***
Мне давно уже за полночь.
Возраст всё же таинственный.
Слов – с апреля по капельке,
Снов – с июня по листику –
На одёжку душевную,
Да насущную сдобную:
с поля миру по хлебушку,
с неба всем по подобию.
Мне давно уже за полночь.
Во скиту к полуночнице.
Не получится запросто
нам стерпеть, как захочется;
по одёжке встречающим
объяснять про английские
про уходы в отчаянье,
в неизвестности склизские.
А в ночи полушария
повстречаются взглядами:
вздрогнут гуманитарии,
и ползучими гадами
обовьётся история,
одарённая крыльями.
Ей без мук, как без моря мне,
как младенцу без имени.
Мне давно уже за полночь.
Не исход, не традиция.
А луна-то – совсем ничья –
виснет спящими птицами
на шеЯх у поклонников:
впечатленья заимствует;
шлёт поклон подоконникам
освещенье провинции.
Мне давно уже за полночь,
где светильники – лишнее.
Мне давно уже за полночь,
как черешням за вишнями.
Ёлку спутаешь с яблоней
разве что по бездарности…
Вспоминаю всегда о ней,
о моей популярности.
Мне давно уже за полночь,
популярнее некуда,
и какая-то бестолочь
имя путает с реками.
Завывают на прОводах
недалёкие родичи...
Каюсь, не было повода
не остаться на Родине.
Каюсь ивам предательски.
Признаю околесицу.
Что мне нужно отдать ещё
под дамокловым месяцем?
Что взыскать с обладателей
моего долголетия?..
По душе от Создателя…
По Любви от Спасителя…
Мне давно уже времени
не хватает состариться…
Разрешенье от бремени
для Тебя продолжается.
На роддомы рассчитывать
в судный век не приходится,
и во святцах высчитывать
Времена Богородицы.
И согласная Родина -
Лишь бы память не кончилась –
не согласна быть проданной,
и юродиво скорчилась
в ожидании полночи.
Уповая на знаменье,
к ней являются сволочи
до потери сознания.
Ей – страданья несметные
в ожидании участи,
а жестокие смертные
не распнут, в лучшем случае.
Удаль сдуру побалуют,
да и бросят до случая,
под звездой пятипалою
поглумиться над сучкою.
А она, невесомая,
на небесной околице,
спрятав прах под часовенкой,
за детей своих молится.
***
Нет не герой он, нет, не герой,
он просто был, он есть, быть может, будет.
А Магомет соперничал с горой...
Старо как мир и как война старо,
и он уже, как призрак, здесь и всюду.
Над бездной разведенные мосты;
иные сожжены, другие целы...
Мы шли пообруку безвестны и чисты,
и время шло, и снег шел белый-белый.
Я повторён судьбой, я повторён;
мой милый шанс не отпускает руку.
К тебе одной, к тебе одной приговорён,
на мир и на войну не разделён,
усвоивший хождение по кругу.
Желая вырваться из замкнутой мечты,
хотя бы сымитировать дорогу,
прочесть всё – слово в слово – слог за слогом,
сжигая белоснежные листы.
Когда проверенные выпорхнут слова,
откроется безумная охота.
Как преткновенье мыслям голова,
как морю преткновенье острова,
А птицы преткновение полета.
В толпе разочарованных следов
рассыпана иллюзия простора,
и кто-то за город спешит, а кто-то в город,
но, никогда не покидая городов.
А где-то на счастливой стороне,
где быть героем не имеет смысла,
и со щитом, и даже на коне,
где истина не плещется в вине,
и календарь не разделён на числа,
где память забывает обо всем,
в беспамятстве храня любую мелочь...
Нет не герой он, не герой, ну вот и всё,
а, в общем-то, совсем не в этом дело.
Повсюду простодушные снега.
Везде и всюду солнечное лето.
Другая жизнь, другие берега.
Пока мы любим друга и врага,
мы не забудем вспоминать об этом.
А в будущем - мы вечные друзья.
Из прошлого, где даже не знакомы
мы были, и сказать уже нельзя,
что на чужбине мы, а здесь мы дома.
Нет не герой он, нет, не герой...
* * *
Все на нуле – погода, время, век
и моря уровень по отношенью к суше;
и тонким льдом подернутые души,
а дождь уже не дождь, но и не снег.
И новый паводок в набухших венах рек
косится на мосты и на плотины;
что знает он о ветке Палестины,
и кто, ее принесший человек?
Что время нам, оно ль летит навстречу;
в каких мы заблуждаемся лесах,
и наше ль это царство в небесах:
спокойный труд и праведные речи?
Кому воспламенились эти свечи
так явно и прозрачно, будто сон;
кому приносит в жертву Аполлон
свой светлый взор божественный и плечи?
Сквозь тишину струится путь ночной,
таинственный и вечно неизбежный,
теряясь в строгом хаосе безбрежном,
манит, но не уводит за собой.
