Ванин Сергей Викторович

 

 

 

 

 

 

 

ОПЕРАЦИЯ «БЕРСЕРК»

 

(Чекистский детектив)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Москва

2011 г.

ГЛАВА 1. Выстрел.

Серый бетонный забор садового товарищества ветеранов МВД появился из-за поворота внезапно, но водитель черного подержанного БМВ ездил сюда много лет подряд и, аккуратно притормозив, остановился возле контрольно-пропускного пункта охраны. Из маленького дощатого домика с вывеской «Товарищество садоводов «Ясные зори» проворно выскочил низенький плотный мужичок в черной чоповской форме. Завидев сидевшего за рулем, мужичок козырнул и наклонился к приоткрытому ветровому стеклу иномарки.

- Здравия желаю, товарищ генерал, - затараторил охранник, - погода-то нынче какая стоит! Жуть, а не погода! Сентябрь едва наступил, а дождина и холод, словно в ноябре. Жильцов на дачах почти не осталось. Дома хоть и теплые, а народ, все одно, в город норовит съехать. Оно и понятно, скукотища. А вчера, слыхали, что случилось? Террористы наш самолет захватили, людей много погибло, дети среди них, по телеку сейчас только про это и показывают. Вот, что делается! Разве в былые-то времена…

- Здравствуй, Федор, - сидевший за рулем БМВ старик едва поднял правую руку и тут же уронил ее обратно на баранку руля. – Как служба, дружище?

- Служба хорошая. Не служба даже, а службишка, - ничуть не обижаясь, что водитель прервал его рассказ, весело отозвался охранник. – Мы ведь, товарищ генерал, всю жизнь при службе. Нам не привыкать. А здесь благодать, тишина, воздух чистый, что еще пенсионеру нужно? Спасибо начальнику ЧОПа нашего, вспомнил про меня, старого служаку, и сюда определил. Я ведь раньше зоны охранял, на пенсию вышел, затосковал страшно. А тут такая удача. Курорт, да еще деньги неплохие платят.

- Ну, вот и хорошо, - вновь прервал старик изнывающего от скуки охранника и, дождавшись, когда поднимется шлагбаум, въехал на территорию товарищества.

Аккуратно подстриженные кусты акации, выстроившиеся вдоль главной недавно отремонтированной поселковой дороги, намокли и съежились под проливным дождем. Дождь шел уже вторую неделю и газоны, перестав впитывать влагу, стояли залитые и неопрятные. Генералу вдруг стало жалко кустов акации, этих газонов и древних, по-стариковски согбенных лип, которые виднелись вдалеке.

Генерал вспомнил, как более полувека назад, они вместе с женой приезжали смотреть это место, выделенное офицерам НКВД для обустройства дачных домиков. Тогда двадцати километровая удаленность от столицы считалась страшной тму-тараканью. Сейчас же здешняя сотка стоила огромных денег, но даже в нынешние времена земли поселка оставались недосягаемыми для чужаков. Товарищество бывших солдат Берии и Сталина воспринимало нуворишей в штыки. Устав «Ясных зорь» запрещал продажу участков людям, не получившим одобрения местного «совета старейшин», куда, к слову сказать, входил и генерал Антон Дмитриевич Зубарев, смотревший сейчас на разверзшиеся небесные хляби из окна своего автомобиля.

«Время идет, - подумал генерал, доставая из пластикового пакета старенькую плащ-накидку, свернутую в небольшую тугую скатку, – время неумолимо бежит вперед, отсчитывая последние, оставшиеся дни и часы его, Антона Дмитриевича, жизни».

Даже сейчас, в свои девяносто лет, генерал отчетливо помнил почти каждый прожитый им день. Помнил, хотя многие из этих дней хотел бы забыть, как страшный сон.

«Как просто было бы потерять память, стать жалким склеротиком, кушающим по утрам манную кашу и обезжиренный творожок», - размышлял он, отворяя дистанционным пультом ворота своего «владения № 21 А», как значилось на табличке, привернутой к крашенному зеленой краской забору. Генерал остановил авто перед двухэтажным каменным домом и, набросив плащ, вышел из БМВ.

«Склеротик жалок. Ты забудешь не только то, что хочешь забыть, ты забудешь свою семью, жену, дочь, внуков и внучек. Разве ты готов к такой жизни? Разве ты хочешь забыть абсолютно все?» - возразил генералу невидимый оппонент, который давно и прочно угнездился в сознании Зубарева.

«Иди к черту», - устало пробурчал старик.

Он пошел к дому и, открыв тяжелую металлическую дверь, оказался на просторной террасе.

Уф! Генерал устал, хотя для своих лет находился в неплохой физической форме, ежедневно делал щадящую гимнастику, два раза в неделю плавал в бассейне, а в теплое время года старался больше ходить пешком. Однако сейчас Зубарев явственно почувствовал, что силы покидают его, и это сильно напугало генерала. Рано, он еще не успел сделать то, что запланировал.

Зубарев поднялся на второй этаж и прошел в свой кабинет. На пыльном письменном столе лежал альбом с фотографиями. Генерал опустился в кресло и, придвинув альбом к себе, открыл его на первой странице.

Вот он, Антон Зубарев, курсант школы младшего комсостава Наркомата Внутренних Дел. Вот он же, Антон Зубарев, на параде в честь двадцатилетия Октябрьской Революции. А вот свадьба, его, Антона, свадьба. А вот фотография их отдела, а вот и он, тот, благодаря которому, жизнь блестящего чекиста Зубарева превратилась в кромешный ад. Генерал захлопнул альбом и отпихнул его в сторону. Все это было, было, но теперь не имеет к нему, Антону Зубареву, никакого отношения!

Генерал побарабанил тонкими нервными пальцами по полированной столешнице и извлек из верхнего ящика стола пистолет. Вороненый трофейный Вальтер удобно лег в руку. Что ж, пора! Генерал поднес оружие к виску, но в кармане куртки зазвенел мобильный телефон.

«Чтоб тебя!» - генерал поморщился и, отложив пистолет в сторону, взялся за трубку. Номер абонента не определялся, но генерал знал, кто побеспокоил его в такой момент.

- Ты? – выдохнул Зубарев в трубку.

- Я! – довольным голосом откликнулся звонивший, не удивившись странному началу разговора.

- Ты опоздал, подлец, - тихо проговорил генерал, - я больше не боюсь тебя. Ты мне не страшен.

- Ты, что, спятил, что ли, Антоха? – забеспокоился звонивший. - Кончай дурить! Мне от тебя ничего не надо. Я просто так позвонил. Хотел узнать, как твое здоровье.

- Мразь, - генерал даже не повысил голос, - столько лет ты заставлял меня жить в страхе. Но все когда-нибудь заканчивается. Слышишь? Все кончено, я ухожу. Я уже практически ушел.

- Брось, - голос звонившего стал злым, - ты кончишь в аду! Там я опять найду тебя. Спустя какое-то время я окажусь в преисподней вслед за тобой, но, в отличие от тебя, я не тороплюсь подыхать. Поживу еще, а ты стреляйся, кретин!

Абонент отключился. Зубарев бросил телефон на стол. Он вновь взял пистолет и, ткнув его себе в висок, застыл в нерешительности.

«А вдруг смерть придет не сразу? – подумал генерал, закрывая глаза. – Нет, нужно стреляться в рот, так надежнее. Но генерал – не штафирка, чтобы действовать подобным образом». Помедлив еще несколько мгновений, Зубарев решительно поднес пистолет к виску и, затаив дыхание, плавно нажал на спуск. Он не услышал выстрела и даже не почувствовал боли. Сознание не померкло, генерала наполнила необычайную легкость, он оглянулся по сторонам и вдруг заметил стоящих в отдалении людей. Мать, отец, бывшие сослуживцы, они смотрели на него с жалостью, и от их взглядов Антону Дмитриевичу стало не по себе.

«Простите меня, я предал вас в разное время», - хотел произнести Зубарев, но голос не слушался его, вместо слов наружу рвалось лишь свистящее дыхание. Генерал с удивлением отметил, что обретенная только что легкость улетучилась, а вместо нее навалилась тяжелая всепоглощающая темнота. На секунду тьма рассеялась, и он увидел себя со стороны, уткнувшегося в полированную, залитую кровью поверхность стола. И это было последнее видение, свет померк, ветерана МВД, генерал-полковника Зубарева больше не существовало.

 

ГЛАВА 2. СЕМЕН БОРОДИН.

Старший лейтенант МГБ¹ Семен Бородин пребывал в прекрасном расположении духа. Открыв окно служебного кабинета, он полной грудью вдохнул терпкий утренний воздух послевоенной Москвы. Только что проехавшая поливальная машина прибила пыль, и в теплом майском воздухе появилась свежесть, как после дождя. Жизнь шла, как хорошо отлаженный часовой механизм, четко отсчитывая и отбивая мажорным звоном важные вехи и события.

Попав в армию после школы в 1940 году, Семен старательно исполнял приказы командиров и буквально «ел глазами» начальство. Будучи от природы сметливым пареньком, он тут же уразумел, что свою сообразительность и образованность в армии надо прятать подальше, не то сгинешь в нарядах, и служба медом уж точно не покажется. Родившись в Москве, в семье рабочих, Семен четко понял, что рассчитывать ему особо не на кого. В жизни придется всего достигать самому. Единственное, чем ему удружили родители – это своим пролетарским происхождением. Будь он каким-нибудь поповичем, сыном интеллигентов или даже выходцем из крестьян, разве добился бы он того положения, какое имел сейчас?

- С поповичами и интеллигентами все понятно, а крестьяне-то чем не угодили Советской власти? – спрашивал Семен армейского особиста.

- Любой крестьянин мог бы оказаться кулаком, дай ему только волю и достаток. Сколько сил партия наша приложила, пока их, дерьмуков дремучих, в колхозы объединила, да объяснила, что так жить вольготней станет, - объяснял молодому солдату зам. начальника особого отдела полка лейтенант НКВД Зубарев.

Антон Зубарев в полку был человеком уважаемым, а уж начальника особого отдела, капитана Швеца, боялся и сам командир части. Когда Зубарев и Швец шли по расположению полка, всех как ветром сдувало. Сначала Семен не мог понять, почему полковник прячет глаза, когда молодой лейтенант НКВД смотрит ему в лицо, да еще выговаривает за какую-то ерунду. Ну и что с того, что у этого сопляка НКВДешные петлички? Но вскоре Бородин уяснил, люди с такими петлицами шутить не любят, а от встречи с ними добра не жди.

Однажды в полк для дальнейшего прохождения службы прибыл капитан Никита Седых, за проявленный в боях на озере Хасан героизм капитан был награжден Орденом Красной Звезды. После представления у комполка, Никита решил проставиться новым сослуживцам. Капитан был холост, на помощь жены в устройстве банкета рассчитывать не мог, поэтому гулял в столовой, где заблаговременно, силами дежурившего в тот день наряда по кухне, был накрыт стол с большим количеством выпивки и закуски.

Боец Бородин в тот день находился в наряде и под чутким руководством повара, ефрейтора Гусевой, огромной свирепой бабищи, по прозвищу «Бомбовоз», доставлял на стол быстро исчезающие закуски и напитки. После обязательных тостов за товарища Сталина, нашу партию и армию, а также конкретно за род войск – пехоту, к которой имел честь принадлежать их полк, официальная часть банкета была закончена.

Изрядно захмелевшие отцы-командиры расслабились, разговор потек вокруг женского пола и коснулся жены лейтенанта Зубарева, Алены, гарной дивчины с длинной косой, уложенной вокруг головы и нежным взором темных зовущих глаз. Жена у особиста действительно была, что надо. Она работала учительницей в городской школе, и Антон Зубарев иногда выходил встречать ее к трамвайному кругу, который был расположен недалеко от КПП их части. Потом они вместе шли к трехэтажному дому, где жили офицеры с семьями. Очевидно, один из таких моментов узрел вновь прибывший орденоносец капитан Седых.

- Красивая у тебя жена, лейтенант, - смачно выдохнув струю папиросного дыма прямо в лицо Антону, заявил Седых. – Мне б такую заиметь, горя бы не знал. Да только все вашему брату достается, и звания, и почести, да и бабы красивые тоже. Оно и понятно, пока некоторые сражаются, другие только политзанятия проводят, да девок валяют, скажешь не так?

- Извинись сейчас же, при всех! – побелевшими губами вымолвил лейтенант.

За столом воцарилось молчание, пьяный треп смолк. Все ждали, что скажет комполка, но он, открыв рот, лишь переводил взгляд с одного офицера на другого и ошалело вращал глазами.

- Извиниться? Да пошел ты на…! Ты хоть раз в атаку-то ходил, в окопе сиживал, из винтовки-то хоть раз стрелял?! То-то, и не стрельнешь никогда. Только доносы строчите, да ладно бы дельные, а то все из пальца высасываете, лишь бы перед начальством своим поганым выслужиться, да лишний раз о себе напомнить: вот, мол, я тут, дескать, врагов народа выискиваю. Совсем с ног сбился, дайте путевочку в санаторий, к морю съездить, геморрой полечить, который в кабинете, сидя на стуле, заработал! Вот вы все у меня где! – Седых показал огромный кулак и со всего маху стукнул им по столу. – Мне товарищ Сталин лично орден вручал в Кремле и руку жал. Понял?! А коль не понял, я тебе сей момент поясню, щенок! Пристрелю на хрен, и весь разговор! - капитан рванул из кобуры, с которой не расставался даже во время застолья, наган и направил его на Антона. – Наградной, понял? Еще с Гражданской, я из этого нагана басмачей перебил, не сосчитать.

- Немедленно сдать оружие, Вы арестованы! – Антон смотрел капитану прямо в глаза, а глаза у Седых наливались кровью.

Офицеры, сидевшие за столом, наблюдали за происходящим со все более нарастающим ужасом, не решаясь вмешаться.

Семен Бородин, тоже видевший эту безобразную сцену, сделал несколько шагов вдоль стены, находящейся за спиной Седых. В тот момент, когда палец капитана дернулся на спусковом крючке нагана, Семен, бросившись на бравого вояку, одним сильным движением рванул правую руку стрелявшего вверх, к потолку. Прозвучавший выстрел разнес вдребезги светильник, не причинив никому вреда. Еще через мгновение, Седых, с выпученными глазами и пеной на губах, бился в припадке на полу офицерской столовой со стянутыми за спиной руками. Кожаный солдатский ремень Семена прочно фиксировал руки смутьяна. Мигом, прорвав тишину, всколыхнулся гул голосов.

- Что ж это такое?! Да он же психический, глядите, он же в припадке бьется!

- Надо немедленно доложить в штаб округа о недостойном поведении товарища капитана, - лепетал седоусый комполка с пьяным подобострастием заглядывая в лицо НКВДешника.

- Завтра из командировки приезжает мой непосредственный начальник, капитан Швец, вот тогда и разберемся. Разберемся во всем, и в том числе в том, как в армии может служить человек, место которого в психбольнице! Почему рядовой оказывается расторопнее целой толпы офицеров, мы тоже разберемся. И как вверенная вам часть дошла до такой жизни, мы тоже будем разбираться досконально, - четко, выплевывая слова, отчеканил Зубарев, - А сейчас вызывайте из лазарета двух санитаров с носилками. Пусть вкатят ему укол, уложат в койку, да приглядывают за ним. Арестовывать его нет смысла – он псих, и это видно всем. Да! Под голову ему что-нибудь положите, а то вон, уже затылок весь в крови, - отдал распоряжения Антон, стоящему перед ним навытяжку командиру части. – Вроде все! Ах, да, ты, Семен, со мной пойдешь, - кивнул Антон Бородину, все еще находившемуся рядом с поверженным капитаном.

Никто не посмел перечить лейтенанту, провожаемые долгими, полными страха взглядами комсостава, они вышли из здания столовой.

- Я на тебя давно внимание обратил, - Антон хлопнул Семена по плечу.

Они сидели на квартире лейтенанта. Жена Зубарева угощала их чаем с печеньем, которое приготовила сама. От того, что печенье было вкусное, хрустящее, чай – горячий и ароматный, а жена у особиста - красивая, Сеня разомлел и слушал Зубарева в пол уха.

- Надо тебе, Семен, в жизни определяться! Ты из Москвы, десятилетку окончил, происхождение у тебя, что надо, самое пролетарское. Голова варит, хватки и расторопности тебе тоже не занимать. Я за тебя, Семен, слово, где надо замолвлю, перевод тебе будет в дивизию Дзержинского, под Москву, там срочную дослужишь. А потом махом в училище младшего комсостава внутренних войск поступишь. Выйдешь оттуда лейтенантом НКВД. А такой лейтенант, иного майора или полковника соплей перешибет. Особый отдел - это особый отдел, это, брат, понимать надо! Опять же, по боевой и политической подготовке ты в отличниках ходишь, тоже тебе ни хухры-мухры! Ну, как, согласен? – лейтенант раскрыл перед Семеном коробку «Казбека».

- Так точно, согласен, товарищ лейтенант! Спасибо за доверие, - Семен взял папиросу. – «А что, это лучше, чем, как мать с отцом на «Красном Треугольнике» горбатиться», - подумал он про себя.

- Ну, вот и ладушки, считай, заметано. Ты, Семен, помалкивай о сегодняшнем происшествии в столовой, дело с капитаном этим, чокнутым, мы, я думаю, на тормозах спустим. По-тихому из армии уйдет, рапорт сам напишет, по состоянию здоровья, его и уволят на гражданку. А тебе два треугольника в петличку приколят и через месяц-два уже под Москвой, в Дзержинской дивизии плац топтать будешь. Вот так-то, друг! – лейтенант протянул руку, и Семен крепко пожал ее.

На утро приехал из командировки начальник Зубарева, капитан Швец. Через два дня Седых перевели из лазарета в окружной госпиталь, а еще через месяц по-тихому уволили на гражданку. Прощай герой, лечись, пей успокоительное.

Семен через два месяца, как и обещал Антон, был переведен в дивизию Дзержинского в звании младшего сержанта. А еще через полгода, по спецнабору, поступил в училище младшего комсостава войск НКВД, с благодарностью вспоминая лейтенанта Зубарева, задавшего ему такой грамотный жизненный вектор.

 

ГЛАВА 3. ВАСИЛИЙ БОРЗЯК.

Вася Борзяк сидел за столиком в ресторане «Встреча», уплетая шашлык по-карски и запивая его красным грузинским вином. Сегодня он отмечал свой день рождения, ему стукнуло 25 лет. Дата эта была весьма условная. Василий не знал, ни когда он родился, ни где появился на свет. Даже смутно не помнил своей семьи. Отсчёт Васиной жизни потёк с того момента, когда в двадцатом году какой-то красноармеец, нашедший его на грязной лавке глухого полустанка, не поленившись, донёс завёрнутого в тряпку младенца до ближайшего сиротского приюта. Именно этот день стал его днём рождения, а имя и фамилия доброго красного воина, нашедшего мальчика, стали именем и фамилией подкидыша.

Только вот клички, воровского погоняла «Шалый», тогда у него не было. Появилось оно в 13 лет, когда подросший пацан сбежал из опостылевшего детского дома, больше похожего на тюрьму для несовершеннолетних. А тогда в конце двадцатых, жизнь в стране Советов начала потихоньку налаживаться, но в убогом среднерусском захолустье обездоленным сиротам жилось, ой как не сладко. Время от времени местные жители, подходя к щелястому некрашеному забору «Спецдетисправучреждения № 71», как официально именовался приют, протягивали детям кто булку свежеиспеченного хлеба, кто яблоко, а кто и кусок сала. Детские ручонки хватали подачки, ели быстро, давясь, пока не отняли старшие ребята. Воспитатели не препятствовали подкорму. Сами еле сводили концы с концами.

Барак делился на две половины: в одной жили мальчики, в другой – девочки. Утром после завтрака проходили уроки. Потом обед, после него воспитанников вели на сельскохозяйственные работы в колхоз, расположенный неподалеку. Иногда возили в городок, где ребята трудились на ткацкой фабрике, помогая взрослым. Работа была тяжелая и не интересная. Мальчики еще справлялись, девочкам приходилось трудно. Они были слабее.

Вася был малым не робкого десятка, на рожон не лез, но и себя в обиду не давал. Жизненный принцип «Каждый за себя» был нарушен всего один раз, зато самым радикальным образом.

Верховодил детворой здоровый 15-летний бугай Игнат по кличке Буйвол. На вид парню можно было дать все восемнадцать. Родители его сгинули в молохе гражданской войны. Никто не знал, что с ними произошло, как они погибли. Игнат не рассказывал, а спрашивать у него боялись. Один раз, новенький мальчик задал этот вопрос и тут же был бит самым жестоким образом. По ухваткам Игнат был каким-нибудь кулацким отпрыском. Так, по крайней мере, говорили о нем воспитатели. Вообще, этот детский дом, по большей части, населяли дети, родители которых чем-либо провинились перед советской властью и на себе испытали лживость, сталинского лозунга: «Сын за отца не отвечает».

Васе приглянулась девочка Таня, она была на два года старше его, но выглядела моложе. Маленькая, затравленная, с вечно опущенными глазами. Ее часто обижали другие девчонки, во время обеда быстро хватали ее пайку хлеба, воровали сахар. Насмехаясь, называли блаженной, вареной. Таня не плакала, закрыв глаза, ждала, когда товаркам наскучат издевательства. Василь решил взять над Таней шефство. Во время ужина у Тани опять отняли хлеб и сахар, заставив хлебать жидкую пшенку через край миски. За столом девочек стоял жуткий визг и хохот, смотреть на сцену унижения сбежался почти весь детдом.

Дежурившая по столовой воспитательница пыталась перекричать визг десятков голосов, но не смогла, зайдясь в надсадном кашле. Василий подошел к веселящейся компании, отнял у Тани пустую миску, которой она пыталась заслониться от девчонок и с маху надел на голову заводиле этого мероприятия, глухо стукнув по дну посудины кулаком. Получилось впечатляюще, все разом замолчали. «Кого еще уделать?» - вежливо поинтересовался Борзяк. Желающих не нашлось. Потом Вася принес Тане со своего стола чай в кружке и кусок сахару.

- Давай Танюха, мечи резче, а я рядом постою, чтоб не отнял никто.

Спасибо, - Таня, приняв пищу из рук Василия, благодарно посмотрела на него, улыбнувшись, наверное, первый раз за время пребывания в детском доме.

Однако счастье было не долгим, через два месяца Таня слегла, она и раньше подкашливала, еле слышно, будто вздыхала, как бы извиняясь за то, что своим кашлем причиняет кому-то неудобство. А тут кашель стал нестерпимым, гулким и страшным. Таню тут же увезли в больницу, принялись лечить, но все было тщетно.

Василий так и не узнал, что с ней было, отчего она умерла, как вообще попала в приют. Он даже не знал ее фамилии, он помнил только ее имя и то вскоре забыл его, окончательно зачерствев душой. И было от чего. Буйвол-Игнат обзавелся подручными из вновь прибывших ребят, наглых, дерзких, вороватых. Учителя и воспитатели, в большинстве своем женщины, сами побаивались такого дитяти. Встретит где-нибудь в темном углу, какой спрос с малолетки? Даже не посадят.

«Пока не прибил никого, упечь не имею права», - разводил руками участковый, который два раза вызывал Игната на беседы. Да только он плевать хотел на нравоучения и угрозы старших.

- Мне тюрьма как дом родной будет, чем наш приют не тюряга? Да, я, считай, с рождения уже сижу, подумаешь, с нар на нары перелягу, - гоготал Буйвол.

- Гы-гы-гы, - вторили ему дружки.

Компания издевалась над всеми подряд и, вот, дошла очередь до Василия.

Однажды у учительницы по арифметике украли кошелек с только что полученной зарплатой. Дело было не шуточное, нужда кругом, жалованье, и так мизерное, да и того женщина лишилась. А у нее дочка десяти лет, мужа нет, в гражданскую убили.

Старший воспитатель, решив отыскать пропажу, лично учинил повальный обыск. Ему надо было участкового вызвать, чтобы все чин по чину, да по протоколу, а он сор из избы выносить не стал. В тумбочке, возле койки Борзяка, он нашел красный учительский кошелек, без денег, естественно. Не разобравшись, напустился на Василия:

- Ах ты, сука, гад, сволочь неблагодарная, у своих тыришь! Теперь без жратвы сидеть будешь, пока зарплату учительнице не вернешь, а там поглядим, что с тобой делать!

- Я ничего не брал, кошелек мне подбросили, - хмуро оправдывался Вася.

- А кто тогда брал, сучье племя?

- Не знаю я, вы власть, вы и ищите.

Учительницу обчистил Буйвол с подручными. Это знали многие мальчишки. Уже третий день Игнат сотоварищи хлестал по ночам водку на чердаке барака. По утрам, с помятой рожей и запахом перегара, попадался он на глаза учителям, но те молчали, старшему свои наблюдения не докладывали, опасаясь, как бы чего не вышло.

В ту ночь Буйвол и еще два парня, спустившись с чердака, подошли к койке Василия. Вася проснулся от удара, нестерпимая боль пронзила тело, бить Игнат умел и любил.

- Завтра скажешь старшому, что это ты училкин кошель подрезал, понял? Ты младше меня, тебе бояться нечего, а меня в случае чего, отправят лес валить. Мне выпускаться скоро, я уже совершеннолетний.

- Ты же трепался, что ни тюрьмы, ни срока не боишься? Или врал, дешевка? – Василий смотрел без страха, с усмешкой. - Ни хрена я говорить не буду, сам выпутывайся!

- Убью, сука! - Игнат рванул из сапога нож.

Лезвие прошло по касательной, расцарапав кожу и порвав майку на плече Борзяка. Вася ударил Буйволу в лицо, но тот лишь отшатнулся, продолжая размахивать ножом и пытаясь попасть Василию в грудь, или в живот. Вася попятился к печке, что стояла в углу барака, рука сама нащупала кочергу, и в тот момент, когда Буйвол бросился в третий раз, Борзяк обрушил на его голову удар такой страшной силы, что соперник упал замертво, не проронив ни единого слова.

Василий сразу понял, что Игнат мертв, но не испытал никаких чувств, ни сожаления, ни страха, ни облегчения. Так он убил в первый раз. Не мешкая, Борзяк быстро оделся, распахнул окно и, выбравшись в ночь, бросил через плечо товарищам: «Счастливо оставаться!».

К утру Борзяк дошел до станции и на перекладных добрался до Москвы. Тут и началась его новая жизнь. Вася прибился к шайке подростков, которые по вечерам грабили трудовой люд, идущий с работы по домам. Занятие это было малоприбыльное, народ богатством не отличался, зато опасное. С подростковой преступностью к тому времени Советская власть почти уже покончила. Большинство малолетних преступников, осознав, что бузить и воровать занятия недостойные для юных строителей коммунизма, вовсю училось или работало. Небольшая часть, не желающих меняться бывших беспризорников, а нынче полноценных зеков, во всю обживала лагерные бараки.

Попав в первый раз «к хозяину», Василий смог сделать для себя один важный вывод, который стал для него основным. Блатные всех цветов и мастей, «политические», простые обыватели, которые попали за «колючку» по случайному стечению жизненных обстоятельств, все были разные, но пытались объединиться в какие-то группки, землячества и сообщества по интересам. Это все приводило к тому, что один раз отбыв срок, они вновь и вновь попадали в лагеря. Сама здешняя среда не давала им выбраться. Один сдавал другого, другой третьего, и так шло по кругу.

Василий решил ни к кому не примыкать, быть одиночкой намного тяжелее, зато ты никому не обязан. А подельников он будет выбирать себе сам, когда захочет и кого захочет. То, что он никогда не будет жить честно, как миллионных советских тружеников, Борзяк уяснил сразу. Можно неплохо прожить за счет других, используя свою силу, ловкость, изворотливость. Обманывать, грабить, убивать не возбраняется, надо только кумекать, как по-умному все обтяпать, да не попасться самому. А если посадят или убьют, что же, судьба такая, значит. Страх, опаска, жалость к ближнему и к себе самому навсегда покинули Василия. На смену им пришли наглость, дикая злоба и уверенность в собственной неуязвимости.

На каждое новое дело Василий шел или один, или с напарником, которого выискивал на воровских малинах или вокзалах среди праздно шатающихся по улицам подозрительных личностей, коих в избытке в любой исторический период, при любом режиме. Один раз, взглянув человеку в лицо, Борзяк тут же довольно точно определял, на что способен «фрукт», будет ли от него толк в том мероприятии, что было задумано. Надо сказать, что Василий никогда не ошибался, ну, или почти никогда. Верный раз и навсегда заведенному правилу, обчистив квартиру, брать только деньги и драгоценности, которые легко умещались в элегантный портфель из черной блестящей кожи, Василий с подельником покидали «поле боя». Респектабельно, не торопясь, шествовали они, покачивая легонько портфельчиками, ни дать ни взять, служащие среднего звена. Борзяк любил надеть коверкотовый френч полувоенного покроя и водрузить на нос очки. Товарища одевал скромнее, тужурочка, шапочка пирожком, уголовную физиономию можно заретушировать мещанской бородкой, а-ля бывший приказчик табачной лавки.

Даже если кто, что и заметил! Кого видели? Да кто его знает, проходили двое, видимо из интеллигентов, один в очках, портфельчик нес, второй с бородкой. Шли, неспешно беседу вели, да по всему видать, случайно здесь оказались, то есть никаких подозрений не вызвали. Вещи, картины, громоздкий антиквариат Василий никогда не брал, навару на копейку, а шуму на сто рублей. Такие вещи легко узнаваемы, а значит легко проследить, откуда взялись. Другое дело – золотишко.

Драгоценности Василий прятал или сдавал нескольким барыгам. Они переплавляли рыжье на безликие слитки, вынимая камни, сбивали авторскую огранку. Цена, понятное дело, сильно падала, зато риска влипнуть практически никакого. После реализации товара Борзяк отчинял подельнику его долю и больше никогда с ним не работал. Принцип есть принцип. Подельник тоже знал, что акция одноразовая, и не искал потом Шалого.

Свою же долю Вася отвозил в Подмосковные Мытищи, где в погребе одного из частных домишек оборудовал тайник. В домике одиноко жила женщина лет пятидесяти. Она была слаба здоровьем, частенько болела, получала копеечную пенсию по инвалидности. Сын ее, худосочный студент-очкарик, учившийся в Москве на врача, тоже требовал финансовой подпитки. Так, что деньги, которые ежемесячно платил ей Шалый, были отнюдь не лишними. Женщина не задавала лишних вопросов, а Василий радовался, что так надежно поместил свой капитал.

Через какое-то время Борзяка стали посещать мысли, что жизнь, которую он ведет в данный момент, слишком суетна и сильно его выматывает. Ведь это только кажется, что «бомбить фатеры» - дело плевое. Как бы ни так, это, если ты фрайер лопоухий, работаешь кое-как и абы-где. Это недоумки, да вахлаки лезут, куда ни попадя, вышибая дверь ударом ноги, а потом, схватив по пятерке на рыло разлетаются чайками по лагерям и тянут срок за копеечный навар.

Шалый же бомбил по-другому, можно сказать, используя всю географию нашей обширной Родины. Выбирая какой-нибудь, более-менее крупный город, Василий, прибыв на место, начинал шататься по центру города, где располагались крупные учреждения. Делая вид, что осматривает достопримечательности, Борзяк примечал какого-нибудь важного чинушу, неспешно возвращающегося со службы после трудового дня. Достаточно пристроиться объекту в корму и проводить до дома, отследив подъезд, а по зажигающимся окнам определить номер квартиры. Все, на следующий день можно было бомбить. Чинуша повалил на службу, а Василий к нему на хату. Надо лишь с утра пораньше отследить уход жильца, а после, позвонив, или постучав в дверь, действовать по обстановке, если никто не открывал, можно смело вскрывать берлогу и потрошить. Если же дома оказывались жильцы, Шалый говорил, что ошибся квартирой и ретировался.

Обычно, прибыв на гастроли, Шалый намечал двух-трех терпил и, чистил их по одному и тому же сценарию за один день. Забрав деньги и драгоценные украшения, шпарил на вокзал и валил в родные пенаты. Деньги брал себе, драгоценности сбывал барыгам. Приемщиков у него было пятеро. Двое жили в Москве, один – в Клину, один – в Рязани и один – в Ялте. Шалый старался сдавать им товар строго по очереди. Так получалось надежнее, слишком часто мозолить глаза он не любил.

Излюбленными местами Борзяка были города ударных строек объектов народного хозяйства, где возводились корпуса заводов и фабрик. Там народ получал большие зарплаты, накапливал трудовые рубли на последующую счастливую жизнь. Понятное дело, труженики несли отложенные деньги в сберкассы, складывая их на сберегательные книжки, чаще всего на «предъявителя». Счет получался обезличенным, потеря книжки оборачивалась потерей денег. Зато, обналичивая деньги со сберкнижки, паспорт можно было не предъявлять.

Как-то Шалому в руки попал скучный журнал, не понятно для кого издававшийся. Назывался он «Вестник пятилеток». Вперемешку с рапортами и отчетами об успехах советских тружеников, попадались статейки о банковских услугах населению. Ненавязчиво объяснялась политика Советского государства, ведущего свой народ к светлому будущему. Оказалось, что по статистическим выкладкам за текущий год, население СССР больше всего доверяло именно обезличенным вкладам «на предъявителя».

На самом деле такая любовь советских трудящихся к этому способу накопления была вполне объяснима. Пытаясь скопить на что-нибудь мало-мальски ценное, люди откладывали часть своей зарплаты на обычный вклад. Через некоторое время, когда на счету скапливалась более-менее приличная сумма, вкладчику начинали поступать предложения от различных общественников, трудившихся с ним бок о бок. Предлагалось купить марок «ОСВОХим»а, скинуться на мелиорацию земель Узбекистана, в добровольно-принудительном порядке сделать посильный взнос в кассу заводского комитета. Наиболее сообразительные граждане сразу догадались, что информационный ветерок дует от служащих трудовых сберкасс, регулярно снабжавших администрацию предприятий сведениями о состоянии финансовых счетов их работников. Попробуй, не дай на нужды армии и флота, не помоги братьям-узбекам орошать земли, сразу будешь наказан. Прямо тебе никто ничего не скажет, однако, очередь на получение жилья отодвинется на неопределенный срок, путевку в санаторий отдадут кому-нибудь другому, а о повышении производственного разряда, а значит, и зарплаты забудь навеки вечные. А все из-за того, что, отложив кое-что на текущий счет, человек мигом превращался в куркуля-накопителя.

Смекнув, люди перестали доверять свои деньги сберкассам, предпочитая копить честно нажитое в кубышке, или под матрацем. Государство, увидев, что поток народных средств иссяк, приняло мудрое решение ввести вклады «На предъявителя». Фамилию никто теперь не спрашивал, рабочий люд вздохнул свободнее и понес свои трудовые копейки обратно в кассы, но уже на других условиях. Поэтому, популярность этих вкладов у населения была вполне объяснима.

Эта тема так понравилась Шалому, что он тут же отправился в славный город Челябинск, где вовсю строилось несколько крупнейших заводов союзного значения. Правда, поголовье передовой молодежи, ударно трудящейся на стройках народного хозяйства было щедро разбавлено зеками, которые работали бесплатно. Город и пригород были напичканы рабочими общежитиями. План Шалого был прост. С фанерным чемоданчиком, одетый в телогрейку, да поношенные солдатские галифе, Василий вваливался в общежитие, громогласно вопрошая:

- Это общежитие строителей «Мехзавода № 17»?

- Да, - отвечала вахтер, бабушка - божий одуванчик.

- Фу, наконец-то нашел! Я к другу приехал, к Витьке, он у вас тут на втором этаже обретается. Мы вместе в армии служили, он в письме мне писал про строительство, звал к себе, на работу устраиваться, значит.

- А, Витька? Как же, знаю такого, Фомушкин из 12 комнаты. Только его сейчас нет, на смене он, придет вечером, после восьми. Ты, тоже, нашел, когда заявиться. Утро, ведь сейчас, все на работе…

- Хорошо, забегу вечером.

Всё, информация получена, пора уходить. Через день-два можно являться вторично, уже по делу. Нужно только немного видоизмениться, поверх телогрейки напялить куртку-спецовку, сунуть в карман какой-нибудь ключ, на плечо – холщовую сумку, якобы с инструментами, на самом деле там лишь несколько старых газет, да кусок пакли-подмотки, торчащий наружу чуть ли не на полметра. Чтобы было заметно, мастеровой человек явился, не бездельник какой. На нос – очки нацепить, в угол рта – чинарик потухший, за ухо – карандашик, а в руки – бланк какой-нибудь мятый, перемятый, жирными отпечатками трудовых пальцев запачканный.

- «Челябинскгаз», колонки газовые осматриваем, починяем, если что в поломке находится. Вот мои документы – Пупкин Иван Иванович, мастер ремонтного участка № 2, - и корочки, липовые, естественно, вахтеру – в нос, читай мол, если грамотный.

Вахтер, конечно, корочки возьмет, к глазам подслеповатым поднесет. А что он там прочтет-то? Печать расплывчатая, наличие фотографической карточки владельца удостоверения не предусмотрено. Документ, как документ, чего его изучать?

Василий вопросик еще провокационный подбросит: «Может, газовое оборудование в полном порядке и в починке не нуждается? Тогда, может, вместе с вами пройдем, по месту осмотр быстро сделаю, прямо при вас? Потом вы мне наряд-заказ подпишите, да и пойду я, мне еще в столько учреждений успеть надо, что голова кругом идет».

-«Ха! – думает вахтер – кучеряво жить парень хочет. Как это, починять нечего? Ишь, размечтался, зря, что ли ему государство зарплату регулярно платит? Нет, дружок, давай-ка отрабатывай! У нас зазря денег не платят».

А вслух и отвечает Васе: «Как это «осмотрим по быстрому, да и все?» У нас по быстрому не получится. Вон на втором и третьем этажах колонки воду плохо греют. Народ после смены помыться толком горячей водой не может, еле теплая из крана идет. А при такой помывке и застудиться недолго, а потом на бюллетень усесться. А это, друг ты мой ситный, и работяге горе – разболелся человек, и государству нашему советскому убыток получается. Кто план давать будет, а? Так, что давай, ключик в зубы и ремонтируй. Да чтоб сделал, как положено! Я потом приду, обязательно проверю, краник открою, воду пущу, да пальцем щупать буду – хорошо ли струя нагревается? А потом, еще коменданта общежития вызову, пусть он тоже проверит. А вот после этого, мы тебе твои бумажки подпишем, можешь не волноваться», - говорит вахтёр со значением, довольный собой.

«Пусть гость сразу уяснит, кто здесь власть. Пусть узнает, что нас на хромой козе не объедешь, пусть почтение имеет, и обязанности свои исполняет с усердием. Так вот», – думает вахтер уже про себя и отравляется вниз, за свой столик, чай пить да радио слушать. У каждого свои обязанности.

Шалому же только этого и надо. Открыв для виду помещение, где установлены нагреватели, бросит на пол ключ, кусок подмотки, вентиль какой-нибудь, который тоже заботливо принёс с собой. Всё! Рабочая обстановка. Можно воды из крана на пол слегка ливануть, тоже хорошо, вид создавать помогает. Первый этап окончен. А теперь, Васёк, за дело! Пулей по комнатам! Но не по всем. Сначала стукнуть в дверь надо, вдруг кто не на работе? Занемог там, или еще что-нибудь. В общаге жилец остался. Тогда у Шалого вопрос:

- Как колонка газовая работает, как напор воды? Какие еще замечания имеются? – выслушал Вася, если жилец что-нибудь сказать имеет и все, дверь закрыл, дальше побежал.

Двери в комнатах такие хлипкие, а замки такие плевые, что скрепкой канцелярской открываются. Дверь открыл, вошел, осмотрелся. Все ясно: первым делом смотрим под кровать. О! Чемоданчик фанерный, вскрыли – пусто! Ничего, время терпит, замок хлипкий Вася за собой прикрыл. Если кто покажется, всегда «рывок» сотворить успеет.

Вторым номером нашей программы – шкаф одежный, встроенный в стену. Открываем! Быстро карманы одежонки хозяйской обшариваем. Есть! В подкладку, мудрецы, деньги закатать додумались. Целую пачку наличных Шалый обнаружил. Неплохо! Наверное, на домик, где-нибудь в укромном местечке работяга копил. Ничего, у нас вся страна – дом родимый.

Дальше в белье нужно смотреть. Пусто. А вот в столике, прямо в ящике лежат себе пара книжонок сберегательных. На предъявителя, как водится. Денег не так много на них, копейки трудовые. А все равно берет их Борзяк, не гнушается. Ещё две-три комнатухи и хватит. Деньги наличные на карман следует скложить, а вот с книжками в сберкассу срочно скакать надо. В каждой книжке указаны не только счёт и номер сберкассы, а и городской адрес. Всё для удобства вкладчика. Пара-тройка часов уходит на то, чтоб прогуляться по сберкассам, собрать деньги с книжек, и ходу на вокзал. Купив билет на ближайший поезд до Москвы, Шалый отправляется в вокзальный ресторан отметить дело. Естественно, облик его после набега на общежитие кардинально изменился. Будут искать какого-то усатого очкарика в ватнике и треухе. Сейчас же ожидает поезда молодой, хорошо одетый пижон, без очков и без усов.

Иногда, собираясь на дело, Василий прикидывался водопроводчиком, телефонистом, страховым агентом, пожарным инспектором. А однажды, директору потребкооперации одного украинского города представился журналистом газеты «Социалистическая Родина».

- Прибыл писать о вас очерк. Очень вы умело хозяйствуете. Лично товарищ Микоян имеет на вас виды. Такие кадры в Москве нужны, в столице. Очевидно, после выхода материала в печать получите предложение оттуда, - Борзяк многозначительно поднял глаза вверх и с почтением покивал головой.

Хохол долго изучал «редакционное удостоверение», но липа была исполнена на высочайшем уровне. Шалый работал с «ксиводелом» высокого класса. Старик «лепил» всё, начиная с бланков командировочных удостоверений, кончая паспортами. Мог изготовить даже удостоверение сотрудника милиции. Работа велась через проверенных людей и стоила довольно внушительных денег, но Шалый не скупился, дело того стоило. Изучив «ксиву», кооператор сунул нос в командировочное удостоверение. Посопев, поднял трубку телефона.

- Товарищ! Дайте Москву! Газету «Социалистическая Родина»! Жду! – пробасил хохол.

- Газета «Социалистическая Родина», - ответил женский голос на другом конце телефонной линии.

- Вас беспокоят из города Брилёво. Ваш корреспондент, товарищ Звирский, сейчас должен находиться в командировке в Брилёве?

- Да, Звирский действительно сейчас в командировке, но, где он, в Брилёве, или в Казани, я вам сказать не могу, не имею на то соответствующих полномочий. Всего доброго. – Отбой.

Василий весь диалог прослушал с обиженно-брезгливым выражением лица, ничуть не волнуясь. Вот точно так же несколько раз и он беспокоил сотрудников газеты. Ответ всегда был один и тот же. Никто никакой информации не даёт. Не те времена. Кругом полно шпионов, враги народа на каждом шагу! Но даже такой ответ хохла успокоил и он, притащив бутылку коньяка, организовав закуску, тут же принялся потчевать московского гостя, от которого, в какой-то мере, зависела его дальнейшая судьба и карьера. Выпив рюмочку, Борзяк откланялся, сказав, что интервью состоится завтра. На следующий день директор выгнал наготовившую снеди жену за час до прихода корреспондента.

«Ну, зачем москалю смотреть на эту старую калошу? Мало того, что в дверь не пролезает, так еще глупа как пробка. Женился в свое время сдуру. Дети теперь выросли и разлетелись из гнезда, а он с этой клушей до смерти обречен куковать. Разведёшься, можешь поста лишиться, наверху пришьют моральную неустойчивость, век не отмоешься. Любовница, конечно, есть, Катенька, секретарша в конторе, красавица писанная, да и язык за зубами держать умеет. Можно, конечно, пригласить ее с подружкой. Интервью это, чертово, закончится, нужно же поужинать красиво, да и гостя ублажить не помешало бы, от него многое зависит. Газета серьезна. Заинтересовались им, наконец, труды его даром не пропали. Пахал, как вол, мотался по всей округе, отрасль укреплял. О себе, конечно, тоже не забывал, что ж он дурак, что ли? А все ж таки не тот масштаб, провинция здесь. Другое дело – Москва, столица нашей Родины. Какие возможности, какие перспективы открываются! Посадить, правда, тоже могут, вон, как головы-то летят. Но то за политику. А он за Советскую власть любому глотку перегрызет в случае чего.

Так и надо этому хлыщу московскому выдать – партия для меня, мол, на первом месте, а личное – на сто первом. А баб этих не стоит звать, еще неизвестно, что москвич в газете напишет о таком приеме, еще развратником, бабником выведет. Нет, бережёного бог бережёт. Сам принимать буду, авось, не обидится» – думал деятель потребкооперации, в который раз производя смотр батареи бутылок, стоящей на столе.

Но встреча прошла совсем не так, как представлял себе кооператор. Едва начав беседу, московский гость резко оборвал, начавшего заливаться соловьем торгаша, задав вопрос, который тот никак не ожидал услышать от журналиста:

- Михаил Остапович, где вы прячете деньги и ювелирные украшения жены?

Михаил Остапович поперхнулся, закашлялся, водка полилась через ноздри на богато сервированный стол. Он всё понял, его провели, как последнего пацана, никакой это не журналист, это урка, жиган, сейчас он будет грабить его, а потом, получив деньги, ухлопает, как пить дать, ухлопает. А может, попытаться напасть на урку, схватить бутылку, разбить об угол стола и резануть розочкой по горлу, по ставшей вдруг, в одно мгновенье, ненавистной морде? А потом заорать во всю глотку, может быть, соседи допрут, что здесь что-то происходит и вызовут милицию?

- А что милиция? Вы что от милиции, да и вообще от власти какой-то помощи ждёте? – незнакомец будто читал его мысли, голос «журналиста» звучал издевательски спокойно.

- Напрасно, власть вам не поможет, Вы же эту самую власть и обворовываете, причем в особо крупных размерах, как я погляжу. А ведь у вас, любезный, дети. Дочь студентка, на врача учится. Сын, художественное училище окончил. Подает надежды, может из него хороший живописец выйдет? Даже скорей всего выйдет, с твоей-то финансовой поддержкой молодое дарование окрепнет гораздо быстрее. А вызовешь милицию…. Ведь я у тебя возьму деньги, заметь, не все, часть тебе останется. А они дадут тебе срок, посадят ведь тебя за воровство и должностные преступления, а богатство твое, которое ты все это время нечестно наживал, просто конфискуют. Вот и останешься ты при пиковом интересе. Мало того, что гол, как сокол станешь, так еще и в лагерь отправишься, а семья твоя опозорена будет. До конца своих дней ни сын, ни дочь, ни жена не отмоются. Да они тебя все ненавидеть будут, как же, папаша вор, всю жизнь им испортил. А вас, Михаил Остапович, в лагере обязательно удавят. Такие, как вы, там не в почете. Знайте это. Ну, так как? Будем в милицию звонить?

Не будем никуда звонить, - откашлявшись, устало молвил деятель кооперативного движения. – Возьми нож со стола. Подними третью, четвертую и пятую паркетины, видишь, там тайник? Забирай всё к чертовой матери и катись, глаза б мои тебя не видели!

Шалый внимательно осмотрел добычу, денег было намного больше, чем он ожидал обнаружить, так же имелись сберкнижки, на предъявителя, естественно. Он сразу обратил внимание, что суммы разложены в разные сберегательные кассы города. Не дурак кооператор-то, хорошо шифруется. Сумма на книжках тоже была гигантской.

«Нужно половину получить, если больше снимать, подозрительно может показаться, спалиться можно. Ладно, черт с этим Михайлой, пусть радуется» - Василий отделил половину стопки сберкнижек и бросил на стол перед торгашом:

- На, держи, буржуй советского разлива, я не жадный.

Михаил Остапович продолжая хлопать глазами, тяжело дышал.

- Так, теперь последний этап операции, - меж тем продолжал Борзяк. – Ты почему «рыжьё» зажал, гражданин хороший? Давай, колись, а то пальцы сейчас начну ломать, ну!

- Шкаф платяной у стены открой, - еле лепетал Михаил Остапович. – Там на задней стенке фальшпанель установлена, отодвинь её. Забирай всё, только жизни не лишай.

- Ладно, мочить тебя не стану, хотя стоило бы. Детей твоих пожалею. А ты, не рыпайся, сиди тихо, забудь, что я у тебя побывал. В случае чего, и дочь твою и сына закопают так, что и следа от них не останется. Понял?

- Понял.

- То-то. И запомни, мне срок по любому меньший, чем тебе будет. Потому, что я чищу частных лиц, а ты грабишь государство. А за государство завсегда больше карают.

Борзяк аккуратно сложил добычу в портфель и, попрощавшись, вышел. Прибыв на вокзал, Шалый купил билет до Москвы. Он взял купе и, сразу, получив белье, залёг спать. Портфель он, нимало не опасаясь, пристроил в головах. В купе он ехал в гордом одиночестве, что его очень устраивало. Борзяк возвращался в Москву, оставшись довольным собой и взятым кушем. Проснувшись и выпив душистого чаю с лимоном, он с удовольствием прокрутил в голове события истекшего дня. Ловко он обставил зарвавшегося торгаша, Михайлу Остаповича. Можно быть стопроцентно уверенным, что никуда жаловаться он не побежит, а постарается побыстрее забыть о визите московского «журналиста». Можно было бы, конечно, прямо сразу ухлопать этого деятеля, итог был бы один и тот же. Но к чему пальба, когда можно изящно и непринужденно вынудить его отдать несправедливо нажитое.

 

ГЛАВА 4. НОВОЕ ЗАДАНИЕ.

 

Сергей Воронцов вышел из метро и тут же заметил своего непосредственного начальника и закадычного друга майора Валова. Макс выбрался из своей новенькой, недавно купленной в кредит, иномарки и неспешно зашагал в сторону серого трехэтажного здания, в котором располагался их отдел.

- Что-то ты к месту службы не больно торопишься, - шутливо попенял товарищу Сергей, обмениваясь с Валовым рукопожатием.

- И не говори, Серега, - Валов шмыгнул носом и оглушительно чихнул, - одни неприятности кругом, куда не кинь – одни сплошные неприятности!

- Откуда столько пессимизма? – удивился Сергей. – Еще вчера вроде все нормально было.

- Вчера было нормально, а сегодня – ненормально, - брюзгливо сообщил Валов, – дома холодильник сгорел – это раз! Простудился я, как черт, это два. Да еще и очередной висяк нам подкинули – это три! Вот от этого всего я в печали, понял?

- Что за висяк? – насторожился Сергей.

- Да пердун один старый застрелился, - Макс небрежно махнул рукой, - генерал один отставной, ветеран МВД, бывший вассал Берии и Сталина. Шмальнулся старый хрыч прямо на своей даче, а нам теперь расследовать это дело предстоит.

- Чего тут расследовать? – удивился Сергей. – Самоубийство оно самоубийство и есть. Тем более, наш отдел занимается раскрытием давнишних преступлений, не имеющих срока давности.

- Слушай, Серега, - Макс открыл массивную дубовую дверь парадного входа в здание, - вот скажи ты мне, в кого ты такой непонятливый уродился? Я ж тебя еще со школы знаю, и родителей твоих, царствие им небесное, тоже хорошо знал. Ну, не были они такими, - Валов замешкался, подбирая слово, что бы мне обидеть товарища, не нашел и, махнув рукой, обиженно замолчал.

Сергей тоже не счел нужным продолжать разговор. Молча, они поднялись на лифте на третий этаж и также, не произнося ни слова, двинулись к кабинету начальника отдела генерала Фадеева.

- Товарищ генерал, - разрешите доложить, - дежурно начал бубнить Валов, едва сослуживцы оказались в кабинете Фадеева, - офицеры вверенного вам отдела Валов и Воронцов по вашему приказанию прибыли.

- Очень хорошо, что прибыли, - невысокий грузный Фадеев поднялся из-за стола и пожал подчиненным руки, - дело у нас, ребята, на сей раз будет необычное, - генерал водрузил на нос очки и взял со стола аккуратную картонную папку.

Валов и Воронцов внимательно наблюдали за начальником. Петр Петрович Фадеев возглавлял отдел вот уже пять лет, со дня его основания. Олег и Сергей пришли во вновь образованное подразделение почти одновременно с Фадеевым и прекрасно изучили нрав командира. Сегодня генерал нервничал, и это было связано с предстоящим расследованием. К такому выводу Сергей пришел, внимательно наблюдая за Фадеевым, обычно, молодцеватый пятидесятилетний генерал выглядел сегодня не лучшим образом. Что-то неуловимо изменилось, усталое лицо, напряженно сжатые губы, чуть подрагивающее руки. И что-то еще, чему Сергей не мог дать точного определения.

«Фадеев боится предстоящего расследования, - вдруг понял Сергей, и эта мысль поразила капитана. - Самоубийство какого-то древнего деда, пусть даже и ветерана МВД - не повод, что бы генерал так разнервничался», - подумал Воронцов.

Генерал меж тем вновь уселся за стол и небрежно махнул рукой офицерам. Садитесь, мол, разговор будет долгим и неприятным.

- Убит Антон Дмитриевич Зубарев, - начал генерал «с места в карьер».

- Насколько я понял, Зубарев застрелился два месяца назад. Почему нас подключили только сейчас? – поинтересовался Валов.

- В 1941 году, перед самой войной, некий профессор Иван Фридрихович Линке, трудившийся в одной из бериеевских шарашек, проводил какие-то секретные эксперименты, - продолжил генерал, игнорируя вопрос Макса, - так вот, мы не знаем, чем эта контора занималась, но догадываемся, что там поводились опыты по созданию совершенного бойца. Воина повышенной выносливости, могущего творить чудеса героизма и выполнять самые трудные задания, требующие от исполнителя запредельной концентрации и невероятного мужества.

- Универсального солдата создавали, как в кино? – усмехнулся Валов, - что ж, интересно. Вот только непонятно, каким боком ко всей этой истории наш самоубийца Зубарев относится?

- Зубарев возглавлял охрану Вахтанга Дадуа, личности таинственной и загадочной. Давнишний друг Берии, состоял при нем советником, - полковник сделал паузу и полез, в карман пиджака за таблетками от головной боли, мучившими его в последнее время.

Выковырнув из упаковки две штуки, Фадеев немного подумал и, махнув рукой, достал третью. Лихо забросив лекарство в рот, генерал налил в стакан минералки и, зажмурившись, выпил содержимое одним большим глотком.

- Так вот, - продолжил он, похлопывая рукой по папке, которая лежала перед ним на столе, - наши аналитики подготовили все материалы по группе Линке и Дадуа. Работы были засекречены, и мы основываемся на том, что осталось, а осталось от тех времен немного. В процессе ревизии личного архива Лаврентия Берии была обнаружена странная папка.

- Что же в ней было? – взволнованно поинтересовался Сергей, чувствовавший себя читателем увлекательного исторического детектива.

- В ней содержалась записка о покушении на жизнь Вахтанга Дадуа, куратора секретного научного проекта, получившего в НКВД кодовое название «Операция Берсерк». В ведомстве Берии Дадуа ведал вопросами, связанными со всякими таинственными явлениями и занимался новейшими научными разработками. Есть сведения, что Дадуа был арестован в 1946 году, дальнейшая судьба его неизвестна. Там же, в папке, находились фрагменты лабораторного журнала с описанием опытов по созданию, так называемой, «вакцины». Логично предположить, что при помощи этого препарата из обычных бойцов пытались сделать суперсолдат.

- Кто же использовался в качестве подопытных кроликов? – поинтересовался Валов.

- Непонятно, - генерал развел руками, - папка сильно обгорела. Сведения крайне обрывочны.

- Как же папка могла обгореть? – вновь подал голос Макс.

- После ареста Лаврентия Берии один из его замов по фамилии Явлоев пытался вывести архив своего шефа. Архив располагался рядом с кремлевским кабинетом Берии. Кабинет-то опечатали, а про комнату, что находилась с ним рядом, не подумали. Она была закрыта, дверь, обитая металлом, оказалась крепкой. Ломать времени не было, бывшего главу МГБ арестовывали. Вот этой суматохой и воспользовался Явлоев. С двумя бойцами он успел вынести наиболее важные документы, погрузил их в машину и, выехав из Кремля, рванул, хитрец, в расположение дивизии имени Дзержинского. Однако Явлоеву не повезло, маршал Жуков, проводивший арест, заметил исчезновение бериевского зама и приказал своему адъютанту догнать беглеца. Порученец исполнил приказание маршала, взяв с собой нескольких офицеров, он бросился в погоню и настиг автомобиль гебиста. Явлоев, видя, что дело швах, остановил машину, велел двум своим солдатам сдаваться, а сам пожег документы и пустил себе пулю в лоб. Так-то вот, ребята, такие тогда времена были, огонь, а не времена! Вот, что я вам скажу, - генерал закончил рассказ и некоторое время смотрел перед собой, словно не замечая Валова и Воронцова.

- Что же было потом? – решился нарушить молчание Сергей.

- А, что потом? – Фадеев побарабанил пальцами по крышке стола. – Потом не до этих бумаг было, открыли их, ничего не разобрали, так, листочки какие-то полу обгорелые. Впрямую о Берии там ничего не сообщалось. Свалили их в кучу и сдали в архив, который позже стал называться архивом КГБ. А вот после смерти Зубарева вернулись к этой теме. Антон Дмитриевич был последним из тех, кто имел отношение к операции «Берсерк». С его смертью тайна этой разработки ушла в небытие. А наверху, - генерал многозначительно поднял палец к потолку, - считают, что наработки группы Дадуа-Линке не пропали и ими могли воспользоваться…

- Кто? – удивленно вскричал Валов. – Сколько с тех пор воды утекло.

- Как знать, - Фадеев закурил и тут же затушил сигарету о дно массивной пепельницы, и без того полной окурков, - Одно могу вам сказать, после ареста Дадуа работы были свернуты, как не рентабельные. Профессор Линке оказался в лагере, где вскоре и умер от сердечного приступа. Офицеры охраны, находящиеся в подчинении Вахтанга Дадуа, получили новые назначения. А вот образцы препарата «Берсерк» бесследно исчезли. Все это очень странно, поэтому мы и проводим свое расследование. Нам всем надлежит быть очень осторожными. Такого рода дела подобны старым, неразорвавшимся снарядам. Они лежат в земле десятки лет, и порой достаточно неосторожного движения, что бы произошел взрыв. Помните об этом.

- Одного не могу понять, - задумчиво проговорил Валов, - ведь после покушения на жизнь друга всесильного Берии должно было начаться грандиозное расследование, должны были найти преступника, посмевшего поднять руку на советника шефа МГБ.

- Да, Макс, ты прав, но не на все сто процентов, - Фадеев усмехнулся, - Берия после войны был не так уж и силен. Конкуренцию ему составил Виктор Авакумов, в военное время возглавлявший легендарный СМЕРДШ. Именно Авакумов вскоре и занял министерское кресло, Берия был послан на новый участок работы, он возглавил коллектив создателей атомной бомбы. Правда, вскоре умелый интриган Берия вернул себе утраченные позиции. Авакумов был арестован и казнен, А Лаврентий Павлович вновь принялся рулить Министерством Госбезопасности...

- Только этому предшествовала целая война чекистских кланов, про которую мало, что известно и сейчас, - дополнил полковника молчавший до сих пор Сергей, - Клан Авакумова сошелся в смертельной схватке с кланом Берии. Думаю, что покушение на Дадуа стало результатом этого столкновения интересов. Кстати, образцы препарата тоже бесследно исчезли, словно кто–то постарался, что бы операция «Берсерк» так и осталась одной из неразгаданных тайн того страшного времени.

- Тот, кто замел следы, наверняка, имел большие звезды на погонах, - хмыкнул Максим.

- А наша задача – подобраться к разгадке как можно ближе, - Фадеев достал большой платок и вытер вспотевший лоб, - душно что-то, - пробормотал генерал, включая стоящий на столе вентилятор.

- А мне, наоборот, холодно, - Валов простужено кашлянул, - свидетелей тех лет искать надо, Петр Петрович, погружаться, так сказать в эпоху.

- Так-то, оно так, - генерал закрыл папку с материалами и легонько постучал по ней остро оточенным карандашом, - только свидетелей-то, Максим, не осталось, на кладбище все свидетели, сколько лет-то прошло.

- А что говорит зубаревская вдова? – поинтересовался Сергей.

- Ничего, - Фадеев поморщился, словно от зубной боли – старуха, крайне неприятная особа, вздорная, подозрительная. Разговаривать с ней крайне тяжело. Думаю, она была не в курсе дел своего мужа. Оно и понятно, в то время народ умел держать язык за зубами, не то, что сейчас. Служебными секретами торгуют, будто семечками.

- Неужели Антон Дмитриевич Зубарев был «последним из Магикан»? – Сергей внимательно читал материалы, которые ему передал для изучения начальник отдела. - Тут есть информация о Семене Бородине. Этот офицер тоже служил в группе Дадуа. Здесь написано, что он жив и проживает по соседству с вдовой Антона Зубарева. Может быть, он расскажет что-нибудь интересное?

- Пустое, капитан, - махнул рукой Фадеев, - Семен Бородин давно ведет растительное существование. Последствия страшного инсульта, он ничего не говорит, ничего не понимает. Овощ, как это ни прискорбно констатировать, овощ. Только время зря потратишь.

- Все равно, - Сергей упрямо тряхнул головой, - я хочу увидеть этого Бородина.

- Ладно, - генерал вздохнул и принялся мерить кабинет шагами, - воля твоя, но учти, времени на раскачку нет. К выполнению задания нужно приступить немедленно.

- Есть, приступить немедленно, - Валов и Воронцов поднялись из-за стола, и вышли в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь генеральского кабинета.

 

 

 

ГЛАВА 5. ПАША – ЛОМОВИК.

Прибыв в столицу, Борзяк прямо с поезда отправился в Мытищи, там, верный своим привычкам, Василий припрятал часть добычи в тайник. Лишь только после этого он двинулся домой, на Сивцев Вражек, где в коммунальной квартире коридорного типа занимал маленькую комнатку. Отоспавшись, и подкрепившись купленными в Елесеевском гастрономе деликатесами, Борзяк запил это великолепие марочным вином. Пиршествовал он в комнате, а не на общей закопченной и благоухающей мало аппетитными ароматами кухне. Ни к чему соседям знать, как он питается.

Для всех, он скромный экспедитор, часто по служебной надобности, уезжающий в краткосрочные командировки. На самом деле, Борзяк в своей жизни не работал ни дня. В конторе же, где он числился, Василий появлялся раз в месяц, расписывался за зарплату, полностью отдавая ее жуликоватому старшему экспедитору, подчиненным которого формально и являлся. Тот был и шофёром и сопровождающим грузов. Хотя подобное совмещение было запрещено должностной инструкцией, хитровану с легкостью удавалось обходить все предписания, получая две зарплаты, собственную и Василия. Борзяк же тоже был доволен. В Москве прописан, жилплощадь есть, работа тоже имеется. Чего ещё желать?

Впрочем, одна мечта у Борзяка все же была. Он возжелал иметь домик у Черного моря. Вася начал мечтать о нем сразу, как оказался в Ялте. В первый же день, приехав в этот замечательный город, Василий понял, что хочет здесь остаться, не навсегда, конечно, но на время. Как человек неглупый и практичный, Вася понимал, что жить нужно в Москве, в столице. Там кипит жизнь, бьется пульс огромной страны, а в Ялте нужно отдыхать, отдыхать душой и телом, гулять, купаться, принимать воздушные и солнечные ванны.

Дома и большие, и поменьше здесь продавались. Но все было настолько дорого, что даже Васиных капиталов хватило бы разве, что на собачью будку. Здесь имели дачи знаменитые артисты, художники, выдающиеся ученые и военачальники, а также темные личности различных мастей, которые пытались «косить» под советскую элиту, и получалось это у них довольно успешно.

Тут же, в Ялте Шалый «обнес» дачу известного артиста. Навар был небольшой, артист, похоже, большую часть денег с шиком проматывал, но кое-что Борзяк все же прихватил. Денег могло бы хватить на шикарный отдых, но в тот же вечер, ужиная в местном ресторане «Крымский берег», Борзяк свел знакомство с очкастым инженером, за одним столиком с которым оказался. Инженер, сверкая очками и промокая лысину платком, с восторгом живописал прелести экскурсионной поездки по окрест лежащим поселкам. Осмотр местных достопримечательностей настолько вдохновил инженера, что он тут же предложил Василию выпить за знакомство. Очкарик, заказав бутылку дорогого вина и угостив Василия, принялся рассказывать о себе.

Оказалось, что знакомец имеет честь трудиться на огромном машиностроительном заводе в Свердловске, а сейчас находится на лечении в санатории «Лазурный». Кроме всего прочего, инженер сообщил, что во время отпуска, в свободное от процедур время, присмотрел себе небольшой домишко. Правда, дачка маленькая, зато от моря недалеко и стоит не так дорого. Шалый тут же навострил уши. Цену инженер сообщил такую, что Василий присвистнул.

«Хорошо же у нас инженеры на уральских заводах получают, если для них такая цена маленькой дачки считается недорогой», - с завистью подумал Шалый.

Совслужащий порядком накачался, после бутылки вина они выпили еще графинчик коньяку, закончив трапезу водкой. Уралец пьяно вздыхал, постоянно протирая стекла очков.

- Скучно вот только здесь по вечерам. Днем процедуры, на пляж можно пойти. Оркестр на набережной играет, дамы туда-сюда дефилируют. А сейчас чего? Танцверанда закрылась. А время детское, одиннадцать вечера всего натикало. Может, в картишки перекинемся? – вяло поинтересовался инженер.

Василий уставился на нового знакомца с явной издевкой.

- Во что играть будем, извините, в дурачка подкидного на шалабаны? – спросил Борзяк, а сам подумал: «Во, очкан распалился, может обуть его, тепленького? Сам ведь просится, интеллигент хренов».

- Зачем же в дурачка, да еще на шалабаны, - обиделся инженер. – Играть будем хоть в преферанс, хоть в буру, хоть в очко. А насчет шалабанов, увольте, солидные люди на интерес играют. Финансы имеются, вот, - совслужащий достал из внутреннего кармана пиджака увесистую пачку ассигнаций и потряс ею перед Васиным носом.

Василий в лагерной жизни не претендовал на звание каталы-профессионала, но поигрывал, и временами это у него получалось весьма неплохо.

«Когда только этот «лох ушастый» в буру да в очко выучиться играть успел? На партсобраниях, что ли, они на заводе своем упражняются?» – успел подумать Борзяк, но мысль эта, едва возникнув в разомлевшем от алкоголя и вечерней курортной неги мозгу, тут же упорхнула.

На место здравой рассудительности пришла опьяняющая и всепоглощающая жадность, желание по легкому завладеть довольно внушительной суммой, которую Василий намеревался «откатать» у уральца. Играть решено было в номере у инженера.

Уральский интеллигент достал из ящика стола нераспечатанную колоду и предоставил право открыть коробочку сопернику. Тот вскрыл, сбросил оберточную бумагу, пробежал привычно пальцами по рубашкам карт. Крапа не было, колода была чистая. Но, что-то все же беспокоило Шалого. Хотя видимых причин для этого не было.

Началась игра в буру, инженер отдал первые четыре партии. Вася довольно крупно выиграл, но радости от этого не испытал. Наоборот, он ясно осознал, что его «катают». «Инженер» трезвел на глазах. Пятую сдачу отыграл уралец. «Хотя, какой он к черту уралец, - подумал Борзяк, - шулер, катала типичный. Как же я так оплошал?». Соперник начал выигрывать партию за партией. Василий не мог даже понять, как он передёргивает карты. Казалось, что идет честная игра. Но этого не могло быть, у Василия на выигрыш не было ни единого шанса, катала был высочайшего класса. Раньше Борзяку таких встречать не доводилось. К моменту, когда дверь номера открылась, и в комнату вошли трое мужчин, Шалый проиграл всю имевшуюся у него наличность и угрюмо взирал на улыбавшегося «инженера». Василий здорово влип, это было ясно, неясно было, одно, как теперь выпутываться….

- Наше вам с кисточкой, - один из вошедших, полный, хорошо одетый мужчина небрежно махнул рукой катале, - отдыхай, ты свое дело сделал, баклана в западню заманил.

Борзяк внимательно присмотрелся к полному. Лет под пятьдесят, лицо рыхлое, дряблое, волосы длинные, как у попа. Левая ноздря порвана, срослась неправильно, шрам идет по всему носу. Толстяк ухмыльнулся, обнажив золотые зубы, и побарабанил пальцами по столу. На правой руке незнакомца отсутствовал мизинец. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, и на шее показался красный рубец.

«Паша-Ломовик! – пронзила Василия страшная догадка. – Бандюга с дореволюционным стажем, каторжанин, убивший за свою жизнь людей больше, чем он, Борзяк, папирос выкурил».

Борзяк слышал о «подвигах» этого бандита. Работал Паша под ломового извозчика. Выезжал на дело всегда один, одетый в рваный армяк и треух. Подъезжал к бойкому месту, где толпился торговый люд. Базары, лабазы, вокзалы были излюбленными местами Паши. Подряжаясь вести товар, он никогда не торговался, создавая впечатление сговорчивого простака, соглашался на цену, которую предлагал за работу купчик. Погрузив на подводу товар, Ломовик завозил клиента в укромное местечко, где безжалостно убивал и вычищал карманы жертвы. Товар же Паша сбрасывал по смехотворным ценам знакомым барыгам. Царская полиция сбилась с ног, разыскивая неуловимого бандита. Десятки переодетых под мелких торговцев агентов охранки напрасно ловили на живца Пашу. Обладая поистине звериным чутьем, он обходил все ловушки.

Взяли его случайно. Напившись в гостях у знакомой проститутки, Паша потерял бдительность и выболтал публичной девке правду о своих деяниях, подкрепляя рассказ демонстрацией огромного количества имевшихся у него банкнот. Проститутка, позарившись на обещанную полицмейстером Москвы крупную награду, сдала Ломовика властям. Власти определили его на пожизненное каторжное времяпрепровождение. Перед самой революцией Паша с каторги сбежал и возобновил свою деятельность. Теперь Ломовик организовал банду уличных извозчиков, грабивших и убивавших без всякой жалости своих пассажиров.

Приход к власти большевиков только подогрел Пашины аппетиты. Новым властям стоило немалых трудов вновь упрятать Пашу на нары, но срок на этот раз вышел ему небольшой. Большевики посчитали Ломовика жертвой царского режима и попытались наставить на путь истинный неисправимого громилу и убийцу. Перевоспитать Ломовика не удалось, но, выйдя на свободу, Паша стал действовать более осмотрительно, переключившись на ограбления зажиточных граждан страны Советов.

- Ну что, Шалый, ведь так твоя кликуха звучит? - Ломовик достал из кармана добротного пиджака пачку дорогущих папирос «Левадия». – Наслышан я про тебя. Сказывают, ты большой мастер квартиры потрошить. Так, нет?

- Ты и сам, я вижу, хаты обдёргивать начал, раз у меня совета спрашиваешь, - нагло ответил Борзяк, смотря прямо в глаза Ломовику.

- Хамишь, паря, - Ломовик щелкнул пальцами, – Дрын, поучи его хорошим манерам.

Один из мордоворотов, пришедший с ломовиком, в момент подскочил к Шалому и ударил того в грудь. Дыхание перехватило, бешено вращая глазами, Борзяк упал со стула на ковер, украшавший пол гостиничного номера.

- Завтра утром пойдёшь в дом, который я укажу, и обдернешь его под орех. Там и деньги, и драгоценности, и валюта иностранная имеется, - продолжал меж тем Ломовик. – Припрёшь всё мне, долю получишь свою и мотай на все четыре стороны. Всего и делов.

- Раз деньги, драгоценности и валюта имеются, значит, это общак местный, - в раз просек Борзяк, – меня потом тутошние жиганы на лоскуты порежут.

- Выхода у тебя, Васёк, нет, - Ломовик хихикнул, - будешь в отказку лезть, я тебя разом в бушлат деревянный одену.

Бандит налил себе в рюмку коньяку и, не торопясь, выпил, достав из кармана наган, положил перед собой на стол.

- Мне, Шалый, терять нечего, я в бегах, мусора мне в спину дышат. Вот я в Крым и подался. Людишек здесь сейчас полно, затеряться легко, – Ломовик вставил в рот папиросу и замер, ожидая, когда шестерка поднесет ему огня.

Дрын, почтительно согнувшись, чиркнул спичкой. Второй, как изваяние продолжал сидеть в углу, посматривая в окно, на вечернюю панораму города.

«Пора, второго шанса не будет» - решил Борзяк и в прыжке бросился к лежащему перед Ломовиком нагану. Бандит, сидевший в углу, попытался вскочить и перехватить его руку, но пуля, выпущенная Борзяком, сразила его наповал.

- Ах ты, сука, - взревел Паша-Ломовик и, это были его последние слова. Борзяк выстрелил ещё и ещё раз. Ломовик и оба его халуя были мертвы.

«Бежать, - думал Борзяк. – Нет, сперва нужно хлопнуть картежника, он не выходил их номера. Наверняка, слышал в разговоре мою кличку и вложит меня легавым».

Борзяк метнулся в ванную комнату. Заперто! Василий рванул дверь на себя.

- Помогите! – истошно заорал катала, прятавшийся в ванной.

- Ща я тебе помогу, падло! – прорычал Василий.

- Стой, где стоишь! Руки в гору! – дверь в номер с треском слетела с петель.

В проёме, сжимая в руках пистолеты, стояли двое в милицейской форме. Из-за их спин с интересом выглядывал невысокий человек в штатском.

- Пока ты стрелял только в бандитов, - штатский оттеснил обоих милиционеров и бесстрашно подошел к Борзяку. – Я – заместитель начальника местного угро, майор милиции Коваль. Если тихонько положишь наган на пол, будешь жить, если выстрелишь в кого-либо, сдохнешь, выбирай сам. Считаю до двух.

- Ша! Сдаюсь я, как есть, сдаюсь, - торопливо проговорил Борзяк, аккуратно складывая к ногам Коваля оружие.

- В машину его, и в отделение, – приказал Коваль милиционерам.

Те взяли Шалого под белы руки и повели к воронку.

Пожилой следователь, ведший дело Василия, особо не возился. Подследственный не запирался, убитые были личностями, плевавшими на закон с высокой колокольни. Суд был быстрым, а приговор справедливым. Василий схлопотал девять лет лишения свободы, по трёхе за каждого убиенного.

«Ещё хорошо отделался», - думал Шалый, посматривая в зарешеченное окно зак-вагона, везущего осужденных в маленький северный городок для отбытия сроков, которые отмерила им Советская Власть.

 

 

ГЛАВА 6. ВАХТАНГ ДАДУА.

Вахтанг Дадуа прибыл на службу ровно в девять утра. Попасть в кабинет Вахтанга можно было прямо из коридора. Приёмная отсутствовала, следовательно, не было и секретаря. Личного водителя Дадуа тоже не имел, хотя по статусу он был ему положен. Но Вахтанг не любил иметь в подчинении ненужных ему людей.

Он сам водил закрепленный за ним автомобиль, сам встречал визитеров в своем служебном кабинете, сам угощал их чаем, кофе, иногда коньяком. Лишние люди всегда раздражали Вахтанга, поэтому он старался, как можно больше времени проводить одному. Дадуа ходил в гимнастёрке и галифе. Материал, из которого шились вещи, был генеральского класса, но ни петличек, ни знаков различия на форме Вахтанга не имелось. Никто из сотрудников наркомата внутренних дел, где служил Дадуа, не знал, есть ли у него воинское звание, и если есть, то – какое?

Зато многие знали, что Вахтанг Дадуа является старинным, ещё с юности, другом главного чекиста СССР Лаврентия Павловича Берии и занимает при нём пост советника наркома. По слухам, Дадуа занимался всякими мистическими, малопонятными вещами, неразгаданными тайнами и необычными явлениями, в общем, всякой «чертовщиной», как говорили о сфере его деятельности некоторые чины, близкие к самому наркому внутренних дел. На самом деле это было не совсем так.

Кроме вышеперечисленных сфер деятельности, Дадуа занимался так же надзором за научной деятельностью некоторых закрытых институтов и лабораторий, так называемых шарашек, ведущих разработки по самым различным тематикам. Вахтангу надлежало регулярно отслеживать и ставить в известность Берию о самых необычных событиях, новейших исследованиях советских и зарубежных ученых. Занятие это было не очень сложным, зато очень трудоёмким процессом, но Вахтанг справлялся со своими обязанностями блестяще. Хорошее разностороннее образование, аналитический склад ума, потрясающая работоспособность делали Вахтанга отменным специалистом своего дела. Берия нарадоваться не мог на своего друга и соратника, поручая ему разбираться в самых запутанных и непонятных событиях.

Сам Лаврентий Павлович был весьма не равнодушен к оккультизму и живо интересовался всякими необъяснимыми явлениями, происходящими, как в родной стране, так и за её пределами. Получая очередное донесение с мистическим налетом, Берия тут же вызывал Вахтанга и просил его разобраться с происшедшим. Подавляющую часть документации подобного сорта Вахтанг, порвав на мелкие кусочки, сжигал в большой хрустальной пепельнице, являвшейся подарком самого Берии. «Сколько же у нас в стране больных головой людей» - с досадой думал Вахтанг, отправляя в пепельницу очередной шедевр мистического или фантастического толка.

Однако последнее время Вахтанг был всецело поглощен новым научным проектом, на который возлагались очень большие надежды, и обмануть эти надежды было для Дадуа равносильно смерти. А посему работы велись практически круглосуточно. Из-за того, что проекту был присвоен гриф «совершенно секретно», количество научного персонала было сведено к минимуму. Дадуа ничего не оставалось, как добровольно взять на себя функции лаборанта и беспрекословно выполнять поручения научного руководителя, профессора Ивана Фридриховича Линке.

Вот и сегодня Вахтанг Георгиевич Дадуа сидел на шатком скрипучем стуле за облицованным огнеупорной плиткой лабораторным столом. Перед Дадуа стояла металлическая клетка с двумя симпатичными белыми лабораторными крысами. Подопытные твари вели себя смирно и дружно грызли каждая свой кусочек морковки.

- Нуте-с, профессор, - Вахтанг картинно развел руками, - пока, увы, никакого движения. Мир и согласие, на зависть нам, людям.

- Вахтанг Георгиевич, - профессор бросил возмущенный взгляд на куратора, - с момента инъекции прошло очень мало времени, меньше минуты. Подождите…, - он не договорил.

Одна из крыс отбросила огрызок моркови в сторону, и, тяжело ступая, отошла в угол просторной клетки. Ее напарница продолжала спокойно лакомиться, когда произошло нападение. Тварь, что отошла в сторону, вдруг прыгнула вперед и, издав какой-то ужасающий хрип, впилась в горло несчастной жертве. Та сопротивлялось недолго, спустя несколько секунд на белой шерстке лабораторной крысы показалась ярко-алая кровавая полоса. Крыса-агрессор продолжала рвать острыми зубами мертвую тушку, и кровь брызнула на белый халат, который Вахтанг накинул поверх своей форменной габардиновой гимнастерки. Меж тем крыса продолжала бесноваться, теперь она отползла от своей поверженной жертвы и принялась с остервенением царапать когтями железное днище клетки.

- Жуткое зрелище, - проронил Дадуа, доставая из кармана пачку «Казбека».

- Дозировка подвела, - пожаловался профессор, разводя руками, - старое оборудование, нехватка квалифицированных научных кадров. О чем тут говорить, когда в лаборантах у меня всего два человека, вы, да ваш охранник офицер НКВД Антон Зубарев? Малый он толковый, но требовать от него настоящей помощи не приходится. Кроме того, начальник режима института майор Явлоев все время пугает меня отправкой в лагерь. Все это очень мешает работе, Вахтанг Георгиевич, - профессор закончил говорить и уставился на Дадуа сквозь толстые мутноватые стекла своих очков.

- Я приму меры, - Вахтанг продолжал наблюдать за поведением подопытной крысы.

Та стремительно теряла силы и через минуту упала замертво, подняв к верху скрюченные лапки.

- Сдохла от злости, весьма поучительный пример, - констатировал Дадуа, с силой вдавливая окурок в горшок с чахлым пыльным фикусом, одиноко стоявшим на подоконнике.

- Мы ни на йоту не продвинулись к цели! - Линке не смог сдержать раздражения и стукнул кулачком по столу, где стройными рядами красовались колбы с разноцветными растворами. – Все-таки шарашка – это не научный институт! Будь я свободным человеком, я попросил бы помощи своих коллег. А сейчас мы действуем практически вслепую. Я не уверен в успехе нашей работы, говорю вам об этом прямо, Вахтанг Георгиевич.

- Я не слышал этих слов, Иван Фридрихович, - Дадуа подошел к профессору и положил руку тому на плечо, - поймите, наша работа сверхсекретная. Число посвященных в детали минимально. Уразумейте вы, наконец, на дворе 1941 год, враг не дремлет. Гитлеровцы создали институт «Ананербе», занятый разработками по созданию сверх выносливых и непобедимых солдат Рейха. Наша задача – не дать им нас обойти. Природа дала нам уникальный шанс, и мы не в праве им пренебречь.

- Извините, что мешаю, Вахтанг Георгиевич, - в комнату без стука вошел начальник режима института майор НКВД Амир Явлоев, - вас просит к телефону Лаврентий Павлович. Берия приказывает вам срочно явиться к нему с докладом. Лаврентий Павлович сейчас находится в своем кабинете на Лубянке.

Явлоев закончил доклад и вытянулся в струнку. Тонкие усики-щеточки, предмет особой гордости хозяина, воинственно топорщились. Тщательно отутюженная форма, начищенные до блеска сапоги, стройная по-восточному точеная стать начальника режима, все вызывало в Вахтанге острое чувства неприятия.

« Скользкий, хитрый, коварный тип», - подумал Дадуа.

- Что мне сообщить Ларентию Павловичу? – согнулся в полупоклоне азиат.

- Ничего, - процедил сквозь зубы Дадуа, - я выезжаю немедленно! И вот еще что, Амир Явлоевич…

- Что такое? – майор был сама учтивость.

- Прекратите терроризировать профессора Линке! - Дадуа, бывший на целую голову выше Явлоева, наклонился у майору и ощутил исходивший от того запах дорогого одеколона и папирос «Герцеговина-Флор». – Мы с профессором заняты серьезной научной работой, а ваши постоянные придирки мешают Линке сосредоточиться на этой самой работе.

- Что вы имеете в виду? – Явлоев нарочито непонимающе захлопал глазами.

- Не прикидывайтесь, - Дадуа слегка повысил голос, - ваши постоянные ночные шмоны в комнате моего подопечного! Зачем вы делаете их, а? Почему третьего дня вы отняли у Линке сахар, табак и теплый свитер? Все это ему передал я, надеюсь вам это известно?

- Я действую строго в рамках должностной инструкции, - глаза Амира сделались презрительными и холодными, любезная улыбка тотчас сошла с лица, уступив место злобной ухмылке, - обыски в камерах осужденных научников – это тоже часть моих служебных обязанностей.

- В комнатах, - поправил Явлоева Вахтанг.

- В камерах, - неожиданно твердо отчеканил Явлоев, - именно в камерах, Вахтанг Георгиевич.

«Вертухай, сволочь, мерзкая поганая тварь», - вне себя от гнева подумал Дадуа и, резко повернувшись, молча вышел в коридор. Быстро сбежав с третьего этажа лабораторного корпуса, Дадуа вскочил в черный «Форд», который был закреплен за ним лично наркомом и, прогрев мотор, отбыл с территории НИИ. Когда машина выезжала с КПП, дежурный сержант, козырнувший Дадуа, схватил трубку внутреннего телефона и остервенело принялся накручивать диск. «Докладывает Амиру о моем отъезде», - решил Дадуа, увеличивая скорость.

Дорога заняла менее получаса, и вскоре Вахтанг уже открывал дверь наркомовского кабинета. Несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте, Дадуа мог запросто называть старшего товарища просто Лавой. Давнему другу наркома дозволялось многое, и хоть общее батумское прошлое осталось далеко позади, старая дружба еще существовала, защищая Вахтанга от недругов, словно щитом, но день ото дня щит становился все тоньше и слабее. Однако он все еще существовал, во всяком случае, так казалось Вахтангу.

- Наконец-то, - Берия шагнул навстречу гостю, протягивая Вахтангу руку.

Видно было, что нарком раздражен и тщетно пытается это скрыть.

- Здравствуй, Лаврентий, - Дадуа пожал протянутую руку и без приглашения уселся на стул, стоявший прямо напротив рабочего стола хозяина кабинета, - как твое здоровье, Лава? – негромко осведомился Вахтанг.

- Какое к черту здоровье?! – Берия гневно сверкнул стеклами пенсне, которое едва не свалилось с его мясистого носа. – Давление двести на сто – вот мое здоровье, Вахтанг! Но все эти проблемы – ерунда! Я только что вернулся от Самого! Встречи с ним тоже не прибавляют мне сил, Вахтанг.

Вахтанг же молча курил, терпеливо ожидая, когда волна раздражения пройдет и Берия успокоится. «Боже, как он постарел, - с жалостью подумал Вахтанг, глядя на всесильного главу чекистского ведомства, - разве это тот разудалый, веселый, искрометный Лава, которого он, Вахтанг знавал в юности? Нет, это не Лава, это дерганый параноик, во всех и вся, видящий угрозу своему шаткому положению. Как жаль, что порой друзья, бывшие тебе, как братья, становятся чужими, враждебными и подозрительными».

- Наша позиция сейчас уязвима, как никогда ранее, - словно подтверждая мысли Вахтанга, Берия прошелся по кабинету, тщательно закрыл окно, через которое в помещение проникал свежий воздух и вдруг резко повернулся к Дадуа, - Как у тебя дела, дружище? Почему буксует операция «Берсерк»? Долго ли мы будем плестись в хвосте у империалистов?

- Не знаю, - честно ответил Дадуа, глядя прямо в глаза наркому, - мы работаем, если это можно назвать работой…

- Выражайся точнее, - Берия поморщился, - что ты имеешь в виду?

- Нам мешают, - Дадуа снова закурил, не спрашивая согласия хозяина кабинета, - офицеры режима шпыняют ученых, словно находят в этом какое-то садистское удовольствие. Вообще, Лаврентий, я считаю, что шарашки малоэффективны. Проще было бы оставить людей науки на свободе, положить им достойную зарплату, выделить просторные квартиры, обеспечить санаторно-курортным лечением. Поверь, работа пошла бы лучше, люди трудились бы намного эффективнее.

- Вот как? – взгляд наркома стал колючим, от былого расположения не осталось и следа.

Сейчас Лаврентий Берия смотрел на Дадуа как на врага, будто и не было тех лет, когда их связывала крепкая мужская дружба.

- Не узнаю тебя, Вахтанг, - нарком снял с носа пенсне в тонкой золоченой оправе и с раздражением бросил его на стол, - старый чекист Дадуа стал форменным слюнтяем. Да этих научников нужно держать за глотку обеими руками. Страна уже предоставляла им все, о чем может лишь мечтать рядовой гражданин. Зарплаты, квартиры, положение, а что получила взамен?!

- И что же? – не уступал Дадуа.

- Измену! Грязную, подлую измену и предательство! – лицо наркома покраснело, в уголках губ скопилась слюна. – Эти чертовы академики и профессора так и норовят навредить и сбежать на запад. Там, де, их оценят лучше, справедливее…

Берия грязно выругался по-мингрельски и вновь нацепил на нос пенсне.

- Нет, Вахтанг, - он криво усмехнулся, - давай-ка оставим все как есть! Научники будут заниматься своим делом, офицеры режима своим, а ты, друг, будешь курировать работу, которую поручила тебе партия. Нам нужны солдаты, смелые, выносливые, беспрекословно выполняющие приказы командира.

- Берсерки, одним словом, - не смог сдержаться Вахтанг, - агрессивные безжалостные воины, слепо повинующиеся приказу, не так ли?

- Именно так! – Берия, забыв о конспирации, сорвался на крик, - еще немного, и я прикажу своим людям арестовать тебя за саботаж. Не заставляй меня делать этого! Я хочу получить результат как можно скорее! Положительный результат, ты понял меня, Вахтанг?

- Можно идти? – Дадуа поднялся со стула и вытянул руки по швам.

- Иди! – нарком не подал на прощание руки и, шумно вздохнув, уткнулся в лежащие перед ним бумаги.

Дадуа ничего не оставалось, как молча покинуть кабинет шефа. Вахтанг тихо прикрыл за собой дверь и оказался в приемной.

- Что случилось, дружище? – испуганно прошептал секретарь Берии, красивый статный мингрел Тимур, отлично знавший Дадуа и от души симпатизировавший ему. - Здорово влетело?

- Будь здоров, как влетело, Тимури, - попытался отшутиться Вахтанг, покидая приемную.

- Эххх, - сочувственно покачал головой Тимур, поправляя идеально сидевшую на нем форму капитана НКВД.

Тимур подошел к окну и увидел выходившего из здания Вахтанга. Тот медленно направился к своему «Форду» и, открыв дверцу, неуклюже уселся внутрь авто.

« Разом постарел лет на десять, бедняга, - с жалостью подумал капитан, - по всему видать, Дадуа обречен. Завтра ордер на его арест будет готов, и тогда…»

Тимур предпочитал не думать о том, что последует потом. Служба у Берии наложила отпечаток на его веселый нрав. Он не стал пессимистом, но с огорчением замечал, что многие из его добрых знакомых стали в последнее время выходить из кабинета Берии потерянными и растерянными, такими же, как и Дадуа, покинувший приемную несколько минут назад.

«Права старая мингрельская пословица, утверждающая, что дурные вести делают людей похожими друг на друга», - горько подумал помощник наркома.

О том же самом думал и Дадуа, сидя в салоне своего авто. Вахтанг достал из бардачка старую армейскую фляжку и сделал два жадных глотка. Обжигающий спирт подействовал благотворно. Мысли, пребывавшие до этого момента в хаотическом движении, закончили свою круговерть и стали, наконец, ясными и четкими. Зато нахлынули воспоминания.

Дадуа вспомнил, как полгода назад в руки к нему попало письмо участкового милиционера с Алтая. Тот был страстным охотником и, предаваясь любимому занятию, частенько хаживал на косулей, кои во множестве обитали по горным склонам.

Участковый Андрей Копылов не раз обращал внимание на странное, агрессивное поведение животных тех мест. То вдруг волки, выходившие из леса, с необъяснимой жестокостью истребляли все живое, что попадалось на их пути, то, казалось бы, мирные косули бросались в отчаянном прыжке на более сильных и грозных соперников.

Агрессия, бестолковая, ничем не мотивированная, вот что поразило участкового, недавно прибывшего на новое место службы в глухое алтайское село. Справившись у немногочисленного местного населения, слуга закона нашел-таки причину здешних странностей. Всему виной оказалась неказистая с виду травка, которую местные прозвали чертосилом.

По старинным поверьям зелье из этой травы делало человека сильным и бесстрашным. Вот только о том, что вместе с этими качествами человек, отведавший отвара чертосила, становился еще и злобным, поверья предпочитали не упоминать

В старь племена местных кочевников, постоянно употреблявшие чертосил в пищу, безжалостно теснили и истребляли соседей, пока сами не погибли в дикой междоусобной войне. Трава росла только в здешних краях, что само по себе было удивительным и очевидно объяснялось уникальностью местной почвы. Попытки культивировать чертосил в других местах неизменно заканчивались неудачей. Рассада просто не приживалась и гибла.

Все эти ценные сведения Дадуа выяснил у местных стариков, когда вместе с Линке и своим охранником Зубаревым прибыл на Алтай в научную экспедицию. Общение с аборигенами горной республики велось в основном через шамана, являвшегося здесь кем-то вроде верховного правителя. К удивлению Вахтанга это захолустье было, пожалуй, единственным местом в СССР, куда вездесущая советская власть так и не добралась. Даже такой всесильной даме оказались не по зубам вековые традиции небольшого племени, живущего в этих местах испокон веку.

Собрав образцы растений и почвы, порасспросив шамана и некоторых, наиболее коммуникабельных членов племени «свами», Дадуа вернулся в столицу, составил подробнейший рапорт и, не мешкая, представил его другу Лаврентию. Спустя какое-то очень непродолжительное время, Вахтанг сильно пожалел об этом, но было поздно. Решение всесильного наркома вступило в силу немедленно и повергло Дадуа в шок. На алтайскую землю высадился спецотряд НКВД, племя во главе с верховным шаманом было арестовано и вскоре сгинуло в одном из многочисленных лагерей. Зато была создана новая секретная лаборатория, которой была поставлена задача - изготовить на основе чертосила средство, превращавшее обычных бойцов в сильных, бесстрашных воинов, четко выполняющих приказы командиров.

Кураторские функции проекта были возложены на Дадуа, операция получила кодовое название «Берсерк» и начала претворяться в жизнь. Очень скоро Вахтанг, и до этого настроенный весьма скептически, убедился в страшной подоплеке происходящего и бросился докладывать о своих опасениях наркому. Но тот и слушать ничего не хотел.

- Опыты не дают желаемого результата, слишком много подводных камней, о которых мы не подумали заранее. Не возможно сколь-нибудь точно рассчитать, как поведет себя особь, получившая инъекцию чертосила. Непонятны последствия. Проклятая «вакцина храбрости» превратит человека в монстра, а не в идеального воина и защитника, - горячился Дадуа.

- Чушь! Сопли ученых слюнтяев-моралистов, вешающих тебе на уши интеллигентскую лапшу! Немедленно приступай к опытам над людьми, а там поглядим, - назидательно вещал Берия, поднимая к потолку кабинета указательный палец и помахивая им перед самым носом старого друга.

- Когда-нибудь мы все пожалеем об этом. Бог не простит нам подобных экспериментов. Не мы, так наши дети узнают на себе всю силу этого дьявольского снадобья, - горько усмехался Вахтанг.

- Что я слышу?! Мой друг Вахтанг Дадуа, тот самый Дадуа, что служил в Первой Конной, а потом сменил буденовку на кожаную фуражку чекиста, этот вот самый Дадуа ударился в поповщину?! – восклицал Берия хлопая по столешнице короткопалой пятерней.

- Понимай, как хочешь, – тихо отвечал Вахтанг и уходил.

Так было весь последний месяц, но сегодня Вахтанг позволил себе больше обычного и, сидя за рулем своего автомобиля, вдруг ощутимо понял, что только что-нибудь из ряда вон выходящее может спасти его от лубянских застенков. Как ни крути, задание он не выполнил. Препарат не доделал, мало того, посмел перечить наркому. Еще полгода назад, это могло сойти с рук, но теперь, в преддверии войны, он, Дадуа - саботажник и шпион. Пока этот тезис еще не озвучен, имеет неясные очертания и формы, но после сегодняшней стычки с Лаврентием рассчитывать на его защиту было бы просто глупо.

Дадуа тронул машину с места и, выбравшись за КПП, поехал вниз по улице. Прекрасный летний день не радовал его. И даже веселый гомон игравшей в сквере детворы, всегда вызывавший в старом холостяке прилив нежности, сегодня был ему неприятен. Вахтанг остановил автомобиль и вышел из кабины. Усевшись на лавочку, стоявшую под раскидистым кустом сирени, он осмотрелся и, тяжело вздохнув, расстегнул верхний крючок гимнастерки.

«Двадцать первое июня было в этом году первым по-летнему жарким днем. Теперь погода наладится и станет по-настоящему тепло и солнечно, а в прошлом, сороковом году, с мая по сентябрь шли дожди, и было холодно. Жизнь полосатая, сейчас – черным-черно, а завтра, глядишь, жить станет лучше и веселее. «Жить стало лучше, жить стало веселее» - где-то он уже это слышал. Вождь, как всегда, прав. Не стоит паниковать, все еще может измениться», - так думал Дадуа. Поднявшись со скамейки, он медленно пошел по аллее.

- Вахтанг! – раздавшийся за спиной голос показался Дадуа знакомым, он оглянулся и увидел, как из подъехавшей легковушки выскочил секретарь Берии Тимур. – Срочное дело Вахтанг. Сам послал меня за тобой, еле тебя разыскал.

- Что стряслось? – Дадуа старался не показать охватившего его волнения.

- Получены сведения, - Тимур понизил голос до шепота, - и эти сведения достоверны…

- Не тяни, Тимури! – вскипел Дадуа.

- Война, Гитлер начнет ее через несколько часов, - выдохнул Тимур.

- Что ж, - к своему стыду Дадуа почувствовал некое облегчение, - вот все и решилось. К черту науку, пришла пора брать в руки оружие и идти защищать Родину. Пробирки и колбы подождут, враг ждать не станет.

 

 

. Глава 7 САША – ПЕХОТА.

 

 

Палящее солнце турецкого курортного городка Аль-Ихмир застыло высоко в небе и изливало оттуда вниз мощные потоки зноя. Особенно жаркое в послеобеденное время, оно, казалось, плавило причудливую тротуарную плитку набережной, по которой, несмотря на жару, двигался довольно плотный поток туристов, совершавших ежедневный шопинг в многочисленных ювелирных и вещевых лавках городка. Поток был упрям, как свет солнечных лучей, и не иссякал никогда и не при каких обстоятельствах. Покинув пекло пляжей, разношерстные отдыхающие азартно торговались со смуглыми вороватыми продавцами, пытаясь отстоять свои кровные доллары и евро. Дисциплинированные, трусоватые немцы меняли припасенные для покупок деньги на местную валюту по грабительскому курсу здешних меняльных контор. Особо ушлые отдыхающие предпочитали «эксчейнджам» турка Хакима, шикарный Мерседес которого стоял в небольшом уютном скверике рядом с большой ювелирной лавкой. Сам Хаким, толстый одышливый бородач, превратив свою машину в офис банка, менял деньги по более выгодному курсу, нежели курортные менялки. Несомненно, Хаким принадлежал к местной мафии, связываться с которой не спешили ни легальные банкиры, ни удалые полисмены, время от времени совершавшие объезд подведомственной территории на видавших виды велосипедах.

Вот и сейчас Хаким был на рабочем месте. Приоткрыв дверь авто, он принял из рук горилообразного охранника маленькую чашечку дымящегося кофе и, закурив тонкую коричневую сигарету, выдохнул сизое облачко дыма.

Саша-Пехота, штатный киллер одной из московских бандгрупп, отдыхавший в пятизвездочном отеле «Холледей», внимательно наблюдал за Хакимом с высоты своего пятого этажа. Попутно Саша хрумкал огромным спелым яблоком и поминутно прикладывался к высокому стакану холодного апельсинового сока. Допив его, Саша громко рыгнул и продолжил слежку. Вообще-то, все, что произойдет дальше, Саша прекрасно знал и так. Ритуал не менялся уже десять дней. Все это время Пехота отдыхал на местном курорте и от нечего делать наблюдал за Хакимом.

А что? Не все же время валяться на раскаленном песке пляжа и крутить романы с симпатичными девушками из российской глубинки, большинство из которых попало за границу впервые. Иногда можно спокойно посидеть на балконе своего шикарного люкса, который, к слову сказать, Саша занимал один. Впрочем, занимать его Пехоте оставалось совсем недолго, через час его уже ждали внизу, на первом этаже отеля. За Сашей должен был приехать трансферный сотрудник туроператора и отвезти отдохнувшего Пехоту в аэропорт. Отдых закончился, пора было отчаливать в родные пенаты. Однако хитрый Саша собирался провернуть напоследок одно небольшое дельце. Да и не дельце даже, а так, сущую безделицу, коих в своей непутевой жизни провернул он уже не один десяток.

Пехота вновь глянул вниз. Все правильно. Все по уму. Наблюдательный пункт на балконе номера был превосходен. Об этом бывший офицер мог судить со знанием дела. Закончив общевойсковое училище, молодой лейтенант Саша отправился к месту службы в одну из тогдашних горячих точек. С командиром тамошнего мотострелкового подразделения у Саши отношения не сложились. Строптивому майору не понравился своенравный юнец со специфическим взглядом на современный мир, и хоть Саша оказался неплохим воякой, наградные реляции и благосклонность начальства обходили его стороной. Отношения с командованием складывались далеко не лучшим образом. А один раз произошло и вовсе препоганое событие.

Майор отмечал очередной день рождения, куда были приглашены все офицеры подразделения. Выпили, закусили, командир принялся распекать нерадивого лейтенанта и принародно объявил, что намерен задержать тому присвоение очередного воинского звания. Саша не сдержался и в ответ обозвал старшего по званию штабным сыкуном. Слово за слово, завязалась драка, в которой молодость, подогретая местным паленым алкоголем, одержала верх над опытом и боевыми заслугами служивого ветерана. Майор был бит и тут же сел за рапорт начальству. Умело написанная бумага поставила крест на военной карьере парня, но полученные во время службы знания все же пригодились в новой, гражданской жизни.

Вернувшись домой, Саша ступил на скользкий путь, примкнув к одной из действующих в столице банд. В память об армейской юности, он нарек себя звучной кличкой «Пехота» и, нимало не смущаясь, принялся за дело с удвоенной энергией. Ликвидация нежелательных конкурентов дело трудоемкое и опасное, вот поэтому Саша позволял себе частые турпоездки, способные снять с души бывшего вояки спуд усталости и подарить ему несколько дней спокойного отдыха, который и длился в настоящий момент.

Саша зевнул и вновь взглянул вниз. Не отрываясь от своего занятия, он очистил лежавший на столике банан и впился зубами в сладкую мякоть переспелого плода.

Хаким меж тем допил кофе, докурил сигарету и вяло махнул рукой горилообразному, заросшему недельной щетиной охраннику. Парень благодарно кивнул головой и двинулся в сторону «Холлидея». Саша взглянул на часы. Тоже самое сделала крутобедрая горничная Зейнап, убиравшая балкон номера-люкс на противоположном от Саши крыле. Сейчас темпераментная парочка встретится и уединится в узкой полутемной подсобке, где хранятся ведра и швабры. Тут Зейнап полноправная хозяйка и «горилла» каждый день спешит к своей возлюбленной, оставляя Хакима одного.

Жадный турок не прекращает работы и продолжает менять валюту многочисленным туристам. Часа через два охранник вернется и потащит выручку в банк, но через два часа ни Хакима, ни выручки уже не будет. Об этом позаботится он, Саша-Пехота. Надо же оправдать свою поездку и заодно проучить жирного пентюха.

Пора. Саша поднялся с пластикового стульчика, стоявшего на балконе, и увидел, как в машину к Хакиму юркнула худенькая, стриженая под мальчишку, проститутка с Украины. Девчонка давно и плотно сидела на наркотиках и за дозу была готова буквально на все. Этим охотно пользовался сладострастный меняла. Обычно девушка ублажала похотливого толстяка минут десять, но сегодня сеанс закончился раньше обычного. Рассерженный чем-то Хаким открыл дверцу автомобиля и, ругаясь, вытолкнул проститутку на мостовую. Короткая толстая нога в остроносом черном ботинке с силой ткнулась в худенькое тело несчастной и вновь скрылась во чреве авто. Холодные тонированные стекла Мерседеса бесстрастно отразили беззащитную фигурку и разбитые в кровь губы девушки.

«К бою!» - по старой памяти скомандовал себе Пехота и, улыбнувшись своим мыслям, покинул номер, в углу которого осталась стоять дорогая кожаная сумка с пожитками среднестатистического российского туриста.

- Привет, Хаким, - дружелюбно приветствовал турка Саша, оказавшись рядом с его авто, - можно баксы поменять?

- Сикоко? – вяло поинтересовался Хаким, закуривая новую сигарету.

Турок хорошо знал Сашу, не раз за время своего отпуска прибегавшего к его услугам.

- Триста, - Саша помахал перед носом менялы тремя бумажками с изображением Франклина.

- Сидаун, - турок перешел на английский и сделал знак Саше садиться в автомобиль.

Пехота с деланным неудовольствием закряхтел, усаживаясь рядом с Хакимом.

- Дверь закрывать, - турок опять заговорил по-русски, - в авто работает кондишн. На улица жарко. Я не собираться делать прохлада на весь побережье.

- Извини, - Саша виновато развел руками.

Хаким сосредоточенно засопел, отсчитывая мятые, засаленные бумажки, турецкие лиры. Пехота, усевшийся рядом с водительским креслом, мысленно сосчитал до десяти, дождался, когда турок повернется к нему, чтобы отдать деньги, затем точно и расчетливо ударил Хакима в кадык. Удар был метким, профессиональным. Жертва не почувствовала боли и даже не поняла, что случилось. Тихонько хрюкнув, турок откинулся на спинку кожаного сидения. Глаза его оставались открытыми, взгляд был устремлен вверх. Саша вздохнул и четким отработанным движением скользнул рукой по векам покойника. Теперь Хаким казался спящим.

«Еще один сгорел на работе», - пробормотал Саша, залезая в бардачок, куда меняла складывал деньги.

Быстро осмотрев содержимое, Саша усмехнулся. Турок вел дела толково. Евро, доллары и валюта родной страны были аккуратно разложены по пачкам, каждая из которых была перетянута резинкой. Пехота забрал доллары и евро, проигнорировав турецкие лиры. Внимательно осмотревшись, он выбрал момент, когда возле машины будет малолюдно и преспокойно вышел из Мерседеса.

Возвратившись в номер, Саша пересчитал купюры. Что ж, совсем неплохо, три штуки евро и четыре с половиной тонны «зеленых». Положив добычу во внутренний карман пиджака, Саша посмотрел на часы. Через десять минут его будут ждать на первом этаже, возле стойки дежурного администратора. Он все рассчитал, впрочем, он поступал так всегда. Сегодняшняя акция хоть и была плевой и сработана больше от скуки, спланирована неплохо, совсем даже не плохо, простенько и со вкусом.

Саша поднял с пола заранее уложенную дорожную сумку, вышел из номера и, насвистывая «по долинам и по взгорьям», двинулся к лифту. Низенькая полная турчанка, отвечавшая за отправку закончивших свой отдых домой, недовольно покачала головой и постучала пальчиком по циферблату своих дешевых часиков, опаздываешь, мол! Саша в ответ щелкнул ногтем по стеклу своего Лонжина, мол, все точно, как в аптеке и, бросив электронный ключ на стойку администратора, неспешно направился на улицу, к поджидавшему его минивэну.

