Сборник рассказов

Вещь

 

Всё у Марины было стандартно и правильно. После школы поступила в институт Торговли. Профессию выбрала сытую – завпроизводством в столовой хотела стать. Или в ресторане. На втором курсе встретила Володьку. Вышла замуж. Но на самом деле без большой любви. А вышла за него по двум причинам. Он был сталеваром – зарабатывал хорошо, и -- любил её, а значит, мог обеспечить тот образ жизни, к которому она стремилась. Ну и потом, с ним не было скучно.

Сына – Димку, родила, как положено, после окончания института. Ещё через пять лет Володе от комбината дали двухкомнатную квартиру. Карьера двигалась – со временем, стала-таки завпроизводством в ресторане. Какие никакие появились связи – кушать все хотят. Кому свадьбу организовать, кому приватную встречу в отдельном зале, а кому и просто говядины кусок по смешной цене 2 руб.50 коп., да маслица сливочного, да сыра, а к нему шампанского… В Советской стране тотального дефицита многие проблемы решались таким способом. Пользовалась своими возможностями, но меру всегда знала, не хапала, как другие, не воровала. Но это благодаря мужниной зарплате – могла позволить себе всё, что хотела. А хотела не так уж и много. За тряпками не гналась, за золотом тоже. На море, как положено, съездили всей семьёй, но море её не впечатлило. Ведь нет ничего краше наших уральских озёр, с подпирающими их со всех сторон соснами, да с плеском рыбы на рассвете. После того отпуска, в оставшиеся два дня рванула на базу – отдохнуть от опостылевшего юга. И больше на море не ездила. Но уж в чём себе не отказывала, так это в зрелищах: театр, кино, концерты приезжих знаменитостей. И всё в жизни, вроде бы, шло ровно, стабильно и, вроде бы, так, как ей хотелось, но чего-то стало в жизни не хватать. Димка уже ходил в школу, становился всё более самостоятельным. У него с отцом появились какие-то общие секреты, какая-то своя жизнь. Подумала тогда, что самое время родить ещё ребёнка, но… не стала.

И тут столкнулась на улице с одноклассницей, Катериной. Та закончила школу с золотой медалью, учителя ей прочили блестящее будущее. А она в восемнадцать лет выскочила замуж, родила пятерых детей и стала домохозяйкой. Ни образования, ни жилья – жила Катерина, со всем семейством, у свекрови. Зарабатывала случайно – машинописью, которую освоила на курсах. Ни театров ей, ни шубки из натурального меха, а Марина поймала себя на том, что смотрит на неё с завистью. Таким счастьем светились её глаза! Вот чего не хватало – окрылённости, лёгкости, любви… «М-даа, детей рожают от любви, а не от скуки». Пробовала заговорить об этом с Володькой, но он лишь рассмеялся: «О доме больше думай!» «Так ведь только о нём и думала все годы. Копила, обустраивала, доставала…»

Перестройка тем временем благополучно завершилась, начались 90-е. Скучать стало некогда, да и не на что. Подружки кинулись в Польшу и в Турцию за барахлом. У Володьки перебои начались с зарплатой. Теперь его сталеварского заработка хватало лишь на то, чтоб заткнуть дыры в семейном бюджете. За кожаными куртками он ездить наотрез отказался. Пробовал таксовать, но раз попав в милицию (отвёз наркомана туда, где его давно ждали), плюнул на это. Голодом, конечно, благодаря Марине, не сидели. Но в её родном ресторане тоже всё кувырком пошло – новые хозяева объявились. От греха подальше, уволилась и через хорошую знакомую устроилась в Торговую инспекцию. Дабы не её проверяли, а она проверяла. Так спокойней. Спокойней, но не денежней.

Во время одной из проверок и познакомилась с Dfkth. Бизнес у него шёл правильно. Женат. Сперва Марина посмеивалась над кавалером, а потом поняла, что и сама влюбилась по уши. И не думала никогда, что способна на такое. Как девчонка! Казалось, бог услышал её молитвы – подарил ей Любовь! Сергей был именно тем мужчиной, за которым она чувствовала себя как за каменной стеной. Он не сидел дома возле пустого холодильника, не «выживал», он – жил! Действовал. Работал по пятнадцать часов в сутки. Сергей мог позволить себе то, что Володе даже в голову бы не пришло. Взять, к примеру, и отвезти её после работы за город, чтобы поужинать вдвоём и полюбоваться закатом. А потом вернуться, доставить её к дому, и продолжать крутиться, объезжать торговые точки, забирать выручку, везти оставшийся товар на склад… Марина восхищалась им. С Сергеем она могла просто быть женщиной, а не ломовой лошадью, которая везёт на себе всю семью. Боже, как она хотела от него ребёнка! Любимого, желанного! Как тягостно было рваться между этими мечтами и реальностью, в которой помимо Сергея была семья – муж и сын! А ещё: мама, свекровь, множество родственников, друзей, знакомых …

Неправильно всё это было, неразумно, но Марина уже не могла представить свою жизнь без него. Разумеется, нашлись «добрые люди», сообщили семьям. Пришлось решать, как жить дальше. С мамой, слава Богу, обошлось без сердечных приступов. От свекрови наслушалась всякого. Жена Сергея тоже пару истерик закатила – выдала ей полную и красочную характеристику. Но это быстро прекратилось. Сергей повёл себя вполне по-мужски: вскоре развёлся, детей у него не было. Поначалу снимали жильё, но как только купили квартиру, в тот же вечер поехали вдвоём и сонного, прямо из постели забрали Димку.

Свадьбу и новоселье справляли одновременно.

Но постепенно, не сразу, стало выясняться, что Сергей-любовник и Сергей-муж – два разных человека! Романтические ужины как-то незаметно свелись на нет. Она работала, водила Димку в хоккейную секцию, создавала уют в доме, вновь стала посещать театр и концерты, но… одна! Либо с сыном. Сергей работал. И то, что когда-то разрешалось ей как любовнице, категорически не позволялось жене.

Однажды у них собрались гости. Веселились до глубокой ночи. А утром Сергей, до сего момента лишь мягко намекавший, что пора бы уже броить курить, в присутствии только проснувшихся гостей вдруг надменно и презрительно рявкнул:

-- А ну, брось сигарету!

Она застыла с сигаретой в руке.

-- Я кому сказал – брось!

Как же это было унизительно! Чтобы показать, что она не вещь и не собака, которой можно приказывать, демонстративно прикурила и пустила дым в его сторону. Он фыркнул и ушёл на кухню, а она осталась с гостями, озадаченная и оскорблённая до глубины души. Со временем простила его выходку, но не забыла.

Вскоре забеременев, с радостью сообщила об этом Сергею. Но он лишь недоумённо пожал плечами:

-- Тебе Димки мало?.. – равнодушно бросил: -- Хочешь – рожай. А мне это не надо.

После аборта весь вечер рыдала в плечо подруге и несколько лет потом отмечала дни: «А вот сегодня нашему ребёнку был бы уже год… два… три…», пока не поняла, что Сергею это в самом деле не нужно. Не нужны ему дети, ни свои, ни тем более, чужие. Он согласен кормить и одевать её Димку, брать с собой на озеро, как впрочем, согласен кормить и баловать кота. А Марина любила его! Любила и ревновала, ждала из командировок, старалась выглядеть и готовилась к его приходу домой. У Сергея же вся жизнь была сосредоточена на бизнесе: купить, продать, дать взятку, добиться, приобрести что-то наилучшего качества… Марина была приложением к его персоне! Приложением особым, какого нет у его друзей-партнёров по бизнесу. Открылось это в гостях, в загородном доме Сергеева приятеля, где тот устроил новомодное «барбекю».

Все приехали с жёнами, на дорогущих иномарках. Дом поразил не столько размерами, сколько внутренней роскошью, кое-где неуместной. Жёны тоже не порадовали, разодетые броско-дорого. Лишь одна была одета просто и со вкусом: джинсы, классическая блузочка, скромные жемчужинки в ушах… Но, боже мой, какого качества и стоимости! А разговоры свелись к обсуждению тряпок и курортов. Кто куда ездил отдыхать, как там кормили, какие порядки у тамошней дорожной полиции, сколько чаевых принято давать там-то и там-то. Конечно, и про это послушать занятно, но – ни слова о Дрезденской галерее, Пизанской башне и прочих красотах. Потом завели про учебные заведения, суперанглийские школы, кадетские корпусы.

-- А ваш сын, где учится?

-- В обычной школе.

-- Надо перевести его в гимназию! Могу помочь…

Тут, слава богу, мужчины позвали к столу! Там она несколько расслабилась, выпила, разговор пошёл в ином русле. Узнав, что она работает торговым инспектором, тут же стали задавать вопросы. Робостью она никогда не отличалась. Отчего ж не проконсультировать? Дерзкая, остроумная на фоне остальных жён, да к тому же работающая в нужной сфере, незаметно завладела всеобщим вниманием. Попала в родную стихию. Что называется – распушила пёрышки. И в какой-то момент, вдруг, обнаружила, что вокруг неё остались одни мужчины. Жёны испарились. Сергей тоже куда-то подевался. Обнаружила его в соседней гостиной в окружении почти всех присутствующих женщин. Он увлечённо хвастался собой любимым, своей машиной, званием хорунжего в казачьем корпусе… Жёны слушали эту беззастенчивую похвальбу раскрыв рты! Он, как положено, млел от произведённого впечатления. А когда от мужчин посыпались похвалы в её адрес – вовсе раздулся как индюк! Как же, как же – он такой замечательный, ловкий! Да, не так богат, как некоторые, но умеет выбирать – у него всё самое лучшее, особенно жена!

Марина смотрела на него и не верила своим глазам. Неужели это и есть то счастье, к которому он стремится? Слушать похвалы, и чтобы при этом какая-нибудь безмозглая курица заглядывала ему в рот! Какое убожество! И это её муж, её Любовь, во имя которой она готова свертывать горы?! Тщеславный, жестокий, готовый ради выгоды даже на предательство. Как ребёнок, не способный понять собственную ущербность, потому идущий по жизни безо всякого смущения. А ведь беспринципность его Марина когда-то воспринимала как целеустремлённость. Того ли искала она, с головой окунувшись в своё чувство? Или её больше грело, что Сергей обеспеченный человек?.. Стоило ли ради этого рушить семью, доставлять столько страданий Димке, который так до сих пор и не может понять, чем грубый и самоуверенный отчим лучше его родного отца?...

Ушла незаметно в облицованную голубым мрамором ванную, и, примостившись на расписанном под Гжель унитазе, долго курила, вытирая сопли и слёзы. Она для него не личность, не «супруга» в исконном смысле – подруга, идущая с ним в одной упряжке, а то же, что любая вещь! Самая качественная и не такая как у всех.

 

 

Кот

 

Юрка Котов слыл парнем чудаковатым и независимым. Был немногословен, ироничен и ходил по-кошачьи бесшумно. За это, да и от фамилии тоже, получил прозвище Кот. Он жил в одной комнате с Антоном, который был всеобщим любимцем. Ещё бы, тот был открытым, весёлым, лёгким на подъём. От его улыбки таяли сердца не только сокурсниц, но и суровых преподавателей.

Тем летом друзья заканчивали четвёртый курс, параллельно сдавая задолженности по зачётам, и «прожигали» жизнь на строительстве детских деревянных городков. Появилась возможность подработать – местные жилконторы решили обновить детские игровые площадки во дворах, и оперативно организованная студенческая бригада усердно трудилась на нелёгком поприще городского благоустройства. Поэтому друзья и застали тот момент, когда в общежитии появились поступившие в институт желторотые первокурсники. Ребят, как водится, было мало, да и интересовали они их постольку поскольку, а вот девчонки, на фоне полупустого общежития, напоминали скворцов, обживающих новые скворечники. Со звонким щебетом они занимали предоставленные им комнаты, деловито носились по коридорам с сумками, табуретками, тазиками, тряпками… Стайка таких вот щебетушек и поселилась этажом ниже.

Вскоре, как водится, по-соседски последовали просьбы прибить гардину, повесить полки, починить бачок в туалете, что ребята и сделали. Потому что скучновато целый день махать топором на солнцепёке, а потом, поужинав супчиком из консервов, пытаться разглядеть что-нибудь в шипящем телевизоре. Заодно познакомились с соседками поближе. Кстати, в их комнате и жила та самая… Вика, Виктория. В персиковом сиянии.

Первая встреча с ней ошеломила Юрку. Как-то вечером, после трудового дня, завернул в булочную за хлебом. А на выходе – обомлел. Такое с ним случилось впервые – будто кто под локоть толкнул! Мимо прошла девушка в лёгком сарафане персикового оттенка, с тонкой талией и часиками на изящном запястье. Она удалялась, и ветерок колыхал её русые волосы, спускавшиеся ниже плеч. Она шла, а Юрке казалось – плыла, несомая стройными ногами в босоножках на звонких каблучках. И, забыв про усталость и про ждущего его голодного Антона, Юрка пошёл за ней. Идти пришлось недалеко – прямо к дверям общежития!... Она прошла к ящику, в котором лежала почта. Самое время подойти. С губ готово было слететь банальное: «Что, не пишут?..», а дальше по обстоятельствам… И тут она повернулась лицом! Юрка ошалело замер, неприлично уставившись на неё. Лицо оказалось настолько уродливым! Шрам, от залатанной ещё в детстве заячьей губы сам по себе был аккуратным, но перекосил нос и верхнюю губу. А она, видимо привыкшая к подобной реакции, не оскорбилась, лишь в глазах её мелькнула тень лёгкой досады, и, не обратив на него более никакого внимания, спокойно прошла к лестнице. Уже персиковая юбка мелькнула между первым и вторым этажами и скрылась из глаз, а он всё стоял, глядя ей вслед, и чувствуя крайнюю неловкость.

Во вторую встречу, когда девчонки попросили помочь, он был уже более адекватен – не таращился, но и не прятал взгляд. А через некоторое время, исподволь присмотревшись, с удивлением понял, что она ему всё больше и больше нравится. Характер Вика имела лёгкий, необидчивый, с чувством юмора у неё был полный порядок. А смеялась она по-особенному – будто колокольчик звенел.

Вскоре «теремочный» калым закончился, к началу занятий стал подтягиваться народ, а там и наступил новый учебный год. Благодаря Антохиной гитаре, у ребят частенько собиралась тёплая компания. В эту самую компанию Вика вписалась почти сразу. С ней было легко. Общалась она свободно, абсолютно не обращая внимания на косые взгляды. А ещё она рисовала. Бывало, пока под гитару распевались песни, а под них разливалось в стаканы дешёвое вино, она, сидя в уголке, и держа на коленях папку для черчения, чиркала пёрышком что-то своё. Но рисунками делилась не со всеми, умудряясь подсовывать любопытствующим наброски или просто почеркушки. А Юрке с Антоном её рисунки нравились. Была в них озорная лукавинка. И вообще, к концу семестра друзья даже не заметили насколько привыкли к ней, к её независимым и ненавязчивым суждениям и переливчатому смеху.

Юрка отметил это для себя когда она, уехав домой, на несколько дней задержалась. Уже началась сессия, ребята вовсю корпели над курсовой, устроив мозговой штурм. Антон делал расчёты, а Юрка, более сведущий в черчении, чертил за обоих. Наливая в три часа ночи очередную кружку кофе, машинально обернулся, чтоб спросить: «Вик, тебе кофе плеснуть?» -- и понял, что доработался до ручки. Забыл, что уже глубокая ночь и вообще – её нет! Даже ощутил лёгкую тоску оттого, что она где-то там… дома! Чёрт возьми, ему её не хватало! От удивления Юрка даже присел на край кровати, чуть не промахнулся и, чудом не опрокинул на себя горячий кофе!

-- Что, спёкся, студент? – шутливо прокомментировал его кульбит Антон.

-- Есть немного.

Антон опять уткнулся в расчёты, а Юрка, держа в руках горячую кружку, стал размышлять над своим открытием. Он привык видеть Вику каждый день, как нечто само собой разумеющееся. Она его волновала. Как женщина, ох, как волновала! Своими круглыми коленями, изяществом тонких рук и упругой красивой грудью, которую не мог скрыть джемперок-чехол, надеваемый ею в общежитии. Ну, а если на ней обнаруживалась юбка выше колен, то учёба Юрке начинала казаться делом, хоть и важным, но необязательным. Но на то, чтоб пофлиртовать с Викой, пригласить на рюмочку супа и так далее – было табу. Даже в мыслях он не покушался на эту роскошь. И не потому, что было настолько отталкивающим её лицо. Человек ко всему привыкает: красота приедается, а уродство со временем перестаёт казаться таковым. В глубине Викиных глаз таилось что-то такое, к чему невозможно было прикасаться походя, бездумно, грубо. Эта девушка не заслуживала дешёвого тисканья в полумраке дискотечного зала и банальных комплиментов под чьё-нибудь нетрезвое ржание. Но она и не стремилась к этому. Когда она находилась рядом ему становилось уютно и тепло… Влюбился?!!! «А не сошёл ли я с ума?»

Размышления Юркины прервал стук в дверь. Вслед за этим на пороге появился Андрюха по кличке Слон. Он всегда имел на лице выражение одновременно тупости и хитрости, и поражал всех своей непотопляемостью. К слову сказать, вызывало недоумение – как он вообще смог поступить в институт?!! Слон пришёл с початой бутылкой и предложением «догнаться». То есть «догнаться» нужно было ему, а ребят он решил угостить для компании. Те не отказались – кофе уже опостылело, а кроме него взбодриться было нечем. Разлили по стаканам, выпили.

