потемневшим лицом. Он считал, что в смерти Мезенцева есть и его вина. Он не настоял, не проконтролировал, понадеялся на Скляренко, а тот…. Сейчас Станислав Васильевич особенно остро ощущал, как тяжело было жить погибшему другу в последние месяцы. Он не мог этого простить и себе и особенно Виталию Кирпоносу. Они с ним на похоронах не перебросились и парой слов, только кивнули друг другу в знак приветствия. По дороге к воротам кладбища, Кирпонос догнал Войтенко и, поравнявшись, сказал:

– Не хочется сегодня уезжать, можно я у тебя переночую?

– Можно, – без охоты ответил Слава, – места хватит, только твоих архаровцев я в дом не приму.

– Да, нет, они поедут в гостиницу.

– Угу, – Станиславу не хотелось продолжать разговор с другом.

После скромных поминок организованных в местном кафе, Войтенко и Кирпонос поехали домой к Славе. За пару дней, которые Станислав Васильевич провел в родном доме, тот не успел еще принять обжитый вид. Дом, когда в нем не живут, становиться холодным, и приобретает особенный, затхлый запах нежилого помещения, к тому же на улице было сыро, с утра из леса тянуло туманом, накрапывал дождик. Войтенко растопил печь и в ней уютно затрещали не очень сухие дрова. Кирпонос ходил по комнатам и осматривался, задержал взгляд на фотографиях за стеклом в серванте. Всё это время они практически не разговаривали, только перекидывались необходимыми словами. В дом зашел охранник и занес большую сумку с продуктами. Кирпонос указал, куда её поставить и остановился за спиной друга, который, якобы занимался каким-то важным делом, а на самом деле не хотел поворачиваться лицом к Кирпоносу.

– Славик, ну что ты со мной, как с врагом. Я что хотел, чтобы с Юркой такое случилось?

– А, никто не хотел, но и никто ничего не сделал, чтобы этого не произошло. Ты его в эту историю втянул, а когда стало опасно, бросил на произвол судьбы. Скляренко вообще считал его отработанным материалом…, отходами при производстве. Я не представляю, если бы Юрку застрелили, чтобы я говорил его детям. Так хоть чуть-чуть легче объяснить: погиб в автокатастрофе. Они ведь и не представляют, почему эта катастрофа произошла. Надо было спрятать его, чтобы этот Майер его днем с огнем не нашел.

– Нельзя его было прятать, потому что тогда нужно было прятать и его подругу и меня, а как меня спрячешь. Для того чтобы завершить проект мне, наоборот, надо быть на виду. Если бы мы Юрку спрятали, они бы сразу поняли, что дело не чисто и начали копать вокруг меня.

– Ну да, значит, за себя ты переживаешь, а друга под пули подставить это нормально.

– Не во мне дело, просто, если бы они точно поняли, что от меня идут дорожки к лаборатории, они бы носом землю рыли, но её нашли. Риск потерять лабораторию возрос бы в сотню раз.

– Для тебя лаборатория значит больше, чем жизнь друга.

– Я этого не сказал, но великая цель, может быть, и стоит человеческих жизней.

Войтенко зло посмотрел на Кирпоноса:

– Конечно, особенно, если это жизнь не твоя.

– Не надо так говорить, Слава, если ты хотел меня побольней обидеть, то ты уже это сделал, но сейчас не время обижаться. Если потребуется моя жизнь для того, чтобы проект достиг успеха, я её отдам, даже не задумываясь, несмотря ни на что. Хотя, как раз сейчас, мне это хочется делать меньше всего.

– Что ж так? Лавры Нобелевского лауреата замаячили?

– До лавров еще далеко, но ты прав, Нобелевскую премию посмертно не присуждают. Дело, правда, не в том. У нас с Мари ребенок будет.

Слава медленно повернулся к Виталию.

– Да ты что? Это она тебе сама сказала?

– Конечно, а кто ж еще. Уже два месяца, осталось семь.

– Вот так история, что думаешь делать?

– А что тут думать, рожать будем. Представляешь, если наследник появится? Я уже и не надеялся. Сколько у меня женщин было… и никогда.

– Виталик, а ты уверен, что это от тебя?

– Славка, у тебя в голове вместо мозгов, что?

– А что, я ж, как у друга спрашиваю?

– Да мы с ней уже четыре месяца не расстаёмся.

– Ну, это дело быстрое, добровольное. Я бы на твоем месте анализ ДНК сделал, когда ребенок родится.

– Иди ты к черту я, что совсем уже лох и не чувствую ничего.

– Абсолютно достоверно, можно чувствовать только лом в одном месте.

– Какой ты пошляк Войтенко.

– Какой есть, ты на себя лучше посмотри. Только ты мне зубы не заговаривай, я тебе Юркину смерть по гроб жизни не прощу.

– Я её сам себе не прощу, только что сейчас можно сделать? Ну, расстреляй меня за это, еще неизвестно кто кому претензии предъявлять должен. Вы тут со Скляренко были рядом, а на меня стрелки переводишь. В последнее время кому Скляренко докладывал о безопасности проекта?

Войтенко молчал.

– Что молчишь? Легко других обвинять, хотя я с себя вины не снимаю, но ты тоже мог позаботиться о Юркиной безопасности.

– Я Скляренко доверял, он вроде бы такой толковый в этих делах человек, бывалый. Наоборот, за эту секретность и безопасность задолбал в Кировограде.

– Вот именно, и я ему доверял и сейчас доверяю. Насколько я понимаю, не хотел Юрка со Скляренко сотрудничать, обида у него была. Когда он стал директором завода, ему спокойно можно было телохранителя приставить – не захотел. Он даже оружие не хотел брать, Владимир Иванович насилу уговорил. Не было у них нормального контакта между охраной и ним, поэтому, наверное, всё так и случилось.

Юрка всё равно молодец, держался до последнего. Скляренко мне уже перед похоронами рассказал, как всё было, когда ехали из аэропорта. Майера захватили, причем на квартире у бывшей Юркиной подруги. Допросили с пристрастием, он всё рассказал.

– Наверное, даже то, чего не знал, Скляренко это может. У него на том месте, где жалость, известно, что выросло.

– Подручные Майера похитили Юрку, а он сам его допрашивал в подвале под складом. Можешь себе представить, Юрка прямо, как Рэмбо, сумел достать пистолет и ранить его, бригадира этих кавказцев, что помогали Майеру, вообще уложил насмерть, а сам сбежал. В жизни от него такого не ожидал, такой тихоня всегда был. Вот только б, если…, хотя, что сейчас об этом говорить. В последнее время он сильно пил и в тот вечер тоже. Если бы не принял так много спиртного, то может быть и не врезался в этот столб и жив остался.

– Сейчас все эти «бы» ни к чему, а что с Майером? Его, наверное, надо сдать в Интерпол?

– Некого сдавать, скончался он… от перитонита.

– Это сейчас так называется?

– Юра Майеру в живот пулю загнал, а пистолет малокалиберный, раньше такие «дамскими» называли. У него патрон маломощный, нормальный бы с такого расстояния навылет пробил бы, а у этого пуля только внутрь прошла, а дальше силы не хватило. Он сутки с этой пулей погулял, и перитонит заработал, а это штука смертельная.

– Понятно. Что ты оправдываешься? Мне его совсем не жалко, конечно, если бы вовремя к хирургам попал, остался бы жить, но такую сволочь в живых оставлять – себе дороже. Вдруг отвертится от суда, а сейчас еще и смертную казнь отменили, даже, если пожизненно дадут, смоется из тюрьмы и будет снова жировать и кровь лить.

– Вот именно, он хоть и сказал, что они так ничего толком не поняли, насчет Мезенцева, но был очень опасным носителем информации, мне кажется, Майер о многом догадывался.

– Да, Виталий, меня иногда жуть берет, когда вспомню, сколько всякого мы натворили, чтобы проект существовал. Это же Майер с Юркой далеко не все кто ушел в мир иной. За десяток уже перевалило?

– Даже больше, только за последний год шестеро, ну а как иначе? Как иначе, если как коршуны на нас налетают. Мы ведь только обороняемся. Великие дела не делаются в белых перчатках.

– Так-то оно, так, только и кровь на руках отмывать тяжело. Этот Майер хоть и сволочь, а всё-таки человек.

– Знаешь, Слава, не надо заниматься чистоплюйством. Человек сам выбирает, кем ему быть дьяволом или ангелом, если бы он тебе в руки попался, я бы посмотрел, что бы ты с ним сделал. Я же вижу, ты Скляренко осуждаешь, что он не отвез этого немца в больницу. Только у Майера список покойников на нескольких страницах не уместится, не один десяток, а мы должны быть гуманными.

– Гуманными, – сказал задумчиво Войтенко, – гуманными, то есть человечными и проект у нас для человечества, то есть гуманным, по идее, должен быть.

– Слава, давай завязывать с этим самокопанием. Ты лучше о своих детях подумай и о внуке, теперь можно подумать и о моих детях. Да, именно детях, а вдруг двойня будет? Какую мы им жизнь готовим. Через десять лет жизнь должна так измениться, что ни один фантаст не придумает. Чем черт не шутит, может твой внук или мой сын через пару десятков лет полетят в другую галактику. Ты только вдумайся в эти слова: « в другую галактику». Ты вот сидишь сейчас на корточках у этой плиты и ковыряешь кочергой, а они понятия иметь не будут, что такое растопить печку. Ты уже будешь старый, старый, будешь им рассказывать, что такое дрова и что такое печка. У них и слов таких уже в лексиконе не останется. Всё изменится, не придется твоим соседям в огороде копаться, чтобы пару ведер картошки на пропитание вырастить. Я когда заходил к тебе во двор заметил, что соседка в огороде что-то делает. Сырость такая, дождь моросит, а она по этой грязи лазит, что-то садит или загребает. Руки грязные – ужас.

– Земля это не грязь.

– Это я понимаю, но руки-то грязные, чистыми их никак не назовешь.

– У неё руки чище, чем у нас с тобой, если в корень посмотреть, а если её лишить того, что тебя приводит в ужас, вряд ли она будет рада. Второй вопрос, что для неё это необходимость, но не такая уже неприятная, как тебе кажется.

– Для неё может быть, да, но не для её детей! Если их избавить от этой необходимости, то они уже не будут к этому относиться, как к приятному занятию.

– Не соглашусь я с тобой, Виталий, это ты в себе вытравил любовь к земле, к природе, а для многих, несмотря на все эти компьютеры, технологии и прочую лабуду, хлебом не корми, дай в земле покопаться. Я сам после армии с удовольствием огородом занимался. Придешь с шахты после смены, уставший, а посмотришь, как картошечка всходит, или огурчики завязываются и куда та усталость девается. Душа от этого не так черствеет. Я вот приехал домой, посмотрел на грядки незасаженные и сердце защемило. С удовольствием, как ты говоришь, в грязи покопался бы, только времени нет.

– Я с тобой тоже не соглашусь. Природу я люблю, только огород для меня не природа. Я у тебя возле двора посмотрел, вишенки растут, уже зазеленели, листочки такие тугие, липкие, почки набухшие – вот, вот цвести начнут. Вот это природа, вот это красота.

– В природе всё красота, когда картошка цветет, что не красота? Ты просто зажравшийся горожанин, слава богу, тебя хоть в детстве кое-чему научили. Надеюсь, ты не забыл, что хлебные батоны выращивают не на полках в супермаркете?

– Слава, не надо умничать, тоже мне Тимирязев с Мичуриным скрещенный. Всё я прекрасно помню, только я точно знаю, что прогресс не остановить и хочется тебе или не хочется, но мои внуки точно не будут ковыряться в огороде и твои, кстати, тоже. Ты же слышал про опыты по трансмутации в нашей лаборатории. Лет через сорок-пятьдесят вообще ничего может быть, выращивать не будут. Точнее оно всё будет расти, но не на грядках, а в колбах, ретортах, что там еще в лабораториях бывает.

– Тогда уже лучше скажи, что все мы превратимся в роботов и будем питаться таблетками. Съел одну и на год хватает. Хотя, что гадать. Я слышал, что Марков, физик такой был, академик, в шестидесятом году прошлого столетия записывал прогнозы жизни человечества на ближайшие двадцать лет. Эти прогнозы делали самые известные ученые, писатели, фантасты… ничего не сбылось. Ты, кстати, ужинать будешь?

– Конечно, буду, полная сумка еды и пить буду. Надо Юрку помянуть, а то мне на поминках водка в глотку не лезла. Прямо спазмы, какие-то. Давай на стол накрывать будем.

– С удовольствием сейчас будешь это всё потреблять, с аппетитом.

– Я не понял, ты что против?

– Нет, я только за, на здоровье, как говорится, а ты хочешь наших внуков этого удовольствия лишить.

– Опять я враг! Не я хочу, прогресс так распорядится. Человек всегда стремится к совершенствованию, к улучшению, облегчению.

– Какое же это улучшение, если мы будем таблетки глотать вместо нормальной пищи? У нас-то в жизни удовольствий, на пальцах можно посчитать: поесть вкусно, сексом с хорошей женщиной позаниматься и еще на природу посмотреть, чтобы глаз порадовался. Всё!

– Ну, это ты хватил, есть еще другие удовольствия, хотя по большому счету ты прав. Радости, конечно и другие есть, например радость материнства или радость от победы.

– Нет, нет, ты не путай. Я говорю не о радостях, а об удовольствиях, без них жизнь – не жизнь, а каторга. Удовольствие – это радость от занятия чем-либо, радость – это состояние, а удовольствие – процесс. Ты хочешь лишить человечество одного из самых больших удовольствий.

– Иди ты к черту! Никого и ничего я не хочу лишать. Ты со своими философствованиями скоро до ручки дойдешь. Известный персонаж Марка Твена, Гекльберри Финн, получал удовольствие от еды, отправляя её в рот руками, причем ему больше всего нравилось не есть каждое блюдо по отдельности, а хорошенько перемешать, чтобы все это месиво пропиталось собственными соками. По-твоему, вдова, которая взяла его на воспитание и лишила его этого сомнительного удовольствия, тоже враг подрастающего поколения?

– Не надо передергивать. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду нормальные удовольствия.

– Нормальные и ненормальные удовольствия, это знаешь, как отличить эротику от порнографии, у каждого своя граница.

– Кстати, на счет порнографии, откуда, она взялась эта твоя Мари, я её ни разу не видел и ты о ней никогда не рассказывал.

– Совершенно не смешно, – Кирпонос скривил презрительную мину, – и я тебя всерьёз предупреждаю, если еще раз скажешь о ней что-то неуважительное, получишь в лоб.

– Не собирался я ничего плохого о ней говорить. Я, что знаком с ней или слышал хотя бы. Ты сам виноват, у тебя там с этими бабами проходной двор, а я должен догадываться какая из них тебе по фигу, а за какую можно в лоб схлопотать. Тебе наливать?

Войтенко закончил приготовления за столом и держал в руке бутылку.

– Наливай, конечно, хоть друга нормально помяну. Эх, как Юрку жалко! Еще бы совсем немного и можно было бы его снова в проект запускать. Толковый он был парень, только с бабами ему в жизни не везло. Одна спилась, а вторая болтливой дурой оказалась. Ты же не знаешь, эта Винтер его бросила, потому что обиделась на Юрку за то, что он якобы подставил её под террористов.

– А, как на самом деле было?

– Нелепейшая случайность, ей, видите ли, не с кем было поболтать, и она первому встречному выложила всё, что знала о Мезенцеве и чего не знала. Этим первым встречным оказался троюродный брат одного из лидеров террористов. С этого всё и закрутилось. Ну, давай, не чокаясь.

– Обидно, когда такие люди погибают. Юрка среди нас троих самым умным был, помнишь, как он в школе учился? Не то, что ты.

– Или ты.

– Или я, но у меня таких фокусов, как у тебя не было. Кто в восьмом классе перед самым экзаменом по русской литературе руки себе обжег, так что писать не мог? Экзамен, между прочим, был письменный: сочинение.

– Я-то тут причем, это случайность.

– Конечно, случайность, только ты не бабушку из горящего дома выносил, а перемешивал в сковородке красный фосфор, бертолетову соль и селитру. Вместо того, чтобы к экзамену готовиться, бомбочки мастерил.

– Что ты из себя умного строишь, ты же рядом был.

– Был, но не у меня ж в руках эта сковородка взорвалась. Ладно, хватит оправдываться, ты мне лучше про свою Мари расскажи, если не соизволил познакомить.

– Что рассказывать, француженка она, родом из Парижа. Из очень приличной семьи, сплошные дипломаты и генералы.

– Что француженка, я сам догадался. Где ты её нашел?

– В Черногории, совершенно случайно. Я даже поначалу думал, что она шпионка засланная, но потом разобрался. Она мне помогает в Японии, у неё папа работал много лет в посольстве, в Токио. Она вместе с семьёй там жила и детство и юность. У неё хорошие связи в высших кругах, я бы без неё никуда не пробился. Там столько разных заморочек в отношениях: в быту, в бизнесе, европейцу долго разбираться, а с ней я, как с навигатором, точно знаю, куда идти, где остановиться, чтоб тебя за дурака и невежду не приняли.

– Так вы с ней друзья по бизнесу?

– Нет, это просто по Японии так получилось, а вообще она журналистка.

– И решила тебе изваять отпрыска?

– Я тоже принимал в этом активное участие.

– Ну, это мы еще проверять будем, но если честно, я за тебя рад. Ты вот говоришь, великая цель, для всего человечества, а по мне, так главная цель и предназначение человека и конечно, мужчины – это продолжение рода.

– Насчет великой цели, я своих слов не забираю, но продолжение рода штука очень важная, может быть и правда, одна из самых важных. Только, ты же знаешь, я человек вредный, неуживчивый и по любому вопросу имею своё мнение.

– Уж куда вредней.

– Так вот я считаю, что простое продолжение рода, то есть примитивное участие в биологическом процессе появления ребенка на свет, отнюдь не самое главное в жизни мужчины. Целью жизни мужчины является не просто продолжение рода, как факт, а продолжение устремлений предыдущих поколений, посредством продолжения рода.

– Круто ты завернул, без перевода сразу не поймешь, тебе надо было работать лектором по распространению в Обществе «Знание». Ездил бы по деревням и читал лекции о пользе и последствиях секса.

– Я-то могу и не такие лекции читать, а ты вот когда-нибудь задумывался о молодом поколении, например, о том, что читает твоя дочка? Какую литературу она поглощает, если вообще поглощает, какие фильмы смотрит?

– Она сейчас ползунки больше стирает, да мужу обеды готовит, думаю, ей сейчас не до литературы, иногда сериал какой-нибудь одним глазом посмотрит и достаточно.

– Может оно и так, хотя книжки читать это всегда полезно. Так я тебе расскажу, что сейчас читает молодежь, собственно и кино такое же и игры компьютерные. Называется это фентези, не путай с фантастикой. В фантастике там хоть думать надо, чтобы совсем не завраться, а в фентези, чем брехливей и неправдоподобней, тем лучше. Во всех этих книжках рассказывается про то, чего никогда не было и никогда не будет. В детстве мы сказки читали, так там и то проблески были, какой-то реальности, а тут полный отрыв от реальности и в прошлом и в будущем. Сплошная мистика, вампиры, вурдалаки, чертовщина всякая. У тебя внук мультики смотрит?

– Нет, он еще маленький.

– Ничего скоро будет, рекомендую и тебе посмотреть. Ты когда-нибудь добрых вампиров видел?

– А, что такие бывают?

– В фентези всё бывает и не такая дурь.

– Я понял, это что-то вроде «Аватара» – мультик такой шел во всех кинотеатрах, его еще в очках смотреть надо, как стереокино.

– Ты ходил смотреть «Аватар»?!

– Нет, когда, ты что?

– Ты когда вообще в кинотеатре был последний раз?

– Не помню, наверное, еще в армии. Точно в солдатском клубе «Чапаева» смотрели и «Мы из Кронштадта».

– Так, с тобой понятно, надо тебе девку молодую найти, чтобы она тебя не только азам секса научила, а и ввела в новое ощущение мировой культуры.

– Не надо, это вы с Юркой, земля ему пухом, по малолеткам специализируетесь. Я человек солидный, хотя и помоложе тебя. Сам разберусь в новых веяниях, когда-нибудь. Правда, когда тут разбираться, если постоянно занят и днем и ночью.

– Не надо уходить от ответа. Руководитель не может эффективно управлять людьми, если его общая культура не соответствует общепринятым нормам.

– Иди ты к черту, вот закончим проект, и пойду по кинотеатрам смотреть ваши «Аватары».

– Пока мы закончим проект, то ты сможешь посмотреть «Аватар» только в кинотеатре повторного фильма, жизнь же не стоит на месте. «Аватар» кстати, не так уже плох, это скорее фантастика, чем фентези.

– А мне кажется, хоть я и не читал, ты зря наезжаешь на это «фентези». Ты ж не Михаил Андреевич Суслов, который определял, что кому читать, какие фильмы снимать и, о чем желательно думать. Свежее поколение, свежие мысли, а у тебя серое вещество постепенно в поролон превращается, тебе ли с ними спорить?

Кирпонос хотел резко возразить другу, но в дверь дома громко постучали. Они переглянулись и синхронно потянулись за оружием.

– Кого это там несет? Я никого не жду и время, не подходящее для визитов,– Войтенко глянул на старенькие настенные часы,– хм, почти одиннадцать. Охрана вся уехала? – он обратился к Кирпоносу.

– Наверное, вся, там Скляренко распоряжался, я сказал только, чтобы завтра к восьми были. Стучат, похоже, рукояткой пистолета.

– Интересно девки пляшут.

Станислав Васильевич с пистолетом наизготовку прошел к входной двери. Глазка в ней не было, да и на улице была такая темень, если бы он и был, то всё равно ничего не рассмотреть.

