Привет от Сведенборга!

 

Часть 1

 

1

 

Виктор Николаевич позвонил, когда Петр брился и принюхивался к запахам из кухни. Жена в последнее время не баловала его ничем, кроме надоевшей овсянки с омлетом, чай или кофе на выбор.

- Началось, налетели, угрожали, пистолетами трясли перед шефом! Что делать будем? – голос обычно спокойного Виктора взволнованный, слова не произносит, а плюет и в цель попадает. - Что делать будем, а, Петро? Тебя ищут, найдут, не позавидую.

- Пусть в суд подают, проведут расследование, там разберемся, кто деньги взял. - Петр ожидал наезда, но не так скоро.

- Какой суд, ты чё? Какой суд? Теперь крутые парни вместо суда, ногами дверь вышибли, хотя могли спокойно открыть, пистолеты наставили, шеф под стол полез, брюки по швам треснули, трусы в полоску вылезли, я тоже пригнулся, компьютер сам отключился. Трое в масках к нам рванули, остальные по этажам. Расставили нас по стенке, явились те двое восточных, не то таджики не то казахи, тебя спрашивали. Адрес мы твой пока не дали, сказали, у женщины живешь, где, не знаем. Обещали завтра узнать. Не скажем, пристрелят и не задумаются. Шеф подписал командировку, сиди дома, жди Татьяну, вместе поедете.

- Вы же обещали, разберётесь, поможете.

- Ты нас больше слушай, по-пьяни чего не наговоришь. Пока не можем ничем помочь. Понимаешь? Шеф будет стараться, но пока напуганный сильно. К нам так врываются впервые.

Руки дрожали, Петр еле добрился, любой на его месте испугается. Ну, съездит в командировку. Потом куда? Ну, дадут немного денег на мелкие расходы. Что потом? Все как-то туманно, нереально, непонятно, нелогично, так не должно быть. Но ведь случилось, подставили, иначе не назовешь. Будь проклята прошлая пятница, лучше бы он заболел и умер.

 

Пить в ту пятницу начали, как обычно, перед обедом. Шеф накануне вернулся из командировки без привычного оптимизма. Сделка состоялась, но Максим Палыч был не в настроении в отличие от порхающей Светланы Сергеевны, сопровождавшей его в командировку. Изменилась женщина, совсем не похожа на прежнюю немодно одетую, без пяти минут старушку на пенсии.

До неё бухгалтером работал Фёдор. Но его переманили сантехники, офис тут же, на втором этаже, через две комнаты. Сантехника классная. Открытия и достижения в области компьютерной техники померкли перед ваннами и унитазами, - хотелось снять шапку и склонить голову.

Фёдор перебежал на запах денег, больших денег. Фирма Максим Палыча после побега бухгалтера почти перестала существовать. Срочно дали объявление в газету, пришла Светлана Сергеевна предпенсионного возраста, старая и не привлекательная, в теплом платке и потертой на рукавах цигейковой шубе. Подождали три дня, больше никто не откликнулся, пришлось взять её. Шеф покривился, но успокоил себя, - зато вся в деле, с ладони будет есть, ноги целовать, где она себе найдет такую денежную работу.

Поначалу женщина даже плакала от грубого нрава шефа Максима Павловича и подленьких щипков заместителя Виктора Николаевича, - от казарменного духа, от дедовщины. Петру даже пришлось защищать её.

Шеф – бывший сокурсник по университету, начинал с продажи компьютеров, теперь всё покупает и всё продает. От прежнего однокурсника ничего не осталось, даже внешности: в прошлом худой и стройный юноша, быстро преодолев планку упругой полноты, пошел по пути интенсивного накопления жира. Нового костюма хватало на неделю: рукава отрывались, швы на спине и в паху лопались.

Но самые заметные изменения произошли со Светланой Сергеевной. Вскоре она пришла в смелом ярко-красном платье, туго обтягивающем сильно развитые и подвижные ягодичные мышцы, - барометр настроения. Если женщина весела и готова шутить, - мышцы так и играют, так и норовят подпрыгнуть как можно выше. Но опущенные до подколенок, - опасно, ожидай истерику.

Светлана Сергеевна мужчин не трогает, дурнушку Татьяну не замечает, но красавице Вике достается, - подумаешь, секретарша, подумаешь, молодая. Зато другие опытные.

От испуганной женщины, седой, старой в одежде мешком ничего не осталось, появился фиолетовый нимб над низким лбом, черные брови, темно-коричневые с блеском глаза.

Светлану Сергеевну можно было бы назвать привлекательной женщиной, если бы вертикаль лица не уступала горизонтали, но это на любителя, есть же мужчины, исключающие за ненадобностью интеллект у женщин. Но Петр ценит умненьких женщин, - с ними иногда поговорить хочется.

- Редкая стервь, - пожаловался шеф шепотом, нервно поглядывая на дверь, - переспал я с ней. Сам не заметил, как переспал. Если бы не сказала, не знал бы. Ведь предупреждал Витьку, охраняй, - проворонил, подлец! За что плачу миллионы.

- Ты, Палыч, не прав. Я тебя охранял, даже когда пили втроем. А потом что ты мне показал?

-Ничего я тебе не показывал.

- А кто за её спиной мне на дверь указывал?

- Я думал, мы с ней выпьем вдвоем для лучшего знакомства, для душевного разговора, и мирно разойдемся, то есть она в свой номер уйдет. Просыпаюсь утром, она рядом лежит в ночной рубахе. Все было, говорит, дорогой и любимый.

- Не переживай, Максим, она давно замужем и ради тебя разводиться не захочет.

- Нет, ты, Петро, не перебивай, ты послушай, звонит вчера, мне домой звонит, жена трубку взяла, потом уж я, сообщает мне эта стервь, что мужа выгнала, как я просил. Я просил! Вот до чего допился. Выгоню Витька, зачем мне такой помощник, в собственном номере застрелили.

Под траурное настроение шефа открыли бутылку, разложили закуску на ксероксе, вареную колбасу толстыми кусками и селедку. Шеф любил пить под соленую рыбу, преданный и заботливый зам. держал при себе банку или с селедкой или с килькой. Иногда разнообразил красной горбушей. Когда ехали подписывать договоры, чтобы не пропахли неприятным запахом бумаги, Виктор заворачивал банку в нескольких слоях газеты и засовывал в полиэтиленовый пакет.

Светлана Сергеевна позвонила из банка: - «Денег нет, и не будет сегодня и, может, даже завтра, мальчики, расходитесь, гуд бай».

- Началось, - трагическим голосом произнес шеф и надолго погрузился в думы, налил себе, выпил, еще налил, пожевал селедки, посмотрел на зама, потом на Петра, и ткнул в него пальцем:

- Значит так, поедешь с нами, пора тебе за настоящую работу браться.

Вышли на улицу уже в сумерках, у главного входа ждал шофер Саня. Когда сели, и машина тронулась, Петр сразу задремал, шеф и Витек тоже дремали. Вдруг машина резко затормозила. Все разом проснулись. Саня громко спросил:

- Куда дальше, шеф?

Темная ночь без звезд и луны, дороги не видно, впереди лес глухой стеной.

- Зачем здесь лес? Ты, козел, лес зачем здесь? Мы в городе должны быть, понимаешь, в городе. Здесь в лесу нет такой улицы, здесь вообще нет никаких улиц, - хрипло выговаривал Максим Павлович. - Ты, Витька, что дремлешь? Держишь беспамятного шофера, не спи, следи за ним, показывай сам дорогу. Если надо, беги впереди машины.

- Кто держит? Я держу? Ну, ты даешь, Макс, это твой кореш, друг по физтеху или чему там из глубокого детства, - Виктор пробормотал непереводимое и повернулся к шоферу. - Да ладно, Саня, не обижайся, а то остальное забудешь, задремал я, бывает, работа на износ. Разворачивай обратно. Ты молодец, Саня, в дорожных знаках не всегда путаешься. Может, тебе каких-нибудь таблеток попить, чтобы ты улицы родного города запоминал. Да ладно, улицы, хрен с ними. Знаешь, что в тебе раздражает? То, что ты зарплату хочешь дважды получить под видом плохой памяти.

- Не тяни на Саню, он самый знаменитый полиглот был в университете, даже японский выучил, весь ресурс памяти на этом исчерпал.

- Чтобы машина его лучше понимала? Недаром он Тоёты предпочитает. Ладно, шеф, я ничего, полиглот так полиглот. Понял, шеф не любит, когда под Саню копают. Молчу.

Когда выехали на нужную дорогу, Виктор повернулся к Петру:

- Анекдот не слышал? Саня не так давно заблудился невдалеке от своего дома, на соседнюю улицу машину поставил. Утром выглядывает в окно, машины нет, милицию вызвал, они сходили в соседний двор, угнали машину, вернули ободранную, да еще деньги содрали, якобы машина в розыске. Шеф клялся, новую купил, документы совал, свидетелей приводил, ничего не помогло. Палыч, много пришлось заплатить?

- Дак, считай, по полной цене плюс еще процентов двадцать. Ладно, кончай треп, ты лучше скажи, бутылку не забыл или заехать надо?

- Все с собой, начальник, ты же знаешь, я предусмотрительный.

Наконец, въехали в район пятиэтажных хрущевок, нашли шестой корпус, замыкающий ряд однотипных коробок, поднялись на третий этаж, оставив Саню в машине, постучали в фанерную дверь.

Дверь открыл небольшого роста мужчина, молча показал в сторону кухни и скрылся в дальней комнате.

В тесной кухоньке сидели за столом двое восточных мужчин. Трое вошедших с трудом протиснулись, прижимаясь, друг к другу и к стене, ни пройти, ни повернуться.

- Э, ребята, так не пойдет, дайте место шефу.

Восточный мужчина помоложе, вскочил и заулыбался, показывая на табурет. Шеф сел, привалившись к стене. Мужчина постарше с густой сединой в кудрявых волосах, склонился и из-под стола извлек портфель. Достал красную папку из кожзаменителя, похожую на большой кошелёк. Петр обратил внимание на необычную форму. Потом уже появилась серая папка на молнии. Виктор на следующий день утверждал, - там же, не выходя из кухни содержимое из красной папки переложил в серую. И договор и деньги переложил в свою папку, - зачем мне чужое, чужого нам не надо.

- Вот договор, - почти без акцента произнес восточный седовласый мужчина.

- Так, - Максим Павлович взял договор и попытался прочесть, приблизил к глазам, вытянул руку, как делают дальнозоркие, достал очки, но и очки не помогли. - Витек, посмотри, под какие проценты и сроки.

- Как договорились, - уверил седовласый.

- Ладно, сам посмотрю, - недовольно произнес шеф, будто предчувствовал нехорошее.

Пока шеф водил пальцем по строчкам, Виктор Николаевич опять завел разговор:

- Ты, Петро, главного не знаешь, Саня до прихода к нам работал в милиции, той самой, откуда менты приехали, по дружбе его обчистили.

- Может, действительно, в угоне? – наконец, Петр заинтересовался историей с машиной.

- Шеф сам покупал, не могла она быть краденная.

- Давай, Петро, подписывай, ты трезвее всех, приобщайся к делам, сколько уже работаешь, пора, – перебил Максим Палыч.

Восточные мужчины, молча, наблюдали. Деньги в долларах, стянутые резинкой, много пачек, сколько, Петр не запомнил, лежали на столе. Он заспешил, заторопился, стал искать ручку, боясь, шеф передумает. То, что сделка совершалась в сильном подпитии, его не смущало. Такая традиция. Шеф уже с утра далеко не в легком подпитии садился в машину, приказывал Витьку захватить с собой пойла, и ехал подписывать очередной договор сделки.

Петра восхищало, что шеф мгновенно замечал слабые места в договоре, и, в каком бы состоянии ни пребывал, навязывал свои условия сделки. После того, как стороны договаривались, Виктор протягивал ручку с золотым пером и черными чернилами, шеф брал её и, левой рукой поддерживая правую, чтобы унять алкогольную дрожь, расписывался. После этого вставал заместитель и со стуком припечатывал на слабую подпись шефа круглую печать с названием фирмы «Экспресс». Потом садился, доставал из портфеля водку и пластмассовые стаканчики, разворачивал пакет с бутербродами и банкой рыбы. Если договаривающая сторона отказывалась выпить, шеф с замом молча, вставали и уходили, не попрощавшись, убеждения не позволяли раскланиваться. Один Петр говорил: «До свидания». Казалось, только за этим его и брали. Уже сидя в машине, Макс ворчал, знал бы, что трезвенники, ни за что бы ни связывался.

 

В этот раз шеф был готов пить втроем. Восток – дело тонкое, не захотят, и настаивать не будем. Виктор все же поставил пять стаканчиков. Петр выпил. Дальше провал в памяти. Из провала возникли двое восточных, закусывающих селедкой. Все стаканы были пустыми.

Еще Петр запомнил, что места за столом ему не досталось, и он подписывал договор на полке с посудой, сам хлопнул печатью по своей подписи. Снова туман.

На следующий день Виктор рассказал, что деньги считали по очереди: сначала восток, потом он, потом уже Петр, считал долго, но сумму так и не назвал. Он, не помнил, как считал деньги и сколько насчитал. Шеф ворчал, почему не в сотенных, а в разнобой. Даже десятки попадались.

Ни сроков, ни процентов, ни вообще о чем договор, Петр не уловил, перед глазами расплывалось, Николаич зациклился как нарочно на истории с Саней и машиной, в голове путалось.

Шеф подтвердил слова Виктора, точно помнит, деньги переложили в серую папку. Петр при всех сунул её в свой дипломат. Туда же Виктор затолкал остатки водки и банку, вдруг шефу приспичит в машине закусить.

Петр сразу, как деньги исчезли со стола, забыл про них и про договор. Он периодически выпадал из реальности. Ярче всего запомнился сумбурный разговор шефа с договаривающей стороной. Туркмено-таджики просили помочь с оружием, спрашивали, нужна ли травка, какая травка, хотелось сесть, прилечь, а не прислоняться к стене, какие-то трубы, кажется, для нефтепровода, шеф под самый конец обещал по-дешевке достать провода для линии электропередачи. Стоя в тесной прихожей, он уверял, будет вам свет, лампочка Максим Палыча, век будет помнить аул с кишлаком, все кланялись и благодарили друг друга.

Дальше сплошная путаница, Петру казалось, будто он дома у телевизора. Хотелось сесть в кресло, но кто-то грубо хватал его за плечи и хрипел в ухо, - не падай, держись, еще немного, еще чуть-чуть, нет, ложиться еще рано, ну, давай, еще немного. Он, наконец, растянулся на диване.

Жена Ирина спала и его состояния не видела.

Дипломат нашелся утром в прихожей, но без папки. Петр позвонил Виктору домой, тот рванул в гараж, Саня только плечами пожимал, нет, никакой папки не видел.

Поехали на ту квартиру, но таджиков уже не было. Они и не скрывали, что уедут сразу после подписания договора.

 

2

 

Звонок в дверь прозвучал поздним утром, они уже давно встали. Ирина подождала, Петр, видимо, задремал, открыла сама, увидела девицу в драповом пальто с воротником из рыжей лисы, в вязаной старушечьей шапке в тон одежде и выражению лица. Конец апреля, так уже никто не одевается, непрошеная гостья стоит и нехорошо смотрит, исподлобья, будто не она, а ее потревожили. Ничего не просит, стоит и молчит. Ирина испугалась, - наводчица, где-то рядом грабители. Девица шагнула, Ирина еле успела дверь захлопнуть, руки дрожат, сердце бьется, но ключом дважды провернула в замке.

Снова звонок, долгий, требовательный. Заскрипел диван, Петр броском преодолел пространство, рывком открыл дверь настежь. Ирина заскочила в комнату ближе к телефону, услышала его голос:

- А, Татьяна Владимировна, заждался вас.

Тихий почти шепот незнакомки:

- Время еще есть, куда спешить.

- Я же не знал, могли передумать, теперь рядом со мной находиться небезопасно.

- Я? Бояться? – девица хмыкнула.

- Чай, кофе?

Гостья, в блеклой кофте, широкой и длинной юбке, прошла в комнату и села в кресло Петра.

Сам чай заваривает, - горько удивилась Ирина. С тех пор как занялся бизнесом, вся домашняя работа на ней.

- Я пью некрепкий, – прошептала гостья.

- Да уж, помню.

Девица осмотрела комнату, изучила рисунок на ковре, зачем-то заглянула под кресло, перевела взгляд на Ирину, - задержалась на прическе, лице, груди, ногах и даже домашних тапочках. Не учили её в детстве, что неприлично так, в упор рассматривать людей.

Петр налил в фужер коньяк, выпил залпом, - слишком много для утра.

- Я в командировку, на неделю, - наконец обратился он к Ирине, будто только заметил.

- Да уж, поняла. С ней вдвоем? – она повторила взгляд девицы, но только в обратном направлении: с ног до головы.

Петр промолчал, заспешил, заторопился, взял портфель, вышел и не обернулся. Девица хмыкнула и тоже заспешила, собой заслонила.

Нос у неё длинноват, губы тонкие, бледные, но кожа хорошая, нежная. Сапоги неуклюжие, для пожилых разношенных ног, но ступни вылезли маленькие, изящные, да и ручка тонкая, белая, ухоженная. Владеет собой, уверенная, далеко пойдет.

Нечто подобное, постороннее, бесцеремонное влезающее в их жизнь, уже мерещилось. Как не мерещиться: прошлые годы все вечера проводили вместе, - делились воспоминаниями, строили планы на будущее, прихватывали ночи. Теперь муж утыкается в телевизор и молчит.

Ирина прижала к груди бутылку шартреза, походила по квартире, выбрала место на кухне, выпила и успокоилась, - впереди маячит свобода, а прошлое, что ж, давно ушло. Жили вместе долго, счастливо и временами безбедно. И на этом спасибо.

Шартрез помог ненадолго, стали мучить картинки на тему Петра и Татьяны. Девица входит в одноместный номер мужа, все в той же кофте и той же юбке, садится, складывает руки на коленях и молчит. Петр ходит по тесному номеру, натыкается на ее коленки, нервничает, косится на экран телевизора, хочется новости посмотреть, но юная гостья рядом. Татьяна, наконец, говорит себе под нос голосом ученицы, вызванной к доске, а урок не выучен:

- Я вас люблю.

Говорит она в тот самый момент, когда телевизионные новости полностью завладели его вниманием.

- Что?

- Я вас люблю, - упрямо повторяет она.

