Тарас Бурмистров

КУРОРТНЫЙ ДЕТЕКТИВ

 

1

Железнодорожная станция называлась «Курорт», но сейчас, в декабре, здесь ничего не напоминало о курорте. Не было никаких толп отдыхающих, шума, толкотни и скуки. Войдя в гостиничный номер, он с первого взгляда понял, какой удачной была эта идея – оставить на время утомительную петербургскую суету и поселиться здесь, в маленьком приморском городке. В городе было совсем пустынно, и даже гостиница сейчас выглядела так, как будто в ней никто не останавливался с самого момента постройки.

Он снял весь большой номер и с удовольствием занял бы целый этаж, как Набоков в Швейцарии, лишь бы его не отвлекали от работы. Но, пройдя по длинному пустому коридору и увидев свое новое пристанище, он понял, что здесь ему точно никто не помешает. Лунин поставил чемодан на пол и закрыл дверь.

С детства, оставаясь один в комнате или на природе, он всегда испытывал укол истинного наслаждения от внезапно подступавшего ощущения одиночества. С годами это чувство притупилось, но слабый след его все равно оставался. Сейчас оно охватило его с новой силой.

Вокруг никого не было. В гостинице было пусто, за исключением немногочисленного персонала. Пусто было и на улице, и в городе, и на всем песчаном морском побережье. Давно забытое чувство ясного и безмятежного покоя так нахлынуло на Лунина, что он замер посреди комнаты, глядя на обстановку своего нового рабочего кабинета: мягкий тусклый ковер, лампа с зеленым абажуром на столике, вытянутое овальное зеркало на стене. Окно в номере было огромное, почти во всю стену. Сотни прозрачных капелек от дождевой мороси сейчас дрожали на внешней стороне стекла, между ними медленно пробирались ледяные струйки воды. Обстановка была самая творческая и вдохновительная.

Когда он еще только устраивался, подготавливая все для своей работы, он чувствовал, что воображение его оживляется, бьется, как конь, застоявшийся в конюшне. Его литературная деятельность раньше строилась так, что выхода этому желанию не было, и только теперь он почувствовал, как измучило его это долгое воздержание.

Лунин уже с трудом удерживался от искушения сесть за стол и начать что-то набрасывать, но очертя голову в работу бросаться не стоило: сперва надо было подыскать какую-нибудь форму, в которую и следовало затем отлить свой замысел. К тому же и работа сейчас предстояла ему совершенно новая и непривычная.

Лунин занимался литературой уже больше десяти лет, но то, что он писал до сих пор, не имело никакого отношения к беллетристике. Это были серьезные труды, разыскания и исследования, философские, исторические, литературоведческие и культурологические, в которые он по мере сил и вдохновения подмешивал немного чистой художественности.

Эти работы снискали ему определенную известность в узком кругу, но дальше этого дело так и не пошло. Читательская публика ничего не знала о таком писателе, как Лунин, и постепенно, с годами это начало его тяготить. Наконец, после долгого и горького осмысления наступил момент, когда он понял, что если он и дальше будет писать книги никому не понятные, темные, «герметические», как он их называл, то всю его деятельность можно было считать бессмысленной, а дело окончательно проигранным.

Время от времени он пытался набрасывать что-то художественное и даже чисто сюжетное, но, потерпев с несколькими замыслами чувствительные неудачи, которые он всегда переносил довольно болезненно, Лунин понял, что кавалерийским наскоком взять этот бастион не удастся. На этот раз, однако, отступать было уже некуда – на карту было поставлено все. Это надо было сделать сейчас или никогда.

Лунин давно уже применял маленькие, невинные ухищрения для того, чтобы подхлестнуть свой писательский пыл, который иногда засыпал и нуждался в поощрении. Отправляясь в свою литературную командировку, он захватил с собой некоторые из этих предметов, облегчавших ему высвобождение творческой энергии. Все они были подобраны с умыслом – это были вещи, напоминавшие о Востоке.

Открыв свой чемодан, он достал их оттуда. После того, как на столике оказался маленький толстобрюхий Будда, коробочка для чая с иероглифом, всегда напоминавшем Лунину о распятии, фарфоровый заварочный чайник, привезенный им из Кореи, комната сразу же преобразилась, приобретя явно выраженный восточный колорит. Не хватало только бамбуковой ширмы, без которой трудно было совершить настоящее чаепитие, и японской гравюры на стене. Последнюю, впрочем, сейчас с успехом заменяло окно, за которым смутно обрисовывалось гигантское серое клубящееся облако, из которого вот-вот, похоже, должен был обрушиться на сосны на берегу снежный поток или дождевой ливень.

Одна из оконных створок была приоткрыта, и через нее просачивался в комнату сырой и холодный воздух. Лунин подошел к окну и плотно закрыл его. 

2

Пока не начался дождь, надо было прогуляться и собраться с мыслями. Дело могло сегодня закончиться и штормом, судя по сильному ветру и тучам, сгущавшимся над водой.

Гостиница стояла у самой песчаной кромки, почти в камышовых зарослях, в двух шагах от Залива – или, как Лунин называл его, моря – и был велик соблазн пройтись вдоль него по берегу, по хорошо знакомому маршруту. Шумные бушующие волны, возможно способствовали бы каким-то новым идеям и откровениям. Но это сильное средство можно было оставить и на потом, а сейчас выбраться в город и запастись самым необходимым, в первую очередь чаем, без которого невозможно было никакое творчество. Красивой буддийской коробочки не хватило бы и на одну ночь.

Лунин давно уже не был тут в центре города, и увиденное снова произвело на него впечатление. Для полноты ощущений он даже сделал большой крюк, чтобы выйти на главную улицу. Посмотреть на это стоило. 

Систербек, как его опять начали называть на шведский манер, выглядел как картинка из книжки – нечто вроде иллюстрации к главе «руины русской государственности» из будущего учебника истории (увы, уже не для русских школьников). Неподалеку сквозь мутный клочковатый туман, насыщенный дождевой влагой, виднелся лежащий на боку танк. Некоторые здания были промяты до основания, как будто по ним стукнули сверху по крыше огромным кулаком. Но в общем городок выглядел довольно мило и уютно. Разруха и запустение ему даже как-то шли.

В целом было понятно, как надо было писать текст. Воображение, по идее, само должно было работать, мощно выбрасывая образы, события, тонкие детали, неожиданные наблюдения и глубокое знание жизни. Сюжет должен был быть глубоко продуман, а все повороты событий – тщательно выверены. Но всего этого было недостаточно, чтобы читателю – и прежде всего самому Лунину – было интересно этим заниматься. Во все это надо было добавить еще каплю страха.

Город отлично подходил для этого. Лунин оглянулся: не было лучших декораций для чего-то мрачного, для убийства, потоков крови, какого-то жуткого насилия… Сама оторванность от России, почти уже окончательно распавшейся и можно сказать, погибшей, только добавляла тут уютности. Обстановка выглядела совершенно домашней – а что могло быть лучше и уместнее для кровавого убийства, чем домашняя обстановка?

В домиках, уцелевших от последней бойни, уже начали загораться огни в окнах, ветер с моря шумел и раскачивал деревья, на улице зажглись фонари. Невысокие холмы на окраине города уходили цепью куда-то к горизонту. В небе сквозь просветы в тучах светила луна. И над всем этим, над почерневшими тучами, восседал Господь Бог, опираясь на покосившийся небосвод и озирая подвластный ему мир с безумной улыбкой. Все было хорошо. 

В магазине на центральной улице Лунин купил большую жестяную банку чая, коробку печенья с корицей, бутылку коньяка для разогрева воображения (добавлять по капельке в чай, а если работа пойдет совсем хорошо, то и просто так), хлеба, масла, ветчины и сыра на завтрак – восстановить силы после творческого истощения и, подумав, взял еще кофе для чередования с чаем. Никаких препятствий для полета воображения больше не оставалось.

Выйдя на улицу, он вдруг ощутил такой приступ чистого и беспримесного счастья, что едва не остановился на месте, засмеявшись от нахлынувшей на него радости. Все мечты сбывались. Все это надо было сделать очень давно. Но времени впереди было еще много.

Странное томительное чувство – опасение, что что-то прервет его работу – охватило Лунина на обратном пути. К приятному чувству одиночества примешалось новое чувство, в котором он не сразу отдал себе отчет. Только пройдя еще несколько кварталов, он разобрался в этом ощущении – ему показалось, что за ним кто-то следит. Это была чистая мнительность, никто не знал, что он в городе – и все же Лунин как будто чувствовал на себе чей-то взгляд. Потом, еще через несколько улиц, это ощущение пропало.

Ночной город совсем опустел, и теперь он чувствовал себя уже в полном одиночестве. Погасли даже фонари на улицах. Пройдя главную улицу до конца, он увидел единственный источник света – чье-то запоздалое окно, светившееся в полумраке. В пятне желтого света, лившегося оттуда, Лунин увидел стенд с газетой и остановился узнать городские новости. Они всегда были так колоритны и могли бы придать его работе особое местное очарование.

Первое, что бросилось ему в глаза, было большое объявление на второй полосе:

ГОРОД СИСТЕРБЕК ПЕРЕИМЕНОВЫВАЕТСЯ В БРУДЕРБУРГ

Решением Революционного Комитета принято отметить боевые заслуги нашей героической столицы и чтобы разорвать связь с прошлым ПОСТАНОВЛЯЕТСЯ городу теперь дать новое название БРУДЕРБУРГ. Старое название не рекомендуется более к употреблению. Больше мужественности, друзья, и вместе мы перевернем мир. Да здравствует революция!..

 

Ошарашенный этой новостью, Лунин перевел взгляд на первую страницу так быстро, как будто рядом с ним в темноте вдруг взорвали заряд фейерверка. Там было не менее увлекательно:

К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАН РЕСПУБЛИКИ

Настоящим ОБЪЯВЛЯЕТСЯ, что настала пора взять нашу судьбу в собственные руки. По воле нашего народа и стремления его к независимости МЫ ОБЪЯВЛЯЕМ себя носителем высшей государственной власти. Республика становится суверенной и отдельной от всех народов. 

 

Дальше там шел объемистый документ на всю газетную страницу, в котором мелькали слова: «Национальная и мировая миссия… вековая мечта о свободе… право определять свое будущее… надеемся на понимание и благоразумие народа России и его хорошо всем известную выдержку…» Заканчивался он абзацем: 

«Мы обращаемся ко всем гражданам нашей республики и призываем их честно исполнить свой патриотический долг и встать на защиту страны от возможных посягательств. Каждый должен сделать все от него зависящее для сохранения твердого порядка. Наш народ стоит перед историческим выбором, это последний и решающий момент в его жизни. Да поможет нам Бог!» Подпись гласила: глава Революционного Комитета, председатель и член исполкома партии – и еще с полдесятка должностей перед фамилией. 

Холодный ветер трепал намокший край газеты, дождь сыпал мелкой водяной пылью. С фотографии под текстом на Лунина глядело очень знакомое лицо.

3

В каком-то легком умственном оцепенении он добрался до гостиницы, бросил еще один взгляд на мрачное море и волны, поднимавшие гребни с пеной все выше, и перевел взгляд на свой литературный кабинет, который он так полюбил и хотел им насладиться еще и с внешней стороны. Найти его было нетрудно – это был угловой номер на третьем этаже.

В окнах горел свет. Это было странно: он не мог забыть включенным свет в комнате, потому что не зажигал его, входя. Может быть, его оставила горничная после уборки, но это тоже было странно – убирать там было еще нечего.

Поднявшись по лестнице, он прошел по коридору, чувствуя легкое беспокойство и нетерпение. Дверь в номер была чуть приоткрыта. Может быть, открывать ее не следовало – интуиция подсказывала ему, что его герметичное существование на этом могло бы окончиться, а «открыть тексты» можно было только если полностью «закроешь жизнь», эта мысль давно уже ему нравилась. Возможно, даже стоило удалиться оттуда потихоньку и подыскать какую-нибудь другую гостиницу, а лучше другой город, и начать все сначала.

Потянув на себя ручку и помедлив еще на мгновение, Лунин глубоко вдохнул и открыл дверь. И тут же с облегчением выдохнул: в комнате, в глубоком кожаном кресле у окна, сидел еще один давний знакомый. Увидев Лунина, он приветственно помахал ему рукой.

– Привет, Мишель! Долго же тебя не было.

– Кириллов! Максим, как ты тут оказался? – спросил изумленный Лунин. – Ты давно в Систербеке?

– Мы сейчас не называем его Систербек, – ответил Кириллов с благодушным видом, – теперь он называется …

– Знаю, я уже видел, – перебил его Лунин. – Но что ты тут делаешь вообще? Как ты здесь оказался, в номере?

– Просто заглянул на огонек. Дверь была открыта. Слушай, я у тебя в гостях, но может быть ты сядешь?

– Но как ты узнал, что я здесь? – спросил Лунин, проходя и вешая на вешалку мокрый плащ. – Я заварю чаю, если ты не против.

– Все в свое время, – ответил Кириллов, откидываясь на спинку кресла. – Чай давай. Это я о новостях, а не о чае.

Лунин пожал ему протянутую руку, сел в кресло напротив и включил электрический чайник на столике. Ветер за окном делался все сильнее, но вскоре шум от закипающей воды стал его заглушать.

– А что, есть какие-то новости? – спросил он, насыпая чай в фарфоровый чайник.

– Так, совсем небольшие, – ответил Максим с легкой улыбкой. – Давай сначала хоть чаю выпьем.

– У меня есть и кое-что покрепче. Может, коньяку?

– Да нет, пока не стоит, наверное. К тому же у меня к тебе есть дело.

Лунин разлил чай по чашкам, и они отпили по глотку. Чай, хоть был и небрежно заварен, оказался превосходным.

– Я так и знал, что ты неспроста здесь появился, – сказал Лунин после короткого молчания. – Как ты все-таки узнал, что я остановился в этой гостинице?

– Нет ничего проще: все сведения о прибывших в город передаются в статистическое бюро и службу безопасности… и куда там еще…

– А ты-то какое имеешь к этому отношение?

– Самое прямое. Я участвую в нашей революции.

Лунин замер с чашкой в руке: эту новость надо было переварить.

– Э-э, – протянул он, – в роли кого?

– Ты знаешь, у нас пока все очень зыбко… и неопределенно. На самом деле все началось-то буквально вчера.

– И сразу пришло к полному успеху?

– Да, тебе легко смеяться, глядя со стороны. Но вообще ты прав, все удивляются, как быстро все получилось. Никто этого не ожидал.

Лунин помолчал немного, отхлебывая чай.

– И что теперь? – спросил он наконец. – Как отреагирует на все это Россия?

– Понятия не имею. У нас много народу этим занимается, спроси у них.

– А как Карамышев-то попал в фюреры?

Кириллова слегка перекосило от этих слов.

– Плохая шутка, – сказал он. – В этом городе лучше так не говорить. И потом, мы сейчас редко называем его по фамилии. Обычно…

– Э, да вы тут все уже переименовали!.. – воскликнул Лунин, едва сдерживая сарказм. – Неужели интересно играть во все эти игрушки?

– Поживешь немного с нами, тоже втянешься, – с ухмылкой сказал Кириллов. – Кстати, а ты-то что делаешь в городе?

– Зимний дворец брать я тут не планировал, – сказал Лунин. – Я приехал поработать.

– Над чем?

– А это важно? Видишь ли, у меня есть кое-какие литературные замыслы, которые давно лежат без движения. Когда-то надо было за все это взяться.

– Да, это самое место для спокойной работы. Учитывая последние события.

– Я думаю, ваша революция мне не помешает. Или у вас запланированы на ближайшее время уличные бои?

– Ты знаешь, возможно все. Ситуация далеко не такая спокойная, как кажется.

Лунин взял чайник, взглянул на шторм, бушевавший за окном, и налил еще по чашке чаю. Осложнения были непредвиденные и возможно, далеко идущие. Это было жалко: вряд ли можно было подобрать лучший город для работы, чем Систербек. Ему всегда здесь очень нравилось, в другом месте работалось бы хуже.

– Ну хорошо, – сказал он. – Ты упомянул о каком-то деле. Что имелось в виду?

Максим немного помедлил, как будто в нерешительности. Казалось, он не знает, с чего начать.

– М-м… – сказал он, явно подбирая слова. – Скоро тут намечается праздник… На следующей неделе, в четверг. Э-э… торжество по случаю прихода к власти.

– И что?

– Ну и будет большой прием, созвано много гостей, вообще все кто только можно.

– Да?

– Парады, манифестации, фейерверки… Все как обычно.

– Ты считаешь, это отвлечет меня от работы?

– Нет. Дело в том, что ты тоже приглашен на прием.

Лунин посмотрел прямо на него.

– Но почему? – спросил он. – Какое я имею к этому отношение?

– Ничего этого я тебе сказать не могу. Потому что не знаю. Меня попросили просто передать приглашение.

– Нет, – ответил Лунин сразу. – Конечно, я не буду. Я сюда за другим приехал. И не хотел бы, чтобы меня что-то отвлекало.

Кириллов поглядел немного в окно, где воющий ветер сгибал уже верхушки деревьев, и сказал:

– Я так и знал, что ты откажешься. Но все-таки не торопись. Там может быть для тебя много интересного.

– Да? – с иронией спросил Лунин. – Может, мне тоже записаться в какие-нибудь комиссары?

– Кстати, не такая уж плохая идея. Как это называется, социальная реальность… о чем-то таком у нас вчера говорили.

– У меня в голове такая глубокая социальная реальность, что все ваши парады и манифестации никак ее не заменят. Хотя, если надо, я могу нести какой-нибудь транспарант. «Философию – в массы» или что-то такое.

– Ну парады-то ладно… Карамышев хочет с тобой увидеться. На приеме был бы как раз удобный случай.

– Э, я вижу, вы тут уже решили меня к чему-то приспособить! Может, лучше рассказать сразу все начистоту?

– Не переоценивай свою роль в истории. Но на самом деле я сам ничего не знаю. Я приехал просто передать приглашение. Твое дело – согласиться или отказаться.

– Ну конечно, я отказываюсь, как и сказал. Зачем мне туда идти? Что там может быть для меня интересного?

Максим помолчал еще немного, отхлебывая чай. Лунин чувствовал, что он не все сказал, что хотел, и ждал продолжения.

– Моника тоже будет, – сказал вдруг Кириллов.

Лунин ожидал чего угодно, но не этого.

– А она-то как попала в эту историю? А, ну да…

– Вот-вот. Может быть, она тоже была бы рада тебя видеть.

– Ну, я в этом сильно сомневаюсь. Хотя увидеться я бы не против.

– Ну вот и приходи. Что ты напрягаешься-то так, это один вечер. Не более чем.

– Да знаешь, тут уж или все или ничего… Для хорошей работы нужна полная закупорка. От всего мира.

– И все-таки подумай, – сказал Максим, вставая. – Спасибо за чай.

– Как, ты уже уходишь? У нас ведь разговор только начался. Ничего еще толком не обсудили.

– Ты же хотел полную закупорку, – с легкой насмешкой в голосе сказал Кириллов. – Но дело не в этом, я просто спешу. Куча дел еще сегодня на вечер. Или вернее, остаток ночи.

– Ну ладно, ты заглядывай, я тут буду долго. Я приехал на всю зиму.

– Будущее покажет, – сказал Кириллов с улыбкой. – Сейчас может быть все очень необычно. Но надеюсь, что ты все же тут останешься. Желаю тебе хорошо поработать.

– Спасибо, я постараюсь. Как же ты в этот дождь?

– Ничего, меня ждет машина. Вот зима-то, а? Снега в этом году еще не было. Ну давай, до встречи. Если все же соберешься, это будет во дворце на главной улице, знаешь где это? Мы как раз вчера туда въехали.

– Я подумаю, – сказал Лунин, чтобы его не расстраивать. – Но не обещаю.

Они попрощались, и Лунин вернулся в свое кресло. Чай еще оставался, и допивая последнюю чашку, он в задумчивости смотрел в темное окно, где едва видны были силуэты деревьев, шатавшиеся на ветру. Работать сегодня уже не хотелось, воображение было слишком отвлечено.

Допив чай, он убрал со стола, принял горячий душ и с наслаждением улегся на чистых простынях. Революционные времена это напоминало пока мало. А что будет завтра – то будет завтра, подумал он, закрывая глаза.

Сон не шел к нему, хотя сознание постепенно отключалось от дневных впечатлений, вызывая вместо них какие-то призраки. Бледный контур Кириллова явился снова, почему-то махая рукой в странном приветствии. Мелькнул и исчез штормовой Залив, как-то косо и под наклоном, взгляд выхватил пузырьки на гребне одной высоко поднявшейся волны. Море было необычно окрашено, мутным оранжевым светом, лившимся с неба из туч.

Наконец он провалился в тяжелый сон. Кошмар, охвативший его сознание, все углублялся и углублялся, на протяжении нескольких часов. Наконец, где-то в третьем часу ночи Лунин вскочил в постели, очнувшись от тяжелого беспамятства, открыв глаза, глядя в темноту и ничего не видя.

Сердце его сильно билось. Перед глазами стояла картинка, только что увиденная во сне: морозный иней на оконном стекле, небольшая комната, угол грубого деревянного стола и черный ручей, текущий по полу рядом с этим столом. Со стоном опустился он на подушку, и до утра уже спал без сновидений.

4

Дни проходили за днями, и постепенно Лунин привык к своему новому существованию. Вести из внешнего мира его больше не беспокоили. Старательно огибая город в своих прогулках, выбирая самые безлюдные места, он скоро добился того эффекта, какого и хотел – полного уединения. При этом мир оставался с ним – в виде песчаных холмов, прозрачного синего или тяжело нависшего серого неба в просветах между соснами, шума волн и соленого ветра с моря.

Литература, однако, стояла на месте. Каждое утро Лунин доставал из ящика пачку бумаги и, просидев над ней старательно около часа, бросал обратно в стол и уходил гулять. Воображение не работало. Ему казалось, что какие-то давние воспоминания остановили работу его сознания – но что это было, он вспомнить не мог.

Когда настал день праздника, решение все-таки посетить его у Лунина уже совсем созрело. Кириллов был прав: это был не более чем один вечер. В конце концов, легкая встряска и новые впечатления, может быть, даже пошли бы ему на пользу и оживили воображение. Медитации и тексты никуда не делись бы. По крайней мере, за один вечер, проведенный в гостях, в дружеской компании.

Решившись окончательно, Лунин с легкой душой направился домой в гостиницу – поворотный момент застиг его, как обычно, на прогулке. Вокруг опять было совсем пусто, людей не было: наверное, все как один на празднике, подумал он, стараясь придать ситуации комический оттенок. Это как-то сгладило бы ощущение, что он занимается все-таки чем-то не тем.

Дверь в номер опять была приоткрыта, как и в прошлый раз, в первый вечер в этой гостинице. Наверное, Кириллов опять зашел, подумал Лунин и почти обрадовался этому – можно было поехать вместе. Кстати, он забыл тогда спросить его, как он все-таки попал в номер. С памятью творилось что-то неладное, но уходя, дверь он запер на ключ, это он помнил точно.

Открывая ее сейчас, он поднял руку в дружеском приветствии – и так и замер с поднятой ладонью. То, что было внутри, ничем не напоминало привычную ему обстановку. Стол был перевернут, бумаги разбросаны, ковер на полу свернут в большую трубку. В ноздри ему ударил странный запах, от которого делалось тревожно. И тут он заметил тонкую дорожку крови, ведущую к свернутому на полу ковру.

Медленно и почти спокойно Лунин прикрыл за собой дверь, войдя в номер. Это было как продолжение одного из его кошмаров. В одну долгую безумную секунду он даже было подумал, что он так и не вышел из какой-то своей медитации, но сразу опомнился. Это была реальность.

Осторожно, стараясь не наступать на капли крови на полу, он подошел к ковру и отвернул край, уже догадываясь, что он увидит. Человек лежал спиной кверху, и затылка у него не было – череп был стесан или скорее даже вмят внутрь сильным ударом. Лунин прислушался, но дыхания не услышал. Что бы тут ни было, какая-то история здесь уже закончилась.

Первым желанием его было бежать без оглядки и постараться забыть об этом, как будто ничего этого никогда в его жизни и не было. Но это не выглядело очень разумным. Выпутываться из трудных ситуаций надо было аккуратно, чтобы не сделать хуже.

Мысли неслись вскачь, обгоняя одна другую. Преодолевая дурноту, он снова накрыл тело ковром, взял свои документы, которые валялись на полу, и оглядел еще раз комнату. Вряд ли ему могло понадобиться что-то еще. Брать с собой вещи, собирая их по всему номеру, ему не хотелось. Ничего особо ценного там не было. Переодевшись в выходной костюм, Лунин бросил свою старую куртку и джинсы на кровать и понял, что он готов к отступлению.

Тихо и осторожно ступая, он подошел к двери и прислушался. Похоже, что в коридоре никого не было. С улицы донесся детский крик, но это было далеко. Странно – он почти не видел в этом городе детей, а может, не обращал на них внимания, занятый своими мыслями.

Не торопясь, он открыл дверь и выглянул наружу, стараясь сохранять спокойствие. Легких ностальгических чувств, как всегда, когда он покидал какое-то место, в котором ему не доведется уже побывать, на этот раз не было. В коридоре действительно оказалось пусто, это можно было считать везением. Лунин вышел, прикрыл дверь и подумав, не стал запирать ее на ключ.

Спустившись вниз по лестнице, он прошел по холлу к выходу, будучи почему-то уверенным, что его сейчас окликнут. Но ничего не произошло. Девушка у стойки проводила его обычной улыбкой, явно не зная, какие дела у нее творятся в недрах гостиницы. Лунин даже слегка улыбнулся ей в ответ, чувствуя прилив эйфории от того, что ужас, кажется, заканчивался. Ввязываться во всю эту историю он не собирался.

Распахнув стеклянную дверь, он вдохнул свежий холодный воздух – и почувствовал себя почти в норме. На улице ярко сияло солнце, в этом году зима была совсем похожа на лето.

Чувствуя неимоверное облегчение, он сбежал по ступенькам на тротуар. Внизу стоял большой черный сияющий автомобиль, украшенный какой-то непонятной символикой. Одно из его стекол медленно опускалось. Лунин взглянул туда и увидел, к полному своему смятению, Кириллова, сидевшего на заднем сиденье с самым расслабленным и непринужденным видом. Этого осложнения он никак не мог предвидеть.

– Мишель, приветствую! – воскликнул Кириллов с той же интонацией, как и в прошлый раз. – Все-таки собрался? Я очень рад. Садись, я подброшу.

У Лунина мелькнула мысль, что сесть в эту машину было, возможно, самым глупым из всех поступков, учитывая возникшие обстоятельства. Но вступать сейчас в объяснения было бы очень некстати. Препирательство могло оказаться долгим, а ему хотелось убраться отсюда как можно скорее. Судя по виду Кириллова, никакого отношения к трупу в номере он не имел.

Чувствуя некоторую слабость в мыслях и особенно в воле и решимости, он махнул своему приятелю рукой, с легким содроганием вспомнив, чему предшествовал этот жест каких-то двадцать минут назад, и сел к нему на заднее сиденье. Машина немедленно тронулась, водитель был в униформе с той же символикой, что и на капоте.

– Ты чего такой бледный? – спросил Кириллов. – Волнуешься?

– Да нет, – ответил Лунин, чуть хриплым голосом, к собственной досаде. – Не так чтобы очень.

– Как работа идет? Много нового написал?

– Тут главное – начать, – уклончиво сказал Лунин. – Мы скоро приедем?

– Уже подъезжаем. Видишь, сколько всего наворотили?

Город в самом деле был увешан флагами и сплошь заставлен корзинами с цветами. Лунин почти не узнавал его, тем более что обычное безлюдье кончилось: повсюду на тротуарах толпились празднично одетые люди. На лицах почти у всех было радостное возбуждение, кое-кто даже что-то кричал.

Когда они подъехали к дворцу, Лунин увидел целое скопище автомобилей у входа, на некоторых были даже флажки иностранных государств. Никто не встречал их на парадной мраморной лестнице, видимо, торжественный обед уже начался. Они поднялись по ступеням, и Кириллов открыл перед Луниным большую тяжелую дверь.

5

Ослепленный вечерним солнцем с улицы, Лунин не сразу увидел то, что перед ним предстало. В огромном зале царил полумрак, поначалу, пока глаза его не привыкли, показавшийся ему почти кромешным. В этом мраке ярко горели факелы вдоль стен, в их блеске смутно прорисовывались какие-то гербы, картины и статуи. Длиннейший, во весь зал, стол был уставлен свечами, которых как будто были сотни. За столом сидели люди. Царила абсолютная тишина.

Лунин осторожно прошел внутрь, и вдруг зал взорвался аплодисментами и криками. Кто-то встал, другие хлопали сидя. Пламя факелов заметалось то ли от всего этого, то ли от ворвавшегося уличного сквозняка – окна были занавешены тяжелыми шторами, но часть из них, похоже, была открыта.

В какое-то мгновение у Лунина мелькнула шальная мысль, что это его так приветствуют здесь, но тут же он понял. В самом конце зала, во главе стола, стоял человек с газетной фотографии. Он явно собирался держать речь.

В общей суете и шуме Лунин с Кирилловым незаметно прошли к своим местам, для них было оставлено два свободных стула. Расположившись там, Лунин почувствовал себя немного комфортнее. Он даже положил себе холодных закусок на тарелку, вдруг почувствовав резкий голод после всех пережитых потрясений. Заодно это был повод занять себя – в общей овации ему участвовать не хотелось.

Речь Карамышева он слушал в пол-уха, пытаясь в это время совладать с впечатлениями этого вечера и восстановить хотя бы отчасти душевное равновесие. Спокойствие сейчас ему было необходимо. Пока неясно было, какие сюрпризы еще приготовила ему жизнь на ближайшее время, и главное, как выбраться из всех этих приключений без потерь.

Оратор начал с каких-то детских воспоминаний, потом рассказал о своем участии в боевых действиях в прошлой войне и наконец перешел к политике и текущему моменту. Голос его, поначалу тихий и невыразительный, тут окреп, жесты стали резкими и порывистыми, и слушатели на это отреагировали: атмосфера в зале становилась все более наэлектризованной. С улицы доносились крики, толпа скандировала «Эр-нест!.. Эр-нест!», и Лунину опять стало не по себе. Что делал он в этой компании? Как раз в этот момент Кириллов наклонился к его уху и шепнул «смотри» – без кивка.

Лунин глянул по сторонам и обомлел: почти прямо напротив него сидела Моника. Они не виделись уже много лет, и сейчас, возможно, был не лучший момент для встречи. Лунин даже не уверен был, хочет ли он вообще этого, но как обычно, ее магия подействовала на него сильно. Моника смотрела прямо на него, и взгляд у нее был странный, как будто слегка оценивающий. За ее спиной находилось одно из немногих незанавешенных окон, и в нем как раз садилось солнце. Из-за этих лучей красноватого цвета ее лицо казалось темным, почти черным, с резкими тенями. Лунин отвел взгляд и внутренне как-то встрепенувшись и одернув себя, попытался стряхнуть наваждение. Увлекаться ему не следовало, особенно сейчас.

Карамышев подходил уже к самой высокой эмоциональной ноте, что обычно значило, что сейчас последует заключительный пассаж. «И тогда наши кости возопиют из могил, – говорил он, – и Господь примет нас в свою обитель, и мы скажем себе, что мы достойно прожили свою жизнь, ничем не поступились, никого не предали, никогда не нарушали наши принципы и сохранили в сердце все свои ценности. Да здравствует республика! Да здравствует свободный Брудербург!»

Пережидая оглушительный грохот аплодисментов, Лунин подумал, что название столицы здесь (к которому он никак не мог привыкнуть) вместо названия страны означало, очевидно, что имя республике еще никак не могли придумать. Это, впрочем, были сущие пустяки. Все здесь держались с такой важностью и явно придавали всему этому такое значение, что Лунин даже начал поддаваться этому гипнозу и забыл о том, какой это дешевый балаган, с его точки зрения. Но это было минутное настроение. Сейчас его гораздо больше тревожили другие вещи.

С окончанием речи более официальная часть банкета, видимо, была закончена, и гости разбрелись по залу, разбившись на небольшие группки. Карамышев почти сразу скрылся за одной из дверей, наверное, ему надо было отойти после речи. Моника стояла в дальнем углу зала с бокалом красного вина в руке и с кем-то оживленно беседовала. Ее собеседник был Лунину незнаком. Некоторое время Лунин колебался, подойти к ней или нет, но голос Кириллова вывел его из задумчивости.

– Ну как, понравилось? – спросил он.

– Да как тебе сказать… – ответил Лунин.

– Ясно. Ничего, еще войдешь во вкус. Мы тоже тут не сразу все оценили. Пойдем, Эрнест готов тебя принять.

– Что, прямо сейчас?

– А чего откладывать? И потом, все уже договорено. Он тебя ждет.

Они поднялись, и Кириллов проводил его к дубовой двери с золотым кольцом вместо ручки.

– Ну, удачи, – напутствовал он его.

– Ты разве не идешь?

– Нет, это какие-то ваши дела. Потом расскажешь, если там не высший уровень секретности, – добавил он с улыбкой.

6

Кабинет, в котором оказался Лунин, выглядел совсем тесным и скорее даже приятным на вид после мрачного зала. Карамышев сидел за столом, как-то сжавшись в кресле, вид у него был совершенно изможденный. Речи всегда давались ему нелегко.

Увидев Лунина, он зачем-то закрыл глаза руками, потер тщательно веки, потом тряхнул головой и встал.

– Ну хорошо, – сказал он вместо приветствия. – Все-таки явился, молодец.

Они пожали друг другу руки и сели. Взгляд Карамышева выдерживать всегда было нелегко, а тут он разглядывал Лунина добрых полминуты. Лунин заставил себя смотреть ему прямо в глаза, прятаться тут было нечего.

– Давай перейдем сразу к делу, – сказал наконец Эрнест. – Времени у меня немного. С какой целью ты приехал в город?

– Отдохнуть и поразвлечься, – ответил Лунин сразу. Пристальное внимание к его занятиям уже начало его немного раздражать.

– Ну понятно. Как продвигается книга? До какой главы уже дошел?

– Я еще даже не начал… – проворчал Лунин. – Слишком много у вас тут времени лишнего.

– Что, есть какие-то трудности? Творческого порядка?

– Нет, все отлично идет. Никогда так хорошо не писалось. Надо только начать.

– Я все понял. Ну, тут знаешь… Когда застреваешь в таких вещах… Надо просто открыть сознание и смотреть что будет.

– Это я и без тебя понимаю. Слушай, мы что, здесь собрались обсуждать мои литературные дела?

Карамышев встал и подошел к окну. На улице ветер обрывал последние осенние листья и трепал транспаранты, у которых был странный полинялый вид, как будто они висели там уже много лет.

– М-да, – сказал он, повернувшись к Лунину. – Ты знаешь, а я бы написал… Написал бы мощную книгу. У меня есть идеи. Великолепные даже идеи, я бы сказал.

– Что же тебя держит? – спросил Лунин с легкой иронией. – Открыть сознание не получается?

– М-да, – повторил он в какой-то задумчивости. – Ну ладно. Ты прав, это все игрушки. У меня для тебя есть настоящее дело.

– Дело? Какое?

– Не очень трудное. Я готов взять тебя на службу… Или скорее предложить одну небольшую работу. Разовую, ненадолго. Я думаю, тебе понравится.

– Но я совершенно не собирался тут участвовать в каких-то делах! – воскликнул Лунин. Повторялась история с Кирилловым. – Я приехал сюда писать, хочу делать это спокойно, ни на что не отвлекаясь, не думая ни о чем постороннем, и вообще…

– Да? Но ведь все равно пока ничего не получается. Во всяком случае, так сообщают мои источники информации.

– Я думаю, это короткая заминка, – сказал Лунин, не спрашивая, что это за источники. – Небольшой творческий ступор, с кем не бывает. Через неделю-две…

– Вот и потрать эту неделю на что-то полезное. К тому же, – добавил он с небольшой ухмылкой, – я думаю, это даст тебе хороший дополнительный материал. Сильную книгу сможешь написать.

– Я…

– Послушай хотя бы, о чем речь.

– Ну давай, но я совершенно не собираюсь…

– Слушай. И не перебивай, по возможности.

Эрнест оторвался наконец от своего окна и вернулся в кресло, растянувшись там с видимым удовольствием. В этот момент из зала послышался страшный шум, и через несколько секунд оттуда донеслись овации и громкое скандирование какой-то не очень различимой фамилии.

– Президент пришел, – сказал Карамышев. Через его лицо почему-то пробежала легкая гримаса. – Ишь как с ума-то сходят. Мне надо будет пойти, поприветствовать его.

– Сейчас?

– Нет, чуть позже. Короче, слушай.

Взгляд его стал сосредоточенным и быстрым, как всегда бывало раньше, когда Эрнест доходил до обсуждения дел, отвлекаясь от своих бесконечных разглагольствований. Лунин тоже подобрался, чувствуя, что сейчас он услышит главное.

– Мы пришли к власти легко и быстро, – сказал Карамышев. – Но понятное дело, нравится это не всем. Кто-то – у меня есть основания полагать, что это один человек, действует он в одиночку – решил нам испортить все это. Вернее, подпортить. Этот мелкий пакостник доставил уже много хлопот.

– И что он сделал?

– Он осуществил в последнее время серию убийств, совершенно необоснованных, безо всякого смысла и цели. Выбирает самых близких моих соратников.

– И давно это началось? – спросил Лунин, понимая что молчание сейчас будет казаться странным. Он снова почувствовал легкое головокружение, но усилием воли взял себя в руки.

– Примерно с неделю. Когда уже стало ясно, что именно наша партия взяла верх.

Они помолчали. Удачно вытесенный из сознания труп в номере снова вставал перед глазами Лунина, но он не был уверен, что сейчас надо о нем рассказывать. Игра была слишком сложной, и раскрывать все карты – тем более если они могли оказаться гибельными – было откровенно глупым. Сначала надо было получить больше информации.

– И что тут ожидается от меня? – спросил Лунин.

– Все очень просто: ты должен найти, кто это делает. Это, видимо, кто-то из ближнего круга.

– Но я тут почти никого не знаю! Я человек совершенно со стороны.

– Ты же видел только что зал.

– И что, я должен проверить всю эту толпу, каждого? – воскликнул пораженный Лунин. – Ты всерьез полагаешь, что это возможно?

– Твоя задача проще. Убийца особо не скрывается. Правда, в той неразберихе, которая сейчас творится в городе, можно конечно устроить что угодно. Столько событий было… Никто им особо не занимался. Но сейчас это уже невозможно терпеть.

– Почему?

– Обстоятельства меняются, дорогой Мишель. Сейчас впереди выборы. Мы уже у власти, так что выиграем их без особого труда. Но сейчас надо показать народу картины мирного труда и гм… ну и благоденствие, какое у нас тут может быть благоденствие. Ну уж какое есть. Какой-то кровавый серийный маньяк, который орудует по ночам и убивает кого хочет – нет, это в эту картину никак не вписывается.

– Но почему именно я? – спросил Лунин. – У тебя же должны быть эти, службы безопасности… Тайная полиция, или что там.

– Ты еще «репрессивный аппарат» скажи. Ох, как тут все у нас… Никакого почтения к власти.

– И все-таки – почему ты решил, что я гожусь на эту роль? Я никогда ничем таким не занимался.

– Ну во-первых, как ты сам правильно только что сказал, ты человек тут посторонний. Было бы неразумным поручить это кому-то из тех, кто как нарочно, как раз этим по ночам и занимается. Или непосредственно с ним контактирует.

– А во-вторых?

– Во-вторых, убийца похоже большой шутник. На месте преступлений он оставляет записки, в которых мы ничего понять не можем. А вот ты, со своим философским умом… Ты же философ, правильно?

– В известном смысле слова, – с иронией сказал Лунин. Это уже напоминало легкий фарс.

Карамышев нагнулся и стал рыться в ящике стола. Через несколько томительных минут он извлек оттуда грязную бумагу с рваными краями и дал Лунину. Текст на ней гласил: «Лучи того кто движет мирозданье…» Фраза была оборвана.

– Там еще на обороте есть, – сказал Карамышев.

Лунин перевернул бумагу и увидел две строчки:

Мерцая льется лунный свет

В открытое окно.

– И что все это значит? – спросил он в некотором смятении.

– Вот об этом мы тебя и хотели спросить, – с кривой усмешкой ответил Эрнест.

Лунин молчал, пытаясь осмыслить происходящее. Если это была игра, то цели ее опять же были неясны. Думать сейчас об этом было некогда, лучше это было делать в более спокойной обстановке.

– На самом деле этим уже занимается один отдел, – сказал Карамышев. – Группа Ивана Чечетова, ты его знаешь. Вернее, занимался. Я распорядился, чтобы он сдал дела тебе. Завтра ты сможешь с ним встретиться, и он передаст тебе все свои наработки.

– Я вспомнил! – вдруг воскликнул Лунин. – Первая цитата – это из Данте, о творце всего сущего. Какая-то религиозная секта?

– Да-а… – протянул Карамышев. – Это явно не наш уровень. Чечетов о тебе очень высокого мнения, я не ожидал, что у тебя будут такие убогие соображения.

– Я только ознакомился с делом, – сказал Лунин, чувствуя себя слегка уязвленным. – И потом, я еще не дал согласия на свое участие во всем этом.

– Подумай. Я жду твоего решения завтра утром. Но я исхожу из того, что ты уже согласился, и подготовил для тебя группу сотрудников. Назначим тебя… ну, должность можно подыскать позже. У нас это легко. У ребят бюрократическая фантазия не знает границ.

