Ольга Татарникова
Вариации на тему любви
В сборнике 16 новелл. Все они, так или иначе, о таком простом и обыденном, но в то же время сложном, запутанном и важном – о взаимоотношениях мужчины и женщины, о любви и изменах, о мечтах и реальности, о наших современницах, заслуживающих быть главными героинями, потому что они умеют любить и радоваться жизни даже вопреки обстоятельствам.
Говорят, под Новый год…
Женское начало
Сердце
Спасибо не говори
Пена жизни
Вечеринка
Алло…
Письма в облака
Покупайте жизнь!
Малина на губах
Дорога любви
Закат
Комплекс весны
Клубок зла
Внеплановый отпуск
С Новым годом! С Новым счастьем!
Начало и конец
(Из цикла литературных этюдов «Срезы жизни»)
«Я люблю тебя!» - это было начало. Начало извилистого, каменистого пути, начало Большого Восхождения. Вбивая крюк за крюком, оступаясь, мы карабкались по крутому жизненному склону, невзирая на свистящий ветер и облачную неясность там - наверху. Пик блаженства, до которого мы все-таки добрались, вознаградил нас сполна за все страдания. Там, выше серых облаков, открывался такой жизненный простор и такая гармония, что мы уже не сомневались во всемогуществе Любви.
«Я ненавижу тебя!» - оглушило, как гром, но не убило. Это не было концом. Это был шаг, всего лишь шаг вниз по склону, напомнивший о неизбежности спуска. Движение вниз – это путь на полусогнутых, с дрожью в коленях. Споткнулся – и полетел кубарем в пропасть, ту самую, которая от ненависти до равнодушия, ведь это только от любви до ненависти шаг, а все остальное намного больше. Но первый шаг уже сделан, придется идти, идти осторожно, внимательно глядя себе под ноги, ведь мы не хотим погибнуть. А на пиках блаженства не живут, туда лишь на время взбираются некоторые счастливчики. Такие, как мы. Хотя сейчас мы мало были похожи на избранников судьбы – с перекошенными от ненависти друг к другу лицами за то, что вынуждены выдержать и этот мучительный спуск. Но все, что нас не убивает – делает нас сильнее. Уливаясь потом и слезами, со стертыми в кровь ногами мы шли и шли, мечтая уже лишь об одном – быстрее добраться до того заветного места, где мы сможем сказать друг другу: «Мне все равно!», пожать плечами и разойтись в разные стороны жизненной равнины, той самой, которая с Пика блаженства казалась такой необъятной и прекрасной. «Мне все равно» - это и есть конец.
Пять ведер разных роз – нетронуто-белых, нежнейше-розовых, коварно-рубиновых, издевательски-желтых и даже таинственно-черных. Еще три ведра разнокалиберных хризантем, два ведра тюльпанов, выглядевших особенно хрупкими в это время года. И еще много-много других цветов, названий которых даже не знаю… Я стою у цветочной витрины и не могу сдвинуться с места: цветы меня заворожили. На улице конец декабря, мороз, а там, внутри, вечное лето.
Вы так сильно любите цветы?
Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял высокий, средних лет мужчина, одетый явно не по погоде – в легком длинном черном пальто. «Летний мужчина» - так я его сразу окрестила, не подозревая, насколько окажусь права.
Люблю, - неохотно ответила я, потому что избегаю пустых уличных разговоров.
Я наблюдал за Вами из машины. Вы здесь уже полчаса стоите. Постойте, пожалуйста, еще пять минут.
Я пожала плечами, поскольку и не собиралась пока уходить, а он зашел внутрь цветочного павильона. «Сейчас потратит сто рублей, а претендовать будет на миллион» - привычно подумала я, хотя «Летний» такого впечатления и не производил. И тут я увидела, как довольно улыбающаяся немолодая продавщица забирает с витрины ведро белых роз, именно тех, которыми я особенно любовалась. «А как же я?» - хотелось крикнуть.
А я уже через минуту стала обладательницей этой красотищи.
Вы волшебник? Неожиданно появляетесь под Новый год и исполняете желания?
Если Вы хотите, чтобы я был волшебником, могу попробовать… А на самом деле все гораздо прозаичнее: сидел в машине, ждал приятеля, который так и не пришел, наблюдал за Вами… А белые розы мне нравятся больше других.
Падающий пушистый снег прикрывал белые цветочные бутоны невесомой вуалью. Розы и снег – в этом эклектичном сочетании было что-то несбыточное. Зимние розы. А переплетения сладкого цветочного аромата с морозной свежестью как-то по-особенному кружили голову. Наверное, так пахнет мечта о счастье.
Спасибо Вам за цветы.
Давайте я Вас подвезу.
Нет, что Вы, спасибо, не надо. Я сама дойду.
Розы замерзнут и погибнут.
Да, действительно, цветы жалко…
И он повез меня… в несбыточное. Новый год мы встречали на райском океанском острове, который принадлежал только нам. Август – так неожиданно звали моего волшебника, летнего мужчину, который был теплым (заботливым) днем и жарким (страстным) ночью. Бурно проведенные ночи сменялись невиданной красоты рассветом, и мы отправлялись в подводный мир. Я никогда раньше не ныряла так глубоко, но Август быстро меня научил: рядом с ним все давалось легко и просто. Солнечные лучи пронизывали толщу воды, демонстрируя нам наличие другой жизни – свободной и гармоничной. Удивительно, но в коралловом лесу, украшенном, словно гирляндами, стайками разноцветных рыбешек, отчетливо чувствовался Новый год с его свежим вкусом и пьянящим ароматом.
Напробовавшись быть своими в параллельном мире, мы возвращались на берег, где нас уже ждал райский обед.
Сначала ты будешь вот эту жирную тигровую креветку, - говорил Август и кормил меня.
А ты вот эту рыбу с непонятным названием, - я тоже протягивала ему кусочек.
Пугаешь непонятным?
Сама боюсь.
А ты не бойся. Не важно, как это называется, главное – вкусно.
Ты про рыбу?
И про нас…
Нам, действительно, было вкусно друг с другом.
Заканчивали трапезу мы уже на пляже, сидя на мелководье и поедая манго. Впиваешься в него, и во все стороны брызжет сладкий ароматный сок, который струится по щекам, подбородку и рукам. И его не надо смущенно промакивать салфеткой, боясь выглядеть неприлично и заляпать одежду. Можно просто отдаться первобытным желаниям и выпустить себя на волю.
Я не хочу терять ни одной капли тебя, - шепчет Август и ловит языком сладкий сок с моих губ. Накатившая волна, не в силах разлучить нас, разбивается множеством брызг, и поцелуй получается сладко-соленым. «Розы и снег», - чуть позже вспоминаю я, засыпая в пальмовой тени, убаюканная легким морским ветерком, до следующей страстной ночи…
…В витрине по-прежнему благоухают розы, на стекле отражения разноцветных огней с елки напротив танцуют с белыми хлопьями, а под снегом стою я и слизываю со своих губ соленые ручейки. «Слезы и снег» – вот это про меня, хотя я молода (мне нет и тридцати) и красива (так все говорят). У меня есть престижная работа, очаровательная дочурка и муж - «чемодан без ручки: и тащить трудно, и выбросить жалко» - работает охранником по графику (и что он только сохранил?), а в остальное время, которого у него предостаточно, пьет пиво с дружками или, если дома, играет на компьютере. А раньше мне казалось, что моей целеустремленности и жизнелюбия хватит на нас обоих.
Мне холодно, не только снаружи, но и внутри. Хочется Лета, а еще хочется, как в детстве, встать под Новый год к елке и сбивчивым шепотом загадать желание: «чтобы мама с папой не болели, все мы были веселы и счастливы, и произошло чудо». В общем-то, за много лет мечты почти не изменились.
- Господи, что только не родится в замерзшей голове под Новый год! - я поставила сама себя на место. – Ну, зачем мне далекий океанский остров, хотя и райский, зачем мне чужой мужчина, хотя и «летний»? Вот от роз я бы не отказалась: аромат мечты о счастье головокружительней самого счастья. Мечта, как шампанское, волнует, будоражит и отрывает от земли, а счастье, как водка, накрывает с головой , отшибает память и дает такое похмелье! Да и цветов мне просто давно никто не дарил…
Вы так сильно любите цветы?
Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стояла маленькая, лысая, упакованная в черную кожу и наглую морду (и зимой, и летом одним цветом) особь мужского пола.
- Цветы? Терпеть не могу! – отрезала я и зашагала прочь…
Женское начало.
-Девочки, просыпаемся! – в палату заглянула дежурная медсестра. Лариса поступила в отделение ночью, но так и не смогла уснуть до утра, хотя острой боли уже не было, зато одна из соседок храпела так, что даже стекла резонировали. Ларисе было одиноко и неуютно, хотелось домой, как когда-то давным-давно в пионерском лагере, куда она попала первый раз в жизни.
Доброе утро, старушки, - несоответствующим своему раскатистому храпу, высоким тонким голосом приветствовала та, из-за которой Лариса так и не смогла уснуть.
А в нашем полку прибыло, - осторожно потягиваясь, сказала соседка по кровати Ларисы. – Ну что за жизнь, даже потянуться, как следует нельзя.
Не привередничай, есть хоть какая-то жизнь, и, слава Богу! Давайте лучше познакомимся. Вас как зовут? – обратилась к новенькой третья женщина.
Лариса, - тихо и грустно ответила та.
А меня Катерина.
Меня Инна, - продолжила соседка.
А меня Лена, - прозвенела храпунья.
Вы тоже из этих, из перенесших? – спросила Инна.
Что перенесших? – не поняла Лариса.
Как что! Инфаркт, конечно. Здесь почти у всех один диагноз, - разъяснила Инна.
А, нет, у меня предынфарктное состояние.
Вам повезло, а Вы грустите. Может все и обойдется. Пред – оно всегда лучше, чем после, - уверяла Ларису Катерина.
Ну не всегда, конечно, - пропела Инна.
В палату вошла медсестра, раздала таблетки, сделала уколы. Начинался очередной день непредсказуемой больничной жизни…
Лариса лежала под капельницей уже час и думала. Думала о своей жизни, о том, правильно ли она все делала, раз вот теперь попала сюда. Росла, как все, училась, как все. Не красавица, но фигура хорошая до сих пор. Активная была всегда, особенно в отношениях с мужчинами. Нет, навязываться она себе не позволяла, но если человек ей нравился, всегда находила способы его к себе привязать. Мужа своего будущего она впервые увидела на городском пляже. То, как он подошел к воде, нырнул и поплыл, оказалось достаточным для того, чтобы у Ларисы сначала что-то защекотало в животе, а потом она решила, что этот красавец будет ее. Все так и случилось, парень, и сам был не прочь завести новое знакомство, да еще с такой грациозной брюнеткой. Лариса быстро изучила его слабые стороны и заиграла на них, как музыкант-виртуоз. Уже через полтора месяца они снимали квартиру, которую, правда, сама Лариса и нашла, и организовала. А через семь месяцев праздновали скромную, но все же свадьбу. Жалко, что не было у нее белого свадебного платья, символа безоговорочной мужской капитуляции, но победу свою она ощущала сполна. Всеобщий любимчик теперь принадлежал только ей одной. Эх, если бы кто-то тогда дернул за рукав, остановил, сказал: «Ты с ума сошла! Брось его, это кака! Всеобщее – значит ничье!» Хотя в тот момент своего триумфа она никого слушать бы не стала…
-Ларис, а ты замужем? – вырвала ее из воспоминаний Инна.
-Да, уже двадцать пять лет.
-Ух, ты! Серебряная свадьба. Отгуляли уже?
-Нет, юбилей через неделю. Должен был быть.
-Да ладно тебе, не переживай! Ну, попозже справите, подумаешь проблема! А я вот всего год замужем.
-Как это? – невольно вырвалось у Ларисы.
-Что, стара я для молодоженки, да? – лукаво прищурилась Инна. - А вот так! Двадцать лет в любовницах числилась. Сначала балдела от своего статуса: сплошная романтика, цветочки, подарочки, в общем, чистая любовь, как мне казалось тогда. Любовничек мой был человеком умным, успешным, красивым. Все у него в жизни было хорошо. Но кобелина знатный! Я сразу просекла, в каком месте у него слабина. Постель, конечно, у нас с ним была головокружительная. Таких мужиков у меня не было ни до, ни после него. И он во мне нуждался еще как! Его бедная женушка и не подозревала, поди, от кого зависит мир в ее семье: он становился просто невменяемым, если по каким-то причинам не удавалось переспать со мной.
А может, не только подозревала, но и знала все, - вступилась за чужую жену Лариса, поскольку сама она проходила все это не однажды, и сразу чувствовала появление на горизонте очередной мужниной любовницы.
А что же никак не реагировала? Ни разу даже не позвонила мне.
Да не считала нужным унижаться, например. Или считала, что не велика беда, пусть гуляет, может, она сама тем же увлекалась. Да мало ли может быть причин!
Ну, может ты и права. Только жила я так, жила, а потом во мне что-то перещелкнуло. Не верьте, девочки, ни одной бабе, которая говорит, что не хочет она замуж, что ей в любовницах лучше. Рано или поздно возникает потребность стать законной, ходить, если хочется, нечесаной, и плевать на его настроение сегодня, если у самой критические дни. В общем, до жути хочется быть не идеальной и рядом с любимым.
Ну, и как же ты стала женой? – вступила в разговор Лена, до этого молча слушавшая монолог Инны.
Да сам Господь подарил мне мужа. Все просто и банально: как встретились в гостях у общих знакомых, так больше, считай, и не расставались. Он мне как рука: вроде бы и не думаю постоянно и огнем не горю, а без него не смогу. Я знаю.
Видимо, это и есть любовь, - печально вздохнула Лена, - А у меня так и не получилось встретить такую любовь. Кому нравилась я, совсем не увлекали меня. А серединки на половинки я не признавала, думала: «Зачем это я буду размениваться по мелочам, я найду, я выберу лучшего из лучших». Но с каждым уходящим годом эта мысль становилась все нереальней и нереальней. Так и живу бобылихой.
В палату вернулась Катерина, мрачная и тихая, и молча легла на кровать.
Ну что сказали? – обратилась к ней Инна.
Да ничего утешительного. Не выписывают меня. Еще неделю продержат точно.
Ну и лежи себе отдыхай! Куда тебе торопиться? Дома все равно никто не ждет, - пыталась утешить ее Инна, но эффект оказался противоположным: Катерина заплакала.
У нее муж умер два месяца назад, вот сердечко и не выдержало, - шепнула Инна Ларисе.
…Бывали минуты, когда Лариса мысленно желала смерти своему мужу, хотя и любила его. Только безмерное отчаяние рождало такие мысли. Рано или поздно Лариса узнавала об изменах супруга, но никогда не подавала вида, раз и навсегда решившая для себя, что в подобных ситуациях, если не можешь человека бросить, единственный способ не унизиться самой и не скатиться до грязных оскорблений, это делать вид, что ничего не произошло, все по-прежнему хорошо. Но это внешне, а что бушевало в такие периоды у нее внутри, известно одному черту. Это было безумно трудно, но представить свою жизнь без Саши она не могла. Какой никакой, а ее, и только ее, законный муж. А «эти» все по номерам и очередности: первая, третья, да хоть сотая, а жена единственная. Да и Саша не стремился что-либо кардинально менять в своей жизни, видимо, его и так все устраивало…
Катя, Катюша, ну, успокойся, - гладила ее по голове Лена.
Да пусть выплачется, легче станет, - придерживалась иного мнения Инна.
Да нельзя ей переживать, и так кардиограмма неважная. Ну, Катенька, все наладится, - продолжала Лена.
Что может наладиться, когда его нет, и больше не будет никогда! Понимаешь, НИКОГДА?! А мне тогда что тут делать? Я хочу к нему! – рыдала уже в голос Катерина.
Да ты с ума сошла! Что ты говоришь! – ужаснулась Лена.
Катя, а дети? У тебя же есть дети! Это у меня их нет, а я все равно хочу жить. И это ты мне утром говорила: « Есть хоть какая-то жизнь, и то хорошо». В нашем-то положении! Мы все на волосок от другого мира. Но нам рано еще туда, ты слышишь?! – не выдержала Инна.
А дети уже выросли, и я им не нужна! – уже почти кричала Катерина.
На шум в палату прибежала медсестра, оценила обстановку, убежала снова и вернулась уже со шприцами. Вколола всем, кроме Ларисы, по уколу, Лене и Инне больше для профилактики, хотя и они уже лили слезы, а Катерине по острой необходимости. И только Лариса, распятая капельницей, казалась спокойной. У нее хорошая тренировка по выдержке, но из уголков глаз все же тихо струились соленые ручейки.
Часы посещений, как обычно, с пяти до семи. Это особое время в больничном распорядке. Это лакмусовая бумажка твоей необходимости и состоятельности в жизни. И нигде, как в больнице, и может быть, в пионерском лагере в родительский день, не ощущается просто-таки космическое одиночество, если к тебе никто не приехал. К Лене пришла подружка с кипой глянцевых журналов, чтобы болящая не скучала. К Инне ее молодой муж с цветами. Он, конечно, не был таким уж юным, на вид лет за пятьдесят, но общались они подстать своему семейному стажу – нежно и трепетно. Держались за руки, он ей что-то шептал на ухо, и Инна просто таяла от этих, одной ей принадлежавших слов. Много ли надо женщине, чтобы чувствовать себя счастливой! Хотя бы иногда.
Прошел час из двух отведенных под встречи с близкими. К Катерине пока никто не пришел, и к Ларисе тоже. Обе вышли в коридор, чтобы, якобы, не мешать общению соседкам по палате со своими посетителями. Но обе были напряжены и явно ждали, когда же и к ним придут. Здесь, в больнице, это очень важно, может быть, даже выздоровление пациентов зависит от визитов родных и любимых. Ну вот, и к Катерине пришел сын, широкоплечий красавец с кучей пакетов с гостинцами, и они побрели в дальний конец коридора к окну. Лариса тоже повернулась к окну, у которого стояла. На улице сыпал огромными хлопьями пушистый снег. Она вспомнила, что без малого четверть века назад, в день их свадьбы была точно такая же погода, и ее розовый костюм, выступавший в роли свадебного платья, припорошило снегом, когда они фотографировались во дворике Дворца бракосочетаний, и на фотографии она получилась все же в почти белом воздушном наряде. Потом снег, конечно, растаял, как и что-то в их отношениях, оставив лишь след на фотобумаге.
Привет, - услышала она за спиной до боли родной голос и обернулась.
Привет.
Ну, как ты тут? Как себя чувствуешь, как условия? – засыпал вопросами Саша.
Да ничего, все терпимо. Ты как? Завтракал сегодня или так и ушел на работу голодным? – поинтересовалась Лариса, зная эту привычку мужа: если она завтрак не подаст, он так и уйдет, ничего не поев.
Да ты не волнуйся за меня, я и на работе могу перекусить.
Как дома? Феликса-то бедного хоть кто-нибудь выгулял?
Да, Маруська гуляла с ним утром, и, судя по ее не проснувшемуся виду, далось ей это нелегко.
Ну и хорошо, что все хорошо, - улыбнулась Лариса.
Как я рад, что ты улыбаешься, - Саша прижал Ларису к себе. – Я так вчера испугался за тебя. И за себя тоже.
А за себя-то почему?
Да не смогу я без тебя, - так просто сказал Саша такие важные для Ларисы слова. От них даже ее усталому и больному сердцу стало легче.
Не волнуйся, я поправлюсь.
Лариса пошла проводить Сашу до выхода из отделения. На площадке у лифтов стояла Катерина с сыном. По тому, как она обняла и поцеловала его, показалось Ларисе, что Катерина прощается навсегда. «Тьфу ты, подумается же такое», - Лариса быстро отогнала нехорошую мысль. Проводив родных, Катерина и Лариса вместе вернулись в палату, где Инна, счастливо улыбаясь, созерцала букет, а Лена, тоже, в общем-то, довольная, листала новые журналы. Лариса подошла к окну, чтобы еще раз увидеть мужа. Вот он вышел, обернулся, нашел глазами жену, хотя они и не договаривались, и помахал ей рукой. Лариса помахала в ответ, и на ее движение к окну подошла Инна, посмотреть, кому это так улыбается соседка. Увидев, с кем Лариса общается, она вздрогнула и отступила на шаг назад. Хорошо, что никто не заметил странноватого поведения Инны, особенно Лариса, потому что тот, кто махал ей рукой, был не кто иной, как тот самый незабвенный бывший любовник Инны, про которого она сегодня и откровенничала с соседками по палате. Но этого, к счастью, не узнает никто.