Потом они долго будут сидеть молча, пока Петр не предложит: « Давай спать, завтра рано вставать».

В постели она окажется девственницей и расплачется в самый неподходящий момент. Петра полюбит на всю жизнь, но замуж выйдет за другого.

Может, не так. Допустим, Петр захочет ее соблазнить, но она с брезгливой гримасой поставит его на место:

- Зачем мне чужой и пожилой мужчина, когда столько молодых и неженатых.

Хорошо бы, но не похоже, если вспомнить, какой победительницей она уходила, даже подросла от такой удачи: чужого мужа на глазах его жены увела.

Все мы были молодыми, молодость прекрасна, но никогда еще не побеждала. Временные победы возможны, но только временные. Молодость в отличие от зрелости не дает ни комфорта, ни тепла, ни покоя.

 

Уже перед сном Ирина достала с полки книгу в голубой обложке «Рассказы» И. Бунина, наугад открыла и прочитала: «… И потом обратите внимание на его дегенеративную силу: в день убийства он был на учении, - с раннего утра, конечно, - и выпил за завтраком шесть рюмок водки, бутылку шампанского, две рюмки коньяку и остался при этом почти совершенно трезвым».

Ночью проснулась от сильного запаха гари, включила свет, сизый дым поглотил часть комнаты и подступил к кровати, - встала, прошлась по квартире, открыла форточку и уснула.

Утром проснулась, тот же запах гари, и форточка наглухо закрыта. Как увидела закрытую форточку, будто током ударило: не вставала ночью и не ходила по квартире, окно не открывала, хотела, но не успела, - задохнулась от дыма. Была и не стала. С мыслями о земном на тот свет ушла. Как у Сведенборга. Читала его недавно, не дочитала, но главное запомнила: кто попадает на тот свет, первое время продолжает, как бы земной жизнью жить. Человек уже там, но об этом еще не знает, и кажется ему, что окружают все тот же мир, все те же близкие и знакомые.

Она стала искать на полках Сведенборга, но опять наткнулась на Бунина, наугад открыла и прочитала: «… И вы почти со страхом увидите, как далеко от незначительности это веснушчатое лицо с маленькими зеленоватыми (избегающими глядеть на вас) глазами». Книга открылась на той же странице, что и вчера.

Мучила мысль: они вместе действовали. Подсунули снотворное, усыпили, а, может, отравили.

Маленькие зеленоватые глаза мужа избегали смотреть на нее, глаза убийцы.

Ирина уверилась: этой ночью ее душа отделилась от тела и, в метафизическом смысле, вознеслась туда, куда есть доступ лишь не отягощенному телесным бессмертному духу.

 

 

3

 

Петр вернулся из командировки через неделю. С вокзала позвонил в офис. Ответил сам шеф, хрипловатым голосом:

- Приходи, восток я уговорил, срок продлили, ситуацию держу на контроле.

Обычно настроение шефа выдает голос: тонко-визгливый – жди истерику, низко-хрипловатый, - щедрый и добрый хозяин положения.

 

- О делах потом, - шеф прижал ладонью договор, добытый Петром в командировке нелегкими переговорами с заказчиком. - Ну и какая Татьяна в постели? Или скажешь, ничего не было? Не поверю.

Петр пожал плечами, изобразил ухмылку бывалого парня.

- Попался тоже, бабы со всех сторон обложили. Танька хваткая, не выпустит. Я ведь подумывал на ее счет, но присмотрелся, она работник ценный, пусть все остается без лишних заморочек, а то знаешь, ревности, то-сё, до жены дойдет. У Таньки все сделки проходят как по маслу. Девка – зверь.

Без стука медленным, вкрадчивым шагом вошла Светлана Сергеевна.

- Я тебе не помешала?

Повернувшись спиной, стала что-то искать на полке. Туго обтянутые красным шелком ягодичные мышцы замысловато раскачивались. Максим не отрывал взгляда как кот от мышки. Светлана Сергеевна обернулась на шефа, засмеялась и вышла победительницей.

- У, стервь, - восхищенно прошептал Максим, поковырял пальцем полировку стола. - За помощницу обидно, Светка ревнует, придется Вику увольнять, от сердца отрывать. Я ведь её вырастил, за учебу на компьютере заплатил, курсы английского, делопроизводство, все как полагается, валютой плачено. Секретарь европейского уровня. Уйдет от нас и правильно сделает, зачем ей Светку терпеть. Понимаешь, думал, не только работать, но одной семьей заживем, понимаешь, как у японцев, кто вписался, тот и остался. Мечта у меня, чтобы все свои рядом, вместе живем и радуемся. Большая семья, и все друг о друге заботятся. Мечтал, а что-то не выходит. Светка под себя гребёт, в коллектив не вписывается, да и ты поначалу чужаком показался, все домой спешишь, - упрекнул шеф. - Мечтал о семье, не получилось.

Он махнул рукой, блеснула слеза. Петр подождал продолжения, но, не дождавшись, тихо вышел. Хотелось о своих делах, неужели всю оставшуюся жизнь придется скрываться, но понял, не время.

Светлана Сергеевна резала хлеб на столе секретаря европейского уровня, готовила бутерброды для шефа, - догадался Петр.

- Поговорить надо, - сказала она.

- Конечно, - Петр заскучал.

- Максим мне в любви объяснился.

- Трезвый был?

- Причем тут это, - возмутилась женщина.

- У вас счастливый брак, вы прожили столько лет, вырастили детей, впереди вас еще много хорошего ждет.

- Счастливый брак? Надежный муж? А сколько раз я его вытаскивала из чужих постелей. Нет, я ему не прощу. Я его оставлю без сожаления, ради Максима разведусь с мужем. За счастье нужно бороться.

Светлана Сергеевна замолчала в ожидании, Петр молчал тоже, из-за шкафа вышел заспанный Виктор Николаевич. Петр обрадовался, Светлана Сергеевна возмутилась:

- Подслушивали?

- Как можно!

Она отвернулась от зама и голосом драматической актрисы обратилась к Петру:

- Вы бы простили жене измену?

- В зависимости от обстоятельств, - ответил осторожно, как будто передвигался по минному полю.

- А если я приехала из командировки и застала мужа с другой женщиной? Как быть? Прощать? Как скажете, так и будет.

Виктор Николаевич с надеждой смотрел на него, женщина тоже, не к месту проснулся дух противоречия, как он потом сам себя оправдывал, - скука одолела.

- Нет, не прощать.

- Значит, нет. Так и будет, - провозгласила Светлана Сергеевна и, подтянув ягодичные мышцы, что в последнее время редко случалось и являлось признаком задумчивости, вышла из комнаты.

После коллективного распития шампанского по случаю подписания очередного договора женщины ушли, мужчины стали пить водку. Дойдя до определенной нормы, шеф, наконец, обиделся:

• Эх, Петро, я другом тебя считал, а ты дерьмом оказался. Ревнуешь к Таньке? Да у меня этих Танек, только свистнуть. Не ожидал от тебя.

- Пошутил я, шеф, понимаешь, пошутил, женщины слушают только то, с чем заранее согласились. Моя роль в судьбе Светланы Сергеевны незначительна.

- Повлияй на бабу, прошу тебя, спи с ней, делай что хочешь, повлияй на невменяемую, - повизгивал шеф.

- Я сам ее боюсь.

- Смотри, Петро, кинем тебя, жизни не возрадуешься, на войну проситься будешь, смерть спасением покажется.

- Война для меня уже спасение.

- Какой смысл помогать, если ты подставляешь меня.

- Пересплю, с кем хотите, хоть с ведьмой, только помогите.

- В поте лица стараемся. Что у тебя, Витек, докладывай.

- Значит так, я в курсе событий и кое-что знаю, о кое-чем догадываюсь. Кажется, не Саня.

• И ты в этом сомневался? – шеф начал злиться.

• Дак, надо было Саню проверить. Когда я тащил Петра по лестнице к нему

домой, Саня следом шел. У Петра ничего не было в руках, точно помню. Значит, дипломат Саня нес. Я спросил у него, нет, говорит, не нес. Врет. Зачем он тогда следом шел, если дипломат не нес?!

• Не делай поспешных выводов. Саня на детали забывчивый, может, нес,

может, унес, может, просто так шел. Но если сразу не сбежал, денег у него нет. С такой суммой он ни дня бы не работал. Не смог бы оторваться от дивана.

• Пожалуй, ты прав, начальник. Богатого Саню мы бы не увидели. Но факты

куда девать? – Виктор помолчал, чувствовалось, ему есть, что сказать. – Как вы помните, я сходил в гараж сразу после звонка Петра. По следам, правда, не совсем свежим, ночь прошла. Стоит наша японочка чистенькая, дверцы настежь. Сани нет, и не приходил еще. Я вызвал его по телефону, он пришел без ключей, долго рылся в карманах, нашел в машине на заднем сиденье.

• Дальше, что дальше? Не тяни. – Пётр стал раздражаться.

• Я ведь твою работу выполнял. Кто деньги потерял? Я? Или ты?

• Не надо ссориться. Но ты, Витек, в самом деле, тянешь слишком.

• Машину брал вечером шофер сантехников.

• Мало им нашего бухгалтера Феди. Они еще нашей машиной пользуются. На каком основании?

• Якобы их машина в ремонте. Проверил, да, в ремонте.

• Я немедленно к нему пойду. Витек, будь другом, ты все знаешь, скажи его адрес.

• Не кипятись, Петро. Шофер уволился и уехал в неизвестном направлении.

Уволился, когда Петр мне звонил.

- Он, точно, Он. Однозначно. Будем искать, - волновался Максим.

- Надо в милицию заявлять. Без милиции мы денег не увидим.

• Запрещаю в милицию! Ты, Петро, тут не командуй, если не хочешь за решетку. Пока я главный.

Петр понимал, сделка сомнительная. Если следователь начнет работать, обязательно заинтересуется.

 

В сквере Петра ждала продрогшая Татьяна.

- Я знаю, как заработать, как раз долг покроете, я посчитала, одному человеку нужны трубы, я знаю, где их взять.

- Вот и продавай.

- Мне нужна ваша помощь, вагон труб, я не хочу одна, меня обмануть могут.

- Тебя? Посмотрел бы я на того человека, кто тебя обманет.

-Кого обманули? – к ним подошел Виктор Николаевич, - тебя, Татьяна? Да ты клещами вопьешься, пока всю кровь не высосешь. Доплачивать будут, платить за товар и его тебе оставлять, лишь бы отстала.

Петр впервые видел расстроенную Татьяну, она еле сдерживала слезы. Жаль ее, для него девчонка старается, но слишком тяжело на душе, чтобы быть благодарным.

 

4

 

Петр жаловался на плохой сон в гостиничном номере, - не стены, а фанерные перегородки, и дороговизну несвежего обеда в ресторане, наконец, оценил ее каши: невкусно, зато безопасно для здоровья.

Ирина ходила из кухни в комнату и думала, сидит в кресле, не исчезает, и не понять, то ли, в самом деле, сидит, то ли это ее воображение. Какой-то он не такой. Она его считала привлекательным мужчиной, но теперь не видит этого: шея в плечи ушла, подбородок вытянулся, - баба Яга в мужском обличии. Высокий лоб раньше выпукло нависал над зеленоватыми глазами и чуть вздернутым аккуратным носом, - теперь казался покатым, будто сдвинулся к затылку. Может, ей это кажется, потому что в комнате темновато. Лицо освещено лишь экраном телевизора.

Тень на шторе передразнивает его профиль, - баба Яга превращается в неандертальца из учебника по истории для школьников.

Глаза мужа не отрываются от экрана, а ноздри шевелятся, принюхиваются. Не замечала раньше, сквозь светлые волосы просвечивает темно-красная лысина.

- Что ты мотаешься, трогаешь меня? На соблазнительницу не похожа, вид испуганный, посиди рядом, успокойся. Случилось что-то?

- Пожар был у соседей, когда ты уехал, ночью, я, кажется, задохнулась.

- То-то смотрю, странноватая, это от дыма, пройдет. В больницу не увозили? – встревожился Петр.

- Нет, не в больницу, на тот свет попала.

- Может, сначала поедим, а? Голоден я. А потом вместе на тот свет уйдем, таким, как мы с тобой, там лучше. Куда захочешь, туда и пойдем.

- Курица готовится, наберись терпения, скоро уже. Послушай меня, это очень важно, - настаивала Ирина, - произошло так, как у Сведенборга описано. Ангелы его провели по тому свету, чтобы потом можно было людям описать. Человек уже там, но первое время не осознает этого, мысли его все еще земной жизнью заняты, вернее, не мысли, а дух, тот, что от тела отлетает. Я уже там, а духу чудится, что еще с тобой, но ничего, постепенно все земное забудется, годика через два. Так у Сведенборга написано.

Петр притянул ее и посадил на колени, стал тискать и поглаживать, как давно не делал.

- Дух если и отлетел, не жалко, зато твои прелести на месте.

Ирина прикрыла ладонью его глаза:

- Совпадений слишком много, в командировку ты не ездил ни разу, говорил, и не поедешь, без меня рядом плохо спишь, и вообще, ты же знаешь, одна я с ума схожу, ну да ладно, а тут неожиданно поехал на целую неделю. Я не зря боялась, мы оба боялись расставаться надолго, смерть моя была предопределена.

- Но я не умер, я живой, и курица пригорает.

Он ел, с жадностью отдирая мясо от костей, и еще сильнее походил на неандертальца. Пройдет немного времени, и исчезнет, жаль немного, но земное время необратимо, все имеет начало и конец, только там, в вечности оно послушно воле духа, да и зачем оно вообще.

- Я посижу немного, подумаю, командировка измотала, не все бумаги оформил как надо. Татьяна хамила заказчику, он тянул, не подписывал, потом долго товар отгружали, на холоде, пришлось ночь провести в товарном вагоне, пока его не отправили. Ты Катерине позвони, ей понравится о том свете, - ненадолго от кастрюль оторвется. Кого из голодающих художников на этот раз подкармливает? Извини, в голове крутится: стулья-деньги, деньги-стулья.

Ирина уже засыпала на диване, когда Петр позвал ее, - Катерина на телефоне.

Не хотела подниматься, но Петр не отставал, нависая над ней, пришлось встать.

Катерина с тревогой спрашивала о здоровье, не в традиции у них интересоваться здоровьем. Ирина не выдержала:

- Петр уже доложил, что у меня крыша поехала?

- Ну, зачем так, он тревожится, беспокоится за любимую жену. Сказал, пожар был, ты дыма наглоталась, теперь не можешь разобраться, в каком мире находишься. Такое случается с токсикоманами, ничего, пройдет. Голова не болит?

- Нечему уже болеть, я теперь без телесной оболочки, а ты все спрашиваешь, - Ирина стала раздражаться.

- Так и есть, крыша поехала. Но ты не переживай, поспи, завтра всё пройдёт.

Ирина уговаривала себя не раздражаться, помнить, какая добрая Катерина, добрая и преданная, но уж слишком бесцеремонно иногда в душу лезет.

- Да, я сумасшедшая, и крыша поехала, а вы все кругом нормальные, и о том, что судьба непредсказуема, любого в любом месте смерть подкарауливает, потому, что нашей судьбой правит случай, никто не хочет задумываться.

Ирина бросила трубку и ушла в ванную. Когда вышла, Катерина снова позвонила. Ирина раздраженно перебила её:

- Помнишь, когда ты снами увлекалась, в тетрадь записывала, я разве что, против говорила? Шум поднимала? Тревожилась, не сошла ли ты с ума? И в мыслях не было. Даже в сонниках рылась, помогала разгадывать, что означает, ты в царской короне по комнате летаешь. Вспомни, как ты с кем-то там наверху беседы вела, вещими снами называла.

• К чему ты все это вспоминаешь? – Катерина обиделась, хотела как лучше, но переборола себя. - Ты не волнуйся, разберемся, дай время сообразить, котлеты пригорают.

Ирина будто видела, как Катерина с телефонной трубкой на длинном шнуре мечется от холодильника к плите, заглядывает в комнату сына, делает ли он уроки или включил запрещенный на время учебы компьютер.

- Да оторвись ты от сковородок. Пойми же, наконец, что я перешла в метафизический мир. В том мире духи живут. Мы сначала в физическом мире, а после смерти попадаем в метафизический, даже Петр с его техническим дипломом допускает существование другого мира, он сам мне говорил, сейчас почему-то забыл.

- Понимаю. Если ты понимаешь, я тоже понимаю. У тебя есть ожоги?

- Пожар случился не у меня, у соседей ночью. Я проснулась, комната в дыму, форточку открыла и уснула, а утром все форточки закрыты, как было с вечера, так и осталось до утра.

- Но ты разговариваешь со мной, объясняешь, я тебя слышу, ты мыслишь, значит существуешь. И не сомневайся, форточку ты могла и не открыть, проснулась, подумала открыть, уснула, приснилось, что открыла. Со мной такое случалось, проснусь утром, потом засыпаю, и снится мне, что в институт на занятия иду. Лучше выкинь из головы всю эту чушь. Ну, выпила на ночь, с кем не бывает.

- Все правильно, я согласна, потому что говоришь не ты, это память моя воспроизводит, как бы ты мне ответила. Понимаешь, не голос твой, а моя память о твоём голосе. Не ты, а я говорю, как бы ты сказала.

- Да, запутано, подожди, перейду в комнату, не могу сосредоточиться, когда кипит и парится.

- Готовь ужин, корми семью, я сама во всем разберусь.

Минут через пятнадцать Катерина позвонила снова.

- Не могу успокоиться. Правильно ли я поняла, тебе нужны доказательства, что тебя уже нет на этом свете, то есть там, где мы, вернее, тут. Тут там, ну, ты меня поняла. Я ведь тоже засомневалась, путаница в голове, пожар мог и у моих соседей случиться, и у меня, - курят муж и сын, иногда и я присоединяюсь. Может, мы с тобой обе на том свете встретились, только ты быстрее сориентировалась, Сведенборг подсказал. Не можешь подробнее, как там устроено, читать нет времени.

- Там все по-другому. Сведенборг побывал по приглашению ангелов, потом доступно изложил. На том свете встречаешься, с кем хочешь, и живешь, как хочется. Но первое время, когда душа туда только попала, не догадываешься о смерти своего тела. Я уже там, а со мной все еще мой муж, ты и другие, с кем я знакома. Нужно время, чтобы душа наполнилась исключительно моими желаниями. Только там мы получаем то, чего хотим.

- Если тела не будет, много у нас желаний останется? Ты и душа твоя и больше никого.