-- Эх, щас бы тёлку. – Крякнул Слон.

-- Так что мешает? Вокзал рядом.

-- Ээ, ведь там – за деньги! – он сделал выразительный жест пальцами, -- А я «по согласию» хочу, – и заржал. Затем вдруг оживился, -- А где эта… ваша Квазимода?

-- Кто?! – напрягся Юрка и в упор посмотрел на Слона.

Но Слон не заметил его реакции.

-- Ну, Вика! Фейс у неё страшнее атомной войны, а вот фигура… -- он мечтательно облизнул сухие губы. – Поди ещё девочка. А у меня, ей богу, никогда…

И тут неожиданно Антон с ненавистью процедил сквозь зубы: — Пошёл вон.

-- Ты чё, с дуба рухнул? – изумился Слон. И тут же на его физиономии появилось неподдельное любопытство: -- А ты чё, её – уже?.. Ну, ты даёшь! И как?...

-- Пошёл вон! Забирай своё пойло и убирайся! -- Антон вскочил, готовый броситься на него. Мешал стол. Юрка тоже вскочил. Он сунул Слону бутылку и кивнул на дверь.

-- Уходи!

Лицо у Слона вытянулось: -- Понял, не дурак. Ну, вы даёте, браты-акробаты…

-- Воон!!! – взревел Антон. Юрка с трудом сдерживал его – только битых рож не хватало на экзаменах! – Антон же кричал вслед этому дебилу: -- Только сунься к ней, урод! Утрамбую!..

Поспать в то утро не удалось. Друзья были настолько взвинчены, что, попив кофе, быстро собрались и поехали в институт. Происшедшее они не обсуждали, но Юрка понял, что не один он сумасшедший. У Антона к Вике, оказывается, были такие же чувства!

После сессии друзей расселили в одноместные комнаты, как расселяли всех пятикурсников по выходу на «диплом». Так они оказались в разных концах общежития, радостные и недовольные лишь тем, что теперь приходилось ходить друг к другу через всё здание. Потом все разъехались на каникулы, и по возвращении из дома, ещё толком не распаковав сумки, Юрка первым делом, отправился к Антону. У того уже собралась привычная компания. Была и Вика. И в этот вечер, глядя на неё, радостную, оживлённую, Юрка подумал: «И что тебе, мил-человек, ещё надобно? Вот оно -- счастье. С такой в одной упряжке можно всю жизнь идти и не притомиться!» Но хоть и сидел рядом, а так и не решился оказать ей знаки внимания, сосредоточенно соображая, как к этому делу подойти. А чуть позже прибежали девчонки, её соседки по комнате, и она ушла с ними. А ещё через день… Юрка увидел её у Антона! И понял, что – опоздал! Антон за столом спокойно разбирал конспекты, а Вика сидела на его самодельном топчане и, как это было много раз, чиркала что-то, держа на коленях папку. Коротко взглянула, улыбнулась, и Юрку бросило в жар. Она будто похорошела за два последних дня! Даже в том, как она держала голову, в каждом её жесте ощущалась пробудившаяся женственность и какая-то новая грация. Да и взгляд, каким Антон смотрел на неё, говорил о многом. Юрка почувствовал себя глупым, лишним, ненужным, и совершенно не знал, куда деть руки. Она выбрала Антона! А Юрка… посидев немного, ушёл.

В тот вечер он напился. Шатался по улице, не обращая внимания на дождь, балагурил с какими-то пацанами на остановке, и никак не хотел возвращаться в общежитие. Но утром, всё же, обнаружил себя в своей комнате: на кровати и в грязных кроссовках. Юрка с тех пор стал ещё более замкнутым.

Со временем он всё же успокоился. «В конце концов, Антоха относится к Вике должным образом. Она рядом с ним вся светится. Чего ещё надо?»

А вот, поди ж ты! Антон сидел перед ним и рыдал пьяными слезами, а Юрка еле сдерживался, чтоб не набить ему морду!

-- Она обещала сделать аборт, а сама не пошла… А теперь уже поздно. – Антон обхватил голову руками: -- Как я её матери покажу?!..

-- Выходит, она тебе безразлична.

-- Да не в этом дело...

-- А в чём?!! – Юрка смотрел на Антона, еле сдерживаясь. – Такая девчонка его любит, а он харей завилял! Как же – всеобщий любимчик, красавец, везунчик, а жена – уродка!..

-- Ты?.. Я тебе как другу… -- обиженно начал Антон, но Юрка сгрёб его за грудки и придвинувшись вплотную, хрипло и зло проговорил.

-- Нет у тебя больше друга, сучонок! Не нужна тебе такая – я сам на ней женюсь! И ребёнка твоего воспитаю, и её красавицей сделаю! Понял? – они несколько минут в упор глядели друг на друга, наконец, Юрка его отпустил, -- Пошёл вон, мразь!

Больше друзья не разговаривали. Здравствуй – до свиданья и мимо. Даже в институте за разные парты садились. Антон же с Викой подали заявление в ЗАГС и вскоре сыграли свадьбу.

Юрка на свадьбу не пошёл, хотя Вика сама приглашение принесла. Спрашивала, почему поссорились, но он отмолчался. Он стоял у окна в своей комнате, когда жених с невестой садились в машину. И подумал тогда, горько вздохнув: «А ведь мог завертеть-закрутить, намолоть Антохе с три короба, и сейчас бы сам её под венец повёл!... А что бы это изменило? – Ничего! Перепачкался бы только по уши... Это она сделала выбор…»

 

 

На родину предков

 

Пока была работа, было ещё терпимо. Жили как все. Но шахту закрыли. Хватался за любую работу. Понял – тот, кто привык вкалывать под землёй, летать за шмотками не может. Рабочая косточка тяжёлая, к земле клонит, и вертеть головой во все стороны, ища выгоду, шея не поворачивается. А семью кормить надо. Дочка второй класс закончила, ей бы в танцевальный кружок или в музыкалку… Но Дом Культуры закрыли. и вообще, жизнь пошла как в сказке: чем дальше, тем страшней. Под девизом трёх «П»: «Перестройка, Перестрелка, Перекличка». Перестройку пережили. В результате Казахстан стал глухим забугорьем, то есть обрёл независимость. Началась Перестрелка. А вот до Переклички – дожить бы. Слава богу «жигулёнок-копеечка» выручает. Таксует Виталий, но это, похоже, ненадолго. Посёлок шахтёрский баи – новые казахи, решили похоронить, как и многие другие посёлки в округе. Воду уже дают по расписанию, два раза в неделю, перебои с электроэнергией начались. Пустеет посёлок. Все, кто может, перебираются в города или вовсе в Россию уезжают. Поэтому ребятни в детском садике, где жена, Лена, воспитателем работает, становится совсем мало. Скоро детский сад закроют, а за ним и школу. Короче – хана посёлку! Строили в советское время, строили, и всё псу под хвост! Куда податься? Русским работу трудно найти, кругом одни казахи. Голова пухнет от мыслей «жизнерадостных»…

В дверь позвонили. Виталик открыл, на пороге стоял Жорка – корешок, с которым в одной бригаде работали. Последние два месяца от него ни слуху, ни духу не было. А жена его говорила, что к тётке поехал погостить. Жорка пришёл не с пустыми руками. Виталик живенько на стол сообразил. Сели, выпили. Тут Жорка и огорошил:

-- Я ведь, Витаха, не просто так к тётке ездил. Договорился насчёт работы.

-- Где это?

-- В Перми.

-- Далеко. Как ездить-то туда?

-- А я не буду ездить. Один раз уеду и всё. Там общагу дают.

-- А квартира?

-- Да чёрт с ней, с квартирой! Не продать уже. У русских денег нет, а казахи не купят. Они в лицо говорят: «Зачем платить, если и так уедете?». Как вороньё , ждут, когда можно будет добычу делить! Поехали со мной? Вдвоём легче. Будет кому спину прикрыть.

-- В Пермь?

-- А куда?! Ленка твоя работу воспитателя в любом месте найдёт.

-- Как же всё бросить? Тут мой дед, бабушка, отец похоронены…

-- А так! У нас тут один ход – в дымоход! Либо уезжаешь, либо остаёшься баям служить. Витаха! Ты не понял ещё? Мы стали людьми второго сорта! Очнись!..

Посидели ещё, поговорили. Очень Виталия взволновал разговор. Он и сам всё видел и понимал, но – верить не хотел! Не могло такого быть – и всё! Он даже не спорил с Жоркой, лишь бормотал что-то в ответ. Тот, зная товарища, особо не стал напирать. На прощанье оставил адрес, по которому его можно найти в Перми:

-- Я уже контейнер заказал. Через две недели, в пятницу отправим вещи, а в субботу и сами двинем. Решайся.

После его ухода Виталик суетливо заходил по квартире. «Да, нужно ехать!». Он обвёл взглядом родные стены. Как всё это оставить? Он видел как уезжали Тимофеевы с верхнего этажа. Содрали плитку в ванной, сняли мойку, унитаз – забрали всё! Оставили только стены. Виталию не хотелось так уезжать. Не по-людски. Дед его в пятидесятых приехал сюда целину распахивать. В голую степь. В землянке с семьёй жил, затем в вагончике. Потом своим эту землю поливал, хлеб растил. Вскоре вырос посёлок. Чуть позже неподалёку уголёк нашли – шахту открыли. Отец его тридцать лет в шахте отработал и погиб в ней же, при взрыве метана. Да и сам Виталий вырос здесь. Степь Казахскую с запахом донника и полыни любил всем сердцем. И небо огромное, и ветер… Как эту красоту необъятную из сердца вырвать? Не вырвешь, и с собой не заберёшь. А ехать надо. Но так уезжать, как многие – не хочется! Это всё равно, что деду и отцу в лицо плюнуть, любовь к родной земле растоптать!... Собрался Виталий и ушёл в гараж. Копошился там до вечера: запчасти и инструмент перебрал, машину отмыл до блеска, а сам всё думал, думал…

Вечером хотел с женой обо всём поговорить, но Елена за ужином про заброшенный ягодный питомник заговорила:

-- Съездить бы туда, ягод набрать – варенья бы на всю зиму хватило… Да, а ты видел нового соседа?

-- Какого соседа?

-- Казах сегодня знакомиться приходил. В Тимофеевскую квартиру въезжает. Точнее не въезжает ещё, ремонт пока делать будет. Нурланом зовут. Для матери, говорит, купил.

-- Вот как! – Месяца не прошло, как Тимофеевы уехали, а на их трёхкомнатную новые хозяева нашлись. И как пить дать, документы законно оформлены. Раз казахи селятся здесь, значит, в перспективе здесь что-то планируют – не должен посёлок совсем зачахнуть. Вот только впишется ли Виталий в это «светлое будущее»? Он посмурнел: -- Нурлан, говоришь?

-- Да, солидный такой, вежливый. Машина у него – иномарка чёрная, похожая на джипы, как в кино показывают.

И действительно, на следующий день в Тимофеевской квартире появились рабочие, застучали молотки, зарычал перфоратор. Нурлан, крепко сбитый казах, лет сорока, раз в день приезжал, проверял работу. Отдельно присылал шофёра с обедом для рабочих. Сам уезжать не торопился, приветливо общался с соседями. С Леной шутил, у Виталия спросил разрешения угостить мороженым Анютку – «маленькую принцессу». Странно, но, несмотря на источаемую новым соседом доброжелательность, Виталий чувствовал смутную тревогу, будто ожидая подвох. «Может, просто нервничаю из-за Жоркиного отъезда?» -- думал он. Время шло, а он так и не собрался с духом поговорить с женой.

И вот однажды вечером, когда Виталий заехал домой перекусить, неожиданно пришёл Нурлан. Будто ждал его. Дочка гуляла во дворе, Лена что-то кроила в комнате. Виталий провёл его на кухню, предложил поужинать. Тот не отказался. Виталий внутренне напрягся, понимая, что сосед пришёл не просто так. Нурлан же начал издалека: похвалил щи, заговорил про цены на рынке. Потом плавно перешёл на то, что много хороших людей уехало – трудно стало найти толкового работника.

-- Мне, Виталий, прямо скажу, водитель нужен, продукты по точкам развозить. Пойдёшь ко мне? Деньгами не обижу. – и назвал сумму, от которой у Виталия ёкнуло внутри. Столько у него при самом удачном раскладе выходило, если работать на износ. Не сдержавшись, он хмыкнул.

-- Мало? – вскинул брови Нурлан, -- Так к этому продукты раз в неделю бесплатно.

-- Как-то неожиданно. Дайте подумать. – Нашёлся, наконец, Виталий, -- Хоть пару дней.

-- Хорошо! – расплылся в улыбке казах, -- Скажу честно, нравишься ты мне. Жаль, что за рулём, а то бы посидели, выпили по-дружески!

Виталий кивнул, а самому уже кусок в горло не лез. «С чего бы это он стал так в друзья набиваться?» А Нурлан дальше развивал тему: -- Хороших людей мало, их сейчас по пальцам пересчитать. А надёжных ещё меньше. Таким людям нужно вместе держаться. И лучше, когда дружеские связи подкрепляются семейным союзом. Согласен?

Виталий опять кивнул. Нурлан аккуратно отодвинул в сторону пустую тарелку:

-- Вот я и подумал: а не породниться ли нам? Как ты на это смотришь?

Виталий непонимающе на него уставился: -- В смысле?

-- Анютка твоя ещё ребёнок, но со временем она станет красивой девушкой. Нужно будет замуж выходить. А я хороший калым платить буду. Стала бы моей младшей женой. Понимаю, это не в русских традициях, но Казахстан – исламская страна.

Виталий чуть не подавился от таких слов, а рука сама потянулась к табуретке – садануть со всего маху, размозжить эту наглую харю! Но тут в кухню вошла жена:

-- Ой, я думала, это Анютка с улицы пришла, а это вы, Нурлан! Давайте, я вам чаю налью.

Виталий опомнился. Если бы не жена, он бы так отходил «дорогого гостя»! Но она была рядом, а дочь гуляла во дворе, и он, сделав над собой усилие, произнёс:

-- Лена, у нас серьёзный разговор.

Нурлан, заулыбавшись, поднялся:

-- Да мы уже обо всём поговорили. Спасибо, уважаемая, но мне пора. До свиданья. Послезавтра, Виталий, жду твоего решения.

Когда за Нурланом закрылась дверь, Виталий схватил со стола тарелки и со всей силы швырнул их в мойку, так, что осколки разлетелись по всей кухне.

-- Гад!!!

На шум вбежала Лена:

-- Что с тобой? – она испуганно перевела взгляд с осколков на мужа, -- Виталик, что… что он тебе сказал?

У Виталия от ярости желваки ходили ходуном, и дрожали руки.

-- Что сказал?! Сказал, что я дерьмо!

-- Ты что?.. – не поняла она.

-- Он всё решил! Я буду при нём холуем, ты – сиделкой при его чёртовой матери, а Анютка – его младшей женой!

-- Бред какой-то…-- пробормотала жена.

-- Нет, не бред! Он на полном серьёзе собрался мне за Анютку калым платить! А ты знаешь, что такое у казахов младшая жена? Это прислуга! Старшая как барыня, даже трусы за собой не стирает, а самая младшая тянет всё на себе! И попробуй только мы с тобой пискнуть – сгноят её! Мы теперь в мусульманской стране живём! Вот так!

До Лены, наконец, стало доходить и она, побледнев, села на стул. Спросила шёпотом: -- Что же теперь делать?

-- Увольняйся. Уезжаем в Россию.

Через три недели, отправив в Пермь до отказа набитый контейнер, Виталий разместил в купе вагона жену и дочь. Сам вышел в тамбур покурить, и долго стоял там, провожая глазами, мелькающие за окном фонари. Затем зашёл в туалет, сполоснул лицо водой. И, внимательно оглядев себя в зеркало, горько усмехнулся. Точно такие же глаза были у его одноклассника, Марика Кугермана, когда он в 85-ом уезжал с родителями в Израиль. На родину предков.

 

 

Свидание

 

Мысли, посетившие на первом свидании в кафе.

«О, Господи! Он ещё и лысый!»

"Очаровывать женщину нужно умом, а не предложениями незамысловатых постельных радостей. То, что ты самец, я и так вижу"

"Нет, ну почему нужно обязательно дуру из себя корчить?! Наивно хлопать ресницами и подкивовывать. Чтоб не убежал? И чтобы потом не пришлось искать другого? А этот-то мне зачем?"

"Оптимист! Думает, что сперва секс, а потом чувства. "...а обтерпишься маленько, там дойдёть и до любви!")))))))))))))))

"Вот и добрались до сути: хозяйка в доме нужна. А кому ж она не нужна? Я бы тоже не отказалась от прислуги! И от няньки бы не отказалась! А то кто ж мне будет компрессы менять, когда я простужусь?!... Списки потребностей у нас почти совпадают. Почти…"(((

"Дошли до списка интересов. Шашлыки в саду - хорошо. Значит ещё и садовый работник нужен! Охота-рыбалка?...Театр-кино?... Нужно срочно звонить Ленке! Мужик прямо для неё!"

«Ну, и где эта мымзя?! Я уже притомилась его развлекать! А ей как раз нужен такой, с которым можно нескучно строить быт, раз в год ходить в кино, закатывать соленья на зиму, ходить с тряпкой по дому и быть счастливой всем этим! У неё этого в жизни ещё не было… Была любовь, потом ребёнок, а вот нормальной семьи… Вот она! В красном платье – умница!»