Девочки, угощайтесь, - Катерина раскладывала принесенные пакеты с гостинцами по кроватям соседок.
Катя, спасибо, конечно, но не стоит, нам же тоже принесли. Лучше давайте устроим пир в честь нашего скорейшего выздоровления, - предложила Лариса.
А давайте, - поддержали ее соседки.
Через пять минут больничные тумбочки ломились от угощений. Тут были и ароматные домашние котлетки, и отварная картошечка, и всевозможные фрукты и сладости. Даже «выпить» нашлось: разнообразные соки и даже какой-то чудодейственный травяной настой, принесенный подругой Лены. «Девчонки» с аппетитом уплетали вкусности, смеялись, что-то рассказывали друг другу. Особенно жизнерадостной выглядела Катерина, но к ночи ей неожиданно стало плохо. Прибежавший дежурный врач, сделав кардиограмму и посмотрев результат, быстро распорядился отвезти Катерину в реанимацию. А Лена, Инна и Лариса еще очень долго не могли уснуть. Молча лежали в темной палате и мысленно молились за Катерину. Да и за себя тоже, ведь человеческая жизнь – штука ненадежная.
На рассвете Катерина умерла. Она хотела этого, а, как известно, чего хочет женщина, того хочет Бог. Она хотела быть с любимым. Не на этом свете, так на том. Таково уж женское начало. И женский конец.
Сердце
Она его любила. Все в коллективе это знали, и каждый день начинали с обсуждения их взаимоотношений…
Сегодняшнее утро в отделении кардиохирургии городской больницы ничем не отличалось от предыдущих. В залитой солнцем ординаторской шли обычные утренние переодевания: халатики, шапочки, босоножки. Но белые халаты теперь почти не носят. Им на смену, по западному образцу, пришли цветные, нежных жизнеутверждающих тонов – светло-зеленые, голубые, сиреневые. Больных нужно стимулировать к жизни, ежеминутно напоминая им, что мир прекрасен, разнообразен, а вовсе не черно-бел. Хотя белый цвет – это ничто и все одновременно.
Да не будет у них никогда ничего, - одевая почти на голое тело сиреневый халатик, стояла на своем дородная, с копной рыжих вьющихся волос Майя.
Ну почему ты так уверена? Иногда любовь такие неприступные стены берет, - не соглашалась с ней высокая, стройная, черноволосая, с благородной гладкой прической, Ирина.
Да потому что Андрею никто не нужен, кроме самого себя, в принципе!
В дверях появилась Надежда. Операционная медсестра Надежда Светлова. Хрупкая молодая особа, любимица всего отделения, включая больных.
Привет, Надюшка, - почти хором приветствовали ее Майя и Ирина. – Плюнь ты на него, - не унималась Майка.
Хорошо, хорошо, девочки, не волнуйтесь за меня.
Правда, Надюш, он не стоит твоего сердца, - уговаривала Ирина.
Кстати, о сердцах. Нам пора, девочки, на планерку. Сегодня три операции, - смущенно улыбаясь, сказала Надя.
…Ежеутренний общий сбор, именуемый планеркой, был сегодня особо деловит, без обычных шуток «зава» Льва Александровича про бурные ночи, забытые головы и отданные сердца. Три сложнейших, дорогостоящих операции по новой методике, которую отделение освоило всего-то пару месяцев назад – тут не до шуток. Сергей Владимирович, дежуривший этой ночью, сообщил, что состояние пациентов удовлетворительное, к операции они
готовы. Андрей, которому и предстояло делать эти операции, слушал доклад дежурного врача внимательно, сосредоточенно, чуть сдвинув густые брови. Он всегда перед операциями был молчалив и собран.
Надюшка это его состояние знала, и по пустякам не отвлекала. Она и сама испытывала нечто похожее и понимала, что и от ее собранности зависит успех операции. «Никаких своих сердечных дел!» - как обычно сказала себе медсестра Светлова и отправилась в операционную раскладывать инструмент. А свое рвущееся к Андрею сердце она на время мысленно забинтовала и анестезировала. Сейчас важнее чужие сердца. Три мужских послеинфарктных сердца, не выдержавших чего-то в своей жизни. Чаще всего «ломаются» именно мужские сердца, видимо, женские выносливей. И вот теперь «бог» Андрей через маленький разрез на бедре по кровеносным сосудам введет им маленькую пластиночку в сердце, и она превратится в большой щит, который и спасет от превратностей судьбы. Новая щадящая методика – резать чуть-чуть и совсем не там, где и так все горит огнем и болит – еще мало освоена и очень дорога.
Все было готово к первой операции. Анестезиолог уже колдовал над пациентом. Андрей с вытянутыми вперед вымытыми руками подошел к Наде. Она привычными движениями одела ему перчатки, белый халат с завязками на спине. В операционной, по-прежнему, все было белым. Пока Надежда ловко справлялась с завязками, туго спеленатое сердце все же предательски екало. Хирургу Андрею Матвееву и операционной сестре Наде Светловой было достаточно короткого взгляда, чтобы настроиться друг на друга. Андрей мог бы и не произносить потом вслух: «Скальпель», «Кетгут» и тому подобные слова, потому что любимая операционная сестра Наденька понимала его без слов. Он ценил это. Он привык к этому за два года. Он, в конце концов, уже не мог без этого обходиться… На работе… Только на работе. Такое редкое взаимопонимание с Надей не помешало ему полгода назад жениться, ведь любят порой не тех, кто понимает, а тех, кого не понимают. Сердцу не прикажешь! Своему. С чужими получается лучше.
Все три операции прошли блестяще. «Сердечных дел мастера» хирург и операционная сестра работали слаженно и точно. Профессионалы всегда работают красиво, а живут как получается. Длинные тонкие пальцы Андрея, за которыми так любила наблюдать Надя, двигались уверенно и нежно. Как ей мечтались, особенно по ночам, его прикосновения, такие же уверенные и нежные! Но это потом… Это будет потом… Потом она придет к своим подружкам в ординаторскую усталая, но счастливая. Они будут пить чай, и Майка опять скажет:
Надька, да плюнь ты на Андрея, - она увидит в ней только усталость.
А Иришка ее поддержит:
Надюша, не разрывай себе сердце.
Разве могут они знать, то ли нелюбившие, то ли разлюбившие, что ее сердце работает нормально только, когда рядом Андрей. И пусть их связывает только работа, зато эта работа получается у них лучше всех. Это их дитя любви, их ночи и дни. Но Надежда ничего не станет объяснять подругам. И лишь смущенно улыбнувшись, скажет:
Не волнуйтесь за меня, девочки. У меня все хорошо.
Но это будет потом…
А сейчас только работа, шесть непрерывных часов работы. И вот все позади, операции закончены.
- Спасибо тебе, Надюшка, за хорошую работу, - улыбаясь, сказал Андрей. Снял маску с лица и чмокнул свою любимую медсестру куда-то в уголок глаза – единственное открытое место. Остальное спрятано под белой маской, белой шапочкой и белым халатом. Все-таки, белый цвет – это ничто и все одновременно.
Это ты – бог, а я лишь твоя верная помощница.
…Три мужских сердца спасены и укреплены, они будут еще долго-долго любить. Если захотят. Сердцу ведь не прикажешь! Оно само решает, любить ему или нет.
Ненужная любовь.
(роман в SMSках)
или
Спасибо не говори…»
« Я сейчас умру с тоски» - прочитала я на дисплее сотового телефона, минуту назад поднятого с земли около старой изогнутой сосны. Вообще-то мы приехали в лес за грибами, но первой моей находкой стал чужой мобильник. Я вертела в руках маленькую серебристую «шкатулку» чьих-то тайн и думала о том, что чужие письма читать нехорошо. Но пальцы как-то сами нажали на кнопку, и на экране высветился очередной крик чужой души:
«Солнце-е-е, ты где? Ответь мне. Ну, хоть что-нибудь ответь! Не молчи».
«Кто кого просит: она его или он ее?» Любопытство взяло верх, и я снова нажала на кнопку.
«Что мне сделать, чтобы ты меня простила?»
«Стоишь! Даже больше, чем я думаю. Ты просто не знаешь себе цены! Ты мне дорога, как жизнь, и я больше всего на свете боюсь потерять тебя навсегда. Жаль, что ты этого не понимаешь.»
Накал чужих страстей усадил меня на ближайший пенек. Вопросы роились в моей голове, выныривая на поверхность один за другим, как головастики в пруду. «Почему Она не может понять, что нужна Ему? Или не хочет? За что Она должна Его простить? Кто Она и какая? И вообще, Она потеряла телефон или выбросила?»
В надежде найти хоть какие-то ответы, устроившись поудобнее на пеньке, я принялась читать дальше чужие послания, уже не задумываясь, хорошо это или не очень.
«С добрым утром, любимая!»
«( наверное, не слышит. Попробую еще раз. Погромче.) Доброе утро, солнышко!»
«Я уже на работе. За тобой приехать?»
«Откуда поедешь? Я хочу».
«Тебя… отвезти куда-нибудь».
«SOSкучился»
«Спасибо тебе, мой Повелитель!»
«Я у твоих ног, спасибо не говори…»
Я посмотрела на свои ноги. Около них копошились только муравьи. Сидение на пеньке давало о себе знать, и я с хрустом потянулась. Вдруг мне захотелось оказаться на месте этой Незнакомки, чтобы все эти ласковые слова предназначались мне. Я даже зажмурилась от потенциального удовольствия. А может, это просто солнце просочилось сквозь густую сосновую хвою…
«Ну, как дела, солнечнозарная?»
«Я тебя целую. Как освободишься, может, пообщаемся?»
«Как воспитание ребенка? Что он такого натворил, что ты ему посвятила целый вечер? Есть отказывается или жениться собрался?»
«Про моего скорее второе»,- вздохнула я и полезла в карман за сигаретой. «Вот и сейчас он где-то с друзьями, а может уже и с подругой. А еще совсем недавно с удовольствием поехал бы со мной в лес. Значит, у Нее тоже есть взрослый сын, и Она не так уж и молода. А муж у Нее есть?»
«Ты у телефона. Спокойной ночи, солнышко! Постарайся мне присниться.»
«Доброе утро, сладкая!»
«Спи, котенок. Хороших снов».
«С добрым утром, моя любимая красивая женщина!»
«Пошел спать. Доброй ночи, моя лапочка! Чмок-чмок-чмок. Спокойных снов не одной».
Это уже было ближе к ответу на мучивший меня вопрос про мужа. И в награду за терпеливое перелистывание бесконечных утрене – вечерних пожеланий я, наконец-то , прочла:
«С мужем – это хорошо. Счастья тебе, куколка»
«Как зачем? Чтоб было. Муж же рядом».
«Хороша кукла! При живом – то муже любовь крутит! Вот если бы у меня был муж… А у меня ни мужа, ни любви, ни таких посланий…» Чтобы скинуть с себя навалившуюся грусть-печаль, я прямо-таки щучкой нырнула в чужое море любви.
«Я люблю тебя».
«Поехали завтра вечером куда-нибудь».
«А куда захочешь! Завтра ты повелеваешь».
«Я хочу тебя».
«Вот так всегда, блюстительница нравственности! А я все равно тебя хочу. Сильно».
«А кто не рискует, тот… того ты не любишь».
«Чмок – чмок – чмок – чмок – чмок…»
На тридцать шестом «чмоке» я подскочила от неожиданности: зазвонил мой собственный мобильник. Подруги интересовались, не похитил ли меня добрый молодец или не нашла ли я клад вместо грибов и теперь «над златом чахну»? Я ответила, что нашла кое-что, имеющее отношение к добру молодцу, только не поняла пока, клад это или помойное ведро.
«Я их тоже не люблю. Твои отъезды. Может, ты просто не умеешь их готовить?»
«Ладно, не буду мешать сборам. Сосредоточься. Целую. Обнимаю крепко».
«Я по тебе скучаю, солнышко. Чем занимаешься?»
«И берега у меня нет, и тебя у меня нет, и дождь у нас идет, и холодно у нас».
«Люблю, когда ты много пишешь! Мне так приятно это читать. Ну, расскажи, расскажи еще что-нибудь»
«Связь, я думаю, у нас с тобой хорошая. Это прием у тебя плохой».
«Да нет, еще с утра. Ничто не должно омрачать твой отдых. А ты, наверное, обрадовалась , что отключат. А то он уже задолбал своими SMSками. Хоть побуду в тишине!»
«Я хорошо о тебе думаю. Я тебя отвлекаю! Я тебе мешаю! Я тебя отрываю! Я тебе надоедаю! Я тебя замучиваю! Я ставлю тебя в неловкое положение! ( ты не жалуешься)»
«Он Ей не нужен! И любовь Его не нужна! А Он это понимает, но ничего поделать с собой не может!» От внезапного открытия я даже вскочила с пенька и принялась расхаживать взад-вперед. Ну конечно, у Нее есть муж, сын, а этот … добрый молодец только жизнь Ей осложняет. Ну почему кому-то лишнее, а кому-то не хватает?! Я ведь Ей позавидовала, захотела оказаться на Ее месте. А теперь мне стало жаль Незнакомку. Да и добра молодца жаль – любит Он Ее, действительно, любит и мучается.
НЕНУЖНАЯ ЛЮБОВЬ!
«Солнышко, почему ты мне не пишешь? Я скучаю и жду».
«Наверное, тебе некогда. Спокойной ночи, моя великая нехочуха»
«Привет, любимая! Я так и знал, что ты забудешь свое Горе».
«Ты не пишешь. Грустно. Если я не объявлюсь, ты обо мне и не вспомнишь».
«Каждый заслуживает того, чего заслуживает. Прости, что так нагло ворвался в твою мирную жизнь и изгадил своим присутствием твою историю. Я люблю тебя. Прости».
«Она выбросила телефон». В этом я теперь не сомневалась. Обессилев от переживаний за чужую, ненужную даже мне любовь, я вновь опустилась на пенек и увидела подъезжающую машину. Из нее вышла женщина и направилась в мою сторону. В марках автомобилей я не разбираюсь, но машина была хороша: сверкающая, серебристая с плавными изгибами. Да и женщина была подстать своему железному коню: породистая (в этом-то я разбираюсь) и тоже вся плавная и обтекаемая. По-кошачьи мягко ступая, она подошла ко мне.
Здравствуйте, - голос ее тоже оказался мелодичным и бархатным. – Вы не находили здесь сотовый телефон?
Она спросила это и еще выше задрала подбородок и без того горделивой головы. «Королева. Не привыкла просить и унижаться. Так это – Она, «солнышко и котенок»! Хозяйка сотового телефона, который в данную минуту лежал у меня в кармане». Эта дамочка настолько была не похожа на замученную, запутавшуюся в отношениях женщину, какой я себе представляла героиню виртуального романа, что мне даже показалось, что это не она. Не моргнув глазом, я соврала:
- Нет, не находила.
Хвойного цвета глаза Королевы вспыхнули от удивления ( видно, не ожидала она такого поворота ) и потемнели, как угольки.
Извините, - почти прошептала она и направилась к своему автомобилю.
Я смотрела в ее прямую спину и думала о том, что не за телефоном она приехала, а за чем-то большим, важным для нее: может за частичкой совести, или жалости, или любви. «Хотя зачем Королеве жалость?» Она мне не нравилась: гордая , благополучная хищница с избытком собственного достоинства, которое даже выплескивается наружу. «Заморочила мужику голову и выбросила телефон, отмахнувшись от его переживаний… Но она же вернулась!» Я спорила сама с собой, и в этом споре родилась истина: я не могу быть судьей их отношений, а неловкость моего положения не имеет значения. Я решилась:
Подождите! Вот возьмите. – Нам пришлось сделать несколько шагов навстречу друг другу, и я протянула ей ее Горе … или Счастье.
Спасибо, - губы Королевы расползлись в благодарной улыбке.
По тому, как ее потемневшие глаза вновь приобрели свой природный хвойный цвет ( цвет жизни ), я поняла, что поступила правильно.
НЕНУЖНОЙ ЛЮБВИ НЕ БЫВАЕТ!
Кивнув в ответ, я почти побежала в лес искать своих подруг и грибы, вспомнив на ходу пословицу: « Знакомый гриб домой несу, а незнакомый оставляю в лесу».
Пена жизни.
Всё началось в ту злополучную среду. День был обычный и ровный, как гладкое ленивое море, уверенное в своей незыблемости. Ни дуновения ветерка, ни единого намека на волну. Лариса, риэлтор агенства недвижимости, миловидная женщина спелого возраста, пришла домой с работы, разложила покупки и занялась приготовлением нехитрого ужина. Дочь делала уроки. Ровно через полчаса, как всегда, пришел с работы муж. Поужинали, тихо обмениваясь редкими словами. Но это не было скукой, это была несуетная стабильность и спокойствие маленькой семьи. Хорошая семья, считали все вокруг.
Мне нужно кое-что сказать тебе. Я мучаюсь уже несколько дней, думал-думал и решил, что ты должна знать… Я тебе изменил, - неожиданно сказал муж, когда они уже легли спать. – Но это произошло случайно и ничего для меня не значит, и я посчитал, что честнее будет рассказать и не унижать тебя, да и себя, враньем.
Лариса молчала, она не знала, что надо в таких случаях говорить. Муж, облегченный своей честностью, и освободив душу от дурно пахнущего мусора, через какое-то время сладко засопел. Как обычно. А Лариса так и смотрела широко раскрытыми глазами в потолок, пока зловещие, причудливые тени от фонарных столбов и деревьев за окном не растворились в рассвете…
Вот с этого все и началось: где-то далеко в море на глубоком дне что-то содрогнулось, водная гладь удивленно ахнула и покатилась, набирая силу и превращаясь в волну…
Что с тобой происходит? Ты уже три дня сама не своя, - не в силах больше молча наблюдать за повядшей Ларисой, обратился к ней коллега по бизнесу.
Да ничего не произошло, устала просто, - выдавила из себя она.
Ну и хорошо, что ничего не случилось! – преувеличенно радостно произнес Вадим. – Пойдем пообедаем.
С этого дня совместные обеды стали традицией, а беседы - потребностью. Разговоры, в основном, касались профессиональных тем, но и там находилось много точек соприкосновения.
- Ты знаешь, сегодня звонили по поводу той квартиры, которая болтается у меня полгода. Вечером показываю, - сказала за очередным обедом Лариса.
- Замечательно! А у меня сегодня показ отменился, так что давай поедем вместе к твоим клиентам, а потом я отвезу тебя домой.
- Давай, - улыбнулась Лариса.
Квартира находилась на набережной, и после удачного показа (она понравилась потенциальным покупателям, несмотря на обветшалый вид) Вадим предложил прогуляться и отметить это маленькое событие. Солнце уже клонилось к закату, и огненное небо отражалось в зеркале темной, уставшей за день реки.
- Ох, и ветреный завтра будет день, - покачала головой Лариса.
- Разве это плохо? - удивился Вадим.
- А разве хорошо? Вся пыль будет поднята с земли.
- А вдруг это ветер перемен? - лукаво улыбаясь, произнес Вадим.
- Ну, если это перемены к лучшему, тогда я согласна и пыль глотать, - серьезно сказала Лариса.
Домой она пришла непривычно поздно, но муж не решился поинтересоваться причиной. Он был тихим и незаметным последние дни. Видимо, пережидал, когда разбегутся круги на водной глади от его удара палкой. А всколыхнутая им волна не собиралась возвращаться на прежнее место, она катилась вперед, все больше набирая силу...
Завтрашний и все последующие дни, действительно, оказались бурными. Лариса и Вадим проводили вместе все свободное время, и даже работу старались подстроить друг под друга. Вадим откровенно ухаживал за Ларисой, дарил цветы и подарки, а она радостно принимала, без стыда расцветая и хорошея. Коллеги в агентстве гудели как улей, шушукаясь по углам и, обсуждая их роман, хотя на людях влюбленные старались вести себя, как и раньше, и Вадим обнимал и целовал Ларису, только если рядом никого не было. Но глаза, какие у них были глаза, когда они видели друг друга! По ним-то сослуживцы и поняли - роман, к тому же бурный, поняли раньше самих виновников слухов. Ларису, неожиданно для самой себя, мало сковывали липкие и вязкие сплетни, она парила, заново переживая счастье быть любимой и желанной, счастье быть Женщиной.