- Все равно будет лучше. Я так намучилась в той жизни, - телу нужно одно, душе другое, не знаешь, кого ублажать. Обращалась к умным книгам, одни советуют, наслаждайся, жизнь только раз дается, другие, - не греши. От противоречий избавишься, и то уже спокойнее, чем не рай. Представляешь, никто ни себя, ни другого не обманывает, что думает, о том и говорит.

- Не очень приятное общество нас ожидает в вечности. А хочешь, в ЗАГС схожу, точно узнаю, выписывали или нет свидетельство о твоей смерти. Моя знакомая там работает.

Ирина устала. Её не понимают ни родной муж, ни близкая подруга Катерина. Так может долго продолжаться, пока не произойдет в душе замены лиц, слов, любви. Пока ее дух не совпадет с духом неизвестного ей человека.

Она в ожидании неземной любви, - что ж, привычное состояние.

 

 

5

 

Ирина весь день ходила бесцельно по городу, будто не узнавала, впервые видела его. Забрела на вокзал, раздала всю мелочь нищим, помечтала, хорошо бы куда-нибудь уехать далеко-далеко. Почти сорок лет прожила и мало что видела, если бы начать сначала, путешествовала бы по всему миру.

К вечеру устала, решила отдохнуть где-нибудь в кафе, но по привычке заспешила кормить ужином мужа.

Как только вошла к себе домой, услышала незнакомый женский голос, подумала, Петр телевизор смотрит. Прислушалась, голосу женщины вторил баритон мужа. Не мог он с телевизором переговариваться.

Ирина постояла в прихожей, подумала, может, лучше уйти, не вмешиваться в чужую личную жизнь, но любопытство пересилило, - она шагнула в комнату и увидела женщину, та сидела в кресле, рядом на журнальном столике бутылка шампанского, два фужера и шоколад в развернутом виде. Интимность обстановки усиливал полумрак, - комнату освещал только торшер. В следующий раз надо звонить, чтобы не пришлось наблюдать мужа, изменяющего с незнакомкой.

Но Петр не смутился, а, наоборот, обрадовался и придвинул кресло для Ирины. Женщина сразу и резко не понравилась длинным лицом и длинными, неровными зубами в оскале улыбки. Лошадинность лица усиливалась высокой прической с начесом, таких уж сто лет не носят. Но фигура заметна даже в кресле, - крутой изгиб бедра, тонкая талия, полные ноги красивой формы вытянуты на всеобщее обозрение.

- Знакомься, Ириша, это Людмила Евгеньевна, для друзей Люси, бывшая одноклассница, врач-психиатр.

Ирина почувствовала, что краснеет, слезы навернулись на глаза. Не ожидала, ну что ж, если так, если дошел до вызова психиатра, пора кончать и с ним и с мыслями о нём.

Люси растянула рот в улыбке до желтых коренных зубов, передние коричневые от шоколада, уставилась желто-диковатым взглядом, весело подмигнула:

- Есть заморочки? Может, сразу на ты перейдем? Петр немного рассказал, - ты не можешь разобраться, где находишься, здесь, - она ткнула пальцем в пол, - или там, - длинный палец уперся в потолок, по стене протянулась угрожающе острая тень. - А, может, тебе муж надоел? Сама себе признаваться не хочешь, вот и придумала такое. Я ведь понимаю, не один раз была замужем.

-Но-но, Люси, не сбивай с толку мою жену.

-Это все, что ты можешь сказать? Вы, мужчины, никогда правды не любили, повторяю, не один раз была замужем плюс профессиональные знания. Поэтому и выбрала свободу.

- Если другое не светит. Кому придет в голову врача-психиатра замуж брать.

- Приглашают. Отбоя нет. И не только сумасшедшие. Но я говорю себе и им, стоп, прошло то время, когда с удовольствием вдвоем барахталась в постели и ради этого прощала мужчинам их слабости. Сейчас предпочитаю спать одна, на сон не жалуюсь и не путаюсь в мирах, том-этом. А могла путаться, работа способствует.

Она залпом выпила шампанское, зажевала шоколадом, улыбнулась шоколадными зубами.

- Раз ты такая умная, советуй, что нам делать, как выбираться из того мира в этот.

- Сначала разбежаться.

Ирина не выдержала:

- Но мы не думали расставаться. Ведь так, Петя? Случился пожар в соседней квартире. Ночью. Что-то там загорелось, не знаю, не интересовалась, да и незачем теперь. Я ведь недавно Сведенборга читала.

- Кого?

- Был такой богослов, о земном и небесном писал, его туда пригласили, он осмотрелся, потом книгу написал.

Ирина понимала, глупо психиатру что-то доказывать, наверняка диагноз уже поставлен. Это их работа, и за неё деньги платят. Обидно, что Петр обратился за помощью. Хотел как лучше? Для кого? Вышло обидно для неё. Душа переполнилась обидами. Нужно время, чтобы их пережить, и Пётр постепенно забудется. Ещё немного придётся побыть несчастной женщиной, но постепенно придут другие чувства. Она обязательно станет счастливой, - так устроена вечность.

Люси смотрела сверху вниз на Петра, взгляд уперся в живот.

- Вот и спрашивается, станет ли счастливая с мужем жена тратить время на чтение таких книг.

Она перевела взгляд на Ирину и подмигнула сильно накрашенным желто-змеиным глазом, наверняка Петр был влюблен в нее, наверняка, безнадежно, боялся ее змеиных укусов и тянулся к ней, - мужчины любят приручать кусачих женщин.

- Я ухожу, а ты подумай, полежишь в моем отделении, отдохнешь от мужа, посмотришь на ваши отношения со стороны и решишь, гнать его или как. Обещаю, никакого лечения, просто полежишь и подумаешь.

Как ни уговаривала себя Ирина, что всё правильно, всё на пользу, надо подождать, и желания сбудутся. Ни психиатр, ни Пётр ни в чем не виноваты, да и нет их в действительности, но слёзы лились сами собой, - было обидно до отчаяния.

- Для тебя ведь старался, как лучше хотел, никто тебя в психушку насильно не загонит. Пойми, я ухожу на весь день, оставляю тебя одну, неизвестно, до чего ты еще додумаешься.

Железная логика эгоиста: для тебя стараюсь, чтобы мне не тревожиться.

- Давай расстанемся, чтобы ты больше не мучился.

- Ты этого хочешь?

- Да, хочу.

- Люське одно сказала, мне противоположное. Вас, женщин не понять.

Петр пожал плечами и включил телевизор.

 

 

6

 

Пётр злился на себя за то, что Люську пригласил, думал, поможет, ее этому учили, а вышло еще хуже. Ирина смотрит на него как на предателя. Самому тошно, кому понравится в свою семейную жизнь втягивать постороннего, тем более психиатра. Но что-то надо делать, если жена на глазах меняется, отдаляется от него, от Катерины. Перебралась на диван, по утрам не спешит вставать, лежит и в потолок смотрит. Он не помнит, когда она в последний раз готовила. Чай с хлебом, и все.

Он боялся, что она может сотворить непоправимое. Мысли о смерти могут до чего угодно довести, но только не до хорошего. Задача для психиатра. Поэтому и позвал, правда, пока неудачно. Люська темнит, что-то скрывает.

Может, состояние Ирины имеет определенное название в психиатрии. Любимая женщина живет рядом, а считает, что уже не живет, как это называется?

Если надышалась дыма, - пройдет само собой. А если серьёзно больна?

Пётр всё чаще вспоминает слова Ирины, сказанные давно, но ведь запомнил. Был вечер, он смотрел телевизор, даже не смотрел, а дремал в кресле, Ирина села напротив, лицо злое, нервно заговорила:

- Я устала, понимаешь? С тобой ни о чем нельзя договориться. Твое холодное равнодушие пугает. Хуже предательства. Я не просила прийти пораньше, я просила, чтобы ты пришел вовремя. Обещал и забыл. Ты меня не слышишь, я для тебя пустое место. Пойми, я так жить устала.

Он резко ответил, что устает на работе и не может даже дома отдохнуть. Только перед сном, когда она переодевалась, заметил, что на ней нарядное платье. Так и не вспомнил, что он ей обещал, куда они должны были пойти.

Как обычно, решил, утрясется, в конце концов, ей надоест обижаться. Не в первый раз.

Неужели он виноват в её теперешнем состоянии, в её упорном желании уйти из жизни. Но он сам на грани самоубийства, поисками пропавших денег никто не занимался. Даже в милицию нельзя заявить, - сделка сомнительная. Каким товаром занималась фирма, шеф скрывал, сказал только: «Меньше знаешь, крепче спишь».

 

Максим Павлович теперь ночевал в офисе. Об этом знали все кроме Светланы Сергеевны. Ночевать он стал после того, как жена выгнала его из дома, а выгнала после того, как Светлана ей позвонила и сказала, может, она беременная, что вероятнее всего, вот и догадайтесь, от кого, если она со своим мужем уже давно, с полгода не спит, а с Максимом съездила в командировку.

Теперь, когда Светлана Сергеевна приходила на работу, все взоры устремлялись на ее живот. Заметно хорошевшая женщина довольно усмехалась.

Спал Палыч на раскладушке. Уборщица за пустые бутылки, деньгами принципиально не брала, принесла подушку и старенькое одеяло.

Теперь уже Петр под давлением обстоятельств, стал убеждать Светлану Сергеевну сойтись с мужем пока не поздно.

- Что значит поздно? – возмутилась она.

- Со временем появится привычка жить врозь. Опустевшее место может занять другая женщина.

- Что-о-о-о? Мне только пальцем поманить. Мне только захотеть, прибежит, никуда не денется. Дураком он никогда не был. Кто так просто бросает жену, зарабатывающую в десять раз больше мужа.

Она все же пронюхала или догадывалась, что шеф не ночует дома, но куда перебрался, пыталась выяснить.

По утрам Виктор Николаевич подвешивал раскладушку на крючок в стене, завешивал незатейливой картиной в раме. Сын Виктора Николаевич перерисовал со старой открытки. Теперь белый пароход «Аврора», разноцветный салют и звезды по темному небу украшали комнату.

Светлана Сергеевна долго присматривалась к Авроре, хотела что-то сказать, но, услышав, шеф распорядился, заулыбалась, как это мило.

Случилось непредвиденное, она обнаружила подушку из ваты, не первой свежести наволочка в мелкий цветочек, подняла шум, Виктор Николаевич пожимал плечами и театрально разводил руками, чем ее сильно насторожил, и она куда-то помчалась на большой скорости. Вика побежала следом, вскоре вернулась, Светка допрашивает уборщицу, получившую от Виктора Николаевича инструкцию молчать.

Шеф прикинулся геморройным, и на следующий день Светлана Сергеевна принесла собственноручно вышитую крестом пуховую подушку и торжественно возложила на стул шефу.

В пятницу перед выходными Петр задержался на работе, хотел позвонить Люсъке. Она, конечно, злюка, какой в школе была, такой и осталась, но, может, таблеток выпишет для Ирины.

Он долго колебался, но перед перспективой оставаться вдвоем с глубоко ушедшей в себя, сильно похудевшей Ириной два выходных дня, спасовал. Может, Люську научили чему-нибудь в институте, хотя явно она не тот вуз выбрала, - ей бы следователем работать, была лобной, такой и осталась. Ирина после ее советов на него не смотрит, ходит бледным привидением по дому в накинутом на ночную рубашку халате, с непричесанными волосами. Люська, эта чертова профессионалка, за них решила их судьбу. Он давно знал, нет никого опаснее одинокой женщины, - ни себе, ни людям, но всё же позвонил. Услышал довольный с издевательскими нотками Люськин голос:

- Вы, мужики, эгоисты, вас женщины кормят, ублажают, терпят все и ничего взамен не получают. Чего ты хочешь от меня? Женщина в нормальном браке не путает этот мир с тем.

- Я советуюсь, а ты обличаешь.

Петр разозлился, бросил трубку, огляделся, женщины ушли, Виктор резал хлеб и колбасу, шеф гипнотизировал бутылку водки, - явные признаки грандиозной пьянки.

Петру пьянки в конце рабочего дня осточертели, но уйти он не решился, его свобода, а, быть может, и жизнь, теперь зависели не от него.

Виктор Николаевич пил, жевал бутерброды и нахваливал шефа. Петр тоже втянулся, пил, жевал и нахваливал Палыча.

- Водка кончилась, - Максим Палыч для наглядности перевернул бутылку, вытекла одна капля.

- Кому бежать? – Виктор Николаевич посмотрел пристальным взором из-под густых, лохматых бровей на Петра. - Тебе бежать.

- Петро, сбегай, я прошу, - сказал шеф, прикрыв глаза.

- Лучше Виктор, я ваших порядков не знаю, да и в расстройстве, жена с ума сошла, - неожиданно для себя пожаловался он.

- Нашел из-за чего расстраиваться, где ты видел нормальную бабу? Разве что за бугром. Женись на Татьяне, она с ума не сойдет никогда, потому что сумасшедшей родилась, неизлечимая. Правда, я на нее глаз положил, думал, подрастет, женюсь, но для друга ничего не пожалею.

- Шеф, как всегда, щедр, широкая натура. Но я вот что скажу, ты меня послушай, не перебивай, – ума бабам ни к чему, лишний довесок, никакой прибыли, одни убытки. Только ты не спеши, разберись, куда ее заносит. Голова в отключке, значит, слабоумная, тебе сильно повезло, двойная прибыль: и красивая и довольная, потому как соображает мало. Но если в заумь ударилась, мне тебя очень жаль. Оттуда не возвращаются. Ей чего-то хочется, а чего, сама не знает, и ты какой-то не такой, будет мучить тебя, себя, жизни не возрадуешься.

- Как раз в заумь ударилась, не может разобраться, на каком свете, - на этом или том. У соседей пожар ночью случился, она перепугалась, одна дома, я в командировке был. Вот и не может понять: задохнулась от дыма или нет.

- Да, заморочки. Но плоть на ней есть? Ты что-нибудь ощущаешь или нет?

- Не дается прикоснуться к ней. И мне охоты нет. Недавно мысль пришла, может, с привидением живу. Боюсь тронуть её.

- Не бойся. Я тебе объясню. Если она привидение, твоя рука насквозь пройдет. Тело видишь, а не потрогаешь.

- Твоя жена привидение? Ты что молчал? - Шеф покачивался на стуле с сильно покрасневшим лицом. - С привидением я еще не спал, дай попробовать, заплачу, сколько скажешь, но по приемлемой цене.

- Что ты, шеф, соображай, хоть и привидение, а жена его законная.

- Не суйся, когда не просят, Витек. Хочу привидение. Доставь мне её. Заплачу, сколько надо, - шеф полез в карман и захватил горсть денег, падающих на пол как осенние листья с дерева при резком порыве ветра. - Не желаешь?

Краснота лица перешла в синюшную багровость. Преданный Витёк широко открыл рот и стал скандировать как на митинге:

- Шеф-хо-чет-при-ви-де-ни-еееееееее!

 

 

7

 

Петр пришел пьяный, разбудил Ирину, жалобным голосом попросил сердечных капель. Она накинула халат и вышла в гостиную следом за ним.

- Все, Ирина, конец, меня убить хотят. Не открывай никому. Я должен деньги, много денег, так вышло, меня подставили, не расплачусь, даже если квартиру твою продам, даже если две таких квартиры продадим. Шеф с Витькой меня подставили.

Он трясущими руками достал из портфеля бутылку пива, открыл и выпил. Постоял, покачался, упал на ковер и захрапел рядом с пустой бутылкой.

Ирина была в ужасе, до утра не спала, согласна была на все, лишь бы спасти Петра, а утром он оправдывался:

- Я вчера напугал тебя. Допился до чёртиков. Не бери в голову.

- Мания преследования. Пора лечиться от алкоголизма. Обратись к Люське. Обязательно поможет.

- Хорошая идея, залег бы на месяц.

Позвонила Катерина, стала привычно жаловаться на мужа Володьку.

- Сын девицу в дом привел, а Володька их выгнал. Раскричался, грязь от них. Сам превратил квартиру в склад вторсырья, другие выбрасывают, а он подбирает, боится с голоду умереть. Всё, хватит, разводимся. Квартиру будем делить. Завтра дам объявление в газету. С утра порядок наводила, хлам из углов выкидывала, жду покупателей.

- А он что?

- Что он. Библиотеку делит. Непонятно, зачем ему книги, он их никогда не будет читать. Кстати, у нас Сведенборг тоже нашелся. Купили, а не прочитали. Я тебе правду скажу, Петру знать не обязательно, не из-за сына поссорились. Мне его девица самой не нравится, грязнуля. С вокзала что ли её сын привел. Володька мне идею одну подбросил. Так и сказал, идею подбрасываю. И представляешь какую? Этот пошляк предложил себя в качестве твоего любовника. Он сам придумал, не подумай, что я. Если он станет твоим любовником, ты, наконец, разберёшься, на каком свете, потому что испытаешь доселе не испытанные переживания. Вот мы и поскандалили вплоть до развода.

- Значит, я виновата?

- Нет, не ты. Наконец, его развратная сущность, его подленькая душонка раскрылась. Пользуется несчастьем других. Раз так, зачем с ним жить, потом на том свете встречаться, сколько времени зря потратится, пока не отыщется кто-то достойный. Учти, райской жизни. Чтобы не терять там годы на поиски идеальной любви, да еще освобождаться от неудачного брака, тут, на земле получше подготовлюсь. Та жизнь есть, я не сомневаюсь, иначе, зачем мы здесь мучаемся. Так что разъедемся, я его забуду, душа наполнится покоем, и я прямиком, без испытательного срока в рай попаду.

- Мой тоже не подарок, допился до белой горячки. Что естественно и закономерно. Надо было давно с ним расстаться.

- Как расставаться? – ахнула Катерина. – Где ты лучше найдёшь? Петр любит тебя. Поверь, мне ли не знать, как выглядит влюбленный мужчина. Мой Вовка не один раз влюблялся, и после того, как женился, влюблялся. Как он страдал при этом, жалко было на него смотреть. Особенно из-за одной, он ей предложение сделал, забыв со мной развестись. Забыл, что у него жена есть, представляешь. Я злилась и жалела его. Ах, как он страдал! Боялась, умрёт от инфаркта.

- Тебя он любил когда-нибудь?

- Да, конечно, пришлось выйти замуж, иначе он жить не хотел.

- А сейчас как?

- Никак. Живем как брат с сестрой. Без любви ему не надо.

