2010-й
Но сегодня с утра день был смурый, зябкий, напитанный холодным дождем со снегом, а к полудню выскользнуло солнышко, заиграло, заулыбалось, и вот сейчас мои панорамы небесные, подсвеченные розовым предзакатным светом, устроили настоящий праздник, - какое разнообразие форм, оттенков серого, белого, розового!.. какой влекущий взор вечности!
И как же редко отрываем мы глаза от земли, чтобы увидеть все это!
На какое-то мгновение мой взгляд словно спотыкается о серые стены зданий, изуродованные кроны обрезанных лип, а потом снова взлетает туда, к облакам, зовущим в своё бездонное пространство.
1969-й
Так давно не открывала дневник! Почему?..
Наверное, прошедшие полтора года жить было не так уж и плохо, - интересная работа, влюбленность в Платона, - вот и не на что было жаловаться этим молчаливым листкам, но сегодня…
Сегодня есть то, о чём хочу написать, о чём хотелось бы сказать и мужу, но он ушел на работу.
А я дома - одна… вернее – с будущей дочкой.
Не хотелось бы писать эти строки, не хотелось бы так думать, но... А что если?... (Вырвано два листа записей. И только через два месяца – снова.)
Я валюсь с ног от недосыпания, - дочка просыпается и плачет через каждые два часа. Кажется иногда: не вы-де-ржу!
Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…
О чудо! Платон оставался дома с малышкой, а я ходила гулять… вернее – бегать по магазинам. И эта пробежка была для меня праздником!
Самое трудное сейчас – привыкать к несвободе, - я напрочь привязана к дочке, к ЕЁ жизни, - и это рождает во мне ощущение: я – под арестом! Под домашним арестом. Иной раз даже реву от бессилия… бессилия вырваться из этого замкнутого круга.
Но что делать? Надо привыкать. Надо как-то выкарабкиваться к МОЕЙ свободе, но уже ВМЕСТЕ с дочкой.
Ибо то великое счастье, которое испытала, когда мне в палату впервые принесли ее – всё оправдывает.
Платон пришел домой поздно, сел ужинать. Молчит. Вижу: случилось что-то. Спросила… Нет, всё, мол, нормально. Молча, ушел к себе.
И все же оказалось: на собрании местных писателей, когда зашла речь о вводе наших войск в Чехословакию для подавления восстания, он сказал, что это, мол, чудовищно.
А это значит: сказал крамолу.
И что теперь будет?
И снова у Платона проблемы.
В своей передаче сказал: преступно, мол, взрывать и сносить старую церковь на Набережной. Естественно, Обкому такие слова журналиста не понравились, - решения Обком вне критики, - и вот теперь секретарь по идеологии Смирновский давит на нашего с Платоном начальника, Анатолия Васильевича, чтобы тот убрал с телевидения крамольного и непослушного журналиста.
Думаю, нашему относительно обеспеченному житью скоро придет конец, - опять Платона уволят за то, что «не тем духом дышит»… то бишь, не той идеологией.
1999-й
Тогда Платона взяли к нам на телевидение и я, делая с ним передачи как режиссер, всё рассматривала его: да, конечно, неглуп, многое знает, многое ему интересно, да и темы для передач выбирает необычные, - явно «товарищ» со своим, не банальным взглядом на наш мир.
И это мне нравилось!
Но он был женат.
А приехал он в наш город из Чернигова, и до знакомства успел уже поработать автоматчиком музыкально-мебельной фабрики (после окончания техникума), в редакции комсомольской газеты и «Заря коммунизма» в Чернигове, корреспондентом где-то в Казахстане, а в нашем городе – в «Комсомольце» и в многотиражке Автозавода.
И вот, наконец, занесло его в Комитет, где работала и я.
Начинался апрель, но уже зеленели березы, и трава была - хоть коси. Мы с ним, делая передачу о геологах, приехали на их стоянку в лес, где те искали минеральный источник, поднялись на буровую вышку и там, над верхушками елей, он впервые сжал мою руку…
Потом бродили мы с ним в лугах, что рядом с телецентром, целовались под стогами сена, а жаркой июльской порой уехали к озеру, жили там несколько дней в рыбацкой гостинице, купались, катались на лодке, провожали алые закаты, встречали сероватые рассветы… а когда в оранжевом сентябре я узнала, что беременна, то у меня сразу же вместе с токсикозом началась страшная депрессия, - то ли это было просто физиологическое явление?.. то ли я не знала: что же делать дальше? – и несколько недель жизни стали для меня кошмаром.
