... на  обезьяну мою  смеюсь ...

                                                                                                                          ( Ф.М. Достоевский «Бесы» )

                       

     

            Жутко леденя кровь, протяжно завыли оборотни, – безумно визжали ведьмы, – демоны глушили пространство хлопками крыльев, – дико хохотали утопленницы - русалки, – зловеще бормотали колдуны...

           Сознание богатыря мутило. Словно в блеклом тумане, перед глазами поплыли, стремительно закруживая в бешеном вихре, – мутно-размытые, но до боли знакомые, образы поганой нечисти. 

        ...пронзительно пищали кикиморы, – раскатисто рычали драконы, – с утробного клокота водяного, дрожала болотная трясина, – бесились в омуте черти,  – глухим филином захохотал леший!

          Дикая какофония нечистой силы гулко нарастала. У Добрыни раскалывалась голова. Вены на висках вздулись и приглушенным шумом в ушах начали пульсировать, отдаваясь в мозгу мерными, тугими ударами.

          Он крепко зажмурил глаза, со всех сил сжав голову руками. Не чувствуя, ни холода, ни тупой, ноющей боли в разбитом теле, богатырь жаждал только одного: – чтобы скорее смолкло  дьявольское эхо.

           Сколько он пролежал, вдавившись в сырую землю? – Добрыня не помнил.

 

                                                         ***

 

           Андрюха мучительно и долго оживал. Ворочался. Бормотал. Громко скрипел зубами. Вся подушка вымокла от пота.

           Вокруг  безмолвно толпились незнакомые, серые личности. Он куда-то бежал, боялся опоздать. Потом остановился и начал ругаться с окружавшими его особами. Новиков, что-то им доказывал. Пытался убедить.

          Немые персоны, как гипсовые манекены, казавшиеся все на одно лицо, только безразлично отворачивались 

          Сон медленно, но необратимо размывался. Равнодушные фигуры окружавшей публики, один за другим начали блекнуть, растворяясь в пространстве. Молча разбредались в разные стороны или тихо сами собой уплывали в пустоту.

           Новиков старался их догнать, задержать. Хватал за одежду. Оправдывался, истошно кричал. Тщетно  силился, что-то объяснить жестами...           

            Сознание  помутило. В блеклом тумане поплыли, пока еще тускло-размытые, но уже казавшиеся до боли знакомыми образы его прошлого.

            Как-то незаметно весь окружающий мир растворился. Затравленно озираясь, Новиков почувствовал, что проваливается в  сырую, промозглую пустоту. 

            Мягким журчанием, откуда-то сверху полилась вода. Новиков попытался уклониться, но внезапно темно-серое пространство над головой буквально прорвало. На Лапу бурным потоком обрушился тяжелый и холодный водопад. Всё видимое перед глазами поплыло и завертелось в бешеном водовороте. Грудь сдавило.  Дышать нечем.  Он начал захлёбываться.

            Андрей крепко зажмурил глаза, съёжился и выставил руки вперед  стараясь прикрыться от стремительного напора хлеставшей в него струи.    

           Сколько продолжался этот головокружительный водоворот? Время словно остановилось...   

 

                                                   ***

 

           Вдруг всё видимое вокруг махом стихло и пропало. Новиков почувствовал, что-то мягкое и мокрое под спиной.    

           С трудом продирая слипшиеся глаза, будто выныривая из густого, непроницаемого тумана, Лапа с тупым недоумением уставился в потолок.                

           На пыльной побелке, закрашенной над диваном светлой эмульсионкой, а местами замалеванной белой нитроэмалью, расплылось  мистически-  гадкое пятно.

           Новиков вздрогнул и замер, не отрывая напряженного взгляда с этой картины. Перед глазами еще плавали радужные круги... 

           От сырости с протекавшей крыши, побелка на потолке набухла двумя бледно- ржавыми пузырями, напоминавшими гнойные волдыри на ошпаренной коже. Там, где пузыри плотно прижимались друг к другу, засохшая краска покоробилась и начала отслаиваться. Загнуто-скрюченные ошметки белой эмали с желтоватым налетом, в углублении между двумя толстыми волдырями, торчали, точно острые, волчьи клыки.

          Спросони, а может с перепуга, рыхлая картина больше походила на улыбавшуюся в хищном оскале, грузно провисавшую жопу с кривыми рядами остро-белых зубов.

          Андрей очумело выпучил глаза... 

          Только через пару секунд доперло, что сон выдохся, а на потолке лишь коричневые разводы с протекавшей крыши.  Новиков  скривился, мучительной тоской сожалея, что проснулся.

          Лапа ненавидел воскресать с похмелюги и всегда вздрагивал от одной мысли такого пробуждения.

          Облизав пересохшие губы, он начал недоуменно озираться. Вроде все в порядке?

          Глубоко вздохнул. Только убедившись, что проснулся дома Лапа начал успокаиваться. Широко зевнул.

          Он еще не почувствовал того похмельного хреново, которое обычно бывает. С немым трепетом  Андрюха приготовился ожидать, как прихватит колотун- бабай.

          Самое неприятное было то, что он лежал на чем-то мокро- холодном. 

          Резво, с кошачьей брезгливостью изогнувшись, Новиков с крайним неудовольствием на лице, быстро  перекрутился с  обмоченной  половины  дивана на сухой край.  Ему не хотелось лежать на сыром от мочи матрасе.

          Давление тупо долбилось в виски. В горле - крепкий сушняк. Всё тело ломило, как от простуды. Даже ясно- весенняя погода на улице совершенно не радовала. В окно, ярко золотя занавески, поливало безжалостное, удушливое солнце. От духоты бросило в пот и начало мелко потрясывать. 

          Вдруг сознание обожгла мысль: Опять на работу мля…  проспал !!!  Он начал панически искать глазами часы на стене. Но вспомнив, что уже год нигде не работает, глубоко вздохнул. С души будто камень свалился. Новиков попробовал снова закрыть глаза и поймать прерванный сон. Черта  с  два… 

         Трубы конкретно горели. Нестерпимо приперло залить сушняк в глотке  — чем-то кисло- холодненьким. Андрей скривился.

         С погасшим взглядом на бледном лице и трясущимися губами он попытался подняться, но обмякшее тело сразу завалило на бок.

         На одной ноге криво надет мокрый носок. Вторая ступня босая. Новиков машинально пошевелил голыми пальцами. Потом перегнулся и нервозно начал  стягивать  промокший  носок. 

          Встав со второй попытки, пошатываясь, Лапа пошлепал босиком в туалет.  

         Склонившись над краном, едва не выкручивая шею, он с безмерной жадностью начал хлебать сырую,  едко вонявшую хлоркой воду.

         По жилам приятно побежала холодная влага. Сушняк  слегка отпустил.    

         Оторвавшись от крана, Андрей приостановился перевести дух. Как мотор стучавшее сердце вдруг омерзительно сдавило и облило студеным холодком.  В голову, как обычно полезла всякая  муть.

         Лапа глубоко и тягостно вздохнул, с натужной  хрипотой выпустив воздух. Медленно подняв руку, крепко провел пятерней по груди. Тупо задумался.

         Только утолив жажду  он начал соображать.

          Недаром: Кто не болел с похмела, — не знает настоящего вкуса воды.

         Сбоку на стене висело зеркало. Сделав к нему пару шагов, Новиков резко тормознул. Смотреть на себя  противно и страшно.

          Побриться бы... — промелькнуло в голове. -  Ай ! Ну его на... !!!  Руки тряслись.

          Андрей начал несмело оглядываться по стенам. Взгляд упал на смятый бычок, валявшийся на полу. Лапа наклонился и с кряхтением потянулся к окурку дрожащими руками.  

            Потрескавшимися, пересохшими губами он попробовал сделать пару тяг. Едва не замутило. Из пасти несло таким мерзко-вонючим перегаром, с отрыжкой суррогата, будто в душу нагадили сто котов, а после засыпали дерьмо хлоркой. К горлу подкатила тошнота.

          Блевать было нечем. В животе, кроме изжоги с палёной водяры с примесью хлорки, ни хрена не ощущалось. Полупустой  желудок судорожно свело и пробило на едкую икоту.

           Воспаленным носом Андрей начал остро ощущать окружающие запахи. Проведя потной ладонью по сальной шее,  почувствовал,  как от него самого, от провонявшего за несколько дней тела, настолько крепко несло затхлыми помоями, что невольно передернуло. Казалось вонь исходит отовсюду.

           Открыв форточку, Андрей вдохнул свежего воздуха, пропитанного кислым запахом весенней, уличной помойки. От  притока  прохлады  слегка закружилась голова.

           Окинув квартиру тоскливым взором Новиков загрустил. После недельного запоя она выглядела, как свалка мусора. Гора немытой посуды заполняла ванну. Как тарелки там оказалась? — он не помнил. Из душевой несло таким тошнотворным душком плесени, что захотелось снова напиться и не видеть всего этого.

          Палас на полу прожжён сигаретами в нескольких местах. Даже удивительно, что не случилось пожара. По всей квартире разбросаны окурки, пустые бутылки из-под дешёвой водки и черт их знает, каких еще мутных напитков.

          Кругом пустые сигаретные пачки, огрызки яблок, грязные носки. Раздавленный помидор размазан по батарее. Разбитая кружка. Перевернутая пепельница. Пепел рассыпан на полу. В углу наблевано. В тарелке на подоконнике лежит сморщенный и покрытый плесенью огурец. Рядом с ним - засохший кусок хлеба, как дикий ёжик, утыканный загашенными бычками. Засохшие плевки на полу. Разбитое кресло с отломанной спинкой валяется на боку. Наполовину сорванные с гардин шторы густо обляпаны жирными пальцами.

          Как обычно с опохмела, гнетуще заныла душа. В голову поползли стылые мыслишки о собственной виновности и негласном, моральном порицании знакомыми и соседями.

         Перед кем, за что он провинился? — Андрюха никогда, до конца не мог себе объяснить.  Неопределенное, панически-конфузное чувство из-за  пьянок возникало после каждого запоя. Даже если во время загула вообще не появлялся на людях.

           Первой дельной мыслью было отыскать недопитую бутылку. Чем он и занялся, внимательно одну за другой, просматривая тару из мусорного ведра.  Но водки в пустых бутылках, как назло не оказалось даже на глоток.    

           Случайно, взгляд упал на одиноко стоявшую в углу, полупустую бутылку из- под пива, с какой-то мутной жидкостью внутри. Лапа быстро схватил чебурашку, взболтнул, понюхал и уже хотел глотнуть, но в нос запоздало ударил кислый запах мочи.

           — Мать их! Суки... — матюгнулся Андрей, брезгливо отбрасывая бутылку на пол. Моча тонкой струйкой забулькала из горлышка, растекаясь по линолеуму в желтую лужицу.

           Почесав задницу, Новиков кислым взглядом окинул кухню. Заглянул в комнату. Что бы пропить? Ничего стоящего, чтобы загнать таксистам или хачикам за бутылку в доме не оставалось.

          Тяжело сопя, Андрюха начал лихорадочно выискивать по карманам оставшуюся мелочь. Набралось двадцать два рубля. Мелочи оказалось мало для водки, но хватало на Балтику-девятку. Мелко  трепыхавшуюся  душу  немного согрело.

           Киоск находился недалеко от дома. Андрею не нужно одеваться. На нём - грязная футболка, джинсовая куртка, жеванные и обмоченные брюки. Стоптанные кроссовки валялись около дивана.

           Не глаженая, провонявшая от немытого, потного тела одежда, выглядела очень живописно. Он несколько суток не снимал её ни днём, ни ночью. Если прибавить  опухшую с перепоя и заросшую щетиной морду, красные, воспаленные, с мешками глаза, не расчёсанные, слипшиеся волосы, чёрную грязь под  желтыми ногтями (почему-то именно ногти на руках, начинали отрастать во время запоев с бешеной скоростью), то  можно смело принять за бомжа. Что было недалеко от истины.

           Выйдя из подъезда, Новиков глубже натянул кепку на брови, чтобы не встречаться с соседями взглядом. Нетвердой походкой, опустив глаза, он сразу направился к магазину, с надеждой, что возле пивной лавки дежурят такие же, как он сам, страдальцы. У бичеватого  бомонда обычно не хватает денег на выпивку. Скинувшись всем миром, можно похмелиться.

           Мерзкое солнце припекло затылок, усиливая  мандраж в теле. Монотонная капель с крыш дергала за оголенные нервы. На заборе беззаботно чирикали воробьи, радуясь весне.

           Щебет птиц чертовски раздражал. Тупорылые создания… — промелькнуло у Новикова. Были бы силы – свернул вам башку. Всё вокруг нервировало.

           По разбитой после зимы дороге нарочито медленно двигались легковушки, объезжая широко разлившиеся лужи. Машины, то резко притормаживали, то дымно газовали, забористо выкручивая колеса. Казалось, дерганые водилы за баранкой все с похмелья.        

           Неприятности начались, как всегда, нежданно. Возле магазина стояла старая, грязная УАЗка. В ней с довольными мордами сидели те самые — лица кавказской национальности.

           Именно этим хачикам Андрюха продал четыре алюминиевых радиатора от вездехода, неделю назад спертых из гаража для грузовых машин.

            — Ай, дарагой! — радостно развел руками один из кавказцев, одетый в потертую кожанку, блеснув золотыми коронками на зубах. - У мина к тыбэ дэло иест. Залызай брат, нада  пагаварыть…

           Новиков, напрягая мозги, где он мог видеть этого кавказца, неуверенно подошел. Может опохмелят на халяву?

           — Эта мой дыруг…— обратился фиксатый к остальным, сидевшим в машине, показывая на Новикова. - Ва-а-й! — Черный с довольной мордой прицокнул языком.    

           —  Харашо я тэбя встырэтыл брат. Э-э… —  Он удовлетворенно покачал головой, открывая заднюю дверцу для гостя.

 

                                                  ***

 

           Случайно обнаруженный за городом автомобильный бокс, Андрей считал заброшенным. И на удивление, обнаружил там проклятые радиаторы. Весь цветной металл в городе давно собран  бомжами и пропит. Радиаторы новые, еще в смазке,  лежали на бетонном полу возле вездеходов. Весили алюминьки не менее пятидесяти килограммов каждая. В общей сумме более двухсот кило.     

            Андрюха с трудом дотащил их по штуке в пункт приёмки вторцветмета, принадлежащий кавказцам. Там  сдал за полторы тысячи рублей.

           За килограмм алюминия платили семь рублей наличкой. Полученные деньги быстро пропил, как с постоянными собутыльниками, так и с мало знакомыми персонами.

           Злополучный бокс, когда-то принадлежал базировавшейся на этом месте геологической экспедиции, но с развалом Союза и реорганизацией единого, топливо- энергетического Министерства в различные АОЗТ или РАО, оказался заброшен. Андрей не совсем понимал, почему в нём находились два гусеничных вездехода и несколько наполовину разобранных, грузовых автомобилей. Гараж выглядел бесхозным.

           Вообще, это была целая база. Состояла она из несколько сараев, трёх экспедиционных, рабочих вагончиков, заброшенного деревянного склада, в котором валялась различная геологическая рухлядь. Всё барахло  в изодранном и ржавом состоянии. Никаких замков или запоров строения не имели.        

           Единственное, что выглядело вполне пригодным на базе — это огромные металлические баки — нефтяные цистерны. Но они находились в стороне от всего остального и Андрюху не интересовали.

           База находилась на окраине города или даже за городом. И была огорожена, чисто условно. Где-то - разломанным деревянным забором, где-то - разорванной колючей проволокой. К ней вела единственная грунтовая дорога со свежими следами автомобилей, на которые он даже не обратил никакого внимания.

          Хачики поджидали Лапу у водочного магазина не случайно. От окрестных синяков, им по описанным приметам удалось разузнать, где человек походивший на Андрея может околачиваться? Несколько дней караулили его возле дежурных пивных точек городка.

           Только Новиков подошел к машине, напряженно вспоминая, где и когда он мог завести себе подобных друзей, хачики вдруг, как заправские опера, бесцеремонно запихнули его в УАЗку и повезли в неизвестном направлении.

           В машине черные были довольно вежливы, дали закурить, по-дружески уделили внимание. Но остановиться, чтобы купить пива, не разрешили. Лапа недоуменно разглядывал своих новых друзей. Он пока  еще не понял, что происходит.

           От хачиков крепко разило перегаром. Водила на радостях, что, наконец, нашли Андрюху, выдавливал  педаль газа на полную катушку. Грязь из-под колес разлеталась в разные стороны, забрызгивая пешеходов на обочинах. Лобовое стекло  сплошь заляпано, дворники не работали. УАЗку качало и заносило на поворотах скользкой дороги. За городом едва не сбили курицу, с крикливым кудахтаньем размахивая крыльями перебегавшую дорогу. Лапа уже подумал  выскочить на ходу, но такой возможности не представлялось.

           На следующем повороте машина слегка сбавила ход. Новиков резко дернул ручку дверцы, чтобы выскочить.

            — Аль сюка! Куда захатэл... Нэ-эт брат. —  Фиксатый резко схватил Андрея за волосы.  Потом миролюбиво добавил: —  Ты наш гость.  Мы тэба нэ  атпустым тэпэр... 

           Когда приехали на базу, Новикова поразило большое количество иномарок и людей, одетых далеко не в наряды работяг. Ещё в машине кавказцев он понял, что повезли на разборки, хотя разговоров об этом не велось.

          Выйдя из УАЗки, черные повели себя совершенно по-иному.  Как-то раболепски они поздоровались  с хозяевами базы и сообщили, что нашли штрафника, которого долго искали.     

           Подошедший человек грубо их отпустил, сообщив, что они выполнили обещание. После того, как Лапа попросил у хачиков закурить, один, уже залезавший в свою УАЗку, презрительно-грубо прошипел:

          — Тэпэрь для тэбя у нас нэту сыгарэт..., с-сабак !

          Быстро сев в машину, они уехали. Новиков остался один на один с незнакомцами. Солнце, словно трусоватый заяц, спряталось за тучи. По телу пробежал, то ли похмельный озноб, или мурашки от страха.  Лапа, затравленно покусывая нижнюю губу, не знал, куда девать мелко дрожавшие руки.  Вызывающе засунуть в карманы или покорно опустить вдоль тела?

          От неизвестности происходящего он здорово перетрухнул. Гаденький страх подогревался тем, что Новиков был с похмелья и ему не дали выпить пива. Общество неизвестных людей на иномарках, одетых, как новые русские, изрядно беспокоило.

 

                                               ***

 

           Человек, который подошёл к Андрею, ничего не сказал. Он просто, со всей дури, сразу заехал в морду. Не ожидавший такого бесцеремонного оборота Новиков, не устоял на ногах и упал в лужу.

           После того, как Лапа приподнялся, держась за скулу, парень издевательски-злобно прошипел:

        — Ну?! — Он выдержал паузу. - Теперь базарь… Как тащил железо из бокса? Сам расскажешь, или... — Он присел на корточки, склонив голову набок, испытующе смотря на Новикова из-под бровей…

           За это время Андрей успел рассмотреть парня. Одет последний по стандартной моде: современный костюм, толстая золотая цепь на шее, на пальцах хоть и нет  наколок, но надеты золотые, инкрустированные печатки с гравировками, не менее трёх штук. Лицо не слишком жестокое, но Новикову запомнились злобные глаза.        

         — И -и?! — Браток выжидающе приостановился, переклонил голову в другую сторону, прищурив левый глаз, — Ты …здил радиаторы? — мрачно переспросил парень, поигрывая ключиком на цепочке и показательно крепко сжимая-разжимая кулак так, что белели костяшки на пальцах.   

           Не дождавшись ответа, парень отрезал :  

           — Рассчитаешься по полной! — он скривился и отвернулся.

           С Андрюхиной одежды стекала грязная вода. Он затравленно пригнулся, втянув голову в плечи, и запуганно прикрыв дрожащими руками лицо, не знал, как обратиться к братку. Заикаясь, Лапа сразу выложил, как  было дело с перетаскиванием радиаторов в пункт сдачи цветных металлов.

           Нервно выслушав, парень вдруг резко повернулся и начал избивать ногами. Потом приостановился, схватил с земли, какую-то деревянную палку и перетянул Лапу по хребту.

           Мокрая, трухлявая древесина с треском переломилась.  Андрюхину спину сразу свело. Дыхание на миг перехватило.  Он разогнулся и болезненно захрипел, держась за поясницу.

           После запоя Лапа сидел на измене. С обычными, с похмелья подозрительными сомнениями: Может мент в гражданском прикиде меня допрашивает? — не рискнул заехать в отместку по роже долбившему его фраеру. Сил пойти в отмашку не было с бодуна. Руки позорно тряслись. Единственное, он успевал только прикрывать лицо ладошками, согнувшись и втянув голову в плечи, старался  закрыться от ударов.      

           Возле иномарок стояли ещё шестеро. Трое - около жёлтой, легковой мазды, один парень - около тёмного фолькса, двое - около тойоты  красного цвета.

           Андрей сразу обратил внимание на одного толстого, одетого в новое, чёрное пальто и белый, яркий шарф. Он и был боссом. Остальные обращались к нему.

           Среди машин стояла чёрная БМВуха, которая принадлежала избивавшему Лапу парню. Звали его Лёха-Батон.  

           Парни окружили Андрюху, о чём-то разговаривая. В мордобое они участия не принимали.

           Толстый, лениво наблюдавший заплывшими жиром глазками, приказал прекратить избиение. Недолго подумав,  он сделал равнодушный вывод:

         — Ай! Вездеходы бомбанул не этот бомж! —  с досадой  махнул он пухлой рукой.

         — А что с этим делать? — недоуменно, с тупым выражением на лице спросил Батон, показывая на Андрюху.

           Толстый безразлично отмахнулся.

            — Та-а!  как хотите… Но чтобы настоящих ворюг выцепили в ближайшие дни!

           Сев в машину, он укатил со своим водителем на красной тойоте.

            Остальные четверо окружив Андрюху, начали задавать вопросы. Парень с золотой цепью на шее отошел. Избивая Новикова, он сам повредил себе руку и теперь растирал её снегом. Небольшие сугробы местами ещё лежали с прошедшей зимы. На улице, по северным меркам, стояла только весна, то есть, середина июня.

            Из задаваемых вопросов Лапа понял, что бывшая промбаза, которую он посчитал заброшенной, в аренде у городской, не совсем дружившей с законом группировки. Таким способом они выгоняли с территории всех нежелательных лиц, в основном бомжей.

                                                                                                                                                                         

                                                 ***

 

          Когда-то давно парни начинали работать комсомольцами-добровольцами в геологоразведке  на нефтегазовых месторождениях Крайнего Севера, но в период перестройки и приватизации, прихватизировали вездеходы. Благо, в тот период, на транспортную технику. не было  строгого, имущественного учёта в местах газового Клондайка. Как остальное государственное барахло, имущество нефтегазовых организаций списывалось под любым предлогом. 

           В девятнадцатом веке Маркс писал: В основе капитала лежит преступление. Потом такие бизнес- комсомольцы становились законопослушными предпринимателями и порядочными промышленниками, но, чтобы раскрутиться, им нужно было скорее урвать долю в делёжке дармового добра, не гнушаясь никакими способами.

           Один из вездеходов - армейский гусеничный тяжёлый тягач (ГТТ). Такими военными буксирами таскали тяжёлые, артиллерийские гаубицы, но после передали на гражданку, для транспортировки буровых вышек.

            Второй - многоцелевой легкобронированный транспортёр (МТЛБ), правда, уже без пулеметной башни на крыше, хотя в боковых стенках оставались щели под стрелковые амбразуры. Плавучий броневездеход эффективно использовался армией, как аналог боевой машины пехоты (БМП), а после небольшой реконструкции успешно пахал в народном хозяйстве, как легко проходивший среди сибирских болот транспорт при освоении  месторождений.   

            Елки-палки! Как они тяжелых танков не насобирали?  — невольно подумал Андрюха.

            Из разговора братков Лапа кое-что понял. Вездеходы, два сто тридцать первых ЗИЛка, автобус ПАЗик и грузовой Урал за зиму частично разобраны неизвестными людьми. Бокс не особенно охранялся.

           Теперь Андрей и двое других пойманных на базе мужика или полностью восстановят транспорт, или отдадут хозяевам транспорта свои квартиры. Кроме того, всё лето будут даром работать на базе. Такое поставлено братвой условие.

            Андрей не знал, что братки сами давно обули  транспорт, поснимав с него  дефицитные детали. Хотя сами машины и вездеходы были на ходу и уже проданы, какой-то производственной организации. Основной источник доходов у шпаны совсем иной. Машины стояли на базе для прикрытия их нелегальной деятельности.

            В этом году, поверив в свою безнаказанность, они решили наловить бомжей. Под предлогом разобранного транспорта поставить их на счётчик. Или найти себе интересное развлечение?                                                                                                                                                                                      

 

                                                ***

 

               Одного из крутых, как выяснилось из их разговора, звали Юра Лаварский. Он  родом с Украины. Во времена Союза подался за романтикой и туманом на Ямал. Работал водителем, но в перестройку раскрутился на спекуляции и в конце девяностых содержал несколько коммерческих магазинов. Он во всей компании главный, хотя и не старался выставлять себя, как бригадир.

               С виду они все  равны. Он вёл бюджетные, не совсем законные финансовые дела бригады. Вся движимость и недвижимость записаны на него. Одевался он неброско, в спортивный костюм,  ездил на новом Фольксвагене. По своей манере, из всей остальной братвы, Лаварский вёл себя наиболее корректно. Его упругая походка и мощная шея выдавали бывшего спортсмена.

              Он часто заступался за Андрея и за двух других мужиков, чтобы его друзья-братки не переходили грани дозволенного. К тому же, он пользовался особым покровительством толстого босса.

            Другой из бригады - один из самых озлобленных. Саша Кильянов, в свой сорок один год два раза успел отсидеть. С переломанным в молодости, кривым носом и большим шрамом на щеке выглядел весьма злобно. Он много пил и редко  бывал трезвым.  Временами у него просто сносило крышу

             Когда Лапа умыкнул радиаторы, сторожить базу должен был Кильянов. Но он в те дни не просыхал, и на базе  не появлялся. Стараясь загладить вину перед братками, начал срывать зло на пленниках.  Благодаря ему, Андрюха натерпелся больше всего издевательств.  

           — Вы черти, специально меня караулили, да? — Кильянов с наигранным возмущением наехал на Андрюху. - Стоило на полчаса отлучиться,  вы тут как тут! — Он стал усердствовать на публику. Раздраженно размахивая руками, Кильян начал крыть матом. Вдруг он внезапно заехал Андрюхе в морду. Не ожидавший удара Новиков, все-таки успел среагировать и отклонил голову. Удар пришелся вскользь по скуле.  

           Коля и Саша Тригели, ссыльные этнические немцы, приехали из Казахстана. Колька - трудолюбивый парень, довольно предприимчивый и до одури, свойственной его этнической пунктуальности, щепетильный. Копался в технике, постоянно доставал чего-нибудь полезное,  но иногда на него находили приступы бешенства, он мог сотворить такое, до чего не додумались, ни  Кильянов, ни Лёха-Батон, тем более  другие братки.

           Его младший брат, Саша Тригель по прозвищу Малой - такой же, как брат, деятельный, но капризный. Он всегда был чем-то недоволен. Саше, характерны какие-то немного женские черты. Он мог психануть, из-за несущественной мелочи или начинал занудно гнусить, как по поводу, так и без причины. Брезгливо-нервный изгиб губ выдавал человека впечатлительного. Возрастом он был младше Андрея, на вид  - около двадцати пяти .

           У Саши было нездоровое пристрастие. По своей относительной молодости, он любил избивать мужиков, отрабатывая на них различные приёмы рукопашного боя, хотя никогда боевыми искусствами не занимался. Держал бомжей как кукол для своих дурковатых, воображаемых тренировок.

           Такой оказался контингент людей, которые окружили Новикова. Лапа  приготовился к самому худшему. Он ожидал, что они всей толпой сейчас начнут его долбить.

         — Ты с кем таскал радиаторы? — спросил старший Тригель, стараясь придать своему виду солидность, медленно прохаживаясь перед Новиковым.

         — Да я один их утащил, — несмело оправдываясь, ответил Андрей, и затравленно перевел взгляд с одного братка на другого.

         —Чего ты лапшу вешаешь! — грубо наехал Батон. Он агрессивно сжав кулаки, дернулся к Новикову.

             Его перебил старший Тригель, которого неожиданно осенило. Он положил руку на плечо Батона.

         — А ну-ка, подними эту штуку, — задумчиво произнес он, подозрительно  смотря на Лапу. — Теперь отнеси в бокс, — добавил он, кивнув головой на радиатор.

           Нашли братки тракторные радиаторы быстро. В городе  всего два пункта приёмки цветных металлов. Они сразу поставили черным условие: разыскать и привести  человека, который сдавал алюминиевые детали от вездеходов. Хачики не всегда требовали паспорта у людей, сдающих цветмет. Андрея пришлось искать целую неделю. Дети гор были несказанно рады, когда его обнаружили. В противном случае, они оставались крайними.

           Кавказцы быстро и безвозмездно возвратили радиаторы. Приёмщики цветмета прекрасно понимали, с кем имеют дело, что алюминий ворованный. Они сами привезли металлолом обратно. Теперь железяки лежали у ворот гаража.

          Дикую первозданность тундры вокруг бокса, живописно украшали беспорядочно разбросанные бочки из-под солярки, искореженные геологические буры, масляная ветошь, полусгнившие автопокрышки со стертыми протекторами. Кругом, в грязи разбросаны ржавые звенья тракторных гусениц. Даже мох пропитан запахами машинной смазки и солярки.

          Поднять и протащить около десяти-пятнадцати метров, более чем пятидесятикилограммовый радиатор сопевшему от натуги Андрею удалось с большим трудом. Еще нужно было не поскользнуться на начинавшей оттаивать под солнечными лучами и пропитанной мазутом земле.   

         Тяжелый, похмельный пот ручьями потек со лба. Сердце бешено застучало. Из горла начала прорываться хрипота со старческим присвистом. За время пьянки он ослабел, руки тряслись.

          Старший Тригель сделал вывод, что Новиков таскал радиаторы не один, а с помощником.

         — Слышь?! Тебя кто-то надоумил, да? — каким- то подозрительным и одновременно убежденным тоном задал вопрос Батон. Он вопросительно склонил голову.

         — Ты чего тут вынюхивал? — Тригель скривил губы в злобной усмешке.  Или боишься своих хозяев?

            И хотя Андрей сбивчиво старался объяснить, что перетащил радиаторы на колёсной тележке, вроде той, на которых челночники возят большие сумки, ему не поверили.

          — Пока не расколешься, кто заказал нырнуть на нашу базу...  — не закончив поставил условие Тригель. Он резко, недовольно отвернулся.

            Андрюху обшарили и забрали паспорт. Он совсем забыл, что документ находился в кармане куртки. Теперь братва знала его домашний адрес и адрес родни, которая жила в соседнем городе. В паспорте стоял штамп прежней прописки.

            Братки посовещалась и решили: пусть посидит в железном баке, а после они решат, что с Лапой делать.

 

                                                   ***   

 

             Железная, ржавая бочка, размером с половину железнодорожной цистерны, лежала на боку.  Диаметром она не менее двух с половиной метров и около шести в длину. Сверху люк, который закрывался железной крышкой, прикрученной на болты. К бочке приставлена деревянная лестница, по которой Андрей поднялся и спрыгнул внутрь. Бочка ржавая. Очень давно она использовалась для хранения нефти. На стенах, кроме ржавчины, присохший мазут, а на дне - двухсантиметровый слой грязи. Внутри остро чувствовался запах нефтепродуктов.

           Андрей думал, что продержат в баке пару часов да отпустят. Но напрасно он так решил. Худшее было впереди.

           Бочка  круглая, присесть или прислониться не к чему. Он хоть и сам в грязном виде, к круглым стенам нельзя  притронуться. За ним завинтили на пару болтов железную крышку, ничего не сказав.

           Почти в полной темноте, Андрей не сразу заметил двух мужиков, сидевших внутри.        

           Постепенно глаза начали привыкать к темноте. Из-под крышки люка слегка просачивался дневной свет. Мужики молчали, сидя на корточках. В сравнении с их внешним видом, Андрей выглядел, почти джентльменом в парадном фраке.

        — Кто такой? — сипло спросил один, одетый в грубый солдатский бушлат не по размеру, сидевший на нем, как панцирь черепахи.

            От неожиданности Лапа вздрогнул. Он почти не видел спросившего его мужика, потому промолчал.  

        — Ты как сюда попал? — задал вопрос второй.

        — Братки загребли? Ну тогда держись мужик! — ухмыльнувшись, добавил незнакомец. Неожиданно он гулко, с надрывом закашлялся.

           Андрюху  слова бомжей повергли в уныние. Они сидели в бочке вторые сутки, а попались за то, что упёрли пятиметровый кусок заброшенного, алюминиевого кабеля, который нашли на базе. Андрей рассказал им свою историю, на что они только ухмыльнулись.

          Завязалась беседа. От них  Андрей узнал, куда вляпался.                                    

           Все строения  в аренде у братвы только для прикрытия. На самом деле, это  перевалочная база крупного дельца по прозвищу Топор, или Иванова Геннадия Николаевича, руководителя нефтеразведочной и управляющего газонасосной станцией, который прятал ворованные нефтепродукты, а потом перепродавал их.

          Ежедневно на базу приезжали машины и закачивали в цистерны солярку, нефть, керосин. В период открытия навигации на Оби горючее увозилось танкерами в неизвестном, южном направлении.

          Братва тусовалась на базе всего как охрана. Они контролировали процесс завоза и вывоза нефтепродуктов. Братки чувствовали себя полными хозяевами, пользуясь высоким покровительством. От своей тупоголовой безответственности и скуки творили, что хотели. Их хозяин не особенно интересовался, чем они занимались.

                                                                                                                     

                                                ***

 

            Мужики объяснили, что мочиться можно в дальней от люка стенке. Держат их на базе уже неделю, а за малейшую провинность, закрывают в бочку. За два дня, которые они просидели в баке, давали всего три раза напиться, передавая в люк литровую бутылку с водой, набранной из лужи. После чего братки снова завинчивали люк на болты. Больше бомжи ничего не получали.

          В баке отчетливо был слышен отдаленный лай собак и шелест леса, но собственный охрипший голос в бочке звучал приглушенно.

          Обо всем рассказал один из мужиков, которого звали Юра Ширшов. Мужичок довольно разговорчивый, на вид около сорока. На голове - замызганная вязаная шапочка неопределенного цвета, со свалявшимся бумбончиком. Протертые до дыр на коленях джинсы измазаны смолой и ржавчиной.  Маленького роста, щуплый, в безразмерном зеленом  бушлате, он, казалось, смирился со своей участью и не очень унывал.

         Когда-то, в начале девяностых годов Юрка успешно занялся оптовой торговлей. До перестройки он работал снабженцем на продовольственных складах, поставлявших товар на фактории заполярных поселков. Различные проверки и ревизии его снабженческой деятельности в богом забытые национальные поселения северной тундры были чисто формальными. Он умело сколотил стартовый капитал для будущей коммерции и дикий рынок встретил его хлебом-солью.

          Жил он в те годы безбедно. Но как-то увлёкся, кому-то перешёл дорогу или не угодил, за что сел на три года в колонию. После выхода из зоны, оказался без квартиры, без семьи, без средств к существованию.  Пришлось податься в бомжи.

         Второй мужик, одетый в выцветшую, пожеванную штормовку, вымазанную мазутом, с засаленным воротником, и в грубых, прожженных сваркой брезентовых шароварах с кожаными наколенниками, сначала молчал, но потом втянулся в разговор.

         Родом он из Белоруссии, приехал пять лет назад на Север заработать денег. Работал токарем шестого разряда, несмотря на свои тридцать лет. За эти пять лет успел потрудиться на всех производственных  мастерских городка. Виной всему пристрастие к спиртному. Последнее время его не брали ни на одно предприятие. 

         Не имея жилья, прописки и денег, он вынужден был заниматься воровством или сдачей цветных металлов. Звали его Сергей Соболь.  

                                                                                                                                                                

                                                ***

 

           — Ну, что придумаем? — спросил Андрей, поднимаясь с корточек и пытаясь пройтись пять шагов туда, пять обратно, чтобы размять затекшие колени. — Можно отсюда  сдернуть?

           У него в голове крутилась навязчивая идея побыстрее смыться с этого места.  Ужасно хотелось опохмелиться или хотя бы попить воды.

         — Как отсюда выберешься? Да и куда? — уныло отозвался Юрка, пытаясь подгрести под  задницу побольше мокрой ржавчины, чтобы усесться на неё.

         — Всё равно найдут, — мрачно пояснил Соболь.  У него не было  документов. Приходилось прятаться от ментов.

         — Ну, может, попросим воды? Когда откроют люк, все втроём затащим одногобратка в бочку, а сами сдёрнем, — подал идею Андрей.

             Рядом с базой, прямо за бочкой начинался лес.

        — Пересидим, где-нибудь в укромном месте, а со временем бандюки нас искать перестанут.  Найдут себе других бичей.

             Мужики сразу отмели  идею.

        — Из бочки можно выбраться по лестнице, а её нет, — невесело крякнул Соболь, поднимаясь. Он направился в дальний конец бака, расстегивая ширинку на ходу. Широко расставил ноги.  Послышалось журчание.

           Высота до люка около двух с половиной метров.

        — Пока будем вытаскивать за руки друг друга, прибегут братки. Будет только хуже, —  тоскливо подтвердил Юрик.

           Андрюхе очень хотелось воды. Он всё-таки попробовал договориться с Соболем, который был выше ростом. 

           План таков: когда братки принесут напиться и протянут в люк пластиковую бутылку с водой, он попробует затащить одного из них в бак, а потом выбраться из бочки, встав Соболю на плечи. После чего Андрюха вытащит его сверху за руки и они вместе ломанутся в лес.

            Новиков стукнул ногой по стенке бочки. Он не ожидал, что внутри пустого, железного бака может быть такой акустический гул, который прекратился только через минуту. В ушах ещё долго звенело.

            Через пару минут  снаружи  грубо спросили:

            — Чего на хрен надо? 

           Лапа  попросил воды.

           — Обойдёшься! — ответили сверху. — Вода будет вечером. Мочу свою хлебайте, бычары.  Гы-ы... — донесся грубый смешок. - По очереди друг у друга. Вам чертям один хер откуда лакать.

           В середине дня, железный бак стало сильно нагревать солнцем. Нестерпимая духота внутри да еще сушняк в горле сделали пребывание невыносимым. От вони бывших нефтепродуктов плюс фекалий резко бросало в пот, закладывало нос и слезились глаза. Такого похмелья Лапа  ещё не испытывал. Начинала кружиться голова.

           От злости он ещё раз стукнул ногой по бочке. На этот раз Андрей услышал, как откручивают болты люка. Прежде, чем отдать бутылку с грязной водой, Андрюху  предупредили:

           — Будешь долбиться, вытащим  на экзекуцию. Понял, чмо занюханное?..

           Рука с пластиковой бутылкой стала опускаться вниз. Лапа  только этого и ждал. Он быстро схватился за рукав человека, который протягивал бутылку, а затем, перехватив того за шиворот олимпийки, попытался затянуть вниз.

            Попытка оказалась неудачной. Соболь струсил и забился в дальний конец бочки, а парень вырвался, оставив Андрюху внутри. Им оказался малой Тригель. Он сам не ожидал такого поворота, привыкнув к покорности  бомжей. Переведя наверху дух, он со злобой прошипел:

          — Ну держись собака! — он капризно выпятил нижнюю губу.

          Тригель  хотел спрыгнуть с бака, но вдруг резко тормознул наверху. Он слегка пригнулся к люку и прищурив глаза, начал вглядываться в темноту внутри бочки, чтобы разглядеть того, кто на него наехал.

          Новиков стоял под самым люком и смотря вверх, даже не думал прятаться. Когда они встретились глазами, Андрей заметил, что во взгляде Малого промелькнуло, что-то вроде трусоватого изумления. Тригель резко, со стуком захлопнул крышку, быстро закрутив болты.

           Сразу выпив половину бутылки, Новиков набросился на Соболя.

          — Андрюха, оставь идею выбраться. Бандюки всё равно бы тебя догнали, — стал канючить последний. — У них на территории две собаки. Мы раз пытались бежать, но псы меня поймали и начали трепать, —  заныл он сидя на корточках, обхватив руками колени .

          — Почему вы сразу не сказали? — раздраженно спросил Андрей, начиная понимать всю серьёзность положения. Он уже чувствуя себя лидером компании, деловито стал прохаживаться взад-вперед.

        Стало слышно, как крышку люка  снова отвинчивают. Теперь снаружи слышалось несколько голосов. Отморозки посовещавшись,  что-то придумали .

          — Эй! чмо... — послышался  голос Батона. — Слушай меня сюда!

          Андрей сразу понял, что приятное обращение относилось к нему.

          — За свой поступок будешь сидеть, пока не расколешься с кем таскал радиаторы.

          После этого они скинули в люк лестницу и приказали Юрке с Соболем вылезать.  Бичи послушно полезли наверх из бака. Потом вытянули лестницу за собой. Андрей остался в бочке один.              

         Просидев до вечера он так и не придумал план побега.

         Ужасно хотелось курить. Но на счастье сигарет не было.

         Уже позже размышляя Новиков благодарил в душе провидение. Чем бы закончилась попытка закурить в нефтяной цистерне? 

         Самое хреновое началось позднее. Погода стояла холодная, кое-где еще лежал снег. Вечером бочка начала быстро остывать. Температура на улице стояла минусовая, а Лапа был одет довольно легко. Тем более, вся одежда мокрая после падения в лужу. Кроссовки промокли. На дне сыро от мочи. Луже некуда вытекать, запах в баке стоял…

          Бочка остыла. Стало нестерпимо холодно. После недельного запоя Андрюху беспрерывно трясло. От постоянного пребывания на ногах начало шатать. Присесть некуда. Можно только прислониться к одной из покатых, холодных стенок и немного посидеть на корточках, после чего ноги затекали так, что он не мог их разогнуть. Сильно хотелось спать.  Лапа, собрав в один угол мокрую ржавчину, улёгся прямо на неё, несмотря на грязь. Ночью начались галлюцинации. Голова кружилась, он постоянно просыпался от тошноты.

           Прикрыв глаза, Лапа услышал леденящий душу, печальный вздох, плавно перешедший то ли в детский плачь, то ли в женское рыдание. Иногда чудились человеческие стоны, заунывные вздохи, могильный шепот.

           В полубреду начали мерещиться голубые, прозрачные призраки, которые летали по бочке, светились неоновым светом и были похожи на мохнатых домовых с растрепанными, седыми волосами.                      

           Испытав все прелести ночевки в доме с нечистью, он так и не заснул.

 

                                                                     ***

            Проснулся Добрыня неожиданно. Богатырю вдруг почудилось, будто кто-то мохнатый, грузно навалился ему на грудь. Он приподнялся с лавки, на которой  незаметно уснул, дожидаясь возвращения Одноглазого Лиха.

         Кругом стояла темнота, – хоть выколи глаз. Лишь в дальнем углу избы, светлела ярко выбеленная печка. Богатырь встряхнул головой, прогоняя остатки сна. В сознании возникло неприятное чувство, присутствия, кого-то постороннего в избе.            

           Внезапно в чулане загремела утварь. Добрыня насторожился, вслушиваясь в темноту. В дальнем углу, послышался стук тяжелых шагов.

            Кто-то невидимый в темноте, скрипя расхлябанными половицами, приближался к богатырю... Мерзко заскрипела дверь и начали хлопать оконные ставни. Сердце Добрыни гулко застучало. 

           Он  привстал со скамейки и неподвижно замер в одном положении. Начал вслушиваться в темноту. 

           Постепенно глаза, привыкая к потемкам, начали немного различать очертания предметов в избе.

           Вдруг неожиданно резко, сама собой, вспыхнула стоявшая на подоконнике свеча. И сразу потухла.       

          От вспышки богатырь испуганно вздрогнул. Яркий свет больно резанул по глазам, заставив  заслонить лицо рукой.

          Заскрипела лестница ведущая на чердак и задрожал потолок. Сразу за этим, дробным перебором, застучали тяжелые, половые доски. Вся изба задергалась и заходила ходуном.

          Внезапно все стихло, как началось.

          Очумевший Добрыня боялся дышать. Волосы встали дыбом. Он пытался разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Мертвая, гнетущая тишина стала давить на нервы.

          Вновь медленно и протяжно заскрипели дверные петли. Послышался треск деревянной щеколды.

          Быстро схватив шапку, Добрыня опрометью бросился к двери. Но перед самым носом, дубовая дверь оглушительно захлопнулась, обдав богатыря плотной струей воздуха.

          Добрыня застыл, как каменный в одном положении, съежился и втянул голову в плечи. По спине побежали мурашки.

         Позади себя, он услышал леденящий душу, печальный вздох, сразу перешедший в детский плачь, сквозь женские рыдания. За печью раздалось страшное урчание, чередовавшееся заунывным мяуканьем и громким фырканьем. Вся изба наполнилась человеческими стонами, вздохами, могильным шепотом. С печи кто-то спрыгнул и тяжелыми, шаркающими шагами направился к богатырю. На потолке сама собой начала прорисовываться зловеще- огненная надпись. Незримая рука, с крепкими, мохнатыми пальцами схватила богатыря за горло. Невидимое существо навалилось на грудь, начав давить на ребра и щипать за бока.

         У Добрыни сами собой загорелись волосы и внезапно погасли. Задымились и вспыхнули лапти. Из ближайшей стены, тугой струей, начала хлестать грязная вода. Богатыря залило с головы до ног.

         Прямо из пустоты, с ревом вырвался поток огня.

         Ничего не понимая, парализованный страхом богатырь, застыл с дико выпученными глазами на одном месте.

         По полу поехали скамьи и лавки. Начал передвигался массивный, дубовый стол. Закувыркался окованный железом сундук. По доскам покатились тяжелый  ушат и деревянная кадка.

         Начав приходить от первого стресса Добрыня, стал с силой щипать себя и шлепать ладошками по щекам. Ужасы продолжались. 

         В избе стучало, свистело, шипело. На полке гремела посуда. Будто по единой команде, в стену полетели  миски, деревянные плошки и закопченные чугунки.

         Глиняные горшки, громко разбиваясь о бревна, разлетались мелкими черепками. По полу заплясали кочерга, ухват и помело. Безостановочно шуршали холщовые занавеси. Сверху на чердаке послышалось лязганье цепей. По полу сами собой зашлёпали лапти. Шумно завертелись ручные жернова в углу. Из печи вырвало и прямо в воздухе разбило вдребезги кирпичи. В голову полетели сложенные у печи поленья. Он упал на пол, весь сжался, закрыв голову руками.

         Неожиданно всё стихло.

         Боясь дышать, Добрыня поднял глаза и обомлел. В противоположном углу, прямо из стены вынырнула размытая, призрачная фигура и поплыла над полом. Было ощущение, что призрак не касается ногами половых досок, – на всем протяжении не скрипнула ни одна половица. Полупрозрачное, мрачное привидение, в виде бледно- седого, заросшего космами старика, в длинной, белой рубахе зловеще завыло. Всклокоченная борода была длиннее самого призрака. Из-под седой шевелюры проглядывали, два острых, стоявших торчком, собачьих уха. Выставленные вперед ладони и лицо были покрыты белой шерстью. Выпученные, белесые глаза домового были устремлены на  Добрыню.

           Тело богатыря парализовал дикий страх. Он прижал руки к груди и застыл в оцепенении, не в силах отвести взгляда от привидения, которое остановилось всего в сажени от него, зависнув над полом.

          Сбоку от Добрыни, за печкой загрохотало. Он испуганно бросил взгляд в ту сторону. С полатей слезала маленькая, безобразно- неряшливая старушка, одетая в лохмотья, с несоразмерно большой, уродливой головой и распущенными волосами.

          Оцепеневшего от страха богатыря начала бить мелкая дрожь.

           Нечисть уже протягивала к Добрыне свои корявые лапы, когда неожиданно за окном, пропел первый петух.

           Кикимора с домовым панически заметались по углам и быстро исчезли, растаяв в пространстве.  Кружившая по избе утварь, на миг, неподвижно зависнув в воздухе, вдруг с грохотом посыпалась на пол.

           Добрыня начал приходить в себя, когда почувствовал, что сидит на полу, в растекавшейся под ним луже мочи. Прислонившись спиной к печи и безвольно раскинув ноги, он облегчено выдохнул воздух, медленно опустив подбородок на грудь. В таком положении он просидел несколько минут.

          Встряхнув от наваждения головой, с  выпученными глазами и отвисшей челюстью, богатырь пополз в сторону двери. В избе крепко запахло свежим,  гаженным  душком... 

           За околицей, занималась бирюзовая полоска зари. Предрассветная мгла сменялась синевой рассвета. Крикливо перекликались петухи, непрерывно трещали кузнечики и пели перепела. Светало. Бледнеющий Млечный Путь терял очертания. Первый утренний ветерок, осторожно шевеля ковылем и стеблями прошлогоднего бурьяна, пробежал вдоль дороги. В соседних дворах доносились крики петухов, блеяние коз и хрюканье свиней. За рекой стучала телега, мычали коровы. Выглянувшее из-за холмов солнце, рассыпало золотые лучи по земле.

         Добрыня, поддерживая рукой мокрые, обгаженные портки, в раскорячку плелся по слободе.  Вдруг опомнившись, он бросил стыдливый взгляд по сторонам и резво нырнул в огородные бурьяны, начав пробираться в сторону реки.     

        Не иначе нужно наведаться на капище к волхвам? – задумчиво размышлял богатырь, выползая из холодной, утренней воды.

 

                                                ***

 

             Родился и прожил Андрей Новиков на севере Сибири. После школы отслужил в армии. На службе  ему, как большей части советских новобранцев, пришлось попрыгать на пинках дембелей и испытать на шкуре самодурство дедов, первые годы службы. Но он был не единственным духом в казарме, а коллективом физическое и психологическое давление старослужащих переносится не так трагично, как  дружная травля одной жертвы армейскими товарищами.

            Флегматичный по характеру, Андрей спокойно оттарабанил первый армейский год. Ну, а по второму уже сам, будучи крутым дедом, не раз гонял молодых новобранцев и за дело, и так, ради прихоти.

            Никогда он не думал, что в жизни придётся испытать беспредел на собственной шкуре.

            В родном городе он никогда не был  лидером в компании друзей. Жил немного тихой, замкнутой жизнью. Еще со школьной молодости, Андрей, как водится толстый очкарик посещал, в основном, библиотеки. Тупо отслужив два года и соответственно научившись в армии разгильдяйству, насмотревшись беспредела, уже после демобилизации на гражданке, он  повел слишком бурную и бесшабашную жизнь. Женат Новиков не был и в космонавты не рвался.

            Несколько лет назад удалось подсобрать денег и купить квартиру в соседнем  городе. Городок маленький и неперспективный. Однокомнатная квартира в доме, который смело можно назвать бараком, стоила недорого.

            До этого Андрей работал канцелярским служащим в районной управе. Но с переездом пришлось уволиться. Каждый день ездить в другой город на работу не было возможности. Новиков стал безработным.       

            Первое время он не мог найти в провинциальной дыре никакой вакансии, так как имел юридическое образование, а промышленным предприятиям требовались квалифицированные  рабочие.

             Безработица хоть и  была характерна для всей страны, но самым настоящим бедствием она стала для маленьких провинциальных городков, в которых и организаций, было всего пару- тройку мануфактур.

             Да и работать Андрей не очень стремился. Пока были деньги, он жил весело, пропивая их с друзьями. Но бабки закончились. Жизнь вынудила идти воровать цветные металлы с территорий промышленных предприятий или искать на свалках. Особо ценились медь и алюминий. В кармане приходилось всегда таскать магнит. Массивные болванки, прессованные колодки или толстый кожух от тракторных движков из дюральки не так просто отличить от чугуняки. Дюралюминий иногда тяжелый и твёрдый, как детали из чугуна.

             В  гонку за металлом в те годы жизнь втянула едва не половину мужского населения городка. Людям нужно было как-то выживать. Так запросто пойти и насобирать цветмет на свалке было уже не актуально. С окрестных помоек он давно перетаскан в пункты вторцветмета. И как правило давно пропит. Воровство становилось единственным средством выживания.

           Жизнь покатилась под уклон. Хотя Лапа  иногда старался её наладить. Устраивался дворником, сторожем,  разнорабочим в магазин. Но более двух месяцев на одной рабочем месте не задерживался.

 

                                                                   ***

 

         Очумевший от встречи с нечистью Добрыня, спешным, расторопным шагом, время от времени пугливо озираясь, направлялся в сторону капища. Едва не свихнувшись от ночных наваждений, он совершенно не замечал раскинувшиеся вокруг поля и холмы, высокие дубравы и смолистые, сосновые боры. Будто в полубреду, обходил стороной широкие озера и быстрые речки, звонкие ручьи и студеные родники.

            Дорогу богатырь помнил наизусть. На капище проживал волхв – ведический прорицатель и его наставник.

           Начиная еще с безрассудной юности Добрыни, он не раз выручал молодого отрока мудрым советом, или вытаскивал недоросля из скверных, житейских передряг  его бурной молодости. 

         Само капище располагалось на большом острове, лежавшем посреди широкого озера. С берегом остров соединялся узким, каменистым перешейком. 

         Впереди, перед глазами богатыря, показался широко раскинувшийся, водный простор. Ровная поверхность озера, изрезанная живописными заливами и тихими, песчаными бухтами, серебрилась под лучами солнца. На зеркально- лазурной глади отражались высокие, песчаные утесы и стройные стволы деревьев. Утреннее солнце игриво сверкало в прохладных водах.

          Ведущую к капищу тропу Добрыня знал, как свои пять. Он мог обойти весь остров с закрытыми глазами.

          Островные склоны были покрыты живописными, тенистыми лесами. Шелестела ветками молодая береза. Раскинули кудрявые кроны ясень и клен. Зеленели ива и ольха. В перелесках – проглядывали рябина, можжевельник и бузина. Лесные поляны были усыпаны дикой малиной и земляникой.  Как океан, шумели кроны сосновых великанов, а у земли, воздух  неподвижен и сух. Пахло смолой, сухой хвоей и багульником. В чаще слышалось разноголосье лесных птиц.

          По тропинке вдоль воды, густо усыпанной прошлогодней листвой и сухими сосновыми иголками, Добрыня двигался  уверенней и не торопливо.  Каждый раз, когда он проходил по этому лесу, в душе начинала звенеть песня – зелень сосен, гладь воды, тишина, запах хвои, едва уловимое журчание родника – тихая гармония леса и озера – навивали  свой, неповторимый. мелодичный мотив.

           Когда солнце уже взошло в зенит, Добрыня издалека увидел поднимавшийся над лесом легкий дымок, постоянно чадивший от жертвенного костра, который поддерживали волхвы днями и ночами. Бревенчатый частокол капища, неровной стеной, показался на возвышении. У входа молчаливо стояли резные, деревянные идолы. Добрыня хорошо знал каждого из них. Тем не менее, он не особенно замыкался на слепом поклонении истуканам. Богатырь посещал ритуалы только, как дань традициям.

             Внутри ограды, издревле называемой требищем, в ветхих землянках, проживали служители культа – волхвы.    

             Посреди поляны, за насыпными, круглыми валами располагалось святилище. Около застывших в неподвижном молчании дубовых истуканов, вечно горели жертвенные  костры. На само святилище Добрыню никогда не пускали. Доступ к общению с богами, посредством идолов, был разрешен только прорицателям. 

              Жили волхвы бедно. И если бы не десятая доля ратной добычи, которую богатыри постоянно сюда приносили, то кудесники давно бы протянули ноги. Добывать пищу охотой им было некогда. Кроме служения богам, оглашения их воли и жертвоприношений, они вели календарь, разделив год на два периода – зиму и лето. Оповещали о наступающих сроках праздников, называли лучшие сроки посева и уборки урожая. Хранили приметы. Указывали на грядущие изменения погоды. Жрецы берегли   историю племен, стародавние предания и накопленные поколениями знания, вели летопись и календарь природных изменений. Знахарили, – излечивая опасные недуги, зашивали рваные раны. Предсказывали судьбу по звездам. Изготавливали противоядия от змей.

         Из крайней, покрытой бревнами и дерном землянки, кряхтя и сильно сутулясь, вышел худой, сгорбленный, но жилистый старик, с длинно- седой, развивавшейся на ветру бородой. Одет он был в длиннополое, холщовое рубище, подпоясанное пеньковой веревкой. Голова с белыми, как снег волосами была не покрыта. Прямые, спадающие вниз космы, чтобы не  застилали глаза и не разлетались по ветру, были подвязаны вокруг головы лыковой тесемкой. Старец, с морщинистым лицом и босыми ногами, сильно сутулясь, стоял, опираясь на корявый, резной посох. Его слегка прищуренные, голубые глаза приветствовали Добрыню ясным, радостным взором.

          – Давненько тебя не было видать, свет Добрынюшка..., – оживлено прокряхтел волхв.

          Богатырь преклонив перед старцем голову и едва сдерживая своё возбуждение, пролепетал:

          – Да это всё они, – ратные хлопоты, – мы люд не привольный, а мужи княжьи, –  смущаясь ответил он. Недосуг мне отче, часто навещать тебя.

          – Вижу неспроста, ты ко мне пожаловал...,  – прищурился старик. Опять неспокойная душа влез в передрягу? – покачав головой и улыбаясь в усы, хмыкнул кудесник.

          Дальше Добрыня уже не сдерживал переживаний. Сбивчиво и очень эмоционально, он поведал кудеснику  свои злоключения.

         Волхв не перебивая путанного рассказа богатыря, внимательно выслушал. 

         Когда Добрыня закончил, вопросительно уставившись на старика, волхв теребя бороду и задумчиво насупив брови присел на широкий пенек.

       ...и не знаю, что это было за наваждение? – Подскажи отче, что мне дальше делать? – срывающимся голосом пробормотал богатырь.

         Волхв ворчливо полез в землянку. Выйдя из неё, он держал в руках непонятные, ритуальные предметы.

         Быстро и умело разведя в углублении большого, плоского  камня  костер, старик сыпанул в него горсть зеленого порошка. Из огневой ямы жертвенного камня, окутывая все вокруг, повалил густой, белый дым. Запах дурманящего снадобья показался Добрыне приятным. Перед его взором, в каком- то синем тумане, поплыли небо и земля, начало теряться чувство ориентации и пропадало представление о сторонах света. От такого окуривания, в ушах потерявшего геометрию пространства богатыря, монотонно запели неизвестные птицы.

            Старец между тем начал бубнить, читая невнятным шепотом  заговор. Иногда он вскакивал, громко выкрикивая неизвестные слова, вертелся на одном месте, топал ногами, приседал, взмахивал руками. При этом у волхва, было такое дикое выражение глаз, что Добрыня начал пугаться, – уж не тронулся ли дед рассудком?

           Дым от костра на камне повалил столбом. Богатырю стало казаться, что клубы складываются в замысловатые очертания непонятных существ, походивших на деревянных истуканов.

          Неожиданно, безумный старец завопил, начав корчиться, трястись и брызгать слюной, кружась вокруг жертвенного камня. Внезапно он остановился. Упав на землю, старик впал в транс. Его губы посинели, морщинистое лицо посерело, выпятив надбровные дуги. Открытые, глубоко запавшие глаза,  безотрывно уставились в небо. Душа волхва общалась с небесными духами.

           Некоторое время, лежавший на земле силуэт старика был неподвижен. Длинная, седая борода  колыхалась на ветру.    

            Наконец он зашевелился.

            В жертвенной чаше полыхал костер. Пламя разгоралось, дыша плотным жаром. Волхв приподнялся и сел. Немигающий взгляд на бледном лице был устремлен в одну точку.

         Опьяненный дымом чудотворных трав  Добрыня, остолбенело уставился на кудесника.

         Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, старец, казалось, не замечал богатыря. Он поднялся на ноги. Развязав торбу, достал плоский камень с дыркой в центре, через которую был протянут кожаный шнурок. Кудесник начал раскачивать амулет над костром. Зачерпнув из костра горячей золы, он растер её руками, начав размазывать по лицу. После чего, достал из мешка воронью лапку и связку кореньев, волхв медленно обнёс их вокруг костра. Отблески пламени озаряли сосредоточенное лицо старика.

           Опустившись на колени, дед начал ковырять палкой землю. При этом, он что-то бормотал одними только ссохшимися губами. Раскопав несколько мелких камней, старец слегка их подбросил. Когда камешки упали на землю, кудесник уперся в них задумчивым,  серьёзным взглядом.

          Богатырь напряженно молчал в стороне.

          Медленно переведя глаза на Добрыню, недоуменно скривив губы, волхв тупо  уставился на него, вопросительным взглядом.

           – Небесные духи мне ничего не поведали, – медленно мотая головой, с рассеянной досадой,  прокряхтел он.  

           – И что теперь? – растерянный Добрыня развел руками. – Кто мне подскажет, что это было в старухиной избушке? – он сглотнул слюну. – Что мне дальше делать?  –  уже панически срывающимся голосом пробормотал богатырь.

           Задумчиво опустив голову, волхв поглаживал бороду.

           – А ну-ка паршивец! – вдруг взбеленился он. – Давай рассказывай: как ты нарушал  древние заветы?

           Опешивший Добрыня, попятился назад.

           – Рассказывай, где шатался и чем занимался, незадолго до встречи с одноглазой старухой? – насупив брови, волхв упер тяжелый взгляд в богатыря.

            Задрав кверху глаза и усиленно напрягая память, Добрыня растеряно пожал плечами.

            – Давай вспоминай подробно, что необычного с тобой происходило и чем занимался  за день до встречи с нечистью? С самого раннего утра? 

            – Ну-у это?  –  Добрыня наморщил лоб – утром я встал, с левой ноги, – начал неуверенно вспоминать он, – так как совершенно не выспался.  Под окном всю ночь, заупокойно выла собака, – рассеянно добавил богатырь. Вот я и не смог уснуть.

           Волхв молча и внимательно слушал.

           – Утром я спустился с полатей и раздавил на полу паука, – напрягал память Добрыня. – Хотел подстричь бороду, но случайно выронил и разбил стеклянное зеркальце, – продолжил он. – Потом решил перекусить, но ненароком опрокинул плошку с солью. Вся  соль рассыпалась на полу. Он на мгновение задумался.

            Когда выходил из дома, в ветвях дерева, прямо надо мной, громко закаркала большая, черная ворона, – он почесал затылок. От вороньего крика зазвенело в левом ухе. – Вот же гадкая птица! – едко ругнулся богатырь.

            Сразу из дома я направился в кабак, но по дороге случайно заметил, что одел наизнанку рубаху.  – Он с глупым видом развел руками. Я начал её переодевать и тут обнаружил, что забыл кошель с серебром. – Пришлось с половины пути, возвращаться обратно домой за деньгами.  –  Там как раз, дорогу мне перебежала черная кошка, – вдруг рассмеялся он. Но мне было лень делать огромный крюк и обходить эту дорогу соседней улицей, – скривился богатырь. Вот я и пошел прямо, – закончив повествование, он наивными глазами, невозмутимо взглянул на волхва. 

            На небе вечерело. Солнце медленно катилось к горизонту. По мере этого рассказа, брови старика поднимались выше и выше. Когда богатырь закончил, дед  некоторое время стоял с удивленно раскрытым ртом. Придя в себя, кудесник медленно развел руками и промолвил:

           – И ты балда, еще спрашиваешь, откуда твои неудачи и злоключения? – уныло прокряхтел он.

           Богатырь стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

           – Ты что-нибудь предпринял, чтобы отвести от себя напасть ? – громко спросил волхв. – Ты соль бросил назад через плечо? – Постучал по дереву три раза? – Или может плюнул через левое плечо? – ехидно удивлялся старец.  Ты  даже кукиш в кармане не держал, когда черная кошка дорогу перед тобой перебежала, – волхв скривился.

                 Приподняв посох, он слегка стукнул им богатыря по лбу. 

                 Добрыня молчал, виновато потупив взгляд.

                 – Да-а!!! – медленно протянул старик, – ты оказывается, еще больший болван, чем я считал. – Этой ночью буду просить богов, чтобы смилостивились над тобой и не наказывали дурня на первый раз, – закончил он, с досадой  махнув  богатырю  рукой на выход из капища. – Явишься ко мне через сутки, – прокричал он Добрыне уже вдогонку.

 

                                                   ***

 

          Помучавшись в поисках нормальной работы, Новиков встал на учет в центр занятости. Но биржа труда платила пособие, двести рублей в месяц. На эти деньги  можно было купить четыре бутылки водки или шестьдесят пачек Примы, не более.

            Служба занятости толковых, рабочих мест не предлагала и конечно не трудоустраивала. Что хочешь, то и выбирай из списка предложенных биржей вакансий. О большинстве из которых, работодатели зачастую и знать не знали, что у них имеются такие специальности, когда Новиков приходил трудоустраиваться в эти организации по направлению центра занятости.      

          Андрюха каждый месяц посещал пункт переливания крови. За сдачу трехсот грамм донорской плазмы, он получал около пятисот рублей. Так и приходилось стягивать концы с концами.

 

                                             ***

 

         В тот день на улице стояла  пасмурная погода. Лапа сидел дома на кухне, когда в дверь позвонили. Утром он успел подзаработать на разгрузке машины у коммерсанта и теперь в кармане лежали деньги.

          На улице накрапывал дождь. Идти в магазин по такой погоде не хотелось. Новиков мучительно размышлял. Пойти купить пару пузырей или набрать чего-нибудь пожрать?  В это утро он был трезвым и не хотелось даже похмеляться. 

         На пороге стоял мент:

          — Ты Новиков?

          — Да, а что случилось? — удивленно потупился Лапа,  дожевывая кусок хлеба. В голове  начало прокручиваться: Может где засветился? Да вроде бы нет у меня косяков. Что тогда им нужно?

          — Собирайся, поехали, — голосом, не терпящим возражений рявкнул служитель порядка.

        — Куда, зачем?

        — Тебе отдельное приглашение?  Или силком тащить? —  Мент деловито прошелся по коридору, по-собачьи заглянул на кухню, в комнату, открыл дверь в ванную.

        Его широкая, усатая морда походила на морду бульдога. Обвисшие щеки опустились ниже подбородка.

        Почему менты так разговаривают с людьми? — подумал Андрюха. Грубым тоном они сразу стараются надавить… В ментовских школах дураков ничему нормальному не научат? Или просто в мусора берут таких, которых бесполезно чему- то обучать?

        Лапа  рассеяно, наспех оделся и залез в уазку.

        Кабинет следователя не изобиловал убранством.  Обшарпанные стены. На одной из них - длинный плакат: Незнание закона не освобождает от ответственности! Потрескавшийся потолок. В углу громоздился железный, несгораемый сейф с облупившейся краской.  На тумбочке - грязный стакан с кипятильником внутри. Сквозь открытую форточку быстро выветривался  сигаретный дым. На грязном, мусорном полу, разбросаны окурки, спички, карандаши, зубочистки.  

          У стены сидели два коротко стриженных под бобрик опера,  а за столом дознаватель в кителе с погонами лейтенанта. Андрей ничего не понимая робко вошел.

          — Присаживайся! — резко заявил дознаватель, нервно мотнув головой, клацая в руках дыроколом.

         Лапа растеряно присел на стул у стола. На столе лейтехи разбросаны бланки протоколов, папки. Среди них - засаленная газета из-под селедки. На окне - большая цветочная ваза, доверху набитая окурками.

          — У тебя паспорт с собой? — Мент вперил немигающий взгляд в Новикова.

          — Да! Вот… — Андрей начал вытаскивать из кармана куртки документ.

          Один из оперов в затасканной джинсовой куртке, взяв паспорт, стал скороговоркой, нудно зачитывать, глотая слова:

          — Новиков Андрей Иванович… 70- го года рож..., не привлека...

          Его перебил дознаватель.

          — Ну что? Будем разговаривать? — вальяжно  спросил он, развалившись в кресле за столом и закинул ногу за ногу.

         Андрей недоумевал:

         —  Вы хоть объясните толком, что почем? — спокойно развел он руками.

         — Значит сам не желаешь рассказать? — грубо спросил один из оперов.

         На среднем пальце руки оперативника красовалась наколка в виде паука. Он когда-то пытался её свести марганцовкой, но до конца не получилось. Блеклое, синее пятно хоть и  расплылось, но всё равно, татуировка сразу бросалась в глаза. 

         Почему они не говорят, за что меня сюда? Ведут себя, будто дуркуют — промелькнуло у Андрюхи.

          Пыльные стены кабинета были наполовину покрашены, наполовину оклеены обоями. По всему помещению приколоты булавками приказы, инструкции. Среди них - большой, красочный  плакат со Шварцнеггером в ментовской фуражке. На шкафу, заваленном бумагами и скоросшивателями, стояла массивная печатная машинка ЯТРАНЬ.  

          — Ладно! Ты работал в прошлом месяце в Полюсе? — деловито спросил дознаватель, навалившись грудью на стол.

          — Ну да! — раздраженно ответил Андрей, дернув плечами.

          Пробатрачив разнорабочим в коммерческом магазине полтора месяца, он почти ничего не заработал. Правда, успел натаскать домой подгнивших овощей, перемороженной картошки, консервов с просроченным сроком годности, которые налоговая не допускала в продажу. С разрешения хозяина можно было бесплатно брать хлеб, в разумных пределах.

         —  И с биржи не снялся? Да еще деньги по безработице получал?

         — Ну да, — усмехнулся Андрей. — Если вы называете это деньгами, — язвительно пробубнил он.

        — Ты смотри! Он еще и лыбится, — возмущенно обратился один мент к другому, по-  бульдожьи повернув усатую морду.

          — Ты совершил кражу денег из казны, знаешь об этом? — с напором рявкнул дознаватель. Он свел над переносицей брови, пристально смотря на Новикова.

          В немом недоумении у Лапы начали опускаться вниз уголки рта. Брови поползли вверх, так что лоб покрылся складками. Он подумал, что обэхэсник шутит. У ментов принято сначала взять на понт, напустить паники, а потом допрашивать. Волна неопределённого страха, что его подловили на каком-то реальном преступлении сошла. Он никогда до сегодняшнего дня и не подумал бы, что одновременно числиться на бирже труда и подрабатывать, является уголовным преступлением.

       — Так я и получал всего двести рублей в месяц, — удивленно воскликнул Лапа,  слегка привстав со стула.

       — Ну- ну, рассказывай дальше.

       — Я почему стоял на бирже? — Он начал заикаться от волнения. - Ждал, что предложат какую-нибудь хорошую работу. Они же владеют информацией о свободных вакансиях, да и непрерывный трудовой стаж не теряется, когда числишься в центре занятости. А на то пособие, которое выдают безработному, никак не проживешь. Ну я и устроился временно подработать рабочим в магазин, — пожимая плечами, оправдывался Лапа. - Мне в центре занятости  никто не объяснил, что числиться на бирже труда и одновременно подрабатывать —  криминал.

         Он всегда считал, что отделы борьбы с экономической преступностью занимаются крупными финансовыми аферами, банкирами и тому подобным. Никогда ему в голову бы не пришло, что эти люди вместо того, чтобы сажать настоящих валютных воротил, занимаются мелочной ерундой. Сами сляпают высосанное из пальца преступление, а потом раздувают его в громкое похищение века. За что потом получают премии, звания, должности.

         —  Дак а я это!.. Верну деньги в центр занятости, — развел руками Андрюха. На лбу прорезалась глубокая складка.

          — Ну, это само собой, — деловито раскрыв лежащую на столе папку ответил мент. — Вот твоё трудовое соглашение с ООО Полюс. Работал ты там с середины января по начало марта. Получил, согласно платежной ведомости зарплату тысячу рублей. А вот - бухгалтерские ведомости центра занятости. За февраль ты получил пособие по безработице в размере двести десять рублей сорок копеек.  Прочитай протокол и распишись. Мера пресечения подписка о невыезде, — передал Андрюхе бумажки дознаватель.

         — На допросы будешь являться по первому требованию. Понял?! — резко добавил один из оперов.

          Андрей прочитав протокол и остальные бумажки,  поднял на ментов растерянные глаза.

          — Мужики!  Вы что? Шутите, что ли? И за это по 159-й статье? — удивленно спросил он.

         — Да-а, мошенничество  налицо,  — коротко ответил опер, ковыряясь спичкой в зубах.

          — Вы что смеётесь? — вытаращился Лапа, удивляясь с каким-то культурно- вежливым возмущением. Отчего даже самому стало неловко. — Финансового афериста  поймали?

       — А  чем ты недоволен? — грубо спросил оперативник, склонив голову набок.

       — Получается, я украл из бюджета двести десять рублей и теперь буду сидеть за это? — развел руками Новиков. — Да я верну им деньги, я и не собирался ничего такого делать, просто, когда получал пособие, я как-то не задумывался и не обращал внимания на возможные последствия, — пожимая плечами, оправдывался Андрей.

        — Не двести десять, а десять рублей ты спёр у государства, получается, — не поднимая на Андрюху глаза, как-то виновато ответил дознаватель. — Если похищенная сумма не превышает двухсот рублей, то есть, одной минималки оплаты труда, это административная статья, а если на десять рублей больше, то полный состав преступления.

        — И что? Как мне теперь дальше? — пожал Андрюха плечами, рассеяно теребя мочку уха.

        — Хэ-ге! А нам какая разница? — усмехнулся один из оперов, весело посмотрев на коллегу. — Нам галочки для отчетов — процент раскрываемости и так низкий.

         Он положил широкую ладонь себе на бычью шею и помассировал, хрустнув позвонками.  

         Дождь тяжелыми каплями барабанил по козырьку над крыльцом горотдела. Противно шелестя шинами, по дороге катили легковушки, далеко разнося гарь выхлопов.  Редкие прохожие, держа в руках зонтики, озабочено поглядывали на небо.       

         Вышел Андрей из ментовки так, будто стукнули молотком по голове. Ну ладно, менты ментами, а впереди - суд. Он наверно освободит меня от уголовной ответственности? — успокаивал себя Лапа  по дороге домой. - Это что же, из-за десяти рублей несколько лет сидеть? Да и что я, умышленно, что ли, бомбанул бюджет?.

         Лапа  слышал, что МВД устанавливает районным ментовским отделам планы. Сколько за месяц нужно раскрыть преступлений всего по городу, по району и т.д. А  потом строго требуют выполнения этих планов. Вроде того, как токарю на заводе устанавливают план выточить на станке определенное количество болтов. Вот следаки с дознавателями и стараются. 

          А где они возьмут такое количество преступлений?  Всё, что попадает под разряд мало-мальски криминального, стараются быстрее сфабриковать в уголовное дело и сдать его в прокуратуру, несмотря на саму  незначительность, не согласуясь с моральной стороной…

           Если прокурор утвердил десять законченных уголовных дел с собранными не важно каким способом доказательствами, то менту, раскрывшему дюжину преступлений, выдают большую премию. За крупные преступления они, как правило, стараются не браться, а сфабриковать, как можно больше мелочных дел. То есть, от количества раскрытых преступлений менты имеют свою прибыль. Такой конвейер настроен не на объективное качество расследований и соблюдение законности, а на количество продукции, изготовленной следственными органами.

         Менты напомнили Андрюхе пакостных бесов из сказок, которые выползут из омута, чтобы мелко нагадить на белом свете.

        Лапа задумчиво закурил на крыльце, бросив спичку под ноги. Неподалеку, ступеньки подметал старый,  бичеватый суточник с длинной, спутанной бородой. Он бросил быстрый взгляд на спичку, потом поднял виноватые глаза на Новикова. Страдальческие глаза выражали немой укор. Андрюхе стало стыдно. Он наклонился, подобрал свой мусор и засунул в карман.

        Не смотря в лицо сгорбленному деду с метлой,  он мимоходом сунул ему в руки пачку сигарет. 

        Суд назначили на конец июня.

        Неухоженная, унылая комнатенка судебного заседания, напоминала зал ожидания   железнодорожного полустанка. Безликие, серые стены. Деревянные лавки.  В углу - отгороженная решеткой скамья подсудимых. Единственное, что выглядело более-менее цивильно, это  большой красный герб России, с позолоченным двуглавым орлом в центре, приколоченный к стене над креслом судьи . Но даже этот символ власти  был покрыт толстым слоем пыли и обильно загажен мухами. Лысый судья в черной мантии больше напоминал циркового факира, дурачившего публику фокусами с арабских сказок,  только без восточной чалмы на голове. На стене дрожал солнечный зайчик от открытой форточки. На окнах прибиты решетки.

            Некрасивая секретарь судебного заседания, с прыщавым лицом и плоским задом, в стариковских очках  с толстыми пластмассовыми дужками, одетая в длинную черную юбку до пят и розовую полупрозрачную блузку, сквозь которую просвечивал бюстгальтер, произнесла стандартные реплики, обращаясь неизвестно к кому.

        — Приговор! — зачитал районный судья в черной мантии, с лицом типичного азиата. — Именем Россий... — назначить Новикову А..И., один год условно..., меру пресечения - подписку о невыезде оставить в силе. Точка!!!

         Новиков стоял и хлопал глазами, не в силах вымолвить слово. Уже в коридоре суда, набравшись смелости,  он спросил у служителя правосудия:

        — И куда же  мне теперь?

        — Ну такие законы, что я поделаю? — нудно прогундосил тот, разведя руками. — Присудить тебе реальный срок лишения — это много! А штраф? — ухмыльнулся он. — Этой статьей предусмотрено триста  минималок! Где ты возьмешь такие деньги?

          Андрюха раньше работая юристом, часто сталкиваясь с внутренней, бытовой жизнью судов, не раз замечал, что российское судоустройство далеко не так идеально, как считается.  В судебной иерархии судей самой низкой ступени, выносящих оправдательные приговоры, не чествуют более высокие жрецы Фемиды. Районные судьи, как обычно, прикрывая свою жо..., как толмачи-делопроизводители, творят суд только формально. Принимая дело к производству, они берут и просто переписывают текст приговора с обвинительного заключения следственных органов, вот и всё. Вообще не разбираясь, что справедливо, а что - нет. Судебное заседание - только для отвода глаз. Подтверждая фразу: ...формалистское судилище — самый справедливый суд в мире!

         Ясный день на улице превратился в дерьмо. Казалось само солнце насмехается. Прохожие с безликими физиономиями сновали вперед-назад по тротуару. С деловым видом пробежал уличный пес, озабоченный своими собачьими делами. Шуршали шинами проезжие иномарки.        

           Выйдя из здания суда, Андрей несколько минут стоял в растерянности. Скривившись, тяжело вздохнул, присел на скамейку в автобусной остановке. Как ему теперь дальше?

          Подошедший заляпанный грязью автобус, обдав бензиновой гарью, скрипнул тормозами, шумно распахнул створки дверей. Новиков  так расстроился, что махнул рукой на пересмотр в кассации. Да и вообще положил на всех…

         Ай! Напьюсь  поскорее, да и забуду всё  ...ядство, — успокоил он себя. Ноги уже сами несли в кабак... 

         В довершение ко всем неудачам он стал уголовником с условным сроком. С таким волчьим билетом уже нельзя  найти нормальную работу, не говоря о юридической.                                                    

                                    

                                                                         ***          

 

          Одурманенный магическими травами Добрыня неспешно возвращался с капища. Решив сократить путь, он двинулся прямиком через лес.

         Тем временем солнце начало погружаться за горизонт. Неспешно оно угасало.  Только стройный клин журавлей, казалось, уплывает прямиком в багряный закат. Богатырь очень любил яркие заходы солнца. Созерцая насыщено- багровую полусферу, он словно сам, вместе с огромным, солнечным диском погружался за горизонт, ловя подставленным под скользящие лучи лицом, последние мгновения убегавшего дня, дарившего природе прощальную частицу света и  тепла.

          Небесное светило скатилось за стену леса, и на земле повисла густая, затягивающая словно желе, ночная пелена. Небо начало пестреть пылинками звезд, мерцающих и переливающихся словно бриллианты. Их было так много, что от задранного к верху взгляда, на рассыпанные в непроглядной бесконечности точки, начинала кружиться голова...               

          Стемнело. На небесном своде проявились первые созвездия. Раскинула ковш Большая Медведица. На Севере, тускло- неподвижной точкой, застыла Полярная звезда. Ночь была совершенно безлунной, и звезды были единственными светлячками, которые  ничего не освещали. Темнота стояла – хоть выколи глаз. Лишь тихий шелест листвы над головой и шорох ночных жуков, сопровождали богатыря. Добрыня постоянно натыкался на ветки и встречные сучки, каждый раз едко ругаясь.

         Слушая в детстве баллады странствующих кудесников, рассказанные под звон гуслей, в темные, летние ночи у костра, он вспомнил рассказы бродячих старцев:

         – Безлунная ночь, самое желанное время для разгула нечистой силы. В это время, ночное светило освещает  потусторонний мир, вот нечисть и беснуется – празднует  свой безумный шабаш. 

         Впереди немного посветлело, но это был не рассвет. Где-то за опушкой леса, вспыхнуло розовое свечение. Добрыня немного удивился, решив свернуть с пути, чтобы узнать, что за яркое зарево разгребает мрак ночи за холмами.  

          Почва под ногами богатыря начала мелко подрагивать. За перелеском должен был лежать тихий пруд, густо заросший по берегам камышами и рогозом.

          Поднявшись на холм, перед глазами Добрыни вдруг предстала живописная картина.

          Там, где раньше мирно плескалась спокойная, глубокая заводь пруда с чистой, стоячей водой, холодными, донными родниками и тихим омутом – теперь кипело и пузырилось мутное озеро. Из-под воды пульсировали красным светом   огненные блики, поднимая со дна черные, жирные разводы. Озеро мерцало и бурлило. По водной глади стелилась непроглядная, дымная гарь из лопнувших пузырей. В ноздри, сразу вызывая дурноту, ударил горько-  зловонной запах серы. Вода кипела и пузырилась. 

           Неровный, зубчатый разлом, кровавым рубцом прорезавшийся на дне озера, пульсировал зловещими, багрово- оранжевыми отблесками. Огромные пузыри вздувались и шумно лопались на поверхности воды, выпуская черную копоть. Опускавшаяся тяжелой, жирной гарью, она стелилась по берегам, окрашивая камыш и песок толстым слоем угольной сажи. Грязевые разводы на поверхности, быстро затягивались жирной, перламутровой пленкой. Над озером висели желто- пегие клубы дыма, разносившие по округе удушливый, серный запах.

            Добрыня растеряно застыл на берегу. Выпученными глазами он тупо созерцал открывшуюся ему картину, не понимая, что происходит.

           Вдруг из воды начали выпрыгивать какие-то существа, походившие на небольших, диких козлов. Только они скакали на двух задних лапах и были черными, как смоль. Добрыня насчитал двенадцать болотных бесов.

           Грязные от сажи поросячьи морды, с козлиной бородкой и двумя мохнатыми рожками, самодовольно похрюкивали, распространяя вокруг себя вонь и смрад.

           Они выскочили так неожиданно, что Добрыня даже не успел опомниться, как его окружили со всех сторон. За каждым бесом тянулся слабый, полупрозрачный  шлейф огненно- фиолетового свечения. Пламенеющие лепестки плавно колыхались, когда черти, потрясая отвисшими животами, на  коротких, кривых лапах, круто меняли траекторию своих козлиных скачков.

          От чертовски- непосильной работы, изнурительного взваливания на свои плечи тяжкого, служебного бремени, шерсть на горбу некоторых вытерлась. Местами, сквозь черноту меха на их плечах, будто звездочки на погонах, блестели красно-   оголенные просветы  стертой кожи.

           Ничего не произнося, только изредка похрюкивая, они окружили богатыря, начав толкать и пихать его, как болванчика, один к другому, не давая даже вымолвить  слова. Бесы были любителями мелких пакостей. 

           Неожиданно из мутного озера, с шумом вырвался столб ревущего, багрового пламени, ярко озарив округу огненным светом. Бесы разом притихли и присмирели. Между ними пошел беспокойный шепоток.

           На берег из дыма и пламени, тяжелой поступью выходил тринадцатый черт. Внешне он был похож на болотных бесов, но гораздо больших размеров. 

           Мохнатые, с раздвоенными копытами мускулистые ноги, держали мощный торс, покрытый мелкой, чёрной шерстью. Голову с горящими глазами, типично азиатским, резким взглядом, венчали кривые рога. Огромными ноздрями, он шумно втягивал воздух. Густые, черно- седые брови срослись над глазами. Заостренные, безволосые уши, темно- красного цвета, стояли торчком и были опалены. Сзади тянулся длинный, тонкий хвост со стрелой на конце.

            Спереди на нем, как на сталеваре, был накинут кожаный, обгорелый фартук. Грязный передник на черте, чем-то напоминал черную мантию титулованного творца- заседателя в судилище грешных душ. В лапе дьявола, была зажата обугленная, железная кочерга. Но держал он её  таким церемонным пафосом, словно в руках был  зажат карающий меч Фемиды.

             Добрыня застыл, ни жив – ни мертв, когда увидел главного черта. Волосы на голове встали дыбом.

             Медленной, осторожной походкой, дьявол начал огибать вокруг богатыря. В его безотрывно- немигающем взгляде, светились одновременно торжество, мстительность и коварство.  Добрыня, смотревший на него широко распахнутыми глазами, начал мелкими шажками пятиться назад.

         – Ну здравствуй! – свет Никитич!!! –  каким- то торжествующе- злорадным  голосом, будто зачитывает с преисподнего судилища вердикт заблудшей душе, –  проблеял он. – Ты разве не помнишь меня Добрыня? – прогундосил черт, произнося слова своим широким ртом, мстительно растянув тонкие губы на козлиной морде, в самодовольной, свинячьей ухмылке. 

          Что-то очень до боли знакомое, в жестах, манерах, интонации и поведении этого ужасного создания, – показалось богатырю.  

        – Во время кабацких запоев, я тебя часто навещал, – медленно качая головой, с желчной язвительностью протянул черт.

         Добрыня, отступавший назад, почувствовал, что наткнулся, вспотевшей спиной на какие-то острые иголки. Резко обернувшись, он понял, что залез в густые заросли колючего растения, высотой с человеческий рост. Листья куста, похожего на репейник были усеяны острыми, длинными колючками. На крепких, мясистых стеблях, красовались фиолетовые  бутоны цветков.

          Черт в нерешимости остановился перед кустами. Скакавшие вокруг  бесы, даже близко не решались подойти к зарослям чертополоха.

           Дьявол, безотрывно сверливший Добрыню пронзительным взглядом, с сожалением  покачал головой:

         – На этот раз я тебя отпускаю! – медлительно протянул он. – Но не забывай меня Добрыня! – мы  еще увидимся!  – добавил черт, мстительным тоном.

         Проснулся Добрыня среди зарослей колючего чертополоха, от далекого и голосистого крика петуха. На востоке занималась заря. Небосвод освещали рассеянные лучи солнца, диск которого находился еще за линией горизонта. Розоватые отблески восхода ласкали подернутую рябью поверхность пруда, тихо плескавшегося под утренним ветерком. В предрассветном сумраке можно было различить несколько легких облаков, повисших в зените. Пахло болиголовом, от которого звенело в ушах и раскалывались мозги.

         – Приснится же такое! – встряхнул головой богатырь, поднимаясь и отряхиваясь  от налипшего мусора.

 

                                                  ***

 

         Пробовал Андрей зарабатывать разгрузкой вагонов на товарной базе. Но  случай отбил  желание:

         Один из освободившихся зэков, собрав вокруг себя команду на половину бичеватых, бывших уголовников, обложил  налогом других  грузчиков.

         Как они сами выражались: — Все должны с халявного барыша на общак кидать.

        Что за общак? Чей он?  Что они называли халявным барышом? — Лапа  так и не врубился.

         Коммерсанты подъехали на машине для разгрузки товарных вагонов, приглашали грузчиков поработать. Безработные мужики всегда толпились на сортировочной базе в поисках работы.

       Сборщики дани сами не работали. Но внимательно следили за тем, сколько платит коммерсант грузчику. И если смотрящему за бичами кто-то не отстёгивал десять процентов от заработанных денег, то был жестоко избит. Как-то Андрей отказался платить сбор. За что поплатился. Этот случай навсегда отбил у него охоту разгружать вагоны. Он занялся воровством цветмета.

         Теперь Лапа  стал частым гостем в вытрезвителе. После трех залетов на пятнадцать суток за постоянные пьянки из мусарни его принудительно отправили в городской ПНД. Так Андрюха катился ниже и ниже по социальной лестнице, медленно, но стабильно превращаясь в бича.

 

                                                                     ***

 

          Начались злоключения богатыря, как- то внезапно и совершенно нежданно. 

          Родом Добрыня был из Рязани. В отрочестве ни чем особенным не выделялся. Занимался натуральными промыслами.  Охотился на пушных зверей. Шкуры куниц и белок менял на пищу или одежду. Рыбачил на Оке. Разорял ульи диких, лесных пчел, добывая мед и воск. Нередко плел лапти и корзины, вязал из пеньки рыболовные сети. Иногда с друзьями совершал налеты на фруктовые сады в окрестных деревнях. Бывало, будто случайно прихватит гуся или пару кур в чужом подворье.

          Как большинство славянских подростков, он считал, что красота заключается в силе и движениях. Здоровый и добродушный, деревенский отрок, мало заботился о своей наружности. Всегда в одной и той же одежде, в грязи и пыли, без всякой опрятности, мог заявиться куда угодно. На праздники ошалело плясал вокруг обрядовых костров. Участвовал в молодецких затеях. Прыгал через костры. Частенько, не без успеха бился на потешных, кулачных боях. Ночами слушал рассказы бродячих кудесников. Любил помечтать у костра, под нежные звуки гуслей, лютни и волынки.

         Рано справив тризну своим родителям, Добрыня отправился искать удачи в Киев, где нанялся к богатому купцу, гребцом на ладью.

          Ранней весной, до отказа загрузили суда воском, пенькой, бочками с медом, дорогими шкурами белок и черных куниц. Караван из нескольких однопарусных стругов, отправился вниз по Днепру. Кроме самих купцов и их гребцов, на судах плыли рыжие варяги, которых наняли для охраны от печенегов.

         По реке вышли в Черное море, и вдоль берегов направились в Византию. По пути встретили несколько греческих, торговых судов, следовавших из Царьграда в Херсонес. Вместе с викингами  –   охранниками, ограбили византийских купцов. Суда сожгли, а греков утопили. Богатую добычу поделили поровну между собой. В Царьград  Добрыня приехал уже со своим товаром, который выгодно продал и неплохо на этом заработал.  

           В Константинополе познал прелести богатой и сладкой жизни. Особенно понравились приятные на вкус, разнообразные вина и крепленая, виноградная водка, которую греки перегоняли в больших, медных чанах из перебродившего вина. Добрыня быстро научился свободно глотать её залпом, насмотревшись на викингов, не разбавлявших винный спирт водой, как это делали греки.

           До путешествия в Византию, кроме приторно- сладкой, слабо-градусной медовухи, забродившей на нектаре диких, лесных пчел, он ничего хмельного не пробовал. 

          После удачной поездки, прикупил себе боевой меч и с несколькими, подобными себе, молодыми, здоровенными отроками, нанялся ратником к новому  Киевскому князю Владимиру.  

          За годы службы в княжеской дружине Добрыня много воевал: Гонял печенегов. Бился с ляхами. Громил с дружиной бунты Вятичей и Радимичей. Долбил в набегах балтийских Ятвагов и Татар в Волжской Булгари. Вместе с викингами ходил подавлять бунт мятежных греческих полководцев, когда сопливые Византийские императоры, едва не потеряв трон, завопили о подмоге.

          В боях и тяготах дальних походов закалился духом. Его тело огрубело, как камень. Презирая любую непогоду, стал безразличен к холоду и нужде. Мог долгое время питался самой грубой или сырой пищей. Научился в совершенстве владеть оружием: – рубиться с плеча, несколько дней не слезать с коня. Смело бросался в ледяную воду быстрых рек. Искусно бился в горных ущельях. Умел подолгу скрываться в сырых, болотных зарослях, не пугаться врагов, изумляя противника мгновенным нападением. 

         За годы службы в княжеской дружине, Добрыня Никитич стал походить на того сказочного богатыря, о которых, странствующие, слепые гусляры слагают былины. Только вот с каждым следующим пересказом, сказания юродивых старцев, как мхом обрастали новыми, невероятными байками о подвигах своих героев.

         За свои боевые заслуги был приближен к князю и уже служил старшим гриднем в княжеской охране. Жил он теперь безбедно, почти без забот, в гридницкой на княжеском дворе, на полном, ратном содержании. Кроме того, получал долю добычи, захваченную дружиной в сражениях с врагами, а вернее привезенную из разграбленных городов или отобранную у покоренных соседних племен.

           По своей молодости серебро не копил и на черный день не откладывал. Все свои полученные жалованья, он обычно быстро прогуливал и пропивал, чему Добрыня хорошо научился к тому времени. Постоянно совершая ратные походы в чужие земли, он успел отведать всевозможных, веселящих напитков.

         В один из своих загулов, случайно пристукнул в драке какого-то именитого, византийского грека, приехавшего в Киев сеять благочестивую харизму.

           По правилам времён, за убийство иноземца, его должны были выдать  родственникам убитого. Естественно Добрыня не стал дожидаться ареста. Быстро подавшись в бега, он захватил только оружие и боевое снаряжение.

         Ранней весной, незадолго до своих злоключений, Добрыня, ушел в очередной загул. Всё серебро он, как обычно промотал. И теперь, уныло расположившись в углу корчмы, за грубо отесанным, дубовым столом, размышлял, где достать на опохмелку.

         В кабацкой корчме, жизнь текла в обычном русле. Это было одно из тех, немногих мест, где можно увидеть сидящими рядом: юродивых, блаженных калик, высокомерных, византийских греков. Нахальных, рыжих варягов и славянских богатырей с красными, пропитыми мордами. Бояре, гриди, огнищане, тиуны, отроки, смерды, вирники с физиономиями типичных висельников, смуглые берендеи и печенеги, раскосые торки и хазары...

          Все спорили и бахвалились друг перед другом, глотая брагу и зеленое вино. Становилось шумнее и жарче. Кабак галдел разноголосьем неразборчивых, пьяных выкриков. В углу кто-то бил морду холопу, схватив крепкой пятерней за бороду и кроя всё на свете ядреной, матерной бранью. Под грязными столами, в куче рыбных костей, валялись мертвецки- пьяные смерды. Нагло роились жирные, зеленые мухи. На столах разбросаны деревянные плошки, глиняные кубышки из-под медовухи и зеленого, полынного вина. В корчме стоял спертый дух потных тел, чеснока и перегара...

         К одиноко сидящему, Добрыне, с унылым выражением на лице, незаметно  и  тихо подошел щупло- худощавый, босой мужичек, одетый в грязное, рваное рубище без опояски.

        – Не соизволит славный витязь разделить чару с недостойным смердом? –  подобострастно пригнувшись в полупоклоне, обратился он угодливым голосом к богатырю.

        Смотря на него заискивающими глазками, он держал в грязных руках большой, дубовый ковш с медовухой. Желтое, пропитое лицо мужиченки, с куцей бороденкой, напоминало плутоватую морду хорька.

         Добрыня воспрянувший от приглашения духом, однако виду не показал. Он сначала внимательно, с высока, оглядел мужичка, медленно измерив того взглядом солидного мужа. После чего с достоинством в голосе произнес:

        – Что же, уважу тебя! – покровительно разрешил ему присесть рядом с собой. – Я не из тех, кто гнушается выпить с простолюдином, – добавил он, еле сдерживая достоинство в голосе, чтобы не схватиться трясущимися руками за ковш с заманчивой брагой.

         Быстро, большими, жадными глотками ополовинив лохань, размером с доброе ведро – богатырь удовлетворенно выдохнул воздух. Приятное, расслабляющее тепло побежало по телу. Он улыбнулся, размазывая брагу по усам. На Добрыню нахлынула покровительная благодать.

         – И как мне тебя называть? – спросил он, громко отрыгнув поднимавшиеся  газы.

        – Люди зовут Горынычем, – ответил мужик. – Потому, что живу в горах! – с напускным вызовом, гордо вздернув куцую бородку, добавил он.

         Едко скривившись, богатырь смерил презрительным взглядом, плешивого, кабацкого ярыжку.

        – Ты холоп, смотрю совсем забрехался? – Хгы.. – усмехнулся в усы богатырь. – От тебя за версту несёт перегаром с горилки. – Потому видать и прозвали горынычем. – Змий ты зеленый! – добавил он раскатисто захохотав.

         Плюгавенький мужик молча потупился. Было видно, он надулся.

        –  Ну ладно, ладно не пыжься, – примирительно положил ему на плече руку Добрыня. Выпей лучше за здоровье нашего князя. – Долгие лета ему, – пробасил разговевший богатырь.

        – А вот скажи мне? – Добрый молодец! – зашептал горыныч, заговорчески придвигаясь ближе к Добрыне. – А имеется у тебя золотишко от кочевников? –  как бы между делом пролепетал он.

         Все военные трофеи, добытые в боях и набегах – богатыри сбрасывали в общий котел дружины. С него и кормились.

         Добрыня тупо перевел хмельной, насупленный взгляд на ярыжника.

        – Ты на что это, пес смердячий, меня подбиваешь? – загремел он на весь кабак, пьяным, раскатистым басом, схватив горыныча за горло.

        – Тише, тише, – начал озираться по сторонам полузадушенный мужичек.

        После того, как богатырь отпустил хватку, горыныч отдышался и отодвинувшись от Добрыни промолвил : 

        – Ты уж барин не серчай. – Мужики темные мы, сиволапые. – Можа не того сболтнул? – он боязливо оглянулся. А ведь я тебе богатырь, хочу полезный дать совет, – пристыжено качая головой, дополнил он, отползая подальше.

        – У-у! Шельма! – Прочь с глаз моих. – Вша подзаборная, – замахнулся на него богатырь.

         В следующий степной дозор, Добрыне неплохо подфартило. С уха, прихлопнутого им родовитого, знатного печенега, он сорвал большую, золотую серьгу и висевший у кочевника на шее, тяжелый, серебряный медальон с драгоценными камнями. Трофеи он не стал отдавать казначею дружины, а рассудительно припрятал.

         Так Добрыня с Горынычем стали други. Теперь перед ним всегда были открыты двери любой питейной корчмы. Горыныч, как -то незаметно подсуетился, и Добрыню узнавали в лицо виночерпы всех окрестных кабаков. За пойло он никогда и ни где теперь не платил. Драгоценные безделушки и дорогие украшения добытые в трудных боях и ратных походах, он начал сбывать через плюгавого горыныча.

         Мужик был шебутной и расторопный. Из- под земли мог достать то, что богатырю было нужно.  Вино, брага и медовуха текли в ненасытную, богатырскую глотку широкой рекой.

           Как -то по- пьяни горыныч проболтался Добрыне:

         – Если буду срочно нужон тебе, – икнул он. – Ищи меня в Сорочинских горах. – Но идти до них нужно много верст, держась по солнцу всё время на восток. – Во как! – он многозначно поднял палец.

         Пьяный Добрыня, не обратил внимания на хмельную болтовню своего закадычного друга.

         Выйдя из кабака, пьяные Горыныч с Добрыней увидели на улице сгорбленную, маленькую старушку, одетую в черный, потрепанный балахон, скрывавший её с головы до пят. Бабка мелкими шажками, слеповато постукивая корявой клюкой по проезжей брусчатке, переходила дорогу. Горыныч подскочил к бабке, схватив её под руку:

       – Давайте бабушка я тебя переведу на ту сторону, – учтиво предложил он.

       – Ох!...Благодарствую соколик! Век не забуду твоей доброты, – прошамкала беззубым ртом старушка. 

         Добрыня, насуплено посмотревший на них, ревниво подумал:  Да что же это я? – смерд помогает старухе, а я благородный богатырь, молча пройду мимо немощной старости?

         Подойдя к старухе, он ни слова не говоря, усадил её себе на плечи и прогремел:

        – Куда тебе старая? – довезу до самого дома.

         Мельком взглянув старухе в лицо, почти наглухо прикрытое черным, нахлобученным на лоб капюшоном, богатырь разинул рот. Бабка была на одно око кривая. Правого глаза у старухи совершенно не было. Вместо него виднелся кривой, заросший шрам, а на левом расплывалось мутное бельмо.  

         Отнеся старуху к её дому, одиноко стоявшего на самой околице слободы, он распрощался с горынычем и нетрезво пошатываясь направился к себе в гридницу.

          Среди ночи Добрыня вскочил в холодном поту. В голове крутился жуткий сон. Перед глазами стояло ужасное лицо одноглазой старухи, которая дико хохотала беззубым ртом. Сидя у него на загривке, как скакового коня гоняла Добрыню по всему белу свету.

         Одуревший от таких сновидений Добрыня, не смог уснуть до утра. В следующую ночь этот сон снова повторился. И опять богатырь не смог сомкнуть глаз всю ночь напролет. Когда одноглазая бабка приснилась на  третью ночь, Добрыня не выдержал. Наспех одевшись он побежал к дому старухи.

          В спину ему насмешливо донесся хохот княжеских дружинников, живших с ним в гридницкой казарме:

          – Чего  Добрыня? – на ночь  глядя, пошел лиха на свою шею искать?  

         Ночная околица была пустынна. На окрестных хатах со скрипом покачивались открытые двери, жалобно хлопали ставни. Приземистая, кособокая избенка, срубленная из неотесанных бревен, с одним единственным окошком, затянутым бычьим пузырем, ютилась на самом краю слободы. Богатырь без стука вошел в сени. Изба оказалась пустой. 

        – Где нелегкая носит эту старую каргу ? – едко ругнулся богатырь. Завалившись на лавку у стены, он быстро захрапел крепким, богатырским сном.

 

                                              ***

                                                                                                                                                             

           Сквозь полусон, валяясь на дне бака, Лапа  услышал голоса снаружи и звук отвинчивающихся с крышки  болтов. Андрей поднялся. Ноги тряслись, но страха он не испытывал. За ночь, проведенную, как в кошмарном сне, он перестал бояться. Страх притупился уступив место безразличию.

        Сверху опустили лестницу и хриплым голосом приказали:

        — Вылезай, ублюдок!

         Андрей, трясущимися руками ухватившись за шаткую лестницу, стал подниматься. Глаза больно резанул слепящий утренний свет. Показалось, что череп сейчас взорвется изнутри. Голова мгновенно закружилась от свежего воздуха, пропитанного благоуханием весны. Такой приятной свежести Новиков никогда вдыхал.  Его  зашатало.

       — Ты помнишь, что вчера пытался вытворить, недоносок? — услышал он знакомый, хриплый голос.

         Андрей молчал. Со стороны его внешний вид был жалок: вся одежда в ржавчине и мазуте. То же самое на лице и в волосах. Новикова трясло. Если бы Лапа увидел себя со стороны…

         Внезапно он почувствовал сильный удар ногой в бок. Андрей не удержался на ногах. Неуклюже взмахнув руками, он полетел с бочки на землю. Благо никаких железных или твердых предметов в месте падения не было, а земля мягкая. Упав на колени, он сразу встал. Сильно болел бок и ушибленные колени.  Андрея схватили за волосы и куда-то поволокли. Он успевал только перебирать трясущимися, заплетающимися ногами.

         Андрюху привели в гараж или огромный бокс, где ржавели без дела  вездеходы. В углу был накрыт стол, на котором стояла бутылка водки и закуска. Около стола — уже известная компания, чуть в стороне -Ширшов и Соболь.

         Один из братков налил в железную кружку водки.

       — На! Согрейся, бродяга! — благосклонно протянул её Андрюхе.

        Андрей схватился трясущимися руками за посуду и поднес ко рту, зубы мелко застуали о железо. О резко  почувствовал сильный удар по днищу кружки, от чего водка выплеснулась в лицо. От удара губы и переносицу пронзила боль.

       — После вчерашнего ты ещё смеешь хвататься за посуду, чертила! — услышал Андрей всё тот же хриплый голос. 

         Говорил Кильянов.

         От боли Лапа прижал ладошки к лицу.  Между пальцами проступила кровь, сочившаяся с разбитой губы.  Во рту сразу почувствовался соленый вкус.     

         Моментально у Новикова промелькнул отрывок басни Крылова: ... Как смеешь ты, наглец, своим нечистым рылом, здесь чистое мутить питьё.

         Но ему было не до юмора и сарказмов

         — Хорошенькое начало, — пробормотал Андрей, согнувшись и прижав руки к переносице,  начав соображать, когда боль немного отпустила.

         — Тебе баклан базарить не давали! — прорычал малой Тригель, впервые за утро подав голос.         

         Ширшов с Соболем стояли немного в стороне. За примерное поведение им налили немного водки, но по всему видно, мужики всю ночь не спали.

         Братки, вытащив их с бака накануне вечером, заставили всю ночь работать — разбирать деревянный сарай.

         Ночи на Полярном Севере летом светлые. Искусственного освещения не требовалось. Сарай с двойными стенками, обшитый досками. Между ними стекловата. Снаружи от досок осталась одна труха. Со временем они прогнили, но внутренней стороны этого сарая, — дощечки, были как новые.

         Браткам зачем-то понадобились доски. Они запрягли бомжей разбирать сарай.

         Между стенками, для утепления проложена стекловата. Микроскопическая, стеклянная пыльца, попадая в поры кожи, заставляет долгое время чесаться. Ради забавы мужиков заставили отрывать доски. Раздевшись по пояс. Работали они без верхонок.

         Батон развалившись на стуле, злобно процедил:

        — Вы, бомжары, настолько пропитались грязью, что не проймет ни одна стекловата.

         Юрка с Соболем работали всю ночь, а утром без конца чесались, что отморозкам доставляло удовольствие. Пьяные бандюки тупо шутили:

         — К вашему виду не хватает вшей, но мы побеспокоились об этом. Теперь черти, пару деньков почешетесь,  а мы посмеёмся, — промычал заплетающимся языком Кильянов.

        — Видите, как о вас заботимся, — ехидно добавил малой Тригель, заискивающе оглядев своих друзей, в  надежде  услышать одобрение  шутки.

         Мужикам дали по сигарете, оставив на время в покое, переключив внимание на Андрея.

         Лапе всё-таки налили в кружку воды, чтобы напился. На этот раз он отступил немного назад , снова ожидая удара, но его не последовало.

          Сквозь мутные окна под потолком еле пробивалось солнце, поблескивая лучами в луже мазута, тихо капавшего из под  днища вездехода. Кое-где лужа была присыпана опилками. В разлитой нефтяной слизи валялись разводной ключ и ржавая рессора. На полу были разбросаны домкрат, кувалда, паяльная лампа, топор, смятое ведро. В стороне, на чистом бетоне стоял открытый новенький чемоданчик, в котором сверкали аккуратно сложенные никелированные отвертки и гаечные ключи. Мазутный запах вызывал рвоту.     

          Старший Тригель никак не мог взять в толк, как Андрей один, без помощника, дотащил пятидесятикилограммовые радиаторы в пункт приёмки цветного металла, до которого от базы около двух километров. Поднять на себя и нести такую тяжесть он никак бы не смог.

          Коля решил изобразить Пинкертона и вычислить, кто помог Андрею таскать радиаторы. Он так увлёкся своей идеей, что начал подстрекать друзей пару раз стукнуть Андрея, чтобы раскололся.

         Била Лапу не вся компания. Это предоставили малому Тригелю, которому не терпелось продемонстрировать перед публикой мастерство рукопашного боя. Каратист был изрядно пьян. Не устояв на одной ноге, в попытке ударить Новикова по лицу,  он не устоял на одной ноге и комично навернулся. Братки дружно рассмеялись. Резким гортанным голосом с ехидной усмешкой старший Тригель, что-то пролаял своему брату на немецком. Уголки Сашиных губ нервно изогнулись, задрожав  от обиды.

         Старший Тригель  решил провести следственный эксперимент. Пусть Андрей  покажет тележку, на которой он возил цветмет.

        — Но она у меня дома, — ответил Лапа,  несмело разведя руками. — Как я вам её покажу?

        — Значит проедем к тебе, — заявил Тригель, деловито вытирая жирные от колбасы руки о волосы Соболя. Серега Соболь стоял, покорно опустив голову.

        — Если тележки не окажется, то будешь колоться, кто помогал таскать радиаторы, — договорил Тригель, медленно прожевывая  кусок колбасы. Новиков стоял, понуро опустив глаза.

         Перед  братками встал вопрос, как Андрюху доставить домой на легковой мазде? Им не хотелось пачкать сиденья машины. Пленник весь в ржавчине и мазуте. Придумали посадить его в багажник, который использовался для перевозки различного барахла и тоже был грязный.

           Коля потирал руки, когда приехали и вошли в Андрюхину квартиру. Тригель был уверен, что тележки в квартире не окажется и он продемонстрирует братве свои логические умозаключения. Но, к  разочарованию, тележка стояла в коридоре квартиры и была именно таких размеров, что на ней можно спокойно транспортировать радиаторы.

          От досады старший Тригель впал в бешенство. Он схватил пустую бутылку и разбил её о голову Андрюхи. Затем начал пинать Лапу ногами и материть.

          От боли Новиков согнулся пополам. Но Тригель, ухватив  его за волосы, начал с силой дергать голову вниз, норовя с размаха разбить коленом лицо Андрюхи.

           Лапа,  закрывая руками голову, думал о том, как бы не упасть. Наконец вырвавшись, он отскочил, налетев на вешалку и с силой впечатался в стену плечом. На грязный пол полетели куртки, ветровка. Загремел опрокинутый стул. С потолка посыпалась штукатурка. Известковая пыль, радужно переливаясь в косой полоске солнечного света, белой пудрой начала оседать на его волосах.

          Заступился Лаварский. Он встал между Андреем и Тригелем. Юрку Лаварского Коля послушался. Новикова отвезли обратно на базу.                                                                      

 

                                            ***

                                                                                                                                                      

           Погода портилась на глазах. С севера надвигались свинцово-фиолетовые тучи, окрашивая мир в зловещие тона. Мрачно-сизая картина давила на нервы, нагнетая ощущение тревоги и беспокойства... Легкий ветер поднимал и кружил пыль по земле. Вот-вот был готов сорваться холодный дождь... Но солнце не сдавалось. Прорываясь редкими, косыми лучами сквозь рваные края тяжелой тучи, закрывшей с севера весь горизонт, оно прощально озаряло землю последними проблесками яркого света.

         С пробитой головы Новикова текла кровь. Он прижал тряпку к ране, пока братки спорили между собой. Переодеться ему не дали, как не обращали внимания на разбитую башку.

         На базе злые и пьяные бандиты, немного остыв, уже не стали его избивать. Ради забавы,  они придумали  другое занятие.

       — Видишь кучу мусора около ворот гаража? — грубо спросил Батон, показывая пальцем.

         Андрей запуганно закивал головой. Кровь перестала сочиться. Но рану на голове нестерпимо саднило.

       — Ты должен перетаскать весь мусор под футболкой.  Мигом за дело, я засеку время. Тебе даётся полчаса, — резко приказал Батон.

         Куча мусора хоть и не была большой, но в ней было свалено острое барахло. Бесцветное светило, на миг вынырнув сквозь дыру среди туч, живописно осветило раскуроченные консервные банки, осколки бутылочных стекол, металлическую стружку, ярко заблестевшую  в солнечных лучах.

         Андрей принялся за работу. Он расстегнул джинсовую куртку. Хватая голыми руками стекло и железки,  оттягивал у шиворота футболку, загружал туда весь хлам, стараясь не порезаться, относил мусор за ограду, которая находилась в пятидесяти метрах от гаража. Всё происходило под пристальным вниманием братков. Они заключили пари: успеет или нет?

         Когда он засовывал мусор под футболку, малой подставил сзади ногу и Андрей плюхнулся спиной в грязь, стекляшки зазвенели и больно врезались в грудь и живот.

         Раздался дружный хохот братков.

         Но Новиков всё равно успел. И хотя он старался не порезаться, вся грудь и живот были в царапинах, порезах, из которых сочилась кровь. Отморозки за это время порядком наклюкались спиртного, предупредив, чтобы Андрей и не думал о побеге, сели в  иномарки и уехали на ночь  по домам. 

         К вечеру Андрей валился с ног. Он был уставший, униженный, избитый. Но в нём теплилась надежда уйти с этого проклятого места.

         Появились Юрка и Серега Соболь.

        — Мужики, пошли отсюда? — неуверенно прокряхтел Андрей. — Несколько дней поживем где-нибудь, пока эти угомонятся. — Он кивнул в сторону ворот.

       — Не получится, — ответил Соболь. — У ворот базы собаки. Они не выпустят. Братки так просто бы не уехали. - Он виновато опустил глаза.

         Андрей, посмотрев в сторону ворот,  заметил  двух здоровых псин. Одна из них — ротвейлер, вторая — какая-то помесь дворняги с кавказской овчаркой.