Спустя два месяца с той злополучной ночи , которая была сродни стихийному бедствию, способному в одночасье изменить жизнь, тоже ночью, Лариса призналась себе в двух вещах. Первое - она влюбилась, как девчонка, в Вадима, и второе - она разлюбила мужа. Муж, кстати сказать, последнее время тоже пытался ухаживать за ней, приносил букеты, Лариса вежливо говорила спасибо, получая лишь визуальное наслаждение от благоухающей флоры, больше они ничего не значили для нее. Муж пытался и поговорить с ней, но Лариса всегда находила предлоги и отказывалась, сведя общение к бытовым репликам. Витя - так звали мужа, хотя Ларисе это имя казалось уже каким-то отстраненным и чужим, из прошлой жизни. Витя похудел, плохо спал, конфликтовал с подчиненными, цепляясь к мелочам, чем тоже вызывал пересуды.
Вадим же, в отличие от Вити, наливался гордостью и розовел от разведенного им самим костра страстей в душе Ларисы. Она ему нравилась и раньше, доставляя эстетическое удовольствие, но это была не его "вещица", а теперь, он чувствовал, Лариса принадлежала ему, хотя пока лишь, в основном, душой. И это - главное, считал Вадим, остальное - дело времени. Но он не знал ответа на один вопрос - зачем? У него была жена, сын, он их любил, заботился. А первый шаг к Ларисе был вызван простым человеческим сочувствием - она ходила потерянная в те дни после признания мужа, и Вадиму захотелось помочь ей, подставив крепкое мужское плечо. И вот, протянув руку помощи, он вытянул человека из "болота", и, удивляясь самому себе, не отпустил эту хрупкую женщину. Напротив, все тянул и притягивал, все ближе и ближе к себе. Наконец, случилось то, что и должно было случиться. Ночь любви в гостиничном номере оказалась волнующей и прекрасной, хотя сначала Лариса думала, что идет на это из-за мести, что ей просто хочется познать вкус измены, чтобы сравняться с мужем. Но стоило Вадиму начать расстегивать пуговки на ее блузке, и муж, и месть были тут же забыты, их вытеснили желание и страсть. Чувственная нежность правила балом всю ночь, а утром, придя домой, чуть ли не с порога, Лариса объявила мужу, что им надо развестись.
Я тоже тебе изменила и думаю, нам не стоит оставаться вместе.
Я тебя понимаю и, я тебя прощу, - вдруг радостно ответил Витя, потому что ему показалось, что глухая стена, разделявшая их в последнее время, наконец-то, рухнула, они теперь видят друг друга и смогут договориться, а обоюдная вина все обнуляет.
Простишь? Да мне не нужно твое прощение, мне вообще ничего от тебя уже не надо. Это для тебя, как ты говорил, измена ничего не значила, а для меня – это признание в любви, я люблю Его, а с тобой хочу развестись.
А Марина? Ты подумала о ней? Ей же нужен отец.
А я и не отбираю у нее отца.
Лара, не стоит такие серьезные решения принимать наспех. Многое может измениться. – Продолжал увещевать пока еще законный супруг. Но Лариса была натурой цельной, может быть даже слишком, натурой монолитной, и она вынесла свой вердикт:
Я тебя разлюбила и считаю это достаточным основанием для развода.
Волна, набрав скорости и мощи, изогнулась и приготовилась к обрушению на сушу. Конец ее был близок.
Муж Витя собрал вещи и переселился к маме. А Вадим наврал жене, что уезжает на курсы повышения квалификации (может, он и правда собирался повышать какую-то квалификацию?), и переехал к Ларисе. Сбылась мечта всех влюбленных – быть вместе двадцать четыре часа в сутки! Но идиллической картинки не складывалось. Дочь Марина не принимала новую ситуацию, ей не нравился Вадим, а еще больше раздражала мать, все время обнимающаяся с этим мерзким дядькой. Одиннадцать лет – возраст достаточный для бунта, но недостаточный, чтобы все правильно понять, и девочка по-своему пыталась установить справедливость и выжить из дома чужого ей Вадима, тогда обязательно вернется папа, считала она. А папа, тем временем, от своей мамы уже переехал к той случайной любовнице, с которой, собственно говоря, и началась история, хотя эта Лида никогда не строила планов на Витю, просто она была одинока.
Тучки на голубое небо «молодоженов» приплывали и со стороны семьи Вадима. Периодически ему звонила жена, и Ларисе было больно слушать, как Вадим воркует со своей Викушой и сюсюкает с сыном Павлушей, обещая им привезти много подарков.
Остановила эту дьявольскую карусель коллега по работе Раиса Петровна, риэлторша с двенадцатилетним стажем, выстроившая не одну обменную цепочку и закаленная в очередях в чиновничьи кабинеты. Раиса Петровна в карман лезла лишь за сигаретой, а никак не за словом.
Лариса, здравствуй, - Раиса Петровна встретила ее в коридоре одним хмурым утром. – А ты знаешь, что у Вадима жена беременна?
Нет, - вытаращив от ужаса глаза, прошептала Лариса.
Так вот знай теперь. Больше ничего не скажу, сама разберешься, ты – баба умная.
А Вы откуда…
Знаю? А я их соседка по даче. Мир тесен, Ларочка, просто ничтожен, - бросила напоследок Раиса и быстро пошла прочь.
Лариса медленно добрела до плетеного кресла под пальмой у окна и, как это бывает в мультфильмах, стекла в него всем своим уставшим телом и душой. Да-да, душа была самым тяжелым местом в ее организме. На улице уже вовсю лил дождь, Лариса смотрела, как капельные ручейки прокладывают себе дорогу, и мучительно искала свой путь. Где же счастье, где?
А, вот ты где! Нет, вы посмотрите на нее - сидит под пальмой и любуется дождем, а я ее ищу повсюду. Ах, ты, моя эгоистка! – Вадим присел на корточки около Ларисы.
Эгоистка… - медленно произнесла она и погладила любимого по волосам, - может быть. Ты знаешь, Вадик, тебе нужно вернуться домой.
Почему? – не понял Вадим.
Потому что я уезжаю.
Куда? Я ничего не понимаю. А я?
А тебя дома ждет сюрприз. Твоя жена Виктория – мудрая женщина.
…Волна с шумом разбилась о берег, оставив от себя лишь пену. Много пены, которая с шипением докатывалась до Ларисы, сидящей на пляже.
Мама, иди ко мне! Смотри, как здорово качаться на волнах! – кричала от восторга Марина.
Я знаю. Только будь осторожной, - засмеялась Лариса, любуясь своей морской девочкой, которая находила в волнах лишь удовольствие.
Лариса знала о волнах больше: что таят они в себе не только удовольствия, но и опасности, знала об их способности увлечь, вознести, а затем коварно выбросить на берег… Но счастлив тот, кто сумел удержаться на гребне и выплыть, не захлебнувшись пеной, пеной жизни.
Вечеринка набирала обороты. Как всегда. Все было как всегда. Знакомые лица, знакомые жесты, знакомые разговоры. Уже был снят, свернут и отставлен до следующего раза слой дежурных диалогов. Неуклюжести тоже поубавилось, которая, как бы давно эти люди не знали друг друга, всегда присутствовала в начале праздника. Вот сидит сегодняшняя именинница в сиянии переходящей короны виновницы торжества и ждет искренних слов и обнадеживающих пожеланий. Все смотрят на нее и хорошо относятся, но тосты застряли где-то в желудке. Нужно поменять их местами с выпивкой и закуской. И зависимость здесь прямопропорциональная: чем больше выпито, тем больше слов вытолкнуто наружу. Главное – начать эту великую диффузию…
Проходит около часа. Стол заметно беднеет, зато слышатся слова и даже восклицательные знаки: «Ты – самая, самая!» и «всего тебе самого, самого!» Именинница наливается радостью и лопается многочисленными улыбками и благодарностями. Раз в год человек ощущает свою исключительность и безоговорочно верит сказанным словам – в день своего рождения.
И вот он – «ветер перемен»: взметнулись над столом чьи-то руки, притопнули под столом чьи-то ноги, радуга голосов повисла в воздухе. Все движется и звучит. И в этих человеческих джунглях притаились две пары глаз: серых – прозрачных как хрусталь и карих – мягких как бархат. Они пересекаются взглядами, замирают на секунду и отводятся, но магнит уже ожил, и вскоре они снова пересекаются и замирают. Каждый раз начинается именно так, и так уже было много-много раз. Пересечения становятся чаще, а замирания дольше…
А именинница все еще верит словам, и тосты льются рекой. Звенит стекло, и плещется вино. И водка.
Инга, а ты что, не хочешь со мной чокнуться? – неожиданно возмущается именинница.
Ну что ты, конечно, хочу, - мгновенно откликается владелица «хрусталя».
Скажи мне тост, - почти требует коронованная.
Тост? Хорошо, - задумывается Инга и через минуту продолжает:
Я тебя люблю, Мариша, и хочу пожелать тебе того же, что и себе. Знаешь, тосты, слова – это хорошо, это приятно. Но слова – не единственные выразители человеческого отношения. И я хочу пожелать тебе не только слышать, но и чувствовать расположение людей. И чтобы среди этих многочисленных связующих ниточек была одна – самая главная, самая толстая и самая длинная, через всю жизнь. За тебя!
Притихшие было, гости облегченно оживились, вскочили, стали чокаться, энергично двигая руками и глазами, почти не говоря ни слова.
Глядя на все это, Инга подумала, что чересчур патетичную она сказала речь, и никто ничего не понял. В подтверждение ее мыслей, Генка, местный циник, радостно произнес:
Я теперь вообще молчать буду, особенно дома. Приду к жене молча, пусть чувствует мое отношение.
И только «бархат» все также мягко поглощал свет ее «хрусталя». Он-то все понял. Да, в общем-то, эта речь ему и предназначалась. А Генкины передергивания Ингу не обидели. Все в этой компании давно привыкли к наклонностям друг друга и великодушно прощали непонимание.
Хочу танцевать! – капризно завопила именинница.
Ей сегодня можно капризничать и приказывать. Это закон. Закон этой компании. Все дружно и шумно задвигали стульями, освобождая место для танцев. Включили музыку, и все включились в музыку, ритмично двигая конечностями. Получалось неплохо. Инга осталась сидеть за столом, наблюдая и думая о том, что ее танцующие друзья просто «вопят» о своей жажде свободы и открытости миру. Она бы тоже могла к ним присоединиться и вывернуть себя наизнанку, но она ждала, неосознанно ждала тот единственный танец, после которого хоть потоп, и который всегда бывал у них с Михаилом, обладателем «бархата». Он тоже, кстати, участия в хороводе не принимал, а вышел на кухню покурить. Наконец, старый добрый Joe Dassin запел свою романтическую песню, русский вариант которой звучит, как « если б не было тебя…» Услышав ее, Михаил вернулся из кухни и пригласил Ингу на танец.
«Хрусталь» и «бархат» были так близко друг к другу. «Глаза встречаются, навеки изучаются, и так все ясно, слов не говори…» - вспомнила Инга строчку из другой песни.
Если б не было тебя…
Если б не было тебя…
И так все ясно, слов не говори…
Безмолвный диалог, диалог глазами продолжался весь танец. Никто из окружающих и не подозревал, сколько Инга и Михаил успели сказать друг другу. Друзья, конечно, замечали праздничную тягу этих двоих, но сведений о чем-то конкретном, не эфемерном, происходящем между ними, не было, и сплетничать было не о чем. Ну, танцуют, разглядывая друг друга, ну и что?
А это был не просто танец, и не просто объяснение, это был мощный заряд друг другом, который позволял безбоязненно погружаться в житейские проблемы, зная, что не утонешь в них. Глотнул воздуха и на дно до следующего глотка… До следующего танца… До следующей вечеринки…
Праздник перешел в буйное веселье. Пели, плясали, бесились как дети. Генка носил на руках именинницу Маришу, она звенела радостным смехом...
Инга улучила момент и вывела Маришу в коридор.
Маришенька, я тихонечко уйду, у меня Светланка дома одна, еще и болеет. Я еще раз поздравляю тебя. Созвонимся.
Ну что же с тобой поделаешь, иди, - притворно сдвинув брови,
ответила именинница. На самом деле сейчас она любила весь мир и легко прощала даже уходы с собственного дня рождения.
Инга вышла на улицу, вдохнула ароматный весенний воздух и, стуча каблучками по уже просохшему асфальту, радостно заспешила домой.
Безмолвие – не немота.
АЛЛО…
Алло?
Привет.
Привет…
Ты удивлена?
Конечно.
Почему?
Потому что ты мне давным-давно не звонил. Но я рада тебя слышать.
Правда?
Я всегда тебе говорила правду.
А сейчас?
И сейчас тоже.
Как у тебя жизнь?
Нормально. А у тебя?
И у меня нормально.
Вот и поговорили…
Да уж!
Хотя мы всегда так с тобой общались. Самое существенное оставалось между строк.
Но сегодня я как раз и хотел, чтобы эти «невидимые чернила» проявились.
По телефону?
Так проще вытащить тебя на разговор. А глаза я твои знаю и могу их представить. И даже сопоставить с ответами.
Ты так хорошо меня знаешь?
Нет, конечно. Ты сама себя не знаешь. Я тебя чувствую.
Ну и как?
Вот ты уже злишься.
Ладно, не буду. Как у тебя дочка?
Как и полагается в ее возрасте, радуется жизни.
Жизни радоваться можно в любом возрасте.
У тебя получается?
Конечно. В семье все хорошо, да и на работе тоже. Что еще надо?
А я?
А с тобой и не было ничего.
Вот именно…
Ты хочешь вытащить меня на разговор про нас с тобой?
Хочу.
Спустя три года?
Лучше поздно, чем никогда.
Лучше вовремя.
Даша, девочка моя, ну не выставляй, пожалуйста, колючки. Я тебя прошу.
Не называй меня так!.. Пожалуйста…
Почему?
Потому что мне тяжело это слышать.
Но ты моя. Ты будешь моей.
Когда-то я мечтала это услышать от тебя, но теперь не надо.
Ну почему не надо? Ведь я этого хочу, и ты этого хочешь.
Мне слишком много усилий пришлось приложить, чтобы расхотеть. Не легко это было. Да и, вообще, я не очень понимаю, что происходит. Что ты хочешь? Почему вдруг позвонил?
Я не вдруг позвонил. Я давно хотел, но не решался. Я боялся, что ты не станешь со мной разговаривать.
Почему это? Разве ты мне сделал что-то плохое? К тому же, я – воспитанная барышня, умеющая себя сдерживать.
Ой, больно! Колешься. А насчет воспитанной барышни… Может, если бы ты себя не сдерживала, все было по-другому…
Как по-другому? Разве тебе нужно было по-другому? Разве ты не знал, как я к тебе отношусь?
Не знал – ты же никогда не говорила. Но я чувствовал.
И всегда делал вид, что ничего не происходит, и инициативы не проявлял…
Меня к тебе безумно тянуло, но я боролся с собой, думая, что это не нужно ни мне, ни тебе: ты замужем, я женат…
Я тоже так пыталась думать.
…А когда понял, что и тебя ко мне тянет, испугался еще больше: под напором двух стихий моя плотина здравого смысла не устоит.
Меня не просто тянуло, меня утаскивало в омут, в омут твоих глаз, твоих губ, твоего голоса…
Но ты не показывала это, гордячка!
Я усиленно скрывала это, потому что видела, что не нужна тебе и не хотела, чтобы ты знал, как я зависима от твоих взглядов, случайных прикосновений… А потому и замуровала свой огонь в железобетонный реактор гордости. Так есть шанс не облучиться самой, не обжечь тебя и жить дальше, как ни в чем не бывало.
Да… Вот и живем…
Все-таки ты вытянул меня на разговор. Ты всегда умел ловко подбирать «ключики» к моим «замочкам».
Только к некоторым «ящичкам», а «главные ворота» у тебя охраняются сложнейшей электроникой. Давай сегодня встретимся, сходим куда-нибудь поужинать.
А зачем?
Я хочу тебя увидеть.
Ты и так видишь меня почти каждый день.
Там ты другая – растянутая на многих людей что ли, а я хочу индивидуальный концентрат.
Говорят, концентраты вредны…
Ну и пусть!
Саня, дорогой, навряд ли у нас с тобой что-нибудь получится . Ты же знаешь, что в одну реку нельзя войти дважды.
А давай попробуем не думать, не анализировать, а просто отдадимся чувствам и эмоциям: захотелось увидеться – увидимся.
Мне трудно сказать тебе «нет» и еще труднее – «да».
Все. Решено. В семь часов я заеду за тобой.
…Яркое наглое солнце беспощадно палило в новые пластиковые окна. Александр подошел к окну и опустил жалюзи: такая безоблачность сильно контрастировала с его мрачным, затянутым тучами настроением и раздражала. Вернувшись к столу, он продолжил единственное занятие, на которое был сейчас способен – играть в карты с компьютером.
Заслышав в конце коридора знакомую дробь каблучков, Саня замер, а его сердце бешено застучало. «Сейчас она зайдет и скажет, что я ей тоже нужен, а вчера…» Не успев додумать до конца душеспасительную мысль, Александр услышал, что каблучки простучали мимо его кабинета. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить колотившееся сердце, стук которого мешал слушать коридорные звуки. Через три минуты дверь открылась и в кабинет вошла Даша, но не одна, а с сотрудницей их же отдела.
Санька, привет! – весело сказала Наталья и продолжила щебетать с Дарьей.
Саша смотрел на Дашу, и она казалась ему сегодня особенно красивой. И еще ему казалось, что время загустело и превратилось в стеклянную перегородку, разделявшую их. Все происходящее замедлилось и стало глухонемым. Вот изящная Дашина рука протягивает ему какие-то бумаги и он, глядя в них, думает о том, как ему хочется сейчас взять эту маленькую ручку в свою ладонь…
Вот Она наклоняется к нему, что-то объясняя, не глядя в глаза, и у него кружится голова от знакомого запаха ее духов… Вот Она откидывает прядь золотистых волос, и он видит тонкую синюю жилку на ее виске. Сейчас он встанет, подойдет к ней и поцелует эту жилку, нежно-нежно, едва касаясь губами… Но ему что-то мешает это сделать, может галстук? Да и пиджак тоже. Они парализовали его. Он не двигается, не говорит, а только смотрит… А Наташка все это время бодро шевелит беззвучным ртом и вдруг протягивает руку и дергает его за рукав.
- Саня, говорю «пока», а ты не слышишь.
Саня лишь кивает в ответ, и женщины, весело смеясь, выходят из кабинета, в котором еще долго стоит аромат дорогих духов. Теперь Александр и в карты с компьютером не может играть, просто сидит, тупо уставившись в то место, где еще недавно стояла Дарья, и думает о несовершенстве мира. Да какое там совершенство, элементарной справедливости нет!
А Даша, оживленно обсудив в коридоре с Наташкой последние офисные сплетни и распоряжения босса, вернулась в свой кабинет. Распахнув дверь, она чуть было не ослепла от яркого наглого солнца, бившего сквозь новые пластиковые окна. В глазах что-то засвербило, стало горячо, и потекли полноводные бесшумные слезы. Дарья подошла к окну и опустила жалюзи. Сегодняшний спектакль в Сашкином кабинете дался ей особенно тяжело. Три года она занимается самовнушением и добилась неплохих результатов. Она виртуозно научилась собой владеть и производить нужное впечатление. Но сейчас успехи не радовали.
Ну почему нельзя в жизни делать то, что хочется? – вопрошала Даша, обращаясь то ли к себе, то ли к Всевышнему.
Ну почему я не сделал то, что хотел? – спрашивал сам себя Саша.
Почему все так не вовремя, так поздно? Теперь я не смогу сбросить броню – она приросла к душе.
Почему она вчера не пришла и ничего не объяснила?
Раскормленная гордость возмутилась: «Позвал через три года и сразу побежишь?!»
Только мы сами можем все исправить, - Саша потянулся к телефону.
Хотя бы раз я сделаю то, что хочу, - Даша взялась за телефонную трубку.
Долго Александр и Дарья слушали короткие гудки, не догадываясь, что заняты друг другом…
Письма в облака.
«Здравствуй, любимый! Не знаю где ты сейчас, но уверена, что идешь ко мне. А может едешь или летишь. Я тоже с каждой секундой приближаюсь к тебе…»
Визг тормозов был настолько неожиданным, что Ксения даже и не поняла: это ее машина издает такие жуткие звуки или та, в которую она только что чуть не въехала. Скорее всего, обе сразу.
- Куда прешься, … блондинка! По сторонам не пробовала смотреть? – заорал на нее, высунувшись в окно почти по самое пузо, сильно перенервничавший и поэтому краснолицый дядька.
«Черт, ведь, действительно, сама виновата! Но зачем же сразу хамить?!» Ксении молниеносно захотелось поставить на место этого пузана и, обворожительно растянув губы в улыбке, она произнесла:
Ради бога извините, конечно, я не права.
Дядька тут же «сдулся».
Да ничего. Но такая красивая девушка должна быть особенно внимательна на дороге. Счастливого пути! – уже почти смущенно проговорил «хам» и укатил на своем «танке».
