|
|
|
Владимир Высоцкий |
Vladimir Vysotsky |
Translated by Alec Vagapov
© Translation by Alec Vagapov, 1998-2000
Список переводов |
Table of Contents |
|
|
|
|
|
| ПРО ДИКОГО ВЕПРЯ | THE TALE OF THE WILD MAMMAL |
В королевстве, где все тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь Появился дикий зверь огромадный -- То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желулком и астмой, Только кашлем сильный страх наводил, -- А тем временем зверюга ужасный Коих ел, а коих в лес волочил.
И тогда король издал три декрета: «Зверя надо одолеть наконец! Вот кто отчается на это, на это, Тот принцессу поведет под венец.»
А в отчаявшемся том государстве -- Как войдешь, так прямо наискосок -- В бесшабашной жил тоске и гусарстве Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили меды -- и тут Протрубили во дворе трубадуры, Хвать стрелка -- и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: «Не буду Я читать тебе морали, юнец, -- Но если завтра победишь чуду-юду, То принцессу поведешь под венец.»
А стрелок: «Да это что за награда?! Мне бы -- выкатить портвейна бадью!» Мол, принцессу мне и даром не надо, -- Чуду-юду я и так победю.
А король: «Возьмешь принцессу -- и точка А не то тебя раз-два -- и в тюрьму! Это все же королевская дочка!» А стрелок: «Ну хоть убей -- не возьму!»
И пока король с ним так препирался, Съел уже почти всех женщин и кур И возле самого дворца ошивался Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего -- портвейн он отспорил, -- Чуду-юду уложил -- и убег. Вот так принцессу с королем опозорил Бывший лучший, но опальный стрелок.
1966 |
In a kingdom where everything was quiet, With no cataclysms, no wars and no shocks, A monstrous animal came as a plight, A kind of buffalo, a bull or an ox.
The king had stomach trouble and asthma Frightening everyone to death with his cough. In the meantime the terrible monster Ate up people, or carried them off.
The king proclaimed three decrees that ran as follows: «We must now do away with the beast, The one who dares to do it, I promise, Will take my daughter, the princess, to the priest.»
In that kingdom outraged by the catcher Somewhere right near the border line There lived a one time peerless archer Who enjoyed his disgraced, reckless life.
There were people, wrapped in skins, on the ground, Their feast was going on with a swing When the air was rent by a trumpet sound And the archer was carried to the king.
«I'll not lecture you on morals, you youngster,» Said the king as he coughed like a beast, «If you manage to kill that big monster You will take our princess to the priest.»
The archer said: «Your award is quite senseless! I would rather have a barrel of wine! I don't care a thing for the princess, -- With the beast I shall work out fine.»
The king said: «Yes, you shall marry the princess, Or I'll throw you to prison right off After all, it's the king's lawful heiress.» «No,» -- the man said, -- «ne'er in my life!»
While the king was arguing with the weird man The big mammal, that monster, -- oh my! -- Had eaten up almost all hens and women And would hang around now nearby.
Nothing doing, they agreed on the wine, and He killed the monster and ran off with the game. That is how the disgraced archer happened To put the king and the princess to shame.
|
|
|
|
| ПРИТЧА О ПРАВДЕ И ЛЖИ
Нежная Правда в красивых одеждах ходила, Принарядившись для сирых, блаженных, калек, — Грубая Ложь эту Правду к себе заманила: Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег. И легковерная Правда спокойно уснула, Слюни пустила и разулыбалась во сне, — Грубая Ложь на себя одеяло стянула, В Правду впилась — и осталась довольна вполне. И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью: Баба как баба, и что ее ради радеть?! — Разницы нет никакой между Правдой и Ложью, — если, конечно, и ту и другую раздеть. Выплела ловко из кос золотистые ленты И прихватила одежды, примерив на глаз; Деньги взяла, и часы, и еще документы, — Сплюнула, грязно ругнулась — и вон подалась. Только к утру обнаружила Правда пропажу — И подивилась, себя оглядев делово: Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу, Вымазал чистую Правду, а так — ничего. Правда смеялась, когда в нее камни бросали: «Ложь это все, и на Лжи одеянье мое...» Двое блаженных калек протокол составляли И обзывали дурными словами ее. Стервой ругали ее, и похуже, чем стервой, Мазали глиной, спустили дворового пса... «Духу чтоб не было, — на километр сто первый Выселить, выслать за двадцать четыре часа!» Тот протокол заключился обидной тирадой (Кстати, навесили Правде чужие дела): Дескать, какая-то мразь называется Правдой, Ну а сама — пропилась, проспалась догола. Чистая Правда божилась, клялась и рыдала, Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, — Грязная Ложь чистокровную лошадь украла — И ускакала на длинных и тонких ногах. Некий чудак и поныне за Правду воюет, — Правда, в речах его правды — на ломаный грош: «Чистая Правда со временем восторжествует, — Если проделает то же, что явная Ложь!» Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата, Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь. Могут раздеть, — это чистая правда, ребята, — Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь. Глядь — на часы твои смотрит коварная Ложь. Глядь — а конем твоим правит коварная Ложь.
1977 |
THE STORY OF THE TRUTH AND THE LIE
Delicate Truth, all dressed up, had a beautiful bearing, Smartening herself up for cripples and wrenches and freaks. Lie tricked the Truth into visiting her at her dwelling Telling her that she could stay for the night, or for weeks. Gullible Truth fell asleep with no bad premonition, Slack’ning, she broke into frivolous smiles in her dream. Rough Lie pulled up to herself all the blanket and cushion, Driving her sting through the Truth she was pleased, it would seem. Then she got up, and she pulled her a bulldog’s face rudely, She ’s only a woman, so why should she bother at all? There is no diff’rence between Truth and Lie, absolutely, (certainly, if you can strip them to swallow them whole)... Then she untwisted the beautiful band from her hair, Then grabbed some shoes and some clothes taking measures by sight, took all the money, the watch and the documents, too, lying there, swore like a fishwife, spit out and then took to flight. Only at daybreak the Truth had discovered the loss and, taking a look in the mirror, she stood in surprise: someone had daubed her with soot, she looked dirty and glossy, but on the whole, she believed, she was looking all right. When she was beaten and stoned Truth would laugh in their faces. «She has my clothes on. She lies. I reject all the blames ...» Two freaks wer’ taking the minute. They weren’t very gracious, scolding her angrily, shouting and calling her names, calling her «wicked» and saying «she’s worse than just wicked», setting a dog at her, smearing all over with mud... shouting: «She’s got to be exiled, kicked out, evicted, twenty four hours will be sufficient for that!» They wound up with a long angry scolding conclusion (having imputed additional crimes to the Truth): «She took the name of the “Truth”, for the sake of confusion, while she had swapped all her things for indulgence and booze». Genuine Truth wept and sobbed, swore by God and by honour, wondering, going through poverty, illness, what not. Dirty Lie’d stolen a thoroughbred horse from the owner, and she set off at a gallop before she got caught. There is a crank that still fights for the truth with persistence, though there is little of truth in what truth-seeker says. «Truth will undoubtedly triumph one day if, for instance, she plays the treacherous tricks as the lie always plays…» Sitting at table with friends, drinking wine or whatever, you never know if you’ll manage to really get by. You’ll be relieved of your clothing, as sure as ever. Look at your trousers worn by insidious Lie. Look at your watch on the wrist of insidious Lie. Look at your horse ridden by the insidious Lie. |
|
|
|
| ПЕСЕНКА О ПЕРЕСЕЛЕНИИ ДУШ
Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Исуса, Кто ни во что не верит, даже в черта, назло всем. Хорошую религию придумали Индусы — Что мы, отдав концы, не умираем насовсем. Стремилась ввысь душа твоя — Родишься вновь с мечтою, Но если жил ты, как свинья, — Останешься свиньею Пусть косо смотрят на тебя — привыкни к укоризне Досадно — что ж, родишься вновь, на колкости горазд, И если видел смерть врага еще при этой жизни, В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз. Живи себе нормальненько, Есть повод веселиться, Ведь, может быть, в начальника Душа твоя вселится Пускай живешь ты дворником, родишься вновь прорабом, А после из прораба до министра дорастешь, Но если туп, как дерево, — родишься баобабом И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь. Досадно попугаем жить, Гадюкой с длинным веком. Не лучше ли при жизни быть Приличным человеком? Так кто есть кто, так кто был кем, мы никогда не знаем С ума сошли генетики от ген и хромосом. Быть может, тот облезлый кот был раньше негодяем, А этот милый человек был раньше добрым псом Я от восторга прыгаю, Я обхожу искусы Удобную религию Придумали Индусы! |
THE REINCARNATION SONG
Some may believe in Jesus, some in Mohammed or whatever, Some don’t believe in anything, just to spite them all. There is a good belief in India, and it is rather clever: That when we kick the bucket we don’t pass away for all. To rise to heaven you may strive: You’ll have a dream when born again, But if you’ve lived a piggy’s life, A piggy you’ll remain. If people look askance at you, take all reproaches easy, Don’t worry, you’ll be born again a man with a mordant tongue, And if you’ve seen the death of a foe, there’s every reason To think that after death you will be born a keen-eyed man. So keep on living, and have fun, Be happy and don’t bother, Maybe, your soul will settle down In some big boss’s body. If you are engaged in sweeping streets, you’ll be an engineer, And maybe slowly grow into a minister in time. But if you’re dull and stupid, you’ll be born a baobab-tree an’ Will remain one for a thousand years or more, until you die. It’s bad to live a parrot’s life, Or be a snake-like demon, Hadn’t one better live a life Of just a decent human? Well, who is who and who was who, to this there is no answer, Geneticists are off their nuts o’er chromosomes and genes. Perhaps that shabby looking cat at one time was a rascal, And this good natured person was a friendly dog, it seems. I jump for joy, just like a kid, And I avoid all hindrance, A very good belief indeed Has been thought up by Indians! |
|
|
|
| ПРОЩАНИЕ С ГОРАМИ
В суету городов и в потоки машин Возвращаемся мы — просто некуда деться И спускаемся вниз с покоренных вершин, Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце. Так оставьте ненужные споры. Я себе уже все доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал. Кто захочет в беде оставаться один? Кто захочет уйти, зову сердца не внемля? Но спускаемся мы с покоренных вершин... Что же делать, и боги спускались на землю. Так оставьте ненужные споры. Я себе уже все доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал. Сколько слов и надежд, сколько песен и тем Горы будят у нас и зовут нас остаться. Но спускаемся мы, кто на год, кто совсем, Потому что всегда мы должны возвращаться. Так оставьте ненужные споры. Я себе уже все доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал. 1966 |
SAYING GOOD-BYE TO THE MOUNTAINS
To the bustle of streets, flow of cars, traffic blocks To city life we return, we come back, as it happens. We descend from the conquered high mountaintops And we leave our hearts, and we leave our hearts in the mountains. There is no use to argue about it, I have known for a very long time: There is one thing that's better than mountains, And it's mountains that we haven't climbed. Who would want to be left in the lurch, with no hopes? Who would want to give in, his heart disobeyin'? We descend from the conquered high mountaintops... Nothing doing: gods, too, used to come down from heaven. There is no use to argue about it, I have known for a very long time: There is one thing that's better than mountains, And it's mountains that we haven't climbed. Many beautiful songs, many hopes, words of love Are inspired by mountains, they eternally call us. Yet we have to descend, for a year or for life For we have to return from the mountains... always. There is no use to argue about it, I have known for a very long time: There is one thing that's better than mountains And it's mountains that we haven't climbed. |
|
|
|
| КОРАБЛИ
Корабли постоят И ложатся на курс, Но они возвращаются Сквозь непогоду Не пройдет и полгода — И я появлюсь, Чтобы снова уйти, Чтобы снова уйти на полгода. Возвращаются все, Кроме лучших друзей, Кроме самых любимых И преданных женщин. Возвращаются все, Кроме тех, кто нужней, Я не верю судьбе, Я не верю судьбе, А себе еще меньше Но как хочется думать, Что это не так, Что сжигать корабли Скоро выйдет из моды. Я, конечно, вернусь И в друзьях, и в мечтах, Я, конечно, спою, Я, конечно, спою — Не пройдет и полгода. 1967 |
THE SHIPS
They will stay for a while, And then they’ll take course But they will return Breaking through winds a-wailing. And it won’t take six months Till I’m back at my house. Just to set out again, To set out for a six month’s a-sailing. Everybody returns But the best of our friends, And the best loving, faithful, Adorable women. Everybody returns But for those we need most I believe not in fate I believe not in fate Nor myself I believe in. Yet I really want To believe I am wrong, And that burning one’s boats Will be soon void of meaning. I am sure to return Full of dreams, friends along, And it won’t take six months And it won’t take six months Till I get back to singing. |