И где-то там, за млечной пеленой,
возможны рай и ад, подобный мраку,
и солнце, восходя к созвездью Рака
напомнит о вселенности земной.
Когда мои пути придут к тебе,
когда твоих ресниц мои коснутся…
Я не боюсь уснуть, боюсь – проснуться,
принадлежащим не твоей судьбе.
Все сходится кругами на воде
Тускнеют зеркала, дымятся свечи,
и непонятно: утро или вечер,
и где я – на пиру иль на Суде?
***
Живу на верхнем этаже
моей страны одноэтажной.
В лесу слоняюсь в ниглеже,
невозмутимо эпатажный.
Разоблачаясь напоказ,
скрываюсь за гусиной кожей.
И говорю и слышу глас,
смотрю в окно: не ровен час,
припрётся кто-то не похожий.
В мои луга к моим стогам,
к реке, что тихо протекает,
и шлю в душе привет врагам,
и слышу, как они икают,
как восвояси возвратясь,
в свой мегаполис изощрённый,
они, как свиньи ищут грязь,
и, раздражительно смеясь,
лишь матерятся увлечённо.
О, странные мои враги,
соратники по ложке дёгтя,
снимают громкие шаги,
и спать ложатся с чувством локтя.
А я смотрю в окно, и сон
склоняется на всякий случай,
освобождаясь от кальсон,
включает приторный шансон,
и - бессоме, бессоме мучо.
А поутру причалил флот
из полевых беспечных лилий.
Плывёт по небу самолёт,
покинув стаю эскадрилий,
а на земле врачует пёс,
в бою полученные раны,
лошадку радует овёс,
страдают ступицы колёс
на пол дороге от нирваны.
В счастливом домике моём
всегда приимно и просторно,
где мы и можем и живём
вполне легально и законно.
Располагается уют,
немного выцветший за лето,
и, здесь, у лета на краю,
не суетятся, не снуют
другие жители планеты.
И, запрокинув в небо рот,
ловлю дожди похмельной глоткой.
Хожу назад, хожу вперед,
качаясь на волне короткой.
Вещаю долго, допоздна,
в пределах радиосигнала,
на веси и на города,
и выпиваю дождь до дна -
на языке оригинала.
* * *
Прочти судьбы моей слова,
души моей потёмки,
и станет явным, что скрывал
старательно и долго.
Тогда и сравнивай с молвой
в роскошном сарафане.
Судьба не покривит строкой,
душа темней не станет.
Да и автограф на роду
такой же остаётся.
И путь, которым я пройду,
когда-нибудь начнётся:
полдела выгорит, Бог даст,
А там – по крайней мере…
Как хорошо не ведать страх
у приоткрытой двери.
Как славно пламенеть щекам
От сладкого сомнения,
Что зла любовь, а страсть слепа,
и, вот, нашло затмение…
В росинках предрассветных звёзд
минулое настанет.
Всё будет позже, чем вопрос,
меня врасплох застанет.
В заветном томике судьбы
осенние листочки.
И, чтобы вспомнить, я - забыл
всю жизнь мою до точки.
Попутный дождь наискосок
сбивает пыль с обочин...
Судьба подносит посошок
* * *
Увы, но я не одинок,
когда же выпадают встречи,
Ищу уединенья уголок
и время, кстати бы, под вечер.
Поведать мысли небесам,
узнать желанья звёзд упавших,
людей, мгновенья загадавших,
подстать космическим часам.
Увы, но я не одинок.
По счастью или провидению.
Эпиграф или эпилог
предшественники сновиденью?
Всепоглощающий покой,
поток классических традиций,
полёт косноязычных дикций
над неподвижною рекой.
Куда стремится этот век,
превозмогая снег солёный?
Увы, но он не человек,
едва свободный от пелёнок.
Предшественник иных времён,
предназначений и призваний,
иных, неведомых созданий -
безмерно глуп и чересчур умён.
Увы, и он не одинок,
хотя сиротка совершенный.
Обыкновенный эпилог,
эпиграф - необыкновенный…
Блуждающие вечера
от дома к вычурной потере –
под снег – в распахнутые двери,
где Новый год и мишура…
***
В элитные бараки, на нары этажей
Стремимся на пожизненные сроки.
Снег окропила осень рябиновым драже,
Внезапный снег, упавший при дороге.
Ещё дождей не отошла пора.
Прощаньем птиц ещё бездонны выси.
Глотает город – чёрная дыра –
Словесный смог и откровенье чисел.
И первый снег в рябиновых слезах –
ещё немного, и опустит веки.
И город миллионы раз подряд
Войдёт в свои неоновые реки.
Пристанище для чахлых деревцов…
Рубиновых вкраплений благовесты…
О, рай для ясновидцев и слепцов,
местоимений, междометий, жестов.
Смятением листвы вздохнёт печаль
И улыбнётся всё же на прощанье.
Прощай навеки и навек встречай.
Не обещай, не нужно обещаний.