Да нет, выходить за Платона замуж не думала, - ведь у него было уже двое детей! Правда, тогда уже с год он не жил в семье, скитаясь по квартирам (уж очень разными людьми оказались с женой!), но всё равно…
Так вот, я еще не решила что делать, а он, разведясь с женой, приехал со своим другом Николаем Иванцовым в черной «Волге», отвёз меня в небольшой районный городок и там нас зарегистрировали. Потом мой новоявленный муж открыл бутылку «Шампанского»… и пробка от неё тут же щелкнула меня по голове.
Что за предзнаменование было?
Любила ли я тогда Платона? Да, конечно!
Но любовь моя...
В молодые-то годы как мечтается? Стоит только её, долгожданную, найти, и всё! Поселится она в душе нав-сег-да! Но, увы. Оказалась, что правду написал поэт Борис Пастернак: «лодка любви разбилась о быт». Вот и наша лодка… она тоже разбивалась не однажды, давая течь, и надо было её латать и латать.
Впрочем, любовь во мне всегда была каким-то душевным надрывом.
А, может, другой и не бывает?
1969-й
Ездила в родной Карачев…
Только вошла в дом, положила дочку на мамину кровать, а она снова начала плакать, и мама всплеснула руками: «Да она у тебя голодная!» Сварила быстренько манной каши, я налила ее в бутылочку, натянула соску и…
И сейчас у меня перед глазами: синие дочкины ручонки с длинными пальцами крепко держат эту бутылочку, и она сосет, сосет…
Мама, спасибо за подсказку! Теперь я хотя бы высыпаюсь.
Слава Богу! Наконец-то моя двухмесячная дочка поняла, что есть день, а есть ночь, когда надо спать.
А, кроме того, спит она еще и два раза в день, так что, появились у меня полтора-два часа, когда занимаюсь вот чем: сажусь и перепечатываю свои дневники, которые веду с четырнадцати лет. Интересно!..
И вот несколько записей:
«В этом году очень морозная зима, и сегодня с утра подул холодный резкий ветер, к вечеру стал сильнее, а потом и мокрый снег пошел, началась метель. В прошлом году в это время уже тронулась река, а сегодня даже не похоже, что скоро будет весна.
… Вчера мама рассказала мне, что после войны её знакомую посадили в тюрьму на семь лет только за то, что они с дочкой собирали колоски на колхозном поле, и в тюрьме она умерла. Неужели это преступление - собирать колоски?
… Мой брат Виктор сегодня осмотрел пчел, и оказалось, что половина их вымерла. Как жалко! Все лето они по каплям собирали мёд, гибли под дождём, пропадали в полетах, а мы этот мёд у них отняли, и вот они умерли от голода. Перед оставшимися живыми пчелками даже стыдно.
… Воскресенье. Мама ушла на базар продавать одеялку, которую мы вчера дошили. Если продаст, то купит нам хлеба, а корове - санки сена. Мама говорит, что Зорьку надо поддержать сеном, а то она совсем стала худая потому, что мы кормим ее только соломой».
Вот такие отроческие записки…
Конечно, наивны они и просты, но всё ж интересно: а какая я там в них буду, дальше? Ведь исписанных тетрадей так много!
2002-й
Тогда я еще и не предполагала, что чтение дневников станет для меня началом увлекательнейшего путешествия в собственное минувшее, спора с ним, переосмыслением его и, самое главное, попыткой познать себя.
1969-й
Как ни доказывал Платон право журналиста на правду, - даже в Обком ходил! – но пришлось всё же подать заявление «по собственному желанию».
Так что, закончился мой домашний плен, и я выхожу на свою любимую работу, а Платон будет сидеть с дочкой, пока не выхлопочем направление в ясли, - журналистке с радио я подарила альбом и она обещала помочь.
Первый день на работе после трехмесячного перерыва.
Угодила к событию: наш председатель Телерадиокомпании Туляков возвратился из Москвы и вот на летучке рассказывает о театре на Таганке:
- В холле висят портреты актеров и все - в негативе, - и его большая губа пренебрежительно отвисает. - Даже и под лестницей фотографии развешены, - держит паузу, обводя нас бесцветными глазами. - Потолок чёрный, актеры во время спектакля всё стоят на сцене за какой-то перегородкой и высовывают оттуда только головы, - губа отвисает ещё ниже. - Правда, в конце всё же пробегают по сцене, - снова медлит, ожидая поддерживающей реакции. - А фильмы американские... сплошной половой акт! – снова обводит нас тяжелым взглядом и горестно вздыхает.