|
|
|
| * * *
Я любил и женщин, и проказы: Что ни день, то новая была. И ходили устные рассказы Про мои любовные дела. И однажды как-то на дороге, Рядом с морем, с этим не шути, Встретил я одну из очень многих На моем на жизненном пути. А у ней широкая натура, А у ней открытая душа, А у ней такая вот фигура, А у меня в кармане — ни гроша. Ну, а ей в подарок кольца, Коньяки, духи из первых рук. А взамен немного удовольствий От ее сомнительных услуг. «Я тебе, — она сказала, — Вася, Дорогое самое отдам.» А я сказал: «За сто рублей согласен, А если больше — с другом пополам.» Женщины, как очень злые кони, Захрипят, закусят удила... Может, я чего-нибудь не понял, Но она обиделась, ушла. А через месяц улеглись волненья, А через месяц вновь пришла она. У меня такое ощущенье, Что ее устроила цена. 1964 |
* * *
I was fond of nasty tricks and women, And at changing them I didn't draw the line. There were stories about my demeanor And the numerous love-affairs of mine. Way down south near the sea — I mean it — I was walking once along the road, And I encountered one of those women That in my life I came upon a lot. She was kind, a very generous creature, And as open-hearted as could be, She was nicely shaped, and had fine features, While I didn't have a coin about me. What she wanted were little presents, Such as brandy, golden rings, perfume. In return she'd grant the little pleasure Of her dubious service, I presume. «If it comes to that, I’ll give you, honey, The most precious thing I have,» she said. «I agree, — I said, — to pay ye a hundred, Otherwise, I'll pool it with my friend.» Women are like very angry horses, Bit between their teeth, they'll wheeze and chafe... I might've got her wrong, she was ferocious, Made her farewell and left. Later on the passions had calmed down. She turned up, her anger shaken off. My impression was that now she found The price I’d offered suitable enough. |
|
|
|
| ГОРОДСКОЙ РОМАНС
Я однажды гулял по столице, Двух прохожих случайно зашиб, И, попавши за это в милицию, Я увидел ее и — погиб. Я не знаю, она что там делала, Видно, паспорт пришла получать, Молодая, красивая, белая... И решил я ее разыскать. Шел за ней и запомнил парадное. Что сказать ей — ведь я ж хулиган. Выпил я и позвал ненаглядную В привокзальный один ресторан. Ну а ей улыбались прохожие, Мне хоть просто кричи: караул! Одному человеку по роже я Дал за то, что он ей подморгнул. Я икрою ей булки намазывал, Деньги просто рекою текли, Я ж такие ей песни заказывал! А в конце заказал «Журавли». Обещанья я ей до утра давал, Повторял что-то вновь ей и вновь. Я ж пять дней никого не обкрадывал, Моя с первого взгляда любовь. Говорил я, что жизнь потеряна, Я сморкался и плакал в кашне. А она сказала: «Я верю вам И отдамся по сходной цене.» Я ударил ее, птицу белую, — Закипела горячая кровь. Понял я, что в милиции делала Моя с первого взгляда любовь. 1962 |
THE CITY ROMANCE
I happened to be walking around And I hurt two people by chance, They took me to militia grounds Where I saw her... and broke down at once. I knew not what on earth she was doing there, She was probably getting a pass. She was beautiful, lovely and fair... I decided to search out the lass. I just followed her, walking behind her, She wouldn't talk to a bully, I thought. Then I made up my mind to invite her To the nearest restaurant. Why not? As we walked people smiled at my pretty one, I was furious, my mind on the blink! I just smote the face of a weird man 'Cause he dared to give her a wink. She found the caviar delicious, And I didn't grudge the expense, I ordered smash hits to musicians, And the last tune they played was «The Cranes». I made promises, showing my feeling, I repeated one thing the whole night: «For five days I haven't been stealing, Believe me, my love at first sight.» I said that my life had been ruined, Blew my nose and wiped tears from my eyes, And she said: «I believe you, yours truly, You can take me at a reasonable price.» I slapped her on the face in despair, I was boiling like crazy inside. Now I knew what she really was doing there, In militia, my love at first sight. |
|
|
|
| ПЕСНЯ О НОВОМ ВРЕМЕНИ
Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги, — Значит, скоро и нам уходить и прощаться без слов. По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, Неизвестно к какому концу унося седоков. Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь ищи! И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед. Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей, На скаку не заметив, что рядом товарищей нет. И еще будем долго огни принимать за пожары мы, Будет долго казаться зловещим нам скрип сапогов. Про войну будут детские игры с названьями старыми, И людей будем долго делить на своих и врагов. А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется, И когда наши кони устанут под нами скакать, И когда наши девушки сменят шинели на платьица, Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять... 1966-67 |
THE SONG OF THE NEW TIMES
Like the toll of the bell late at night heavy footsteps resounded, Thus we, too, will soon have to say our good-byes and get under way. Through the pathless terrain, at a gallop, had the horses come round Carrying their riders to a good or bad end, which no one could say. Times have changed, yet to-day, as before, we keep striving for happiness, And we chase it, running head over heels, but it leaves us behind, And on the run we’re losing the best of our friends, as it happens, Without noticing even that our friends are no more by our side. For a long time to come yet we'll take any light for a fire, And on hearing the creak of high-boots, a menace we’ll sense, Little children will play their old games of war, shoot and fire, And we'll long yet divide ourselves into enemies ‘n friends. And when rambles and fires and tears are all over ‘n done with, When our horses get tired of running and, faded, lose force, When our girls change their uniform coats into dresses and blouses I wish none of the moments would be ever forgotten, forgiven or lost... |
|
|
|
| ПЕСНЯ О ВЕЩЕЙ КАСCАНДРЕ | THE SONG OF CLAIRVOYANT CASSANDRA |
|
Долго Троя в положении осадном Оставалась неприступною твердыней, Но троянцы не поверили Касандре... Троя, может быть, стояла б и поныне.
Без умолку безумная девица Кричала: — Ясно вижу Трою павшей в прах! Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, Во все века сжигали люди на кострах! И в ночь, когда из чрева лошади на Трою Спустилась смерть, как и положено, крылато, Над избиваемой безумною толпою Вдруг кто-то крикнул: — Это ведьма виновата! И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту Когда сбылись все предсказания на славу, Толпа нашла бы подходящую минуту, Чтоб учинить свою привычную расправу... А вот конец, хоть не трагичный, но досадный: Какой-то грек нашел Касандрину обитель, И начал пользоваться ей, не как Касандрой, А как простой и ненасытный победитель...
Без умолку безумная девица Кричала: — Ясно вижу Трою павшей в прах! Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, Во все века сжигали люди на кострах!
1967 |
Though besieged and threatened to be torn asunder Troy remained impregnable to the assailant, if the Trojans had believed foreseer Cassandra it would probably have stood up to the present.
The frenzied maid kept shouting like witless: «I clearly see Troy lay in ruins, fall and break!» But clairvoyants ( just like those who bear witness ) were always put to death by burning at the stake ! At night when death on Troy descended, coming out straight from the horse's womb, winged, like a sudden blaster, somebody cried over the terror-stricken crowd: «The witch! The witch is all to blame for the disaster!» That night, amidst the massacre, unrest and devastation when her predictions had come true now, like a dazzle, the crowd might have seized the suitable occasion to savagely inflict their usual reprisal... The end was rather disappointing, though not tragic: a certain Greek had found her abode's location and took her, not just as Cassandra with her magic but as insatiable conqueror's possession.
The frenzied maid kept shouting like witless: «I clearly see Troy lay in ruins, fall and break!» But clairvoyants ( just like those who bear witness ) were always put to death by burning at the stake! |
|
|
|
| ЛЮБЛЮ ТЕБЯ СЕЙЧАС | I LOVE YOU NOW |
|
Люблю тебя сейчас Не тайно — напоказ Не «после» и не «до» в лучах твоих сгораю Навзрыд или смеясь, Но я люблю сейчас, А в прошлом — не хочу, а в будущем — не знаю. В прошедшем «я любил» Печальнее могил Все нежное во мне бескрылит и стреножит, Хотя поэт поэтов говорил: — Я Вас любил, любовь еще, быть может… Так говорят о брошенном, отцветшем — И в этом жалость есть и снисходительность, Как к свергнутому с трона королю Есть в этом сожаленье об ушедшем, Стремленье, где утеряна стремительность, И как бы недоверье к «я люблю». Люблю тебя теперь Без пятен и потерь. Мой век стоит сейчас — я вен не перережу! Во время — в продолжении «теперь» — И прошлым не дышу и будущим не грежу Приду и вброд и вплавь К тебе — хоть обезглавь! — С цепями на ногах и с гирями по пуду Ты только по ошибке не заставь, Чтоб после «я люблю» добавил я и «буду». Есть в этом «буду» горечь, как ни странно, Подделанная подпись, червоточина И лаз для отступления в запас, Бесцветный яд на самом дне стакана И, словно настоящему пощечина, — Сомненье в том, что я люблю сейчас Смотрю французский сон С обилием времен, Где в будущем — не так и в прошлом — по-другому К позорному столбу я пригвожден, К барьеру вызван я языковому. Ах, — разность в языках! Не положенье — крах! Но выход мы вдвоем поищем и обрящем. Люблю тебя и в сложных временах — И в будущем, и в прошлом настоящем!
1972 |
I love you now, in fact, And I don’t hold it back. It’s not «before», not «after» — your rays set me afire. Whether I weep or I smile I love you in this while, — the future I don’t want, the past I don’t desire. «I loved you» (in the past) is worth than breathing last. My wings are cut, and I’m restrained by tender feeling, although the greatest poet stated once: «I was in love with you — my love may still be living»… As if it were disavowed, faded, for it implies compassion, condescension, it’s what one feels for overthrown kings. There is regret in it for something outdated, subsided striving, softened aspiration and disbelief in «love you» kind of things. My current love has got no detriment, no spot. My age is under way — I want no venesection! At this continuous present I do not live in the past nor dream of future foundation. Through thick and thin I’ll get to you somehow, you bet! — my feet put into chains and bound with heavy irons. But when I say «I love you», even yet don't make me add «I will», by error or with bias. «I will» has got a bitter connotation, for it implies a counterfeit, decay — unpleasant, a loophole for retreating, anyhow, insipid poison and contamination, slap in the face, affront upon the present, a doubt that I really love you now. I dream my dream in French, it has a wide tense range, the future and the past are different from ours. I’m pilloried, disgraced and outraged, The language seems to set me at defiance. The language gap, oh my! I’m about to cry ! Yet we can work it out, we have our firm intentions. I love you at the times which will comply with Future, Past and Present Perfect tenses. |
|
|
|
| РАССТРЕЛ ГОРНОГО ЭХА | EXECUTION OF MOUNTAIN ECHO |
|
В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха, помеха, На кручах таких, не какие никто не проник, никто не проник, Жило-поживало веселое горное, горное эхо. Оно отзывалось на крик, человеческий крик. Когда одиночество комом подкатит под горло, под горло И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет, в обрыв упадет, Крик этот о помощи эхо подхватит, подхватит проворно, Усилит и бережно — в руки своих — донесет. Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья, и зелья, Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, топот и храп, Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье, И эхо связали, и в рот ему всунули кляп. Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха, потеха, И эхо топтали, но звука никто не слыхал, никто не слыхал... К утру расстреляли притихшее горное, горное эхо, И брызнули слезы, как камни, из раненых скал... И брызнули слезы, как камни, из раненых скал... И брызнули слезы, как камни, из раненых скал... |
In a mountain pass where the rocks for the winds are no checkers (no checkers), where no one has ever set foot, so steep is the rise (so steep is the rise), there once lived a jubilant cheerful mountain echo, it answered the calls and responded to cries, human cries. When loneliness suddenly fills our heart with despair (despair) and when a low sound of pain down the cliff is about to land (about to land), adroitly, the echo will pick up the call and handling with care will then make it louder and with solicitude take it in hand. Some scoundrels, crazy and drunk, must have gotten around (gotten around), in order that no one might hear the footfall and snort (footfall and snort), intending to silence and murder the gorge, living canyon, they bound the echo and stopped up its mouth before it was shot. And so it went on, their bloody ferocious enraged merrymaking, no sound was heard as they trampled the echo, made fun of it, mocked... They shot in the morning the quietened mountain echo (mountain echo) and tears gushed out like stones from the wounds of a rock... and tears gushed out like stones from the wounds of a rock... and tears gushed out like stones from the wounds of a rock... |
|
|
|
| ГОЛОЛЕД | THE ICY WORLD |
|
Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Будто нет ни весны ни лета — Чем-то скользким покрыта планета — Люди, падая бьются об лед.
Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Гололед, гололед, гололед — Целый год напролет гололед. Даже если всю Землю в облет, Не касаясь планеты ногами, — Не один так другой упадет На поверхность, а там — гололед! — И затопчут его сапогами.
Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Гололед, гололед, гололед — Целый год напролет гололед. Только — лед, словно зеркало, лед, Но на детский каток не похоже. Может — зверь не упавши пройдет... Гололед ! — и двуногий встает На четыре конечности тоже.
Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Гололед, гололед, гололед — Целый год напролет гололед.
1966/6-1971 |
Mother Earth is all covered with ice — all year long it is covered with ice. There's no spring, it appears, nor summer — White as snow is the planet's garment — now and then someone falls on the ice.
Mother Earth is all covered with ice, all year long it is covered with ice. Everything is covered with ice, all year long it is covered with ice. You may fly all around the Globe and may not even touch the ground, — anyway you are sure to drop an a slippery plain or slope... To be crushed underfoot you are bound!
Mother Earth is all covered with ice, all year long it is covered with ice. Everything is covered with ice, all year long it is covered with ice. There is nothing but ice, like glass, but it isn't a rink for skating. Perhaps a beast will quietly pass... All is iced ! A two-legged one has to land on all fours — no escaping.
Mother Earth is all covered with ice, all year long it is covered with ice. Everything is covered with ice, all year long it is covered with ice. |
|
|
|
| РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ | APPLES FROM THE GARDEN OF EDEN |
|
Я когда-то умру. Мы когда-то всегда умираем. Как бы так угадать — чтоб не сам, чтобы в спину ножом, убиенных щадят, отпевают и балуют раем. Не скажу про живых, а покойников мы бережем. В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок, и ударит душа на ворованных клячах в галоп. В дивных райских садах, наберу бледно-розовых яблок. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Прискакали — гляжу пред очами не райское что-то : Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота и огромный этап — тысяч пять — на коленках сидел. Как ржанет коренной! я смирил его ласковым словом, да репей из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик слишком долго возился с засовом — и кряхтел, и ворчал, и не смог отворить — и ушел. И измученный люд не издал ни единого стона. Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном! Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел. Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ ? ! Мне — чтоб были друзья, да жена, чтобы пала на гроб, — Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок.. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Петр Святой — он апостол, а я остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок... Жаль, сады сторожат и убит я без промаха в лоб. И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых, — Кони просят овсу, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала!
1978 |
I shall die for some day we all reach our last destination. And I’d rather be stabbed, than decease just like that in my bed. People pity the killed, pay them tribute and promise salvation... I’m not sure of the living, however, we cherish the dead. I shall fall on my face, turn to one side and then to the other, and on stolen old horses my soul will then gallop ahead. In the magical Gardens of Eden some apples I’ll gather... It’s too bad that the gardens are guarded, — they shoot in the head. When we got to the place what I saw there wasn’t quite pleasant: just a wide open space, barren soil with no plants and no trees, and a huge iron gate towering over the boundless desert, and a crowd of convicts, thousands of them, — on their knees. Now the wheel-horse got very excited. I calmed him by calling him «darling», and removed all the prickles on him, and smoothed out his mane. In the mean time, a grey-haired man fumbled, humbling and grumbling, with the bolt, but, alas, his attempts were vain. And the worn out people did not even utter a sound. They just rose from their knees to sit up, they were at a loss... Den of thieves, mob of gangsters came out to welcome the crowd! All returned to it its source, and a man was up there on the cross.. Well, we all have some wishes, but was it so much that I wanted? All I need is my friends, and my wife, — to shed tears when I’m dead. I shall gather some rose-colour apples for them — good and sorted... It’s too bad that the gardens are guarded, they shoot in the head. I could tell who the grey-haired man really was from his tears: it was Peter, the holy apostle, while I was a stupid blockhead. There they were, the gardens, with pink frozen apples. Oh, cheers!.. It’s too bad that the gardens are guarded, — so I was shot dead. Then I urged on the horses, away from the horrible premises ! And I rushed, — I had oats for the horses and apples for you. Whip in hand, I was driving, like mad, on the brink of the precipice. You were waiting for me to return from the Paradise, too. |
|
|
||
| БРАТСКИЕ МОГИЛЫ | THE COMMON GRAVES | |
|
На братских могилах не ставят крестов И вдовы на них на рыдают, К ним кто-то приносит букеты цветов И вечный огонь зажигают. Здесь раньше вставала земля на дыбы, А нынче — гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы Все судьбы в единую слиты. А в вечном огне виден вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий Смоленск и горящий Рейхстаг, Горящее сердце солдата. На братских могилах нет плачущих вдов, Сюда ходят люди покрепче. На братских могилах не ставят крестов, Но разве от этого легче? 1964 |
They don’t put up crosses on communal graves, And widows don’t come to shed tears; But flowers are laid and eternal flames Will never be quenched, it appears. The earth that was shaking and heaving of late With granite and marble is plated. There isn’t a single separate fate, All fates are in one integrated. We see in the flame our burning tank, A house on fire and smoulder, The burning Smolensk and the burning Reichstag, The burning heart of a soldier. The tearful widows don’t visit the place, To give and receive the blessing. They don’t put up crosses on communal graves But does it make less distressing? |
|
|
* * * |
* * * |
|
|
Сколько лет, сколько лет Все одно и тоже. Денег нет, женщин нет, Да и быть не может. Сколько лет воровал, Сколько лет старался, — Мне б скопить капитал, Ну а я спивался... Ни кола, ни двора, И ни рожи с кожей, И друзей ни хера, Да и быть не может. Сколько лет воровал, Сколько лет старался, — Мне б скопить капитал, Ну а я спивался... Так только водка на троих, Только пика с червой. Комом все блины мои, А не только первый... 1962 |
I need changes ‘cause for years there have not been many. There’s no money, and no girls, and there can’t be any. I have filched for many years, and have not been lazy, — should have saved a heavy purse, but I drank like crazy. I’m as poor as a mouse, haven’t got a penny, got no friends and got no house, and I can’t have any. I have filched for many years, and have not been lazy, should have saved a heavy purse, but I drank like crazy. Somehow, I still get along playing cards and drinking. All I ever did was wrong, not just the beginning... |
|
|
* * * |
* * * |
|
|
Ну о чем с тобой говорить? Все равно ты порешь ахинею, Лучше я пойду к ребятам пить — У ребят есть мысли поважнее. У ребят серьезный разговор, Например, о том, кто пьет сильнее, У ребят широкий кругозор От ларька до нашей бакалеи. Разговор у нас и прям и груб, Две проблемы мы решаем глоткой: Где достать недостающий рупь И кому потом бежать за водкой. Ты даешь мне утром хлебный квас... Ну что тебе придумать в оправданье? Интеллекты разные у нас Повышай свое образованье! 1964 |
It’s no use to talk to you. I think all you say is unintelligible chatter So I’d better go and have a drink and discuss with friends a serious matter. They have vital questions to decide, For example: «Who’s a better drinker?» Their range of interests is wide — From a grocery to places selling liquor. We debate two quite important points, as we hold a heated conversation: one is how to get the missing coins and the other — who will fetch libation. You are giving me your brew instead of wine… Can I justify your twilight vision? Your intelligence doesn’t equal mine You should polish up your erudition! |
|
|
ОН НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ БОЯ |
HE HASN’T RETURNED FROM THE FIGHTING |
|
|
Почему все не так? Вроде все как всегда: То же небо опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя. Мне теперь не понять кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя Мне не стало хватать его только сейчас Когда он не вернулся из боя. Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя. То, что пусто теперь, — не про то разговор, Вдруг заметил я: нас было двое... Для меня словно ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя. Нынче вырвалась словно из плена весна. По ошибке окликнул его я «Друг, оставь покурить!» — а в ответ — тишина... Он вчера не вернулся из боя. Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло для обоих... Все теперь одному, только кажется мне, Это я не вернулся из боя. 1969 |
Why has everything changed? Life goes on as it should... There’s the sky over us, blue as ever, As before there’s the air, the water, the wood... But he’s lost in the fighting for ever. I do not understand who was right, who was wrong In disputes that we had, rather biting. It was not until now that I started to long For the one who did not come from fighting. He’d be awkwardly silent, he’d sing out of tune, And his absence of mind was exciting, He would not let me sleep, sitting up by the moon... but last night he did not come from fighting. I’m destitute now, and I’ve just touched the ground, It occurred to me : I’d been beside him... And I felt as if I had my fire blown out when he didn’t return from the fighting. Like a prisoner from jail, spring has broken away. By mistake I addressed him now, shouting : «Got a lighter, old man?» — but what could he say? — If last night he did not come from fighting. In the dugout we had room enough to get by, And for both of us time would be sliding... But now he is gone, and I think it was I Who did not come alive from the fighting. |
|
|
|
|
|
|
|
||||
| * * * | * * * | |||
|
Здесь лапы у елей дрожат на весу, Здесь птицы щебечут тревожно. Живешь в заколдованном диком лесу, Откуда уйти невозможно. Пусть черемухи сохнут бельем на ветру, Пусть дождем опадают сирени, Все равно я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели. Твой мир колдунами на тысячи лет Укрыт от меня и от света. И дум ешь ты, что прекраснее нет, Чем лес заколдованный этот. Пусть на листьях не будет росы поутру, Пусть луна с небом пасмурным в ссоре, Все равно я отсюда тебя заберу В светлый терем с балконом на море. В какой день недели, в котором часу Ты выйдешь ко мне осторожно, Когда я тебя на руках унесу Туда, где найти невозможно? Украду, если кража тебе по душе, Зря ли я столько сил разбазарил. Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцом кто-то занял. 1970 |
The birds are alarmed here, boding no good, The fur-trees are all of a tremble. You live in a magical mystery wood, To leave it you are unable. Though the cherry-trees dry their linen in space And the lilac-trees bloom over here, I’ll take you away to the Palace, — the place Where trumpets and pipes you will hear. The wizards have hidden your world from man For ages ahead, I imagine. You think that no other thing under the sun Is greater than this wood of magic. Though the dew drops at day-break do not leave the trace, Though the moon and the sky cause commotion, I shall take you away to the tower, - the place With a wonderful view of the ocean. So when will it happen? What time and what day I’ll see you discreetly come out And in my arms I shall take you away To where you cannot be found? I’ll kidnap you if only you give your consent, Just think of the pains I have taken ! Now to love in a cottage you’ll have to assent Once the Palace is no longer vacant. |
|||
|
ДОНОСЧИК |
THE INFORMER |
|||
|
В наш бедный круг не каждый попадал. И я однажды, проклятая дата, Его привел с собою и сказал: «Со мною он, нальем ему, ребята.» Он пил, как все, и был, как будто рад, А мы его, мы встретили, как брата, А он назавтра продал всех подряд. Ошибся я, простите мне, ребята. Суда не помню, было мне невмочь. Потом барак холодный, как могила. Казалось мне — кругом сплошная ночь, Тем более, что так оно и было. Я сохраню, хотя б остаток сил, Он думает отсюда нет возврата. Он слишком рано нас похоронил, Ошибся он, поверьте мне, ребята. И день наступит, ведь ночь не на года Я попрошу, когда придет расплата. Ведь это я, привел его тогда, И вы его отдайте мне, ребята. 1964 |