       — Раньше Тригели служили на зоне. Оттуда у них и остались собаки, — сообщил подошедший Юрка.  — По территории мы ходим свободно, но только приближаемся к ограде, они начинают рычать. На Серёгу даже бросились один раз. К себе нас не подпускают и корм из рук не берут. Не советую  подходить близко. Пошли лучше чифирка заварим. - Его неунывающая натура, как-то успокаивала.

         Солнце медленно опустилось к горизонту, образовав в небе синевато-фиолетовые разводы. Ветер, разбивая тяжелые тучи, разгонял несколько рваных, кучевых облаков, на которых четко отражались красные лучи. Закатное светило окрасило баки и стену бокса каким-то мистически-бордовым светом. В голове гудело, по телу пробежал озноб. Андрей поспешил быстрее зайти в гараж.

         Дело конечно не в собаках. С базы можно спокойно слинять, но с похмелья  всего боишься. Неопределенное беспокойство порождает страх перед неизвестностью. Он не знал откуда или от кого ждать беды. Сам нагнетал на себя панику. В чем будут заключаться неприятности ? Ну, надают по морде — это пол беды, а может  быть и похуже, —  трусовато размышлял Андрюха.  

        Кто такие эта братва, Новиков не знал. А потом? Будут искать и выцепят. Может быть только хуже, — кумекал он сам себе на уме .

        Со слов Ширшова, получалось, что братва, —  какая-то местная крыша уездного масштаба.

        А  куда я убегу, где спрячусь?  Городок маленький, бежать некуда, — рассуждал Андрюха.

        В гараже оставались остатки пиршества братвы. Была и водка, оставшаяся в кружках, и немного в бутылке. В углу стоял мешок с наполовину гнилой картошкой, а на столе лежали надкусанные куски хлеба. Кругом валялись окурки. Юрка где-то раскопал полпачки чая.  (Чифир, в самом деле, снимал боль и  усталость). Воду они набрали из лужи в предварительно очищенное песком от мазута ведро.

         Пока Соболь чистил картошку, Андрей успел выпить водки и приложил смоченную тряпку к шраму на голове. Промыл  грудь от порезов.

         На листе жести поджарили картошку, разогрев снизу паяльной лампой, которая использовалась для выжигания ржавчины. После ужина, накидав на полу автобуса  ветоши, закутавшись в эти тряпки,  уснули.

         Побег Лапа  решил отложить до более удобного случая, а пока не дергаться. Может так всё обойдется?                                                       

         

                                                ***

                                                                                                                                                                          

           Проснулся Андрей среди ночи. Долго лежал, прислушиваясь. Он ни как не мог поверить, что стал жертвой, что это не страшный сон. Тело болело, но не от похмелья. Сильно ныл бок, раскалывалась голова. В душу медленно закрадывался противный страх. От мрачных мыслей, начало трясти. Неужели всё произошло со мной? — уже не раз задал он  мысленный вопрос.

          Со станции доносились короткие гудки маневровых электровозов и грохот перецепляемых составов. Густой храп Ширшова, на весь автобус, перекрывал стук капель по крыше гаража. Сильно болели  нос, забитый запекшейся кровью и распухшие губы.

          В голове вдруг появилась приятная мысль: ... Может, братки приедут и сами прогонят с базы? ... Ну, побаловались и хватит. Сколько можно? ... Неужели заберут квартиру?… Может, заявить в ментовку ?... А как с ворованными радиаторами? Здесь – я сам виноват. За это светит 158-я статья УК.

         Елки-палки! Во встрял! До ментов дойдёт, точно посадят. И без того на подписке, с условным сроком гуляю, — тоскливо думал Андрей, удрученно опустив голову на скрещенные руки.

        ...А вообще, как ни крути, все беды от пьянок. Они довели до ручки, — засыпая,  досадливо  матюгнул он самого себя...                                          

 

                                              ***

          Жизнь утреннего города текла в будничном русле. В ремесленном посаде дымили кузнечные горны и звенели наковальни. Между грохотом ударов был слышен треск ткацких рам. У многоярусных лесов, строительного помоста, поднимавшегося вдоль высокой, каменной кладки, кипели медные котлы со смолой. Стучали молотками каменщики и плотники. Через двор медленно тащилась повозка, груженая гончарной посудой. По деревянным настилам мастеровой слободы, потные грузчики в промокших рубахах, катили бочки или бревна. Расторопно сновали прыткие подмастерья.

          Жизнь бурлила. По чавкающей, вонючей улочке жилой околицы, горожане тащили на базар большие тюки и высокие, плетеные корзины. Только у кривобокой избы, на приземистой лавке, дремал старый дед.  В зарослях бурьяна, у сточной канавы, чумазый пацаненок с размазанными под носом соплями, одетый  в длинную, полотняную рубаху без штанов, рубил палкой головки репейника. Другой рукой он размашисто крутил за хвост дохлую крысу.

          Грязные куры бродили между луж, разгребая лапами сухой навоз и что- то выклевывая из него. На плетнях вверх дном висели глиняные горшки. Истошно ругалась толстая баба во дворе. От уличных помоек поднимался пар.

          Воровато выглянула из подворотни разбойничья морда тощего кота с подранным ухом. Беззаботно пробежал  облепленный репейником пес. У корней вишни рылись пятаками тощие свиньи. Из- за поворота выкатилась скрипучая арба. Светило яркое, утреннее солнце и шелестели высокими кронами акации, роняя на землю сухие, трепыхавшие в воздухе стручки. Весело щебетали  птицы на ветвях.

         Добрыня, со связанными за спиной руками, шел впереди трех вооруженных до зубов варягов. На их головах сидели железные, конические шлемы с бычьими рогами по бокам. Огненно- ржавые бороды его конвоиров были заплетены в неряшливые косы. 

         Князь Владимир всегда держал около себя полсотни рыжих варягов, доверяя наемным головорезам больше, чем русским богатырям. Он сам побаивался своей ратной дружины.

         Созерцая такую обыденную, житейскую суету вокруг себя, Добрыня чувствовал мучительно- острую досаду, за то, что так опрометчиво дал схватить себя в корчме трем викингам. Если бы у него, в тот момент был с собой меч, – уныло размышлял он. Три рыжие головы давно бы валялись в кабацкой грязи.   

         Схваченного Добрыню вели со связанными за спиной руками, на глазах селян, через всю слободу. Но даже арестованный он шел с достоинством и той рассчитанной медлительностью, чтобы не уронить себя перед соотечественниками.

          На базарной площади, с неторопливым достоинством, важно шествовали богатые огнищане. По узким рядам сновали, нахваливая товар, уличные торговцы. За лавкой толстый мясник продавал конину, выдавая её за баранину. Довольный сапожник клал за пазуху серебряный обрубок за проданные бахилы. Жулики сбывали ворованный товар, мошенники обдумывали уловки. Метким взором приценивался к обстановке карманный воришка. На площади кричали зазывалы богатых, заморских купцов, которых хватали за рукава навязчивые, базарные потаскухи. Пахло квашеной капустой, тухлой рыбой и свежим хлебом из пекарни.

          Народ был занят обычными, бытовыми заботами и никому не было дела до арестованного Добрыни.

          Как- же меня так нежданно выследили? – размышлял пленник. О том, где я могу бывать знали только трое, – мысленно пожимал он плечами.

         Двое из них были лучшие друзья, по княжеской дружине?           

          Илюха приехал в Киев из Мурома. Он тоже успел пошататься по белу свету, прежде чем поступил на ратную службу в дружину Владимира. В сотне он был самым здоровым и крепким детиной, но по характеру добродушный и незлобный малый, даже слегка мужиковатый.

            Да нет? – потупив лицо, мотнул головой Добрыня. Илья не мог меня выдать.

            Второй товарищ Алеша приехал из Ростова и тоже служил у князя. Он был из семьи служителя греческой веры, потому и прозвали поповичем. Он единственный из богатырей мог читать, знал  мудреные грамоты. Его отличала не сила, но мужество, удаль, натиск, находчивость, сметливость. Иногда он мог настолько правдиво набрехать, выручая друзей от княжьего гнева, что сами, ни Добрыня, ни Илья до такого никогда не додумались. За своё хитроумие Алеша заслужил уважение  богатырей дружины.

            С другой стороны у него были и пороки: хвастлив, кичлив, излишне  увертлив, его шутки бывали не только веселы, но порой вредны, даже злы. За что богатыри, иной раз, его слегка поколачивали.

            Впереди показался княжий двор, окруженный крепким, бревенчатым забором. Массивные, дубовые ворота были широко распахнуты. Во дворе царила суета: отроки седлали напоенных коней,  суетясь возле конюшен.

            Посреди двора, тёмной, непроницаемой громадой, стоял княжеский терем.

            Это был высокий, двух ярусный дом со светлицей, срубленный из толстых, дубовых бревен. Массивные брусья сруба, на подбор круглы и ровны. Резные, узкие окна находились высоко над землёй. Ставни искусно расписаны резьбой, а сами оконца затянуты тусклыми, бычьими пузырями.

            С тяжелой душой, Добрыня подошел к наглухо закрытой двери. Один из конвоиров грубо втолкнул его внутрь.  Добрыня начал подниматься по лестнице в высокие, княжеские хоромы. Оба викинга следовали за ним, шумно бухая тяжелыми сапогами по ступеням.

             Ход со двора вел в просторную гридницу. Вдоль стен стояли широкие, дубовые лавки. Стены гридницы обиты шкурами медведей и волков. Между ними торчали головы оленей и лосей с ветвистыми рогами. Пол до блеска натерт воском. 

            Посредине стоял длинный, широкий стол, сбитый из толстых, дубовых досок. В дальнем его конце, на высоком, массивном кресле сидел сам князь Владимир. Он был в кольчуге, но без шлема.

            Это был небольшого роста, но крепко сложенный, смуглый, с мохнатыми бровями и бритым подбородком человек. Его длинные  усы свисали до груди. Голова  князя обрита наголо. С одного боку свисал хохлатый клок волос. В левом ухе большая серьга с драгоценным камнем. Нос с легкой горбинкой.  Взгляд строгих и гордых глаз, пронизывал насквозь, приводя в трепет любого. 

           Хмуро поигрывая желваками и рукоятью висевшего в ножнах меча, он молча  смотрел на Добрыню, нахмурив густые, черные брови.

           Справа от князя, как коренастый дуб, широко расставив, словно две массивные колонны ноги, стоял воевода княжеской дружины Путята. Исподлобья смотря на Добрыню, он казалось готов был наброситься и растерзать пленника на куски. Его маленькая, лысая голова, казалась просто продолжением бычьей шеи. Крутого нрава, закаленного в боях, старого воина  побаивались все богатыри княжеской дружины.

           Из всей семьи у него оставалась одна дочка Забава. Путята, всю жизнь  проведший в ратных походах воспитанием дочери никогда не занимался. Теперь под старость, она была его единственной отрадой. Потому оберегал её, как старый, цепной пес.

           Слева от князя! –  вот чего Добрыня не ожидал..., стараясь придать челу напыщенный и серьезный вид, но стыдливо уводя глаза  –  стоял Алеша Попович... 

 

                                                   ***

 

        ...откуда-то издалека, блатным голосом барда Асмолова, в голове зазвучал мотив из песни:

        ...Помнишь?! — как свой путь по жизни начал ты,  молодой безусый паренек…

         Наступил сентябрь далекого восемьдесят четвертого года. Трое шестиклассников скучали, сидя за пустыми разговорами. Деревья еще не скинули листву, окрасив размытую слякоть улиц, в красно- оранжевые цвета. Пестрая картина ярких красок навевала одновременно уныние и вдохновение. Влажный запах осени,  прелых листьев,  мокрой древесины и увядающих трав приятно наполнял грудь привкусом недавно скошенного сена.  Солнце, изредка пробиваясь сквозь дырявую облачность, мгновенно воспламеняло косыми лучами пестрый осенний пейзаж. 

         Как обычно, вечером собрались в открытой беседке детского садика. Неторопливо вели нудную болтовню об автомодельках, новой училке по физре, похожей на жирафу. Андрюха рассказал, как забацал самострел из велоспицы, который грохал серой от спичек.

        Миха поведал, как видел летом в Москве взаправдашний кубик-рубик и даже жевал бубль-гум. Ему не поверили, подняв на смех.

       Мишка, обидевшись, отвернулся. Забравшись на разрисованную ромашками оградку беседки и болтая ногами, он начал бессмысленно бормотать под нос:

        — Тапок — лапа, лапоть —  сака, сака —  лапа, хапа — лапа…

        Неожиданно Мишка резко повернулся в сторону Андрюхи.

        — Ты - лапа… — он состроил дурашливое лицо. – Лапа! Понял ты кто теперь?

        —  Ха-ха, лапа – лапа… — как попугай, со смехом повторил Лешка. — Теперь будешь Лапа! Кличка прилипла к Новикову навечно.

         —  Может, сходим до кинозала? — предложил Андрей. - Я вчера бычки зашибательские  возле урны видел… — он со слабой надеждой посмотрел на пацанов.

        Собирать окурки надоело. Тем более, у Лехи в куртке мать засекла полный карман бычков. Его на неделю посадили под домашний арест.

        Леха широко зевнул, обнажив дыру выбитого переднего зуба. С промокшего грибка беседки сорвались несколько холодных капель и звонко щелкнули Андрея в макушку. С плаката на стене детского садика улыбался кот в сапогах и нелепо вышагивал по пляжу волк из мультика Ну, погоди!,  одетый в большие семейные трусы в горошек, с гарпуном в руках. Он походил на школьного военрука, преподававшего в старших классах начальную военную подготовку, когда тот пьяный гулял по школе в одних трусах, с бутылкой в руке.

          Коллекционировать марки пацанам надоело. Их можно купить в любом киоске. Все  альбомы забиты одинаковыми Монгол Шуудан. Не дерзнуть, не рискнуть. Месяц назад Лапа  без сожаления обменял полный альбом, собранной за лето дешевой филателии на щенка. Но забавный, пузатый лайчонок через два дня куда- то сбежал. Или кто спер?   

        Идти домой совсем не хотелось.  Сегодня на последней перемене он переправил в дневнике двойку  по литературе на тройбан.  Но тройка получилась кривая и жирная, он обвел её несколько раз красными чернилами. Теперь Новиков с дрожью ожидал, что пьяный отец обязательно вечером полезет проверять  портфель.

         — Может пошухерим карбидом? — тоскливо предложил Мишка, ковыряясь в носу.

         Тут мысль подал Лёха:

         — Паца!  А давайте купим вина...

         Солнце начало медленно погружаться за горизонт. Неспешно оно угасало, разорвав последними лучами пелену облачности. Казалось светило хлынуло в образовавшийся проем всей массой закатного света, мигом воспламенив яркими лучами окрестные помойки, кучами наваленные за каждой теплотрассой или на углах бамовских полубараков.

         Мусорные кучи густо и часто заросли сочно цветущим иван-чаем. Дивные цветники ранней осени на бесчисленных городских свалках, порой непроизвольно начинали радовать душу своей розово-фиолетовой расцветкой. Словно сама природа стыдливо прикрывала убожество городского пейзажа, а вместе с ним и засранство людей, живущих с помоями под окнами.

             Лапа очень любил яркие закаты. Созерцая насыщено-багровую полусферу, он словно сам вместе с огромным, солнечным диском погружался за горизонт, ловя подставленным под скользящие лучи лицом последние мгновения убегавшего дня, дарившего природе прощальную частицу  света и тепла.

        Мишка с Андреем сразу заинтересовались свежей идеей. Позабыв обо всём остальном, они повернулись к Лешке.

        Пацаны быстро взрослели. Детские увлечения порядком стали надоедать. Подростковый индивидуум требовал свежих перемен. Тут, так кстати замаячил заманчивый и недоступный запретный плод.

        — Мои пахан с махной вчера пьянствовали с гостями, а потом пошли в ресторан. На столе осталось шампанское. Я выпил полстакана — вааще зашибись! — для убедительности Лешка закатил глаза.

        — О-о! клёво! везуха! — послышались одобрительные возгласы товарищей.          

        Пацаны нетерпеливо заерзали, переключив все внимание на Лешку. Миха от возбуждения вскочил на перила беседки и сплясал чечетку. Потом подтянулся и согнув ноги в коленках, перевесился  через деревянную балку головой вниз, запел песенку из недавно вышедшего на экраны фильма Приключения Электроника:

       — В юном месяце апреле, в старом парке тает снег... И крылатые качели начинают свой разбег...

       Подражая хриплому голосу Макара Гусева, его  песню подхватил Андрюха:

       — Детство кончится когда- то… Ведь оно не навсегда...

        Томное светило,  тягостно задыхаясь в набегавших клубах туч, играло последними, тревожно- матовыми отсветами в кронах деревьев. Но гораздо игривее оно плясало на счастливо- конопатой Мишкиной морде...

         Лехин авторитет в глазах друзей мгновенно взлетел до небывалой высоты.

         На первом этапе решено было заняться сбором денег.

       — Только никому не болтать, — заговорщицким шепотом произнес Андрюха, приложив палец к губам. — Кто проболтается — будет последней, шкварной крысой.

         Бутылка Ркацителли стоила рубль двадцать. Откуда такие деньги у двенадцатилетней босоты? Но на то и мозги, чтобы соображать, а голова - чтобы думать.

         За вечер наварили леденцов из сахара. По три копейки за петушки на деревянной спичке, одноклассницы разобрали на первой же перемене.

         Со второго урока со школы пришлось смотаться, чтобы наделать новую партию леденцов и успеть к последней перемене. Вторая партия немного подгорела на сковородке. И хоть от петушков попахивало пережженным сахаром, товар разошелся влет.

          На следующий день их уже встречали у школьного крыльца, не только одноклассники, но и сопляшня из младших классов. Весть о сладких леденцах махом разлетелась по школе. На уроке географии молодая училка, пришедшая недавно после института, сразу отдала пятьдесят копеек за десять слипшихся кусков вареного сахара для своего карапуза.

          Хоть бизнес и покатил, как в сказке, сами бизнесмены были недовольны. За два дня удалось насобирать только рубль восемьдесят. Рубль пришлось отдать в школьном туалете  хулиганам из восьмого В.

           Второгодник по кличке Кропа, схватил Андрея за воротник, когда Новиков забрался на перемене под лестницу, чтобы пересчитать заработанную мелочь.

          — Ну-ка сюда… — Кропан сильнее дернул за ворот. - Выползай, кому говорю…

Андрей почуяв неладное, быстрее высыпал мелочь в карман.

          — Чё? Барыжничаем? — Он грубо скривил морду. - Выгребай деньгу.

          Новиков молчал, опустив голову, глубоко засунув руки в карманы штанов. Кропа сам выдернул его руку и залез в карман, вытащив полную жменю мелочи. Не считая деньги, он задумчиво отвернул голову в сторону.

         — В общем так, писюн занюханый… Я разрешаю вам  дальше спекулировать. — Он повернулся к Андрею. Каждый день будешь мне лично в руки отдавать рубль. Понял меня ?! — Кропа повысил голос.

        Чуть в стороне стояла его кодла и негромко посмеивалась.

         Когда Новиков зашел в класс, Мишка с Лешкой сразу всё поняли. Стоило только увидеть Андрюхину удрученную физиономию.

         На последний урок не пошли. На улице зарядил дождь. Крупные пузыри шумно лопались в лужах. Пацаны в насквозь вымокшей школьной форме ступали по воде, не обращая внимания на промокшие ботинки.

         К фонарным столбам, нацепив монтажные когти, рабочие приколачивали красные флажки, перед седьмым октября, в преддверии Дня конституции СССР. Со столба хрипло доносилось:

         — через три ки...ды с зубами. Мать твою душу!... — громко крыл промокший электрик. — ...ёб  вашу за ногу, не бригадир, а муд...   ...баны...

         Насквозь промокшие, слипшиеся полотна флажков свисали, как большие, красные сопли. Пахло сыростью октябрьской осени и бензиновыми выхлопами от работавшей аварийной машины электро службы.

          На стене кинотеатра висел рекламный плакат Вожди Атлантиды с криво нарисованными динозаврами. Андрюху неожиданно осенило. Он резко остановился. Кислая физиономия начала задумчиво  расплываться.

         — Паца! А может в кино сходим? — с необычной  оптимистичностью  прозвенел его  голос. 

          Угрюмые Леха с Мишкой повернулись в сторону Новикова, посмотрев на него, как на дурака. Мишка что- то пробубнил отборными матюгами. Андрей схватил Лешку за рукав.

         — Билет на американский фильм сколько стоит? — Он с хитрым прищуром посмотрел на Мишку.

         — Сорок копеек. — с надутым видом ответил тот.

         — Тебе мать даст деньги на кино?

         Мрачные физиономии пацанов начали расплываться в улыбке.

         — Встречаемся у беседки, — крикнул Новиков уже на ходу, радостно размахивая портфелем над головой.

        Андрей забежал домой необыкновенно радостно. Сразу закинув портфель подальше на шкаф, он заискивающе подошел к матери.

       — Ма! А мам… сегодня американскую фантастику в клубе крутят…

       Мать была занята праздничным тортом.

       — Иди, переоденься. — Она даже не повернулась в сторону Андрея. - Посмотри на себя. Как мокрая курица стоишь. 

          Новиков не заставил себя ждать. Быстро напялив босяцкие штаны, кеды и свитер, Лапа зашел на кухню, сразу схватил блин с тарелки. 

       — Сколько тебе? — Мать внимательно оглядела отпрыска.

        — Форок копеек, — скороговоркой выдал Лапа набитым ртом. - И десять копеек ефе на днефные муфтики, — поспешил добавить он.

       — Позже десяти не заявляйся, горе луковое. — Она протянула пятьдесят копеек.

       Андрей летел к беседке на всех парусах. В другом кармане позвякивали сорок копеек мелочи, еще остававшиеся от леденцов. Кропа в школе не додумался обшарить все карманы у Новикова. Мишка с Лехой  уже нетерпеливо ожидали.

        — У меня девяносто копеек, — на ходу выдал Андрей, даже не отдышавшись.

        — У меня батя пьяный дома. Сам с собой коньяк сидит глушит, — усмехнулся Миха. - Без базара рубль мне дал. Даже не спросил для чего.

        — А я и не спрашивал, — хохотнул Лешка. - Пока мамаша на кухне посудой гремит, я из её сумки рубль нарезал. Там у неё полкошелька рублевок, один черт ничего не заметит.

        Лешкина мать красивая, эффектная дама, еще довольно моложавая, работала официанткой в ресторане. Её  отпрыск постоянно тягал из кошелька  мелкие чаевые и прятал в свои учебники. Иной раз бывало, что его талмуд Русской  литературы плотно был нашпигован рублевками, почти через каждую страницу.  Но денег Лешка не жалел и всегда  покупал себе то, что первое попадалось на глаза. Купюры у него никогда не залеживались. 

         В общем счете, у пацанов набралось почти три рубля.

         Найти деньги - половина проблемы. Самое трудное - купить вино. Как это сделать, никто не знал. Пойти и купить самим — равносильно самоубийству. До такой сверхсмелости они не доросли.

         День с самого утра выдался сумрачный. Пацаны уныло сидели на скамейке автобусной остановки и молча болтали ногами, разглядывая разбросанные на полу окурки, харчки на стенах, битые бутылки из- под вина и ободранные листки объявлений куплю- продам- сдам- обменяю… Они не знали, как реализовать свою заманчивую мечту.

         В углу на скамейке примостился какой- то небритый, полубичеватый мужичок, одетый в рабочую фуфайку. Он заметно болел с похмела. Дядька тяжко вздыхал, держась за голову. Лапа  собрав всю смелость, наконец решился:

         — Дяденька, а можно спросить, который час?

         — Ай! Нету пацаны у меня часов. Мне бы ваши заботы, — нервозно отмахнулся тот.

         Как же его попросить? — соображал Андрей. - А вдруг попросишь, так он еще по шее надаёт? Ну ладно, была не была.

        — А вы не купите нам вина? — произнес Андрюха и приготовился быстро задать дёру.   

         Мужик угрюмо посмотрел на малолетку,  что- то усиленно соображая:

         — А вы чьи будете?

         — Да мы тут недалеко живём, — ответил Андрей, держась на всякий случай от нетрезвого дяденьки на приличном расстоянии.

           Похмельный синдром перевесил у дяденьки морально- нравственный баланс.

       — Сколько там у вас?

       — Три рубля.

       — И что хотите взять? — пожал он плечами.

       — Ркацителли... — несмело ответил Андрей.

       — Ну ладно, давай трёшник.

       Андрей высыпал дядьке в руку целую жменю мелочи.

        — На оставшиеся себе возьму чего-нибудь от головы, — стыдливо отводя глаза, невнятно пробормотал мужичок.

        — Ладно, сдачу можете забрать! — обрадовано осмелев, звонко ответил Андрюха.

         Через десять минут сопливые искатели рисковых приключений, держали в руках такой романтичный и запретный плод.

         Распивать решено было за магазином.  Укрывшись от посторонних глаз за штабелями деревянных ящиков, пацаны сгрудились в круг. Метров в десяти были свалены размокшие, картонные коробки из-под макарон, доверху набитые испорченными яйцами, арбузными корками, скисшими огурцами, гнилой картошкой и разорванными этикетками ценников на продукты. Кислый запах портил всё вдохновение перед торжеством первой пьянки. 

         На небе тихо двигались осенняя облачность. Мелко накрапывал редко-моросящий дождик. Андрюхе сделалось немного страшновато. Пока детская забава в секретную тайну была хоть  рисковой, но всё же игрой, было занятно и интересно. Как дело дошло до настоящего: — выпить вина взаправду, — стало боязно.

        Может, пока не поздно, отказаться? А если опьянею и кто-то увидит из знакомых? Ведь это не двойка, тут ставка выше и расплата суровей. Но как перед пацанами слинять? Встать и уйти, сказав, что не буду  пить? В этом случае тебя засмеют, как самого последнего труса. Это будет крах самой твоей личности, — бередило в душе .

          Он на минуту представил, как всё произойдёт. Ехидный смех друзей: ... —  Зассал, маменькин сынок! иди домой, играй в игрушки!

           Назавтра в школе парни станут героями класса, а ты будешь слышать в свой адрес только обидные насмешки.

        Нет, на такое я не пойду. Если собрался идти в большую жизнь, то уже  до самого конца... прочь все сомнения! — принял решение  детский мозг.

         Те же самые невесёлые думки будоражили Лешку и Мишку . Радости на ребячьих лицах не было никакой.

         Как открывать поллитровку, никто не знал. Штопора не было . Кое-как продавили пробку внутрь бутылки отломанной от дерева веткой.

        — Ну чё? Кто первый? — торжественно спросил Андрей, оглядев друзей.

         Пацаны потупившись молчали. Решили, пусть Лёха пробует первым. Он бывалый в этих делах.

        — Ну и давайте. Трудно, что ли? — беспечно скривился Лешка, хватаясь за вино.

         Он приложил губы к горлышку и резко наклонил бутылку. 

         Перед тем как выпить, Лёха лихим жестом загульного гусара резко выдохнул воздух. Сделав глоток, ужасно скривился, что не помешало ему классически занюхать рукавом.

          Держа в руке бутылку, он окинул друзей победным взглядом, который так и говорил: ...  Ну что, сопляки, смотрите,  учитесь!

         Андрей не заставил себя ждать . Быстро опрокинув бутылку, прямо с горлышка, он почувствовал, как по горлу покатилась противная жидкость. Моментально свело скулы.

         Такой отвратительной кислятины Лапа  никогда не пробовал.

         В чем удовольствие? — подумал он. — Почему мужики так любят эту дрянь? 

         Ему захотелось немедленно выплюнуть то, что проглотил.

         Но если выплюну, то уроню достоинство перед друзьями,  — удерживала задняя мысль.

         Он мигом представил унижающий смех корешей:  Фу! слабак, пить не умеет! только добро переводишь!

         Поневоле пришлось глотать кислое вино, стараясь не кривиться.

         Бутылку распили за десять минут.

         Приятное, расслабляющее тепло побежало по телу. Смотря на друзей, он видел, как заметно посоловели у них глаза.

        Неужели  у меня такие же? — обожгла ужасная мысль. - А если до вечера не пройдёт? Как я появлюсь дома? Батя мне башку открутит ! — гаденький страх медленно закрадывался в душу.

         Но одновременно, из глубин самого нутра души, широкой волной поднималась спасительная храбрость.

         Да чего я, сам себе не хозяин? Я уже не маменькин пацан. Вот захочу и не буду дома ночевать. Ха, подумаешь! Я и сам смогу прожить!

          Вино начало показывать свой волшебный эффект.

        — Ну че паца будем дальше делать? — деловито подал голос Мишка, вертясь и ерзая на деревянном ящике.

         Он уже почувствовал силу Геркулеса и был готов к решительным подвигам. 

       — Сегодня вечером у баб кружок шитья в школе. Пойдем, позажимаем? — весело предложил Лешка.

         Идея была восторженно одобрена. Ни Андрюху, ни Лёшку, ни Мишку одноклассницы до этого дня вообще не интересовали в принципе. Были другие, гораздо более важные интересы. Но теперь друзья шли к девчонкам смелым, победным маршем.

         На свежем осеннем воздухе волшебная сила одиннадцатиградусного вина поспешно улетучилась. Да так скоро, что отважные герои не успели ни перед кем похвастаться. Это сводило к нулю весь эффект мероприятия, в самой его сути. Ну зачем, спрашивается, положено столько трудов, забот, конспирации, если тебя никто из знакомых пацанов  не видел пьяным.

         Короткий, осенний день сменялся вечерними сумерками. В окнах зажигались огни. Проезжавшие машины включили ближний свет. Дойдя до школы, собутыльники были уже трезвыми. Спасало только то, что ничем не закусывали. Дыхание еще сохраняло. слабый винный запах.

         Голова у Андрея была совершенно ясная, походка - твердая, как и у друзей.

          —  Эх!  мало выпили… — с досадой сокрушались пацаны.     

         Около школы без дела околачивались одноклассники и просто знакомые пацаны. 

          Мгновенно, как по единой беззвучной команде, вся святая троица начала шататься из стороны в сторону, язык стал актерски заплетаться.  Лапа  изо всех сил старался подражать нетвердой походке пьяных мужиков, которых часто наблюдал в дворовых подворотнях.

           Подходя к офигевшим дружбанам, каждый из крутых пьяниц, старался сильнее дыхнуть на собеседника, чтобы знали сопляки, с кем дело имеют.

 

                                                ***

                                                                                                                                                                       

          Через три месяца, двадцать девятого декабря, наступили долгожданные, зимние каникулы. Предновогоднюю вечеринку администрация школы разрешила провести в своем классе. 

         Днём расставили парты вдоль стенок. Установили и нарядили новогоднюю искусственную ёлку. Кассетный Романтик хрипел голосами Адриано Челентано и Аль Бано с Роминой Пауэр, Рикардо Фольи и Тото Кутуньо, играли Баккара и Арабески, Спейс, Зодиак, ВидеоКидс и Джой.  Из елочной гирлянды смонтировали светомузыку, прицепив к ней стартер от лампы дневного освещения.

         Девчонки долго прихорашивались, выгнав пацанов из класса.

         И- и?... — О боже! Какие они стали красивые! — невольно подумал Андрей.

         В нарядных платьях, с замысловатыми прическами, привлекательно наложенной косметикой, приятным ароматом прикарманенных у матерей духов. Некоторые из девчонок были в джинсах, которые  подчеркивали начинавшую формироваться девичью фигуру.

        Лапа  не мог оторвать глаз от Милки, хотя три года просидели с ней за одной партой. До этого дня совершенно никакого интереса она для него не представляла.

        В такой ситуации невольно чувствуешь себя не в своей тарелке.

        Как же теперь к ней подойти, обратиться, заговорить? Не говоря о том, что бы пригласить на танец. На что Андрюха никогда не решился бы. Да ну этих девок! — подумают еще, что влюбился ! — Он  чувствовал неуверенность и растерянность. 

         Выручил Аркаша Уразбаев, хулиган из параллельного класса. Их класс не устраивал вечеринку. Притащив бутылку коньяка и бутылку американского виски Золотой петух, он быстро стал своим в доску.

         Отец Аркашки, работал каким-то большим бивнем в исполкоме. Сынок прихватил из дома пару бутылок крутых напитков, запас которых, на всякий пожарный, имелся в квартире.

        — Че пацаны, пойдемте накатим? — предложил Аркашка.

        — А  что, есть? — обрадовано спросил Лапа .

         Аркаша не спеша вытащил из рукавов пальто пузыри и победно их продемонстрировал.

        — Ух ты! — со всех сторон раздались восторженные возгласы. Пацаны быстро окружили виновника торжества.

         Таких красивых и разукрашенных бутылок Андрюха не видел.

       — Пойдем в туалете раздавим! — возбужденно предложил Мишка.

       — Нужно закусь захватить, — показал осведомленность Аркаша.

       — Леха прихвати конфеты, — попросил Лапа .

         В школьном туалете собрались впятером.

       — Нафига лишние хвосты? Самим  мало будет, — сделал вывод Лёха.

       — Стакан взять никто не додумался? — неуверенно спросил Андрей.

       — Да нафиг он нужен, мараться только… — презрительно сплюнул Миха. - С горла раздавим!

           Как правильно пить коньяк, пацаны не знали. Никто не решался первым начинать культовый церемониал.

        А если сделаю что-то не так, то пацаны засмеют! — думал каждый из них. Поэтому стояли в кругу и неопределённо поглядывали друг на друга.

         Унитазов в туалете не было. Четыре дырки в бетоне, разделены перегородками. Все помещение освещалось тремя голыми лампочками, одна из них разбита. Отколотый кафель на стенах, выломанные краны. Высоко под потолком полуразбитое окошко, замазано толстым слоем масляной краски. Все стены расписаны матюгами или стишками с ошибками:

         …Если ты пасрал зараза, дёрни ручку унетаза. Если ручки нет такой, то гавно вталкни рукой...

          Криво нацарапанные гвоздем на стене голые бабы.

          Андрюхина душа начала потихоньку наполняться смутной тревогой. Которая с каждой секундой только нарастала. От противненького страха стало  очковато и  судорожно засвербило внизу живота.

        Еще немного и струшу! — трепетало сознание. — Но если я откажусь, то стану объектом насмешек друзей. Нужно быстрее начинать, а то потом не смогу решиться.

         Сделав большой глоток коньяка из горлышка, Лапа  чуть не умер. Дыхание мгновенно перехватило, горло сперло. Жидкость светло-кофейного цвета с этикеткой Армянский коньяк, совсем не была похожа по вкусу на лёгкое, сухое вино. От горько- жгучего зелья потекли слёзы. Андрюха не мог ни говорить, ни вдохнуть воздух. Он согнулся пополам и так замер.

       Аркашка протянул конфету: 

       — Закуси быстрее, легче станет.

       После шоколадного батончика Андрюхе полегчало. Дышать стало свободнее.

       — Аркаш, а чё там в бутылке?

       Остальные пацаны стояли и глазели на Андрюху  выпученными шарами.

       — В бутылке наверное не коньяк? — переспросил Андрей.

       — А что по-твоему?— язвительно хохотнул Аркашка.

       — Не знаю, но это нельзя пить. Может, там какая-то эссенция?

       Лапа  вспомнил, как по рассказам родни, один из его дядек сжег себе эссенцией желудок и умер в мучениях.

       — Да нет, это обычный коньяк, просто с первой стопки он так и лезет. Да ты еще сделал большой глоток, вот и пошло не в то горло, вторая легче покатит, — со знанием дела разъяснил Аркаша.

       — Не-е, вы как хотите, а я  не буду.

       — Ну не будешь и не будешь, — забирая у Андрея бутылку, безразлично сказал Леха.

      — Давайте пацаны, может, кружку возьмём? — нерешительно предложил Миха.

      — Да уж! Со стакана бухать полегче будет, — уже уверенней согласились остальные, быстро закивав головами.

      Миха сходил за кружкой.

      — Пацаны! Там в класс Марья пришла, — растерянно поведал он.

      Марьванна была классной дамой.

      — Ну-у! елки-палки! Весь праздник обломала, придется допивать и ломиться отсюда, — с досадой сплюнул Аркашка.     

         Лапа  сразу сел на измену. Первой мыслью было немедленно идти с опущенной головой и сдаваться: 

         Ну вот и допрыгался ! — обреченно корил он себя. — Что теперь делать?

         Испуганный вид говорил за него без слов.

         Смотря на Андрюху, Аркашка с едкой  ухмылкой произнёс:

         — Хг-гы ! а ты нюни пусти Марье:  Тётенька, прости засранца! Может, прокатит?

         Друзья,  сначала стоявшие тоже неуверенно, вдруг дружно расхохотались.

        — Пацаны ! Кто трезвый, сходите, постойте на шухере, — с дрожью в голосе попросил Андрей.

         Миха с Валеркой ушли. Пять минут их не было . Время показалось вечностью.

        — Всё! слиняла сиповка! — облегченно доложил Валерка.

        Он достал коробку спичек. Плюнув на стенку, обслюнявил в известке спичечную головку. Потом привычным движением чиркнув о коробок, щелчком пальцев стрельнул в потолок. Горящая спичка, прилипнув к штукатурке, оставила на известке пятно черной сажи. Весь потолок был утыкан горелыми спичками.   

          Бутылку коньяка распили за десять минут. Лапа с посоловевшим взглядом прикладывался к стакану еще дважды. Следующей была бутылка виски, она уже глоталась, как компот.

          Миха между делом вытащил из-за пазухи пачку Беломора. Пацаны потянулись за папиросами, даже не высказывая особых эмоций. Каждый хотел показать другим, что дело привычное. Ведь само собой разумеется, выпить и не закурить - совсем не по- мужицки.

         Лапа  в своей жизни уже курил целых два раза:

         Первый раз прошлой весной. Тогда с пацанами ходили в лес жечь костёр. Наобрывали с ёлки иголок, завернули в листья березы и прикуривали от костра. Тогда все до единого пацаны строили серьёзные лица и закатывая  глаза, с восхищением высказывали друг другу:

         — Зашибись табачок!  

         Андрей также делал умилённое лицо, подтверждая слова остальных, хотя никакого удовольствия от такого курения не получил. Только наглотался горько-кислого дыма.  

         Второй раз курили этой осенью. Позвонил Леха и заговорщицки произнёс в трубку:

        — У меня такое есть! Закачаешься! 

         Вдвоем  запрятались за гаражами во дворе. Лешка достал из ранца школьный пенал и вытащил из него двадцатисантиметровую сигару. Вернее, завернутый в газетную трубку крупно листовой чай. Самодельная Гавана  никак не хотела раскуриваться. Приходилось держать горящую спичку у одного конца, а с другого в этот момент втягивать противный дым. После чего во рту долго першило от горелой, чайной  заварки.

        Но, несмотря на мелочные издержки и неудобства, Лешка с Андреем чувствовали себя на вершине Олимпа. Как- никак они самостоятельно выкурили сигарету, значит стали на порядок взрослее и самостоятельней.

        — А где достал? — спросил Лапа у Мишки, держа непримятую с одного конца беломорину большим и указательным пальцами. Он показательно выдыхал в потолок  дым тонкой струйкой. Голова приятно закружилась.

       — Да-а! — протянул Мишка. - У бати стырил. — Он казалось, был слегка раздосадован тем, что в его адрес не посыпались хвалебные эмоции остальных участников священнодействия.

         На пару минут пацаны, задумавшись, замолчали. Тут Леха, как бы невзначай, с характерным громким звуком пустил воздух. Парни сразу повернулись в его сторону.

       — Эй! ты это! срать сюда пришел? — возмущенно наехал  Андрюха.

         Леха, намеренно состроив дурашливо-тупую морду, промычал что-то нечленораздельное. 

       — Э-э-е! я думал ты пацан! — с кислой миной, кивая головой, усмехнулся Аркашка. — А ты засранцем оказался! — повернув  к  Лехе ухмыленную рожу,  добавил он.  

         Лёха, уже со стеклянными глазами, опустив подбородок на грудь,  медленно мотая из стороны в сторону головой,  пьяным голосом выдохнул:

        — Охуе...

         После чего он забубнил, что-то вроде песни:  

       — Охуе ..., ох уехал мой любимый...

       — На про-... ща, на прощанье мне сказал...

        — Я залу-...,  я за лунным камнем еду...

        — Что ж ты му-... , что ж ты мужем мне не стал...

         Лапа  с Валеркой весело заржали. Леху пьяными голосами сразуиподхватили еле стоявший на ногах Аркаша и уже подпиравший стену головой Мишка:

        Ямуде-..., ему девушка сказала...

       — Неманди-...,  Неман дивная река...

       — Как ябу-..., как я буду с ним купаться...

       — с толстым ху- .., с толстым худенька така...

       Переведя дух  от смеха, уже всем хором заголосили пацаны:

       — Но и ху- ..., но и хуже мне не будет...

       — коль не су- ..., коль не суженный он мне...

       — Записде- ...,  запись сделали мы в ЗАГСе...

       — обасра- ..., оба с раннего утра...

       — палец в жо- ..., палец в жёлтое колечко...

       — заперде- ..., запер девку навсегда...

       — В залупи- ..., в залу пива мы напились...

       — стали ра- ..., стали раком заедать...

       — Засади- ...,  засадили за гармоню...

       — ногавно- ...,  нога в ногу танцевать...

       Пацаны теснее сомкнули круг, обхватив друг друга за плечи:

       — Папесде- ...,  папе сделали ботинки...

       — на резиновом ходу...

        Ходит папа по избушке...

        Бьёт он Дуню папесде... Папе сделали ботинки...

       — Ах ты су- .., ах ты супа не сварила...

       — Ты  залу- ...,  а за луком не сходил... 

       Они стояли, кривляясь и гримасничая, заливаясь от восторга звонкими детскими голосами, похабно горланили непристойную,  а  посему популярную в их кругу, пошлую  песенку.

       В наполовину разбитое окно школьного туалета насмешливо заглядывал белый серп луны. Холодный, декабрьский ветер, яростно завывая на улице, периодически врываясь сквозь дырку в стекле, искрился в воздухе белым серпантином снежинок. На полу, быстро затухая, тлела выпавшая из рук Андрюхи беломорина. 

         Душа Новикова переполнялась гордостью. В той песне были  протест,  вызов и воля к борьбе! И вообще:...  разогретые эликсиром храбрости, клали они большой и толстый  на все запреты и морали, и на училок, и на родительские собрания, и на завуча, и на... 

         В эти минуты дерзкие сопляки чувствовали себя юными героями гражданской войны. Находясь в кольце белогвардейщины, запевшие прямо в глаза всегда беспрекословно правой и всемогущей буржуазии смертельно запретный, пионерский марш:  Взвейтесь кострами, синие ночи, мы - пионеры, дети рабочих...!

         И в сотнях других школ им вторили, подпевали, пили, курили и крыли матом тысячи сопливых пионеров нашей необъятной страны. 

         За те двадцать минут, в течение которых пацаны распивали виски с коньяком, Андрюху окончательно развезло.

         Направляясь в сторону класса, он чувствовал, как пол убегает из- под ног. Стены коридора начали расходиться в разные стороны, и  раскачивались, как при шторме на корабле. Из самых глубин души стали прорываться наружу кислые струи едкой жижи, оставляя на паркете размытые, пахучие кляксы. По полу застучали и покатились лесные орешки из шоколадных батончиков, которыми закусывали коньяк!

         Заплетающимися ногами Новиков с трудом продвинулся на несколько шагов. Какая-то неведомая сила с невероятным упорством тащила его назад.

         Неожиданно он почувствовал, как земля перевернулась. Деревянный пол внезапно встав перед мордой, никак не желал опускаться обратно.  Уткнувшись в него носом, Лапа с ужасом отмечал, как быстрее и быстрее, вращается вокруг своей оси наша планета. 

         Школьный завхоз срочно вызывал по телефону родителей.

        Как оказался дома, Андрей не помнил. 

        Как же мне ...ево! — болезненно  причитал истерзанный мозг.  

        Единственное, что запомнилось, это эмалированный, металлический тазик около дивана, в который его истошно выворачивало, отнимая  последние, жизненные силы. Вместе с омерзительным,  склизким порывом, в таз будто бы вылетала сама его душа.

          Андрей уже не думал, ни об утреннем секирбашка, ни о вытекающих последствиях.

        Если не сдохну, то больше в жизни не буду пить ! — пообещал он самому себе.

         На этой ноте можно закрыть страницу о грешном мученике. Обещание самому себе герой почти выполнил. Четыре года он не притрагивался к стакану. 

                                                         

                                                 ***

                                                                                                                                                                     

          Незаметно пролетели чудесные, школьные годы. Андрей поехал поступать в один из Тюменских институтов. Разве бывает вольная абитура без пьянок? С институтом он конечно пролетел.   

         Так и не познав романтику студенческой жизни, примерил кирзовые сапоги и пилотку. Попал в полк ВВС на севере Казахстана.

         На страну, черной тенью, опустился восемьдеят девятый год. Толпы обезумевших с  тоски горемык с боем штурмовали винные лавки. Но гражданские беды были неведомы армии. В запасе всегда имелась авиационная противообледенительная жидкость.  Считалось, что технический спирт не рекомендован к использованию в личных целях. Всё это гнусная ложь.

          Первое время после призыва на службу, сообразно статуса духа-новобранца, Андрюха, конечно, не пил. Прослужив полгода в учебке, попал в действующую воинскую часть.

         В первую же ночь его поднял дневальный по роте.

        — Вставай, тебя в каптёрку зовут, — грубо наехал он, резко скинув одеяло с Андрея.

         Лапа  оделся. Переспрашивать дневального куда, зачем и кто вызывает, он не стал. Понимал и без этого.

        В каптёрке за столом сидели десяток дедов и прапорщик. Старослужащие курили крутые сигареты.  По потолку витал дым от болгарских Родопи, даже не выветриваясь в окно. Смешиваясь с приторно-сладким запахом технического спирта, он заставлял слезиться глаза. В открытую форточку несмело заглядывали звезды, и буйно влетали маты дембелей из соседней казармы.  

          Новиков молча зашел и робко встал у двери. Поначалу,  на него никто не обращал внимания. Один усатый дед медленно повернулся:

         — Ну чего встал? Рассказывай, кто такой, откуда? — развалившись на стуле, спросил он.

       Вдоль стенки в ряд стояли начищенные кирзачи, над ними висели противогазы на гвоздях. Между окон  был приколочен большой плакат с розовощеким солдатом славянской внешности в каске и с калашникомв руках. На табуретке, нудно через нос старался спеть песню Плот, бренча на гитаре, плотный крепыш с широким подворотничком на новой гимнастерке, с выбивавшимся из-под фуражки большим дембельским чубом. Отчего казалось, сама фуражка едва держится на затылке. 

         В Андрюхину сторону повернулись  остальные.

        — Я из Сибири, на Севере живу… — Он назвал город.  - Андрюхой меня зовут. Что еще рассказывать?

        — О-о-о! — хором загудели за столом.

        — Ну здорово, зёма! — торжественно воскликнул здоровенный татарин. - Я тоже оттуда, — обрадовано добавил он.

         У Андрюхи сразу отлегли от души страхи и трепет перед ужасами дедовщины.

         — А в какой школе учился? — снова спросил земляк.

         — В шестой, — ответил осмелевший Андрей.

         — О-о! Дак я сам из третьей, они же почти рядом! — восторженно загудел дед.

         Потом он начал перечислять знакомых. Многих отпетых хулиганов с комбинатского района города, заслужившего себе криминальную славу,  или как еще называли этот район —  маленький Татарстан,  Лапа  знал лично, поэтому охотно отвечал.

        — Меня Ислам зовут, а это - Федя, — показал он на пьяного деда неопределенной северной национальности. — Он тоже от нас неподалёку, из поселка. 

          Как в Америке, негра не принято называть негром. Так и на Ямале, из соображений этнической корректности, ханта нельзя называть хантом. Он может оскорбиться. Тем более старослужащий. Вдруг, не дай бог проснется и окажется не хантом, а ненцем  или зырянином...  Извиняйся потом... 

         Деревня, которую назвал татарин, была пригородным национальным поселком города.

          — Че? молодой земеля значит твой будет? — обратился прапорщик к Исламу.

          — Нормальный пацан, не напрягай его, он теперь за мной...

         Так неожиданно у Андрюхи появились сразу два авторитетных земляка.

         — Ну что, зёма? Присаживайся к нашему шалашу, — пригласил прапор, кивнув головой.

         — Да я, мужики, как- то не пью, — нехотя замялся Андрей, переминаясь с ноги на ногу.

         На столе разложено: пол палки копченой колбасы,  буханка черного хлеба, две банки шпрот, лук  и килограммовая банка тушенки. Между ними стояла трехлитровая банка с какой-то мутной жидкостью.

         Все деды разом замолчали. Слышно было только тяжелое дыхание плотного крепыша в новенькой гимнастерке и монотонный, скрипучий стук сапог дневального из коридора,  под завывание ветра за окном.

         — У-у! — после секундного молчания раздался протяжный возглас старослужащих.

         — Исламка! Это чё у тебя, землячек такой? — удивленно обратился к Исламу один из старослужащих.

         — Он нас по ходу оскорбить хочет? — насмешливо заявил другой.

         Он не спеша вытащил окурок со рта, пустил на него слюны и кинул в открытую форточку. Окурок, не попав в проем,  отскочил от стекла и шлепнулся на подоконник.

         — Эй ! Ты чего ? — возмутился Ислам, развернувшись к Андрею.

         — Мы два раза не предлагаем, — заплетающимся языком произнёс один из дедов.

          Ислам привстал и подошел к Андрею.

         — Слышь братан! Ты точно с Севера? Ты зачем салага меня перед людьми  позоришь?

         Андрюха уже пожалел о своих словах, запуганно теребя пуговицу на гимнастерке.

         — Ты может из правильных? — спросил прапорщик.

         — А я тебя под своё крыло взять хотел, — возмущенно произнёс Ислам.

         — И будешь ты паря вечным дневальным… — весело добавил усатый дед. - Парашу в казарме  почистить, носки дедушкам постирать. 

         — Подворотнички на гимнастерки пришивать, — голосом напоминавшим корову, промычал один из дедов. - Фанеру давно не пробивали? — добавил он.

        — Мужики! Ислам! — испуганно произнес Андрей, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. — Да я не то совсем имел в виду.

        — И что же ты имел в виду? Если не бухаешь, значит работаешь на этих самых? — мотнул неопределенно в сторону головой прапор.

        — Да я думал, просто неудобно, я ведь молодой, а вы... Мне с вами разве можно? — заикаясь от страха, начал невпопад оправдываться Андрей.

        — Если приглашаем, то не отказывайся, — отворачиваясь к столу, добавил прапорщик.

          В ту ночь Лапа  наклюкался спирта, как последний....— по самое не хочу.

          И так пошло едва ли не каждую неделю. От предложенного дедами приглашения Андрей уже никогда не отказывался. 

         Рано утром Лапа очнулся и с трудом разлепляя веки, повел глазами вокруг.  

         На полу, на полках, на составленных стульях, на столе... навалом валялись защитники Родины в самых неповторимых позах, будто в упор расстрелянные немецкими пулеметами. И если бы не богатырский храп, то можно было подумать, что приняв последний бой здесь полегли защитники Брестской крепости.

         Деды начали потихоньку просыпаться с кислыми, опухшими рожами. Усатый сержант  трижды заглянул мутными глазами в пустую трехлитровую банку из-под спирта, чтобы окончательно убедиться, что она пустая. Каптерка наполнилась недовольными, ворчливыми матами. Прапор еще отдыхал на раскладушке, комично раскинув руки, с открытым ртом и храпя на всю комнату.

          Проснувшийся Лапа  никак не мог понять где он вообще. Что делает под столом? Он должен, по идее, служить в армии. Может, просто сон? Бред какой-то!

         Во рту крепко стоял привкус слащавого скипидара от противообледенительных примесей в спирте. Всё тело - вата. В окно ярко заглядывало красное декабрьское солнце, весело играя и переливаясь ветвистыми узорами на окнах.

         Ислам с потухшим взором, чего- то бубня не по-русски себе под нос, начал шарить у себя по карманам, потом полез на верхнюю полку, проверить заначку в своей каптерке. Спустившись с полки вниз, он разложил на столе смятые рублевки, начал их пересчитывать.

         — Семнадцать рублей есть на разгон... — пробубнил каптер.  Он с кислым видом, молча начал переводить взгляд с одного сержанта на другого. Кому идти?  Случайно бросив взгляд под стол, он остолбенел в немом недоумении. Брови поползли вверх.

         — Я не понял? — Ислам развел руками, возмущенно скривив губы. - Деды болеют, помирают, а молодой в ...уй не дует?

         — Ты че салага! — кое-как прогудел усатый сержант.

         Новиков с кислой улыбкой выполз из- под стола, начал переминаться с ноги на ногу.

         — Да я это...

         — Ты не это... — перебил Ислам. – Упал, отжался... – резко выкрикнул он и грубо усмехнулся.  Давай надевай шкуру и в военнторг. Знаешь куда ?

         Андрей неуверенно пожал плечами, стараясь напялить на себя чью-то шинель, которую ему протянул Ислам.  

         — Стоп, стоп... — подал голос проснувшийся прапор. - Так не дадут, заявка нужна. Давай, бери ручку, бумагу, пиши... — добавил он.

         Ислам вытащил из тумбочки тетрадь и ручку. Пару минут он примерялся, что- то начеркать.

           — Нахер!  Кто писать будет? У меня руки трясутся... — чертыхнулся он, отшвырнув авторучку.

           — Давай, садись, рисуй... — кивнул прапорщик Андрюхе. 

          Прапор скривил умную рожу.   

        — Начальнику хозяйственной части гарнизона подполковнику Сидоренко... В связи с проведением строевого смотра... прошу выдать для нужд второй роты... Мыло - 100 шт., зубная паста - 100 шт., одеколон - 20 шт.

         Он подписал заявку:  Зам. командира 2-й роты прапорщик Полищук...

         Нетвердой походкой прапор вышел за дверь.

          — Щас печать в канцелярии поставлю, — донеслось уже с пролетки.

         Минут через десять ротный старшина вернулся. Глаза замка игриво светились. Было понятно,  в канцелярии он нашел заначку в сейфе у майора, но на общак в каптерку побоялся принести.   

        — Прямо отдавай кладовшице эту заявку... Как понял? Повтори ! — с неожиданной веселостью рявкнул он.

            — Если попадешься коменданту, голову под мышкой приноси, — усмехнулся Ислам. - Она тебе больше не понадобится.

         На улице зимний, морозный воздух, сразу наполнил легкие приятной свежестью после казарменной вони. Андрюха прищурил глаза, вздохнув воздух полной грудью. Низкое утреннее солнце, играя искрящимися кристалликами на белом снегу, наполнило душу приятными эмоциями. Твердый наст мелодично похрустывал под кирзачами.

        В  гарнизонном военторге стоял запах кожи и складской плесени. На полках громоздились ящики с хозяйственным мылом, зубной пастой "Лесная", нитки, сапожный крем, кирзовые сапоги, широкие солдатские ремни с латунными пряжками, пачки с махоркой. На витрине под стеклом лежали дефицитные Командирские часы с нарисованным танком на циферблате.

           На передней полке были выставлены на продажу одеколоны: Юбилейный, Русский лес, Сирень, Освежающий, Тройной, "Олимпийский", лосьон Огуречный.

          На стелаже, где стояли одеколоны, большими буквами было написано: ТОВАРЫ ДЛЯ ЕЖЕДНЕВНОГО, САНИТАРНО- ГИГИЕНИЧЕСКОГО УПОТРЕБЛЕНИЯ  ВОЕННОСЛУЖАЩИХ.                    

          Дородная кладовщица, под два метра ростом, одетая в серый, складской халат, даже не удосужила Новикова взглядом, когда он протянул ей листок с заявкой. Молча взяв бумажку и мельком взглянув в неё, она мотнула головой:

         — Иди, забирай... — пробасила кладовщица грудным баритоном. Она направилась в подсобку, громыхая тяжелыми, хромовыми сапогами на ногах.    

         Андрей последовал за ней.

         Сунув ему в руки коробку, она грубо, даже не считая, начала бросать в нее зубную пасту, мыло. Одеколон уже клала аккуратней.   

         — О-о! — сразу оживились старослужащие, с загоревшимися от восхищения глазами , когда Лапа,   пыхтя, еле дотащил тяжелую коробку в казарму.

          — Ты смотрю молоток, парень. Рука у тебя счастливая, — похвалил усатый дед. - Она часто требует, чтобы Сидор визировал заявку. Хотя бывает когда как? под настроение, — кисло добавил он.

         — Пойдем посмотришь, как делается, — махнул рукой Ислам, выходя на улицу.

         Завернув за угол казармы, он вытащил из-под жестяного подоконника двухметровый железный уголок и стеклянную банку.

         — На подержи за этот край. — Земляк передал Андрею стальную рейку. - Держи под наклоном.

         Сняв перчатки Новиков схватился за железяку, сразу почувствовав, как прилипла к промороженному металлу кожа на пальцах.

           — Дурень! Одень рукавицы, — резко прикрикнул Ислам. - И руками не тряси. Разольешь, башку снесу.

        Под другой конец рейки он подставил банку. Отворачивая колпачки у флаконов, он тонкой струйкой начал выливать одеколон в желобок наклоненного уголка. Хорошо было заметно, как примерзают к прокаленному на морозе металлу парфюмерные добавки, застывая на стенках железяки  белыми соплями. В банку стекал более-менее чистый спирт. Прогонку повторили три раза.       

          В каптерке спирт разбавили водой из-под крана. Вода даже не окрашивалась в белый цвет, как это обычно бывает при разбавлении одеколона.

         И хотя питьё всё равно противно отдавало цветочными духами, защитникам Родины оно пошло в самую масть. Опустошив банку, повеселевшие деды еще долго нахваливали Новикова. Андрей чувствовал себя именинником.

         Пару дней Новиков потихоньку и незаметно отлеживался в казарме. Его никто не дергал. В роте текла спокойная, размеренная жизнь. Деды и сержантский состав отсыхали после пьянки, забурившись каждый по своим норам.

         В понедельник с утра, еще до подъема, наконец появился командир роты. Майор через дневального сразу вызвал к себе прапорщика Полищука и командиров взводов. Андрей заметил, как притихли остальные солдаты. Уже было не до сна.  Вышли сержанты из канцелярии злющие, как черти. И началось...

        — Рота! подъем ! — гулким эхом разнеслось по казарме.

         Скрип пружин, шуршание гимнастерок, расторопный топот множества сапог. Замелькали наголо стриженные головы с оттопыренными ушами.

         Старшина сразу построил роту.:

         — Совсем оборзели салаги! — орал Полищук с красной, потливой мордой, обращаясь неизвестно к кому. - В роте сплошное нарушение воинской дисциплины, повальное пьянство. Духи  х... на устав забили. На аэродроме работы  жопой не меряно, а рядовой состав балду пинает в казарме.

         Уже два года строился пятиэтажный, жилой дом для офицеров. Возведение здания велось силами строительного батальона части, состоящего из таджиков. Работа продвигалась очень медленно.

        —  В общем так, духи… —  прапорщик перешел на нормальный тембр, утерев пот со лба. - Не хотите работать на авиабазе, будем пахать на стройке.  Всем понятно!? —  Он снова перешел на крик.

        Чтобы получить документы о демобилизации и скорее разъехаться по домам на месяц раньше, сержантам был поручен дембельский аккорд. Нужно произвести внутреннюю отделку пяти квартир.

         Вьюжило. Поземка гоняла снежинки по плацу. Лапа, путаясь в длиннполой шинели, с лопатой в одной руке и пустым ведром медленно поднялся по деревянному трапу строительных лесов,  едва не ступив в большую кучу дерьма. Кто-то прямо на входе стройки постарался от души. Всюду разбросаны пустые бутылки из-под водки, спиртовой настойки Тархуна, флаконы из-под одеколона, мешки из-под цемента, битые кирпичи и ведра с известкой.

         В одной из квартир на третьем этаже, у костра, сидело десяток стройбатовцев. С мутными от анаши глазами и красными губами, таджики медленно базарили на своем языке. Кирпичные стены комнаты были заплеваны зеленым насваем.  

         Войдя в комнату Ислам недоуменно остановился. К кому обращаться?  Все чурки на одно лицо. Андрюха, нагруженный строительным инвентарем, переминался с ноги на ногу позади Ислама.

         —  Мужики!  А где у вас подсобка? —  Татарин громко задал вопрос, обращаясь сразу ко всем.

        Один азиат заторможено повернул голову, окинув Ислама с Андрюхой туманным взглядом.

         — Э-е! тама. —  Он  неопределенно махнул рукой.  

         —  Мы короче, клей у вас возьмем… Хоп?

         Таджик безразлично цмыкнул языком, что могло означать, берите что хотите, только от нас от….тесь.

         В хозяйственной каморке стоял ящик, в котором навалены банки с клеем БФ-88. Другой ящик был наполнен  мешками с сухим обойным клейстером.

         Андрюха сразу захватил всю коробку с БФ. Обойный клей  из мешка пересыпал в ведро.

         В квартире, которую поручили Исламу, нужно провести только косметический ремонт,  наклеить обои, покрасить окна и батареи и приклеить к полу линолеум. Всё остальное уже сделано. Каптер не стал набирать с собой полроты духов, захватив только Новикова. Ремонтные работы он решил растянуть на весь месяц. Как раз до своего дембеля.

          Андрюха сразу с энергичностью принялся  за работу, начав обмерять длину и ширину комнаты, развернул линолеум. Ни обои, ни линолеум он никогда в жизни не клеил, но, чтобы не показать своего неумения, начал суетиться с показной деловитостью.   

          Ислам, сидя на подоконнике с кислым лицом, минут пять наблюдал за Новиковым. Работать после пьянки у него не было  никакого желания.

         —  А ты чего суетишься? —  Он пожал плечами.

         — А как? – Андрюха застыл в растерянности, держа в руках литровую банку с клеем.

         — Не убежит… —  сержант закурил сигарету. – Давай сходи в столовую. — Он тяжело вздохнул. Возьмешь пачку соли и пару стаканов. А то я, что- то хреновенько себя… — Он задумался. - И пожрать чего- нибудь. Да быстрее. Одна нога - тут,  вторая – там, — он едва заметно повел глазами в сторону выхода.

         Когда Новиков вернулся из столовой, Ислам, откупорив банку с БФ, сыпанул в неё сразу полкило поваренной соли.

        Лапа  недоуменно смотрел,  как колдует дембель.

        Минут десять Ислам перемешивал деревянной палкой вязкую массу в банке, вращая её между ладошками вокруг оси. Вытащив палку, он повернулся к Новикову.

       —  Давай стакан…

       К концу палки плотно прилип свернувшийся от соли комок клейкой массы.

       Ислам перелив спирт в стакан, вальяжно кинул банку назад, через плечо. Жестяная емкость, стукнувшись о стену, оставила на свежей известке бледную, клейкую соплю и с грохотом покатилась по полу.

        Резко выдохнув воздух, каптер одним залпом осушил почти полный стакан с белесой жидкостью. Глубоко зажмурил глаза и встряхнув головой, занюхал куском хлеба. После чего громко отрыгнул.

         —  Учись салага! —  переведя дух, пробубнил сразу повеселевший дед. – Давай, открывай вторую.

        Понюхав спирт, от которого терпко несло резиной, Андрюху передернуло от одного только  запаха вонючей, мутной жидкости.

        —  Ты не нюхай, не нюхай... Обычный спирт, еще никто не умер, —  рассмеялся татарин, сидевший на подоконнике уже  с посоловевшими глазами, добродушно разглаживая усы.

       Сразу глотнув половину стакана белесой гадости, Новиков на миг потерял дар речи. Мутная дрянь мгновенно обожгла глотку и едва не потянуло блевать. Только через пару минут приятное тепло побежало по телу.    

       — А линолеум, чем будем приклеивать? —  он бросил на Ислама вопросительный взгляд.

        — Та-а! — дембель махнул рукой. - Завтра клейстер обойный разведешь в теплой воде.

         Вечерело. Красное  зимнее солнце  бросило  холодное  пламя заката на крышу соседнего дома. Андрей проснулся. Ислам храпел на бетонном полу, закутавшись в толстый бушлат. На усах застыли льдинки инея.

         Едва  не с самого начала служба покатила, как по маслу, а душа без тормозов понеслась прямиком в хмельной в рай.       

          По второму году  Лапа  уже не помнил себя трезвым. Губа стала его привычным армейским обиталищем.

 

                                               ***

 

         Лето наступило вяло и незаметно.

         В начале июня, Новикова на шесть суток запихали на гауптвахту.  По уставу, командир части больше, чем на трое суток, не может отдать рядового под арест.  В камеру, пьяных солдат закрывали в пятницу, а полковник подписывал приказ только в следующий понедельник. Получалось, что первые трое суток - это временное задержание и в срок ареста они не входят.

         Вместе с Андреем на губу попали три молодых казаха. Их закрыли за то, что заступив в дозор и обкумарившись анашой, не признали и начистили морду начальнику караульного расчета, когда тот обходил дозорные посты.

         В камере оказался Толик Таран, за месяц до своего дембеля. На кичу он залетел, вообще по глупому. Покупая самогонку у привокзального таксиста, вместо денег, он едва не набил водителю рыло. Собственно, тут ничего предосудительного и нет, если бы таксистом не оказался замполит второй эскадрильи, таким способом проводивший идеологическую работу среди гражданского населения.  

         Согласно дисциплинарным правилам, утром всех вывели на хозяйственные работы.

         Дикий ветер казахских степей, беспрерывно гулявший по верхушкам деревьев, шелестя кронами, с каждым порывом выворачивая белой изнанкой листву на тополях, доносил запах конского кизяка из аула и авиационного керосина с аэродрома. Противный, белый пух с тополей, разлетался на ветру в разные стороны. Лез в уши, ноздри. После чего ложился на землю белым, толстым покрывалом. Стоило только кинуть спичку, и огонь, быстрым треском пожирая мягкий, пушистый настил, побежал, будто разливаясь по земле.

         Дежурный прапор с кичи зачитал фронт работ:

         — Нужно покрасить полосу препятствий и забор гарнизонного стадиона .

         Пятеро кичмарей стояли в шеренге и со скучающим видом молчали. Гимнастёрки  висели, как балахоны. У арестованных отобрали солдатские ремни с пряжкой. Внешний вид сразу бросался в глаза.

         — И почистить гарнизонный туалет на аэродроме, — добавил прапорщик повышенным тоном   отчетливо, жестко оглядев азиатов.

         Андрюха с удовольствием заметил, как поникли казахи.

         Сортир, о котором говорил прапорщик, находился в самом конце взлетной полосы и редко использовался по назначению. На дальнем отшибе, где он был построен, шатался только караульный дозор, патрулировавший аэродром, либо случайно забредшие  солдаты. Которые могли сходить по этим делам и в кусты. Толчек соорудили, когда-то  давным-давно, в шестидесятых годах. Но на кой черт на пустыре огромный туалет? ... — не понятно, ...— армейская логика частенько не поддаётся разумному объяснению. Сортир наверное ни разу так и не чистился со дня постройки.

         Шкаблить его не столько трудно, сколько само по себе занятие: — долбить парашу, — последнее, унизительное западло.

          Андрюха повеселел. Толян считался самым авторитетным дедом из оставшихся в роте, после демобилизации Ислама и остальных сержантов старого призыва. Нетрудно догадаться, кому должен достаться  сортир. Азиаты, еще не прослужили и года.

         Тут Толя ошарашил Андрюху.

        — Это… командир! — слышь сюда… — Он беспечно поковырялся травинкой в зубах. – Мы короче, парашей займёмся.

         Андрею показалось, что ослышался. Он недоверчиво покосился на Тарана. Не поехала ли у армейского деда крыша от долгой, бестолковой службы?

        Разводящий прапор тоже уставился на Толика, как — на явление Христа народу. Создалась неловкая ситуация. Все молчали, потупив взор.

       — Ну чего уставился! Давай, конвоируй  на взлётку.

         Тут оживились казахи.

        — Жаксы, жаксы! — радостно залопотали чурки.

         Они сразу засуетились, всем видом показывая своё нетерпение поработать на стадионе, пока Толян не передумал.

         Конвоировал арестованных солдат до места такой неблагородной работы уже другой прапорщик. Лапа тащился вслед за Тараном, как баран на поводке.

       — Толян! Если ты считаешь, что я буду возиться на параше, то ошибаешься,— пробубнил Андрюха. — Я лучше месяц на киче буду париться, — сплюнув под ноги, добавил он.

       — Спокойно, пацан. Никто дерьмо ворочать не будет, — весело ответил Толя.

       — А  нахрена тогда идём туда?

       — Не задавай  глупых вопросов, сам увидишь, — отмахнулся тот.

         Проходя мимо балка технической службы, Таран попросил конвоира несколько минут подождать. Он подошел к механикам, вертевшимся около вертушки с красной звездой на борту и о чем-то с ними несколько минут разговаривал.

         Когда дошли до туалета, там уже стояла пожарная машина с авиаперрона. Толян вытащил из багажника железный лом и отдал Андрюхе:

        — На! Продолби по дырке в каждой лунке.

         Андрюха зашел в сортир. В туалете четыре очка. Но за годы эксплуатации, это уже не дырки, а конусные пирамидки похожие на термитники или на чёрные сталагмиты, которые растут из-под земли. Твёрдые, как камень. В каждой горке Лапа,  воротя нос, пробил по дырке. Зашел Таран. В руках он нёс болванки пиропатронов с катапульты, от которых тянулись провода.     

          Пиропатроны Толян запихал в пробитые дырки, после чего Лапа с Толиком вышли из сортира.

         Машина стояла в тридцати метрах от кирпичного туалета. Толян подошел к ней, разматывая по пути провода.

         — Зайди за машину и не суетись! — приказал он Андрюхе.

         После этого замкнул провода к ЗИЛовскому аккумулятору.

         Раздался оглушительный хлопок. Из окон туалета полетели осколки стёкол, вперемешку с липким дерьмом. Легкий ветерок знойного дня, понес переливавшееся маревом облако в ближний кишлак.

          Лапа,  зажав нос от вони, зашел в туалет. Его взору предстала картина, которая и не снилась самому бредовому художнику- авангардисту. Стены - сплошь в черно-буро-зелёных разводах. Размазанные кляксы напоминали  марсианский пейзаж. С потолка медленно стекала густая, тягучая масса.

        — Толян! И че? Как теперь отмывать это? — недоуменно скривился Андрей.

        — Иди, разматывай пожарные рукава.

        — А  где ты взял взрывчатку?

        — Год назад наш полкан возил на рыбалку, каких- то генералов. Я у них шофером был. Этими хлопушками они собирались рыбу глушить, но нажрались, как свиньи, да и забыли и про рыбалку и про взрывчатку. Я её припрятал на всякий случай.

          Андрюха, размотав рукав от пожарной машины, мощным напором водяной струи через оконный проем, за час отмыл всю живопись со стен туалета. Недельная работа была закончена за полдня.

         После очистки туалета, прапор вытащил бутылку водки, и с какой-то торжественностью передал её Толяну. Лапа  аж рот открыл от удивления.

         — Ну вот…, я же говорил тебе, — усмехнувшись, обратился Таран к прапорщику.        

         — А ты всё не верил…  Нам парашу почистить — что два пальца обоссать.

         — ...ля ! На меня еще месяц назад этот толчок навесили. А как я его буду чистить? Ни одного кичмаря не мог запрячь, а начальство на мне зло срывает. ...ля! Хоть сам иди и долби парашу! — со злостью передернул прапор плечами. — Сейчас, по крайней мере, одной заботой меньше, —  облегченно вздохнул вертухай.

         Рваные клочки ослепительно-белых облаков, беспорядочно неслись по небу, постепенно заволакивая его  восточную часть. Солнце, полускрытое набегавшими облаками, излучало белое сияние, подобно серебряному зеркалу.  Ветер лениво колыхал раскинувшуюся до бесконечности высокую степную траву.  Полупустынное  однообразие — полынь да ковыль. Иногда из-под ног испуганно выскакивали резвые ящерки и сверчки. Унылая картина дымилась, словно тускло- серая бесконечность.

           Колыхавшиеся в тумане высокие травы казались призраками. Один только взгляд вызывал томительное чувство. Далеко, далеко тянулась казахская степь, исчезая в смутной дымке....

           С холма, на котором сидели Толик с Андреем, прислонившись к задней стенке туалета и распивая бражку, хорошо видна далеко раскинувшаяся равнина. Размытый, пробивавшийся сквозь туманную пелену свет, мрачно оставлял в душе гнетущий осадок, беспросветную тоску и горестное томление.

            Однообразная степь густо поросла неприхотливыми травами суходолов — ковылем, бурьяном и беспорядочно торчащими среди них, позеленевшими от лишаев известняковыми валунами, да еще  редкими солончаковыми прогалинами.

          Как же мне еще далеко до дембеля! — на Лапу нахлынула пьяная грусть. Словно сама водка плакала из его заплывших от длительного запоя, хмельных глаз. Отвернувшись, Новиков незаметно от Толика, смахнул тяжелую, хмельную слезу с ресницы.

          В высоком небе парили беркуты. Со взлетки доносился свистящий рокот винтов шестерки, равномерно проскакивая сквозь гул вертолетных турбин.

          Всю следующую неделю конвоир в холостую водил их на этот же объект. В разнарядке он добросовестно отмечал о ходе ежедневного выполнения работ по очистке сортира. Все оставшиеся пять дней Андрюха с Толиком беззаботно пробухали на природе.

           Чурки, с ног до головы перемазанные краской, батрачили весь срок ареста, как ишаки.

 

                                                   ***

                                                                                                                                                                 

         Весело отслужив положенные два года, на дембель Новиков возвратился матёрым знатоком услад Бахуса.   

         После армии он поселился жить у бабки. С родителями отношения не сложились с первых  дней  гражданской жизни.

         Работать Андрей устроился авиамехаником в аэропорт. Пригодились армейские корочки младшего авиационного специалиста.

         Ему мучительно долго пришлось привыкать к скучной гражданке. Девяносто первый  запомнился тем, что раз в месяц на работе выдавали талоны на водку. Две бутылки на месяц! — с непривычки такое казалось издевательством.

         Как-то зимой бабка заставила наколоть в сарае дрова для печки. За поленницей он неожиданно обнаружился целый тайник из двадцати бутылок водяры.

         Метель на улице завыла с удвоенной силой. Но свирепый, порывистый и тревожный рев непогоды, запел в душе у Новикова лунной серенадой. Снег заискрился перед глазами. Андрей даже зажмурился. Казалось,  сам воздух наполнился сладостным, спиртовым запахом.

         Восхищению Новикова не было предела. Хотя он понимал, если умыкнет у старухи хоть пару пузырей, ночевать ему будет негде. Водка в те годы была самой ходовой валютой. За услуги сантехников, шоферов, печников, грузчиков расплачивались поллитровкой.   

         Не пьющая бабка полтора года отоваривала талоны и хранила, берегла водку прямо, как зеницу ока.

         Дождавшись, пока её не будет дома, он осторожненько, швейной иголкой вскрыл тонкие, алюминиевые пробки у бутылок,  перелив  содержимое в банки. В пустые бутылки залил обычную воду. Аккуратно запечатав крышки, положил обратно в тайник у поленницы. Вышло у Андрея три с половиной трехлитровых банки водки. По меркам тех времен он считался  богатеем.

         Куда бы  забуриться со своим добром? — восторженно начал размышлять он. - Чтобы хвастануть и удивить пацанов неожиданным богатством.

           Со школьных лет Новиков завидовал отпетым, бесшабашным ПТУшникам. Их манере держать себя. Привольной  жизни. Смешному исполнению блатных песен на гитаре.

          Сам Андрюха собственно никогда отпетой шпаной не был и на старших хулиганов смотрел с восхищением. В подростковом возрасте авторитет дворовых жиганов, как кумиров для пацанов не оставляет никаких сомнений. Подростки стремятся быть принятым в такие компании, перенять стиль поведения и привычки. Чтобы хулиганы их признали своими. Самоутвердиться в глазах остальных сверстников. Лапа тоже  не был  исключением из правил.

          Уже в самом начале девяностых годов в стране активно разрасталась и эффективно вдалбливалась в мозги молодежи, идеологическая  пропаганда уголовных, воровских понятий.

          Как не включишь телевизор или не заглянешь в книжный магазин, кругом все фильмы или книжки про воров в законе, да про бандитов. 

         В новой России повалила череда всевозможных амнистий. Дворовые кумиры, сейчас уголовники различных мастей, запрудили страну. К ним Андрюха и направился на блатхату  с водкой. Ему представилась возможность завести знакомства в этой среде. Такой шанс, с точки зрения Лапы, упускать было никак нельзя.

          Тогда Андрею уголовники казались крутыми авторитетами, смотрящими. Подвернулся случай поднять и укрепить собственный авторитет.

         Может потихоньку подключат к рэкету! — мечтал Новиков. — Буду крутым пацаном в кожанке. Тогда ему казалось очень романтичным, ездить на разборки, забивать стрелку, разводить лохов и прочее.

         И потянулись бесшабашные дни, с ежедневными пьянками, под хрипло- прокуренные аккорды на гитаре, типа: ...Таганка ! — все ночи полные...!  или  ...масть держала баба! — звали её Мурка ! —  и так далее .     

         — Ты сразу вижу, правильный по жизни пацан! — сказал ему пропитым и  глухим от тубика голосом один авторитет, загнув пальцы веером , когда Лапа  заявился  на малину с тремя литрами водяры. — По понятиям живешь ! — Урка отхлебнул чифир, передавая кружку другому.

         Гордости Андрея не было  предела. Выпить с крутой братвой, да по-босяцки прогуляться в таком кругу на людях! — О чем  можно  мечтать?!

         Вся обстановка комнаты: стол, заваленный грязной посудой, бычками, рыбными костями и дохлыми тараканами. В углу - полуразвалившийся, пропитавшийся мочей диван, на котором валялся неизвестный урка. Грязный, заваленный мусором пол, стены с обшарпанными, жирными обоями. Под потолком - загаженная мухами лампочка. На табуретке стояла и грела ржавая электроплитка, на которой варили чифир.

         — На зоне тридцать три масти, начиная с воров,  бродяг и так по ступенькам ниже. Самое гнусное — это чуханы типа шнырей. Ниже их, только опущенные, понял?  —  объяснил уркаган, как жить по понятиям.

        —  Вот ты будешь по жизни пацан... , потому, что ты и есть правильный пацан! —  Он загнул пальцы веером.

         — и что? До конца жизни пацан? — недоуменно переспросил Андрей, глотнув спирт из кружки. Скривившись, он занюхал коркой хлеба. Просто в его понимании, это слово, совсем по-другому толковалось.

         — Это не западло! Вот я — как был пацан по жизни, так им остался! — с достоинством показывая на себя, объяснил старый урка, отмотавший сорок с лишним лет по зонам, тюрьмам, пересылам,  начинавший одиссею еще в лагерях ГУЛАГа.

          — Мы вроде мужиками друг друга называем? — как-то неуверенно пробубнил Андрюха. Он сидел на деревянном ящике, уже с посоловевшими глазами, постигая нерушимые законы воровской премудрости.

        — Мужики! — это те, кто землю пахает, а мы - пацаны ! Запоминай! — возмущенно ответил урка, недовольно отворачиваясь. — В карты играть никогда не садись под интерес! Под интерес  — значит, на своё очко играешь! Понятно? — он повысил голос.

         Распитие чифира - вообще священный ритуал.

         — Сварил чифиру — один никогда не пей..., сделал три глотка — передай чифирбак следующему! — объяснил старый уголовник.

         Отказаться от чифира считалось не тактичным. Андрюхе приходилось глотать мерзкое, горькое  варево вместе с остальными старыми каторжанами, — как они себя называли. После чего еще долго раскалывалась голова и долбило давление в ушах.

         Один раз Андрей решил пошутить, процитировав слова великого комбинатора: — лед тронулся! — командовать парадом буду я! — господа присяжные заседатели! — сказал он в шутку. 

         Как возмутились урки:

       — Да ты что? Оскорбляешь нас? Еще назови свидетелями!

       — А почему нельзя, что здесь такого? — недоуменно перетрухнул Лапа,  поняв, что ляпнул не в тему.

       — Ты если пацаном собрался быть, то живи по понятиям и ботай по фене! Очевидец — вот будет правильно, а свидетелем или заседателем называться западло. Оскорблением будет считаться. Усек? — недовольно проворчал урка. 

         — Заседатель — это тупорылый кивала, а судья — это портной который только сроки умеет шить, — самый мутный черт по жизни, — дополнил другой каторжанин.

         Примерно в таком разрезе проходили дни в малинах. В бичевниках всегда, кто-то притаскивал самогонку, спирт или еще какую-нибудь аптечную настойку. Андрей никогда оттуда не возвращался трезвым.

          — Да я в натуре смотрящим на восьмерке был! — Один из зеков, загнул черно- синие от наколок пальцы.

         Мало-помалу, Андрей допетрил, что авторитеты оказались совсем не теми крутыми, с которыми он хотел тасоваться. Постепенно и не спеша, он отошел от новых друзей, потеряв к ним интерес.

 

                                                   ***

 

         Вода в бутылках за дровами замерзла на морозе. Стеклянная тара полопалась. Когда бабка обнаружила эту картину, она тут же написала гневную жалобу в горисполком. Совсем обнаглели горбачевские демократы. Мало того, водка дефицит, так её еще продают некачественную.

        — Где это видано, чтобы сорокаградусная  на морозе замерзала?  —  возмутилась старуха.

         Но Лапа  так и не узнал, чем закончились её мытарства по различным чиновникам. Он полтора месяца провалялся в травматологии с переломанной ногой.  

         В начале девяностых очень ходовым товаром начал появляться в продаже питьевой спирт ROYAL в литровых бутылках. Даже появилась поговорка: ...  сыграть на рояле, то есть, пойти забухать.

         Наклюкавшись водки, Андрюха с бывшими одноклассниками переходили дорогу, когда его случайно стукнула машина.

         Из НИВЫ выскочил насмерть перепуганный мужик и начал тут же охать, суетясь около Андрюхи. Рядом стояли друзья, Сашка и Дима.

       — Пацаны! Может, без гаишников обойдемся? — жалобно заныл мужик, испуганно косясь на Сашку.

        — И что ты предлагаешь? — наехал на него Димка, агрессивно сжимая кулаки.

        — Давайте быстрее, грузим его в машину и в больницу, — деловито взял инициативу в свои руки Саня.

         Лапа в это время дико выл и матерился, катаясь по земле. В больнице просветили рентгеном, оказалась трещина в лодыжке.

         На следующее утро в травматологию приехали Димка и Сашка вместе с мужичком, который суетился перед ними, как слуга. Привезли костыли, телевизор с маленьким экраном, баночного пива, какой- то ненашенской водки, яблок,  и т.д.

          Остальные пациенты палаты были в меру ходячие и разбрелись на костылях, кто- куда. Одни в холле смотрели телевизор, другие курили в туалете.  Никто не мешал разговору.

          Новиков сразу открыл банку пива, чтобы прогнать остатки похмелья. В воздухе разлился приятный запах пивного солода,  прогоняя нетленный дух медикаментов в больничной палате. 

          — Андрюх! Участковый  не приходил? — серьезно спросил Саня.

          — Да нет пока, — ответил Новиков, по- барски вытянув вдоль кровати загипсованную ногу.

          — В общем, такой расклад! — начал Дима. — Ментам скажешь, что ты сам навернулся по-пьяни, а Игорь, — он кивнул в сторону притихшего мужика, — в общем, он с тобой  расплатится.

          — Ну сам подумай, что ты выгадаешь, если ментам заяву накатаешь? — продолжил Саня.

          — Зря мы вчера, в приемном отделении ляпнули, не подумавши, что под машину попал, —  с досадой скривился Дима, нервозно постукивая ладонью по дужке кровати.

         — Ну хорошо! — согласился Андрей, повернувшись в сторону притихшего Игоря.

         — Что ты хоть предложишь? — спросил у того Сашка.

         Мужик стоял и переминался с ноги на ногу. Потом развел руками:

         — Андрей! — заикаясь начал он. - Я только начал раскручивать бизнес. Денег, в общем, у меня много нету.

          — Может, машину подгонишь? — злорадно, со смехом спросил Дима.

          — Ну, машина мне для работы нужна. Туда, сюда, по делам мотаться, — заныл дядька.

          Димка засмеялся:

          — А ноги ему не нужны? — он кивнул на Андрюху.

       — Или ты считаешь, что машина дороже ног.  Извинениями хочешь отделаться? — уже агрессивно наехал  Саня.

       — Постойте, парни! — неожиданно спокойно ответил Игорь.

          Задумавшись, он почесал нос.

      — Я могу расплатиться водкой.

          Лапа  с Димкой дружно разгоготались.

      — Слышь, дядя! А ты юморист оказывается! —  с ехидным сарказмом выпалил Дима.

      — Постой, постой мужики! — задумчиво прервал Саня.

         Андрюха лежал и просто-напросто слушал их разговор.

        — И сколько бутылок предлагаешь? — спросил Сашка.

         Дима начал психовать:

       — Да ты чё мудила! Горбатого нам лепишь? Парой пузырей хочешь отделаться за сломанную ногу или я  не пойму? — Он начал нервно прохаживаться по узкому проходу между кроватями.

        — Нет, не парой! Десять ящиков Рояла. Спирт можете забрать сегодня, — на полном серьёзе ответил дядька.

         Лапа  быстро пересчитал в уме, сколько  это  будет: 

        Сто литров спирта —  более четырехсот бутылок водки.

       —  Да ты что, мужик, гонишь? Нам чё, в сиську упиваться?

       — Стоп, стоп пацаны! Игорь, выйди ненадолго с палаты,— махнув рукой на дверь, попросил Сашка. — Мы тут сами перетрём это дело, — возбужденно заерзал он. 

          Лапа  с Димкой недоуменно на него смотрели и молчали.

        — Слышь, Андрюха! Нога у тебя заживет через пару месяцев, а на спирте мы сможем большие бабки сделать.

        — Да я что, барыга что ли, водярой стоять торговать! — возмущенно пробасил Андрей, скривив губы. — После такого бизнеса ни в одной приличной компании не появишься.

       — Во-во! — добавил Дима.

       — Долба...! Мы националам в поселки этот спирт загоним за рыбу да за шкуры. На этом крутанёмся, как нех... нах...! — с усмешкой произнёс Саня, с ироничной покровительностью  смотря на пацанов.

          Лапа  задумался.

        — Слышь! А что, может  и правда? — обратился он к Диме, приподняв брови.

 

                                                     ***

 

        Через три месяца, к началу лета, Андрюха расхаживал уже без хромоты, будто и не ломал ногу. В сарае у него стояли десять ящиков американского спирта ROYAL в литровых бутылках. Хотя собственно произведен он был не дальше чем в Польше.

          Саня к тому времени прозондировал почву. Что, где и на сколько можно обменять. За сколько и кому толкнуть муксуна или нельму. Получалось, крутануть на спирте через рыбу, можно в два-три раза дороже, чем просто так продавать ROYAL в городе.

        — Осенью машину себе купишь! — раззадорил он Андрюху.

         Димка заклепал Казанку, перебрал Вихря. Запаслись бензином на дальнюю дорогу.

         В конце июня Новиков взял на недельку отгулы с работы.

         В девяносто первом году водка была дефицитом по всей стране, уж не говоря о национальных посёлках северной тундры. Учитывая природную склонность северных аборигенов к огненной воде, проблем с обменом не предвиделось. Нацмены в рыболовецких совхозах и поселках без базара отдавали запасенную за зиму в ледниках рыбу ценных пород, которую в городе можно было удачно толкнуть оптом.

         Рано утром загрузили моторку ящиками и отправились в путь. Под вечер, как назло, забарахлил мотор. Решили тормознуть на полупустынном, поросшим редкими кустами и деревьями островке, посреди Оби, черт его знает, за сколько километров от города и вообще от ближайших поселений.

         Сразу разожгли костер. Хвойные ветки быстро взялись, неторопливо потрескивая твердыми, древесными сучками.     

         Пока Димка копался с движком, Андрюха с Саней поджарили на огне куски сала, испекли в золе картошку. Солнце коснулось линии горизонта. Решили до утра тормознуть на привале.

         Когда уселись за трапезу, Санька с Димкой начали, как- то неестественно ёрзать, неоднозначно переглядываться, вроде непредумышленно кашлять в кулак.

         Дима скривился от сала с картошкой:

         — Фу! Сухая зараза, в горло не лезет.

         — Во-во, завтра спиртягу  до последней бутылки сплавим и не будем знать, какой  вкус, — добавил Саня, с хитрой усмешкой поглядывая на Андрюху.

         — Ну ладно черти, уговорили! — со смехом раскололся Андрей.

         Собственно его долго уговаривать было и не нужно.

        Да ладно, ничего не случится, если по сто грамм накатим, чтобы не замерзнуть ночью, — успокоил он себя.

         Распечатали бутылку, но оказалось, нет кружки.

       — Мы как те рыбаки! — глубоко затянувшись, Санька прищурился усмехаясь одними только глазами. — Пошли на рыбалку и стакан забыли!

       — Гы-ы! И-и ? — разгоготались пацаны.

       — Ну- и! — снова усмехнулся он. —  Решили не ходить на рыбалку. На кой черт она такая нужна. Повернули  домой, — с невозмутимой улыбкой закончил Саня.

        Спирт пришлось пить прямо из горлышка. Парни не заметили, как засадили литровую бутылку. Для второго пузыря душевных колебаний уже не существовало.

         Распив бутылку спирта, парни замолчали, задумавшись каждый о своем.

         Пьяно развалившись около костра, Лапа  искренне радовался веселому треску пламени и беглому колыханию огненных лепестков. Бессознательное беспокойство, порожденное мрачным и неопределенным, сумеречным безмолвием белой, туманной ночи, отодвинулось за угрюмые стволы редких елей на краю поляны и замерло, где-то в густых зарослях ивняка на острове. Отблески, отбрасываемые пламенем, то ярко вспыхивали,  отгоняя пегую пустоту, то сужались, бледнели. Казалось, серая масса пространства вновь прыгает на спину, стремясь тебя поглотить. 

           Бледная полумгла, толпилась вокруг освещенной светом  костра поляны, вздыхала верхушками  росших на острове нескольких елей, прыгала по земле уродливыми тенями  трепыхавшегося огня. 

           Лапа с Димкой лежали  у костра, развалившись прямо на холодной земле и  подперев голову рукой. Оба клевали носом. Саня, обхватив колени, задумчиво сидел с другой стороны, иногда подбрасывая  в огонь  наломанные ветки. 

           Смолистое, сухое дерево быстро занялось пламенем, весело разгораясь со стоном и свистом. Костер потрескивал и шипел, то затухая, то мгновенно  воспламеняя сыроватую, смолистую хвою. На ближайших кустах резво плясали желтоватые отблески, гасли и разгорались вновь, потрескивая твердыми сучками и далеко разбрасывая огненно-красных, быстро тускнеющих мотыльков. Все вокруг — тягостное и тревожное разом убегало и отодвигалось.

          Новиков покусывая в зубах тонкую сосновую веточку с горьким привкусом, завороженно смотрел на веселые лепестки огня, поддавшись их чарующе- гипнотической магии. Невольно нахлынули приятные воспоминания детства. Отблески костра освещали его задумчивое лицо, игриво отражаясь в пьяных глазах. Морду приятно грело, но под спину забирался влажный холодок.

         Пацаны и не запомнили, как утухли под кустами.

         Проснулся Андрей оттого, что лежал в холодной луже. По сизому небу резво разбегались клочья рваных туч в серых лохмотьях.  Грубые волны, громко шипя грязной пеной, агрессивно накатывали на каменисто- песчаный берег острова.

         Ночью пошел ливень и на реке поднялся небольшой шторм. С похмелья да от холода, зубы отбивали чечётку. По берегу беспокойно бегали Дима с Сашкой. Когда Лапа  спустился к ним. — Ну ни  иху же мать!         Лучше бы он не просыпался.

         Ночью вода в реке поднялась. Набежавшей волной сорвало с берега лодку. Вместе с драгоценными ящиками унесло течением. Лодку с вечера они не закрепили на берегу, только наполовину вытащили на песок.

         Сашка матерился, Дима в панике выл. Лодка с мотором стоили недешево.

         Стихия не в шутку разгулялась. В лицо бил промозглый, косой дождь с градом и пронизывающий до костей ветер. Низко-свинцовое небо. Подернутые рябью лужи, как язвы на прыщавом лице, разбросаны  среди острова.

         Полчаса парни, как ошалелые, в суматохе бегали по берегу. Потом, в конец измотанные, уселись в круг. Понуро сидели, молчали.

         Спичек, чтобы разжечь костёр не было. Сигареты промокли. В мокрой одежде, сами до костей продрогшие на ветру, просидели около часа. 

          Если они существуют,  Великие духи северной тундры, они наказали дураков, захотевших сделать деньги на спаивании северных аборигенов — самоиздевательски подумал Андрей, кутаясь от холода в промокшую ветровку.

         Димка с горя залез в кусты. Вдруг Андрюха с Саней услышали его восторженный крик. Дима обнаружил почти полный, литровый пузырь со спиртом. Вторую, едва початую бутылку, они так и не допили. Да и забыли про неё совсем.

         В той ситуации спирт покатил, как вода. Пацаны не сразу начали пьянеть.

         Лапа  уже еле стоял на ногах, когда его на пьяную голову потащило, куда-то шарахаться по острову. По пути, он увидел валявшийся на земле стеклянный, граненый стаканчик, наполовину засыпанный песком. Кто-то до них отдыхал на островке, так и оставили посуду.

         Будто наваждение какое или чертова шутка? — с унылой досадой подумал Андрей.

          Он поднял стакан, решив ополоснуть его от грязи. Зайдя по колено в воду,  не удержав равновесие, поскользнулся на мокрых камнях.

          Всё остальное Андрей узнал от друзей:

        — Чё тебя нахер, понесло на берег, не знаю? — рассказывал Саня, пожимая плечами. 

        — Что-то там шарахался, шатался, смотрю навернулся, потом снова поднялся. Мы как-то и не обращали особенно на тебя внимания, — со смехом поведал Димон.

         — Потом смотрим, тебя не видно. Ну я поднялся оглядеться, а тебя по течению метров за двадцать от того места, где ты ранее стоял уже несет, — рассказывал Сашка.

         — Мы хоть и сами еле на ногах держались, сразу в воду бросились, тебя вытащили, а ты не дышишь, как сопля провис на руках, — усмехнулся Димка, выкручивая промокший, полосатый тельник.

        — Короче, как из воды тебя выволокли,  тут же на берегу начали откачивать. На грудь давить, ноги, руки сгибать-разгибать. Ты в общем, водой проблевался и задышал. Что-то мычать начал, мы с Димой сразу и протрезвели.

         — Дык, а это! — Сашка засмеялся, куражно взмахнув рукой.  Уже сквозь смех, на пару с Димоном продолжил: — В общем, у тебя в руке стакан был зажат...

         — Ты где его раздобыл? — Димка хмыкнул, дернув плечами. — Да  еще так крепко сжал его своей клешней. Мы, короче, вдвоем не могли твои пальцы разогнуть, — вовсю хохоча, объяснял он. — Так и откачивали со стаканом в лапе.

         Андрюха не один раз слышал, что утопающие судорожно хватаются за любую соломинку, подвернувшуюся под руку. Упав в речку и наглотавшись воды, он рефлекторно зажал то, что было в руках.

         Существует поверье, что утопленник старается унести с собой на тот свет самое дорогое и ценное в своей жизни. Звучит, как жутко- бредовый сарказм: ... сам тонул, а гранёный стакан не бросил!

         Под вечер небо рассосалось. Лучи солнца, ярко озаряя сумрак деревьев, хлестко касались шершавых стволов.  Алые блики на бурой коре приобретали в лучах гаснущего заката зловеще- кровавый оттенок. Ночью с необитаемого острова робинзонов снял проходивший мимо катер и довез до города. Лодку со спиртом они больше не видели, хоть ездили, искали по берегам, бесполезно.

         После этой истории Лапа  зарёкся заниматься, вообще, какой- либо коммерцией, тем более, алкогольной. Даже на какое-то время бухать забросил.   

        Лучше на аэродроме своим горбом хлеб заработаю, — рассуждал Новиков уже на трезвую голову.

 

                                                     ***

                                                                                                                                                                                                                  

        В аэропорту почти каждый месяц садился для дозаправки АН-26, возивший на нефтегазовые месторождения вахтовиков из центральной России: из Самары, Кирова, Ульяновска, Татарстана, Башкирии и еще, черт знает, откуда.  

         В нефтегазодобывающих поселках арктического заполярья на постоянном поселении почти никто не жил. Климатические условия в богом забытых дырах - хуже собачьих. Буровики из городов центральной России работали  вахтовой сменой, по три- четыре месяца. Потом их на служебном самолете развозили по домам. Таким образом, в течение года менялись несколько смен. На разных месторождениях и продолжительность работы бригад на вахте различная.  Ежемесячно, следуя на газовые форпосты или обратно, в аэропорту садился самолет, названный в простонародье ночной бичевоз.

         На самих месторождениях буровики, как правило не выпивали. Но только прибывала сменная бригада, они спускали тормоза. В самолет, для отправки по домам, их грузили уже... , как в задницу пьяное дерьмо.

         Снабжение вахтовых, газодобывающих поселков продуктами, как в танке. В то время, когда страна потребляла всё, что горит, или то, что купили в магазине БЫТОВАЯ ХИМИЯ, там свободно в продаже были марочные вина, водка.

         Андрюха работал механиком по встрече прилетающих самолетов. Чтобы правильно поставить заруливающий после посадки авиаборт на аэродромную стоянку, нужно сигнальными жезлами с перрона показывать пилотам, куда правильно рулить.

         Лапа  поставил бичевоз на стоянку и расписался в бортжурнале о прибытии. Экипаж ушел в здание аэропорта. Самолет должен стоять около часа, пока продолжаются дозаправка и наземное техобслуживание транзитного авиаборта.

         Самолет АН-26 грузовой, скамейки для людей размещены вдоль бортиков внутри фюзеляжа, поэтому  складываются к стенке или раскладываются в зависимости от того, транспортирует самолет груз или везет людей.

         Андрюха открыл заднюю рампу. Взору предстала живописная картина. В грузопассажирском салоне все стены и пол заблёваны. В открытый проём, на землю тонкой струйкой потекла моча. Она перемешалась на полу самолета с разлитой водкой. От резкого запаха начали слезиться глаза. На полу салона, всюду разбросаны окурки, пустые бутылки, огрызки помидоров и яблок. На пассажирских скамейках вповалку спали около пятнадцати нефтяников. Некоторые валялись прямо на полу, как трупы.

          Приток свежего воздуха с открытого заднего трапа оживил одного из них. Он зашевелился и вышел на улицу. Мужик, тяжело дыша, подошел к Андрею, который вертелся около самолета.

        — Слышь командир! Дай чего-нибудь закурить? Как же мне хреново! — медленно качая опущенной головой, промычал он.

        — Да ты это!  Тут курить возле самолета нельзя. Диспетчера с башни увидят,  мне быстро башку скрутят, — запротестовал Андрюха испуганно оглянувшись по сторонам.

         Мужик начал ругаться.

        — Бляха муха! Как же меня вонючая водяра задолбала! — психуя с похмелья, выпалил он.

        — Что, так часто водку видишь, что ли? — спросил Андрей, деловито вытирая ветошью маслянные руки.

        — Глаза бы мои её не видели, — пробубнил дядька, массируя виски.

        — Кто-то и рад её каждый день видеть, да не у всех получается, —  усмехнулся  Лапа .

        — Вон она сучка, в самолете у меня стоит.

          Передняя часть салона была плотно забита  картонными ящиками с нерусскими надписями на них.

        — Не хило же ты живешь дядя! — промолвил Андрей покачав головой.   

        — Ну это не вся моя, конечно. Моих там только восемь ящиков.

        — И где это ты столько раздобыл ?

        — У нас половина складов на скважинах ею забита.

        — Не хило живете! — удивленно округлив глаза,  повторил Андрей.

        — А хочешь — забирай мои, — вдруг царственным жестом махнул вахтовик, демонстрируя свою  пьяную щедрость.

         Андрей засмеялся.

        — Хочешь накатить? — спросил мужик.

         Лапа, конечно, сразу хотел отказаться и замотать головой. Но тут ему в голову пришла шальная мысль:

         Может и вправду, под пьяную дудочку мужик сейчас расщедрится? Пару пузырей возьмет да подарит. Может, ящик пожалует от щедрот своих... Пьяные мы все такие, — с надеждой воспрянул духом Андрюха от заманчивой  мысли... 

         — Нужно с ним выпить немного, а там он и сам предложит... Чем черт не шутит?!

          Они присели в салоне. Мужик достал из ящика запечатанную литровую бутылку Абсолюта.

         Про шведскую водку Андрей уже слыхал, но видеть её или пробовать не доводилось. Мужик сразу плеснул полный стакан.

         Заморское зелье приятно растеклось по телу.

        — Дак, а это? У вас там что, любой может купить водку? — переведя дух, спросил Лапа  у Витьки. Так мужик ему представился.

        — А черт его знает? К нам не всякого пустят, приграничный режим. Курортная территория. Южный берег Карского моря, —  попытался пошутить он. У нас и денег нет, чтобы покупать. Задерживают зарплату, бывает до полугода. Там на самой точке, денег не выдают, а переводят на сберкнижку. Уже по приезде домой получаем. Да и то, несколько месяцев приходится ждать, пока перечислят, — поведал Витька.

          Витек тоже накатил полный стакан, закусив подобранным с пола огрызком огурца.

         — Брр! Зараза ! - скривился он, занюхав кусочком хлебного мякиша, доставая его из кармана пиджака  и с наслаждением втягивая в себя хлебный запах. — Хорошо пошла... Да ты наливай, наливай. Залпом её. Не робей, старина. Что ты, как не родной? — Он кивнул Лапе. — Мы со склада эту водку отовариваем в счет зарплаты. Ну и затариваемся перед отъездом. Дома у себя уже продаём. Коммерсантам сдаём, вот и деньги живые появляются, даже больше зарплаты выходит, — прошамкал он с набитым хлебом и огурцом ртом

       — А давай мы прямо здесь у тебя её купим? — предложил Лапа .

       — Но она учти,  дорогая, — заваливаясь спать, пробубнил Витька.

          Андрюха допивал пузырь уже в одну харю. Мягкая, заморская водка легко ложилась на глотку. Он почти не закусывал.

          ...нужно договориться с Витьком. Он да и другие вахты будут привозить водку, а мы будем её скупать у них да перепродавать в комки, — воодушевлено  размечтался он.

         Как вырубился, Лапа  не запомнил...

         ...проснулся Новиков от того, что двигатели самолета надрывно загудели. Задний трап открыт. Лапа  вышел на перрон. Сразу стукнуло в голову, что обстановка вокруг, какая- то не такая, какой должна быть. Он начал затравленно озираться.

         Голова раскалывалась, ужасно тошнило, глаза застилал пот, во всём теле тяжесть и слабость. Аэродромный перрон чужой. От нагретого солнцем, черного асфальта, бросило в жар. Андрей посмотрел в сторону аэровокзала. На незнакомом, полностью застеклённом здании, огромными буквами было написано КИРОВ.

         Е-моё, что за бред ! — никак не мог прийти в себя Лапа . Он с силой зажмурил глаза и потряс головой, словно пытался сбросить с себя наваждение.

          В стороне от самолета безучастно скучал незнакомый авиатехник.

          В голову неприятно полезла противная мысль, от которой душа сжалась от страха. Новиков уже начавший приходить в себя, ужасно запаниковал.

          Он сразу бросился обратно в самолет. Витька спал. В дальнем конце салона двое проснувшихся мужиков трясущимися руками разливали по стаканам.

          Лапа  в панике начал тормошить Витька. Тот с трудом разлепив веки, мутными зенками окинул вокруг. Наконец, дико уставился на Новикова.

       — Витя! Ты чего меня не разбудил? — срывающимся голосом выдохнул Андрюха.

          Витя несколько секунд хлопал глазами, потом снова начал озираться.

       — Че на... нужно?! — пьяно выдавил он, тупо остановив взгляд на Лапе.

       — Куда это мы прилетели? — в страхе спросил Новиков.

       — Ты кто такой? — промычал Витька.

       — Ты что меня не помнишь?

         По выражению Витькиного лица, Андрей  понял, что тот его впервые видит. Чего-либо  объяснять ни хрена не соображавшему вахтовику бесполезно.

        — Ты куда из Кирова летишь дальше? — задал ему вопрос Андрей.

       — А это… в Самару! Куда на... еще лететь? — с удивленно- забыченным взглядом на помятом,  опухшем  лице, хмыкнул Витек.

         Андрей в полном ауте вышел из самолета. От панической растерянности в голову полезли черт их знает какие мысли. 

         В чужом, незнакомом городе, без денег, без документов, в грязной, технической робе, с похмелья, на измене. Ёб...! Вот я влетел !  — с ужасом подумал Лапа  направляясь в сторону аэродромной проходной.

          Уже потом, вспоминая  прикол по сюжету фильма Ирония судьбы...,  — кто из нас летит в Ленинград? — Андрюха искренне смеялся, но сегодня ему было не до иронии.

          Когда он вышел за ограду, то через забор увидел, как его самолет уже выруливает на взлетку.

        Эх-ё-о! — Он стукнул себя ладошкой по лбу. В башке зазвенело. - Нужно было у Витьки пузырь или пару попросить. Тут бы, может, продал?  Хоть какие- то деньги, —  запоздало пришло Андрюхе в голову. 

         Может. в ментовку зайти, объяснить,  что да как? — подумал Андрей..., — Ага! — вот в таком виде меня быстро в обезьянник загребут, — вовремя сообразил он.

          Он вспомнил, что дважды в неделю в его город из Москвы летали пассажирские рейсы. Для транзитной дозаправки они приземлялись в Кировском аэропорту. Но сегодня среда, а ближайший самолет только в пятницу.

          Вечером пошел холодный ливень. В аэровокзал в своем ужасном виде Андрей заходить не стал. Его роба с одного бока измазана засохшей блевотиной, в которую он свалился в самолете.

          Ливень продолжался всю ночь. От дождя Андрюха укрылся, пристроившись под бетонными плитами на какой- то стройке, недалеко от аэровокзала, но всё равно до костей продрог.

        Ну что за невезуха! — ёлки-палки! — опять из-за водяры попал в дерьмо, — с досадой  ругал себя Андрей.

         Утром, немного отошедший от похмелья, он искупался в расположенном неподалёку пруду и отстирал одежду. 

         Два следующих дня Лапа  прожил на стройке и питался не доглоданными объедками, оставшимися после чужого пикника на берегу небольшого пруда.

         В пятницу разыскал экипаж из своего города. Договорившись с ними, зайцем возвратился домой.

         На работе начальник службы грубо спросил:

         — Ты куда в прошлую смену с работы слинял? Короче, пиши объяснительную. Где три дня околачивался?

         Писать объясняловку Лапа  не стал. На словах рассказал историю. Шеф долго смеялся, но молодец! — ...никому не разболтал. А то Андрюхе еще долго бы припоминали его пьяный полёт. 

 

 

 

 

                                                   ***

 

         Подобная, хмельная канитель с аналогичными, порой комичными или драматичными казусами преследовала Новикова из года в год.                                                                                                                                                                 

         Осенью девяносто пятого наступила самая неприятная пора дождей, уныло моросивших круглыми сутками с хмурого, бесцветного неба. После одного из своих регулярных запоев, которые в последнее время приняли систематический характер, Лапа  чувствовал себя особенно хреновато. Он бесцельно шатался по улице. На душе паскудно, муторно и пакостно. Дома отлеживаться с опохмела не давала бабка, которая всё утро занудно ворчала. Этим самым давила на нервы или вернее, на опухшие с похмела мозги.

           Когда она начала собираться в магазин за хлебом, Андрей впервые в жизни попросил купить бутылочку пива. Уходя, старуха ничего не сказала, а когда возвратилась, вытащила из полиэтиленового пакета моток бельевой веревки с куском хозяйственного мыла и протянула его Андрюхе, брызгая слюнями:

        — На! Вот тебе пиво! —  прошамкала бабка. - Сам навсегда похмелишься и весь свет белый избавишь от самого себя ! Пропойца!

            Обалдевший от бабкиной шутки,  Лапа послал старую каргу на..., — ко всем её прачертям. Быстро одевшись, он вышел за дверь. В спину скрипучим голосом  доносилось: 

         — А  насрать! — вот тебе...     

           На улице тусклая, пасмурная погода, грязь на тротуарах, мрачные лица прохожих — все активно провоцировало депрессию. Уныло-свинцовое небо. Серые стены домов, навевали такую паршивую, зеленую тоску и портили настроение, казалось, на всю оставшуюся жизнь. В такую погоду мерзостное расположение духа овладевает даже трезвенником, не говоря об Андрюхе, который с утра  не похмелился.

            Слякоть и мутные ручьи на каждом шагу. Холодные капли омерзительной влаги, медленно стекавшие с волос за шиворот, довершали гнусное дело. Новиков чувствовал себя  подавленно, как в самой последней клоаке. 

          Ну и сколько такое ...дство будет продолжаться?! — измученно скривив физиономию, уныло размышлял он, укрывшись от противного, моросящего дождя на пустынной автобусной остановке. 

           У него не было денег даже на сигареты. В последнюю пьянку промотал всё до копейки.  Лапа поежился.

          Проклятье! Каким делом не займешься, куда - к друзьям или к бабам - ни подашься, везде пьянки.  На работе пьянки, дискотеки - пьянка,  рыбалка - пьянка. Прошлой зимой решили с пацанами на лыжах пойти покататься, на лыжную базу, так и там, в лесу Димка притарабанил два пузыря.  Чуть не уснули в мороз на лесной лыжне.  Тьфу!  Да когда же этому настанет конец ! — начал мысленно психовать Андрей.  —  Кого из друзей не встретишь, к кому не зайдешь в гости, всё сводится в конечном итоге к пьянке. И чего же мне теперь, так до конца жизни каждую неделю с опохмела мучатся? И не видно этому не конца, не края. Ведь и без того после каждого запоя зарекаюсь завязать с бухлом. Но проходит неделя- другая и по новой тянет с кем- нибудь пообщаться за стаканом! — Да что там пообщаться! Сколько раз Андрюха, переубеждая и успокаивая самого себя десятками самопридуманных изощренных псевдопричин, оправдывал влечение к алкоголю. Сколько раз он мастурбировал себе мозги? Едва ли не вслух, с раздраженной нервозностью Андрей матерился, мысленно бросаясь из похмельной истерии в различные крайности.

         Запрокинув голову, он с тоской разглядывал  бесконечное, полное мрачной пелены небо, в котором не было даже  малейшего намёка на просвет.

 

                                                                ***                                      

                                                                                                                    

          Погода портилась на глазах. С севера надвигались свинцово- сизые тучи, окрашивая мир в зловещие тона. Мрачная картина давила на нервы, нагнетая ощущение тревоги и беспокойства. Легкий ветер поднимал и закруживал пыль по земле. Вот- вот готов сорваться холодный дождь... Но солнце не сдавалось. Прорываясь редкими, косыми лучами, сквозь рваные края черной, грозовой тучи, оно прощально озаряло землю последними проблесками яркого света.        

          Добрыня шествовал широким, решительным шагом, до хруста сжимая кулаки и скрипя зубами. Он никак не мог успокоиться в ярости на Горыныча.

          Когда Владимир грохнул кулаком о стол так, что подпрыгнул и опрокинулся, стоявший на столешнице, тяжелый, деревянный ковш с вином, Добрыня невольно вздрогнул. Он знал князя в гневе и ничего хорошего для себя не ожидал. Когда богатырь услышал, что Горыныч увел Забаву Путятишну. А княжеские тиуны сбились с ног, несколько дён разыскивая её по всему городу,  Добрыня мысленно распрощался с жизнью. 

          – Мало того, я заплатил выкуп за убитого тобой грека, – басил князь в бешенстве, сжимая рукоять меча так, что побелели костяшки на руке.  А знамо тебе сколь сребреников  отдано из казны, на откупную виру за убиенного иноземца? – Так твой кабацкий дружка, – такой, как ты сам, – пропойца смердячий.  –   Увел у отца единственную, родную Забаву.

          Взбешенный взгляд самого Путяты, стоявшего подле Владимира, не предвещал ничего хорошего.

          Добрыня хорошо знал Забаву Путятишну. Девица была смазлива, но дурно воспитана. Сам воевода, с детства воспитанием не занимался и не стремился привить моральные устои. В конце концов, выросла кичливая девка, которая была уже на выданье. Проживала она в праздности, рассеянности и легкомыслии. От беспечного и разгульного её поведения отвернулся уже не один жених. Забава не желала сидеть в светлице девичьего терема. Ей неведомо было, как владеть веретеном за прялкой. Зато любила наряды и румяны. И не раз уже Путята, вытаскивал её из кабаков и притонов.