« Ленка медработник, а у него якобы мама хворает! Клюнул! Предложи помощь, дура!.. Умница! Теперь ты, не сиди болваном! Проси телефон!...Слава богу! Пора закругляться!»

Три месяца спустя.

«Новый год на носу. Пора покупать подарки друзьям и знакомым… Что там в почтовом ящике? Приглашение на свадьбу!!!! Ну, Ленка! Ай, молодца! Вот оно – простое человеческое счастье!...»

«Новый год, млин! Наготовила, накрыли стол, поздравились. Стабильная компания - я, папа, дочь и бывший муж!!! Убрала со стола, помыла посуду и ушла спать. «Отряд не заметил потери бойца!» Спохватились, когда бой курантов: «А где мама?!»

А как хочется, чтобы воспринимали как личность, а не как функциональную единицу и объект удовольствия типа кошки….»

 

 

Чёрный жемчуг

 

Вода шумно набиралась в ведро. Фарида закрыла кран и подошла к распахнутому окну, за которым истомлённые дневным солнцем деревья с облегчением дышали вечерней прохладой. Ещё не стемнело. Она потянулась, с удовольствием вдохнула аромат пряных летних сумерек и тихо рассмеялась – счастливо и озорно. Потом, вдруг, неожиданно для себя, по-девчоночьи вспрыгнула на подоконник. Шлёпанцы слетели с ног – и пусть! Как выразить радость, которая весь день щекочет изнутри пузырьками шампанского и просится наружу? Фарида выглянула в окно и увидела охранника, который, завершив обход больничной территории, остановился на крыльце покурить. Припозднившаяся пара голубей снялась с дорожки и полетела к чердачному окну. И охранник, и голуби, и невысокие липы, высаженные стройными рядами вокруг корпуса – всё радовало ей глаз. Где-то далеко за домами розовыми искрами виднелись последние отблески заката. Засмотревшись на них, Фарида прислонилась спиной к раме, и через некоторое время тихо замурлыкала башкирскую песенку о весенних цветах, о синем и огромном небе… Мелодия лилась сама собой, увлекая в воспоминания. Эту песенку когда-то в детстве пела ей мама – весёлая, белозубая, такая молодая тогда, и такая красивая! Потом уже сама Фарида стала петь эту песню – сыну, Рашиду. А теперь будет петь внуку! Сегодня родился её внук! Такой крохотный пока, но ведь он – продолжение рода. Её продолжение. Завтра с утра начнётся суета, нужно будет съездить в роддом к Тане. И только сейчас в конце дня можно позволить себе беззаботно сидеть на подоконнике, болтая босыми ногами, и в тишине просто радоваться всему, что тебя окружает.

Она вспомнила, как сестра ворчала на неё за то, что Фарида разрешает Рашиду дружить с Таней. «Такая дружба может и свадьбой закончиться! Зачем тебе русская сноха? Сноха должна быть татарка или башкирка!» Фарида в ответ лишь чуть смущённо улыбалась. Не может её сын выбрать плохую девушку. Потом Таня провожала Рашида в армию. А через два месяца пришла к Фариде: «Можно я с вами буду жить?» Сердце матери тревожно забилось. «Почему ты просишь об этом?» «Я сказала родителям, что беременна, а отец… в общем – или делай аборт, или домой не приходи! А я люблю Рашида и хочу ребёнка…» Как тут быть? Фарида оставила Таню у себя, но сразу обо всём написала сыну. Ответ пришёл быстро: «Мама, я её люблю! Я женюсь на ней!». Фарида только вздохнула. Да, хотелось, чтобы всё это случилось попозже, когда Рашид встал бы на ноги, утвердился в профессии…. Но с другой стороны, семья – большой стимул в жизни к чему-то стремиться, добиваться успехов. Да и Таня оказалась девушкой серьёзной. Заканчивала медучилище и работала. Опять же соседям никогда в помощи не отказывала, уколы поставить или перевязку сделать. Веселей с ней стало, и Фарида радовалась про себя, что дал ей бог такую сноху.

В коридоре послышались лёгкие шаги и рядом с дверью звякнули ключи. Это Люда, медсестра, закончила работу в процедурке и пошла в сестринскую, разбирать листы назначений. Фарида спустилась с подоконника, поправила косынку на голове и, подхватив ведро с водой и швабру, отправилась мыть коридор. В конце коридора находились особые палаты. Одна для платных пациентов – с телевизором, чайником, мягкими креслами, а во вторую обычно помещали больных с заболеваниями крови или тех, кому ставили слишком мудрёные диагнозы. Сейчас в ней лежал Борис Данилович – любимец всего персонала. Высокий, красивый мужчина лет пятидесяти. Даже вредная Михална, старшая медсестра, за глаза называла его Боренькой. Он попал сюда уже не в первый раз. Поначалу просто обследовался, потом лечился. Нынче Фарида с сожалением отметила, как он похудел. Но бодрости духа нисколько не потерял, шутил: «Мужчина не может жить без чистенных зубов и электробритвы! Ведь тут столько хорошеньких женщин!» А между тем, ему назначили лучевую терапию, и переносил он её тяжело.

Фарида передвинула ведро, но неловко, с шумом, и тут же услышала негромкий голос Бориса Даниловича:

-- Фая, это вы?

Она заглянула к нему. Он сидел на кровати, опустив ноги на пол. В свете ночной лампы Фарида увидела у кровати большую тёмную лужу. Борис Данилович виновато развёл руками:

-- Я тут небольшой погром устроил – сок пролил. А теперь и не знаю, как его ликвидировать.

-- Пустяки, я уберу.

Она включила верхний свет и начала уборку. Борис Данилович лёг, укрывшись одеялом, и некоторое время молчал.

-- А у вас, Фая, что-то хорошее в жизни произошло. – Заметил он, -- У вас ямочки на щеках весь день играют.

Она посмотрела на него и не смогла сдержать улыбки. От этого смутилась, потупилась, и ямочки проявились ещё сильнее на порозовевших щеках.

-- Скажите, если не секрет. – Он не сводил с неё внимательных глаз.

-- Сегодня мой внук родился.

-- Поздравляю! -- Борис Данилович задумался, -- Удивительно, обычно говорят: «У меня родился…» или «У нас родился…». А вы, Фая, так говорите, будто он уже личность и самостоятельно принял решение родиться именно сегодня, а не вчера или завтра. Вы действительно считаете, что к ребёнку с самого рождения нужно относиться только так?

Фарида остановилась и посмотрела на него удивлёнными, широко открытыми глазами: -- А как иначе?

Он ничего не сказал, лишь задумчиво улыбнулся. Но когда она всё закончила и выключила свет, то услышала: -- А знаете, Фая, я завидую вашим детям.

Она домыла пол в коридоре, прополоскала тряпки, навела порядок в санитарной комнате. Затем заглянула в сестринскую. Люда уже поставила чайник, и пока он грелся, дописывала что-то в журнале. Фарида приготовила чашки, выложила в вазочку печенье, и тут вспомнила, что ей так за весь день и не удалось полить цветы в ординаторской. То там шла беседа со студентами, то заведующий разговаривал с чьими-то родственниками… Она сняла с гвоздя ключ от ординаторской: -- Люда, я схожу, полью цветы.

Медсестра, не отрываясь от журнала, кивнула.

Цветы и в самом деле погибали от жажды – другая санитарка, Валентина, всегда о них забывала. Фарида напоила их, ласково перебрала листья, оборвала сухие, и тут вдруг услышала непонятные звуки, будто стонал кто-то. Она заперла ординаторскую и поспешила выяснить что это. Из «платной» палаты раздавались приглушённые рыдания. Фарида сперва туда постучала, затем осторожно открыла дверь. Молодая женщина лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и отчаянно рыдала. Сама Фарида так плакала лишь раз в жизни, когда узнала о гибели мужа, поэтому подалась вперёд и спросила: -- У вас что-то нехорошее произошло?

Женщина подняла лицо от подушки, посмотрела на неё и зашлась в рыданиях ещё пуще. «Может, ей диагноз страшный поставили?» -- думала Фарида. Она наклонилась к женщине и погладила её по плечу:

-- Не надо плакать. Вам нельзя волноваться.

Женщина порывисто села и попыталась успокоиться. «Какая молоденькая!» -- Фарида, не спрашивая, налила в кружку воды и поднесла к её губам. Женщина сделала несколько глотков и, наконец, смогла произнести:

-- Ммуж!... Козёл!

-- Пьёт?! – вырвалось у Фариды.

Собеседница отрицательно мотнула головой. «Наверно бьёт или угрожает чем. Богатые, они ведь почти все из бандитов вышли», -- крутилось в голове. – «Вот и подумай: завидовать ли?... цветы у неё всегда свежие… Халат на ней дорогой, атласный, руки ухоженные… А счастья, видно, нету…» -- мысленно посочувствовала она женщине. А та уже всхлипывала реже, в одной руке судорожно сжимая кружку с водой, а другой рукавом вытирала слёзы.

-- Он… -- губы её дрожали от возмущения, и мстительное выражение появилось на лице: -- Он у меня попляшет! Я ему завтра, после выписки, такое устрою!... – она решила пояснить, -- Послезавтра мой юбилей – 25 лет! Я просила в подарок гарнитур с изумрудами! Они так подходят к моим глазам! А он – сволочь, сволочь, сволочь!!! …купил чёрный жемчуг!!!! А-аа… -- она сунула Фариде кружку и с рыданиями вновь повалилась на кровать.

«Надо же!» Фарида растерялась от неожиданности. Затем вздохнула и подумала: «Такому горю – не помочь» -- поставила кружку на тумбочку и вышла. Заметила, что дверь в палату Бориса Даниловича приоткрыта. Наверное, он всё слышал. Она постояла немного, всё ещё находясь под впечатлением, но вспомнила про Люду, про чай и повернулась, чтоб уйти. Тут услышала, как Борис Данилович зашёлся кашлем, зашуршали по полу его шлёпанцы. Его тошнило. Она вбежала к нему в палату и, подхватив под руки, довела до туалета. Постояла у двери, дождалась, когда он приведёт себя в порядок, тогда проводила до кровати и помогла лечь. Его бил озноб. Фарида поправила одеяло у его ног.

-- Спасибо вам, Фая. – дышал он тяжело.

-- Это моя работа.

Он, вдруг, неожиданно усмехнулся:

-- Ээх, Фаечка, у кого-то супчик жидковат, а у кого-то жемчуг мелковат! – и подмигнул ей, -- Будем жить!...

 

Звезда героя

 

Когда Ограниченный контингент из-за Речки выводили, я в обманном обозе шёл. Настоящий обоз другой дорогой двигался, а мы духов отвлекали. Ничего о своих не знали – вышли они, не вышли? Это потом поняли, что наши уже мост перешли, когда на нас вертушки упали. А тогда обрадовались – наши! А они стали мясорубками нас молоть! Мясорубка – это пулемёт такой, барабан у него во время стрельбы крутится, поэтому то место, куда пули попадают, превращается в фарш. Мы растерялись сперва – что же это?! Наши! Своих же!!! Ах, вы, суки! Я на «Шилку» прыгнул и давай их мочить! Первую вертушку завалил, а потом не помню ничего… Очухался в самолёте, забинтованный, между ящиками. Еле как поднялся, пошёл выяснять, где я? В соседнем отсеке ребята сидели, с ними врач. Меня увидел – руками замахал: «Ты куда, братишка?! Иди, ложись! Тебе нельзя вставать!» «Где мы?» «Домой летим, в Ашхабад».

Звезда Героя меня нашла через год.

А тогда я полгода в госпитале провалялся. Я ведь полгода ходить не мог. Думал уже никогда на ноги не встану. Ранение оказалось серьёзное – позвоночник задело. Вот ноги и отказали. Полгода от бессильной злобы подушку грыз – не хотел домой инвалидом возвращаться. А 23-го февраля все ушли втихушку праздновать, я один в палате остался. У меня 23-го день рождения – двадцать один год исполнился, а я – паралитик! Мне утку подают – подмывают!... До того тошно стало! Сел я и со всей злости ноги с койки сбросил – будьте вы прокляты! И, представляешь, чуть сознание не потерял – такая боль от пяток вверх пошла! Тут уж я заплакал – от радости. Ведь полгода хоть ножом режь, ничего не чувствовал, а тут – боль! Как мог, встал и… ну, в туалет пошёл, по стеночке. Добрался, стою, за стенки держусь… оправляюсь. И слышу, кто-то всхлипывает за спиной. Оборачиваюсь, а там она, медсестра. Смотрит на меня и плачет. Я ей говорю, мол, нехорошо это – за мужчинами подглядывать, а она меня под руки подхватила, плачет, смеётся: «Миленький! Ты же своими ногами! Сам!…» Потом в свои дежурства она, втихаря от врачей, меня заново ходить учила… И не только. А втихушку, потому что очень мне хотелось хирурга удивить, который меня мысленно уже землёй присыпал. Сколько десятков километров мы с ней ночами по коридору отшагали?! Перед моей выпиской она отгулы взяла, даже не простились. Сумбурно всё получилось! Я писал ей уже из дома, замуж звал, да она не ответила. Наверно, правильно сделала. Сколько ей таких, как я, спасать приходилось? Что же, за каждого спасённого замуж выходить?

Сам-то я из Казахстана. Родина моя – шахтёрский городок под Карагандой. После армии вернулся, пошёл на шахту уголь добывать. В бригаду попал – сплошь молодёжь. Называли нас «Ползунковая группа»! Потому что молодые и ещё, потому что нам всю смену ползать приходилось. На коленках. Пласт угля вырабатывали высотой восемьдесят сантиметров. Представляешь нору длиной восемьсот метров? До места выработки ползти восемьсот, да обратно столько же, да на месте… А смена – двенадцать часов. Домой приходил в кресло валился – так ноги болели! Даже стоять больно было. Мать в кресло мне ужин и приносила.

С Юлькой познакомился. Весёлая была! Тоненькая, как тростиночка. В общем, влюбился я в неё без памяти. На руках носил. Свадьбу сыграли, зажили хорошо. Забеременела, как положено, но врачи ей рожать не дали. Оказалось, у неё и до этого проблемы с сердцем были, а тут и вовсе – синеть начала. Я на смене был, когда её в больницу увезли. Примчался к ней, она бледная, губы синие – под капельницей лежит. На меня не смотрит, плачет тихо так, не всхлипывая. Мысли видно совсем невесёлые. Да и какие они будут, если и не жила ещё, а смерть уже в затылок дышит? За руку её взял, а рука холодная, слабенькая. У меня сердце так сжало, что сам прямо в палате чуть не завыл! Кинулся к врачу, а его нет. Жду в коридоре. Смотрю, идёт. Со мной поравнялся, бросил: «Двадцать тысяч через пять дней или оперировать не будем» -- и дальше по коридору, не сбавляя шаг и не оборачиваясь! А я стою, как дурак! Смотрю ему вслед, как оплёванный. У меня же кроме зарплаты – ничего! Только квартиру продать и жить потом на улице!..

Но сколь волосы на себе не рви, а деньги где-то надо добывать.

Пошёл к своим пацанам, «афганцам», они помогли. Но, разумеется, не за так. Деньги заработать пришлось. «Машинку» с оптикой дали, а после «ликвида» – ровно полторы штуки зелёных. Прямо в дипломате. Я в тот же день, вечером, пришёл к хирургу – как раз он дежурил. Молча деньги на стол ему положил и ушёл. Так же – не глядя, и не оборачиваясь!.. Пусть подавится, шкура.

Операция хорошо прошла. Я отпуск взял, чтоб за Юлькой ухаживать. Фрукты, там, курагу носил, еду домашнюю. Мать с тёщей тоже суетились. Ребята ещё пару заказняков подкинули – на эти деньги квартиру купил. Ремонт сам делал. Старался успеть к Юлькиной выписке. Работал как негр на плантации. И линолеум поменял, и обои, и сантехнику всю. Матери сказал, что снял квартиру, мол, друг в Германию уехал, на ПМЖ, а квартиру пока не продал. Вот мы с Юлькой и поживём в ней.

Так и зажили. Нормально. Юлька дома хлопочет по мелочи, носки вяжет. Остальное я сам. Ей ведь тяжелее градусника ничего поднимать нельзя. И, веришь, большего счастья для меня не было, чем её румяные щёчки видеть, да слышать, как она смеётся. Горы мог для неё свернуть.

И пошло – день-ночь в шахте, в выходные – с братвой, и дома – волчком. Машину купил, на лекарства теперь и Юльке, и матери хватало. В шубы их одел, «рыжья» надарил. В постели только с Юлькой боялся в полную силу – не дай бог ей плохо станет. Но ведь и она живая. Уговорила однажды, расшалилась, раздразнила. Ну, я и… от души! Опомнился, когда у неё уже губы посинели. И опять началось: «скорая», реанимация, цветы в палату, подарки врачам. Вот тут-то я и сорвался – пить начал. До этого даже по праздникам в рот не брал. Мать сильно переживала, хотя и не говорила ничего. Раз только слышал как она на кухне всхлипывала, думала – сплю. Подойти бы, обнять: «Мам, ну, ты чего? Нормально всё». Да только чего уж тут нормального? Если жизнь не в радость.

А Юльку после этого как подменили, видно и в ней что-то надломилось. В шмотки ударилась. Сапоги ей – не сапоги, шуба – не шуба, еду, будьте любезны, из ресторана привезите, сиделку на дом, а на базар или по магазинам – только на машине. Сам кручусь как белка – одно-другое-третье, а чтоб расслабиться – пью. Так ещё и покрикивать стала.