In our gang no strangers we would let. And so one day — God damn — I took my chances — I brought the man along with me and said «He’s one of us, now let us charge the glasses». He kept us company and seemed to be content, We welcomed him like a good friend, or brother, However, he betrayed us in the end. It was my fault, do not blame any other. I don’t recall the trial, what a plight! And then there was the barrack, cold as grave, and It seemed to me it was a pitch-black night, And it was not a dream, it was apparent. I will reserve myself and I’ll revive; He thinks that he will never ever see me, He was too fast to bury me alive, He was mistaken, boys, believe me. The day will come, the night will not last long, I’ll ask you when atonement is around: «It was my fault, I brought the man along, Give him to me, and I will have it out». |
|||
|
* * * |
* * * |
|||
|
У домашних и хищных зверей Есть человеческий вкус и запах, А каждый день ходить на задних лапах — Это грустная участь людей. Сегодня зрители, сегодня зрители Не желают больше видеть укротителей! А если хочется поукрощать, Работай в розыске — там благодать. У немногих приличных людей Есть человеческий вкус и запах, А каждый день ходить на задних лапах — Это грустная участь зверей. Сегодня жители, сегодня жители Не желают больше видеть укротителей! А если хочется поукрощать, Работай в цирке — там благодать. 1966 |
Both the pets and the wild beasts of prey Have human taste, smell and other senses, While humans have to prance and dance attendance, They are fated to act in that way. Today spectators, today spectators Do not want to see the charmers and the tamers! And if you want to tame a pet, or beast, You have to join the criminal police. Very few decent humans today Have human taste, smell and other senses, While beasts and animals must dance attendance, They are fated to act in that way. Today spectators, today spectators Do not want to see the charmers and the tamers! And if you want to tame a pet, or beast, Go join the circus — you will be pleased. |
|||
|
* * * |
* * * |
|||
|
Вот главный вход. Но только вот Упрашивать? Я лучше издохну! Вхожу я через черный ход, А выходить стараюсь в окна. Не вгоняю я в грусть никого, Но вчера меня тепленького, Хоть бываю и хуже я сам, Оскорбили до ужаса. И, плюнув в пьяное мурло, И, обвязав лицо портьерой, Я вышел прямо сквозь стекло В объятия к милиционеру. И меня окровавленного, Всенародно прославленного, Прям, как был я в амбиции, Довели до милиции. И, кулаками покарав, И, попинав меня ногами, Мне присудили крупный штраф За то, что я нахулиганил. А потом перевязанного, Несправедливо наказанного Сердобольные мальчики Клали спать на диванчике. Проснулся я. Еще темно. Успел поспать и отдохнуть я. Я встал и, как всегда, в окно, Но на окне стальные прутья. И меня патентованного, Ко всему подготовленного Эти прутья печальные Ввергли в бездну отчаянья. А рано утром, верь не верь, Я встал, от слабости шатаясь, И вышел в дверь. Я вышел в дверь! С тех пор в себе я сомневаюсь. В мире тишь и безветрие, Чистота и симметрия. На душе моей каверзно И живу я безрадостно. Зима 1966/67 |
There is the entrance but, you know, I have a habit — don’t you hinder — Of coming in through a back-door And going out through a window. I don’t want to upset anyone, I can be an unbearable man, I was on the booze yesterday And was badly struck with dismay. I spat upon the drunken ass, Wrapped up my face in curtain tissue And threw myself straight through the glass Into the arms of the militia. All in blood and humiliated, Outraged and infuriated, With a good reputation, I was brought to the station. And, going far over the line, They kicked me, walloped and belabored, And then they made me pay a fine And told me not to be so wayward. Poor creature, all bandaged, And unfairly damaged, I accepted the offer to sleep on the sofa. I woke up in the dead of night And felt my anger was abating, I walked up to the window but It had a heavy iron grating. Well, I had an experience In confronting a hindrance But those bars over there Made me filled me with despair. And when the morning came, you know, I got up shaking and put out, But I walked out. Through the door! And ever since I’ve been in doubt. Life is quiet and ethical, Very clean and symmetrical, I feel low I’m hurt easily, And I’m living in misery. Winter 1966/67 |
|||
|
ПЕСНЯ ПРО БЕЛОГО СЛОНА |
THE SONG OF THE WHITE ELEPHANT |
|||
|
Жили-были в Индии с самой старины Дикие огромные серые слоны. Слоны слонялись в джунглях без маршрута. Один из них был белый почему-то. Добрым глазом, тихим нравом отличался он И умом, и мастью благородной. Средь своих собратьев серых белый слон Был, конечно, белою вороной. И владыка Индии, были времена, Мне, из уважения, подарил слона. «Зачем мне слон?» — спросил я иноверца, А он сказал: «В слоне большое сердце». Слон мне сделал реверанс, а я ему поклон, Речь моя была незлой и тихой, Потому что этот самый белый слон Был к тому же белою слонихой. Я прекрасно выглядел, сидя на слоне, Ездил я по Индии, сказочной стране. Ах, где мы только вместе не скитались! И в тесноте отлично уживались. И, бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон, Дамы так и прыгали из спален. Надо вам сказать, что этот белый слон Был необычайно музыкален. Карту мира видели вы наверняка, Знаете, что в Индии тоже есть река. Мой слон и я питались соком манго И как-то потерялись в дебрях Ганга. Я метался по реке, забыв еду и сон, Безвозвратно подорвал здоровье. А потом сказали мне: «Твой белый слон Встретил стадо белое слоновье». Долго был в обиде я, только — вот те на! Мне владыка Индии вновь прислал слона В виде украшения для трости — Белый слон, но из слоновой кости. Говорят, что семь слонов иметь — хороший тон. На шкафу, как средство от напасти. Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон, Пусть он лучше не приносит счастья. 1972 |
Somewhere in India since the ancient times There were wild grey elephants of tremendous size. They rambled in the jungle here and there at random, And somehow one of them was white among them. It was known for its wisdom, noble birth and breed, Had a friendly look and gentle spirit. Being white it was «a rare bird» indeed In the herd among its swarthy kindred. Once the Indian ruler — how could I expect? — Gave me the white elephant out of respect. «What do I need it for? — I asked him humbly, «It has a heart of gold,» — he answered calmly. Then it made a curtsy and I made a bow, And the speech I made was soft, not vicious, Now I knew the elephant was actually a cow, Or, in other words, it was a female specious. Sitting on the elephant I really looked grand, I would roam around the Indian fairyland. We ‘d ramble here and there and everywhere, And every inconvenience we’d share. We would go and sing our serenades of love, Ladies would jump off their beds like crazy, I should say, the elephant was talented enough, And his music gift was just amazing. You have seen a world map or an atlas, haven’t you? And you know in India there’s a river, too. My elephant and I would feed on mangoes And somehow we were lost around the Ganges. I would dash around restlessly for days on end Having undermined my flesh and spirit. Later on they told me: «Your white elephant Had encountered a herd of its white kindred». I was angry and upset at first but then I received an elephant from India again: As an ornament of cane in all its finery: Nice white elephant but made of ivory. Having seven elephants at home is good, They allegedly protect us from misfortune. I would rather have them wonder in the wood, And I wish they wouldn’t bring me fortune. |
|||
|
* * * |
* * * |
|||
|
Мосты сгорели, углубились броды, И тесно — видим только черепа, И перекрыты выходы и входы, И путь один — туда, куда толпа. И парами коней, привыкших к цугу, Наглядно доказав, как тесен мир, Толпа идет по замкнутому кругу — И круг велик, и сбит ориентир. Течет под дождь попавшая палитра, Врываются галопы в полонез, Нет запахов, цветов, тонов и ритмов, И кислород из воздуха исчез. Ничье безумье или вдохновенье Круговращенье это не прервет, Но есть ли это — вечное движенье, Тот самый бесконечный путь вперед? 1972 |
The fords are deep. The bridges have burnt down, And only skulls are visible. It’s close. The ins and outs are blocked all around. There is one way to go, — it’s where the crowd goes. Like harnessed horses fastened to a vehicle and as a vivid proof that our world is small, The crowd moves in an exclusive circle Without any bearings at all. Caught in the rain the pallet spreads about A gallops bursts into a polonaise, smells, flowers, tones and rhythms have faded out, And oxygen has vanished in the haze. No act of thoughtlessness nor inspiration Can stop this spinning movement, — never once. Is this the everlasting circulation And what we call ‘ perpetual advance’? |
|||
|
ЗВЕЗДЫ |
THE STARS |
|||
|
Мне этот бой не забыть нипочем. Смертью пропитан воздух, А с небосклона бесшумным дождем Падали звезды. Вот снова упала, и я загадал: Выйти живым из боя... Так свою жизнь я поспешно связал С глупой звездою. Я уж решил: миновала беда И удалось отвертеться... Но с неба свалилась шальная звезда, Прямо под сердце. Нам говорили: «Нужна высота!» И «Не жалеть патроны!..» Вон покатилась вторая звезда Вам на погоны. Звезд этих в небе, как рыбы в прудах, Хватит на всех с лихвою. Если б не насмерть — ходил бы тогда Тоже героем. Я бы звезду эту сыну отдал, Просто на память... В небе висит, пропадает звезда — Некуда падать. 1964 |
Shall I forget it, that fighting, oh my! Death overhung all around, Stars were falling like rain from the sky down on the ground. There is one falling… I’ll live, in so far as I made a wish, willy-nilly... Now I have bound my life with a star, Isn’t it silly? I thought the trouble had past and I had Managed somehow to escape it... Falling from heaven, a star hit my heart, So unexpected. We were ordered to capture the height, «Don’t spare bullets!» — they told us... There’s another one falling now right, Down on your shoulders. Plenty of starlets, both seen and unseen, There are to be had in the heaven. I ‘d be a hero now hadn’t I been lost in the hell then. I’d give the star to my son, as a note, A keepsake and all... Stars in the sky go to waste for they’ve got Nowhere to fall. |
|||
|
|
|
|
|
|
|
|
||
| ТОТ, КОТОРЫЙ НЕ СТРЕЛЯЛ | THE ONE WHO DIDN’T SHOOT | |
|
Я вам мозги не пудрю — Уже не тот завод. Меня стрелял поутру Из ружей целый взвод. За что мне эта злая, Нелепая стезя? Не то, чтобы не знаю — Рассказывать нельзя. Мой командир меня почти что спас, Но кто-то на расстреле настоял, И взвод отлично выполнил приказ. Но был один, который не стрелял. Судьба моя лихая Давно наперекос: Однажды языка я Добыл, но не донес. И особист Суэтин, Неутомимый наш, Еще тогда приметил И взял на карандаш. Он выволок на свет и приволок Подколотый, подшитый материал — Никто поделать ничего не смог... Нет, смог один, который не стрелял. Рука упала в пропасть С дурацким криком «Пли» И залп мне выдал пропуск В ту сторону земли. Но, слышу: — Жив зараза. Тащите в медсанбат. — Расстреливать два раза Уставы не велят. А врач потом все цокал языком И, удивляясь, пули удалял. А я в бреду беседовал тайком С тем пареньком, который не стрелял. Я раны, как собака, Лизал, а не лечил, В госпиталях однако В большом почете был. Ходил в меня влюбленный Весь слабый женский пол: Эй ты, недостреленный, Давай-ка на укол! Наш батальон геройствовал в Крыму, И я туда глюкозу посылал, Чтоб было слаще воевать ему, Кому? Тому, который не стрелял. Я пил чаек из блюдца, Со спиртиком бывал, Мне не пришлось загнуться, И я довоевал. В свой полк определили. «Воюй, — сказал комбат, — А что не дострелили, Так я, брат, даже рад.» Я тоже рад бы, да присев у пня, Я выл белугой и судьбину клял: Немецкий снайпер дострелил меня Убив того, который не стрелял. 1972 |
I’m not deceiving, really, It’s true, upon my word! One morning I was nearly Shot by a firing squad. Why did this silly, saddening Misfortune come my way? I know it but that’s something I’m not supposed to say. Commander almost saved my life But somebody insisted : «Execute!». The squad had worked it out well enough, But there was one who didn’t want to shoot. Misfortune for some reason Had been attending me: I captured once a prisoner But somehow let him flee. The sneak, who was a sort of A fidget, a strange lot, Had made a mental note of that case, for his report. Then he disclosed it, and he brought along The filed material he had, the brute! No one could help it, the effect was strong... But there was one who didn’t want to shoot. The hand fell in the abyss, And «Fire!» was the word, Thus I was given access To the unknown world. But then I heard a shout: «He is alive. How nice! Now call the doc. We cannot Execute him twice.». The doctor clicked his tongue and, with a sigh, Extracted all my bullets, pitching mood, Meanwhile I was delirious, and I Kept talking to the one who didn’t shoot. I licked the wounds, and never Took treatment, it would seem; In hospitals, however, I was in high esteem, Beloved and well reputed By all the sisterhood : «Come, you, half-executed, A shot will do you good.». Our battalion fought on the Crimean shore, And I would send glucose there, when I could, To sweeten up the bitter pill of war For that same man, the one who didn’t shoot. I had my tea and drowned In spirit now and then; So I did not break down And went to fight again. I joined my own unit. «Fight on, — the major said, — I’m glad they failed to do it, and you were not shot dead». I should have felt quite happy, but instead I howled like a wolf, in a terrific mood, Because a German sniper shot me dead By killing that same man who didn’t shoot. |