Карамышев встал, показывая что разговор окончен, и Лунин поднялся тоже.

– Подумай и не отказывайся, – сказал ему Эрнест. – В самом деле ведь реально поможешь. А если не получится, никто тебя винить не будет. Ты тут скорее… э-э… что-то вроде консультанта. Но все равно вся ответственность за расследование дела на тебе.

– Я понял, – сказал Лунин. – Я могу идти?

– Да, ты свободен. Ты сейчас к себе в гостиницу?

Лунин быстро взглянул на него, но не прочитал в его взгляде никакого подвоха, интонация фразы тоже как будто была естественной. Похоже, и Карамышев о последних событиях еще ничего не знал.

– Если хочешь, можешь остановиться здесь же во дворце, – сказал Эрнест. – Тут есть хорошие апартаменты. Чего тебе ютиться в номерах, во дворце намного приятнее. Если согласишься с завтрашнего утра выйти на работу, здесь же и останешься, ну или еще что-нибудь тебе подыщем. Когда мы вышвырнули эту клику, после нее дворцов осталось много.

– Я… Спасибо, я подумаю над этим.

– Если надумаешь, скажешь Кириллову, он тебя проводит. Вещи сможешь забрать позже, ничего с ними не сделается.

Лунин попрощался и направился к выходу из кабинета. Когда он уже потянул за кольцо на двери, с этой стороны почему-то серебряное, Эрнест окликнул его еще раз.

– Да, и еще… – сказал он. – Есть еще одна вещь, о которой я хотел бы тебя попросить.

– Да, я слушаю, – сказал Лунин, повернувшись к нему.

– Если ты помнишь, наша жизнь тут одно время была довольно бурной… Примерно десять лет назад.

– Я помню смутно. Не во всех деталях.

– Да… Много чего было. Хорошее было время.

– И что бы ты хотел?

– Мне может понадобиться оттуда кое-какая информация. Я далеко не обо всем знаю, и как раз сейчас дело подошло к тому, что это может оказаться актуальным.

– Сейчас, через десять лет? – недоверчиво переспросил Лунин. Сердце его сильно билось.

– Именно сейчас. Ты даже себе не представляешь, какую важность все это имеет.

Лунин задумался. Как ни хотелось ему уйти из этого кабинета, сделать это в данный момент было нельзя. Карамышев ждал, не торопя его.

Кажется, именно это и был момент истины. Сейчас он вспомнил. Похоже, все его тяжелые галлюцинации шли именно оттуда, из этого периода – почему-то он никак не мог об этом вспомнить. Что-то было тогда такое, отчего застряли и одеревенели его память и воображение. Но он ничего не помнил – и ничего не мог об этом сказать.

– Что именно тебя интересует? – спросил он чтобы немного выиграть время.

– Все, – просто ответил Эрнест. – Все, что тогда было, во всех деталях. Всех, какие ты можешь вспомнить. Каждая мелочь имеет для меня большую ценность. Более того, от этого зависит сейчас вся наша государственность. Все может оборваться в один момент, и мне хотелось бы укрепить позиции.

– Но я действительно очень мало что помню…

– Постарайся вспомнить. Времени у тебя будет предостаточно. На все, на оба занятия. Ну давай, действуй. Выйти на меня ты сможешь в любой момент, как только появится информация по одному или другому делу. У меня все.

Лунин вышел из кабинета, стараясь справиться с шумом в голове. Зал являл собой картину уже полной сумятицы, выпито явно было больше чем следовало. В середине зала в большом золоченом кресле сидел президент, с царственным видом, в генеральской форме, оставшейся от последней войны. Вокруг него собралась толпа гостей, особенно молодежи, внимавшей ему с почтительным видом. Моники уже нигде не видно было, наверное, она ушла. Лунин махнул рукой Кириллову, и они вышли из зала.

– Я тебя провожу, – сказал Кириллов. – Ты ведь здесь остаешься?

– Под дверью подслушивал?

– Можно и без этого. Тут все очень быстро становится известно.

– И что ты думаешь о предложении Карамышева?

– А вот об этом я ничего не знаю.

Они спустились в большом старинном лифте тремя этажами ниже и пошли по роскошному коридору. Темно-красные шторы, развешенные по всем закоулкам, наводили Лунина на нехорошие мысли.

– Но полагаю, – вдруг продолжил Кириллов, – что это как-то связано с последними убийствами.

– И что ты о них думаешь? – не выдержал Лунин.

– Мутное дело. Ты вот что. Дам тебе хороший совет. Не доверяй тут вообще ничему. Здесь все ведут свою игру. Все до одного.

– Это я уже понял, – проворчал Лунин.

Они подошли к двери, Кириллов открыл ее ключом, и пригласил Лунина внутрь широким жестом. Лунин вошел и едва не ахнул: покои выглядели по-королевски – готическая мебель, гобелены на стенах, в следующей комнате кровать, на которой можно было улечься впятером. В камине жарко пылал огонь.

– Располагайся, – сказал Максим. – Что тебе там в этом казенном доме делать, здесь намного лучше.

Лунин опять, как и в прошлый раз с Эрнестом, напряженно вслушался в интонацию этой фразы, но не уловил никакой фальши. Какая бы игра тут ни велась, труп в гостинице в нее еще не включился. И Лунин снова решил о нем пока никому не рассказывать.

– Ну, я откланиваюсь, – сказал Кириллов. – Приятных сновидений. Если что-то будет нужно, вот кнопка горничной.

7

Когда дверь за ним закрылась, Лунин несколько минут просидел в тишине и задумчивости. Надо было решить, что делать.

Перед ним на столике стояла бутылка красного вина, он налил себе бокал и не торопясь отпил несколько глотков. Для начала стоило определиться, что было лучше: остаться здесь или аккуратно, с соблюдением всех мер предосторожности, оторваться от наблюдения, которое за ним, возможно, так или иначе велось, и раствориться в ночи. Способов добраться до границы было не так уж мало, а сами границы вряд ли были на замке – похоже, здесь пока было не до этого.

Для того, чтобы понять, что тут делать, прежде всего надо было как-то определить, тот подарочек, который ждал его в гостинице, был серийным трупом, о котором просто еще не знали, или нет. Во втором случае это значило, что его грубо вовлекают в игру на своих условиях, и тогда у Лунина не было ни малейшего желания в этом участвовать. В конце концов, он в самом деле собирался заниматься тут совершенно другим.

Если же это было очередное убийство, совершенное этим серийным шутником, и то что оно произошло в номере у Лунина, оказалось чистым совпадением, то попробовать расследовать это было можно. Как ни смешно, это значило, что у него даже появилась определенная фора. В сложных играх такие вещи никогда не мешали.

В совпадения верилось с трудом, но ведь Лунин и сам привлек к себе внимание, появившись в этом – как теперь выяснилось – разворошенном осином гнезде, и поселившись на отшибе в гостинице. Кто его знает, какая логика вообще могла быть у убийцы, может, ему надо было добавить побольше экзотики в свой убийственный ряд, чтобы произвести от всех этих действий больший эффект.

И потом, Эрнест сказал ему, что убийца выбирает соратников из его ближнего круга. Возможно, кто-то из них решил навестить Лунина как раз в этот вечер по поручению Карамышева, чтобы склонить все-таки прийти на вечер – и тут его настигла смерть. Да, это выглядело логично. Именно за несколько часов до начала праздника это и надо было делать, потому что Лунин не выказал ровно никакого желания туда идти. Но почему тогда об этом не знал Кириллов? Или знал, но не сказал?

Лунин налил себе второй бокал вина. За окном был уже поздний вечер. Если подумать, он был не прочь поиграть немного в детектива – раз уж кто-то решил поиграть в убийцу. Литература все равно сейчас стояла на месте.

Лунин откинулся на спинку кресла, вытянув ноги, и попробовал снова заглянуть в свои тяжелые застывшие воспоминания. Странно, зачем-то Карамышеву это было надо. Какая-то очередная игра, подумал Лунин, но две игры сразу – это было слишком много.

Сознание его опять начало деревенеть и останавливаться, как всегда, когда он пытался заглянуть в эту темную бездну, и он усилием воли стряхнул это оцепенение. Задача, которую он поставил перед собой, приехав сюда, оказалась неподъемной – или по крайней мере, в короткое время она не решалась.

Очнувшись от своей короткой медитации, Лунин понял, что он принял решение. Литература могла подождать. В конце концов – он это чувствовал – глубокие процессы в его психике и так уже были запущены, неделя полного сосредоточения на этом прошла не зря. Не обязательно все было делать сознанием, что-то и само собой должно было выйти наружу из глубин психики, через случайные воспоминания и кошмарные сны. Тем более что он и так очень хорошо продвинулся в этом деле в последний вечер. Кто его знает, когда бы он еще вспомнил, откуда идут корни этой болезни, если бы не сегодняшняя встреча с Карамышевым.

Если так, то надо было действовать, и прежде всего решить, что делать с трупом. Вариантов было несколько: сообщить о нем кому-то из местных, и дальше работать над этой проблемой вместе с ними. Второй – ничего не предпринимать и посмотреть что будет. Этот вариант очень не нравился Лунину, потому что ему пришлось бы как-то объяснять всем, почему это произошло именно у него в номере, и где тут случайности, где совпадения, а где злой умысел и вообще что все это значит. Объяснений у него пока не было.

Подумав, Лунин решил, что лучше всего будет третий вариант: совершить какие-то действия прямо сейчас. Он привык действовать всегда в одиночку, а почти полученный уже статус официального детектива – как бы ни называлась его должность – давал ему некоторую защиту на случай непредвиденных обстоятельств. Очень небольшую, конечно, потому что действия были ни с кем не согласованными – но все же лучше, чем ничего.

С некоторым сожалением проводив взглядом недопитую бутылку, и даже не потому что вино было изумительным по вкусу, а в силу приятности того вечера, который он мог бы за ним провести, в тепле и полной безопасности, Лунин поднялся и начал одеваться. Мысли работали четко и слаженно, это было совсем не похоже на то состояние, в котором он находился последние недели.

Почему-то ему казалось, что выбраться из этого запутанного дворца с его лабиринтами коридоров будет непросто, но это удалось сделать с легкостью. Первый же встреченный им метрдотель (или какое там место он занимал в новой иерархии) объяснил ему, как пройти к выходу.

На улице было холодно, и это еще освежило восприятие. Город тонул в кромешной мгле, у новой власти, видимо, хватало и других забот, чтобы еще освещать его по ночам.

Скоро он уже подходил к своей гостинице. Окна его номера на этот раз не светились. Лунин набрал еще раз полную грудь морозного воздуха, и поколебавшись секунду перед хорошо знакомой стеклянной дверью, вошел внутрь.

В холле было все как обычно. Стараясь вести себя совершенно естественно, не навлекая на себя лишних подозрений, он прошел через зал и поднялся к себе на этаж. Там тоже было тихо и спокойно.

В коридоре он невольно замедлил шаги. Хоть и поздновато, но надо было обдумать, зачем он вообще сюда явился. Поддавшись безотчетному нерассуждающему порыву и радуясь, что какое-то реальное действие ненадолго вырвало его из тяжелых химер, осаждавших его сознание, он не продумал никакого плана. Надо было заранее просчитать все свои действия, иначе ничего хорошего из этого не получилось бы.

Ему хотелось получить больше информации о деле, в которое он оказался так внезапно вовлечен, и нащупать хоть одну ниточку, за которую можно было тянуть. Пока что вся игра и главное, все управление игрой находились в руках других людей, все знали обо всем этом больше, чем он. Единственным его преимуществом перед всеми было событие в гостинице, и оно все меняло – причем непонятно, в лучшую или худшую сторону.

Медлить, однако, здесь было неразумно. Надо было действовать. Лунин подошел к своей двери и прислушался. В номере было тихо. Пожалев, что у него нет с собой никакого оружия, он вставил ключ в замок и повернул его. Дверь подалась плавно и с легким скрипом, который он раньше как будто и не слышал. Впрочем, конечно, ему было просто не до того.

Включив свет, он оглядел комнату. По крайней мере, гостей здесь не было, если они, конечно, не таились в шкафу. Предметы были разбросаны в том же беспорядке, но – и это сразу бросилось ему в глаза – следов крови на полу больше не было. Ковровый кокон лежал на прежнем месте, но верх его был чуть промят.

Лунин подошел к нему и отвернул край ковра, уже догадываясь, что он увидит. Труп исчез. Игра продолжалась втемную, и единственная ниточка у него в руках оборвалась, едва начавшись.

Медленно и тщательно он собрал свои вещи, не оставляя ничего, даже того, что должно было отправиться в мусорную корзину. Насколько он мог судить, все было на месте, ничего не пропало. Покончив с этим занятием, он решил вывернуть на всякий случай и корзину тоже, хотя в ней, увы не было литературных бумаг. Даже до черновиков у него дело не дошло.

Корзина была пуста, за исключением одной скомканной бумажки, валявшейся на дне. Лунин развернул ее. Красными, как бы кровавыми буквами (но наверное, это была краска, любая настоящая кровь быстро должна была свернуться и покоричневеть) там было написано: «Того хотят там где исполнить властны то что хотят». «И речи прекрати» – прозвенело в голове у него продолжение. Все-таки он приехал сюда не зря.

В коридоре послышались чьи-то шаги, кто-то прошаркал мимо двери. Надо было убираться отсюда. Оглядев еще раз эту комнату, которую он покидал все-таки почему-то с ностальгией, совершенно неуместной, надо сказать, Лунин вышел из номера.

Рассчитавшись за пребывание в гостинице, он направился к своему новому дому, ничуть не менее казенному, что бы там ему ни говорили. Надо будет попросить для себя во временное пользование какой-нибудь маленький заброшенный дворец у моря, подумал он с неожиданным легкомыслием. Вокруг была уже глубокая ночь.

Записка означала, что по крайней мере какое-то отношение инцидент в номере к серии убийств имеет, это было несомненно. Но какое именно, ясности не было. Если это очередной серийный труп, забирать его было странным, в этом не было логики. Скорее его стоило оставить там на видном месте. Какие-то новые обстоятельства вторгались в игру, но они были не более понятными, чем ее начало.

Если это действовал тот же самый человек, то почему-то он решил не добавлять новое убийство в свою коллекцию, а наоборот, скрыть его. Возможен был и другой вариант: какая-то совсем другая цепочка событий, и записка в урне, увенчивающая ее, для того чтобы сбить Лунина с толку, после того как он ввязался в дело. История с цитатами из Данте была, по всей видимости, уже достаточно широко известна. Вообще с общей конспирацией и режимом секретности тут явно дело обстояло еще неважно.

Добравшись до своих апартаментов, Лунин вспомнил – только сейчас – что он собирался отрываться от преследования, когда направлялся в гостиницу. Это не сильно его расстроило: событий было слишком много, а навыков детектива у него не было. К тому же у него и так в последнее время было стойкое ощущение, что он совершает ошибку за ошибкой, совершенно не контролируя ситуацию. Но все это можно было обдумать завтра.

На столе стояла та же початая бутылка вина, но пить уже не хотелось. Завтра предстоял трудный день. Развалившись на королевской кровати, над которой была скорее неуместная люстра, по виду очень тяжелая, Лунин сомкнул веки. Прерванная несколько часов назад медитация двинулась с места сама собой, как будто ждала его все это время. Из тьмы вышли какие-то белесые призраки и почтительно остановились рядом, слегка покачиваясь и дрожа. Через две или три минуты Лунин уже спал глубоким сном – на этот раз почти даже без кошмаров.

8

Наутро, пробудившись резко, как от толчка, он некоторое время соображал, где находится. Сознание освежилось, и все вчерашние события показались бредом и развернутой галлюцинацией. Но увы, он по-прежнему в ней находился, в самой сердцевине, и надо было предпринять какие-то действия, чтобы ее развеять.

Чувствуя себя, к своему удивлению, бодрым и полным сил, Лунин вскочил с кровати. Звонок в дверь застал его, когда он, приняв ванну и одевшись, уже завтракал. С едой тут было неплохо: в один из старинных шифоньеров оказался вделан холодильник, полный самых заманчивых деликатесов.

Лунин ожидал увидеть на пороге кого угодно, но это снова оказался вездесущий Кириллов. В голову уже лезли дантовские аллюзии, но слишком увлекаться ими не следовало. К тому же это был проводник по миру живых, что было куда опаснее, чем царство мертвых.

Кириллов на этот раз был собран и подтянут, чувствовалось, что он на работе.

– Ну что, какое решение ты принял? – спросил он, едва поздоровавшись.

– Я готов работать, – коротко ответил Лунин.

– Ну вот сразу бы так. Ну что, отправимся к Чечетову прямо сейчас?

– Да, сейчас пойдем. Это далеко?

– Очень близко, через дорогу. У него там большой отдел, сейчас увидишь.

От вчерашнего солнца не осталось и следа, небо заволокло тяжелыми серыми тучами. Небосвод как будто нависал криво над землей, только один край его еще светился пронзительно-синим. Никаких предчувствий, против обыкновения, у Лунина не было.

Они перешли на другую сторону и вошли в большое красно-кирпичное здание, похожее по виду на бывшую фабрику. Вывески у входа не было.

Пройдя по мрачным коридорам и переходам, Лунин с Кирилловым поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь ничего не напоминало дворцовую роскошь. В импровизированных курилках у окон толпился народ, по виду все это выглядело скорее как научный институт, чем бюрократическая структура империи.

– Ты, как обычно, по делам? – спросил Лунин, когда они подходили к кабинету в конце коридора.

– Нет, почему же, я поучаствую, – ответил Кириллов. – У меня как раз есть свободный часок. Так чего ж не пообщаться с умными людьми.

Лунин мельком взглянул на него – игра опять продолжалась без правил. Или вернее, правила какие-то были, но никто не взял на себя труд ему их объяснить.

Через несколько секунд они уже вошли в кабинет. Чечетов сидел за столом, заваленным бумагами и внимательно изучал какой-то документ. Пепел с его сигареты грозил свалиться уже на что-то с гербовой печатью. Увидев гостей, он оторвался от своих бумаг и бросил сигарету в пепельницу.

– А, Лунин, ну наконец-то, – сказал он. – Проходите, Михаил, что же вы стоите на пороге.

Они вошли и поздоровались. Чечетов в своих массивных роговых очках и с умным видом профессора хорошо вписывался в эту организацию, какими бы темными делами она ни занималась.

– Вы уже ознакомились с делом, Михаил? – спросил он Лунина, когда они с Кирилловым устроились в потертых креслах.

– Я… – протянул Лунин, на ходу соображая, как ему изложить версию того, что он знал и мог говорить, и того что знал, но говорить был не должен. – Я только начал. Мне сообщили кое-какие подробности, в самых общих чертах.

– Где вы были вчера ночью? – спросил Чечетов.

Лунин открыл рот чтобы что-то ответить, и осекся. Это уже выходило за рамки всякой игры, и что отвечать, было непонятно.

– Я выходил прогуляться, – ответил он, решив сказать полуправду, и тут же сообразил, что Чечетов наверное просто получил информацию из отеля – возможно, она сюда и стекалась, в это бюро с неизвестным пока ему названием. – Мне надо было забрать вещи из гостиницы.

– Так прогуляться или выписаться из гостиницы?

– И то, и другое. Погода была чудесная, – ответил Лунин, чувствуя все большую досаду на себя от того, что он плохо готовится и проигрывает в этой игре каждый раунд.

– А почему ночью? Вещи удобнее было забрать утром.

– Наутро у меня была назначена аудиенция здесь, – с легким раздражением сказал Лунин. – Вы, может быть, меня подозреваете во всех этих убийствах? – добавил он, стремясь придать ситуации юмористический оттенок.

– А знаешь, это не исключено, – неожиданно вмешался Кириллов. – По крайней мере, по времени сходится.

– Да? – спросил Лунин с иронией. – И какой же у меня мотив?

– Возможные мотивы убийств мы обсудим позже, – сказал Чечетов. – Нет конечно, Михаил, убивали не вы. Мне просто интересно было, почему у вас такой слегка помятый вид. Обычно вы выглядите свежее.

– Мне плохо спится по ночам, – проворчал Лунин. Ему явно надо было быстро учиться, иначе бы его переиграли тут все, кто только можно.

Чечетов взял большую папку, лежащую у него на столе, и протянул ее Лунину.

– Здесь документы по делу, – сказал он. – Выглядит пухло, но не доверяйте первому впечатлению, оно обманчиво. На самом деле никаких концов в деле нам отыскать пока не удалось.

С некоторым облегчением Лунин взял папку и хотел уже открыть, но Чечетов остановил его.

– Посмотрите позже, – сказал он. – Там в основном описания каждого из убийств, или правильнее сказать, мест преступлений, и свидетельства очевидцев, находивших трупы. Ничего ценного я не нашел, но проглядеть свежим взглядом будет полезно.

– Интересное, наверное, чтение, – вставил Кириллов, когда Лунин укладывал папку себе в портфель.

– Что вы вообще думаете о деле, Михаил? – спросил Чечетов, закурив еще одну сигарету.

– Прежде всего мне хотелось бы что-то уточнить, – сказал Лунин. – Каков круг подозреваемых?

– Я думаю, мы можем исключить Эрнеста Карамышева. И сидящих тут в этой комнате, – добавил он как бы из иронической вежливости. – Остальные все.

– Но это же огромное количество народу.

– Да, мы тоже столкнулись с этой трудностью. Эрнест убежден, что убийца – кто-то из ближайших его соратников. Но я в этом не уверен. Это может быть кто угодно – но конечно, не человек с улицы.

– Почему? – спросил Лунин.

– В некоторые места, где были совершены убийства, невозможно было проникнуть, не зная кое-каких тонкостей, которые могут быть известны только людям из ближнего круга. Здесь я имею в виду в самом широком понимании. Эрнест склонен везде видеть измены и предательства, это яркая драматическая натура. Ему легче представить бунт и заговор, чем мелкого заурядного службиста, который идет на такую большую вещь, как убийство. Я, наоборот, считаю это вполне вероятным.

– Но зачем мелкому службисту убивать людей? Да еще в таком количестве?

– Мотивы могут быть самые разные. Это может быть – по мнению Эрнеста, это наиболее вероятная версия – желание дестабилизировать обстановку в городе. Это может быть месть. Может, еще что-то. Наконец, может быть, кто-то решил просто поразвлечься.

– Последнее мне кажется самым правдоподобным, – сказал Лунин.

– Но в таком случае убийцу труднее всего поймать.

– Эти записки на месте убийств, о которых все говорят… – неожиданно сказал Кириллов. – По-моему, это как раз и значит, что это просто кто-то так развлекается.

– Да, записки, – сказал Чечетов. – К сожалению, о них уже стало широко известно. Хотя было бы разумным хранить это в тайне. Пока никакого расследования не велось, потому что всем не до того тут было, это было понятным – убийца не предполагал, что его даже начнут искать. И мог шутить как хочет. Но он продолжает оставлять их и сейчас, когда уже известно – и наверняка и ему в том числе – что запущено расследование.

– Может, это желание что-то до кого-то донести? – спросил Лунин. – Как-то воздействовать на общественное мнение?

– Таким сложным шифрованным способом? Вряд ли. Это было бы слишком замысловато.

– Или повлиять на Эрнеста? Он же здесь сейчас ключевая фигура.

– Это более вероятно, мне нравится ваш ход мысли, Михаил. Но если выбран такой способ, то скорее всего, убийства будут продолжаться, а мы сейчас никак не можем этого допустить. Убийцу надо поймать. И по возможности как можно быстрее.

– У вас есть идеи, в каком направлении можно двигаться?

– Прежде всего стоит понаблюдать за поведением всех людей, которые входят в наше движение. Сейчас это уже можно назвать властью. Тут все пока в таком расплавленном состоянии, никакие структуры еще толком не сформировались, но люди занимаются уже делом, у всех есть работа, дома никто не сидит. Трудно представить себе, что при такой обширной деятельности в поведении того или другого человека не появятся некоторые… скажем так, странности. Вот на них-то и надо обратить внимание.

– А правильно ли оглашать вслух, что я занимаюсь расследованием? Я мог бы просто влиться в движение, на какой-нибудь фантомной должности, и так соприкасаться с людьми, не вызывая у них лишних подозрений.

– Отличная мысль, – сказал Чечетов. – Я тоже хотел предложить что-то подобное. Какую должность в бюрократическом аппарате империи вы хотели бы занять, Михаил?

Лунин быстро взглянул на него и понял, что это говорится в полушутку.

– Эх, как у нас карьеры-то делаются, – добавил Кириллов, тоже улыбаясь. – Люди взлетают с самых низов.

– Ну-у… – сказал Лунин. – Даже не знаю. Что-нибудь по культурной части?

– Да, наверное, это будет то, что надо, – сказал Чечетов. – Название мы придумаем позже, в штат зачислим, удостоверение выдадим. Но лучше даже не чистая культура, а что-нибудь более близкое к пропаганде, чтобы открывалось больше дверей.

Чечетов глубоко затянулся сигаретой, выпустил дым и продолжил:

– А может, что-то по безопасности? Скажем, специальный представитель Карамышева по проверке лояльности в партийном штабе? Или лучше предвыборном?

Лунин понял, что это опять шутка, и решил поддержать ее.

– Я мог бы возглавить имперский отдел по пропаганде. Мне надо только объяснить, какие ценности пропагандировать.

– Ценности, Михаил, – сказал Чечетов, – это такая вещь, которая сама рождается в сердце. Тогда и пропаганда идет хорошо.

– Поэтому мне надо что-нибудь попроще, – с сарказмом сказал Лунин. – Вообще я тут не собирался задерживаться очень надолго. Это личная просьба Эрнеста, только поэтому я взялся за это расследование.

– Ну, это ваши дела. Какие у вас есть еще вопросы?

– Когда ознакомлюсь с бумагами, возможно, появятся. Главный вопрос у меня – кто все это сделал?

– И у меня тот же, а ответа пока нет, – сказал Чечетов, потушив сигарету в пепельнице. – Я надеюсь, вы с этим справитесь, Михаил.

– Будем надеяться, – ответил Лунин. – Я постараюсь.

Они с Кирилловым поднялись и попрощавшись с Чечетовым, который тут же углубился снова в свои бумаги, вышли из кабинета.

– Ну вот, теперь ты чрезвычайный представитель, – сказал Кириллов. – Поздравляю. В самом деле хорошую карьеру можешь сделать.

– Надеюсь, ненадолго. Я хочу поскорее разделаться с этим делом и вернуться к своим занятиям.

– Да, я слышал. Может, еще понравится. У нас тут интересно.

– Я уже понял, – съехидничал Лунин. – Кстати, если я официальный расследователь, то можешь и себя поздравить – ты один из подозреваемых. Скажи, зачем ты убил всех этих людей?

– Кто же так проводит допрос, надо по всей форме. Когда ты увидишь свой отдел, ты поймешь, что без бюрократии здесь не обойтись.

– А у меня уже есть отдел? Чечетов об этом ничего не сказал.

– Есть, конечно. Ты думаешь, куда мы идем? Парни уже ждут. Хотят познакомиться со своим новым начальником.

– Как-то все это головокружительно, – пробормотал Лунин вполголоса, как бы про себя.

– Ничего, привыкнешь, – сказал Кириллов, услышав его. – Я тоже не сразу освоился.

Они вышли из здания и двинулись под сумрачным небом по улице, куда-то в сторону центра.

9

– А почему мне самому не дали подбирать сотрудников в отдел? – спросил Лунин по дороге.

– Ну, у нас никогда так не делается, – ответил Кириллов. – Эрнест считает, что он сам знает, кто чем должен заниматься.

– Так может, они мне еще не подойдут.

– Я думаю, что ты сможешь их менять. По согласованию с шефом.

Они перешли через дорогу, движения почти никакого не было, городок выглядел каким-то сонным.

– По крайней мере, с одним сотрудником, я думаю, ты бы согласился, – сказал Кириллов. – Точнее, с сотрудницей. Моника тоже должна была работать в отделе.

– Моника в моей команде? – спросил Лунин с живостью, которой сам не ожидал от себя. – А почему «должна была»?

– Она отказалась. Не захотела.

– Почему?

– Откуда я знаю. Спроси у нее.

– Ну вот, а говорят, тут ни от чего не отказываются, – чуть разочарованно протянул Лунин. – Ни от каких предложений. Все прямо так и рвутся работать.

– Вспомни, сколько тебя пришлось уговаривать.

Они подошли к небольшому зданию, на котором уже висел какой-то герб в виде орла, правда не двуглавого, и вошли внутрь. Никакого контроля на входе не было, и Лунину в очередной раз показалось, что все эти организации родились едва ли не вчера.

Кабинет его располагался на втором этаже, когда они подошли к нему, Кириллов открыл дверь без стука.

– О, все разбежались, – сказал он. – Никого нет.

– Да уж, дисциплина на высоте, – съязвил Лунин, оглядывая свое новое рабочее место.

– Я вижу, ты быстро вжился в роль начальника. Ну ладно, на этот раз я тебя покидаю, дальше разбирайся сам. Пока, увидимся еще.

Когда дверь за ним закрылась, Лунин не торопясь разделся и расположился в кресле за столом. Кабинет его почему-то был обставлен намного лучше, чем прокуренная комната Чечетова – видно, представления об иерархии еще не воплотились здесь в начальственные интерьеры. Было чисто, уютно и зелено, предыдущий хозяин кабинета, похоже, увлекался вьющимися лианами.

Окна комнаты выходили на переулок, примыкавший к главной улице, и если распахнуть окно и высунуться, наверное, можно было увидеть дорожку, уводящую к морю, к его прозрачным волнам, холодной пене на гребнях, островам вдалеке… Бродить там, ни о чем определенном не думая, еще недавно было высшим наслаждением, и Лунин как-то остро пожалел, что он покинул эту жизнь – ради чего? Кабинет и начальственный статус не доставляли ему ровно никакого удовольствия. Все это были хлопоты и хлопоты – а он хотел уйти в себя и забыть о мире.

Но мир властно стучался в его сознание. Ладно бы только снаружи, с этим можно было справиться. Что-то было внутри, не менее жесткое, а может быть и более тяжелое, холодное и страшное, чем то, что сейчас реально происходило вокруг. И как-то одно с другим было связано, и как сказал Эрнест во время встречи, это было еще и важно для местной «государственности».

Коктейль приготовлялся сложный. Намешано в нем было много. Какими окажутся в конце концов его вкусовые качества, лучше было сейчас не думать.

Лунин вздохнул и открыл папку, которую ему дал Чечетов. Формализация дела здесь явно была еще не на высоте: документы мало напоминали официальные отчеты. Это была пестрая смесь каких-то свидетельств, подробные описания найденных тел и зачем-то длинные истории свидетелей о том, что предшествовало их находке.

Насколько Лунин смог понять из материалов дела, всего трупов было найдено пять. Неучтенное пока убийство у него в номере было шестым по счету. Дело представало достаточно масштабным, и объяснить, что спохватились так поздно, можно было только общей неразберихой, о которой тут все ему рассказывали. Поначалу убийства списывали, как следовало из отчетов, на последствия политической борьбы, от которой случайные свидетели стремились держаться подальше.

Следствие на месте преступлений производилось настолько небрежно, что знаменитые записки со стихотворными цитатами, которые возможно, прилагались к убийствам во всех случаях, были найдены только рядом с двумя последними телами, когда осмотр мест убийства, скорее всего, производился уже более тщательно. Одна из них была в папке, второй не было, но Лунин видел ее у Карамышева.

Лунин развернул ее, это опять была цитата из Данте, на этот раз чуть более развернутая, теми же ярко-красными буквами: «Так и мой дух бегущий и смятенный вспять обернулся озирая путь всех уводящий к смерти предреченной». О душевном складе убийцы это говорило мало. Так или иначе, человеком он был начитанным.

Прочтение классического текста странно подействовало на Лунина, как будто что-то смутно ему напомнив. Он всегда любил эту поэму, особенно ее первую часть, и неплохо знал ее, по-итальянски и в русском переводе. Не одна тяжелая медитация разрешалась в его сознании тем или иным куском из этого текста, и каждый раз эти небольшие кризисы были благотворны. Силы дантовского воздействия не хватало на то, чтобы полностью излечить его психику, но за эту помощь старому мэтру он был благодарен.

По части записок тут два было варианта, которые приходили в голову. Или убийца писал первый пришедший ему в голову кусок, желая как бы поставить последний штрих, увенчивающий кровавое дело. Или же все это имело какой-то смысл, цитаты были подобраны по какой-то системе. Собранные вместе, они должны были тогда что-то значить и складываться в какое-то сообщение. У Лунина не было ни малейших идей, что именно это могло бы быть.

Изучение папки, правда пока поверхностное, нисколько не продвинуло Лунина пониманию главного вопроса, который его мучил: какое отношение имел труп в гостинице ко всему этому делу? Этот вопрос вставал перед ним неотвязно, и поразмыслив, он понял почему – его смущала двойная мотивация, по которой он ввязался во все это.

Эрнест ясно сказал, что ему зачем-то нужны его, лунинские воспоминания. Не устроил ли он сам всю эту цепочку кровавых убийств специально для того, чтобы привлечь его и держать поблизости, пока что-то удастся вспомнить? Легкий псевдофилософский налет в этой истории мог быть неуклюжим ходом, попыткой придать больше интересности событиям. С возможностями Карамышева провернуть все это было нетрудно, техника самая простая.

Чечетов, правда, уверенно сказал, что Эрнест к делу непричастен, но насколько можно было доверять самому Чечетову, тоже оставалось неизвестным. В общем, игра по-прежнему продолжалась в полном мраке, двигаться приходилось наощупь, и постоянно натыкаться лбом на стенки.

В дверь постучали.

– Да! – воскликнул Лунин, вздрогнув от неожиданности. – Войдите!

Дверь открылась, и вошел человек, чуть удививший Лунина своим видом: если все здесь выглядели довольно небрежно, даже на торжественном приеме, как будто не придавали значения одежде, когда происходят такие события – то этот человек был одет безупречно. Немного неуместным на нем казался только шарф, обмотанный вокруг шеи. Эстет, подумал Лунин.

Гость вошел в кабинет, оглянулся как-то неуверенно, затем обратился к Лунину и протянул ему руку.

– Я так понимаю, вы и есть наш новый начальник? – спросил он.

– Лунин, – сказал Лунин, пожимая ему руку. – Михаил.

– Юраев, Филипп, – представился гость. – Ваш подчиненный, сотрудник и надеюсь, помощник.

– Я вас приветствую, – сказал Лунин, сразу стараясь задать официальный тон. – Садитесь, Филипп.

Он сложил бумаги в папку и закрыл ее.

– Есть какое-то продвижение в деле? – спросил Юраев.

– Полный ноль, – неожиданно для себя ответил Лунин. – Никаких результатов.

– Может, надо устроить какую-то провокацию? Распространить информацию о том, что кто-то останется вечером дома один. А охрану отправить куда-нибудь на учения.

– А что, в этом что-то есть, – сказал Лунин. – Неплохая мысль.

– Так может, попробуем?

– Не думаю, что у меня хватит на это влияния. Тут надо кого-то из высших сановников, попробуй их на это уговори.

– Да, убийца выбирает людей из самой верхушки. Наверное, какой-то маньяк.

Тут дверь распахнулась без стука, и вошел бравый парень солдатского вида, хотя и не в форме. Увидев в кабинете Лунина, за столом в директорском кресле, он замер на пороге, но не растерялся и бодро отрапортовал:

– Здравствуйте! Моя фамилия Басманов. Егор.

– Здравствуйте, Егор, проходите, – сказал Лунин. – Вы тоже, я так понимаю, сотрудник?

– И очень старательный, – ответил Егор.

– Вы ведь тоже уже в курсе дела? Мы как раз обсуждали возможность спровоцировать преступника на новое убийство, дав понять, что кто-то из потенциальных жертв останется дома один.

– Я готов быть жертвой, – сразу сказал Егор.

– Ну это мы еще посмотрим, посмотрим… – профессионально начальственным тоном протянул Лунин. – Тут нужны крепкие ребята. А то как бы до нового убийства дело не дошло.

– Я как раз такой, – ответил Егор. – Мне бы такие задания – попроще и чтобы кулаками помахать.

– В одиночку в любом случае мы этого делать не будем. И потом, это еще не наш план. Нам надо определиться с главным направлением удара.

Дверь в комнату оставалась открытой, и тут на входе появился еще один человек. Это был тоже молодой парень, со смышленым, настороженным и немного хитроватым видом.

– А какой у нас план? – спросил он, даже не поздоровавшись. – Меня зовут Артем Полозов.

– Садитесь, Артем, план мы как раз обсуждаем. А много у нас вообще человек в группе?

– Пока только мы трое, – ответили они хором, но вразнобой.

– Может, еще добавят, – сказал Артем. – По-моему, группу надо усиливать.

– Если честно, дорогие друзья, я и вас-то пока не знаю, чем занять, – сказал им Лунин. – Никаких ценных идей по дальнейшему расследованию у меня пока нет. Вот когда появятся новые трупы, тогда работа сразу будет.

– Скорей бы уже, – сказал Егор. – Я имею в виду, работа. Ну можно и трупы тоже.

– Да, – ответил Лунин. – Я тоже очень соскучился по трупам. В общем, пока работы для вас никакой нет. Я извещу вас, когда будут первые задания. Приятно было познакомиться, сейчас все свободны.

Они попрощались с Луниным и разошлись. Радуясь, что удачно отделался от своего отдела, по крайней мере на время, Лунин сел в кресло и полистал еще немного папку. Ничего интересного там больше не находилось. Надо было продумать план действий.

10

Лунин чувствовал, что развязать концы всего этого узла можно будет только, если он будет хотя бы немного понимать общую политическую ситуацию здесь. Из тех хаотических обрывков, которые до него донеслись, составить ясную картину не было никакой возможности.

Эрнест пришел к власти, это было очевидно. Игр вокруг велось великое множество, все говорили что-то в соответствии со своей стратегией игры, добивались каких-то целей, запутывали дело – и три четверти, похоже, просто врало с какими-то целями. Но отправная точка тут была несомненна, вчерашний праздник никак не мог быть спектаклем, это была действительность.

Почему-то все они не рассматривали одну возможность, которая приходила Лунину в голову. Каждый из тех, кто рассказывал ему о деле, исходил из того, что убийца преследовал какие-то свои частные цели, чего-то стремился добиться для себя. Понимание того, что именно это может быть, было ключом к этой загадке, это было очевидно.

Но возможно, думал Лунин, серия кровавых убийств была какой-то формой протеста против последних политических перемен. Может, кому-то взбрело в голову, что он таким образом может остановить ход истории или двинуть его в другую сторону – как ни смешно было называть «историей» весь этот опереточный переворот. Но нельзя было исключать, что кто-то воспринимает это серьезно.

Нормальные дееспособные силы безопасности должны были тут появиться очень скоро, и такой вольницы, как в последние недели, после этого уже не стало бы. Убийца должен был это понимать, и если это было идеологическим протестом, или формой политического террора – значит, трупы в самом деле сейчас будут быстро добавляться.

Лунин, раз уж он ввязался в эту игру, должен был как-то остановить это – но как? Искать врагов Карамышева было безнадежной затеей, врагом у него тут был каждый первый, если чуть поскрести, это было ясно. У каждого были какие-то амбиции, путь наверх сейчас был очень легкий, как это и показывал пример самого Эрнеста. Занять его место, наверное, было много желающих, но как раз те, кто к этому стремился, вряд ли бы начали действовать таким образом – убивать по ночам кого-то по своему странному выбору и капризу, и еще философствовать на эту тему с цитатами.

С добавлением записок вся эта загадка принимала метафизический и отчасти лингвистический характер. Лунину это было по душе, но он понимал, что слишком сильно увлекаться этим было опасно. Сам он не питал к убийствам никакой душевной склонности, но в дискуссию с такими странными аргументами мог и втянуться, особенно если она оказалась бы содержательной. Диалог с маньяком-философом, с постоянным добавлением новых трупов, был бы явно не очень удачным решением, даже если в ходе дела и открылись бы какие-нибудь высокие истины.

Потянувшись в кресле и посидев какое-то время просто без мыслей, глядя в окно, он вдруг почувствовал, что ему остро не хватает какого-нибудь общения с приятелем, не таким, которые выскакивали тут как чертик из табакерки, давая ему задания и сложные ребусы для разгадывания – а по собственной инициативе. Несколько старых друзей жило в этом городе еще с незапамятных времен, до всяких переворотов. Он давно их не навещал, неизвестно было, остались ли они вообще здесь, но проверить было можно.

Папку с убийствами Лунин положил в сейф, из дверки которого свисала связка ключей. Один из них подошел ко входной двери. Чувствуя себя снова свободным и независимым, он с легкой душой покинул ведомственное здание и пошел по той самой улице, ведущей к морю, по которой ему так хотелось устремиться несколько часов назад.

Уже вечерело. Низкое декабрьское солнце поднималось сейчас невысоко и через несколько часов опускалось обратно. Лунин разглядывал и впитывал как будто всем своим существом открывающиеся ему виды – дома с подсвеченными вечерним светом окнами, изумрудно-зеленые газоны, клумбы с высохшими цветами. Этот город у моря всегда доставлял ему какое-то почти физическое наслаждение.

Через полчаса, перейдя по мостику через небольшую речку, он поднялся к светлому деревянному домику, стоявшему на берегу за оградой. Давно, еще с первых русских революций, когда эта местность принадлежала Финляндии, здесь строили удивительные дома в форме грибов, сейчас они были разбросаны по всему сосновому лесу, начинавшемуся здесь и тянувшемуся до самого моря. Этот дом, правда, был новым, но архитектор не отказал себе в соблазне повторить кое-что из старой темы. Впечатление было самое милое и очаровательное, хотя старые дома нравились Лунину все-таки больше.