         Дурное поведение и разгульная жизнь, едва не доводили до срама. Потому отец хотел скорее выдать девицу замуж за первого, пригожего боярина или по крайней мере, за богатого простолюдина..

        Не мудрено, что Забаву, в какой- нибудь корчме повстречал Горыныч...

        Но тут, нежданно выяснилось, что она приглянулась самому князю !?  –  Как, вдруг бесследно пропала, не известно куда.

         – Ладно! –  присел на лавку уже остывавший Владимир. За былые заслуги казнить тебя не буду. Но ты должен привести Забаву и голову зеленого змея. – Всё шагай! – добавил он отворачиваясь к окну.

        Молча слушавший Добрыня стоял ни жив - ни мертв. Сердце гулко стучало.

        Томное светило  – тягостно задыхаясь в черных клубах наползавшей на него тучи, играло последними, тревожно- матовыми отсветами, в кронах яростно бушевавших деревьев.

         Войдя в землянку, богатырь не узнал старика, даже испугался.

          Лицо волхва было мертвенно бледным, нос заострился, скулы выпирали, натягивая сухую кожу. Кудесник с озабоченным, хмурым челом, бубнил что- то себе под нос. Сумрачный, тревожный взгляд, из- под насупленных бровей, выражал одновременно гнев, растерянность и безысходную обреченность. Правая бровь на осунувшемся лице, нервно подергивалась. С каким- то страдальческим видом  волхв уставился  на  вошедшего Добрыню.

        –  Боги мне поведали, – прошептал старец одними губами. – Все твои черные беды начались вместе со знакомством и началом дружбы с зелёным змием.

        –   С этим кабацким ярыжкой? – удивленно рассмеялся богатырь.

         –  Вспомни тот день, когда ты встретил Горыныча ? – насуплено смотря на Добрыню, задал вопрос волхв.

         – Ну-у? – задумался богатырь, напрягая память – это было весной, когда наступили первые теплые деньки.  –   Тогда только начали сходить снега и таять в лужи, – нехотя начал припоминать он.

           – В день весеннего равноденствия, на землю, из подземных нор, выползают   ползучие гады, – грубо перебил его волхв. –   Это самый плохой день в году, – печально произнес он. – А  одноглазая, дряхлая старуха, с которой тебя свел Горыныч – вовсе не безобидная  бабка,  – уныло скривив чело, прокряхтел кудесник.

         Добрыня недоуменно и тупо на него уставился, изумленно разинув рот.

          – На самом деле, это вечная спутница зеленого змея...  –   Её  имя – Лихо Одноглазое, – скрипучим голосом продолжил старик. – Злой демон лихой судьбы, с потустороннего мира, – он обреченно опустил голову. Это создание и есть, само олицетворение тяжкой доли, воплощение несчастья, нужды и горя.   

          Богатырь молча приподнял брови. 

            – Иногда Лихо переходит в наш мир, притворившись безобидной старушкой. – волхв беспомощно уставился в одну точку. – И тому, кого первым повстречает на пути. –  Коварное создание садится на шею.

           Старик тяжело вздохнул.

           – И покатится у бедолаги  вся жизнь наперекосяк. – Будет Лихо  ездить на нем, пока не сведет человека в могилу. Промучается горемыка тяжкой да лихой ношей, пока сам, от хмельной безысходности,  не наложит на себя руки, – невесело кряхтя  дополнил старец.

       – Ну-у!? – недоверчиво почесал затылок богатырь.

       – Вот и тебя, теперь будет преследовать лихая судьбина до тех пор, пока водишь дружбу с зеленым змием, – устало добавил кудесник.

         – Но как мне избавиться от лиха? – раздраженно дернув плечами, воскликнул Добрыня. 

         – От Лиха Одноглазого не спрячешься? – медленно качая головой, промолвил волхв. – Это наваждение можно сбросить с плеч, только разорвав тесный круг его ближайших собратьев.

          Старик замолчал, о чем- то задумавшись.

         – А самый неразлучный спутник, который безотрывно следует с Лихом по пути, – это твой закадычный друг – зелёный Горыныч, – уныло ухмыльнулся кудесник.

         Добрыня раскрыл рот, чтобы возразить, но волхв одним, грозным взглядом осадил его.

        – Разорвать вашу дружбу, ты сможешь, своими руками уничтожив дракона, – повысив голос, пробасил старик. – Но я  не в силах тебе помочь? – тут мои заклинания бессильны, – понуро опустил голову старец. – Спасти себя ты сможешь только сам,  – раздраженно потрясая бородой, закончил кудесник.

         В его голосе  послышалась унылая досада. Хмуро, исподлобья посмотрев на Добрыню, дед добавил:

        – Но даже одолев змея в бою, ты не убьешь его до конца. Крылатый ящер и мёртвый не будет окончательно повержен. Его незримый демон, воплотившись в жутких монстров дремучих дебрей и  гнилых болот, еще не раз встанет на твоем  пути.

           Старик вошел в исступление, мелко тряся бородой.

           – Но если ты струсишь и поддашься тёмной власти нечистой силы! – Знай!!! – насупленные глаза волхва широко округлились и сделались безумными – Зелёный змий, возродившись из небытия,  оживет!!!

        Быстро отвернувшись и уводя взгляд, дед махнул богатырю на выход.  

        Ничего не понимающий Добрыня вышел из землянки. Он сразу почувствовал, как стихия не в шутку разгулялась. В лицо его встретили промозглый, косой дождь с градом, пронизывающий до костей ветер, низкое,  свинцовое небо и подернутые рябью лужи. 

         Уже на выходе с капища, Добрыня обернулся. У землянки, сильно сутулясь,  опираясь на посох, стоял седовласый волхв. Бледно- голубые, слезящиеся глаза старика, смотрели из- под  ладони с грустью, тоской и какой-то обречённостью, словно провожали богатыря навсегда.

 

                                                                ***

 

         На стене остановки промозглый осенний ветер колыхал оборванный с одного края, одиноко приклеенный тетрадный листок с каким-то объявлением. Придержав рукой  лист бумаги, Лапа  прочитал:

 

Городской военный комиссариат приглашает лиц мужского пола, не старше 35-ти лет,  отслуживших в армии,  на военную службу в вооруженные силы России по контракту...

 

         Далее следовал достойный перечень льгот военнослужащим и прочая ерунда. Уже полгода полыхала первая чеченская война.

         Во ! Вот что мне нужно ! — на миг позабыв о похмелье, воспрянул духом Лапа .

         В его воспаленном с похмелья мозгу промелькнуло:

         ...Быть может, за стеной Кавказа, укроюсь от твоих…!  Или как там...? — Андрюха напряг память. -  Прощай, немытая...? — мысленно пробубнил он про себя, уставившись задумчивым, немигающим взором куда- то в пустоту. — Со всеми твоими беспробудными пьянками, беспросветной скукой и зеленой тоской!.

         В военкомате, когда он к нему подошел, был обеденный перерыв. Дежурный, объяснил Андрею, в какой кабинет следует обратиться после обеда по вопросу набора контрактников.

          Целый час Новиков бесцельно шатался по городу. Прохожих в такую противную погоду на улице почти не наблюдалось. Только навстречу ему одиноко маршировал какой-то фраер, одетый в серый костюм-тройку и без зонта. Лапа  был погружен в свои глубинные мысли, поэтому даже не смотрел на рожи встречных пешеходов.

       — Здорово синебот! — неожиданно обратился фраер, когда они поравнялись.  Андрей медленно поднял на парня глаза и уже с лету готов был заехать кексу в рыло за грубость. Перед ним стоял Димка.

          В таком прикиде Новиков вообще никогда не видел своего, когда-то самого закадычного друга. Чисто выбритая, довольная морда которого, аж светилась от удовольствия. Андрей не сразу его  узнал.

        — Ну ты, бандерлог ! —  медленно пробормотал Лапа, недоверчиво рассматривая Димку.  Смотрю хиппуешь плесень! — Он возмущенно скривил губы. —  Что за макинтош ты на себя напялил? —  Андрюха глумливо развел  руками.

          Новые черные туфли Димки блестели на фоне окружающей грязи, как матовое зеркало.

        —  А ты смотрю не просыхаешь? — с ухмылкой спросил Димон.

        — Ну ты мне копеечку пожалуешь? От щедрот своих... — язвительно улыбаясь другу, запросил Андрей. — Мне для здоровье подлечить! А то в непогоду простыл маленько, — повел он в сторону плачущего неба рукой. — Голова теперь ва-ва! — страдальчески сузив глаза, добавил он.

         —  Ладно! —  с покровительно- шутливой благосклонностью  ответил Димон. — Пойдем по пивчелу.

         — А ты чего это так вырядился? — когда они стояли под навесом магазинчика и долбанули по несколько глотков Балтики -девятки, спросил Андрей.

         — Да учиться я поступил заочно в институт один московский, — ответил Димка.  

         — Вот только сегодня с установочной сессии прилетел.

         — Ни хрена себе! — удивленно поднял брови Лапа . — И на кого? 

         Димка усмехнулся:

        — На юрфак.

          У Новикова  даже  пиво в горле застряло.

        — На куда - куда? — не поверил он, сощурив глаза.    

        — На юриста! Задолбал ты! Куда - куда! — передразнил Димон, скривив физиономию.

         — Ты !? На юриста ? — аж присел Андрюха.

         — На!! Смотри, если не веришь! — достал Димка студенческий билет.

          Андрей прочитал: юридический факультет и какое- то длинное название московского института.

         Его закадычный, еще со школьной скамьи друган, бывший все юные годы одним из самых отпетых хулиганов, теперь стал студентом, да еще юрфака. Весь мир становился с ног на голову.

          В мировоззрении Новикова юрист — это следак, прокурор, судья. Собственно, в его понимании, весь  перечень юридических профессий этим и заканчивался.

       — Так ты чё! Ментом теперь будешь, что ли? — изумленно поднял он на друга глаза. 

       — Адвокатом, дурик! — шутливо усмехнулся Димка.

       — А-а! Ну то совсем другое дело, — повел головой Андрей, допивая остатки пива  в бутылке.

         Из Димкиного рассказа он узнал, что теперь есть коммерческие институты, в которых не нужно сдавать вступительные экзамены, учеба платная и тому подобное.

         В те годы, как грибы после дождя, полезли различные негосударственные вузы, в основном юридические или экономические. Предприниматели делали на высшей школе бизнес. Образование взамен качества, постепенно сменялось количеством академистов.  

         — Ты! Это че? И я смогу туда поступить? — удивленно спросил друга Андрей.

         — Если  с литроболом завяжешь! —  едко усмехнувшись, ответил Димка.                                               

 

                                               ***

 

          Расспросив друга всё, что можно об этом институте, об условиях обучения, через три дня Андрюха уже летел в Москву поступать в альмаматер. Воевать в Чечне ему как-то  перехотелось. Деньги на учебу сразу, без базара, дали невероятно обрадованные родители. Наконец их алкоголик за  ум взялся.

          Димка, съездив на первую, установочную сессию, институт забросил, а потом вообще подался в бандиты. В конце концов, он пропал в неизвестном направлении. Лапа  уже самостоятельно заканчивал свои университеты.

          Первоначально студенческая жизнь оказалась не такой уж беззаботной, как это могло показаться.  До поступления в вуз Андрей считал, что юрист - это либо адвокат, прокурор или судья, ну в общем человек у власти. Которого побаиваются, потому уважают.

            О том, что, кроме уголовного или КЗОТа, существуют еще гражданский, семейный, жилищный и другие кодексы...??? —  для него это было неожиданным открытием. А то, что Конституция,  оказывается, тоже закон? Это вообще оказалось парадоксом. 

           Раньше он считал: ...ну конституция, она и есть конституция! — ... книжка такая — вроде, как Устав советской армии — дубовый талмуд для солдата, так и конституция, только уже для коммунистов. Да еще выходной день в её честь. Ну вот и всё!. И зачем она нужна будущему юристу, который учится, чтобы в дальнейшем расследовать преступления или работать крутым адвокатом, поначалу Лапа никак не мог взять в толк.    

          На первой же сессии они крепко познакомились со одним из студентов, учившегося в его группе и приехавшего из Сургута. 

          Первоначально, всех поступивших на факультет разбили на несколько групп по принципу: — кто, какой иностранный язык изучал в школе. Андрюха почему- то оказался единственным французом из всего набора, а Олег — так тот вообще полиглот.

         Он из семьи военного, всю жизнь переезжавшего с одного пограничного городка в другие.  В его  школьных документах были записаны: испанский, французский и даже сербо-хорватский языки. Ни одного слова из которых, он никогда не знал. Андрюху с Олегом запихали в немецкую группу.

          После первой же занудной лекции они случайно встретились в очереди у винной лавки, около института.

          Около забегаловки, во дворе альма-матер крутились студенты, совсем не похожие на студентов. Грязные, бородатые, с помятыми, опухшими мордами. Андрей с Олегом, купив бухло, быстро решили срулить подальше от такого окружения.   

          С этих пор завязалась крепкая дружба — не разлей вода. Тем более они оказались почти земляками. В Москве, наверное, не осталось ни одной дешевой пивной забегаловки, в которой они не обтирали пыль. Если бы была организована туристическая экскурсия по кабакам столицы, то лучших гидов не найти.

           С двумя бутылками водки забурились в дворовом палисаднике, усевшись на грязной, поломанной лавочке. Из переполненной через край мусорной урны, стоявшей возле скамейки, несло тухлятиной и пивом. На ветках чирикали воробьи. С крыши дома слетела ворона и грузно запрыгав метрах в пяти от скамейки, недоверчиво уставилась немигающим, карим глазом на Андрея с Олегом, периодически бросая цепкий взгляд на урну.

        Из открытого окна ближайшего дома, доносились отрывки Сектора газа, с песней про бомжа: …Эй, ребята, как допьете вы вино, мне бутылки вы оставьте за одно…  Я бычок подниму, горький дым закурю, люк открою, полезу домой…  

        — Я тебя сразу приметил! — с трудом шевеля языком, представился Олег. —  Еще там на лекции. Все остальные какие- то забыченные — вундеркинды, видать? — чё- то пишут в  конспекты с заумными  рожами. А мне на хрен это надо? Я - нефтяник! — он начал бить себя в грудь. — На черта мне нужна их мировая история или Римское право! Мне просто высшее образование надо. 

          Олег накатил стопку. Занюхав рукавом, он продолжал:

           — А ты тоже смотрю, сидишь, скучаешь на фоне этих быдла с серьезными мордами.

         Лапа  мудро заметил:

           — Ну дак это! Рыбак рыбака видит издалека! 

         Олег скривил физиономию:

         — Да ну-у! Так обычно про алкоголиков говорят.

         — Тут ты братуха не прав, не-е! — отмахнулся Андрей. — Я хоть и знаю тебя мало, но мне этого достаточно… Точно скажу, ты - правильный пацан! — добавил он, едко икнув. — Из нашенских...  Настоящих пацанов! — заплетающимся языком признавался он Олегу, протягивая пятерню в знак вечной дружбы.  

           Под закусь купили Педигрипал в собачьем магазине. Соленые сухарики приятно хрустели на зубах. Под водку даже не чувствовался привкус тухлятины от импортного собачьего корма в шелестящем пакетике, похожим на картофельные чипсы.

           Время от времени, новоиспеченные друзья прерывали  заумные высказывания и останавливались, дабы пожать друг другу краба и обняться. После чего на несколько минут примолкали, углубившись в свои философские размышления. Водки в бутылках еще хватало.

           Через пару минут Олег вновь разливал по стаканам и разговор о смысле бренной  жизни возобновлялся.

          Старичок- декан их факультета - тоже — любитель выпить на халяву.  Как- то, еще на первом курсе, Лапа  с Олегом никак не могли пересдать теорию государства и права. Вот тогда Николаич и намекнул , что экзамены можно сдавать по- другому.

           В ресторане заказали коньяк под  дичь.  На следующих сессиях декан уже знал,  какая на вкус северная рыбка. Каждые полгода пацаны везли на сессию уже не столько учебники и рефераты, сколько мешки с муксуном. Хвосты академической задолженности по зачетным дисциплинам с легкостью закрывались рыбными хвостами.

          Так проходили незабвенные, студенческие будни. На последних курсах, вместе с Николаичем едва только не ночевали по кабакам и пивбарам. Пьянки продолжались без перерыва.

         На третьем курсе весь месяц друзья, не переставая, гудели. После лихого запоя человек отходит долго и мучительно. Организм не принимал уже не водяру, не пиво.

         Последнюю неделю Лапа практически ничего не ел. Похмельная ломка от  суррогатного пойла была настолько сильной, что он не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой. Всё тело - сплошная, ноющая ломота. Попробовал похмелиться, но от одного только запаха спиртного желудок выворачивало наизнанку. В голове одни дурные мысли. Из-за подавленного состояния хотелось, чтобы скорее остановилось сердце, что ли? И гори всё оно синим пламенем, такая жизнь. Он то проваливался в туманный вакуум, то снова просыпался,  периодически уходя обратно в полуобморочное состояние. Донести на трясущихся, ватных ногах обмякшее тело до общей кухни в студенческой общаге, чтобы хлебнуть воды было настоящим подвигом.  Пот ручьями стекал со лба.

         Кое- как отлежавшись за три дня, он отпивался только молоком. На четвертый день Андрюха твердо решил завязать с пьянками. 

         Позвонил Олегу, который жил у своей дальней родни, на другом конце Москвы и без предисловий отрезал:

        — Здорово, синяк! Слышь, я это! Всё, короче в завязке, даже не уговаривай!

        —  Чё?! Сила воли, плюс характер? — насмешливо прозвучало в трубке.

         Олег, как и Андрей, только отошел от похмелья. В этот момент он полностью разделял в душе решительный выбор товарища.

         На этой неделе экзаменов не было. Весь день друзья твердо решили провести культурно, отдыхая без синеботства.

        До обеда без толку шатались по Новому Арбату, обошли все встречные и поперечные магазины. Купили килограмм бананов, но сжевав по одной штуке, остальное выкинули. Сожрали, как им казалось, тонну мороженого, выпили не один литр колы, от которой потом воротило, хуже чем от бухла.

         Мокрый снег уныло валил крупными хлопьями, оседая на носу и ресницах липкой ватой. Под ногами чавкала каша. По проезжей шуршали колесами машины, закидывая тротуар брызгами грязи со снегом. Вслед водителям неслись крепкие маты пешеходов. Весь мир вокруг - серый и тусклый. Разноцветные рекламные щиты только нервировали своим неоновым мерцанием. 

          Почти не разговаривали. Зеленая скука давила на нервы. Иногда, бывало, перебрасывались какими- то бестолковыми фразами. Друзья не знали, чем заняться. В голову ничего не приходило.  Бродили до вечера с кислыми лицами.

         Темнело. Начали зажигаться фонари, поливая окружающую серость оранжевым светом.  Проходя мимо кинотеатра Октябрь, Олег предложил:

         — Может в кинишку сходим ?

          В кинотеатрах Андрей не был  уже лет десять.  

          — А что пойдем, один хрен делать не черта! — Лапа безразлично мотнул головой .

         На стене кинотеатра висел огромный плакат с изображением певца нетрадиционной ориентации Сергей Пенкин — принц серебряный, но принципиальные трезвенники не обратили на этот плакат никакого внимания.

         В фойе кинотеатра никого не было. Андрюха подошел к кассе и протянул в окошко деньги. Получив билеты, даже не поинтересовался, какой будут крутить фильм. И вообще, показывают ли здесь фильмы? Они с Олегом были слишком ко всему безразличны и от скуки не обращали внимания на тех, кто заходил в кассовый зал. Пристроившись за буфетный столик, парни совсем не смотрели по сторонам. От зеленой тоски оба были задумчивы и каждый блуждал в своих унылых мыслях.

         За соседними столиками начали собираться какие-то парни, более похожие на эльфов, чем на мужиков. Одетые в элегантные пальто, с наведенными тенями на глазах, накрашенными ногтями. Удивительно, что ни старых, ни молодых женщин видно не было. Олег с Андрюхой в затертых, кожаных куртках, как-то не вписывались в окружавший их бомонд.

         Новиков молча стал озираться  по сторонам. То же самое делал Олег.

         Куда не бросишь взгляд, за соседними столиками, разбившись парочками стояли эти самые эльфы и молча разглядывали Андрюху с Олегом. У некоторых в руках - дамские сумочки. Их грациозные манеры не оставляли никаких сомнений.

         Резко переглянувшись, поняв друг друга без слов, друзья, как по единой команде, ломанулись к выходу. Уже на улице, отбежав от кинотеатра, громко захохотали.

         Будто сам ангел-хранитель уберег их от баламутной напасти. Своим незримым перстом он наглядно указал… — до чего  доводит трезвый образ жизни!

         После подобной встряски, невольно становишься суеверным. Из двух зол выбираешь то, что ближе по духу. В общагу Лапа  вернулся уже кривой, на рогах.

 

                                                  ***

 

         Каждые полгода, от сессии до сессии, приходилось копить деньги на учебу, которая с каждым годом все больше и больше дорожала. 

        Как- то раз, выпивая с одним ненцем, приехавшим зимой в город из тундры продавать мороженую рыбу, разговорились об охоте.

        Сразу за городским базаром город резко обрывался, уступая место намертво скованной льдом Оби. Дальше простиралась только бесконечно-заснеженная тундра. На задворках открытого рынка  крепкий морозец без ветра весело покалывал щеки. Ослепительно белое солнце, едва оторвавшись от горизонта, лениво поднялось над тундрой и резало глаза, поливая белую бесконечность ярким, искрящим сиянием. Казалось, бездонно- голубое небо сливается со снежной пустыней, затушевав белой кистью границу между небом и землей.

         Абориген, быстро и удачно продавший рыбу, решил обмыть это дело, да и разогреться заодно, прежде чем отправляться в поселок на Буране. Встретив Новикова, без дела шатавшегося по рынку, национал сразу достал бутылку водки. Они до этого, уже были немного знакомы.

        Ненец вытащил из нарт мороженую нельму. Водка под строганину покатила на морозе, как бальзам на душу.

       Федор не спеша открыл бутылку. Разлил по стаканам, наполнив их до краев.  Потом трижды обвел  стаканом вокруг горлышка, другой рукой отмахивая злых духов от бутылки. Повернулся лицом к солнцу. Закатил глаза. Шепотом пробормотал заклинание своим богам.

       Глубоко выдохнув, одним залпом осушил посуду. Крякнул, утерев седые усы рукой.       

        — В моя чум тридцать песцовых шкурок висеть, однако..., — начал разговор абориген, — так их никто не хотел купить у меня...  Зачем такая шкурки? — развел он руками.

       — И что, не покупают? — удивился Лапа, закусывая строганиной, макая нарезанные куски рыбы в банку с перцем и солью .

       — Так это не тот шкурка..., чтобы женский шуба шить. Для бабский шуба мех на звероферма брать нада. Там песец жрет специальная корм. В  жратву витамины насыпают, чтобы мех была сильно пушистый.  Потом такой шкура на фабрика несут. Там мех чистят порошками на специальный машина,  а не руками шкаблят, как мы.  Потом одинаковые шкурки подбирают, чтобы мех на каждый шуба,  была один цвета, — поведал охотник. — А у меня какой шкура? —   досадливо махнул он рукой. — В тундра настрелял дикий зверя. У одного мех - совсем желтая от грязи, другой - шкура с пятнами, третий - облезлая, с выдерганный клочьями. Песец на воле дерутся постоянно, однако.… Жрать бегает на грязный помойка у поселка, — поведал тундровик.

           — Давай я куплю их у тебя? — предложил Андрей.  

           — Тфу! Двести рублей давай за каждый штука, бери..., — пожал старик плечами.

         Через неделю охотник привёз тридцать песцовых шкур, от которых за версту несло собачатиной. Шкурки, собственно, никто толком и не выделывал. Они стояли колом.

         Летом в Москве Лапа с Олегом долго шатались по различным меховым ателье, вонючие шкуры никому не были нужны.

         На Петровско-Разумовском рынке подошли к первому попавшемуся вьетнамцу.

         Через пять минут в кармане у Андрюхи лежали пять миллионов рублей.

         Когда заводятся бабки, кто- то старается купить квартиру, у кого заветная мечта - приобрести крутую иномарку. Андрей целый год мечтал купить компьютер.

         В девяносто шестом году заиметь Пентиум 133 - верх крутизны. В понятии Андрюхи, какой- то шестисотый мерс - просто тьфу.... Тогда в  провинции только начали появляться 486-е компы. А о пентиумах, если только, кто-то и слышал, так не иначе, как о чем-то сверхнедоступном.  

         Сборку оргтехники он заказал в компьютерной фирме, которые только начинали появляться в Москве. Купил планшетный сканер с лазерным принтером. Комп с колонками, с двухскоростным сидиромом и с девятнадцатикилобитным модемом. И за всё — про все, заплатил десять лимонов.

          А то, что после  покупки остался в одних портках, даже не оплатив в институте следующий семестр, его почти не волновало. От гордости он чувствовал себя, по меньшей мере,  богом Олима.

         Оргтехника занимала шесть огромных коробок: монитор, системный блок, сканер, принтер, колонки да еще коробка с компьютерными прибамбасами.

         Новиков купил в кассе сразу две полки в купейном вагоне.

         В купе уже сидел усатый мужичок неопределённого возраста.

           — Здорово! — поприветствовал его Андрюха, затаскиваю огромную коробку.

           — Здоровеньки булы! — мягко ответил дядька. Потом миролюбиво, с характерным гортанным произношением добавил: — Ласкаво просымо !

           — Андрюха! — протянул руку Новиков.

           — А мене Валэнтыном Цыбулюком  клычуть! — весело откликнулся мужичок.

           Лапа сразу, про себя окрестил его Тарасом Бульбой, за типично хохляцкую физиономию со слегка полуприкрытыми, будто пьяными глазами и характерным гортанным говором на радяньской мове. Даже  усы, с виду обычные, Андрюхе невольно начали представляться свисающими до груди, как у запорожкого козака.

         Хохол помог затащить коробки, после чего разговорились.

         — Куда  едешь? — спросил  Андрей. — В гости?

         — Та ни-и! Циэю фирми по- найманню трудових батракив, щоб робыли за  кордоном, мы усучилы по сто баксив, ось и подалыся до Сибиру усэю брыгадаю на заробитки.

         —  А бригада где? Чего один едешь? — удивленно спросил Андрюха.

         — Так мойы зэмлякы на динь ранишэ выйхали, а я йых доганяю вже!

         Цыбулюк начал ругаться, что его не подождали, теперь одному приходиться ехать.

         — Так бы купылы по одному квытку на двох, а спалы б по- зминно на полкови у вагони. Грощи б заощадилы на цим,— круто материл он друзей.

          Состав дернулся. Казалось, что перрон, медленно отошел от вагона, вместе с железнодорожником, застывшим у станционной будки, как статуя в оранжевом жилете, с красным флажком в руке. Мимо поплыли Ярославский вокзал, камера хранения, водонапорная башня...

       — С деньгами, наверно, напряга? — сочувственно спросил Лапа у хохла. — А нафига в купе взял билет?  

       — Так ни було у каси квыткив у плацкартний вагон. А того вагону, щоб був без постильних наволочок та простынив, так зовсим у цим пойызды немаэ. Тому прыйшлося купиты у купи, — с сожалением ответил Валентин.

         Валентин ехал с какого-то западеньского села.

         Поезд мерно постукивая колесами на стыках, постепенно набирал скорость. За окном все быстрее и быстрее проносились деревья, поля, дачные домики...

        Ну ничего, вроде мужик нормальный, можно с ним и комп обмыть, все равно три дня телепаться в вагоне, — подумал Андрей, доставая последние деньги. 

         У проводницы купили две бутылки водки, по запаху напоминавшей ацетон.                  

         Через три часа, уже вечером, были в Ярославле. На вокзале взяли еще пару пузырей и бутылок десять Ярпива.

       — Что на Украине совсем хреновенько жить стало?

       — Та ни-и! Хто как ! — скривился Валык. — Биля кого е гроши, ти живуть дуже добре, а в кого  гривний немаэ, так  в того життя дуже жопа важка.

         Когда распили пару пузырей, Лапа с барской благосклонностью начал вальяжно расписывать Валентину, как они на Севере круто живут. Что захотят, то себе  покупают, денег не считают. В конце концов, на пьяную голову, он увлёкся…, как говорят —  ... Остапа понесло!. По ходу болтовни, он стал, едва ли не нефтяным магнатом. Хотя сам всю сессию экономил на каждой копейке, даже похудел на десяток кило.

        Купе ритмично покачивало. Колеса вагона мерно постукивали в такт пьяной метлы. Железная кружка на столике изредка бренчала, позвякивая о полупустую бутылку.  За окном в кромешной темноте проносились только бетонные столбы с лампочками, через равные промежутки стоявшие вдоль железнодорожного полотна.

           — У меня собственная скважина, вернее, не собственная, а на моей земле Газпром поставил буровую вышку, платит мне пятьдесят процентов от прибыли, — гнал пургу Лапа .

          В его воспалено- хмельной голове рождались идеи, одна бредовей другой. Он только думал, как поскладней всё это расписать.

          Временами, поезд вырывался на открытое пространство и гулко стуча колёсами, с шумом мчался в коридоре железных балок моста.

           — У нас, в общем, своя фирма, я - вице-президент, — воодушевлено разукрашивал Лапа . — У компании свой самолет есть....

           — А чого на лыйтаку своэму нэ палейтыв, на пойызды йидэш? — вдруг спросил Валентин.

         Тут Андрей понял, что за...делся. Мозг лихорадочно начал искать достойный ответ. Хотя по выражению лица Валентина невозможно было понять, то ли он прикалывается над Андрюхой, то ли воспринимает серьёзно. Его мутные глаза не выражали никаких эмоций.

         — Да в Шереметьево керосина нет, вот и пришлось ехать на поезде, — ничего умнее Андрюхе в голову не пришло.

         Сколько они выпили за вечер водки, перемешав с пивом, Лапа не считал.

         Цыбулюк конкретно окосел, пытался запеть, какую- то украинскую песню. Потом начал клевать носом, широко зевнул и уснул сидя за столиком, но через пару минут проснулся. Начал болтать об своем селе. О том как он служил в армии. Новиков иногда кивал головой не слушая его. Рассеяно смотря в ночное окно он задумался о своем. Где-то за горизонтом изредка вспыхивали далекие зарницы.

         Лапа,  хоть сам далек от совершенства, но посмотрев на хохла, по его туманному взгляду, понял, что Валик ни бельмеса уже не соображает.

         Хохол издергался, перенервничал дальней дорогой, расчувствовался от души, — короче погнал гусей. Начал слюни пускать, расплакался да совсем потерял ориентацию: где, в какой стране он находится, кому откровенно плачется. На пьяную голову хохол посчитал, что разговаривает, с кем- то из своих земляков.

        Вагон равномерно покачивало. Колеса постукивали на стыках.

        — Мы чому так погано живемо? — начал Валентин. — Так тому, що ци москалы еба... Разом з йхным Ельцингом нам життя нэ дають, — промычал он, утерев рукавом сопли. — Самы ны чого не роблють. А хто за смердючих кацапив дорожни пройизды на вулицях починяэ, йихны житлови хати з офиси, обробкою евроремонтуэ? — продолжил хохол.

         Лапа  не сразу врубился, о чем тот бормочет. Прислушавшись, по-бычьи насупил брови.

       — Эй! Ты за базаром следи! — басовито наехал он на хохла.  

         Но Валика прорвало, он не слышал, не замечал, что вокруг происходит. Недаром: У трезвого на уме, — у пьяного на языке — Если этот пьяный, —  до усрачки. 

        — Воны нас за цэ повинни у жопу цылуваты. Так тилькы за це газу без грошей виддаваты! —  промычал Валентин.

         Андрюха, если бы сам был трезвым, то может  промолчал. Или просто послал дурака подальше. Собственно на Ельцинга ему наплевать. Но, на несчастье хохла, в хмельной Андрюхиной голове взыграла, закипела и ударила в пьяные мозги национальная гордость...

       ...на дикие вопли гастрбайтера, разносившиеся по всему вагону, прибежала проводница. Следом за ней, через пять минут, наряд транспортной милиции.

         Через полчаса, на следующем железнодорожном полустанке их встречал ментовский уазик.

         Сидя в обезьяннике линейного отдела на станции, Лапа  больше всего переживал за комп.        

         Перед глазами стояла картина, как менты выбрасывают картонные коробки с оргтехникой из тамбура вагона прямо на перрон.

         Среди ночи заспанный, прыщавый сержант открыл клетку:

        — Новиков следуй за мной! 

         В кабинете здоровенный, красномордый майор долго перебирал бумаги, рассматривал паспорт.  Лапа  молчал. Металлические наручники больно врезались в запястья.  

        — Ну ? И что с тобой делать? — устало задал мент вопрос, утерев пот со лба.

         Андрей молча пожал плечами, переминаясь с ноги на ногу.

        — Твоё счастье, что ничего хохлу не переломал. Он сейчас в медпункте. 

         Ёлки-палки! Опять влетел! — уныло переживал Андрей. —  Сейчас заведут дело. Да еще в другом городе. Может и не посадят, но неприятностей сколько! Сообщат на работу. — Лапа скривился, как от зубной боли. Сердце гулко застучало.

        — Этот Цыбулюк, как проснется, напишет заяву, — начал занудно талдычить майор. — Ты вон, смотрю, крутой компьютер прикупил... И нет же… напился в дороге. Руки  распустил.

         Лапа  сам от себя не ожидая, скривил лицо. Скромно вздохнув, он произнес:  

         — Товарищ майор! Я бы отдал этот чертов комп кому-нибудь. Кому он нужнее по службе...

         Он выразительно  показал  на компьютер, одними только глазами.

           — Доехать бы домой и не видеть ни хохлов и вообще, ничего и никого.

          Вышел из ментовки Андрей под утро. На востоке занималась заря. Небосвод освещали рассеянные лучи солнца, диск которого находился еще за линией горизонта. Розоватые отблески восхода ласкали подернутые рябью лужи на перроне. В предрассветном сумраке можно различить несколько легких облаков, повисших в зените.

          Новиков пересчитал оставшиеся деньги. Хватало еще на плацкарту до своей станции и на бутылку пива. Купив билет, он до вечера прошатался по перрону богом забытого полустанка, слушая гудки маневровых электровозов, грохот перецепляемых составов и гулко-обрывистые, невнятные реплики диспетчеров локомотивного депо. Единственным окружением Андрюхи, были привокзальные голуби, с вальяжной беспечностью слонявшиеся возле будки станционного смотрителя. Хотелось встать и пнуть под гузно самую откормленную, нахальную птицу, чтобы не сильно наглела. Душно- безветренная погода на улице разморила. Совсем не хотелось вставать со скамейки.

         Да черт с ней, с этой оргтехникой! Если бы мент на халяву не позарился…  — с досадой размышлял он. - Для меня пьянка с хохлом могла закончиться гораздо хреновей…, — успокоил себя Лапа .  — А  вообще нех... было бухать в дороге. Сам виноват ! — злобно матернул он самого себя.    Домой Новиков возвратился налегке, с одной только сумкой.

2 часть              

 

         Незабываемые студенческие годы проходили в праздности и бесконечных попойках. Еще на начальных курсах парни прикололись:

           — Ну че?! По последней  — и в Довженко? — рассмеялись они над собой, поднимая одноразовые, пластиковые стаканчики с суррогатной водкой, облокотившись на буфетный  столик в пивной забегаловке.

             В кабаке жизнь текла в обычном русле. Если смотреть с улицы, то сквозь мутные стекла видны только толпы мужиков, пьющих за высокими столиками вино или водку в густых клубах табачного дыма.

             Это было одно из тех многочисленных мест, где можно увидеть стоящими рядом бородатых бичей, вечно пьяных студентов и небритых военных, в помятой, не глаженной форме.        

             Из-за соседних столиков, хриплыми голосами доносится крепкий мат, привычно долетая до слуха сквозь плотную завесу сигаретного дыма.

             У входа в заведение, почему-то не видно услужливого швейцара в белой ливрее. В зале не играли музыканты и шикарные дамы в вечерних туалетах не отражались в блестящих зеркалах, поскольку зеркал и милых дам в этом кабаке никогда не было.

           За стойкой, в измятом, замызганном халате стояла здоровая, обрюзгшая баба с напрочь пропитым лицом зеленого цвета.

           За столиком справа примостились маленького роста военный, в измятом, парадном мундире с погонами капитана и петлицами  инженерных войск. Галстук — сбит набок. В руках — граненый стакан. Перед ним покачивается худой небритый студент или научный сотрудник...

         — Скажи мне друг, кто я такой? — дрожащим от избытка чувств голосом вопрошает мужчина.

         — Ты...  Ы-э? — едко икая интеллигент философски приподнимает палец. — Ты... Че­ло-век!!!

         Спазмы сжимают горло офицера. Слезы текут по щекам.

         — Спасибо друг! Спасибо милый! — военный, с помятым, перекинутым через плечо галстуком, готов разрыдаться. — Повтори пожалуйста то, что ты сейчас сказал, — жалобно просит он.

        — Ты? Человек! Ты личность!

       Лысый мужчина в измятой форме, без фуражки, всхлипывая утирает слезы.

       — Спасибо дорогой ты мой! — Он наполняет до краев стакан вином. — На  выпей!

       Его глаза похожи на стеклянные шары. Он топорщит лохматые брови, пытаясь придать себе солидный вид.

       — Ну что поехали? — сразу переходит к делу Олег, повернувшись к Андрею и быстро открывая бутылку бормотухи, когда они с Новиковым, наконец встали за  освободившийся столик. 

       — Будем ! — кивнул Лапа.

         Друзья выпивают по стакану Портвейна 777 и закусывают мелко нарезанной селедкой. Руки и губы вытереть нечем. Лапа начинает оглядываться на окна. Но занавесок на них, наверное никогда не было.

          Он достаёт из полиэтиленового пакета гражданский-процессуальный кодекс с комментариями, только вчера полученный в институтской библиотеке. Вырывает несколько листков из середины книжки и как салфеткой, вытирает сальные от селедки губы и ладошки. 

          За соседним столиком  продолжается беседа, по всей видимости начатая уже давно.

          — Не говори ты мне, что я прекрасный человек! — плаксивым голосом говорит лысый капитан высокому интеллигенту. — Я знаю, что я очень невезучий!

          — Ну что ты, — утешает его студент. — Это не так, поверь мне. Просто ты очень мнительный.  Я в своей жизни  знавал таких мудаков  -  куда говнистей тебя.

          — Нет, нет! — пьяно хнычет военный, капризно притопывая ногой. — Не надо меня жалеть! Я знаю, что я несчастный! — Он отпивает большой глоток вина. Это придает ему силы. — Женщины и командир части не любят меня, даже не уважают! — жалобно причитает он. —  Никто, никто не любит меня! Никому я не нужен! — В отчаянии он качает поникшей головой. — А я так хочу, чтобы меня кто-нибудь пожалел!

         В дымном зале, люди спорили и бахвалились друг перед другом, глотая водку или портвейн. Становилось шумнее и жарче... Кабак галдел разноголосьем неразборчивых, пьяных выкриков. В углу, кто-то схватил соседа крепкой пятерней за воротник, заплетающимся языком крыл всё на свете ядреной, матерной бранью. Под грязным столом у противоположной стенки уже валялся мертвецки пьяный бомж. На окне  роились жирные, зеленые мухи. Спертый дух потных тел, табака и перегара...

           Кто-то слева, грубым, непристойным жаргоном базарил о бабах. За другим столиком парни в кожаных куртках обсуждали последние разборки...

 

                                                  ***

 

            За год до окончания института, конкретно встал вопрос об отчислении. За пьяный дебошь  в институтском буфете Лапу с Олегом вызвали к ректору на ковер. Горе- студентов последний раз помиловали. Спасительной палочкой- выручалочкой оказалась справка о кодировании от пьянок.

           Так жизнь, не по своей воле, довела вольных студентов в центр Довженко, арендовавшего для массового кодирования синяков, один из запущенных  домов культуры города Москвы.

          Войдя в огромный, мраморный вестибюль Дома культуры метростроителей, Андрей сразу обратил внимание на висевший в золоченой рамке, на самом видном месте, — портрет какого-то толстомордого, здоровенного мужика.  Создалось впечатление, что заходишь в храм божий, а с иконы пристально глядит лик Христа-спасителя.

         Наверное это и есть Довженко? — подумал Андрюха. Как оказалось, один из его учеников-шарлатанов, проводивший гипнотический сеанс кодирования.

         В зале витал мрачный дух подземки. Мраморные стены создавали иллюзию  центральной станции метро. На скамейках вдоль стен, понуро опустив голову, смущенно потупив глаза в пол, с гнетущим сопением сидели клиенты. У некоторых тряслись руки. Игривое солнце сквозь окна со вставленными мозаикой разноцветными стеклами издевательски плясало зайчиками на мраморном полу.

         Перед самим кодированием, заплатив в кассу последние деньги, Лапа  прошел собеседование с ассистентом гипнотизера. Его сразу удивил заданный вопрос:

        — А почему вы у нас решили кодироваться? — спросил врач. 

         Лапа  как- то не обратил внимание на этот вопрос.  Хотя подумал:  Странно. Если бы терапевт, к которому он пришел на прием с простудой, задал такой вопрос: 

           — А почему ты у меня решил лечиться, а не у другого врача? 

           Между компаниями аферистов- кодировщиков постоянно шла конкурентная потасовка. Они с ревностной подозрительностью относились к каждому клиенту. Анрюха расписался в расписке- предупреждении, что никаких претензий иметь к колдунам не будет, если в течение трех лет самостоятельно примет алкоголь.

         Перед кодированием проводился коллективный гипнотический сеанс. Здоровенный  бугай, психиатр- гипнолог (который был изображен в фойе на портрете), собрал в актовом зале дома культуры толпу алкоголиков, которых, как правило, притащили  как на аркане жены или матери, — около двадцати человек. 

          Синяки удобно расселись в мягких креслах.  Кодировщик с каким-то елейным завыванием начал бубнить со сцены, черт его знает, что:

        — Примите удобную позу... Ваше тело расслаблено... Вы смотрите в одну точку... 

        Он плавно манипулировал руками, как Алан Чумак.

        Зеленый, рассеивающий свет мягко лился из-за портьер, создавая расслабляющую, будто лунную атмосферу. Освещение - тоже элемент гипноза.

         Сперва Андрею было потешно смотреть на актера. После первых слов кодировщика зачесались нос, спина, под мышками. Как назло зачесалась в заднице и неимоверно пробило на смех. Новиков начал ёрзать.  Чтобы  не расхохотаться в полный голос, Лапа надул щеки.

         От резкого напряжения, в торжественно- сосредоточенной тишине актового зала, вдруг прозвучал глухой звук. Хорошо, что мягкое театральное кресло слегка приглушило этот позорно- тугой бас.  Андрюха стыдливо, исподлобья зыркнул по сторонам. После чего начал деловито скребсти ногтем по грубой матерчатой обшивке сидения, имитируя похожее звучание.         

         Стыдливо, стараясь не смотреть по сторонам, он напряженно поджав губы, с деловым видом сосредоточился на словах колдуна.

         Гипнолог начал плавно водить в разные стороны блестящим стальным шариком на металлической рукоятке. У Новикова перед глазами поплыл туман, настолько плотный, что всё вокруг начало расплываться. Будто художник замазывал белой краской неудавшийся спектакль. Белый саван надвигался с необычной быстротой, на глазах пожирая всё видимое вокруг : сцену, портьеры, передние ряды...   Неимоверно стало клонить в сон... 

        — И вот теперь, вы просыпаетесь, в трезвом уме и здравой памяти...! — медленным  тенором проговорил врач.  Андрюхину сонливость, как рукой сняло.

         Человек, решивший закодироваться от алкоголя, предполагает, что с ним произведут какие-то манипуляции и внесут в психику код, который будет регулировать волю, влечения, эмоции, мышление и поведение.  Он подсознательно ожидает, чего-то нереалистичного. Чем и пользуются аферисты.

         Как правило, кодирующие психиатры-гипнологи еще до сеанса кодирования обещают, что через год у человека появится квартира, машина, его повысят  в должности на работе и прочую ерунду. Андрюха даже слышал,  будто жена станет добрее и краше, чем раньше.

         Самое комичное, люди искренне верят шарлатанам.

         Кодирование — своего рода ритуал. Он задействует страх, связанный с инстинктом самосохранения. Воздействие направлено на то, чтобы вызвать у клиента фобию перед последствиями злоупотребления алкоголем в случае нарушения кода.

           Сама суть процесса — гипнотическое внушение того, что не воля алкоголика, а  запрет психотерапевта избавит от алкогольной зависимости. Кодирование — такая же ересь, что и ясновидящие старухи- знахарки в деревнях, изгоняющие бесов из заблудших душ.

           Лечение  алкоголизма стало выгоднейшей сферой бизнеса. Немалое содействие популяризации метода Довженко, оказали средства массовой информации и реклама.  Сама процедура заключается в том, что психиатры-гипнологи внушают пьющим мужикам опасение: если он выпьет,  его хватит кондрат.

           Человек, нарушивший запрет, может заплатить за срыв различными психическими расстройствами. При таком методе лечения восстановление психического и физического состояния пускается на самотек. Многие люди ощущают определенный психологический дискомфорт после кодирования:  выпить хочется, а нельзя. Нервная система, не получая в дальнейшем не успокоительной разгрузки, ни привычного, алкогольного допинга, остается в постоянном напряжении. Обмен веществ и работа внутренних органов не только не  восстанавливаются, а наоборот.

          Кодирование препятствует употреблению спиртного, но не устраняет причины, породившие алкоголизм (жизнь заколдованного превращается в ежедневные нервные стрессы:  трясутся руки, постоянное, неопределенное беспокойство, неуверенность, скованность движений, рассеянность.) Кодирование сопровождается большим напряжением и вызывает впоследствии скрытую агрессию, которая может проявиться, как на работе, так и дома. Так называемый бывший алкоголик, становится раздражительным, взбудораженным, не находит себе места. Его нервная система постоянно требует психологического  снятия стресса.

           После коллективного гипносеанса, психотерапевт принимал каждого бухарика по отдельности.

          Андрей несмело зашел в кабинет, смотря на психиатра широко- распахнутыми глазами, как на архангела. Врач в белом халате, с показательно- серьезной рожей усадил его на стул. После чего начал бормотать непонятные заклинания и водить крепко- напряженными ладонями, с короткими, волосатыми пальцами, вокруг головы Новикова, в сантиметре от его волос. Периодически он расслаблял и показательно стряхивал руки, будто от намагниченной  грязи. 

        — Сколько у тебя отрицательной энергии! — с натугой, будто выполняет тяжелую, физическую работу и удивительным актерским мастерством чертыхнулся он. — Вот сейчас приготовься! Я устанавливаю  противоалкогольный КОД, — медленно, с расстановкой пробасил он. —  Сроком на три года. В течение этого времени тебе не будет хотеться выпить... — раз- два- три... ! — неторопливо сосчитал врач, актерски насупив брови.

            Андрей сидел ни жив ни мертв, напряженно уставившись в одну точку. Он не понимал, что с ним происходит.

             Шарлатаны - психотерапевты или наркологи - аферисты, сорвавшие с одураченного народа миллионы баксов.  Распустив по всей стране широкую рекламу метода антиалкогольного кодирования, они и сейчас продолжают заниматься мошенничеством. Не отсыхает рука берущего?! — Несведущие, доведенные до отчаяния люди, поныне несут последние деньги, в надежде, что их жизнь сумеет повернуть в лучшую сторону фармазон в белом халате.

          — Сейчас ты закроешь глаза и широко раскроешь рот. Я введу в твою горловую полость наше самое секретное лекарство для закрепления кода — эликсир Довженко, — медленно и торжественно пробасил он.

         Лапа  открыл рот и не успел моргнуть глазом, как врач впрыснул ему из аэрозольного баллончика какую- то гадость, по вкусу напоминавшую ацетон. Новикова передернуло и едва не стошнило. Потом еще полдня выдыхалась отрыжка с привкусом чего- то среднего между нашатырем и дихлофосом. 

         Тогда Лапа  конечно не знал, что это за дрянь. Он был полностью убежден в безоговорочной правоте слов кодировщика. 

         На самом деле, во время сеанса кодирования, для пущей острастки, одураченному алкоголику впрыскивается в рот хлорэтил, вызывающий спазмы дыхания. Тем самым демонстрируется, что произойдет, если человек сорвется.

          Хлорэтил, эффективный анестезирующий препарат, применявшийся в медицине, как средство для обезболивания. В семидесятых - восьмидесятых годах, он практиковался стоматологами, как заморозка нерва при местном обезболивании зуба. После был запрещен, как  токсичный препарат, недопустимый для анестезии ротовой полости.

         Сам А. Р. Довженко придумал брызгать в горло пациенту на вдохе струю хлорэтила, смешанного, в грамотном соотношении со спиртом и эфиром, чтобы закодированному сразу поплохело.  Александр Романович, естественно, не рассказывал пациентам про хлорэтил, а называл его разработанным им, секретным препаратом для кодирования.

        — Ты себя плохо чувствуешь? — громко спросил врач, гневно насупив брови.

         Андрей, едко скривившись, кивнул.  

        —  Видишь, как загажен алкоголем твой организм! — сурово качая головой, добавил кодировщик. - Это из тебя выходят алкогольные шлаки, но эликсир быстро восстановит организм и нервную систему. - Врач торжественно повысил тон голоса: —  Теперь, когда ты уничтожил в самом себе зеленого змия…  Всегда будь уверен в делах. В дальнейшей жизни твои помыслы и деяния неизменно будут правильными и безукоризненными.  Держись с высоко поднятой головой! — торжественно произнес последнее напутствие психотерапевт.   Солнце ярко блеснуло, отражаясь его очках.

         Одурманенный Лапа слегка пошатываясь, как зомби, поплелся из кабинета

         Вот так, искренне убежденный в разумности и безупречности своих дальнейших взглядов и поступков, Андрюха поехал домой. Теперь он чувствовал себя беспорочным праведником или даже воинственным пилигримом, несущим распущенному хмельной затрапезностью обществу, благо и слово, —  если не самого ??? то по крайней мере, его наместника на земле. 

 

                                                                   ***

 

         Горы приближались, вырастая с каждой верстой. Они словно  приветствовали Добрыню с высоты птичьего полета. Легкий ветерок доносил аромат сосновых игл и теребил листья осин.  Зубчатые вершины Сорочинских гор, касались голубого неба.  Всего за десять дней добрался до них богатырь – следуя, как однажды проболтался ему Горыныч, – всё время на восток. 

         По ратным меркам Добрыня неплохо экипирован:

         Просторные порты сшиты из крепкой мешковины, были заправлены в сапоги.  Тяжелые, подкованные боты, из сыромятной кожи, с завернутыми голенищами, богатырь обувал, обернув ноги льняными онучами. Тело закрывала холщовая, домотканая рубаха, подпоясанная широким, кожаным поясом с железной бляхой. За пояс заткнуты – боевой, походный топор и мгновенно ломавший любые, даже защищенные броней кости врагов – кистень,  похожий на булаву – с ядром на цепи, усеянным острыми, железными шипами. В ножнах на поясе висел, тяжелый булатный меч. Поверх одежды надета железная кольчуга до колен, с нагрудными, металлическими пластинами, прикрытая легким, кожаным плащом дружинника. На маленькой, в сравнении с богатырским телом голове, сидел высокий, конический шлем c полумаской и бармицей сзади.

            Левое плече оттягивал, висевший на кожанных ремнях – большой, кованный щит миндалевидный формы, а в голенище бахил, заткнут широкий, засапожный нож. В походном подсумке лежали  рукавицы из толстой свиной кожи, огниво с кремнем и краюха соленого хлеба.

          Уже в самих предгорьях, Добрыню неожиданно настиг холодный проливной дождь, плотной стеной хлынувший из набухших туч. От налетевшего ветра, как бешенные заколыхались деревья. Дубы, ели и сосны яростно гнулись и вздрагивали кронами,  стараясь стряхнуть с себя, как можно больше мерзкой влаги. Во всю дурь загремел гром.

         Тяжелой походкой, утопая по щиколотку в грязной воде, под проливным дождем и  ослепительно сверкавшими молниями, богатырь поднимался выше и выше.  

         Меланхолично взбираясь вверх, он  незаметно оказался выше пояса пышно- зеленевших, раскинутых по склонам лесов. Вместо красавцев дубов и кедров, единственными его спутниками, оставались только одинокие, уродливые карлики.           

         Их стволы были изогнуты вместе с кронами в покорном поклоне стихии. Такую форму лиственницам, придавали губительные, горные ветры, беспрестанно дувшие с горных ущелий.  Корни деревьев были обнажены, верхушки засохли, сами стволы почти  мертвы. Казалось жизни в них – всего- ничего. Деревца стояли в одиночку, чудом  удерживаясь на  голых  камнях. Они  напоминали  изувеченных  воинов,  одиноко уцелевших после схватки с драконом. Но даже в  таком,  почти  омертвелом состоянии, смельчаки продолжали бороться за существование. Созерцая их волю к жизни, у Добрыни невольно зародилось огромное уважение к чахлой, карликовой поросли.

          Ливень тем временем зарядил с двойной силой. Казалось, где- то наверху прорвало озеро. Мутные потоки бешено устремились на свободу.  Будто кто- то незримый, умышленно преграждал Добрыне путь вперед, настраивая против него природу.

           Наконец богатырь выбрался на сухую, каменистую террасу и прижался к холодной стене. От усталости дрожали колени. Чтобы продвигаться дальше, ему надо было немного передохнуть или отыскать место для отдыха, где сухо и тепло.

           Перелезая через очередной скалистый уступ, Добрыня случайно заметил небольшую расщелину. Она была прикрыта ветками кустов. Богатырь быстро залез в пещерное углубление. Оно располагалась на каменном гребне. Селевые потоки обходя стороной, не заливали пещеру водой. Уставший и мокрый, он упал на сухой пол. Расщелина была не широкой, но сухой, со всех сторон окружена камнями и ветками. Сверху нависал широкий, базальтовый козырек. Лучшего пристанища от непогоды было не найти.

           Проснулся Добрыня утром, когда совершенно рассвело. Выглянув из укрытия и осмотревшись, он едко ругнулся. На той высоте, куда он взобрался, почти ничего не росло. Лишь зеленый мох и лишайники покрывали голые камни. Не было ни деревьев, ни кустов, не заметно было даже зеленой травы. За то далеко впереди открывался великолепный вид снежных вершин.

          Скалистые горы предстали Добрыне во всем великолепии. Далекие, ледовые пики блестели в солнечном свете, словно алмаз. Изломанными контурами зубчатых  вершин, они исчертили край синего неба.

          При свете ярких лучей, огромного, красно- белого солнца, озарявшего снежные пики, окрашивавшего их в фантастические цвета, – открывалась ослепительная панорама, втиснутая  между плывущими облаками. Гранитные участки скал, сменялись гребнями древних ледников, прорезанных глубокими трещинами.

          Добрыня стоявший на голой, каменной террасе, вдохновенно засмотрелся на могучих великанов. Какая красота! Здесь природа оставалась по- прежнему дикой и величавой. От бескрайних просторов  захватывало дух!  Купавшееся, в лазурном небе солнце, ярко играло на бескрайнем, серебристом ковре. Блеск миллиардов  кристалликов слепил глаза.

          Созерцая величавые горы, богатырь остро чувствовал свое ничтожество, рядом с грозными великанами. Они стояли могучие и несгибаемые, сверкая голыми, базальтовыми вершинами. Скалистые утесы, нагромождения камнепадов, отвесные стены ущелий, неровные зубья хребтов и угрюмых отрогов, навевали страх и восхищение. Они не знали человека и созерцали мир еще до зарождения жизни. Неподвижно замершие, каменные гиганты видели,  как  отступали  океаны и угрюмо погружались в пучину материки.

          Ледниковые скалы отражали солнечный свет с такой силой, что становилось  больно глазам.  В их блеске, голубое небо приобретало темно-   синий цвет.  Ветер проносился над гребнем хребта и мчался ледяным потоком вниз по склону.

          Добрыня, поднимавшийся выше и выше, промерз до мозга костей. Его одежда, при такой температуре, совершенно не спасала от обжигающего, ледяного ветра. Он чувствовал, как руки немеют. Богатырь смахивал с усов кусочки льда, застывшие от дыхания,  уже не чувствуя своих пальцев.

         Среди заслонявших горизонт вершин, особенно выделялась одна. Она сверкала изумрудным блеском,  словно кем- то нарочно вытесанных, правильных граней. Скала, настолько ярко отражала своим зеркальным блеском солнечный свет, что ослепленный Добрыня резко зажмурил глаза. 

         Когда «зайчики» перед глазами разбежались, богатырь, прищурившись начал рассматривать скалу. Издалека она здорово напоминала перевёрнутый вверх днищем и переливавшийся полированной,  хрустальной поверхностью – огромный, граненый стакан. Тут Добрыню, осенило: «Вот где должен обитать зеленый змий».

         Он даже зажмурился от внезапно пришедшей в голову мысли. Но казавшаяся такой близкой граненая вершина, будто не приближалась, хоть Добрыня двигался в её сторону уже пол дня.

          Чтобы добраться до хрустальной скалы, нужно было преодолеть большую, горную лощину. Цепляясь за каменные уступы,  Добрыня начал спускаться вниз.  

            К вечеру небо затянуло облаками. Не стало больше видно ни голых, ни покрытых снегом горных пиков, рисовавшихся на фоне ясного неба. Там, где были горы, теперь клубился туман, настолько плотный, что ничего не было видно. Будто художник замазал белой краской неудавшийся пейзаж. Туман надвигался с необычной быстротой, на глазах пожирая всё видимое вокруг. “Не хватало затеряться в этом молоке!.. – подумал богатырь. Мышцы,  спина  болели,  как  после  кулачного  боя. 

           По ущелью начал разливаться густой сумрак, окутывая мир грязно-   седой дымкой. Дохнуло  сыростью.

           Внезапно темный  свод неба  разорвался. Молния,  разгребая мрак ночи, осветила грозные контуры скал. По новой зарядил ливень. Удары грома потрясали горы.  Во время одной из вспышек, Добрыня на секунду увидел, сидящего на каменном уступе, гигантского, крылатого дракона.  По спине прокатилась волна холодного пота.  В следующую вспышку, на огромном камне уже никого не было.

           Наверное показалось! – переведя дух, глубоко вздохнул он.

           На утро туман рассеялся. Богатырь тронулся в путь. Едва завернув за каменистый угол скалы, Добрыня невольно вздрогнув, остолбенел.

           Прямо перед ним, на широком гранитном уступе, наполовину прикрыв белесой пленкой, огромные, немигающие глаза и выгнув длинную, мускулистую  шею, неподвижно сидел темно-  зеленый ящер.

           Плоская морда на клинообразной голове, была усеяна рядом острых клыков. Из пасти поминутно высовывался раздвоенный язык. Темную спину, как черепицы, равномерно покрывали ороговевшие чешуйки. Спина заканчивалась длинным, мощным хвостом с треугольным, лопатообразным утолщением на конце. Вдоль позвоночника тянулся гребень из костяных наростов. За спиной виднелись огромные, сложенные крылья, похожие на крылья летучей мыши, с грубо- провисшей, полетной перепонкой. Своими мощными, куриными лапами, он вцепился в скалу.  На камне остались длинные, глубокие  борозды, от бритвенно-  острых когтей.

         Едва увидав дракона, Добрыня сразу понял, что волхв не обманывал. Перед ним сидел совсем не веселенький, болтливый мужиченка по прозвищу Горыныч, а огромный, страшный Змей.

         Не успел Добрыня перевести дух, как ящер, расправив огромные, перепончатые крылья, ринулся на него со скалы.  Богатырь едва успел выставить вперед щит. Огромной силы удар, отбросил его на несколько саженей назад. Добрыня пропахал спиной по гравию. В воздухе резко почувствовался крепкий запах спиртовых выхлопов.

         Дракон между тем, взмахивая огромными крыльями, набирал высоту, поднимаясь по спирали выше и выше над горами. Наконец, когда осталась еле различимая, черная точка, сложил  гигантские перепонки и камнем рухнул вниз.

         Пикируя на богатыря, зверь резко погасил скорость расправив крылья. Воздух задрожал. Добрыню обдало  плотной струей ветра. Ящер выставив вперед когти, целился схватить  человека, но получив булавой по морде, резко отпрянул назад, дико замахав  в воздухе перепонками.

          По- новой взмыв над богатырем, он обдал его струей горячего газа, выдохнув с пасти отрыжку пламени с облаком перегара. Чешуйки вздыбились. Змей увеличился в размерах. Ловя потоки восходящего воздуха, он плавно описал широкий полукруг и вновь ринувшись на Добрыню.

           Спрятавшийся за огромный камень богатырь, сумел с размаху нанести ящеру удар мечем по шее. Змей испустил громоподобный, трубный рев, который прокатился над ущельем, сотрясая воздух и многократно отражаясь от скал. Взмывавший ввысь зверь был взбешен.

           Он не мог приземлиться на землю. Ящер взлетал ныряя в воздух со скал. Полетная мембрана крыльев, была приспособлена для планирования. Он не мог, подобно птице взлетать с ровного места, одними взмахами крыльев, поднимая свое грузное тело. 

           Кувыркнувшись в воздухе, дракон описал круг над огромной, каменной чашей. Планируя по широкой спирали, вновь налетел на богатыря.

           На этот раз удача отвернулась от Добрыни. Он хотел перебежать с прежнего своего укрытия к другому камню. Тут крылатый ящер настиг его. Чудовищная глотка, конвульсивно сжалась. Драконьи лёгкие извергли струю спиртового газа. Воспламеняясь в воздухе, газ превратился в прожорливое пламя. Выпустив длинную струю огня, дракон вновь взмыл в небо. Огненные струи этиловой эмульсии, образовали в воздухе, непрерывно менявшийся, световой узор.

           Но Добрыня этого не замечал. Он катался по камням, обожженный  пламенем. Шлем свалился с головы. Раскаленный щит, он отбросил в сторону. Вновь почувствовав сзади шум крыльев, богатырь вскочил на ноги, стремглав бросившись к спасительным камням. Но сделав несколько шагов он почувствовал, как цепкие, когти обхватив спину, подняли его над землей.  Потеряв точку опору, богатырь беспомощно повис в лапах дракона. 

          Земля с каждой секундой удалялась. Огромные камни и деревья превращались в игрушки. При виде остроконечных скал, проносящихся под  ним, перехватило дыхание. Зверь, схватив когтистыми лапами жертву, круто взмыл вверх, зависнув только над граненой скалой.

           Волосы Добрыни были опалены, обуглившаяся кожа на сапогах и рукавицах скукожилась. Кольчуга местами порвалась. Из всего оружия, в руках оставался только меч и в голенище бахил торчал широкий нож.

           Смотря широко распахнутыми глазами, с головокружительной высоты вниз, его душа ушла в пятки.

            Дракон, изогнув в полете гибкую шею, повернул  морду к богатырю. Изловчившись, Добрыня сумел воткнуть меч змею прямо в раскрытую пасть. 

            Громоподобный рык дракона сотряс воздух. Он разжал лапы. Но богатырь,  нечеловеческим усилием, успел схватиться руками за толстую складку на шее  ящера. Последний, сложив крылья, камнем понесся вниз. Перед глазами богатыря стремительно замелькали небо, скалы, облака, ледяные вершины, каменные уступы, небо, снова скалы. Он уже считал – это конец, но всё равно, из последних сил, сжимал руками мясистую шкуру змея.

            Перед самой землей, дракон плавно распахнул крылья и выровнял полет, полетев низко над камнями. Обессилев в схватке с богатырем ему тяжело было нести двойную ношу. 

           Когда до земли оставалось пару саженей, Добрыня расцепил руки и мягко шлепнулся на кучу мелкого гравия, пропахав вниз по щебню.

           Невдалеке от него, грузно приземлился сам дракон. Крылатый ящер неуклюже уселся на  лапы, часто замахав крыльями. Чтобы сохранить равновесие, он во всю длину вытянул гибкую шею.

           Не теряя времени, Богатырь выставил вперед  меч и быстро бросился к зверю. Но даже на земле, обессиленный, и казавшийся неповоротливым дракон, показал колоссальную ловкость. Он плотно прижав крылья к туловищу, начал обороняться когтями и своим огненным дыханием.

           Подскочив к змею, Добрыня замахнулся мечем, но дракон ударом крыльев отбил замах. Теперь уже он перешел в нападение. Быстро подскочив к богатырю саженными, грузными прыжками, начал наносить мордой, лапами и крыльями, удары чудовищной силы.

           Когда дракон рвал богатыря когтями, оставляя глубокие, рваные раны, из Добрыни все стороны брызгала кровь. Удары лап и крыльев были исполинской силы. После каждого такого удара, Добрыня отлетал на несколько саженей назад.  Всё тело было в кровоподтеках, синяках и ушибах. Но в пылу схватки Богатырь не чувствовал боли.

             И все же на земле, он оказался проворней грузного, тяжеловесного змея. Последний звериный удар отбросил его  за  камни. Открыв глаза и встряхнув головой, Добрыня увидел, что рядом валяется его смятый, ставший теперь непригодным богатырский шлем. Быстро зачерпнув в него песка, богатырь изловчившись, резко сыпанул пыль в глаза ящеру.

             Дракон пронзительно зашипел. Замотав из стороны в сторону головой, он яростно забил крыльями. Добрыня вскочил змею на спину и широкими, размашистыми ударами меча, начал рубить того по загривку. Во все стороны полетели брызги тягуче- зеленой жидкости.

             Почти  перерубив толстую шею дракона, Добрыня отпрыгнул в сторону. Тело ящера обмякло и конвульсивно забилось в агонии. Голова бессильно рухнула на землю. Из перерубленного горла, фонтаном брызнула зеленая кровь. Гигантским, мускулистым хвостом, дракон начал судорожно размахивать в разные стороны, разбивая в крошку камни. Зеленая шкура быстро поблекла и начала покрываться пятнами. Подыхавший, ослепший дракон, как с кузнечного горнила, выпустил в сторону богатыря, последнюю струю раскаленного газа. Конус синего пламени, с ревом прошелся рядом с вовремя отпрыгнувшим Добрыней, не задев его. Но пламя зацепило меч. Крепкая, булатная сталь раскалилась и с шипением начала плавиться. Обжегший руку богатырь, резко отбросил раскаленную железяку.

         Наконец, конвульсивно дрожавшее в смертельной агонии тело дракона, затихло. Только тут богатырь почувствовал сильную боль в теле.  Перед глазами все сразу закружилось. Потеряв сознание, он рухнул на камни.

          Горы, постепенно понижаясь, убегали вдаль, теряясь в синеватой дымке. Богатыря  встретила, продуваемая ветрами, промозглая сырость. Солнце, и казалось само небо, прятались за  скалами.  Малейший звук, зародившийся  в  тишине  ущелья, сразу  усиливался, эхом  отражаясь   от   ворчливых   скал. Со всех сторон, куда ни кинь взгляд, рисовался скучный пейзаж. Высокие каменные стены,  словно гигантские занавеси, были исписаны скупым рисунком мхов и лишайников. Редко, где виднелись карликовые кустарники или колыхались прутья багульника.

          До верхней зоны скальных уступов поднимались только лиственницы. Это была единственная  порода  деревьев, способная  отвоевывать для себя  новые места на высоких отрогах. Но какими жалкими выглядели деревья, вклинившиеся в расщелины мертвых скал. Какой ценою они платили за жизнь?! Лиственницы напоминали потерявшихся в жизни людей, доведя их до края существования,  была просто выживанием. 

          Добрыня смутно помнил обратный путь. Как пришел в себя? Как поднялся и начал спускаться обратной дорогой? Он шатался, как в бреду. Кольчуга висела лохмотьями. Сапоги обгорели и воняли паленой кожей. Перчатки он выбросил, как и всю остальную, ратную амуницию, оставив при себе только нож. Все тело было в кровоподтеках, синяках и ушибах. Волосы, брови и усы опалены.

         Повергнув зеленого змия, Добрыня не чувствовал радости от победы. На душе лежала огромная усталость и безразличие.

         Случайно взглянув вперед, он обомлел. Из углубления, прикрытого переплетенными корнями, высунулась лобастая  морда медведя. Зверь злобно метнул глазами,  рявкнул  и исчез в берлоге.  Холодный  пот  пронизал  богатыря. 

        Победив дракона не хватало быть задушенным косолапым! – на Добрыню вдруг обрушилась вся серьезность  положения.        

        Медведь снова показал разъяренную морду. Густая, темно- бурая шерсть  мягко переливалась на ветру. Короткую шею, с лобастой мордой, перехватывал белый галстук. Когти  зверя сильно отросли и загнулись внутрь. Взглянув на богатыря, медведь коротко рявкнул.

        Добрыня застыл в неподвижной позе, стараясь не смотреть зверю в глаза. 

       Медленно повернувшись, косолапой походкой, медведь заковылял вниз. Увидев потрепанный облик, но боевой настрой богатыря,  полные решимости, зверски- горящие глаза, он видимо решил не связываться с человеком. Поискать более доступную добычу.

           Забаву Путятишну Добрыня не нашел, хоть облазил вдоль и поперек, не только драконьи, но даже змеиные норы в горах. Да и на кой она нужна Горынычу? – безразлично размышлял богатырь.

           Местность под  вечер начала меняться. Скалы сперва понизились, переходя в плоские холмы, затем совершенно исчезли. Скудная растительность, покрывавшая Сорочинские горы, сменилась пышной зеленью. Начались кусты. Через несколько верст потянулись заросли гигантских папоротников. Растения смыкались над головой,  становилось сыро  и душно.

            Вскоре засветлела нежная, белизна берез, особенно яркая, на фоне темно- зеленой хвои корявых сосен. Еще ниже потянулись щербатые камни в пятнах серого мха. Среди них проглядывали красно- коричневые переплетения узловатых корней. Туманилась желтизна осин и янтарными каплями набухала морошка. По берегам болот, яркой дымкой, зеленели заросли можжевельника и рассыпанным бисером краснела клюква. Все чаще стали попадаться небольшие озера, заросшие камышом и осокой,  из которых шумными стаями выскакивали птицы. Над раздольем зеленого моря, как стражи, возвышались могучие фигуры пышных дубов. Местами попадались целые заросли молодого дубняка. Здесь с лихвой хватало простора и солнца. Было, где развернуться могучим корням, стволам и ветвям.

             А Добрыня, не ведая, куда ему дальше направляться ? – только начинал свой  путь.

                                

                                                  ***

 

             Когда Андрей проснулся, Ширшов с Соболем еще лежали на полу автобуса и с унылым видом курили. Темно-синее небо бледнело. На восточном, голубом горизонте заметно занималась узкая полоска рассветной зари. На светлеющем небосклоне начала тускнеть луна. Прокуренные легкие заполняла влажная, утренняя прохлада. Доверчиво и спокойно лежала хвойная лесотундра вокруг бокса. Колыхался  на легком ветерке гибкий багульник. Как в прежние времена,  мирно ползли по небу редкие облака. Задумчиво шевелились мохнатые ели, изредка роняя на толстое, хвойное покрывало маленькие, сухие шишки. Весело звенело щебетание порхавших, где-то по лесу птиц.  Кедр и ольха ярко зеленели в лучах восходящего солнца. Они были особенно яркими на фоне набухавших на горизонте туч. Сосны с пихтами источали дразнящие ароматы - какие может ощущать только безмятежный человек.

           Созерцая через раскрытые ворота гаража мирный, спокойный пейзаж, Лапе начало казаться, что ничего страшного на самом деле не было. Произошедшие события показались просто страшным сном на фоне мирного затишья летнего утра.

 

                                                 ***

 

            Лапа  почесался и с кряхтением начал подниматься, чтобы попить воды и сходить отлить за угол. Закурив окурок, он вышел из бокса. Тут же услышал предостерегающее рычание.

           Пес ощетинился и зарычал, приподняв мелко дрожавшую верхнюю губу и обнажив ряд огромных, белых клыков. Жесткая шерсть на загривке встала дыбом. Зубы скалил ротвейлер, лежавший около ворот гаража. Однако собака не двигалась. Задрав кверху морду и агрессивно навострив уши, зверь безотрывно, исподлобья смотрел на Андрея. Новиков осторожно, вдоль стенки гаража, двинулся за угол, не отрывая взгляда от собаки.

          С севера небо быстро затягивало облаками. Как-то незаметно зарядил моросящий дождик. В воздухе повисла влажная эмульсия утреннего тумана. Где-то вдалеке стучал молотом сваебойный агрегат, отдаваясь в трепетной душе нервными подергиваниями. Ветер доносил запах свежих опилок со стройки, но во рту  чувствовался привкус железа от оседавшей на губах влаги или от спекшейся крови. Андрюха мелко поёжился. Больше всего он боялся услышать шум двигателей. Может, братва сегодня не приедет? Мужики рассказывали, что на прошлой неделе отморозки не появлялись целых два дня.

           На берёзах за боксом только начинали распускаться маленькие листья. Нарвав липких листков, Лапа  осторожно возвратился в гараж. Приложил несколько штук к начинавшему подсыхать шраму на голове и облепил ими исцарапанную грудь. Осмотрев  бок, Лапа обнаружил большой, чёрный синяк, который сильно болел.

           Юрка с Соболем тоже вышли из автобуса и закурили. Благо, окурков в гараже хватало. Спички были у каждого.

         До обеда мужики просидели, изредка перекидываясь пустыми словами . Немного ободряло, что их трое, а не один. Что делать, и как дальше развернутся события — никто не знал.

 

 

 

 

                                              ***

 

         По приезде домой после кодирования, Андрей несказанно обрадовал домашних. За его самоотверженный поступок, родители даже разрешили проживать у себя. Недопонимание началось уже на следующий день.

         Пьющим человеком легко манипулировать. В период просветления после пьянок бухарика преследует гнетущее чувство вины. Родители, привыкшие к поведению вечно виноватого Андрюхи, слабовольного и безгласного с похмелья, — неожиданно, получили нудного и до отупения сварливого педанта...

         Андрюха не заметил, как стал раздражительным, занудным, капризным, как баба. 

         На следующий день после его приезда мать пошла в городскую баню.  Вечером по возвращении начала хвастаться, что её бесплатно пропустили в мойку. Из рассказа следовало:  спросив у кассирши билет, билетерша  отвлеклась в разговоре с другой сотрудницей. После чего протянула матери выбитый в кассе чек, забыла спросить деньги. Чем та и воспользовалась.

         — И чем ты бахвалишься? Не понимаю, — занудно наехал на неё Андрей. — В городе осталась единственная общественная баня, остальные все сплошь коммерческие. Муниципалитет почти не содержит её.  Вот если каждый так будет поступать, а? Баню вообще закроют! — сварливо развел он руками.

         В конце концов, он заставил мать, на ночь глядя, поехать обратно в эту баню, находившуюся на другом конце города и заплатить деньги. Да еще ригрозил её тем, что позвонит в администрацию муниципальных, бытовых учреждений или ей на работу и сообщит об этой выходке.

          Чувство вины и угнетенности, которые необходимо загладить,  определяло его поведение до кодирования. Андрей привык к тому, что его домашние: бабка, родители, — морально  как хотели на него давили. Он всегда безропотно и понуро опустив голову, выслушивал их понукания или выполнял любые прихоти. После пьянки им можно было крутить, как захочешь. Чем сильнее на него нажимали, тем сильнее возникало желание пойти напиться до свинячего состояния, чтобы не выслушивать нудные придирки родственников. Единственное, что Лапа себе позволял, это несмело оправдываться.

         На фоне зависимого от алкоголя Андрея, его домочадцы постоянно жаловались и плакались знакомым, друзьям и соседям, какие они разнесчастные, как мучаются с пропойцей. Тем самым опускали Новикова в глазах окружения ниже и ниже... Принижая его в глазах общества, они повышали собственная значимость, становясь героями борьбы с...

          Теперь мало того, что они лишились статуса великомучеников, так еще и психологически были в совершенной растерянности, не сумев сразу приспособиться к несвойственным  им взаимоотношениям.

         Лапа лежал на диване и щелкая семечки, смотрел по телевизору передачу В мире животных. Дроздов комментировал поведение обезьян, живущих в природе:

         Перед диким самцом шимпанзе поставили в траве большое зеркало. Примат, увидев свое отражение, агрессивно начал наступать на кривлявшуюся в зеркале обезьяну. Но поведение шимпанзе в зеркале для него показалось странным и непонятным. В то время, как он, агрессивно
оскалив зубы, наступал на свое отражение, обезьяна из зеркала поступала точно также…  И наоборот, когда он отпрыгивал от наступающего на него самца, точно также отпрыгивало и отражение. По идее, смотря на его трусливые телодвижения, оно  должно было в ярости набрасываться на отступавшего противника.

         Неординарное поведение, неправильного примата раздражало, злило и пугало. Побесившись перед зеркалом полчаса, не выяснив, как реагировать на неизвестную, глупую обезьяну в отражении, примат в конце концов сошел с ума.

         Щелкнул замок двери. Пришедшая с работы мать раздраженно забежала в Андрюхину  комнату.

         — Ты посмотри на себя! — стервозно ухмыльнулась она прямо с порога. - Разжирел, как кабан! Жрешь, как свинья!

         Лапа, спокойно щелкавший семечки, недоуменно уставился на неё.

         После кодирования он стал налегать, в основном, на мучные изделия и сладкое. За пару месяцев едва не в два раза прибавил в весе. Обжорство успокаивало и даже каким-то образом компенсировало недостаток алкоголя.

          —  Я догадываюсь, почему  ты не выпиваешь. — Мамаша язвительно покачала головой. - Ты какие-то наркотики принимаешь? — сделала она вывод, злобно усмехнувшись.

          Новиков едва не поперхнулся семечками, даже растерянно привстал с дивана.  

           — Всё равно, как был жалкий пропойца, так ты им и остался! Не забывай это. — Она брезгливо скривила физиономию. - Сейчас хоть не синячишь, а пропитые мозги давно повернуты в обратную сторону…

          Она с деловито подошла и отключила телевизор. 

           — Хоть пьянствуй - хоть нет, в глазах нормальных людей ты останешься пьянчужкой! — Своими запоями ты уже заработал репутацию конченного… — Она кисло махнула рукой, выходя из комнаты.

         Через неделю Лапа с отцом поехали по делам. Автобус был почти пустой, только напротив них сидели два пьяненьких кавказца. На остановке они вышли. Один случайно выронил бумажник. Отец заметивший кошелек, стал выразительно, одними только глазами, показывать Андрею на лежащую на полу находку.

          Лапа не спеша поднял лопатник, пересчитал деньги, среди которых находились несколько сотенных, долларовых купюр. Он очень удивил отца, когда отнес найденный бумажник водителю автобуса. Водила, совсем еще молодой парень, даже офигел, когда Новиков заставил его написать расписку в том, что тот сдаст его в бухгалтерию автопарка, чтобы хачики могли обратиться за находкой.

          После этого случая отец перестал с Андрюхой разговаривать.

          На следующий день у бати был выходной и он купил себе две бутылочки пива, предварительно поставив их в холодильник до вечера. Вечером мать срочно вызвала ментовский наряд. Отца, обнаружившего стоящие за унитазом пустые пивные бутылки и с кулаками набросившегося за это на Андрея, забрали на сутки.

          Мать, вызвала ментов для того, чтобы они остепенили Андрюху, который фамильярно заявил отцу в глаза:

         — В моем доме больше пьянок не будет! 

         В этот же вечер она сама выгнала  сына из дома. Пришлось Андрею снова поселиться у бабки.

          Со всеми друзьями Лапа сразу порвал. Друганы начали  постепенно избегать его, решать до этого общие дела  без него, перестали звонить, заходить в гости. Потом вообще стали называть дурачком- отмороженным. Бабы перестали Андрюху интересовать, вызывая крайнюю раздражительность. Секса практически не хотелось. Проявилось стремление к одиночеству и затворничеству. Сигареты Лапа начал смолить одну за другой, по три пачки в день.

         Иногда, первое время он все-таки посещал вечеринки, тусовки и тому подобное. Андрей заметил, что его начинают избегать подруги, стараясь отвязаться под любыми предлогами, как от прокаженного. Причем, в первую очередь, незамужние, молодые девки.

         Первоначально Лапа,  никак не мог понять их логику. Он сам  себя считал первым женихом на деревне: ...не пьющий, почти с высшим образованием. С респектабельной,  высокооплачиваемой работой, серьезный молодой человек. Ну? Какого спрашивается, этим сучкам нужно еще? —  Андрюха мысленно пожимал плечами. 

             

                                                    ***

 

           Закончив два курса института, Новиков устроился в окружную контору канцелярским служащим. До кодирования он полтора года там уже проработал. Возвратившись после колдовской сессии и выйдя на работу, сразу удивил сослуживцев.

            Кодирование конкретно перекосило его мозги:  Андрей сам не заметил, как стал брюзгливым, сварливым, неуживчивым; высокомерным, с завышенной самооценкой начал повышать на других сотрудников голос.

         Не раз встречая занудных людей, которые вызывали у него самое противное и отталкивающее чувство, Новиков не заметил, как сам превратился в правильного и педантичного, человека в футляре, —  как последняя зануда.

         В его сознании слишком крепко сидело убеждение, которое он сам в себе не замечал: если я отказался от самого ценного в жизни, по своей воле стал монахом- затворником,  значит, общество должно целовать меня в ж...

         В контору зашли цыганки, торгующие тряпками. Вместе с собравшимися  женщинами, примерявшими тряпки, закрылись в одном из кабинетов.  Андрей вломился в кабинет, когда бабы переодевались. С бешеными криками выгнав из конторы торговок, наорал на сотрудниц:  

        — Развели базар в учреждении ! — с надменным высокомерием заявил он женщинам.

         Потом напечатал на принтере большими буквами объявление: ТОРГОВЛЯ С РУК СТРОГО ЗАПРЕЩЕНА! — приклеил прокламацию на входной двери конторы.

         Новиков начал часто соваться в другие кабинеты, в чужие бумаги, старался командовать, руководить и поучать остальных сотрудников.

         В конце дня, Лапа дымил в курилке и случайно подслушал разговор двух сотрудниц, стоявших в конце коридора:

         — Вот у меня пятилетняя дочь, она так же ведет себя дома, когда мы отмечаем праздники. Если выпиваем с гостями за столом, дочка старается на публике показать себя главой в доме. Насупит брови и ходит, хозяйственно покрикивает на нас. Короче, строит из себя серьёзную задаваку. А мы потакаем  её показной деловитости.

         Е-моё! Да она же полностью тебя стерву копирует, — мимолетно ухмыльнулся  Лапа .

        — Мужа один раз прямо-таки достала!— продолжала она. — Так он… — Сотрудница  прыснула со смеха. Сквозь хихиканье уже дополнила, — налил в её кружку вина и перца насыпал, вот мы ухахатывались потом! — добавила она, громко заливаясь.

         Да уж! — подумал Андрей, представив их праздничную пьянку.  

         Самым убедительным способом воспитанием детей, является наглядный образ поведения родителей. Праздничное застолье, на котором развязность взрослых, как раз и служит первой причиной  последующего пристрастия подростка к пьянству

         День за окном постепенно сменялся вечерними сумерками. В кабинетах повключали неоновый свет.  Лампа дневного освещения в коридоре, не желавшая загораться, только зудно трещала, нервозно мерцая тусклым, фиолетовым свечением. Звенящее жужжание воспаляло мозги, пробудив в памяти  забытые воспоминания.

          Приобщение к алкоголю начинается в теплом, семейном кругу, на праздничных застольях, с подражания взрослым. Родители и родственники сами подают детям пример первой рюмки. 

         Слушая эту дуру, Лапа невольно вспоминал свое беззаботное детство:  

         За праздничный стол с пьянками его никогда не сажали, но именно этим  раздирало самое любопытство. Что же там происходит? Подглядывая из-за двери детской комнаты, он видел и запоминал, как взрослые пьют. За столом становилось шумно и весело: родители, дяденьки, тетеньки - пели, танцевали, рассказывали не всегда понятные анекдоты, смешные истории, вставляли иногда похабные слова, от которых его стыдливо бросало в краску.

         Постепенно взрослые переставали себя контролировать, на Андрюшу уже никто не обращал внимания. Пацан потихоньку пристраивался в общую компанию и тоже хотел участвовать в веселье. Ведь он такой же член семьи... Маме с папой уже не до него. Если Андрюшка капризничал, ему наливали чуть-чуть — сладенького.

         Когда захмелевшие родители и гости уже ничего не замечали, он сам пробовал оставшиеся в рюмках напитки.  Так хотелось отведать того, что родители с гостями пьют из необычных, прозрачных стаканчиков на тоненькой ножке. Да  еще звонко стукаются рюмками друг с другом. Почему им можно, а мне нельзя? Чем я хуже? Андрюхе очень хотелось приобщиться к загадочному ритуалу. Пригубив из рюмки горькой гадости, он чувствовал себя посвященным в таинства взрослых.

         На следующий день, родители почему-то строго говорили, что употреблять алкоголь- плохо. Тогда Андрюша недоумевал: ведь он только вчера пробовал и не умер? Как же так? Эх!  поскорее бы вырасти, да самому во всем разобраться! — досадно крутилось в детском мозгу.

        Он вспомнил, как однажды невольно услышал из-за двери: Мать плакалась на кухне своей соседке:

        — Ох! И крикливый же он был в пеленках! — закатив кверху глаза, вздыхая, рассказывала она. — Вопил все ночи напролет. Я не высыпалась Муж ходил на работу с красными глазами. Измучались с ним прямо, не знаю как!  Молока у меня своего не было. Отец каждое утро вставал в пять утра и шел занимать очередь в молочную кухню на другом конце города, — сокрушалась Андрюхина мамаша.

           Лапа навострил уши.  Тихонько подойдя к двери, он старался не дышать. Превратился весь в слух.

          — Отец, как-то принес искусственного молока, — продолжала мать. — Я его начала разливать по маленьким бутылочкам, которых постоянно не хватало. Ну и налила в пузырек, в котором  раньше хранилась  настойка валерьянки.

         — Фух! — устало выдохнула она. — Мы тогда с мужем впервые выспались за несколько месяцев. После этого я Андрюшке, каждый раз добавляла пипеткой в молоко несколько капель спиртовых настоек, а иногда просто пару капель водки. После чего он стал спокойным! Ну прямо, как  золотой ангелочек! — с восторженным облегчением закончила она.

         Лапа напрягся. Старался не дышать. Сердце колотилось. Округлив глаза, он тупо уставился в пустоту.        

         На стене неожиданно и отчетливо начали тикать часы. В батареях громко зажурчала вода. Новиков очумело, и как ему показалось предательски громко, сглотнул слюну. 

 

                                                  ***

 

         На следующий день Андрей заглянул в кабинет начальника, только первый день  вышедшего из отпуска.

         — Ну вы посмотрите, где сидите, а? Грязь, мусор в кабинете! — сварливо наехал Новиков на шефа. — А на столе, что творится? — раздраженно перевернул он разбросанные на столе у начальника  бумаги.

         Шеф ничего не сказал, только удивленно поднял на Андрюху глаза. Минут через десять по кабинетам пробежалась секретарша, сообщив сотрудникам, что через десять минут в кабинете шефа всеобщая летучка. В коридоре началась расторопная суета. Когда народ собрался у начальника, шеф заявил:

        — Вот Андрей Иванович меня обвиняет, что в кабинете не убрано, неправильно бумаги на столе лежат, — серьезно сказал он, игриво постукивая пальцами по столу. — Давайте приием решение по замечанию сотрудника, — едко добавил начальник.

         Женщины сидевшие на стульях у стены переглянулись. В глазах смешок. Некоторые мужики опустили глаза. Чтобы не расхохотаться, надули щеки, теребя галстуки. 

          Андрюха считал, что сделал правильное, уместное замечание шефу. Оказалось, его выставили дураком перед всем коллективом.

          В таком примерно духе проходили трудовые будни.  Некоторое время спустя, черной вестью пришло сообщение, что через два месяца в конторе будет сокращение штатов. Как обычно, остальные сотрудники прижали  хвосты. Каждый переживал за самого себя. Не волновался только Лапа. Он считал себя самым ценным и безупречным сотрудником. Гром грянул средь ясного неба!  Андрей оказался единственным сокращенным.

         На  недоуменный вопрос Лапы, шеф развел руками:

         — Ну-у, я что поделаю? Штатное расписание утверждает управление в Москве.

         Тогда Новиков не знал, что представление к сокращению штатов готовится на местах, а Москва только подписывает документ не глядя. Такой сверхценный сотрудник, никому не нужен. Если от правильного, непьющего и занудного педанта нельзя избавиться по статье за нарушение трудовой дисциплины, то вопрос решился другим способом.

         Пару дней Лапа  ходил, как в трауре. Он никак не мог понять, почему сократили именно его? Ведь он не пьющий... — этим всё сказано?! — пожимал он плечами.

        Но долго горевать не было времени, нужно устраиваться на работу. Новиков решил пойти в менты.

         Заканчиваю юридический институт, уж куда- куда, а в мусарню меня с руками- ногами возьмут ! — расчетливо  прикинул он.

 

                                                ***

 

        Солнце косыми лучами ложилось вдоль земли. Снопы ярко- красных стрел, скользнув по придорожным кустам и бордюрам, золотили крыши домов, блестя и пламенея на окнах. Летний вечер, знойный и тихий. Усталые деревья лениво дремали, прикрывшись пыльной листвой.      

         Андрей пришел в кадры горотдела,  неожиданно встретив бывшего  одноклассника. Вернее, с Дурдыевым они учились вместе только до третьего класса, а потом того перевели в спецкласс для умственно отсталых подростков.

         В восьмидесятые годы, Минобразованием Союза, был издан приказ не отчислять из общеобразовательных школ недоразвитых детей из неблагополучных семей. В школах создавали специальные классы для подростков, отстающих в интеллектуальном развитии от сверстников.  Каким- то образом, таких дотягивали за уши до неполного среднего образования. Выдавали аттестаты обычного образца, как у всех выпускников восьмых классов. Уже после этого их выпроваживали в ПТУ или прямиком в колонии для малолетних. 

         Дурдыю, как- то удалось избежать различных колоний, хотя на учете в детской комнате милиции он числился беспрерывно. Потом он отслужил в армии, несколько лет проработал прапорщиком на сверхсрочной в стройбате. После армии за полгода закончил ускоренные курсы  в ментовской школе дураков.

        Теперь бравый участковый, туго затянутый форменной портупеей с кобурой на боку, специально выставленной напоказ, со звездочками младшего лейтенанта, гордо маршировал навстречу Андрею по коридору, громко стуча каблуками. До блеска начищенные ментовские сапоги на коротких, кривых ногах смотрелись, как ботфорты гренадера Полтавской битвы.

        — Во! Здалова! — произнес Дурдыев, когда увидел Андрея. — А ты циго тута?

        Мент вальяжно постучал резиновой дубинкой по голенищу сапога.

         — Да вот, к вам решил податься! — ухмыльнувшись ответил Новиков.

         — А-а, ну давай- давай! Наса слузба воспитывает настаясева цылавека! — Он покровительно потрепал Новикова по щеке, смотря раскосыми глазами снизу вверх.

         Лапа  сдал в кадры документы. Пока проводились различные  проверки, начальник оперативного отдела предложил Новикову пару недель поработать вольнонаемным, до зачисления в штат.

         — И сам посмотришь, что за работа и мы на тебя посмотрим, — произнес он.

         Андрюха согласился. Но немного удивился, когда его приставили помощником, как раз к Дурдыеву. Через месяц, когда подошло время  зачисления в штат, почему- то не оказалось свободных, штатных должностей. Уже на улице начальник  отдела, в который Лапа устраивался, поведал уже без протокола:

          — Ты слишком сентиментален в составлении документов и протоколов... делопроизводителей у нас без того хватает. А бумажки? — Он скривился. — Да кому они нужны… Тут надо с людьми работать, а не документы составлять.

           Возле горотдела, над крыльцом которого большими красными буквами, на ненецком языке было написано, что это милиция, а ниже маленькими буквами начертан русский перевод.  Деловито сновали менты. Смиренные посетители безропотно дожидались на лавочках у входа очереди на прием. Один дядька с мокрой залысиной на голове, через каждые пару минут нервозно доставал из кармана повестку и испуганно её перечитывал. Едко пахло выхлопными газами со стоянки ментовских уазок. Легкий ветерок относил выхлопы дальше по улице и трепыхал плохо приклеенными листками на щите Их разыскивает милиция !     

           Составленные фотороботом, нечеткие физиономии преступников, казалось, издевательски усмехаются с фотографий, всем своим бедам назло, на фоне ясного, солнечного дня.     

         — Дак а что? Я ведь по закону с гражданами работал... — развел руками Андрей.

         — Знаешь, так как ты работаешь с людьми, — издевательски скривился начальник оперотдела , — я  тебе в  евангельские проповедники советую пойти, —  плюнул он в сторону. — Ты как с бичами разговаривал? Сам посмотри со стороны: ...граждане, мужики, ребята... — передразнил он. - Ты хоть раз видел, чтобы мент так обращался к бомжам или уличной шпане, а? На них нужно надавить — оскорбить, нагрубить, унизить! — чтобы тебя боялись, значит, уважали, — продолжил он. - В морду заехать без разговоров, ну? — а не участливо выслушивать их проблемы, как сердобольный пастор...,  —  пожал он плечами.

         — Но мы же в правовом государстве живем! — удивился Андрей — За что в морду? А как права человека? Законы? Ведь в жилую квартиру нельзя без санкции входить или без разрешений хозяина?

         — Ты смотрю начитался теории да конституций всяких. И мелешь чушь. Не в людскую квартиру ты без санкции врываешься, а в бомжатник. Это разные вещи.

         Направляясь домой, Лапа случайно встретил бывших друзей, с полными пакетами пойла:

          — Чё заколдованный! Пойдем забухаем может? —  с едким сарказмом рассмеялись они.

          У Лапы было такое паршивое настроение… — хотелось излить кому- то душу.

          — Ладно! Пошли! Просто так посижу с вами, — согласился он, махнув рукой.

          В те годы только появился джин-тоник. Андрей не знал, что это такое. Он думал, тоник, который именовался коктейль апельсиновый, — обычный прохладительный напиток, тем более он в таких же  полторалитровых пластиковых бутылках, как  лимонад.

          — Слышь! Только нарзана у нас нет с собой! — насмешливо переглянувшись, прикололись друганы.

          Уселись на лавках в городском парке. Парни вытащили из пакетов бухло, колбасу, хлеб и бутылку с джин-тоником.

          Кореша разлили себе по стаканам водку. Андрюха пригубил тоника. После чего стало так хорошо! — будто в душе наступила весна, аж соловьи запели, несмотря на пасмурный день. Друганы базарили о чем-то своем. Лапа облокотился на спинку скамейки, подперев рукой голову. Полуприкрыл глаза. Замечтался.

          На детской площадке звонко шумела ребятня. Из дальнего угла парка доносился лай уличных собак. Андрей погрузился в приятные мысли. На довольном лице читалось блаженство. С колокольни недавно восстановленной, городской церкви, переливной мелодией звонили колокола.

          Уже после половины бутылки горько- сладенького, газированного напитка, до Новикова только доперло, что прохладительный напиток алкогольный.

         Всю ночь Андрей ожидал, что его хватит кондрашка. Но ничего не произошло.

         Если не хватил кондрат от джина, то и пятьдесят грамм водки не повредят? — решил Лапа . — ...где пятьдесят грамм, — там и третий пузырь незаметно покатил ! — очухался он только на третий день запоя.

          После срыва, истосковавшийся по алкоголю организм стал наверстывать упущенное с геометрической прогрессией — день за два. Да  еще с такой жадностью, что за месяц беспробудного запоя Андрей засадил полугодовую норму спиртного. 

           Куда мне дальше идти — какой дорогой направиться… —  чем себя занять? — с  вонючим кодированием я никому не нужен. Если общество пьющее — то я белая ворона…— уныло размышлял Андрей, похмелившись с утра Балтикой - девяткой.

           Опорожнив бутылку пива он успокоился. Вспомнилось пророчество Вени Ерофеева: Не доверяй своему мнению —  пока не похмелишься!.

 

                                                                       ***

 

           Добрыня слабо помнил, как закончились горы. Продвигаясь вперед, будто в полубреду, он начал приходить в себя, когда впереди, до самого горизонта, перед  глазами, раскинулась бесконечная степь. Ландшафт вместо холмов сменился полупустынным  однообразием – полынь да кавыль. Из-под ног испуганно выскакивали резвые ящерки и сверчки. Унылая картина дымилась, теряясь в тускло- серой бесконечности.

           Колыхавшиеся в тумане, высокие травы, казались призраками. Один только взгляд вызывал томительное чувство. Далеко, далеко тянулась степь, исчезая в смутной дымке....

           С холма, на котором стоял Добрыня, хорошо была видна далеко раскинувшаяся равнина. Созерцая степное марево, богатырю на миг показалось, будто в бледно-голубом тумане горизонта, неожиданно возникли сказочные дворцы и далекий, красивый город, окруженный реками и лесами... Он с воодушевлением бросился вперед, но видения начали расплываться, убегая за горизонт и наконец растаяли, поселив в потухшем взгляде только горечь и сожаление...

          Размытый, пробивавшийся сквозь туманную пелену свет, мрачно оставлял в душе гнетущий осадок, беспросветную тоску и горестное томление. Однообразная степь, густо поросла неприхотливыми травами суходолов – ковылем, бурьяном, и беспорядочно раскиданных среди них, позеленевшими от лишаев известняковыми валунами, да редкими солончаковыми прогалинами. 

          Неподалеку, одиноко торчал косо воткнувшийся в землю длинный, плоский камень. Добрыня не спеша к нему подошел. На серо-зеленой, поросшей мхом и лишайником, ровной плите, еле заметно угадывались выбитые, неизвестные письмена.

         Казалось, суровые свидетели далекого прошлого просто уснули. Быть может они были современниками диких и жестоких племен? Слышали звон мечей многочисленных, кровавых орд? Видели боль страданий проживавших здесь народов?

         Как витязь на распутье, Добрыня в глубокой задумчивости склонился над камнем. Только нахально скакавшие вокруг него черные вороны, своим противным карканьем нарушали безмолвную тишину вечности...

          Читать Добрыня почти не умел. Когда-то в отрочестве его пытались учить грамоте, но он только смеялся: 

         –  Я уже добился места в жизни своей силой. А читать и писать? – он расхохотался. – Пусть халдеи чепухой занимаются. Недостойное это занятие для будущего ратника. 

         – Так будешь хоть немного образованным! – наставляли волхвы.

          Добрыня вспомнил, как занудно, нужно было заостренным, железным костылем царапать на берестяной коре или на плоских, деревянных дощечках клинописные знаки.

        – Смотри! –  какая у меня сила! –  он сгибал и разгибал обратно толстый железный гвоздь, – зачем мне нужна ваша грамота? Всему, что необходимо для жизни  я  уже научился! – А  буквы? – скривился Добрыня. Это лишнее баловство. – Писанина не для богатырей! –  усмехался он.

         Из далекого отрочества всплыли полузабытые воспоминания былинных сказаний, заходивших в их слободу странствующих кудесников :     

         – Стоит в далекой степи, на самом пересечении бескрайних путей – вечный камень. С незапамятных, далеких времен на нем – выбита вещая надпись: 

         «Налево пойдешь – коня потеряешь. Направо пойдешь – жизнь потеряешь. Прямо пойдешь – жив будешь, да себя позабудешь!» 

         Добрыня встряхнул головой и напряг память. Или может по другому?

         «Налево коня потеряешь. Направо – голову сложишь.  Прямо пойдешь –  счастье найдешь!»

          Единственное, он хорошо помнил только про коня. 

         «Налево лошадь загубишь. Направо –  честь потеряешь. А если прямиком – бесславно, как пес сдохнешь!»

          Может совсем не так? – задрав к небу глаза, почесал затылок Добрыня.        

         « Направо –  коня. Налево –  погибнешь. Прямо отправишься –  вместе с конём сгинешь!»

        – Хгы! – У меня и коня нет, – кисло ухмыльнулся он. 

        – А  ну их  к лешему! – Пойду куда глаза глядят. – крепко чертыхнулся богатырь.

 

                                                  ***

 

          Стояло прохладное,  желтое и сверкающее утро, запоздалого северного лета. Порывисто шелестела листьями верба, переливаясь набухшими, желтыми сережками. По небу, быстро меняя форму, ползли легкие, пушистые облака с золотистыми краями. Мягкий, ласковый ветерок доносил свежие запахи распускавшейся весны. 

         Часам к одиннадцати, приехала мазда с Кильяновым и обеими Тригелями. Уже с утра они пьяные, но ещё не злые, как вчера. Весело, хоть и тупо шутили, даже налили бомжам по стакану водки. Утреннее солнце весело заиграло на гранях бокала. Новиков с блаженным видом зажмурился. Живительная влага суррогата приятно растеклась по телу. Он с удовольствием затянулся бычком Примы, подняв окурок с пола . 

         Через полчаса прикатила грузовая газель с неизвестным водителем и остановилась за боксом в тени.

         Следом за ней — ...вот чего Лапа  не ожидал! — подкатил ментовский уазик.

         Новиков не знал, как всё происходящее воспринимать, — то ли освобождение, то ли новые неприятности, — и стоял, как столб.

         Из уазика вышел мент в форме капитана. Он дружески поздоровался за руку с Кильяновым и Тригелями.

         Они прошли к грузовой газели и открыли задние двери. Капитан заглянул, быстро пробежал глазами, что-то прикинул в уме. Старший Тригель протянул ему пачку денег. Тот, не пересчитывая взятку, сел в уазку с мигалками наверху и укатил. На Андрюху, который смотрел на все происходящее широко распахнутыми глазами, переминаясь с ноги на ногу, мент не обратил никакого внимания. Новиков остался стоять в полной растерянности.

         Между тем, Кильянов выкинул из Газели прямо на землю, полуметровую нельму, килограмм на шесть.

       — Держите, черти! — прокаркал он, обращаясь к Соболю.

         Машина укатила с базы.

          Андрей, не посвящённый ни во что, сразу начал интересоваться у Юрки, который всё знал:

        — Юрбан, что это было? — Лапа стоял в растерянности .

        — Не обращай внимания,  жри малосол. Вечером снова приедут, в жопу пьяные. Чем для нас кончится, не знаю, — ответил Ширшов, пережёвывая рыбу набитым ртом . — У них все мусора куплены.  Этот приехал с рыбоохраны, получил деньги за хвосты. Уже обмывает в баре взятку. У Лаварского три Ярославца и Костромич, а сейчас на Оби, рыба косяками прет. Им кто-то ловит нельму, муксуна. Они продают и отстёгивают ментам деньги. - Юрик был спокоен,  как мамонт. Будто ему ничего не грозило.

         Андрей подсчитал: если килограмм нельмы стоит двести рублей, то, сколько они заработали? Целая грузовая газель доверху заполнена ящиками с рыбой. А штраф за вылов сиговых пород рыбы в это время - уголовная статья!. Он  больше и больше понимал, в лапы каких отморозков попал. Как из всего выпутаться, Новиков не знал.

          — Хочешь  объясню весь фокус? — с набитым ртом прошамкал Ширшов.

          — Какой фокус? — переспросил Лапа, повернувшись к Юрке .

          — Сейчас начался массовый подъём рыбы с Карского моря в реку. Она плотными косяками прет. Вылов в эти дни не то, что сетями, — закидушками запрещен.

          — Ну про это я знаю, вообще-то, — усмехнулся Новиков. — Сейчас рыбнадзора с ментами на Оби больше, чем самой рыбы.

          — Нахрена? — изумился Соболь.

          — Через неделю откроется рыболовная путина, нельма уже  рассосется по  акватории, а сейчас её хоть сачком для бабочек, хоть сракой хватай, не промахнешься!

          — Ну, а в чем криминал не пойму? — развел руками Соболь. 

          — Если её сейчас, в эти дни, тоннами вылавливать, то на следующий год популяция рыбных запасов станет меньше. Икру метать некому будет! —  развел Ширшов руками. - Если так из года в год, то нельмы с муксуном вообще не останется, — разъяснил он, вытирая жирные руки о свою фуфайку.

            Около ворот, задрав заднюю лапу над трухлявым пеньком, помочился ротвейлер.  Глухо ворча, он начал размашистыми движениями задних лап закидывать землей обмоченный пенек.

             Неторопливо отбежав от деревянного чурбака, зверь гибко прогнулся, натужно потянувшись, ворчливо зевнул, разинув во всю ширину огромную, истекавшую слюной пасть. Почесал задней лапой за ухом.

        Немного помолчав,  Ширшов снова повернулся к мужикам  и продолжил: 

           — В помощь рыбнадзору на неделю активизируют остальные ментовские подразделения и усиливают внутренними войсками с катерами и оружием. Привлекают себе в помощники, так называемые добровольные дружины, — приостановился Юрка. —  Как правило, рыбацкие артели с незапятнанной репутацией или научные экспедиции ихтиологического да гидрологического направления. Добровольным помощникам даже выдают специальные корочки с почти ментовскими полномочиями. Официально закрепляют за ними участок речной акватории, который они должны контролировать. Ну, а те, набив у себя полные трюмы рыбой... — Юрка скривился. — Да что там трюмы! Баржами нахапают, потом делятся выручкой с ментами и рыбнадзором. Они  за неделю срывают тысячи баксов.

         — А ты откуда знаешь такие подробности? — Лапа недоуменно уставился на Ширшова .

         — Да- а! — Юрка зевнул и криво усмехнулся. — Работал я прошлым летом матросом в научной экспедиции. — Он ухмыльнулся. — От Питерского природоохранного института.

         — Там три ихтиолога решили заняться разведением мальков, для воспроизводства  популяции ценных пород. Наловили тоннами рыбы. Несколько ведер выпустили в якобы приспособленное озеро. Рыба сразу передохла в запруде. — Он усмехнулся. —  Они значит, оформляют это дело, как неудавшийся эксперимент и по новой вылавливают.

          Лапа  с Соболем прыснули со смеха.  Юрка тоже сипло засмеялся и вдруг зашелся в приступе мучительного кашля.

         Кашлял он долго, с мокротой, широко раскрывая рот и громко отхаркивая. Мокрота мелкими каплями брызгала в разные стороны.  В конце отхаркнув комок густой, зеленой слизи на землю,  глубоко, с хрипотой вздохнув, он  продолжил:         

          — Какую- то часть молодняка снова  запускают в озеро, будто для икрометания. Хотя сами прекрасно знают, что назавтра рыба повсплывает пузом кверху. Официально процесс оформляется, как научная работа, а не коммерческий улов. Они налоги не платят, не оформляют никаких лицензий на рыболовную деятельность, никто их не контролирует, не устанавливает лимит улова. А большая часть рыбы, сам понимаешь, куда уходит? — саркастически мотая головой, поведал Юрка. - Могут заявить, — он усмехнулся, — научно- исследовательский улов, с целью замера размера особей, на нерестовых заводях .

         Новиков скривился,  щелчком пальцев стрельнул почти добитым бычком в стенку гаража. Окурок глухо стукнувшись о железный лист, рассыпался мелкими искрами, оставив на покрашенной серебрянкой стене черное пятно.  

         — Ай! — отмахнулся Ширшов рукой. - Менты с рыбнадзором прекрасно знают, но лишняя копейка никому  не  мешает. Форму нацепили, а по сути…  В-волки позорные, — ругнулся Юрбан. —  Это как по телеку показывают? —  Он приостановился. — Оборотни в погонах? Так, что ли?

            — В общем менты сами крышуют такие научные исследования. Это их хлеб! — с усмешкой закончил Ширшов.

 

                                                              ***                                                                             

 

              Незаметно степь сменилась редколесьем, а затем густыми лесами. В удрученной рассеянности от пережитых событий последнего времени. В полной неопределенности дальнейшего пути богатырь даже не замечал, что происходит вокруг него и куда он вообще направляется.

             В какой то момент Добрыня остановился и начал приходить в себя. Растерянно озираясь он понял, что забрался в такую глушь и даль, что возвращаться обратно, не имело  смысла. В какой стороне остались Сорочинские горы?  –  он уже не мог определить.

            Чем  дальше шел богатырь, тем сильнее росла уверенность, что он действительно заблудился.  Ясно было только одно: – до людских поселений далеко. Деревья тянулись крупные, высокие, на свободном, ровном расстоянии друг от друга. Добрыня прекрасно  знал, что там где обитают люди, вырубаются в первую очередь самые большие стволы. На земле еще долгое время можно различить следы от волокуши.

           Полная неопределенность  положения,  незнание  местности, подгоняли  его  сильнее  всяких соображений о риске. Долго и безостановочно продвигался Добрыня большими, богатырскими шагами. С возрастающим  беспокойством, он тщательно старался не уклониться от выбранного  направления.

           Упрямо и механически  –  богатырь шагал разбитыми ногами, через холмы и овраги, через высохшие болота, усеянные мохнатыми кочками и населенные тучными полчищами комаров. Иногда, как он ни старался  ориентироваться по солнцу,  было очевидно, что окончательно заплутал. 

           Оставалось одно: идти вперед наудачу! Он передвигался с лихорадочной быстротой, время от времени обмахиваясь обломанной веткой ольхи, чтобы отогнать комаров и возбудить разбитое, быстро слабеющее тело.   

           Утомительно и однообразно сумрачные деревья расступались перед ним, смыкаясь за спиной зеленым, безликим молчанием. Несмотря на огромное желание выбраться из глухого, дикого леса, – Когда острая, болезненная ломота в коленях и спине, начала  замедлять  шаги богатыря, в душу его проник маленький, одинокий страх.

          Он шел без остановки вторые сутки, шаркая опаленными драконьим жаром сапогами, о твердую, нехоженую землю. Накалившаяся под жгучим солнцем кольчуга обжигала спину. Пот заливал измученное лицо. Он непроизвольно слизывал его с растрескавшихся губ. Все тело, от висков до натертых мозолей, мучительно томилось жаждой отдыха и покоя. В конце концов, Добрыня свалился в полнейшем изнеможении. Сил подняться не оставалось.

          Задыхаясь от бессилия, богатырь лежал среди молодой, еловой поросли, отуманенный бешенным стуком сердца и тяжестью напряжения последних дней. Распростершись на мягком, сыром мху, даже не шевелясь, Добрыня чувствовал,  насколько измотан душой и телом. Ныли разбитые мускулы, крупный, горячий пот слепил глаза. Монотонно стучало сердце, вздрагивая и наполняя пространство мощными, глухими толчками. Даже не поднимаясь с земли, он последними усилиями нарубил ножом елового лапника, с проросшего вокруг молодого ельника. Подстелив ветки под себя, богатырь  незаметно вырубился.

          Проснулся Добрыня среди ночи, уже ближе к утру. Где- то неподалеку из леса, протяжно донесся леденящий душу волчий вой. С какой стороны доносился этот звук, Добрыня определить не мог.

          Звездное небо бледнело. На восточном, темно- синем горизонте, еле заметно занималась узкая полоска зари. На голубеющем небосклоне начала тускнеть луна. Легкие заполняла влажная, утренняя прохлада. Доверчиво и спокойно лежала кругом хвойная, лесная глушь. Колыхался  на легком ветерке гибкий багульник. Как в былые времена, мирно ползли по небу редкие облака. Задумчиво шевелились мохнатые ели, изредка роняя на толстое, хвойное покрывало, маленькие, сухие шишки. Весело звенело щебетание порхавших на опушке птиц. Дубы, осины, ольха ярко зеленели в лучах восходящего солнца. Сосны, пихта и кедры источали дразнящие ароматы – какие может ощущать только безмятежный путник. 

           Созерцая этот мирный, спокойный пейзаж, богатырю начало казаться, что ничего страшного на самом деле не было. Произошедшие с ним события, показались просто страшным сном, на фоне безмятежного затишья летнего утра.

         Добрыня поежился и поднялся. Заметно прихрамывая на левую ногу, он медленно побрел на запад.

         Спустившись с поросшего хвоей косогора, богатырь забрел в обмелевшее, на половину высохшее болото, густо заросшее кустами вереска и ольхи.  

         Дальнейший путь плотнее и плотнее преграждали густые заросли, шипатый кустарник, коряги да валежник. Кусты, растопырив цепкие пальцы, вставали на пути. Добрыня с трудом продирался сквозь заросли, но за ними вставали новые, другие, третьи... Казалось, совершенно не будет конца этой непролазной бесконечности...

         Богатырь увязал по колено в грязи, противно чавкавшей под бахилами, спотыкался о торчащие коряги, застревал в вымокшем, гнилом валежнике. Ветки хлестали и  царапали лицо. Он натыкался на них глазами. Богатырь раздраженно отмахивался от веток, продираясь  сквозь жесткую чащебу.

         Наконец ольховые ветви вдруг разом расступились. Перед глазами открылась сухая, открытая поляна, со всех сторон окруженная густыми зарослями болотника. Посреди поляны, у потухшего костра, спокойно сидел человек.

         От неожиданно открывшейся картины, богатырь зажмурил глаза, быстро встряхнув головой, – не померещилось - ли с усталости?