|
|
ЧТУ ФАУСТА ЛИ, ДОРИАНА ГРЕЯ ЛИ... |
I HONOR DORIAN GRAY AND FAUSTUS... |
|
|
Чту Фауста ли, Дориана Грея ли, Но чтобы душу дьяволу — ни-ни! Зачем цыганки мне гадать затеяли? День смерти называли мне они. Ты эту дату, боже сохрани, Не отмечай в своем календаре — или В последний час возьми и измени, Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли И ангелы чтоб жалобно не бреяли, Чтоб люди не хихикали в тени, — Скорее защити и охрани! Скорее! ибо душу мне они Сомнениями и страхами засеяли. Немногого прошу взамен бессмертия: Широкий тракт, да друга, да коня Прошу, покорно голову склоня, В тот день, когда отпустите меня, Не плачьте вслед, во имя милосердия! |
I honor Dorian Gray and Faustus. However, I cannot sell my soul to Deuce - no way! Why did I listen to the gypsies ? — Well, I never! — They prophesied my death up to a day. Don’t bear it in mind, put it away, Don’t mark it in your calendar. On no account! Or, when it comes to that , just change the day, Lest I should wait for it and crows fly all around, Lest wining angels should be fluttering about And people sneer, setting up for wit. Before too long, please keep me safe, I bid! Now hurry up, and don’t delay a bit For they have filled my heart with fear and doubt. And, truly, in return for immortality I don’t want much: a road, a horse, a friend... I beg you, humbly bending down my head, The instant you release me in the end Don’t cry for mercy and sentimentality! |
|
|
* * * |
* * * |
|
|
И душа, и голова, кажись, болит, — Верьте мне, что я не притворяюсь. Двести тыщ — тому, кто мня вызволит! Ну и я, конечно, постараюсь. Нужно мне туда, где ветер с соснами, — Нужно мне и все, — там интереснее! Поделюсь хоть всеми папиросами И еще вдобавок тоже — песнями. Дайте мне глоток другого воздуха! Смею ли роптать? Наверно, смею. Запах здесь... А может быть вопрос в духах?.. Отблагодарю, когда сумею. Нервы у меня хотя луженные, Кончилось спокойствие навеки. Эх, вы мои нервы обнаженные! Ожили б — ходили б как калеки. Не глядите на мня, что губы сжал, — Если слово вылетит, то — злое. Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, — Где-нибудь зароюсь — и завою! 1969 |
My heart aches, so does my head, I think Please believe me, I am not pretending. Help me out, and I’ll give you anything. And I’ll do my best as long as aid is pending. I will go where pine-trees grow and winds are blowing, It’s more interesting there — it’s just my ambition! I will give you cigarettes, and I’m going To present you with my singing in addition. Give me just a gulp of new fresh air Dare I grumble? Yes, I have a ground. Is it some perfume? The smell I just can’t bear... I shall thank you, when I get around. I’ve got iron nerves, that are the worse for wear, I have lost the peace of mind for ever. Oh my nerves, my poor nerves, you’re bare! If you came to life you’d be disabled. Bitter will be every word I’ll say, — I have pursed my lips to curse and swear. To the thick wild forest I would run away Hide myself — and howl in despair! |
|
|
БАЛЛАДА О ВРЕМЕНИ |
THE BALLAD OF THE TIME |
|
|
Замок временем скрыт и укутан, укрыт В нежный плед из зеленых побегов, Но развяжет язык молчаливый гранит, И холодное прошлое заговорит О походах, боях и победах. Время подвиги эти не стерло. Оторвать от него верхний пласт Или взять его крепче за горло — И оно свои тайны отдаст. Упадут сто замков, и спадут сто оков, И сойдут сто потов с целой груды веков, И польются легенды из сотен стихов Про турниры, осады, про вольных стрелков. Ты к знакомым мелодиям ухо готовь И гляди понимающим оком. Потому что любовь - это вечно любовь, Даже в будущем нашем далеком. Звонко лопалась сталь под напором меча, Тетива от натуги дымилась, Смерть на копьях сидела, утробно урча, В грязь валились враги, о пощаде крича, Победившим сдаваясь на милость. Но не все, оставаясь живыми, В доброте сохранили сердца, Защитив свое доброе имя От заведомой лжи подлеца. Хорошо, если конь закусил удила И рука на копье поудобней легла, Хорошо, если знаешь, откуда стрела, Хуже, если по-подлому, из-за угла. Как у вас там с мерзавцами? Бьют? Поделом. Ведьмы вас не пугают шабашем? Но не правда ли, зло называется злом Даже там, в светлом будущем нашем. И во веки веков, и во все времена Трус-предатель всегда призираем. Враг есть враг, и война все равно есть война, И темница тесна, и свобода одна, И всегда на нее уповаем. Время эти понятья не стерло. Нужно только поднять верхний пласт — И дымящейся кровью из горла Чувства вечные хлынут из нас. Нынче присно, во веки веков, старина И цена есть цена, и вина есть вина, И всегда хорошо, если честь спасена, Если духом надежно прикрыта спина. Чистоту, простоту мы у древних берем, Сами, сказки из прошлого тащим, Потому, что добро остается добром В прошлом, будущем и настоящем. 1975 |
Ancient castle, worn out by time, is now clad In a tender, green cover of sprouts, But the reticent granite will throw off the plaid To disclose the historical past it has had With its conquests, crusades, fights and bouts. Time has not wiped heroic deeds out. Just unveil what is hidden from view, Take the time by the throat and, no doubt, It will open its secrets to you. Heaps of fetters and locks will fall out like one, And the numerous ages will seat to the bone, And from hundreds of poems old legends will flood, Tales of tournaments, archers, and sieges and blood. Be prepared to listen to tunes you’ve heard of, Look attentively, with comprehension, After all, love is love and will always be love, Even there, at your destination. Steel would crack with a clank, at the slash of the sword, And the bow-string would fume under tension, Death would settle on spears, and groan, sitting squat, Foes, appealing for quarter, would fall on the spot, And surrender themselves at discretion. Anyhow, not all of survivals Have retained their kindness of hearts, Though they’ve saved their good names from rivals And from downright lies of the rats. It is good if the horse dashes off all at once, And the fighter has got a good grip of the lance; It is good if he knows how the arrow may fly, And it’s bad if it comes from the back, on the sly. What about the rogues ? Do you fight them ? OK. Do the witches inspire you with horror ? Don’t you think, what is known as evil to-day Will be known as evil tomorrow ‘cause for ages it’s been an unwritten law That the cowards and traitors are battered, That a foe is a foe and a war is a war, That the cell is too dark, and freedom’s last straw, And we always hope for the latter. Time has not washed away all these notions. Just remove the top layer of mud, And a flood of eternal emotions Will gush out upon us like blood. Nowadays it’s acknowledge as ever, old man, That the price is a price, and that wine will be wine; And it’s good if you’ve saved your good name from offense And you have a reliable backing from friends. Plainness, purity come from the ancients to us, From the past we take fables and legends For the good will be always the good : in the past, And in future, as well as at present. |
|
|
* * * |
* * * |
|
|
О нашей встрече, что там говорить? Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий, Но мы с тобою сразу стали жить, Не опасаясь пагубных последствий. Я сразу сузил круг твоих знакомств, Одел, обул и вытащил из грязи, Но за тобой тянулся длинный хвост, Длиннющий хвост твоих коротких связей. Потом я, помню, бил друзей твоих — Мне было с ними как-то неприятно, Хотя, быть может, были среди них, Наверняка, отличные ребята. Все, о чем просила, мигом делал я. Мне каждый час хотелось сделать ночью брачной. Из-за тебя под поезд прыгал я, Но, слава богу, не совсем удачно. И если б ты ждала меня в тот год, Когда меня отправили на «дачу», Я б для тебя украл весь небосвод И две звезды Кремлевские в придачу. И я клянусь, последний буду гад... Не ври, не пей и я прощу измену. И подарю тебе Большой театр, И Малую спортивную арену. А вот теперь я к встрече не готов — Боюсь тебя, боюсь ночей интима, Как жители японских островов Боятся повторенья Хиросимы. 1964 |
We were to meet. I waited for the day. It felt like waiting for a terrible disaster, But we began to live together right away, Without fearing what might come after. I got you out of gutter, dressed you, and I cut the number of your doubtful connections, You had a trail behind, without end, A long-long trail of casual relations. I battered, I recall, your so called friends, I don’t know why, but I just didn’t like them, Although there might have been, I sense, Nice fellows, genuine friends, among them. I’d do whatever you would ask me to. I wanted every hour to be night of wedding. One day I nearly killed myself for you, but my attempt, thank God, was unavailing. And if you’d waited for me on the year When I was driven to the «country-house», I would have stolen skies for you, my dear, and in addition stars from Kremlin towers. I’ll give you anything, or I’ll be damned! Don’t drink, don’t lie, and I’ll forgive you, sinner! I’ll give you Opera and Ballet and The smaller building of the Sports Arena. I’m not inclined to meet you now, my dove, I’m scared of our act of love occurring, The way the Japanese are scared of the horror of Hiroshima recurring. |
|
|
|
|
|
|
|
|
| В ДУШЕ МОЕЙ | IN MY SOUL |
|
Мне каждый вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым. Но не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним Теперь я не избавлюсь от покоя, Ведь все, что было на душе на год вперед, Не ведая, взяла она с собою Сначала в порт, потом — на пароход Душа моя — пустынная пустыня. Так что ж стоите над пустой моей душой? Обрывки песен там и паутина — Все остальное увезла с собой Теперь в душе все цели без дороги, Поройтесь в ней — и вы найдете лишь Две полуфразы, полудиалоги, Все остальные — Франция, Париж Мне каждый вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым Но не хочу я знать, что время лечит — Оно не исцеляет, а калечит, Ведь все проходит вместе с ним 1968 |
They light up candles for me every evening, Your fumigated image, is so sweet. But I don’t want to know that time is healing And everything must pass along with it. I’ll never know the loss of peace and quiet For all I had, stored in my soul, for a whole year, She took along with her when setting out First for the voyage, then for the trip by air. I have a desert in my soul, all bare. Why should you stand like that over my empty soul, all day? I’ve got song snatches and a web in there, And nothing more, — she’s taken all away. My soul has roads without destinations, Just search it, and you‘ll find for once Some phrases and unfinished conversations, The rest is taken up by Paris, France. They light up candles for me every evening, Your fumigated image, is so sweet. But I don’t want to know that time is healing, It doesn’t heal but lacerates my feeling For everything must pass along with it. |
|
ВО МНЕ ДВА «Я» |
I HAVE TWO SELVES IN ME |
|
И вкусы и запросы мои странны, Я экзотичен, мягко говоря: Могу одновременно грызть стаканы И Шиллера читать без словаря Во мне два «Я», два полюса планеты, Два разных человека, два врага, Когда один стремится на балеты, Другой стремится прямо на бега Я лишнего и в мыслях не позволю, Когда живу от первого лица Он часто вырывается на волю Второе «Я» в обличье подлеца И я борюсь, давлю в себе мерзавца О, участь беспокойная моя! Боюсь ошибки, может оказаться, Что я давлю не то второе «Я». Когда в душе я раскрываю гранки На тех местах, где искренность сама, Тогда мне в долг дают официантки И женщины ласкают задарма Но вот летят к чертям все идеалы, Но вот я груб, я нетерпим и зол Но вот сижу и тупо ем бокалы, Забрасывая Шиллера под стол А суд идет, весь зал мне смотрит в спину Вы, прокурор, вы, гражданин судья, Поверьте мне, не я разбил витрину, А подлое мое второе «Я» И я прошу вас, строго не судите Лишь дайте срок, но не давайте срок Я буду посещать суды как зритель И к судьям заходить на огонек Я больше не намерен бить витрины И лица граждан, — так и запиши! — Я воссоединю две половины Моей больной раздвоенной души. Искореню, похороню, зарою, Очищусь, ничего не скрою я. Мне чуждо это «Я» мое второе — Нет, это не мое второе «Я». 1969 |
I am an exotic man, to put it mildly, My tastes and my demands are rather strange, I can, for instance, nibble glasses madly, And read the works of Schiller for a change. I have two «Selves» in me, two poles of planet, Two absolutely different men, two foes, When one is eager to attend a ballet The other straight off to the races goes. I don’t take liberties, when I turn out To be myself, going the whole hog, My other «Self» will frequently break out Appearing as a rascal and a rogue. And I oppress the scoundrel’s intrusion, My life! I’ve never known such distress... Perchance (I am so scared of confusion), I’m not that other «Self» whom I oppress. When in my soul I open up the facets In spots where sincerity should be I pay the waitresses, on trust, in assets, And women give me their love for free. But suddenly all my ideals go to grass, as I’m impatient, angry, rude and such a bore! I sit like mad, devouring the glasses, And throwing Schiller down on the floor. The hearing is on. I stand and speak austerely, Appealing to the jury, showing tact: «It wasn’t me who’d smashed the window, really, It was my other wicked «Self», in fact. Do not be strict to me. You’d better Give me a chance, but not a prison term. I’ll visit court-rooms just as a spectator and drop in on the judges as a chum. I won’t smash windows any more, distinctly, Nor fight in public — write it in your scroll ! I’ll bring the halves of my split, sickly, Disintegrated soul into a single whole. I’ll root it out, bury it and quench it; I want to clear and reveal my soul. My other «Self» is alien to my nature, No, it is not my other «Self», at all. |