Он подошел к двери и нажал кнопку звонка. В доме было тихо. Позвонив еще раз и немного поколебавшись, он нажал на ручку. Дверь подалась, было не заперто. Пожалев, что он взял с собой на всякий случай кого-то из крепких ребят из своей новой команды, Лунин вошел внутрь.

В доме явно жили, заброшенным он не выглядел. Лунин прошел по дорожке, усыпанной красным гравием, к крыльцу и негромко постучал. Опять никто не откликнулся, и он решил пройти в дом, ожидая увидеть что угодно, в том числе и новый труп.

Артур Муратов стоял посреди большой комнаты за деревянным мольбертом и увлеченно чертил что-то тушью. Лунину бросился в глаза большой китайский иероглиф, который он как раз заканчивал, несколько маленьких, столбиком в углу и небольшой стилизованный пейзаж рядом: валуны, две или три искореженных сосны над ними и горный поток внизу, он удался несколько хуже, чем остальное. Окна были плотно занавешены, поэтому он не увидел света в окнах с улицы.

– Мишель! – воскликнул Артур, повернувшись. – Сто лет не виделись!

– Чудный пейзаж, – сказал Лунин.

– Спасибо, – ответил Муратов. – Можно было сделать и лучше. Я еще только учусь. Проходи, чайник как раз закипает. Тебе чаю или кофе?

– Лучше чаю. И к Китаю больше подходит. Я вижу, ты совсем эмигрировал из Финляндии.

– Да, это поинтереснее, – ответил Артур, мельком оглядывая свою комнату, где в последний визит Лунина все было выдержано в стиле северного модерна и готики, а теперь заставлено лакированными бамбуковыми ширмами и увешано буддийскими гравюрами.

Лунин сел за стол и в ожидании чая стал разглядывать свою чашку, тоже восточную, с прозрачными рисинками, вделанными в фарфор вокруг синего дракона на дне. Вокруг дракона летали какие-то ядра, часть из них взрывалась. И тут война, подумал Лунин, и тут же вспомнил, что так древние китайские мастера представляли себе размножение драконов, с грохотом вылупляющихся из яйца.

– Как ты вообще? – спросил Муратов, наливая чай. – Чем сейчас занимаешься?

– Могло быть и получше, – ответил Лунин. – И я в первый раз за последние дни встречаю человека, который не знает, чем я занимаюсь.

– А что, это так широко известно? Какая-нибудь новая книга прогремела?

– Пока еще нет, – сказал Лунин. – Но я весь в ожидании. Когда-нибудь это обязательно случится.

– Да, у тебя были хорошие работы. Жаль, что ты это бросил.

– Да я не так чтобы бросил… Просто со свободным временем стало труднее. Особенно сейчас.

– Ну а ты бери пример с меня. Поменьше дел, побольше времени на искусство. Вот, смотри какое стихотворение я написал полчаса назад.

Стихотворение, может быть, и хорошее, ничего не сказало Лунину, потому что было написано иероглифами в красивой каллиграфической манере.

– Что там у них приятно, – сказал Артур, – что можно почти любые слова составлять в любом порядке. Если я правильно это понял из учебника. И получается отлично. Надо только настроение передать.

– А о чем это? – спросил Лунин. Разговор доставлял ему такое удовольствие, что переходить к делам не хотелось.

– Ну как обычно, сосны, камни, вода, тонкий стебелек с цветком на сером фоне… Фон я потом исправил на красный, так живее. Бывают же какие-то красные лишайники, знаешь, такая тонкая пленочка на камне. Как пятна крови. И обязательно о том, что все исчезнет, а это останется.

– Уже исчезло, я сказал бы, – проворчал Лунин. – Кстати, о крови. Тут ты попал в самую точку, именно за этим я и пришел.

– О, это уже интересно.

– Да. Какое уж тут искусство, когда такие дела творятся. Что ты думаешь обо всех этих последних убийствах?

– О каких убийствах? – с живостью спросил Муратов, оторвавшись наконец от своего поэтического рисунка и повернувшись к Лунину. – Что ты имеешь в виду?

– Не говори мне только, что ты ничего об этом не слышал.

– В самом деле не слышал. Ты имеешь в виду что-то из твоего нового романа? Я всегда тебе говорил, что чистую философию надо бросать. В наше время никто ничего не будет читать, если не добавить в литературу кровавой интриги.

– Ты что, вообще не вылезаешь из своего домика? – ворчливо сказал Лунин. – Сидишь тут в отрыве от всего света?

– В последний месяц выходил только за продуктами, ну и погулять вдоль моря. И ты знаешь, уже на вторую неделю пошли хорошие рисунки.

– Да, рисунки просто замечательные… – пробурчал Лунин. Муратову он немного завидовал. Это было как раз то состояние ума и духа, в которое он безуспешно пытался попасть.

– Ну хорошо, а о местной революции ты тоже ничего не слышал? – спросил Лунин.

– Что-то такое было… Да, в лавке говорили о «новой власти». Новая власть, старая власть – какая нам разница?

– Ну смотри, реквизируют у тебя этот домик под какой-нибудь штаб, тогда будешь говорить о разнице.

– А что, дело уже к этому идет? – осведомился Муратов.

– Пока еще нет, – сказал Лунин. – Если что, я тебя предупрежу заранее. Я один из представителей этой новой власти.

Он оглядел картины, книги и статуэтки и весь восточный интерьер комнаты, и добавил со вздохом:

– К сожалению. Но дела сложились так, что отказаться было невозможно.

– Ну и как, нравится? Интересно? – спросил Муратов. – Лучше бы ты книги писал, честное слово.

– Интересней просто некуда, – ответил Лунин. – Почти затмило книги, я бы сказал.

– А что там за убийства? Ты к этому тоже имеешь отношение?

– Да, я официальный расследователь.

– Ого, это сильно. Давно?

– Со вчерашнего дня. Вернее, даже с сегодняшнего.

– А что случилось-то? И почему тебя привлекли к этому делу?

– Да так, сущие пустяки. Пять трупов, найденных в самых неожиданных местах. Некоторые у себя дома, другие на улице.

– Так может, это просто осталось от боев. Тут было много шума, даже сюда доносилось.

– Боев как таковых еще не было, – сказал Лунин. – Шум, скорее всего, был от каких-то учений. Или парадов. Тут сейчас и того, и другого хватает.

– Так что же тогда?

– Похоже, чья-то шутка. В самом широком смысле этого слова.

– И ты должен найти этого кого-то?

– Именно так.

– И как, уже продвинулся?

– Я только начал, – сказал Лунин, в который уже раз. – Все почему-то ждут от меня немедленных результатов. А у меня, если честно, ни одной мысли и ни одной зацепки. Просто не за что ухватиться.

– А ты уверен, что ты вообще человек, подходящий для этого дела?

– У Чечетова тоже ничего не получилось. На редкость темное дело.

– А Чечетов-то тут при чем?

– Он занимался расследованием до меня. Сегодня утром передал дела мне.

– Странно. Почему его этим загрузили, вообще непонятно.

– Он же вроде занимался научной работой?

– Он и сейчас ей занимается. Возглавляет кафедру в институте.

– А так, это институт был… А я понять не мог.

– Ну да, на главной улице. Мы не так давно туда переехали. Я у него работаю. Ну как работаю – немного того, немного сего…

– Да, я вижу, как ты работаешь. Вы случайно не переключились еще на китайскую письменность в мистико-кармическом аспекте?

– Я сейчас в отпуске. Со следующей недели снова на работе.

– Ну, тебя там порадуют. Свежими новостями. Новостей у нас сейчас много, хоть отбавляй.

– А что Чечетов говорит о деле?

– Да по сути ничего. Ничего ценного и содержательного в деле он не нашел.

– Это немного странно, – заметил Муратов. – Чечетов человек очень проницательный. С другой стороны, тоже непонятно, почему его оторвали от научной работы и нагрузили этим делом.

– Ты на работу выйди, там тебя еще не тем нагрузят, – пробурчал Лунин. – Тут сейчас, похоже, все перевернулось.

– Я с ним виделся несколько дней назад. Но ни о деле, ни о революции он ничего не говорил. Ты-то как думаешь здесь продвигаться?

– Честно говоря, не знаю. Чечетов советует наблюдать за людьми и отмечать какие-то странности в их поведении.

– В расчете на то, что убийца выдаст себя сам?

– Видимо, так, – со вздохом ответил Лунин. – Не лучший рецепт в моей жизни, надо сказать.

– Почему, может и получиться. Или появится хоть какая-то ниточка.

– Для начала я хотел бы встретиться со старыми друзьями, может они что-то заметили. Тебя, я так понял, спрашивать бесполезно, – добавил он с иронией.

– Вот выйду в понедельник – сразу все тебе расскажу. К вечеру уже будешь знать, кто убийца.

– В общем, это пока еще не расследование, но хоть повидаюсь с друзьями и приятелями. Со Славиком Шмелевым очень хотелось бы увидеться.

– Он сейчас болеет. Просил к нему не заходить.

– А что с ним случилось?

– Какой-то жесткий грипп, говорил. Уже неделю из дому не выходит.

– Ну, если неделя, так может уже и пройти… Хотя с другой стороны, все это поможет мало. Здесь уже новая верхушка появилась, после переворота. Надо искать в этой среде.

– Почему?

– Слушай, тут замешана какая-то политика, в которой я сам еще ничего не понимаю. Есть подозрение, что убийца делает это по таинственным политическим мотивам.

– Да, непростое у тебя задание.

– Может, еще повезет. Ладно, мне пора, спасибо за чай.

– Пойдем, я провожу тебя до калитки.

Они вышли на улицу. Темень тут стояла непроглядная.

– Ты дверь-то на цепочку сейчас запирай, – сказал Лунин ему на прощанье. – Шутки шутками, а какой-то кровавый маньяк по городу бродит, и вообще непонятные дела творятся.

– Вот и будет отличный повод поймать убийцу, – пошутил Муратов. – Ну все, давай, пока. Заходи, когда будет время.

Лунин перешел обратно через мостик, в последний раз за сегодняшний день пожалев попутно, что он с утра не направился вдоль этой речки к морю, и не провел весь день в полной безмятежности, занимаясь поэзией и философией. Впрочем, к своему новому образу жизни он уже начал привыкать.

Какое-то смутное беспокойство давно его мучило, а теперь оно приняло зримые формы, и от этого как будто было немного легче. Время от времени он даже ловил себя на мысли, или скорее предчувствии, что разгадка этого сложного ребуса прояснила бы что-то и во всем другом непонятном, что накопилось в его жизни. Правда, слишком полагаться на свои предчувствия было нельзя.

Войдя в свои апартаменты, уже изрядно ему надоевшие – слишком все шло вразрез с его вкусом – он сел за столик и налил себе бокал вина из початой бутылки. День был трудный. Кое-что, однако, как будто уже начало проясняться.

Может, он в самом деле зря так переживал по поводу этого отвлечения. Ситуация тут менялась как калейдоскоп, возможно, все это не затянется надолго. Завтра на каком-нибудь очередном торжественном приеме убийца сам разоблачит себя, процитировав за столом что-то из Данте, и все закончится ко всеобщему удовольствию. Или его поймают на месте преступления. Или новая жертва не пожелает отправляться в мир теней и наоборот, сама стукнет его по затылку. Пора было ложиться спать.

Приняв теплую ванну, что было очень кстати после прогулки по такой промозглой погоде, Лунин улегся на кровати, к размерам которой он так и не смог привыкнуть, и закрыл глаза. Кошмар, неотступно сопровождавший его даже днем, хоть и заслоненный дневными впечатлениями, как будто ждал его снова.

Сознание начало погружаться в тяжелый мрак, вокруг опять проступили бледные колышущиеся тени. Мозг его спал и одновременно бодрствовал, повторяя неизвестно откуда взявшуюся строчку «унылый монотонный бред», «унылый монотонный бред», и снова, и снова. Наконец измученный ум его окончательно отключился, и до утра уже Лунин проспал без призраков и сновидений.

11

Наутро по пробуждении первое что пришло ему в голову – это снившаяся чуть ли не полночи упорно строчка, и как только он осознал это, то сел в постели, и едва не расхохотался. Это была явно третья строчка из стихотворения на записке, которое показывал ему Карамышев, и тут же он вспомнил четвертую. Все в целом выглядело так:

Мерцая льется лунный свет

В открытое окно.

Унылый монотонный бред

Мне надоел давно.

 

Что-то декадентское, подумал Лунин. Одно время такие депрессивные ходы были в большой моде. Так или иначе, это значило – раз уж текст удалось вспомнить – что стихи были не собственноручным изготовлением убийцы, а снова чем-то из классической поэзии.

Это надо было расследовать. В конце концов, это было единственное стихотворение в коллекции, извлеченное не из дантовской поэмы, и это могло что-то означать.

Продумав это, он встал, принял прохладный душ, чтобы взбодриться, быстро позавтракал и отправился в холл гостиничного крыла этого дворца, который находился в другом месте, чем мраморная лестница, по которой он впервые сюда попал. Ему повезло: библиотека, и как ему сказали, отличная, находилась прямо во дворце, на верхнем этаже.

Поднявшись туда, он вошел в просторный зал, занимавший чуть ли не целый этаж, и сразу понял, что попал в рай библиофила. Книги, очевидно, предназначались для своих, они лежали в старинных готических шкафах в открытом доступе, и можно было наслаждаться чтением столько, сколько душе будет угодно.

Лунин в задумчивости прошел к шкафу с русскими поэтами, для начала выбрав почему-то серебряный век, взял с десяток томиков, устроился в кожаном кресле у окна, и начал листать их. Делал он это неторопливо, со вкусом, наслаждаясь знакомыми с юности строчками, и особенно хорошо шел Мандельштам, с его тревожным и пронзительным восприятием прошлой русской революции. С новыми событиями это гармонировало неплохо. Лунин внимательно просматривал не только основные работы, но и наброски, шутки и пародии, заглядывал в письма и примечания. Взгляд его всегда выхватывал цитаты очень быстро, и пропустить стихотворение он не мог, разве что какое-то слепое пятно легло бы как раз на эту страницу.

Просмотрев упадочный и декадентский серебряный век, он перешел к предшествовавшему столетию, где тоже было немало мрачных авторов и трагических спившихся талантов. Время от времени, чтобы передохнуть, он подолгу глядел в окно, выходившее на большую площадь с чахлыми деревьями по краям.

Погода на улице менялась. Начиналась первая в этом году метель. Небо заволокло клубящимися тучами, нависавшими как серые ватные комья. Еще через час в воздухе уже ничего не видно было от падающего снега, обрушившегося с неба настоящей лавиной.

Чуть позже небо немного прояснилось, но пейзаж за окном разительно изменился. Никаких следов странного запоздалого лета, царившего в городе в последние дни, больше не было. Вокруг было все белое и застывшее, как будто блеклая обитель мертвых проступила через мир живых.

Покончив с русскими поэтами, Лунин взялся за переводных, кое-что на всякий случай просматривая и в оригинале. Он сносно читал на четырех или пяти европейских языках, но ему почему-то казалось, что в стихотворении прозвучала русская нотка, так что он больше налегал на переводы. К тому же слово «монотонный» – хотя по звуку оно и соответствовало строю поэзии русского золотого века, это выражение казалось Лунину более современным, оно могло возникнуть если не в более поздних текстах, то в переводах. Раньше сказали бы «однозвучный» или что-нибудь еще в том же духе.

Проведя полдня в библиотеке, Лунин начал задумываться о том, что расследование он ведет как-то уж слишком своеобразно. Никто толком не сказал ему, что делать, так что он волен был поступать как ему заблагорассудится – но может быть, пора уже было заканчивать с филологическими изысканиями и переходить к каким-то более активным действиям.

Ничего, однако, по-прежнему не приходило в голову. Оставалось только это загадочное стихотворение. На некоторое время Лунина даже посетила праздная мысль направить своих парней, которые там где-то маялись без дела, на то чтобы прочесать всю эту библиотеку страницу за страницей, но он сразу от нее отказался. Хотя, наверное, это задание бы они выполнили.

Оторвавшись от окна, он посмотрел на картинку перед ним в развернутой старой книжке. На гравюре было изображено Мировое Зло. Мировое зло не выглядело впечатляющим – это был маленький лесной бесенок с рожками, выглядывавший из болота. Рядом с ним извивался крупный чешуйчатый змей с радостным выражением на морде. Тонкими линиями был передан проливной дождь.

Какой-то хлопок послышался на улице. Лунин выглянул в окно. Белый молочный туман сгущался над площадью. Уже как будто начало немного темнеть, короткий декабрьский день клонился к вечеру. Или это тучи не пропускали свет, скрывая от людей солнце.

Странные мысли полезли в голову Лунину. Понять психологию убийцы можно было, только если вскрыть его мотивы – не так, как все тут делали, а по-настоящему глубоко. Вопросы тьмы и света явно были важны для него, иначе с чего бы он приправлял свои убийства этой специей – поэзией и философией. Хотя, конечно, если он решил так выяснить свои отношения с мирозданием, плутать во всем этом они могли еще очень долго.

С улицы донеслись громкие крики. На площадь выбежало несколько человек, потом еще, с разных сторон. В руках у них были какие-то плакаты, ветер трепал их оборванные края. На белом снежном фоне эти далекие темные фигурки казались маленькими, как будто игрушечными.

Завязалась перепалка, люди бурно жестикулировали. Лунин смотрел на это, не отрываясь, в этом было что-то завораживающее, как открытое пламя. Внизу на площади, очевидно, происходило что-то, имеющее отношение ко всем последним событиям, и впервые ему пришло в голову, что может быть, он напрасно относится ко всему этому так легкомысленно. Слишком много тут было задействовано сил, и его обычная манера смотреть на все со своей колокольни, возможно, сейчас была не очень уместна. Сначала надо было хотя бы разобраться в том, что происходит.

Спор становился все оживленнее, откуда-то подошла еще небольшая группа людей. Лунину даже казалось, что он слышит обрывки их речи, хотя разобрать было ничего невозможно.

Вдруг полумрак разорвали яркие вспышки, и несколько человек упало. Остальные начали разбегаться в разные стороны. На снегу осталось несколько неподвижных тел, рядом с одним из них темнела черная лужица. Лунин надеялся, что это был раненый, а не убитый.

Кто-то похлопал его сзади по плечу. Захваченный зрелищем, Лунин не слышал, как к нему подошли. Одним рывком он обернулся, увидел Кириллова и перевел дух. Появления этого человека всегда были эффектны – он нарочно, что ли, так планировал?

– Вот так у нас все и заканчивается, – сказал Кириллов, тоже посмотрев в окно.

– Что тут происходит? – спросил Лунин.

Кириллов пожал плечами. Он был бледен, но не казался испуганным.

– Политическая борьба. Обычное дело.

– И кто все эти люди?

– Наверное, кто-то из социалистов. Они чувствуют, что проигрывают, и пытаются отыграть обратно.

– А тут есть социалисты?

– Более чем достаточно. Ну что, пойдем?

– Куда?

– Сейчас объясню. Кстати, а чем ты здесь занимался?

– Искал убийцу. Что же я могу тут еще делать.

– Как, прямо здесь? В библиотеке?

– О, ты знаешь, отличное место для поиска. Правда, согласно классике, в библиотеках обычно находят трупы.

Лунин вернул книги на полки, и они вышли в коридор.

– Начальство распорядилось выделить тебе дом, – сказал Кириллов. – Не можешь же ты все время здесь оставаться.

– Тут было не так уж плохо, – пробормотал Лунин.

Они спустились в комнату, и Лунин стал собирать свои вещи.

– Я даже не спрашиваю тебя, как ты меня на этот раз нашел, – сказал он Максиму.

– Просто спросил внизу, где ты. Мне сказали, что в библиотеке. Я сразу понял, что расследование продвигается быстрыми темпами.

– Ты будешь смеяться, но я в самом деле кое-что уже нашел. Есть от чего отталкиваться. Кстати: а в свете этих событий на площади все это по-прежнему остается в силе? Ничего не меняется?

– С чего бы? Никаких особенных событий не произошло.

– Ну как, ты же видел, в живых людей стреляют. Прямо посреди города.

– Я думаю, это скоро закончится. Карамышев не любит таких вещей, но пока не удается с этим справиться.

– Он же тоже был когда-то чем-то вроде социалиста.

– Те времена давно прошли. Сейчас все по-другому. Ну что, ты готов?

– Да, пошли.

Они вышли из дворца, и Лунин загрузил свои вещи в машину. Куда опять приведет его судьба? Его перемещения по этому городу были хаотическими, как метания тени от летучей мыши. И главное, подневольными – он никак не мог перехватить инициативу.

– Большой дом-то? – спросил он, чтобы чем-нибудь занять время.

– Сейчас увидишь, – ответил Кириллов. – Тут все близко. Городок маленький. Даже удивляешься иногда, какие события происходят, и такая крошечная сцена.

– Да уж, событий больше чем надо. А вы не думали, что все эти трупы тоже произошли от каких-нибудь таких стычек?

– Хм, прямо в квартирах? До этого еще не дошло. И потом, стычек ведь тоже пока еще не было. Это первая.

– А что, эти ваши социалисты, какие-нибудь другие варианты борьбы не пробовали? Они же могут выиграть на выборах.

– Боюсь, это уже нереально. Эрнест крепко взял дела в свои руки.

Машина свернула с главной улицы, которой никак не могли подобрать новое название – по крайней мере, вывесок еще не было – проехала еще немного и остановилась. Там начинался поселок из двухэтажных домиков, очень симпатичных, построенных еще немцами или шведами. Многие из них были завиты плющом, красноватым или сероватым по зимнему времени.

– Дом пустой, – сказал Кириллов, когда они входили во дворик. – Въезжай и располагайся как хочешь.

– А кто здесь раньше жил? – спросил Лунин, оглядываясь. – Такое чувство, что отсюда вчера выехали.

– Может, и выехали, мне об этом ничего неизвестно, – ответил Кириллов. – Домик неплохой. Если хочешь, тебе его передадут в частное пользование. Это можно уладить.

– Как у вас все быстро-то, – проворчал Лунин. О прежних хозяевах и том, что с ними случилось, думать не хотелось.

Они вошли в дом, и Лунин остановился на пороге, впитывая эту дивную обстановку. Тонкий аромат какой-то книжной пыли, древних ковров и почему-то свежей краски был разлит в воздухе. Большая гостиная начиналась сразу за порогом, она имела необычную шестиугольную форму. Здесь тоже были книги – полные шкафы книг вдоль каждой стены.

У окна стоял клавесин, и Лунин не удержался от внезапно охватившего его соблазна. Поставив чемодан и не обращая внимания на Кириллова, он сел за добротный старинный инструмент и начал наигрывать мелодию, которая – как он понял – неотступно преследовала его уже несколько дней. Раньше ему приходилось много музицировать, и мелодии давно рождались сами собой.

– Я вижу, тебе тут понравилось, – сказал Кириллов, глядя на него с улыбкой.

– Да, отлично, – ответил Лунин, захлопнув крышку и вставая. Пожалуй, никогда еще у него не было такого приятного жилища. Этот дом он сразу почувствовал своим.

– Ну и оставайся, – сказал Максим. – Тут будет все для спокойной работы. Может, и до литературы дело дойдет.

– Может, и дойдет, – сказал Лунин. – Если ваша революция не перейдет в гражданскую войну, голод и разруху.

– Ну, это вряд ли, – ответил Кириллов. – Все под контролем. Надо только пережить эту неделю до выборов. Дальше, я думаю, все будет тихо.

– Ну и хорошо. О, тут есть бар, может, выпьем? Смотри, неплохая коллекция красного вина.

Кириллов чуть поколебался и ответил:

– Ну давай, по стаканчику. За новоселье.

Лунин взял бутылку, вытер с нее пыль тряпкой, лежавшей на клавесине, и открыл ее. Они сели за столик посредине гостиной, и Лунин разлил вино по бокалам. В желтом свете хрустальной люстры оно выглядело почти как кровь.

– Первый тост тут принято пить за Эрнеста, – сказал Кириллов. – Но мы, наверное, отступим от традиции?

– Ну да, – ответил Лунин. – Кто такой Карамышев для двух старых друзей, знавших его с незапамятных времен?

– Ну это ты зря, – проворчал Кириллов. – Эрнест не так-то прост. Ну, неважно. Давай, за новый дом. Надеюсь, тебе тут будет хорошо.

Они чокнулись, выпили и немного посидели молча. За окнами гудел ветер.

– Мне пора идти, – сказал Кириллов. – Ты только с расследованием не затягивай. Все это по-прежнему важно. И почему-то надо, чтобы это сделал именно ты.

– Я постараюсь, – сказал Лунин в который раз. – Но ничего обещать не могу.

– Да, и собаку заведи на всякий случай. Сам понимаешь… Всем уже известно, что ты занялся этим делом. А ты тут на отшибе, вдали от всех.

– Ну, собак я не очень люблю… А, вот оружие развешано. Как ты думаешь, оно стреляет или чисто коллекционное?

– Пистолет мы тебе выдадим, – сказал Кириллов с серьезным видом, непонятно было, шутит он или нет. – Ты главное, доживи до завтрашнего утра.

– Я очень постараюсь, – повторил Лунин с иронией в голосе.

– Или вот возьми мой, – сказал Кириллов, доставая из кармана револьвер, выглядевший как блестящая игрушка, хотя и по виду массивная. – Я завтра себе новый выпишу.

Лунин взял оружие в руки и повертел его. Пользоваться он им не умел, но научиться, наверное, было нетрудно.

– Спасибо, – сказал он. – Ты точно не шутишь?

– Какие уж тут шутки… – проворчал Кириллов. – Ну все, я пошел. Если что, стреляй без предупреждения. Нечего тут церемониться.

– Господи, куда я попал, – шутливым тоном проныл Лунин. – И главное, как из всего этого выпутаться.

– Да, это в самом деле главное. Пока, счастливо оставаться. Вот тебе карточка, тут мой адрес. Заходи, когда что-то будет нужно.

Лунин проводил его до крыльца и вернувшись в комнату, развалился в кресле. Вокруг все было хорошо. Взяв свой бокал со столика, он налил еще вина и начал отхлебывать его небольшими глоточками. На улице опять бушевала буря – шумел ветер, уже с какими-то завываниями, и снег падал крупными хлопьями. Кажется, начиналась настоящая зима.

Допив всю бутылку, он встал и потянулся. Все трудные загадки и их возможные решения можно было оставить на завтра. Поднявшись по деревянной лестнице в спальню, тоже оказавшуюся очень уютной, он постелил свежее белье, достав его из чемодана, разделся, залез под теплое одеяло и выбросил из головы все мысли. Легкий и сладкий сон, совсем без сновидений, посетил его на этот раз и остался с ним до утра.

12

Проснувшись утром, Лунин решил, что расследование вполне может и подождать, а пока можно позаниматься литературной работой. В конце концов он не обязывался посвящать этому все свое свободное время, а сейчас он как раз чувствовал творческий зуд, этому надо было дать выход.

Расположившись за столиком у окна рядом с клавесином – что было очень удобно, потому что он привык перемежать свою работу музыкальными импровизациями – он разложил там пачку бумаги, опять, как несколько дней назад, и задумался.

Хороших мыслей, которые можно было ярко разработать, по-прежнему не было. Все, что приходило в голову, тут же отвергалось им. Все идеи казались какими-то слабыми, или вторичными, или такими, которыми вообще не хотелось заниматься.

Заварив себе стакан крепкого чаю с жасмином, он посидел еще за столиком, неторопливо отхлебывая божественный напиток, и размышляя. Все было одно и то же: во время работы за столом он надеялся, что мысли посетят его на прогулке, как это часто бывало раньше, а прогулка превращалась в тяжелую медитацию, после которой вообще уже не оставалось никаких мыслей.

Допив чай, Лунин сел за клавесин, чтобы поднять немного себе настроение, и сыграл классический органный хорал по памяти, что на клавесине с его металлическим отрывистым звуком прозвучало смешно и причудливо. Несколько смутных литературных мыслей мелькнуло у него в это время, но браться опять за дело – было только расстраиваться, это он уже понял. Что ж, значит, оставалось только снова ждать, терпение тут было необходимо, иначе бы шансов никаких точно не было.

Встав из-за инструмента, он подумал, что до дома Муратова тут всего несколько минут ходу. В воскресный день заниматься этим не очень хотелось, но раз уж литературная работа все равно не получалась, можно было продолжить расследование. Муратов был отличным знатоком поэзии, и мог вспомнить то стихотворение, которое Лунину не удалось найти в библиотеке.

Выйдя на улицу, он почувствовал, что настроение у него прекрасное, несмотря на очередной неудачный сеанс творчества. Городок казался совсем пустым, по пути он встретил всего несколько человек, фланирующих по улицам с бессмысленным видом.

По пути он думал, что те обрывки текстов, которые все-таки приходят ему в голову, действуют на него как-то странно, не так как раньше. От кусочков этого появляющегося художественного пространства, даже самых крошечных, исходило какое-то неимоверное чувство безопасности, и ему хотелось вывалиться туда из реального мира. Сознание как бы влипало после этого в текст, склеиваясь с ним намертво, и дальше не двигалось – а ведь целью всего этого было как раз свободное перемещение в этом пространстве. Это стоило обдумать, возможно, что тут были какие-то психологические ходы, которые помогли бы ему дальше в работе.

Калитка опять была не заперта, Лунин не стал звонить и прошел внутрь. Артур стоял на крыльце, приделывая рядом с дверью большой буддийский колокол, отсвечивавший золотом. Увидев Лунина, он приветственно махнул ему рукой.

– А, это ты, Мишель, – сказал он Лунину. – Рад тебя видеть.

– Я вижу, ты не внял моим словам о мерах безопасности.

– Почему, вот видишь, вешаю колокольчик. Говорят, отпугивает злых духов и демонов. Я надеюсь, убийца, прежде чем войти, позвонит в него.

– И этот колокол его сразу отпугнет?

– А ты как думал. Проходи, если ты не убийца.

– Пока вроде нет, – пробормотал Лунин. – Но с такой жизнью могу скоро стать.

Они вошли в дом и сели в кресла. Живописных объектов тут за это время явно добавилось.

– Ты знаешь, мы теперь соседи, – сказал Лунин. – Вот эти домики за рекой, в одном из них я живу. Со вчерашнего дня.

– А, я знаю этот квартал, – сказал Муратов, не удивляясь стремительности превращения Лунина в местного жителя. – Да, там очень хорошо.

– Второй домик по переулку от главной улицы. Заходи в гости, когда будешь свободен.

– Может, и загляну. Но с завтрашнего дня я на работе, вольница закончилась. Времени свободного будет меньше.

– А как же искусство? – спросил Лунин, желая его немного поддеть. – На произвол судьбы?

– Оно меня настигнет, не там, так здесь, – сказал Муратов. – Оно неотвратимо как твой серийный убийца. Кстати, как продвигается расследование?

– Скорее стоит чем движется, – сказал Лунин. – Хотя кое-какие идеи появились.

– И какие же, интересно?

– Может, еще об искусстве?

– Давай потом. Ну что там, к чему ты пришел? Я за тебя болею, хоть ты и глупым делом занимаешься.

– Да, уж это точно. Короче, я в прошлый раз не говорил тебе, там есть в этом деле одна тонкая деталь.

– И какая же? Надо было рассказать все сразу.

– Сразу было бы не так интересно. Убийца зачем-то оставляет рядом с поверженными телами записки со стихотворными цитатами. Сейчас их в деле набралось уже три штуки – записок, потому что трупов больше. Кое-где их, может быть, просто не нашли.

– И что за стихи? Я надеюсь, у него есть поэтическое чувство, и он не стал цитировать этих ужасных современных поэтов, живущих в этом городе. Я лично знаю несколько штук из этих деятелей.

– Нет, цитаты из Данте. Из «Комедии».

– И на какую тему отрывки?

– Что-то такое глубокое, что мы все понять не можем.

– Даже ты?

– По официальной версии, мне потому и предложили эту работу, что надо разобраться в смысле этих отрывков.

– Разве это так важно?

– Все уверены, что ключ именно здесь.

– Так и сказали бы, что просто больше зацепиться не за что.

– Наверное, так. Одни догадки. И еще вот что. Одно из стихотворений было явно не из Данте. Все его тексты я знаю, да и по стилю оно совершенно другое.

– И что это за вещь?

– Там всего две строчки. Больше тебе скажу, я сегодня утром вспомнил остальные две. Но не могу вспомнить, ни кому принадлежит эта строфа, ни ее продолжение.

И Лунин процитировал строчки из записки, и вспомнившееся ему окончание строфы.

– Ничего такого не припоминаю, – подумав, сказал Муратов. – Никогда не слышал.

– Вот и я тоже гадаю, – сказал Лунин. – Сегодня весь день провел в библиотеке, в поисках. Ничего похожего. То есть похожего, конечно, много…

– Да уж, мотивы характерные, – перебил его Артур. – Такого добра навалом. Может, это личное творчество убийцы? Какой-то неудавшийся поэт-графоман?

– Хм, а продолжение он мне прямо в голову передал, по воздуху? Явно же подходит, и по смыслу, и по тону.

– И по рифмам. Слушай, а это не могла быть ложная память? Допустим, ты присочинил как-то еще две строчки, и теперь ищешь то, что невозможно найти.

– Нет, я определенно где-то это слышал. Все четверостишие целиком.

– Ну хорошо, допустим. А что там из Данте было? Процитируй мне все, пожалуйста.

Лунин воспроизвел ему все отрывки, умолчав опять же о записке в номере. С разглашением этой информации торопиться не стоило. Это было его маленькое личное расследование.

Артур поразмыслил несколько минут. Лунин не торопил его.

– Куски-то такие… Можно сказать, ходовые, – наконец сказал Муратов.

– Да, ничего оригинального, – откликнулся Лунин. – Он бы еще о середине странствия земного вспомнил.

– Или о Паоло и Франческе. И главное, никакой закономерности не наблюдается. Может, следующая записка прольет свет?

– Не будем так шутить, – проворчал Лунин. – А то еще найдут ее на ком-нибудь из нас. Или наших друзей. Вот и будет нам филологическое расследование. Перейдет в физиологическое.

– Кстати, идея Бога как сверхфилолога – это очень интересная идея, – с легким блеском в глазах произнес Муратов. – Что еще останется с нами после смерти, кроме слов? И даже здесь, когда мы проникаем в смысл чего-то – это ведь и есть божественное присутствие, правильно? Только у нас тут сплошные филологические загадки, а там должна быть одна большая отгадка.

– Почти стихи получились, – сказал Лунин. – Ты лучше что-нибудь о цитатах скажи. Философствовать я и сам умею.

– Ну давай порассуждаем. У нас тут есть определенный ряд – сплошь отрывки из «Комедии». И единственное стихотворение, которое выпадает из этого ряда. Если бы убийца написал его сам, это было бы что-то вроде комментария к классическим текстам.

– А понимаю, – сказал Лунин, вдруг заинтересовавшись. – Желание откликнуться. У меня такое часто бывает.

– Ну да, как бы сказать и что-то свое, по тому же поводу. Но ты настаиваешь, что это опять же что-то из классики.

– Или из современности. Мало ли где я мог его видеть.

– В любом случае, если убийца долго кормил нас Данте, и вдруг обратился к чему-то другому, это может значить, что у него было желание вроде как бросить свет, одним на другое. Ну да, прокомментировать – это самое точное слово.

– И он выбрал почему-то именно этот декадентский бред.

– Не такой уж и бред, я бы сказал… Там совсем неплохая образность.

– В целом нельзя не признать, что у него есть вкус, – сказал Лунин с некоторой иронией. – Но к чему это нас продвигает? Что это дает?

– Обрати внимание, – сказал Муратов. – Из всех отрывков из Данте, которые он таким образом комментировал, убийца выбрал именно кусок о свете. «Лучи того, кто движет мирозданье» и «мерцая, льется лунный свет» – это может перекликаться.

– Не слишком ли далеко мы заехали? Слушай, давай чаю выпьем. Я не могу размышлять без чая.

Муратов зажег огонь под какой-то спиртовкой, стоявшей на столе, и языки пламени начали бросать свой отсвет на медный чайник, установленный на подножке. Хмурые тучи в небе, видневшиеся через окно, как-то дико гармонировали с этой картиной.

– Ты знаешь, может быть, в чем-то ты и прав, – сказал Лунин, подумав. – Но у Данте это однозначно то, что называется «божественный свет». Пристегнуть к этому мерцающий лунный свет будет не так-то просто.

– Как сказать, как сказать… – ответил Муратов. – Опять же, если это было его сочинительством, это могло бы быть просто описание того, что он видел в тот момент. Непосредственный отклик, такая мгновенная картинка.

– И это значит, – пошутил Лунин, – что он устал от убийств и всего этого монотонного бреда. Это хорошие новости. Может, эта проблема сама собой теперь уйдет в небытие?

– Хорошо бы, – сказал Артур. – Мне уже слегка надоело думать об убийствах. И тебе, я думаю, тоже.

– Просто не знаю как вырваться, – сказал Лунин ворчливым тоном. – Хотя о поэзии было интересно.

– Я предпочитаю размышлять о поэзии без дополнения в виде трупов. И еще меньше – таинственных загадок.

Чайник закипел, едва не залив спиртовку потоками пузырящейся воды, и Муратов погасил ее, наполнив кипятком какое-то странное приспособление в виде фарфорового дракона, которое в прошлый раз Лунин тут не видел. Дракон немедленно начал распространять аромат чая со сложной смесью трав. Увлечение Китаем явно продолжалось, набирая обороты.

– Так вот, этот лунный свет… – сказал Муратов. – Ты знаешь, люди ведь, употребляя слова, часто сами не понимают, какой пласт идей при этом привлекают. «Свет» и «Бог» в нашем представлении – что-то очень близкое, и если ты зачем-то поднял взгляд на луну или лунный свет в окне, это может быть бессознательным порывом – ну не знаю, к желанию выйти из мрака, в котором ты находишься. Все это глубже, чем мы думаем.

– Ну да, и в стихи это проливается, это понятно, – ответил Лунин. – Но ты опять исходишь из версии, что это его личное творчество. Между тем, если твои догадки о психологии убийцы верны, это значит, что он, желая сочинить стишок, изготовил что-то такое, что совпало с известной вещью в каждом слове. У меня так бывало, на ранних стадиях творчества, – добавил он с легким сарказмом.

– Ну, если это у него было и так, это почти неотличимо от творчества, – заметил Муратов. – Свое, чужое – какая разница? Это только ты постоянно стремишься в своих текстах создать что-то совершенно новое. Как будто это что-то поменяет в этой Вселенной и ее устройстве.

– А как иначе-то, – сказал Лунин с легкой досадой. Его приятель ненароком попал в самую больную точку. – Они – это они, классические авторы, а мы – это мы. Мы должны писать что-то другое, иначе зачем мы вообще нужны на этом свете. По крайней мере, как авторы. Нельзя же бесконечно повторяться.

– Там есть еще и другой пласт… – сказал Муратов, не обращая внимания на рацею Лунина. – Луна. Это ведь противоположность солнечному свету. Но вместе с тем и не мрак. Во всяком случае, не полный.

– Раз уж убийства в основном совершались ночью, это естественно, – ответил Лунин, не сдержав насмешки. – Было бы странным, если бы он начал описывать яркое дневное солнце. Или вспоминать что-то на эту тему.

– Да, убийства – это такое ночное дело… В полном смысле этого слова.

Вспомнив наконец о чае, наверное, уже безбожно перестоявшемся, он налил в чашки напиток чуть сомнительного зеленовато-желтоватого цвета. Лунин отхлебнул его, почувствовав, как проясняются его мысли. Чай оказался очень крепким.

– Я так понимаю, – сказал он, – что ты склоняешься к следующей версии. Убийца решил поставить что-то вроде мистического эксперимента. Трупы как комментарий к поэзии, поэзия как комментарий к трупам. И все вместе – жуткое кровавое произведение искусства.

– Кто знает? – ответил Муратов. – Это может быть что угодно. Я бы на твоем месте повспоминал еще. Это лучше, чем рыться в библиотеке.

– Да уж, с воспоминаниями у меня непросто… – сказал Лунин. – Все время смешиваются какие-то галлюцинации с реальностью.

– У меня тоже – а у кого по-другому? Тут главное не перейти определенную грань и не увлечься, как увлекся этот несчастный маньяк. Трупы-то не оживут, что ни делай. Это только в галлюцинациях бывает.

Лунин долил себе чая из дракона. Они немного посидели молча. Тучи за окном медленно плыли, из одной неведомой страны в другую. Как ни приятна была эта беседа, наверное, пора было ее уже заканчивать.

– Как там Славик? – спросил он, вдруг вспомнив о нем. – Как он себя чувствует?

– Наверное, уже поправился, – ответил Муратов. – Я еще не видел его после болезни. Но уж сколько времени прошло, должен был выздороветь. Я думаю, завтра увижу его на работе.

– Он тоже работает с Чечетовым?

– Да, у него отдельный проект. Чечетов чем только не занимается.

– Лучше бы он убийства раскрыл, – сказал Лунин. – И мне не пришлось бы сушить над этим голову.

– Да, если у Чечетова не получилось, справиться с этим будет трудновато.

– Ничего, не боги горшки обжигают. У меня могут быть и свои соображения, которые Чечетову не придут в голову.

– Завтра спрошу у него, что он обо всем этом думает, – сказал Муратов. – Если найдется минутка. Первый день на работе после отпуска… Сам понимаешь.