        Человек сидел к  Добрыне спиной. Богатырь не видел его лица. На мужике была надета серая, длиннополая рубаха, сшитая из грубой мешковины. На голове топорщились полуседые, щетинистые волосы. Широченной спиной он сильно сутулился, будто там был горб. Могучие руки, лежавшие на коленях, были изуродованы крупными, неровными шрамами.

       Мужик сидел на выделанном из звериных шкур, охотничьем плаще, подобрав ноги под себя. По его напряженно- сгорбленной осанке сразу можно было понять, что свой спиной, сидящий словно чувствует любое движение, малейший шорох вокруг него. Это напоминало звериную реакцию старого, лесного охотника, выработанную долгими годами выслеживания диких зверей в засаде. Будто постоянно, каждую секунду следопыт ожидал чужого нападения сзади.

       Широченная хребтина, не меньше косой сажени в плечах, скорее напоминала горбатую, звериную холку, нежели спину человека. Казалось, голова срослась с загривком, как у собаки, шеи совсем не было видно.

          «Ха! – ну а как еще  должен держать себя охотник, находящийся один в диком лесу ?» – усмехнулся Добрыня своим глупым подозрениям.

          Решив не заходить к мужику со спины, богатырь обогнул полукруг по поляне, и подошел со стороны уже почти потухшего костра.

         Одиноко сидящий охотник казалось дремал. Добрыня стараясь не напугать его своим неожиданным появлением, уселся на мокрую, от утренней росы траву, напротив дремавшего.

         «Как же его разбудить?» – думал Добрыня. Он был настолько рад, первому  встречному за много дней человеку, что боялся внезапным появлением его испугать.

        – Ну? – и чего ты, как серый волк кругами ходишь, а? – неожиданно спросил спящий. – Присаживайся к костру и рассказывай. С какой напасти тебя в эти дебри занесло? – спокойно промолвил мужик, даже не меняя позы, только наполовину приоткрыв свои широко посаженные глаза.

         Добрыня вздрогнул от неожиданности, когда услышал хриплый и тягучий голос этого человека.

        – Я тебя еще за версту отсюда услышал, когда ты по болоту шлепал, а потом, как дикий кабан ломился сквозь кустарник, – продолжал мужик.    

         Его тяжелый взгляд, из-под нависавших над глазницами, густо сросшихся на переносице бровей, был недоверчивым и выжидательным.

         Добрыня из учтивости старался не смотреть ему в лицо. Поэтому не заметил, как собеседник не только изучает его недобрым взглядом, но еще подозрительно принюхивается к нежданному гостю, жадно втягивая, широко раздутыми ноздрями воздух.  

         Добрыня  невольно подумал: «Как такое возможно? – услышать одиноко бредущего по лесу путника, аж за целую версту? – Охотник просто образно выражается?»  – сделал он мимолетный вывод .

       – Добрыней, сыном Никитичем меня именуют, – устало представился богатырь. –  Охотились мы с княжьей дружиной в здешних лесах. Да я незаметно отбился от остальных. Вот и заблудился! – развел он руками. Теперь уже два дня плутаю по бескрайним дебрям. Хорошо тебя встретил, добрый человек! 

         О своей битве с Горынычем он решил промолчать. «Мало ли, что подумает мужик? Чего доброго, примет меня за блаженного?» – рассудительно размышлял Добрыня.

         Охотник не стал приставать с расспросами. Он только уныло усмехнулся,  задумчиво начав разглядывать свои огромные, шершавые ладони.

        – А меня зовут Лик....! –  не договорив, он надрывно закашлялся.

        – Лука?! – переспросил  Добрыня.

        – Ну можешь называть и Лукой, а вообще полное имя Ликан, – задумчиво поведал охотник.

        – Ну Ликан, так Ликан, – не задумываясь согласился Добрыня.

         Побывав в различных странах, он каких только имен не наслышался.

        – Сам я тоже не местный, –  пригласили сюда поработать, – поведал он. – С детства истребляю волков. Любителей до чужой поживы! – злобно добавил Лука. – Кровожадные хищники, последнее время, буквально застращали местных крестьян. И мне, как профессиональному охотнику- волкодаву, платят за каждого убитого зверя.

         Он свирепо сверкнул глазами.

          – Этой весной, в окрестных селениях, начал часто пропадать рогатый скот. У одного крестьянина исчезли пара овец, у другого четыре козы, у третьего каждую ночь пропадает по ягненку. Пастухи не раз видали, как днем из леса, выбегает здоровенный волк, – схватит скотину, – стиснет горло зубами,  – и в лес. Сколько ни кричи, ни тюкай – он  ухом не ведет. Совсем озверел! –  глухо выругался он, озлоблено плюнув в костер. Сколько ни травили собаками... –  Да-а!!! Собаки еще те шавки! – он криво усмехнулся. – Подожмут хвосты, и робко трутся у ног охотников. Каждое лето хожу  давить волков, уже руку набил. Работа мне нравится, – он самодовольно надул щеки, с профессиональным достоинством вздернув голову.     

          Добрыня молча слушал.

         – Вот прошлой ночью наткнулся на волчью нору, –  продолжал Лука. Волчицу,  с-суку серую, одними руками придушил, а весь её выводок, – из пяти слепых шенков,  по одному топил в реке! – вот они скулили! – он садистски, самодовольно улыбнулся, обнажив ряд белых зубов.

         Дальше разговор не клеился. Каждый задумавшись о своем, молча смотрел на еле тлевший костер. Недолго посидев в молчании,  Добрыня с Лукой поняв друг друга без слов начали собираться в путь. Решено было  направиться в далекие селения.

          Первое время шли молча, среди непроходимых лесов целый день. За все время пути богатырь ни разу не заметил ни одной, даже еле заметной, людской тропы. Лука вместо того, чтобы передвигаться по открытой местности, все время петлял и старался залезть в самые густые заросли или непроходимые кустарники.

         Странный он какой- то? – мысленно пожимал плечами Добрыня, безотрывно держась за охотником. Нет, чтобы искать прямую дорогу, ведет меня какими то волчьими тропами?. Но несмотря на свое недовольство, он неотступно следовал за проводником. 

         По дороге,  Добрыня случайно наткнулся на гнездо глухаря, запрятанное в густой, высокой траве. Из- под  ног, с шумным писком, начали разбегаться в разные стороны, еще покрытые желтым пухом, но уже довольно упитанные птенцы. Поймав ближайшего, толстого глухаренка одними только руками, Добрыня не задумываясь свернул ему шею. Обернув тушку пучком сорванной, травы засунул себе в походный подсумок.

         Богатырь уже двое суток ничего не ел. Он остро чувствовал, как сводит  пустой желудок.

        Вечером поджарю на костре ! – решил Добрыня  спешно догоняя Ликана. Все равно охотиться нет времени, да и не чем. Кроме ножа, нет никакого оружия.

         Скоротечно  промелькнуло недоумение: Как это бывалый охотник Лука, добывает себе дичь, совершенно не имея никакого оружия, да еще говорит, что голыми руками расправляется с волками? – мысленно удивлялся он.

         «И чего у меня в голове только сомнения?  –  тут же осадил себя Добрыня. У человека такая благородная профессия – истреблять серых, лесных разбойников, а я весь в подозрениях...»

         Но замыкаться на скоротечных вопросах он не стал. Нужно было быстрее двигаться вперед. Быстро шагавший своими несоразмерно длинными ногами, но какой- то приземистой, рысьей походкой Ликан, маячил уже далеко впереди. Голубое небо  начинало темнеть.

         Когда огромный, солнечный диск, стал медленно заходить за линию горизонта, а небо затягивать серыми облаками, решили остановиться на ночлег посреди большой, лесной поляны.

         На фоне вечернего неба, холодной, темнеющей вязью, монотонно надвигались сумерки. Внизу становилось тише и тревожнее. Деревья уже не писались, как днем, отчетливыми, стройными очертаниями. Они просто расплывались в темно- серой мгле, черной массой своих стволов, окутанных нависающей громадой хвои. Густая, непроглядная тьма наполнялась неясными шорохами и унылыми вздохами огромного, засыпающего леса. Ночь наступала  неторопливо и равнодушно. Лесная чаща погружалась в глухой, смолистый мрак и сонную дрему. Только в небе, затянутом пористыми облаками, тускло просачивалось размытое пятно лунного свечения.

         Насобирав целую гору хвороста, Добрыня с Лукой разожгли посреди поляны костер.

         Сухие ветки быстро разгорелись, неторопливо потрескивая твердыми, древесными сучками.

        Ни слова не говоря, Ликан улегся недалеко от костра, непривычно поджав под себя ноги в коленях, по- собачьи вытянув локти вперед, он опустил на них подбородок, как  дворовые псы кладут морду на свои лапы.  Немигающим взглядом Лука уставился на огонь. 

         Сидя около костра, Добрыня искренне радовался веселому треску пламени и беглому колыханию огненных лепестков. Бессознательный ночной страх, порожденный мрачным безмолвием, отодвинулся за угрюмые стволы елей и замер. Отблески света, отбрасываемые пламенем, то ярко вспыхивали – отгоняя темную пустоту ночи, то сужались и бледнели. Казалось, темная масса пространства вновь набрасывалась на богатыря, стремясь его поглотить. Черная, лесная мгла толпилась вокруг освещенной светом поляны, вздыхала вершинами, прыгала по земле уродливыми тенями – красного, трепыхавшего огня.  Костер потрескивал и шипел, то затухая, то мгновенно  воспламеняя  сыроватую, смолистую  хвою. На ближайших стволах, игриво плясали оранжевые отблески, гасли и загорались вновь. Все вокруг –  мохнатое и немое, разом убегало и отодвигалось.

          Добрыня, как завороженный смотрел на веселые лепестки огня, поддавшись их чарующей, гипнотической магии. Невольно нахлынули воспоминания отроческой юности.

          «Сегодня, самая короткая, летняя ночь. Ближайшие несколько ночей, будет полнолуние», – сосчитал он в уме.                 

          Он вспомнил праздник веселого божества Купалы – в дни летнего солнцестояния. Как ошалело, с отроками из слободы, прыгали через костры, подпоясавшись травой и соломой, с песнями водили вокруг них хороводы. Весь день связывали, перетягивали, а ночью сжигали соломенные чучела злых духов. Дивчины плели венки из цветов и пускали их по течению реки. Как с горящими факелами и дикими воплями бегали по лесу. Словно полоумные, искали ночами цветущий папоротник, и пугая друг друга жутким завыванием, внезапно выскакивали из темноты.

         А рано по утру, на рассвете, после купальской ночи, заворожено наблюдали, как резвое, веселое солнце купается и играет, отражаясь  яркими лучами, на спокойной, водной глади. 

         Еще с древних времен, люди приписывали полнолунию мистическую, загадочную силу. Молодой Добрыня всегда скептически относился к суеверию стариков, даже посмеивался на ними.

         Откуда- то, из темной лесной глуши, уныло донесся протяжный, волчий вой, с противоположной стороны ему вторил другой, и через минуту пространство наполнилось леденящими кровь звуками. 

         Тягучие завывания, струящиеся из десятка волчьих глоток, заставили содрогнуться и невольно поежиться. По спине побежали мурашки. Добрыня подбросил в огонь большую охапку дров. Лука же наоборот, спокойно приподняв голову и прислушавшись, казалось, весело вдохновился .

        – Как воют! – а!? – волчары ! – обратился он к Добрыне, мотнув головой в сторону леса. – Ну не долго им осталось! Последние дни бесятся,    собаки дикие! 

          Добрыня обратил внимание на то, что некоторые, едва заметные черты в поведении Луки:  поворот головы, взгляд, поза, осанка, голос, мимика, – стали напоминать  волчьи повадки.

        Да ну что за наваждение! – крепко зажмурил глаза богатырь.   –  Наслушаешься волчьего воя, и начинает мерещиться, черт его знает чего!  – мысленно обругал он себя.

         Лука же наоборот, будто воспрянул духом. В его оживленном поведении, совершенно не было страха. 

        Ну в принципе, если он бывалый охотник на волков, то чего ему бояться?   – успокоил себя богатырь. 

         Свет далёкого, ночного светила, едва пробивался сквозь тучную облачность и густое сплетение сосновых крон. Казалось, он не рассеивал, а наоборот  уплотнял подступающую ночную тьму, бросая на усыпанную хвоей поляну, бледные, неясные блики, которые вместе с отблесками костра, порождали причудливую игру воображения.

          Тут Добрыня вспомнил про цыпленка глухаря в походном подсумке. Усердно ощипывая и раздирая кровяную тушку, он собирался поджарить её на костре, и совершенно не глядел на Луку. Потому не заметил изменений происходивших с его попутчиком.     

         Жадно смотря на свежее, кровавое мясо, глаза  Ликана начали наливаться кровью и становились безумными. Импульсивное и необъяснимое беспокойство охватило охотника. Широкие ноздри жадно раздулись и сделались квадратными. По всему было видно, как болезненное восприятие запаха свежей крови вывело его из самоконтроля.

          Он молниеносно вскочил на ноги и в агрессивной ярости бросился на Добрыню.

         От неожиданного шума богатырь резко поднял голову. Но поразила и заставила его вздрогнуть не атака Ликана. Еще не добежав до Добрыни каких- то пару саженей, коленные суставы охотника, громким хрустом сами собой вывернулись. Он упал на четвереньки.

         Из-за разорванных, черных облаков, неожиданно и резво вышла насыщенно-полная луна, отчетливо залив поляну, ярким холодным, светом.

         Упавший на колени Лука, задрожал всеми телом, будто его знобило. Свалившись на траву, он сразу свернулся в комок. Его легкий озноб быстро перешел в лихорадку. Лицо побледнело, как полотно. Глаза глубоко запали. Он хрипло и тяжело задышал.

          Видимо лунный свет оказывал на Ликана магическое воздействие. Ошарашенный  Добрыня неуверенно двинулся к нему:

          – Что с тобой? – он недоуменно развел руками. – Может помочь?

          Богатырь невольно заглянул охотнику в глаза и сразу обратил внимание на то, как глубоко запали у того зрачки. Лука быстро отвел блуждающий взгляд, не в силах смотреть человеку в глаза.

          Вдруг его тело начало деформироваться. Из пасти потекла слюна. Руки Луки стали удлиняться.  Лицевые мускулы напряглись в звериной гримасе.  Кожа лица расплывалась прямо на глазах. Физиономия заметно начала вытягиваться вперед, превращаясь в собачью морду.  Уши заострялись и начали быстро покрываться шерстью. Широкий лоб быстро сужался. В зверином оскале выпятилась нижняя челюсть. Грудная клетка стала раздаваться в объеме.

           С заметной скоростью, из верхней челюсти стали расти два острых клыка. Ступни и ладони превращались в звериные лапы, с отраставшими прямо на глазах, огромными когтями.  Кожа лица окрасилась в черно-  серый цвет. Все тело: включая лицо, ладони и стопы, начали покрываться густой, грубой шерстью. Вместо членораздельной речи, Добрыня услышал гортанное бормотание. Голос из басовитого хрипа, переходил в звериное рычание. Рубаха из мешковины, начала расползаться по швам, лапти лопнули. Наружу вылазили огромные, звериные лапы с грубыми когтями.

          Растерявшийся на время Добрыня обратил внимание, что Ликан не отбрасывает тень от луны. Его круглые, желтые глаза засветились огнем хищника! – это были глаза оборотня...

          Широко раскрыв пасть, зверь тяжело задышал. С острых клыков капала вязкая слюна. Стеклянные глаза были направлены в одну точку.

          Вовремя сообразивший, в чем дело богатырь, медленно потянулся рукой к голенищу за ножом, но еще менявший облик Ликан, оказался намного проворнее. 

          Неожиданно извернувшись, он одним мощным ударом звериной лапы, резко  выбил нож из рук богатыря. Тесак отлетел в сторону.

           Без особых усилий, одним боковым движением громадной, уродливой головы волк боднул Добрыню в грудь. Богатырь отлетел на несколько саженей в сторону и впечатался спиной в одиноко стоявшую на краю поляны осину. Сразу рухнул на землю. Стукнувшись о ствол дерева, у богатыря на  мгновение перехватило дыхание. Он не сумел сразу подняться.

           Добрыня даже не успел, осознать всей опасности случившегося. Когда он скривившись от тугой боли в пояснице, начал медленно подниматься на ноги, оборотень уже стоял прямо напротив него, всего в паре саженей.

         Над ним громоздился гигантских размеров волк. Покрытый длинной, спутанной, висевшей клоками шерстью. Высота оборотня, был не менее аршина в холке. Коленный сгиб его задних лап был вывернут в обратную сторону.  Крепко упираясь ими в землю, он казался громаднее простого волка.

          Долговязое, сгорбленное туловище заканчивалось длинной, лохматой шеей. Вытянутая морда, заметно покрытая грубыми шрамами казалась страшнее волчьей. Оборотень издал дикий рык.

          Плотно уперевшийся спиной в одинокую осину Добрыня не особенно испугался. Сказались годы ратных битв. Ему не раз приходилось смотреть в глаза  смерти в бою.

         Сказалось также еще то, что как княжий гридень, он не раз участвовал в облавах на волков. Во время охоты, на полном скаку, смело бросался на волка с коня, и одними только руками душил. Схватив одной пятерней зверя за нижнюю челюсть, успевал свободной рукой туго скрутить лапы хищника лыковой бичевой. Добрыня слыл одним из лучших ловчих волчатников в княжеском окружении.

         Но сейчас было по-другому. Прижатой в дереву, теперь он сам был жертвой охотника. Оборотень, отличался от обычного волка огромными размерами и сверх естественной силой, превосходящей человеческую в несколько раз. Добрыня успел почувствовать её на себе.

          Глаза зверя хищно горели, ноздри жадно раздувались, улавливая окружающие запахи. Он ощетинился и оскалил зубы. Глаза свирепые, жёлтые, светились в темноте латунным огнем.

         Оборотень совершенно уверенный в неуязвимости и превосходстве над слабым, обессиленным человеком, не собирался сразу его убивать. Своим неторопливым поведением он явно это демонстрировал. Зверю  хотелось медленно насладиться трепетом Добрыни перед своей кончиной. Растянуть  удовольствие, терзая и медленно разрывая жертву, упиваться мучительной смертью богатыря.

             Безотрывно смотря исподлобья, на раненого, изможденного Добрыню, волк демонстративно задрал заднюю лапу над трухлявым пеньком поломанного дерева. Глухо ворча,  он начал размашистыми движениями задних лап закидывать землей обмоченный пенек.

         Неторопливо отбежав от вырытой лапами канавы, гибко, по-собачьи прогнулся. Натяжно потянувшись, ворчливо зевнул, разинув во всю ширину огромную, истекавщую слюной пасть. Почесал задней лапой за ухом. Не отрывая пристального, звериного взгляда с богатыря, начал медленно, осторожной, крадущейся походкой закручивать вокруг него.

         Лес словно замер, прислушиваясь к тревожной тишине. Громадные сосны безразлично смотрели с высоты на кровавое представление. Полная луна, насыщенно поливала холодным светом, тревожно застывшую картину. Засыпающий костёр вяло потрескивал, разбрасывая быстро тускнеющих, огненных мотыльков. Над головой неподвижно застыло ночное, темное небо, с россыпью колючих звезд. В замершей тишине, противостояния человека и оборотня, как прощальный реквием, отчетливо раздался одинокий стрекот ночной цикады.

         Настороженно- агрессивные взгляды жертвы и охотника, безотрывно упирались один в другого. Лишь на секунду, Добрыня ответнулся, мельком бросив взгляд в ту сторону, куда отлетел выбитый из его рук нож, как оборотень, перестал двигаться кругами, и прижимистой, решительной поступью двинулся на него.

         Шерсть грозно топорщилась, глаза и клыки, в жажде вонзиться в тело  жертвы, яростно блестели в темноте. Почувствовав колебания человека,  он  пружинисто присел и с атакующей, звериной ловкостью прыгнул на богатыря.

         Сбив Добрыню с ног, он навис над ним, как громадная скала. Страшная, разодранная морда, с оскаленной пастью, находилась всего в полуметре от широко распахнутых глаз Добрыни. Богатырь  чувствовал учащенное, зловонное дыхание у  лица. Он не сомневался, это конец!  Волк уперев когтистые, тяжелые лапы Добрыне в грудь зарычал, приподняв мелко задрожавшую верхнюю губу и обнажив ряд огромных, белых клыков. Жесткая шерсть на загривке встала дыбом.

         Богатырь попытался схватить зверя за глотку, как он не один раз делал во время волчьих облав, но оборотень молниеносно схватил Добрыню за руку, чуть выше кисти. Волчара целился вцепиться в горло, но богатырь успел закрыть шею рукой. Зверь ухватился зубами за локоть.

         Добрыню пронзила ужасную боль. Руку, словно тисками, сжали огромные челюсти. От перекуса спасла напрочь разорванная кольчуга, отдельные лохмотья, которой прикрывали, только грудь и правую руку богатыря. 

         В яростном поединке, человек и зверь упали на землю и покатились. В какой-  то момент, они оказались на краю поляны, у поваленного дерева. Добрыня краем глаза, заметил воткнувшийся в древесину нож. Он в яростном рывке попытался свободной рукой до него дотянуться, но тщетно. Вместо ножа, в кулаке оказались тонкие ветки какого-то вырванного с корнем кустарника. Добрыня крепко зажав ветки в руке, начал яростно хлестать ими оборотня по морде.

             Совершенно неожиданно для богатыря, зверь ослабил смертельную хватку и разжал пасть. Быстро вырвавшись из слабеющих объятий человека, волк отвернулся от него полубоком и истошно завизжал. Громко заскулив, он начал по-  собачьи тереть морду передней лапой.

         Добрыня резким движением поднялся. Еще ничего не сообразив, быстро выдернул из древесного ствола нож, начав наносить по загривку зверя размашистые, тяжелые удары. Но это оказалось тщетно, зверь казалось не замечал слабых уколов широкого тесака. Его раны затягивались на глазах.

            Из рассказов волхвов Добрыня помнил. Так просто убить оборотня невозможно. Для этого требуется  особый, серебряный нож или обсидиановый наконечник.

             Богатырь в раздумье приостановился. Но где его взять? –  на секунду растерялся он.

             Добрыня недоуменно посмотрел на свои руки. В левом кулаке он все еще крепко сжимал целый пучок тонких прутьев, с облепленными на стеблях сочными, ярко-красными ягодами. Несколько ягод были раздавлены в зажатом кулаке богатыря.

         Добрыня сразу узнал эти ягоды. Перед глазами невольно встала картина его раннего детства:

        Маленький Добрыня собирает с бабушкой в лесу землянику. Вдруг замечает на краю полянки кустик с него ростом. На нем растут яркие, красные ягоды, похожие на красную смородину. Прутьевидные ветки куста с серой корой, покрыты мелкими, бурыми пятнышками. Душистые, розовые цветы, по запаху напоминают сирень. Добрыня вдыхает аромат, у него начинает кружиться  голова. Мальчик держится за ветки  куста и ладошки начинают чесаться. На детских ручках выступают красные волдыри.

         Сочные, красные ягодки росли не гроздьями, а были приклеены к веткам, будто красные жучки облепили стебель куста. Они так и манили ребенка – сорви и съешь меня! Но бабушка заметила, что неразумное дитя заинтересовалось ягодами, быстро схватила его за руку, оттаскивает ревущего, упирающего Добрыню подальше от куста.

           –  Нельзя Добрынюшка есть эти ягоды! – Это растение– оборотень! – говорит она и  напутственно добавляет: – имя ему Волчья ягода!

         Не послушался Добрыня предостережений старушки. Все- таки сорвал и попробовал  на вкус несколько аппетитных ягод.

         По возвращении из леса, у Добрыни начались колики в животе, волдыри на руках лопнули и появились красные язвы. Несколько дней он провалялся в горячке с расстройством живота. Добрыня на всю жизнь запомнил это растение. В последствии, встретив в лесу кусты с Волчьей ягодой – с опаской обходил их дальней дорогой. 

         Богатырь очнулся от мимолетного воспоминания. Он сразу бросил взгляд на край поляны и увидел там целые заросли Волчьего кустарника. Не раздумывая богатырь начал беспорядочно срывать ягоды руками. Когда набралась полная жменя, он быстро раздавил их в ладонях. Не теряя времени Добрыня быстро подскочил к волку и обхватив, начавшего было уже приходить в себя оборотня за звериный загривок, запихал ему в пасть целую пригоршню ядовитых ягод. Раздавленные остатки он размазал у зверя по глазам. После чего резво отскочил в сторону.

         Добрыня сам поразился произведенному Волчьим лыком эффекту. Истошно визжа оборотень хаотично заметался из стороны в сторону. Как бешенная сука, натужно завыл и заскулил. Начал дико кататься по траве, кувыркаться через голову, брызжа во все стороны слюнями и разбрасывая по поляне жидкий, собачий помет. Упав на мох, он забился в судорожных конвульсиях. Зрачки его желтых глаз расширились и ярко- красно воспалились.

           С отвращением взирая на бешенство демона, Добрыня решил быстрее с ним покончить. Крепким захватом своих богатырских рук, он обхватил оборотня за широкую шею и со всех сил сдавил её. От неимоверного усилия и натуги у него напряглись и затрещали  мышцы. На лбу вздулись вены.

            Наконец богатырь почувствовал, как звериные позвонки под его мертвой хваткой, отчетливо хрустнули. По длинному, серому телу волка прокатилась волна дрожи.  Оборотень издал длинный, предсмертный вой. Вырвавшись в последней, яростной агонии из смертельных объятий богатыря, он отпрыгнул в сторону и сразу грузным камнем рухнул на траву. Из оплеванной желтой пеной пасти, бессильно вывалился набок, синий, распухший язык. 

         Неспешно подойдя к толстой осине, с прямым, ровным стволом, одиноко стоявшей посреди поляны, Добрыня несколькими ударами своего ножа срубил её и остро затесал один конец. Уверенно подступив к дергавшемуся еще зверю, он одним размашистым ударом между лопаток, накрепко пригвоздил осиновым колом оборотня к земле.       

         Тут силы оставили и его самого. В конец ослабевший богатырь рухнул рядом с дохлым волком.

         Добрыня тяжело открыл глаза, когда в деревьях, над головой, вовсю щебетали лесные пичуги. Он  встал, слегка пошатываясь от закружившейся на свежем,  утреннем воздухе головой, встряхнулся и тоскливо огляделся.

            В рассветной, лесной дымке пробивались лучи солнца. Мягкие отсветы меланхолично падали на заросли кустарника и тихо двигались меж деревьев, убегая, по извилистым, узловатым корням в бесконечную, зеленую глубину. Трещали, замирали в тенистом воздухе веселые крики птиц. Долбился дятел, мерно и озабоченно постукивая клювом. Всё тело ломило, а голова  раскалывалась на части.

         Ликан! – Где он?! – На Добрыню нахлынул ужас прошедшей ночи. Опустив глаза, он увидел, что в двух шагах от него лежит совершенно голый Лука. Его спина была насквозь проткнута толстым, осиновым колом.  Кое- где, на  мертвенно-синем, уже плотно покрытом трупными пятнами теле, виднелись клочки оторванной шерсти.

          Не веря глазам, Добрыня протер их, вновь уставившись на дохлого оборотня. 

         Он противного зрелища, закружилась голова. Богатырь, чтобы не упасть, ухватился за торчащий из спины Луки кол.

         Нужно взять эту палку с собой! – подумал он. Если еще столкнусь с оборотнями, хоть будет, чем защищаться ! – Какое- никакое, а всё оружие!

         Резко, одной  рукой, он выдернув из трупа осиновый кол и опираясь на него, как на костыль, Добрыня медленно захромал в сторону восходившего солнца.

 

                                                   ***

 

       Летний, теплый день тихо догорал. Косые лучи закатного солнца, розовато искрились на серебристой стене гаража. Вечерний закат был тих, спокоен, расслаблял и успокаивал.

        Вечером на иномарках подвалила  вся бригада. С ними прикатил серебристый, пятисотый мерседес, которого Андрей раньше не видел у братвы. По тому, как Юрка с Соболем втянули головы в плечи, стараясь не показываться на глаза бандитам, Лапа  понял, что приехал кто-то, кого они сильно боятся. Братва, хоть и была слегка пьяна, но не вели себя, как прежде, панибратски и развязно, в присутствии человека, вылезавшего из мерса.

        Парень, вышедший из машины, был одет с иголочки:  высокого роста, с правильными чертами лица. На носу сидели тёмные очки в золотой оправе. На шее красовалась толстая, золотая цепь, пальцы украшали дорогие печатки. Держался он надменно, как повелитель, по отношению даже к остальным браткам.

        Тем временем Ширшов с Соболем быстро спрятались за ЗИЛком, стоявшим в углу гаража. К ним  сразу присоединился  Андрюха.

             Физиономии Ширшова с Соболем стали необычно бледны, хотя несколько минут назад их морды были красными от водки.  

        — Адвокат приехал, — напряженно сообщил Юра. Трясущимися руками он долго не мог достать из пачки папиросу. Когда наконец выловил беломорину, долго катал её разминая пальцами, но так и не закурил.

        Из его короткого рассказа Андрей узнал, что адвокат или Лёха Топов, действительно член областной коллегии адвокатов. Когда-то он отслужил офицером в Афгане, потом работал на крупном месторождении юридическим визирем одного нефтяного генерала. Через него попала к отморозкам транспортная техника, вездеходы, катера, иномарки. Сам он не входил в группировку, считая братков недостойными для своего общества. Не был  для него авторитетом даже сам Топор. Группировка не без его участия снюхалась с ментами, с рыбоохраной, еще черт знает с кем, в своих незаконных делишках. Также они пользоваласьего  профессиональными услугами адвоката.

           В пьяном состоянии, это был настоящий садист. Сказалось афганское прошлое.

           Юрка сам видел, как Топов со всей силы, как-то впечатал Кильянова ногой в живот. На что последний только загнулся и крякнул, ничего не сказав в ответ.  Адвоката боялись сами отморозки.

           Ширшов замолчал. В напряженной тишине время, как бы замерло. Только было слышно, как хрипло и прерывисто дышит Соболь. Новиков затравленно сглотнул, судорожно дернув кадыком. 

           Пока Юрка  рассказывал, сидя на корточках за машиной, их начали искать.

        — Эй! полудурки! — крикнул Батон. — Давайте, выползайте сюда.  Есть дело.

        Мужики на ватных ногах, забито сутулясь подошли к браткам,  молча выстроившись одну в шеренгу. Поджилки тряслись, ожидая, чего-то нехорошего.

        — На ком испытаем?— вальяжно спросил у Батона адвокат. — Тебе выбирать!     

        Он откуда-то, из-за границы, привёз электрошокер. Не терпелось испытать его в действии.

        — Вот этот самый наглый! —  подсуетился  малой Тригель, показав на Новикова.

        — С него начнём? — Адвокат прищурил глаз. — Останется живой, испытаем на остальных. - Топов брезгливо  посмотрел на бичей, как  на животных. Ему было без разницы, убьёт их шокером или нет.

            Предмет, который достал адвокат, был похож на карманный, обмотанный чёрной изолентой, круглый фонарик без светоотражателя. Андрей не успел его рассмотреть — страшной силы удар передёрнул, потом сковал в судороге тело. В глазах потемнело.  Новикову показалось, кто-то выкручивает плечевые суставы и вытягивает лопатки у него на спине.

        Когда-то Андрюха, еще учась в школе, — классе в пятом, решил проверить, как работает домашняя электрическая розетка. Он взялся руками за два длинных гвоздя, сдуру засунул их в розетку. Тогда он ожидал, что будет вспышка, или заискрит замыкание, но неожиданно почувствовал сильный удар по локтям, будто, кто-то сильно ударил сзади палкой.  

        Он резко обернулся — не стоит кто за спиной? Сейчас он почувствовал, что-то подобное. Только удар был во всём теле, будто дернуло и сковало изнутри.

        Андрей не помнил, как упал на землю. Постепенно судорога прошла. Он услышал довольный голос Тригеля:

        — Работает машинка, отличная штучка, хотя  ствол лучше.

        — За ствол  срок отгребешь, дурилка картонная! А это - средство самообороны. Можно носить при себе, — ответил адвокат. — Да и надоели стволы. У меня и без того их целая коллекция, — кисло скривившись, добавил он, медленно прохаживаясь и брезгливо перешагивая через валявшихся на земле бичей.

           Тригель вежливо замолчал. Опустив голову, он  отошёл в сторону.

           Очнувшись, Андрей тяжело открыл глаза.

           Из едва оперившегося зеленой листвой  леса, с ярко белыми стволами берез, вовсю доносился щебет лесных пичуг. Неподалеку одиноко трепыхала листьями молодая осина. Лапа встал, слегка пошатываясь от закружившейся на свежем, утреннем воздухе головой, встряхнулся и тоскливо огляделся. Боли в суставах хоть и не ощущалась, но всё тело было ватное и будто чужое.

          В стороне неподвижно валялись на земле Юрка с Соболем. Постепенно они начали приходить в себя и зашевелились. Лапа  облегченно вздохнул. Волей случая оказавшись в одной беде, он переживал за этих людей, как за самых близких . 

        Адвокат сел в машину и тронулся к выезду. Отморозки стояли и молчали. Они  сами были в шоке от увеиденного.

           Через некоторое время пьяные головы начали рожать идеи.  Братки стали совещаться, что делать с бичами. Рукоприкладство надоело.  Решили посадить бомжей на ночь в клетку.

        Клетка кубической формы, в высоту, ширину и длину по два с половиной метра, сваренная из железных прутьев, через которые не пролезала даже голова. Ранее её использовали для хранения баллонов с кислородом, но сейчас она стояла  пустая и закрывалась решетчатой дверцей  на навесной замок.

        Бичей повели к клетке, придерживая. После удара шокером они еле держались на  ногах. Закрыв клетку с мужиками на замок, отморозки уехали.

        Весь остаток дня бомжи просидели молча. Ночью пошёл дождь со снегом. Крыши клетка не имела. Холодные осадки привели мужиков в чувство. Они начали шевелиться, кутаясь от холода.

           — Давайте разденемся по пояс и прижмёмся спинами друг к другу, — предложил Юрка Ширшов. — Обложимся фуфайками. Одну раскинем над головой. Так меньше задубеем.

 

                                                ***

 

       Истосковавшийся по водке организм после самораскодирования наверстывал недополученные за полгода литры — лошадиными дозами. Развязавший Лапа, целый месяц не просыхал. Несколько раз он пытался остановиться, но болезненная душа ныла, требуя её опохмелить. Лапа остро чувствовал, что похмельная ломка возросла в несколько крат, в сравнении с тем, как он переносил похмелье до кодирования. Пытаясь завязать и начав отходить из запоя, организм принимался верещать, требуя похмелки. Совершенно неожиданно, на больную голову алкоголика свалилась удача. Новиков, случайно прочитал, на одном из уличных объявлений, что в его город скоро приезжает из Москвы врач - кодировщик. 

           Черт с ним! — решил Лапа. — Закодируюсь еще раз, хоть будут  называть заколдованный отморозок, за то с похмелья подыхать не буду .  

           В лицо хлестало мокрым ветром. Андрюха поднял воротник куртки. Недолго раздумывая он .мелко поежися.  

         С трясущимися руками Лапа заявился к психотерапевту.  В кодировании последний  отказал, мотивируя тем, что перед сеансом необходимо хотя бы неделю воздержания от выпивки.

        — Но что же мне делать? — едва не слезно психанул Андрей. — Я сорвался в запой и не могу остановиться. А в Москву ехать для этого? —  Он развел руками. — Я последние деньги собрал, чтобы закодироваться.

        — Ну ладно! — согласился врач после непродолжительного раздумья. — Вот тебе десять таблеточек. —  Он протянул  Лапе тонкий блистер с маленькими таблетками.  Выпьешь сегодня штуки четыре — две сейчас, а две перед сном — тебе легче будет  отойти от похмелья и заснешь нормально.  Я в вашем городе буду еще пять дней. Вот в пятницу и подойдешь. Остальные таблетки будешь пить по две штуки на ночь.

       Колеса удивительно помогли. Андрей выспался. Всего через пару дней он был в полной норме — будто не было  большого запоя, длившегося целый месяц. 

        Лапа удивился: Какое хорошее лекарство —  похмелья нет и душа не болит. Странно! — подумал он. — Нафига нужно кодирование? Выписывали бы врачи таблетки мужикам — так и бухариков не было  совсем... —  недоумевал он.

           Андрюха не предполагал, что маленькие, безвинные таблеточки — сильные транквилизаторы, по степени воздействия сравнимые едва  не с тяжелыми наркотиками. 

        В пятницу хмурая, туманная погода, с противно моросящим дождем, даже не портила  приподнятого настроения. Новиков посвежевший, в бодром расположении духа пошел к колдуну.

        Процедура гипносеанса, в общем, не отличалась от предыдущего кодирования.  Андрюху только удивил контингент алкоголиков.

        Девяностые годы были объявлены десятилетием коренных народов.  В конце этих самых девяностых, власти наконец обратили внимание на просто-напросто вымирание коренных, северных аборигенов. Ханты и ненцы, занимавшиеся рыболовством или оленеводством, проживали, как правило, в тундровых, национальных поселках.

            Россия, встретившая дикий хаос 90-х, не успела опомниться, как безработица скакнула выше крыши. Если в городах можно было худо- бедно найти, какой- никакой заработок, то в национальных поселках с работой был вообще полнейший отстой. Фактически развалились оленеводческие и рыболовецкие совхозы. Беспредел в стране конкретно коснулся тундрового населения. Они по старинке занимались натуральным промыслом. Только государство теперь не закупало у них не рыбу, не мясо, не пушнину.     

        Этим пробелом сразу не преминули воспользоваться коммерсанты и аферисты всевозможных мастей. Позавозив на стойбища и в национальные поселки, самопальной водки или технического спирта, они фактически спаивали коренное население, как в восемнадцатом веке английские колонизаторы спаивали племена североамериканских индейцев. Вечно пьяных ненцев или хантов просто- напросто дурили, выменивая за огненную воду  меха,  оленье мясо,  рыбу, лодочные моторы, да вообще весь их небогатый скарб.

                Власти поздно спохватившись, забили тревогу. Собственно даже не зная, как бороться с проблемой. Националов целыми стойбищами или поселками сажали на катера и привозили в город, чтобы закодировать у приезжавших из Москвы или Питера кодировщиков. Из бюджета на эти цели выделялись огромные деньги.

                В зале кинотеатра собралось около полусотни северных аборигенов. Большинство одеты в малицы из оленьих шкур, разукрашенные национальным орнаментом.  Женщины, подростки, старики, старухи — все поддатые.  Концертный зал быстро наполнился дымным ароматом стойбища, терпким перегаром технического спирта, крепким запахом псины, застоявшимся душком вяленой рыбы и кисловатой вонью плохо выделанных оленьих шкур.

            Среди  пестрой массы туземцев, мелькает десяток русских алкоголиков с опухшими с перепоя мордами.

            У столика, сбоку от сцены, секретарша кодировщика принимает деньги и выдает квитанции, что за лечение уплачено. Справку о самом кодировании выдают уже после гипносеанса.

            Около её стола, стоит на широко расставленных, крепких ногах здоровый мужик в грубом, плотном свитере с рыжей бородой и огромным мясистым носом. Сопровождающий из администрации национального поселка, привез на лечение пеструю толпу аборигенов. В руках он держит толстую пачку денег. 

            — Федор Езынги! Ты ведь сам меня просил отвести на кодирование? — громовым, сильным басом, он обращается к оленеводу.

           Еле удерживаясь на ногах, к нему пытается подойти пьяный ненец. Ноги не держат. Он хватается грязной рукой за спинку кресла.

           — Уже не хочу…   Нах… надо! — Он еле выговаривает слова заплетающимся языком.

           — Нягма Хороля! — Сопровождающий грозно смотрит на кучку столпившихся националов.

           — А ты мне обещал купить бутылку девятки, — еле держась на ногах, из толпы выходит пацан лет тринадцати. - Вот купишь похмелиться, тогда буду кодироваться.    

          Сопляк в малице, ростом чуть выше метра, но голос уже пропитый, с хрипотой.

          На скулах рыжебородого заиграли желваки.

          — Да куда ему кодироваться? — подняла глаза на сопровождающего, ассистент кодировщика. -  Он же пьяный. Сначала в наркологии откачать нужно. Чтобы хоть неделю не пил.   

       Кодировщик со сцены начал гипнотический сеанс:

        — Ваше тело расслаблено...  Глаза слипаются...  Сознание погружается в легкую дрему...  

       Перед глазами Андрюхи поплыл туман, мысли начали путаться. Смотря на сидящих впереди оленеводов, ему стало мерещиться, что на подиуме вместо кодировщика исполняет жертвенный ритуал какой- то дикарь...     

                                                             

                                                 ***

 

          ...шаман прыгал, — то на левой, то на правой ноге, закатывал глаза, потрясая бубном. Привязанные к  шапке вороньи лапы и крысиные хвосты болтались из стороны в сторону, отбрасывая дикие тени в свете костра. Он  нагибался, то  быстро распрямлял спину, сильно тряс головой, кривлялся, высоко подпрыгивал. Юлой вертелся на одном месте. Длинно- седые космы растрепанных волос, в свете жертвенного костра, развевались, как веер.

        Мехом наружу на плечи накинута медвежья шкура. К шапке привязаны разноцветные ленты, скрывавшие лицо. На кожаных ремешках у пояса позвякивают медные монетки.

        В одной руке шаман держал большой бубен с туго натянутой кожей, по которому стучал высушенной заячьей лапой.

        Время от времени он замирал. Резко повернувшись к костру, бросал в него горсть порошка сушенного мухомора, отчего огонь приобретал синеватый оттенок, рассыпаясь колючими искрами. Густой, вонючий дым стелился по земле, бесследно растворяясь в пространстве...

        — О великие духи ! — завыл он, бешено потрясая руками и брызгая слюной.

        Ритм ударов нарастал. Все быстрее крутился шаман, вторя вою ветра.

        Он присел лицом к костру, раскачиваясь взад вперед и не спуская пристального взора с огня, протянул к нему  костлявые руки, начал что- то мычать. Войдя в транс и продолжая бить в бубен он ошалело вскочил, начав кружиться волчком на одной ноге, 

        Вот песня оборвалась. Шаман замер. Вскинув руки вверх, он как безжизненный рухнул на землю, начав биться в конвульсиях. Выронив бубен, старик впал в беспамятство. С уголка рта, потекла струйка пены...

 

 

 

 

                                               ***

                            

        — и вот теперь! — В трезвом уме и здравой памяти вы просыпаетесь... — донеслось со сцены.

        Андрюха очнулся. Перед ним по-прежнему сидели националы из тундры. На сцене актёрски шаманил  гипнотизер...

        Через месяц  Андрей устроился в муниципальную контору, таким же мелким чиновником, как на предыдущей работе. Он во многом проанализировал свое поведение и связанные  с ним злоключения. Теперь  Новиков решил не дергаться, а спокойно, не обращая внимания ни на что, выполнять порученную работу.

         Коллектив в отделе попался слаженный, дружный. Каждую пятницу после работы устраивались корпоративные вечеринки, с выпивками по любому, малейшему поводу: ...За успех дела!, — За дни рождения!, — За... ???  — Не компанейское Андрюхино поведение было не совсем уместно.

          Закодировать алкоголика просто, но если он возвращается в пьющую среду,  то вновь развяжет. В такой ситуации человек чувствует себя дискомфортно. Чтобы избежать повторения злоключений, начинает избегать коллективных вечеринок. А это ломка стереотипа жизни и обострение трудовых отношений, что может быть болезненно.

          Сидеть с пьяными коллегами за одним столом закодированному человеку тяжело. Привыкнув к легкости общения в состоянии опьянения, он остро испытывает дискомфорт в трезвом состоянии. Его раздражают подвыпившие собеседники, их праздные разговоры.

            Сотрудники, в свою очередь, делают вывод, что бросив пить, он стал скучным занудой.

                Первоначально Андрей присаживался вместе с коллегами, чтобы... — не отрываться от коллектива.

                Насколько противно трезвому находиться в пьяной компании. Чувство юмора у выпивших людей притупляется, шутки становятся плоскими. Каждый базарит о своем, никто никого не слушает.

        Неужели и я такой дурной…, когда пьяный!? — усмехнулся Андрей.

                На недоуменные вопросы коллег:  Почему не пьешь?, Новиков сперва находил отмазки, типа:  Сижу на антибиотиках.   Вечером иду на курсы вождения в автошколе.   Сегодня тренировка в спортзале... — Но такое прокатывало только в начале. Организованные посиделки дружного коллектива носили систематический характер. Организатор - сам шеф, невероятно тщеславный человек, обожавший председательствовать на служебных застольях.   

                Уже через месяц, Лапа  под различными предлогами перестал посещать посиделки, отмазываясь тем, что завален работой.

                Из-за двери кабинета, где обычно проводились коллективные мероприятия, он не раз слышал язвительные реплики сотрудников, судачивших за его спиной: —  он подшился, закодировался:

        — Слушайте анекдот ! — пьяно смеялась одна из сотрудниц: — Забросил пить, курить,  а потом оказалось, он и к бабам  равнодушен — в голубые подался...  — Дружный взрыв смеха...

           — Бог дал каждому  определенный лимит водки на всю жизнь,  он свою норму  за год вылакал... — ...Взрыв хохота...

           — В деревне кузнец пьяного мужика отдуплил в зад. Потом говорит : — Еще раз увижу тебя бухим,  всей деревне расскажу! ... Так и этот у кузнеца кодировался... — Снова пьяный хохот.

           Такое отношение Андрюха переносил довольно болезненно. Он дорожил репутацией и уважением окружающих, тем более,  столько сил было приложено, чтобы о кодировании никто не знал.

           А  тут получается наоборот — пока он пил, никто алкашом не считал, а стоило бросить выпивать, —   стали считать подшитым алкоголиком. Собственно, на новой работе Новиков стал белой вороной в коллективе.

                На работе, начальники, часто используют слабое место подчиненного. В данном случае, алкоголизм, еще проще. Сотрудника, выходящего на работу частенько с похмелья, вечно безмолвного, можно использовать, как мальчика для битья... 

           Можно меньше платить, переводить стрелки. Сотрудник, чувствуя свою, моральную вину, безропотно соглашается с любым самодурством руководства.

           Когда человек бросает выпивать, он сталкивается с недовольством начальства относительно отказа пьянствовать.

       — Послушай, дорогой! — однажды заявил выпивший шеф. — Если не уважаешь традиции коллектива, что ты делаешь в коллективе? — удивленно развел он руками.

       Сидевший рядом, заместитель начальника, посмотрел на Андрюху таким взглядом, который говорил без слов:  ...Шеф в кои века великодушно выпить с тобой соизволил, а ты фраер, морду воротишь!

       Новый начальник был очень самолюбивый человек. Чем  пользовались  любимчики из сотрудников. Андрюхе самому стало  совестно и противно смотреть на беззастенчивую лесть коллег в первую их служебную посиделку.

       Своим заместителем шеф назначил двадцатитрехлетнего, склизкого еврейчика по фамилии Хакилбаров. Новиков, посмотрев, как тот льстит по пьянке: шеф  - гений или отлично выглядит. Хвалит босса при каждом удобном случае, заискивая с оттенком подобострастия, лебезит, прогибается, как только это возможно, заискивающе улыбается... Тьфу!...

       Стоит начальнику выйти на работу в новом костюме, как на следующий день, зам обязательно приходит в контору в пиджаке такого же фасона, даже галстук аналогичной расцветки. Когда шеф приходит на службу в джинсах, то...  Даже манера разговора и поведения у зама стала очень напоминать начальника.

                У шефа была привычка приглашать к себе в кабинет сотрудников без объяснений.  Прежде, чем начать разговор, он пару минут критически смотрел на собеседника из-под  очков, приподняв их двумя пальцами. Точно такую привычку некоторое время спустя Андрей стал наблюдать у Хакилбара.

             Может, это просто, психологически неумышленная имитация  кумира? —  думал Новиков.        Ну не свойственно человеку, с таким обезьяньим подражанием, копировать своего благодетеля... — мысленно пожимал он плечами. Словно премьер с президентом.

                Новиков заметил, что шеф - любитель послушать байки или гадости, про других руководителей отделов их управления. У зама на этот случай запасено...

       — Андрей, останешься за старшего, мы - в главк, на комиссию... — предупредил начальник мимоходом.  

                Весь отдел уехал. Вечером, возвращаясь домой с работы, проходя мимо кабака, Лапа увидел в окне ресторана, как Иваныч вместе с остальными сотрудниками, распивают в обнимку,  как лучшие кореша поднимают бокалы за...

         С утра начальник начал придираться:

          — Почему не зарегистрировал исходящую корреспонденцию? Почему не ответил на запросы?  Почему не в срок отослал плановые отчеты? — занудно наехал он на Андрюху.

                — Да я что, ишак за весь отдел батрачить?! — уже не выдержал Новиков, бросив на стол скоросшиватель.

                — Ну, не хочешь работать — вольному воля! — развел шеф руками, недовольно приподняв брови.

                 Елки ! Так  скоро и отсюда вылечу, — уныло прикинул Лапа, стоя у окна и рассматривая пасмурную, мокрую улицу.

             По-осеннему затяжной, мерно моросящий дождь, монотонно барабанил по жестяному подоконнику. С крыши капала холодная, стеклянная вода, брызгами разбиваясь о выщербленный тротуар. Вымокшие прохожие неуклюже, как сайгаки, бежали трусцой, сгорбились под зонтиками. Влажно блестит серым асфальтом проезжая. Мокрый тротуар отражал тусклый оранжевый свет не погашенных уличных фонарей. Всюду, куда ни взгляни, блестит слякоть и грязь, перемешанная с медно- рыжими красками опавшей листвы.  Капли  рисуют круги на лужах. Мокрые вороны на проводах, серые здания, ржавые гаражи. Голые ветки деревьев. На тротуаре рассыпанный мусор с опрокинутой урны. Влажность, оседая на окне, скатывается редкими, крупными каплями, чертя  по стеклу  мокрые дорожки.

           Серое небо, как раз в тон настроению, затянуто до самого горизонта.

                В пятницу вечером весь отдел отмечал возвращение зама из трехдневной командировки, Андрей зашел в общий кабинет.  Молча налив в стакан сухого вина, он быстрым залпом осушил бокал. В повисшей, безмолвной тишине отчетливо было слышно, как одиноко зажужжала в окне поздняя, осенняя муха и монотонно затикали настенные часы.  Глаза отдела, застывшие в немом недоумении, были выпучены на Лапу. Старичок- завхоз, уже клевавший носом в тарелке, оторвал физиономию от стола и потухшим взглядом уставился на... — явление Христа народу.

            После веселого застолья пьяный шеф, с набыченными взглядом, раскоординированной, сутулой походкой, заплетающимися ногами невольно напомнил Андрею горилоподобного лешего из кинохроники Паттерсона о снежном человеке. 

       — Иваныч ! Давай помогу, — подобострастно подсуетился Андрей, подавая шефу пальто, опередив в этой прерогативе заместителя. Он закинул руку начальника себе на плечо и повел его к служебной машине...

            В понедельник, с утра пораньше, шеф срулил в департамент. Только он уехал, к Новикову в кабинет зашел заместитель:

             — Мля! Башка раскалывается, — скривился он, массируя виски. — Его святейшества до вечера не будет. Может подлечимся? — дружелюбно подмигнул он.

             Андрей не возражал. Тем более зам настроен миролюбиво. Без лишнего пафоса.

           — На…  Возьми коньячку. —  Он протянул Новикову пятисотку, быстро доставая её из кожаного бумажника.

           Лапа  расторопно сбегал в ближайший комок.

           Когда зашел в заму, тот разговаривал по телефону. Положив трубку, он начал суетливо рыться в шкафу среди бумаг.

          —  Че? пойдем накатим? — кивнул Новиков стоя в проеме двери с пузырем в рукаве.

          —  Да-да… сейчас, — как бы рассеяно пробормотал тот. - Одну бумажку найду, а то забуду. Ты пока начинай, я подойду, — мимоходом добавил он.

          Лапа, не ожидая никакого подвоха, накатил сто грамм у себя в кабинете, пока ждал зама. Того, что-то долго не было. Лапа даже успел немного поиграть в карты на компьютере. Зашел в интернет, пять минут пошатался по порносайтам, чтобы скоротать время. Через пятнадцать минут позвонил шеф:

          — Андрей Иванович! — резко рявкнул он. – Загляни ко мне.

          Новиков быстро зашел в кабинет начальника и  недоуменно уставился на Иваныча.

           — В общем, так! — раздраженно произнес шеф, хлопнув ладошкой по столу. — Или  пишешь по собственному, или едем больницу, сдавать кровь на алкоголь. В честь чего коньяк с утра глушишь? Вольность почуял?— Он уперся в Лапу тяжелым взглядом. 

          Андрей растерянно захлопал глазами. Зам. стоял в углу кабинета, как- бы не при делах, сосредоточено листал папку,  не поднимая глаз. У Лапы пропал дар речи.

          — Да-а… — едким матерком ругнулся Новиков, выходя из отдела кадров с трудовой книжкой в руках.

           Прошедший ночью ливень, затушевал стены домов темными красками. Деревья тихо шептались желтой листвой  на ветру, иногда смахивая на тротуар тяжёлые капли. Мокрая дорога устало поблескивала матовым асфальтом в свете фар проезжавших машин. Влажный, осенний воздух, пропитанный запахом озона, приятно наполнил легкие сырой свежестью. 

           Новиков не переживал за потерю работы.  Все равно рано или поздно меня бы выжили, — безразлично ухмыльнулся он.

          Досада была на самого себя.

          Как я – сглупил!  Расписали, как последнего лоха! — Он смачно плюнул на землю.  - Век живи — век учись.                                  

 

                                                                  ***

 

          Целый день Добрыня тщетно плутал по безлюдным лесам. Он так и не встретил ни единого признака людей. К вечеру  вышел на берег тихой речки. Она струилась в тени плакучих ив, чистая, холодная, прозрачная, выложенная мелкой галькой. Богатыря охватило непреодолимое желание окунуться в студеную воду, но какое-то необъяснимое и невнятное  беспокойство начало его настораживать.

        Кругом царила мертвая тишина, которую не нарушало даже малейшее дуновение ветерка. Богатырь медленным взглядом обвел местность, но никаких признаков опасности не обнаружил. Только глубоко в сознании, будоражило неприятное ощущение, будто жизнь вымерла: ни шелеста листьев и трав, ни пения птиц. Лес  застыл в немом ожидании. Добрыня слабо почувствовал зловонный запах гнили и плесени – хотя  среди холмов, лес был достаточно сухим – рядом никаких болот.

         Будто мир стал ненатуральным, – подумал он. – В душе, пока отдалено, но начало возникать неопределенное чувство, ожидания чего-то тревожного. Действительно ли в окружающей тиши было, что- то гнетущее? Или воображение просто разыгралось от переутомления и нервной нагрузки последних дней? Кто знает?

        Добрыня неспешно прошелся по смешанному ковру листьев и трав, прислушиваясь к загадочной тишине.     

        Солнце спряталось за облаками. Лес окунулся в сумрак. Угнетало мертвое безмолвие, царившее кругом. Что- то величественное и грозное было в торжественной тиши.

        Одинокому богатырю стало жутковато. Изредка, безмолвие нарушалось какими- то неясными, тягучими и резко обрывавшимися звуками. Но они скорее наводили тревогу, чем радовали.

        Богатырь поднялся на холм. Следуя вдоль кромки леса, он старался не заходить в сами заросли. Купаться расхотелось.

        Поднявшись на бугор, с которого открывался потрясающий вид на окрестные возвышенности, Добрыня огляделся. Алый закат ярко обагрял вершины сосен. Красно- кровавое солнце погружалось за черневшую кромку лесов. Богатырь несколько минут стоял, внимательно прислушиваясь и зорко созерцая окрестности. Мир действительно казался вымершим.

         Склоны покрывала буйная, высокая трава. Внизу ущелья, казавшегося теперь диким, – серой, бесшумной лентой вилась речка. Склоны холмов были пустынны. Слева сплошной стеной стоял темный лес. Нигде ни малейших признаков жизни. Впереди лежала гряда холмов, за нею, следующая, – с каждой секундой заходящие в тень.

         Красное светило коснулось верхушек холмов. С последними лучами, долина погрузилась в темноту. Вскоре, и сами вершины растаяли во мраке.  Сразу похолодало.

        Сумерки сгустились. Мириады мерцающих звезд начали высыпать на небе. Среди окрестных холмов воцарился непроницаемый мрак. Плоскогорье лежало словно большой,  могильный  склеп:  ни малейшего шороха, ни единого дуновения не нарушало мертвой тишины.

        Добрыня почувствовал усталость. Привыкшее к походной жизни и неприхотливому,  ратному быту тело, было в конец измотано. Раны и ушибы, полученные во время схваток с оборотнем и драконом мучительно ныли. Богатыря шатало от усталости. Но подавленное чувство неопределенной опасности, заставляло двигаться вперед. Только куда именно ему направляться? – Добрыня слабо осознавал.   

         Свет полной луны, пробиваясь сквозь густые кроны огромных деревьев, бросал на усыпанную листвой землю странные блики, порождая невообразимую игру теней. Их отбрасывали переплетенные ветви гигантских кедров, дубов и сосен. Что- то первобытное было в этом пейзаже.

         Луна казалась единственным, ожившим созданием. Присмотревшись, как в отрочестве, на светлом диске можно было различить, глаза, нос, рот загадочного светила. В ночном лесу царила тишина. Тени казались бесплотными и не издавали никаких звуков. Огромные замшелые валуны – свидетели минувших эпох, плотные заросли колючего кустарника и папоротника, всё застыло в немом ожидании.

         Из глубокой ложбины, по которой неслась быстрая, холодная речка, начал поднимался густой, белый туман. Он расстилался у подножия могучих стволов лесных исполинов, заполняя впадины и низменности.

        Добрыня старался идти бесшумно, как тень. Ноги обутые в сыромятные, кожаные сапоги, плавно опускались на покрытую листвой траву. Глаза вглядывались в лунный полумрак, фиксируя малейшее движение. Слух улавливал каждый шорох. Ноздри бесшумно втягивали сырой воздух, с запахом прелой листвы и смолистой, древесной коры. Мускулистое тело было напряжено. Он  чувствовал. Что- то должно случиться.

        Спустившись в одну из неглубоких ложбин, над которой клубился особенно густой, молочный туман, расползавшейся во все стороны, богатырь тренированным глазом, заметил среди густых теней одну, которая неестественным образом плавно перемещалась. Тренированное годами тело сработало само. Добрыня припал к земле. В тишине раздалось одинокое уханье филина...

         Вдруг из глубины леса, послышался треск ломающихся ветвей. Кто- то продирался сквозь чащу. Густой лес начинается сразу на холме. Кто бы там ни был: зверь или человек, нужно быть готовым к любым встречам.

          Ему вдруг почудилось, что из леса доносятся какие-  то необъяснимые стоны. Он повернулся в сторону звуков, напряженно вслушиваясь в пространство. Наконец во тьме, довольно отчетливо, послышались тяжелые удары шагов. Охваченный  беспокойством, он медленно вытащил из сапога нож.

        Белый  саван заполнял низменное пространство вокруг. Туман казалось сровнял лощины и поросшие лесами холмы. Ландшафт, ярко освещенный меловым светом луны, плывшей вдоль рваных облаков, напоминал пестрое одеяло, разодранное во многих местах, с торчащей из прорех ватой. Добрыня обернулся взглянуть на зловещую картину. Что он увидел позади себя  заставило  забыть  о картине и о холмах. 

         Из- за деревьев, черной стеной безмолвно стоящего леса, на фоне яркой луны, он увидел силуэт вышедшего из тени огромного, мохнатого создания, стоявшего на задних лапах. Фигура чудовища быстро повернулась спиной и скрылась в чаще. В темноте четко был слышен треск валежника под ногами существа, уходившего в непроницаемую черноту ночного леса.

         И хоть богатырь увидел силуэт всего на миг, что- то показалось ему не так. Движения существа были не звериными. Они больше походили на человека.

         Неожиданно богатырь почувствовал леденящий душу страх в душе. Тело словно приросло к земле. С величайшим трудом он поднялся и  сделал несколько торопливых шагов. Какая- то неведомая сила, будто заставляла его бежать без оглядки. Казалось, чей- то тяжелый взгляд сверлил  спину....

        Крепко сжимая в руке нож, другой рукой опираясь на осиновый костыль, захваченный после оборотня, Добрыня напряженно шагал по открытой прогалине,  между стеной леса и речной ложбиной.

         Вдруг сбоку от него, прямо из пустоты, раздался леденящий кровь хохот. После чего заухал филин. Добрыня почувствовал на себе, чье- то невидимое, но очень сильное, гипнотическое воздействие. Его охватило жуткое чувство, от которого опускались руки и терялась воля – это было ощущение тягостного одиночества, безысходного ничтожества и бессилия перед дикими силами природы.

         Втянув голову в плечи, Добрыня старался не смотреть по сторонам. По телу побежали мурашки. От страха начало перехватывать дыхание. Чувство беспомощности нарастало. Иногда за деревьями мелькала огромная, волосатая тень, каждый раз ускользая от взгляда за стеной высоких елей.

        Неожиданно, как будто самопроизвольно начали гнуться  кроны исполинских деревьев, словно кто- то огромной, невидимой ладонью провел по верхушкам сосен, как по высокой траве. Зловеще заскрипели кедры и могильным шепотом зашелестели осины. Ветра совершенно не было. Древесные стволы терлись один о другой и скрежетали с такою силою, что вызывали, ноющую боль под сердцем. В густой чаще кустов послышался треск ветвей. Заросли кустарника начали гнуться, трястись и ломаться – будто по ним продирался огромный монстр. В свете луны, из-за деревьев вновь появилась размытая, огромная тень и быстро исчезла скрывшись в зарослях.

        Внезапно Добрыня услышал за спиной тяжелое дыхание, с жутким старческим присвистом,  переходящее в ворчливое рычание. В душе поледенело. Боясь обернуться и машинально шагая вперед, он смотрел широко распахнутыми глазами прямо перед собой. В висках отчетливо раздавались резкие удары сердца.  

         Неожиданно он почувствовал сбоку от себя,  тяжелые, массивные шаги. Богатырь испугано скосил взгляд на лесной ковер. Следы неизвестного и  незримого существа глубоко и четко отпечатывались на мягкой траве. Какое- то бестелесное создание, грузной, тяжеловесной поступью шагало рядом.

         По телу богатыря прокатилась волна тихого ужаса. Созерцать такое зрелище ему никогда не доводилось. Охотясь с раннего детства, Добрыня давно научился читать по звериным следам. Но эти отпечатки были не известны.

        Гигантские следы напоминали отпечаток людской ступни,  невероятного размера – вдвое превосходя след человека. Расстояние между каждым шагом невидимого существа, было не менее сажени. Богатырь был в полной растерянности. Невообразимый страх порождало то, что он отчетливо видел глубоко пропечатывавшиеся ступни, но не видел того, кто их оставлял. Возбужденный мозг рождал картины одна бредовей другой. 

        Вдруг невидимое существо испустило мрачный, протяжный стон. Страшный звук разнесся по округе, эхом отражаясь от деревьев. Волосы  богатыря встали дыбом. Это не было похоже ни на один из известных ему звуков природы. В нем сидели: необузданная дурь и первобытная, дикая сила.

        Добрыня остановился, начав затравленно озираться. Он внимательно посмотрел на лес, в надежде высмотреть ближайшее, большое дерево, на которое можно было быстро вскарабкаться.

         Переведя взгляд в обратную сторону, богатырь вздрогнув от неожиданности и с резким, испуганным вскриком отшатнулся. Грудь махом свело, дыхание перехватило, зубы предательски застучали. Разом одеревеневшие ноги, словно приросли к земле, колени мелко задрожали. В повисшей  тишине был отчетливо слышен резкий, глухой стук сердца.

        Там, где секунду назад ничего не было – теперь над ним неподвижно нависала огромная туша ужасного создания с могучими лапами. В нос  ударил скверный запах немытого животного.

        Вид чудовища в самом деле был кошмарным. Огромное, обезьяноподобное существо с  мускулистыми руками, свисающими до колен, находилось всего в сажени от Добрыни.

         Оно не проявляло  страха  или  агрессивности, просто стояло и вопросительно смотрело маленькими, черными глазками на человека. Ростом существо было на целый аршин выше богатыря. Добрыня  хоть и сам отличался высоким, – почти в сажень ростом и богатырским телосложением, но рядом с созданием казался хлипким карликом.

         Мощное тело, с широкой грудью и сильно развитой мускулатурой животного, было покрыто серо- бурой, длинной шерстью. Могучий торс, густо оброс грубыми волосами с серебристыми кончиками. Они сглаживали атлетическое телосложение, но не скрывали физической силы.

         В свете луны, шерсть создания отливала лиловым цветом. Очень широкие, необыкновенно развитые плечи. Руки были значительно толще человеческих и намного длиннее. Почти до земли. Одной рукой существо опиралось кулаком в почву. Животное крепко стояло на земле на кривых ногах. Ступни, как ладони рук, казались непропорционально широкими, с короткими и волосатыми пальцами. Огромные кулаки были больше головы человека. Чудовище стояло сильно сутулясь. Если бы оно распрямилось, то стало бы в два раза выше богатыря.

        Бросилась в глаза странная, конусообразная форма головы, посаженная на мощный торс, без всякого намека на шею. Черты лица здорово напоминали обезьянью морду. Рот с выступающими вперед зубами был очень широким. Существо стояло и зверски гримасничало морщинистой физиономией.

         Особенно запомнились глубоко посаженные глаза, с густыми, кустистыми бровями. Надбровные дуги намного выдавались вперед. Ресниц на глазах видно не было. Лоб был узким и покатым. 

         Широкий, приплюснутый нос, напоминал гориллу. Огромные ноздри с шумным сопением вдыхали воздух и раздувались, после чего сжимались выпуская пар, как меха кузнечного горнила.

         Рот был непропорционально большим, с сильно выступающими скулами и массивной, нижней челюстью.

        Существо открыло пасть, состроив угрожающую гримасу, при этом обнажило желтые, широкие и походившие на лошадиные зубы, с двумя клыками по бокам.

        Безволосые уши, были заострены наверху, с длинно свисавшей мочкой.

        Добрыня пересохшим горлом судорожно сглотнул. Он впервые видел  лешего. Не зная, как ему себя вести. Паниковать или замереть? Впечатляющие размеры зверя, подавляли всякую волю к сопротивлению.

        Он и не пытался брыкаться. Да и кто на его месте, увидав перед собой снежного человека, решился  бы  бороться с ним?     

         Мимолетно богатырю вспомнился праздник божества Коляды, в самую длинную, зимнюю ночь. В честь этого бога устраивались обряды, игрища и гадания. Коляда признавался славянами за божество веселья. Его зазывали, кликали в ночь зимнего солнцестояния веселые ватаги молодежи. Дети бегали под окнами богатых селян с песнями:

         – Сею, вею, посеваю, с Колядою поздравляю, счастья, радости желаю..,  Разбрасывали по округе зерна пшеницы и гороха, после чего выпрашивали сладости и угощения.

         Колядники  надевали маски, рядились в вывернутые мехом наружу шубы, изображали зверей, чертей с торбами. В мешки собирали угощения, ходили по деревне, пели колядки. Считалось, звон колокольчиков на одежде ряженых скоморохов, громкие песни и смех, должны напугать нечисть и прогнать злых духов.

         Добрыня всегда считал, что лешие есть только в сказках. Он весело смеялся и потешался над перепуганными крестьянами, сбивчиво рассказывавшими, что повстречали  лешего в лесу. Из их путаных рассказов следовало, что леший возникает и исчезает внезапно из неоткуда. Таких крестьян – брехунов дети дразнили и кидали в них камни и палки, свистели вслед.

         На праздник, недоросля Добрыню чаще всего обряжали в костюм лешего, надев на него медвежью шубу с вывернутым наружу мехом и нацепляли уродливую, потешную маску. Добрыня был самым здоровенным детиной среди остальных отроков слободы. Ряженый герой садился верхом на свинью и выезжал из леса.   

         Внезапно Добрыня громко расхохотался. От эмоционального напряжения и психической перегрузки, у него случился нервный срыв.  Непроизвольно богатыря пробило на истерический смех. Он просто на миг представил себе реакцию селян, если бы на свинье в деревню въехал не он – ряженый в Коляду, а самый настоящий леший, который теперь возвышался перед ним...  

         Обезьяна спокойно разглядывавшая богатыря, вдруг резким, удивленным испугом, отпрянула мордой назад, услышав человеческий хохот. После чего, схватив Добрыню мозолистой пятерней за шиворот, как щенка за шкирку, леший поднес его к  своей уродливой морде.

         Медленно наклоняя голову в разные стороны, обезьяна начал внимательно  разглядывать и обнюхивать человека.

         Парализованный страхом Добрыня, даже не думал сопротивляться. В лицо ему дохнуло отвратительным, животным смрадом.

         Осмотрев и обнюхав богатыря леший отбросил его, как неинтересную безделушку. Развернувшись обезьяна начало ворчливо уходить.

           Но вдруг она остановилась. Быстро позвернувшись обезьяна неожиданно прыгнула на человека. В диком восторге, перекувыркнувшись через богатыря, леший начал весело повизгивать. Игриво смотря на Добрыню и  опираясь кулаками в мягкий грунт, он азартно притопнул ногой. После чего, припадая и отталкиваясь от земли длинными руками, начал с обезьяньими ужимками прыгать и скакать вокруг Добрыни. От каждого такого прыжка, земля вздрагивала и мелко тряслась. Леший был еще молодым, глупым и не агрессивным. Ему захотелось поиграть забавной игрушкой, ходившей на двух лапах. Только самому Добрыне игра совершенно не  понравилась.

         Леший отдаленно напоминал деревянного идола Велеса, которого богатырь часто  видел на капищах волхвов. Во время княжеских пиров, когда холопы подносили ратникам чары в медовухой, дружинники вместо хвалы во славу этого бога, плевались и ругательно сквернословили поднимая бокалы в честь Велеса. Тут богатыря осенило.

         Резво вытащив из сапога  нож, он быстро очертил вокруг себя замкнутую окружность. После чего, начал смиренно бубнить заклинание. Сначала вяло и медленно, но постепенно повышая голос он перешел на крик. Из центра магического круга  громко доносилось :

         – Да пошел ты на..., – Гамадрил вонючий ! – уже не своим голосом кричал Добрыня. – Сгинь трижды злое...им продыром, вдоль и поперек, с просвистом, через тридцать семь х..., в центр мирового равновесия..., –  надрываясь крыл богатырь, первое, что приходило в голову. – Загнись к е...ой фене, аки клоповья шелупонь!  – Дабы разъевы... тебя, куроё...  под дышло, сквозь бычий проем, в корень свинячий, на х..  моржовый. – Уф!!! – выдохнул он, переведя дух...

         Леший одурачено замер в неподвижной позе. Его начало заметно трясти. Отбежав от Добрыни, зверь повернулся  и с разгону бросился на стоящего в центре круга богатыря.

         Но неожиданно стукнувшись о невидимую преграду магического круга, с воплем и рычанием отлетел назад. Взбешенный леший поднялся во весь рост, напряг  мускулы и по- звериному зарычал.

          Дрожа от бешенства, он агрессивно начал вырывать кусты и выворачивать камни из земли. Схватив лежавшую неподалеку сучковатую дубину, он с обезьяньим замахом бросил её в сторону богатыря. Встав во весь рост на задние лапы, выпятив колесом грудную клетку, начал с громким завыванием  молотить по ней пудовыми кулаками. На всю округу раздавался гул, словно дубовым молотом долбили по  днищу пустой, пивной бочки. 

         Еще с раннего детства Добрыня помнил наставления бабки- ведуньи, жившей в его слободе:

         –   Если страшно, ты громко, от всей души крой отборным матом. – Нечистые боятся ругани, – да и тебе будет спокойнее.

         Добрыня вспомнил: когда в отрочестве, его в одиночку, подкараулили целой ватагой пацаны из соседней слободы. Он чтобы не бояться, сперва начал громко крыть их матом, а уж после пустил в ход кулаки – помогло! – Когда первый раз в княжеской дружине бился с врагами. Поднимаясь в  атаку на врага в пешем бою, из всех сил матерился – ругань заглушала собственный страх.

         Считалось, если при встрече с нечистью, физическая сила не помогает, необходимо матерно браниться. Это одно из самых сильных средств, против врагов и нечистой силы. Нужно агрессивно наехать на свой страх, подкрепляя натиск крепким  –   трехэтажным. 

         Недаром считается, что ядреные выражения: это оскорбительная ругань и проклятье,  даже заклинание. А ведь крепкий  мат, он и есть языческая молитва.  Человек, чтобы спастись от страхов и  предрассудков, вместо мольбы  могучим богам, предпочитал крепко выругаться, поминая мать не иху через семь колен. то есть разговаривал с нечистью самым доходчивым и понятным для всех  созданий языком. В нужную минуту сквернословие прибавляло силы! 

         ...через три пи...ы с зубами, мать твою душу!...  –    продолжал богатырь.  – И вся ваша ендова, от селезенок, до глотки табуном загнута!.. – Аки глист в перде заблудший!... – Семь х... тебе в гудок, аки  якорь в соплю!.. –  В трип.....ы, сквозь ноздрю шайтана, до праздника – бабушку твою в преисподню!. – Загнись раком через колено, аки в дупле гнедой блохи!... – Мох тебе в гланды вша козло...а!  – круто загинал он. – Е... ежа в плесень, сучий потрох, дерьмом пропиханый!. – Х... поперхнись чувырло муд...глазое !. – Лунь ты в бороду клеванный!.. – Мутный выкидышь, всех отцов твоих гнойных и помойных, ох...х в загробном царстве от собственной вони!. – Фу!!! – приостановился Добрыня.

        Обросшего мхом лешего начало корчить. Из оскаленной, гримасой злобы пасти, потекла желтая, пузырящаяся слюна. Но богатырь не унимался. В подтверждение слов, он начал очень эмоционально и выразительно жестикулировать. Жесты, были понятны без слов: Он, то сжимал руку в кулак выставляя вверх только средний палец, то резко перегибал правую руку в локте, держа на сгибе кулак левой руки  

         Со стороны сцену можно было принять за воспитательную беседу бывалого дружинника с рядовым отроком, только призванным на ратную службу и не по уставу несущим караульный дозор!  

         ...мать твою ети – раз по девяти..., – опосля перераспровы.. триста тысяч раз, да по башке осьмих...  крылатым. С еревертом, да в перехлест, через клюз, ядрёно забитый грушей в заднюю ноздрю...  –   бормотык ядрёна вошь..., – е.. твою за ногу, муд... занюханый... – Опосля обратно, в загробные рыданья, всегда животворяще, в печенку и селезенку, с пристрастием твого деда, – курвина сына... – Сто х... тебе в ноздрю, блудого ежика высрань, сквозь задний прогон, о двенадцати бычьих рыл под свиной глагол на мутный глаз. –  Занюхай му...звон у певчей пердёлки,   словно в тридцать три п.., да козе в сопло...,  –  будь всем конским табором, трижды распроклят, и на земле – и под землею, и в хвост – и в гриву,  и  в жабры..., – тьфу тебя иже еси..., – едко сплюнул богатырь.  – Да хошь на самых небеси...,  – разъе... твою медь... , – в гудок да за пазуху..., – загнись бляха муха, аки осмирылый воспердай с четырьмя х..., –  е.. твою бабку в темя, как деда в плешь, да семитаборным перебором... –  продолжал молиться Добрыня. 

         – А тебе, сучья перхоть, запхать бычий х... под печень. А потом конским бердыном не спеша вытянуть, – хгы- ы!!! – Дабы голой срамотой, ежа заморского ты выс..   Сквозь бритый пардон... – В здравствуй иху мать !!!

         На этом богатырь остановился. Лесную тварь начало колотить. Зверь упал на траву корчясь в судорогах. По поросячьи визжа, существо поползло на коленях прочь – в сторону поваленных буреломом деревьев. Отползя на приличное расстояние, леший пронзительно воя, на четвереньках пустился наутек, роняя на ходу помет и оставляя за собою межу из обломанных сучьев и поваленного кустарника. После чего забился в переплетении  коряг и начал затравлено выть. Из пасти вывалился синий язык. Обезьяна размазывала по морде, длинную, зеленую соплю выползавшую из носа.  Добрыня не стал преследовать Лешего.

         Всю оставшуюся ночь, он простоял в магическом кругу, постоянно озираясь. Как незаметно свалился на траву и уснул? – богатырь не запомнил 

         ...когда Добрыня открыл глаза, –  солнце только всходило. В лесу еще царил сумрак. Лишь в освещенных, яркими лучами верхушках сосен, игриво мелькали огненно- рыжие белки. Нагретый воздух дрожал, играя голубым, обманчивым маревом. Чистое, прозрачное, благоуханное утро, звенело от неумолкаемой трели жаворонка. В яркой синеве небес раздавался призывный гогот лебедей. С громким курлыканьем тянулся на высоте стройный косяк журавлей... Краснели яркими пятнами, на зеленых  стеблях, божьи коровки. Неуклюжей походкой, двигался по ветке, очнувшийся от спячки жук. Около нор резвились сурки, далеко разнося звонкий свист. Сладко пахло незнакомыми, душистыми травами и сосновой хвоей...

         Неожиданно, сбоку от Добрыни, зашевелилась огромная, мохнатая тень. Богатырь  испуганно и резко обернулся. Неподалеку от него, на сером, вросшем в мох валуне, сидела пестрая, лесная мышь. Она деловито чистила лапками пушистую шубку, отбрасывая на траву мохнатую тень. В косых лучах восходящего солнца, тень заметно удлинялась, выростая до небывалых размеров. 

             Добрыня облегченно вздохнув, устало повалился спиной на влажную от росы траву. Через пару минут он порывисто вскочил на ноги. Немного размявшись,  двинулся на запад, в сторону быстро таявшего диска луны. 

 

                                                  ***                                                                      

 

        Холодный, весенний дождь с мокрым снегом длился ночь и весь следующий день. Бичи, запертые в клетке из- под кислородных баллонов, продрогли до костей. Отморозки приехали только утром, через день. Мужики не спали двое суток. Не трудно представить, в каком они были состоянии после двух суток под  дождем в клетке.

        Приехавшие Тригели и Кильянов выпустили мокрых, дрожащих бомжей, но обогреться у костра или переодеться в сухую одежду не дали, хотя в гараже было много ватных фуфаек.

        — Итак ублюдки! Для вас есть работа, — заплетающимся языком проворчал Кильян. — Ты снова полезешь в бак, — он показал  на Новикова. — Будете выгребать грязь. У нас не хватает бочек для солярки.

        Андрюха спустился в бочку, ему кинули совковую лопату. Юрка стоял наверху с привязанной к ручке ведра верёвкой. Соболь в деревянном ящике таскал  пропитанную мазутом ржавчину за ограду базы, которая находилась в десяти метрах от бочки. Такой отморозки придумали конвейер. Они стояли неподалеку и радовались своей находчивости.

        Утро парило. После случая с электрошокером Лапа в любом состоянии был готов выполнять, какую угодно работу, лишь бы не били. Он был морально раздавлен и выхода из ситуации не видел никакого. Совковой лопатой, как стахановец, он счищал со стенок бочки толстый слой ржавчины и мазута. За два часа вся работа была выполнена. Господа похвалили и налили мужикам полкружки водки.

        — Умеете работать когда припрёт, мухоморы! — пробубнил Тригель, пошатываясь и придерживаясь одной рукой за дверцу машины .

        Это было самым вежливым обращением отморозков в адрес бомжей.

        — Теперь полчаса перекурите и начинайте вычерпывать соляру из другой бочки. Она вся ржавая и с водой. Соляра никуда не пригодна, — сказал старший Тригель.

        Полчаса, как обещалось им не дали. Кильянов, уже порядком наклюкавшись, заставил Лапу лезть во вторую бочку и вычерпывать солярку. Бочка была меньше по объёму, чем прежняя, но в ней по колено жидкости.

        — Ты всё равно мокрый и грязный. Давай, залезай в бак в кроссовках, — приказал Кильянов, с трудом выговаривая слова.

        К какому виду обуви теперь относились Андрюхины кроссовки, определить было невозможно. Между тем, он покорно стоял по колено в солярке и зачерпывал ведром, которое Ширшов поднимал наверх, выливая на землю. Новиков от усталости валился с ног.  Если бы не страх перед расправой, он улёгся бы спать прямо в солярку.

        С очередным заданием Юрка и Лапа  справились за час. Они ожидали, что Кильян разрешит немного поспать. Не тут-то было. В то время, как Лапа с Юркой вычерпывали солярку, Соболь выколачивал гвозди из досок от разобранного сарая. Как только очистка бочки  была завершена, Кильянов прохрипел изможденным мужикам:

        — Теперь будете выколачивать гвозди из досок. Не вздумайте ныть, прибью. Я научу вас скоты работать. - Его заметно шатало.

        Начал накрапывать мелкий дождь, пропитанный запахом хвои и древесной плесени. Андрей с Юркой, успев выкурить по окурку, взяли молотки и начали выколачивать торчащие гвозди. После чего складывали доски в штабели у стены гаража. Доски лежали навалом, как попало, из некоторых торчали вверх гвозди. Андрей случайно наступил на торчащее острие, пробив подошву башмака, проколол ногу. Ему показалось, что шибануло электротоком. Лапа сел на траву и снял кроссовок, посмотреть, насколько серьезно проколота нога. Из небольшой раны текла кровь. Тут его заметил Кильянов.

            — Ты чего не работаешь? — закричал он на Новикова, нервно отшвырнув в сторону банку с пивом.

        — Я ногу проколол гвоздём, — заикаясь, ответил Андрей. — Сейчас перевяжу тряпкой и снова начну работать.

        — Да ты что баклан!  Мне плевать на твои грязные лапы!  Надевай башмак и мигом за дело! — возмущенно- грубо крикнул он.

            Кильян пнул сидящего на земле Андрюху прямо в  ушибленный  бок, по ребрам. Потом резко поднял с земли ржавый гвоздь, и нагнувшись, ухватил Новикова за щиколотку больной ноги, на полсантиметра воткнул гвоздь в рану. Лапа, отдёрнув пробитую ногу, взвыл не своим голосом.

        — Будешь знать, как бакланить, — раздраженно промычал Кильянов.

        Андрюха, допрыгав на другой ноге до ближайшей берёзы, нарвал листьев. Приложив их к ступне пробитой ноги,  быстро перевязал грязной тряпкой. Хромая, он снова принялся за работу.

        К вечеру все гвозди были выколочены. Старший Тригель разрешил отдохнуть, предупредив, что утром приедет и поручит новую работу. Кильянов к этому времени, в доску пьяный, уже спал в гараже. Тригели, заставив мужиков отнести и усадить его на заднее сиденье Мазды, наконец укатили домой.

        У Андрея, как и у остальных мужиков, уже не было сил чистить и разогревать картошку. Переодевшись в сухие фуфайки, они выпили недопитую Кильяновым половину бутылки водки. Выкурив по несколько окурков, свалились в автобусе спать. Им совершенно не хотелось есть, хоть не принимали пищу три дня. Уснули они мгновенно.

                Андрюхе приснился его несостоявшийся брак...

            

                                                ***                                                           

      

          На баб ему не везло еще со школьных лет. Когда друзья в школе начали заглядываться на одноклассниц или зажимать их в углах - был такой прикол у шестиклассников, Андрюха всегда оказывался в стороне. Подойти дотронуться до девчонки было выше его сил...  Иногда, если одноклассница случайно касалась его руки, он испугано отдергивал свою пятерню, как от огня. Комплекс боязни женщин преследовал неотступно. На дискотеке,  в старших классах, никогда не мог подойти к девушке, язык к горлу примерзал: 

            Вот начинается медленный танец... Она смотрит на тебя..., а Лапа скромно стоит у стенки и не в силах подойти к ней...   Вдруг подойдешь? А она возьмет рассмеётся тебе в лицо? И ты окажешься, как оплеванный, на глазах остальных одноклассников! Ну нет уж дорогая, сама приглашай меня на танец! Ну чего  она не подходит? Не видит, у меня ноги к полу приросли? Ай! Вон к ней кто-то подрулил. Ну и фиг на них!  

          Когда Андрей вернулся из армии, комплексы уже не мучили. Всякую неуверенность эффективно компенсировал алкоголь. Перед дискотекой накатишь с друганами пузырек и смело на танцы. Никакие бабы  не страшны.      

            Годам к двадцати пяти, Лапа, осмотревшись, подловил себя на том, что друзья, сверстники и одноклассники — почти все   женатые.   

           Да уж! Пора задуматься о браке, — поразмыслил он, почесав затылок.

        В газетном киоске на глаза попалось приложение Спид-инфо — газета Декамерон, в которой были напечатаны объявления  желающих познакомиться  женщин:

         А чем черт не шутит, может,  найду свою половину? — осенило Новикова.

        Первым он выбрал объявление, в котором на фотографии красовалась миловидная мордашка:

            ...хочу познакомиться для серьёзных отношений.  Пишите по адресу: Владивосток а\я...          

          Уже летом, через месяц, Новиков сразу обнаружил в ящике два письма от газетных невест. Душа мгновенно загорелась необъяснимым вдохновением.  Он даже не стал читать письма немедленно, решив забраться на крышу дома и в уединении насладиться приятными строками.

           Нагретый воздух дрожал, играя голубым, обманчивым маревом... Чистое, прозрачное, благоуханное утро звенело посвистом синицы. Где-то кричали невидимые перепела, прерываемые шумливым чириканьем воробьев... В яркой синеве небес раздавался призывный гогот лебедей... Сладко пахло незнакомыми, душистыми травами.

         Лапа  медленно и аккуратно раскрыл первое письмо.

         ...живу в поселке, недалеко от китайской границы, двадцать шесть лет, но я еще..., — как бы сказать...? —  не целованная... Приезжай в к нам в приморье, моим маме и папе не терпится тебя увидеть. У вас на севере хорошие заработки? Ты надеюсь не против,  если приедем с папой?  А то я одна боюсь...  Мой папа - бывший военный... — заканчивалось письмо.

        Новиков остолбенело уставился в текст и еще раз перечитал письмо. Отложив бумажку, он задумчиво почесал затылок.

         Легкий ветерок доносил аромат еловой хвои и теребил листья ольхи, росшей на ближней помойке. Необъяснимая сладость вливалась в душу вместе с благоуханием цветущего лета.   

            Прочитав второе письмо, Андрей немного растерялся. Пару минут он сидел, бессмысленно  моргая глазами.

           Письмо гласило:  

             ...если вы альфонс, алкоголик или наркоман, либо сидевший — прошу мне не писать. Если одно из трёх, сразу об этом сообщите. Фотографию посылать не буду. Боюсь попасться бабнику.  Последнее время вас много развелось... Одни бабы на уме...

          Ясная лазурь небес напоминала бездонное море. Тихо плыли пористые облака. Прозрачный воздух, напоенный весенним дымом, порождал в душе счастливые эмоции. Золотистые лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев. Солнечные зайчики плясали внизу на листьях и ветвях. Ужасно захотелось курить. Новиков потянулся, зевнул. Потом мечтательно откинулся на спину, закинув ногу за ногу, руки за голову.

            Из чердачного окна выглянул грязно- белый кот. Огромный, величавый, с длинной, густой шерстью. Настороженно осмотрелся по сторонам, нервно подергивая кончиком хвоста. Опасности нет. Важно задрав пушистый хвост, подошел к Андрею и начал тереться боком о его ногу.

           Лапа, дружески положив руку на голову кота, погладил по гладкой спине. Потом легонько почесал за ухом. Животное выгнулось и мурлыкнуло. Потом растянулось во всю длину и сладко заурчало.

              Лапа убрал руку с кошачьей спины. Помассировал у себя глазные яблоки. Глубоко вздохнул.            

              Обделенный вниманием кошак, круто изогнулся, задрал заднюю лапу и принялся лизать под хвостом.

              Через две недели пришло письмо от следующей невесты:

               ...я - обычная, девятнадцатилетняя девчонка. Моему сыну четыре года. Красива ли я? Внешность свою оставлю в секрете, так как ваша наружность мне неизвестна... Что касается моих внешних данных, не знаю, будут ли  они иметь  значение в наших  отношениях? Добавлю, бог меня не забыл. Сделал не то, чтобы красавицу,  можно сказать приятную, серую курочку... — Меня даже не интересует ваша жилплощадь. Главное — чтобы она была...

           Новиков читал с легкой ухмылкой на лице. Дурочку он сделал из тебя, а не курочку

           Со следующей газетной подругой завязалась красивая и даже романтичная переписка, хотя  объявление в газете было без фотографии.  Написали друг друга по два письма.  

            Какая- то очень серьезная — размышлял Андрей читая её письма. Пришло третье письмо от неё:  Извини, Андрюша! В газете напечатали с ошибкой — мне на самом деле не 31, а  51 год...  Лапа едва не упал со стула от такого признания.

         Дальнейшие письма анонимных подруг, он читал без всякого интереса.

         …я замужем, двое детей... Такие милые крошки! Но с мужем жить нет больше сил...  Хочу  уйти к другому мужчине, вот и написала объявление  в газету.

       В последнем письме говорилось:  Пишу с Украины из города... Высшее образование, но работаю мастером сантехнического оборудования. Другой работы у нас нет... Не знаю, будет ли прилично попросить у вас 200- 300 долларов? Давайте встретимся в  Москве, потому, что в моем городе негде, а к вам я не поеду, так как вас не знаю...

         Андрюха был в отпуске.

         А что, может, прокатиться до столицы? — поразмыслил он, почесав макушку.

         Через три дня Лапа  встречал поезд на Киевском вокзале Москвы.

         Перрон был переполнен неопределенным гулом пассажиров. Свистки локомотивов. Гулко- шепелявые реплики диспетчера. Угольно-тяжелый дух железной дороги, перемешанный с запахом  чебуреков  привокзальной забегаловки.

           Из ближайшего вагона вышла высоченная, нескладная оглобля, лицом напоминавшая породистую лошадь. За плечами висел походный рюкзак. Тяжелоатлетической, сутуловатой походкой она сразу бросилась в глаза, возвышаясь над головами остальных пассажиров. На ногах - кроссовки  последнего размера.  

            По платформе с серьезным видом прогуливался милицейский патруль. Среди толпы мелькают пестрые наряды цыганок. Скрипучий, прокуренный голос:

          — Эй! Молодой, красивый, что скажу. Дай закурить...

          — Пошла в черту ! — Новиков раздраженно отмахнулся и отвернулся.

           Толкотня пассажиров с сумками, баулами. В мусорке у продуктового киоска, робко роется бородатый бомжик. Достал из урны что-то, переложил себе в пакет. Ковыляя, хромой, неуверенной походкой подошел к следующему ларьку. Терпеливо встал чуть в стороне, дожидаясь, пока парни допьют пиво. Не выпуская пацанов с пивом из поля зрения, он искоса начал настороженно поглядывать по сторонам. Носильщик в фартуке с номерком  беспечно катил  пустую тележку по перрону. У горы туго набитых, огромных сумок молча стояли толпа китайцев...

          — Ты Андрий? — спросила девушка, низким, грудным баритоном, подойдя к нему, смотря на Новикова  сверху вниз немигающим взглядом. Лапа вздрогнул и повернулся, подняв взгляд.

          Дар речи у него сразу пропал...  Единственное,  он с широко распахнутыми глазами, молча протянул ей букет роз. Невеста  равнодушно кинула их в  целлофановый пакет. Когда проходили мимо мусорной урны, пробасила:

           — А шо я таскаю лышне ? —  бесцеремонно выбросила цветы в мусорку.

                Новиков решил пригласить её в привокзальный ресторан. Посмотрев, как невеста чавкает за столом, он чуть не схватился за голову. После ресторана, она попробовала пококетничать и широко улыбнулась. В широкой щербинке её лошадиных, передних зубов застрял кусок зеленого лука из ресторанного салата, Андрюху едва не стошнило. 

         — Извини! Я отлучусь на пять минут, — предупредил Лапа, направляясь в сторону туалета.

                Он бежал привокзальными закоулками, со свистом в ушах...

         — Уф! — Лапа перевел дух, когда серая громада вокзала осталась далеко позади.

                 А нафига я за тридевять земель ищу  принцессу? — рассудил Новиков.

                Подал  объявление в местную газету. Через пару дней раздался звонок. Какой-то голос знакомый? — подумал Андрей, но не придал этому значения.

            Договорились встретиться на центральной площади у Ленина. Купив букет роз, Лапа  слегка нервничая, прохаживался около памятника .

                В организацию, в которой он тогда работал, месяц назад приняли начальницу экономического отдела. Возрастом она была около сорока лет и вес таких мадам обычно измеряется центнерами. Только заступив на работу, она сразу принялась прибирать контору к рукам и устанавливать свои порядки.

          — Андрей Иванович! — позвонила она по внутреннему, служебному телефону. — Зайдите пожалуйста ко мне в кабинет, — безоговорочно попросила она.

          Странно? — подумал Андрей, — кто она такая, чтобы бегать на её просьбы? — Но в кабинет все-таки заглянул. 

          — Знаете, что я хотела Вам поручить? — деловито раскрыла она бумаги. — Так, значит! Ага, вот... — Отыскала нужный лист.  — Значит, городской межбанковский семинар приглашает представителей учреждений и организаций всех форм собственности, принять участие в его работе по теме банковского размещения депозитных счетов... Вы у нас юрисконсульт? — Она плавным движением поправила нелепую, какую-то деревенскую прическу. Вам полезно будет послушать... Значит, наденьте после обеда костюм, чистую белую рубашку и - к двум часам в городской банк, — покровительно- грудным голосом наставила она Новикова, после чего задрала руку вверх и с хрустом почесала у себя подмышкой. — В таком виде, как сейчас, в свитере, в банке не появляйтесь, — продолжила она. - Народ там будет солидный. Всё! Можете идти...— добавила она, деловито уставившись в бумаги, показывая этим, что разговор закончен.

         Широкий подоконник в её кабинете сплошь обставлен цветочными горшками. Всё окно завито   ползучими растениями. На широком столе, со стоявшим на нем плоским монитором, громоздились часы в виде мрачного рыцаря на коне, с циферблатом вместо щита. Громоздкая скульптура медного всадника совершенно не вписывалась в окружающий интерьер.

          На голове главбухши топорщилась пышно стоявшая шевелюра с редкими волосами, окрашенными в фиолетово- зеленый цвет. Пальцы рук с ярко-красными, кричащими ногтями запачканы черным порошком от ксерокса. На локте блузки разошелся шов и торчали длинные нитки. Разглядывая её, так и подмывало ляпнуть:

        — Люська, а Люськ ! В сельпо ситцу выкинули. Беги, пока не расхватали…     

        Андрюха присел на стул у стены, удивленно склонив набок голову:

         — А если у меня нет белой рубашки, что делать? — наивно  спросил он, закинув ногу за ногу .

            Бухгалтерша недоуменно и тупо на него уставилась. На прежнем месте, где работала главбухом крупной, управляющей компании, она не привыкла к такой манере разговора.

         — Вы наверное ошиблись? Я как бы не совсем бухгалтер... — ехидно усмехнулся Новиков. 

         — Вы как разговариваете? — перешла она на повышенные тона, округлив глаза и потупив морду так, что двойной подбородок стал тройным.

         — Ой ! Извиняюсь, не признал... — дурашливо сконфузился Лапа. — Я не отнимаю у вас драгоценное время? Нет? — язвительно мотая головой, добавил он.

          После задушевного разговора бухгалтерша перестала с Андреем здороваться.

          Когда к остановке, напротив площади, подошел автобус, из него вышла, как раз эта мадам. Еще не оглядевшись, она направилась к памятнику, переваливаясь на полных, коротких ногах, как утка. Новиков, как её увидел, сразу вспомнил, почему голос по телефону показался знакомым.

         Как назло, на открытой площади, где он торчал наедине с памятником Ленину, некуда было спрятаться. Лапа, как идиот, держа в руке букет цветов, не зная куда девать глаза, стоял посреди открытого пространства, ярко залитого светом солнечного дня. Единственным, и самым большим его желанием, в этот момент, было провалиться сквозь землю. 

         Дойдя до памятника, невеста только тут сообразила, что к чему. С деловым видом, она прошла мимо одиноко стоявшего Лапы, надменно отвернув физиономию в другую сторону, будто не при делах, оставляя за собой шлейф дорогих духов, перемешанный с потным запахом тучной дамы.

           С размаху закинув цветы в мусорку, Андрей едко ругнулся, когда бочкаобразная фигура желающей познакомиться женщины, звонко цокая шпильками, скрылась за углом пятиэтажки.

         Миниатюрные босоножки на тонких каблуках смотрелись на её массивных ногах с мясистыми икрами, как игрушечные.

           — Чтобы я еще хоть раз сюда пошел на свидание! — плюнул Новиков, с силой пнув по урне.     

            Жестяная мусорка опрокинулась и с грохотом покатилась по асфальту, рассыпая на площади окурки, смятые сигаретные пачки, рваные бумажки и яркие бутоны роз. 

         На следующий день снова позвонили. В этот раз Лапа подробно расспросил по телефону, кто она и что из себя представляет. Договорились встретиться со Светой вечером, в баре. Появилась миловидная девушка примерно Андрюхиного возраста, с огромными, голубыми  глазами и длинными, красивыми волосами, окрашенными  в серебристый цвет.  

          Из динамиков в баре лилась приятная, романтичная музыка зарубежной эстрады 80- х, навевая ностальгию. Свет трех фигурных свечек на столе, расслаблял и усыплял, игриво отражаясь лучистыми бликами в огромных глазах собеседницы. Непередаваемый запах глинтвейна Сангрия наполнил легкие ароматами персика и земляники. Один только вид жареного цыпленка-гриль в Андрюхиной  тарелке, заставлял забыть о бабах. Неумело ковыряясь вилкой и столовым ножичком в тарелке, он еле сдерживал себя, чтобы не схватиться за блюдо руками и одним разом не запихать в рот поджаристую, хрустящую корочку цыпленка.

         За весь час, который они провели сидя за столиком, эта Света не дала Новикову раскрыть рта. Болтала без умолку о своем ребенке, о нарядах, о каких-то журналах моды. Андрей не знал, когда вставить слово.     

          Странно, — подумал он. — Ничего не расспросит, не поинтересуется мной, — мысленно пожал Лапа плечами. 

          — Елки! Дома совершенно нечего надеть...  — жеманно начала сокрушаться она.

          — Почему у женщин вечно на уме одни наряды? — не выдержал Лапа. — Ты в этом костюме неплохо смотришься? — впервые за вечер он подал голос, ковыряясь спичкой в зубах.

          —  Так на работу одеть нечего! — с возмущенным удивлением вымолвила она, округлив глаза и изумленно  надув губки.

          — Ну вот я... — ответил Лапа . — Уже год ношу на службе один костюм. И ничего. — развел он руками, как бы удивляясь самому себе, сморщил лоб.

          — Ха! — простодушно рассмеялась она. — Я же не для мужчин наряды меняю.  Ты конечно можешь и пять лет в одном пиджаке ходить, никто слова не скажет. А у нас в бухгалтерии меня бабы заклюют, если больше недели буду одеваться в одни и те же шмотки, —  с сожалением покачала она головой. Потом грациозно встряхнула волосами и классически поправила шевелюру. 

           — Сначала начнут едко подкалывать, потом придираться, кости за спиной перемывать. В конце концов съедят. 

           Чуть отклонив голову на бок, она улыбнулась красиво изогнутыми губками, сверкнув ослепительно белыми зубами.

           — Конечно, если бы я работала в мужском коллективе, то можно весь год ходить в одном платье на работу.  А так мне нельзя, — она снова, как-то уныло усмехнулась. — Хорошо женщинам, которые работают в милиции.  В паспортном столе, к примеру — всю жизнь ходят в одном мундире и ничего страшного, — сокрушаясь, добавила Света.

           Андрею невольно вспомнился Есенинский стих:  Я хожу в цилиндре не для женщин — Глупой страсти сердце жить не в силе....

           После вкусного ужина Андрей разомлел. Потянуло на лирику. Лапа с довольным видом развалился в мягком кресле. Ему вдруг захотелось громко отрыгнуть. К горлу уже подкатил комок, но он вовремя спохватился. Дернувшись, Новиков быстро распрямился, даже сконфужено оглянулся. Поправил галстук.

          Ё-моё! Я же не на пьянке с друганами... — промелькнуло в голове. 

          — Ну ладно, засиделись мы, — торопливо засобиралась Светлана. Она бастро поднялась так что заколыхались огоньки свечек. — Мне ребенка спать нужно укладывать. Провожать не нужно, я на такси... - С тем сразу срулила, шурша юбкой, изящно балансируя широкими бедрами.

          Новиков так и не понял, чем закончилась встреча. На следующий день он ей позвонил:

          — Привет! Ну и что? Как мы дальше будем? — растерянно и недоуменно спросил он, машинально накручивая на палец телефонный шнур.

          — А машины у тебя нет? — сразу задала она вопрос.

          — Есть, но только стиральная, — усмехнувшись ответил Лапа.

          В трубке рассмеялись.

          — А квартира где? — игриво добавила она.

          Лапа  назвал адрес.

          — Фи-и! Какая дыра... И это всё, что ты можешь предложить? — презрительно фыркнула Света.

           Повисло неловкое молчание.

          — В общем, мне нужен человек, который бы меня содержал... — добавила она. В трубке запищали короткие гудки отбоя. Андрей, как оплеванный стоял и недоуменно разглядывал телефонную трубку. 

 

                                                 ***

 

          Осенью Новиков переехал жить в соседний городок, тихо раскинувшийся под сенью корявых лиственниц на другом берегу Оби.

          Вечером к нему зарулили друганы. С собой они привели местных тёлок. Когда расписали пару пузырей вина, друганов потянуло в бар. Лапа отказался и друзья срулили вместе с бабами.

       Через полчаса в дверь позвонили. На пороге стояла и неуверенно переминалась с ноги на ногу одна из девчонок, с которыми они вместе недавно распивали .

          — Я хочу с тобой поговорить... — грустно заявила она. — Нельзя у тебя переночевать пару дней, а то в общаге полнейший дурдом.

          — Ну ладно, заходи... — удивленно впустил её растерявшийся Лапа .

          Он стоял, рассеяно переминаясь с ноги на ногу, не зная с чего начинать разговор .

          Сумерки за окном незаметно сгустились. Мириады мерцающих звезд начали высыпать на небе. Новиков достал из шкафа свечу и зажег её, поставив на кухонный стол. Потом вырубил свет. Пламя свечки мерцало, колыхалось, создавая расслабляющую, интимную обстановку.

          Разговорились. Девушка приехала с какой-то сельской дыры и училась в местном ПТУ на повариху.    

          Она грациозно встряхнула головой. Распущенные, черные, как смоль волосы, рассыпались по  округлым плечам. В блеклом свете свечи они отливали синевой. Несколько локонов упали на грудь. Сквозь блузку отчетливо прорисовывались очертания твердых сосков на  приподнятых, упругих грудях.

            Лапа начал внимательней присматриваться к Татьяне. Обворожительная, белоснежная улыбка выражала саму кротость и умиление. Из-под угольно-черных, вразлет бровей, ярко-зеленым, манящим светом, сияли огромные, миндалевидные и шаловливые глаза, с длинными, мохнатыми ресницами.

          А ничего, симпатичная! — подумал Андрей, разглядывая двадцатилетнюю собеседницу.  - На безрыбье и рак - рыба, — пришло ему в голову.

           На улице за окном, повисла густая, затягивающая, словно желе, ночная пелена. Небо пестрело пылинками звезд, мерцающих и переливающихся словно бриллианты.

         — А переселяйся ко мне жить ! — великодушно махнул Лапа, не без задней  мысли,  слегка разогретый спиртным. 

Он отвел в сторону взгляд и внутренне напрягся. Потом смущенно кашлянул в кулак.

         — Ладно я подумаю,  —  тихо, без жеманства, опустив глаза с пушистыми ресницами, ответила собеседница, задумчиво вертя в руках пустую кружку.

           На небесном своде за окном четко прорезались созвездия. Раскинула ковш Большая Медведица. На Севере, тускло- неподвижной точкой застыла Полярная звезда. Ночь совершенно безлунная. Звезды были единственными светлячками, которые ничего не освещали. Свечка еле трепыхала, бросая только тусклые блики.  Андрей с Танькой проболтали всю ночь.

           И потянулись бесшабашные дни с ежедневными пьянками -гулянками. В Андрюхиной квартире теперь ежедневно зависали толпы ПТУшников и прочей неизвестной молодежи с интеллектом подмастерий городских  окраин.

           Ну ладно! — размышлял Лапа, —  пока молодая... ( Танька на пять лет  моложе ) пока глупая... Скоро   притремся друг к другу. Жену себе воспитаю. 

            Но он ошибся. Не через три месяца, не через полгода Танюха не изменилась. Скоро её выгнали из ПТУ. Как поведали её подруги — за аморалку. По своей натуре она была любительницей развеселой жизни и фанатично питала слабость к  броской одежде.

          Еще она обожала разыгрывать для окружающих свой притворно- интеллектуальный фарс.

          Вечером с подружками Танька ушла в гости. На спинке стула висела студенческая сумка.

          Новиков, быстро расстегнув молнию сумочки, засунул руку внутрь. Глаза едва не выползли из орбит. В руках оказались два небольших томика философских учений Гегеля и Вольтера.

           — И ты чё... Это читаешь? — удивленно спросил он, когда она возвратилась домой, слегка пьяненькая.

           — А вот надо! — кокетливо пропела Танька, легким движением выхватив книжки из рук Лапы. 

           Все интеллектуальные способности Татьяны были сведены лишь к той изворотливой и притворной хитрости, так характерной молодым провинциалкам. Поэтому Андрея очень удивило то, что Танька вообще, когда-либо читала книги, чего он никогда за ней не замечал. Да еще   классическую философию.      

           Найти более эгоистичное и самовлюбленное создание, любившее строить эффектный образ в глазах окружающих, было проблематично. Ничего открытого, ничего искреннего — хороший спектакль.

           Когда её выгнали из училища, обольстительная шлюшка, строя Андрюхе зеленые глазки, обвила его шею руками, припав головою на грудь, умильно смотря в глаза, с капризной наигранностью выпятив нижнюю губу и с притворной плаксивостью попросила:

         —  Я не хочу больше в ПТУшной шарашке обитать, пропиши меня у себя, а из общаги я выпишусь.

         — А работать куда- нибудь собираешься устраиваться?  — задал удивиленный вопрос  Новиков.

         — Ну давай подождем. Может подвернется приличная работка? — надув губки, пропела она, снова обвивая ручками Андрюхину шею. Плотно прижалась к Андрюхе телом и коснулась губами мочки его уха.

         Удивительная сладость нахлынула и растеклась по всем клеткам Лапы. Он обнял Таньку, положив руки на упругие бедра. Ядреная душа стремительно взметнулась вверх и бессовестно уперлась в Танькин живот. Слегка сконфузившись, Лапа растаял и блаженно поплыл.

         Скоро перебесится, — терпел Андрей — Конечно пока молодая ей хочется покрасоваться. Но ведь должен быть предел веселью? —  рассуждал он.

          Дома она никогда не убиралась, на кухне не готовила, даже наоборот… — то что Андрей сварит, какой -никакой суп, а вечером приходит с работы домой —  так они с подружками днем всё пожрут, а он сидит вечером голодный. 

          Но он, как раньше, терпеливо ожидал перемен... Стоило ей состроить зеленые глазки, пропеть тоненьким голоском, он сразу всё прощал.           

          Вечером Андрей пришел с работы пьяненький. Дома, сам с собой выпил половину принесенной бутылки. Ему стало скучно. Чего бы такого придумать? — Начал соображать Новиков захмелевшими мозгами.

          С минуты на минуту должна была возвратиться домой Танька.

          Оп-ля! — осенило его. — Запрячусь- ка я в шкаф! Представляю! Она придет —  в квартире темно, никого нет. Тут дверцы шкафа, с могильным скрипом открываются и выползаю я. Во прикол!. Иногда по- пьяни, Лапе приходили в голову мысли достойные идиота.

          Он залез в нижнюю секцию шифоньера с поперечными полками и незаметно для себя  уснул.     

                Проснувшись, ужасно перетрухнул. Со всех четырех сторон - деревянные стенки. Узкое, закрытое пространство, в котором он лежал, плотно вжавши плечи. Темнота, ничего не видать. Сверху, на расстоянии вытянутой руки, словно крышка гроба — тоже деревянная полка.

           Ё-моё — где я? — от мгновенно пришедших в голову подозрений Лапу парализовал жуткий страх. Хорошо дверца шкафа быстро отворилась. Андрей с облегчением вздохнул в холодном поту. 

                Уже наступало раннее утро. За окном занималась бирюзовая полоска зари. Предрассветная мгла  сменялась тусклой синевой рассвета.

            На корячках Лапа выбравшись со шкафа, огляделся. Диван расстелен. Из- под одеяла торчали две волосатые мужские ноги, на них лежала оголенная Танькина ляжка. Край одеяла завернулся, из-под него выглядывала и белела её голая, круглая задница. 

                Андрюха остолбенело уставился на ему открывшуюся картину.

          

                                               ***

 

                Когда-то, после окончания шестого класса, на летних каникулах он отдыхал в пионерском лагере под Туапсе.

            Утром вместе с пионервожатым, инструктором горного туризма, отправились в двухдневный турпоход по горам. Тропинка, по которой они гуськом поднимались, пролегала по самому краю крутого, горного ущелья. Ночью прошел дождь. Воздух был пропитан испарением влажной почвы. Тропинка раскисла. Кеды прикольно буксовали по скользкому глинозему, что весело распаляло пацанов. Они специально шлепали по лужам и пинали сырую от росы траву.

          Внезапно тропа делала крутой поворот, огибая скалистый утес, круто обрывавшийся с одной стороны над пропастью. Лапа с другом, шедшие позади всех, решили сократить путь и не обходить, вставшую на пути отвесную скалу.

         Цепляясь за оголенные корни, росших на вершине утеса деревьев, они решили проползти по этим корням над пропастью, каких-то пятнадцать метров. Это Андрюха лихо придумал срезать таким образом путь.

          Лапа полез по скользким корням впереди друга.

          Вдруг один тонкий корешок в руке обломился и... — в душе махом похолодело. На счастье, лямкой  рюкзака, болтавшегося за спиной, Андрюха случайно зацепился за другой толстый, корявый корень и повис над пропастью, на высоте примерно третьего этажа. Мгновенно перед глазами с головокружительной быстротой промелькнула вся жизнь.

         Дико распахнутыми глазами Лапа смотрел вниз, в зияющую под ним пустоту. На дне пропасти зловеще, как зубы, скалились острые обломки огромных камней. До отвесной  стены обрыва он не мог даже дотянуться рукой. Болтался на ветке, как сопля в безмерном пространстве. 

           Сколько он передумал- перебранил себя за те пять минут,  в течение которых висел вниз головой  над бездной, не в состоянии, ни руками, ни ногами, ни за что ухватиться:

           Мамочки- родные! — причитал перепуганный мозг. — Хоть бы ветка не обломилась до прихода вожатого, — молил он судьбу. — Я уже на всё согласен: И получить потом от вожатого по шее... И пусть меня на пионерской линейке, перед всем сбором дружины отчитывают, как самое недостойное,  затюканное создание... И пусть сообщат родителям и в школу... Пусть выгонят из лагеря... Пускай родители навсегда  заберут любимый велик... Пусть исключат из пионеров... Пусть у меня будут одни двойки в школе… Пусть меня оставляют на второй год... — Лишь бы  не видеть этой зияющей, головокружительной пустоты, со зловещими обломками  под собой.  

           Пионервожатый, спустившись по веревке с вершины утеса, выволок наверх еле живого от страха Лапу. Похоже, он сам перепугался больше Андрюхи. Поход сразу свернули. Из пионерского лагеря Новикова никто не погнал, но ...зды под валенком вставили по полной программе. Хотя сам Андрей, когда на него во всю глотку кричало начальство и отчитывал совет пионерской дружины, даже радовался такому повороту.

             До приезда родителей, отпетого хулигана Новикова, на неделю посадили под арест в комнате пионервожатых. Выпускали только в столовую на завтрак, обед и ужин. Да и то, всегда в сопровождении воспитателя или двух вожатых. Пионерский галстук с него показательно сняли перед  всем лагерем.  

             Каждый раз, осужденного Андрюху, конвоировали на глазах остальных пионеров. Но даже арестованный герой всегда гордо вышагивал, с достоинством вздернув голову и той рассчитанной медлительностью, чтобы не уронить себя перед пацанами. Вместо насмешек и немого осуждения, Лапа отчетливо видел зависть и  уважение в глазах сверстников.