|
* * * |
* * * |
|
Проложите, проложите Хоть тоннель по дну реки И без страха приходите На вино и шашлыки. И гитару приносите, Подтянув на ней колки, Вы не забудьте затупите Ваши острые клыки! А когда сообразите, Все пути приводят в Рим, Вот тогда и приходите, Вот тогда поговорим. Нож забросьте, камень выньте Из-за пазухи своей, И перебросьте, перекиньте Вы хоть жердь через ручей. За посев ли, за покос ли Надо взяться поспешать, А прохлопав сами после Локти будете кусать. Сами будете не рады, Утром вставши. «Вот те раз!» Все мосты через преграды Переброшены без нас. Так проложите, проложите Хоть тоннель по дну реки, Но не забудьте затупите Ваши острые клыки! 1972 |
Make a bridge on the occasion, Or a tunnel through the brine, — Come without hesitation To my shish-kebab and wine. Put in tune the old guitar which You’ll be coming to me with; Cheer up, screw up your courage, Don’t forget to hide your teeth. When you get to the idea That all roads will lead to Rome Then you will be welcome here, Come, we’ll have a chat at home. Hide your horns and draw your claws in, Get unrigged, and don’t be grim. Make at least a little crossing, — Throw a pole across the stream. You had better set about Mowing, sowing right away. If you miss the boat, look out, — You will rue the hapless day. In the morning you will stare Wond’ring, as you wake up: who Laid the bridges here and there, Without even telling you. Make at least a river crossing, Or a tunnel, underneath; Don’t forget to draw your claws in And to hide your sharpened teeth! |
|
ДУРАЦКИЙ СОН |
THE SILLY DREAM |
|
Дурацкий сон как кистенем Избил нещадно. Невнятно выглядел я в нем И неприглядно — Во сне я лгал и предавал И льстил легко я... А я и не подозревал В себе такое. Еще сжимал я кулаки И бил с натугой. Но мягкой кистью руки, А не упругой. Тускнело сновиденье, но Опять являлось. Смыкались веки, и оно Возобновлялось. Я не шагал, а семенил На ровном брусе, Ни разу ногу не сменил, Трусил и трусил. Я перед сильным лебезил, Пред злобным гнулся. И сам себе я мерзок был, Но не проснулся. Да это бред! Я свой же стон Слыхал сквозь дрему, Но это мне приснился он А не другому. Очнулся я и разобрал Обрывок стона. И с болью веки разодрал, Но облегченно. И сон повис на потолке И распластался. Сон в руку ли? И вот в руке Вопрос остался. Я вымыл руки — он в спине Холодной дрожью. Что было правдою во сне, Что было ложью? Коль это сновиденье — мне Еще везенье. Но если было мне во сне Ясновиденье? Сон — отраженье мыслей дня? Нет, быть не может! Но вспомню — и всего меня Перекорежит. Иди в костер! и нет во мне Шагнуть к костру сил. Мне будет стыдно, как во сне, В котором струсил. Иль скажут мне: — Пой в унисон, Жми что есть духу!.. — И я пойму: вот это сон, Который в руку. 1978 |
The silly dream had beaten me With a big truncheon, And in that dream, as I could see, I wasn’t catching. For in my sleep I told a lie, Betrayed and dreaded... I really didn’t know that I Was so degraded. I also saw me clench my fist And then hit out. It was a kind of twist of wrist, Unstrained, soft clout. All of a sudden, from the dream I would arouse, But then my eyes would grow so dim, And I would drowse. I didn’t walk, but dragged my feet Along the paling. I only tried to step on it In fear and trembling. I fawned like crazy on the strong, Stooped to the wayward. I knew that all I did was wrong but wasn’t wakened. It’s rubbish! Half asleep, I heard My own murmurs, And it was I, in fact, who had — That dream. Not others. When I came round I discerned My murmur’s meaning. I blinked my eyes, and though it hurt It was relieving. My vision hovering above Crawled on the ceiling. Prophetic dream? So here I have The question sneering. It gave me shivers for I had To take decision: What was a lie and what was right About my vision. For if a dream is just a dream I should be joyous. But what if it’s the vicious scheme Of clairvoyance? Are dreams what our days reflect? Oh no, I doubt it! But when I come to recollect I get dumbfounded. And when I hear: «Burn!» I seem To have no spirit. I’ll be ashamed like in the dream Where I was timid. Or if they say: «Sing on the beam. Be energetic!...» And I will know that it’s a dream Which is prophetic. |
|
* * * |
* * * |
|
Меня опять ударило в озноб, Грохочет сердце, словно в бочке камень, — Во мне живет мохнатый злобный жлоб С мозолистыми цепкими руками. Когда, мою заметив маяту, Друзья бормочут: «Снова загуляет», — Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу! Он кислород вместо меня хватает. Он не двойник и не второе Я, — Все объясненья выглядят дурацки, — Он плоть и кровь, дурная кровь моя, — Такое не приснится и Стругацким. Он ждет, когда закончу свой виток — Моей рукою выведет он строчку, — И стану я расчетлив и жесток, И всех продам — гуртом и в одиночку, Я оправданья вовсе не ищу — Пусть жизнь уходит, ускользает, тает, — Но я себе мгновенья не прощу — Когда меня он вдруг одолевает. Но я собрал еще остаток сил, — Теперь его не вывезет кривая: Я в глотку в вены яд себе вгоняю — Пусть жрет, пусть сдохнет, — я перехитрил! 1979 или 1980 |
I’m feeling shivery again. My heart Is rumbling like a boulder in a barrel: A vicious rogue is living in my blood, With horny, hairy hands of a big scoundrel. When, noticing my anguish, people say Reproachfully: «He’ll take to drinking,» I cannot get along with him. No way. He breathes, in my stead, while I am shrinking. He’s not my double nor another me, — No use to give a stupid explanation. He is my flesh and blood. How can it be? It is beyond all imagination. He’s waiting till I finish up my twine, When he can use my hand to write the summery, And I become a prudent, ruthless swine Betraying everybody, all and sundry. I do not want to look for an excuse, My life may fade, go past, dissolve or harden; But I will not excuse myself when, cutting loose, He gets a hold on me, all of a sudden. But I will summon all my power and strength, This time he won’t elude and dodge it: I’ll swallow poison, let him gorge it And turn to dust, — I’ve cheated him at length! |
|
ЧТО ЖЕ ТЫ, ЗАРАЗА? |
WHAT THE HELL, YOU VIPER... |
|
Что ж ты, б..., зараза, бровь себе подбрила? Ну для чего надела, падла, синий свой берет? И куда ты, стерва, лыжи навострила? От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет! Знаешь ты, что я души в тебе не чаю, Для тебя готов я днем и ночью воровать, Но последне время, чтой-то замечаю, Что ты стала мне слишком часто изменять. Если это Колька или даже Славка, Супротив товарищей не стану возражать, Но если это Витька с первой Переяславки, Я те ноги обломаю, в бога душу мать! Рыжая шалава, от тебя не скрою, Если ты и дальше будешь свой берет носить, Я тебя не трону, а в душе зарою И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть. А настанет лето, ты еще вернешься. Ну, а я себе такую бабу отхвачу, Что тогда ты, стерва, от зависти загнешься. Скажешь мне: «Прости», а я плевать не захочу. 1961 |
Tell me, why you, viper, have your eye-brows pencilled, And what the hell you’ve put on your blue beret for. You are going out for a dance, I sense it, You have got two tickets to the club, I know. You should have no doubt that I dote upon you, I can do the stealing for you night and day, But you are unfaithful, and I want to warn you, I will put you down if you go astray. I have no objections if it’s Nick or Slavka, I don’t mind you going out with my friends, But if it is Victor from Pereyaslavka I shall crush you, stinker, tear you to threads! Listen to me, hussy, I’ll be frank and solid: You had better get that beret off your head; If you don’t, I’ll have you buried in my soul, and You will not be found, — coated with cement. When you come back, maybe, later in the summer, I’ll have found a woman, — a real bit of jam, Then you’ll burst with envy, like a dirty bummer, Saying: «Please forgive me», but I won’t give a damn. |
|
Я В ДЕЛЕ |
I AM ON THE JOB |
|
Я в деле и со мною нож, И в этот миг меня не трожь. А после я всегда иду в кабак. И кто бы что ни говорил, Я сам добыл и сам пропил, И дальше буду делать точно так. Ко мне подходит человек И говорит: «В наш трудный век Таких, как ты, хочу уничножать». А я парнишку наколол, Не толковал, а запорол, И дальше буду так же поступать. Захочешь просто говорить, Садись со мной и будем пить. Мы все с тобой обсудим и решим, Но если хочешь так, как он, У нас для всех один закон, И дальше он останется таким. 1962 |
I am on the job, I’ve got a knife, Don’t hurt me, or you’ll lose your life. And then I go to have a drink. No matter what the rumors say, What I have earned I drink away. I’ll always act that way, I think. A man comes up to me and says: «Life isn’t easy nowadays, And men like you I want to kill». But I have outdone the boy, I do not talk, but I destroy, I kill my foes and always will. And if you care for a chat, Let’s have a drink, sit down, lad. We’ll work it out anyway. But if you are like that young ass, There is one law for all of us, And it will always be that way. |
|
ПЕСНЯ ПРО УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС |
THE SONG OF THE CRIMINAL CODE |
|
Нам не нужны сюжеты и интриги. Про все мы знаем, что ты нам не дашь. Я, например, на свете лучшей книгой Считаю Кодекс Уголовный наш. И если мне неймется и не спится Или с похмелья нет на мне лица, Открою Кодекс на любой странице И, не могу, читаю до конца. Я не давал товарищам советы, Но знаю я, разбой у них в чести. Вот только что я прочитал по это: Не меньше трех, не свыше десяти. Вы вдумайтесь в простые эти строки. Что нам романы всех времен и стран? В них все бараки длинные, как сроки, Скандал и драки, карты и обман. Сто лет бы мне не видеть этих строчек. За каждой вижу чью-нибудь судьбу. И радуюсь, когда статья не очень: Ведь все же повезет кому-нибудь. И сердце стонет раненою птицей, Когда начну свою статью читать. Кровь в висках так ломится, стучится, Как мусора, когда приходят брать. 1964 |
We don’t need novels, stories and inventions. We keep ourselves enlightened all the time. The best of books to me is the collection Of laws that deal with punishment and crime. And if I cannot sleep, alarmed and saddened, Or if, after a spree, I get a head, I open Code of Laws at any page, at random, And read it carefully, from A to Z. I haven’t given tips to my companions, Their cognizance of robbery is firm. I have just read about it in the manual: From three up to ten years of prison term. Just think about these lines, they are quite simple But more expressive than all novels of the world. Behind them there are barracks, wretched people, Cards, fights and scandals, cheating, and harsh word. I wish I wouldn’t read these lines of drear. I see a person’s life behind each phrase. It’s nice when articles are not severe : Somebody may be lucky in that case. My heart jumps moaning like a wounded pigeon When I read articles concerning me. Blood hammers in my temples, — I envision: It’s cops who hammer at my door, I see. |
|
СВОЙ ОСТРОВ |
МY OWN ISLAND |
|
Отплываем в теплый край Навсегда. Наше плаванье, считай, — На года. Ставь фортуны колесо Поперек, Мы про штормы знаем все Наперед. Поскорей на мачту лезь, старик! — Встал вопрос с землей остро, — Может быть, увидишь материк, Ну а может быть — остров. У кого-нибудь расчет Под рукой, Этот кто-нибудь плывет На покой. Ну а прочие — в чем мать Родила — Не на отдых, а опять — На дела. Ты судьбу в монахини постриг, Смейся ей в лицо просто. У кого — свой личный материк, Ну а у кого — остров. Мне накаркали беду С дамой пик, Нагадали, что найду Материк, — Нет, гадалка, ты опять Не права — Мне понравилось искать Острова. Вот и берег призрачно возник, — Не спеши — считай до ста. Что это, тот самый материк Или это мой остров. Зима 1970/71 |
We are setting out for good To warm lands. Years on end we’ll be en route Off the strands. You may put the wheels of fate In the way, But the storms we shall evade Anyway. Climb the mast and do it fast, my friend, Land for us is now vital: Maybe, you will see a continent, Or an island, for that matter. Someone wished so much to weigh Pros and cons, So he is now on his way To repose. All the others, stony broke, Do their best, They would rather go to work, Than to rest. You have turned, your fortune to a nun Laugh at her, and be silent, Some have continents and some have none, Some have their own island. They have boded me no good, Cards at hand, They foretold me that I would Find my land. But the sorcerer was wrong, Cards tell lies, I would like to search and long For new isles. There’s the shore in view in full extent Take your time and look round. What is that? Is that the continent? Or is it just my Island? |