– Спроси, спроси. Свежий взгляд бы мне не помешал. Ну, мне наверное, пора. Чай был отличный, спасибо. И мысли тоже ничего.

Он поднялся, едва не задев головой громоздкую бамбуковую конструкцию, нависавшую над столом. Восточных произведений искусства здесь был явный избыток. Они попрощались, и Лунин вышел на улицу.

13

До вечера времени оставалось еще много, день едва только перевалил за середину. Заниматься делами в воскресенье у него не было больше никакого желания, и Лунин решил предаться на время своему излюбленному времяпровождению. Перейдя обратно через мостик, он не пошел домой, а двинулся вдоль реки.

С последней его прогулки прошло не так много времени, но картина вокруг разительно переменилась. Город вдруг превратился из летнего в зимний, и хотя снег уже таял, и с неба снова моросил дождик, зеленых лугов больше не было. Но сосны оставались такими же зелеными, и было так же хорошо. Лунин прошел вдоль реки вниз по течению, любуясь знакомыми местами, которые он так любил, и перейдя ниже по мосту опять на другой берег, поднялся на крутой холм, поросший искривленными соснами.

Ему всегда хотелось здесь жить, он только теперь это по-настоящему понял. Это было лучшее место на земле. На другом берегу виднелось старинное кладбище, и Лунину иногда приходили в голову дикие мысли, что может быть, лежать после смерти в этом желтом песке было едва ли не лучше, чем жить, но в другом месте. Его всегда так тянуло к этому городу у моря, что это граничило с каким-то наваждением, навязчивым пристрастием.

Наглядевшись на миниатюрные сосны на снегу, по виду такие же, как и большие, но едва доходившие ему до колена, рассмотрев их искореженные стволы и ветви, Лунин двинулся дальше. К восточному колориту дома, который он только что покинул, это подходило замечательно. Но вокруг были европейские, а точнее финские деревянные дома, а часто и развалины, и это как бы в вывернутом виде повторяло сочетание интерьера и экстерьера в доме, где он сейчас гостил. Очередное отражение реальности, подумал Лунин. Надо бы держаться подальше от этих зеркал.

А хорошо бы тут устроили что-то вроде мирной русской Финляндии, вдруг пришло ему в голову. Поскорей бы это кровавое брожение закончилось, и установился какой-то порядок – лучше, конечно, хороший и приятный для людей. На Россию уже надежды было мало, там все погружалось в хаос, причем он даже и не шевелился, а так и оставался в неизменном виде. Делать там было нечего – хотя чем он полезным занимался здесь, в любимом городе?

Дойдя до ближайшего магазина, или «лавки», как называл это Муратов, он купил бутылку пива и с удовольствием отхлебнул из горлышка. Сочетание легкого опьянения с длительной прогулкой всегда приводило к хорошим результатам. Тут же его сознание отреагировало на это новшество, и в глубине двинулись какие-то мысли. Лунин позволил течь им, как обычно, самим собой, все это было очень важно для раскрепощения глубинных слоев психики. Когда-то его воображение должно было снова оживиться и заиграть всеми красками – раньше или позже, но это обязательно случится.

Путь его лежал к морю, и гостиница, в которой он остановился в первые дни, была где-то рядом. Номер, с которым было связано столько ярких впечатлений, как-то странно притягивал: наверное, так убийцу тянет на место преступления, подумал Лунин. Трудно было рассчитывать, что настоящий убийца окажется таким же сентиментальным, иначе можно было бы посадить кого-нибудь в засаде на этом месте, или в каком-то другом, где совершались убийства – и подождать его там. Этот рецепт был откровенно глупым, но другие, которые приходили ему в голову, были, честно говоря, не лучше.

Почувствовав неодолимый соблазн, Лунин все-таки не удержался и свернул к гостинице – не для того, конечно, чтобы туда заходить, а просто чтобы пройти мимо и разнообразить тем самым «эмоциональный фон». Ему казалось, что труп все еще лежит в номере, в том виде, в котором он там последний раз его видел. Струйка крови не была застывшей, а текла, продвигаясь все дальше по полу. Все-таки воображение работало, несмотря ни на что. Но описывать реально происходившие с ним события, даже приукрашивая их яркими картинками, было самым нелепым занятием, какое только можно придумать.

Выйдя к морскому побережью, Лунин вдохнул соленый воздух и почувствовал, что рядом с этим театром, безмерной ширью, которая открылась его взгляду, все, что происходило в городе, было более мелким, как будто мировые события происходили здесь – а там, в городской пустыне, мелькали только отблески и тени. Все это было очень поэтично, но он и так постоянно отрывался от реальности, подумал Лунин, и в очередной раз призвал себя к сдержанности. Хотя в этом городе этим увлекались, как видно, решительно все.

Разговор с Муратовым разбередил в Лунине философскую жилку. Вопрос о соотношении света и тьмы в этом мироздании давно волновал его. И если делать далеко ведущие выводы о психологии убийцы из этого было, может быть, и неправильным, сама по себе тема была интересной. Иногда он думал, что человеческое сознание вообще не способно отделить одно от другого, эта была та грань, которую оно не могло перейти. Но они были погружены в реальную жизнь, и различение тут как-то было делать надо.

Пройдя по взморью, он снова вышел к дюнам. Как бы в подтверждение его мыслей небо почти очистилось, только вдали, как заснеженный хребет, висела над берегом огромная серая туча. Небо над головой блестело вечерней лазурью, и несколько оставшихся там облаков, вытянувшихся длинной цепью, казались уже почти черными. Через несколько минут солнце окончательно погрузилось в волны, и стало совсем темно. Пора было возвращаться домой.

Гулять в темноте Лунин не любил – появлялось ощущение темной запертой комнаты, а не открытого пространства. Хорошие и глубокие медитации удавались только на больших просторах, может быть, поэтому он так любил этот город, с его холмами, речными отмелями, и главное, морем. Ежась от холода и приходя постепенно в себя от очередного погружения в бессознательное, он вернулся в свой домик.

Войдя туда, Лунин понял, что он уже совсем привык к нему. Находиться в каком-то другом месте больше не хотелось, тут было все «как дома». Спокойно и никуда не торопясь, он приготовил себе вкусный ужин, немного поколебался и взял из бара небольшую бутылочку коньяку. Его все время не оставляло ощущение, что настоящие хозяева этого дома вдруг явятся тут на пороге, и придется с ними объясняться по поводу незаконного вторжения, игры на чужом клавесине и съеденных продуктов. Но понемногу это ощущение ослабевало. Может быть, они просто сбежали от революции куда-то в Европу, подумал Лунин.

Зачем-то чокнувшись стаканом коньяка с зеркалом, которое отразило его бледное лицо, всклокоченные волосы и умные – Лунин не удержался, чтобы это не отметить – глаза, он выпил сразу полстакана. По телу разливалось приятное тепло. Неторопливо и со вкусом съев бифштекс с картошкой, зажаренной на корне имбиря, кусок которого, к счастью, нашелся тут в холодильнике, Лунин почувствовал себя совсем хорошо. Допив коньяк, он уже встал было для вечерней импровизации на клавесине, как вдруг ему показалась, что калитка на улице скрипнула.

Лунин замер и прислушался. Больше ничего не было слышно. Нервы его были напряжены, он оглянулся в поисках оружия. Пистолет лежал на прежнем месте, там где он его вчера оставил. Возможно, стоило сегодняшний вечер провести не в прогулке с медитацией, а в упражнениях в стрельбе. Это было уместнее. Он все время забывал, где находится, и чем именно тут занимается.

Взяв пистолет и сняв его с предохранителя, что удалось сделать на удивление просто, Лунин вспомнил, что он даже не спросил, заряжено ли оружие. Исследовать это было некогда, хотя можно было, конечно, просто попробовать пальнуть в потолок для острастки. Хуже бы не стало.

Сжав рукоятку так сильно, что он почувствовал боль в руке, Лунин подошел ко входной двери. Воображение немедленно заработало, как раз тогда, когда было не надо: с той стороны у двери стоял убийца. Из края его рта почему-то стекало что-то желтоватое, взгляд был совершенно безумный. Что он держал в руке, Лунин внутренним взглядом не разглядел.

Решившись, он распахнул дверь, понимая, что дальнейшего ожидания он не вынесет. Падал мокрый снег, небо снова затянуло тучами. Черные деревья качались на ветру. Лунин как будто слышал шелест их ветвей.

Холодный порыв ветра пробрал его, легко одетого, до костей. Во дворе никого не было. Калитка, которую он даже не подумал закрыть, покачивалась на ветру – «вселенском сквозняке», подумал Лунин, чувствуя, как уходит напряжение. Расслабляться тут все-таки не стоило. Подойдя к калитке, он запер ее и с облегчением вернулся в дом.

Ничего делать уже не хотелось, даже дальше пить. Лунин принял горячую ванну и улегся в постель. Моники тут все-таки не хватало, хотя бы за ужином, подумал он, засыпая. Ветки деревьев стучали в окна, снег налипал на стекла. Через несколько минут он уже крепко спал.

14

Наутро, позавтракав и посмеявшись внутренне над своими ночными страхами, Лунин подумал, что надо решить, что ему сейчас делать. В утро понедельника было естественным явиться на работу, в свой кабинет. Эта мысль была довольно неожиданной, к должности штатного сотрудника, в какой бы то ни было роли, он еще не привык. Но так или иначе, другого места для утреннего пребывания он не мог придумать, можно было провести время и там, с тем же успехом, как и где-то еще.

Немного подумав, он решил не брать с собой оружие. Вступать в перестрелки здесь было не очень разумным, лучше уж добиваться своего словами, переговорами и увещаниями.

Пройдя по главной улице, на домах которой за выходные заметно добавилось партийной символики и предвыборной агитации, Лунин подошел к зданию, в котором размещалось его ведомство. С некоторым трудом найдя свой кабинет, он открыл дверь ключом.

Он уже так привык к неожиданным появлениям людей здесь в самых разных местах, что не удивился бы, обнаружив там кого-то, даже за закрытой дверью. Но кабинет был пуст. Слегка посвистывая для поднятия настроения, он разделся и сел за стол, стараясь настроиться на рабочий лад. И тут грянул телефон на столе, какой-то очень старый, с дребезжащим звуком. Лунин чуть не подпрыгнул от неожиданности и, чуть помедлив, снял трубку.

– Михаил? – раздалось в трубке. – Это Чечетов. Как там у вас дела?

– Ничего, нормально, все в порядке, – ответил Лунин.

– Вы не могли бы зайти ко мне на несколько минут?

– Сейчас?

– Да. По возможности поскорее.

– Хорошо, скоро буду.

– Жду, – коротко ответил Чечетов и повесил трубку.

Идти было недалеко, и скоро Лунин уже входил в кабинет Чечетова. Там ничего не поменялось, только бумаги на столе по виду были уже другими.

– А, Михаил, садитесь, – сказал Чечетов, увидев Лунина. – Как движется расследование?

– Идет понемногу, – ответил Лунин уклончиво. – Кое-что сделано. Хотя результатов особых нет.

– Я в вас верю, Михаил, – сказал Чечетов. – Вы обязательно должны добиться успеха.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Лунин.

– А у нас тут новый труп, – порадовал его собеседник. – В связи с чем я вас и вызвал. Нет, вернее – позвал.

– Еще одно убийство? – спросил Лунин, удивляясь тому, что он уже ничему не удивляется.

– Да, новое убийство, – ответил Чечетов. – Точнее, старое: судя по всему, ему уже не меньше недели. А может, и больше.

– И труп обнаружили только сейчас? – недоверчиво спросил Лунин.

– Да, вчера вечером.

– Но почему так долго?

– Все очень просто, – ответил Чечетов. – Человек должен был уехать в деловую поездку. Далеко, на север страны. На связь он оттуда не вышел, но мало ли что… Никто этим особо не озаботился.

– А что он там должен был делать, на севере? – осведомился Лунин.

– Это уже неважно, – мягко сказал Чечетов. – Важно то, что он никуда так и не выехал. Незадолго до того, как он должен был отправиться в путь, к нему, видимо, наведался наш приятель. Тело нашли только вчера, поздно вечером. Я уж не стал беспокоить вас ночью.

– И что я должен сделать сейчас?

– В смысле? – спросил Чечетов, удивленно подняв брови. – Я не вправе давать вам указания. Это целиком на ваше усмотрение. Что хотите, то и делайте.

– То есть труп там так и лежит?

– Да, конечно, – ответил Чечетов. – Мне тут по старинке доложили в мой отдел, но вообще это теперь целиком ваше дело. Мне надо было только передать вам эту радостную весть.

– Ну хорошо, и где находится все это удовольствие? Куда ехать? – спросил Лунин, с трудом удержавшись от того, чтобы добавить «и что с этим делать».

– Адрес я вам дам, – сказал Чечетов. – Это недалеко. Впрочем, тут все недалеко. Прямо сейчас и поезжайте.

– Служебную машину мне еще не выделили, – пробормотал Лунин. – Если вообще собираются.

– Ничего, можно поймать такси, – ответил Чечетов. – Вам еще не компенсируют расходы? Обратитесь в канцелярию, там скоро и зарплата какая-то набежит.

– Да, понятно, – сказал Лунин. – Это не так важно.

– У вас есть еще какие-то вопросы? – спросил Чечетов.

Лунин немного подумал. Спросить Чечетова хотелось о многом, но он что-то не выказывал особого желания откровенничать, даже на уровне «неких соображений». Напрашиваться же Лунину не хотелось.

– Хорошо, а вот вы только что сказали, что труп там лежит неделю или больше, – спросил он, вдруг вспомнив. – Почему?

– Что почему?

– Если он должен был отправиться в командировку, значит, предполагаемый день его отъезда был точно известен. Значит, известна и дата убийства. Не мог же он готовиться к поездке несколько дней и в это время от всех скрываться, так что его никто не видел. С другой стороны, убийство во всяком случае произошло до отъезда, а не после. Тогда все это можно установить с точностью до дня, разве нет?

Чечетов вдруг поднял глаза на Лунина. Взгляд у него в самом деле был очень проницательный.

– Это разумно, – наконец сказал он. – Но только здесь все делается немного по-другому. У него не было какого-то конкретного дня, когда он должен был выехать.

– И как же… – начал Лунин.

– Ему дали какое-то расплывчатое задание, – перебил его Чечетов, – в котором все предоставлялось на его собственное усмотрение. Примерно как вам сейчас. Это задание включало в себя поездку, но он вполне мог неделю к ней готовиться, и не показываться в это время ни на работе, ни где-либо еще. Более того, даже сейчас невозможно узнать, что именно было ему поручено, и в какие точные сроки.

– Здесь такой уровень секретности во всем? – спросил Лунин, стараясь чтобы это прозвучало не слишком насмешливо. – Все распоряжения отдаются в стиле «сделай то, не знаю чего»?

– Именно так, – ответил Чечетов, по-прежнему глядя прямо на него. – Это мания Эрнеста, он всегда так делает.

– Нельзя сказать, что это сильно облегчает расследование убийств, – заметил Лунин.

– Так уж строится эта игра. Получая задание, человек не знает, он ли тут ведет свою партию, или с ним ведут какую-то партию, какая именно роль ему уготована и что случится на следующем повороте событий. Карамышев обожает игру в кошки-мышки. Только поэтому он, собственно, тут всех и переигрывает.

– А кто хоть был этот человек?

– Один из старых друзей Эрнеста. Занимал весьма высокое положение. Карамышев не скрывает, что его потеря стала для него ударом, и довольно чувствительным.

– А почему его все-таки хватились?

– Ну, он должен же был когда-то вернуться. Что бы ни входило в его задание, оно вряд ли предусматривало еще и окончательный визит в мир небытия. Впрочем, философия – это скорее по вашей части, Михаил… – добавил он с небольшой улыбкой.

– Спасибо, кое-что прояснилось, – сказал Лунин. – Я пойду тогда, с вашего позволения?

– Да, конечно, – ответил Чечетов. – Успехов вам там. Когда закончите с обследованием, позвоните вот по этому телефону, они заберут тело. А вот и адрес, по которому вас ждет это приятное приключение.

Лунин взял протянутую ему записку и, попрощавшись с Чечетовым, покинул кабинет. Рабочая неделя начиналась, можно сказать, насыщенно.

На улице он подумал, что может быть, ему следовало бы взять из сейфа свою папку, сейчас был как раз удачный случай ее пополнить. Главное в любом деле – это была система. Тем более что систематичности в его действиях ему явно не хватало.

У дверей своего кабинета он неожиданно увидел Юраева, отиравшегося там с самым нерешительным видом. Лунин уже почти забыл о своей команде, что было, наверное, неправильно. Сейчас, однако, появление одного из его сотрудников было очень кстати.

– Доброе утро, – сказал Юраев так же неуверенно, как и выглядел. – Я подумал, что могу быть чем-нибудь полезен. Но кабинет закрыт, и я подумал…

– Здравствуйте, Филипп. – сказал Лунин, пожимая его руку. – Вы как раз вовремя. У меня есть для вас работа.

Лицо Юраева оживилось, и вся неуверенность с него сразу пропала.

– О, хорошо, – сказал он. – И какая же?

– Трупы, как обычно, – ответил Лунин. – Вчера еще один нашли. Я сейчас еду его осматривать. Предлагаю вам отправиться со мной.

Легкий испуг как будто мелькнул в лице Юраева, но он быстро справился с собой. Должно быть, он ожидал что-то по части бумажной работы.

– М-м…– сказал он. – Почему бы и нет? Выдвигаемся прямо сейчас?

– Да, только я возьму папку с документами. Будьте готовы к серьезной работе. Нам надо не упустить ни одной мелочи.

Лунин достал папку из сейфа, и они вышли на улицу.

15

Машин на улице было немного, но им повезло: уже через несколько минут в ответ на протянутую руку Лунина рядом с ними остановился старый рыдван, впрочем, чисто вымытый и блестевший на холодном, просвечивающим сквозь низкие тучи солнце. Лунин сунул его владельцу бумажку с адресом, тут же подумав, что может быть, телефон, который был там написан рядом, не стоило ему показывать, но мысленно махнул рукой. Вся эта конспирация уже действовала на нервы, он никак не мог в нее вписаться.

Когда машина двинулась, Юраев спросил:

– Я так понял, вы работаете над делом без нас?

– Пока не было необходимости никого привлекать, – ответил Лунин, глядя на проносившиеся мимо улицы. – Пока что работа была, скажем так, теоретическая.

– Но я точно сейчас кстати? Может, вы и дальше хотели…

– Нет-нет, все нормально. Наоборот, вы появились как раз в тот момент, когда я должен был задуматься о помощи кого-то из сотрудников. По всей логике событий, это произошло бы буквально в следующую секунду, – добавил он, почему-то чувствуя прилив хорошего настроения. Наверное, сказывалось приближение настоящего дела, а не филологических штудий, которые все равно оказывались бесплодными.

– Но если убийства по-прежнему совершаются, это значит, что найти, кто это делает, пока не получилось, – сказал Юраев. – Может, есть хоть какой-то след?

– Это старое убийство, – ответил Лунин, не желая вдаваться в подробности. – Сейчас все увидим.

Машина проехала почти к самому выезду из города, здесь уже начиналась дорога на Петербург. Каким далеким он показался Лунину, когда он о нем вспомнил – хотя он покинул его чуть больше недели назад. Жизнь здесь была кипучей, нельзя было это не отметить.

Свернув к еще одному лесному массиву, где среди сосен были разбросаны домики, машина остановилась. Табличка на первом же из них соответствовала тому адресу, который был записан у Лунина на обрывке бумаги. Лунин расплатился с водителем, и они с Юраевым вышли из машины.

Никакого запаха тления не чувствовалось на улице, но Лунину показалось, что он уже обоняет что-то такое, зная, что ждет его в доме. Несмотря на то, что с трупами он тут сталкивался уже довольно много, «живьем» или заочно, он к ним так и не привык. А здесь тело еще и пролежало долгое время. Зрелище, которое им предстояло, вряд ли было особенно приятным.

Взглянув на Юраева, Лунин понял, что у парня с этим еще большие проблемы. Филипп был бледен и едва ли не дрожал. Казалось, еще минута – и он откажется от такого поручения. Хотя жизнь в этом городе строилась так, что может быть, от поручений просто невозможно было отказаться.

Лунин уже хотел предложить ему не входить в дом, а подождать на улице. Со всей работой он справился бы и сам. Но Юраев, видимо, превозмог себя, вышел из своего ступора и направился к крыльцу. Лунин тоже подошел ко входу, и уже хотел было машинально позвонить в звонок, но вовремя опомнился.

Распахнув дверь, он вошел внутрь. Юраев последовал за ним. Картина внутри не очень отличалась от той, которую нарисовало Лунину его воображение. Тело лежало на полу, на ковре, на этот раз никто заворачивать его не стал – если это вообще было дело рук одного и того же человека. Выглядело оно устрашающе.

Лунин попросил Юраева, так и стоявшего на входе с остолбенелым видом, закрыть дверь. Случайные свидетели ему были ни к чему. Пройдя к трупу, он внимательно осмотрел его.

Голова была опять расквашена каким-то тяжелым предметом, она покоилась в бурой засохшей луже, от которой Лунина сразу стало мутить. Не имея никакого опыта в таких делах, он не мог сказать, тот же это почерк убийства или какой-то другой.

– Да, тут здорово потрудились, – неожиданно подал голос Юраев. Голос у него был хриплый.

– Да уж, – согласился Лунин, обходя тело, чтобы осмотреть его в другом ракурсе. – Мастер своего дела, ничего не скажешь.

Труп лежал на животе, как и в прошлый раз, расплющенным затылком кверху, и у Лунина мелькнула даже было сумасшедшая идея, что это то же самое тело, перевезенное неведомым убийцей оттуда сюда, в этот дом. Но это было исключено: тот человек был скорее низкорослым, а эта жертва выглядела чуть ли в полтора раза длиннее. Лунин мельком задумался, чем этот высокий сухощавый человек, уже обретший для него некую индивидуальность, мог заниматься в аппарате Эрнеста.

Оторвавшись от трупа, он оглянулся по сторонам. В комнате был явный переизбыток партийной символики. Повсюду были развешаны серебряные орлы со встопорщенными перьями на крыльях и когтями, выглядевшими вполне устрашающе, черепа, змеи, какие-то кости… Когда только успели всего этого наделать, подумал Лунин. Впрочем, возможно, хозяин этого дома увлекался всем этим уже давно. Стилистика была самая обычная в таких случаях.

Большой плакат висел на стене, с изображением врагов, которые непременно будут раздавлены. Это уже явно было изделие недавнего времени. Во врагах, корчившихся как белые черви под мужественным ботинком шоколадного цвета, нетрудно было узнать социалистов, по красным флажкам, которые они держали, некоторые даже в зубах. Бывают ли на свете зубастые черви, Лунин не знал, но это было неважно.

Надпись на плакате гласила: «Все на выборы!» Это напомнило Лунину, что он должен разделаться со всем этим делом за оставшиеся две недели, до этого события. Продвигался он небыстро, и шансов на разрешение загадки в такое короткое время было немного.

Подавив в последний момент желание вздохнуть от этих мыслей – вонь была страшная, несмотря на открытые окна, и лучше было этого не делать –Лунин снова обратился к трупу.

– Ты в состоянии помочь его перевернуть? – спросил он Юраева, переходя на «ты», потому что сейчас соблюдать официальный стиль общения было бы как-то странно. Тот кивнул.

Вдвоем они взялись за бренные останки и перевернули то, что было некогда человеком, лицом кверху. Лунин кивком показал, что он хочет переместить тело чуть дальше, чем оно лежало. Под трупом ничего не было.

– Странно, – пробормотал вполголоса Лунин, – я почему-то думал, что найду ее здесь.

– Кого? – спросил Юраев отрывисто.

– Записку от убийцы, – ответил Лунин, всегда испытывавший большие трудности с конспирацией и подумавший в свое оправдание, что все равно скрыть то, что здесь будет обнаружено, от Юраева не удастся.

– Вы с ним переписываетесь?

Лунин быстро взглянул на него, но не уловил никакой насмешки в его глазах.

– Ты же слышал, наверное, о записках, найденных на месте убийств.

– А, это. Так это же какие-то стихи.

– Ну да, стихи, – сказал Лунин. – Здесь, как я надеялся, окажется продолжение этого поэтического цикла.

– Так может, их оставлял вовсе не убийца, – вдруг сказал Юраев.

– А кто же тогда? – спросил Лунин, не сдержав сарказм. – Дух ночи, навещавший тела через полчаса после смерти?

– Нет, – серьезно ответил Юраев. – Может быть, у всех этих людей были такие записки еще до смерти. Как тайный знак или код. Или пароль для какой-то группы.

Лунин, слегка ошарашенный, смерил его взглядом. Почему-то это здесь никому не приходило в голову. Между тем в этом явно был смысл.

– И убийца, возможно, выбирает как раз членов этой группы, – медленно сказал он. – Одного за другим.

– Ну да, – спокойно сказал Юраев. – Может быть, он даже в нее входит. И записки были приготовлены для него, чтобы его встретить. Как опознавательный знак.

– Логичнее тогда было бы забирать их с собой, – немного подумав, сказал Лунин. – А не оставлять на месте преступления.

– Необязательно, – ответил Юраев, все тем же ровным и бесцветным голосом. – Может, он как раз хочет нагнать страху на эту группу. Что-то вроде террора. Не просто убить, а еще и с добавочным ужасом.

– Как мифологическое возмездие… – сказал Лунин тихо и как бы про себя.

– Что? – спросил Юраев.

– Ничего, это я так.

Эту идею надо было обдумать, но здесь и сейчас Лунин это делать был не в состоянии. Распахнув широко окна и накрыв труп пледом, следующие два часа они провели в тщательном осмотре дома. Лунину постоянно попадались какие-то служебные бумаги, но зная уже местную манеру устраивать бесконечные сложные игры и провокации, он не слишком в них вникал и почти ничего не отобрал для своей папки. Запутаться во всем этом, потерять все нити, заблудиться в лабиринте аппаратной бюрократической деятельности, осложненной провокациями, было очень легко. Пусть Эрнест разбирается, подумал Лунин. Он заварил эту кашу, пусть и расхлебывает.

Записки нигде не было. Среди немногочисленных содержательных вопросов, которые у Лунина возникли по поводу всего этого дела, был тот, куда девались записки на тех местах убийств, где их не нашли, и были ли там они вообще. Ему почему-то казалось, что убийца был достаточно педантичным, чтобы снабдить своим поэтическим комментарием буквально каждое из злодейств, не делая никаких исключений. К тому же Лунин, кажется, уже увлекся чисто филологической стороной дела, хоть это было и неправильно – и ему хотелось получить новый материал. Та коллекция, которая оказалась у него в руках, была слишком скудна, и хотя догадки на эту тему делались очень даже увлекательные, материала для них было все же слишком мало.

Впрочем, если Юраев был прав, и сам смысл каждого текста, поэтический и философский, был неважен, то большого значения все это не имело. Возможно, отрывки означали просто какую-то нумерацию: они были из разных глав, или вернее песен «Комедии», и может быть, просто соответствовали номерам членов группы. Кому могло понадобиться заниматься ее истреблением? Кто знает – тут такой клубок политических интересов, что может быть все что угодно.

Они уже собирались уходить, осмотрев почти все, что было можно, как вдруг Юраев, отогнув край какой-то занавески, тихо присвистнул. Лунин повернулся к нему, и увидел, что тот держит в руках бумагу с оборванными краями. Он метнулся к нему с такой прытью, которой сам не ожидал от себя – видно, занятие всем этим делом уже перерастало в горячую искреннюю увлеченность – взял из рук у него бумагу и прочитал запись, сделанную теми же огненно-красными буквами: «Я увожу к отверженным селеньям… я увожу…» Текст был оборван. Лунин, конечно, знал продолжение.

– Почему-то дальше ничего нет, – сказал Юраев.

– «Я увожу сквозь вековечный стон», – тихо пробормотал Лунин, переворачивая бумагу. На обороте ничего не было.

– Значит, записка все-таки есть, – сказал Юраев, – только была спрятана. Интересно, зачем ее прятать? Или она все время там была?

– Да, – ответил Лунин. – Над всем этим надо еще подумать. Ты молодец, спасибо, что нашел.

– Это сильно продвигает расследование?

– Не так чтобы очень, – сказал Лунин. – Но надо же от чего-то отталкиваться. Зацепок у нас вообще не очень много.

Он еще раз посмотрел на записку. Что-то опять как будто тяжело шевельнулось в его памяти, когда он еще раз перечитал эти строки. Юраев внимательно смотрел на него, видимо, ожидая каких-то прозрений детективного характера.

– Не помню, – наконец сказал Лунин. – Что-то у меня связано с этими текстами. Но это только мешает делу. Все эти воспоминания только сбивают с толку. Спасибо еще раз, за всю помощь. Пожалуй, здесь мы сделали все, что могли.

Сняв трубку с аппарата, стоявшего на столе, Лунин набрал номер с той записки, которую ему дал Чечетов.

– Имперская служба утилизации, – бодро ответили ему на другом конце провода. С названиями тут был полный порядок, воображения у молодой бюрократии, как видно, в самом деле хватало.

Лунин сообщил им, что они могут забрать тело, продиктовал еще раз на всякий случай адрес, хотя там, судя по всему, уже были в курсе дела, положил записку в папку, и они вышли на улицу. День прошел незаметно. Вот что значит настоящая работа, подумал Лунин с иронией.

– Ну что, понравилось? – спросил он Юраева.

– Ничего, нормально, – ответил тот. – Я думал, будет хуже. А почему тело нашли так поздно?

– Так тут скрытность вечно во всех вопросах, – ответил Лунин, чувствуя облегчение от того, что неприятное дело закончено. – Вот и расследуй им после этого. Никто толком не знает, кто где находится и какое задание выполняет. Очень удобно для серийного убийцы.

– Для меня сегодня есть еще какая-то работа?

– Нет, ты свободен. Тебе в какую сторону?

Юраев махнул рукой неопределенно куда-то в сторону петербургского шоссе, вдоль которого тянулись панельные дома.

– А, ну мне в противоположную, – сказал Лунин. – Ну давай тогда, до следующего раза.

Они попрощались, и Лунин, нарочно выбрав самый длинный маршрут, чтобы пройтись и собраться с мыслями, направился домой.

16

Лунин был в хорошем настроении: задание он, хорошо ли, плохо ли, выполнил, новую записку нашел, и приобрел еще хорошего помощника, чего и вовсе не ожидал от сегодняшнего дня. Некоторую досаду вызывало только то, что он, как оказалось, двигался все же по неправильному следу, но это еще не поздно было исправить.

Версия Юраева о тайной группе и ее планомерном уничтожении теперь казалась ему наиболее интересной. Может быть, это какие-то противники Карамышева, запланировавшие заговор, думал он, увлекаясь этой идеей. И кто-то из его друзей решил пресечь этот бунт в зародыше. Докладывая об этом Эрнесту или не докладывая.

Или сам Эрнест распорядился убрать эту группу, узнав о ней – этого тоже исключать было нельзя. Приглашение Лунина тогда могло быть только маскировкой, чтобы отвлечь внимание от этой расправы, изобразить борьбу с ней. Если уж было принято решение делать разгром мятежников тихо, не привлекая внимания, не разглашая широко сам факт заговора, то все это выглядело логичным.

Понятной тогда становилась и передача дел от Чечетова к нему, Лунину – Чечетов был слишком умен и проницателен, и мог во всем и разобраться. Хоть Лунин и чувствовал себя литератором и философом, а не детективом, он почувствовал все же некоторую обиду от этой недооценки своих способностей. Не один Чечетов на свете мог распутывать сложные клубки преступлений.

Так или иначе, дела продвигались неплохо. В отличном расположении духа Лунин толкнул калитку своего дома, прошел через двор и вошел внутрь.

Легкая оторопь его пробрала прямо на пороге. Механически фиксируя все свои мысли и по привычке все переводя в литературную форму, он подумал, что оторопь не «пробирает», пробирает дрожь, выражение было неудачное – но дрожи еще не было, а оторопь как будто именно «пробрала». Но сейчас не время было комментировать свое душевное состояние, при всей его склонности к этому, и подбирать удачные выражения для всех оттенков своих ощущений.

Ковер, устилавший тут ранее пол, был старательно свернут в трубку, которая лежала прямо посреди гостиной. Он был заляпан чем-то густым и красным. Лунин подошел к нему, стараясь не производить лишнего шума. Все-таки наверное, револьвер надо было все время носить с собой.

Чувствуя себя как в дурном сне, Лунин отвернул край ковра, пытаясь при этом отделаться от липкого ощущения повторения событий. Двойственности и многозначности вокруг хватало и без этого.

Кокон, лежавший на полу, оказался пуст, и это почему-то поразило его больше, чем если бы он увидел новый труп. Кто-то продолжал свои нелепые шутки. Принюхавшись к красному пятнышку, попавшему на палец, он понял, что это кетчуп – по-видимому, из бутылки, оставшейся на столе после его последнего ужина в этом доме. Лунин сел в кресло и попытался собраться с мыслями.

Информация о том расследовании, которое он вел, без всякого сомнения, уже широко распространилась, и эта шутка была, наверное, следствием того, что он взялся за это дело. Каким именно сигналом это было – угрозой, предупреждением или чем-то другим, он понять не мог. Возможно, внутри ковра стоило поискать очередную записку, со стихотворной цитатой или чем-то другим, но сейчас у Лунина не было на это душевных сил.

Взяв из бара бутылку красного вина, он откупорил ее и отхлебнул прямо из горлышка. В очередной раз у него появилось ощущение, что не он тут ведет игру, или вернее, не он контролирует течение событий. К этому надо было привыкнуть – раньше он в такие ситуации не попадал.

Лунин выпил еще глоток вина и погрузился в глубокую задумчивость. Прежде всего тут надо было разделить две вещи. Убийство в гостинице касалось непосредственно его, Лунина, а остальная серия убийств его лично не касалась. Она началась еще до его приезда, и уж во всяком случае до того, как он оказался вовлечен в это дело. Логично было бы предположить, что это явления разной природы, с разными мотивами и может быть даже, дело рук двух разных человек.

Ковер, свернутый здесь в трубку и заляпанный кетчупом, был артистическим произведением, продолжающим вторую линию, а не первую. Это сделал кто-то, кто видел такой же ковер в гостинице, и скорее всего, автор убийства в номере. Ничего, кроме желания подразнить Лунина, здесь усмотреть было невозможно, и это увязывало две серии убийств, потому что такое желание могло возникнуть только в связи с его расследованием. Больше причин как будто не было.

Но все-таки это не означало, что причины обеих кровавых серий были одинаковы. Почерк выглядел немного разным. Серийный маньяк всегда оставлял тела на месте преступления, так он сделал (если это был он) и в гостиничном номере, но потом труп исчез. Здесь то же самое было повторено в виде шутки – Лунин был уверен, что никакой труп в этом ковре и не ночевал. Зачем ему могло понадобиться забирать тело из гостиницы? Ответа на этот вопрос не было. Лунин отпил еще вина и почувствовал, что он окончательно запутывается.

Если записки были кодом, то как человек с таким опознавательным знаком мог оказаться у него в номере, и затем быть там убитым по причине принадлежности к этой группе? Если убийца и сам входит в ту же группу, то что, они решили назначить конспиративное свидание прямо у Лунина в отеле, другого места не нашлось?

С другой стороны, записку со стихами он ведь нашел только потом, в свой второй визит туда после убийства. Может быть, на этот раз она не имела никакого отношения к заговорам и агентурным делам, о записках в этом городе кто уже только не знал. Вполне могло быть, что убийца, перед тем как забрать тело, положил там записку в мусорную корзину в виде такой же шутки, как он проделал и здесь. Чувство юмора у него, похоже, было отменное.

Лунин аккуратно поставил бутылку на стол, и в это время в дверь постучали. Стук был тихий и короткий, но совершенно отчетливый, ошибиться он не мог. Сжавшись в кресле, он медленно протянул руку к пистолету, благо оказавшемуся рядом на ночном столике, машинально проверил предохранитель и, помедлив еще секунду, крикнул:

– Войдите!

Дверь открылась, на пороге стоял Муратов. Увидев Лунина с оружием в руках, он так и замер там, а потом сказал вместо приветствия:

– Я вижу, ты серьезно подходишь к делу.

– Уф, как ты меня напугал, – с облегчением выдохнул Лунин. – Проходи, садись. Рад тебя видеть.

– Ты выглядишь совсем бледным, – сказал Муратов, входя и закрывая за собой дверь. – Нельзя так переживать из-за пустяков.

Тут он увидел ковер в красных пятнах и остановился еще раз.

– Еще одно убийство? – спросил он.

– Нет, все в порядке, – ответил Лунин. – Садись, я тебе вина налью. А то все чай да чай. С чаем такие дела не расследуются.

– Ты проводил следственный эксперимент? – спросил Муратов, садясь.

Лунин не стал отвечать ему сразу. Он достал два бокала из здешней фамильной коллекции и разлил вино.

– Ничего, что бутылка уже начатая? – спросил он. – Я могу достать свежую.

– Давай, неважно.

Они взяли бокалы, и Лунин уже протянул его, чтобы чокнуться, как Муратов, сделавший поначалу то же самое, вдруг застыл на мгновение, и поставил свой бокал обратно на стол.

– У меня на самом деле очень плохие новости, – сказал он. – Так что лучше, может быть, выпить не чокаясь.

– Что случилось? – спросил Лунин.

– Славик Шмелев умер.

Лунин почувствовал, как у него отвисает челюсть. Это известие было не то что неожиданным – ошеломляющим. Славика он знал едва ли не дольше, чем кого-либо еще в этом городе.

– Как же так… – начал он. – Ты ведь говорил, что он почти поправился.

– Так и было. Но потом, видимо, что-то случилось. И вчера вечером его не стало.

Они помолчали несколько минут. Лунин отхлебывал вино небольшими глоточками. Никакие поминальные тосты он был произносить не в силах, хотя возможно, это было бы уместно. Но сначала с этой мыслью надо было свыкнуться.

– Да… – наконец сказал Лунин. – Хороший человек был. Как ты об этом узнал?

– Сегодня днем сказал Чечетов. Славик должен был выйти на работу, но его не было. За ним послали человека… И вот он вернулся с таким известием.

– Но подожди, – сказал Лунин, вдруг осененный этой мыслью. – Вы точно знаете, что он умер от болезни? Может, это что-то еще из этого ряда?

Он кивнул в сторону ковра.

– Я не знаю, – ответил Муратов. – Но говорят, никаких признаков насильственной смерти на теле нет. Похоже на внезапную остановку сердца или что-то такое.

– Он же наш сверстник, в таком-то возрасте… – сказал Лунин. – Как-то тут повсюду сплошная смерть.

Они еще немного посидели в молчании. Лунин чувствовал уже легкое опьянение, но это обычно проясняло ему мысли, а не затуманивало.

– Я должен туда съездить, – внезапно сказал он. – Вроде как проститься и… В конце концов, мне как следователю надо обращать внимание на все случаи подозрительных смертей. И вообще на все необычное и странное.

– Чечетов не хотел бы, чтобы ты вмешивался в это дело, – сказал Артур. – Он специально просил меня сегодня зайти к тебе и это передать.

– Но… почему? Что, собственно, происходит?

– Видимо, какие-то высшие соображения, – ответил Муратов. – Пока я был в отпуске и ничего не видел, Карамышев, похоже, крепко взялся за дело. Судя по серьезному виду Чечетова. Эрнест всегда был бравым парнем, но тут он уже кажется, совсем оседлал волну.

– Как ты думаешь, я могу нарушить его волю? – спросил Лунин. – Я имею в виду, просьбу Чечетова? В конце концов, я ему не подотчетен и могу предпринимать те шаги, которые считаю нужным.

– Я думаю, не стоит, – сказал Муратов. – Ссориться с Чечетовым нехорошо. И потом, боюсь, это в любом случае уже невозможно. Тело, говорят, уже забрали. Похороны будут через несколько дней.

Лунин допил бокал вина и налил себе новый. Все это было крайне странным. Темные обстоятельства множились, быстрее чем он успевал что-то понять в тех, что были раньше.

17

Когда бутылка закончилась, Лунин взял еще одну. Муратов взглянул на него с некоторым сомнением, но отпил из своего бокала.

– Расскажи лучше, что это за художества на ковре, – сказал он. – Славику Шмелеву мы все равно уже ничем помочь не можем.

– А, это, – сказал Лунин. – Видишь ли, тут странностей больше чем надо. Я себя чувствую как ребенок в темной комнате. С привидениями.

– Хорошее состояние, – сказал Муратов. – Я люблю такое.

– Да, когда это в качестве умственного эксперимента, – откликнулся Лунин. – В реальности как-то не очень.

– И что за призраки залили кровью этот ковер?

– Это не кровь, это кетчуп.

– Кетчуп?

 

– Да, вот из этой бутылки.

– И зачем тебе понадобилось разрисовывать ковер кетчупом? Был прилив художественного вдохновения?

– То-то и оно, что это не я, – ответил Лунин. – Я увидел это, войдя сюда. За несколько минут до того, как ты пришел.

– А, так это кто-то решил тебя немного развлечь. Отличный способ. У него есть вкус. Посмотри, как выразительно разбросаны эти пятна. Школа раннего русского авангарда, я бы сказал.

– Да уж, артистизм на высшем уровне, – проворчал Лунин. – Я бы лучше разглядывал такие объекты где-нибудь в музее, а не у себя дома. Да еще вернувшись после осмотра очередного трупа.

– А что, убит кто-то еще?