Сижу и думаю: ну разве такой руководитель может потребовать от журналистов чего-то умного, интересного?
2010-й
Да он и не требовал. Самой главной его заботой (как и всех идеологических работников того времени) было: уловить «идейную направленность» Обкома, отобразить её в передачах, и, упаси бог!.. не пропустить «идеологических вывихов»!
Но нас, телевизионщиков, - в отличие от радийцев, - спасало в какой-то мере то, что председатель Комитета не знал нашей «технологии»… да и не хотел знать. Помню, как на каком-то собрании даже бросил: «Нет, не пойму я вас, телевидение», и перестал ходить на наши еженедельные летучки.
1969-й
Меня, как главного режиссера, прикрепили к обкомовской поликлинике…
Ходила туда: коридоры пусты (а в наших-то, народных - очереди!..); вдоль стен - диваны, как подушки (нам бы в квартиру один из таких!); врачи принимают каждого чуть не по часу (а нас, плебеев, выпроваживают минут через десять!); в холл вносят импортные кресла (таких и не видела даже!), а напротив сидят два холеных представителя «великой и созидающей» и громко, с удовольствием рассказывают друг другу о своих болезнях...
Больше не пой-ду.
Областной партийный орган «Рабочий» вышел с фотографией моего коллеги режиссера Юры Павловского и статейкой о нём: лучший режиссер!.. То-то накануне заглядывал в наш кабинет секретарь парторганизации Полозков:
- Юра, фотографироваться!
А я ещё возьми да спроси у него, шутя:
- А меня?.. Почему меня не приглашаете?
- Мы так решили, - бросил, словно отрезал.
И поняла: так ведь Юрка хоть и работает у нас «без году неделя», но зато партийный, а я…
Запись передачи «Встречи»…
Клоун Май. Ма-аленький, с собачкой, - словно мягкой игрушкой! - жонглирующий кольцами и бумерангами.
А еще - местный поэт Фатеев, его стихи:
…То, чего не забуду я,
То, чего еще жду, -
Это только акация
В белом-белом цвету...
Но перед самым эфиром позвонили из цензуры: «Убрать строчку в стихотворении: «там, где косточки хрустят».
Ох, и до косточек им дело!
2012-й
До самой Перестройки (до девяностого года) часа за два до эфира автобус увозил сценарии наших передач в Обллит, – так назывался отдел цензуры, - и там их читали «ответственные товарищи», вычеркивая недозволенное, утверждая дозволенное и только после этого…
Так что экспромты в наших передачах были недопустимы и журналисты с выступающими просто «выдавали» заранее написанные тексты в эфир, поглядывая на телекамеру.
Каково зрителям было смотреть подобное?..
И разве при такой системе нужна была режиссура?
1969-й
Планерка, а планировать нечего…
Мой начальник Анатолий Васильевич выговаривает журналистке Носовой:
- Вы должны были сделать праздничную передачу…
- Вот она, - встряхивает та листками, - только не отпечатана.
Потом выясняется, что печатать и нечего.
- Тогда надо запланировать передачу Юницкой, - предлагает он.
Перепалка между ним и зав. отделом Ананьевым… Маленький, лысый, вечно с какой-то засушенной, приклеенной улыбкой, которая и сейчас на его губах, он, поглядывая на меня, разводит руками:
- Но нет сценария, а главный режиссер без сценария не планирует.
Анатолий Васильевич смотрит на меня с укором:
- Отстаем по вещанию уже на три часа…
Но я не сдаюсь: нет, мол, сценария…
2010-й
Зачем это делала? Зачем портила нервы и себе, и Анатолию Васильевичу, который был симпатичен мне и которого уважала?
А стал он заместителем Тулякова уже при мне, и дело было так: мой брат редактировал в то время рассказы секретаря Обкома партии по идеологии Владимира Владимировича Соколовского, и когда зашла у них как-то речь о смене заместителя Тулякова, местного писателя Савкина, (которому, кстати и не кстати почему-то нравилось цитировать строки Тютчева: «Природа – не слепок, не бездушный лик…», делая при этом ударение в слове «слепок» на «о»), то Виктор и порекомендовал Анатолия Васильевича, который был тогда первым секретарем комсомола в Карачеве.
Анатолий Васильевич был мягкий, эмоциональный, (помню, даже и слезы не раз поблескивали у него на ресницах после моих удачных передач) и как-то не вписывался в «когорту верных» партийцев, где не полагалось иметь свое отношение к чему-то. Наверное, знал он всё же цену тому, чем руководил и, может, поэтому не срабатывался с Туляковым, Полозковым, в которых «своего» почти не оставалось или уж слишком глубоко было упрятано.