– Кто? – сказал Войтенко и встал чуть в стороне, как обучал его руководитель охраны.

– Откройте, Станислав Васильевич, это я – Скляренко.

На пороге возникла крепкая фигура руководителя службы безопасности. Кирпонос тоже опустил пистолет.

– Что случилось, Владимир Иванович, чего это ты полуночничаешь?

– У нас проблемы, Виталий Дмитриевич, по-моему, большие проблемы.

Глава 7

Ракицкий неуклюже залез в автомобиль. Они со Славиным ехали на работу в лабораторию. Вид у Максима был заспанный и недовольный.

– Сергей Владимирович, чего это с утра такой кипеж? Я еще и проснуться не успел, мне уже под нос, какие-то инструкции суют, получите, распишитесь.

– Скляренко сегодня ночью передал, устанавливается режим абсолютного молчания, как полгода назад. Что случилось, я не знаю, на сколько это времени, тоже не знаю. Он сам сегодня приедет и всё объяснит. Наше дело простое: готовиться к испытаниям генератора и не высовываться.

– Я хотел на этой неделе полетать на нашей тарелочке в атмосфере.

– Это точно отпадает, все работы только внутри лаборатории, под землей. Ты инструкцию читал?

– Я их сроду не читал, и читать не собираюсь.

– А, зря, там всё четко прописано, что можно, что нельзя. Сейчас приедем, я тебе громкую читку устрою, а то ты снова от рук отбился. Придется тебя сдать на воспитание к Скляренко. Он настоящий сын прапорщика, дурь из тебя повыбьет, а дисциплину в задницу вставит, как лом вместо позвоночника. – По разговору чувствовалось, что Славин нервничает.

– Ага, вам только бы над беззащитным парнем поиздеваться.

– А, что еще с тобой делать, если ты элементарного не понимаешь. Думаешь, такой режим вводится, только для того, чтобы создать максимум неудобств местному гению? Нам кто-то конкретно, наступил на хвост, еще неизвестно чем всё это закончится.

– Как всегда закончится, побегают, побегают и успокоятся.

– Дай-то бог, дай-то бог.

– Сереж, ну что ты психуешь, еще ничего не произошло, а ты уже нервы делаешь. Вот увидишь, всё будет хорошо.

Славин выразительно посмотрел на Макса.

– Завидую я тебе Максимка, ты в последнее время таким спокойным стал, таким уравновешенным.

– Так это с кем поведешься, от того и наберешься. Ты вон живешь, как бирюк и нервы мотаешь и себе и людям, а я с Олечкой пообщаюсь и на душе: тишь и благодать. Вчера Бетховена слушали, а ж до селезенки пробирает, особенно «К Элизе».

– Селезенка – это лимфоидный орган, как тебя могла музыка, даже самого Бетховена, пробрать до этого органа, совершенно не имеющего никакого отношения к высшей нервной деятельности?

– Умничаешь? Точно, тебе просто завидно.

– Пусть будет завидно, только ты инструкцию внимательно прочитай и не вздумай делать, что-то чего нельзя. Нам надо продержаться недели две, от силы месяц. Потом будет видно или полный успех и регалии или полная задница и соответственно награды в виде укромного места на кладбище.

===============================

В одном автомобиле ехали Кирпонос, Войтенко и Скляренко. Скляренко вел машину, сзади расположились друзья детства.

– Владимир Иванович, теперь всё снова и по порядку, – сказал Кирпонос. Он предложил всем ехать вместе, чтобы по дороге обсудить сложившуюся ситуацию и одновременно не терять время.

Скляренко нахмурился, сосредоточился и начал сообщение.

– Вам известно, что на протяжении последних лет за нами пристально наблюдает одна британская спецслужба те, кого вы называете «музыкантами». В последнее время они вроде бы ослабили оперативную работу против нас, но как оказалось, что усиленно занимались анализом деятельности связанной с проектом.

Грубо говоря, мы опять прокололись на поставках материалов. В последние полгода, когда они особенно интенсивно потреблялись, так как работала программа по производству генераторов, их перемещение через таможни стало заметным для аналитических служб «музыкантов». Более того, по информации, которую я получил из достоверных источников в этой службе, сопоставив направление поставок и лиц, которые за этим стоят, их аналитики однозначно сказали, что господа Войтенко и Кирпонос имеют отношение к проекту, который явно занимается исследованиями в области физики высоких энергий.

Во-вторых, они однозначно указали, что местом производства или исследований может быть город Кировоград или Смолино. Почему Смолино, не знаю, их видимо сбила с толку шахта по добыче урана. Более точные координаты лаборатории или завода не указываются, по какой причине не знаю. Собственно, если они наблюдали за Станиславом Васильевичем, то сопоставить его частые посещения Завода электромеханических изделий и его причастность к поставкам специфических материалов несложно. На других предприятиях Кировограда Станислав Васильевич был считанные разы, так что вывод напрашивается сам.

Определенным для нас выигрышем, во всяком случае, во времени может быть то, что они уверены, что все работы ведутся под государственным контролем. Они представить себе не могут, что это финансируется и руководиться частной корпорацией и абсолютно уверены, что всё происходит с ведома и под эгидой украинского правительства.

Через несколько дней премьер-министр Великобритании и президент Соединенных Штатов будут встречаться. На этой встрече премьер-министр обменяется информацией с президентом для того, чтобы выработать единую позицию в давлении на правительство Украины, возможно с целью прекращения опасных, по их мнению, экспериментов. Они почти уверены, что разработки носят военный характер и не имеют в виду производство альтернативной энергии.

Вкратце это всё.

– То есть о существовании лаборатории на заводе по биотопливу они не догадываются?

– Во всяком случае, такой информации нет. Они видимо считают, что там, где завод, там и лаборатория. Как возможный вариант расположения лаборатории, они также рассматривают Одессу, завод Мезенцева, но по этому объекту у них нет уверенности.

– Слава, сколько у нас готовых генераторов на заводе в Кировограде?

– Двадцать четыре, еще два в лаборатории у Славина и четыре мы уже вывезли на склады в Кривой Рог, поближе к месту проведения испытаний.

– Зачем четыре, в испытаниях, насколько я знаю, будут участвовать только два.

– Это страховка, обе пары расположены в разных местах. В зависимости от конкретных обстоятельств в день испытаний, завозиться на подстанцию будет одна из них.

– Надо срочно рассредоточить эти двадцать четыре генератора по разным точкам. Я понимаю, что это сложно, но это необходимо сделать, хотя бы попарно, причем скрытно. Владимир Иванович, тебе нужно разработать операцию прикрытия. За заводом вероятнее всего наблюдают, надо разобраться с каждым элементом наблюдения. Сейчас это может быть не прямое агентурное наблюдение, а с помощью тех. средств. Прочешите все окрестности завода, пути выездов, необходимо определить наблюдение, если мы будем знать, как за нами наблюдают, мы их обведем вокруг пальца.

– За сутки этого сделать, тем более незаметно невозможно.

– А не надо за сутки, у нас ведь есть три-четыре дня, пока президент с премьером саммит не проведут. В дипломатии дела быстро не делаются, пока они встретятся, пока договорятся, пока выйдут на связь с Украиной, знаете, сколько дней пройдет. Так что мы должны успеть вывезти все генераторы и убрать всех людей, которые имели к ним отношение.

За это время я должен договориться с японцами. Предварительную работу я провел, Мари уже в Токио и если их премьер не струсит и не начнет прикрываться коллективной ответственностью, то через неделю мы должны будем подписать договор и демонстрировать им работу наших генераторов.

– На субботу из Кривого Рога заказан чартер на Японию, – напомнил Скляренко.

– Да, вы грузите в самолет два генератора, на таможне вопрос решен?

– Да, мы их вывозим, как устройства непрерывного электроснабжения.

– Самое смешное, что это не так далеко от истины.

– Я всегда говорил, если хочешь обмануть, говори правду или почти правду. Вместе с генераторами летят все: Славин, Ракицкий, ты Слава, ну а без тебя Владимир Иванович тем более не обойдемся.

– Может, Макса не будем брать? Он такое может японцам рассказать, что опозоримся на весь мир.

– Там мы ему сильно разговаривать не дадим, он нам нужен, как технический специалист. Посмотрим после испытаний, если всё пройдет без запинки, то Макса на какое-то время можно спрятать, пусть дней на пять куда-нибудь съездит в Турцию или на Кипр, там в это время уже купаться можно в полный рост. Без Славина мы не обойдемся, а нам со Станиславом Васильевичем уже поздно прятаться, нам надо наоборот лицами торговать.

Самое главное, чтобы эти «музыканты» не стали нам палки в колеса вставлять, когда мы начнем действовать. Еще не надо забывать, какая-никакая информация ушла к Камилю, через этих кавказцев. Толком они ничего вроде бы и не знают, но Камиль человек очень хитрый и очень умный, недаром он столько времени кружится вокруг нас. Мы же не можем исключать, что у него могут быть другие источники информации. Галибин на него работал, кто даст гарантии, что он один такой среди наших сотрудников. Проект разросся до очень больших величин и количество людей информированных не только об отдельных деталях, но и о конечных целях проекта внушает мне опасение. Например, все, кто работал на сборке генераторов в Кировограде, их несколько десятков человек, как нам с ними поступить?

– Мы их вывезем в горы, устроим лагерь, как для туристов, несколько лагерей. Разобьем их на группы по зонам знакомства.

– В какие горы?

– В Крым, там, в конце апреля туристы уже начинают бродить, вот мы под туристов и сработаем.

– Не будет ли среди людей возражений, мы ведь ограничиваем их свободу.

– У каждого есть контракт и он должен его соблюдать, а там есть пункты на случай форс-мажора. Большинство из них люди проверенные, тем более все хотят получить свои деньги. Думаю, особых проблем не будет.

– Владимир Иванович, обрати особое внимание на чартер, на его безопасность. В Кривом Роге аэродром тихий, через него сейчас почти не летают. Программу полета надо будет согласовать в последний момент и в ней указать, только аэродром для первой промежуточной посадки.– Кирпонос замолчал и взялся за левую сторону груди.

– С чартером разберемся, Виталий Дмитриевич, главное, чтобы эти Джеймсы Бонды не полезли конфисковывать у нас генераторы, отбиваться будем всерьёз.

– Отбивайтесь, только, чтобы тихо мне было. Не забывайте, вам еще до Японии долететь надо и там вас должны встретить, как обычный коммерческий рейс, а на самолет с террористами, – Кирпонос снова скривился, – ребята ни у кого чего-нибудь от сердца в аптечке нет?

– Виталий, тебе плохо, – Войтенко внимательно всматривался в лицо друга, – может быть, остановить, чтобы подышать на свежем воздухе?

– Ничего, ничего, мне бы таблеточку валидола, в машине аптечка же должна быть.

В медпункте аэропорта Донецка, Кирпоносу сделали и укол и посоветовали отложить полет. Тот конечно не согласился и с серым лицом пошел по трапу своего самолета. Войтенко и Скляренко провожали, стоя у самолета на мокром бетоне рулежных дорожек. У самого люка, Кирпонос повернулся и помахал коллегам, на лице отразилась вымученная улыбка.

– Ничего, всё будет хорошо, вы меня главное не подведите.

===========================

В микроавтобусе с, не бросающейся в глаза надписью на боку: «Аварийная», сидело полтора десятка мужчин одетых в спецовку, которая должна была их обозначить, как ремонтников. Речь держал Скляренко:

– В последний раз повторяю, из машины выходим, а не выбегаем, действуем не спеша, с оглядкой. После выхода из автомобиля, все, опять же не суетясь, рассредоточиваются строго по назначенным точкам. Передвигаться шагом без изготовок оружия, на территории не должно быть посторонних. Далее в течение обозначенного времени охраняем периметр. Обо всех случаях несанкционированного появления людей или животных немедленно докладывать мне, без команды, самостоятельно никаких действий не предпринимать. Не забывайте это обычный гражданский объект, оружия ни у кого нет. Поэтому в случае необходимости изолировать кого-либо, действуем мягко, без насилия, применяя спецсредства.

Если всё-таки произойдет непредвиденное и сюда заявится тревожная группа охраны объекта, оружие не применять. Эти ребята обычные менты и вы должны их обезвредить голыми руками и сложить под стеночку, для отдыха. Стрельбы не должно быть слышно ни в коем случае, это всем понятно?

– У нас же глушители?– донесся голос из глубины автобуса.

– Для особо непонятливых объясняю, никаких выстрелов и даже с глушителями. У ментов глушителей нет. Самое главное не обнаруживать себя, даже если на территории появится группа охраны. Их будет от силы человек пять.

Скляренко посмотрел на часы и обратился к рядом сидящему плечистому парню:

– Константин, почему она не звонит? Уже прошло двадцать минут после контрольного времени.

– Не знаю, может её что-то отвлекло, с диспетчером разговаривает или еще с кем.

– Позвони ей напомни, что время, – Скляренко постучал ногтем по циферблату часов.

Константин набрал номер на мобильном телефоне и ждал ответа:

– Привет, дорогая, у тебя всё в порядке, ты не занята?

В телефоне раздалось шипение, Константин установил громкую связь, и послышался невинный немного испуганный голосок:

– Всё в порядке, не занята.

– Тогда почему же ты не звонишь?

– Я думала, ты сам позвонишь.

Скляренко скривил злую физиономию, но Константин предупреждающе поднял руку и продолжил:

– Так я могу заехать, нам никто не помешает?

– Да, заезжайте, тут никого нет.

– Хорошо, я еду, открывай ворота, буду через пять минут,– сказал Константин и нажал кнопку отбоя.

– Терпеть не могу иметь дела с бабами, тем более с такими. Ну, у тебя, Костик и зазноба. Час назад объяснялось ей, что нужно сделать и когда позвонить. «Я думала, ты сам позвонишь», перекривил Скляренко дежурную.

– Я-то тут причем, сами меня к ней приставили.

– Смотри, Костя, она на твоей совести. В течение всей операции не отходишь от неё ни на шаг, не дай бог она куда-то позвонит или кому-то что-то скажет не то, что надо, головы пооткручиваю обоим. Заводи,– бросил он водителю, – не спеша выдвигаемся к подстанции.

Скляренко взял в руку рацию и кому-то сообщил: « Начинаем выдвижение, время подхода семь минут, без команды на территорию подстанции не въезжать. Команду получите дополнительно».

В большом высоком цехе со световым фонарем на крыше, открылись двери, из них выехала «ГАЗель» за ней автовышка, большой автофургон и замыкала колонну еще одна «ГАЗель».

Скляренко в рацию сказал: « Интервал пять минут».

Автомобиль свернул с трассы на узкую разбитую местами асфальтовую дорогу, ведущую за поселок к подстанции. Раньше здесь был железнодорожный переезд, но уже лет семь его закрыли, а путь разобрали, остались только следы щебеночной насыпи. Микроавтобус медленно переваливался через колдобины. У ворот Скляренко заметил круглолицую полненькую женщину в форменной куртке, она как раз открывала ворота. Руководитель группы зло подумал: « Хоть тут успела». Он повернулся к Константину и сказал: « Предупреди её, чтобы ворота не закрывала, наши заедут за собой закроют».

Константин выскочил из автомобиля и начал что-то говорить своей знакомой, «ГАЗель» поехала дальше к зданию подстанции. Через пять минут в ворота въехали несколько отставшие автомобили из колонны. Из замыкавшего колонну автомобиля выскочил Славин и быстро пошел к основному зданию подстанции. Все участники, не спеша, но быстро рассредоточились по местам.

Славин вошел в помещение вместе со Скляренко, достал свой ноутбук и, не дожидаясь, хозяйки начал подключать его к системе. Он уже был здесь на экскурсии, благодаря стараниям Наденьки – дежурной по подстанции. Надя была немного испуганна, но держалась молодцом, Константин не отходил от неё, ни на шаг и это внушало ей чувство уверенности.

Славин завершил свою работу с телеметрией и обратился к Надежде.

– Надежда Петровна, можно приступать к переключениям, я уже отключил сигнал вашей телеметрии, так что, если будет звонить ваш диспетчер, имейте это в виду. У него на мониторе останется та картина, которая была до нашего приезда. Не надо даже заикаться о тех переключениях, которые мы сейчас будем делать. Это понятно?

– Да, да, конечно, – Надя закивала головой, всё-таки испуганно, оглядываясь на Константина. В нем она видела гарантию своей безопасности.

Работа двигалась достаточно быстро, и, казалось бы, ничего не могло помешать испытаниям. Специалисты Славина осуществили физическое подключение одного из генераторов и приступили ко второму. Надежда, которая вначале сильно нервничала, ей так хотелось, чтобы это никогда не началось, со временем успокоилась и участвовала в переключениях, деваться было некуда. Генератор набирал нагрузку, в сеть полились первые киловатты энергии, которая еще никогда раньше не применялась человеком. Славин внимательно следил за параметрами работы агрегата и постоянно комментировал происходящее по телефону Ракицкому, который был на связи.

Падение нагрузки в генерирующей сети в диспетчерских замечено было, но быстрых реакций не произошло, мало ли что могло случиться у потребителей, только когда падение достигло двухсот мегаватт, главный диспетчер решил выяснить причину.

Глава 8

Во всех больших событиях решающую роль играют мелочи, случайности.

Начальник подстанции в этот день был выходной, точнее он выпросил на один день отпуск за свой счет. Жена уже прогрызла ему голову – надо было свозить тещу в районную больницу. Теща была немолода, совсем старушка, но характером удалась в лихих командиров кавалеристов, коим был её родной батюшка, и о чем она рассказывала всякий раз, когда встречалась со своим зятем. Рассказы эти проводились исключительно в воспитательных целях, так как зятя она считала мужиком никудышным, бесхребетным и требующим постоянного надзора и нагоняя. Начальник подстанции: Николай Николаевич Храпунов был мужчиной, в принципе нормальным, со своими служебными обязанностями справлялся, но с тещей справиться не мог, и это была одна из главных заноз в его жизни.

По стечению обстоятельств, теща жила, как раз в том поселке рядом с которым располагалась уже упомянутая подстанция №150. Районная больница в двадцати километрах от поселка, но ехать в больницу было неудобно, хоть так, хоть этак. Напрямую дороги нормальной не было, а вокруг крюк получался километров в пятнадцать, итого тридцать пять. Это тоже расстраивало Николая Николаевича, потому что бензин нынче дорог и к тому же каждый лишний километр, который приходилось дополнительно проезжать, неотвратимо добавлял минуты к времени совместного нахождения в салоне автомобиля, тещи и зятя. Совершенно случайно Храпунов выбрал как раз ту дорогу, которая проходила недалеко от подстанции.

С утра он настраивался на эту поездку, но это помогло мало, теща тоже видимо настраивалась, давно зятя не видела. Ему уже за глаза хватило общения с ней, пока она садилась в машину. Женщина она была грузная, а машина у Николая Николаевича новая, но малолитражная и плохо приспособленная для перевозки таких габаритных дам. Пока она усаживалась в салон, а этот процесс занял достаточно много времени, Храпунову захотелось найти и прицепить на заднее стекло знак «Негабаритный груз».

Естественно, все эти переживания отразились на наблюдательности Николая Николаевича. Если бы это происходило в другой день и в другом психологическом состоянии, то он бы обязательно, не просто мельком бросил взгляд, а отметил в своем сознании, что по дороге от бывшего переезда проследовала целая колонна автомобилей, в том числе автовышка и автокран. Только возвращаясь назад, часа через три, Храпунов вспомнил, что вроде бы видел такую колонну и именно на этой дороге. Так как дорога вела, только в одно место: на территорию подстанции, тревога защемила в его сердце. Как хороший, исполнительный работник он точно знал, что никаких работ связанных с применением автовышки и тем более автокрана на его объекте в этот день не планировалось. Что это могло означать, для него пока оставалось загадкой.

Храпунову срочно захотелось сделать звонок на подстанцию, но в салоне продолжали звучать нравоучения тещи, и за их перекатами услышать голос из телефона было немыслимо, да и теща разозлилась бы еще больше, если бы зять отвлек своё внимание от её тирад.

На подстанции Славин завершал испытания, генераторы были затушены и электромонтажники занимались восстановлением подключений. Работала автовышка, автокран грузил последний генератор в грузовик. Славин подгонял своих сотрудников, они и так уже возились почти четыре часа, максимально допустимое нормативное время заканчивалось.

У дежурной раздался звонок телефона. Рядом с ней неотрывно находился её друг Константин и его дублировал Скляренко. Звонил местный диспетчер. Они были давно знакомы с Надеждой, много раз встречались на различных учебах и экзаменах. Александр Николаевич знал толк в женщинах, а Надежда была женщина, притом не просто женщина, а молодая и незамужняя. У них были короткие, многолетние, но периодические отношения.

– Надюша, привет еще раз, что это у вас там так нагрузка скачет, то сильно упала, сейчас снова восстановилась. Не знаешь, что там, может, какие аварийные остановки у потребителей?

Надя держала трубку в руке, а над ней стояли два огромных мужчины и напряженно, даже немного угрожающе смотрели ей в лицо. Она набрала в легкие воздух, сделала длинную паузу, так что Скляренко захотелось её подтолкнуть, чтобы она побыстрее отвечала и дрожащим, почти плачущим голосом сказала:

– Не знаю, Александр Николаевич, мне никто ничего не сообщал. Я-я-я перезвоню, когда выясню, – от волнения она начала заикаться.– До свиданья, может быть, еще свидимся, – и резко нажала на рычаг телефонного аппарата.

Она положила трубку и просительно посмотрела на мужчин, желая получить одобрение своих действий.

– Ничего, пойдет, – хмуро прокомментировал Скляренко, – только надо поувереннее.

Диспетчер, услышав в трубке гудки, пожал плечами. Голос у Надежды был не такой, как всегда. Обычно он у неё был игривый, веселый, она отвечала с некоторым намеком, с шутливой двусмысленностью, но всегда спокойно, без напряжения. Сейчас в её разговоре явственно слышалась тревога и желание поскорее закончить разговор.