– Давно уже. Тело долго не могли обнаружить.

– Как там, тот же почерк? Записка тоже нашлась?

– Да, «я увожу к отверженным селеньям». Никакой оригинальности. Зря ты предполагаешь у него большую художественную фантазию.

– А что, ты считаешь, этот ковер – его же рук дело?

– Во всяком случае, такое предположение можно выдвинуть, – ответил Лунин. – Кому еще может понадобиться портить ковры кетчупом в доме следователя, пусть и не вполне официального?

– Кто знает, игроков тут много, – сказал Муратов. – А игр как будто ведется еще больше. Все перепуталось в один огромный клубок.

– Но несколько ниточек в нем все же прослеживается, вполне четких и связных, – заметил Лунин. – Или мне просто хочется их видеть?

– И какую же ниточку ты тут усмотрел? – спросил Муратов. – Я не вижу в этом ковре ничего содержательного.

– Вся содержательность внутри, – ответил Лунин, не сдержавшись.

– А что там внутри?

– Ничего, в том-то и все дело.

– Ты говоришь загадками, – заметил Муратов. – Мало нам и так вокруг загадок, так еще и от тебя не дождешься ничего внятного.

– Ладно уж, расскажу тебе. Об этом пока никто не знает, я придерживал эту информацию. Только боюсь, от моего рассказа у тебя мало что прояснится. Тут чем больше знаешь о деле, тем меньше понимаешь в нем.

Муратов глянул еще раз на ковер, отпил вина и сказал:

– Ну давай, я слушаю.

– Я изложу только факты, – сказал Лунин. – Выводы делай сам.

– За этим у меня не заржавеет, – ответил Муратов. – Ну так что там?

– Меня пригласили расследовать эти убийства в первый же вечер, когда я сюда приехал. Точнее, все сразу не было рассказано, но по сути это было то же самое.

– Быстро же они тебя нашли.

– Да, я тоже над этим думал… Но это пока неважно.

– Кто его знает, тут может быть важно все. По возможности ничего не пропускай.

– Ну так вот, я, конечно, отказался. Делать мне еще было больше нечего, кроме как таскаться по каким-то политическим вечеринкам и в чем-то там участвовать.

– Но потом ты все же согласился.

– Да, я… У меня вдруг начался творческий ступор, причем какой-то кромешный. Вообще ни одной мысли.

– Тут главное – хотя бы в этом не видеть чьей-то руки.

– Да уж, разве что длань Господня. Короче, промаявшись несколько дней в полном безделье, потому что работа все равно стояла, я понял, что так больше не могу. И решил съездить проветриться. Тут уж было без разницы, чем заниматься.

– Может, это было и неправильно, – заметил Муратов. – Иногда мысли настигают через несколько дней такого состояния. И сразу потоком.

– Так или иначе, я решил посетить это мероприятие. И вот в тот самый вечер, в самую последнюю минуту, когда я заехал в номер переодеться, я обнаружил его.

– Кого?

– Точно такой же ковер. В смысле ковер был другой, но лежал он примерно так же, свернутый в трубку. Только пятен на нем не было.

– И что было внутри?

– Внутри был труп, для разнообразия. Хотя мне и так было нескучно.

– Ты узнал этого человека? Ты видел его раньше?

– Нет, я не переворачивал тело. Я же не знал тогда, что буду заниматься расследованием. Все это началось позже.

– И что ты сделал?

– Драпанул оттуда, естественно. К чему мне еще были какие-то незнакомые трупы, явившиеся в мою жизнь без приглашения? Когда у меня сознание и без того битком набито какими-то мертвыми мыслями. И художественными образами, тоже безжизненными.

– А как он был убит? Он точно был мертв?

– Мертвее не бывает, – с каким-то мрачным удовлетворением сказал Лунин. – Не затылок, а сплошное месиво. Но это не помешало ему вскоре оттуда удрать, из номера.

– Да? Интрига становится все занимательнее.

– Мне тоже понравилось.

– А как ты узнал, что он оттуда убрался? Эх, ходячих мертвецов нам только и не хватало в нашем прекрасном городе.

– Заехал туда. Той же ночью. Когда понятно стало, что эти события меня затрагивают больше, чем я предполагал поначалу.

– И что?

– И вот как раз ничего. Ничего в ковре, никаких следов тела. Точно так же как и здесь. Хотя тут-то, я думаю, – он еще раз мотнул головой в сторону свертка, лежавшего на полу, – ничего и не было. Шутка в чистом виде.

– И что ты дальше сделал?

– Ну, раз трупа не было, то и делать мне там было нечего. Я потихоньку собрал свои вещи и отбыл оттуда, из этого гостеприимного места. Теперь живу здесь.

– Да, и здесь то же самое, – протянул Муратов. – Трупы и ковры прямо преследуют тебя, ничего не скажешь.

– Хуже того, меня преследуют еще и записки с цитатами. Ты знаешь, я всегда любил Данте, но больше, я так думаю, читать его не смогу.

– Что, еще одну нашел?

– Да, в мусорной корзине в номере. «Того хотят там, где исполнить властны» – ну ты знаешь.

– Как это все увлекательно… – пробормотал Муратов.

– Хм, хотелось бы уже даже и поскучнее. Я бы не отказался, честное слово.

– И что ты думаешь по всему этому поводу?

– Ну как, я как-то связан с этим, это очевидно. Причем, что сбивает с толку – каким-то двояким образом. Я так и не понял, зачем меня, собственно, привлекли к этому делу, это одно. А с другой стороны, все тут знают об этом больше меня, и мне все это рассказывают. Но все это – кроме двух ковров, один с трупом, второй пустой. Это получается уже чисто мое такое тайное небольшое дело, вроде как от всего отдельное. Такое ощущение, что меня привлекают и по этой линии. Но те же ли это люди? Зачем делать два раза одно и то же?

– Да, вопрос задан хорошо. Наверное, тут и таится ключ к разгадке. Осталось только понять, какие могут быть ответы.

– Да, мотивы, как всегда – это главное. Надо только как-то в них разобраться.

– Ну хорошо, – сказал Муратов после минутного молчания. – Вот этот исчезнувший труп… Это ведь явно выбивается из общего ряда. Другие же трупы не пропадали?

– Нет, все на месте.

– А ты не пробовал его найти? У тебя ведь сейчас, по идее, должны быть уже довольно широкие возможности.

– Как? – спросил Лунин со смехом. – Прочесать весь Систербек, или как там его сейчас называют, Брудербург? Может, тут и началась новая жизнь, но город по-прежнему остался довольно большой. Если жители еще не начали разбегаться от переименования и всех событий, которые за ним последовали.

– Наоборот, говорят, даже рвутся сюда, – пробормотал Муратов. – Всем хочется посмотреть, что тут у нас происходит.

– Ну вот видишь, еще больше стало.

– Ладно, но тело ведь не могло же просто пропасть. Или ты думаешь, его тайно вывезли в Россию? Или в Финляндию?

– Все может быть, – сказал Лунин. – Хотя это было бы странно.

– Значит, через некоторое время оно найдется.

– И что это нам даст?

– По крайней мере, прояснит много чего в логике убийцы. Зачем-то же ему понадобились эти непонятные перемещения. Если он хочет просто нагнать страху, на кого бы то ни было, то исчезновение трупа вообще невозможно объяснить.

– У меня есть один помощник… – начал Лунин.

– Ого! – прервал его Муратов. – Ты быстро продвигаешься по службе.

– На самом деле даже несколько. Мне выделили целый отдел. И кабинет, в здании на главной улице.

– Ты с ними построже, с этими шалопаями, – заявил Муратов, явно развлеченный этой темой. – Спуску им не давай.

– Ты знаешь, я вообще не мог понять, что с ними делать. Но сегодня один из них пришелся очень кстати. Я, как ты знаешь, с утра встречался уже с одним трупом… Нет, вернее с жертвой. Или все-таки трупом? Как правильно сказать?

– Пропусти филологию, у нас и так ее слишком много. И что там обнаружилось?

– Ничего интересного, просто этот помощник высказал любопытную мысль. Он считает, что записки вообще писал не убийца.

– И кто же тогда?

– Записки были у жертв непосредственно перед гибелью. Они таким образом находили друг друга. И именно поэтому убийца не вызвал у них никаких подозрений.

– Какое-то тайное общество?

– Ну да, это была буквально моя мысль, – ответил Лунин. – Что-то антиправительственное или контрреволюционное. Против Эрнеста, одним словом.

– И он же сам предлагает это расследовать…

– Да, тут как-то очень запутанно. По этой логике, истребление этих парней, одного за другим, ему же как раз и должно быть выгодно.

– Но возможно, он просто об этом не знает, – сказал Муратов. – Что-то в этом есть.

– Да, мне тоже понравилась эта идея. Но ни труп в номере, ни ковер здесь в это не вписываются. Или у убийцы, кроме пресечения заговоров, находится еще и время просто забавляться? Да еще и обязательно с привлечением меня к этому делу?

– Как знать, бывает всякое. После долгой и трудной работы почему бы и не позволить себе небольшой отдых?

– Это, конечно, может быть, но перевозка трупов с места на место в эту теорию явно не умещается. Муторное дело эти трупы, поверь моему опыту.

Бутылка уже заканчивалась, но Лунин не стал доставать еще одну. На него внезапно навалилась усталость: хотелось лечь под теплое одеяло и перестать думать о коврах и загадках. В этот же момент и Муратов посмотрел на часы и сказал:

– Хорошо тут у тебя, но мне все-таки надо идти. Ты не переживай слишком сильно. Мне почему-то кажется, что скоро что-то случится более понятное. Из того что есть, мне кажется, мы выжали уже все.

– Да, немного лишней ясности бы не помешало, – сказал Лунин, подавив зевок. – Пора и мне ложиться спать. Надеюсь, ты доберешься домой без приключений.

– У меня есть странное ощущение, что вся эта история связана только с тобой. Хотя может быть, я ошибаюсь. Ну пока, и держи порох в пистолете сухим. Со мной будет все нормально, да и тут недалеко.

Когда дверь за ним закрылась, Лунин посидел еще немного в одиночестве, после чего расправил ковер, оттерев на скорую руку пятна. Комната приняла почти такой же вид, как и была до этого. Хорошо бы все это наутро оказалось дурным сном, подумал он, запирая входную дверь на замок.

18

Первое, что ему вспомнилось по пробуждении – это была смерть Славика. Остроты утраты еще не было, потому что он не мог в это поверить. Все смерти тут казались какими-то опереточными, но эта была реальной, потому что человека он близко знал. И все же это казалось нереальностью.

Лунин выбрался из-под одеяла и поежился от холода: центральное отопление в доме, кажется, было отключено. За окном в небе висели серые слоистые тучи, с них срывался небольшой снежок.

Дрожа на сквозняке, он захлопнул форточку, быстро оделся и начал наскоро забрасывать дрова в камин. Через несколько минут там уже жарко пылал огонь. В домике становилось теплее.

Отпив первый глоток горячего кофе, Лунин почувствовал, что совсем согрелся. Загадочная и какая-то неуместная смерть Шмелева не шла у него из головы. Что-то во всем это было не так.

Со Славиком они когда-то учились вместе, и потом поддерживали дружеские отношения. Более близких друзей у Лунина было немного. Виделись они нечасто, но какая-то постоянная нить общения между ними никогда не прерывалась, и все время чувствовалась.

Характер у Славика был своеобразный, вчерашняя шутка с ковром вполне бы ему соответствовала. Лунин и сам не знал, почему ему так нравится с ним общаться: особой увлеченности искусством, как у Муратова, у него не было, большой близости интересов с Луниным тоже. И вместе с тем их дружба была очень крепкой. Привыкнуть к мысли, что теперь об этом надо было говорить только в прошедшем времени, было очень трудно.

Почему Чечетов против любого его вмешательства в это дело? Это была очередная загадка. Казалось бы, все только и призывали его тут что-нибудь расследовать, найти какие-то нити, собрать сведения, сделать выводы.

И вот, когда происходит что-то очень близкое к этой теме, да еще с хорошо знакомым ему человеком – его оттесняют в сторону. В который раз у Лунина появилось ощущение, что он связан со всей этой драмой, которая здесь развертывалась, как-то сложно – не так, как ему представлялось. Но надо было хорошо подумать еще, чтобы понять хотя бы, с какого конца можно было за это ухватиться.

Официальный статус детектива помогал ему на удивление мало. Лунин почти и не воспользовался ни одной из тех новых возможностей, которые у него появились. Он плыл по течению, все время сталкиваясь с какими-то новыми вызовами, то мистическими, то философскими, то поэтическими, и не мог отделить свое воображение от реальности.

В первый раз он поймал себя на ощущении, что дело, возможно, существенно проще, чем он думает, и он не может подобрать ключ к этой двери только потому, что все чрезмерно усложняет. Но с другой стороны, и более практические умы, как у Чечетова, проникнуть в разгадку здесь пока не смогли. Убийца вел игру, инициатива постоянно была за ним, а им оставалось только натыкаться на очередной скелет, выпадающий из очередного шкафа, и затем размышлять над ним и строить догадки. Может, и в самом деле стоило, как предлагал сначала Юраев, как-то спровоцировать убийцу на новый шаг и дальше схватить его за руку. Но это тоже надо было делать с умом, а ничего умного по этому поводу в голову не приходило.

Покончив с завтраком, Лунин мужественно подавил в себе желание сесть за клавесин и провести утро в музицировании. Пора было идти на работу, хотя что там делать – он не представлял. У него было сильное желание узнать что-то из первых рук о смерти Славика, но этот путь был закрыт. Правда, Чечетову было виднее: вполне возможно, что он просто искал под фонарем. Скорее всего, к серийным убийствам эта смерть действительно не имела никакого отношения.

Вопрос, брать ли с собой оружие, был глубоко философским вопросом. Лунин хорошо знал, что вряд ли он сможет пустить его в ход, разве что враг будет приближаться с открытым забралом и явно выраженными угрожающими намерениями. Но здесь даже непонятно было, кто друг, а кто враг, доверять до конца никому было нельзя. И уж во всяком случае, враждебные намерения, даже если у кого и были, не выражались прямо: все мутили воду, скрытничали, выдавали одно за другое и втирались в доверие. Это проявлялось не только по отношению к Лунину, так устроен был весь этот мирок. Пистолет в этой игре был почти бесполезен, но подумав, Лунин решил все же его взять, заранее предвидя, каким идиотом он будет себя чувствовать, таскаясь с оружием по городу.

Положив пистолет в портфель, рядом с заветной папкой, битком набитой вопросами, а не ответами, Лунин вышел на улицу. Холодный ветер сразу его взбодрил, мысли стали четкими и ясными.

Было сумрачно и как-то тяжело, и в небе и в воздухе. Лунин опять остро почувствовал свое отчуждение от всех и одиночество в этом городе, полном людьми – хотя возможно, это было не более чем просто настроением, вызванным револьвером в портфеле. Не было ничего более одинокого в этом мире, чем человек с пистолетом, даже если он не собирался им пользоваться.

– Ложись! – раздался дикий крик откуда-то сбоку. – Пристрелю как собаку!

Лунин отпрянул на полшага назад, но следовать призыву не стал, тем более что он явно был обращен не к нему. На улице разворачивалось что-то диковинное. Неподалеку прозвучал звон разбитого стекла, грохнул выстрел, затем еще. Раздался сдавленный крик, потом кто-то другой заголосил что-то неразборчивое.

– Он побежал туда, во двор! – зазвучали еще чьи-то голоса. – Скорей, мы еще успеем его догнать!

– Не уйдет, падаль! – крикнул кто-то еще, с добавлением самых грязных ругательств, какие только слышал когда-либо Лунин. Отовсюду выбегали люди, вид у них был возбужденный и решительный. Многие держали в руках винтовки.

Лунин подумал, что куда бы он ни вляпался, оставаться тут и принимать участие в чужой игре, неизвестно куда ведшей, было глупо. Проще всего было залечь в кусты, благо они были рядом, а то и вовсе отползти потихоньку обратно в свой дом – но это было несовместимо с достоинством официального следователя империи. Поэтому он просто отступил к ближайшей живой изгороди, скрывшись за ней и наблюдая сквозь густые ветки за тем, что происходило на улице.

А там разворачивался настоящий бой. Лунин подумал, что это прекрасно бы выглядело в какой-нибудь книге, с глубоким романтическим замыслом и немножко с философией. Гул стоял невообразимый, и он не сразу понял, что это подлетели вертолеты, поначалу невидные в низко стоящих тучах. Когда один из них сел на тротуар совсем близко, Лунин понял по надписям на фюзеляже, что это полицейские машины.

Из них выскочили бравые ребята в форме и тоже начали палить во все стороны, после чего странным образом последовало затишье. Тишину нарушало лишь несколько стонов, слышных из разных углов. Если не считать вертолетов, театр военных действий казался опустевшим. Через несколько минут улетели и они.

Лунин осторожно выбрался из кустов и осмотрел окрестности. На улице было совсем пусто. Если кто-то был ранен, то видимо, не до такой степени, чтобы не иметь возможности унести ноги. Кажется, тут становилось все горячее.

Он чувствовал настоятельную потребность получить какое-то объяснение, и чуть подумав, решил что визит к Кириллову будет для этого как раз кстати. Порывшись у себя в портфеле, он нашел карточку с его адресом. Кириллов работал неподалеку от имперского дворца, буквально через дорогу от него.

Сделав небольшой крюк, чтобы обогнуть здание со своим собственным кабинетом и избежать неожиданных встреч, Лунин вышел к большому дому, окна которого по зимнему времени светились и днем. Никакого контроля на входе не было и здесь. После утреннего боя Лунин ожидал увидеть по крайней мере автоматчиков на входе, но видимо, это событие никого особенно не взволновало.

Найдя кабинет, указанный в карточке, он постучал и вошел. Максим сидел за столом с самым серьезным видом и сосредоточенно копался в бумагах в ящике, по виду похожему на картотеку.

– О, привет, Мишель! – воскликнул он, увидев Лунина. – Не ожидал тебя увидеть. Какими судьбами?

– Привет, привет, – ответил Лунин. – Так, просто соскучился по интеллектуальному общению.

– Это как раз ко мне, – сказал Кириллов, почему-то чуть не сияя. – Садись, сейчас секретарша принесет кофе.

– Я только что пил, но если ты хочешь…

– А, ну тогда подождет. Как у тебя дела?

– Не спрашивай только, сколько маньяков я уже поймал.

– Знаю, что пока ни одного. Но хоть какие-то успехи есть?

– Успехи есть, – ответил Лунин. – В здешнюю жизнь мне уже удалось погрузиться. Так что первый пункт плана выполнен.

– Это уже хорошо. И какие впечатления от местной жизни?

– Бьет ключом, как ты и сам отлично знаешь. Сегодня утром я даже почти поучаствовал в первом бою.

– А, это… – сказал Кириллов, вдруг нахмурившись. – Сил нет как надоела уже эта кутерьма. Скорее бы выборы, тогда все закончится.

– А не скажешь, от кого это все идет? Опять эти мифические социалисты?

– Более чем реальные, – ответил Кириллов. – Хотя лично я был бы не против, чтобы они растворились в воздухе.

– Я тоже, судя по сегодняшнему утру. Все это было в двух шагах от моего дома.

– Ты как, кстати, вообще относишься к левой идее?

– Никогда не любил, – ответил Лунин. – Какое-то органическое неприятие.

– Я тоже. Потому я и пошел работать к Эрнесту. Ты не поверишь, они тут хотят устроить коммунистическую республику.

– У меня уже утром в доме батареи были холодные… – пожаловался Лунин юмористическим тоном.

– Тебе все шуточки, а ведь они один раз тут уже были у власти. Правда, недолго. Всего несколько дней. Чуть не отделились от России, еще до нас.

– Полагаю, что у населения остались самые приятные воспоминания от этого.

– Да, это точно. Мало не показалось. Собственно говоря, у Эрнеста потому так легко все и получилось, что все видели, как это бывает.

– А откуда у них все это – оружие, какие-то повстанческие силы?

– Ну как, они сейчас формируют отряды, на скорую руку. Народ за них никогда не проголосует, но если дать слабину, они могут и взять власть, наверное. Чисто силовым образом. Тут нужно смотреть в оба и не расслабляться. Ну, это начальства проблемы, не наши.

– А зачем устраивать стычки на улицах?

– Кто их знает, о чем у них там думают в штабах. Может, хотят просто показать свою силу, может что-то еще. Вряд ли у них очень хитроумный план, по части многоходовых комбинаций у нас Эрнест мастер, те ребята попроще.

– А что он думает обо всем этом?

– Да ничего особенного, не обращает большого внимания. Мелкие атаки можно отбивать, дотянуть так до выборов, а там все будет намного проще. Хотя в последние дни и ему это начало действовать на нервы, это видно.

– И что, сейчас последует окончательный разгром?

– Вряд ли, у нас нет большого перевеса сил. В политическом плане, я имею в виду. Ты может быть этому не поверишь, но часть населения их поддерживает. И даже немаленькая, надо сказать.

– Почему не поверю, – сказал Лунин. – Чего только на свете не бывает. Глупость человеческая безгранична.

– Ну, они совсем не дураки, и потом, Эрнест еще не успел убедить население, что его приход к власти – это однозначное благо для всех. Кое у кого есть по этому поводу определенные сомнения.

– В этом и я не уверен, – заметил Лунин. – Но от коммунизма, по-моему, все равно надо держаться подальше. Вечно у нас альтернативы какие-то, не самые лучшие, мягко скажем. Задумаешься, что и выбрать.

– Я вижу, лояльность к Эрнесту у тебя еще не на высоте. Хоть ты и аппаратный сотрудник. Кто же в здравом уме и трезвой памяти говорит тут об альтернативах? Само это слово должно быть изгнано.

– Я внештатный, не забывай об этом, – сказал Лунин, улыбаясь. – И потом, я ведь еще даже жалованье не начал получать. Вольный художник, на общественных началах.

– Еще вчера тут у всех так было, но просто удивительно, с какой скоростью все бюрократизируется. Уже без пяти сопроводительных бумаг невозможно простое распоряжение отдать.

– Хе, то ли еще будет, это только начало. Видели мы эти аппараты и канцелярии. Куда только бумаги складывают, каждый раз диву даешься.

– Да, я помню, ты никогда не любил таких вещей. Все время держался в стороне от всего.

– Неофициальное положение мне сейчас нравится. Хотя поиграть иногда в должностное лицо – в этом тоже есть какая-то прелесть.

– Ну а как работа все-таки? – спросил Кириллов. – Неужели нет никакого продвижения?

– Продвижение есть, – ответил Лунин. – Но чем больше информации получаешь, тем хуже становится. Тем больше трудностей с тем, чтобы выстроить на этих данных какую-то теорию. Хоть сколько-нибудь внятную. Картина совершенно не складывается.

– Да, это мне знакомо. Но времени у тебя осталось совсем мало. Надо как-то найти решение.

– Я и сам бы хотел поскорее с этим разделаться, ты же знаешь, – сказал Лунин. – Но постоянно спотыкаюсь там, где вовсе не ожидал.

– Где, например? Может, я могу чем-то помочь?

– Ну вот буквально вчера я узнал, что умер мой близкий друг. С чего ему умирать в таком возрасте – просто непонятно. Говорят, болел некоторое время, но не очень серьезно. Я хотел узнать, что там да как, может, вскроются какие-то подозрительные обстоятельства. Нет, не дали даже заехать на место… м-м… несчастного случая. Домой к нему, одним словом. Говорят, распоряжение Чечетова.

Кириллов отвел глаза и некоторое время смотрел в окно. Лунин понял, что он что-то знает об этом деле.

– Ты знаешь… – медленно произнес Кириллов. – В это дело действительно лучше не вмешиваться. Уверяю тебя, с серией убийств и маньяком это никак не связано.

– Ты-то как можешь об этом знать? Преступник же неизвестен, убийства могут совершаться по-разному. И вообще мне не очень нравится, когда какой-то участок оказывается от меня закрыт. Сразу возникает ощущение, что именно там как раз и таится вся разгадка.

– И все-таки встревать в это дело тебе не следует, – сказал Кириллов. – Этим занимается лично Эрнест. Не сам, конечно, но все под его плотным контролем.

– Но… почему? Разве Шмелев имел отношение ко всем этим вашим делам? Он никогда ничем, кроме своей химии, не занимался.

– Представь себе, что да, имел.

– Ты знал его?

– Скажем так, мы встречались. Несколько раз. Во дворце у Эрнеста.

– И когда же он успел в это влезть? – спросил Лунин, удивленный этим поворотом дела.

– Ну знаешь, тут же все быстро. Особенно сейчас. Шмелев пользовался большим доверием Карамышева. И можно сказать, занимал высокое положение во власти.

– А чем он занимался конкретно?

– Кто его знает. Тут же везде сплошная секретность. Полагаю, что мы об этом так и не узнаем. Но это не так важно.

– Вот это да, – сказал Лунин. – Я этого совершенно не ожидал. Кто бы мог подумать?

– Так вот, именно потому что он считался соратником Эрнеста, причем одним из самых близких, сейчас все это и проходит в особом режиме.

– Проходит… что? Шмелева же уже нет, к сожалению. Что тут можно еще сделать?

– Ничего пока не могу тебе об этом сказать, – ответил Кириллов. – Дождись развития событий, увидишь сам.

– Но если он входил в ближний круг Карамышева, значит тем более, это подозрительно – его смерть. Эрнест говорил мне…

– Все это совершенно неважно, – перебил его Кириллов. – Тут какие-то особые соображения. И ни ты, ни я в них соваться не будем. Займись лучше другими расследованиями. Тебе что, загадочных смертей мало?

– Очень даже хватает, но… Сам понимаешь, если что-то остается невыясненным, начинаешь только об этом и думать.

– Думай о чем-то другом, – посоветовал Кириллов. – Чечетов прав: расследовать тут нечего, эта смерть совсем из другого ряда. Точнее, она вообще сама по себе. И тебя это, извини если это прозвучит грубо, совершенно не касается.

– Ну и хорошо, – ответил Лунин, слегка уязвленный. – Если тут все считают, что понимают в расследовании больше, чем я…

– Воспринимай все это с юмором, – сказал Максим. – Главное, не напрягаться по пустякам. Слушай, как насчет пообедать вместе? Чуть рановато, но позже там народ набежит… Все эти солдафоны в погонах со звездами.

– Похоже, у тебя тоже с лояльностью режиму не так чтобы очень. Давай, конечно, я не против. Я толком-то и не позавтракал сегодня.

19

Они вышли на улицу, прошли к двухэтажному ресторану, стоявшему рядом, разделись в гардеробе и поднялись наверх. Там был просторный светлый зал, окна выходили на роскошный императорский дворец.

– Мы тут всегда обедаем, – сказал Кириллов. – Удобно, совсем недалеко, и кормят прилично.

Они прошли по залу, и тут Лунин, к полному своему изумлению, увидел самого Эрнеста собственной персоной, сидящего почему-то в одиночестве за столом в углу. Вид у него был скорее озабоченный. Увидев Лунина и Кириллова, он встрепенулся и сделал приглашающий жест.

– Садитесь! – сказал он с самым любезным видом, когда они подошли. – Я еще не начинал, вы как раз кстати. Рекомендую телячий язык под соусом, его тут всегда готовят отлично.

У Кириллова вид был довольно расслабленный, несмотря на присутствие самого высокого начальства, а Лунин чувствовал некоторое стеснение и неудобство. Они открыли меню и углубились в него. Лунин, к своему удовольствию, обнаружил полный набор правильных закусок, специй и соусов – вплоть до возможности заказать сырой имбирь кусками на блюдечке. Имперская кухня была на высоте, видимо, близость дворца обязывала.

– Часть блюд подвозят прямо оттуда, – сказал Карамышев, кивнув в сторону окна и как будто угадав его мысли. – У нас там великолепные повара. Но я не люблю обедать во дворце – чувствуешь себя все равно на работе. Иногда надо немного расслабиться. Может, по бокалу пива перед едой?

– Не возражаю, – сказал Лунин. – От пива я никогда не отказываюсь. А тут безопасно для высшего лица империи?

– У нас не империя, у нас республика, – проворчал Эрнест, ухмыльнувшись. – Во всяком случае, пока что. Хотя мы подумываем о том, как все это лучше организовать. Нет, тут безопасно, везде мои ребята. И потом, политик должен быть ближе к народу. Нельзя отгораживаться… э-э… стеной недоступности. Так и от масс оторваться можно легко. Вот уж чего бы я хотел меньше всего. Особенно в настоящий момент.

Лунин подумал, что обедая в этом ресторане, вряд ли можно сильно приблизиться к массам, но ничего не сказал по этому поводу. К ним подошла девушка с партийной символикой на фартуке, и они заказали пива и еды.

– Я люблю это слегка стилизовать под горничных в отеле, – сказал Эрнест, проводив ее взглядом. – Уж не знаю почему. Просто нравится.

– Ты что, и такими мелочами занимаешься? – спросил Лунин.

– Форма – это не мелочи, – сказал Эрнест, помогая снять бокалы с пивом с подноса, скорость обслуживания здесь была фантастической. – Форма – это очень важно. Нация может прийти к единству, только если все будут четко понимать, кто чем занимается и какое кому выделено дело. И главное, какое место на лестнице он занимает.

– Ну… – начал было Кириллов, подняв свой бокал.

– Нет, за меня пить не надо, – живо прервал его Эрнест. – Я знаю, у вас уже укоренилась эта плохая привычка. Давайте выпьем за успех нашего дела. Именно сейчас, в этот трудный период, это очень кстати.

Они чокнулись, и хотя Лунин не был уверен, что то дело, которое здесь затевалось, можно было отнести к тем, которым он желал успеха, он все же выпил пива с удовольствием и без пререканий.

– Белое нефильтрованное, – заметил Эрнест. – Такое пиво хорошо пить где-нибудь в горах. Эх, когда мы уже отстроим нормальную резиденцию… Я с ума сойду в этом дворце с его теснотой.

– А в наших границах есть что-нибудь с горами? – спросил Лунин.

– Есть отличный кусок в Стокове, – ответил ему Кириллов.

– Да, чудные пейзажи – озера, горы… – мечтательно протянул Эрнест. – Когда я отойду от дел, поселюсь там. Надо только музей в этой местности какой-нибудь построить и натащить туда хороших картин. И оперу, лучше побольше. Буду вести жизнь мирного поселянина. Я всегда к этому питал душевную склонность.

– А мне тут больше нравится, – вставил Лунин. – Все-таки море – это море.

– Я его сейчас и не вижу никогда, – сказал Карамышев. – Один раз только смотр был в военной части на самом берегу. Молодцы парни, крепко подтянулись, никакого сравнения нет с тем, что было раньше.

– Надо было и мне пойти в военные, – вдруг сказал Кириллов. – А то все эти бумаги, бумаги… Мне уже и в снах снится что-то с гербовой печатью.

Девушка принесла горячие закуски, и они принялись за еду. Вкус у блюд в самом деле оказался превосходным. Лунин давно такого не ел.

– А я как будто создан для этого дела, – сказал Эрнест, откусывая от бутерброда с семгой. – Нет ничего приятнее, чем указ о назначении, или еще лучше снятии. Люди так переживают по этому поводу, просто удивительно. Хотя ведь ничего страшного – повыше, пониже. В ссылку никого не отправляют. Даже за целиком проваленный участок.

– Да, вот вчера маневры, я слышал, были просто убитыми, – сказал Кириллов. – И ничего, все отделались выговорами.

– Это точно, – откликнулся Эрнест. – Давно не видел такого позорища.

Как бы для иллюстрации того, куда свернула беседа, в зал вошла группа военных, судя по всему, очень высокопоставленных. Увидев верховного главнокомандующего, они остановились, вытянулись в струнку и отдали ему честь, он приветствовал их рассеянным кивком. Военные прошли в другой угол зала, видимо, стремясь от начальства держаться на всякий случай подальше.

– Дуболомы, – прокомментировал их появление Карамышев. – Иногда мне кажется, что и я мог бы командовать лучше. Хоть я и не профессиональный военный. Слава богу, у нас не назревает сейчас никакой войны.

– А эти стычки на улицах? – спросил Лунин.

– Ну, это мелкие полицейские операции, – ответил Эрнест. – Что, здорово досаждают?

– Да не так чтобы уж очень… Хотя сегодня с утра жарко было, это точно. Я уж чуть было отстреливаться не начал.

– Да, нашим парням пришлось там потрудиться, – сказал Эрнест. – Пора с этим заканчивать, с этой вольницей. Больше я этого допускать не намерен. Хватит, порезвились уже.

– А чего они хотят добиться своими нападениями? – спросил Лунин. – Мне никто не может дать вразумительного ответа.

– Да ничего особенного, просто раскачивают обстановку. Ты хочешь в их действиях логику, что ли, найти? – спросил Эрнест, сверкнув глазами, беседа явно доставляла ему удовольствие. – Логики ты там не дождешься, не надейся.

– А почему они так сильны? – спросил Лунин. – Почему нельзя прекратить это сразу?

– Как у тебя все легко, – сказал Карамышев. – Ты думаешь, власть – это так много значит? Власть у нас еще очень непрочная. Одно название, я бы сказал.

– Ничего себе название, – пробормотал Лунин, принимаясь за жаркое. Еще один бокал пива бы ему не помешал.

– Это так только выглядит. Ничего, после выборов все сразу войдет в свою колею. А сейчас… У них сильные организации, они давно работают, большие традиции. Вообще эта идея имеет популярность в массах. Вполне могут хорошо выступить и на выборах. Что потом в парламенте с ними делать, ума не приложу… Ничего, этот вопрос мы будем решать.

Некоторое время они ели в молчании. Лунин почувствовал, как по телу разливается приятное чувство сытости и какого-то покоя. Эрнест был, безусловно, самым опасным человеком в этом небольшом мирке, но может быть, именно поэтому находиться с ним рядом и иметь возможность задавать вопросы – давало чувство безопасности, хоть и иллюзорное, Лунин это хорошо понимал.

– А что там произошло со смертью Шмелева? – спросил он, решившись наконец узнать о том, что его больше мучило. Пока Эрнест находился в таком хорошем настроении, этим надо было пользоваться.

– Ох, это большая проблема, – ответил Карамышев, вдруг заметно помрачнев. – Он много важного делал. Оголилось целое направление.

– А чем он занимался?

– У него была очень светлая голова. Я не люблю опираться на старые кадры. Все эти болваны только повторяют то, что давно заучили.

– И все-таки, что именно он делал? – спросил еще раз Лунин, видя, что Эрнест погрузился в задумчивость. – На каком участке работал?

– Да какая теперь разница? Не думаю, что кто-то его полноценно заменит. Он придумывал самые необычные и… скажем так, остроумные ходы. А в какой сфере, это уже неважно.

– Да, юмор здесь ценится, это я понял, – сказал Лунин как бы про себя.

– Более чем, – откликнулся Эрнест. – Всегда приятно, когда что-то… м-м… взрывает мысль. У Шмелева это получалось великолепно. Даже я иногда удивлялся. Хотя меня трудно удивить.

– А от чего он умер? У меня какая-то противоречивая информация.

– Болел и умер, – сказал Эрнест с каким-то странным равнодушием. – Иногда такое бывает. Хотя некстати сейчас, ох как некстати. Целый ряд дел придется перекраивать в самом срочном порядке. Все планы сбились, все надо делать по-новому.

– Но, может быть, этим вопросом стоило бы заняться, – осторожно сказал Лунин. – Все-таки какая-то странная смерть.

– Нет, никакого расследования я проводить не намерен, – ответил Эрнест. – Тут все ясно. К тому же тело уже кремировано, завтра будут торжественные похороны. Большое событие, ты в числе приглашенных, конечно. Они еще пожалеют обо всем этом.

Лунин не понял последнюю фразу, но ясно было, что дальнейшие расспросы производить не стоило. Эрнест как-то замкнулся, от его недавнего благодушного настроения не осталось и следа.

Девушка принесла им кофе, о счете никто не вспоминал, видимо, за все платила местная канцелярия. Если бы не отягчающие обстоятельства в виде присутствия начальства, не всегда уместного, здесь можно было бы обедать.

– Да, вот так, – сказал Эрнест после минутной задумчивости. – Жил человек и умер. Все-таки не мы тут все определяем, а какие-то другие силы. Как бы нам ни хотелось считать по-другому.

Лунин не знал, что сказать на это, Кириллов тоже молчал, хотя и внимательно следил за разговором, судя по виду. Блеск в его глазах навел Лунина на мысль, что тот понимает тут больше, чем он сам, даже несмотря на то, что не задает вопросов.

– Да, а серийного убийцу ты постарайся все же найти, – сказал наконец Карамышев, когда они допивали кофе. Лунин ждал этого весь обед, но все равно это прозвучало неожиданно. – Хотя, может быть, он и сам затихнет после выборов. Но все равно этого крота надо откопать. Допускать какого-то самовольства мы не должны. Как ты, уже нашел что-то, за что можно ухватиться?

– Я понемногу иду вперед, но не знаю, куда двигаюсь, – честно ответил Лунин. – К разгадке или наоборот, куда-то в дебри.

Карамышев вдруг засмеялся.

– Да, это непросто, – сказал он. – Но ты не отчаивайся. Тебе мешает то, что ты мало с кем знаком в городе, не будешь же ты ходить по домам и со всеми беседовать. Хотя, возможно, это и был бы кратчайший путь к цели. У тебя хорошая интуиция, я давно это знаю. Ты вполне можешь определить убийцу просто по странностям в его поведении.

– Чечетов советует то же самое, – сказал Лунин.

– Да, он умный человек, этого у него не отнимешь, – ответил Эрнест. – Знаешь что? Давай сделаем просто. После похорон завтра будет большой обед, поминки, всякое такое. Вся верхушка будет присутствовать. Меня, скорее всего, там не будет, есть более неотложные дела. А ты вполне можешь посидеть, понаблюдать, пообщаться. Может, что-то интересное и углядишь.

– Что, Славик Шмелев был таким важным человеком? – спросил Лунин, немного удивленный.

– Достаточно важным, – сказал Эрнест. – А если недостаточно, мы сейчас его чуть-чуть приподнимем. Как раз будет очень уместно.

У Кириллова опять в глазах при этих словах пробежал какой-то блеск, но Лунин предпочел не вдаваться в эту тему. Чем больше он узнавал о жизни здесь, тем больше становилось вопросов, это производило уже какое-то удручающее впечатление. Но в целом он разговором был доволен, надо было только как-то осмыслить все это, и новые ниточки к разгадке бы появились. Все это как-то было увязано в один клубок.

– Ну что ж, мы пойдем, пожалуй, – сказал Кириллов, поставив чашку за стол.

– Да, – сказал Эрнест, – спасибо за компанию. Я пока остаюсь, мне надо еще кое с кем побеседовать.

Пожав ему руку на прощание, они спустились вниз, оделись и вышли на улицу.

20

– Ты к себе на работу? – спросил Лунин. – Пойдем, я тебя провожу. Как тут, однако, все загадочно. Сплошные вопросы без ответов.

– Да ну брось, – неожиданно сказал Кириллов. – На этот раз ты получил очень ясные объяснения. Я даже не ожидал, что Эрнест так разговорится.

– По поводу чего именно? Он много чего сказал, но я мало что понял.

– Ты что, уже забыл, что тебя больше всего интересовало? Еще в кабинете-то меня донимал. Вот об этом он все и рассказал.

– О смерти Шмелева? – горячо переспросил Лунин. – Подожди, но он же ничего не сказал.

Кириллов поколебался немного, после чего произнес:

– Ну… Раз уже это сказано вслух и открытым текстом, хоть ты ничего и не понял, наверное, это не будет разглашением какой-то секретности. Будем считать, что ты сообразил все сам.

– Ну давай, не томи. Я уже не могу разгадывать загадки.

– Попробуй сопоставить два события, которые мы только что здесь обсуждали. Решение Эрнеста дать отпор уличным стычкам и весь этот туман, который напущен вокруг смерти Шмелева.

Лунин подумал немного на эту тему. В голову ничего не приходило.

– Ох, ну ладно, – сказал Кириллов. – Все тебе разжевывать надо. А тут принято догадываться, никто ничего не говорит прямо.

– Ну и перескажи свои догадки. Только не терзай слишком долго.

Они уже дошли до входа в серое здание, в котором работал Кириллов, и остановились у двери.

– Шмелев, хоть так и нехорошо говорить, умер очень кстати, – сказал Кириллов. – Умер он в самом деле от болезни, и для Эрнеста это действительно большая потеря. Но раз уже его не стало, было принято решение и этот печальный факт использовать в большой игре.

– Как? – спросил Лунин. – Объявить все болезни вне закона?

– Почти попал. Может, еще подумаешь?

– Нет, думать я уже неспособен, давай выкладывай свои соображения, и хватит шутки шутить. С ума тут сойдешь с вами всеми.

– Эрнесту нужна большая жертва, – сказал Максим. – Кто-то, кто занимал высокое положение. И как раз сейчас погиб.

– Зачем? А, понимаю. Чтобы начать атаку на этих ваших несчастных социалистов. Чтобы был повод, правильно?

– Ну наконец-то, – проворчал Кириллов.

– Подожди, а эти мои серийные трупы не годятся? Там же тоже люди из ближнего круга.

– Хм, а они что, твои?

– В известном смысле, – сказал Лунин. Шутить ему больше не хотелось.

– Наверное, это уже слишком давние смерти, – ответил Кириллов. – Да и там менее широко было известно, кто чем занимался. Они немного не подходят. Хотя такие идеи, может быть, и обсуждались. Тут каждый труп идет в дело.

– Дивное местечко, – пробормотал Лунин.