- Ему не надо, а ты страдать должна. Воздержание небезопасно для здоровья, - об этом пишут.

- Пусть пишут, им за это деньги платят. Конечно, надо, но зачем, если душа не лежит к этому. Ты, Ирина, живи с Петром, пока любится. Вы другое, а у нас сплошное безобразие. Ношусь по городу в поисках дешевых продуктов, чтобы не ругался, трачу деньги на еду, а еды все равно нет. Приходи сегодня вечером, будет талантливая художница, преподаёт в школе искусств, для детей. Решила о ней статью написать, в качестве рекламы. Может, найдется спонсор для персональной выставки.

Катерина помогала талантливым художникам и поэтам, чем могла. Могла обычно тарелкой супа или каши. На большее не хватало её мизерной зарплаты культурного работника.

Володька ругался, но ничего не менялось. Поэты были странные, смахивающие на бомжей. На еду не набрасывались, деликатно ели суп. Художники вели себя иначе, - готовы были жевать что угодно вплоть до комнатных растений.

Муж Катерины ворчал: «Художники непризнанные, поэты неизвестные. А что, известных и признанных при их жизни не бывает»?

Катерина работала в музее современного искусства, писала хвалебные статьи о художниках и была счастлива тем, что работа и призвание совпали. Поэтами восхищалась бескорыстно.

Много талантов видела Ирина на Катерининой кухне, поэтому не удивилась маленькому, очень худенькому существу с короткой стрижкой, в летней из тонкого шелка юбке, свитере и зимних ботинках. Не то подросток, не то юная девушка с белым лицом, будто просвечивающийся тонкий фарфор.

Художница привстала с табурета и назвалась Натальей.

Ужин не подавался, Катерина объяснила:

• Ждем Аллу, жену бизнесмена, дочь на грани отчисления из школы искусств за бездарность, пусть родители посуетятся, помогут с организацией выставки Натальи. Выставка называется: «Боги и люди». Представь, полотна два на три метра. Одно четыре на пять? Или я ошибаюсь?

• Не, у меня такой площади нет. Мастерская от силы метров пятнадцать. Картина может быть не больше двенадцати квадратов.

Такие полотна под силу только талантам. Не проста художница, но простых на этой кухне и не бывает.

Разговор не клеился, наконец, Катерина не выдержала:

• Может, жена бизнесмена просто так сболтнула или забыла о встрече, есть хочется.

Она положила на большую тарелку макароны и жареную рыбу, придвинула к Наталье. На запах еды заглянул Володька, Катерина посмотрела на мужа долгим взглядом, он отступил. Из комнаты донеслось, «опять голодная, но талантливая, старая дура сиротский дом открыла за свой счет, деньги у неё лишние». Наталья поглощала жареную рыбу и не обращала внимания на голос из комнаты. Видимо, в самом деле, талантливая, даже не поперхнулась. Стыда не ведают малые дети и гении. До одних еще не доходит, другие подчинены зову неба, что им хула из подворотни.

Наконец, пришла Алла, высокая нарядная женщина, похожая на манекенщицу, взяла с мойки тарелку и попросила чего-нибудь поесть и чаю покрепче. Владимир долго и протяжно вздохнул, как простонал.

Алла ела макароны, Наталья, справившись со своей порцией, исподлобья следила за процессом поглощения еды.

Все молчали и смотрели на жадно евшую Аллу. Наконец, она приступила к чаю и стала жаловаться на деспота мужа, каждый вечер заставлял ее и дочь считать прибыль, потому что не успевал деньги сдать в банк. Катерина чуть не пускала слезы, Ирина удивлялась глупой женщине, ладно среди нас нет грабителей, а в другом месте найдутся.

Алла расписывала грубого мужа во все более мрачных красках, жаловалась, что в воскресенье, когда он весь день дома, приходится ей с дочерью уходить с утра в бассейн, на шейпинг, в компьютерный клуб, на выставки. На выставки постоянно, чуть ли не каждый день ходят. Конечно, она мечтает видеть дочь художницей, как раз женская профессия.

- Богатые тоже плачут, - прокомментировала Наталья, настороженно посматривая за рукой Аллы, вытягивающей уже вторую сигарету из Натальиной пачки.- Я книжку по психиатрии прочитала.

- Ну и как? – хохотнула Алла.

- Нашла у себя шизу.

Катерина бросила взгляд на Ирину и покраснела, разве кто поверит, что разговор не подстроен? Алла, жадно докурив, опять достала сигарету из Натальиной пачки, торопясь, будто боялась получить по рукам.

- Поздравляю.

- И еще я прочитала, что шизофрения передается как заразная болезнь, как дизентерия или грипп.

Алла затолкала сигарету в пачку, резко поднялась, вышла в прихожую и вернулась с пачкой Монте Карло.

- Я думала, богатые что подороже курят, - Наталья взяла чужую пачку, Алла дернулась следом и резким движением выхватив из хлебницы последний кусок хлеба, не прожевывая, стала жадно его заглатывать.

- И как шизофрения передается? Как грипп или как дизентерия? – спросила Ирина и взяла из Натальиной пачки сигарету.

- Капельным путем, через разговор или чихание. Или через немытые руки.

- Девочки, - всплеснула руками Катерина, - я вам что-то хочу сказать, я ведь собрала вас по делу.

- Значит, и лечится шизофрения как грипп, пять дней попила таблетки и здорова.

- Нет уж, если подхватила, то пожизненно, пока не умрешь от другой болезни. Не лечится, таблетки бессильны.

Алла сжала губы, лицо изменилось: вместо молодой женщины сидела старуха с длинным носом и сильно вытянутым вперед подбородком.

Наталья вдруг заговорила стихами, ни на кого не обращая внимания. Что-то про свечу, отблеск на стекле, одинокого путника и завывание ветра. Ирина удивилась, зачем сочиняла такое, когда уже был Пастернак. Может, она его не читала? Зачем стихи, если, как говорит Катерина, художница гениальна, сама маленькая, а полотна три на четыре метра. При ее хрупкости, видимо, надо быть гениальной, чтобы такие большие площади закрашивать. Ведь что-то рисовать. Да еще и краску нюхать.

- Вы про симптомы расскажите, - не выдержала Алла, стихи ее не увлекли.

- Там много чего написано, не все понятно, читала, читала, вдруг стоп, точно как у меня. Мне аж поплохело. Если экстрасенсом себя считаешь, если веришь в потусторонний мир, точняк, шиза.

- А вера в бога?

- Так и написано, кто верит, лечиться надо.

- Полмира – шизофреники?

- Нет, есть разница: если тихо веришь, ни к кому не пристаешь, может, и здорова, но если на костер готова за веру, крыша точно поехала.

- Без врачей можно определить, у кого есть шиза, а у кого нет? – еле размыкая губы, спросила Алла. – Почему вы решили, что больны?

- Ну, например, картину продам, за квартиру платить надо, есть тоже надо, а я краски покупаю. Картины продаю дешевле, чем краски мне обошлись. Глупо, но не могу остановиться. Трачу силы, а кто-то купит, лень гвоздь в стену вбить, в угол забросит или выбросит со временем.

Наталья потерла лоб ладонью, лицо белое, а руки красные, будто обмороженные.

- Как они себя в сексе проявляют? – разжала губы Алла.

- В сексе? Надо вспомнить, - Наталья прикрыла глаза. - В книге написано, больные шизофренией бывают гиперсексуальны. На мужчин бросаются.

- Мы с тобой, Ирина, не такие, - облегченно вздохнула Катерина. У Аллы горели уши и щеки, на шее проступили красные пятна.

• Там еще написано, ассоциативные звенья очень далеки, за уши притянуты.

• Как это? – хором спросили женщины.

Наталья задумалась. Смотрелась она, действительно, не совсем нормально: глаза закатились под слишком большой и нависающий лоб. Взгляд слегка косящий и от этого кажется ускользающим, нос чуть вздернутый, похожа на Петра, как его младшая сестра. Неужели Катерина не видит?

- Если, например, пианино сравнить со швейной машинкой, - Наталья широко открыла зеленые глаза.

- Не сравниваются, разве что цветом бывают похожи. Или в одной комнате находиться. - задумчиво сказала Катерина.

- Когда строчит машинка, замолкают музы, потому что они поют в тишине.

- Молодец, Алла, поздравляю, ха-ха, машинка, пулемет, - сравнила. Та-та-та. Баллада о любви бизнесмена и швеи индпошива. Ты случайно швеей не работала после профтехучилища?

Алла неожиданно заторопилась, резко подскочила, уронила чашку, разбившуюся со звоном, выбежала в прихожую, высокая, даже слишком для малогабаритной квартиры, что-то грохнуло и затрещало, кажется, панно из соломки, изображающее непонятного зверька с длинными ушами, нервно извинилась. Катерина успокаивала. Володька ворчал из комнаты: «Гости, твою мать, скоро в доме все переломают».

- Спонсоры разбегаются, а я все гадала, кем она работала, или швеей или манекенщицей. Неловко двигается, значит, швеей, – довольная собой, Наталья озарила кухню улыбкой, докурила сигарету и тихо ушла.

Катерина стала оправдываться:

- Вот и помогай после этого. Наталья все испортила. Я ведь с Аллой принципиально договорилась, оставалось только детали обсудить, ведь не могла я без автора работ организовывать выставку, хотя чувствовала, не нужно их сводить вместе. Но какая интуиция у Натальи! Ты заметила, как она на Петра похожа? Может, родственница? Или из одной деревни?

- Двойник - к смерти. Две половинки встретились, сольются вместе и вознесутся.

- Ты у нас специалист по потустороннему, - обиделась Катерина. - Взяла и похоронила собственного мужа и Наталью, не прожившую и четверти века.

- Примета есть, как только встретишь своего двойника, жить тебе недолго осталось, не я придумала.

- Значит, пока не найдешь свою половину, не умрешь? Еще говорят, если увидишь себя во сне, жить тебе осталось считанные деньки, душа уже отлетает и на свое тело со стороны смотрит.

- Где деньги, я спрашиваю, где они, только зарплату получила, все истратила! - почти вопль из комнаты.

- Вор! – закричала Катерина. - Ворюга! Я кошелек спрятала, а он нашел. Специально искал. – Катерина подскочила и убежала в комнату.

Что-то загрохотало, Ирина услышала голос Катерины:

- Сбрасывай книги, топчи, развлекайся, как хочется, но денег и колбасы больше не проси, и заготовками заниматься отказываюсь, - она вернулась на кухню. - Слышала, как безобразничает? Твой Петр не позволит себе такого никогда. - Она задумчиво посмотрела в окно. - Как я понимаю, если жизнь твоя течёт привычно и без изменений, значит, ты уже там, на небесах. Но ведь ни с художницей Натальей, ни с психиатром Люськой ты раньше не встречалась.

- Ну и что? Твоя Наталья ничем не отличается от тех, кого я раньше видела в твоей кухне. А Люська. Что Люська? Да, незнакомая, но похожа на психиатра. Если бы меня попросили описать врача – психиатра, я бы изобразила таким, как она. С длинными шоколадными зубами, понимаешь?

- Понимаю. Всё уже было, все повторяется.

- Да, повторяется, но менее ярко, – Ирина прикрыла глаза. - Музыка тише, жду, когда смолкнет.

- Наталье подскажу. Она зациклилась на свечках. Как будто до нее Пастернак не писал гениально. – Катерина помолчала. - Ты когда-нибудь была счастливой?

- Так сразу не ответишь, надо подумать.

- Значит, не была, - печально сказала Катерина. - А я, представь себе, была. Аж целый медовый месяц с Вовкой. Самой не верится, но была счастлива, как никогда уже не буду.

Ирина подумала: «Я уже на пути к вечному счастью. Но от чего так грустно»?

 

 

 

ЧАСТЬ П

 

1

Светлана Сергеевна – первая крыса, сбежала в хозяйственный магазин кассиром. Последние деньги выгребла из сейфа себе на зарплату и, не простившись, бесшумно исчезла, благо, и печать и трудовая книжка были в ее руках. Но сначала она вернула себе мужа, тоже бесшумно, ни с кем не советуясь. Муж, худой и мелкий, пришел в офис разбираться, но ему навстречу двинулись трое крупных мужиков, он ретировался, погрозив на пороге кулаком.

Это выглядело комично, и Пётр немного повеселел. Шеф приказал Виктору убрать со стены раскладушку, но картину оставить.

- Шеф, грех не отметить такое дело. Иначе вернется. Мы как-то пытались с женой тараканов выводить, чем только не пробовали. Сами чуть не потравились. Наконец, побрызгали все углы, жена накрыла стол, отметили. Все, тараканы исчезли.

• Нет у меня денег, нет, понимаешь, Светка остатки выгребла, сегодня пьем, а завтра опохмелиться не на что, - шеф вывернул для наглядности карманы, выпал грязный носовой платок.

Петр не уходил, с тоской смотрел на белый пароход под названием «Аврора» и считал звезды на небе.

Завтра заканчивался срок, ожидалось повторение налета на офис, Виктор Николаевич перетаскивал технику этажом выше к веселым ребятам, успешно торгующим сантехникой. Помогал шофер, тот самый, который брал машину у Сани и внезапно после этого исчез. Оказалось, никуда не исчезал. Взял отпуск за свой счет и поехал в деревню к родителям. Он точно не вернулся бы с такими деньгами. Ведь нельзя надеяться на повторение такой удачи.

Комната опустела, Виктор сел рядом с Петром лицом к картине.

• Адрес твой, Петро, мы дадим, сам понимаешь, иначе нас всех перестреляют. Мы с Максимычем так и эдак думали. Деньги в дипломат ты при мне положил. Ведь положил? Дипломат в машину я отнес, не отказываюсь - привычка все таскать за шефом. Времени вытащить деньги у меня не было.

• Да, папку я забирал, сколько раз повторять, сунул её в свой дипломат, который потом в своей прихожей обнаружил, но пустой, с мелкими осколками стекла и запахом рыбы.

• Это как?

• Так. Банка с селедкой разбилась.

• Кто ж тебе её подсунул?

• Ты и сунул. По привычке.

• Ладно, не злись. Банку сунуть мог, но денег у меня нет. Таджики тоже не брали. Зачем им? Им товар нужен, и чем раньше, тем лучше. Дома никто не мог взять?

• Ирина?

• А что? Не могла? Подозрительная она у тебя. Вроде как есть, а говорит, что ее уже нет. С чего бы это?

• Полегче. Моя жена не могла взять. Ясно?

• Понял. Не забудь, деньги завтра возвращать.

Явилась Татьяна, встала перед Петром и сказала тихим, дрожащим голосом:

- Вам надо скрыться. Моя сестра дома с ребенком сидит, муж не зарабатывает, практически я их содержу, так что комнату вам уступят.

- Хорошо бы в Америку. Правда, туда тоже доберутся, но не скоро. Или в Париж – мечта моей жены.

- В Париже у меня нет знакомых, а в Америке, если подумать, найдутся, - говорила Татьяна. Страх за Петра лишил ее чувства юмора.

 

Что ж, нечем платить, надо спасаться бегством, страна большая.

Он долго оглядывался, пока не вошел в подъезд дома. Ирины не было, хоть в этом повезло. Выгреб все деньги из ящика стола, порылся в карманах, забрал мелочь. Ничего, перетопчется, - зло подумал он о жене, - пусть вещи продает. Захватил немного вещей, не веря в то, что уходит надолго, постоял в подъезде, осторожно выглянул, незнакомых машин во дворе не заметил.

Куда идти, на ночь глядя, долго не раздумывал, - все дороги ведут к Катерине. Не раз ночевал на её раскладушке, когда ссорился с Ириной. Катерина его не выдавала. Володька ни о чем серьезном с женщинами не разговаривал. На такой пустяк, как ссора мужа с женой не обращал внимания. Для него женщины – забавные создания, вроде живых игрушек, поиграл, на место положил, правда, Катерину временами уважал, - до мужчины ей далеко, но уже на шаг впереди женщины.

Петр купил бутылку ублажить хозяина и самому расслабиться. Володька алкоголю обрадовался. Сели, выпили, закусили.

Первым заговорил хозяин.

- Твоя все еще разбирается, тут она или уже нет? Чего только они не накручивают. Я Катерине говорю: «Живи проще». Нет, начинает разбираться, люблю – не люблю, верю – не верю, вечером, - разведусь, утром, - не дождешься. Под эти разговоры скоро до внуков доживем.

Петру известно, что Катерина уже давно перестала разбираться в своих и мужа чувствах, - но кивает, поддакивает, пусть Володя помечтает, старое вспомнит.

Под водку и сало с солеными огурцами Пётр тоже разговорился. Володька слушал, и выражение его лица становилось все ехиднее. Думал, бизнесмен, миллионы крутятся, а выходит, завидовать нечему.

- Хорошо, я не занялся этим, потихоньку отбываю свой срок до пенсии. Денег мало, но сплю спокойно.

- Ирина не в курсе, пугать не хочу, не поймет и понимать не захочет. Она в вечности пребывает.

- Так оно и есть: у нее вечные проблемы, а у тебя временные, так что выпьем, чтобы временные проблемы скоро кончились, а вечные нескоро наступили. Случай со мной произошел. Может еще за бутылкой сбегать? Ладно, расскажу, пока Катерины нет, а потом сбегаю. Так вот, - Володька разлил остатки водки, придвинул поближе сигареты, - все люди – братья? Так? Или не так? И я брат, и ты брат, а они наши сестры. Иду я так по незнакомому городу, а в голове крутится-вертится: братья-сестры, братья- сестры. Почему незнакомый город? В командировке оказался. Так вот, иду, в голове вертится, и то, что вертится, приводит меня в заведение, что храмом называют. Я в тонкостях не разбираюсь, приехал в незнакомый город поздно вечером, ошибся со временем, другой часовой пояс, оставаться ночевать не собирался, но приходится. А впереди суббота и воскресенье. Четыре стены в гостинице, скрипучая кровать. Стены мрачно-зеленые, фанерные, из окна вид на мусорные перегруженные баки. Тоска, одним словом. Ты запомнил, что в голове вертелось, когда я вышел прогуляться?

- Братья-сестры.

- Молодец! А то я Катерину спрашиваю, о чем говорил. Она делает круглые глаза и удивляется: «Ты разве говорил»? Дожили, голоса моего не слышит.

- Ты о братьях-сестрах начал.