Ксения давно знала, что противостоять хамству можно, как ни странно, только предельной вежливостью, а ответная грубость порождает просто катастрофическое извержение взаимных оскорблений. Взглянув на часы, Ксения поняла, что уже опаздывает на работу. А на ее работу опаздывать никак нельзя: самолет может и улететь.
«… ты, наверное, тоже сейчас спешишь на работу. Да, жизнь такая - торопливая. Но я знаю, когда мы, наконец, с тобой встретимся, то не будем суетиться. Мы будем, не спеша и смакуя, постигать друг друга…»
…Стюардесса Ксения Журавлева привычно окинула хозяйским взглядом салон самолета: все в порядке. И форма новая, недавно сшитая, сидит идеально, потому, как не успела еще ее хозяйка ни похудеть, ни поправиться, что с ней случается периодически. Встретив на трапе последнего пассажира, Ксения облегченно вздохнула: полет обещает быть несложным. Конечно, всякие бывают неожиданности, но ее профессиональный опыт подсказывает, что сегодня их не будет. Лететь недолго, всего час с небольшим, до Москвы. Народ, в основном, деловой, пьяных нет, не то, что на каких-нибудь чартерах в Турцию – там пассажиры распускают себя о-го-го как, а главное, как она успела заметить, сегодня нет беременных на сносях. А то на прошлой неделе ох и горячо пришлось им с Ленкой…
…Самолет едва набрал высоту, когда к Ксении подошел мужчина из второго салона и попросил обезболивающую таблетку для своей жены. Она принесла лекарство и стакан воды и увидела, что женщина беременна, и, судя по величине живота, срок большой. Поговорив с ней, стюардесса выяснила, что женщина сама гинеколог, да еще и консультировалась перед поездкой, сказали, что месяц у нее точно есть, так что, видимо, живот разболелся по каким-то другим причинам. Пассажирка выпила таблетку, а Ксения, успокоенная ее уверенностью, вернулась к себе. Но не прошло и двадцати минут, как стало понятно, что это все-таки роды, к тому же скорые. Лететь до Франкфурта оставалось более часа, стало быть… Ксения вытерла выступившую на лице испарину. Тренинги по оказанию первой помощи у них проходят регулярно, и роды принимать их учили, но это же теория, а тут живые люди. Но делать нечего. Она быстро обрисовала ситуацию своей напарнице Ленке, у которой и без того огромные глаза вытаращились так, что Ксения в какую-то секунду даже подумала: «А вдруг выпадут?» Дальнейшие события стали развиваться с такой скоростью, что некоторые подробности даже смазались в Ксениной памяти. Объяснив ситуацию пассажирам, и пересадив их с первых рядов головного салона во второй, благо свободные места были, они с Леной сделали некое подобие перегородки, накрыв сидения пледами. Привели роженицу, которая стонала, но крепилась. А дальше в ход пошли чистые подголовники и полотенца, и через двадцать минут на борту авиалайнера стало одним пассажиром больше. Командир доложил по связи ситуацию, и, когда самолет приземлился, и первым на борт поднялся доктор и спросил по-немецки, естественно: «Ну что у вас тут?», раньше Ксении, вспоминавшей от стресса слова, ему ответил старший сын этой женщины: «Моя мама родила брата». Вот так просто звучит то, что стюардессе Ксении Журавлевой снилось еще три ночи подряд, и она в испуге просыпалась…
Да, в тот день ей было не до своих мысленных писем. Не то, что сегодня.
«…Как же я истосковалась по тебе. Накопившаяся и нереализованная нежность не дает мне спокойно жить. Она требует «жертву». Пришлось даже пойти на подлог. Недавно я купила на птичьем рынке котенка. Сначала он был таким маленьким и беспомощным, что нежности было, куда себя тратить, и она даже какое-то время не требовала от меня большего. Но сейчас котенок уже подрос, окреп и с каждым днем нуждается во мне все меньше. А я нуждаюсь в тебе все больше…»
- Опять в облаках витаешь, мечтательница? – вернула Ксению в реальность напарница Лена.
Витаю.
Что нового в поднебесье?
Да ничего. Все старое и вечное.
Понятно. Пора тебе спускаться с небес на землю, - заключила подруга.
Прямо сейчас? Так парашюта нет, - рассмеялась Ксения.
Ну что ты, доставим тебя лучшим образом – на самолете, - тоже развеселилась Ленка. – Вот как интересно получается: я даже в полете чувствую себя врытой в землю, а ты и дома умудряешься парить в облаках.
Звучит красиво, но завидовать нечему. Вот тебе есть чему – муж, дочка, любовь... Ты поэтому и в рейсе даже мыслями на земле, потому что там, с родными, остается твоя душа.
Может быть… Я особо не задумывалась на эту тему. Зато все чаще в последнее время подумываю о том, чтобы бросить летать. Как представлю, что может что-нибудь случиться, и я их никогда больше не увижу, а они меня, так жутко становится, - очень серьезно сказала Лена.
Счастливая… Вот и я, собственно, об этом мечтаю, - окончательно загрустила Ксения.
А у тебя все это будет! Я знаю. И очень даже скоро, - встрепенулась подруга.
И с чего это ты такая уверенная? – Ксения не могла не улыбнуться, глядя на такое искреннее желание Ленки ее утешить.
Будет, и все! – отрезала напарница и пошла в салон собирать использованную пассажирами посуду.
Стюардесса Журавлева отправилась делать то же самое в другой салон.
Полет благополучно завершился. Все разъезжались по домам, спешили. Все, кроме Ксении, которая боялась и не любила возвращаться в свою пустую квартиру. Она оттягивала этот момент, как могла. Среди людей, общаясь и разговаривая, Ксения чувствовала себя не такой одинокой. Вот и сегодня она решила навестить свою школьную подругу Татьяну, хотя для этого приходилось не то, что сделать крюк, а просто отправиться в противоположный конец города. Но, как говорится, для бешеной собаки сто верст не крюк, а для одинокой женщины и вовсе расстояний не существует. Таня работала директором по кастингу в известном рекламном агентстве, подбирала актеров для съемок в роликах. Она тоже была не замужем, но казалось, что этот факт ее мало беспокоит. Жизнь вокруг нее бурлила – люди, звонки, встречи, поездки. В общем, она получала истинное удовольствие от эдакого человеческого «джакузи», отдыхала и заряжалась энергией. Ксению тянуло к Татьяне в многолюдный и шумный офис, когда было особенно тоскливо. Видимо, сегодняшний день был именно таким.
Ксюшка, привет! – радостно приветствовала бывшая одноклассница. – Как полеты, как пилоты?
Все, согласно штатному расписанию, - выдавила из себя Ксения. Только сейчас она осознала, что устала. Шутка ли, смотаться за тысячу километров и вернуться обратно.
А я тебя сегодня вспоминала и не просто так, - продолжала брызгать бодростью неутомимая Татьяна. Рядом с ней Ксении всегда казалось, что пахнет апельсинами, потому как сама Танюха была подстать этим солнечным фруктам: такая же яркая, круглая и битком набитая витамином С. Видимо, за этой инъекцией жизнерадостности и заезжала периодически к ней Ксения.
По какому поводу на этот раз? – уже веселее поинтересовалась стюардесса.
Ты же обожаешь органную музыку, а у меня билет сегодня пропадает на концерт – встреча вечером важная неожиданно организовалась.
Нет, Танюш, я устала, да и не пойду же я туда в форме.
А ты заедешь домой, переоденешься. Это ж по пути, концерт-то в филармонии, почти рядом с твоим домом.
Все продумала, чертовка, - уже колебалась Ксения. Она, действительно, любила органную музыку, да и в филармонии давно не была. А может махнуть?! Все лучше, чем опять одной в четырех стенах киснуть.
Билет дефицитный, мне его знаешь, по какому великому блату достали. А концерт и вовсе уникальный – органист из собора Парижской Богоматери, - продолжала уговаривать Татьяна.
Ладно, уломала, - засмеялась Ксения. – Тогда я помчалась, а то опоздаю, - получившая пусть и недолгую, но приятную перспективу, она оживилась окончательно.- Спасибо, - уже из дверей услышала Таня.
«Все-таки умею я воздействовать на людей», - успела до очередного телефонного звонка подумать довольная собой Татьяна.
…Музыка была настолько пронзительна, что Ксении казалось, что каждая клеточка в ее организме отзывается на эти божественные звуки, а на глаза наворачиваются хрустальные волны, превращая изображение сцены в размытую картинку с множеством цветных бликов. Так в фильмах часто показывают мечты героя. Мечты… Вот где они обрели фотографическую ясность. Ксения видела себя гуляющей по их большому городу вдвоем с мужчиной, они ели мороженое, смеялись и разговаривали, разговаривали. А глаза у незнакомца были синие-синие, счастливые-счастливые…
Сидящему впереди Ксении мужчине очень нравилась удивительно гармоничная и глубокая музыка, но периодически ему казалось, что он слышит
не только замечательную мелодию, но и какие-то слова, которые становятся все отчетливей: «…любимый… мы обязательно встретимся…мы услышим друг друга в этом многоголосье…» Он не выдержал и обернулся: может, шепчет кто? Но сидящая за ним молодая женщина молчала и, казалось, была целиком сосредоточена на музыке, или на себе. Что-то в ней поразило мужчину, и ему захотелось еще раз взглянуть на нее. Он снова обернулся, а глаза у незнакомца были синие-синие…
Покупайте жизнь!
Мех собольей шубки был так мягок, что Рите хотелось прижаться к нему щекой. Она искоса бросала взгляды в большое зеркало, мысленно примеряя ее на себя, и убеждалась, что это было бы восхитительно. Они просто созданы друг для друга. В воображении рисовались, одна другой слаще, картины примерки, покупки и королевского шествия в этом замечательном манто…
Выйдя из мехового салона, в окружении невидимых облачков мечтаний и грез, Марго потянуло в отдел духов, откуда доносились головокружительные ароматы. Она едва начала свое медленное скольжение вдоль полок со всевозможными флаконами, в дверях салона появилась Она. Красивая и богатая. Риткина мечта. Прямо с порога она громко спросила:
Что появилось из новых коллекций?
В пустынных бутиках таких покупателей любят, и ее тотчас же окружили продавщицы и, практически подхватив под руки, повели к витрине с новинками. Студентка стояла, как завороженная. Ей очень нравилась эта женщина в длинном ворсистом розовом пальто. Марго хотела выглядеть так же. Но она не только не могла купить себе такое же пальто, она и носить бы его не смогла. В таких вещах передвигаются на автомобиле, а не на общественном транспорте. Машины у студентки Ковалевой, конечно, не было, а у этой дамочки имелась. Она позвякивала ключами, перебирая их пальчиками с длинными ноготками. Продавщицы подавали богачке один за другим крышечки от флаконов, а она морщила напудренный носик и капризно говорила:
- Невыразительно. А есть что-нибудь послаще?
И зрелище продолжалось. На Риту никто не обращал внимания, а ей так хотелось, чтобы вокруг нее тоже суетились, заискивали, угождали. «Это будет, обязательно будет!» – успокаивала себя Марго и опять рисовала в воображении картины своего триумфа. Наконец, дамочка выбрала три каких-то флакона, и Рита подошла поближе, чтобы рассмотреть и запомнить названия.
Покончив с «благовониями», Красивая И Богатая направилась в ювелирный салон. Студентка Маргарита Ковалева двигалась туда же, влекомая Розовой мечтой. Маргоше хотелось подсмотреть все жесты, подслушать все слова, которыми пользовалась эта женщина, посеять их в себя, взрастить и защитить свою беспомощную сущность розовым кустом, когда надо с благоухающими цветами, когда надо с острыми шипами.
В ювелирном отделе Риту ждало не менее захватывающее шоу. Богачка навинчивала одно за другим золотые кольца на свои ухоженные пальцы, отводила руку в сторону и разглядывала украшения. Брильянты, сапфиры, изумруды… Обезумев от блеска, Марго подошла совсем близко, и «Розовая мечта» спросила ее:
Нравится? А что именно?
Все, - еле выдавила из себя студентка.
А мне только это, и я его покупаю, - не без гордости, а может быть даже высокомерия, продекламировала дама.
Рита, не отрываясь, смотрела на витиеватое кольцо с пятью изумрудами на пальце богачки, а видела это украшение на своей худой с белой прозрачной кожей руке…
Покинув «Русское золото», две русские женщины направились в гастрономический отдел супермаркета. «Там должно быть полегче, - думала Рита. – Кольца с изумрудами носят немногие, а хлеб покупают все, и перед булками все равны». Богачка и «бедняжка» простегивали полотно гастронома, словно иголка с ниткой. Дама в розовом, конечно, замечала следовавшую за ней девушку, но ей даже льстило такое повышенное внимание. Поравнявшись с полками молочных продуктов, «Розовая мечта», не долго думая, взяла упаковку козьего молока и двинулась дальше. Маргошина рука тоже потянулась к синей коробке. Взглянув на цену, Рита поняла, что за этот символ равенства ей придется выложить все деньги, имеющиеся в кошельке. «Неужели у нас в стране своих коз нет!» – горевала Марго, держа в руках литр козьего молока венгерского производства. Но соблазн «быть, как Она» оказался сильнее здравомыслия, и студентка положила в свою пустую корзинку синюю упаковку.
«Розовая мечта» меж тем стояла уже у рыбной витрины. Студентка увидела, как она достала из кармана своего шикарного пальто мобильный телефон и через несколько секунд услышала:
Привет, милый. Это я. Купить на ужин осетрины?
Говорила дамочка громко и четко, явно с расчетом на Риту.
Поздно придешь? А, встреча в ресторане, - голос стал значительно тише. – Удачи, дорогой.
Последние слова дались богачке явно с усилием. Она задумалась и медленно сделала несколько шагов. Остановившись и тряхнув головой, отгоняя неприятные мысли, женщина вновь достала мобильный телефон.
Это снова я, любимый. Может тогда купить черной икры на завтрак? – неестественно бодро и быстро, будто бы боясь, что ее не дослушают до конца, заговорила дама. – Я для тебя хочу, сама я ее не очень люблю, ты же знаешь, - голос становился все тише и бесцветнее, но Рита все слышала, потому что стояла совсем близко к «Розовой мечте».
Улетаешь в командировку? Когда? …Рано утром? – все время переспрашивала богачка, то ли отказываясь верить услышанному с первого раза, то ли просто плохо различая слова.
Рите показалось, что розовые плечи опустились, и шикарное пальто повисло, как на вешалке. Дама все же взяла с полки самую большую банку черной икры и побрела дальше. А Марго осталась стоять. Маячок погас, пути не видно. В широко раскрытых глазах ее виднелись отблески внутреннего костра противоречивых чувств: сочувствия и обиды, надежды и обмана. Розовая мечта ее горела синим пламенем, издавая едкий запах горечи и жалости к себе. От него свербило в глазах и хотелось плакать. «У меня…все…будет…по-другому» – как заклинание, медленно произнесла Маргарита и, в подтверждение сказанному, «возродившись из пепла», быстро вернулась к молочным полкам и поставила на место упаковку козьего молока. Взяв с другой полки бутылку «Пепси» , она направилась к кассам. Рите очень хотелось поскорее выйти на свежий воздух.
На ступеньках торгового центра полная румяная женщина продавала газеты.
Покупайте «Жизнь»! Покупайте «Жизнь»! – призывала она звонким голосом.
Разве это жизнь! – бросила на ходу студентка Рита Ковалева и быстро сбежала вниз.
А "Красивая и Богатая" еще долго бродила по супермаркету, словно розовое привидение.
Малина на губах.
Ярко-розовое озеро малинового желе со всех сторон окружали белоснежные сливочные горы. Торт был великолепен – большой, красивый и, наверное, очень вкусный. Лиля осторожно несла его из одной комнаты студенческого общежития в другую и с ужасом думала, во что превратится это бело-розовое чудо через несколько минут. Но она и предположить не могла, как скоро это случится…
Студенты – народ небогатый, но веселый и изобретательный, к тому же, недавние дети, которым в радость нарезать разноцветных снежинок, наклеить бумажных гирлянд-колечек и украсить родное общежитие в соответствии с собственным мироощущением, то есть ярко, пестро, избыточно. Большинство из них разъезжались на праздники по домам, и все эти чудесные декорации доставались, в основном, заочникам, как раз съезжавшимся на зимнюю сессию.
…Новогодняя ночь была уже в зените. Разгоряченный шампанским народ перемещался из комнаты в комнату, с этажа на этаж, движимый потребностью делиться праздником. В общем, всё звенело, пело и смеялось. Лиля дошла до нужной комнаты, сохранив первозданную красоту торта, что, надо сказать, потребовало немалых усилий, как вдруг дверь неожиданно распахнулась и чуть не выбила из ее рук сладкую красоту. Лиля торт се же удержала, но ткнулась в него лицом, первой нарушив бело-розовое великолепие. Обида на весь белый свет, а точнее, на друзей, сотворивших это злодеяние и стоявших теперь немой, но улыбающейся кучкой в распахнутых дверях, не заставила себя долго ждать, и слезы, предательские хрустальные слезы, тут же затопили зеленые Лилины глаза, исказив праздничное изображение. Но самым обидным было то, что среди этих «вредителей» стоял Он – ее Илюша, и он невольно оказался с ними, а не с ней. Но Илья быстро оценил обстановку.
У тебя малина на губах, - сказал он и прямо-таки впился в сладкие Лилины губы.
Народ зааплодировал и стал, как на свадьбе, считать хором.
…восемь, девять, десять…
Поцелуй был долгий-долгий, а Лиля все держала и держала на вытянутых руках горе-счастье-торт.
Страсть как люблю малину… и твои губы, - наконец оторвавшись, сказал Илья.
Слезы высохли, праздничное изображение восстановилось. Торт был быстро и шумно съеден. Новая волна веселья подхватила эту разновозрастную компанию студентов-заочников и понесла по новогодней ночи дальше…
Лилька, Илья тебя так любит! Это сразу видно. Да и вообще, вы с ним великолепно смотритесь, - шепнула однокурсница Зина во время танцев на лестничной площадке общежития. – А где ты с ним познакомилась?
Да в парикмахерской у себя в поселке. Стриглись друг напротив друга. Я в зеркале видела его отражение, а он – моё. Взгляды, улыбки… А потом он дождался меня у входа, и мы познакомились.
Ну, надо же, как бывает у вас в поселке! – резюмировала Зинаида.
«У нас в поселке и не то бывает», - с внезапной грустью подумала Лиля…
…Поселок городского типа с веселым названием «Радужный», действительно, находился в живописном месте и частенько радовал жителей разноцветными небесными «мостами». Лиля любила поселок, в котором родилась и выросла, любила гулять по лесу, заботливо обнимавшему населенный пункт. К тому же, «Радужный» находился всего в тридцати минутах езды от областного центра, где работало большинство жителей, и она сама тоже. Но была у поселка одна отличительная черта, присущая всем населенным пунктам, не доросшим до мегаполисов: все знали друг друга и всё знали друг про друга аж до седьмого колена. Едва успела Лиля выйти с Ильей из парикмахерской и сделать несколько шагов по поселку, как уже новость шаровой молнией летала по «Радужному»:
- Ты видела, дочка-то Смирнова гуляет и Илюшкой Кузнецовым?
А он ее намного старше!
Да, он был женат.
Ой, не пара он ей, не пара.
Население, неравнодушное к соседским судьбам, все обсудило и вынесло вердикт: Илья Лиле не пара, и надо девочку спасать! И теперь к Лиле то в магазине, то на остановке обязательно подходила какая-нибудь знакомая и живо интересовалась, как у нее с Ильей, не забывая при этом вставить какую-нибудь мало приятную подробность, вплоть до того, что у Кузнецова были тройки по русскому, и он не умел писать сочинения. Сначала девушку забавлял такой повышенный интерес, и она каждый вечер, когда они встречались с Илюшкой, со смехом пересказывала ему свои диалоги. Но у него они не вызывали смех, напротив, он хмурился и приговаривал:
Не слушай их, хорошо?
Да мне все равно, что они говорят!
Но со временем Лилю тоже стали злить и расстраивать вторжения чужих людей в ее заповедную территорию.
…Большой сильный город бережно охранял утренний сон своих жителей, укутывая их пушистым снежным покрывалом. Первый день нового года был белым и чистым, как лист бумаги, давая шанс написать новое сочинение своей жизни.
Просыпайся, соня, - прошептал Илья, щекоча губами Лилино ухо. – Нас Питер ждет.
Сейчас-сейчас, - сладко потянулась Лиля и обвила руками шею любимого. – Только поцелую тебя.