– С другой стороны, – продолжил Кириллов, как бы не замечая его слов, – уже давно стало известно, всем кто хоть немного интересовался этим вопросом, что это дело рук таинственного убийцы, которого ты никак не можешь найти. Так что свалить это на наших друзей и политических конкурентов уже будет не так легко.

– И что теперь? Что дальше?

– Наверное, ты можешь легко предсказать и сам, – ответил Кириллов. – Будет широко объявлено, что Шмелев погиб в какой-то стычке, в городе их хватает, так что с этим проблем нет. Будет устроено много шума вокруг похорон, и дальше начнется массированное наступление. На политические позиции.

– Но подожди, как-то это… все же не очень хорошо, – сказал Лунин. – Человек умер, чего уж там, но затевать теперь вокруг этого какие-то грязные игры…

– Позволь, я оставлю это без комментариев, – сказал Кириллов. – Давай, мне пора. Удачной тебе второй половины рабочего дня. Утро прошло на редкость содержательно.

Попрощавшись с ним, Лунин повернулся и пошел по улице. В офис идти ему не хотелось. Желание работать дальше над этой темой вообще как-то пропало. Впервые ему пришло в голову, что может быть, он не может проникнуть в смысл всей этой игры не потому, что она была слишком сложной, а потому что была слишком грязной. Конечно, это не касалось только случая со Славиком, хотя и сам по себе он был чрезвычайно непригляден.

Домой идти тоже было рановато, хотя насчет служебных обязанностей на сегодня можно было уже и расслабиться. Он получил четкое задание от самого высокого руководства, которое было здесь непререкаемым авторитетом – посетить банкет после похорон, понаблюдать за обстановкой и сделать свои выводы – но это надо было делать только завтра. На вечер как будто дел уже не было.

Ощущение, что он влип во что-то грязное, не покидало его. Славик все-таки был его другом, и только теперь, когда он понял, что в его смерти нет ничего загадочного и связанного с какими-то «обстоятельствами» – Лунин почувствовал это по-другому, как настоящую потерю. И как раз сейчас ему больно было осознавать, что тело его умершего приятеля будет превращено в какую-то игрушку, очередной умный ход в сложной политической игре.

Не замечая, куда идет, он свернул в фабричные кварталы, тянувшиеся здесь к самому морю. Но голых ветвях деревьев оставалось кое-где еще несколько листьев. Под ногами чавкала снежная каша, но с неба капал дождь, и из водосточных труб струились прозрачные струйки. Странное желание вернуть все в тот момент, когда он только приехал в этот город, вдруг появилось у него. Первый день тут, до начала всех несчастий и неприятностей, показался каким-то утраченным раем. Но опять же, как и тогда: во всем этом был вход, но не выход. Двигаться можно было только вперед, «отменить» то, что уже началось, не было никакой возможности.

По крайней мере, теперь наступила полная ясность, это нельзя было не отметить как положительный момент. Все странности последних дней получили свое объяснение. Действительно, никакое расследование, связанное со смертью Шмелева, не нужно было сейчас Эрнесту. Информация тут просачивалась легко и быстро, и это только навело бы на лишние мысли, что в деле что-то не так. Чистый образ погибшего борца с режимом не должен был омрачаться какими-то дополнительными деталями.

На душе у Лунина было мерзко и пакостно, и он опять подумал, что напрасно связался с «миром» – надо было оставаться в стороне. Но Славик бы все равно умер, тут была какая-то высшая непреложность, которая вмешивалась в ход событий, и цели ее были неясны. Но тут уж невозможно было никакое расследование, хотя Лунин и верил почему-то, что свободный философский и поэтический поиск рано или поздно привел бы его к этой разгадке. Однако и с поиском сейчас были большие проблемы.

Поднявшись на крутой холм, откуда открывался вид на озеро, по берегам которого росли низкие сосны, изогнутые так прихотливо и хаотически, как будто и здесь не обошлось без вмешательства высших сил, Лунин некоторое время полюбовался на эту картину, и двинулся дальше. Какие-то вулканические силы вырывались здесь на поверхность, в этом городе, это проявлялось через политику и корежило судьбы людей, совсем как эти стволы и ветки. Но один раз оказавшись в этом месте, отказаться от всего этого было уже сложно.

Лунин задумался над тем, что будет с этой новорожденной страной, когда Карамышев окончательно придет к власти, каким окажется его режим. Предсказывать это было трудно, но ждать оставалось совсем недолго. Себя он, конечно, не видел в этой машине, у него было острое желание, чтобы ее колесики и приводные ремни крутились без него. Волей случая он оказался в этой игре, и уже наелся этого вдоволь. Может быть, кому-то здесь все это и нравилось, но не ему. Единственное стремление, которое возникало у него, когда он это видел – это держаться от этого подальше. Если не сейчас, то уж точно в будущем.

Пройдя еще немного, он вышел к песчаному побережью, и тяжкая хандра начала постепенно оставлять его. Все люди смертны, думал он, это неизбежный ход вещей, и в конце концов, как ни банально это звучало, для каждого из них это был просто вопрос времени. Все дело было только в том, как именно это время провести, и не более того.

Настроение его улучшилось, и он подумывал уже было, не пройтись ли ему дальше вдоль берега, как обычно, погрузившись поглубже в свою медитацию. Но он замерз, и сил далеко идти у него уже не осталось. Надо было возвращаться домой.

У дома Лунин невольно замедлил шаги: едва ли не каждый раз, когда он появлялся в новом месте, его ждал какой-то сюрприз. Поколебавшись с минуту, он достал все-таки из портфеля оружие, так и не пригодившееся сегодня в течение всего бурного дня. С пистолетом в руках он выглядел довольно глупо, это он понимал – но это не имело большого значения.

Толкнув дверь, он осмотрел помещение. Все было как обычно. Вечер, против обыкновения, ожидал его мирный и спокойный. Лунин прошел внутрь и стал готовить себе ужин. Это он всегда делал с удовольствием.

Батареи в доме уже работали, но он решил опять затопить камин. Открытое пламя действовало на него успокаивающе. Через полчаса вокруг стало совсем хорошо.

Развалившись в уютном кресле, он поставил перед собой на скорую руку приготовленное вечернее блюдо, взял вилку, подумал о том, чем он будет сегодня это запивать, для большей приятности – и замер. На столе стояла бутылка вина, закупоренная, как раз такая, какие он выбирал обычно из коллекции в домашнем баре. Утром ее здесь не было, Лунин помнил это точно. В его привычках не было доставать бутылку и не начинать ее, да и этим утром ему было не до вина.

Он протянул руку к бутылке и приподнял ее. Под стеклом, отливавшим кровью в мрачном свете камина, лежала записка. Лунин развернул ее, уже с каким-то внутренним вздохом. Одна записка без трупа – это уже не лезло ни в какие рамки. Разве что труп лежал в спальне, а записка здесь, на столе.

Это опять был Данте, и опять очень известный кусок, и снова без знаков препинания: «День уходил и неба воздух темный земные твари уводил ко сну». Лунин перевернул записку – это становилось даже скучно. Хотя бы что-то новое.

На обороте была не другая цитата, а продолжение того же текста: «…от их трудов лишь я один бездомный». Как обычно, текст был оборван, и Лунин снова не удержался от того, чтобы вспомнить продолжение – «приготовлялся выдержать войну и с тягостным путем, и с состраданьем». Старина Данте, как всегда, не мог не отметить свои трудности. Объяснения всему происходящему, однако, не было ни в тексте, ни в продолжении.

Он повертел в руках записку, потом бросил ее на стол и стал откупоривать бутылку вина. Надеюсь, в него не подмешано яда, подумал Лунин – это было бы слишком уж неостроумно. Хотя для дантовских времен в самый раз.

Сделав первый глоток и попробовав свое кушанье – аппетит у него был отменный и не пропадал почти ни при каких обстоятельствах – он снова взял записку в руки. Что-то очень старое и прочно позабытое как будто проступало в его сознании под впечатлением от всей этой цепочки текстов. Где-то он все это уже видел, но где и при каких обстоятельствах – Лунин вспомнить не мог.

Быстро пьянея, он думал, что почерк записки странным образом изменился. Если раньше те же кроваво-красные буквы нацарапывались каким-то стилизованным готическим шрифтом, как бы специально для того, чтобы вытравить любые следы «руки» с ее индивидуальностью – то теперь автор записки, сохранив готическую остроту букв, придал им как будто знакомый ему почерк. Если бы Лунин не утонул уже в этих хитросплетениях, прочно увязнув в водорослях на самом дне – он бы даже подумал, что это рука Шмелева. Хвостики некоторых букв тот любил загибать именно так. Но это было очередное смешение переживаний и реальности, ни к какой разгадке так приблизиться было нельзя.

Покончив с ужином и бутылкой, Лунин встал и потянулся. Коллекция записок, по крайней мере, пополнялась, значит работа велась. Оставив новую бумагу лежать на столе – папка могла подождать ее и до завтра – он принял ванну, где его уже не посетили никакие мысли, и направился в спальню. Трупа там не было, во всяком случае в постели, а под кроватью он смотреть поленился.

Уже засыпая, Лунин подумал, что поймать преступника, в сущности, было проще простого: надо было просто остаться сегодня дома, проведя чудный день за клавесином, литературными размышлениями и красным вином. Убийца пришел бы сам.

21

Утро разбудило его унылым барабанным буханьем, доносившимся с улицы. Вдалеке выли сирены, но музыки пока не слышно было, хотя она, наверное, уже звучала где-то вдали.

Лунин полежал еще какое-то время с закрытыми глазами, не желая сразу возвращаться в этот мир из своего короткого ночного небытия. Но делать это было надо. Новый серый и тусклый день наваливался на него со всей неудержимостью, неотвратимый, как финал каждой человеческой жизни.

За завтраком он думал, надо ли ему вообще идти на эти торжественные похороны. Это было приглашение, а не приказ, начальственное поручение ограничивалось только посещением банкета по окончании.

Ощущения были смутные и двойственные. С одной стороны, Славик вовсе не заслуживал такого посмертного поругания – превращения в игральную карту в сложной шулерской игре. С другой, даже в таком виде это была все-таки возможность с ним проститься, а учитывая его легкое отношение ко многим вещам при жизни, возможно, это бы его даже позабавило. Такие вещи были в его стиле.

Допивая чай, Лунин вспомнил и о вчерашней записке. Учитывая укоренившуюся привычку неизвестных являться к нему домой, пока его не было, может быть, стоило вообще сейчас не выходить из дому. Но сегодня это все равно не получилось бы сделать, а новые шутки, как бы там ни было, добавляли все же информации к размышлению. И пищи для ума, добавил он про себя иронически. К тому же способы к тому, чтобы определить, дома он или нет, были простейшие, и сидеть тут безвылазно ничему бы не помогло.

Подумав, Лунин решил – просто для развлечения – вступить в переписку с незнакомым ему любителем поэзии. Он взял клочок бумаги, надорвал его неровно по краями и, не найдя красную ручку, остатками вина из вчерашней бутылки бледно нацарапал там, тоже без запятых: «Для лучших вод подъемля парус ныне мой гений вновь стремит свою ладью».

Пусть гадает, что это значит, удовлетворенно подумал Лунин. Может, я решил выйти из игры и удалиться в лучшие воды. Обилие Данте начало утомлять, и на обороте он приписал из другого источника: «И увидел чистые воды светлой реки жизни». Ничего более подходящего к случаю ему в голову не пришло.

Покончив с этими важными делами, Лунин оставил записку на столе, оделся и вышел на улицу. Входную дверь он оставил незапертой – какая разница, все равно тут не дом, а проходной двор. Пистолет на этот раз остался дома, надежно спрятанный еще вчера под крышкой клавесина.

До главной улицы было всего несколько шагов, и свернув на нее, Лунин чуть не остановился, пораженный увиденным. Это были не похороны, это был полноценный военный парад. По улице лязгали танки, колоннами шли отряды с самой экзотической символикой, высоко в небе кружились эскадрильи самолетов. Такое ощущение, подумал Лунин, что Карамышев согнал сюда все свои вооруженные силы.

Мрачная и монотонная музыка, что-то как будто в фа-миноре, донеслась до его ушей. Мотив резко восходил от доминанты к тонике, и потом ниспадал обратно медленнее, уже без хроматики. Из этой темы, подумал Лунин, можно было сделать даже и полноценную фугу. Но это был военный марш.

Он вышел ближе к улице и остановился на тротуаре. Народу там было немного, всего несколько праздных зевак рядом с ним, и еще небольшие группы людей чуть подальше. Но зато посередине улицы шли колонны за колоннами, как будто весь город был призван на этот военный парад. Лунин наблюдал за ними, но никакого желания вливаться в эти ряды у него, конечно, не было.

Через несколько минут он с удивлением увидел Муратова, шедшего рядом с каким-то батальоном (судя по нашивкам, повышенной секретности) с самым отрешенным видом. Лунин окликнул его.

– А, Мишель, доброе утро! – сказал ему Муратов, выйдя из своей глубокой задумчивости. – Ты-то что тут делаешь?

– Наверное, то же, что и ты, – ответил Лунин.

– Да, можно было не спрашивать, – сказал Артур. – Слушай, а зачем нам брести в этой колонне? И тем более стоять на холоде. Пойдем, тут рядом есть неплохое кафе, окна как раз выходят на эту улицу. Посидим, немного развеемся, отдохнем от этой атмосферы.

Улучив момент, когда между двумя колоннами образовался небольшой просвет, они проскользнули на другую сторону. Какой-то военачальник невысокого пошиба проводил их мутным взглядом. Колонны продолжали идти, перемежаемые военной техникой.

– Откуда Эрнест натащил все это барахло? – спросил Лунин, когда они сели за столик у окна. Парад отсюда был виден отлично.

– Ты о танках? – переспросил Муратов. – Ну наверное, от России что-то осталось. В городе были большие склады. Ей это уже не нужно, и я так думаю, никогда не понадобится. Все это было бесхозным.

– Все-таки меня по-прежнему удивляет, что там на все наши события нет никакой реакции, – сказал Лунин.

– Я удивился бы, если бы кто-то пошевелился, – хмыкнул Муратов. – России уже давно ни до чего, ты же знаешь.

– Не сказал бы, – ответил Лунин. – Я никогда по-настоящему не верил, что она окончательно впадет в мертвую спячку, как сейчас. Как-то все это не соотносится с русской историей.

– Я так понимаю, что она уже закончена, – откликнулся на это Муратов. – Должна же ведь когда-нибудь?..

– Это-то понятно. Непонятно, почему именно сейчас. Как раз на нашем поколении.

– Хм, а ты что, хотел бы, чтобы Россия очнулась и вмешалась во все это, добавив тут неразберихи? Лучше уж мы сами, как-нибудь без нее.

– Ты сторонник этого отделения? Честно говоря, я и в отделение-то не очень верю. Слишком театрально все выглядит.

– Ну Эрнест всегда так делал, правда ведь? У него просто не было раньше возможности развернуться. Внешний эффект для него – это все.

Как бы в подтверждение его слов на трибуне на противоположной стороне улицы, до этого пустовавшей, началось какое-то движение. Места перед трибуной было немного, поэтому толпа сжалась очень плотно, почти потеряв свой военный порядок. Но трибуна стояла на возвышении, поэтому видно все было хорошо.

Какие-то генералы, столпившиеся там, расступились и пропустили вперед Эрнеста. Карамышев был бледен и сосредоточен. Он говорил в микрофон, поэтому обрывки его фраз, гулко разносившиеся по улице, долетали и сюда в кафе.

– Друзья! Соратники! – начал он. – Мы собрались здесь по печальному поводу. Я хотел бы предложить начать не с речей. Довольно их было говорено. Предлагаю почтить память нашего товарища, вырванного из наших рядов, скорбной минутой молчания.

Он склонил голову и застыл в такой позе. Стоявшая перед трибуной публика подобралась, вытянулась и тоже замерла. Лунин почувствовал сильное желание встать и присоединиться к общему порыву, но удержался – в интимной обстановке кафе это было бы глупо.

– Да, Славик был хорошим человеком, – сказал Муратов, нарушая тишину. Видимо, ему тоже не очень хотелось следовать массовым ритуалам. – Не чета всем этим солдафонам. Хотя и участвовал в общей игре.

– Как он попал туда, на самый верх? – спросил Лунин. – Для меня это было очень неожиданно.

– Чем-то понравился Эрнесту, – ответил Муратов. – Других способов нет. Но если это условие выполнено, могут быть самые фантастические взлеты.

– Я обедал вчера с Карамышевым, – сказал Лунин. – О Славике он отзывался очень хорошо.

Минута молчания уже закончилась, и началась обычная шумная речь Эрнеста. Ничего неординарного он не говорил, фразы были самые обычные: «смерть вырвала из наших рядов», «мы должны ответить сплочением рядов» – но толпа слушала, как завороженная. Это было видно даже по их затылкам.

– Эрнест их гипнотизирует, – сказал Муратов. – Я давно это замечал. Счастье тому, кто обладает светлым умом, как ты или я, и не поддается этому гипнозу.

– Я поддаюсь, – проворчал Лунин. – Хотя и не в полной мере. Не так, как эта толпа.

– Тут главное – пропускать это мимо, не впускать в глубину сознания, – оживившись, откликнулся Муратов. – На меня тоже действует. С другой стороны, ведь он прав в данном случае, разве нет? Славик Шмелев заслуживает, чтобы его так проводили.

– Если ты не знаешь, это только повод, чтобы устроить тут разгром левого крыла, – сказал Лунин с горечью.

– Даже если так, какая теперь разница? – сказал Артур. – Политические игры все равно не остановить. До выборов осталось совсем немного, накал страстей будет нарастать. После выборов, как все говорят, должно угомониться.

Эрнест за окном отчаянно жестикулировал, речь его, кажется, подходила к кульминации.

– Сейчас перед нами, – кричал он, – пронесут тело нашего товарища. Я призываю всех отдать ему прощальные почести!

Лунин с Муратовым не выдержали и, глянув друг на друга, все-таки встали. Толпа в середине улицы расступилась, образовав узкий коридор и только каким-то чудом не совершив при этом немыслимой давки. Лунин как мог, вытянул голову, чтобы не пропустить ничего из увиденного.

Духовой оркестр грянул несуразную какофонию, хорошо оттенявшую мрачную абсурдность происходящего. Под эти дикие созвучия, заставившие Лунина поморщиться, мимо них пронесли гроб, черный с золотом. Со всех сторон на него бросали букеты цветов. Толпа скандировала что-то неразборчивое.

Лунин почувствовал, что глаза его слегка увлажнились. Чтобы успокоиться, он сел и налил себе еще кофе. Муратов уселся тоже.

– Ты знаешь, – сказал он. – Никто из моих знакомых так и не видел тело. А теперь его хоронят в закрытом гробу. Почему, интересно?

– Тело уже кремировано, – ответил Лунин. – Эрнест вчера об этом обмолвился.

– Все это немного странно, – сказал Муратов. – Какая-то непонятная поспешность во всем.

– Ты же помнишь, я хотел расследовать это дело. Но мне сказали, чтобы я не ввязывался. Когда дело доходит до политики, нормальное течение жизни в этом городе прекращается, это я уже понял.

– Интересно, куда его понесли? – спросил Муратов. – Где похоронят?

– Наверняка Эрнест уже приготовил какой-то пантеон. Ему надо воздвигать новую мифологию, как же без этого. Жертвы за свободу и так далее.

– А как у тебя с главным расследованием идет дело? – поинтересовался Муратов. – Чечетов сказал недавно, у него есть ощущение, что ты уже скоро все раскроешь.

– Да? – с сомнением переспросил Лунин. – Что ж, ему виднее, наверное. У меня никакого продвижения нет. Все застряло намертво.

– Что, совсем никакой новой информации?

– Есть, но такая, что лучше бы ее не было, – ответил Лунин. – Убийца еще раз навестил меня дома.

– Опять разрисовывал ковры? Или вы встретились лицом к лицу?

– Хорошо бы, – пожаловался Лунин. – Надоел он уже своими загадками. Нет, он оставил записку. На столе под бутылкой. Больше ничего не тронуто, насколько я смог понять.

– Продолжение поэтического цикла? – спросил Муратов. – Или теперь что-то в прозе?

– Да, стихи, опять оттуда же. Я уж просто устал ломать над этим голову. Сегодня сам оставил ему записку. Чем я хуже, в конце концов?

– Ты все-таки поосторожнее с ним. Кто знает, что ему дальше взбредет в голову.

– Если бы он хотел, давно бы меня грохнул, – сказал Лунин. – Дело ведь одной секунды. Если он не стреляет из-за угла, значит игра заключается в чем-то другом.

Эрнест уже давно спустился с трибуны, остатки колонн неторопливо шествовали мимо. Улица постепенно пустела, на асфальте остались клочки каких-то знамен, раздавленные хризантемы и поломанные гвоздики.

– Ну вот все и закончилось, – сказал Лунин. – Мне пора. Сейчас начнется банкет, нечто вроде политических поминок. Карамышев хотел, чтобы я там присутствовал. Ты пойдешь?

– Нет, у меня дела, – ответил Муратов. – А где это будет?

– Что-то я забыл спросить, – сказал Лунин, сообразив это только сейчас. – Но наверное, во дворце, где же еще?

Они расплатились за кофе и вышли на улицу. Муратов, попрощавшись, направился куда-то в сторону своего института. Лунин постоял еще немного, наблюдая рассеянным взглядом, как разбирают трибуну. Поток людей ощутимо редел. Решив, что медлить слишком долго не следует, чтобы не опоздать к началу, он повернулся и пошел к дворцу.

22

Судя по обилию машин у входа, торжественное мероприятие в самом деле должно было происходить здесь. Войдя внутрь, Лунин поднялся по хорошо известной уже ему мраморной лестнице и прошел в парадный зал.

Никого из знакомых ему, похоже, не было в этом зале, и никто не обратил на него никакого внимания. Зал выглядел совсем по-другому, чем в прошлый раз. Исчезли пылающие факелы у стен, занавески были подняты, помещение заливал тусклый дневной свет. Зал был полон народу, гости сидели за столом, стояли у окон, негромко разговаривали, выпивали и закусывали. Лунин решил тоже пока не садиться, а прогуляться по залу и осмотреться.

С первого взгляда было ясно, что заговорами разного толка тут была охвачена добрая половина присутствующих. Лица у всех были самые подозрительные. Какой-то генерал с одутловатым лицом беспокойно озирался, как будто не знал, куда попал. Несколько человек сидело с самым отсутствующим видом, явно обдумывая планы по свержению власти. В дальнем углу группа людей что-то обсуждала, время от времени бросая быстрые взгляды по сторонам.

Как бы забывшись на минуту, Лунин поискал взглядом Монику, оставившую на него такое приятное впечатление в прошлый раз в этом зале. Но ее не было. Неуловимая Моника, подумал Лунин. Ему стало скучновато и захотелось взорвать это собрание какой-нибудь выходкой, например, сказать яркую речь и заставить выдать себя убийцу, прямо психологическим воздействием – если он был тут, конечно, в зале. Но это было явно не к месту, да и в силу своего воздействия Лунин не очень верил. Все-таки до способностей Эрнеста в этом отношении ему было далеко.

Насколько он мог судить по обрывкам разговоров, долетавшим до него, в основном здесь обсуждались козни политических конкурентов, большое место также занимали аппаратные интриги и какие-то сплетни. Постоянно всплывала тема об изменениях в политике, которые должны были последовать за смертью Шмелева – это было единственное, за исключением траурной обстановки, что напоминало о поминках. Разговоры на эту тему отличались по звуку: они были похожи на сосредоточенное гудение, в то время как светские беседы, со слухами и скандалами, звучали скорее как тихое стаккато.

Одна из боковых дверей в зале открылась, и вошли повара в униформе, катившие перед собой тележку с горячими блюдами. Лунин вдруг почувствовал сильный голод и решил, что пора перекусить. Несколько мест в середине длинного стола у стены пустовало, он прошел туда, сел и положил себе большую порцию дымящего жаркого с пюре. Почуяв запах жареного, и другие гости заняли свои места. На некоторое время все разговоры прекратились, слышалось только звяканье вилок о тарелки и хруст челюстей со стороны некоторых из особо матерых генералов.

Минут через двадцать собравшиеся, как видно, окончательно насытились, грязные тарелки были убраны, и гости сосредоточились на вине и шампанском. Мельком оглядев собрание, Лунин понял, что всех, как и его, посетила в этот момент одна и та же мысль. Механическая привычка произносить тосты не могла им не напомнить о поводе, по которому они тут собрались.

Сидевший на другой стороне стола субъект с нервным видом и бледным вытянутым лицом, наполнив свой бокал, взял его, поднял повыше и возгласил:

– Господа! Прошу минуточку внимания!

Взгляды обратились к нему. Вид у некоторых участников был уже не только сытый, но и сонный.

– Я считаю, – продолжил он, – что мы должны сказать несколько слов об ушедшем от нас человеке. Надо отдать дань его памяти.

– Тем более что он ушел так неожиданно… – добавила роскошно одетая дама неподалеку от Лунина. – И так рано.

Несмотря на эту поддержку, видно было, что эта идея не встретила большого энтузиазма у собравшихся. Некоторые, однако, были готовы что-то сказать.

– Когда я общался со Шмелевым, – начал грузный человек с багровой физиономией, сидевший на другом стола, – у меня всегда было ощущение, что я погружаюсь в мутные бездны бессознательного…

– Кхгм!.. – раздалось рядом с Луниным. Кое-где послышался смешок.

День за окном уже тускнел, в окна начал стучать холодный зимний дождь. Свет в зале не зажигали, но прошедшие официанты зажгли свечи перед каждым из гостей. Интимная обстановка в сочетании с вином, видимо, развязала чуть-чуть языки, речи полились бодрее.

Довольно быстро Лунин понял, что в тайну смерти Славика посвящены немногие. В основном все вспоминали самого Шмелева и его деяния, о которых сказать было почти нечего в силу общей секретности тут и повышенной секретности того, чем он занимался. Но все, так или иначе, придерживались официальной версии о гибели на улице в какой-то стычке – и судя по интонациям, это говорилось искренне.

Несколько человек, впрочем, как будто были в курсе дела, или это были просто обмолвки. Кое-кто упомянул о «государственной необходимости» и «политических интересах», но может быть, они просто хотели сказать о неизбежности жертв на этой войне. Несколько раз прозвучало слово «болезнь», и опять же было непонятно, речь идет просто о гриппе перед смертью или о безвременной кончине от этого.

– Кстати, господа, – вдруг сказал один из гостей, высокий худой человек с живыми и умными глазами. – А что вы думаете об этих убийствах в домах, которые начались у нас с некоторых пор? Полагаю, что не открою большой тайны – раз уж Славика с нами больше нет – если скажу, что он немного занимался ими. То есть не убийствами, конечно, а их расследованием.

Лунин встрепенулся. Об этом он ничего не знал, и это было интересно.

– Это ужасно, эти убийства, – сказала дама в роскошном платье. Свеча перед ней уже оплыла и покосилась набок, бесформенные потеки воска блестели в лучах пламени. – Не имеют ли к ним отношения наши друзья-социалисты?

– Вряд ли, – откликнулся человек напротив Лунина, до этого молчавший и внимательно слушавший все, что говорилось. – У нас есть информаторы в их штабе. И потом, утечки… С режимом секретности там всегда было очень слабо.

– Но может быть, это делается в тайне? – спросила дама. – И посвящено только самое высшее руководство?

– Как раз оно бы нам и доложило, – ответил знаток информационных утечек. – Шучу, конечно. Могу вас заверить, Авдотья Федоровна, что это не они. Это кто-то из наших.

– Но кому из наших может понадобиться убивать людей одного за другим, как будто просто для забавы? – недоуменно спросил кто-то с дальнего края стола. – Если ему что-то нужно, он мог бы просто доложить об этом Эрнесту. Или так, поразвлечься?

Лунин сидел, замерев, и слушал. Как видно, никто не знал здесь, что расследование было поручено именно ему. Иначе его бы непременно об этом спросили, это было очевидно.

– Господа, а вам не приходила в голову мысль, что убийца сидит сейчас здесь, среди нас? – спросил еще кто-то из гостей, вызвав оживление в зале. – Если это кто-то из наших, да еще вхожий в хорошие дома, то это предположение напрашивается само собой.

– Может, он тогда сознается сразу, прямо здесь? – спросила Авдотья Федоровна. – Честно говоря, мне уже до смерти надоели эти убийства. Я даже наш «Вестник» перестала читать, хотя раньше любила заглянуть в раздел «Слухи». Открываешь страницу – а там очередной труп, что же это такое. Не может ли Эрнест что-то с этим сделать?

– Этим занимался Чечетов, – сказал знаток утечек. – Но сейчас он передал дела кому-то другому, я пока еще не знаю кому. Слышал только фамилию и имя.

Лунин понял, что наступил момент, когда дальше сохранять инкогнито было уже просто невозможно. Он поставил свой бокал на стол и прочистил горло. На него посмотрели.

– Прошу прощения, я не представился, входя, – сказал он. – Меня зовут Михаил Лунин. Расследованием занимаюсь именно я.

Последовала общая секундная пауза, после чего Авдотья Федоровна воскликнула:

– Это очаровательно! Я сразу подумала, что такой милый человек не может не делать что-то полезное для нас всех. Очень приятно с вами познакомиться.

– Взаимно, – пробормотал Лунин.

– И как, вы уже попали на след, Михаил? – спросила она. – Когда мы сможем посмотреть в лицо убийце? Я читала, что следы злодеяний обычно отображаются прямо на лице.

– Я бы не хотел комментировать ход расследования, – сказал Лунин. – Так или иначе, оно продвигается.

– Бог вам в помощь, – пробасил один из генералов. – Я был на войне и ничего не боюсь, но сейчас стал оглядывать дом перед тем, как лечь спать. На всякий случай.

– Это что, я чуть не начала тумбочкой подпирать дверь в спальню, – проговорила стройная и молодая дама рядом с Луниным. – Очень хотелось, очень, но меня отговорили. Сказали, что убийца может ворваться и в окно, а тумбочка его только разозлит.

В зале раздался шум, все говорили одновременно. Тема вызвала явный интерес.

– Я бы сказал, здесь идеальное место для убийства, – говорил кто-то из гостей неподалеку. – Можно например, подсыпать яду в одно из блюд.

– Убийца использует только тяжелые предметы, – ответили ему. – И хоть это и грубо, но у него есть стиль. Вы слышали про эти записки, которые находят рядом с трупами?

– Да, Михаил, – громко сказала Авдотья Федоровна. – Что вы думаете об этих записках?

– Я изучил их с интересом, – ответил Лунин, по возможности шутливым тоном. – Оказалось приятное и увлекательное чтение.

– Но нет ли в них ключа к убийствам? – спросила она. – Этот маньяк ведь о чем-то думал, когда их оставлял.

– Разумеется, это нам тоже пришло в голову, – сказал Лунин.

– И вы не прочитали ключ?

– Я прочитал четыре или пять ключей, – ответил Лунин. – И один правдоподобнее другого.

– Может быть, эти записки вовсе ничего не значат, – заметил кто-то. – И убийца как раз и оставляет их, чтобы сбить с толку и заставить поломать голову.

– Так или иначе, поймать его надо, с записками или без записок, – сказал Лунин.

– Вы наша единственная надежда, Михаил, – сообщила ему стройная дама. – Если не вы, то убийца так и будет нас убирать по одному до скончания века.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – своим густым басом сказал генерал, осматривающий дом перед сном. – Война без противника, с противником, который прячется и оставляет глупые записки – это подло. А всякая подлость должна понести наказание.

– Да, это удар в спину, – сказал кто-то еще. – Вы должны остановить это, Михаил.

Лунин сдержанно поклонился и не стал больше высказываться на эту тему. Почему-то он чувствовал легкую неловкость, как будто ему доверили что-то важное, и он никак не может оправдать ожиданий.

Время было уже позднее, и понемногу гости начали расходиться. Лунин почувствовал, что и ему пора домой. Вряд ли здесь его ожидало еще что-то важное.

У выхода из зала он столкнулся с человеком, упомянувшим, что Славик начал собственное расследование, и подумал, что можно попробовать еще что-нибудь об этом узнать. Эти сведения могли бы оказаться ценными.

– Простите… – обратился он к нему, ожидая, что тот назовет себя. Но тот этого не сделал и просто сказал:

– Да, Михаил? Я вас слушаю.

– Вы сказали, что Шмелев пытался найти убийцу. Нельзя ли об этом чуть поподробнее?

– Но я ничего конкретного не знаю, – сказал тот. – До меня просто донеслись слухи, что он высказывал некие соображения об этом.

– А какие соображения? – жадно спросил Лунин.

– К сожалению, мне трудновато вспомнить. Разговоров об этом было множество, сами понимаете… Я даже не помню, кто из моих приятелей об этом говорил. Но как-то в этом разговоре выражалась надежда, что Славик, с его светлым умом, быстро тут во всем разберется. Хотя никто вроде бы это ему и не поручал.

– Спасибо, – сказал Лунин, чуть разочарованный. Его собеседник, наверное, просто хотел произвести некое впечатление за столом своей осведомленностью. Выглядело это не больше чем обычная сплетня, которую любят пересказывать, когда нет более интересной темы для разговора.

– Я уверен, что у вас получится довести это дело до конца, – сказал его собеседник, протягивая ему руку. – Прошу прощения, но мне пора.

Проводив его взглядом, Лунин еще немного помедлил, чтобы не встретиться с ним еще раз на лестнице, и покинул дворец. На улице было совсем темно. Зябко ежась от холода, он прошел по пустынной главной улице и подошел к своему дому.

Вспомнив об оставленной с утра записке – опять ему приходилось выяснять отношения с убийцей один на один – Лунин осторожно повернул ручку на входной двери. Она не поддалась – дом как будто был заперт. Это привело Лунина в волнение, но когда он попробовал еще раз, дверь открылась. Все это опять было не более чем воображение.

Дома все было так, как он оставил. На столе лежала его собственная записка, на том же месте и вроде бы нетронутая. Лунин взял ее и прочитал тот же текст: «И увидел чистые воды светлой реки жизни». Внезапно он вспомнил правильный текст из Откровения, который он безбожно переврал с утра: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл». Разница между двумя текстами была значима и показательна – или у него сейчас было такое впечатление.

Только теперь Лунин почувствовал, как он устал. Есть уже не хотелось, так что он не стал готовить ужин, только взял бутылку из бара, под которой на этот раз ничего не оказалось, и налил стакан красного вина. Неторопливо отхлебывая его, он думал о Славике, о его жизни, странно протекшей и так нелепо закончившейся.

На улице послышался выстрел. Лунин поднял голову. В окне ничего не видно было, но выстрел был не похож на пистолетный, скорее стреляло крупнокалиберное орудие. Вслед за первым выстрелом последовали еще и еще, это уже напоминало канонаду. В городе явно в очередной раз что-то происходило. И как всегда, у Лунина не было тут ключа к пониманию.

Слегка поразмыслив, он решил, что в любом случае, что бы там ни было, все обойдутся прекрасно и без него. Надо было ложиться спать. Грохот не мешал ему, скорее даже добавлял уютности.

Будем надеяться, подумал Лунин, засыпая, что снаряд прямой наводкой не попадет в его утлый домик. А если попадет, так может быть, это и к лучшему. Никто не знает, где лучше, здесь или там.

23

Утром он проснулся в полной тишине, хотя время от времени ночью его будили тяжелые удары орудий – пальба, похоже, продолжалась всю ночь. Небо за окном снова было серым и скучным.

Скорее всего, это и было обещанное Эрнестом наступление. Путь к выборам расчищен, все противники повержены. Оставалось только надеяться, что неведомый убийца был накрыт этой ночью каким-нибудь шальным снарядом, и убийства прекратятся теперь сами собой.

За завтраком Лунин невольно поглядывал в окно, но военные действия не возобновлялись. Все это была как ночная гроза, прошелестевшая и побившая город крупным ледяным градом.

Выйдя на улицу, он понял, однако, что сравнение с градом было не очень уместным. Несколько зданий лежало в руинах, среди них прелестный маленький голубой дворец позапрошлого века, которым всегда любовался Лунин, проходя мимо. Людей совсем не было, все как будто попрятались. В полном одиночестве под сумрачным небом Лунин прошествовал к себе на работу. Надо было с кем-то встретиться и узнать, что это было.

Подходя к зданию, он думал, что наверняка этой ночью в городе добавилось немало трупов, и никого это не волновало – во всяком случае, не так, как те убийства, в которых он должен был разобраться. Гибель на войне, даже очень маленькой, имела другой статус, чем смерть в результате чьей-то капризной прихоти.

Удивительным чувством свободы и безопасности почему-то веяло от этого утра. Лунину казалось, что какое-то напряжение, которое накапливалось последние дни, теперь разрешилось. Гроза очистила воздух, если не тяжелый городской смог, то по крайней мере, политический. Хотя людей, конечно, было жалко, особенно тех, кто не участвовал тут в сложных играх, и просто попал под этот удар слепой сокрушающей силы.

В хорошем настроении он поднялся по лестнице, прошел по пустому коридору и хотел было открыть уже дверь в свой кабинет ключом – но она открылась сама. На пороге стоял один из его сотрудников, Егор Басманов, как припомнил Лунин с некоторым трудом. Изнутри доносились какие-то звуки, вызывавшие безотчетную тревогу – как будто шумное дыхание.

Увидев начальника, Басманов посторонился и впустил его в кабинет, не говоря ни слова. Чуть дальше рядом с ним стоял еще один подчиненный, Артем Полозов. А дальше, и как раз в директорском кресле, было что-то ужасное.

Лунин не любил литературные темы двойников и двойничества, и никогда не допустил бы в своих произведениях чего-то похожего. Но здесь срабатывала некая психологическая инерция: при нормальном развитии событий он вошел бы сейчас в эту комнату и сел бы как раз в это кресло. Но оно было занято.

В кресле сидел человек, которого Лунин никогда раньше не видел. Лицо его было искажено судорогой, по подбородку стекала кровь. Присмотревшись, Лунин увидел, что горло его надрезано. Человек, впившись руками в подлокотники, подергивался, будто хотел встать и не мог.

Лунин резко повернулся к своим сотрудникам, которые стояли неподвижно и с самым ошарашенным видом.

– Это убийство? – спросил он. – Что вы тут делаете?

– Мы только вошли, – сказал Басманов. – Хотели узнать насчет работы.

– Мы его не убивали, – добавил Полозов, поняв, что эта мысль напрашивалась. – Мы вошли несколько секунд назад и увидели вот это.

Лунин оглядел их напряженные лица, и понял, что это скорее всего было правдой. Решения принимать надо было быстро. Решив исходить из этой версии, тем более что ничего похожего на орудие убийства в руках у них не было, он командным тоном отдал приказание:

– Найдите кого-нибудь, кто может помочь, быстро. Он еще жив.

Они повернулись и ретировались, с такой скоростью, какой он не ожидал от своего отдела. Лунин остался в комнате один на один с человеком в кресле.

– Ш-ш… – прошипел тот. – Ш-ш…

Лунин принял было это за хрипение умирающего, но он явно хотел что-то сказать.

– Ш-ш… – раздалось снова. – Шм… Шмелев…

Глаза его остановились, и он покосился набок. Лунин подошел ближе. Дыхание человека остановилось, черты лица, искаженные судорогой, разгладились. При всей кошмарности этой картины от нее веяло каким-то покоем, может быть даже вечным. Похоже, еще одна история здесь окончилась, и сделать ничего было нельзя.

Дверь распахнулась, и вбежали два его помощника.

– Никого тут нет, в здании совсем пусто, – сказали они наперебой. – Мы стучали везде, где только можно.

– Уже все, – сказал Лунин. – Наша помощь не требуется. Все кончилось.

Он сел в одно из присутственных кресел и жестом пригласил их сделать то же самое. Несколько минут прошли в полном молчании. Лунин не торопился начать разговор, хотя спросить было что.

– Расскажите еще раз, как это было, – сказал он подчиненным.

– От вас давно никаких известий, – начал Басманов. – А у нас вчера была небольшая дружеская попойка, и мы решили, что нельзя же так. Надо хоть что-то делать полезное.

– И мы пришли сегодня с утра, чтобы заняться какой-то работой, – добавил Полозов. – И вот видим это в кресле.

– В первую секунду я даже подумал было, что это вы там сидите, только так странно, – вставил Басманов. – Как вы думаете, убийца мог вас перепутать с этим человеком?

– Кто знает… – сказал Лунин. – Но верится в это с трудом. Скорее это еще один сюрприз лично для меня. Вы знаете этого человека?

– Кажется, я сталкивался с ним у Чечетова в институте… – медленно и задумчиво произнес Артем. – Но он вроде бы не оттуда. Это кто-то из верхушки, из дворца.

– А вы не видели, никто не выходил отсюда, из кабинета? Вы же должны были столкнуться с убийцей нос к носу.

– Нет, в коридоре было пусто, – ответил Полозов. Он бросил быстрый взгляд на человека, откинувшегося на спинку кресла. – Наверное, он прошел чуть раньше.

– Кто же мог его спугнуть, не понимаю, – сказал Лунин, тоже посмотрев на тело в кресле.

Он встал и подошел ближе к трупу. Заниматься очередным осмотром у него не было никакого желания, тем более что тут был такой удачный случай. Можно было все свалить на подчиненных.

– Вот что, парни, – сказал он, порывшись у себя в портфеле. – Вот вам записка с телефоном, я не знаю, не разбомбили ли это управление ночью.

– Кстати, а что это было ночью? – живо спросил Басманов. – У меня кот полночи не мог заснуть. И мне мешал спать.