- Да-да, вот эти мысли и привели меня в храм, я так думаю. Впервые в жизни туда вошел. Захожу, а там иконы, свечки горят, и нет никого. Оглядываюсь и вижу старушку в платочке, откуда-то сбоку вышла. Ходит, свечки поправляет, я к ней: «Слышь, мамаша, в первый раз я тут, подскажи, как и что, за здравие хочу свечку поставить» Она мне: «Изыди, сатана» и крестится. Я таки и прирос к полу, сам трезвый, в этом проклятом городе, забыл название, даже выпить нечего, были такие времена, а пол зашатался подо мной. Постоял и ушел, как говорят, на деревянных ногах. Иду и думаю, что во мне сатанинского старуха увидела? Пришел в гостиницу, смотрю в зеркало и себя не вижу, расплывается все перед глазами. Потом с мужиками стал говорить, успокоили, - нашел куда ходить и с кем беседовать. Да они сумасшедшие. Что политики, что верующие, им в психушке место. На этом история не кончилась. У меня женщина тогда была. Хорошая, учительница. Я почти жил у нее, домой только ночевать приходил, чтобы Катерина не скандалила. Бывало, и не приходил. Для Катерины я на рыбалке, и с субботы по понедельник на учительском диване рыбачу. Может, и в церковь потянуло, что затосковал в командировке, - разгар любви переживал. Приехал к своей учительнице, заранее сговорились, Катерине не говорил, когда командировка заканчивается. Вечер, вино, закуска, она нарядная, телевизор не включаем, то-се, я ей возьми и расскажи про старуху. У нее лицо вытянулось. Учительница, а суеверная, разве можно таких к детям подпускать? Больше мы с ней не встречались, не захотела. Я ведь надеялся, новую жизнь начну. Но разве на них можно положиться?

Оба сходили еще за бутылкой, Катерина нажарила картошки. Петр остался ночевать. О том, где дальше прятаться, решил подумать завтра.

 

2

 

Ирина гуляла в городском парке. Раньше она бы не решилась ходить в одиночестве по аллеям, забредая в самые глухие места, заросшие высокой травой и кустами акации. Кучи мусора свидетельствовали, что это самые посещаемые уголки. Приглядевшись, поняла специфические особенности любителей прятаться от чужих глаз. Но, ни шприцы, ни пустые бутылки, даже пятна крови на брошенной кем-то рубашке, не пугали её. Чего бояться, если это лишь сон, похожий на фильм, всего лишь память о прошлом, то, что запечатлено в её душе. Со временем постепенно потускнеет, забудется все земное. Но сожалений об этом не испытывала.

«Тишина вокруг, тишина и покой, и это только начало. Чем дальше, тем все лучше и лучше. Вот что такое рай».

Хотелось поделиться своими чувствами, и она заспешила домой, позвонить Катерине.

Открыла дверь и с порога поняла, Пётр приходил. Не висела на вешалке теплая куртка, не было его обуви. Даже тапочек. Заглянула в комнату, бросился в глаза выдвинутый ящик стола, где хранились деньги.

Может, залезли воры? Но они бы взяли её дорогую шубу и золотые вещички, тут же в ящике, в шкатулке.

Что-то новенькое! Такого в её памяти не было. Но паниковать не надо. Как бы сказал высокообразованный муж, выводы невозможны из-за недостатка информации.

Ладно, Петя, утро вечера мудренее, быть может, завтра прояснится.

После прогулки крепко уснула. Петр не явился ни ночью, ни утром. Позвонила Катерине:

• Петр забрал деньги, свои вещи и ушел.

• Куда? – глухо спросила Катерина.

• Куда уходят мужчины? К другой женщине.

• Не глупи. Он у нас был вчера вечером. Срочная командировка. Попросил, чтобы мы тебе помогли материально. Он при мне звонил какому-то Виктору, сказал, чтобы тебе выдали его зарплату.

Ирина больше ни о чем не стала спрашивать. Разве не обидно, чужой человек, пусть подруга, но всё же, о Петре знает всё. «Или я уже не жена ему? Выходит, так», - вздохнула она.

Даже, если бы Петр совершил преступление, Катерина оправдала бы его. Когда-то, на природе, был какой-то весенний праздник, увидела подружка идиллическую картинку, влюбленных Ирину и Петра на фоне озера и голубого неба, когда это было, но вот помнит же. Помнит, и надеется, что еще увидит.

Вчерашнее состояние, близкое к счастью, улетучилось. Ненужная реальность диктовала свои законы. Зачем ей это всё?

Допустим, Катерина с её представлениями о чужой жизни, вызывает понятное раздражение. Но терпимое. Как быть с Петром? Правда, сердце давно предсказывало что-то подобное с разделом имущества. Его желания ясны, эгоистическая сущность раскрыта. Он никогда её не любил и, вероятнее всего, не способен любить.

Сколько раз она слышала, что он бросил интересную работу в институте и пошел к Максу ради неё. Ради того, чтобы она жила не хуже, а даже лучше, чем раньше. Вечерами за ужином рисовал далекие путешествия, квартиру, обстановку, Иринины наряды, и они радовались вдвоем. Воплотились только мечты о нарядах, но интерес у неё к ним пропал. Петр обижался: «Почему ты ничего не носишь? С утра до вечера ходишь или в халате, или в джинсах с майкой. Стоптанные туфли. Неужели трудно последить за собой»?

Куда-то делись приятные вечера, перестали отмечаться праздники вдвоем. Вечера выливались в привычные взаимные упреки. Если она неблагодарная, он такой же, как все, пришел домой и залег на диван смотреть телевизор.

С телевизором можно смириться, но зачем враньё? Обещал: «Никаких командировок, Ирина, я тебя одну не оставлю», и поехал с сомнительной девицей в неизвестный город.

Ирине уже безразлично, что Пётр забрал деньги, изменил с другой женщиной, но главное в том, что перестал любить или вообще никогда не любил. Деньги на небесах не нужны, но любовь великая ценность.

Его исчезновение - знак, что не с ним ей пребывать в вечности. Там, куда рвется её душа, где покой и тишина, пение птиц и журчание ручья, ждет другой мужчина.

Петр тоже найдет себе место. Но не с ней, а там, где собираются люди, придерживающиеся законов джунглей, где вечная борьба, победы и поражения. Брак их случаен, души соприкоснулись, но не слились. «Не пришли мы с тобой, Ирина, к общему знаменателю, - говорил Петр, - Но ты сама в этом виновата. Хочешь то одного, то другого. Я стал зарабатывать, радуйся. Теперь оказывается, не в деньгах счастье. Что ж ты раньше об этом не говорила? Лежали бы мы с тобой на диване голодные, но счастливые».

Браки заключаются на небесах, на земле только формальность, пустое время провождение вдвоем.

Ему этого не понять, как не понять, что такое духовное. Он злился. «Можешь мне объяснить, что это такое «духовное? Не можешь. И никто не может. Зачем тогда об этом болтать? Кичиться своей особенностью. Тайным знанием, - тебе дано, а мне нет. Перестань, Ирина. Живи проще. Бог любит скромных».

Нельзя жалеть себя, раздражаться, впускать в душу ненависть. Нельзя судить. Для этого есть небесный мир. Он безжалостен, но справедлив.

К вечеру устала от диалога с самой собой, успокоилась и, удивительно, быстро и крепко уснула.

Петр так и не вернулся. Позвонила Катерине, услышала невнятное бормотание. Видимо, достала даже такую терпеливую женщину своими проблемами. Стала оправдываться, извиняться, Катерина призналась, Пётр вечером заходил к ним, какая-то срочная работа, она так и не поняла, попросил передать, чтобы обращалась за помощью к Максу или Виктору, но только в крайнем случае. Получалось, муж вот-вот появится, но ближе к концу месяца Ирине нужно обязательно позвонить Максиму Палычу. Катерина путалась, Ирина была уверена, Петр ночевал у них, как было уже не раз, и как он сам признавался, хотя Катерина не выдала его ни разу.

Одиночество пугало, нужно было действовать, но мысль о том, что ее уже нет в живых, парализовала, не давала возможности что-то изменить.

Исчезновение Петра с деньгами она истолковала, как проявление его способности предать. Естественно, такого не могло произойти в реальности, Петр её бы так не бросил. Но в наступивший период её перехода на нужный уровень даются знаки в виде образов, знаки – предостережения, раскрывающие сущность её окружения.

Перестать думать о муже. Он предал её, и нужно его вычеркнуть из памяти, иначе ей долго мучиться, прежде чем попадет туда, куда надо. Пусть он продолжает жить по законам джунглей. Пусть борется и выживает. Он своё обязательно получит.

В душе звучало: « Метафизический мир безжалостен, но справедлив».

 

 

3

 

Наталья попала под дождь. Не обращая внимания на то, что промокла насквозь, продолжала любоваться яркой россыпью камешков на берегу пруда. Вода высветила каждую прожилку, превратив обыкновенную гальку в произведение искусства.

Карманы куртки, полиэтиленовый мешок и даже мокрые носки, которые она сняла, были наполнены камешками.

Немного постояла, любуясь богатством оттенков зеленого цвета, омытого ливневым дождем, и, босая, обувь под мышкой, двинулась к полуразрушенной от времени беседке. Крыша текла, но она все же нашла сухое место в дальнем углу. Огляделась, со всех сторон к беседке подбирались деревья и густой кустарник.

Ни лая собак, ни щебета птиц, - тревожная тишина в парке. Наталья замерзла, но как ни уговаривала себя, что насильник – тоже человек и не захочет мокнуть, а дождется сухой погоды, не могла выйти из укрытия. Внутренний голос предупреждал, - сейчас самое удобное время для преступления: дождь смоет все следы.

Туча передвинулась в сторону жилого района, полоска голубого неба и пробивающееся солнце улучшили настроение. Она заторопилась по аллее к выходу, но на полпути свернула на дорожку к пивбару. На крыльце сунула босые ноги в кроссовки, чтобы не оставлять грязных следов на чистом, голубеющем новеньким пластиком полу. Столы в баре блистали мягкой желтизной, и пиво было в меру холодное.

Кто-то позвал ее по имени. Она с трудом оторвалась от мокрых берез в нежно-голубой раме широкого окна. За соседним столиком сидел муж Катерины Володька с незнакомым мужчиной, привлекшим её внимание. Она повернулась снова к березам, чтобы запечатлеть их и потом дома предать художественному полотну, пейзажи хорошо продаются, но перед внутренним взором стоял только что увиденный незнакомец: добрая улыбка, усталое лицо, заинтересованный взгляд в её сторону. Знакомые мелкие черты лица, тонкий нос с сильно обозначенными ноздрями, будто принюхивается к миру, и лоб, как у бычка. Глаза, должно быть, зеленые в крапинку, так можно назвать их изменчивый цвет.

Опять взглянула на него, чтобы убедиться, действительно, не ошиблась, похож на нее, как брат-близнец, если бы побрить и несколько лет скинуть. Не только лицом, но и осанкой: спина прямая, плечи широкие. Она тоже сидит прямо, и у нее плечи шире бедер. Она это он в миниатюре.

- Ешьте, поправляйтесь, - мужчина придвинул тарелку с жареной курицей, когда она, прихватив бутылку, перебралась за их столик.

Старалась не смотреть на него, но чувствовала, удивлен, но не догадывается, что они похожи. Сейчас скажет, мы с вами где-то встречались, она ответит, в зеркале, но он промолчал.

- Знакомься, Пётр. Друг-бизнесмен, наехали на него, прячется, иначе убьют, вот думаем, куда ему податься.

Наталья грызла жилистую курицу, пила пиво и пыталась успокоиться, зачем лишние хлопоты, но заговорила против своей воли:

• Можно в деревню, к моему деду, - она почувствовала, что краснеет.

- Сегодня же? – с надеждой спросил Володька, чужие проблемы его утомили.

- Да хоть сейчас. То, что надо: глухая деревня, там вас никто не найдет, у деда большое хозяйство, соседка помогает, с голоду не умрете.

- А вы сами не поедете? – с надеждой спросил Петр и тоже покраснел.

- Вот и отлично, в самом деле, поезжай, Наталья. Будешь природу срисовывать. Петр отсидится, вернется, когда все утихнет. Через месяц про него забудут. А ты спасёшь человека.

Она молча кивнула.

- Так что же мы сидим, - заторопился Володька.

Петр взял ее полиэтиленовый мешок, втроем пошли к выходу, она чуть отстала, присматриваясь, - высокий. Если к нему прижаться, нос упрется в грудь на уровне сосков. Походка ничего, нормальная, ноги терпимой кривизны, могли быть длиннее, но и она не фотомодель.

Володька торопил их, пока Катерины нет, нужно успеть забрать вещи Петра. Потом к Наталье забежать.

Ей не понравилось, что втайне от Катерины. Но что делать, вряд ли этот красавец-мужчина, богатый бизнесмен, свободен.

 

Пётр приостановился на пороге и стал с интересом рассматривать картины. Ей не стыдно было показать мастерскую, которую снимала. Комната в старом доме с высокими потолками, правда, удобства на улице, зато дешево. Все на месте, полный порядок, на стене любимые пейзажи зимней и осенней поры, на диване незаконченный портрет обнаженной Нюши, осталось всего ничего, - больше сексуальности в позе и можно предложить за приличную сумму той же Алле.

Натальины картины хорошо продаются. Богатые постоянные клиенты, охотно делают заказы для офисов.

Она подмигнула своей Нюше, ничего, еще вернусь, не скучай, капризная девчонка. Сколько раз переписывала её: то глухая, то немая, никакая, кукла бессердечная. Долго не хотела принимать естественную позу, потом, когда руки-ноги встали на место, начались перевоплощения: рафаэлевская мадонна, обнаженная Маха, гогеновская таитянка, Кармен с красной розой за ухом. Наконец, Нюша приняла свой облик, правда, скулы широковатые, лоб высоковатый, слегка смахивает на художницу, но это лучше, чем на женщин Пиросмани.

Побросать в сумку краски, альбомы, то, что близко, под рукой, сгрести в кучу и затолкать одежду, сколько влезет. Можно трогаться в путь.

Посидели вдвоем с Петром на диване. Голенькая Нюша между ними.

• На тебя похожа. Не холодно ей без одежды? – спросил он.

• Попросили раздеть. Не могла заказчику отказать. Теперь мерзнет моя девочка. Лучше к стене поверну, чтобы не смущать Нюшу. – Наталья посмотрела на Петра. Он был серьёзен.

Только бы принял её такой, какая она есть.

• Мне нравится Нюша. Но, право, худенькая слишком.

• Откуда ей быть полненькой, если вся моя еда – чашка бульона и кофе без сахара. Рисовала её лежа на полу, сил не было ни стоять, ни сидеть, нормальные пропорции тела долго не давались, – жаловалась Наталья и сама себе удивлялась, рассказывать о трудной, полуголодной жизни художница отвыкла. Слушатель появился, - подумала она, - наконец, долго ждала.

• Не покупают картины?

• Еще как покупают! За эту шикарную комнату расплачиваюсь натюрмортами. Только вчера за две хурмы, в середине банан получила кучу денег. Еще заказали.

Она показала на стену, небольшая картина – буйство оранжевого и желтого на ярко синем фоне.

• Торговцы фруктов покупают?

• Я тоже поначалу так думала. Понесла на рынок. Восточным мужчинам понравилось, но покупать отказались, дома не повесишь. Перешла дорогу, в банк, клерк приобрел. И еще заказал. Я уже придумала следующую картину на продажу: обнаженная женщина среди оранжевых фруктов и хорошо прожаренных куриных тушек. Называться будет: «Хорошему сексу вкусную и полезную пищу».

Петр внимательно разглядывал портрет в профиль: череп молоточком с нависающим лбом, короткая стрижка цвета хны, молочно-розовое лицо, бледный мазок узких губ, косящий в сторону зрителя светло-зеленый глаз.

Наталья ждала, что Петр поймет, как они похожи. Ну, говори же. Заговорил:

• Я, действительно, сбегаю. От всех. Так получилось. Не повезло. Не надо было соваться в это дело. Хотел, чтобы жена не работала. Уволилась, я думал, рада этому. И вдруг оказалось, что я деспот. Кто из нас прав, не знаю.

• Трудно судить мужа и жену, кто прав, кто виноват, если они сами не знают, – сказала Наталья.

Она страдала от своей одежды, оттого, что в неуклюжих ботинках, скрывающих изящные ступни. Стеснялась своих покрасневших, обветренных рук с неухоженными ногтями. И очень хотела, чтобы Петр забыл о жене и никогда к ней не возвращался.

 

Всю ночь ехали поездом, она на нижней полке, он над ней, оба крепко спали, будто после тяжелой работы.

 

 

4

 

Ирина в полудрёме перебралась с дивана в кресло, в полудрёме отвечала по телефону Катерине. Вернее, ждала, когда Катерина наговорится. Снова легла, перелистала книгу Сведенборга с опереточным именем Эмануэль. Задремала и оказалась на чердаке почти в полной темноте, если бы не свеча в дальнем углу.

Над головой низко нависали деревянные перекрытия, сквозь узкие щели пробивались лучи солнца, высвечивая броуновское движение пылинок.

В том углу, где горела свеча, над рукописью склонился тощий человек, не то юноша, не то старик, - образ был неясен как в тумане. Но фигура четко удлиненная в острых углах, напоминающая Дон Кихота из кинофильма.

Старик или юноша взмахивал под музыку дирижерской палочкой. Из широких рукавов вылетали ангелы с крыльями, - розовые, голубые, но выше всех возносились белые с серебристыми переливами.

Чердак исчез, в голубом пространстве причудливо кружился хоровод. Ирина тоже возносилась и опускалась, пыталась заглянуть в лица ангелов, но вокруг порхали бабочки.

Снова позвонила Катерина, поделилась предположением, что, может, ночью, когда все спали, над городом взорвалась атомная бомба. Мы плавно перешли на небеса. Если так, даже ЗАГС не поможет разобраться, жива Ирина или нет. ЗАГС тоже на небеса попал.

Ирина решилась подняться с постели, долго и тщательно одевалась. Посмотрела в зеркало, и неожиданно себе понравилась, - припухлость лица молодила. Уже спускаясь по лестнице, поймала себя на том, что не знает, зачем и куда идет. Посчитала деньги в кошельке, хватит побаловать себя шоколадом.

Когда шла из магазина, кто-то тронул за плечо. Она оглянулась и увидела мужчину с загорелым лицом в морщинах, черными печальными глазами и седой аккуратной прической недавно из парикмахерской.

Он был высок, выше Петра, его торс, обтянутый тонким свитером, просматривался вплоть до мышечных рельефов. Широк в плечах и тонок в талии. Петр не так рельефен, не так мужественен.