Через год их разность дойдет до черты, и тогда я пойду в Обком к Валерию Андреевичу Корневу, заместителю первого секретаря по идеологии, чтобы как-то защитить Анатолия Васильевича от нападок Тулякова.
И сидел передо мной вроде бы симпатичный, умный и какой-то нетипичный чиновник партии, внимательно слушал, кивал головой, но мой приход к нему был напрасен, - не помогла я тогда Анатолию Васильевичу.
Помню расширенное заседание Комитета, на котором его обсуждали, и все «бичующие речи» почему-то были обращены ко мне. Может, потому, что я была тогда его правой рукой, а сам Анатолий Васильевич даже не пришел на эту экзекуцию?
Вскоре перевели его заведовать областным Архивом, а через несколько месяцев и Тулякова проводили на пенсию, ну, а того самого Корнева, к которому я ходила, назначили председателем нашего Комитета.
С тех пор своего начальника я больше не видела и сейчас…
Каюсь, каюсь перед вами, Анатолий Васильевич, что не попыталась встретиться с Вами, поговорить, и стыжусь, что сражалась с Вами за сценарии, зная, что в них – враньё.
И только тем, - в какой-то мере! - оправдываю себя, что не хотелось становиться халтурщицей, как мой коллега, который монтировал кинопленку «на локоть», - просто наматывал её на руку и бросал монтажнице, а я…
С какой же тщательностью монтировала я летописи пятилеток!.. как изматывала дотошностью и себя, и Вас, пытаясь и в этом «историческом материале партии» найти что-то интересное.
1969-й
Прямо с утра – политинформация. И ведет ее Полозков…
Этот Полозков – отличный винтик партийной машины! И даже в его внешности, лице и словах что-то застывшее, мертвое, - ни одной живой интонации, взгляда! - словно она, эта машина, выжала из него все соки.
Так вот… «винтик» ведет политинформацию, а я, приткнувшись за вешалкой, читаю Курта Воннегута, но всё же прорывается сквозь текст: «Сталин был великим вождем… а как много работал!.. и когда только спал?»
Противно… и тяжко.
2012-й
Тяжко и сейчас, когда пишу эти строки.
И передачи о годах социализма не могу смотреть, - сразу начинает щемить сердце.
И даже песен тех лет не могу слышать!
Во как…
И все же вчера по «Культуре», в новом цикле «Власть факта», когда заговорили о Ежове, то не переключилась на другой канал.
Тогда, в тридцать шестом, Сталин назначил его наркомом внутренних дел. Маленький-то какой… и всего-то метр пятьдесят один… с «незаконченным начальным образованием», как сам же написал в анкете, но зато – верный пес!
И с июля тридцать седьмого начался очередной террор (каково слово-то: как выстрел!) и до декабря тридцать восьмого было арестовано полтора миллиона «предателей народа» и их жен (двадцать восемь тысяч).
А всего расстреляно – семьсот тысяч. Без суда и следствия. «Тройками». По «расстрельным спискам» «любимого вождя», который собственноручно делал на полях пометки: «подождать», «расстрелять», «вначале привезти в Москву», «бить, бить»!
И били!.. Всемирно известного академика Вавилова вначале морили голодом, а потом били.
И маршала Блюхера били… восемнадцать дней!.. отчего тот и до расстрела не дожил.
В сколько неизвестных!..
И помогали вождю «верные ленинцы», подписывая расстрельные списки: Молотов (девятнадцать тысяч), Ворошилов (восемнадцать тысяч), Каганович (двадцать), Никита Хрущев, всегда старавшийся перевыполнить планы и только в Киеве перестрелявший почти всех секретарей комсомола…
Каждый раз, после вот таких фильмов, клянусь себе: не буду больше смотреть подобное!
Ан, нет, - тянет, тянет, как к не заживающей ране.
1969-й
Сегодня, после летучки, разбирали с Анатолием Васильевичем докладные на телеоператоров, - были не трезвы во время передачи, - а потом пронесся слух по коридору: «Привезли джинсы и кроличьи шапки»!
Иду... Растрепанная от возбуждения поэтесса и журналистка Марина Южницкая лезет за ними без очереди; корреспондент Лушина с кем-то сцепилась, кричит громко, злобно; Леша, киномеханик, не обращая внимания на ругань коллег, протискивается к прилавку, хватает аж трое брюк и две шапки и устремляется радостный!.. по коридору, а за ним - продавщица:
- Вы не доплатили!
Выхожу на улицу...