|
|
||
|
* * * |
* * * |
|
|
Разошлись пути-дороги вдруг: Один на север, другой на запад. Грустно мне, когда уходит друг Внезапно, внезапно. Ушел — невелика потеря Для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей! Наступило время неудач. Следы и души заносит вьюга. Сегодня, друг мой, плохо, плачь не плачь... Нет друга, нет друга. Ушел — невелика потеря Для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей! А когда вернется друг назад И скажет: «Ссора была ошибкой...», Бросим мы на прошлое с ним взгляд С улыбкой, с улыбкой. Ну, мол, ушел — невелика потеря Для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей! 1968 |
Suddenly our trodden ways must part, One takes the eastern road, one the southern. It makes me sad to see my friends depart, It’s sudden, so sudden. He’s gone, and many people, really, Don’t care a pence. I don’t judge others but I most sincerely Believe in friends! I am left unlucky, on my own. Storms sweep off human souls and traces. I’m feeling bad, my friend, no use to moan... No friend, no complacence... He’s gone, and many people, really, Don’t care a pence. I don’t judge others but I most sincerely Believe in friends! When some day my friend comes back and says: «We both were wrong. Forget the bygones...» We’ll recollect the past time days And smile in silence. He’s gone, and many people, really, Don’t care a pence. I don’t judge others but I most sincerely Believe in friends! |
|
|
БАЛЛАДА О БАНЕ |
THE BALLAD OF A BATH-HOUSE |
|
|
Благодать или благословенье Ниспошли на подручных твоих! Дай им бог совершить омовенье, Окунаясь в святая святых! Исцеленьем от язв и уродства Будет душ из живительных вод Это словно возврат первородства Или нет — осушенье болот Все пороки, грехи и печали, Равнодушье, согласье и спор — Пар, который вот только наддали, Вышибает, как пулей, из пор. Все, что мучит тебя, испарится И поднимется вверх, к небесам Ты ж, очистившись, должен спуститься — Пар с грехами расправится сам. Не стремись прежде времени к душу, Не равняй с очищеньем мытье. Нужно выпороть веником душу, Нужно выпарить смрад из нее. Здесь нет голых, стесняться не надо, Что кривая рука да нога. Здесь — подобие райского сада: Пропуск тем, кто раздет донага. И, в предбаннике сбросивши вещи, Всю одетость свою позабудь! Одинаково веничек хлещет, Как ты там не выпячивай грудь. Все равны здесь единым богатством, Все легко переносят жару, Здесь свободу и равенство с братством Ощущаешь в кромешном пару Загоняй поколенья в парную! И крещенье принять убеди! Лей на нас свою воду святую И от варварства освободи! 1971 |
Send Thy blessing and absolution To obedient servants of Thine! God, permit us to do the ablution By immersing in Sanctum of Shrine! Let the vivifying lustration Heal us sinners from wounds and filth It ‘s a kind of a bog reclamation, Or, should I say, a rebirth. All the sins, flaws, disputes, troubles, doubts, Boredom, apathy, rows and so on Like a shot from a gun are squeezed out By the steam which has just been put on. All that torments you will disappear And ascend to the sky, like on wings, Whereas you must descend, clean and pure, For the steam will have done with the sins. Take your time with the shower, don’t hurry, Washing doesn’t mean cleaning at all You should birch, lash and wallop your body Steaming out all smells from your soul. No one’s «naked», so leave your ambition, No one cares if don’t look good, It’s like Garden of Eden: admission Will be granted if you’re in the nude. When you take off you clothes you had better Dressing manners and habits forget! You’ll be birched and walloped, no matter How you try to preserve self-respect. All are equal, and nothing is hidden, All endure the heat, in good trim, And equality, brotherhood, freedom You can feel in the devilish steam. Drive the new generation to sauna! Let the young take the rite of baptism! Pour your sacrament water upon us, Purify us from barbarism! |
|
|
ЕСЛИ ГДЕ-ТО В ЧУЖОЙ НЕЗНАКОМОЙ НОЧИ |
IF YOU ARE IN A STRANGE LAND AT NIGHT |
|
|
Если где-то в чужой незнакомой ночи Ты споткнулся и ходишь по краю, Не таись, не молчи, до меня докричи — Я твой голос услышу, узнаю. Может, с пулей в груди ты лежишь в спелой ржи? Потерпи — я спешу, и усталости ноги не чуют. Мы вернемся туда, где и воздух и травы врачуют, Только ты не умри, только кровь удержи. Если ж конь под тобою, ты домой, доскачи — Конь дорогу отыщет буланый В те края, где всегда бьют живые ключи, И они исцелят твои раны Где ты, друг, — взаперти или в долгом пути, На развилках каких, перепутиях и перекрестках?! Может быть, ты устал, приуныл, Заблудился в трех соснах И не можешь обратно дорогу найти? Здесь такой чистоты из-под снега ручьи, Не найдешь — не придумаешь краше. Здесь цветы, и кусты, и деревья — ничьи, Стоит нам захотеть — будут наши. Если трудно идешь, по колено в грязи, Да по острым камням, босиком по воде по студеной, Пропыленный, обветренный, дымный, огнем опаленный, Хоть какой доберись, добреди, доползи. 1969 |
If you’ve found yourself in a strange land at night, If you sit on a barrel of powder, Don’t hold back, don’t keep silent but cry with all might, I shall hear your voice, shout louder. Perhaps, you lie in a ryefield, a bullet in chest, I am running to you — treading lightly, with ease, just have patience. We’ll go back where the grass and the air are healing and gracious, Wait, do not pass away, just hold on, do your best. If you’re riding a horse, you get home, spreading wings, Your good dun ought to bring you around. It will take you to places with life-giving springs Will patch up all your wounds, make you sound. Now, where are you? Locked up? Do you ramble and roam? What conjunctions, and what intersections of roads are you facing?! Are you tired, have gone off the track, do you find it depressing? Can’t you really find the way back to your home ? Spurting out from snow, oh so clean are the springs! Splendid brooks of the purest water. All the flowers and plants are nobody’s things We can have them, in fact, if we want to. If you’re dragging your feet, plodding, trudging all day, Getting stuck in the mud, scrambling, treading on stones and on water, Singed in flame, weather-beaten, worn out, on foot or on trotter, Walk, or crouch, or crawl but get home anyway. |
|
|
|
|
|
|
|
|
| ПЕЧАЛЬ НЕ ТАЕТ | MY SORROW WON’T FADE |
|
Свои обиды каждый человек, Проходит время — и забывает, А моя печаль, как вечный снег, Не тает, не тает. Не тает она и летом, В полуденный зной, И знаю я — печаль-тоску мне эту Век носить с собой. |
A human being will forget his woe, As time goes by it tends to vanish But my trouble, like eternal snow, Won’t languish, won’t languish. It won’t melt in sultry weather On summer midday, I know that from my worries I will never Ever get away. |
|
1966 * * * |
* * * |
|
Ну, вот исчезла дрожь в руках Теперь — наверх. Ну, вот сорвался в пропасть страх Навек, навек! Для остановки нет причин Иду, скользя, И в мире нет таких вершин, Что взять нельзя! Среди нехоженных путей Один пусть мой, Среди невзятых рубежей Один за мной! А имена тех, кто здесь лег, Снега таят. Среди нехоженных дорог Одна — моя. Здесь голубым сияньем льдов Весь склон облит И тайну чьих-нибудь следов Гранит хранит! И я гляжу в свою мечту Поверх голов, И свято верю в чистоту Снегов и слов! И пусть пройдет немалый срок Мне не забыть Как здесь сомнения я смог В себе убить. В тот день шептала мне вода: «Удач всегда», А день, какой был день тогда? Ах, да. Среда! 1969 |
Well, now, my hands don’t shake at all So I’ll move on! Into the precipice for all My fears are gone! I have no reason for a halt Nor for a break, There are no heights in the whole world I cannot take! Of all untrodden paths and roads One road is mine, Of all unconquered lines and fords I’ll take one line! The names of those who rest in peace Are in the snow. Of all untrodden roads one is For me, I know! The bright blue radiance of ice Lights up the cracks; And on the granite, in disguise, Are someone’s tracks. I have my dream and let it flow Around the world, And I believe in pure snow And pure word! Time flies. There’s something I will not Forget about: It’s here that confidence I got And killed my doubt! The water whispered on that day: «Good luck! No woes!» The day... What was it? Wednesday, eh? Oh yes, it was! |
|
|
|
| К ВЕРШИНЕ | UP TO THE MOUNTAIN HEIGHT |
|
Ты идешь по кромке ледника, Взгляд не отрывая от вершины. Горы спят, вдыхая облака, Выдыхая снежные лавины. Но они с тебя не сводят глаз, Будто бы тебе покой обещан, Предостерегая всякий раз Камнепадом и оскалом трещин Горы знают, к ним пришла беда, Дымом затянуло перевалы. Ты не отличал еще тогда От разрывов горные обвалы. Если ты о помощи просил, Громким эхом отзывались скалы, Ветер по ущельям разносил Эхо гор, как радиосигналы. И когда шел бой за перевал, Чтобы не был ты врагом замечен, Каждый камень грудью прикрывал, Скалы сами подставляли плечи. Ложь, что умный в гору не пойдет. Ты пошел, ты не поверил слухам. И мягчал гранит, и таял лед, И туман у ног стелился пухом. Если в вечный снег навеки ты Ляжешь, над тобою, как над близким, Наклонятся горные хребты Самым прочным в мире обелиском. 1969 |
You are on the edge of icy steep Staring at the mountain heights intently. While the mountains seem to be asleep Breathing now with violence now gently. But they keep an eye on you as though You’d been granted safety and protection, They are sending cracks and slips of snow As a sign of warning and prevention. For the mountains know that this is hell, Smoke has filled the passes with commotion... You were young then, and you couldn’t tell Roaring snow-slide from a bomb explosion. If you cried for help, the mountains would bring Your appeals back to the cliffs and dingles, Which would spread about the ravine Blowing in the wind like radar signals. When you fought for passes, shedding blood, Chain of mountains would be your loyal helper, Every stone would be your body-guard, And the rocks would offer you a shelter. It’s a lie that wise men never go Up the hill if they can walk around. You were welcomed by the granite, ice and snow And the fog would spread low on the ground. Should you get your everlasting in the snow, Mountain ridges, like your near and dear, Will bend over you. They‘ll be, I know, Your unbreakable memorial here. |
|
Я ВСЕ ВОПРОСЫ ОСВЕЩУ СПОЛНА... |
I’LL ANSWER ALL YOUR QUESTIONS |
|
Я все вопросы освещу сполна, Дам любопытству удовлетворенье. Да! у меня француженка жена, Но русского она происхожденья. Нет! у меня сейчас любовниц нет. А будут ли? Пока что не намерен. Не пью примерно около двух лет. Запью ли вновь? Не знаю, не уверен. Да нет! живу не возле «Сокола», В Париж пока что не проник... Да что вы все вокруг да около? Да спрашивайте напрямик! Я все вопросы освещу сполна, Как на духу попу в исповедальне. В блокноты ваши капает слюна — Вопросы будут, видимо, о спальне? Да, так и есть! Вот густо покраснел Интервьюер: — Вы изменяли женам? — Как будто за партьеру посмотрел Иль под кровать залег с магнитофоном. Да нет! живу не возле «Сокола», В Париж пока что не проник... Да что вы все вокруг да около? Да спрашивайте напрямик! Теперь я к основному перейду: Один, стоявший скромно в уголочке, Спросил: — А что имели вы в виду В такой-то песне и такой-то строчке? — Ответ: — Во мне Эзоп не воскресал. В кармане фиги нет, не суетитись! А что имел в виду — то написал: Вот, вывернул карманы — убедитесь! Да нет! живу не возле «Сокола», В Париж пока что не проник... Да что вы все вокруг да около? Да спрашивайте напрямик! Зима 1970/71 |
I’ll answer all your questions through and through, You are so curious, — I’ll give you satisfaction. I’m married, and my wife is French, it’s true, By origin, however, she is Russian. Do I have lovers now? Oh no! Shall I have any? I have no intention. I gave up drinking two or so years ago. Will I start drinking? It’s an open question. I do not live near the «Sokol» station And haven’t penetrated Paris yet... Come on, don’t try to make insinuations. Don’t be allusive, ask me straight! I’ll answer all your questions, and I’ll be Quite frank, as if I were to make confession. I’ve made your mouths water as I see, And I expect now a confusing question. «You’ve not been faithful to your wife, have you?» — Embarrassingly asked me a reporter, As if he’d been behind the curtain, too, Or lain under the bed with a recorder. I do not live near the «Sokol» station And haven’t penetrated Paris yet... Come on, don’t try to make insinuations. Don’t be allusive, ask me straight! Now I’m coming to the most important thing: A modest man, who tried to keep his balance, Inquired: «What did you actually mean By saying what you said in songs and ballads?» The answer was: «I’m not an Aesop nor Do I have anything up my sleeve I meant what I had written, — nothing more. Look at my sleeve. You see ? I don’t deceive». I do not live near the «Sokol» station And haven’t penetrated Paris yet... Come on, don’t try to make insinuations. Don’t be allusive, ask me straight! Winter 1970/1971 |
|
МАСКИ |
THE MASKS |
|
Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал, Меня, должно быть, ловко разыграли — Крючки носов и до ушей оскал, Как на венецианском карнавале.