Положив трубку, Александр Николаевич, задумался, засомневался. Что-то у Надежды не так, чего она так нервничает? Конечно, мало ли может быть ситуаций в личной жизни, которые отражаются на производственных отношениях, а Надя женщина одинокая, ищущая. Разные мысли крутились у него в голове, но вдруг он понял, что конкретно его насторожило. «Может быть, еще свидимся», – она так и сказала, как будто попрощалась с ним и притом надолго, хотя она прекрасно знала, что на следующей неделе учеба, и они должны обязательно увидеться, здесь в управлении.

Николай Николаевич подъехал к дому тещи. Про себя он уже несколько раз перекрестился, что наконец-то закончилась эта невыносимая поездка. Старушка долго выходила из автомобиля, параллельно кляня всех имеющих отношение к автомобильной промышленности, а заодно и тех, кто покупает её продукцию. Храпунов считал секунды, когда закончится пытка и даже попытался улизнуть, быстро попрощавшись. Не тут-то было. Бабушка решила одарить подарками своих любимых внуков и не менее любимую дочь. Драгоценные минуты ритмично убегали.

Александр Николаевич, мучимый сомнениями, решил сделать звонок Надежде, с целью, если не выяснить ситуацию, то хотя бы успокоить даму, но трубку никто не поднимал. Он набирал номер трижды, с интервалом в пять минут – ответа не было. Тревога нарастала. Александру Николаевичу не хотелось оказаться в дураках и поднимать шум, только из-за странного голоса Надежды и молчания её телефона. Объяснений этому нормальных, естественных, ни к чему не обязывающих можно было найти миллион, но интуиция ему подсказывала, что в данном случае такие объяснения не подойдут. Он решил позвонить начальнику подстанции Николаю Николаевичу.

В это время Надежда стояла у своего рабочего стола, уже переодетая из спецовки в яркое нарядное платье и туфли на высоком каблуке и раздумывала, всё ли она сделала, что должна. Осмотревшись, она положила на стол связку рабочих ключей с брелком тревожной кнопки. Ей было действительно страшно, она не просто оставляла самовольно своё рабочее место, она оставляла свою прежнюю жизнь. Как ей обещал Константин, уже сегодня вечером они улетят в Турцию, и там будет другая жизнь, может даже брак, хотя конкретно этого Костя не обещал, но Надя надеялась. Она может быть, сейчас и сделала бы шаг назад и осталась в привычной жизни, но рядом с ней были большие мужчины, сильные и немного страшные, она видела, что у всех у них есть оружие, у кого пистолеты, у других небольшие автоматы. Их лица были спокойные и уверенные, вряд ли они остановятся перед чем-то.

Она посмотрела в окно, автовышка и автокран уже выезжали за территорию. За спиной стоял Костя и, видимо чувствуя, нерешительность женщины спросил:

– Надя, ты уже готова? Пора ехать.

Надежда поправила на столе связку с ключами, так что Константин чуть не дернулся, ему показалось, что она хотела нажать на брелке тревожную кнопку, и вышла из помещения на улицу. Дверь в «ГАЗели» была открыта, Скляренко стоял, ожидая, когда рассядутся Надежда и Константин.

Александр Николаевич сразу дозвонился до Храпунова. Тот был ужасно рад этому звонку, ему хотелось хоть на минутку отвлечься от «задушевной» беседы с тещей. Та подробно рассказывала, что и кому зять должен передать. Он включил связь и услышал голос знакомого диспетчера.

– Николай Николаевич, я не знаю, что, но на твоей «стопятидесятке» происходит что-то ненормальное, нагрузка меняется, причем очень сильно и никто ничего, толком не знает, объяснить не может, про аварии у потребителей никто не сообщает, везде тишина. И самое главное, я разговаривал с Надеждой Мантуленко, она сейчас на смене, так она себя ведет странно, совсем не так, как обычно. Голос совсем другой, тревога в голосе и под конец сказала: «Может, еще свидимся». Вроде как прощалась, а теперь я дозвониться на подстанцию не могу – никто трубку не берет.

– Ну, мало, что там может случиться. В туалет вышла или может на территории, что-то проверяет.

– Я ей уже минут пятнадцать звоню.

Храпунов обернулся на тещу, та снова зачем-то пошла в летнюю кухню. Он прикрыл ладонью телефон и как бы по секрету с улыбкой сказал:

– У неё новый молодой хахаль завелся, ты может, ревнуешь?

– Николаевич, что ты говоришь, причем тут это? У неё тревога в голосе была, точно!

И тут у Николая Николаевича в памяти всплыла та мысль, которая не давала ему покоя всю дорогу в больницу и обратно. Он вспомнил желтый «хвост» контргруза автокрана едущего по направлению к подстанции и на желтом фоне ярко красную надпись КРАСТ. Он точно знал, что такого крана у них в службе и у подрядчиков не было. Он вытер со лба внезапно выступивший пот. В памяти смутно прорисовывались еще несколько автомобилей идущих впереди автокрана.

– Хорошо, Александр Николаевич, я сейчас, как раз в Отрадном, заеду на подстанцию посмотрю, что там и как.

– Только ты смотри, – диспетчер запнулся, – осторожно, не нравится мне всё это.

Теща забрала еще несколько драгоценных минут, но Николай Николаевич, кратчайшим путем по краю поселка вдоль посадки устремился к цели. После дождливой апрельской погоды грунтовая дорога местами высохла и колею накатали, но встречались большие лужи во всю ширину. Храпунов старался их аккуратно объезжать, но взгляд его был устремлен вперед, где менее, чем в километре уже виднелась подстанция. Подъехав к огромной луже сантиметров тридцать глубиной и шириной превышающей ширину дороги, Храпунов пожалел, что решил ехать напрямик и вышел из машины, чтобы осмотреться. Весенний воздух был чист и прозрачен. Он обомлел, ему было прекрасно видно, как целая колонна машин выезжает из подведомственной ему территории. Машины двигались уверенно и не спеша: автокран, автовышка, большой грузовик с тентом и «ГАЗель».

Николай Николаевич оторопел – значит, не показалось. Он судорожно соображал, что ему следует сейчас делать и решил, что их нужно перехватить. Запрыгнул в машину и с разгона начал штурмовать водные препятствия. Машину носило из стороны в сторону, волна набегала на капот, вряд ли чешские производители рассчитывали на то, что их прекрасный автомобиль будет подвергаться таким испытаниям. Когда до подстанции осталось метров сто, колонны видно уже не было, но к открытым воротам подъехала еще одна «ГАЗель» из неё выскочил здоровый мужик в черной форме похожей на спецовку и черной шапочке, которую одевают, когда делают «маски-шоу». Он быстро, и резко жестикулируя, отдал распоряжение другому человеку одетому так же, запрыгнул в автомобиль и двинулся к трассе. Оставшийся закрыл за ними ворота и растворился на территории. Во всем увиденном, Храпунова больше всего поразило не само наличие пришельцев, униформа, шапки-маски, а то, что и у одного и у другого на плечах болтались небольшие корокоствольные автоматы и самое интересное, на эти стволы были накручены набалдашники глушителей.

От этого зрелища в животе у Николая Николаевича появился холодный комок, который не способствовал энергичным движениям, а даже наоборот привел к оцепенению и желанию успокоиться и даже отдохнуть. Машина остановилась и Храпунов замер. Он уже не видел ни колонны, ни человека, который, по всей видимости, остался на территории. Его, остановившееся и сильно суженое, поле зрения ограничивалось только забрызганным капотом собственного автомобиля. Он здорово испугался. Автомат он, конечно, видел в своей жизни, и даже держал в руках, лет двадцать назад на военной кафедре, когда разбирал и собирал его на время. Но, то был совсем другой автомат, безопасный, а эти ребята с глушителями на стволах похоже знали, как их применять.

Храпунов начал хлопать себя по карманам в надежде найти телефон, который к его ужасу куда-то запропастился. Наконец он смог оторвать взгляд от капота и нашел телефон в пластиковом карманчике между сидениями. Он настолько резко решил ехать учинять разборки на подстанции, что даже не стал класть его в карман. Николай Николаевич нажал кнопку последнего вызова и стал ждать ответа.

– Александр Николаевич, ты был прав, вызывай тревожную группу и, наверное, не одну. Подстанцию захватили вооруженные бандиты, – он говорил медленно и даже несколько траурно.

– Откуда ты знаешь, ты, что уже там, они тебя тоже захватили в плен?

– Нет, я рядом, я их видел, у них автоматы с глушителями.

– С глушителями, зачем?

– Наверное, они хотят всё сделать тихо.

– Что они хотят сделать и сколько их?

– Не знаю, я видел двоих. Часть из них уже уехала, здесь была целая колонна машин. Вызывай быстрее милицию, предупреди, что они вооружены автоматами и возможно их много.

Через несколько минут навстречу «Газели», в которой ехал Скляренко пронеслись два милицейских автомобиля с усиленно работающими мигалками и усердно ревущими сиренами.

– Интересно девки пляшут, не по нашу ли душу, а Надюша?

– Я не знаю, я не вызывала, – испуганно ответила дежурная, – вы же видели я брелок с кнопкой на столе оставила, а больше, как их вызовешь?

– Ну, смотри, а то у нас Костя парень хоть и ласковый, но строгий, – Скляренко поднял рацию и кому-то сообщил, – у вас ожидаются гости, подход три-пять минут. Уходите, – отключил рацию,– молодцы менты быстро работают, только, кто им сообщил, ты Надюша не знаешь?

Надя испуганно замотала головой.

– Надежда, вы не слушайте его и ничего не бойтесь. В сущности, вы ничего криминального не совершили, а вы пугаетесь так, как вроде бы организовали ограбление главного хранилища Федеральной резервной системы. Просто, нам надо, чтобы информация о нас в течение определенного времени, не разглашалась, поэтому мы и предложили вам проехать с нами и некоторое время не давать никаких пояснений по сути происходящего. Через месяц в этом уже не будет никакого секрета, и сможете давать интервью кому угодно, – спокойно объяснил Славин.

– Я не хочу давать никому интервью.– Надежда прижалась к плечу Константина.

– Чего она хочет, я тебе потом объясню, – обернулся к Славину Скляренко, – а вот интервью давать, действительно не стоит.

В тоже время на подстанции сюжет разворачивался по всем правилам голливудовских приключений. Николай Николаевич наблюдал за воротами и за той частью территории подстанции, которая была видна с его точки. Открыть он их не решался, да и ключей у него с собой не было. Подстанция казалась вымершей, никаких посторонних звуков, только гудели трансформаторы и потрескивали изоляторы на подвесах. Тишину нарушили, серены двух автомобилей охраны. Долетев до ворот, десять бравых вооруженных вояк выскочили на дорогу. Храпунов их встретил и по возможности яснее, объяснил увиденное. Продвигаясь с оружием наизготовку, группа охраны прочесала территорию. Конечно, никого найдено не было. Николай Николаевич внимательно осмотрел помещение дежурной и первым делом обнаружил связку ключей с брелком. Последняя запись в журнале дежурной датировалась еще девятью часами утра.

Старший офицер группы охраны вошел в кабинет к Храпунову.

– Ну и что у вас пропало? Никого нет, всё тихо, всё работает: ложный вызов.

– Какой ложный? Всё работает, это правда, только, что здесь было в последние часы и где дежурная вот это вопрос. Дежурную похитили, осталась от неё только связка ключей.

– Может она сама уехала. Ребенок заболел или кто-то из родственников, мало ли может быть причин.

– Я сам лично видел, как сюда заезжала и выезжала колонна машин, в том числе автокран, вышка и еще другие машины вроде «ГАЗелей».

– Может вам показалось, мало ли, с утра туман был.

– Показалось, – Николай Николаевич начал злиться, – вы посмотрите у трансформаторов там же, как стадо бизонов прошлось. Следы шин автомобилей, ног. Дождь моросит, который день. Вокруг грязь, а у нас бетонка более менее чистая… была. Они своими колесами и сапожищами наносили грязи на бетонку, там криминалистам на неделю работы, следы изучать. Они там даже маленькую строповку оставили и еще ключ, тоже, кажется не наш.

– Когда, кажется креститься надо, Николай Николаевич. Вы мне скажите, в чем ущерб?

– В чем ущерб я пока сказать не могу, надо проверить, но дежурную похитили.

– Ущерба значит, нету, а похитили дежурную, которая возможно сама ушла.

– Как сама?! Вы у диспетчера спросите, она с ним даже попрощалась… в скрытой форме.

В кармане у старшего группы зазвенел телефон. Звонил руководитель службы охраны, самый главный начальник для него.

– Крамаренко, ну что там у тебя, а тут уже шум на всю Украину.

– Да ничего, Олег Анатольевич, кажется ложный вызов. Ничего не взяли, ущерба оборудованию тоже нет. Дежурную по подстанции найти не могут, но это дело такое.

– Ты не расслабляйся, сейчас к вам туда приедут трое из СБУ. У них какая-то специальная директива из Киева, особо расследовать любые криминальные случаи, связанные с энергетикой. Окажешь всяческое содействие, но нос свой далеко не суй, не наше это дело, пусть служба безопасности занимается. У них головы большие.

============================

 

Вечером того же дня в лаборатории, за столом сидели все главные действующие лица проекта, не хватало, только самого главного – Кирпоноса. Внешне это выглядело, как настоящее совещание. Вел его Войтенко, остальные с невеселыми лицами смотрели, кто, куда только не на Станислава Васильевича.

– Подведем итоги сегодняшнего дня, Сергей Владимирович прошу. Как прошли испытания?

– Штатно и достаточно интересно. Цель, конечно, не достигнута окончательная, собственно говоря, мы это понимали, из-за недостатка максимальной нагрузки. Генератор был загружен процентов на десять-двадцать, но и это дало нам возможность уверенно утверждать, что мы сможем в промышленном варианте выдавать, я думаю минимум пятьсот мегаватт номинальной мощности. Самое важное, что мы проверили свои промежуточные устройства, которые позволяют нам довольно легко поддерживать заданные напряжение, ток и частоту. Параметры электромагнитного поля самого генератора не стабильны, особенно при изменении режима нагрузок.

– То есть ты хочешь сказать, что заявленная мощность в тысячу мегаватт не соответствует действительности?

– Я хочу сказать, что в результате испытаний мы с Максимом пришли к одинаковому выводу, что данный тип и размер генератора в промышленных условиях лучше эксплуатировать при средней мощности пятьсот мегаватт. При этом мы не исключаем, что если его нагрузить в тысячу мегаватт, то он будет выдавать эту мощность, но стабильность его работы и главное долговечность существенно уменьшатся.

– Это надо немедленно передать Виталию Дмитриевичу. Он ведет переговоры, в которых эти параметры являются ключевыми.

– Да,– протянул Максим Ракицкий, – опять летим галопом по Европам. Ничего толком не проверили, уже продаем.

– Макс, ты же прекрасно понимаешь, почему мы это делаем, у нас нет другого выхода, если мы сейчас не сможем легализовать свой проект, нас затрут, затопчут, если не еще хуже. Ты уже слышал о реакции, так называемого сообщества.

– Так, краем уха, но я говорю совершенно серьёзно, что продукт еще очень сырой, он может принести массу сюрпризов. Даже за эти три часа мы узнали о нем больше, чем за все годы, что с ним работаем.

– Насчет, сюрпризов, я надеюсь, это не взрывоопасно, – вступил в разговор Скляренко, – нам достаточно одной лаборатории. Я думаю, вы понимаете, что, если эта штука взорвется, когда её будут осматривать представители японского правительства, то это будет не только конец нашему проекту, но и всем нам.

– Владимир Иванович, уж, о чем вы беспокоитесь, мне понятно, хотя я думаю, что опасности взрыва нет, но меня больше беспокоит судьба открытия энергии квантового вакуума. Мы можем сейчас опростоволоситься, и кто с нами будет в следующий раз вести переговоры? Нам просто не поверят.

– Тихо, ребята, тихо, – поднял руку Войтенко, успокаивая зашумевших коллег, – я, если честно, рассчитываю на гений Виталия Кирпоноса, который выкручивается из любой ситуации. Поверьте, я его знаю не один десяток лет. Он всегда действует на последней грани риска, но этот риск не слепой, а просчитанный, если он сказал, что надо сейчас продавать продукт в таком виде, какой есть, значит надо сейчас. Потом будем дорабатывать, усовершенствовать, исследовать, но сейчас надо быть первыми. Поэтому объявляю приказ: до завтра, до семнадцати часов, у вас есть время его усовершенствовать, проверить, испытать эти два генератора, которые есть здесь. Именно их мы будем вывозить в Японию.

Ровно в семнадцать часов генераторы грузятся в фургон и выдвигаются в сторону аэропорта Одесса, чартер через Кривой Рог придется отменить.

– А что случилось?

– Это лучше расскажет Владимир Иванович, – Войтенко обернулся к начальнику службы безопасности. Тот сидел хмурый, смотрел в стол. Он прекрасно понимал, что, если ему простили, или почти простили смерть Мезенцева, то следующей ошибки быть не может, а ситуация закручивалась в тугой узел.

– Ситуация не до конца понятная, но риск в данном случае хочется свести к минимуму. После испытаний, которые для нас прошли в штатном режиме, вокруг этого происшествия поднялся шум на всю Украину. В дело вмешалась местная служба безопасности – СБУ. Как нам было известно ранее британская служба, аналитическим путем пришла к выводу, что на территории Украины разрабатывается установка, они считают, военного характера, которая использует до сих пор неизвестный источник энергии. Буквально на днях во время встречи президента США и британского премьера, Лондон видимо поделился информацией со своим заокеанским партнером. В результате Украине через неофициальные каналы была выражена озабоченность в отношении этих разработок. Они ведь считают, что все исследования ведутся не только с ведома, но при финансовой поддержке украинского государства. Украинская сторона, естественно ни сном, ни духом не ведая, о чем идет речь, крайне заинтересовалась данной информацией. В результате по СБУ прошел циркуляр о том, чтобы немедленно сообщались и расследовались любые случаи, связанные с производством энергии, исследований в этой области и так далее. Все зарегистрированные лаборатории подобного рода подняты на уши, и мы тоже попали под эту гребенку.

– Конечно, элементарный анализ произведенной и потребленной энергии в данном районе, наведет на мысль, что кто-то включил в сеть неизвестный генератор, – задумчиво произнес Славин.

Не знаю, до чего они додумались, но в Кривом Роге и его окрестностях ведется энергичное прочесывание в поисках фигурантов посещения подстанции, а также автомобилей. Автокран они, кстати нашли. Им совершенно точно известны были его приметы: марка, цвет контргруза, размер, так что логично будет предположить, что кто-то наблюдал за нами. Вероятнее всего не с самого начла, а когда мы оттуда выезжали и издалека, потому что никаких ориентировок по личностям или фотороботов нет, кроме фотографии Надежды Петровны.

– А она где?

Скляренко посмотрел на часы и сказал:

– Вероятно, сейчас с Константином оформляются в отеле на побережье Средиземного моря.

– Повезло парню, внеочередной отпуск и бесплатная путевка.

– У каждого своя дорога, поэтому, исходя из вышеизложенного, мы со Станиславом Васильевичем приняли решение Криворожский регион временно оставить в покое. Люди все выведены, генераторы спрятаны, автомобили тоже, там пока опасно заниматься какими-либо действиями. Действовать будем через Одесский аэродром. Чартер заказан на ноль часов. Самолет прилетит в двадцать два тридцать. За полтора часа его должны подготовить к рейсу и погрузить два генератора. Самолет грузовой, но там есть и пассажирские места. Перелет длительный: девять тысяч километров, поэтому придется произвести две промежуточные посадки в Тюмени и Чите.

– А, какой самолет? – Это задал вопрос Максим.

– Самолет хороший, называется АН-72, реактивный, грузопассажирский. Я не обещаю комфорт первого класса, но туалет там есть.

– И на том спасибо.

– Тебя это не касается, из Одессы летим только я, Славин со своей бригадой спецов и всё. Ты Максим остаешься при штабе. Резервная бригада летит завтра рано утром на Москву из Киева, оттуда до Хабаровска, а там уже и до Токио рукой подать. Все билеты и японские визы подготовлены. С ними полетят двое моих ребят, на случай непредвиденных обстоятельств.

– А, Станислав Васильевич, на персональном самолете, в первом классе?

– Нет, я остаюсь здесь и буду следить за происходящим. Должен же кто-то стол накрывать после удачно проведенной сделки.

– Правильно, Станислав Васильевич, и сразу на рыбалку к деду Ступаку.

– Станиславу Васильевичу, сейчас лучше не афишировать свою физиономию. По данным британской спецслужбы именно он является главным руководителем всего этого. Даже Кирпонос ними рассматривается только, как посредник позволяющий находить и покупать ценные материалы, Станислав Войтенко, как гражданин Украины и есть тот человек, который, по их мнению, наделен государством громадными полномочиями. Так что в ближайшее время ему не рекомендуется посещать особо людные места, уединенная рыбалка будет хорошим решением.

– Ну, ты меня прямо на пенсию провожаешь. Я себе работу найду. Вы все заберетесь на другой конец земного шарика, а я тут буду присматривать, чтобы нам нехорошие люди кровь не портили.

Глава 9

Лина повернула ключ в двери и вошла в квартиру. Её не было дома всего неделю, а казалось, прошла целая вечность и вся обстановка была такой новой, хотя она возвратилась в старую, привычную жизнь: без крови, пистолетов и других ужасов. Создавалось впечатление, что те страшные дни просто выпали из её жизни, и их никогда не было. Она медленно обошла всю квартиру, ничто не напоминало о прошлом. Всё было убрано, лежало на своих привычных местах, только слой пыли на глянцевой поверхности столешницы в лучах солнца отчетливо просматривался и напоминал, что время всегда оставляет свои следы.