Витёк, нормальный пацан, не выдержал, на меня глядя: «Бросай, ты, эту стерву. Найми ей прислугу, алименты, там, плати по здоровью, а сам женись… да хоть на Ленке! Она давно на тебя глаз положила. Детей тебе родит, борщи варить станет, пылинки сдувать…». Я же ему чуть в рожу не заехал – до того уже нервы сдали. Помирились потом.

Но чем дальше, тем бессмысленней стала жизнь. Нет, за загубленные души меня совесть не мучила. Таких уродов насмотрелся – туда им и дорога. Страшно вдруг стало – сам таким же уродом становлюсь. А для чего? Я ведь влез во всё это ради Юльки, чтоб она была счастлива, а счастья ей нет. Превратилась в старуху из сказки – всё ей мало. Поговорить уже не о чем – разве о тряпках. А я?…Со мной-то о чём говорить? О том как долги выбиваю? О том, что пацаны зовут в долю – бизнес решили замутить? О будущем беспокоятся, как бабок побольше заработать, как потом легализоваться, чтоб ни одна вошь пальцем не ткнула, мол, бандиты, и богатство их на крови. Чтоб детей без охраны в школу отправлять. Правильно мыслят, но проблема в том, что я себя в этом будущем не вижу. Не нужны мне эти бабки, и крутизна поперёк горла встала. И это я Юльку такой сделал. А поверни всё назад – позволил бы я ей умереть без операции? Нет. Вот и получается: вход – рубль, а выход – два! И чем дальше, тем тошней.

Да тут ещё брательник из Сибири приехал погостить. Обычный работяга, а я ему позавидовал. Посмотрел он как я живу, и много чего понял. «Ты долго не протянешь, -- сказал, -- Пристрелят ведь, как собаку! Что тебя здесь держит? Мать? Так отправь её к нам. И сам перебирайся в Россию-матушку – начинай жить заново». Мы с ним всю ночь перед его отъездом проговорили. Проводил я его утром, на паровоз посадил. По дороге домой на базар завернул, и увидел, как Юлька на моей бээмвухе на рынок въезжает. Санька-Переплёт был за рулём. Она даже из машины не вышла, из окошка пальчиком показывала, сколько и чего ей надо, а торговцы, суча ногами, с улыбочками ей овощи-фрукты подавали.

Вечером я ей внушение сделал, чтоб скромнее себя вела, а она разоралась как мегера, что жизнь ей искалечил своей пьянкой, ахинею понесла про моих баб. Сам не помню как сгрёб её за шиворот:

-- Да знаешь ли ты, чем за всё это плачено?! За жизнь твою, такую красивую?

-- Да уж не потом! Воруешь без меры, а деньги шалавам раздаёшь! Думаешь, не знаю ничего?! Так пусть и мне хоть что-то достанется!.. До сих пор на съёмной квартире живём, как бомжи! Дал мне бог муженька-дебила!..

Отпустил я её, пошёл в спальню, достал из сейфа документы на квартиру и завещание на её имя – бросил перед ней на стол. Остальное содержимое покидал в сумку, сунул туда же кое-что из вещей и ушёл.

Этой ночью я умер.

Утром мою разбитую и изрядно обгоревшую машину нашли за городом в кювете.

Братки над закрытым гробом скорбели, вдова рыдала. Но после, тщательно обыскав квартиру, так и не смогла найти Звезду Героя Советского Союза – единственное, что было стоящего в моей жизни.

 

Лёнька

 

«Надо ж было влипнуть!» -- Лёнька зло вышагивал по ночному городу, решительно держа курс на семейное гнездо. Такого с ним ещё не случалось, чтоб баба отказала – да как!!! Красавцем он себя не считал, но девки всю жизнь липли к нему, как мухи на мёд. Ему даже особо стараться не приходилось, чтобы добиться взаимности. А эта… завернула! А он, как дурак… У него от злости, аж во рту пересохло. «Курица крашеная!»

Свернув в знакомые дворы, Лёнька подумал, что неплохо было б зайти к Андрюхе – зятю, с которым скорешились с первой же встречи, как только сестра Нинка привела его в дом в качестве жениха. С ним можно поделиться своей неудачей, посидеть за бутылочкой и потолковать о том, о сём. А заодно обмыслить как лучше поменять полки в продуктовой яме. Вообще-то яма принадлежала Лёньке, но картошку на зиму и варенья-соленья складывали туда все. К тому же замена полок железный аргумент перед сестрицей: «Мы не просто водку пьём, а важные вопросы решаем!» И, настроившись на оптимистичный лад, Лёнька направился к сестре.

-- Андрюха дома? – спросил Лёнька после обычного приветствия.

-- В гостях накушамшись, почивать изволит. – Ехидно ответила сестра. Она провела его на кухню. – Тебе чай? Кофе?

-- Чай.

«М-да, -- подумал Лёнька, -- опять неудача. Судя по всему, Андрюха пришёл домой датый, но не сильно, поскольку уже спит, а не балабонит на кухне. Иначе, Нинка была бы уже как голодная фурия. Только б не заметила, что и я выпил, а то огребу по полной программе.» Отдуваться за Андрюху и, прицепом, за всю мужскую половину человечества как-то не хотелось, потому, как Нинка в сердцах удержу не знала и лепила всё, что думает безо всяких реверансов. А уж если раздразнить, то есть начать возражать… скалка у неё вон, в ящике лежит! И Лёнька, скромно потупив очи, стал молча прихлёбывать чай.

Сестра же села рядом.

-- Андрей-то тебе зачем?

-- Да поговорить хотел насчёт ямы.

-- С ним поговоришь!... – фыркнула она, -- А тебя где черти носили? Ирка весь вечер звонит, чуть телефон не оборвала. С зарплатой тебя ждёт. Боится, как бы тебе не поплохело по дороге. – Она подвинула к нему бутерброды. -- Ешь.

-- Да нормально всё. Что мне сделается?

-- А ну, дыхни! – насторожилась Нинка.

«Блин, нюх, как у собаки!» – чертыхнулся про себя Лёнька.

– Выпил?

-- Чуть-чуть.

-- Опять по бабам двинул?! – сестра поджав губы, сверлила его взглядом.

-- Почему сразу -- по бабам? – Лёнька принял серьёзный вид, -- К Витьке ходил, долг отдать.

-- О-о, а то я ни тебя, ни Витьку не знаю! В кого только уродился таким блудней?

«Сейчас начнётся!» -- обречённо подумал Лёнька, а вслух сказал с ласковым упрёком:

-- До чего же ты агрессивная женщина, Нина. Я же твой единственный брат!

-- У людей черти лучше, чем у меня братья!

-- Нельзя так, Нин…

Но сестра уже набирала обороты:

-- Нет, ты мне скажи, когда перестанешь Ирку тиранить? Сколько будешь за её счёт самоутверждаться? Доказывает он, что не хуже других! – Лёньке эта мысль показалась неожиданной, а Нинка уже разошлась: -- Да тебе на руках её носить надо! Сколько она от тебя терпит! За похождения твои хоть раз в лоб скалкой треснула? Молчит да вздыхает! Да лучше б она развелась с тобой, как ей врач советовала!

Лёнька, аж, поперхнулся от неожиданности:

-- К-какая врач?

-- В больнице которая! Я Ирке сказала тогда – разводись! Может, поумнеет. А она: «Как можно?! Он ведь совсем пропадёт!» Понимаешь, бестолковая твоя башка, не себя пожалела – каково ей будет с тремя девками одной – а тебя, дурака!

-- Это когда же? – набычился Лёнька, -- Когда ей такое посоветовали?.

-- Когда первый раз тебя увезли. А ты не знал?

-- Нет.

Лёнька тогда потерял сознание, не дойдя двадцати метров до депо. Увезли на «скорой» в больницу, а оттуда в областной центр, в самолучшую клинику. Когда из реанимации перевели в палату, его уже не качало от стены к стене, и он, глянув в зеркало над умывальником, чуть в голос не завыл. Исхудавший донельзя – сорок шесть килограмм вместо семидесяти! – постаревший за месяц на десять лет. И диагноз-приговор – сахарный диабет! И навалилась тоска смертная: зачем жить?! Вся жизнь теперь зависит от того – поставил вовремя укол или нет. Кому такой нужен? С работы теперь попрут, куда устроишься? А девок ведь кормить надо! Жена, Иринка, да три дочери, пичуги малые. Младшей четыре года, старшей десять… Ушёл в сончас в курилку, где запасной выход, и сидя на ступеньках, ревмя ревел! Зачем только откачали?!!!...

Мужики в палате, видя его подавленность, старались взбодрить, сами через такое прошли. Объяснили коротко и ясно: да, работу придётся менять, теперь будешь всю жизнь привязан к кастрюле, не расслабишься бездумно как раньше. В остальном, всё по-прежнему! Главное – не жрать сладкого и водочку закусывать не капусткой, а макаронами. Врач тоже, Эмилия Израилевна, умница, политбеседу провела, объяснила, как жить. Напоследок сказала: «Диабет это в первую очередь образ жизни! – и добавила: -- Пока не пойму, что ты знаешь, как с этим жить – не выпишу! И жена, когда приедет, пусть сперва ко мне зайдёт». А Иринка лишь через неделю смогла вырваться, ребятишек ведь не бросишь. Приехала зарёванная, хоть и бодрилась. Сумки ему сунула и сразу к Эмилии в кабинет. Может, оттого что Ирина приехала к нему не сразу, а может, оттого, что брякнул он Эмилии: «Да, нафиг я семейству теперь нужен!», когда она его из реанимации в палату переводила, но видно подумала врач, что в семье его серьёзная трещина. О чём женщины тогда толковали – только сейчас и узнал. А Эмилия, оказывается, сразу в лоб спросила: «У вас семья крепкая?» «Да.» «О разводе точно речи не идёт? Это я к тому, что – лучше ему не будет. А только хуже. Осложнения диабета очень серьёзны. Так что если есть сомнения, то лучше развестись сейчас. Из жалости жить с ним не смей.»

Лёнька сидел оглушённый. «Вот, ничего себе, за хлебушком сходили! А я-то хорохорился…. У них промеж собой всё давно обговорено. Всё-то эти бабы, оказывается, понимают, даже то в чём сам себе не хотел признаваться.»

Как ушёл от сестры, как до дома дотопал Лёнька не помнил. В себя пришёл, подойдя к подъезду. Сел на скамеечку, закурил. Сидел и думал. «Эх, Иринушка, Иринушка, птаха ты моя кареглазая… А ведь и в самом деле, не нужны мне кроме тебя никакие… это я себе доказываю, что не хуже здоровых мужиков. А вот ты!.. – у него к горлу подкатил комок, -- Не только не развелась, а ещё и сына мне родила, последыша. Я боялся… Как же я боялся – а вдруг больным родится?! Чуть не запил тогда… А ты – ничего не боялась! И оказалась права. Если б сына не родила – да, сгинул бы я уже к чёртовой матери!» От осознания такой немыслимой любви у Лёньки защипало в носу и на руку, вдруг, упала здоровенная слезища. «Ну, вот, не хватало ещё мокрень развести!» Не мог он в таком состоянии домой идти, поэтому продолжал сидеть, уже ни о чём не думая, а просто наблюдая как вьются в свете фонаря ночные бабочки.

Из подъезда кто-то вышел. Краем глаза Лёнька увидел знакомый узор на подоле. Жена, как была, в домашнем платьице, в наброшенной на плечи кофточке подошла к нему.

-- Я в окно вижу – ты сидишь. Час прошёл – сидишь. -- Иринка присела рядом. – Чего домой-то не идёшь?

А Лёньку, вдруг, охватила такая к ней нежность! Он обнял её за плечи и осторожно привлёк к себе: -- Ночь-то смотри какая!

 

Ничейная кукла

 

На зимних каникулах утащила подружка на каток. Солнце, морозец лёгкий, снег искорками переливается. А они – разрумянились! Как снежок этот чистый, сияли счастьем своих пятнадцати лет, и были уверены в том, что мир создан только для них! Носились по льду друг за дружкой, хохотали звонко. Там и познакомились с ребятами, студентами Политехнического института. Давид с первой же встречи глаз с неё не сводил. Красивый, серьёзный – уже в армии отслужил, по ночам в детском саду сторожем работал. А ухаживал как! Цветы дарил, приглашал в кафе, на концерты, пылинки сдувал. От такого обожания и взрослые женщины тают, а у неё и подавно голова закружилась. После первой ночи, испугалась, что бросит. Нет, не бросил. Внимательнее стал, бережней. Ей же скучно стало с ним. Поднадоело его вечное: «Таня, Танечка». А когда за неделю до выпускного, узнала вдруг, что беременна – такое отвращение взяло!

Мама о случившемся узнала поздно. Плакала у врача в кабинете, просила, деньги совала, но та ответила – нет! «Теперь только рожать. Вы о последствиях думаете?! Ей жить ещё – замуж выходить!...» Ох, и наревелись обе! Каждая в свою подушку. Одна от злости и жалости к себе, другая – от нежданно свалившегося позора. Мать, заслуженный учитель, после развода из небольшой зарплаты своей выкраивала копейки, чтоб не только одеть и накормить дочь, но дать ей всё, что можно. Обязательно отправляла дочку на экскурсии, водила в театры, в библиотеку. Казалось, хорошо знает своего ребёнка, и вдруг… Волосы дыбом вставали!

Давид же долго понять не мог, почему Татьяна так резко к нему переменилась: видеть не хочет, к телефону не подходит. У подъезда поджидал. Дождался. Увидел однажды, как она с мамой куда-то отправилась. Платьице на ней было летнее… Тут-то всё и понял. Вечером с цветами пришёл – замуж звать. Да ушёл, не солоно хлебавши. Она, увидев его, фыркнула презрительно, и заперлась в ванной. А Давид посидел с мамой на кухне, молча чай допил… Грустные были у него глаза. Мать листок с адресом взяла, но уговаривать идти за него не стала. Не хотелось ей дитя своё, пусть и непутёвое, в далёкую Грузию отпускать. А он родителям сообщил о скором появлении внука, отец из Тбилиси прилетел. Вдвоём уже пришли, и опять то же самое – видеть его не могла! Ни Давида, ни родню его носатую…

Родила в конце января. Как выплюнула. Сына хотела сразу в роддоме оставить – мать не дала. А когда домой пришла, и вовсе кошмар начался! Плач ребёнка по ночам, вечная стирка пелёнок, укоры матери, когда сил уже нет терпеть… Мать хотела, чтоб она опять стала «хорошей» -- с кем не бывает? – воспитывала ребёнка, училась. Как можно было ей объяснить, что – жить не хочется?!!! Выть готова от этих наставлений и планов на будущее! И, самое невыносимое – нужно как-то смириться с существованием этого смугленького, кареглазого… к которому даже прикасаться противно! Вот, после очередного ужина, когда мама, воспрявшая духом, и уже вошедшая в роль бабушки, рассуждала о том, что кроватку лучше поставить так, а стол переставить туда, а шкаф чуть подвинуть… Не выдержала. Нет, не завизжала, истерики не было – стиснула зубы, и кивала в ответ, а наутро, как только мама за порог, собрала сына и пришла в общежитие к Давиду.

Он с сокурсниками в институт торопился – а тут она. Рядом с вахтёром на скамеечке сидела, поводя зябко плечиками… и свёрток с нею. Давид не узнал сперва, но, когда дошло, вздрогнул, пальцы от волнения ходуном заходили. Поднялись наверх, к нему в комнату. Ребёнка на кровать положила, сумку с документами и пелёнками рядом поставила.

-- Твоё!... Забирай!

-- Заберу! – Он подался вперёд, но стормозил. Сел на кровать, приоткрыл одеяльце и долго вглядывался в личико спящего ребёнка. Наконец бережно взял на руки. – Знаешь, я сам хотел это предложить. Я же понимаю, ты молоденькая совсем... – поднял к ней лицо и… осёкся. Столько холодной ненависти было в её глазах! Постояла ещё с минуту и ушла.

Придя домой, Татьяна в остервенении разобрала детскую кроватку, кресло поставила на прежнее место, и взялась драить квартиру – чтобы даже запаха ненавистного не осталось! Чтобы всё стало как прежде, будто и не было никогда ни бессонных терзаний, ни писка младенца! Ничего!

Вечером с работы вернулась мать, румяная с мороза, оживлённая. Она сразу прошла с сумками на кухню.

-- Ой, Танюша, а чего ты генеральную уборку затеяла?

Татьяна молча домывала пол.

-- Я сосисок купила и детского питания… -- продолжала мама. Она сложила покупки в холодильник. – Слушай, зря ты в воду «Белизны» столько налила, Давай-ка, я с Данилкой на улицу пойду, а ты открой окно, пусть квартира проветрится.

-- Не надо никуда ходить.

-- Как – не надо? – мама направилась в комнату, -- Ребёнку нельзя дышать этой гадостью… -- и вскрикнула: -- Что же это?! – метнулась обратно, да так и застыла в дверях. -- Где ребёнок?!

-- Нет его. – Не глядя на неё, сказала, Татьяна. – Я его утром Давиду отнесла.

-- Как?!... – мама медленно опустилась на скамеечку возле двери.