Отъезжающих было трое, кроме Саши домой возвращалась супружеская пара пенсионного возраста и худосочная девица в очках. Пехота плюхнулся на свободное место и уставился в окно. К Мерседесу, за рулем которого восседал мертвый Хаким, подошел толстый плешивый турист в зелено-белой майке. «Ирландец», - с ходу определил ушлый Саша. Мужчина постучал в затонированное стекло, но ему никто не ответил. Плешивый пожал плечами и пошел прочь, пряча в карман шортов так и не обменянную купюру. Саша лениво зевнул, и закрыл глаза. Через полчаса возвратится любвеобильный охранник, обнаружит мертвого Хакима, но его, Пехоты, здесь уже не будет. Он будет в аэропорту и через некоторое время забудет этот отель, Хакима и раскаленный песок местного пляжа.

Меж тем турчанка из трансферной службы сверилась со своим списком и молча кивнула водителю, разрешая тому отправляться в аэропорт. Шофер вытер огромным, как полотенце, платком круглую лысую голову и осторожно тронулся с места, внимательно посматривая по сторонам.

Через два часа Саша уже летел домой. Развалясь в кресле Боинга, он активно подмигивал молоденькой стройной стюардессе компании «Транс-Аэро», мысленно сравнивая ее со знойной горничной Зейнап и убеждаясь, что наша, пожалуй, даст турчанке сто очков вперед.

 

 

ГЛАВА 8. ОТТО ФОН ШЛЁСС.

 

 

Отто фон Шлёсс - бывший полковник «Абвера», непревзойденный мастер интриг, блестящий разведчик, аристократ, цвет арийской расы. Все это теперь в прошлом, всего этого больше нет. Мир, в котором он жил, рухнул. С каждой прожитой минутой он ощущал это все отчетливей.

По земле великого рейха маршировали русские солдаты. Они пришли, чтобы окончательно «добить зверя в его логове». И они это сделали. Он видел этих людей в пропитанных потом и кровью гимнастерках, они шли по улицам Берлина. В их лица, казалось, навсегда въелась черная пороховая гарь. Но лица эти были прекрасны, все до единого. Это были лица победителей, в их глазах не было звериной злобы, жажды мести, злорадства от вида поверженного в прах, пыль и грязь врага. Врага, который пытался поработить их стану, врага, который теперь сам был растоптан. Они были истинными победителями, не пытавшимися выместить зло на народе, армия которого жестоко прошлась по их земле, убивая, насилуя, грабя людей, сжигая города и деревни, свергая их богов, оплевывая их святыни.

А что теперь? Брошенное великим рейхом и своим фюрером мирное население Германии стояло вдоль дорог, по которым шли советские войска. Женщины, дети, старики, еще недавно грозной страны, протягивали руки и пустые котелки, прося хлеба, каши, наваристого горохового супа из концентратов, который так им полюбился. Полевые кухни, шедшие в арьергарде колонн останавливались, повара открывали котлы и отмеряли в подносимые немецким населением емкости кашу и суп, делились хлебом и даже колотым сахаром. «Данке» - говорили воспитанные немецкие дети. Девочки делали книксен, мальчики благодарили быстрыми кивком головы. Старики и женщины брали посудины с едой молча, им было стыдно, в глубине души они чувствовали свою вину в том, что натворил их бесноватый диктатор. Но голод – не тетка, Гитлер не научил их обходиться без пищи. И они брали еду у русского солдата. А русский солдат, честно протоптавший свой нелегкий путь от Москвы до вражеского Берлина, в смертельных боях не раз, дававший себе слово отомстить, придя к Бранденбургским воротам и обнаружив скопление голодных людей, первым делом накормил их. Вот истинная милость победителя, спасшего тех, кто уже и не думал спастись.

Отто фон Шлёсс оторвался от своих грустных мыслей и с интересом взглянул на сцену. Русский, а теперь советский, балет – это феерия. «Лебединое озеро» - визитная карточка Большого театра. Великолепное зрелище. Волшебная музыка Чайковского. Она очаровывает, влечет куда-то ввысь. Точеные фигурки балерин кажутся сказочными, нереальными, теряющими очертания в ритме волнующего танца. Музыка и танец, слившись воедино, уже не могут восприниматься взором и слухом. Они наполняют собой зрителя, унося с собой его сознание.

И вот, Отто уже не здесь, в послевоенной Москве, в партере Большого Театра, а в Дрездене на уроке музыки, который проводит высокий рыжий очкарик-учитель герр Мунц. А Отто, маленький мальчик, школьник. Урок музыки проводится в городском соборе, где органист исполняет Баха. Торжественно звучащий инструмент заставляет сердце замирать от неведомой ранее смеси страха и восторга. А после урока музыки в соборе, ребята, притихшие, боящиеся расплескать, обронить, неизведанные новые ощущения, возвращаются в здание школы.

Свои школьные годы он вспоминал с нежностью. Уроки рисования часто переносили в Дрезденскую галерею. Ребята часами бродили по залам, осматривая картины великих мастеров. И лишь после самостоятельного ознакомления, слово брал учитель рисования. «Созерцание великих полотен развивает человека лучше, чем рассказы об этих полотнах» - частенько говаривал он своим ученикам. Его правда! Отто научился ценить и понимать прекрасное. Но художником он не стал, не стал и музыкантом.

Закончив экономическое отделение Дрезденского университета, он стал разведчиком. В душе Отто был разведчиком всегда. Он был и художником, и композитором сразу, придумывая и претворяя в жизнь свои хитроумные операции, рисуя замысловатую вязь ходов, планов внедрений и вербовок агентуры. Он точно знал, чем закончится каждый его замысел, слышал, нет, скорее ощущал, бравурную музыку побед. По его приказу диверсионные группы, заброшенные в тыл противника, взрывали и уничтожали намеченные им объекты. В советском тылу работала внедренная им агентура. Его заслуги замечали. Им публично восхищался самый грозный террорист третьего рейха Скорцени. Отто принимал это, как должное. Ведь он сам был сыном потомственного разведчика. Его отец, Клаус фон Шлёсс, старый немецкий аристократ, коротавший свой век в фамильном замке в предместье Дрездена, давно отошел от дел. Он был пожилым, но еще довольно крепким человеком. Во время своей службы при Бисмарке, Клаус был неоднократно отмечен «Железным канцлером» и твердо верил словам Бисмарка о том, что «русские медленно запрягают, но быстро ездят».

Отто запомнил отца, сидящим в своем любимом кресле, с неизменной трубкой во рту.

- Эти ребята заигрались. Национал-социализм – несусветная глупость. Когда чернь добирается до власти – жди беды. Пойдя на русских, Адольф выроет себе и всем немцам огромную могилу, - говаривал старый Клаус. – Держись от этих ублюдков подальше, мой мальчик.

- Я не могу, отец, - отвечал Отто, – я служу Германии, я офицер «Абвера», и я – патриот. Адольф – наш вождь, он знает, куда вести нацию.

- Тогда, служа Германии, постарайся спастись, когда, она, рухнув, погребет под собой немецкий народ. Верь мне, так оно и будет, - отец замолкал и смотрел куда-то сквозь Отто, как будто, видел воочию те страшные картины, которые спустя несколько лет увидел его сын.

Теперь отца нет, он погиб во время бомбежки Дрездена союзной авиацией в конце войны. Фамильный замок фон Шлёссов и отец перестали существовать одновременно. Вместе с ними погибло все мирное население Дрездена. Военных объектов в городе не было, но это не помешало американским и английским летчикам фактически стереть его с лица земли.

Отто внял советам отца, конец войны он встретил в Берлине, в американской зоне оккупации. Фон Шлесс, хорошо знавший русский язык, бывавший до войны в Москве в составе делегаций немецких журналистов, предложил свои услуги американской разведке. Там его приняли с распростертыми объятиями. Смерть Рузвельта возвела на президентский престол ярого ненавистника Советского Союза Гарри Трумэна. Как и предполагало руководство страны Советов, отношения с союзниками резко ухудшились. Накануне Крымской конференции, посвященной концу войны, английский премьер Черчилль проиграл выборы у себя на родине. В Ялту приехали совершенно другие лидеры антигитлеровской коалиции, во сто крат больше, чем Гитлера, ненавидящие Сталина и Советский Союз. Вот почему, немецкому разведчику, интеллектуалу, обладающему ценными сведениями о сталинской державе, радовались, как родному и всячески потворствовали Отто в его плане, истинный смысл которого был понятен только ему одному.

Воспоминания, опять нахлынувшие на фон Шлёсса, не мешали созерцать балетное действо. Немецкий журналист-антифашист, Густав Ленц, чудом выживший в гитлеровском концлагере и освобожденный американскими войсками. Вот кем он теперь является для Советов! Настоящий Ленц давно был мертв. Густав оказался железным парнем. Фон Шлёсс лично застрелил его, но перед этим пытался поговорить с упрямцем. Один на один. Даже обещал ему жизнь, всё бес толку, журналист отказался работать на него. Этот Густав и напечатать-то успел всего несколько статей. Оппозиционная газетенка, куда он писал, почти сразу была разгромлена штурмовиками, подручными Адольфа. Сам господин писатель, побывав в застенках разных ведомств, попал в руки Отто, уже начавшего свою карьеру в «Абвере».

Фон Шлёсс всегда беседовал со всеми, кто попадал к нему в руки. Разговор часто шел почти в дружеском ключе, без криков и рукоприкладства. Отто всегда презирал этих мясников, бивших и истязавших людей на допросах. Хитрость и коварство, замаскированные под участие, вот оружие настоящего разведчика. Люди слабые, надломленные часто клевали на эту уловку и навсегда попадали к нему в сети.

В начале войны, находясь в войсках по делам службы, Отто узнал о разбомбленном эшелоне русских. Ассы «Люфтваффе» потрудились на славу. От состава остался только остов паровоза и кучка горелых досок. То тут, то там слышались стоны смертельно раненных людей и одиночные выстрелы военнослужащих зондер-команды, добивавших несчастных страдальцев. Отто шел вдоль того, что еще пару часов назад было участком железнодорожного пути, и внимательно всматривался в трупы. Погибшие, почти сплошь мужчины, были одеты в рваные фуфайки, телогрейки, какие-то обноски.

Отто прошел дальше, чуть поодаль от насыпи лежал молодой мужчина в форме старшего лейтенанта НКВД. Он внимательно осмотрел карманы гимнастерки убитого, удостоверение личности офицера было залито кровью. Прочесть его было невозможно. Отто еще раз тронул тело, расстегнул ворот с тремя кубиками на петличках, приложил два пальца к шее несчастного. Старший лейтенант застонал, еле слышно, но застонал. «Он жив, жив, его еще можно спасти!» - подумал немец. Вскоре советский офицер пришел в себя, вновь застонал, на сей раз громче и, открыв глаза, уставился на немца.

- Что здесь произошло, что это за эшелон, кто в нем ехал, почему одни мужики? Говори, не бойся, мы не воюем с ранеными, скоро тебе будет оказана медицинская помощь, подобающая военнослужащему твоего звания! – Отто говорил на чистейшем русском языке.

Не зря он его изучал. Этот язык сейчас очень ему помогал.

Русский судорожно сглотнул слюну и попытался оторвать от земли голову.

- Я офицер… В эшелоне ехали зэки… Воевать, искупить…. Потом - побег…. Потом - бомбежка…. Один бежал, бежал…. Погиб солдат-охранник. Он его убил, похитил оружие, потом бежал, - хрипел русский, кровь лилась из его рта, глаза подернулись мутной пеленой.

- Ты кто? – вдруг спросил он, глядя на Отто. - Где мой портфель? Там личные дела…. Искать… ищи его, сейчас же, ищи! Я приказываю тебе найти… - русский стал терять сознание.

«Э, да он находится в прострации, не понимает, кто перед ним. Бедняга даже не заметил, что на мне немецкая форма, приняв меня за своего», - подумал Отто фон Шлёсс.

В общих чертах Отто уже понял, что эшелон вез на фронт зэков, желающих искупить вину кровью и стать солдатами в штрафных батальонах. Их посылают на самые опасные участки фронта, где шансов выжить, практически нет. Но, что за побег, кто бежал, какой портфель с личными делами? Очевидно, русский говорит о личных делах этих заключенных, которые он вез для оформления их на службу. По опыту Отто знал, что в таких делах описан и характер, и привычки, и склонности будущих воинов, а также номера статей, по которым они проходили и краткое описание проступков и преступлений перед законом.

Отто достал из кармана шинели маленький свисток и пронзительно свистнул, что означало для его группы «Все ко мне». Сержант и пятеро солдат тут же прибежали на зов хозяина. Они знали, что Отто не любит ждать, и даже секундное опоздание может превратиться в отправку в действующие войска.

- Ты и ты! – рявкнул Отто, от его участия не осталось и следа, когда не надо, можно не церемониться, особенно с этими двумя увальнями, кроме недюжинной физической силы, ничем больше не примечательными. – Взять русского офицера, положить на шинель и осторожно, говорю вам еще раз, осторожно, перенести его в машину. Потом быстро, я говорю, быстро везите его в госпиталь и поместите в отдельную палату. Доведите до сведения старшего медперсонала, чтобы ухаживали за ним также хорошо, как если бы к ним попал я. Все ясно? Смотрите у меня, если, что-нибудь сделаете не так, и он умрет, или ему станет хуже, я лично расстреляю вас. Все! А вы, сержант, - голос Отто стал мягче, – обыщите все вокруг, вы должны найти портфель этого русского, там важные бумаги. Ищите, ребята, я на вас надеюсь.

Вскоре сержант принес портфель. Отто тоже не терял времени даром, он разыскал обер-лейтенанта, одутловатого рыжего тюфяка, руководившего зондер-командой, которая добивала раненых.

- Во что бы то ни стало прочесать окрестности и найти беглого русского зэка, который бежал с эшелона, убив охранника и прихватив его оружие. Все нужно исполнить быстро и качественно! Начнете действовать по моей команде, – приказывал Отто обер-лейтенанту, размахивая перед его носом абверовским удостоверением.

Сам же Отто открыл портфель, вытряхнув из него землю, набившуюся при бомбежке, и принялся изучать личные дела зэков, их было около пятидесяти. Но только на одном из них стояла пометка красным карандашом, сделанная наспех. Она гласила: «Совершил побег, убив охранника ефрейтора Мигуна, завладел его оружием.». Число, подпись неразборчивы, время – примерно пара часов назад. «Недалеко ушел» - подумал Отто фон Шлёсс, переворачивая страницу на самое начало. Вот и фотография. На ней молодой симпатичный парень, лицо чуть портили глаза. Даже с черно-белой фотографии взгляд казался жестоким и циничным. «Тот еще мерзавец» - подумал Отто фон Шлёсс.

Прочитав имя – Василий, фамилию – Борзяк, Отто вновь кликнул командира зондер-команды.

- Как вас зовут? – строго посмотрев в его глупую физиономию, спросил Отто рыжего вояку.

- Людвиг Кнопф, - ответил офицер.

«Этот Кнопф – мужик недалекий, настоящая деревенщина, наверняка из унтерофицеров выслужился, с такими нужно держаться построже, по-другому они не понимают» - сразу решил Отто.

- Обер-лейтенант Кнопф, я приказываю вам немедленно начать розыск бежавшего с воинского эшелона русского. Вот его фотография, правда, не очень четкая, - Отто ткнул в лицо рыжему фотографию из личного дела Борзяка.

Кнопф внимательно осмотрел фото Борзяка и отрапортовал:

- Слушаюсь, герр майор»!

- Подождите же! Вы не дослушали приказ, нельзя быть таким солдафоном, обер-лейтенант. Иначе, до конца вашей карьеры вы так и останетесь в этом воинском звании…. Так вот! – продолжал фон Шлёсс. – Этот русский очень важен для «Абвера». Он должен быть найден, во что бы то ни стало. Мне он нужен живым. Если беглец окажет вооруженное сопротивление, стреляйте ему в ноги. Не вздумайте убивать его. Он бежал с поезда еще до обстрела эшелона нашей авиацией. По моим расчетам он где-то в радиусе восьми-десяти километров от места, где мы с вами находимся. Учитывая характер пересеченной местности, наш русский не мог уйти далеко. Задействуйте все силы вашего подразделения, Кнопф. В случае удачи – награда, в случае провала, вы, обер-лейтенант пожалеете, что появились на свет. Начинайте операцию немедленно! – для пущей убедительности гаркнул фон Шлёсс.

«Проклятый абверовец, разговаривает со мной через губу. Презирает меня, сразу видно – аристократ, небось, сынок богатых родителей. С такими лучше не связываться, такие не лезут под русские пули. Такие только отдают приказы простым немецким парням, вроде меня. Попробуй не угодить ему, мигом наживешь себе беду. Вот теперь придется ловить какого-то мерзавца, гонять себя и своих ребят, рискуя погибнуть» - тоскливо подумал обер-лейтенант.

- Курт! – позвал своего сержанта фон Шлёсс. – Я попрошу вас тоже отправиться на поиски русского беглеца. Держитесь в арьергарде отряда. Ни в коем случае не ввязывайтесь в бой, если он начнется. Предоставьте действовать этим животным из зондер-команды. Когда эпопея с поимкой закончится, свяжитесь со мной. У этого рыжего Кнопфа есть рация. Наши позывные вам известны. Жду! – и Отто хлопнув по плечу Курта, двинулся в сторону автодороги, по которой нескончаемым потоком двигалась немецкая техника.

Добравшись до трассы, фон Шлёсс остановил первую попавшуюся легковушку. Сидевшему в ней офицеру Отто предъявил свои документы и, ни мало не интересуясь, куда до этого следовала машина, приказал вести себя в госпиталь, который был недавно развернут для оказания медицинской помощи солдатам и офицерам рейха.

Советские войска, постепенно приходившие в себя после сокрушительных поражений первых дней войны, дрались все яростнее и ожесточеннее. А посему, госпиталь быстро заполнялся ранеными. Отто смог убедиться в этом, посетив его. Тяжелый дух, кровавые пятна на полах и стенах, кучи гнойных бинтов, сваленные, где попало. Все это неприятно поразило офицера. Один солдат без обеих ног непрерывно орал на одной ноте, как заведенный, другой с забинтованной головой не прекращая, стонал. К ним никто не подходил. Палат, как таковых, не было. Все, и легко, и тяжело раненые находились в одном большом помещении. Молодой санитар в окровавленном фартуке носился между страдальцами, не зная, кому из них помогать в первую очередь.

Подойдя к столу, Отто набросал несколько строк на лежавшем тут же смятом листке бумаги и, кликнув санитара, велел тому доставить записку начальнику.

Через пару минут к Отто вышел начальник госпиталя майор-медик. Не выспавшийся, всклокоченный и злой, он, едва взглянув на документ фон Шлёсса, начал выговаривать ему:

- На каком основании я должен помещать вашего русского протеже в отдельную палату? Почему, отказывая немецким солдатам в своей помощи, я должен выхаживать этого ублюдка?

- Где у вас отдельная палата? – не слушая его претензии, спросил Отто и закурил, табачный дым помогал не так остро чувствовать зловоние, царившее вокруг.

- Офицерская палата занята. В ней семнадцать раненых, шестеро из них – фактически мертвы, - еле сдерживая ярость, отвечал медик. – У меня есть одна свободная комната в крестьянской избе по соседству, но я держу ее на самый крайний случай и не собираюсь отдавать ее вам, майор!

- Считайте, что этот крайний случай настал, - Отто говорил нарочито спокойно, хотя этот невротик-медик сильно раздражал его. – Немедленно ведите меня к моему русскому раненому! Да, и тот час распорядитесь подготовить отдельную палату. Это хорошо, что она будет расположена в отдельно стоящем доме. Соседство с вашим свинарником, где одни орут не переставая, а другие мочатся прямо под себя, просто невыносимо.

Медик провел его по коридору госпиталя, зайдя в какой-то закуток, он остановился. На тощем матрасе, постеленном прямо на полу, лежал русский. Лицо его стало еще бледнее, он так и не пришел в себя.

- Что с ним? Как от себя чувствует? – спросил Отто у врача.

- Ваши люди привезли сюда полутруп. У парня довольно тяжелая контузия, травма головы, посеченная осколками спина. А самое поганое то, что он потерял много крови, - отвечал медик.

- Он выживет? – Отто из последних сил крепился, чтобы не вцепиться врачу в глотку, настолько он его раздражал.

- Откуда я могу знать? – врач смотрел равнодушно. – Во всяком случае, повинуясь вашему приказу, мы будем выхаживать его с огромным рвением, обделяя вниманием наших парней, отдавать все силы этому русскому, который так важен для вас, господин фон Шлёсс, – врач уже открыто хамил абверовцу. Медик был одиноким, пожилым человеком, давно ничего и никого не боявшимся. Отто почувствовал это и перестал давить на старика.

- Господин доктор, – начал фон Шлёсс, как можно любезнее, – я попрошу Вас об одной вещи, пусть она покажется странной, но, пожалуйста, исполните ее.

- Что еще? – врач смотрел на Отто, как на исчадие ада.

- Не говорите с ним, он не должен понимать, что находится у нас. Пусть думает, что лежит в палате советского госпиталя. Это очень важно для нас, для Германии, для наших ребят, которые сейчас бьются с советскими войсками. У разведки свои законы! Не обижайтесь на меня, господин доктор, я знаю, как вам нелегко и искренне сочувствую вам, поверьте! – Отто прижал руку к груди, сейчас он сменил тактику и разыграл перед врачом раскаяние за свою недавнюю грубость, когда было надо, фон Шлёсс умел быть и вежливым, и убедительным.

- Да ладно, чего там, - медик был удивлен произошедшей с абверовцем метаморфозой, – сделаем все, как надо. Не догадается, ручаюсь! Вот только мои санитары, как они будут с ним разговаривать? За ним ведь нужен уход. А мои люди не знают русского языка.

- За это не беспокойтесь! Я пришлю сюда своего человека. Это мой помощник, он фольксдойч, переселился в Германию незадолго до войны. Раньше жил в СССР. По-русски говорит отлично. Заранее благодарен вам, господин доктор! – вытянув руку в нацистском приветствии, Отто вышел прочь из смрадного помещения госпиталя.

На улице его уже ждала машина, на которой его подчиненные привезли раненного русского офицера. Солдаты стояли рядом с автомобилем и курили, их беспечный вид вызвал в майоре новую волну гнева. Теперь можно было не стесняться и дать волю чувствам.

- Как вы посмели дымить в присутствии вашего начальника?! – заорал на них Отто. – Ты! – он с силой ткнул в грудь одного. – Немедленно заводи машину, мы едем домой. А ты, - Отто пихнул в бок другого солдата. – Сейчас же берись за наш передатчик. Курт должен выйти на связь и доложить обстановку.

Говоря, «едем домой», Отто имел в виду небольшую опрятную избу, которую он сам выбрал себе для постоя на ближайшее время. Там его уже ждал ужин, приготовленный хозяйкой. Фон Шлёсс любил и ценил комфорт. Даже находясь на войне, он не собирался отказываться от своих пристрастий.

Умывшись и скинув надоевший за день китель, Отто набросил на плечи любимую домашнюю куртку из мягкого бархата. Он уже усаживался за стол, когда раздался еле слышный стук в дверь.

- Кто там еще, на ночь глядя? – недовольно пробурчал немец, на всякий случай, доставая «Вальтер» из кобуры.

- Староста местный пришел. Он еще днем приходил, да вас не застал, - доложила Марфа, хозяйка избы, где квартировал фон Шлёсс. – Пустить прикажете?

- Ну что ж, проси, - милостиво разрешил Отто.

- Хай Гитлер! – гаркнул вошедший представитель новой сельской власти, нестарый еще мужик с черной окладистой бородой. – Здравия желаю, ваше превосходительство! – подобострастно кланяясь, продолжил приветствие староста.

- Здравствуйте, здравствуйте, Иван Фокиевич, кажется? – слегка поморщившись, поздоровался и Отто.

- Так точно, Конюков Иван Фокич, я, - староста обрадовано закивал головой.

- Выпьете, Иван Фокич, закусите? – Отто фон Шлёсс приглашающим жестом указал на накрытый стол. – Да раздевайтесь же, присаживайтесь, экий вы нерешительный, - Отто приоткрыл дверь. – Марфа, еще один прибор для нашего гостя, уважаемого Ивана Фокича!

«Теперь вот придется ужинать в обществе этого вонючего скота. Интересы службы обязывают тесно общаться с подобным контингентом», - подумал про себя немец, продолжая приветливо улыбаться гостю.

- Ваше превосходительство, я уж сразу к Вам, все знают, что Вы тут самый главный начальник, не то, что этот господин Кнопф, комендант наш, - льстиво начал староста.

- Да вы пейте, пейте, закусывайте, господин староста. Немецкий шнапс плюс русская, как это у вас говорится, закусь? Точно, закусь! Этот симбиоз заставляет организм работать, как часы. А так же наполняет наше усталое тело энергией жизни, - рассуждал фон Шлёсс, наливая в рюмку старосте вместо шнапса самогон. Шнапс Отто берег исключительно для себя.

- Так вот, Ваше превосходительство! – староста был ободрён, что его усадили за стол и потчуют, как дорогого гостя, - Пришел доложить Вам, что сын Евдокии Мироновой, Петька, с партизанами якшается. Как ночь наступит, он, сейчас, со двора шмыг, и к лесу бегёт. Я, Ваше превосходительство, сам наблюдал, лично, как говорится, проверил. Два раза туда он шастал, точно вам говорю. В лесу у них шайка-лейка краснопузая действует. Так вот, этот Петька, сопляк двенадцатилетний, все этим разбойникам доносит, чего у нас в округе деится. Подрывает, щенок, основы нового порядка нашего. Вот значится как, ваше превосходительство! Форменный шпиён, а ведь по виду не скажешь, пацан совсем! – староста закончил и, шмыгнув носом, уставился на пачку немецких сигарет, которую Отто извлек из кармана куртки, собираясь закурить.

- Дозвольте одну сигареточку, Ваше превосходительство, уж очень они ароматные у вас. Как курнешь, будто одеколону какого нанюхался, - староста, выпив уже третью рюмку, смотрел на немца с подобострастием.

- Конечно, конечно, Иван Фокич, берите всю пачку, я вам завтра еще распоряжусь прислать. Вы - представитель нового немецкого порядка, не к лицу вам самокрутками чадить. Вы же не голодранец какой-нибудь колхозный, - Отто поднялся из-за стола и приоткрыл окно, в комнате становилось душно. – А позвольте узнать, Иван Фокич, что же вы с Кнопфом–то не поделили? Вы же ко мне явились, а, по идее, могли бы и ему всё доложить. Он же комендант, и в его обязанности входит работа с местным населением.

- А я, Ваше превосходительство, ходил, ходил, а как же не ходить. Мы власть местную уважаем. Да, я ему про Таньку Петелину рассказал. У ней брат – командир в Красной армии. В том годе, на Первомай приезжал, в форме по деревне шлялся, капитан он, ваше превосходительство, точно вам говорю. Я к Кнопфу пришел, а он там с переводчиком, учителем нашим школьным, в шахматы играет. Я ему докладываю, ну, про Таньку и брата ее, командира красного, а переводчик переводит, значит. Ну, думаю, сейчас он мне рейхсмарок выдаст, как по закону новому положено, за информацию о врагах рейха, значит.

- А он? – немец уже начал уставать от этого зануды-старосты, хотя и слушал его с пользой для себя, в голове Отто уже рисовался новый план, план его очередной операции.

- А он, ваше превосходительство, засмеялся и выгнал меня взашей, еще свиньей русской обозвал. Ни единой рейхсмарочки не дал, а я так старался, - староста, чуть не плакал от обиды.

- А теперь вы, уважаемый Иван Фокич, желаете получить награду, вполне заслуженную, замечу, награду, которой вас лишил обер-лейтенант Кнопф?

- Так точно, ваше превосходительство, - староста переминался с ноги на ногу, явно не собираясь уходить.

- Хорошо, я завтра распоряжусь, получите за две новости сразу. Хотя, ладно, я сейчас напишу записку с требованием выплатить вам установленную законом сумму, - фон Шлёсс взял карандаш.

- Ваше превосходительство, простите меня, дурака, но известий-то было три!

- Как три? Помилуйте, Иван Фокич? Вы донесли на некую Татьяну Петелину. Брат, мол, ее красный командир, год назад ходил по деревне в форме. Ну ладно, пусть это будет первая новость. Вторая – это про связника партизанского отряда, сына Евдокии Мироновой, Петьку. А где же третья новость?

- Как где? – предатель чуть не плакал. – А про партизанский отряд в лесу? Это разве не информация?

- Побойтесь Бога, Иван Фокич, об этом отряде вся округа знает. И мы тоже прекрасно осведомлены. Сейчас нет времени их уничтожить, а скоро этому отряду придет конец. Так что, за отряд великая Германия платить отказывается, - Отто уже почти смеялся.

- Ваше превосходительство, - не унимался староста.

- Ну что еще? – немцу уже надоел этот жадный мужлан.

- Ваше превосходительство, дозвольте в счет оплаты за верную службу забрать одну из коров. Ее зовут Зорька. Беленькая такая, с черными пятнами по бокам. Она сейчас стоит на сборном пункте для скота, туда со всей округи коров согнали. Я там недавно был, сразу её приметил.

- Да забирайте вы, хоть Зорьку, хоть Ночку, хоть самого дьявола! – уже не сдерживаясь, заорал фон Шлёсс, он схватил бумагу, черкнул записку и сунул ее в руки старосты.

«За одного паршивого мальчишку-связника выторговал себе целую корову. Не зря его назначили старостой» - зло подумал Отто.

- Спокойной ночи, Иван Фокич, - немец почти вытолкал старосту за дверь.

Наконец-то избавившись от назойливого визитера, немец кликнул Марфу, велев ей убрать со стола остатки ужина. После этого он написал донесение вышестоящему командованию о халатном отношении к несению службы обер-лейтенанта Кнопфа, командира зондер-команды, являющимся так же начальником местной комендатуры. В донесении было отмечено то, что обер-лейтенант не ведет работу с населением, не обращает должного внимания на сигналы, поступающие от старосты и других местных жителей. Часто обсуждает и критикует приказы вышестоящего начальства. А качество их исполнения оставляет желать лучшего. И, наконец, довел до сведения руководства, что обер-лейтенант Кнопф в служебное время нередко пьянствует, распутствует и играет в шахматы с местным переводчиком комендатуры. Довольный собой, Отто фон Шлёсс запечатал донесение служебной печатью, намереваясь утром отправить его по команде.

«Смесь вранья и правды выглядит намного достовернее самой правды» - частенько говорил отец юному Отто. Сын хорошо усвоил отцовские уроки. Уже отходя ко сну, абверовец имел в голове четкий план действий и мысленно возблагодарил Бога за то, что тот надоумил Отто выслушать этого мерзавца-старосту. Его информацию о связном фон Шлёсс собирался использовать в своей очередной комбинации.

 

 

ГЛАВА 9. ПОБЕГ.

Эшелон несся по рельсам, стараясь, как можно быстрее доставить на фронт людей, решившихся сменить лагерные нары на окоп пехотинца. Пять дней назад, после обеда, состоящего из куска плохо пропеченного хлеба и миски баланды, зэки были построены на плацу перед зданием администрации лагеря на митинг. Настроение у контингента было хуже некуда. Голод, болезни, царящая кругом антисанитария ужасали. При всем при этом плана по выработке никто не отменял. Зэки рубили уголек в шахте. Работа с каждым днем шла все хуже и хуже. Силы покидали лагерный народец. Частенько из забоев доставали мертвых заключенных. Кого-то косила болезнь, кто-то кончал жизнь самоубийством, не выдерживая скотских условий. Робкая попытка не выйти на работу закончилась для зэков трагически. Администрация подавила бунт в зародыше, расстреляв, согласно законам военного времени, десяток самых активных бузотеров. На днях начальник лагеря огласил контингенту распоряжение об уменьшении суточного рациона, скудные пайки зэков подверглись урезанию. Именно поэтому, построившиеся по отрядам заключенные не ждали ничего хорошего от предстоящего митинга. Из административного здания вышли зам. начальника лагеря и незнакомец в форме старшего лейтенанта НКВД.

Первым выступил зам. начальника:

- Граждане заключенные! Гитлеровские захватчики рвутся к Москве, сердцу нашей Родины! Красная армия бьется из последних сил. Враг, неся тяжелые потери, продолжает наступать. Кто из вас хочет помочь своей Родине? Вы все осуждены, народ кормит вас и поит. Пока вы сидите здесь на нарах, бойцы и командиры Красной армии, преодолев временные трудности первых дней войны, бьют фашистских гадов. Вам предоставляется возможность кровью смыть свой позор. Для вас организованы штрафные батальоны, вступив в них, вы сможете послужить Родине! Может быть, вы погибните в бою, но вы умрете, как солдаты, а не как заключенные. Вы снимите позор с себя и с членов ваших семей. Ваши родные смогут гордиться вами. Кто желает пойти на фронт – шаг вперед!

Среди зэков поднялся неясный гул. Каждый говорил своё, переваривая только что услышанное. Политические заключенные почти сразу вышли вперед. Их построили в колонну и увели, оставили только несколько стариков, которых забраковали по возрасту. Среди стоящих на плацу остались почти сплошь уголовники. Офицеры никого не торопили, отойдя в сторону, они курили, бросая недобрые взгляды на сильно поредевшие шеренги. Наконец, один из заключенных, сделал шаг вперед. За ним еще и еще. Борзяк, стоявший в последней шеренге, хлопнув по плечу впереди стоящего товарища, тоже стал пробираться к зекам, изъявившим желание повоевать.

- Гляди, Шалый, там ведь и закатать могут, - шепотом пытался предостеречь его худющий, длинный как жердь, зэк по кличке Верста.

- Там закатать могут, а здесь, на такой шамовке, того гляди, сам закатишься, - Борзяк оглянулся назад. – Счастливо оставаться, братва, не поминайте лихом.

Вышедших из строя уголовников, зам. начальника лагеря разделил на два отряда. Первый, большей численностью, сразу увели. Второй же отряд остался стоять на плацу. Борзяк осмотрелся, пересчитал оставшихся. Вместе с ним было ровно пятьдесят человек. Через полчаса появился сам начальник лагеря, полковник, и пристально оглядел стоящих в шеренге зэков.

- Этих, полста самых борзых, отдельно вези, мало ли чего учудят. Деятели еще те, - обратился он к старшему лейтенанту.

- Так точно, товарищ полковник, - отозвался старший лейтенант. – У меня для них и спецвагон в наличии имеется. А остальных в теплушках повезем, тех, которые поспокойнее.

- Добре, старшой, гляди в оба, - полковник взглянул на зэков. – А вам, хлопцы, хочу пожелать фрицев побольше наколотить и в живых остаться!

- Это мы могём, нам мочить – дело привычное, в момент всю немчуру в деревянные бушлаты упакуем, - раздалось с разных концов шеренги.

- Ну, с Богом, братцы! – кричали новоявленным воинам, остающиеся мотать срок зэки.

Пятьдесят самых борзых, как выразился начальник лагеря, зеков действительно поместили в отдельный вагон. Он был разбит на три клети, расположенные вдоль вагона и забранные толстыми решетками. Между клетями и стеной вагона имелся узенький проход для часового. В углу вагона, за последней клетью, был расположен отсек для караульных. В отличие от клетей для зэков, отсек для караульных имел не решетчатую, а дощатую стену с дверью, выходившую в тот же узкий проход, где прохаживался часовой, вооруженный не винтовкой, а пистолетом. Остальных зэков погрузили в теплушки. Режим там был более вольный. В углу каждой теплушки тоже был сделан отсек для охраны. Часа через два поезд тронулся и помчал народ в сторону фронта, который с каждым днем медленно, но верно приближался к Москве.

Старший лейтенант появился в проходе лишь один раз. В руке у него был портфель и направлялся он в отсек для охраны.

- С личными делами пошел знакомиться, особо неблагонадежных граждан выявлять, - злобно подумал Шалый. – Похоже, старлей в нашем вагоне решил обосноваться. А вот закут для конвоя в вагоне оборудовали не по уму. Если хипиш начнётся, они сразу не въедут, что стряслось, а пока оттуда выскакивать будут, тут не только толковый зэк, а и черепаха беременная ноги сделать успеет, - размышлял Василий.

Он изначально не собирался на фронт, намереваясь удрать по дороге. Поезд ехал уже третьи сутки, а случая сбежать все не представлялось. Конвойные глядели в оба.

«Скоро уж к линии фронта доберемся. Москву уж миновали. А бои-то под Москвой, в непосредственной близости уже идут», - нервничал Василий.

И вот случай подвернулся, и скорее, чем рассчитывал Борзяк.

За всё время пути кормили всего один раз. Да и то дали лишь по куску черного черствого хлеба и по кружке воды. Народ начал роптать.

- Что ж это такое, браты? – разорялся плешивый тощий зэк по кличке Лапоть. – Мы же Родину защищать собрались. Значит, мы уже не зэки, а солдаты. А разве солдат в клетях возят? А разве солдатам такая шамовка положена?

- Точно! – раздавалось тут и там.

- Курево не выдают. Даже в нужник не выводят, в щели в полу мочимся! – ругались зэки.

«Буза поднимается, самое время линять!» - подумал Василий и, стукнувшись головой о деревянную скамью, заорал, имитируя припадок эпилепсии.

- А, суки! А, волки позорные! Мы за Родину помирать едем, а они, псы легавые, пожрать даже напоследок не дали! – Борзяк, истошно оря, перевернулся на спину, еще раз стукнувшись лбом об пол, принялся сучить ногами и пускать пену из уголков рта.

Вместо пены Вася искусно пускал слюну, да и лоб он разбил показушно, крови много, а ущерба здоровью никакого, но конвойных припадок впечатлил. С криками: «Товарищ старший лейтенант, падучий!», они бросились к офицеру. Тот, выскочив из своего закута, и, оценив ситуацию, приказал открыть клеть, сунуть Василию под голову тряпку и постараться вытащить изо рта язык, чтобы бедняга не задохнулся. Один раз он уже видел подобный припадок и раздавал указания со знанием дела.

- Мигун! – командовал офицер. – Голову ему держи, а ты, Костин, ноги ему стреножь. Глядите, чтобы не подох, а то будет нам втык по самые уши.

Вбежавший первым Костин, пытаясь ухватить Василия за ноги, получил страшный удар сапогом в солнечное сплетение и упал, потеряв сознание. Рванув пистолет из кобуры упавшего охранника, Шалый пальнул в оторопевшего Мигуна. Тот рухнул замертво. В два прыжка преодолев расстояние от клети до двери вагона, Василий дернул длинный металлический рычаг запора вверх, после чего рывком отодвинул массивное полотно двери вагонзака. Все эти действия заняли у него секунды. Сделав два шага назад, Борзяк с силой вытолкнул свое тело из вагона, стараясь пролететь как можно дальше, чтобы встречная волна воздуха не увлекла его под колеса эшелона. Скорость поезда была довольно большая, но Василию повезло. Он умудрился сгруппироваться и приземлился довольно удачно. Из открытой двери вагона, который он только что покинул, раздались выстрелы охраны, но качка мешала стрелкам прицелиться, и ни одна пуля даже не зацепили Василия. Зато в горячке побега Борзяк не заметил, как сильно ушиб правую ногу. Это стало понятно только когда, он отбежал с насыпи железной дороги в близлежащий лес. Как и предполагал Василий, эшелон не остановился.

«Во-первых, поди, доберись до машиниста, чтобы он начал стопорить ход, пока дойдешь, паровоз уже далеко умчится. Поезд не машина, тормозной путь длинный. Во-вторых, из-за одного зэка, ушедшего в отрыв, целый эшелон останавливать не станут, за время остановки хипеж подняться может. Того гляди, и другие разбегутся» - подумал Борзяк и оказался прав.

Двигался Шалый не быстро. Очень бола нога. По его прикидкам прошло около часа после его бегства с поезда, а он прошел не больше полутора километров. Идя по лесу, Борзяк старался держаться железнодорожных путей. Он не выпускал из рук пистолета убитого им охранника и внимательно смотрел по сторонам. Теперь ему стало холодно. На нём были брюки, которые раньше можно было назвать ватными, теперь же ваты в них почти не осталось, через многочисленные дыры торчали жалкие остатки утеплителя. Не лучше выглядела и телогрейка, под которой на голое тело был надет тоненький, зато шерстяной свитер. Его Шалый отобрал в лагере у кого-то политического. Политический был щуплым малым, и Борзяк, надев свитер, обнаружил, что шерстяное изделие просто разошлось на нем. Но не отдавать же добро обратно. Теперь этот свитер не давал Васе околеть окончательно. Поглубже нахлобучив ушанку, которую он перед побегом предусмотрительно завязал под подбородком, Шалый уселся на землю. Сняв еще не совсем старые кирзовые сапоги, которые он выиграл в карты уже в эшелоне, Борзяк перемотал портянки. Но, поднявшись на ноги и собираясь продолжить путь, понял, как сильно устал.

«Надо отдохнуть. Совсем немного, ну, может час или два. А потом нужно ковылять в сторону Москвы. Там, если повезет, сменю прикид и смешаюсь с беженцами. Сейчас масса людей бежит от фашистов. Как-нибудь и я пристроюсь. В этом бардаке, который сейчас твориться, сам черт ногу сломит» - с надеждой рассуждал Борзяк, набивая самокрутку последними крошками махорки, которые он смог собрать в кармане телогрейки.

Жутко хотелось есть, Борзяк буквально падал от голода, но выкуренная с наслаждением козья ножка, заметно притупила голод и улучшила настроение беглеца. Василий натаскал еловых веток и соорудил себе некое подобие постели. Он уже собирался отдыхать, когда услышал над головой рев двигателей. Самолеты! Шалый доковылял до опушки и, подняв голову, увидел огромную махину с черными крестами на крыльях. Гигантская стрекоза летела вдоль железной дороги, явно выбирая цель. Борзяк зачарованно смотрел ей вслед, пока махина не исчезла из виду. Через некоторое время загрохотали взрывы.

«Железку бомбят, суки, - подумал Василий. – Верняк, наш эшелон накрыло, хана братве! Не доехали ребята до фронта, сгибли по дороге. Неужели это немецкая территория? А впрочем, какая мне разница? Меня, что те, что эти в расход пустят».

Борзяк с досады плюнул под ноги и завалился на ветки. «Вздремну, а там поглядим» - подумал он.

Проснулся он от далекого лая собак и легкого похрустывания веток. Чуткое ухо зэка различило отдаленные голоса. Борзяк проверил оружие, оставалось всего два патрона. «Проклятый вохровец, - помянул Василий недобрым словом погибшего охранника, – держал оружие с неполной обоймой».

Борзяк раскидал ногами ветки, на которых спал. Нужно уходить, но куда? Нужно держаться поближе к железке. А может рвануть в глубь леса? Наконец, решившись, Василий побежал наискосок от железной дороги, пытаясь производить как можно меньше шума. Но гавканье собак становилось все ближе, погоня настигала его. Шалый отчетливо слышал незнакомые команды, отдаваемые гортанным хриплым голосом. Бежать становилось все труднее, Василий начал припадать на ушибленную ногу. Острая боль, появившись, уже не отпускала зэка.

Борзяк уже понял, что за ним гонятся не просто немцы, а, специально натасканные на поимку беглецов люди. У них собаки, а от этих тварей уйти очень трудно. «Кажись, хана, - думал Василий. – кончилась житуха, вышла вся до капельки… Один хрен, за три копейки не возьмешь, двоих с собой уволоку. Два патрона-то осталось!».

Сзади раздались выстрелы, Василий ясно видел, как пули обдирают кору деревьев. Били почему-то не высоко. «По ногам, похоже, бьют, живым взять вознамерились» - сообразил Василий, прибавляя ходу из последних сил. Грозное, глухое рычанье настигающей его овчарки, Шалый сначала почувствовал, а уж потом услышал. Он обернулся, на ходу доставая пистолет. Один из преследователей, ближе всех подобравшийся к беглецу, спустил на него огромную злобную тварь. Не добежав до Шалого какой-нибудь метр, собака мощным прыжком попыталась сбить зэка с ног, но Борзяк успел выстрелить. Пуля, выпущенная с близкого расстояния, попала псине в брюхо. Овчарка громко взвыла и тут же умолкла.

Борзяк, бросив взгляд на мертвого окровавленного пса, испытал новый прилив сил. Злоба наполнила каждую клетку его звериного организма. Хозяин собаки, вырвавшийся вперед из цепочки преследователей, вскинул автомат и выпустил длинную очередь по убийце своего четвероногого друга. Он знал, что нарушает приказ грозного майора «Абвера», который строго-настрого запретил убивать беглеца. Но сейчас, в данный момент, он должен был отомстить. И фашист мстил, продолжая поливать свинцом огромную ель, за которой залег, затаился русский. Солдат был отличным спортсменом и намного обогнал своих менее сильных сослуживцев, которые теперь, подбегая к месту импровизированной дуэли, что-то громко кричали ему на своем каркающем языке. Возможно, они просили его прекратить стрельбу, выполнив приказ старшего по званию. Но немец, стиснув зубы, всё стрелял, пока не закончились патроны. А как выстрелы стихли, из-за огромного ствола ели, посеченной автоматными очередями, показался русский. Он стоял на коленях, держа обеими руками пистолет, и целился в солдата, который, расстреляв весь магазин, пытался перезарядить оружие.

Шалый высунул от усердия язык, задержал дыхание и плавно нажал курок. Борзяк целился немцу в лицо и не промахнулся. Пуля попала в нос и прошла дальше, в глубь головы. Фашист медленно поднял залитое кровью лицо к небу и рухнул замертво. Оторопевшие немцы, все ещё не добежавшие до своего, мертвого теперь сослуживца, остановились, как вкопанные. Очнувшись от секундного замешательства, они перестроились полукругом и стали обступать безоружного теперь зэка.

- Сомкните круг, он ещё способен убежать, - командовал толстый обер-лейтенант. – Смотрите, не убейте его, он нужен майору живым.

Но русский и не думал бежать, он прижался к дереву, держа разряженный пистолет за ствол, тяжелой рукояткой вперед. Со стороны казалось, что он высматривает жертву. Зэк крутил головой со злобной гримасой на лице.

«Давай, подходи, псы вонючие. Мне, что красные, что белые, что вы, суки германские. Я всех вас скопом ненавижу», - думал Василий, высматривая, кому бы вцепиться в глотку.

Кольцо сужалось медленно, фашисты с опаской подбирались к Борзяку. Исходящая от него ярость, казалось, ощущалась ими физически. Василий уже наметил жертву. Невысокий крепыш ближе всех подобрался к нему. Пора! Борзяк, оттолкнувшись ногами от дерева, бросился на немца. Солдаты были в касках и, поэтому Шалый ударил немца не по голове, а по подбородку. Тяжелая рукоять сокрушила челюсть, фашист, потеряв сознание, упал навзничь. Рыча, как дикий зверь, Борзяк рухнул на немца и впился зубами в горло сопернику. Сыпавшиеся со всех сторон удары, не действовали на него. Когда, наконец, солдаты смогли оторвать Василия от своего товарища, немец был уже мертв. Лицо русского было в крови. Гитлеровцы, избив Борзяка до полусмерти, связали его и потащили к майору. Пусть забирает себе этого зверя.

Борзяка бросили связанным в большой дощатый сарай. Сквозь огромные щели в строение задувал ледяной ветер, было холодно, и пленник промерз до костей, его колотила дрожь. Василий попытался ослабить веревки на руках, но ничего не получилось. Тупое, не проходящее чувство голода не давало сосредоточиться и обдумать ситуацию, в которую он попал. Впрочем, обдумывать было теперь особо нечего. Славно он покуролесил напоследок. В том, что его расстреляют, у Василия не было ни малейших сомнений. «Ну и хрен с ними, пусть в расход пускают» - устало думал он, осторожно облизывая разбитые губы.

После поимки фашисты здорово разукрасили беглеца. Особенно старался рослый рыжий мужик, их командир. Борзяк поморщился: «Болит все тело. Ну, теперь ждать недолго. Наверно, с минуты на минуту заявятся. Чего тянуть-то?». Василий думал о смерти спокойно. За свою недолгую жизнь он свыкся с мыслью, что может погибнуть практически в любую минуту.

В дверях загремели засовом. Кто-то вошел в сарай. Шалый, щурясь, пытался разглядеть вошедших. Солдаты! Серые мышиные шинели, каски, похожие на миски. В руках у немцев Василий не заметил оружия.

«Из чего исполнять-то меня будут?» - успел подумать Борзяк.

Один из вояк, рослый, здоровый немец достал из-за голенища сапога нож и быстрым движением разрезал веревки, которыми был связан пленник.

- Веди себя хорошо! От этого зависит твоя жизнь. Бежать не пытайся. Это бесполезно, - немец говорил по-русски без акцента.

Василий поднялся, ноги плохо слушались его, руки мелко дрожали, о нападении на этих двух здоровяков нечего было и думать.

- Пойдем быстрее! С тобой будет говорить герр майор, - немец начал проявлять нетерпение.

- Пошел ты на…! Вместе со своим майором. Я жрать хочу, а не разговоры разговаривать, - злобно ощерился Василий.

Немец отошел на полшага, размахнулся и ударил Борзяка ногой в живот. В другое время Шалый бы уклонился и сам врезал бы здоровяку. Но сейчас, качаясь от голода и усталости, он рухнул на грязный пол сарая и потерял сознание.

Очнулся Борзяк в чистенькой уютной комнате. Напротив него, за круглым столом, сидел и пил чай с вареньем холеный мужчина, одетый в красивую домашнюю куртку-халат на шнуровке. Вид этого мужика так не вписывался в местный антураж, что Василий, несмотря на страшную боль, усмехнулся.

«Во, фрайерок, вырядился. По виду чистый профессор или дантист на отдыхе»,- подумал Борзяк, усмехаясь.

- Что вас так развеселило? – человек встал из-за стола и, подойдя к двери, чуть приоткрыл ее. – Марфа, принеси что-нибудь перекусить молодому человеку.

- И выпить! – тут же вставил Василий.

- И выпить, - как эхо повторил странный человек.

Вошедшая женщина со строгим лицом, молча, поставила перед Василием деревянный поднос. На подносе стояла глиняная миска с квашеной капустой и куском холодной курицы, а также бутылка с мутноватой жидкостью, очевидно, самогоном. Вернувшись в комнату еще раз, женщина принесла большой кусок свежеиспеченного черного хлеба и приличных размеров шмат сала.

- Приступайте, - скомандовал хозяин и отвернулся к окну.

«Не хочет смотреть, как я есть стану. Брезгует, интеллигент проклятый. Ну и хрен с ним!» – Василий мигом налетел на еду.

Он поедал все вместе, без разбора, он очень долго не ел вообще. А перед этим, в лагере, получая скудное питание, не мог не то, что насытится, а даже слегка заглушить, постоянно мучавший его голод. Он понимал, что наедаясь сейчас вот так, как он это делает, запросто можно помереть от заворота кишок, но все равно ел и ел, пока не закончилась еда и выпивка. Проглотив все, что принесла хозяйка, Василий громко рыгнул и во все глаза уставился на человека в халате.

- Чего-то не хватает, верно? – человек улыбнулся.

- Верно! – огрызнулся Борзяк. – Курить хочу, спасу нет!

Человек подошел к тумбочке, стоявшей у кровати и, достав оттуда пачку немецких сигарет, бросил ее Василию, следом полетели спички. Борзяк поймал на лету и то и другое. Торопливо раздирая пачку, вытащил сигарету и, прикурив ее, закашлялся, подавившись крепким, терпким дымом, но тут же закрыл глаза от наслаждения. Василий выкурил три сигареты подряд, после чего почувствовал, как проваливается в сон. Он уже стал сползать с табурета, на котором сидел, когда человек подошел к двери и крикнул: «Курт, сейчас с этой свиньей разговаривать бесполезно. Он хочет спать. Проводи его в чулан. Я поговорю с ним завтра, когда эта скотина выспится и будет способна думать».

Утром Василий сидел на табурете в той же комнате и перед тем же человеком. Выглядел Борзяк намного лучше. Сытная еда и отдых пошли ему на пользу. Человек тоже изменился. Сегодня на нем был фашистский мундир.

- Итак, разрешите представиться – майор немецкой армии Отто фон Шлёсс.

Шалый молчал, прикидывая, зачем он сдался немецкому майору.

- С вами, господин Борзяк, я знаком пока заочно, - немец взял со стола какую-то папку и, открыв ее, углубился в чтение.

- Это что там у вас за хреновина в переплете? – Борзяк бросил взгляд на папку.

- Это ваше личное дело, Василий Иванович, - немец прекрасно, без всякого акцента, говорил по-русски. – Мы обнаружили его рядом с разбомбленным эшелоном. Этот эшелон вез на фронт бывших заключенных, попал под бомбежку и был уничтожен фактически полностью. А эту чудесную папку мы нашли в портфеле особиста, который опекал самых отпетых подонков, якобы собиравшихся искупить вину перед Родиной собственной кровью.

- Почему «якобы собиравшихся», мы на самом деле ехали воевать, - Борзяк мучительно хотел закурить, но немец сигарет не предлагал.

- Это вы-то собирались воевать? – рассмеялся майор. – Насчет других ваших компаньонов ничего сказать не могу, а вот личное дело заключенного Борзяка я прочитал от корки до корки. Вы, Борзяк, типичный уголовник, рецидивист, и защита завоеваний социализма не входит в ваши планы. Вы вероломно убили охранника и, прихватив оружие, сбежали из эшелона. Вы собирались и дальше разбойничать. Хоть сейчас идет война, и ваш народ воюет, вам до этого народа никакого дела нет. Я прав?

- А хоть бы и так, что с того? Мне один черт, красные или белые. Коммуняки или фрицы. Я на любой режим плевать хотел. Я – вор, господин майор, мне любая власть без надобности. А что ваших пострелял, так они меня тоже пристрелить хотели, когда я по лесу канал. Какие еще ко мне будут вопросы? А если вопросов нет, давай, шмаляй Шалого! – Борзяк рванул на груди остатки свитера.

- Господин Борзяк! Вы же умеете быть вежливым, культурным человеком. К чему эта напускная бравада, хамство, вызывающая грубость, жесты эти малосимпатичные? – немец брезгливо поморщился. – Я уже упоминал о том, что ознакомился с вашим личным делом. Из материалов дела я выяснил, что вы умеете отлично втираться в доверие к представителям различных слоев населения, обтяпывая свои темные делишки. Кроме того, вы обладаете смелостью, дерзостью, хитростью, находитесь в хорошей физической форме. Обладая острым, изворотливым умом, можете решать постановленные перед вами задачи. Да вы готовый агент, которого я собираюсь использовать в своих операциях в тылу врага. Я имею некоторое отношение к разведке, если вы этого еще не поняли.

- Я это давно понял, - Василий хотел курить, – немец, так чисто говорящий по-русски, не может не иметь отношения к разведке. Я очень хочу курить, дайте сигарету, господин майор.

- Сигареты будут позже, - майор помолчал, – если мы придем к сотрудничеству. Учтите, Борзяк, за смерть германских солдат я могу поставить вас к стенке. Но я спасаю вас от расстрела, предлагаю сотрудничество и материальную выгоду, если вы будете послушны.

- Как же это будет происходить? Я имею в виду это самое сотрудничество, - Борзяк пытался обходиться без блатных выражений, это было трудно, но он старался.

- Я планирую отправить вас в Москву. Мало того, я сделаю так, что вы будете служить в органах госбезопасности. Вы будете сыты, обуты, одеты, а главное, вы будете жить, Борзяк. А тысячи русских солдат проливают свою кровь, пытаясь остановить наш стремительный прорыв к Москве. И вы знаете, Борзяк, они его все-таки остановили. Наступление германских войск на Москву, по большому счету, провалилось. Блицкрига не будет. Война приобретает затяжной характер. В свете последних событий, нам понадобятся агенты в Москве, и вы будете одним из них. Первое время, очевидно, для вас и заданий-то не будет, потом я подумаю, как вас использовать. Вы будете не один, работать станете в паре. Сейчас ваш напарник поправляется в нашем лазарете, у него отдельная палата, ему предоставлен личный врач и первоклассный уход. Через две недели, я думаю, он окрепнет, и вы с ним встретитесь.

- Это что ж за земеля? – хмуро поинтересовался Шалый, мысленно представляя себя в форме сотрудника госбезопасности, – что за кореш, господин майор, поди, из блатарей кто?

- Да нет, Василий Иванович, это старший лейтенант госбезопасности Антон Зубарев. Помните такого? Вы от него и его людей бежать из эшелона изволили.

- Легавый этот? – Вася присвистнул. – Жив, выходит, сучара. Братаны, значит, всей кодлой полегли, а этот красноперый жив-живехонек. Ну, дела….

- Господин Борзяк, давайте без ваших грубостей, - немец поморщился. – Мы же договорились.

- Извините, погорячился! Согласен я к вам на службу идти, господин майор. Лучше гэбэшную форменку напялить, чем в деревян-бушлат обрядиться. Послужим, так сказать, великому рейху, - Борзяк поймал на лету, брошенную ему немцем пачку сигарет.

- Я знал, что вы согласитесь, - фашист самодовольно ухмыльнулся. – И Зубарев согласится. Куда ему деться?

- А как же мы обратно-то попадем? – Борзяк пожал плечами. – Если даже мы к нашим, я имею в виду, ну, к бывшим нашим, выйдем, они же нас сразу к стенке прислонят. Мы же с немецкой территории чешем, стало быть, шпионы.

- А об этом, господин Борзяк, я позабочусь. Не прислонят, если слушаться будете меня, - немец усмехнулся. – Сейчас пока отдыхай. Жди, когда старший лейтенант поправится.

 

ГЛАВА 10. АНТОН ЗУБАРЕВ.

Антон Зубарев открыл глаза. Где он? Почему так болит голова? Антон огляделся. Белые стены палаты, прикроватная тумбочка, на тумбочке какая-то тетрадь. Он повел глазами чуть в сторону. Небольшой столик с целой батареей медицинских склянок. Над столиком, на стене – небольшая фотография Сталина. Окно занавешено плотной темной шторой. Рядом с постелью Антона – табурет. Палата отдельная, больше коек нет. Табурет, конечно, для сиделки. Он тяжело ранен? Антон попытался пошевелить руками – получилось, ноги слушались хуже. Во всем теле – противная липкая слабость.

«Нужно сесть», - подумал Антон и попытался приподняться. Он закусил губу, оперся на локоть и тут же опустился на спину. Нет, не получилось, сил нет, перед глазами плывут какие-то разноцветные круги. Вокруг темнота, но вот, слава богу, открылась дверь, мягкий белый свет озаряет женскую фигуру. Кто это? Антон всматривается. Неясные очертания обретают четкость. Вот длинные смоляные волосы, чуть тронутые проседью, лучистые печальные глаза смотрят с укоризной, мол, что же ты, сынок, так разболелся?

- Мама! Мама! – кричит Антон. – Я поправлюсь, я поправлюсь, обязательно поправлюсь! Ты только не уходи! Подожди, я пойду с тобой!

Но мама уходит, уходит в даль по тенистой аллее. Какое знакомое место. Да ведь это Нескучный сад. Его любимое место прогулок. Точно, вот сейчас будет скамейка. Их любимая скамейка, где они любили сидеть, купив мороженое, самое вкусное, с ванилью. И они с мамой, покончив с мороженым, достают книгу. Что это? Ах, да, это Жюль Верн «Пятнадцатилетний капитан»! Мама начинает читать ему. Её волосы касаются его щеки. Антону щекотно, но он не останавливает маму. Антон боится пропустить самое интересное, но какая-то мысль мешает ему сосредоточиться.

Отец! Отец, где он? Почему его нет ними? Антон оглядывается по сторонам и, наконец, замечает отца. Тот сидит на скамейке почти в самом конце аллеи. Скамейка находится далеко от них с мамой, но Антон видит отца очень явственно. Почему-то он одет в тяжелое темное пальто, на голове – теплая кепка. Зачем он так оделся? Ведь сейчас лето, ему же жарко. Отец поднимается со скамейки и смотрит на них долгим взглядом. Почему он не подходит к ним? Сейчас он подойдет и, как всегда, протянет Антону сразу две руки, выбирай любую, малыш. Но отец, повернувшись, идет прочь из сада.

«Папа, стой, подожди! Я все знаю! Прости нас, прости и меня и маму! Пожалуйста, прости!» - кричит Антон.

Он смотрит на мать, сидящую рядом. Боже, как она постарела. Коротко стриженные седые волосы, скорбно опущенные уголки тонких бескровных губ. А что это за молодой парень в форме лейтенанта НКВД? Да ведь это он сам, Антон. Мама поднимается со скамейки и тоже, как и отец, начинает уходить. Антон хочет попросить ее остаться, но не может вымолвить ни слова. Рядом появляется молодая женщина с ребенком на руках. Она встревожена.

«Тоша, Тоша, возвращайся к нам, мы ждем тебя. Ты очень нам нужен», - еле шепчет она, но Антон отлично ее слышит, пытается махнуть ей рукой, но не может. Тело больше не подвластно ему. Женщина с ребенком на руках исчезает. А вокруг Антона начинает кружиться круговорот смутно знакомых ему лиц. Профессор с седыми растрепанными волосами, люди в погонах, некоторых он узнает, некоторые ему не знакомы. Потом круговорот лиц пропадает и устанавливается плотная чернота. Антону кажется, что его больше нет, он говорит, торопясь, сам не слыша своих слов, но силы покидают его, и он опять проваливается в ночь….

- Бредит, состояние очень тяжелое. Во время ранения в организм попала инфекция. Прибавьте к этому развившуюся пневмонию. Я уже не говорю о ранах. Контузия, тело посечено осколками. Если бы не лекарства, которые добывает для него ваш шеф, можно было бы считать парня трупом. А так шанс есть. Бог милостив, может бедняге улыбнется удача. Смотрите за ним внимательнее, мой друг, он может умереть в любую минуту. Если что-нибудь случится, зовите сразу меня! Будем надеяться, - врач вышел из палаты.

Через две недели Антону стало лучше. Проснувшись утром, Зубарев осмотрел уже знакомую палату. И не узнал ее. Он мало что помнил. Отлично вспоминалось только то, что происходило до бомбежки поезда. Побег, убитого часового, саму бомбежку Антон помнил, а дальше – сплошная темнота. Он огляделся по сторонам. Около кровати стоял табурет, на нем, положив ногу на ногу, восседал молодой паренек в форме сержанта госбезопасности. На коленях у него лежала толстая тетрадь с заложенным внутрь карандашом.

- Где я? – голос Антона прозвучал неожиданно глухо. – Что со мной?

- Вы ранены, находитесь в госпитале, - прихватив тетрадь, сержант вышел.

Все это очень не понравилось Антону. «Зачем сержант меня охраняет? Видать, проштрафился, арестовали, как пить дать, арестовали. Что же случилось после взрыва?» – задавал себе всё новые вопросы Антон. Сколько он находится в этом госпитале? Как проходило лечение? Из воспоминаний только мучительная боль и неимоверная слабость.

Вошел врач. Наглухо застегнутый белый халат, равнодушный взгляд. Антон попытался задать ему вопрос о своем пребывании здесь, но доктор молчал. Равнодушно осмотрев больного, эскулап вышел, плотно затворив за собой дверь. Минут через пять дверь опять отворилась. В палату вошел высокий симпатичный военный. Вошедший сел за стол, стоящий перед койкой Антона, и настороженно посмотрел в осунувшееся лицо парня. Антон в ответ тоже скользнул взглядом по визитеру. Петлички гэбешные, две «шпалы» - по званию майор. «Дознаватель, наверное», - с тоской подумал Зубарев.

- Фамилия, имя, отчество, год рождения? – майор достал из кармана галифе пачку «Казбека» и закурил, выпустив дым в направлении Антона.

- Зубарев Антон Иванович, 1913 года рождения.

- Антон Иванович? – гэбист, прищурившись, смотрел на Антона. - А вот у нас несколько другие сведения. Отца вашего звали не Иван, а Дмитрий. В 1921 году он был расстрелян Советской властью, как активный участник белого движения. После этого, мамаша ваша, тоже, кстати, уже покойная, срочно от мужа своего расстрелянного открестилась. Де, он меня бросил, сына я воспитывала сама. А про его участие в контрреволюции я, мол, и знать не знала, и ведать не ведала. И ей поверили. Потом она срочно вышла замуж за пролетария по имени Иван. И знаете, Антон Иванович или Дмитриевич, как вам будет угодно, дело у нее это выгорело. Имя этого пролетария и стало вашим отчеством, а фамилия Зубарев – это девичья фамилия Вашей матери. Точно это еще не установлено, но, думается мне, мыслю я правильно. Потом, очевидно, пролетарий помер от водки или еще от чего. А мама ваша, видать, после смерти его не долго горевала. А знаете, Антон, почему? Мыслю я, что не любила она этого работягу. Ради вас на такую жертву пошла, биографию вам спасла. А вы с такой биографией в органы подались, да еще в партию умудрились вступить. Не думали, что обман-то ваш вскроется, а, товарищ старший лейтенант? Вернее, уже бывший старший лейтенант, - майор открыл красную папку, которую принес с собой, и, заглянув туда, устремил взгляд на Антона. – Как, бишь, отца твоего фамилия?

- Самойлов! Самойлов Дмитрий Дмитриевич. Штабс-капитан Самойлов, - тихо выговорил Антон.

Он был раздавлен, грянувшее разоблачение лишило его последних сил. Он почти терял сознание от слабости, едкого дыма папирос, которые одну за другой курил майор, от сверлящего, злобно взгляда гэбиста.

Как они узнали, как они это все выяснили? И ведь, правда, прав этот чертов майор, почти все так и было. После расстрела отца мама с Антоном уехали к ее сестре в Саратов. Почти пять лет они жили там, город на Волге приютил их неполную семью. Сестра матери, его тетка с мужем уступили им комнату. Потом тетка умерла, ее муж, ставший вдовцом, горевал недолго. Вскоре он привел в дом сожительницу. Она и выгнала Антона с матерью. Вернувшись в Москву, они обнаружили, что их комнату давно уже заняли другие жильцы. Его мать, утонченная женщина, испугавшись огласки истории с расстрелом мужа, не пошла требовать ордер в жилкомиссию. Она, бывшая до революции учителем словесности в гимназии, попыталась устроиться на работу в школу. Не ее не приняли, не объяснив причину отказа. Тогда мать нанялась на работу в столовую, которая обслуживала рабочих с завода по производству гвоздей. Им сразу же дали какую-то занюханную коморку с промокшими стенами. И в жару и в холод стены их комнаты источали какую-то зловонную жидкость. Запах этих испарений Антон запомнил на всю жизнь.

Рядом с ними в огромной, по сравнению с их конурой, комнате проживал труженик того же завода бездетный вдовец Иван Иванович. Мать вышла за него замуж, скорее, от страха, что одна не сможет поднять сына, к тому же брак с пролетарием закрыл вопрос о происхождении Антона. Иван Иванович сразу же усыновил пасынка. Впрочем, мужик Иваныч был не плохой, к Антону относился хорошо, да и мать не обижал. Пожалуй, единственным его недостатком, с которым ни мать, ни Антон не могли смириться, была любовь к выпивке. Выпивал он частенько, обмывал либо получку, либо выходной. Потом, выпив, начинал выть в голос, вспоминая свою покойную жену. Наверное, Иваныч очень любил ее и вместе с ее уходом, потерял свои жизненные ориентиры. Отчима Антон называл дядей Ваней. Ни особой любви, ни ненависти мальчишка к нему не испытывал. И когда «дядя Ваня» после очередного выпивона, споткнувшись на скользком асфальте возле пивнушки, убился насмерть, Антон, погрустив немного для приличия, тут же забыл о нем. А через два месяца в комнату покойного Иваныча, в которой теперь на законном основании проживали Антон с матерью, заявились незнакомые люди в военной форме.

- Мы – следователи особого отдела НКВД, - отрекомендовался старший из пришедших, – занимаемся расследованием контрреволюционной деятельности вашего бывшего мужа, Самойлова Дмитрия Дмитриевича. Расскажите, пожалуйста, нам, что вы и ваш сын Антон знаете о Дмитрии Самойлове. Нас интересует буквально все. Какой он был человек, как вел себя в быту, как относился к вам, к своему сыну Антону? Как и где участвовал в антибольшевистских мятежах? Имел ли он оружие, и какие разговоры вел с вами и с сыном?

Антон смотрел на мать круглыми от ужаса глазами. Но мать не испугалась. Сев напротив следователя за колченогий обеденный стол, она четко и ясно, пристально глядя в глаза чекиста, начала свой рассказ.

- По интересующим вас вопросам могу показать следующее. Мой бывший муж – штабс-капитан Дмитрий Дмитриевич Самойлов был мерзавцем и негодяем, картежником, пьяницей и конченным бабником. Ни одной юбки не пропускал, зараза. Замуж за него я вышла от крайней нужды. Постоянно находясь в сильном подпитии, муж жестоко избивал меня и моего сына Антона. Все деньги мой муж проигрывал в карты или спускал на публичных девок. Неоднократно, находясь в пьяном угаре, Самойлов, издеваясь над нами, обещал пристрелить нас. В конце концов, этот человек отказал нам с сыном от дома. А проще говоря, выгнал взашей на улицу. Именно от его угроз и тирании мы с сыном вынуждены были бежать к моей сестре в Саратов, где, и скрывались до той поры, когда выяснилось, что Дмитрий Самойлов расстрелян. Только после этого мы решились вернуться в Москву. Тут я вышла замуж за человека, который полюбил меня и моего ребенка и заботился о нас до самой смерти. Вот и весь мой рассказ, - мать закончила говорить и расплакалась.

Она плакала навзрыд, долго не могла успокоиться. Молоденький следователь, что играл при старшем товарище роль писаря, фиксирующего показания матери, побежал на кухню и принес стакан воды. Но мать все продолжала плакать. Глядя на нее, заплакал и Антон. Ему было жалко маму, но он не мог понять, от чего она так гадко говорила об отце. Ведь папа был добрым, чутким, заботливым. Зачем она оболгала его? Уже позже, когда Антон подрос, он понял, что этой ложью мама, прежде всего, спасала его, своего сына, которого любила больше жизни. Любила так, что ради этой любви, отреклась от доброй памяти мужа. Задумка матери удалась.

Майор, допрашивавший сейчас Антона, был прав на сто процентов.

Старший следователь, слушавший рассказ матери молча, поверил ей.

- Да вы сами жертва этого ублюдка! Что же вы молчали раньше, гражданка? Почему не пожаловались, не открылись Советской власти? Она призвана защищать бедных и обездоленных. Ну, ничего, расстреляли мы изверга вашего, вывели из обращения, так сказать. А ты, Антошка, не плачь! – следователь погладил мозолистой рукой Антона по голове. – Заботься о матери! Она перенесла столько горя! А школу окончишь, придёшь ко мне. Адресок я оставлю. Направлю тебя учиться, будешь у нас солдатом революции. Друзья будут тебя уважать, а враги – бояться.

Последняя фраза понравилась Антону. Он крепко запомнил ее. Во время учебы в выпускном классе Антон похоронил мать, которая так до конца жизни и не простила сама себя.

Закончив десятилетку и отслужив срочную, Антон пришел по указанному адресу. Старик к тому времени уже оставил службу, но связи в системе имел прежние. Он и помог Антону без проволочек поступить в школу НКВД, которую тот с успехом и закончил. Получив лейтенантские кубики в петлицы, и надев в первый раз офицерскую гимнастерку, Антон решил навестить своего «крестного», но тот уже несколько месяцев, как закончил свой земной путь и покоился на Ваганьковском кладбище.

«Теперь все открылось!» - Антон открыл глаза, сознание вновь вернулось к нему.

Майор смотрел на него с явной издевкой.

- Чем же вы занимались дальше Самойлов-Зубарев, или как вас там?

- Честно служил, сначала под Киевом в пехотном полку, в особом отделе, потом за отличную службу был переведен в Москву, в центральный штаб войск НКВД.

Майор слегка откинувшись на стуле, захохотал, хлопнув себя по ляжкам.

- Отличная служба, ничего не скажешь! Да ты еще, друг, и враль порядочный.

Антоном овладела холодная злоба, сейчас он больше всего на свете ненавидел этого холеного майора-весельчака.

- Если вы читали мое личное дело, - Антон понял, что терять ему нечего и пытался говорить с презрительными интонациями, – то, наверняка, отметили, что спустя три месяца после перевода в столицу, я уже работал в личной охране Вахтанга Георгиевича Дадуа, советника и большого друга Берии. В личную охрану Дадуа кого попало, не берут. А потом, учитывая, какими делами занимается Дадуа…

- А какими делами занимается Дадуа? – прервал Антона на полуслове хамоватый майор.

- Дадуа занимается разработкой и реализацией секретных проектов Министерства государственной безопасности, а я являюсь личным помощником Вахтанга Георгиевича. Можете сами связаться с ним, и он вам подтвердит правоту моих слов, - Антон пытался говорить четко и уверенно, но это ему плохо удавалось, мешала слабость и головная боль.

- Твой покровитель Дадуа арестован, он мерзавец и враг народа. А скоро Вахтанг Георгиевич будет кормить червей, и ты – вместе с ним, коли будешь врать и запираться, - майор любовался произведенным эффектом

«Вот это удар, - подумал Антон, закрыв глаза и откинувшись на подушку, – теперь никто не поможет. Расстреляют, как пить дать, расстреляют. А дома жена и дочка…».

- Ну, так как? Говорить будем или в молчанку играть?

- Спрашивайте, - упавшим голосом выговорил Антон.

- Какими делами занимался ваш начальник в последнее время?

- Последнее время Вахтанг Георгиевич вместе с профессором закрытого научного института Иваном Фридриховичем Линке пытался решить проблему создания совершенного воина, сильного, выносливого, исполнительного, превосходящего по своему потенциалу обычного бойца. Это будет бесстрашный воин будущего, могучий воин-берсерк, как в древних легендах…

- Чего, чего?! - майор перестал вести протокол допроса и уставился на Антона. - С этого места подробнее, пожалуйста, - следователь закрыл папку, отложил бумагу и приготовился слушать. - Расскажите обо всем честно, я постараюсь понять.

«Наверное, Дадуа молчит, как рыба, - подумал Антон. – Ну и пусть молчит. Ему все одно – крышка. А я, если все расскажу этому майору, глядишь, и свободу себе выторгую».

- Я, товарищ майор, конечно виноват, - Антон решил идти ва-банк. – Заключенный у меня из поезда удрал. Ефрейтора караульного застрелил и утек. А тут – бомбежка, я потерял табельное оружие, папку с личными делами вверенных мне зэков тоже утратил. Я все это рассказываю вам добровольно, надеюсь на снисхождение. Ведь я был ранен, без сознания, а значит, все происшедшее со мной – не вина моя, а беда.

- Ближе к делу! – майор начал терять терпение. – Про побег заключенного из-за вашего ротозейства и незнания основ несения караульной службы, я уже знаю. Теперь рассказывайте о вашей работе в качестве помощника Вахтанга Дадуа. Рассказывайте, как на духу! Ясно? От вашей четкости и правдивости изложения событий будет зависеть не только ваша судьба, но и судьба вашей семьи. Я доходчиво изъясняюсь, гражданин Зубарев?

Антон похолодел. До семьи добрались, гады! А что, если его посадят? Жену с крохотной дочкой сразу же вышвырнут на улицу из служебной квартиры. Родственников у них нет. Приютить их некому. Корку хлеба попросить, и то не у кого. А что, если его расстреляют за халатное отношение к служебным обязанностям в военное время? А что? Побег заключенного из-под стражи – раз, утеря личного оружия и служебной документации – два. А тут еще вскрылась правда о его покойном отце. И как они все узнали? А что, если его семью заклеймят позорным клеймом «ЧСИР» - член семьи изменника Родины? Тогда жена и дочурка окажутся осужденными и сосланными в лагеря. Есть специальные лагеря для ЧСИР, по долгу службы он знал об этом. Смертность в них еще выше, чем в обычных. Маленькие дети умирают от скудного питания и скотских условий. Там, как милость воспринимается решение администрации об изъятии ребенка у матери и отправка его в специальный детский дом, где условия содержания и питание лучше.

- Я вам заявляю официально, товарищ майор, мои показания будут правдивыми и точными. Я, честное слово, не подозревал, что Дадуа является изменником Родины и врагом народа. Я старательно выполнял все его указания, охранял его, участвовал в его экспериментах. Официально заявляю вам, что Дадуа во время проведения научных исследований создавал специальную вакцину, приняв которую человек становился во много раз сильнее и выносливее. Послушный приказу, он начинал творить чудеса, один мог противостоять целому десятку соперников…

Майор смотрел на Зубарева, как на умалишенного. Смесь удивления и брезгливости читалась на его лице. Он достал из пачки «Казбека» очередную папиросу и. прикурив, усмехнулся.

«Не верит! Не верит мне! Ни единому слову не верит, гад!» – подумал Антон и чуть не заплакал от бессилия и злобы.

- У вас, Зубарев, с головой не все ладно. Контузило вас, видно, здорово. А впрочем, может быть, тебе, щенок, пошутить охота пришла? – следователь начал подниматься из-за стола.

- Нет! Нет! Какие шутки? Я правду говорю! И Дадуа, и профессор Линке пытались создать эту вакцину, черт бы ее подрал, но дело шло туго. Сначала все на мышах практиковались, а потом на людях эту дрянь испытывать решили, да Дадуа с Линке все чего-то опасались. Профессор говорил, что, мол, не время еще, что, мол, это процесс долгий и требует серьезных научных исследований, а также средств и оборудования, какого именно, он укажет. Вот, я всё честно вам рассказал, товарищ майор. Я молчал до сих пор про это, мне Дадуа молчать велел, а Дадуа – личный друг Лаврентия Павловича был. И все этого Дадуа уважали и боялись. Откуда нам было знать, что он враг народа? А вообще, товарищ следователь, хочу вам доложить, что Дадуа этот вечно какой-то чертовщиной занимался. А профессор этот, Ленке Иван Фридрихович, по национальности немец, фашист значит. Его бы тоже надо арестовать и к стенке прислонить.

- А как случилось так, что из помощников Дадуа, такого влиятельного человека, тебя перевели за швалью уголовной присматривать? – майор брезгливо поморщился.

- Кадровый голод виноват! Сотрудников не хватает, сами знаете. В первые месяцы войны, вон, сколько наших полегло, - Антон тяжело вздохнул, – ну, меня попросили разок в командировку съездить, сопроводить, так сказать, контингент на фронт. А после командировки обещали на старое место вернуть. А что, мне у Дадуа хорошо жилось. Служба спокойная, знай у Вахтанга на подхвате будь. А я старался, выполнял все, что велели, сам тоже иногда инициативу проявлял. А на фронт съездить, так и так надо было. Не мог же я всю войну в тылу отсиживаться. Пусть бы в личном деле запись была бы, что я на фронт тоже, как и все выезжал, важное правительственное задание выполнял. Глядишь, награду бы боевую получил бы. А вон как все вышло….

Антону уже было абсолютно все равно. Он понял, что все его усилия тщетны. Майору на него, бывшего старшего лейтенанта Зубарева, плевать с высокой колокольни. Сейчас следователь уйдет, Антона подлечат, а через недельку, другую, поставив на ноги, и, допросив в последний раз с пристрастием, расстреляют где-нибудь в подвале. Потом приедет труповозка, труп Антона в числе многих других тел, погрузят и увезут хоронить в какую-нибудь огромную вонючую яму, которая в официальных гэбешных отчетах именуется местом общего захоронения осужденных за бандитизм и шпионаж. Жена и дочка никогда ничего не узнают о нем. Будут тщетно надеяться и ждать. А потом, разом лишившись жилья и сытного пайка, будут влачить жалкое существование. Эх, зря решил он пойти на эту службу, был бы простым советским служащим или работягой, глядишь, и кое-как прожил бы. Правда, сейчас сидел бы рядовым в каком-нибудь окопе или, вообще, сложил бы уже голову на поле брани. В общем, куда ни кинь, везде – клин.

Майор же, положив ногу на ногу, сидел на табурете и с интересом смотрел на убитого горем Антона.

«Радуется, майор. Расколол меня до пупа. Все выведал. Теперь и расстрелять можно», - думал Зубарев.

Его вдруг захлестнула дикая злоба. Он закрыл глаза, пытаясь заставить себя молчать, но злость душила его, не давая дышать.

- Как дела, старлей? Чего это ты умолк? – майор издевался уже открыто.

Разговор по существу был закончен, и он просто изводил Антона, получая своё садистское удовольствие.

И Антон не сдержался.

- Дерьмовые мои дела! Сука, ты тыловая! Сидите здесь в тепле, в сытости, людям жилы на кулак мотаете. Где были, что делали? Врагов народа ищите. Да главные враги у народа – это вы! Как воевать – вас нет! А ты в атаку ходил? А ты танк немецкий хоть раз видел? А ты знаешь, как народ, да хоть взять тех же зэков вчерашних, на фронте упирается? Сколько гибнут, а, сколько еще погибнут! А вы жируете на своих пайках, - Антон вдруг подумал, что почти слово в слово повторяет монолог пьяного эпилептика, капитана Седых, которого они вместе с рядовым Бородиным, сбив с ног, вязали по рукам и ногам во время службы Антона под Киевом. – Да ты хоть одного живого немца-то видал, а, майор?

- Видал, видал, Антон, и не одного, а многих видал, - следователь приблизился почти вплотную к Зубареву, который после своей гневной речи лежал без сил. – Я, Антон, и сам немец. Я – майор, но не советской, а германской армии. А ты теперь – мой помощник, добровольный помощник, заметь, всё, что ты мне рассказал, было сказано тобой добровольно и без понуждения.

Антон широко открыл глаза, теперь он смотрел перед собой и не видел лица собеседника, огни какого-то бесовского пламени плясали перед глазами Зубарева.

- Как так? – только и смог вымолвить он.

- Да вот так! Маскарад это все! – немец подбросил в руках чекистскую фуражку. – Это немецкий госпиталь. Рядом с лазаретом хозяйственная постройка, которую специально для тебя оборудовали в отдельную палату. Лечили тебя, кстати, по-настоящему. и выхаживали старательно, никаких лекарств не жалели. Немецкий врач не понимает по-русски, поэтому молчал, как рыба. Я – профессиональный разведчик, свободно говорю на русском, английском, французском, испанском языках. А что ты хочешь? Я получил прекрасное образование, моя бабушка, к тому же, была из России.

- А как я здесь оказался? Я помню бомбежку поезда, дальше – провал.

- А дальше на сцене появился твой покорный слуга. Ты, Антон, плох был очень. А я тебя привез в госпиталь, обеспечил палату, обстановку соответствующую, - немец ткнул пальцем в портрет Сталина, приколотый к стене. – Врача приставил, лекарствами редкими обеспечил. А уход? Ты в своей советской больнице сдох бы давно, а у меня - на ноги скоро встанешь. Нужен ты мне, Антон.

- А откуда вы про отца и мать все узнали? Я ведь этого вам не рассказывал, - Антон все не мог поверить в происходящее, разум отказывался понимать, что все это происходит с ним наяву.

- Бредил ты, Антон. Ты, ведь, больше месяца меду жизнью и смертью болтался. За это время ты много чего наговорил. Я приказал своему помощнику, Курту, записывать твой бред. Курт – фольскдойч, перемещенный немец, русский знает отлично. Он и сиделкой у тебя был, выхаживал тебя, записывал твои мысли сокровенные. Я же на досуге весь твой бред разложил по полочкам, систематизировал, так сказать. Но это были лишь наметки, обрывочные сведения, по которым нельзя составить четкую картинку, зато на эти обрывки можно опираться, допрашивая человека. Я допросил тебя. Припугнул, как следует, выяснив твои болевые точки. Ты очень боишься за жену и дочку. Причем своих гэбешных товарищей ты боишься даже больше, чем нас, немцев. Ты зря пошел на эту службу, Антон, тебя легко можно расколоть. Я сразу просчитал линию твоего поведения. Устроил этот маскарад с переодеванием и допросом, а ты сразу и вывалил всё, что знал. Чекист из тебя дерьмовый и, если бы не твои сведения о научных разработках некоего профессора и твоего шефа, как его?

- Дадуа, Вахтанга Дадуа, - еле слышно проронил Зубарев.

- Да, Вахтанга Дадуа! Если бы ты не догадался рассказать мне об этих исследованиях, я бы тебя, скорее всего, расстрелял бы прямо сейчас. А теперь, твоя болтливость спасла тебе жизнь. Я сделаю так, что ты вернешься в Москву. А уж ты постарайся попасть обратно на службу к своему благодетелю.

- Так Дадуа не арестован вовсе? – Антон все еще не понимающе смотрел на Отто фон Шлёсса.

- Про арест Дадуа я сказал тебе, естественно, неправду. Я и про Дадуа-то только от тебя узнал. Я все правильно рассчитал. Услышав, что твой шеф оказался врагом народа, ты тут же принялся выбалтывать все, что знал, по ходу дела пытаясь облить Дадуа грязью, а себя, естественно, обелить. Ты – трус, Антон.

- Я боялся не за себя, а за своих близких.

- Это неважно, мой друг, ты струсил. И значит, с тобой можно иметь дело. Когда ты будешь мне нужен, я, дам тебе знать об этом. И ты скажешь мне, то, что будет интересовать меня на тот момент, когда в тебе возникнет потребность. Из таких людей, как ты, получаются отличные информаторы.

Антон испытывал острую жалость к себе. Так глупо попался, а с другой стороны, какой у него, Антона, есть еще выход? Можно, конечно, послать этого немца, плюнуть ему в лицо и умереть героем. Но что это даст? А можно попытаться обмануть судьбу. Сейчас для вида согласиться на сотрудничество, а потом, может быть, и не понадобится ничего делать.

Немец, молча, смотрел на Зубарева и, казалось, читал его мысли.

- Да, Антон, - фон Шлёсс сделал вид, что забыл спросить о главном. – А ты, сможешь по возвращении в столицу попасть на прежнее место службы и быть рядом с этими исследователями?

- Конечно, это совершенно точно. Дадуа ценит меня. А потом, у Вахтанга железное правило – чем меньше людей знают о его занятиях, тем лучше. Если я вернусь, то непременно окажусь в помощниках у Вахтанга и этого профессора, - Антон старался убедить немца в правоте своих слов, приводя все новые и новые доказательства собственной незаменимости.

- Хватит! – немец поднял руку. – Запомни, Антон, я не очень тебе верю. Может быть, ты сейчас врешь, убеждая меня, что будешь рядом с этими исследованиями. Но другого агента я туда послать не могу. А посему, делаю ставку на тебя. Старайся, оправдай мое доверие и все будет «шито-крыто». Ведь так говорят русские?

- Я только вот не могу понять, как я окажусь в Москве? Даже, если я каким-то образом и доберусь до своих, меня же сразу расстреляют! Что я буду говорить, попав к особистам? Туда направляют всех пришедших с оккупированной врагом территории. Если любой военнослужащий, хоть несколько часов проведший в окружении, выходит к своим, то он является для особого отдела потенциальным немецким агентом. А я валялся тут, у вас в госпитале, вылечился и пришел. Здрасте! Вот он я! – Антон выжидательно смотрел на фашиста.

- Не считай нас идиотами, Антон. Я продумал операцию и несу ответственность за ее исполнение перед своим командованием. Сейчас я познакомлю вас с вашим напарником. Вы будете работать вместе, - немец открыл дверь палаты. – Василий, зайдите! Наш друг Антон пришел в себя и готов встретиться с вами.

В палату пружинистой уверенной походкой вошел Борзяк и без приглашения уселся на табурет рядом с койкой Антона.

- Со свиданьицем, гражданин начальник. Вон как дело-то вышло! Все нам по ушам ездили, перевоспитывать нас, блатарей, порывались. А сами-то – хоп! – Борзяк, хлопнув в ладоши, заржал. – И на немцев работать согласились. Теперь вместе будем великой Германии служить.

Антон во все глаза смотрел на уголовника.

- Да ведь это – Василий Борзяк. Это он ефрейтора Мигуна убил, а потом из эшелона подорвал. Вот, значит, где он всплыл. Я не буду с ним работать, он все испортит.

- Это ты всплыл, дерьмо легавое! – осерчал Борзяк. – А я, между прочим, хоть и уголовник, а не красный офицер, шухер тут навел изрядный.

- Прекратите, Борзяк, - фон Шлёсс одним рывком усадил бросившегося к Антону бандита обратно на табурет. – Теперь вы и Антон должны держаться вместе. Запомните, вы – единое целое. А вы, Зубарев, знайте, что Василия Борзяка больше нет. Умер он, погиб в разбомбленном немецкой авиацией эшелоне. А перед вами, Антон, стоит ефрейтор Мигун. Так и запомните! Свидетелей, могущих опровергнуть эту информацию, попросту нет. Все погибли! Делать запросы по разным инстанциям тоже никто не будет, время не то, поверят вам на слово. Тем более, что настоящий Мигун, судя по документам, был круглым сиротой.

- Это точно, не до запросов сейчас. Кто будет ефрейтора какого-то проверять? Никто. Мне на слово поверят, - Антон согласно кивал головой. – Но, пусть этот хам язык за зубами держит, а то я за себя не ручаюсь.

Василий угрюмо промолчал, понимая и принимая правила игры, в которой им теперь предстояло участвовать. Антон тоже умолк, откинувшись на подушку.

Отто фон Шлёсс достал из папки два машинописных листа и протянул по одному экземпляру Василию и Антону.

- Что это? – Зубарев взял лист и быстро пробежал его глазами. – Да это же….

- Да, это расписка о добровольном сотрудничестве с германской армейской разведкой «Абвер», - немец протянул Зубареву изящную черную ручку с золотым пером. – Что вы так смотрите, Антон? Я же должен отчитаться о своей работе перед вышестоящим начальством. Обычная рутинная процедура. Только и всего.

Зубарев, чертыхаясь сквозь зубы, подписал бумагу и передал перо Борзяку. Тот поставил свою закорючку, даже не удосужившись прочитать текст расписки.

- Теперь вы оба работаете на великую Германию и на меня лично. Дальнейшие инструкции получите в день проведения операции «Уход». Осталось дождаться, когда Антон окончательно встанет на ноги.

 

 

Глава 11. Операция «Уход».

«Ночь выдалась лунная! Это хорошо, очень хорошо», - фон Шлёсс смотрел в бинокль на лежащую внизу деревню. С пригорка её было хорошо видно, вот она, как на ладони. Майор невольно залюбовался сказочным пейзажем. В серебристом лунном свете крестьянские домики выглядели уютными и милыми. Ни звука не доносилось снизу, еле слышное дуновение ветерка, и опять все тихо. Погода просто сказочная, легкий морозец, то, что надо.

Отто фон Шлёсс подозвал к себе Борзяка и Зубарева.

- Повторим все еще раз. По моей команде вы бежите вниз к деревне, к дому Евдокии Мироновой, - немец указал на дом рукой в тонкой кожаной перчатке. – её сын Пётр – связной партизанского отряда. Во всяком случае, так утверждает местный староста. Я со своими людьми обеспечу вашему побегу шумовое сопровождение. Стрельба, крики, прочешем деревню, но вас, понятное дело, не найдем. После этого спектакля ваш побег будет смотреться весьма впечатляюще. Партизаны поверят вам, да и Пётр скажет свое веское слово. Ведь мы будем вас искать. Для полноты картины придется вас, Антон, слегка подранить.

- Меня? – Зубарев непонимающе взглянул на майора. – Это еще зачем?

- Для вашей же пользы, - немец усмехнулся. – При бомбежке эшелона Вы были ранены! Партизаны подтвердят, что и от немцев Вы пришли тоже раненным. Все сходится. Кто будет разбираться, почему почти два месяца вермахт выхаживал вас так заботливо? Вы попали в плен в бессознательном состоянии. Ефрейтора Мигуна поймали позже. При поимке ефрейтор дрался, как лев. Это, кстати, святая правда. Так вот, вас обоих хотели склонить к сотрудничеству с новым режимом. Вы, как истинные патриоты, отказались. Со дня на день вас должны были расстрелять. Вы, естественно, бежали, мы, естественно, стреляли. Не волнуйтесь, стрелять будет мой снайпер, опытный парень, спортсмен. Особого вреда он вам не причинит. Пуля пройдет навылет, задев мягкие ткани.

Антон подавленно молчал.

- А что нам делать дальше, когда попадем в отряд? – подал голос Борзяк, он же Мигун.

- Хороший вопрос! Учитесь, Антон! – немец назидательно поднял указательный палец вверх. – Вы – офицер, ваш напарник – уголовник, а соображает не в пример лучше вас.

- После попадания в партизанский отряд, вы должны будете проявить себя. Для этого лучше всего подойдет рейд в эту деревушку. Завтра вечером я прикажу Кнопфу арестовать Евдокию Миронову и ее сына Петра, обвинив обоих в помощи беглецам, то бишь вам. Потом будет назначена казнь, их должны будут повесить. Но не успеют, за день до назначенного срока, вошедшая в деревеньку группа партизан при вашем непосредственном участии, Василий, освободит их. Бой вам предстоит не трудный, отряд Кнопфа сейчас находится на переформировании. Здесь, в деревне не больше двадцати человек, включая самого обер-лейтенанта. Уничтожьте всех, вместе с их командиром. Этот бездельник ни на что не способен, настоящая обуза для великой Германии, - майор усмехнулся. – «Я же в этот день уеду в штаб, и не буду иметь к происшедшему здесь никакого отношения», - подумал про себя Отто фон Шлёсс.

Зубарев и Борзяк переглянулись.

- Что же дальше? – подал голос Антон.

- По прибытии к партизанам, сразу же доложите командованию, что немцы готовят операцию по разгрому вашего партизанского отряда. Эти сведения точные, вы узнали о планах немцев, находясь во вражеском тылу. Партизаны просто вынуждены будут идти на прорыв к основным частям Красной армии, чтобы попытаться сохранить людей. О времени отхода отряда вы найдете способ дать мне знать, сделав вылазку в деревню. Кто-нибудь один из вас. Скорее всего, вы, Василий, найдёте способ встретиться со мной в доме, где я квартирую, - немец в упор посмотрел Борзяку в глаза.

- Я всё понял, вот только не ясно, под каким предлогом я покину отряд и рвану в деревню. Так же не понятно, как мы с Зубаревым окажемся живыми? Ведь, как я понимаю, сообщив время отхода отряда и путь, по которому он будет отступать, мы наведём ваших псов прямо на себя! Как же мы уцелеем, ведь нас перебьют вместе со всеми, кто там разбирать-то будет? – теперь Борзяк бросил взгляд на немца.

Но фон Шлёсса вопрос не смутил.

- О том, как я планирую вывести вас из-под удара, я сообщу вам при личной встрече. Мотив вашей отлучки из отряда я уже продумал. Вы должны будете поквитаться с местным старостой. Он, ведь, активно сотрудничает с нами, предавая односельчан, сообщает сведения об их родственниках, военнослужащих Красной армии, - фашист зябко передернул плечами.

Все-таки русская зима разительно отличается от зим, к которым он привык у себя дома, в Германии. Это ещё не так холодно, и он тепло одет. А что говорить о солдатах вермахта, валяющихся сейчас в госпиталях с обморожениями? Вот кто отведал настоящего русского мороза!

Отто задумался. Вчера под вечер к нему опять завалился этот пьяница, обер-лейтенант Кнопф. Как обычно, сильно выпив, он начал костерить на чем свет стоит германское командование и тыловых «крыс», к коим относил и майора Отто фон Шлёсса. Потеряв изрядную часть своего отряда в стычках с партизанами, Кнопф всю вину за случившееся, возложил на абверовца. Попытки сформировать отряд полицаев из пленных бойцов Красной армии, тоже не увенчались успехом. Желающих служить новому германскому порядку оказалось крайне мало. Даже местное население мужского пола, по разным причинам уклонившееся от службы коммунистам, приходя устраиваться на службу в полицию, не сдавали Кнопфу и его помощникам свои советские паспорта, сообщая о том, что, де, утеряли их ещё до прихода немцев.

- Даже эти предатели в глубине души верят в возвращение коммунистов! Даже сейчас они продолжают бояться советскую власть, уповая на то, что, имея какой-то документ, можно попытаться скрыться от наказания за предательство! – орал, брызгая пьяной сивушной слюной, обер-лейтенант, с каждой неделей всё более теряя человеческий облик.

- Мои мальчики! – не унимался толстяк. – Я ведь хорошо знаю родителей многих из них! Мы ведь с некоторыми из этих ребят до войны жили по соседству. Их близкие наказали мне присматривать за их детьми. Юрген, Вилли, Рыжий Клаус! Я помню их еще школьниками. Мы вместе с ними пришли завоёвывать русские земли. Они действительно завоевали себе землю, мерзлую землю общей для них могилы, - Кнопф взвизгнул и, выставив вперед огромный грязный кулак, потряс им перед лицом майора.

- Но, ничего, скоро я еду принимать пополнение. Будучи в штабе, я обязательно доложу, кому следует о ваших интригах. В то время, как мы воюем с Советами, такие хлыщи, как вы, фон Шлёсс, делаете себе карьеру, играете в какие-то странные игры. Эти двое русских ублюдков, которых вы тут содержите, да они давно должны быть расстреляны! Они повинны в гибели немецких парней, но нет! Вы планируете использовать их для достижения каких-то непонятных целей. Разведчики, аристократы, тьфу! Дерьмо вы, чистоплюи и мерзавцы, - Кнопф пошатнулся и, держась за стену, покинул комнату майора.

«Да, план необходимо срочно реализовывать. Операцию я подготовил, сегодня ночью нужно действовать. Действовать, пока этот боров не помешал моим планам. Да и с ним надо покончить руками этих русских, разумеется. А с партизанским отрядом покончу я, майор «Абвера» Отто фон Шлёсс. Уж я постараюсь, чтобы начальство отметило мои заслуги», - решил фашист, очнувшись от раздумий.

- Хоть бы пожрать дали перед побегом, - процедил Борзяк, обращаясь к майору. – Легко ли канать на голодный-то желудок?

Антон Зубарев молчал, угрюмо глядя в сторону.

- Я держал вас впроголодь последнюю неделю для вашей же пользы, - голос немца звучал насмешливо. – Не хотели бы вы предстать пред ясны очи лесных мстителей хорошо откормленными и отдохнувшими?

- Покурить-то хоть дайте, - продолжал канючить Борзяк.

- Хватит! – немец бросил взгляд на часы. – Пора! Курт – ракету. Хайнс – смотри в прицел, время пошло. Если все пройдет удачно, поощрю вас отпуском домой.

Вспышка красной ракеты, нарушив идиллию тихой лунной ночи, привела в действие хорошо отлаженный механизм. Две фигурки, соскользнув со склона, бежали к деревне. Треск мотоциклеток гитлеровцев, стук пулеметов, лай собак, гортанные приказы, все смешалось в едином страшном гуле, мигом разбудив жителей деревни, нарушив зыбкий, тревожный сон людей.

Хайнс, повинуясь команде майора, выдохнув, плавно спустил курок снайперской винтовки и улыбнулся. Все прошло как надо. Фигурка одного из беглецов дернулась, но продолжила бег, припадая на левую ногу.

- Все как Вы хотели, герр майор, - Хайнс любовно похлопал винтовку по прикладу, – но смею заметить, ранение не такое уж и легкое.

- Ты все сделал правильно. У партизан закрались бы сомнения, заявись к ним легкораненый. А так, все по-честному. Захочет жить, выживет. А Вы, Хайнс и Вы, Курт, скоро отправитесь в отпуск, майор фон Шлёсс слов на ветер не бросает.

- Сука, фриц поганый! Ногу мне прострелил, - хрипел Антон, выбиваясь из сил, хромая, он теперь не поспевал за Борзяком.

Василий взвалил Антона на плечи и, затащив за какой-то сарай, положил на снег. Рванув свитер на груди, соорудил жгут и плотно перевязал рану. Кровить стало меньше. Рядом с ними пронесся мотоцикл, раздался лай собаки.

- Интересно, будут ли немцы стрелять, завидев нас? – Антон облизал засохшие губы. – А что, если мы бежим сейчас по-настоящему? А что, если майор этот врал, что страхует нас?

- Заткнись, - Василий тоже ломал голову над этим вопросом, – не время сейчас, давай обопрись об меня, вон дом Мироновых.

Деревня не спала. Луна скрылась за тучи, стало темнее. Немцы прочёсывали дворы. Заскакивая в избы, переворачивали в них все вверх дном, во всех домах производились обыски. Женщин, детей, стариков выгоняли на мороз в одном исподнем, а в оставленных людьми жилищах принимались орудовать каратели.

Беглецы, добравшись до двора Мироновых, спрятались на сеновале. Несмотря на зимнее время, сена в постройке было много. Разворошив руками мерзлую сухую траву, беглецы затаились в своих норах. Немцы, ворвавшись во двор, бросились к дому. Один, отделившись от общей массы, грохнул ногой в дверь сарая. В образовавшемся темном проеме сверкнула огнем очередь автомата. Подождав немного, каратель выпустил еще одну. Прислушался. Тихо. Борзяк и Зубарев замерли, боясь вздохнуть. Немец повернулся и, грохоча сапогами, вышел со двора. Спустя несколько минут, гомоня, удалились каратели, шарившие в доме. Через час деревня затихла. Поиски сместились в район леса.

Борзяк и Зубарев выбрались из своего укрытия. Забросав сенцом свои норы, беглецы обошли дом с внутренней стороны. Василий осторожно поскребся в окно и, встав за угол дома, внимательно прислушался. Раненного Антона он поддерживал под руку. Чуть приоткрылась дверь. Мальчонка лет двенадцати испуганно глядел в темноту.

- Пацан, ты кто? – Борзяк прекрасно знал, что мальчика зовут Петя, но виду, конечно, не показывал.

- Петька я! Сын Евдокии Мироновой, а ты кто?

- А я, Петро, боец Красной Армии, я не один, с товарищем я. Он ранен в ногу, но ходить мало-мало может. Кликни мамку, Петруха, разговор есть.

Но женщина уже и сама подошла к двери и испуганно смотрела на непрошенных гостей.

- Заходите, только тихо, - наконец решилась хозяйка, - Петя, сынок, помоги болезному

Антон и Василий оказались в сенцах. Посадив Антона на лавку, Евдокия споро обработала рану, забинтовав ногу Зубарева чистой тряпицей.

- Рана не очень опасная, повезло. Крови вот только много потерял. Слабость из-за этого, - Евдокия с участием посмотрела в бледное, осунувшееся лицо беглеца, – жалко вас, ребятки, а все-таки оставлять у себя беглых боязно. Расстреляют фрицы и меня, и сына. Уходить вам надо.

- Куда же мы пойдем? – Борзяк развел руками. – Ищут нас везде, через три часа уж светать начнет.

- Значит за три часа нужно управиться, - Евдокия была непреклонна.

- Мама, я их проведу, - Петька начал одеваться. – Пойдем в обход, задами выберемся, деревню обойдем, а там по подлеску и до партизанских постов дотопаем.

- Идти-то сможешь? – спросил Антона Василий.

- Не знаю, ноги почти не чувствую, - Антон встал. – Спасибо, хозяйка. Тебе, Петька, тоже благодарность за то, что помогаешь нам.

- Потом благодарить станете, когда до места доберёмся, - мальчик осторожно приоткрыл дверь и вышел на крыльцо.

Крадучись, обойдя дом, Петр разглядел малиновые огоньки сигарет, мелькавшие в темноте. Немецкий пост, раньше его тут не было. По прямой не пройдешь. Петька похвалили себя за сообразительность. Пройдя до оврага, мальчик убедился в своей правоте снова. Здесь постов не было. Всё как он и предполагал. Теперь главное, не поднимая шума, убраться из опасной зоны, преодолев овраг. Дальше спасительный лес, а там свои. Но до них нужно еще дойти.

Вернувшись к дому, он объяснил беглецам план дальнейших действий. Борзяк, взвалив на себя Зубарева, двинулся следом за мальчишкой. Дорога далась им тяжело. Войдя в лес, и осторожно уложив Антона на собранный Петькой еловый лапник, Василий вытер снегом разгоряченное лицо, сердце учащенно билось, и ноги, и руки были словно налиты свинцом. Задыхаясь, Борзяк присел на снег и закрыл глаза.

- Не время отдыхать, дядя! – Петька дернул за рукав задремавшего Борзяка. – С час нам еще где-то топать.

- Сейчас, малец, сейчас, - язык еле ворочался во рту. Василий поднялся и, взвалив на плечи раненого, поплелся вперед.

Теперь они шли медленно. Борзяк совсем ослабел, часто и глубоко проваливаясь в снег, он падал и поднимался вновь. Уже почти расцвело, но Василий не замечал этого. Он просто шел за мальчиком и, когда прозвучал оклик: «Стой! Кто идет?», Борзяк, разом потеряв остаток сил, рухнул в снег вместе с Антоном, который к тому времени был почти без сознания.

- Свои, помог бы лучше, раненный у нас, - ответил Петька часовому.

- Сейчас, сейчас, Петро, - засуетился караульный, который был не намного старше самого Петьки, – Фома, Егор Демьяныч, сюда идите, быстрей. Петро пополнение привел.

Двое крепких мужиков в потёртых телогрейках неслышно выросли из предрассветной мглы. Один из них, тот, что покрепче, взвалил на плечи Антона и кивнул головой Борзяку, пошли, мол. Второй, убедившись, что его помощь не потребовалась, вернулся на пост.

 

 

Глава 12. ОТРЯД СТОЖКОВА.

Командир партизанского отряда Сергей Борисович Стожков воевал еще в гражданскую. Военный опыт кое-какой имелся, но годы, проведённые на партийной работе, научили Сергея осторожности. Ещё перед началом войны секретарь райкома Стожков был предупрежден, что в лихую годину быть ему партизанским командиром.

Нельзя сказать, что отряд был организован на пустом месте. И схроны с оружием, и консервы, и запас медикаментов создали. Правда, укрытия на основном партизанском становище доделать не успели. Ну, что же, другим лесным мстителям ещё хуже пришлось. Были и спонтанно созданные партизанские группы, основу которых, кроме местных жителей, составляли прибившиеся к ним окруженцы, не успевшие выбраться к основным силам Красной Армии. Век этих отрядов был недолог. Попробуй, повоюй без достаточного запаса оружия и продовольствия, без тёплых землянок и врачебной помощи. Вот эти отряды и гибли в первую очередь, но несмотря ни на что, вопреки всему, гражданские люди вкупе с измождёнными, раненными и голодными бойцами Красной Армии продолжали разить захватчиков на, казалось бы, уже отошедшей к гитлеровцам территории.