Лине захотелось вытереть пыль, но она остановила свой порыв и улыбнулась сама себе: нет, всё прошло. Всё прошло, как ужасный сон. Она посмотрела на диван, где лежал истекающий кровью Клаус, подошла к нему, внимательно осмотрела кожу на светло-бежевых подушках. Никаких следов крови видно не было, недаром она старалась выдраить всё, перед отъездом. Она хоть и очень торопилась, но сделала это на совесть, видно от испуга.

Будь они прокляты все: и Мезенцев и Клаус, или как там его по настоящему зовут, за то, что она пережила этот животный ужас, которого никогда не было в её жизни и уже никогда не будет. Она мысленно проклинала своих бывших друзей и конечно не знала, что они оба отошли в лучший мир и не смогут объяснить ей, почему всё так вышло, почему она оказалась замешана в эти странные истории.

Несколько успокоив свои нервы, она вспомнила, что в последний раз ела еще в Киеве у своей подруги. В ночном поезде было не до еды, она даже чай пить в вагоне брезговала. Голод давал о себе знать, но обследовав холодильник, она нашла в нем ту же очищенность, что и во всем доме. Чтобы начинать новую жизнь не стоило ходить по кафе и ресторанам, тем более, что было совсем рано, из общепита работали только фаст-фуды. Лина решила посетить ближайший супермаркет, накупить продуктов и приготовить себе вкуснейший весенний завтрак, такой же прекрасный и солнечный, как погода на улице.

Она скупила половину супермаркета, такой жуткий аппетит у неё прорезался, и уже представляла, как будут скворчать на сковородке яйца с ветчиной и пропитываться соками салат, скроенный по её собственному рецепту. С двумя огромными пакетами снеди в руках, ей было неудобно вставлять ключ в замочную скважину. Она с потугами справилась с этой задачей, вошла в коридор и со вздохом облегчения опустила пакеты на пол, чтобы снять пальто.

Её сердце ухнуло, а в животе все внутренности сжались в комок, когда какие-то руки подхватили её, закрыли ладонью рот и понесли в направлении гостиной. Она не рассмотрела тех, которые её несли, но отчетливо увидела сидящего в кресле смуглого, черноволосого, с короткой стрижкой мужчину лет сорока, если бы, не ситуация, его можно было бы назвать симпатичным.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал этот симпатичный, по-английски.

Лину трясло и ноги подгибались, если бы даже она и хотела что-то сказать или закричать ей вряд ли бы это удалось. Ступор, именно таким словом описывают состояние, в котором пребывала девушка. Ей пододвинули стул, она села, но молчала. Черноволосый смотрел ей в глаза и не торопился с вопросами или объяснениями. Он видимо понимал, что Лине потребуется какое-то время, прежде чем она сможет реально осознавать действительность.

– Дорогая, вы зря так испугались. Просто мы ищем своего друга и знаем, что он был и вашим другом. Больше недели, как он пропал, Его помощники доложили, что последнее, что известно о нем, то, что он направился именно к вам. К тому же он был ранен. Где он сейчас, я надеюсь, вы понимаете, о ком я говорю?

– Да, я понимаю, но я не знаю, где он сейчас. Он ушел. Он никогда не говорил, куда он уходит.

– Допустим. Когда он ушел?

– В тот же день, в субботу или в воскресенье, я не помню.

– В субботу поздно вечером он был ранен и ранен серьёзно. Он что ушел от вас раненным? Его помощники говорят, что он был тяжело ранен, и ему было сложно самостоятельно передвигаться. Так что он ушел от вас тяжелораненым?

– Я оказала ему помощь, купила бинтов для перевязки, антибиотиков. Он сам себе колол уколы. Я не могла, я боялась.

– Когда он пришел к вам?

– Ночью, не знаю, может быть после полуночи. Ему было очень плохо, и я поехала в аптеку.

– Ты молодец, что оказала помощь нашему другу, но почему ты его выгнала в таком состоянии? Ты же понимаешь, я могу обидеться за такое негостеприимство.

– Я его не выгоняла, они сами! – Лину трясло в истерике.

– Кто они?

Лина окончательно разрыдалась, она видела, что эти посетители очень похожи на тех арабов, которые её допрашивали в подвале, в Вене. О серьёзности их намерений говорило оружие, которым они были вооружены с головы до пят и глаза их старшего, черноволосого. Они были черными и глубокими, от его ласкового спокойствия веяло холодом и смертью. У неё не было выбора. Теперь её всё равно убьют, хоть эти сейчас, хоть те, которые унесли Клауса, только позже. Она билась в истерике, Камиль, а это был он, терпеливо ждал.

После того, как прервалась связь с Майером, Камиль заставил найти кавказцев, которые помогали ему в Одессе. Их нашли, быстро. Они ушли через Керченский паром и дальше через Тамань на Северный Кавказ под защиту своих. Достать их оттуда Камиль не мог, но в определенных кругах он всё, же имел вес и поэтому его посланников встретили учтиво и очевидцы рассказали, что, же на самом деле произошло, в ту роковую ночь в большом приморском городе.

Камиль не очень доверял повествованиям этих джигитов, они, конечно, хотели показать себя с лучшей стороны. Их рассказ попахивал сказкой, потому что всё, что он до этого знал о Мезенцеве, не стыковалось с его действиями в стиле Джеймса Бонда, описанными джигитами. Упрямыми были факты. Бригадира кавказцев пришлось похоронить здесь же, а Майер пропал и со слов кавказцев он был ранен Мезенцевым. Время было потеряно, но найти хотя бы следы Майера, Камилю было просто необходимо и эти следы должны начинаться здесь: в квартире у этой блондинки. Пусть пока она думает, что он просто с ней беседует, как с другом его друга, хотя она уже явно чувствует, что на очень дружеское отношение ей рассчитывать не приходится.

Лина затихла, уткнувшись в колени, Камиль терпеливо ждал. Он знал, как надо допрашивать таких красоток. Она будет у него в ногах ползать и молить о пощаде и это будет только началом, но она расскажет всё и наведет его на след Майера. Самое главное, что узнал от кавказцев Камиль, это то, что один из них точно слышал, как Мезенцев говорил, что он руководит лабораторией и эта лаборатория находится на заводе. Мезенцева нет в живых, но лаборатория должна остаться и Камиль приехал, именно для того чтобы найти её. Если ему это удастся, то для него это будет большая удача, большие деньги и признание среди лидеров движения. Майер в этом случае не играет роли, он ему давно надоедал своей излишней неординарностью, но те, которые пришли за ним. Очень может быть, что они связаны с лабораторией.

– Кто они? – голос Камиля был еще ласковым. – Я надеюсь, ты не хочешь что-то скрыть от нас? Если ты только подумаешь об этом, мои ребята сделают с тобой то, чего ты никогда не увидишь в самом развратном порнофильме. Они большие выдумщики в этой области, если хочешь жить – говори.

Лина от страха почти потеряла способность соображать, она уже готова была рассказать всё, что видела и знает, но ужас парализовал её и она только преданно-глупо смотрела в глаза Камилю и кивала.

– Похоже, у шлюхи, заклинило мозги, да? – Камиль посмотрел на своих подручных, готовых в любой момент броситься на жертву и вдруг резко дал ей две пощечины по щекам, слева и справа, – может это ей их прочистит? Кто они?!

– Я не знаю, – Лину прорвало, – наверное, друзья Мезенцева. Они ворвались с автоматами и пистолетами, я как раз готовила кофе на кухне для Клауса. Они его схватили и унесли, а мне приказали срочно уехать куда-нибудь подальше и никому ничего не рассказывать. Я не знаю, кто они и раньше никого из них не видела, тем более что почти все они были в масках, но разговаривали они по-русски.

– Почему ты решила, что они друзья Мезенцева, потому что они разговаривали по-русски?

– Их главный сказал, что если я буду много говорить, меня могут посадить в тюрьму за помощь террористам, потому что Клаус – террорист и еще он вспомнил Жерара, фотографа, с которым я встречалась в Вене, и сказал, что он тоже был террористом. В Вене я была с Мезенцевым, и мне показалось, они не хотели, чтобы я где-нибудь говорила о нем и о том, что было в Вене.

– Значит, ты говоришь, что его забрали…, он был жив?

– Не знаю, кажется да, может быть, нет. Всё было так быстро, но один выстрел я слышала, тихий такой, как хлопок.

Камиль встал и, смотря мимо Лины, произнес:

– Она мне больше не нужна. Теперь мы должны просеять этот завод по песчинке, даже если для этого нам придется сделать столько же работы, сколько потребуется, чтобы просеять весь песок в Сахаре. Мы у цели, я чувствую это.

Лина пыталась вырываться, но безуспешно, рот ей заклеили широкой полосой лейкопластыря. Камиль, проходя мимо комнаты, куда её уволокли, мимоходом бросил:

– У меня мало времени и у вас тоже, – это не сохранило ей жизнь, но сократило страдания.

============================

Строго по графику, как всегда у Скляренко, в сторону Одессы двигался маленький караван, состоящий всего из двух автомобилей: джипа охраны и фургона средних размеров, в котором были погружены два генератора. В джипе, кроме охраны и Скляренко ехал Славин. Основная бригада спецов-монтажников и наладчиков уже была в Одессе. На заводе они занимались другой парой генераторов, которые являлись резервными. Они тоже к моменту выезда будут погружены в фургон и если, не дай бог, по дороге произойдет что-то непредвиденное с генераторами, которые вез Славин, то в ход пойдут резервные. Чартер не должен улететь без груза. Не мог Владимир Иванович не оставить себе запасной вариант, в любом случае два генератора должны быть доставлены в Японию. Когда Скляренко и Славин въехали в Одессу, уже стемнело, до вылета оставалось чуть меньше трех часов.

Люди Камиля обложили завод наблюдением еще с утра. Ничего примечательного не происходило. Небольшое количество сотрудников зашли через проходную к восьми часам, также дисциплинированно после пяти часов вечера они покинули завод. Какой-то супер охраны замечено не было, поэтому Камиль и Ияс, оборудовавшие свой штаб в съемной квартире практически напротив завода, скучали. Камиль понимал, что со стороны многого не увидишь, а тем более не узнаешь, таким образом можно наблюдать месяцами и безрезультатно, надо проникать на территорию. Проникнуть тоже не проблема, охранники не помеха. Только где уверенность, что они успеют найти эту лабораторию, пока их не накроют большими силами и очень хороший вопрос, кто там разберется в этих железяках: что есть что. Они хорошо разбираются в оружии, но это совсем другое. Камиль решил, что ему срочно нужно найти надежного специалиста в этой области, своего, который будет держать язык за зубами и потом продолжит дело в этой лаборатории.

Такого специалиста у него не было, и он знал, кто ему может в этом помочь. Он также знал, что в этом случае все почести, а главное деньги могут пройти мимо него. Большой руководитель поблагодарит Камиля и даже наградит его, но это будет совсем не то, чего ожидает Камиль от этого дела, это будет подачка. Было над, чем задуматься.

Привычное течение времени нарушил доклад наблюдения о микроавтобусе и джипе сопровождения, выехавших из территории завода в десять часов вечера. Завод работал в одну смену, и в остальное время на заводе находилась только охрана. Камиль об этом знал еще из рассказов Майера. Он пожалел, что не успел навести нормальные связи с кавказской диаспорой, через них можно было проверить, кому принадлежат автомобили, но теперь сожалеть было поздно, тем более он был недоволен их помощью Майеру, фактически они бросили его тяжелораненого на произвол судьбы.

Камиль уже собирался поехать куда-нибудь отдохнуть, ему хотелось посмотреть новый ночной город, но сообщение о том, что из завода выехал этот небольшой караван, заставил его изменить планы. Он поднял всех наличных бойцов в ружье, их было немного, к сожалению, всего десять человек, считая вместе с ним. В след колонне ушел хвост, а следом за хвостом еще два автомобиля.

Его чутьё охотника еще больше обострилось, когда хвост, который шел за джипом и микроавтобусом доложил, что автомобили с завода на углу Дальницкой присоединились к другому каравану, состоящему из фургона и джипа сопровождения. Весь этот, теперь уже немаленький караван из четырех машин, судя по карте, направлялся к выезду из города по Овидиопольской дороге.

Сидя в машине, Камиль судорожно соображал и молился, интуиция подсказывала, что ему выпала удача и в руки идет то, за чем он гонялся уже не первый год. Ему очень хотелось узнать, что же в фургоне, но вокруг фургона слишком много людей, которые будут этому препятствовать. Значит надо убрать этих людей, конечно, не сейчас, а когда они выедут за город, там он найдет подходящее место.

Уже через пять минут, когда караван свернул на Мельницкую, Скляренко доложили, что за ними ведут наблюдение. Оторваться от наблюдения всей колонной – нереально. Решение пришло мгновенно:

– Остановите этот хвост и разберитесь, только быстро, – голос Скляренко был резким и властным.

– Как разобраться?

– Натурально, мне не нужны помехи при взлете.

– А, если это СБУ?

– Тем более.

До аэропорта оставалось несколько километров. Джип, заключавший колонну, притормозил и остановился у обочины, два точных, глухих, почти неслышных выстрела по шинам не позволил проехать автомобилю террористов более пятидесяти метров. Из него выскочили два человека, размахивая руками и громко ругаясь, оба колеса справа были полностью спущены. Джип сопровождения медленно тронулся дальше.

– Это черные, кавказцы или арабы, – сказал в рацию старший машины.

– Такие свидетели мне не нужны и не задерживайтесь.

Несколько выстрелов в упор довершили дело. Камиль, который ехал сзади и у которого это происходило почти на глазах, дал команду не останавливаться. Желваки у него играли так, что водитель, сидящий рядом с ним, даже испугался, бросив на него искоса взгляд. Глаза Камиля горели неистовым, фанатичным огнем и он мысленно давал обещание страшно отомстить всем гяурам за своих людей. Нельзя было отпускать фургон. Теперь он был совершенно точно уверен, что именно в нём самое ценное, то, что он ищет.

Караван выехал на Овидиопольскую дорогу и повернул в сторону аэропорта, до площади у аэровокзала оставалось меньше километра. Объехав справа круглую клумбу с неработающим фонтаном, караван сразу направился к воротам выезда на летное поле. Здесь их ожидали сотрудники Скляренко и после небольших формальностей охрана аэропорта пропустила автомобили. АН-72 или «Чебурашка», как его иногда ласково называли вояки из-за высокорасположенных, похожих на уши двигателей, уже стоял на бетонке с открытой рампой.

Два автомобиля со спутниками Камиля расположились здесь же на площади. Обойдя аэровокзал справа, они, как пассажиры, дожидающиеся рейса, подошли к металлической ограде, через которую было отлично видно: фургон, самолет и все приготовления к погрузке и полету. Жертва уходила от охотника. Камиль лихорадочно размышлял. В принципе, обстановка очень спокойная, охраны тоже немного, те, которые в микроавтобусе видимо пассажиры и вряд ли окажут серьёзное сопротивление. Он повернулся к Иясу и сказал:

– Готовьте оружие, всё, что есть в наличии. Будем захватывать самолет. Как только погрузят груз, снимаем охрану у ворот и на своих машинах прорываемся к самолету. Бегом не получится, здесь метров сто пятьдесят будет, всё освещено, пока добежим, нас перестреляют, как коз. Выезжать будем на машинах. Надо только незаметно открыть ворота, а дальше… да поможет нам аллах. Захватим самолет, прикажем лететь в Эритрею, там есть наши, нас там не выдадут. Я даже знаю аэродром, вдалеке от городов, зато там есть наш лагерь. Главное захватить самолет.

Для группы Скляренко всё шло практически без отклонений, за исключением того хвоста. Владимир Иванович понимал, что эти ребята здесь были не одни и вероятнее всего они продолжатели дела Майера. Хвост заметили от самого завода, значит завод под наблюдением, если это спецслужбы и даже СБУ, мало ли у них на службе разномастных: и белых и желтых и совсем темненьких. Мы-то сейчас улетим, а на заводе осталось два генератора. Скляренко достал мобильный и дал команду начальнику охраны завода:

– Ефремов, я не исключаю, что за заводом ведется наблюдение неизвестными личностями, во всяком случае, за нами был хвост от самого завода. Твоя задача обеспечить сохранность изделий, которые сейчас погружены в фургон. Применяй всю свою хитрость, изголяйся, как хочешь, но изделия должны быть эвакуированы в любое надежное место. Пусть даже пока на тот склад, где Мезенцева допрашивали, место там тихое, с владельцем склада ты знаком. Главное обрубить хвосты. Ты меня понял? И не тяни, выполняй!

Груз погружен, пассажиры разместились в указанных местах. Грузовой дежурный дописывал последние документы, пилоты заняли свои места. На бетонке остались только Славин и охрана во главе со Скляренко. Он отдавал последние распоряжения двум остающимся сотрудникам, которые должны были вернуть джипы на базу и краем глаза заметил два легковых автомобиля, которые выехали от ворот и спокойно, не торопясь, приближались к их самолету. На ярко освещенном пространстве их было прекрасно видно, и Владимир Иванович ощутил их инородность в этом пространстве. Других самолетов рядом не было, только далеко, в стороне Школьного аэродрома торчало несколько оперений. Даже не отдавая себе отчет почему, он резко скомандовал: «Занять оборону».

Боевики Камиля допустили ошибку, они рассчитывали на неожиданность, но её не получилось. У них не было шансов. Ияс не выдержал начал стрелять еще до остановки авто, это послужило командой к ответу. Оба автомобиля были изрешечены. Грузовой дежурный и техник, рухнули на бетонку без команды, но техника всё равно достал шальной рикошет, касательно в бедро. Из команды Скляренко никто не пострадал. Владимир Иванович подошел к автомобилю, который следовал вторым. На переднем сидении, откинувшись, сидел симпатичный, черноволосый, мужчина примерно сорока лет. В него попало сразу несколько пуль, свежая кровь, застилала его открытые глаза. Скляренко не был знаком с Камилем лично, но фотографию его изучил досконально.

Если вы думаете, что произошел большой переполох, то совсем нет. Надо знать Одессу. Прибежали милиционеры из транспортного отделения и то не сразу, звука выстрелов почти никто не слышал из-за рева двигателей, к тому же, как раз совершал посадку, какой-то задержавшийся рейс. Они были, конечно, удивлены наличием семи трупов и одного раненого техника. Скляренко быстренько объяснил им, что лично видел в ориентировке Интерпола эти уже неживые личности, что проблема решена и ситуация ясна. Задерживать рейс им никак нельзя у них очень строгие заказчики, а они-то, собственно никто, охранники.

Террористы хотели захватить самолет, чтобы улететь куда-то по своим террорным делам, а тут незадача – наши бойцы положили их боевиков, но они-то тут не причем, а груз надо доставить вовремя. Всё и разрешилось, а им лететь надо срочно и далеко. Милиционеры ребята были свойские, они прекрасно понимали, что если сейчас они задержат рейс, то потом это затянется надолго. Пока приедет прокуратура, уголовный розыск, а если это с Интерполом связано, то и без СБУ не обойтись – будет это к утру, в лучшем случае. Владимир Иванович, конечно, позолотил ручку их старшему, как без этого и пообещал, что обязательно явится по повестке, если понадобится, а пока за себя оставляет двоих своих орлов. Они всё расскажут и покажут, а им лететь пора. Короче говоря, когда приехала прокуратура, то самолет уже был больше часа в воздухе. Им предстоял длинный перелет сначала до Тюмени, потом Чита и только потом Токио.

Глава 10

 

В кабинет, в лаборатории, где обычно, занимал стол Войтенко, когда приезжал, постучал Ракицкий. Получив разрешение войти, он робко просунул голову в неширокую щель.

– Васильевич, можно?

– Заходи, конечно, что это ты таким вежливым стал? Иногда чуть дверь с петель не слетает, а тут стучишься, разрешения спрашиваешь?

– Станислав Васильевич, а вы чем занимаетесь?

– Да, вот, решил с бумагами разобраться, а то всё некогда, всё в бегах.

– Ну, да и у меня мозги на работу совсем не стоят.

– У тебя? Странно, ты же у нас главный трудоголик.

– Нет, никак! Только подумаю, что я здесь, в подвале с кондиционированным воздухом, в тишине и безопасности, как в бомбоубежище, а они там каждую минуту жизнью рискуют, всё из рук валится.

– Не переживай ты, и не рискуют они жизнью каждую минуту. Они сейчас просто летят и всё.

– Сколько уже можно лететь?

– Да уж не на твоей тарелке. Туда получается, примерно, тысяч девять километров, две посадки с дозаправками, это тоже по часу, если повезет, а то и два, как аэродромные команды сработают, а у них рейс нерегулярный, чартерный. Знаешь, как к чартерам относятся – в последнюю очередь. Средняя скорость у «Чебурашки» будет километров пятьсот, ну максимум пятьсот пятьдесят, мы ж не знаем, сколько у него часов налета, но неновый точно, плюс погода, встречный ветер, вот и считай: часов двадцать наберется. Плюс разница во времени семь часов. Значит, прилетят они в Токио: по нашему в восемь часов вечера, а по местному, по японскому: в три часа утра. А сейчас только девять часов утра… по-нашему, ну, а по-ихнему четыре часа дня.

– Долго еще, я бы лучше с ними полетел или с ребятами монтажниками.

– Тебе приказано быть в резерве при штабе, значит, будь. Приказы не обсуждаются. Толку-то, сейчас бы всё равно болтался в воздухе. Твоим ребятам тоже не очень… чистого летного времени часов тринадцать. До Москвы два, до Хабаровска еще восемь и до Токио, считай три, а плюс время на пересадках. Они, наверное, одновременно и прилетят. Да что тут считать, когда прилетят, тогда и прилетят. Это же дело такое, по метеоусловиям могут быть задержки. Там на Дальнем востоке, знаешь, какие бураны по весне бывают, по четверо суток. Я служил, я знаю, заметет – ничего не видно.