Татьяна ждала упрёков, криков, слёз, даже того, что мать сейчас схватит мокрую тряпку и отхлещет её, но та молчала. Тянулись минуты, а она всё молчала. Татьяна подняла на неё настороженный взгляд, и стало страшно. Впервые в жизни ей стало так страшно! Противный холодок побежал по спине. Мать смотрела на неё глазами полными ужаса. Лишь беззвучно шевелила губами, словно силилась что-то произнести, но не могла. Наконец лицо её исказилось невыразимой болью и она, тихо выдохнула:

-- Доченька!!! Как же ты с этим жить будешь?!..

Она беспомощно шевельнула руками, затем поднялась и ушла в комнату. Молча. Через несколько минут оттуда послышался странный шум, будто упало что. Татьяна заглянула к ней и увидела, что та лежит на полу. Бросилась к ней:

-- Мама! Мамочка!... -- но мать лишь судорожно хватала ртом воздух.

Приехала «скорая». Татьяна, еле сдерживая рыдания, собирала необходимое в больницу, а в висках всё сильнее стучало: «Я её убила! Это я её убила!» Наконец, маму на носилках спустили вниз, погрузили в машину и уехали. А Татьяна до утра не находила себе места. Что угодно готова была сделать, лишь бы мама поправилась! На коленях бы просила Давида вернуть ребёнка!.. И с первым же трамваем помчалась к нему в общежитие.

С боем прорвалась через вахтёршу. Дверь открыл сосед, Лёха. Мимо него влетела в комнату: -- Давид!..

Кровать его была заправлена.

-- Где Давид?!

Лёха неодобрительно глядел на неё, презрительно скривив губы: -- Нет его.

-- Где его найти? Лёша, мне очень надо! Очень!

-- Ну, ещё бы! Только поздно – улетел Давид.

-- Куда?

-- В Тбилиси, ночным рейсом.

-- Может, он телефон оста…

-- Нет! – Лёха кивнул на дверь. – Иди, давай!

«Это конец!...» Не помня себя, вышла из общежития. Вахтёрша что-то кричала вслед – ей было всё равно. Слёзы застилали глаза. Прохожие, торопясь на работу, с удивлением на неё оглядывались и спешили дальше. А Татьяна, не замечая их, шла, механически переставляя ноги. Осознать то, что произошло за последние сутки, она не могла. Наконец, устав брести, присела на скамейку в каком-то дворе. На улице уже совсем рассвело. Она сидела в полузабытьи. Мысли медленно блуждали в голове: «В пору удавиться… А мама?... Кто о ней позаботится?.. Надо жить… А как?!...»

-- Тётя, а тётя! Ты чего плачешь? – раздался рядом детский голосок. Татьяна повернула голову. Возле неё стояла девчушка лет трёх-четырёх в яркой курточке, и с интересом смотрела на неё.

– Ты наверно, куклу потеряла?

-- Куклу? – Татьяна начала осознавать происходящее. Девочка ждала ответа. И Татьяна, чтобы хоть что-то ответить, кивнула: -- Да… я потеряла… куклу. – И вздрогнула от такого сравнения.

-- А ты не плачь! Возьми вот эту! – Девчушка протянула ей грязную тряпичную куклу в рваном сарафане и с оторванным глазом-пуговкой: -- Она хорошая, только ничейная! Возьми.

– Спасибо. – Татьяна и взяла в руки куклу.

Девчушка хмыкнула и побежала к маме, которая ждала её неподалёку. Они, мама и дочка, взялись за руки и, не спеша, пошли по двору, разговаривая о чём-то. Татьяна смотрела им вслед и всё крепче прижимала к груди эту ничейную, некрасивую и никому не нужную куклу. И в этот момент, вдруг стало ясно, что не всё кончено...

 

 

Рыжая

 

1995

Он смотрел на неё во все глаза. Тонкая, востроносая, с копной каштановых волос – змейка сероглазая. Рядом вьётся, а в руки не даётся! Тот, с кем она пришла в кабак, аж слюну сглатывает. Но сколь он ей ни подливает в рюмочку, она лишь глазами стреляет и похохатывает. Крепкая девчонка! Её спутник, наклонившись к самому уху, стал что-то ей говорить. Она рассмеялась в ответ. Наконец, отмахнувшись от него, выскользнула из-за стола в толпу танцующих.

Серый взглядом показал Батону на её столик:

- Прикрой, если что.

Он пробрался сквозь толпу к музыкантам и заказал медляк. В толпе подошёл к ней поближе и при первых звуках «Чистых прудов» мягко подхватил за талию.

- Подарите мне этот танец.

Она взмахнула на него ресницами, вобрав всего насмешливым взглядом, и помедлив секунду, положила руки ему на плечи – губ коснулась лёгкая улыбка. И они поплыли в звуках музыки. Её ресницы подрагивали, в полумраке поблескивали серёжки, прикосновение рук было невесомо… Сквозь тонкую ткань платья Сергей чувствовал её тело, как оно живёт, дышит, как отзывается на каждое его движение. «С такой и в полынье не замёрзнешь…» Внутри щёлкнуло: «Моя!»

Он склонился к её уху: - Давай убежим?

Она внимательно посмотрела ему в глаза – не ответила, лишь кивнула.

И – увёл девчонку! Когда садились в такси, краем глаза отметил, как на выходе Батон подставил подножку её кавалеру, выбежавшему вслед.

Такси мчало их по ночному городу в желтом свете фонарей, под моросящим дождём. Крупные капли наискось пробегали по стёклам – туда, назад, прочь… Дорога летела из под колёс и каждый нерв звенел ….

Таксист высадил у ворот садового кооператива и дальше они пошли под дождём, пробираясь в темноте по лужам наощупь. Наконец оказались в маленьком домике, состоявшем из крохотной веранды и комнаты. Сергей достал из шкафчика коньяк, затем принёс из под навеса дрова и затопил печь. И до утра, пока не прогрелся дом, они сидели у открытой вьюшки, пили кофе с коньяком, кашляя от дыма и смеясь над всякими пустяковинами. Непростая девчонка оказалась. Он травил анекдоты, она слушала, посмеиваясь, хохотала, но он видел, как она к нему присматривается. Ничего о себе не сказала, а ведь всю ночь говорили. Умная и хитрая. Топтались в крохотном домике, переходя из комнаты на веранду, но ни разу даже рукавами не соприкоснулись. Он любовался ею – жестами, голосом, быстрым взглядом из-под ресниц и почти неуловимым ощущением идущей от неё опасности. Лишь под утро, когда она заметно устала, Сергей уложил гостью на старенький диванчик, бережно укрыв одеялом. Сам примостился рядом, бросив в ноги фуфайку, и долго слушал её сонное дыхание, пока сон не сморил и его.

На следующий день он отвёз её домой. У дверей квартиры осторожно обнял за плечи. Это было первое прикосновение к ней. И он почувствовал, как она замерла, натянутой стрункой…

- Я приду к тебе, Малыш. Через пару дней.

Она вопросительно на него посмотрела.

– Извини, сейчас бежать надо.

Через несколько дней он пришёл к ней, как и обещал. И всё было, как и хотелось. Незамысловатый ужин, тихий разговор под чаёк…

 

 

1996

Батон сидел в ресторане за «своим» столиком с восьми вечера и, потягивая пиво, ждал звонка от Сергея. Тот должен был привезти деньги за проданную в Екатеринбурге машину. Накладок не предвиделось, документы на машину были сделаны грамотно и ребята в Екатеринбурге ещё ни разу не подводили. Но Батон, по привычке, нервничал.

И вдруг он увидел, как в зал вплыла Танька под ручку с каким-то сливоносым кавказцем. Они прошли и сели за столик. И в течение часа Батон наблюдал обычные Танькины манёвры – томные взгляды, танец «только для тебя»… Клиент разогревался медленно, но неумолимо. Уже пытался приобнять Таньку и погладить под столом её колени. А она смеялась, сверкая белозубой улыбкой и встряхивая кудрями. Если бы Батон её не знал, то подумал бы, что кавказец снял классную девку.

Наконец запиликал телефон, и Батон вышел из зала в подсобку, чтоб переговорить. Сергей коротко сообщил:

- Всё в поряде. Я у себя.

- Понял. Слышь, тут Рыжая с каким-то чуркой.

В трубке повисло молчание. Сергей ответил:

- Я скоро буду. Не упускай их.

Батон вернулся в зал, но Таньки с кавказцем за столиком не было. Он внимательно осмотрел танцующих, но и там их не обнаружил.

Выскочив на улицу, он увидел отъезжавшую синюю «шестерку». Подошёл к таксистам, дежурившим у ресторана, и через 15 минут уже знал, что Танька с кавказцем уехали на той самой синей «шестёрке», что водилу зовут Вован и он должен вернуться. Батон искренне пожелал ему пустых обочин и вернулся в ресторан, чтоб расплатиться.

Сергей подъехал через сорок минут, следом подкатила и синяя «шестёрка». Узнав у водителя адрес, куда он отвёз «сладкую парочку», рванули туда. Квартиру вычислили по освещённым окнам пятиэтажки. Позвонили в дверь.

- Кто?

- Сосед снизу! Вы нас заливаете!

Щелкнул замок, Сергей ударил ногой по двери. Кавказец отлетел вглубь коридора, ударился головой о стену и, закатив глаза, затих на полу, разметав в стороны полы махрового халата. Танька в комнате торопливо одевалась. Увидав Сергея, она хищно подобралась.

- Зря ты его вырубил. Он через пять минут сам бы отключился.

Сергей подлетел к ней, сгрёб за ворот и хорошенько встряхнул.

- Ты что творишь?!!! А?!!!

- Отпусти!!! – Она оттолкнула его. – Всё испортил своим мордобоем! Соседи, наверное, уже ментов вызвали!

Она схватила со стола одну из рюмок и сунула в карман. Из лежавших в кресле брюк выщипнула деньги, мимоходом бросила в рот пару виноградин.

- Уходим!

Через несколько минут они уже летели в машине по ночному городу. Все трое молчали. Танька, свернувшись клубком, вжалась в заднее сиденье, смотрела в окно. Сергей сидел рядом, глядя прямо на дорогу. Губы его были плотно сжаты, как всегда, когда он злился. Остановившись у очередного светофора, Батон спросил:

- Куда едем?

Ни Танька, ни Сергей не отозвались. Молчание затягивалось. Батон невозмутимо закурил, приоткрыв окошко. Машина стояла посреди перекрёстка, мигая правым поворотом, светофор менял цвета… Наконец, Сергей очень сдержанно заговорил.

- Я тебе в последний раз плохо объяснил?

Танька безучастно смотрела в окошко.

- Я задал тебе вопрос. Ответь.

- Что ты хочешь услышать?

- Я тебе говорил, чем всё это кончится? Говорил, что не стоит рваться в тюрьму?

- Говорил.

- Тогда почему продолжаешь? Посмотри на меня. Почему?

Она обернулась. Таких пустых глаз у неё Сергей ещё не видел. Она, глядя на него, равнодушно произнесла:

- Потому что мне всё равно.

Сергей внутренне поёжился. Он вспомнил, как она рыдала полгода назад, когда он уходил от неё. Как он объяснял ей, что с ним не стоит связывать жизнь, и тем более, рожать ребёнка. Что жениться он вообще ни на ком не собирается, что жизнь его воровская, что если не пойдёт в тюрьму, то убьют… Говорил, что она молодая, встретит ещё нормального парня… А она ничего не хотела слушать, только рыдала, вцепившись мёртвой хваткой в его свитер. Он тогда с трудом разогнул её пальцы и ушёл. И постарался забыть о ней. И даже стало казаться, что забыл.

- Так куда едем? – Напомнил о себе Батон.

Сергей внимательно посмотрел на Таньку и принял решение.

- Поехали на Байкальскую.

Батон неопределённо хмыкнул и развернул машину.

 

Они поднялись на седьмой этаж, Сергей открыл дверь своим ключом.

- Проходи.

- Куда ты меня привёз?

- Домой. Ты, помнится, хотела за меня замуж? Утром познакомлю с родителями.

Она фыркнула.

- А кто тебе сказал, что я и теперь хочу?

- Хочешь – не хочешь… Думай! До утра.

Он провёл её в комнату. Там разложил диван, бросил в изголовье подушки.

Какое-то время они молчали. Наконец Татьяна спросила:

- Ты что, всерьёз решил на мне жениться?

- Да, решил.

- Ну, и как ты представляешь себе нашу семейную жизнь?

- А как ты её себе представляла зимой? Пока ты строишь глазки какому-нибудь лоху, я угоняю его машину и прячу её в гараже у Батона. Ты благополучно смываешься, приезжаешь домой, мы мирно ужинаем, бурно трахаемся. А утром ты кормишь меня завтраком, провожаешь в гараж и сама идёшь на работу? И так продолжается долго и счастливо? А вот фиг ты угадала! Ты в зеркало себя видела? Да ты и не захочешь, тебя запомнят! Хоть какие парики надевай! А потом будем письма слать друг другу - с зоны на зону?

- Ты хочешь, чтоб я завязала? Хорошо. Тогда ты тоже прекращаешь бурную деятельность. Я работаю. Ты классный автомеханик. Без куска хлеба не останемся. Я не хочу объясняться с ментами и слать тебе передачи, когда тебя посадят!

- Это шантаж.

- Или так, или никак!

- «И мы пошли по сторонам. Я заиграл, она запела...»

- Мы это уже пробовали! Сам сказал, что познакомишь с родителями… Я тебя за язык не тянула! - Она фыркнула и попыталась через него выбраться с дивана. Но Сергей обхватил её руками, стиснув так, что она вскрикнула.

Тихо и внятно произнёс:

- Ещё раз – и я тебя завалю. Мне всё равно за что закроют. Веришь?

Танька дернулась: - Пусти!

- Не слышу ответа.

- Верю!

- Ты куда собралась?

- В туалет!

Наутро были внимательные глаза Сергеевых родителей, запах оладий, спокойный воскресный день. Сергей вместе с ней съездил к ней домой за паспортом и в понедельник они подали заявление в ЗАГС.

 

 

1997

Сергей заехал за ней на работу. Он отвёз её к новому кирпичному дому, они поднялись в пустую пока, просторную двухкомнатную квартиру.

- Как тебе квартирка? – Он присел на подоконник и закурил. - Нравится?

- Хорошая квартира. Зачем мы здесь?

- Мнение твоё нужно. Как тут лучше всё обустроить? Пол, обои, двери…

- А я тут причём? – удивилась она. - Хозяев надо спрашивать.

- А хозяйкой здесь будешь ты.

- Что?!! – у неё в ушах зазвенело!

- Что слышала.

Татьяна впилась в него взглядом. Он улыбнулся и подмигнул ей:

- Не журись, всё законно.

- Не сомневаюсь.- Ноги подкосились, и она присела на корточки у стены. На зарплату автомеханика квартиру не купишь!

- Так как? - Он, чуть прищурившись, улыбался, не отводя от неё испытывающего взгляда. – Как обустраиваться будем?

- Никак.- Взгляд её стал холодным.

- Почему?

- Я здесь жить не буду.

- Аргументируй.

- Мне не нужны хоромы, из-за которых я могу тебя потерять! Мне ты нужен!!! – она отвернулась, из глаз брызнули слёзы.

- Но ведь нужен такой, какой есть, а не придуманный тобою. Ты знала за кого шла. Ну, Малыш…

Он подошёл, поднял её, обнял. Тихонько целовал в висок, пока не утихли её всхлипы.

 

 

1998

Наступило невыносимо жаркое лето.

Татьяна защитила диплом. После защиты всей группой поехали на дачу к сокурснице – отмечать! Веселились, дурачились, напились. Словом, выпустили пар на славу! Утром на своей машине отвезла народ по домам и направилась к себе.

Возле дома стояла «скорая» и серый милицейский УАЗ. Поняв каким-то шестым чувством, что произошло непоправимое, кое-как припарковалась, выскочила из машины и рванула к санитарам, грузившим в машину тело.

- Женщина, вы куда?!

Дальнейшее помнила плохо. Лицо Сергея, развороченное выстрелом, собственный глухой стон, холодные глаза следователя.. Потом откуда-то взялись родители Сергея, врач, вколовший ей что-то в вену.

А потом была встреча с человеком c мёртвыми глазами.

- Я Александр, друг Сергея. Был в отъезде, поэтому не присутствовал на похоронах. Соболезную… Я не стал бы вас беспокоить в таком горе, но дело в том, что Сергей остался мне должен. А я сейчас нахожусь в стеснённых обстоятельствах…

Он назвал сумму, и у Татьяны поплыло в глазах.

- Понимаю, что вам сейчас не до этого, но прошу, позвоните мне, когда сможете обсуждать подобные темы.

И протянул визитку – директор чего-то там… и номер телефона. Татьяна взглянула ему в глаза и всё поняла. Ощущение смертельной опасности пробежало по спине противным холодом.

Дома первым делом позвонила Батону, но никто не брал трубку. Дозвонилась лишь поздно вечером. Ленка, подруга Батона, шмыгая носом и с трудом сдерживая слёзы, сказала, что Батон в больнице, врачи борются за его жизнь – огнестрел.

Вот и всё. Как в Библии: «Что не отнимал, то должен отдать».

Что ж, за всё в жизни приходится платить. За удовольствия – вдвойне. Она чётко представляла ситуацию, в которой оказалась. «Эх, Серёженька, во что же ты влез, на что замахнулся, что оказалось тебе не по зубам?... » На чёрта нужно это всё - без него?!!!

Татьяна заставила себя встать, нашла ключи от сейфа, открыла его и достала документы. В самой глубине, под ними лежал новый ПМ и коробка патронов…

 

Утром пираньи были на месте уже в 9.00. С адвокатом и нотариусом. Татьяна подписала дарственные на обе машины, гараж, квартиру, дачный участок.