Стожков разделил свой отряд на несколько мобильных групп, координирующихся общим штабом. Эти группы, отправляясь с базы, проводили многодневные рейды в глубокий тыл гитлеровцев, совершая дерзкие по своему замыслу операции.

Долгое время немецкое командование не могло понять, что диверсии – дело рук единого партизанского соединения под командованием Сергея Стожкова. Совершаемые партизанами подрывы гитлеровских эшелонов, разгромы штабов полевых жандармерий, уничтожение складов горюче-смазочных материалов и баз военной техники фашистов привели к тому, что немецкое командование осознало, что здесь не существует окончательно завоёванных территорий. Вчера, в ещё спокойную деревеньку, сгоняли скот на нужды германской армии, а сегодня ночью партизаны, совершив набег, разгромили комендатуру, перебили гарнизон, угнали весь скот, да ещё и подходы к населенному пункту заминировали. Заново войдя в деревню, фашисты не обнаружили ни одной живой души. Все население в лесу! А в лес попробуй, сунься.

Долгое время отряд Стожкова оставался неуязвимым, но в последнее время ситуация резко ухудшилась. Подавляющее преимущество гитлеровцев стало ощущаться настолько явственно, что Сергей запросил Центр о возможности прорыва отряда к основным частям Красной Армии. Разведданные подтверждали, что фашисты вот-вот проведут операцию по уничтожению оставшейся части партизан. Сильно потрёпанный, потерявший более половины своих бойцов, отряд имел в своем составе не только мужчин. Спасаясь от зверств оккупантов, к партизанам всё чаще приходили и женщины и дети, даже старики и те тянулись к ним. Ещё до войны офицерами НКВД в деревнях были отобраны специальные люди, ставшие ушами и глазами лесных мстителей на оккупированной территории. В числе связных были даже дети, которые действовали зачастую изворотливее некоторых взрослых.

«Вот вчера Петр, сын Евдокии Мироновой, доставил в отряд двух человек, оба военнослужащие госбезопасности. Толковые ребята, сумели бежать из фашистских застенков. Да и Петька молодец, сначала укрыл ребят, а потом сумел провести беглецов до расположения отряда. Правда, один ранен, а второй так измучился, таща на себе товарища, что и говорить не смог. Ничего, сегодня с ними потолкуем, может, чего важное расскажут», - думал командир, обходя стоянку своего отряда.

- Товарищ командир, разрешите? – один из вчерашних, тот, что помоложе, смотрел открыто, взгляд не прятал, толкнув дверь командирской землянки, он неловко топтался на пороге, не решаясь войти.

- Заходи! Как звать тебя, гвардеец?

- Мигун. Василий Мигун, ефрейтор Мигун, - представился вошедший. – Командир мой, старший лейтенант Зубарев, в лазарете вашем сейчас. Фрицы, когда мы вчера тикали, зацепили его.

- Я знаю, досталось ему, - Стожков уселся за стол, зажег лампу-коптилку, – сейчас наши подойдут, комсостав, так сказать, потолкуем.

- Я, товарищ командир, доложить вам хочу: на отряд каратели наступление готовят. Мы с Зубаревым, когда в плену у фрицев сидели, слышали, как там полицаи меж собой толковали, что, как только фрицы в лес партизан давить пойдут, их тоже тут отсиживаться не оставят. Впереди фрицев полицаев пустят, пусть, мол, кровью верность новой власти доказывают. А полицаи впереди идти не желают. Трухают они, стервецы. Вот так! – Мигун закончил и выжидательно глянул на Стожкова.

- Может, брехали эти полицаи, что вас стерегли?

- Может и брехали, да только карательный отряд обер-лейтенанта Кнопфа, что в деревне квартирует, на переформирование отправился, в деревне не более двадцати человек немцев осталось.

Стожков внимательно посмотрел на ефрейтора.

- Откуда знаешь, Мигун про то, что отряд на переформирование отправился? Тебе, что этот Кнопф доложился что ли?

- Да видно же всё! Нас на допросы каждый день почти таскали, пока по деревне под конвоем ведут, умный человек многое приметит. Я, ведь, в госбезопасности служил, а не быкам хвосты крутил. Кое-какое понятие имею.

- Ну ладно, сейчас иди, молодец, что всё заметил. Я к сведению принял! – Стожков проводил ефрейтора и, закурив, задумался.

Думы командира были невесёлые. Как ни крути, прав ефрейтор. Скопив силы, немчура, прочесав огромный лесной массив, в конце концов доберется до них. Сам Сергей Стожков смерти не боялся, сколько раз мог погибнуть в гражданскую, сколько раз мог угодить в молох репрессий. Бог миловал, а вот теперь….

«Что делать с бабами, детьми, стариками? Как их-то выводить? Прибились к отряду, кто поодиночке, кто семьями. А что было делать? Не принимать, гнать обратно? Пусть бы фрицы эти чертовы их убили бы? Ведь почти у всех родственники бойцы или командиры Красной Армии. Нет, правильно сделали, что всех приютили», - Сергей поднял голову.

За стол прошли двое мужчин. Его помощники, друзья. Всего двое и осталось-то их. А в начале за столом тесно бывало. Эх, жалко ребят, до слёз жалко, а ничего не попишешь. Воевать и сволочь фашистскую громить надо.

Один из вошедших, Семен Нефёдов, до войны работал учителем в школе. Второй – Дымов Иван был агрономом. Профессии мирные, а вот, поди ж ты, командиры из них получились знатные.

- Чего делать будем, ребята? – голос у Стожкова был невесёлый.

- Петьку Миронова вместе с матерью арестовали. Завтра на площади перед сельсоветом вешать будут, - вместо ответа зло, сквозь зубы, бросил Иван.

Сергей поднял голову. Петька еще вчера был здесь, привел беглых. Ночью ушел обратно. Говорил ему Сергей, чтобы повременил возвращаться. Нет, не послушал Петро, маленький, а упрямый. За мать, наверное, беспокоился. Вот и не уберёгся.

- Как взяли его, знаешь? – Стожков скрутил козью ножку и прикурил от коптилки.

- Местные говорят, что по утру на патруль немецкий наскочил. Они беглых ловили и вокруг деревни шастали.

- Вань! Не в службу, а в дружбу, приведи сюда ефрейтора Мигуна, которого вчера Петька доставил.

Иван вышел и через несколько минут вернулся с ефрейтором.

- Где ты был? – обратился Сергей к Мигуну.

- К Тоньке, поварихе нашей, клинья подбивал. Уже и обнимать её начал, - Дымов улыбнулся в пышные усы.

- А чего? Дело-то молодое! Война – любви не помеха, - Мигун причмокнул языком, – девка – огонь, кого хош сожгёт.

- Я тебе дам, огонь, - Стожков пристукнул по столу кулаком. – Давай нам обскажи, как в деревне обстановка? Петьку, спасителя вашего, сегодня по утру, фрицы взяли. Вместе с матерью завтра повесить хотят. Что скажешь?

- А чего тут говорить? – Мигун пожал плечами. – В деревню ломанёмся, Петьку с матерью из кичи вынем, а фрицев перемочим. Вот такой мой сказ будет.

- Ты что городишь-то? - Стожков поморщился. – Ломанемся, из кичи вынем, перемочим. Ты, что, Мигун, блатной что ли? В лагере срок отбывал, да? А ну, давай по-человечески изъясняйся.

- Да я, товарищ командир, считай, что и впрямь сидел. Только с другой стороны.

- Это как же так?

- Да я лагеря охранял. Зэки с одной стороны колючки сидят, а мы с другой. Ну, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Вот я от ихнего брата и нахватался выражений блатных, сам не рад, честное слово.

- Ясно! – командир усмехнулся. – Ну, иди, Вася, мы подумаем, а вообще, молодец ты, план у тебя боевой.

- Ну, что скажите, други мои? – Стожков обвел взглядом боевых друзей. – Мне этот ефрейтор каким-то странным показался.

- А мне он показался отважным парнем, - Дымов устало смотрел на командира, – вон сколько старлея этого к нам тащил. Сам еле живой пришел, а товарища не бросил.

- Вот ночью пойдем Мироновых освобождать, увидим, каков этот ухарь в бою, - закрыл обсуждение молчавший до этого Нефедов.

До вечера лагерь партизан погрузился в сон. Лишь изредка из землянок доносился детский плач, и слышно было, как гремит кастрюлями повариха Тоня, готовящая скудный ужин. Консервов давно не осталось. Трофейная немецкая тушенка тоже подошла к концу. Жители окрестных деревень сами давно пухли с голоду. Кое-как кормил лес, но охота зимой в этой местности была делом неблагодарным. Приходилось потуже затягивать пояса.

Очередная смена заступила в охранение. Сменившиеся бойцы пошли отдыхать. Василий слонялся по лагерю в одиночестве, хотел пойти на кухню к поварихе Тоне, но, помня нагоняй от Стожкова, решил повременить с ухаживаниями. Заглянул в лазарет, Антон спал, выглядел он лучше, чем накануне.

- Эй, Мигун! – окликнули его. – Иди оружие получай.

Василий оглянулся, молодой парнишка лет пятнадцати тянул его за рукав.

- Айда к товарищу Нефёдову, - пацан поволок Василия за собой.

Нефёдов выдал новоявленному бойцу отряда трофейный немецкий автомат, который партизаны именовали «перделкой». Минут пятнадцать Нефёдов объяснял Василию, как пользоваться автоматом, потом отпустил восвояси.

Едва минула полночь, два отделения партизан выдвинулись к деревне. Погода благоприятствовала мстителям, мела метель. Идти по быстро нарастающему ковру было тяжело, зато и следы партизан практически сразу покрывались новым слоем снега. Подойдя к деревне почти вплотную, маленький отряд разделился на две группы. Одной группой командовал сам Стожков, вторую вел Нефёдов. Теперь партизаны шли очень осторожно. Борзяк хорошо помнил, что говорил ему перед «побегом» фон Шлёсс. Сам абверовец покинул деревню, а сильно поредевший отряд обер-лейтенанта Кнопфа, скорее всего, спрятался от ненастья в здании комендатуры. Значит, надо тихо снять часового и вдарить по комендатуре. Этот план Борзяк и предложил Стожкову и Нефёдову. Те, подумав, признали его подходящим. Стремясь произвести на партизан самое лучшее впечатление, Борзяк решил пойти первым.

- Часового я сниму сам! Я столько здесь в деревне в кутузке просидел, что хорошо представляю, где пост фрицев, - Борзяк достал из сапога нож.

- Возьми ракетницу, как снимешь часового, пальни, мы бежим к тебе и громим комендатуру. Нефёдов со своими освобождает Петьку с матерью. Встречаемся здесь и уходим домой, - Стожков передернул затвор, – ну, с Богом, ребята!

Борзяк пружинисто оттолкнувшись, бросился по направлению к предполагаемому месту поста. Снег шел сплошной стеной, попадая в глаза Василию, слепил его. Но немцы точно также не разглядели маневр Борзяка. Подбежав почти вплотную, Василий увидел черный силуэт мотоциклетки. Немцев было двое. Один сидел в люльке возле пулемета и дремал. Перед тем, как полоснуть его по горлу, Василий увидел его закрытые глаза.

«Теперь фриц будет спать вечно», - подумал Василий и выбросил руку с ножом в направлении второго, но второй солдат оказался сильным соперником. Отскочив в сторону, он мощным ударом в ухо почти сбил Борзяка с ног. В пылу борьбы и немец и Борзяк забыли об автоматах, которые болтались за спинами у обоих. Мощнейшим ударом в живот фриц свалил Василия на спину и принялся душить, утробно урча. В правой руке Борзяк все еще сжимал нож, но здоровенный фашист наступил ему на запястье коленом. Одной левой рукой Борзяк не мог причинить фрицу, сколь ни будь, заметного вреда. Руки немца все уверенней сжимались на шее Василия. Задыхаясь, Борзяк принял единственно верное решение, которое и спасло ему жизнь. Собрав во рту достаточно слюны, Василий со всей силы плюнул фрицу в глаза. Плевок достиг цели. Не ожидавший такого поворота событий, фашист инстинктивно поднес руки к глазам, желая утереться, и на секунду утратил контроль над соперником. Резко рванув правую руку, Борзяк вонзил нож немцу в шею, под подбородок. Повернув с остервенением рукоятку ножа, Василий почувствовал капли крови соперника на своем лице. Это придало ему силы. Борзяк вскочил, пустил ракету и первым ринулся к зданию комендатуры. Несколько гранат, брошенных подоспевшими партизанами в здание, где находился отряд Кнопфа, заставили немцев выскакивать в окна и двери. Партизаны добивали фашистов одиночными выстрелами. Чуть в стороне, возле сарая, где содержались пленные, раздалось несколько очередей и все смолкло.

«Нефёдов освободил Мироновых», - смекнул Борзяк.

Меж тем оберлейтенант Кнопф всё не появлялся из здания комендатуры. Борзяк внимательно следил за выбегавшими фашистами.

- Главного фрица нет, - прокричал Борзяк подоспевшему Стожкову.

- Чёрт с ним, убит, наверное, внутри лежит. Отходим, Мигун!

- Нет, товарищ командир, непорядок! Я сейчас! – Борзяк бросился в горящий дом.

Заглянул в одну комнату, другую – никого. Дверь в торцевой кабинет оказалась закрыта на засов. Разбежавшись, Василий выбил дверь и влетел в помещение. Маленькая комнатёнка служила спальней. В углу стояла широкая кровать, белье было снято. Окно наглухо закрыто. На полу стояло пустое ведро. Никого нет! А дверь кто запер? Борзяк рывком отодвинул от стены тяжелую старинную кровать. Под кроватью лежало тело, накрытое мокрым половиком. Борзяк сбросил половик и увидел свернувшегося клубком оберлейтенанта Кнопфа.

- Ну, ты хитер, фраерок! – Борзяк ударил Кнопфа ногой в живот. – Пожар хотел пересидеть и от пули уберечься? Не выйдет, смерть твоя пришла!

Выпустив в немца несколько очередей, Борзяк выбил ногой окно и присоединился к партизанам, собиравшим трофейное оружие, которым был усеян двор догорающего здания комендатуры.

Воссоединившись, обе группы партизан стремительно уходили в лес. Отряд стал на два человека больше – мать и сын Мироновы, отбитые у врага, пополнили ряды мстителей. Замыкал колонну Борзяк, тащивший в вещмешке форму солдата немецкой армии, которую он стянул в казарме комендатуры. Убитому взрывом партизанской гранаты, фрицу она была уже не нужна.

К рассвету отряд партизан возвратился на базу. Люди наскоро позавтракав, пошли отдыхать. Борзяк решил навестить Антона. Зайдя в лазарет, Василий увидел, что Зубарев не спит. По внешнему виду было заметно, что ему стало лучше. Увидев Борзяка, он попытался приподняться. Василий огляделся. Вокруг еще три койки были заняты. Двое партизан были лежачие, третий уже потихоньку ходил, разрабатывал раненную ногу.

- Ты как, Антон? – изобразил участие Борзяк.

- Да ничего, скоро уже оклемаюсь. Доктор говорит, что рана не очень опасная, заживает потихоньку. Вот только слабость у меня, Василий.

- Ну, ничего, Бог даст, все обойдется! – сказал Борзяк громко, чтобы слышали другие раненные, а затем, наклонившись вплотную к Антону, прошептал: – Не вздумай пока на ноги вставать, блажи, что худо тебе, что помираешь. Понял меня, товарищ командир?

- Понял. А зачем я врать буду?

- Затем, чтобы живым остаться. Нутром чую, скоро стрёмные дела начнутся, - свистящим шепотом прошипел Борзяк.

- Ну, выздоравливайте, товарищ старший лейтенант! Набирайтесь сил, - громко попрощался Василий и пошел на выход.

Выйдя из лазарета, он заметил Стожкова и Нефедова, идущих по направлению к землянке командира. Увидев Василия, оба остановились.

- Ну, как, Мигун, проведал начальника своего, Зубарева? – остановившись перед Борзяком, Стожков начал сворачивать самокрутку.

- Так точно, проведал, товарищ командир. Слабый он, все не оклемается никак.

- Закуривай, Василий! – Нефедов передал Борзяку свой кисет. – Есть у нас к тебе дело, товарищ ефрейтор. В бою мы тебя посмотрели. Парень ты, конечно, горячий, лихой. Но, кроме горячки, башка на плечах ещё нужна.

- Не пойму, куда вы клоните, товарищ командир, - разом насторожился Борзяк.

- Пойдем-ка, Василий, ко мне, поговорить надо. Дело серьезное. Тут важно не ошибиться, - Стожков посмотрел Борзяку прямо в глаза, Василий взгляд выдержал.

- Раз дело серьёзное, без разговора не обойтись, - тихо молвил он.

Зайдя в землянку командира, все трое уселись за столом. Вскоре пришел и Дымов.

- Ну вот, все в сборе, - Стожков достал карту местности, – тут вот какое дело, Василий, отряд должен идти на воссоединение с регулярными частями Красной Армии.

Все взгляды устремились на карту.

- Через три дня одна часть отряда, включающая в себя стариков, женщин, детей, раненных, пойдет вокруг Волчьей балки, - командир показал маршрут на карте, – и примерно через четыре-пять дней достигнет передовых отрядов Красной армии.

- Вторая часть отряда, в которой не будет ни детей, ни раненных, ни стариков, ни женщин, будет прорываться через деревню, где мы ночью комендатуру разгромили, - вступил в разговор Дымов.

- Да, там сегодня уже фрицев видимо-невидимо. Они, того гляди, сами на нас попрут. Идти в том направлении в прорыв – чистое самоубийство, - Борзяк удивлённо посмотрел на Стожкова.

- Правильно мыслишь! Это и есть чистое самоубийство. У нас прорыв в этом направлении, немцы бросят все силы на нас. Тогда та часть отряда, где собрано в основном гражданское население, пройдет беспрепятственно. По крайней мере, шансов у них будет намного больше, чем, если бы мы пошли бы единым фронтом, – Стожков закончил и посмотрел на товарищей.

- Короче, мы хотели узнать у тебя, Мигун, смог бы ты взять на себя руководство нашим гражданским воинством? Они к нам прибились, не можем же мы женщин, детей, стариков теперь на произвол судьбы бросить. А сами они не дойдут, - теперь Нефёдов выжидающе посмотрел Мигуну в глаза.

Такой расклад пришелся по душе Борзяку, но показывать свое согласие сразу же Василий не стал, испугавшись, что руководство отряда устроило ему очередную проверку.

«Вот легавый отлёживается в лазарете, а я за него мозгой раскидываю», - зло подумал про себя Борзяк, а вслух сказал:

- А я и не знал, товарищи командиры, что вы бойца МГБ за детёныша несмышлёного или за старика полоумного держите. Ваше предложение меня не устраивает, я с бабами не пойду, я вместе с вами воевать останусь.

- Я тебя не спрашиваю, пойдешь ты или нет. Я тебя спрашиваю, сможешь их довести или не сможешь? И предложений тебе, ефрейтор, никто не делает. Не девка ты, чтобы тебе предложения делать, - прорычал Стожков, бросая на Василия угрожающие взгляды.

Василий, войдя в роль, опустил голову и сжал кулаки.

- Послушай, Мигун, - подал голос Иван Дымов. – У нас с кадрами военными туго стало. Ты же видишь, кто у нас в отряде в живых остался, или колхозники, или школяры. Мы не в счёт. Мы втроём на этой земле жили, мы за неё и умрём. Мы так решили, это не обсуждается. Кроме тебя, нам это задание поручить некому. Мог бы твой старлей помочь, да он сам пластом лежит. Это же не так просто, людей почти полсотни вывести. Тут кое-какой военный опыт иметься должен, а ты всё-таки срочную отслужил, ефрейтором стал. Выручай!

- Да всё! Разговор кончен. Это тебе боевой приказ! – снова взял слово Стожков. – Мы на тебя, Мигун, очень надеемся.

- Есть! Приказ есть приказ! – Василий козырнул. – Только позвольте сперва одно дельце в деревеньке доделать. Не успел я во время вылазки.

- Что за дело? – насторожился Стожков.

- Да староста местный, Конюков Иван Фокич – предатель, прихвостень фашистский наказания избежал. В распыл я отправить его не успел. Фрица, командира зондер-команды, порешил, а до Конюкова руки не дошли.

- Да, староста, гад известный. До войны бригадиром, уважаемым человеком, в колхозе был, а сейчас у немцев в холуях ходит! – с ненавистью бросил Нефёдов. – Скольких выдал, а скольких ещё выдаст.

- А как ты к нему подберёшься? – Стожков развел руками. – Сам знаешь, немцев теперь там видимо-невидимо. Небось, со всех окрестных деревень понемногу взяли и сюда пригнали.

- Это и хорошо, что со многих деревень фрицев собирали. Они же друг друга не знают. Я среди них и затеряюсь. Форму ихнюю я в комендатуре притырил. Так, что дело выгорит, - Мигун уверенно махнул рукой. – Зуб даю.

- Опять ты со своими зэковскими выражениями, - Стожков недовольно поморщился. – Просил же тебя, Вася, по-человечески разговаривать.

- Извините, товарищ командир.

- Ну, хорошо. Действуй, Василий, - командир отряда решительно рубанул рукой воздух, – такого подлеца наказать необходимо, другим в назидание. Только не подведи нас, вернись живым.

- Так точно! Есть вернуться живым, - Борзяк повернулся и вышел.

За столом повисла пауза.

- Рисковый парень, таких бабы любят, - грустно улыбаясь, нарушил молчание Нефёдов.

- Все равно он мне чем-то не нравится. Злобный он чересчур, - покачал головой Стожков.

- А чего же мы ему людей выводить доверили? – спросил командира Дымов.

- Потому, что больше доверить некому, - ответил ему командир.

 

 

ГЛАВА 13. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ОТРЯДА СТОЖКОВА.

«Все-таки дерьмовая одёжка – форма рядового войск вермахта. Не для русской зимы сшита. Зэковской клифт, и то, теплее будет, - думал Борзяк, зябко поеживаясь под ночным колким ветром.

Немецкая шинель, совсем не держала тепла. Пока Василий добрался до деревни, совсем окоченел. Хорошо, что снег не идёт, видимость нормальная. Впереди показался немецкий пост. Теперь там стояла самоходка, рядом прогуливались сразу три караульных. Заметив человека в немецкой форме, один из часовых вскинул винтовку и крикнул что-то на своем языке. Василий остановился и поднял руки.

«Сразу стрелять не решатся. Все-таки на мне форма ихняя», - подумал Борзяк и не ошибся.

Двое солдат, вскинув винтовки, осторожно подошли к нему. Один встал сзади, второй остался перед Борзяком. Немцы недоуменно смотрели на Василия и молчали.

- Абвер, майор фон Шлёсс, шнель! – гаркнул Василий.

Один из караульных что-то сказал своему товарищу, тот опустил оружие и быстро обыскал Василия. Обнаружив в его сапоге длинный острый нож, фриц удовлетворенно хмыкнул. Василий стоял, подняв руки. Второй солдат снял с Борзяка ремень и, перехватив ему руки за спиной, толкнул в спину стволом винтовки. Иди, мол. Так, втроём, они и пошли к дому, где квартировал фон Шлёсс. Впереди пленный с поднятыми руками, сзади – двое конвойных.

Добравшись, наконец, до нужного дома, один из конвоиров окликнул солдата, который нес караул у крыльца. Тот прошмыгнул в хату и через минуту показался уже вместе с майором. Фон Шлёсс, по обыкновению, был в своей роскошной домашней куртке, в руке его дымилась длинная сигара.

Майор что-то коротко бросил солдатам и взмахнул сигарой. Те быстро развязав Василию руки, собрались уходить.

- Пусть нож мой отдадут, господин майор, они его у меня забрали, когда шмонали у КПП.

Немец усмехнулся и, переведя конвойным просьбу Василия, опять махнул сигарой, мол, убирайтесь, вы своё дело сделали. Один из солдат вынул нож и протянул его Борзяку, после чего оба фрица, козырнув, удалились. Фон Шлёсс провел Василия в дом.

- Отряд будет уходить через три дня, - начал доклад Борзяк, – я у них на хорошем счету. Командир мне верит и поручил вывести раненных, стариков, детей. По большей части там гражданские, которые прибились к партизанам. Мы будем уходить вокруг Волчьей балки.

- А как поживает наш друг Антон Зубарев? – спросил немец.

- В лазарете лежит, снайпер ваш его серьезно подранил, но ничего, оклемается. Он тоже с нами уходить думает. Наверное, на подводе легавого везти придется, сам не дойдёт, - Василий досадливо поморщился, – один я, господин майор, стараюсь, напарничек мой подушку всё больше давит.

- Ничего, Василий. Если доберетесь до Москвы, Антон своё отработает, пристроит вас на службу. Так, что берегите его.

- Придётся, - Борзяк тряхнул головой. – куда ж теперь деваться?

- А что со второй частью отряда? – поторопил Василия абверовец.

- Вторая часть отряда, состоящая из тех, кто еще может сражаться, пойдет на деревню, они попытаются прорваться здесь. Их основная задача – отвлечь ваши силы от обоза с раненными. Командир отряда Стожков прекрасно понимает, что шансов пробиться, практически нет. И он, и его люди осознанно пойдут на смерть, спасая своих товарищей, - Борзяк закончил и посмотрел на немца.

- Сколько этих безумцев?

- Не больше сотни. Большая часть отряда погибла. В числе этих семидесяти есть и легкораненые, могущие носить оружие, - при немце Борзяк старался обходиться без блатных выражений, это давалось ему с трудом.

- Ясно, я все понял и приму меры. Группу Стожкова постигнет страшная участь. А ваш обоз с ранеными беспрепятственно дойдет до русских позиций, - фон Шлёсс с усмешкой взглянул на Василия. – Ну, разве что, мои люди немного постреляют для большей достоверности. Вы вместе с обозом доберётесь до своих, там и вас, Василий, и Антона ждет серьезная проверка особистов. Я думаю, что они учтут ваши заслуги во время нахождения в отряде Стожкова, и вскоре оставят вас в покое. Я уверен, что вскоре Антона вернут на его старое место службы, куда он устроит и вас. Несите службу старательно, а я найду способ с вами связаться.

«Да, уж от тебя нигде не спрячешься», - подумал про себя Василий и промолчал.

- Кстати, а как вы объяснили руководству отряда свой поход в деревню? – немец с удовольствием выпил рюмку самогона и закусил соленым грибом.

- Я действовал согласно вашим указаниям, данным нам перед побегом. Я предложил Стожкову ликвидировать местного старосту Конюкова. Он предатель, выдал многих селян, родственники которых служат в Красной Армии. Стожков согласился со мной.

- Ну, что же, этого хапугу не жалко. Хотя, Иван Фокич иногда приносил мне ценную информацию, - немец щелкнул пальцами, – но на войне, как на войне. Пусть его смерть послужит великому рейху.

- Пусть послужит, - Борзяк поднялся, – я пойду, господин майор.

- Курт проводит вас, а заодно и поможет осуществить казнь Конюкова.

- Нет уж, мочить сам буду! Курт ваш, пусть лучше на стреме постоит, - снова съехал на феню Борзяк.

- Я же просил – без жаргонизмов! – немец в бешенстве схватил Василия за ворот шинели, – вы теперь мой агент, а я не терплю, когда мои агенты не выполняют моих просьб.

Едва за русским захлопнулась дверь, Отто фон Шлёсс налил еще самогона и, задержав дыхание, с удовольствием влил жидкость в себя. Подождав несколько секунд, шумно выдохнул воздух.

«Нет, эти русские положительно знают толк и в выпивке, и в закуске. Первач, который делает хозяйка, чист, как слеза младенца. Разве фабричная водка или бездушный немецкий шнапс сравнятся с этим эликсиром жизни?» - Отто фон Шлёсс опять взялся за графинчик, но, подумав, поставил его обратно на стол, сейчас майору Абвера нужна была трезвая голова.

Как все, однако, замечательно выходит. Русские громят комендатуру, убивают этого жирдяя Кнопфа, который настрочил на него, Отто, донос. Проклятый лавочник жаловался, что он, майор Абвера, занимается какими-то своими делами, играет в шпионские игры, спасает от расстрела каких-то русских. Заставляет немецких солдат напрасно рисковать своими жизнями. Хорошо, что офицер, к которому на стол попала эта писанина, оказался старинным другом отца Отто фон Шлёсса, который знал маленького Отто еще с пеленок. В свете последних неудач немецких войск под Москвой этот донос мог стоить майору карьеры. Однако, добрый друг семьи спустил дело на тормозах, обвинив самого жалобщика в нерадивом отношении к службе.

«Теперь пришло время моего триумфа, - подумал фон Шлёсс. – Уничтожение партизанского отряда Стожкова – это прекрасная возможность стяжать лавры, возможность показать в лучшем свете плоды своей разведдеятельности, а также блеснуть тактическими навыками! Решено! Командовать группой уничтожения партизан будет лично он, майор Отто фон Шлёсс! Он покажет этим русским колхозникам, что значит германская мощь. Не беда, что отряд партизан почти обескровлен, не беда, что мал по численности. При умелой подаче информации можно превратить горстку русских патриотов в громадное партизанское соединение. Хорошо, что друг у Отто служит военным корреспондентом. Он-то и обеспечит необходимую шумиху и превратит рядовой бой в громкую победу».

В том, что русских удастся победить малой кровью, фон Шлёсс не сомневался.

Тем временем, Борзяк, сопровождаемый Куртом, добрался до добротного дома деревенского старосты Ивана Фокича Конюкова. При приближении людей заливисто залаяла собака. Натягивая цепь, псина пыталась преградить дорогу ночным гостям, будто чувствуя, что они несут зло в дом, который она честно охраняет. На лай собаки вышел сам хозяин, крепкий пожилой мужчина. Накинув полушубок прямо на исподнее, он молча глядел на людей в форме.

- Господин староста! Мы бы хотели с вами поговорить, - начал было Курт, но Борзяк, оттолкнув его, бросился на Конюкова.

В темноте сверкнула сталь ножа. Удар пришелся старосте в сердце. Конюков рухнул прямо на пороге. Провернув несколько раз лезвие, Борзяк осторожно извлек нож из раны и тщательно обтёр его о полушубок уже мертвого старосты. После этого сделав Курту знак оставаться на месте, Василий прошмыгнул в избу. На лавке, возле печи сидела, трясясь от страха, жена старосты, тщедушная старушонка. Она уже поняла, что случилось и, молча, дожидалась своей участи.

- Вставай, - прошипел Борзяк, – надень что-нибудь тёплое и открывай подпол.

Женщина молча повиновалась.

- Лезь внутрь, бабка.

Кряхтя и всхлипывая, старостиха спустилась вниз.

- Орать будешь, вернусь и убью, - Борзяк захлопнул крышку и сдвинул на неё тяжеленный обеденный стол.

Подойдя к двери, ведущей на улицу, Борзяк кликнул помощника фон Шлёсса. Вдвоем они затащили тело старосты в избу. Засветив керосиновую лампу, Василий собрал кое-какие съестные припасы и сложил их в найденную в сенях торбу.

- Ну, что, Курт, давай прощаться, может и свидимся когда, - Василий подмигнул немцу, – ты меня только за КПП, что возле околицы, выведи. Я ж по-немецки, ни в зуб ногой, еще ваши прицепятся.

Курт молча выполнил просьбу русского со странным звериным взглядом. Выведя Борзяка к околице, немец долго смотрел ему в след. Вышедшая из-за туч луна ярко освещала быстро удалявшуюся фигурку.

Вернувшись в отряд, Василий сразу явился к Стожкову и доложил о ликвидации предателя. Потом, получив благодарность от командования, отправился на кухню. Повариха Тоня уже встала и готовилась греть завтрак.

- На! – Борзяк грохнул на пол землянки увесистый мешок. – Раздай-ка детям и раненным старостовы харчи. Да и себя не обдели. Там шоколад немецкий есть, побалуйся.

Он властно притянул девушку к себе и, стащив с головы платок, утопил горящее лицо в ее густых каштановых волосах. Тоня не отстранилась, наоборот, жадно прильнув к Василию, нашла его губы. Так жарко Борзяка еще никто не целовал. Потом Василий понёс Тоню на топчан. Задернув за собой занавеску, они обнялись и долго не могли оторваться друг от друга. Борзяк тяжело дышал, Тоня и плакала, и улыбалась, закрывая глаза. Василий гладил Тоню по волосам, накручивая длинные пряди на пальцы, а девушка ласкала его трогательно и нежно. Не так, как это делали шлюхи и продажные девки, с которыми в основном имел дело уголовник Шалый.

Тоня грустно смотрела в глаза Борзяку, а Василий встал, натянул брюки и, накинув бушлат прямо на голое тело, вышел на улицу. Подвесив над костром чайник, он вскипятил воду и заварил мелко нарубленные хвойные иголки, которые были у партизан вместо чая. Потом он принёс отвар в землянку и долго смотрел, как Тоня, закрыв глаза, смакует это горькое питьё и заедает его маленьким кусочком немецкого шоколада. Они смотрели друг на друга и не заметили, как в землянку вошел Нефёдов. Потоптавшись у входа, увидев задернутую занавеску у топчана и брошенные рядом вещи, тот потихоньку вышел и отправился восвояси.

«Пусть их …, - подумал он. – Идет война, и каждый час может стать последним».

Через два дня обоз Василия был готов к отправке. Впрочем, обоз – это было слишком громко сказано. Несколько телег, заряженных плюгавыми лошаденками. Вот и весь транспорт. На телегах разместились раненные и дети. Антон уже мог немного ходить, но врач отряда, белый как лунь, старичок, запретил Зубареву вставать.

Борзяк пересчитал своих подопечных по головам. Набралось двадцать три человека. Один тяжело раненный, парень лет семнадцати, медленно умирал. Он не стонал, а лишь тяжело дышал и, несмотря на холодную погоду, обильно потел.

«Почти труп, а целую подводу занял, - зло подумал Борзяк. – Бабы вон с ребятишками, старики. Как я их доведу? А довести надо, иначе самого к стенке поставят».

- Мигун, как настрой? – окликнул его командир отряда.

- Да так себе, товарищ командир, - Василий угрюмо посмотрел на Стожкова, – лошаденки хилые, народ слабенький. Бабы, старики, детишки. Провианта – кот наплакал, а добираться несколько дней. Не знаю, дойдем ли…

- Ты маршрут хорошо уяснил? – пропуская мимо ушей стенания Борзяка, спросил Сергей.

- Так точно.

- Тогда с Богом! – Стожков хлопнул Борзяка по плечу. – Трогайтесь, мы связывались с командованием, на месте вас будут ждать.

- А вы, что же? – выдавил из себя Борзяк, пряча глаза.

- Мы чуть позже ударим, выманим фрицев на себя, - отозвался Нефёдов.

- Нн-но! – тронул Борзяк первую подводу.

За первой потянулись другие телеги, вереницей пошли старики и женщины. Детей постарались рассадить по подводам. Сзади и сбоку от колонны шли еще двое, ребята лет по пятнадцать. Остальные остались с командиром, они отказались покидать свой отряд, решив принять самый последний бой в своей недолгой жизни.

Вернулся из разведки Дымов с группой партизан. Лица у мужчин были решительные и сосредоточенные.

- От деревни немцы движутся численностью до батальона, два танка, три самоходки. Еще возле опушки огнеметы видели, - доложил командиру Дымов.

- Похоже, серьёзно фрицы нас ценят, - усмехнулся Стожков. – Ну, что, ребята, пора! Первая группа ударит слева, вторая – справа, а третья сзади постарается их обойти. Хотя это нелегко будет, много фрицев, очень много. Первая группа – твоя, Нефёдов, вторая – моя, а третьей - тебе, Дымов, командовать. Ты в разведке был только что, обстановку своими глазами видел.

- К бою! – раздались команды старших по подразделениям.

Партизаны, разбившись на группы, ждали, когда каратели войдут в лес. Тяжелая техника немцев, добравшись до опушки, остановилась. Поделив пространство на сектора обстрела, каратели принялись ждать появления партизан, но фашисты ждали напрасно. Броска отряда не случилось. Фон Шлёсс посмотрел на часы, потом на карту, сзади партизан болото, пытаться уйти через него было бы безумием.

«Отряд практически окружен, значит, бою быть», - подумал майор и отдал приказ своим солдатам войти в лес, роту он оставил на всякий случай в резерве, сам тоже решил не рисковать.

- Кажется, я понял их замысел. Открытого боестолкновения они испугались. Поделившись на маленькие группы по три-четыре человека, партизаны бросились в бегство по всем направлениям. Откуда им знать, что массив уже окружен, - поделился майор своими тактическими наблюдениями с командиром батальона, который вёл своих людей, прочесывая местность.

Командир батальона, капитан Кунцт с раздражением бросил наушники передатчика своему радисту. Кунцт воевал с русскими партизанами довольно давно, а перед этим победно прошествовал по Европе. Но здесь о победном шествии не могло быть и речи. Начало операции не предвещало ничего хорошего. Немец осторожно двигался вперед, жестами призывая своих солдат рассредоточиваться, увеличивая интервалы между идущими.

«Проклятый умник, военный аристократ! Ничего не смыслит в подобных операциях, а лезет руководить. Сам не пошел с нами, даёт советы по рации», - зло думал Кунцт, внимательно слушая пронзительную тишину леса.

Вышли к большой поляне. Напряжение нарастало. Они шли уже больше двух часов, но не было слышно ни звука, лишь шорохи леса да крики птиц. Все это были посторонние шумы. Чуткое ухо капитана чётко отличало звуки присутствия человека от лесных звуков. Щёлкнула ветка, раздался резкий неприятный крик птицы. Кунцт вскинул голову, это не птица. Похоже на птицу, но не птица. Его, старого охотника, не обманешь. Это был условный сигнал, который подал человек. Ловушка! Капитан понял это, но было уже поздно. Автоматные очереди ударили сначала сзади, а потом сбоку. Немцы, развернувшись, начали отвечать, умело распределив огонь, пытались подавить малочисленные группы лесных мстителей. Командир батальона, капитан Кунцт был убит одним из первых.

Его подчиненные не сразу оценили серьёзность ситуации. Партизаны отошли к поляне, которая раньше служила стоянкой для части отряда и за пару часов до боя была старательно заминирована подрывниками Нефёдова. Вступив на неё, гитлеровцы стали подрываться на минах. Со всех сторон слышались гортанные крики и стоны умирающих людей. Партизаны, распределив между собой попавших в перекрестье их огня гитлеровцев, планомерно уничтожали противника, пока подоспевшие сзади подавляющие силы карателей не взяли в кольцо поредевшие группки партизан.

Напрасно Отто фон Шлёсс делал ставку на боевую технику, отряд так и не вышел на открытое место, продолжая сражаться в лесу.

Через полтора часа активного боя почти всё было кончено. Группы Нефёдова и Дымова были уничтожены. Какое-то время оттуда еще огрызались огнём. Но вскоре всё стихло. Группа Стожкова ещё продолжала обороняться. Укрывшись за мощными стволами поваленных елей, с десяток бойцов продолжали отчаянно отстреливаться. Стожков был ранен в плечо, но, превозмогая боль, продолжал вести бой.

- Сергей Борисович, - сквозь грохот боя его окликнул Колька Зудин, мальчишка лет пятнадцати, один из тех, кому Стожков приказал сопровождать обоз Мигуна.

Щуплый паренек теребил командира за полу бушлата.

- Колька?! – Стожков отпрянул, не веря своим глазам. – Ты как тут? Ты, почему тут? Я ж тебе велел с обозом уходить. Ты, почему приказ нарушил, сынок? Разве так поступают солдаты, а?

На глазах у Сергея Борисовича выступили слезы. Лет пять назад у Коли умерла мать, отца своего парень не помнил, тот бросил их сразу после рождения сына. Своей семьи у Стожкова не было, и он взял Кольку к себе, вроде, как на воспитание. Бумаг необходимых оформить не успел. Все недосуг было, все на работе занят был.

- Ты как тут оказался, Колёк? – прижимал к себе мальчика Стожков. – Что же мне с тобой теперь делать?

- Я из обоза этого сбежал, батя… Чтобы с тобой, батя… Я хотел тебе помочь, батя, – мальчик глотал слезы, прижимаясь к набухающему от крови бушлату Сергея.

Рядом раздались два взрыва, немцы подобрались поближе, и у них появилась возможность бросать гранаты. У Стожкова кончились патроны, он оглянулся по сторонам. Все погибли, остались лишь они с Колькой. Стожков подобрал винтовку сражавшегося рядом с ним бойца, передернул затвор, прицелился, нажал курок. Щелчок. Пусто! Немцы, бросив еще пару гранат, выжидали.

- Сынок, беги, родной! К болоту беги, может, уйдёшь. Не оставайся здесь, сынок. Они не пощадят, гады! – Стожков уже плакал навзрыд. – Беги Колёк, прости меня, Колёк!

И Колька, глотая слезы, побежал. Он бежал к болоту, бежал, как велел ему отец, с которым сегодня он пришел разделить смерть.

Гитлеровцы, поняв, что бояться больше нечего, держа оружие наперевес, осторожно подбирались к последнему оплоту партизан. Израненный Стожков бросился на них со звериным рыком. Он попытался ударить их винтовкой, но подвела раненная рука, оружие выпало на землю. Вслед за ним упал сраженный фашистской пулей и сам Сергей Борисович Стожков.

Покончив с командиром, фашисты бросились за последним бойцом отряда, пятнадцатилетним Колей Зудиным. Взрослые тренированные мужчины бежали споро, быстро сокращая разделявшее их расстояние. Они бежали за Колькой, а мальчик бежал к болоту. Сейчас оно, такое страшное раньше, было для него желанным и родным. Кочковатое пространство болота, припорошенное снежком, предстало перед беглецом внезапно. Колька вошел в него по горло. Двое его преследователей – по плечи. Последнее, что увидел в своей жизни партизан Коля Зудин, дало ему предсмертное успокоение. Две фигуры в гитлеровской форме, отчаянно пытаясь высвободиться от обволакивающей их страшной трясины, стремительно уходят всё глубже и глубже. Отставшие участники погони больше никогда не увидят своих сослуживцев.

Прибывший на место последнего боя отряда Стожкова майор Абвера Отто фон Шлёсс метал громы и молнии. Жалкая сотня русских колхозников утащила за собой столько солдат фюрера, что об этом лучше никому не говорить. Триумф превратился в позор. Разве о такой победе мечтал господин майор?

А завтра сюда приедет его друг Вальтер, известный военный журналист. Его репортажами с фронта зачитывается вся Германия. Вальтер, конечно, мастер художественного вранья и может все поставить с ног на голову, но не до такой же степени!

Похоронная команда работала, как никогда слаженно и чётко, собирая и сортируя трупы. Вырастали две горки. Одна состояла из разномастно одетых русских партизан, на некоторых из них были маскировочные халаты. Немецкие же трупы были одеты в одинаковые белые комбинезоны, под которыми имелись утепленные куртки и такие же брюки.

«Как сделать победу над горсткой партизан более весомой? Как превратить её в разгром большого партизанского соединения?» - думал Отто фон Шлёсс, наматывая круги вокруг грузовика, где сидела его группа.

В кузове машины находились семь человек, включая командира, унтер офицера Курта Вессинга, самого смышленого помощника майора. Сейчас парни удрученно курили, глядя на все возрастающую гору трупов солдат немецкой армии.

- Господин майор, - Курт подошел к Отто фон Шлёссу. – служащие похоронной команды собирают воинские книжки погибших. Их число велико. Мертвых партизан намного меньше. Как нам выйти из сложившейся ситуации?

- Значит нужно сделать так, чтобы число погибших партизан возросло. Я не могу предъявить к осмотру высоким чинам эту жалкую горстку трупов русских, - рявкнул майор. – Кроме того, здесь будет военный корреспондент, что он будет фотографировать, о чём он будет писать в своей газетке?

- Мы не можем найти больше трупов русских, чем их есть на самом деле, - осторожно заметил Курт.

- Я и сам знаю об этом, - зло бросил абверовец, – кроме того, необходимо похоронить наших павших солдат. Они не могут валяться здесь, на снегу, рядом с трупами партизан.

- Члены похоронной команды уже копают общую могилу. Приходится жечь костры. Грунт довольно сильно промерз.

- Пусть поторопятся, воинов рейха нужно похоронить как можно скорее, не их вина, что они пали в этой варварской стране и будут лежать здесь, а не покоиться в германской земле, - фон Шлёсс назидательно поднял вверх указательный палец.

- Господин майор…, - замялся Курт.

- Что еще, унтер офицер Вессинг? – прорычал фон Шлёсс.

- Господин майор, - осторожно продолжил Курт. – Кто будет знать, сколько трупов немецких солдат будут похоронены в этой общей могиле, в этом безымянном русском лесу?

- Что ты хочешь этим сказать, Курт? – мигом заинтересовался майор.

- В общую могилу, которая будет готова через несколько часов, мы можем положить для вида десяток, полтора наших павших воинов.

- А что мы будем делать с остальными? – вопросил абверовец, уже поймав на лету мысль своего хитрого помощника.

- Остальных мы выдадим за погибших партизан.

- Как это? – уставился фон Шлесс на Курта. – Ведь на них форма германской армии, а партизанский сброд одет во что попало.

- Огонь сделает всех похожими друг на друга, господин майор, - Вессинг цинично усмехнулся, – скажите, кто-нибудь додумается разрыть могилу немецких воинов, чтобы посмотреть, сколько точно человек нашли в ней свой покой?

- До этого не додумается даже сам сатана, - воскликнул в волнении Отто фон Шлёсс.

- Значит, так и нужно сделать! Мы ждём, пока похоронная команда закончит рытьё могилы. Потом отправляем их восвояси под каким-нибудь благовидным предлогом….

- Это уж я возьму на себя, - радостно воскликнул майор, – я обвиню этих могильщиков в мародерстве. Все знают, что перед тем, как похоронить солдат, эти скоты лазают у них по карманам, снимают с пальцев кольца, а иногда не гнушаются выбивать у мёртвых золотые зубы.

- Вот, вот, - поддержал начальника Курт. – Вы отсылаете их отсюда, а мы положим в выкопанную могилу десяток трупов и сами заровняем её. После этого, мы с моими парнями сожжём трупы остальных огнемётами. Несколько русских трупов разбросаем по окрестностям. Пусть создастся впечатление, что русские бежали из этого гигантского огненного котла, но немецкие пули не дали им уйти. Мало того, будут оправданы большие потери, которые понесли наши ребята! Ещё бы, ведь русских было несколько сотен, но военнослужащих вермахта не запугать, они выполнили поставленную перед ними задачу! Всё будет прекрасно. Ручаюсь, мы подготовим живописную картинку для вашего друга, военного корреспондента.

- Гениально! Гениально, мой мальчик! – расчувствовался майор Абвера Отто фон Шлёсс. – Вы давно заслужили погоны лейтенанта.

Через пару дней место было оцеплено плотным кольцом немецких солдат. Высокие германские чины, осмотрев поле боя и горы трупов «лесных мстителей», преклонили колени перед могилой павших воинов рейха. Было сказано немало слов горячей благодарности в адрес майора Абвера Отто фон Шлесса, блистательно проведшего операцию по уничтожению крупнейшего партизанского соединения. Военный журналист сделал множество впечатляющих снимков и отправился писать очередную статью о ратном подвиге истинных арийцев.

 

ГЛАВА 14. ДОШЛИ.

Антон Зубарев очнулся от тяжёлого забытья. Подводу сильно дергало, измученная лошадь еле волокла непомерный груз, утопая в ледяной каше. Потеплело, но оттепель сделала продвижение обоза еще более трудным. Мигун, чётко сверяя маршрут с картой, разрешал измученным людям идти только ночью. С наступлением рассвета, Василий загонял подводы в чащу леса. Давно уже кончилась территория, контролируемая людьми абверовского майора.

«Теперь надежда только на самих себя, - невесело размышлял Мигун, – Случись напороться на немцев, не поздоровиться. Патронов практически нет, а продзапас закончился ещё вчера. Чем кормить людей – не ясно».

Мигун вёл под уздцы запряжённую в подводу лошаденку, находясь в голове своего маленького обоза.

- Тпру! – Василий остановил переднюю подводу и бросил вожжи сидящему на ней пареньку лет восьми, – на, будешь за кучера.

Сильно болела голова, першило горло, трофейные немецкие сапоги Василия, еще как-то спасавшие в мороз, теперь набухли от сырости и стали пропускать влагу. Промокшие ноги казались ледяными, но разжечь костер, чтобы обсушиться, Мигун боялся. Подошла Тоня, молча взяла за рукав, потянула к себе и положила свою маленькую ладошку на лоб Василия.

- Да ты горишь весь, у тебя жар, Вася, - девушка смотрела на Мигуна испуганно.

«Кажись, и вправду расклеился», - подумал про себя Мигун но, глядя на Тоню, беспечно махнул рукой:

- Ерунда! Чуть-чуть простыл. Главное сейчас, избежать встречи с фрицами.

Обоз был в пути пятые сутки, а дойти до линии фронта всё не удавалось. Где-то впереди слышны были отзвуки канонады, но как добраться до передовых отрядов Красной Армии, Мигун представлял теперь слабо. Согласно карте именно здесь должна была находиться линия фронта. Но в месте, где Василий остановился со своим обозом, всё было спокойно.

Мигун объявил привал до вечера и, скрепя сердце, вытащил НЗ. Это был последний, лично выданный ему Стожковым, мешочек сухарей, весом меньше килограмма. Именно на этот случай командир отряда и велел хранить неприкосновенный запас. Мигун передал сухари Тоне.

- Раздай в первую очередь детям и женщинам по одному сухарю, старикам – по полсухаря. Тяжелораненому не давай, он кончается, да и есть уже не может.

- Про Зубарева ты забыл, - напомнила Тоня.

- Антону я сам снесу, - Мигун выбрал самый маленький сухарь и направился к телеге, где, опершись на локоть, полулежал старлей.

- Здорово, Борзяк, - тихонько поприветствовал Мигуна Антон. – Ты, я вижу, провиант делить взялся. Себе чего же не взял, или святым духом питаться будешь?

- Очухался? – так же тихо прошипел Мигун. – Забудь и Борзяка, и Шалого. Нету их, спеклись напрочь. Есть Мигун, отныне и навеки! Понял ты меня, товарищ старший лейтенант, или врезать тебе прямо здесь для понятливости?

- Эх, если бы я не хворый был, - зло проговорил Антон. – Ты бы у меня сейчас сам бы огреб. А так, что я могу? Поэтому я тебя отлично понял, товарищ ефрейтор. Был Вася Борзяк по кличке Шалый, да погиб при бомбежке эшелона.

- То-то, - Мигун хлопнул Зубарева по плечу. – Я вот карту принес, давай вместе посмотрим. Не похоже, чтобы тут фронт проходил. Тихо больно.

Антон мельком бросил взгляд на карту и усмехнулся:

- Так и есть, фронт – рядом. По отзвуку канонады ясно, что бой идет километрах в двух, левее от нас. И смещается, судя по всему, именно сюда.

Мигун недоверчиво посмотрел на Зубарева, но ничего не сказал.

- Не веришь? – Антон попытался привстать, но не сумел и вновь улегся на дно подводы. – Зря не веришь, Мигун, я человек военный и кое в чем разбираюсь лучше тебя.

Василий хотел что-то ответить, но не успел. В нескольких десятках метров от них застучали автоматные очереди.

- Немцы, немцы! – неистово закричал Мигун. – А ну, все с подвод! Вниз, вниз лезьте, под телеги ложись!

Плач детей, испуганные крики женщин! Просвистевшие рядом с Василием пули попали в одну из подвод. Громко заржала раненная лошадь. Обезумевшее от боли животное, рвануло подводу, под которой прятались люди.

- Детей подавит! – крикнул Антон. – Стреляйте кто-нибудь! Ну!

Мигун рванул с плеча автомат и пустил короткую очередь, добивая раненную лошадь.

Бой разгорелся почти у самого укрытия отряда. В просвете между деревьями Василий заметил человек шесть немцев, бегущих в спасительную чащу. Очевидно, красноармейцы только что расстреляли фашистский отряд, который на этом участке фронта решил перейти в наступление. Теперь оставшиеся в живых фрицы, откатывались с открытого места в поросль сосняка, надеясь перегруппироваться. Еще немного, и весь их обоз просто перебьют, на весь отряд пара почти пустых автоматов.

- Тоня, дед Макар, Антон, гоните людей в чащу, как можно дальше, - прохрипел Василий, устраиваясь за толстенным стволом поваленного бурей дерева.

«Надо встретить фрицев огнём, ведь за ними идут красноармейцы. Продержусь как-нибудь несколько минут», - судорожно размышлял Мигун.

Кто-то тронул Василия за плечо. Мигун резко обернулся. Рядом с ним целилась из автомата Тоня.

- Ты чего припёрлась? Вали отсюда! – как можно грубее накинулся на неё Мигун. – Беги, Тонька! Беги, Христа ради!

Но было поздно, немцы уже заметили движение и открыли огонь по пытающимся укрыться в чаще людям. Подпустив фашистов поближе, Мигун принялся стрелять короткими очередями. Два автоматчика ткнулись носами в осевший почерневший снег, четверо продолжали бой. Вражеская пуля просвистела совсем рядом, едва не задев плечо Мигуна. Раздавшийся короткий вскрик заставил Василия в ужасе обернуться. Девушка безжизненно лежала ничком. Мигун бережно перевернул ее тело набок. Так и есть! Пуля попала в шею, из ранки в талую снежную кашу текла бордово-красная тонина кровь. Мигун, рванув на груди Тони телогрейку, прижал ухо к сердцу девушки, пытаясь расслышать его стук. Но нет, сердце молчало, Тони больше не было.

Звуки стрельбы, гортанные вопли фашистов ворвались в естество Мигуна с новой, злобной, кричащей силой. Он метнулся из своего укрытия и побежал навстречу приближающимся немцам. С момента начала стрельбы прошло не больше минуты, но Василию казалось, что бой длится уже несколько часов. Он всё никак не мог понять, почему немцы бегут к нему так долго, и сам бросился им навстречу, уже не экономя патроны. Теперь были заметны фигуры красноармейцев, спускающихся по косогору вниз и преследующих еще одну группу фрицев.

Что-то твердое и горячее ударило Мигуна в ногу, и он рухнул в снег. Но сознание не потерял, а наоборот, еще отчетливее видел каждую сцену схватки. Мигун попытался снова войти в бой, едва приподнявшись, он встал на колени и, вскинув оружие, нажал на курок. Коротко плюнув огнем, автомат затих. Бой уже был закончен. Бойцы Красной армии, окружив нескольких, оставшихся в живых, немцев пинками поднимали их с земли. Те, стоя на коленях и подняв руки вверх, не хотели вставать, опасаясь, что их расстреляют прямо здесь.

Старшина, с желтыми от махорки усами, подошел к Василию, который стоял, опустив пустой автомат и зажимая рукой сочащуюся из раны кровь.

- Жив, удалец? – старшина достал из вещмешка, висящего у него за спиной, индивидуальный пакет, быстро и умело перевязал Василию ногу. – Ерунда, до свадьбы заживет. Мясо пуля вырвала, кость не задета.

- Кто у вас главный? – спросил Мигун старшину.

- Лейтенант Силаев, - усач ткнул пальцем в строну долговязого парня, который подходил к их группе со стороны леса.

С Силаевым шло еще человек пятнадцать бойцов.

- Товарищ лейтенант, - Мигун постарался принять строевую стойку, - вверенный мне командиром партизанского отряда Стожковым обоз с раненными и гражданскими лицами на воссоединение с регулярными частями Красной Армии прибыл, доложил ефрейтор МГБ Мигун.

- Молодец Мигун. Хвалю, что обоз не промигал! – у лейтенанта было хорошее настроение, и он шутил. – Знатно мы фрицам вломили, по самую кокарду. Два ихних взвода на нашем участке уложили.

Вместе с Василием бойцы дошли до сосняка и углубились в чащу. Навстречу им выходили обезумевшие от страха люди, не верившие до конца в собственное спасение.

Из четырех лошадей остались только две. Посадив на одну подводу совсем обессиливших маленьких детей и стариков, Мигун освободил вторую для тел погибших. Тяжело раненный партизан умер, чуть-чуть не дожив до окончания этого страшного похода.

Этой же ночью оставшиеся в живых партизаны похоронили павших товарищей. Мигун поправил на теле Тони старенькую телогрейку и аккуратно застегнул ее на все пуговицы.

- Прощай, - одними губами выговорил он.

Утром в расположение роты прибыла полуторка для отправки раненых в госпиталь. Ей пришлось сделать несколько рейсов, чтобы увести всех нуждающихся в лечении. Это растянулось почти на сутки. Дело шло медленно. Мешали частые налеты немецкой авиации, нещадно бомбившей дорогу в тыл.

Простывший Василий чувствовал себя теперь значительно лучше. Жар спал, перестало ломить тело, горло болело уже меньше. Почти сутки он не спал и не ел. Лейтенант Силаев лечил Мигуна по своей системе. Будучи из семьи старого таежного охотника, Силаев усвоил тамошние правила врачевания, кои не раз применял во вверенном ему воинском подразделении. Для начала лейтенант натер шею, ладони и стопы Мигуна ужасно вонючей мазью. От запаха этого снадобья Василий почти потерял сознание и впал в зыбкое забытьё, которое ни в коей мере нельзя было назвать сном. Мигун несколько часов подряд видел и слышал всё, что происходило вокруг, при этом находясь, как бы вне своего тела. Потом забытьё кончилось. Мигун сонва ощутил себя телесным созданием и стал обильно потеть. Основательно пропотевшего Василия лейтенант стал потчевать горячим чаем и спиртом. Не давая ни крошки съестного, Силаев в строгой очередности менял напитки.

После этого Мигун почувствовал необыкновенную легкость. Есть и спать не хотелось совсем, он практически выздоровел. Однако заботливый Силаев настоял на том, чтобы Василий всё же убыл в госпиталь для продолжения лечения. Последней полуторкой гостеприимную часть покинули Антон и Василий.

По выписке из госпиталя Мигун и Зубарев предстали пред ясные очи дознавателей. Переодевшись в форму рядовых Красной Армии, Антон и Василий были доставлены в особый отдел полка, в состав которого входила рота, спасшая остатки отряда Стожкова от неминуемой гибели. Первым в кабинет был вызван Мигун.

- Заходите, товарищ Мигун, присаживайтесь за стол, - молодой лейтенант указал на стоявшую посредине кабинета школьную парту.

Василий сел и пристально посмотрел в чуть простоватое, но приятное лицо гэбешника.

- Возьмите чернильницу, перо, бумагу и напишите все, что с вами произошло. Как вы оказались в отряде, как воевали, как вышли к своим? Пишите подробно, времени у нас много. После этого мы с вами побеседуем.

«Все ясно, - подумал с неприязнью Мигун, – не зря фон Шлёсс предупреждал, что, сравнивая письменные и устные показания, проще всего поймать человека на несоответствии фактов. Нужно чётко, слово в слово, говорить то, что написано на бумаге. Даже, если показания писались тобой месяц или год назад».

Нехотя, Мигун принялся писать то, что они с Антоном давно уже договорились излагать в своих показаниях.

«Главное, чтобы Зубарев не сплоховал», - думал Василий, старательно выписывая буквы неудобным пером.

Тем временем, лейтенант подошел к двери, ведущей в коридор, где томился ожиданием Антон Зубарев.

- Сержант, веди второго, только в другую комнату. А сам иди сюда, будешь за товарищем Мигуном наблюдать, - лейтенант строго взглянул на Василия.

Заменивший офицера сержант, мордастый здоровенный детина, уставился на Мигуна тупыми коровьими глазами.

Лейтенант вышел в коридор и вдруг воскликнул:

- Антоха! Зубарев! Ты, чертяка?

Послышался шум упавшего табурета.

«Видимо, Зубарев от радости со стула свалился, - мигом уяснил ситуацию Мигун, – знакомого, видать, встретил. Это нам свезло, так свезло!».

- Не отвлекайся! Пиши аккуратнее, всю бумагу кляксами изгваздал, - сержант поднял указательный палец и для острастки несколько раз взмахнул им перед самым носом Василия.

Тем временем, лейтенант провел Антона в соседний кабинет.

- Ну, рассказывай, Антоха, как, чего? Я ведь сначала как фамилию знакомую увидел в документах, сразу о тебе подумал. Да ведь говорили, что ты погиб, когда эшелон фрицы разбомбили.

- Да нет, Семен, не погиб. Хотя, мог погибнуть. Все, кто там был, погибли. Одни мы с Мигуном в живых остались после бомбежки той.

- А дальше что было?

- А дальше, Сеня, в плен мы с ефрейтором угодили, в бессознательном состоянии. Потом немцы хотели нас заставить в их полиции служить, новый порядок, так сказать, устанавливать. А мы фрицев по матери их фашистской послали. Тогда они нас расстрелять решили, а перед этим и били, и пытали. Но мы стойко держались, и подфартило нам, Семен, крепко подфартило. В ночь перед расстрелом бежали мы. Фрицы в темноте во все стороны палить начали. Меня, вон, сильно ранили. Мигун меня подхватил и ходу! - Антон замолчал и опустил голову, будто вновь переживая те страшные события.

- Чего сник, Антон? - лейтенант участливо положил руку на плечо Зубарева.

- Забежали во двор один, там мальчонка, Петька Миронов, с матерью проживал. Он у партизан связным был. Петька нас на сеновале спрятал. Фриц по сену, где мы прятались, с трех шагов стрелял. Уцелели мы. К партизанам нас мальчишка повел. Вернее, повел он Мигуна, а я на спине у ефрейтора в отряд поехал. Дальше, попали в отряд, Мигун воевал, я в лазарете с ранением валялся. Потом отряд наш прижали фрицы, совсем невмоготу стало. Стожков, командир наш, разбил отряд на две группы. Первая через село прорывалась, внимание фрицев от второй части отряда отвлекала, а мы, втихаря, по лесам к линии фронта двинули. Отряд наш в обоз с бабами, да детьми малыми превратился. Все гражданские, кто в лес от немчуры лютой сбежал, у нас в отряде скопились. Вот Стожков и решил раненных, баб с детьми и стариков отправить обозом, а командиром Мигуна назначил.

- А чего же он тебя командиром не назначил? – недоумённо спросил Семён. – Мигун – ефрейтор, а ты – старший лейтенант.

- Какой из меня командир, когда я раненный на подводе лежал? Только здесь подлечили доктора, - горько усмехнулся Антон.

- Да, пришлось тебе хлебнуть, - Семен вздохнул и опустил глаза вниз.

- Нам всем пришлось хлебнуть, товарищ Бородин! И мне, и Мигуну, и бабам с детьми, и тем, кто не дошел до наших, понял? – Антон злобно посмотрел на друга. – Не веришь мне, а, Семён?

- Ну, что ты, – лейтенант протестующее поднял руку.

- Знаю, что не веришь! Таким, как мы верить не положено. Как же! На оккупированной территории побывали, завербовали нас там фашисты, шпионами сделали, - Антон отёр пот со лба, – а ты, Семён, фрицев-то видал? Ты, Семён, все по тылам сидишь? Когда это ты офицером стать успел?

- Фашистов я видал не меньше твоего, - завёлся Бородин, – я не в заград отрядах пехотинцам по спинам стрелял. Диверсантов ловить приходилось, и в атаку ходил, и в окопах сидел. А офицером я стал потому, что спецвыпуск был в первые дни войны. Вот так вот!

- Прости, Семён, меня, дурака, - Антон смотрел виновато, – сорвался я! Теперь нам с Мигуном веры нет, одна для нас дорога – в штрафные роты.

- Не говори глупости! – Бородин хлопнул рукой по столу. – Люди, что в обозе были, о вас очень хорошо говорят. Я сам, Антон, за тебя вступлюсь. Поручусь, если надо будет, самому товарищу Сталину напишу.

- Правда? – Зубарев обрадовался. – Уж ты, Семён, постарайся. А уж я в долгу не останусь. Если на службе восстановят, непременно тебя к себе перетащу. Там ты, Семён, за диверсантами бегать не будешь, и в окопе сидеть не придется.

- Ладно, разберемся, - Семен встал и пожал Антону руку, – жди, скоро всё решиться.

В кабинет, где Мигун корпел, описывая свои похождения, Бородин вошел улыбаясь.

- Ну, как идет работа? – лейтенант заглянул через плечо Василия. – Много уже написали?

Ушлый Мигун сразу почувствовал, что отношение лейтенанта к нему сильно изменилось, причем, в лучшую сторону.

«Наверное, Зубарев ему про наши мытарства рассказал уже», - подумал Мигун, а вслух запричитал: – Вот, товарищ лейтенант, веры нам с Зубаревым теперь нету. Шпионами нас, видать, признают да отправят в штрафбат.

- Да вы что, сговорились что ли? – лейтенант усмехнулся. – Про шрафбат мысли оставьте. Органы у нас компетентные, во все разберутся.

- Да уж! – Василий глубоко вздохнул. – Про органы мы всё знаем, сами там служили.

- Бог даст, еще послужите, - обнадежил Семён. – А пока проверка будет идти, придется у нас в кутузке посидеть. Ничего не могу сделать, правила такие. Условия, что у тебя, что у Зубарева будут лучше, чем у других. Я об этом позабочусь.

- Ясно, товарищ лейтенант, - вздохнул Мигун.

Проверка затянулась. Все три месяца, что она шла, Антон и Василий пребывали в разных камерах. Еще несколько раз каждого из них допрашивали незнакомые офицеры. Один раз Антон был вызван на допрос, но вместо дознавателя за столом сидел Вахтанг Дадуа, который подробнейшим образом расспросил Зубарева обо всем, что с ним приключилось. Выслушав рассказ Антона о его злоключениях, Дадуа обещал содействовать восстановлению Зубарева на прежнем месте службы.

И вот наконец Зубарев и Мигун были вызваны в кабинет Бородина, где сияющий лейтенант возвестил арестантам, что они оба освобождены. Старшему лейтенанту Зубареву было предписано явиться по прежнему месту службы, а ефрейтор МГБ Мигун направлялся на краткосрочные курсы обучения младшего офицерского состава. Вскоре новоиспеченный лейтенант Василий Мигун был направлен для дальнейшего прохождения службы в особое секретное подразделение МГБ, которым руководил Вахтанг Георгиевич Дадуа. Еще через пару месяцев в штат секретного подразделения Дадуа влился новый сотрудник – старший лейтенант Семен Бородин. Антон Зубарев сдержал слово, данное другу, устроив того к своему шефу.

Семен Бородин перед этим тоже сдержал слово, помог Зубареву и Мигуну пройти страшное сито чекистских проверок. В результате, в группу, занимающуюся уникальными научными исследованиями, попали два агента абверовского майора Отто фон Шлёсса, которые никак себя не проявляли. Пока, не проявляли!

 

 

ГЛАВА 15. ТЕНИ ПРОШЛОГО.

Воронцов поднялся на 6 этаж добротного сталинского дома и остановился в нерешительности. В какую из квартир звонить? Ни на одной из дверей не было таблички с номером. Подождав, пока глаза привыкнут к полумраку, Сергей нажал звонок рядом с обитой потрепанным дерматином, явно не новой дверью. Примерно через минуту послышался шум открываемого замка и на пороге появилась сухонькая старушонка лет восьмидесяти. Бабка бойко осмотрела Сергея с ног до головы и, уперев сухонькие ручки в тощие бока, выдохнула с вызовом:

- Ну?

Сергей, не ожидавший такого неласкового приема, удивленно молчал.

- По какому вопросу беспокоите старого больного человека, господин хороший? – божий одуванчик был настроен весьма решительно.

- Я, собственно, пришел к Семену Ивановичу Бородину, ветерану МВД. Может быть, я ошибся квартирой? У вас тут ни на одной двери таблички с номером нет. Нетрудно и ошибиться. Извините, пожалуйста, - Сергей повернулся, собираясь звонить в другую квартиру, узнавать что-либо у этой сумасшедшей старухи не было никакого желания.

- А зачем вам понадобился старик? И кто вы такой? – бабка водрузила на нос очки и, подобрав сухонькие губки, с подозрением взирала на Сергея.

- Сергей Воронцов, капитан полиции, - Воронцов развернул перед подозрительной бабкой корочки служебного удостоверения.

- Семен Иванович Бородин проживает здесь. Я его соседка, Алена Дмитриевна Зубарева. Вон моя квартира, - бабка показала на мощную стальную дверь, расположенной рядом квартиры. – Мы с Семёном давно знакомы. Мой покойный муж тоже служил в органах, они были дружны с Бородиным. Вместе и квартиры тут получили, и обустраивались тоже вместе. Не поверите, ремонт в обеих квартирах делали сразу, - старуха заметно смягчилась. – Проходите, проходите, Сергей, что же я вас на пороге-то держу?

- А вы помогаете Семену Ивановичу по-соседски? – Сергей вошел в старомодную старенькую прихожую и снял ботинки, остановившись в одних носках.

- Я Семёна и раньше опекала, и до сих пор за ним присматриваю, - бабка проворно достала из галошницы большие домашние тапки, похожие на те, что дают экскурсантам в музеях. – Сеня же всю жизнь один прожил. Так и не женился. Ни родных, ни близких у него нет. Кроме нас с мужем, у него и друзей-то толком не было. Он и с женщинами почти не общался. Сюда не водил, по крайней мере. Знаете почему?

- Почему? – автоматически спросил Сергей, которому совершенно не интересно было знать, ходил ли Бородин по бабам или нет.

Но по старой привычке Воронцов всегда выслушивал собеседника до конца, надеясь, переработав гору ненужной информации, выудить что-нибудь интересное для дела.

- Потому что, всё время тайно был влюблен в меня. А я была верна своему мужу. Да, молодой человек, такие тогда были времена. Я ведь раньше была очень красивой, на меня мужчины, ой как, засматривались. Раньше, это вам не сейчас, в моё время косметики практически не было, штучек этих хитрых, что из уродины красавицу могут сделать, тоже не существовало. Женщины той поры были прекрасны своей природной красотой. А люди какие тогда были? Мы для страны жили, детей воспитывали, коммунизм строили. А сейчас что? Каждый за себя. От былого величия ничего не осталось. Эх, да что я вам рассказываю, Сережа? Я вам альбом сейчас наш семейный покажу. Это хорошо, что вы зашли. Преемственность поколений, так сказать. А то к нам почти никто не ходит. Только на Девятое Мая поздравят, да заказ продуктовый передадут, ну, может, еще на концерт для ветеранов МВД пригласят. А мы не ходим никуда. Сеня-то уж в маразме несколько лет. Шутка ли, два инсульта перенёс, обездвижен практически. А я тоже, как мужа потеряла, неважно себя чувствую, - старушка всхлипнула, голос ее значительно подобрел. – Я ведь, Сережа, вас за «черного» риэлтера сначала приняла, потому и грубила. Ходят тут, вынюхивают всё. Квартиры предлагают продать, сами деньги хапнут, а нас куда-нибудь в Тамбовскую губернию вышлют.

- Бывали случаи? – Воронцов обрадовался возможности вставить слово и сменить тему разговора.

- Может, и бывали, только не со мной, - грозно сжав кулачки, Алена Дмитриевна боевито сверкнула очками. – У меня тут дочка еще зарегистрирована. Семен-то мне свою квартиру давно отписал, внучкам пригодится, жилплощадь лишней не бывает. Но, вы, Сергей, не думайте, я Сениной смерти не желаю, наоборот, всячески поддерживаю его и ухаживаю за ним.

- А где же сам Семен Иванович? – прервал говорливую соседку Сергей.

- Сеня в другой комнате сидит. Пойдёмте, посмотрим. Только говорить с ним без толку. Он не понимает ничего. Говорю же, в маразме Семен, несколько лет как уж.

Сергей прошёл в другую комнату. Она была поменьше, но как две капли воды похожа на большую. Те же поблёкшие старомодные обои, выцветшие занавески, облупившийся паркет, старенький палас зиял неровными проплешинами. Сергей поднял взгляд наверх. Давно не белёный потолок пошел уродливыми трещинами. Старенькая люстра «каскад», несмотря на дневное время, была включена. Большие напольные часы застыли, обездвиженные самим временем. Казалось, квартира и обстановка старели и хирели вместе с хозяином. В углу, рядом с обшарпанным письменным столом сидел в кресле высокий нескладный старик, худой как жердь, с неприбранной, седой головой. Пронзительный взгляд небесно голубых слезящихся глаз был устремлен в стену комнаты, на которой когда-то висела картина или фотография. Сергей определил это по более яркому куску обоев, который раньше был чем-то закрыт, а теперь был пуст.

- Семен Иванович, здравствуйте, - попытался заговорить Сергей со стариком.

Но тот даже не посмотрел на Воронцова. Подошедшая соседка попыталась пригладить седые пряди волос инвалида расческой. Но он мелко-мелко затряс головой, не давая прикоснуться к себе.

- Вот так всегда. Еле-еле переодеть себя даёт, а уж помыть, да подстричь – настоящая мука. Мне с ним справляться зять помогает, а то бы давно без рук осталась. Знаете, какой он тяжёлый? – старушка тронула Воронцова за плечо. – Пойдемте, Сергей, на кухню, я вас чаем с вареньем угощу и альбом покажу семейный. Там вся жизнь наша собрана.

Воронцову нужно было идти, он ещё собирался заехать в контору, чтобы почитать материалы, которыми снабдили его заботливые коллеги.

«Надо торопиться», - подумал Сергей и обратился к соседке. – Времени нет, извините Алена Дмитриевна. Давайте прощаться….

- Но, Сережа, - старушка огорченно всплеснула руками. – У меня же чайник вскипел, сейчас выпьем чаю, он у меня особый, с мятой. А мое варенье? Когда вы его попробуете, язык проглотите от удовольствия. А альбом? Мы же с вами его не посмотрели.

Сергей остановился в нерешительности. Хозяйка держала в руках старинный альбом в бархатном переплете и осуждающе смотрела на него через большие круглые очки.

- Ну, что же, остаюсь! Только условие – с меня торт. Я видел у вас тут неподалеку гастроном, - Сергей собрался надеть куртку.

- Но я заварила чай с мятой. Пока будете ходить, он остынет. Тем более, я выложила варенье из банки, оно очень нежное, его нужно есть сразу, а то заветриет, - старушка хлопотала у стола.

- Не удобно, ей Богу, Алена Дмитриевна, - попытался настоять на своём Сергей. – Я быстренько сбегаю, не привык я с пустыми руками.

- Нет и ещё раз нет! - хозяйка было непреклонна.

Напившись обжигающе-приятного чаю и съев почти половину трехлитровой банки черничного варенья, Сергей с Аленой Дмитриевной уселись смотреть альбом.

«Действительно, варенье у старухи какое-то необыкновенное», - думал Сергей, рассматривая старые фотографии.

- Зять, компьютерщик, предлагал мне воспользоваться фотошопом и обновить мои фотографии, - рассказывала тем временем старушка. – Знаете, Сергей, я отказалась.

- Это почему? – Сергей посмотрел ещё раз на пожелтевшие, местами потрескавшиеся, тусклые квадратики старых фотоснимков.

- Они потеряют душу. Ведь фотография – это кусочек чьей-то жизни. Открывая этот альбом, я вспоминаю, как мы жили. Я, муж, наша маленькая дочка, которая теперь уже сама стала пожилой женщиной. А на этих фото мы все ещё молодые. Вот мы с мужем перед войной в Киеве, недалеко от города служил мой Антон, а вот после войны мы идем в театр, вот мы в санатории, в Сочи, почти сразу после войны. Вот свадьба нашей дочери, вот мы забираем ее с сыном из роддома.

- А это, что за фото? – Сергей взял большую фотографию, лежащую меж страниц альбома.

На фотографии были изображены трое мужчин в форме офицеров госбезопасности. Сергей любил фильмы про Великую Отечественную войну, особенно старые, советские. Еще мальчишкой он научился разбираться в знаках различия военнослужащих, которые существовали в Красной Армии до введения погон. С первого взгляда Воронцов определил, что на старой фотографии запечатлены капитан, старший лейтенант и лейтенант. Капитан, статный мужчина с нервным красивым лицом, судя по всему, покойный муж Алены Дмитриевны, Антон Зубарев. Вот его портрет, только уже в форме полковника, висит на стене в комнате. Старлей очень похож на молодого Семёна Ивановича Бородина, то же простоватое лицо, большой лоб, нос картошкой, смешливые глаза. Улыбка очень шла Бородину, его самое заурядное лицо приобретало милые и добрые черты. Сейчас даже и не верится, что старик, сидящий в кресле и уставившийся в пустую стену, и есть тот самый цветущий молодой мужчина с фото.

- А это кто? Сергей посмотрел на человека с петличками лейтенанта. Неприятный тип. Жесткое лицо с резко очерченными скулами, тяжелый подбородок. Взгляд холодный, презрительный. Левый уголок губ искривлен в еле уловимой усмешке. Фуражка низко надвинута на лоб. «Будто бы кепка у блатного», - подумал Воронцов, заканчивая осмотр фотографии и возвращая ее старушке.

- Это Василий Мигун. Лейтенант Мигун. Какой-то он неприятный. Сразу видно, что злой, циничный парень. Именно такие и загоняли иголки под ногти своим жертвам, били и мучили обвиняемых на допросах, - Алена Дмитриевна рассердилась, очки сползли на кончик носа. – Не понимаю, что связывало моего Антона и этого ублюдка. Они познакомились, когда мой муж осенью 1941 года выезжал на фронт. Мигун тогда был ефрейтором, служил под началом Антона. Эшелон, где ехал мой муж, разбомбили немцы. Все погибли. Остались в живых лишь мой Антон и Василий Мигун. Вдвоём они попали в плен к немцам, бежали, оказались в партизанском отряде. Потом отряд разбили немцы, а Антон и Василий с небольшой группой, оставшихся в живых партизан, вышли к нашим. Им очень повезло, ведь в то время человек, побывавший в плену у немцев, автоматически считался предателем. Но, слава Богу, в числе людей, проверяющих личности Антона и Василия, оказался Семён Бородин, знавший моего мужа еще по службе под Киевом. Да и оставшиеся члены партизанского отряда заверили проверяющих в том, что мой муж Антон и его подчиненный Мигун хорошо себя проявили во время пребывания у партизан. Позже, муж как-то рассказал мне, что Василий его спас, раненого несколько часов тащил на себе. Но Антоша сполна рассчитался с Мигуном. По прибытии в Москву, он устроил Василия на хорошую службу. Этот человек, практически без образования, получил офицерское звание. Служил в Москве, а не гнил в окопах, как миллионы других мужчин, большая часть которых полегла на полях сражений. Ну что, что их связывало, Сергей? Я же видела, как муж тяготится обществом этого человека. Когда Мигун заходил к нам, я всегда старалась его покормить, напоить чаем. Со слов Антона, я знала, что Мигун – круглый сирота, не знавший материнской ласки с рождения. А он, скотина, мерзавец, животное…, - Зубарева вдруг заплакала, поднеся сухонькие ладошки к лицу.

Сергей, внимательно слушавший рассказ, подскочил к старушке, принялся ее утешать, налил воды, подал чистую салфетку, но хозяйка никак не могла успокоиться.

- Пообщавшись с Мигуном, Антон становился злобным, резким. Пару раз я видела мужа пьяным с перекошенным от злости лицом. Я побоялась ему рассказать, мне было… было…, - старушка впала в истерику и уже шептала, заливаясь слезами, - Мне было обидно и стыдно…. Я не могу об этом говорить даже теперь, когда прошло столько лет…

Сергей испуганно метался по квартире. Найдя в полочке на кухне карвалол, Воронцов накапал в стакан сорок капель и, залив водой, дал выпить Алене Дмитриевне.

Прошло минут пятнадцать прежде, чем женщина успокоилась и перестала всхлипывать. Она сидела, опершись о стол локтями положив голову на сухонькие ладошки, слёзы ещё продолжали течь по лицу, задерживаясь в старческих морщинках.

Сейчас Алена Дмитриевна напомнила Сергею его мать. Мама точно также сидела на кухне их квартиры и беззвучно плакала. Текущие по ее щекам слёзы Сергей запомнил на всю жизнь. Мама оплакивала отца Сергея, офицера-десантника, погибшего в Афганистане. Пришедший из школы Сережа с ранцем за спиной и мама, беззвучно плачущая на кухне – эта картина не раз являлась ему во сне. И в детстве, и в юности, и сейчас Сергей, видя ее, просыпался с чётким ощущением, что это произошло только что. Боль утраты не отпускала, продолжала жечь сквозь время, она вросла в подсознание, и Воронцов вынужден был уживаться с этой болью. Сейчас, видя плачущую старую женщину, Сергей почувствовал в душе знакомое шевеление своей давнишней боли и предпринял попытку отвлечь ещё пару часов назад незнакомую ему старуху Зубареву от печальных воспоминаний.

- Алена Дмитриевна! – веселым голосом воскликнул Сергей, хлопая себя по лбу. – Я ведь совсем забыл, руководство выделило деньги поздравить наших ветеранов. Вспомнили и про боевых подруг офицеров. Вас тоже решено поздравить. Продуктовый набор сейчас уже не актуален. Выделяют просто денежную сумму, можно потратить ее по своему усмотрению.

- А какой праздник сейчас? – Алена Дмитриевна подозрительно посмотрела на Сергея поверх толстых, круглых очков.

«А хороша была в молодости Алена, - подумал Воронцов, рассматривая фотографию девушки в белом купальнике с обручем в руке, - снята, наверное, на первомайском параде физкультурников».

- А, что? Как какой праздник? Годовщина образования нашего структурного подразделения по городу Москве, - брякнул первое, что пришло на ум, Сергей.

- Непонятно! – старуха подняла очки на лоб и пожевала губами. – На День Победы давали подарки только ветеранам. Семёну Ивановичу приходили вручать. А мне ничего не перепало. А сейчас обо мне вдруг вспомнили. Вы меня не обманываете, Сергей?

- Никак нет. Теперь, вот в этот день вас всегда будут поздравлять. Ведь вы - вдова такого блестящего офицера. Половина его заслуг – по праву ваши.

Старушка зарделась; видно было, что ей очень приятно.

- Это совершенно верно, сколько мы, жёны, перенесли. Наконец-то и о нас вспомнили. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. А на какую сумму можно расчитывать? – старушка озорно посмотрела на Воронцова.

- На сумму три тысячи твердых российских рублей, - удивляясь собственной щедрости, ответил Сергей.

- Вы знаете, - старушка виновато посмотрела на Воронцова, – продукты, как таковые, мне не нужны. Всё покупают дочь с зятем. Но я мечтаю попробовать венский торт ручной работы. Он весит килограмм с небольшим, стоит почти три тысячи рублей. Продаётся он в кондитерской, расположенной прямо за нашим домом. Я бы сама никогда не купила бы его себе. Своих близких я просить стесняюсь, хоть деньги у них есть. А тут, в кои веки, меня решили поздравить. Я сама попробую, угощу своих, отнесу Семену Ивановичу. А самый большой кусок достанется вам, Сергей, как организатору этого пиршества. Только поторопитесь, пожалуйста, торты делают в основном на заказ, в свободную продажу поступает от силы два-три изделия.

- Понял, Алена Дмитриевна! Уже бегу! – Сергей накинул куртку и выскочил на лестничную клетку.

Не дожидаясь лифта, Воронцов стал спускаться по лестнице. На встречу ему поднимался какой-то бомжеватого вида старикан. С первого взгляда было видно, что бродяга изрядно пьян. Голова низко опущена, походка неуверенная, вихляющая. Увидев Сергея, дедок опустил голову еще ниже, поднес руку к лицу и трубно высморкался прямо на ступени.

- Научись вести себя, свинья, - не сдержался Воронцов, брезгливо отодвигаясь в сторону, – все подъезды загадили! Вот я сейчас наряд из ближайшего отделения вызову!

В ответ незнакомец промычал что-то нечленораздельное.

Подходя к кондитерской, Воронцов подумал, что бабуля честно заработала свое лакомство. Много интересного вспомнила. Оказывается, Семен Бородин, Антон Зубарев и Василий Мигун, о котором пока ничего не известно, служили вместе и были близко знакомы. Все они имели прямое отношение к охране Дадуа, и, наверняка, что-то знали о разработках, которые вёл профессор Линке под неусыпным контролем давнего друга Берии.

Сергей толкнул легкую стеклянную дверь и оказался в маленьком уютном зале кондитерской. За выпуклым стеклом витрины красовались различные пирожные и торты всевозможных размеров. В центре этого великолепия располагался необычный образец кондитерского искусства – мечта Алены Дмитриевны Зубаревой. Торт, выполненный в форме морской раковины, был настолько необычен, что Сергей невольно залюбовался, глядя на него.

«Пожалуй, он стоит тех денег, что за него просят», - ошеломленно подумал Воронцов.

- Будете что-нибудь покупать? – обратилась к Сергею миловидная девушка в высоком белом колпаке.

- Да, я хотел бы приобрести вот этот торт, - Сергей указал на ракушку, – если, конечно, он продаётся.

- Вообще-то, мы делали его на заказ, но заказчик не явился за тортом. Он просрочил уже почти час. По нашим правилам невыкупленное изделие мы пускаем в свободную продажу. Так что, пройдите в кассу, оплатите чек, а я пока упакую вашу покупку.

Сергей двинулся в кассу, отдал деньги, получил сдачу и пошел забирать свою морскую раковину. Возле витрины стояли два типа, облачённые в длинные черные пиджаки, сильно зауженные в талии, из-под пиджаков торчали тонкие обтянутые кожаными джинсами ножки. Длинные волосы пижонов были начёсаны и залиты лаком.

- Па-азвольти-и! – распинался один из клоунов. – Я известный дизайнер Боб Лукаш. Я хочу забрать свой заказ и мне наплевать, что какой-то лох его уже оплатил. Я деловой человек, я могу опаздывать насколько захочу. Меня обязаны ждать, потому что я – звезда!

- Мы виноваты, господин Лукаш. Простите нас, господин Лукаш. Сейчас мы всё уладим, господин Лукаш, - твердила, как заведенная, полногрудая женщина в белом халате.

На лацкане ее халата красовалась табличка с надписью «Старший менеджер». Из-за спины своей начальницы подобострастно кивала большим колпаком девушка, с которой разговаривал Сергей.

- Вот он, господин Лукаш, - белый колпак мстительно ткнул наманикюренным пальчиком в сторону Сергея.

- Па-азвольти-и, - опять затянул свою песню известный дизайнер.

- Сейчас разрешим это недоразумение, - Сергей улыбнулся и, подхватив пижонов под руки, выволок их на крыльцо кондитерской.

- Па-азвольти-и! – задыхаясь от негодования, затянул господин Лукаш в третий раз.

- Не позволю! – Сергей достал из кармана куртки удостоверение и, не раскрывая его, ткнул с силой в нос известному дизайнеру. – Валите отсюда мужчинки, не то хуже будет.

- Тебе повезло, что я сегодня без охраны, - зло прошипел дизайнер, быстренько подхватывая дружка под тоненькую ручку и поспешно ретируясь с места событий.

Сергей молча посмотрел вслед «сладкой парочке» и вернулся к прилавку.

- Дайте мой торт, мне пора идти, - недовольно хмурясь, велел он старшему менеджеру.

- А как же господин Лукаш? – белый колпак с интересом воззрился на Воронцова.

- Господин Лукаш решил отказаться от сладкого. Боится, что слипнется в известном месте, - невежливо ответил Сергей и удалился.

Поднявшись на площадку, Воронцов позвонил в дверь.

- Алена Дмитриевна, открывайте, Ваш торт прибыл!

Дверь приоткрылась, Сергей вошёл. В прихожей квартиры Бородина было темно.

«Наверное, Зубарева пошла к себе домой», - подумал Сергей и потянулся к выключателю.

Мощный удар в висок почти свалил Сергея с ног. В последний момент он сумел немного уклониться. Но нападавший ударил ещё раз, на этот раз удар пришелся в лицо. Разрывая губу, металл кастета выбил Воронцову зубы. Преимущество было за нападавшим. В темной прихожей тот ориентировался, не в пример, лучше Сергея. Глаза бандита уже привыкли к темноте, а Сергей отбивался наугад. Вверху справа Сергей заметил холодный блеск металла. Финка! Решение пришло моментально. Ударив по острию ножа пакетом с только что купленным тортом, Сергей услышал звон металла. Бандит уронил нож и бросился к выходу из квартиры. Капитан устремился за ним и допустил ошибку. Неожиданно развернувшись, противник остановился и кулаками синхронно ударил Сергея в оба уха. Воронцов охнул и повалился навзничь.

«По-глупому нарвался, - успел подумать Сергей. – А ударчик-то знакомый. Инструктор рукопашного боя на спецподготовке говорил, что таким приёмом пользовались работники МГБ в сороковые годы. Начисто, с одного раза, вышибая дух из подследственных»

Воронцов попытался подняться. Надо добраться до комнаты, посмотреть, что сталось с вдовой Зубарева. Может быть, ещё не поздно, и ей можно помочь. Но тело уже не слушалось Сергея, а в следующий момент он потерял сознание.

- … ума не приложу, что теперь делать? Расследование стопориться, в деле появляются новые обстоятельства, а мой сотрудник валяется на больничной койке. Повёл себя как мальчишка, а ещё опытный офицер. Твоя доля вины в случившимся тоже есть, Максим. Теперь нужно думать о замене Воронцова.

Слова долетали до Сергея будто бы издалека. Голос говорившего был ему знаком. Сергей с трудом открыл левый глаз, правый заплыл и не открывался.

Так и есть. Напротив него на пластиковых белых стульчиках сидели генерал Фадеев и майор Валов.

- Здравия желаю, Пётр Петрович, здорово Максим, - еле размыкая отяжелевшие губы, прошамкал Сергей.

- О, гляди, майор, товарищ капитан очнулся, - генерал придирчиво оглядел лицо подчиненного. – Здравие тебе сейчас самому понадобится, можешь не сомневаться.

- Где это я? – Сергей ощупал тугую повязку на голове. Левая часть лба заклеена огромным куском пластыря. Губы практически не шевелятся, во рту не хватает пары зубов. – Хорошо вчера я на орехи получил?

- Отвечаю по порядку, - генерал был суров. – Ты, друг Воронцов, находишься в ведомственном госпитале. Так же хочу тебя заверить, что на орехи ты получил действительно хорошо. Только не вчера, а позавчера. Весь вчерашний день ты пролежал без сознания. У тебя сильнейшее сотрясение мозга, сломаны два ребра, выбиты два зуба, порвана и уже зашита верхняя губа. А, кроме того, извини, Сергей, за избитое выражение, тебе в прямом смысле здорово настучали по ушам. Врачи боялись, глухим сделаешься.

- Петр Петрович! Давайте как-нибудь помягче, - вмешался Валов. – Серёге и так хреново, еще и вы, как пацана, его отчитываете.

- А, что мне хвалить его, что ли? – взвился Фадеев. – Какого черта ты, Сергей, на квартире Бородина делал. Я ведь тебе сказал, что старик не в себе. Как туда бабка эта попала, соседка его, Зубарева? Её, кстати, убили, зарезали. С кем ты дрался? Сколько этих негодяев было? Чего они хотели от тебя или от старухи этой? Ты хоть на один вопрос можешь ответить?

- Он один был, товарищ генерал.

- Один?! Это тебя вот так один бандюган отделал? Ну, у меня и офицеры службу тащат. Полюбуйся, майор, на своего подчиненного. Вот так запросто, не пойми кто, нашего капитана на больничную койку минимум на месяц уложил, - Фадеев подошел к окну и уставился на улицу, демонстрируя сослуживцам своё презрение.

- Нет, не зря я к Бородину сходил. Зубарева за стариком ухаживала, поэтому и на квартире у него я её и встретил. Семен Иванович Бородин и покойный муж Зубаревой, Антон, дружны были, служили вместе. Третий в их компании был некто Василий Мигун. Личность, по словам Алены Дмитриевны, весьма сволочная: злобный, циничный, наглый. А с Антоном Зубаревым они вместе держались. Хотя Антон, по словам Алены Дмитриевны, был полной противоположностью Мигуну. Что же держало вместе таких разных людей? Опять же, со слов Зубаревой, Антон тяготился обществом этого человека, а сам помог Мигуну попасть на хорошую службу, общался с ним.

- А как эти двое познакомились? - заинтересовался Макс Валов.

- Со слов Алены Дмитриевны, Мигун спас Зубареву жизнь. Они вместе зэков для службы в штрафбате конвоировали в начале войны. Эшелон, в котором они ехали, разбомбили фрицы. Все погибли, выжили только эти двое. Попали в плен к немцам, потом бежали. Зубарева фрицы подранили. Мигун на себе его нес, пока они до партизан не добрались. Потом часть отряда погибла, часть сумела выйти к нашим. Их проверили и поверили им. Со слов спасшихся вместе с нашими героями партизан, что Мигун, что Зубарев оказались достойными людьми.

- А каким боком эти сведения к нашему делу относятся? – включился в беседу друзей генерал Фадеев, закончивший любоваться пейзажем за окнами палаты госпиталя.

- А вот тут самое интересное начинается, - Сергей потрогал сильно распухшую правую сторону лица. Говорить было больно, но он продолжил. – Все эти люди: и Бородин, и Зубарев, и Мигун, понятное дело, имели отношение к охране Дадуа. Бородин дружил с семьей Зубарева. Они служили вместе, даже квартиры получили рядом. Я ещё смотрел вместе с Аленой Дмитревной семейный альбом и увидел там фотографию, где Зубарев, Бородин и Мигун сняты вместе. Зубарев, по словам Алены Дмитриевны, помог Мигуну попасть к Дадуа, на хорошую службу, откуда не посылали на фронт. Кстати, интересная деталь, Василий мигун начинал войну в звании ефрейтора, а на фотографии он уже имеет в петлицах лейтенантские кубари. В 1943 году в нашей армии петлички с кубарями и шпалами заменили на погоны со звездочками. Стало быть, уже в 1943 году бывший ефрейтор госбезопасности Мигун имел уже звание лейтенанта. Очень неплохой карьерный рост.

- А почему ты, посмотрев альбом, ушёл, а потом вернулся обратно в квартиру, - поинтересовался Валов.

- Старушка угощала меня чаем с вареньем, жаловалась на одиночество. Интересный факт, у Алены Дмитриевны большая семья, а поговорить с бабкой времени ни у кого из них не находилось. А она для родственников расстаралась, квартиру, считай, им сделала. Ведь Семен Бородин отписал её семье свою жилполщадь, когда ещё был в добром здравии. Я же поговорил с ней, а потом наврал, что, мол, руководство наше решило поздравить боевых подруг ветеранов нашего ведомства. Старушка обрадовалась и послала меня за тортом. Торт хороший, дорогой. Я ей его презентовать так и не успел. Пока я за тортом этим ходил, бандюга в квартиру пробрался и порешил старушку. Да и деда, наверное, тоже не пощадил. Век себе не прощу, что ушёл, надо было в квартире оставаться.

- Ну, до комнаты, где сидел Бородин, преступник не дошёл. Ты его, похоже, перехватил, когда он из кухни шел, где Зубареву зарезал. Так что, старик не пострадал, - Валов раскрыл блокнот. – Я тебе, Серёг, вот еще, что скажу. Ты себя не вини, в квартире этой ты вечно находиться бы не смог. А за тобой этот убийца, как пить дать, следил. Когда ты за тортом пошёл, он подумал, что ты совсем откланялся и взялся за дело. Да только помешал ты ему своим возвращением.

- Сразу видно, что ты, Валов сыскарь от природы, - похвалил майора Фадеев, - интересно, чего ты там еще нарыть успел?

- Идём дальше, - воодушевленный Макс опять заглянул в блокнот. - Откуда убийца мог знать, что Зубарева почти всё своё время проводит в квартире старика Бородина?

- Откуда? – в один голос спросили Воронцов и Фадеев.

- Он следил за квартирой Бородина! Может, заходил туда под каким-нибудь предлогом, выведывал, разнюхивал. Не слышал ты о каких-нибудь странных визитах от Зубаревой? А?

- Точно! – Сергей привстал с койки. – Недавно и в квартиру Зубаревой, и в квартиру Бородина заходил какой-то тип, представлялся риэлтером, порывался квартиры осмотреть. А когда я за тортом двинул, мне кокой-то странный тип на лестнице встретился. Идет, голову вниз опустил, лицо, значит, прячет. Может, это и был убийца, а Макс?

- Всё может быть! – Макс продолжал изучать свои записи. – Я кое-что выписал для нас. Труп гражданки Зубаревой Алены Дмитриевны найден на кухне, удар ножом был произведен в область сердца. Профессиональный удар, кстати. Интересно, что даже бывалый судмедэксперт был удивлен выражением лица убитой. Ужас овладел Аленой Дмитриевной перед её страшной кончиной, так, по крайней мере, утверждает медик.

- Ну, это понятно, ведь она поняла, что этот человек – её убийца. Вот и испугалась, - в разговор опять вступил генерал Фадеев.

- Или узнала в убийце кого-то, кого боялась больше смерти, - стоял на своем Валов.

- А что-нибудь пропало из квартиры Бородина? – заинтересовался Фадеев.

- А кто может сказать? У старика не спросишь, Алена Дмитриевна, которая часто бывала у него, мертва, а больше у Бородина никого не было, - Валов задумчиво взглянул на сослуживцев. – Но дочь убитой говорит, что пропал альбом с фотографиями, семейная реликвия. Там большей частью фотографии семьи Зубаревых. Очевидно, про этот альбом ты и говорил, Сергей.

- Я видел этот альбом, - подтвердил Сергей. – Старушка почти никогда с ним не расставалась. Всё время носила с собой. Я и обнаружил эту странную фотографию с Зубаревым, Бородиным и Мигуном в этом альбоме. В альбомные листы это фото вставлено не было, лежало между ними.

- А убийца пытался зайти в квартиру самой Зубаревой? – продолжал пытать Валова Фадеев.

- Да нет же! Не заходил и не пытался зайти. Даже в дверь им никто не звонил. Дочь убитой находилась дома. Она, кстати, и вызвала милицию, когда услышала шум борьбы в соседней квартире. Женщина сама бросилась к Бородину, ведь знала, что старуха-мать, как обычно, пребывает у соседа. Вбежав в квартиру, обнаружила лежащего в прихожей человека, он был без сознания. Это, конечно, был ты, Сергей. А в кухне она нашла мертвую Алену Дмитриевну…

- Кому мог понадобиться альбом со старыми фотографиями? Ничего не понимаю! Чушь какая-то, - Фадеев недоуменно пожал плечами.

- А может быть, кто-то боялся, что этот альбом поможет выйти на его след. Может быть, он не хотел, чтобы Алена Дмитриевна кому-нибудь показывала фото из этого альбома? – предположил Валов.

- Опять ты, Макс, за свое, дался тебе этот альбом, - Фадеев недовольно поморщился. – Чего же убийца ждал столько времени. Чего же он раньше за альбомом этим не заявился?

- Значит раньше он не испытывал надобности в том, чтобы забрать альбом, - подал голос Воронцов. – Максим прав, этот тип следил за мной, когда я зашёл в этот дом, он сразу понял, что я иду к Бородину, а там встречусь с вдовой Антона Зубарева. Она у соседа большую часть дня находилась. Это, видимо, тоже убийце известно было. Так же неизвестный просчитал, что старуха обязательно про старые времена разговор заведёт, и альбом свой показывать станет.

- Да она его, небось, всем, кто ни зайдёт, показывала. Сам говоришь, что ей заняться было нечем, - прервал Сергея генерал Фадеев.

- Вот именно! Убийца не думал трогать Зубареву, пока к ней не заявился я! Он сразу понял, что меня заинтересует рассказ Зубаревой о сороковых годах и фотографии той поры. Она действительно здорово меня просветила, я узнал много нового для выполнения предстоящего задания. Выходит, убийца знал, что я интересуюсь Бородиным, следовательно, и деятельностью Линке и Дадуа тоже. Устранив Алену Дмитриевну, негодяй перекрыл мне канал информации. Но он здорово просчитался, основные сведения я уже получил, ведь беседа со старушкой состоялась, и фотографии я тоже видел. Я не выяснил у неё, какова судьба этого Мигуна. Я собирался сделать это во время чаепития с купленным мною тортом. Жаль, не успел.

- Жаль, что ты слежки за собой не заметил. Тебя вели, а ты не ухом, ни рылом, - генерал махнул рукой. – Я вот теперь думаю, что этот риэлтер, который всё вынюхивал, за одно с убийцей был. А что? Он ведь по квартирам и Зубаревой, и Бородина прошёлся. Метраж, якобы, сволочь, смотрел, а на самом деле диспозицию выяснил. Чего эти старики пускают всякую шваль к себе?

- Не знаю, меня она в штыки встретила, - Сергей вспомнил первую реакцию бабули на свое появление. – Всё говорила, мол, проходимцы всякие часто беспокоят. А что у тебя, Макс, насчет отпечатков пальцев на рукоятке ножа, который я у нападавшего выбил. Я четко помню, что нож на пол упал.

- Да нож милиция нашла, и отпечатки они сняли. Да только в базе данных МВД пальчики не числятся. Следовательно, личность убийцы не установлена, - Макс озабоченно почесал лоб. – Меня в этой истории другое волнует, товарищи офицеры.

- Ну что еще «хорошего» скажешь? – спросил Фадеев, забрасывая в рот пару таблеток от головной боли и, запивая их водой прямо из-под крана.

- Ничего хорошего уж точно не скажу. Я вот, что думаю. Если убийца за Серёгой следил, значит, он знал, где Сёрега служит. А, если Зубареву на тот свет отправил, значит, знал, что сведения, полученные от Алены Дмитриевны нужны Серегё для выполнения задания, - Макс на секунду задумался и продолжил. – А, если убийца знал, что Сереге за задание предстоит, то, значит, ….

- То значит, что «крыша» наша «течёт», - Фадеев так шарахнул по столику кулаком, что таблетки, оставленные медсестрой для Сергея, полетели со стола в разные стороны. – Это значит, что против нас кто-то играет, и помогает ему в этом кот-то из наших офицеров. Вот, что это значит!

Расстегнув пиджак, Петр Петрович забегал по палате.

- Значит так, Валов, слушай сюда. Дело это я сегодня у сыскарей заберу. Сами будем расследовать! Задета честь мундира! Обо всем, что станет известно докладывать мне, каждый чох свой докладывай не стесняйся. Я должен быть в курсе первым, учти это.

- Тем более, что менты особо не чешутся. Видел я ихнего пинкертона. Тюфяк флегматичный. Он сообщил мне, что старуху, наверняка, какой-нибудь наркоша убил. Говорит, мол, домофон не функционирует, видеокамера в подъезде не работает. Да и проживают там одни старпёры. Хорошо, хоть информацией поделился. Все рассказал! – Макс потряс своим блокнотом. – Правда, я ему за это дело бутылку дорогущего вискаря поставил.

- Ладно, значит, так и поступим, - Фадеев застегнул пиджак. – Пошли, Максим. Пусть кулачный боец наш силы восстанавливает.

Когда за сослуживцами закрылась дверь, Сергей встал с постели и, кряхтя, полез под кровать собирать разлетевшиеся таблетки.

 

 

ГЛАВА 16. СТАС КНЯЗЕВ.

- Дежурный! – гаркнул в трубку телефона внутренней связи лейтенант МГБ Василий Мигун. – Давай ко мне этого сумасшедшего, только быстро! Дел у меня и без него по горло.

Через несколько минут дверь отворилась, и конвоир ввёл в кабинет изможденного человека. На бледном, исхудавшем лице страдальца живыми были только глаза. Они с мольбой смотрели на Мигуна. Безжизненные губы, склеенные кровавой слюной, были страшного синюшного цвета. Лоб и скулы покрывали незаживающие кровоподтеки. От задержанного дурно пахло тем специфическим запахом тюрьмы, который, почувствовав раз, человек запоминает на всю свою жизнь.

- Чего он у тебя воняет так, будто год под себя мочился? – брезгливо сморщив нос, обратился Мигун к конвоиру.

- Обыкновенно воняет, тюрьмой, - пожал плечами конвойный.

- Ладно, свободен, иди дальше, охраняй, - гэбист величественно взмахнул рукой, отпуская вертухая.

Вошедший несмело переминался с ноги на ногу, видно было, что ему тяжело стоять.

- Садись, - Василий указал пальцем на табурет, выставленный на середину кабинета.

Арестант уселся и поднял на офицера слезящиеся глаза.

- Жалобы, пожелания имеются? – Мигун поставил мысок левой ноги на край табурета, на котором сидел допрашиваемый.

- Мне не дают ни есть, ни пить, ни спать. Днем морят голодом, ночью в камере постоянно горит яркий свет. Предыдущий следователь истязал меня на допросах, а недавно он избил меня так, что я потерял сознание. У меня горлом кровь идёт, мне в лазарет надо, - прошамкал арестант, еле разлепляя спёкшиеся губы.

- А что же тебе шамовку первоклассную, перинку мягкую организовать? А может еще в санаторий крымский за госсчет на лечение послать? – Мигун толкнул сапогом табурет, узник упал на пол, сильно ударившись головой.

- Прошу вас, не бейте. Я готов рассказать все, что знаю. Может быть вы, как и предыдущий следователь, сочтете меня душевнобольным, но, я клянусь вам, то, что вы услышите – чистая правда. Вы должны мне поверить и оставить меня жить, - человек опять присел на табурет.

- Имя, отчество. Фамилия, год рождения, - скороговоркой произнес Мигун.

- Князев. Станислав Евгеньевич, 1912 года рождения, я ученый – географ, до ареста читал лекции в МГУ, незадолго до начала войны я получил от своего руководства приказ выехать в экспедицию на Алтай. Тамошнее племя народа свами владело секретами приготовления таинственного эликсира, дающего человеку огромную силу, пробуждающему в нем скрытые резервы…- Князев не договорил, сокрушительный двусторонний удар в оба уха заставил его взвыть от боли.

Упав с табурета, человек закашлялся. Продолжая громко стонать, несчастный попытался подняться, но Мигун вновь сшиб его на пол ударом ноги.

- Врешь, пес, иуда, шпионская морда! – прорычал Василий, - первыми туда попали наши сотрудники. Потом дело засекретили.