– Какой снег, уже вишни начинают цвести.

– Это у нас абрикосы, вишни цветут, а там, в середине мая пурга, как дунет, мало не покажется. Там они абрикосы, только в банках и видели. Мне один офицер, он из местных был, из Читы, со мной служил, не верил, что на Украине абрикосы растут. Серьёзно. Ты ж Максимка, в физике, конечно дока, а в географии, извини меня, профан. Ты, например, слыхал, что такое Оясио.

– Понятно, что что-то японское, но что, не знаю.

– Объясняю, для особо одаренных доморощенных гениев. Оясио, это так японцы наше Курильское течение называют. У них еще есть Куросио, может, слыхал?

– В школе, наверное, но не помню.

– Так вот Куросио – это южное теплое течение, которое собственно делает климат Японии, поэтому у них на всех южных островах довольно тепло и снег для них там экзотика. Оясио, Курильское – течение северное, холодное, начало своё берет оно в Северном ледовитом океане, проходит вдоль Чукотки, Камчатки, Курил и только возле самого северного японского острова Хоккайдо сталкивается с Куросио. Поэтому у нас на Дальнем востоке так холодно, а у японцев так тепло. У них зима только на Хоккайдо настоящая, иногда снегу выпадает по несколько метров.

– Станислав Васильевич, тебе надо было быть учителем географии, я никогда с таким удовольствием не слушал такую муть.

– Сам ты «муть», просто природу люблю, любую. Вот у нас возле части на Дальнем востоке даже яблоки толком не вызревали. Оно и понятно: в мае еще снег, а в октябре пурга, когда весна непонятно. Только была зима – уже лето и жара под тридцать градусов. В мае снег, а в июне командир гарнизона издает приказ на разрешение ходить без галстуков, тогда еще летней формы и рубашек с короткими рукавами не было. Всего-то лета три месяца нормальных, это с натяжкой. В сентябре уже заморозки, а комары, как призыв меняются, даже чаще – каждые две недели, то одни, то другие, но, что характерно, кусаются все одинаково. Во Владике там конечно, теплее. Во Владивостоке то есть.

– Станислав Васильевич, может ну его. Всё равно работы никакой, поехали к деду Ступаку. Я его на днях видел, он нас так приглашал, так приглашал. Обещал такой клев, что руки болеть будут, рыбу с крючка замахаемся снимать.

– На счет работы ты прав. Я тоже сижу, смотрю в документы, смотрю, а ничего разобрать не могу. Ты же слышал, как наши улетали?

– Так немножко, вы же мне сами и рассказывали, кто еще?

– Камиль, где он черт взялся, хотел отбить самолет вместе с генераторами. Скляренко молодец, со своими орлами, покрошили в капусту всех камилевских. У наших, слава богу, ни царапины. Только техник аэродромный ранен, но не тяжело. Теперь разборки, СБУ вмешалось, опять по той же директиве об энергетических проектах. Охрана-то была с завода и в накладной на груз указано: «Установка бесперебойного электропитания». Так что они теперь весь завод на уши ставят, но у нас там, слава богу, ничего, чисто.

– А резервные генераторы?

– Ефремов, молодец, успел вывезти и спрятать еще ночью так, что на утро уже всё было шито-крыто. Скоро, конечно не отстанут, Мезенцева вспомнят, его таинственную смерть, может, еще до чего докопаются. Ладно, – Войтенко закрыл папку с документами, – что ты там насчет деда Ступака говорил?

– Ждет, очередную небылицу придумывает.

– Ты над ним не смейся, если ты в восемьдесят лет будешь придумывать такие небылицы, то значит, у тебя с головой всё в порядке. Поехали!

Дед Ступак был солидно сдержан, но чувствовалось, что очень рад посетителям. Он как раз работал в небольшом саду рядом с домиком. Деревца были молодыми, но в этом году всё цвело буйно, над расцветшими вишнями, в лучах яркого солнца, шумно роились пчелы. Яблони только собирались зацветать, но почки уже так набухли, что показались розоватые краешки будущих лепестков. Аромат цветущих деревьев перебивал все остальные запахи, поднимал настроение и придавал энергии. Максим тут же вызвался помочь поработать в саду, но дед отказался от такой помощи.

– Не треба, я сам. Мені все одно робити тут нічого. Хлопці приїжджають рибу кормити, так я хоч за садком наблюдаю. Воно ж усяка деревинка уходу требує, так я десь скопаю, десь підсапаю, десь поллю, так і день проходе. Та ти ж мабуть і не знаєш з якої сторони ту сапку держать, – дед разбирал снасти,– а що ви тільки удвох? (укр.)

– В командировке наши коллеги, далеко по делам уехали.

– Діла є діла, а ви надовго, ночувати будете? (укр.)

– Будем, если не выгоните. Рыбки хотим наловить, пожарить, ушицы сварить, да и рюмку другую выпить, тоже не помешает.

– Справні ви хлопці, – повеселел дед, – я ж вам таку юшку зварю, що ви у матінки рідної не їли, а під горілочку піде, як у рідну хату. Ну, а риби наловите, в садок не влізе, вона ж зараз клює, як перелякана, аж гачки відкусює. Та що там її ловить: налив – випив, налив – випив. (укр.)

Дед засуетился, принес снасти, забрал сумки в домик.

– Ви ж тільки вдівайтесь гарненько, а то біля води холодно. Це сонечко тільки для дерев та травички світе, а для людей ще рано. Вітерець, як дуне, зразу до кісток пробирає, а хвороба вона ні до чого ні старим, ні малим. (укр.)

Всё произошло, как предсказывал дед Ступак: рыбу наловили, Станислав помогал её чистить и жарить, а уху дед приготовил сам. Единственного, кого к процессу не допускали – Максима. Оказался он к этому совершенно непригодным, поэтому развлекал разговорами и даже пытался что-то мурлыкать под гитару.

– Трофимович, воды в ставке немного, так всегда должно быть или бывает и больше?

Дед, занятый приготовлением ухи, деловито помешивал большой ложкой в казанке, иногда пригубливал, пробуя на соль и специи.

– Води, кажеш? Так, у цьому році малувато. Снігу було небагато і осінь недуже дощова, а весна сам бачиш, дощів, як кіт наплакав. От раніше, я помню, повені були, настоящі. Як піде вода – греблі рве. Я ще пацаном був, до війни. Снігу було стільки, що по вулиці йдеш, як по тунелю, а потім Паска і сонце, як ушкварить і все потекло. У нас у селі млин був, тільки ж не такий, як зараз на електриці, а настоящій – на воді. Було в нього таке велике колесо і багато ставків, в них воду набирали, а потім відкривали шибери, це ворота такі, для води і гнали воду на колесо, а від нього потім жорнова крутилися і муку мололи. Така, я вам скажу мука була, не те що зараз – пампушки їси, їси і ще хочеться. – Так от же перед війною була така повінь, що всі ставки вже наповнили, а воду усе дівати нікуди – з берегів річка виходить. І так швидко вода бігла, як ото з насосу. Що ж ви думаєте, розкрутилося те колесо, ніхто втримати не може. А до цього колеса був приладжений маховик, здоровенний такий, чавунний, це щоб, коли вода колесо круте, не рвало жорнова, щоб плавно мололо. Цей маховик з колесом і розкрутився, та так розкрутився, що один раз відірвався…(укр.)

– И что? – удивленно спросил Максим.

– Перелетів через річку і усю посадку начисто викосив…, усе село, всю зиму дровами топило. (укр.)

Станислав Васильевич поперхнулся, а Максим отвернулся в сторону и с набитым ртом трясся от смеха, стараясь не обидеть деда.

– Та, ти не смійся, істинно кажу, дуже великий маховик був. (укр.)

– Нет, нет, я не смеюсь, просто никогда в жизни такого не слышал. Иван Трофимович, а говорят, вы раньше и людей лечили?

– Було колись, я вже й забув. Тільки траву кожен рік збираю, а так нікого не лічу. Тут сила потрібна, а в мене, як моя жінка померла, пропала сила.

– Ну, вам жаловаться на силу зря, вы еще молодым фору дадите, я смотрел, как вы с лопатой управляетесь, так куда там мне.

– Я не про ту силу. Щоб людей лікувати треба таку силу мати, щоб людина з могили вставала.

– Ну, это уже слишком, можно что-нибудь попроще.

– Я жінку не зміг вилікувати. Вона сама вже не захотіла жити, а людину з того світу тільки тоді повернути можна, коли вона сама цього хоче, дуже хоче і коли ти цього хочеш. Я хотів, а вона ні. Так і пішла, а я один остався.

– Ну у вас дети есть.

– Діти це дуже гарно, але не те. – Тень грусти промелькнула на лице деда,– людина завжди вмирає тільки тоді, коли вона сама вирішує, що не може жити… тільки тоді.

– И что, вы после этого никого больше никогда не лечили? – Наконец вступил в разговор Станислав Васильевич.

– Нікого, ніколи – сили нема.

– А пробовали?

– Ні, і не хочу.

– А, если попробовать?

– Може, колись і прийдеться. Якщо доживу.

За столом под навесом налили еще по рюмке и замолчали, каждый думал о своём.

===========================

Город Токио очень большой и чаще всего совсем не такой, каким его представляют большинство людей живущих на земном шаре. Он абсолютно японский: с многовековыми традициями, минимумом мебели, кухней риса и рыбы и железной упорядочностью жизни. И уже очень европейский: с небоскребами вместо одноэтажных домиков со стенами, оклеенными рисовой бумагой, с рыжим цветом волос у девушек, с летящими поездами JR по монорельсам и романджи – латиницей, затесавшейся среди иероглифов в указателях и объявлениях.

Последние дни, проведенные Мари и Кирпоносом в Японии были для них очень напряженными. Они всё же старались выкраивать время на катание на речном трамвайчике от искусственного острова О-Дайба к Радужному мосту и дальше к статуе Свободы. На гуляние в парке у Императорского дворца, где каждый росток, цветок, листочек бережно уложен именно на то место, куда его поместил художник и время растворяется, становясь тягучим и медленным, как шоколад в рекламных роликах. Все эти красоты, а также идиллия любования незабываемым закатом, когда ярко красный солнечный шар теряется среди частокола небоскребов, постоянно искажались психологическим давлением, исходящим от людей, которые неотрывно следовали за Кирпоносом и Мари.

Ситуация очень напоминала Черногорию, тогда они также убивали время под надзором наблюдателей. Суть ситуации, была совершенно иной: тогда контроль был за Виталием, а сейчас нет. Охранники Кирпоноса, а их у него здесь было всего два, каждый день замечали новых «топтунов», причем слежка велась очень квалифицированно и многими группами, так что, вероятно, всех следящих Кирпонос и не знал, только догадывался, кто эти люди, кого представляют.

Они не проявляли никакой агрессии, в этом не было, наверное, смысла. Все ждали развития событий. Виталий нервничал: остались считанные часы до прилета Славина и Скляренко с генераторами, а переговоры до сих пор не завершились.

Кирпоносу в сложившейся ситуации оставалось сдаться японцам со всеми своими людьми и генераторами. Это был не лучший вариант. Но вариант, когда его с этими генераторами вывезут в неизвестном направлении и с неизвестными намерениями, был еще хуже. Дело в том, что он действительно не представлял себе, кто эти люди, которые проявляют такой повышенный интерес к его скромной персоне. Вариантов было огромное количество. Он ждал Скляренко, он на него надеялся, ему казалось, что тот сможет защитить и его с Мари и проект.

Поздним вечером, уже совсем стемнело, Мари стояла у огромного панорамного окна в номере отеля и любовалась ночным городом. Виталий сидел в кресле и просматривал документы, периодически обращаясь к ноутбуку. Требовательно зазвонил мобильный телефон на журнальном столике перед Кирпоносом. Аппарат был новым и непривычным для Виталия, в Японии не работают мобильные телефоны европейского стандарта, поэтому он, сначала, немного удивленно рассматривал дисплей и только после этого включил прием. Звонил Аритомо Такахаси.

– Здравствуйте, мистер Кирпонос. Есть проблемы, нам необходимо срочно встретиться, – не по-японски прямо сообщил японский дипломат.

– Здравствуйте, мистер Такахаси, рад вас слышать. Насколько срочно? – Виталий Дмитриевич старался быть предельно вежливым.

– Немедленно, вы знаете где, – голос Такахаси был раздражен.

– Вы не будете против, если я приеду на встречу с Мари?

– Я всегда рад встрече с ней.

Виталий положил мобильный телефон на стол и посмотрел в сторону Мари:

– Звонил наш друг.

– Аритомо-сан?

– Да, просит срочно приехать к нему, проблемы.

– Я поеду с тобой.

– Конечно, я согласовал протокол встречи, становлюсь таким правильным, аж противно, – последние слова он сказал по-русски.

Аритомо Такахаси был сосредоточен и даже угрюм:

– Мистер Кирпонос, я должен вам сообщить, что встреча, с премьер-министром, назначенная на завтра не состоится.

Кирпонос дернулся, чтобы встать, но рука Мари мягко вернула его на место.

– У вас большие проблемы, мистер Кирпонос, буквально час назад к японскому правительству обратился представитель британского правительства, правда неофициально и только это позволяет мне приватно разговаривать с вами, и конечно, потому, что Мари для меня, как дочь и я не хочу, чтобы у неё были неприятности. Кроме того, тон обращения, очень не понравился премьер-министру. Они, очень бестактно, предложили нам… арестовать вас. При этом, не предоставив никаких достоверных доказательств вашей неправомерной деятельности.

Кирпонос пытался оставаться спокойным, и молча, выслушивал Такахаси, рука Мари на его руке, очень легкая, твердо сдерживала его порывы.

– Кроме того, – продолжал Такахаси, – нам предложено арестовать самолет АН-72, украинских авиалиний, вместе с его экипажем, пассажирами, а главное грузом. Британское правительство любезно предложило нам свою помощь в проведении экспертизы назначения и опасности того прибора, который через несколько часов приземлится на японской земле. Как утверждают британские спецслужбы, он представляет огромную опасность, как для нашей страны, так и для всего мира в целом. Это приспособление может служить оружием террористических организаций и как пример, они приводят недавний случай разбирательств между конкурирующими группами экстремистского направления, произошедший в аэропорту украинского города Одесса, яблоком раздора в котором служил, как раз упомянутый прибор. В результате этого инцидента один человек был ранен, десять погибло. Британские спецслужбы утверждают, что на протяжении ряда лет, они ведут наблюдение за деятельностью этой террористической организации, руководит которой…, по их мнению…, некий гражданин Великобритании Виталий Кирпонос.

Мари крепче сжала руку Виталия, Такахаси замолчал. Во время разговора, он раздраженно расхаживали по комнате, куда были приглашены Мари и Кирпонос, сейчас остановился и внимательно посмотрел за окно, как будто там можно было найти выход из сложившейся ситуации.

– Они очень боятся вас, я в этом уверен и не только британцы. Была бы их воля, они бы сбили этот самолет, где-нибудь над морем и нашли, как обычно, козлов отпущения. Вас обвинили бы во всех смертных грехах или просто произошел бы несчастный случай и пышные похороны успешного бизнесмена, но они бояться трогать «это». Вы мне можете сказать почему? – Аритомо Такахаси закончил свои хождения и сел напротив Виталия.

– Могу, но больше всего они боятся не того, что в самолете, а другого. Господин Такахаси, вы помните, сколько стоил баррель нефти совсем недавно, пятьдесят-шестьдесят лет назад?

– Примерно, да.

– Осмелюсь напомнить, что в совсем неспокойные и неблагодушные тридцатые-шестидесятые годы баррель нефти стоил 1-2 доллара. После топливного кризиса семидесятых он стал стоить почти сорок долларов, сегодня он стоит больше ста. Даже с учетом инфляции и прочих финансовых компонентов это огромные прибыли. Элементарно сравнить рост цен на другие товары и рост цен на энергоносители.

Они боятся не конкретно «этого», что летит в самолете. Что «оно» взорвется, пострадают люди, как сейчас очень любят рассуждать, пострадает экология. Нет, они боятся, что нефть, через год, снова станет стоить доллар и это, если вы очень тщательно обработаете покупателя, то есть всучите ему товар, который уже никому не будет нужен. Вы меня понимаете?

Американцы далеко не дураки и я думаю, что они тоже вплотную подошли к решению задачи по получению энергии квантового вакуума или как еще говорят – энергии поля нулевой точки. Через полгода, может быть год у них тоже будет «это» – то, что сейчас летит в самолете. Но что делать с углеводородами, которых на планете еще достаточно много? Их становится всё меньше, но денег, получаемых за них, от этого меньше не становится, их становится больше.

Начиная с двадцать первого века, этот рынок перестал быть просто рынком товаров. Цена на нефть стала финансовой переменной, такой же, как валютный курс, цена на золото, котировки ценных бумаг. Все эти переменные взаимосвязаны и колебания валютного курса оказывают гораздо больше влияния на цену нефти, нежели увеличение или снижение объема её добычи. Теперь это финансовый инструмент, на котором зарабатываются миллиарды. Товарный эквивалент продаваемой сырой нефти составляет почти четыреста миллиардов баррелей. Умножьте это на существующий биржевой курс и вы поймете цену вопроса.

Господин Такахаси, насколько мне известно, вы не занимаетесь нефтяным бизнесом, но, наверное, даже для вас страшно, что будет, если вся эта система рухнет. Мне тоже, но вам также страшно, если завтра придет новое землетрясение и за ним накатит цунами и разрушит не одну Фукусиму, а десять таких, же и вся Япония погрузиться во тьму и хаос.

У вас есть выбор, сидеть и бояться финансовых катаклизмов, которые так или иначе будут потрясать наш мир в большей или меньшей степени, с «этим» или без «этого». А еще больше бояться энергетической ямы, в которую всё больше будет погружаться Япония. Самое страшное в этом, для Японии, вы не можете предугадать, когда придет тот момент и наступит хаос. Вы зависите от стихии, хотя финансовый рынок это тоже стихия.

– Что же предлагает мистер Кирпонос?

– Я предлагаю спасение Японии, притом почти даром.

– Бесплатный сыр известно, где находится.

– Правильно, поэтому не даром, а почти даром: за один миллиард американских долларов.

– Это громадная сумма.

– Вот видите, а вы говорите, сыр бесплатный. Хорошо, вам, как первому покупателю, я делаю пятидесяти процентную скидку.

– Вы мне нравитесь, Виталий. Вы находитесь в безвыходной ситуации и торгуетесь на равных.

– Я в безвыходной ситуации? У меня по всему миру рассредоточены еще двадцать восемь точно таких же агрегатов и если вы откажетесь от приобретения, то список покупателей вами не ограничивается. Более того, я вам открою информацию и, это только исходя из моей большой симпатии лично к вам и того, что вы очень значимый человек в жизни Мари, матери моего будущего ребенка. Непосредственно сейчас мои ближайшие друзья, коллеги ведут аналогичные переговоры с правительствами других стран. Сейчас этот товар, как горячие пирожки. Спешите купить. Страшновато конечно немного, начинка неизвестная, но очень вкусно.

– Вы блефуете, это неправдоподобно.

– Аритомо-сан, я потерял полгода, только для того, чтобы сделать ситуацию управляемой. Генератор, как изделие, был готов еще в ноябре, но мне требовалось время, чтобы довести количество товара до тридцати единиц и одновременно или почти одновременно предложить его на рынке. Сейчас уже неважно, долетит наш самолет до Токио или не долетит, даже если я пропаду без вести навсегда – процесс уже не остановить. В этом проекте задействованы сотни людей. Прогресс, хоть и страшная, но великая штука. Его можно только приостановить на какое-то время, но остановить, не может, ни один самый могущественный в мире человек или государство. Открытия – это не просто придумка какого-то человека, они не появляются просто так, они появляются, как потребность общества. Сейчас потребность общества в новой, практически неограниченной энергии.

– Хорошо, но мы даже толком не знаем, что покупаем и самое главное насколько это опасно. С нас достаточно опыта атомной энергии и вы хоть и храбритесь, но знаете, что по сути дела этот груз – это контрабанда.

– Не будьте ханжой Такахаси, когда вершатся великие дела, говорить о формальностях просто неприлично. В отношении безопасности, то могу вас заверить на словах, а мои специалисты более подробно изложат вашим физикам нюансы физических процессов. Но коротко, можно сказать, вот что: существующая энергия квантового вакуума некогерента, то есть, её колебания не согласованы. Наш генератор коррелирует эти колебания, грубо говоря, направляет их в одном направлении и в нужной фазе. Это корреляция, согласование позволяет использовать энергию, как упорядоченные колебания. Самостоятельно эти колебания не коррелируются и отсутствует процесс лавинообразного расширения, как при цепной ядерной реакции. То есть, как только отключается прибор, согласовывающий колебания, энергия затухает и становится рассеянной, невидимой, как например, сейчас вокруг нас. Кроме того после этого не остаётся никаких радиоактивных частиц и прочей гадости, как после ядерной реакции.

– Но ведь у вас был случай взрыва лаборатории? Это нам достоверно известно.

– Мистер Такахаси, давайте будем до конца честными, я перед вами весь открылся. Нет у вас никакой достоверной информации по взрыву лаборатории, если речь идет именно о том взрыве, который однажды имел место в нашей лаборатории. Этот взрыв не имел никакого отношения к проекту квантового генератора. Всё намного прозаичней, просто у меня есть один очень умный сотрудник, практически гений, но, как все гении он очень рассеян и забывчив. Он занимается еще одним проектом, я надеюсь вас вскорости удивить его результатами. Так вот он включил один небезопасный прибор. Опыт поставить ему очень хотелось, и уехал к стоматологу, у него зуб заболел. Прибор продолжал работать без надзора, перегрелся и случился взрыв. Но это я вам говорю, по большому секрету, я надеюсь, наш разговор не записывается?