- Я за вами, - сказал мужчина.

Морщины вокруг глаз сложились в приветливую улыбку, правда, рот крепко сжат, но ей и этого было достаточно, чтобы обрадоваться, - мужчина понравился. Неужели дождалась? Неужели тот, кого она ждёт, явился? Тот, о ком мечтала. Знакомьтесь, я ваша мечта.

Уже потом она оправдывала себя, что прежде подумала о Петре, незнакомец показался ей вестником, связным, проводником, неважно кем, но другом мужа, а, значит, и ее тоже. Оправдывалась перед собой, пыталась забыть, что мужчина, назвавшийся Николаем, ей понравился, поэтому пошла за ним. Николай – спаситель. Черные печальные глаза и добрая улыбка. Так ей показалось.

Машина стояла поодаль, Николай предложил пройти к ней домой, дорога дальняя, нужно собраться, взять паспорт, документы, так надо.

Ирина ничему не удивлялась, сосредоточенно собиралась, посматривая на кресло, где сидел добрый вестник, боялась – вдруг исчезнет. Но он не исчезал.

Она достала из шкафа почти не ношенный белый, шелковый костюм и серебристые босоножки. Прихватила спортивный костюм и удобную обувь. На душе легко и радостно.

Правда, был момент, когда Николай встал, положил руки ей на плечи, и спросил, рассматривая ее грудь под тонкой тканью, не боится ли она его и, действительно, ли она жена Петру, стало тревожно и немного неприятно, слишком откровенным показался его взгляд. Он почувствовал, опустил руки и улыбнулся. Ей стало стыдно за греховные мысли. Неужели так грешна, неужели своими мыслями все испортит, и он исчезнет.

Николай умело вёл машину. В окно дул приятный ветерок, она проголодалась, остановились в придорожной кофейне. Еда нравилась, от вина отказалась, шоколад ела с удовольствием. Николай улыбался ей морщинками, чувствовалось, ему нравилось вести машину, нравилось, что Ирина рядом с ним. Она ни о чем не спрашивала, не хотелось. О Петре забыла.

Остановились в какой - то деревне уже темной ночью, Ирина дремала. Когда вышла из машины, продрогла и испугалась высокого, выше человеческого роста забора, уходящего в бесконечную даль. Николай почувствовал ее испуг, обнял за плечи.

Прошли в калитку, на пороге дома встретила женщина, показавшаяся, как и Николай, вестницей из потустороннего мира. Простая на вид, повязанная платком, но какое лицо, какой глубокий взгляд, ласковый певучий голос.

Ирина оказалась в большой комнате с круглым столом, придвинутым к дивану. Стол и диван не удивили, так должно быть, мы уже там, но наши воспоминания еще здесь. Удивило отсутствие телевизора, неизменного спутника последних лет, когда с утра до вечера она оставалась дома одна.

Женщина исчезла, явилась как из преисподней сильно накрашенная с протравленной высокой прической девица, посмотрела на нее, прижалась к Николаю, он отстранился, девица покраснела и выбежала из комнаты, - ревнует, - поняла Ирина. Николай ушел следом.

Вестница с ласковым голосом принесла подушку и одеяло, пожелав присниться жениху на новом месте, оставила Ирину одну.

Приснился Петр посреди их кухни, половиц под ногами нет, сантехника и трубы центрального отопления разворочены, будто искали что-то. Петр виновато смотрел на неё, держа в руке молоток. «Он это все раскурочил», - догадалась Ирина, но не было сил сердиться. Сон был неприятен, она проснулась и услышала за стеной звуки музыки и нервный женский голос, догадалась, девица с кем-то ссорится. Но голос нереален, отголосок земного мира. Девица из прошлого.

Шум за стенкой усиливался, боялась звуков любви, но не дождалась. Явился высокий, худой Эмануэль в черном плаще и кудрявом белом парике. Он нашептывал ей женским, певучим и ласковым голосом: «Любовь – смысл жизни. Живем, пока любим, пока любим, мы живем, неважно где: на земле или на небесах. Помни, Ирина, жизнь твоя такая, какая твоя любовь. Люби Николая и будет тебе счастье».

Николай по-доброму улыбался, гладил её по волосам и говорил: «Красивая ты очень». Он был печален. Она вспомнила, что изменчивость и выразительность лица положены ангелам на небесах. Будущее прекрасно.

Она спала и была счастлива во сне.

 

5

 

Петр проснулся утром хорошо отдохнувшим. В окне мелькала природа, тревога отпустила, на душе так легко, как давно уже не было. Вскоре вышли на станции, - одноэтажный домик, привокзальная площадь и подступающий лес. В ожидании автобуса гуляли вдоль реки, бродили по лесу, - осторожно узнавали друг друга. Ни Наталья, ни Петр прямых вопросов не задавали.

Потом, тесно прижавших друг к другу, долго тряслись в стареньком автобусе. Остаток пути проехали на тягаче с гусеницами, - после проливных дождей дорога стала непроходимой для колес. Наталья не отрывалась от окна, Петр молчал.

Въехали на главную площадь с сельсоветом, почтой, тут же школа.

Петр пошел звонить шефу, оставив Наталью на крыльце почты. Приветливая телефонистка быстро соединила.

Максим сдавленным горлом, не сказал, а прохрипел:

• Правильно сделал, что сбежал вместе с Ириной. Её опасно было одну оставлять.

- Ирина осталась дома.

• Как без Ирины? Ты что? Дома её нет, проверяли.

• Дома она.

• Мы что, идиоты, не понимаем. Её нет, и документов тоже.

• Я один ушел и взял только паспорт и деньги.

• Как не брал? Ничего кроме денег и собственного паспорта? Где тогда Ирина? - голос шефа сорвался.

• Проверьте еще раз.

• Позвони через час, – буркнул шеф и повесил трубку.

Петр был уверен, Ирина не могла исчезнуть. Вечно пьяным шефу и его заместителю всякое могло померещиться.

От деревенского административного центра дорога поднималась вверх на высокий берег, вдоль которого и расположились немногочисленные бревенчатый дома с огородами. Наталья заторопилась, заспешила, чуть не бегом поднялась наверх и остановилась на краю крутого берега, приглашая его присоединиться.

- Ух ты! – восхитился Петр.

Под ними текла спокойная река в солнечных бликах. На противоположном берегу, к самой воде подступил черный, непроходимый еловый лес, выше по склону светлый лиственный. Посреди реки островок, заросший белыми березами. На горизонте, как в тумане, будто призрачные, из-за большого расстояния, просматривались горы: от светло-лиловых до темных, напоминающих грозовые тучи.

 

Когда подходили к усадьбе деда, Наталья в какой раз поймала себя на мысли, что изба из бревен не вросла со временем в землю, а выросла, как рядом стоящие деревья.

Седой и старый дед обрадовался, увидев Наталью, Петру слегка поклонился. Но любопытства не проявил, не стал допытываться, кто такой. Пригласил в прохладную комнату с низким потолком и маленькими окнами. Прибежала соседка, погремела кастрюлями и накрыла стол пирогами, квашеной капустой, солеными грибами, и убежала, подкинув в печку дров. Стало жарко.

Дед достал бутылку водки, выпил и, не дожевав капусту, задремал.

Пётр снова пошел на почту. Снова услышал хриплый голос шефа:

- Проверяла наша охрана. Информация надёжная. Ирина исчезла. Соседка с первого этажа видела, как её тащил за руку здоровенный мужик, посадил в машину и умчался на большой скорости. Так что, сиди, Петя в своей деревне и не высовывайся. Пока не звони, телефон могут прослушивать. Ничего не поделаешь, Ирину держат в качестве наживки. Бросишься искать, тут тебя и сцапают. Делу не поможешь и сам погибнешь.

Петр долго бродил вдоль берега. Когда вернулся в избу, Наталья уже спала на широкой кровати. Он разделся и лег рядом.

 

6

 

Ирина проснулась, открыла глаза и зажмурилась от яркого солнечного света, пробившегося сквозь штору с оранжевыми подсолнухами. Почувствовала жар и боль в горле, с трудом поднялась, тепло оделась в спортивный костюм и вышла на крыльцо.

Николай нес ведро с водой, печально посмотрел на неё, погладил по волосам. Она пожаловалась, что, кажется, заболела.

Петру не пожаловалась бы, бесполезно, никакого сочувствия. Он бы пожал плечами и равнодушно ответил: «Лечись».

Она сидела у печки, вкусно пахло пирогами, Николай налил крепкий, до горечи чай и дал таблетку.

Потом они тряслись в машине по плохой дороге. Она дремала, даже уснула. Помнит только, к концу пути пересели в кабину трактора. Николай обнимал её за плечи, она прижималась к нему. Будто издалека доносился голос шофера, ругающего дороги и дождливую погоду. Николай просил аккуратнее ехать, - жена заболела.

Несмотря на простуду и больное горло, ей было хорошо, как никогда в жизни не было.

Видимо, уже приближается к центру, к тому месту, где хочет быть. Душа человека обязательно окажется там, где хочет. Где хочется, там и лучше.

Приехали на деревенскую площадь. На одном из домов висел плакат с непонятным, смытым дождями текстом.

Где-то близко река, Ирина уловила, несмотря на простуду, свежий, пахнущий рыбой, запах воды. Пошла, ускоряя шаг, бегом поднялась вверх, на высокий берег. Какая красота! Она восхищалась островом, заросшим берёзами, ясно отражавшимися в гладкой воде, как в зеркале. Темный еловый лес на противоположном берегу, дремучий и непроходимый, напугал её.

• Так выглядит ад, – сказала она.

• Туда еще рано. Мы и здесь неплохо устроимся.

• Хочу далеко, к самому горизонту, туда, где синие горы. Идем! Немедленно!

Николай обнял её за плечи:

- Фантазерка.

Они вышли из деревни и за небольшим лесом набрели на избушку из свежих бревен. Николай вошел первым. Она осталась на крыльце. Донеслись мужские голоса, - прислушалась, несколько человек говорили одновременно. Потом заговорил Николай. Но шум стройки поблизости мешал различать слова.

Из избы вышло трое мужчин, прошли мимо, не посмотрев на неё.

Потом она сидела на широкой кровати, в ноги сильно дуло, пожаловалась Николаю, он снял со стены ковер и бросил на пол.

Лампа над головой на длинном шнуре будто повесилась. Она поняла, что серьезно больна. Николай принёс горячее молоко, потом дал таблетку, и она уснула. Снились Эмануэль и Николай. Они о чем-то говорили, потом их образы стали путаться. Как они похожи, может, Николай и есть Эмануэль в современном варианте. Без парика ему лучше.

Проснулась от жары - топилась печь, кто-то разговаривал на крыльце.

Николай лег рядом, кровать неудобно сгорбилась, норовя сбросить её. Она решила ещё поспать, - самое лучшее в её положении. Засыпала и просыпалась. Чувствовала, как Николай гладил её по щеке и успокаивал:

- Ничего, скоро пройдет, ты поспи. Хуже будет, привезу лучшего врача. Из-под земли достану.

Он попытался обнять, она стала сопротивляться, и он неохотно отпустил её:

- Ладно, болей, не мешаю.

«Трагедии не будет, - вяло думала она, - если мы станем любовниками. Изменить можно любимому. А если у нас с Петром любви уже давно нет, какая это измена».

Ненависть к мужу прошла. Пусть всё идет своим чередом. Что-то изменится, но главное, она теперь не будет себе портить жизнь. Портила, когда боялась, что Пётр её бросит. Старалась для него, уставала, переутомлялась. Ему не нравился её учительский голос, переключаться после школы не всегда удавалось, пришлось уволиться.

Жила одна, учительской зарплаты хватало. Стала жить с Петром, без косметики и парикмахерской уже не мыслила себя. Следила за питанием. Не простым, а рациональным, значит, дорогим. До замужества мучилась одиночеством, вышла замуж, стала бояться возврата к нему.

Петр поглотил всю её жизнь, все её мысли и желания. И при этом волен был уйти в любое время. Конечно, она устала и перестала стараться ему нравиться. Теперь ей всё равно.

Ненависть появляется после сильной любви, равнодушие после слабой. Значит, слабеет её любовь.

Однажды она сказала: «Всё, любовь кончилась. Я тебя придумала, ты такой как все». «Вот и прекрасно, - ответил Пётр. - Теперь у нас с тобой начнется нормальная жизнь».

Но без любви она не хотела.

Николай смотрел на неё, и она прекрасно понимала, что он чувствовал. Она же была спокойна. Но это не означало, что она не полюбила его.

С Петром у них была страсть как обжигающее пламя, теперь торжествует разум.

«Зачем прошлое вспоминать? Разлучились, теперь уже навсегда», - подумала она, но не удержалась, спросила Николая:

• Мужу известно, где я?

• Петру? – неохотно заговорил он. – Ты его сильно любишь?

• Любила.

• Его ищут, деньги должен. Много денег.

• Поэтому я здесь?

Николай подозрительно посмотрел:

• Ты мне говорила, что знаешь, почему мы с тобой встретились.

• Учти, у меня ничего нет, только квартира. Паспорт мой у тебя.

• Мы твоего Петра везде искали. Даже у Катерины. Высокая такая, полная. Волосы седые.

• Она знает, где я?

• Нет, - ответил Николай, - ты не бойся, я тебя не обижу. Разве я тебя, чем обидел? В доме поселил. Всех выгнал, и тебя поселил.

Продолжения не хотелось. Слова ни к чему, сотрясение воздуха. Смысл происходящего не здесь. Если она хочет понять, что её связало с Николаем, лучше не спрашивать, он может не знать. Никаких вопросов, глаза, уши есть, разберется.

До ушей доносились звуки стройки. Она посмотрела в окно, увидела, как двое мужчин пилили бревно, даже через закрытое окно доносился запах свежих опилок. Николай встал рядом, обнял:

• Здесь есть те, кто на отсидке, и вольнонаемные.

Из леса вышла женщина с двумя ведрами на коромысле. Ведра поставила рядом с огромным бревном. Потянулся народ. Ирина увидела в руках ложки и миски. «Обед принесла», - догадалась она. Николай прижимал её к себе.

• Мне помыться надо.

Он вышел ненадолго, вернулся, сел у печи, кто-то постучал в дверь как поскрёбся. На крыльце стояли два ведра с чистой водой. Всё же пленница, но пока её желания исполняются. В её положении достаточно и этого.

Комната с чахлыми комнатными растеньицами в не изящных железных банках, на тумбочке букеты из искусственных запыленных цветов, среди них осколок зеркала, раздражала убожеством обстановки.

Николай следил за ней. «Смотрит как преданная собака», - подумала Ирина. - Пнуть, заскулит жалобно».

- Крашенная блондинка – твоя жена? – ехидно спросила она.

- У меня нет жены.

- Что так?

- Да так.

Вода на печи нагрелась, Николай помогал Ирине мыться. Она не стеснялась его. Что стесняться, если фигура нормальная, - не толстая и не худая. И тело хорошее: белое, гладкое, чувственное.

 

Ирина лежала на кровати в ночной рубашке и не торопилась укрываться одеялом. Николай сидел у печки, чтобы было удобнее наблюдать за ней.

- А тут неплохо, тишина, природа, как в доме отдыха. Что за стройка?

- Строим одному. Усадьбу.

- Как здесь жить, если кругом тайга и бездорожье?

- Будет вертолетная площадка.

- Строители из города или местные?

- Пленные строят, – увидев, как перепугалась Ирина, стал оправдываться. - Да какие они пленные. Одно название. Их нигде не ждут. А где ждут, там убить могут. Вот и живут, на хлеб зарабатывают.

- Здесь не убивают?

- Если не нарываться, жить можно. Тихо, природа, как в доме отдыха.

Чтобы стать свободными и независимыми, надо попасть к Николаю в плен. Ирина решила больше ни о чем не спрашивать. Меньше знаешь, крепче спишь. Все это детали, на которые не следует обращать внимания, чтобы не забывать о главном, - выборе своего места на небесах.

- Если мы будем с тобой жить, познакомишь с подругой?

Вопрос не праздный, Николай хочет знать, доверяет ли она ему. Она не знала, решила уклониться от ответа.

- Я ревнивая.

- Не ревнуй, не надо. У тебя боевая подруга, верещала так, что уши мои заложила, где Ирина, куда Ирину дели.

- Догадалась, значит.

- Выходит так. Умная женщина.

Николай засмеялся, сел рядом на кровать, положил руку ей на грудь. Лицо у него даже интеллигентное: высокий лоб с залысинами, седые, коротко стриженые волосы, печальные черные глаза, - смесь северных и южных кровей. Но смех ужасен, смех выдаёт уголовника, - этот жуткий оскал - улыбка урки.

Кто-то постучал, Николай вышел на крыльцо, донеслись мужские голоса. Разговор длился долго, чаще всего звучало слово «Деньги». Однообразный хор: Деньги-надо, денег нет,-деньги давай,-нет. Последнее слово было за Николаем. И слово обозначало: «Я здесь главный».

Собрались на прогулку. Перед выходом, Николай взял её за плечи и спросил:

- Ты любишь меня?

- Да, - ответила она.

Пошли в противоположную от стройки сторону. Их догнал мужчина, похожий на грузина, косо посмотрел на неё:

- Стройка остановилась.

- Займи их чем-нибудь. Пусть лес пилят.

- Еда кончилась.

- Возьми в долг у деревенских.

Николай был зол, крепко взял Ирину за локоть и повел в сторону деревни. Привел к высокому дому с чисто вымытым крыльцом и вывеской «Кафе-бар».

Они вошли в сумрачное помещение с низким потолком. Маленькие оконца без занавесок, свет почти не проникал. Ирине пришлось немного постоять, чтобы разобраться в обстановке. Приятно пахло едой, в дальнем углу сидел мужчина в черном толстом свитере и высоких резиновых сапогах, похожий на рыбака.

Николай вышел на крыльцо, Ирина услышала, как женщина, приветливо встретившая их, оправдывалась, случайный посетитель, рыбачил на речке, из соседней деревни, больше этого не повторится. Женщина была испугана.

Николай сел и молча, ждал. Наконец, мужчина ушел, и мгновенно был накрыт стол обильной, не ресторанной едой: хорошо приготовленное тушеное мясо в горшочке, гороховая каша в глубокой тарелке на гарнир. Но рыба не удалась, пересушенная.