– Так, пустяки, – ответил Лунин. – Политическая борьба. Не забивайте себе голову всякой ерундой. Наша цель – найти того фокусника, который устроил все это представление.

– Можно сказать, сегодня мы были к этому уже совсем близко, – заметил Полозов.

– Да, так вот, телефон, – продолжил Лунин. – Там какая-то служба утилизации, в общем, они занимаются трупами. Я покидаю вас, у меня дела. Просьба очень тщательно и внимательно осмотреть все в комнате. Составить опись, что найдется в карманах у жертвы. Хорошо бы заодно установить его личность, если у него при себе есть какие-то документы. Когда все будет закончено, позвоните по телефону, попросите забрать тело. Лучше будет, если вы их дождетесь и кратко объясните, что к чему. После этого можете быть свободны.

На лице у Басманова появилось некоторое воодушевление, может быть он любил иметь дело с трупами. Лицо Полозова, наоборот, исказила легкая гримаса. Тем не менее он справился с ней и спросил:

– А на что обращать внимание при поиске? Что искать в первую очередь?

– Меня интересуют две вещи, – ответил Лунин. – Во-первых, орудие убийства, хотя, конечно, он мог забрать его с собой. А во-вторых, возможно, вам удастся найти записку. Убийца любит их оставлять на месте преступления. Смотрите внимательно, записка может быть где угодно. Несколько раз их просто не нашли, хотя скорее всего они были.

– Обыщем всю комнату, – с готовностью сказал Басманов. – Наконец-то настоящее дело.

– Поищите, поищите… – сказал им Лунин. – Хотя… Вряд ли он начал свой визит сюда с литературных упражнений. Логичнее было перейти прямо к убийству, а записки уже потом. Но если кто-то его спугнул… Тогда никакого текста на бумаге могло просто не появиться.

Он подошел совсем вплотную к телу и, преодолев себя – присутствие подчиненных помогало собраться – пошевелил его. Из легких убиенного с шумом вышел воздух, он как будто выдохнул. Но это был уже последний вздох.

Под правой рукой, как заметил Лунин, из-под рукава что-то торчало, крошечный уголок бумаги. Он высвободил этот клочок, небрежно смятый, развернул его и увидел там одну букву «А…» Дальше шло еще что-то совсем неразборчивое, как будто начатая следующая буква, но непонятно какая. Текст был смазан. На этот раз убийца использовал не маркер, буквы были написаны кровью жертвы, еще свежей и сохраняющей красный цвет. Лунин вздохнул.

– Так, одной задачей у вас меньше, – сказал он. – Записку мы уже нашли.

– И что там написано? – жадно спросил Полозов.

– На этот раз немного, – ответил Лунин и показал записку подчиненным. – В других случаях он был более многоречив.

– И что это значит, «А»? – недоуменно спросил Басманов.

– Я и сам хотел бы знать, – сказал Лунин.

– А что в остальных записках?

– Ничего более ясного, чем здесь, – ответил Лунин. – По части понятности вам лучше пообщаться с кем-нибудь другим, и лучше на другую тему. Здесь все на удивление туманно. Но мы разберемся в этом, вне всякого сомнения. Хорошо будет, если вы мне в этом поможете. Задание вам понятно?

– Да! – ответили они в один голос.

– Тогда приступайте, – сказал Лунин. – Если сюда войдет кто-то из посторонних, скажете ему, что это не вы убили этого несчастного. Если что, сошлетесь на меня. Вы на работе, так что не расслабляйтесь, действуйте четко и быстро. Да, и уберите здесь по возможности, когда закончите. Нам в этом кабинете еще работать и работать.

Он положил найденную записку в портфель, кивнул им и вышел в коридор. Сейчас надо было обдумать свежую информацию, а размышлять рядом с трупом он был не в состоянии.

Выйдя на улицу, Лунин решил немного прогуляться. Хотя люди тут уже появились, народу было немного, и это было приятно.

Главной интригой была фамилия Шмелева, прозвучавшая из уст умирающего. По всем канонам, жертва должна была произнести имя убийцы, вряд ли ее волновало в этот момент что-то еще. Но Славик был мертв и даже уже похоронен, так что эта версия отпадала сразу.

По-видимому, можно было отказаться и от идеи заговора и участников его, с записками в руках. Никакой секретный код не мог состоять из буквы «А», и уж тем более тайный мятежник не стал бы писать его своей кровью.

К тому же убийство в очередной раз произошло в помещении, имеющем прямое отношение к нему, Лунину – это никак не могло быть совпадением. Но ни при каких обстоятельствах участники заговора не могли с завидным упорством назначать свидания как раз у него дома или на работе. Предположение Юраева, хотя и довольно соблазнительное на вид, оказалось несостоятельным. Надо было искать в другом месте.

С некоторых пор убийца питал пристрастие к Лунину, целая цепочка событий была связана именно с ним. То, что уже он знал о расследовании, было совершенно очевидным. И в самом деле, скучно было бы совершать злодейства в полной безопасности и не боясь быть разоблаченным. Под самым носом у следователя это, наверное, было веселее.

Лунин почувствовал, что он зашел в очередной умственный тупик. Между тем по правилам игры у него оставалось всего несколько дней на разоблачение, до выборов было совсем немного. Потом, как любил раньше выражаться Эрнест, они вступили бы в новую политическую реальность, и все было бы по-другому. Но хотелось бы успеть еще в этой реальности.

У него вдруг появилось сильное желание зайти к Чечетову, может быть, тот высказал бы какие-то соображения, которые прояснили бы дело. Чечетов был каким-то странным его полуначальником, и обычно вызывал Лунина сам. Но это же не значило, что он и сам не может к нему заглянуть, по собственной инициативе. Решившись, Лунин свернул со своей обычной дороги к морю, по которой его как будто сами несли ноги, и направился к институту, где работал Чечетов. Идти было недалеко.

24

Чечетов сидел в своем кабинете в обычной позе, склонившись над бумагами. Увидев Лунина, он оторвался от них и сказал:

– А, Михаил, здравствуйте! Надо же, какая приятная неожиданность. У вас дело ко мне или вы просто так, заглянуть?

– Добрый день, Иван Павлович, – сдержанно ответил Лунин. – Можно сказать, и то и другое.

– Что ж, проходите, садитесь. Может быть, кофе?

– Да, я не отказался бы, – ответил Лунин, немного удивляясь этой любезности. Обычно хозяин этого кабинета встречал его суше.

Чечетов сделал короткий звонок по телефону, и через несколько минут в кабинете показалась его помощница, судя по ее деловому виду. Она внесла на подносе две чашки дымящегося кофе и поставив их на стол, удалилась, не говоря ни слова.

– У меня новый труп, – сказал Лунин, решив не откладывать дело в долгий ящик.

– Как это неоригинально, – сказал Чечетов. – Угощайтесь, кофе здесь поистине великолепный. По моей просьбе нам завозят партию из Лондона. Это что-то вулканическое, выращивается в Южной Америке на горных склонах.

Лунин бросил два коричневых кубика в чашку и стал размешивать сахар. У Чечетова можно было многое спросить, но общаясь с ним, к вопросам надо было подходить с осторожностью. Особенно если хотелось получить побольше информации.

– И где же на этот раз? – спросил Чечетов.

– У меня в кабинете, – с легкой горечью в голосе ответил Лунин. – Другого места не нашлось.

– Убийца самым очевидным образом к вам неравнодушен, Михаил, – благодушно заметил Чечетов. – Сначала записки в доме, а теперь и вовсе труп.

Лунин глянул на него, но сразу понял, что о записках ему рассказал Муратов. Может, это было и к лучшему – чем меньше утаиваешь, тем легче было прийти к какой-то ясности. От бесконечных секретов повсюду его уже слегка тошнило.

– Да, он явно знает, что я занимаюсь этим делом, – сказал он. – Эти шутки, без сомнения, делаются уже специально для меня.

– Не только для вас, Михаил, – сказал Чечетов, доставая сигарету из пачки. – Он продолжает свое обычное дело. Просто ему, видимо, показалось забавным, что одновременно он может водить вас за нос. В непосредственной близости от карающего меча правосудия, скажем так.

– Не знаю, можно ли назвать меня мечом, – заметил Лунин. – А если даже мечом, то этот меч по-прежнему не знает, куда обрушиться. Все мои догадки – а их было уже не так уж мало – не оправдались.

– Ничего страшного, Михаил, – сказал Чечетов, затягиваясь. – Никто не ждал от вас сверхъестественных подвигов. А убийца умен и осторожен. Он не допустил еще ни одной ошибки.

– Сегодня у меня в кабинете его чуть не поймали, – откликнулся на это Лунин. – Два моих сотрудника вошли буквально через несколько минут после того, как совершилось убийство. Жертва даже была еще жива.

– Я надеюсь, вы не сделали глупой ошибки и их не заподозрили, – сказал Чечетов. – Нетрудно догадаться, что это вовсе не они.

– Я был близок к этому, – признался Лунин с улыбкой. – Но в последний миг передумал.

– И правильно сделали. Дело строится немного сложнее. Всего, что бросается в глаза, тут лучше избегать.

Лунин отхлебнул еще кофе и подумал, что раз уж Чечетов демонстрирует свою обычную осведомленность, да еще на этот раз в такой откровенной манере, стоит спросить у него не только о том деле, с которым ему никак не удавалось справиться. Его интересовало здесь многое.

– Что вы скажете, Иван Павлович, об этом ночном штурме? Наши конкуренты окончательно разгромлены?

– Нет, это хлопушка, – сразу ответил Чечетов. – Нагнать шуму, не более. Все равно все решаться будет на выборах. Эрнест просто решил, что они пройдут более гладко, если он немножко покажет силу.

– Ничего себе немножко, – пробормотал Лунин. – У меня дом сотрясался до самого основания.

– Да, шороху было много. И все же в чисто политическом смысле это ничего не значит. Наоборот, я бы сказал, противостоящие силы даже оживились. Это их как-то взбодрило. Пейте кофе, я еще закажу, если надо.

Лунин приложился к чашке, почти не чувствуя вкуса кофе, даже если он был доставлен из Лондона. Его не оставляло странное ощущение, что Чечетов знает все об этом деле – или это было не более чем внешнее впечатление от его самоуверенной манеры.

– Во всем этом постоянно всплывает Славик Шмелев… – медленно сказал он.

– Да, похоже, Шмелев играет тут большую роль, чем вы думаете, Михаил, – откликнулся Чечетов.

– Но он же умер! – воскликнул Лунин.

– Умер, вне всякого сомнения, – ответил Чечетов.

– Но почему-то мало кто видел тело… – сказал Лунин. – Его как-то быстро забрали, потом кремировали, а вчера похоронили.

– И тем не менее он действительно умер, – сказал Чечетов. – К большому моему сожалению, в частности. Это большая потеря, он был хорошим человеком и прекрасным сотрудником.

– Я не понимаю, – признался Лунин. – Если его нет, как же он может тут играть какую-то роль?

– Чтобы распутать этот клубок, – сказал Чечетов, затянувшись еще одной сигаретой, тоже наверное откуда-то доставленной, – вам надо обратить внимание на то, как развивались обстоятельства. На весь ход событий. Убийца ведь неспроста с какого-то времени обратил на вас свое самое пристальное внимание. Это может быть связано далеко не только с тем, что вы назначены официальным расследователем.

Лунин помолчал, переваривая эту мысль.

– Но какое отношение к этому имеет Славик Шмелев? – спросил он наконец.

– Самое прямое, – ответил Чечетов. – Как вы, возможно, уже знаете, он тоже чуточку занимался этим делом. По собственной инициативе, его никто об этом не просил.

– И что? – спросил Лунин, ничего не понимая. – Он занимался и потом умер. Эти события как-то связаны?

– Этого мы пока сказать не можем, – ответил Чечетов, выпуская сигаретный дым. – Обратите внимание на следующее. Вы дружили со Шмелевым, верно ведь?

– Да, очень давно, – сказал Лунин. – Когда я сюда впервые приехал, еще до поступления в институт, я даже жил у него в доме несколько недель. Пока не решил проблемы с жильем.

– Шмелев, возможно, продвинулся в этом расследовании дальше, чем мы предполагаем, – сказал Чечетов. – И создается такое впечатление, что все эти начавшиеся позже события оказались связаны с вами гораздо раньше, чем вы думаете.

Лунин молчал. Сердце его начало колотиться. Может быть, оно понимало в этом больше, чем он сам.

– Но… – сказал он. – Как они могут быть со мной связаны? Я ведь приехал сейчас сюда, никого не предупредив. Это, конечно, быстро стало известно, в первый же вечер…

– Об этом я все знаю, – перебил его Чечетов. – Дело не в этом. События начали развиваться раньше, до вашего приезда, и уже тогда они были связаны с вами. Лично с вами, и ни с кем другим.

– Но… – сказал Лунин. – Разве убийца мог знать об этом? О том, что я появлюсь, и меня привлекут к этому делу?

– Конечно, он об этом не знал. Для него это было таким же неприятным открытием, как и для вас, как я думаю. Связь всех событий начала проясняться намного позднее.

– Откуда вы все это знаете? – вдруг спросил Лунин.

– Я не знаю, я только догадываюсь, – улыбнувшись, ответил Чечетов. – Но именно при этих предположениях вся картина начинает выглядеть правдоподобной. И только в этом случае начинает кое-что проясняться.

– У меня пока не проясняется ничего, – пробормотал Лунин.

– Вы зря так думаете, похоже, вы уже близки к разгадке, – ответил Чечетов, доставая из пачки еще одну сигарету. – Надо только сопоставить все факты и отсечь то, что не вписывается в человеческую психологию. Определить, что произошло, установить всю связь событий в целом после этого будет не так уж сложно.

– Значит, надо поразмыслить еще над этим делом, – с кривой улыбкой сказал Лунин. – Для меня очевидности пока никакой нет.

– Как у вас с памятью? – внезапно спросил Чечетов.

– Как у меня с чем? – переспросил Лунин, подумав, что ослышался.

– С памятью, – повторил Чечетов. – У вас же были какие-то трудности с этим, правильно? Часть событий из прошлого куда-то делась, и никак не может быть восстановлена.

– Пока еще никак, – ответил Лунин, не спрашивая на этот раз, откуда это Чечетову стало известно. – Что-то очень прочное, неподвижное.

– Обычно, – сказал Чечетов, зажигая сигарету, – такие вещи происходят тогда, когда человек не может что-то вспомнить не в силу какого-то механического дефекта памяти. А когда он помнит и в то же время не помнит. Те события, которые с ним происходили, оказываются слишком злыми для нашего восприятия, и вообще человеческой природы. Несовместимыми с ней, я бы сказал.

Лунин молчал, не зная, как на это реагировать.

– Это может быть как-то связано с убийствами? – спросил он. – Иметь к ним какое-то отношение?

– Кто знает? – сказал Чечетов. – Но если верны наши предположения о том, что эта история началась еще до вашего приезда сюда, и сразу имела отношение лично к вам – то вопрос о памяти возникает сам собой. Убийца играет с вашей памятью, Михаил, осталось только понять, каким именно образом.

– Вы знаете, кто убийца? – спросил Лунин, неожиданно для себя самого. – Вы можете назвать его имя?

– Нет, я не знаю, – ответил Чечетов. – У меня есть только предположения. Надо еще поработать над этим. Вы думали над тем, какие тут могут быть еще ходы?

Лунин задумался на несколько минут. В комнате было уже тяжело дышать от табачного дыма.

– Я хотел бы, наверное, осмотреть дом Шмелева, – сказал он. – Мне передали вашу… просьбу. О том, что не стоит это делать. Это еще остается в силе, или теперь уже можно? После похорон это, может быть, не имеет больше такого значения?

– Да пожалуйста, Михаил, если есть желание, – ответил Чечетов. – Впрочем, не думаю, что это придет вас к чему-то очень существенному. Но почему бы и нет? Если не будет новой информации, возможно, это хотя бы натолкнет вас на какие-то мысли.

– Свежие мысли бы мне не помешали, – сказал Лунин в некотором замешательстве. Было непонятно, считает Чечетов посещение этого дома удачной или неудачной идеей. – И потом, больше мне сейчас ничего не приходит в голову.

– Никаких проблем, вы можете это сделать, – сказал Чечетов. – Будьте только осторожны. Убийца по-прежнему на свободе и как и раньше, действует. Никакими обязательствами он при этом не связан. Полная свобода рук.

– Может быть, у вас есть еще что-то к этому добавить? – спросил Лунин. – Какие-то мысли о том, кто это может быть, и зачем все это делает?

– Вы знаете, Михаил, – сказал Чечетов. – Скажу вам откровенно. Я думаю, что это просто аппаратный сбой. В бюрократическом смысле, я имею в виду. Не более чем. Мы слишком усложняем дело, когда об этом задумываемся, оно намного проще, и ключ к разгадке находится не где-нибудь, а прямо у нас в руках. Надо только сложить эту простую мозаику.

– Аппаратный сбой? – переспросил Лунин. – Что это значит?

– Это очень просто, – сказал Чечетов. – Кому-то отдали какое-то указание или предписание. И этот кто-то понял его слишком… вольно, скажем так. Или и сам начал своевольничать. Но предписаний здесь раздавалось множество, особенно в предвыборной горячке. И все группы глубоко засекречены, причем часто сами не знают, чем именно они занимаются и какова конечная цель всего этого. Вот и получилось то, что получилось. В принципе, рано или поздно этого следовало ожидать.

– Это не слишком продвигает меня к разгадке, – признался Лунин.

– Не ждите сразу ответов на все вопросы, – со смехом ответил Чечетов. – Ну что, вы хотели еще что-то узнать? Или вопросы исчерпались тоже, вслед за ответами?

– Нет, пожалуй, на сегодня хватит, спасибо, – сказал Лунин. – Все же мне кажется, вы преувеличиваете мою близость к разгадке. Как раз сейчас я понимаю еще меньше, чем мне казалось, я понимал вначале.

– Это самое обычное дело, – сказал Чечетов. – Но в какой-то момент, бывает, что и непонимание превращается в понимание. Одним скачком.

– Спасибо, – еще раз сказал Лунин. – И спасибо за кофе.

– Пожалуйста, Михаил, – ответил Чечетов, опять с улыбкой. – Заходите еще, когда столкнетесь с какими-то загадками. Всегда рад вас видеть.

Лунин попрощался и вышел из кабинета. Беседа с Чечетовым, как всегда, давала богатую пищу для размышлений.

На улице уже стемнело, в небе зажглись звезды. Быстрым шагом, чтобы согреться, Лунин двинулся в сторону своего дома. На сегодня все дела были закончены, и хотя успехов особых не было, на завтра у него, по крайней мере, была понятная ему работа.

Он сам не знал, почему он не сказал Чечетову о предсмертном шипе умирающего, и потом произнесенной вслух фамилии. Его немного уязвляло, что Чечетов как будто разбирается во всем этом лучше, чем он, и он хотел хотя бы какие-то ценные и новые сведения оставить за собой – возможно, причина была в этом. Лунин все-таки реально занимался расследованием, а Чечетов сидел у себя в кабинете, погруженный в какие-то другие дела, и щелкал эти орешки как бы мимоходом. Лунину хотелось оставить что-то и для себя.

Дома и на этот раз его не ждало никаких сюрпризов. Как обычно, долгий зимний вечер сложился из ужина, бутылки вина и игры на клавесине, из которого Лунин заботливо извлек перед этим забытый там пистолет. Никаких замечательных и прорывных мыслей в голову не приходило.

На улице тоже не происходило никаких событий, все было тихо. Казалось, все бури уже отшумели, и город замер в преддверии выборов. Еще один день прошел, и теперь до них оставалось совсем немного.

25

Утром во сне Лунину как будто послышался револьверный выстрел на улице, потом какие-то крики, шумное дыхание, топот ног и даже стук копыт. Но, окончательно проснувшись, он понял, что это не более чем сновидение, остатки тяжких кошмаров, терзавших его всю ночь.

Лунин потянулся и сел в кровати. Ощущение близкой разгадки не оставляло его, и хотя его ум блуждал в кромешном мраке, рядом забрезжил какой-то свет – или ему так казалось. Что-то хотел донести до него вчера Чечетов, что-то важное, но все же по-прежнему непонятное. Сказал бы уж прямо, подумал Лунин и встал с кровати.

Нежась в теплой утренней ванне, он еще раз обдумал все это, и опять не пришел ни к каким однозначным выводам. Как обычно, главное из сказанного таилось где-то в мелких деталях, но их было много, и на что обратить внимание, за какую ниточку начинать тянуть, было опять неясно. Так или иначе, надо было приниматься за работу, дальнейшее продвижение могло бы что-то и прояснить.

На этот раз он приготовил себе завтрак получше, повкуснее и поплотнее. Вчера пообедать не удалось, вполне могло бы так случиться и сегодня, а день предстоял достаточно трудный. Впрочем, подумал Лунин, легких дней здесь, кажется, еще не было.

Выйдя на улицу и отправившись на этот раз дворами, мимо маленьких домиков с голыми ветвями сирени во дворах и бездействующими зимой фонтанчиками, он еще раз испытал прилив какого-то волнения. Что-то важное ждало его сейчас, долгожданный ключ к пониманию как будто уже прочно был в руках, надо было только воткнуть его в скважину и повернуть два раза. Что было там за дверью, он пока предпочитал не думать.

Мысли о ключе навели его на соображение, что он никак не подготовился к тому, чтобы проникнуть в дом, если он закрыт. Профессиональным детективом он, кажется, так и не стал.

Пройдя через дворы, Лунин снова вышел к сосновой роще, на этот раз с другой стороны, чем обычно. Здесь было невероятно красиво. Под мелким дождиком, капавшим с неба, в лесу уже образовались проталины, обнажив промокшую траву, мхи и лишайники. Разбросанные кое-где камни и желтый песок на склонах дополняли эту картину. Не в силах удержаться, Лунин остановился на несколько секунд полюбоваться ею, и в этот момент в его мозгу само собой сложилось понимание, настолько ясное, что он удивился, как он не видел этого раньше.

Славик Шмелев не умер и не был похоронен. Позавчера по улицам города пронесли пустой гроб. Ему все лгали здесь, с какими-то целями. Именно с этим была связана темная история с исчезновением тела, которое никто не видел и которое будто бы было сразу кремировано. И общее нежелание пускать его, Лунина, в этот элемент игры.

Лунин поймал себя на том, что уже несколько минут смотрит в одну точку, и хотя вокруг никого не было, он решил, что лучше ему будет пройтись, а не застревать на месте с задумчивым видом. Тем более что на ходу ему думалось лучше.

Очевидно, Шмелев получил какое-то задание, которое включало в себя инсценировку смерти, причем естественной смерти. Потом, когда стычки начали разгораться, Карамышеву пришла в голову светлая идея использовать это в политической борьбе. Так и сложилась эта комбинация, над которой Лунин столько ломал голову, не понимая, как объяснить многочисленные странности вокруг этой смерти.

Возможен был и другой вариант, и он казался даже более вероятным. Имитация смерти была совершена с помощью каких-то других людей, а Эрнест узнал только о самом факте смерти, и решил воспользоваться этим. Это должно было поломать планы людей, участвовавших в этой игре, и им, наверное, пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть отсутствие тела. При некоторой сноровке и взаимодействии с так называемой службой утилизации это, конечно, можно было сделать. Если эта версия верна, то тут, по крайней мере, было ясно, где дальше искать. Надо было выйти на эту службу и выяснить, действительно ли тело было кремировано, или просто найдена подходящая урна с прахом.

Лунин прошел еще немного, дальше уже начиналась лесная дорога, которая вела к дому Славика. Когда до дома оставалось всего несколько шагов, он еще раз остановился, пораженный еще более ясным пониманием.

Зачем Шмелеву могло понадобиться инсценировать свою смерть? Если он сделал это по собственной инициативе, не согласовав с Эрнестом, значит, для этого должны были быть какие-то очень веские причины. Люди не покидают этот мир так просто, даже если это имитационная, а не реальная смерть. Увы, это значило – и Лунин понял это со всей определенностью – что именно Славик совершал все эти убийства.

Причина для исчезновения была тогда проста и ясна: это был лучший способ для того, чтобы по-настоящему скрыться от всех взглядов, и дальше продолжать это дело, при желании, в свое удовольствие. Внимание к этим событиям стало слишком плотным, и после этого надо было или затаиться, прекратив убийства, или же, если для них были серьезные мотивы, продолжать их именно таким образом.

Все эти соображения казались безумными и невозможными, потому что от Шмелева трудно было ожидать такой глубокой вовлеченности в игру – но люди здесь менялись, под давлением последних событий и сил, вышедших тут на поверхность. Кто знает, какие метаморфозы претерпело сознание Славика с тех пор, как они в последний раз виделись. Склонность к странным играм у него была всегда, и если эти предположения были верны, то здесь он, кажется, уже заигрался.

Так или иначе, дом в любом случае стоило посетить. Уже подойдя к калитке и открывая ее, Лунин, похолодев от ужаса и чувства мистического совпадения, вспомнил последнюю деталь, довершавшую эту картину.

Несчастная жертва у него в кабинете перед тем, как испустить дух, произнесла фамилию Славика – что это могло быть еще, кроме как имя убийцы? Он отказывался думать об этом, и может быть, именно это и имел в виду Чечетов, когда говорил о том, что человеческая природа не в силах вместить в себя большие степени зла, и мысли об этом просто вытесняются из сознания. Все это было на редкость несообразно.

Потянув на себя дверь, он вошел внутрь. Двор выглядел запущенным, по-видимому, им давно уже никто не занимался. Никаких признаков жизни не видно было в доме.

Лунин помедлил немного на крыльце, но все-таки решил войти. Смутные и смешанные чувства охватили его. Меньше всего здесь можно было ожидать встретить Славика, жив он или мертв. Но его присутствие как-то чувствовалось в доме, место казалось не пустым, а одушевленным. Он посмотрел еще раз на темные окна с деревянными рамами, и повернул ручку на двери. Та открылась, впустив его в дом.

Эта обстановка была знакома ему: как и сказал он Чечетову, он жил здесь некоторое время, пользуясь гостеприимством Славика. Времени с тех пор прошло много, но внутренний вид дома почти не изменился. На подоконниках были все те же – или другие, но очень похожие – кактусы, повсюду валялись разбросанные книги, в основном научные, но немного и художественных. В одной из комнат, как и раньше, была лаборатория, тоже почти не поменявшаяся, только коллекция порошков и колб явно пополнилась. Лунину казалось, что он попал в свою собственную прошлую жизнь, протекшую давно и уже почти позабытую.

Преодолевая чувство неловкости, возникавшее от того, что он как будто вторгался при этом и в чужую жизнь, он начал осматривать дом. Лунин делал это детально, его небольшая практика в качестве детектива все-таки выработала в нем определенные привычки и навыки. Рассеянность и капризы мысли были уместны в философских работах, но здесь надо было все делать методично и аккуратно.

Если отвлечься от того, что они были знакомы со Славиком, можно было сделать вывод, что это дом типичного молодого ученого. Как ни старался в свое время Лунин увлечь Шмелева литературой, далеко это увлечение так и не пошло. Несколько книг, однако, осталось в доме еще с того времени, в основном модернистские европейские романы, написанные между двумя мировыми войнами, и кое-что из русской классики. Убийств в этих книгах, особенно из второго ряда, было множество, но ничего связанного с реальными преступлениями в городе Лунину тут не попадалось.

Открыв один из ящиков стола в рабочей комнате, Лунин, к большому своему удивлению, обнаружил там пачку своих собственных бумаг того времени. Это были какие-то дневниковые заметки, наброски философских размышлений, какие-то выписки. Он и забыл уже, что что-то здесь оставил.

Читать свои старые записи было странно: это моментально погружало его ум в то состояние, в котором он был тогда, и которое давно оставил. Теперь его сознание было заметно шире, внутренний взгляд зорче, после долгой работы по психопрактике – но парадоксальным образом это привело к застреванию на месте, а не дальнейшему продвижению. Тогда работа, по крайней мере, двигалась – а теперь стояла на месте.

Проведя в доме почти полдня, и увидев, что за окнами уже темнеет, он решил сделать перерыв. На кухне была пачка чая и какое-то засохшее печенье. Поставив чайник, Лунин посидел немного в тишине и одиночестве, не думая ни о чем определенном. С удовольствием отхлебнув горячего чая, он подумал, что чувство близящейся разгадки, как видно, обмануло его. Чечетов в очередной раз оказался прав: ни к какому существенному продвижению посещение этого печального дома его не привело.

В это время в дверь постучали. Это был тихий и осторожный стук, и сразу вслед за этим дверь стала открываться. Лунин замер от неожиданности, и тут, к некоторому своему облегчению, увидел на пороге своего сотрудника, Юраева. Вид у того, как обычно, был бледный и какой-то слегка потерянный.

– Филипп! – воскликнул Лунин. – Фу, как ты меня напугал.

– Можно войти? – спросил Юраев.

– Конечно, можно, – ответил Лунин. – Как ты узнал, что я здесь?

– Мне об этом сказал Чечетов. Я подумал, может быть что-нибудь нужно. Может, я могу чем-то помочь.

– Проходи, я сейчас тебе чаю налью. Тут, конечно, полная неустроенность… Но уж как есть.

– Ничего страшного, я привык ко всему, – скромно сказал Юраев.

Некоторое время они пили чай в молчании. Гость время от времени поглядывал в окно.

– Так что, тут еще осталось для меня какое-то дело? – спросил он наконец.

– Нет, я уже все закончил. Дом осмотрен полностью.

– И как, нашлось что-нибудь интересное?

– Нет, ничего. Можно сказать, зря потраченное время.

– А как вообще дела с поиском убийцы?

– Твоя теория насчет заговора провалилась, – с легким смешком сказал Лунин. – Хотя красивая теория, ничего не скажешь. Мне в самом деле понравилось.

Юраев ничего не сказал на это и снова посмотрел в окно. Там была совсем уже непроглядная темень.

– Но тем не менее мне кажется, – в каком-то приливе вдохновения сказал Лунин, – что я почти нашел убийцу.

– И кто же это? – спросил Юраев с каким-то равнодушием, как будто этот вопрос его не особо волновал.

– Пока я ничего не буду говорить об этом, – ответил Лунин. – В любом случае убийца еще на свободе. Но факты складываются так, что никаких сомнений не остается.

– Хорошо бы его поймали поскорее, – сказал Юраев. – Все-таки это какие-то слишком жесткие убийства.

– Жесткие – не то слово, – с улыбкой сказал Лунин. – Тут уж, кажется, ко всему привыкли, но все же это выходит за какие-то рамки.

– А убийства все такие, – неожиданно сказал Юраев. – Когда смерть происходит на войне, мы оправдываем это какой-то высшей логикой. А по сути, это ведь совершенно то же самое.

– Не ожидал от тебя философствований, – все так же улыбаясь, сказал Лунин. – Но ведь общественное восприятие – это и есть высшее оправдание, ты так не считаешь? Если что-то все считают приемлемым или неприемлемым…

– А почему вы решили осмотреть дом именно Шмелева? – вдруг спросил Юраев.

– Слушай, давай на «ты». Все эти церемонии… Одно же дело делаем, сотрудничаем, можно сказать.

– Хорошо, – сдержанно ответил Юраев. – Просто у меня тоже по этому поводу были кое-какие мысли.

– Ну-ну, – сказал Лунин. – И какие же? Интересно послушать.

– Убийца явно как-то связан со Шмелевым… Это все время бросается в глаза. Шмелев начал расследование, об этом немного говорили в городе. И такое ощущение, что если бы не болезнь, он бы довел его до конца.

– А он действительно болел? – спросил Лунин, испытывая удовольствие при мысли, что его информированность – или обоснованные догадки – наконец-то превышают осведомленность других. – Это не было какой-то дипломатической болезнью?

– Все может быть… Но умер он своей смертью.

– Откуда ты знаешь?

– Что же тут не знать? – ответил Юраев. – Именно я забирал его тело.

– Как? – спросил Лунин, искренне пораженный этой новостью. – Я об этом ничего не знал.

– Мы ведь еще не виделись с тех пор, – просто сказал Юраев. – Ты как-то мало занимаешься своим отделом.

Хотя Лунин и сам призывал его перейти на «ты», это прозвучало чуть-чуть грубовато.

– Да, у меня было много других дел… – пробормотал Лунин. – И что? Расскажи об этом. Почему это было поручено именно тебе?

– Ну я ведь выполняю много разных поручений. Тем более что в отделе работы не было. Вот меня и попросили съездить. Забрать тело и отвезти его в морг.

– И что? – жадно переспросил Лунин. – Как он выглядел после смерти?

– Обычная естественная смерть, судя по всему, – сказал Юраев. – Никаких следов удара или чего-то такого.

– Да-а… – протянул Лунин, слегка разочарованный. Очередная тщательно выстроенная версия рушилась. – Я ожидал совсем не этого.

– А чего? – спросил Юраев, наконец-то слегка оживившись. – Все время почему-то кажется, что именно здесь ключ ко всей разгадке.

– Мне тоже так казалось, – ответил Лунин. – Но теперь мне это уже меньше кажется.

– Ну хорошо, – сказал Юраев, зачем-то вставая. – Я, собственно…

В это время в дверь раздался еще один стук. Лунин и Юраев замерли, прислушиваясь. Лунин даже подумал, не послышалось ли ему это.

– Войдите! – крикнул он, справившись с дыханием.

26

Дверь открылась, и Лунин увидел Муратова. Кажется, дом превращался в какой-то штаб по детективным расследованиям.

– Здравствуй, Мишель, – весело приветствовал он Лунина. – Я шел мимо и увидел, что в окнах горит свет. – Я сразу подумал: кто это может быть здесь, как не ты?

– Привет, Артур, – ответил Лунин. – Нельзя же так врываться. Мы уж тут бог знает что подумали. Это мой сотрудник, Юраев.

– Муратов, – сказал Артур и пожал ему руку.

– На самом деле я ведь собирался уходить… – сказал Юраев. – Спасибо за чай.

– Не знаю, можно ли эти плесневелые остатки назвать чаем, – сказал ему Лунин, приободрившийся после того, как он избежал, казалось, неминуемой встречи с убийцей. – Заглядывай как-нибудь ко мне, я угощу тебя настоящим чаем.

Когда Юраев вышел, Муратов оглядел задумчиво кухню и проговорил:

– Да уж… А Славик тут жил буквально вчера. Кажется, что он и сейчас выйдет из гостиной со своим нахмуренным видом.

– Мне постоянно приходят в голову те же мысли, – сказал Лунин.

– Ты вообще что тут делаешь? Как обычно, тянешь какую-то ниточку?

– Уже в руках была, – шутливо пожаловался Лунин. – Но вот похоже, оборвалась.

– Не беда, найдешь новую, – сказал на это Муратов. – А что за ниточка-то?

– Да так, ничего особенного, – ответил Лунин, еще не оправившийся от разочарования. Никаких невероятных взлетов мысли.

– И все же? Я не верю, что тебе может прийти в голову неинтересная мысль.

– Теперь я понимаю, что это было скорее безумие… Хотя как безумие, конечно, интересно.

– У тебя никогда не бывало безумия без метода, – сказал Муратов. – Это было бы ниже твоего уровня. Я не верю.

– Метод, конечно, и здесь присутствует, – ответил, ухмыльнувшись, Лунин. – Как же без него. Я только не могу понять, что именно меня тут сбило с толку: безумность или методичность? Или все вместе?

– А конкретнее? И ты уверен, что ты в этом был так уж совершенно неправ? Может, тебя опять кто-то вводит в заблуждение.

– Мне пришла в голову нелепая мысль, – ответил Лунин, наливая ему чаю без спроса, – что Славик Шмелев вовсе не умер. Что он изобразил свою смерть в качестве такого… художественного акта. И заодно политического. И еще психологического.

– А зачем? – спросил Муратов, ничуть не удивившись такому ходу мысли. – С какой целью?

– Видишь ли, мне привиделось, что именно он совершал все эти убийства. И когда шуму вокруг этого стало слишком уж много, он сделал эту инсценировку, чтобы получше спрятаться. Может быть, были еще какие-то причины. Так или иначе, подозрительная таинственность вокруг его смерти вписывалась в это как нельзя лучше.

– Нет, Славик не может совершать убийства просто так, – ответил Муратов, видимо, безотчетно переходя на настоящее время. – Это попросту невозможно.

– Кто знает, какие тут могут быть соображения? – спросил Муратов. – Ты знаешь, все границы моральности в этом городе перейдены, и все ведут себя по-другому, чем мы привыкли. Так что удивляться не стоит ничему.

– И все-таки верится в это с трудом. И ты пришел сюда, чтобы проверить эту версию?

– Не совсем, – ответил Лунин. – Когда я запланировал этот визит, мне это еще не пришло в голову. Но когда пришло, показалось, что это все объясняет.

– И если он жив, то где он сейчас? – спросил Муратов.

– Кто может знать? – сказал Лунин. – Но я вижу, ты слишком всерьез воспринял эту версию. Славик мертв, к нашему великому сожалению. И убийства совершает кто-то другой.

– Откуда ты знаешь? Как это можно сказать достоверно?

– Ты что, в самом деле подозреваешь его в инсценировке собственной гибели? Ты же только что говорил…

– Нет, – ответил Муратов. – Но как «мысль» это интересно. Оживший мертвец, да еще наш добрый приятель, который по ночам бродит по городу и отправляет людей в царство мертвых. Такое пограничное умственное состояние, ты не находишь?

– Не увлекайся слишком сильно красотой мысли, – проворчал Лунин. – Шмелев мертв, увы. Юраев, которого ты только что видел, забирал его тело и отвозил в эту службу, к названию которой я никак не могу привыкнуть.

– Но насколько его свидетельству можно доверять? – спросил Муратов. – Кто-нибудь видел это, кроме него?

– Нет, насколько я знаю, – ответил Лунин. – Честно говоря, я сам об этом только что узнал. От него.

– Ну вот видишь, тут все шито белыми нитками, – сказал Муратов. – Я бы на твоем месте подробнее бы расследовал это дело. К тому же это не так уж сложно, все-таки мертвое тело – это мертвое тело. Оно не может не привлечь некоторого внимания.

– В службе утилизации, я так думаю, к ним уже привыкли, – возразил Лунин. – Кстати, ты случайно не знаешь, где она находится? Я хочу туда наведаться.

– Знаю, – ответил тот. – В самом конце главной улицы, у кладбища. Очень удобно, учитывая их род деятельности.

– А, спасибо, – сказал Лунин. – Так вот, насчет Юраева. Когда началась вся эта политика, уровень секретности вокруг смерти Шмелева очень сильно возрос. Это мне еще повезло, что этим занимался как раз мой сотрудник, и мне об этом рассказал. А так бы я потратил на эту пустышку, боюсь, еще много времени.

– Ну хорошо, а вот эти записки, – сказал Муратов, явно не собиравшийся расставаться с понравившейся ему версией. – Ты ведь уже осмотрел дом? Тут не нашлось чего-то похожего?

– Нет, ничего не было, – ответил Лунин. – Хотя именно это я в первую очередь искал.

– Иногда бывает, когда ищешь что-то определенное, как раз его-то и не находишь, – заметил с глубокомысленным видом Муратов.

– Ты знаешь, я просмотрел все, – сказал Лунин. – Новая должность уже приучила меня к некоторому педантизму. Иначе с ума сойдешь, перебирая догадки, надо хоть какую-то точную информацию.

– И все-таки мне тоже кажется, что Славик был тут как-то замешан… – сказал Муратов. – Даже не знаю почему. Но такое ощущение есть.

– Да, конечно, без сомнения, – откликнулся Лунин. – Он, как мне стало известно, пытался найти убийцу еще до того, как это было мне поручено. Но не успел.

– И это опять наводит на мысль, что Шмелев все-таки был убит… – сказал Муратов. – Расследования – опасная вещь.

– Ну вот я же пока как-то выжил. Хотя и пользуюсь, как видно, самым благосклонным вниманием убийцы.

– Он играет с тобой, как в кошки-мышки, – заметил Артур. – Все эти свернутые ковры и бесконечные записки…

– Ты знаешь, у Чечетова есть странная идея, которую я, честно говоря, не понял, – сказал Лунин. – Он считает, что убийца каким-то образом был связан со мной еще до того, как я приехал в этот город.

Муратов обдумал это. К идеям Чечетова он всегда относился серьезно.

– Кто знает, может, в этом что-то и есть, – сказал он. – Во всяком случае, самый первый труп у тебя в гостинице в это вписывается.

– Он не был первым, – возразил ему Лунин. – Первым встреченным на моем пути, скажем так.

– Хорошо, а если так? – сказал Муратов. – Представим себе, что Славик настолько хорошо продвинулся в расследовании, даже может быть болея и не выходя из дому – может же такое быть. Настолько в этом преуспел, что нашел убийцу. И если Чечетов прав, и этот парень как-то с тобой был изначально связан, то это могло значить, что тебе угрожала опасность. Кто знает, что именно это была за связь, между тобой и убийцей? И во что она могла вылиться лично для тебя?

– И что же?

– Ну как же ты не понимаешь? Если Славик все это понял, он мог послать к тебе человека, чтобы предупредить о грозящей тебе опасности. Тут-то они и встретились с убийцей. А сам он не мог выйти, потому что плохо себя чувствовал.

Лунин замер с чашкой в руке. Все это не приходило ему в голову.

– Да… – протянул он. – Это, по крайней мере, стоит обдумать.

– Кстати, – продолжил Муратов. – Ты ведь осмотрел дом. Тут есть какие-то следы болезни? Какие-нибудь лекарства, термометр на тумбочке, что-то еще?