– Нет, конечно, мы же солидные люди.

– Отлично. У меня есть предложение, чтобы не было никаких неожиданностей и чтобы успокоить ваших коллег из Британии и США, вы берете под охрану самолет, его экипаж, пассажиров и конечно груз. Затем вы даете моим специалистам точку подключения и мы демонстрируем в течение четырех часов, при желании можно больше, как, совершенно не напрягаясь, японские потребители получают две тысячи мегаватт мощности. За демонстрацию я денег не беру. Ваши специалисты подтверждают факт получения электроэнергии, и мы подписываем контракт.

– А, если мы откажемся и конфискуем груз, а пассажиров арестуем, как контрабандистов?

– А, зачем? Вы, что враги себе? Так вы получаете шанс на лучшую жизнь, практически ничем не рискуя. В противном случае вы остаетесь один на один со своими фукусимными проблемами и ждете Армагедонна. Только в этой последней битве добра со злом, боюсь, у вас будет не очень много шансов на победу.

– Описываете вы очень заманчиво, но это только слова. Наши специалисты обследуют генераторы.

– Пожалуйста, я к этому, как раз и стремлюсь. Только разбирать я ничего не дам.

– Вы вряд ли можете диктовать условия.

– Это спорный вопрос. Мне кажется, что вам будет не очень приятно узнать, но в каждом генераторе, специально для особо любопытных, встроен прибор самоуничтожения. Очень тихо, без всякого ущерба для окружающих, он сплавляет в единый бесформенный слиток внутренности генератора. Мы дадим осмотреть всё, что захотят ваши специалисты, даже объясним некоторые принципы, чтобы, когда мы уедем, они могли спокойно эксплуатировать прибор. Идея достаточно проста, хотя в какой-то степени безумна. Всякое гениальное открытие на определенной стадии развития цивилизации кажется безумным.

– Похоже, вы продумали почти все варианты ситуации и меня почти убедили, но вы, же понимаете, что я не премьер-министр и даже он в одиночку не сможет решить вопросы такого уровня, особенно финансовые.

– Я не прошу вас или уважаемого господина премьер-министра решать означенные вопросы единолично и немедленно. Я прошу дать нам возможность показать все преимущества генератора, а после этого мы обсудим организационные и финансовые условия. Конечно, как вы может покупать «кота в мешке»? Поймите, я не террорист и не фанатик, желающий сделать Японии плохо. Я хочу дать людям бесконечную энергию и на этом заработать немного денег. Моя страховка вот – Мари и наш будущий ребенок. У меня никогда в жизни не было детей, теперь у меня есть надежда, что я стану отцом. Как вы считаете, я выгляжу идиотом? Я могу рисковать самым ценным и святым в моей жизни?

Такахаси неуверенно посмотрел на Мари:

– Это правда?

– Да, Аритомо-сан. Уже здесь я снова была у врача, мне сказали, что у нас будет мальчик.

– Мари, ты мне ничего не говорила, что будет мальчик, – ревниво вмешался Виталий.

– Зачем тебе обнадеживать, а вдруг врач ошибся и будет девочка, ты расстроишься.

– Не ошибся, здесь в Японии, знаешь какая техника.

Такахаси улыбнулся, точнее на его всегда непроницаемом лице, появилась тень улыбки, но для него и это было много.

– Мистер Кирпонос, не всё зависит от меня, но я склонен вам доверять и конечно Мари. Я очень рад за тебя, моя девочка, думаю, что всё будет хорошо.

– Спасибо, господин Такахаси.

– Всё равно, самолет будет взят под охрану нашими силами самообороны. Я очень надеюсь, что ваши люди будут вести себя спокойно и с пониманием. Я немедленно добьюсь, аудиенции у премьер-министра и попытаюсь его убедить, в целесообразности продолжения сотрудничества с вами.

Глава 11

– Как ты думаешь, ему можно верить? – Кирпонос и Мари возвращались по ночному рассвеченому Токио к себе в отель.

– Мне кажется, да, во всяком случае, Аритомо-сан – это последний из японцев, которому я могу не поверить.

– Мне тоже кажется, что он достаточно искренен, но он человек подчиненный и не всегда может действовать согласно собственным принципам. Мари, сейчас я тебя отвезу домой, в смысле в отель и ты будешь там отдыхать. Старайся никуда из номера без надобности не выходить. Володя будет по соседству и в случае чего придет к тебе на помощь, а я поеду встречать наших ребят в аэропорт.

– Я с тобой.

– Нет, Мари, вот только тебя там, и не будет хватать. В твоем положении нужно больше отдыхать, а не ездить с сомнительными типами на стрелки. Я же вижу, что ты устала сегодня за целый день.

– А ты не устал, ты посмотри на себя, синие круги под глазами, дышишь тяжело. Тебе надо отдохнуть, а еще лучше подлечиться.

– Со своим здоровьем я как-нибудь разберусь, хотя за заботу спасибо, но у нас военное положение и приказы не обсуждаются. Приказано спать, значит, спать. Тебя сейчас бы вообще куда-нибудь в деревню, на парное молоко. Ты когда-нибудь пила парное молоко?

– Нет, а как это?

– Эх, дитя цивилизации! Парное молоко, это если коровку только что сдоили и сразу пьешь. Оно еще теплое, от него парок идет, поэтому и называют парное.

– Но это же, наверное, не гигиенично. Его нужно обработать от вредных бактерий, и оно вероятно слишком жирное. Его нельзя пить.

– Ты знаешь, в русской классической литературе есть такой автор Александр Грибоедов?

– Да, знаю, я изучала русскую классическую литературу.

– Он написал комедию в стихах: «Горе от ума» – твой случай.

– В каком смысле?

– В прямом.

В кармане Кирпоноса раздался зуммер телефона, звонил Такахаси:

– Мы решили предпринять некоторые меры по усилению секретности операции. Ваш самолет должен был совершить посадку в аэропорту Нарита, а мы его направим в аэропорт Ибараки, это не далеко, но там мы его укроем от лишних любопытных глаз и обеспечим достаточную охрану.

– Насколько мне известно, Ибараки это военно-воздушная база, только называется она Хякури.

– Ибараки это гражданский аэропорт, только он пользуется посадочной полосой Хякури.

– Я хотел сказать тоже самое, гражданский аэропорт на территории военной базы. Это конечно детали, но я бы хотел знать, наши договоренности остаются в силе или мы попадаем в лапы вашей армии?

– Я делаю всё возможное. Вам надлежит прибыть в Ибараки не позднее трех часов утра, чтобы лично встретить ваш самолет во избежание эксцессов. Я надеюсь, вы дали соответствующие инструкции своим сотрудникам, находящимся на борту?

– Инструкции они получат на месте. Я их встречу, они будут выполнять все мои команды, но только мои. Вы меня понимаете? Любое отклонение от договоренностей повлечет за собой уничтожение приборов.

– Вы мне угрожаете?

– Ни в коем случае, я просто формализую наши договоренности. У нас было очень мало времени обсудить детали.

– С вами трудно работать.

– Это только на первый взгляд, на самом деле, многие испытывают от работы со мной большое удовольствие.

– За вами приедет автомобиль наших сил самообороны, в час ночи. Главным будет офицер Такаси Като. Он объяснит всё, что вам нужно будет сделать.

– Не хотите ли вы сказать, что я буду арестован?

– Нет, просто вам необходимо будет выполнять некоторые рекомендации офицера Като. Вы должны поехать один, без кого-либо, на автомобиле, который вам будет предоставлен.

– Уважаемый, господин Такахаси, при всем моем уважении к вам и уважении Мари, я могу вам сказать только одно: если вы хотите быть первыми в области энергетики, то вам необходимо следовать моим рекомендациям. Иначе вы получите, как говорят у нас, только дырку от бублика или не знаю, как там говорят у вас в Японии. Я поеду на автомобиле, который мне предоставят, но с помощником, можете называть его телохранителем. Мне так будет спокойнее.

– Ваше вызывающее поведение может очень дорого стоить.

– Пока вы будете выдумывать свои рекомендации, такие страны, как Италия и Франция получат эту технологию. Они видимо, не столь послушны своим старшим братьям, я имею в виду США и Британию и мнимый терроризм, раздутый американцами до глупости, им не настолько страшен. У их политиков меньше мнительности. Так что обещаю допустить ваших физиков и других специалистов для осмотра генераторов, но, ни один вооруженный человек не должен подойти к прибору ближе, чем на десять метров. Охрана должна осуществляться только по периметру.

– Вы не оставляете мне другого выхода.

– Как вам будет угодно. Ровно в час жду вашего Като,– связь разъединилась.

– Ты его разозлил, – Мари слышала обрывки разговора.

– Ничего, эмоции должны взрыхлить их интеллект и решительность. Терпеть не могу действовать под чью-либо диктовку.

– У них сила.

– Кто тебе сказал? При желании мы разнесем эту силу вместе с аэропортом.

– Это уже будет терроризм.

– А не надо меня злить, так разговоры не разговаривают.

– Успокойся, пожалуйста, Вит, ты меня пугаешь.

– Вот этого не надо. Всё спокойно. Сейчас моя девочка ложится в кроватку, я могу даже сказку на ночь рассказать, надо же привыкать. Сначала я научусь читать сказки маме, а потом малышу. И ты спишь спокойненько и тебе сняться хорошие добрые сны, не знаю, розовые, наверно. Поверь мне, всё будет хорошо, не просто хорошо, а отлично. Веришь?

=========================

Ровно в час ночи в дверь отельного номера раздался тихий стук. На ручке двери висела табличка: «Просьба не беспокоить». Коренастый мужчина в военной форме, сначала рассматривал её, но затем решился тихонько постучать, ситуация становилась нештатной. Дверь никто не открыл, но рядом, справа раздался чей-то голос: «Не надо стучать, там спит девушка, можете разбудить». Кирпонос одетый по вечернему тепло, стоял в нескольких метрах: в куртке и ботинках на толстой подошве, на голове бейсболка.

– Меня зовут Виталий Кирпонос, а это мой помощник, – сказал по-английски Виталий Дмитриевич, за спиной возвышался его вечный телохранитель Игорь.

– Такаси Като, – офицер церемонно по-японски поклонился.

– Кто вы по званию?

– Нито рикуса.

– Ты что-нибудь понял? – сказал Кирпонос по-русски и обернулся к Игорю, тот только сдвинул плечами.

– Это примерно соответствует русскому званию подполковника, – пояснил Като, с акцентом, но на достаточно понятном русском языке.

– Понятно, – несколько удивленно протянул Виталий Дмитриевич, – вот видишь, Игорь, я тебе всегда твержу, учи языки. Ты запомнил?

– Нито рикуса.

– Правильно, по-нашему почти полковник. Очень приятно. В дорогу, господин подполковник.

До аэродрома ехали довольно долго: более часа, несмотря на то, что ночью интенсивность движения была совсем небольшой, и пробок не было. Подполковник Като вел себя спокойно и даже не очень возражал, против присутствия Игоря. Кирпонос задал несколько малозначимых вопросов, Като отвечал коротко и без всякого энтузиазма. Всю остальную дорогу проехали молча. Они подъехали к перекрестку, прямо вдали, в метрах пятистах виднелось освещенное здание аэровокзала и большая стоянка автомобилей, но они повернули налево и ехали еще около десяти минут, объезжая аэродром с севера, пока не уперлись в военный пост со шлагбаумом. Като показал часовому с автоматом пропуск, и они выехали прямо на бетонку стоянки самолетов. Кирпонос насчитал тридцать восемь боевых самолетов, два транспортных и три вертолета. Самолета с желто-синим флагом на киле на площадке не было.

Подполковник на своем родном гортанном языке что-то спросил по телефону, удовлетворенно кивнув, сказал: «Через десять-пятнадцать минут они совершат посадку». Слева со стороны ангаров вышел строй автоматчиков, Виталий прикинул: примерно два взвода. Строй проследовал вдоль самолетов и остановился напротив свободной площадки.

Кирпонос вышел из машины и подошел к Като:

– Господин подполковник, разрешите я вас так буду называть? – Като достаточно высокомерно кивнул, – я напоминаю, что с любыми людьми из самолета напрямую общаюсь только я. С членами экипажа, с группой сопровождения и специалистами, всё общение только через меня.

– У меня есть другие инструкции, я должен организовать охрану и проверку.

– Правильно, охрану и проверку. Только охрану по периметру стоянки самолета, а проверку силами японских физиков и другого технического персонала. Ни один военный не должен подойти ближе, чем на десять метров к самолету, а спецам я всё, что их интересует, покажу сам.

Такаси Като холодно посмотрел на этого невысокого, но очень наглого человека, который, по-видимому, считал себя здесь главным. И гортанно резко отдал команду автоматчикам, те сделали не совсем понятное строевое движение.

Всё громче слышался звук снижающегося самолета, прошло несколько минут, и Кирпонос увидел Ан-72, катящийся по полосе. Звук двигателей изменился и самолет, прокатившийся в самый конец ВПП, повернул дважды налево и уже подъезжал к тому месту, где его ожидали: Кирпонос и строй японских солдат во главе с решительно настроенным нито рикуса Такаси Като. Глядя на каменное лицо японца, Виталий Дмитриевич понял, что пора действовать. Силы были немножко неравные: автоматов у них было раз в пятьдесят больше, но подмоги ждать неоткуда. В таких случаях Виталий с юности поступал, так как в уличной драке: всегда лез вперед первым. Двигатели шумели громко и пока они не остановились, он подошел вплотную к нито рикуса, взял его за третью с верху пуговицу и внятно по-русски сказал:

– Послушай, подполковник, если твои орлы, – он мотнул головой в сторону солдат, – приблизятся к самолету без моей команды, хоть на шаг, я уничтожу груз. Мне терять нечего, а отвечать придется тебе. Ты не то, что без погон, ты без штанов останешься. Эх, жаль, что я японского не знаю, но я думаю, ты и так понял?

Двигатели остановились, и над полем нависла относительная тишина.

– Ну, я пошел, подполковник, а вы все на месте и не надо самодеятельности... Эх, всё-таки жаль, что японского я не знаю!

Кирпонос не спеша подошел к самолету, в окошке рядом с пилотом он увидел настороженное лицо Скляренко. Он помахал ему рукой и закричал: «Ворота-то откройте». Рампа медленно отъехала, и Кирпонос вошел в брюхо лайнера. На него смотрел десяток встревоженных физиономий.

– Здравствуйте, ребята, с приездом вас на гостеприимную японскую землю. Всем оставаться на своих местах до команды, сохранять спокойствие и хороший аппетит. Нас охраняют доблестные силы самообороны Японии. В контакт ни с кем из чужих не вступать, все вопросы задавать мне лично или командиру Скляренко. Сейчас я ему выдам необходимые инструкции.

Кирпонос поздоровался за руку со Скляренко и Славиным и позвал их выйти на бетонку перед самолетом. Появление людей на рампе, солдатами по кругу оцепившими самолет, было воспринято спокойно.

– Значит, так ребята, ситуация под контролем, но напряженная. Особенно внимательно надо следить за тем вот перцем, с красивым пистолетом. Это подполковник Като, он у них главный от военных. Типичный дубовый вояка, самурай. Приказ у него расплывчатый, но я добился, чтобы, ни один военный не подходил ближе десяти метров к самолету. Пригрозил, что уничтожу груз, кстати, это как, реально?

– Без проблем, но надо находиться непосредственно около генератора.

– Вот и организуйте, чтобы там, кто-нибудь постоянно находился, на всякий случай. Насколько я понимаю, сейчас должны подъехать физики или инженеры, кто их знает. Во всяком случае, мы должны им показать генератор, можно даже кое-что объяснить. Главная задача, чтобы они доложили, что это не бомба и вообще прибор не представляет опасности, как оружие поражения. Это твоя задача Сергей, убеждай их, как хочешь, соловьем пой, но они должны дать добро на экспериментальное подключение к сети электроснабжения. Ты, Володя, смотришь в оба и обеспечиваешь безопасность, только одно условие: оружие не применять, даже если нас будут арестовывать. В этом случае наша главная защита: уничтожение генераторов.

В кармане у Кирпоноса снова задребезжал телефон, снова звонил Аритомо Такахаси.

– Как у вас дела, господин Кирпонос?

– Всё идет по плану, самолет приземлился, груз на месте. Жду ваших специалистов для осмотра.

– Хорошо, мы уже подъезжаем. Наши добрые союзники потеряли вас из виду и очень нервничают. По моим сведениям нашего премьер-министра хотят вызвать на прямую телефонную связь сразу два высокопоставленных лица с обоих берегов Атлантического океана, тема именно ваша. Как вы понимаете положение очень серьезное, два самых высокопоставленных лица. Он сделал ударение на слове «самых». Сейчас ночь и никто поднимать с постели премьера не будет, слава богу, не война, но поутру, после завтрака, разговор состоится. Я боюсь, что премьер может не выдержать натиска с двух сторон. К моменту этого разговора у нас должно быть точное понимание ситуации с прибором: его безопасность, его полезность, его перспективность. Поэтому я решил, лично принять участие в этом. Для окончательного решения вопроса у нас максимум пять часов.

– Аритомо-сан, позвольте мне вас так называть, у меня нет слов, выразить вам всю признательность за ваши мудрые действия. Обещаю, я вас не подведу.

– Именно это я и хотел от вас услышать. Не предпринимайте никаких поспешных действий, мы будем через полчаса.

Кирпонос немного успокоившись, решил поделиться спокойствием с Като. Он весело подошел к подполковнику, у которого на лице была выписана такая же степень ответственности, как будто он стоял на посту у главных ворот императорского дворца, накануне начала мировой войны.

– Господин подполковник, менее чем через полчаса сюда прибудут специалисты, для осмотра груза, а самое главное советник премьер-министра, который и возьмет на себя всю тяжесть ответственности. Так что, если всё пройдет нормально быть вам полковником, как это будет по-японски?

– Итто рикуса.

– Симпатично звучит. Солиднее. Так что старайся, есть возможность продвинуться.

Кирпонос пошел к самолету. Славин и Скляренко напряженно ожидали распоряжений.

– Значит, так. Не теряем времени и начинаем распаковывать генераторы. Освобождаем их для свободного осмотра и на поддонах выкатываем из самолета.

– А, если эти, – Скляренко показал на строй автоматчиков, – начнут дергаться, в самолете, как-то спокойнее.

– Выкатываем, выкатываем. У нас на всё про всё от силы пять часов. Тут в дело пошла тяжелая артиллерия, в лице президентов и премьер-министров. Штатники и британцы решили придавить японского премьера, чтобы он из нас сделал террористов и для начала хотя бы арестовал, а генераторы конфисковал, как контрабанду. Так что шевелись пехота, нам надо успеть показать, что эта штука вещь полезная, как посудомоечная машина на кухне.

Когда из чрева самолета начали выползать поддоны, с матовобелыми металлическими ящиками Като подал команду, и солдаты взяли оружие наизготовку. Кирпонос не обращал внимания на это и сам помогал вывозить на бетонку генераторы. Като еще несколько раз рявкнул, громко и грозно. Виталий Дмитриевич, собственноручно вывозя генераторы на поле, сокрушенно выдал в ответ на резкие команды будущего полковника:

– Ну, до чего он нудный, я же сказал, спокойненько и не дергайся, а он орет, как петух, что бедных курочек потоптал, еще бы знать, что он там орет. Говорила мне мама: учи иностранные языки, не слушал я старших.

Строй солдат ощетинился стволами. Скляренко тоже помогал выкатывать поддон, искоса наблюдая за действиями японцев.

– Виталий Дмитриевич, еще чуть-чуть и они стрелять начнут.

– Не начнут, а что делать, если нам место надо чтобы распаковаться? Что мне строй отодвигать? Тогда точно палить начнут.

На бетонное поле выехало три больших автомобиля. Они подъехали прямо к строю солдат. Из первого, не заботясь о своей солидности, быстро выскочил Аритомо Такахаси. Кирпонос направился ему навстречу, путь ему преградил ствол автомата, направленный прямо в грудь. Он хотел обратиться к подполковнику Като, но тот подскочил к человеку в военной форме и вытянувшись по стойке смирно громко докладывал. Тогда Кирпонос, глядя прямо в глаза автоматчику, взял двумя пальцами левой руки за конец ствола и мягко отвел его в сторону, другой рукой он прожестикулировал, показывая в сторону Такахаси, так, что сразу стало ясно, что он сказал, хотя и по-русски: «Извини, брат, очень надо».

– Доброе утро, господин Такахаси, – небо на востоке действительно начало светлеть.

 

==============================

Хитрая нация, эти японцы, одним выстрелом сразу двух зайцев ухлопать хотят, – говорил Скляренко, стоя вместе со Славиным на балконе небольшого двухэтажного здания, стоящего на холме. Впереди, вдалеке было видно море, перед ними расстилалась долина мутной реки, впадающей в это море.

Что ты имеешь в виду? – нехотя отвечал Славин.

– Они нас сюда притянули для чего? Для того чтобы испытать генераторы. Правильно? Правильно. Если они будут нормально работать, то им очень хорошо – дармовая электроэнергия, подстанция всё равно простаивает, а если генераторы рванут, то здесь, хуже уже вряд ли будет. Цунами, землетрясение, Фукусима здесь и так натворили всё, что только можно придумать плохого. Полная страховка, беспроигрышная ситуация. Кроме того, кто нас будет здесь искать, в закрытой зоне?

– Мы не в самой зоне, отсюда километров сорок до АЭС, а зона двадцать. Хотя, наверное, ты прав, но, сколько нас здесь держать будут? Генераторы работают уже, – Славин посмотрел на часы, – третьи сутки, никаких нареканий и сбоев, чего им от нас еще надо?