Ела только она, Николай наливал крепкий чай из чайника, и со стаканом ходил по залу, заглядывал на кухню. Свежий деревенский воздух возбудил аппетит, и она чувствовала, что не отказалась бы еще от такой же порции. Но мешал Николай, был не в настроении. Казалось, он чего-то ждет и не может дождаться.

Ирина прислушалась к слабым детским голосам. Удивительно, она слышала пение птиц, лай собак, звуки стройки, но детские голоса впервые. Вышла на крыльцо и увидела недалеко, в поле, мальчишек, гоняющих мяч. Наметанным глазом учительницы отметила мирный характер игры. Дети постарше, подросткового возраста, передавали мяч малышу, еще не школьнику, и терпеливо ждали, когда он ударит.

Огляделась, может, кто-то из взрослых следит за ними. Нет, никого не было. Местные подростки отличались от городских мальчишек. Там дух соперничества, здесь трогательная забота о младших.

У Ирины не было ни дня деревенского детства. Природу созерцала в основном в городском парке, бывшем лесу. Лес давно, еще до её рождения, срубили и посадили тополя. Но цветы росли точно такие, как здесь.

Она сбежала с крыльца, подошла к неглубокому оврагу, отделяющему дорогу от поля. Рука сама потянулась и сорвала ромашку, куриную слепоту с мелкими клейкими, яркой желтизны цветами, темно-розовый клевер. Краем глаза заметила Николая. Только сейчас обратила внимание, что он в черном костюме и теплых ботинках. Ему, наверное, жарко, вот и злится.

Он приближался, высокий, плотный, с непонятным выражением лица, но, явно, не таким, чтобы поверить в его добрые намерения. Ей стало тревожно. Что это за мир, в котором зло и добро постоянно меняются местами?

Николай крепко взял её под руку. По дороге шла девочка в красном легком сарафане поверх теплого свитера. Сама так нарядилась, видимо, мамы дома нет.

- Девочка, а, девочка. Папа у тебя дома? Ты куда идешь?

- Не приставай к ребёнку, – Ирина резко дернула его за рукав.

- Роди мне такую же, – сказал он и усмехнулся.

 

7

 

Пётр заартачился, к чему такие сложности, когда пироги можно в их каморке сжевать и запить чаем. Зачем нужно выдвигать дубовый стол на середину комнаты, вытаскивать из буфета под самый потолок, чайный сервиз, жарить, парить. Да не привык он много есть утром. Нет, она не права, без чарочки пища в горле застревает. Дед его понимал и, порывшись в дальнем углу комнаты, доставал бутылку водки, наливал себе и Петру по четверть стакана. Бутылку закрывал пробкой и прятал с глаз долой до обеда.

Наталья не пила и не курила. Но Пётр в лёгком подпитии ей нравился. Он становился совсем другим, будто расслаблялась сжатая пружина и переставала быть опасной.

«Хорошо сидим, пьём чай с самым лучшим мёдом»,- радовалась Наталья и ела пирожок, вкусный, испеченный соседкой, кажется, с грибами, намазывала сверху мёдом и слизывала его с пальца. Пётр присоединялся. Их языки встречались в долгом поцелуе. Дед покашливал в соседней комнате. «Подсматривает, что ли»?

- Наталье весело.

- От такой еды кишки пищат довольные.

- Что-то дед притих. А?

Пирог распадался на крошки, Наталья кинула их за окно птицам.

Мёд белёсый, она добавила ложку коричневого варенья со сгустками ягод, кажется, крыжовник, переваренное, закрутила ложкой тёмную полосу в спираль.

- У меня выставка будет осенью. Придёшь?

- Если пригласишь.

- Я бы хотела тебя видеть в тёмно-зелёном пиджаке.

- Есть черный.

- Тогда к пиджаку серые брюки и обязательно черные туфли. Чтобы смотрелся на фоне моей графики.

Время чётких линий прошло, - мёд растекся по столу, коричневые линии расплылись. Одно перетекло в другое, - от прекрасной Ирины к ней, Наталье, может, не такой красивой, но талантливой.

- Я тебе не рассказывал, что фирма, занимающаяся сантехникой, называется «Кармен».

- Кто-то сильно не полюбил эту женщину.

Почему он вспомнил о Кармен? Может, думает, что его жена сбежала с любовником?

Интересно, ревнивый ли он?

Думать о печальном тихим, солнечным утром не хотелось. Мысли Натальи переключились на день открытия выставки. Как они оба явятся в строгих костюмах. Хорошо бы в тёмно-зелёном. Ну, это как получится. И обязательно льющаяся отовсюду музыка. Нужно поставить несколько усилителей. Хорошо бы повесить в самом центре два похожих портрета: мужчины и женщины.

«Как бы я его изобразила»? – Наталья посмотрела на Петра, освещённого огнём из печи. Красные блики искажают его. Такой убить способен. Она бы изобразила густую сетку, из колючей проволоки, всё скрыто, только глаза с зелёным блеском, опасно. Бурый фон одиночества, серый цвет скуки.

Нет, не надо так. Лучше закрутить тонкие линии, свернуть в улитку, вход в мрачную пещеру, но зато выход в морскую волну, и огоньки на воде.

Было время, Наталья рисовала улиточные домики разной формы: круг, овал, конус, и вход обязательно розовый, нежных оттенков. Заполняла полотна улитками, потом разрезала на куски. Небольшие картины хорошо продавались. Пётр бы не купил. Ему простор нужен. Или она ошибается?

Какой он, Пётр? Надёжный или нет? Ускользает от неё. Неоднозначный, как свет, преломленный сквозь призму. Радужный.

Или круглый? Неизбежный, как смена времен года, суток и настроения. Она попала в заколдованный круг, и мир снова черно-белый. Достаточно одного его взгляда, чтобы всё изменилось вокруг.

 

Она смотрела на дедовский зеленеющий огород, а видела зимние сугробы, прикрывающие черную землю, - и снова одиночество.

Ну, переспала она с Петром, и что? Сближение, похожее на молнию. Зря это всё. Он любит другую, и страдает оттого, что, кинув несчастную женщину, полез к Наталье. Неприятно до зубной боли.

Она, конечно, помнит Ирину. Красивая женщина, светленькая, худенькая, лицо мадонны, даже не верится, что с Катериной дружит.

Катерина добрая женщина, помогает, чем может, но лучше бы не писала статей о художниках. Котлеты у неё классные получаются, но в живописи она ни черта не понимает.

Подошел Пётр, заглянул через плечо.

- - Зима? Странно. Ты так не рисуй, не надо. Ты небо рисуй, голубое, и чтобы птицы летали.

Он обнял Наталью, прижал к себе и прошептал на ухо:

- Я в лес с тобой хочу, за деревню. Туда, где нет соседок и деда за стенкой.

Они прошли по улице совсем немного, и попали в непроходимую грязь. Но возвращаться не захотели, до леса рукой подать.

Пётр месил грязь дедовскими сапогами, наконец, выбрался на деревянные мостки, - впереди ритмично двигались ноги Натальи в джинсах и резиновых сапогах. «Она всегда в джинсах», - думал он и удивлялся, что об этом думает.

 

 

 

8

 

Они шли по деревенской улице и никого не встретили. Было жутковато, как будто все попрятались и следят за ними, а, может, прицеливаются. И когда в конце улицы на повороте от реки появились высокий мужчина с женщиной маленького роста, Ирина стала пристально их разглядывать. Впереди шла женщина в джинсах и куртке, не похожая на деревенскую. Мужчина немного отстал, смотрел себе под ноги, опустив голову, и лица его Ирина не видела. Она перескакивала лужи, на кроссовки налипла грязь, было трудно идти, но в самом непроходимом месте кто-то настелил деревянные мостки.

Ирина с Николаем ступили на деревянный настил и застучали по доскам. Мужчина с женщиной увидели их и повернули в сторону, стали обходить топкое место. Мужчина похож на Петра. Почему похож, он и есть. Она вдруг поняла, что это он. Но шла спокойно и уверенно, будто так и должно быть, и встреча ожидаемая. Пётр оглянулся и приостановился с выражением ужаса, махнул рукой, будто что-то отгонял от себя, и пошел дальше.

Маленькую женщину Ирина узнала тоже, как не узнать художницу Наталью.

- Кто такие? – Николай остановился и насторожено наблюдал за удалявшейся спиной Петра. – Видела, они похожи? Значит, брат и сестра. Её я уже видел, художница, к деду в гости приезжает. Не знал, что у неё есть брат.

 

 

9

 

Сначала не увидел, а услышал шаги по деревянному настилу, кто-то шел им навстречу. Наталья свернула в сторону, ведь мостки уже заняты, стала обходить топь. Пётр увидел идущую навстречу женщину на фоне крупного мужчины. Очень похожа на его жену Ирину. В спортивном костюме и белой шляпе с черным бантом. Специально заказывала шляпу.

Он поскользнулся, оступился и чуть не свалился в грязь. Так и не понял, что за женщина прошла мимо. Или это был мираж? Женщина-привидение, похожая на его жену?

Надо же, как всё натурально: звуки шагов, раскачивающиеся мостки, и грязь, толстым слоем налипшая на сапоги. Или не мираж? Он знал, что в деревне появилась таинственная незнакомка, красавица, от соседки слышал. Соседка прибежала рано, принесла пирогов, громко порадовалась за деда, не один теперь, потом рассказала, что главный бандит привез женщину. Сам темный, а женщина белолицая, в прическе, и шляпка на голове, - светлая, и с черной лентой, похоже, траур. Жизнь у них такая, кровища так и льётся. Сколько их только в деревне было убито, не перечесть. Там, за лесом целое кладбище. За один раз полегло их очень много, когда понаехали даже на танках.

Пётр сначала не слушал. У него свои проблемы. С утра звонил с почты, долго ждал соединения, потом с трудом различал, что ему говорил Виктор. Связь плохая, помехи, приходилось кричать. Понял только, трясут шофера Саню, но пока бесполезно. Правда, есть подозрение, что это дело рук рабочих гаража. На следующий день, как Пётр исчез, двое не вышли на работу. Никто не знает, где они. Ищут.

Виктор говорил путано. Ясно, что ничего не ясно, и никто деньги не ищет. Так, треп один. Слухи. Сплетни. Ничего серьезного.

Соседка описывала незнакомку, украдкой рассматривала Петра, но прямо взглянуть стеснялась. Он откровенно ждал, когда она уйдет. Услышал о шляпке с черной лентой, вспомнил, у Ирины тоже шляпка есть, светлая с черной лентой.

- Что за мафиози в вашей деревне? – обратился он к деду, чтобы не смущать соседку.

- Наталья разве не показывала? За деревней, лесом маленько пройдешь, большой дом пленные строят.

- Пленные времен Великой Отечественной? – усмехнулся Пётр.

- Нет, молодежь все, твоего возраста, строят какой-то готель. Дом отдыха по-нашему. Воду полезную нашли, вот и строят. Всем заправляет урка, за убийство срок отсидел. Сидеть бы ему и сейчас, да милиция сегодня не такая, что раньше. Вот и ходит на свободе бандит, теперь женился, – сердито рассказывал дед. Наболело.

- Откуда знаешь, что жена? Мало ли какие женщины бывают. Может, тоже срок отсидела и вышла, - вмешалась соседка.

- Ага, в одной камере сидели, - огрызнулся дед, соседка поджала губы.

- Правда, дедушка, с чего ты взял, что Николай женился.

- Дак, вся деревня сегодня говорит. Она покрикивает, а он старается, ублажает её. Простудилась бабёнка, так он сам в дождь на тракторе поехал за каким-то особым лекарством. Они сейчас не при деньгах, всё на свадьбу потратил. Видно, из тёплых краёв привёз её, простужается.

Дед заговорил о зимних морозах за пятьдесят градусов из времён его молодости. Пётр понял, надолго, взял Наталью под руку прогуляться.

Прогулялся. Теперь мучайся, что за женщину встретил. Жена бандита поразительно похожа на Ирину. Чуть не бросился за ней, но вспомнил, о чем соседка говорила, поберёгся.

Видимо, выпал из реальности, Наталья трясла его за плечо.

- Петя, что с тобой? Что случилось? Петя, ты меня пугаешь.

- С бандитом женщина была. Очень на Ирину похожа. И шляпка, как у неё.

- Что? – ужаснулась Наталья. – Она тебя узнала?

- Если это была она, конечно, узнала.

Он неизвестно, чего бы натворил, если бы не Наталья рядом.

- Срочно звони Катерине. Прямо сейчас. Если почта не работает, я знаю, где живёт телефонистка, из дома вытащим.

Почта работала, и с Катериной соединили быстро.

- Петя, несчастье какое, Ирину разыскивают. Наверное, разыскали, мужчина высокий, седой, с залысинами, черные глаза, похож на бывшего уголовника. На убийцу похож. Ирина не отвечает. Нет её, понимаешь, её нет, пропала, – Катерина зарыдала. Связь прервалась.

Наконец, Петр поверил Максиму. Исчезновение Ирины не пьяный бред.

Вернулись домой.

- Милиция тут бывает? – спросил Пётр у деда.

- Раньше бывала, а как же. Беспаспортных ловила. Сейчас нет, давно не была.

Бедная Ирина. Кто-то из местных должен работать у них. Ирину надо спасать. «Пойдем же скорее, к соседке»,- торопил он Наталью.

Соседка говорила быстро, глотая слова, но Пётр привык уже к её речи и всё понимал:

- Не хожу туда, давно не хожу. Нехорошо у них. Боюсь. Убили одного, сами своего убили, в лесу зарыли, даже креста не поставили, как собаку зарыли. У них Таисия работает, ничего не боится. Одна живёт, говорит, пусть убивают, ей всё равно, но зато платят хорошо. Она вам всё расскажет.

Дом Таисии был трудно доступен, Пётр угодил в глубокую лужу, чуть не засосало в грязь резиновый сапог, с трудом вытащил. Если бы сам не попался, не поверил бы, что так люди могут жить.

Беззубая женщина старушечьего вида оказалась ровесницей Натальи.

- Вот что значит любить бражку, - назидательным тоном сказала она, будто не она пьёт.

Пётр остановил словоохотливую женщину:

- Мы спешим сейчас, мы потом придём в гости, если пригласите. А сейчас расскажите, что знаете о Николае.

Таисия заговорила певуче:

- Хожу я к ним убираться. А что делать, платят мне малость. На сахарок. – Она подмигнула и щелкнула по горлу.

- Женщину там не видели?

- Ирину? Как же, видела. Вежливая. Чистоту любит. В нашем кафе обедали. Николай её к Гришке ревнует, приказал стол в кафе на двоих накрывать, и чтобы никого не было. Поварихе денег не платит. Как закупил морковку с картошкой и поросёнка осенью, ни копеечки не дал больше. Крутись, как хочешь. Его тут все боятся.

- Ирина тоже боится его?

- Нет, не боится. Видно, он сильно любит её. Издалека привез.

- Счастливая, наверное? – спросила Наталья.

Таисия захихикала, прикрывая платком беззубый рот:

- Как ей быть несчастливой при их богатстве. Николай строгий, с норовом. А она еще норовистее, как посмотрела на него, он в дугу согнулся. В строгости мужика держит. Я бы так не смогла. Поэтому одна живу.

- Если они такие богатые, почему в глухой деревне живут?

Таисия не ответила. Боится, понял Пётр.

Если отделить миф от реальности, всё равно выходит, что Ирина спит с этим уголовником. Нет, ему чего-то не хватает, видимо, воображения, чтобы воспринять теперешнюю Ирину. Он явно свою жену недооценивал.

 

Петр сидел во дворе на лавочке, смотрел на зарождающуюся луну и едва проступающие звезды на еще светлом небе. Мимо прошла Наталья, стукнула калиткой, наверное, к соседке.

Жаль, ушла, хотелось обсудить с ней, какие следующие шаги предпринять. Он не знал, что делать дальше. Не мог понять, спасать Ирину, или она нашла своё счастье. И давно его нашла? Своё счастье. С тех пор, как стала придуриваться, морочить ему голову потусторонним миром? Или, может, это Сведенборг явился ей в обличье уголовника? Нет, пора запрещать мистическую литературу, пагубную для женского ума. Ведь для Ирины всё, что напечатано в книге, правда.

И никакой критики она не допускала. Чему её учили в институте, непонятно. Но отличать истину от заблуждения она должна была научиться.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть Ш

 

1

 

Что-то изменилось. Было хорошо, спокойно, но набежала туча, - потемнело, поднялся ветер, на душе стало тревожно.

Николай все также сидел у печи и следил за ней. Раньше ей нравилось, когда он смотрел на неё, чувствовала, доволен тем, что видит. Теперь он сидел неподвижно каменной глыбой, как хищник на охоте. Жутковатое зрелище. Она тоже замерла на своей кровати, но не выдержала, подошла и коснулась его плеча. Он дернулся, будто от змеиного укуса.

Ирина помнила, что писал Сведенборг, - человеку не дано понять, где он находится: в аду или в раю. Он там, где ему хорошо.

Ей было плохо. Что ж, она не на своём месте. Почувствовала желание вернуться домой. Впервые почувствовала.

Под тяжелым взглядом Николая переоделась, решив прогуляться, собрать букет цветов и поставить на тумбочку.

Постояла на крыльце, подождала, Николай не вышел, направилась в сторону леса, к тому месту, где лежало спиленное толстое дерево, и открывался вид на речку.

« Бога нет. Его люди придумали. И сами в него поверили», - повторяла она про себя.

От сильного напряжения быстро устала, и была рада посидеть, вдыхая запах цветущей черёмухи, подставив лицо теплому солнцу. Явилась откуда-то белая собака и легла у ног.

Ирина задремала. Непривычно чистый воздух, с ароматами леса, не похожий на городской, действовал как снотворное. Собака вдруг подскочила и, поджав хвост, побежала в сторону леса.

Бросились в глаза сначала высокие черные сапоги, начищенные до блеска, кожаная куртка и четкий, грузинский профиль грузина. Он сегодня уже подходил к ней с Николаем. Его зовут Георгием.

- Я вижу, природу любите. Да, красота, ничего не скажешь. Я тоже травку полюбил. Вокруг три ряда заборов, двор два на полтора метра, небо в решетку и трава кое-где пробивается. До слёз приятно было. Николай не рассказывал? Эту травку надо было сорвать так, чтобы надзиратель не заметил. Если заметит, с корнем вырвет, да ещё какой-то гадостью польет, чтобы больше не росла, – Георгий опустился перед ней на корточки.

- Кому она мешала?

- Николай не говорил, по какой статье сидел?