- Я могу быть свободна?

- Но стоимость переданного имущества не покрывает полностью сумму долга.

Она выдержала его взгляд.

- Это всё, что у меня было. Доберёте мебелью, шубами, побрякушками. – Она кивнула на обстановку. – Так я свободна?

- Пока да.

- Что значит «пока»?

- Жизнь долгая, земля круглая.

- Прощайте.

Она подхватила сумку, в которую сбросала самое необходимое, и ушла ни разу не оглянувшись.

 

 

2008

Мужчина лет пятидесяти в сопровождении молодого человека спортивной наружности подошёл к столику.

- Добрый день, дамы. Приятного аппетита.

Она узнала его сразу. Моложавый, подтянутый, несмотря на свои годы. В сопровождении высокого парня. В санаторий подлечиться приехал? Элегантный, с благородной проседью…

- Позвольте представиться – Александр Дмитриевич. Это Паша, мой племянник.

- Татьяна.

- Мила.

Мужчины расположились на месте уехавших вчера соседей по столику. Случайно ли? Он может позволить себе отдыхать, где хочет и за любые деньги. Татьяне кусок в горло не лез. Хотя, вполне может быть, что случайно. Санаторий один из самых дорогих в регионе. Почему бы и нет? Не нужно впадать в паранойю. Она бросила взгляд на его племянника и приветливо улыбнулась. Как же – племянник! Телохранитель. Сколько их ещё с ним здесь?

Александр тем временем бодро развивал беседу. Мила кокетливо щебетала. Одинокая женщина сорока пяти лет, а тут такой импозантный мужчина внимание оказывает! Ну-ну! Этот мужчина может купить себе и помоложе…

 

Татьяна металась по номеру и смолила сигареты одну за другой. Позвонить Олегу и завтра же он заберёт её отсюда! Подальше от этой пираньи!... Что ему нужно?!! Хочет пощекотать себе нервы? Она была на грани истерики, не понимая, что больше её душит – животный страх или ненависть к этому человеку.

А Серёга был лучше? Так же шёл по головам! Повернись всё иначе, он оказался б на месте этого Александра. Она что, ничего не знала? Знала! А о чём не знала, о том догадывалась. Но знала и то, что не каждый подонок враг, и не каждый порядочный человек друг! Сергей дал ей «путёвку в жизнь». Из безбашенной девчонки сделал женщину, знающую цену этой жизни. Всему научил. Пусть был для кого-то подонком, но для неё… Она присела на край кровати и долго сидела, закрыв руками лицо.

Нет, Олега дёргать не стоит. У него работа. Приедет в субботу и заберёт её. Всего-то три дня осталось.

 

Оставшиеся до отъезда дни были полны тревоги, прикрытой лёгкостью ненавязчивого и очень приятного общения. От Александра не так-то легко было отделаться. Купание, катание на катамаранах вчетвером, загорание на пляже. Александр демонстрировал хорошую спортивную форму, много и с удовольствием плавал и вообще, был «душой компании».

В предпоследний день после обеда собрались кататься на лодках. Пока Паша с Милой выбирали в пляжном киоске мороженое, Татьяна забралась в лодку. Александр, стоя на берегу, оглянулся на них и вдруг быстро вытолкнул лодку в воду.

- А, не будем мы их ждать!

Крупными взмахами вёсел выгреб за буйки.

- Вы решили меня похитить? – спросила Татьяна. – Мила сильно обидится.

- Можем же мы хоть раз поменяться парами?

- Что ж вы телохранителя своего на берегу оставили? – насмешливо спросила Татьяна.

Он перестал грести, спокойно поднял вёсла, и чуть помедлив, ответил.

- А я надеялся, что вы меня не узнали.

- Поэтому и играли со мной в кошки-мышки? Только не говорите, что оказались за моим столиком случайно!

- Вы не поверите, но действительно встреча наша случайна. Я, увидев вас, два дня просто наблюдал. Уже решил оставить всё как есть, но тут соседи ваши уехали…- Он вдруг улыбнулся:- А поплыли на тот берег?

- Поплыли, – согласилась она.

Они молчали до самого берега.

- Ну что? Загорать бум?

- Бум.

Втащив лодку на берег, они расположились на траве.

- Так поясните мне, Александр Дмитриевич, почему вы решили пойти на контакт? Вы ведь тогда отняли у меня всё.

Он устроился поудобней.

- Вы сильная женщина. Вы сумели не размазаться. Не скрою, я периодически интересовался вашей жизнью.

- Чем был обусловлен интерес?

- Я вынашивал на ваш счёт некоторые планы, но они благополучно рухнули, когда вы вышли замуж. Ваш муж известный человек в нашем городе. С ним нельзя не считаться. Теперь у вас есть муж, ребёнок, любимая работа. Вы счастливы и теперь вам есть что терять. Вот поэтому я спокойно лежу рядом с вами на солнышке, прекрасно понимая, что в голове у вас могут крутиться разнообразные планы моего уничтожения.

- Например? – она удивлённо приподнялась.

- Отдаться мне прямо здесь и в самый захватывающий момент свернуть мне шею! – он заливисто рассмеялся.

Она легла в прежнее положение: - Ну, и воображение у вас! – помолчав немного, спросила, - Скажите, а почему вы меня тогда отпустили? Следуя здравому смыслу – не должны были.

- Во-первых, я знал, что вы мне отдали всё, что у вас было. Не думал, что вы так поступите.

- А во-вторых?

- Почувствовал родственную душу. Я, знаете ли, бываю сентиментален.

- Скорей уж – азартен!

- И это тоже. – Он перевернулся на живот и оперся на локти, глядя на Татьяну. – Вы, Таня, всегда берёте то, что хотите быстро и красиво.

Татьяна усмехнулась.

- Лестно, конечно, слышать это от вас. Но всё это ваши фантазии.

Он вновь рассмеялся.

- Бросьте! Доказательство моей правоты ваш процветающий бизнес! Пусть небольшой, в рамках региона, но прочный.

- А какие планы у вас были на мой счёт?

Он отмахнулся.

- Это уже неактуально! Пойдёмте купаться!

Она смотрела на его загорелую фигуру. Подтянутый, мускулистый – ухоженный, гад! Будь ты проклят! Сколько судеб сломал!

 

Наступил день отъезда. Татьяна в сопровождении водителя, который нёс её чемодан, спустилась вниз. Олег ждал у крыльца корпуса. Сын, светловолосый мальчик, с радостным криком подбежал к ней, и она подхватила его на руки… Направляясь к машине, она оглянулась на аллейку, ведущую к пляжу, и губ её коснулась лёгкая улыбка.

 

Александр Дмитриевич плыл, красиво рассекая воду. И вдруг ему стало нехорошо, он понял, что слабеет, сердце будто замёрзло… Паша среагировал быстро, бросился за ним в воду прямо в одежде, вытащил на берег, пытался сделать искусственное дыхание и массаж сердца. Но подоспевшие врачи констатировали смерть.

 

 

Четыре сигареты

 

Новый любовник оказался глупее и жаднее прежнего, но это не особо смущало. Она вертела им как хотела. Кстати, из-за дурацкой ссоры и произошла встреча, которая долго согревала сердце.

По пути с загородной базы, вообразив, что может её воспитывать, бойфренд вдруг капризно надул губы и потребовал, чтоб она бросила курить. Слово за слово и пачка оказалась на дороге. Она пришла в такую ярость, что незадачливый Казанова поверил, что «дорогая любимая» и впрямь готова отказаться от его незамысловатых интимных услуг, на всё плюнуть и пешком добираться до города. Поэтому они свернули в ближайшую деревню за сигаретами.

Магазин как назло не работал и вокруг ни души. Бойфренд отправился на поиски хоть кого-нибудь, а она осталась у машины. И тут на противоположном конце улицы появился какой-то человек. При одном взгляде на его фигуру отчего-то ёкнуло сердце, хотя он был ещё далеко, и трудно было определить возраст и черты лица. Через несколько минут поймала себя на том, что смотрит на него во все глаза и нетерпеливо ждёт, когда он подойдёт ближе. Сердито притопнула на себя ногой и отвернулась. Мужчина же подошёл к магазину, подёргал ручку. Закрыто. Боковым зрением видела, как он неторопливо оглядел её и повернулся, чтоб идти обратно. Из упрямства не желая даже смотреть в его сторону –- она вдруг обернулась:

-- Извините, вы не курите? Не угостите сигаретой? А то мои закончились, а магазин закрыт.

Безошибочно определяя мужской возраст, тут она растерялась. То ли пятьдесят, а то ли все семьдесят? Старик! Отчего же так сердце зашлось? Он бросил взгляд на иномарку, возле которой стояла и потянулся в карман, иронично пояснил:

-- У меня только «Прима». Вы такие наверно не курите.

Встретилась с ним глазами и сердце захолонуло! Льдинки серых глаз насквозь прошили.

-- Пусть «Прима».

Он вытянул из пачки четыре сигареты, протянул ей.

-- Зачем так много?!. Спасибо! А как вас зовут?

-- Зачем вам? – не очень приветливо буркнул он.

– Буду в этих краях – верну.

Он недоверчиво усмехнулся.

-- Правда, верну!

-- Александр Иваныч. – Назвался он. -- В предпоследнем доме живу, вон там, – показал рукой.

-- А хозяйку вашу как зовут? А то я нагряну неожиданно…

-- Нет у меня хозяйки. – Повернулся и пошёл восвояси.

Как домой доехала не помнила, так как всю дорогу пыталась понять, что же произошло. Потом всю неделю с нетерпением ждала выходных, но из упрямства никуда не поехала. Зато в следующую субботу увязалась с Тамаркой в деревню, в гости к её родителям. А по пути уговорила подругу заехать к Александру Иванычу. Та, не задавая вопросов, согласилась сделать крюк – надо, значит надо.

Дом нашли быстро. Он поразил ветхостью, хотя заметно было, что хозяин старается его обиходить. Новое крылечко, подкрашенные оконные рамы. Из подворотни на них разлаялась собачонка, а вскоре вышел и хозяин. Конечно, он её узнал! И удивился, что приехала. Пригласил войти. А она так разволновалась, засуетилась, доставая из недр Тамаркиной машины сумку с гостинцами…

Опомнилась лишь за столом в просторной кухне, когда помешивала ложечкой чай в большом бокале. И до того ей в ту секунду было тепло и уютно там! Будто старый дом как живое существо обнял тихо за плечи, обдав теплом, и обласкал особенным, свойственным только таким – «своим домам» запахом. И немудрёная обстановка: стол, за которым сидела, умывальник, печка, всё показалось родным, знакомым с детства.

Разговор шёл без натуги, хотя трещала больше Тамарка, да и гостинцы пришлись кстати. И две упаковки «Примы», и водка – всегдашняя российская валюта, а особенно целый пакет пирожков и беляшей, старательно закутанных в полотенце, а посему не успевших остыть. За разговорами мелькнул час. Пора бы уж и честь знать, до Тамаркиных родителей как-никак ещё сорок километров ехать…

Вот собрались уже, попрощались, сели в машину, поехали. Но через двадцать метров попросила подругу остановиться. Схватила сумку в охапку и выпрыгнула из машины.

-- Ты куда?

-- Не могу я уехать! Подожди минут пятнадцать, и если не вернусь, то забери меня завтра на обратном пути. Ладно?

-- Ладно. – Тамарка озадаченно смотрела ей вслед.

А он, проводив гостей, собрал посуду в таз, но мыть не стал. Сел на табурет, закурил. Надо же! Приехала! А ведь она не такая, какой увидел её в первый раз. И горчинка в глазах, будто полынь. Эх, убрать бы с неё эти бестолковые побрякушки, да брючки глуповато-короткие (ну, чисто подстреленная!), да одеть в нормальное платье. Платок на волосы, чтоб непослушная прядка непременно выбивалась. Ей бы пошло… Он усмехнулся своим мыслям. О чём размечтался!!! Ей всё это забава – в человечность поиграть захотелось. Вот и примчалась, побыть немножко доброй и щедрой, чтоб, вернувшись в привычный круг, думать о своей близости к «народу». Мол, помню, откуда вышла… Лариса-чайка, птица вольная!..

Хлопнула калитка. Кто бы это? Она вошла и остановилась на пороге кухни, неловко прислонившись плечом к косяку.

-- Не прогоните?

-- Нет. – Он неловко поднялся, хрустнув больным коленом.

-- Можно я погощу у вас, до завтра?

-- Гости.

Сперва посуду мыли, потом баню для неё истопил. Пока мылась, постель ей приготовил в бывшей материной комнатке. Только она не пригодилась – так и проговорили всю ночь на кухне под чаёк. И выглянула из-под внешности дорогой городской стервы родная и понятная, не очень счастливая женщина. Может от внезапной искренности её, а может от того, что, раскрасневшаяся после бани, завернулась неприхотливо в оставшийся от матери халатик, и сидела напротив – такая, какая есть! – полилось и у него из души всякое-разное, вопреки всегдашней привычке не доверять никому. А она слушала, не шевелясь, впитывая его слова, как земля впитывает влагу, и ничуть не удивлялась – именно что-то такое и предполагала?

Поселился он и впрямь здесь недавно. Отставной военный, помотавшийся вдоволь по миру. Как-то так взял и решил осесть в родном доме, в деревне, в которой вырос. Была у него когда-то семья…. Но за годы, что пропадал в горячих точках, жена, растившая сына в одиночку, да и он – оба изменились. Когда вышел в отставку, пожил дома, вник в семейную обстановку, и многое ему не понравилось. Попытался исправить, да видно слишком резко – ссоры начались. Тогда сгоряча плюнул на всё и вновь уехал. На сей раз в Приднестровье. Там и получил ранение. Жена примчалась. Из госпиталя на родину увезла. Всех, кого могла, на уши поставила. Два года его хирурги по частям собирали. Она, как положено, ухаживала, ночами возле него дежурила, но это ничуть не сблизило. Наоборот, пришло осознание, что они друг другу совсем чужие люди. В результате, когда окончательно поправился, подали на развод. Квартиру делить не стали. Он ушёл в общагу. Жил как-то, сыну помог своими связями…

А этой весной мать умерла. После похорон перебирал старые фотографии, и подумалось вдруг, что в городе его уже давно ничего не держит. Пенсия у него, по сравнению с другими, нормальная. Чем за общагу платить, лучше в родном доме – на свежем воздухе. Опять же, в деревне всегда есть чем заняться.

Она слушала его, наскучавшего по обыкновенному женскому вниманию, и ловила себя на мыслях, что тоже одинока, что её в огромной квартире, в центре города, держит только Димка. Но вот смогла бы она так всё бросить и уехать в деревню, как он? Огород, куры – это не для неё. Хотя…

После этой поездки что-то в ней переменилось. Нет, внешне всё шло как обычно. Разве что в душе поселилось нечто такое, чему названия придумать не смогла. Хотела вскоре снова навестить Александра Иваныча, но… не вышло.

Жизнь стала разваливаться на куски!

Началось с того, что её вызвали в техникум, где учился Димка, спросили, почему сын не посещает занятия. Пробовала с Димкой говорить, но он упорно отмалчивался. Хуже того, стал приходить домой пьяным. Достучаться до него не представлялось возможным! Когда же отчим с ним заговорил, в свойственной ему небрежной манере – Димка взорвался! Да так, что её затрясло. Это не могло происходить с ней!.. Это не её Дима, не её мальчик… Но он продолжал кричать, выплёскивая на Сергея лютую ненависть. А тот лишь бросил презрительно своё: «Ну-ну!», и ушёл смотреть телевизор. Хлопнула дверь.

И она, едва оправившись от шока, металась весь вечер от телефона к окну в полном отчаянии, не зная, что предпринять! Упустила-а!!! Упустила и сына, и жизнь свою! Променяла на внешнее благополучие – сытость в постылых хоромах. Без любви, без уважения. И что бы она не делала, каких бы успехов ни добилась, Сергея, с его чувством превосходства, пробить было невозможно. Он всегда подавлял. Всех! Но ей приходилось легче, чем Димке. Она – взрослая, уверенная в себе женщина, а Димка – был ребёнок! Каково же ему было соперничать с таким монстром, навсегда отнявшим у него мать! А теперь он вырос и может не скрывать свою ненависть. Господи! Сердце сжалось от догадки. А ведь то Димкино глупое заявление в военкомат с просьбой отправить его добровольцем в Чечню было последней попыткой обратить на себя внимание! А она… Как же она ненавидела сейчас Сергея! За хвастовство, за жестокость, за равнодушие к людям, способность ради достижения цели идти по головам!... А ведь именно это ей когда-то нравилось в нём! Она тогда называла это целеустремлённостью, не предполагая, что он так же пройдётся и по ней. Захотелось выложить ему прямо сейчас всё, что накипело, но, решительно открыв дверь в комнату, натолкнулась на его надменный взгляд, мол, – ну, что ещё? Постояла несколько секунд и ушла. Бесполезно. Бесполезно и поздно.

Последующие месяцы показались ей долгим тягучим кошмаром.

Димку арестовали за грабёж, потом судили.