– Большая политика, Серёжа, ты заметил, что ни в прессе, ни по телевидению, до сих пор ни одного сообщения об этом. Торгуются они там,– он показал пальцем вверх,– решают, под сукно всё это дело положить и нас вместе с ним или пустить в ход. Делиться ни с кем они не хотят, а знают, пока Кирпонос здесь, есть надежда, что дело не выплывет наружу. – Он помолчал, потом без особой связи сказал, – а на Украине сейчас праздники, Первое Мая. Я после праздника – Нового года больше всего в детстве любил Первое Мая – весна, радостно как-то. Оркестр духовой играет, парад, демонстрация, детям конфеты, мужики по «банке», щедрые все. Помнишь, были такие конфеты «Гулливер»? Большие, вкусные, такие сейчас не делают.

– Мне больше нравилась шоколадка «Аленка» или «Русские сказки».

– Надо, что-то делать, – без перехода продолжил Скляренко, – где шеф, надо с ним посовещаться, а то «вечер перестает быть томным».

– Где тут будешь совещаться, они же слушают нас, даже в туалете?

– В туалете, я как раз и не собирался. Да, чтобы вы без меня делали, пошли искать шефа.

– Чего его искать, вот он, – Славин повернулся к двери на балкон, где появился Кирпонос.

– Виталий Дмитриевич, есть дело лет на десять-двенадцать не больше, на высшую меру не потянет точно.

Кирпонос поднес указательный палец к губам, предупреждая, что могут прослушивать.

– Да, нет ничего криминального, просто предлагаю выпить, сегодня же Первое Мая, день международной солидарности трудящихся. Потребуем у нашей охраны ящик нашей водки, я их «мачмалу» пить не собираюсь, и отпразднуем родной праздник по-настоящему, по-нашему.

Во время всей этой тирады Скляренко жестами показывал, чтобы Кирпонос следовал за ним. Они спустились на два этажа ниже в подвальное помещение.

– Вот, здесь можно говорить без опаски, если честно я этим японцам удивляюсь. Мобильные телефоны не отобрали, даже не обыскали ни разу, телевизор – пожалуйста, газетки свежие, даже на английском языке. Странное у нас, однако, заточение.

– Они всё еще не хотят с нами окончательно портить отношения, – ответил Кирпонос, – я же сказал Такахаси, что мы, в случае необходимости, можем уничтожить генераторы даже на расстоянии так, что точно технологию скопировать у них не удастся, а люди здесь только технический персонал. Извини, Сережа, я сказал, что все здесь знают, только где располагаются кнопки, но разработками не занимались.

– Какие извинения, Виталий Дмитриевич, если бы они знали о моей настоящей роли, то я бы сейчас с вами не готовился к празднованию Первого Мая, а давал показания. А на счет уничтожить генераторы на расстоянии, раньше надо было думать, сейчас поздно. Они нас к ним подпускают только на пару метров, боятся, чтобы мы не ткнули, куда не следует.

– Они об этом могут только догадываться, а мы должны поддерживать эту иллюзию, как можно дольше, так что насчет празднования?

– Праздновать мы, конечно, будем, но я, если честно, позвал вас сюда по другому поводу, – Скляренко сделал таинственное лицо.

– Ладно, колись, что ты там придумал, – нетерпеливо сказал Кирпонос.

– Выбираться отсюда надо, – ответил особист.

– Очень свежая мысль, – скривился Виталий Дмитриевич, – всю ночь не спал, наверное, пока пришел к такому выводу?

– Предыдущую, кстати, тоже, но, сейчас, не об этом. Если вы забыли, то напомню, что из Хабаровска, почти одновременно с нами, но рейсовым самолетом, прилетела наша вторая бригада и в ней кроме Славинских спецов, два моих орла. О них, наши друзья со специфическим разрезом глаз, ничего не знают. Я, с моими, связался.

– Как? – в два голоса спросили Кирпонос и Славин, – по телефону? Ты же их засветил.

– Обижаете вы меня, господа начальники. Обыска не было, они наши телефоны, что были включены на аэродроме, наверное, срисовали, тем более у всех спецов телефоны европейские GSM, они здесь всё равно не работают, а я парочку аппаратов местного стандарта придержал в резерве. Сим карты активировал только здесь и то, работаю, исключительно в режиме интернет связи. Так что всё в порядке.

– Дальше что, дальше? – торопил Кирпонос.

– Мои ребятки связались с Максом, он готовит свою тарелку, для вашей шеф эвакуации из территории почти дружественной нам Японии.

– Как эвакуации, на тарелке?

– Виталий Дмитриевич, вам какая разница. Главное отсюда вырваться, а там я думаю, вы найдете, что сказать мировому сообществу, ну а потом и нас вызволите. Кроме того, ребята вышли на визуальную связь с Володей, который охраняет Мари Верен. Они тоже под надзором, но не плотно, есть варианты, так что эвакуация возможна.

– Но отсюда, как? Тут этот подполковник Като, у него автоматчиков полсотни, если Макс прилетит, они его просто расстреляют.

– Правильно, нужно оторваться от преследования, поэтому есть план.

Кирпонос набрал номер Такахаси, тот ответил сразу, как будто ждал звонка.

– Господин, Такахаси, я выполнил все свои обещания. Инструменты работают в штатном режиме, никаких замечаний нет, почему нас до сих пор держат под арестом?

– Уважаемый, господин Кирпонос, это не арест, просто вынужденная мера усиления вашей охраны. Могу открыть вам секрет. Сейчас за вами ведут охоту десяток стран, и не одна сотня людей, и не у всех из них добрые намерения. Всё что происходит, делается в ваших интересах.

– Хотелось бы верить, но я очень переживаю за Мари. Она одна в этой негостеприимной стране, я не могу с ней толком связаться, она нервничает. Вы не забыли, в каком она положении? Ей может понадобиться помощь в любую минуту и если с ней что-нибудь произойдет или с ребенком, то я за себя не отвечаю.

– Уверяю, я делаю всё, чтобы её пребывание в Токио было максимально комфортным, я с ней встречался буквально вчера и любая медицинская помощь ей гарантирована, даже бесплатно.

– Спасибо, я по своим счетам привык платить сам. Кроме того меня не устраивает, что с моей женой встречается посторонний мужчина, а не я сам. Вряд ли вы сможете её успокоить, так как я.

– Не сомневаюсь в вашей любви к Мари, но со своей стороны сделаю всё возможное. Я ей тоже не чужой человек.

– Конечно, мне интересно, что будет говорить её отец, когда узнает, что делает с его дочерью, его бывший друг. Не думаю, что он когда-нибудь подаст вам руку.

– Вы говорите обидные вещи.

– Вы делаете, еще более обидные и неправильные вещи, что интересно по отношению к девушке, которая вам, как вы когда-то говорили, почти дочь. Мне нужно её увидеть.

– Я постараюсь что-то сделать.

– Уважаемый господин Такахаси, не надо стараться, надо делать, в противном случае, я предупредил, я за себя не отвечаю, – Кирпонос нажал кнопку отбоя и посмотрел на стоящих рядом Скляренко и Славина.

– Хорошо, говорили – решительно. Вам главное добраться до Мари и напроситься в Ark Hills, там очень приличный ресторан и совсем рядом с вашим отелем, буквально пятьдесят метров, это недолжно вызвать подозрений.

– Подозрения могут быть, но я скажу, что мне ужасно надоела их японская кухня, а там, как раз бизнес центр и прекрасно готовят европейские блюда. Это действительно, правда. Такахаси знает, что я без уважения отношусь к их сыроядению, так что все по-честному. Я сейчас бы с большим удовольствием съел настоящий стейк. Здесь мне уже начинает казаться, что даже европейские блюда имеют привкус японских соусов и специй.

– Совместим приятное с полезным, вкусная еда с побегом, – сострил Скляренко.

– Меня только вот что волнует, Максим ведь говорил, что тарелка еще не готова к использованию, что её еще надо испытывать и испытывать.

– Вот вы её и испытаете, всё равно другого выхода нет. Любой другой вид транспорта у них под контролем, не забывайте, что это острова, изоляция.

– Всё будет хорошо, Виталий Дмитриевич, просто маленькая хитрость Максима. Ему не хочется выдавать незаконченный продукт, как это получилось с генератором. Тарелка вполне пригодна к полетам, навигация настроена, могут, конечно, быть нюансы, но я надеюсь на благоразумие Максима.

– Макс и благоразумие – вещи несовместимые, – снова вставил Скляренко.

– Не скажи, в последнее время я ним не нарадуюсь. Олечка оказывает благотворное влияние, лучше психотерапии, – Славин помолчал, раздумывая.– Вся сложность в навигации. Он должен будет точно проложить курс, причем высота полета должна составлять не менее двадцати километров, чтобы максимально исключить встречу с посторонними объектами. На этой высоте коммерческие самолеты не летают, военные крайне редко, а космические аппараты значительно выше. Точно вывести аппарат над точкой, а дальше придется в ручном режиме совершать приземление. Конечно, отведенная площадка крайне мала, но теоретически это элементарно. Как сложно это будет на практике, посмотрим, но думаю, что всё будет нормально.

– Ну, если у нас главный скептик говорит, что всё будет нормально, значит, всё будет нормально.

– А как службы ПВО, противоракетные комплексы? – выразил сомнения Кирпонос.

– Что вы, Виталий Дмитриевич, они и понять ничего не успеют. У них на мониторах, может что-то и мелькнет, но что, они всё равно рассмотреть не успеют. Скорость будет, я думаю, порядка девяносто тысяч километров в час. Больше просто не нужно, это может вызвать дополнительные осложнения в навигации и система предупреждения столкновения с объектами надежнее работает на таких скоростях. Можно даже тысяч пятьдесят, всё равно не успеют зафиксировать.

– А уже на месте? Вы поймите, я без Мари не полечу, а рисковать её жизнью тоже не могу.

– На месте…, надо будет время нахождения на земле и посадки в аппарат минимизировать, это и от вас будет зависеть, Виталий Дмитриевич, как только вы сядете в тарелку, примерно, через пять-семь минут вы будете на месте, в лаборатории.

– Фантастика.

– Реальность, Виталий Дмитриевич.

Глава 12

Вечер первого мая всё равно получился хоть немного, но праздничным. Водки от охраны они не добились, тем более ящика, но пять бутылок виски им привезли. Подполковник Като долго с кем-то согласовывал количество и состав праздничного стола, сошлись на мясе гриль и виски. Общее застолье сплотило компанию. Кирпонос пил немного, но стакан поднимал часто. За полночь он вместе со Славиным и Скляренко поднялись на балкон второго этажа, ночь была лунная и на поверхности, виднеющегося вдали моря блестела лунная дорожка. Вечер был достаточно теплым. Сакура отцвела здесь почти неделю назад и весна больше напоминала лето. Вокруг стояла тишина, только иногда заблудший автомобиль проедет мимо и на первом этаже немного шумела бригада Славина – допивала оставшийся виски. Все трое молча, стояли, оперевшись на парапет балкона и вдыхали ветер с моря. В тишине зазвенел телефон в кармане Кирпоноса.

– Добрый вечер, мистер Кирпонос, я знаю, вы не спите.

– Вы телепат или вашим недремлющим оком выступает нито рикуса?

– Офицер Като добросовестно выполняет свой долг и даже иногда идет вам навстречу. Вы отметили свой праздник?

– Если не считать, что не было водки, то почти отметили.

– Вам ведь привезли крепких напитков, кажется виски.

– Виски – это жалкое подобие водки и что такое пять бутылок на двенадцать человек? Слону дробина, так, только во рту вымазали.

– Мне нравится, что вы шутите, значит у вас хорошее настроение. Я хочу вам его еще улучшить… Завтра утром вы в сопровождении офицера Като, поедите в Токио на встречу с Мари. Поедите вы один, это обязательное условие, никого больше. Никаких телохранителей, помощников или референтов. Как видите, я выполняю свои обещания.

– Как вы их выполняете, это я увижу завтра, только мне не нравится постоянное недоверие, оно портит наши отношения. – Такахаси промолчал. – Во сколько выезд я, надеюсь, Като предупрежден?

– Да он предупрежден, а выезд по вашему желанию. Мари я уже обрадовал, что завтра вы встретитесь.

– Спасибо, но привет от вас я передавать не буду.

– У вас неиссякаемое чувство юмора, правда, если бы я так много лет не прожил в Европе, особенно во Франции, я бы не всегда понимал, когда вы шутите, а когда говорите серьёзно.

– Вы бы еще лучше понимали меня, если бы прожили также долго в России или Украине. Правда, я и сам не всегда знаю, когда я шучу, а когда говорю серьёзно. У нас говорят: « В каждой шутке, только доля шутки».

– Теперь на счет шуток, я очень надеюсь и вам рекомендую, не искать никаких приключений: связей с прессой, телевидением и прочими журналистами. Вы будете под постоянным наблюдением, офицер Като, будет только видимым символом охраны, так что не надо предпринимать никаких необдуманных действий. Зачем волновать Мари, в её положении.

– Приму к сведению ваши советы, господин Такахаси, но сразу скажу, что обычно, для меня ориентиром поведения есть только собственное мнение и оценка ситуации, тем более говорить о договоренностях между нами немного смешно, после всех историй, которые произошли. Покойной ночи, господин Такахаси.

Кирпонос выключил телефон.

– Завтра утром я еду в Токио. Значит, действуем, как договорились, план номер раз, время семь утра.

Солнце только выглянуло из океана, а Кирпонос уже стучал в дверь комнаты на первом этаже, которую Като приспособил под караулку. Тот, не задумываясь, открыл дверь, запертую на ключ, и предстал перед Виталием Дмитриевичем в элегантной шелковой пижаме, заспанным и немного запыхавшимся. Кирпонос критически осмотрел офицера с ног до головы и нравоучительно сказал:

– Спрашивать надо, когда дверь открываешь, а вдруг бандиты?

– Что вам угодно? – возмущенно почти прокричал подполковник.

– Время. – Кирпонос постучал по циферблату «Патек и Филипп». – Едем в Токио, так что сорок пять секунд подъем и в путь. Я жду.

Он уже развернулся уходить, когда в спину услышал удивленный возглас:

– Почему сорок пять секунд, это же мало?

– А советскому сержанту было в самый раз. У нас в Армии порядок такой, новобранцев салабонов к службе приучали. На подъеме сержант зажжет спичку, пока она догорит, последний солдат должен стоять в строю и не просто стоять, а быть готовым к выполнению любой боевой задачи. Как раз примерно сорок пять секунд. Я вижу у вас с подготовочкой слабовато, поторопитесь, господин подполковник, – Кирпонос выдержал паузу, – а то пижама шелковая…, нам в армии только гламура не хватало.

До Токио ехать не близко: по дороге считай, почти триста километров наберется, еще этот японец, как из музея восковых фигур: всё, не спеша, всё по правилам. Терпение Кирпоноса исчерпалось до дна, пока они доехали до отеля. Като проводил Виталия Дмитриевича до самой двери номера.

– Я надеюсь, вы со мной в номер заходить не будете? Я никуда не денусь. Из окна не выпрыгну, тут четырнадцатый этаж.

– Мне приказано сопровождать вас всюду, куда вы будете направляться.

– Вот именно сопровождать, а не конвоировать. Слушай подполковник, не раздражай меня, моего раздражения даже правительство Японии опасается, а то, знаешь подполковник, никогда тебе не быть полковником.

Кирпонос перед носом Като захлопнул дверь. Мари была рада встрече, но очень встревожена. Виталий, как мог её успокаивал. До полудня они не выходили из номера. Такое положение успокоило японского подполковника. Он знал, что балкон номера просматривается и прослушивается и чем дольше они находятся в номере, тем ему спокойнее, всё-таки его подопечный оказался очень беспокойным человеком. Като не всегда понимал всё, что говорит по-русски Кирпонос, особенно смысл шуток частенько был для него, мягко говоря, непонятным и это раздражало.

В половине первого Кирпонос и Мари появились на пороге, сразу же из соседнего номера вышел охранник Володя. На счет него у Като не было никаких конкретных инструкций, но вступать в полемику с Кирпоносом подполковнику не хотелось.

– Мы хотим поесть, – объявил Кирпонос. – Так, как японская кухня меня никогда не прельщала, а мадам Верен француженка – мы пойдем во французский ресторан. Не меняйтесь так в лице подполковник, он в соседнем здании, никуда ехать не придется. Прекрасный, уютный ресторанчик, называется между прочим, «Вакханалия». Хоть выпью хорошего французского вина, а то у меня с вами нервы расшалились, прямо беда. Между прочим, господин Като, алкоголь самый лучший, самый быстрый антидепрессант, если бы у него не было синдрома привыкания, то бишь, алкоголизма. Болезнь такая есть, может, слышали. Так вот, его бы во всех клиниках, всем нервным выписывали по рецептам – вот красота была бы, не правда ли?

Като крепче сжал зубы, но промолчал. Справиться с этим наглым русским у него пока не получалось. Когда Кирпонос и Мари переходили в соседнее здание тридцатисемиэтажного бизнес центра Арк Хиллс, где действительно на втором этаже находился ресторан французской кухни, Виталий заметил, что, как минимум три пары заинтересованных глаз, кроме Като следили за их передвижением. Где-то здесь должны были быть и люди Скляренко.

Кирпонос был максимально напряжен, хотя и не показывал вида. Они с Мари заняли столик, Володя расположился за соседним, Като принципиально занял другой стол, в стороне. Виталий Дмитриевич старался не смотреть часто на часы. Он весело разговаривал, даже смешил Мари. Она оттаяла, несколько дней переживаний и неизвестности постепенно уходили в прошлое со своей тревогой. Девушка с удовольствием ела луковый суп и даже позволила себе утиную грудку с печеными яблоками, белыми грибами и ежевичным соусом, с мыслью о том, что во время беременности всё равно поправится. Кирпонос ковырял своё жаркое из кролика и налегал на превосходное красное вино. В половине второго он, с трудом сдерживая нервы, посмотрел на Володю, тот спокойно кивнул ему в ответ.

Тремя этажами выше в офисе со светлой казенной мебелью, рослый мужчина европейского вида разговаривал по телефону. Его поза была более чем расслабленной – он развалился в кресле и положил обе ноги на стол, при этом умудрялся еще совершать возвратно-поступательные движения на вращающемся офисном кресле.

– …нет, ведет себя спокойно. Пока он с ней, он дергаться не будет. Хлещет вино, но с аппетитом у него, видимо, проблемы. – Рослый рассмеялся. – Вы же сами знаете, что они сегодня вряд ли что-нибудь будут предпринимать. Он ведь сказал, что время начала операции: семь часов утра, так что будем ждать завтрашнего дня.

Без четверти два Кирпонос рассчитался с официантом, раздумывая, территория французского ресторана, это Япония или нет, стоит ли давать официанту на чай? Володя тоже поднялся со своего места, Като позволил себе расслабиться и сидел до последнего: пока Мари не встала и не проследовала к выходу. Он даже не среагировал, что они прошли не к эскалатору, который вел на первый этаж, а к лифтам. Володя нажал кнопку вызова скоростного лифта и вся четверка в составе Мари, Кирпоноса, Володи и Като застыла в ожидании. Через несколько секунд дверь открылась и из лифта вышли двое крепких парней. Като показалось, что они хотят ехать с вместе ними, и он хотел возразить, но не успел. Его колени подкосились, а голова поникла, парни подхватили его и внесли в кабину. Володя быстро нажал кнопку верхнего этажа. Мари с удивлением и страхом смотрела на потерявшего сознание Като и на дюжих молодцев поддерживающих его под руки. Она повернулась к Кирпоносу с немым вопросом, тот был напряжен и немногословен.

– Всё в порядке Мари. – Он обернулся к Володе, – давай команду Максу!

– Уже, Виталий Дмитриевич, Ракицкий будет ровно в семь.

Дело в том, что Максиму не стали забивать голову временными вычислениями и два часа дня в Токио, соответствовали семи часам утра в Украине.

– Вам туда, по лестнице, побыстреее, пожалуйста – показал Володя направление Кирпоносу, когда они вышли из лифта, – за Игорем вперед, а я займусь Като и организацией отхода, как только вы улетите. Побыстрее, пожалуйста.

Кирпонос ухватил за руку Мари и побежал за Игорем вверх по лестнице. Сердце ухало, как колокол, в висках стучало, не хватало воздуха. Мари на высоких каблуках как могла быстро перебирала ступени, с трудом поспевая, за Игорем и Кирпоносом.

Многочисленное население столицы страны восходящего солнца, а также не менее многочисленные гости, в два часа пополудни могли лицезреть в небе интересную картину. Блестящий предмет, сильно напоминающий известные описания неопознанных летающих объектов, но относительно небольших размеров, при ярком солнце и абсолютно безоблачном небе, вдруг материализовался над центром города на высоте не более двух километров. Эффект мгновенной остановки со скорости пятьдесят тысяч километров в час создал впечатление материализации из ниоткуда. Состояние антигравитации создало «эффект кокона» вокруг тарелки и плотные слои атмосферы, как бы расступались перед летящим на огромной скорости болидом, создавая специфическое синеватое свечение. Объект завис в задумчивости, затем достаточно быстро стал опускаться, на крышу сдвоенных башен бизнес центра Ark Hills, где, как известно многим, располагается вертолетная площадка.

Максим совершил посадку под восхищенными взглядами тысяч людей с виртуозностью, как будто он это уже проделывал сотни раз, но три человека смотрели на этот маневр особенно заинтересованно: Кирпонос, Мари и охранник Игорь. Они уже взбежали на вертолетную площадку и запыхавшиеся, затравленно оглядывались вокруг, пока опускался летательный аппарат. Опасность могла подстерегать с любой стороны. Игорь, с «Глоком» поддерживаемым двумя руками, озирался во все стороны и готов был всадить все семнадцать пуль в любого, кто захотел бы воспрепятствовать отлету невиданного аппарата.