- Я, я там был первым, - задыхаясь от мучительного кашля, прохрипел географ, - я съездил туда первым, я писал диссертацию о тех местах и знаю их очень хорошо. Я был там, все видел своими глазами, клянусь вам. Вернувшись в столицу, я сразу явился на кафедру и написал подробнейший отчет о моей экспедиции. Я снабдил его рисунками и фотографиями. Указал место, где растет эта чудо-трава. Только после этого материалы были переданы в ваше ведомство.

Увидев, что его не бьют, а, наоборот, внимательно слушают, Стас приободрился и с надеждой взглянул на только что истязавшего его следователя.

- Подробную карту местности, где свами траву эту свою собирают, нарисовать сможешь? – заинтересовался следователь, «великодушно» протягивая арестованному недокуренную папиросу.

- Конечно, я же картограф отменный, - Станислав дрожащей рукой поднес окурок к губам и жадно затянулся терпким дымом «Казбека», - я, гражданин начальник, вам так все нарисую, что и через сто лет это место без труда отыщите. Все привязочки дам, градусы, минуты, секунды. Я половину географического атласа по памяти восстановить могу, - воодушевленно приговаривал Стас, уверенно водя химическим карандашом по листу бумаги.

Закончив работу, ученый протянул лист Мигуну, подобострастно заглядывая в глаза недавнему мучителю.

- Вот, пожалуйста, все как вы просили.

Мигун задумался, теперь он узнал всё, что его интересовало. Станислав был ему больше не нужен, но оставлять географа в живых, лейтенант не собирался.

« А вдруг про этого всеми забытого Князева узнают, те, кто задействован в операции «Берсерк»? Узнают чисто случайно, в пьяном трепе, узнал же о географе он, Мигун. Чего доброго, этот ученый неврастеник попадет в руки к кому-нибудь посвященному в секреты государственной важности. Нет, так дело не пойдет, нужно прятать концы в воду» - решил Василий.

Он подошел вплотную к измученному, сломленному человеку и, сделав резкий выпад ребром правой руки, нанес своей жертве сокрушительный удар в кадык. Князев упал на пол, несколько секунд он ещё вздрагивал и хрипел, потом затих навсегда.

Мигун взял с края стола массивную мраморную пепельницу и ударил ею себя по лицу. Капли крови брызнули на зеленое сукно стола. После этого, выйдя на середину комнаты, лейтенант схватил табурет и со всего маху швырнул его об стену. Табурет развалился на составные части. После этого, Василий свалил на пол лампу и, подняв трубку телефона, прокричал:

- Дежурный! Срочно ко мне врача из лазарета! На меня бросился арестант!

Минут через пять дверь кабинета распахнулась, и внутрь ввалился здоровенный мужик с испитым лицом. Некогда белый халат эскулапа был засален и несвеж.

- Здорово, Васёк! – врач пожал Мигуну руку, обдав того застарелым перегаром. – Чего это у тебя тут за погром?

- Да вот, Михалыч, псих чокнутый на меня кинулся во время допроса, пепельницей мне по физиономии засветил. Я ему двинул слегка, а он, похоже, копыта отбросил.

- Ха-ха, слегка двинул! – врач, не спрашивая разрешения, плюхнулся за лейтенантский стол и по-хозяйски выудил из мигуновской пачки сразу несколько папирос. – Кому-нибудь другому горбатого лепи, Васёк. Ты мужику кадык начисто разнес. Не знаю даже, что в заключении о смерти писать…

- Может, напишем, что у подследственного во время допроса инфаркт случился? Ведь раньше же писали, - елейным голосом заканючил лейтенант, – выручай, Михалыч, совсем довели чертовы враги народа! Нервы расшатали до основания. Всё в несознанку уйти пытаются. Что ж, мне теперь взыскание из-за этого ублюдка получать? Сам, ведь знаешь, мы на следственной работе временно. Нас с Бородиным из охраны самого Дадуа сюда прислали, в связи с кадровым голодом откомандировали нас. Следователей не хватает. С фронта многие не вернулись. Вот нас с Семеном сюда и дернули. Мне к Дадуа обратно с взысканием в личном деле возвращаться никак нельзя. Меня за это грузин по головке не погладит, выгонит еще, чего доброго! Выручай, Михалыч!

Лейтенант открыл шкаф, вытащил оттуда бутылку коньяка и плитку шоколада. Налив гранённый стакан почти до краев, Мигун пододвинул его доктору. Врач выпил коньяк залпом, как водку и, сунув в рот разом полплитки шоколада, захрустел и зачавкал. Прожевав, он сунул в рот папиросу и, прикурив, выпустил в потолок сизую струю дыма.

Всё это время Мигун покорно молчал. Наконец, Михалыч решил вернуться к прерванному разговору.

- Это ты правильно подметил, Вася. Эти мерзавцы, как вредить народу, так все здоровы, а, как отвечать за содеянное, так они враз больными делаются. Про инфаркт написать-то, конечно, можно. Проверять, всё равно, никто не будет. Сейчас труп санитарам велю в морг отвезти, и всё, концы в воду. Только…, - врач замялся, - давненько мы с тобой, Васек, в ресторанчик не заглядывали. Всё служба, да служба.

- Так сегодня и пойдем, - сразу повеселел Мигун, – я приглашаю, Михалыч! Во «Встречу» двинем! А там всё, как положено, в полном объёме! Коньячок, шашлычок, да и девок под бочок.

- Во! Про женщин ты хорошо придумал, - эскулап поднял вверх желтый от никотина указательный палец, – Они – есть украшение нашей жизни.

На утро, зашедший в кабинет Михалыча, Семен Бородин чуть не упал на пороге, сраженный запахом жуткого перегара, исходившего от врача.

- Чего хотел, Семён? – эскулап еще не протрезвел после минувшей пьянки.

- Я два дня в отъезде был. Дежурный доложил, что арестованному вчера во время допроса плохо стало, врача парню вызывали.

- И что? – хамовато усмехнулся доктор.

- Хотел узнать, оказана ли подследственному врачебная помощь? – с трудом сдерживая желание плюнуть в улыбающееся пропитое мурло доктора, проговорил Бородин.

- Тю! Врачебная помощь, - Михалыч, залился прокуренным смехом. – Помер твой Князев, прямо у нас с Мигуном на руках. Отчалил к праотцам. Инфаркт у него случился, видимо со страху обделался. Уже и труп из морга вывезли. Я, вот, заключение пишу. Почитать желаешь?

Семен ничего не ответил. Сжав кулаки, он вышел из кабинета врача, громко хлопнув дверью.

«Сволочи! Мерзавцы все до единого! И я мерзавец», - тоскливо думал Бородин, направляясь в пивную, расположенную рядом с их учреждением.

 

 

 

 

ГЛАВА 17. АДА СТАНСКАЯ.

Автомобиль остановился у самого подъезда недавно построенного элитного дома. Высотное здание, вычурное произведение сталинского классицизма, подсвеченное праздничной первомайской иллюминацией, смотрелось, словно замок сказочного великана. Этот дом был построен специально для деятелей искусства. Именитые, убеленные сединами, увенчанные званиями и госпремиями, артисты, писатели, художники, музыканты считали за честь получить здесь жильё. Известность, почет, расположение власть имущих конвертировались в квадратные метры и этажность выдаваемых творческой интеллигенции квартир.

Маститые и знаменитые получали просторные апартаменты на средних, более удобных для проживания этажах. Менее значимые персоны селились на верхотуре и втором этаже. Первый этаж этого великолепного дома занимали коммерческий гастроном, где продавались разные вкусности и деликатесы по сногсшибательным ценам, и парикмахерская, в которой стрижка и укладка стоили треть месячного жалования рядового советского рабочего или служащего. И хоть на дворе стоял май первого послевоенного года, ни гастроном, ни шикарная парикмахерская практически никогда не пустовали. Население дома, в большинстве своем, активно питалось дорогущими яствами и пользовались услугами местных кауфёров.

Шофер прибывшего автомобиля, выйдя из салона, галантно открыл дверь перед стройной, высокой брюнеткой. Ада Станская элегантно выпорхнула из чрева авто. Грациозно поправив шикарные длинные волосы, девушка взглянула на окна своей однокомнатной квартиры, расположенной на втором этаже. Они были темны. Ада жила одна и никто не ждал ее в пустой квартире в этот поздний час. Конечно, для актрисы миманса Большого Театра отхватить жилье в таком доме – большая удача. Не всякой ведущей балерине выдадут ордер на вселение в такие хоромы. Да и месторасположение дома у Красных ворот Аде тоже очень понравилось. Вот только квартирка маленькая – 37 квадратных метров общей площади, нет балкона из-за низкого этажа.

- Ни этажа, ни метража, - разочарованно протянула мать Ады, придя осматривать квартиру, полученную её дочерью.

«Чтобы ты понимала, старая клюшка, - подумала с обидой Ада. – Сама всю жизнь живешь в коммунальной клетухе с соседями алкашами. А я добилась отдельной квартиры в такое трудное время. Не за красивые глаза, между прочим. Почти полгода валялась под потным старым толстяком из Министерства культуры».

Толстяк не подвел Станскую, замолвил, где надо словечко. Век артистки балета короток, нужно успеть о себе позаботиться. Балетные, это тебе не художники да писатели. Тем хоть до старости сочинять и рисовать можно. А она, Ада? Скоро двадцать шесть стукнет. Старуха практически, а до сих пор замуж выйти не смогла. Всё достойного кандидата нет. Не идти же, в самом деле, за работягу или водителя трамвая. Можно, правда, выйти за военного. Один артиллерист капитан пытался ухаживать за ней, Адой, да подруга, Зойка, быстро смекнула, что к чему и охомутала офицерика, буквально из-под носа у Ады увела. А может и к лучшему? Поехала Зойка за своим капитаном в далекий сибирский гарнизон, небось, помирает со скуки в своей тьму-таракани. А капитанишка её всё по учениям скитается. Тьфу!

Мать, дура, пока вместе в коммуналке жили, всю плешь дочери проела: «Выходи замуж, рожай детей».

Игорь Курагин матери очень понравился. Скакун-балерун, Адин коллега. На новоселье приходил, выпил, матери стихи читал с выражением, покорил старуху.

Но как объяснить мамане, что Игорь женщинами не интересуется? Гомосексуалист Игорек, таких в балете много. А мать-то, небось, и слова такого не слыхала, да она и мужиков-то, кроме Адиного отца, не знала. Как сложил голову краском Станский в 1925 году в боях с басмачами, так и вдовствует мать. Так больше замуж и не вышла, хотя ухаживали за ней мужчины. Один солидный ходил, главный инженер чулочно-носочной фабрики. Так нет, от ворот поворот ему вышел. Ада едва родившись, уже безотцовщиной стала. Всю жизнь денег не хватает. Девчонкой в обносках чужих ходила и сейчас с хлеба на квас перебивается. Зарплата-то у миманса копеечная, а и красиво одеться, и прическу сделать хочется, а то и не взглянет никто на Аду.

Вчера, правда, в театре выходной выдался. Ездили на дачу к скульптору одному, Владу Невельскому, Первомай отмечали. У Влада жена с дочкой в Коктебель уехали, так Невельский отменный приём устроил. Днем шашлыки жарили, Хванчкару пили. А вечером на веранде танцы под патефон устроили. Девчонок много было, мужчины тоже присутствовали. Мужики, правда, так себе. Деятели культуры средних лет, со средним достатком, только животы висят, взглянуть не на кого. К вечеру уже все были пьяные.

Один только Аде понравился, журналист немецкий, антифашист, в концлагере сидел, у властей советских в большом почёте. Книгу о Советском Союзе писать собирается. Вот это мужчина! В годах, правда, за сорок уже, зато в форме себя держит. Фигура, что надо, ручищи сильные. Как Аду в танце повёл, аж дух захватило. Одним словом, настоящий рыцарь. Густавом зовут, фамилия – Ленц. Красиво звучит. Вот только уезжать пришлось, спектакль – на следующий день. Выспаться надо было, репетиция была назначена на утро. С работой не шутят, будешь плохо выглядеть или двигаться, как корова, мигом места лишишься. Вот училища балетные каждый сезон пополнение «на гора» выдают. Конкуренция в профессии бешеная.

Ада достала из сумочки ключ, тяжело вздохнула и направилась в подъезд.

- Ада! – Густав Ленц в белом костюме и белой элегантной кепке, отделившись от афишной тумбы, двигался навстречу девушке, в руках он держал огромный букет алых роз на длинных колючих ножках. – Божественно, Ада! Вы были божественны, я смотрел только на вас. Сегодняшний спектакль навсегда останется со мной!

- «Лебединое озеро» - одна из лучших поставок в нашем репертуаре, а я всего лишь скромная артистка миманса, балетной массовки. Наши примы выглядят более впечатляюще, - кокетливо улыбнулась Ада, почувствовав как от слов Густава в висках начинает бешено стучать кровь.

- Не говорите так, Ада. Вы – чудо! – Густав вручил ей букет и галантно поцеловал руку.

Таких букетов Аде не дарил никто и никогда. Нет, конечно, ей и раньше преподносили цветы. Но те букеты были обыкновенные, их продавали тетки-цветочницы, сидевшие в маленьких дощатых будочках у станций метро.

Густав перехватил взгляд девушки, брошенный на роскошные розы.

- Эти цветы срезаны специально для вас в Кремлевской оранжерее, - Густав засмеялся, – правда, вы достойны лучших роз, где-нибудь в Париже, я бы преподнес вам настоящее чудо природы. От одного запаха тамошних роз сразу же улучшается настроение и появляется аппетит. Кстати, об аппетите, я приглашаю вас в ресторан. В какой, выбирайте сами.

- Сейчас уже поздно, да и ресторана поблизости нет, - смутилась Ада. – Можно просто зайти ко мне домой, попить чаю. Кстати, Густав, откуда вы знаете мой адрес?

- Узнал в администрации театра. Сказал, что покорен вашим талантом и хочу лично вручить букет роз, - Густав снял кепку и галантно раскланялся.

- Ой, не надо было бы, пойдут разговоры, - расстроилась Ада. – В театральной среде полно завистников.

- К черту завистников! Я пишу книгу о Советском Союзе, стране, победившей фашизм. Благодаря вам, Ада, в этой книге появится глава о русском балете.

- Ой, ну что Вы! Я же просто рядовая актриса, - смутилась Ада.

- Просто рядовых актрис не возят домой на служебных авто, просто рядовым актрисам не выделяют квартир в подобных дворцах. У вас имеется тайный покровитель, влиятельный любовник? – немец властно повернул к себе девушку и с наигранной свирепостью заглянул ей в глаза. – А ну-ка, расскажите мне все о себе.

- Вы очень хорошо говорите по-русски, - попыталась сменить тему разговора Ада.

- Я хорошо делаю не только это, - хватка Густава на руке девушки стала еще сильней, – ведите же меня пить чай, милая Ада, но по пути зайдемте–ка в местный гастроном. Говорят, там есть чудесный кондитерский отдел. Купим пирожных.

- Там все очень дорого, Густав, - Ада взяла немца под руку.

- А кто сказал, что женщин, которых привозят домой на таких шикарных авто, пристало кормить дешевыми пирожками?

- Далось вам это авто, - рассердилась Ада, - Это Боря, театральный шофер. Тут, неподалеку, находится наш гараж. Вот Боря и возит меня в театр и из театра. Все равно ему ставить и забирать машину, так почему по пути не подвезти человека?

- Ах, он подлец! – шутливо воскликнул Густав. – Он видит вас каждый день!

- Он вовсе и не подлец, и у меня с ним ничего не было, - зачем-то ляпнула Ада и покраснела.

- Смотрите у меня! Ну ладно, идемте за пирожными, скупим весь их ассортимент, - Густав распахнул перед девушкой дверь гастронома. – Вперед, Ада, выбирайте всё, что душе угодно и не забудьте про шампанское.

Накупив разных вкусностей, они поднялись в квартиру.

- Вот моя скромная норка, - Ада повела вокруг себя руками. – Обстановка пока скудная, но я собираюсь купить шифоньер.

- Хоромы! Настоящие хоромы! – Густав широко улыбнулся, а про себя подумал: - «Нора-норой, но, главное, имеется кровать. Все остальное не так уж важно».

В первые дни после окончательного разгрома остатков войск вермахта, когда советские солдаты гордо маршировали по улицам германской столицы, Густаву, тогда еще полковнику Абвера, Отто фон Шлёссу, пришлось несколько дней подряд скрываться в разветвленной сети берлинской канализации. По колено в дерьме он пробирался в американскую зону оккупации, чтобы сдаться тамошнему военному начальству. Хороший разведчик всегда всем нужен. Особенно, когда у него есть уже готовая резидентура и отличная легенда.

- Стол нужно немедленно поставить на середину комнаты. Сейчас мы будем кутить! - Густав взял в руки бутылку с шампанским. – Тёплое, нужно, немедля, охладить этот замечательный напиток.

- Что же делать? – растерялась Ада. – Я слышала о том, что появились какие-то диковинные шкафы, которые предназначены для хранения и охлаждения продуктов.

- Холодильники, - подсказал Густав, улыбаясь. – За границей эти диковинные, как вы говорите, шкафы вскоре будут доступны любой домохозяйке. А когда их начнут производить в СССР?

Ада сокрушенно покачала головой и развела руками:

- Страна только недавно закончила воевать. Это была страшная война. Вы ведь и сами, Густав, пострадали от фашистов. За ваши смелые, правдивые статьи Гитлер отправил вас в концлагерь. Но теперь всё наладится, народ станет лучше жить, появится многое, в том числе и холодильники.

- Вы, конечно, правы, милая Ада, - Густав снова улыбнулся. – Но пока нет холодильника, можно охладить вино в сливном бачке унитаза. Надеюсь, унитазы-то в СССР уже существуют?

Ада и Густав, не сговариваясь, рассмеялись.

 

 

ГЛАВА 18. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ.

 

 

Полуторка, чихнув мотором, выбросила в свежий утренний воздух сизое облако выхлопного газа. Легкий, по-летнему теплый ветерок подхватил облачко и унес его в синеву высокого майского неба.

- У всех людей День международной солидарности трудящихся, гулянья, танцы с интересом, а у нас служба, будто мы и не люди вовсе, - пробубнил Василий Мигун, сплюнув в открытое окно кабины грузовика, ходко бегущего по узкому большаку.

- За дорогой смотри, руль крепче держи, не то в кювете окажемся, - одернул его Антон Зубарев, и сам крайне раздосадованный тем, что в этот праздничный день он находится не рядом со своей семьей, женой и дочкой, а едет по казенной надобности, проводить какой-то секретный эксперимент.

Как хорошо было бы сейчас оказаться на Красной площади. Посмотреть парад физкультурников, в котором участвует его жена Алена, показать дочурке первомайскую демонстрацию, выпить шипучей газ-воды, съесть сливочное мороженое, а после пойти на выступление любимых артистов. Говорят, на концерте в Нескучном саду будет петь Лидия Русланова и играть джаз Леонида Утесова.

Все это будет, но, увы, без него, первый послевоенный Первомай Антон пропустит. Дадуа приказал всем своим подчиненным организовать проведение эксперимента, секретного эксперимента, показательного эксперимента, от исхода которого будет зависеть судьба операции «Берсерк». Впервые препарат будут испытывать на человеческом материале.

«Человеческий материал», выражение профессора Линке, от которого лично его, Антона, бросает в дрожь. Видит Бог, и профессор, и Вахтанг Дадуа противились проведению этого эксперимента до последнего, но обстоятельства оказались сильнее их. Высокие чины желают, увидеть первые результаты. Лабораторные опыты приказано отодвинуть на второй план, сейчас время показательных выступлений. Именно поэтому автомобиль с группой Вахтанга Дадуа едет сегодня на специально обустроенный для такого случая полигон, расположенный в тихом, скрытом от посторонних глаз месте.

Полуторка проследовала мимо маленькой деревеньки Горелкино и углубилась в лес. Вскоре на пустынной просеке показался шлагбаум. Возле него был выставлен пост. Караульный, дюжий детина в форме сержанта МГБ заметил автомобиль издали и предупредительно поднял руку вверх. Дождавшись, когда полуторка остановится, сержант клацнул затвором автомата и сделал шаг вперед.

- Документы к осмотру! Старший машины, на выход! – заученно пробормотал он.

- Я старший, - Дадуа, расположившийся в кузове полуторки, легко соскочил на землю и достал из кармана кителя квадратик бумаги с четким чернильным оттиском.

- Проезд разрешен, - козырнул караульный.

Автомобиль проворно вкатился на территорию полигона. Дадуа и Линке, ехавшие в кузове машины, первыми ступили на подмосковную землю спецобъекта. Мигун и Зубарев чуть задержались в кабине и, теперь, выйдя из авто, с интересом оглядывались по сторонам. Полигон представлял собой огромную круглую площадку, обнесенную трехметровым забором с колючей проволокой, натянутой по верх ограждения.

В отдалении за большим прямоугольным столом сидела высокая комиссия, состоящая из пяти человек. Трое были в гражданской одежде, на двоих красовалась форма комсостава МГБ. Один из них, Амир Явлоев, единственный, кого Дадуа знал лично, улыбнулся и приветливо помахал Дадуа рукой. Вахтанг сделал вид, что не заметил жеста начальника режима и на всякий случай отвернулся в другую сторону.

«Принес же его черт! Последнее время этот тип постоянно встречается на моем пути. Неужели, Лаврентий специально приставил ко мне этого хитрого азиата?» - раздраженно подумал Вахтанг, через силу заставляя себя холодно кивнуть «старому знакомому».

Подле стола стоял трофейный автобус, из которого при виде подъехавшей полуторки показались трое крепких, атлетически сложенных парней. Одного из них Дадуа тот час узнал, это был Феликс Чугунов. Еще до войны старший лейтенант Чугунов стал чемпионом Москвы по боксу. Краса и гордость спортобщества «Динамо» приветливо улыбнулся вновь прибывшим и скинул с плеч небрежно наброшенный пиджак. Двое его товарищей, облаченные в спортивные костюмы пожали руки Дадуа и его спутникам.

- Старшина Мельниченко.

- Лейтенант Борзых – представились спортсмены, немного смущаясь.

- Вам все объяснили, ребята? – деловито осведомился Вахтанг.

- Так точно, - на правах старшего по званию отрапортовал Феликс, - только, товарищ Дадуа…

- Что такое? Есть вопросы? Спрашивайте, не стесняйтесь. Люди вы проверенные, а, стало быть, надежные, раз вам руководство МГБ доверяет, - Вахтанг обвел взглядами присутствующих.

- Мы спортсмены, - Мельниченко пожал плечами, - Я - самбист, Борзых – вольник. Чугунов – боксер, а нам сказали, что против какого-то зека биться будем, правда?

- Правда, - Дадуа отвел взгляд в сторону, - причем не по одиночке, а все вместе против него одного действовать будете. А мы поглядим, чем ваша схватка закончится…

- Как так? – опешил Мельниченко, - мы же спортсмены, чемпионы, а он урка! Мы же из него на раз дух вышибем. Что тогда?

- Не думайте об этом, бейтесь в полную силу. В случае чего, мы вмешаемся. Думаю, что до смертоубийства не дойдет. Так, Иван Фридрихович? - обратился Вахтанг к неподвижно застывшему профессору.

- Что? Ах, да, вмешаемся, конечно, – Линке рассеяно поглядывал по сторонам и тяжело вздохнул, когда увидел подъезжавшую к шлагбауму черную блестящую эмку.

Шлагбаум был моментально поднят, машина, шустро прошмыгнув мимо козырнувшего караульного, остановилась у стола, за которым разместились члены комиссии. Берия сам выбрался из авто и небрежно махнул рукой адъютанту и водителю, которые, ждали указании, вытянувшись в струнку.

- Чем порадуешь, Вахтанг? – обратился к Дадуа министр, грузно усаживаясь за стол рядом с Амиром Явлоевым.

Последнее обстоятельство очень не понравилось Вахтангу, и к своему стыду он не смог этого скрыть. Во всяком случае, хитрый лис Берия сразу понял причину беспокойства своего друга:

- Амир тоже отвечает за результат, ведь он начальник режима в институте, - пояснил министр, подходя к Дадуа и увлекая его в сторону, - мы все заинтересованы в успехе твоей группы, но объективность - прежде всего! Пусть все члены комиссии оценят результаты твоего труда. Этих спецов пригласил лично я, и только я услышу от них комментарии к событиям, свидетелями которых нам предстоит сегодня стать. Не разочаруй меня, друг, - Берия хлопнул Вахтанга по плечу и вразвалочку пошел обратно к столу.

- Можно начинать, Вахтанг Георгиевич, испытуемый прибыл и пять минут назад получил инъекцию препарата, - доложил Семен Бородин, вернувшийся из маленького деревянного домика, по виду напоминавшего полковую медсанчасть.

Семен прибыл на спецобъект еще ночью, задолго до остальных. Накануне вечером он этапировал из тюрьмы опасного рецидивиста и безжалостного убийцу Юру-Коня, на которого пал выбор Лаврентия Берии.

Глава МГБ лично просмотрел несколько десятков дел и выбрал из них досье матерого громилы и налетчика, промышлявшего грабежами и убийствами даже на оккупированной немцами территории. В лихую военную годину германская комендатура объявляла за голову Коня денежную премию, но все было тщетно. Конь продолжал бесчинствовать, сколотив банду из дезертиров, он грабил и местных обывателей, и проезжавшие обозы германских тыловиков. Ограбленных Конь просто расстреливал и тут же скрывался с места преступления. Злостный преступник был схвачен бойцами СМЕРДШа, когда оккупанты были изгнаны с советской земли. Расследование преступлений «кровавого упыря» заняло почти год. Со дня на день Коня должны были расстрелять, но в последний момент слепой случай в лице шефа МГБ сделал его участником секретного эксперимента.

Двое военнослужащих вывели Юру-Коня из помещения лазарета и, взяв автоматы на изготовку, внимательно наблюдали, как профессор Линке измеряет ему давление.

- Отмечается незначительный рост артериального давления, что свидетельствует о том, что инъекция успешно усвоена организмом испытуемого, - Иван Фридрихович сделал паузу и, не в силах побороть волнение, отер обильно выступивший на лбу пот, - далее, реакция зрачков испытуемого на свет, она…

- Профессор, оставьте вашу медицинскую галиматью для отчетов, - не выдержал Берия, - немедленно приступайте к делу. Вахтанг, право слово, здесь не научный семинар. Не томи, я очень тороплюсь.

Дадуа молча кивнул головой. Он поднял глаза на развязного высокого детину. Под дулами гебешных автоматов Конь чувствовал себя уверенно и вел нагло, вести себя по-иному он просто не умел.

«Мразь, подонок, убийца, заслуживающий смерти, - думал Вахтанг, всматриваясь в кривую ухмылку бандита, обнажавшую крупные прокуренные клыки зека, - почему же, даже такого мерзавца не хочется подвергать этому эксперименту, который кто-то умный и жестокий нарек операцией «Берсерк»? Пусть бы этот Конь умер просто от пули. Ей Богу, так было бы гуманней».

Мысли Дадуа путались, перескакивая с одной на другую, он все не как не мог собраться с духом и отдать приказ своим людям. Приказ, который ждали от него члены комиссии и сам шеф МГБ Лаврентий Берия, который уже покинул свое место и прохаживался вдоль стола, поминутно поправляя пенсне, сползавшее с его массивного носа.

- Чего тянешь, начальник? - Конь, истолковавший молчание Дадуа по-своему, сплюнул на землю и громко заржал, - в толк не возьму, чего это вас тут так много собралось? Желаете поглядеть, как Коня «исполнять» будут? Что же, смотрите! Я и при царе убивал, и при советах громил, и при немчуре тоже спину не гнул, грабил и резал, что их, что других, тех, кто под руку попадался! Я сам по себе был, плевал я на любую власть, и на вас всех тоже я плевал! Шмаляй меня, начальник! Не жалей! Вот такое тебе мое последнее слово будет!

- Вам предложено попробовать спастись бегством, - дождавшись, когда бандит кончит бахвалится, проговорил Антон Зубарев.

По знаку Дадуа он вышел вперед, подошел к Коню и снял с него наручники.

- Шуткуешь, красноперый? – глаза зека налились кровью, на скулах заходили желваки, - на понт меня берешь? Я побегу, а ты мне в спину шмальнешь?

- Отнюдь, - Антон остался невозмутим, - вам предстоит сразиться с тремя лучшими спортсменами нашего ведомства? Бейтесь за свою свободу. Мы даем вам шанс!

- Врешь, собака, - Конь стиснул зубы и злобно мотнул головой, - темнишь, легавый, но мне, все одно, помирать! Дай, хоть напоследок в глотку кому-нибудь из ваших вцеплюсь!

Мельниченко Борзых и Чугунов вышли вперед и встали, обступив Коня и оттеснив его к высокому забору.

- Начинайте, - срипя сердце, скомандовал Дадуа, - помните, что испытуемый может быть крайне опасен.

- Ясно, - старшина Мельниченко первый двинулся вперед, но Конь бросился ему в ноги и с диким воплем повалил самбиста наземь, нанося тому страшные по силе удары.

-«В голову метит, в висок, в висок садит жиган», - возбужденно подумал Мигун, остававшийся все это время за рулем полуторки, на которой прибыла на полигон группа Дадуа.

Василий давно уже узнал Юру-Коня, с которым еще до войны мотал срок в одном из мордовских лагерей. Сначала Мигун испугался, что Конь узнает его, теперь же страх ушел на второй план, уступив место какому-то болезненному интересу. Будучи уверенным, что зеку вот-вот наступит конец, Василий, тем не менее, с удовольствием созерцал страшное и жестокое действо, разворачивавшееся на его глазах.

Борзых и Чугунов, стоявшие до этого момента в нерешительности, сообразили, что дела старшины плохи, и бросились на помощь товарищу. Вольник Борзых попытался провести захват со спины и взять соперника на болевой прием, но высокорослый Конь невероятным образом увернулся и, подпрыгнув, ударил парня ногой в лицо. Удар, пропущенный, лейтенантом, был страшной силы. Слышно было, как хрустнула кость, и кровь, ярко алая кровь тонкой струйкой брызнула на белую динамовскую майку борца.

Аааа, суки, ненавижу, всех положу, - вошедший в раж бандит бросился на принявшего боевую стойку Феликса Чугунова.

Старший лейтенант умело отошел назад и, ритмично подпрыгивая, нанес сопернику серию точных сильных ударов. Все они попали в голову, но не причинили Коню ни малейшего вреда. Наоборот, он стал нападать еще отчаяннее. Казалось, урка совсем не чувствует боли.

- Ну, я тебе покажу, сволочь, - Чугунов ушел от сокрушительного удара и вмазал Коню свой фирменный правый апперкот.

- УУуу-аааа, - Конь, дернувшись всем телом, бросился вперед, молотя кулаками направо и налево.

Феликс, сначала удачно противостоявший сопернику, теперь закрыл голову руками и старался лишь уклоняться от ударов, сыпавшихся на него со всех сторон. Чугунов в очередной раз отпрыгнул назад и бросил взгляд на своих товарищей, но помощи ждать было не от кого. Лейтенант Борзых неподвижно лежал на спине. Широко открытые глаза его были устремлены в небо, в углу рта запеклась тонкая струйка крови. Старшина Мельниченко еще жил, пытаясь подняться, он мелко дрожал всем телом, хрипло втягивая в отбитые легкие маленькие глоточки ставшего вдруг нестерпимо горячим воздуха.

Все это произошло меньше, чем за минуту, но общая оторопь от происходящего длилась гораздо дольше.

- Прекратить эксперимент, стреляйте в бандита на поражение, - закричал, что есть силы, Вахтанг, первым пришедший в себя и обретший возможность действовать.

- Отставить, приказываю продолжать испытание, - раздался властный рык Лаврентия Берии.

Министр вскочил со своего места и бросился к Вахтангу.

- Он убивает, он убивает наших ребят, Лаврентий, - задыхаясь, выкрикнул Дадуа.

- Пусть так, но нам необходимо видеть, что будет дальше, - голос Берии звучал теперь с непонятным азартом, - слушайте все, я запрещаю стрелять

- Ну, уж нет, - Дадуа бросился вперед к Коню, на бегу доставая пистолет.

Двое гебистов, повинуясь жесту Берии, кинулись наперерез Вахтангу. Тем временем Конь, воспользовавшись неразберихой, подскочил к молоденькому бойцу оцепления и сильным рывком выхватил из рук парнишки автомат.

- Всех порешу, псы! – бандит полоснул очередью по охранникам полигона и помчался в сторону машины министра.

Дадуа выстрелил, но промахнулся, Бандит, повернувшись, ответил еще одной длинной очередью и, перекатившись по земле, оказался возле автомобиля министра.

«Н-на, - удар автоматного приклада свалил с ног адъютанта Берии, бросившегося к уголовнику. - Сдохни! - прорычал Конь, выпуская очередь в водителя министра, - Счастливо оставаться, красноперые! - Бандит вскочил в кабину автомобиля и, рванув с места, помчался в сторону ворот.

Караульный, сначала не решавшийся стрелять в сановную машину, в последний момент понял, что за рулем находится преступник, ушедший в побег. Гебист сдернул с плеча автомат, но было поздно. Автомобиль, заложив крутой вираж, сбил с ног охранника и, продолжая уходить, вырулил на просеку.

«Вот, значит, как масть стелется, выводить из обращения надо Конька-горбунка, узнай он меня, сдаст ведь с потрохами», - подумал Мигун, заводя мотор полуторки.

В следующий момент он, прильнув к рулю, уже мчался за черной блестевшей на солнце эмкой шефа МГБ. Однако силы были не равны. Форсированный мотор министерской машины и чахлый движок Васиного тихохода рознились, как небо и земля. Чувствуя, что Конь уходит, Мигун решил рискнуть и ждал момента пустить полуторку с горы. Выехав из леса на проселочную грунтовку, Конь все больше отрывался от погони. Шустро съехав с пригорка, беглец помчал эмку по направлению к шоссе, дорога шла под горой, где в данный момент чихала мотором старая институтская колымага, закрепленная за группой Вахтанга Дадуа.

«Пора! – сидевший за рулем полуторки Мигун, резко вывернув руль, ушел с наезженной колеи и ринулся вниз с горы.

Грузовик тряхнуло, Василий, намертво вцепившийся в руль, подпрыгнул вместе с машиной и больно ударился головой о потолок кабины. Липкая теплая кровь потекла вниз, на лицо, попадая в глаза и оставляя на губах противный солоноватый привкус. Василий едва не потерял сознание, но главного он все же достиг. Сминая молодые березки, попадавшиеся на пути, грузовик протаранил министерский автомобиль, врезавшись в сверкающий черной краской бок эмки.

« Хана наркомовскому лимузину, и Коню, гаду, тоже хана», - злорадно подумал Василий стремительно, выворачивая в сторону непослушный руль грузовика.

Краем глаза он успел увидеть, как накренилась, пала на бок и перевернулась в воздухе эмка, но тела водителя Василий не заметил. Напротив, дверь со стороны шофера была открыта, беглец в последний момент бросил руль и выпрыгнул из автомобиля на полном ходу.

«Вот Конь, сука, успел ноги сделать», – разочарованно подумал Василий, выбираясь из полуторки и отирая со лба липкую кровь, сочившуюся из раны на голове.

Достав табельный ТТ, Василий осторожно обошел грузовик и лежавшую неподалеку машину наркома, она была пуста. Нет, ошибки быть не могло, Конь ушел. Мигун побежал в сторону шоссе и вскоре увидел беглеца. Конь стоял, неловко привалившись спиной к старой заросшей мхом березе. Голова его мелко дрожала, руки, еще недавно ловкие и сильные, безвольно висели, словно плети. Он обернулся и, заметив Василия, попытался усмехнуться синими распухшими губами.

- Это ты, Шалый? Я тебя сразу приметил. Чудно, что ты здесь в форменке гебешной ошиваешься, - Конь закашлялся, - не пойму, что со мной такое! Воздуху не хватает. Вкололи мне чего-то, отравили, псы! Пристрели, сделай милость, сердце с катушек срывается, внутри все печет так, что спасу нет.

- Печет, говоришь? – Василий с интересом воззрился на беглеца, - а чего ж канал, как молодой олень, а?

Василий упер ствол ТТ прямо в голову Коню.

- Ладно, уж, уважу твою посьбу, - Мигун хотел, было, спустить курок, как вдруг лицо Коня свело судорогой, на губах появилась кровавая пена.

Он упал на спину и принялся биться в конвульсиях. Василий, не в силах оторваться от этого жуткого зрелища, молча взирал на происходящее. Агония продолжалась несколько секунд, вскоре все было кончено. Скрюченный труп Коня с выпученными глазами и вывалившимся изо рта черным языком лежал на дороге.

- Что здесь происходит? – за спиной Мигуна раздался голос Дадуа.

Василий не заметил, как позади него остановился полигонный студебеккер. От подъехавшей машины спешили профессор Линке, Бородин и Зубарев.

- Что с испытуемым? – профессор, тяжело дыша от волнения, наклонился к телу беглого уголовника, - не понимаю, не понимаю, - горестно качая головой, причитал ученый, - на лицо все признаки асфиксии, а в то же время ярко выражен эпилептический синдром. Откуда ему взяться? Испытуемый никогда не страдал эпилепсией. Неужели такой страшный конец спровоцировала наша вакцина?

Профессор беспомощно развел руками.

- Черт с ним, с этим испытуемым, - Дадуа, белый, как мел, вытер рукавом кителя мокрое от пота лицо, - гораздо страшнее то, что мы потеряли своих людей. Борзых и Мельниченко мертвы. Чугунов, по всей видимости, останется калекой. Погибли бойцы из полигонного охранения, которых во время побега расстрелял этот мерзавец. Вот цена опыта с использованием человеческого материала. Считаю эксперимент провальным. Черт бы побрал эти секретные разработки, во всяком случае, нам необходимы дальнейшие лабораторные исследования. Я отражу детали сегодняшнего происшествия в рапорте.

- Никакого рапорта не будет, - Лаврентий Берия, добравшийся до места на машине Явлоева и слышавший последние слова Вахтанга, обвел взглядом всех присутствующих – считаю эксперимент удачным. Испытуемый показал хороший результат. Он бился, как лев, как настоящий берсерк. Вывел из строя таких сильных бойцов, сбежал от нас. Да эта ваша вакцина творит чудеса. Нужно лишь немного доработать средство, и можно проводить новые испытания. Будем испытывать его на наших сотрудниках, недостатка в людях нет. Страна большая, народу у нас много!

- Но ведь Конь умер, - Дадуа один из всех смотрел прямо в глаз министру, - он умер, Лава!

- Он умер, успев натворить немало дел, - Берия подошел к Вахтангу вплотную и ткнул ему в грудь толстым, как сарделька, указательным пальцем, - человек, выполнивший приказ, имеет право умереть. Гораздо хуже, если он умрет, не выполнив приказа! Испытания должны быть продолжены! Хватит лабораторных опытов, опыты с «человеческим материалом» проходят гораздо эффективнее. Сегодня я убедился в этом воочию и доложу Верховному об успехе «Берсерка».

- Но, - начал, было, Вахтанг.

- Никаких «но», - резко прервал друга Берия, повернувшись на каблуках, он двинулся к ожидавшему его авто.

Свита последовала за министром. Амир Явлоев покидал место происшествия, пряча в усах-щеточках ехидную улыбку. Урча моторами, автомобили уехали. Вскоре возле трупа уголовника остались лишь члены группы Дадуа.

- Что нам делать, Вахтанг Георгиеч? – вопрос Зубарева вывел Вахтанга из задумчивости.

- Сейчас придет резервная машина, погрузим тело и отправимся в институт, - Дадуа поднял взгляд на профессора Линке, - Я прав, Иван Фридрихович?

- Конечно, - согласно закивал профессор, - необходимо вскрыть тело и точно установить причину смерти.

- Я на спецобъект, за транспортом, наша полуторка восстановлению не подлежит, - Зубарев, обрадовавшись возможности хоть на время оставить страшное место, торопливо зашагал по направлению к полигону.

Вскоре прибыл резервный грузовик, погрузив тело Коня на дно закрытого брезентом кузова, группа Дадуа расселась по набитым в этом же кузове лавкам.

- Славно урка Первомай встретил, - кивнув головой в сторону лежащего на полу тела, хмыкнул Василий, но ему никто не ответил.

Все были подавлены произошедшим, за всю дорогу не было сказано ни слова. Дадуа, Бородин и Линке, не переставая, курили. Мигун дремал, Зубарев смотрел в одну точку, просчитывая возможные варианты развития событий.

Вскоре автомобиль миновал институтский КПП, и остановился возле входа в лабораторный корпус. Дадуа и Бородин, пыхтя от натуги, взялись за завернутое в плащпалатку тело Коня.

- Несите в медотделение, - распорядился профессор Линке, - кладите тело на прозекторский стол. Вскрывать сам буду, - продолжал командовать Иван Фридрихович.

- Тяжел больно мертвец-то, - шедший сзади Мигун помог Бородину положить грузное тело на анатомический стол.

- Мне понадобится ассистент. Думаю, им будет Вахтанг Георгиевич, - профессор скинул старенький пиджак и облачился в зеленый халат с длинными тесемками на спине, - будьте добры, Вахтанг Георгиевич, помогите мне завязать эти чертовы веревки, и тоже начинайте одеваться. Всех остальных попрошу выйти вон. Здесь не анатомический театр.

Находившиеся в помещении офицеры послушно вышли. Дадуа, набросив на плечи полинявший от частых стирок халат, растерянно смотрел на лежавшее на столе тело. Синяя от наколок грудь мертвеца, скрюченные руки, сведенное, перекошенное жуткой предсмертной судорогой лицо. Вахтангу стало не по себе, он с удивлением смотрел, как маленький сухонький Линке старательно работает скальпелем, рассекая мертвую плоть еще недавно живого уголовника.

- Вот ведь какая история, Иван Фридрихович, - грустно усмехнулся Дадуа, - будучи на фронте, что в Гражданскую, что германскую войну, я видел множество смертей, но никогда не встречал такого выражения лица, как у этого Коня. Должно быть, он испытал перед смертью сильнейший нервный шок, и виной тому наш с вами эксперимент.

- Что поделаешь, - Линке поднял на Дадуа взгляд и отложил скальпель в сторону, - могу сказать одно: органы испытуемого поражены. Кроме того, он получил обширный инфаркт. Препарат оказал наркотическое действо. Сначала он дал мощный приток сил и энергии, потом возобладала его губительная сила. Поздравляю вас, Вахтанг Георгиевич, мы с вами явили миру новый наркотик. Но самое страшное, увы, не это.

- Самое страшное то, что Лаврентию наше изобретение пришлось по душе, - Дадуа стукнул кулаком по мраморной крышке стола, - ему подавай выдающихся воинов, современных берсерков, творящих в бою форменные чудеса. А что потом эти берсерки могут отправиться в мир иной, это его, Лаврентия, не интересует. Но если бы только это, неконтролируемая агрессия, помноженная на богатырскую силу, это ли не самое страшное и непредсказуемое оружие. А что, если эти воины под влиянием нашего зелья перестанут подчиняться своим командирам и обратят свою силу против тех, кто их сделал такими «берсерками»? Что тогда, Иван Фридрихович? Думаю, наша затея добром не кончится.

- Не знаю, - профессор отошел к окну и безучастно смотрел на серую стену жилого блока, где отбывали наказание научные работники, - Я не верю в торжество добра. Та власть, которой я вынужден служить отняла у меня эту веру.

- Полноте, Иван Фридрихович, - Вахтанг попытался успокоить профессора, но не тут-то было.

- Я потерял все, что имел: дочь, жену, положение в обществе, - Линке повернулся к Вахтангу, теперь от пожилого добродушного очкарика не осталось и следа, взгляд профессора обжигал, сухие маленькие руки сжались в кулачки, на щеках выступил нервный румянец, - послушайте мою исповедь, Вахтанг Георгиевич. Ведь ваша власть попрала Веру, сделав из народа стадо безбожников. Я не имею возможности исповедаться священнику, а посему, слушать меня будите вы!

Вахтанг тяжело вздохнул. Историю прфессора он выучил почти дословно. Дадуа сел за шаткий профессорский стол и бросил взгляд на маленькую фотографию. Высокий, пышущий здоровьем мужчина в щегольском сюртуке и шляпе держал под руку статную молодую женщину в белом платье. Маленькая девочка с пышным бантом на голове, держась за материнский подол, смотрела в объектив фотографа с беспечной озорной улыбкой. « Август1917 года. Южный берег Кыма» - было подписано внизу.

- Я тогда был приват-доцентом, мы отдыхали на юге всей семьей, - Линке грустно улыбнулся, в глазах его появились слезы, - кто знал, что скоро все пойдет под откос! Это фотография единственное, что осталось мне от той, такой далекой и счастливой жизни. Я хотел вас спросить, Вахтанг Георгиевич, - профессор вытер глаза серым, несвежим, носовым платком и наклонился к сидевшему за столом Вахтангу.

- Не трудитесь, Иван Фридрихович, я знаю, что вы будете спрашивать меня о судьбе вашей дочери Тани. – Вахтанг закрыл глаза и помассировал их большим и указательным пальцами правой руки. – Я не забываю об этой просьбе ни на минуту. Но дело очень трудное. По моим сведениям, ваша дочь попала в специальный детдом для детей, родители которых, так или иначе, мешали установлению советской власти.

- Вредителей, врагов народа, Вы хотите сказать? – горько усмехнулся Линке. – Да, ведь это был 1921 год. Мы с женой и крохотной дочкой хотели лишь выехать за границу. Но мой брат, белый офицер, был недавно расстрелян, и из-за этого обстоятельства пострадал и я, и мои близкие.

Вахтанг молчал. Ему было жаль профессора. Дадуа действительно прилагал титанические усилия, пытаясь выяснить судьбу Тани. Он обращался к товарищам, которых знал ещё по гражданской войне, но следы Татьяны терялись. Заболев туберкулезом, она была вывезена из детского дома. Но куда? Сведения об этом отсутствовали, документы были утеряны, а самого детдома больше не существовало.

Вахтанг закурил, но тут же аккуратно погасил окурок папиросы и опорожнил переполненную пепельницу, выбросив ее содержимое в мусорное ведро.

- Так вот, профессор, вернёмся к прерванному разговору, - Дадуа встал из-за стола и принялся ходить взад-вперед, стараясь не встречаться взглядом с Линке. – Государство уничтожало своих врагов во все периоды своего существования. Ваш сорвавшийся отъезд за границу послужил лишь ускорителем начала репрессий в отношении вашей семьи. Ваш брат был врагом новой власти, и она расправилась с ним. Вы же, профессор, оказались чуждым, для этой власти, элементом. И власть расправилась и с вами, и с вашими близкими.

- И это было несправедливо, - сквозь слёзы воскликнул Линке. – Моя жизнь кончена, мне осталось только мое дело – мои исследования, моя научная работа. Вам, Вахтанг Георгиевич, нет смысла помогать мне с поисками дочери. Если она жива, то я часть своей энергии буду тратить на общение с ней, если мертва – буду оплакивать её смерть. В любом случае, я отвлекусь от своей работы. А это для вас недопустимо. Не лучше ли держать меня в неведении? Не так ли, гражданин Дадуа?

Профессор сел за стол, уронил голову на руки и заплакал. Сначала беззвучно, потом стал всхлипывать, и, наконец, зарыдал. Мужские рыдания – зрелище не для слабонервных. Дадуа сел рядом с профессором и, дёрнув его за плечи, повернул к себе лицом. На Вахтанга смотрел старик. Сморщенное лицо было, словно судорогой, искажено гримасой душевной боли.

- Послушайте меня внимательно, Иван Фридрихович, - голос Вахтанга звучал непривычно жестко, даже для него самого. – Я вам уже сказал, что приложу все силы, чтобы найти Татьяну. Я с себя этих обязательств не снимал, слово свое я выполню, будьте покойны. На жалость мне тоже давить не надо, я – чекист и хорошо знаю, как несправедлива порой бывает власть, но от этого она не перестаёт быть властью. И я не перестану ей служить на том месте, куда меня поставила партия. Десятки моих товарищей, честнейших и достойнейших людей, расстреляны этой властью. Но, что я могу поделать с этим? Ваша история горька, с вами поступили несправедливо. Но никто никогда не попросит у вас прощения и не утрет вам ваших слез. Народ и страну не выбирают, Линке! Надо было бежать раньше, когда только громыхнул залп «Авроры». А, коли уж остались здесь, извольте не скулить и честно делать своё дело, а я сделаю своё. Вы узнаете о Тане всё, что буду знать я! Теперь успокойтесь, у нас всех был трудный день, а что будет завтра неизвестно никому. Нам нужны силы, Линке. Жизнь продолжается, плохая, или хорошая, но она идет, и мы вынуждены жить этой жизнью. Хотим мы этого, или не хотим!

Иван Фридрихович слушал слова Дадуа молча, и когда тот закончил, профессор встал и начал собирать в портфель свои бумаги. Удивительно, но Вахтангу показалось, что после этого разговора Линке стало легче.

«Он верит мне, я не должен обмануть его надежды», - повторял про себя Дадуа.

Спускаясь вниз к своему автомобилю, Вахтанг увидел в окно интересную картину. Около жилого корпуса шарашки стояла машина с открытым капотом. Сержант-водитель, засучив рукава, копался в моторе. Рядом с ним, держа руки в карманах галифе, с расстегнутыми верхними крючками гимнастерок, сдвинутыми на затылок фуражками и дымящимися папиросами в зубах, весело переговариваясь и отпуская соленые шутки, стояли Явлоев и Мигун. Разница в званиях не мешала им держаться почти на равных.

«Вот суки! Быстро снюхались, - с неприязнью подумал Дадуа. – Этот Мигун хоть и храбрый, судя по записям в личном деле, вояка, а человек-то скользкий. И чего его Антон так нахваливал? А я, дурак, уши развесил и на службу взял. Ну ладно, разберемся. Все-таки он Зубарева от смерти спас. Не может же быть, чтобы он за время, что у нас служит, так изменился».

 

 

ГЛАВА 19. НИКОЛАЙ КОНЯЕВ. МАДИНА. ПЛАН АВАКУМОВА.

.

Заместитель Берии, Виктор Авакумов, был человеком незаурядным. Именно он в 1943 году возглавил только что образованную военную разведку «СМЕРДШ», с первых дней своего существования внушавшую врагам Красной Армии страх и ужас. Именно Авакумов лично контролировал многие операции, вникая в суть вопросов, отдавал всегда точные и чёткие приказы и указания своим подчинённым. О результатах деятельности СМЕРДШа Авакумов докладывал только Сталину. И лично от Верховного Главнокомандующего услышал скупые слова благодарности, когда разъярённый неудачами Абвера фюрер разогнал хвалёное детище адмирала Канариса.

«Русский СМЕРДШ переиграл нас вчистую, усилия моих спецов ни к чему не привели» - вынужден был признать адмирал не задолго, до того, как окончил свою жизнь в петле. На самом деле, именно эти слова матёрого фашиста были высшей оценкой деятельности всего личного состава легендарного подразделения Советской Армии.

Во время войны о внутренних распрях нужно было забыть! Тогда, собрав все силы в единый кулак, руководство НКВД-МГБ выступило единым фронтом. Но теперь враг был разбит, и всё началось сначала. Существовавший в стране триумвират силовых тяжеловесов состоял из руководителей МГБ (Министерства госбезопасности): Берии, его заместителя Авакумова, а также, начальника службы безопасности Сталина, генерала Власика. Генерал Власик охранял вождя, свято блюдя интересы Хозяина, и в противостояние двух чекистов не вмешивался. Со стороны за борьбой Берии и Авакумова наблюдал весь политический бомонд страны. Наблюдал, втянув головы от страха, боясь отдать кому-то предпочтение, и опасливо косясь на отца народов. Сталин же, сам режиссировавший эту драматическую схватку, смотрел на обоих участников сражения со своей знаменитой усмешкой. Он давно уже знал результат поединка, но не торопился его озвучить.

Давно известный факт, ненавидящие друг друга холопы усерднее служат своему господину, нашёл в сердце вождя горячий отклик. Именно этим постулатом руководствовался хитрый горец, поочерёдно поощряя и порицая, то одного, то другого участника поединка. А уж участники старались во всю, не считались ни с чем, пускали в ход запрещённые приёмы, бросая на чаши весов жизни подчинённых им сотрудников и простых граждан, каким-то образом оказавшихся рядом с местом страшной битвы власть предержащих.

Полковник Николай Иванович Коняев был помощником Авакумова по всяким «деликатным» делам и тайным поручениям. Такой должности, никогда не существовало ни в какой табели о рангах. Но люди, обтяпывавшие грязные делишки своих руководителей, встречались во все времена. Порода этих верных клевретов неистребима, как неистребима и сама власть, порождающая их на свет.

Сейчас полковник получил очередное поручение и раздумывал, как бы его половчее выполнить, потрафив шефу и не потеряв при этом собственной головы. Дело было опасное и неблагодарное.

«В борьбе за министерское кресло Авакумов зашёл слишком далеко, - думал Коняев, почёсывая свою гладко выбритую голову. - Теперь, или грудь в крестах, или голова в кустах. Проиграть нынче равносильно смерти. Лаврентий сейчас конечно ослаб, но всё равно, чрезвычайно опасен».

Полковник встал из-за стола и начал мерить шагами паркет своего просторного кабинета.

- Нужно ударить Берию побольнее, опорочить, опозорить перед Хозяином, - учил Коняева Авакумов. - Бей по его верным людям. У Лаврентия есть старый друг Вахтанг Дадуа. Этот Вахтанг занимается всякими научными делами, пестует разных учёных, изобретателей, помогает им в их работе. Лаврентий на эти исследования и разработки выбивает из казны огромные средства. Хозяину такое положение вещей перестало нравиться. Народные деньги уходят в песок, а результата нет! Где атомная бомба, где разработка нового оружия? Где, наконец, прорыв новых научных технологий? Недавно Дадуа сильно проштрафился, во время его очередного эксперимента погибли наши сотрудники…

Полковник непонимающе посмотрел на шефа, он ни бельмеса не смыслил ни в атомных, ни в каких либо других научных разработках и прорывах технологий. Он понял лишь одно – новое дело не обещает ничего хорошего.

Когда-то давно, лет двадцать назад, молодой красный командир Николай Коняев, вернувшись с гражданской войны в родную Архангельскую губернию, продолжал гонять по бескрайним просторам белогвардейских недобитков и их приспешников. Делал он это так яростно, так по-комсомольски активно, что вышестоящее начальство заметило героя и доложило о его подвигах по инстанции. Там, наверху, ознакомившись с личным делом Николая, предложили перейти ему на службу в столицу, в центральный аппарат НКВД (позже это ведомство было переименовано в МГБ).

Только что женившийся Коля всем сердцем любил родные места. Ах, какая там природа, какие грибы, ягоды, рыбалка, наконец! А новый домик, который Николай отстроил практически один, без помощников, и куда недавно вселился вместе с молодой женой и дочкой! Тем более, что белобандитов, мешавших землякам Коняева наслаждаться завоеваниями Октябрьской Революции, Коля со товарищи успешно порубили в капусту. Жить бы, да радоваться. Ан, нет!

«Что я не видела в этой дыре? – пилила Колю молодая жена, - не думаешь о себе, подумай о нас с дочкой! Почему мы должны мыкаться здесь, с этими лапотниками и пьяницами, когда можно жить в большом городе, в квартире со всеми удобствами, ходить в театры, музеи, гулять в парках?»

Каждый вечер, приходя домой со службы и снимая облепленные жирной грязью сапоги, Коля слышал одно и тоже. Жена устраивала истерики, то, рыдая в голос, бросалась на мужа со сковородой наперевес, то, тихонько поскуливая, ползала у него в ногах, убеждая, умоляя, заклиная соглашаться на перевод в столицу. Наконец, десять суток, взятые Коняевым у начальства на раздумья, подошли к концу, и Николай, скрепя сердце, заявил о своём согласии. Взяв жену и дочку, продав за копейки сделанный своими руками дом, Николай Коняев убыл к новому месту службы.

« Сейчас на дворе – 1946 год, - раздражённо думал Коняев. - Он, Николай, стал полковником МГБ, живёт в огромной квартире в центре Москвы. А счастья, простого человеческого счастья нет. Жена превратилась в злобную завистливую мегеру. Была ли она хоть раз в музее, или театре, куда так стремилась? Нет! Часто ли гуляли они вместе по паркам и садам столицы? Только, когда дочь была ещё совсем маленькая. Одни шмотки на уме у супруги, только походы к портнихам, да парикмахерам. Шуб одних, штук пять накупила, прически, что ни день, то новые. А красота ушла. Ведь не старая ещё баба, а не тянет к ней Николая. Не тянет, хоть, ты тресни. А дочь? Лучше не вспоминать, девке за двадцать, а она не работает и не учится. По ресторанам порхать, да с парнями якшаться – это, пожалуйста! А чего полезное сотворить – увольте! И жена ей потакает, денег без счёта выделяет. Эх!... Сидел бы сейчас у себя под Архангельском. Служил бы потихоньку, на рыбалку бы ходил, водку с лесничим трескал бы, ни о каких научных технологиях и не думал бы…»

- Да ты что, спишь, что ли с открытыми глазами? – вывел из задумчивости полковника его шеф Авакумов. - О чём я тебе тут уже битый час толкую?

- Виноват, товарищ генерал, отвлёкся, - Коняев наконец-то пришёл в себя. - что-то неважно себя чувствую. Простыл, наверное…

- Простыл, так водки выпей подлечись, - пошутил замминистра. - Я тебе про дела наши толкую. По моим сведениям, Хозяин Берию перевести хочет, чтобы Лаврентий разработкой атомного оружия вплотную занялся. Он организатор знатный, у него, что хочешь, завертится!

- А Берия как на это смотрит? – спросил полковник.

Отрицательно смотрит, - усмехнулся Авакумов, – одной жопой на двух стульях сидеть хочет, и МГБ командовать, и бомбу создавать.

- Если Берия в кресле министра Госбезопасности усидит – нам хана, - уныло констатировал Коняев.

- Он не усидит, если сделаешь всё, как надо.

- Я всё понял, и про Берию, и про Дадуа, - полковник встал из-за стола.- разрешите выполнять?

- Давай, выполняй, Коля! – замминистра подал полковнику руку. - Ты такие задания хорошо выполняешь.

Этот разговор состоялся неделю назад, но по прошествии целых семи дней полковник Коняев ещё не имел чёткого плана действий. Такого с ним не случалось давно. Он уяснил, что от него требуется убрать со сцены Вахтанга Дадуа, личного друга и соратника Лаврентия Берии, человека, контролировавшего почти все секретные научные разработки, ведущиеся по линии МГБ. Коняев знал, что хитрый и осторожный Вахтанг, контролируя выполнение работ, все вопросы привык замыкать на себя. Выведя его из игры, полковник вызовет серьёзное замешательство в стане противника. Берия потеряет верного соратника, что сильно ослабит его позиции. Работы будут на длительный срок свёрнуты, многочисленные бериевские «шарашки» подвергнутся финансовым проверкам и потеряют статус «кузницы идей». Вопросы дальнейшего финансирования этих организаций повиснут в воздухе. Нарком, как по старинке называют Берию в ближайшем окружении, бросится спасать свои секретные лаборатории и институты, которые, сам же и создал, он станет разрываться между руководством МГБ и организацией научных изысканий.

Сталин обязательно заметит эти метания, и настоит на отправке Лаврентия на «научный фронт», с которого тот уже не сможет возвратиться в МГБ. В кресле министра Госбезопасности окажется Авакумов, а уж он сумеет сделать так, чтобы Лаврентий никогда не вернулся обратно. Казалось бы, результат достигнут, но это поверхностное суждение. Начатое расследование, а оно обязательно начнётся, в этом полковник не сомневался, может вывести бериевских ищеек на след Коняева и его людей. Вот этого допустить нельзя.

Усевшись за стол и закрыв на минуту глаза, полковник вдруг ясно осознал, что исполнители подобных поручений никогда не остаются в живых. С мыслью, что его рано или поздно поставят к стенке, или по-тихому «выведут из обращения», Николай Иванович давно смирился. Но когда этот момент настал, становиться разменной монетой тут же расхотелось. Полковник достал из ящика стола армейскую флягу с коньяком. Переведясь на службу в Москву, Коняев очень полюбил этот благородный напиток. В отличии от водки, коньяк не дурманил, а, наоборот, заставлял мозги работать чётче, голова прояснялась, ум становился острее и изворотливее. Коняев налил коньяк в бокал, подаренный ему сослуживцами на одну из годовщин Великого Октября, и перешёл в смежную с кабинетом комнату отдыха. Там стояла пара потёртых кожаных кресел и простая солдатская койка, на ней полковник отдыхал, оставаясь по делам службы в кабинете на ночь. Сейчас Николай Иванович напряжённо обдумывал сложившуюся ситуацию.

« Нужно, что бы Дадуа убрал кто-нибудь из его людей, - решил, наконец, полковник, - тогда, если Берия станет копать, всё укажет на человека из окружения грузина. А человек этот будет к тому времени уже мёртв. Уж Коняев позаботится об этом». Полковник допил коньяк и наполнил бокал вновь. Сделав глоток, подошёл к телефонному аппарату.

« Хорошо, что начальником режима в шарашке, где Дадуа с учёными чудаками двигает науку вперёд, служит Амир Явлоев, - подумал Коняев. - Азиат коварен, но трусоват. Прекрасно зная о борьбе за власть в верхушке МГБ, пытается услужить и Берии и Авакумову одновременно. Кто знает, чья возьмёт?»

Месяц назад Амир Явлоев и Николай Коняев виделись на нейтральной территории. И тот, и другой неплохо стреляли, регулярно посещали ведомственный тир. После тренировок шли в небольшое кафе, где умеренно выпивали и закусывали. Сам Николай Коняев, давно утративший интерес к стрельбе, посещал тир только из-за возможности видеться с Явлоевым. Тот, будучи заядлым охотником, стрелял метко, тренировался много и азартно. Начальство МГБ поощряло подобные увлечения своих сотрудников, справедливо полагая, что занятия спортом ведут к повышению уровня боевой подготовки чекистов. После тренировок, Коняев, сидя за столом кафе и угощая начальника режима спецобъекта, узнавал последние новости из хозяйства Дадуа. Амир охотно делился информацией, рассчитывая в будущем на помощь Коняева, а в настоящем утешаясь тем, что Николай Иванович всегда оплачивал обильные трапезы Явлоева.

Однажды, за разговором, Явлоев поведал, что он, Амир, коротко сошёлся с одним лейтенантом из команды Дадуа. Лейтенант выражал своё недовольство Вахтангом. Дескать, другим офицерам охраны, и Зубареву, и Бородину Вахтанг помог получить отдельные квартиры в новом, только, что построенном доме. А, он, Василий Мигун, фронтовик, бывший партизан до сих пор бедует в коммуналке. Сразу после окончания войны Зубареву и Бородину на погоны упало по звёздочке, а он, Мигун, лишь недавно получил старлея. Зубареву и Бородину Вахтанг доверяет помогать научникам в проведении опытов. А его, Мигуна, использует только, как шофёра и грузчика лабораторного оборудования.

После этого разговора Коняев навёл в кадрах справки о сварливом лейтенанте Мигуне. Парень, конечно, сильно привирал, очередное звание ему присвоили точно в срок, в очередь на получение отдельного жилья его тоже поставили. Плюс ко всему, Василию Мигуну регулярно выделялись санаторно-курортные путёвки к морю. Так, что жаловаться лейтенанту было не на что. Но, тем не менее, характер Мигуна вздорный, злобный и сволочной был определён полковником практически сразу. Он решил заняться разработкой парня всерьёз, так, как умел только он, Коняев. Закончив работу, полковник выяснил, на каких струнах души Мигуна можно сыграть нужную ему, Коняеву, мелодию. А, выяснив, позвонил Явлоеву и попросил того позвать Мигуна на тренировку в тир.

В назначенный час все трое встретились в ведомственном тире. После тренировки, на которой лейтенант показал себя отменным стрелком, Коняев за его спиной сделал Явлоеву знак, оставить их наедине. Начальник режима, хлопнув себя ладонью по лбу, вспомнил об архи срочных служебных делах и спешно откланялся.

Коняев и Мигун остались стоять у машины полковника, наблюдая, как Амир Явлоев, усевшись в служебный «форд», выезжает с территории тира МГБ.

- Ну что, Василий, не желаешь поужинать? – любезно предложил Коняев, открывая дверцу своего авто.

- Поужинать? Это можно! – с воодушевлением согласился Мигун, забираясь в уютное кожаное нутро полковничьего автомобиля.

***************************************************************

Нужно сказать, что служба в МГБ Василию Мигуну, в общем-то, нравилась. Нравилась тем, что не пришлось идти на фронт, не пришлось, работая до седьмого пота восстанавливать из руин народное хозяйство, сильно подорванное войной, нравилась ещё и тем, что, попав в гебисты, он, вчерашний уголовник и убийца, внезапно обрёл власть над другими, обычными и не совсем обычными людьми.

Учась на курсах подготовки младшего офицерского состава войск МГБ, Василию иногда приходилось выезжать на аресты очень известных и влиятельных людей. Правда, при появлении Мигуна и компании уверенность и респектабельность потенциальных арестантов куда-то исчезали. Вместо них появлялись страх и растерянность. Люди заискивали перед своими конвоирами, просили несколько минут, чтобы успеть собраться, попрощаться с домочадцами, сказать им на прощание какие-то важные слова. Иногда Мигун шёл на уговоры, позволял попрощаться с родными, милостиво разрешал взять с собой в тюрьму тёплый свитер или лишнюю пачку папирос.

Иногда же, наслаждаясь своей властью, был неумолим. Не позволил родителям подойти и поцеловать сына, которого они вряд ли уже дождутся из лагерей. Василий сурово отмел робкие попытки матери парня вступить с ним, представителем власти, в какой бы, то ни было разговор. Несколько раз Василию пришлось проводить обыски в квартирах арестованных им людей. Вытряхивая на пол содержимое ящиков письменных столов и комодов, грубо опорожняя платяные и книжные шкафы, Мигун чувствовал себя на верху блаженства. Плач и просьбы обращаться с имуществом поаккуратнее, только раззадоривали Василия. Он вспоминал в эти моменты свою прошлую, разбойничью жизнь и с удовольствием находил в этих двух ипостасях много общего.

Однако, вскоре после завершения обучения, получив звание лейтенанта, Василий был откомандирован в группу Дадуа. Постарался Антон Зубарев, строго исполняя приказ, данный ему в 41-ом майором Абвера Отто фон Шлёссом. Василий давно уже забыл о странном немце. Антон же, наоборот, помнил того очень хорошо, помнил и боялся. Где-то там, далеко, лежали их с Василием расписки, которые они дали злополучному майору, и перспектива, что кто-то прознает про их предательство, заставляла бешено колотиться сердце Зубарева, но мало беспокоила Мигуна. Василий считал, что майоришка давным - давно мёртв. Антон же, опасаясь за себя и свою семью, думал по-другому.

Мигун узнал о появлении фон Шлёсса из газет. Визит видного борца с гитлеризмом подробно освещала газета «Советская Родина». Увидев фотографию «антифашиста» Мигун аж вздрогнул. Но страх быстро прошёл, а новоявленный журналист сам нашёл их с Антоном и приказал добыть ему последние образцы микстуры Берсерка. Сначала немец вознамерился похитить самого профессора Линке, но, поразмыслив, нашёл этот план очень рискованным, решив довольствоваться малым.

Об отказе выполнить поручение немца не могло быть и речи. В случае неповиновения, фриц пообещал отправить их расписки прямо в центральный аппарат Берии. Вскоре Мигун узнал, что верный холуй Фон Шлёсса, Курт Вессинг тоже находится в Москве. Он появился в столице задолго до своего шефа и имел на руках паспорт с жирным оттиском московской прописки, а также служебное удостоверение работника какой-то захудалой канторы. Все эти сведения заставили Василия удостовериться в вечной правоте старого чекистского утверждения: «Будь бдителен! Враг не дремлет!». Враг действительно не дремал, враг давно уже проснулся и жаждал реванша. И он, Василий, был на стороне этого врага, хоть и преследовал свои цели.

Ему порядком наскучила пресная служба у Вахтанга Дадуа, мало походящая на прежние аресты и обыски, которыми занимался Мигун до перевода его в бериевскую «шарашку». Попав в его группу, Василий быстро понял, что Вахтанг и профессор занимаются какой-то сверхсекретной и важной научной работой. Присмотревшись и порасспросив Антона, Мигун в общих чертах уяснил её смысл, и стал размышлять, какую выгоду из этого можно будет извлечь лично для себя. Для этого следовало вникнуть в дело поглубже. Но, на его беду, Вахтанг Дадуа стал относиться к новому сотруднику не слишком доверительно, можно сказать, стал относиться плохо. И виноват в таком повороте дела бал сам Василий и его манера, грубо разговаривать с людьми, подчёркивая своё превосходство.

Будучи как-то в лаборатории Линке, Мигун решил, постращать старика-профессора, показать, «кто в доме хозяин». Появившийся в это самое время Дадуа жёстко пресёк попытки Василия поиздеваться над подшефным контингентом и запретил трогать не только профессора, но и другой научный персонал. Теперь роль Мигуна сводилась к тому, что он сам фактически перешёл в подчинённые Линке.

Василий водил полуторку, грузил ящики с оборудованием, помогал лаборантам в их непонятных опытах. Единственное, что немного успокаивало кипящего от ярости Мигуна, это то, что тем же самым занимались и Антон, и Семён, и сам Вахтанг Дадуа. Вахтанг своей потрясающей работоспособностью и вниманием к обслуживающему персоналу сильно раздражал Мигуна. Вскоре на почве неприязненных отношений к своему начальнику он коротко сошёлся с начальником режима института Амиром Явлоевым, тоже ненавидевшим Дадуа. И вот теперь Амир свёл Василия с полковником Коняевым.

***********************************************************

Полковник молча вёл трофейное авто. В салоне приятно пахло добротной кожей сидений, ароматом дорогих папирос «Герцеговина Флор» и тёрпким одеколоном, которым пользовался Коняев.

- Приехали, лейтенант, - полковник вышел из машины. - Хорошая еда, хорошая выпивка, симпатичные женщины! Что ещё нужно мужчине?

-Денег на всё это нужно мужчине, - пробурчал Василий, покидая уютный салон полковничьего автомобиля.

- Прошу! – полковник легонько подтолкнул Мигуна ко входу в неприметное деревянное строение.

Василий посмотрел на вывеску. «Кафе Ветерок» - было выведено серой облупившейся краской на неровном фанерном прямоугольнике, прибитом прямо над дверью. Мигун недоумённо посмотрел на полковника, но тот лишь усмехнулся в ответ. Зайдя внутрь, Василий увидел нескольких человек, сидевших за грязным заляпанным жирными пятнами столом.

- Исаак! – негромко, но властно позвал полковник.

То час же рядом появился маленький, толстенький еврей в белой поварской шапочке и белом же халате.

- Ах, как я рад, как я рад вашему появлению, друзья! – принялся охать и ахать толстяк. - Пойдёмте, всё уже готово!

Он побежал впереди гостей, переваливаясь на коротких толстеньких ножках. Промчавшись через весь зал, толстяк остановился перед стеной, оклеенной старыми обоями с неясным, давно выцветшим на солнце рисунком.

- Вам сюда, приятного ужина! - он толкнул неприметную дверь, ведущую в маленькую комнатку. - Если, что-нибудь будет нужно, просто постучите в эту стенку. Исаак всё услышит и явится незамедлительно.

Внутри убранство этой небольшой комнаты поразило Мигуна своим великолепием. Дорогая, явно антикварная мебель, красивые, яркие ковры, трофейный радиоприёмник, стоявший на маленьком изящном столике из красного дерева. Посередине всего этого великолепия красовался богато сервированный стол, рядом с ним на небольшой тележке выстроилась целая батарея бутылок. Василий взглянул на этикетки, сплошь иностранные названия.

- Хитрый иудей подготовился на славу, - вывел Василия из задумчивости весёлый голос Коняева, - умеет, когда хочет создать людям праздник.

- Да уж, – только и смог вымолвить в ответ Мигун.

Выпив, они принялись поглощать приготовленные Исааком яства. Особенно понравилось Мигуну мясо молодого ягнёнка.

- Где его только взяли в послевоенной Москве? – удивился Василий, старательно собирая хлебом остатки соуса со своей тарелки.

- Не наелся? – спросил полковник, - ещё будешь?

- Не отказался бы, - икнул слегка разомлевший от съеденного и выпитого Мигун.

- Момент! – Коняев легонько стукнул в стенку, - Исаак! Мигом сюда!

В то же момент дверь открылась, в проём протиснулся хозяин заведения.

- Чего изволит товарищ полковник? – Исаак угодливо поклонился.

- Товарищ полковник желает повторить! – гаркнул Коняев. - И побыстрее поворачивайся, Исаак!

- Круто вы с ним, - уважительно протянул Мугун

- Да он мне по уши обязан, - полковник закурил и выбросил горелую спичку в красивую вазу, стоящую на тумбочке рядом со столом.

- Это как? – не понял Мигун

- А так, - полковник усмехнулся, - Как-то местные бандиты похитили у Исаака дочку его, школьницу. Умненькая такая еврейка, на скрипочке пиликает. Запросили столько, что папаша за голову схватился. Что бы столько деньжищ собрать, нужно не директором кафе работать, а золотой прииск возглавлять. Короче, он в милицию пошёл, в жилетку им стал плакаться. Те побегали, побегали, да и лапы вверх. Довели они до нас информацию, что, так, мол, и так, не можем мы ребёнка найти. У нас, мол, сотрудников не хватает, с фронта пополнение ожидаем. А пока, извините, с ног валимся, хулиганов и убийц денно и нощно разыскивая. Дело громкое получилось, дошло до райкома партии. Пришлось полковнику Коняеву по приказу Авакумова лично девчонку Исакову искать.

- И как же вы справились? – заинтересовался Мигун. - Трудно, наверное, пришлось?

- Трудно?! – хохотнул Коняев, - утром начал, а к вечеру девка уж дома была, на скрипочке на радость папаше своему опять наяривала.

- Как же вам это удалось? – искренне удивился Василий.

- А так! Взял местного главного блатаря за жабры, и в участок распорядился приволочь. Да вслед за ним, маманьку его, старуху, да племяшку малолетку туда же доставили.

- И что? – не понял Мигун.

- Ввалил я этому деятелю так, что он неделю потом кровью мочился. Маманю его в лагеря отправить пообещал, а племяшку пригрозил в Бутырку свезти, да на пару часов в камеру к убийцам и насильникам забросить. После этого я его отпустил, а родню его у себя оставил, - полковник налил в стакан коньяку и, не торопясь, выпил. - Не поверишь, к вечеру дело было закрыто. Баб его я домой отпустил.

- А урка?

- А урка потом в деревянбушлат оделся, - полковник хлопнул Василия по плечу, - Он туберкулёзом болел, так и так, подох бы скоро.

Мигун сидел, потрясённо глядя на Коняева. Василий бы удивился ещё больше, узнай он истинную подоплёку этой истории. Коняев на тот момент требовал от Исаака информацию об одном субъекте, которого еврей хорошо знал, но не торопился сообщать свои сведения органам. Тогда присланные Коняевым люди разыграли целый спектакль с похищением ребёнка. Испуганный отец тут же пошёл на сотрудничество, на коленях умоляя полковника помочь в поисках дочери. Стоит ли объяснять, что никакого уркагана, ровно, как и его родных, просто не существовало в природе. Однако дело было подано так, что Исаак свято верил в то, что полковник Коняев спас его семью от страшной трагедии и беспрекословно исполнял все указания и прихоти своего «спасителя».

- Да ладно, что мы всё про какую-то муть беседуем? – полковник понял, что момент для решающего разговора настал. - Расскажи, лейтенант, как живёшь, как служишь?

- Не очень, - Мигун пожал плечами, - Вроде Дадуа меня на службу взял, а не доверяет, использует только, как ломовую силу. А Антон и Семён у него на особом счету. Мы же охрана его, а он нас зэкам учёным заставляет помогать. Я один раз взбрыкнул, а он меня гнобить начал.

- Это как? – с интересом воззрился на лейтенанта Коняев.

- Звёздочку очередную долго «зажимал». Квартиру не предоставил, до сих пор в коммуналке ошиваюсь. А Антону с Семёном – всё на блюдечке, - пожаловался Мигун. - Ну, Антону, ещё ладно, он семейный, ребёнок есть. А вот, Бородин не женат, а Дадуа ему двухкомнатные хоромы спроворил!

- Ну, а ты, значит, терпишь? - полковник презрительно взглянул на Мигуна.

- А что я могу сделать? – оскалился Василий. - Дадуа этот даже зеку - профессору отдельное жильё выбил. А он – немец, между прочим. Линке – его фамилия.

- Немцу, значит, квартиру, а советскому офицеру, фронтовику и партизану – хрен по всей морде, так, что ли? – умело подлил масла в огонь Коняев.

- Так точно! – Василий зло стукнул по столу, - Попал я, как кур в ощип, к этому грузину.

- Дадуа – лепший друг Берии, хитрый, как чёрт, и злобный, как аспид. Если он тебя не взлюбил, то жизни не даст, поверь мне, - полковник в упор глянул на Мигуна. - Он нам тоже поперёк глотки. Сковырнуть его надо, как думаешь, Мигун?

Василий чуть не подавился куском красной рыбы, которую в данный момент тщательно пережёвывал, намереваясь проглотить

- Чего? – тупо уставился Василий на полковника, подумав, что ослышался.

- Того, - Коняев почувствовал, что Мигун вот-вот сломается и, заглотив наживку, пойдёт на сотрудничество, - написал Вахтанг кое-что про тебя, вот так, Вася! А посему, или ты соглашаешься его уконтропупить, или сейчас же арестовать тебя придётся по Вахтанговому навету.

«Блефует палкаш, ничего не писал на меня Вахтанг, - тут же разгадал Василий манёвр Коняева, но виду не подал и, глядя в тарелку, пробормотал. - если я это сотворю, шуму будет – в Хабаровске оглохнут».

- Это, как сработаешь, ты же охранник его, придумай что-нибудь, - полковник, перегнувшись через стол, смотрел на Василия в упор. - А я помогу тебе, чем смогу. После этой работы можешь новую дырку в погоне сверлить и барахло своё в отдельную квартиру перетаскивать. Как раз новый дом только что построили, недалеко от центра, между прочим.

«Мели, Емеля, твоя неделя», - подумал Василий, лихорадочно просчитывая варианты развития событий. На лице он сохранял напряжённо сосредоточенное выражение и, наконец, выдержав долгую паузу, соизволил вернуться к беседе:

- Я, пожалуй, возьмусь. Сегодня вечером моя очередь охранять Вахтанга. Обычно офицер и сержант сидят в машине около подъезда Дадуа, наблюдая за входящими в подъезд. Кроме того, там, в подъезде, дежурит ещё один охранник.

- А что от нас нужно? – полковник напрягся, на круглой бритой голове его появились капельки пота. – Помочь тебе чем-нибудь можем? Учти, второй попытки не будет. Мои люди тебя со стороны двора страховать станут, и, если что, помогут. Годится?

- Как скажите, - Мигун не верил ни одному слову полковника, но предпочитал не показывать этого Коняеву, - мне пора, подготовиться ещё надо будет.

- Подожди, не гони лошадей, - Коняев встал из-за стола и открыл щегольский кожаный портфель с золочёными замками.

Мигун мог поклясться, что ни в тире, ни в машине у полковника этого портфеля не было. В кафе полковник тоже заходил без него.

- На, возьми, пригодится, - полковник протянул Василию небольшой матерчатый свёрток.

Мигун, развернув тряпицу, обнаружил новенький воронёный «Вальтер».

- Сделаешь работу, отпечатки сотрёшь и выбросишь прямо у Вахтанга в квартире. Понял, гражданин Борзяк? Убийца, вор - рецидивист по кличке Шалый! – Полковник откинулся на спинку стула, любуясь произведённым эффектом. - Думал, в органах дурачки работают? Нет, Вася, тут дуракам не место.

Мигун – Борзяк сидел неподвижно, будто окаменевший, судорожно пытаясь понять смысл слов, сказанных только что Коняевым.

«Дознались суки, - дошло наконец до Василия. - Но как?»

- Чего вылупился, Васёк? – довольно хохотнул Коняев, - Я тебя давно вычислил, велел Явлоеву «пальчики» твои снять. Ты у него в кабинете водку пил?

- Пил, - язык не слушался, Борзяк еле выговорил это короткое слово.

- А стаканчик ручонками держал? – продолжал издеваться Коняев.

- Держал, - послушно ответил Василий.

- Ну, дальше всё просто, - полковник опять принялся за коньяк, - пальцы твои я снял и велел людям своим с картотекой милицейской сравнить. Сравнил, и быстро тебя, дурачка, вычислил, но не сказал об этом никому. Заметь, жизнь тебе этим спас. Ты по всем сводкам мертвяком проходишь. Нет тебя, поехал ты на фронт и погиб по дороге. Вот, как про тебя там написано.

- А с чего вы вообще под меня копать вздумали, чем я вам не приглянулся? – способность мыслить вновь стала возвращаться к Василию.

- Я всех офицеров, кто возле Вахтанга крутится проверил, - самодовольно усмехнулся Коняев, - проверять я умею, научили в своё время. А к тебе у меня сразу интерес появился. Недоволен ты Вахтангом, обижен на него. Стало быть, зуб на него имеешь? Прав я, или нет?

- Вам лучше знать, - огрызнулся Василий, - вы же всё про меня разнюхали.

- Да я про вас всех, кто на Вахтанга работает, всё знаю, - полковник закурил и выпустил в потолок сизую струйку дыма, - и про Зубарева, дружка твоего я тоже осведомлён. Единственное, чего не знаю, чем вы в немецком плену занимались. Да мне это и не интересно.

Василий промолчал, бросая на Коняева короткие острые, словно иглы, взгляды.

- Мы из плена сбежали, партизанили, - наконец вымолвил он.

- Это всё ты Семёну Бородину расскажи, - полковник выпустил дым прямо в лицо Василию, - вас после плена Бородин проверял, ему бы не особистом служить, а семечками на базаре торговать. Я, например, сразу понял, что и ты, и Зубарев в дерьме по самые уши. С тобой и так всё ясно. А Зубарев, видать, тоже где-то обделался, если тебя до сих пор не выдал. Но, не это главное. Главное, что теперь и ты, и Антон твой служить мне будите верой и правдой. Делать станете то, что я велю, и вопросы задавать разучитесь. Ты мне не только Дадуа, ты мне султана турецкого с дороги уберёшь. Ежели, прикажу, конечно! Будешь послушным, и жить, и служить хорошо тебе будет. А будешь юлить, да взбрыкивать, вообще жить перестанешь. Ну, как, понял?

- Понял, - послушно ответил Василий.

- То-то, - полковник хлопнул Мигуна по плечу, - а то, чекиста захотел обмануть. Да ты с дружками своими только и годен на то, чтобы ящики за учёными хмырями таскать. А у меня работа поинтереснее. Мне, Василий, подобные тебе ребята очень нужны, дела разные деликатные обделывать.

Василий поднял на полковника полный ненависти взгляд, но тот лишь усмехнулся и величественно махнул рукой.

- Ну, Вася, иди и помни, всё в твоих руках! – напутствовал его Коняев

Мигун сунул Вальтер за брючный ремень и молча вышел за дверь. Едва Василий покинул комнату, полковник подошёл к стене и откинул край ковра, закрывавшего потайную дверь. Дверь тут же распахнулась, на пороге стоял молодой высокий мужчина в аккуратном сером костюме.

- Иди за ним. Если увидишь, что парень задумал схитрить, действуй, как я велел, - голос полковника был строг, тяжёлый холодный взгляд упёрся прямо в глаза подчинённому.

Молодой молча кивнул и исчез в тесных коридорах подсобных помещений кафе. Полковник закрыл дверь, опять уселся за стол и, закурив папиросу, принялся размышлять. По идее, всё было рассчитано верно, но, делая ставку на таких, как этот Мигун, можно сильно погореть. После разговора с ним чекистская интуиция, крайне редко подводившая деликатных дел мастера, проснулась и еле слышно прошептала: «Жди беды!»

А Борзяк-Мигун, выйдя из кафе «Ветерок», тут же стёр с лица растерянное выражение, освободив место привычной кривой ухмылке.

«Прокачал меня легавый – что ж, молодец, - со злым спокойствием подумал Мигун, - а вот, что на понт взять решил, тут он поторопился малость»!

Василий чуть отошёл от двери кафе и, сделав вид, что уронил на асфальт связку ключей, нагнулся, наблюдая за входом. Он сразу увидел высокого спортивного малого в сером костюме, неспешно вышедшего из дверей конспиративного шалмана Коняева.

«По мою душу», - отметил Василий, поспешно направляясь в сторону метро. Будучи в штатском, Мигун мог без труда затеряться в толпе, тоже следовавший к станции метрополитена, такой же интенсивный поток выходил и из чрева подземки. Опасаясь потерять объект, филёр ускорился. Однако Мигун прошёл мимо метро и углубился в лесополосу, находящуюся рядом с железнодорожной веткой. Товарно-сортировочная станция «Москва-Юг» давала о себе знать частыми паровозными гудками и терпким запахом креозотного раствора для пропитки шпал.

Человек в костюме, немного поотстав, продолжал идти следом за Мигуном. Маршрут Василия был ему непонятен. Парень рассчитывал, что объект спустится в метро, а Мигун попёр к железке.

«К станции подался, бежать намылился, решил от гебистов на паровозе смотаться», - возбуждённо думал человек Коняева, ускоряя шаг.

Теперь он почти бежал. Мигуна, уже скрывшегося в лесополосе, он не видел, а потеря объекта слежки была чревата служебным взысканием. Начало смеркаться. Подчинённый полковника Коняева достиг лесопосадки и осторожно пробирался между деревьями. Объекта не было видно, он, будто сквозь землю провалился. Гэбист изо всех сил напрягал зрение и прислушивался, но кроме уханья проходящих товарняков ничего не было слышно.

Парень достал пистолет и осторожно двинулся вперёд, где в сумерках угадывались железнодорожные пути. Он не был новичком в своём деле и не раз выполнял сложные и опасные задания начальства. Но сегодня всё пошло не так, как планировал его шеф, полковник Коняев. Приказав следить за объектом, начальник был немногословен, и парень не знал, чего ожидать от преследуемого им человека.

«Если что, буду стрелять на поражение, – разозлился гэбист, - пусть потом звёздочку с погон снимают. Жизнь, она дороже звёздочки».

Раздался какой-то непонятный звук, где-то, совсем рядом хрустнули ветки деревьев. Парень, не задумываясь, выстрелил на звук и тут же получил сокрушительный удар по темени. Охнув, стрелок пошатнулся и опустился на колени. Тут же последовал второй удар, на сей раз, тяжёлая рукоятка трофейного Вальтера проломила несчастному височную кость. Мужчина рухнул лицом вниз, Мигун удовлетворённо хмыкнув, перевернул мёртвое тело на спину. Равнодушно взглянув в остекленевшие глаза трупа, Василий деловито обыскал мертвеца. В карманах добротного костюма обнаружилось служебное удостоверение на имя лейтенанта МГБ Савельева Алексея Михайловича 1923 года рождения, небольшая сумма денег, пачка папирос «Кино» и самодельная бензиновая зажигалка.

«А неплохо пацан одевался», - подумал Мигун, который добрался до рубашки покойного и с любопытством рассматривал красивые запонки, вдетые в накрахмаленные манжеты. Осторожно вынув одну, Василий завязал её в свой носовой платок и засунул в карман брюк. Немного поразмыслив, он забрал служебное удостоверение парня и его пистолет. Закончив осмотр тела, Мигун решил отдохнуть. Выкурив пару папирос, Василий почувствовал прилив сил и, тихонько напевая про берег Дона и ветку клёна, потащил труп лейтенанта Савельева к железнодорожным путям.

Скоро в сгущающихся сумерках показалась чёрная махина паровоза, тянущего за собой внушительную вереницу вагонов и открытых платформ с гравием. Ветка железной дороги шла под уклон, состав стремительно набирал ход. Затаившись за невысоким, разросшимся вширь кустарником, Василий подождал, пока свистящий паровоз минует его укрытие и, напрягшись, метнул свою страшную ношу между вагонами товарняка. Секунда, и оставшееся на путях кровавое месиво уже ничем не напоминало бравого лейтенанта Савельева.

Поезд умчал вереницу вагонов в стремительно темнеющую даль, а Мигун, с удовольствием осмотрев результат своих усилий, выбрался из лесопосадки и быстро направился в сторону станции метро. Спустившись вниз, Василий вошёл в поезд, курсировавший по кольцевой линии. За секунду до отправления Мигун, хлопнув себя по лбу, ловко выскочил из вагона, но никто из пассажиров не последовал его примеру. Лишь несколько женщин, оставшихся в уходящем в туннель составе, недоумённо посмотрели на странного молодого человека, стремительно бросившегося обратно на платформу.

« Деревня, не в ту сторону сел», - пояснила одна из них товаркам, те, снисходительно усмехнувшись, согласно закивали головами.

Слежки не было. Доехав до нужной станции, Василий неторопливо поднялся наверх. «Хорошо, что всё находится рядом. Дом, где живёт Дадуа, расположен недалеко от дома Бородина и Зубарева. Сегодня это обстоятельство сослужит хорошую службу» - подумал Мигун, проходя мимо дома Вахтанга. Ещё издали Василий заприметил чёрный автомобиль охраны, дисциплинированно стоявший у подъезда. Сейчас там находился сержант Игумнов, поджидавший своего напарника и старшего наряда, которым и являлся Мигун.

*********************************************************************

Нужно сказать, что сам Дадуа относился к мерам предосторожности, связанным со своей персоной, с видимым безразличием, но перечить Лаврентию Берии, настоявшему на круглосуточной охране друга, не осмеливался. Охрана состояла из двух человек офицера и сержанта, находящихся в автомобиле рядом с подъездом Дадуа. В обязанность охраняющим вменялось круглосуточно следить за входящими и выходящими из парадного людьми, также раз в два, три часа нужно было звонить в квартиру Вахтанга по телефону. На первом этаже располагался за столом дежурный гэбист, который имел аппарат, и мог соединить звонившего с любым жильцом этого ведомственного дома.

Будь на то воля самого Вахтанга Дадуа, он никогда бы не заселился в подобные апартаменты. Находясь в собственной отдельной, со всеми удобствами квартире, Вахтанг чувствовал себя, как подопытный кролик, за жизнедеятельностью которого наблюдают несколько пар глаз учёных и лаборантов. Единственное, что удалось отменить Вахтангу, это навязчивые телефонные звонки раз в три часа. Раздающиеся и днём и ночью прозвонки могли сделать параноиком, кого угодно. И обычно терпеливый Вахтанг, доведённый подобным режимом охраны до белого каления, однажды позвонил другу Лаврентию прямо посреди ночи, умоляя прекратить назойливую проверку связи. После этого звонки прекратились, но отменить ночные дежурства было не в силах Дадуа.

Утром, отправляясь на службу, Вахтанг принципиально пользовался своим авто, лично руля по улицам Москвы. За ним на почтительном расстоянии следовала машина с охранниками. Приезжая в институт, Вахтанг обычно заставлял телохранителей помогать учёным и лаборантам в их опытах. Охранники безропотно подчинялись, мыли колбы, смешивали реактивы, таскали тяжёлые ящики с оборудованием, и даже не гнушались мыть полы в лабораториях. Попробуй сачкануть, когда начальник работает рядом с тобой, делая всё тоже самое.

Вечером, отвозя Линке в новую, специально полученную для профессора квартиру, и позже, возвращаясь домой, Дадуа чувствовал за своей спиной две пары внимательных глаз, отслеживавших каждое его движение. Подъезжая к дому, Вахтанг выходил из авто и неторопливо шёл к подъезду. По пути Дадуа обгонял один из сопровождающих и, несмотря на наличие в подъезде дежурного гебиста, лично проверял путь к квартире, в которую предстояло подняться Вахтангу.

Знакомые женщины Дадуа, приходившие порой в гости и остававшиеся до утра, сначала находили такие меры предосторожности забавными. Однако, спустя какое-то время, дамы предпочитали забывать дорогу в дом симпатичного грузина, ища расположения менее значимых персон.

Впрочем, месяц назад в Москву из солнечной Грузии приехала поступать в ВУЗ дочь давнишней знакомой Вахтанга. Семнадцатилетняя Мадина поселилась у него в квартире, плотно оккупировав одну из комнат. Готовясь сдавать экзамены в институт иностранных языков, девушка целыми днями зубрила английскую и французскую грамматику, не забывая при этом кормить Дадуа вкуснейшими завтраками и ужинами.

Несколько раз, поддавшись на уговоры Мадины, Вахтанг даже возил её на своём авто на рынок, где та покупала продукты. Этим поездкам предшествовал целый ритуал, лично разработанный Вахтангом. Девушка выходила из дома загодя и ждала Дадуа в условленном месте. Вахтанг, сев в авто у самого дома, старался уйти от собственной охраны. В случае удачи, он подъезжал к условленному месту, сажал девушку в машину, и они ехали за покупками. Домой следовало возвращаться тоже порознь. Гостья приходила раньше, покидая машину задолго до подъезда к дому. Вахтанг появлялся позже, судорожно вытаскивая из авто свёрки с провизией и корзину с овощами.

- Ты, что стесняешься меня? - удивлялась Мадина. - Почему ты не хочешь, что бы твои охранники знали, что я временно остановилась у тебя? В Москве считается зазорным приютить знакомых, приехавших из других мест? Почему мы должны всех обманывать?

- Так надо, - коротко отвечал Дадуа, не вдаваясь в подробности.

Справедливости ради, надо сказать, что таким нехитрым способом Дадуа мог обмануть только собственную охрану. Гебисты, дежурившие в подъезде, были прекрасно осведомлены о приезде в одну из квартир девушки из Грузии. Дом был ведомственный, и поселиться здесь просто так было невозможно. Другое дело, что охрана дома и телохранители Дадуа не общались между собой. Такова была специфика отношений в системе МГБ. Именно это успокаивало Дадуа, которого действительно выбило из колеи внезапное появление Мадины.

В первое время после приезда девушки, Вахтанг относился к ней, как ко временному неудобству в своей неустроенной холостяцкой жизни. Мол, поступит в свой институт и съедет в студенческое общежитие. Однако прошёл предстоящий вступительным экзаменам период, и Дадуа поймал себя на мысли, что ему не хочется отпускать от себя Мадину. Прошедшие дни наполнились для него каким-то новым, неизвестным ранее смыслом. Приходя после службы домой, Вахтанг чувствовал присутствие человека, день ото дня становившегося для него всё родней и желанней. Он уже не ждал окончания вступительных испытаний, а, наоборот, с горечью вычёркивал каждый оставшийся до оглашения результатов день, жалея, что он прошёл и больше не вернётся. Он уже хотел, чтобы месяц тянулся бесконечно долго. Вахтанг начал проявлять интерес к успехам своей подопечной, предлагая Мадине в случае затруднений, позвонить нужным людям, с целью устранить возникшие проблемы. Но вмешательства заступников не потребовалось. Мадина с успехом прошла все испытания. Сдав экзамены на «отлично», она была зачислена на первый курс. Вместе со студбилетом девушке была предложена койка в студенческом общежитии. Узнав о поступлении Мадины, Вахтанг испытал двойственные чувства. С одной стороны, он искренне радовался успехам девушки, с другой – не хотел отпускать её от себя.

В день, когда стало известно о поступлении, Мадина накрыла стол, приготовив любимые Вахтангом хинкали. Вернувшись со службы, Дадуа, увидел светящиеся от счастья глаза девушки, всё понял и, вымучив на лице улыбку, поздравил Мадину с поступлением в ВУЗ. Но девушка, мягко взяв Вахтанга за руку, провела его в комнату к празднично накрытому столу. Дадуа послушно уселся за стол, как был, в галифе и кителе без погон.

Другой одежды у Дадуа отродясь не водилось. Китель, галифе и шинель служили Вахтангу круглый год. Когда было слишком жарко, он носил летнюю форму старшего офицерского состава МГБ, сшитую по спецзаказу в одном из ведомственных ателье.

Мадина, одетая в красивое белое платье, осторожно коснувшись плеча Вахтанга, повлекла его в спальню, где стояла железная солдатская койка Дадуа. Раньше его ложе, приводившее в ужас знакомых дам, вполне устраивало самого Вахтанга. Сейчас Дадуа стало стыдно за убогую обстановку своего жилища. Он поднял взгляд на платяной шкаф, помнивший ещё первую мировую войну. Внутри него лежали две смены белья, да выцветшая на солнце будёновка Вахтанга.

Сейчас на вешалке, зацепленной за чуть приоткрытую дверцу шкафа, висел новый тёмно синий костюм, небесного цвета рубашка и такого же цвета галстук. Внизу стояла пара коричневых полуботинок на шнурках. Дадуа вопросительно взглянул на Мадину и, подойдя к вешалке, осторожно потрогал мягкую ткань костюма.

- Кому ты купила этот наряд? Он, вероятно, стоит целую кучу денег, - Дадуа хотел разозлиться и отчитать девушку, но не смог и только махнул рукой.

- Не сердитесь, Вахтанг Георгиевич, деньги мне дала мама. Мы в Грузии живём небедно. Она не верила, что я успешно сдам экзамены с первого раза, и дала денег нанять педагогов, чтобы я смогла поступить на следующий год. Но я обошлась без репетиторов. А на часть денег решила купить эти вещи, они очень пойдут вам.

- Никогда не был франтом, - смущённо буркнул Вахтанг. - не умею носить ботинки на шнурках, всю жизнь проходил в сапогах.

- Пора меняться, Вахтанг, - Мадина расстегнула пуговицу на кителе Дадуа, - война уже кончилась.

- А для меня не кончилась, - упрямо мотнул головой Вахтанг.

- Ты победил всех врагов, - Мадина сняла с Дадуа китель и потянула за брючный ремень, - нужно просто жить, Вахтанг! Радоваться тому, что светит солнце, что по небу плывут облака, что кончается весна, и вот-вот наступит лето.

Вахтанг ошалело смотрел на Мадину, смысл её слов начал доходить до него.

- Ты живёшь, будто в тёмной пещере, а жизнь одна, Вахтанг, - Мадина, сбросив с себя платье, обняла и неумело поцеловала Дадуа в губы, и он ответил ей долгим страстным поцелуем.

- Твоя мать просила меня присмотреть за тобой, - пробормотал Дадуа, - присмотрел, нечего сказать.

- Мать сама узнала мужчину в семнадцать лет. Это был мой отец, - Мадина опять прильнула к Вахтангу.

Лёжа на узкой скрипучей койке Вахтанга, они трудились без устали и, насытившись, замерли друг у друга в объятьях. А потом Дадуа, одетый в новый костюм, уплетал за обе щеки приготовленные Мадиной кушанья и запивал всё это великолепие привезённым из Грузии домашним вином. Мадина, расположившись напротив него, почти ничего не ела, развлекая Дадуа смешными рассказами о своих тифлисских родственниках. Вахтанг весело смеялся, в глубине души понимая, что именно сейчас он проживает самый яркий и при этом самый счастливый день своей жизни. Вахтанг поднял бокал с тёрпким вином, собираясь сказать тост, когда раздался звонок телефона.

- Дадуа слушает.

- Вахтанг. Это я, Виктор.

Дадуа сразу узнал голос старого друга, Виктора Морозова, они дружили ещё с гражданской. Во время Отечественной войны Морозов служил в особом отделе Первого Украинского фронта, а после образования СМЕРДШа и по сей день ловил диверсантов и фанатиков, не пожелавших сложить оружие даже после окончания военных действий. Морозов имел обширные связи в самых разных управлениях и отделах их могучего ведомства. Виктор часто пропадал на долгие месяцы, преследуя фашистских недобитков, но недавно возник вновь. Дадуа нашёл его и попросил хорошо информированного друга помочь в деле поиска следов дочери, профессора Линке, Татьяны. Морозов обещал приложить все силы и раздобыть интересующую Вахтанга информацию.

- Здравствуй, Виктор, дорогой друг! Как ты сам, здоров, ли?

- Здоров пока, - голос Виктора был невесёлым, - я выполнил твою просьбу, Вахтанг. Я разыскал Татьяну Линке, только теперь она – Татьяна Лаврова.

- Как такое стало возможным? – Вахтанг от удивления чуть не выронил из рук телефонную трубку. - Откуда ты это узнал, старый лис?

- Пришлось поднять тонны закрытых архивных материалов. Слава Богу, у Виктора Морозова много друзей, которые считают за честь помочь ему, и ради выполнения его просьбы готовы расшибиться в лепёшку, - голос Морозова стал веселее.

- Твоё хвастовство и балагурство никуда не исчезло, я усматриваю в этом добрый знак, - Дадуа изъяснялся витиевато, по-восточному, зная, что такая манера разговора импонирует его другу.

- Ближе к делу, - в этот раз Морозов быстро стал серьёзен, - Татьяна Линке в двадцатых годах была воспитанницей специального детского дома, в котором содержалось потомство врагов Советской власти.

- Знаю, - Дадуа нетерпеливо прервал друга, - потом она из него исчезла. Я думал, что она умерла, но боялся сообщить об этом её отцу, хотел выяснить всё, как можно точнее.

- Она жива, - успокоил Вахтанга Морозов. - Будучи подростком, Татьяна Линке сильно разболелась. Врачи подозревали у неё крайнюю степень туберкулёза и отправили девчонку в специальную лечебницу. Тамошние врачи оказались настоящими кудесниками и сумели поставить Таню на ноги. Лечение заняло почти полтора года. После этого главный врач больницы Ипполит Самсонов должен был отправить девочку обратно, в тот детдом, из которого Таня поступила к ним на лечение. Однако, выслушав рассказ Тани Линке о полуголодном состоянии воспитанников и постоянных издевательствах, которые творили в отношении Тани другие детдомовцы, а также, учитывая сильное физическое истощение и слабость больной, Самсонов принял смелое решение. За подобное решение можно было лишиться не только свободы, но и самой жизни!

- Служебный подлог, - догадался Дадуа

- Именно, - подтвердил Морозов, - Будучи хорошо знакомым, с директором другого детского дома, расположенного в Тульской области, Самсонов уговорил своего друга взять к себе Татьяну Линке, только фамилия у неё теперь стала другая - Лаврова. Незадолго до интересующих нас событий в больнице Самсонова проходила лечение круглая сирота, Татьяна Лаврова. Отец и мать Лавровой пали смертью храбрых в боях Гражданской войны, а маленькую Таню отдали в приют, только не для детей врагов Революции, а в Тульский детдом, организованный для детей, чьи родители отдали свою жизнь в борьбе с белогвардейцами. Улавливаешь разницу, Вахтанг?

- Улавливаю, тульский детдом был намного комфортней, чем тот, где проживала Таня Линке до болезни.

- То–то, и оно. Настоящая Татьяна Лаврова умерла во время лечения, у неё открылись проблемы с сердцем. А Татьяна Линке с ведома главврача и директора Тульского детдома стала воспитанницей Татьяной Лавровой. В приют для детей врагов народа отбили телеграмму о кончине их воспитанницы Татьяны Линке. Тело высылать не стали, с туберкулёзом не шутят. Так, что под фамилией Линке Ипполит Самсонов похоронил Татьяну Лаврову.

- А где сейчас директор тульского детдома и главврач лечебницы? Я хотел бы с ними поговорить, - взволнованно спросил Дадуа.

- Умерь пыл, Вахтанг. Главврач умер от инфаркта ещё до войны, а директор Тульского детдома погиб в боях за город Будапешт. На войну он пошёл добровольцем.

Вахтанг разразился длинной цитатой по латыни.

- Переведи, друг, – потребовал Морозов.

- За деяния мёртвых отвечают живые. Это латынь. Так говорил мой брат Галактион. А что теперь с Татьяной?

- Татьяна окончила школу, поступила заочно в пединститут, работает в том же самом детдоме в Тульской области, где раньше была воспитанницей, - Морозов сделал паузу, на том конце провода зашелестела бумага, - Пиши адрес Лавровой, Вахтанг.

- Пишу, - отозвался Дадуа.

- Тульская область, станция Урасово, посёлок «Путеец», дом 2

- Спасибо, Виктор, - Вахтанг записал адрес на оторванном листке численника и повторил его вслух, запоминая, - Я тебе очень обязан, но я умею возвращать долги.

- Погоди, - прервал Дадуа Морозов, - Я хотел тебя предупредить, Вахтанг. Я не смог к тебе зайти, я заезжал в столицу всего на пару часов, был в нашем министерстве. Один мой знакомый, честный мужик, зная о нашей с тобой дружбе, сообщил, что под тебя копает Авакумовский клеврет, полковник Коняев. Это страшный человек, Вахтанг. Опасайся его и попытайся остаться живым. Прощай, мне пора, самолёт через час.

- И ты, Виктор, будь здоров. Спасибо тебе за всё, - попрощался с другом Вахтанг.

Ослабив узел нового галстука, Вахтанг смотрел прямо перед собой. Он знал полковника Коняева и сразу понял, что его интерес к нему, Вахтангу, не случаен. Авакумов – враг Берии, попытается, убрав Дадуа, насолить Лаврентию. Погибни Вахтанг, никто, кроме Линке, не сможет объяснить, как велась научная работа, какие результаты были достигнуты, куда, наконец, делись немалые государственные средства, отпущенные на исследования, оборудование, командировочные. Трясти рядовых учёных, техников, лаборантов, других обитателей шарашки, помогавших Дадуа и Линке в научных изысканиях, бессмысленно. Они не знали конечной цели разработок, отвечая каждый за свой отдельный участок исследований. Всех вместе объединил, добившись сенсационных результатов, профессор Линке, а курировал весь проект он, Вахтанг Дадуа. Значит, их двоих в первую очередь и прикончат люди Авакумова, стремясь ослабить позиции Берии.

Вахтанг и сам смутно чувствовал неладное. После неудачных полигонных испытаний он успел забрать из института материалы исследований, но до конца не верил в возможность собственного ареста. Что же, ареста, судя по всему, не будет. У Коняева репутация человека, который устраняет соперников без суда и следствия, не утруждаясь ненужными формальностями.