– Нет, – ответил Лунин, сообразив это только сейчас. – И что это может значить?

– Вообще-то ничего, – ответил Муратов. – Ты что, не знаешь Славика? Он никогда принципиально ничем таким не пользовался. Тем более при гриппе. Выпил, наверное, что-то из своей химии, и дело с концом.

– И все-таки это немного странно, – сказал Лунин. – Я сразу заподозрил здесь дипломатическую болезнь. А потом еще и дипломатическую смерть.

– Все может быть, – сказал Муратов. – В общем, мы как-то все-таки подходим к центру клубка. Это чувствуется.

– И чем больше подходим, тем сильнее увязает там мой нос, – ответил Лунин. – Удивительно запутанное дело. Да еще эта постоянная политика, в которую нельзя соваться. Вот и расследуй после этого, да еще в качестве мишени на мушке.

– Назвался груздем – полезай в кузов, – сказал Муратов. – Смотри, уже совсем поздно. Давай, может быть, по домам?

– Пошли, – сказал Лунин. – Делать тут больше нечего.

Они вышли из дома, прикрыв за собой дверь. Дом стоял у реки, чуть ниже по течению того места, где жил Муратов. Им было по пути.

Пройдя по асфальтированной дорожке, петлявшей между холмами и соснами, они вышли к дому Муратова. Дальше, на другом берегу реки, начинался уже город.

– Ты все-таки прислушивайся больше к Чечетову, – сказал Муратов на прощание. – Вреда не будет. Как правило, если Иван Павлович о чем-то говорит, что это так, это на самом деле оказывается так. Ошибается он очень редко.

– Пожалуй, да, – ответил Лунин. – Ну ладно, до встречи. Не пропадай ни в каком из смыслов этого слова.

Перейдя через мост, он поднялся к своему дому. Убийца устал уже, что ли, от их оживленной переписки, но ничего нового не ждало Лунина там. Впрочем, детально он не искал. Может, где-то в рулоне туалетной бумаги и появилось еще что-нибудь из классики.

Надо будет провести сюда как-то втихую одного из своих сотрудников, подумал Лунин, спрятать и оставить на постоянном дежурстве. С другой стороны, это ведь можно с ума сойти – находиться с ним постоянно в доме, в разговорах об убийствах, уликах и подозрениях.

27

Утром он обдумывал дело, перебирая версии, которые ускользали, как намыленные, все как одна. Каждая по отдельности казалась вроде бы правдоподобной, и все же в ней всегда находился какой-то маленький изъян, из-за которого все рушилось. А все вместе они и вовсе не согласовывались. Когда он пытался их как-то комбинировать, общая картина начинала выглядеть полностью несообразной.

При этом у Лунина было острое ощущение, что из всех утверждений и заявлений, которые он тут слышал, ложным было всего одно или два, какой-нибудь крошечный пустячок. И вот он-то и менял все дело.

Надо было принять все за истину, а что-то одно и очень неприметное считать ложным – и тогда бы все вырисовалось и сложилось. Но тут комбинаторика становилась настолько сложной, обширной и разветвленной, версий появлялось такое великое множество, что он терялся в этой путанице тропинок, и снова выбирался из темного леса предположений к тем немногим фактам, которые он знал достоверно.

Славик Шмелев то ли умер, то ли нет. Он был одним из расследователей, единственным подобравшимся к истине, или вообще убийцей. В пользу последней версии, как ни дико она выглядела, говорило то, что Лунин все же оставался целым и невредимым, несмотря на то, что он находился в полной досягаемости неизвестного преступника. Уж во всяком случае, убивать его Славик бы не стал – в этом Лунин был уверен твердо.

Все равно это все крутилось вокруг Шмелева и его загадочной смерти, и Лунин решил, что лучшим ходом сейчас будет все-таки посетить службу утилизации и попробовать что-нибудь выяснить. Убрав тарелки и чашки в мойку, он оделся, вышел из дому и направился по адресу, сообщенному ему вчера Муратовым.

Город выглядел необычно, даже с поправкой на то что разные виды необычности были обычным его состоянием. Народ на улицах казался собранным и сосредоточенным, с серьезными и целеустремленными выражениями на лицах. Что-то здесь опять происходило, но Лунину не было большой охоты в это вникать. У него было свое отдельное и важное дело.

В хорошем настроении с утра, пока еще не случилось никаких неприятностей, он проследовал по главной улице в сторону от центра. Здесь он в этот свой приезд в город еще не был.

Нужное ему ведомство оказалось найти несложно: это было большое массивное здание, за которым в просвете улицы виднелись заливные луга, сейчас грязно-бурые вперемешку со снегом, и огромное, почти до горизонта, озеро. Лунин любил проходить здесь летом, но никогда не задерживался – как ни красиво это выглядело, озеро всегда представлялось ему какой-то пародией на море. По части одушевленности и богатства смысловых оттенков их нельзя было даже сравнивать.

Чувствуя почему-то беззаботность и легкомыслие, он подошел ко входу. На двери висело две таблички сразу, одна постоянная, сделанная из мрачного траурного пластика: «Имперская служба утилизации. Время работы – круглосуточно без выходных».

Вторая была даже не табличкой, а куском картона, грубо выломанным из какой-то коробки. На нем от руки было написано: «Сегодня, 22 декабря, служба закрыта по случаю выборов. Приносим наши извинения. Приемный телефон заработает в понедельник в 9 утра».

Остолбенев на месте, Лунин смотрел на эту табличку, как будто в ней содержалось какое-то откровение. В суматохе последних дней про выборы он совершенно забыл. Вот чем, оказывается, объяснялось сегодняшнее оживление на улицах.

Повернувшись, он пошел вдоль кладбища. На работу идти было бессмысленно, скорее всего, все учреждения империи были закрыты. День выборов был важным днем, сегодня работало, скорее всего, только что-то до такой степени секретное, что и само не знало, чем занималось.

Пойти проголосовать ему и в голову не пришло, тем более что он даже не знал, приписан ли он тут к какому-то участку. Другой работы не было. Оставалось только ждать понедельника.

Все-таки он не успел, получается. Выборы подкрались внезапно, как хищное животное кошачьей породы, на мягких лапах, во мраке бамбуковых джунглей. Задача не была выполнена, и странно было, что с какого-то момента его почему-то перестали даже подгонять, несмотря на то, что этот день близился. Впрочем, может быть, все были просто заняты другими делами.

В этом был и несомненный положительный момент: о том, что все эти убийства имеют какое-то отношение к большой политике, ему твердили с самого начала, а большая политика теперь менялась, с этого дня должна была начаться новая эпоха. Лунин чувствовал некоторую досаду, что ему не удалось развязать этот тугой узел, но кто его знает, может, он сейчас развяжется сам собой. Удовлетворенности от этого дела у него не будет, зато будет много свободного времени и полная возможность заниматься тем, чем он пожелает. Хорошо бы домик за мной оставили, подумал Лунин – только не требуя ничего взамен. Никаких служебных обязанностей.

Ощущая некоторое освобождение и даже легкость в мыслях, он обогнул кладбище и вышел к железной дороге. Когда-то – сейчас уже казалось, целую вечность назад – он приехал по ней в этот город, и вышел на станции, находившейся совсем неподалеку отсюда. Песок вокруг рельсов не был заметен снегом, видны были даже заросли брусники, росшей здесь в изобилии. Лунин повернулся и пошел домой. Впереди его ждал целый день приятного ничегонеделания.

В городе еще добавилось людей, к участкам, на которые теперь стал обращать внимание Лунин, даже выстроились небольшие очереди. Было странно видеть всех этих людей, оглушенных государственной пропагандой – без мысли, без независимого восприятия, и даже как будто без живых чувств и сознания. «Народ» не принимал участия в этой игре, она разыгрывалась немногими игроками.

Дома он достал из бара бутылку сладкого красного вина – хотя там было и белое, но Лунин его не любил. Спокойное чувство удовлетворенности и почему-то выполненного долга одолевало его. Вкусный и сытный обед уже был в самом разгаре, когда в дверь позвонили.

Лунин вздрогнул: как-то так складывалось, что своего собственного звонка он здесь еще не слышал. У всех в этом городе, независимо от места визита, была не очень приятная, но в чем-то интимная привычка стучать.

– Да! – сказал он.

Дверь открылась, и вошел Кириллов. Вид у него был скорее озабоченный.

– О, привет, не ожидал, проходи, – сказал ему Лунин. – Как насчет стакана вина?

– Давай, – сказал Максим. – В такую погоду как раз то, что надо.

– У тебя выходной или ты, как всегда, на работе? – спросил Лунин, разливая вино по бокалам.

– Наша работа никогда не прекращается, – не вдаваясь в подробности, ответил Кириллов. – Ну что, за победу на выборах? Пусть они будут последними.

Они чокнулись и выпили.

– А почему последними? – спросил Лунин. – Ты устал от демократии?

– Сил нет, как устал, – ответил Кириллов. – Этот месяц был просто сумасшедшим. Никогда не думал, что может быть такая болтанка.

– Ничего, поработал, теперь отдохнешь. Тебе хоть отпуск полагается за труды?

– Сначала надо выборы выиграть. Не будем загадывать заранее, что будет завтра.

– А что, в этом есть какие-то сомнения? – спросил Лунин. – Вроде бы все тут выражают полную уверенность, что результат предрешен.

– Излучать уверенность – долг политика, – сказал Максим. – Как еще мы можем заставить поверить себе массы?

– Про массы не надо, мне Эрнеста уже хватило, – откликнулся Лунин. – Как он, кстати, там?

– Нервничает. Что неудивительно. Много работы, много политических рисков. Да нет, ты прав, конечно, и по поводу исхода выборов больших сомнений нет. Просто все живые люди, понимаешь… Эмоции, нервы…

– Все равно же президент никуда не девается, – сказал Лунин. – Это ведь только парламентские выборы.

– Старина в последнее время совсем сдал, – сказал Кириллов, потягивая вино с задумчивым видом. – Видно, и на него действует вся эта обстановка. Куда от нее денешься.

– А почему вообще столько волнений? – спросил Лунин, отхлебнув из своего бокала. – В стиле Эрнеста было бы вовсе не устраивать никаких выборов. Оставался бы у власти, укреплял ее понемногу.

– Одно время мы и подумывали так сделать, – сообщил Кириллов. – Но старикан воспротивился. Эрнест имеет на него большое влияние, но все же не до такой степени.

– И что, у Эрнеста нет даже реального контроля над результатами голосования?

– Ты будешь смеяться, но нет. Пойти против воли президента сейчас невозможно. Он как и раньше, огромным авторитетом пользуется в народе, просто легенда, – сказал Кириллов, как будто на что-то жалуясь. – Так что честное соревнование. Другое дело, что люди всегда любят голосовать за власть. Да и Эрнест много сделал для них в последний месяц.

– Да, я помню, – сказал Лунин. – Шуму было много. У меня временами просто уши закладывало.

– Ну, тут все понимают, что не мы были инициаторами. Определенные границы не стоит переходить никому. А они перешли их, как будто вообще не заботясь о последствиях. Я бы назвал это безответственностью.

– Предвыборные речи давай опять пропустим, – смеясь, сказал Лунин. – Все равно Эрнеста ты не переплюнешь, как ни старайся.

– Да, Эрнест тут непревзойденный мастер. Тягаться с ним непросто, это точно. Хоть в речах, хоть в политике, хоть в интригах.

28

Они помолчали немного, потягивая вино. Где-то далеко в небе глухо стрекотали вертолеты.

– И все-таки Карамышев делает ошибки, – сказал Лунин. – Например, он переоценил меня. Убийцу до выборов я не нашел. Хотя нельзя сказать, что не приложил никаких усилий для этого. Работы было много, толку никакого.

– Не беда, не ты один на белом свете, – сказал Кириллов. – Никто не собирался возлагать это дело на тебя одного.

– Что это значит? – спросил Лунин после секундного молчания. – Убийцу ищет кто-то еще, кроме меня?

– Да, конечно, Чечетов, – ответил Кириллов. – Ты не догадался, что ли? По-моему, это было очевидно.

– Группа Чечетова продолжает заниматься расследованием? – воскликнул, как громом пораженный, Лунин. – Он не бросил это, когда передавал дела мне?

– Да, конечно, продолжает, – ответил Кириллов, вроде как немного удивляясь его реакции. – И не просто продолжает, а уже почти нашел убийцу.

Лунин молчал. Конечно, этого следовало ожидать с самого начала. Только собственная крайняя глупость и ослепление не позволили ему это понять.

– А что ты удивляешься? – спросил Максим. – Ты же знаешь, как тут все делается. Постоянно поручаются дела разным группам. И тут уж кто успеет. Это нормально, обычная манера Эрнеста. Над некоторыми делами трудится и по три-четыре независимых отдела.

– Да, я знаю об этом, – сказал Лунин. – Но как-то не расценивал это применительно к себе.

– Обычная ошибка, которую здесь все делают, – чуть усмехнувшись, ответил Кириллов. – С Эрнестом надо держать ухо востро. Сам знаешь.

– Ну хорошо, и кто же он? – спросил Лунин. – Ты уже знаешь, кто это?

– Пока еще нет. Честное слово, правда, – добавил он, снова с усмешкой, видя недоверие Лунина. – Но знаю, что убийца уже найден.

– Да, не сказал бы я, что это все не неожиданно, – протянул Лунин. – Впрочем, дураком я был, действительно, что не догадался.

– Ты тоже много сделал полезного, надо признать. Чечетов хорошо о тебе отзывался. И версии у тебя неплохие.

– Но как он узнал о том, что я сделал? И о моих версиях? Я рассказывал ему не очень много. Да он особо и не расспрашивал.

– Ну как, ты же широко делился информацией, и не просил никого ее придерживать. Она распространялась дальше. Все эти люди, с которыми ты тут общался, находятся в контакте и с Чечетовым. Я не удивлюсь, если окажется, что он, закурив свою трубку в кабинете, просто поразмыслил над всем этим, и пришел к правильным выводам.

– Он перешел на сигареты, – проворчал Лунин. – И что теперь? От меня ждут еще каких-то действий?

– Да, почему я, собственно, сюда и зашел, – сказал Кириллов, ставя пустой бокал на стол. – Могу тебя порадовать, у нас еще один серийный труп. На этот раз, как я понимаю, последний.

– Да? – переспросил Лунин. – И где же теперь?

– Прямо во дворце, в главном зале, – почему-то с досадой ответил Кириллов. – Утром там никого не было, потом люди начали собираться, и вот пожалуйста. Новый подарок.

– Опять кто-то из соратников Эрнеста?

– А кто еще там может быть? Человек пришел на работу. И вот рабочий день оказался последним.

– И как всегда, никто ничего не заметил, – сказал Лунин. – Никто не столкнулся с убийцей на выходе из зала, ничего такого.

– Именно так. Ему везет, надо сказать. Если бы не Чечетов, все это бы еще продолжалось неизвестно сколько.

– И что я теперь должен сделать?

– Как обычно, осмотреть тело. Я бы посоветовал тебе отправиться туда прямо сейчас. Незачем тянуть. Там собираются люди, будут праздновать победу на выборах. Встреча нового политического года, как это у нас называется.

– Вполне идиотское название, я бы сказал, – пробормотал Лунин.

– В любом случае мертвецы в зале в это вписываются плохо. Но пока ты его не осмотришь, тело забирать не будут. Порядок есть порядок, а ты как-никак по-прежнему официальный расследователь. Отправляйся сейчас, тем более что ребят из утилизации я уже вызвал.

– Они же сегодня не работают, – сказал Лунин.

– Ничего, у меня есть специальные телефоны. Если надо кого-то найти, это сделать можно.

– Хорошо, я сейчас иду, – сказал Лунин, вставая. – Ты со мной?

– Нет, мне в другую сторону, – ответил Кириллов, тоже поднимаясь. – Успехов тебе. Ты не расстраивайся, ты и так неплохо поработал. Главное, что загадка решена и убийца найден.

Когда он вышел, Лунин вернулся в кресло и еще несколько минут посидел, погруженный в размышления. Что ж, по крайней мере, над этим теперь не надо ломать голову. Карьеру профессионального детектива он все равно делать не собирался ни при каких обстоятельствах. Можно рассматривать это просто как необычное приключение, в чем-то даже приятное и познавательное.

Лунин не стал брать с собой портфель с бумагами, можно было обойтись и без него. В городе стало еще многолюднее, очереди перед участками были такие, что в них, наверное, приходилось стоять несколько часов. Кто бы мог подумать, что в городе столько жителей, подумал он. Или они съезжались сюда из других городов республики? Вряд ли, скорее всего, голосование было организовано и там.

У дворца тоже сновало много народу. Все вместе это похоже было на разворошенный улей или воду в чайнике, перед самым закипанием. И Лунин тут был не более чем одним прозрачным пузырьком.

Отвлекшись от своих элегических размышлений, он поднялся по мраморной лестнице. Здесь людей было меньше, а на двери, ведущей в главный зал, и вовсе висела длинная полоска бумаги с гербовой печатью, вторым концом приклеенная к стене. Не долго думая, Лунин сорвал ее, полагая, что имеет право это сделать без каких-либо дополнительных согласований.

В первое мгновение ему показалось, что едва ли не половина зала была замазана красно-бурой краской – нет, кровью. На этот раз, как видно, жертва не сдалась без борьбы. Странно, что никто не слышал этого шума.

Тело лежало на столе, одетое в старомодный мундир, тоже весь испачканный. Лунин закрыл за собой дверь и подошел к нему.

Глаза мертвеца были открыты, он смотрел куда-то вбок, в сторону окна остановившимся взглядом. Выражение на застывшем лице было скорее недоуменное. Очевидно, от своего рабочего дня он ожидал чего-то другого.

Записка, вся измаранная кровью, на этот раз нигде была не спрятана, она валялась прямо на столе, рядом с телом. Лунин взял ее. «Здесь изнемог высокий духа взлет», прочитал он. Убийца как будто знал, что цепь его злодеяний скоро будет прервана, и выбрал заключительные строки поэмы. «Но страсть и волю мне уже стремила», читал дальше Лунин, «как если колесу дан ровный ход, любовь, что движет солнце и светила». В виде исключения здесь были даже расставлены знаки препинания.

И тут он вспомнил. Это было как внезапная вспышка, озарившая мозг изнутри сверкающим белым пятном. Это был его собственный текст, цитаты, которые он когда-то выписывал на листочке, в пору своего горячего увлечения Данте. Холодея от ужаса, Лунин перевернул записку, уже зная, что он увидит. Это было продолжение стихотворения о лунном свете, и оно, как и первая строфа, было тогда же написано им, Луниным:

Пока не грянет свет с высот

Мы ждем, таясь во мраке.

Печально розовеет свод

Над безднами клоаки.

 

Опустив руку с запиской, он постоял немного, приходя в себя. Если бы этот листок, заполняемый им, не относился к тому периоду, о котором он почти ничего не помнил, все было бы намного проще. Чечетов был прав: кто-то вел игру с его памятью, дразня его всеми этими убийствами, и педантично выкладывая цитату за цитатой, по этому листку. Не был дописан только один отрывок, тот что он нашел у себя в кабинете, и у Лунина не было большого желания припоминать, что там точно было. Все было ясно и так.

Оставалось понять, как этот листок мог попасть в руки убийцы. Как только этот вопрос пришел ему в голову, он тут же вспомнил, мучительно простонав от этого воспоминания: та самая пачка своих бумаг, которую он обнаружил в доме Шмелева – как раз оттуда это и было, записи относились к этому времени. Листок с цитатами так и пролежал там, наверное, все это время. Пока не началась эта игра.

Лунин машинально провел ладонью по лицу. Лицевые мышцы были твердыми и одеревенелыми. Он не мог в это поверить, хотя чем дальше, тем больше к нему попадало информации, указывающей именно на такой исход. Славик Шмелев не мог убивать людей.

29

Дверь в зал распахнулась, и вошли двое ребят в униформе. С деловым видом они подошли к телу, бегло оглядели его, потом один из них повернулся к Лунину.

– Мы можем забрать его? – спросил он без приветствия. – Следственные мероприятия закончены?

Лунин кивнул. Они подошли к трупу и взяли его с разных сторон за руки и за ноги.

– Э-э… – сказал Лунин. – Как же вы так? Без носилок?

– У нас внизу машина, – ответил второй. – Ничего, дотащим. Сегодня все по-простому. Не было времени заехать в контору.

– И что, вы его понесете прямо по парадной лестнице? – с сомнением спросил Лунин. – Мимо всего народа?

– Нет, мы сюда, – кивнул первый из утилизаторов, указывая на одну из боковых дверей. Лунин не помнил точно, но надеялся, что это была не та дверь, из которой в прошлый раз выкатывали жаркое.

Когда один из них уже открывал дверь, как-то локтем поворачивая ручку с явным риском выронить тело, Лунина вдруг осенило.

– Постойте! – сказал он. Они обернулись.

– Если можно поскорей, мы торопимся, – сказал работник утиля, замыкавший небольшое шествие.

– Может быть, вы помните, – быстро сказал Лунин, переходя сразу к делу. – К вам неделю назад или около того поступил некий Шмелев. Вернее, тело Шмелева.

– Конечно, помним, – ответил сотрудник. – Такое не забывается.

– В каком состоянии было тело? – спросил Лунин, едва справившись с волнением.

– Прекрасное тело, – донесся голос того, что стоял у двери. – Просто прекрасное.

– Да, весь затылок стесан, – ответил второй. – Удар тупым предметом, еще при жизни.

Не говоря больше ни слова, они проследовали на выход, и дверь за ними захлопнулась. Лунин остался в зале один.

Сразу вслед за этим входная дверь в зал снова открылась, и на пороге появился Эрнест Карамышев. Увидев открывшуюся его взгляду картину, он остановился и сказал:

– М-да… Тут хорошо поработали.

Он подошел к Лунину, и они поздоровались за руку.

– Тело, как я понимаю, уже забрали? – спросил Эрнест. – Сейчас тут уберут, и надо будет готовиться к празднику. Вот что… У меня много дел, будет хорошо, если ты подождешь у меня в кабинете. Пойдем, я тебя проведу.

Лунин молча последовал за ним. Эрнест открыл дверь тяжелым ключом, впустил его внутрь, а сам остался снаружи.

– Располагайся и жди, – сказал он. – Чечетов должен быть тут с минуты на минуту.

Снова оставшись в одиночестве, Лунин прошелся по кабинету, постоял у окна, затем сел в кресло. Из зала доносился шум уборки, потом стали слышны голоса, все больше и больше. Видимо, народ уже собирался. Наконец дверь открылась, и вошел Чечетов.

– Приветствую вас, Михаил, – сказал он, проходя и садясь напротив Лунина.

– Здравствуйте, Иван Павлович, – ответил Лунин.

Судя по тому, что гул, доходивший из зала, стал более ровным и слаженным, а также по стуку отодвигаемых стульев, можно было сделать вывод, что победный банкет уже начался. За окнами быстро темнело, наступал воскресный вечер.

– Расскажите мне о ваших выводах, Михаил, – сказал Чечетов. – К чему вы пришли в конце концов?

Лунин собрался с мыслями. Конечно, он предпочел бы послушать самого Ивана Павловича, но не он тут задавал правила игры.

– Мне удалось выяснить, откуда эти цитаты, – сказал он. – Как ни смешно, это оказался мой собственный листок, на котором я делал выписки. Очень давно, в незапамятные времена.

– Я подозревал это, – откликнулся Чечетов. – Артур Муратов превосходный знаток поэзии, и если он не вспомнил, откуда было стихотворение – или точнее, одно из стихотворений – значит это что-то из неопубликованного. Логично было предположить, что это либо собственное изготовление убийцы, либо что-то имеющее отношение к вам, Михаил. Второе показалось мне более правдоподобным.

– Убийца повторял цитату за цитатой, прямо по списку, – как будто пожаловался Лунин. – Он не вносил никаких изменений. Неужели ему не приходило в голову, что я могу в конце концов это вспомнить?

– Видимо, в этом и заключалась его игра, – ответил Чечетов. – Которая приобрела еще большую остроту, когда вы включились в расследование.

– Но записки вместе с трупами стали появляться здесь еще до того, как я оказался в городе, – сказал Лунин. Сердце его начало биться чуть чаще, но на дыхании, к счастью, волнение не сказалось, голос оставался ровным. Он постарался взять себя в руки и успокоиться.

– Да, именно так, – сказал Чечетов. – По-видимому, листок с вашими записями оказался в руках у будущего убийцы случайно. Когда он задумал свою серию убийств, ему показалось забавным, что он может сопровождать их поэтическими цитатами. Наверное, ему чем-то понравился ваш листок, или просто попался под руку.

– Но он знал, что этот листок писал именно я?

– Похоже, что да, – ответил Чечетов. Он машинально потянулся за сигаретами, достал пачку, потом вспомнил, наверное, где он находится, и засунул ее обратно в карман. – Все свидетельствует именно об этом.

– После этого он начал свои убийства… – начал Лунин, желая подтолкнуть своего собеседника к дальнейшему рассказу.

– Да, и тут вы появились в городе. Когда об этом стало известно, убийца понял, что он поступил чуточку опрометчиво, воспользовавшись вашим листком. И если вы о нем помните – о ваших провалах в памяти он тогда не имел никакого представления – то поймать его будет очень легко.

– И после этого мне поручили расследование… – сказал Лунин.

– Никто не знал тогда об этих совпадениях, – ответил Чечетов. – У Эрнеста были какие-то свои особые соображения, в силу которых он решил привлечь вас к делу. Вы согласились начать расследование, и тут началась сложная двойная игра, которая велась с обоих сторон. С вашей стороны, и со стороны убийцы. Только вы играли вслепую, в отличие от него.

Шум в зале сделался еще сильнее, там как будто что-то происходило. Должно быть, уже стали известны первые результаты голосования, подумал Лунин.

– Но почему он не убил меня сразу после этого? – спросил он Чечетова. – Я тогда ни малейшего понятия не имел обо всем этом, и был самой легкой добычей, какую только можно представить.

– Он это и сделал, – ответил Чечетов с самым любезным видом. – Вернее, попытался сделать. Но ему помешали.

– Кто? – спросил Лунин, чувствуя, что его волнение снова нарастает.

– Тот человек, чье тело вы нашли у себя в номере, в ковре, свернутом в трубку. Он пришел вас предупредить об опасности. К великому несчастью для себя и для нас всех, он сделал это слишком поздно, или скорее можно сказать – очень неудачно вовремя. В номере он столкнулся с убийцей. Последовала схватка, и в городе совершилось еще одно злодеяние, на этот раз незапланированное.

Лунин не стал спрашивать, откуда Чечетов узнал о ковре, это было уже ясно. Если он хотел вести полноценное расследование, ему стоило меньше всем обо всем рассказывать, подумал он. С другой стороны, в этом случае была высокая вероятность, что этот клубок так и не удалось бы распутать.

– Но труп потом исчез, – сказал он. – Я был ночью того же дня у себя в номере и…

– Да, – ответил Чечетов. – Все дело именно в том, что убийство было незапланированным. Человек, погибший в схватке в номере, был слишком важен и ценен для Эрнеста, чтобы можно было его безнаказанно отправить на тот свет. У убийцы после этого были бы большие неприятности.

– Но это значит, что… – начал Лунин, пытаясь лихорадочно это осмыслить.

– Это значит, как вы правильно поняли, Михаил, что убийца действовал не сам по себе. Он выполнял поручение и был подотчетен начальству.

– Я не понимаю, – признался Лунин после некоторого молчания. – У нас что, есть еще какое-то начальство? Почему же тогда Карамышев…

– Все очень просто, – ответил Чечетов. – Мы можем спросить об этом у Эрнеста, но по-видимому, произошло следующее. Как обычно тут делается, будущему убийце дали задание как-то подогреть обстановку, или сделать серию ярких ходов, или что-то еще. Как обычно, конкретное исполнение задания оставили на его личное усмотрение, причем ситуация в городе настолько сложная и нервозная, что вопрос о моральных рамках и каких-то границах не всем, скажем так, представляется однозначным. Ну он мог понять свое задание так. Может быть, он решил, что его пожурят за превышение полномочий, но сильно наказывать не будут. Однако человека в номере убивать было нельзя, это он понимал хорошо.

– И тогда он решил спрятать труп, – сказал Лунин.

– Да, и именно поэтому вы его не обнаружили, явившись в гостиницу. Тело было убрано и куда-то перевезено.

– И это был… – начал Лунин, уже догадываясь, что он услышит.

– Это было тело Шмелева, – ответил Чечетов. – Он провел свое маленькое расследование, узнал правду, и пришел к вам в номер, чтобы рассказать об этом. И именно на его тело, завернутое в ковер, вы и наткнулись в тот злополучный вечер.

30

Дверь в кабинет распахнулась настежь одним рывком, и на входе показался Карамышев. Лицо его слегка подергивалось, он был бледен как смерть.

– Ситуация изменилась, – сказал он без предисловий, закрывая за собой дверь.

– Мы проиграли выборы? – сразу спросил Чечетов.

– Похоже, да, – ответил Эрнест. – Я не могу понять… Каким-то непостижимым образом оказалось, что у нас нет той поддержки, на которую я рассчитывал. Если бы еще половина наполовину… Но мы проиграли вчистую, полностью. Это просто какой-то разгром.

– И что теперь? – спросил Лунин, озадаченный этим поворотом событий.

– Уж конечно, я не собираюсь сдаваться без боя, – ответил Эрнест, нервно меряя шагами свой кабинет. – Я обращусь к президенту… Можно сделать еще кое-какие ходы…

– А кто выиграл? – спросил Лунин. – Социалисты? Или еще какая-то мелкая группа?

– Они самые, – ответил Карамышев. – И кажется, они подготовились к выигрышу лучше, чем я думал.

– Мы уже на осадном положении? – спросил Чечетов.

Отвечать ему не пришлось, ответ был виден и слышен за окнами. Там двигалась бронетехника, подходили отряды в касках и камуфляже, по виду скорее похожие на партизанские.

– И откуда что взялось, – со злостью сказал Эрнест, глядя в окно. – Я явно недооценил противника. Надо срочно разворачивать свои силы.

Он встал и направился к выходу.

– Да, – сказал он двери, остановившись на секунду и повернувшись. – Вы выяснили, кто убийца? Президент наверняка потребует у меня об этом отчет.

– Да, конечно, – ответил Чечетов. – Это Юраев. Все неопознанные убийства в городе последнего времени – дело его рук.

– И что этот сукин сын возомнил себе? – с раздражением спросил Эрнест. – Это, что ли, в рамках моего задания? Ему же никто не давал санкцию на убийство.

– И тем не менее он их совершил, эти убийства, – сказал Чечетов. – Кстати, где он сейчас?

– В числе защитников дворца, – ответил Карамышев с кривой ухмылкой. – Мы привлекли всех, кто был в здании. Сейчас мне не до него, пусть немного повоюет.

Когда дверь за ним закрылась, Лунин и Чечетов некоторое время посидели в молчании. Лунин чувствовал себя не в силах сразу задавать дальнейшие вопросы. Чечетов, видимо, обдумывал изменившуюся обстановку и те следствия, которые из нее могли проистечь в ближайшее время.

– Да, – наконец сказал Чечетов. – Поворот дела весьма неожиданный. Хотя, в общем, это можно было предвидеть.

– Иван Павлович, – попросил Лунин. – Расскажите мне о том, что было дальше.

– Гм, – сказал Чечетов. – На чем мы остановились?

– На трупе в номере, – напомнил Лунин. – И на его исчезновении.

– Да, – сказал Чечетов. – Насколько я понимаю, дело было так. Осознав, что он слишком уж погорячился в данном случае с убийствами, Юраев – а это действительно был он – стал соображать, как спрятать концы в воду. Тело в номере ни в коем случае оставлять было нельзя. Воспользовавшись вашей отлучкой сюда во дворец, он приехал снова в гостиницу и, каким-то образом опять никем не замеченный, вынес тело на улицу. Может быть, ему кто-то помогал, это не так важно. А может, он даже сделал это и один.

– И пронес его через главный вход? – недоверчиво спросил Лунин.

– В гостинице, – сказал Чечетов, – как я выяснил сразу после того, как узнал о происшествии в номере, есть удобная пожарная лестница, ведущая в уединенный двор. Видимо, туда и подъехала машина.

– И после этого…

– После этого он отвез тело Шмелева к нему домой, – сказал Чечетов. – Это был лучший способ его спрятать. О его болезни было хорошо известно, это нормально, если человек сидит в такое время дома и ни с кем не видится.

– В номере я потом обнаружил записку, – сказал Лунин. – Все те же цитаты, из того же ряда. С того же листка.

– Да, это было первой шуткой на эту тему. Записка была, конечно, оставлена в тот момент, когда Юраев уже забирал тело. Потом последовали и другие упражнения в остроумии. Вы же помните, что творилось у вас дома.

– Да, конечно, – сказал Лунин. – Но еще мы с Юраевым осматривали тело одной из жертв.

– Это был очень важный момент, – сказал Чечетов, доставая снова сигаретную пачку и на этот раз затягиваясь. По-видимому, в перспективы дальнейшего пребывания Эрнеста во дворце он уже не верил. – Именно в этот момент Юраев понял, что вы ничего помните о листке. И он может дальше безнаказанно совершать убийства и – для большей остроты ощущений – оставлять новые записки по списку, который был у него в руках.

– Но как же он попал к нему? – спросил Лунин. – Эта бумага, как я вспомнил, валялась в доме Славика очень долго.

– Кто знает? – сказал Чечетов. – Возможно, они когда-то общались со Шмелевым. И тот подарил ему этот листок, сказав о вашем авторстве стихов и выписок, и не представляя себе, к каким последствиям это может привести. И никто не мог бы этого предвидеть, конечно. Но зато Шмелеву было нетрудно провести свое небольшое расследование, надо было только вспомнить о листке, который он передал Юраеву. Весь детектив, Михаил, произошел здесь еще до вашего приезда в город. Вы шли второй раз по тому же следу.

На улице послышался грохот выстрелов, там шел уже настоящий бой. Слышались неразборчивые и яростные крики, откуда-то подходили новые отряды.

– А дальше? – спросил Лунин.

– А дальше было следующее, – сказал Чечетов, вставая и туша сигарету в цветочном горшке. – Очень скоро Юраев понял, что он получил только самый небольшой выигрыш по времени. Тело Шмелева все равно было бы скоро обнаружено, и выдать удар по черепу за последствия гриппа, да простится мне эта вольная шутка, было бы затруднительно. К счастью для него, в это время как раз и подвернулся хитроумный политический план Эрнеста по этому поводу. Как видим, все же не сработавший, – добавил он, взглянув в окно.

– А Юраев вообще имел доступ к Карамышеву? – спросил Лунин.

– Да, вы мыслите в правильном направлении, Михаил, – ответил Чечетов, затягиваясь еще одной сигаретой. – Именно он, скорее всего, и натолкнул Эрнеста на мысль, что этот несчастный случай, как все тогда думали, можно выдать за политическую жертву. И ему же было поручено отвезти тело в службу утилизации и там побыстрее его кремировать, не производя особого шума вокруг насильственных повреждений. С этим и связаны все странные обстоятельства вокруг смерти Шмелева, так поразившие ваше воображение.

Пропустив последнюю шпильку, Лунин сказал:

– Было еще одно обстоятельство, о котором вам еще пока неизвестно. Жертва, найденная мной у себя в кабинете, перед смертью произнесла – или вернее, произнес – фамилию Шмелева. Как вы думаете, почему?

Чечетов ненадолго задумался. Лунин поймал себя на том, что он был рад этой небольшой передышке.

– Если так, – сказал наконец Чечетов, – то боюсь, это не более чем совпадение. Он каким-то образом узнал, что Шмелев почти довел до конца расследование, и пришел рассказать вам об этих слухах, чтобы таким образом вам помочь. Юраев в это время сидел в кабинете, попасть туда было несложно, ключи были не только у вас.

– Да, я не подумал об этом, – сказал Лунин.

– Возможно, они разговорились, – продолжил Чечетов. – Пользуясь статусом вашего помощника, он вызвал незваного гостя на откровенность. Узнав неприятную новость, он не стал затягивать дело и обрубил еще один конец. Так мне сейчас это представляется. Хотя тут можно прояснить еще кое-какие детали, если будет желание. Но главная соль загадки была, конечно, в не в этом.

– Как вы обо всем это узнали, Иван Павлович? – тихо спросил Лунин. – Как вы знали, что именно Юраев – убийца?

– Юраев допустил единственную ошибку, – ответил Чечетов. – Еще одна чистая случайность, по правде говоря. Он явился в дом ко Шмелеву и там столкнулся с вами, Михаил.

– Но он сказал, что пришел по вашему поручению!

– Именно это и было его ошибкой. Ничего такого я, естественно, ему не поручал. И когда я об этом узнал, сразу все стало ясно.

– Хорошо, но что ему там нужно было? Славика уже не было на свете. Дом был пуст.

– Об этом мы можем только догадываться. Впрочем, может быть, он нам сам еще расскажет.

– Если это имеет еще какую-то важность… – сказал Лунин.

– У меня есть две версии по поводу его появления в доме. Первая – это что у него просто закончился лист с цитатами. И он решил поискать чего-нибудь новенького. Чтобы продолжать свои кровавые упражнения и заодно поупражнять лишний раз ваш ум.

– Лист в самом деле закончился, – пробормотал Лунин.

– Если так, то его ссылка на меня была не более чем небольшой импровизацией. Но более вероятно, что он услышал о вашем визите в этот дом из какого-нибудь разговора в курилке в институте. Я не делал из этого большой тайны.

– И тогда это значит…

– Это значит, что он пришел убить вас, Михаил. Ему помешало только появление Артура Муратова. Поблагодарите его за это, он спас вам жизнь. Хотя и невольно.

Лунин молчал. Судя по звукам, доносившимся с улицы, бой уже переместился непосредственно ко входу во дворец.

Странные и темные чувства охватили Лунина, когда он думал обо всем этом. Он чувствовал какую-то сильную вину перед Славиком. И то, что его уже не было в живых, только обостряло ее.

Ему сразу надо было больше доверять ему, не предавать свою память перед ним, верить в свою психологическую интуицию, и главное – в свои дружеские чувства и отношения со Славиком, их какую-то глубокую истинность. Он слишком увлекся этой шахматной игрой с ее постоянными умными схемами и комбинациями, и проглядел что-то важное, может быть, даже более важное, чем сама разгадка.

Лунин почувствовал, что на глаза его наворачиваются слезы. Чечетов, к счастью, в это время смотрел в окно, наблюдая за боем и куря сигарету за сигаретой. Снизу послышался грохот взламываемой двери, ее как будто пробивали стенобитным орудием.

Дверь в кабинет снова открылась, и они увидели Карамышева. Он уже не владел собой и казалось, не видел ничего вокруг, не замечая людей рядом с ним. Эрнест подошел к окну и несколько минут смотрел на улицу в полном молчании.

– В такие минуты, мне кажется, я вижу самого дьявола, – прошептал он как бы сам себе. – Почему меня оставили высшие силы?

Он повернулся к Лунину и Чечетову и, видимо, опомнившись, сказал:

– Все кончено. Мы покидаем дворец. Сейчас тут будут уже другие люди.

– Сдача произойдет, надеюсь, мирно? – осведомился Чечетов.

– Да, я обо всем договорился, – сказал Эрнест. – Пойдемте. Тут изменить уже ничего нельзя.

Они встали и направились к выходу. Зал выглядел так, как будто в нем только что свершилась мировая катастрофа – что-то дантовское, уже безо всяких записок. Люди беспорядочно метались, снаружи вносили раненых, на полу лежало несколько трупов. Взглянув на них с содроганием, Лунин увидел, ошеломленный этим зрелищем, среди них тело Юраева. Ему казалось, что все это закончится как-то не так.

Он подошел к телу убийцы, уничтожившего с десяток невинных жертв, и среди них его доброго приятеля, и едва не добравшегося до него самого. Юраев лежал, неловко вывернув голову и раскинув руки в стороны.

– Он умер при защите дворца, – тихо проговорил кто-то рядом. – Настоящий герой.

Не желая больше этого видеть, Лунин отвернулся и пошел к выходу из зала. Все было действительно кончено.

На мраморной лестницу он столкнулся снова с Эрнестом, которого он потерял тут в толпе, выходя из кабинета. Чечетова с ним уже не было. Карамышев был взволнован, но сосредоточен, он уже овладел собой и даже может быть, всей ситуацией. Если не в одном, то в другом отношении.

– Послушай, Мишель, – сказал он ему, в первый раз за долгое время употребляя это уменьшительное дружеское прозвище. – То что я сейчас скажу, очень важно.

Лунин смотрел на него в упор, не произнося ни слова.

– Ты наверное, спрашиваешь себя, почему я вообще поручил тебе все это дело? – продолжил Карамышев. – Скажу тебе честно: мне просто хотелось тебя держать поближе к себе.

– Почему? – спросил Лунин, скорее хрипловатым голосом.

– Мне очень надо, чтобы ты вспомнил, – сказал Эрнест. – Вспомнил все, что с тобой происходило в тот период. Сейчас, в свете новых событий, – он кивнул в сторону соратников, спускавшихся вниз по лестнице, некоторые из них держали зачем-то руки на затылке, – все это приобретает еще большее значение. Постарайся заняться этим, приложи все усилия. Для меня это действительно очень важно.

Лунин никак не отреагировал на эти слова. Кивнув ему на прощанье, Эрнест тоже двинулся вниз по лестнице, среди прочих. Помедлив несколько минут, Лунин тоже вышел на улицу.

Воскресная ночь как будто перевалила уже за полночь. Близилось утро понедельника.