Это с превеликим удовольствием!
За большим полукруглым окном старинного здания, в котором находилось студенческое общежитие, неясный акварельный Петербург тихо радовался белым хлопьям и тому, что на свете есть любовь.
Когда влюбленные, наконец, вышли на улицу, уже смеркалось. Повсюду загорались разноцветные огни – город наряжался для праздничного вечера. Обнявшись, Лиля и Илья брели по Невскому проспекту. Все еще падающий снег налипал на длинные Лилины ресницы, и Илюша время от времени растапливал его своим дыханием. Идущие навстречу люди, видя это, начинали улыбаться и где-то в глубине души по-доброму завидовать этой счастливой и свободной паре. Свободные от пересудов, сплетен и оценивающих взглядов Лиля и Илья, действительно, чувствовали себя очень счастливыми.
Как хорошо, что ты приехал! – мурлыкала Лиля.
Как хорошо, что ты позвала! – вторил ей Илья.
Быстро пролетели два счастливых дня. Илье надо было возвращаться домой, на работу. Лиля провожала его в аэропорту.
Господи, как мне не хочется расставаться с тобой! Как нам хорошо вместе! – Илья провел ладонью по Лилькиной щечке, смахивая одинокую, но такую горькую слезу. – Не плачь, мы же скоро снова будем вместе.
Илюша…
Тсс… Учись хорошо, сдавай экзамены, а я тебя буду ждать. И никто нам больше не посмеет сказать, что мы не пара. Правда?
Правда, - всхлипнула Лиля.
Я люблю тебя!
Я люблю тебя!
- Я люблю тебя… - все еще слышала Лиля голос Ильи, хотя через большое окно видела самолет, идущий на взлет и увозящий от нее любимого. Аэропорт – свидетель многих встреч и расставаний – понимающе мигал новогодними гирляндами, подбадривая Лилю.
Она кивнула ему и направилась к выходу. Навстречу ей попался грустный молодой человек с букетом.
Это Вам, - неожиданно сказал он и протянул Лиле цветы.
Зачем? – удивилась девушка.
А Она опять не прилетела. Не смогла. А цветы должны обязательно приносить радость, хоть кому-нибудь. Может Вам.
Спасибо, они очень красивые. А Она обязательно прилетит, Вы не переживайте. – Лиле вдруг захотелось утешить незнакомца.
Конечно, я же ее очень жду!
Любуясь букетом уже в комнате общежития, Лиля думала о том, что если одного человека где-то ждет другой, и неважно, разделяет ли их один километр или две тысячи, они обязательно встретятся. Главное, чтобы кто-то где-то ждал… Поддерживаемая этой мыслью, Лиля успешно сдала все экзамены и через две недели вернулась домой. Но в аэропорту ее никто не встречал, хотя они договорились с Ильей еще в Петербурге. Больно кольнувшая мыслишка засела, как заноза. Лиля пыталась вырвать ее, убеждая себя, что Илья просто опаздывает, поди, заносы на дорогах, январь-месяц же… А может на работу вызвали… Сейчас она доедет до поселка, и все разъяснится.
Разъяснилось даже быстрее, чем рассчитывала Лиля. На автобусной остановке она встретила свою бывшую учительницу литературы, которая тут же продемонстрировала свое участливое отношение к бывшей ученицы:
Здравствуй, Лилечка! Как сессия? Надеюсь, ты не уронила наши надежды?
Не уронила, Марья Сергеевна, не уронила. Сама падала, а ваши надежды держала высоко над головой, - парировала Лиля. – Хотя мне кажется, что надежды нельзя уронить, их можно не оправдать.
Это в институте тебя учат так разговаривать со старшими? Или Илья научил, когда приезжал? – съязвила литераторша.
«И про это знают», - подумала Лиля. Марья Сергеевна воспользовалась паузой и поспешила добавить:
Пока тебя не было, к Илье тут гостья приезжала, аж два раза.
Какая гостья? – Лиля, конечно же, попалась на крючок учительницы.
Бывшая жена. Во второй раз он с ней и уехал.
Так его нет сейчас в поселке? – растерянно уточнила девушка.
Уже неделю нет.
Лиля вмиг стала беззащитной, и учительница мысленно потирала руки: цель достигнута, сопротивление сломлено, можно приступать к внушению.
Да и не нужен он тебе, Лиля. У него вон, какой большой багаж из прошлого – бывшая жена, дочка.
До свидания, Марья Сергеевна, - Лиля повернулась и пошла прочь.
А может, он к жене вернулся, и теперь у них все наладится! – кинула в спину «камень» литераторша.
Родители были на работе, очень кстати, потому что можно не прятать слезы. «Легко не обращать внимания на чужие советы и не слушать поселковых кумушек, когда любимый рядом, и одним своим присутствием опровергает все их домыслы, - думала Лиля, слизывая с губ соленые ручейки. – А когда его нет? И где он? А вдруг это правда, что он вернулся к жене?» Неожиданно раздавшийся телефонный звонок заставил Лилю вздрогнуть.
Доченька, привет! Как добралась?
Все нормально, мам.
А почему голос грустный?
Наверное, я просто соскучилась.
Я тоже, Лилюша. Тогда до вечера.
Лиля положила трубку и уже приготовилась излить новую порцию слез, как телефон вновь разразился громкой трелью.
Алло?
Это я.
Илюша! – закричала девушка. – Ты где? Когда вернешься? Когда я тебя увижу? Почему ты меня бросил?
Вопросы летели один за другим, и в них чувствовалась такая боль, что у Ильи тут же образовался в горле ком. С усилием подавив его, он все же произнес:
Лиля, Лиленька, я скоро приеду. Только утрясу некоторые проблемы с дочкой.
Я не смогу долго ждать, - всхлипнула Лиля.
Я люблю тебя, - прошептал в трубку Илья.
Я тоже тебя очень люблю, - эхом откликнулась любимая.
Лиля жила автоматически: ездила на работу и обратно. И главной ее задачей стало, как можно меньше встречаться с жителями поселка, которые напоминали ей шакалов. Стоит споткнуться, и они налетят со всех сторон и будут шипеть:
Говорили мы тебе…
Не пара он, не пара!
Бросил тебя…
Не слушала, теперь мучаешься!
Приправа сомнений разъедает любовь, превращая ее в уродливое и горькое блюдо, совсем не похожее на малиновый торт, с которым у Лили ассоциировались ее отношения с Илюшей. Противостоять в одиночку было трудно, и она просто избегала встреч и разговоров, бережно храня в памяти вкус малины на губах.
Илья приехал через неделю и не узнал любимую – бледная копия открыла дверь. Сам он тоже осунулся: не прошли бесследно две недели оформления документов и свыкание с мыслью, что дочку, скорее всего, он больше не увидит, потому что бывшая жена выходит замуж и уезжает на ПМЖ в Германию. Оставалась только Лиля, которую Илья боялся потерять больше жизни. Лиле тоже было страшно отпустить любимого хоть на миг, поэтому они так и стояли, обнявшись, в коридоре. Солнце, еще недавно заглядывающее в окна, уже скрылось за домами, а они все стояли и стояли. И теперь Илья держал в руке коробку с тортом: ярко-розовое озеро малинового желе со всех сторон окружали белоснежные сливочные горы…
Дорога любви.
Алина шла сквозь толпу мужиков по узкому полутемному коридору, словно солнечный луч, прорезая густой мрак. Высокая, гибкая, в ярком струящемся шелковом платье, издававшем при ходьбе легкий шелест, она была неожиданна в сдавленно-матершинном мужском мирке. Прокладывая тропку к нужному кабинету, Алина и не подозревала, что оставляет за собой частокол вывернутых шей и гирлянду выпученных глаз.
Табличка на двери гласила, что путь из пункта А в пункт В Алина проделала. Слегка притормозив и вздохнув, она постучала в кабинет заместителя начальника районной ГАИ.
Можно? – тихо поинтересовалась Алина, хотя робостью в жизни никогда не отличалась.
Подождите в коридоре, - почти рявкнуло возвышающееся за столом глыбоподобное существо мужского пола, не поднимая глаз от каких-то бумаг.
Алина закрыла дверь и стала ждать. Ждать просто так было скучно, и она стала размышлять о том, какие все-таки мужчины и женщины разные. Все рисуют одну и ту же картину – картину счастья, но у мужчин получается либо примитивизм, напоминающий детский рисунок: плоский домик с кривой крышей, либо полный абстракционизм: нагромождение каких-то кубов, шлепков, и что это такое - не понятно. Брр! – не любила Алина абстракционизм. То ли дело у женщин – импрессионизм ( как звучит! ) : два точных мазка и – он и она идут, обнявшись, а уж если реализм – так точно выверена и прописана каждая деталь, каждая мелочь. Алина удивилась выводам, потому что никогда раньше не рассматривала жизнь со своих профессиональных искусствоведческих позиций. «Наверное, от волнения»,- подумала она. В ГАИ Алина была впервые. От размышлений об искусстве в жизни она перешла к думам о себе в искусстве, вернее в жизни: ей далеко за тридцать, вернее недалеко до сорока, но выглядит намного моложе, модно одевается, активно живет, даже ночные клубы иногда посещает, когда очень хочется потанцевать и выразить свою жизненную свободу в чем-то осязаемом. Да, свободы у нее предостаточно: замужем не была, детей нет, хотя мужчин было много – и любимых, и любящих. Но ни одна дорога любви не привела к стройплощадке, на которой можно было бы возвести особняк собственной семейной жизни. То попадались мужики, которым даже мысль о «молотке и гвоздях» была невыносима, то те, которые давным-давно все выстроили, но не с ней. Так что вынужденно-убежденная холостячка, она попросту выбросила тему замужества, как дырявую кастрюлю. И помимо этого сомнительного удовольствия в жизни немало приятного. Да и как можно в одну картину впихнуть реализм и абстракционизм! Так она думала еще совсем недавно.
Девушка, вон стул – вы бы присели, а то в ногах правды нет, - заигрывающе крикнул ей один из мужской толпы. – Здесь можно долго прождать.
Спасибо. Я с удовольствием воспользуюсь вашим советом, - почему-то кокетливо отозвалась Алина, хотя даже не успела разглядеть того, кто к ней обращался.
Примостившись на шатком стуле, она вновь погрузилась в размышления. А где начало того пути, который привел ее сюда?
…Полгода назад дождливым весенним вечером она стояла на обочине дороги и ловила такси, которого как назло не было ни одного. Вот так всегда: когда не надо, они вереницами стоят вдоль шоссе, а тут – ни души. Непогода подбросила машинам, а заодно и их водителям работы: дискомфорт одних выгоден другим. Никому не хочется мокнуть под проливным дождем и противостоять порывам ветра. С трудом удерживая в руках рвущийся в полет зонтик, Алина не заметила бесшумно остановившийся около нее автомобиль. Увидев его, от неожиданности она отрицательно покачала головой, но дверца открылась, и молодой человек, улыбаясь, произнес:
Да не бойтесь. Вам куда?
Вообще-то мне до развлекательного центра.
Садитесь. Мне туда же.
Зонтик снова сделал попытку вырваться из ее рук, и парень заметил:
Или вы предпочитаете, как Мэри Поппинс?
Я так не смогу, - вздохнула Алина и, быстро укротив зонт, нырнула в спасительное нутро машины.
В салоне было уютно, и тихо играла музыка. Алина прислушалась и поняла, что это «Лунная соната» Бетховена.
Вы любите классику? – слегка удивленно спросила она.
Я много чего люблю. И классику тоже, – весело ответил незнакомец.
По автомобилю, так же как и по кабинету, немало можно узнать о его владельце, и Алина принялась незаметно разглядывать салон. Машина выглядела ухоженной и оборудованной: проигрыватель CD-дисков, маленький плазменный телевизор, компас. Последний прибор поразил ее больше всего. Интересно, зачем ему компас?
Когда подъехали к развлекательному центру, мужчина спросил:
И чем вы здесь собираетесь развлекаться?
Игрой в боулинг.
Ну надо же! Я тоже. А Вас кто-нибудь ждет?
Да. Друзья. А Вас? – не удержалась Алина.
Меня тоже ждут друзья, - улыбаясь, ответил новый знакомый. – А можно я поинтересуюсь, как Вас зовут?
Можно. Меня зовут Алина. А Вас?
А меня зовут Денис.
Спасибо Вам, Денис, что не дали промокнуть насквозь.
Пожалуйста. Обращайтесь, если что, - подмигнул он.
Я подумаю, - в тон Денису ответила Алина.
Под этот искрящийся диалог они вошли внутрь здания и, помахав друг другу рукой, затерялись в толпе. Алину ждали на второй дорожке, а Дениса на пятнадцатой.
Алька, ну наконец-то, - закричала, увидев ее, подруга Вера, уже разгоряченная игрой и пивом. – Как добралась?
Замечательно!
Только ты умеешь замечательно добираться в такую жуткую непогоду. Давай включайся в игру.
И Алина включилась, да так увлеченно, что долго не замечала наблюдавшего за ней из полумрака Дениса. Наконец, увидев его, она поймала себя на мысли, что рада этому и пошла навстречу. Друзья изумленно повернули головы.
А Вы все делаете так же хорошо, как играете? – поинтересовался Денис, когда Алина подошла к нему .
Многое, - игриво ответила она.
А Ваши друзья не будут против, если я присоединюсь к вам?
Думаю, что нет. А Ваши друзья не будут против, если Вы их бросите?
Думаю, что нет, - засмеявшись, ответил Денис.
Наверное, именно в этот момент между ними что-то щелкнуло и зацепилось, - размышляла Алина, все еще сидя на скрипучем стуле в районной ГАИ. Потом, она вспомнила, рядом освободилась дорожка, и они играли вдвоем, ничего не замечая вокруг. Только иногда Алина оборачивалась и натыкалась на вытаращенные Веркины глаза, в каждом из которых ярким неоновым светом горел огромный вопросительный знак. Так ничего и не поняв, друзья попрощались и ушли, а позже Денис отвез Алину домой, предложив на прощание обменяться номерами мобильных телефонов. Этот феерический вечер стал звездой на праздничной елке их взаимоотношений, которая уже вскоре была увешана разноцветными шарами встреч.
Денис позвонил через два дня и сказал, что у него есть билеты на хоккей во Дворец спорта.
На хоккей? – обалдело переспросила Алина.
Да. Пойдем со мной. Тебе понравится. – Они как-то незаметно перешли «на ты».
Так за Алиной еще никто не ухаживал, да и на хоккее она никогда не была.
Хорошо, пойдем, - решилась авантюрная Алька.
Вот уж никогда искусствовед Алина Нестерова не могла представить, что на хоккее вместе со всеми будет вскакивать с места и радостно кричать: «Гол!»
Денис, удовлетворенно улыбаясь, поглядывал на Алину: он в ней не ошибся. Она его поля ягода, поэтому все так легко и весело.
Любитель сюрпризов и развлечений, адвокат Денис Калинин, напоминал Алине о себе всегда внезапно, и всегда это означало какое-нибудь намеченное мероприятие – поход в филармонию, казино или просто в ресторан. Она быстро привыкла к тому, что всегда должна быть в форме. Алине нравилось, что Денис сам все придумывал и организовывал, а ей оставалось получать удовольствие. Их отношения походили на квадрат: всегда внезапно, всегда означало, всегда в форме и всегда удовольствие. Спустя месяц после знакомства адвокат Калинин обрушился на искусствоведа Нестерову предложением слетать на выходные в Сочи.
А что там делать в апреле? – вяло пытаясь выбраться из-под обломков неуемного темперамента Дениса, спросила она, хотя уже знала про себя, что поедет.
Как что? Вдохнуть полной грудью соблазнительный аромат ветра странствий и приключений. Тебе понравится.
Он опять оказался прав: ей понравилось. Весна там уже была в разгаре, все цвело и благоухало, море было нетерпеливо и страстно, а Денис и Алина беззаботно наслаждались всем вокруг и друг другом, ценя каждую минуту совместного времяпрепровождения, не вспоминая о прошлом и не думая о будущем. Алина до сих пор почти ничего не знала о жизни Дениса до нее, был ли он женат или не был? Да и не хотела знать – это не касалось их отношений - считала она. Алина не спрашивала, и Денис сам не затрагивал эту тему. Оба ценили праздничность своих отношений, не утяжеленных проблемами и бытом. Есть сегодня, и есть они! Этого достаточно для счастья.
С наступлением лета к немалому списку совместных развлечений прибавилось еще одно – поездки за город, в первую же из которых произошло знаменательное для Алины событие. Они едва выехали за границу города, когда Денис спросил:
А ты совсем не умеешь водить машину?
Даже никогда не пробовала, - ответила Алина, не подозревая о замысле своего возлюбленного.
Запомни сегодняшний день, - торжественно заявил Денис.
Зачем? – не поняла она.
Сегодня ты научишься водить!
Ты что! – то ли испугалась, то ли обрадовалась Алина. – А может у меня не получится?
У тебя получится.
Почему ты всегда знаешь, что мне понравится, что у меня получится?
Это профессиональная адвокатская черта – вслух говорить только то, чему есть доказательства. А разве тебе не нравится?
Нравится, - сдалась Алина.
Денис свернул с автомагистрали на небольшую пустынную, но асфальтированную дорожку, идущую вдоль леса, и остановил машину. Не говоря ни слова, он вышел из автомобиля и , обойдя его, распахнул дверцу со стороны Алины, которая все это наблюдала, больше и больше вжимаясь в сиденье.
Пересаживайся, - скомандовал Денис.
Может не сегодня?
Пересаживайся!
Алине ничего не оставалось, как подчиниться очередной задумке Дениса, хотя в глубине души она и сама этого хотела.
Теорию ты кое-какую знаешь, где какая педаль и тому подобное. Я рассказывал. Помнишь? – продолжил он урок, когда Алина наконец-то устроилась на водительском месте. В ответ на вопрос она лишь молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Переходим к практике. Выжимай сцепление.
Что значит выжимай? – еле слышно спросила Алина.
Значит – нажимай, - чуть мягче произнес Денис, увидев ее растерянность, и накрыл своей рукой ее руку, вцепившуюся в рычаг переключения скоростей . – Теперь плавно отпускай, а газ держи, только все очень плавно.
На удивление мягко машина тронулась с места.
Умница! – почти крикнул Денис.
Она ехала! Сама! Она была на месте Дениса, всегда таком притягательном и ответственном! Восторг задавил страх, превратив его из океана в мелкую лужицу. Но это был неосознанный щенячий восторг и очередной прилив благодарности адвокату Калинину за то, что он подарил ей новое ощущение. И лишь через пару занятий, которые теперь проходили почти каждый день, вернее, почти каждый долгий летний вечер, Алина стала чувствовать, что машина ее слушается, что они одно целое и что все в ее власти, даже Денис и их любовь. Захочет – и они помчатся быстрее, а захочет – остановятся, но тормозить Алине пока не хотелось, она только распробовала вкус скорости и мчалась вперед.
А ты был женат? - Алина неожиданно коснулась запретной темы.
Был. А что это ты вдруг? – не скрывая удивления, ответил Денис.
А я не была замужем.
А ничего хорошего там и нет. Ты ничего не потеряла. Я, например, больше туда не хочу.
Последняя фраза прозвучала для Алины особенно горько, но она проглотила пилюлю, словно конфету, внешне ничем не выдав своих истинных ощущений, но послевкусие все же осталось. Карнавальность их отношений вдруг показалась ей затянувшейся, ведь даже праздники, если они очень долгие, надоедают, и, пусть даже очень красивая, новогодняя елка летом неуместна: в начале года ей все рады, а в знойной середине - удовольствия другие. Легкость же их отношений стала видеться Алине настолько невесомой, что даже не просматривалась в будущем. «Но что это со мной? – спрашивала она сама себя. – Разве я хочу быть его женой, варить щи и стирать носки?» «Конечно, хочешь, - отвечало ее истинное женское начало, контуженное частыми залпами развлечений и потому забившееся в дальний уголок души. – Без соленого не понять сладкого, и ты хочешь делить с ним не только праздники, но и будни». «Да, хочу», - мысленно согласилась Алина, уже ничуть не удивляясь себе.
- А как называется эта дорога, ты не знаешь? – поинтересовалась она у Дениса.
Нет.
А куда ведет, тоже не знаешь?
Не знаю, - ответил Денис, до этого молча наблюдавший за ней.
А зачем тебе компас?
Чтобы не заблудиться.
Здесь заблудиться им не грозило: они никогда до конца не проезжали эту дорожку, асфальт заканчивался – и разворачивались. Так и ездили туда-сюда. Сделав очередной поворот, Алина и Денис наткнулись на гаишную машину.