«Эх, сколько раз просил аудиенции у Лаврентия, пытался объяснить, рассказать, ввести в курс дела, - с горечью подумал Вахтанг, - Всё, как о стенку горох. Берия, раньше прислушивавшийся к каждому его слову, теперь лишь отмахивался, мол, потом, потом. Сейчас не время. Всё метался из стороны в сторону. Одной рукой курировал создание атомной бомбы, второй держался мёртвой хваткой за своё министерское кресло и лишь поверхностно судил о наших исследованиях».

Вахтанг схватил трубку телефонного аппарата и набрал номер приёмной Лаврентия Берии, взглянул на часы, почти одиннадцать часов вечера. Если повезёт, он застанет министра в кабинете.

- Приёмная товарища Берии, - раздалось в трубке.

- Тимур! – Вахтанг узнал голос адъютанта и секретаря Берии. - Мне срочно нужен Лаврентий, дело государственной важности. Я обязательно должен с ним поговорить, прямо сейчас, немедленно.

- Вахтанг, дорогой! – Секретарь тоже узнал голос Дадуа, - Лавретия Павловича здесь нет. Он не велел тревожить! Ни в коем случае! Он очень занят, подожди хоть пару часов.

- Тимур, я тебя очень прошу, через пару часов, может быть поздно. Я, может быть, жив не буду через пару часов, - Дадуа постарался придать голосу трагические нотки, и это подействовало.

- Записывай номер, Вахтанг. Позвони, и сразу же забудь его, - Тимур продиктовал телефон.

«Небось, с очередной пассией в особнячке уединился, раньше он таким распутным не был. Теперь совсем с ума сошёл, - с неприязнью подумал о друге Дадуа.

Вахтанг набрал номер, данный Тимуром, но никто не взял трубку. Дадуа попытал счастье ещё раз, результат был тот же.

«Что ж, не судьба, - горько подумал Вахтанг. – Не прошеные гости могут явиться в любой момент. Нужно поторопиться».

Дадуа переоделся в привычный китель и галифе, открыл книжный шкаф и снял с полки два тома Максима Горького. Из-за книг Вахтанг извлёк пистолет системы наган. Старый верный друг! Он служил Вахтангу ещё в Гражданскую.

«Не думал, что мне понадобится наган, - Дадуа убрал оружие во внутренний карман кителя, старая чекистская привычка, которую не искоренили годы. - Сейчас нужно срочно ехать в резиденцию Берии, там он, Мадина и профессор могут переждать, пока всё образуется. Лаврентий должен защитить их, главное, успеть до него добраться».

Дадуа схватил телефон и, сняв трубку, набрал квартиры Линке. «Хорошо, что я успел установить старику телефон» - мысленно похвалил себя Вахтанг. Линке снял трубку сразу, будто находился рядом с аппаратом и ждал звонка.

- Вас слушают, - раздался чуть надтреснутый, искажённый мембраной голос Ивана Фридриховича.

- Профессор, у нас мало времени, - Вахтанг торопился, но не мог не обрадовать старика, - Ваша дочь Таня жива, здорова и работает в детском доме недалеко от Тулы. Подробности позже, сейчас нет времени.

Профессор охнул и уронил трубку, но в следующую секунду уже принялся возносить хвалу Дадуа.

- Иван Фридрихович, это ещё не всё, - Вахтанг придал голосу строгость. - Сейчас соберите вещи, документы и ждите. Прибуду я, или кто-то из офицеров моей охраны. Дверь никому чужому не открывать, свет в квартире потушить, на телефонные звонки больше не отвечать. Надеюсь, вы всё поняли, Иван Фридрихович?

- Вахтанг Георгиевич, - голос старика дрожал, - умоляю, скажите, что же происходит?

- Ничего особенного, - Дадуа представил себе старика, трясущегося от страха возле телефонного аппарата, и ему стало жаль профессора, - прошу вас, успокойтесь и сделайте то, о чём я вас просил, - добавил он уже мягче.

- Я сделаю всё, я буду вас ждать, - Линке немного успокоился.

Вахтанг повесил трубку, подумал несколько секунд и решил позвонить Зубареву и Бородину. Они недавно въехали в новые квартиры, и Дадуа сразу пробил им установку телефонов. Руководствуясь служебной надобностью, аппараты обоим сотрудникам были установлены на следующий день после обращения друга Лаврентия Берии. Вахтанг поднял трубку, намереваясь первым делом озадачить Семёна. Дадуа хотел послать его на квартиру профессора, но едва поднёс трубку к уху, понял, что опоздал. Трубка молчала, Дадуа несколько раз нажал рычажок на массивном пластмассовом корпусе, зачем-то дунул в трубку, всё было тщетно. Аппарат не работал.

«Они уже здесь, провод телефонный перерезали, суки. Возможно, они стоят сейчас на лестничной площадке, а, может быть, люди Коняева находятся в соседней квартире и ждут сигнала начать операцию по его устранению?» - обречённо подумал Дадуа.

Он прислушался, приложив ухо к входной двери. Тихо. Дадуа выключил свет в квартире.

- Мадина, - в полголоса позвал он.

- Я здесь, Вахтанг. Что-то случилось? – Девушка была напугана, но старалась не показать виду, что ей страшно. - Произошло что–то плохое, Вахтанг?

- Да, Мадина. Я прошу тебя, иди на кухню, спрячься под стол. - Вахтанг погладил девушку по голове. - Что бы ни случилось, не выходи оттуда и не вздумай зажигать свет.

- Да что стряслось, Вахтанг? – не могла понять Мадина, - почему я должна прятаться? Почему ты так взволнован?

«Какой же я дурак, что позволил ей остаться жить в этой квартире. - Вахтанг ругал себя, на чём свет стоит. - Моя глупость может стоить ей жизни!»

Дадуа взглянул на часы, уже за полночь. Он подошёл к окошку, автомобиль охраны был на месте. Что, если попытаться спуститься на первый этаж? Там дежурит сержант. Хотя, сержант, наверное, уже мёртв, не зря же перестал работать телефон. Вахтанг опять прислушался, на лестнице раздался звук шагов. Дадуа достал наган и встал сбоку от входной двери. Громко тренькнул звонок.

- Кто? - резко спросил Дадуа

- Старший лейтенант Мигун, - ответили за дверью, - Во дворе что-то странное происходит, товарищ Дадуа. Машина какая-то подозрительная прикатила. Я хотел снизу, от дежурного, нашим позвонить, так телефон не работает. Чего нам с Игумновым делать? Мы в машине у подъезда сидим.

- Василий, - у Дадуа отлегло от сердца, всё-таки, охрана иногда бывает полезна. - Срочно свяжись с Бородиным и Зубаревым, пусть возьмут дежурную группу и едут сюда.

- А? Что, товарищ Дадуа? Не слышу ничего. В ухе так стреляет, спасу нет! Застудил, наверное, - Мигун простужено кашлянул.

Вахтанг убрал наган во внутренний карман кителя.

«Вот глухая тетеря! Всё у этого Мигуна, не слава Богу», - раздражённо поморщившись, Дадуа приоткрыл входную дверь, намереваясь впустить визитёра.

 

 

ГЛАВА 20. АДА СТАНСКАЯ. ТАНЕЦ ДЛЯ НАРКОМА.

Лаврентий Павлович Берия с утра был не в духе. Последнее время настроение наркома редко бывало хорошим. Опытный интриган чувствовал – грядут перемены. Грядут перемены, которые он, Берия, уже не в силах предотвратить. Проклятый Авакумов, его зам, неумолимо одерживает верх. «Хозяин» уже обмолвился раз о том, что Лаврентий, мол, мог бы возглавить новое важное направление работы. Жизненно необходимое направление, направление без которого позиции страны, находящейся в окружении империалистических держав, сильно пошатнутся.

Главный телефон на столе пока ещё министра госбезопасности требовательно и зычно прозвонил. Берия тут же снял трубку. Он всегда был рядом с аппаратом, когда ему звонил САМ. Звериное чутьё ещё ни разу не подводило наркома. За несколько минут до звонка Верховного в сознании Лаврентия Павловича звучала команда: « Жди! Сейчас будет звонить САМ! » Берия всегда прислушивался к внутреннему голосу, и тот ни разу не потревожил наркома зря.

- Здравствуйте, товарищ Берия, - трубка замолчала, ожидая ответного приветствия.

- Доброе утро, Иосиф Виссарионович, - осторожно поздоровался нарком, продолжая сидеть в своём удобном кресле.

- Как ваше здоровье, товарищ Берия? – осведомилась трубка голосом Верховного Главнокомандующего.

-Я здоров, товарищ Сталин! – бодро отрапортовал нарком.

- Зайди ко мне, Лаврэнтий, надо поговорить, - трубка плавно легла на рычаг, Верховный прервал разговор

« Вот оно, началось! – подумал Берия, отправляясь, как на Голгофу, в хорошо знакомый ему кабинет Верховного. - Сталин слишком быстро перешёл на «ты». И это – дурной знак»

Это была знаменитая привычка «Хозяина», начав разговор сугубо официально, вдруг неожиданно перейти на «ты». Собеседники вождя, на себе испытывавшие этот нехитрый приём по несколько раз на дню, каждый раз терялись, и некоторое время не могли прийти в себя. Волнение и замешательство, охватывавшие людей в такие моменты, развлекали Верховного.

Единственный представитель придворной свиты, кому Сталин всегда говорил «ты», был Климент Ефремович Ворошилов. Ворошилов тоже никогда не выкал вождю, называя того старой партийной кличкой «Коба». К «первому красному офицеру» Верховный питал поистине дружеские чувства. Раз, на праздновании двадцатилетия Октября, Отец Народов, подойдя к Лаврентию Павловичу почти вплотную, взял того за пуговицу пиджака и негромко сказал: « Лаврэнтий, не трогай никогда Клима. Тронешь – обижусь!». С того дня Лаврентий Павлович начисто забыл о существовании Ворошилова.

Берия подошёл к двери в приёмную Сталина и потянул ручку на себя. Увидев вскочившего секретаря Верховного, Поскрёбышева, лениво махнул тому рукой в знак приветствия.

Секретарь вытянулся в струнку: «Товарищ Берия, Иосиф Виссарионович ждёт вас».

- Дорогой Лаврэнтий! – Сталин, взяв наркома под руку, подвёл его к двум широким кожаным креслам, стоящим в значительном удалении от рабочего стола Верховного.

Усадив Берию, Сталин вернулся к столу, взял пепельницу и трубку и уселся в кресло напротив наркома.

- Как продвигаются дела по созданию атомной бомбы? – голос Сталина звучал деловито, от былой весёлости не осталось и следа.

- Мы плотно работаем по этому вопросу, Иосиф Виссарионович. Имеющиеся у нас наработки позволяют утверждать, что в скором времени Советский Союз сможет на равных беседовать с американцами. Кроме этого, ведутся и другие секретные разработки. Они, смею заверить вас товарищ Сталин, потрясут мировое сообщество. - Берия собирался продолжить доклад дальше, но Сталин махнул рукой, требуя прерваться.

- Слова, слова, красивые слова, - Верховный усмехнулся. - А где сроки, даты, результаты испытаний? Советский народ, Лаврентий Павлович, пашет, сеет, льёт металл, восстанавливает страну после войны. Советский народ отказывает себе во всём, финансирует из последних сил научные исследования, оплачивает новейшее оборудование. А мы лишь говорим ему красивые слова, да кормим «завтраками». Результат нужен немедленно, времени, Лаврентий, почти не осталось. Империалисты ждать не будут, увидев нашу слабость, ударят вновь. А что мы им противопоставим? Твою вакцину «Берсерка»? Авакумов доложил мне, что из-за этой дряни погибли сотрудники МГБ, участвовавшие в эксперименте? Скажи, Лаврэнтий, нужны ли нам подобные эксперименты? А люди, проводившие эти эксперименты, они нужны нашей стране, а, Лаврэнтий? – вождь смотрел на министра, грустно улыбаясь.

Берия подавленно молчал, возразить было нечего. Таких оплеух от Верховного он не получал уже давно.

- Хорошо, разреши задать тебе ещё один вопрос, - Сталин выпустил изо рта сизый клуб дыма, и выбил оставшийся в трубке табак в хрустальную пепельницу. - Знаешь ли ты, Лаврэнтий, что в нашей стране гостит сейчас немецкий журналист-антифашист Густав Ленц? Он был освобождён американцами из концлагеря и приехал к нам. Говорит, что хочет написать книгу о нашей стране. Что ты можешь рассказать о нём? Твои люди присматривают за этим субъектом?

- Густав Ленц? – Берия поправил на носу свои знаменитые очки-пенсне. - Да, прибыл такой. Красавец. Любимец женщин. Очаровал столичный бомонд. Активно общается с писателями, художниками, артистами. Особенно тесно сошёлся с одной балериной, Адой Станской, настолько тесно сошёлся, что поселился в её квартире. Любят друг друга так, что соседи оглохнуть боятся.

- Ну что же, молодец Густав, не всё здоровье в концлагере оставил, - вождь усмехнулся в усы. - А что ты о нём ещё можешь сказать?

- А что о нём ещё говорить? – Лаврентий Павлович пожал плечами, - жрёт, пьёт, гуляет за наш счёт. Баб наших пользует. По утрам в трусах и майке пробежки совершает, физзарядку во дворе делает. Несколько раз устраивали ему встречи с рабочими на столичных заводах. Он творческими планами делился, про ужасы фашистских концлагерей рассказывал.

- И всё? – Сталин выжидательно смотрел на наркома, легонько барабаня пальцами правой руки по кожаному подлокотнику кресла.

- Его американцы из концлагеря освобождали, некоторое время он у них был, - Берия никак не мог взять в толк, почему Верховного заинтересовал какой-то журналистишка, - а раз был у американцев, уделим ему повышенное внимание. Аду Станскую навестим, попросим рассказать нам всё об этом Густаве.

- Хорошо, Лаврэнтий, хорошо, - Вождь опять начал набивать трубку табаком. - Вот только беспокоит меня твоя загруженность, Ты себя совсем не жалеешь, и бомбу атомную делаешь, и с нечестью всякой бандитской борешься. Может быть, в отпуск тебе съездить? К морю! Хочешь, Лаврэнтий, к морю? Или на Валдай поезжай, там рыбалка хорошая. Может, хватит тебе уже в разные стороны рваться? Займись пока научными проектами, а в МГБ на хозяйстве Авакумов вместо тебя останется, а? Временно конечно, временно.

- Конечно, товарищ Сталин! – Берия встал по стойке смирно, вытянув руки по швам, - приложу все силы, а выполню ваш наказ.

- Молодец, Лаврэнтий! - вождь встал и протянул руку, давая понять, что беседа окончена. - Что бы мы без тебя делали? Сидели бы в камышах с голой задницей, вот, что мы без Лаврэнтия делали бы!

Берия пожал протянутую руку и, повернувшись на каблуках, вышел из кабинета. Проходя мимо секретарского стола, Берия увидел, как проворно вскочил Поскрёбышев, но даже не остановился попрощаться с ним. Он молча вышел в коридор и направился к себе.

«Сослан, сослан к научникам, - поднимаясь по лестнице, думал Лаврентий Берия. - Эх, подогнать бы к Москве дивизию Дзержинского, да как вломить по этим кремлёвским мудрецам! Но нельзя! Усатый вмиг придавит. А так, ещё шансы есть. Ничего, я им всем покажу! Особенно Витьке Авакумову не поздоровится! Вот, шакал паршивый, так и норовит в загривок вцепиться. А ещё заместитель мой. Офицеры, небось, по большей части, ему уже верность хранят. Авакумов, наверное, за моей спиной сидючи, многих в свою веру обратить успел».

Берия наконец-то добрёл до своего кабинета.

- Меня нет, ни для кого нет! – рявкнул он с порога адъютанту.

Нарком достал большой хрустальный бокал и до краёв наполнил его коньяком. Выпив, постоял секунд десять, закрыв глаза. Закусывать Берия не стал. Пусть придет хмель, его мозг исправно работал и в хмельном состоянии. Выпив, Берия раскрепощался, наружу выходили самые скрытые и дерзкие желания. Схватив трубку внутреннего телефона, он дождался ответа дежурного офицера.

- Эй, ты, как там тебя? - нарком быстро пьянел, речь его становилась всё бессвязнее. - Возьми машину. Двух олухов в штатском, да поезжайте к Красным Воротам, в дом творческой интеллигенции. Заберёшь оттуда балерину Аду Станскую, и доставишь ко мне, в дом свиданий, всё понял?

- Так точно, товарищ Берия.

- Исполняй, - министр вышел из кабинета и направился вниз, по лестнице.

Выйдя во внутренний двор, Берия забрался в автомобиль и поехал в небольшой уютный особняк, закреплённый за его ведомством. В этом особняке главный чекист проводил приватные встречи. Халуи в погонах доставляли туда и зрелых женщин, и совсем молоденьких девушек, не спрашивая их согласия. Удовлетворив свою скотскую похоть, Берия одаривал сговорчивых и жестоко карал строптивиц.

***********************************************************

Автомобиль, взвизгнув тормозами, остановился у подъезда Станской. Сидящий за рулём офицер еле заметно кивнул своим товарищам, давайте, мол. Двое в штатском неторопливо вышли из авто и направились в подъезд, пешком поднялись на второй этаж и остановились перед дверью квартиры Ады. Один, тот, что повыше, отошёл к лестнице, второй же, сняв шляпу, осторожно прильнул ухом к двери.

В квартире тихо играла музыка, очевидно, работало радио. Чуткое ухо человека у двери уловило, как женский голос напевает модную песенку и еле слышно плещется вода в ванной комнате.

- Моется, голуба. Личную гигиену наводит, - криво усмехнулся незваный визитёр.

- Звони, давай, начальство ждать не любит. Велено доставить цыпу поскорее, - хмуро приказал высокий мужчина, судя по всему, старший по званию.

Коренастый водрузил шляпу на голову, слегка откашлялся и нажал кнопку звонка. С минуту никто не подходил к двери. Человек в шляпе опять позвонил, на сей раз, длинная звонкая трель была услышана хозяйкой квартиры.

- Иду, иду, кто там? – раздался за дверью игривый женский голосок.

- Это из театра! Записка для актрисы Станской, - голос у коренастого оказался неожиданно приятным.

- Сейчас, сейчас, - дверь приоткрылась, на пороге стояла молодая женщина с длинными мокрыми волосами, закутанная в махровое полотенце, она выглядела необычайно соблазнительно, - давайте записку, - проворковала она.

- Сначала пройдём внутрь, - коренастый и его товарищ бесцеремонно ввалились в квартиру, оттеснив хозяйку.

- Что всё это значит? Безобразие, что вы себе позволяете? – женщина рассерженно взглянула на коренастого. - Я не знаю, кто вы, но мой друг, он известный журналист…

- Об этом позже! – прервал её коренастый. - Сейчас оденьтесь. Вы поедите с нами. Это вопрос решённый.

Тот, что повыше, молча, достал из кармана красную книжечку и, не раскрывая, показал её Станской. Лицо женщины побелело, руки, державшие у горла завязанное узлом полотенце, стали легонько дрожать.

- Я ни в чём не виновата. Уверяю вас, товарищи. Густав - знаменитый журналист, антифашист. И вот мы…. И вот я… - принялась бессвязно лепетать Станская.

- Одевайтесь же! – потерял терпение коренастый. - Ваша дальнейшая судьба зависит от вашего поведения.

- Может быть, вы выйдете, или хотя бы отвернётесь? – смущённо проговорила Ада, - Я же женщина. Я стесняюсь, наконец!

- Не положено! – незаметно подмигнув высокому, рявкнул коренастый нарочито строгим голосом. - Мы должны видеть вас! Вдруг вы попытаетесь бежать, или соберётесь покончить собой?

- Боже! Какие глупости, - преодолевая смущение, Ада скинула полотенце и лёгкой походкой балерины прошествовала к платяному шкафу.

Под восхищёнными взглядами мужчин она принялась тщательно одеваться. Надев красивое нижнее бельё, подаренное ей Ленцем, Станская придирчиво осмотрела себя в зеркало. Точно так же придирчиво рассматривали женщину две пары возбуждённых мужских глаз, неотрывно наблюдавших за каждым её движением. Ада, скосив глаза и заметив возросший интерес к своей персоне, не отказала себе в удовольствии, слегка подразнить незваных гостей. Нарочито медленно одевая и застёгивая чулки, она поочерёдно вытянула вверх свои длинные ноги. Насладившись произведённым эффектом, она легко скользнула в огненно красное лёгкое платье. Наряд балерины завершали длинный плащ молочного цвета и шикарные лакированные туфли на высоком каблуке.

Ада первая вышла из подъезда дома и элегантно впорхнула в салон авто, заняв место рядом с водителем. Выскочивший шофёр галантно открыл и закрыл за ней дверь автомобиля. Высокий и коренастый, сопя, полезли на заднее сидение.

« Ничего, цаца, - злобно подумал коренастый, рассчитывавший, усадив даму рядом с собой на заднее сидение, хорошенько потискать её во время поездки. - Хозяин наиграется, и нам тебя отдаст. Вот тогда поглядим, как ты запоёшь!».

Автомобиль нёсся по вечерней Москве, не обременяя себя соблюдением правил дорожного движения. Пару раз дежурившие на постах регулировщики включали авто зелёный свет вместо следующего по очереди красного, а во время проезда мимо перекрёстка отдавали машине честь. Наконец, автомобиль плавно притормозил перед ажурными металлическими воротами небольшого красивого особняка. Через секунду выскочивший дежурный в строгом чёрном костюме впустил автомобиль внутрь маленького дворика, предварявшего вход в дом.

- Прошу вас, - водитель, быстро покинув своё место, помог Аде выйти из машины. - пойдете, вас уже ждут.

Он подхватил Аду под руку и провёл по белой мраморной лестнице в сам особняк. Внутри была ещё одна лестница, она вела на второй этаж здания. Спутник Ады помог ей подняться и довёл до высокой двери, ведущей в огромный круглый зал. В середине зала стоял небольшой круглый стол, сервированный на две персоны. Царивший в зале полумрак успокаивал. Горящие на столе четыре высокие свечи были убраны в изящный, явно антикварный, канделябр, выполненный настолько изумительно, что у Ады дух захватило. Нагие юноша и девушка стояли друг против друга, взявшись за руки. По краям композиции были размещены сами свечи. Ада невольно залюбовалась этой великолепной вещью, и, пораженная, стояла, скрестив на груди руки.

- Работа неизвестного мастера. Древняя штуковина, но смотрится красиво. Вы не находите, Ада? – раздался хрипловатый голос почти у самого уха Станской.

- Вы кто? – хлопнув от неожиданности глазами, вопросила Ада, величественным жестом убирая волосы со лба.

- Я всего лишь смиренный слуга красивых женщин, - молвил толстячок, подходя к столу. - Не желаете подкрепиться, или балерины не едят после шести вечера?

- Почему же? – удивилась Ада. - Балерины не едят в день выступления, а сегодня я в театре не задействована, и могу себе позволить есть, что душе угодно.

- Так за чем же дело встало? – мужчина отодвинул стул, приглашая Аду сесть за стол. - У меня меню получше, чем в том ресторане, который вы недавно посещали со своим другом Густавом Ленцем.

Ада удивлённо вскинула голову, пристально всматриваясь в лицо незнакомца. Сейчас, несмотря на царящий в зале полумрак, она узнала в нём Лаврентия Бирию. Он несколько раз бывал на балетах в большом театре, обычно занимая одну из лож. А в эту минуту он сидел перед ней, Адой, в чёрном двубортном костюме, скрывавшим его полноту. Уголки губ опущены вниз, пронзительные тёмные глаза, смотрящие поверх пенсне, подёрнуты похотливой поволокой. Аду передёрнуло от ужаса и отвращения, она догадывалась, что через некоторое время должно было с ней произойти. Москва полнилась слухами о разнузданных сексуальных оргиях, которые устраивал Берия в свободное от государственных дел время.

- Густав Ленц – известный журналист, пламенный антифашист, большой друг Советского Союза, - тихо пролепетала Станская, боясь поднять глаза на собеседника. - Мы познакомились после «Лебединого Озера», он был очень галантен.

- Кого же вы танцевали в этом замечательном балете? – живо поинтересовался толстяк, поправляя указательным пальцем сползающее с носа пенсне.

- Я, я танцую в мимансе, я не прима. Если вы имеете в виду исполнительниц главных партий, то я не из их числа, я… - Ада запнулась и замолчала.

- Танцуете где? – переспросил Берия, наклоняясь через стол, поближе к Аде.

Она почувствовала, как от него пахнет смесью терпкого пота, перегара и одеколона «Шипр».

- В мимансе. Это балетная массовка, - Ада сильно смутилась, но предпочла не приукрашивать своё место в балетной иерархии театра.

- В массовке?! – удивлённо воскликнул нарком. - Да, что они там, у вас в Большом, с ума, что ли посходили? Держать такую женщину в массовке!

Ада молчала, не зная, как реагировать на реплики этого странного человека.

- А знаете, что, Ада? – Берия легко для своей комплекции вскочил из-за стола. – Станцуйте мне что-нибудь из вашего репертуара. А то, так много дел, что не успеваешь насладиться искусством. Балет, опера, драматические постановки, проходят мимо меня. Даже не помню, когда я в последний раз смотрел кино.

- Что? Прямо сейчас станцевать? – ошеломлённо спросила Ада.

- А чего тянуть? Вы – артистка балета, я – зритель, - Берия хлопнул в ладоши. - Просим, просим!

«А, была, не была», - подумала Станская, сбрасывая прочь туфли на высоких каблуках.

Свой летний плащ Ада небрежно бросила на спинку стула, оставшись в ярко алом, сильно укороченном платье.

- Хотя бы хлопайте в ладоши! Подайте мне такт, - крикнула Ада хозяину особняка, - я же танцую без музыки, а мне необходимо чувствовать ритм!

Берия азартно забросил на стол низко свисающий край скатерти и принялся старательно выбивать ладонями по столешнице зажигательный ритм лезгинки.

- Ассса! – зычно возопил нарком, не прекращая своего занятия.

Ада старательно продемонстрировала весь арсенал балетных па и пируэтов и, пролетев в длинном шпагате ползала, оказалась прямо перед столом. Эффектно поклонившись, Станская ждала реакции единственного зрителя, и она последовала незамедлительно. Лаврентий Берия подскочил к Аде и сильным движением поднял стройное тело танцовщицы.

«Началось», - с ужасом подумала Ада и не ошиблась.

Берия, рыча, как дикий зверь, потащил девушку в соседнюю комнату, оказавшуюся роскошной спальней. Посредине изысканно отделанной малахитом огромной комнаты стояла гигантская кровать, куда Лаврентий и бросил свою жертву. Ада, закрыв глаза, не сопротивлялась. Это ещё больше распалило наркома. Властными и сильными руками он схватил девушку за талию и перевернул её вниз лицом. Затем, сграбастав за плечи, поставил жертву на колени, уперев лицо Ады в ослепительную белизну простыней.

Остервенело урча и царапая тело девушки, нарком властно и грубо делал своё дело. Ада, закусив губу и закрыв глаза, терпеливо ждала, когда закончится это грязное надругательство. Она едва не теряла сознание от боли и унижения. Каждое движение похотливого самца заставляло Аду содрогаться от отвращения. На столе назойливо звонил телефонный аппарат, но вошедший в раж Берия и не думал останавливаться. Ада, опершись на локти, дожидалась, когда любовный пыл наркома иссякнет.

«Как искусен и умел в любовных ласках Густав, так груб и неуважителен этот похотливый скот», - думала Станская, испытывая всё более ощутимый рвотный позыв. Но к счастью, скоро всё закончилось. Толстяк, довольно хрюкнув и шлёпнув Аду по ягодицам, оттолкнул её от себя. Брезгливо взяв двумя пальцами алое платье, Берия небрежно бросил его девушке.

- Ну, кто лучше? Чекист или писака? – Берия стоял перед Адой уже одетый.

Она лишь едва слышно всхлипнула, слёзы текли по её лицу.

- Тэрпи, казак, атаманом станэшь! – Берия повернулся и вышел из спальни, бросив через плечо. - Жду за столом, красавица!

Ада подождав, когда за наркомом закроется дверь, стремительно вскочила с постели. «Бежать, немедленно бежать отсюда», - повторяла она, как заведённая. Быстро надев платье на голое тело, девушка остановилась в нерешительности. Больше одевать нечего. Красивое нижнее бельё, чулки, всё изодрано в клочья похотливым животным. Туфли и плащ остались в зале, где стоит накрытый на двоих стол. Ада взглянула на большие напольные часы. Изящно отделанные малахитом они мерно тикали, отсчитывая время. Почти час ночи! Ну, и куда прикажите идти в такое время, на чём добираться до дома? Ада решительно надела изорванное снизу платье и, как была босая, направилась в зал. Берия уже сидел за столом. Улыбаясь, как ни в чём, ни бывало, он разлил шампанское по фужерам. Станская подошла и уселась на предложенный ей стул.

- Лучезарная Ада! – Берия встал и поднял вверх свой фужер. - Разрешите выразить вам своё восхищение! Я просто сражён вашим блестящим выступлением. Я не высоколобый театральный критик, а простой зритель. А у нас, в СССР, артисты работают для простых зрителей! Для рабочих, колхозников, трудовой интеллигенции, людей в погонах, а вовсе не для эстетствующих придурков, которые окапались в руководстве вашего театра и держат таких балерин в мимансе.

Ада во все глаза смотрела на наркома, хлопая длинными ресницами.

- От кого в театре зависит ваше продвижение в примы? От худрука, от директора, главного режиссёра, главного балетмейстера? – Берия, чокнувшись с Адой фужером, выпил своё шампанское. - Ну же, госпожа Станская, помогайте мне. Я не силён в вашей балетной иерархии.

- От заведующего постановочной частью.

- Кто таков?

- Мельский. Артур Моисеевич Мельский, - выпалила раскрасневшаяся от вина Ада.

- Ах, Мельский? – Берия криво усмехнулся, - Сейчас!

Нарком поднялся и подошёл к изящному столику, на котором стоял чёрный внушительных размеров, телефонный аппарат. Встав возле него, Берия по памяти набрал номер.

- Тимури, - обратился нарком к адъютанту, - как дела?

- Лаврентий Павлович, - голос секретаря был тревожен. - Звонил Дадуа, хотел срочно связаться с вами. Я дал ему номер телефона в особняке. Он говорит, что дело не терпит отлагательств.

- А! – Берия с досадой махнул рукой. - У Дадуа все дела не терпят отлагательств. Сейчас уже ночь, утром я сам свяжусь с Вахтангом, узнаю, что этот торопыга хочет мне сказать. Есть ещё, что-нибудь?

- Больше ничего, Лаврентий Павлович, - успокоил шефа Тимур.

- Тогда слушай меня внимательно, Тимури, - Берия пододвинул к себе стул и уселся. - Немедленно, слышишь, немедленно свяжись с Большим Театром, и узнай у дежурного домашний телефон Артура Моисеевича Мельского. Потом позвонишь сюда и продиктуешь этот телефон мне. Понял, Тимури?

- Так точно, Лаврентий Павлович! – гаркнул на другом конце провода помощник.

Берия вернулся к столу и наполнил фужеры вновь.

- Дорогая Ада! Я был настолько восхищён вашим зажигательным танцем, что нечаянно порвал вам платье и кое-какие мелкие предметы одежды. Простите меня, я очень увлёкся. Разрешите вручить вам маленький подарок, пусть он напоминает вам об этом волшебном вечере. - Берия подошёл к столу и, открыв верхний ящик, вынул маленькую бархатную коробочку, перегнувшись через стол, он положил её рядом с Адой

Та взяла её в руки и, открыв, обомлела. Внутри лежало изысканное золотое кольцо, увенчанное крупным, чистой воды, бриллиантом.

- Это, это настоящее? – невольно вырвалось у Ады.

- Обижаешь, красавица, здесь безделушками не занимаются, - усмехнулся нарком.

Раздался телефонный звонок, секретарь продиктовал телефонный номер Мельского. Нарком тут же набрал его и долго ждал, когда на том конце возьмут трубку.

Ада во все глаза смотрела на Берию, сердце вырывалось из груди, неистово отсчитывая удары. Станская до смерти боялась Артура Моисеевича, не раз собиралась поговорить с ним о своей дальнейшей карьере в театре, но каждый раз отступалась, поддавшись очередному приступу почти животного страха. Однажды Мельский зашёл на репетицию миманса. Поочерёдно обходя стройные фигурки вчерашних выпускниц Вагановского училища, корпевших у балетного станка, Артур Моисеевич остановился перед Станской.

« Старовата, старовата, да и пластика не та, - раздалось у неё за спиной. - Если бы я был балетмейстером, выгнал бы тебя взашей. Тебе бы в сельском клубе перед мужичьём отплясывать, а не на этой сцене выступать!»

Волна обиды захлестнула Аду, из глаз полились крупные слёзы. Окружившие её девчонки стали успокаивать и уговаривать не обращать внимания на слова желчного старика, но Ада долго рыдала, постоянно прокручивая в голове злобные упрёки Мельского.

Наконец, завпост соизволил поднять трубку.

- Товарищ Мэльский? – «включив» свой знаменитый акцент, осведомился нарком. - С вами говорит Лаврэнтий Берия.

На другом конце провода раздался сдавленный вскрик ужаса. Нарком выждал эффектную паузу и продолжал:

- Я сегодня вечером наблюдал выступление балерины вашего театра, Ады Станской. Вы знаете, мне очень понравилось. Я думаю, что она заслуживает к себе более внимательного отношения. Дайте ей более значимые партии в ваших балетах. Присвойте, наконец, ей звание заслуженной артистки страны! Отныне, лично я буду следить за её карьерой. Вам всё понятно?

- Да, да, да, товарищ Берия! – задыхаясь от страха, выпалил Мельский, - мы и сами давно хотели представить Аду к званию заслуженной артистки, и ввести её на новые роли! Такой талант, такой талант! Я утром пойду в дирекцию театра и решу все вопросы!

- Это хорошо, что вы меня понимаэтэ, товарищ Мэльский, - Берия сделал акцент ещё более заметным. - Поторопитесь исполнить своё обещание. А то, хватать за задницы молоденьких балерин, а может быть, молодых танцоров, вам придётся уже не в Москве, а в Магаданской области. В тамошнем театре играют заключённые, развлекая лагерное начальство.

- Лаврентий Павлович, я уверяю вас, я даю вам слово коммуниста… - истерично надрывался Мельский на другом конце провода.

Берия, не дослушав, швырнул трубку на рычаг.

- Слово коммуниста он даёт. Педераст он старый, а не коммунист! – нарком жизнерадостно заржал.

Отсмеявшись, он взял из огромной вазы с фруктами увесистое яблоко и принялся тщательно очищать его большим серебряным ножом. Ада молча сидела за столом, мысленно воспроизводя разговор наркома с её обидчиком Мельским. Она слышала каждое слово хитрого старикана, находившегося на другом конце провода. Мощная мембрана наркомовского телефона усиливала сигнал очень хорошо, будто Артур Моисеевич находился рядом с ними в этом странном огромном зале.

- Ада! Я хотел бы вам кое-что объяснить, - нарушил молчание Берия.

Он закончил чистить яблоко и разрезал его на две равные части. Одну половину плода нарком взял себе, другую на острие ножа протянул Аде.

- Я вся внимание! – Ада приняла угощение, сразу откусив от него изрядный кусок.

- Теперь вы под нашей защитой, - Берия немного помолчал, - но и от вас нам кое-что будет нужно.

- Я сделаю всё, что вы мне прикажете, - Ада уже поняла, что от неё ждут полного послушания, и любое неподчинение будет быстро и жестоко подавлено.

- Сущий пустяк, - нарком усмехнулся. - О каждом шаге, вашего друга Густава Ленца вы будете докладывать своему куратору.

- Кому я буду докладывать? – не поняла Ада, испуганно поглядывая на собеседника.

- Не надо так пугаться, - Берия протянул Аде листок с крупно написанным номером телефона, - по этому телефону вы всегда сможете связаться с офицером, которому и будите докладывать о Ленце. Если его не будет на месте, информацию примет его помощник.

- Я всё поняла, - старательно рассматривая цифры в записке, заверила Ада.

- Кроме того, отныне этот офицер будет решать все ваши проблемы, - нарком щелкнул пальцами правой руки. - Наша организация умеет это делать быстро и эффективно. Звания, роли в театре, бытовые блага, продовольственное снабжение, путёвки в лучшие санатории, всё это теперь будет для вас доступно. С сегодняшнего дня ваша жизнь изменится самым решительным образом.

- Я всё поняла и постараюсь быть для вас полезной, - Ада убрала бумажку с телефоном в карман плаща.

- Ну и славно, - Берия нажал кнопку, расположенную в торце массивной столешницы.

Дверь открылась, и в зал вошёл плотный коренастый мужчина, который сопровождал Аду в особняк. Не доходя до стола, коренастый почтительно остановился, ожидая приказаний.

- Отвезёшь артистку домой, - короткий толстый палец наркома, похожий на сардельку, больно ткнулся коренастому в грудь. - И смотри у меня, без глупостей!

- Слушаюсь, товарищ Берия, - коренастый вытянулся по стойке смирно.

- До свидания, товарищ Станская, - нарком пожал Аде руку.

Ада и коренастый вышли в прохладную майскую ночь. Коренастый почтительно открыл перед Станской дверь автомобиля. За всю дорогу не было сказано ни слова. Домчав Аду до дома, мужчина проводил её до квартиры и, попрощавшись, растворился в предрассветной дымке.

 

 

ГЛАВА 21. ИНТУИЦИЯ ПОЛКОВНИКА КОНЯЕВА.

- Остановись здесь. Во двор не заезжай. Машину под деревьями поставь, - отдавал указания полковник Коняев, - так меньше отсвечивать будем. У подъезда - мы, как на ладони, а это недопустимо.

- Можно и поближе подобраться. Ночь тёмная, луны даже не видно. Фонари во дворе еле горят, - позволил себе не согласиться с начальством один из трёх помощников полковника, сидевших вместе с Коняевым в автомобиле.

- Поговори мне ещё, - злобно прошипел полковник, - много о себе понимать стал, сопляк.

Полковник был зол, волновался и не мог скрыть своего состояния от подчинённых. К тому же его упорно не покидало нехорошее предчувствие, называемое в его профессии интуицией.

- Пойди, позвони в шалман к Исааку, - обратился Коняев к самому младшему по званию члену группы, - Савельев уже давно должен был о себе дать знать. И вообще, узнай какие новости. Там на телефоне я своего человека оставил.

Лейтенант торопливо выбрался из авто и посеменил в подъезд дома Вахтанга. Белая франтовская куртка лейтенанта была хорошо различима в ночи.

- Ну, кретин, ну, придурок, - задыхаясь от злобы, прошептал полковник. - да кто учил этого идиота?

Коняев двинул локтем в бок капитана Шахова, который сидел рядом с ним, положив руки на баранку полковничьего авто.

- Ты кого на операцию взял, Шахов? – полковник ткнул пальцем в удаляющееся белое пятно. - Куда этот олух звонить попёр, чего вырядился, как клоун?

- Вы же сами сказали, чтобы все были в штатском, - неуклюже принялся защищать подчинённого капитан, - вот лейтенант Сушков и прибыл в куртке.

- Куда он звонить пошёл? Прямо в дом к Дадуа поплёлся, - рассердился Коняев, - немедленно догони его и верни сюда!

Проворный и быстрый Шахов моментально исчез из машины, и через несколько секунд лейтенант в белой куртке уже стоял перед полковником.

- Запомни, лейтенант, - полковник говорил злобным шёпотом. - впредь, одевайся незаметно, неброско. Когда идёшь звонить, находи места подальше от мест проведения подобных операций. Почему я должен учить тебя основам нашей службы?

Лейтенант, замерев от ужаса, вслушивался в слова старшего по званию.. Виновато сопя, он отправился звонить в гараж, расположенный в четырёх кварталах от дома, Вахтанга. Шахов и Коняев неотрывно смотрели на темные окна квартиры Дадуа, дом спал, всё было спокойно.

Старший лейтенант Буров, тихонько выскользнув из машины полковника, отправился на разведку. Поверх старой застиранной рубахи старлей надел замасленную спецовку, на голову водрузил мятую кепчонку. Ни дать, ни взять, работник жилконторы идёт устранять какую-нибудь поломку. Держа в одной руке фанерный чемоданчик, в другой – вантуз, Буров вошёл во двор дома. Шахов, оставаясь сзади, неотрывно наблюдал за товарищем.

«Мигун уже должен был сделать свою работу, – напряженно размышлял Шахов, посвящённый непосредственным начальником в суть происходящего. - В принципе, Коняев всё продумал правильно. Штаб операции расположил в закрытом кабинете кафе «Ветерок», выбрал нужное время, грамотно подобрал людей. Исполнителя полковник тоже удачно подыскал. Парень служит в охране Дадуа. Вахтанг его знает, а значит, не опасается. После выполнения задания Мигуна, понятное дело, уберём. И концы в воду. Пусть бериевские псы разбираются потом, что произошло, и почему офицер охраны ухлопал своего начальника. Мы будем не при делах. Сначала настанет конец Дадуа, а потом, и самому Лаврентию».

Просчитывая дальнейший ход событий, капитан продолжал зорко следить и за Буровым, и за входом в подъезд. Буров, меж тем, подошел к автомобилю, где сидели охранники Дадуа. В кабине, уронив голову на руль, спал молодой парень. Коротко стриженная голова его была неестественно вывернута на бок. «Э, да бедняга убит, - в миг сообразил Буров, - это, очевидно, дело рук Мигуна, а где же он сам? Наверное, всё ещё в квартире Дадуа».

Старлей отошёл от машины и замер в недоумении. Его задание состояло в том, чтобы прояснить ситуацию с охраной Дадуа. Наконец, Буров решился, переложил чемодан и вантуз в левую руку, а правую - сунул в карман спецовки, где лежал маленький браунинг. Полковник перед операцией отобрал у подчинённых табельное оружие, выдав взамен неучтённые стволы.

- Ну, чего у вас опять стряслось? Кого тут дерьмом заливает? – громко вопросил Буров, заходя в подъезд и направляясь к столу дежурного охранника.

Сержант молчал. Положив голову на газету «Советский спорт», дежурный спал на посту. Буров тихонько подкрался к столу и тронул спящего за плечо. Гебист был мёртв, в груди трупа торчала заточка, китель набух, напитавшись кровью. Достав из кармана носовой платок, старлей приподнял трубку телефона. Аппарат молчал.

«Ну, Мигун! Ну, сукин сын! – невольно восхитился Буров. - Чисто сработал парень. Двоих на тот свет отправил, а никто ничего не заметил. Жаль кончать такого ловкача, но ничего не поделаешь. Приказ, есть приказ!».

Буров взглянул на часы. Вот сейчас Мигун появится на лестнице, и он, старший лейтенант Буров, ликвидирует его, тихо и не больно. Браунинг, которым снабдил его Коняев, стреляет почти бесшумно. Жильцы вряд ли услышат звук выстрела. И Мигун не будет дикими воплями нарушать покой живущих здесь людей. Он даже и не поймёт, что случилось, умрёт спокойно и тихо, чай, не в первый раз Буров и маленький чёрный браунинг отправляют в мир иной тех, на кого укажет им полковник. Потом в дело вступит лейтенант Сушков. Вскрыв замок в квартире Вахтанга Дадуа, он проникнет внутрь и в мгновенье ока прошерстит хату грузина, выявляя тайники и вскрывая сейфы, если таковые окажутся в доме. Через несколько минут все ценности, секретные бумаги, письма, и документы, которые Сушков найдет у Вахтанга, будут аккуратно разложены по карманам его модной белой куртки, на которую так нападал недавно полковник Коняев. Осечек у лейтенанта Сушкова отродясь не бывало. Да и лейтенанта мотёрому домушнику и шниферу присвоили по личному указанию Коняева. Полковник мастерски проворачивает такие дела. Вернее, полковник мастерски проворачивает ещё и не такие дела.

«Однако полночь давно миновала, скоро начнёт светать, а Мигуна всё нет. Свалить из окна он не мог. Окна квартиры контролирует лично капитан Шахов, а он своё дело знает туго», - размышлял старлей Буров, крадучись поднимаясь по лестнице к дверям квартиры Вахтанга.

Вдруг, его размышления прервал звук выстрела, громом рванувший барабанные перепонки старлея. Это стрелял ТТ, а у Мигуна - «Вальтер»,выданный ему полковником. Старлей мог поклясться, что «Вальтер» молчал, ещё раз долбанул ТТ.

«Спалился Мигун. Дадуа пристрелил того, кто должен был застрелить самого Дадуа, - эта мысль резанула мозг Бурова словно бритва. – Что теперь делать?»

Раздался звук разбитого стекла. Ещё выстрел! Теперь стрелял «Вальтер», после опять сухо стукнул ТТ.

«Нужно не забывать, кто населяет этот дом, – подумал Буров, стремглав бросаясь вниз, к выходу из подъезда. - Не хватало схватить пулю от какого-нибудь проснувшегося коллеги».

Рывком открыв дверь, старлей побежал через двор, мимо тускло светящихся фонарей, мимо автомобиля, в котором находился труп охранника Дадуа. Шахов, на которого налетел в темноте Буров, тоже покинул свой пост, едва заслышав стрельбу. Вместе они устремились к полковнику Коняеву, который вместе с лейтенантом Сушковым находился в своём авто.

- Мигуну хана! Дадуа и его охранники были готовы к нападению и находились, судя по всему, в квартире грузина. Несколько раз стрелял ТТ, «вальтер» Мигуна ответил лишь однажды, - сбивчиво доложил Буров собственную версию происходящего. - Нужно уходить, товарищ полковник, не то, быть беде!

- Молчать! – Полковник выбрался из машины, держа в руке пистолет. - Задание надо выполнить, во что бы то ни стало! Дадуа должен сегодня умереть. И мне плевать, кто его убьёт. Не получилось у Мигуна, получится у нас! Стрелять на поражение, и в Вахтанга, и в свидетелей, если таковые окажутся. Вперёд! На штурм квартиры!

**************************************************************

Регулировщик дорожного движения, сержант Виктор Платонов, дежуривший недалеко от дома Вахтанга Дадуа, тоже услышал стрельбу. Виктор заступил на пост два часа назад. Погода была хорошей, а обстановка на дороге спокойной. За всё время дежурства проехал лишь молочный фургон, спешивший доставить кефир и простоквашу в близлежащие магазины, да лениво проползла поливальная машина, смывшая с асфальта накопившуюся за день пыль и грязь.

Виктор любил запах свежевымытых московских улиц. Посмотрев по сторонам и сдвинув на затылок форменную фуражку, сержант Платонов сунул полосатый жезл под мышку и достал из кармана промасленный свёрток. Жена, заботясь о желудке сержанта, положила ему с собой бутерброд с докторской колбасой. Виктор очень любил докторскую колбасу, и хорошо запомнил её чудесный довоенный вкус. Сидя в мёрзлых окопах, ползая на брюхе по-пластунски, маршируя по освобождённым от врага городам и сёлам, Виктор мечтал о встрече с семьёй, горячо любимым городом Москвой и о большом бутерброде с докторской колбаской. И вот Виктор живой и невредимый вернулся домой, поступил на службу в ОРУД (Отдел регулировки уличного движения) и, наконец-то, вспомнил вкус любимого с детства лакомства.

Сержант уже почти прикончил бутерброд, когда сухой стук выстрелов, раздавшихся неподалёку, прервал его трапезу.

«Стреляют в доме, что напротив» - сразу определил Виктор. Он служил недавно и ещё не знал, что этот дом не совсем обычный. Платонов видел, как к дому частенько подъезжают сановные авто, но полагал, что его обитатели – обычная городская номенклатура.

С утра на оперативном инструктаже начальство опять говорило о неспокойной обстановке в Москве. Банда «Чёрная Кошка», нахально орудовавшая в столице, была по истине неуловима. От всего милицейского состава требовалось соблюдать бдительность и оперативно реагировать на любое нарушение общественного порядка. Поэтому, едва заслышав выстрелы, сержант Платонов отбросил недоеденный бутерброд и побежал в расположенную неподалёку аптеку. Как образцовый служака, Виктор загодя определил места, где есть телефон, и откуда в случае экстренной необходимости можно позвонить в любое время дня и ночи. Аптека была сейчас закрыта, зато, внутри здания дежурил сторож. Его то и пытался разбудить Платонов, со всей силы колотя кирзовым сапогом в железную, наглухо запертую дверь.

- Открывай, дед! Милиция! – кричал Виктор. - Телефон твой срочно нужен!

Вскоре толстый заспанный мужик открыл дверь и, хлопая красными от сна и водки глазами, потащил Виктора в кабинет директора, где находился аппарат.

- Петровка? Это срочно! Угол Коммунистической улицы и Проспекта Героев. Новый дом. Слышу выстрелы, очевидно, грабят квартиру в доме. Подозреваю, что «Чёрная кошка», - Виктор едва перевёл дух, - доложил сержант ОРУДа Платонов. Сейчас отправляюсь на место происшествия. Буду пытаться задержать гадов!

- Вызов принят. Высылаю подмогу! – ответили Виктору на том конце провода.

Дежурный по городу бросил трубку на рычаг и шарахнул по столу пудовым кулаком.

«Совсем распоясалась эта чёртова кошка. Такое ощущение, что у них сто человек под волыной, - зло подумал дежурный подполковник, - Неделю назад был налёт на машину, везущую зарплату заводским рабочим. Убиты шафёр и женщина-кассир. А, что самое поганое – погиб офицер из районного отделения милиции. Он первым оказался на месте преступления, пытался помешать бандитам, но был хладнокровно застрелен ими. Сегодня, полчаса назад был звонок. Опять «Чёрная кошка»! На сей раз, грабят склад Моспушторга в Лосинке. Убит сторож. Туда сразу же выехала опергруппа и бортовая машина с двадцатью милиционерами. И вот опять вызов! Опять палят, суки!»

Все эти мысли пронеслись в усталой голове дежурного за одно мгновение. Подполковник подавил приступ бешенства и пулей выскочил в коридор.

- Группа! Те, кто остался ещё, на выезд! – гаркнул дежурный. - Стреляют! Угол Коммунистической и проспекта Героев. Возможно, хату обносят. Возможно, жертвы есть. Возможно, «Чёрная кошка». Орудовец местный доложил, сейчас их задержать пытается.

В помещении, куда вбежал дежурный, находились три сотрудника милиции. Младший лейтенант Стрельников, майор Безбородов и восемнадцатилетний водитель, рядовой Усков.

- Не густо вас, - горько усмехнулся дежурный.

- Но, и не пусто! – в тон ему мрачно ответил Стрельников, - А ну вперёд! Усков, заводи свою колымагу. Наш выход!

Хотя формально, старшим в этой немногочисленной группе был полный, флегматичный сорокалетний майор Безбородов, на самом деле, лидерство принадлежало двадцатипятилетнему младшему лейтенанту Стрельникову.

Юра Стрельников встретил войну в танковых войсках. В июне 1941года он служил срочную в Белоруссии и участвовал в войне с самого её начала. Дослужившись от рядового до младшего лейтенанта, Стрельников закончил войну в Берлине. Танк, которым он командовал, стрелял по Рейхстагу. А командир танка Стрельников получил от маршала Жукова именной пистолет ТТ и крепкое рукопожатие легендарного военачальника.

Сейчас, мчась в кузове разваливающейся полуторки на место преступления, Стрельников сжимал в руке тот самый пистолет, мечтая побыстрее добраться до бандитов. Водитель Усков, разогнавший своего железного коня до предельной скорости, азартно припал к рулю. А постоянно потеющий майор Безбородов, направленный на усиление Петровских сыскарей из паспортного стола, возносил молитвы Всевышнему, прося, чтобы машина сломалась, и они опоздали бы на встречу с бандой убийц и грабителей. Всю жизнь майор занимался бумажной работой, обзавёлся семьёй, дачей, подсобным хозяйством и совсем не горел желанием пасть смертью храбрых в борьбе с преступностью, буквально захлестнувшей столицу в последнее время.

Иначе рассуждал Стрельников. После окончания войны Юрия и его друга Матвея Чижова направили в столицу, дабы усилить бравыми фронтовиками изнывающее от кадрового голода милицейское ведомство Москвы. Младший лейтенант Стрельников получил направление в святая святых МУРа, Петровку-38. Капитана Чижова ждали в обычном райотделе столицы. Именно на территории, за которую несли ответственность опера из отделения Матвея, и случилось недельной давности ограбление заводской машины, везущей зарплату рабочим. Стремясь предотвратить кражу казённых денег, капитан Чижов вступил в неравный бой с бандитами. В том бою он и погиб. У капитана остались жена и семилетняя дочка.

На поминках после похорон друга крепко выпивший Юра Стрельников ругал трёхэтажным матом милицейское руководство. Оплакивая прошедшего всю войну боевого товарища, Юрий искренне не понимал, почему в стране, победившей злобную фашистскую гидру, не могут расправиться с вооружённой шпаной. Почему убийцу, пойманного на месте преступления с пистолетом в руках, нужно обязательно судить, соблюдая массу ненужных бюрократических процедур, а после суда весь отмеренный ему срок охранять, кормить и пытаться наставить на путь истинный. По мнению Юрия всех бандитов, покусившихся на жизнь человека и убивающих ради наживы мирных граждан, следовало бы расстреливать на месте без суда и следствия.

И вот теперь, торопясь на место преступления, Юрий собирался действовать сообразно своим представлениям о добре и зле. «Погоди, Чиж, отомщу за тебя «кошке» этой поганой», - думал Стрельников, на ходу перебираясь из кузова на подножку тормозящего автомобиля. До места оставалось несколько минут хорошей езды.

*****************************************************************

А не задолго до группы Стрельникова на место происшествия прибыл сотрудник ОРУДа, сержант Виктор Платонов. В свете фонаря он увидел небольшую группу вооружённых людей, одетых в штатское. Они направлялись в один из подъездов дома.

-«Может, наши? Группа с Петровки успела прибыть? А, может, и бандиты, - сержант извлёк из кобуры наган, - кто такие? Представьтесь, предъявите документы!»

Полковник Коняев, резко обернувшись назад, заметил орудовца первым. «Вот чёрт! Если не везёт, так во всём!» - подумал полковник, поминая недобрым словом свою интуицию, которая весь день пугала его неотвратимостью надвигающейся беды.

- Оружие на землю. Вы все задержаны до выяснения личности, - Платонов сильно волновался, но старался это скрыть.

- Послушай, сержант, - голос Коняева звучал дерзко. - Мы выполняем ответственное задание, о котором никто не должен знать. Иди отсюда по-хорошему, сержант. Ты нас не знаешь, мы тебя - тоже.

- Документы! – сержант подошёл ближе, держа на мушке всю компанию.

- Ну, хорошо! Документы, так документы, - Коняев полез во внутренний карман пиджака, чуть повернув голову, поймал вопросительный взгляд старшего лейтенанта Бурова и едва заметно кивнул головой. - Смотри, сержант, свои документы!

Полковник вынул платок и резко бросил в лицо сержанту. Тот инстинктивно отпрянул и тут же получил пулю в голову. Негромко хлопнул браунинг Бурова, и добродушный малый Витя Платонов упал на асфальт дорожки, ведущей к дому Вахтанга Дадуа. Мёртвый несмелый свет фонаря выхватил из темноты три тонкие белые полоски на погонах орудовца.

До дома, где уже проснулись потревоженные стрельбой жильцы, было не больше пятидесяти метров, но время было безвозвратно потеряно. И потерявшая это время группа полковника Коняева вынуждена была уходить, срочно покидать поле боя, не выполнив задания. Это было с ними в первый раз, но начавшиеся злоключения ещё и не думали кончаться. Со стороны Проспекта Героев показалась летящая на полной скорости полуторка. Заметив группу Коняева, шофёр начал подтормаживать. Усков мастерски развернул дребезжащую махину, ловко перекрыв пути отхода людям полковника. Соскочивший с подножки грузовика Юрий Стрельников залёг за скатом полуторки. « Орудовец смерть принял геройскую», - подумал бывший танкист, ловя в прицел блестевшую в свете фонаря лысую голову полковника.

Сейчас Юрий был опять на войне. Он чётко видел врага и собирался его уничтожить. Водитель полуторки Усков схватил автомат и выпрыгнул из кабины. Он залёг за высокой цветочной клумбой и ждал приказа.

- По врагам социалистической законности огонь! – громко крикнул Стрельников и выстрелил в голову лысого бандита.

Коняев, оценив ситуацию, ловко нырнул за дерево.

- К бою, - коротко скомандовал полковник своим людям. - Нам нужно, во что бы то ни стало уйти. Если засветимся, всем нам - крышка. Прорывайтесь вон со двора, бегите к машине.

Четверо мужчин залегли и открыли огонь по Стрельникову и Ускову. Майор Безбородов в бою не участвовал. Он тихонько сполз на пол кабины и ждал, чем закончится дело.

«Сейчас проснувшиеся жильцы окрестных домов вызовут муровцам подкрепление, - безразлично подумал полковник. - лучше уж умереть здесь от пули, чем от пыток в бериевских застенках».

Коняев перекатился в сторону и быстро оценил ситуацию. Милиционер-автоматчик был неопытным бойцом. Он расстрелял почти весь свой запас патронов. Единственное, что ему удалось, это уложить наповал лейтенанта Сушкова. Очередь прошила грудь лейтенанта, испортив его белую приметную куртку. Сейчас Сушков смотрел остекленевшим взглядом на стремительно светлеющий небосвод. Шахов и Буров - опытные вояки подождали, пока автоматчик отстреляется, и короткими перебежками бросились к клумбе. Усков судорожно попытался откатиться к машине, с надеждой глядя на кабину, где укрылся Безбородов, но пистолет майора молчал.

« Трус, гадина, предатель! - подумал о майоре Стрельников. - А Усков, хоть и пацан и на фронте не был, а молодцом оказался. Нужно выручать салагу!»

Юрий встал во весь рост и, вытянув руку с наградным ТТ, пошёл вперёд, прямо на бандитов.

- Сдохните, суки! - младший лейтенант нажал на курок.

Полковник бросился на землю, предоставив действовать своим подчиненным. Юрий продолжал идти вперёд, но Буров из своего браунинга ранил его в шею. Второй выстрел должен был поразить Стрельникова в голову, но рука коняевского подручного дрогнула, и пуля лишь сбила форменную фуражку младшего лейтенанта. Кровь лилась из раны на шее Юрия, но он упорно продолжал идти вперёд. Буров выстрелил ещё раз и опять промахнулся. Не выдержав направленного на него немигающего взгляда, старлей повернулся и бросился бежать. Однако пуля Стрельникова настигла его. Юрий, теряя сознание, повернулся в сторону Шахова, не понимая, почему тот не стреляет. Но капитан не побежал, как убегал его напарник Буров. Напротив, он спокойно стоял под деревом и ждал, когда Стрельников разделается со старлеем.

« Ах, ты мразь!» - только и успел сказать Юра.

Криво усмехнувшись, Шахов поднял пистолет и трижды выстрелил Стрельникову в лицо. Юрий упал замертво.

« Я отомстил, я всё-таки отомстил за тебя, Чижик!» - с этой мыслью младший лейтенант Юра Стрельников отошёл в мир иной, где его уже ждал верный фронтовой друг Матвей Чижов.

А капитан Шахов, будучи даже не ранен, бросился к полуторке и резким движением открыл дверь кабины. Майор Безбородов, застыв в ужасе, сидел на полу. Он даже не вытащил табельного оружия.

- Я никому, ничего … - начал, было, Безбородов.

Но капитан, не слушая, выстрелил ему в голову. За домом, на съезде с Проспекта Героев, раздались звуки подъезжающих машин. Капитан Шахов аккуратно обтер рукоятку своего пистолета и вложил его в руку мертвого майора Безбородова. Пройдя чуть в бок, Шахов увидел лежащего на спине молодого парня – водителя. На губах милиционера запеклась кровь, мертвая рука сжимала автомат.

«Спекся, салага», - лениво подумал капитан и, оглянувшись по сторонам, бросил взгляд на поднимавшегося с земли Коняева.

- Жмуров этих с собой берем, - прохрипел полковник, указывая на трупы Бурова и Сушко, - ходу капитан. Времени совсем нет. Я сейчас машину подгоню.

Через минуту автомобиль несся по улицам столицы. На заднем сидении лежали тела тех, кто еще недавно входил в специальную группу полковника Коняева. Сам Коняев, непрерывно вытирая дрожащей рукой обильно потевшую голову, устроился рядом с водительским сидением. За рулем, невозмутимо попыхивая «Казбеком», сидел капитан Шахов.

- Еле уйти успели, чуть не спалились, а, капитан? – голос полковника дрожал, - еще б минут пять, и дом бы окружили. Бериевские псы из дивизии Дзержинского служивых подтянули.

- Чуть не считается, - Шахов выплюнул окурок в приоткрытое окно, - покушение на Мигуна спишут, а он, судя по всему, уже мертв.

- А если нет?

- На нет и суда нет, - криво усмехнулся капитан, сворачивая к кафе Ветерок.

 

 

ГЛАВА. 22. Допрос с пристрастием.

 

 

Мигун сжал в кармане рукоятку Вальтера, собираясь прямо сквозь полу пиджака выстрелить в Вахтанога, как вдруг почувствовал, что ноги его стремительно отрываются от земли. Человек, неслышно подкравшийся сзади, со стороны черного хода, обладал недюжинной силой и незаурядной сноровкой. Секунда, и легкий тычек вмиг лишил Василия возможности двигаться. Он упал на спину и закрыл глаза, претворившись, что потерял сознание.

- Что тут происходит? Кто вы такой? По какому праву вы напали на моего подчиненного? – голос Дадуа звучал спокойно, старый чекист не потерял самообладания

- Старший лейтенат Курочкин, отдел полковника Ивана Ивановича Язева, - представился гигант, - меня послал Иван Иванович, ему позвонил Тимур, помощник министра. Связаться с Лаврентием Павловичем у вас не вышло, вот полковник и послал меня. Я прибыл, но, судя по всему, опоздал. Все события произошли до моего появления. Выполняя, инструкции, я первым делом бросился к двери вашей квартиры, а тут этот тип, ну я его и отключил на время.

Курочкин виновато пожал могучими плечами, обтянутыми синей полинявшей майкой с эмблемой спортобщества «Урожай».

- Я тоже свои служебные обязанности выполнял, - моментально просчитав ситуацию, обиженно протянул Мигун, - вижу, к дому, какая-то машина подъехала, выстрелы загрохотали, вот я в подъезд и бросился, а там гебист убитый и телефон не работает, вот я на всякий случай к квартире Вахтанга Георгиевича и метнулся. А меня тут эта горилла и скрутила, - Василий ткнул пальцем в Курочкина.

- Ладно, разберемся, - Дадуа бросил взгляд в окно.

Рядом с домом остановилась полуторка с бойцами дивизии Дзержинского. Несколько человек бросились в подъезд, где располагалась квартира Дадуа, еще двое извлекли из салона автомобиля охраны тело сержанта Игумнова. Двумя минутами позже из подъезда вынесли труп дежурившего на первом этаже гебиста. Следом за полуторкой во двор на полном ходу влетел форд Зубарева, за рулем сидел Антон, рядом с ним находился Бородин. На Семене была мятая домашняя куртка и синие тренировочные брюки.

- Не слишком ли много пальбы? – в коридор, не здороваясь, вошел высокий жилистый мужчина в темном костюме, - полковник Язев, - негромко представился он, с интересом оглядывая присутствующих.

«Слава Богу, что приехал именно Язев, он еще хранит верность Лаврентию», - с облегчением подумал Дадуа, но тут же усомнился в правоте своих слов.

Полковник достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Вахтангу.

- Ордер на мой арест? – ни один мускул не дрогнул на лице Дадуа.

- Никак нет. Приказ заместителя министра Авакумова срочно доставить вас к нему для беседы, - сухо пояснил Язев, - Лаврентий Павлович находится сейчас в отлучке, и вот его зам решил с вами пообщаться. Кроме вас велено пригласить на разговор офицеров вашей охраны и ученых, вверенной вам научной группы.

- Это невозможно, - Дадуа смотрел на полковника спокойно - у нас намечена серия серьезных экспериментов…

- Эксперименты подождут, - в комнату протиснулся Амир Явлоев, - до меня доведен приказ о расформировании вашей научной группы. Думаю, Вахтанг Георгиевич, и вы, и ваш протеже профессор Линке зашли в своих изысканиях слишком далеко. Погибли люди, кто-то определенно должен за это ответить, -Явлоев окатил Дадуа презрительным взглядом, - сейчас мы проведем здесь обыск и составим опись изъятых у вас документов. Позже я, как начальник режима, обязан буду доложить об этом факте начальству, - продолжал Явлоев, победоносно посматривая на молчавшего Язева.

- Задержать меня вы можете, - Дадуа улыбнулся одними губами, - а вот обыскивать мое жилище и, тем более, копаться в моих документах не имеете никакого права. Простите, но до личной беседы с Лаврентием Павловичем я вынужден оставить в квартире своего человека. Это правило прописано в служебной инструкции и нарушать его я не собираюсь.

Дадуа замолчал. Молчал и Явлоев, вспыхнув, он тут же подавил в себе возникшую ярость. Проклятый, ненавистный грузин был прав на все сто процентов. Министр лично курировал научные разработки группы Дадуа, а по разработанной Берией директиве касательство к документам имел только сам Лаврентий Берия. Явлоев знал это правило, но впопыхах позабыл про него и теперь был вынужден признать свой просчет.

- Уверен, что скоро разрешение министра будет получено, - только и мог промямлить Амир.

- Как знать, - полковник Язев, услышав ответ Дадуа, напротив, повеселел, - Я лично уверен только в одном, до личного распоряжения Берии тут остается человек Дадуа. Вахтанг Георгиевич, соблаговолите распорядиться и назначить охранника.

- Офицер моей охраны Бородин, - Вахтанг ткнул пальцем в сторону одетого в пижамную куртку Семена.

- Добре, - согласно кивнул головой Язев, - Бородин принимает под охрану квартиру Дадуа. Остальные на выход! Прошу не задерживаться, время не ждет. Пора разобраться в том, что произошло здесь сегодня. Кто убил сотрудников охраны? Кто покушался на жизнь Вахтанга Дадуа? Думаю, скоро мы все узнаем ответы на эти вопросы.

Первым в сопровождении двух офицеров вышел Дадуа. За ним, воинственно топорща усы, устремился Явлоев, следом потянулись Зубарев и Мигун, Язев и гигант Курочкин вышли из квартиры последними.

На улице их уже ждал Опель. Полковник Язев открыл заднюю дверь машины и кивком головы велел Зубареву и Мигуну садится.

- Прокатимся с комфортом, это вам не «черный ворон», - на лице полковника появилось некое подобие улыбки.

- Мы что, арестованы? – подал голос Зубарев, оглядываясь на Курочкина, который одним движением руки впихнул в машину Мигуна и теперь тянул свои лапищи к нему, Антону.

Полковник ничего не ответил, подождав пока все усядутся, он резко рванул машину с места и, выехав со двора, понесся в сторону области.

Антон мрачно смотрел в окно, им овладело тупое безразличие, то, о чем он боялся даже подумать, теперь свершилось, и неотвратимость страшных перемен навалилась на него всей своей тяжестью. Антон с ненавистью бросил взгляд на Мигуна, но тот лишь ухмыльнулся и издевательски подмигнул Зубареву.

«Ему-то что, - с отвращением подумал о сослуживце Антон, - перекати поле, нет у него ни родных, ни близких. Не о ком заботится этом Мигуну, не за кого бояться. Бандитская порода, одно слово, уркаган, животное. Только о себе и думает, скотина».

Так размышлял Антон, не подозревая, что именно в этот момент ненавистный Мигун думал о жене Антона, Алене Зубаревой.

«А жена у Антона - ничего, симпатичная бабёнка, и горячая, к тому же!» - Мигун с удовольствием вспомнил, как несколько дней назад, улучив момент, когда Антон был занят на службе, наведался к Зубаревым домой.

Очень во время, надо сказать, наведался, жена Зубарева, Алёна, была в квартире одна. Дочка у подружки, муж на службе, самое время поближе познакомиться с симпатичной женщиной. До дома Антона Василий добрался на трамвае, служебную машину брать не стал, мало ли, что… Поднявшись на нужный этаж, он коротко позвонил в дверь.

************************************************************************

- Кто там? - Алёна Зубарева в лёгком халатике только, что вышла из ванной.

- От Антона я, откройте, пожалуйста, – голос за дверью был девушке смутно знаком.

Она приоткрыла дверь, на пороге стоял ладный молодой мужчина в форме старшего лейтенанта МГБ. Парень улыбался, прищурив один глаз, второй же смотрел нагло и безжалостно. «Он был у нас на новоселье, - подумала Алёна, - Василий Мигун, кажется, сослуживец мужа»

- Вот, значит, как вы тут живёте, - Мигун, легонько потеснив хозяйку, вошёл в квартиру и плотно притворил за собой дверь. - Ну, что же, стены ровные, потолки высокие. Всё побелено, обои по стенам наклеены. Кухня, тоже, шик-модерн, а уж, туалет с ванной - выходить не хочется!

- Василий, кажется?- Алёна была шокирована бесцеремонным поведением гостя. - Что вам здесь нужно, и каково поручение моего мужа, с которым вы сюда пожаловали?

- Василий, так точно! – мужчина козырнул, звонко щёлкнув каблуками хромовых сапог. - А насчёт поручения мужа вашего, Антона, извольте!

Мигун подскочил к Алёне и натренированным движением сорвал с неё халат.

- Чистая, только после душа, - констатировал Мигун, с наслаждением вдыхая аромат трофейного мыла, которым Зубарев баловал супругу и дочь.

- Да, что вы себе позволяете?! – взвилась Алёна. - Я всё расскажу мужу, он капитан, да, он вас…

- В любви нет капитанов, - сально улыбнулся Мигун, хватая Алёну за талию, - Здесь все маршалы, да генералы. Ну, в крайнем случае, полковники.

Руки Василия были сильными и горячими. Несмотря на дикую злость, Алёна почувствовала, если не удовольствие, то какой-то болезненный интерес.

- Вы – животное, слышите, жи-вот-но-е! – Растянув последнее слово по слогам, Алёна сильно толкнула лейтенанта в грудь.

Грудь у Мигуна оказалась стальной, больно отбив кулачки, девушка приготовилась к новой атаке. Однако Мигун опередил её. Легко подхватив Алёну, Василий швырнул её на письменный стол мужа. Упав на столешницу, Алёна чуть не сбила собственную фотографию, которую Антон всегда держал на своём рабочем столе.

- Да вы, вы, вы… - выворачиваясь из рук Василия, лепетала Алёна.

- Да я, я, я.. - в тон ей, все больше распаляясь, шептал Мигун.

Такого Алёна не испытывала никогда, сильные и наглые лапы Василия, хватавшие её то тут, то там, заставляли тело содрогаться от неведомого доселе чувства. Алёна заплакала. Слёзы, катившиеся по её лицу, не оставляли в душе никакого следа. Ей не было ни больно, ни противно. Даже злость и обида куда-то подевались, уступив место мягкому, всепоглощающему расслаблению. Алёна молча откинулась назад, предоставляя незваному гостю полную свободу действий. Но, тот уже отошёл от неё, застёгивая галифе и поправляя китель. Всё это время синяя фуражка с ярко алой звездой оставалась на голове Василия. Алёна Зубарева со стыдом и ужасом приходила в себя, прогоняя прочь проклятое наваждение.

- Хорошего понемножку, - назидательно произнёс Мигун.

Он поднял нагую Алёну со стола и отнёс на узенький диванчик, потом, вернувшись к столу, принялся выдвигать ящики, с интересом просматривая бумаги Антона. Найдя под бумагами маленькую ампулу с мутным раствором Мигун довольно усмехнулся и положил находку в карман кителя.

- Твой муженёк, Алёна, говнюк невероятный, - Василий цокнул языком, - ему не на фронт идти надо было, а под юбкой твоей отсиживаться.

- Не понимаю вас, и не хочу понимать! – Алёна обхватила голову руками. - Прошу вас, убирайтесь, иначе, я вас убью! У мужа есть пистолет, и я знаю, где он лежит.

- Ой, как страшно, - Мигун подошел вплотную к Алёне. - Если бы не я, твой Антон был бы давно мёртв. Это ведь я тащил его несколько часов на себе, чтобы спасти ему жизнь. Помни это, и помалкивай о том, что произошло здесь сегодня.

Алёна уже оделась и, понуро опустив взгляд, слушала наглого визитера. Она не поняла ничего из сказанного им, но боялась задавать вопросы, интуитивно чувствуя, что её муж и этот ненормальный лейтенант связаны какой-то страшной тайной.

В прихожей щелкнула замком дверь квартиры, Мигун ушел, но Алена долго не могла найти в себе силы двинуться с места. Наконец, она добралась до ванной и долго стояла под горячими струями, пытаясь смыть с себя дерзкие прикосновения мерзавца.

Мигун тряхнул головой, освобождаясь от воспоминаний. Теперь, по прошествии времени, он вдруг почувствовал перед Антоном некое подобие вины, но тут же старательно отогнал от себя эти мысли. На его лице вновь появилась кривая ухмылка.

- Нас, что, исполнять везут? Почему за город едем? Что на Лубянке камер на всех уже не хватает? А Дадуа, где он? Почему его отдельно от нас конвоируют? – хамовато осведомился Василий.

- Заткнись, Мигун, - полковник, оторвавшись от дороги, кивнул сидевшему между арестантами Курочкину.

Тот усмехнулся и сильно двинул Василию локтем в лицо.

- Ладно, - Мигун облизал разбитые в кровь губы, - премного благодарны, вернем при случае, за нами не заржавеет.

Машина съехала с проселочной дороги и, буксуя, покатила по лесной просеке. Вскоре показалась приземистая кирпичная постройка. Стоявшая в чаще темного сырого ельника она мало напоминала избушку лесника. Скорее, это был дот, выполнивший свое военное предназначение, и использовавшийся теперь для других, более мирных целей.

- Есть кто живой? – полковник, остановившийся возле потрескавшейся местами поросшей мохом стены, напряженно вглядывался в серую предрассветную дымку.

- Капитан Благонравов, - прикладывая руку к околышу фуражки, от крыльца к машине спешил невысокий сухощавый блондин в распахнутом на груди бушлате, - я, товарищ полковник, давно вас жду.

- Курочкин, останешься в помощь капитану. Пусть эти субчики до завтра здесь у вас перекантуются, побеседуйте с ними за жизнь, как вы это умеете, да смотрите не переусердствуйте, - приказал полковник старшему лейтенанту.

- Есть, - Курочкин бесцеремонно выпихнул арестантов из машины и, подталкивая их в спины, повел к строению.

- Если это арест, то предъявите ордер! – не сдавался Антон.

- Ордер, говоришь? – пронзительный холодный взгляд полковника уперся Антону в переносицу, - я тебе одно скажу, дружище. Если б не я и мои ребята, сидеть бы тебе сейчас на Лубянке, как вашему шефу Дадуа! У меня, конечно, не хоромы, но с лубянской кичей не сравнить, хотя способов языки развязывать мои ребята знают немало, сейчас вы в этом убедитесь.

Язев вновь уселся в машину и, рванув с места, устремился обратно к дороге.

- Пошли внутрь, - приказал Благонравов вновь прибывшим.

Антон, Василий и сопровождавший их Курочкин направились вслед за капитаном в кирпичную постройку. Внутри царила полутьма, посредине квадратной комнаты, обшитой грубо струганными досками, стояло странное деревянное колесо с ремнями, прикрепленными по ободкам жутковатой конструкции. Тусклая лампочка, свисавшая с потолка, осветила бурые пятна, которыми был сплошь запачкан шершавый, плохо затертый, цементный пол помещения.

- Это что такое? – Антон указал пальцем на деревянную махину, возле которой, улыбаясь, стоял здоровенный Курочкин, - я такую штуку в книгах по истории видел, дыбой называется. На ней Малюта Скуратов врагов Ивана Грозного пытал.

- Начитанный попался, - хохотнул Курочкин, отодвигаясь от колеса, - прав ты, гражданин Зубарев, дыба это, для особо упрямых держим. Есть у нас к вам пара вопросов. С кого начнем с тебя, или с дружка твоего Мигуна?

- Не друг он мне вовсе, - замотал головой Антон, - служим вместе, только и всего.

- Да?! – молчавший до этого момента Благонравов подскочил к Антону и проворно ухватил его двумя пальцами за подбородок, - а вот у нас другие сведения. Какого черта ты Мигуна в охрану Дадуа пристороил, если его даже другом своим называть не хочешь. Молчишь? – капитан размахнулся и со всей силы ударил Антона по лицу, от чего тот упал с узкой скамьи, на которой сидел рядом с Василием.

- Один готов, - констатировал Курочкин, наблюдая за потерявшим сознание Зубаревым, - теперь мы с тобой, Мигун, поговорим. Ты у нас посмелее своего непосредственного начальника будешь, раз кашу такую заварить решился! Говори, сука, кто тебе Дадуа убрать велел? Как на духу говори, - старлей схватил своей огромной лапой низко свисавшую лампу и ткнул ею в лицо Василию, - говори, что там возле подъезда минувшей ночью произошло? Кто сержанта Игумнова порешил? А гебиста, что в подъезде дежурил, кто к праотцам отправил?

- Я увидел, как к подъезду Дадуа пробирается какой-то человек. Я к нему, он от меня, он в меня стрелял, а я в него, - Василий вытер дрожащей рукой выступивший на лбу пот. - Убежал гад этот! Мы с сержантом, было, за ним погнались, я его даже за рукав схватил, а тут автомобиль во двор въехал какой-то. Я Игумнову велел за машиной смотреть, а сам звонить нашим побежал. Хотел снизу позвонить, а там телефон не работал, я тогда к Дадуа стал подниматься, а там ты, старлей уже дежурил. Видать, пока я за неизвестным бегал, ты внутрь подъезда шмыгнуть успел, Игумнов, наверно, к тому времени мертв уже был. По всему видно, профессионалы работали, быстро, четко действовали, но главного не добились. Дадуа жив! Значит, я грамотно службу свою исполнил, а Курочкин?

Ответом Мигуну был мощный удар в живот, на сей раз бил сам старший лейтенант. Подхватив обмякшее тело Василия, Курочкин и Благонравов потащили его к дыбе и, споро закрепив ремнями руки и ноги, принялись медленно вращать колесо.

- Ах вы, суки, - хрипел Мигун, чувствуя, как кости начинают вытягиваться вслед за колесом, с каждым движением принося все большие страдания и боль, - говорю вам, псы, все так и было. Хоть запытайте до смерти, больше ничего говорить не стану!

- Может, твой сослуживец сказать что-нибудь хочет? – Благонравов бросил презрительный взгляд на едва пришедшего в себя Зубарева.

- Не, нет, что Вы?! Мне добавить нечего, я в этот день свободен от наряда был. Но мы с Бородиным сразу же, как узнали о налете, прибыли на место. Тут же прибыли на место, товарищ капитан, уверяю вас, - Антон со страхом смотрел на Добронравова, вытирая рукавом рубашки разбитое в кровь лицо.

- Что ж, тогда продолжим, - Благонравов кивнул напарнику, и Курочкин вновь принялся крутить колесо.

Теперь Василий не кричал, стиснув зубы и закрыв глаза, он экономил силы. Страшная боль сдавила стальным обручем все тело, заставляя молчать, ибо каждый сделанный вздох и издаваемый звук заставляли страдать еще сильнее.

- Еще немножко, и станешь калекой. Никакие доктора не помогут, - Благонравов с интересом смотрел, как по лицу Мигуна катятся крупные капли пота.

На узком столике, наспех сколоченном из старых ящиков, громко зазвонил черный массивный телефонный аппарат. Трубку поднял Курочкин, с минуту он слушал, потом гаркнул «есть» и, подождав еще несколько секунд, аккуратно положил ее на рычаг.

- Отставить, - нехотя бросил он вошедшему в раж Благонравову, - Язев звонил. Похоже, не врет этот Мигун. Рядом с домом Дадуа найдено служебное удостоверение на имя коняевского подручного, лейтенанта Савельева, пистолет его тоже там же обнаружен. ТТ по номеру уже сличить успели. Так, что снимай стадальца, поторопились мы с тобой, похоже.

- Да? – Благонравов с явной неохотой расстегнул ремни.

Обессиленный Василий с протяжным стоном повалился на бурый от крови пол. Курочкин сбегал на улицу к колодцу и притащил ведро воды. Вылив воду на голову Мигуну, он наклонился над ним, изобразив на лице участливую улыбку.

- Прости, земеля, служба такая, - гигант легко поднял Василия на руки и понес его к выходу, - сейчас мы с Благонравовым вас в божеский вид приведем и по домам развезем. И тебя, и Зубарева в лучшем виде доставим. Можешь не волноваться.

 

 

 

Глава 23. Спасти Мадину!

 

Семен, оставшись один в квартире Дадуа, растерянно огляделся по сторонам. Приказ Вахтанга об охране квартиры показался ему странным. Как офицер охраны, Семен был прекрасно осведомлен о том, что все секретные материалы, касающиеся научных разработок по проекту «Берсерк», Вахтанг никогда бы не стал хранить в своем доме. Здесь было что-то другое, и это что-то не должно было попасть в руки чужакам.

Семен осторожно вышел из гостиной и, не зажигая света, прошел в коридор, а оттуда в спальню Дадуа. На дверце шкафа висел мужской костюм. Семен пощупал добротную ткань, вещь была новая. Странно, за его шефом никогда не было замечено страсти к франтовству. Хотя, почему бы Дадуа не иметь костюма, не все же время щеголять в гимнастерке. Бородин бегло осмотрел книжные полки и, подсвечивая дорогу зажигалкой, прошел в кухню. Здесь стоял обеденный стол, накрытый длинной до пола скатертью. Семен откинул край и отпрянул от неожиданности.

Под столом пряталась девушка. Даже в свете уличного фонаря было заметно, что она сильно напугана, плечи, обтянутые белым платьем, тихонько вздрагивали, обращенное к Бородину лицо, не смотря на текущие из глаз слезы, было симпатичным и по-восточному утонченным.

- Кто вы такая? Что здесь произошло? - Семён старался говорить тихо, понимая, что девушка, того гляди, упадёт в обморок. - Расскажите мне всё, не бойтесь. Я офицер охраны Вахтанга, мне можно доверять.

- Я – Мадина, дочь знакомой Вахтанга. Мы земляки, я приехала поступать в ВУЗ, остановилась в квартире Дадуа. Сегодня вечером Вахтангу кто-то звонил. Мне показалось, что звонивший пытался о чём-то предупредить его, - девушка старалась ничего не пропустить, будто рассказывала у доски хорошо выученное домашнее задание. - Потом вдруг кто-то постучался в дверь. Вахтанг велел мне спрятаться на кухне и ни в коем случае не выходить. Я испугалась, залезла под стол и сидела там тихо, как мышка. А в это время Вахтанга арестовали. Кто? За что? Почему? Разве Вахтанг преступник, враг народа?

Мадина громко разрыдалась, Бородин гладил её по волосам не зная, что делать. Он бросил взгляд на свою застиранную куртку, и домашние брюки. Неряшливо одетый мужик. Сейчас он более всего похож на какого-нибудь забулдыгу, а не на офицера МГБ.

- Извините меня, но вы так странно одеты, - будто прочитала его мысли Мадина, прервав свой рассказ, она пристально посмотрела на Семёна. - Вам нужно переодеться. В гардеробе висит костюм. Я купила его для Вахтанга, он и надел-то его единственный раз. Сегодня мы праздновали моё поступление в институт.

Мадина провела Семёна к старенькому гардеробу и вышла из комнаты. Он быстро переоделся и, чувствуя щемящее чувство вины, вернулся к Мадине.

- Простите меня, Мадина, я охранял Вахтанга. Да вот, как видите, не преуспел в этом. Тому есть много причин, - Бородин развёл руками, презирая себя за те слова, что сейчас говорил. - Однако я вынужден предложить вам уйти из этой квартиры, как можно скорее. Счёт идёт буквально на минуты. Уверен, скоро здесь появятся люди, которые отравят вам всю последующую жизнь. Дом окружен и вот-вот будет получено разрешение на обыск. Вахтанг не простой обыватель, у него много врагов…

- Что же мне делать? Я могу пойти в общежитие, но сейчас ещё ночь, и я…. А Вахтанг? Он так и не вернется сюда? - лепетала Мадина.

- Не знаю, - честно признался Семен, - у вас есть одежда попроще, ну, туфли на низком каблуке, шаровары спортивные, что там ещё? - спросил он у Мадины, рассеянно смотревшей прямо перед собой.

- А зачем это? - не поняла девушка

- Значит, нужно, - буркнул Бородин, – одевайтесь, как я сказал.

Около подъезда послышался шум подъезжающей машины. Сейчас сюда заявятся гости. «И что я здесь столько времени торчу?» - обругал сам себя Семён. Посмотрев на часы, он удивился. С момента его появления в квартире Дадуа прошло не более десяти минут.

«Время относительно, - подумал Бородин, внимательно наблюдая за силуэтами людей, выходящих из автомобиля. - Иной раз, десять минут длятся дольше, чем год и включают в себя больше, чем вся человеческая жизнь».

Бородин бросил взгляд на Мадину. Та, переодевшись в синий спортивный костюм и белые физкультурные тапочки, тихонько стояла у стены, сжимая в руках маленькую дамскую сумочку.

«Нужно вывести девчонку. Не оставлять же её людям, которые с минуту на минуту окажутся здесь, в этой квартире. Они же замучают её допросами, навесят, чёрт знает чего, а, может статься, попытаются обвинить в пособничестве Вахтангу, если дела Дадуа пойдут из рук вон плохо, - думал Семён, продолжая зорко смотреть в окно за прибывшими чекистами. - Интересно, кто их послал, Берия, или Авакумов? Впрочем, какая разница? В любом случае, сейчас с ними лучше не встречаться».

Бородин схватил Мадину за руку и, приложив указательный палец к губам, приказал ей молчать. Она и не думала говорить, лишь смотрела большими испуганными глазами на Семёна, а тот вёл её на верхний этаж. Мужчина в шикарном костюме и молоденькая девушка в спортивной форме, со стороны такая пара могла показаться странной кому угодно.

Бородин хорошо ориентировался, как в этом, так и в близлежащих домах. Охраняя Вахтанга Дадуа, он по долгу службы хорошо изучил все пути подхода к охраняемому объекту. Теперь Семён использовал их для побега, надеясь уйти от преследователей. Поднявшись на последний этаж, Бородин быстро и бесшумно открыл большой засов на люке выхода на крышу. Когда-то он сам установил этот засов, чтобы исключить попадание диверсантов к квартире Дадуа таким путём. Поднявшись на крышу, Семён и Мадина тихонько прокрались к самому краю. Новый одноподъездный дом Дадуа и стоящее перпендикулярно ему старинное многоподъездное здание практически соединялись крышами. Расстояние было невелико, его смог бы перепрыгнуть даже не слишком развитый в спортивном плане человек. И всё же, Бородин волновался за Мадину.

- У тебя в школьном табеле какая оценка по физкультуре стоит? - поинтересовался Бородин.

- Я не боюсь высоты! - вспыхнула Мадина. - К тому же, мы всем классом сдавали нормы БГТО (Будь готов к труду и обороне). У нас в горах женщины должны быть сильными и выносливыми.

- Ну, давай, родная, не подведи, прыгай вслед за мной, ничего не бойся! - Бородин, как мог, подбадривал девушку, первым перепрыгнув несложную преграду.

Глубоко вздохнув, Мадина решилась и тоже преодолела препятствие. Оказавшись на крыше соседнего дома, Бородин нашёл незапертый входной люк и, повторив свои действия в обратном порядке, очутился на площадке верхнего этажа одного из подъездов. Мадина неотступно следовала за ним. Скоро они, как ни в чём, ни бывало, вышли из подъезда и направились к автомобилю, на котором ездил Дадуа. Как и предполагал Бородин, автомобиль уже обнаружили. Рядом с ним маячил рядовой в гебешной форме. Не привлекая его внимания, Семён и Мадина прошли мимо и остановились возле трамвайной остановки. Отсюда было видно, как дом Вахтанга окружают по периметру автоматчики дивизии Дзержинского. Рядом с подъездом стоял грузовик с открытым верхом. Все лавочки в кузове машины занимали вновь прибывшие военнослужащие войск госбезопасности.

«Опоздали, - подумал Семён, наблюдая с безопасного расстояния бесполезные теперь манёвры гебешников. - Интересно, кого они собираются ловить, и кто же командует этим воинством?».

Будто бы в ответ на его заданный самому себе вопрос, из подъезда вышел вновь появившийся возле дома Амир Явлоев. Следом за ним появился Коняев в мятом костюме, бритый череп полковника был поцарапан, кровоточил, и Коняев время от времени промокал его большим, как полотенце платком.

- Что нам нужно делать? - девушка вопросительно взглянула на Семёна.

- Уходить, как можно тише, и как можно дальше! - мрачно ответил он, поворачиваясь к Мадине. - У тебя деньги на метро есть? Я свои не захватил, не до них было.

- Конечно, в сумочке все деньги, что дала мне с собой мама, - девушка открыла маленький замочек и продемонстрировала Бородину внушительную пачку купюр.

- Молодец, Мадина, - похвалил Семён девушку, он заметил, что ей нравится, когда её хвалят, и не переставал делать ей комплименты. - Эх, узнать бы, о чём говорил Дадуа с этим своим другом перед тем, как к нему домой заявились незваные гости..

- А я знаю! – с городостью сообщила девушка. - Он разговаривал со своим старым другом, чекистом. Как я поняла, он служит в Белоруссии, или на Украине. Друг Вахтанга прибыл в Москву по делам службы всего на несколько часов, поэтому он не успел зайти к Вахтангу. Мне показалось, что этот человек хотел предупредить Дадуа о грядущей беде.

- А ещё о чём шла речь в разговоре? - поразился Семён сообразительности Мадины.

- А ещё речь шла о Татьяне Лавровой, в прошлом Татьяне Линке, дочери какого-то профессора Линке. Вахтанг искал его дочь, очень хотел помочь этому человеку и попросил своего друга подключиться к поискам.

- И, что? - со всё более возрастающим интересом спросил Бородин.

- Друг Вахтанга выполнил его просьбу, хотя, это было непросто, - неуверенно продолжила Мадина, - мне кажется, что друг Вахтанга продиктовал ему адрес этой девушки, Вахтанг ещё записал его на листочке отрывного календаря, потом запомнил и сжёг листок в пепельнице. Он часто так поступал со своими бумагами. Я давно это заметила.

- Ты просто молодчина, здорово все поняла и фамилии людей, о которых шла речь, запомнила правильно, хотя слышала их впервые в жизни, - похвалил девушку Семен.

- Я же поступила в институт, и буду изучать иностранные языки, - едва заметно улыбнулась Мадина. - Каких успехов можно достичь на этом поприще, имея бестолковую голову и плохую память? А что этой девушке грозит беда?

- Не знаю, - пожал плечами Бородин, - я постараюсь это выяснить, но только после того, как провожу тебя до иститутского общежития. У тебя там есть койко-место?

- Я стала студенткой первого курса и не прописана в столице, а значит, имею право проживать в общежитии, - голос Мадины дрогнул.- Я планировала жить в квартире Вахтанга, он выделил мне комнату, но теперь это стало невозможным.

За разговорами они добрались до главного корпуса общежития. Было рано, и Семёну пришлось колотить в дверь добрых полчаса, пока заспанный вахтёр не соизволил отворить огромные, наглухо закрытые дубовые врата.

- Я надеюсь, что все скоро наладится, – Семён подал Мадине руку, и она легонько пожала её своей маленькой аккуратной ручкой.

Выйдя из общаги, Бородин понял, что очень устал. Ноги гудели, хотелось есть, сильно болела голова.

«Вот ведь, Явлоев, скользкий коварный двурушник! И у Берии в любимчиках ходит, и Авакумовскому холую Коняеву службу сослужить не прочь. Наверняка, он сообщал этому гаду сведения о Вахтанге », - С этими невесёлыми мыслями Бородин добрёл до остановки и влез в проходящий трамвай.

Расставаясь с Мадиной, Семён постеснялся попросить у неё денег на проезд. Теперь он ловко втёрся в людскую толчею вагона и стал безучастно смотреть в окно.

- Деньги за проезд почему не передали? – перед Семёном возникла молодая полная кондукторша в чёрном форменном берете, с коричневой дерматиновой сумкой через плечо.

- Я передавал, давно передавал, - соврал Бородин, отворачиваясь от молодухи.

- Давно? – Кондукторша скривила в язвительной усмешке ярко накрашенные губы. - Да ты впёрся только на прошлой остановке, я всё вижу. Меня не объегоришь, плати, давай!

- Хамло, натуральное хамло! – поддержал кондукторшу мордатый детина в полосатой футболке и засаленной кепчонке, - костюм иностранный напялил, а мелочёвку за проезд зажал! Сразу видно, ворюга и аферист!

- Я передавал, - упрямо гнул своё Семён.

- Костя, останавливай трамвай, – визгливо заверещала кондукторша. - Зайца ссаживать будем! Вон, как раз, милиционер к вагону подходит, вот и передадим ему хулюгана!

Вагоновожатая и добровольный помощник в засаленной кепке выволокли Семёна на улицу. Подошедший старшина с пышными усами с интересом наблюдал за бесплатным представлением.

- Вот, товарищ старшина, безбилетника изловили, по карманам в общественном транспорте лазил. А денег за проезд не имеет, - радостно доложил детина, больно пихая Семёна в бок.

- Ну, ты, образина поганая, грабли свои при себе держи! – Не выдержал, наконец, Семён. - Как же я по карманам лазил, если у меня ни копейки при себе нет? Сами подумайте, товарищи.

- Кошельки ворованные мог и подельнику спуливать, - милиционер принял сторону кондукторши и толстомордого, - Пройдемте, гражданин, и без шуток!

- Да вы, что! Что вы такое говорите, разве я похож на жулика? – пытался образумить собравшихся Семён.

- Пройдемте! – старшина бросился на него и, ударив в живот, начал выворачивать руку.

Мордоворот в футболке кинулся на помощь родной милиции и принялся охаживать Семёна пудовыми кулаками. Бородин развернулся и мощным ударом в шею свалил детину на землю. Тот не в силах подняться, лишь мотал головой, оглашая окрестности отборной бранью.

- Ничего, оклемаешься, - пробормотал Бородин и влепил апперкот усатому старшине. – И ты, служивый, отдохни немного, не до тебя сейчас, брат!

Начавшая было собираться вокруг, толпа зевак вдруг быстро поредела, обыватели заспешили по своим делам.

 

 

ГЛАВА 24. НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ. УБИЙСТВО В КОМПЛЕКСЕ «ИМПЕРИЯ».

 

 

Из самолета Пехота вышел одним из первых, неспешно пройдя в поданный к трапу автобус, Саша ждал, когда салон заполнится пассажирами. Низенький сутулый очкарик в светлых брюках и линялой майке неопределенного цвета пристроился рядом с Сашей и принялся бесцеремонно оглядывать его с ног до головы.

- Вам куда? – неловко улыбнувшись, спросил очкарик.

- На кудыкину гору, - Александр постарался придать голосу свирепость.

- Зря вы так, - парень осуждающе взглянул на Сашу, – я на такси думал сэкономить, вдруг по пути окажется? На двоих оно дешевле вышло бы. А так, накладно, знаете ли…

- Ничего я не знаю, - Саша отвернулся к окну, поражаясь назойливости случайного попутчика.

Теперь Пехота разглядел парня повнимательнее. Где-то он уже видел этого мозгляка, а, может быть, это ему только кажется. На подсознательном уровне Саша почувствовал угрозу, исходящую от этого маленького неказистого человечка. Причины страха были непонятны, и это обстоятельство еще больше расстроило Александра. Он подошел к стойке заказа такси и через десять минут уже сидел в салоне новенького Шеврале-Лачете, отъезжавшего от здания аэропорта. Теперь Саша немного успокоился, оглянувшись, он вновь заметил очкарика. Тот семенил к остановке автобуса и даже не взглянул в его, Сашину, сторону.

«И чего это я задергался? Рядовой очкан, просто у парня знакомый типаж. Ни дать, ни взять, Шурик из старого фильма «Операция «Ы», - размышлял Пехота, наблюдая, как за окном авто проплывают привычные с детства столичные пейзажи.

Вот и его дом. Остановив машину возле подъезда, таксист застыл в ожидании чаевых, но Пехота расплатился ровно по счетчику и, не сказав на прощанье ни слова, выбрался из салона.

Поднявшись на старом, стонущем на все лады лифте, Саша открыл дверь своей холостяцкой берлоги и, бросив сумку у самого порога, двинулся в большую комнату. Щелкнув выключателем, Пехота едва не споткнулся от неожиданности.

В недавно купленном кресле из буйволиной кожи восседал худой старикан в потертых джинсах и легком пуловере цвета морской волны. Рядом со стариком топтался бугай с синими от татуировок ручищами.

- Ты кто будешь, старче? – поинтересовался Пехота.

- Не ласков ты с гостями, Шурик. Ох, как не ласков, - насмешливо протянул дед.

- Да я тебя, старый хрыч, - Пехота сжал кулаки, но дедок с необычайной быстротой подскочил к Александру и, взмахнув кулаками, ловко врезал парню по ушам.

- Вот, мил человек, как в тридцатые годы врагов народа-то лупцевали, - объявил старик, довольно потирая сухонькие ладошки.

Саша потряс головой, стремясь прогнать прочь резкую боль, но вдруг почувствовал, как медленно отключается сознание и наваливается страшное всепоглощающее оцепенение. Бугай наклонился к Саше и с опаской взглянул в его побледневшее лицо.

- Вы б полегче, Василий Иванович, - обратился он к хозяину, - так и жизни лишить недолго.

- Ничего, - старик невозмутимо ухмыльнулся и, закурив папиросу, выпустил дым прямо в лицо жертвы, - зато в следующий раз дерзить не станет.

- Да кто вы такие? Что вам надо? – Саша поразился тому, как слабо звучит его голос.

- Вот, это уже другой разговор, - старик загасил окурок в цветочном горшке и вновь растянул в усмешке тонкие бескровные губы, - работу тебе хотим предложить. Ты ж у нас мокродел знатный, вот мы к тебе и обратились. Я про твои дела наслышан, братву, что тебя на работу подписывала, большей частью, лес валить отправили. Так, нет?

- Так, - Саша решил не отпираться, - многих замели. Но они меня не сдали.

- Еще бы, - старик хмыкнул, - сдавать тебя, им никакого резону нет. Слишком много делишек кровавых на свет выплывет, от такой крови срок враз потяжелеет. Не завидую я тебе, Пехота, один ты остался, а один, как известно в поле не воин. Многих ты обидел, многим нагадил, многие тебе смерти желают. Тебе валить из страны надо, хотя бы на время, а подобная иммиграция - дело дорогое. А вот с финансами у тебя нынче хреново, и перспектив никаких, работодателей-то твоих конвой стережет, скажешь не так?

Саша промолчал, Старик был прекрасно осведомлен о нем и его подельниках. Пехота ждал, когда дед перейдет к делу и тот, решив, что момент настал, извлек из кармана коробочку с компьютерным диском.

- Дыба, - обратился старик к помощнику.

- Слушаю, – детина проворно схватил диск и метнулся к Сашиному ноутбуку, стоявшему на журнальном столике, - это мы мигом, - приговаривал бугай, сноровисто пробегая толстыми короткими пальцами по клавиатуре, - одну минуточку, Василий Иванович, вот оно, готово.

Пехота, превозмогая боль, уставился в экран компьютера. Седой благообразный старик смотрел на людей, находящихся в комнате с видом явного превосходства. Холеное лицо, не смотря на несколько надменное выражение, не раздражало, а ухоженная шевелюра была слово списана с полотен древних фламандских мастеров.

- Что за фрайер? – невольно вырвалось у Пехоты.

- Сволочь одна, - охотно пояснил старик, - глава немецкого фармацевтического концерна, известного на весь мир. Ухлопать его нужно, Саня. За ценой не постоим, гонорар будет достойный.

- Ну, не знаю, не знаю, - Пехота пожал плечами.

- А тут и знать нечего, - старик поднялся с места, давая понять, что разговор окончен, - сработаешь удачно, разбогатеешь, а провалишься, или отказаться вздумаешь, сдохнешь! Вот такой у нас с тобой расклад будет. Нужная тебе информация на диске.

- Подождите, - Саша протестующее замотал головой, - так дело не пойдет.

- Пойдет, - старик вышел в коридор, за ним, не отставая ни на шаг, выкатился детина, - не вздумай финтить, Пехота!

Дверь захлопнулась, Саша поплелся в ванную и подставил под холодную воду раскалывавшуюся от боли голову. Когда немного полегчало, Пехота возвратился в комнату и приступил к изучению материалов.

Немец прибывал в столицу через неделю, он намеревался открыть в России один из филиалов своей компании, а, заодно, проехаться по городам и весям огромной страны. О своих планах знаменитый фармацевт поведал в интервью газете «Русский Бизнес».

Пехота прекратил чтение и принялся осмысливать полученную информацию. Убирать иностранца следовало в Москве. По приезде в столицу, немец планировал остановиться в шикарном, недавно открытом после капремонта, отеле «Империя». Именно в комплексе «Империя» была назначена пресс-конференция фармацевтического магната, куда был приглашен весь деловой истеблишмент столицы. В день выступления заезжего «ганса» администрация отеля, конечно, усилит охрану и призовет на помощь милицию и ФСБ. Нет, при таком раскладе немца надо было убирать раньше, почти сразу по приезде, пока фриц еще не освоился в новой обстановке.

На следующий день гладко выбритый Пехота предстал пред ясны очи начальника участка «Мосзеленхоза», к чьему ведомству принадлежал парк, расположенный перед отелем «Империя».

- Рабочие-то нам нужны, - лысыватый брюнет в зеленой форменной спецовке с сомнением взглянул на соискателя вакансии, - вот только зарплата у нас маленькая. В других местах платят больше.

- Мне на свежем воздухе труд показан, - Пехота сделал вид, что вдыхает целебный парковый воздух полной грудью, - поработаю, присмотрюсь, себя покажу. Нам немосквичам любая работа в столице за счастье. Я, вон, на стройке три месяца отбарабанил, а хозяин выгнал, не заплатив ни копейки, хоть и обещал золотые горы. У вас-то так не будет?

- Нет. Ну что вы! – брюнет закивал головой, - у нас все по-честному. Мы своих рабочих не обманываем.

- Это хорошо, - Пехота достал из кармана старенького пиджака мятую пачку «Примы», - Когда приступать? Я хоть сейчас готов.

- Сейчас и приступайте, - милостиво разрешил начальник участка, - но сначала идите на склад. Вам там спецовку выдадут.

- Слушаюсь, - радостно улыбнулся новоиспеченный озеленитель.

Не успел Пехота примерить новую зеленую робу, как возле него возник неказистый мужичонка в лихо сдвинутой на затылок форменной кепке.

- Я тебя делу обучать приставлен, - мужичонка протянул узкую ладошку, испачканную в садовой побелке, - Глеб Игнатьевич Синягин меня зовут. В прошлом учитель труда, ныне – сезонник «зеленого фронта». Михалыч, наш шеф, велел за тобой присматривать. Давай облачайся в рабочее и двигай в сторону фонтана. Деревья, что час назад привезли, сажать будем.

- Сей секунд, - Пехота шутливо приложил руку к голове и щелкнул каблуками стоптанных китайских башмаков.

- Поторопись, - наставник не оценил юмора и быстро зашагал в сторону центральной аллеи, где уже начал собираться контингент парковых рабочих.

- Слушаю, Игнатьич, - теперь голос Пехоты был серьезен, как никогда.

Капая яму, Саша искоса поглядывал в сторону высокого кованого забора, отгораживающего «Империю» от остального мира.

- Буржуины проклятые, - Саша мотнул головой в сторону отеля, - за оградой от народа прячутся. Все так устроили, что и муха к ним в их ВИП-зону не залетит.

- Комлю, комлю придерживай, вахлак, - рассердился на Сашу Игнатич, - деревья сажать тоже с умом надо! Не приживется, вычтут из зарплаты за порчу госимущества. Оно тебе надо?

- Нет, Глеб Игнатьевич, не надо, - Саша талантливо изображал перед бугром почтение и раболепие, и пенсионер растаял.

- Ты, это, Сашок, за водярой в продмаг на обеде сбегай, прописаться на новом месте надо, сам понимаешь, - старик почесал грязной пятерней плешивую макушку, - а насчет «Империи», зря ты так. Она нас малость подкармливает. Мы на буржуев не в обиде.

- Это как? – заинтересовался Александр.

- Все сам узнаешь, только, после того, как коллектив похмелишь, - старикан усмехнулся, - ты, Саня, не боись. Тут тебе не стройка, никто тебя не обманет, свою копейку всегда получишь.

Прописывали Пехоту впятером. Кроме наставника присутствовали бывший студет ВГИКа Петя-Артист, друг Игнатича, отставной школьный военрук, которого все называли просто по фамилии, Пенько, и два полубомжа Витя и Тимофей, похожие друг на друга, как братья-близнецы.

Обсудив международное положение и футбол, коллеги посвятили Сашу в тайное общество цветоводов, как шутливо именовал их бригаду военрук Пенько. Оказалось, что труженики участка подрабатывают в садово-парковом комплексе фешенебельной гостиницы. Трудились зеленхозовцы нелегально, что называется, в темную.

Главный садовник «Империи», представительный господин в дорогом костюме, использовал Сашиных коллег на работах по благоустройству территории комплекса. Подсчитав все до копейки, садовник пришел к выводу, что иметь под своим началом «черных» совместителей гораздо выгодней, чем содержать собственную службу. Приватно переговорив с начальником участка и заинтересовав его финансово, ловкач получил «добро». Всеобщая выгода была на лицо. Руководство отеля экономило деньги, а работяги получали дополнительный источник заработка. Неудивительно, что через неделю Пехота уже старательно рыхлил землю «имперских» клумб, обращая внимание на все, что могло привлечь внимание профессионального киллера.

Немец опоздал, широко анонсированный приезд бизнесмена случился почти на месяц позже объявленного срока. Все это время Александр исправно трудился на своем новом месте. Его теперешняя работа даже стала нравиться Пехоте, и Саша даже немного жалел, что скоро ему придется покинуть дружный коллектив под началом Глеба Игнатьевича.