Вокруг меня смыкается кольцо, Меня хватают, вовлекают в пляску. Так-так, мое нормальное лицо Все остальные приняли за маску. Петарды, конфетти, но все не так, И маски на меня глядят с укором. Они кричат, что я опять не в такт И наступаю на ногу партнерам.
Что делать мне? Бежать да поскорей, А может вместе с ними веселиться? Надеюсь я, под масками зверей У многих человеческие лица. Все в масках, в париках, все как один, Кто сказочен, а кто литературен. Сосед мой слева — грустный арлекин, Другой — палач, а каждый третий — дурень.
Я в хоровод вступаю хохоча, Но все-таки мне неспокойно с ними, А вдруг кому-то маска палача Понравится, и он ее не снимет. Вдруг арлекин навеки загрустит, Любуясь сам своим лицом печальным, Вдруг дурень свой дурацкий вид Так и забудет на лице нормальном.
Как доброго лица не прозевать, Как честных угадать наверняка мне? Все научились маски надевать, Чтоб не разбить свое лицо о камни. Я в тайну масок, видимо, проник, Уверен я, что мой анализ точен, И маски равнодушия у них — Защита от плевков и от пощечин. 1971 |
Somebody must have played a trick on me, I’m laughing, for it’s like distorting mirrors, — Big noses, clown’s grins, — it seems to be A fancy-ball, or carnival in Venice.
A dancing crowd has encircled me, They push me urging me to take my chances. My ordinary face, as I can see, Was taken for a mask by the rejoicing dancers. Confetti, fireworks… But all I do is vain, They look at me reproachfully, with sadness, The say that I am out of time again, That I keep stepping on the shoes of partners.
What shall I do? Shall I just run away? Or had I better go on making merry? I hope beneath the masks of beasts of prey Some have a human face and normal bearing. They all are masked and «wigged», — each is akin To fairy tale or literary figure Here is a hangman, there’s a gloomy harlequin, And every third one is a stupid piggy.
I join the dancers, laughing, yet I feel, Uneasy and disturbed: it may so happen, — Someone may like his hangman’s mask and will Refuse to take it off and be quite happy. What if the gloomy looking harlequin Should really be disheartened and cast down? What if the fool should wear his stupid grin Upon his normal face, without a frown? I wish I could discern a really good face And tell an honest man from a dishonest ... To save their faces from a break-up and disgrace They put on masks and wear them in earnest. I know what masks are for, and I expect I’m right in guessing the ingenious riddle : The masks that people wear will protect Their faces from a slap and spittle. |
|
|
||||
| ПИСЬМО | THE LETTER | |||
|
Свой первый срок я выдержать не смог, Мне год добавят, а может быть четыре. Ребята, напишите мне письмо, Как там дела в свободном вашем мире. Что вы там пьете? Ведь мы почти не пьем, У нас тут снег при солнечной погоде. Ребята, напишите обо всем, А то здесь ничего не происходит. Мне очень-очень не хватает вас, Хочу увидеть ваши милые мне рожи. Как там Надюха? С кем она сейчас? Одна? — Тогда пускай напишет тоже. Ну что страшнее? Только страшный суд. Мне ваши письма кажутся лишь нитью. Его, быть может, мне не отдадут, Но все равно, ребята, напишите. 1964 |
I couldn’t bear my first term in the camp, So they will add a year or two (Don’t argue with them! Please write me, dear fellows, if you can: «How goes it there in the world of freedom?» What do you drink ? We don’t drink anything, All we have got is snow in sunny weather. Please write to me about everything, It’s boring here, and I need your letter. I miss you all, and it’s been years on end, I’d like to see your dear smiling faces, How is my sweetheart? Has she got a friend? No? Tell her she must write me a few phrases. It is as dreadful as the Trial of Ordeal. Your letter is a thread which mustn’t fail us. They will not forward it to me, I feel, But write me anyway, my dear fellows. |
|||
|
* * * |
* * * |
|||
|
Когда я спотыкаюсь на стихах, Когда ни до размеров, ни до рифмы, — Тогда друзьям пою о моряках, До белых пальцев стискивая гриф. Так всем делам моим на суше вопреки Так назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки, Я отстаю все вахты на корабле. Любая тварь по морю знай плывет, Попасть под винт не каждый норовит. А здесь на суше встречный пешеход Наступит, оттолкнет и убежит. Известно вам: мир не на трех китах, Но вам известно: он не на троих. Вам вольничать нельзя в чужих портах, А я забыл, как вольничать в своих. И всем делам моим на суше вопреки И назло моим заботам на земле Вы пришлите за мной шлюпку, моряки, Я все вахты отстою на корабле. 1972 |
When by the rhymes and poems I get bored, When of a written line I can’t make any sense I desperately squeeze the finger-board And sing about sailors to my friends. In spite of all the cares that there may be, And though I’ve got so many things to do on land Sailors, take me with you, out to the sea On board the ship I’ll be a helping hand. All kinds of creatures swim about the sea, And none of them impedes you in the way, Whereas on land each passerby you see Will push you, step on you and run away. The world is not held up by whales or boats, You know it’s not for company of three. You can’t take liberties in alien ports; But I don’t do it in my own, nor at sea. In spite of all my cares that here at home may be, Regardless of the things I have to do on land; Take me to the sea, send out a boat for me, On board the ship I’ll be a helping hand. |
|||
|
СНАЧАЛА БЫЛО СЛОВО |
IN THE BEGINNING THERE WAS A WORD |
|||
|
Сначала было слово печали и тоски, Рождалась в муках творчества планета, Рвались от суши в никуда огромные куски И островами становились где-то. И странствуя по свету без фрахта и без флага, Сквозь миллионолетья, эпохи и века, Менял свой облик остров, отшельник и бродяга, Но сохранил природу и дух материка. Сначала было слово, но кончились слова, Уже матросы землю населяли. И ринулись они по сходням, вверх на острова, Для красоты назвав их кораблями. Но цепко держит берег, надежней мертвой хватки. И острова вернутся назад, наверняка, На них царят морские, особые порядки, На них хранят законы и честь материка. Простит ли нас наука за эту параллель? За вольность толкований и теорий? И если уж сначала было слово на земле, То безусловно слово «море». 1974 |
There was a word of sorrow, a word of grief at first, The world was in the throes of its creation, Huge fragments of the land flew off to God knows were from burst Converting into islands in succession. And wandering about, unloaded, with no banners, Through centuries and ages and millions of long years, A hermit and a roamer, the island changed its manners But had preserved the soul and the nature of the earth. There was a word of sorrow but then there came a hush. The Earth was now inhabited by sailors. Towards the islands up the steps they made a frenzied dash And called the islands «ships», — (they liked the alias). The shore is keeping hold of the islands near its border; So one day or another they’ll come back to the strand. The islanders have set up their special, naval, order Regarding their law and the honor of the land. Will scientists forgive us for parallels we draw, For tackling theories too freely, rather? They say there was a word in the beginning. Well, if so It certainly was «sea» — not any other. |
|||
|
* * * |
* * * |
|||
|
Мне судьба — до последней черты, до креста Спорить до хрипоты, а за ней — немота, Убеждать и доказывать с пеной у рта, Что не то это все, не тот и не та... Что лобазники врут про ошибки Христа, Что пока еще в грунт не влежалась плита, Триста лет под татарами — жизнь еще та, Маета трехсотлетняя и нищета. И намерений добрых, и бунтов тщета, Пугачевщина, кровь, и опять — нищета. Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, Повторю, даже в образе злого шута... Но не стоит предмет, да и тема не та: «Суета всех сует — все равно суета.» Только чашу испить — не успеть на бегу, Даже если разлить — все равно не смогу. Или выплеснуть в наглую рожу врагу? Не ломаюсь, не лгу — не могу. Не могу! На вертящемся гладком и скользком кругу Равновесье держу, изгибаюсь в дугу! Что же с ношею делать — разбить? Не могу! Потерплю и достойного подстерегу. Передам, и не надо держаться в кругу — И в кромешную тьму, и в неясную згу, Другу передоверивши чашу, сбегу... Смог ли он ее выпить — узнать не смогу. Я с сошедшими с круга пасусь на лугу, Я о чаше невыпитой здесь ни гугу, Никому не скажу, при себе сберегу. А сказать — и затопчут меня на лугу. Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу. Может, кто-то когда-то поставит свечу Мне за голый мой нерв, на котором кричу, За веселый манер, на котором шучу. Даже если сулят золотую парчу Или порчу грозят напустить — не хочу! На ослабленном нерве я не зазвучу, Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу! Лучше я загуляю, запью, заторчу! Все, что за ночь кропаю, — в чаду растопчу! Лучше голову песне своей откручу, Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу. Если все-таки чашу испить мне судьба, Если музыка с песней не слишком груба, Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, — Я уйду и скажу, что не все суета! 1978 |
I am fated to argue to very last day, Till I yell myself hoarse, till I’m wasted away; I am fated to prove, going out of my way, That this isn’t quite right and that’s gone astray, That Christ was belied by unproved hearsay, That the tombstone has not yet converted to clay, And life under Tartars was driven to bay, Three hard ages of misery, plight and dismay, Good intentions, rebellions, entreaties to slay, Devastation and robbery day after day, They may not understand right away what I say, I will say it again, like a fool, come what may... Though it’s not to the point and not urgent to-day: «All the vanities are void and vain anyway». I am sorry, I can’t drain the cup on the run, I could share it with all, still it cannot be done. Shall I throw it in the face of my foe, wicked man? No, I cannot just do it, I wonder who can. Onto spinning smooth slippery ring I am thrown, I’m keeping my balance and holding my own. Shall I throw off my burden? It cannot be done. I would rather be patient and wait for someone, I will hand it to him and withdraw from the run. On a dark pitch-black night to the wide open lawn, Having given the cup to my friend, — I’ll be gone. Will he drain it or not? — that will never be known. I am now in the meadow amongst the withdrawn, But about the cup I won’t tell anyone, I had better keep mum for if I make it known I presume, I’ll be trampled upon on the lawn. I am doing my best for your sake, as you see, Maybe, some of you will put a candle for me, For my nerves that squeeze out a shout from me, For the manner in which I make fun of all thee. If they promise me wonders and gardens for free, If they threaten with darkness — I shall not agree! If I slacken my nerves I shall sing out of key, I would rather get strained to the proper degree! I had better carouse and go on a spree! I shall crush what I’ve done and what’s laid up for me! I would rather root out my best song than be Whirling round and sliding like dust over me.. If I does come to draining the cup one fine day, If the lyric and melody sound O.K., If I manage to get them to see it my way, — Saying: «All is not vanity» I’ll go away! |
|||
|
|
|
|
|
|
1. Alternative version:
|
|
|
|
Ну, а ей в подарок кольца, Кабаки, духи из первых рук. А взамен немного удовольствий От ее сомнительных услуг. |
What she wanted were little presents, Such as dinner at a restaurant, rings, perfume. In return she'd grant the little pleasure Of her dubious service, I presume |
2. «The Cranes» — the song which was popular in Russia (Soviet Union) in the early and mid-sixties.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/