Макс отбросил прозрачный защитный колпак и помахал рукой, он уже заметил ждущих пассажиров. Кирпонос облегченно вздохнул и не удержался, церемонно подал Мари руку и театрально сказал: «Карета подана, мадемуазель». Прошло не больше минуты и блестящий диск скрылся из глаз.

Примерно через полчаса многочисленные наблюдающие спецслужбы поняли, что объекты исчезли. Из здания никто не выходил, а прятаться в огромном здании, конечно можно, но вряд ли перспективно, если оно оцеплено несколько раз. Никто из работников спецслужб не имел возможности наблюдать НЛО, да им всё равно и в голову не пришло бы, как-то связать этот инцидент с потерей объектов наблюдения. Несколько прояснил ситуацию подполковник Като, а может быть, еще больше запутал. Он ведь только помнил, что они входили в лифт. Просмотр видеозаписей камер на всех выходах из комплекса зданий кое-что дал, но совсем не то, чего ожидали руководители. Через двадцать минут после того, как объекты вышли из ресторана, охранник, их сопровождающий, в одиночку покинул здание и скрылся в неизвестном направлении. Ни Кирпонос, ни Мари Верен, зафиксированы не были.

Като еще не совсем отошел от снотворного, но был взбешен – его отстранили от выполнения обязанностей. Меньше всех был удивлен и удручен Такахаси. В глубине души он ожидал какой-то такой развязки, его даже не удивляло то, что службы, следившие за Кирпоносом, не могли толком объяснить, куда он делся. Он не ждал от них объяснений, он сам искал что-то необычное. Когда в новостях он увидел короткий сюжет о неопознанном летающем объекте над Токио, Такахаси не отрывая взгляда от экрана телевизора, нащупал телефонную трубку.

– Не надо их искать, я знаю, как они улетели. – Аритомо-сан медленно опустил трубку и сам себе добавил: «Чего от него еще можно ждать – это вопрос».

===========================

Над Украиной стояли грозовые тучи, шел дождь. Максим, насколько это было возможно, быстро посадил тарелку в открывшийся большой сдвижной люк за ангаром, на территории завода по производству биотопливу. Летательный аппарат прокатился несколько метров на выпущенном невысоком шасси и остановился в большом подземном помещении, где обычно проводились все испытания. На встречу прилетевшим выскочил Войтенко. Он с нетерпением ждал, когда Ракицкий откроет колпак. Первым вышел Кирпонос, подал руку Мари, она, осторожненько озираясь, спустилась в низ, с интересом рассматривала стоящие вокруг большие и малые диски похожие на тот, на котором они прилетели.

– Ну, с возвращением, я уже весь испереживался, – друзья обнялись. Станислав с интересом смотрел на Мари, – может быть, представишь?

– Да, знакомься, моя жена Мари Верен, только она по-русски не понимает, как и по-украински, так что общение с ней будет несколько затруднено.

– Ничего, лишь бы человек был хороший, а общаться мы её научим. По-английски она, я надеюсь, понимает?

– Твой манчестерский диалект должна, если что я помогу.

– Это хорошо, только я не понял, а когда ты успел жениться?

– Она моя гражданская жена.

– Ты что нехристь какой или как? Я еще понимаю венчание, это сложно, но расписаться, чтобы не как собачки по весне, это ты можешь?

– Ой, Слава, не учи отца…, не до этого сейчас. Лучше позаботься о Мари, надо её куда-нибудь пристроить в спокойное место, она в положении, так что ей бы сейчас отдохнуть.

– Это мы сейчас организуем. Мы её к деду Ступаку отправим, там природа, тишина. Организуем охрану. Вроде как на отдыхе, а под рукой, тут буквально три километра, так что не переживай, всё будет в лучшем виде. Вот только твой внешний вид мне не нравиться. Ты, как с креста снятый, бледный, круги под глазами.

– Разберемся, ты займись Мари.

Целый день Кирпонос не выходил из кабинета. Он поднял на ноги всех, кого только мог в Европе. Ему даже пообещали организовать встречу с президентом Украины и премьер-министром Италии. Обещаний было много, обещание ведь не есть расточительство, только будут ли меня слушать сильные мира сего. Захотят ли они услышать этот глас вопиющего в пустыне или передо мной снова возникнет стена корпоративного единства. Такие мысли одолевали Виталия Дмитриевича. В этом мире можно сделать всё, даже чудо – попробуй его продай.

К концу дня дождь закончился, сквозь редеющие тучи местами начало пробиваться солнышко. Кирпонос вышел во двор завода, ему навстречу шел Войтенко.

– Я не знаю, как они там общаются, но мне кажется Мари у деда нравиться. Сейчас он её учит рыбу чистить, я только что оттуда. Проверил на всякий случай, как отдыхается французской гостье. Тебе бы тоже отдохнуть. Ты чернее тучи. Работа она сам знаешь, стояла и стоять будет. Поехали к деду, с женой пообщаешься, а то ей здесь больше не с кем, мой английский не внушает ей доверия.

– Времени у меня нет, Славик. Каждая минута на счету, если они сейчас между собой договорятся, чтобы наш генератор до будущих времен придержать, это будет всё – финиш.

– Не может этого быть, они же тоже не идиоты. Деньги деньгами, а здравый смысл должен возобладать.

– О чем ты говоришь, они сейчас устроят информационную блокаду, а сам способ добычи энергии объявят более опасным чем все атомные электростанции вместе взятые и всё, попробуй, докажи, что ты не верблюд. Объявят мораторий на использование энергии поля нулевой точки лет на десять, пока самые тупые физики не дойдут, что лучше и чище энергии в мире нет, и все будут покупать нефть и газ, как миленькие.

– Ну, ты уже совсем руки опустил, нельзя же так.

– Не опустил я ничего, просто обидно, что столько трудов может пойти насмарку. Сколько люду полегло за эту энергию и что всё впустую?

– Конечно, нет, только знаешь, утро вечера мудренее, поехали к деду. Там рыбалочка, вон погодка налаживается, экологически чистая уха, если захочешь водочки, можно водочки. Тебе надо отдохнуть.

Они поехали к ставку, Мари встретила Виталия вместе с дедом. Они очень бойко общались на языке жестов и отдельных непереводимых коротких слов, как будто знакомы были друг с другом десяток лет. Виталий немного повеселел. Ужин прошел в теплой дружественной обстановке, перемежающейся взрывами хохота. Уже когда стемнело, в кармане Кирпоноса, как обычно задребезжал зуммер мобильного.

– Здравствуйте. Это господин Кирпонос? – абонент говорил по-английски, чувствовалось, что человек не один год прожил в англоязычной среде, но слышался легкий восточный акцент.

– Да, с кем имею честь? – голос Кирпоноса напрягся.

– Я хочу принести извинения от имени правительства и от себя лично за причиненные неудобства. Поверьте, это не было сделано со злым умыслом.

– Господин Такахаси? Как вы узнали этот номер телефона?

– Это детали, вы с него звонили в свой лондонский офис. Я надеюсь у вас всё в порядке и у Мари тоже.

– Да у Мари тоже, – тембр голоса Кирпоноса вряд ли можно было назвать добрым.

– Я понимаю, вашу обиду, но хочу вас обрадовать, все ваши коллеги совершенно свободны и буквально сейчас едут из Иваки в Токио. Не скрою, мы предложили им сотрудничество, но никто не согласился.

– Конечно, это был жест доброй воли, три дня арест такие пустяки, неправда ли Аритомо-сан? – Такахаси пропустил мимо ушей укол Кирпоноса.

– Господин Кирпонос, у меня для вас есть еще одна хорошая новость. Мы можем немедленно подписать договор на поставку двух генераторов…, я надеюсь, обещанная скидка останется в силе?

У Кирпоноса перехватило дух и заныло в груди, он переложил телефон в правую руку, а левой взялся за сердце.

– Господин Кирпонос, вы меня слышите? Может быть, прервалась связь? Он сейчас на Украине, какое там качество связи? – Такахаси, видимо, не выключая трубки, задавал вопросы стоящим рядом с ним людям.

– Я вас слышу, господин Такахаси.

– Мы готовы подписать немедленно договор на два генератора и финансы начнут поступать на указанные в реквизитах счета уже в следующий банковский день. Вы слышите, господин Кирпонос? Кроме того мы готовы вести переговоры по договору поставки еще четырех генераторов и соответствующей технологической поддержки. Вы меня слышите, господин Кирпонос?

– Я вас слышу, господин Такахаси.

Виталия оставляли силы, ему уже не хотелось говорить, думать и даже дышать. Это была победа, чистая победа, не по очкам. Она должна была бы принести невероятную радость и облегчение, но на радость не хватило сил. Виталий Дмитриевич Кирпонос упал на мокрую траву под цветущей вишней.

Глава 13

К сожалению, в украинской глубинке всегда было неважно с медицинским обслуживанием. Даже районная больница представляет собой чаще всего жалкое зрелище, кроме того до неё еще надо доехать и не всегда по хорошей дороге. В Забугском не было больницы, а только старенькая амбулатория с единственным фельдшером пенсионного возраста, который помнил еще те времена, когда эта амбулатория была новой.

За фельдшером послали сразу. Кирпоноса перенесли в дом, положили на жесткую дедову лежанку. В сознание он не приходил, его губы посинели, а дыхание слышалось еле-еле, на лбу выступил холодный пот.

Фельдшера нашли дома в садочке, во дворе. Он смачно поужинал, выпил три рюмки доброго самогона и собирался отойти ко сну. Максим Ракицкий и два здоровых парня из охраны не особенно спрашивали, желает ли ехать Тимофей Ильич «против ночи» к больному. Его просто ухватили в охапку, переживая только, чтобы он не забыл необходимые лекарства и инструменты. Фельдшер пытался сопротивляться, но скоро понял тщетность своих усилий и смирно сидел на заднем сидении большого черного джипа, зажатый между охранником и Максимом. Джип несся по проселку, на поворотах срываясь в юз по свежей, еще невысохшей после дождя грязи.

У дома деда Ступака фельдшер вышел из машины с достоинством слегка выпившего человека. Он одернул видавший виды пиджак, что-то недовольно сказал себе под нос насчет грубости сопровождающих, нащупал ручку поданного ему потертого дерматинового чемоданчика и, приспустив очки, строго спросил: «Ну, где тут ваш неотложный больной»?

Кирпоносу было совсем плохо, он почти не дышал, а цвет губ при тусклом свете лампы под потолком казался синим. Мари держала его за руку и от страха даже не плакала, а смотрела ему в лицо, молча и почти не мигая.

Фельдшер отстранил Мари, уселся на стул у лежанки и стал доставать из чемоданчика стетоскоп. Потом спохватился и потребовал указать ему место, где он сможет вымыть руки. После тщательного вытирания рук, он наконец-то приступил к осмотру и прослушиванию больного. Тимофей Ильич послушал сердце, померил давление, посчитал пульс, сверяя удары по старенькой «Победе», подаренной ему правлением колхоза еще в шестьдесят девятом и качая головой, начал слаживать инструменты обратно в чемоданчик.

– Зря только меня беспокоили, ему уже ничего не поможет, даже реанимация – обширный инфаркт миокарда. Везти в больницу бесполезно, вы его в таком состоянии не довезете. Так что извините, ничем помочь не могу.

– Ну, что-то же делать надо, – с ужасом проговорил Станислав Васильевич, глядя на умирающего друга. – Поймите, ему нельзя умирать, никак нельзя. Он должен жить особенно сейчас!

– Все мы должны жить и желательно именно сейчас, но судьба распоряжается по-разному. Я, конечно, могу ему вколоть адреналин… или еще что-нибудь, но это уже не поможет, тем более он без сознания. Так что извините… Домой меня кто-нибудь отвезет, ночь на дворе?

Войтенко обреченно кивнул головой и как пьяный, хватаясь за лутки дверей, вышел на улицу. За столом под навесом в свете желтой лампы, спиной к дверям сидел дед Ступка. Он так и не вошел в дом, с тех пор, как туда занесли Кирпоноса. Сидел сгорбленный, скрюченный, поникший, неживой. Войтенко подошел к нему, неловко переступил через лавочку и сел рядом. От дома отъехала машина с фельдшером. Габаритные огни удалялись, постепенно растворяясь в туманной темноте. Звук двигателя затих и наступила гробовая тишина. Ночной туман обволакивал предметы и людей.

Они молчали несколько минут, пока Станислав не начал говорить не деду, а так никому, в пространство:

– Ему сейчас нельзя умирать, просто нельзя, кому угодно можно, но ему нельзя. Пусть потом, пусть любыми путями, но он должен жить. Я не знаю как, но он должен жить, должен жить. Его сейчас никто не заменит, вот бывают такие люди и такое время, когда их никто не может заменить. Любого можно, а его нельзя! – Станислав снова замолчал, устремив невидящий взгляд в туманную пелену.

– Я не знаю, я спробую, якщо вона захоче. Один я не впораюсь.– тихо сказал, почти прошептал дед, – і якщо він сам захоче. (укр.)

– Кто захочет, Трофимович?

– Дівчина ця, Марі. Вона ж його дівчина? Так? (укр.)

– Она его жена, она носит его ребенка.

– Ну, й на краще. Пішли, може ще не пізно буде. (укр.)

Дед встал, не кряхтя, но медленно и как-то сосредоточенно. Посмотрел на Станислава Васильевича, видимо обдумывая что-то, и уже громче и увереннее сказал: «Ти, не йди, непотрібно, мені тільки вона поможе» (укр.). Дед зашел в комнату, где лежал Кирпонос. На стуле перед ним всё также сидела Мари, у печки стоял Максим Ракицкий и кусал губы, сдерживая рыдания. Дед отослал Макса и велел, чтобы никто не входил в дом, пока он не позовет. Потом начал колдовать над печкой, которую топили только зимой, а летом она была покрыта клеенкой и служила дополнительным столом. Он достал тяжелую ступку желтого металла, нож с ручкой из копыта козла и дощечку на которой обычно режут овощи. Мари не обращала никакого внимания на хождения деда, она неотрывно смотрела в лицо Виталия. Он лежал с закрытыми глазами и не дышал.

Дед туда-сюда ходил по комнате, собирая горшки, пакетики, коробочки и складывая на печку. Все время он что-то бубнил себе под нос, иногда поглядывая на угол, где располагалась икона, которую он завесил сразу же после того, как выгнал Максима. В доме стояла абсолютная тишина, которая нарушалась только бормотанием, даже ветер, сильно раскачивающий ветки деревьев до этого стих, всё замерло. Вдруг среди этой гнетущей тишины раздался гром, и в окне мелькнула молния уходящего дождя.

Мари вздрогнула, а дед, взяв её за руку, поднял со стула и подвел к широкой лавке стоящей под окном. Она с удивлением поняла, что, несмотря на то, что он говорил с ней на незнакомом языке, она всё понимала. Он приказал ей снять обувь и уложил на жесткую лавку. Дед продолжал что-то бормотать, а Мари лежала, глядя в чистый белый беленый потолок. Ей только были слышны глухие звуки ударов пестика о ступку и звуки ножа, перерезывающего, крошащего сухие стебли. Ей очень захотелось пить и дед Ступка, как будто бы услышав её желание, поднес к её губам грубую глиняную миску с жидкостью, от которой пахло горечью трав и почему-то сладостью меда. Странный вкус совмещения горечи и сладости не утолял жажды, но сковывал движения, и она перестала ощущать своё тело.

У неё его просто не стало. Она была, а тела не было. Она не то чтобы не могла двинуть рукой или ногой, их просто не было. Мари могла только видеть, но белая плоскость потолка вдруг стала удаляться и она поняла, что это не потолок от неё удаляется, а она сама летит вниз. Её охватил страх падения, как охватывает любого парашютиста, шагнувшего в люк самолета. Дыхание сперло и комок подкатился под самое горло, но вдруг она поняла, что не упадет и не разобьется. Она не может разбиться, у неё ведь нет тела. Она – это просто она. Она продолжала падать, но теперь без страха, а с ощущением спокойствия. Вдруг она поняла, что уже не падает, а идет, но не так как она ходила раньше, передвигая ноги, ступая ими по земле. Она передвигалась в пространстве, каким-то другим непостижимым способом, но она не задумывалась над тем, как она это делает. Она только отчетливо поняла, что идти надо быстрее, ей надо торопиться. Она попыталась ускориться побежать и ей это удалось. Она бежала, рассекая воздух или то, что было вокруг неё потому, что это не было воздухом или туманом, это было просто незаполненное пространство. Всё окружающее имело свои очертания, но как в расфокусированной видеокамере, расплывчато и от этого не имело цвета. Точнее это были оттенки серого: от почти черного до светло-пепельного. У неё было такое ощущение, что она идет по какому-то неглубокому каньону или балке с покатыми склонами. Тропа плавно спускалась вниз. Всё вокруг было также расплывчато и туманно, но впереди она увидела силуэт, такой, же серый, только немного более темный, чем всё окружающее.

Она поняла, что бежит именно за ним и что это Виталий, хотя лица его она, конечно, не видела. Мари попыталась ускориться, чтобы быстрее догнать, но ей это плохо удавалось, хотя Виталий не бежал, а наоборот медленно двигался вниз к реке. Она её не увидела, она просто почувствовала, что там впереди река. Она прикладывала все усилия, чтобы догнать Виталия и вдруг увидела, что впереди, перед ним идет группа в таких же темно-серых одеждах и последний из этой группы машет ему рукой, предлагая побыстрее присоединиться к ним.

Мари из последних сил сделала рывок и встала между Виталием и этой группой. Она не могла его схватить, что-то сказать ему, уговорить, повиснуть на нем, чтобы он не мог дальше двигаться. Она только встала у него на пути. Группа уже была на берегу реки, такой же серой, похожей на остывающее грязноватое олово. На её поверхности не было даже ряби, мертвая гладкая поверхность, которая очень медленно проплывала мимо. На противоположном берегу группу уже ждали, Мари это видела или чувствовала.

Виталий даже не посмотрел на Мари, обошел и продолжил также медленно двигаться к зовущей его группе. Мари снова догнала, и стала у него на пути. Больше всего её злило, что она не может ему ничего сказать, а он её услышать. Так продолжалось не раз и не два. Мари выбилась из сил, она уже не могла двигаться. Всё окружающее стало еще более расплывчатым и мутным. Вдруг она почувствовала, что за её спиной никого нет. Она обернулась и увидела, что группа уже на том берегу, а на этом никого кроме неё нет. Она стала лихорадочно всматриваться в противоположный берег, разыскивая Виталия. Окружающее все больше темнело, берег почти не просматривался. Она обернулась назад и увидела удаляющуюся от реки фигуру.

===============================

Утреннее солнце настойчиво пробивалось сквозь оконное стекло. Мари открыла глаза, её взгляд уперся во всё тот же белый потолок. Ночь прошла, у неё было такое впечатление, что за всю ночь она ни разу не пошевелилась и не поменяла своё положение. Всё тело затекло, спина от жесткой лавки одеревенела. Она повернула голову. На лежанке сидел дед Ступка, уронив голову на руки, сложенные на коленях. В таком скрюченном положении он толи спал, толи дремал. Его редкие седые волосы растрепались и повисли космами. Мари обвела взглядом залитую солнцем комнату, никого больше не было, только кот свернулся колечком на половике у печи.

Какой-то шорох показался ей со стороны крыльца. Дверь из комнаты и во двор была открыта, тянуло влажной утренней прохладой. Слабо скрипнула в тишине доска под чьим-то осторожным шагом. Мари медленно поднялась с лавки. Все тело ныло, усталость заставляла делать над собой усилия, чтобы просто двигаться и думать. Руки и ноги затекли, она с трудом шагала, очень хотелось пить. Чтобы не будить деда, Мари пошла на улицу. Вчерашний вечер и ночь отложились в памяти обрывками, пропитанными горем и страхом.

С крыльца она увидела стол под навесом, за которым спали сидя, уронив головы Максим Ракицкий и Станислав Войтенко. В машине на передних сидениях также спали два парня охранника. Солнце пробивалось сквозь утренний туман, в воздухе был слышен приятный запах вишневого цвета и пели птицы, перекликаясь между собой, как будто рассказывая, как им хорошо живется.

Мари поежилась, ей было холодно, захотелось набросить что-нибудь теплое. Она заметила у стола, где спали Войтенко и Ракицкий куртку, которую ей дали здесь, чтобы согреться. Весь её гардероб остался в Токио. Она подошла к навесу и подняла куртку. Видимо просто ощутив её присутствие, проснулся Войтенко, за ним Макс. Их сонные еще неосмысленные взгляды остановились на Мари.

На берегу раздался громкий длинный вздох, точнее выдох. Все трое разом обернулись на этот звук. Лицом к солнцу, босиком, в несуразной, видимо дедовой, белой длинной рубахе стоял Виталий Кирпонос. Его руки были сомкнуты на затылке, а подбородок высоко поднят, так что не было понятно: смотрит он в небо или просто вдаль.

– Смотри, живой, черт. Я же говорил, что ему помирать никак нельзя, – удивленно, не веря своим глазам, заговорил Станислав Васильевич, – живой!

Все трое сорвались с места и с громкими возгласами бросились к Кирпоносу. Он стоял, молча, всё, также высоко подняв голову, с руками за головой и совсем их не слышал. Слава, Мари, Макс остановились буквально в метре от него и замерли. Они все, сразу, одновременно испугались, что это уже не тот Виталий, которого они знали, что он сейчас растает у них на глазах или улетит туда, куда он сейчас смотрит. В лучах солнца и белой длинной рубашке он казался пришельцем из другого мира.

С ближайшей ветки неожиданно сорвалась небольшая птица и пролетела прямо перед Кирпоносом. Он встрепенулся, как из забытья и повернулся к друзьям, его лицо растянулось в улыбке.

– Как красиво, когда деревья цветут и солнце встает – это значит, жизнь новая рождается. Я ведь знал, что так будет. Я этого так ждал и мы победили.

3 апреля 2012 год.

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/