Однажды, подравнивая кусты акации, Пехота увидел, как в центральные ворота отеля въехал черный лимузин с дипномерами. Из лимузина выбрался высокий сухощавый старик в элегантном сером плаще. На ступенях парадного входа «Империи» гостя лично встретил главный управляющий гостиничного комплекса. Пожав управляющему руку, немец проследовал в свои апартаменты. А к Пехоте подлетел взволнованный начальник садово-паркового комплекса гостиницы.

- Сейчас тут закончишь, аллейку с ребятами приберете. Плачу вдвое, - главный садовник выразительно помахал перед Сашиным носом тремя тысячными бумажками.

- У вас дворники свои есть, - обиженно протянул Саша, тыча пальцем в недостриженные кусты, - тут еще работы непочатый край, а ребят-то и нет. Артист в запое, Пенько в отгуле, а Игнатич приболел слегка, давление, наверное… Сейчас Тимка с Витькой подойдут, они носилки с сучьями в контейнер поволокли.

- Ты не умничай! – садовник воинственно двинулся на Сашу, - делай, что говорят, понял? Немчура завтра с утра по аллейке этой побежит, у него по плану утренняя физзарядка. Ровно в полвосьмого он пробежку, виде те ли, делает. А мы, было, плитку тротуарную тут класть начали. Развезли грязюку, теперь убраться необходимо. Поняп?

- Понял я, понял, - Пехота кашлянул и полез в карман за «Примой», - все уберем, пыль сметем. Плитку, что осталась, на задний двор под навес стащим. Что сейчас не успеем, к утру доделаем. Вот, только…, - Саша замялся.

- Ну, что еще? – главный садовник сделал свирепое лицо.

- Добавить бы надо, - Саша развел руками, - работа-то аккордная. Хоть по тысченке на рыло накиньте и охрану предупредите, чтоб не гоняли нас.

- Сделаю, вы только не подведите, - садовник погрозил Пехоте пальцем и вальяжно покатился в сторону главного входа, где уже начала собираться журналистская братия.

Перекусив на скорую руку в близлежащем Макдоналдсе, Саша со товарищи принялись за работу. Трудились они до ночи, но электрический свет изящных фонарей, установленных по обеим сторонам аллеи, все еще продолжал освещать внушительную кучу тротуарной плитки, которую не успела убрать Сашина бригада.

- Кару бы подогнать, или погрузчик, спорее бы дело пошло, - Тимофей длинно сплюнул в траву, - на носилках много не унесешь, а буржуины за дорожки свои трясутся, технику не дают использовать.

- Эх, выпить бы сейчас, - Витя блаженно закрыл глаза, - допинг, если его умело использовать, чудеса творит. Сань, там садовод местный аванс не оставил? - работяга с надеждой посмотрел на Пехоту.

- Не оставил, - Саша полез в карман спецовки и извлек оттуда смятую пятисотку, - я угощаю, но только после окончания работы. Лично сбегаю в «ночник», но сначала плитку уберем.

- Лады, - работяги, нехотя поднялись со своих мест.

Спустя три часа дело было сделано, плитка и остатки строительного мусора были убраны на задний двор, где после трудов праведных отдыхала Сашина бригада. Ночевать решено было здесь же, утром хитрый работодатель должен был рассчитаться за уборку и отпустить зеленхозовцев восвояси.

Прикончив пару бутылок, Витя и Тимофей забрались в подсобку и заснули праведным сном. Саша же, который лишь прикидывался пьяным, проводив друзей, поднялся с перевернутой тачки, которую использовал вместо стула, и быстро пошел в сторону склада хозинвентаря. Там, под стареньким дощатым домиком Пехота давно спрятал острую, как бритва, заточку. С помощью этого нехитрого приспособления Пехота и собирался покончить с благообразным седым немцем, которого заказал Саше драчливый старикан.

«Это только в сериалах и детективах киллер долго и тщательно готовится к выполнению задания, изобретая какие-то экзотические пути ликвидации объекта. В жизни все гораздо проще. Будешь тянуть, привлечешь к себе внимание, а повышенное внимание – это плохо! Обретенные годами навыки, - вот основа мастерства в каждой профессии, - философски рассуждал Пехота, извлекая из тайника собственноручно изготовленное оружие.

План был прост и давно уже сложился в Сашиной голове, он лишь ждал, и вот, наконец, дождался времени, когда этот план должен был реализоваться. Теперь нужно было дождаться утра. Саша притаился за кустами, из-за которых был хорошо виден центральный вход в основное здание отеля, в котором и располагался люкс, куда вселился старик - фармацевт.

Немец проснулся рано, уже в семь часов утра он вышел на балкон в белом фирменном халате, что предоставлял отель вип – персонам. Через полчаса бизнесмен спустился в парк. Сейчас немец переоделся в адидасовский спортивный костюм и, сделав щадящую разминку, потрусил по центральной аллее парка, где накануне трудилась бригада Пехоты.

Бежал бизнесмен не один, отстав от него метров на двадцать, неспешной трусцой передвигался телохранитель с наушником минирации в правом ухе.

«Первый, первый у нас все нормально, объект делает пробежку», – бубнил парень, зорко посматривая по сторонам.

«Пора, - решил для себя Пехота, - дальше аллея снабжена камерами слежения, нужно ликвидировать немца здесь».

Саша скинул грязную сецовку «Зеленхоза» и остался в фирменной майке обслуги «Империи», которую стянул в свое время из прачечной отеля. Взяв в руки метлу, он принялся подметать дорожку.

- Время другого не нашли? Не видишь иностранец зарядку делает, а еще вип-отель, - презрительно скривился телохранитель, на всякий случай, закрывая Пехоте доступ к объекту.

- А? – Пехота сделал вид, что не расслышал говорившего и, прижав ладонь к уху, двинулся к парню, но тот уже пробежал вперед.

Удар заточкой пришелся точно в шею бодигарду, он не успел даже вскрикнуть и, молча, осел на дорожку. Пехота одним прыжком догнал бежавшего впереди старика, чтобы повторить свой коронный удар. Старик оказался проворнее молодого телохранителя, отскочив в сторону, он ринулся в атаку, и даже успел нанести Саше отменный хук. Взвыв от боли, Александр вытянул руку в смертоносном броске. Секунда и немец уже лежал у ног своего убийцы, скользнув затуманенным взором по лицу Пехоты, старик закрыл глаза и испустил дух.

Саша давно научился четко улавливать миг, когда его жертва уходит в мир иной, и если он в момент ликвидации находился рядом с тем, кого убивал, почти физически чувствовал волну некой энергии, исходящей от убиенного. Вот и сейчас этот страшный ветерок заставил киллера поверить в то, что немец мертв.

Все, дело сделано, нужно уходить! Пехота метнулся в кусты и пружинисто помчался к хозпостройкам. Маршрут отхода был разработан им давно и, спустя минуту, Саша оказался рядом с металлическим ангаром-гаражом. Вот и лестница, заблаговременно спрятанная в высоких густых лопухах. Тут, на задворках шикарного отеля «Империя», царили вечный хаос и бардак. Скрытый от глаз иностранных гостей участок территории никогда не убирался. Старые матрасы и сломанные кресла соседствовали с ветхими тумбочками, ваннами и раковинами советского периода. Достав канистру с бензином, Александр плеснул горючее на кучу хлама и, щелкнув зажигалкой, полез на крышу ангара, оттолкнув ногой приставленную к стенке лестницу, он прыгнул вниз и оказался по другую сторону забора, вплотную примыкавшего к хозпостройке.

Заброшенный пустырь, предназначенный для строительства нового жилого корпуса отеля, был обследован Сашей заранее. Будка охранника, совершавшего обходы раз в три часа, стояла далеко. Видеокамеры взирали на мир зоркими глазками, но Саше на это было глубоко наплевать. Даже если его и зафиксиреет глаз видеосторожа, что с того? Он сюда никогда не вернется. Деньги за эту работу давно уже поступили на его расчетный счет, старик не обманул и сдержал свое слово. Теперь и он, Саша выполнил свою часть договора, взаимовыгодное сотрудничество закончилось, и стороны расходятся весьма довольные друг другом.

Пехота ускорил шаг и вскоре оказался возле крупной железнодорожной станции, купив билет, он прошел на платформу и, дождавшись электрички, шмыгнул в вагон.

- Смотрите, кажется, комплекс «Империя» горит – пожилая женщина ткнула скрюченным артритом пальцем в направлении территории, занимаемой фешенебельной гостиницей.

- Точно, - обрадовано согласился с ней бомжеватого вида мужик, - на заднем дворе полыхает. Склад там ихний распологается. У меня жена раньше в этой «Империи» горничной работала, потом сократили ее, суки!

- Отлились кошке мышкины слезы, - молодой парень с серьгой в ухе глотнул пива из пластиковой бутылки, - пусть горят, буржуи чертовы.

Пехота тоже взглянул в окно и тут же закрыл глаза, погрузившись в чуткую полудрему. Он не заметил, как в сутолоке вагонной давки на выход пробирается невысокий тощий мужичонка в изрядно поношенном спортивном костюме. На голове оборванца красовалась засаленная фетровая шляпа, в руках мужчина сжимал объемный пластиковый пакет с пустыми бутылками. Мужик молча прошел к выходу мимо лавки, где дремал Пехота. Саша почувствовал легкий, едва заметный укол, и это было последнее мгновение, что прожил на свете хитрый и безжалостный убийца.

Когда поезд подъехал к конечной станции, все пассажиры встали со своих мест и лениво потянулись в сторону тамбура. Лишь молодой мужчина не торопился покинуть вагон, он продолжал спать, откинувшись на спинку сидения.

«Умаялся бедняга, - прошептала сердобольная старушка-дачница с букетом алых пионов в руках, - говорят еще, что у нас молодежь плохая, алкаши, да тунеядцы одни, а у нас молодежь вкалывает до седьмого пота. Вон один даже в электричке заснул».

Бабка подошла к спящему и потрепала парня по плечу, приехали, мол, друг, но тот и не думал просыпаться.

- Да он же помер, пульса нет, нету пульса-то. Инфаркт наверное, - резюмировала бабка, - люди добрые, милицию вызывайте, - закричала старушка, обращаясь к стремительно редеющему хвосту рвущихся на свежий воздух пассажиров. - Куда же вы, люди? У кого мобильник есть? Вызовите «Скорую помощь», может быть, его еще спасти можно? - старушка почти плакала, но людской поток и не думал останавливаться, у каждого были свои неотложные и важные дела.

Охая, ахая и кляня на чем свет стоит людскую черствость, пожилая женщина сама дошла до вокзального отделения милиции. Спустя полчаса на место событий прибыл скучающий милицейский наряд.

- Еще один отдуплился, - флегматично констатировал факт смерти пассажира полный одышливый сержант, по всей видимости, старший наряда.

- Нам-то что? – беспечно осведомился у ветерана его молодой коллега.

- Геморрой нам через это дело выйдет, салага, - снизошел до объяснений сержант, - объяснительных одних целый том напишем, - мрачно закончил он.

 

ГЛАВА 25. «НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ, Я ВЫТАЩУ ТЕБЯ».

 

 

- Гражданин Дадуа? Какие люди к нам, жаль только, что под конвоем, – сидевший за столом полковник Коняев смотрел на Вахтанга с презрительной усмешкой, - сними с него наручники, - гаркнул он конвоиру.

Молодой ладно скроенный старшина, порывшись в кармане галифе, достал ключ и, ловко щелкнув замком, снял с рук Вахтанга тесные металлические браслеты.

- Как ощущения? – теперь Коняев был само участие.

- Все нормально, - Дадуа размял затекшие руки.

- Слушай Вахтанг, - Коняев встал из-за стола и. подвинув свой стул на середину комнаты, сел рядом с арестантом, - ты же умный мужик, орденоносец, фронтовик, герой. Ну, зачем ты упрямишься? Мы же все знаем, что выполнение важного правительственного задания сорвал этот мерзавец Линке. Он, немчура недобитая, занимался саботажем и диверсиями. Втирал тебе и Лаврентию очки, рассчитывая таким нехитрым способом, превратить секретную разработку в дешевый балаган. Это он специально устроил бойню, в результате которой пострадали наши лучшие офицеры. Бравые ребята, спортсмены стали жертвой сумасшедшего бандита, которого проклятый Линке напичкал какой-то отравой.

- Это бред, - Дадуа спокойно смотрел перед собой, - нашим разработкам присвоен гриф «секретно». О результатах опытов я докладывал лично Берии, и только он знает суть дела.

- Лаврентий сдал тебя, Вахтанг, - на лице Коняева появилось тщательно отрепетированное сочувствие, - операция «Берсерк» сорвана. Проект свернут, Берия станет заниматься атомной бомбой. А ты будешь нести ответственность за то, что все пошло прахом. Опомнись, Вахтанг, все еще можно исправить, подпиши бумагу, что во всем виноват профессор и можешь быть свободен. Вернешь расположение Лаврентия, получишь новое назначение, во сто раз лучше старого! Решайся, ну же! Я за тебя уже все написал, тебе осталось только поставить свою подпись!

Полковник достал из ящика стола густо исписанный лист бумаги и осторожно положил его перед Вахтангом.

- Напрасный труд, полковник. – Дадуа брезгливо оттолкнул от себя лист, - ничего подписывать не буду.

- Да?! – Коняев коршуном навис над Вахтангом, - Ну хорошо! Я скажу тебе то, что ты ожидаешь услышать меньше всего. Операция «Берсерк» закончена. А вакцина храбрости давно готова. Не сегодня-завтра, ее введут в рацион элитного отряда войск МГБ. Мы будем готовить воинов будущего, а ты, Вахтанг, не будешь иметь к этому никакого отношения. Ты будешь гнить в тюрьме, но никто не придет к тебе на помощь.

- Что за глупость?! - Вахтанга прошиб холодный пот. - Внедряя этот препарат, вы наштампуете убийц и безжалостных монстров. Необходимо вернутся к лабораторным исследованиям. «Вакцина Берсерка» при определенной доработке и грамотном использовании может стать прекрасным фармакологическим средством и помогать лечить людей. Она способна продлевать жизнь, стоит лишь немного изменить ее формулу. Мы с профессором стоим на пороге важного открытия. Нужно лишь осторожно, шаг за шагом идти в заданном направлении. Заклинаю, не используйте препарат в его сегодняшнем виде. Мы уже наблюдали его действие воочию! Если мне не суждено выйти из этих застенков, вы, полковник, обязаны проинформировать тех, кто будет заниматься исследованиями после нас!

Последние слова Дадуа уже кричал, но полковник смотрел на него с усмешкой.

- Хватит истерик, - окрик Коняева заставил Дадуа замолчать.

Вахтанг вдруг осознал всю тщету своих усилий и опустошенно смотрел на портрет Сталина, висевший на обитой карельской березой стене коняевского кабинета.

- Когда-нибудь мы все ответим за то, что сделали, - тихо проговорил Дадуа.

- Дежурный! В камеру его! Есть, пить и спать не давать! – отрывисто пролаял полковник.

Последние слова Дадуа вывели Коняева из себя.

«Подумаешь, пророк!» - с ненавистью думал полковник.

Еще недавно, он, полковник МГБ, Николай Коняев, опасался ареста и обвинения в госизмене, но прошло совсем немного времени, и удача широко улыбнулась полковнику и его шефу Виктору Авакумову. Теперь давний друг Лаврентия Берии сидел перед ним на шатком тюремном табурете, а Берия и пальцем не пошевелил, чтобы спасти своего подопечного. Однако, для обреченного, Вахтанг держался слишком спокойно и самоуверенно. Это обстоятельство чрезвычайно не понравилось Коняеву, и он решил проучить гордеца.

Вахтанга отконвоировали в тесную сырую камеру, где ослепительно горел свет, и отвратительно пахло нечистотами. В углу стояла узкая скамья, прямо на полу валялся тощий матрас с торчащими наружу сухими травинками.

Дадуа присел на край скамьи и закрыл глаза, но тут же услышал лязг открываемого засова.

- Вахтанг Георгиевич, - в камеру вошел полковник Язев.

- К вашим услугам, Иван Иванович, - грустно улыбнулся Вахтанг.

- Мне поручено сообщить вам, что в лаборатории Линке идет обыск, - Язев достал из кармана пачку папирос и, закурив, продолжил: - начальнику режима полковнику Явлоеву и вашему офицеру Зубареву приказано в наикратчайший срок передать в спецкомиссию документы и образцы вакцины, используемые в лабораторных опытах. Что вы на это скажите?

- Бог в помощь, - Вахтанг с недоумением посмотрел на полковника, который извлек из кармана пиджака маленький бумажный шарик и легонько катнул его в сторону Дадуа.

- Ну что же, - Язев встал со скамьи, - разговора у нас, судя по всему, не получилось. Подождем, времени у нас много.

Дадуа промолчал, он продолжал сидеть на лавке, накрыв шарик рукой. Едва полковник двинулся на выход, дверь камеры тут же распахнулась, дежурный вертухай внимательно посмотрел на арестанта и козырнул полковнику.

Дадуа подождал, когда дверь закроется и, развернув записку, поднес ее к глазам

« Ничего не бойся, я вытащу тебя», - было написано на маленьком клочке бумаги рукой Лаврентия Берии.

- Что это там у вас в руках? – вертухай, внимательно наблюдавший за арестантом в дверной глазок, щелкнул замком и ввалился в камеру.

- Где? – удивился Дадуа, широко зевая и закрывая рот ладонью,- смотри сам! Нет у меня ничего!

Вертухай осмотрел руки арестованного и, смерив Вахтанга подозрительным взглядом, вышел в коридор. Зайдя в кабинет, он встал навытяжку перед письменным столом, за которым восседал капитан Шахов.

- Как там Дадуа? – капитан отставил в сторону недопитый стакан с чаем и полез в карман за папиросами.

- К Дадуа только что заходил полковник Язев, - доложил офицер охраны, - эта камера хорошо прослушивается, их беседа записана на магнитофон. Желаете послушать?

- Это ни к чему, - отмахнулся Шахов, - Язев не дурак, все, что он хотел сообщить Дадуа, он уже сообщил. Как, это уже другой вопрос. Беседа велась лишь для проформы.

Шахов махнул рукой, отпуская охранника. Визит полковника Язева неприятно удивил капитана. С минуту он размышлял, потом решительно взялся за телефон.

- Полковника Коняева, - прорычал он в трубку.

- Слушаю тебя, - голос Коняева был необычно тихим, что случалось в минуты полковничьего гнева.

- Я сейчас зайду к вам, товарищ полковник, - опасаясь телефонной прослушки, Шахов решил разговаривать с шефом с глазу на глаз.

Он прошел через внутренний двор лубянского замка и, преодолев двойной кордон охраны, очутился в кабинете полковника.

- Язев навестил Дадуа, - начал с порога Шахов.

- Теперь это неважно, - Коняев, еще недавно излучавший спокойствие и уверенность, теперь был похож на загнанного в западню зверя.

Капитан, видевший начальника несколько часов назад, поразился происшедшей с полковником метаморфозе. Руки Коняева мелко дрожали, потухшие глаза, уставившиеся в одну точку, делали их хозяина похожим на умалишенного. За все время службы капитан Шахов еще ни разу не видел своего шефа в таком плачевном состоянии.

- Проклятый Мигун подставил нас, - выдавил из себя Коняев, - рядом с домом Дадуа обнаружено табельное оружие офицера нашей группы. Речь идет о недавно пропавшем лейтенанте Савельеве. Кроме всего прочего удостоверение Савельева тоже найдено рядом с домом Вахтанга. Хорошо, что там оказался Амир Явлоев, его люди первыми нашли ствол и ксиву. Не могу себе представить, что было бы, прознай про это кто-нибудь из бериевских ищеек. Все указывало бы на наше участие в этом запутанном деле, как тебе такой расклад, а, Шахов?

- Один черт, кто-нибудь из людей Амира сольет информацию парням Язева, - бросил Шахов, - уверен, скоро Иван Иванович будет знать все, что знаем мы, а, может статься, и много больше нашего.

- Ты прав, сейчас ни в ком нельзя быть уверенным до конца, - согласно кивнул головой полковник.

- Авакумов уже в курсе этого инцидента? – поинтересовался капитан, не выказывая, впрочем, особого беспокойства.

- Рвет и мечет, боюсь к нему на доклад идти, - поежился Коняев, - нутром чую, Берия защитит своего дружка, да еще и обвинит нас в покушении на Дадуа. Улики-то налицо.

- Все это спорно и абсолютно ничего не значит, - капитан, ни при каких обстоятельствах не терявший присутствия духа, преспокойно полез в стол начальника и достал оттуда початую бутылку коньяку

Не спрашивая разрешения хозяина кабинета, Шахов налил в граненый стакан ароматного напитка и, смакуя, выпил его маленькими экономными глотками.

- Дадуа все равно умрет, теперь расправиться с ним просто необходимо, - продолжил капитан, - если Дадуа сдохнет, в рядах сторонников Берии воцарится паника. Сам министр придет в неописуемую ярость, а, находясь в таком состоянии, легко наделать ошибок. Кроме того, хорошо бы обвинить людей Лаврентия в каком-нибудь крупном просчете. Я знаю, что Берии поручено взять в разработку Густава Ленца…

- Этот журналистик – странный тип, - горячо поддержал Шахова заметно повеселевший Коняев, - хорошо бы этот Густав отмочил бы что-нибудь этакое…Тогда люди Берии оказались бы в дерьме по самые уши. Любой их просчет на руку нам, верно, капитан?

К полковнику потихоньку стала возвращаться его былая уверенность.

- Сейчас я постараюсь разузнать у Амира, что делается в хозяйстве этого треклятого грузина, - Коняев принялся с остервенением вращать диск телефонного аппарата, а Шахов, весьма довольный собой, потихоньку выбрался из кабинета шефа и направился к себе.

Все мысли капитана были заняты подготовкой предстоящей операции по устранению Вахтанга Дадуа. Шахов чувствовал, что дело обещает быть трудным, но трудности дано не пугали подручного полковника Коняева. Наоборот, опасность будоражила и пьянила капитана, он любил рисковать. Жизнь без риска казалось ему пресной и неинтересной.

 

 

 

ГЛАВА 26. МУКИ СОВЕСТИ АНТОНА ЗУБАРЕВА.

 

 

«Что делать? Как поступить?» - Антон Зубарев метался по квартире.

Только что он поругался с женой. Та взяла дочку и ушла к подруге. Сейчас Антону стало стыдно, наорал на супругу из-за какой-то ерунды. Антон уселся на табурет и задумался.

А вдруг всё вскроется? Стоит возникнуть лишь малейшему подозрению, и копать станут всерьёз. А если начнут копать, наверняка докопаются до истины. Всё тайное становится явным. Ложь рано или поздно входит наружу, принимая свои гнусные, безобразные очертания, и никого не интересует, почему ты солгал.

Эх, вернуть бы обратно этот страшный 1941 год. Разговор с проклятым абверовцем, надевшим на себя личину энквдешника. Антон и сейчас, спустя годы, помнит его почти дословно.

«Всего один раз струсил, дал слабину, - горько думал Зубарев, - а дальше ложь, наслаиваясь на ложь, пошла сплошным потоком».

Столько лет проклятый немец не давал о себе знать. И вот на тебе, когда Антон почти позабыл о нём, фриц заявился и предъявил счёт. Зубарев помнил тот вечер в деталях. Вот он, Антон, открывает дверь своим ключом, возвращаясь домой со службы. В тот день он был одет в гражданское. Сняв в прихожей модное тёмно-синее пальто, Зубарев вошёл в комнату и остановился поражённый, не в силах вымолвить ни слова.

На новеньком диване, недавно полученном Антоном в спецраспределителе, восседал аккуратно причёсанный, одетый во всё белое, Отто фон Шлёсс, На столе, нарочно придвинутом к дивану, стояла чашка ароматного чая с мелиссой. Рецептом его заварки в совершенстве владела жена Антона, Алёна. Отто фон Шлёсс пил чай с вареньем и мило беседовал с дочкой Антона. Девочка счастливо смеялась, сжимая в руках большого плюшевого пса, очевидно, подаренного гостем. При виде Антона немец поднялся и двинулся к нему с распростёртыми объятиями.

- Антон, дорогой! Ну, как ты? - Отто фон Шлёсс заключил Зубарева в свои стальные объятья. - Сколько лет не виделись!

Антон машинально пожал гостю руку, машинально улыбался, машинально ужинал и пил Алёнину наливку, с ужасом ожидая момента, когда он останется с немцем один на один. Но ужин подошёл к концу. Жена ушла укладывать дочь спать, а Отто и Антон остались одни на кухне.

- Как вы меня нашли? - спросил Антон, как будто этот вопрос и был для него самым главным.

- Просто поинтересовался в справочной! - Немец захохотал. - Имя, фамилию, год рождения, все твои данные мне давно известны. Адрес выяснил по прибытии в Москву.

- Адреса сотрудников МГБ не дают в киосках Мосгорсправки - угрюмо сообщил Антон.

- Шучу, я запрашивал адрес твоей жены Алёны, она не является сотрудником МГБ,- пояснил немец, продолжая улыбаться. - Ты квартиру новую получил?

- Получил, совсем недавно,- убитым голосом подтвердил Зубарев.

- Вот видишь, как всё хорошо складывается,- немец назидательно поднял вверх указательный палец. - Я вылечил тебя, отправил к своим, и ты счастлив со своей семьёй в новой уютной квартире. А ведь всё могло быть совсем по-другому. Ты был бы мёртв, пропал бы без вести. Твои родные оплакивали бы тебя, и это было бы плохо, и для тебя, и для них. Разве не так?

- Не так! - горячо возразил Зубарев. - Предателем становятся раз и на всегда! Тогда я не до конца понимал это, теперь осознал в полной мере! Жизнь не радует меня, я живу в постоянном страхе разоблачения. Но даже если бы кто-нибудь убедил меня в том, что моя измена останется в тайне навсегда, я бы всё равно ненавидел бы себя за это предательство. Муки собственной совести - самые страшные муки, никакая физическая боль не сравнится с ними! Теперь я понял, что это не громкие слова!

- Это всё эмоции! - Фон Шлёсс пренебрежительно махнул рукой. - Война закончена, теперь мы просто партнёры в одном предприятии. Я - прогрессивный немецкий журналист Густав Ленц, прошу тебя только об одном. Информация о деятельности профессора Линке, ты должен поделиться со мной сведениями о его разработках. Всего-то. Даже и говорить не о чем.

- Эта информация засекречена. Я не имею к ней доступа, - попытался обмануть немца Зубарев. - Почти все исследования свёрнуты из-за недостатка госфинансирования. У государства нет денег на науку. Страна должна сначала подняться из руин, а уж потом думать о научных открытиях. К тому же, Дадуа арестован…

- Вот как? - Отто недоверчиво сощурил левый глаз и, наклонив голову, пристально взглянул на Антона. - А вот лихой чекист Мигун утверждает обратное. Вахтанг Дадуа, курирующей разработку чудодейственной вакцины, добился для своей группы особых условий. Работы, которые под его руководством проводит Иван Фридрихович Линке, финансируются в полном объёме. А самого Вахтанга Дадуа скоро выпустят, Берия не оставит в беде верного друга, прекрасно понимая, что на кону его собственная репутация. Вот, что говорит Мигун! Что ты на это скажешь, друг Антон?

Антон тяжело вздохнул и промолчал.

«А Мигун то не так прост, как хочет казаться, - подумал Зубарев, - тихой сапой всё уже разузнал и успел поделиться информацией с немцем»

- На вашем месте, я бы не доверял Мигуну. - Антон в упор посмотрел на Отто. - Мигун, он же бывший уголовник Борзяк по кличке Вася Шалый - страшный, жестокий и беспринципный человек! Якшаясь с ним, вы наживёте себе большую беду. Я пока не могу понять, но, уверен, что в этой игре он преследует какие-то свои цели, очень далёкие, и от ваших, и от моих. Ваших разоблачений, Отто, Мигун не боится. Сейчас не 1941год, и он не у вас в плену. В послевоенной стране царит разгул бандитизма, органы с ног сбились, пытаясь справиться с этой напастью. Мигун, если бы хотел, давно удрал бы из Москвы от греха подальше, но он продолжает оставаться здесь и носить форму офицера МГБ, рискуя быть раскрытым, зачем? Задумайтесь об этом. Вы напрасно связались с уголовником, да ещё с таким ухарем, как Васька Шалый.

Фон Шлёсс надолго задумался. Закрыв глаза, он силился принять решение, и, наконец, нашёл его.

- Ты, Антон, у меня в руках! - Отто погрозил Антону пальцем, предостерегая того от возможных возражений. - Твоя расписка о сотрудничестве с Абвером хранится в надёжном месте. Если со мной что-нибудь произойдёт, она тут же будет отправлена в аппарат Лаврентия Берии. После этого тебе не поздоровится, согласен, товарищ Зубарев?

- Да уж! - Антон невесело усмехнулся. – Меня расстреляют сразу же, без суда и следствия.

- Но не будем доводить до этого! - Отто ослабил галстук на воротнике своей белоснежной сорочки. - Давай будем сотрудничать на взаимовыгодных условиях. Ты, Антон, как начальник охраны Дадуа, являешься доверенным лицом Вахтанга. Так, или нет?

- Так, - ответил Антон, не вполне понимая, куда клонит немец, - Дадуа доверяет мне, и Линке хорошо ко мне относится. Я всегда внимателен к просьбам старика.

- Это очень хорошо! - обрадовался Отто фон Шлёсс. - Тогда поступим так! Ты достанешь мне образец вакцины «Берсерк» и сопутствующую документацию, Это несложно, тем более, сейчас, когда Вахтанг находится под арестом.

- Это невозможно. - Антон сделал круглые глаза. - Профессор хранит образцы вакцины в специально изготовленном термоконтейнере, и мне кажется, что этот контейнер где-то у себя прячет сам Вахтанг Дадуа.

- Твои предложения, Антон, - фон Шлёсс предоставил слово Зубареву.

- Я вхож в лабораторию профессора. Вахтанг иногда заставляет нас, офицеров охраны, помогать профессору в качестве лаборантов, - Антон обильно потел и часто вытирал лицо платком. - У Линке есть, так называемые, опытные образцы, маленькие ампулы с вакциной, которые он использует в своих повседневных опытах.

- Смелее, смелее, мой друг! - ободрил Антона фон Шлёсс, от волнения переходя на «вы». - Развивайте свою мысль дальше!

- Профессор с разрешения Вахтанга оставил их у себя для проведения повседневных исследований. Емкости эти малого размера и учёту подлежат весьма условно. Я попытаюсь похитить одну из них. Что касается лабораторных журналов с записями формул и описания опытов, то взять их не представляется возможным. Но, как я уже говорил, профессор доверяет мне. Часто, во время работы он держит развёрнутые журналы на своём столе. Я могу попытаться восстановить записи в них по памяти.

- Этого не потребуется, - фон Шлёсс достал из кармана белых льняных брюк маленькую блестящую вещицу, - зажигалка, она же, миниатюрный фотоаппарат. Изготовлено в Америке. Щёлкнул зажигалкой, и снимок готов, чудо техники, а?

Антон взял зажигалку в руки, внимательно осмотрел. На корпусе виднелся едва заметный квадратик мини объектива.

- Итак,- возобновил беседу Отто фон Шлёсс. - Вы мне – образцы вакцины и фотографии записей в журналах Линке, а я вам - расписку о сотрудничестве с Абвером. После этого обмена мы расстанемся навсегда, идёт?

- Идёт, - согласился Зубарев. - Однако вы забыли про одну мелочь.

- А, именно? - поинтересовался немец.

- Вы должны убрать Борзяка, или Мигуна, как вам будет угодно. Это вы навязали мне его в компаньоны. Вам и карты в руки.

- Позвольте, - немец развёл руками. - Чем вам не угодил Мигун?

- Он может шантажировать меня, - Антона охватила ярость. - Я не собираюсь трястись от страха до конца жизни!

- Хорошо! - немец поднялся с дивана, давая понять, что разговор окончен. – «Вакцина Берсерка» в обмен на вашу расписку и жизнь Мигуна, который выполнил свою миссию и должен покинуть этот бренный мир.

Получив приказ, Антон начал раздумывать, как выполнить задание и не попасться самому. В помещении института шла масштабная ревизия. Арест Дадуа поверг в неописуемый ужас научный контингент шарашки. Профессор Линке свалился с сердечным приступом, а техники, лаборанты и ученые, в той или иной степени, задействованные в работе по «Берсерку», строчили объяснительные, опасаясь, что их и без того незавидное положение ухудшится еще больше.

Удивительное дело, но выходило, что каждый выполнял свой, определенный участок работ, сводить воедино полученные результаты исследований было прерогативой самого Вахтанга и его подопечного, профессора Линке. Арест Вахтанга и болезнь профессора делали работу специальной комиссии невозможной.

Зато отсутствие руководства использовал в своих целях Антон, под видом поиска отчётной документации, Зубарев тщательно обыскал лабораторию профессора. Как бы в насмешку над планами Антона, в ящике письменного стола Линке нашлись ключи от обоих сейфов профессора. Но ни документов, ни контейнера с вакциной там не было и в помине. В потайном ящике лабораторного стола лежало несколько маленьких запаянных ампул с вакциной, которые старик использовал их в повседневных опытах.

Как и предполагал Антон, основную емкость с вакциной Дадуа и Линке хранили в другом месте, про которое никому, кроме них знать не полагалось. С лабораторными журналами повезло гораздо больше. Вскрыв сейфы, Зубарев обнаружил несколько листов, на которых теснились стройные ряды формул и расчётов, написанных летящим профессорским почерком. С первого взгляда было понятно, что эти черновики случайно завалились за толстые тома научных справочников дореволюционного издания, которыми очень дорожил Линке.

Обычно профессор, проинструктированный Вахтангом на предмет сохранения служебной тайны, сжигал подобные бумаги в конце дня, после окончания работы. А этим листам повезло избежать участи своих собратьев, они остались целыми и невредимыми, чем сослужили Антону полезную службу. Зубарев сфотографировал черновики, щёлкнув чудодейственной американской зажигалкой, и аккуратно убрал листки на место, подоткнув их под пыльные фолианты. Закрыв сейф, Антон снял перчатки, в которых орудовал в лаборатории, и, утерев со лба обильно выступивший пот, направился домой. Теперь можно было отправляться на встречу с Отто фон Шлёссом!

Вечером того же дня, Антон, одетый в гражданское, стоял в кассах Большого Театра, выпрашивая у важного администратора билет из брони. Билетов не было, вся бронь была востребована и выкуплена. Администратор, седой, благообразный мужчина, похожий на старорежимного учителя словесности, поднялся из-за стола и объяснял осаждавшим его театралам, что билетов на сегодня нет, и не будет.

- Ожидаете кого-нибудь, молодой человек? - рядом с Антоном остановился Отто фон Шлёсс в длинном сером плаще и мягкой фетровой шляпе с широкими полями. - Есть билет на сегодняшний спектакль.

- Сколько? - буркнул Антон, принимая правила игры.

- Сторгуемся, - Отто взял Зубарева под руку и вывел его на улицу.

- Конверт с интересующими вас вещами в кармане вашего плаща,- Антон слегка похлопал немца по вместительному карману.

- А вот интересующая вас вещь, - Отто протянул Зубареву билет на самый верхний ярус, - в антракте получите свою расписку. Я должен ознакомиться с тем, что вы мне принесли.

Делать нечего, Антон побрёл в зал и занял место, указанное в билете. В антракте Зубарев спустился в буфет и встал в длиннющую очередь. Молодой блондин спортивного телосложения, одетый в белоснежную рубашку и серые тщательно отутюженные брюки, слегка задел Антона плечом:

«Газетку обронили, товарищ» - буркнул блондин, проходя мимо.

Антон подобрал с пола свёрнутый в трубочку номер «Советского спорта» и положил во внутренний карман пиджака. Отстояв очередь, Зубарев купил рюмку коньяку и бутерброд с белой рыбой. Выйдя из буфета, Антон отправился в туалет, где осторожно развернул газету и обнаружил свою расписку с оттиском нацистского орла.

«Всё! Можно вздохнуть свободно! - ошалело подумал Зубарев.

Антон поднялся на своё место и досмотрел балет до конца. Чего же не посмотреть на такое потрясающее действо, когда сюда ещё попадёшь?!

Добравшись до дома, Антон отужинал, запив приготовленные Алёной пельмени изрядным количеством водки. Потом он уселся на диван, включив радиоприёмник. Передавали концерт Лидии Руслановой. Зубарев очень любил песни в исполнении этой самобытной певицы, но сейчас он решительно выключил радио. Накричал на жену, отругал дочку за разбросанные на полу игрушки. Ожидаемого облегчения не произошло, наоборот, стало ещё противнее. В голову лезли мысли, одна, противнее другой

«Для чего проклятому фрицу вакцина Линке?» - думал Антон

«Ясно, для чего, использовать эту смертоносную зелье в своих поганых целях!» - ответил ему некий человечек, поселившийся с недавних пор внутри Антона.

- Замолчи! - велел человечку Антон- Это не моё дело, я сделал всё, что мог для спасения себя и своей семьи. Всё остальное меня не интересует.

- А что, если фон Шлёсс со своими подручными выведет новую породу убийц, сильных, быстрых, изворотливых, послушных одному слову своего хозяина? - человечек задал вопрос и ждал ответа от Антона.

- Это невозможно, - Зубарев удивился, как неуверенно он сказал это.

- А если возможно? - настаивал на своём человечек. – Что если, эти убийцы будут заброшены сюда, в твою страну? Что если их поведут в бой такие авантюристы, как этот твой фон Шлесс, или его новые хозяева?

- Если вновь грянет война, СССР снова победит, и тогда вместо Гитлера уже Отто фон Шлесс пустит себе пулю в лоб в смрадной темноте подземного бункера!

- А цена?! - человечек кричал во весь голос, своим криком разрывая голову Антона изнутри. - А цена, цена, которую при этом заплатит твой народ, тебя не интересует?

- Отстань! - взмолился Антон. - Оставь меня в покое! Что я могу поделать?

- Антон, Антоша,- Алёна трясла мужа за плечо,- Что с тобой, Антоша?

Он сидел в кухне, уронив голову на сложенные на столе руки.

- А? Что?- Зубарев очнулся от кошмарного забытья, мало похожего на сон.

- Да ты кричишь, Антон! Разговариваешь с кем-то. - Алёна потрепала его по непослушным волосам. - Ты так изменился в последнее время. Объясни, наконец, что с тобой происходит? Что за люди приходят к нам домой? Кто этот человек, что был у нас недавно? Он представился твоим другом, но ты, по-моему, совсем не обрадовался, увидев его.

Зубарев молчал, обхватив голову руками. Алёна, не дождавшись от мужа ни слова, продолжила:

- Этот ваш новый офицер, Мигун! Он страшный человек, Антон. Он несколько раз заходил к нам домой, когда тебя не было. Он рылся в твоём рабочем столе, забрал себе какую-то запаянные стеклянные трубочки. А мне велел молчать!

Зубарев вскинул голову и потёр ноющие от боли виски.

- Почему ты ничего не сказала мне об этом? - Антон схватил Алёну за плечи и с силой встряхнул её. - Я думал, что потерял одну из этих ампул с секретным препаратом а, оказывается, ее забрал себе этот мерзавец!

Зубарев оттолкнул от себя жену, и устало опустился на табурет.

В тот день Антон помогал Ивану Фридриховичу крепить к лабораторным штативам колбочки с растворами вакцины. Антон, разжигавший спиртовки, подносил колбы к огню и капал в них какой-то жидкостью. Профессор с интересом следил за возникающей в колбе реакцией и ставил в лабораторном журнале свои, одному ему понятные пометки.

Одна ампула оказалась лишней, и Антон положил ее в карман кителя, намереваясь в конце испытаний вернуть профессору. После окончания эксперимента Зубарев забыл об оставшемся у него образце и ушёл с ним домой. Потом, убоявшись взыскания за служебную халатность, решил не рассказывать о своей забывчивости, и попытаться как-нибудь при удобном случае незаметно вернуть ампулу на место.

Когда на горизонте появился фон Шлёсс, Антон вспомнил о своём запасе, но, не обнаружив ампулу в столе, подумал, что уже отнёс ее в лабораторию. Теперь оказалось, что испытательный образец похитил Мигун!

- Надо было рассказать мне об этом! Поняла, дура?! - Напустился Антон на плачущую жену.

- Я… Я должна тебе сказать, Антон! Я виновата перед тобой, я…

Но Зубарев, не слушая её, принялся одеваться, намереваясь отправиться на службу. После ареста Вахтанга Дадуа и начавшихся в связи с этим разбирательств, все офицеры его охраны должны были получить новые назначения. Пока шло служебное расследование, Зубареву и его подчинённым было предписано находиться в распоряжении начальника режима научного учреждения, подполковника МГБ Амира Явлоева.

Антон кое-как натянул форму. Голова нещадно болела. Ноги дрожали и отказывались повиноваться. Зубарев вынул из кармана коробочку с болеутоляющим средством, которое ему выписал врач, осматривавший Антона на ежегодной медкомиссии. Проглотив пару таблеток, Зубарев вышел из квартиры.

 

 

Домой Семён Бородин добрался лишь после полудня. Войдя в прихожую, Семён сразу понял, что в квартире кто-то есть. Работало радио, которое перед уходом он выключил из розетки. Распахнув дверь на кухню, Семен увидел сидящего на табурете Зубарева. Лицо Антона было бледным, верхняя пуговица кителя расстегнута, правой рукой Зубарев держался за сердце.

- Антон? - удивился Бородин,- Как ты здесь оказался? Что ты делаешь в моей квартире?

- Ну, ты даёшь! - Зубарев усмехнулся, превозмогая боль. - Мы же с тобой соседи. Ключи запасные ты мне сам дал, как только мы в дом этот въехали. Вдруг, мол, ты свои потеряешь.

- Тебя, Антон, отпустили уже? - осторожно поинтересовался Семён

- Отпустили. Язевские ребята нас с Мигуном всю ночь допрашивали. В лесу у них домик специальный имеется, этакая избушка на курьих ножках. Вдали от шума городского мастера эти языки здорово развязывают. Малюта Скуратов по сравнению с ними сущий ребенок. Я боялся, что они про опыты по «операции Берсерк» начнут спрашивать. В случае чего решил для себя все отрицать. Мол, Дадуа нас ни во что не посвящал. Сам всем руководил, мы у него на подхвате были.

- Не больно-то смело с твоей стороны, – усмехнулся Бородин, - мог бы что-нибудь в защиту Вахтанга сказать. Знаешь ведь, что он был против такого спешного испытания вакцины на человеческом материале.

- Ничего я не знаю! - Зубарев встал и, налив из крана кружку холодной воды, жадно выпил, - не знаю, и знать не хочу! Я, Сеня, человек маленький, мне в защитники Вахтанга лезть не с руки. Его, может быть, скоро к стенке поставят и в убийстве военнослужащих МГБ обвинят.

- Бред, я ведь знаю, что это чистой воды оговор! - Бородин, взявшись за голову, потрясённо замолчал.

- Ни хрена ты не знаешь, Семён, - Зубарев горестно усмехнулся. - Слеп и глух ты, как старый замшелый пень. Не видишь ничего дальше собственного носа, а ещё чекист!

- Ты что, Антоха, несёшь? Заткнись, и без тебя тошно, - Бородин покрутил пальцем у виска, - совсем с ума сошёл? Прёшь на старого друга, как танк.

- Предатель твой старый друг, Сеня. - Зубарев поднял на Семёна полные душевной боли глаза. - А ты и не знал!

- Ты чего городишь, Антон? - враз охрипшим голосом спросил Бородин,- что за шутки?

- Это не шутки! - Антон наклонился через стол, вперив в Бородина взгляд безумных глаз, - Я во время войны в плен попал в бессознательном состоянии. Абверовец один вылечил меня, заставил на себя работать. Мигун тоже там был. Мы с ним одни из всего эшелона, что штрафбатовцев на фронт вёз, в живых остались. Да, и не Мигун он вовсе. Борзяк, его фамилия. Бандит он и убийца, уголовная рожа! Фриц этот нам побег липовый из плена устроил. Меня ранили во время побега, чтоб правдоподобно всё выглядело. Болел я долго, чуть не помер.

Антон рассказывал взахлёб, перескакивая с одного на другое, возвращаясь к уже сказанному по несколько раз. Впервые за последние годы Зубарев говорил правду. Сейчас он вновь был самим собой. Страшное напряжение, презрение к самому себе слабели, уступая место странному спокойствию и безразличию. Всю свою душевную боль Антон переложил на плечи своего старого, ещё довоенного друга Семёна Бородина. И тот принял этот груз, не отошёл и не сбросил его обратно.

- Как ты мог?! - Бородин отвернулся, не в силах противостоять жгучему желанию, тот час плюнуть в лицо Антону, - Как же ты мог?

- А что было делать, Семён? - Антон схватил Бородина за плечи, - Погибнуть? Пасть смертью храбрых? А моя семья? Жена, маленькая дочка?

- Да, погибнуть, да, пасть смертью храбрых! - оттолкнув руки Антона, закричал Бородин, - как ты сможешь объяснить всё жене, как ты станешь после этого смотреть в глаза дочери, Антон?

- Но я ничего не делал, не вредил, не доносил, не собирал разведданные для Абвера, - Антон снова осторожно потрогал раскалывавшуюся от боли голову, - этот фриц нас с Мигуном не беспокоил. Мы уж думали, что он погиб, или забыл о нас, как вдруг он объявился на пороге моей новой квартиры.

- А ведь это я тебя после партизанского отряда проверял. - Семён поднял на Зубарева тяжёлый взгляд, - и тебе, и дружку твоему, лже-Мигуну доверился. Поверил я тебе, Антон, дознание вёл чисто для проформы. Так, что я, такой же, мерзавец, как и вы с Мигуном.

- Ты так говоришь, потому, что у тебя семьи нет. Ни жены, ни детей не имеешь, ответственности ни перед кем не несёшь! - Антон подошёл к окну, открыл створку и подставил ветру горящее лицо. - Я сейчас, Семён, застрелиться хочу, как мне погано. Но не могу, девок своих жалко.

- Опять ныть начал, - зло промолвил Бородин, - не время сейчас скулёж поднимать! Скажи лучше, как фриц этот вышел на тебя спустя столько лет? Как он вообще в Москве оказался? Какие цели преследует?

- Фриц этот хитрый, как чёрт. Он под антифашиста теперь работает, - Антон перешёл на шёпот и, постоянно оглядываясь по сторонам, продолжал, - этот фриц адрес мой разузнал, да и заявился ко мне. Велел мне вакцину раздобыть! Я сделал всё, как он велел. Подозреваю, что он на новых хозяев работает, мало ли в мире империалистических разведок?

- Да как же ты можешь в этом участвовать? Ты же русский человек, да и Мигун твой, тоже! - Бородин негодующе стукнул по столу.

- У фрица расписки были наши с Мигуном, о добровольном согласии работать на Абвер. Он у нас их взял перед тем, как побег ложный устроить, - Антон говорил тихо, низко опустив голову и упершись взглядом в пол.

- Вот, видишь, как халатность и головотяпство перерастают в преступление? – еле слышно проронил Бородин. - Я поверил тебе и провёл проверку формально, допустив вас с Мигуном до секретных разработок. Дадуа поверил Линке и не проконтролировал, чтобы тот уничтожил свои черновики полностью. Мало того, Вахтанг разрешил профессору держать на рабочем месте ампулы с вакциной, столь необходимые Линке в повседневных опытах. Дадуа полагал, что, спрятав основную партию вакцины «Берсерка» в надёжном месте, он обезопасил секретные работы от происков врагов, и ошибся! Профессор, должным образом не контролирующий свои бумаги, и пропажу маленькой ампулы не заметил тоже! Все вместе, мы допустили небольшие промахи и просчёты, совсем незначительные на первый взгляд, но эти промахи и просчёты грозят обернуться теперь большой бедой! И наша задача, этой беды не допустить.

 

 

 

 

ГЛАВА. 27. АДА СТАНСКАЯ - НАШИ ДНИ,

 

 

- Все одно к одному, - генерал Фадеев устало опустился в кресло и забарабанил пальцами по крышке стола, - довожу до вашего сведения, что сегодня утром в гостиничном комплексе «Империя» зарезан немецкий предприниматель Густав Граве. Вместе с ним погиб один из охранников, сопровождавший немца на утренней пробежке.

- Ну, это уж к нам точно никакого отношения не имеет, - Валов встал из-за стола и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по кабинету начальника, - мы расследуем причины таинственного самоубийства генерала Зубарева. При чем тут немецкий предприниматель, как бишь его?

- Густав Граве, - подсказал Воронцов, сидевший за столом по левую руку от генерала Фадеева.

- Ну и каким боком к нашему Зубареву этот Граве? – продолжал допытываться Валов.

- Вот тут и начинается самое интересное, - Фадеев достал из ящика стола тонкую кожаную папку, - убиенный Граве вовсе и не Граве, по крайней мере, в 1946 году он был прогрессивным немецким журналистом Густавом Ленцем, а еще раньше во время Великой Отечественной Войны служил в Абвере и звался Отто фон Шлессом. Так-то вот, товарищи офицеры! Сразу после войны этот человек всплыл у нас в стране под видом узника фашистского концлагеря, а чуть позже попал в разработку МГБ, как американский шпион, интересовавшийся секретными разработками профессора Линке и Вахтанга Дадуа. Знакомые имена, не правда ли?

- Операция «Берсерк»! – ахнул Сергей.

- Точно, - согласно кивнул крупной головой Фадеев.

- Как же этому Шлессу-Ленцу-Граве удалось вырываться из лап чекистов, следивших за ним в ту славную пору? - недоуменно спросил Валов, почесывая лысеющую макушку.

- А он просто исчез, - генерал щелкнул пальцами, - испарился как утренний туман. Был человек и вдруг пропал, что вы на это скажите?

- Так не бывает, - пожал плечами Воронцов, - детектив какой-то.

- Жизнь круче, чем любой детектив, - генерал вздохнул и полез в карман пиджака за сигаретами. - Накануне приезда этого Граве по телевидению прошел репортаж-анонс. Немец дал короткое интервью одному из центральных каналов. Он был уверен, что здесь, в бывшей стране советов, о нем все давно забыли, ан, нет, ошибся старикан. Одна женщина опознала его и обратилась в ФСБ. Там ее выслушали и приняли слова гражданки к сведению. «Смежники» рассчитывали выяснить контакты бывшего абверовца, узнать, к кому он заявился, почему он приехал, рискуя быть узнанным, но киллер опередил всех.

- А кто эта женщина, что сумела опознать немца, спустя столько лет? – поинтересовался Сергей.

- Легенда советского балета Ада Станская, - генерал сделал эффектную паузу. – Полагаю, что тебе, Воронцов, как и всякому культурному человеку, известно это имя.

- Еще бы, - улыбнулся Сергей, – школьником я ходил на «Снежную королеву», партию королевы танцевала Ада Станская, тогда ей было под пятьдесят. Сколько же ей сейчас?

-За восемьдесят, – генерал почесал лоб, силясь определить возраст точнее, но, так и не справившись с этой задачей, махнул рукой, - у меня к тебе просьба, Сергей: немедленно поезжай в Большой театр. Станская трудится там до сих пор, и я хочу, что бы ты хорошенько порасспросил ее об этом немце. Думаю, справишься, разговорить собеседника, тут тебе равных нет.

Выйдя из здания «конторы», Сергей первым делом направился в цветочный магазин, проигнорировав расставленные возле станции метро лотки. После долгих раздумий Воронцов приобрел букет дивных белых роз. Заплатив за художественно оформленную упаковку, Сергей получил настоящее произведение искусства. Так, по крайней мере, заверила капитана высокая статная продавщица, именовавшаяся в этом заведении художником-флористом.

Проехавшись в подземке, Воронцов выбрался наверх, и оказался перед величественным зданием Большого театра, сказочно преобразившимся после недавнего ремонта.

- Мне к госпоже Станской, - сообщил Сергей дежурившему на входе охраннику.

- Пожалуйста вниз и направо, в помещение балетных классов, - охранник указал направление движения, - госпожа Станская сейчас на реетиции. Скоро перерыв.

Сергей спустился вниз и прошел прямо по коридору.

«И раз, и два, и три», - хорошо поставленный женский голос мерно считал такт.

Сергей не удержался и заглянул внутрь большой светлой комнаты, где у балетного станка занимались несколько стройных, одетых в черные трико, девушек.

- Аннуша, ножку, ножку ровнее, вот так, вот так, моя радость, - приговаривала сухощавая брюнетка в кожаных джинсах и легком приталенном пиджачке.

« Где же Станская? Неужели, уже ушла?» - огорченно подумал капитан, с интересом посматривая на стройную спину преподавательницы балетного искусства.

- Ада Генриховна, может быть, прервемся? Мы уже час занимаемся, – одна из балерин, смешливая рыжеволосая девчонка с надеждой взглянула на брюнетку в джинсах.

« Неужели, это и есть Станская? Ведь ей уже за восемьдесят, – удивленно подумал Сергей.

- Хорошо, Натуся, перерыв десять минут, - объявила преподаватель, поворачиваясь к двери, - вы ко мне? – обратилась она к Сергею.

- К вам, если вы, Ада Станская, - Воронцов не смог скрыть восхищения, женщина и в свои почтенные годы была, чудо, как хороша, сетку мелких морщинок скрывал умело наложенный макияж.

- Здоровый образ жизни и любимая работа, - Станская заметила реакцию Сергея и улыбнулась, - вы, вероятно, капитан Сергей Воронцов, мне звонил ваш шеф. Он просил удовлетворить ваше любопытство. Спрашивайте, я вся внимание, но учтите, у нас мало времени.

- Что за человек был этот Густав-Отто?

- Очаровательный мерзавец, - Ада улыбнулась, - знаете, Сережа, в плохих пьесах есть такой типаж. Вот Густав был таков на самом деле. Не скрою, я была в него влюблена. Но со временем стала бояться этого человека, увидев его истинное лицо, я испытала настоящий шок. Слава Богу, рядом со мной всегда были люди, на которых можно было положиться. А Густав Ленц был авантюристом и никогда не отступал от намеченной цели. Держу пари, что он осознавал весь риск предстоящей поездки, но все равно, поехал в нашу страну. Скажу вам, Сергей, что у него здесь был какой-то интерес, и интерес этот был очень сильный.

- А как вы обнаружили, что Густав не тот за кого себя выдает? Его поначалу не смогли раскусить тогдашние чекисты, а они были настоящими мастерами своего дела, - поинтересовался Воронцов.

- Это эпизод достоин стать главой какого-нибудь увлекательного детектива, - Станская улыбнулась. - Что ж, капитан Воронцов, в память о тех чекистах я расскажу вам эту историю. Я ведь и сама работала на ведомство Лаврентия Берии. Мой куратор наградил меня звучным псевдонимом «Жизель», и я, как мне кажется, оправдала его надежды.

 

 

ГЛАВА 28. ЛЖЕ-ГУСТАВ ЛЕНЦ. ДОКЛАД АГЕНТА «ЖИЗЕЛЬ».

Жизнь Ады Станская последнее время сильно изменилась в лучшую сторону. «Надо же, всего один телефонный звонок всесильного Лаврентия Берии, и на меня, вчерашнюю бесперспективную артистку балетной массовки, устремились взгляды театрального руководства» - потрясённо думала Ада.

Документы на присвоение звания заслуженной артистки отправились по инстанциям, обещая в очень скором будущем вернуться назад с положительной резолюцией министра культуры. Театральная карьера тоже резко пошла вверх. Сразу две главные партии в новых постановках, шутка, ли? На горизонте замаячили гастроли за рубежом. Театр собирался показать несколько балетов в Соединенных Штатах Америки. Турне обещало иметь шумный успех, и театр готовился к выступлениям, как никогда серьёзно. Ада пропадала на репетициях день и ночь. Многое из того, что она раньше и не мыслила выполнить, стало получаться легко и непринуждённо. Упорный труд и стимул расти сделали своё дело.

Теперь Мельский, ещё недавно презиравший и унижавший Аду, смотрел на неё совсем по-другому, если не с восхищением, то со все более возраставшим день ото дня уважением. И отнюдь не страх перед резко возросшим влиянием балерины двигал чувствами старого мастера. Взглянув на Станскую повнимательнее, он вдруг обнаружил в ней недюжинный талант, замешанный на воле и потрясающим самопожертвовании. Теперь и Мельский, и главный балетмейстер театра много работали с Адой, искренне полагая, что разглядели в непритязательной актрисе миманса блистательную приму, способную воплотить на сцене их самые смелые идеи и замыслы. Ада отчётливо видела, что теперь интерес Мельского стал искренним, и он поверил в неё. Часто, оставаясь поздно вечером после спектакля, Артур Моисеевич заставлял Аду, уже оттанцевавшую сложную партию, продолжать репетицию нового балета «Сады любви». В этой постановке Мельский отвёл Станской одну из главных ролей, всерьёз ожидая, что их совместный проект вызовет огромный зрительский интерес не только в столице, но и во всей стране.

Не забывала Ада и об обещании, данном наркому, держать людей в погонах в курсе подробностей жизни немецкого журналиста-антифашиста Густава Ленца. Густав же, ревностно следивший за успехами своей подруги Ады, стал проявлять недовольство её новым положением.

- Зачем тебе это? В твои годы работать на износ, начинать всё заново? - кипятился Ленц. - Я сделаю тебя звездой за границей. Америка, Франция, да, что там, весь мир будет у твоих ног! Делай свою программу. Эстрадные танцы в твоём шоу будут чередоваться с номерами из классических балетов. У меня есть в друзьях влиятельные импресарио, способные вывести тебя на лучшие мировые сцены. Тебя ждёт успех, ты затмишь славу Айседоры Дункан и Анны Павловой.

- Я хочу быть артисткой в своей стране, радовать своих зрителей, и я удивляюсь, что тебе это не понятно, - отвечала ему Ада. - Ты же коммунист, борец с фашизмом, мой друг, наконец! Разве тебе неприятен мой успех?

- Приятен, приятен,- отмахнулся Густав, - но ведь теперь к тебе повышенное внимание. Каждый твой шаг будет известен всем. Наконец, люди из МГБ начнут следить за тобой, опасаясь, что ты останешься за границей во время каких-нибудь гастролей. Нужна ли тебе такая известность, нужна ли тебе такая жизнь?

- Я никогда, слышишь, никогда не уеду из СССР. Особенно сейчас, когда я, наконец, становлюсь тем, кем мечтала стать ещё девчонкой, корпя дни и ночи у балетного станка. - Ада вплотную подошла к Ленцу. - Если ты не согласен со мной, покинь мой дом! Ты в последнее время стал совсем другим, дёрганным и взвинченным! Что с тобой происходит, Густав? Наш театр скоро уезжает на гастроли в США, и я репетирую сутки напролёт. Кроме того, я продолжаю участвовать в текущем репертуаре театра, регулярно исполняя партии, на которые меня ввели совсем недавно. Пойми меня, Густав, у меня нет времени вытирать тебе сопли и следить за твоим психическим здоровьем.

- Ты едешь в США, как скоро? - загорелся Ленц.

- Через пару недель. - Ада с изумлением увидела, как преобразился её друг. - Вопрос о гастролях решался на самом верху, и нам ничего не сообщали, опасаясь, что поездка сорвётся. Теперь всё утряслось, руководство театра, и Министерство Культуры будут проводить в Америке фестиваль советского балета. В кратчайший срок нам надлежит подготовить репертуар. Кроме того, мне поручена партия в новом балете Мельского, и я не собираюсь ударить лицом в грязь перед своими коллегами и тамошними зрителями.

- Что можно подготовить за перу недель? - в ужасе вскричал Густав. - Аврал и штурмовщина погубят вашу страну!

- А твою уже погубил Адольф Гитлер! - в запале крикнула ему Ада. - Если бы не СССР, ты сгнил бы в концлагере!

Такого Густава она ещё не видела. Лицо Ленца густо покраснело, играя желваками и бешено вращая глазами, вылезающими из орбит, немец схватил Аду за горло.

- Никогда не говори о моей стране! Что ты можешь знать о ней, русская потаскуха?!

- Оставь меня, мне больно! - Ада вцепилась своей ручкой в массивную руку Ленца, безжалостно душившую её. - Ты, что с ума сошёл?

Наконец немец оставил Аду, Ленц тяжело дышал, крупные капли пота текли по его лицу.

- Прости, меня, дорогая! - Густав бухнулся на колени, - я не ведал, что творил. Я последнее время сам не свой. Я люблю тебя, стань моей женой! Я обязательно поеду с тобой на гастроли в Америку. Я напишу книгу о вашем театре, о его замечательных артистах, и главной героиней в моём сочинении станешь ты, Ада!

Станская молчала, не в силах выдавить из себя ни слова

Ещё недавно она была бы счастлива, услышать признание Ленца. Но сейчас его предложение руки и сердца не обрадовало её. Она вдруг отчётливо поняла, что боится этого человека. Почему? Ада не могла ответить на этот вопрос. Вообще, после той судьбоносной ночи в наркомовском особняке, Ада стала больше думать, задавая себе вопросы и самостоятельно пытаясь ответить на них. Возвратившись домой от Берии, Ада плакала от страха, боли и унижения. Но время шло, её жизнь становилась другой, и отношение к тем людям, что изменили её, тоже стало иным. Нет, она не простила Берии его скотства, но, не осмеливаясь ослушаться наркома, регулярно звонила по номеру телефона, который был ей оставлен. Подробно докладывая о жизни её друга Густава, Ада не испытывала угрызений совести. Пусть голова болит у чекистов, они знают, что делают. Тем более, этот журналист не так прост, как хочет казаться.

Накануне вечером Ада сообщила Ленцу, чтобы сегодня не ждал её к ужину. Станская должна была репетировать партию в новой постановке, предполагала вернуться очень поздно, и не успела бы приготовить еду. Немец немного поворчал, но быстро успокоился, сообщив Аде, что ужин будет делать сам и угостит её чем-нибудь вкусным.

День прошёл в обычных заботах. С утра в театре состоялось собрание, посвящённое предстоящей поездке труппы за океан. После этого Станская направилась в театральный пошивочный цех. К турне по Америке артистам решено было подготовить новые сценические костюмы.

Примерка балетного костюма - дело трудное и муторное. В поте лица трудятся все: и сама актриса, так называемая модель, для которой шьётся это, без преувеличения сказать, произведение искусства, и художник по костюмам со своими помощниками, швеями, портными, костюмерами. Исключи хоть одно звено, пропусти самую малую, незначительную, казалось бы, операцию, и всё! Пиши, пропало! Костюм, конечно, всё равно получится, но это будет просто костюм. В таком не покоришь миллионы зрителей по всему миру, в таком не войдёшь в историю, представ перед фото и кинообъективами самых известных новостных агентств планеты. Да, что там говорить, про такой костюм балетный пренебрежительно скажет «роба» и никогда не вспомнит добрым словом людей, давших ему жизнь.

В Большом же, мастера изготовят такой шедевр, что артист, выйдя на сцену, забудет, что на нём вообще что-нибудь надето. Он будет жить лишь музыкой и танцем, отдавая себя целиком великому искусству, гордо именуемому во всём мире Советским Балетом.

Почти три часа Ада провела в ателье, помогая мастерам в их работе, делала толковые замечания, проверяла, удобно ли сидит на фигуре корсет. Малейшая шероховатость, неточность в исполнении, утолщённый шов поставят крест на удачном выступлении. Упущений быть не должно, и Ада, послушно вытянув руки вверх, простояла на высоком табурете почти всё время примерки, позволяя закройщицам втыкать в материал костюма всё новые иголки и делать помногу раз необходимые замеры.

Закончив с примеркой, Ада опрометью бросилась на репетицию вечернего спектакля. Примерка, примеркой, гастроли, гастролями, а текущий репертуар никто не отменял. Репетиция прошла, как обычно, балет Ада оттанцевала великолепно. А вот, с подготовкой к премьере пришлось повременить. У Мельского подскочило давление, и руководство театра, обеспокоенное, что Артур Моисеевич может надолго оставить коллектив, распорядилось доставить старика в Кремлёвскую больницу.

«Тамошние медики творят чудеса, они в течении нескольких дней поставят на ноги нашего дорогого Артура Моисеевича! В США отправимся во всеоружии и в полном составе» - оптимистично вещал замдиректора Большого Театра, объясняя балетным причину отмены репетиции.

Итак, Ада неожиданно освободилась пораньше, но домой её не тянуло. Отчуждение, начавшееся в их с Густавом отношениях пугало девушку всё больше. «А что, собственно, было между нами кроме постели? - горько подумала Станская. - Его безупречные манеры европейца, красивые ухаживания, щедрые подарки? Но этого мало. Нужно ещё взаимопонимание. Возможность пожертвовать собой, своим эгоизмом ради любимого. Любовь нужна, а вот её то, как раз и нет. Вместо неё какие-то недомолвки. Интерес людей в погонах к её избраннику. Нужно ли ей это? Любила ли она этого странного человека? Нет, ей было с ним интересно, но сейчас интерес иссяк. Теперь она просто боится его, и с каждым днём всё сильнее» Станская попросила шофёра закреплённой за ней машины остановить авто за квартал от дома.

- Что с тобой, Ада? - Борис удивлённо посмотрел на неё. - Ты сама не своя, бледная, глаза горят. Слишком много работаешь. Давай доставлю к подъезду. Кругом шпана, сама знаешь.

- Знаю, но ты лучше останови здесь. Я хочу пройтись, может голова болеть перестанет.

- Тогда я провожу тебя до подъезда, хочешь?

- Проводи, я буду рада. - Ада, опираясь на руку шофёра, вышла из машины. - Помнишь, как раньше, когда, я ещё танцевала в мимансе, ты подвозил меня до дома, а потом ехал в гараж, он ведь расположен недалеко отсюда?

- Точно! - обрадовался Борис. - Тогда я возил тебя по дружбе. А сейчас меня закрепили за тобой. Утром привожу в театр, вечером увожу домой. Ты стала известной, Станская! К тебе теперь не подойдешь просто так. Заслуженная артистка, ты быстро пошла в гору, я очень рад за тебя, Ада.

- Спасибо, - Ада взяла Бориса за руку,- я скоро получу звание, меня ввели на новые роли. Это так! Но это ничего не значит! Я всё та же и всё помню. Помнишь, как мы с тобой ходили в кино? А потом ты позвал меня в ресторан, а потом у тебя не хватило денег расплатиться за ужин, помнишь?

- Могла бы и не напоминать. - Борис усмехнулся, - Единственный раз пригласил такую девушку и тут же попал впросак. Пришлось нам с тобой драпать из этого кабака. Чуть не опозорил будущую звезду балета. Никогда себе этого не прощу!

Тихонько смеясь, Ада и Борис дошли до дома Станской.

- У тебя в обоих окнах горит свет. - Борис с сожалением отпустил руку девушки. - Твой журналист уже дома, наверное, ждёт тебя ужинать.

- Чёрт бы его побрал, - сорвалось с языка у Ады.

Она почти забыла о Густаве, разговаривая с Борисом. Больше всего Аде хотелось сейчас пригласить Борьку к себе, выпить чаю и лечь с ним в постель, как они делали иногда и раньше, до знакомства Ады с немцем. А, что? Она свободна, он тоже, чего ещё надо? Борис- парень видный, не такой лощёный, как Густав, необразован, не умеет галантно поцеловать руку, зато, верный и её любит безумно. Она это видит и разрешает ему любить себя. У них в семье она, Ада, будет королевой, а Борька - верным пажом. Фронтовик, не пьяница, не бабник, ни с одной девкой в театре не закрутил. Она, Ада, знает, интересовалась в своё время. И чего она раньше на Борю внимания не обращала? Всё в верхние сферы пролезть пыталась, мужа известного да влиятельного найти хотела. А зачем? Один известный вчера чуть не задушил. Ну, их к чёрту, известных и влиятельных. Хватит, нажилась уже! Борька весь, как на ладони, с ним мудрить не надо, можно быть собой, Адой Станской. С карьерой заладилось, наконец, и, слава Богу. Теперь и о семье подумать можно. Права мать, ох, как права, не век же ей одной куковать.

- Борь, а меня Густав на днях задушить хотел, представляешь? - Ада покрепче сжала руку Бориса и заглянула ему в глаза.

- Да ты что? - Борис опешил. - А я случайно в театре услышал, что у вас любовь, что ты счастлива с ним. А он руки распускать вздумал, если любят, то не душат, вот, что я тебе скажу!

- Была ли она, любовь?- Ада горько улыбнулась. - Завтра же выгоню его из дома. Видеть его не могу, замуж звал, да я не пойду за него.

- Правильно, Ада! - горячо поддержал её Борис. - Не выходи за него, пусть своих немок душит! Да я ему за тебя башку вдребезги расшибу! Хочешь, я с тобой пойду? Прямо сейчас!

- Не надо, Боря. - Ада погладила его по голове и поцеловала в щёку. - Всему своё время. Иди, скоро всё будет хорошо.

Борис повернулся и побрёл обратно к машине. Ада вошла в подъезд, медленно поднялась на свой этаж. Взглянула на часы, она вернулась раньше, чем ожидал её Ленц. При мысли, что она сейчас окажется наедине с Густавом, ей стало дурно. Как всё в природе мимолётно. Ещё совсем недавно она летела домой, как на крыльях, а сейчас не может заставить себя войти в квартиру. Ада подошла к двери. Она была не заперта.

«Сколько раз говорила Густаву, что бы починил замок на входной двери! - раздражённо подумала Станская, - не можешь починить сам, вызови слесаря из жилконторы. У Ленца времени свободного больше, чем у неё, Ады, мог бы и по хозяйству помогать».

Ада осмотрела дверь. Ну, точно! Собачка на замке опять не сработала. Хорошо, что публика в доме приличная, будь народец попроще, давно бы обчистили квартиру.

Станская тихо открыла дверь и вошла в прихожую.

В комнате беседовали двое мужчин. Разговор вёлся на немецком языке. Один голос принадлежал Густаву, второй был Аде незнаком. В школе Станская изучала немецкий, но с той поры прошло немало времени, и язык она основательно подзабыла. Мужчины не слышали, как Ада вошла, и продолжали беседовать. Станская напрягла слух, стараясь понять, о чём идёт речь. Услышанное она понимала весьма приблизительно. Густав говорил своему товарищу о каком-то препарате, или снадобье, Ада точно не поняла. В разговоре то и дело мелькали имена Вахтанга Дадуа, профессора Линке, какого то мигуна, пару раз прозвучало непонятное сочетание слов, Васька Шалый. Но вот очередь дошла до неё, Ады Станской.

- Ада Станская собирается на гастроли в Америку, Курт, - говорил Ленц.

- Зачем тебе эта русская баба, Отто? Неужели ты влюбился в неё? Чем она может быть нам полезна?

Ада, стоя в тёмной прихожей, затаила дыхание.

- Плевать мне на неё, Курт! - Густав расхохотался. - Сначала понравилась, теперь я пресытился ею. Обыкновенная девка, таких тысячи. Но она едет на гастроли в Штаты вместе с Большим Театром. Советский балет - это фирма, а Большой Театр - целая империя. Едут артисты, администрация, реквизит, наконец! Целые тонны декораций. Кто обратит внимание на небольшой ящик?

- Не понял тебя, Отто.

- А что тут понимать? - Ленц чуть повысил голос. - Я хочу, что бы Ада помогла мне перевезти через границу наш груз. Я буду сопровождать её.

- В качестве кого же? - удивился Курт.

- Я сказал, что напишу книгу о Большом Театре, об этих гастролях за океаном и о госпоже Станской, конечно, - хвастливо заявил другу Отто-Густав.

Ада, ни жива ни мертва от страха, стояла в темноте прихожей, поражённая только что услышанным. За дословную точность перевода она, конечно, не ручалась. Школьная пятёрка давно уже превратилась в твёрдый трояк, но суть сказанного Ада уловила верно. В этом она не сомневалась. Волна страха и обиды захлестнула Станскую.

«Бежать, немедленно бежать отсюда! - думала Ада. - А куда? На дворе скоро полночь. Но, ничего, что-нибудь придумаю. Главное выбраться из квартиры незаметно. Если кто-нибудь, Густав, или этот Курт выглянут сейчас в прихожую, ей, Аде, конец! Они убьют её, не задумываясь».

Ада напряжённо ждала, когда возобновится разговор. Если мужчины будут увлечены беседой, шансов скрыться незамеченной станет намного больше.

- А как ты заставишь Станскую провезти груз через границу? - прервал наконец молчание человек, которого звали Курт.

- Да она и знать ничего не будет,- Густав засмеялся,- груз будет находиться среди реквизита и декораций театра. Я вхож в богемные круги и сумею пристроить наш чемодан среди театрального барахла.

- Почему бы тебе, Отто не отправиться в Америку, или куда-либо ещё одному, как журналисту? Ведь ты же антифашист, пострадавший от рук нацистов и переживший ужас концлагеря. Тебя с восторгом приняли советские руководители. Они доверяют тебе, неужели кто-то будет капаться в твоём багаже?

- Советские руководители не доверяют никому, - Густав злобно выругался, - именно поэтому эти руководители выиграли войну, и до сих пор находятся у власти! Адольф доверял всей этой партийной сволочи, и именно поэтому пал рейх! Коммунисты разрушили все, что мы успели построить, но вскоре орды жутких разнузданных ублюдков будут сеять страх и разрушения, которые станут настоящим бичом грядущих времен. Мы станем засылать убийц из-за рубежа. Терроризм – вот то, что может повергнуть в прах любой режим, а русские, сами того не желая, вывели адский коктейль. Кто бы мог подумать, что эти гуманисты сподобятся на такое?!

Мужчины громко рассмеялись.

- Когда мы познакомились, я был ещё рядовым, двадцатилетним мальчишкой. - Курта потянуло на сентиментальность. - А ты, Отто, уже имел вес, майор Абвера, шутка ли сказать!

- Да, это были хорошие времена, - голос Густава погрустнел, - кто знал, что мы проиграем войну Советам, а сами вынуждены будем работать на американцев, эх! – Ленц с силой стукнул кулаком по столу

- Я пойду, Отто, - Курт начал подниматься из-за стола, - вот-вот вернётся из театра твоя Адхен. Она не должна меня видеть здесь.

- Да, - согласился Густав, - тебе нужно поторопиться.

Ада в смятении замерла в прихожей. Она упустила момент уйти и сейчас будет обнаружена!

«Господи! Помоги мне! Пошли чудо, Господи!» - Станская молилась второй раз в жизни.

Первый раз она просила Всевышнего помочь ей поступить в Вагановское балетное училище. Тогда Господь услышал мольбу юной Ады, и она стала балериной. Теперь она просила Высшие Силы сохранить ей жизнь. Очевидно, у Ады Станской был ангел-хранитель. Раздался длинный настойчивый звонок в дверь. Ада, затаив дыхание, притаилась в тёмном углу прихожей, за большим старомодным шкафом, которым пользовалась ещё ее бабушка. Станская не раз хотела выбросить мебельного монстра, да всё никак не доходили руки позвать друзей, чтобы помогли снести шкаф вниз, к помойке. Сейчас же, худенькая Ада без труда уместилась в проёме между боковой стенкой шкафа и стеной.

Звонок тренькнул во второй раз.

- Ада! Это она вернулась! - воскликнул Курт. - Я говорил, нужно было уходить раньше! Что теперь делать?

- Ей ещё рано, - успокоил товарища Густав, - до часа ночи её не жди.

Лже-Густав Ленц, не спеша, проследовал к входной двери. По тяжёлой поступи Станская сразу определила, что немец сильно пьян.

- Шайзи! - Густав увидел неплотно прикрытую дверь. - Проклятые русские замки, никогда нельзя быть в них уверенным!

Ленц открыл дверь и удивлённо присвистнул. На пороге стоял Борис, шофёр Ады.

- Ага! Господин водитель! - Ленц икнул. - Отверженный воздыхатель, как я понимаю!

- Мне плевать, что ты там понимаешь, писака, - Борис старался говорить спокойно, но твёрдо - если ещё раз Адку хоть пальцем тронешь, я тебя, господин журналист, по стенке размажу! Ферштейн?

- О! Уже нажаловалась бывшему хахалю!- в голосе немца появились язвительные нотки. - Милые бранятся, только тешатся. Кажется, так у вас, русских, принято говорить в подобных случаях?

- Я с тобой говорить не желаю! - Борис начал терять терпение. - Я тебя предупредил, а если не поймёшь, поговорим по-другому.

- А чего тянуть? - Густав вышел в коридор. – Пошёл-ка ты отсюда по добру, по здорову, пока я тебя с лестницы не спустил.

- Ах, так?- Борис задохнулся от обиды. – Может быть, выйдем на улицу и поговорим по-мужски? Ада тебя давно не любит!

- Нет, она тебя, плебея пролетарского, любит, - продолжал издеваться немец, спускаясь, однако, вслед за Борисом во двор.

Ада перевела дух. Курт в комнате затих, наверное, ждал возвращения Густава. Ада бесшумно, будто кошка, выскользнула из квартиры, взбежала на этаж выше, где притаилась за лифтовой шахтой.

Вскоре, ругаясь по-немецки, в квартиру поднялся Густав. На сей раз, он повозился с замком, проверяя собачку и плотно закрыв дверь, подёргал её изнутри. Ада сняла туфли и босиком бросилась вниз по лестнице. Выбежав из подъезда, она увидела Бориса. Он сидел на лавочке, вытирая разбитое в кровь лицо.

- Боря, милый, ты спас меня. - Ада достала из сумочки платок и принялась вытирать кровь с лица Бориса. - Нужно уходить! Срочно, ты слышишь, Боря?

- Ну и здоров драться журналист! Два зуба выбил мне, - прошамкал Борис, - не журналист, а боксёр какой-то. Но я ему тоже пару раз хорошо уделал.

- Быстрее, Боря, быстрее! - торопила его Ада. - Мы можем поехать к тебе?

- Конечно, можем! - обрадовался Борис. - А чего ты его так боишься? Не бойся его, Ада, я теперь всё время с тобой буду!

- Бежим, Боря, я тебе потом всё объясню.

Ада боялась, что их заметят из окон квартиры, и отвела Бориса в сторону от дома. Спустя минуту, они благополучно добрались до автомобиля Бориса и поехали к нему домой. Борис жил с матерью в коммунальной квартире.

«Неужели спаслись? - Думала Ада, переступая порог жилища Бориса. - Сейчас позвоню куратору по телефону, который помню наизусть и расскажу всё, что удалось сегодня услышать. Пусть сами решают, что делать с этой информацией».

Мать Бориса обрадовалась Аде, как родной. Несмотря на поздний час, у неё был готов ужин, которым она тут же накормила сына и его девушку. Поужинав и выпив крепкого чаю с вареньем, Ада почувствовала, как сильно устала. Смертельно хотелось спать, но она и думать не могла об отдыхе. По её просьбе Борис снял со стены в коридоре телефонный аппарат, и, размотав длинный провод, перенёс его в комнату.

Станская не в первый раз звонила своему куратору. Иногда она докладывала о том, чем занимался Густав Ленц. Иногда просила, чтобы человек на другом конце провода помог решить какие-нибудь бытовые проблемы. Однажды Ада попросила, что бы её мать, страдавшую астмой, отправили в санаторий. В другой раз заявила, что её матери, вдове погибшего в боях с басмачами красного командира, необходимо произвести ремонт в её комнате. Обе просьбы куратор выполнил, не задавая лишних вопросов.

Мать, съездившая на море, хвасталась соседям по коммуналке. С гордостью показывала свою комнатушку с заново побеленными потолками и стенами, оклеенными новыми обоями в цветочек. Мастера даже заменили паркет, натерев его до блеска мастикой. Заодно молчаливые ремонтники установили новую оконную раму, на место старой, рассохшейся. А ржавая махина батареи парового отопления уступила место компактному радиатору, аккуратно выкрашенному белой масляной краской. Авторитет Ады в глазах матери вырос до невиданных высот. Она больше не учила Станскую жить, наоборот спрашивала у дочери совета.

Итак, Ада отвлеклась от воспоминаний и решительно подняла трубку телефона.

- Вас слушают! - раздалось на том конце провода.

- Иван Иванович? - переспросила на всякий случай Станская.

- Он самый, полковник Язёв к вашим услугам, Ада, - голос был бодрым, несмотря на час ночи.

- Иван Иванович, я хочу рассказать вам о Густаве Ленце.

- Слушаю вас, товарищ Станская, - полковник стал сама серьёзность.

- Судя по всему, он не тот за кого себя выдаёт, - осторожно начала Ада.

Она подробно рассказала Язёву всё, что знала сама, не забыв упомянуть мелькавшие в разговоре имена и фамилии: Вахтанг Дадуа, профессор Линке, Васька Шалый. Полковник слушал внимательно, не перебивая.

- Подождите, Ада, Я что-то никак не пойму, - полковник сделал паузу, и с сомнением, продолжил, - вы говорите, что Густав Ленц и некий человек по имени Курт являются американскими шпионами, а в прошлом, они же служили в германской военной разведке «Абвер». Я правильно вас понял?

- Именно это я и хочу вам сообщить, чётко, почти по слогам проговорила Ада, - вы поняли меня совершенно верно, Иван Иванович.

- Так, идём дальше. - Язёв на другом конце провода перевернул страницу блокнота и послюнил химический карандаш, которым скрупулёзно записывал каждое слово Станской. - Вы утверждаете, что эти люди беседовали о неком наркотическом препарате, изобретенным профессором по фамилии Линке. Каким-то образом этот препарат оказался у них в руках. С помощью этого вещества можно сделать из человека послушного чужой воле убийцу, я ничего не перепутал

- Именно! - отчеканила Станская. - Вы всё поняли правильно, товарищ полковник!

На том конце провода повисла долгая пауза. Язёв скептически улыбался, недоверчиво покачивая головой.

- Адочка! Но это же утопия! Уэллс и Беляев в подмётки вам не годятся! Разговор шёл на немецком. Может быть, Ада, вы немного подзабыли школьную программу и поняли неточно? Может быть, вы перепутали что-нибудь, а, Ада?

- Товарищ полковник, Иван Иванович! - Ада едва не плакала от обиды. - Я ничего не напутала. Может быть, я не сильна в письменном немецком, но со слов перевожу неплохо. Я могу поручиться, смысл я уловила правильно.

- Ада, а Ленц догадывается, что вы понимаете по-немецки?

- Не знаю, - растерялась Ада, - не помню, чтобы он спрашивал меня об этом. Густав прекрасно говорит по-русски. Именно на этом языке мы с ним и общались. Хотя, как-то раз, он, шутя, обратился ко мне по-немецки, и я ответила. Дело было в ресторане, мы оба были пьяны. Но это была игра, мы тогда только познакомились и наслаждались обществом друг друга.

- Ну, хорошо, - сказал Язёв, немного помолчав, - я обязательно доведу до руководства вашу ценную информацию. Что-нибудь ещё, Ада?

-Иван Иванович, - Станская слегка смутилась,- наш театр едет на гастроли в Америку. Я теперь одна из ведущих балерин Большого.

- Поздравляю!- незамедлительно откликнулся Язёв, - вы это давно заслужили.

- Спасибо, - поблагодарила Ада, - но в Америке после спектаклей планируются творческие встречи с коллективом театра, банкеты, званые вечера. Вы понимаете меня, товарищ полковник?

- Не совсем,- недоумённо пробормотал Язёв

- Мне необходим материал для пошива вечерних платьев, - пояснила Станская, - и платьев должно быть два!

- Я должен помочь вам достать материал и договориться в спецателье о пошиве платьев по вашему вкусу! – догадался, наконец, Язёв.

- Нет, Иван Иванович, мне нужен лишь материал. Платья мне пошьют в ателье Большого Театра. У них это получится лучше.

- Воля ваша, - тут же согласился Язёв, - завтра к вам в Большой заедет мой человек с образцами тканей. Вы выберете себе то, что вам приглянулось, и через час отрезы для ваших вечерних платьев будут у вас. Что-нибудь ещё, Ада?

- Да, Иван Иванович, я выхожу замуж. Не за Густава, конечно,- Ада сделала паузу,- Я ведь вам больше не нужна?

- Совет да любовь, - весело откликнулся Язёв,- вы свою задачу на данный момент выполнили. Пока вы нам не нужны. Звоните мне, если будут проблемы. А если вы нам опять понадобитесь, мы к вам тоже обратимся.

- Я всё поняла. До свидания, Иван Иванович,- попрощалась Станская.

- Всего хорошего, Ада, - в трубке раздались сигналы отбоя.

После разговора со Станской полковник Язёв размышлял очень долго. Он выкурил подряд шесть папирос «Казбек» и, наконец, решившись, набрал прямой номер министра. Берия сам снял трубку.

- Лаврентий Павлович! Это Язёв, - полковник нервничал, беспокоя Берию в столь поздний час.

- Здорово, Иван! - Министр сразу узнал полковника. – П-а-ачему не здороваешься? Па-а-чему не спишь? Что стряслось, дружище?

- Виноват! Здравия желаю, Лаврентий Павлович,- полковник замялся, - агент «Жизель» дал о себе знать.

Полковник подвинул к себе блокнот и зачитал почти дословно записанный за Станской рассказ балерины. Закончив, Язёв закрыл глаза и принялся ждать разноса за абсурдность своего доклада. Он был уверен, что Берия пошлёт его подальше, да ещё и усомнится в здравом рассудке полковника. Но нарком молчал, обдумывая полученную информацию. Молчал и Язёв, опасаясь помешать размышлениям наркома.

- Я понимаю, что информация, мягко говоря, странная, - полковник всё же решился нарушить затянувшуюся паузу, - но агент «Жизель» настаивает на достоверности своих донесений. Скоро ожидается отъезд Большого Театра на гастроли в Америку, и злоумышленники попытаются провести в реквизите некий груз, необходимый им для осуществления их преступных целей. Не уверен, правда, в реальности их бредовых замыслов, но преступники, бывшие абверовцы, у нас, скорее всего, настоящие! Лже-Густав, он же Отто, служивший когда-то в «Абвере» разгуливает на свободе. Разрешите, товарищ Берия, сегодня же арестовать мерзавца. Уж мои ребята всю информацию из него вытряхнут, будьте покойны. А потом к стенке засранца поставим, в газеты же поместим сообщение, что, мол, от сердечного приступа внезапно скончался выдающийся борец с фашизмом, прогрессивный журналист Густав Ленц. Подорванное в концлагерях здоровье дало о себе знать! Похороним Отто-Густава, как героя, и всё прогрессивное человечество и думать о нём забудет спустя пару недель.

- Ни в коем случае, Иван! - прервал нарком плавную речь Язёва. - Если ты его сейчас возьмёшь, то мы, так ничего и не узнаем. Ленц будет молчать, как рыба, а все усилия твоих молодцов ни к чему не приведут. Что ты ему предъявишь? Ничего! Показания Жизели, сами по себе, мало, чего значат. Надо подыграть им, Иван!

- Понял, Лаврентий Павлович,- сразу уловил начальственную мысль Язёв. - Скажу, что бы Жизель действовала, как и раньше. А нам останется лишь ничем не выказывать, что мы осведомлены о планах преступников, и тщательно следить за господином «журналистом». Подождём, понаблюдаем, и возьмём гадов перед выездом за границу.

- Правильно мыслишь, Иван! - похвалил Берия подчинённого. - И вот ещё что! Империалистические наймиты интересуются разработками профессора Линке, его работу курирует мой друг Вахтанг Дадуа,. Я думаю, что информация об исследованиях ушла к шпионам из окружения Вахтанга. Проследи за офицерами его охраны, да и старика профессора попасти не помешает, для полноты картины, как говорится.

- Всё понял, Лаврентий Павлович! Сделаем в лучшем виде!

- Верю в тебя, Иван Иванович, - нарком положил трубку и длинно выругался по-менгрельски.

Берия снял пенсне и с досадой бросил его на стол. Нарком принялся ходить по кабинету, массируя пальцами веки покрасневших от долгого чтения документов глаз.

«Год, как кончилась война, - размышлял нарком, - мы победили, но мировая закулиса снова поднимает голову, испытывая страну на прочность. А в системе госбезопасности царит раздрай. Витька Авакумов тянет одеяло на себя, арестовывает моих людей. Провокацию с Дадуа устроил он, точно он! Силу чувствует, и пытается демонстрировать мне свое превосходство! Ничего! Я рассчитаюсь со всеми, и с внешними, и с внутренними врагами разговор будет коротким! Верные офицеры имеются. Тот же Язёв с его бравыми ребятами! Нет, сдаваться сейчас нельзя, никак нельзя. Тогда получится, что он, Лаврентий, трус, а трусы всегда погибают первыми»

Берия вдруг понял, что всё это время разговаривал сам с собой вслух, но ничуть не устыдился этой своей неожиданной слабости.

«Даже сильный может иногда побыть слабым. Главное, чтобы это состояние не длилось у него слишком долго», - подумал нарком.

 

 

ГЛАВА 29. ТАТЬЯНА ЛИНКЕ.

- Утро красит нежным цветом

Стены древнего Кремля

Просыпается с рассветом

Вся Советская земля, - пело на кухне радио-тарелка.

Мария Захаровна, тётка Семёна, у которой теперь квартировал Бородин, возилась на кухне, гремя кастрюлями. Единственная родственница Семена питала к нему нежные чувства и с удовольствием приютила племянника. Этот адрес знали только в группе Вахтанга Дадуа, для остальных тетки Марии просто не существовало. Когда за офицерами охраны установили слежку, Бородин решил передислоцироваться к Захаровне.

Семену был выделен угол, отделённый от остального пространства тёткиной комнаты плотной пыльной шторой с блеклым, давно выгоревшим на солнце рисунком. За шторой стоял огромный сундук, до верху набитый старыми, ещё дореволюционными вещами Марии Захаровны. Судя по габаритам этой неподъёмной громады, в молодости тётка Семёна была большой модницей, раз сумела накопить столько нарядов. Кофты с рюшами, тяжёлые бархатные юбки в пол, несколько разноцветных салопов, всё это было заботливо пересыпано нафталином и сложено в сундук в идеальном порядке, хоть сейчас одевай. Да и по размеру тётке Семёна старые вещи были впору и теперь.

« Повезло бабке, к старости сохранить почти такую же фигуру, что и в молодые годы - лениво подумал Семен, - вот только оглохла Мария Захаровна со временем основательно. Радио на всю катушку включает, по телефону почти ничего не слышит. Если он, Семён, звонит, то всю информацию для тётки передаёт её соседкам по коммуналке, а те уж после до Захаровны докрикиваются».

- Любит же Захаровна радио слушать, - Семен потёр оглохшие за полдня уши, - ни одной передачи не пропускает.

В коридоре раздался звонок телефона, еле слышный в какофонии очередного скрипичного концерта, передаваемого из Московской Консерватории.

«Кому бы это?- подумал Бородин. - Соседей дома нет, выехали за город по случаю выходного дня. Может быть, Вахтанга уже освободили из под ареста?»

Семён решил непременно дождаться его инструкций и не предпринимать ничего самому.

Бородин соскочил с сундука, лёжа на котором, пытался читать газету «Советский Спорт» пятилетней давности, найденную на тёткином платяном шкафу и служившую довольно продолжительное время мухобойкой. Он в два прыжка оказался возле огромного допотопного телефонного аппарата, висевшего в коридоре на самом видном месте. Участок засаленных обоев рядом с этим чудом техники пестрел номерами телефонов родных и знакомых обитателей квартиры.

- Вас слушают, - буркнул в трубку Бородин.

- Слушаю вас,- вторично выкрикнул в трубку Семен, орущее на кухне радио не давало возможности хорошо расслышать звонившего.

- Здравствуй, подруга!- Сергей услышал веселый голос Вахтанга. - Как здоровье, милая? Всё дома сидишь?

- Дома я, - коротко ответил Бородин, понимая, что Дадуа не может говорить с ним прямо.

- У меня тоже всё хорошо. Служу, отдыхаю. Вчера в кино ходил, в «Ударник», на шесть часов вечера. Зайти к тебе хотел, да не успел. А ты бы тоже развеялась бы, в кино бы хоть сходила, что ли? Сейчас много фильмов трофейных показывают. А этот, что в « Ударнике» идёт, жалостливый, как раз для тебя. На сеанс поздний только не ходи, сама ведь знаешь, как шпана нынче лютует.

- Я всё понял, Вахтанг Георгиевич, - Семен услышал в трубке грохот проходящего трамвая и понял, что Вахтанг звонит с уличного телефона, - встречаемся у «Ударника». А, время? Два, четыре, шесть часов?

- Да, что ты говоришь?!- хохотнул Вахтанг. - Твоя сестра, Нино, родила уже шестого мальчика? Ну и дела! Поздравь ее от меня.

-Я всё понял, Вахтанг Георгиевич. Кинотеатр « Ударник». Шесть часов вечера, - прокричал в трубку Семен, безнадёжно проигрывая Лидии Руслановой, которую в данный момент слушала Захаровна, гремя посудой на кухне.

В без десяти шесть вечера Бородин прохаживался возле касс кинотеатра «Ударник». Вечер выходного дня выдался тёплым. Молодые люди, одетые в основном, в широкие светлые брюки и белые рубашки, терпеливо дожидались своих девушек, приглашённых ими на свидания. Поведение ребят было примерно одинаковым. Они нерешительно переминались с ноги на ногу, то и дело, посматривая на большие круглые часы, установленные над входом в кинотеатр. В руках у парней были букетики дешёвых цветов и серые квадратики билетов.

- Контрамарки нужны, земеля? - обратился к Семену высокий малый в кепке-восьмиклинке, натянутой на самый нос. - Картина хорошая, заграничная. Для себя брал, с девушкой пойти хотел, а она не пришла. Экзамен в техникуме своём завалила и расстроилась.

- Сколько просишь, братуха?- Семен изучающе посмотрел на парня.

- Три цены!- парень усмехнулся, показав золотую фиксу в вернем ряду прокуренных зубов. - Сам за такую деньгу час назад покупал.

- Давай!- Семен полез в карман и отдал фиксатому деньги.

Скоро Бородин заметил, как уже знакомый ему горе влюблённый втюхивает билеты двум подружкам, не успевшим приобрести контрамарки в кассах.

« Вот ведь, спекуль проклятый», - со злостью подумал Семен, наблюдая, как фиксатый скрылся в потоке фланирующих перед кинотеатром парочек.

Увлекшись, он не сразу заметил Вахтанга, торопливо шагавшего к «Ударнику». Сейчас Вахтанг был в поношеном сером костюме, руки он держал в карманах расстегнутого пиджака. Семен подался чуть вперёд, но Дадуа прошёл мимо, сделав вид, что не заметил подчиненного.

Вахтанга вели, это Бородин понял чуть позже. В большом, плотном потоке людей Семен не сразу выявил соглядатаев. Один, невысокий студент в очках с двумя толстыми тетрадями под мышкой, шёл вровень с Дадуа, почти по самому краю тротуара. Второй топтун держался позади объекта. Это был высокий лысыватый мужик в небрежно накинутом на плечи пиджаке. Оба филёра грамотно выполняли свою работу, человек, далёкий от будней спецслужб, никогда бы не заметил за собой такой слежки. Но Дадуа, давно засёкший и студента и лысого, не торопился уходить от хвостов. Он сбавил шаг и, достав из кармана пачку «Спорта», выудил из неё последнюю папиросу. Небрежно скомкав пустую картонку, Вахтанг отбросил её в сторону. Смятая пачка, пролетев несколько метров, ударилась о верхний край урны и осталась лежать на дороге. Лысый, идущий сзади Бородина, свернул в сторону и торопливо направился к бумажному комочку. Семен, отлично видевший этот манёвр, толкнул лысого плечом и, опередив его, наступил на смятую пачку ногой. Наклонившись, Бородин принялся неторопливо завязывать шнурок на ботинке, который сам же и развязал секундой ранее. Когда Семен выпрямился, смятая пачка лежала у него в кармане брюк. А хлопающий глазами лысый топтун недоумённо крутил головой, рассматривая девственно чистый участок тротуара. Бородин же повернулся и неспешно двинулся к входу в кинотеатр. Лысый, на секунду замешкавшись, увязался за ним. Семен бросил взгляд на удалявшегося в сторону набережной Москвы-реки Дадуа. Худосочный студент перестроился и теперь, заняв место лысого, пас Вахтанга сзади.

«Всё понятно! Лысый остался следить за мной. Они видели, что Дадуа «послал мне письмо». Нужно немедленно уходить» - подумал Семен, продолжая активно работать локтями, он пробирался к дверям кинотеатра.

Лысый тоже усиленно толкался, не желая упускать Семена из виду. Филёру было тяжело, огромная масса народа напирала на узкие хлипкие двери «Ударника». К имеющим билеты гражданам пытались пристроиться пацаны среднего школьного возраста, идущие в кино на «хапок». Не имея денег на билеты, они, разбившись на группки по два-три человека, успешно преодолевали кордон, состоявший из пары бабушек-билетёров и полного неповоротливого милиционера, присланного из ближайшего отделения милиции в помощь сотрудникам кинотеатра. Лысый неумолимо приближался к застрявшему в голове очереди Бородину. Вот топтун уже полез в нагрудный карман пиджака и достал оттуда красную книжечку.

«Задерживать собрался, - понял Семен. - Хорошо, что билеты купил, в этой толчее есть шанс удрать. На подходе к «Ударнику» давно бы сцапали, а тут шум не хотят лишний поднимать».

Семен обернулся ещё раз. К лысому яростно продирался фиксатый спекулянт, который торговал билетами перед сеансом.

«Ага! Да это он тут для отвода глаз билетами промышляет, а у самого, небось, погоны на плечах имеются, - азартно подумал Бородин, - ну ничего, ребята, сейчас я вам покажу».

Семен сдвинулся чуть в сторону и достал из кармана сдвоенный квадратик билетов.

«Пацаны! Кому контрамарки? Пару на дармовщину отдаю! - задорно крикнул Семен, размахивая заветными бумажками, - ну, торопись, ребята, я сегодня добрый».

Несколько десятков мальчишеских рук потянулись к благодетелю. Те, что пытались рискнуть и пробраться в кино бесплатно, теперь атаковали доброхота. Попасть внутрь на законных основаниях и смотреть картину, как солидный человек, сидя в кресле, а не стоя тайком в проходе, это ли не счастье?

Очередь забурлила и распалась на несколько орущих групп. Бородин поспешно сунул билеты в чью-то протянутую руку и, мгновенно выскочив из раздвинувшейся толчеи, бросился к трамвайной остановке. Уже вскочив на подножку, Семен увидел лысого, на всех парах несущегося по улице. За ним, придерживая рукой свою восьмиклинку, поспешал фиксатый. Трамвай, тихонько тренькнув звонком, покатился от остановки и начал набирать ход. Преследователи, прекратив бег, обречённо смотрели ему в след.

Бородин же, проехав несколько остановок, вышел, пересел на другой трамвай, тщательно проверяя, нет ли за ним хвоста. Однако за ним никто не следил, и Семен успокоился. Он зашёл в небольшой уютный сквер. Купив при входе газету и усевшись на скамеечку под раскидистым кустом сирени, он достал из кармана скомканную папиросную пачку. Аккуратно разорвав её, Семен обнаружил внутри небольшой листок бумаги, мелко исписанный химическим карандашом.

Внимательно прочитав послание, Семен уяснил, что Дадуа поручает ему забрать из Тульской области Татьяну, дочь Линке, и привести её в Москву. Так же Дадуа просил сообщить Татьяне, что в Москве её ждёт отец. Больше никаких объяснений Вахтанг в своём послании не давал.

« А если девушка не захочет ехать? - размышлял Бородин, - Не силой же её в столицу тащить, да и к чему такая спешка? Сейчас главное, что бы все утряслось, что бы все вернулась на круги своя, что бы с них, всех, кто причастен к операции «Берсерк», сняли эту унизительную слежку. Голова идет кругом, а тут Дадуа со своей просьбой! Но делать нечего, Вахтангу видней, да и профессор обрадуется, если к моменту приезда дочери старик все еще будет находиться на свободе».

Бородин бросил взгляд на часы, было почти девять вечера.

«Поздновато для поездки в Тулу,- решил Семен,- в квартиру к Захаровне возвращаться опасно, вдруг там его ждёт засада? Переночую здесь, в сквере, а утром отправлюсь в путь».

Зайдя в ближайший гастроном, Бородин купил триста граммов «Любительской» колбасы в нарезку и бутылку крем-соды. Рассовав покупки по карманам пиджака, Семен направился в булочную и приобрёл пару «сормовских» булок. Вернувшись в сквер, капитан с аппетитом уничтожил нехитрую, но необыкновенно аппетитную снедь, и заснул сном праведника прямо на лавочке, вдыхая полной грудью аромат, распустившейся сирени.

Проснувшись утром бодрым и полным сил, Семен двинулся в путь. До Курского вокзала он добрался довольно быстро. Остановившись под кашляющим и чихающим вокзальным репродуктором, Семен старательно вслушивался в нечленораздельное бурчание, раздававшееся из чёрного рупора

- Поезд на Тулу….ШШШ-РРР-ШШШ….. пути, - сообщил репродуктор и замолчал.

Внушительная толпа пассажиров, ждущая объявлений, недоумённо загудела. Люди переговаривались между собой, пытаясь выяснить, с какого же пути отправится пассажирский состав.

- До войны поезда лучше ходили, даже на минуту, и то не опаздывали и объявляли всегда ясно и понятно, - прошамкал худенький старикан в рваном пиджачишке и фуражке со сломанным козырьком.

- Молчи, старый пень, в кутузку захотел? - здоровенная бабища с мешком за спиной ткнула указательным пальцем в сторону фонарного столба, возле которого появился наряд из двух блюстителей закона. - Вон «архангелы» идуть, уж, не по твою ли душу?

Дед испуганно замолчал, прикрыв рот грязной сухонькой ладошкой. Но у милиционеров были свои заботы. Выполняя негласное указание «отца народов», очистить Москву от калек и попрошаек, стражи порядка волокли под руки безногого инвалида. На испитом лице калеки застыла гримаса боли, скорее душевной, нежели физической. На старой фуфайке, явно с чужого плеча, блестела медаль «За отвагу». Низенькая деревянная каталка, на которой передвигался безногий фронтовик, прося милостыню у пригородных касс, была небрежно отброшена одним из милиционеров.

- Куда же вы меня, братцы? Каталку мою возьмите, - лепетал калека, пытаясь заглянуть в глаза крепким розовощёким патрульным, - я без каталки не пойду, нельзя мне без неё.

Толпа, наблюдавшая эту сцену, не осталась безучастной.

- Что же вы творите, псы поганые? - молодой мужик в тельняшке выступил вперёд. - Он же ноги на войне оставил. Если бы он на ногах своих ходил, разве б он копейки у касс сшибал бы?

- Отойди, мил человек, приказ у нас, - милиционер, что помоложе, опустил глаза, - мы в больницу его доставим, ему там лучше будет.

- Знаем мы ваши больницы, - крикнул дедок, что ругал работу железной дороги, - вышвырнут из Москвы за сто первый километр, и поминай, как звали. Только безногих и можете тюкать, а бандитов ловить, вас нетути.

- Действительно, - раздался ропот толпы, - бандюги совсем обнаглели, по вечерам с работы домой стало страшно возвращаться, убивают, грабят.

- У моей сестры два дня назад прямо во дворе боты новые сняли, - возмущалась симпатичная молодая деваха, прижимая к груди дамскую сумочку.

- Вон поезд! - раздался чей-то оглушительный вопль. - Вон он стоит, трогаться сейчас будет!

Толпа, забыв и про инвалида, и про разгул преступности, бросилась к железнодорожному составу. Семен бежал вместе со всеми, получая тычки и толкая других участников забега. Наконец, достигнув заветных дверей, люди, отпихивая друг друга, устремились внутрь вагона. Теперь, главное было занять место. Путь предстоял неблизкий. Семену повезло, он уселся на дощатое сидение. Рядом с ним сидела миловидная стройная девушка. Длинная коса пшеничного цвета была красиво уложена вокруг головы, в руках девушка держала внушительную связку книг.

«Студентка, наверное, - равнодушно подумал Бородин, - домой на каникулы едет, а может - учительница молодая….»

Раздался протяжный гудок, паровоз ухнул, выпуская пар, и тяжело сдвинувшись с места, принялся набирать ход. Сергей огляделся, за ним никто не следил, подозрительных личностей рядом не наблюдалось. Напротив него уселся давешний дед в фуражке со сломанным козырьком. Сунув под лавку холщёвую сумку, дед придавил её ногами в разбитых кирзовых сапогах, а сам протяжно похрапывал. Бородин зевнул, надвинул кепку на нос и последовал примеру старика.

- А я говорю, пойдёшь с нами, вставай, лярва, выходим, - послышался Сергею сквозь сон чей-то наглый голос.

Бородин открыл один глаз и, посматривая из-под козырька кепки, мигом оценил обстановку. Вагон почти опустел. Дед, сидевший напротив него, вышел. На соседней лавке располагался интеллигентный мужчина лет сорока в добротном костюме и шляпе-канотье. Интеллигент неотрывно смотрел в окошко, обеими руками сжимая коричневый кожаный портфель. Несколько пожилых женщин с узелками, да старичок с мальчиком дошкольного возраста, вот и все те, кто ехал сейчас в вагоне. Откуда же звучал этот наглый голос? Слегка приподняв указательным пальцем козырёк кепки, Бородин взглянул прямо перед собой. Возле лавки стояли трое молодых парней. Один из них, одетый в клетчатую куртку и широкие коричневые брюки, протянул синюю от татуировок лапу к худенькой девушке, судорожно сжимавшей связку книг.

- Чего с ней толковать? - подручный парня в клетчатой куртке резко рванул девушку за руку. - Может, прямо здесь её попользуем, как меркуешь, Никадим?

- Не, на хазу сволокём, - сально ухмыльнулся Никадим, - вот кореша-то обрадуются.

Третий молодчик развязной походкой приблизился к интеллигенту с портфелем.

- Часики, денежки, портфельчик попрошу, - парень лениво поигрывал ножом, - и пиджачок тоже сымай, слышь, дядя?

Мужчина покорно выполнил требования бандита.

- Не убивайте только, - тихо попросил он.

Громила презрительно плюнул мужчине в лицо и повернулся к главарю.