             Тогда он впервые провел для себя параллель: либо зияющая пустота у тебя под ногами —  либо все остальные мелочи жизни. Такое самовнушение постоянно выручало его и в дальнейшей жизни:

            Бывает, нахватаешь двоек в школе и с унылой обреченностью ожидаешь родительского собрания, на котором тебя должны расписать в самом негативном свете. Или весь урок с дрожью в коленях ждешь перемены, на которой Лапу стравили махаться с хулиганом из параллельного класса. И отказаться уже нельзя, ведь пацаны будут насмехаться. Что зассал? Внутренний голос тогда говорил:  Выбирай! Или предстоящая мелочная передряга или головокружительная пропасть под тобой? 

             Далее, когда провалил поступление в институт.  Когда прессовали в армии деды.  Когда долбило, напрягало начальство. Когда... 

            Стоило только на миг представить перед глазами сквозящую пустоту, с леденяще- острыми, скалистыми осколками — в голове насмешливо звучало:  Или летишь в пропасть или твое падение заменяется несущественной мелочью! Лапа с легкостью воспринимал произошедшие с ним злоключения или ожидания предстоящих неудач.

 

                                                ***

 

          И вот сейчас, в голове никак не всплывали оскалившиеся, каменные обломки, с головокружительной высоты под тобой. Перед глазами, как бельмо, светилась только голая Танькина задница, торчащая из-под одеяла... 

          Лапа даже не чувствовал похмелья. В голове только ощущалась звенящая, вакуумная пустота. Что происходит и как себя вести, он не соображал.

          Раньше Новиков часто прикалывался над друзьями, которые конкретно ревновали  своих жен или подруг. В связи с чем, у них нередко клинило репу.  Могли выкинуть какую-нибудь дурость. 

           Как ему поступить сейчас? Андрей находился в совершенной растерянности. Такое ощущение, что  его смачно оплевали, а под конец макнули в чан с дерьмом. 

           Не спеша он поднялся с пола, вышел на кухню, для чего-то открыл и закрыл холодильник, потом начал хлопать дверцами кухонного шкафчика. Машинально заглянул внутрь, смотря пустым взглядом в никуда. Что он искал, Новиков не осознавал. Вокруг образовалась какая- то неестественная пустота.   

           Достал из пачки сигарету и недоуменно на неё уставился — что это такое, для чего она нужна, Андрей не мог врубиться. Что и кто он? Где сейчас находиться?  Что вокруг происходит? — совершенно не соображал. Так и стоял в полнейшей растерянности посреди кухни.

           Как оделся, куда пошел? —  Лапа не понимал. В какую сторону его сами собой понесли ноги, какой дорогой плутал, где как в бреду шатался? — он совершенно не запомнил.

           Очнулся Андрюха в вытрезвителе на нарах...

 

                                                            ***

 

         Лучи заката ярко озаряли сумрак деревьев, хлестко касаясь шершавых стволов.  Алые блики на бурой коре, приобретали в лучах гаснущего солнца кровавый оттенок.  Небесное светило, прячась за верхушки деревьев, неспешно уходило за линию горизонта. Птичий хор, переполнявший лес в течении дня, постепенно начал затихать.  Его сменяла нудная трескотня кузнечиков и цикад.

           К вечеру небо покрылось тучами. Где- то за горизонтом сверкала зарница.  Послышались отдаленные раскаты грома. Мрачный, но величественный лес, застланный ковром сосновых иголок, ничем не отличался от десятков других лесов, по которым  несколько дней безрезультатно плутал Добрыня. Низкие холмы, как прежде покрыты дремучей хвоей. Начинал сгущаться сумрак. Темнело. Вокруг богатыря по- прежнему возвышался только  густой, нехоженый лес.

         Незаметно погасла малиновая полоса на западе. Над кудлатыми, от хвойной поросли горами, медленно поднялась оранжевая луна. Этой ночью она была безупречно кругла и чиста. Свет ярко залил плоскогорье. Ночь была безветренной  и  теплой. Вдали порой вспыхивали зарницы, но в лесу было спокойно.

           Вдруг над головой Добрыни, громко шелестя перепончатыми крыльями, пронеслась огромно- черная, летучая мышь. Богатыря  передернуло от неожиданности. После лешего страх притупился. Но всё равно стало боязно.

         Луна высоко поднялась на лесом. Ближние  холмы, густо поросшие лесами, торчали, словно кудлатые головы гигантских богатырей без шлемов. Добрыне вспомнилась байка, которую поведал лучший друг – Илья  Муромец. Он рассказывал, что сражался с огромной головой, вросшего в землю богатыря Святогора. Над Ильей потешалась вся  дружина:

           – Где ты так нализался медовухи, что Святогор привиделся? – захохотали ратники. 

          Илья надулся и засопел. Больше он ничего не стал рассказывать.

          Среди остальных лохматых, богатырских голов, в свете луны, белела только одна, не заросшая лесом макушка холма. Она здорово напоминала почти наголо бритый череп княжеского воеводы Путяты, когда тот снимал шлем. Одиноко росший на вершине, кособокий дуб был похож на  хохлатый чуб, свисавший набок с лысого темени воеводы.     

          Сравнение развеселило богатыря. Добрыня так и окрестил холм – Лысая гора, –  к ней  он и направился.

         Настораживали богатыря только вспыхивавшие в траве голубые огоньки. Они не были похожи на ночных светлячков. Веселые, крылатые насекомые горят мягким, лиловым светом. А эти сверкали холодно- голубым, немерцающим огнем.

         Добрыня невольно вспомнил рассказы стариков  –   кудесников:

         Блуждающие, ночные огни – свидетели потусторонних сил. Не нашедшая приюта душа, не похороненного в земле человека, мается, блуждает под луной, ищет место своего упокоения.

         Вот и начинается новое приключение – уныло подумал богатырь. – Может сегодня пронесет? – наивно обнадежил он себя. 

         – Ай! – будь, что будет! – негромко ругнулся Добрыня. У него уже не было прежнего, панического страха перед нечистью, который возникал при встречах с  демонами. Но на душе было неспокойно.

         Медленно поднявшись на лысую гору, Добрыня поднял глаза и  остолбенел. На поляне, по самым дубом, как ни в чем не бывало, сидела обворожительная девушка в белом одеянии и ослепительной красоты.

          Внезапно открывшаяся картина настолько не писалась с обстановкой, что богатырь на время забыл об осторожности. Широко распахнув глаза, он разглядывал незнакомку, которая спокойно сидела на траве,  расчесывая распущенные, черные, как смоль волосы. Отливая, в ярко-  лунном свете синевой, они рассыпались по  округлым плечам, спадая на грудь.

          Незнакомка томно раскинулась на лесном ковре, жмурясь от удовольствия, будто прохладный, ночной воздух ласкал её нежное тело. Из- под угольно- черных бровей, зеленым, манящим светом, сияли миндальные, шаловливые глаза с длинными, мохнатыми ресницами. На красавице была накинута только белая рубашка без пояса, под которой отчетливо прорисовывались очертания твердых сосков, на приподнятых, упругих грудях.

         Добрыня застыл в нерешимости.  

         – Куда путь держишь добрый молодец? – промолвила она томным, певучим голоском. Обворожительная, белоснежная улыбка выражала  кротость и умиление.

         Растерявшийся Добрыня на миг потерял дар речи.

         – А- а?  –  Я? – он обвел поляну недоуменным взглядом, будто ища поддержки. Вот охочусь, вот тут, вот, – рассеяно пролепетал богатырь, переминаясь с ноги на ногу.

         Он начал вопросительно оглядываться по сторонам, чтобы хоть как-то объяснить непонятное явление.

         –  И как мне тебя звать – величать? – строя игривые глазки, пропела она.

         – А- а! – это?  –   Добрыня я, – свет Никитичем нарекли, – пробормотал богатырь, спешно пытаясь прилизать ладонями волосы на голове.  Он сразу распрямился, расправил  плечи. Забыв про хромоту, отбросил в сторону  осиновый кол, на который опирался всю дорогу.

         – Ну подойди же ко мне, не бойся, – пропела незнакомка.

           Добрыня сделал пару неуверенных шагов.

           Девушка грациозно поднялась. Белая рубаха легко скользнула с узких плеч, упав к босым ногам.       

           Ядреная, богатырская душа стремительно набухла, взметнулась ввысь и  бессовестно уперлась в холщовые портки. Штаны туго натянулись, заставив богатыря сконфузиться. 

          Застывший в немом возбуждении Добрыня, стоял, как завороженный, ничего вокруг не замечая. Потому не заметил и вовремя не среагировал, как позади него, на поляну налетела целая стая черных ворон, мгновение ока превратившихся в буйных ведьм. Когда он очнулся от умопомрачительной иллюзии, вокруг уже начинался дикий шабаш. 

           Насыщенно- полная луна ярко желтела, освещая лапы мохнатых елей. Темные фигурки, на фоне круглого диска, метались по поляне в безумной пляске. Ведьмы оглушительно визжали. Неистовый смех далеко разносился по округе. Яростно зашелестел ветер, вторя безумству свистопляски ведьм. Уши богатыря закладывало от истерических криков. Ведьмы праздновали полнолуние.  

         В неоновом свете ночного светила, их огромные тени с распущенными волосами, жутко отражались на кронах хвойного, дикого леса. Выражение лиц было развратным и диким. Раскосые, зеленые глаза похотливо сверлили Добрыню.

         Вдруг, неожиданно, застонала и затряслась мелкой дрожью земля. Яростно засвистел ветер, поднимая и кружа в диком вихре прошлогоднюю, опавшую листву. От мигом налетевших черных туч загремели раскаты грома и полыхнула молния. Вековой дуб затрещал и начал гнуться. 

         Толпа ведьм прекратив танец сбились в кучу. Меж ними пошел страшный шепоток: – Яга!  –  яга! – забеспокоились они.

        На фоне яркого, лунного диска, на мгновение заслонив свет, показалась верхом на помеле, исполинская, сумеречная тень старухи.  Угловатый силуэт с седыми космами, резко контрастировал с остальными ведьмами. Они безропотно расступились, пропуская колдунью вперед к богатырю.

         Добрыня не раз видел уродливых, пожилых женщин, но  то, что стояло перед ним – не входило ни в какие сравнения. Вид её был отвратителен и ужасен. Жившая в Добрыниной слободе, вечно хмельная старуха- ведунья, в сравнении с Ягой казалась красавицей.

         Перед ним стояла  безобразная, горбатая и сутулая,  старая карга, с растрёпанными, седыми, лохмами. Длинный, сизый нос, был загнут крючком и свисал до подбородка. Из огромных ноздрей вылезали, щетинистые волосы. Щеки обвисли ниже подбородка. Сбоку на носу противно сидела гнойно- мясистая бородавка, из которой торчали две длинные, седые волосины. Редкие, щетинистые волосья, росли над верхней губой и подбородке. Одутловатая, с опухшей и морщинистой мордой старуха, внимательно обнюхивала и рассматривала Добрыню заплывшими глазками. 

           –   Чую молодецким духом потянуло, ать, – повела она носом, плотоядно прошамкав беззубым ртом, отвратительно дохнув на богатыря помойной вонью. После чего подняла в сторону Добрыни, трясущиеся от паралича руки.

         Её глаза горели хищным, красным пламенем. Под ними свисали темно-   синие мешки. Одета Яга была в грубую рубаху без опояски.

           –  Ох! отведаю молодаго тела! – возбужденно засмеялась она, обнажив криво торчащие в разные стороны, два черных, гнилых зуба. После чего скинула  рваную хламиду.

          От одного только вида открывшегося перед ним зрелища, Добрыню едва не стошнило. Маленькое, сморщенное, костлявое тело, с длинными грудями, которые свисали,  болтаясь ниже пояса. Костлявые руки, короткие, кривые ноги, сплошь заросли жесткой, грязно- рыжей стерней.

           Добрыня, заворожено смотревший до этого на обнаженных ведьм, испытывал возраставшее возбуждение, но когда  увидел Ягу, – вдохновение мгновенно упало и безжизненно повисло вниз.

        – Ах ты негодный! – Пренебрегаешь женщиной? – с оскорбленным возмущением, проскрипела она картавым голосом, брызжа слюнями. – На костер его! – истошно закаркала старуха остальным ведьмам. – Я проучу тебя, как отвергать женщину.

          Некоторые молодые бестии заметались по поляне в поисках дров. Другие, схватив богатыря, поволокли его к дубу.

          Добрыня отбиваться от обнаженных тел, как мог. Хватал за распущенные космы, отрывал от себя, откидывал в стороны. В его пальцах оставались клочки липких волос, которые он с омерзением стряхивал. А ведьмы снова тянулись к нему руками, хватали за одежду, в конце концов, привязали к дубу, как он ни старался  отбиваться.

         Добрыня не слышал потрескивания мокрых сучьев отломанных от дуба веток. Он смотрел вдаль – на далекие холмы и яркий диск белой луны.

         Влажные дубовые дрова только шипели и чадили. Они никак не хотели разгораться. Клубы густого, едкого дыма валили от костра. Ядовитая гарь разъедала глаза и горло. Удушливые слезы заливали лицо. От кашля  богатырь начал содрогаться всем телом.

         – Несите сухие дрова! – истошно завопила старая карга, в бешенстве топая ногами. 

         Одна из ведьм притащила осиновый кол, который Добрыня бросил на поляне, красуясь перед молодой, смазливой ведьмочкой. Не разглядев, какой породы  была древесина, Яга одним движением жилистых рук, разломала толстый осиновый кол на несколько поленьев. Встряхивая белыми, как смерть космами, она начала ворча бросать их в костер.

          Сухие, осиновые поленья разом схватились. Красные отблески костра заплясали на верхушках сосен. Языки огня стали лизать сапоги богатыря. Завоняло паленой кирзой. Грубая, свиная кожа начала кукожиться, обжигая ступни. Он задергался, пытаясь вырваться из пут. Но ведьмы привязали Добрыню настолько крепко, прочными волосяными шнурами, что он никак не мог их разорвать.

         Пламя начало кусать, как острые зубы. Огонь ревел, пожирая сухие дрова. Дым и пламя скрыли Добрыню. Он громко вскрикнул. Но огонь сам же и перепалил путы, крепко державшие его ноги.

        Из- за чадившей в глазах гари, Добрыня не видел, что происходило вокруг .

          Между тем, едкий дым, густыми клубами растекался по поляне. Ведьмы начали чихать, кашлять, тереть руками глаза. Изредка раздавались глухие звуки, считавшиеся, верхом неприличия для дам. Среди них началось смятение.

          Ведьмы вопили, тряслись и пищали. Лихорадочно метались в разные стороны. От дыма, исходившего с осиновых дров, их дьявольская сила быстро слабела.

          Между тем Добрыня, нечеловеческим усилием разорвал путы, связывавшие руки. На запястьях остались красные, глубокие борозды с содранной кожей.

          Отпрыгнув от костра, он бегом направился к краю поляны и с ходу начал вырывать с корнями длинные стебли крапивы. Он быстро нарвал целую охапку  крапивы. Заросли жгучей травы он заметил, когда возвышался над поляной, привязанный к дубу.

          Кусты крапивы были большие. Выше человеческого роста.  Жалящие иглы торчали, как маленькие смертоносные орудия. Схватив голыми руками целую охапку травы,  совершенно не обращая на её острую жгучесть, он бегом бросился обратно к костру. Обхватив крапиву, как большой, банный веник, Добрыня начал яростно хлестать им бестолково метавшихся по поляне ведьм.

         От прикосновения крапивным веничком, голых женщин начало трясти мелкой дрожью и выворачивать наизнанку. Это только раззадорило богатыря. Он еще яростней начал стегать бестий колючим оружием.

         Тела чертовок, мгновения ока, покрывались огромными волдырями. Смуглые лица заходились бурыми пятнами, губы мертвели. Их глаза краснели и слезились. В глазах ведьм уже не было заметно, прежнего, похотливого огня. Это было отчетливо видно в свете луны. Шальная красота на бледных, болезненных личиках растворялась на глазах. Отблески костра хаотично метались по искореженным болезненной гримасой лицам бесившихся ведьм. Некоторые превращались в змей, жаб, сорок и с жалкими криками расползаясь в разные стороны.

          Неожиданно, вошедший было в азарт Добрыня, почувствовал, как сзади, на  шее, сомкнулись холодные, костлявые пальцы. Старая, косматая тварь, подобравшись со спины, мертвой хваткой вцепилась в горло, своими костлявыми пальцами. Поздно обернувшись, он увидел  перед  собой  морщинистое лицо Яги, перекошенное  в бешеной ярости. Её зубы впились ему в плече. Ужасная  старуха  обладала  нечеловеческой  силой. 

           Но  пока  она продолжала сжимать железные пальцы вокруг горла, Добрыня  сумел дотянуться слабеющими руками до толстого стебля выпавшей из его рук крапивы. Он начал яростно хлестать колдунью. От крапивы её хватка ослабла. Богатырю удалось разжать старухины пальцы с горла. Прежде,  чем  карга  успела их вновь сомкнуть у него на шее, богатырь, обернув стеблем крапивы, глотку мерзкого создания, быстро стянул петлю.  Дыхание колдуньи прервалось. Её начала сотрясать предсмертная агония.

          До самого утра принимался хлестать дождь, порывами налетал ветер. Уставший, выдохшийся Добрыня, спал крепким сном, прислонившись спиной к разлапистому, обгоревшему дубу.

           К утру  непогода  стихла. Лишь косматые клочья облаков проносились по измученному небосклону. Стояла глубокая предутренняя тишина,  даже смолкли цикады. Начинало светать. С неба неприметно опустилась обильная роса. Туман собирался  в  низины.  Окружавший Лысую гору лес, стоял по колено в  дымке.

           Не спавший всю ночь и незаметно задремавший богатырь проснулся, когда солнце, поднявшись над кронами деревьев, разогнало туман. Яркое, утреннее светило стояло в зените. Отвесные лучи немилосердно палили, переливаясь,  дрожащим,  прозрачным  маревом нагретого воздуха. От влажной травы тянуло душным, пряным  ароматом.  С низины поднималось болотное зловоние, от которого  закружилась голова. Перед глазами поплыли склоны холмов.

           На соседних, кудлатых возвышенностях, беспокойно раскачивались лиственницы. Их ветви, на фоне мрачных, разбегавшихся туч, казались яркими и неестественно зелеными. Кричали невидимые перепела. Грелись на солнце ящерки. Голоса зябликов, доносившиеся из придорожных кустов, звенели в ушах.  Залихватские трели сменялись звонким чириканьем воробьев. Птахи суетливо перепархивали по веткам, тревожа листву. Разноцветная кайма, вокруг  подсыхающих луж, взрывалась полчищами истомленной жарой мошкары.

           Откуда- то из далека, донесся одинокий крик петуха. Богатырь вскочил, словно ужаленный. Он начал затравленно озираться и прислушиваться.

           Из- за дальних холмов, Добрыня вновь  уловил слабый, петушиный крик. Ретиво, не смотря на раны и боль, даже не разбирая дороги, богатырь бросился в сторону голосистых криков домашней птицы.

 

                                                   ***

 

        Проснулись бичи в гараже неожиданно. Ногами под задницу  их будили Колька Тригель и Лаварский, чтобы поднять с пола. Присутствие Юрки Лаварского немного обнадеживало. Андрей считал его едва не ангелом-хранителем среди остальной братии.

           Длинные лучи раннего солнца немилосердно палили, переливаясь  дрожащим,  прозрачным  маревом нагретого воздуха через раскрытые ворота бокса.

           На соседних кудлатых возвышенностях беспокойно раскачивались лиственницы. Их ветви, на фоне быстро разбегавшихся туч казались насыщено сочными и неестественно зелеными.

           Яркое, утреннее солнце слепило глаза. Вставать совершенно не хотелось. В эту ночь Новиков единственный раз сумел заснуть и немного покемарил.     

        — Мужики подъем! Есть работа, — спокойно сказал Лаварский. — Сегодня мой брательник с зоны возвращается. Хочу организовать встречу на природе. - Он мотнул головой в сторону выхода из бокса.

        Кряхтя бичи поднялись. Лаварский сразу повёл показывать Соболю и Юрке, в каком месте предстоит работа.

        — Из досок сарая сколотите деревянную беседку для отдыха братвы. Хорошо? - Он серьёзно посмотрел на бичей. Руки в карманах. Новикову показалось, в его глазах промелькнуло какое-то сожаление или сочувствие.

        Андрей заметно хромал, всё тело ныло и болело, но крепкий сон залечил душу. Кроме того, спокойный голос и присутствие Лаварского действовали ободряюще.

        Может сколотим беседку и они отпустят нас? — невольно закралась  оптимистичная  мысль.     

        В дальнем углу базы, более чистом, по сравнению с остальной территорией, неплохо  проросла молодая трава и раскинули тонкие ветки хилые, северные березы. Эта поляна была прекрасным местом для отдыха. Объяснив мужикам, как и что нужно делать, Юра Лаварский предупредил, что вечером братва всем скопом приедет отмечать возвращение старшего брата Лаварского. После этого, они с Тригелем укатили на желтой Мазде.

        Несмотря на разбитое тело, Андрей, Юрка и Серега Соболь принялись за дело. У всех появилась призрачная надежда на освобождение за труд. Если бы Лапа знал, какая “Варфоломеевская ночь” его ожидает? Но сейчас, энергично, превозмогая боль, он работал пилой и молотком.

        Посреди поляны с растущими вокруг и уже начинавшими распускать зелёные листья берёзами, Соболь притащил и уложил параллельно друг другу три бревна метра по четыре длиной, на расстоянии около полутора метров одно от другого. В центре выкопали яму и вставили четырёхметровый, бревенчатый брус. Его укрепили  кирпичами, засыпали и утрамбовали вокруг землю, чтобы стоял крепко, не шатаясь. Поперёк брёвен на земле, плотно друг к другу приколотили доски. Получилась ровная, как бы танцевальная площадка, размером четыре на четыре метра с трехметровым столбом в центре, на который планировалось насадить навес в виде детского грибка. Деревянная шляпка грибка сколочена, но для её крепления к стойке необходимо приколотить на верхушке столба крест-накрест два бруска, чтобы закрепить навес. Эти бруски приколотил к столбу Андрей.

            Со стороны сооружение стало напоминать большой крест.  Для окончательной конструкции, оставалось насадить навес и приколотить его к брускам. Это дело решили  отложить и пойти выпить  водки. Юрка обещал проставиться. Он хвалился, что загодя прикурковал пару пузырей.  Время около обеда, приезда братвы не ожидалось. Тем более, оставалось немного:  приколотить навес и принести из гаража стол с несколькими стульями.

 

 

 

 

 

 

 

 

3 часть

 

           После случая с Танькой, Лапа  очнулся, услышав похмельно- плаксивые всхлипы мужика. Открыв глаза, он первые пять минут никак не мог сообразить, где находится.

           Первое, что  увидел — это коричневый, напрочь закопченный сигаретным дымом потолок с висевшей посередине тусклой, желтой лампочкой, зарешеченной железной сеткой.

           Андрей находился в грязном, маленьком помещении, сплошь пропитанном сигаретным дымом, который витал плотными клубами. В другом конце комнаты, под потолком располагалось маленькое окошко, зарешеченное тремя рядами железных прутьев. Сквозь мутное стекло еле просачивался слабый дневной свет. Помещение размером около пяти метров в ширину и около десяти метров в длину. Вдоль стен в два яруса стояли три пары привинченных к полу, железных, тюремных нар с деревянным настилом. На  нижней шконке лежал он сам.

           Что за бред… — резко встряхнул головой Новиков. Он тут же скривился, крепко зажмурив глаза. Вспышка боли в висках отозвалась мелкой, барабанной дробью.  

            Разглядывая камеру, Андрей старался хоть, что-то вспомнить. В голову полезла всякая муть. Те события, которые он припоминал, казалось происходили с ним или год назад ? Либо вчера? Или вообще приснились…  — Черт их знает?  

            Единственное, он смутно припоминал, как гонялся по улице за бездомными собаками, кидал в них камни, а после на какой-то помойке  яростно колотил палкой пустые бутылки...

            Камеру из угла в угол, по-арестантски заложив за спину руки, с желтыми от никотина пальцами, шаркая ногами по полу, нервно мерял заросший щетиной татарин бичеватого вида. Другой мужик со свалявшейся, грязно- ржавой бородой сидел на соседних нарах и слезно всхлипывал.

             Он был в старом, замызганном пальто без пуговиц, с оторванным воротником, накинутом на  голое тело.

           — Вот так вся жизнь прошла… — плаксиво обратился суточник  к самому себе. —  А ведь я был учителем музыки... Меня уважали…— прогундосил он. - И в армии был отличником строевой подготовки. Меня ставили в пример остальным солдатам !  И вот ! — шмыгнул мужик носом, размазывая соплю по грязным щекам. - И вот ты здесь, Андрюша, оказался!  —  Он всхлипнул, комично хрюкнув при этом. - На меня даже дембеля руки не распускали…, — истерично выкрикнул музыкант. —  А  милиция ногами избила…    

            Редкие волосы, длинные, до плеч, грязные и спутанные, свисали плешивыми сосульками . Руки дрожат. Густо прорезанные сетью красных капилляров похмельные глаза. Радужная оболочка с желтым отливом. Щеки побиты язвами. Крупный нос в синих прожилках усеян крупными порами. В уголках рта - воспаленные заеды. Губы обсыпаны пятнышками бледно-зеленых гнойничков.

            Он неожиданно зашелся сухим, затяжным кашлем с хрипотой.   

            Андрей осторожно, чтобы не расплескать остатки мозгов, опустил ноги со шконки. Рядом с железной дверью камеры, с кормушкой по центру, располагалась параша. Напрочь загаженный, заблеванный и наполовину разбитый унитаз. Рядом с ним - водопроводный кран над ржавой, железной раковиной.

           Новиков скривившись, чтобы не вырвало, медленно покачиваясь направился к крану. С первых же шагов повело в сторону. Пришлось остановиться, широко расставив ноги, чтобы нормализовать равновесие.

            Открыв вентиль, он большими, жадными глотками утолил жажду, после чего подставил голову под холодную струю. Ледяная вода немного сняла боль и привела в чувство. 

            Подняв глаза, Лапа  внимательней начал рассматривать камеру, куда он, непонятно, каким образом попал и её обитателей.

            Кроме двух мужиков, на нарах лежали еще пять человек. Некоторые из них либо спали, или просто валялись, держась за голову и тяжко вздыхая. Двое спившихся хантов, курили не вставая со шконок. Один постоянно чесался и дымил вонючей примой, другой, тремя обрубленными пальцами на левой руке и без указательного пальца на правой, профессионально сворачивал, слюнявил самокрутку из газеты, набив в неё табака из бычков. Вентиляции в камере никакой.  Дым в хате витал клубами, еле просачиваясь сквозь щель в неплотно подогнанной раме оконца. Когда-то очень давно побеленные стены камеры с отвалившейся местами штукатуркой, сейчас были покрыты темно- желтым налетом от табачного дыма. Некоторые мужики - явно бичи, о чем свидетельствовал их внешний вид. Пару человек довольно прилично одеты, но тоже с отекшими глазами и опухшими с перепоя мордами.

             Только тут Андрей понял, почему болит голова? Воздух в камере был настолько спертый, что слезились глаза. Едко воняло потными носками, немытыми телами бомжей, перегаром и чесноком. Конкретно несло кислятиной от унитаза, который давно не чистили. Достав из кармана сигареты, Андрей попытался закурить. Аж передернуло и едва не выворотило с первой затяжки.

            Дойдя до шконки, он повалился на деревянный настил. Напрягая мозги в попытке вспомнить, как он оказался в вытрезвителе, голова пошла кругом. Из мужиков никто не разговаривал, все мучались с похмелья. Кто натужно сопел, кто кряхтел, иногда постанывая. Лапа  ни у кого ничего спрашивать не стал. Да и сил не было совершенно. На душе паршиво скребли кошки. В углу камеры были свалены горкой разодранные на туалетную подтирку книги. Но читать их уже считается западлом.

              Он вспомнил, как увидел голую Таньку, лежавшую на диване, в обнимку с каким-то мужиком. Что было после этого, как он оказался в трезвяке? —  Андрей не помнил.

          Полежал с полчаса. Взвизгнуло, загремело железо засова. Тяжелая металлическая дверь отворилась. Один бичара назвал её роботом. На пороге появился толстый, здоровенный мент в погонах прапорщика. В руке он держал резиновую дубину.

         — Живо поднялись и строиться в коридоре! — рявкнул вертухай.

         Обитатели камеры, медленно слезая со шконок, сгорбившись, гуськом потянулись в дверной проем.

         На продоле, кроме прапорщика, два сержанта- мордоворота, тоже с дубинками. Прапор зачитал список фамилий, обращаясь к мужикам, как к скотине, на повышенных тонах, стараясь сразу подавить любые вопросы.

          Восьмерых синяков запихали в воронок и повезли в мировой суд. 

          Административные дела суточников отдали на рассмотрение мировых судей. Если раньше в вытрезвитель бухариков сажали народные суды, то при передаче производства на рассмотрение мирового правосудия, ничего не изменилось.

         Молодая судья с кислой физиономией уныло слушала дела арестованных, которые зачитывал начальник вытрезвителя или заместитель начальника городского изолятора временного содержания.

         Как такового, мед вытрезвителя в городе нет. Пойманных на улице, пьяных мужиков, сажали  на пятнадцать суток  в городской ИВС, как хозобслугу для выполнения мелких работ следственной тюрьмы. Для этого в ИВС для суточников выделены две камеры.

          Считается, что рабский труд - пережиток ранней и далекой истории.  Но рабство никуда не исчезало и окончательно себя не изживало. Оно просто меняло форму и названия, оставаясь, при том, всегда в силе закона. Самых слабых и беззащитных людей, насильно принуждают к подневольному, рабскому труду, более сильные и наделенные властью менты, только за то, что мужики оказались спившимися, больными и слабовольными бомжами.   

          Судам, прокуратуре или самой ментовке нужна бесплатная рабочая сила для выполнения мелких хозяйственных работ. Разъездные наряды мусоров регулярно делали, так называемые рейды по городу, специально для этой цели. Выполняя план по поимке пьяных мужиков, они писали в отчетах об успешном выполнении профилактических работ по борьбе с пьянством и алкоголизмом в стране. Ментам нужно чистить снег в ИВС,  около горотдела, подметать крыльцо, проводить уборку территории около прокуратуры,  городского и мировых судов, красить заборы, разгружать или перетаскивать мебель в  кабинетах.

           Бичевские камеры всегда полны.  В рейд ментовские машины выезжали, когда тюремные хаты  немного разгружались.

         Мировые судьи судят лишь формально. Всем шлепают административную статью,  что человек находился в пьяном состоянии в общественном месте. Они не стараются разбираться, прав он или виноват. Нарушал ли общественный порядок…. Да и вообще, в каком месте пойманный человек находился, насколько был пьян.

        Сколько менты приводят в суд людей, столько судьи и отправляют на сутки, совершенно не стараясь разбираться, при каких обстоятельствах человека схватили, что он за личность?  

         Степень опьянения устанавливает медработник с прыщавым лицом в приемнике ИВС, в белом, испачканном халате, накинутом поверх ментовского кителя. Через тонкую ткань халата хорошо прорисовываются погоны прапорщика. В бесцветных, рыбьих глазах, полное равнодушие...  

          — Закрой глаза. Присядь два раза. Вытяни руки. Дотронься указательным пальцем правой руки до кончика носа…

           Даже если человек выполнил все процедуры, фельдшер, один черт пишет в заключении:   Находился в пьяном состоянии средней тяжести.

          Прикрываясь правовыми нормами судебного рассмотрения административных дел, на поток поставлен конвейер дармовой рабочей силы.

          Как правило, хватают одних и тех же уличных бичей или подвыпивших мужиков, которые  в одиночку брели по улице. Менты никогда не забирают студентов или иную молодежь, которая, вдрызг пьяная, вечером собирается толпами в городском парке у фонтана. Дураку понятно — молодые люди безропотно, задарма, как бомжи, работать не будут. Шпана по понятиям тусуется.

           Суточников рассадили по лавкам свидетелей в зале судебного заседания. Вонь перегара десятка выхлопов быстро наполнила светлицу Фемиды. Деревянные лавки сплошь расписаны выцарапанными на них ядреными репликами в адрес ментов и четверостишиями о правосудии. Живописно нацарапанная, голая Фемида с завязанными глазами, в судейском колпаке, стояла загнутая на коленях. Новиков невольно ухмыльнулся,  надув щеки.

           Начальник вытрезвителя бегло зачитывал дела каждого нарушителя общественного порядка.

           Первым он зачитал обвинение мужику интеллигентного вида, который был довольно прилично одет.

           — Гражданин…, в вечернее время находился на улице в нетрезвом состоянии, чем нарушил общественный порядок….

           Мужичок поднялся со скамьи. Разведя руками,  он возмущенно  обратился к судье:

           — Ваша честь! Я работаю начальником отдела в муниципальной управе… Вчера на работе слегка отметили юбилей… Ну я и возвращался домой пешком… — недоуменно пожал он плечами.      

           — Уже у самого дома меня остановил наряд милиции… Ни за что, ни про что, запихали в УАЗку и вот сейчас сюда привезли, — возмутился он. — Сейчас посадите меня на сутки. Меня же с работы выгонят! — продолжил он. —  А мне семью нужно кормить… Да и вообще, в чем моя вина, не пойму?

          Молодая судья, своими стервозно-вульгарными манерами больше походившая на  привокзальную проститутку, нежели на жрицу фемиды, растерянно -вопросительно взглянула на зам. начальника ИВС, представлявшего в суд административные дела.

          Кого вы сюда привели? Что мне с ним делать? — возмущенным взглядом выпучилась она на мента. Но тут, вовремя вспомнив, что она  главная в суде,  быстро состроила серьёзную морду.

           — Пить нужно меньше!  Вот на следующей работе будете головой думать… Пять суток административного ареста,  — нервозно дернула она плечами, с недовольством посмотрев на мента.

           Следующим рассматривалось дело бичеватого мужичка с сильно опухшей физиономией. Мужик поднялся со скамейки, но не смог вымолвить ни слова. Судья влепила ему сразу пятнадцать суток.

           Уже через день, в камере, когда мужику стало совсем плохо, остальные суточники возмутились. Менты отвезли мужичка в больницу.  Оказалось, что наряд патрулировавший город, подобрал его лежащим на тротуаре. Со слов мужика, он запомнил, как его остановила на улице шпана и начали избивать. Что было  дальше, он не помнил. В больнице просветили рентгеном, оказалось, челюсть сломана в двух местах. Почему и морда у него была настолько неестественно опухшая. Менты, вместо того, чтобы оказать лежавшему на дороге без сознания человеку помощь, забрали его, как нарушителя общественного порядка. Через два месяца Андрей встретил мужичка в камере по-новой.

            — Во! Здорово! Тебя снова загребли? — удивленно спросил  Лапа .

            — Да не-е… — с усмешкой развел руками дядька. —  Всё тот же срок отбываю. 

           Оказалось, после больницы, когда у него срослась челюсть и врачи сняли фиксирующие шины, менты привезли домой повестку, что он должен отбыть еще четырнадцать суток административного ареста, так как в прошлый раз его условно выпустили из тюрьмы в больницу, а судебное решение, что он, рано или поздно, должен отбыть все свои пятнадцать суток ареста от звонка до звонка  —  никто не отменял...

           Третьим зачитали дело Андрюхи:

            — Вчера, в десять часов утра гражданин Новиков А.И., находясь в нетрезвом состоянии, купил в коммерческом магазине Бриз пять бутылок водки… Две бутылки  распил из горла в магазине, а три остальных разбил, с силой швыряя об пол. После чего уснул около прилавка…

            Лапа  внутренне напрягся, слушая обстоятельства своего дела. Хоть в суде узнаю, чего я  натворил, — мысленно ухмыльнулся он. 

             — В связи с тем, что Новиков А.И. впервые привлекается к административной ответственности… Назначить ему срок наказания - пять суток ареста…

             Ударными темпами строилось новое здание городского отдела милиции. Лапа  весь срок проработал на расчистке строительного мусора.

 

                                                 ***

 

             Наступило густое, хмурое утро. Снежный туман, плотной завесой, окутал пространство. Большие хлопья опускались на землю, оседали белым пеплом на проводах и ветках деревьев. Снег покрывал рыхлой ватой тюремный двор, крыши соседних домов. Покров равно и легко ложился на переполненные урны у крыльца. Невысокие сугробы сровняли бордюры и тротуары.

            Размытый туман казался синевато- серым. Густой снегопад, рассеивая утренний свет уличных фонарей, заполнял пространство, затушевав землю и небо, бледной, неясной пеленой.

            Глухо громыхнул замок железной двери. Новиков переступив порог ИВС, остановился перевести дух на  тюремном крыльце. Глубоко вдохнул свежий воздух.

           Фасад здания, когда-то желтый. Сейчас размалеван в блеклые цвета. Его не раз перекрашивали, замазывали. Всегда разными красками. То в одном месте, то в другом.  Местами штукатурка отлетала. Виден красный кирпич с прослойками раствора. На стенах ржавые подтеки с крыши. Густой, крупный снег ложился Лапе на плечи.  

             Направляясь домой после отбытия пяти суток, Андрей больше всего молил, чтобы Танька срулила с квартиры. Он не знал, как себя поведет, встретившись с ней глазами, если у этой сучки хватило наглости остаться. Андрюха боялся, что снова не сможет себя контролировать. Как вести себя в такой ситуации, принимать её извинения и объяснения?

             Таньки дома, слава богу, не оказалось. Свои вещи она забрала, прихватив с собой Андрюхин кассетный магнитофон, половину кухонной посуды и все продукты из холодильника. На столе лежала смятая записка  ЧАУ дарагой… и снизу жирно- красный оттиск от губ в помаде.

             Новикову не хотелось сидеть дома, на душе слишком паскудно. Он решил прогуляться на базар. Туман понемногу рассеялся. Красное, северное солнце наполовину выползло из-за горизонта.

              Выйдя из дома, у первой же пивной лавки повстречал двух сокамерников, которые вышли с трезвяка на день раньше него. По всему видно, что бомжи  с утра приняли на грудь и радостно приветствовали Новикова, как  старого знакомого.

             — Андрюха! Братан… — полез целоваться Васька, обнажив рот с редкими зубами в кривой, страдальческой  улыбке.

             Сегодня Васек нарядился в обновку: Старое демисезонное пальто цвета окружающей грязи, с вытертым ворсом и оторванным карманом. Черный трафарет от кармана, с торчащими по краям нитками, подсказывал, какого цвета пальто было раньше. Грудь у Васьки нараспашку, прикрыта только грязным свитером крупной вязки с оттянутым воротом. На ногах криво- стоптанные кроссовки со шнурками разного цвета. Голова прикрыта ментовской, облезлой шапкой- ушанкой, с отчетливо-серым пятном от кокарды. Наверное, менты в ИВС пожалели бича и подарили ему на зиму шапку из своих запасов.  Одутловатое лицо в грязных подтеках. Буро-ржавые усы блестят от подсыхающей слюны. Гной в уголках глаз.

            Со рта бомжа противно дохнуло гнилью и перегаром. Скривившийся Лапа резко отвернулся и постарался отстраниться.

             Весь цикл жизненного бытия у бомжика делился на две части. За три дня на свободе, он успевал нажраться до синьки — потом его на полмесяца сажали. По выходе снова три дня вольницы — и обратно в ИВС. Он настолько привык к такому распорядку жизни, что ему ничего другого и не нужно.

             Когда-то очень давно молодой выпускник Тюменского нефтегазового, в те годы еще Индустриального института, с красным дипломом, Бедышев Василий Николаевич попал по распределению на одно из богатых газовых месторождений Западной Сибири. О таком заработке в те годы только мечтать. Но так как юный инженер с академическим значком делать ничего не умел, кроме как трепать языком, то его назначили комсоргом бригады и одновременно профоргом. В обязанности Васи теперь входило мотаться за водкой для буровиков на ближайшую факторию или гонять на вертушке на стойбища оленеводов, покупать мясо для вахтовой партии.

           В одну из таких поездок, заночевав в чуме, он крепко выпил с бригадиром совхозного стада. Со слов Васи выходило, что абориген в знак дружбы подарил ему десятилетнюю девочку. Дочку одного из оленеводов своего стойбища. Васек от души принял подарок и воспользовался им. Через месяц он сам стал подарком в общей хате областной тюрьмы.

            Но так  получилось, что сокамерники не стали  опускать Васька. То ли обиженных в камере хватало, то ли  попались гуманные зеки. В тюрьме Вася стал шнырем. А уже на зоне, благодаря своей пронырливости, он дослужился до козырного шныря отряда. Начальником над всеми обиженными урками в бараке. Чем Васек несказанно гордился. Так как натерпелся страха в первые месяцы своего заключения.  В колонии Бедышев был каким- никаким, а всё начальником.  Откинувшись досрочно по УДО, он крепко-накрепко подружился со стаканом.    

              — Ты наверное болеешь? — участливо осведомился другой бомжик Мишаня Волкодав по прозвищу Алкелла, доставая грязной, корявой рукой из глубокого кармана лосьон Фито-аромат.

              Неясно было происхождение прозвища Мишки. Одни называли его Акеллой, как белого волка из сказки Маугли. Наверное из-за фамилии? Другие бичи, чаще всего, называли Мишаньку – Алкела, из-за его привязанности к алкоголю.   

              Мишку Волкодава привезла на Север жена. Четырнадцать лет они прожили душа в душу. Он неплохо зарабатывал буровиком на вахтах. Мишаня вырастил и воспитал её малолетнего сына.  Вместе скопили деньги на квартиру. Хата в элитной новостройке была приватизирована  женой на свое имя. Мишка по доброте душевной даже не прописался в новой квартире. Прописка в его паспорте стояла по старому адресу, когда он жил с супругой  еще в бараке.

              Возвратившись с вахты, он не застал своей суженной. Она умотала на Кубань к своей сестре. В квартире поселился её вернувшийся из армии сынок, которому она отписала квартиру в дарственную.

             Молодой пасынок сменил замки на двери и отчим остался на улице.

             Суды, адвокаты – всё оказалось без толку. По документам Мишка Волкодав не имел никаких прав ни на жилье, ни на мебель. Городская свалка стала его пропиской. 

              Лапа  не знал уже, как отделаться от своих новых знакомых корешей.

              — У меня деньги есть. Давайте пивка купим? — предложил он, уныло скривившись.

             С половиной ящика девятки забурились за торговыми ларьками, в небольшом сквере, на заднем дворе городского базара. Рыночный отстойник, где они обосновались был превосходным местом для бичеватой пьянки. Подальше от толпы и людских глаз.

              После пары этих самых бутылок пива, мир вокруг Андрея начал расцветать красками. От души понемногу отлегло. Ветерок доносил гул воскресного рынка и дымный запах шашлыков с кавказской части базара. Подтаявший на солнце снег с грязными разводами, около каждого дерева был обильно полит желтой мочой. Кругом щедро усеяно битыми бутылками, бычками, пустыми сигаретными пачками и различным базарным мусором. 

            После того, как распили Балтику- девятку, Васька вытащил из кармана два стограммовых пузырька аптечной настойки боярышника. Горький, семидесятиградусный спирт конкретно шибанул по мозгам. Лапа  только запомнил подъехавший ментовский УАЗик…

            Не погуляв и дня на свободе, он вновь оказался в камере вытрезвителя. На этот раз судья влепила полные пятнадцать суток.

 

                                              ***

 

          Снова мрачный, однообразно-унылый облик тюрьмы. Гулко- длинный, полутемный коридор, с грубо оштукатуренными  стенами, перегороженный в нескольких местах решетками со ржавыми, скрипучими петлями.

          Каждый раз, проходя по тюремному продолу, Андрей терял ориентацию в пространстве. Куда, в какую сторону он направляется? Снаружи - старое  кирпичное здание ИВС, во дворе  старой, деревянной ментовки. Всё ясно и понятно.  А внутри не сориентируешься, что откуда,  куда и в какой стороне находится. Видимо, тюрьмы так  и строят, чтобы внутри невозможно было ориентироваться.

          Выщербленный во многих местах бетонный пол, тускло освещен несколькими слабыми лампочками. Налево- направо вдоль коридора - массивные, металлические двери, выкрашены в зеленый цвет, с квадратными кормушками по центру. На железном роботе каждой камеры четко  нарисован номер.

            Опять по пятницам пойдут свидания, — ехидно запело в голове у Новикова. —  За пьянки в тюрьму!  —  Лапа кисло скривился, вытаскивая шнурки из ботинок .   

            Возле дежурки суточников оформляли в бичевскую хату. В тюремном отстойнике сначала требовали раздеваться до трусов. Проверяли наличие денег в карманах, острых предметов, изымали документы.

            Перед Андрюхой вертухай шмонал какого- то бичеватого мужика с помятой рожей, в задрипаном пиджаке.  Ничего не найдя у того в карманах, мент раздраженно спросил:

              — У тебя вообще есть какие документы?

              — Вот, только справка об освобождении, — достал мужик из-под стельки башмака смятую бумажку.

              — А где живешь? — заинтересованно оживился мент, критично смеряя бича взглядом.

              — Три дня, как с восьмерки откинулся,  начальник…  Живу в Надыме, — сипло произнес дядька.

              — Чего домой не поехал? У нас околачиваешься? —  подозрительно стал допытываться вертухай.

              — Денег нет на билет. — Мужичка непроизвольно качнуло в сторону.

              — Ну так и запишем, что бомж… — Сотрудник тюрьмы, сопя от усердия, начал заполнять корявой рукой в протоколе опись вещей.

              Мужик, мельком заглянув менту через плечо, как бы между прочим, заметил:

              — Слово бомж пишется большими буквами, — усмехнулся он, еле выговаривая слова заплетающимся языком.  Потом шмыгнул носом.

              Мент рассмеялся с деревенским простодушием.

              — Может прикажешь и тебя на Вы называть?

              — Дурик! — с мягким сарказмом улыбнулся мужик, почесывая небритый подбородок Б.О.М/Ж — это аббревиатура,  не слитное слово.

             Стоявшие в очереди на шмон бичи громко прыснули со смеха.

             Зайдя в  хату, Лапа тихонько прилег на нары. Голова трещит, все тело ломит, мутит. Кривые, опухшие морды бичей с набыченым взором. Тошнит, в мозгах звон. Тело мелко потрясывает.

             Бессонная ночь в полубреду. Рано утром проверка. Лязг, громыхание. Резкие окрики вертухаев с продола. Глухие, хриплые, недовольные голоса арестованных бичей, грудной, хриплый кашель. Лапа открыл глаза. Сумрачные,  небритые рожи, крепко сжатые челюсти, угрюмо опущенные глаза, тяжелое сопение.

           В углу, на дальняке сидит неизвестный бичара. Тужится, кряхтит. Морда красная, вены на лбу вздулись. Правого глаза нет. Вместо него - кривой, заросший шрам.  Бомж спешит быстрее очистить желудок.

            Робот глухо, со скрипом открылся. Заглянул дежурный смены.

             —  На выход ! — громкий окрик.

          Суточники потянулись в коридор. Выстроились у стенки. Бывалые, когда-то отсидевшие в колониях, сразу руки за спину. Бичевские хаты менты особенно не шмонают. Перекличка. Все на месте. Бичи заходят обратно. 

          Через час - утренняя баланда. Снова лязг ключей. Кормушка открылась. В ней - усатая морда пастуха, сопровождающего двух баландеров с тележкой.

          —  Кому жрать!

         Пустая сечка или слипшиеся в кашу макароны. Еле-еле подкрашенный заваркой, тепленький чай. Буханка черствого хлеба. На обед суп из рыбных голов, без соли.

              В камере оказался растерянный мужичок с хохляцким акцентом. Из его сбивчивого рассказа получалось:

             Мужик приехал два года назад с Украины. За это время заработал, какие- никакие деньги,  теперь решил возвратиться домой.

             Купив в на вокзале соседнего городка билеты на поезд, немного подвыпил, после чего его избила и ограбила уличная шпана. Хотя сначала они представились этому хохлу не пьющими спортсменами. Забрали деньги, документы, билеты, вещи. Он сразу обратился в транспортную милицию на вокзале.

          Вместо  того, чтобы искать документы, мужика посадили на сутки.

          — Мы - не контора добрых услуг, — сообщили менты. - Ты пьяный, вот и посидишь в вытрезвителе. Как протрезвеешь, напишешь заяву, — усмехнулся начальник смены линейного отдела.

         —  Так завтра  ни грабителей, ни концов не найдешь! — возмутился  растерянный хохол.

         —  А  нам какое дело? — улыбнулся мент.

         В те годы в России, активно начиналась охота на интервентов. Негласное вытеснение из страны неконтролируемой трудовой миграции из других, братских республик бывшего СССР. Гастарбайтеров целыми бригадами вылавливали менты и закрывали в ИВС. Держали мужиков в тюремных камерах месяцами. Камеры бомжей всегда были полны хохлов, таджиков, молдован, киргизов,  даже белорусов. Удерживали мужиков до тех пор, пока они не принесут от работодателя разрешение на работу в России или не покажут обратный билет домой.

          Только непонятно, как они принесут ментам эти документы, если сидят в тюрьме. Андрюхе было искренне жаль мужиков. Их вина была в том, что приехали в Россию работать на самых низкооплачиваемых и трудоёмких, не престижных работах, на которых Российский работный люд не желал трудиться.

         Продержав гастарбайтеров месяц — другой в тюремной изоляции, их выпускали. После теплого приема иностранные рабочие, бросив всё на свете, готовы были быстрее уехать из города.

         Деятельность правоохранительных органов напоминала лозунг неонацистов — Германия для немцев!.

              Отсидев пятнадцать суток, Андрей освободился вместе с Амиром, Васькой, Аликом и парой других бомжей. Домой после тюрьмы он не пошел. Всё равно в квартире хоть шаром покати — ни пожрать, ни денег. Вместе с бичами он направился на городскую свалку. Душа была  раздавлена. Единственное, чего хотелось — побыстрее залить водярой свое социальное падение.

           

                                                               ***

 

           Добрыня остановился, когда его в веко, ощутимо и больно укусил комар. Звонко прихлопнув мерзкое насекомое, он очнулся от иллюзий, начав приходить в себя. 

           Богатырь ясно помнил. Когда заслышав далекий крик петуха, он словно одержимый бросился бежать с Лысой горы, прямиком, в сторону таких родных и желанных криков домашней птицы. Но крики петуха больше не повторялись.

           Добрыня уже не разбирая дороги продирался сквозь кусты и камыши, перебирался через коряги и бурелом, вброд переходил ручьи, бежал по лесным чащобам, спускался в овраги, взбирался на холмы. Потеряв ориентир, он опять целый день, будто в бреду бродил по бескрайнему лесу.

           Остановившись, Добрыня начал удивленно оглядываться. Он стоял по колено в мутной, холодной трясине, которая  отдавала влажным запахом гнили и прелого мха. Впереди и позади, простирались только бескрайние топи. 

           – Ё- мое! – как меня угораздило влезть в болото? – рассеяно озираясь чертыхнулся богатырь.

           Справа и слева лежала  сплошная трясина. Иногда среди ржавой, пахучей травы торчали сгнившие, черные ветки или блестели склизкие шляпки болотных поганок. Болото вздыхало, урчало и хлюпало.  Вытаскивая ноги из липкой, чавкающей грязи, Добрыня начал с трудом продвигаться вперед. Тучные полчища комаров и гнуса лезли в рот, нос, глаза, уши.  

           Далеко впереди богатырь заметил узкую полоску воды. Как ему показалось, с островком по- середине. В ту сторону Добрыня и направился. Выдернув из болота одиноко торчавшую, тонкую, засохшую елку, он приспособил её под шест.

           Уныло тянулась ржаво- бурая поверхность торфяного болота, лишь кое-  где зеленевшая пятнами мха  да бледными проплешинами гниющих лишаев.           

            Пробираться по болоту было тяжело. Приходилось прыгать с кочки на кочку, постоянно оступаясь. Вокруг,  куда  ни кинь взгляд, виднелась стелющаяся по земле красная россыпь клюквы. Под ногами чавкала топь, едко пахло болотным зловонием, ноги  проваливались все глубже.  В сапогах хлюпало от набравшейся воды. Мокрые, вязкие кочки сменялись коварными топляками, постоянно норовившими ускользнуть из-под ног. Добрыня был весь облеплен вонючей грязью. Часто  приходилось  останавливаться,  втыкать шест в трясину и очищать разбухшие бахилы от налипшей тины, водорослей  и  бурой  слизи. 

            Вскоре он провалился в вязкую жижу по пояс. Под ногами колыхнулась глубина. Пиявки заползали под рубаху, в штаны. Добрыня дополз до одной из больших травянистых кочек, из которой во все стороны шарахнулись змеи. Хватаясь за стебли травы, он до крови изрезал руки колючей осокой.

           Когда обессиленный богатырь, наконец, добрался до глади озера с черной,  стоячей водой,  уже вечерело.

           Быстро переплыв ровную гладь озера, он выполз на сухую возвышенность, густо поросшую болотной травой.

           Отдышавшись Добрыня начал рассматривать, лежавший среди болот, небольшой участок суши, на который его занесло.

           Остров располагался посреди непроницаемой, черной воды, вокруг которой, до бесконечности простилались только  болотные топи.

           Переплетение корней, поваленных буреломом елей и пихт, в наступающем мраке, казались неподвижно замершими чудовищными созданиями. Некоторые засохли на корню.

           Над ближними деревьями восходила белая и полная луна, поливая своим  меловым светом зловещий мир темных болот. Сумрачный, душный воздух был пропитан гнилью и сыростью. Всюду лежал мох. На земле, на сыром валежнике, на стволах и ветвях деревьев.

           Добрыне особенно не понравится зловещий, хлюпающий и утробный клокот болота. Воздух был буквально наполнен протяжными и шипящими звуками, долетавших до слуха со всех сторон. Создавалось впечатление, что жуткие стоны издают загадочные, незримые существа, обитающие в трясине.

              Добрыня вспомнил, рассказы детства:  – старики говорили, что по таким бездонным местам человек пройти не может, зато нечисть проходит везде, на то они и мертвяки – не принимает их болото.

           Тем временем, над водой начал подниматься туман. Ветра не было и до полуночи водная гладь стояла спокойно.

           Торжественно  и  тревожно было вокруг. Огромные деревья, своими вершинами смыкались вверху. Было темно и сыро. Ветви густо переплетались в сплошной свод, непроницаемый для луны. Сумрачный  свет, струившийся от ночного светила, угасал в переплетении лиан, веток, кустов и деревьев, покрытых гирляндами серого мха. Полумрак, удушливая вонь тины и застоявшейся воды, исполинская высота лесной колоннады, вывороченные огромные корни, начали подавлять истерзанную душу богатыря. Высокий полог переплетенных ветвей, мха, листьев и лиан был  непроницаем,  как в глухом, бездонном колодце.

           Над озером висела пелена черного пара. Причудливо извиваясь, он порождал замысловатые образы.

           Висевший над водой, слой испарений был не очень густ. Сквозь него  пробивался лунный свет. Сверкая лучами  он  отражался  на гладкой поверхности черного озера.

           Добрыня лежал, вспоминая рассказы бродячих кудесников:

           В переливах лунного света, на зеркальной поверхности воды, перед глазами заблудивших путников, нередко возникают причудливые отражения затонувших селений. В подводных селах живет болотное чудовище – водяной.

           Водяные – это души утопленников, чьи тела не были похоронены. Болотный монстр каждый год должен получать утопленника.  Мерзкое создание причиняет людям несчастье, устраивает наводнения, затопляет луга, губит посевы на прибрежных полях, утаскивает людей на дно, пугает и топит купающихся, хватает жертву склонившуюся к воде. Чтобы заморочить человека и заманить в реку, водяной хитрит, притворяясь взывающим к помощи, тонущим, плачущим ребенком. С него постоянно капает вода. Место, где он сидел, долго не высыхает. Не любит зайцев и человеческого свиста. В гневе и бешенстве вызывает бурю, создаёт водовороты.

           В детстве, на глазах Добрыни, вытащили сетями из реки двух утопленников. На телах хорошо были видны синие кровоподтеки, раны и царапины. Ему  было потешно  слушать байки стариков, будто несчастные побывали в лапах  водяного.

           Особенно опасен водяной в полнолунную, Купальскую ночь. Из рассказов волхвов, веселый Купала был сыном злой богини ночи. По преданиям  он утопился с горя в реке от неразделенной любви. Поэтому существовала традиция, на Купальскую ночь, бросать в жертву водяным: дохлых  крыс, червивую требуху свиньи, вороньи кишки, гнойные трупы черных кошек.

           Молодой Добрыня считал, что это игра, никаких болотных духов не существует. Но сейчас он наверняка знал, что они на самом деле есть. Сегодня придется встретиться с водяным  монстром. Только страха у богатыря не было. На душе лежала смертельная усталость и безразличие.

           Хоть погляжу, что представляет из себя водяное чудовище, – размышлял Добрыня крепко сжимая в руке нож.

           Он припомнил, что единственным средством защиты от водяного, может служить только цветущий папоротник.  Но где его взять?

           Сам остров,  буквально насыщенный гнилью и сыростью, густо зарос различными хвощами и папоротниками. Но чтобы эти доисторические травы вообще когда-нибудь распускали цветы?! – Добрыня такого никогда не видел.

           Старики рассказывали, что папоротник цветет один раз в жизни. Он распускается ярко- лиловый цветом лишь на мгновение. Кто успеет, в этот момент его сорвать, тот приобретает магические знания и умения: научится понимать язык животных, птиц и растений, над ним не  властна нечистая сила. 

          Ровно в полночь, когда распускается папоротник, начнется страшная гроза. Вокруг человека станут бесноваться злые духи.  Они будут кидаться на него в облике страшных зверей, подползать змеями. Станут пугать нечеловеческим визгом, криком и хохотом. Человеку будет казаться, что на него падают огромные деревья и обрушиваются шквалы воды. Начнут мерещиться чудовища и духи мрака, холода и смерти, напуская ужасы на смельчака.

           Вспоминавшего байки стариков Добрыню, начала обуревать дремота и клонить ко сну.  Неожиданно дрему прогнал крик болотной выпи, походивший на рев бешеной коровы. Леденящий кровь звук пронесся по ночному мраку. Ночь была черной, как смола. А вместе с загадочными криками болот – жуткой, как смерть.

           Добрыня встряхнул головой прогоняя сон. Он решил дождаться водяного, чтобы, может в последний раз в жизни, увидеть своими глазами, а не быть задушенным во сне.

          Богатырь поднялся. Решив ополоснуть лицо холодной водой, он склонился к озеру – тут его с молниеносной быстротой схватили цепкие, мокрые лапы. 

          Вода вокруг богатыря заклокотала, забурлила. Ошалелый Добрыня едва успев глотнуть воздуха погрузился в воду, пуская суматошные пузыри. В мутной воде сверкнули желтые, пустые глаза. Бледные, холодные: руки, словно клешни сдавив плечи, повлекли  в омут. Воздух заканчивался. Грудь сдавило.

          В руке богатырь крепко сжимал  верный нож. Из последних сил, когда воздух в легких совершенно закончился, он сумел рубануть тесаком. Липкая хватка  неизвестного чудовища ослабла. Добрыню выбросило на поверхность озера.

           Цепко хватаясь за кусты, скользя по мокрой, болотной траве, богатырь вскарабкался на берег. 

           В том месте, где он только вынырнул из воды, вода заклубилась, запенилась. Из пучины начало выползать, что- то такое, чего нельзя назвать ни человеком, ни рыбой. 

           По рассказам стариков, Добрыня представлял водяного – старым, плешивым дедом, с длинной седой бородой и большим брюхом, нагой, горбатый, облепленный грязью и тиной. В поверьях облик водяного представлялся утопленником Он появляется, как худой, посиневший старик, облепленный речными водорослями. Так или иначе, богатырь представлял себе хоть уродливое, но человекообразное создание.

          То, что он увидел, не входило ни в какие описания. На берег выползал противный моллюск, очень огромных размеров, вид которого вызывал отвращение и тошноту.

           Первое, что показалось над водой – это тупая, вся в наростах и бородавках плоская голова, с крошечными, белесыми, рыбьими глазками под кожистыми надбровьями.

           Сплющенная морда отдаленно напоминала всплывшего утопленника, с опухшей, бледно- синей кожей. Одутловатая рожа с сальными, широкими губами походила на жабью,  была покрыта слизью и бородавками.

           Пo oбe cтopoны гoлoвы, виднелись черные, круглые пятнa, как у лягyшku. Своей мордой сyщecтвo былo пoxoжe нa гuгaнтcкyю  жабу, c нeкoтopымu признаками плоскомордой рыбы. Вместо носа сидели две прикрытые толстыми мембранами щели, с бахромой синих трепыхавших пленок, напоминавших жабры. 

           Под мордой извивались спутанные, слипшиеся отростки, походившие на бахрому  мясистых водорослей или зеленых червей.

           Ушные перепонки были защищены двумя рядами выступающих, роговых пластин, развернутых веером.

           Водяное создание открыло рот, с тройным рядом мелких и острых, как бритва зубов и начало неуклюже выползать на берег. Уродливое,  студенистое cyщecтвo ползло в сторону Добрыни.

            Задние, веслообразные, массивные ласты, как у гигантской выдры, загребали и вспенивали воду. Подобно лопастям водяной мельницы, они отбрасывали назад бурлящую струю.  Между длинных, толстых пальцев, на задних ластах, были натянуты мясистые перепонки.

           Далее из воды показалось студенистое  тело. Передние лапы оканчивались огромными клешнями, как у рака, с острыми, колючими наростами.

           Опираясь на громадные клешни, водяной начал подтягивать грузное тело в сторону богатыря. Позади тянулся мясистый,  извивавшийся хвост, утыканный коричневыми шипами. Задними ластами, оно скользило по мокрой траве, подталкивая  грузное тело, будто старалось загребать воду.

           Кожа существа была, как у налима вся в темных пятнах, Вздутое, как рыбий пузырь, бледно- студенистое брюхо, словно паутиной изрезанное сетью бледно- синих, пульсирующих прожилок, свисало ниже пояса и колыхалось,  при каждом движении существа.

           На спине и с боков, монстр был утыкан плавниками. Когда он раздувался, они растопыривались, отчего водяной становился больше и страшнее. 

           Спину прикрывала черно- лиловая, с розовыми прожилками мантия. Её края  вытягивались и сокращались образуя щупальца,  со множеством  присосок на них.

           Все тело водяного было покрыто слоем слякоти, налипшими водорослями, обсыпано болотной ряской и рыбьей чешуей, с присосавшимися между грязью улитками и пиявками.

           Добрыня, вне себя от страха и отвращения, начал отползать назад, проскальзывая сапогами по мокрой траве.

           Неожиданно у него по спине побежали мурашки. Богатырь услышал голос водяного. Задавленный и глухой клокот, был тягyчuм u бyлькaющuм, cлoвнo звуки доносились из пoд вoды. Нa гopтани монстра зaвuбpupoвaлu мeшкu. Звуки нельзя было назвать словами. Набором глухих интонаций,  водяной выражал свои эмоции.

           Добрыня попробовал было громко материться, но первые же слова ужасно разъярили чудовище. Его кожа мгновенно налилась красно- бурым оттенком и зашлась яркими, пульсирующими  пятнами.

           При размытом  свете луны Добрыня хорошо видел всего водяного. Кожа монстра светилась легким фосфоресцирующим сиянием. Чудище, несмотря на неуклюжесть, двигалось чрезвычайно проворно.

          Колыхавшаяся на спине монстра мантия, неожиданно сократилась, превратившись в два тугих жгута. Два тонких, длинных щупальца, мгновенно вытянулись на несколько саженей вперед и захлестнули Добрыню, будто обняли его. Бледно- розовые, похожие на жадные, младенческие рты присоски, впились в плечи и грудь. Богатырь рванулся и закричал. Крик был пронзительный, полный отчаяния и боли.. 

           Щупальца, как ленты стягивались вокруг ног. Зазубренные присоски, впившись в тело причинили острую боль. Добрыня пытался размахивать ножом, но тесак только скользил по тугим, жилистым переплетениям щупалец.

            Он пытался отдирать присоски. Некоторые отрывались вместе с кожей и кусками плоти, оставляя на теле Добрыни кровоподтеки с рваными бороздами. Богатырь понимал, это конец. Водяной монстр был гораздо сильнее его. 

           Вдруг неожиданно все пространство вокруг, осветилось ярко- лиловым сиянием.  Деревья, облака, кусты озарились нежным, приятным свечением. Плотные клубы тумана, стоящего над водой, засверкали переливчатым светом, похожими  на  красочное мерцание Полярного сияния.

           Усиленно пытавшийся вырваться из смертельных объятий монстра и весь поглощенный борьбой за  жизнь богатырь даже не заметил яркого свечения.

           Водяной дернулся и резко отпрянув мордой назад, быстро задернул белой пленкой глаза. Жаберные щели начали импульсивно раздуваться и трепыхать. Грузное тело затрясло. 

           Монстр расцепил щупальца, сжимавшие Добрыню и брызгая слюнями, раздраженно забормотал.  Мертвая хватка, стальными обручами сжимавшая богатыря, мгновенно ослабла. Грузными, тюленьими ужимками Водяной пополз к озеру. Быстро добравшись до воды, тварь с размаху плюхнулась в воду, подняв тучу брызг и грязи.

           Полузадушенный Добрыня, сам ничего не понимая, начал испугано озираться вокруг, щурясь от яркого света.

           Всего в нескольких саженях от него, на верхушке  гигантского папоротника, ярким пульсирующим светом, сиял цветок невообразимой формы. Он переливался, мерцая всеми цветами радуги, будто манил человека к себе. Добрыня стоял и смотрел на него, как завороженный. 

           Нерешительно сделав несколько шагов к диковинному чуду, он протянул к нему руку. Цветок совершенно не обжег. Наоборот, его свет, словно ласкал ободранную ладонь богатыря.

           Добрыня слегка дотронулся до яркого бутона. Цветок будто того и ждал – сам оказался на грязной, шершавой  ладони.

           Неожиданно Добрыня почувствовал легкость во всем теле и невероятную уверенность в истерзанном сознании. Раны мгновенно перестали болеть. Он сразу почувствовал прилив сил и ясность рассудка. Мышцы налились былой твердостью и крепостью.

           Аккуратно положив цветок за пазуху, Добрыня начал озираться по сторонам в поисках брода, чтобы быстрее покинуть зловещий остров и выбраться из гиблого болота.

           Но одновременно, из глубины сознания, у него возникла уверенность:

            Так запросто я не смогу  отсюда убежать.  Если сейчас не добью водяного, то болотное чудовище не выпустит меня из мутных топей. В конце  –  концов, оно навечно затянет в гиблую трясину.

           Богатырь бросил взгляд на черную воду озера, туда, где нырнул водяной. 

           По полоске пузырьков, поднимающимся на поверхность, было видно, куда поплыло мерзкое создание. Крепко зажав в  кулаке нож, он, не раздумывая бросился в воду..

           Добрыня не чувствовал усталости. Он наотмашь наносил удары по телу  монстра, своим огромным ножем. Тварь извивалась, старалась обхватить щупальцами,  захватить клешнями.

           Богатырь с яростью перерубал гадкие конечности. Нож был крепким – щупальца сразу отлетали в сторону. Добрыню обдавало целым фонтаном  отвратительной жидкости, похожей на гной. В ответ был жуткий рев. Из ран водяного, потоком текла отвратительная слизь. Даже не растворяясь в воде, она растекалась  пленкой по поверхности. Стоя по пояс в воде, задыхаясь от нестерпимого смрада, напоминавшего вонь затхлой браги, богатырь наносил и наносил удары.        

           На поверхности черной воды растекалась синяя жидкость. Водяной пронзительно клокотал. Страшилище тряслось в конвульсиях. Усеянная острыми зубами пасть, жадно ловила воздух. Оставшиеся щупальца бороздили водную гладь. Хвост бешено колотил по воде. Монстр начал задыхаться и терять силы. Как рыба хватая воздух, он взметнулся вверх, начал подпрыгивать на воде, конвульсивно брыкая ластами. Отвратительный запах перекисшего бармата наполнил легкие богатыря.

           Наконец тварь прекратила подпрыгивать – только щупальца вздрагивали и шевелились, но теперь можно было не опасаться. Водяной неподвижно растянулся на водной глади.

           Вся поверхность озера, была залита вытекшей из монстра жидкостью и воняла блевотиной.

           Еще чувствуя неудержимую энергию и злость, Добрыня нанес по трупу водяного  пару последних ударов, после чего мерзко оттолкнул дохлого монстра ногой. Проваливаясь в озерный ил, он медленно побрел в сторону острова.

           Когда богатырь выбрался на сухое место, он тогда только почувствовал смертельную усталость. Силы  начали  оставлять его. С прежней силой заныли раны, порезы, ушибы, синяки и ожоги.

         Остатками сил, Добрыня бережно достал из- за пазухи цветок, который прямо на глазах начал блекнуть, всё тускней мерцать, пока не потух совсем, оставшись на ладони сморщенным, завядшим лепестком.   

           Силы покинули богатыря. Он, как  был в мокрой, грязной одежде, сразу вырубился, растянувшись на холодном мху. 

 

 

 

 

                                                  ***   

 

          Накануне выпал небольшой снежок, подморозило и свалка ярко блестела на солнце мириадами бриллиантов.

          Городской полигон бытовых отходов был поделен между бомжами на сектора, как собственно и весь город. Одни из бичей контролировали места попрошаек у церкви, другие промышляли на привокзальных площадях, в речном порту, ж\д вокзале или аэропорту. Ктото  специализировался на цветных металлах. Попытки поднять копеечку с чужой земли довольно жестко пресекались. У каждой группы имелся смотрящий барон. Глобальные вопросы  решались на сходняке, который проходил тут же, на свалке.

          Васька, Алик и Амир жили в землянке. Вырытая яма обложена изнутри картонными коробками, посередине - общак, общий стол, сложенный из деревянных ящиков. По углам громоздились довольно новые и приличные диваны и мягкие кресла, которых на свалке было предостаточно. Тут Васька необычайно удивил Новикова, вытащив из какого- то, подсобного углубления в углу землянки, целый ящик с продуктами. На столе, как в сказке, оказалось несколько  сортов скисшего пива, водка, фрукты, различные колбасы, виноград, консервы. Всё запечатано, в упаковках, хоть и просрочено. Амир вытащил из-под стола бутылку Советского шампанского. На тумбочке пиликал магнитофон. В землянку они провели провода от ближайшего столба. Андрей удивленно развел руками.  

            — Хе! Это еще не всё… — усмехнулся Алик, почесывая спутанную бороду. - Скоро начнется инквизиция.  Посмотришь.

            Инквизицией на жаргоне бомжей назывались весенние, повальные рейды налоговиков по коммерческим точкам.

            Инспекция арестовывала продукты с просроченным сроком сертификации из магазинов предпринимателей.  Конфискованные в комках тушенка, колбасы, консервированные фрукты изымались у коммерсантов и вывозились на свалку целыми КАМАЗами. На городской помойке  дежурный бульдозер. На дворе стояло начало мая и кругом еще лежали большие сугробы. КАМАЗ подъезжал иногда напрямую к сугробу и вывалил весь груз в снег. Следом за ним к этой куче подкатил легковесный трактор и проехал по сваленным продуктам. Андрюха видел, как трактор переехал по бутылкам паленой водки с поддельными акцизными марками, которую забраковала налоговая. Несколько бутылок вывалились из коробок. Стеклянная тара просто вдавливались гусеницами в снег. Большинство бутылок не раскололось. О рыбных, овощных консервах или банках с тушенкой не стоит и говорить. Всё добро аккуратно собиралось бомжами и передавалось мелким базарным торговцам.

          В землянку зашел довольно прилично одетый мужик, в новой зеленой ветровке с нашивкой САЯНЫ на рукаве, правда с  опухшей мордой, как и у других. Худющий, жилистый. Все пальцы - в татуировках. Он недоверчиво посмотрел на Новикова.

          — Да всё нормально Гена, — улыбнулся Амир. - Этот с нами, — он показал глазами на  Андрея.

         Когда уехал КАМАЗ с налоговым инспектором, в землянку зашел бульдозерист.

         — Чё? Выбирай Саня, что нужно, — компанейски  мотнул головой барон, выговаривая слова сиплым голосом. —  Или тебе деньгами?

         Он отсчитал трактористу смятыми бумажками. Довольный механизатор вышел, громко хрустя подошвами кирзовых сапог по бутылочным осколкам в землянке.

        — Амирка! — обратился барон, деловито потирая руки. Сегодня всё соберете, дальше - как обычно. — Он махнул головой в сторону продуктов.

          Выходя из землянки, барон дольше обычного, с задумчивой недоверчивостью,  задержал взгляд на Лапе.

          До вечера бомжи разбирали сваленные в кучу продукты. Те которые имели не совсем товарный вид, оставили у себя. А печенье, сигареты целыми блоками, мороженное, коробки конфет и прочие продукты в непомятых упаковках, аккуратно сложили в картонные ящики.

            Необыкновенной чистоты, густая, ярко- красная заря, ровной полоской лежала на горизонте, чуть выше неё, пространство было окутано серо- розовой дымкой от сотни дымов со свалки, медленно растворявшихся в бледно- голубом небе. 

          С утра Генка Свержецкий приехал на грузовом такси. Газель полностью загрузили  продуктами и повезли на базар. На открытом рынке хачики сами разгрузили машину и передали барону толстую пачку денег. Тот, не считая, сунул в карман. Когда приехали обратно, Свержецский вытащил бабки и по-честному рассчитался со всеми бомжами. Андрей удивился. За мелочную работу он держал в руках полторы тысячи рублей.

        Сезонные гастарбайтеры, приехавшие подзаработать на север, хохлы, таджики, а вместе с ними пенсионеры или другие малообеспеченные слои населения покупали продукты только с лотков на отрытом рынке. Торговавшие на базаре хачики продавали товар за копейки. Пенсионеры прекрасно знали, откуда продукты, но цены всех устраивали и торговый оборот шел гораздо быстрее, чем в магазинах.

         Погода стояла морозно безветренная. Снег хрустел под башмаками. 

         Ранним утром бомжи, захватив Андрея, пошли на промысел. Из мусорных железных баков, которые стояли в фешенебельных, элитных микрорайонах, турецких новостроек, где квартиры могли  позволить себе купить только обеспеченные люди, они доставали мусорные мешки и профессионально просматривали их содержимое. Рано с утра хозяева, выносившие мусор, обычно не выбрасывали пакеты в мусорный контейнер, а ставили их около бачков. Какого только добра не было в  помойках ?

           Васька бесцеремонно залез в один из четырех баков. Начал деловито просматривать мусорные пакеты. Вытащил палку копченой колбасы, покрытую зеленой пленкой плесени. Обтер слегка заплесневевший налет рукавом. Откусил, пожевал.

           — Нормально... — бросил себе в сумку.   

           Потом снова наклонился. Поднял бутылку портвейна, потряс её, заглянул в горлышко, нюхнул, скривился.

            —  Клоповник что ли? —  Он с омерзением отбросил бутылку в другой контейнер.

           Легкий морозец на дворе не давал быстро портиться продуктам.  Яблоки, апельсины, едва початые коробки с  конфетами, колбаса,  еще запечатанные банки с различными сортами кофе. Все добро  до приезда мусоровозки перебирали бомжи и несли обратно на базар.

         На хозяйственных дворах коммерческих магазинов смуглые, раскосые киргизки должны перебирать картошку, яблоки, другие фрукты с овощами, но им было лень заниматься переборкой. Они не глядя, высыпали в мусорные коробки за магазином часть годных продуктов, накидав сверху для виду пару гнилых овощей. Приходил владелец магазина, посмотрев, что на задворках свалены в коробки подпорченные продукты, он оставался доволен. Считалось отбраковку провели. Хотя бомжи каждый вечер забирали вполне свежие овощи без малейшего признака гнили. На следующий день плоды продавались на рынке.

           В турецко- аэропортовском ресторане запечатывались в термопакеты порции питания, для пассажиров во время рейса. Каждый день на свалку приезжала машина местной авиакомпании и выбрасывала пару картонных ящиков с недоеденными, иногда даже не вскрытыми порциями питания. Пакеты упакованы в полиэтиленовую пленку и запаяны. Авиакомпания старалась кормить пассажиров деликатесами. Внутри упаковки - и жаренные куры гриль, и сыры (один раз Андрей даже попробовал Камамбер, упакованный в фольгу, наподобие наших плавленых сырков Дружба, правда, он не знал, был тот сырок настоящим элитным французским сыром или это очередной продукт китайских друзей). В запакованных порциях всегда ветчина, буженина, различные сервелаты, часто лежали балыки копченой рыбы. В упаковке всегда кусок масла, какой-нибудь джем в пластиковой формовке. Иногда попадалась запаянная в пластик красная зернистая икра. Оставшиеся с рейса продукты увозились на свалку сразу после прилета авиаборта. Бомжи быстро прибирали к рукам деликатесы. В мае на улице стояла минусовая температура. Замороженные порции громоздились около землянки ящиками.

            Сезонные рабочие, приехавшие с юга на заработки, бригады шабашников, жившие на стройке в вагончиках, приезжали к землянке и покупали у Васьки эти порции по червонцу за штуку, не торгуясь. Шабашники благодарили Васька и уже договаривались о покупке в следующий раз. Чистая прибыль составила около двух тысяч рублей.  Треть нужно было отстегивать Генке.

            В те годы государство обратило внимание на нищих. Начали принимать законы социальной помощи бездомным и реализовать на практике. 

            При горсобесе была построена небольшая забегаловка. Раз в день социальным дегенератам выдавалось бесплатное питание. Чтобы его получить, бомжам необходимо было пару часов в день отработать на общественных работах. Дворниками около собеса. За работу на заднем дворе конторы социальной помощи давали разогретую перловую кашу или лапшу из бичпакетов китайского производства, без мяса и чай в одноразовой посуде.  Вот беда — бомжи никак не шли получать бесплатные обеды.

           С горсобесовского склада можно было получить старую, поношенную одежду. Сердобольные граждане относили в собес шмотки, которые было жалко выкинуть, но и носить такое уже никто не будет. На кой черт она нужна бомжам, если на свалку тоннами выброшены контрафактные джинсовые костюмы, нулёвые пиджаки с товарными этикетками или итальянские туфли с американскими кроссовками, правда изготовленные  вьетнамскими производителями.

            Весь изъятый контрафакт, по правилам должен быть сожжен. Какой инспектор будет стоять и ждать пока конфискованная продукция сгорит до тла? Облив гору одежды керосином из бутылки, он поджигал, со спокойной душой садился в машину и уезжал со свалки. Из всей горы тряпья не сгорало и трети. Огонь махом тушили бомжи и несли шмотки в землянки, где одежду сортировали. На следующий день барахло продавались в базарных бутиках.      

           

                                                  ***

 

            В следующее воскресенье был родительский день. Горожане приезжали на кладбище поминать усопших. Никакие торжественные церемонии не могли заменить самый настоящий праздник для бомжей.

              Васька с Аликом и Андрюхой, еще с вечера побрившись и надев на себя  цивильный прикид, с самого раннего утра дежурили на кладбище, с деловым видом приехавших на поминки потомков прохаживались между могил.    

             Весеннее солнце слепило глаза, ярко отражаясь от выпавшего ночью, чистого и белого,  уже последнего в  этом году снега. У входа на кладбище стоял микроавтобус, густо обвешанный гирляндами искусственных цветов. Насыщенные краски венков на могилах, на фоне белого снега добавляли особый колорит родительского дня. Из широких динамиков, установленных на крыше машины, горланили Зыкина, Шульженко и Расторгуев, придавая поминкам особую торжественность. Витавший над могилами запах свежих цветов слегка разгонял нетленный дух кладбищенских тубероз, который не улетучивался даже в холодную погоду. 

           Родственники усопших подъезжали на машинах целыми семьями. Прибирались на могилках. Выпив по пятьдесят грамм у памятника, они оставляли на надгробном камне живые цветы и почти полные бутылки водки. На могилу клали блины, оладьи, пирожки, конфеты. После чего уезжали.

            Бомжи цепким, тренированным взглядом подмечали, кто уже помянул усопших. С серьезным, невозмутимым лицом Васька с Аликом заходили в оградки, со скорбным видом поминающих родичей копошились у надгробий. В большую сумку собирали все съестные припасы. Водку из бутылок сливали в пластмассовую канистру, которую Васька держал в руке, будто принес с собой воду для цветов. Алик незаметно забирал с могил цветы и так же незаметно передавал Андрею, который относил их в тёмном, непрозрачном пакете Амиру за кладбищенскую ограду. Тот, в свою очередь сортировал, отбрасывая начинавшие вянуть цветочки. Хорошие складывал в большую, черную сумку. Когда сумка наполнялась, он закрывал её и относил Генке, который дежурил у ворот кладбища.

              Барон, тут же ловил первое такси и отвозил сумку с цветами в ближайший цветочный киоск, стоявший по дороге на кладбище. Продавщица,  очень старавшаяся говорить по- русски, со взвешенной медлительностью произносила каждую фразу, но, как назло, непроизвольно проскакивало предательское  шо... ищо тоби?

             С хохлушкой  было заранее договорено на пятьдесят процентов от прибыли.

             Люди, ехавшие на кладбище к середине дня, не ведая, откуда  свежие розы, гвоздики, хризантемы,  покупали их в цветочном магазине и клали  на могилы своих родственников. После чего цветочки посредством бичей вновь пускались в оборот.

         За день работы бомжи обеспечили себя едой на неделю. Водку выпили за два дня. Чистая прибыль от  кладбищенского бизнеса составила несколько тысяч рублей.   

 

                                                   ***

 

          Вечером Амир предложил Андрюхе выгодное дело. В одноэтажном районе города с частными домами, зайдя в один из дворов, он прирезал ножом сидевшую на привязи собачку.

          На улице стояла полярная, майская ночь. Огромно красный диск солнца, слепя глаза, неспешно катился  по горизонту. На другой стороне неба одиноко висел бледный серп луны. Где- то за околицей лениво перекликались собаки. Подмороженный ночью снег, звонко хрустел под ногами в окружающей тишине, среди беспорядочно разбросанных деревянных бараков.

          Небольшого мохнатого песика хозяева держали на цепи только для виду. Собачка радостно завиляла пушистым хвостом, когда Амир направился к её будке. Ей скучно, и захотелось поиграть с человеком. Никакой агрессии пес не проявил… Увидев в руке татарина нож, собака почувствовала неладное. Поджав хвост, песик не успел не тявкнуть, не заскулить. Его взгляд так и застыл в безмолвном испуге, когда Амир одним ударом перерубил собачке горло.   

          Быстро перерезав ошейник, он запихав еще дергавшуюся тушку в мешок, быстро перепрыгнул через забор.

          Лапа  наблюдавший из-за ограды, быстро задал деру вслед за Амиром.

         — Ты чё, сдурел? — наехал он на него, когда отдышавшись после стремительного бега, они уже были в лесу. Нахрена собак резать? — недоуменно возмутился он, держась от Амира подальше.

          Амирка подвешивал за лапы собачий труп к дереву. Умело сняв шкуру, он положил тушу в полиэтиленовый пакет,  а шкурку бросил в мешок.

          — Привыкай! — в блокаду своих детей жрали, а тут какая- то собака, — он деловито сплюнул на окровавленные руки, тщательно вытирая их  снегом.

          К утру дошли до своей землянки. Шкуру отнесли и сдали за стольник армянам в сапожную  мастерскую. Андрей часто видел, что в обувных мастерских на продажу выставлены новые, женские бурки или унты на собачьем меху. Обувь ценилась и дорого стоила. Он собственно никогда и не задумывался откуда берется собачий мех для пошива. Звероферм по разведению собак не бывает. 

          — У-у!.. — вот прошлой зимой мы поохотились, — начал хвастаться Амир, предаваясь приятным воспоминаниям и романтично прищурив левый глаз. В землянке всегда было мясо… Остатками гнилых зубов он старался разжевать кусок  собачатины,  иногда макая сырое мясо в банку с солью. Кровь текла по подбородку. 

         Одно время он подрабатывал рабочим в жилкомхозе по отлову бродячих, безнадзорных собак на улицах города. Там  приобрел навыки живодера.

           В молодости, Амир Ниязов активно занимался спортом. Был чемпионом области по боксу. Угодил за драку в тюрьму. Там начал быковать. Вместо пояса чемпиона в руки ему дали швабру и ведро. На семь лет рингом боксера стали туалет и хозяйственные помещения в бараке.

          Тогда Андрюхе впервые, перестала нравиться романтика бичеватого приволья.

          Малоимущие жильцы, не имевшие холодильников, проживавшие в общагах или малосемейках, зимой вывешивали продукты за форточку. Те кто жили на втором на третьем этажах, считали безопасным вывешивать мясо за окно, но они горько ошибались. Длинными, деревянными шестами с крюками на конце, бомжи доставали  и до четвертого этажа.

          На базаре лоточники продавали  кварцевые часы, китайского производства — по сто рублей за штуку. Разложив их на длинном прилавке. Мишаня, прилично одетый, отвлекал разговором продавца прицениваясь и с деловым видом расспрашивая торговца, что за котлы? Его подельщики, изображая из себя праздно шатавшихся по рынку зевак, успевали стянуть пару-тройку браслетов. Через пять минут бомжи сдавали часы другому лоточнику, торговавшему  наручными котлами на другом конце рынка. Сбывали их уже не за сто, а за двадцать — ровно на бутылку балтики. Особой прибыли такие занятия не приносили. Занимались бичи этим воровством просто так, ради творческого интереса.

                            

                                                 ***       

 

          Воздух пропитанный весенней свежестью, дышал влажными испарениями. Повсюду журчали маленькие ручейки, разливаясь на тротуаре около крыльца продуктового маркета, в озерца талой воды. Лужи заставляли пешеходов неуклюже прыгать или с кошачьей брезгливостью ступать через колдобины.    

           Грязные, забрызганные машины подъезжали на стоянку. Из них выползали пассажиры. Озадаченно щурясь на ярком солнце, они высматривали место, куда можно ступить, чтобы пройти в магазин. Самая большая лужа, широко разлившись, оставила только узкую дорожку сухого асфальта для прохода. 

            Один только нищий смиренно сидел у этого перешейка, кутаясь в драное пальто и стыдливо опустив нечесаную голову. Обойти его никак невозможно. Все кто входил или выходил из магазина, так или иначе должны пройти мимо попрошайки. Он не перегораживал дорожку, выбрав себе сухой островок слегка в стороне. Перед Васькой лежала перевернутая кепка с мелкими деньгами.

         Надтреснутым, будто простуженным голосом с натяжной хрипотой, он тянул заунывную песню —  глаза выражали беспредельную тоску.

         — ...И печально по снежному полю...

         — Разливается песнь ямщика.

         — Столько грусти в той песне унылой...

         — И тоски в напеве родном,

        —  Как в душе моей хладой  и стылой...

         Он настолько преобразился в этой роли, до того натурально вошел в образ.     

         Какой актер пропадает, —  усмехнулся про себя Лапа,  наблюдая с автобусной остановки напротив магазина. В его функции входило высматривать ментов и бомжей из конкурирующих семеек.  После чего, подать незаметный знак братанам из своей группы.  

         Васька сидел в людном месте, смотря куда-то поверх голов, ничего не прося. Когда в кепку кто-нибудь клал деньги, он коротко кивал головой и мучительно щурился, обнажив гнилозубым ртом подобие тоскливой улыбки, иногда почёсывая спутанную бороду.

          — От души! — благодарил он каждого, кто жаловал деньги. — Здоровья, удачи Вам! —  добавлял Васек плаксивым голосом.

         Некоторые проходили мимо, стараясь не замечать нищего. Одни, о чем-то озабоченно говорили по сотовому телефону, другие, с пустыми глазами просто отворачивались или с каменными лицами смотрели прямо перед собой. Васькина физиономия становилось постно- скорбящей.

         Алик, одевшись победнее, стоял на углу магазина. Тренированным глазом они сразу подмечали клиента.

          Когда из магазина выходил мужик в годах:

          —  Извини, уважаемый! — культурно обращался Альберт к человеку. - Не выручишь на пиво, рублей пять? —  вежливо протягивая трясущуюся ладонь, тяжко вздыхая, попросил он.

          Люди видя, что человеку  в самом деле плоховато, давали мелочь - кто пять рублей, кто десятку.

          Выходила группа молодых парней  с пивом:

         —  Пацаны, выручите сколько не жалко, болею,  помираю… —  уныло просил Алик скрипучим голосом.

          Пьяненькие ребята, щедро отдавали мелочь нищему бомжу.

          —  Ох!… От всей души! — плаксиво благодарил он парней. - Удачи, счастья Вам, пацаны…

          Главное, нужно просить культурным тоном и не забывать благодарить.

          Расщедрившиеся парни великодушно пожаловали бичу за вежливость еще  пятидесятирублевку.

          —  Да что дед, не понимаем, что ли ? Сами порой болеем. Иди, подлечись...

          В Васькину кепку сердобольные граждане успевали набросать рублей сто. За пару часов работы Бедышев вместе с Аликом, умудрялись настрелять рублей двести- триста.

           К магазину, блеснув солнечным зайчиком на лобовом стекле, подъехала ментовская уазка с синей полосой по борту.

            Васька, негромко ворча себе под нос, неспешно поднялся и прямиком через лужу заковылял за угол  магазина.

          Амир специализировался по машинам. Как правило, иномаркам. У крупных торговых центров всегда стоят крутые лексусы, мерсы, различные джипы. Он где-то раздобыл ортопедическую трость и прихрамывая, обходил с тросточкой  машины. У крутых считалось западлом держать в бумажнике мелкие купюры. Они великодушно жаловали хромому, нищему попрошайке обычно,  стольники,  иногда царственным жестом  могли отдать даже  пятисотку.

           За пару часов коллективного сбора бомжи имели на кармане иногда до тысячи рублей. Как правило, пока не насшибали пятьсот-шестьсот рублей не уходили с паперти у магазинов.

            Пару раз пробовали посидеть у городской церкви, но там доход был гораздо скромнее, а иногда вообще полный голяк. Давно канул в лету, тот милостивый, православный барин, который подавал каликам-перехожим копеечку за Христа ради. Да и самого барина на иномарке подле Божьего храма не видать. Папертью юродивого люда, свято место - пусто не бывает — стали теперь торговые гипермаркеты.   Да и западло стрелять  у церкви. Это  территория принадлежала, когда-то обиженному еще на зоне Селивану. Так же, как магазин Алихан был суверенной папертью, давно уже спившегося компьютерного гения Андрюхина.

             День близился к концу. Огромно- красное солнце присело на хребет горизонта. Вечерний, майский морозец покалывал нос. Бомжи с чувством честно отработанной трудовой смены  столпились на задворках за магазином Авангард, там была неоспоримая вотчина их бригады.             

            Амир достал с пакета бутылку паленой водки. На этикетке красовалась морда северного оленя с ветвистыми рогами. Держа трясущимися руками железную кружку, он почти до краев налил в неё суррогата.  Одним большим глотком опорожнив тару, он снова плеснул в  водки. После чего резким движением вылил себе в глотку вторую стопку.

              Лапа  ошарашено заморгал глазами. Возмущенно разведя руками, он наехал на Амира.

            — Ты чё по-хамски так… — пробасил Новиков, дернув плечами. - Если банкуешь, то сперва протяни стакан товарищу…

             Санька Селькуп надрывно хохотнул. Он на самом деле был Селькупом. Иногда его называли Могиканином.

            — А где ты видел татарина, чтобы цивильно бухал? Им вообще пить не положено, язвительно добавил он.  Потом отобрал бутылку у Амира.

            Из теплотрасс, из-под строек на сваях, которые сооружали турки, с размещенными под стройками теплотрассами, к бригаде начали подтягиваться, похожие на зомби бичи, чтобы согреться на халяву. Становились  рядышком и молчком ждали, когда им нальют. Андрюха и не догадывался, что в городе столько спившихся бичей не имевших жилья, без прописки, без средств к существованию. Картина напоминала эпизод романа Гюго Отверженные. Но как-то, всё-таки этим людям  удавалось выживать?

           — Во-во…  —  поддакнул Андрей, снова поворачиваясь к Амиру.  Щас расскажу Аллаху, как ты водяру жрешь, —  он притворно замахнулся рукой на татарина.

              —  Да пошли вы…  — надулся Амир, закусывая огурцом. - Еще от вас выслушивай…  — Он тяжко вздохнул. — Наутро  чё  возьмем?  Болеть будем…

            Тяжелой,  усталой походкой бомжи поднимались на высокое крыльцо аптеки.

            Амир, не вынимая руку из правого кармана, крепко сжимал деньги в кулаке.  Новиков заметил, как он, приостановившись позади остальных, быстро переложил сотенную в другой карман, воровато бросив пугливый взгляд на мужиков шедших впереди. Не заметив, что Лапа его запалил, татарин начал, что-то ворчать себе под нос. Андрюха, не показав вида, что засек его крысятничество, быстро отвернулся. 

           Перед закрытием в аптеке, у кассы стояли пару теток. Васька с Андрюхой, будто разглядывая, что- то у стеклянной витрины с мазями финалгон, фастум-гель, к фармацевту не подходили, ожидая пока выйдут покупатели. Амир с внимательной заинтересованностью рассматривал на стене рекламный плакат с китайским чаем для похудения.

          На улице стемнело. В свете неоновых ламп, в чистом офисном помещении аптеки со стеклянными витринами, заваленными яркими, разноцветными коробочками с аспирином, детской присыпкой и памперсами, бомжи в своих фуфайках, заросшие рыжей щетиной, живописно смотрелись среди окружающего интерьера.    

           —  Ну чего вам? —  сама обратилась уставшая аптекарша с табличкой и фамилией на переднем кармане, когда из аптеки вышли тетки.      

           — А настойка боярышника есть? — быстро подошел к кассовому окошку Амир.

            — По шестнадцать рублей уже нет, — недовольно ответила фармацевт и отвернулась. - По двадцать два рубля остался.

            —   Дайте четыре штуки, — сразу попросил он, смущенно шмыгнув носом, доставая смятые купюры и аккуратно расправляя их на ладони 

           Аптекарша выставила четыре стограммовых флакона.

           — Еще муравьиный спирт, пару штук  пожалуйста, — суетливо подскочил Васька.

           — А то нам поясницу нечем растирать, — язвительно гоготнул Новиков.

Васька, быстро пробежав взглядом по полкам позади продавщицы, добавил:

            — Одну настойку зверобоя и вон тот гриб чаги в пузырьке. — Он показал на полку, раздувшимся указательным пальцем из-за вросшего в кожу желто-загнутого ногтя и стыдливо спрятал грязную руку, когда увидел ошарашенный взгляд женщины.

          Аптекарша, скривившись, брезгливо взяла деньги.

          У аптеки нетерпеливо ожидал Алик. В Бытовой химии он купил Траян для мытья кафельных раковин, а в хозяйственном киоске три пузырька тройного. Флакончики приятно позвякивали в кармане его фуфайки. По довольной, сморщенной и почерневшей от пьянок, густо изрезанной сетью глубоких морщин роже, легко читалось, что одеколона он купил больше. Пару штук уже засадил в тихушку. Алика заметно шатало. Заплетающимся языком он бормотал что-то себе под нос. В конце каждой фразы разборчиво слышалось:

           — В рот мента !... — Он с агрессивно-набыченым видом, нескладно рубанул рукой по воздуху. Его качнуло, и по инерции повело в сторону вслед за рукой. 

           Когда подошел Андрюха, Алик недоверчиво уставился, настороженно вглядываясь Лапе в лицо, своим единственным глазом. На втором глазу расплылось мутное бельмо. Наконец разглядев, что перед ним стоит его собутыльник, он растянул потрескавшиеся губы в подобие улыбки.

          Раньше Алик был Альбертом Исааковичем Розенблюмом, хотя в напрочь засаленном, изжеванном и неизвестно, каким образом сохранившемся паспорте с логотипом СССР на обложке, который он берег, будто икону, было записано - Белорус. В молодые годы он летал командиром на ЯК-40. Выйдя на пенсию, ударился во все тяжкие... С женой развелся, детям стал не нужен. Дальше в лес – больше дров...  

          В прошлом году, пропив всё, что можно из своей квартирки, он жил лишь тем, что приносили под закусь, пожрать да выпить собутыльники и бичи со всей округи. Большинство из своих новых корешей он раньше знать никогда не знал. Некоторые из друганов у него практически прописались и целыми месяцами не выползали из квартиры.

          Потом, как-то незаметно начал захаживать неизвестные молодые ребята. Принесут бутылку. Пока он пьяный спит, они варят наркотики в ложке. По всей кухне разбросаны шприцы, флакончики из-под солутана. Пустые пачки димедрола, бутылки с ацетоном.

          Один раз Алик попробовал выгнать такую шатию-братию из квартиры. Потом целый месяц ходил с синяками на морде и отбитыми боками.

           В конце концов, Альберт  сдал квартиру на полгода кавказской семье, торговавшей на базаре. А сам решил временно пожить на свалке, пока наркоманы забудут к нему дорогу.  Предоплату, которую квартиранты ему заплатили, Алик пропил за месяц. Когда он пришел за  остальными деньгами, то оказалось, что его квартиранты уже самостоятельно пересдали квартиру другим нерусским. А новые жильцы его знать не знают. Деньги они заплатили первым квартиросъёмщикам. Где искать первых, он  был не в курсе.

          Главное, Альберт из-за пьянок совсем забыл, куда он подевал документы на свою квартиру. Либо они в самой квартире остались, либо где-то в другом месте запрятал? 

          Вечно пьяный или с похмелья на измене, он боялся идти к ментам и откладывал это мероприятие уже почти полгода.  Пенсию в сберкассе ему тоже не выдавали без паспорта и сберкнижки.  Где эти документы, Алик не помнил.  

          Весь месяц Андрюха Новиков не просыхал. С утра похмелялся, вечером вновь напивался. Нередко приходилось просыпаться, то в придорожной канаве, то в грязи под забором, то на автобусной остановке. Даже удивительно, что вновь в вытрезвитель он загремел только лишь через месяц.

                                

                                                 ***

 

             Андрей проснулся в каком- то бичевнике. Как там оказался?  Лапа  не помнил.

             Новиков лежал на полу, на грязном, крепко испроссатом матрасе. Еще не протрезвев, почувствовал, как вокруг несет кошачьей мочой, мышами и раздавленными клопами.  Через заляпанное, мутное стекло половины окошка пробивалось солнце. Вторая половина окна заколочена  неровно обрезанным куском фанеры.

             Рядом с Андрюхой, на том же матрасе лежала неизвестная баба с напрочь пропитым лицом. По её одутловатой морде с синими мешками под глазами невозможно было определить, сколько ей лет.  Или около двадцати или за пятьдесят? Щеки свисали ниже подбородка. Бледно- сизой  кожей бичиха была похожа на утопленницу. На щеке - гнойно- мясистая бородавка, из которой торчат две длинные, седые волосины. Растрёпанные, слипшиеся волосы, неряшливыми лохмами торчат в разные стороны. На мятой, длинной юбке обильно лоснилась засохшая блевотина. Юбка напоминала обляпанный  чешуей хвост русалки.

            — Во!! …баный по голове…  Уже с русалками валяюсь! Совсем докатился! — матернулся  Лапа.  — Еще не хватало три  пера от этой Венеры подхватить. Как же  выбраться с этого болота? — уныло скривился он, отодвигаясь от старухи. Бичиха заворочалась и громко всхрапнула во сне.

            Новиков встряхнулся и поднявшись, направился к выходу. Обшарпанная, грязная дверь не имела замков. Вход в бомжатник  свободный.  Заходи, как хозяин! только с пузырем !! — усмехнулся он  про себя.  - Всё равно украсть нечего.

            Лапа  вышел на улицу. На Севере летом полярный день,  все ночи напролет светит солнце. Он никак не мог определить, в какой части города  находился. Осмотревшись, Новиков понял, что забрел в отдаленный район на окраине. Такие Шанхаи есть в каждом городишке. Где в этой дыре достать опохмелиться, непонятно. Трубы конкретно горели. Андрюха направился к ближайшему, единственному на всю захолустную округу магазину с гордым названием Буревестник-2.

            Ночью около дежурной коммерческой забегаловки никого не было. Только одиноко стояла легковая тачка.

            Таксист, наверное? — сообразил Андрей , направляясь к машине.

            В кармане  лежали спертые на рынке наручные часы.

            Загоню котлы таксисту, хоть пива возьму , — поразмыслил он, даже не посмотрев, что номера у легковушки синего цвета.

            В машине сидели, скучали два парня.

            — Мужики! — заискивающе и протяжно обратился Андрей к водителю. - Купите часы за двадцать рублей… Болею с бодуна ужасно. Хоть пивка  похмелиться.

            Парни взяли часы, внимательно их рассмотрели.

            — О-о! мужик… — вдохновились они сразу в оба голоса. - Часы твои стоят дороже… — Жалко денег с собой не захватили, — сокрушенно хмыкнул один. - Но ты не скорби! — сразу обнадежил он. Поехали с нами, —  весело пригласив Новикова в машину. - Мы без базара часы у тебя купим,  даже пузырь сверху  проставим.

           Обрадованный Андрюха, открыв заднюю дверцу машины, по- барски уселся на  сидение.

           Когда поехали, один из парней повернулся к Лапе:

           — Ну что бомжара! Колись, где часы спер? — весело наехал на Андрюху парень таким знакомым, ментовским тоном.       

         Тут Новиков понял, что конкретно лоханулся. Те, кого он принял за таксистов,  оказались дежурившие ночью по городу опера в гражданской одежде.

          У бомжей, у которых в процессе бичевания вырабатывается нюх на различного рода ментов,  непростительная лажа — не заметить такую деталь, как синие номерные знаки у машины.

          — Мужики, да это мои часы, — заныл Новиков. – Может я домой пойду ? — Он начал лихорадочно искать ручку задней дверцы.

           — Ну- ка сидеть !  —  опер перегнулся назад,  два раза стукнув Андрея по уху.

          Колоть насчет часов они не стали, просто забрали их себе. Лапа  вновь оказался на нарах вытрезвителя, в ИВС. 

          Через неделю в камеру менты запихали Ваську. Лапа ужаснулся, когда его увидел. Вся морда в синяках, ссадинах и кровоподтеках. Голова обмотана  пропитавшимся кровью бинтом. Левое ухо  наполовину разодрано и сочилось. Сгустки спекшейся крови висели сосульками на грязных, спутанных волосах.

          — Ты чего… Это кто так тебя? — развел руками Андрюха, смотря на Ваську округленными глазами. Он сразу вскочил с нар и аккуратно усадил Бедышева.

          — Да шантрапа от…дила,  малолетки какие-то, — прокряхтел Васька через боль.

          Андрей уложил его на свою шконку. Остальные сокамерники послезали с нар. Окружив Васька, начали переспрашивать его, что, да как было дело .

          —  Купил чекушку…— простонал Васек. — Зашел за магазин распить её. А там пацанва тасуется — человек пять. Забрали водку, разбили бутылку о башку, а потом начали ногами пинать, — скривился он, держась за бок.

          — А менты где тебя выцепили? — спросил Андрей, приподняв брови.

          — Да они подъехали, как раз когда шпана меня толпой …ярили. Малолетки мигом врассыпную, — простонал он. – Менты их даже догонять не стали, — отмахнулся Васька рукой. - Меня запихали в УАЗку и сюда привезли. В дежурке башку бинтом замотали да в камеру запихали…       

           На следующий день, в мировом суде, Ваське припаяли сразу пятнадцать суток. Судья, редкостная мизантропка, с громкой, картинно- галерейной фамилией, знавшая Бедышева, как облупленного, даже не стала разбираться, что да как обстояло дело. Васька безропотно выслушав постановление об аресте за распитие спиртных напитков в общественном месте,  даже не стал возражать.

          — Да-а… — уныло сплюнул он. - Мне не привыкать ни к шпане, ни к ментам… Переживу как- нибудь…

          — Может, заяву напишешь? — как-то неуверенно моргая глазами, спросил Новиков.

           —  Ага ! Генеральному прокурору напрямую... — съехидничал Васька и едко сморщился,  потрогав пальцами повязку на голове. 

             — Прошлой зимой к нам в землянку пьяные малолетки целой толпой завалили. Меня избили. Перевернули, поломали всё в землянке.  Деньги забрали.

            Он задумавшись, замолчал. Потом отмахнулся.

            —  Я дурак, с психу написал заявление в мусарню. О том, что недоноски ворвались в жильё, ограбили. Так менты, мало того, меня же закрыли в обезьянник. Еще и долбили пару дней, пока заяву обратно не забрал. Им нахрен нужен лишний висяк. Малолеток ведь искать еще надо. — Бедышев злобно сплюнул, мучительно скривившись разбитыми губами.

         

                                                                     ***

 

                Спал Добрыня  не долго. Еще сквозь сон он услышал мелодичное пение. Будто чарующий голос мифической сирены, убаюкивал богатыря.    

           Открыв глаза богатырь начал осматриваться. Заря только занималась далеко на востоке. В воздухе чувствовалась утренняя, прохладная свежесть. Туман над водой начал рассеиваться.

           Вдруг из воды у самого берега, всего на  миг, вынырнуло какое -то создание, напоминавшее  женщину  с хвостом   рыбы.

          Длинные волосы стелились по спокойной глади реки. Смешливые  глаза ласково смотрели на богатыря. Добрыня отметил, что у нее красивая,  идеальная грудь. Русалка вынырнула из воды до половины тела, бурно захлопав  ладонями по поверхности. Изящно выгнулась, встряхнув мокрыми, бледно- зелеными волосами.  Вновь грациозно изогнувшись она снова нырнула, вспенив воду узким плавником. В  золоте восходящего дня блеснула серебристая чешуя хвоста. Вновь вынырнув, русалка мелодично запела. 

           Под усыпляющие звуки её голоса, Добрыню начало клонить ко сну. Сколько времени он пролежал слушая песню сирены, он не запомнил. Может минуту, может больше? Когда богатырь резко пробудился, русалка сидела на толстой ветке, свисавшего над водой дерева, недалеко от него.

          Добрыня стал уже внимательней  рассматривать чудное создание. На этот раз, она показалась Добрыне  уже не столь  привлекательной.

           Выше пояса, это была обыкновенная, голая женщина, с бледной кожей и длинными, зелеными волосами. Вместо ног, огромный, рыбий хвост. Бледная чешуя хвоста, отливала холодным, стальным блеском, в предутреннем рассвете. 

           Лицо могло показаться красивым, если бы не бледно- синяя кожа и не мертвенно-  белесые, бесцветные глаза, без бровей, застывшие в недвижной тоске. Между тонкими пальцами рук, просвечивали прозрачные перепонки. 

           Где- то я уже видел такое создание? – невольно подумал Добрыня.

           Из глубины памяти всплыло:

           Только поступив на службу к князю, они с дружиной Владимира ездили с дружеским визитом в гости к датскому конунгу, в древнюю столицу викингов.

           Там из моря, часто выныривала и подолгу сидела на прибрежных камнях, такая же русалка с рыбьим хвостом, но вела она себя мирно. Варяги не обращали на нее никакого  внимания, привыкли.

           Невольно вспомнились рассказы волхвов:  Русалки – души  утопившихся девушек.  На самом деле, это злые, мстительные существа, растрепы и нечесы. Они всегда готовы завлечь на дно зазевавшегося путника, чтобы без  вины защекотать его до смерти. А потом  утопить человека. 

           Они заливаются злым хохотом. Лунными, летними ночами, по берегам небольших рек и лесных озёр, сидят нагие девы с длинными волосами и бледными лицами. Их золотые плавники поблёскивают в лунном свете. Чудное, тихое пение, манит случайных путников, волей судьбы оказавшихся на безлюдном берегу.

           Вода недалеко от Добрыни заколыхалась. На берег выползала еще одна русалка. С первого взгляда, богатырь перетрухнул, приняв её за водяного.

           Это была полнотелая дева, с отвислыми грудями, которые богатырь, не сразу разглядев, принял за щупальца. Огромная русалка тяжело дыша, опустилась на траву, неподалеку от него. Вид у нее был не  совсем такой,  какими  представлял богатырь русалок:

          Тучная ундина весила не менее десяти пудов. На руках длинные, когтистые ногти с ядовитым, сизым отливом. Тряся двойным подбородком, она запела низким, хриплым голосом. 

           На её призывный баритон, из воды и с ветвей ближайших деревьев, полезли другие русалочки – одна страшнее другой. Некоторые были полупрозрачные и студенистые, как  медузы. 

           Они неспешно окружили Добрыню со всех сторон. Сладко улыбаясь, русалки потянули к нему бледные, холодные руки. Некоторые заливисто хохотали, другие начали пронзительно выть и визжать. От визга у богатыря закладывало уши  и  нестерпимо начало сводить зубы.

           Всё сильнее и сильнее обвивали русалки своими  щупальцами шею Добрыни. Сперва их прикосновение было приятным. Казалось, эти касания обезболивают раны на теле. Чувствовалось приятное щекотание. У богатыря не было никакого желания сопротивляться. Он начал расслабляться.

           Русалки легонько душили и хохотали. Холодными лапами, они касались его кожи. Сначала касание казалось щекотным, но  постепенно тело начинало неметь и цепенеть. От действия ядовитых, стрекательных клеток, начало сводить мышцы и парализовало суставы. На коже появились легкие ожоги.

           Хотя русалки не наносили чувствительных ударов или укусов, Добрыня чувствовал, как его тело  деревенеет. Руки и ноги налились свинцом, стальные мускулы становилось ватными. У богатыря началась одышка. Яд попадая в организм сгущал кровь. Могучее сердце с трудом проталкивало её по артериям, началось кислородное голодание организма. Добрыня сильнее и сильнее терял силы.

           Богатырь поздно сообразил, что его медленно и незаметно, но методично убивают.  Собравши последние силы он пополз в сторону ближайшего пригорка.

          Когда Добрыня только впервые  ступил на этот остров, он еще с вечера обратил внимание, что сухая возвышенность в изобилии проросла полынью.

          Уже на последнем дыхании, чувствуя, что сердце через мгновение остановится, Добрыня сорвал ближайшие стебли горькой травы. Неимоверным усилием, приподняв руку, он начал стегать полынью облепивших его утопленниц. 

           От первого же прикосновения, толстая русалка задергалась, с силой оттолкнув богатыря от себя. Остальные девицы, прекратив заунывное пение, опасливо замерли, с недоверием глядя на едко пахнущую траву.  Добрыня швырнул в них весь  пучок травы, который держал в руке.

           Бедные утопленницы дико завизжали и принялась тереть обожженные места на своих телах. Всхлипывая и причитая, бедные водяницы разбегались кто куда, стремясь, как можно скорее скрыться в озере. Заплескала вода, брызги полетели во все стороны. Русалки трусливо устремились на дно.

            Лежа без  движения посреди острова Добрыня постепенно стал ощущать, что из его мускулов уходит окаменелость. Он уже в состоянии был двигать ногами и шевелить пальцами.  Подтянув ноги к животу богатырь с трудом поднялся. Опираясь на деревья, Добрыня начал спускаться к болоту. 

           До самого вечера богатырь продирался через топи. Дважды он проваливался в трясину, но рядом оказывались: или куст ольхи или тонкая, одинокая береза. Хватаясь за них, ему удавалось выбраться.

           Когда солнце начало клониться к закату, богатырь весь облепленный грязью и тиной выполз из болотных камышей.

          Добрыня сразу не поверил глазам! – перед ним, до самого горизонта, волнуясь золотыми колосьями, простиралось пшеничное поле.. 

                                                                 

                                                                   ***          

 

            Среди ночи раздалось лязганье замков робота. Заспанный, недовольный вертухай, вразвалку зашел в камеру. Он с  кислым видом оглядел суточников.

            — Ты… — Прапорщик показал дубинкой на одного бича.

            Он еще раз внимательно оглядел шконки.

           — И ты … —  он кивнул Новикову. — Быстро поднялись и за мной.

           — Куда? — переспросил Андрей.

           — Понятыми поедете, — беспрекословно пробасил вертухай, поворачиваясь к двери.

            Для проведения следственных процедур ментам часто требуются понятые…  

            А где их взять? Широкое применение получила практика привлечения в качестве понятых  арестованных суточников.   

          Андрей, один черт, не мог заснуть. Как и других бичей, его мучила похмельная бессонница. 

          Хоть какое-то разнообразие - подышать свежим воздухом после вонючей и душной, бичеватой хаты.

          Несколько минут тряслись в дребезжащем уазике. Старшина -водитель  привез на окраину города. Зайдя в квартиру, Новиков остолбенел.  В богатой квартире были ясно видны следы погрома. Небрежно выброшенные из шкафа книги раскиданы по полу. По комнате разбросаны меховые шубы, одежда из шифоньера.  В углу валялся сброшенный со стола монитор. Экран телевизора разбит.  Все тумбочки раскрыты. Из них вытряхнули какие- то бумаги, папки. Шторка с окна и ковер со стенки сорваны. Кресло перевернуто. Огромная хрустальная люстра валялась на полу.