Ирина мотнула головой.

Григорий смотрел дерзко, в упор. Ей это не понравилось. Николай поглядывал украдкой, стесняясь, стараясь не раздражать её. Её власть над ним была абсолютной.

В последнее время она сама себе начинала нравиться. Большое зеркало, которое притащил Николай вместо осколка, отражало сильно помолодевшее, белое с ярким румянцем лицо, яркие без косметики глаза.

Григорий, не стесняясь, открыто рассматривал её, иронически улыбаясь. Как будто читал мысли. Неужели не так хороша, как себе кажется?

- Мужчина, которого вы встретили, твой муж? – спросил Григорий.

Она даже не вникла в смысл, её возмутило, что он тыкает. На этой стройке главный Николай, она его женщина. Почему шестерка ей тыкает? Она чувствовала, что краснеет от злости.

- Тебя Николай послал?

- Вижу, сердишься. Не хотел тебя обидеть. Пусть он сам разбирается.

Григорий усмехнулся, резко поднялся и широким, быстрым шагом направился в сторону стройки.

- Разговариваем?

Ирина вздрогнула. Николай тихо, будто подкрался, оказался за её спиной.

- Следишь?

Только бы он не увидел, что испугалась. Хищника можно подчинить себе только волей. Воля у неё есть, нужно будет, проявится, страх пройдет. Просто её застали врасплох. Петр зачем-то путается, мешает ей.

Она шла быстрым шагом к дому, стараясь держаться прямо и уверенно. В избе грелась вода. Николай снял ведро с печи и ушел, не взглянув на неё, закрыв дверь на замок. Он впервые закрыл Ирину.

Лезть в окно? Она подергала раму, открывается. Но не полезла, вдруг за ней следят.

Наступила тишина. Долгая, опасная. И когда прозвучал выстрел, приглушенный, со стороны деревни, Ирина не удивилась. Снова тишина.

Прошло какое-то время, Ирина лежала на кровати, комната погрузилась в полумрак, кажется, задремала, пробудилась от жуткого женского крика, предвещавшего смерть. Крик нарастал, к нему присоединились мужские голоса и выстрелы: залпом, одиночные, приближающиеся и удаляющиеся.

Стреляли в деревне.

Страха не было, ни страха, ни тревоги, - только ожидание развязки. И уверенность, что бы ни случилось, она не пострадает.

Проснулась в полной темноте от незнакомого голоса на крыльце: «Крови много потерял, до утра не доживёт».

Часто-часто забилось сердце: «неужели Николай, неужели его подстрелили»?

О Петре Ирина не волновалась, о нем бы с такой печалью не говорили. Он для них враг. Но если умрет Николай, её будущее непредсказуемо. Неужели впереди ад?

Голос Николая: «Черт, тракторист сбежал. Машину я послал, если не застрянет в грязи, к утру врач будет. Яму ройте на всякий случай, в лесу, знак оставьте, чтобы потом найти».

 

- Проснулась? Вижу, что не спишь. Не притворяйся.

Она открыла глаза и увидела Николая у печки. Он смотрел на неё воспаленными глазами, лицо осунулось, густая седая щетина пугала непривычностью.

- Кто это был с Натальей? Твой муж?

- Ревнуешь? К кому ревнуешь. К прохожему или Георгию?

Николай молчал, потирая щетину. Рука бессильно опустилась, спина сгорбилась, он скорбно смотрел в самый темный угол комнаты.

Она понимала, что-то случилось, что-то такое, от чего нужно бежать, срочно, спасая жизнь. «Но он отпустит меня только в одном случае, - если будет уверен в том, что я вернусь», - подумала Ирина.

- Мне не нравится всё это. Мне не нравится моё положение. Я хочу быть твоей женой, понимаешь, официальной женой, чтобы никто ко мне не приставал.

Она была готова к долгим уговорам, но Николай неожиданно согласился.

- Если хочешь, отвезу домой. Здесь опасно тебе оставаться.

- Не хочу домой. Я люблю тебя и должна быть с тобой. Но мне нужно ехать, чтобы развестись

с мужем и выйти замуж за тебя.

Больше всего на свете она мечтала вырваться из этого плена и оказаться у себя дома. Но Николай не должен был даже догадываться об этом.

- Надо уходить. Как машина придет, сразу поедешь. Жди.

 

 

2

 

Наталья накинула куртку Петра. Он сидел во дворе и курил. Такой отчужденный, погруженный в тяжелые думы. Решила его не беспокоить. Прошла мимо, он, кажется, не заметил.

Поднялась на высокий берег, прошла немного вперед к месту, откуда можно спуститься к самой воде.

Стала подбирать камешки, разноцветные, с причудливыми прожилками. Когда ими набила полные карманы, вспомнила куртка Петра, не стоило так поступать.

Домой не спешила. Боялась, что вернется, а Петра нет. Может, поэтому ушла в его куртке. Но если он захочет, уйдет раздетым.

Обретя любовь, она её теряла. Удерживать возле себя никого не станет. Никогда и никого. Ни отбивать, ни навязываться, ни жить с человеком, любящим другую женщину. Но как хочется, чтобы рядом был любимый!

У неё был неудачный брак. Помнит, как раздражалась, злилась по пустякам, впадала в депрессию. При таком браке будущего не было, только череда серых будней до самой смерти. Сбежала, куда глаза глядели. Глядели туда, где она чувствовала себя художником. О бывшем муже плохо не думала, боясь, что дурные мысли бумерангом ударят по ней. В её положении удача имела большое, иногда решающее значение. Удач было мало. Пожалуй, не было. А ведь совсем недавно думала, как ей повезло, что встретила Петра, теперь она не одна.

До встречи с ним тревожилась, может, не способна любить мужчин. Рисует только женщин, чаще обнаженные фигуры. Стала пугаться сексуальной нетрадиционной ориентации. Неужели навсегда покончено с женственностью? Равнодушна к своей внешности, перестала пользоваться косметикой. И нисколько не переживала из-за того, что приходилось самой перетаскивать картины из мастерской в выставочный зал. Никого не просила помочь, никто помощи не предлагал.

Дошла до того, что придумала общественное движение, которое стало бы бороться против памятников. Смотреть не на что. Постаменты можно оставить, но статуи заменить женскими фигурами. И мир изменится к лучшему.

Подружка твердила: « Оформляешь офисы, присмотрись, может, найдешь себе богатенького». Пришлось объяснить, что мужчины перестали интересовать, что увлечена только женщинами. Подружка успокаивала: « В тебе говорит художник. Встретишь настоящего мужчину и вспомнишь, что ты женщина». Встретила.

Болели мышцы ног оттого, что приходилось идти по сыпучей гальке. На сапоги налипла глина. Но Наталья все шла и шла.

Подошла к тому месту, где высокий обрывистый берег сравнялся с водой, дальше прохода по суше не было. Стала карабкаться вверх, сначала увидела черные, зеркально начищенные сапоги. Мужчина был черен. Даже если блондин с голубыми глазами, все равно черен, потому что закрывал собой небо и заходящее солнце. Почувствовала опасность. Испугалась. Слишком далеко зашла, даже если будет кричать, не услышат. Деревенские не ходят далеко от дома, - боятся пришельцев.

Она тяжело отступила назад, ноги в сапогах с налипшей глиной плохо слушались.

- С тобой живет брат? – спросил мужчина с кавказским акцентом.

- Да, брат, - ответила она.

- Женатый?

- Нет.

- Его зовут Петром?

Она молчала.

- Можешь не говорить. Его зовут Петр.

- Если знаете, зачем спрашиваете.

- Не притворяйся. Ты девица сообразительная, в городе живешь. Понимаешь, что мне нужно от тебя. Не бойся, не обижу. Мне только знать, тот ли Пётр.

Он протянул руку помочь ей подняться по крутому склону. Но она скатилась вниз.

- Не смей. Не подходи.

Мужчина стал спускаться, Наталья наклонилась, подобрала камень средней тяжести и запустила в него. Попала в грудь. Мужчина охнул.

Она подобрала еще камень, целясь в лицо. Мужчина достал пистолет.

- Прекрати, стрелять буду.

Но Наталья, в слезах, выкрикивая угрозы, кидала камни. Даже попала в его плечо. Он продолжал спускаться, она отступала к воде, вошла в воду, сунула руку в карман, чтобы достать камешки, он нажал на курок.

Она почувствовала удар в грудь, покачнулась и упала.

Кто-то закричал, но она уже не слышала.

 

3

 

- Собирайся, скоро уедешь.

Николай вышел из избы. Ирина увидела в окно, он направился в сторону деревни. Собиралась недолго, почти все вещи в сумке. На столе лежал её паспорт.

Зеркала на тумбочке не было. Вместо букета живых цветов искусственные розы. Кто это сделал? Таисия?

Николай вернулся. Она почувствовала, настроение меняется, он становится подозрительным. Не так просто ей будет уехать отсюда. О машине не спросила, торопилась успеть на рейсовый автобус.

- Можешь возвращаться к своему Петру. Он расплатился и свободен, - Николай с трудом сдерживался. - Ты вот что, скажи ему, чтобы не лез больше. Он молокосос в этих делах. Его свои же нагрели.

- Деньги у них?

- Так часто делают.

- Что будет с моей квартирой? Я думала, мы с тобой в ней будем жить.

Она так не думала, но очень хотела вырваться отсюда. Ничему не верила и надеялась только на себя.

Николай молчал, и она продолжила:

- Я не навязываюсь, ты будешь со мной, если захочешь. Но я всё равно разводиться буду с Петром. Понимаешь? Но заставить тебя жениться на мне не смогу, даже если беременная.

Николай побледнел:

- Беременная?

- Не знаю, - просто ответила Ирина.

Её била дрожь, она боялась опоздать на рейсовый автобус. Знала, если не уедет сегодня, не уедет никогда.

Она опаздывала. И у неё мало денег. Автобус уже был на повороте к деревне. Ирина увидела с высокого берега толпу людей на остановке и побежала. Николай остался на берегу.

На автобус она успела и, радуясь, и печалясь, тряслась в окружении бабок и мешков с картошкой. Люди молчали, на неё не смотрели, а она была довольна, что никто не лезет с разговорами. Пересчитала деньги, - мало, слишком мало. Мог и больше дать. Даже не спросил, сколько надо, - сунул руку в карман, достал скомканные бумажки, пересыпанные табаком, и протянул ей.

Когда Ирина вышла из автобуса у здания вокзала, слегка угорев от запаха бензина, увидела Николая, идущего ей навстречу.

- Доехала? Всё нормально? Деньги получишь, ребята достанут.

Ирина увидела мужчину, похожего на Георгия, но постарше, в дверях вокзала. Он сортировал людей, одних пропускал, других задерживал, и их окружали незнакомые ей мужчины уголовной наружности. Кого-то били, женщины кричали, образовалась толпа.

- Пойдем отсюда. Грач сам справится.

- Похож на Георгия.

- Георгия нет.

Он так произнес, что она поняла, Георгия нет нигде, и больше не будет. Вот о ком говорили ночью на крыльце, значит, не спасли.

Ирина решила вопросов не задавать, в её положении молчание – золото.

Николай развернул её за плечи и повёл в кафе через площадь. Когда они вошли, появились люди, подобные тем, что окружали пассажиров у входа на вокзал. Сели за свободный столик. Тут же появился графин с водкой, пельмени. Ирина есть не стала, Николай пил и не закусывал. Незаметно для неё произошла замена посетителей. Вокруг за столиками сидели, как она поняла, соратники Николая. Сколько же их, десять, двадцать или сотня? Милиции не видно, «разбежались», - догадалась она.

На пороге возник маленький плохонький мужичок на кривых ногах, поманил Николая. Оба ушли, вскоре Николай вернулся к ней с билетом.

- Поезд отходит через два часа. Нижняя полка. Денег еще дам, соберем, время есть.

Они прошли в вокзал. В зале ожидания было много народу. Николай посадил Ирину на свободную скамейку. Она не увидела, а почувствовала движение вокруг, ни на кого старалась не смотреть и радовалась, что в зале тусклый свет, - боялась встретить знакомых. Люди сгрудились на самых последних скамейках, донесся женский шепот, - выглядит прилично, и не подумаешь, что жена главаря.

Она услышала крики на улице.

- Кого-то бьют.

- Покричит и успокоится. Там Грач за порядком следит.

- Денег много собрали?

- Нет, плохо, нищета сплошная.

Опять подошел кривоногий, поставил со стуком на скамью бутылку водки. Чтобы согреться, Ирина попросила чаю. Чай принесли, но он был некрепкий и чуть теплый.

В застекленных дверях зала ожидания замелькали две уголовные морды.

- Разберись, - Николай кивнул в сторону морд.

Кривоногий поднялся и вышел. Через некоторое время поднялся Николай. Его долго не было, Ирина прислушивалась к голосам в дальнем углу зала. Ей казалось, голоса усиливаются и становятся угрожающими. Она боялась людей, их было слишком много. Боялась и надеялась, что кто-то появится, сильный и надежный и защитит всех. Зависимость от пьяного Николая пугала, - в любой момент ситуация может измениться не в её пользу.

Николай вернулся с пачкой денег. Стал рассовывать по карманам, деньги падали на пол, он наклонялся, поднимал их и засовывал в карманы. Но деньги все падали и падали.

Ирину лихорадило, тёплую кофту то накидывала на плечи, то снимала. Вдруг пришла утешительная мысль, - Николай ждет её отъезда, чтобы уйти в загул. Она его понимает, - при такой жизни не пить нельзя, сердце не выдержит напряжения. Ей стало жаль Николая, - никуда она не поедет, не оставит его одного.

Но через мгновение стала бояться, что он её не отпустит, и она будет жить в лесу в окружении этих морд.

- Петру скажи, он ничего не должен, – повторил Николай.

Объявили о прибытии поезда. Николай взял её под руку, не предложив донести сумку до вагона. Он вел её и шел все медленнее, и ей стало казаться, никуда её не отпустит. Остановился.

- Скажи Петру, долга нет. Долг кровью заплачен.

- Чьей? – ужаснулась Ирина.

- Наталью убили. Георгий выстрелил. Его тоже пристрелили. Останься, а? – Николай был пьян и еле держался на ногах.

Ведь догадывалась, вернее, была уверена, еще со вчерашнего вечера, что Георгия убил Николай, но старалась не думать. Убил из-за неё. Что там было, ей неизвестно, но смерть Натальи и Георгия на совести Ирины. О, господи, только бы вырваться из этого ада!

Объявили посадку. Она высвободилась и пошла к вагону. Николай догнал её, больно схватил за руку.

- Наталья сама под пулю подлезла. Люди видели, Георгий не хотел в неё стрелять. Он не знал, что у неё не было пистолета. Потом он хотел идти к тебе, но я остановил его. У него была прострелена грудь. Не выжил.

Николай держал её, она почувствовала, как рука его ослабела. Сумела, вырвалась. Медленно поднималась в вагон, чтобы не выглядеть убегающей. Поднялась, не оглядываясь, прошла на свое место и все ждала, что он не даст ей так просто уехать.

Всю ночь не спала, ожидая, что появится Николай, он рядом, в соседнем вагоне, следит за ней. Но он так и не появился.

 

4

 

Поезд прибыл в родной город утром. Ирина шла по вокзалу, к автобусной остановке и оглядывалась. Пришла домой и позвонила Катерине. Та примчалась на такси, вошла в квартиру и спросила:

- Сбежала?

Ирина кивнула.

Катерина суетилась у плиты, разогревала еду, - принесла с собой, что приготовила на скорую руку.

- Не боишься, что отыщет? Сегодня останусь на ночь, Володька отпустил. Пусть только попробует сунуться бандит, - опыт есть, я уже напала на него. А ты знаешь, он ничего мужчина.

Ирина качала головой, машинально ела, не воспринимала, о чем говорит Катерина, на вопросы не отвечала.

Так и промолчала весь вечер. О том, что Георгий убил Наталью, не сказала, не смогла.

Катерина осталась ночевать, ушла утром, уже из дома позвонила на работу Петра. Зачем звонила, сама не знала, может, надеялась, смогут Ирину защитить. Защита необходима, - бандит непредсказуем.

Ей ответили:

- Знаем, Петр звонил, предупредил, Ирина едет домой. Задержался, приедет после похорон.

Известие о похоронах она пропустила. Решила, может, кто-то из деревенских.

«Вот и славненько, все живы. Петр возвращается, все будет хорошо. Но каковы коллеги Петра, - знали, что ты едешь, даже не встретили», - Возмущалась Катерина.

Она не находила места от любопытства, но помня, какой безучастной была Ирина, решила подождать Петра.

Он вернулся через неделю. Молча прошел в комнату, сел в кресло и закурил. Раньше он в комнате не курил, а выходил на балкон.

Ирина молча подала чай. Петр не смотрел на неё, пил чай и курил.

- Я искал твоего друга Николая. Но шайка исчезла. Ты не знаешь, куда?

- Тебе зачем?

- За убийство должен ответить.

- Он не убивал Наталью.

- Защищаешь, - горько усмехнулся Пётр.

Он стал звонить по телефону:

- Максим Палыч? Я вернулся. Да, живой и невредимый.

Он долго слушал, потом сказал:

- Памятник нужен, она почти нищая, никаких сбережений. Я только не пойму, почему вы ищите красную папку. Она осталась у тех ребят, с кем мы договор заключали. Да, деньги были в красной папке, потом Виктор переложил в серую. Он еще сказал: «Нам чужого не надо и своего не отдадим». Никакой красной папки у меня нет,- он замолчал и долго слушал. - Значит, мы не перекладывали деньги? Значит, они так и лежали в красной папке?

Ирина вздрогнула, не может быть! Бросилась на балкон, полезла в картонную коробку с барахлом и достала красную папку, все также пахнущую водкой и селёдкой. Поэтому и вынесла её на балкон, проветриваться. В папке лежали деньги, много денег, перетянутых разноцветными резинками.

- Их тебе бандит подарил? – Петр стоял за её спиной.

Ирина протянула ему красную папку.

- Нет, она выпала из твоего дипломата. Залита водкой, усыпана стеклянными осколками и измазана селедкой.

- Вспомнил, мы в машине пили, бутылку передавали из рук в руки, потом она куда-то делась.

- Ты её, недопитую, в дипломат сунул. О, боже, за что такие страдания!

Поторопилась, поспешила, не подумала, что небеса вечные и никуда не денутся.

 

Человеку опасно увлекаться фантазиями, - предупреждал Сведенборг.

.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/