- Можно валить, Никадим, - процедил он сквозь зубы, - девку мы с Ежом сейчас с собой прихватим.

- Не надо, пожалуйста, не надо, - девушка дрожала всем телом, - я библиотекарь, в детдоме работаю. Денег у меня нет. Вот, возьмите часы, они почти новые!

Громилы дружно заржали. Семен поднялся со своего места.

- Девушку в покое оставьте, ребята, и мужику верните то, что забрали только что. - Семен старался говорить вежливо, но твёрдо.

- Ты чё, фрайер, жить больше не хочешь?- Никодим удивленно взглянул на смельчака, - да я тебя попишу, падло!

Бандит достал из кармана брюк нож и бросился на Бородина. Поймав руку соперника, Семен умело провёл приём, но не зафиксировал, а рванул руку Никодима на себя. Взвыв от боли, блатной упал на колени. Удар в солнечное сплетение довершил начатое. Грабитель рухнул на пол, потеряв сознание.

- Ну-ка, взяли подельника и к дверям, шагом марш! - скомандовал Семен оторопевшим подручным Никодима, те молча повиновались.

Оказавшись в тамбуре, Семен широко распахнул хлипкую дверь вагона. Поезд как раз замедлил ход, подъезжая к очередной станции. Никодим застонал и открыл глаза, ошалело осматриваясь по сторонам.

- Бери Никодима на плечи и сигай на свежий воздух! - велел Семен Ежу.

Тот немедленно взвалил главаря себе на плечи и застыл в дверном проёме вагона.

- Пшёл! - Семен отвесил Ежу мощный пинок под зад.

Последний, остававшийся в тамбуре, бандит решил действовать самостоятельно. Сделав пару шагов назад, он разбежался и, сильно оттолкнувшись, бросился вон из тамбура.

- Дышать легче стало, - пробурчал Семен, поднимая с заплёванного пола тамбура часы, пиджак и бумажник, отнятые шпаной у интеллигента и возвращаясь с добычей обратно в вагон.

- На, прими по описи. - Бородин бросил мужчине его вещи.

Тот лишь быстро кивнул головой в знак благодарности и стал перебирать отвоёванное Семеном добро.

- А где эти? - испуганно глядя на своего спасителя, спросила девушка.

- Эти вышли, - Бородин неопределённо махнул рукой, - стыдно им стало, решили сойти, не попрощавшись.

- А они не убьются? - не унималась девушка.

- Очень надеюсь, что убьются, - Бородин с интересом посмотрел на попутчицу. - Я не понял, вам, что, жалко их что ли? Это же шпана первостатейная!

- Нет, просто я очень испугалась, - девушка замялась. - А вы, кто? Сотрудник милиции, наверное?

- Я - борец со шпаной на общественных началах, - ответил Бородин, улыбаясь, - езжу в поездах и защищаю от всяких ублюдков симпатичных библиотекарей. Кстати, как вас зовут?

- Таня, Татьяна Лаврова, - протянула руку девушка. - Я, как уже говорила, работаю в библиотеке детского дома. Он расположен недалеко от Тулы.

Сергей подпрыгнул на дощатой лавке.

« Да это же про эту Татьяну писал Дадуа, - в миг сообразил Бородин. - Вот как бывает! Именно эту девушку я должен доставить в квартиру Линке, неужели она его дочь?»

- Что же вы замолчали?- Татьяна встревожено смотрела на собеседника. - Вас как зовут? Вы так и не представились.

- Меня зовут Семен. Я друг человека, который хорошо знаком с неким профессором Линке,- Бородин внимательно следил за Таниной реакцией на его слова.

Девушка побледнела, руки, сжимавшие связку книг, мелко затряслись.

- Моя фамилия Лаврова, - неуверенно проговорила она, - Иван Фридрихович Линке мне не знаком. Я не понимаю, о ком вы говорите.

Девушка покраснела и уставилась в окно.

- А я не говорил, как зовут Линке. - Семен взял девушку за руку и повернул к себе. - То, что его зовут Иваном Фридриховичем, сказали мне сейчас вы, Таня. Бросьте хитрить, у вас это получается неубедительно. Искусству обманывать, тоже нужно учиться, в прочем, как и любому другому.

- Ах, какая теперь разница, всё равно всё вскрылось, - Татьяна заплакала. - Да, я дочь профессора Линке, я не Лаврова, но я взяла фамилию умершей девочки, что бы выжить. Я не предавала отца, так получилось. Отца расстреляли, как контрреволюционера, но он не был белогвардейцем, не свергал Советскую Власть. Когда нас разлучили, я была маленькой девочкой, я…я..

- Полно вам, профессор жив, - Семен прервал сбивчивый рассказ Татьяны на полуслове, - мало того, он вас разыскивал всё это время, и, наконец, нашёл. Мыс вами должны немедленно возвращаться в Москву!

- Но я живу и работаю под Тулой, я - библиотекарь в детском доме, - не уверенно начала девушка.

- В Москве тоже есть детские дома, а в них имеются библиотеки, - безапелляционно заявил Бородин. - У вас паспорт с собой?

- Конечно, - кивнула Таня, - по паспорту я получила книги для детей, их мне выдали в специальном распределителе.

- Книги можно отправить по почте, - Семен уже вывел растерянную Татьяну из поезда, следующего в Тулу, - пойдемте быстрее, сейчас будет состав на Москву. Видите, толпа на станции пришла в движение?

Девушка послушно ускорила шаг. Она взволнованно смотрела на Семена, не осмеливаясь расспрашивать его об отце.

- Не беспокойтесь вы так, Таня, - Семен забрал из ее рук тяжелую связку с книгами, - теперь все ваши мытарства позади. Выше нос! Все будет хорошо, верьте мне.

- Дай-то Бог, - чуть слышно прошептала девушка.

Подошедший вскоре поезд еле тащился, и до дверей квартиры профессора они добрались уже за полночь. На звонок долго никто не отвечал, наконец, за дверью послышалось какое-то шевеление.

- Кто там? - старческий голос был полон тревоги.

- Не бойтесь, профессор, это я, Бородин, - прокричал Семен.

Дверь тут же отворилась. Из тускло освещённого коридора вышел худой сутулый человек. Растрёпанные седые волосы и слезящиеся глаза за толстыми стеклами круглых очков делали его старше своих лет. Даже Семен, отлично знавший Линке, поразился, как сильно сдал старик за то короткое время, что прошло со дня неудачного испытания вакцины «Берсерка».

Старик подслеповато щурился, глядя на визитеров:

- А я уж подумал, меня арестовывать пришли, а как услышал, что это вы, Сеня, сразу успокоился, - старик достал носовой платок, да так и застыл в изумлении.

- Папа, папа, папочка, - Татьяна бросилась к отцу и порывисто обняла старика, - я именно таким тебя и помнила, только ты тогда моложе был.

Профессор пошатнулся, и Семен вовремя подхватил его под руку.

- Танюша, дочка, как я искал тебя, - Линке едва мог говорить, слёзы текли по его лицу, профессор не пытался сдерживать их и лишь часто моргал, не в силах справиться с охватившим его волнением, - я так надеялся, что ты жива, я, я, я…

Бородин втолкнул обоих в прихожую и закрыл входную дверь.

- Таня, пусть отец присядет, - Семен усадил старика на табурет, - а то, не дай Бог, в обморок от счастья упадёт.

Таня и Иван Фридрихович беседовали часа три. Бородин даже успел вздремнуть, примостившись за кухонным столом. Семена разбудил возбуждённый голос старика.

- Давайте-ка чай пить,- профессор весь светился от счастья, - у меня есть настоящий грузинский чай, и сахарок тоже имеется.

- Не рановато ли?- Семен взглянул на ходики, мирно тикавшие на кухонной стене. - Пятнадцать минут четвёртого, не расцветало ещё. Может быть, подождём часок, другой?

- Нет, нет, - суетился Линке, собирая на стол.

Семен вздохнул и присоединился к старику, помогая тому вынимать из буфета разнокалиберные чашки. Кроме чая и сахара у Линке имелось полбуханки чёрного хлеба.

- Папа, как ты питаешься? - с ужасом воскликнула Таня, - как только откроются магазины, куплю продукты, и, обязательно, сушки!

- Сушки? - удивился Бородин.

- Её покойная мать тоже очень любила сушки, - грустно улыбнулся Линке,- что поделаешь, наследственность.

Однако приступить к чаепитию им не удалось. Едва уселись за стол, тренькнул дверной звонок. Звонили два раза коротко и один - длинно.

- Это Вахтанг, - обрадовался Линке, - только Дадуа знает этот условный сигнал.

Через минуту усталый, не выспавшийся Вахтанг появился на кухне.

- Здравствуй, - Дадуа крепко пожал руку Бородину, - чувствую, Коняев пакость очередную задумал. Опять смыкается вокруг меня кольцо. Полагаю, вам всем сейчас следует держаться от меня подальше, только что беседовал с полковником Язевым, он предупредил меня о новой провокации. Ты побудь здесь, Семен, необходимо защитить профессора и его вновь обретенную дочь. Больше попросить некого, не верю я больше никому, да и наша группа, скорее всего, будет расформирована…

- Мне, Вахтанг Георгиевич при вас находиться нужно, мало ли что, - развёл руками Семен, - хотя, всё так лихо закрутилось и переплелось, не поймёшь, что и делать.

- Вот и я о том же, - Дадуа решительно стукнул кулаком по столу, - одно могу сказать твердо: вакцина «Берсерк» нуждается в серьезной доработке. В нынешнем виде ее применение может иметь катастрофические последствия. Именно это я хочу сказать членам комиссии по проверке результатов нашей работы, не исключено, что после заседания этой комиссии я вновь окажусь в лубянских застенках. Однажды став мишенью, очень трудно остаться в живых, Семен. - Вахтанг помолчал, - спасибо тебе за Мадину, дружище, если бы не твоя находчивость, ей пришлось бы не сладко. Эти изверги в погонах не жалеют никого. Иногда мне становится тошно, что и я каким-то образом причастен к этой кровавой вакханалии, что творится сейчас в стране!

- Это точно, - согласился Семен.

Профессор Линке, вошедший только что в кухню и слышавший последние слова своего куратора, застыл на месте с открытым от удивления ртом. Слышать такие речи от пламенного революционера было, по меньшей мере, странно.

«Что время делает с людьми? – тревожно подумал Иван Фридрихович.

Именно сейчас профессор в полной мере осознал, что та жизнь, к которой он кое-как приноровился, кончилась, и началась другая, еще более страшная, с которой не хочет мириться даже такой «кремень», как Вахтанг.

- Полковник Язёв, - один из замов Берии, очень могущественный человек, - продолжал Дадуа, – думаю, он на нашей стороне, подтверждением этому может служить тот факт, что мы все еще на свободе…

Семен в сомнении покачал головой и ничего не ответил, он проводил Дадуа до двери и поспешно вернулся на кухню. Профессор с дочерью перешли в гостиную, и Семен не хотел им мешать своим присутствием.

Он уселся за старый колченогий кухонный стол и, достав из кармана пиджака пистолет, положил его перед собой, все, какая-то защита, хотя Семен, как и любой служащий Госбезопастности, знал, что против его коллег не спасет ни какое оружие.

Теперь он, офицер МГБ Бородин, должен быть очень внимателен и осторожен. Рядом затаился предатель, хитрый и опасный враг Мигун, тут же «коптит небо» Антон, человек, которого он еще совсем недавно считал своим другом. Выдашь Мигуна, тот потянет за собой Зубарева, следовательно, и его, Бородина, который проверял их после немецкого плена. Но это бы ничего, Семен честно ответил бы за свою ошибку. За ошибки нужно платить, но… Но пострадает семья Антона, его маленькая дочка и она, Алена, та, без которой он, Семен не может прожить и дня. Он должен видеть ее, знать, что у нее все хорошо, что она, верная мужняя жена живет в довольстве и достатке.

«А может быть, пойти к Алене и все ей рассказать? Так, мол, и так. Алена свет Дмитриевна, люблю тебя с того самого дня, как увидел в первый раз, живу для тебя. Грежу тобой. А ты любишь Антона, а он не достоин твоей любви, потому, что трус, тряпка и предатель…, - Семен сжал руками разрывающиеся от боли виски и стиснул зубы. – Нет, не пойдет он к Алене и ничего никогда ей не скажет, даже под страхом смерти будет молчать, как рыба! Потому что…Будь проклят тот, кто придумал любовь, лишающую человека разума, и трижды проклят тот, кто придумал любовь безответную!»

Бородин полез в кухонный шкафчик и выудил оттуда початую поллитровку водки. Приложившись, Семен одним глотком выпил ее до дна и со всего маха ударил пустой бутылкой о край чугунной раковины.

- Что такое, Сеня?! – в кухню осторожно заглянул встревоженный профессор.

- Я это…, - Бородин замялся, - я, Иван Фридрихович, нечаянно вашу бутылку с водкой разбил, - наконец, вымолвил он, пряча взгляд.

- Слава Богу, - Линке перекрестился, - туда этой водке и дорога. Я ее для компрессов использовал, когда простужался. Теперь дочка лечить будет.

- Теперь дочка лечить будет, - как эхо повторил Семен и принялся заметать осколки в савок.

 

 

ГЛАВА 30. встреча.

Василий Мигун пододвинул к себе сковородку со шкварчащей глазуньей. В один присест уговорив яичницу, он зачистил корочкой чёрного хлеба дно сковороды и принялся за чай. По старой, ещё зэковской привычке, Мигун пил круто заваренный чифирь. Помешивая ложечкой тёмную, тёрпкую жидкость, Василий бросил взгляд в окно. Невысокий полный мужчина в заношенном неопределённого цвета костюме неторопливо прохаживался возле подъезда, в котором проживал Василий.

«Я милого узнаю по походке», - довольный своей наблюдательностью пропел Василий, ополаскивая под краном грязную посуду.

« Вот значит, кто меня сегодня пасти будет, - подумал он, надевая форму, и тщательно надраивая сапоги, - ну что же, пусть следит, если сможет».

Собравшись, Василий вышел из подъезда, и, не спеша, двинулся в сторону метро. Толстяк, особо не скрываясь, последовал за ним. Спустившись под землю, Василий зашёл в вагон, доехал до нужной станции и поднялся на поверхность. Несмотря на то, что в этот утренний час народу в подземке было много, филёр не отставал ни на шаг. Выйдя из метро, Мигун увидел отходящий от остановки трамвай. В два прыжка оказавшись возле дверей, Василий успел вскочить внутрь. Толстяк, проделал тоже самое и оказался в соседнем вагоне, откуда продолжал наблюдать за Василием. Мигун доехал до своей остановки и, спрыгнув с подножки, двинулся к КПП института. Толстяк, проследовав за ним до самого забора, преспокойно остановился и, не скрываясь, принялся наблюдать за входом на территорию закрытого объекта.

Один из караульных, выйдя из здания пропускного пункта, попросил нахального субъекта предъявить документы, но, увидев в руках толстяка гебешное удостоверение, козырнул и удалился восвояси. Возвратившись в здание КПП, сержант, как положено, сразу же доложил об ошивающемся у здания секретного объекта топтуне по команде. Доклад дежурного по КПП сержанта принял начальник караула. Он тут же, не раздумывая ни секунды, отзвонился начальнику режима объекта подполковнику министерства госбезопасности Амиру Явлоеву.

Амир Амирович Явлоев был ставленником Лаврентия Берии. В своё время переведённый из Центрального аппарата НКВД Грузии в столицу Явлоев честно и преданно служил «хозяину». Но в последние месяцы хитрый и коварный Амир стал посматривать в сторону группировки Виктора Авакумова, справедливо опасаясь ареста и расстрела в случае прихода к власти злейшего врага Лаврентия Берии.

Сразу же после Гражданской Войны горячий джигит Амир Явлоев сменил буденовку на кожаную фуражку чекиста и был направлен партией уничтожать белых недобитков в Архангельскую губернию. Там, храбро сражавшийся с бандитами Амир близко свёл знакомство с другим красным командиром Николаем Коняевым. Покончив с врагами революции, Амир получил перевод в солнечную Грузию. Николай же до поры продолжал службу в родной и милой сердцу северной глуши.

Впоследствии и тот и другой были переведены в Москву, но случай определил им в начальники злейших врагов, люто ненавидевших друг друга. Явлоев же с Коняевым, в отличии от их руководителей, воевать друг с другом не собирались. Амир всегда относился к Николаю Ивановичу Коняеву с симпатией. Коняев платил ему той же монетой. Но афишировать свои дружеские отношения и тот и другой опасались, не желая навлечь на себя гнев наркома и его строптивого заместителя. Всё было спокойно, пока Явлоев не услышал из уст одного большезвёздного начальника информацию о скором уходе Лаврентия с поста министра Госбезопасности и воцарении на этом троне Виктора Авакумова. Амир крепко призадумался.

«Если, как утверждает этот уважаемый и почтенный человек, Лаврентий Берия, оставив пост, займётся созданием атомной бомбы, что будет с верными ему людьми при новом министре Авакумове? - пощипывая тонкие холёные усики-щёточки, размышлял Амир, - вряд ли Виктор Авакумов оставит у себя на службе бывших бериевских людей. И где гарантия, что, уходя, Лаврентий заберёт меня с собой, предложив хорошую должность и перспективы получения нового звания?»

Нет, таких гарантий не было, и Амир, кусая от напряжения губы, несмело набрал телефон бывшего сослуживца Коли Коняева. Коняев обсуждать дела по телефону отказался и пригласил товарища в кафе «Ветерок». После обильной трапезы Явлоев рассказал Коняеву, чем занимается вверенный его попечению институт. Поведал он и о Вахтанге Дадуа, и о профессоре Линке, сообщив старому знакомцу массу интересных сведений. За это полковник Коняев пообещал Амиру полную лояльность и расположение своего шефа по приходе того к власти, в чём лично он, Коняев, нисколько не сомневался. Тогда довольные друг другом друзья разошлись по кабинетам.

А что теперь? Коняев затаился и молчит, Дадуа взят под стражу и тут же выпущен на свободу, а рядом со вверенным ему, Амиру, объектом, не скрываясь, топчется нахальный соглядатай. Получив информацию от начальника караула, Амир жутко перепугался.

«Пронюхал Лаврентий о моём двурушничестве, - подумал Явлоев, вскакивая, из удобного кожаного кресла,- пронюхал и топтуна прямо под нос мне подсунул. На, мол, Амир, смотри, дорогой, всё я о тебе знаю».

Явлоев открыл книжный шкаф и, достал из-за томов Ленина бутылку коньяка. Наполнив до краев стакан, выпил залпом, не закусывая, и тут же закурил папиросу.

«Все знают, что топтуны - ведомство полковника Язёва, - продолжал размышлять Амир, - А что? Вот возьму и позвоню Ивану! Так и так, кто тебе приказал меня пасти? Что, интересно, верный служака ответит».

Амир налил ещё и опять выпил полный стакан. Коньяк не бодрил, не снимал напряжение, как обычно.

«Черт меня дернул встрять в борьбу двух власть предержащих, - Амир с силой вдавил окурок папиросы в дно изящной хрустальной пепельницы, - как бы теперь не пропасть в этой схватке. Кто победит? Что будет с ним, Амиром? Проклятый грузин Дадуа снова на свободе? Надолго ли? А что этот старый хрыч, Линке, любимчик Вахтанга? Исследования не закончены, работа сорвана! Кто за все это ответит? А что если под удар подставят его, Амира Явлоева? Все из-за этого проклятого Мигуна, зачем он свел его с Коняевым, где была его всегдашняя осторожность и осмотрительность? Этот Мигун не так прост, как хочет казаться!»

С Мигуном Амир решил пообщаться один на один, рассчитывая вытянуть из него всю информацию, которой тот обладал.

Едва Мигун оказался в здании института, один из офицеров-режимщиков позвонил Явлоеву, сообщив о прибытии Василия. Амир немедленно поднял трубку аппарата внутренней связи и набрал номер кабинета, временно вы деленного для офицеров охраны Вахтанга Дадуа. Сейчас в кабинете присутствовал один Мигун, он и снял трубку.

- Старший лейтенант Мигун слушает.

- Немедленно зайди ко мне, Василий. - Явлоев был подчёркнуто строг.

Через пару минут тяжёлая дубовая дверь кабинета Амира распахнулась, и на пороге показался Мигун.

- Какие вопросы, Амир?- фамильярно поинтересовался старший лейтенант, без спроса закуривая в кабинете Явлоева.

- Какие вопросы, спрашиваешь? - зло прошипел Амир, - ты что натворил, гад? Почему топтуна за собой притащил? Что у вас там с Коняевым за дела совместные? Зачем только я вас свел? Ты меня упоминал, когда с ним беседовал?

-Не упоминал, а что случилось?- вопросительно взглянул на Явлоева Мигун.

- Грузин снова на свободе, почему?! – Амир схватил Мигуна за грудки. – Что творится, я тебя спрашиваю?! Я слышал, что Лаврентий не доволен ходом работ по «Берсерку». Профессор этот молчит, как рыба, а я не знаю, что происходит у меня под носом. Может, ты знаешь, что скрывают Линке и Дадуа?

- Не знаю я, не вникал никогда. - Мигун пожал плечами. - Моё дело - подай, принеси, привези, отвези. Сам же знаешь, Дадуа и Линке в курсе всего только вдвоём и были, других никогда в свои дела не посвящали.

- Линке твой, старый хрыч, лишь глазами хлопает, да руками разводит, - Амир зло стукнул кулаком по столу, - денежки народные просрали зазря. Не наука, а очковтирательство сплошное! Правительственное задание загубили, саботаж форменный устроили! Я давно хотел Линке этого в лагерь лес валить отправить. Хоть одно полено распилить успел бы, прежде чем окочурился бы, старая сволочь. Вахтанг не дал, вступился за него.

- Это всё слова, - криво усмехнулся Мигун, - а вот, что будет, когда на этого старого хрыча люди с большими звёздами на погонах нажмут? Что он им расскажет?

Амир молчал, играя желваками.

- А может, профессора, того, под статью подвести за саботаж и диверсию? - тихонько спросил Мигун, - пусть все чистосердечно напишет, как они с Дадуа дело государственной важности провалили, и гебистов, что в эксперименте секретном участвовали, погубили, да покалечили? После такого признания и Линке, и самому Дадуа тоже не поздоровиться!

Амир заёрзал в кресле, пощипывая тонкие холёные усики.

«Дело лейтенант говорит, - подумал Явлоев. - Если профессора сейчас как следует обработать, то Дадуа мало не покажется. Заметут грузина, пришьют ему государственную измену, а я ни при чём, что у Лаврентия, что у Аввакума ко мне вопросов не будет. Они меж собой разбираться станут».

- Ну что? Как расклад? – поинтересовался Мигун

- Торопиться ни к чему, - остудил его пыл Явлоев, - нужно действовать наверняка, просчитывая все варианты. Что, к примеру, покажут на допросах Зубарев и Бородин? Их ведь тоже будут таскать, когда начнётся расследование деятельности группы Дадуа.

- Ну, ты даёшь, Амир, - хмыкнул Мигун, - на Зубарева и Бородина давно бы стоило донести на самый верх. Антон был у Вахтанга начальником охраны, Бородин - вообще странный тип. Последнее время у Дадуа в любимчиках ходил. Вахтанг ему доверял. Так, что если Семёна потрясти, много чего интересного вскроется.

- Ладно, - прервал Явлоев разглагольствования Василия, - давай, бери «эмку» в гараже и дуй к профессору. Попугай его маленько переводом в лагерь, лесоповалом постращай. Сразу гад расколется, все материалы, что они с Дадуа наработали выложит и напишет все, что от него требуется. Старый хрыч страсть, как бушлата да голодухи лагерной боится. На, адресок профессорский возьми, -Явлоев небрежно бросил на стол бумажку с адресом, - достать его больших трудов стоило, Вахтанг жилище старика, как явочную квартиру, оформил.

- Все исполню в лучшем виде, доволен мною останешься, - Василий направился к выходу из кабинета.

- Будь осторожен, - бросил Явлоев ему во след, - сперва ситуацию оцени, нужно быть готовым ко всему!

В институтском гараже Василий выбрал машину и велел закреплённому за ней шофёру пару часов отдохнуть в дежурке. Выезжая с КПП, расположенного с противоположной от входа в институт стороны, Мигун с удовольствием отметил, что топтун с этой стороны периметра отсутствует. Вероятно, под наблюдение была взята только главная проходная института. Выбравшись с территории объекта, Мигун направился по указанному адресу.

Дом, где проживал профессор, находился в десяти минутах езды от НИИ, но Василий добрался до места только через полчаса. Постоянно останавливаясь и меняя маршрут, Мигун проверял, нет ли за ним хвоста, но приметную чёрную «эмку» никто не вёл, преследования не было. Василий успокоился, доехав, он оставил свой автомобиль в соседнем с домом Линке дворе. Войдя во двор профессорского дома, Мигун обошёл по периметру все подъезды огромного монументального здания.

Подъездов было шесть, нужный ему оказался предпоследним, пятым. Квартира Линке располагалась на третьем этаже. Мигун снял фуражку и вытер обильно выступивший на лбу пот. Достав из кармана папиросы, Василий, не торопясь, закурил, внимательно осматривая двор. Около второго подъезда пожилой дворник в белом фартуке старательно поливал из шланга пыльный асфальт. В углу двора, за низеньким столиком два пенсионера играли в шахматы. Рядом парнишка в красном галстуке мастерил модель планера. Всё было спокойно. Мигун выбросил окурок и вошёл в подъезд. В два прыжка преодолевая лестничный пролёт, Василий взлетел на третий этаж и, остановившись перед дверью Линке, настороженно прислушался. В квартире было тихо. Василий нажал кнопку звонка

- Кто там? - раздался за дверью глухой голос профессора.

- Старший лейтенант Мигун. - отрекомендовался Василий. - Откройте, Иван Фридрихович, я по поручению подполковника Явлоева. Дело срочное и не терпит отлагательства.

- Сейчас, - профессор защелкал замками, - входите, товарищ Мигун.

- Для кого товарищ, а для кого и гражданин начальник! - с места в карьер сменил тон Мигун, стремясь сразу же обескуражить профессора. - Ну, заключённый Линке, давайте-ка всё по порядку!

- Да что же это такое? Что вы себе позволяете, Василий? - профессор судорожно сорвал с носа очки и начал протирать их полой пижамной куртки.

- Звук убавь, интеллигент! - Мигун втолкнул старика в комнату

Линке неловко опустился на стул. Василий поставил ногу в блестящем хромовом сапоге на сиденье и сильно нажал кленом в грудь старика.

- Ну что? Надоело на вольной хате блатовать, шамовку первоклассную вживлять, да на досуге колбочками в лаборатории звенеть? - Василий наклонился к бескровному лицу старика и оскалился в злобной ухмылке. - Так это мы сейчас мигом исправим. Через недельку будешь в Каргалинском лагере рекорды на лесоповале устанавливать. Рад, старче?

- Потрудитесь объясниться, молодой человек! - губы Линке задрожали, лицо пошло красными пятнами. – Я - учёный, мы с Вахтангом Георгиевичем занимались важными для страны исследованиями.

- Вот именно, что, занимались!. – Мигун помахал указательным пальцем перед лицом профессора и с издёвкой взял его за подбородок. – Шаромыгой вы занимались. И ты, и Вахтанг твой. Теперь вами самими займутся.

Линке молчал, низко опустив седую растрёпанную голову.

- Документы, материалы, описания опытов ваших, образцы вакцины эти чёртовы, наконец, где?!- рявкнул Василий. - Средства немалые вам государство выделило, не смотря на время тяжёлое, а на что вы их потратили, а?

- Все документы, журналы с описанием опытов, расчёты, ровно, как и контейнер с образцами опытной вакцины были изъяты Дадуа. - профессор развёл руками. - У меня, как вы сами можете видеть, ничего нет.

- Чего, чего, старый хрен? - Мигун даже присвистнул от удивления. - Ты понимаешь, что городишь? Вахтанг твой, того гляди, под суд пойдет, ты в несознанке, а за художества ваши кто отвечать будет? Мне, или Явлоеву погон лишаться, да на шконку лагерную усаживаться? Нет, старик, так не пойдёт, пиши, давай, как тебя Дадуа заставлял результаты опытов фальсифицировать, как вы во время испытаний людей хороших изуродовали, как по вашей вине зек опасный чуть не сбежал, все пиши, гражданин профессор! – Василий схватил со стола лист бумаги и карандаш и швырнул их в лицо Линке.

- Потрудитесь не передергивать факты, не надо судить о том, в чем ни вы, ни ваш Явлоев не разбираетесь. Как вам не совестно? - Линке поднял на Василия покрасневшие от слёз глаза. - Можете теперь убить меня, я не желаю с вами разговаривать, и ничего писать не стану.

Мигун наконец убрал ногу со стула и, оправив ладно сидящий на нём китель, прошёлся по комнате и вышел в коридор.

- А знатную хатёнку справил тебе, Вахтанг. И комнатки - замечательные, светлые. И обстановочка: столик, стульчики, диванчик кожаный, кроватка мягонькая. И ванна у тебя, старик, и ватерклозет, как часы работает.- Мигун по-хозяйски осматривал квартиру Линке, открывая и закрывая двери,- И кухонька чистенькая с окошечком, и плита газо….

- Чего осёкся, сука?- Семен, слышавший весь разговор, поднялся с кухонного табурета и поднял на Василия тяжелый взгляд, - помещения в квартире нужно осматривать сразу по приходу, а не через полчаса. Я про тебя много знаю, гражданин Борзяк, или, как там тебя!

- Бородин? - одними губами выговорил Василий и рванулся, пытаясь выхватить из кобуры табельный ТТ.

Хоть Мигун по старой привычке оставлял кобуру не застёгнутой, воспользоваться оружием у него в этот раз не получилось. Семен опередил его и нанёс страшный удар в кадык. Бородин точно рассчитал силу, преследуя цель не убить, но максимально обездвижить противника. Мигун, упав навзничь, и схватился за горло, бешено вращая глазами от жуткой боли. Однако капитан и не думал прекращать экзекуцию. Подняв обезумевшего от боли Василия, он прислонил его к стене и сильно ударил в живот. Мигун упал на пол. Семен наклонился над поверженным противником.

- Это тебе за всех тех, кого ты лишил жизни, мерзавец, - выпалил Семен, сдерживая непреодолимое желание сейчас же покончить с убийцей.

Мигун, извиваясь на полу, хрипел, стараясь поглубже вздохнуть.

- Ничего ты мне не сделаешь, - превозмогая боль прохрипел Василий, - ты вообще пустое место. Выдашь меня, хана твоему дружку Антону, да и тебе тоже! Я молчать не стану, обязательно вас всех за собой потяну.

- Гад ты! - Семен в бешенстве сжал кулаки, сдерживая себя из последних сил.

- Думаешь, не догадываюсь, почему ты Зубарева покрываешь? - Мигун презрительно скривил окровавленные губы, - к жене его, Аленке, неровно дышишь! Жалеешь ее! Что ж, вкус у тебя есть, Сеня, Алена-баба, что надо, ладная, да горячая, как мартен. Я знаю, о чем говорю, лично проверил. А ты так вокруг да около и будешь ходить? Силой ее бери, бабы, они, силу, ой как, уважают…

Он не договорил, страшной силы удар обрушился на голову Василия, теперь Семен уже не контролировал себя. Вне себя от ярости, он продолжал бить, чувствуя, как его боль выходит наружу, вместе с этими ударами.

- Семен, Семен, вы убьете его, слышите? – обезумевший от страха профессор вцепился Бородину в плечо. - Прекратите, прекратите, пожалуйста, - шептал Линке, тщетно пытаясь помешать Семену.

- Да он животное, убийца, мерзавец, каких свет не видывал! - Семен резко повернулся и вперил гневный взгляд прямо в глаза профессору. – Для него ж ничего святого нет! Он и вас, Иван Фридрихович, убил бы. Точно! Верите вы мне?

Профессор безвольно опустился на диван, закрыв лицо руками.

- Я ничего не понимаю, я ничего не хочу понимать. Я устал от всего этого. Я хочу лишь одного, спокойно дожить свой век рядом с дочерью, Вахтанг Георгиевич мне это обещал. А я, я никому не верю, Сеня, никому! Хочу, но не могу поверить, – старик отнял руки от лица и горестно посмотрел на Бородина сквозь выступившие слёзы.

Мигун тем временем завозился на полу, пытаясь подняться на ноги.

- Ну, с-суки! Ну, вы все у меня сдохнете! - прохрипел Василий.

- Слушай сюда, мразь! - Бородин в один прыжок оказался возле Мигуна, и, схватив с полки бельевую веревку, принялся вязать поверженного соперника по рукам и ногам, - я прекрасно осведомлён и о тебе, и о твоих дружках-фрицах. Скоро вам конец настанет, скоро ты у меня соловьем заливаться будешь, о своих «подвигах» повествуя!

Мигун хрипло рассмеялся, превозмогая боль.

- Я тебе ничего не скажу, понял, Бородин? Можешь меня на куски резать, но помогать я тебе не стану. Резону мне с этого нет, усек? – бандит смотрел прямо перед собой, словно не замечая склонившегося над ним Семена.

Раздавшийся дверной звонок разорвал зловещую тишину, воцарившуюся в квартире, профессор бросился открывать.

- А я по Москве гуляла, - Татьяна впорхнула в прихожую, - какой же город весной красивый! Везде цветы, флаги, люди празднично одетые ходят, кино, театры. Красота! Всё посмотреть хочется, везде побывать. Господи, как я мечтала столицу хоть одним глазком увидеть, когда еще девчонкой в сиротском приюте маялась.

- Это кто пришёл? Чей это голос там, а? – Василий резко поднял голову, - Скажи, начальник, мне до зарезу знать надо!

- Молчать!- огрызнулся Бородин, - лежи, гнида, спокойно, а то добавлю сейчас.

- Брось!- Мигун отчаянно рванулся, изо всех сил напрягая связанные руки, - голос, голос больно знакомый, будто колокольчик звонит, с детства его интонации помню.

Семен молча поднялся и направился к Василию, злость переполняла его. Вдруг дверь комнаты распахнулась, на пороге стояла Татьяна Линке.

- Кто сейчас кричал?- срывающимся голосом произнесла девушка, - Я слышала, как кто-то кричал.

- Да вот, пока ты Москвой наслаждалась, незваный гость заявился, - недобро усмехнулся Семен, кивком головы указывая на связанного. - Пришлось усмирить, больно драчливый оказался.

- Вася, Вася Борзяк,- пролепетала девушка еле слышно, - как ты здесь оказался, почему связанный?

- Таня, Танюшка, я всё объясню, - Василий еле шевелил разбитыми губами, - я, я тебя, Танюха, по голосу узнал.

- А вы, выходит дело, знакомы? - Удивился Семен - Ну, тогда, Татьяна, объясните мне, как вас угораздило с этим мерзавцем связаться?

- Мы в детдоме ещё подружились. Вася меня защищал, и не мерзавец он вовсе, - девушка, оттолкнув Бородина, бросилась к Василию и, достав из сумочки носовой платок, принялась вытирать кровь с разбитого лица Борзяка. - Немедленно развяжите его, Семен! Он не опасен, уверяю вас.

- Ещё чего!- не сдержался Семен. - Да он убийца! Борзяк, Мигун, сколько у него ещё имён?

- Тогда я сама его развяжу. - Татьяна принесла с кухни нож и стала осторожно разрезать впившиеся в кожу верёвки.

- Делайте, что хотите, - в сердцах бросил Бородин. - Не хватало мне ещё в любовной истории разбираться. Вот вернётся вечером Дадуа, мы этого Борзяка - Мигуна мигом в расход пустим.

- Не кипятись, начальник,- освобождённый от пут Борзяк потирал затёкшие руки, - мы все теперь одной веревкой связаны. Так уж получилось. Один пойдет ко дну, все потонем!

- Что ты сказал?! - Семен схватил Борзяка за горло, - ты, что угрожать мне вздумал? Да я тебя в любой момент из оборота выведу, по-тихому без суда и следствия, усек?! - Бородин со всей силы ткнул Борзяка дулом ТТ.

Опять раздался дверной звонок. Теперь открывать пошёл Семен.

- Отто фон Шлёсс пропал, - прямо с порога выпалил бледный от волнения Антон.

 

ГЛАВА 31. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГУСТАВА ЛЕНЦА.

Густав Ленц вышел из подъезда дома Ады Станской в белых трусах и белой же майке с синей буквой «Д» в вертикальном ромбике. Пару недель назад немец был в гостях у футболистов динамовского клуба и как обычно рассказывал об ужасах нацистских концлагерей и о своей будущей книге. Так же он сообщил своим слушателям о том, что регулярно поддерживает спортивную форму, пытаясь сохранить подорванное длительным заключением здоровье. Футболисты, расчувствовавшись, преподнесли Густаву комплект динамовской формы: трусы майку, гетры и спортивные тапочки.

Подарок пришелся весьма кстати. Еще до войны молодой Фон Шлёсс слыл отменным спортсменом. Годы, прошедшие с тех пор, не изменили привычек немца. Он и теперь мог бы дать фору любому молодому бегуну.

Спустившись со ступенек, Ленц огляделся и сразу заметил трёх работяг, атлетически сложенных и одинаково коротко подстриженных. Одетые в замызганные спецовки они делали вид что, проводят ремонтные работы в подвале дома. У лестницы, ведущей в подвал, лежала пара чугунных задвижек, рядом были небрежно брошены слесарные инструменты.

-Отдыхаем? - насмешливо обратился Густав к рабочим.

-Перекуриваем,- недружелюбно буркнул малый в выглядывавшей из-под спецовки тельняшке.

-Ну-ну, – хмыкнул Ленц, принимаясь делать интенсивные наклоны, чередуя их с глубокими приседаниями.

Хорошенько размявшись, Ленц стал совершать свою обычную пробежку, стартовав от подъезда дома, он медленно потрусил по двору. Этот ритуал совершался каждый день в любую погоду и занимал всегда ровно полтора часа.

Подождав пока бегун покинет пределы двора, парень в тельняшке длинно сплюнул и, выбросив папиросу, нырнул в подвальное помещение, где был установлен телефон. Подняв трубку, парень набрал номер.

- Товарищ полковник, докладывает старший лейтенант Трусов. Объект выбежал со двора в спортивной форме, очевидно, будет делать свою обычную пробежку. Мои действия?

- Ждать, Трусов, вот какие твои действия, - раздражённо гаркнула трубка голосом Язёва.

Одновременно с выбежавшим со двора Ленцем стартовал велосипедист, отъехавший от соседнего дома и взявший спортсмена под пристальное наблюдение. Густав, давно уже заметивший все эти ухищрения, бежал спокойно, не уменьшая и не увеличивая скорость. Велосипедист, подтормаживая, старался не обгонять объект наблюдения. Прекрасно зная маршрут следования Ленца, парень держался метрах в тридцати от него.

Вот бегун поравнялся с небольшой пивной, расположенной в живописном скверике. На стоящих вдоль дорожки лавочках примостились несколько мужчин с пузатыми пивными кружками в руках. На одной из лавок восседал, положа ногу на ногу, блондин в несвежей рубашке. Он держал в руках наполовину пустую кружку пива. Рядом с его ногой, обутой в растоптанный грязный башмак, стояла початая водочная четвертинка. Очевидно, мужчина добавлял водку в пиво, таким нехитрым способом усиливая пьянящие свойства напитка.

- Гляди куда прёшь, боров! - злобно выкрикнул блондин, наклоняясь вниз, поднимая шкалик и одновременно зажимая между пальцами маленькую бумажку, выпавшую из руки пробегавшего мимо спортсмена.

Допив разбавленное водкой пиво, блондин неспешно вытер губы тыльной стороной грязной руки и пошёл прочь от пивной. Пройдя несколько десятков метров, и оглядевшись по сторонам, блондин не заметил ничего подозрительного и быстро развернул бумажку, брошенную спортсменом. На ней было написано: «Завтра. 12.00». Прочитав сообщение, блондин достал из кармана брюк смятую пачку папирос. Прикурив, мужчина поджёг догорающей спичкой крошечный клочок бумаги и, весело насвистывая, направился к стоящему невдалеке трёхэтажному дому. Войдя в квартиру, человек с удовольствием выпил горячего чаю и съел полбанки вишневого варенья. Завалившись на кровать, он счастливо улыбнулся и закрыл глаза.

Что ж, он сделал всё, как велел Отто! Отто, с которым он прошёл всю войну, превратившись из неопытного рядового в матёрого капитана могущественного «Абвера» Курта Вессинга. Вместе с Отто фон Шлёссом они спланировали и провели множество операций, успешных и славных! Но, всё-таки они проиграли! Вместе с Отто фон Шлёссом они наблюдали падение Берлина, считавшегося неприступной арийской крепостью. Вместе с Отто они тащились по колено в дерьме по коллекторам столичной канализации, стремясь поскорее выбраться наружу в американской зоне оккупации. Тогда Отто предложил свои услуги янки, и они помогли им с Куртом покинуть покорённую Германию. Именно Отто, прознав про эксперименты советского учёного, придумал, как обратить их на благо новых заокеанских союзников.

Для достижения этой цели они и вернулись в послевоенную Россию. Вернулись не победителями и хозяевами, как мечталось в далёком сорок первом, а разведчиками, как предписывает им долг и нынешняя ситуация. Несколько ампул вакцины Линке достал для них предатель Зубарев. Все срослось, все получилось. Одно только не давало ему покоя. Так и не удалось рассчитаться с этим мерзавцем Шалым, русским уголовником и убийцей.

А теперь рассчитаться с Шалым уже не остаётся времени. Да и приказа на его ликвидацию Отто не давал, а неповиновение командиру для солдата рейха не приемлемо. Пусть будет так, как велит командир! Он, Курт, останется здесь, в России, и будет ждать дальнейших указаний от своего командира. А они обязательно поступят. В этом он, Вессинг, нисколько не сомневается.

А Отто фон Шлёсс тем временем подбегал к Адиному дому весьма довольный собой. Его спектакль удался на славу. Агент Ада заглотила наживку и чётко передала своим хозяевам всю информацию, что подготовил для них Отто. Исполнив свой замысел, фон Шлёсс сыграл на опережение. Тучи вокруг немецкого журналиста Густава Ленца стали сгущаться давно. Чекисты вовсю копали и, в конце концов, докопались бы до истины. Тем более, что Борзяк и Зубарев в связи с арестом своего шефа Дадуа попали под усиленное наблюдение своих коллег, и сами вот-вот окажутся в застенках Лубянки. Там им быстро развяжут языки, но будет поздно. Его, Отто, здесь уже не будет.

А пока, пока, пусть чекисты собьются с ног. Нужно следить за ним, Отто, пытаться раскопать что-нибудь об офицере «Абвера» фон Шлёссе, собрать воедино и состыковать истории абверовского майора и офицеров из группы Вахтанга Дадуа.

Чекисты намереваются сцапать его, в день отъезда на гастроли труппы Большого Театра, рассчитывая, что Отто попытается вывезти в реквизите какой-то таинственный груз, ждут - не дождутся момента, что бы взять его с поличным. Что же, пусть спокойно ожидают кульминации событий. Подручные Берии и не подозревают, что он исчезнет гораздо раньше, уже завтра.

План прост, но вместе с тем гениален. Завтра он улетит в штаты под маской совершенно другого человека. Того самого чудака, что прилетал в Страну Советов с тем, что бы навестить свою «жену», служащую посольства. Понятное дело, что эта самая служащая давно работает на американскую разведку, а ее мнимый муж уже никогда не вернется из своего последнего вояжа.

Пусть гебисты ищут пропавшего Ленца, он посмеется над ними, только и всего. Спустя пару месяцев, препарат Линке будет синтезирован в одной из лабораторий ЦРУ. И тогда новое мощное психотропное оружие будет действовать против своих создателей!

Фон Шлёсс не заметил, как вбежал обратно во двор, проскочил в подъезд под нарочито безразличными взглядами «работяг в погонах» и поднялся на свой этаж. Ады ещё не было. Теперь она почти не ночевала дома, появляясь лишь иногда, практически всё время пропадая на репетициях в театре, или у своего ненаглядного Бориса.

«Здорово я набил морду этому плебею, - самодовольно подумал Отто фон Шлёсс, -а Адка, сука, пусть знает, что я никогда не любил её, а лишь пользовал, будто дешёвую шлюху».

Отто налил чайник и брякнул его на газовую комфорку. Есть не хотелось, но завтра понадобятся силы, Завтра будет трудный день, и он будет знаменовать наступление нового времени. Выпив чаю, и, съев четыре огромных бутерброда с колбасой, немец лёг спать.

Утром Отто проснулся как обычно, в семь часов. Ады дома не было. Она позвонила накануне в полночь и ледяным тоном сообщила, что остаётся в театре ночевать, завтра, мол, в восемь утра - репетиция. На заднем плане что-то бубнил Борис, но Отто сделал вид, что ничего не заметил. Плевать, пусть эта балетная потаскуха делает, что хочет.

Отто выбежал из подъезда минута в минуту, чем ни мало поразвлёк работяг, тащивших в подвал кусок металлической трубы.

- По вас часы сверять можно,- усмехнулся ему вчерашний малый в тельняшке.

- А вы, молодой человек, вместо того, чтобы курить, как паровоз, лучше бы спортом занялись, - назидательно подняв вверх указательный палец, проговорил Отто

- Нам спортом некогда заниматься, - через губу пробурчал малый, сплёвывая в пыль, - нам в трусах по Москве носиться недосуг, нам семьи кормить надо.

Фон Шлёсс пожал плечами и, выполнив свою всегдашнюю разминку, неспешно потрусил со двора. Велосипедист, следивший за немцем из-за угла соседнего дома, дождавшись появления объекта, лениво поехал следом. Всё было как всегда. Всё, да не всё! Маршрут бегун сегодня выбрал другой. Преследователь чуть не свалился с железного коня, когда поднадзорный шмыгнул в незапланированный переулок. Велосипедист, отстававший метров на тридцать, усиленно крутанул педали и на всех парах влетел в переулок вслед за Отто. Но объекта не было. Преследователь растерялся, бегун исчез во дворе. Что теперь делать?

Парень проскочил вдоль всего дома, бросил велосипед, забежал в несколько подъездов, поднимаясь в каждом на второй этаж, но беглеца не было нигде. Выскочив обратно на улицу, гебист заметался в поисках телефонной будки. Не найдя ее, бросился обратно в подъезд, обзвонив несколько квартир, он так и не обнаружил вожделенного чуда техники. Пришлось бежать в булочную, расположенную в конце квартала.

«С дороги! - парень в тренировочных шароварах, заколотых снизу бельевой прищепкой, влетел в магазин. – Где кабинет заведующей?».

Полная средних лет женщина, сама похожая на румяную булку, испуганно взвизгнула, увидев перед своим столом странного человека. Заведующая разговаривала по телефону со своей знакомой, да так и застыла с открытым ртом.

Парень выхватил из руки испуганной дамы телефонную трубку, набрал номер и, дождавшись соединения, взволнованно прокричал: - «Товарищ полковник, докладывает сержант Степанов. Объект исчез».

- Вот чёрт! - выругался на том конце провода Язёв. - Слушай сюда, сержант! Сейчас к тебе прибудут помощники из местного отделения милиции. Вместе начинайте прочёсывать подъезды близлежащих домов и прилегающую дворовую территорию.

- Ясно, товарищ полковник! - сержант положил трубку на рычаг и повернулся к заведующей. - О том, что здесь слышали, сразу забудьте, понятно?

- Конечно! - поспешно закивала головой женщина.

А Отто фон Шлёсс, пробравшись на четвёртый этаж одного из домов, подошёл к, казалось бы, наглухо заколоченной двери чёрного хода. Аккуратно сняв едва наживлённые гвоздями перекрещенные доски, немец оказался в тускло освещённом пространстве запасного выхода. На верхней площадке в беспорядке были брошены: пара остовов старинных велосипедов, обшарпанный комод без ножек, сундук без крышки, тюк старых вещей, выброшенный за ненадобностью хозяевами расположенных в доме квартир.

«Необъяснимая черта русского характера - хранить до скончания века ненужный хлам», - подумал, усмехаясь Отто фон Шлёсс, аккуратно развязывая узел на тюке.

Из тюка немец достал поношенные черные брюки, вязаную жилетку, синюю рубаху и соломенную шляпу. Особняком лежали завёрнутые в чистую тряпицу круглые очки с простыми стёклами, седой паричок, усы, да баночка театрального клея. За несколько минут спортсмен преобразился в нескладного и не очень опрятного пожилого субъекта. Проверив, хорошо ли приклеены усы, Отто, слегка прихрамывая на левую ногу, покинул подъезд и отправился в сторону остановки трамвая, следовавшего в сторону Парка культуры и отдыха.

Паричок, усы и клей немец раздобыл в гримёрных Большого Театра. Присутствуя вместе с Адой на очередном празднике жизни, Отто с интересом наблюдал, как сильно выпившие слуги Терпсихоры устроили настоящий костюмированный бал. Переодетые в театральные костюмы люди, пели песни, читали стихи, показывали импровизированные сценки из театральной жизни. Царило всеобщее веселье, так, что никто и не заметил невинной кражёнки театрального реквизита, совершённой фон Шлёссом. Теперь этот реквизит очень пригодился Отто.

Стоя на трамвайной остановке, немец заметил велосипедиста. В сопровождении нескольких милиционеров парень спешил во двор много подъездного дома, который только что покинул немец.

«Нужно быть поосторожнее, - подумал фон Шлёсс. – Наверняка, чекисты уже сообщили мои приметы по отделениям милиции».

Благополучно добравшись до Парка культуры, Отто взглянул на часы. До операции «Замена» оставалось около получаса. Фон Шлёсс свернул с дороги, ведущей к главному входу в ЦПКиО, и пошёл вдоль высокой металлической ограды. Добравшись до глубокой, полной рыжей от глины воды, канавы, Отто

шмыгнул за раскидистый куст акации и приготовился ждать.

 

 

ГЛАВА 32. ОПЕРАЦИЯ «ЗАМЕНА».

 

 

 

Вячеслав Ремих открыл глаза и бросил цепкий взгляд на циферблат будильника. Шесть утра. Он встал с постели и накинул на плечи новую рубашку, полученную из рук незнакомого улыбчивого американца прямо перед отъездом. Кроме рубашки Вячеслав получил новый добротный костюм и пару светло коричневых туфель на упругой рифленой подошве. Туфли тоже были новые и делали его выше, что очень нравилось Славе.

У него теперь вообще все было новое. Новый паспорт, новая родина, новые знакомые, новое задание и новая жизнь. Новая жизнь, взамен старой, неудавшейся и ненужной, той о которой Слава хотел бы забыть навсегда, забыть, и никогда больше не вспоминать! Нет ее, нет, и не было никогда!

В лихую военную годину Слава Ремих был призван на фронт, но, став красноармейцем, понял, что воевать страшно, и при первой же возможности сдался в плен. Германский лагерь для военнопленных показался русскому немцу адом, но на его счастье один из местных начальников, выяснив, что перед ним соплеменник, устроил Ремиха в похоронную команду. День и ночь Слава и его товарищи занимались тем, что собирали по баракам тела умерших, коим не было числа. Питание и условия содержания у этой группы были не в пример лучше, чем у других узников лагеря. Именно поэтому Ремих и выжил в то страшное время.

Впрочем, страдал Вячеслав недолго. Вскоре он дал согласие на поездку в Германию. В качестве дешевой рабочей силы Вячеслав батрачил на одной из маслобоен, владелец которой, толстый горбатый немец относился к парню совсем неплохо. Дело в том, что хозяин маслобойни имел дочь, старую деву, на которую не зарился никто из местных молодых людей. Делу не мог помочь даже тот факт, что папаша давал за любимой дочкой неплохое приданое. Все было тщетно, женихи обходили дом горбуна стороной. Девица уже отчаялась изведать радость плотской любви, как вдруг появился Ремих. Без лишних слов он уложил неуклюжую Лизелотту в постель и тут же стал мил ее папаше. Маслобойных дел мастер с упоением наблюдал за счастьем молодых и в тайне мечтал о свадьбе. Вячеслав был не против такого поворота событий, но тут возникли непреодолимые обстоятельства.

Красная Армия подбиралась все ближе, приметы скорого фиаско бесноватого фюрера становились все явственней, еще немного и русские, теперь внушавшие Славе ужас, пройдут по улице большого села, где обретался дезертир и предатель Ремих. В составе передовых частей идут бойцы легендарного СМЕРДШа, в задачу которых входит уничтожать таких, как он Слава, и можно не сомневаться, пощады ему не будет. Выход один! Бежать! Драпать, тикать, сматывать удочки. Черт с ней маслобойней и страхолюдиной Лизелоттой! Все равно скоро здесь не останется камня на камне!

Ремих бежал, но снова оказался в германском лагере, на его счастье освободили его американцы. Длинный, тощий, как хлыст, янки с погонами лейтенанта на запыленном кителе без всякого энтузиазма вслушивался в Сашин лепет, усталый переводчик валился с ног, но старательно переводил рассказ Ремиха, пока лейтенант не махнул рукой, хватит, мол.

«Вэлл», - небрежно бросил янки и вызвал какого-то человека в гражданском.

Человек хорошо говорил по-русски, выслушав Ремиха, он, молча, удалился, оставив Славу в неведении. Ремих пригорюнился, но удача улыбнулась ему вновь.

Человек в гражданском костюме появился ровно через неделю и опять изъявил желание поговорить с Вячеславом. Славу вызвали из барака, и он тут же бросился в ноги незнакомцу.

- Умоляю, спасите, выручите меня! – рыдал, захлебываясь слезами, Слава, - я готов на все, только не отдавайте меня в руки Советам. Они расстреляют меня, не простив измены. Пожалуйста, сделайте так, чтобы я попал в Америку. Я готов на самую грязную работу, только спасите меня. Будьте же, снисходительны.

- Вот как? – незнакомец ухмыльнулся, обнажив крепкие белые зубы, – ну, что же! Думаю, я смогу тебе помочь

Человек в костюме сдержал слово, Сашу действительно вывезли в Штаты, но жизнь тут оказалась трудной и полуголодной. Что бы иметь возможность ютиться в грязном, заплеванном углу ночлежки для бездомных, Ремиху приходилось трудиться на постройке дорог. Работа была тяжелая и низкооплачиваемая, но вскоре Слава лишился и ее, тотчас оказавшись на улице…

Он даже собирался свести счеты с жизнью, как вдруг, в один прекрасный день увидел человека, который когда-то беседовал с ним в германском лагере. Мужчина был модно одет и с веселой улыбкой наблюдал, как Слава пытается просить милостыню в одном из городских парков.

- Хватит валять дурака, - незнакомец, преодолевая брезгливость, потрепал Ремиха по плечу, - я предлагаю тебе работать на твою новую родину. Согласен?

- Я теперь на все согласен, - вяло махнул рукой Слава.

Новое дело оказалось Славе по душе. Делать ничего не надо. Знай отъедайся, да слушай наставления инструкторов. Так продолжалось несколько месяцев, потом Славу спешно переправили в Москву. В американском посольстве с ним провели подробный инструктаж.

- Ваша задача, господин Ремих, не сложная, прогуливайтесь, присматривайтесь к русской столице, - инструктировал Сашу посольский служащий.

- Дело нехитрое, - обрадовался Саша, - только боюсь я малость. Вдруг меня кто-нибудь узнает? Мне до войны приходилось бывать в Москве. А теперь я дезертир и предатель, меня, по идее, разыскивать должны.

- Мы все предусмотрели, - атташе полез в стол и достал оттуда небольшую сумку с застежкой-молнией, - тут и паричок и усики, и очки, и все такое прочее. Узнаете? Именно в этом гриме вы и прилетели из Штатов в Москву. Никто и никогда вас не опознает. Кроме того. У вас железная легенда! Для всех вы чудаковатый недотепа, прибывший сюда в краткосрочную поездку повидать жену, работающую в нашем консульстве. На самом деле вы начинаете свою карьеру специального агента, сейчас мы выдадим вам одежду для прогулки по Москве, остальное вам объяснят позже.

Слава прилетел в Москву неделю назад, и все это время просидел в здании посольства. Вчера его вызывали для беседы. Сегодня, облачившись в нелепый вязаный жилет и поношенные брюки, он вышел на прогулку. Первое задание было несложным, и Славе даже стало обидно.

«Тоже мне задание, - размышлял новоявленный шпион, выходя из ворот посольства, - нужно доехать до Парка Культуры и пройти к ограждению, там ему надлежит встретиться со связным. Тот даст дальнейшие инструкции».

«Главное, не привлекайте к себе внимания, - учил его атташе посольства, проникновенно заглядывая в глаза, - почувствуете, что вас ведут, немедленно возвращайтесь обратно, все ясно?».

Слава молча кивал головой. Сейчас в нем боролись два чувства, одно – облегчение, ведь ничего серьезного и ответственного делать не поручили, другое – разочарование – неужели, его ценят так низко? Попав в послевоенную Россию, Слава страшно испугался, мысли о том, что все силы правопорядка ищут его, беглого бойца Красной Армии, стали мучить Ремиха сразу по приезде, но сейчас стало немного легче.

Ремих вышел из трамвая и неспешно пошел вдоль забора Парка Культуры. Шел он долго, место было безлюдное, там за высокой прочной оградой слышалась музыка, гуляли и веселились люди, которые победили страшного и безжалостного врага, а он, Ремих, был против этих людей, он предал их и теперь не имел права быть рядом с ними. Он еще прошел вперед и заметил глубокую канаву, наполненную рыжей от глины водой, здесь и надлежало ждать связника.

«Наверное, это заброшенная стройка, странное место для встречи с агентом», - недоуменно подумал Вячеслав.

Ремих услышал, треск раздвигаемых кустов акации и застыл от удивления. На Славу смотрел его двойник. Мужчина был одет и загримирован, так же как и он, Вячеслав. Несмотря на нелепую бородку и умело наложенный грим, Ремих тут же узнал этого человека. Именно перед ним стоял Слава на коленях в немецком лагере для военнопленных, именно его умолял Ремих взять его в США.

Смысл страшного маскарада стал доходить до Славиного разума, он развернулся и бросился бежать, но человек настиг его и, размахнувшись, ударил ножом в спину. Удар был выполнен профессионально, Ремих умер быстро, не успев даже вскрикнуть. Сорвав с мертвого приклеенную бороду и старенькие очки, мужчина столкнул тело в канаву с рыжей от глины водой и неспешно зашагал в сторону трамвайной остановки.

Шагнув в полупустой вагон трамвая, человек внимательно осмотрелся. Никто не преследовал его, и он, улыбнувшись своим мыслям, уселся на жесткое деревянное сидение и уставился в окно. Сойдя с трамвая за две остановки до посольства США, человек вновь проверился, хвоста не было, все шло, как и было задумано. Вот и знакомая ограда консульства, человек оглянулся в последний раз и, уверенно толкнув ажурную калитку, вошел во двор.

- Первый, первый, блаженный этот в очечках вернулся с прогулки, - милиционер, сидевший в будке охраны рядом с посольским забором положил тяжелую трубку телефона на рычаг и полез в карман кителя за носовым платком, - Жарко сегодня, - пробормотал милиционер, вытирая вспотевшее лицо.

- Что нового, дружище? – старший наряда подождал пока напарник примет доклад и бросил на подчиненного цепкий настороженный взгляд.

- Все нормально, товарищ капитан, - успокоил старшего по званию сержант МГБ, внимательно наблюдавший за входом в посольство из окна конспиративной квартиры, расположенной напротив консульства, - дежурный милиционер, доложил, что один америкашка с прогулки по Москве вернулся.

- Ну и ладушки, - радостно откликнулся капитан, - пойдем-ка чайку попьем. Думаю, что поднадзорный контингент никуда уже сегодня не двинется, вечереет. А по вечерам господа буржуины гулять не любят.

- Угу, - буркнул сержант, послушно наливая воду в большой эмалированный чайник.

 

ГЛАВА. 33. ДЫБА. СЕАНС СВЯЗИ.

 

 

- Дыба, - кликнул старик помощника, - телевизор включай, новости сейчас будут передавать. Поторопись, интересующая нас информация пойдет первым номером.

- Слушаюсь, - гариллообразный мужик нажал на кнопку пульта, лежавшего на низеньком журнальном столике.

Мгновенно ожившая огромная панель отозвалась звонким голосом диктора.

- Новость с пометкой срочно, - вещала симпатичная ведущая , - час назад в гостиничном комплексе «Имерия» убит известный предприниматель Густав Граве. Он прибыл в Россию с целью открытия здесь сети своих фармацевтических предприятий. Напомним, что концерн Граве специализируется на производстве биологически активных пищевых добавок, способных положительно влиять на продолжительность жизни человека, кроме того Граве возглавлял сеть предприятий по производству косметики на основе натуральных природных компонентов. Граве был ходячей рекламой своих производств, он человек весьма преклонного возраста, активно занимался бизнесом, много путешествовал и никогда не жаловался на старческую немощь и плохое самочувствие. Все изменил сегодняшний день. Граве пал от руки наемного убийцы. Все произошло внезапно. Слово нашему корреспонденту. Он сейчас находится на месте событий, в гостиничном комплексе «Империя».

На экране появился усталый мужчина с микрофоном.

- Нападение произошло на этой аллее, - репортер ткнул пальцем прямо перед собой, - вместе с Граве погиб охранник, сопровождавший предпринимателя на утренней пробежке. Убийца ушел незамеченным, перед тем, как покинуть территорию «Империи», он устроил пожар на месте, где расположены здания хозблока комплекса. Сейчас пожар ликвидирован…

- Что и требовалось доказать, - старик усмехнулся и бросил взгляд на застывшего с пультом в руке помощника, - спекся гость столицы, так-то вот, дружище.

- Спекся, - как эхо повторил Дыба, с почтением глядя на хозяина.

- Телефон бери, - велел старик, - звони Джаваду. Скажу этому басурманину, что теперь дело нужно иметь с нами. Забей ему стрелку прямо здесь, на этой малине, пусть своего человека доверенного шлет, вкурил?

- Понял, - Дыба достал из шкафа чемоданчик со спутниковым телефоном.

- От города подальше уберись, глушилку не забудь врубить. Зря што ли за нее валютой плачено? – ворчливо наставлял старик помощника.

- Все исполню, как велено, - Дыба схватил чемодан и, осторожно ступая, пошел к двери.

- Погоди! – голос старика стал властным, - ты не забыл, что сегодня нужно отблагодарить за службу одного нашего товарища? Надобность в нем отпала…

- Я все помню, - Дыба продолжал пятится к выходу из комнаты, стараясь производить как можно меньше шума, приоткрыв дверь, он застыл на пороге, ожидая, что хозяин вновь окликнет его, но старик молчал, погруженный в свои мысли.

Дыба спустился вниз во двор и, оглянувшись по сторонам, направился к старой, давно немытой «девятке». Усевшись за руль, Дыба задумался. Вчера вечером проклятый старикан поручил ему дело, выполнять которое совсем не хотелось. Несмотря на солидный авторитет, который Дыба имел в криминальном мире столицы, он не был убийцей, а сегодня ему предстояло им стать. Ссориться со стариком не хотелось, но убивать человека, пусть даже и такого, каким был тот, на кого указал старик, хотелось еще меньше.

Так ничего и не решив, Дыба тронул с места автомобиль и помчался в сторону области. Проезжая мимо одной из станций метро, он притормозил. Невысокий паренек в старенькой китайской ветровке опрометью бросился к машине, на ходу поправляя сползающие с носа очки.

- Как дела? – осведомился очкарик, пожимая своей маленькой ручкой внушительную лапищу Дыбы.

-Джаваду звонить велено, - нехотя, пояснил Дыба напарнику.

- К карьеру давай гони, - парень ткнул вперед тонюсеньким указательным пальчиком, - оттуда звонить будем. Это я тебе как офицер отдела по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий говорю. Сейчас глушилку мою врубим, и болтай, сколько хочешь. Хоть с Джавадом, хоть с самим папой римским.

- Вот смотрю я на тебя и теряюсь в догадках, - Дыба свернул с асфальтовой дороги в сторону песчаного карьера, - что тебе не хватает, дурья твоя башка. Ты ведь парень неглупый, погоны носишь, с техникой суперсовременной на «ты», жить бы тебе и радоваться! А ты с нами, бандитами, связался. На что ты рассчитываешь? Думаешь, те деньги, что тебе старик заплатил, потратить сумеешь? Нет, дорогой, у гроба карманов нет. Пришить мне тебя велено. Так-то вот, не нужен ты нам больше. Надобность в тебе отпала. Что скажешь?

- К-как? Я ведь вам верой и правдой служил, - парень вжался в сидение, в страхе смотря прямо пред собой, - Пехоту завалил, помогал вам всячески. Деньги мне нужны были, дело свое открыть хотел…

- А не думал о том, что «дело» на тебя открыть могут, «дело» по факту твоей гибели? – Дыба в упор смотрел на парня своими широко посаженными глазами.

- Не думал, - парень попытался рвануться вперед прочь из кабины авто, но мощная пятерня Дыбы легла ему на шею.

- Деньги возьми, - Дыба бросил на колени парня плотный бумажный конверт, - тут ровно двадцать тысяч евро. Это мой гонорар за то, что бы я тебя на тот свет отправил. Так тебя старик ценит. Теперь эти «евреи» твои. Забирай их и вали из города. О том, что я тебя помиловал, никто знать не должен, иначе быть беде, усек?

- Усек, - парень схватил конверт, поправил сползшие на самый кончик носа очки и, проворно выбравшись из машины, зашагал в направлении дороги, - может, и свидимся когда-нибудь, Дыба, – бросил он через плечо бывшему напарнику.

- Не в этой жизни, - пробурчал Дыба, вытаскивая из кабины чемоданчик со спутниковым телефоном.

Пройдя с полкилометра, Дыба углубился в густой ельник, давно загаженный огромными безобразными кучами строительного мусора. Устроившись за одной из них, Дыба поставил чемодан на землю и, не торопясь, настроил сложную аппаратуру.

- Джавад, - спустя минуту, проговорил в трубку Дыба, - дело сделано. Немец мертв, а мой хозяин готов к встрече с тобой .

- Хорошо, ждите, я пришлю своего человека, - абонент на том конце провода был краток.

Дыба упаковал аппарат в чемоданчик, выкурил сигарету и неспешно направился к своему автомобилю. Вскоре он уже катил в сторону Москвы.

«Только бы старик не догадался, что я не выполнил его приказа», - с опаской думал ослушник.

 

 

ГЛАВА 34. АРЕСТ.

 

 

Семен сидел за столом в кухне профессорской квартиры. Старик Линке спал в одной из комнат, в другой о чем-то шептались Таня и Мигун. Семен был зол на самого себя, сейчас он понимал это необычайно четко и ясно. Бородин с ужасом осознал, что с некоторых пор находится в одной компании с Зубаревым и Мигуном, только в отличие от них, он. Семен, ступил на путь предательства невольно, но это нисколько не уменьшает его вины.

Проклятый Мигун прав, он, Бородин, покрывает их из-за любви к Алене и из жалости к семье своего друга Зубарева. Хотя другом он Антона больше не считает. Предатель не может быть другом, но это все лишь красивые слова, а что делать в его ситуации? Пойти и все рассказать, как есть? А что это изменит? Зубарева, Мигуна и его, Семена, конечно, тот час же арестуют и тут же расстреляют. А что с того? Клеймо предателя не смоешь никакой кровью, не вытравишь, как не старайся.

Бородин глотнул давно остывшего чаю и ткнул дымящуюся папиросу в полную окурков пепельницу. Дверной звонок заставил Семена вздрогнуть от неожиданности.

«Наверное, Вахтанг? – подумал Бородин, открывая дверь, но к его изумлению в дверях стоял Антон Зубарев.

- Я только, что со службы, - Антон отер со лба обильно выступивший пот, - вновь готовится арест Вахтанга! - выпалил он, входя в квартиру, - офицерами, проходившими службу у Дадуа, интересуются люди Авакумова. Боюсь, что наше положение аховое, – мрачно закончил он, избегая смотреть Бородину в глаза.

- Все одно к одному, - Семен с досады стукнул кулаком о дверной косяк, - что делать думаешь?

- Нас обвинят в пособничестве врагу, - Зубарев развел руками, - что тут поделаешь? Я вижу только один способ, нужно пробиться на прием к полковнику Язеву, он верен Берии и ненавидит людей Авакумова, Язев должен попытаться помочь Дадуа и нам, его офицерам.

- Не боишься, что Авакумов победит всесильного Лаврентия? - раздался насмешливый голос Мигуна.

Василий стоял на пороге кухни и с ухмылкой глядел на Зубарева. Ни Антон, ни Семен не заметили, как тихо, по-кошачьи, подобрался он к двери и внимательно слушал их разговор.

- С тобой потом разбираться будем, гнида, - Бородин поднялся с табурета, сжимая кулаки.

- Не ерепенься, - бросил Мигун, глядя прямо в глаза Бородину, - я к полковнику Язеву пойду, у меня есть, что ему рассказать. Я, как у вас говорят, сотрудничать хочу. Есть у меня компромат на кое-кого из авакумовских людей. Думаю, Язеву интересно будет послушать.

- Ты, что такое несешь? – Бородин с удивлением взглянул на Василия, - ты учти, Мигун, тебе просто так сбежать не удастся. Ты мужик неглупый, сам понимаешь, что к чему. Вздумаешь утечь, пожалеешь, кого-кого, а тебя мигом сыщут, только вот брать живым не станут, слишком многим ты поперек глотки!

Мигун злобно ощерился, но, сдержался и промолчал, в бешенстве играя желваками.

- Давайте сделаем так, - предложил Зубарев, - заночуем все здесь, у профессора. Утром я сам пойду к Язеву, как и намечал. Думаю, он попытается нам помочь.

- Не знаю, не знаю, - засомневался Бородин. – Впрочем, попробуй, чем чёрт не шутит. Может что-то у тебя, Антон, и получится. А сейчас пора спать, завтра будет трудный день. Профессор и Таня спят в одной комнате, вы с Мигуном – в другой. А я, так и быть, на полу в кухне кемарить буду.

Борзяк не спал. Лежа на полу в комнате, где им с Антоном постелила Татьяна, Василий смотрел в темный потолок и размышлял. Что с ним делается в последнее время?

Он вспомнил Тонину виноватую улыбку, взгляд, который она бросила на него, Василия, когда умирала от фашистской пули на снегу в подмосковном лесочке. Сколько любви и жалости было в этом последним девичьем взгляде. Не к себе, уходящей, а к нему, остающемуся жить мерзавцу.

Василия передёрнуло, раньше он ни на что не обращал внимания, живя одним сегодняшним днём, не вспоминая прошлое, не задумываясь о будущем. Теперь, вновь встретив Татьяну, Василий обрел новый смысл в этой страшной и полной опасности жизни, той жизни, что он выбрал себе сам, и изменить которую было уже не в его силах.

«Бежать, бежать из Москвы к чертовой матери, попытаться отсидеться, затаиться, выждать, посмотреть, что будет дальше. Таньку взять с собой, и ходу! Деньги есть, золотишко он на черный день припрятал, с ксивой тоже проблем не будет. Но жить в бегах тяжело. Одному, еще, куда ни шло, но вдвоем…, - думал он, с тоской, осознавая нереальность своих замыслов.

Так ничего и не решив, Борзяк поднялся, сел на подоконник и, приоткрыв форточку, закурил. Дверь в комнату неслышно приоткрылась. На пороге стояла Татьяна. В неясном лунном свете тонкая фигурка девушки в белом платье была нечётка и размыта.

- Ты, почему не спишь, Тань? – Василий на цыпочках, стараясь не разбудить Зубарева, пробрался к выходу из комнаты.

- Я к тебе, Вася, - Таня осторожно взяла Борзяка за руку, - все спят, пойдём на улицу. Ночь дивная, сирень расцвела, аромат чудесный.

- Подожди, оденусь, - Борзяк схватил в охапку форму и сапоги.

Татьяна ждала его в коридоре. Девушка накинула на плечи лёгкую шаль. Василий облачился в китель и галифе, кое-как натянул сапоги. В коридоре было темно, а зажигать свет они не решились, боясь разбудить усталых, измученных тяжёлым днём людей. Татьяна тихонько открыла дверь, и они оказались на лестничной площадке.

- Давай спустимся вниз, в скверик, - предложила Татьяна.

Они вышли из подъезда и, перейдя асфальтовую дорожку, оказались в маленьком, уютном сквере. Тускло светили фонари, они выбрали скамейку под большим раскидистым кустом сирени. Татьяна сняла с головы Борзяка фуражку и осторожно погладила его жёсткие коротко стриженые волосы.

– Ты всё тот же Васёк, что и тогда, в приюте, - Татьяна тихонько рассмеялась, - помнишь, как защищал меня, подкармливал, когда ребята еду отнимали?

- Помню, - Борзяк взял в свои руки тонкую руку девушки, - я думал, что ты умерла, я чуть с ума тогда не сошёл, а потом из детдома утёк.

- Я и сама думала, что умерла, – Таня прижалась к Борзяку, - я всё это время тебя помнила. У меня, отец и ты, больше никого не осталось, мама умерла. Вот, как получилось, Васёк. Я ведь, как голос твой услышала, как тебя увидела, сразу поняла, что это ты. Тот час тебя узнала. Я, Василёк сразу и отца, и тебя нашла, и в Москву из-под Тулы перебралась. Я не верю, Вася, что мне сразу столько счастья выпало.

- Я, Таня, тебе всё объяснить, рассказать должен, - Борзяк старательно избегал блатных слов в разговоре с девушкой, - я, Таня, не тот, кто тебе нужен. Я грабил, убивал, на мне пробы ставить негде. Я, Танюха, настоящим зверюгой стал, сам себя боюсь.

- Это всё в прошлом, Василёк, - Татьяна улыбнулась, - всё еще изменится, милый. Болел ты, Вася, долго, а я тебя вылечу, верь мне!

Борзяк в сомнении покачал головой, но не успел ничего ответить. В ночной тишине раздался ровный звук мотора подъезжающего автомобиля. Но вот мотор смолк, раздался щелчок открываемой дверцы машины. Василий напрягся, всем своим звериным нутром почуяв недоброе. Он взглянул на часы, два ночи! Самое время. Сколько раз он сам, вот так же приезжал арестовывать людей в поздний час.

«Посиди, подожди меня здесь» - прошептал Василий Тане, растворяясь в ночной тьме.

Осторожно ступая, Борзяк пробрался к изгороди и выглянул из-за кустов. Площадка перед подъездом профессора была, как на ладони. Предчувствие не обмануло Василия. Рядом с домом застыли «чёрный воронок» и эмка, судя по номеру, одного из офицеров Явлоева. А вот и сам Амир, как всегда, в идеально отутюженной форме, и начищенных до блеска хромовых сапогах. Подполковник МГБ Явлоев открыл тонкую кожаную папку и вручил одному из четверых, приехавших с ним, офицеров, какую-то бумагу.

- Ордер на арест! – как будто специально для внимательно наблюдавшего за ним Борзяка прокомментировал Явлоев. - Будьте осторожны! Старик Линке стар и хил, а вот остальные субчики могут оказать серьёзное сопротивление. Как – никак, служили в охране Вахтанга Дадуа. Если не будут отворять дверь, ломайте к чёртовой матери.

- А если окажут вооружённое сопротивление? – спросил капитан, что принял у Явлоева ордер.

- Стреляйте на поражение! - не раздумывая, напутствовал подчинённых Амир.

Группа офицеров устремилась в подъезд. На улице остались лишь водители, да сам Явлоев, нервно куривший у входа.

« Что делать?» - мучительно размышлял Борзяк, но обычное умение быстро анализировать создавшуюся ситуацию, на сей раз, не приходило к нему на помощь.

Минут через пятнадцать офицеры Явлоева вывели на улицу закованных в наручники профессора Линке, Антона Зубарева и Семёна Бородина. Профессор, заспанный с всклокоченными седыми волосами, выглядел совершенно потерянным. Бородин и Зубарев уже отошли ото сна и с ненавистью смотрели на Явлоева и его людей.

- Ну, что, Амир, может, объяснишь причину нашего ареста? – Семён оттолкнул офицера, пытавшегося усадить его в «воронок».

- Охотно, - Амир сделал знак подручным, и те оставили Бородина в покое, - ваша группа обвиняется в пособничестве фашистскому преступнику Отто фон Шлёссу. В нашей стране он скрывался под маской прогрессивного немецкого журналиста – антифашиста, на самом же деле, он планировал совершение диверсий, а, может быть, готовил покушение на жизнь товарища Сталина! Кроме того, вы все обвиняетесь в срыве секретной научной работы государственной важности! Никто за вас не заступится, Дадуа – враг народа, скоро его арестуют.

- Это досадная ошибка! – Зубарев продиктовал телефонный номер, - Немедленно позвони по этому телефону. С тобой поговорит полковник Язёв. Он объяснит тебе, что к чему! Министр лично курирует нашу работу, он возьмёт под свой контроль дальнейшие разработки профессора Линке, - голос Антона срывался от волнения.

- Разработки профессора Линке свёрнуты, как вредные для безопасности страны. Институт же будет перепрофилирован, в нём будут вестись работы по созданию атомной бомбы! – Явлоев сделал паузу и полюбовался произведённым эффектом. - Старого маразматика и очковтирателя Линке отправят на лесоповал, пусть, хоть частично, возместит потраченные на его бредовые идеи госсредства. А вас будут судить, как пособников Фон Шлёсса.

- Одного не нашли товарищ подполковник, - старший из подчинённых Явлоева сверился с ордером на арест, - Мигун не обнаружен.

«Хорошо, что Явлоев и его люди не знают о приезде к профессору его дочери, разнюхать ещё не успели», - подумал Борзяк, внимательно наблюдавший за происходящим из сквера.

Василий запомнил телефон, по которому Зубарев просил позвонить Явлоева. Очевидно, Антон надеялся на помощь могущественного полковника Язёва.

- Плохо, что Мигун сбежал! Очень плохо! – Амир Явлоев подошёл к Бородину, - отвечай, где твой сослуживец сейчас находится?

- Не могу знать, - Семён с усмешкой взглянул на подполковника, - как раз сегодня он мне доложиться забыл.

- Хамишь? – с угрозой в голосе спросил Амир, - Ничего, скоро по-другому запоёшь! Кровью харкать будешь, а не шутки шутить.

- Мигун на машине из нашего гаража уехал, - напомнил Явлоеву один из его помощников, - но машина наша в этом дворе не обнаружена. Может, в окрестных дворах поискать?

- Машина не иголка, а Москва не стог сена. Автомобиль найдётся, - Явлоев почесал мизинцем свои холёные усики, - а вот Мигун - потеря посерьёзнее, такого наворотить может! Его найти обязательно надо! Найти, и глотку ему законопатить, навеки вечные!

Наконец, арестованных погрузили в «воронок» и увезли, следом споро покатил автомобиль Явлоева. Борзяк вытер пот со лба. Кто-то положил ему руку на плечо. Василий оглянулся, рядом стояла Татьяна.

- Я всё слышала и видела, Вася, - по щекам девушки текли слёзы, - папу арестовали, ребят тоже забрали. Отец старый больной, если он в лагерь попадёт, то умрёт там сразу же!

Теперь Таня заплакала навзрыд.

- И тебя, Вася, они тоже ищут, уж не знаю за что! – Татьяна утирала слёзы уголком шали. - Невезучая я, только всё налаживаться начало, и вот на тебе! Ещё хуже, чем было, стало!

- Хныкать команды не было, - к Борзяку начала возвращаться его всегдашняя уверенность, - айда обратно в папашину хату.

- У меня ключей нет, - Татьяна развела руками, - когда мы в сквер уходили, я дверь просто захлопнула. Вот я растяпа.

- Пошли, говорю, - Борзяк потащил Таню обратно в подъезд.

Подойдя к квартире, Василий обнаружил, что входная дверь закрыта, а сама квартира опечатана.

« Семён или Антон, наверное, дверь на звонок открыли, - подумал Борзяк, - хватились, меня и Тани нет. Думали, что это мы намиловались и обратно возвращаемся».

Татьяна осторожно потрогала белую бумажную полосу с синей чернильной печатью, провела пальцем по сургучным нашлёпкам, на которых держалась бумажка.

- Закрыто и опечатано, - она беспомощно посмотрела на Борзяка, - что же нам делать?

- Айн момент! – Василий вытащил из причёски девушки тонкую шпильку и осторожно поддел белую полоску.

Татьяна за спиной испуганно ойкнула. Василий вставил шпильку в замочную скважину и тихонько пошевелил ей в механизме замка.

- У вас с папашей от честных людей замки, - Борзяк театральным жестом распахнул дверь перед Татьяной, – прошу вас, сударыня, путь открыт.

Они прошли в квартиру.

-А вдруг нас поймают, а вдруг они вернутся и обнаружат нас здесь? – Таня боязливо жалась к Василию

- Никто не вернётся. До утра не очухаются, они даже засаду не оставили, – успокоил девушку Борзяк.

Он уселся за стол и придвинул к себе телефонный аппарат, мысленно возблагодарив Вахтанга, добившегося установки чуда техники в квартире старика-профессора. Набрав по памяти номер Язёва, только что услышанный от Зубарева, Борзяк принялся ждать ответа.

- Вас слушают, - наконец ответили на том конце провода.

- Мне нужен полковник Язёв.

- В данный момент полковник отсутствует. Я его помощник. Кто это говорит?

- Я буду разговаривать только с Язёвым, - Борзяк сделал паузу. - Дело государственной важности, имеются сведения о военном преступнике Отто фон Шлёссе.

- Записывайте, - человек на том конце провода принял решение, - это домашний телефон Ивана Ивановича.

Борзяк набрал номер, полученный от адъютанта полковника.

- Язёв! – рассерженно гаркнула трубка, - представьтесь, что вы хотите сообщить мне?

- Товарищ полковник, докладывает старший лейтенант Мигун. Я должен сообщить вам сведения государственной важности, касаемо фашистского преступника Отто фон Шлёсса и не только его.

- Где вы находитесь? – сухо поинтересовался Язёв.

- Улица Красных командиров, дом 7, квартира профессора Линке.

- Что?! – взревел Язёв. - Квартира только что опечатана людьми подполковника МГБ Явлоева, находившиеся там люди арестованы!

- Была опечатана, это точно, - подтвердил Борзяк, - товарищ полковник, я прошу вас о личной встрече. Будьте через час у дома профессора Линке, вы должны прибыть один, это моё условие.

- Ну, ты даёшь, старлей, - хмыкнул Язёв, - полковнику приказы отдавать вздумал? Ладно, твои условия принимаю, жди в гости, Мигун!

Василий положил трубку. Теперь нужно действовать быстро!

- Таня, собери самое необходимое, - Борзяк взял девушку за руку, - немедленно уходим отсюда. По дороге всё объясню.

Девушка мигом собралась. Выйдя из квартиры, Борзяк защёлкнул замок и, разогрев зажигалкой сургучный блин, приладил ленточку с чернильной печатью обратно на дверь профессора. Вдвоём они вышли из подъезда и, миновав сквер, оказались рядом с соседним домом. Там, во дворе, Борзяк оставил свой автомобиль.

- Садись, - приказал Василий

- Как же мы поедем на этой машине? – девушка с ужасом посмотрела на Борзяка, - ведь её ищут.

- Чёта с два они её сейчас ищут, - Василий завёл мотор, - отца твоего, да Семёна с Антоном они допрашивают. Не до машины им сейчас.

Аккуратно и быстро Борзяк довёз Таню до дома, где жила тётка Бородина. Та лишь молча указала девушке на гостевой сундук, где квартировали гости хозяйки комнаты.

« Четыре утра! Мне спать охота. Проснусь, и поедим, и поговорим » - пророкотала старуха, бросая Татьяне жиденькую подушку и латаное - перелатаное одеяло с вылезающими наружу кусками ваты.

« Ты, Таня, тут недолго мыкаться будешь, - Василий обнял девушку за плечи, - если всё хорошо кончится, заберу тебя отсюда. А коли «не в масть заезд попрёт», то есть, если не вернусь, уезжай в тульскую область, обратно в детдом. Здесь тебе жизни не будет».

Борзяк вышел к машине и через минуту уже мчался обратно к дому Линке. Когда до места оставалось несколько минут езды, Василий заметил двоих орудовцев, нёсших дежурство на перекрёстке. Рядом с ними стояла трофейная мотоциклетка.

« Странно, когда ехал здесь двадцать минут назад, поста ещё не было, - удивился Борзяк, - никак, Амир об автомобиле вспомнил и орудовцев в боевую готовность привёл. Значит, от машины нужно срочно избавляться».

Василий попытался с ходу проскочить пост, пользуясь подслеповатой мутью предрассветной мглы, но постовые уже заметили машину. Один из них подскочил к коляске мотоцикла и, схватив с сидения автомат, дал длинную очередь по колёсам автомобиля. Машина завихляла. Борзяк открыл дверцу и, сгруппировавшись, прыгнул на твердь асфальта, освещаемую неярким светом придорожных фонарей.

Приземлился Борзяк неудачно, сильно ударив правое плечо. Однако, несмотря на острую боль, пронзившую тело, Василий, что есть силы, помчался в сторону жилого дома, стоящего невдалеке от дороги. Орудовцы пустились в погоню, пытаясь сразить беглеца автоматными очередями. Ещё недавно, Борзяк вступил бы с ними в бой и, не исключено, вышел бы из него победителем. Теперь, после встречи с Татьяной, он предпочёл не стрелять в настигавших его преследователей. На пути Василия возник высокий дощатый забор, отделявший небольшой дворик от жмущихся друг к другу сараев и голубятен. Хоть бежать в форме и хромовых сапогах было очень неудобно, Борзяк всё же умудрился оторваться от преследователей и, подпрыгнув, уцепился за верхушку забора. Подтянувшись на руках, Василий спрыгнул вниз и стремительно побежал, лавируя меж многочисленных хозяйственных построек.

Теперь было ясно, что ему удалось уйти от погони. Ни один из регулировщиков, привыкших к несению дорожно-постовой службы, не смог преодолеть трёхметрового препятствия. Борзяк перелез через забор с другой стороны хоздвора, здесь ограждение было пониже, и Василий преодолел его уже без всякого труда. Боль в плече утихла, а, может быть, Василий престал её замечать.

Он осмотрелся, до дома профессора оставалось несколько минут хода. Борзяк взглянул на большой циферблат своих «командирских» часов. Он уже опаздывал на целых пятнадцать минут. Если Язёв привёл с собой гебистов, Василий заметит их, не доходя до места. Но двор перед домом Линке был пуст. В углу двора возле чахлого тополька притулился «Опель», на котором прибыл полковник. Сам Язёв, высокий сухопарый мужчина, одетый в белые просторные брюки и светлую рубашку с коротким рукавом, неторопливо расхаживал взад-вперёд, заложив руки за спину.

 

 

ГЛАВА 35. ИВАН ЯЗЁВ. САВВА КУЛИК.

- Здравия желаю, товарищ полковник, - Борзяк приложил руку к козырьку, - старший лейтенант Мигун прибыл.

- Ну, ты, Мигун, пунктуальностью не отличаешься! – полковник нахмурил кустистые брови. - Часов не имеешь? Свои тебе, что ли подарить?

- Виноват, товарищ полковник.

- Садись в машину, говорить здесь будем, - Язёв уселся за руль, открыв для Василия заднюю дверь автомобиля. - Давай, излагай, кратко, чётко и ясно.

- Товарищ полковник, держу пари, что Отто фон Шлёсс еще здесь, я лично следил за ним, - выпалил Василий.

- Вот как? – Язёв в упор посмотрел на собеседника. - Где, когда, и при каких обстоятельствах? И кто тебя, собственно говоря, уполномочил это делать? Давай всё по порядку, и без утайки!

«Легко сказать, без утайки», - подумал Борзяк, ерзая на пружинистом сидении полковничьего автомобиля.

- Чего ёрзаешь, как уж на сковороде? – Язёв повернулся к Василию. - Начинай излагать, слушаю тебя внимательно.

Борзяк мучительно хотел курить, но стеснялся спросить у полковника разрешение. Удивительное дело, в присутствие Язёва Василий не мог себя вести так, как он обычно привык это делать. Прочно забытая с раннего детства смесь робости и страха возникла вновь с первой минуты знакомства с полковником и уже не покидала Борзяка.

«Этот Язёв, похоже, зверюга ещё тот. С ним шутки плохи. Для него, человека порешить, всё равно, что в носу раз ковырнуть» - безошибочно определил Борзяк сущность своего собеседника.

В тоже время, Василий интуитивно почувствовал, что этот человек сможет помочь ему, на взаимовыгодных условиях, конечно. А в том, что он, Борзяк, сможет быть полковнику полезен, Василий ничуть не сомневался.

- Товарищ полковник, - начал было Борзяк, собираясь спросить у Язёва закурить.

Язёв, будто, угадав желание Василия, достал из кармана рубашки пачку Казбека.

- Угощаю, - полковник небрежным движением отправил папиросы Василию, вслед за ними полетели и спички.

Борзяк с благодарностью кивнул, закурил и начал говорить.

- Шлесс работает на американцев, но он в деле не один, - Василий перевел дух, - я, грешным делом, следил за фон Шлессом. Были у меня свои причины делать это…

- Боялся, что Шлесс тебя разоблачит, и поэтому решил избавиться от него? – полковник бросил на Василия презрительный взгляд, - решил ударить первым?

- Вроде того, - нехотя, согласился Борзяк, - только немец этот оказался хитрецом. Он был очень осторожен, и никогда не оставался один. Только во время утренних пробежек, но там его пасли ваши люди. Я наблюдал за всем издали. Он меня не замечал, маскироваться и менять внешность я умею, жизнь научила. Зато, я выследил его связного Курта Вессинга. Он тоже в столице, очевидно, Отто сделал ему фальшивые документы. В абверовских лабораториях знают толк в фальшивых ксивах. Отто очень дружен с Куртом, и тот наверняка в курсе дел своего шефа. Адресом Вессинга я располагаю. Я лично выследил Курта, немец виделся с ним вовремя одной из своих пробежек. Ваши люди ничего не заметили, а я заметил, вот как бывает, товарищ полковник!

- Ты, я вижу, заигрался в шпионов! А эта игра не любит дилетантов, - полковник смотрел на Василия с усмешкой, - я не буду тебя пугать, я просто выпущу тебе кишки прямо здесь и сейчас, вот только выведу из Опеля, чтобы не запачкать твоей поганой требухой салон машины. Свою угрозу я приведу в исполнение немедленно, если не услышу полный и правдивый рассказ о твоих похождениях.

Борзяк молчал, но сильный удар в лицо заставил его поторопиться. Облизав разбитые в кровь губы, Василий повернулся к Язеву.

Чётко, ничего не скрывая и не утаивая, он рассказал полковнику всю историю от начала до конца. Язёв слушал молча, не перебивая и не задавая вопросов. По его непроницаемому лицу нельзя было понять, верит он Василию, или нет. Когда, речь зашла об экспериментах Дадуа и Линке, полковник лишь криво усмехнулся и полез в пачку за очередной папиросой. Закончив, Василий замолчал и опустил голову. Ему стоило немалых трудов, не втянуть ее в плечи под жестким колючим взглядом, которым смотрел на него Язёв.

-Что же ты, гнида, наделал?- резко повернувшись, Язёв схватил Василия за горло.

Хватка у него была железная. Василий, начав задыхаться, попытался вырваться, но полковник нажал ещё сильнее. Чувствуя, что Борзяк вот-вот задохнётся, Язёв отпустил, его, брезгливо оттолкнув на спинку сидения.

- Не скрою, твой рассказ удивил меня, - полковник ткнул пальцем в Василию в грудь, – но своего решения я не поменял и расстрелял бы тебя. Прямо сейчас, без суда и следствия.

- Ваше право, - Борзяк попытался поднять глаза, но наткнулся на спокойный, колючий взгляд полковника, и вновь, в который раз за этот недолгий разговор, испытал страх, поднимавшийся из самых глубин его сознания.

- К «Берсерку», значит, империалисты руки тянут, - чуть помолчав, полковник решил продолжить разговор. - Я всегда Дадуа уважал. Толковый он мужик, только – мечтатель и романтик. А вот Коняев малый без сантиментов, у него ничего святого давно не осталось, впрочем, как и у тебя…

- Не очень понимаю вас, товарищ полковник, - Борзяк потрогал болевшее после железной хватки Язёва горло.

- Зато я тебя отлично понимаю, - Язёв ощерил в улыбке, больше похожей на звериный оскал, крепкие, жёлтые то курения, зубы. - Небось, утечь хочешь, да ещё дочку профессорскую прихватить с собой желаешь, а?

Борзяк ошалело посмотрел на спокойное насмешливое лицо полковника, глаза его, казалось, жгли Василия насквозь. «Как будто, мысли мои читает, - с ужасом подумал Борзяк, - и про Таню уже всё выведал»

- А как ты думал? - Язёв засмеялся каркающим смехом, - И про Таню, и про то, куда ты её сейчас пристроил, всё мне известно.

- Орудовцы на дороге, от которых я убегал, тоже ваши были, товарищ полковник? – хрипло спросил Борзяк.

- Орудовцы, Вася, были орудовские, работали они по приказу Амира. Он драндулет свой разыскивает. И на тебя выйти желает, ой, как желает!

- Отдадите меня Амиру? – Борзяк взглянул на полковника исподлобья. – А что же с Линке, Зубаревым, Бородиным будет?

- Зубарева, Бородина и Линке взяли, как иностранных шпионов по приказу замминистра Авакумова, - Язёв зевнул и щелчком отбросил окурок на мостовую. - Профессору шьют растрату госсредств на лженаучные исследования. А Зубареву с Бородиным - пособничество фашистскому преступнику Отто фон Шлёссу, который исчез в неизвестном направлении.

- Бред – это всё! – горячо возразил Василий.

- Бред, - охотно согласился полковник, - зато звучит убедительно. А у тебя – правда, зато звучит, как полная бредятина!

- Но ведь исследования профессора показали, что Линке идёт правильным путём, нужно только подождать немного, - продолжал гнуть своё Борзяк.

- Исследования Линке решено прикрыть, как вредные и расточительные для страны, - Язёв грустно усмехнулся. - Институт, где работает профессор, перепрофилируют. Теперь там будут делать атомную бомбу. Но этим займутся совсем другие учёные. Это уже вопрос решённый, и обсуждению не подлежит.

- А с людьми, что будет? – удручённо спросил Борзяк.

- Зубарева и Бородина расстреляют, а старого маразматика отправят из тёплой шараги и служебной квартиры на лесоповал. Отрабатывать потраченные впустую народные денежки.

- Что же делать? – развёл руками Борзяк.

- В общем, так! – полковник принял решение. - Помочь своим друзьям хочешь, профессору, Зубареву, Бородину, да и Вахтангу Дадуа тоже? Шефа вашего от ответственности никто не освобождал, много к нему вопросов накопилось.

- Хочешь, не хочешь, а придётся, - ни секунды не раздумывая, ответил Брозяк. - Только у меня условие: после всего, вы нас с Татьяной в покое оставите, согласны?

- Условие, говоришь? – Язёв резко повернулся к Василию и вперил в него немигающий, колючий взгляд, - условия здесь я ставить буду, понял урка в погонах? Я вашего брата отлично знаю. Сам при Николашке на сахалинской каторге отдыхал, перед самой революцией в московский острог перевезли, новые обстоятельства моего дела вскрылись.

- За что же вы срок мотали, товарищ полковник? – робко, боясь рассердить полковника, поинтересовался Борзяк.

- Банк в Москве «щёлкнули» с подельниками, да не фартово дело пошло, спалились быстро. А тут революция грянула, новая власть урок социально родственными посчитала. Раздали большевики оружие самым, с их точки зрения, надёжным и повелели других блатарей стеречь. Зеки сами себя охраняли, слышал про такое?

- В тюрьме и лагере старики что-то подобное рассказывали, - вспомнил Борзяк, - но я не верил, где это видано, чтобы власть уркаганам сама волыны в руки давала?

- А Советская Власть поначалу давала, и дадавалась, что многие с волынами этими в бега подались, и давай кровью людской землю умывать, - Язев утер тыльной стороной ладони вспотевший лоб, - а в Москве, вообще, до двадцатого года, народ на улицу выходить боялся, что днём, что ночью. Сотрудников милиции резали, да убивали, как собак. Ситуация в столице сложилась критическая, тогда Ленин Железного Феликса на помощь призвал. Тот в три месяца управился, всех урок и мокроделов прямо на месте преступления к стенке приставлять велел. Москву от сброда быстро очистил.

- А вы? – спросил Борзяк с интересом.

- А я, Вася, в восемнадцатом от комиссаров наган получил, - Язёв на минуту закрыл глаза, вспоминая давно минувшие дни, - с той поры, я Советской Власти верен, служу ей, как пёс. В восемнадцатом году в милиции начинал, в двадцатом, в ЧК перешёл. За всё это время столько мерзавцев из оборота вывел, сколько ты за свою жизнь папиросок не выкурил!

- Сменили, так сказать, блатной прикид на кожанку и фуражку со звёздочкой? – спросил Борзяк, - а как же вас с таким прошлым в органы взяли, да ещё в ЧК?

- А я всё честно рассказал, ничего не скрывая, - Язёв опять закурил, - да и время тогда другое было. Людей не хватало. На голом энтузиазме работали, за идею жизни свои клали. Народ у нас, Вася, жертвовать собой привык. Потому, никто нас не сломит, ни фашисты, ни другая, какая сволочь! Понял?

- Так точно! – согласно кивнул головой Борзяк.

- Тогда, слушай сюда! – Полковник прогрел мотор и тронул машину с места, - к Вессингу поедем позже. Сначала разузнать кое-что про этого Курта надо.

- Чего про него узнавать? - удивился Василий, - я и так все про него знаю. Он фольксдойч, переселенец. Раньше в России жил, потом в Германию уехал. Только вот сдается мне, Вессинг своего дружка, Шлесса, не выдаст. Пыток он не боится, фанатик, одним словом!

- Вот как? – полковник с усмешкой взглянул на Василия, - запомни, парень: боятся абсолютно все, только бояться все разного. Один - смерти, другой - боли, третий – позора, а четвертый боится за своих родственников, которых любит больше жизни. Задача чекиста – выяснить, чего боится его противник, а, выяснив, сыграть на этом. Так, что твой Курт станет вскоре для меня открытой книгой, да и не книгой вовсе, а букварем школьным, понял, салага? Про переселенцев Вася у нас до сих пор сведения хранятся. На то они и архивы, что бы в нужное время из них нужную информацию черпать, а в противном случае мы б эту писанину на цигарки бы извели в лихие двадцатые. А так, у нас все сложено, листочек к листочку, в каких других местах, бумажки эти вовек бы не сохранили, а у чекистов ни одна писулька не пропала!

Язев уверенно вел машину, старательно останавливаясь на красный сигнал светофоров. Несмотря на то, что улицы в этот поздний час были пустынны, полковник скрупулезно соблюдал правила дорожного движения. Только сейчас в машине Язева, Борзяк почувствовал, как он устал. Сегодняшний день, казалось, начался давно и совсем не собирался закачиваться. За сегодня Борзяк передумал столько, сколько не думал за всю свою жизнь. Василия сморило, и он задремал, откинувшись на спинку мягкого кожаного сидения.

- Не спи, не время сейчас, - полковник толкнул Василия в бок, - нам кроме Шлесса еще одного молодца за воротник прихватить требуется. А то, управы на него найти никто не может, творит черт знает что, и все ему с рук сходит.

- Про кого это вы говорите, товарищ полковник? – мигом насторожился Борзяк.

- Про Коняева! – отрубил Язёв. - Вызволим твоих сослуживцев. Да и за гада этого возьмемся! Мне надо Кольку Коняева лично допросить, ведь это он тебя на убийство Вахтанга подпрягал?

- Он, – подтвердил Борзяк.

- Вот, - Язёв поднял вверх длинный узловатый палец, - Вахтанга освободим, Линке, Зубарева, Бородина, из кичи авакумовской достанем. Всё решим, всего добьёмся!

- А как? - Удивился Борзяк.

- Не твоя забота, как! – Полковник был явно доволен. - Всё это я беру на себя, ты будешь мне помогать.

- А с Вахтангом как быть? – не унимался Василий. – Его, похоже, уже врагом народа объявили? В таких делах обратного хода не дают.

- Ничего, куда-нибудь в Грузию, подальше от Москвы с новой ксивой его отправят, - Язёв махнул рукой, - ещё лучше прежнего заживёт вдали от суеты столичной.

- А с замом авакумовским, Коняевым, как поступите? Очень влиятельный человек он, как бы вам из-за него беды себе не нажить, не боитесь? - спросил Борзяк.

- Разберёмся и с Коняевым, - полковник подъехал к большому многоэтажному дому с фигурами рабочих и колхозниц, расположенными по всему периметру крыши, - давай выходи, Вася, прибыли.

- А куда это мы приехали, товарищ полковник? – Василий с восхищением взирал на образчик сталинской архитектуры.

- Домой ко мне приехали, - Язёв выбрался из автомобиля и сделал пару наклонов, разминая поясницу после долгого сидения в тесной для его высокого роста кабине, - сейчас отдохнём, прихватим кое-что с собой, и в путь!

Язёв и Борзяк поднялись на просторном лифте с большим квадратным зеркалом на стене, и вышли на четвёртом этаже. Дверь квартиры, которую занимала семья полковника, была обита коричневой кожей и прострочена плетёными косичками кожаных же шнуров, в местах перехлёста косички крепились к двери гвоздями с жёлтыми, под золото головками.

«Красота-то какая!» - невольно залюбовался дверью Борзяк. Внутри, квартира Язёва тоже поразила воображение Василия невиданной роскошью. В прихожей, размерами большей, чем вся комната, в которой обитал Борзяк, стояла удобная тумбочка для обуви, которую полковник именовал голошницей. К стене была прибита красивая деревянная вешалка в виде дракона, выставившего свои многочисленные когти, на которые предлагалось вешать верхнюю одежду. Три огромные комнаты были обставлены красивой массивной мебелью из дуба. В одной, очевидно, служившей хозяину дома кабинетом, стоял огромных размеров письменный стол. Вместо ножек стол держался на четырёх искусно сработанных звериных лапах. Тумбы стола были инкрустированы перламутром. Борзяк во все глаза рассматривал обстановку, не в силах оторвать взгляд от прекрасно выполненных вещей.

В свою будущность квартирным вором, Василий много повидал богатых и прекрасно обставленных квартир, но нигде не видел ничего подобного. Язёв, заметив растерянность Борзяка, лишь снисходительно усмехнулся.

«Ты ещё кухни не видел, айда, поглядишь!» - полковник слегка толкнул гостя в спину.

Проходя по длинному, широкому коридору, стены которого были увешаны картинами, как в музее, Василий разглядел в одной из комнат маленький детский велосипедик, явно сделанный за границей.

- Сын раскатывает? - спросил Борзяк, кивком головы указывая на трофейную роскошь.

- Внук катается, - полковник указал на портрет молодого лейтенанта, висевший на стене комнаты. - Михаил, мой сын, отец нашего велосипедиста. Миша погиб под Сталинградом, танкистом был. Невестка с внуком у нас живут, сейчас в санатории отдыхают.

Борзяк виновато замолчал.

- Давай на кухню, жиган, - полковник опять подтолкнул Василия в спину, - Аня! Два чая с лимоном и бутерброды!

Жена полковника, до сих пор никак не обозначавшая своего присутствия в квартире, моментально накрыла на стол. В просторной кухне Язёва была установлена удобная деревянная мебель, сработанная явно на заказ. Красиво пригнанные друг к другу полочки и шкафчики имели своё, ярко выраженное предназначение. Буфет, колонка, сушилка для посуды, специальный разделочный столик с мраморной поверхностью. В углу уютно урчал красивый белый шкаф с округлыми углами, предназначение которого было Василию непонятно.

- Холодильник, - поймав вопросительный взгляд Борзяка, пояснил полковник. - Продукты скоропортящиеся сохраняет.

- Вот это вещь! – желая польстить хозяину, всплеснул руками Борзяк.

- Трофейный, - полковник небрежно хлопнул рукой по агрегату, - работает, как часы.

Пока Борзяк уминал бутерброды и запивал их крепким сладким чаем с лимоном, полковник сделал звонок и попросил поднять досье Курта Вессинга, покинувшего страну незадолго до войны. Положив трубку, он хитро посмотрел на Василия.

- Засекай время, уркаган, - полковник усмехнулся, - не пройдет и часа, как интересующие меня документы будут лежать передо мной на этом самом столе, за которым ты сейчас чаек попиваешь.

- Как такое возможно? – Василий отставил в сторону чашку и бросил взгляд на часы, - ночь сейчас ведь.

- ЧК не спит, - полковник взял свой стакан и глотнул терпкого обжигающего горло чифиря, - с давних пор люблю крепкий чай, на Сахалинской каторге этот напиток в большом почете был.

Ровно через пятьдесят минут в дверь позвонили. На пороге стоял рослый розовощекий парень в толстовке и серых поношенных брюках. В руках крепыш держал аккуратный кожаный портфель с блестящим позолоченным замочком.

- Разрешите доложить, - начал, было, парень, вытянувшись перед полковником по стойке «смирно».

- Давай сразу к делу, Савва, - полковник впустил парня в квартиру и, проводив на кухню, усадил за стол, - бутерброды ешь, чай пей и докладывай, Савва, докладывай, времени у нас крайне мало, - приказал Язев, забирая из рук визитера кожаный портфель.

- Досье на Курта Вессинга не обнаружено, - парень откусил изрядный кусок булки и отправил в рот сразу несколько кружков докторской колбасы, - вероятно, этот Курт по прибытии в Германию сменил себе имя и фамилию на более благозвучные для тамошнего уха. - Савва громко отхлебнул сразу полстакана чая и, громко икнув, продолжил: - По вашей ориентировке на возраст и внешность я отобрал несколько дел. Они перед вами.

- Вижу, - буркнул Язев, просматривая тоненькие картонные папки, - Кирилл Балк, Виктор Кнаук, Вальтер Любецки и Константин Вессик. Созвучно с Вессингом, не находишь? Смотри фото в досье, жиган!

Одна из папок, пущенная рукой полковника, перелетела через стол и улеглась прямо перед Борзяком. Тот открыл ее и увидел перед собой фотографию молодого парня с аккуратно зачесанными назад волосами. На парне был темный костюм и черный узкий галстук. На фото Курт выглядел моложе и беззащитнее. Настороженный, чуть обиженный взгляд, узкие губы со скорбно опущенными вниз уголками.