Господи, и здесь они! – как-то уж очень раздраженно воскликнул Калинин.
Сулящая неприятности, черно-белая палка приказала остановиться, они подчинились.
Сержант Леонтьев, - представился молодой, но с налетом наглости инспектор ГАИ. – Здравствуйте. Предъявите документы, - обратился он к Алине.
У меня их нет.
Я имею в виду права, - укрепляясь в мысли, что женщина за рулем – это стихийное бедствие, почти по слогам произнес сержант.
Я и говорю, что у меня их нет!
Денис в это время уже выскочил из машины и принялся объяснять второму подошедшему гаишнику, что она учится и пока у нее, действительно, нет прав, но они готовы заплатить штраф на месте. Услышав о готовности, инспекторы ГИБДД сначала подобрели, но узнав, что у Алины с собой нет никаких документов, чего-то испугались и железно настаивали на протоколе.
Адвокат Калинин оживленно общался с гаишниками, пытаясь ее защитить, а она так и не вышла из автомобиля, сидела и думала о том, что напрасно Денис отдал ей руль, ни к чему хорошему это не привело, наверное, он и сам это уже понял. Не только этот руль, ощутимый, но и тот, невидимый – любовный. Стоило ему оказаться в женских руках, и их «кабриолет» съехал со сверкающего огнями проспекта на ухабистую дорожку. И тут Алина услышала, как сержант Леонтьев говорит кому-то по рации:
Слушай, мы тут задержали двоих на «дороге любви». Документов нет. Пробей по компьютеру. Нестерова Алина Сергеевна.
На «дороге любви»? – переспросила Алина.
Да, ее в народе так называют. Сюда всегда парочки приезжают, - как-то склизко улыбнувшись, ответил сержант.
А куда она ведет? – не унималась она.
А никуда. Там – тупик, - махнув рукой, сказал второй гаишник.
Спасибо, теперь все понятно.
Трое мужчин с удивлением посмотрели на Алину, но поинтересоваться, что ей понятно, никто не рискнул, даже Денис.
И вот сидит она на шатком стуле в ГАИ. Алине сказали, что в особых случаях резолюцию на протокол накладывает заместитель начальника, а ее случай особый.
Заходите! – вдруг она услышала из-за двери приглашение, больше похожее на приказ.
Ну, наконец-то, - нерадостно пробурчала Алина и скрылась за тяжелой дверью.
Ваша фамилия?
Нестерова.
А-а-а… - почему-то сразу смягчился майор. – С господином Калининым мы сегодня уже разобрались. Просил Вас не ругать, сказал, что виноват в произошедшем только он.
Я сама во всем виновата.
Ну, Вам видней. Водить-то научились?
Да, немного.
А удовольствие получили?
Да, - Алину начинал тяготить этот диалог.
Ну вот, за удовольствие придется заплатить, штраф за это правонарушение большой, но я выпишу по минимуму. На первый раз, - подмигнул веселый заместитель, может не очень веселого начальника. – Но, вообще-то, Алина Сергеевна, Вы поняли, что без прав ездить нельзя?
Да, я поняла, что на все нужно иметь права, если не хочешь упереться в тупик, а то и компас не поможет.
Это Вы про что? – не понял майор.
Да это я так.
И что же Вы собираетесь делать?
Как что? Получить их! У меня буду права на «дорогу любви», и я ее проеду до конца. Может, наврал ваш инспектор, что там тупик?
И Алина, вмиг повеселевшая, выпорхнула из кабинета, на ходу бросив:
Спасибо Вам, товарищ майор!
Ну, женщины! Разве их поймешь! – пожав плечами, деланно проворчал заместитель начальника районной государственной автоинспекции.
Закат
Королева варила макароны. Сейчас делают хорошие макароны – они не слипаются в сероватую склизкую субстанцию, скорее напоминающую замазку для щелей, чем традиционную итальянскую еду. Королеве это нравилось, потому что она любила готовить и любила итальянскую кухню. За яркость, множество нюансов и темперамент. Она и кухня совпадали по мировоззрению, по зрению на мир. Королева считала, что нет в жизни черного и белого, которые в сумме дают серость, а есть бесконечное количество оттенков. Их нужно только видеть и ценить, тогда и жизнь, подобно детской раскраске, из черно-белой плоской графики превратится в объемную живопись.
«Спагетти а ля карбонара» - так называлось блюдо, которое готовила Королева. Она решила сверить свои действия с рецептом и открыла красочный кулинарный журнал.
«Мелконарезанную ветчину обжарить, добавить нарезанные тонкими ломтиками помидоры и грибы и потушить до мягкости. Яйца смешать со сливками, поперчить, посолить, и когда спагетти будут готовы, вылить яйца в томатный соус. Не кипятить! Спагетти смешать с маслом и тертым сыром и залить соусом.»
Все было сделано правильно. Королева удовлетворенно посмотрела на уже готовый соус, переливающийся всеми оттенками желтого и красного, что делало его похожим на закат. Оставалось полить соусом спагетти и превратить их в произведение итальянского кулинарного искусства. Раскладывая макароны по тарелкам и поливая их «закатом», Лиза вдруг ощутила всю бесперспективность своей жизни. Закат.
…Королевой Елизавету называли не только за имя, но и за стать, прямую спину, гордо посаженную голову и избыточное количество собственного достоинства, которое разливалось вокруг нее липкой массой и в котором увязали, словно мухи в варенье, тянущиеся к ней люди. Как и подобает Королеве, вокруг нее всегда была свита, а за ней – длинный шлейф слухов , стойкий как французские духи. К сплетням Лиза относилась спокойно: любые крепкие духи рано или поздно выветриваются. Никакой своей заслуги в собственном короновании она не видела: имя от родителей, осанка от занятий балетом в детстве, ну а достоинство и гордость служили забором ее мятущейся душе и не выпускали ее на волю, чтобы не наделала ветреных поступков…
Лиза справилась с сиюминутным закатным ощущением, решив, что анализировать симптомы и ставить диагноз она будет позже. А то макароны остынут. А она очень не любила напрасно тратить время и себя. Красиво сервировав стол, пытаясь и таким образом раскрасить серую будничную жизнь, Лиза позвала ужинать мужа и сына. Они пришли, продолжая беседовать друг с другом и очень похожие друг на друга, и с аппетитом накинулись на еду. Они любили ее стряпню. Лиза смотрела на них и думала, какие они родные и известные ей каждым закоулочком своего тела и души. Пожалуй, она их хорошо знает, а они ее нет.
Мам, ты почему не ешь? – спросил сын.
Что у тебя на лице? – добавил муж.
Раздумья, - ответила Лиза и принялась ковырять вилкой « спагетти а ля карбонара». «Как ни называй, все равно закат».
На нее смотрели четыре одинаково удивленных глаза. Лица мужа и сына были привычными и само собой разумеющимися, но какими-то неосязаемыми. Как фотографии. Смотреть приятно, а тепла и заботы не ощущаешь.
…Лиза работала фотографом в маленьком фотоателье. Срочно запечатлевала чужие лица для чужих документов. Люди приходили разные – красивые и некрасивые, бедные и богатые, а клочок бумаги размером три на четыре всех уравнивал. Все получались одинаково серыми и неинтересными. Лиза не любила такую фотографию, но она приносила деньги: людям всегда нужны документы и всегда срочно. Мечтала же Елизавета не просто о цветной фотосъемке, а о фотографировании яркой жизни, совсем непохожей на ее. …Синее прозрачное небо незаметно переходит в такое же синее прозрачное море, к которому наклонилась сочно-зеленая пальма на мохнатой коричневой ноге. Около нее на белом «поющем» песке под солнечными лучами переливается всеми цветами радуги большая перламутровая раковина…
- Хочешь, я помою посуду, - предложение мужа быстро вывело Лизу из оцепенения. Последнее время она редко слышала от него подобные слова, выражающие заботу и участие. Алексей обычно был погружен в свои дела и проблемы, и ему не до жены. Так считала Лиза.
…С мужем Елизавета познакомилась на вечеринке. В незнакомой компании она мысленно выбрала его для себя на вечер, а он остался на всю жизнь. Они до сих пор иногда игриво спорили, кто кого выбрал, и была ли это любовь с первого взгляда. Тогда он был подающий надежды молодой ученый. Он и сейчас выглядел молодо и успешно шел уже к докторской диссертации с ощущением, что все у него впереди. Лиза в этом не сомневалась. Алексей умный и упорный, он добьется своей цели, и у него есть время. А у нее времени уже почти нет. У нее закат…
- Мам, пойдем я покажу тебе новые диски, - сын , как обычно, жаждал общения с ней. Он был уже на целую голову выше Лизы, но по-прежнему любил делиться с ней всеми своими новостями, хотя запретных тем становилось все больше. Четырнадцать лет – возраст, когда родителям все рассказывать просто не принято, должна же быть своя личная жизнь. Лиза это понимала и никогда не вытягивала из сына подробности, хотя ее интересовало все, что происходит с Сережей.
…Впервые Лиза почувствовала, что он у нее есть далеким морозным днем. Она летела в самолете из Ленинграда, удачно сдав две сессии – текущую и следующую досрочно. Было немного грустно: когда она теперь встретится с любимым городом? Лиза задумчиво смотрела в иллюминатор на удаляющийся от нее Питер и вдруг почувствовала, что в животе, где-то справа, что-то толкается, пульсирует, так мягко и нежно, но очень настойчиво. Через четыре с половиной месяца она услышала пронзительный бас и увидела розовое взлохмаченное существо. Ее сын, ее Сережа. Лиза любила своего «пупсика» и «котика» абсолютной космической любовью, у которой не существовало ни «за что», ни «вопреки». Просто любила, самоотверженно и цельно…
Немного «образовавшись», благодаря сыну, в компьютерных программах, Лиза вернулась на кухню. Посуду муж уже помыл, но на плите стояла кастрюлька с остатками соуса. «Закат»,- вспомнила Лиза. Препарирование своего состояния она решила совместить с принятием ванны, и чтобы обе эти процедуры были приятными, Елизавета от души взбила в воде ароматную пену. Душа у нее была большая, и пены получилось много. Но Лизе показалось этого недостаточно для столь трудного дела, как поиск перспективы , и она набросала еще сухих розовых лепестков. Лежа в объятиях благоухающего облака, Королева думала о том, что ее собственная жизнь не соответствует ее же собственным идеалам. Как истинный фотограф, Лиза мыслила кадрами. Вот на берегу моря небольшой белый особняк утопает в зелени и цветах, блик солнца в окне второго этажа… Вот она сама качается на волнах в обнимку с дельфином. Смеется, запрокинув голову, окруженная хрустальными брызгами. И дельфин тоже будто улыбается… Вот муж с сыном сильными загорелыми руками поднимают паруса на яхте. Тоже улыбаются… А вот по берегу бегут, смешно выставив вперед пухлые детские ручки, две маленькие одинаковые девочки, как две капли воды похожие на Лизу… А вот… Из мечтаний ее вырвало треньканье сотового телефона, который она по привычке взяла с собой в ванную, потому что обычно в это время Королева получала пожелание спокойной ночи. Нажав на кнопку, Лиза поняла, что пока в ее жизни ничего не изменилось. Это был Он, ее эпизодический любовник.
…Познакомилась она с Игорем в салоне фотопечати. Он там работал, а Лиза иногда приносила печатать собственные цветные фотографии . …Цветущие яблони на старой родительской даче…Соседские пушистые котята, превратившие кастрюлю в свой дом…Пробившаяся сквозь серый асфальт молодая зеленая травка… Подобно этой травке, таким образом из Лизы пробивалась ее творческая натура. Игорю ее фотографии нравились, они отличались от тех, которые ему обычно приходилось печатать: застолья, красные лица, испуганные вспышкой или выстроенные шеренгой около памятников люди, сами напоминающие изваяния. Игорю нравился Елизаветкин (как он ее называл) взгляд на мир: в обыденном она могла разглядеть возвышенное. Игорю нравилась Лиза. Постепенно ей тоже стал нравиться молодой высокий мускулистый парень, который специально для ее фотографий наливал свежий раствор, чтобы качество было лучше. Он вслух восхищался ее работами и ей самой . Это льстило, волновало и привело к сексу на рабочем месте. На его рабочем месте. Среди прямоугольных осколков чужих жизней Игорь иногда дарил Лизе ее тело, но душа оставалась нетронутой. Королевская душа недоступна…
« Спокойной ночи, владыка моих снов, королева Елизавета. Целую на ночь в левую щечку», - прочитала Лиза на дисплее, ответила в том же духе ( это был отработанный ритуал ) и , завернувшись в мягкий махровый халат, вышла из ванной. «Ароматерапия – неплохая вещь, - подумала она. – Перспективу я, конечно, не нашла, но хотя бы кажется, что она все-таки есть». Леша и Сережа сидели у телевизора: один с книгой, другой с плеером. Лиза погладила мужа по родной голове и взъерошила волосы на родной голове сына и направилась к компьютеру проверить свою электронную почту. Она любила интернет за возможность общения со всем миром, за быструю информационную подпитку ее любознательной натуры, за простой способ «и себя показать и других посмотреть», которым правда не пользовалась. Сообщений сегодня было немного, Лиза быстро их просмотрела и вдруг наткнулась на одно, которое ее озадачило. Отправителем числилось известное издательство фотоальбомов. Елизавета открыла сообщение и удивилась еще больше, а прочитав, решила, что это какая-то ошибка. В письме говорилось, что ее фотоработы понравились, их планируют напечатать , просили прислать на цифровом носителе, предлагали сотрудничество и приличный гонорар. Лиза сидела, тупо уставившись в экран монитора, и в третий раз перечитывала текст послания. «Это Анька», - вдруг осенило ее. Ее подруга, которая примерно месяц назад попросила у Лизы фотографии себе на память.
…Сколько Лиза себя помнила, столько она дружила с Анной. Когда-то они жили в одном доме, вместе ходили в школу, а на обратном пути обязательно доходили до середины дома, чтобы «все было честно», так как жили в противоположных крайних подъездах, и часами стояли и разговаривали, оттягивая момент разлуки. Темы разговора менялись сами собой, и девочки даже не замечали, как от усталости начинали приваливаться к стене дома и пачкать свои школьные платьица. После окончания школы подругам пришлось расстаться: предприимчивая и энергичная Анна поехала покорять Москву, а Лизу потянуло в Ленинград. Одной нужна была шумная лотерея с крупными выигрышами, другой – чистопородная красота и причастность к ней. Каждая нашла то, что искала ( на тот жизненный этап ) , и необходимость друг в друге ослабла. И вот год назад подруги случайно встретились в аэропорту: Лиза с семьей вернулась с юга, а Анна приехала навестить родителей. Несмотря на коварство времени, они сразу узнали друг друга и уже через пять минут поняли, что главная связующая ниточка их дружбы по-прежнему цела. Лизка и Анька , как и много лет назад, понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полумысли. Раньше эта особенность отношений девочек удивляла и забавляла, сейчас две женщины были ей благодарны: все-таки есть в жизни нечто непреходящее - неосязаемое, но ценное и необходимое. Анне стоило лишь немного погрузиться в жизнь Елизаветы, и она поняла ( раньше самой Лизы ), что подруга уперлась в стену, надо отдать должное, ровную, отремонтированную и крепкую, но все же стену, и никак не может нащупать дверь или хотя бы коридор. И Анюта попросила фотографии «на память». Вернувшись в Москву, она отнесла их в издательство. И вот результат этого похода Лиза тупо перечитывала на экране монитора. А сердце бешено застучало и, казалось, заполнило собой все тело…
Всегда, когда Королева волновалась, она не могла сидеть на месте. Дойдя до кухни и снова обнаружив там остатки соуса, Лиза решила вылить их и избавиться от «заката». Ведь за каждым закатом неизменно следует рассвет. А рассвет – это совсем другие краски…
…Просыпающееся солнце позолотило крыши домов, и они выглядят более легкими, чем есть на самом деле… Нежно-зеленые набухшие почки на деревьях готовы вот-вот взорваться жизнью… Солнечный лучик пробился сквозь окно и отбросил кружевную тень занавески на стол, на котором стоит дымящаяся маленькая чашечка кофе, а красная икра на бутерброде прозрачная и светящаяся… Королеве снились еще неснятые фотографии. И там, во сне, она твердо знала, что обязательно сделает их, и все узнают, как много замечательного и красивого есть вокруг них. Надо только видеть и ценить. …Булыжники на мостовой после дождя глянцевые и гладкие, а в лужицы-зеркала заглядывают облака, заигрывая с солнечными бликами… Первый белый чистый снег прикрыл пушистыми шапками алые гроздья рябины, и они стали похожи на колокола … Далеко внизу в обрамлении кудрявых изумрудных ив небольшая синеокая речушка змейкой бежит к горизонту. И такое безмерье, тишь и благодать вокруг…Осенняя аллея белоствольных берез расстелила золотой ковер листвы…По ярко-синему васильковому полю, как по морю, бежит рябь от легкого летнего ветерка…Среди холмистых перекатов «под голубыми небесами дорога вьется средь полей, и время заблудилось в ней»…
Утром, едва проснувшись, Королева подошла к окну и увидела, что раннее солнце позолотило крыши домов…
Комплекс весны.
Весна буйствовала. Рвалась наружу вешними водами, лопнувшими почками и упрямыми подснежниками. Вот ведь, хрупкий цветочек, а сколько в нем стремления жить и первым появиться на свет после морозов. Апрель, май…
Май. Тогда тоже был май. Воздух пьянил ароматами сирени и черемухи. Ее, прозрачную от горя и слабости, все-таки привезли сюда, потому что она требовала и умоляла. Родственники решили, что лучше удовлетворить это желание…
Припарковав машину, Елена вошла в ворота и зашагала по центральной аллее. Все было в бурном цветении, народу вокруг было много. «Только бы рядом со мной никого не оказалось», - подумала Лена и свернула на третью линию большого городского кладбища. Нужное ей местечко, не то, чтобы любимое, но очень родное, она нашла быстро. Вернее, чего его искать-то? Восемь лет уже ходит сюда. Уже восемь лет здесь лежит ее маленькая дочурка, прожившая всего несколько часов. Присев на низенькую скамеечку, Лена погрузилась в привычные воспоминания…
…Последнее усилие, и она услышала крик своей малютки. Роды были долгие, Лена очень устала, но, несмотря на это, такого абсолютного счастья она еще не испытывала. Словно белые пушистые облака, к тому же сладкие на вкус, обволокли и убаюкали. Лена уснула легким безмятежным сном. А врачи, оказывается, все это время боролись за жизнь ее девочки. Лена этого не знала, поэтому, когда проснулась, написала ожидающим внизу маме и мужу: « Привет всем! Уже могу стоять, хотя было очень тяжко. Ох, мамочка, сколько я тебя звала! Вес малышки еще не знаю, да и разглядеть ее толком не успела. Кормить принесут – рассмотрю».
А потом вдруг невесомые облака, на которых она парила, исчезли, и Лену больно ухнуло вниз. Ей сообщили, что ребенка у нее больше нет. Абсолютное счастье сменилось абсолютным горем. Она плакала, не переставая, два дня. Особенно невыносимо было, когда другим роженицам приносили детей на кормление. Пару раз она пыталась выйти из палаты в это мучительное для нее время, но оба раза грохнулась в обморок, не дойдя до двери. После случившегося, сначала в палату приходила медсестра, делала Лене успокоительный укол, и лишь потом приносили голодных орущих малюток их счастливым мамашам.
Дома Лене легче не стало. Она замкнулась и все искала причины произошедшего. А муж, который пытался ее расшевелить, стал раздражать. «Он не хотел ребенка, - думала Лена. – Вот малышка и не осталась с нами». Это было беспочвенное утверждение, но несостоявшуюся мать данная истина не волновала. Она совсем перестала разговаривать с мужем. Володя тоже замыкался все больше, домой приходил поздно. Их совместное существование стало похожим на параллельные прямые, которые никогда не пересекаются. Через полгода прямые перестали быть и параллельными: Елена и Владимир развелись. Лене очень хотелось вырвать с корнем неудавшийся кусок жизни, и на его месте посеять что-то новое.
И она стала сеять. Личную жизнь заменила работой, отдавала ей все свое время и все свои способности. И ростки успехов не заставили себя долго ждать. Лена быстро зашагала по карьерной лестнице. И вот теперь она – финансовый директор регионального отделения крупной, известной на всю страну, компании, имеет автомобиль, ездит за границу, занимается фитнесом и общается только с успешными людьми, которые и Елену считают такой же. И только если всматриваться в ее глаза, можно увидеть шрам на душе. Его-то и увидел Роман, финансовый директор другой успешной компании. Он сразу заметил какое-то несоответствие в Елене. Стильная, уверенная, дефилирующая с бокалом шампанского на этой презентации, а в глазах тлеет уголек тоски. У Романа что-то сжалось внутри и захотелось сделать приятное этой красивой женщине. Он взял со стола вазочку с виноградом и отправился знакомиться.