           — А где опера? — Водитель подошел к скучавшему и заспанному, молодому сержанту.

            — Следственная группа уже уехали. Меня сторожить оставили до утра, — промямлил сопливый сержант. - Пока слесарь их ЖКХ не придет.

            Он зевнул, обнажив ровный ряд белых зубов      

            — А нахрена я понятых привез? — возмущенно дернул плечами ментовский водила. - Мля!  Подняли среди ночи, вызвали. Сказали понятых притащить, а сами срулили, — начал материться он.

            — Понятые нужны для вскрытия квартиры, — словно оправдываясь, проныл сержантик. - Сигнал об ограблении поступил от соседей. Ну сам видишь, — он обвел рукой комнату. - Опер сказал, чтобы ты вез понятых в горотдел, протокол осмотра квартиры подписать.

           — Чего хоть украли? — спросил водила, оглядывая погром.

           — Опера что-то написали в протоколе и уехали, я сам не знаю. Это депутата квартира.

          Старшина прошелся по комнате, разглядывая картину погрома.  Деловито открыв шкаф, он округлил глаза. Потом, о чем-то размышляя, задумчиво уставился на сержанта.

         — Подойди сюда. — Он мотнул головой. - Смотри.

          Лапа  тоже заглянул из любопытства.  На нижней полке стоял ящик с каким- то нерусским коньяком. Коробка большая, фигурные бутылки стояли ровненькими рядами, блестя золотистой фольгой на горлышках.

        Старшина,  многозначительно  взглянув на сержанта, вытащил две бутылки.

         — Нате, держите. — Он протянул пузыри Новикову и второму бомжу. - Не дай бог, проболтаетесь, черти. Сейчас по дороге запрячете,  а с суток выйдете, заберете свое добро.

          Андрюхин напарник, маленький, щуплый бомжик, безучастно переминавшийся до этого со скучающей миной, вдруг оживился, глаза загорелись.

         —  Да ни в коей жись, начальник! Мое дело тишина, заметано… —  засуетился он, пряча бутылку за пазуху. - Куда ящик нести? В машину? 

         Водила повернулся к сержанту, изумленно застывшему с открытым ртом.

         —  Не грузись! Завтра после дежурства заберешь половину коробки у меня в гараже. Тут, один черт, без хозяина не определить, что украли, что - нет. Опись будут делать, когда уже сам депутат вернется.   

         Подписав протокол в горотделе, в тюрьму возвращались уже под утро. Восходящее солнце сверкало и переливалось на стеклах УАЗки. Ветерок через открытую форточку приятно обдувал морду. Проезжая по пустынному городу с однообразно мигавшими, желтыми фонарями светофоров на перекрестках, Новиков удовлетворенно прикрыл глаза. Хорошо, что я согласился поехать понятым.  Не доезжая квартала до ИВС, бутылки запрятали под сараем, внимательно оглядевшись, чтобы никто посторонний не увидел.       

         На следующее утро, проснувшись, Лапа неожиданно обнаружил, что по руке ползет маленькая, полупрозрачная  зеленоватая мошка, перебирая множеством едва заметных лапок.

          — Ё-моё! Вшей нахватал, — испуганно чертыхнулся Новиков. Он резко вскочил со шконки, лихорадочно начав стряхивать с рук, с головы. Потом дернулся к двери и уже замахнулся  долбиться в робота.  Но резко тормознул.

         И че толку? — кисло скривившись подумал Лапа. - Один черт, послезавтра выпускают.

          Он уныло присел обратно на нары. Не спеша, снял с себя свитер, и начал его старательно вытряхивать.  

          Лежавший на соседней шконке Васька, приподнял голову.

          — С почином тебя! — глаза иронично смеются .

          — Иди в жопу ! — Андрей раздраженно сплюнул, стягивая через голову грязную футболку.

         Оставшиеся два дня, он с нетерпением ожидал окончания срока.

         Когда выпустили, Новиков своей бутылки в тайнике не обнаружил. От досады решил твердо завязать и с бомжами и со свалками.

 

                                                  ***    

 

          За пятнадцать дней мозги немного просветлели. В  своей квартире он не был  уже месяц. Зайдя домой, Андрюха обнаружил разбросанную на полу мелочь. На пиво хватало. В тапочках, футболке и шортах он спустился в ближайший магазин, находившийся от подъезда всего в пятидесяти метрах.          

          Купив Балтику, направился к дому. Усевшись на лавочку у подъезда, Новиков привычным движением открыл крышку зубами. Теплое, просроченное пиво сразу вспенилось и потекло на землю,  прекратив  пузыриться, когда в бутылке осталось только половина янтарной жидкости.  В воздухе разлился кисловатый аромат ячменного солода.

         Возле подъезда стояла пустая, детская коляска соседей-молодоженов. Новиков еще подумал: Неудобно рядом с коляской распивать пиво. Наверное, нужно отойти к другому подъезду.

        Из кустов выглянул бездомный пес со свалявшейся шерстью. Щурясь на утреннем солнце, он недоверчиво уставился на человека. По- собачьи раздувая ноздри, тощая, облезлая псина начала втягивать воздух. Подхалимски прогнувшись и помахивая хвостом вместе с задницей, не отводя просящего взгляда от Новикова, неуверенно подполз и лизнул правый тапок  Андрюхи.

         Лапа   не успел сделать глотка, как откуда ни возьмись резко подъехала ментовская УАЗка.

         — Новиков! Залезай в машину, — Из окошка кабины выглянула усатая морда местного участкового Макара. Который  резко прикрикнул на Андрюху.

         — Какого …уя! — возмутился Андрей, скривив физиономию. - Я возле своего подъезда сижу. По улицам не шатаюсь. Сам посмотри! — показал он на свои ноги. - Я в домашних тапочках…

           — Ну  ты что, не понял? — рявкнул мент. - Ты пиво на улице распиваешь…

            Лапа тяжело вздохнул,  не спеша допил остатки в бутылке, нехотя поднялся и молча полез в уазку.

            Вместо ИВС менты привезли его в Уголовно-исполнительную инспекцию, осуществлявшую надзор за условно осужденными и располагавшуюся в городском отделе внутренних дел.

         В кабинете сидела и что-то писала лейтенант- инспектор. Это была миловидная женщина средних лет, одетая в искусно подогнанный по фигуре ментовский френч, с очень укороченной юбкой, классически писавшийся на её широких, фигурных бёдрах. Из- под юбки выглядывали красивые, изящные  ноги в тонких колготках, которые элегантно облегали коленки, подчеркивая женскую грациозность. Красивая лейтенант повернулась в своем кресле к Андрею, закинув ногу на ногу, будто специально напоказ.    

           Новиков рассеянно стоял и переминался, не зная куда бросать свой взгляд.

           Если бы Лапа был художником, то образ злорадной колдуньи, которая перевоплотилась в добродушную фею, он  начал бы писать именно с неё. Смазливая, но по жизни стерва, сразу видно, — невольно подумал Лапа.

            Грациозно встряхнув прической, она жеманно склонила голову набок, молча устремив на Андрея свои зеленые глаза с длинными, густыми ресницами.   

           — Здрасьте... — Лапа машинальной учтивостью слегка кивнул головой,  неуверенно переминаясь с ноги на ногу у двери.

         — Здравствуйте!  — произнесла она певучим голосом. - И когда вы собираетесь приходить на отметки, молодой человек?

         Лапа проворчал что-то нечленораздельное, опустив глаза.  Он прекрасно знал, что нужно раз в месяц отмечаться в инспекции.

        — У вас, гражданин Новиков, прошло уже два месяца после суда, а на отметку приходили только один раз. Когда собираетесь на работу устраиваться?

             Андрюха глубоко вздохнул, дернув плечами.

            — Нет  нигде  работы, — проворчал он, надуто сопя носом.

             Красивая лейтенант, сцепив пальцы на столе, испытующе посмотрела на Лапу.

            — Распишитесь в журнале контрольного посещения. И чтобы это было в первый и последний раз, когда вас милиция привозит на отметку, — она повысила голос.

            Лапа расписался в журнале и вопросительно уставился на инспектора, вертя в руках авторучку.  

           — Если в течение месяца не устроитесь на работу, то мы вынуждены будем обращаться в суд с заявлением, о замене  условного срока на реальный. Понятно?

           Лапа сразу закивал головой.

           — Всё. Можете идти...

            С большим трудом, через старых знакомых, Новиков устроился сторожем городской нефтебазы и две недели там уже отработал.  Он очень радовался, что удалось найти  работу с неплохим заработком.

            В следующий раз он пришел на отметку в прекрасном расположении духа.  Сразу показал копию трудового договора с организацией.

            Инспектор прочитала документ, не спеша вложила его в дело, подняв свои пушистые глаза на Андрея.

            — Вы знаете, — начала она издалека. - С нас прокуратура требует, чтобы  условно осужденные, те, кто работают в негосударственных организациях, приносили с места работы характеристику, как они зарекомендовали себя на рабочем месте.

            Лапа выпучил глаза.

            — Так я работаю всего полмесяца. Кто мне там даст характеристику? — Он возмущенно развел руками.  Да руководство и не знает, что я с условным сроком.

            Лейтенант легким движением кокетливо поправила прическу.

             — Это не наша прихоть. Прокуратура по закону требует. Такие правила. — Она развела руками, наморщив свой лобик.

            — Так меня же уволят, если я сообщу своему начальству, что я осужденный. — Новиков дернул плечами.

             — Ну, как-нибудь постарайтесь. Иначе мы сами вынуждены будем посетить эту организацию с проверкой в отношении вас.

            Лапа вышел из кабинета, усиленно размышляя, как ему выкрутиться из такой ситуации.

            К начальству на нефтебазе с просьбой о характеристике он подходить не стал. Да как-то и забылось.

            В конце месяца, Андрюха спокойно дежурил у себя в балке охранников. Из окна дежурки, стоявшей на высоком берегу Оби, в свете ясного, солнечного дня открывался великолепный вид заснеженных гор.

            Гранёные вершины Полярного Урала четко рисовались на фоне голубого неба. Далекие, снежные шапки блестели на солнце, словно алмаз. Изломанными контурами зубчатых вершин они словно врезались в чистое и бездонно-голубое  небо.

        Новиков мечтательно засмотрелся в окно, подперев кулаком подбородок.    

        При свете ярких лучей огромного, красно-белого солнца, неподвижно зависшего над бескрайним однообразием лесотундры, отчетливо открывалась ослепительная горная панорама, втиснутая между редкими, плывущими облаками. Купавшееся в лазурном небе солнце ярко играло на бескрайнем, серебристом ковре снежных вершин. Блеск миллиардов кристалликов, даже с далекого расстояния слепил глаза.

          Восхищенно созерцая древние, величавые громады, Лапа остро почувствовал свое ничтожество рядом с грозными великанами. Горы стояли могучие и несгибаемые. Даже в самом зените хоть и короткого, но знойного, полярного лета они, как и в далекие, доисторические времена, неизменно сверкали своими вечно ледяными вершинами.

          Неровные зубья хребтов и угрюмых отрогов навевали страх и восхищение. Они не знали человека, созерцая мир еще до зарождения жизни на земле.

          Неподвижно застывшие каменные гиганты видели,  как отступали ледовитые океаны и мрачно погружались в пучину материки. Как грузной массой надвигались, а после медленно оседали и замывались песком, навеки уснувшие у Полярного круга, арктические ледники.

          Уральские горы отражали солнечный свет с такой силой, что становилось  больно глазам.  В их блеске даже  лазурно- голубое небо, казалось приобретало темно- синий цвет. 

           Неожиданно романтичное вдохновение Лапы прервал телефонный звонок. Его срочно вызывал  начальник службы, руководивший сторожами.

               — Всё, — едва не срываясь на крик, прохрипел руководитель службы безопасности в своем кабинете. - Завтра забираешь трудовую и до свидания.

            Андрей стоял,  молча потупив взгляд и мысленно пожимая плечами.  

            — Твой испытательный срок еще не закончился? — продолжил начальник службы. – Значит, на постоянку в следующем месяце мы тебя не берём.

            — А что случилось? — Лапа недоуменно почесал подбородок. - У меня ведь  не было  замечаний и косяков.

            Шеф замялся и как бы нехотя продолжил.

            — На базе - объекты повышенной опасности, почти режимная территория, а охранники вдруг уголовниками оказываются.

            — А-а! Вот вы о чем, — выдохнул Новиков.

            — Да. Звонили из инспекции по контролю за условно осужденными. Сообщили нам о тебе. Ты почему, когда устраивался на работу,  не сообщил о своей судимости?

Лапа дернул плечами.

            — А у вас что? Правоохранительная система или государственная служба? — Он пристально посмотрел на начальника.  - Вы мне что, хищение солярки предъявляете?

            Работал я, как и остальные, никаких замечаний. Даже наоборот, ни разу по ночам не спал в дежурке...

            — Нет, не предъявляем, — перебил Лапу его начальник. Но и зэки нам тут не нужны. Всё, разговор окончен. — Он развернулся и с деловым видом уставился в какие-то бумаги  на своем столе.

            Лапа решительным шагом направлялся в инспекцию, с трудовой книжкой в кармане.  В самой книжке было записано о расторжении с ним  трудового договора, как не прошедшему испытательного срока.

           Расфуфыренная лейтенант сидела у себя в кабинете, рассматривая в свете солнца, ярко заливавшего кабинет , как переливается и блестит лак на её длинных ногтях.

           — И для чего вы это сделали? — Андрюха едва не матюгнулся, крепко скрипнув зубами.

          Она подняла на него глаза, равнодушно поморгав длинными ресницами.

          — Нужно было самому вовремя нести характеристику...

          — Ну и толку? Подошел бы я сам к начальству: Дайте пожалуйста отзыв на работающего у вас уголовника.  А?  Всё- равно выгнали бы. Хоть так, хоть  так?

           — Ну, это не я придумала. Предъявляйте претензии прокуратуре, —  раздраженно отвернулась она к окну.  - Мы - только исполнители.

            — Вот вы требуете, чтобы я обязательно работал. — Андрей дернул плечами. - Благодаря именно вам, я лишился этой работы.

           —  А трудиться вы обязаны.  Это четко прописано в приговоре...  Ищите теперь другую работу. — Она смущенно поправила локон волос у себя на голове, не поднимая на Новикова глаз.

           За соседним столиком сидел и играл на компьютере капитан в ментовском кителе, с типичным лицом средневекового монгольского  воина  эпохи  Чингизхана.

        Такой широченной, татарской мордой хорошо дикие табуны пугать. А он устроился делопроизводителем в инспекцию и стряпает протокольчики своей пудовой пятерней, — невольно подумал Лапа.

        Тот, словно прочитав Андрюхины мысли, поднял взгляд и недобро посмотрел на Новикова раскосыми глазами.  

        Лапа крепко сжал зубы, развернулся и молча  вышел из кабинета.

        Уже поздно вечером, в стельку пьяного Новикова, подобрал на автобусной остановке патрульный наряд милиции.

 

                                                  ***

 

         Выходя через полмесяца из вытрезвителя, Андрей твердо решил не брать в рот ни капли спиртного. Во всяком случае, в ближайшее время. Он прекрасно осознавал, насколько засосало гнилое болото. Нужно самостоятельно, как можно скорее выбираться из гиблой трясины.

          По ночам начали сниться кошмары. Будто его глубже и глубже затягивает в черноту болотной трясины  склизкое, грязное чудовище, походившее на водяного из русских  народных  сказок.  

         Нахрен! Отлежусь пару деньков и пойду работу искать, — решил Андрюха. - Нужно завязывать со своей бичевской романтикой . Хорошо, что тубик у бомжей пока не подхватил! — смачно плюнул он на асфальт.

          Подходя к  двери, Андрей машинально заглянул в почтовый ящик, хотя писем ни от кого давно не получал да и не ждал. В ящике лежала повестка из ПНД.

         Что за бред?… он тупо уставился в бумажку.  — Чего-чего, а психом я пока не был. Может, чего напутали?

         По адресу, указанному в повестке, он пришел на прием к наркологу в городскую неврологическую поликлинику. Между процедурками сновали молодые медсестры со шприцами в руках. Кто-то из ближней палаты орал благим матом на вязках под капельницей.

          Вязки - это наказание, наверное придуманное, как альтернатива смирительной рубашки. Буйного дурдомовца на несколько дней, санитары накрепко привязывают к кровати за руки и ноги, прочными, тряпичными ремнями. За день неподвижного лежания, спина и тело затекают до ноющей боли. Некоторых держат на вязках неделями. Привязанному психу, в период такого наказания, ставят уколы или капельницы  с  психотропными препаратами., вызывающими нестерпимую, физическую боль.       

            — Мне тут повестку прислали… — удивленно пожал Андрюха плечами, входя в кабинет.

            — Да-да… — ответил врач-старик, отыскивая среди бумаг на столе Андрюхину карточку.

           — Так, а что? — скривил губы Лапа. - Уж вас я чем заинтересовал?

            — Ага, вот… — разыскал документы нарколог, пристально посмотрев на Новикова сквозь толстые линзы очков. — Значит, вы у нас теперь поставлены на учет, как хронический алкоголик.

         — Чего?!… — возмутился Лапа,  присаживаясь на стул.

         — Из милиции поступили документы, что вы трижды попадали в вытрезвитель за систематические пьянки. Мы ставим вас на наркоучет, как зависимого от алкоголя человека. Значит, теперь вы должны два раза в месяц отмечаться в городском ПНД. А по прошествии трех лет… —  Он внимательно посмотрел на Андрея, приподняв очки. - Если не будете замечены в пьянках, мы вас снимем с учета.

         —   И что мне ваш учет даст, не пойму?— развел Новиков руками.

         —  Если вы будете устраиваться на работу, то мы будем решать, где вы можете работать, а где – нет, — ответил нарколог.

         —  И что? Где я теперь могу работать? — Лапа  возмущенно дернул головой, округлив глаза.

         — Водителем вы работать однозначно не сможете. Охранником с оружием – нельзя. Электриком - нельзя.

         Он на секунду замолчал.

        — Прокурором или воспитателем в детском саду - не положено. Нейрохирургом в Кремлевской клинике или космонавтом на орбите, к сожалению, тоже не разрешено, — съехидничал нарколог.

          Врач перечислил еще пару десятков профессий, на которых не может работать  зависимый от алкоголизма человек. Из его слов следовало, что Лапа может устроиться только грузчиком или дворником.

         —  Это не моя прихоть, — виновато добавил нарколог мягким, стариковским голосом. - Это приказ Минздрава.

          Вот вляпался!… — саркастически издевался над собой Андрей, выходя из ПНД и пиная пустую консервную банку. - Только хотел идти устраиваться на работу, а тут —  получай фашист гранату, — материл он все на свете.

          Стихия на улице не в шутку разгулялась. В лицо бил промозглый, косой дождь с градом, пронизывающий до костей ветер. Низкое, свинцовое небо. Подернутые рябью лужи под ногами. 

          — Ай! Всё равно осталось пропадать, хоть напьюсь от души, — едко ругнулся Андрей, решительным шагом направляясь в сторону городской свалки.

         И понеслась жизнь по наклонной, уже без тормозов. Всё лето он пробухал на свалке. Из  квартиры пропил всё, что можно пропить. Холодильник, телевизор продал за копейки. Зимнюю шапку, дубленку, пылесос обменял цыганам на пять бутылок водки. 

 

                                                  ***                   

 

          В начале осени, пока было не слишком холодно, бичи отапливали землянку печкой- буржуйкой. На свалке валялись тонны выброшенной старой обуви. Васька с Амиром натаскали в землянку целую гору башмаков. Топить печку дровами, которые нужно рубить, было не по приколу. Буржуйку топили различными сапогами, ботинками, туфлями, кроссовками. Золу от наполовину сгоревшей обуви выбрасывали за землянку. Гора разномастной обувки в самой землянке. На улице куча из горелых башмаков, плюс соответствующий запах паленого дерматина…  Картина здорово напоминала печи Освенцима.   

           В ноябре ударили крепкие морозы. Бомжи всей бригадой переехали на зимние квартиры.

           От котельной парового отопления тянулись трубы теплоснабжения, которые переплетались, разветвлялись в будке узлового теплоколлектора. От него трубы разбегались по теплотрассам, для обогрева жилых микрорайонов.  Дверь будки закрыта на огромный навесной замок. Чтобы попасть в будку, бомжам нужно постоянно открывать канализационный люк в бетонной теплотрассе, недалеко от коллектора и по канализационной шахте, под землей, проползать в строение. 

            Внутри будки даже в самые лютые морозы теплее, чем в любых квартирах и просторно, как в жилой комнате среднего размера. Лапа  с Васькой  умудрились притащить со свалки ватные матрасы. Лучшего пристанища в суровую зимнюю пору не отыскать. На керосиновом примусе готовили  пожрать, их никто не беспокоил. Пару раз в месяц в коллектор заглядывал знакомый сантехник ЖКХ.

           — Мужики! Живите… Я вас понимаю! Но чтобы всё нормально… — просил он, распив с бомжами пару пузырьков. – Костер главное, не разводите внутри. Можете ночевать здесь.  

           Под утро Лапа умирал с похмела. Вчера распили какой-то слишком  паленой водки и теперь все впятером валялись, как бревна, держась за голову. На улице поднялась метель, да и сил идти на большую дорогу совершенно не было. Генку Барона месяц назад посадили. Как-то так получилось, что не денег, ни выпить не у кого  не оказалось.  

           Лапа  лежал и уныло размышлял, где достать на опохмелку, что можно придумать? Занять денег было не у кого. Новиков уже настрелял у знакомых столько, что приходилось ходить по городу только задними дворами и вечно оглядываться.

            У бомжей есть поговорка: Волка ноги кормят! или Кто ищет, тот всегда найдет! Пробежаться по подъездам? Может кладовку с картошкой или консервами, где вскрыть получится? Но сил шевелиться совсем не было. Голова раскалывалась.

           Вонь перегара и немытых тел, гнилой запах ржавой воды в подтекавших трубах, завывания вьюги на улице. Общая вялость. В голове только стылые мысли. Громко скреблись и попискивали под трубами крысы. Невольно хотелось вздернуться… И пропади она пропадом такая жизнь.

            — Вешаются только петухи, — вяло просипел Васька, переворачиваясь на другой бок. - И это… если гонишь, то гони про себя.  Вслух не надо,  — хриплым, скрипучим голосом проворчал он.

           — А-а !? — Андрюха ошарашено забегал глазами. - Чё?

            В полуобморочном полусне он начал бредить вслух.

            Ночной ветер, то певуче убаюкивал, то порывисто и тревожно бился о стены будки. Промозглый холод из щелей пробился сквозь фуфайку. Пробрало до костей.

          С каждым порывом  огонек в подвешенной к потолку керосиновой лампе резко дергался, отбрасывая на стены мрачные тени. С похмелья холодело в душе. Начала бить  мелкая неудержимая дрожь. Будто клешнями охватило жуткое чувство, от которого опускались руки и терялась воля - ощущение тягостного одиночества, безысходного ничтожества и бессилия перед могуществом злого, жестокого и неблагодарного мира. Скрипнув зубами, Лапа перевернулся на другой бок.

            Всего в метре от его лица, на трубе сидела огромная, грязно- серая крыса. Казалось, она не обращает на человека никакого внимания. Горбато согнувшись, крыса чистила шерстку. Потом она приподнялась на задних лапках, топорща и шевеля жесткими усами на вытянутой морде, начала вертеть в разные стороны носом, обнюхивая воздух, задрав мордочку кверху. Немигающие, красные глазки горели хищным огоньком.  Голый, словно червяк, бледно-розовый, чешуйчатый, с темными пятнами хвост, противно свисал с трубы вниз.

        Шугануть тварь совсем не было  сил. Новиков лежал и наблюдал.  Хорошо, что хоть не чертик с рогами на трубе  сидит, — невольно подумал Андрей.

        Б-р-р... Лапу передернуло. Крыса снова приподнялась. Опустилась и быстро перебирая лапками, побежала по трубе, скрывшись в широкой щели между досок.  

         Алик незаметно поднялся и тихонько шмыгнул в дальний угол будки. Там за переплетением труб его было незаметно. Минут через десять он снова встал и юркнул за трубы.

        Уссался он там, что ли? — подумал Андрей. - Ведь договорено, в будке не гадить.        

        Опираясь рукой на теплоизоляцию трубы, Новиков попробовал встать, но тут же со стоном повалился обратно. Ноги затекли и тряслись. 

           Амир тоже обратил внимание на необычное поведение Алика. Тяжело поднявшись, Лапа пошатнулся от слабости, но удержался на онемевших ногах. Его повело в сторону, зацепив посуду с общака. С широкой трубы, приспособленной под столешницу, посыпались пустые бутылки, одноразовые стаканчики, пластмассовые тарелки, консервная банка. Потихоньку переваливаясь, держась за вентили, Лапа заглянул за трубы и остолбенел. Алик откручивал колпачок с почти полным флаконом Тройного.

          Увидев, что его заметили, Альберт быстрыми глотками стал вливать в себя одеколон. Трясущимися, грязными руками держа стеклянный пузырек, он жадно глотал из него. Давился. Снова глотал. Жидкость текла по подбородку. Когда Амир с Андрюхой до него добрались, Алик  успел вылакать весь флакончик. Опорожнив Тройной, он уставился на друзей безумно-затравленными глазами.

           — Ну ты и сучара! — только успел выругаться Амир,  громко  скрипнув зубами.

           Позади Андрюхи, из кучи тряпья, как зомби, поднялся Васька в своем пальто типичного нищего.

            —  Ах ты падла!  Чухан! Крыса вонючая... — Васька истошно заорал картавым криком. - Дайте его мне. Давайте я первый... У-у  сучара! Дайте я приложу... — Васек суетливо прыгал за спинами Амира с Лапой, то в одну сторону, то в другую, пытаясь дорваться до Алика.

            Раздался звон разбитого стекла.

             — Порежу паскуда... — Бедышев разбил бутылку о трубу, начав размахивать осколком. Глаза бешеные, весь трясется. Орет визгливым матом. Он слега присел, широко разведя руки. В одной руке -  розочка от бутылки,  другой  крутит распальцовку.       

           Долго Альберта не били. Пару раз крепко стукнув по ушам, выгнали из коллектора, подальше от Васьки.

           Весь вечер Алик простоял у двери будки. Плаксивым голосом он просил, чтобы впустили.

            — Мужики! Я замерз… — плакал он. — Пустите погреться…

            — Пошел нахер крыса! — откликнулся Амир, добавив пару матюгов  по- татарски.

           — Я попросился в ПНД. Не приняли.

           — Шайтан! — злобно проворчал Амирка, отворачиваясь от двери.

           — Мужики!…Я просился в ИВС, меня Дося не пустил даже погреться в тюрьме , — ныл за дверью Альберт.

           Фамилия начальника городской тюрьмы - Хабон, двух его заместителей - Кокс и Клив. По продолу между камерами постоянно шнырял вечный и бессменный вертухай заведения, по прозвищу Дося. Обычно его ставили дежурным смены в городской тюрьме. Он здорово напомнил Андрюхе старого тюремщика Косоротова из фильма Вечный зов.

         — Какой же они национальности и откуда приехали с такими фамилиями? — размышлял Лапа.

           Местные менты не идут служить тюремщиками. Даже среди них такая работа считается западлом. Государство пошло на крайние меры. Ментов приглашают с Украины, делают им ускоренное принятие Российского гражданства по упрощенной форме. Среди персонала северных тюрем и колоний, так часто можно услышать украинскую речь.

             Амир, кряхтя подошел к закрытой двери коллектора.

             — Пи...й в Израиль!!! — прошипел он Алику через дверь. - Там много таких... С ними теперь бухай... Падла!!

            Альберт не поняв издевки, продолжил бубнить.

            — Я уже был там... — проныл он.

            Он еще час, что-то бормотал невпопад. Всё тише и тише. Иногда только визгливо выкрикивал матюги.

            Только под утро Лапа слегка задремал. Разбудил Мишаня, который тоже начал мочить корки. Он всю ночь тихо лежал, завернувшись в тряпки в дальнем углу. Даже голоса не подавал. Только  часто чесался и храпел иногда.

         —  Кровь! —  вдруг протрещал его спокойный голос в тишине.

         Андрей приоткрыл глаза и повернулся в сторону Волкодава.

        Мишка сидел на трубе и пристально вглядывался в пустой угол будки.

         —  Мужики откуда кровь льется? —  снова спросил он. - Я вижу.

         Андрюха молча приподнялся на локте. Васька с Амиром  спят.

        Мишаня повернул в сторону Лапы лицо. Глаза безумные, испуганные, широко раскрыты. Он смотрит в сторону Новикова, но как будто сквозь него.

         Ё- мое! Да у него белка... —  чертыхнулся про себя Андрей.

         Алкела поднялся, молча накинул на плечи фуфайку. Сделал пару шагов вперед.

         —  Бедненькая !  —  Он наклонился и поднял с пола Васькину ободранную шапку. Потом тупо развернулся и кряхтя, снова уселся на свою трубу.       

         —  Одна ты у меня осталась, — проворчал Волкодав, поглаживая шапку у себя на коленях. - Никто нас не любит. А мне кормить тебя нечем.

         Он плаксиво повысил голос.

          —  Люди! — Есть у кого веревка? — осмотрелся Мишка, приподняв голову.  - Кошку повесить надо. Мучается бедная, мяукает.  Жалко её.

         Лапа уже не в шутку испугался. Он сел на трубу, свесив ноги, в упор смотря на Волкодава. Потом начал стрелять глазами вокруг. Лишь бы ничего острого поблизости не оказалось  - первое, что закрутилось в мозгу.           

         Мишка, тупо смотря прямо перед собой стеклянными глазами, вдруг начал бессвязно, громким шепотом бормотать.

         —  А я че  ...бу, что ли? — Он развел руками. - Пошли вы все  на... ! — вдруг истерично выкрикнул Акелла, неизвестно кому.  

          Проснулся Амир. Молча взглянув на Новикова, перевел сонный взгляд на Волкодава.

          —  Это кто такие? —  дрожащим голосом вдруг выкрикнул Мишаня. — По брюкам ползут, —  запричитал он. - Ой, ой, выше... Ой, спасите, кусают, грызут.

         Он рухнул с трубы вниз и начал кататься на спине, молотя ногами по полу и выкрикивая:

         —  Верка, ...лядь! Где ты? Смети их с меня, —  зарыдал Мишка. Вдруг он неожиданно затих.

         Андрей с Амиром ошарашено переглянулись. Амир схватил лежавшую у него в ногах деревянную палку.

         —  Вон моя нога в углу шевелится. Она плачет, я слышу... —  Мишка истерично заверещал, тыкая пальцем в сторону противоположной стены.

          — Снимите... Паутина! —  Он замахал руками в воздухе, стряхивая с себя невидимые нити. 

          Андрюха встал с трубы на пол и придвинулся  ближе к Амиру, не спуская взгляда с Волкодава.

          Мишка вдруг резко поднялся и решительно направился в сторону татарина. Остановился перед ним, смотря  остекленевшим взглядом тому в лицо.

            Амир потихоньку начал отползать назад.

           —  У тебя луна на лбу выскочила. —  Волкодав потянул к лицу Ниязова грязный палец. - Знаешь?

           Амир резко отбил ладошкой его руку, отползая еще дальше назад.  

           Мишка молча застыл на одном месте. Потом с тупо- заторможенным видом развернулся. Дойдя до своего лежака сутулой, шаркающей походкой, он залез на трубы и отвернувшись к стене, сразу затих.

           — Мля!. —  тяжело выдохнул Ниязов. - Выпить бы чего?

            —  Утро скоро. Придумаем чего нибудь. —  Новиков прилег на трубу, тяжело положив голову на кучу тряпья.

            До рассвета они так и не уснули. Мишка больше не вставал.

            Наутро метель немного улеглась. Андрюха, Амир и Мишка уже в своем рассудке,  следом за ним  - Васька Бедышев начали потихоньку выползать из коллектора через канализационный люк.

            У закрытой двери будки лежал наполовину заметенный снегом, околевший труп Алика с открытыми глазами. Зрачки закатились. Своими безжизненными белками и перекошенным в судороге ртом, он напоминал мертвого инопланетянина. Закаменевшая правая рука в полусогнутом сгибе выставлена вперед, будто бомж отдавал последний  пионерский салют. Легкая поземка, хриплым шуршанием переметала труп, завкручивая вокруг него снежными струйками. Казалось, тонущий в водовороте человек, призывно тянет руку из воды.

            Перепуганные бичи разбежались кто, куда. Два дня Андрей промучился у себя дома. На третьи сутки пошел к коллектору разыскивать Амира с Васькой, чтобы узнать, как развиваются события. Около будки по-прежнему лежал замороженный труп.

             В дежурной части ментовки Новикова поначалу никто не хотел слушать. Через полчаса один из начальников заставил двух рядовых ментов выехать на место обнаружения трупа.

           Когда приехали к коллектору, менты вызвали судмедэксперта. Патологоанатом приехал только через час. Мельком взглянув на труп, он брезгливо поморщился и пробубнил в усы:

            — Больше нечего делать? Осматривать замерзших бомжей на улице. Везите в медэкспертизу.

           Он молча сел в машину и завел двигатель.

           Перед ментами встал вопрос, как доставить труп в экспертизу. На ментовской шестерке они  в салон его грузить не захотели. В багажник окоченевший жмурик не помещался. Вызвали по рации труповозку из похоронного бюро, но через пол часа ожидания передали, что катафалк городского бюро ритуальных услуг сегодня весь день на похоронах.

           — Давай, грузи его на крышу… — приказал Андрюхе сам уже полузамерзший мент.

           Мороз на улице стоял под сорок градусов. Лапа кое- как закинул Алика на раму навесного багажника жигуленка. Через весь город везли замороженный труп на крыше легковушки.

           Когда прикатили в бюро медицинской экспертизы, оказалось, что патологоанатома нет и сегодня не будет, а у санитарки нет ключей от морозильника для трупов. Пока менты ругались с санитаркой, Лапа стащил покойника с решетки багажника на снег.  За это обозленные менты чуть не отдубасили самого Андрея.

           — Вот сам и тащи его в морг ! — злобно прорычал старший мент.

           От судмедэкспертизы до морга не более полукилометра, но нужно перейти небольшую рыночную площадь с торговыми ларьками. В воскресный день не очень людно. Трескучий морозец  разгонял праздно шатавшихся зевак на улице.  Студеный воздух,  прихватывая дыхание, резко покалывая иглами щеки, нос и подбородок, с каждым выдохом вырывался со рта белым паром.   

           Ледяной ветерок, шурша по дороге поземкой, вдруг диким вихрем срываясь с крыш, быстро гнал плотные клубы белого дыма из трубы ближней кочегарки дальше за город. Из прорванной теплотрассы с шипением вырывался пар. Поднимаясь тучным облаком над землей, он оседал на ветках березы  гирляндами пушистого инея.   

           Андрюха с трупом Алика на спине, останавливаясь через каждые двадцать- тридцать метров, пересек торговую площадь за полчаса.  Иней сверкая и искрясь, с каждым порывом осыпался с ветвей березы.

           Менты на  жигуленке на маленькой скорости ехали рядом. Редкие горожане, шатавшиеся между продуктовыми киосками с покупками, недоуменно созерцали картину, как один бомж тащит по базару труп другого околевшего бича, с рукой, вздернутой в пионерском салюте. Рядом на ментовской машине едут мусора, подгоняя бомжа матюгами, на чем свет стоит.      

           Выглядела картина так, будто начинающий, талантливый скульптор из дома художественных ремесел, несет устанавливать на аллее пионерской славы свой первый шедевр, — гипсовую скульптуру Павлика Морозова.

           Еще сутки Андрюху продержали в ментовском обезьяннике, нацепив наручники. Пару раз допрашивали, как он обнаружил труп и при каких обстоятельствах наступила смерть? Через день пришло заключение из медэкспертизы, что смерть бомжа наступила естественным путем, в результате пьяного обморожения. Новикова же, забыв снять наручники, повезли в мировое судилище.       

           В суде от похмельного психоза и нервного перенапряжения последних дней, Лапа  наговорил судье черт знает чего, не стесняясь в выражениях, ни по отношению к ментам, ни к правосудию.      

         Вместо пятнадцати суток, жрица Фемиды, отправила его на сорок пять дней принудительного лечения от алкоголизма в городской психоневрологический диспансер.

 

                                               ***

 

        У Юрки Ширшова сегодня денюха. Ему исполнялось сорок лет. Такое событие бичи решили, несмотря ни на что, отметить. Ширшов, как фокусник, достал два пузыря водки.

            — Ты где их раздобыл? —  изумился Лапа, округлив глаза.

            Ширшов заговорщески улыбнулся:

            —  Позавчера Кильяна в тачку заталкивали. Помните? Смотрю, на полу, под седушкой, два пузыря лежат…

            — Ты сдурел? —  развел руками Соболь.

            —  Кильянов в жопу пьяный был… Он не помнит ни хрена, — махнул Юрка рукой, распечатывая бутылку.

            На грязном, вымазанном мазутом, деревянном ящике, разложили куски хлеба. Кружки крепко пахли соляркой. Запах не перебивала даже водка. Собственно, обоняние у Новикова притупилось от двухнедельного запоя или наоборот, обострилось. Черт его знает? Воспаленным носом он начал чувствовать запахи, которых в помине не должно быть.  

        Опорожнив одну бутылку, закусывая поджаренной на небольшом костре картошкой, повеселевшие от спиртного мужики расслабились. Лапа не чувствовал физической боли и страха, будто плохой сон  закончился. Застланное серой пеленой небо, край которого был виден через открытые ворота бокса, казалось даже просветлело.

          Неожиданно расслабившиеся мужики услышали шум со стороны прилегавшего к боксу сарая. Соболь пошел посмотреть, что там такое. Тут же возвратился. Схватил топор и побежал обратно.

        Андрюха, будто была дана команда к бою, тоже схватил палку, рванул за ним.

        Из сарая Соболь вытаскивал грязного пацана лет двенадцати- тринадцати. Следом за ним,  на трясущихся ногах вылезал неизвестный мужик бомжеватого вида с красно- синей, одутловатой   мордой.

        Соболь схватил пацана за шиворот и потащил в гараж. Андрюха с Юркой, схватив за плечи мужика, повели следом.

        Мужичонка низкорослый, даже меньше Ширшова. В стареньком, засаленном пиджаке. Затекшие, красные глаза, небритый, с грязно-желтыми, загнутыми ногтями. Лохматая голова с проплешиной на макушке. Спутанная бороденка с седыми прогалинами и застрявшими хлебными крошками. Усы подпалены. По его виду сразу можно понять социальный статус. От одежды бича крепко несло затхло- обгаженным душком. Новиков, скривившись, брезгливо отцепил руки с плеча мужика. Даже притупившийся от водки нюх не выдерживал.

        — Ну и чего бомжара тут делаешь? — сразу без предисловий спросил Соболь, злобно скривив губы.

        — Ты хоть знаешь куда залез? —  издевательским тоном наехал на него Ширшов.

          Мужик  бухал беспробудно. Он пугался и вздрагивал после каждого слова.

          Почувствовав безраздельную власть над слабым, его испуг, разогретые водкой Юрка с Соболем вошли во вкус. Они сразу начали вести себя, как хозяева. Лапа  стоял в стороне и с удивлением разглядывал быструю перемену в поведении друзей.

        — Ты знаешь куда вляпался задрот? — продолжал Ширшов.

        — Хоть понимаешь, чья это база? —  ерепенился  Соболь.

        — А что это частная собственность, известно тебе?

        — Тут работаешь, охраняешь дело, а такие как ты  крадут всё подряд. Стоит  на минуту отвернуться! — разошелся Соболь.

        — Знаешь, кто здесь хозяева? — нависая над мужичком, спросил Юрка.

        — Вот лучше тебе этого не знать. Попал ты…  Понял? — не унимался Соболь, держа в руке топор.  

             Пацан с грязными, шелушащимися руками, сплошь покрытыми коростами и усыпанными цыпками, одетый в заштопанную во  многих местах болоневую куртку  семидесятых годов, с чужого плеча, висевшую на нем, как балахон, сначала ругался и матерился, как сапожник и вдруг неожиданно заплакал.

        — Ты чего ноешь? Раньше нужно было думать! — ерепенясь, прошипел Соболь.

        Мужик так и не произнёс ни слова. Он только затравленно переводил испуганный взгляд с Соболя на Ширшова и обратно, а те по очереди напрягали пойманного бича, не давая вставить слово.

        — Ну? Что нужно было в сарае? — смягчившись, спросил Соболь.

       За мужика ответил пацан:

        — Мы с дядей Семеном алюминьку искали. Думали тут ничейная сарайка.

        —  Вот больше не будете так думать, — уже остывал Соболь.

        — В общем так орлы! — сделал вывод Ширшов. — Если не хотите, чтобы вас сдали братве, быстро несите пузырь, понятно?

        — Тебе понятно!? — резко подскочил Соболь.

       Семён вздрогнул и быстро закивал.

        — Наша работа - охранять базу, а мы еще покрываем тебя! — возмущенно процедил сквозь зубы Ширшов.

        Андрюхе неожиданно стало смешно:

           Хоть бы помолчал. В таком виде из тебя охранник, как из меня… — с усмешкой подумал он. 

        — Васька, сходи у Людки… Ну у мамки, попроси денег на пузырек, скажи, я в беду попал, — плаксивым голосом и жрожа челюстью обратился к мальчишке дядя Семен. Он неопределенно поднял покрытую язвами и царапинами  руку. На тыльной стороне ладони  воспалился гнойный лишай. Черные, шелушащиеся ногти загнуты и  врезались в кожу.

        Хнычущий пацан, размазывая грязь по щекам, быстро пошел за ворота.

        — А ты тут посидишь, — сказал Ширшов дяде Семену, недовольно надув щеки.

        — Если пацан не придёт, то пеняй на себя, — громко добавил Соболь так, чтобы слышал пацанёнок.

        — Чё, пацан надеюсь принесёт? Ты учти, мы ждать долго не будем и так сжалились над вами, —  резко выпалил Ширшов.

        — Ты смотри, из-под земли достанем, у нас руки длинные, — добавил Соболь, кривясь от водки.

        — У наших  братанов  в городе всё схвачено.

        Минут пять притихший мужик сидел молча, пока парни с деловым видом распивали остатки водки. Ширшов с напыщенным видом начал разливать по кружкам, но руки позорно тряслись, выдавая в нем бухарика, что разозлило Юрку. Он с едким матерком, резко опрокинул бутылку, выплеснув все остатки водки в одну кружку. После чего жестом аристократа отбросил пустую бутылку назад через плечо, в угол гаража.

            — Давай кругу на троих… — вальяжно кивнул он, передавая кружку Соболю.

        Андрюха видел, что мужик перепуган не в шутку.

        — А пацан кто тебе? — покровительным тоном обратился Лапа к мужичку.

        — Да это сын моей бабы, — ответил Семён. - Ну с которой я живу, — уточнил он, жадно смотря на кружку с водкой.

        — Знаешь что дядька!? Давай-ка, иди отсюда и больше не суйся в эту сторону, — серьёзно сказал Андрей, слегка подтолкнув мужика в плечо.

        Соболь с Шишовым переглянулись. Мужик, растерянно глядя на них, поднялся.

        — Иди, иди давай! — махнул в сторону выхода Андрюха.

       Семён, втянув голову в плечи, зашагал на улицу.

        — Ну и нафига? — возмущенно спросил Соболь, когда мужик скрылся за воротами.

        — Пузырь  сам теперь притащишь? — с сарказмом добавил Юрка.

        — Добрый какой нашелся! — со злостью сплюнул Соболь.

        — Ну так, а чё? — пожал плечами Андрей. — Где пацан бутылку найдет? Сами в дерьме сидим, так и не хрен…

       — Да мне какое дело, где он будет искать? — Соболь встал и нервно заходил  взад- вперед. 

 

                                                  ***

 

        Послышался шум двигателей. Выглянув из гаража,  мужики увидели целую вереницу знакомых, ненавистных иномарок, въезжавших в ворота. Быстро попрятав остатки застолья, они медленно пошли к недостроенной беседке.

        По дороге Андрей увидел, как Соболь с Юркой, нарвав свежих листьев и травы, быстро их пережёвывают, что сделал и сам, чтобы не было слышно запаха со рта.

        Машины подъехали прямо к тому месту, где строилась беседка. Выйдя из машин, братки тупо уставились на недоделанное сооружение. Подойдя к ним, Андрей сам невольно рассмеялся в душе, хотя  виду не подал.

        Столб с приколоченными к нему накрест брусками напоминал крест на Голгофе и одновременно виселицу для Зои Космодемьянской.

       — Кто это сделал? — первым спросил  Кильянов, деловито скрестив руки на груди.

       Он бросил резкий взгляд на Ширшова.

       Андрей попытался объяснить, что беседка с грибком ещё не совсем готова. Через пятнадцать минут они доделают. На что Кильянов, выпендриваясь перед братом Лаварского, которого считал соратником, отсидевшим в колонии, сделал вид, что пропустил мимо ушей слова Новикова.

        — Значит вы нам поставили могильный крест? Или  виселицу приготовили? Кто это сделал? — ещё раз, с едкой злобой прошипел он.

        Андрей снова попытался объяснить, что конструкция не совсем готова. Но и на этот раз Кильянов не обратил на слова Лапы никакого внимания.

        — Значит ты соорудил? Гхы! Готовь вазелин... — с ухмылкой  сострил Кильян.           

           — Вот  наши шныри, Дима, — показывая на Новикова, Юру и Соболя, обратился он к брату Лаварского, перейдя на уголовный жаргон.

        Очевидно, он хотел продемонстрировать последнему свою тупоголовую, безграничную власть над  притихшей троицей.

        Дима Лаварский был похож на брата, только коротко подстриженный. Как заметил Андрюха, он не имел на пальцах никаких наколок. У Кильянова все пальцы синие.

           Разогретый водкой Новиков, сам не ожидая от себя,  спросил Кильянова:

        — А ты сам не у параши зону топтал? — несмело выдавил Андрюха.

        Конечно, зря он задал вопрос.

        Кильянов аж рот открыл от неожиданности. Остальные братки рассмеялись. Сашины ноздри сразу раздулись и стали жадно забирать воздух. Губы посинели. Громко срипя зубами он весь задрожал в бешенстве. Не вытерпев такой наглости, посчитав себя невероятно оскорблённым, Кильян начал избивать Андрюху, сначала руками и ногами. Затем схватил штыковую лопату и замахнулся ею. Андрей только закрыл глаза,  прикрыв лицо и голову руками.

        Он не видел, как к Кильянову подскочил Юрка Лаварский и схватился за черенок лопаты, поэтому Лапа не почувствовал последнего в своей жизни, как он ожидал, удара.

        Открыв глаза, он увидел, что Лаварский с Кильяновым борются между собой, держась за лопату. К ним быстро подскочили оба Тригеля. Схватив Кильянова за локти, они оттащили его от Лаварского. Юрка, отбросив лопату, только сплюнул в сторону, ничего не сказав. Его брат все это время спокойно сидел в Фольксвагене.

        Только освободившись из колонии, где отбывал срок за валютные махинации,  насмотревшись на издевательства зеков, считавших себя буграми, паханами, блатными и прочими авторитетами над остальными, не захотел принимать в разборках участия и даже смотреть на происходящее. Праздника для него не получилось.

        Кильянов, между тем, все более и более распалялся. Начала действовать водка, которой он с утра накачался. Он считал себя авторитетом среди друзей.  Не желая признавать собственное унижение, решил привязать Новикова к перекладинам креста. Андрей, парализованный страхом не сопротивлялся.

        Оба Тригеля и Кильянов подвели Лапу к недостроенной беседке. Подняв за руки, приказали схватиться за один из брусков. Андрей покорно повис на перекладине, лицом к самому столбу. Старший Тригель приволок лестницу и верёвками крепко привязал обе руки Андрея к бруску.

        Андрей остался висеть на одних руках, не касаясь ногами досок площадки. Он ожидал, что с ним будут делать дальше. Но никакой экзекуции не последовало. Отморозки ушли в гараж и там продолжали распивать спиртное, которого привезли два ящика.

        Сначала Андрей висел без боли в руках. Прямо как Иисус Христос… — с сарказмом подумалось ему. Вот только Кильянов, в образе которого он представил Понтия Пилата, уж очень не походил на аристократичного прокуратора. Невольно стало смешно.

        Постепенно руки, крепко привязанные верёвками, начали затекать и болеть. Верёвки больно врезались в кисти. Лапа, обхватив ногами столб, немного ослабил натяжение. Распутаться от  верёвок никак не получалось.

        Так он провисел минут двадцать. Кисти рук окончательно затекли. Лапа их уже не чувствовал.

        Через полчаса пришли недоноски, уже порядком пьяные.

        — Ну что угомонился? — спросил старший Тригель.

        Со стоном Андрей ответил, что впредь будет вести себя примерно. Его развязали. Он свалился на настил. Онемевшими руками Андрюха, схватил лопату и с силой ударил ею по приколоченному бруску, который отлетел от удара. После этого он кинул отлетевший брусок в сторону Кильянова. У Новикова был нервный срыв.

        Кильянов, уже конкретно пьяный, схватил  брусок и начал избивать им Лапу по ногам, по спине.

        Лаварского рядом не было, а Тригели стояли и молча смотрели на происходящее избиение. Андрей только закрывал руками голову, стараясь увернуться.

           Резкий удар по носу отозвался вспышкой в голове. Лапа покачнулся, резко дернув головой назад, но на ногах устоял. Из разбитого носа брызнула кровь и потекла по небритому, заросшему щетиной лицу. На грязной фуфайке быстро расплылось темное пятно. Лапа наклонился. Кровища закапала с подбородка на траву длинными, тягучими струйками.

        Вдруг неожиданно сильный удар обжег кисть руки. Андрей почувствовал сильную боль, но не как от удара, а будто руку резко ошпарили кипятком. Он дико завыл и повалился на землю. Вспышка боли была ужасной. Прежде чем, что-то осознать и вскрикнуть, из его глаз ручьем брызнули слезы. Кильянов сломал Лапе руку.

        После того, как Андрей упал на землю и дико закричал, Кильян перестал его бить,  отшвырнув брусок.

           Братки молча пошли в обратно в бокс, оставив Лапу валяться на земле .

           Новиков лежал в грязи и тихо стонал, смотря в небеса.

           Вокруг стояла мертвая тишина... Тишина была в нем самом. Просто глухое безмолвие  и пустота. Лапа смотрел в высоту, словно о чем-то размышлял. Он вспомнил былую жизнь. Дурковатое, наполовину безнадзорное детство,  пьяную, безбашенную молодость, годы невезухи, море водки и океаны скорби.

           Вялое солнце медленно выползало из-за туч. В вышине, в бледно-голубых просветах среди  рваных облаков, бесшумно чертил полосу одинокий Боинг. Во рту остро чувствовался солоноватый привкус крови. Андрей слизывал её с распухших губ.

        Пока Новиков висел на перекладине, беспредельщики узнали, что парни пили водку в обед. Что Ширшов стянул для этого случая у самого Кильянова две бутылки из машины. Теперь они избивали Юрку, в день его именин.

        Бил малой Тригель. Ему нравилось пинать Юрика. Ширшов маленького роста, щуплый, никакого сопротивления оказать не мог.

        Между тем, приехал на БМВ  Батон.  Со свойственным ему природным садизмом начал долбить Юрку около гаража. Он был очень раздражён, что представление началось без него.

        Старший Тригель решил, что беседка недостроена по случаю именин и именно Ширшов, прервав строительство, сбаламутил Новикова и Соболя распивать водку.

        — Пацаны! — возмутился Батон, обернувшись к братве. — А почему мы должны воспитывать этого черта? Руки об него марать! Пускай двое ублюдков сами начистят ему морду. Они из-за него пострадали? —  возмущенно скривив губы, прогундосил он.

        Новикова привели к гаражу, когда Соболь уже бил Юрика. Соболя отозвали и Андрюху заставили делать тоже самое.

        Алкоголь еще хорошо гулял в Андрюхином теле, притупляя боль.

        Плохо соображавший Лапа машинально замахнулся, нервозно тряся крепко сжатым кулаком:

        — Ну ты что сука! Из-за тебя должен получать …зды? Да?! —  с показательной агрессией закричал он на Ширшова.

        Юрка был похож на… Он плакал. У него сегодня День рождения. Все лицо Ширшова было в крови, которая текла с разбитых губ и носа. Глаза затекли от синяков, кожа от многочисленных ударов приобрела красно- синий оттенок.

        Андрюха выглядел примерно так же, он мимолетом увидел себя в осколке стоявшего в гараже зеркала.

        Ему стало жалко Юрку. Не смотря на боль, он обхватил Ширшова здоровой, правой рукой, стараясь успокоить, потихоньку начал отводить его за угол гаража. Братки стояли рядом и недоуменно смотрели на то, что он делает.

        Зайдя за угол, Лапа слегка подтолкнул Юрку:

        — Давай, беги скорее, спрячься где-нибудь… — показывая одними глазами в сторону сараев, громко зашептал он Ширшову.

        Следом за ними за угол зашел малой Тригель.

        — Эй! Мужики! — гнусаво позвал он своих. — Вы смотрите, что этот чертила вытворяет? — возмущенно закричал он, чтобы привлечь публику.

        Показались Кильян и старший Тригель.

        — Да ты чё, плесень! Уже за нас решаешь? — возмущенно произнес Коля, агрессивно наступая на Андрея.

        — Забыл, как в чужих руках срался? — ехидно подал голос Кильянов. - Чё ? Глаз на жопу давно не натягивали?

        — Ты! Да ты кем себя возомнил, удрот? — грубо наехал появившийся Батон, разминая кулаки.

        — Не буду я его бить! — переминаясь с ноги на ногу и покорно опустив руки, пробормотал Лапа,  шмыгнув носом. Ярко-красный отблеск заката, вырвавшись из-за стены леса на дальнем холме,  окрасил его лицо.

        Андрюхины слова повергли в шок. Новикова больше всех били, сильнее, чем над остальными,  издевались. Отморозкам было непонятно, как он смеет перечить.

        Первым начал бить малой Тригель. К нему присоединился Батон. Андрей уже не чувствовал боли. Не устояв на ногах, он упал, потеряв сознание. Всё тело - сплошной синяк. Пинать его прекратили и облили холодной водой. После чего Лапа  очнулся.

        — Я знаю, как с такими поступать, — решительно – резко прошипел малой Тригель. — Нужно Норда потренировать. Чтобы вспомнил старые подвиги.

        Нордом звали ротвейлера, который принадлежал Тригелю. Два года назад Саша работал прапорщиком в службе охраны колонии. По работе ему требовалась служебная собака для патрулирования зоны. Собака была специально надрессирована на заключённых в случае побега.  Подчинялась она только Тригелю. Тот уволился из колонии, ротвейлер остался с ним. Как Саша его использовал в настоящее время, известно.

        Норда он затащил за ошейник в клетку, после чего туда заволокли  Новикова.  

        Сквозь решётку, они начали тюкать пса деревянными шестами, стараясь разозлить. Собака металась по клетке, рычала, хватала зубами деревянные палки. Короткая шерсть вдоль позвоночника встала дыбом. 

        Андрей забился в угол. Втянув голову в плечи, заслонил шею предплечьем правой руки. Левой он не мог защищаться, кисть сломана,  распухла и уже посинела.

        Тригель просунул палку через решётку, около головы Новикова. Подождав пока пёс схватится за конец щеста, не стал вырывать его из зубов, а потихоньку начал подтягивать шест вместе с упиравшейся лапами в пол собакой, к Андрею.  

        Подтащив Норда к жертве, он резко крутанул деревянный шест вокруг своей оси и выдернул наружу.  

            Пёс, выпустив палку из зубов, молниеносно схватил Андрея за руку чуть ниже плеча. Норд целился вцепиться в горло, но Лапа интуитивно закрыл шею рукой, псина ухватилась зубами  около плеча, так и осталась висеть.

        Новиков почувствовал ужасную боль в предплечье, когда огромные челюсти с силой сжали руку. От перекуса спасла ватная фуфайка, в которую он одет.  У своего лица он  почувствовал учащенное и сопливое дыхание псины. Собака уперевшись когтистыми, тяжелыми лапами Андрею в грудь  глухо рычала, сквозь тяжелое и шумное  сопение.

        Между тем, Лаварский, который не принимал в шоу участия, быстро поднял с земли толстый, деревянный шест. Просунув его между решёток, тупым концом со всей силы ткнул им собаку в морду. Послышался хруст.

           Неожиданно ослабив смертельную хватку, зверь разжал челюсти и дико по-сучьи завыл. Повернувшись полубоком, Норд начал истошно визжать. Потом хаотично заметался по клетке, брызжа слюнями, прижимая зад и роняя на ходу жидкий помет. Вдруг он резко остановился. Поскуливая, собака стала натужно тереть морду передней лапой. Потом затихла, забившись в угол. Закрыв лапами нос, она затравленно заскулила.

        Лаварский открыл дверцу клетки, войдя туда, оторвал оцепеневшего Андрея от прутьев решётки и выволок наружу. После чего закрыл клетку, вставив в замочные петли железный болт.

           — Ты мне испортил собаку! — агрессивно прорычал малой Тригель, дернувшись было на Лаварского, с налитыми кровью глазами.

             Он старался показать свой решительный настрой, сделав злобное выражение лица, но с места не двигался. Только крепко сжимал кулаки. Потом неуверенно начал оглядываться на остальных, ища поддержки. Его правая щека и веко нервно задергались.

        — За волкодава я заплачу, — ухмыльнувшись ответил Лаварский. Спокойно скрестив руки на груди он издевательски смотрел на Тригеля. — А если бы она насмерть бича загрызла? Тебе идиоту, даже Топов не взялся помогать!  Больше я в дурковатые игры не играю. — Он кисло скривился. - Советую выгнать бомжей с базы. Из-за них  могут быть большие неприятности. - Он развернулся, сел в машину и уехал.

        У Андрея, который сидел на земле, было нервное оцепенение. Он не мог говорить, боли не чувствовал. Перед глазами мелькали, какие-то неясные создания.

        Лапу снова окатили холодной водой. Кто-то разжал ему зубы, насильно влив в рот стакан водки. После чего возобновилась тупая боль во всём  теле. Новиков начал медленно приходить в себя…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

4 часть

 

          Вместо пятнадцати суток, после нелепой смерти околевшего на морозе Алика, менты даже не снимая наручников, сразу из зала суда повезли Андрюху на принудительное лечение в городской ПНД. В процедурке диспансера, привязали руки и ноги к кровати. Медсестра поставила какой-то больнючий укол. Воткнули в вену иглу. Два дня держали на вязках под капельницей. По нужде санитарка подсовывала туалетную утку. На третий день прокапали. Лапа уже не чувствовал похмелья, хотя во всём теле ощущались ужасная слабость и вялость. 

         Санитарка провела в больничную палату, ничем с первого взгляда не отличавшуюся от обычной больницы. Показала койку.

         Среди пациентов - большинство  знакомые, городские алкоголики в полосатых пижамах. Некоторые понуро играли в шахматы или читали книжки. В углу, скрипя пружинами продавленной кровати, лежал неизвестный старик и монотонно бубнил отборными матюгами в адрес наркологов, Ельцина, коммунистов и своей старухи. В помещении едко воняло мочой и хлоркой. В углу - больничная утка. На спинках кроватей – застиранные и полинявшие, вафельные полотенца с номерками. На тумбочках -  мензурки из-под таблеток. 

         Буйные только несколько крайних палат, в которых пытались лечить молодых наркоманов. Когда у тех начиналась ломка, большинство не переставали канючить у врача, чтобы выпустил. Самые нетерпеливые пытались выломать железные решетки на окнах и дверях. Но труды были тщетны. Решетки прочные.

          Заведующий ПНД, лысый, бородатый дядька с красным носом и вечно трясущимися руками, в огромных затемненных очках, любил повторять:

          — Колхоз — дело добровольное… Не хотите лечиться, — разводил он руками. — Идите на все четыре стороны. Когда по новой начнутся галюники, сюда не проситесь.     

           В соседней палате Новиков неожиданно встретил бывшего соседа, лениво игравшего в шахматы с каким-то полоумным мужичком. Витька работал опером в уголовном розыске .

            Витек, заметивший Лапу, сперва замешкался и попытался отвернуться. Сделал вид, будто не узнал старого знакомого. Но деваться некуда. Он скромно кивнул. Оперу было неловко. Мент, одетый как все остальные пациенты, в рваную, застиранную пижаму,  смущенно начал отводить глаза, переминаясь с ноги на ногу. Он был в непарных, разного размера больничных тапочках, с криво написанными на них синей краской номерками. Полосатые больничные штаны были ему коротки, едва не по колено.

       — О  здорова ! — удивился Андрей. - Ты здесь как оказался?

       Витька был смущен.

       — Та-а…— нехотя протянул он, смотря куда-то в сторону. — Жена  с-сучка  сдала.

       — Нахрена? — изумился Новиков.

       — Забухал на неделю, гнать дома начал, — сконфужено скривился Витёк.

       На опухшей морде были хорошо заметны три длинных царапины от уха до подбородка.

       — Так теперь всё? — злорадно усмехнулся Лапа. — Прощай бравая служба?

        — Не-е…— растерянно помотал головой мент. — Я в отпуске сейчас.

         Таким, Лапа никогда не видел Витьку. Обычно наглый, самоуверенный. А тут - сама скромность и учтивость. Его пичкали успокоительными таблетками, поэтому опер был рассеянно- заторможенный. 

          — Да я не про то… После ПНД, кто тебе пушку доверит?

          — Я базарил с врачом… — ответил Витек.  - У них есть платная услуга. Анонимное лечение называется. Три куска заплатил и на учет не ставят.

          Интересная штука, — мысленно изумился Лапа. - Значит, оба влетели в дурку с алкогольными глюками. У меня нет трех тысяч — на три года поражение в правах. Ни на работу не устроиться, ни хрена хорошего. А он заплатил деньги — иди, дальше размахивай пистолетом по улицам. Плати деньги — ты не алкоголик. Нет денег — грызи бамбук. Всё просто. Не хило наркология бизнес крутит.

           Пролежал Лапа в психушке неделю, в течение которой пичкали таблетками и долбили уколы. Постепенно нормализовался сон и быстро появился зверский аппетит.

           В понедельник подошла медсестра:

           — Новиков! Тебя в ординаторскую вызывает зав. отделением. — Иди зайди к нему, — пробасила дородная надзирательница.

           Андрюха спокойно зашел в кабинет врача.  

           Нарколог с удивительной веселостью предложил присесть.

           — Ну… Как ваши дела? — первое, что спросил врач.

           — Да в общем нормально, — Лапа дернул плечом.

           — Ничего не болит? Кошмары по ночам не мучают? Чертики не снятся? — нарколог скороговоркой задал череду вопросов. 

           — Нет вообще-то, — неохотно пробубнил Андрей. - Чертей я пока не видел, — шмыгнув носом, добавил он.

           — Ну, тогда всё нормально, — деловито закончил врач, потирая руки.

          Он пару минут внимательно разглядывая Новикова  нервозно  вертя между пальцами карандаш, чтобы не было заметно, как трясутся руки. Потом прокряхтел:   

          — Я тут вот, что подумал, — рассеяно произнес нарколог. — В ПНД лежат конченные алкоголики. Что тебе делать с пропитыми хрониками? Парень ты еще не совсем спившийся… Не желаешь нервишки подлечить в центре социально- психологической реабилитации ? — участливо задал он вопрос. - Там же  свой месяц принудки отмотаешь?

        Новиков опешил.

        — Это куда? Что за центр? — удивился он.

        Под ярко светившей настольной лампой, стоявшей на подоконнике, лежала обшарпанная книга Практическая наркология в вопросах и ответах. В застекленном шкафу у задней стенки кабинета стояли растолстевшие скоросшиватели с медицинской документацией. Среди них - графин с водой или спиртом. Из-за приоткрытой двери раздавались бряцанье железной швабры о ведро и визгливые маты санитарки на пациентов. На столе громко чеканили часы, сделанные в виде фигурки доктора Айболита. Комичная статуэтка развеселила Андрюху. Он расслабился.

          Врач начал красочно расписывать, что-то вроде пансионата:

          — Там в основном, проходят реабилитацию бывшие руководители, директора, подорвавшие психику на нервной, ответственной работе, — болтал нарколог. - Центр расположен на юге, в сосновом бору…  — разукрашивал он.

          В процессе рассказа врач ни разу не упомянул психиатрическую больницу или дурдом.

          Лапа по наивности развесил ушии совершенно не допетривал, каким должен быть санаторий для хронических синяков. Он искренне считал, что речь идет о реабилитационном центре для анонимных алкоголиков или что-то вроде этого. Туда едут лечиться солидные люди, серьёзно решившие завязать с пьянками.

           Андрюха имел очень отдаленное представление о психбольницах. Дурдом представлялся, в основном, из детских анекдотов — Вот собрались три дурдомовца…, или из кинокомедии 30-х годов прошлого века Веселые ребята. Лапа никогда не сталкивался с психами и думал, что в дурбольницах держат умственно отсталых или людей с серьёзными отклонениями в мозгах. При чем тут он ?

          Новиков за неделю прошел необходимую медкомиссию. Даже спешил и радовался в душе, что медицина проявляет заботу о людях. Он не глядя, расписался в документах о согласии на лечение. Получил билеты на самолет.

          Перед вылетом ему лично в руки передали заклеенный печатями, прошитый нитью, непромокаемый конверт с медицинской историей заболевания. Строжайше предупредив: не вскрывать. В ПНД Андрею объяснили, что встретят сразу по прилету.

         На выходе пассажиров с аэровокзала, его будет ждать УАЗ буханка с красным крестом на борту и надписью МЕДСЛУЖБА. Реабилитационный центр называется Ботники.

          С такими напутствиями и легкой душой сотрудники ПНД сопроводили Новикова до вылета самолета в областной центр на юге западной Сибири.          

 

                                                    ***

 

          Лапа проснулся, когда самолет приземлился и рулил по полосе .

          Холодный зимний ветер, завывая в унисон шуму турбин, ошалело носился по авиационному полю белой поземкой. Аэродромный автобус к самолету не подогнали. Пассажиры кутаясь от ветра, держа в руках баулы и чемоданы, гуськом потянулись по перрону в сторону проходной.

          Выйдя на автостоянку в аэропорту Рощино, Лапа не сразу увидел невзрачную УАЗку с надписью "МЕДСЛУЖБА". 

          Подойдя к машине он поинтересовался:

          — Вы из реабилитационного центра?

          В машине, кроме водителя, сидела женщина в белом халате и два бугая в одежде медбратьев. Один - непомерно толстый, второй - бородатый. Бугаи переглянулись и засмеялись. Женщина спросила:

          — Вы в Ботники?

          — Да-да, — ответил Новиков.

          — Давайте документы и садитесь в машину.

          Лапа вытащил из сумки запечатанный пакет и передал его. После  залез в буханку и уселся на откидную скамейку.

          В машине было тепло. Обогреватель дышал жаром на полную катушку. После морозного ветра на улице Андрея разморило. За окном, завывая, проносились поднятые метелью снежные облака. По дороге в лечебницу Новиков  размечтался. Социально- восстановительный пансионат Ботники он представил так:

         Небольшие, уютные домики стоят в сосновом бору… Кругом тишина и умиротворение. Весело щебечут птички на ветвях. Это ли не эмоционально- реабилитирующая обстановка?

          Вокруг домиков, в одном из которых у него отдельная комната или палата на двух человек, разбит парк в стиле Болдинская осень. По аллеям гуляют солидные люди в спортивных костюмах и домашних тапочках. Некоторые играют в шахматы на белых, парковых скамейках. Из репродукторов, под нежные звуки саксофона, льется спокойная музыка. Немного в стороне стоит огромный спортзал. В нем можно попрыгать с мячиком. Рядом расположены теннисный корт и бильярдный подвальчик. Далее возвышается спортивный бассейн с чистой, голубоватой водой.

           Вечером обязательно посещаешь комнату психологической разгрузки. Среди цветочной оранжереи ты сидишь в мягком, удобном кресле. Легкая симфоническая музыка ласкает слух. Психотерапевт- гипнолог тихим, спокойным голосом снимает напряжение пережитого дня… Ты легко и сладко засыпаешь.        

          С раннего утра — активная тренировка на природе для духа и тела. Инструктор организует небольшой туристический поход с песнями под гитару у костра. Эффективная разгрузка от нервной суеты житейских будней.

          Рядом с пансионатом протекает тихая речка с песчаными берегами. В ней можно окунуться знойным, летним днем или утром посидеть с удочкой.

          УАЗ-ку тряхнуло на дорожной ухабине. Андрюха очнулся от вдохновенных размышлений.  

          Машина ехала около двух часов, в течение которых санитары не произнесли ни слова.  Новиков подумал: "Нафига меня встречать целой делегацией?". Как бы мимоходом  спросил одного:

         — Спортзал уже не работает?

          Тот, удивленно подняв брови, уставился на Новикова, как на идиота. После перевёл глупый взгляд на второго.

         Лапа заметил, как другой санитар,  улыбнувшись в усы, отвернул лицо. Больше Андрюха не задавал вопросов.

          В течение последнего часа, по пути не встретилось ни одного селения, всё однообразный лес да тайга.

          Уже вечерело. Вдали засветились огни. Машина остановилась перед железными воротами.

          Из проходной вышел мужик в камуфляжной форме и подошел к машине. Андрюха выглянул в окно. От ворот в обе стороны вглубь леса уходил бетонный забор, по верху которого в несколько рядов была протянута колючая проволока. На стене проходной большими буквами написано "ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА". И ниже Охраняемый объект! Вход строго по пропускам.

          Что за ерунда? — удивлённо подумал Лапа.

          — Куда это мы ? — спросил он у санитара.

          — Домой, домой прикатили, — засмеявшись, ответил бородач.

          Новиков начал недоуменно оглядываться и крутить головой. Кроме проходной, по обе стороны дороги, виден только густой лес, назад уходила трасса и терялась в сумерках. Что находится за трёхметровым забором, не было видно.

          Охранник в камуфляже, быстро переговорив с водителем, скрылся в домике проходной. Ворота автоматически начали сдвигаться.

          Машина въехала внутрь. Выпучив шары Андрюха, рассматривал открывшуюся картину.

          Сразу за проходной, примыкая к ней, находились пять больших железных клеток, в которых, бешено рыча, надрывались от лая здоровенные псины. Машина, не останавливаясь, поехала вперёд.  Метрах в ста от ворот, среди деревьев показались длинные, одноэтажные домики. Кирпичные здания местами были замазаны грязно-желтой штукатуркой. На окнах стояли толстые железные решетки, от чего сами домики больше смахивали на бараки ГУЛАГа, чем на больницу. Проехав мимо двух бараков, УАЗка остановилась около третьего.

          — Всё. Вылезаем, — резко приказал бородатый санитар.

          Новиков вышел из машины и неуверенно застыл, держа  сумку. 

          Около корпуса крутились десяток  зомби, по-другому назвать нельзя. В тюремных фуфайках, таких же ушанках. На ногах - валенки с калошами.

          Лапа остолбенело рассматривал открывшийся ему зоопарк. Удивленно повернувшись к санитару, он был не в состоянии произнести слово. Только удивленно развел руками.

          — И чё…? Куда меня привезли? — наконец сумел вымолвить Новиков.

          Зомби всем скопом, как бараны, уставились  на новенького. Одни показывали  пальцами, двое начали клянчить сигареты.   

          Санитар, ни слова не говоря, выбросил окурок. Огонек, красным пунктиром разрезая потёмки, с шипением врезался в снег. Вытащив из машины резиновую дубинку, он с отборным  матом замахнулся на толпу.

            — Пошли сразу к врачу, — спокойно пробасил надзиратель, кивнув на вход.

            Андрей вслед за бородатым, растеряно  оглядываясь на толпу идиотов, молча переступил порог. Массивная металлическая дверь  походила на робота в тюремной камере.

           Следуя за санитаром по коридору мимо палат, Лапа невольно втянул голову в плечи. Он чувствовал себя космонавтом, волей случая попавшим на чужой космический корабль с  инопланетянами. Каких только страшилок не увидишь в дурдоме.

            Все, как на подбор, наголо лысые. В рваной, застиранной до дыр, полинявшей одежде, которая висела не по размеру и напоминала что-то среднее между робой зека и больничной пижамой. На спине каждого большими красными буквами было написано ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА, хотя и без надписи понятно. Фасон униформы спутать с  другим невозможно.

            Большинство обитателей молча глазели на новенького. У некоторых по подбородку пузырились слюни или блестели сопли под носом. Физиономии напомнили Андрею Ленинградскую Кунсткамеру, в которую его школьником возили на экскурсию. Только там уродцы заспиртованы в стеклянных банках. Тут они вдруг ожили и что-то бормотали под нос. Двое дрались из-за куска хлеба.

            Санитар, подойдя к дерущимся, огрел одного резиновой дубинкой по спине со всего размаху.  Идиот с полувизгом - полухрюканием, согнувшись, побежал в палату. Из самих палат доносились приглушенные визги и маты. Хотя с первого раза Лапа усомнился, что звуки принадлежат разумным существам. В коридоре стоял тяжелый, спёртый дух застоявшейся мочи, медикаментов и хлорки.

             Дойдя до двери в конце коридора, с надписью ординаторская, бородатый санитар заглянул в кабинет. На двери была наклеена табличка:

 

         Заведующий третьим отделением, психиатр- нарколог Отрепьев Н. В.

 

           Через минуту санитар пригласил Андрюху, а сам  вышел в коридор.

          Зайдя в кабинет, Лапа неуверенно встал у двери, держа в руках сумку.  За столом что-то писал врач в больших очках и белом накрахмаленном халате с жестко топорщившимся воротником. В помещении воняло йодом. В сумерках на улице завывал ветер, дребезжа плохо привинченной решеткой на окне.

          Не поднимая взгляда на Андрюху, нарколог  произнес:

          — Проходите, присаживайтесь.

          Новиков присел на стул с другой стороны стола.

          — Нет, нет, не сюда. Вот на тот, в дальнем углу, — не отрываясь от бумаг,  врач указал рукой.

          Тю?  ...ля!  боится меня что ли? — подумал Лапа.

          — Ну, рассказывайте. — Отрепьев  поднял глаза, под кустистыми, седыми бровями.

          — А что рассказывать? — недоуменно уставился на врача Новиков.

          — Как себя чувствуете? Есть жалобы на здоровье?

          — Нет, жалоб у меня нету. Объясните, что это за заведение ? — сразу, с  деловитой серьёзностью, возмущенно задал  вопрос Лапа.  

          — Психбольница, — не выказав никаких эмоций, ответил психиатр.

          — Но мне сказали, поеду в реабилитационный профилакторий, нервы подлечить.

          Врач чуть заметно улыбнулся.

          — Всё правильно, только специфика наших санаториев немножко отличается от обычных домов отдыха. 

          — Вы надеюсь, не будете меня в клетке держать?

          — Что ты имеешь ввиду?

          — С утра я хочу пробежкой позаниматься, тут речка рядом, смотрю. Искупаться с утра. С удочкой посидеть вечерком.

          Врач внимательно посмотрел на Новикова. Всем своим видом он как бы говорил: Сколько лет с идиотами работаю, а такого дурака вижу впервые.

          — Вообще правила у нас для всех одинаковые, исключений ни для кого не делается. Все подчиняются единому распорядку.

          — Ну не-е! Меня такое не устраивает, отправляйте обратно, — медленно замотав головой, протяжно вымолвил Лапа. - Как мне отказ от лечения написать?

          — Самоотказы больных у нас не практикуются.

          — ???

          —  Пускай родственники приезжают, пишут заявление, что хотят  забрать на поруки.  Мы будем решать, отпускать или нет.

          Андрюха тупо уставился на врача, ничего не говоря. 

          —  Давай поговорим о тебе, — мягко сказал психиатр, деловито сцепив пальцы на руках.

          Лапа был немного в шоке. Поэтому молча обдумывал создавшееся положение.

          — Ты крещеный? — задал вопрос Отрепьев, склонив голову.

          — Нет.

          — Вот это плохо. А в Христа веришь?

          Что за дурацкие вопросы?  — начал размышлять Новиков.

          — Да вроде не замечал за собой.

          — Нехорошо! — Отрепьев осуждающе покачал головой. - В бога нужно верить и вести себя в жизни, как смиренный христианин.

          У него самого с головой, похоже не то, — промелькнуло у Андрюхи.

          — Что тебе по ночам снится?

          — Да когда как., — неопределенно пробурчал Новиков.

          — Бывает, один сон повторяется несколько раз?

          — Я как-то не помню, — скривив губы и пожав плечами,  пробубнил Лапа.

          — Какую музыку предпочитаешь?

          — Нет у меня особых пристрастий.

          Какие-то вопросы, как пятилетнему пацану, — подумал Андрей. — Ай! Ладно, не буду грузиться, отвечаю первое, что придет в голову.

          Ярко побеленные стены сияли белизной.  В углу шкаф с документацией и книгами. Шуршание листов бумаги. Из-за двери доносятся невнятные выкрики. Лапа приуныл.

            Он сразу понял, что врач Отрепьев Н.В. гнет под дурачка. Вести с ним здравый диалог бессмысленно. Как говорят: Ссыт в глаза — глаголет — божья роса. Ему вспомнился аналогичный сюжет из книжки, которую Лапа прочитал еще в детстве. Правда он не помнил, ни название, ни автора:

          В начале прошлого века, один начинающий приматолог, еще не имея, ни питомника, ни вольеры для изучения обезьян, купил шимпанзе и принес домой. В своей комнате зоолог разбросал игрушки. Закрыв дверь, он приготовился наблюдать за животным в замочную скважину. Как примат поведет себя в новой обстановке? Каково было удивление ученого, когда в прорези замка, он увидел карий, немигающий глаз. Обезьяна уже наблюдала, чем человек занимается в коридоре?

          — Ну, а есть у тебя постоянные жизненные увлечения, взгляды, пристрастия? Кем хотел быть в детстве? — снова задал вопрос Отрепьев.

          — Хгы! Понятно милиционером, кем еще? Ну на крайняк космонавтом! — язвительно ухмыльнулся Лапа.

           — А в дальнейшем, какие планы?

           — Выйду с дурдома, устроюсь прокурором, — погнал пургу Андрей.

           Собственно, его понесло, почувствовал себя на коньке. Нарколог того и добивался. Он хотел вызвать пациента на откровенность.

           Тут Новикова осенило, он даже слегка привстал со стула.

            —  А-а нет, нет! — захохотал Лапа. - Я врачебной практикой основательно решил заняться. - Он хмыкнул.

           Отрепьев, деловито листая историю болезни, приостановился.

           — Наркологом пойду работать, — издевательски произнес Андрей. - Людей буду лечить, — с невозмутимой миной на лице, иронично покачивая головой, продолжил он.

          Врач оторвался от папки с историей болезни и удивленно посмотрел на Новикова из-под очков.

          — Это ты правильно решил, — смешливо произнес он, улыбаясь одними глазами. — Полежишь в нашем заведении. Тут закончишь аспирантуру, защитишь диссертацию. — Он улыбнулся. — Я тебя определю в академическую палату. Наша больница, самая сильная школа в стране. Выписываются  только дипломированные... 

           Отрепьев на секунду задумался.

          — Ну ладно, шутки в сторону. — Он сразу посерьезнел. Перейдем к учебному процессу, так сказать. —  Врач молча пожевал губами. – Я конечно люблю остроумных. Но нужно разделять, где  и с кем шутковать.

           Новиков молчал.    

           — Ты много выпиваешь за один раз? Бутылку… две?

           — Да сколько есть столько и выпью, — хмыкнул Лапа, иронично отвернув лицо. -  Если раньше времени не сдохну, конечно.

           — И как часто?

           — Да не часто. Каждый день только вот. 

            Он надул щеки, с натугой выпустив воздух.

            — А если нету бухла под рукой, то один черт к обеду достану.  Это без хлеба можно голодать, а на водку всегда найдешь...

           — Какие наркотики помогают с похмелья ?

           Андрюха опешил. Хотелось съязвить, но не получалось. О наркоте, он знал не больше, чем царь Горох о теории относительности.

           Дальнейшие вопросы врач стал задавать очень быстро.

           — А котят или щенков в детстве мучил? Может убивал?

           — Э-э! Когда с голоду опухал, не чаще. Жрать в блокаду очень хотелось… Понимаете? — смотря на врача в упор, медленно пробормотал Лапа.

           — Столица Гватемалы?

           — ???

           — Семь умножить на девять?

           Андрюха непроизвольно задрал к потолку глаза. По физиономии можно прочитать, как титанически он напряг  мозги. 

            — В детстве на твоих глазах человека убивали?

            — Да нет вообще- то... Только в кино про войну.

            — Чем муха от самолета отличается?

            Новикова начало злить.

            — Враги у тебя есть? Не кажется, кто-то затаил зло, преследует тебя? Или весь мир восстал против тебя одного?

            — Да нет вроде.

            — А с похмелья?

            Лапа вспомнил, как после недельного запоя отлежишься, колотун- бабай  отпустит, но еще несколько дней сидишь на измене, страдая от подавленного чувства вины за свои пьянки. Выйдешь куда-нибудь в магазин за хлебом, пряча глаза в землю, чтобы не встречаться с укоризненными взглядами встречных прохожих. Кажется, всё общество только тебя одного порицает.

           — Каких чертей видел?

           Глюков у Андрюхи никогда не было, но в этом разговоре, потеряв бдительность, он вдруг начал красочно их описывать, совсем забыв с кем разговаривает. У синяков принято травить друг другу байки ради потехи, как с чертями общались.

           Врач не перебивая, начал старательно записывать. Вдруг он резко оторвался от бумаг.

          — Какое сегодня число?

          — Пятнадцатое, — Андрей от неожиданности дернул плечом.

          — А месяц...

          — Февраль...

          — Год какой на дворе?

          — 2003, — Новиков часто заморгал глазами.

           — Чувствуешь себя больным?

           Тут  до Лапы доперло, что психиатр его развел,  как лоха.

           — Послушайте… Сколько меня держать тут собираетесь? — стараясь выглядеть спокойным, задал он вопрос, пытаясь придать лицу невозмутимое выражение.

           — Пока не вылечим, — безразлично ответил Отрепьев.

           — Но от чего лечить? Тут одни дураки лежат. — Он мотнул  в сторону двери головой.

           —  У тебя хронический алкоголизм.

           — А для чего режимная изоляция? Не пойму, — возмущенно пожал плечами Новиков.

           —  Такие правила.

           — Не нравятся мне ваши правила! В самом деле, я добровольно отдохнуть от пьянок приехал. Дома невозможно. Каждая встречная собака наливает, — с нарастающим возмущением выпалил Лапа.

          Он начал раздражаться. Захотелось плюнуть врачу в глаз.

          — Ну и отдыхай. У нас хорошо, светло, тепло, — с издевкой сострил Отрепьев.   

          — Вон смотри! — мотнул он головой в сторону окна. — Даже солнце светит в левый глаз…

          — Во-во! Здравствуй доктор пи... ! — начал было рифмовать Андрюха, но резко оборвал фразу, поняв что заболтался.  За окном совсем стемнело.

           Врач наверное ожидал увидеть захлебнувшегося в безмерном хохоте дебила, оценившего  остроумие.  Но черт не в тему дернул Лапу за язык.

           Психиатр на глазах переменился. Лицемерно- благосклонную улыбку, как ветром сдуло. Он стал вдруг подчеркнуто серьёзным. Все дальнейшие вопросы задавал протокольным языком.

            С первого дня между ними пробежала кошка. 

            После задушевного разговора с врачом, санитар провел Лапу в подсобное помещение. Новиков облачился в пижаму. Сумку медсестра с другим санитаром обшарили, разрешив забрать с собой только безопасные вещи, а именно – книжку, мыло с мочалкой, зубную щетку с пастой. И что-то еще из хозяйственного барахла, на что Андрей даже не обратил внимания. Санитар уже новой смены провел Лапу в одну из палат. 

             — Вот твоя кровать. — Он указал Андрюхе на койку около окна. Рядом стояла  покосившаяся тумбочка.

              Поставив пакет возле продавленной шконки, Лапа уселся, начав разглядывать обстановку и обитателей.

             Палата в корпусе угловая. Три окна. Одно – боковое, два выходили на лес. На всех рамах - решетки, как с внутренней, так и с наружной стороны.

          Как в тюрьме, —   промелькнуло у Новикова.

          В палате двенадцать кроватей. Несколько пациентов лежали. На нового клиента никто не обращал внимания. В углу развалился какой- то старик. Ковыряясь в носу, он не смущаясь отправлял сопли в рот.

          Лапа поставил пакет на тумбочку и задумался:

         Может, в больнице такие правила? Пока санитарный карантин, меня первоначально поместили к психбольным?  Но нахрена ?  Андрюха всё никак не мог взять в толк, куда он попал.

           К кровати подошло существо, похожее на мартышку. Ростом человекоподобное  было не более метра с кепкой. Ноги заметно кривые. Когда чудо передвигалось, казалось, что оно жонглирует на одноколесном велосипеде. Глаза обезьянки настолько раскосые, что их практически не видно. На одной руке нет указательного пальца, на другой - мизинца и безымянного пальца, отчего существо  походило еще и на трехпалого ленивца, которого Лапа видел в зоопарке. 

           — Ты кто? —  спросило чудо, в упор смотря Новикову в лицо.

            Андрюха растерялся.

            Вспомнился фильм Ирония судьбы. Сюжет, когда пьяный герой, которого играл артист Мягков  спрашивает у незнакомого пассажира на Ленинградском аэровокзале:  А ты кто такой?. Далее следует возмущенная растерянность на лице собеседника: — Человек!, — оторопело бормочет последний, не сообразив, что можно ответить в этой ситуации.

            Может, пошутить? Но что у дурака на уме? Возьмёт еще да покусает. Как мне себя с такими держать? —  молча начал размышлять Лапа.

           — Меня зовут Вячеслав Вануйта, —  гордо представился дурак, вздёрнув подбородок.

           — Меня Андрей.

           — А что у тебя есть? —  снова задал вопрос Вячеслав, искоса стараясь заглянуть Лапе  в сумку.

           У Новикова был только полиэтиленовый пакет, который санитар при досмотре разрешил оставить у себя. В нем лежали мыло с мочалкой, зубная паста и щетка. Бритвенный станок изъяли  на  посту. Почему-то по рассеянности, разрешили оставить при себе флакон туалетной воды Ягуар, чему Андрей долго удивлялся. Двести грамм спирта в дурдоме - это парадокс.

           Из дома он прихватил с собой книжку Двенадцать стульев. Больше ничего не было.

           — А что ты хочешь увидеть?

           — Чай есть?

           — Да нет вообще-то, — усмехнувшись ответил Новиков.

           На этом  интерес дурака к нему пропал. Последний  скривил физиономию. Что-то бормоча под нос,  неспешно отошел.

           Андрюха решил выйти и прогуляться в коридоре. Палата выходила в большой холл.

            Желто- пегие стены корпуса, были когда-то побелены известью, затем подкрашены желтой эмульсионкой, которой  не хватило, стены докрасили коричневой половой эмалью.

           Линолеум на полу затерт до дыр. Некоторые дырки, вместо заплат, залиты черным гудроном.  На потолке - коричневые разводы от воды. Местами их тоже пытались закрасить зеленой краской. Краска со временем отслоилась. Эти места подкрашивали уже синей эмульсионкой. Интерьер коридора больше походил на огромную картину изобразительного творчества сумасшедших. Вот уж воистину наглядное пособие для начинающих художников-авангардистов. Плафоны на потолке - из толстого стекла, зарешечены ржавой, металлической сеткой.

            Около стенки, шаркая тапочками, озабоченно поглаживая подбородок, прохаживался пожилой, сутулый мужик в очках. Неожиданно он  начал заразительно смеяться. Рыхлое тело и подбородок затряслись в припадке истерики.  Вдруг он резко остановился и агрессивно повернулся к Новикову.

           — Ты зачем на меня смотришь? — Он с решительной нервозностью двинулся на Андрея -  Тоже думаешь…

           Лапа молча отвернулся, в страхе повторяя про себя слова Дроздова: Не смотреть дикой горилле в глаза… Главное, не смотреть в глаза…. Ноги непроизвольно затряслись. Он невольно втянул голову в плечи, ожидая удара по затылку, но дурак  снова начал бубнить себе под нос, шаркая по полу.

            За столиками сидели несколько мужиков и играли в карты. Некоторые без пижамных рубах, в одних штанах.

           Как в Третьяковской галерее, — промелькнуло у Андрюхи. Расписанные татуировками, как черти. Но в упор разглядывать неудобно. Лапа взглянул только мельком.

           Неподалеку прохаживался один из санитаров. Здоровый лысый бугай, около двух метров ростом. В руке он держал дубинку.   

            — Ну как осмотрелся? —  насмешливо в усы, спросил он  Новикова.

            — А где тут туалет?

            — Да вон по левой стене, в конце коридора, — показал надзиратель.

            — Курить там можно?

            — У тебя что курево есть? —  снова усмехнулся санитар.

           Несколько блоков Петра Первого у Лапы изъяли при поступлении лазарет.

           — У меня на посту сигареты.

           — Ты еще не знаешь правила, парень, —  ответил надзиратель. —  Перекур в строго отведенное время, шесть раз в день. Сигарету получишь на посту, когда позовут к перекуру.

            —  А когда ужин будет?

           — Да уже скоро. Через полчаса. Потом сразу перекур.

          Лапа прошелся вдоль коридора.

           — Эй человек!  Человек который идет… — донеслось до Андрюхи с конца  пролетки.

         Кричал коротышка, походивший на цыгана. Может и не цыган, но смуглая кожа, да в самом облике, жестах что-то цыгановатое. На лысой голове четко виднелся длинный, старый рубец. Видимо, когда- то ему здорово стукнули по башке.

            — Давай, подходи ко мне, мужчина…

            Новиков неуверенно показал на себя рукой, удивленно приподняв брови.

            — Да-да ты, человек… — Сумасшедший  усиленно замахал Андрею руками. - Я буду тебе говорить.

           Лапа несмело подошел.

            — Давай слушай меня… — начал дурак. Он задумчиво почесал затылок.

           Андрей молчал, рассматривая цыгана.

           — Тебе такого никто не скажет, только я. Запоминай! — Цыган с достоинством вздернул подбородок. - Вот ты не знаешь, как правильно драть кошку? — он поучительно осмотрел Новикова, почесав задницу.

           Ё -мое! — подумал Андрей. Что ему нужно от меня?

           Он начал несмело оглядываться. Может санитар подойдет? Как мне теперь отвязаться от этого ?

           — Нужно брать самый большой валенок… — продолжал дурак. Затолкать в него кошку мордой вперед. Когда она будет пятиться и выползать задом вверх. Ты вставляй под хвост. Она сама насадится… Понял?  Во !! — он покровительно склонил голову.

          Лапа смотря на него ошарашенными глазами, сразу решил согласиться, часто закивав головой.

          Незаметно подошедший сзади санитар, перетянул низкорослого цыгана  дубиной по шее.

          На ужин дежурные дураки расставили в холле столики, начав разносить порции. За каждым столиком сидели по четыре человека. Андрей скромно присел за крайний, за которым расположились только два парня. Выражения их лиц показалось более-менее осмысленным на фоне остальной массы пациентов.  Главное они, одни из немногих, ели бурду в мисках, черпая её ложками. 

           Меню на ужин составляло:  баланда (полукаша- полусуп), кусок хлеба и компот.

           Новиков, стараясь ни на ком не заострять своего взгляда, но ненароком взглянув за соседний столик, сразу потерял аппетит. Там сидели четверо. Вылив в баланду компот и накрошив хлеб, они хлебали месиво без ложек, как собаки. Один, пожевав похлебку, срыгнул её обратно в шлемку, после чего вновь принялся лакать. Второй, разлив помои на столе, слизывал языком. Лапу едва не стошнило.

           Один из парней, с которыми он сидел за столом, заметив Андрюхино растерянное отвращение, злобно пробормотал:

              — А ты не смотри на животных,  их не исправишь. - Голос хриплый пропитый. - Мы тоже не жрали поначалу. Потом перестали обращать внимание на  этих скотин.

           Другой, не поднимая глаз от тарелки, медленно пережевывая баланду, добавил:

           — За свой столик никого не пускаем. Но ты, смотрю, вроде нормальный. Садись  к нам. Через пару дней осмотришься, поймешь, кто есть кто в этой  дурке. - Он вдруг агрессивно отпихнул от себя миску с недоеденным месивом. Потом резко бросил в неё надкусанный кусок хлеба. Баланда расплескалась по столу. Парень, недовольно скривив физиономию, отвернулся к окну, облокотившись  рукой на стол и раздраженно подперев кулаком подбородок.

          Кругом раздавалось визгливое чавканье, швырканье, сзади кто-то громко отрыгнул. Стук ложек.

          После ужина начали раздавать таблетки. Все пациенты выстроились в очередь перед постом медсестры. Получив колеса, дураки выстраивались в новую очередь, перед дежурной комнатой санитаров. Санитар каждому выдавал строго по одной сигарете. В большой, картонной коробке у него лежали открытые пачки. Каждая подписана фамилией дурака.  В основном,  в коробке лежала  Прима, но Андрей заметил несколько пачек с фильтровыми сигаретами. Как потом узнал, фильтровые курили блатные. В психушке, как во всякой социальной среде, существовала иерархиябыла своя элита.

           Курилка представляла собой пристроенную к корпусу будку пять на пять метров, с тремя крепко зарешеченными окнами без стекол. Новиков, зайдя в подсобное помещение, закурил.  Вдоль стенок стоят деревянные скамейки, на которых расселись с десяток человек. Остальные курили стоя. Андрюха еще не знал, что, согласно строгой дурдомовской субординации, сидеть  могут только избранные. Остальные присесть не имеют права. Еще не посвященный в местные, нерушимые правила, Новиков закурил стоя.

           Мужики, с которыми он сидел за столом на ужине, заняли самую козырную скамейку. Один, схватив двумя пальцами за ворот пижамы здоровенного детину с лицом доброго дебила, усевшегося рядом с ним, резко рявкнул:

            — Ну-ка! Сдернул отсюда…

           Олигофрен молча поднялся и без возражений отошел. Мужик кивнул Лапе:

           — Присаживайся, пусть Кучум постоит, ему полезно, — спокойно предложил он освободившееся место.      

           Задав Андрюхе пару несущественных вопросов, вроде разговорились. Оказалось,  парни тоже из северных городов. Один - из Ноябрьска, другой - из Надыма.  Парятся в дурдоме около года.

           — Василий… — протянул руку тот, что моложе.

           — А лучше Савелием зови, — с улыбкой поддакнул второй.

           — Можно и Савелий, — без обиды кивнул Васька.

           — А меня Евгений! — представился другой.

           — Ты, как сюда залетел? — сразу спросил Савелий. - Смотрю, с головой у тебя вроде нормально?

           Лапа развел руками:

           — Да я парни, еще не совсем понял, куда попал. — Он возмущенно скривил губы. - Вроде ехал в реабилитационный центр, нервишки подлечить, а очутился?

           Мужики приглушенно расхохотались.

           — Ладно, не грузись… — сквозь улыбку вымолвил Женька. - Не ты первый — не ты последний. Тут каждый третий  — скрытый алкоголик… — ухмыльнулся он.

           — Дак! Ну а что за …лядство! — возмущенно разведя руками, Новиков начал рассказывать свою историю.

           Васька с Жекой слушали, не перебивая.

           — Видишь, в чем дело… — Женька, казалось, собирался с мыслями. Он почесал лоб. - Психушка  —  госучреждение и финансируется из бюджета. Чтобы из казны на содержание дурдома поступало больше денег,  все койко- места должны быть заняты пациентами.

           — Ну, то есть, больница не должны простаивать, загруженная наполовину, —  добавил Савелий. - Их каждый год проверяет комиссия из департамента здравоохранения.  Если дурдом не будет полностью забит, то на следующий год лимит финансирования будет урезан. Где психушка насобирает столько натуральных психопатов? —   продолжил он.  - Вот и придумали схему: под предлогом, что ЛТП отменили уже лет десять как…  Синяков сейчас закрывают в дурки, как психов.

           — Запихивают сюда спившихся, бездомных бомжей или наркоманов… В основном,  из городских ПНД. Диспансеры поставляют в дурдом синяков, а их тут оформляют, как психически ненормальных. Под эту дудочку деньги из бюджета  выколачивают, — вновь продолжил Женька.  - В ПНД врачи просто- напросто дурят залетевших к ним по- пьяни мужиков, расписывая им прелести реабилитационного цента. Ну, а вы, попав сюда, удивляетесь, — закончил он.

          Женька глубоко затянулся и отрешенно задумался.

           — Психбольница - это не диспансер. Если в ПНД бухариков просто откачивают из запоя, то тут режимная изоляция, вроде тюрьмы, —  невесело усмехнулся Савельев. - По идее, —  продолжил он, - в психушке должны париться, кого суд приговорил к принудительному лечению. А на деле? Ты сам скоро допетришь, что происходит… Лечения никакого нет. Попросту удерживают людей, как скотину в стойле…

           — Это еще не всё… — вновь заговорил Женька, выйдя из задумчивости. - Для каждого заболевания существуют определенные сроки лечения. В психушке тебя не имеют права держать больше установленного срока. Но руководству это невыгодно.  Мало того, что людей насильно держат в клетке, так врачи всеми правдами и неправдами заставляют их продлевать себе сроки лечения. Человека пичкают психотропами, а после подсовывают бумажку, чтобы он подписал согласие на продление госпитализации. — Он усмехнулся. — А знаешь, как такое делается? — Женька внимательно посмотрел на Новикова. — Нарколог подсовывает тебе документ и говорит, что он просто переписал историю болезни. Нужно  вновь подписать свое согласие на лечение… То есть, ту самую бумажку, которую  ты уже подписывал. Чтобы сдать дело в архив, так как сроки лечения скоро закончатся. Будто чисто формальная процедура.  Хотя дату на бумажке умышленно не ставят. После того, как ты поставишь  подпись, они оформляют новый срок твоего  оздоровительного заключения в лечебнице и держат людей в психушке годами.  Смотри не попадись на удочку, — многозначительно взглянул он на Андрюху. — Если ты по синьке, то больше полугода не продержат, — закончил Жека. 

           На пару минут они замолчали, глубоко затягиваясь сигаретами. Лапа молча переваривал услышанное.  

           — Да еще, — вновь заговорил Женька. - Тут много детдомовских. По закону, после выхода с приютов, государство должно дать каждому квартиру. Но система решила этот вопрос проще. Восемнадцатилетних, психически здоровых детей, помещают в дурдом или психинтернаты.  Психиатр в тихушку оформляет его, как душевнобольногоони остаются тут пожизненно. Дураку не положено отдельное жильё. Родственников у них, как правило нет.  Никто  на поруки не возьмет.  Через два -три года психотропы сделают свое грязное дело. И детдомовцы в самом деле станут ненормальными. И государству не нужно тратиться на квартиры и дурдому в копилку показатель численности, — смачно плюнул он на пол.

            — Дальше что… — оживился Савельев. - Приезжает комиссия из регионального  здравотдела. Посмотрят, посчитают — все корпуса забиты психами под завязку… Ну, значит,  на следующий год нужно увеличивать процент финансирования, — едко рассмеялся Васек, дурашливо качая лысой головой.

            На вид Ваське Савельеву было около тридцати лет. Но грубое, морщинистое лицо спившегося парня с наполовину беззубым ртом старило его лет на десять. Женьке на вид, казалось столько же .  Хотя ему стукнуло уже сорок.

           — А вас, пацаны, каким сюда занесло? — спросил Андрей, смотря на Ваську.

           Савелий стыдливо улыбнулся.

           —  Да-а… — Он скривился. —   Долгая история. - Он отмахнулся рукой.

           —  Церковь, Савелий грабанул, — усмехнулся Женька, ехидно почесывая заросший щетиной подбородок.

           — Ни хрена себе! — поднял брови Лапа. – Иконы, что ли? - Он недоверчиво повернулся в сторону Савелия.

           — Да не совсем… — нехотя пробурчал Васька, задумчиво смотря куда-то в сторону.

           Было видно, что ему не хочется рассказывать. Он скорчил гримасу.

           — После зоны я возвратился домой. Отец сидел, мать умерла. Бабка работала при церкви. Привела меня к батюшке. Он взял меня разнорабочим.

           Савелий немного задумался, размышляя, рассказывать или нет.

          — Я спер у священника  два  пузыря кагора.

          —  Так у них какой-то церковный,  или  как  он — ритуальный какой-нибудь, нет ? — Новиков  удивился.

           —  Да нет, обычный, я сам каждую неделю в ближнем магазине закупал.

           —  Он  ведь для крещения нужен или церковных ритуалов? — Андрюха развел руками.

           — Ну да, вино смешивали с хлебом для причащения, — хмыкнул Савелий, пережевывая одними губами сигарету в уголок рта.

           — И чё, каждую неделю закупали ?

           — На службу и бутылки хватало! — усмехнулся Васька. — Пару пузырей батюшка сам каждый день засаживал.

            — И тебе не предлагал? —  с притворным удивлением  хохотнул Жека.

            — Я в тот день с похмелья болел, он мне поручил мебель в келье переставить, ну а там, смотрю, вино стоит.

             — И ты причаститься решил? — продолжал прикалываться Женька.

             — Одна бутылка открыта, я подумал: пару глотков сделаю и водой разбавлю. Ну и засадил незаметно оба пузыря.

             — А поп?

             — Я у него прощения просил. Он грехи мне конечно отпустил, только с работы всё равно выгнал, —  усмехнулся Васек.

             — И чё, за это в дурку? — недоуменно потупился Андрюха. Его вдруг пробило на смех. — Ты хотя бы пару глотков оставил. Батюшка, поди сам с бодуна был? — прикололся он.

             — Бичевал потом полгода в теплотрассе. Бабка из дому выгнала. Опозорил, говорит,  на весь белый свет,   богапродавец, — не обращая внимания на сарказмы, продолжил Савелий.

             — На работу не устроился?

             — Да какой там!  Бухал каждый день. Иногда возле церкви деньги стрелял.

             — На паперти, что ли ?

             — Ну да. Пока батюшка не видел.

             — И что?  Кидали подаяния? — Андрей вспомнил свою собственную бичеватую одиссею.

             — Да мало, — скривился Васька. – Пол дня просидишь, в шапке мелочь только на дне, едва на Тройной  хватало. Вообще- то на праздники неплохо давали, — вдруг оживился он.

            — А ты бы песенки жалостные пел: ...он был батальонный разведчик, а я - писаришка штабной…  — не унимался Женька. Он дурашливо, как  слепой нищий, задрав подбородок, протянул  ладонь.

            — На пасху, — дальше рассказывал Васька, — с самой ночи на церковном крыльце просидел. Замёрз, как собака, — хмыкнул он. - А когда самый народ потянулся к службе, так меня староста и выгнал, даже на бутылку не дал настрелять. Я тогда вообще ужасно с похмела болел. Да еще задубел, как цуцик. — В нем нарастало возмущение.

          Андрюха с Женькой рассмеялись.

           — Я тогда пи...ц  разозлился на Степаныча! — продолжил Савелий. — Обматерил  с головы до ног козла старого:  Да пошел ты в жопу со своим батюшкой! Еще посоветуй помолиться! .

           Ерепенясь от досады, он вдруг непроизвольно скрипнул зубами.

          — Ну в самом деле! Бросают люди подаяния, ему что? Жалко, что ли? — В  голосе чувствовалась обида. - Мне в шапку уж кинули несколько рублей, — досадливо возмутился Васька, округлив глаза.  — Он меня прогнал за ограду, а навстречу, как раз народ потянулся. У всех морды торжественные, вдохновенные — самая клиентура! Ну, насшибал бы на пузырь да ушел! — пожал он плечами.

            Васька прервался и задумался, будто заново переживал свою обиду.

            Толпа дураков в курилке, с перекошенными рожами, пустыми глазами, бездумным и безразличным взглядом, с соплями под носом, дымят Приму. Никто никого не слушает.  Один роется в урне. Другой  ковыряет в носу с задумчивой улыбкой на лице.

            — Тут колокола вонючие начали звонить. У меня голова и без того раскалывалась, а они будто по башке ударили. Меня и осенило, аж полегчало, — вновь заговорил Васька.

            — Это ангелы тебя услыхали, — засмеялся Женька.

            — В прихожей церкви стоит ящик для пожертвований. Обычно он пустой, но на пасху  должен быть забит деньгами до отказа. — Он утвердительно кивнул .

            — С богом, Господни подаяния разделить решил? — вовсю хохоча, повернулся к Андрюхе Женька.

            — А  в церкви же полно народу? — удивился Лапа, с пониманием смотря на Ваську.

            — Ящик находился у входа. В храмовом притворе. Пока шла литургия, прихожане смотрели в сторону алтаря. Я и решил под шумок, за спинами, спереть его.

            — Не прокатило? — Андрюха сочувственно покачал головой.

            — Ящик болтами прикручен к фанерному щиту на стене. Я когда его схватил, он  заскрипел. Громче священника с амвона.

            — Вот ты попал! — гоготнул Новиков.

            — Я сильнее дёрнул. Щит сорвался со стены. Он до самого потолка был. Накрыл меня и десяток старух, что рядом молились.

            Лапа с Жекой, уже не сдерживали смеха.

            — Не пришибло никого?

            — Да нет, слава богу. Пока из- под фанеры выбирался, убежать не успел.

            — И сколько дали? — Андрей покачал головой.

            — На суде долго крестился. Судье сказал: Думал, господь ниспослал мне озарение. Тюрьму заменили дурдомом, — уныло развел Савелий руками.

            Новиков с Женькой переглянулись, смеясь одними глазами. Но Жека быстро стал серьезным.

              — В общем, Андрюх, пока не врубишься в местную обстановку, держись нас с Савелием, — без улыбки предупредил он, щелчком выбрасывая окурок на улицу, через решетку. - Наша палата - следующая за твоей. Если что,  обращайся, — добавил он, выходя из курилки.

              В открытую дверь кубрика, клубами вырвался пар из теплого помещения. Растекаясь плотным, белым облаком по полу, он начал завихряться вверх, смешиваясь с бледно- синеватым туманом от сигарет. 

              Андрюха с Васькой остались вдвоем. Савелий достал из заначки в распоротом воротнике пижамы вторую сигарету.

            — Покурим…  — пробубнил он, кивнув Лапе и глубоко затягиваясь.

            Кроме них в курилке оставались еще несколько дураков. Трое шарились в мусорном ведре, выискивая оплеванные бычки. Двое покорно встали около Васьки, в надежде упасть на хвост. Один из них, заискивающе заглядывая  Савелию в глаза, угодливо подставил ладошки, чтобы Васек стряхивал ему в руки пепел.

          —  Ну-ка! Срулили черти… — прикрикнул Савелий. - Мы уже курим на двоих.

          Идиоты обиженно присоединились к троице у ведра.              

           — Тут, значит, такой расклад…  — закашлялся Васек, выдыхая дым. - В дурке, все у кого есть немного мозгов, сколотили  стайки. — Он почесал затылок, закинув ногу за ногу.

           Андрюха внимательно слушал Савелия.

            — У каждой семейки свой общак… Вот и держимся друг друга. Так легче выжить в этом зоопарке.

            Васька глубоко затянулся. 

            — Всё остальное - быдло… — Он показал на идиотов, которые уже дрались из-за бычка Примы. - В общем, они опущенные , или запомоенные, как хочешь называй. Ну, сам посмотри… — Он показал на урну.  — После них не вздумай курить… И еще… — Он передал Андрюхе сигарету. —  У тебя есть кружка?

           — Нет? Нафига? — Лапа пожал плечами. - У питьевого бачка на продоле куча кружек.

           — Не вздумай прикасаться к тем черпакам, — замахал Савелий руками. — Запомни! Из того бачка пьют воду только эти самые… —  Он едко сплюнул, сделав неопределенный жест рукой. — Во-первых, те кружки  вечно в слюнях или соплях, во вторых, они постоянно присасываются к кранику  погаными губами.

            Андрюха молча обдумывал местные порядки.

            — Сейчас сходим на кухню, возьмем новый чифирбак из запасника. Пометишь и пей воду только из неё, — добавил Савелий.     

            — Слышь! На зонах только у этих... Как они? — Новиков кашлянул. - Шлёмки помечены. — Он недоумевая потупился .

           — Тут и есть режимная зона, — развел Васька руками. - Только настолько извращенная, что всё наоборот. В корпусе шестьдесят дуриков парятся. Половину насобирали с колоний. Их там пропустили через попенгаген,  а потом гребней сюда запихивают. У многих просто крышу на параше сорвало. Остальные на принудке после суда. И несколько таких, как ты…— Он усмехнулся. — Добровольцев. Так что тут в основном зеки… Ну и порядки соответствующие, сам понимаешь, — хмыкнул Савелий. - Ничего не поделаешь, хочешь - не хочешь… — развел он руками.

           Андрюха, глубоко затягиваясь, молча переваривал в мозгу эту информацию.

           — В корпусе только человек пятнадцать можно нормальными назвать, остальные - умственно отсталые. А с олигофрена какой спрос? Идиот - он и есть идиот… Вот и приходится подстраиваться к дурдому да смотреть в оба… Кружки повсюду таскать. - Он злобно плюнул на пол. —  А запоганишься по незнанке, потом хер отмоешься, — раздраженно закончил Васька.  

         Савелий пару минут молчал, что-то обдумывая:

         — Да, вот еще… — спохватился он. - Если захочешь попить воды, иди в дежурку к санитарам. Там кран водопроводный. Санитары прекрасно знают, кто есть кто…

         Андрей докурил сигарету, загасил окурок о подошву и направился в палату. Он начал понемногу постигать нерушимые премудрости дурбольницы.  

 

                                                  ***

 

         Еще в курилке Лапа обратил внимание на одного парня, который особенно ярко выделялся среди других. Он постоянно командовал, поучал других дураков, громче всех смеялся, вел себя нагло и развязно. Затюканные идиоты, обращались к нему почтительно и называли Толиком. Женька назвал его Снегирем.  

          Ржаво- конопатая морда отпетой шпаны, оттопыренные уши, прищуренный взгляд, пальцы  синие от наколок. Он  постоянно гнул их веером, по-жигански харкался сквозь дыру выбитого переднего зуба.

           Наверное из смотрящих, — уважительно подумал Андрей. — Масть держит. Надо бы с ним почтительней.

           Перед сном Андрюха зашел в туалет. Отлив, он услышал, что следом зашел кто-то ещё.  Внутренней щеколды туалет не имел, чтобы дураки не могли закрыться изнутри. Лапа повернулся. За ним стоял Толик Снегирёв.

            — Ты чего, не можешь подождать, пока выйду? — возмущенно спросил Новиков.

            — Я курить хочу, — тихо ответил Толян.

            — А я при чем? — дернул Андрей плечами. Он старался говорить развязно и непринужденно, но в нетвердом голосе  проскакивали нотки учтивости перед авторитетом.

            Толя присел на корточки.

             — Ну-у, я это… — Он заискивающе заулыбался. — Давай в рот возьму, а ты мне дашь сигарету. Ладно ?

             Лапа оторопел. Он конечно, немало слышал о таких, но вот так, с глазу на глаз, с самым что ни есть настоящим, да еще таким наглым пидарасом, сталкиваться ему пока не доводилось. Как с ним себя держать? 

             —  Ты это! Иди кому другому там… — Новиков перешел на повышенные тона. — Я тебе что? – растерявшись, добавил он.

            — Ну хочешь ночью, когда свет вырубят, приду к тебе под  одеяло, — не унимался гребень. — Только  сейчас угости сигаретой, а?

             Андрюха рукой подвинул Снегиря в сторону, но Толик, быстро встав на ноги, загородил ему дверь.  Он крепко схватил Лапу за рукав. Давай носки тебе постираю… — наехал Снегирев грубым тоном, скривив губы и покачивая головой. - Я курить хочу, понимаешь ты это или нет?

            Новиков почувствовал, как начинается легкий мандраж в коленках. Резко выдернув руку, он молча подвинул Снегиря, вышел в коридор и сразу направился в палату Савелия.

            Кровати Женьки и Васьки столи рядом. Они тихонько отхлебывают чифир из железной кружки, по очереди передавая чифирбак друг другу. Закусывают шоколадной конфетой.

             — Это! Пацаны! — Лапа возмущенно обратился сразу к обоим, разведя руками. — А Снегирь кто такой?

             Мужики рассмеялись.

            — Че? Уже и тебе дупло продал? — сквозь кислый смех произнес Жека.

             Он муторно скривился от горького чифира, крепко зажмурился, морду передернуло. Потом открыл  глаза. В них - неподдельное блаженство.

             — Он дырявый! Снегиря еще на малолетке опустили, — усмехнулся Савелий. – Говорят по его очку весь барак прокатился, а потом гребня сюда закинули, чтобы урки на зоне его окончательно не затыкали.  

             — Самый козырный петушок в корпусе, — продолжил Женька. - Не принимай всерьез это создание. Если что, бей сразу в рыло, — добавил он.