Билась как рыба в сетях, но ничего изменить не смогла! Сергей отказался ей помогать, а вскоре и вовсе ушёл, оставив её в огромной пятикомнатной квартире, за которую она не в состоянии была платить. Рвалась на части, высылая Димке в колонию передачи, работала на износ, но выбраться из долгов не получалось. Жила письмами его, ласковыми, полными нежности. Наконец, разрешили свидание с сыном. На это первое свидание летела, набрав две тяжеленные сумки! Окрылённая надеждой вновь обрести свою кровиночку. Но, приехав… не узнала Димку. Как ни вглядывалась, никак не могла увидеть в нём черты того ясноглазого мальчика, которого когда-то качала на руках. Это был уже совсем очужевший, жёсткий и жестокий человек, который был вежлив лишь затем, чтоб не прекращался поток передач. Молод был, потому и врал не изощрённо. Может, и получалось бы врать, да видно чувствовал, как её коробит от фальши.

Вернулась от него полностью опустошённая – до звона в ушах! – и долго сидела в прокуренной кухне, кутаясь в наброшенный на плечи джемпер. Звонил телефон. Мать или Тамарка? Трубку не брала. Не могла никого слышать! Сердце давила такая мука! Может, поплакала, легче бы стало… Достала коньяк, и не утруждаясь поиском стакана, влила в себя чуть не полбутылки. Но это не помогло. Потом бродила до утра по квартире и не находила себе места. Махнуть бы на всё рукой – на эти квадратные метры, на ущемлённое самолюбие, и уехать куда-нибудь далеко! Но стоит уехать и обратного хода не будет. Куда потом? К маме? Сергей поселится здесь со своей… Даже тряпки грязной не отдаст. И тут её осенило – именно на это он и рассчитывает, оставив ей квартиру! Снимает жильё… Выживает её так! А ведь он не один зарабатывал всё это! И наверняка уже готов к разводу, то есть к тому, чтоб оставить её ни с чем! Она судорожно сглотнула. Как раньше не догадалась?! В панике кинулась складывать в сумку всё более или менее ценное – надо срочно увозить всё к маме! Из шкафа выдернула новую, ещё ни разу не надетую шубу, из шкатулки ссыпала в карман золото, хрустальную вазу завернула в дорогое вечернее платье… Набила сумку до отказа, пыхтя и чертыхаясь попыталась застегнуть и – сломала ноготь! И вот тут-то, плюхнувшись на диван, наконец, разревелась! В голос. Отпихнула сумку ногой. Зачем ей всё это?! Что стоит барахло, по сравнению с тем, что уже потеряла!!! Сына, её Димку, уже не вернуть, годы, потраченные на дешёвых любовников, не переписать… Ревела взахлёб, самозабвенно, долго…

Потом обнаружила вдруг, что слёзы высохли, а она сидит и смотрит в окно на поднимающееся из-за домов солнце, на тронутые рассветной позолотой облака, на верхушки деревьев, слегка колеблемые ветерком. На душе было пусто и странно спокойно. В очередной раз нужно начинать с нуля. Отдохнуть бы. Там, где никто ни о чём бы не спрашивал, не мучил сочувствием... Куда податься? Перед кем можно не притворяться весёлой, успешной, довольной жизнью? И вспомнился ветхий домик в деревне и умные глаза полузнакомого человека.

На следующий день оформила отпуск, а ещё через день, вечером, уже шла по деревенской улице. В окнах дома горел свет, но дверь открыла незнакомая женщина.

-- Здравствуйте, я к Александру Иванычу.

-- А его нет. – Увидев её недоумение, женщина пояснила: -- Умер Александр Иваныч. Да вы проходите... Вот недавно только в морг увезли…А вы кто ему?

-- Племянница. А вы? – сердце сжалось в комок.

-- Соседка я… Коза у него осталась, на той неделе окотилась – кормить надо. Да курей с десяток… А родным даже не знаем куда сообщать! Ведь никто к нему не приезжал ни разу, а он говорил, что был женат. Вроде, сына как-то упоминал… Думала, может письма где лежат или записная книжка…

Лариса слушала её как сквозь сон, машинально прошла в кухню и присела на том самом месте, где и в первый раз. И тут опоздала!

-- …У нас семеро по лавкам. Кто будет хоронить? Ума не приложу!...

-- Я похороню. – перебила Лариса, -- Скажите, как его нашли?

-- В снегу нашли, в десяти метрах от дома. Уже замёрз… Знаете, он последнее время болями маялся, даже меня просил ему уколы обезболивающие делать…

Поговорив ещё немного, соседка ушла. Лариса, послушав её совета, подбросила в печку пару поленьев, поставила греться чайник. Вот и пригодятся деньги. А она ещё удивлялась себе – зачем столько берёт? Не на курорт ведь едет. И подумалось, что за судьба?! Отдать всего себя службе, ни семьи, ни дома не видеть, и – умереть под забором! Надо же! Страшно, наверное, замерзать в снегу!.. Зябко передёрнула плечами. Вот – приехала за утешением…

Сколько-то сидела ещё на кухне, согреваясь чаем, а потом нашла себе место на стареньком диванчике, и свернувшись калачиком, уснула. Проснулась под утро. Продрогла. И сразу вспомнился сон. Александр Иваныч приснился. В камуфляже, с рюкзаком. Дотронулся до её плеча:

-- Ты не беспокойся, я в снег уже мёртвый упал. Сердце-то совсем хилое было…

-- Куда ты?

-- Солдат, он и в Африке солдат.-- махнул рукой и пошёл.

Странно! Очень странный сон! В потусторонние глупости она не верила, а вот поди ж ты… И потом до рассвета подпрыгивала у остывающей печки, пытаясь её растопить, и кляла свою городскую в этом деле бестолковость.

Прошли похороны, за ними поминки, но она домой не уехала. С помощью соседки кое-как научилась доить козу, которая страшно дичилась её и норовила боднуть. С курами было проще, хотя петух по-первости тоже вставал на защиту гарема, подпрыгивал и пытался клюнуть, так что в стайку приходилось входить с веником наперевес. С водой, слава богу, проблем не было, её из колодца качал насос, а вот с отоплением пришлось повозиться, пока приноровилась поддерживать тепло в доме. К собственному удивлению – справлялась! Если б кто хотя бы год назад, сказал ей, что она будет жить в деревне, да ещё и ухаживать за какой-то там живностью… Да засмеяла бы! Ни дня б не стала! А нынче… Какое-то умиротворение нашла в простых заботах. Даже роскошные ногти свои спилила, чтоб не мешали!

Пообвыкшись к новому своему бытию, задумалась – не может же она остаться здесь навсегда? Рано или поздно объявятся наследники. И занялась поиском документов. Неторопливо перебрала все вещи, из углов вымела пыль, отмыла пол. Наконец, добралась до книжного шкафа. И вот тут-то и наткнулась на документы, на тоненький альбом с фотографиями и ещё обнаружила три толстые тетрадки, стоявшие за книгами. В документах нашла адрес жены и места службы сына. Там же были записаны и телефоны.

Разложила найденное стопочками на столе и уже достала из сумки мобильник, чтоб позвонить, но, так и не собравшись с мыслями, как повести разговор, взяла в руки тетрадки. Поначалу приняла их за «гроссбухи», в каких, бывает, люди записывают свои расходы. Но, открыв, поняла, что это дневники. Собственно, дат там не было, да и записи велись стихийно. Скорее это были рассуждения о жизни, размышления, воспоминания, написанные не так давно. Но что это были за воспоминания! Начав читать, Лариса с головой погрузилась в них, с жадностью вбирая смысл неровных строк. Характер писавшего сразу проступил ярко, и чем дальше, тем отчётливей виделись его сила и неординарность. И тем внимательнее она вглядывалась в строки, силясь найти ответ – почему? Что же с ним произошло? Что надломило этого сильного человека, который при своём огромном боевом опыте и заслугах не нашёл себе иного применения, чем плотничать, а после и вовсе уехал в деревню? Он не был стариком! Всего-то старше её лет на десять-двенадцать! Но – что? Почему он опустился до нищего деревенского пенсионера?

С трудом оторвалась от записей, чтоб покормить живность, себе согрела чай и до утра читала и перечитывала, обдумывая то, что узнала. Кое-где плакала: над теми страницами, где он писал о смерти товарищей или о простых мирных людях, попавших в мясорубку войны… И о любви… Как он писал о любви! Скупо, но каждое слово имело вес. И чувствовалось, что даже резкие суждения верны. Во всяком случае, он имел на них право. Как жил этот человек! Сколько всего видел и перемолол в своей душе!.. А она? Какой ничтожной и пустой вдруг показалась вся её жизнь!.. Что она видела? Много всего, да ничего стоящего. Заныло где-то возле сердца – как поздно они встретились! Да повстречай она его лет десять назад!.. Она ушла на кухню и нервно закурила, неловко примостившись на краешке стула.

А – ничего бы не было! Мимо бы прошла. Как проходила мимо многих других – порядочных, упрямых, настоящих. Только так они и могли встретиться – случайно. И свели бы их четыре дешёвых сигаретки.

Весь следующий день она была под впечатлением. Занималась ставшей уже привычной работой, с остервенением чистила во дворе снег, чего-то там варила. Лишь вечером решилась взять в руки последнюю тетрадь…

 

 

…Ещё в госпитале ему стало понятно, что у жены кто-то есть, хотя не проронил об этом ни слова – это последняя ссора и его отъезд дали результат. Случись это раньше, он бы возмутился, но… прикованный к постели, очень нуждался в помощи. Да и что бы изменило выяснение отношений? Она не бросила бы его из чувства долга, хотя уже и телом и душой принадлежала другому. Поэтому принимал заботу, и скрипел во сне зубами, оттого, что вынужден терпеть её жалость. Сверлило отчаянье: теперь он обуза, беспомощный инвалид, измученный бесконечными операциями, от которого только думалка и осталась. Может поэтому, стиснул зубы, и сделал невозможное – назло врачебным прогнозам!

К тому времени, когда он поправился, сын уже поступил в военное училище. Пора было подумать о работе. Созвонился со старым приятелем, тот предложил преподавать в том самом училище. Съездил к нему, договорился. А вернувшись домой, услышал разговор жены по телефону. Она говорила взволнованно, поэтому не слышала, как он зашёл. И он понял, что говорит она с любовником, и что любовник – тот старый приятель, с которым беседовал в кабинете всего час назад. Вот всё и сложилось, все разрозненные кусочки собрались в одно. И кривоватые улыбки сына, когда тот приходил домой, и то, как Игорь отмалчивался в разговоре, а последнее время стал избегать отца. А он-то думал, что сам… Всё оказалось милостыней убогому! И самое страшное – сын! Слава богу, нормальный мужик вырос, раз перестал уважать такого отца. Ему с детства говорили – папа герой! «Есть такая профессия – Родину защищать!» И вот папа вернулся… И дело не в том, что инвалид, а в том, что – трус! Закрыл как китайская обезьяна рот, уши и глаза, получает свою пайку и молчит в тряпочку – только бы милостью не обошли!

Развернулся и ушёл, тихо притворив за собой дверь. В тот же день, недолго думая, устроился плотником в общагу на другом конце города. Месяц жил в какой-то подсобке, потом дали комнату. Начал обустраиваться.

Жена через сколько-то его разыскала, но разговора не получилось.

-- Ты об Игоре подумал?!! – кричала она, шагая из угла в угол, опахивая ароматом дорогих духов.

-- Только о нём и думал. Как и ты…

Да, только ради сына она выхаживала калеку-мужа, только ради него и прилетела сейчас -- возвращать беглеца. Не могла позволить себе потерять сыновнее уважение. Что скажешь – мать! Воистину – горше смерти женщина, сердце её силки, руки её оковы. Ласковой заботой в бараний рог скрутит и не поморщится!

-- Что ты молчишь?!! – она была в отчаянии, -- Что, бомжем жить лучше? А ты знаешь, каково мне теперь Игорю в глаза смотреть – отец из дома ушёл?!

Медленно поднял на неё спокойный взгляд.

-- А как раньше смотрела?

Она стушевалась. Красивая. Уже обозначились морщины, но… хороша! Присела напротив.

-- Чего ты хочешь?

-- Хочу, чтоб Игорь знал, отец – не прихлебатель при твоём любовнике! – подал ей пальто, -- Поезжай домой, а то стемнеет скоро.

Она помедлила, молча накинула пальто, и уже взявшись за ручку двери, обернулась:

-- Ты разведёшься со мной?

-- Видно будет…

 

Лариса была потрясена! То, что она расценила как сломленность и нежелание бороться, оказалось проявлением характера и неимоверной силы воли! Каково же было начинать с нуля, будучи инвалидом! Она вдруг вспомнила, каким увидела его впервые. Неприметный, в старенькой куртейке, лишь глаза слишком проницательные…

Набросив на плечи шубу, вышла на крыльцо.

Вот и всё! Вдохнула полной грудью. На землю мягко ложился крупный снег. Будто баюкая, кружились в свете лампочки снежинки, шептали о чём-то своём, неслышно оседая на ресницах. Вот и всё! Вот и нашла то, за чем ехала. В трёх потёртых тетрадках: и утешение, и напутствие. Прочла их, и будто волшебной водицы из сказок, что силу даёт богатырскую, досыта напилась. Не замечая времени, стояла, глядя на опускающийся из ночной бездны снег. Дышалось легко!

Вдруг с крыши стайки – чуть не в руки! – с шумом скатился мохнатый комок и отпрыгнул в сугроб! Котяра! Выбрался из снега, отряхнулся. И такая при этом у него была изумлённая морда! Заснул что ли на крыше, да и свалился во сне?! Лариса рассмеялась легко и простодушно как не смеялась уже давно! Кот недовольно глянул в её сторону, и неожиданно, взбежав на крыльцо, остановился у двери, ворчливо мяукнув, мол, открывай!

-- Ну, ты нахал! – прыснула она, -- А не пущу, что делать будешь?

Кот потряс одноухой головой и степенно присел, приготовившись к долгому ожиданию. Через всю морду у него шёл шрам, оттого выражение было упрямым, непокорчивым – одним словом, бандит. Такого только пусти и завтра же не он у тебя, а ты у него в доме жить будешь! Лариса усмехнулась.

-- Ладно, считай, что купил меня! Но смотри, напакостишь, вышвырну!

Наутро она позвонила родным Александра Иваныча. Не стала вдаваться в подробности, просто сообщила о смерти.

Пока ждала приезда родственников, продолжала вести хозяйство. Легко дышалось! Отпустила прошлое, перевернула страницу! Да и мохнатый постоялец радовал. Как-никак, а не одна в доме! Имя ему дала Пират и удивилась, когда он стал приходить на зов. Хотя, с такой мордой, другого прозвища и быть не могло!

Через пару дней приехал Игорь, сын Александра Иваныча. Он приехал явно с намерением навести тут порядок – выселить незнакомую тётку из отцовского дома. Но и выглядеть неблагодарным не хотел, всё-таки она отца похоронила. От этой двоякости он держался несколько натянуто. Лариса сделала вид, что не замечает этого, накормила обедом, затем проводила на кладбище. По дороге молчали. Показала могилу, и отошла в сторонку, чтоб не смущать, понимая, что слишком противоречивые чувства сейчас одолевают Игоря.

Он там пробыл недолго, положил цветы… На обратном пути заговорил:

-- Можно поинтересоваться?

-- Чем?

-- Давно у вас с отцом?

-- Что ты имеешь в виду?

Он не ответил, лишь вопросительно взглянул на неё.

-- Знакомство — не очень. Я его живым лишь два раза и видела.

-- Вот как?! – Он удивлённо поднял бровь. – Что же тогда вас связывало?

-- Четыре дешёвых сигаретки.

-- Как это?

-- Неважно.

Через несколько шагов она остановилась.

-- Ты, верно, думал, увидишь Фёклу, которая к инвалиду из-за пенсии пристроилась? Или пьянь какую, которая сразу прибедняться начнёт, деньги за похороны требовать, цену набивать?

Он помедлил.

-- Честно говоря, да.

-- Так вот, денег я твоих не возьму, а дом освободить могу хоть сейчас.

-- Ну, зачем же так… бескомпромиссно?

-- А зачем как-то иначе?

Он хмыкнул: -- Действительно…

Дома Лариса вручила Игорю документы. Но, кладя на стол дневники, попросила:

-- Позволь мне скопировать содержимое этих тетрадей.

-- Что это?

-- Личные записи твоего отца. Я даже могу расписку написать, что никогда…

-- Нет. – Отрезал он. – Пока не прочту, не могу этого разрешить.

Он взял документы и ушёл в комнату.

Наутро поднялась затемно. Игорь спал. Рядом с диваном валялась недочитанная последняя тетрадь. Да, жаль, что нельзя взять с собой… Но ведь всё написанное уже впечаталось, если не в мозг, то в сердце. Лариса наскоро попила чаю, оделась, и подхватив сумку, вышла из дома.

На станцию попала к открытию автобусной кассы, купила билет и вышла на улицу. До отхода автобуса оставался почти час. Она порадовалась своей тёплой шубе, мягкому снегу, и зарывшись в воротник, уютно устроилась на скамеечке. Не хотелось находиться в помещении. Так прошло минут сорок. На станции зашевелились люди, торопились на электричку, на автобусы.

И вдруг среди разного шума ей послышалось мяуканье. С любопытством огляделась… и увидела Пирата! Он отчаянно пробирался к ней через сугроб!

-- Как ты здесь очутился? – только и вымолвила она.

Кот же, неожиданно прыгнул ей на колени! Лариса, несколько обескураженная, приласкала его и хотела опустить на землю, но он так вцепился ей в воротник, что оторвать было невозможно! Уже подъехал автобус, люди стали садиться, а она всё никак не могла справиться с котом!

-- …Ну, не могу я тебя взять с собой!.. Да что же это такое?!.. Господи!..