-Угощайтесь! – услышала Лена за спиной. Перед ней стоял рослый широкоплечий блондин с вытянутой вперед рукой. Лене стало вдруг смешно, и она, улыбаясь, взяла виноградинку. Беседа завязалась легко, и через полчаса Лена и Роман выглядели со стороны как давние знакомые…
У меня роман с Романом, - тихо рассказывала Лена последние новости своей жизни дочке, поливая цветы на могилке. Она всегда разговаривала с малюткой, делилась с ней своими горестями и радостями, считая, что та, конечно, слышит ее. Да и кому еще все расскажешь! – Роман с Романом? – повторила Лена, сама удивившись прозрачности формулировки. До этого она никак не называла их отношения с Ромой. Да и не было никаких отношений, считала Лена. Да и не надо никаких отношений, думала она. Уже было все, больше не хочу!
Когда-то в детстве, у нее был котенок, а потом его сбила машина, и Лена сказала себе: «Больше я никогда не заведу кошку!» И, действительно, кошек у нее не было по сей день. Так и с Ромой она не хотела серьезных отношений и семейной жизни, боясь трагического повторения. Хотя… Так она думала два месяца назад, а с наступлением весны, подобно почкам на деревьях, что-то стало набухать и у нее в душе, грозя лопнуть и развернуться навстречу солнцу, навстречу жизни. Уже не радовали профессиональные успехи и материальное благополучие, вернее, этого было недостаточно для счастья. Хотелось неосязаемого, но необходимого - любви. Любить и быть любимой. Так просто и так сложно, так мало и так много, когда есть в жизни все, кроме этого.
Лена прибрала на могилке и села на скамейку. «А я ведь хочу отношений с Ромой. Пора в этом признаться хотя бы себе! Так зачем же тогда я ищу предлоги и отказываюсь от встреч, когда он предлагает?»
Ох, девочка моя, и трудно жить на этом свете, - уже вслух сказала Лена, а в душе у нее, сквозь шрам, словно сквозь асфальт, пробивался хрупкий подснежник любви. У людей, как и у природы, есть свои сезоны. И на смену лютому морозу всегда приходит теплая весна. Все оттаивает и зацветает…
Лена уже вышла за ворота и направлялась к своей машине, когда зазвонил мобильный телефон.
Алло?
Привет, Аленка. Как ты посмотришь на то, что я напрошусь к тебе в гости сегодня вечером?
Замечательно!
Правда?! Но я буду не один.
Да? – голос сник. – И с кем же?
Ты не волнуйся, он маленький, ему много не надо. Тепла и ласки. Как и мне. Он – котенок.
Котенок?! Чудесно!
Весна буйствовала. Рвалась наружу вешними водами, лопнувшими почками и упрямыми подснежниками…
Клубок зла,
или еще раз о любви и ненависти
- Я люблю вас! – Любовь вырвалась от своих конвоиров и бросилась к мужу и дочерям-близнецам с широкой почти счастливой улыбкой на бледном измученном лице. От этого какого-то дикого сочетания счастья и горя у Сергея все перевернулось внутри.
- Люба! – он резким движением прижал жену к себе, а его взгляд, полный и злости, и боли, и нежности остановил конвойных. Они замерли буквально в двух шагах от этой группы возбужденных людей.
- Мама! Мамочка! – перебивают друг друга, дочки Вера и Надежда. – Муська сбежала! Дома без тебя плохо! А цветы мы поливаем. Мама, мы любим тебя и ждем! – уже вдогонку кричат девочки матери, уводимой очнувшимися конвоирами в здание областной психиатрической больницы, где врачи должны ответить на вопрос: вменяема ли она.
- Вы не жалеете о том, что сделали? – спросил врач сидевшую напротив женщину.
-Нет, – твердым тоном ответила Любовь.
- Значит, никого так и не простили?
- Как их можно простить?! Если бы меня не задержали, Лихов был бы следующим. Они все равно уйдут отсюда, Бог ведь все видит.
- А Вы знаете, что у Дмитрия Смирнова осталась маленькая дочка и жена?
-Конечно, знаю. Я за ним год следила. Мне жаль эту женщину, но от убийцы рожать нельзя. Тем не менее, она сделала свой выбор, а я свой, и мне стало гораздо легче.
…В черном длинном пальто, в темных очках и желтом платке, прятавшем ее огненно-рыжие вьющиеся длинные волосы, Любовь вот уже час стояла на углу дома, где жил с женой и дочкой Дмитрий Смирнов. Она была спокойна, несмотря на то, что по ее наблюдениям Дмитрий должен был выйти из дома еще тридцать минут назад. Вот, наконец, он вышел, прошел мимо женщины в черном пальто и не узнал знакомую. Живая молодая энергия, исходившая от двадцатишестилетнего Смирнова, ошпарила ее своей жизнерадостностью и молниеносно испарила последние капли сомнений и жалости. Любовь отрепетированным движением накрутила глушитель на пистолет и отправилась за Дмитрием. Она знала, куда он идет – в гараж за машиной. Молодой человек открыл тяжелую скрипучую дверь и вошел внутрь. Женщина в черном шагнула за ним. Дмитрий обернулся, Любовь выстрелила. Непрофессиональная рука все же дрогнула в последний момент, и пуля ударила парню в бок. Он был достаточно крепким в физическом смысле и не упал, а набросился на женщину, пытаясь выхватить у нее пистолет. И даже ему это удалось в какой-то момент, он нажал на курок – осечка, еще раз – и опять осечка. Видимо, боги в тот день были на стороне женщины по имени Любовь. На третий раз сил у парня уже не хватило, и он осел на цементный пол. Женщина выхватила у него пистолет и бросилась бежать из гаража. Пробежав несколько дворов, она сдернула с себя платок, очки, перчатки и выбросила их в ближайший мусорный бак, а пальто сняла, свернула и отдала глухонемому бомжу, что-то промычавшему ей в ответ. Под черным одеянием оказался предусмотрительно надетый красный плащ. Это была уже другая женщина – яркая и почти счастливая. Почти, потому что полной гармонии с миром и с самой собой у нее уже не может быть никогда, в этой жизни точно. Но в то мгновение она ликовала. По пути домой, где ее ждали муж и две дочери, она решила зайти в магазин и купить самый большой и самый красивый торт. Как-никак праздник у нее сегодня! Свалила-таки она, наконец, груз, гнивший на душе! Этот день Любовь ждала десять последних лет.
А умирающий Дмитрий Смирнов выполз на порог гаража, чтобы его увидели проходящие мимо люди.
Два года назад Дмитрий познакомился на молодежной тусовке с простой и доброй девушкой Юлей. Она была тихая, скромная, не танцевала, чем и выделялась из толпы. Статный голубоглазый брюнет сразу понравился девушке. Симпатии оказались взаимными. И как-то быстро, без страстей и лишних слов, Дмитрий и Юля стали жить вместе. А расписались уже после рождения дочки Полинки, которая осчастливила их своим появлением на свет в аккурат под Новый год.
- С Нового года – новая жизнь! – говорил тогда друзьям Дмитрий. Он торопился доделать ремонт в их маленькой квартирке, пока Юля с дочкой были в роддоме. Руки у него были золотые, все в них спорилось и получалось, да и опыта уже накопилось достаточно на ремонтах заказчиков. К тому же, Дмитрий отлично рисовал, школу художественную закончил когда-то. Поэтому теперь квартирка была, как игрушка, а стены украшали пейзажи, написанные талантливым хозяином, которого уже не было на этом свете.
Оружие Любовь купила на рынке. Это оказалось проще простого. Никто и не спросил, зачем понадобился женщине пистолет. Ей даже показали, как снять его с предохранителя, как зарядить, как навинтить глушитель.
Она десять лет двадцать четыре часа в сутки жила с этой мыслью, в мельчайших подробностях представляла, как должно все произойти. Продумывала каждую деталь, проверяла маршрут, мысленно репетировала свой сценарий. Она готовилась серьезно и основательно, потому что провал – непозволительная роскошь в ее ситуации. А уже после свершившегося Любовь еще неделю убивала Дмитрия. Во сне.
Дмитрий почти сразу после знакомства рассказал Юле, что недавно освободился, причем досрочно за примерное поведение. А сидел он за преступление, которого не совершал, оклеветали, мол, его дружки ненадежные. Девушка поверила, потому что хотела в это верить, ведь ей так нравился Димочка. «Он такой, он такой, - мысленно захлебывалась своей влюбленностью Юля, - у меня никогда такого не было! А какие сильные у него руки и ласковые мягкие губы! Да и разве может совершить что-то плохое человек, который умеет так любить, который так нежен?» Тем более в доказательство своих слов возлюбленный показал у родителей в доме кастрюлю, на дне которой коряво нацарапано гвоздем: «Мама, прости. Я ни в чем не виноват. Меня оклеветали». Ему удалось это сделать в один из визитов матери в Сизо, когда ей разрешили передать ему гостинец. На суде Дмитрий тоже отрицал свою вину, но служители Фемиды не поверили в честность и незапятнанность молодого человека, как и двух его подельников, и приговорили их к двенадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима. Смирнова выпустили на его беду досрочно за примерное поведение и еще, видимо, за то, что он обеспечил красивыми пейзажами и портретами не только красный уголок исправительного учреждения, но и квартиры тюремных начальников.
Много лет назад в обычный будний день Любовь вернулась с работы. Дверь в квартиру оказалась незапертой, и она сразу почувствовала что-то неладное. Бросив в коридоре сумки с продуктами, женщина вбежала в комнату и увидела самую страшную картину в своей жизни. На полу в луже крови и с проводом на шее, избитый и бездыханный лежал ее шестнадцатилетний сын Максим. Через секунду она бросилась к нему и дрожащими руками начала разматывать провод, хотя краешком сознания уже понимала, что он мертв. Крик, жуткий и нарастающий, заполнял комнату. Такие звуки могут издавать только заживо погребенные. Жизнь потеряла смысл раз и навсегда – родители не должны переживать своих детей. Это не только противоестественно, но и выше человеческих сил в духовном смысле точно.
На похоронах муж едва успел поймать за рукав жену, которая, как ему показалось, хотела прыгнуть в могилу за сыном. С того дня Любовь, если сказать изменилась – это ничего не сказать. Нет таких слов, чтобы описать горе матери. С уходом сына просто не стало и ее. Каждый день в любую погоду она уходила из дома, шла на городское кладбище и сидела у могилы Максима. Разговаривала с ним, плакала, просила прощение за то, что не смогла уберечь.
- Я не могу жить, - говорила она мужу, возвращаясь.
- Ну что ты говоришь, Люба! Я понимаю тебя, мне тоже очень больно, но у нас же есть еще Вера и Надежда, им тоже нужны мать с отцом.
- Та прав, конечно. Я постараюсь справиться, - бесцветным голосом отвечала Любовь.
А в один из дней она вернулась с кладбища только утром и с порога сказала Сергею:
- Я буду жить ради дочерей и ради Максима тоже.
Муж не придал значения словам о сыне, обрадовавшись тому, что она хотя бы вспомнила о девочках, которые все эти последние месяцы были полностью на нем, он старался за двоих, давая жене время свыкнуться с горем.
Той ветреной ночью на могиле любимого сына мать решила и поклялась отомстить за него, чего бы ей это не стоило. Намеченная цель служила опорой для хрупкой жизни, и Любовь, как казалось окружающим, даже стала почти прежней и радовала близких улыбкой, которую они так любили в ней. Сергей, наконец, вздохнул, полагая, что самое страшное у них у всех уже позади. Но материнская месть, как и материнская любовь, не знает пределов. Любовь ждала десять долгих лет, чтобы восстановить в жизни справедливость. Она была уверена в необходимости этого, а мысль о том, что ее поступок отнимет сына у еще одной матери и сделает несчастными еще несколько людей, в первую очередь своих близких, а также жену и маленькую дочку Смирнова казалась ей несущественной и ни на что повлиять не могла. Она решила, и она сделает это.
Максима убили трое его ровесников – трое шестнадцатилетних верзил с невыросшими сердцами и душами. Убили буднично и равнодушно, вроде, как и не собирались, а так вышло, мол. Позвонили в дверь, парень их впустил, потому что был знаком с одним из них – с Дмитрием Смирновым, они вместе учились в художественной школе, вместе когда-то выезжали на природу писать пейзажи, оба любили русскую красоту берез и полей. Оба были молоды и веселы, мечтали о многом и строили грандиозные планы на будущее. Незваные гости сказали, что прочли объявление, где указан их адрес. Предложили Максиму инсценировать кражу, а самим загнать шубку и деньги поделить. Он отказался категорически и попытался выгнать визитеров. Завязалась драка, но силы были неравны. Максим боролся до конца, о чем свидетельствовали стертые до мяса ногти и оставленные на паласе его руками борозды боли и отчаяния. Перед смертью он успел познать еще и горечь предательства. А шуба, с объявления о продаже которой и намотался этот гигантский, способный смести на своем пути все живое клубок зла, конечно, исчезла из квартиры вместе с убийцами.
…Сергей пришел на могилу сына. Сел, как обычно, на скамеечку, закурил.
- Я теперь, наверное, не скоро к тебе смогу прийти, Максимка. У Нади и Веры экзамены на носу, надо уж поддержать наших девочек. Я ведь им сейчас и за мать, и за отца. А маме обязательно расскажу, что у тебя цветы распустились, которые она посадила.
Мир, в котором норковая шуба дороже человеческой жизни, рискует превратиться в огромное кладбище, на котором со временем и цветы-то сажать будет некому, ведь зло порождает зло, и клубок этот запутанный размотать невозможно.
Внеплановый отпуск.
Какое сладкое слово - отпуск. Так и хочется смаковать его, произнося на все лады, то, растягивая гласные, то шепча, а то и крикнув громко:
- О-о-отпуск! У меня-я-я о-о-отпуск!
Так думает много-много людей на нашей планете, но только не Анатолий Сергеевич Воротов. Он любит работать. Производство, которым руководит Анатолий Сергеевич, отлажено, станки настроены, и сами штампуют всякие нужные и не очень пластмассовые хозтовары - ведра, тазики и даже столовые приборы. Анатолию Сергеевичу нравится несколько раз в день пройтись по цеху, собственноручно (в смысле собственноглазно) убедиться, что все функционирует, перекинуться парой слов с рабочими, продемонстрировав тем самым внимание к персоналу. Да и вечером он не спешит домой. А чего он там не видел?! Жену со своими сериалами, из-за которых даже ужин нормальный не хочет готовить? Магазинные пельмени через день, а в оставшиеся дни и того хуже. Он может гораздо вкуснее поужинать в соседнем кафе. И официантка Ириночка (он сразу стал ее так называть, но сначала про себя, а теперь уж и вслух) всегда так старательна. А он любит, чтоб за ним ухаживали, подавали, желали приятного аппетита. Да и кто же этого не любит?! Там у них одни названия блюд чего стоят! Салат "Звездное небо", или пицца "Смерть вампирам", или мясо-гриль "Кавказский пленник". У-у-у.… Аж слюнки текут! Но больше всего ему нравится блюдо под названием "Курортный роман". Оно какое-то сложное, многокомпонентное, но вкусно-ое… Он даже как-то попросил Ириночку рецептик узнать у повара, очень захотелось, чтобы и дома иногда он мог наслаждаться "курортным романом". Ириночка узнала, но ни "курорта", ни "романа" так и не было. Жена, едва взглянув в бумажку с рецептом, возмущенно воскликнула:
Да я весь вечер убью на твой "курортный роман"! А сегодня шестьдесят девятая, предпоследняя серия.
Н-да, романов дома не бывает, не водятся они там, не выживают, климат, видимо, не тот. Вспомнил Анатолий Сергеевич все это, загрустил, закурил и стал собираться в кафе. К тому же он сегодня получил еще одно неприятное известие: его цех останавливают на месяц, а его отправляют во внеплановый отпуск. Что может быть хуже незапланированного отпуска?! И что он будет делать дома целый месяц?! С такими вот унылыми мыслями и отправился Анатолий Сергеевич в кафе. Уже усаживаясь за накрытый белоснежной скатертью столик, он подумал о том, что не так уж и много надо ему, чтобы чувствовать себя счастливым. И почему жена этого не понимает? Хотя бы раз вышла в прихожую, когда он возвращается домой, улыбнулась, спросила, как прошел день. Потом позвала бы ужинать, хлопотала вокруг него, дотрагивалась бы, гладила… Боже, как бы было хорошо!
Анатолий Сергеевич, здравствуйте! Вам как всегда? – негромкий, но выразительный голос официантки вывел его из грез.
Здравствуй, Ириночка! Да, все мое любимое, - улыбнулся Анатолий Сергеевич.
Ириночка, развернувшись на каблучках, удалилась исполнять желание. Анатолий Сергеевич все это время не скучал, он уже блаженствовал, предвкушая удовольствие. Минут через двадцать официантка вернулась с большим дымящимся блюдом. Какой же все-таки ароматный, острый, а главное вкусный этот "курортный роман"! Гульну всласть перед домашним арестом, - решил Анатолий Сергеевич.
Света, как всегда в это время, устраивалась поудобнее перед телевизором. Дочка Танечка играла в своей комнате, чему свидетельствовали доносившиеся оттуда ее реплики:
- Мама занята, она смотрит телевизор. Не мешай ей! - говорила она кукле, точь-в-точь копируя интонации матери. Услышав это, Света улыбнулась. "Надо же, какая хорошая память, все запоминает", - подумала она. И действительно, лишь бы не мешала, а то сегодня такие события должны развиваться в двух сериалах сразу. Ой, да и в третьем тоже может быть, если "Он" "Ей" во всем признается!
Как можно не смотреть сериалы? – искренне недоумевала Света. Вот там жизнь – яркая, бурная, с тайнами и интригами, не то, что наше серое существование. Каждый день одно и то же: скучная работа, одна и та же дорога домой через детский садик и продуктовый магазин. А дома и того хуже: надо ужин готовить (а она вообще не любит готовить), ребенок вечно под ногами крутится с какими-то своими дурацкими вопросами, а потом еще и муж с работы придет, будет физиономию кривить, что вкусного ему не подали, и ворчать, что это за «мусор» она смотрит опять по телевизору (никогда он ее не понимал!). Одно слово – тоска. А как бы ей хотелось жить такой же жизнью, как герои сериалов! Красиво одетые, в шикарных интерьерах, страсти-мордасти всякие кипят. А любовь, какая там любовь! А что у нее в жизни? Женила на себе этого недотепу Толика, испугав его сообщением через две недели после первой проведенной у него ночи, что, кажется, она забеременела. Он вздрогнул и тут же сделал ей предложение. А беременности никакой не было и в помине еще несколько лет после свадьбы. Ой, ну и дураки эти мужики! В общем, плыла их мелковатая, грубо сколоченная семейная лодка по реке жизни, поскрипывая на рифах быта и периодически забрызгиваемая каплями взаимного неудовольствия. Грести из них никто не хотел, парусов у этой посудины не было, поэтому плыла она себе и плыла по течению…
Домашнего ареста, на который так тщательно настраивался Анатолий Сергеевич, и не получилось. К его удивлению, разочарованию сначала, а потом и радости. Известие о внеплановом отпуске мужа Света восприняла с плохо скрываемым раздражением – никак это все не входило в ее жизненный уклад. Он и за один-то выходной день дома умудряется «достать» ее своими желаниями – поесть, поговорить, опять поесть.… Никакого покоя в выходной день! А тут целый месяц такой жизни! Теперь одна отдушина – работа. Света как никогда порадовалась своей скучной работе, и на следующее утро, как обычно, отвела дочь в детский сад и отправилась в коллектив. Анатолий Сергеевич предлагал оставить Танечку с ним, но жена ответила, что тогда еще и готовить надо, а так ее в саду покормят, а ты, мол, и сам что-нибудь найдешь, не маленький. Потоптавшись полдня вокруг пустого холодильника, Анатолий Сергеевич решил прогуляться до своего любимого кафе. Ирочка сегодня не работала, и Анатолий Сергеевич решил не заказывать «курортный роман». Только Ириночка могла подавать его как-то по-особенному, а без нее он и без «романа» обойдется, перекусит что-нибудь и ладно. Когда Анатолий Сергеевич только приступил к заказанным яствам, в кафе неожиданно зашла Ириночка. Она забежала по каким-то своим делам, но, увидев старого знакомого и постоянного клиента, который явно симпатизировал ей, да и она ему, официантка приветливо поздоровалась. А чуть позже, вернувшись с кухни, даже подсела к нему и поинтересовалась, как у него дела. Поговорив немного с этой удивительно обаятельной (как он отметил про себя) женщиной, Анатолий Сергеевич вдруг напросился проводить Ириночку, наспех оплатив счет и бросив почти нетронутые блюда.