             — Если хочешь, можешь его попробовать… — прикололся Васька, закинув ногу за ногу . - Он за сигарету и чифир любому отдаётся. У Снегиря, собственно, на этом сорвало башню.

             — Да я что? — басовито возмутился Андрей. - За кого меня принимаете?

             — Во-во… — продолжил Савелий, почесав пятерней хилую, впалую грудь, с редкими волосами. - От таких можно, что угодно подцепить. 

             Крики, визги, маты, ветер за окном завывает.

             После десяти санитар начал потихоньку разгонять дураков по палатам. Уснул Лапа мгновенно, не смотря на весь букет бредовых сюрпризов, которые прошедший день ему преподнес. Таблетки, которые вечером раздавала медсестра, были снотворные.

 

                                                     ***

 

              Утром в окно заглядывало яркое, февральское солнце. Андрей резко проснулся от крикливого шума.  Из соседней палаты доносился громкий, отборный мат. Дураки всем скопом ринулись в дверь.

              — Что случилось? — спросил Новиков у соседа по кровати.

              — Метлю чуханить, — оживленно ответил дебил.

              Лапа вышел в коридор, когда представление уже началось. Дураки дружно толпились около подсобной каморки. Некоторые в агрессивном раздражении сжимали кулаки, всем своим видом демонстрируя друг другу решительный настрой. Другие в предвкушении изощренной расправы самым гнилым базаром падлили последнюю гниду, возбужденно брызгая слюнями. Больше всех старались перекричать друг друга самые зачуханные и затурканные создания . 

              — Это я выцепил мышь позорную! — самодовольно бахвалился Снегирь.

              — Мочить надо чмошника, у своих крысит! — визжал, кто- то из толпы.

              — По понятиям хуже западла! — вторил, чей- то картавый голос.

              В углу каморки обреченно стоял щуплый, маленький, курносый пацаненокзатравленным взглядом побитой собаки  смотрел на бушующую кодлу идиотов.

             Саша Метликин почти каждую неделю по ночам, воровал зажигалки из карманов  дураков палате. По утрам их всегда находили в наволочке его подушки. За это, пацаненка  зверски избивали и пинали, как сами дураки, так и санитары. Врач в наказание, едва не каждый месяц держал его по нескольку дней на вязках и долбил лошадиные дозы воспитательных уколов аминазина.

               Зачем зажигалки ему нужны? Пацан не мог ответить. Он даже не курил. Ребенок странным образом реагировал  на разноцветные, яркие игрушки, за которые принимал прозрачные газовые зажигалки.

               Метля, съёжившись и втянув голову в плечи, стоял в углу хозподсобки. Пацан плакал и весь дрожал. Женька подошел к нему и уселся рядом на табуретку.

              — Уф! Как же ты надоел! — устало протянул он.

             Санек вытер рукавом нос.

              —  Да не трясись, не буду я тебя бить.

              Метля всхлипнул.

              —  Послушай! Ну зачем ты это делаешь? —  с досадой спросил Жека. — Давай договоримся, никто тебя больше пальцем не тронет, но и ты пообещай, что к чужой зажигалке больше не притронешься,  договорились? 

              Саша одобрительно шмыгнув носом, часто закивал головой.

              Яркий, белый снег за окнами подсобки искрится, слепит глаза. Ветра нет. Из кухни пахнет приятным. Возбужденные эмоции толпы кретинов приутихли. Слышен приглушенный, ворчливо- недовольный шепот. 

              Лапа, смотря на этого пацаненка, вспомнил случай из своего детства.

               Когда ему было лет семь или восемь, Андрей летом отдыхал в деревне. У бабки жил кот, которого Андрюха помнил, как самого себя. Кот был старый и облюбовал туалет в коляске дядькиного мотоцикла, стоявшего уже лет пять во дворе под навесом, пока дядя Миша отбывал не так далеко. Дядька возвратился с колонии и конечно предъявил на мото свои неоспоримые права. Запах пятилетнего, кошачьего свинства ему пришлось отмывать целую неделю. Перевел на это дело не один литр бензина, ацетона. Чем только не марафетил мотолюльку, пробовал даже дустом и дихлофосом. Но до конца, так и не смог выгнать стойкий, кошачий аромат.

            Андрюха с бабкой догнали дядю Мишу уже у реки. Отобрав у сына мешок с котом внутри, старуха долго не могла угомониться.

           — Все равно утоплю вонючее животное! —  кричал вслед Мишка, —  еще раз увижу ссаньё в коляске! —  доносились его слова.

            — Котик милый, ну не обсыкай ты больше мотоцикл! — со слезами на глазах просил Ваську Андрюха, сидя за дровяным сараем и поглаживая кота детской рукой, — ведь гад убьет тебя. —  Я построил тебе другой туалет, —  шептал он на ухо деревенскому коту, стараясь подтолкнуть его в картонную коробку.

            Кошак, утирая лапой морду, казалось кивал головой. Андрюша посчитал это кошачьим согласием. Пацан очень радовался тому, что быстро удалось уговорить котика. Тогда Андрей не понимал, что отучить дряхлого, восьмилетнего кота, от многолетних, животных привычек, совершенно невозможно.

           Утром он сжался под одеялом,  услышав доносившийся со двора истошный дядькин мат. Ваську  с тех пор он больше не видел.

           Каждый раз, после пропажи зажигалок, Метлика избивали, макали головой в унитаз, надевали на башку помойное ведро, защемляли пальцы дверью, прижигали руки сигаретами. Как только ни старались отучить от воровства. Каждый раз он давал клятвенные обещания и божился, но проходила неделя- другая, по-новой с утра под подушкой находили целый ворох зажигалок. Так длилось годами.  Мозг клептомана был не в силах противостоять соблазну.

           Досматривать спектакль Андрюха не стал. Ему стало противноразболелась голова. Уныло побрел в опустевшую палату. До сознания наконец отчетливо начало доходить , где он очутился.

           Как выбраться из  дурдома, он не знал. Был в совершенной растерянности.

           Это ж надо так лохануться !  — с досадой корил Новиков самого себя.

           У двери в коридоре стоял босой идиот и пустым взглядом смотрел в потолок, монотонно качая головой взад -вперед.  По подбородку обильно текли слюни. Не реагируя на Новикова, он подошел к обшарпанной стенке и высунув длинный язык, начал слизывать известку. 

           Лапа рассеяно вошел в палату. Она должна быть пустой, так как все обитатели побежали чуханить крысу. Утреннее солнце ярко заливало помещение сквозь решетки на окнах. 

           Около его кровати вертелись двое чупиздриков, по другому их назвать нельзя. Новиков был настолько  погружен в размышления, что не сразу обратил на них внимание.

           Один из них, с деловитым видом открыв тумбочку, шарился в Андрюхиных вещах. Новиков встал у двери и скрестив руки,  молча разглядывал открывшуюся картину.

           Оба небольшого роста, но разрисованные наколками, как клоуны.

           Может, шныри уборку наводят, мебель протирают? Или очередные клептоманы, неравнодушные к чужому добру, шуруют? — невольно подумал Лапа. Он старался ничему не удивляться.

           Малорослые шнурки,  казалось, его совершенно не замечают или просто не обращают никакого внимания . Андрей, ни слова, не говоря, подошел и молча уселся на кровать, удивленно приподняв брови.

           Первый, мельком взглянув на Лапу, продолжал самым наглым образом разглядывать содержимое вытащенного из тумбочки пакета. Другой, повернувшись к Андрею, начал бесцеремонно разглядывать его одежду. Взглянув на новые, цивильные тапочки с разноцветной лейбой, которые Лапа привез из дома, тот округлил глаза.

           —  Шама! Ты в натуре, зенки разуй, — возбужденно пришел он в восторг. —  Зацени шкеры у пассажира…           

           Второй, оторвавшись от пакета со шмотками, молча наклонился и ни слова не говоря, начал стягивать с Новикова тапки.

           Первый, глянув Андрюхе в лицо, резко растопырил пальцы перед его глазами и прошипел:

           — Утухни, плесень!

           От такой наглости Лапа на миг потерял дар речи, молча скривив губы в тупом недоумении. 

           — Э-е-й! — алэнь! — ти коци сваи будэш сам скидавай…   да? — прошипел второй.

           Своей мордой шкет напоминал хорька. Наглая, смуглая рожа с хищным носом и настороженно- цепким взглядом стервятника, явно не славянского происхождения. Это Андрей понял сразу.

           — Ну ты че? Дятел! Не въезжаешь? — с показательным загибоном, снова дернулся первый на Новикова.

           — Эй! Вы что… Черти! Нюх потеряли ? — пробасил Новиков, скривив губы и автоматом переходя на их базар.

           Он ладонью в грудь оттолкнул коротышку, того, что стоял перед им.

           — Ти слэды за мэтлой… — поднимаясь с пола, прошипел тот, которого звали Шамой.

           — Ты на кого грабли распускаешь? — с типично уголовными ужимками, загнув пальцы, начал наступать на Андрюху первый шкет.

           — Гроб! Клыент па ходю ни втыкаит? — возмущенно повысил голос Шама.

            В интонации явно слышится кавказский диалект. Когда Шама с грубым акцентом базарил  по фене со свойственным хачикам шипением. Выглядело комично.

           Шибзик, которого Шама назвал Гробом, в это время поднял пакет с Андрюхиными шмотками.  Отойдя в сторону, он засунул в него руку.                                                                                                        

            — У-ё-о! — вырвался из глотки возглас дикого восхищения. —  Шама! Да оставь ты мутного дятла, —  аж взвизгнул он, вытаскивая из пакета флакон одеколона.

           Шама оторвался от Новикова и повернулся к Гробу.

           — Ты прикинь, что прикурковал задрот! — продолжил Гроб. — Отнесем Хешу флакушку!  — криво заулыбался он, обнажив щербатый рот. — Порадуем старика… 

           Его наглая рожа светилась от удовольствия.

           У  Лапы от возмущения автоматом сработала какая-то пружина. Он, слегка привстав, резким движением с локтя заехал Шаме в висок. Черномазый, перелетев через кровать, растянулся на полу и дико завыл. Андрей повернулся в сторону Гроба. Но тот, быстро шмыгнув под койку, с необыкновенной резвостью прополз под тремя кроватями и выскочил в дверь.  Одеколон он не бросил.

           — Аль сюка! Чито надэляль! — заскулил на полу Шама. — Вай! Ти пакойнык…

           Андрей в крайнем возбуждении, агрессивно подскочив к нему, резко остановился, раздумывая заехать хачику по роже с ноги или не стоит.

           Шкет заполз под кровать, продолжая бубнить.

           — Да ти знаишь каво ударыль? Сюка! Хэш тиба сваимы зюбамы загризот… — с шипением бубнил он, вставляя нерусские слова.

           — Закрой хавальник! Обезьяна черномазая… — заглянул под кровать Лапа.

           В дверях уже собралась толпа зевак, расталкивая которую, в палату влетел санитар. Молча осмотрев помещение, он резко кивнул Андрею:

           — Иди со мной…

           Новиков, мельком взглянув на притихшего Шаму, побрел за санитаром.

           Зайдя за ним в дежурное помещение, встал у двери.

           — Присаживайся на стул… — показал санитар Андрюхе.

           Сам присел за массивный стол и достал толстую тетрадь.  

           Серо-бурые стены санитарной комнаты с низким потолком, не отличавшиеся от палат чистотой, были завешаны должностными инструкциями. На подоконнике стояла хрустальная пепельница с жирными бычками. Санитары иногда премировали дураков, разрешая в качестве поощрения, сходить вытряхнуть в туалет содержимое пепельницы. Идиоты сразу вытряхивали окурки себе в карманы, как только выходили за дверь санитарной комнаты. 

          Яркое солнце переливалось на узорчатых стеклах. За окном, дрожа рамой, завывал зимний ветер. Мерзлые ветви березы, с каждым порывом, бились об оконную решетку на окне.

           Лапа обратил внимание, что сегодняшний санитар без дубинки. Это седоватый мужик, уже в годах, но еще заметно крепкий. На его спокойном лице заметна усталость.

           — Как тебя звать? — задал он первый вопрос.

           Андрюха назвался.

           — Ну и что там произошло? — спросил он, тяжело вздохнув.

           Новиков, сидя на стуле, размышлял: Рассказывать санитару все мелочи стычки подробно или не стоит? Если буду докладывать администрации, чего доброго в стукачи запишут, — рассудительно прикинул он.

           — Да ничего серьёзного, —  скривившись, мотнул головой Лапа. - Пару раз отпихнули друг друга и всё.

           — Ты тут второй день, а уже руки распускаешь, — начал занудно корить  санитар. — Хотя, может, ты и прав, — сделал он мимолетный вывод. - Борзая шантрапа совсем обнаглела, — тяжело вздохнул он.

           — Извините! — поднял Андрюха глаза на санитара. — Я не знаю, как Вам обращаться?

           — Называй Александром Ивановичем, — ответил тот.

           — Сан Иваныч! — развел Новиков руками. - Я приехал сюда на лечение, но что это за заведение, я до сих пор не могу врубиться, — возмущенно проговорил он.

           —  А тебя за что закрыли? — спросил санитар.

           Андрей вкратце поведал, как он оказался в дурке.

           — Н-н-да-а! Дела…  — почесал подбородок Иваныч, побарабанив  пальцами по столу.

           Несколько секунд помолчав, он вымолвил:

           — В дурдом ты залетел в прямом и переносном смысле. Даже не в переносном, а что ни есть прямом. Дурдом, он и есть дурдом! Режимная изоляция от нормального общества…  — добавил Александр Иванович.

           Лапа молчал.

           — Тут такого насмотришься, что тошно станет, — вдруг повысил голос Иваныч. - Умственно отсталых, параноиков, шизофреников, уголовников с отклонениями, бичей, наркоманов — всех запихали в одну клетку и назвали цирк лечебным учреждением. Тут парень смотри в оба, — он задумчиво покачал головой, уныло скосив взгляд на зарешеченное окно. Дураки, как крысы в клетке, готовы сожрать один другого.

           Андрюха хотел добавить от себя, но санитар с кислой миной махнул головой на дверь.

           — Ладно, иди…  О происшествии не буду записывать в журнал, но если что, сразу обращайся, — закончил он, тут же добавил: — Нас на смене только двое, да еще медсестра с санитаркой, а пациентов пятьдесят с лишним душ на двенадцать палат. Где тут за всеми усмотришь?

           Лапа вышел из дежурки. Около неё стояли Женька с Савелием и еще пара парней с ними.

            — Ну что? — озабоченно спросил Жека, напряженно всматриваясь Новикову в лицо.

            — Да всё нормально! — спокойно улыбнулся Андрюха. – Санитар - нормальный мужик. Мы с ним потрещали маленько, да отпустил меня.

           — Да мы не за санитара спрашиваем, — вставил слово Савелий. - Иваныч - мужик нормальный, это понятно. — Он махнул рукой в сторону дежурки. - Единственный порядочный из вертухаев.

           — Он раньше председателем в соседнем колхозе был, — дополнил Женька. - Колхозы приказали долго жить. Теперь за сто верст на всю округу нет никакой работы. Вот колхозники и устаиваются работать в дурдом. Тут неплохо платят, — закончил он. 

            — Лесников его фамилия, — вставил один из пацанов, из тех, что пришли вместе с Савелием и Женькой

           — Все остальные санитары в корпусе - бывшие менты. В основном, отставные прапора с окрестных колоний, — продолжил Савелий. – Ну сам понимаешь… — скривился он.

           — Ладно пошли в хату. Расскажешь, что у тебя с Хешем произошло, — кивнул Жека головой в сторону палаты.

           — А кто такие Гроб и Шама? — сразу спросил Андрюха.

           — Да-а! — кисло хмыкнул Савелий. - Они раньше были что-то вроде шнырей. Только пальцы  гнули. Они в дурке еще раньше нас. Около двух лет торчат здесь. Откуда их привезли, я  сам не знаю.

            — Мишка Гробанько с нами одно время тусовался. После отошел потихоньку. Дурковатый он малость, — добавил Жека. - Дитя Индиго короче… Семья, школа, воспитатели, комиссия по несовершеннолетним задрали уже лапки кверху. Детдомовца с девиантным поведением бесполезно перевоспитывать  — клиент дурдома навеки.  Потом он с Шамой скентовался. А этот чурек из Дагестана, еще год назад по-русски только материться умел, да пару слов по фене знал. Шамилем его зовут,  Асхабов фамилия. Метр с кепкой, а наглый, как…

           —  С ними никто, собственно и не считается. Та-а-к… — скривившись, махнул рукой Савелий. - Понтов больше, чем говна.  Вроде не совсем дураки… — добавил он.

           —  Полгода назад в дурдом со спеца привезли Якуба Сехниева. Узбек или таджик, хрен его знает? — продолжал Васька. - Поначалу пошли слухи, он - законник, от сходняка в дурдоме сховался… черт их поймешь. Не проверишь ведь, — неопределенно пожал Савелий плечами.

            Андрей усмехнулся: Если в дурках лежат Наполеоны, да Папы Римские, то воры в законе наверняка должны быть, — мимоходом промелькнуло  у него.

            — Когда Хеш появился у нас, его сразу в крайнюю палату для особого наблюдения положили, — продолжал Жека. - Их ночью на решетку закрывают.

            —  А  спец.  что такое? —  спросил Лапа.

            — У-у! — сразу в два голоса протянули парни. - Это полная жопа… — поведал Савелий. Он аж глаза закатил.  — В общем, тоже дурдом, но со специальным режимом. Туда закрывают мокрушников с тяжелыми статьями. Если суд признал их невменяемыми…  По идее, это тюрьма закрытого типа. Психи сидят в камерах десятками лет. Их годами долбят галоперидолом, сульфазином, аминозином. Собственно половина из них со спеца уже не выходят, там и подыхают. А те, что выживают, иногда переводят в обычные психушки, как наша.

           — Типа выздоравливающих, — рассмеялся Женька.

           — На спеце снайперы на вышках, — продолжал Савелий. - Если дурак сдернет, его сразу прихлопнут. В общем, институт Сербского, — едко гыкнул Васька.

           —  Чё за институт? — удивился Новиков. На лбу прорисовалась широкая складка.

           — Институт психиатрии в Москве, — пояснил Жека. - Центровая тюрьма для психов.

           — У-у! — округлив глаза, с пониманием въехал Андрюха. Я оказывается, не в самое худшее место попал.

           Парни рассмеялись, обнажив гнилозубые рты.

           — Когда Хеш появился, он мне показался безобидным, вежливым старичком, — ехидно, сквозь смех ляпнул Васька Савельев.  – Потом, как- то незаметно начал сколачивать кодлу. Шама с Гробом у него вроде, как на подхвате.

           — Там еще одно создание есть, — перебил Женька. - Они его сейчас Жаком называют. Мы  раньше Жакмагулова, Шреком звали.

           — Это знаешь, когда весь ум в силу уходит… — начал Савелий, но взрыв хохота остальных заглушил его слова.

           — Это когда у Шрека ум был? — сквозь смех начал ехидничать Женька. - В общем, гориллоподобный чурбан  с мозгами быка… Насколько здоровый, настолько тупой и агрессивный… Чуть задень, морда кирпичом, бельма краской наливаются…

           — Щас они тебе гадости будут делать, Хеш злопамятный…  —  успокоил Васька.

           — Что-то я пацаны врубиться не могу. — Андрей почесал затылок. - Кучка чурбанов собралась и мазу держат? А вы сами, как с  Хешем уживаетесь? — ухмыльнулся он,  разведя руками.    

           — Да-а… — протянул Савелий. - Мы с ними как-то не пересекались. Хеш - сам по себе, мы -сами по себе, — неопределенно, как бы лениво вымолвил он.

           — Тут, видишь, дело в чем? — Жека начал издалека. - Хеш снюхался с главным санитаром больницы.

           Он на секунду замолчал, что-то обдумывая.

           — А бригадир  у санитаров...  Та-т-тарский морда! — вдруг ругнулся Жека.  – Он - родной брат главврача. Творит, что захочет. Самый обычный беспредел, — хмыкнул он.  — Камиль сам не дежурит… Ну, администратор, сам понимаешь… Этот черт нерусский назначает  кому из санитаров, в какую смену заступать на дежурство, в какой корпус… и прочее, — пояснил он. - В дурдоме три корпуса. Один женский и два для мужиков. Но мы со вторым почти не пересекаемся. Там держат тубиков, наркош- спидоносов или других заразных, — скривился он.

            Савелий дернулся, что-то добавить, но поперхнулся и закашлял. Андрюха и остальные повернулись к нему.

            — А главврач, — начал Васька прокашлявшись, - он вообще не имеет медицинского  образования. Врач, тоже мне…— издевательски хмыкнул он. - Несколько лет назад один дурак пырнул гвоздем в сердце прежнего главврача. Тот  был психиатром, как говорят. Потом долгое время не могли назначить руководителя. Перепробовали трех И.О. В конце концов назначили Ибрагимова. Он был замом по строительству и хозчасти. Вообще мужик он деятельный. Собственно, он  обустроил да обновил территорию дурдома. Но и для себя не забывает кое-что  урвать.

           Лапа молча слушал.

           — Тут полежишь, сам врубишься, что творят, — закончил Васька.

           — В дурке сами наркологи бестолковые. — Жека сплюнул и гоготнул. – Один - терапевт по специальности, другой - анестезиолог какой-то.  Быдло по жизни, а в психиатрию лезут. Тут с них маленький спрос, все дела за семью печатями.  Гинеколога и зубного протезиста только не хватает. Каждой твари по паре.

            — Хеш быстро въехал, под кого нужно плясать. Он с подручными у главного - что-то вроде вспомогательной бригады. Когда нужно немедицинским способом прижать к ногтю, кого-нибудь из дураков,  начинающих качать права. Да еще Сехниев глаза и уши Кали Исматуловича, — продолжал Женька. - Главный не особенно доверяет медперсоналу. Вот Хеш тренированным ухом и подмечает, кто из персонала возмущался о руководстве в своих разговорах… — просветил он.

             После обеда, на котором Лапа не видел ни Гроба, ни Шаму, Андрюха вышел в курилку. К нему тихонько подошел Гробанько и уже без блатных словечек шепнул:

             — Слышь! Как там тебя? Когда покуришь, зайди в последнюю палату. С тобой переговорить хотят.

           В этот раз он держался от Андрея на почтительной дистанции. Передав приглашение, быстро срулил из курилки.

           Женька с Савелием, сидевшие рядом, быстро переглянулись. Лапа перевел на них вопросительный взгляд. Женька, злобно бросив недокуренную сигарету, кивнул на дверь:

           — Пошли в палату, там обсудим.

           Кроме Женьки с Васькой, к ним подсели еще трое парней. Двое - уже знакомые, а третьего звали Мишкой.

           На вид все парни с осмысленным взглядом, только у Мишки выражение глаз ко всему безразличное. Казалось, позови его с головой в колодец, он не раздумывая прыгнет за тобой.

           — По ходу, запарка кончится вязками под галочкой, — хохотнул Васька, беспечно ковыряясь в носу.

           — В общем, Андрюх! Идем все вместе, — принял Жека решение. - Мы в коридоре возле их палаты постоим. Если буза завяжется, решаем уже на месте, — серьёзно добавил он.

           Парни всей толпой направились в конец коридора. Санитаров не было видно. Один неизвестно куда отлучился, а второй следил за парой дураков, чистивших снег на крыльце. Сестра закрылась в процедурке, а санитарка гремела в буфете посудой. Около крайней палаты  шатался Шама. Когда он увидел внушительную делегацию, его глаза округлились в растерянном недоумении. Он резво шмыгнул в палату.

           — Ну, давай! Как договорились… — Женька протянул Новикову руку.

           Андрюха, не спеша, зашел в палату и остолбенел. На самой козырной, по тюремным меркам шконке, поджав по-турецки ноги, сидел вылитый папа Карло из Золотого ключика. Плюгавенький, щупло- сутулый старичок в канцелярских очках с толстыми линзами. Одна дужка замотана синей изолентой. Из-под очков торчит вздернутый, острый носик. Голова Хеша несоразмерно большая, с проплешиной по- середине. На висках, как у клоуна, торчали пучки редких волос. Тонкие губы злобно поджаты. На круглом, безвольном подбородке виднелся шрам. Повстречав такого на улице, можно смело  принять за затюканного бухгалтера из колхозного правления. 

           Но первое впечатление оказалось обманчивым.

           Глядя в упор на Новикова, тот молчал.  Андрюхе стало немного не по себе. Сквозь толстые линзы на него пытливо уставились жесткие глаза с недоверчиво-подозрительным прищуром. Тяжелый, немигающий взгляд свинцовых зрачков, казалось, буравил насквозь. Пальцами  Хеш медленно перебирал  деревянные чётки на шнурке.

            — Присаживайся… — с ленивой медлительностью показал Сехниев на койку напротив.  Голос тягучий, сиплый.

           На соседней койке, тоже поджав ноги в позе султана сидела горилла. Скуластое лицо киргиза не выражало никаких эмоций. Тупо- невозмутимомая физиономия батыра не оставляла никаких сомнений о его интеллекте. Шрек Жакмагулов напомнил Андрюхе мудрого Инчучуна, обдолбаного марихуаной, с трубкой мира в руке,  из фильма про индейцев.

            С двух сторон Новикова обступили Шама и Гроб.

           — Тебя как зовут? — спокойно спросил Хеш.

           — Андрей…

           —  Чалдон! — хмыкнул Гроб.  - Погоняло какое ? — Он показательно –смачно плюнул Новикову под ноги.

            — Лапой раньше называли. — Андрей внутренне напрягся, чуть отступив назад, стараясь не реагировать на оскорбление.

             — Лапа !? — Хеш, приподняв брови, презрительно смерил Новикова с головы до ног.

            Потом с насмешливой ухмылкой взглянул на Шрека.

            — Ну, рассказывай… — наконец лениво произнес Якуб, с постной мордой.

            Андрюха недоуменно склонил набок голову, удивленно приподняв брови.

            — Ты по какой статье? — задал вопрос Сехниев, иронично скривив губы.

           — Да я вообще-то на лечебную терапию сюда… — усмехнулся Лапа.

За дверью стояли  пацаны. Он не беспокоился.

           — Хэш я гаварыль тыбэ… Эта лэвый пасяжир. Дятиль биспантовый, — подал голос Шама. Андрюха сразу почувствовал, как у него изо рта несет одеколоном.  

          Якуб зыркнул на того резким взглядом. Шама сразу замолчал. Медленно переведя взор на Андрея, Хеш прошипел:

           — Ты несправедливо босоту  мою обидел. Надо рассчитаться как-то…—  произнес он, показав глазами на Шаму.

           — Может, наоборот? — усмехнулся Новиков.

          Хеш перевел глаза на Андрюхины наручные часы.

           —  Котлы у тебя цивильные, — медленно кивнул он головой.

           На Андрюхе - часы Ориент. С ними вообще целая история: два года назад их подарили на День рождения. Часы действительно были фартовыми, натуральная фирмастоили не хило по тем временам. Они были какими-то заговоренными. Сколько раз он намеревался  пропить часы, но либо не удавалось найти, кому загнать по дешевке, либо они неожиданно терялись. Именно тогда, когда не было денег на опохмел, а после внезапно  отыскивались дома, когда он был уже трезвым. В общем, котлы для Новикова стали чем-то символическим.

            — Может, еще что? — съехидничал Лапаприщурился.

            Он увидел, как надулись желваки на скулах Хеша.

            В проеме двери молча показались Савелий  с Мишкой. Якуб резко зыркнул на них глазами. Потом задумчиво перевел взгляд на Шрека. Хеш старался быть невозмутимым, но на лице читалась злобная досада.

             — Иди, тебя ждут, — кивнул Сехниев в сторону двери, нервозно перебирая четки.

             Женька с Савелием громко хохотали, когда вместе с Андреем подходили к своей палате.

             — Нормально разрулили… — начал прикалываться Савелий.

             — Я думал, будет по-другому? — спокойно улыбался Женька. - Но Хеш запомнит. Так что… — не закончил он.  

 

                                                    ***         

 

             На следующий день Андрей с разрешения врача перебазировался в палату Савелия, поменявшись местами с одним из слабоумных.

            Утро началось спокойно. Когда вышли в столовую на завтрак, услышали звон разбитого стекла и дикий, гомерический хохот. Женька с Васькой переглянулись и мигом бросились в палату, Новиков за ними.

            Возле окна, в луже крови, стоял психопат по прозвищу Хорек, держа в руках осколки стекла. Кровь фонтанчиком хлестала из глубоко порезанных запястий. Внутри раны четко белели концы разорванных сухожилий и проглядывали трубки рассеченных сосудов. Красная лужа, растекаясь по полу, уже сворачивалась по краям сгустками липко- бурой слизи. Хорек по-садистски улыбался  безумным взглядом.

            В этот день санитаром дежурил Сашка (как его все называли), хотя настоящее его имя - Сахнут. Прослужив до пенсии прапорщиком в одной из ближайших колоний, он не горел желанием возвращаться в Азербайджан. Остался в Сибири, устроившись в дурдом санитаром. Второй санитар ушел сопровождать дураков, выносивших на свалку помои.

             В палату забежала перепуганная медсестра и столбом застыла у двери. Сахнут стоял около Хорька и не по- русски матерился. Как оказать психу первую помощь, он не знал, а стукнуть дубинкой по голове - вроде не тот случай.

            Васька, зайдя сзади, обхватил  Хорька за локти.  Андрюха с Женькой ногами выбили из рук дурака осколки стекол. После чего повалили психа на пол.

           Сестра с дико выпученными глазами оцепенела и не могла вымолвить слова.

           — Несите жгуты, — крикнул Васька. — Он же кровью истечет.

            Распахнув в испуге шары, медсестра застыла в растерянности. Она работала в дурдоме только месяц, а еще полгода назад трудилась в соседнем колхозе дояркой. Колхоз развалился её направили на шестимесячные сестринские курсы. 

            Васька поднялся, весь измазанный кровью. Пока Женька с Лапой держали Хорька, прижав к полу, он быстро побежал в процедурку. В квадратном, застекленном со всех четырех сторон медицинском шкафу лежали бинты, пузырьки, пинцеты, таблетки. Савелий локтем разбил стекло. Схватив резиновый жгут,  побежал обратно в палату.

           Когда наконец пришел дежурный врач, руки психопата были пережаты жгутами и замотаны бинтами. 

           Вечером заступила новая смена санитаров. Они положили Савелия на вязки за то, что разбил медицинский шкафчик оказания  первой помощи.  

           Вязками называется наказание. Дурдомовца на несколько дней, накрепко привязывают к кровати за руки и ноги, прочными, тряпичными ремнями. За день неподвижного лежания, спина и тело затекают до боли. Некоторых держали на вязках неделями. Кормит привязанного, санитарка с ложки, а в туалет, один из дежурных дураков подсовывает больничную утку. В течении всего срока вязок, медсестра вкалывает человеку аминазин, галоперидол и всякую психотропную гадость, которую прописал врач. В качестве особой меры — сульфазин.

          Андрей впервые увидел лечебный процесс во всей красе. От галоперидола Васька корчился в судорогах. Его голова скрутилась набок, глаза выпучены.  Видно было, как его мучает одышка. Высунув язык, Савелий жадно хватал сухим ртом воздух. Бессвязно бормотал.

        Уже после этого случая Лапа насмотрелся, как лечили аминазином. Аминазин - мощный психотроп мгновенного действия, подавляющий попытки к агрессивному сопротивлению. Основное предназначение — вызвать скованность и конвульсию мышц, а также подавить волю. Когда лекарство отходит, всё тело начинает ломить. Аминазин  отупляет сознание. Человека кособочит. Он теряет вестибуляцию. Появляются неопределенное беспокойство, страх. Тело становится ватным. Нос закладывает настолько, что человек начинает задыхаться. Раскоординированность движений. 

          Аминазин и галоперидол (галочка в простонародье) - психотропы, приводящие к искаженному восприятию реальности. Ухудшается память, снижается интеллект. Пару лет лечения — человек теряет интерес к окружающему миру.  Оскотинившись, он превращается в безвольное животное.

          На следующий день Андрей разговорился с Женькой.

          —  Это ты не видел, как сульфой под лопатки долбят, — усмехнулся тот. - Был тут один… — продолжил Жека, ковыряясь в носу. — Тоже права постоянно качал. Ну и доспорился с психиатром… — закончил он, медленно покачивая головой.  

           Сульфазин или сера — даже не психотроп, а высокотоксичный антибиотик. Психиатрам нужны его побочные эффекты. Вызывает сильную конвульсию мышц и болевой синдром. Подавляет агрессию, а с ней  едва ли не саму работу нервной системы. Температура повышается до сорока градусов. Попытки двигаться приводят к сильнейшей мышечной ломке, человека парализует от боли, руки и ноги отнимаются. Когда сульфа начинает торкать, человек на сутки превращается в трясущийся кусок боли, а после отходняка —  психическое истощение и отупение до безразличия. Несколько сеансов терапии в четыре точкиналицо необратимые разрушения головного мозга.

          Со слов дураков, сульфазин эффективно практиковался в фашистских концлагерях. Черт его знает? У нас препарат, якобы, был запрещен. Наверное, с подачи диссидентов? Да и то в конце перестройки. Запретить запретили, но с оговоркой: Сульфазин запрещено применять без согласия пациента. Подразумевается, что у самого пациента, нарколог должен получить  согласие перед назначением препарата.

        Дураку понятно, на такую лажу, последний мазохист не клюнет. Всё - дело техники. Если человек подписал согласие на лечебную госпитализацию в центре психологической реабилитации, то  получай фашист гранату. Расписался — значит, дал согласие на лечение. А чем лечить, врач  без тебя знает.

         Через пять дней Ваську отпустили. Андрюху удивило его безразличие.

          —  Да что, первый раз, что ли? Я привык…  — махнул Савелий рукой, судорожно притопывая на одном месте от сковывающего эффекта галоперидола. После добавил: — Я последние годы бухал в основном одеколон, после него отходняк, как с опохмела. Гала, в принципе, то же самое.   

          В конце недели ему из церкви прислали посылку конфет. Парни коллективно налегли на карамельки. Подошел идиот с веселой фамилией Чебураха. У психопата вечно тряслись рукиедва не каждую ночь начинался  приступ эпилепсии. На щеке дурака прилип кусок каши, или сопля засохла?

          —  Вася, а можно мне конфетку?

          —  Пошел на хер отсюда! —  прошипел Савелий, отмахнувшись от наглого олигофрена, как от назойливой мухи.

          — Ну хоть самую маленькую, хоть половинку. — Чебураха состроил умиленно- заискивающие глаза.

          —  А ты сам хоть раз кого- нибудь угостил? —  спросил Жека.

          —  Тебе каждый месяц приходят посылки, всегда в одну харю жрешь, —  добавил Васька.

           —  Да мне ничего не присылали, вы что? —  Витек возмущенно округлил глаза.

          Парни весело разгоготались.

           —  Вот пришлют, я, конечно, вас угощу.

           — На прошлой неделе тебе грев в посылке подогнали, уже сожрал, наверное? —  со смехом спросил Васька.

           —  Да никто мне никогда не присылал, —  обиженно ответил тот.

          Вечером Чебурахе из буфета, в котором хранились продуктовые посылки дураков, санитарка выдала большой полиэтиленовый мешок с продуктами. Витя набил полные карманы конфет, печенья, халвы, мармелада. Усевшись на стул в углу палаты, уткнувшись мордой в стену, вжав голову в плечи, он, не оглядываясь, начал быстро поедать сладости. Набив полный рот, кинул через плечо затравленный взгляд. Ночью накрылся с головой одеялом. Четко слышалось монотонное чавканье. Андрею это показалось дикостью.  Он о таком только в анекдотах слышал.

          К Чебурахе подошел Кучум и попросил печенья.

          —  Пошел вон попрошайка. Своё нужно иметь, —  пробубнил Витек с набитым ртом.

          —  Ну я же тебя недавно угощал, —  плаксиво напомнил Кучум.

          —  Не помню, чтобы ты меня угощал.

          Чебураха готов был на коленях стоять, выпрашивая конфету или кусок сахара. Когда его самого кто-нибудь просил поделиться, он всегда отвечал: нужно своё иметь —  в этом и заключалась психическое заболевание. Своего никогда не отдаст, хоть убивай его. Через неделю у него заканчивались конфеты, Витя снова попрошайничал  у всех подряд. То же  самое  с сигаретами.

          Вечером на улице установилась относительно теплая погода. Санитар вывел дураков на прогулку. Закатное солнце тушевало розовой кистью грязно- весенний снег. Больничных шапок в корпусе на всех дураков не хватало. Кто первым успел надеть,  тот, значит, успел. Прохладный мартовский воздух колко студил лысый череп. Безразмерная, рваная фуфайка без пуговиц. Приходилось запахивать отвороты и кутаться. Подмерзший ледяной корочкой снег приятно хрустел под калошами, натянутыми поверх валенок. Сама прогулка заключалась в том, что пациенты всей толпой стоят на пятачке около крыльца или нарезают круги по площадке, как арестанты.  Между мусорными урнами у входа, как всегда, уселся Чебураха.

          Савелий, Женька и Новиков толпились вокруг принесённого санитаром радиоприемника. Ведущий  диктор  радиостанции, травил между песнями анекдоты:

          —   Вчера папа пришел домой пьяный... —  болтал радиодиктор. —  Ватикан был в шоке...

          Парни дружно разразились смехом. Вдруг вскакивает Чебураха. Отломав свисавшую с козырька над крыльцом здоровенную, заледеневшую сосульку, с диким криком,  он набросился на Женьку с Андрюхой.

          —  Вам так смешно, гады!

          Вместе с санитаром его скрутили, уложили на снег.

           —  Вы надо мной смеётесь! Думаете я дурак? —  истошно выкрикнул он. — А я не дурак, ясно вам!

         Это происшествие впервые ошарашило Новикова.

          —  Вы думаете, если я один,  не смогу постоять за себя ?   Вены себе перегрызу! —  орал идиот.

          —  Что произошло? —  спросила выбежавшая медсестра.

          —  Я вспомнил дедушку, у меня сигарета выпала изо рта, а эти гады стали надо мной смеяться, —   всхлипывал Чебураха.

          —   Да никто на него  не обращал внимания, —  дернул плечами Савелий.

          —   Замолчи! —  истошно надрываясь заорал Витек.

          Его начало трясти перед припадком.

           —  Вы считаете,  я не понимаю, что против меня задумали? Делаете вид, все в порядке? Со мной не пройдет, —  надрывался Чебураха. —  У меня совсем нет друзей,  вы все против меня.

          Дурака скрутили санитары и положили на вязки. От полумесячной терапии галоперидолом, башка у него вроде встала на место.  Вечерами Витю стали отпускать к  телевизору.

          Показывали сериал "Улицы разбиных фонарей". На экране Дукалис общался с бандитами. Вдруг Чебураха вскочил и с криком, подняв над головой стул, начал прорываться к телевизору. Его насилу остановили, забрали стул и повалили на пол. После чего снова привязали к кровати. Витек плакал и кричал, что совсем стыд потеряли. Кино про него снимают.

          —  Какое еще кино? —   удивился санитар.

          —  Да вон, по телевизору.

          —  Ну  а ты при чем здесь? —  Он округлил глаза. - Это про ментов кино.

          — Ну я же сам видел… — заорал Чебураха — Мордатый мужик в меня пальцем показывал.

          —  Да не на тебя он показывал, угомонись.

          —  Вы меня за дурака принимаете, да? —  истерически закричал Витек.

          Изо рта начала брызгать пена.

          —  Я ведь слышал, как он говорил:  из-под земли тебя достану, — всхлипывая, добавил он.

          К Чебурахе подсела медсестра:

          —  Нучего ты разошелся?

          —  Они всегда с этого начинают...

          —  Кто оничто начинают?

          —  Но сейчас меня не провести.

          —  Да объясни ты толком.

          —  Мой дед так говорил: ...под землей тебя найду.

          —  И что из этого?

          —  Потом меня собаки искусали, —  заикаясь, заскулил Витя.

            Он резко побледнел, рожу свела судорога. Пена со рта. Тело выгнулось. В приступе эпилепсии Чебураха конвульсивно задрыгал ногами.

 

                                                ***

 

           Рассвет. Солнечный зайчик дрожит на грязной побелке стены. Убогие зомби, с воспаленными, заспанными глазами медленно сползают с кроватей. Некоторые разговаривают сами с собой.  Один слабомный ночью обгадился и вытаскивая руку из трусов, удивленно рассматривает пальцы в липком, желтом дерьме. Потом брезгливо вытирая ладонь о живот, в раскорячку плетется сообщить санитарке о своем недоразумении.       

         Андрюху конкретно ошарашил Женька. Утром проснулись, как обычно. Пока Жека одевался в пижаму, Лапа успел разглядеть, что вся грудь - синяя от наколок. Но татуировки не такие, как у зеков, а нарисованы непонятные знаки зодиака или оккультные иероглифы. Прямо на солнечном сплетении красовалась пентаграмма, на плечах - астрологические символы.

          Андрей не стал приставать с расспросами, неудобно… Жека достал книжку. Новиков взглянул на название.  В руках тот держал Новый Завет. Потом он вытащил тетрадь с карандашом и усевшись за тумбочку, начал переписывать Библию в тетрадку.

          —  Ты,  по ходу, грехи замаливаешь? —  подойдя к нему,  усмехнулся Андрей.

          Женька поднял голову.  Лапа невольно отшатнулся. Глаза у Жеки были безумными.

          — Не богохульствуй… — медленно произнес тот.

          У соседней койки стоял Савелий. Молча строя Андрюхе гримасы, он показал пальцем на Женьку, после чего покрутил у виска. Махнув рукой в сторону коридора, он  направился к выходу с палаты.  Новиков, недоумевая, последовал за ним.

          — Ты это, слышь… —  Он с усмешкой повернулся к Адрюхе. — У Жени шиза клинит на богах, — ехидно хмыкнул Васька. - Ты его не задевай в такие моменты.

          Лапа удивленно поднял брови:

          — Я думал он нормальный… —  Новиков развел руками.

           — Я бы сказал, нормальный шизофреник, — издевательски выдал Савелий. - Он помешался на религии. Обычно в своем уме, но иногда  по утрам гонит. Вдолбит себе в голову всякую дурь, а потом сам этому реально верит.

           Андрюха ошарашено смотрел на Ваську. Савельев продолжал:

           — У Жени житуха сложилась развеселая. Он в молодости играл в хоккей за новосибирскую Сибирь, мастер спорта, в загранку ездил. Потом попался на валютном кипише. После тюряги жизнь сломана. Через год снова залетел за поножовщину. А лет пять назад  посадили за алименты на год, хотя своих детей  лет пятнадцать уже, как не видел. 

           — А боги при чем? — хмыкнул Андрюха.

           — А черт его знает? — скривился Васька. — Ты к нему в тумбочку загляни… Там Библия, Бхагават-ГитаБлаватская с белым братствомживая вераКришнаРерих со своей шамбалой и какая-то языческая дурь,  и… Короче, крышу сорвало у мужика.

          Между отсидками Женька не выползал из различных ЛТП. Там вконец спился. Считалось, лечебно-трудовые профилактории — больницы для синяков. На самом деле, наоборот. Закрытые учреждения, как раз плодили алкоголизм в стране. За работу в профилактории алканавтам платили какие-никакие деньги. Но  потратить бабки на себя они не могли,  ЛТП — принудительная изоляция. Сотрудники ЛТП имели хороший заработок, в тихушку продавая алкоголикам спиртные напитки.

           Васька почесал затылок.     

           — Потом он залез в какое-то общество анонимных алканавтов, а там, по ходу, секта оказалась. Вот с тех пор…— Он показал глазами вверх.

           —  При чем тут анонимные алкоголики и секта? — Андрей недоуменно дернул плечами.

           —  Да я сам в этом не шарю, — скривился Васька. - По мне, лучше синяком по жизни торчать, чем… — Скорчив мину, он мотнул в сторону палаты головой.

             После Андрей узнал, что Женька, в каких только не состоял сектах: он и кришнаидсвидетель Иеговыогнепоклонник шамбалы. Лапа слышал, что люди потерявшие всякую надежду из-за житейских неудач, часто ударяются в оккультизм.   

             Через несколько дней Женька сделал попытку проповедать Новикову свои бредни.  В кружке на тумбочке стояла вода. Жека, показывая на неё, начал как бы издалека.

           — Это божье чудо… — многозначительно произнес он, округлив глаза и подняв вверх палец         

           — У чуда, формула есть химическая, — усмехнулся Лапа. – Аш-два-О называется, — добавил он, с издевкой смотря на Жеку.

           Женька надулся:

           — А вот неправильно это…

           — А как правильно? — начал прикалываться Андрюха.

           — Ниспосланная благодать… — задумчиво парировал тот.

           — Короче, понятно с тобой, — заржал Андрей.

           Женьке без разницы. Ему нужен слушатель.

           Новиков поначалу из почтительности слушал его. С Женькиных слов он узнал, что все люди брахманы, так как человек выше богов в своей божественности. А есть еще полубоги.

           —  Значит смело могу повесить собственный портрет на стену и молиться на него? —   прикололся Лапа.

           Женька резко зыркнул ошарашенными глазами.

           — А ты откуда знаешь? — Он отвел взгляд, задумчиво уставившись в одну точку.

           Андрею стало не по себе.

           — Понятно, почему ты здесь, — пробубнил он, стараясь отвязаться от шизофреника.

           —  Какие твои годы, — вдруг оживился Жека. - Со временем поймешь, что такое бог, — тыльной стороной ладони он машинально вытер пену со своих губ.

           —  Ага! Вот побухаю с твое. Лет десяток еще. Тоже богом буду. — Лапа, едко усмехнувшись, покрутил у виска.

           Женька начал перечислять богов. У него Кришна и Рама, Христос, Илайхим и еще с десяток различных богов.

               —  А старик Бенамуки, что сидит высоко в горах? —  подколол Андрюха. — Он где у тебя?

                Женька тупо задумался.

               — Илайхим - это кто? — Новиков приподнял брови, ехидно прищурив глаз.

               —  Татарский бог.

               —  Так у них Аллах. С чего какой-то илайхим? — Лапа дернул плечами.

               —  Они - темные люди,  неправильно его называют.

               — Ты научи неразумных мусульман, как  молиться, —  издевательски хмыкнул Новиков.

              Поначалу он спорил с Женькой, но вскоре надоело. Шизофреника бесполезно переубеждать.  Одержимый – он и есть одержимый.

               — Слышь? Женя…! Когда у тебя шиза перемыкает, поищи уши в другом месте. Меня не доставай своей дурью.

              Дурь наступает у Жеки обычно по утрам. Проходит она внезапно, как начались. Из последней секты его выгнали. Духовные пастыри требовали, чтобы каждый прихожанин приносил богу десятую часть заработка. Женя бомжевал и богу ничего не жаловал. За это его отлучили от церкви. Женька возмутился, начав доказывать, что в сутках двадцать четыре часа. Он ежедневно вспоминает бога два с половиной часа   — это и есть Господня десятина. У него даже нашлись сторонники среди прихожан. За такое вольнодумство духовные отцы секты сами сдали его в психушку. 

            Андрей уже не разбирал, кто есть кто. Поначалу, не считая умственно отсталых, многие пациенты кажутся вполне нормальными.  У одних  - бессонница, у других - ночные кошмары, кто-то с алкогольными глюками попал в психушку. Отклонения в мозгах  многих пациентов сразу не заметны. Лишь со временем он начал подмечать. Иногда становилось просто страшно.

           Когда произносят слово маньяк. Воображение рисует, что-то здоровое, с садистско- тупой, самодовольной мордой. Ничего подобного. Сумасшедший с маникакально-депресивным  психозом —  что-то сутулое, маленькое, плюгавенькое, с трясущимися руками. Существо боится выйти из палаты в коридор даже на завтрак. Передвигается, держась за стенку. Если кто-то проходит мимо, маньяк спиной вдавливается в стенку и дрожит. Стоит начать с ним заговорить или просто обратиться с вопросом, начинает трястись всем телом. Широко распахнутыми в испуге глазами, он смотрит на тебя, как на исчадие ада. Около своей кровати всегда ставит стулья, чтобы отгородиться от остального мира.  Но тем оно и страшней ста тысяч тупорылых гоблинов, что совершенно непредсказуемо. 

           Мишка воевал спецназовцем в Чечне. С его слов, попал в дурку после контузии. Может, правда, воевал? Как большинство солдат, вернувшихся с Кавказа, лечили его от наркомании. Самое несуразное в том, что своим челом Мишаня до неприличия похож на голубое пугало эстрады — Бориса Моисеева. Особенно, когда задумчивой ухмылкой Джоконды тихо улыбается сам себе . Увязать службу в армейском спецназе с внешним обликом Мишани затруднительно.

         Его койка стояла сразу за Андрюхиной. Днем он отсыпался. Только наступала полночь, вставал и аккуратно разложив на полу простынь, слюнявил пальцы и усердно, старательно разглаживал каждую складочку. Так до самого утра.

           — Не могу уснуть на мятом белье, — начал искренне сокрушаться Мишка.

           Андрюха прикололся:

           — Мишань! Ты, по ходу, косишь? Может, харэ? А то перестараешься…  

           Он никак не мог врубиться, как такое? Днем - нормальный парень, а с наступлением ночи его запрягают демоны. Сколько можно прикидываться? Ну одну ночь, другую… — не каждую же ночь подряд? — мысленно пожал Новиков плечами.

 

                                                  ***

 

            Окна палаты выходили на юг и на восток. Весь день солнце медленно кочевало по лицам дураков, постепенно перемещаясь с  одних  коек  на другие. Перекошенные рожи, перемазанные зеленкой, лысые черепа, пустые глаза, слюни, пена на губах.  Новиков лежал на  спине  и  смотрел  в потолок унылым, неподвижным взглядом. По грязной побелке медленно полз, шевеля усами, коричневый таракан. Он остановился перед трещиной на потолке и вдруг сорвался, с громким щелчком упав на пол между кроватями.

            Шарканье ног, крики, визги, маты санитаров, стоны из дальних палат, гомерический хохот. Запах мочи, хлорки, лекарств. Дурдом вызывает депрессию.

             По другую сторону  стоит койка Колбина, по кличке Бубен. Благодушное лицо Саши неизлечимо озаряет печать врожденного дебилизма. Если искать артиста на роль хряка, то лучше Бубна не найти. Вздернутый нос похож на пятак, маленькие свинячие глазки. Двойной подбородок. Пухло- сальные, вечно слюнявые губы.

             Он постоянно портит в палате воздух. Любит, когда его за это хвалят. Накроется одеялом с головой, после чего слышатся глухие звуки. Санитар постоянно нахваливает его.

           — Ого! Саня, вот ты даёшь… — качает головой Иваныч.

           Саня делает поросячьи озорную морду, снова накрывается одеялом и оттуда слышен глухой звук. Высунув мордашку из- под одеяла, строит санитару игривые глаза, ожидая похвалы. Из носа Колбина выползает длинная зеленая сопля, надувается пузырем и лопается.

           ...баный по голове! Сколько моя психика еще продержится? — размышляет про себя Андрюха. — Быстрей бы сойти с ума, что ли?

          Колбину постоянно слышатся голоса. Приложив ладошку к уху, он любит разговаривать по телефону. 

           Еще в самом начале,  Новиков спросил :

            — С кем ты хоть базаришь?

            — Да с самим собой, — простодушно ответил идиот. - С тем моим  мной, который живёт после меня.

           — ???

           Андрюха попробовал представить, как такая хрономобильная связь может выглядеть, но  воображения  не хватило.

           — И что тебе говорит твой будущий ты? — издевательски спросил он.

           Идиот не понимает, что над ним прикалываются.  

           — Да ничего такого, обычно посылает меня на....

           — А нахрена тогда базаришь с ним? — с показательной серьёзностью удивился Лапа.

           — Так я  тоже посылаю, — не смущаясь, ответил Саша. - Но иногда он рассказывает, как я буду жить через много-много лет.

           — И как?

           — Ай! Гонит он. — Саша отмахнулся рукой. - Я не верю. Да ты не обращай на нас внимания.

           — Это, слышь! Не обращай… — усмехнулся Андрей. - Он ночью позвонит, да прикажет тебе придушить соседа по койке.

           Саня идиотски засмеялся, обнажив ряд черных, гнилых зубов.

           Вечером он попросил немного лейкопластыря, которым у Новикова была обмотана сломанная авторучка.

            — Зачем тебе?

            — Дырку на лбу заклеить, а то мозги вытекают по ночам. Подушка вся мокрая.

            Лапа, еле сдерживая себя, едко ругнулся, смачно плюнув на пол.

            Среди ночи Новиков неожиданно проснулся. По телу сразу пробежал холодный озноб.

            Четкий лунный диск, прорезаясь на черном небе среди россыпи звезд, заливал палату латунным светом. С соседних коек доносится громкий храп, неясный бред со стонами, бормотание. 

            Низко склонившись над лицом Новикова, стоял Бубен. Уставившись пристальным, пронизывающим взглядом, разглядывает Андрюху . Лунный свет, косо падает на его лицо, отчего морда Колбина приобрела неестественно восковой цвет с темными провалами глаз.

          — Ты чё?  — испуганно шарахнулся Андрей, натягивая на себя одеяло.

          Идиот, не отрывая взгляда, молча попятился и улегся на свою койку,  вытянув ноги.

         Еще  сквозь  сон, под утро, Новиков услышал бормотания:

         — Андрюх! Слышь меня,  а,  Анрюх?  Андрюх! Слышь , Анрюх…

          Лапа под впечатлением ночного, решил не посылать идиота. Как можно спокойнее откликнулся…

         — Да, Саша, говори…

         — Андрюх! Слышь меня,  а Анрюх?  Андрюх! Слышь , Анрюх…

         Бубен лежал с открытыми глазами, не реагируя ни на что. Через минуту снова:

         — Андрюх! Слышь , Анрюх…

         Новиков тихонько, чтобы не шуметь, вышел к санитару.

         — Там это. Бубен вроде гонит…  —  Он скосил взгляд на палату.

         Бугай, молча зевнув, достал из тумбочки ремни для вязок.

         — Пошли, поможешь, —  кивнул он, подняв свой заспанный взгляд. - Не обращай внимания, это с ним часто…

            На потолке в столовой подвешены полоски клейких, желтых лент, чтобы на них прилипали мухи. Ленты пропитаны химсоставом для приманки насекомых. К Андрюхе подошел Колбин:

            — Хочешь, чё покажу? — возбужденно спросил он.

            — Да иди ты на хер. —  Лапу начали злить дураки.

            — Не-е, правда, конкретная вещь, я придумал, как всех мух  переловить.

            Он лег на свою скрипучую кровать, вытащил из штанов член и раскрыл его. Потом обмазал  липкой лентой. Через минуту начали кружиться мухи. Одна уселась на раскрытую головку. Дебил быстро натянул кожу обратно. Слышно было, как жужжит внутри пойманное насекомое. Последовал восторженный, идиотский смех.

           — Ты так сможешь? — восхищенно спросил он Андрюху. Поросячья морда выражала верх удовольствия!

           Новиков тяжело вдохнул, матеря в душе всё и вся.   

           — Ай, щекотно! — засмеялся Колбин, слегка похрюкивая.

           Около его кровати собралась дураки. Подошел Александр Иваныч.

           — Саша, разве так можно? Муха - живое существо, а ты её х…м, — укоризненно покачивая головой, произнёс он.

           — Сан Иваныч, ты так спокойно ко всему относишься? —  спросил Лапа санитара уже в коридоре.

           — Так это дурдом, не министерство культуры,  привыкнешь и ты.

           — Как ты сам, Иваныч, с ума до сих пор не сошел в этом зоопарке? —  удивился Лапа.

           — А что поделаешь? — скривился Иваныч. - Олигофрен — он и есть олигофрен. Не убивать же за это?

           На следующий день Андрей услышал истошно- визгливое хрюканье Колбина, доносившееся из коридора. Он выглянул из палаты. По полу катался Саша с дико выпученными шарами.

           Один с санитаров доверил ему в руки молоток, попросив забить в стенку под потолком гвоздь, чтобы повесить гардину для штор. Саша, поставив на стол табуретку, залез на  баррикаду.       

           Наверное существует на земле справедливая истина. Идиоту один- единственный раз в жизни дали в руки молоток, он и тут умудрился попасть гвоздем аккурат в проложенную под штукатуркой электропроводку.

          Самое интересное, в молодости Колбин успел почти год отслужить в армии. В караульной роте на Байконуре он охранял стратегические объекты. Когда исполнительного солдата представили на присвоение  звания ефрейтора, оказалось, что не писать, не читать  рядовой не умеет. В советские годы дебилизм не препятствовал службе Родине.

 

                                                ***       

 

            Шум, гвалт, визги из коридора, грубые маты санитарки из душевой комнаты, где она, вместе со своим помощником, здоровенным имбецилом, каждый вечер обмывает обгадившихся  кретинов. 

           После неудавшейся попытки показательного суицида, Хорька поместили под особый надзор, а из наблюдательной палаты перевели  дурака по кличке Филин.  Прозвище соответствовало. Дряхлый скелет в безразмерном мешке больничной пижамы. Непропорционально огромная голова. Вылезшие из орбит, пустые, навыкате глаза с резким косоглазием, здорово напоминали сову. Особенно, когда он тупо моргал веками, Андрюха не мог сдержать смеха. 

            Все дни напролет Филин лежал на койке, уставившись в потолок. Только на обед выходил  в столовую. Днем он ни с кем не разговаривал, даже не реагировал на вопросы. Дураки болтали, раньше он был поэтом. Сочинял стихи строго под экстази. На этом свихнулся, едва не хапнув языка от наркоты. Еле откачали в реанимации.

            В первую ночь он поднялся с постели. Аккуратно заправив койку, Филин начал ходить взад-вперед по палате, монотонно картавя : Я тот, чей взогх надежду гхубит, я тот, чей взогх надежду гхубит… Я тот, чей взогх надежду гхубит… —  и так без конца. 

            Со всех сторон зашипели.

            — Да захлопни ты пасть, черт картавый…

            — Заткни варежку, недоносок…

           Филин  переходил на повышенные тона, продолжая громче и громче повторять:

          —  Я тот, чей взогх надежду… я тот, чей взогх..

          Недавно приняли нового санитара. Минут пять тот наблюдал за Филином в палате. Потом вдруг, передразнивая психозную походку дурака, продолжил:

          — Я тот, кого никто не любит…

          Филин осекся на полуслове, будто наткнулся на невидимую стену. Лицо побледнело. Его затрясло. Изо рта потекла пена. С диким визгом и безумными глазами, он набросился на санитара. Лапа с Савелием насилу оттащили его от надзирателя.          

          Филина положили на вязки, но уколы не долбили. Потом Андрюхе рассказали, что ему  трижды  вырезали в хирургии твердые комки на ягодицах. Вся задница в шрамах. Прогревание уже не рассасывало затвердевшую от аминазина мышечную ткань. Два года, почти без перерыва ему кололи психотропы, но бесполезно. После экстази  нейролептики наверное уже бесполезны. 

           Утро началось, как всегда, монотонно. Вялые, после ночных психотропов дураки, медленно потянулись в курилку. По коридору от стены к стене расхаживал Филин. Вытянув руки вдоль тела, беззвучно нашептывая, что- то себе под нос, одними только губами. 

           В курилке Женька три раза перекрестил сигарету, после чего закурил. На завтраке он старательно,  крест на крест покрыл перстом тарелку и ложку, поклонился на три стороны. На обеде богомолу  уже было плевать и на богов и на крестное знамение.

          В дальнем конце столовой послышался азартный шум. Дураки гоняли ложками таракана по столу. За соседним столиком сидит Метликин и не притрагиваелся к еде. Он напряжен, руки в карманах, глаза воровато бегают.  Подходит санитар и молча вытаскивает из его кармана алюминиевую ложку.

            — Вот теперь руками жри, — смеётся Иваныч.

           К молодому санитару заискивающе, бочком подошел Кучум. В мутных глазах олигофрена заметно  играют хитрые искры. Он вызвался вынести из корпуса ведра с помоями.

         Уже на выходе Иваныч, заметив, кто выносит помои, быстро тормознул санитара.

         —  Э-э!  Ты кого взял с собой? — Иванович торопливо подбежал. - Ну- ка! Поставь ведра,  — прикрикнул на Кучума.

          Молодой санитар недоуменно уставился на Александра Ивановича.

          — Этого не бери никогда с собой, — усмехнулся Иваныч. - Он месяц назад… Я глазом не успел моргнуть, забрался в контейнер с помоями, сразу набил полный рот размокшими кусками хлеба, апельсиновой кожурой. У меня рука устала долбить его дубинкой. А он ни хрена не чувствует. Знай, жрет помои.  

         — Так я не знал этого, он сам вызвался…— Молодой оправдываясь развел руками.

         — В следующий раз лучше переспроси…

           Надувшийся Кучум, потупив морду, ворчливо побрел в палату. Около двери он остановился. Бросил на Иваныча резкий, набыченный взгляд исподлобья.

          — Ты плохой... — выкрикнул он и быстро рванул в палату.

          —  Вот так. — Сан Иваныч повернулся к молодому, покачивая головой. - К ним со всей душой, а в ответ только оскорбления.

            Из-за косяка двери на секунду снова выглянула морда Кучума и сразу исчезла. Сразу за этим показалась рука со скрученной дулей пальцами, в сторону Иваныча.

Лапа со стажером  негромко рассмеялись.       

           Андрей ненароком начал наблюдать за Савелием. Он ожидал, что и тот выкинет фокус.   Васька как-то раз подошел к Лапе. 

          — Да не грузись… — усмехнулся он, легонько похлопав Новикова по плечу. – Я как и ты, — хроник по синьке. Только у меня принудка, а ты сам дурак лоханулся. Я если гоню иногда, так только по- пьяни, когда до белки добухаюсь.    

           — Это… слышь, Васек, — усмехнулся Лапа. - А может, сдернем отсюда? — грустно прикололся он.

           — Ты  может и сдернешь, а я  на принудке… Мне никак нельзя дергаться, — уныло улыбнулся он. - Да и тебе это будет проблематично, — задумчиво мотнул он головой.

           — Почему?

           —  Ну куда побежишь? — вздохнул Савелий. - Без одежды, без денег, без документов. Тебя, лысого, в дурдомовской пижаме выцепит первый мент. Да обратно возвратит, — добавил он.

           —  Ну, а если добраться до прокуратуры, там заяву накатать?

           — Ты по ходу, вдвойне дурак. Нахрена ты нужен прокурору? — усмехнулся Савелий. - Да и кого будут слушать, сам подумай… Тебя дурака или врача? Пойми, сейчас ты никто, ты - пациент психушки. У тебя прав меньше, чем у собаки.

           Он на минуту замолчал 

            — У зэка на зоне гораздо больше возможностей, — хмыкнул Васек. - Он может обратиться с жалобой. Его освободить по УДО могут, — продолжал Савелий. - А у тебя бессрочное лечение. Как ты понравишься руководству, так тебя и выпишут. А если не понравишься, то могут пожизненно держать. В дурке нет определённого срока. Когда посчитают нужным, тогда освободят.

           Новиков намеревался возразить

           — Никакие органы твоими правами не будут заниматься. Им достаточно показать бумажку, что ты – психбольнойвсё. А заяву от невменяемого никто не рассматривает, —  хмуро закончил Васька.

          Он на пару минут замолчал. Молчал и Андрюха, обдумывая свое положение.

         — Хотя у тебя может и прокатит? — неуверенно мотнул головой Савелий.

        

                                                  ***

 

          На стенке в углу под потолком ползает паук. Скрипят пружины кроватей. Солнце через окно нагревает палату, усиливая вечный запах мочи. Желтые простыни навечно пропитались этим ароматом.    

          Дурачок Юрочка считает пальцы на руках, сидя на широком подоконнике. Сбивается со счета, психует, начинает по-новой, снова сбивается, с визгом бьет по своей руке кулаком. Потом истошно орет, посылает всех на свете отборными матюгами и капризно- надутый, отворачивается к стене. Продолжает ворчливо бубнить.   

           В лихую пору  безбашенного детства и бурной молодости Лапа несколько раз ломал ноги. К тридцати годам, если в валенки набирался снег, то несколько дней крутило суставы. Носки в дурке тонкие. Андрей часто мучался ломотой в ногах.

          В его чемодане, на складе лежат шерстяные носки. Замучавшись упрашивать сестру-хозяйку отделения, он написал Отрепьеву заявление с просьбой выдать с больничного склада личные носки.

          После обеда психиатр вызвал Лапу в ординаторскую.

          — А зачем тебе домашние носки? — прищурившись, спросил он.

У Андрюхи было веселое настроение. Хотелось язвить.

          — К побегу готовлюсь, — издевательски съехидничал он, дурашливо собрав в кучу глаза.

           Носки Лапе не выдали. Через неделю Иваныч тихонько поведал, что Отрепьев подшил в дело с историей болезни его заявку. Прямо на листке заявления он написал, что у больного Новикова наблюдается обострение заболевания, появляются навязчивые идеи побега. Главное, так мудрено насочинял, привел вымышленные факты врачебных наблюдений за поведением пациента, что не придерёшься. Андрей только пожал плечами.

 

                                                  ***

 

          Отдельная тема  — чай в дурдоме. Дуракам запрещено иметь заварку. Идиоты доставали её подпольно через санитаров, трудотерапевтов или  другой персонал. Заварить в кружке чифир в корпусе невозможно, а кипяток из кухни им не давали. Санитары зорко следили за этим. Дураки, насыпав в ладошку целую пригоршню сухой заварки, глотали её, не разжевывая. После чего запивали водой.

           Может, кофеин, разлагаясь в желудке, нейтрализовал действие психотропов? Черт его знает? Заварка, считалась чем-то вроде дурдомовского кайфа.

          И хотя едва ли не каждому третьему уже вырезали аппендицит, дураков занятие совсем не останавливало. Считалось, вкинуться сухим чаем или нифелями (разбухшими остатками чая после заварки) - самый верх удовольствия. Потому администрация больницы строго-настрого запретила держать пациентам в тумбочках чайную заварку. Если кого ловили с чаем, следовало наказание.  

            Идиоты с пустыми глазами шаркают по коридору. Нудное однообразие. С утра Лапа с Савелием в тихушку заварили чифир.  Стограммовая, железная кружка с водой, в  курилке закипала от одной скомканной газеты. Дым, смешавшись с сигаретным, быстро выветрился в окошко. Настроение немного поднялось.

 

                                                  ***

 

           После обеда в палату зашел санитар. Это немного нервозный тип, с большой родинкой на щеке и противным, бабьим голосом. Надменный вертухай не понравился Андрею еще с первых дней. Он вальяжно оглядел дураков. 

          — Ты…— показал пальцем на одного. — Ты и ты — ткнул в сторону еще двух дураков. — Быстро оделись и на трудотерапию. - Он еще раз оглядел палату. — И ты, — он кивнул Андрюхе.

          Новиков удивленно поднял брови:

          — Чё-е? — с грубой усмешкой пробасил Лапа, скривив губы. - Мальчика нашел, что ли?

          Санитар, злобно метнув взгляд, ничего не ответил. Забрав трех идиотов, он вышел в коридор. Минут через пять  возвратился со вторым санитаром. В руках у обоих были дубинки.

           Андрей  лежал, читал на койке.

          — Быстро поднялся! — рявкнул медработник. - Пошли в ординаторскую.

          Новиков, видя такой расклад, без возражений последовал за ними.

          — Ну и какого ты выделываешься? — резко наехал Отрепьев, нервно прохаживаясь по ординаторской.

          Андрюха потупился. Он не привык к такому тону разговора. И не знал, чем это вызвано. 

           — Ты смотрю, не хочешь лечиться? — начал грузить зав. отделением, не давая вставить слово. —  На уколы захотел? Так мы быстро организуем… — Он в упор посмотрел на Новикова.

           Лапа застыл в растерянности.

           — Я почитал твое дело… — продолжил Отрепьев. - У тебя условный срок кажется не закончился?

           Сердце Андрюхи гулко забилось.

           — Ты смотри… В моей власти сделать протекцию злостному нарушителю больничного режима, — рявкнул врач. - Органы обязательно заинтересуются, —  резко закончил Отрепьев.

          Вышел Новиков из ординаторской, будто по голове стукнули. Около раздевалки ждал  трудотерапевт.

          В психушке придумали трудотерапию. Впервые услышав это название, Лапу развеселила несуразность словосочетания. В его понимании, терапия —  лечебно-  восстановительные процедуры (психотерапия, физиотерапия). Занимаются ею специалисты, имеющие медицинское образование.

         Трудотерапия заключалась в том, что пациенты подметают пешеходные дорожки от мусора, расчищают снег, разгребают помойки и прочие хозяйственные работы. Причем, сами медики трудовой терапии — малограмотные механизаторы из окрестных, развалившихся колхозов. По уровню интеллекта, собственно, не многим отличавшиеся от пациентов. Труженики лечебной терапии,  выходили на работу с бодуна, заросшие, с подбитым глазом или поцарапанной мордой.

         Деваться Андрею было некуда. Пришлось взять в руки лопату, идти разгребать снег. 

         Да уж! Веселенький поворот…  — размышлял он.

         Каждый день Лапа просыпался вместе с дураками и рано поутру, еще затемно, шел разгребать сугробы или выполнять другую работу.

           Прямо, как в Золотом ключике про Буратино: …солнце не взошло, а в стране дураков вовсю кипит работа. — Он с сарказмом вспомнил слова из сказки.

           Через неделю Новиков в одиночку возвращался в корпус на обед. Небо, застланное тяжелыми, зимними тучами, нагоняло тоску. Редкий снежок медленно оседал на почищенную с утра тропинку. Около лавочки перед входом толпилась кодла Хеша. На скамейке, вальяжно раскинувшись, закинув ногу за ногу, сидел главный санитар больницы.

           Хеш кивнул Андрею головой. Мол, подойди сюда. Новиков, не спеша, подошел.

           — Закажи котлы… — попросил Сехниев, глядя куда-то в сторону.

           Андрюха, задрав рукав фуфайки, показал часы.

           — Вон Камиль,  смотри какие, — кивнул Хеш бригадиру санитаров.

           — Ну-ка, ну-ка, можно получше взглянуть? — обратился Камиль к Новикову.

           Лапа без задней мысли, расстегнув браслет,  подал часы. Камиль минуту их рассматривал, потом молча нацепил часы себе на руку. Андрюха недоуменно на него вытаращился.

            Санитар с невозмутимой миной на лице удивленно поднял глаза.

            — Как тебя звать? — как ни в чем не бывало, прищурившись, спросил он.

            — Андрей…

            — Это Андрюх… Я сегодня на смену часы дома забыл. Можно твои до завтрашнего утра потаскаю? —  Он дружелюбно кивнул, склонив голову на бок. — Договорились?

            Лапа растерялся.

            — Сам понимаешь, мне целые сутки еще дежурить…

            — Н-ну, ладно… — неуверенно ответил Андрюха.

            Снег, оседая тяжелыми, мокрыми хлопьями, ложился лицо. Из открытых окон корпуса неслись визги.

           Часы Лапа больше не видел, хоть дважды после этого подходил к Камилю. Тот постоянно отмахивался, будто их в кабинете забыл, после обеда отдаст. Либо они у него в машине остались.

           

                                                   ***

 

           Женькиной с Савелием стайки придерживались еще два парня. Андрюха Сыратэто и Саня по кличке Шершавый.  Но держались они большей частью сами по себе. Оба замкнутые, немногословные, нелюдимые,  даже почти незаметные. Обоих перевели с Калининградского спеца. Шершавый десять лет отмотал за убийство матери-алкоголички, а Сыратэто за то, что выбил из дробовика глаз менту в Аксарке, после чего разрезал тому ножом рот до ушей и отрезал сами уши.  Собственно, дураком он стал уже в тюрьме, по его словам. Менты на следствии долбили его ногами два месяца подряд, не переставая, каждый день.

          Прибились к Савелию они чисто символически. Поддержать внушительность семейки, да  столовались с этого общака. Васька с Жекой умели достать чай или раскрутить  дураков на сигареты, на продуктовую отоварку в ларьке.

           Андрей, узнав у Савелия, кто эти два парня такие, даже  не думал ни о чем их расспрашивать, чтобы в душу не лезть. Никто, собственно, не позволял держать себя с ними панибратски, даже санитары обходили стороной. 

             Андрюха Сыратето общительнее Шершавого. Он обратился к Новикову, держа в руках газетку Криминальный экспресс, которую притащил санитар. В газете были напечатаны объявления желающих познакомиться зэчек из женской колонии. Сыратэто не знал, как красиво сочинить письмо, поэтому несмело подошел к Лапе.

            Зэчка дала объявление, что ей осталось сидеть полгода. Возраст 25 лет. Хочет найти одинокую душу своего круга.

            — Ну так просто и напиши о себе, как в автобиографии , — посоветовал Андрей.

            —  Да я как-то и не умею. — Сыратэто пожал плечами. – Ты вроде башковитый, как чего писать?

            — Ну ладно, записывай, — согласился Новиков. - Сыратэто Андрей Выркивыч, 30 лет, ненец…

           Тот скривился и замялся,  сконфужено кряхтя.

             —  Ну, ладно…— Андрей сразу понял его смущение. Давай напишем - украинец. У тех тоже фамилии на букву О заканчиваются.

            — Ну-у, тебе видней…— согласился тот, переминаясь с ноги на ногу.

            Лучше написать итальянец. У тех тоже фамилии Челентано, Карузо… Прикольней бы смотрелось, — усмехнулся про себя Новиков, но вида не показал.

             На конверте для солидности написали обратный адрес : Реабилитационный госпиталь Уральского военного округа Ботники, третий травматологический корпус, Сыратэто А.В.

           Письмо передали через трудотерапевта, минуя цензуру. Самое интересное, оно дошло до адресата.  Через месяц пришел ответ.

            Зэчка писала:

            Здраствуй Котик. Я наверна тибя уже лублю. Толька вышла из ШИЗО. В нашем бараке  стараста атряда полная сука, прашмандовка, вафлерша, …дараска… А я манашка па масти.

            Далее следовало пол страницы матюгов о вонючих коблах.

            Котик милый! — заканчивалось письмо. - Я буду тибя  лубить. Толька ты вышли мине пасылку чаю. Чифиру заварить. Толька ни высылай зеленый чай. А пришли индийский, крупналиставой или можна грузинский 36-й, в брикетах…

             Андрюха глядя, как все больше и больше кривилось физиономия Сыратэто, по мере чтения письма, невольно подумал: Чем, собственно, зона отличается от дурдома? Можно было и не шифроваться под госпиталь.  Правая щека психопата задергалась в нервном тике. Новиков решил быстрее отойти.

 

                                                   ***               

 

             В соседней палате лежит Юра Гондо. Кто он по национальности с такой фамилий?  Какой-то азиат. Ему  сорок пять лет.

            Жизнь дурки течет обычным чередом. Медсестра гремит инструментами, разбирая их и сортируя в процедурке. Дураки, накачанные нейролептиками, заторможено прохаживаются вдоль коридора, неподвижно глядя перед собой пустым взором или разговаривая сами с собой. Небритый санитар в грязном, зеленом халате читает газету. В палате - стойкий запах лекарств, мочи, горелого воздуха от кварцевой дезинфекции.  За окнами низко  проплывают серые тучи. Вокруг шатаются зомби. Перекошенные лица, пустые глаза, бессмысленный взор.

           Юрик лежит в дурдоме всю сознательную жизнь, собственно, другой жизни он не знал. На лице сильно раздвоенная верхняя губа. Из зубов остались только два гнилых клыка по бокам. Заячья губа похож на какого-то ласкового, игрушечного вампира.

            В его тумбочке лежат две пары тапочек. В одних Юрик ходит по палате. Чтобы выйти в коридор, надевает другие. Самое любимое его занятие - наводить в палате уборку. Он старательно и прилежно вытирал полы. Половую тряпку, тщательно сполоснув и выжав, клал себе под подушку. Каждое утро аккуратно, полчаса застилал постель. Занудно ворча, он раз по десять за день, вытирал тряпкой пыль с тумбочки и с подоконника около своей койки. Перед завтраком или обедом параноик обязательно мыл с мылом руки. Причем натирал их так основательно, что у него на это дело, каждый раз уходило минут по двадцать.

           Однажды Андрюха с Савелием прикололись,  спрятав его мыло. Гондо целый день не притрагивался к пище.

           Юрик очень любит смотреть телевизор. Когда вечером санитар разгоняет дураков по палатам, Юрка каждый раз крепко ругает Ельцина. Едва ли не со слезами на глазах, он сокрушается:

          — Почему Брежнев ушел? — ноет Гондо. - При нем санитар разрешал смотреть телевизор ночью, а при Ельцине - только до вечера.

           — Юрик! — прикололся Лапа. - Так Ельцина давно нет. Три года, как Путин главный начальник.

           Для Юрика это было новостью.    

           —  Ну а мне чё с того? Санитар все равно выключает телевизор. —  Дурак возмущенно развел руками.

           Андрей с Савелием громко расхохотались.

           — Да-а, Юра… Счастливый ты человек, — качая головой, произнес Новиков. - Тебя бы женить. Вот жена была бы счастлива, —  засмеялся он. - сам убираешься. Порядок любишь. Такой работящий мужик.

           — Да пошли вы…— психанул Юрка.-  Я никогда не женюсь. Вот, что хотите делайте, а не буду жениться. — Он капризно замотал головой.

           Задумавшись, через пару минут промолвил:

           — Вот я не понимаю…— произнес Юрка, деловито скрестив руки на груди. - Совсем не могу взять в толк, как ты меня собираешься женить, если я сам этого не хочу, — четко, с расстановкой выговорил он.

          — Возьму, женю тебя  никуда не денешься, — с серьезной миной на лице,  прикололся Андрей, переглянувшись с Савелием.

           — Не верю я. Хоть на что спорю, не женюсь, —  замотал головой параноик.

           — А вот увидишь через два дня… — издевательски  пообещал Лапа.

           К вечеру он забыл про дурака и про этот разговор.

           Через два дня, как обычно кособоко, по- бабьи вихляя широким задом, к Андрюхиной койке подошел Гондо. По лицу видно было, что он хочет спросить о чем-то, но не знает, как начать.

           — Ну, объясни мне? — наконец решился он. - Как ты меня будешь женить, если я совсем не хочу, — гневно возмутился он, притопнув ногой.

           Андрей не сразу и понял, о чем он. Когда наконец доперло, надул щеки, задрав кверху глаза.       

           Ё- мое! Как мне теперь отделаться от дурака?

           — Юрик… — вымолвил он. - Ты же не совсем дурак, ведь умный парень… — начал Лапа.

            Гондо истерично взвизгнул:

             — Сам ты умный! По горшкам дежурный, — закричал идиот. — Санитар, санитар… — начал звать дурак.

             Подошел Иваныч.

             — Что, Юра, случилось? — спросил он.

             — Меня обзывают. — Он начал визгливо жаловаться. - Он говорит, я умный, по горшкам дежурный, — запричитал Гондо, показывая на Андрюху.

             Иваныч посмотрел на Новикова, молча развел руками.

             — Хорошо, пойдем Юрочка, никто тебя больше не будет обзывать, пошли дорогой, — санитар, с притворной критичностью смотря на Андрюху, покачал головой,  от души смеясь одними глазами . 

 

                                                   ***

 

             Врач постоянно читал у дурдомовцев письма. Для чего он это делал? Читать письма можно только с письменного разрешения судьи. Но цензура почтовой корреспонденции в дурдоме в порядке вещей. В психушке законодательство - пустой звук. Вроде как издевательство, на большом щите, около кабинета Отрепьева, на стенке перечислены права психических больных.  Вы можете через своего адвоката обжаловать...  Окончание предложения было закрыто пожарным щитом.

            Письма дуракам приносили в распечатанном конверте. И не важно, на принудке больной или нет. Андрею никто не писал, он никуда  писем не слал. Ему по барабану.

         Один раз он отправил письмо, потом пожалел.

         Медсестра или санитары, часто притаскивали газеты. Прочитав, оставляли их дуракам.

         В областной газетке был напечатан большой сканворд. Разыгрывались призы среди тех, кто полностью  разгадает его. Лапа за пару дней, не спеша, отгадал все слова и решил отправить вырезку  в редакцию. Взяв у одного обеспеченного мудака конверт, он вложил вырезку из газеты и написал на конверте адрес редакции.  Обратный адрес указал психбольницы.  Запечатав конверт, отнес на пост медсестре. Как переполошилась медработница. 

          Иваныч нередко приносил Андрюхе книжки. Днем в дурдоме их толком нельзя почитать. ( дурдом есть дурдом). Зато после отбоя Новиков предавался удовольствию от души. В корпусе, в кабинете врача – было, что-то вроде библиотеки. Но кроме макулатурного дерьма, типа политэкономии доисторического материализма почитать нечего. Несколько полок  занимают пыльные подшивки журнала Трезвость и культура, начиная с 60-х годов.

          Перелистывая как-то раз со скуки такой журнальчик, Новиков случайно наткнулся на забавную статейку. Какой-то нарколог из Кащенко писал:

          Литературные возможности алкоголиков оцениваются по-разному. Если говорить о губительном влиянии пьянства на творчество, можно привести многочисленные примеры истории литературы.

         В письменных фантазиях людей, искренне считающих себя прозаиками, но имеющих серьезные проблемы с алкоголизмом, выражена аффективность мнения, дефекты воли, слабость суждений и критики, морально-этические изъяны.          

        Зачастую свойственно легкомыслие, бахвальство, сексуальная расторможенность или просто вульгарная порнография. Присутствует самообман в плане пошлого оптимизма, пустого острословия и стереотипных оговорок. Сомнительного свойства остроты, не сдержанная, жаргонная брань, плоские шутки и т.д.

        Так называемый, алкогольный стиль в творчестве, определяют черты, свидетельствующие об  упадке интеллекта... - что является прямым следствием деградации личности.

         Проза алкоголиков чаще всего связана с отображением пережитых галлюцинаций в периоды запойного обострения болезни. Характерна демонология сюжета (черти, ведьмы и т.д.).

          Мир алкоголика, полон непонимания и вражды.

          В центре злого, порочного и неблагодарного круга - хороший, добрый и славный парень, которому просто чертовски не везет в жизни... 

           (Творчество психически больных) 

            Андрей криво усмехнулся, мотнув головой. И чего только не придумают черти, что- бы как-то оправдать свое ремесло. Однако на несколько секунд он задумался, сам не понимая отчего. Что-то в этих словах показалось близким и знакомым...

           Свет в палате на ночь не выключался, но яркость лампочки убавляли регулятором. При тускло-желтом свете читать тяжело, глаза быстро уставали и расплывались строчки.

           Палата быстро погрузилась в полутьму. Накачанные снотворными дураки быстро ушли в сновидения. Минут через пять раздался громкий храп Савелия, иногда прерываемый  глухим пердежом Колбина, испуганными вскриками во сне Метликина или тихими повизгиваниями Снегиря. Шершавый и Сыратэто, оба уголовники со стажем, часто по ночам загоняли это забитое создание  под койку, там любили его по очереди. С утра Толик вышагивал слегка враскорячку. В тайнике под тумбочкой он прятал банку вазелина.

          Андрюха, надев пижаму, вышел в холл,  держа в руках книжку. Осторожно, чтобы не греметь, он придвинул стул к подоконнику и тихонько уселся, раскрыв книгу на загнутой странице.

           За окном завис серп луны, иногда затеняемый плывущими в ночи облаками. Через открытую форточку врывалась ночная прохлада с запахом зимней хвои. Доносился далекий лай собак из деревни. Монотонно трещала стартером  лампочка на потолке, поливая страницы неоновым светом.  Тихонько попискивал радиоприемник на посту санитара, в другом конце коридора.

           В ту ночь дежурным врачом по дурдому был Отрепьев. Зачитавшись книгу, Новиков не услышал, как хлопнула входная дверь корпуса. Лапа поднял глаза, когда врач стоял около него.

            — Санитар! — желчно рявкнул Отрепьев. - Почему больные шатаются по ночам?

         Андрюха стоял, как провинившийся школьник, держа в руках книжку и переминаясь с ноги на ногу.

         — Да голова болит, заснуть не могу, — пробубнил он первое, что пришло в голову, показательно начав массировать виски.

          — Зайдите в мой  кабинет! — резко приказал психиатр, повернувшись к подошедшей и заспанной медсестре.

         Лапа молча проводил их глазами. Тяжело вздохнув, он захлопнул книжку .

           Вчера утром, на летучке, Отрепьев сам, как провинившийся мальчишка, получал выговор от главного. Главврач, не стесняясь в выражениях, отчитывал его перед остальными собравшимися врачами, медсестрами и санитарами больницы за то, что утром Отрепьев на два часа, опоздал на дежурство.

           Началось всё с того, что за ним в поселок не приехала служебная машина.  Всех врачей по приказу  администрации развозили на служебной Волге. Остальной персонал приезжал на служебном автобусе. Рейсовые междугородние автобусы в Ботники не заезжали. Они останавливались за пять километров на трассе, пролегавшей между Курганом и Тюменью. Уже оттуда, с автобусной остановки до психушки приходилось пилить только  пешком.

         Сначала Отрепьеву пришлось добираться в дурдом на попутках, а потом несколько верст шкандыбать на своих двоих.  Теперь он раздраженно- мучительно размышлял, специально за ним не приехала в поселок машина, или это случайность?

          По специальности Отрепьев - анестезиолог.  Два года назад его за систематические пьянки выгнали из Тюменской областной больницы.  После чего, где- то в кабаке его подобрал Ибрагимов.

         В поселке Отрепьеву дали комнату в общаге. За пару месяцев он переучился на врачебных курсах на нарколога и теперь заведовал больничным отделением в психушке.  

         Вообще Ибрагимов любил подбирать врачей- неудачников, второстепенных медицинских специальностей, из сельских больниц или неучей, выкинутых из городских медицинских заведений. 

         Такие медики  не совали свой нос, куда не следуетне качали права. Но более двух лет, он врачей не держал в больнице. За это время они адаптировались в дурдоме и начинали понимать,  как он крутит бизнес принимались потихоньку заикаться о квартире, о доплате за вредность, о тяжелых условиях работы, о ненормированном трудовом графике. Главврач спешил с такими быстрее распрощаться.  А механизм придирок за долгие годы практики был у него отработан до мелочей. Сживать со света сотрудников он очень хорошо умел.    

        Теперь раздраженный Отрепьев, наконец поняв, откуда дует ветер, не знал, на ком сорвать зло. Как назло, ему под горячую руку первым попался Андрей.

           Наутро, собиравшегося идти подметать дорожки Лапу, сестра пригласила в процедурку.

           — Врач прописал тебе уколы от головы, ложись и снимай штаны, — нервно приказала она. - Сам виноват. Нехрен было жаловаться на боли в висках.

            — А че за уколы? — удивленно спросил Андрюха, подходя к колесной кушетке.

            — Азалептин… — пробубнила сестра.

           Дерматин на каталке напрочь разодран. Кушетка покрыта розовой, прорезиненной клеёнкой, проссатой до такой степени, что видно, как пятно одного слоя мочи накладывается на другое, словно осенние листья в парке.   

            — Я лучше стоя... — Лапа оголил зад, повернувшись к сестре спиной.

            — Учти, укол больной... — предупредила медичка.

            — Ну, азалептин, так азалептин, — согласился Новиков. Он не знал, что это такое.

          Самое приятное началось днем. Лопата, которой он раскидывал снег, начала весить не менее тонны. Яркий солнечный диск на небе мутно расплылся. Ноги стали мелко трястись и норовили подкоситься. Всё тело - вата. В руках слабость. Во рту пересохло. В глазах двоится. От каждого порыва ветра холодеет в душе. Он кое-как добрел до корпуса.

         — Чего вы мне вкололи? — срывающимся голосом спросил Новиков у сестры.

         Медичка, раскладывая таблетки по мензуркам, раздраженно хмыкнула:

        — Сам жаловался на бессонницу. Что врач прописал, то и ставим.

        — А нафига с утра от бессонницы? — скривился Андрей, тяжело дыша.

         — Не я назначаю, — недовольно развела руками медсестра. Помолчав, добавила: — Скажи спасибо, на складе  ревизия, а в корпусе аминазин закончился. Щадящие уколы тебе ставим, — отвернулась она.

           У Сан Иваныча, Лапа узнал, что азалептин, в принципе, то же самое, что аминазин. Только слабее по степени переносимости.

           Позже он сообразил, что причина, скорее всего,  письмо в редакцию.          

 

                                                   ***

 

           Через неделю в корпусе поднялся переполох. Из дурдома сбежали Метля и Карман.

           Пациенты столпились около поста, возбужденно передавая друг другу новость. В глазах некоторых заметно играет азарт. Гроб нервозно ходит от стены к стене, агрессивно скоблит лысину крепко сжатыми кулаками. Руки чешутся. Он постанывает и скрипит зубами. В глазах  злобно- припадочный блеск.

           Лёха Карманов попал в психушку прямо с зоны. Спокойно отбывая срок в колонии, он был любителем перекинуться в карты. Собственно, игровому везло, но как- то не в меру увлекся и по- крупному влетел.  Чем дальше в лес, тем больше дров… Стараясь отыграться, долг взлетел до астрономических сумм. Возвратить деньги Лёха не сумел. Когда пришло время расплачиваться, он послал подальше блатных авторитетов. Собственно, сам полез в бочку. Само собой сходняк закинул грубияна к опущенным на парашный угол. Такого позора Лёха не вынес. Умом тронулся конкретно. Весь день пытался вздернуться, но никак не мог найти веревку. Вены вскрывать он не умел и побоялся. Пришла в голову мысль вылезти на запретку.

           В колониях внешнее ограждение имеет два забора. Между ними расположена запретная полоса в несколько метров шириной. На эту территорию зэк не может выйти, так как охранники с вышки должны его непременно расстрелять, как за попытку к бегству.

            Внутренняя ограда - сплошной дырявый забор, обмотанный несколькими рядами колючей проволоки. Обиженный картёжник спокойно её перелез. На запретке полностью, догола разделся и пятнадцать минут прохаживался между вышками. Снайперы сверху в него не стреляли. Даже наоборот, выйдя на открытую площадку вышки, спокойно курили и прикалывались над дураком. Вызванный патруль безопасности быстро упрятал его в штрафной изолятор. Далее последовала психиатрическая экспертиза  и после пересмотра дела в суде  Лёша оказался в дурдоме.

            Карман часто вставал по ночам и бегал нагишом по коридору, тряся мудями. Иногда он забирался на подоконник, начиная дразниться на санитаров, показывая язык:

             — Ты щегол, ты щегол…  Ты петух жареный с бородой… Ы-гы-хы-хи !!!

             Глухой щелчок санитарной дубинки об его башку, заставил дурака замолчать.

             Зимой на прогулке он полностью разделся и с диким истеричным хохотом, расставив руки, как крылья, побежал по территории. Оба санитара сразу рванули за ним. Минут десять толстые надзиратели бегали по сугробам за голым идиотом. Догнав его, они отыгрались по полной программе. Огромные синяки, с черно -желтым отливом,  не заживали на Лешиной спине почти месяц.

          — Нахрена тебе это надо? — спросил Савелий. - То, что ты дурак, так всем понятно…

           — А мне радостно подогоняться, — восхищенно ответил идиот, склонив набок голову и  приплясывая на одной ноге.

          С утра  трудотерапевт забрал Карманова с Метликиным на работу за территорией дурдома. Нужно было нарубить елового лапника для похорон умершей в соседней деревне бабки. Надзиратель вышел на работу пьяный. Доверив дуракам топор, сам ушел на проходную. Там, догнавшись самогонкой, уснул, забыв про идиотов и про топор.

           Метлик с Карманом не преминули этим воспользоваться. Когда их хватились, время уже было после обеда. Да еще узнав, что дураки бежали с топором. Шухеру на весь дурдом. Санитары (по одному от каждого корпуса), пару охранников, взяв с собой пятерых благонадежных дураков, пустились в облаву. Благо, на снегу хорошо были видны следы беглецов. 

           За окном завывала вьюга. Ветер, врываясь сквозь щель перекошенной рамы, рассыпал снежинки по подоконнику. Раздраженная после разговора с Отрепьевым медсестра, орала в конце коридора на какого- то мудака. У крыльца с серьёзным видом толпились санитары и мужской персонал больницы из административного корпуса.  

           До вечера в корпусе только и разговоров о побеге. Все дураки с нетерпением ждали, чем всё закончится. Многие, как цепные псы, просились у врача поучаствовать в облаве (всё же разнообразие).

           Вечером полузамерзших, избитых Метлю с Карманом приволокли в психушку. Беглецов сразу положили на месячные вязки под аминазин.

           После ужина, когда дураки собрались у дежурки за сигаретами, санитар сообщил, что в порядке наказания и профилактики побегов, врач распорядился лишить весь корпус курева и прогулок на неделю. 

           Весь месяц от кроватей беглецов не отходил один из санитаров, чтобы Метлю случаем не придушили остальные дураки.

 

                                                ***

 

            Весна пришла незаметно и быстро. Ворвалась монотонной капелью с крыш о жестяные подоконники, свежим, влажным воздухом в форточки. Неугомонным чириканием воробьев.         

           После раздачи таблеток Андрюха часто замечал, как Женьке и Савелию некоторые дураки втихушку передают таблетки. Схема отработана годами. После ужина обитатели отделения выстраивались в очередь за колёсами перед постом. Дураки, получив таблетки, тут же, на глазах у сестры, должны были их проглотить и запить водой, поэтому стояли в очереди с кружками. У некоторых медсестра проверяла рот после того, как дурак запьет психотропы. Но за годы тренировок идиоты настолько приловчились проделывать фокусы с колесами на глазах у медперсонала, что им мог бы позавидовать любой иллюзионист.

           Некоторые новички, закинув в рот таблетки, старались их запрятать за губу или под язык, но медсестры таких легко вычисляли, заставляя показать открытый рот. Чайной ложкой проверяли под языком и за губами или требовали прополоскать рот водой. Настоящие же виртуозы, получив в ладошку таблетки, умудрялись их запрятать, зажав между пальцами, или даже на глазах у сестры засунуть себе в карман. Беря таблетки одной рукой, дальше делали вид, что перекладывают во вторую. В это время другой дурак  резко отвлекал внимание сестры.

          Если выдавали таблетки, вызывающие скованность мышц, вяжущие язык или подавляющие психику, от них естественно каждый старался избавиться. Если же прописывали транквилизаторы типа реланиума, феназепама, циклодола или что-то из этого ряда, то они были своеобразной дурдомовской валютой. Их можно было спокойно обменять у других идиотов на чай, сигареты, да и вообще на любую мелочь. Некоторые дураки загоняли таблетки одному из санитаров, который продавал их в поселке местным наркоманам, а дуракам поставлял чай. Ветераны дурдома могли свободно, буквально наощупь, не глядя, определить, что за таблетка в руках.  Если же кто-то из дураков вызывающе отказывался принимать психотропы, таких санитары силой укладывали на вязки и долбили уколы. 

           — Начерта тебе колеса? — спросил  Андрюха у Женьки.

           — Э-э, надо, —  прищурив глаз ответил тот, загадочно улыбаясь в предвкушении удовольствия.

           — И че?  балдеешь, что ли?

           —  Не то слово, — довольно пропел Жека.

           — С богами, по ходу, веселей общаться? — издевательски усмехнулся Андрей.

           —  Хочешь вкинуться?  

           — М-м… Да я как-то, что-то не тянет, — неопределенно ответил Лапа, задумчиво теребя мочку  уха.

           Подкатил Савелий. Глаза уже соловые. Весь на понтах, как на шарнирах.  Приплясывает.

           — На! Накати, классная заморочка.

          Жека протянул Андрею два колеса.

           —  Дак это мало, держи еще парочку, — добавил Васька, передавая Новикову еще три штуки.

           Лапа, не долго думая, закинул пять таблеток  циклодола в рот,  запив водой.

           — И через сколько?

           Савелий с богомолом переглянулись, еле сдерживая улыбки.

          — Ну, ты подожди немножко, не всё сразу, — мудрено пояснил Женька.

          Через полчаса перед глазами Андрюхи окружающий мир начал расплываться,  будто он смотрел через дедовы очки с толстыми линзами. Очертания кровати, окна, двери, стали нечеткими. Никак нельзя было определить, сколько до них метров - два или пять? Начала  нарушаться координация. Андрей никак не мог ухватиться за дверной косяк, который то приближался, то убегал. Руки, ноги стали чужими. В голове послышались монотонно бубнящие голоса, похожие на однообразное шипение. За то очень ясно и отчетливо слышалось чириканье птиц на улице. Лапа попробовал материться. Он не узнал собственного голоса, настолько тот был отдаленным и неестественным. Во рту пересохло. Андрюха начал конкретно тормозить. Все движение вокруг стало замедленным, будто притормаживали пленку кинофильма.

           Подошел Савелий. Новиков видел, как тот, что-то говорит. Рот открывался, но слов Андрей не слышал. Только через несколько секунд  донеслось:

           — Ну че? наркоман! Смотрю, конкретно торкнуло, аж прет от удовольствия… — говорил Васькин голос. Сам Савелий в это время молчал, издевательски улыбаясь.

           Андрей, повернув в его сторону заторможенный взгляд, захотел ответить, но совершенно забыл, как  нужно шевелить языком , чтобы произносить слова.

            Внезапно  нахлынула волна неопределенного беспокойства. Что-то важное он не успевает сделать и его за это накажут. Новиков стал крутить головой, пытаясь вспомнить, что он должен выполнить, но ничего не вспоминалось. Неопределенное беспокойство переросло в панический страх перед неминуемой расправой. В окно заглянула оторванная голова медведя с кровавой, подранной мордой и недобро улыбнулась. Сев на кровать, Лапа закрыл голову подушкой, ожидая беды. Сколько так просидел, как заснул, Андрюха не помнил.

          Через несколько часов он проснулся со свежей головой. Беспокойства нет, как  совершенно не было аппетита. Появилось непреодолимое желание писать стихи. Хотя в жизни ничем подобным Лапа не занимался. Он даже не пошел на обед. Схватив авторучку, он за два часа исчеркал стихами всю тетрадь.

           После полдника санитар объявил перекур. Дураки потянулись в курилку. Когда основная толпа собралась в подсобке, Андрюха затащил туда стул и встал на него посреди помещения. Развернув тетрадь, он принялся четко и с выражением читать дуракам  стихи.

         Свирепый, весенний ветер, порывами поднимая поземку на улице, завывал в унисон голосу поэта. Пациенты заходили в курилку, пару мгновений рассматривая очередного сошедшего с ума, безразлично теряли к нему интерес. Перекурив, равнодушно выходили из подсобки. Никто ничему не удивлялся. Лишь один полный кретин, глубоко засунув в рот пальцы и задрав морду, изумленно уставился на Андрея, стараясь подвывать с каждым новым куплетом, приседая и  притопывая ногами.  По полу тянуло холодком.

           Во время поэтического дебюта, Андрюха чувствовал себя на вершине славы. Ему казалось, что все присутствующие с одобрительным восхищением, смотрят только на него. Некоторые восторженно рукоплещут. Он просто упивался небывалой славой и своим поэтическим талантом.

           После выступления Лапа присел покурить. От гордой скромности он даже не поднимал глаза. Душа торжествовала и ликовала:

          Наконец я получил признание такой массы народа! — восхищался собой Андрей. — Полный аншлаг!   И это только начало… —  Голова приятно закружилась.

         Еще не докурив сигарету, ужасно стало клонить в сон. Еле сумев дойти до кровати, он уткнулся в подушку.

         Когда Лапа проснулся, рядом сидели Савелий с Женькой и дико гоготали.

         Влажная и промозглая весенняя метель уже прекратилась, сквозь быстро бегущие, рваные облака, в окно изредка прорывались солнечные лучи. В пересохшем рту остро чувствовался привкус марганцовки.

            — Ты не просыпайся. Если летаешь, то  лети дальше… — сквозь смех вымолвил Жека.

           Еще не пришедший в себя Андрюха не совсем понимал, чем вызван  смех.

          — Ну как? Добрался до Проксима Центавра? — едко смеясь, спросил Васька. - Или ты в туманность Гончих Псов порулил ? —  ехидно прикололся Савелий.

          — А-а ? — Еще одурманенный Новиков, рассеяно забегал глазами.

          — На !!! — резко выдохнул Савелий.

          — Че, гонишь, что ли? —  недовольно проворчал Андрюха, начав приходить в себя.

          Последовал дикий взрыв смеха в две глотки.

          —  По сравнению с тобой, он только начинающий гонщик, — улыбаясь, сказал Жека, покачивая головой.

          — Ты щас во сне корки мочил! — хохотал Савелий. — Странник по звездам, мля!

          — Идите на...  , долба... ! —  отмахнулся Андрюха.

          — Так когда ты собираешься срулить из дурки? —  ехидничал Савелий.

          — Да скорее бы. Чтоб ваши мерзкие рожи не видеть.

          — Э-э, не-е, братан! По ходу Пушкин, ты тут надолго останешься, —  засмеялся Женька, дурашливо  собрав в кучу глаза, по- обезьяньи  почесал макушку.

          Вода бурно зажурчала в батарее парового отопления. Андрею показалось, что в батарею замуровали человека и он жалобно просится на волю.

          — Ты хоть помнишь, как дуракам стихи читал? —  добавил Женька.

          — Медсестра на врачебный пост звонить собиралась, —  усмехнулся Васька.

          Лапа насторожился.

          — Ну, я что-то помню? — неопределенно пробубнил он. — Ну-ка, базарь, что случилось?

          — Ты чуть Кучума не прибил.

          — Да нахер он  нужен? — выдохнул Андрюха.

          — Он твою поэзию не понял.

           Рядом с кроватью на тумбочке лежала тетрадь. Новиков раскрыв её, начал читать:

                           ***   

           Были у меня две кошки...

           Одну я загрыз,  другую любил не на вкус...

           Гуляя на луне...

           Я грустил о войне?

           Война, война ! —  на…  нужна она…

           Выйдет в поле, добрый  мальчик...

           Погулять по небосклону...

           Рядом тухнет дохлый  зайчик...

           И  сожрет его корова...    

                                            ***

          На этом стих заканчивался. Далее следовал другой, еще длиннее и круче первого. Андрюха не стал размышлять над глубиной собственной поэзии. Ему стало смешно и одновременно страшно.

           Ё-мое !  Да я с ума схожу! — ужаснулся он.

           — Не-е ребята, если циклу глотаете, то без меня.  Не надо мне вашего кайфа, — усмехнулся Лапа.

          —  А чё, может  зациклимся? —  издевательски сощурился Савелий.

          —  У нас есть, — добавил божий папа, покачивая лысой головой.

           — Забейте себе…, потом балдейте, — резко чертыхнулся Андрюха.

           Немного помолчав, спросил у Женьки:

           —  А это слышь! Тебя гадость так же торкает? В чем кайф не пойму?

           —  Ты бы сразу десяток колес заглотил,   хотел бы я посмотреть на тебя.

          —  Так а нафига  вы мне пять штук всучили?

          —  Думали ты шаришь в этом деле. Эта доза на два, три раза. Я опомниться не успел, как ты всю жменю заглотнул, — ухмыльнулся Женька.

          Его, как и Савелия, врач нередко долбит уколами галоперидола. Циклодол нейтрализовал или корректировал сковывающие эффекты нейролептиков. Сочетание цикла с галой давало балдёжный эффект или просто-напросто лекарство совершенно по-иному действовало на шизоидов или других, на голову не того…

           Психушка сама приучала к таблеткам. Те, которые долго сидели на психотропах, когда наконец выходили с дурдома, в большинстве были уже конченными полинаркоманами.

            Лапа медленно встал с кровати, потянулся, разминая затекшие суставы, сцепил руки в замок громко хрустнув пальцами, зевнул и смачно плюнул вдоль всей палаты. Жирный харчок, перелетев через три койки, приземлился зеленой соплей на подушку, рядом с головой Вануйты. Послышалось недовольное ворчание.  Жека с Савелием расхохотались. Славик обиженно отвернулся. Потом резко встал и выдернув подушку у парализованного деда, страдавшего аутизмом, который лежал на соседней койке. Свою подушку бросил старому кретину на морду.  

 

                                                 ***

 

            Интересная личность Славик Вануйта. Сами дураки прозвали его Чунга-Чанга. Ни читать, ни писать, ни считать он не умел. Сколько времени на часах, не понимал. Не знал ни своего отчества, ни своего возраста.  Зато как Отче наш,  выучил уголовные понятия.

          Жека с Савелием постоянно через трудотерапевта доставали чай, но под матрацем у себя не держали. Время от времени врач с парой санитаров устраивали шмон по палатам. Чтобы не запалиться, Васька назначил Вануйту смотрящим за общаком. У Славика в матраце периодически находили заварку.  С олигофрена какой спрос?  

           — А я не знаю, чьё это…— каждый раз пожимал Славик плечами.

           Подловить, кто прячет чай в матраце  Вануйты, санитары никак не могли.

           — Так ты теперь пахан по чаю? — прикалывался Андрей.

           Славик, стараясь придать лицу солидное выражение, кивал головой.  

          — Главным чифирастом поставили? — понимающе придуряется Лапа.

          — Да… — с польщенным достоинством ответил Чунга, живописно пустив слюну.

           От делать нефиг, Андрею пришла в голову идея научить Славку читать. Почти две недели он пытался выучить дурака первым пяти буквам алфавита.

           — Славик! Вот запомни…— усердствовал Андрюха. - А-Бэ-Вэ-Гэ-Дэ… Запомнил? Повтори.

           Чунга повторял. Стоило его попросить, назвать эти буквы часа через два, Славик напрочь не мог их вспомнить.

           Через  неделю тщетных попыток Новикову пришла в голову мысль:  Может, Чунга визуально запомнит буквы?  Он  написал буквы на бумаге и нарисовал возле каждой картинку.

           — Вот, Славик, смотри…  Буква А — это автобус. Буква Б  — бабочка, В — вертолет…

            Вячеслав, внимательно слушая,  казалось, запоминал.

           — Ну? Понял теперь?

           —  А что такое ветоло…?— не смог выговорить Славик.

           У санитара Лапа узнал, что Вануйта - сирота с раннего детства. Сейчас ему двадцать пять. Привезли его полудиким ребенком из Ямальской тундры. Детство провел в детдоме в глухом районе Сибири, в забытом людьми и цивилизацией поселке. Лет в двенадцать перекинули в дом престарелых под Тюмень, среди сибирских лесов, в такую же глухую дыру. За немощными стариками нужно ухаживать (выносить ночные горшки, мыть полы), а некому. Санитарок в захолустье не было, да и платить нечем. В престарелые богадельни селили умственно отсталых подростков. В школе он никогда в жизни не учился. В городах ни разу не был. Что такое вертолет, которого ни разу не видел, маугли не знал.

 

                                                  ***

 

           Самые интересные фокусы многие психи начали показывать в полнолуние.  Андрюха лежал на кровати и бездумно разглядывал темнеющее через окно небо.

           Незаметно погасла малиновая полоса на западе. Над кудлатой хвоей медленно поднялась желто-оранжевая луна. Майской ночью она безупречно кругла и чиста. Свет ярко залил палату. На улице безветренно и тепло. Где-то вдали вспыхивали зарницы. Непонятно отчего, но было ощущение, что ночка будет буйной.

           На фоне вечернего неба холодной, темнеющей вязью монотонно надвигались сумерки. Внизу становилось тише и тревожнее. Деревья уже не писались, как днем, отчетливо- стройными очертаниями. Они просто расплывались в темно- серой мгле, черной массой своих стволов, окутанных нависающей громадой хвои. Густая, непроглядная тьма наполнялась неясными шорохами и унылыми вздохами огромного, засыпающего леса.

           Лапа крепко зажмурив глаза, помассировал пальцами виски. Головная боль на пару минут отпустила.

           Ночь наступала  неторопливо и равнодушно. Погружая  лесную чащу, а вместе с ней и дурдом, в глухой, смолистый мрак и сонную дрему. Только с неба резко падал свет полной луны.            Пробиваясь сквозь густые, хвойные кроны, он бросал через окно странные блики, порождая игру теней на полу. Их отбрасывали переплетенные ветви сосен. Что-то первобытное  было в этом пейзаже.  Монотонный стрекот ранней, ночной цикады усугублял ощущение беспокойства.

          В полнолуние Андрюха плохо засыпал. Сказывалось артериальное давление, или лунный свет оказывал воздействие?

          Что начали вытворять остальные идиоты — настоящий цирк.  Полная, выпуклая луна то пропадала в облаках,  то вновь заливала своим меловым светом палату. Дураков начали посещать демоны.

           Большинство метались во сне, вскрикивали, стонали, бредили. Некоторые бились в приступе эпилепсии. Казалось, в самом деле, наступило время разгула нечистой силы.

            Да еще запах. Многие дураки гадили под себя в полнолуние. Убирали за ними только утром.

            Колбин всю ночь орал в телефонную трубку, а уже после дикой ночи, наутро встал весь в коричневом дерьме. Дерьмо в волосах, размазано на щеке, постельное перепачкано. С утра его заставили перестилать постель. Он старую простынь скомкал и запрятал в Андрюхину тумбочу.

            — Тс-с. — Он заговорщицки подошел к Лапе. - Я тебе простынь подарил. Только не выдавай меня, договорились ? — на полном серьёзе прошептал он.

             А дикой ночью, из-за разорванных черных облаков, неожиданно- резво вышла насыщено- полная луна, отчетливо залив стены палаты  ослепительно- холодным светом.

             Славик вскочил с кровати. Как зомби, выставив перед собой руки вперед, с безвольно повисшими вниз ладошками и закрытыми глазами пошел по палате. Лунатик невнятно бормотал себе под нос, что-то на  родном языке. Хотя ни одного слова на ненецком языке он не знал в дневное время. Его движения очень напоминали восставшего с того света. Подойдя к кровати Юрика Гондо, начал долбить того кулаками. Уснувший было параноик вскочил, ничего не понимая, спросонья завопил настолько диким визгом, что у Андрюхи заложило уши.         

              Женька стоял на коленях, на полу и крестился на луну в окошке.

              —  Почему? —  Он визгливо всхлипнул. - За что они так с Фиделем Кастро поступили? А?  Ведь он... — Богомол начал заикаться, невнятно глотая слова.

              Утром долго искали Метлика. Нашли его под кроватью Колбина. Забился в самый угол. Глаза затравленно бегают. Как побитая собака он сжался, трясется. Коллективно выволокли из-под койки. В  кармане клептомана лежала разноцветная зубная щетка Савелия.   

 

                                                 ***

 

            В конце весны на территории дурдома скопилось много разбросанного мусора. Руководство решило организовать субботник.  

           Два дня дураки всей гурьбой собирали разбросанные бумажки, сосновые шишки. Граблями чистили газоны от прошлогодней сухой травы и осенней листвы. Весь мусор на носилках относили на задний двор за гаражами и сваливали в большую яму для сожжения.    

           За пару дней яму наполнили и дело оставалось за малым — почистить территорию около гаражей и хозяйственного склада.

           Кладовщик  — веселый дядька с монголоидным типом лица, сам в этот день вызвался быть трудотерапевтом.

           Он набрал в корпусе десяток ( по его мнению, самых трудолюбивых дураков) и привел к складу.

           — Перекурите, мужики, — добродушно разрешил кладовщик. - Я пока посмотрю фронт работ. 

           Дурдомовцы расселись на ступеньках крыльца. День выдался солнечным и безветренным.   Пригретая солнцем земля, скинув снежную шубу, дышала свежими почвенными испарениями. Местами из-под прошлогодних листьев пробивалась зеленая трава. Куцые ветки ивняка набухали желтыми почками. Свежий запах весны с примесью дыма, от никак не желавшего разгораться  мусора, окрылял и вдохновлял.  С сосен с каждым порывом ветра осыпаются, трепеща в воздухе, старые сухие иголки.  Несколько штук упало Лапе за шиворот, легонько кольнув  острым  жалом в шею. 

          Около склада была разбита цветочная клумба, густо заросшая прошлогодним бурьяном.  В сухой траве игриво резвился маленький серо-полосатый котенок. Его притащил либо сам кладовщик или подбросили  из соседней деревни, кто-нибудь из обслуживающего персонала.

           Котенок весело гонялся за жуком, перелетавшим с одного стебля  на другой. Насекомое присело на сухую полынь, бурьян задергался.

           Завидев качавшийся сухостой, котенок пригнулся для броска, по-охотничьи припал лапами к земле, склонил мордашку. Изготовившись к атаке, он плотно прижал ушки к голове. Мордашка серьезная, сосредоточена на цель. Приготовившись к броску, он начал азартно подергивать кончиком хвоста,  нетерпеливо притопывая задними лапками.

           Вдруг резво выпрыгнув свечкой из травы, он промахнулся. Жук даже не заметил грозного хищника. Котенок выгнул спину. Ушки торчком. Вздыбил редкую шерсть и  бочком-бочком, на прямых ногах, с фырканьем начал кружить вокруг стебля с насекомым.