-- Давайте его мне. – раздался за спиной мужской голос.

Она повернулась и увидела Игоря.

-- Вы?!

-- Я. – он аккуратно и ловко отцепил кота, и сунул его себе подмышку: – Спасибо вам, Лариса. И, знаете что... -- он достал из кармана ключи и вложил ей в ладонь. -- Вот, возьмите.

-- Что это? Зачем?

-- Я думаю, они вам пригодятся. Теперь это и ваш дом тоже.

Он перехватил в другую руку отчаянно сопротивляющегося Пирата и пошёл прочь от остановки. Отойдя, обернулся и махнул рукой вслед отъезжавшему автобусу.

 

 

 

Кошачье счастье

 

Нашего кота Мурзу мы нашли крохотным котёнком у себя во дворе. Была осень, шёл дождь. Промозглая сырость кругом, а возле детской песочницы, на берегу огромной лужи шевелился клубок чёрной шерсти и пронзительно мяукал. Пришлось этого «акына» взять к себе домой. Высушили мы его, накормили и нарекли Мурзиком.

Стал он у нас жить-поживать, дочке – для забавы, а мне – в утешение. Придёшь, иной раз с работы домой, ляжешь на диван, а он на тебя заберётся, устроится поудобней, и начинает сказки рассказывать. Да так занятно мурлычет – с различными переливами и интонациями, что слушаешь, не переслушаешь, а подчас и замечтаешься о чём-нибудь хорошем. Так бы и оставаться ему Мурзиком, если б не стал наш котейка оформляться в грациозного красавца с блестящей чёрной шерстью и роскошными татарскими глазами цвета червонного золота. Поэтому, как-то само собой получилось – мы переименовали его в Мурзу.

И вот, когда он подрос, довелось нам с дочкой подобрать ещё одного котёнка – серую, пушистую Люську. Этой хулиганке было месяца три. В отличие от Мурзы она нещадно драла кресла когтями, причём, в самых видных местах; запутывала пряжу; роняла на пол, а потом загоняла под диван карандаши, ручки и другие мелкие предметы; а играючи, могла и когти показать… Вообще, манерами Люська была схожа с Мурзой, как беспризорница с аристократом. Зато с ней не было скучно. Мурза же вёл себя как джентльмен. Во многом ей уступал, но и на шею себе садиться не позволял. Иногда Люська расшалится, во время игры когти выпустит, так он ей лапой так наподдаст – катится Люська колобочком в другой конец комнаты! Потом поднимется, фыркнет, глазами зелёными сверкнёт, и гордо подняв хвост, удалится. Но потом обязательно исподтишка отомстит. А в миску Мурза её с самого начала не пускал. Но отвадил он её весьма необычно. Как-то раз, съев свою порцию, Люська сунулась в миску к Мурзе. И не просто сунулась, чтоб стащить кусок, а по-хозяйски подвинула его и принялась за еду. Мурза от такой наглости опешил. Потом обошёл миску и присел напротив, хмуро наблюдая, как она уплетает его рыбу. Люська даже ухом не повела, будто так и надо. Мурза обиженно посмотрел на меня, и поняв, что я не собираюсь вмешиваться, вдруг, неожиданно хлопнул её лапой по голове, ткнув носом в тарелку, мол, подавись, нахалка! – и ушёл. Забрался на шкаф и не слезал оттуда до самого вечера. Так обиделся, что вечером пришлось его оттуда снимать, кормить с рук, наглаживать и говорить ласковые слова. Таким образом, он нас всех выучил – дал понять, что он кот гордый, и унижать себя всяким малявкам не позволит! Из этого мы с дочкой сделали вывод: пускать на самотёк процесс кошачьего питания нельзя! И даже изготовились дать Люське отпор в случае очередного разбоя. Но и Люська оказалась не глупа. Урок усвоила и больше по чужим мискам не лазила.

Жизнь наших любимцев текла мирно и безоблачно, пока Люська не вступила в тот возраст, когда пора обзаводиться котятами. Ей не спалось ни днём, ни ночью. Она каталась по полу и пела песни, какие кошки поют на своих свадьбах, терзая нас и всех соседей. Мурза пытался за ней ухаживать, но она, лохматая бестия, шипела на него и норовила вцепиться прямо в морду! В общем, никакой взаимности бедному Мурзе! От таких переживаний он даже есть перестал, а дочка моя всплакнула, его жалеючи: «Ну, почему она тебя совсем не любит?!». А вот – не любит! И всё! Что тут поделаешь?! Наконец Люська не выдержала, и улучив момент, когда я пошла выносить мусор, улизнула из квартиры. Шастала где-то больше недели, а Мурза эти дни места себе не находил! Искал Люську по квартире, звал. В конце концов, она явилась. Голодная, уставшая и умиротворённая. Жадно слопала двойную порцию геркулеса и увалилась спать. С того времени она успокоилась, перестала шипеть на Мурзу, а мы с дочкой стали ждать прибавления в кошачьем семействе.

Через два месяца Люська родила котят, с комфортом расположившись в старом чемодане, загодя для неё приготовленном. Мурза непонимающе смотрел на нашу суету вокруг Люськи, и после того как мы дважды его прогнали, залез на шкаф и наблюдал происходящее сверху, широко открытыми, огромными золотыми глазами. Когда же суета закончилась, и котята дружно принялись сосать молоко, он слез со шкафа, подошёл к чемодану и осторожно их обнюхал – крохотные, тихо попискивающие комочки. Люська заурчала и он сел в стороне. То ли пахли котята как-то не так, то ли Люська испускала какие-то там флюиды… Обида и разочарование были на его морде! Какие чувства боролись в нём? Ревность, что теперь любить будут этих маленьких, а о нём забудут, или недоумение, отчего это Люська на него урчит с угрозой, не пускает к ним? Но не мог же он понять, что котята не его, кошки ведь не различают цвета! А котята, кстати, все четверо оказались не серыми, как Люська, и не чёрными, как Мурза, а – рыжими! Но, как бы то ни было, Мурза расстроился, и видя это, я на всякий случай вечером забрала его к себе спать. Котята котятами, а Мурзу я люблю по-прежнему!

Но Мурза не дал мне выспаться. Вёл себя беспокойно, просил открыть дверь, топтался по мне, мяукал и всячески надоедал. Причина такого его поведения открылась утром. Люська оказалась не только неверной женой, но и отвратительной мамашей! Заглянув к ней, мы увидели её не в чемодане с котятами, а в мягком кресле. Дети шебуршились и пищали, требуя еды, а она, безразличная к их писку, сладко потягивалась. Зато с удовольствием позавтракала сама, но и после этого не поспешила к детям – пришлось нести её к ним за шиворот! Люська нехотя покормила их, и осталась в чемодане. Но стоило мне открыть входную дверь, собравшись за покупками, она стремглав бросилась прочь из квартиры. Боже, что стало твориться с Мурзой! Он мяукал, бегая от двери к чемодану, от него ко мне и обратно… Но, поняв, что я тоже в полнейшей растерянности, решился залезть в чемодан. Он обнюхал котят – сперва всех вместе, потом каждого в отдельности, затем улёгся и начал их по очереди вылизывать. Через некоторое время он уже дремал вместе с ними, обняв их всеми четырьмя лапами.

Так Мурза стал и папой и мамой одновременно. Он вылизывал малышей, пел им песенки, отлучаясь лишь поесть. Когда же котята просыпались и начинали пищать, он подходил ко мне или к дочери и требовательно мяукал. Даже ночью будил и не отставал. Тогда приходилось идти на кухню, греть молочную смесь (пришлось специально купить пачку без сахара) – и кормить их. Первое время из пипетки, затем из маленькой резиновой спринцовки. О, если б Люська попалась мне во время этих ночных бдений! Ох, и досталось бы ей!

Благодаря нашим общим усилиям котята набирались сил и даже вовремя открыли глаза. В этот самый день и заявилась домой блудная мамаша. Но не успела Люська переступить порог, как вся сжалась и ощетинилась. И я, как в замедленном кино, увидела Мурзу, огромными прыжками летящего к ней по коридору. Глаза его горели праведным гневом, шерсть на холке вздыбилась…

Подскочив к Люське, он с размаху хлестнул её по морде растопыренной когтистой лапой! Потом, другой! Люська взвыла и началось невообразимое. Она, спасаясь от гнева Мурзы, носилась из комнаты в комнату, сметая на пути вазы, тарелки, книги, запрыгивая то на стол, то на шкаф, зашмыгивала под диван, но везде её настигали карающие когти обманутого и брошенного супруга. Мы с дочерью носились за ними, пытаясь хоть кого-то из них поймать за хвост, но напрасно. Я понимала, что ещё немного и эта семейная сцена мне дорого обойдётся – как бы не пришлось делать капитальный ремонт! Спасла квартиру от полного разгрома моя дочь. Она подскочила к входной двери, и, распахнув её, завопила: «Люська, сюда-а!». Люська рванула на зов, а дочь, выпустив её, всё-таки успела захлопнуть дверь у самого носа Мурзы, который ещё долго фыркал у порога со вздыбленной шерстью, и грозно сверкал глазами.

Через некоторое время, собирая на кухне осколки тарелок и ошмётки пропавшего ужина, я подумала: «М-да, а с виду – тихий троечник, беззлобный и ласковый!». Собрав всё это в мешок, я заглянула к Мурзе. Он лежал с котятами в обнимку и дремал. Услышав мои шаги, поднял голову: «Мррау?»

-- Ничего-ничего, всё в порядке, спи.

И он, вздохнув, вновь уткнулся носом в рыжую шёрстку своих четырёх сокровищ.

 

Воспоминания о Небит-Даге

 

Я когда-то жила в пустыне. Кара-Кум называется. Там +41 в тени - нормальное явление. Это у нас влажность 90%, а там +41 и +47 как наши +25. Там городок есть Небит-Даг (Нефтяная гора). Гора и в самом деле есть. Лысая-прелысая! Жёлтая как песок. Это у нас горы зелёные и сосны, а там местные с недоверием спрашивали: «А правда у вас на Урале деревья такие высокие как по телеку показывают?» А в пустыне песок и ветер, миражи, барханы, верблюды и нефтяные вышки. И город. Махонький, но просторный.

Дома не выше 4 этажей и поставлены на приличном расстоянии друг от друга – сейсмоактивная зона. Это для того, чтоб при землетрясении, разрушаясь, один дом не зацепил другие обломками.

А ещё вспоминается туркменский хлеб – чурек. Лаваш, который пекут здесь, у нас, ни в какое сравнение не идёт с теми, удивительно вкусными, мягкими лепёшками, которые мы ели там. И его запах, и чуть солоноватый вкус до сих пор иногда снятся.

Что тогда удивило на рынке: дыни. Всякие! По 4 копейки за кг! А вот капустааа… Вилочек, величиной с кулак – 25 копеек! У нас такие вилочки никто и срезать не станет, дождутся, когда вырастут. К 6 утра привозили шкуры. Только в Туркмении разводят особую породу овец с белоснежным, тонким руном, закрученным в колечки. Как спиральная химическая завивка! ))) Красота неописуемая!

Женщины туркменские и девочки ходили в национальной одежде. Как же я им завидовала! Мы-то, русские, по европейской моде, в юбках кроя «полусолнце» и «солнце», с воланами… Пока до магазина дойдёшь молока купить, 20 раз юбка на голове окажется, песок на зубах, песок в волосах! А они в штанишках и длинных платьях прямого кроя, с платками на голове выглядели и нарядно, и удобно им было. Но туркменские платья отличаются от узбекских – шёлковых, цветных. Они из тонкой однотонной шерсти, причём тёмного цвета. А у ворота и на разрезах по бокам нашит красивый орнамент из тесьмы. Орнамент на штанишках вообще отдельная песня! В самом низу, где штанишки выглядывают из-под платья, как манжет, шириной 15 сантиметров идёт вышивка с бисером и тесьмой.

Училась я в русской школе (а были ещё казахская, туркменская, болгарская, в каждой обучение проводилось на соответствующем языке). Те девчонки-туркменки, что учились у нас, ходили не в школьной форме коричневого цвета, а в своих национальных платьях. На груди, вместо застёжки у каждой была большая серебряная брошь круглой формы со вставками из сердолика. Помню, удивилась, увидев старшеклассницу в украшениях. На шее вместо броши красивое колье, на руках браслеты и кольца, а на голове филигранной работы что-то вроде шлемика с подвесками. Красиво безумно! И никто её не ругает за украшения такие! У нас-то - за золотые серёжки к директору водили! А тут!... Спросила у одноклассниц и мне объяснили, что это знак того, что она невеста, обычай такой. Эти украшения дарит невесте мать жениха. Сосватали её и скоро выйдет замуж. О как!

Земля же там удивительная! Брось семечко – через неделю из него вырастет крепкий росток, а через три урожай снимешь! Но это при условии, что будет чем поливать. На улицах Небит-Дага росли деревья, но невысокие. А повдоль них тянулись арыки – неглубокие канавки для воды. Воду же давали три раза в неделю, поэтому мы запасались ею, чтобы пить, мыться и готовить еду. Во всех квартирах стояли кондиционеры. Приходишь из школы, включаешь и через час уже в квартире +20.

Туркмены, жившие на первых этажах, а их квартиры имели отдельный вход с улицы, отгораживали для себя участок перед домом, обсаживали его живой изгородью и жили там до поздней осени. Чуть не до конца октября, когда температура ночью уже +5. Стелили прямо на землю кошмы и ребятишки спали на улице. Там и еду готовили.

Вообще, удивительно, как они выдерживали перепад температур? Днём в октябре +20, а ночью уже +1,+5. Зимы же там, как мы привыкли: со снегом, сугробами, метелями – не бывает. Снег может выпасть в начале февраля, но совсем немного и через несколько часов его уже нет. Даже анекдот такой помню: В ЦК партии пришла телеграмма из Москвы. «Такого-то числа в Небит-Даге пройдут лыжные соревнования. Отчитайтесь в подготовке». Ответ: «Для проведения лыжных соревнований просим прислать 20 вагонов снега».

А магазины работали до 23.00. Потому что обеденный перерыв длился с 14.00 до 17.00 – самая жара! Пекло! Зато вечером народ на улице толчётся, фонари, музыка из окон…

Землетрясения же просто беда этой земли. Я видела, как переселялись в новый дом жители соседнего Кум-Дага. Их дома были разрушены полностью. Да и в Небит-Даге было землетрясение. Небольшое, всего 4 балла по шкале Рихтера. Я даже ничего не поняла, просто жутковато стало. Пришла домой из школы, села уроки делать и вдруг со скрипом сама по себе открылась дверца шифоньера. В другой комнате ещё скрип послышался, вода в графине на столе чегой-то заволновалась. Что происходит? Длилось это недолго, минуты три-четыре. И всё. Зато наутро в школе было столько разговоров об этом! Тут и объяснили, что в таких случаях нужно брать «тревожный чемоданчик» и спокойно выходить из здания на улицу. Кстати, школа тоже была построена по-особому. Не как у нас – одно здание. Состояла она из нескольких зданий, красиво украшенных восточным орнаментом и расположенных на расстоянии друг от друга. Корпус для начальных классов, корпус для средних и старших, отдельно актовый зал – маленький театр, спортзал и мастерские.

Небит-Даг всего в 40 км от Каспийского моря. Приехали мы в порт Красноводск из Баку на пароме. А оттуда уже на машине в Небит-Даг. Жара! Так хотелось ветерка, прохлады, но открыв окошко в машине, чуть не задохнулись от горячего ветра пустыни.

Ехали по дороге и видим верблюда. Шагает невозмутимо важно и не объехать его никак. На гудки не реагирует! Пришлось минут 20 тащиться за ним, пока он не соизволил переместиться на другую полосу. Спросили у Ирепа (водителя), почему нельзя выйти из машины и прогнать его с дороги? Он улыбнулся: - Плюнет. Позже, убедились в этом. Такой же невозмутимый корабль пустыни застопорил движение на дороге. И с той стороны и с нашей машины стоят, ждут, когда он с места сдвинется. А он встал поперёк и ни с места! Тогда водитель машины, ехавшей с противоположной стороны, решил его подтолкнуть. Тихонько, бампером. Ой, зря он так сделал! Верблюду это не понравилось и он плюнул на лобовое стекло.))) Вся лобовушка в пене!

А ещё недалеко от Каспия есть озеро Молла-Кара. Озером-то его с большой натяжкой можно назвать. Это бывший соляной карьер. Размером, как наши в парке Гагарина. Ни кусточка на берегу! Зато душевые кабинки с пресной водой стоят. Вода настолько насыщена солью, что на лесенке, спускающейся в воду, как иней - соляные наросты. Утонуть там невозможно, вода выталкивает на поверхность. Причём, выталкивает в первую очередь самую тяжёлую часть тела! )) Искупались там и встали у кабинок, чтобы душ принять. Мы-то белые по сравнению с туркменами, по нам особо и не заметно было, а вот парень рядом с нами, смуглый, черноволосый, на солнышке вдруг стал седеть!!! За 10 минут на солнце он стал седым! И плечи покрылись белой пылью. Это вода испарилась и стала видна соль.

А ещё остались фотографии. Много чёрно-белых фотографий снятых фотоаппаратом "Зенит-Е". На них люди с белозубыми улыбками, вышки нефтяные и «качалки». Самая замечательная, прилёт вертолёта на место добычи. Вертолёт как в тумане. Поднятые в воздух вихри песка. И совершенно непонятно, снег это взвихрился или песок. Фотография-то чёрно-белая…

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/