Они шли по «Каштанке» - так в народе назывался городской бульвар, засаженный исключительно каштанами, которые теперь пребывали в расцвете в прямом смысле этого слова. Шли и разговаривали, сначала о чем-то всемирном и общечеловеческом, но постепенно, суживая круг, они приближались к жизни и душе друг друга. Тут на воле, под благоухание каштанов, не скованные отношениями «клиент-официантка», Анатолий и Ирина жадно, как после долгой жажды, наслаждались «напитком» под названием «взаимный интерес», перескакивая с темы на тему, торопясь и пытаясь в один промежуток времени и про другого узнать и про себя рассказать. Анатолий узнал, что Ирина закончила библиотечный факультет института культуры, и очень любит книги. Но это, к сожалению, не ценится в нынешнее время, библиотек-то осталось всего ничего.
Вот и пришлось ей другую работу искать. Пока, кроме работы официанткой, ничего не нашлось, но она в поиске, потому что не хочет вечно носить тарелки. А муж? Муж был, но погиб, давно уж, разбился на мотоцикле, лихач был. Есть сын, ему уже одиннадцать.
- Вот мы и пришли, - с неожиданной грустью в голосе сказала Ирина.
- Как-то быстро это произошло, - тоже невесело произнес Анатолий.
Повисла пауза, определяющая пауза. В такие моменты и решается, по какой из тропинок покатится клубок жизни.
- Ой, а Вы ведь из-за меня ничего не съели в кафе. Пойдемте ко мне, я сейчас пирожков нажарю, тесто с нашей кухни, уж и подошло, пока мы гуляли, - вдруг радостно воскликнула Ирина, демонстрируя Анатолию доказательство правильности своих слов в виде распухшего мешка с тестом. Она нашла предлог продолжения общения, ура, ура!
- А это удобно? – с плохо скрываемым сиянием поинтересовался он.
-Конечно, ведь дома никого нет. Сын на спортивных сборах, он занимается велоспортом.
Анатолий Сергеевич, на время предоставленный сам себе, бродил по квартире Ирины. Бродил – это, конечно, громко сказано: квартирка двухкомнатная, совсем небольшая, но очень уютная, как показалось гостю. Ничего шикарного и дорогого, но все со вкусом, все под цвет друг другу. Видно, что диван, и кресла, и стулья обтягивали не так давно заново, но все это теперь смотрелось единым ансамблем. Одна, свободная от мебели стена увешана фотографиями разных времен, тут, видимо, и родители Ирины, и погибший муж, и любимый сын, запечатленный по мере взросления. Счастливые мгновения! Смотришь на них, и понимаешь, что жизнь стоит того, чтобы ее любить. Другая стена – сплошной стеллаж с книгами. «В такой комнате не заскучаешь», - мелькнуло в голове у Анатолия. И очень много цветов, которые разноцветными своими лепестками и листьями создавали какое-то райское ощущение. «Неудивительно, что рядом с такой женщиной все цветет, я бы тоже, наверное, заблагоухал, - неожиданно подумалось Анатолию Сергеевичу. – Птичек только не хватает для полноты картины». И тут в комнату неожиданно для него влетел волнистый попугайчик и уселся не куда-нибудь, а ему на плечо, что-то громко чирикнув в самое ухо.
- Это Сеня, наш с сыном любимец. Знакомьтесь. Он очень общительный у нас, - донеслось из кухни.
Анатолий Сергеевич заглянул в кухню.
Ирина лепила пирожки, да так ловко, что Анатолий Сергеевич не мог оторвать глаз от этого завораживающего зрелища: маленькие, аккуратненькие один за другим они выстраивались в ряды на посыпанной мукой доске. Ирина как раз подсыпала муки и убирала пакет на верхнюю полку, когда Анатолий Сергеевич, как заколдованный, приблизился к ней, точнее своими губами к ее губам. Руки Ирины так и застыли на недолепленном пирожке. И в этот значимый момент, видимо плохо поставленный, пакет с мукой накренился и из него посыпался крупяной «снег». Он все шел и шел, кружась и падая на головы целующихся…
Вернул в реальность гостя неожиданный смех Ирины.
- На кого Вы похожи! – хохотала она.
- Ты, - поправил ее Анатолий, ему теперь казалось неуместным ее обращение на «Вы».
–Ты, - сразу поняла его Ирина и повторила: - На кого ты похож! Посмотри на себя!
И она подвела его к зеркалу в прихожей. Анатолий взглянул и тоже не смог удержаться от смеха. Все его лицо было перепачкано мукой.
- Ой-ой-ой, умыванием тут не обойдешься, - воскликнула Ирина, указывая на белые отметины на рубашке и даже брюках Анатолия. – Теперь тебя не только кормить придется, но и отмывать, - веселилась хозяйка.
- А спать положить? – вдруг серьезно спросил гость.
- А разве тебе негде спать?
- Негде.
- Ну, если явишься домой в таком виде, действительно, может оказаться, что негде. Снимай, попробую отчистить свои грехи с твоей незапятнанной репутации. Хотя ты сам виноват, - лукаво улыбнулась Ирина.
Через полчаса чистый и умытый гость чинно сидел за столом и уплетал пирожки.
- Ну и что мы теперь с тобой будем делать? – спросила Ирина, конечно, имея в виду их отношения. Но мужчины предпочитают слышать то, на что они в данный момент могут ответить.
- Махнем в Питер, - сказал Анатолий.
Ирина тоже оформила отпуск по случаю такого стремительного романа. «Просто саркома, а не роман, уж слишком все быстро происходит!» - Удивилась своему неожиданному сравнению новоиспеченная героиня незапланированной любовной истории. Хотя разве бывает любовь по плану?
- Мама, я уезжаю на несколько дней, – Ирина сидела в крохотной, но такой родной и уютной кухне маминой квартиры. – Андрюшка вернется только через три недели, так что тебе только Сене корма подсыпать да цветы полить разок придется и все.
- Конечно, не беспокойся, я полью и Сеню покормлю. А ты куда собралась-то? В командировку?
- Какие у меня теперь командировки от ресторана? – не смогла сдержать смеха Ирина. - Разве что за крахмалом для передников! Так и на это есть специальный человек, да и не крахмалят уже ничего!
- Ничего подобного, – обиделась мать. – Я видела по телевизору: у них, у официантов, есть и школы свои, и конкурсы.
- Стара я уже для школ, тебе не кажется?
-Нет, не кажется, - настаивала родительница. – Ты еще молодая женщина, и у тебя все впереди.
- Ну, насчет всего – не уверена, а вот кое-что может быть и впереди, - задумчиво произнесла дочь.
- Так куда ты все-таки едешь и с кем? – не унималась мать.
- Я еду в Питер с одним мужчиной, который, как мне кажется, нужен мне.
- Ну и хорошо, езжай, конечно. Будешь еще чай с мятой? - мать решила не пытать дочь. Ей было достаточно полученной информации, и она радовала ее. «Давно пора Ирине влюбиться или хотя бы не отвергать влюбившегося в нее мужчину, а то, уж, сколько лет одна. Так и завянет ее Цветочек!»
Анатолий сообщил дома, что уезжает к однокурснику в Питер на несколько дней, потому как здесь он не нужен, а у него какой-никакой отпуск. Жена пожала плечами, а про себя даже облегченно вздохнула: «Хоть отдохну от него!»
Поездка была замечательной! Смена обстановки, новизна отношений и ощущений будоражили кровь, кружа не только головы влюбленных, но и организмы в целом. А уж о душах и говорить не приходится: они то ухали в пятки, то взмывали ввысь, норовя где-то там под облаками слиться в единое целое. Вот так, вибрируя счастливыми душами, Ирина и Анатолий гуляли по Питеру, наслаждались его архитектурными красотами и упивались уникальным свободным духом этого потрясающего города. Как-то сидя среди молодежи на ступеньках Казанского собора, Анатолий шепнул Ирине: «Я люблю тебя». И она верила ему, потому что чувствовала то же самое.
Они разговаривали обо всем, кроме одной темы – их совместного будущего. Он молчал, потому что считал, что честнее ничего не обещать, если не уверен, что сможешь выполнить: жену-то он мог оставить, он ловил себя на мысли, что даже не вспоминает почти о ней, а вот дочку, маленькое любимое существо, он бросить себе не позволит. Ирина не задавала вопросов, потому что считала унизительным выспрашивать счастье, да вряд ли оно и получится-то на несчастье другой семьи, и роль разлучницы была ей неприятна. Эта романтическая поездка, словно катализатор, ускорила все процессы в их скоротечном романе. К концу совместного отдыха, к моменту возвращения в предыдущую жизнь внутреннее напряжение у обоих возросло настолько, что произошло замыкание сознания, и напоследок они поссорились по пустяковому поводу – не сошлись во мнении, на чем добираться до аэропорта. Это просто подсознание выставило свою защиту, ведь так легче будет расставаться.
- Это саркома, а не роман! – почти кричала Ирина, сидя в машине подруги Маши.
- Да почему саркома-то? Что за страшные слова ты говоришь!
- От нее умирают, если вовремя не удалить, - вдруг тоном терпеливой матери, объясняющей глупой непонятливой дочери всем известную вещь, Ирина проговорила это Маше.
- Это я знаю, как-никак врач, - по-доброму парировала подруга. – Поэтому ты ее, конечно, сама себе и удалила.
- Конечно!
- То есть он звонит, а ты трубку не берешь?
- А я даже и не знаю, звонит ли он. Я отключила все телефоны, а на работу пока не хожу.
- А если Андрюшка позвонит?
- А я договорилась с ним, чтоб звонил бабушке, она мне передаст.
- А Анна Сергеевна как на это среагировала?
- На что? На то, что внук ей будет звонить?
- Нет, с этим все понятно, с историей твоей «опухолевидной».
- Сначала радовалась вроде за меня, и теперь со мной согласна. Просто я ей не сказала перед поездкой, что он женат. Ты же знаешь, как она к этому относится, сама прошла через подобные отношения, и сахарный диабет от переживаний заработала. Так что теперь она меня полностью поддерживает и говорит, что надо рвать эти бесперспективные отношения.
Словно в подтверждение ее слов, а может, наоборот, возражая, грянул гром и полился сильнейший дождь. Крупные капли громко барабанили по машине, через стекла ничего не было видно из-за мощных потоков воды. Ирина смотрела на эти полноводные ручьи и вдруг сказала Маше:
- Мне пора идти. Спасибо, что подвезла.
- Ты куда собралась в такой ливень? Пережди в машине, он скоро кончится.
- Это-то и плохо. Извини, мне надо быстрее.
- Ты уверена? Ну, давай хотя бы поближе к подъезду подвезу, - недоумевала Маша, но чувствовала, что сейчас лучше не перечить подруге.
- Нет, Машуля, не надо. Я пошла. Пока-пока! – бросила уже с улицы Ирина.
Ей как можно скорее хотелось оказаться под дождем и дать уже волю своему ливню – слезам, уж очень больно где-то в груди, словно ком какой давит и распирает ее душу.
Мужчины, как блудные коты, усталые и израненные, почти всегда возвращаются. Анатолий и его жена Света, которая даже и не замечала, что происходит с ее мужем, потому как мало он ее интересовал, вновь уселись в свое семейное корыто и поплыли по жизни, вынужденно прижимаясь друг к другу, как пассажиры общественного транспорта в часы пик: рядом, но не вместе. Анатолий вернулся домой, и каждую ночь, ложась спать с одной женщиной, он мечтал о другой. Мечтал о том времени, когда его дочка вырастет, и он уйдет из семьи, уйдет к Ирине. Явится к ней в один, действительно, прекрасный день и скажет:
- Ты когда-то спрашивала меня о том, что же нам теперь с тобой делать? Отвечаю: будем жить – долго, счастливо и вместе! Я люблю тебя!
А Ирина почти сразу после отпуска уволилась из кафе, потому что судьба, видимо, в качестве компенсации, как это часто бывает, подбросила ей работу, о которой она и мечтать не смела: должность заведующей отделом редких книг в открывающейся президентской библиотеке. Начинался новый виток непредсказуемой жизни…
«С Новым годом!
С Новым счастьем!»
Люди сновали туда сюда, как в ускоренном кино, призывно сверкали неоновые вывески, а большая елка на площади смеялась разноцветными огоньками. Все дышало нетерпением и ожиданием чуда, ведь до нового года оставалось…
ОНА отошла от окна и посмотрела на мерно тикающие настенные часы - до нового года оставалось ровно шесть часов.
Мама, мамочка, - нарушил назойливую тишину звонкий голос дочери. – Мамочка, посмотри: ровно? – указывая на подол только что дошитого бледно-сиреневого платья, сказала дочь.
«Только бы она не спрашивала сейчас», - подумала ОНА и, улыбнувшись своей уже взрослой дочери, внимательно осмотрела подол платья.
Ровно. Ты умничка.
Ну, тогда я побежала, - дочь чмокнула мать в щеку и, быстро одевшись, выскочила из квартиры.
Через секунду она вернулась и выпалила прямо с порога:
С Новым годом, мамочка! С новым счастьем! И папе передай.
И снова исчезла, будто у нее была шапка-невидимка.
Хлопнула входная дверь. Еще несколько секунд ОНА стояла, не двигаясь, с застывшей улыбкой на лице…
Бом-бом… Часы били семь часов, напоминая, что новый год уже в пути.
«Что это я раскисла? Почему сразу поверила ей? Такого не может быть! Это неправда!..»
Очнувшись от раздумий, ОНА посмотрела на часы и решила, что пора накрывать стол.
Взлетела белоснежная скатерть и мягко обняла большой обеденный стол. На ней заискрились важные хрустальные фужеры, засверкали всем своим металлическим блеском стройные ножи, распахнули объятия гостеприимные тарелки. Празднично пошумев, все это общество замерло в ожидании… А тем временем на кухне творилось нечто колдовское. На плите многозначительно фыркали кастрюли: одно варилось, другое тушилось, третье обжаривалось. С фантастической скоростью вырастали разноцветные горки салатов. А ОНА в цветастом с оборочкой фартуке умело “дирижировала” этим “оркестром”.
Вдруг раздался звонок в дверь. Вздрогнув, ОНА замерла. Сердце билось так, будто рвалось наружу. Постояв еще секунду, ОНА начала метаться по квартире: сбросила фартук, побежала к зеркалу причесываться… В дверь позвонили еще раз. «Да-да, сейчас. Я знала, что это вранье. Я не верила ни одному слову». Встретившись со светившимися надеждой глазами своего отражения в зеркале, ОНА поспешила открывать дверь.
С Новым годом! С новым счастьем! – раздалось у двери, смешавшись с взрывом хлопушки и громким смехом.
На лестничной площадке стояла веселая компания из человек шести-семи.
Ой, извините, мы ошиблись.
Я же говорила, что следующий дом.
Вы какая-то грустная. Пойдемте с нами.
Нет, нет. Спасибо, – смущенно улыбаясь, ответила Она.
Ну, пойдемте!
Нет, нет. Я не могу.
Компания удалилась, а в ушах все еще звенел их беспечный смех. Снимая конфетти с волос, ОНА вернулась в комнату и разревелась. Крупные слезы шлепались прямо в тарелку. ОНА вдруг вспомнила, как месяц назад на работе к ней подошел Николай, бывший однокурсник ее и мужа, к тому же давний ее воздыхатель.
-Я ИХ видел вчера вечером на проспекте.
…
Ты что, ничего не понимаешь?!
Я не хочу с тобой разговаривать на эту тему.
Часы били полночь. Из телевизора доносился знакомый мужской голос:
С Новым годом! Счастья вам в наступившем году!
«С Новым годом, с новым счастьем!» - пробормотала ОНА, и слезы с новой силой устремились в пустую по-прежнему тарелку.
- Ну почему именно сегодня! Почему так! За что?
Нет, не верю! Не хочу! – повторяла ОНА, всхлипывая и глотая слезы.
Раздавшийся телефонный звонок заставил ЕЕ замолчать. Раздумывая, брать или не брать трубку, ОНА медленно подошла к телефону.
Да?
Настя, ты?
Да, я слушаю.
С Новым годом вас!
Спасибо. И вас тоже.
Все в порядке? Ты меня послушалась?
Спасибо. Все в порядке.
ОНА повесила трубку. Это была Ленка – лучшая подруга, как, по крайней мере, считалось все эти годы. Но сейчас ОНА почему-то засомневалась в этом.
Опять вспомнилось.
Ленка догнала ЕЕ уже около остановки.
Настя, послушай. Все всё видят, только ты ничего не хочешь знать.
Это сплетни. Я не верю.
“Не верю, не верю”… Заладила. А ты не ерепенься, а лучше послушай. Нужно, чтобы дочь поговорила с ним. Он не сможет ей отказать и никуда не денется.
Лена, мой автобус. Я поехала.
На улице начинало светать. Огоньки на елке становились блеклыми и ненужными. Всему свое время. Очень хотелось плакать, но слез уже не было. ОНА все еще сидела у накрытого, но не тронутого праздничного стола и, не отрываясь, смотрела как лопаются пузырьки шампанского в хрустальном фужере. Один, второй, третий… последний. ОНА все
поняла.
На улице совсем рассвело. Дверь открылась, и в комнату вбежала, захлебываясь молодостью и жизнерадостностью, дочь. Увидев накрытый, но нетронутый стол и мать, неподвижно сидящую около него, она резко остановилась, буквально впечатавшись в глухую стену горя, и радость и восторг молниеностно растаяли на ее лице.
Мама, что случилось? Где отец?..
…
Мама!
Он… ушел… от нас…
Мама, что ты говоришь! Такого не может быть!
Может.
Дочь кинулась к матери, присела около нее на корточки.
- Мамочка, ты самая хорошая, я тебя очень сильно люблю и никогда не брошу, - она целовала ЕЕ руки. – Ну и пусть, раз он такой… Нам и без него будет хорошо. Очень хорошо! – закричала дочь.
ОНА вздрогнула от отчаянного выкрика девочки.
Ты не смей говорить плохо про своего отца. Он поступил так, потому что у нее трое маленьких детей. Он поступил честно, как настоящий мужчина.
Они еще долго сидели, обнявшись, и молчали,
каждая, думая о своем, а может быть об одном и том же.
Улицы были пустынны, «дремали» неоновые вывески, все отдыхало после ночного веселья. Было первое утро Нового года. Мать и дочь еще не знали, что через два часа им позвонят из городской больницы и скажут, что их глава семейства у них с вывихом ключицы и переломом руки – его сбила машина еще в прошлом году (засмеется медсестра). Вот оно новое счастье! И они помчатся туда такие веселые и возбужденные, будто им сообщили что-то очень радостное. А потом еще два месяца будут кормить с ложечки, как маленького, своего ненаглядного.
Дочь с отличием окончит школу и без проблем поступит в университет. Лето будет жарким и очень урожайным на яблоки. Они будут возить и возить эти яблоки с дачи, и к началу сентября весь балкон будет заставлен трехлитровыми банками с яблочным соком и банками меньшего калибра с прозрачным яблочным вареньем, очень похожим на янтарь. А осень будет ранней и дождливой, и уже в октябре деревья будут напоминать причудливые скелеты. И
ОН уйдет. Совсем. К той, у которой трое маленьких детей. ОНА снова будет встречать Новый год одна: дочь со своей уже студенческой компанией уедет на горнолыжный курорт, недавно открывшийся в соседней области. ОНА приложит немало усилий, чтобы убедить дочь не отказываться от поездки ради нее. Снова будут лопаться один за другим пузырьки в бокалах шампанского. Их ОНА поставит на стол два: не пить же одной! И как цветные конфетти, в радужном праздничном воздухе будут переливаться разными голосами старые как мир слова: « С Новым годом! С Новым счастьем!» И оно у НЕЕ будет, но эта история впереди. Все впереди.
Ольга Татарникова
О себе
Живу в прекрасном городе на Волге – Самаре.
Работаю на телевидении режиссером (окончила ЛГИТМИК – Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии). В областной газете есть еженедельная женская страничка, сотрудничаю с гастрономическими изданиями. Пишу малую прозу, которая периодически печатается в различных журналах, в том числе и зарубежных русскоязычных.
Люблю свою семью, люблю жизнь и людей, дающих мне вдохновение.
Для контактов – e-mail: x-woman@bk.ru
телефон +7 9272 03 73 91
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/