           Дураки, курившие на крыльце, дружно расхохотались. Наивная картина вызвала искренний смех среди однообразия скучной дурдомовской жизни.

           Наконец появился кладовщик. Он притащил лопаты и грабли. За носилками отправили трех дураков. Когда весь рабочий инвентарь был на месте, кладовщик раздал трудовые обязанности.

           Самая козырная работа досталась Панцу.

           Это худющий, судулый и долговязый жердь, под два метра ростом. Походка, движения, жесты настолько нескоординированы. Когда он вышагивает, со стороны казалось, что левая нога обязательно должна запнуться за правую. 

           Разговаривать он не умел, а эмоции выражал отрывистыми и неразборчивыми фразами, будто глухо брехал дряхлый цепной пес. Единственное из его брехни можно разобрать, это фамилию, которую он хоть и сокращенно, но выговаривал. Вообще звали его Пашка Анцупов, но внятно слышалось только П-п-а-анц.  Отсюда и прозвище. Но больше всего Новикова поразило, что Анцупова никто не может обыграть в шахматы. Когда он садился за шахматную доску, его взгляд  приобретал осмысленное выражение. Своим мычанием, он будто старался логически размышлять, что-то объяснял, показывал на руках.  

          —  Панц…   — предупредил Савелий. - Сегодня играем с  Малуном и Хорьком. Понял?!  Вечером котлеты на ужин. Тебе - компот Хорька, как всегда.  Мне – остальное. —  Васька пожал ему руку. - Без обидняков?

         Дурак, польщенный вниманием, близоруко сощурился и удовлетворенно закивал головой.

         Гена Молунов с Хорьком, олигофрены, вечно обдолбленные транквилизаторами, готовы были проиграть и завтрак и обед с ужином или даже последнюю рубаху с себя. Главное, чтобы Савелий удостоил их чести и пригласил играть в шахматы или в домино.  Вместо Савелия всегда за шахматную доску садился Панц. Васька в каждой игре старательно принимал умный вид, будто подает тому советы.     

         Всё остальное время выражение физиономии Панца представляло собой… Вернее,  ровным счетом ничего не выражало.

          Длинные, ниже колен руки, сутулая спина, безразличный взгляд. На носу сидят круглые очки, похожие на дореволюционное пенсне. Где он их раздобыл,  черт его знает? Панц - один из первых старожилов дурдома. Лет ему около сорока. Дурак - самый исполнительный пациент психушки. Кто бы чего ему не поручил, идиот добросовестно и беспрекословно выполнял любую работу. Когда он снимал и протирал очки, то начинал близоруко щуриться и казался комично беспомощным. 

         —  Мужики! Тут работы немного,  — пришел трудотерапевт с добродушным взглядом. - Давайте быстренько бревна за гаражами сложим да песок раскидаем, — сообщил он. — А ты, Паша… — Он дружелюбно посмотрел на Панца. - Подмети возле склада собачье дерьмо. Хорошо? Я пока мусор схожу запалю. Пусть горит потихоньку, все равно полусырой, — добавил кладовщик, направляясь за склад.

           Автоплощадка возле гаражей была обильно загажена собаками и разлитым мазутом. Панц активно принялся за работу. Он метлой собирал в кучки раскисшее собачье дерьмо, сметая его к бордюрам. Больше размазывал по асфальту. Собрав дерьмо в вязкие кучки, аккуратно зачерпывал кашу ладошками и складывал в жестяное, квадратное ведро, сделанное из канистры из-под машинного масла.

           Андрюха вместе с другими дураками, быстро сложив десяток бревен к стенке, раскидав на площадке за гаражами кучу песка, сидели и спокойно перекуривали. Кладовщик ушел  к себе в каморку.

           Яркое, утреннее светило стояло в зените. Отвесные лучи немилосердно палили, переливаясь  дрожащим,  прозрачным  маревом нагретого воздуха. От влажной травы тянуло душно- пряным  ароматом. Невольно разморило.

           Панц работал на другой стороне, за углом. За ним никто не следил. Да вообще про него забыли. 

            Вдруг с той стороны, послышался душераздирающий, кошачий крик. Андрюха с Савелием переглянувшись, мигом бросились за угол, к складу. Из коморки выбежал испуганный кладовщик. Панца нигде не видно.  Вся толпа разом рванула за склад, к мусорной яме.

            В одном месте костер сильно разгорелся. Из него, до боли в ушах, доносились надрывные, кошачьи вопли.

            Неподалеку стоял Панц. Скрестив руки на груди, он вдохновенно смотрел куда-то вдаль.

            Савелий лопатой быстро выбил из костра жестяное ведро. Сверху оно было сплющено. Изнутри раздавались кошачьи крики.  Жесть в костре накалилось и до ведра невозможно дотронуться рукой. Пацаны с кладовщиком расковыряли лопатами сплющенную горловину. Когда ведро перевернули, из него вывалилось, что-то невообразимое.

           Обгорелый кусок мяса нельзя назвать котенком. Даже удивительно, что он еще жив. Животное дымилось и пыталось конвульсивно шевелить лапками. Он уже не кричал, а просто хрипел. Вся шерсть на бедном животном обгорела, усы сгорели. Лапки и кончик хвоста обуглились до костей. Ужасно воняло паленым мясом. Вместо глаз сидели две кровавые, вылезшие из орбит,  затянутые белесой пленкой горошины. На скрюченном тельце вздувались волдыри ожогов.

          Дураки столпившись вокруг умирающего котенка, молча смотрели ошарашенными глазами на корчившийся комок. Никто не знал, что делать дальше. Всем совершенно ясно, что животное не выживет. Но сколько оно еще промучается?

          Дело решил кладовщик. Он поддел котенка на штыковую лопату и отнес за угол склада. Там сразу отрубил животному голову. После выкопал ямку и засыпал труп землей.

          Как по команде, дураки повернулись в сторону Панца. Внутри Андрея взыграла какая-то пружина. Выхватив из рук Савелия лопату, он хотел замахнуться на Анцупова, чтобы раздолбить очки на его морде. Но что-то остановило…

          Панц даже не реагировал на агрессивный выпад Лапы. Мельком взглянув на его физиономию, Андрюха не узнал идиота. Морда  того сияла от удовольствия. Безумно- шальные глаза светились, каким-то садистско- блаженным огнем. Новиков, застывший с палкой в руках растерялся. По телу пробежала волна страха. Что у помешанного на уме, неизвестно. Анцупов стоял и в задумчивости скрестив руки на груди,  казалось, смотрел в пустоту. 

          Он невольно представился Андрею вдохновенным поэтом, которого нежданно окрылила муза творчества. Дураки стояли за спиной Новикова. Многие, похватав грабли и лопаты,  не решались подойти.

          Кладовщик стоял позади всех. Он, казалось, совсем приуныл. Получалось, что он остается крайним в этой истории.     

           Панц, смотря безумным взором в никуда, медленно повернулся и молча расправив плечи, решительной поступью зашагал в корпус.

           Картина выглядела комично. Впереди шагает Анцупов. Сзади, на некотором расстоянии – плетутся девять дураков с лопатами и граблями. Позади всех семенит кладовщик. Он суетливо- показательно пересчитывал остальных дураков, боясь потерять кого-нибудь. На самом деле, он больше всех боялся Панца, потому прятался за спинами дураков.

           В корпусе санитары сразу скрутили Анцупова и привязали к кровати. Идиот даже не сопротивлялся. Через пару минут прибежали целая когорта врачей. Заметно было, что они не на шутку взволнованы.

           Панца прямо на кровати перетащили в отдельную, безопасную палату (помещение без окон, обитое внутри войлоком). Через пару дней, помешанного увезли в неизвестном направлении. У Андрюхи долго еще перед глазами корчился обгорелый котенок .

 

                                                ***

 

           Многие дураки, как больные люди, имели группу инвалидности. Им была назначена социальная пенсия. Тем, кому по жизни мой дом — дурдом. Деньги они, конечно, не получали на руки, но при больнице числилась социальный работник.

            Когда поступала пенсия, они писали на листочке или диктовали ей, что хотят купить, а она уже списывала с их счета деньги и покупала в коммерческом магазине при дурдоме сладости, сигареты, мыло, зубную пасту и прочее.

            В соседней палате лежал вечно счастливый Ванюшка ( его так все называли). Деду уже за шестьдесят. Он всегда и всем улыбался, смотря на окружающий мир небесно -голубыми глазами безвинного младенца. Когда приходила соцработник, он заказывал ей продукты, сразу на  всю пенсию.

            Вечером она принесла в полиэтиленовом пакете  сладости. Дед пригласил Ваську, Андрея, Женьку разделить с ним трапезу. Парни, разумеется, не отказались.

           Ванюшка начал доставать из пакета продукты. Грамм двести халвы, два блока сигарет Тройка, кило ирисок, кило карамелек, кило печенья и две банки вареной сгущенки.

          Савелий всё разделил по справедливости. Деду достались три пачки сигарет и банка сгущенки.  

           Конфеты и халву он имеет исключительное право получить у Васьки по первому требованию. В пределах разумного, конечно. Остальные сладости, считалось, пойдут в братский общак.

            На следующее утро дед уже забудет, что он тоже в доле с этого братского общака. Через пару дней Ванюшка смиренно рылся в мусорке, выискивая заплеванный бычок. 

            А сейчас, пока Андрюха с Васькой помогали ему вытаскивать из пакета сладости, подошла соцработница и  протянула старику ведомость.

            — Вот здесь, где галочка, распишись, Ванюша, — передала дураку авторучку.

           Дед черканул какую-то загогулину и отдал ручку обратно. Писать и читать он не силен. Под старость его научили лишь ставить, что-то вроде росписи.

           Андрей заглянул в бумажку. Ванюшкина подпись стояла напротив цифры две тысячи рублей.

          Солнце, изредка пробиваясь сквозь рваные облака, то затеняло, то ярко освещало палату. Из коридора доносились визги дерущихся дураков. Вслед за ними раздались маты санитара. В углу скрипела кровать дрочившего под одеялом Колбина. Через открытые форточки, шурша занавесками, порывами врывался влажный весенний ветерок, доносивший аромат сосновых игл, хоть на миг прогонявший застоявшийся запах старой мочи и хлорки в палате.

           Когда отошла социальный работник, Андрей удивленно обратился к Ваське:

           — Это че? За пару килограмм конфет у него месячную пенсию списывают?

            — Слышь! Не суйся ты в это дело, — прошамкал Женька уже набитым ртом, бросив настороженный взгляд назад. - Не у тебя  бабки  списали.

           — На проходной - магазинчик для персонала, в нем и дураков отоваривают, — продолжал Васька. - Мне как-то Борька — трудотерапевт проболтался, что магазинчик - собственность главврача. Дураку поступает пенсия. Ему покупают конфет рублей этак на двести, а стоимость в ведомости пишут на две тысячи. Идиоты ведь не соображают, как у них деньги воруют… — усмехнувшись, развел он руками.

            Ванюшка стоял рядом. С детской наивностью ковыряясь в носу, он блаженно улыбался, не понимая, что разговор о нем.

 

                                                  ***

 

            Вечером Андрей пошел за водой в санитарную комнату.  Дверь в дежурке была приоткрыта, он стал невольным свидетелем разговора. Савельев полушепотом говорил санитару:

          —  Иди быстрее. Богомол на толчке дрочит… Только тихонько подходи, не вспугни, — добавил он.

           У Андрюхи глаза на лоб полезли, едва не поперхнулся.

           Васька быстро шмыгнул из санитарной комнаты в коридор. Новиков стоял за дверью с выпученными шарами :

          — Ты че скотина делаешь? — пробасил Лапа, разведя руками.

          Савельев, испуганно вздрогнув, остановился уперев глаза в пол.

          — Он на меня постоянно стучит… —  отведя взгляд, быстрее ретировался он, втянув голову в плечи.

          У Андрюхи пропал дар речи. Он минут пять стоял у окна в коридоре, задумчиво глядя в пустоту. Небо застлано серой пеленой. Шумливым гулом мелко трепыхавших крыльев, рассекая низко над землей воздух, пронеслись стрижи, предвещая скорый дождь. В полуметре от  него, на полу, прислонившись к стенке, в луже мочи сидел полный кретин. Раскачиваясь взад-вперед с открытым ртом, он однообразно мычал. Сквозь открытые форточки доносился щебет воробьев. Из палаты, хорошо слышны истеричные вопли Чебурахи. Сквозь  разрыв облаков в окно проник последний отблеск заката. Новиков очнулся от иллюзий, когда его прямо в веко ощутимо-больно укусил комар. Звонко прихлопнув мерзкое насекомое, он начав приходить в себя. Неожиданно Андрюху пробило на смех.

           Опять забыл, где нахожусь! — начал честить он себя сквозь хохот. 

           Чтобы владеть полной информацией обо всём, что происходит в дурдоме, администрация организовала целую систему  доносительства. У каждого санитара были свои осведомители. Надзиратели периодически подогревали нужных им дураков чаем. Кажется сомнительным, что они покупали заварку на свои деньги. Чай для поощрения стукачей надзиратели получали на продуктовом складе. Осведомительство не считалось особенным западлом среди дураков, если сравнивать с зоной. Состроил невменяемую морду,  затупил под непонятку: Идиот и есть идиот, какой с больного спрос? Никаких понятий. Стучали все.

           Жека с Васькой постоянно доносили  на других санитаров, медсестер, в голимую стучали друг на друга, сдавали олигофренов (идиотам вообще-то, это было по барабану). За свои старания они имеют награду в виде чифира. Как заметил Андрюха, подпольно заработанный таким способом чай под матрацы прятали едва не половина пациентов корпуса. Через неделю Отрепьев с санитарами из другого корпуса делали шмон. Тех у кого находили заварку, клали на вязки. Свои  собственные санитары  из третьего корпуса, шмонали дураков уже в соседнем бараке. За то, что обнаружили и отмели у идиотов чай, им ставились галочки. В конце месяца  выплачивалась премия за бдительность.

             Делиться секретом в дурдоме или коллективно, что-то планировать…— Как сказал Генрих Мюллер: Что знают двое — знает свинья. 

            От переизбытка эмоций Лапа звонко съездил сидевшему рядом дауну ладошкой по уху. Идиот только громче замычал, завалившись боком в лужу мочи на полу. Новиков, что-то  глупо насвистывая, вразвалку побрел по коридору.

    

 

                                                ***      

 

            Среди ночи Андрей резко проснулся. Холодный проливной дождь, с низко- набухавших туч ,безотрывно долбил по стеклам. От налетевшего ветра, как бешеные, колыхались деревья за окнами. Сосны яростно гнулись и вздрагивали кронами, стараясь стряхнуть с себя как можно больше мерзкой влаги. Во всю дурь загремел гром.

         Дураки в палате, накачанные транквилизаторами, дрыхли, как черти.

         У Андрюхи раскалывалась голова. Вены на висках вздулись и приглушенным шумом пульсируя на ушных перепонках, мерными, тугими ударами долбили по мозгам. Лапа  крепко зажмурил глаза, изо всех сил сжав голову руками.

          Как метеопат,  он очень болезненно реагировал на резкие перепады давления в плохую погоду. Но  попросить таблетку у медсестры даже не думал. Один раз допросился... Больше садиться на уколы у Новикова желания не было .      

          Помещение дышало промозглой сыростью. Темный  свод неба за окном разорвался. Молния, разрубая мрак ночи, осветила контуры палаты. Ливень с удвоенной, бешеной силой затарабанил по шиферу. Удары грома сотрясали пространство. После каждого удара мелко дребезжали  стекла на окнах.   

          В углу, на своей кровати, завернувшись в одеяло и вжавшись в стенку, сидел и поскуливал  Вануйта.

          Удары грома, сотрясая землю и воздух, рубили по ушам. Ветвистые молнии резали небосвод на части. Раскаты перешли в неумолкаемую канонаду.

          Лапа встал и шаркая босиком по полу, дошел до Славкиной кровати. Присев на койку, он как можно спокойнее положил Вануйте руку на плече.

            — Ну что ты, как дитя малое? — спокойно ухмыльнулся Новиков. - Это просто дождь идет и ничего страшного, —  как можно добродушней произнес он. - Не нужно бояться, успокойся…

            Чунга прижался к Лапе плечом, всхлипывая и вздрагивая всем телом.  

            Внезапно, ослепительно яркой вспышкой, небо разорвало напополам. Гигантская молния, толстым, изломанным зигзагом разрывая тьму, врезалась в землю за лесом, где-то в стороне от проходной.

            Вануйта резко взвизгнул. В дверях появился полусонный санитар. В эту ночь дежурил чертила, который несколько месяцев назад выгнал Андрюху на трудотерапию. После той стычки вертухай часто дергал и старался придраться к Лапе по любому поводу.

           —  Вам чего? Отдельное предложение надо? — прошипел надзиратель. - Все спят, а они… На вязки захотели? — Он повысил голос.

            —  Да вот… — Новиков показал рукой на Чунгу. - Грозы боится. Как бы эпилепсия его не тряхнула.

           — Ты че? мудак! — Медработник замахнулся на Славика кулаком. - Не будешь спать…  Аминазин в жопу давно не кололи? 

             Со рта санитара крепко несло сладковатым запахом анаши. Новиков молча поднялся и заковылял к своей койке. Накрыв голову подушкой, он не уснул до утра.

 

                                                ***

 

            В самом конце мая один из трудотерапевтов собрал на работу целую толпу дураков. К корпусу подогнали дурдомовский автобус, развозивший по домам медперсонал больницы. Человек тридцать дураков повезли куда-то далеко, за территорию психушки. Как объяснили, в колхоз. Вскапывать поле для картошки.

           Андрей сидел рядом с Васькой и радовался в душе. Солнце  с облаками, казалось, плыли наперегонки с автобусом. Ветер в окошко приятно обдувал лысину. Грязно- ржавая Исеть, густо заросшая по берегам камышом и редкими, дымчато-зелеными кустами можжевельника, стремительно разгонявшая свои воды еще с Уральских склонов, неслась по тайге бурным течением,  сверкая,  как мутное зеркало.

           Автобус потряхивал и скрежетал, медленно переваливаясь по разбитой дороге. В течение всего пути попадались только заброшенные деревни и железные опоры высоковольтной ЛЭП, стоявшие среди поваленных деревьев, на вырубленных через тайгу просеках. Хоть какое-то разнообразие, смена обстановки от муторного, дурдомовского однообразия.

           Вдоль дороги деревенский пастух с длинным хлыстом, в тяжелых, резиновых болотниках на ногах, погонял  трех коров. С передних сидений донесся возглас неподдельного восхищения:

            — Коровы, коровы !!!

            Половина автобуса прильнули в окнам.

            Впереди сидели олигофрены, братья Баймурзины. Хрен его знает, как они получались братьями? Одному восемнадцать, второму за сорок. Но считались братьями. При чем старший выглядел моложе. Может, из- за отсутствия  умственной активности и мыслительных процессов в черепной коробке на его лице ни одной морщинки? Возраст младшего, по  перекошенной морде, напрочь побитой оспой и чиряками,  вечно воспаленными, бездумными, по- стариковски страдальческими глазами и раздвоенной заячьей губой, определить невозможно.

            Автобус, притормаживая, сбавил ход, стараясь объехать глубокие ухабины, выщербленные на асфальте.

            Одна буренка остановилась. Тупо повернув рогатую морду, она протяжно замычала. Потом задрала грязный хвост. Из-под него вывалилась и шлепнулось на асфальт густая, жидкая масса.  Брызги полетели в разные стороны.  

            — Ты - корова ! — восхищенно выкрикнул старший Баймурза, поворачиваясь к младшему. 

            — Нет, это ты - корова...

            — А ты - циклоп…

            — Ты - циклоп. Ты - сковородка. Ты - картошка тухлая…

            — Ты - жаба…

            — А ты, ты… Мама приедет, машину  привезет, я тебя позадавливаю…

            — А я  всем расскажу, ты ночью обосрался в трусы…

            Новиков кисло скривился, оперевшись на локоть:

             Черт побери! Только на минуту стоит забыть про дурдом. Нет… Спешат напомнить.

           Привезли в большую деревню. На самой окраине возвышался настоящий замок в восточном стиле, отдаленно напоминавший Тадж Махал.

           Андрюха рассеяно огляделся. Из соседних дворов доносились крики петухов, блеяние коз. За речкой стучала телега, мычали коровы. По улочке, хлопая ушами, беззаботно пробежал  облепленный репейником пес.

           У кривобокой избы, через дорогу напротив, на приземистой лавке дремал старый, сморщенный бабай в калошах и зеленой, татарской шапочке на голове. На носу - очки с толстыми линзами.

           Грязные куры бродили между луж на дороге, разгребая лапами сухой навоз. Что-то клевали из него. На заборе вверх дном были насажены стеклянные банки. От уличной помойки поднимался пар. Воровато выглянула из соседней подворотни разбойничья морда тощего кота с подранным ухом.

        Двухэтажный особняк с подземным гаражом, густо обсаженный кустами рябины, смородины, цветами и молодыми саженцами Ранета, резко контрастировал на фоне  деревянных домиков небольшой татарской деревни. 

            Дураков повели на огороженное картофельное поле размером с гектар. Трудотерапевт раздал лопаты и показал, как нужно перекапывать огород.  

           — Такое ощущение, что не колхозное поле, а огород председателя.          

           —  Андрей удивленно посмотрел на Ваську с Женькой.

           Парни дружно загоготали.

           — Это фазенда Ибрагимова, — сквозь смех подсказал Васька. - Мы сейчас огород вскопаем. Посадим картошку. В августе будем собирать.

          Он, размахнувшись, пнул ногой сухой ком земли. Земля, рассыпаясь пылью и мелкими камешками,  полетела в стадо идиотов, столпившихся у забора.

           — А нахрена главному столько ? — не допетрил Андрюха, сморщив лоб.

           — Мы в прошлом году выкопали, — продолжил Женька. - Собрали в мешки. Потом в дурдом целую неделю возили. Каждый мешок взвешивал кладовщик,  сгружали на склад. Оформлялась картошка, как закупка у фермера для нужд  больницы.

           На ветку ранета, в паре метров от Лапы присел пушистый воробей с желтым пухом около клюва. Нахохлился, распушил хвост и начал чистить перья.

           Потупив взгляд, Новиков задумчиво уставился на птаху, кусая зубами длинную, желтую соломинку.

           Воробей склонил голову, высматривая, чем поживиться на земле.

           Машинально нащупав в кармане фуфайки небольшой кусок засохшей корки хлеба, Андрей бросил его под дерево. Увидев хлебную крошку, птица вспорхнула с ветки. Недоверчиво поглядывая на Лапу бусинками глаз, она запрыгала, схватив крошку.

           Вдруг с другого куста, шумно разрезая крыльями воздух, на него набросился другой воробей. Нахальный, шустрый, с куцым подранным хвостом, с растрепанными перьями грязно-бурой окраски. Он быстро отбил крошку у молодого. Громко чирикнул. Повернувшись задом, брызнул пометом, оставив на земле белое, склизкое пятно. Схватив крошку, вспорхнул, шумно взмахнув крыльями.  

           Растерявшийся молодой воробей обиженно чирикнул и позорно запрыгал в кусты смородины.

           Лапа вышел из задумчивости. Оторвавшись от птиц, он поднял глаза и медленно перевел взгляд на Тадж Махал. Для главврача дурдом - и бесплатная рабсила   и  собственный рынок сбыта. Не хило он раскрутился. При таком размахе не фазенду, можно дворец построить.

           Андрей резко выплюнул соломинку на землю.

 

                                               ***                 

 

           Лето наступило вяло и монотонно. Ничего нового оно не принесло. Пошел пятый месяц  Андрюхиного  добровольного заточения.

           День был выходным. На трудотерапию никого не погнали. За окном, сквозь настеж открытую раму, шелестела ветками молодая береза, зеленели ива и ольха. Как океан, шумели кроны сосновых великанов, у земли воздух был неподвижен и сух. Пахло смолой, сухой хвоей и багульником. Слышалось разноголосье  птиц.

          На полу, посреди палаты, сидел Карман, скрестив ноги и потупив свой глупый взор. Он был в одной безразмерной, рваной майке и без трусов. Руками Карманов держался за босые пятки, легонько раскачивался, нудно повторяя:

           — Больно мне, больно, ой, как худо...  Умереть буду скоро...

           На ногах - длинные, загнутые ногти. Вдруг без всякой причины его физиономия расплылась  в улыбке. В глазах - идиотская блажь.

            — Весело, весело встретим Новый год... — брызгая слюнями, пропел Карманов, игриво покачивая лысой башкой.

          Андрюха, Васька, Женька, еще пару парней от скуки забивали козла. По палате четко разносились щелчки доминошных костяшек. В углу палаты, от стенки к стенке, вдохновенно расставив в стороны руки, с бездумными глазами, кружил один из  идиотов, безостановочно повторяя: бу-бу-бу…

           В палату заглянули Шама с Гробом. Игнорируя парней, игравших в домино. Обращаясь к остальным дуракам, Шама беспрекословным тоном прошипел:

           —  Э-е-й! Черти… Сёдна на ужин никто не будит жрат. Всэм панатна?

           — Пока Жака с вязок не отпустят… — добавил Гроб. - Все слышали?

           Андрюха с Савелием переглянулись. Шама с Гробом побежали объявлять голодовку в следующую палату.

           Через пару минут к Лапе с Савелием подошел Хеш.

           — Это, пацаны… — начал он издалека, обращаясь сразу ко всем. - У меня чай есть… — Он многозначительно посмотрел на Андрюху. - Потом чифирнем…— В  голосе слышались заискивающие нотки. Своим видом он, будто упрашивал парней поддержать голодовку.

          Шрека Жакмагулова  с утра положили на вязки. На завтраке он, избив двух дураков, забрал и сожрал их порции. Теперь Хеш решил организовать всеобщую голодовку, чтобы Жака отпустили. 

           Когда Сехниев ушел, Андрей с Женькой и Савелием, несколько минут молча переваривали новость.

           — Да ладно… — скривился Лапа. - Скажем, что в домино заигрались, да забыли про ужин. С нас маленький спрос…

           Трое дежурных дураков вместе с санитаром принесли с кухни жратву или как её тут называли, помойку. За хлебом всегда снаряжали Кучума.  На плечи тупо-здоровенного имбецила навешивали сразу два огромных мешка с буханками килограмм на пятьдесят. За работу его премировали каждый день лишней полбулкой хлеба. Сколько неподдельного счастья в глазах олигофрена было в такие минуты.

           На обеде вечно голодный идиот, сожрав за пару секунд свою порцию, покорно становился у соседнего столика и смиренно ждал. Некоторые дураки оставляли ему объедки. Он старательно вылизывал остатки каши в чужих тарелках, обгладывал недоглоданые кости, высасывал раскисшие сухофрукты из компота, всегда культурно благодаря тех, кто оставлял ему помои.  Шама с Гробом, смачно наплевав полную миску харчков, заставляли его широко открыть рот и заливали всё это ему в глотку. Кучум не возражал.  Поначалу санитары долбили его дубиной,  чтобы отучить от обжорства,  но потом плюнули на олигофрена.       

            Огромная кастрюля с киселем, большое ведро с котлетами и два ведра с макаронами одиноко стояли посреди столовой.  Между ними  с тупым недоумением, как столб, остановился Кучум с мешками за спиной. С губы свисала  длинная слюна. Он крутил  маленькой, лысой головой с огромными, оттопыренными ушами. Глупо моргая бестолковыми глазами, Кучум никак не мог сообразить, что происходит,  что ему делать.

           Дураки начали потихоньку подтягиваться в холл. Между ними шныряли Гроб с Шамой и злобно  предупреждали. Кто притронется к помойке,  будет иметь дело с Хешем.

           — Ну ты чё, мудак, не понял? — резко наехал Гроб на Кучума. - Не дай бог, начнешь жрать!

           Дураки, животной толпой, нерешительно столпились вдоль стенок столовой. Голодными глазами они уставились на ведра.  Приглушенный, недовольный шепот невпопад. Нервная толкотня.

           Когда с кухни, из соседнего здания приносили баланду, дежурные идиоты сразу относили бачки в буфет. Санитарка накладывала порции, а дураки расставляли железные миски на столы. Сегодня дежурные не отнесли емкости в буфетведра стояли  посреди холла.

            Андрюха с парнями даже не вышли в столовую. Они с показательным азартом продолжали резаться в домино.

            Из холла вдруг раздался дикий визг. Лапа с Женькой переглянулись. Истошно голосил Чебураха. Он стоял за спинами других дураков, как вдруг нервно затопал ногами,  его затрясло, истерично начал долбиться в стенку головой. Расталкивая толпу, он кинулся к макаронам. За ним сразу последовал Снегирь. Дальше сдержать дураков было невозможно. Кисель разлили. Макароны, котлеты летели в разные стороны. На полу, в растекавшейся луже, дико рыча, толкая друг друга, хватая один другого за волосы, разрывая пижамы, боролась толпа идиотов. 

          Подошедший к двери Андрей, еле сдерживая улыбку, молча скосил глаза на Хеша.  Сехниев играя желваками и презррительно сузив глаза, злобно плюнул на пол. Развернувшись, он молча побрел к себе в палату.

          Протест солидарности захлебнулся в зародыше.

 

                                                   ***

 

          В первых числах июня наступила устойчиво-жаркая погода. Солнце палило нещадно. Да еще, как назло, прорвало водопровод. Пока сантехники чинили, воду в корпусе перекрыли. Дураки  мучились от духоты. Пить кипяченую воду из общего бачка Хешу с кодлой западло. Запрягли коридорного шныря, дурачка по кличке Тузик, раздобыть им воды.

             В холле орал  телевизор. В тон ему, на весь коридор картаво подпевал один из олигофренов. —  Мальчих гхочет в Тамбов… Мальчих гхочет в Тамбов… Из туалета доносились стуки сантехников.

            Жара, пыль, жирные, зеленые мухи жужжали на окне… Кучум провожал их жадным, голодным взглядом. Прошлой осенью его любимым занятием была ловля мух на окошке. Наловив целую пригоршню, он с хрустом щелкал их, как семечки. Один раз, прихлопнув муху на окошке, он случайно расколол стекло. За это санитары долбили его дубинками по голове полчаса подряд. От мух  отучили.

              — Туз! Слушай меня сюда… — подойдя вразвалку к забитому дурачку, стоявшему со шваброй, грубо наехал Гроб. - У медсестры графин с водой стоит на посту. Как хочешь проси, а чтоб воды притащил… Понял? Давай, вперед… Пять минут тебе…

            В соседней палате отдыхало дитя гор по имени Дауд. Его история вообще…

            — Мы с дядя Саид прадаваль на базарь бащмак… — рассказывал он. - Дадя Саид ушоль, а я осталься старажить тавар.  А на улица вай холядна, я замерзьнюль сильна-сильна. Али дал мине водка, чтоби я не заморзьнюль…

           Умственно отсталый Дауд из горного азербайджанского села. Дома, зная о его болезни, родственники запрещали пить даже пиво. Он со своим дядькой приехал в Новый Уренгой торговать обувью на открытом рынке. Дядя Саид отлучился в туалет, оставив Дауда сторожить разложенный на прилавке товар. Хачик, не привыкший к сибирским морозам,  задубел конкретно. Соседние торговцы согревались на морозе водкой. Налили ему стакан. После чего Дауд оказался в дурдоме.

           В дальних, высокогорных кишлаках - средневековье. Дауд не знал туалетной бумаги. Он ходил по нужде с бутылочкой воды. Вернее, фигурная, сразу заметная бутылка из-под ликера, всегда стояла, наполненная водой, в углу туалета. Санитарки, которые мыли в корпусе пол, знали   об этом. Бутылку не трогали. Дураки и подавно. Даже самый последний из обиженных, считал для себя последним западлом притронуться к бутылочке Дауда.

           Тузик быстро притащил в палату Хеша свежей, холодной воды. Через несколько минут в палату заглянул Дауд.

           — Эй! — возмущенно наехал он на Тузика. - Ты зачемь из мой бутилька весь вада забраль?

          Тузика, а вместе с ним и Дауда, били долго и жестоко. Когда наконец прибежали санитары, Туза немедленно пришлось везти в городскую травматологию с перебитой челюстью,  сломанными пальцами и отбитыми почками.

           Хеша с компанией закрыли в отдельную, наглухо закрытую комнату. Через сутки приехали менты и увезли их в следственный изолятор.

 

                                                    ***

   

           Недаром говорят:  с кем поведешься - того и наберёшься. Андрюха не раз подмечал, как Отрепьев, направляясь куда-нибудь в одиночку по дорожке вдоль корпуса, тихо разговаривал сам с собой.

            Вечерние, удлинено- косые тени ложились на траву. Шелестели сосны, словно бормоча своими кронами над головой. Изредка с порывом ветра на тропинку осыпались старые, пожелтевшие, сухие иглы или мусор с ветвей. Психиатр шагая по дорожке перед корпусом и разговаривая себе под нос,  усердно жестикулировал руками. Неожиданно подловив себя, что его могут видеть со стороны, быстро останавливался и испуганно зыркал глазами по сторонам, не смотрит ли кто? Со стороны его поведение выглядело комично. Человек непосвященный, легко мог принять самого Отрепьева за малость полоумного.

           В таком примерно разрезе проходила Андрюхина одиссея в реабилитационно -восстановительном центре. Уже примерно, через месяц после госпитализации в больницу для психов, ему перестали давать таблетки, даже витаминки отменили. Принудительный, сорокапятидневный срок давно истек. Заканчивался четвертый месяц добровольного заточения в дурдоме. Но дергаться, как выразился врач, он даже не старался. Несмотря на то, что скучать не приходилось. Едва не каждый день преподносил сюрпризы. Время тянулось медленно.

           Утомительно и нудно тянутся дни… Безотрывно находясь в замкнутом пространстве клетки, в однообразном окружении общества слабоумных дураков, Лапа подловил себя, что начинает сходить с ума. Непроизвольно он начал копировать поведение, манеры, даже образ мышления окружающих его  пациентов. Один раз на обеде Андрюха вытащил из носа длинную соплю и предложил дураку за соседним столиком. Девиантное поведение - это в нормальном обществе. В дурдоме остроумная шутка вызвала восхищение, став объектом подражания.

            Среди ночи Новиков вскочил в холодном поту. Приснилось, будто он нашел в мусорном баке бутылку водки и набухался. За такой криминальный поступок его судят всем дурдомом. Главный обвинитель - Отрепьев показывал в него пальцем:

            — Таким не место среди нас!

            Андрей стоял на коленях и слезно умолял не прогонять его из психушки.

           Е-моё! — очумело встряхнул он головой. Мозг еще подсознательно, но уже адаптировался в дурдоме. Скоро ему и сознательно не захочется покидать психушку.

           Случайно Лапа обнаружил, что депрессию эффективно разгоняет разгадывание кроссвордов. От периодического напряжения мозгов, голова становилась на место.

           Медперсонал часто оставлял на посту недоразгаданные сканворды. Для Новикова они были лучше всяких лекарств. Каждое утро он дожидался смены дежурства санитаров и с жадностью наркомана прибирал к рукам оставленные Кузьмич, Зятек, Тещин язык  со сканвордами.

            Во время перекура, к подсобке с решетками вместо окон, подбежала собака со свалявшейся шерстьюоблепленная репейником. Псин из клеток охрана иногда отпускала побегать по дурдому.  Злыми овчарки были только в вольерах. На воле псы становились обычными уличными дворнягами. Зверь, по-собачьи склонив голову набок, грустно уставился на Андрея какими-то по-человечески смущенными глазами: Ну нету у меня кусочка хлеба, чтобы угостить тебя, несчастное создание за решеткой. — Собака словно просила прощения у Лапы своим виноватым взглядом.

          На большой цветочной клумбе под окнами корпуса порхали пестрые бабочки, перелетая с оранжево-черных бархатцев на желтые хризантемы. Ветерок доносил запах цветущего лета из соснового леса, выгоняя через окна тучный дым вонючей Примы. Вдоль дорожки распускались, густо облепленные фиолетовыми четырехлистниками кусты сирени, наполняя пространство чудными и неповторимыми ароматами свежести. Весело щебетали пичуги на деревьях. Где- то на крыше ворковала парочка голубей.

          Черт побери! Псы с интеллектом. Мы в клетке. Только в дурдоме такое… — кисло ухмыльнулся  Андрюха.

          Он уныло перевел взгляд в другую сторону, выдыхая дым тугой струйкой.

          В верхнем, сыром углу курилки, под разрисованным бледными, мокрыми разводами потолком блестела  паутина. Вдруг она пружинисто задрожала. Запутавшаяся муха лихорадочно задергалась, громко жужжа.

           Мгновенно выскочив из щели между досками, проворно перебирая длинными, мохнато- суставчатыми лапками по трясущейся паутине, к добыче устремился большой, черный паук. Бег упругий, стремительный. Он приблизился к жертве, быстро начал заматывать её нитями.

            Под паутиной в уголке стоял Гондо и смолил короткий бычок. На лице - блаженное удовольствие.

            Взгляды Юрочки и Андрюхи пересеклись. Молча, одними глазами, Лапа кивнул наверх. Гондо задрал голову. Вдруг он лихорадочно дернулся, отбросил бычок и пронзительно заверещал. Брыкнулся на пол, закатил глаза, весь затрясся. С психозной брезгливостью он начал стряхивать с лысины воображаемых насекомых. Лихорадочно разрывал на себе одежду, смахивая невидимых букашек. Истерично задрыгал ногами. 

           Через секунду на шум ворвался толстый, бородатый санитар. Молча бросив резкий взгляд на притихших дураков, он, ни слова не говоря, схватил Юрика за ворот пижамы и потащил верещавшего психопата в палату.  

          Из коридора донеслись крепкие маты, свист дубинки. Дверь курилки задрожала.  Вертухай долбил дурака головой о стенку. Истеричный визг Юрика сразу прекратился. На благодушных лицах остальных дураков - полное безразличие.       

 

 

 

                                                  ***

 

          С утра по понедельникам, врач демонстративно делал обход пациентов. Он и без того прекрасно знал, что, у кого где болит. Обход делался для виду. Этого требовали правила.

          В рассветной лесной дымке за окошком пробивались лучи солнца. Мягкие отсветы меланхолично падали на заросли кустарника и тихо двигались меж деревьев, убегая по извилистым, узловатым корням дальше, сквозь толщу  мохнатых сосен, в бесконечную, зеленую глубину. Трещали, замирали в тенистом воздухе веселые крики птиц. Долбился дятел, мерно и озабоченно постукивая клювом. Всё тело ломило после аминазина. Голова  раскалывалась на части. Нарколог все-таки решил прописать Андрюхе для профилактики неделю уколов, чтобы не сильно умничал.

           В это утро  Отрепьев был, как никогда, был весел. Шутил, улыбался. Через пару дней он уходил в отпуск с последующим увольнением. По такому случаю уже пропустил сто грамм спирта.  

           За ним по пятам следовал недоразвитый даун по прозвищу Секретарь. Чудо появилось в дурке задолго до Андрея. Откуда оно взялось, собственно, никто не знал. Дурак ко всем пациентам обращался строго на вы. Давным-давно, он где-то нашел красную тряпку. Обвязав ею рукав, целые дни напролет сидел возле дверей дежурного поста. У всех входящих  спрашивал пароль.

              Врач  в халате, заложив руки за спину, делал обход. На  левом ботинке развязался шнурок и тащился  далеко позади обуви. На этом же, до блеска начищенном, черном ботинке  отпечатался и был хорошо заметен свежий плевок. Все это видели , но никто ничего не говорил. 

            Олигофрен с деловым видом следовал за ним с тетрадкой и карандашом, хотя ни писать, ни читать, конечно, не умел.

           Отрепьев, подходя к кровати больного, заботливо интересовался его состоянием. После чего поворачивался к секретарю и с показательной серьёзностью просил добавить комментарии. 

           — Ринат, а в этой палате, что  происходило?

Воцарилась мертвая тишина.

           — Товарифь доктоф, — подробно доложил дурак, брызгая слюнями и глотая слова, стараясь высказаться быстрее, пока его не прервали. - Вот этот мальфик, — он показал пальцем на Метликина, - вчера  пифьку руками трогал. Фто ф ним будем делать?

           Савелий загоготал:

           — Ринат,  ты покажи, как Метля дракона гонял? А то никому не понятно, —  добавил он.

           Палата разразилась смехом. Даже врач заулыбался в усы.

           — Вот, товарифь доктоф, сами видите, как мне тяфело с ними, — начал серьёзно сокрушаться олигофрен. Они все дураки тут патамуфта...

           — А еще кто?

           Ринат начал перечислять, кто трогает... Палата махом притихла. Десятки злобных глаз вонзились в дауна испепеляющим взглядом.

           —  А этот муфчина ночью пукал. Нуфно пфинять меры, — сообщил он, стоя у кровати Колбина. — А этот таблетки изо фта выплюнуф, я сам видел, — покачивая головой, он осуждающе посмотрел на Женьку. - Я таблетку нефаметно поднял и завефнул в бумафку. Вот она, пофмотвите. А вот эти муфчины, —  он переходил на заговорщицкий полушепот, —  вчева ночью истории про голых тётей вафказывали, я сам слыфал. — Ринат ужасающие округлил глаза.

           Еще до приезда Андрюхи  его отмудохали дураки. Засунули в задний проход запаленную сигарету, всей  кодлой  помочились  ему в рот.

            Ринат, последующие два года, каждой заступающей смене санитаров гордо хвастался,  как его насиловали. При этом не упуская подробности, будто всё происходило только вчера.

            Яркое, утреннее солнце заливало палату. Ветерок через форточку трепыхал занавесками,  раскачивая сосны за окнами. Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь колыхавшиеся кроны деревьев, плескались на полу игривой рябью.      

           Дойдя до кровати Андрюхи, Отрепьев язвительно спросил:

           —  Ты чего такой загруженный? Как ваши дела, самочувствие?  

           —  Да-а, как в сказке! — нехотя пробурчал Андрей  и недовольно отвернулся.

           — У-у-х !!! Я тебе завидую! Сказочная жизнь легка и прозаична! — с добродушным сарказмом пошутил врач, покачивая головой.  

              Немного помолчав, он добавил:

              — И всего делов! Закрываешь глаза, как ты у Лукоморья, —  издевательски лоснится  его физиономия.  — Вокруг очаровательный мир… Ярко светит  жаркое солнце. Небо голубое и бездонное... Под ногами душистая трава... – он снисходительно поморщился. Сладким благовонием смолистой коры, опьяняет воздух сосна... Ласково шелестят  листья берез... Птицы радужной окраски поют райские песни... Радостно резвятся добрые, пушистые зверушки... Теплый воздух пропитан свежестью  цветов.                                           

         Отрепьев закатил глаза, покачивая головой.

         — Кругом распускаются розы, лилии, ландыши. Пышно цветут жасмин, орхидеи, магнолии, источая волшебный, дурманящий аромат... В воздухе порхают пестрые бабочки и стрекозы… Снежной ватой плывут облака... Розовые волны заката сливаются с берегами голубой лагуны...

         Он замолчал на пару секунд, глумливо смотря на Новикова:

         — И ты в этой сказке, проваливаешься в бесконечность счастья, нежно прижимая к груди, самое бесценное и желанное — еще закупоренную бутылку мутной сивухи, —  Отрепьев посмотрел на Андрюху оценивающим проницательным взглядом. — Но в твоих глазах живительная влага денатурата, кажется такой кристально-чистой и лазурной…  Словно серебристая, утренняя роса!

           Он снова прервался, что- то обдумывая: 

           — Легким журчанием весеннего ручья наполняется немытая чарка.  Глухой дрязг стакана, звенит в  душе, словно горный хрусталь... 

           Нарколог  вдохнул  порцию воздуха:

            — Волшебное  благовоние суррогата заставляет забыть о тревогах и проблемах.  Залпом накатываешь первую стопку.  Ласковое тепло разливается по телу. Эмоции переполняют несказанным восторгом. Хочется прыгать и петь... 

           Он с покровительной благосклонностью, усмехаясь одними глазами, взглянул на Лапу поверх  очков:

           — Сладкая дрема окутывает всё  твое существо. Лежишь и вдыхаешь аромат своего перегара, такой отвратительный и до боли привычный...

           Врач приостановился. Поправил очки на носу: 

            —  И вот однажды вкусив сто грамм волшебного нектара, ты попадаешь в сказочный мир.

           Нарколог снова прикрыл глаза и покачал головой.

          — Он лунной серенадой манит снова и снова... 

          Лапа потупил взор и молчал. Тишина в палате. Только слышно натужное сопение.

           C ехидной ухмылкой Отрепьев начал медленно прохаживаться вдоль коек, заложив руки за спину.

           — И вот, окунувшись в мутную пелену хмельных грёз, тебя незримо опутывает магия туманных чудес. Где явь и сон порой неразличимы... Где жизнь легка и необременительна... Где с первой рюмки забываются все печали и неудачи. Душа, подхватывая пьяный мотив, уносится далеко-далеко, переливаясь всеми цветами радуги...

           От собственного словоблудия, Отрепьева понесло. Подняв указательный палец, он  – встал в позу  вдохновенного философа:  

           — Как  мало нужно человеку, чтобы попасть в сказку?!!!

           Он замолчал подбирая  слова.

            Вдруг реплику вставил Савелий:

           — Хы! —  язвительно выдохнул он воздух. — Прям сказки пьяного леса говорите какие-то… — тупо скривив морду, гыкнул Васька, отвернувшись к окну. 

           Притихшая палата  разом грохнула со смеха.

           Врач, бросив резкий,  недовольный взгляд на Савельева продолжал:

           — Только твоё желание!… — Он развел руками, снова повернувшись к Новикову. —  Стоит лишь пожелать! Как  сон становится явью! — Отрепьев приподнял брови. — Войди в хмельную сказку… Душа возликует блаженством! И ничего тебе больше не нужно... — нудно качая головой, сделал он последний вывод, заканчивая свою сказку.

           Андрюха, не перебивая, уныло дослушал нарколога. По мере продолжения идиллической тирады, физиономия Новикова больше и больше кривилось в кислую мину. В конце концов его лицо собралось в гримасу полную морщин.  

           — Да нет дорогой Айболит! —  Лапа скривил губы . — Вы конечно великий оракул хмельных душ! — хмыкнул он. — Но я из другой сказки !!!

           Криво ухмыльнувшись, он отвел взгляд.

           Отрепьв, как-то отрешенно поднял руку и громким шуршанием провел ладонью по небритой щеке.

           — Она не так прозаична и проще будет, —  вдруг добавил Андрей, вновь подняв глаза на врача.

           Деловито сцепив руки за спиной, айболит начал покачиваться с пятки на носок, закусив нижнюю губу. Секунду помолчав,  Новиков устало усмехнулся:

           — В моей — чем дальше, тем круче…

 

                                                 ***          

 

         Над полем стояла мертвая тишина... Тишина была в нем самом. Просто глухое безмолвие  и пустота. Добрыня задумчиво лежал на земле, смотря в высоту, словно, о чем то  размышлял.

         Может быть, он вспоминал былую жизнь? Трудное детство – бурное отрочество – годы суровых странствий, отчаянных схваток, море крови и океаны скорби. А может  перед  его  взором стоял прощальный взгляд волхва, в котором не было страха или упрека, но в глазах старика застыла безмерная грусть и тоска? 

           Когда богатырь весь истерзанный, измотанный душой и телом, вышел с болотных зарослей, а взору, внезапно открылось пшеничное поле.. У Добрыни от восторга перехватило дыхание. Несколько мгновений богатырь не мог ни вздохнуть, ни вымолвить  единого слова.

           Стройность зрелого, пшеничного колоса. Волнистое колыхание бескрайней ,   золотой нивы. Запах рыхлого чернозема, уже давно вспаханного поля, но еще сохранившего  неповторимый аромат родной земли.

           Эмоции захлестнули и переполнили богатыря.  Он, как полоумный целовал землю и обнимал колоски. – Наконец суровый витязь заплакал, как ребенок.. 

            На утро Добрыня проснулся, но еще долго лежал на земле, среди золотой пшеницы, раскинув руки и задумчиво глядя в небеса. Хоть небо было затянуто противной, серой рябью,  это его не удручало..

           Наконец !!!..  –   наконец все закончилось.  Скоро я войду в землянку к волхву и обниму старика, – радостно размышлял богатырь. Я брошусь в ноги старцу и расскажу, как  победил зеленого змия. Как  сумел пройти тёмные дебри и выбрался из гнилых болот – я победил.., – я вышел к людям.., – я выстоял.., – я не сдался..

            В меру своей хромоты, Добрыня гордо вышагивал среди бескрайней, волнующейся нивы. На душе пели соловьи.  Еще издалека, богатырь услышал:  крики петухов, вопли детворы, ругань баб и мычание коров.

            В селения он решил не заходить. Добрыня выглядел, как грязное и   рваное, огородное пугало. Одним только своим видом, он мог напугать любого крестьянина. Его бы сразу приняли  за лешего, водяного и черта –  вместе взятых. Посему, он решил идти прямиком на капище. Там он получит кров, тепло, отдых, сочувствие и понимание. Вохвы травами и заклинаниями восстановят разбитое тело и залечат истерзанную душу.    

            Добрыня уже узнавал знакомые леса и холмы, ручьи и озера, когда неожиданно почувствовал слабый запах гари.

            Чем ближе он подходил к  озеру, посреди которого на острове располагалось капище,  тем сильнее в душе росло беспокойство. Пока это была неопределенная тревога, но сердце начало щемить с такой силой, что темнело в глазах. 

           Над лесом висело марево пожарищ. Еще издалека Добрыня заметил густые столбы черного дыма. Со стороны капища валила жирная, черная гарь. Внешняя ограда требища  была разрушена и сожжена. Обгорелые столбы частокола,  торчали, словно черные,  гнилые зубы.

           Взору богатыря предстало печальное зрелище: повсюду – поваленные и изрубленные на куски, обгорелые, деревянные идолы богов. Некоторые еще тлели красно- черными головнями. На месте святилища лежало пепелище, тлели угли, вился дым, нестерпимо веяло гарью, всюду кружили клочья пепла. В низине, как туман, колыхалась угарная дымка. От землянок волхвов остались рухнувшие, обгорелые бревна и балки. Белые хлопья пепла падали к ногам богатыря. Добрыня растеряно стоял посреди капища. Над головой, громко каркая, кружили вороны  –   падальщики.

           Богатырь был весь перепачкан сажей, как одержимый в беспамятстве он бегал по капищу, разгребал золу, смотрел на пожарище ничего невидящим взглядом..

           Куда и в какую сторону он побрел? – Добрыня не помнил. Он вяло, будто в сумрачном полусне, просто шел, точнее плелся, опираясь о найденный на пожарище посох. Богатырь двигался в неизвестном направлении, ничего вокруг себя не замечая и не слыша.

          Шагая, как в бреду, пошатываясь и не разбирая дороги, богатырь падал, полз, вскакивал, бежал, спотыкался, снова падал.    

          Ему было не больно, не страшно, не жарко, не холодно и совершенно безразлично.

           В медлительно бредущем Добрыне, нельзя было узнать крепкого, былинного богатыря, каким он был раньше.

           По лесной дороге, заметно прихрамывая, шаркая сапогами и подволакивая левую ногу, влачился исхудавший, сутулый, еле живой человек неопределенного возраста, в грязных лохмотьях.

          Изодранное тело было в синяках, ожогах, язвах,  кровоподтеках,  ранах, рубцах и порезах.  

          Облик богатыря изменился до неузнаваемости: Половина зубов выпала. В грязных волосах пробивалась седина. Давно не бритое лицо, заросло жесткой, опаленной щетиной.

          Бледно- желтое, будто восковое лицо, после перенесенных страданий осунулось. Оно   было опалено и почернело от горя. Морщины легли у надбровий, стали глубже на лбу и заметно прочертили углы сжатых губ. Скулы и нос заострились. Сухие губы потрескались. Страдальческие, запавшие глаза, ввалились и были подчеркнуты усталостью. Под ними залегли темные круги. Равнодушный взгляд неохотно фиксировал предметы.

           Сколько времени,  в какие края он брел в совершенном беспамятстве, Добрыня не осознавал. Он совершенно не заметил, как сзади  надвигается иссиня   -черная, грозовая туча.

           Богатырь начал приходить в себя, когда почва мелко затряслась. Раскаты грома, сотрясая землю и воздух рубанули по ушным перепонкам. Ветвистые молнии разрезали небосвод на части. Раскаты перешли в неумолкаемую канонаду. Задрожали камни.

            Внезапно,  ослепительно- яркой вспышкой, небо разорвало напополам. Гигантская молния, разрывая  тьму, толстым, изломанным зигзагом врезалась в почву. От удара земля перед Добрыней разверзлась. В пропасть полетели огромные деревья, камни, кусты.

          Землетрясение еще раз тряхнуло грунт. Добрыня, стоявший на самом краю провала, оступился, покатившись в холодную, тёмную пустоту.  Сначала медленно, по наклонной насыпи, он начал съезжать вниз.

          Напрасно богатырь старался остановить сползание, хватаясь руками за корни деревьев. Тонкие, хлипкие корешки ломались под его весом. С каждым мгновением, он дальше и дальше опускался вниз по наклонной. Добрыня зря тратил силы, стараясь упереться пятками в грунт. Зыбкая опора только осыпалась под бахилами. Наконец богатырь не удержав равновесие, кувыркнулся. С нарастающим ускорением, он покатился в черную бездну.  Перед глазами  промелькнула жизнь.

           Он падал и видел призрачные образы друзей детства, соратников юности, селян, соседей, сослуживцев, старых знакомых, с которыми раньше братался и клялись в вечной, неразрывной  дружбе.., – дальних и близких родственников..

           Одни с каменными лицами безразлично проходили мимо.., – Другие, с надменным видом брезгливо  отворачивались. – Следующие, с ехидной улыбкой провожали  его с довольным взглядом.., – Некоторые  останавливались и смотрели на Добрыню печальными глазами. Немногие из них, пытались протянуть руку, – но от одного только прикосновения их силуэты рассыпались в пыль – это были лишь призрачные образы его былой  жизни..

           Как- то незаметно, среди людей начали мелькать какие - то чародеи. На них надеты хоть и белые, но заметно грязные халаты. 

           Один из них, скинув хламиду, предстал в полной красе.

           Раскрашенный, полуголый дикарь – чернокожий колдун  –  вуду, одет только в набедренную повязку из травы. Щиколотки ног подвязаны пучками  соломы.  На морду он нацепил устрашающую,  зловещую и разукрашенную красно-  черными полосами, деревянную маску, с огромными, белыми клыками. По краям пугало утыкано разноцветными, перьями, диковинных птиц.  В носу колдуна болталось кольцо.

          Он ритмично долбил в огромный там – там. Дико завывая, лекарь с дикарскими ужимками плясал вокруг Добрыни. Неожиданно отбросив бубен, он достал из - за пояса чучело соломенного человечка, начав протыкать его длинной, железной иглой.

           Черный колдун  как- то незаметно растворился в воздухе. На его месте возник  зловещий друид.

          Маг был завернут в черную тогу, с накинутым на голову темным балахоном. Он стоял посреди  прочерченной огненными линиями пентаграммы, в виде пятиконечной звезды. В центре начертаны астрологические знаки. По краям горели свечи. В руке друид держал книгу со странными, оккультными письменами, похожими на каракули в лекарских записях . 

            Чародей с каменным, неподвижным лицом,  не громко, бубнил  и шептал. На ладони мага стояла колба с лиловой жидкостью, в которой шипело, пузырилось, а из горлышка, полупрозрачным, неоновым светом вытекала голубая дымка. Она стелилась у ног, в которой лекарь и растаял.   

              Из черной, астральной пустоты выплыл некромант, воскресший из мертвых. От него исходил смрад тления, походивший на приторный запах кладбищенских тубероз. Некромант держал в руках посох с нанизанным черепом.  Мертвый колдун был закутан в белый саван весь в крови. Но ужасней всего лицо. Губы сгнили, череп, лишенный покрова,  в отвратительной улыбке скалил длинные, гнилые зубы. С черных клыков капал гной.  Свалявшая, нечесаная борода грозно развивалась по ветру. Мертвые, холодные провалы глаз, были похожи на свинцовые дыры, из которых вытекала мутная, желтая слизь. Громовой, акустический гул бормотания, казалось пронизывал насквозь, многократно повторяясь эхом в каждой клетке мозга. Тело лекаря ссохлось и скрючилось. Кожа истлела и рассыпалась в прах, повсюду зияли страшные дыры.  Остатки серой плоти сморщились и рвалась при каждом движении. Белый халат был  в пятнах засохшей крови.

             Перед затуманенным взором Добрыни проплывали, колдовали, бубнили, прыгали в головокружительном, диком хороводе:  колдуны, – чародеи, –  друиды, – вуду, – знахари, – монахи, – маги, – оракулы, – шаманы, – авгуры, – кудесники, – жрецы.. – все в белых халатах..

              Богатырь не обращал на  них внимания. Смертельно устав бороться и сопротивляться судьбе. С трудом выбираться из гнилых болот и вновь натыкаться на непроходимую стену дебрей. Сражаться с нечистью,  бороться, искать, находить и  по новой терять самого себя.  Влачить в глухом, замкнутом кругу  свое существование.

               В конце  –  концов он сдался.  Поникнув духом, витязь опускался и падал ниже и ниже. Казалось бесконечности его падения никогда не наступит конца.  Добрыня смиренно сложил руки и опустив тормоза, покатился на самое дно. Скорей бы упасть в беспросветную пропасть и разбиться навсегда,  – было единственным его желанием.

               Вновь очнулся богатырь лежащим на утоптанном, сыром грунте. Кругом была разбросана зола и пепел. В нос резко ударило жаркое дыхание преисподнего пекла. Всюду, куда ни кинь взгляд, горели костры. Над ними висели большие, медные чаны с кипящей смолой. Между кострами сновали черти, подбрасывая уголь и дрова. Нестерпимый гомон, от криков и стонов грешных душ, переполнял пространство.

               Первое, что увидел Добрыня, приподняв голову и обреченно разглядывая открывшуюся картину – это знакомые, мохнатые, мускулистые ноги, с огромными, раздвоенными копытами. Сзади свисал длинный, тонкий хвост со стрелой на конце.

              – Я ведь обещал тебе Добрыня Никитич, что мы встретимся! – самодовольно прогундосил  черт, растянув улыбку на перепачканной сажей, козлиной морде.

              На этот раз, его пьяная рожа , с переломанным, кривым носом и большим шрамом на щеке выглядела весьма злобно.

              Богатырь только криво ухмыльнулся, ничего не ответив черту.

             – А я  всегда знал..! – продолжил дьявол.  – Что рано или поздно доведет  тебя лихая тропа ко мне в преисподню.  Что полезешь ты, убогий  изгой  –  рудокоп ко мне под землю, искать залежи медных руд и раскапывать цветные металлы..     

             Добрыня устало закрыл глаза. Откинувшись с глухим стоном назад, он провалился в забытье..                                                                    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

5 часть

                                                                             

          Сцена с Лапой и Нордом в клетке слегка отрезвили обоих Тригелей и Батона. Оставив Новикова лежать на земле, они пошли в гараж глушить водку и обсуждать создавшуюся проблему.

          Другое дело Кильянов. Напившись настолько, что еле стоял на ногах, он всё же придумал новую гадость.

          Багряное солнце медленно клонилось к закату, поливая стены бокса и дальние холмы насыщенно оранжевой тушью. 

           Каким-то образом выехав из гаража на сто тридцать первом ЗИЛке, он привязал к нему сзади железный трос около пяти метров длиной. Второй конец примотал к дыре, пробитой у горловины двухсотлитровой, железной бочке из- под бензина, без крышки.

          Андрей не понимал, что Кильянов делает, но заметил, как Соболь, разгадав задумку  пьяного дурака, незаметно закинул в бочку две толстые, ватные фуфайки.

        Пока Тригели с Батоном в гараже не видели, что Кильянов сооружает, этот дурак, подтащив Новикова к бочке, заставил влезть в неё. Андрей не соображал, что делает, воспринимая всё происходящее, как в тумане. Он машинально заполз в бочку. Кильянов завёл машину и поехал, сильно газуя.

        Бочку  с Андреем внутри бросало из стороны в сторону, она билась о лежащие на земле камни и бетонные столбы, об углы гаража, подпрыгивала на пригорках, крутилась и тряслась на  колдобинах.

        Кильянов уже один раз успел объехать вокруг гаражного бокса, когда выскочили Тригели и Батон. Последний бегом поравнявшись с кабиной ЗИЛа, вскочил на подножку.  Просунув руку в через окно, поворотом ключа зажигания заглушил двигатель. 

        Андрей слабо помнил, кто и как вытаскивал его из бочки. Перед глазами кружилось. Гараж, земля и деревья качались, плыли в сторону, медленно переворачиваясь вверх тормашками. Между ними, летали какие-то разноцветные тени. Лапу тошнило и рвало. На ногах он стоять не мог. Сколько пролежал на земле, неизвестно.

        Куда и в какую сторону он побрел, Новиков не помнил. Он вяло, будто в сумрачном полусне, просто шел, точнее, плелся.

         Ему не больно, не страшно, не жарко, не холодно и совершенно безразлично. Перед глазами всё расплывалось в тумане.

        Он не понимал, какими силами поднялся на ноги и шатаясь, побрёл в сторону ворот базы. Вокруг никого. Ротвейлер или сдох, или был заперт в клетке. Вторая собака не обратила никакого внимания. Она не дрессированная и держали эту овчарку только для устрашения.

 

                                                  ***

 

            Скорым, решительным шагом, Андрюха направился прямиком домой. Раннее, утреннее солнце ярко сверкало на стеклах распахнутых форточек. Редкие прохожие с заспанными физиономиями спешили на работу. Солнечные лучи растапливали подмерзшие за ночь уличные помойки, наполняя пространство кислыми испарениями.  Звонкие ручьи журчали по канавам вдоль дороги.  Новиков старательно обходил весенние лужи. В прохладном зеркале под ногами отчетливо отражались плывущие облака.   

           Как  меня удачно выпустили из Ботников, всего через пять месяцев! А другие бедолаги сидят годами! — благодарил он судьбу.

           После того, как Хеша с компанией раскидали по различным спецам и дурбольницам особого надзора,  места в корпусе освободились.

          Как говорится: Свято место пусто не бывает! —  дурдомовское начальство срочно запрашивало городские ПНД о направлении в Ботники новой партии алкоголиков. Чтобы не дай бог — не занизить показатель количества пациентов, а вместе с ним не урезали бюджет финансирования  учреждения.

            Но на местах не расчитали и прислали синяков больше, чем требовалось. Куда их размещать? Администрация психушки решила выпихнуть на волю нескольких более-менее выздоравливающих пациентов. В число которых случайно попал и Новиков. Отрепьев уволился, его место занял другой нарколог, не знавший Андрюху. 

               Сейчас осмотрюсь, что да как в квартире. Завтра, прямо с утра пойду на биржу искать работу, — уверенно размышлял Лапа.

                Еще подходя к подъезду своего дома, Новиков услышал звонкие, ребяческие голоса. Лампочка в этой части коридора не горела и слабый свет падал только со второго этажа.

               В темном углу под лестницей, прямо на полу, свернувшись клубком, лежал бомж. В нос сразу ударил характерный запах. Андрей остановился в проеме двери подъезда. Он уже отвык от помойного аромата и невольно скривился.

            На бомже надета грязно- вытертая, женская шуба с оторванным воротником. Шов на спине цигейки широко разошелся, через который, просматривалась голая спина мужика, вся синяя от наколок.

           Спутанные волосы на голове торчали космами. Бомжик спал, прикрыв голову руками. Одна нога чуть согнута, вторую подтянул к груди. Грязные, наполовину спущенные джинсы и босиком.        

            Грязные, обмороженные ноги с черными, загнутыми ногтями. Грубая, шелушащаяся  кожа  ступней в глубоких трещинах. Замусоленная, нечесаная борода топорщилась клочками, прикрывая чумазое лицо.

             Вокруг бомжа прыгали, заливаясь громким смехом трое ребятишек, лет десяти - двенадцати.

          — Пьяница, пьяница, за бутылкой тянется...  А бутылка не даётся... Пьяница в  очко  ...тся.

           Один, самый высокий из них, одетый в модную курточку, в детской шапочке с козырьком и надписью Спартак в ромбике, подбежал и пнул с размаху голову бомжа.

             —  Я - Егор Титов ! —  звонко выкрикнул он, горделиво вздернув подбородок.

             Бошка бомжика дернулась, глухо стукнувшись об пол. Он замычал.  Пацан быстро отбежал и запрыгал на одной ноге, заливаясь от восторга.

              Другой мальчишка, одетый победнее,  агрессивно- решительным шагом подошел к бичу. С демонстративным артистизмом  взглянув на остальных, он вытащил спички, чиркнул и бросил бомжу на лицо. Горящая спичка, застряв в бороде, ярко вспыхнула в спутанных волосах. Пацан плюнул на лежавшего. Потом немного отбежал, кривляясь и гримасничая  сквозь задорный смех.       

             Бомж заворочался и приподняв голову, повернул свое опухшее, бородатое лицо.

             Васька ! —  Лапа сразу узнал Бедышева.

             Васек залитыми, опухшими глазами туманно обвел взглядом подъезд. Потом снова бессильно уронил голову на пол. Пацаны игриво отбежали дальше по-коридору, кичливо хохоча, иногда перебрасываясь отборными матюгами, своими ангельскими, задорными голосами.

          Лапа дернулся было подойти к Бедышеву, но на площадке загромыхал замок ближайшей двери. Железная дверь лязгнула и со скрипом приоткрылась.

          Там жила вредная, сварливая бабка. Новикову очень не хотелось с ней встречаться. Он медленными шагами, тихо отступая назад, вышел на крыльцо. Стал наблюдать с улицы, через  приоткрытую дверь подъезда .

          Сначала показалась старушечья голова в очках за толстыми линзами. Бабка, щурясь, подслеповато задрав нос, высунула из приоткрытой двери голову, с редкими седыми волосами.   

          —  А ну скотина! Давай, иди отсюда! Насрал уже пьянь!  Ах ты...   Я сейчас милицию позову! — картаво закаркала старуха, выглядывая из-за полуприкрытой двери.

           Пацанва шумно рванула по длинному коридору, ко второму выходу из дома. 

          —  Тут дети играют! А он заразу принес... —  ворчливо надрывалась старуха.

          Новиков отошел подальше за косяк входной двери, подглядывая с улицы только одним глазом.  

           —  Я тебе говорю: убирайся, а то милицию вызову! — Голос бабки срывался на визг. — Из-за тебя весь подъезд провонял.

          Лапа достал сигарету и начал хлопать себя по карманам, ища зажигалку.

           — Поднимайся срань! — крикнула бабка снова, брызгая слюнями.

           За спиной Андрея резко взвизгнула и притормозила машина. Он оглянулся. Из УАЗки вылезли два мента.

           Нифига себе!  Как так быстро они успели приехать? Он потупил взгляд, молча нахмурив брови. 

           Менты, грохая тяжелыми башмаками по деревянному крыльцу, решительно направились в подъезд. Проходя мимо Лапы, один из них,  мельком оглядев его, бросил быстрый взгляд назад,  через плечо.

            Лапа, подняв голову, перевел глаза в ту сторону, куда посмотрел сержант. На самой верхушке бетонного, фонарного столба была прикреплена видеокамера. (  Уже на следующий день, прогуливаясь по своему шанхайчику с беспорядочно раскиданными деревянными одноэтажными бараками, оставшимися еще со времен ГУЛАГа, а позднее перестроенных под жилье для малообеспеченных, Лапа насчитал на столбах в районе, девять камер видеонаблюдения).   

            Старуха продолжала ругаться и поносить Ваську матом на весь подъезд.

             —  Вас всех нужно облить бензином и сжечь на свалке. Куда милиция только смотрит... 

             —  Всё, всё гражданка... —  усатый старшина решительно посмотрел на бабку. Мы уже приехали.

             Старуха запнулась на полуслове. Высунув чуть дальше свой нос, она недоверчиво, подслеповатыми глазами из-под очков, осмотрела ментов. Потом молча захлопнула дверь. Горевший желтым огоньком глазок на её двери потух. Бабка наблюдала изнутри. 

              Мент с ярко- рыжими волосами, тот, что помоложе, пнул ботинком на грубой подошве Ваську в бок.

              —  Бедышев вставай, в изолятор поехали... — процедил он, с какой-то злобной иронией в голосе.

              Васек захрипел и начал с ворчливыми матюгами подниматься. Но встать на ноги у него никак не получалось.

              Менты, молча отвернув физиономии, подхватили его под руки и поволокли. Обмоченная мотня, спущенных до колен штанов бомжа, волочилась по полу, оставляя на досках мокрый, зловонный след.    

               Они дотащили Ваську до задней дверцы воронка. Бросили на землю. Один вставил квадратный ключ в замочную скважину, провернул и распахнул створку. Они снова подхватили Бедышева и грубо забросили в машину. Послышался грохот и Васькин хриплый стон. Машина завелась и брызгая грязью из-под колес, резко рванула по лужам. 

              Новиков, нащупав зажигалку, наконец закурил, провожая УАЗку долгим, задумчивым взглядом. Потом щелчком пальцев резко отбросив сигарету, быстро развернулся и вошел в подъезд.

              Заглянув в почтовый ящик около своей двери, он обнаружил целую кучу бумаг с печатями. Не глядя, Лапа запихнул весь ворох макулатуры в карман и вошел в квартиру. Ключ каким- то чудом   лежал под половиком перед входом. 

   

                                                   ***

 

            В своей хате он не ожидал увидеть ничего хорошего. Грязь, бардак, толстый слой пыли кругом, плесень в раковине. Раздевшись, Андрюха зашел на кухню. Достав из кармана красную пачку Примы с  портретом Ленина на фоне газеты Правда, он закурил последнюю оставшуюся сигарету. Скомкав пустую пачку,  бросил на пол. Потом неторопливо вытащил из кармана почтовые бумаги.

           Сизый дымок потёк по кухне в открытую форточку. Лапа жадно сделал пару глубоких затяжек, ища глазами, куда стряхнуть пепел. На подоконнике стояла стеклянная баночка из- под майонеза, с оплывшей свечой внутри. Забегав зрачками, он машинально затушил бычок в пустую пробку из- под водки, валявшуюся на столе с  грязной клеенкой под толстым слоем пыли..

           Среди кучи бумажек - около десятка уведомлений ЖКХ о необходимости погашения задолженности по коммунальным услугам. Хоть уведомления за несколько последних месяцев,  дата выписки на всех стояла одним  числом.

            В одной, большой бумаге с названием досудебная претензия, сообщалось, что гражданин Новиков А.И. за два года неуплаты коммунальных платежей за квартиру должен внести на счет муниципального жилищно-коммунального хозяйства сорок тысяч рублей. С учетом набежавшей пени за каждый месяц просрочки, в общей сумме - пятьдесят три тысячи триста рублей двадцать девять копеек.    

          В другой повестке, на бланке коммунальной службы с красочным логотипом муниципального предприятия ЖКХ, Новикова срочно приглашали явиться на комиссию по рассмотрению вопроса о  задолженности. Как ни странно, комиссия назначена была именно на завтра, в одиннадцать часов утра.

          Следующий день начался пасмурно. Утро, окутанное влажным туманом, было наполнено шумом автомобилей неизвестно с какой стороны и протяжными гудками теплоходов с реки.  В парке на деревьях раскаркалась стая ворон. Птицы густо облепили ветки голой березы. Душа Новикова начала протяжно наполняться смутной тревогой.

          Андрюха несмело постучал в обшарпанную дверь кабинета, в перекошенном от времени здании жилкомхоза. Неизменный канцелярский запах, с примесью духов сирени, заставил глубже втянуть воздух. Монитор на столе, с заставкой плывущих сквозь вселенную звезд, плотно обставлен кактусами в горшках. На подоконнике закипал пластмассовый чайник. Рядом стояли две фаянсовые чашки с чайными пакетиками в них. В вазочке лежали конфеты Мишка на севере. За столами сидели две женщины.

           — Вы по какому вопросу? —  деловито спросила одна.

           — Моя фамилия Новиков, я по повестке, — ответил Андрей, не ожидая для себя ничего приятного.

           Тетки переглянулись.

         — Да-да!…  Минуточку… - Они сразу засуетились.

         — Марина Викторовна пригласите Николая Петровича, — попросила одна другую, - а я сбегаю за юрисконсультом.

            Андрей стоял около двери и мял в руке кепку. Робко переступая с ноги на ногу, и теребя мочку уха он озирался по сторонам с таким видом будто опасался, не начнут ли они сразу рвать его, как бойцовские бульдоги. Другой  пятерней он озабоченно поскреб макушку.

           Наконец дверь распахнулась и в кабинет решительно вошел длинный, худощавый мужик в очках. По возрасту видно, что это либо сам директор службы, либо его заместитель. Следом вошли одна из теток и молодая девушка — юрист ЖКХ.

           Николай Петрович, ничего не сказав, сразу уселся за один из столов, уставившись на свои руки.

           — Ага! Значит появился! — сразу наехала на Новикова самая агрессивно настроенная сотрудница,  походившая на экономиста или бухгалтершу. — Ты знаешь, сколько задолжал? — накинулась она на Андрея.

           Её подхватила вторая, которую звали Мариной Викторовной. Полчаса, обе, как цепные собаки, они набрасывались на Андрюху. Новиков несмело оправдывался, что лежал в больнице, что не мог найти никакой работы. Его никто не слушал.

         — И что, за два года ты не смог найти никакой работы? — съехидничала Марина Викторовна.

         — Послушайте… — повысил голос Андрей. - Я купил квартиру полтора года назад. Почему вы хотите, чтобы я платил за  два года? — развел он руками.

         — Мы всё проверим, — деловито заверила экономистка. — Ведь так Эмма Карловна? — наконец обратилась она к молоденькой  юрисконсульту. 

            После чего, безостановочные реплики строгой комиссии, со слюнями на губах, начались по новому кругу. На Андрюху кричали, стыдили, унижали, запугивали…

            Он стоял у двери и даже не слушал их крики. Смотря на Марину Викторовну, ему стало смешно. Такой, как у неё необъятно- грузной заднице позавидовала бы самая толстожопая свиноматка колхозной фермы.  

           Как только она усаживается на стандартный, канцелярский стул? — представлял он. -  Для такого огромного, до неприличия  провисшего гузна,  нужно не менее трех стульев.

           Да! Остались еще женщины в русских селениях… — вспомнил он стихи Некрасова.

           Чтобы не рассмеяться, Андрей закусил губу. Смех в создавшейся ситуации был не совсем уместен.

           Наконец, голос подал сам Николай Петрович.

         — В общем так! — он встал из-за стола. - Вы задолжали за неуплату огромную сумму денег. Если в течении двух недель задолженность не будет погашена, то… - Он многозначительно посмотрел на юриста. - Мы будем подавать заявление в суд о выселении вас с жилплощади, с предоставлением менее благоустроенного жилья.

           Он ненадолго замолчал, что-то обдумывая.

         — Эмма Карловна, готовьте документацию на иск по выселению гражданина ! — отрезал он, нервно закурив прямо в кабинете.

           По-моему, менее благоустроенной квартирой, чем моя, может быть только собачья конура или  коллектор теплотрассы, — озадаченно подумал Андрей.

          Переминаясь у двери, он показательно виновато насупился, опустив подбородок на грудь и потупив взгляд в пол. 

         Мля! И эти хотят  меня на дурочка развести, — слегка ухмыльнувшись подумал Лапа. Уголки рта непроизвольно дрогнули в легкой усмешке. Но вида Лапа не показал, чтобы не обострять ситуацию. Из такой, казалось, далекой и словно прошлой жизни, вспомнилась практика, когда он еще работал юристом.   

         Квартира у меня в собственности. Была бы муниципалка по соцнайму, то вы давно бы её уже без разговоров отобрали, а меня закинули бы к чертям собачьим, в какую-нибудь общагу бичевскую, — закрутилось в мозгу. - Тоже мне, нашли лоха. 

        Чтобы не раздражать строгую комиссию он, будто виновато соглашаясь, медленно закивал головой, задумчиво насупив брови. 

         А хотя, черт его знает? Этих коммунальщиков, — вдруг зашептало в ушах. - За два года, что я бичевал, может и законодательство поменялось? Возьмут да найдут статью. Попробуй отвертеться потом.

         Озадаченно надув щеки, он почесал ногу об ногу.   

         — Но что же мне делать теперь? — развел Лапа руками, подняв взгляд. - За две недели я не смогу погасить такую сумму. Я только вчера приехал из больницы и еще не нашел работу.

         — Есть другой вариант! — ответил Николай Петрович. - Вы устраиваетесь на работу к нам в ЖКХ. Мы сами будем высчитывать половину жалования из Вашей зарплаты ежемесячно. Пока не погасим долг. Марина Викторовна, у нас остались вакансии дворников? — спросил он.

         — Нет, Николай Петрович, все заняты задолженниками, — быстро ответила она.

         — Какие у тебя специальности? — обратилась она к Андрюхе.

         — Я юрист по образованию…

         — Ну-у юрисконсульт у нас есть, — недовольно протянула вторая тетка. - Какие у Вас рабочие профессии?

         — Я служил в технических войсках. У меня есть корочки авиамеханика и разрешение на допуск к работе с горюче-смазочными материалами.

         — Вот на нефтебазе у нас как раз и не хватает специалистов, — смягчившись, ответил Петрович. - В кадрах напишешь заявление на работу слесарем  ГСМ. Будешь обслуживать нефтепровод закачки солярки в резервуары и подачи в котельную. Открывать, перекрывать вентили, — дополнил он. - И пусть выдадут направление на медкомиссию для трудоустройства. Я распоряжусь в  кадрах, — добавил начальник, выходя из кабинета.

           Вышел Андрей из комиссии по задолженности с легкой душой. Ладно уж… Ползарплаты будут высчитывать, на остальные как-нибудь проживу. Выпивать уже не буду, — уверенно решил он.

            Город был окутан пеленой белого, клочковатого тумана. Сырой воздух пропитан запахом автомобильных выхлопов. Липкая влага сразу осела на лбу. Солнечный диск висел  в вышине, словно белая, размытая клякса. Мерзкие, только начавшие появляться комары, быстро облепили шею.  

           Платную медкомиссию для устройства на работу: терапевта, лора, хирурга, окулиста, невролога он обошел за два дня. Оставались психиатр и нарколог. Андрей направлялся в психиатрическую поликлинику с тяжелым сердцем.

           За столом сидел усатый нарколог. Прежний старичок, наверное ушел на пенсию.

         — Ну и куда ты дергаешься? — ухмыльнулся тот, посмотрев Андрюхины документы. - Ты состоишь на учете, как хронический алкоголик. Да еще лечился в психиатрической больнице.

        Он иронично улыбнулся в усы, поигрывая шариковой ручкой между пальцев. 

        Вентилятор с широкими лопастями за его спиной колыхал шторки на окне, шурша раскиданными на столе бумагами. На углу лежал журнал Социальная и клиническая психиатрия, а на стенке был прикреплен кнопками большой плакат Алкоголизм – деградация личности, на котором уныло повесила голову бутылка, одетая в наряд бомжа. В воздухе чувствовался запах нашатырного спирта.   

         — И что? Ты думаешь, я тебе подпишу медкомиссию для работы с горюче-топливным оборудованием? Или сварщиком? На допуск к аппаратам высокого напряжения? Может, ты хочешь работать электриком?..  На  опасном производстве?  Ты у нас дурдомовец! — Он иронично приподнял брови. — Этим всё сказано… — категорично закончил нарколог, усмехнувшись уголками рта.

           Новиков, взглянув в его глаза, ужаснулся. Зрачки врача сузились и стали похожи на две  свинцовые точки.  Сколько раз Лапа видел в дурдоме такие стеклянные глаза с застывшим взглядом у наркоманов, которых обдолбили психотропами. Взгляд и мутное выражение, он ни с чем  бы теперь не спутал.

           Участковый нарколог, имея постоянный доступ к транквилизаторам, сам конкретно сидел на колесах.  

           Андрей ничего не сказал. Развернувшись, с  силой хлопнув дверью, он вышел из кабинета.

 

                                                  ***    

 

           Новикова  встретила продуваемая ветрами, промозглая сырость. В городском парке, несмотря на редкий дождь, полным ходом шумел очередной праздник Дня молодежи. Всюду разбросаны пивные бутылки, смятые пластиковые стаканчики. Ветер разносил обрывки бумажек, которые трепыхали на кустах, деревьях или валялись намокшие в  покрытых рябью лужах.

           Лапа, глубоко сунув руки в карманы, кисло разглядывал празднество. На сколоченной трибуне горланили популярные песни провинциальные музыканты из местного дома культуры:  Увезу тебя я в тундру…  Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним… Говорят, что Север крайний…

           — Тьфу!  Мать иху… — едко сплюнул Новиков, облокотившись на грязно-побеленный, одиноко стоявший  в стороне памятник сибирскому революционеру.

           Как всегда невозмутимый, с облупившейся известкой на лице, старый большевик Тихон, задумчиво созерцал светлое будущее  потомков,  в стране, так и не победившего коммунизма. 

            С этой песни уже двадцать лет неизменно начинались все городские культурно-массовые мероприятия. От Самоцветов тошнило. Молодые горожане поголовно распивали пиво и  остальное горячительное.

            Собирающаяся на центральных площадях, в дрызг пьяная молодежь, сметает с прилавков магазинов одного пива больше, чем бичи раскупают его за полгода. В конце — концов каждое общенародное торжество, или знаменательное событие в городе превращается в обычное празднование ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ГРАНЕНОГО СТАКАНА. И так каждый месяц — из года в год.  Народ  спивается, смолоду приучаясь к праздничным запоям или традициям  по сто грамм.

              Вот и ответ, откуда появляются спившиеся БИЧи, БОМЖи, прочие  дегенераты.

              Новиков заметил знакомых парней, которые сами еле стояли на ногах, но до отказа затарились пивом и водкой.

              — Ай!… Один черт - пропадать без жилья… Хоть  с музыкой!!!  — направился Андрюха к друганам…

              После недельного запоя с корешами, в голову пришла задумка:

             — Где бы раздобыть малость денег? Может, поискать цветмет на заброшенной базе геологов?

                                          

 

                                                                      ***

 

            Очнулся Добрыня оттого, что ощутил какие- то приятные запахи, от которых   давно отвык. Еще не открыв глаза, он почувствовал, как в нос ударили: душистый запах черемухи, пьянящий аромат сирени и нежность пахучей жимолости .

           Богатырь приподнялся, опираясь на локоть. Вокруг цвели голубой тимьян и мята, наполняя воздух чудным благоуханием.

          Необъяснимая сладость вливалась в душу вместе с ароматами  сосны и цветущей липы.

           Неподалеку возвышался муравейник. Тысячи  неутомимых тружеников копошились в траве.

           Послышалось шумное жужжание диких, лесных пчел, сердитых шмелей и усыпляющий стрекот кузнечиков. Трепещущий полет бабочек и стрекоз, игравших над яркими, полевыми цветами, ложился на душу, как бальзам .

           На стебле качавшейся травинки, звонко стрекотал зеленый кузнечик. Гудели майские жуки.

           Вокруг краснели гроздья рябины, отливала темно- лиловая ежевика, краснела дикая малина, наливалась смородина и калина. Низкие кусты черничники чередовались  островками зрелой брусники. 

            Ясная лазурь небес напоминала бездонное море. Тихо плыли пористые облака.  Прозрачный воздух, напоенный лимоном и лавром, порождал в душе счастливые воспоминания.

              Болтливо лепетали птицы. Легкий ветер колыхал верхушки трав. Шаловливый шепот родника, навивал упоение.

              Золотистые лучи солнца пробивались сквозь кроны дубов. Солнечные зайчики плясали на листьях и ветвях. 

              Лес оживал. На ветку, звонко шелестя крыльями, спустилась пара голубей. Послышалось тихое воркование, часто прерывемое чириканием молодого воробья, с желтизной около клюва. Изредка, звенел стальным колокольчиком, насмешливый просвист синицы. Золотой голосок малиновки звучал невинной, болтливой радостью.

               Неторопливо отсчитывала кукушка. Звучали равномерный стук дятла и трескотня сорок. Лес наполнился криками птичьих голосов, шорохов и звуков.  В небе пролетели журавли, возбуждая отдаленным курлыканьем.

               В высокой траве раздавались щелчки тетерева, пищали рябчики, чеканили  дрозды. Заунывно перекликались иволги, трещали сойки, свиристели жаворонки. Крылатое, певчее племя наполняло воздух блаженством. 

                В небе неподвижно зависли ястребы, раскинув крылья и устремив на траву острый взор.

                 Добрыня затравленно озираясь по сторонам – вдруг истерично расхохотался.   Где я? – Опять, чтоли глюки!!! – сразу решил он. –  А вообще, мне плевать!

            Колебались на ветру фиолетовые стебли иван- чая, местами облепленные шелковистым, белым пухом. Тонкий запах шиповника и медуницы наполнял легкие богатыря. Лиловые колокольчики, белые венчики ромашки, зубчатый папоротник, плотные листья ландыша, высокие стебли левкоя. Чернела зрелая костяника. Пестрый ковер клевера был облеплен роем пчел. Великой свободой и безгрешностью  дышало пространство!

            Над  морем желто- белых ромашек распустили ветви зеленые липы. Лепетали, дрожа листвой статные осины. Тонкие стволы берез, с родинками на бересте, нежно светлели среди окружающей зелени. Темнели, облитые солнечным загаром, стройные сосны. Красовались дымчато- мохнатые, голубые ели.  Шелестел листвой кудрявый клен.

            Изредка виднелись оранжевые шляпки подосиновика, блестела семейка липких маслят, краснела сыроежка с налипшей на шляпку травинкой. Из под кочки  проглядывали синеющий груздь и желтая лисичка.. 

           Где- то из леса расторопно барабанил лапами по сухому пню заяц. Ворчливо фыркая, расторопно протопал колючий ёж. Коротко тявкая, из норы показалась мордочки рыжих, пушистых лисят. Возбужденно прыгали по ветвям огненные белки. Ворчливо пробежал барсук. У ручья копошился полосатый енот. Отрывисто раздавалось  кваканье зеленой лягушки. Пестрые суслики, став на задние лапки, заполнили поляну свистом. Меж деревьев спокойно паслись пятнистые олени.

         Что за бред !? – встряхнул головой богатырь. Он сидел на сухом пригорке примяв мягкую траву. 

          В нескольких саженях от Добрыни, с деловым видом копошился Дед  –   лесовик, совсем маленького роста. Руки и ноги  покрыты дубовой корой. В волосах и бороде вился плющ. На голове – надета шляпка гриба.

           Он словно бумагой, шуршал сухими, дубовыми листками, разбросанными на широком  пне.

           – Ты кто ? – удивленно округлил глаза богатырь. – Где я? –  как я тут ? – недоуменно задал Добрыня череду вопросов.

            Дед не поворачивая головы прокряхтел: – Ты добрый молодец на священной опушке, в заповедном лесу. Тут нечисть не сумеет достать тебя до тех пор, пока ты в тени дубравы, под сенью столетнего  дуба. 

          – Это Вы меня вытащили? – обалдело переспросил Добрыня. 

          – Мы ночью видели, как ты тонул в болоте, но вытащить тебя из топи, мы бессильны. За гранью заповедной рощи, над грязной трясиной, мы не властны.

           – А как тогда я тут оказался?.. – развел богатырь руками, удивленно приподняв брови.

           – Ты долго тонул в болоте. Когда, почти с головой погрузился в трясину, мы за тебя очень переживали.

            Он оторвался от своего занятия, внимательно посмотрев на Добрыню.

           –  Ты сам, из последних сил хватаясь за ветви березы и ольхи, выбрался из  топи. Весь жалкий, мокрый и грязный ты выполз на нашу опушку.

              Добрыня устало повалился на траву. Он не понимал, что вокруг  происходит.

              Один сапог утонул в болоте. Богатырь полез за голенище другого. Ножа не оказалось.

             Вот потерял последнее оружие, – уныло подумал он.  

              В голенище застряла тонкая, ворсистая веточка. Богатырь вытащил её из бахил и не глядя хотел отбросить. Ненароком взглянув, он приподнял брови.

            На грязной, трясущейся ладони лежало большое, гусиное перо..

                                                                      ***

          После выходки Кильянова, покувыркавшись в привязанной к машине бочке из-под бензина, Андрей медленно прихрамывая, плелся вдоль дороги. Шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, он направлялся к паромной переправе. Соседние города находились на разных берегах Оби. Во время весеннего половодья река разливалась на три километра в ширину. Моста между городками нет. Сообщение осуществлялось паромом.

             Шагая, как в бреду, пошатываясь, не разбирая дороги, Новиков падал, полз, вскакивал, старался бежать, его заносило в сторону,  спотыкался, снова падал.    

           В медлительно бредущем, будто даже смертью забытом бомже, нельзя было узнать молодого человека.

           По дороге, заметно хромавая, шаркая и подволакивая левую ногу, влачился исхудавший, сутулый, еле живой человек неопределенного возраста, в грязных лохмотьях.

          Всё тело в синяках, кровоподтеках,  рубцах и порезах.  

          Облик изменился до неузнаваемости: Небритое лицо заросло жесткой щетиной. Спутанные от грязи волосы свисали сосульками запекшейся крови. Бледно-желтое, будто восковое лицо осунулось. Кожа на левой щеке содрана. Морщины заметно прочертили углы сжатых губ. Скулы заострились. Нос распух. Сухие губы потрескались. Страдальческие, запавшие глаза ввалились. Во взгляде было подчеркнуто полное безразличие. Правый глаз с желто- фиолетовым отливом совершенно заплыл. Под левым залегли темные круги. Равнодушный взор неохотно фиксировал окружающий мир.

             Паром — многотоннажная баржа, которую буксируют с одного берега Оби до другого  рейдовые толкачи. На баржу одновременно помещалось до двадцати легковых автомобилей, заезжая на неё по широкому грузовому трапу. Приходилось иногда ждать до получаса, пока баржа заполнится машинами, только тогда паром отчаливал на противоположный берег. Транспортировку ежедневно осуществляли три парома. Ширина между берегами - три километра. От злополучной базы до переправы - расстояние около пяти- семи километров.

           Каким образом, шатаясь и постоянно падая, Андрей добрёл до причала, он не помнил. Дурковатые халеи сопровождали баржу голодными криками. Изредка они плюхались за рыбой в разбегавшуюся от катера волну. На воде, позади буксира радужными разводами расплывались пятна солярки. Влажный речной воздух, пропитанный запахом водорослей и тины, приятно освежал лицо. Лапа поежился от сырой прохлады.

           Стоя на отходящем от берега пароме, Новиков увидел, что к переправе на огромной скорости подъехала знакомая жёлтая Мазда Тригеля. Браткам пришлось около получаса ждать, пока заполнится следующая баржа. Только после этого паром с иномаркой тронулся через реку. В это время Андрей был уже на другой стороне.

            Он ковылял по обочине шоссе в сторону города, до которого было около пяти километров.  

            Проходя мимо нелепого монумента, непонятно с чего воздвигнутого мамонту, Лапа на минуту задержал взгляд на грузной, бетонной статуе доисторического животного.

           Навеки застывший на Корчагах каменный исполин, казалось, только недавно поднялся на холм, чтобы окинуть хозяйским взглядом бескрайние просторы  полярной  тундры.

           Он стоял, широко расставив мускулистые, передние лапы, будто намертво вросшие в грунт и казалось упирался круто загнутыми, массивными бивнями в ледовую корку земли.

           Горбатая, волосатая холка. Широкий, упрямый лоб. Своими низко посаженными и злобно- насупленными глазками, мамонт тупо заявлял: Ямал - моя родовая  территория и никто меня никогда, не сдвинет  с этого места.  

           Всем своим непреклонным видом, он будто пытался наглядно показать ту несгибаемую волю романтика 70-х, волей судьбы заброшенного на Крайний Север и навеки тут осевшего, только лишь для того, чтобы тупо вести бессмысленную борьбу за выживание в суровых, полярных условиях. Или наоборот? Окаменелое ископаемое словно предрекало упертому дураку, крепко застрявшему в вечной мерзлоте Полярного круга, печальную судьбу самого же доисторического животного…

            Лапа даже не старался свернуть в лес и укрыться. У него совершенно не было сил. Он с огромным трудом передвигался, пройдя за полчаса вдоль трассы не более километра.

        Единственное его желание было найти железный, арматурный пруток,  которые нередко валяются вдоль дорог. Им он намеревался проткнуть сволочей из Мазды. Но, как назло, на пути ничего не попадалось.

        Андрюха обернулся. Всего в полукилометре позади себя он заметил летящую на предельной скорости,  до боли знакомую, ненавистную иномарку.

        Удирать в лес, взбираясь вверх по отлогу холма, у него совершенно не было сил. Новиков и без того еле стоял на ногах. Свернув с дороги, Лапа кое- как вскарабкался на несколько метров вверх по склону, старясь запрятаться за ближайшими, редкими кустиками, которые даже не прикрывали его со стороны трассы. Новиков прислонился спиной к одиноко стоявшей на возвышении, полусухой, куцей ели. От досады и злости на свое бессилие, он вдавился в дерево  спиной, уперся в него хребтом, как на последнюю в своей судьбе твердую опору.

            По лазурному небу безразлично плыли облака, похожие на замысловатые фигуры невиданных зверей. Красно- вечернее солнце, клонясь к горизонту, окрашивало их в алые цвета. Воздух был пропитан запахом хвойной смолы и прелого, прошлогоднего мха. Распухшая, как шар, кисть руки, отливая черной синевой, пульсировала ноющими подергиваниями.

            Обреченно закрыв глаза и запрокинув голову назад, Андрей начал потихоньку сползать по шершавому стволу на землю. 

        Вот и всё! Сейчас они остановятся —   и пи… мне настанет!

            Ему  почему-то вспомнилась квартира. Неужели её отберут? 

            Вдруг Новикова пробило на истерический смех.

            —  Ну нет, суки! Убивать вы меня не станете, —  нервозно пробормотал он. - Вы сперва заставите переписать на вас  хату.  А уж потом?…

            А я ведь в самом деле теперь БОМЖ, без жилья ! —  усмехнулся Андрюха, измученно шевеля разбитыми губами.  - Ну да мне, собственно, все одно: либо бандиты отберут квартиру, или государство реквизирует в судебном порядке… — с равнодушной безнадегой размышлял он. - Всё равно мое обиталище теперь - городская свалка… Если в живых оставят, конечно, —  с какой-то беспечностью подумал Лапа.

           Переключив размышления на братков, он со злобно- издевательской насмешкой, одними только ссохшимися губами прошептал:

            — Вот я над вами черти приколюсь!… Хату перепишу на Тригеля, а через неделю пристав принесет решение суда об изъятии квартиры за неуплату.  Как вы суки побеситесь !..  —  с едким сарказмом, истерически хохотнул Лапа. На душе сразу стало легче.   

        Скользя спиной вниз по стволу ели и не сгибая ноги в коленях, он опустился на мох. Левая нога, не встретив на пути препятствий, свободно вытянулась по земле, а правая, уперлась во что-то твердое, осталась полусогнутой. Андрей приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, что ему мешает распрямить ногу. Пятка упиралась в какой-то камень почти идеально круглой формы, походивший на баскетбольный мяч.

          От ели до дороги, на расстоянии семи- восьми метров, спускался небольшой склон.  Лапа со злобой оттолкнул камень ногой, да еще так яростно, будто пудовый булыжник - причина его злоключений.    

           Единственное, он увидел, как тяжелый валун, все быстрее и быстрее подпрыгивая с глухим, каменным стуком на неровностях, покатился вниз, вылетев на дорогу. Андрей устало закрыл глаза.

        Всё дальнейшее произошло слишком  молниеносно. Внезапно он услышал режущий уши визг тормозов, сразу за ним - противный скрежет железа. От резкого и громкого звука Лапа в испуге широко распахнул  глаза.

        Всё, что произошло дальше, он увидел, как в замедленной съёмке каскадёрского ролика:

        Мазду подбросило вверх метра на два. Сильно кренясь на лету, она стала проворачиваться вокруг оси. Приземлившись на крышу, иномарка по инерции несколько раз перекувыркнулась в пологий, каменистый овраг на другой стороне дороги.

        Машина остановилась колесами вверх. Андрюха не стал дожидаться, когда  из неё начнут выползать подонки. На коленях он пополз в глубину леса.

 

                                               ***                         

 

        Всю ночь Новиков шатался по лесу. Сначала из боязни, как заяц, прятался в кустах,  пугаясь каждого шороха. Но постепенно страх перешел в глухую апатию.

           Он  безразлично, механически шагал разбитыми ногами через холмы, через высохшие болота, усеянные мохнатыми кочками. Утомительно и однообразно сумрачные деревья расступались перед ним, смыкаясь за спиной зеленым, безликим молчанием. Новиков, не разбирая дороги, продирался сквозь кусты, перебирался через коряги и бурелом, вброд переходил ручьи, брел по чащобам, спускался в овраги, взбирался на пригорки. В полном бреду он бродил по бескрайнему лесу.

           Остановился Андрюха, когда почувствовал, что не может дальше передвигаться. Ноги что- то связало. Лапа начал удивленно оглядываться. Он стоял по колено в мутной, холодной трясине, которая отдавала влажным запахом гнили и прелого мха. Впереди и позади простирались топи. 

           Вместе с тем, ледяная вода привела в чувство, немного сняв боль. Легкое покалывание в щиколотках начало выводить из транса.

           Справа и слева лежала  сплошная трясина. Иногда среди ржавой, пахучей травы торчали сгнившие, черные ветки или блестели склизкие шляпки болотных поганок. Болото вздыхало, урчало и хлюпало. С трудом вытягивая ноги из липкой, чавкающей грязи, Новиков начал медленно продвигаться в сторону  кустистой поросли.

         Уныло тянулась буро-ржавая поверхность гнилого болота, кое-где  зеленевшего пятнами мха  да мертвенно-бледными проплешинами гниющих лишаев.  Пробираться по трясине было тяжело.  Под ногами чавкала топь, едко пахло болотным зловонием, ноги проваливались все глубже. В башмаках хлюпало от набравшейся воды. Андрюха был весь облеплен вонючей грязью, зеленой тиной  и  бурой  слизью.  Хватаясь за стебли травы, Лапа до крови изрезал руки осокой.

       Добравшись до ольховой поросли, не останавливаясь, Андрюха начал продираться сквозь кусты. 

       Дальнейший путь плотнее и плотнее преграждали густые заросли, шипастый кустарник, коряги да валежник. Кусты, растопырив цепкие пальцы, вставали на пути. Новиков с трудом продирался сквозь переплетение ветвей. За ними вставали новые, другие, третьи... Казалось, совершенно не будет конца этой непролазной бесконечности...

         Он увязал по колено в грязи, противно чавкавшей под ногами, спотыкался о торчащие коряги, застревал в вымокшем, гнилом валежнике. Ветки хлестали и  царапали лицо.  Он отмахивался от них,  продираясь  сквозь жесткую чащобу.

         Наконец ольховые заросли разом расступились. Лапа выполз на сухой пригорок.

         Все тело, от висков до натертых мозолей, мучительно томилось жаждой отдыха и покоя. Он свалился в полнейшем изнеможении. Сил подняться не оставалось.

          Задыхаясь от бессилия, Новиков лежал среди молодой еловой поросли, отуманенный бешеным стуком сердца и тяжестью напряжения последних дней. Распростершись на мягком, сыром мху, даже не шевелясь, Андрей чувствовал, насколько измотан душой и телом. Ныли разбитые мускулы, крупный, горячий пот слепил глаза. Монотонно стучало сердце, вздрагивая и наполняя пространство мощными, глухими толчками. Лапа незаметно вырубился.

 

                                                ***

 

            Солнце выглянуло из-за холма и растворяя пегую утреннюю пелену, рассыпало золотые лучи по земле. Бледнеющая луна теряла очертания. Утренний ветерок, шевеля стеблями прошлогоднего бурьяна, пробежал между деревьев. Новиков тяжело открыл глаза. По лесу  щебетали пичуги.

          Он  встал, слегка пошатываясь от закружившейся на свежем, утреннем воздухе головой, мелко поежился от холода, встряхнулся и тоскливо огляделся.

         Светлела нежная белизна берез, особенно яркая на фоне темно-зеленой хвои корявых елей. Щербатые камни в пятнах серого мха. Среди них проглядывали красно-коричневые переплетения узловатых корней. Туманилась желтизна осин. По берегу болота яркой дымкой зеленели заросли можжевельника.

            В рассветной, лесной дымке пробивались лучи солнца. Мягкие отсветы, меланхолично падая на заросли кустарника, тихо двигались меж деревьев. Незаметно, по извилистым, узловатым  корням,  сквозь толщу  мохнатых  елей, солнечные лучи убегали в бесконечно- зеленую глубину. Трещали, замирая в тенистом воздухе, веселые крики птиц. Мерно и озабоченно постукивая клювом, долбился дятел. Всё тело ломило, голова  раскалывалась на части.

             Андрей ощутил голод. Медленно постанывая, он поднялся с мягкого, сухого мха. Лапа сразу решил наведаться к родне в город. Качаясь и кряхтя, он начал двигаться на шум парохода, доносившемуся с реки.

            Под покровом раннего туманного утра, когда люди должны спать, Лапа заявился к своим родственникам, одним только видом их напугав.

             Узнав, что никто его не искал и около дома не было чужих иномарок, он немного успокоился. Все равно, решил на время тормознуть у старого друга.

        Две недели Андрюха отлёживался у кореша, зализывая раны. На улицу даже носа не высовывал. Весь в зелёнке, перемотан бинтами и смоченными водкой тряпками. В больницу не обращался, а два сломанных пальца замотал купленным в аптеке гипсовым бинтом.

        Кисть руки распухла с чёрно-синим отливом. Чтобы не сойти с ума от боли, он горстями глотал анальгин.

        От друзей Лапа узнал, что за городом разбилась неизвестная иномарка. Водитель и пассажиры погибли. По словам кореша, машина летела на бешеной скорости и наскочила на попавшую, ей под колеса каменюгу. В задницу пьяный водила, не справившись с управлением, спикировал в кювет.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

 

        Только через год, в конце следующей весны, Новиков узнал, кто разбился на иномарке.

        Проезжая, по злополучной дороге по- служебным делам, он увидел вкопанный на обочине, небольшой гранитный монумент. Попросив водителя остановиться, Андрей подошёл к камню, задумчиво прочитав выбитую надпись:

 

                                      На этом  месте 05/07/2003 года

                                погибли в автомобильной катастрофе 

                                Николай Иванович Тригель 14/05/1970 г.р.

                                Александр Иванович Тригель. 25/03/1978 г.р.

                                Александр Николаевич Кильянов 11/09/62 г.р.

 

             Влажный туман, холодного весеннего утра, медленно перемещался, заполняя лесные низины. Едва начинавшие зеленеть деревья были плотно укутаны белой дымкой. С Оби одиноко доносился протяжный гудок блудившего в молоке теплохода. Серое небо с редкими голубыми просветами наполнило душу протяжно-ноющими воспоминаниями.         

           Памятник у дороги установил Лаварский.  Андрюхиного паспорта у них с собой не было, так как  милиция его не беспокоила. 

           Положив под  язык таблетку валидола,  Лапа  молча полез в машину.

 

                                                                               ***

 

           Через месяц, исцеленный от телесных недугов, окрепший духом и посвежевший челом Добрыня, широким, богатырским шагом возвращался в Киев, направляясь ко двору князя Владимира. В заповедной дубраве он не только окреп душой, но и просветлел мозгами. Там он многое понял и теперь смотрел на мир умудренным взглядом. Благодаря стараниям самой  природы и великой силе родной земли все его раны зажили, как на собаке.

            На высоком, шагавшем аршинными шагами, широкоплечем путнике, не была навешана ратная амуниция: – не заметно было булатного меча со щитом, на плечи не напялена тяжелая кольчуга, а на голове не сидел остроконечный, богатырский шлем..

              На Добрыне попросту надеты: – обычная, льняная рубаха подпоясанная пеньковой бечевой, просторные шаровары из мешковины, а на ногах легкие, берестяные лапти.

             Но всё равно, случайно  встреченные прохожие, узнавали в Добрыне того великого, славянского витязя, про которых устная, народная молва, еще тысячу лет будет передавать потомкам  сказки и былины.

           Золотистые, словно солома, волосы Добрыни, подвязаны на лбу лыковой тесемкой, а в ясных глазах горела мудрость. 

           В переметной, закинутой через плече торбе, лежали кусок ржаного хлеба, чистые свитки из берестяной коры, кое - где исписанные каракулями, а на днище сумы были аккуратно сложены несколько  гусиных перьев.

          Царапая ими по бересте, он начал сочинять жуткие сказки дремучего леса –  как лихая судьбина довела  простолюдина, до хмельного бытия.

           Дойдя до Днепра, богатырь  заметил, что по реке плывет большое, толстое бревно. Когда деревянная коряга проплыла мимо, Добрыня присмотревшись, раскрыл от удивления рот. По воде плыл деревянный идол Перуна.

           Может пьяные греки бесчинствуют? – подумал он ускоряя шаг, чтобы скорее узнать, что произошло? Чего- то их развелось вокруг князя последнее время, очень уж много. Раньше помню носа на улицах Киева без варяжской дружины не показывали.  В последний год, больно осмелели: хамить, бесчинствовать начали.

           Подходя к городским воротам он встретил толпу пьяных огнищан, шедших навстречу. С одежды горожан капала вода.

            – Здравствуйте добрые люди! – приветствовал Добрыня, низко поклонившись, приложив ругу к груди.

            – Здоровья и тебе – коль не шутишь! – ответил один горожанин, заплетающимся языком.

            – А почему вы мокрые? – удивленно развел  руками богатырь.

            – А князь наш  –   батюшка, попросил чуток посидеть  в реке,  да нам, как  –  то все недосуг обсушить одежду, – весело поведал огнищанин.

           Народ вылезал из Днепра и уже несколько дней  не просыхал от пьянок и сырости своих портков. 

            – Да нам и без разницы, – весело поведал второй огнищанин. Нам, что  новое – что старое? – абы нашелся повод, что отмечать. Да и Князь Владимир проставился. Пригласил  посидеть пару часов в воде. За это поит и кормит,  несколько дён и ночей .     

           Народ обмывал последние события. 

           – Мы тепереча зовем его Красно Солнышко – Ведь князь не жалеет браги, а нам больше ничего не нужно.., – довольно поглаживая пузо, добавил третий горожанин.

           Войдя через ворота внутрь городских стен, Добрыню едва не затоптали.

           Толпа, словно грохот водопада, безумно ревела и визжала. В предвкушении халявной браги и дармовых харчей, народ двигался в сторону центра, под заунывное, хоровое пение неизвестных монахов в серых, длиннополых балахонах, с нахлобученными на глаза капюшонами и  подпоясанных веревками.

           На том месте, где ранее располагался  пантеон идолов во главе с Перуном, строился  какой- то дом, не похожий на остальные – и не изба и не княжеские хоромы.

            – Что за диво??? – потупился богатырь.  

           Вместо крыши, на солнце блестели золотые купола с крестами наверху.

           В городе полным ходом, шел нескончаемый и веселый пир. Народ напивался, наедался, слушая певцов. Многие получали от князя дары и во хмелю принимали важные решения. Кто- то уже хвалился, завязывались споры и конфликты, вспоминались обиды. Тут же, на месте, били друг другу морды, доказывая собственную правду. Пир гудел –  на весь мир!

           По приказу Владимира, для горожан были выставлены обильные праздничные столы. Звонили колокола, славословили хоры. Калики перехожие с беззубыми ртами и подбитыми мордами, пели былины или читали духовные стихи. Кругом сновали убогие и нищие. На столах стояли великие кады меду, хлеб, мясо, рыба и сыр. Столешницы ломились от изобилия княжеских щедрот.

           Шуты, смерды, бродяги, калеки, убогие, нищие, босые, рваные, сраные –  пили..,  – давились от хмельного зелья. После чего, снова  жадно набрасывались на дармовую брагу и в диком, пьяном угаре славили князя Владимира. Неистовство звенели колокольчиками скоморохи..

           Самые рьяные ценители свежих перемен, перебрав медовухи, скидывали  портки и исступленно лезли в студеные воды Днепра. Другие, неистовые ревнители щедрот новой харизмы, будучи не в состоянии отойти от бочек с брагой, крестились в винных бадьях, окунаясь в них с головой.

           Добрыня созерцая картину лишь горько ухмыльнулся. Поднимаясь по дубовым ступеням в княжеский терем, богатырь грустно вздыхал. 

           На огромном, дубовом троне сидел сам князь. Он был необычно приветлив, заботлив и гостеприимен. Челядь называла его  могущественным базелевсом!

          С тех пор, когда Добрыня последний раз его видел, Владимир очень изменился. Он возвышаясь над остальными, был одет в царскую одежду:

          На голове шапка с золотой тульей. Поверх неё князь напялил  царскую корону. В правой руке – скипетр с крестом. Одет князь в желтое, длиннополое платье до пят, с красной обшивкой по подолу, узкими рукавами и золотыми зарукавниками, стянутыми у запястья.  Одеяние здорово напоминало поповский подризник.

              Поверх него, накинут плащ синего цвета с красной подкладкой, в меховой отделке, обшитый золотым галуном и застегнутый на плече золоченой пряжкой. На ногах красные, остроносые сапоги.

           Добрыня уже ничему не удивлялся. Но посмотрев налево от трона, богатыря невольно передернуло. По спине побежали мурашки.

            По левую руку от князя, гордо восседал Горыныч..

            Князь заметил недоуменную растерянность Добрыни.

            – На наше счастье и во благо отечества, у зеленого змия девять жизней, – пробасил Владимир пьяным голосом. Ты не убил дракона до конца. Мы с ним тепереча лучшие други!!! – пробормотал князь заплетающимся языком. Он мой главный советник по делам тёмного люда.

           Владимир самодовольно улыбнулся:

           – Благодаря ему, народ меня любит, уважает и благодарит за щедроты. 

           Князь пьяно ухмыльнулся.

            – А Забавка, дочка Путяты, никуда с ним не убегала.., – расхохотался он.  На третий день, её в хмельную, нашли в одной кабацкой корчме. – Зачем она мне така? – скривился он. У меня тепереча смотри кака жена! – он показал рукой на цесаревну Анну, сидевшую рядом с ним.

            Сестра самих Римских императоров!.. – Во! – он многозначительно поднял указательный палец. 

           Князь Владимир женился на Византийской принцессе Анне.  После длительной осады,  овладев греческим Херсонесом, разорив и разграбив его, он утопил в крови почти всё население города. За то, что возвратил разрушенный Херсонес обратно Византийской империи, он потребовал в жены принцессу. Из- за чего объявил  пир на весь мир. Был хороший повод напиться.

            – Серебряную чару моему, верному богатырю Добрыне! – крикнул Владимир  холопам,  хриплым с перепоя голосом.

            – Прости мою гордыню – Великий Княже!!! – покорно склонив голову, ответил Добрыня, доставая из переметной сумы берестяные свитки и рукописное  перо.  Но разреши  недостойному слуге твоему, отказаться от угощения. – Я теперь другим ремеслом занялся, – тихо  ответил он, низко склонившись перед князем.

            – А – а!.. – Так ты теперь чернокнижник ! – съехидничал Владимир. Тогда вон!..  –   с глаз моих долой! – халдей неблагодарный! – визгливо крикнул князь, с налитыми кровью глазами, указав Добрыне на дверь. Езжай в Новгород – там черкай свои свитки. Чтоб глаза мои, тебя боле не видывали!! – пробубнил он, досадно отвернувшись и уже поднимая новую чару с заморским вином. 

            Над древней, великой равниной, восходила новая, яркая зарница, освещая восточные границы небес румяной, утренней зарей.

          Горожане в пьяном угаре, празднично суетились, встречая кровавый восход красного солнышка. В городе наступал новый день.   

         Только змей со скалы, – неизменно созерцал суету славян.

 

                                          

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                            ***

 

ОКРУЖНОЙ ДЕПАРТАМЕНТ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ

Городской психоневрологический диспансер                     15.06.2006

 

Заключение наркологической Комиссии городского ПНД

 

В составе:

Председатель КЭК,  Гл. Врач Психоневрологической поликлиники  Рютин М.В.

Врач – психиатр                                                Варнакова Е. Е.

Фельдшер – наркологического отделения  Валерьянов В. Т.

Главный санитар поликлиники                      Мирзадов Г.Д.         

       

         На основании наблюдений за пациентом Новиковым Андреем Ивановичем, страдающего наркологическим расстройством с диагнозом: (Хронический алкоголизм в форме  запойного пьянства),  пришла к выводу:

          В течение трех лет гр. Новиков А.И. не замечен в употреблении алкоголя. Ведет социально- положительный образ жизни. Причины самостоятельного прекращения пьянства не установлены.          

 

Новикова А.И., с наркологического учета  снять.

Основание: ПРИКАЗ от 16.07.2006 г.

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/