Кошерным электричеством томим,
усугубляю свет кондовым током
и вижу в мониторах лет и зим
её глаза с чудесной поволокой.
И приближение посредством метража,
увы, бессмысленно при первой же попытке.
Как эту осень невозможно избежать,
не вымокнув от слёз её до нитки.
Сквозь потрясений временных стекло,
замыленные взгляды объективов –
снимается последнее кино,
простое, как глоток аперитива.
Когда-то вдруг померкнет белый свет.
Придёт Господь и обнулит мгновенья,
и никакой уже не сможет интернет
вмешаться в смысл и в ход его творенья.
***
Кольца, крестики, цепочки – под залог.
Дорогого стоит нынешний рассвет.
И весна уже ступила на порог,
а за ней войти пытается снег.
Он пытается визит нанести,
не смотря на то, что кончился март,
и попробуй-ка его не впусти –
дорогого нынче стоит закат.
По ломбардам растеклись ручейки –
золотые реки, горы хламья,
а вокруг – ни ручейка, ни реки, –
я – не я, и хата здесь не моя.
Кольца, крестики и цепочки грустят –
Без перстов, без шей, без душ, наконец.
Ноготки стригутся, чипсы грустят,
и, в итоге – только город и sex.
А долги растут по мере весны,
приближая невозможность принять
хоть какие угрызения души
и малейшее желание занять –
под надежду на удачный исход
обретения желанных купюр…
Жизнь – рулетка, и, авось, повезёт
сбыть Фортуне барахлишко откутюр.
Кольца, крестики, цепочки – под залог;
пара сотен на денёчек на другой;
хоть немного, а, считай, что повезло:
вот такие долги – случай вот такой.
Вот такие наши долги, браток.
Вот такой несчастный случай, сестра.
***
От трудов бесполезных – усталость.
От щедрот бестолковых – истома.
Да такая, что только осталось –
непременно остаться дома.
Упустив красной нити издержки,
переменчивость звёзд и погоды,
приближаю то время без спешки,
уповая на вешние воды.
Страх бежать, страх остаться на месте, –
третья часть накануне событий;
вечный зов предпоследних известий;
время жить без примет и соитий;
и лететь и забыться в полёте,
и желать, ах, мой Бог, совершенства.
Ты уходишь, мой Ангел, бесплотен,
улетаешь, пропевший блаженства.
Возвращение – путь не из ближних.
Преткновение мая и травня.
Третий Рим – по привычке – не лишний.
Плоть от плоти и камень от камня.
И пока ещё круг не замкнулся,
мы уравнены в шансах прощенья.
Ты ушёл, Ангел мой, ты вернулся
***
Ночь нереализованных понтов.
День переадресации сигналов.
А время года края достигало,
И грани преломляли срез цветов.
Сезон неразведения мостов
Прольёт случайность неизбежной встречи,
хотя иных уж нет, а те далече;
а нам на каждого, как прежде, три по сто.
Владея указующим перстом,
не указует, разве-что, ленивый,
и надпись "требуйте отстоя пива" –
висит на месте, правда, на пустом.
Очаровательная девушка с шестом
слюнявит пальчик, шевелясь змеинно.
Ах, как же всё наивно и невинно,
и всё же не в Париже под мостом,
не дурочкою у Дворцова моста,
тем более не цаплей на болоте;
а дома ждёт пушистый белый котик –
высокий некто маленького роста.
Ворона надрывается с погоста
о чём-то о своём, о запредельном,
обижена питанием раздельным
на бледность ночи, хлынувшей на остров.
Увяз в дожде одноимённый человек;
его подруга лодочки надела.
Она прошла Босфор и Дарданеллы,
в надежде на признание и чек.
Слышны угаданные встречей голоса,
их обладатели не то чтоб после пьянки,
и корабли на якорной стоянке
красиво убирали паруса.
Белела ночь. Хотябы полчаса
ей притулиться на гранитных сходнях.
Пусть выспится, но только не сегодня.
А нынче – или-или – на весах.
Закат, рассвет – сплошная полоса
горизонтально вспыхнувшей дороги.
За сфинксами египетские боги
пришли разгневанные; гребни в волосах,
косметика, браслеты, опахала;
жрецов и жриц несметное число;
и пошлый шест, сменявши на весло,
красотка допинг запрещённый уплетала.
И на галеру – ко царице – в фаворитки,
в подружки, в сплетницы – по поводу интриг.
О, боги! всё по кругу: do you speak?
у тихо отворившейся калитки.
Прокручивая мысли в голове,
как в банке незаконные купюры...
Всё вроде есть у этой бабы-дуры,
теперь ещё и завтрак на траве.
Гидрометцентр погоду предсказал.
Приливы сил, поток иносказаний.
Готовь зимой телегу, летом – сани,
чтобы добраться в Павловский вокзал.
И тот, кто мне всё это рассказал,
под самиздат пристроил контрамарки
и продавал их тысячами в парке,
притом, имея честные глаза.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/