Морозец, только что выпавший, ещё не истоптанный снежок… Раствориться бы во всем этом!.. Моя улыбка – солнцу, снегу, морозному ветерку!..
Но надо идти на репетицию.
Гашу улыбку… пробуждаясь от снежного сна.
2012-й
В девяностых годах, когда впервые издадут у нас русского философа Николая Александровича Бердяева, прочту: «Воспоминание не есть сохранение или восстановление нашего прошлого, но всегда новое, всегда преображенное прошлое. Воспоминание имеет творческий характер».
Так вот, когда прочту эти строки, то моё увлечение словно найдет оправдание, и даже станет одним из смыслов жизни.
Так что, дорогой мой читатель, пишите, записывайте всё, что зацепит, и с годами эти незамысловатые строки станут для вас настоящим сокровищем, которое заиграет, засветится иными красками.
1970-й
Еду на работу…
За окном троллейбуса слякотно, грязно, а я сижу и читаю.
И так удивительно хорош этот МОЙ маленький мирок! Странные, но драгоценные мгновения.
А на работе… Проносится слух по коридорам: дают масло! Иду, занимаю очередь.
- Ты почему чужое масло берешь? - подходит, усмехается мой телеоператор Женя Сорокин.
- Как это? – не схватываю сразу смысла его ухмылки.
- А так... Его доставали для журналистов и давали им по полкило, а постановочной группе… вот, оставшееся, и только по двести.
Возмущаюсь. Подхожу к профгруппоргу:
- Как же так?..
- Да вот, видишь ли, - мнется она. – Танька Редькина выбила только для них, а постановочной - если останется...
«И тошно ей стало...»
А иногда вижу такое: в соседнем кабинете сидит моя ассистентка Ильина, мать которой работает в продуктовом магазине, обеспечивающем партийных начальников, а перед ней на столе - расковырянные банки с тушенкой, сгущенным молоком, пахнет апельсинами, кофе…
С близкой подругой наестся она этих, недоступных для остальных, продуктов, напьётся кофе и потом оставит банки на столе уже для тех, кто зайдёт и доест.
А перед праздниками привозит она и вина разные, - шушуканья радостного по коридорам!.. когда распределяет меж избранными бутылки!
Года два назад она все приходила ко мне и просила взять её в ассистенты. Пошла я к Анатолию Васильевичу, а он:
- Смотри, Галина, тебе с ней работать, а мне она что-то не нравится, - сказал, и ушел в отпуск.
Чтоб послушать его! А я... Я пошла к Тулякову и упросила его взять эту Ильину.
И вот теперь нет человека, который ненавидел бы меня больше, чем она.
«Я не дам вам спокойно жить! - кричала как-то в холле. - Ха-ха-ха! Библиотекарь, выбившийся в режиссеры!»
Нет, не могу понять причины ее ненависти.
Может, потому, что не доедаю того, что приносит с «барского стола»?
2010-й
Бегать по магазинам в поисках мороженой мойвы, пшена, молока, постоянно думать: чем бы накормить семью?.. Нет, такое не проходит бесследно, а внедряется в сознание, намертво вписывая в характер.
Синего цыплёнка, банку майонеза, двести грамм сливочного масла, килограмм колбасы - всё это иногда «выбрасывала» нам Партия со своего «барского стола», а сами «руководящие и направляющие» ели то, что хотелось,- ведь у них были свои распределители!
Легко ли нам было жить со всем этим?
Так что верьте, верьте мне, потомки: чудовищные то были годы! И не дай вам Бог жить в подобных!
1970-й
Мои дневники все глубже затягивают меня, - наверное, подсказывают: а не пришла ли пора задуматься над тем, почему из меня получилось именно то, что есть, а не другое?
Вроде бы у Ибсена есть строки: «Весенних басен книга прочтена, и время поразмыслить о морали».
Ну, о морали… а вот о себе поразмыслю.
2010-й
И то была последняя запись в семидесятом году, ибо тогда «с головой нырнула» в дневники молодости, - редактировала их, монтировала, несколько раз перепечатывала на пишущей машинке и, наконец, получилась «целая эпоха» моей жизни, длинною в десять лет, - с четырнадцати и до двадцати четырех, - и которая станет второй главой автобиографического повествования.
А назову её так:
«У ЛЕСТНИЦЫ ВВЕРХ».
Продолжение - У ЛЕСТНИЦЫ ВВЕРХ
Дорогой читатель!
Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много моих фото пейзажей. Веб-адрес для поисковых систем - - http://galinasafonova-pirus.ru
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/