- Он! Точно он, - ни секунды не раздумывая, заключил Борзяк, возвращая полковнику досье, - вот, значит, как он в СССР звался, Костиком. А как к своим перебрался, сразу Куртом заделался.

- Мозгляк, сразу сок пустит, - заключил Савва, из-за плеча Василия тоже рассматривавший фото, - с таким и работать-то по-настоящему не придется!

- Тут написано, что родители Вессинга умерли, когда он был еще маленький. В живых из родственников у него осталась только старшая сестра, Эльза Будкевич, урожденная Вессик. Она замужем за инженером-путейцем, есть двое детей, проживает в городе Омске. В свое время она заменила Константину, или Курту, как вам будет угодно, мать. Нянькалась, тетешкалась с ним, вытирала пацаненку слезы. Вот на этой Эльзе Будкевич мы и будем его ломать, а, Савва?

- Так точно, товарищ полковник, когда приступим?

- А вот сейчас и приступим. Утро уже, седьмой час, Курт-то наш, небось, уже проснулся. Так что, давай, капитан Кулик, по коням! - Язев хлопнул Савву по плечу. - Ты, Мигун, тоже с нами едешь! – приказал полковник Василию.

Втроем они спустились вниз и двинулись к полковничьему «Опелю». На сей раз за руль сел капитан Кулик, полковник и Борзяк расположились на заднем сидении.

- Ты, дорогу показывай, - велел Язев Василию, и тут же ткнул длинным костистым пальцем в спину Савве, – а ты, смотри, во двор не заезжай, капитан. У соседнего дома автомобиль оставим. Хоть мы все и в штатском, а дразнить этого Вессинга не станем, мало ли на что он решиться может!

 

 

ГЛАВА. 36. КУРТ ВЕССИНГ – КОНЕЦ ПУТИ. ФОН ШЛЕСС НА СЛУЖБЕ У ЯЗЕВА.

 

 

Курт Вессинг проснулся рано утром и принялся готовить себе завтрак. Этой важной и ответственной процедуре немец уделял повышенное внимание и никогда не пренебрегал советами, которыми в детстве пичкала его старшая сестра Эльза.

- Утром ешь всегда сытно и плотно, кто знает, удастся ли днем пообедать? - внушала сестра маленькому Косте. - Обязательно пей молоко, ешь творог, яйца и сыр. Мясо утром не насыщает, а лишь дает желудку тяжесть. Это я говорю тебе, как медработник, все-таки я работаю в больнице.

- Ты же просто моешь там полы, - пытался возражать Костик, - да и мяса мы почти не едим. Мясо стоит дорого, я это знаю. Твоей копеечной зарплаты не хватает даже на хлеб, ведь ты сама еще девчонка, что ты можешь заработать?

- Кто виноват в том, что наши родители умерли от тифа, а мы остались вдвоем? - горестно вопрошала Эльза, но тут же ободряюще трепала мальчика по аккуратно подстриженной головенке, - не волнуйся, малыш. Нас двое, а это уже сила! мне уже почти восемнадцать, скоро я встану на ноги, и мы заживем не хуже других. Верь мне, так оно и будет.

Курт грустно усмехнулся, гоня прочь воспоминания. Сестра неисправимая идеалистка. Когда появилась возможность уехать в Германию к двоюродной сестре матери, Эльза наотрез отказалась даже обсуждать этот вопрос.

- Наша родина здесь, в СССР, – гордо произнесла она, поправляя старенький больничный халат, который заменял ей домашнее платье, - я никуда не поеду, я теперь замужняя женщина, у меня муж и маленький ребенок, а ты, Константин, волен поступать, так, как считаешь нужным. Ты уже взрослый, думай сам. В любом случае я буду любить тебя.

И Константин уехал один, уехал туда, где, по его мнению, жизнь была лучше и сытней. Он не прогадал, гитлеровская Германия нуждалась в помощи молодых и здоровых парней, плоти и крови арийской расы. Тем более, парней, знающих русский язык и Россию и могущих помочь фюреру в его трудной войне. Костя стал Куртом и сделал неплохую карьеру. Он пошел войной на бывшую родину. Он так мечтал прийти сюда победителем и великодушно протянуть Эльзе руку помощи! Но судьба распорядилась по-другому, он здесь, но находится на нелегальном положении.

Фашистская Германия пала в прах, третий рейх растоптан сапогом русского солдата, а он, Курт Вессинг. живет по фальшивым документам и продолжает свою борьбу! Он даже побывал в городе Омске и нашел семью Эльзы. Муж ее вернулся с фронта безногим калекой, дети растут в страшной нужде, а сама Эльза продолжает мыть полы в больничных палатах. Будто и не было всех этих лет.

Курт подстерег ее на улице, дождавшись, когда сестра пойдет с работы домой, если можно назвать домом старый, кишащий крысами барак. Увидев брата, Эльза испугалась, но тут же обрадовалась и обняла его так крепко, как умела только она, его старшая сестра.

- Я думала, что ты погиб, бала такая страшная война, я боялась, что ты сгинул в ее молохе, - безостановочно бормотала она.

Курт молчал, неловко гладя сестру по спине, обтянутой стареньким, явно с чужого плеча пальто.

- Где же ты воевал? – вдруг спросила она и осторожно высвободилась из его объятий, - говори честно. Ничего не скрывай, я постараюсь все понять и простить.

- Я воевал на другой стороне, - еле вымолвил тогда Курт, поражаясь тому, как неуверенно звучал его голос, - я и сейчас воюю, Эльза. Ты можешь вольно или невольно выдать меня. Прошу тебя не делай этого. Дай мне слово сохранить мою тайну. Веди себя осмотрительно, и все будет в порядке. Тебе нужны деньги. Я смогу тебе помочь, ты и твоя семья, вы никогда не будите нуждаться, обещаю тебе.

Курт достал из кармана плотный конверт с ассигнациями и протянул его Эльзе. Та тихонько заплакала, отстраняясь от него.

- Не будь дурехой, - Вессинг сунул деньги в старенькую сумочку сестры, - я буду слать тебе до востребования. Посещай горпочтамт каждый третий понедельник месяца. Прощай, и не пытайся меня искать, этим ты навредишь и мне и себе.

Курт резко оттолкнул от себя Эльзу и быстро пошел прочь, не оглядываясь.

- Я все равно люблю тебя, Костя, - услышал он слабый голос сестры, но даже не остановился, что бы еще раз увидеть ее.

Что ж, Эльза была его тайной, о которой, никто и никогда не знал. Ни его закадычный друг Отто фон Шлесс, ни его новые заокеанские хозяева, которым теперь служили и Курт, и Отто.

Сегодня Отто должен отбыть в Штаты под личиной мужа одной из служащих посольства, который, якобы, приезжал на неделю проведать свою уставшую от трудов праведных супругу. Недотепа – очкарик с чудной бородкой, кто признает в этом пожилом человеке красавца Отто? Никто! Операция была спланирована блестяще, неудачник Ремих прибыл в Москву, а вместо него уедет отсюда Отто фон Шлесс, спрятав в специальные ботинки образцы вакцины Линке.

Никому и в голову не придет шмонать старичка. Все пройдет как по нотам, тем более внимание органов будет сегодня приковано совсем к другому происшествию, о котором никогда не напишут советские газеты.

Курт самодовольно ухмыльнулся и с удовольствием доел едва разведенный рыночным молоком творог.

«Что ни говори, сестра права. Утром нужно завтракать плотно, но необременительно. Никакого мяса или колбасы, только творог, молоко и сыр! В этих продуктах много витаминов, а витамины – кирпичики здоровья».

Курт допил теплое молоко и съел бутерброд с сыром. Все завтрак закончен. Теперь к делу. Вессинг достал из шаткого старенького шкафа брезентовый рюкзак и принялся тщательно упаковывать смертоносный груз. На всякий случай он еще раз осмотрел механизм. Все нормально, взрывное устройство, коих Курт собрал в своей жизни великое множество, и на сей раз было сработано качественно и надежно. Теперь осталось отвезти рюкзачок в людное место и полюбоваться плодами своих трудов, издалека, конечно!

Взрыв в послевоенной Москве! Слыханное ли дело? Властям такого не привидится даже в кошмарном сне! Все силы органов безопасности будут заняты расследованием дерзкого преступления, и никто и не заметит, как улетит домой «старичок» с нелепой бородкой, наложенной умелым гримером, которому впору работать с лучшими режиссерами мирового кино.

А он, Курт Вессинг, будет гордиться тем, что честно выполнил свой долг и ждать очередного задания. Вессинг усмехнулся, недавно они с Отто успешно провели операцию «Замена». Хотя операцией это и называть-то стыдно. Так, устранили возле ограды Парка Культуры недоумка Ремиха, вообразившего себя великим разведчиком. Вернее, устранял его сам Отто, а он, Курт, страховал товарища.

Теперь у Вессинга «сольное выступление», и он намерен вновь посетить излюбленное место отдыха москвичей. А что? Сегодня выходной, посетителей в ЦПКиО будет предостаточно, и его бомба рванет не зря! Жалко, если пострадают дети, но на войне, как на войне! Без жертв не бывает побед.

Курт облачился в старенький пиджачок и латанные-перелатанные брюки, на голову водрузил серую поношенную кепку - восьмиклинку. Ни дать - ни взять, дачник-огородник торопится на свой крошечный земляной надел. Вессинг уже собирался покинуть квартиру, когда раздался звонок в дверь.

- Кто там? – недовольный тем, что ему помешали, Курт прильнул к недавно установленному дверному глазку.

- Открывай давай, чудо в перьях! – на пороге стоял всклокоченный молодой мужик с неприбранной шевелюрой, - ты, поскудь, комнату мне залил, фраерюга несчастный, я новый жилец из двенадцатой квартиры, аккурат под тобой проживаю. Сам, значит, в отдельной квартере устроился, а на других плювать хотел?! Ничего, я на тебя управу-то найду, - мужик вытер грязной пятерней вспотевшее лицо и стукнул в дверь Вессинга обутым на голую ногу башмаком, - открывай, сука, сей момент!

- Послушайте, я не имею чести вас знать! - Куртом овладела ярость, он щелкнул дверным замком и вышел на лестницу, - ваша манера выражаться действует мне на нервы, если вы…, - Вессинг не договорил, страшной силы удар свалил его с ног.

Курт потерял сознание, когда он пришел в себя вновь, над ним нависли двое. Уже знакомый хамоватый парень и пожилой, жилистый мужчина с колючим немигающим взглядом, устремленным прямо в переносицу Вессинга. Курт лежал на полу в большой комнате своей квартиры, а пожилой удобно расположился на венском стуле, купленном Куртом на Тишинской барахолке. Хамоватый лже-сосед расположился рядом со своим товарищем, а третий, чье присутствие тоже чувствовал Вессинг, на глаза не показывался, предпочитая отсиживаться на кухне.

- Господин Вессинг? Если не ошибаюсь, - пожилой подмигнул хамоватому напарнику и вновь устремил на Курта взгляд своих немигающих глаз.

- Ошибаетесь, - Курт хмыкнул, вложив в смешок все свое презрение, - меня зовут Эйно Мянне. Я эстонский подпольщик. Имею награды за борьбу с фашизмом, - добавил он с гордостью.

- Ах, извините, мы, верно, ошиблись адресом, - пожилой вновь подмигнул своему молодому напарнику, и они оба залились жизнерадостным хохотом, - хватит валять ваньку, Курт! – отсмеявшись, рявкнул пожилой. - Ты провалился, и запираться нет никакого смысла. Поможешь нам, будешь жить, откажешься, сдохнешь от пыток в застенках Лубянки.

- Не понимаю о чем речь, - Курт невозмутимо пожал плечами, - я действительно Эйно Мянне. Сейчас проживаю в Москве. Можете проверить мои документы. Они в порядке.

- Нам все про вас известно! - вступил в беседу молодой. - Документики у вас липовые, качественно выправленные, но все-таки липовые. Вам слепил их дружок ваш, Отто фон Шлесс. Нам нужны сведения об этом самом Отто. Где он? Чем занимается в СССР, и как планирует покинуть нашу страну?

Курт рассмеялся и. присев на старенький колченогий стул, забросил ногу на ногу, одновременно пытаясь незаметно толкнуть за шкаф старенький, выцветший на солнце рюкзак.

- Прошу вас представится, - голос Курта звучал теперь не так уверенно, - кто вы такие?

- Ты еще не понял, сволочь? – пожилой подскочил к Курту и коротким, хорошо поставленным ударом свалил его со стула на пол, - Я полковник МГБ Язев, со мной мой молодой коллега, капитан Кулик. Мы пришли к тебе не просто так. Нам нужны сведения о Шлессе.

- Э, да он кроме всего прочего и бомбист к тому же, - Кулик во время речи старшего по званию аккуратно и быстро проверил холостяцкую берлогу Вессинга и теперь держал за лямки рюкзак с взрывным устройством, - с войны осталась машинка, а, Вессинг? Рыбку глушить собирался?

- Отнюдь, - ответил вместо Курта полковник Язев, - герр Вессинг решил таким образом отвести внимание органов от отъезда своего дружка Отто. Взрыв, де, поставит власти на уши, а империалистический агент фон Шлесс спокойно отбудет восвояси, увозя с собой на память ампулу с вакциной «Берсерк». Так ведь?

- Не знаю, вам видней, - Курт вытер рукавом рубахи разбитое в кровь лицо, - повторяю, я ни про какого Шлесса слыхом не слыхивал, никаких ампул в глаза не видал. Рюкзак утром нашел на улице, во дворе, рядом с кустом сирени, когда за молоком в магазин ходил. Находку в милицию нести хотел, а тут вы ворвались.

- Ну, все, терпение мое кончилось, - Язев схватил Курта за окровавленный ворот рубахи и сильно встряхнул немца, - Борзяк, хватит на кухне прятаться! Иди сюда! Твой выход.

- Со свиданьицем, Курт, - Василий вошел в комнату и с интересом воззрился на бывшего компаньона, - эк тебе фасад-то разукрасили, сам на себя не похож!

- Кто этот человек? – Курт, на лице, которого не дрогнул ни один мускул, лениво поднял взгляд на Борзяка, - ни разу его не видал.

Он шмыгнул разбитым носом и вновь вытер лицо рукавом рубашки.

- Постеснялись бы заслуженного человека бить, - Курт криво усмехнулся и сплюнул сквозь зубы, - я пыток ваших не боюсь, меня фрицы в Ревельском гестапо еще не так мордовали. Вызывайте воронок, псы, проедем до Лубянки. Там следователи разберутся, что к чему. У нас органы компетентные, невинных людей не сажают. А вам, сукам, за то, что подпольщика калечили, погоны с плеч сорвут, так и знайте! Я все сказал! Да здравствует товарищ Сталин, наш вождь и учитель! Так и отметьте мои слова в протоколе.

Теперь Курт выглядел абсолютно спокойным, минутная растерянность прошла, уступив место его всегдашней решимости уверенности. Он раскрыт, он проиграл, его выдал мерзкий уголовник Борзяк, которого он, Курт Вессинг, просто не успел вовремя прикончить. Отто не давал на его ликвидацию приказа, рассчитывая в будущем на помощь этого ублюдка. Отто ошибся, но он, Курт не ошибется. Его друг и соратник улетит в Штаты и продолжит борьбу, правда, без него, Курта, но это уже не будет иметь никакого значения. Солдаты рейха, не задумываясь, отдают свою жизнь за командира, если это настоящие солдаты рейха! А он, Курт, всегда был настоящим бойцом.

- Все бесполезно, он фанатик, я же вас предупреждал, - Борзяк безнадежно махнул рукой, - может ему еще врезать для острастки? Вдруг разговорится? Разрешите мне, товарищ полковник, я ему покажу, как нас в солнечной Мордовии тамошние вертухаи охаживали, – Василий с надеждой посмотрел на Язева, к его, Василия, удивлению Язев вовсе не выглядел подавленным или расстроенным неудачным результатом допроса.

- Отставить мордобитие. Болевые приемы хороши лишь в самом начале разговора, - Язев полез в тоненькую папочку досье Константина Вессика, - сейчас время вспомнить близких и горячо любимых людей. А таковые у Курта - Константина имеются.

- О чем вы? – мгновенно изменился в лице Вессинг.

- Не о чем, а о ком, - полковник ястребом навис над сидящим на полу немцем, - о твоей сестричке Эльзе! Мы можем стереть ее в порошок, законными методами, между прочим. Желаешь, отправим ее в спецлагерь вместе с детьми и больным мужем? Они будут отбывать срок, как родственники фашистского преступника. Долго ли они там протянут? А может быть, подвергнуть ее допросам? Так, как умеем только мы, с постоянно включенным светом и запретом на сон и отдых?

- Вы что? – Курт выглядел ошарашенным и потерянным, - сестра ничего не знает про меня, для нее я умер, погиб, понимаете?

- Черта с два, - полковник осклабился, - я думаю, что ты сообщил ей о своем прибытии, да еще и помогал ей материально. Желаешь, что бы я прояснил этот вопрос, телефонировал тамошним коллегам, и тем самым пробудил бы в них интерес к твоей сестре? Это я мигом, где у тебя телефонный аппарат? Вы, немцы, народ основательный, небось, уже пробил себе установку отдельного телефона? Как же, кто ж откажет герою - подпольщику?

- Я, я, я…, - голос Курта задрожал, он и сам не ожидал от себя этого и теперь старательно прятал от врагов скупые злые слезы, - пожалуйста, не трогайте семью Эльзы. Я передал ей немного денег, потом дважды посылал переводы. Это не имеет к делу никакого отношения. Она не знает кто я, что я служил в германской армии, что я…

- Фон Шлесс!!! – гаркнул полковник.

- Но я…

- Фон Шлесс!!!

- Но я могу рассчитывать на вашу порядочность в отношении семьи моей сестры? Я…

- Фон Шлесс!!! – взревел Язев в третий раз.

- Я все сделаю, я сдам вам Отто. - Курта колотила мелкая дрожь, он постоянно вытирал о рубаху мокрые ладони, пот катился по его лицу, попадая в глаза, но немец даже не замечал этого. - Через два часа со спецаэродрома отбудет борт, где забронировано место для одного из граждан США. Он, якобы, навещал свою жену, служащую посольства. Этот гражданин и есть Отто. Фон Шлесс будет в гриме, самолет летит не прямым рейсом, сначала он сделает посадку в Париже. В этом городе по легенде и работает лже - муж работницы посольства. В Москву вместо Отто прилетал другой, теперь вместо «куклы» отбывает тот, для кого и была придумана операция «Замена». Роль «куклы», человека, которому предстояло умереть в вашей столице, выполнил один из бывших советских военнопленных, согласившийся на сотрудничество с американской разведкой. Я рассказал все, что знал, честно, - Вессинг смотрел прямо перед собой, кровь на его лице засохла, создавая впечатление холодной, безжизненной маски.

- Ясно, - полковник поднялся с места, - под каким именем будет улетать Шлесс и в каком он будет, так сказать, образе?

- Седой неуклюжий господин с чудаковатой бородкой, при себе у него будет паспорт на имя Филиппа Кризби. У Отто от меня никогда не было никаких секретов. Скажите, я могу рассчитывать на вашу порядочность, моей Эльзе больше ничего не угрожает, ее не будут преследовать?

- Не будут, слово чекиста, - Язев посмотрел на часы, - Василий, давай, двигай вниз в машину, пора ехать в аэропорт, а ты, Кулик, - Язев бросил взгляд на капитана, - закончи тут все и тоже спускайся, мы тебя подождем возле авто.

- Я сам, - перехватив взгляд Кулика, - Курт поднялся из-за стола. Как понимаю, я вам больше не нужен. Дайте ствол с одним патроном, я хочу уйти, как солдат.

- Не получится, - сухо бросил Язев, - от выстрела много шуму, а шум нам не нужен. Давай, как-нибудь по-тихому и записку не забудь накропать. У милиции сейчас и так дел много, с ног ребята валятся, а тут человек сам с жизнью распрощался, какие вопросы?

- Пусть так, - Курт поднялся со стула, - выйдите хотя бы. Не при вас же…

- Это сколько угодно, - полковник открыл дверь квартиры и стал спускаться вниз по лестнице к выходу из подъезда, Борзяк, постоянно оглядываясь назад, устремился вслед за Язевым.

Капитан Кулик присоединился к ним спустя четверть часа.

- Как все прошло? – поинтересовался Язев.

- Без происшествий, - капитан с наслаждением закурил и выпустил в окно мчавшегося на предельной скорости Опеля сизую струю дыма, - немчик кремнем оказался и записочку накропал, мол, «в моей смерти прошу никого не винить», и самолично веревочку на крючок от люстры накинул. Почти не дергался, сразу к «верхним людям» отошел. Я проверил, готов, Курт Вессинг, как есть спекся, – капитан выкинул окурок и вопросительно взглянул на Язева, - не поторопились ли мы его «отпустить»? Вдруг, сгодился бы еще?

- Нет, - Язев отрицательно замотал головой, - только морока с ним была бы, вдруг бы он к ребятам Авакумова попал? Это такие виртуозы, что его показания мигом бы против нас повернули бы. И потом, я обещал сестру его не трогать. Так про нее никто и знать не будет, а, попади он на лубянскую кичу, там дознались бы…

- Да уж, это точно, все вы правильно рассчитали, товарищ полковник, - Кулик с восхищением взглянул на шефа.

Сидевший на заднем сидении Борзяк всецело разделял чувства капитана.

Скоро автомобиль полковника затормозил перед серым бетонным забором, возле него стояло несколько машин с дипномерами. Подле массивных выездных ворот располагался аккуратно покрашенный веселенькой голубой краской деревянный сарайчик местного КПП. У пропускного пункта лениво прохаживался сержант МГБ, его напарник находился в помещении пункта и зорко следил за подъезжавшими авто.

- Аэродром «Внучкино», его перед самой войной открыли, теперь отсюда летают спецрейсы, - пояснил капитану Язев, видя с каким интересом рассматривает тот выглядывавшее из-за забора здание спецобъекта.

- Вот откуда, значит, немчик наш отчаливать будет, - пробасил Кулик, - а он не может из другого места улететь.

- Нет, - полковник отрицательно помотал головой, - я знаю, что делаю. Рейсы за границу возможны лишь отсюда.

- А вдруг Курт все наврал? – спросил Борзяк, в глубине души уверенный, что так оно и есть, - что тогда делать?

- Вессинг сказал правду, - полковник посмотрел на квадратный циферблат своих трофейных часов, - сейчас вы в этом убедитесь. Кулик, позвони на КПП милиции, что возле штатовского посольства расположен. Поинтересуйся, не выезжала ли от них машина. Тамошние милиционеры тебе все доложат в лучшем виде. А мы пока к местным пинкертонам заглянем, может быть, в пункте охраны порядка чекистам чайку горячего предложат…

- Слушаюсь, - Кулик выскочил из автомобиля и бросился выполнять приказ.

Язев и Борзяк, отогнав машину под огромные раскидистые ели, росшие по периметру забора, прошли на территорию спецаэродрома. Предъявив удостоверение, полковник направился в помещение местного отдела милиции. К удивлению Василия комната внучковских блюстителей порядка напоминала библиотеку. На высоких стеллажах были аккуратно расставлены какие-то папки, на столе, за которым восседал дородный, усатый старшина, лежал раскрытый на первой странице журнал учета происшествий. Очевидно, толстяк хорошо знал Язева, так, как при виде полковника прытко выбрался из-за стола и старательно печатая шаг, подошел к гостю.

- Товарищ полковник, докладывает старшина Богульмин, за мое дежурство происшествий не случилось, капитан Чагин находится внизу в зале ожидания! – закончив доклад, толстяк перевел дух и принялся «поедать начальство глазами».

- Молодец, старшина, - Язев по-хозяйски уселся за стол и потрогал рукой грязно серый алюминиевый чайник, - давно кипел твой агрегат, Бугульмин?

- Только, что, - засуетился старшина, - я сейчас стаканчик чистенький вам, Иван Иванович, предоставлю, и вареньица достану. Не побрезгуйте, жена самолично летом наварила, а уж ягодки со своего участка, одна к одной, отборные, специально для вас…

- Когда на Париж-то рейс будет? – поинтересовался Язев, с удовольствием накладывая полное блюдце ароматного вишневого варенья, изготовленного женой Бугульмина.

- Через один час сорок минут – тут же, ни секунды не раздумывая, отчеканил старшина, - пассажиров немного. На всех сопроводительные документы имеются. Мы наши бумаги в папки подшиваем и на полки их складываем. У нас, товарищ полковник, полная отчетность по каждому рейсу. Вот хоть сейчас нарочно проверьте!

- Ну, разве что, ради интереса, - полковник уговорил первое блюдце вишни и теперь с удовольствием поедал второе, - Филипп Крисби летит сегодня, а Богульмин?

- Летит, а как же, - даже не заглядывая в свои бумаги, выпалил старшина, - точно знаю, что летит. Он десять дней назад прилетал жену проведать, она у него в посольстве работает. Так в документах сопроводительных значится. Я его запомнил. Чудной дядька, пожилой, с бородкой. Я, товарищ полковник, иностранных граждан всех почти помню, органы ими очень интересуются. Глаз да глаз за ними нужен! Каждый закордонник потенциальный шпион! Так меня капитан Чагин инструктирует. Правильно?

- Правильно, - Язев обвел старшину нарочито скучающим взглядом, - все у тебя правильно, Богульмин. И службу свою ты знаешь, и варенье у тебя хорошее, а ты вот до сих пор старшиной ходишь. Вот это, друг, неправильно. Давно ты уже офицерские погоны заслужил, вот, что я тебе скажу. Ты сейчас нам помоги в одном деле, а я про тебя кому надо словечко замолвлю, скоро звездочки в водке обмывать станешь. Как, согласен?

- Товарищ полковник, - польщенный и обрадованный Богульмин вытянулся перед Язевым в струнку, - да я для вас в лепешку расшибусь. Ставьте задачу! Выполню.

- Да задача-то пустяковая, - полковник достал из кармана пиджака носовой платок и трубно высморкался, - иди в зал, а как в этот Филипп Кризби появится, махни нам рукой. Мы за тобой отсюда смотреть будем.

- Есть, - Бугульмин двинулся в зал, где коротали оставшееся до отлета время отправлявшиеся в путь пассажиры.

Едва ушел старшина, как на пороге появился довольный капитан Кулик.

- Все как вы и говорили товарищ полковник, - улыбаясь во весь рот, доложил Кулик, - с территории посольства отбыл автомобиль, на котором сюда едет наш Отто фон Шлесс в образе чудаковатого старикана. С минуты на минуту он будет здесь.

- Бугульмин знак подал, - Борзяк, внимательно наблюдавший за тем, что происходило в зале, тронул за рукав Язева.

- Пора, - полковник поднялся из-за стола и решительно двинулся к выходу из кабинета, Борзяк и Кулик молча последовали за ним.

Седой пожилой господин неспешно следовал по узкому проходу меж длинными деревянными скамьями, которыми было заставлено небольшое помещение для пассажиров и сопровождавших их лиц. Немного припадая на правую ногу, человек прошел еще несколько метров и остановился в нерешительности. Сняв темный просторный плащ, старичок остался в нелепом бесформенном шерстяном жилете. Пошарив в кармане поношенных брюк, мужчина извлек наружу баночку с лекарством. Достав оттуда таблетку, он положил ее на ладонь.

- Скажите, есть ли здесь бар? – обратился он на ломаном русском к усатому милицейскому старшине, мерно расхаживавшему по залу.

- Не понял, - растерялся старшина.

- Мне нужна кипяченая вода, – старик жалобно улыбнулся одними губами, - мне необходимо выпить мое лекарство. Я сердечник…, - он не закончил.

- «Вакцина Берсерка» прекрасно помогает от всех болезней, - рядом со старичком вырос полковник Язев, - пройдемте, господин Отто фон Шлесс, - он поволок упиравшегося немца в кабинет Бугульмина, - уверяю вас, скоро вам будет не до лекарств!

- Да что такое?! В чем дело?! – фон Шлесс, мгновенно оценил ситуацию и, отбросив от себя Язева, метнулся к выходу из здания.

- Э нет, так дело не пойдет! – Борзяк, сориентировавшийся первым, бросился вслед за немцем, но тут же упал, сраженный мощным апперкотом.

- Стоять! – к месту происшествия, извлекая из кобуры табельный наган, мчался старшина Богульмин.

- Не стрелять! – раздался властный рык Язева. - Действовать аккуратно. На теле немца не должно остаться ни одного синяка. Кулик работай, как ты умеешь.

- Есть, - капитан легко вышел вперед и задергался в каком-то диком танце, постоянно меняя положение тела.

Он то присаживался к полу, то, вдруг, вскакивал и вытягивался в струну. Выбросив вперед руки, он размахивал ими перед лицом оторопевшего соперника. Растерявшийся фон Шлесс попытался свалить Кулика ударом в грудь, но тот, легко перехватив руку соперника, резко дернул ее на себя.

- С-сука, - прохрипел фон Шлесс, побледнев, он рухнул на колени, рука безжизненной плетью повисла вдоль тела немца, - искалечил меня, гад, больно, очень больно.

- В кабинет его! – Язев поднявшись с пола, с огорчением рассматривал порванный рукав своего пиджака, - вот, старый дурак, молодость решил вспомнить, а силенки-то уже не те.

Бугульмин, Борзяк и капитан Кулик молча поволокли прекратившего сопротивление немца в кабинет старшины.

- Бугульмин, подгони мою машину к запасному выходу, - приказал полковник старшине, - на Лубянку господина шпиона повезем. Нечего ему делать в приличном обществе. Вести он себя, как следует, не умеет, руками только машет, да ругается, как извозчик.

- Есть, - козырнул старшина, принимая из рук полковника ключи с замысловатым трофейным брелоком в виде головы льва.

Не прошло и десяти минут, а Опель Язева уже мчался по направлению к центру города. За рулем сидел капитан Кулик, полковник вместе с Борзяком расположились на заднем сидении. Между ними, стиснутый с обеих сторон молча страдал Отто фон Шлесс.

- Руку больно? – изображая неподдельное участие, поинтересовался полковник.

- Да, - немец попытался шевельнуться и тут же застонал от нестерпимой боли, - что это за прием, я ни разу не встречал ничего подобного.

- Бразильское искусство выводить противника из строя, название его вам ничего не скажет, - снисходительно усмехнулся Язев. - Будите себя вести смирно, прикажу капитану вправить вам руку. Будет немного больно, зато потом приятно. Станете бузить, Кулик сломает вам ее на самом деле. Что выбираете, господин фон Шлесс?

- Пусть вправляет, - ни секунды не раздумывая, велел немец.

- Что ж, воля ваша – полковник сделал шоферу знак остановиться.

Кулик прижался к обочине и повернувшись к немцу слегка дернул его за поврежденную руку. Фон Шлесс вскрикнул от боли, но тут же глубоко вздохнул и откинулся на спинку сидения. Смертельная бледность сошла с его лица, теперь он походил на того прежнего фон Шлесса, которого знал Борзяк. Седой паричок и чудаковатая бородка, больше не маскировали бывшего абверовца, и самоуверенная улыбка вновь заиграла на его губах.

- Прибегаете к услугам деклассированных элементов, господа гебисты? – Отто брезгливо кивнул головой в сторону Борзяка, - не очень то и умно с вашей – то стороны! Что ж, я проиграл, но и вы не выиграли. Для всех, я прогрессивный немецкий журналист, объявив меня нацистским преступником, вы не сможете предоставить никаких весомых доказательств моей вины, кроме показаний этого Борзяка, конечно. А много ли значат слова уголовника? Грянет международный скандал, он повредит имиджу вашей страны, вот, что я вам скажу!

Полковник ничего не ответил, он внимательно следил за дорогой и заговорил только, когда автомобиль миновал тяжелые кованые ворота Лубянского замка.

- Кулик, - приказал Язев помощнику, - немца в мой кабинет ведите, а сами ждите внизу, в комнате отдыха личного состава, можете вздремнуть немного, время позволяет.

Оставшись наедине с фон Шлессом, полковник долго молчал, с интересом посматривая на сидевшего перед ним человека.

- Надеюсь, вы не будите рассказывать мне сказки про отважного немецкого журналиста? – усмехнувшись, осведомился Язев, - цель вашего визита в СССР мне ясна. Попрошу добровольно выдать образцы вакцины профессора Линке.

Кряхтя, немец снял с ноги башмак и, осторожно сдвинув каблук, достал из тайника маленькую стеклянную ампулу. Молча, протянув ее полковнику, он застыл в нерешительности.

- Нам известно о вас абсолютно все, - полковник сделал паузу, - вы американский шпион и теперь предстанете перед судом. Там вы ответите за все! И за то, что вы творили во время войны, и за то, что успели натворить уже после. Ваш связной Курт Вессинг предпочел умереть, но мне, кажется, вы сделаны из другого теста, а, Отто фон Шлесс, или Густав Ленц, а, может быть, Филипп Крисби, сколько у вас еще имен и обличий?

- Что вы хотите? – сбитый с толку немец смахнул со лба крупные капли пота, - я вас не понимаю. Если вы желаете знать, хочу ли я жить? То, да, хочу, очень хочу! Наивный Курт, он так и остался восторженным мальчишкой, а я, полковник, увы, не романтик, и очень хочу жить.

- Тогда я предлагаю вам работать на Советский Союз, - Язев схватил немца за ворот рубахи, - мы заинтересованы в получении материалов по созданию атомной бомбы. Вы поможете нам их достать. Ваша жизнь в обмен на материалы по созданию бомбы. Что скажете?

- Я, я не знаю, - фон Шлесс затравленно посмотрел на Язева, - я же не справился с порученным мне заданием. Вакцину «Берсерк» не достал. Мои заокеанские хозяева будут недовольны, я уже информировал янки о работе Дадуа и Линке. Что я скажу им, а? Где материалы по созданию суперсолдат, исполнительных, жестоких, побеждающих всех и вся?

- Мы подыграем вам, - Язев усмехнулся, - в газетах появится материал о том, что и Дадуа и Линке объявлены врагами народа, ввергнувшими страну в безумные траты, направленные на финансирование их бредовых идей. Проект «Берсерк», де, оказался мифом, пустой тратой средств и сплошным очковтирательством. Понятное дело, материалы мы поместим уже после вашего возвращения в Америку. Вы предстанете перед своими хозяевами опытным мастером, умеющим отделять зерна от плевел. Находясь в России, вы быстро разобрались в том, что проект на деле оказался полным фуфлом и не ввергли заокеанских партнеров в напрасные траты. Ведь янки считают каждый доллар, я прав?

- Они считают каждый цент, – немец заерзал на стуле, в потухших, было, глазах вновь появился интерес к жизни, - пожалуй, вы правы, полковник. Это добавит мне авторитета в глазах тамошнего начальства. Там, наверху, - он воздел к потолку указующий перст, - очень ценят и меня и сеть агентов, которую я создал в стране советов.

- Мы не будем ничего менять, - полковник усмехнулся, - для всех вы так и останетесь Густавом Ленцем, прогрессивным немецким журналистом, побывавшим в нацистских застенках.

- Но достать материалы по атомному оружию будет не так просто, - фон Шлесс с сомнением взглянул на Язева, - не знаю, справлюсь ли я.

- Нужно справиться, - полковник убрал с лица улыбку, и немец поразился тому, как изменилось лицо его собеседника.

Теперь на него смотрел совершенно другой человек. Глубоко посаженные стальные глаза проникали, кажется, прямо в душу фон Шлесса, а стиснутые крупные зубы грозили разорвать на части того, кто осмелился бы перечить их обладателю.

- Вы не задавали себе вопрос: почему я отпускаю вас в Штаты и ни мало не сомневаюсь в том, что вы будите работать на мою страну честно и старательно? – полковник откинулся в кресле, ожидая пока растерявшийся немец придет в себя.

- Расписка о моем сотрудничестве с МГБ, - промямлил Отто, - если эта бумага попадет к моим новым хозяевам, я не проживу и дня. Век двойного агента короток…

- Расписка это просто документ, фиксирующий то, что вы, фон Шлесс перевербованы мною, - Язев перегнулся через стол, и немец ощутил, как волна безотчетного животного страха накрывает его с головой.

Высокий костистый полковник, казалось, превратился в страшного коршуна, а он, матерый абверовский шпион, Отто фон Шлесс, стал какой-то мелкой неразумной тварью, которой и названия-то нет. Это ощущение, возникнув раз, уже не покидало Отто. Он вдруг уловил запах опасности, исходивший от этого человека. Сам того не желая, он чутко вслушивался в каждое слово, что тихо произносил полковник, о существовании которого немец узнал всего пару часов назад.

- Когда-то один несговорчивый политик был вынужден уехать из СССР в Мексику, - полковник сделал паузу и посмотрел в глаза немцу, - но он и там не успокоился. Уехав от нас, он стал еще более несносным. Его поведение раздражало, и тогда один мой «коллега» был послан в Мексику с целью вразумить строптивца. Получив по голове ледорубом, говорун наконец-то угомонился. Знайте, Отто, с тех пор мы стали более изобретательны и больше не посылаем подобных спецов в дальние командировки. Они давно уже разосланы по местам и только и ждут приказа пустить в дело свое умение убивать. Я хотел сказать, что мы до вас доберемся гораздо раньше, чем вам может показаться. Ну и расписка, само собой, сгодится. По этому документу начальство оценивает качество работы вербовщика. Кажется, так вы говорили Борзяку и Зубареву в далеком сорок первом? Запомните, все возвращается на круги своя.

- Я запомню ваши слова, - Отто встал со стула, - куда мне сейчас?

- Сейчас с вами побеседуют мои коллеги. - Язев пододвинул к себе лежащую на столе пачку Казбека, неторопливо достал папиросу, тщательно размял ее своими сильными пальцами, прикурил и только после этого продолжил: - Вам дадут необходимые инструкции, загримируют под чудоковатого старика и вновь отправят в аэропорт Внучково. В самолете, на котором вы должны были лететь обнаружена серьезная поломка. Ох уж эти самолеты! В общем, вы еще сможете поспеть на свой рейс.

Язев нажал кнопку, расположенную в столешнице. Тут же дверь кабинета открылась, и на пороге появился человек в форме лейтенанта МГБ.

- Препроводи, - полковник назвал номер кабинета.

- Есть, - конвоир взглянул на Отто, и тот послушно засеменил к двери.

- До свидания, - зачем-то бросил немец, но полковник не ответил ему.

Язев сел за стол и принялся писать. Он работал более часа, потом сложил исписанные листы в тонкую кожаную папку и стремительно покинул кабинет. Спустившись на улицу, он сел в свой автомобиль и поехал Кремль.

 

 

 

 

ГЛАВА 37. РАЗГОВОР С НАРКОМОМ.

Вскоре «Опель» Язёва миновал Боровицкие Ворота московского Кремля. Полковник ехал на доклад к Лаврентию Берия. Войдя в приёмную министра, полковник поздоровался с секретарём Берии, Тимуром. Тимур, высокий, рослый сорокалетний мингрел искренне улыбнулся посетителю. Густые смоляные брови помощника наркома стремительно взметнулись вверх.

- Иван Иванович, дорогой! Сам тебя с утра ищет! – Тимур понизил голос и зашептал, прикрывая ладонью аккуратные чёрныё усики. – Он с самого утра здесь, в Кремле, находится. Верховный вызвал на семь вечера. Лаврентий Павлович очень волнуется.

- Ничего, Тимури, - полковник крепко пожал сухую, твёрдую, как дерево, ладонь секретаря, - теперь наркому есть, с чем к Иосифу Виссарионовичу идти. Я думаю, всё пройдёт отлично.

- Дай Бог, - Тимур распахнул перед Язёвым дверь кабинета министра госбезопасности.

Лаврентий Берия поднял на полковника красные от бессонницы глаза и показал рукой на стул.

- Садись, Иван Иванович, - Берия встал и зашагал по кабинету.

Вопреки своему обыкновению носить гражданский костюм, сегодня нарком был одет в форму. Фуражка сиротливо лежала на огромном столе рядом с початой бутылкой армянского коньяка и пустым хрустальным бокалом.

- Давление с утра мучает. Двести на сто. Доктор не велел вставать с постели. А как тут лежать, когда такие дела творятся, - нарком снял пенсне и закрыл воспалённые глаза, - работы по созданию атомного оружия ведутся крайне медленно. Не успеваем, американцы, того гляди, условия нам диктовать начнут. Да ещё Авакумов Хозяину на меня и моих людей хулу возводит. Тебя, Иван Иванович, жаждет арестовать. Сначала Дадуа под монастырь подвел, теперь за тебя взялся.

– Ситуация неприятная, - полковник пригладил редеющие седые волосы, - но я думаю, Лаврентий Павлович, всё это поправимо.

- Что поправимо? – не понял нарком. - Да ты слышишь, полковник, о чём я тебе говорю?

- Так точно, - Язёв протянул министру кожаную папку, - ознакомьтесь, пожалуйста, Лаврентий Павлович. А я пока у Тимури в приёмной чайку выпью. А то с утра носишься по казённой надобности, как угорелый, перекусить некогда.

Но Берия уже не слушал полковника. Открыв папку и нацепив на нос пенсне, министр углубился в чтение. Читал он долго и вдумчиво, временами, закрыв папку, принимался ходить по кабинету.

- Это рискованно, это очень рискованно, но в данном случае, думаю, риск оправдан. Эх, если бы я знал об этом раньше, - бормотал Берия себе под нос, перелистывая страницы.

Наконец, он отложил папку и, сняв пенсне, закрыл глаза. Так министр сидел с полчаса, после чего, решительно поднялся из-за стола и взглянул на величественные напольные часы, корпус которых был украшен знаменитым уральским малахитом. С момента прихода в его кабинет полковника Язёва прошло почти три часа.

- Иван Иванович войди, - крикнул Берия, слегка приоткрыв тяжёлую дубовую дверь, соединявшую кабинет с приёмной.

Через секунду Язёв уже стоял перед министром.

- Рисковать в такой ситуации немыслимо, но другого выхода у нас просто нет, мы не в праве опоздать! Думаю, этот жох фон Шлесс сослужит нам полезную службу, – Берия снял пенсне и в волнении швырнул его на стол, - одно не могу понять. Отчего этот хитрющий фриц вел себя так вызывающе? Выходит дело, он и не собирался ехать на гастроли с Большим театром, а просто пудрил нам мозги, пытался пустить органы по ложному следу?

- Именно, - согласно кивнул головой полковник, - немец знал, что рано или поздно правда о нем выплывет наружу, и подготовил путь к отступлению. Сыграл на опережение! Собирался драпануть под чужой маской. Не вышло, только и всего.

- Фу, как будто, гора с плеч упала. Как будто, помолодел лет не тридцать, - хлопая Язёва по плечу, радовался министр. - Да, а что мы будем делать с фигурантами?

- Пусть пока все останется как есть, - Язёв почесал лоб, - Зубарева и Бородина заберу к себе на службу. С ними мне будет проще контролировать деятельность нашего нового агента в американской разведке. Я имею в виду, Отто фон Шлёсса.

- Это почему? – спросил Берия, вновь принимаясь устраивать на своем мясистом носу пенсне.

- Зубарев, к примеру, хорошо знает характер немца. А это немаловажно, - ответил Язёв.

- Вот, вот! – Берия вскочил из-за стола. - Высшая степень квалификации контрразведчика – это не уничтожение противника, а умение заставить его работать на себя.

- Так точно, - подтвердил Язёв.

- Подожди, а что же будет с Мигуном? – опомнился нарком, - этот пес тебе еще нужен?

- Из таких, как Мигун получаются отличные ликвидаторы. Кроме того, Лаврентий Павлович, с помощью этого негодяя я смогу прижать к стенке авакумовского пса Коняева и всю его шайку-лейку. Именно показания Мигуна заставят Авакумова умерить пыл и прекратить преследования верных вам людей, таких, как Вахтанг Дадуа, например. Думаю, что ни ему, ни Линке не стоит оставаться в Москве. Пусть они начнут новую жизнь, иначе, кто-нибудь из людей Авакумова захочет использовать их в своих целях. А мастеров, считающих, что цель оправдывает любые средства, у Авакумова хватает. Операция «Берсерк» завершена, материалы исследований будут только у нас. Это с позволения сказать, «снадобье» будет почище иной бомбы, группа Дадуа поработала на славу.

- Вахтанга я лично пристрою в новой жизни, - тут же встрепенулся Берия, вернувшись к наиболее близкой для него теме, - я почти добился его освобождения. Но чувствую, что это ненадолго. Мои враги сживут его со свету, а я, к моему стыду, впервые не могу защитить друга. Ему действительно нужно покинуть столицу. Прошу тебя, Иван Иванович, дай нам увидится, когда все кончится. Хорошо?

- Конечно, - согласно кивнул головой Язев.

- И вот еще что, - министр в волнении принялся ходить по кабинету, - могу ли я докладывать сегодня Верховному, что появление в нашей стране атомного оружия вопрос практически решённый? - Берия пытливо взглянул на Язёва.

-Именно так, - согласно кивнул головой полковник, - этот хитрый лис фон Шлёсс поможет нам добыть необходимые сведения. Он будет очень, очень сильно стараться.

- А об операции «Берсерк» я доложу Хозяину в самом конце нашего разговора, думаю, так будет лучше, - министр закрыл паку и убрал ее в стол, - и еще, Иван Иванович, не затягивай ты с арестом этого гада Коняева. Неприятно, когда такие типы разгуливают на свободе, обтяпывая всякие грязные делишки. Пора с этим покончить.

- Именно этим я планирую заняться, - полковник поднялся из-за стола.

- С Богом! – Напутствовал Язёва Берия, протягивая сложенный вчетверо лист бумаги. - Это записка, написана мной лично. В ней содержится приказ, немедленно выпустить на свободу и прикомандировать к тебе Зубарева, Бородина и профессора Линке. Делай с ними, что хочешь, Иван Иванович.

************************************************************

Через сорок минут Язёв отдал записку министра подполковнику Каримову, надзиравшему за лубянскими заключёнными. К Каримову полковник относился с глубоким уважением. Спокойный молчаливый подполковник был невысок, зато кряжист и плечист. Каримов воевал в Гражданскую, бился с басмачами, попал на финскую войну, где отморозил пальцы на левой руке. Во время Великой Отечественной Каримов служил в войсковой разведке, дошёл до самого Берлина и уже после Победы подорвался на фашистской мине. С тех пор он ходил с палочкой, сильно приволакивая правую ногу. Зная про героизм, не раз проявленный подполковником за время несения своей нелёгкой службы, Берия распорядился перевести его в Москву, не дав комиссовать по болезни. Виктор Авакумов, будучи жёстким противником Берии, так же относился к подполковнику с симпатией. Каримов не участвовал ни в каких кабинетных играх, а просто честно выполнял свои обязанности, стараясь, чтобы отношение к арестантам было максимально приближено к человеческому.

- Забирай, Иван Иванович, своих гвардейцев, - Каримов взглянул на Язёва своими тёмными, как спелая черешня, глазами. - Сейчас приведут их. Обед они получили. Утром на прогулку их выводили.

- Молодец ты, Алимбек, - Язёв искренне улыбнулся подполковнику, - до тебя здесь такие живодёры хозяйничали, что, «мама, роди меня обратно»! Трупы каждую ночь выволакивали. Арестанты, как мухи дохли. А ты служишь тут всего несколько месяцев, а уже порядок навёл. Не то, что раньше было!

- Раньше время другое было, Иван Иванович, - по-восточному мудрый подполковник грустно усмехнулся в седые усы. - Никогда не ругай того, кто был до тебя, ибо не знаешь, как будут отзываться о тебе самом. Так говорил мой отец.

- Не судите, да не судимы будите, - пробормотал Язёв, пожимая сильную руку Каримова.

Полковник вышел во внутренний дворик. Конвоиры уже вывели арестантов. Бородин, Зубарев и Линке смотрели на полковника враждебно.

- Что с нами будет? – Выступил вперёд профессор.

- Вы, профессор, пойдете домой, потом к вам приедет ваша дочь, которую Василий спрятал на квартире у тётки Бородина, - полковник замолчал, прикуривая папиросу, - а мы с Зубаревым и Бородиным проведем одно очень важное мероприятие.

- Нас не будут судить, не будут расстреливать, как пособников Отто фон Шлёсса? – Антон не мог поверить в своё счастье.

- Все расспросы и комментарии потом! – Полковник выплюнул окурок точно в урну, стоящую в нескольких шагах от него. - Пора действовать, товарищи офицеры! Я начинаю операцию под кодовым названием «Вахтанг». Нужно помочь Дадуа остаться в живых. Всем отдыхать. А вас, профессор, я попрошу отправиться домой. Я вам выделю машину с водителем.

- Нет, - неожиданно твердо ответил Линке, замотав своей растрепанной головой, - я никуда не поеду, пока Вахтанг Георгиевич не будет в безопасности. Нас связывает слишком многое…

- Ладно, - полковник усмехнулся, - будьте пока при нас. Наверное, так всем будет спокойнее.

 

 

ГЛАВА. 38. ЗАДАНИЕ ДЛЯ ПРОВОКАТОРА.

 

 

Язев поднялся в свой кабинет и снял с рычага трубку внутреннего телефона.

- Кулик, там Мигун у тебя в кабинете без задних ног дрыхнет. Давай его ко мне.

- Есть, – тут же откликнулся капитан.

Через несколько минут отдохнувший, посвежевший Василий предстал перед полковником.

- Твоя задача спровоцировать полковника Коняева на активные действия в отношении Дадуа, - начал без обиняков Язев, - делай, что хочешь, но я должен взять Коняева с поличным на месте преступления. Он должен прийти за жизнью Вахтанга! Сделаешь дело, я тебя помилую и прощу тебе предыдущие прегрешения. Все останется как есть, ты офицер МГБ Мигун, и все тут! Никто тебя не тронет, ни Явлоев, ни кто-либо еще. Провалишь дело, лично расстреляю тебя, понял?

- Понял, - угрюмо проронил Борзяк.

- То-то, - полковник усмехнулся, - не забывай только, что Танюшу, дочку профессорскую, мы под бдительным призором держим. Это я тебе говорю, что бы ты случаем драпануть не надумал.

- Это исключено, - Борзяк смотрел полковнику прямо в глаза.

- Времени тебе - до ночи, - Язев постучал пальцем по циферблату своих трофейных часов, - к утру Колька Коняев должен сидеть в этом кабинете. Усек?

- Так точно. Разрешите выполнять?

- Выполняй, вот пропуск на выход из здания возьми, уркаган в погонах, - полковник уткнулся в разложенные на столе бумаги, давая понять, что разговор окончен

Василий вышел из кабинета и медленно побрел по коридору к выходу из здания. Мозг его заработал быстро и четко, как было всегда в минуты смертельной опасности.

«О том, что бы сбежать, не может быть и речи. Значит, придется исполнять приказ Язева», - решил Борзяк.

Василий дошел до остановки и сел в полупустой трамвай. План начал вырисовываться в его голове. Мысли прервали свое хаотичное движение и стали выстраиваться в стройные логические цепочки.

Василий доехал до нужного места и на ходу спрыгнул с подножки трамвая. Осмотревшись и убедившись, что за ним никто не следит, он двинулся по направлению к кафе «Ветерок». Толкнув старую обшарпанную дверь, Василий оказался в полутемном, грязном зале заведения. На сей раз, низенький полный человечек в грязноватосером халате сидел за одним из столов. Человечек был увлечен, он играл в шахматы с толстой неповоротливой официанткой в несвежем цветастом фартуке. Судя по растерянному виду директора, он проигрывал своей подчиненной, но Василий не дал партии завершиться.

- Исаак! – грозно и властно кликнул он толстяка.

- Ах, как мне приятно! - Еврей мигом узнал столовавшегося у него гебиста и со всех ног бросился к Василию. - Что будет угодно дорогому гостю?

- Коняева сюда срочно вызови, - злобно прошипел Василий, хватая Исаака за воротник халата, - дело у меня к нему, понял? Важное дело, усек? Не вызовешь, пожалеешь. Коняев тебя потом со сету сживет.

- Но, но я,…. – начал, было, Исаак.

- Живей, - Василий усилил хватку, - торопись, если жить хочешь. Скажешь, мол, Мигун пришел, разговор есть.

- Сей момент, - бедный Исаак, жалобно засучил коротенькими ножками, - я сейчас позвоню одному его подчиненному, и он все решит, только отпустите меня пожалуйста.

- Иди, кто тебя держит? – Василий отпустил ворот директорского халата и, насвистывая, двинулся в кабинет, где он пировал с полковником.

Тот час официантка принесла туда огромную отбивную и кружку холодного пива, а, спустя час, появился взбешенный Коняев.

- Ты что себе позволяешь, босота?! – прорычал полковник, - ты, сволочь, одной ногой в могиле уже, так и знай! Хотел я лично тебе кишки выпустить, да не успел, сбежал ты вовремя, поскуда!

- Кишки, говоришь, выпустить мне хотел? На, выпускай! – Василий протянул полковнику остро оточенный нож, которым только что резал мясо, - только тогда не узнаешь ничего.

- Ты чего несешь? – Коняев побледнел от бешенства.

Настроение у полковника было хуже некуда. Сегодня утром его вызвал шеф, Виктор Авакумов. Полковник, не ожидавший от этого внепланового вызова ничего хорошего, оказался как всегда прав. Речь пошла о его, Коняева проколе, касался прокол неудавшегося устранения Вахтанга Дадуа. Арестованный, было, грузин был недавно отпущен на свободу, а Виктор Авакумов получил от Верховного втык. Не смей, мол, трогать научные кадры. Оставь, дескать, ученых в покое, и не лезь в их дела. Война, де, закончилась и твой СМЕРДШ давно распущен за ненадобностью. Напрасно замминистра убеждал Хозяина в том, что враги никуда не делись, что часть из них, наиболее активная, пробралась в святая святых, верхушку МГБ и творит там свои черные делишки, вынашивая злобные и коварные планы.

В ответ на эти слова вождь лишь усмехнулся в усы и посоветовал замминистру умерить свой пыл.

- Иди, занимайся текущими делами, ты хороший офицер, Виктор, но над тобой есть Лаврентий, - Сталин замолчал и принялся тщательно набивать табаком свою любимую трубку, - он – министр! Ему и ответ держать.

- Я думал, что Лаврентий Павлович займется созданием атомного оружия и другими научными проектами, - пошел ва-банк Авакумов, - я мыслил, что буду вам полезен, находясь во главе МГБ. Может быть, Лаврентию Павловичу сложно курировать два таких ответственных участка? Шутка ли сказать, быть министром госбезопастности и делать бомбу! Не удивительно, что Берия не всегда вникает в некоторые щекотливые вопросы. Ему просто не всегда хватает времени…

- Н-н-да, - вождь с удовольствием затянулся ароматным дымом, - трудно Лаврентию, трудно. Я недавно с ним говорил и он заверил меня, что все идет, как нельзя лучше. Так ли он прав? Может быть, он действительно слишком загружен и порой не замечает очевидного?

- У меня есть сведения, что враги не дремлют, - начал, было, ободренный Авакумов.

- Опять ты за свое, – недовольно поморщился Сталин, - иди, Виктор, я подумаю над твоими словами.

- Есть. До свидания, товарищ Сталин, - Авакумов четко повернулся через левое плечо и пошел к выходу из кабинета, ему показалось, что вождь смотрит ему вслед с улыбкой, а, может быть, ему это только показалось.

«Во время войны к моим словам он прислушивался с большим вниманием, - с обидой думал замминистра, спускаясь по лестнице, - ничего, скоро все они поймут, что я был прав, вернее, я заставлю их понять это!»

Авакумов прибыл на службу и тут же вызвал Коняева.

- Ты так и не сделал то, о чем я тебя просил, - с ходу набросился Авакумов на подчиненного, - я желаю продемонстрировать Хозяину, что Лаврентий утратил свою силу и давно не контролирует ситуацию в органах. Мешенью был выбран Дадуа. И что?

- И что? – как эхо повторил за шефом полковник Коняев.

- А то, что грузин выходит на свободу, - Авакумов перевел дыхание и ослабил тугой узел, душившего его галстука, - я приказал тебе убрать дружка Лаврентия и посеять в стане врага панику и хаос. На этом фоне мои слова о том, что в верхушке МГБ засели вражеские шпионы прозвучали бы наиболее ярко. Под это дело мы смогли бы прислонить к стенке многих из тех, кто еще верен Берии. После такой грандиозной чистки мы могли бы никого не бояться. Как говорится, « иных уж нет, а те далече».

- Я все понимаю, - Коняев потупил взгляд, - но подобраться к Вахтангу трудно, еще труднее заставить его оговорить себя и своих подопечных. Дадуа не из тех, кого можно сломить арестом и подтасовкой фактов. Его можно лишь убить, и я нашел человека, способного это сделать, но у него ничего не вышло. Да и сам он пропал, черт бы его подрал.

- Так найди его, - Авакумов понизил голос до шепота, - найди, заставь помочь нам и только после этого ликвидируй. Мертвые не распускают языков, полковник, - замминистра скинул опостылевший за день штатский пиджак, в котором ходил к Хозяину, - и поторопись, Коля, не то этого беглеца разыщут люди Берии. Тогда нам хана! Ты это понимаешь?

- Понимаю, - Коняев все еще опасался смотреть шефу в глаза, - я разыщу его, уверяю вас!

- Иди, - Авакумов устало откинулся в кресле, - помни, Дадуа должен умереть. Операция «Берсерк», которой так кичился Берия станет его позором, а не триумфом, как ему того хотелось.

Коняев согласно кивнул и молча вышел из кабинета замминистра.

« Нужно немедленно звонить Амиру, Мигун его человек. Пусть Амир несет ответственность за своих людей», - напряженно размышлял Коняев, подходя к своему кабинету, трель телефонного звонка заставила его поторопиться.

- Коняев, - гаркнул в трубку полковник.

- Это Исаак, - взволнованно залепетал толстячок, - извините, что позволил себе вас побеспокоить. Ко мне в «Ветерок» заявился некто Мигун, он желает вас видеть. Говорит, что дело очень срочное.

- Кто там, говоришь, к тебе пришел?! – не веря собственным ушам, вскричал Коняев, - задержи его до моего приезда, понял?!

- Понял, - смиренно ответил директор «Ветерка», - задержу, хотя, он и так уходить никуда не собирается.

Последних слов Коняев уже не слышал, схватив со стола ключи от автомобиля, он уже бежал вниз к выходу из здания. Вскочив в машину, он помчался в кафе «Ветерок».

- Ну что скажешь, поскуда? – прорычал полковник, едва оказавшись в потайном кабинете, где сидевший за столом Мигун медленно цедил свежее янтарное пиво.

- Давайте без оскорблений, - Василий с сожалением отодвинул от себя пустую кружку, - Исаак обнови, - зычно приказал он смиренно стоявшему в углу кабинета толстячку.

- Сей момент, - толстяк тут же пришел в движение, собираясь исполнить приказание.

- Чего раскомандовался тут, сволочь? – полковник попытался схватить Василия за горло, но тот легко отвел его руку в сторону.

- Давайте к делу, - Мигун посмотрел на часы, - знаю, что подвел вас. Не выполнил своего обещания касаемо Вахтанга. В том моей вины нет, так масть не фартово легла. Посему, берусь все исправить, если, конечно, надобность в мокрухе еще не отпала.

- Выражайся яснее, - полковник уселся напротив Василия и принял из рук подошедшего Исаака кружку с холодным пенным пивом.

- Я был в розыске, - Мигун усмехнулся, - Амир со страху наложил в штаны и повелел меня схватить. Дадуа не привык, чтобы его людей хватали без его, Вахтанга, ведома и хорошенько накрутил Явлоеву хвоста. Теперь я снова на службе у грузина. Его выпустили из кутузки.

- Я знаю, - зло проронил полковник, - дальше излагай и помни, я не Явлоев. С моего крючка тебе не соскочить.

- Именно поэтому я здесь, - Василий понизил голос и оглянулся по сторонам, - Дадуа нужно устранять сегодня. Теперь охранник по личному распоряжению Лаврентия Берии ночует в квартире грузина. Я заступлю на дежурство сегодня вечером и просто открою вам дверь.

- Сам и сработай, - тут же предложил Коняев, - я больше не желаю рисковать своими людьми. Мне нужно лишь обыскать квартиру Дадуа. Чую, что где-то там спрятан весь материал по закрытым исследованиям, что велись под его руководством.

- Э, нет, - Василий криво усмехнулся, - вы ж меня потом там же, в хате, и положите. Я вам не верю. Мне гарантии нужны, мы вместе устраняем Дадуа, потом вы ищите бумаги Вахтанга, а я исчезаю с вашего горизонта. От вас мне нужны новые документы и деньги, триста тысяч и ни копейкой меньше. Вы мне дадите уйти и больше меня никогда не увидите. Глянется вам такой расклад?

«Это точно, - подумал полковник, - живым тебя. Вася, больше никто и никогда не увидит».

- Если решили меня устранить вместе с Дадуа, то это зря! - Мигун причмокнул языком и развел руками, - уж не обессудьте, подстраховался я, бумажонку накропал и девахе знакомой оставил. Случись чего со мной, девка бумажку в околоток милицейский отволокет. Там прочтут и мигом вам на хвост упадут, так то вот!

- Ты как, сволочь, с полковником МГБ разговариваешь? – взвился Коняев, - ты не у себя в воровской малине водку пьешь, да марафет нюхаешь! С тобой мы не пойдем. Работать будешь сам. После дела я решу, как с тобой поступить. Понравится твоя работа, деньги и документы получишь, а не понравится, тоже получишь, пулю в башку свою из неучтенного трофейного ствола получишь! Понял?

- Понял, - потупился Борзяк.

- То-то, - полковник закурил и выпустил дым в лицо Василию, - и за пиво Исааку заплати, как положено. А то, ишь, разгулялся тут на дармовщину!

- Ладно, - Мигун двинулся к выходу, но, приоткрыв дверь, оглянулся, – не посылайте никого за мной, товарищ полковник. Не ровен час, сгинет ваш человек, пропадет, как лейтенант Савельев в свое время пропал.

- Сволочь, - прошипел Коняев, в бешенстве сжимая свои огромные кулаки, - погоди, я тебе устрою счастливую жизнь. Умирать будешь долго и мучительно. Молить о смерти станешь, кровью изойдешь, пока сдохнешь.

Он опустошил еще пару кружек пива и съел порцию шашлыка по-карски. Выпив напоследок рюмку анисовой водки, полковник отправился в соседнюю комнату, где для него всегда была готова чистая постель. Сегодняшняя ночь обещала быть трудной, и Коняев планировал хорошенько выспаться перед операцией, которую по иронии судьбы тоже назвал операцией «Вахтанг».

 

 

ГЛАВА 39. ОПЕРАЦИЯ «ВАХТАНГ».

 

 

Вернувшись со встречи с Коняевым, Василий тут же доложил Язеву о результатах переговоров. Внимательно выслушав подчиненного, полковник остался доволен.

- Все, как я и думал, - он метнул на Василия острый, словно лезвие ножа взгляд, - торопится Коняев, шеф его подгоняет. Боится Авакумов не успеть в кресле министерском посидеть напоследок. Вот и лезет на рожон. Ничего, скоро пожалеет об этом, да поздно будет.

- Что мне делать теперь, товарищ полковник? – поинтересовался Василий.

- Пойдем со мной, сгодишься в одном деле. Чем меньше народу про дело это знать будет, тем лучше, - полковник проследовал к воротам гаража, расположенного в торце лубянского здания.

Два шофёра в старых подменных гимнастёрках суетились возле трофейного автобуса «Мерседес», расписанного под карету «Скорой Помощи».

- Всё готово, товарищ полковник! – перед Язёвым вытянулся в струнку рыжеволосый парень с сержантскими лычками на погонах, - не авто, а – ласточка! Мы ремонт ей дали и покрасили заново.

- Ремонт машине полный дали, рулевую тягу заменили, фары не горели, теперь горят... - продолжил напарник рыжеволосого.

- Молодцы, молодцы ребята, - полковник пожал руки обоим ремонтникам, - давайте ключи от драндулета, я про ваши заслуги не забуду.

Один из парней, довольный похвалой старшего по званию, полез за ключами в карман.

- Садись, Василий за руль, - приказал полковник, - остальные тоже пусть места занимают. Профессор, вы на заднем сидении располагайтесь. Зубарев, Бородин, Кулик, вам, что особое приглашение требуется?

Через десять минут карета «Скорой помощи» мчалась в направлении дома Вахтанга Дадуа. Василий и Линке надели белые халаты и докторские шапочки.

- Машину оставь в соседнем дворе, - приказал полковник, Борзяк молча повиновался.

- Теперь так, – продолжал командовать Язёв, - Борзяк, за мной. Зубарев, Бородин, Кулик, выходите через десять минут и поднимайтесь наверх, прямо в квартиру Дадуа.

- А я? – напомнил о себе профессор.

- Вы тоже с нами идёте, - секунду поколебавшись, решил полковник.

Ведомые Язёвым, профессор и Борзяк покинули машину и, не спеша, направились в подъезд. Полковник, шедший впереди, нёс в руках потёртый фибровый чемоданчик с нарисованным посредине крышки красным крестом. Профессор шагал налегке. Вслед за ними, засунув руки в карманы белого халата, следовал Борзяк.

- Стой! Кто идёт? Куда? К кому? Предъявите документы! – Из-за стола дежурного поднялся кругленький толстячок в форме младшего лейтенанта МГБ и решительно преградил вошедшим путь к лифту.

Язёв, вздохнув, достал из кармана халата красную книжечку. Внимательно осмотрев документ, дежурный принял положение «смирно».

- Сегодня у нас тут намечается небольшое мероприятие, - полковник по-дружески взял лейтенанта за плечо, - ты никого не видел, ничего не знаешь, за все, что тут будет происходить, несу ответственность только я, уразумел?

- Так точно, уразумел, товарищ полковник, - младший лейтенант изрядно струхнул, но изо всех сил старался не показать этого высокому начальству.

- Тогда иди на пост, друг, - полковник слегка подтолкнул дежурного офицера в спину, - и помни, ты нас не видел.

- Есть! – младший лейтенант щёлкнул каблуками хромовых сапог и удалился, чётко печатая строевой шаг.

Через пять минут подошли Зубарев и Бородин и Кулик. Полковник открыл перед собравшимися медицинский чемоданчик, в котором лежали пять пистолетов ТТ и один браунинг.

- Разобрать оружие, товарищи офицеры, - приказал Язёв.

- Есть, товарищ полковник, - ответил за всех Василий.

- Ну, с Богом! – полковник вытер платком внезапно вспотевший лоб. - На! - Язёв бросил Борзяку ключи от квартиры Дадуа, - Иди вперёд, дверь нам откроешь. Вахтанга, поди, дома ещё нет. На службе он, время ещё только шесть часов вечера.

Все поднялись на этаж, Борзяк открыл дверь. Язёв вошёл в квартиру первым, остальные за ним. На шум из кухни вышла стройная черноволосая девушка с большим блюдом фруктов в руках. Увидев компанию незнакомых людей, двое из которых были в белых халатах, девушка перепугалась.

- Врачи? К нам? – девушка чуть не выронила из рук блюдо, - что-то случилось с Вахтангом? Он ранен?

- Кто это? – Язёв недоумённо уставился на девушку. - Вы, наверное, дочь Вахтанга Георгиевича?

- Это Мадина, девушка Вахтанга. - вперёд выступил Семён Бородин. - Она уже с месяц здесь, в Москве, в институт иностранных языков поступила. Умница, круглая отличница и хорошая хозяйка, между прочим.

- Ну, что вы такое говорите, Семен? – зарделась девушка. - Какая я отличница? У меня иногда и четверки бывают. И насчет хорошей хозяйки вы погорячились. Я просто хочу побаловать Вахтанга Георгиевича, ведь он совсем не думает о своем здоровье, питается абы как, вот я по мере сил и подкармливаю его. Что может быть лучше свежих фруктов и овощей? Вы знаете, товарищи, в Грузии уже поспела черешня! Замечательно, правда?

- Правда, - полковник Язёв оттеснил Бородина в сторону и взял инициативу в свои руки. - Мы сослуживцы и друзья Вахтанга Георгиевича, мы пришли сказать, что Вахтангу угрожает страшная беда. У вашего друга много могущественных недоброжелателей Они хотят уничтожить Вахтанга, но вы, Мадина, можете спасти ему жизнь. Для этого вы должны срочно увезти Дадуа из столицы. Желательно, на родину, в Грузию, желательно, подальше, а очень желательно, в глушь какую-нибудь тамошнюю. Хотя бы на время, на год, или на два. Но ведь вы поступили в столичный вуз…

- Моя тетя, мамина сестра, живёт в большом горном селении, - глаза Мадины засверкали, смертельная бледность и растерянность ушли, уступив место решимости, - там вот-вот достроят новую школу, а преподавать некому. Вахтанг мог бы там учительствовать, он очень образованный человек. А учиться в институте я могу и заочно.

- Прекрасно, - полковник хлопнул в ладоши, - очень хорошо, вот вопрос и решился!

- Надо только теперь Дадуа убедить, - Бородин неотрывно смотрел в окно, - вот машина Вахтанга во двор въехала, а вот и сам Вахтанг в подъезд заходит.

*****************************************************************

Вахтанг Дадуа не стал пользоваться лифтом и, тяжело ступая, поднимался по лестнице. Последние несколько дней Вахтанг вновь явственно увидел, как вокруг него сжимается кольцо. На сей раз все было куда серьезней, чем в тот, первый его арест. Он чувствовал это, как раненый, загнанный зверь чувствует скорое приближение своей смерти. Недоброжелатели уже не прятали злорадных улыбок при встрече с ним. Сегодня в институте начальник режима Амир Явлоев, увидев Вахтанга, прошёл мимо, не повернув, как говорится, головы кочан.

«Или вновь арестуют, или пристрелят на месте, инсценируют какой-нибудь несчастный случай, а, может статься, просто отравят, - уныло думал Дадуа. - Люди Авакумова не успокоятся, пока лучший друг их врага, Лаврентия Берии, ходит по этой земле. Может быть, попросить защиты у Берии? Вот прямо сейчас, из дома взять и позвонить. Выручай, Лаврентий, совсем обложили проклятые гады!»

Вахтанг остановился на лестничной площадке отдышаться.

«Господи, уехать бы отсюда, куда подальше! Сбежать из Москвы в родную Грузию, - Вахтанг вытер покрывшийся испариной лоб и снял фуражку. - Надоело! Повстречав Мадину, он стал совсем другим человеком. Влюбился на старости лет в молоденькую девчонку! А ещё считал себя аскетом, пламенным революционером, солдатом партии», - сгорая от стыда, думал он.

Вахтанг достал из кармана галифе пачку «Казбека» и закурил, усевшись прямо на ступеньки лестничного марша.

«А что будет с профессором Линке? А что станется с «вакциной Бесерка»? – Вахтанг тяжело вздохнул. - Долг - прежде всего. Вот разберусь с делами, передам старика в надёжные руки, а там и думать буду…»

Дадуа подошёл к двери своей квартиры и, открыв замок, замер на пороге. В коридоре квартиры стояли офицеры его охраны, полковник Язёв и незнакомый ему мужчина.

- Что, Иван Иванович, по мою душу? – Вахтанг аккуратно поставил в угол портфель и повесил на гвоздь фуражку. - Ордер на мой арест у тебя?

- Нет, Вахтанг, ордер на твой арест я не принёс, - полковник тяжело вздохнул, - его принесут другие, а, может быть, и не принесут, решат дело без лишней волокиты. Порой один выстрел решает все проблемы. Понимаешь меня?

- Не понимаю, - побелевшими губами прошептал Вахтан, - объясни, Иван Иванович, что всё это значит?

- Охотно, - Язёв положил руку на плечо Дадуа, - пойдем в комнату, нам надо поговорить с глазу на глаз.

Полковник и Дадуа удалились в кабинет Вахтанга и возвратились только через час.

- Уезжайте прямо сейчас! – полковник обращался одновременно и к Вахтангу и к Мадине. - Поедите ко мне домой. Через час туда привезут два паспорта с пропиской в горном селении, где проживает родственница Мадины, и билеты на поезд. У меня же на квартире вы встретитесь с Берией. Лаврентий Павлович желает с тобой проститься, Вахтанг.

Спустя полчаса, Вахтанг, одетый в новый, купленный Мадиной костюм, стоял у порога, держа девушку под руку.

- А какова дальнейшая судьба профессора Линке? Я бы очень хотел попрощаться с ним. Всё-таки, столько лет трудились бок обок, - Дадуа слегка поморщился, новые ботинки нещадно жали ноги.

- С Линке всё будет хорошо, - успокоил Язёв Вахтанга, - Вахтанг Георгиевич, я хотел прояснить одно обстоятельство. У тебя на квартире было найдено письмо от Андрея Копылова, что служит участковым в деревне Большие Борщи.

- Ах, да! – Вахтанг закрыл глаза, вспоминая. - Незадолго до трагических событий, благодаря которым мы все тут встретились, мы с профессором Линке посетили деревню Большие Борщи, где и проживает мой друг Андрей.

- Это я уже знаю от профессора, - поторопил Дадуа полковник Язёв, - я уже догадался, что ты, Вахтанг, припрятал у него в Больших Борщах, контейнер с «вакциной Берсерка», оставив Линке для работы совсем немного.

- Это верно! – горячо согласился Вахтанг, - Я боялся, что какие-нибудь мерзавцы завладеют этим, с позволения сказать, «эликсиром», и тогда последствия могут быть непредсказуемыми. Именно поэтому я решил вывезти контейнер с вакциной подальше от Москвы. Отвозить его в Грузию я не рискнул. Ведь первое, что предпримут люди, идущие по следу таинственного контейнера, это поиски на моей Родине. Начнутся допросы оставшихся в живых родственников, обыски и аресты отравят жизнь очень многим людям. А искать в Больших Борщах никому и в голову не придёт. Ведь именно оттуда мы и вывезли сырье для этого «эликсира». Хорошенько поразмыслив, я в компании профессора отправился в гости к тамошнему участковому Андрею Копылову, человеку, которому я стал доверять с момента нашей первой встречи. Именно ему я доверил сохранность контейнера. Где он его спрятал, я не знаю. Я лишь предупредил Андрея, что за этим контейнером могут прийти.

Вахтанг замолчал, закончив рассказ, и ласково посмотрел на Мадину: «Ты уже собралась? Тогда нам пора!»

- Одну минуту, Вахтанг Георгиевич, - остановил Дадуа Язёв, - как Копылов узнает, что мы пришли именно от вас? Вдруг он усомнится в этом и не отдаст нам контейнер?

- Ах, это, - Вахтанг полез в карман пиджака и достал потёртый кожаный бумажник, порывшись в нём, Дадуа извлёк на свет маленький квадратик пожелтевшего от времени фото, - это мы с Копыловым сфотографированы во время нашей первой экспедиции на Алтай. Передайте этот снимок Андрею, и он сделает всё, что должен сделать.

- Всего лишь старая фотография, - Язёв недоумённо посмотрел на Дадуа. - Это и есть верительная грамота для Копылова?

- Да, - Вахтанг утвердительно кивнул, - я попрошу тебя, Иван Иванович, оставить этот снимок у Андрея. Когда-нибудь я обязательно навещу его и заберу этот бесценный для меня предмет. Прошлое никуда не уходит, Иван Иванович. Оно всегда с нами, помни об этом. И еще помни о том, что вакцина «Берсерка» - страшное оружие, может быть, даже страшнее атомной бомбы, созданием которой занят сейчас мой друг Лаврентий.

- Все-таки ты неисправимый романтик, - улыбнулся Язёв, - хорошо, я сделаю все как надо, не подведу, можешь быть уверен.

- И ещё одно, - Дадуа приблизился вплотную к полковнику, - дай слово, что не оставишь Линке. Я найду способ справиться о его судьбе.

- Тебе не о чем волноваться, старик и его дочь будут в безопасности, слово чекиста, - пообещал полковник.

-Слава Богу! – Дадуа впервые за долгие годы помянул имя Всевышнего, - ну, тогда можно идти, - Вахтанг взялся за ручку большого фанерного чемодана, собранного Мадиной, - счастливо оставаться, товарищ.

- В добрый час, - Язёв передал Дадуа листок из своей записной книжки, - Это мой адрес. Возьми такси, поезжай ко мне. Там тебе Лаврентий Павлович лично и документы с билетами на поезд передаст и попрощается с тобой. Но прежде…, - полковник театральным жестом распахнул дверь комнаты, - профессор, можете к нам присоединиться. Теперь и вы можете попрощаться со своим куратором и другом!

- Удачи, удачи вам, Вахтанг, эх..., - державшийся до сих пор Линке вдруг зарыдал, - как все вдруг закончилось, как все в жизни быстро кончается. Я боялся расплакаться, и вот…

- Ну, полно, Иван Фридрихович. Всё хорошо, всё будет хорошо, все должно быть хорошо, - Вахтанг обнял профессора за худенькие, как у подростка плечи.

- Ах, вам пора, - спохватился Линке, - идите, идите, не буду вас отвлекать. Спасибо вам за всё, в добрый час!

Немного подождав, профессор подошел к окну и увидел, как в лучах заходящего солнца, Вахтанг и Мадина пересекли двор и скрылись за поворотом.

- В добрый путь, - вновь прошептал старик, смахивая упрямо катившиеся из глаз слезы.

 

 

ГЛАВА 40. И СНОВА КОНЯЕВ.

Полковник Язёв, проводив Вахтанга и Мадину, вернулся к кухонному столу, за которым примостились Бородин, Зубарев и Борзяк. Капитан Кулик стоял у окна и курил, выпуская дым, в приоткрытую форточку.

- Брать Коняева с его орлами нужно быстро и чётко, когда они только-только подъедут. Если дотянуть до того, как они к дому Дадуа подойдут, могут возникнуть осложнения, - высказался Кулик, - люди-то, судя по всему, у него тёртые, Как пить дать, окажут сопротивление.

- Правильно, Савва, - одобрительно кивнул головой Язёв, - людишки подобрались у него бедовые.

Полковник извлёк из кармана халата несколько фотографий и разложил их на столе.

- Капитан Шахов, этот самый опасный. В своё время служил на КВЖД, участвовал в боях с маньчжурскими сепаратистами. Обучился у них разным штучкам, дрючкам, выкрутасам. Приёмчиками диковинными владеет. Равных в рукопашном бою ему нет, - полковник ткнул узловатым пальцем в фотографию мужчины с квадратной челюстью.

- Ничего, штучкам дрючкам, выкрутасам не только маньчжурские сепаратисты обучать могут, - успокоил полковника Савва, - нас тоже кое-чему научить сподобились. Попытаемся противостоять этому ухарю.

- Дай-то Бог, - откликнулся Язёв, - Шахов-то старый вояка, а вот лейтенант Браилов, бывший урка. Любой замок в минуту откроет, дерётся слабо, зато стреляет метко и пером орудует отменно. Так сказать, твой коллега, Борзяк, обрати внимание.

Василий взял со стола фотографию Браилова и, усмехнувшись, положил её обратно:

- Шансов против меня у него нет! Мелковат пацан, тщедушен не в меру.

- Середа, старший лейтенант. Он вместо убиенного Бурова в состав коняевсих башибузуков зачислен, - продолжал комментировать Язёв. – Про этого известно лишь, что он - ликвидатор хороший, махровый убийца и спортсмен неплохой. Больше ничего о нём не знаю.

- Товарищ полковник! – подал голос, молчавший до сих пор, Зубарев. - Я вот не пойму, зачем этих мерзавцев живыми брать! Стоит ли овчинка выделки? Что мы им предъявить сможем? Только то, что они к дому Вахтанга подобрались? Тоже мне преступление…

- Ха-ха-ха, - хрипло засмеялся полковник, - да они нам многое порасскажут, а что они напоют, это, Антон, только несколько человек в стране знать будут. Такие показания в борьбе интересов – первое дело. Ими глотку Авакумову и его приверженцам надолго заткнуть удастся. А вменить им можно организацию убийства Вахтанга Дадуа! Показания на это счёт старшего лейтенанта Мигуна у меня имеются. Остается лишь с поличным гадов прихватить!

- Ловко! – согласился Зубарев, - а если они молчать будут?

- Это ты, Антоша, чушь городишь, - полковник недобро усмехнулся, - у нас со следствием все сотрудничают, всё, как на духу рассказывают. Заметь, только человек к следователю попадает, тут у него язык и развязывается. Так что, кто-нибудь из них обязательно сломается, а, скорее всего, все поплывут.

– Да уж, - Антон вытер внезапно вспотевший лоб, - вынужден с вами согласиться.

- А фотография самого Коняева имеется? – задал вопрос Бородин. - Сколько служу, ни разу его не видел. Слышал о нём много всего, а видеть ни разу не приходилось.

Полковник достал из кармана ещё одно фото. На ней в полный рост был изображён высокий стройный мужчина в отлично сшитом пальто и элегантной шляпе.

- Вот он, собственной персоной. Фотографию только такую достать удалось, - Язёв положил снимок на стол. - Очень, очень опасный человек! В прошлом отважный красный командир, лихой рубака, бесстрашный кавалерист, романтик революции. Ныне же авакумовский халуй, заплечных дел мастер, чемпион по подковёрной борьбе. Сколько людей погубил, сколько судеб поломал, не сосчитать. Сам хочу его арестовать и допросить лично желаю! Давно мне эта мысль покоя не даёт. Ну, ладно, ребята, фотографии посмотрели? Всех запомнили?

- Так точно, - за всех ответил Кулик, - разрешите вопрос, товарищ полковник?

- Давай, - Язёв махнул рукой, достал из кармана пачку «Казбека» и закурил, - спрашивай, не стесняйся!

- Во сколько и куда подъехал Коняев со своими подручными в ту роковую ночь?

-Во сколько, точно не скажу, - полковник пожал плечами, - а машину они оставили в соседнем дворе, так, Василий?

- Так, - уверенно подтвердил Борзяк, - подъехали, авто под деревьями спрятали, а уж к дому Дадуа на своих двоих притопали.

- Тогда я готов предложить свой план операции, - Кулик бросил быстрый взгляд на полковника. - Меня никто из коняевских людей в лицо не знает. Я на «Скорой помощи» к соседнему двору подъеду и ждать буду, когда полковничья машина подкатит. Демонстративно ждать стану, дверь в кабине открою, мол, на вызов срочный прибыл, а как только гвардия коняевская автомобиль свой покинет, стукну вам в заднюю стенку. Вы из отсека для больных выскакивайте, и вместе супостатов вязать будем.

- Дельно, просто, но надёжно, - одобрил Язёв, - темнота и внезапность союзниками нам будут. План годится.

- Не совсем, - Зубарев, внимательно слушавший Кулика, поднялся с табурета и подошёл к окну, - глухая ночь, карета «Скорой помощи» на вызов прибыла, так?

- Так, - разом подтвердили все присутствующие.

- То есть, жильцу дома плохо, к нему врач приехал помощь на дому оказывает, - начал объяснять Антон

- Окно, окно должно гореть в квартире, где, якобы, больной, находится, - первым сообразил Язёв.

- Так точно, товарищ полковник, - согласно кивнул Антон, - свет в окне должен обязательно гореть, чтобы у Коняева и его людей сомнения не возникли.

- Ничего, дом-то ведомственный, в основном наш брат здесь живёт, - Язёв наморщил лоб, - дай Бог памяти, кто из знакомых здесь квартиру получил?

- Тут водителю нашему из институтского гаража комнату в коммунальной квартире недавно выделили,- напомнил Зубарев, - я его знаю хорошо, вещи помогал ему перевозить. Сейчас пойду, договорюсь с ним, что бы свет ночью в комнате включил.

- Договорись, договорись, Антон, - обрадовался Язёв, - одной проблемой меньше будет.

Полковник встал из-за стола и бросил взгляд на часы.

- Девять вечера. Два часа на отдых. К одиннадцати все должны занять свои места, - распорядился Язёв, - операция «Вахтанг» вступает в завершающую стадию. Сегодня всё должно закончиться.

******************************************************

- Останови машину, - скомандовал Коняев, - Вот чёрт, «Скорая помощь» стоит. Пойди, узнай, что к чему.

Лейтенант Браилов в новенькой брючной паре послушно выбрался из авто и неспешно направился к белому с красным крестом Мерседесу. Дверь медицинской машины была открыта. За рулём сидел хмурый мужик в сдвинутой на затылок кепке. Давно нестиранная рубашка с закатанными по локоть рукавами, мятые брюки, стоптанные сандалеты. В углу рта шофёра «Скорой помощи» торчал давно потухший окурок. Рядом, на сидении валялась промасленная ветошь. Шоферюга был занят, обкусанной спичкой он выковыривал грязь из-под ногтей, отчаянно шмыгая при этом носом. Браилов осторожно подошёл к машине, боясь испачкать новый костюм, недавно купленный у знакомого спекулянта.

- Эй, водила, - нарочито пренебрежительно обратился к шофёру Браиллов, - к кому прибыл, в какую квартиру вызвали?

Работяга закончил чистить ногти и лениво взглянул на хамоватого пижона.

- Чего бубонишь, фрайер? – шофёр длинно сплюнул и попал точно на носок ботинка лейтенанта. - Здороваться надо, когда к рабочему человеку подходишь!

- Ах ты, вахлак неумытый, -Браилов, поддавшись на провокацию, схватил шофёра за ворот рубахи, - я тебя, сука, сейчас научу свободу любить!

Из машины Коняева выскочили сидевшие в ней люди и бросились к «Скорой помощи», стремясь растащить драчунов, и не дать побеспокоить мирно спавших жителей окрестных домов.

- Рубаху, гадина, почти новую порвал, - злобно прорычал шоферюга, с досады громко бухая кулаком по дверце кузова своей машины.

Тот час задняя дверь Мерседеса распахнулась, из чрева машины выпрыгнули вооружённые люди.

- К бою! – успел крикнуть Коняев, но было поздно.

Браилов и Середа были сбиты с ног Борзяком и Бородиным. Язёв, бросившись на полковника Коняева, сильно ударил того в кадык. Наверное, Язёв вспомнил молодые годы, когда ещё при царском режиме отбывал срок на сахалинской каторге и дрался с тамошними зеками. Коняев, упав на спину, стал задыхаться, хрипел, пытаясь вдохнуть в лёгкие побольше воздуха. Злобно улыбавшийся Язёв застегнул на нём браслеты наручников.

- Всё, Коля, игра окончена. Ты проиграл, - Язёв не мог скрыть своей радости, - к Вахтангу в гости пожаловали?

- Ничего не знаю, мы тут случайно, - хрипел Коняев, наливаясь кровью.

- Да? – Язёв прикинулся удивлённым. - А вот этого человека узнаёшь?

Полковник подвёл к Коняеву Борзяка.

- Ах ты, урка, сука уголовная, - Коняев попытался броситься на Василия, - ничего, я тебя достану, вот увидишь, иуда, достану!

- Это вряд ли, - Язёв усмехнулся, - сейчас идёт обыск в твоей штаб-квартире, кафе «Ветерок» Уверен, там будет много интересных находок.

- Меня тебе не удастся упрятать, - Коняев утёр обеими закованными в наручники руками кровоточащую ссадину на бритой голове, - ты ещё пожалеешь, Иван Иванович, что встал на моём пути. Ты ещё ничего не знаешь, совсем ничего, поверь мне…

- Хватит, - прервал Коняева Язёв, - на допросе разговаривать будешь.

- Стоп! – Савва увидел метнувшуюся тень, - Шахова нет, где он?

В ту же секунду раздался пистолетный выстрел. Капитан Кулик бросился к Язёву, сбив того с ног. Если бы не этот отчаянный бросок, пуля сразила бы полковника наповал.

- Я сейчас, - Савва бросился на вспышку выстрела.

- Отставить, - крикнул Язёв, - уйдёт, не беда! Потом гада достанем.

Но Савва, передвигаясь зигзагами, ринулся на противника. Шахов выстрелил вновь, но промахнулся. В следующую секунду Савва в яростном прыжке бросился на неясный тёмный силуэт капитана, сильно ударив того по руке, сжимавший пистолет. Раздался звук выстрела. Шахов уронил оружие на землю, но сдаваться капитан не собирался.

«Иди-ка сюда, гадёныш, - голос Шахова был на удивление спокоен, - живым меня взять хочешь? Попробуй, если самому жить надоело!»

Не отвечая, Кулик, подскочив вверх, нанёс левой ногой сильный удар в корпус сопернику. Но Шахов, упав навзничь, разогнулся, словно пружина и, прыгнув вперёд обеими ногами, ударил Кулика в грудь. Резкая волна боли захлестнула Савву.

- Шахов тебя, сопляка, на четыре кости в раз поставит, - злорадно бросил капитан, стараясь попасть Кулику в голову.

Бородин бросился на помощь товарищу, но тот остановил его.

- Не подходи, Семён, он убьёт тебя, - крикнул Савва и тут же получил сокрушительный удар в бок.

- Взяли, гады? - Шахов легко отскочил в сторону и бросился бежать, стараясь двигаться зигзагами.

Зубарев выстрелил беглецу в след, но пуля прошла мимо.

- Ушел, ушел Шахов, товарищ полковник, в чистую он меня уделал, - поднявшийся с земли Кулик, держался за ушибленный бок.

- Черт с ним, с Шаховым, - полковник махнул рукой, - главное, остальных мерзавцев замели. Теперь они хором у меня петь станут, мои орлы мастерски языки развязывают.

- Братцы, мы же свои, одни погоны носим. Чего же вы нас в наручники одели? – попытался надавить на жалость самый молодой из арестованных, лейтенант Браилов. - Скажите, куда, мы и сами пойдём.

Ему никто не ответил, остальные задержанные угрюмо молчали, понимая, что крепко вляпались.

- Кулик, - сажай арестованных в нашу машину, там всем места хватит - полковник кивнул головой на «Скорую помощь», - везем их на Лубянку, сегодня же с ними начнут работать мои люди. Стоит поторопиться, Авакумов может попытаться отбить своих подчиненных.

- Есть, - козырнул Кулик.

- Зубарев, Мигун, помогите Савве, - продолжал командовать Язев, - а у нас с тобой, Бородин, дело поважнее будет. Мы с тобой в Большие Борщи отправимся. Сдается мне, за вакциной Берсерка еще и люди Авакумова охотятся. Недаром же Коняев возле Вахтанга крутился.

- Когда лететь, товарищ полковник? – осведомился Семен.

- Немедленно, только с Берией свяжусь, - полковник усмехнулся, - думаю, что Лаврентий нам свой личный самолет на время одолжит. Дело-то срочное.

 

 

ГЛАВА 41. У КОПЫЛОВА. МЕСТЬ ПОЛКОВНИКА КОНЯЕВА.

 

 

- Здравия желаю, товарищ полковник, - приветствовал Язёва личный пилот Лаврентия Берии, Виктор Рогозин.

- Здравствуй, Виктор Петрович, - уважительно поздоровался с авиатором Язёв, - ну всё, можно в Москву обратно лететь. Все дела мы здесь закончили.

Семен Бородин, стоявший рядом с полковником, тоже поздоровался с лётчиком и полез по узенькой лесенке в салон самолёта.

Они с полковником возвращались из Больших Борщей, где были в гостях у Андрея Копылова, сберегавшего по просьбе Вахтанга Дадуа, контейнер с «вакциной Берсерка». Едва завидев старое, пожелтевшее от времени фото, Андрей признал в прибывших посланцев Вахтанга Дадуа и тут же повёл их в погреб, где в углу и был закопан драгоценный груз.

- Вот, сберёг, как Вахтанг велел, - отложив в сторону лопату, участковый извлёк завёрнутый в мешковину предмет.

Аккуратно очистив металлический ящик от налипшей местами земли, Воронцов и Язёв осторожно откинули крышку массивного контейнера. Внутри находились свернутые рулонами лабораторные журналы и испещренные формулами листы тонкой низкосортной бумаги. Бородин узнал летящий почерк Линке.

- Вот они, материалы исследований! – только и смог сказать Семен.

- А вот и ампула с самим препаратом, - Язёв, извлек со дна контейнера толстостенную стеклянную трубку с мутной жидкостью внутри, - не думал, что эта демоническая «вакцина Берсерка» выглядит столь прозаично, - разочарованно произнес полковник.

- Что же мы теперь будем со всем этим делать? Может быть, срочно телеграфировать в Москву? Что там они решат? – Семен посмотрел на полковника, ожидая ответа, но тот лишь грустно усмехнулся.

- Нам с тобой нужно принять решение самим, - острый пронзительный взгляд полковника проникал, казалось, в мозг Бородина, считывая все его мысли, - Вахтанг доверился нам, и мы не можем обмануть его доверия…

- Не совсем понимаю вас, Иван Иванович, - Семен впервые обратился к полковнику по имени-отчеству, но тот, казалось, не слушал капитана.

- Когда-нибудь мы все должны принять самое важное решение в жизни, - Язев достал из кармана брюк трофейную бензиновую зажигалку и поджег тонкие листы с формулами профессора. - Полагаю, мы не можем рисковать, такое страшное оружие просто не имеет право на жизнь. Вакцины Берсерка больше нет. Теперь нам не зачем гадать, кто и как будет использовать это дьявольское изобретение, - полковник с размаху грохнул о камень запаянную трубку с мутной жидкостью.

- Как же так?! – Семен в ужасе смотрел на Язева, - выходит, все было зря? Значит, все это время мы, группа Дадуа, работали впустую?

- Нет, и не было никогда никакой группы Дадуа, - голос полковника звучал глухо и непривычно тихо, - пойми это, Семен. Дальнейших объяснений не последует. Постарайся меня понять, тебе будет трудно, но ты все-таки попробуй, капитан.

- Я попробую, - неуверенно пробормотал Бородин.

- Ну, вот и славно, - Язев хлопнул капитана по плечу, - А теперь, друг Сеня, может быть, денёк у Андрея отдохнём? Рыбалка тут, судя по всему, отличная, а я уже пять лет в отпуске не был.

- Как скажете, - Бородин пожал плечами, он все никак не мог прийти в себя, обдумывая странное поведение Язева.

- Решено, остаёмся здесь ещё на сутки, в столицу завтра вечером полетим, - полковник сбросил пиджак и, закатав рукава рубахи, подмигнул Семену. – Больше жизни, капитан! Смотри, какое ласковое здесь солнце! Лови прекрасные моменты, кто знает, что с нами будет завтра?

Андрей устроил гостям великолепный отдых. Кроме рыбалки, была ещё русская баня и обильный стол, который участковому помогали накрывать, кажется, все жители деревни. К борту самолёта Бородина и Язёва доставил лично Копылов на колхозной полуторке. Сердечно попрощавшись с милиционером, разморенные и отяжелевшие от выпитого и съеденного гости еле забрались на борт самолёта по хлипкой лесенке–трапу.

- Так нас с тобой, Сеня, даже в московском коммерческом ресторане не накормят, - Язёв возбуждённо щёлкнул пальцами, - а рыбка-то? А самогоночка?

- А грибочки солёненькие с картошечкой? – вторил ему Семен, счастливо улыбаясь.

Наконец, самолёт коснулся шасси покрытия взлётно-посадочной полосы подмосковного спецаэродрома.

- Прибыли, сейчас трап подам, - доложил Рогозин, заглянув в салон, едва самолёт остановил свой стремительный бег.

- Спасибо, Виктор, хорошо довёз, - улыбнулся полковник, пожимая руку пилоту.

Едва сойдя с трапа самолёта, Язёв и Бородин заметили «Опель» полковника. Рядом с машиной едва различимый в предрассветной полумгле расхаживал Антон Зубарев.

- Коняева и его людей отпустили, - выпалил Антон, бросаясь навстречу прибывшим.

- Скверно, очень скверно, - Язёв рубанул рукой воздух, - не ожидал от Лаврентия такой подлянки. Не думал, что разменной монетой стану. Сдал меня Берия, чувствую, сдал!

- Может, не всё так плохо? – неуверенно предположил Семен. - Нужно разобраться в ситуации, а потом и выводы делать.

- Поздно разбираться, действовать надо! – После минутной слабости Язёв вновь обрёл былую уверенность. - Ерунда, мы ещё поборемся, думаю, что у нас всё получится, - решительно тряхнул головой Язёв, - все мои люди на месте, никого ещё не загребли?

- Никто не арестован, слава Богу, - Зубарев пожал плечами, - пока, во всяком случае.

- Это хорошо! – полковник открыл дверцу «Опеля». – Садись за руль, Антон. Едем в Кремль к министру! Лаврентий должен быть уже на месте. Пока сам с Берией не переговорю, ничего определенного сказать не могу.

Машина, лихо взяв старт, вылетела с территории аэродрома и понеслась по направлению к городу. Антон, сидевший за рулем полковничьего «Опеля», выжимал из трофейного авто максимум возможного. Они уже подъезжали к центру города, когда мирно ехавший за ними «Студебекер» развернулся, и из него на ходу выскочил человек с пистолетами в обеих руках. Ловко перевернувшись в воздухе, он опустился на одно колено. Кепка, слетевшая с головы человека, открыла взгляду Семена чёрные, как смоль волосы. Козырёк не закрывал больше холодного жестокого взгляда. Чёрные усы, квадратная челюсть.

«Шахов», - тут же узнал Семен коняевского подручного.

Оставшийся в кабине «Студебекера» водитель выставил из окна жало автоматного дула и дал длинную очередь по полковничьему «Опелю». Первым пришел в себя Бородин.

- Увози полковника! – крикнул он Антону, а сам выскочил из машины и залег за серой громадой неуклюжей афишной тумбы.

Пули, пущенные Шаховым, прошли мимо цели. Семен услышал, как надсадно взревел мотор, «Опель» развернулся и стал быстро уходить от преследования. Водитель «Студебекера» упрямо продолжал палить вслед «Опелю», вдруг полковничья легковушка вильнула в сторону, несколько раз развернулась вокруг своей оси и, резко остановившись, вспыхнула словно факел.

Шахов, вскочив на ноги и прыгая из стороны в сторону, подбирался к укрытию, за которым залег Семен. Бородин откатился в сторону и встал на колени, старательно целясь в пляшущую фигуру противника. Вдруг сильный толчок в плечо свалил Семена на землю, судорога свела все тело. Бородин почувствовал, как горячая липкая кровь потекла из раны на серые камни мостовой. Он увидел улыбающееся лицо Коняева, полковник проворно выбрался из «Студебеккера» и направился к лежащему без движения Семену.

- И этот готов, - бросил Коняев, на ходу перезаряжая обойму своего пистолета.

- Еще не готов, - еле слышно прошептал Бородин, он из последних сил поднял тяжелый ТТ, выстрелил на голос и тут же потерял сознание.

Семен не видел, как из-за поворота на бешеной скорости вылетел грузовик, из кузова машины, словно горох, посыпались бригадмиловцы из ближайшего отделения. (Бригады милиции включали в себя бойцов милицейских подразделений и прикомандированных к ним военнослужащих регулярных войск Советской армии, в основном, рядовой и сержантский состав. Эти отряды использовались в системе внутренних дел в послевоенные годы в связи с нехваткой кадров и нарастающим разгулом преступности и бандитизма).

- Огонь по врагам социалистической законности, - скомандовал своим бойцам старший группы, плотный здоровяк в сером гражданском костюме, - бей на поражение, ребята! По всему видать, это «Черная Кошка». Они недавно ваших товарищей, Стрельникова и Ускова застрелили.

Пустынная в этот ранний утренний час площадь наполнилась треском автоматных очередей. Браилов и Середа, не ожидавшие такого поворота событий, погибли сразу. Раненый в живот полковник Коняев еще сжимал в руках оружие. Облокотившись о колесо Студебеккера, он взглянул на Шахова.

- Помоги, капитан, - собрав остаток сил, прохрипел Коняев, - не бросай меня, может быть, на «Студере» прорваться сумеем, нам друг без друга нельзя.

Шахов ничего не ответил, он отстреливался от наступавших полукругом милиционеров. Расстреляв весь диск автомата, Шахов с сожалением отбросил в сторону бесполезный теперь ствол.

- Прощай полковник, ты был хорошим командиром, - Шахов достал из за голенища сапога тонкий самодельный нож и быстро полоснул Коняеву по горлу. Дернувшись пару раз, тот затих, с удивлением тараща на капитана мертвые, налитые кровью, глаза. Шахов же бросился в кабину Студебеккера и, не обращая внимания, на выстрелы милиционеров, направил громаду автомобиля прямо на людей. Наступавшие попятились, двоих, тех кто, не отступил и продолжал вести огонь, машина сбила с ног и потащила по камням мостовой.

- Сука, опять утечь собрался, - человек в костюме бросился за автомобилем и из последних сил ухватился за борт Студебеккера.

Подтянувшись на руках, он оказался в кузове и тут же подобрался к кабине, где за рулем сидел капитан Шахов.

- Стой, гад, - мужчина соскочил на подножку и попытался рвануть дверцу грузовика на себя.

- Кулик, мать твою! – сидевший за рулем яростно крутанул «баранку», стараясь сбросить Савву с подножки.

- Не выйдет, тварь! – Кулик вновь рванул дверь на себя и со всего маха ударил водителя в ухо.

Удар достиг цели, Шахов взвыл от боли и на секунду выпустил руль из рук. Савва тут же завладел баранкой и, вырулив в сторону, направил автомобиль в серую твердь стены одного из домов, а сам спрыгнул с подножки. Сильно ударившись рукой о дорожный бордюр, Савва, словно зачарованный наблюдал, как неуклюжая громадина «Студера» на полном ходу врезалась в угол дома. Из искореженной кабины выбрался человек и, хромая, побежал прочь.

«Да что ж ты не подохнешь-то никак», - выругался Савва, устремляясь вслед за беглецом.

Шахов бежал, что есть мочи, но все-таки силы покидали его, теперь было ясно видно, что он повредил ногу. Наконец, капитан достиг высоченного кирпичного забора и, не в силах преодолеть неожиданно возникшее препятствие, остановился и повернулся к преследовавшему его Савве.

- Давай, стреляй, чего ждешь? – прохрипел Шахов.

- Тебе повезло, я не убийца, - Кулик старался говорить, как можно спокойнее, - сдавайся, останешься жить.

- Еще чего, - Шахов бросился на Савву, на бегу вытаскивая из-за голенища сапога тонкий блестящий нож.

- Ну что же, ты сам этого хотел, - Кулик перехватил руку капитана и сильно рванул ее на себя.

Секунда, и оба соперника покатились по чахлой траве сквера. Шахов пару раз пытался ударить Кулика ножом, но тот умело уходил от ударов и продолжал борьбу. В конце концов, Савве удалось подмять соперника под себя.

- Все равно не сдамся, - Шахов перекатился на бок и попытался вцепиться Савве в горло.

- Что ж, вольному воля, - Кулик ударил Шахова в шею и отработанным движением свернул тому голову, - это тебе за всех тех, кого ты убил, сволочь!

Капитан уже не слышал Савву, неестественно выгнувшись замысловатой дугой, он смотрел куда-то в бок. Странная зловещая улыбка навеки застыла на узких бескровных губах Шахова.

Савва поднялся с земли и бросился к лежавшему возле афишной тумбы Семену.

- Жив?

Семен хотел ответить, но не смог вымолвить ни слова, жуткая не проходящая боль наполнила разом тело, и уже больше не отпускало его. Он почувствовал, что умирает, но последним усилием воли заставил себя противостоять смерти. Бородин видел, будто со стороны, как несколько дюжих автоматчиков подняли его с земли и понесли к машине. Больше Семен ничего не запомнил, он пришел в себя только в госпитале, почувствовав, как чьи-то нежные и ласковые пальцы гладят его по коротко стриженым волосам.

- Мама, мама, - прошептал Бородин и открыл глаза.

- Слава Богу, что ты наконец-то очнулся - сидевшая возле постели женщина была ему знакома, но Семен никак не мог вспомнить ее имя.

- Это я. Алена, узнаешь меня, Сеня?

- Алена?! – Бородин едва не задохнулся от радости, - что ты здесь делаешь?

- Как что? – Алена удивленно вскинула красиво очерченные брови, - за тобой приглядываю, ты две недели при смерти был.

- Две недели? – ужаснулся Семен, - странное дело, я ведь почти ничего не помню. А где же Антон? – встрепенулся вдруг Бородин, - почему он не пришел меня проведать?

- Антон лежит в этом же госпитале, только этажом ниже, в ожоговом отделении. Я вот так меж вами и мечусь все время, то одного проведаю, то другого, - Алена с беспокойством взглянула на Семена, - ты действительно ничегошеньки не помнишь? – она подошла к постели больного и положила ему на лоб мягкую прохладную ладонь, - опять температура у тебя поднимается. Врач сказал, что тебе волноваться никак нельзя. У тебя, Сеня, ранение серьезное, чуть руку не отняли.

- Плевать, - Бородин, превозмогая боль, уселся на кровати, опершись о металлическую спинку, - расскажи, как все было.

- Я и сама ничего не знаю, - Алена пожала плечами, - нападение какое-то на вас произошло. Тебя, вон, ранили, Антоша в машине обгорел, полковник, которого муж вез, погиб. Бандиты прямо по автомобилю стреляли. Говорят, что «Черная Кошка» это была.

- Язев погиб?! – Семен в отчаянии сжал кулаки, - этого еще не хватало!

- Совсем озверели бандиты, - Алена положила на лоб Семена смоченный холодной водой носовой платок, - уж на «Черную Кошку» власти управы найти не могут! Почему так происходит, Сеня? Скажи ты мне, я у Антоши спрашивала, а он молчит…

- Что ты говоришь, Алена? - Бородин саданул кулаком по крышке больничного столика, - Даже если бы этой «Черной кошки» не существовало, ее следовало придумать. Очень уж властям удобно свои расправы под бандитские вылазки маскировать!

- Молчи, прошу тебя, молчи, госпиталь-то ведомственный, - Алена испуганно оглянулась по сторонам, - тут и стены уши имеют!

- Надоело молчать, - только теперь Семен обнаружил, что колючие злые слезы катятся по его щекам, - всю жизнь молчим!

Алена укоризненно покачала головой и потянула его за рукав старенькой больничной куртки: - тебе волноваться нельзя, слаб ты еще, мигом в постель!

Семен послушно улегся, натянув тоненькое одеяло поверх головы. Через неделю его навестил дознаватель. Молодой жизнерадостный капитан с петличками МГБ ободряюще похлопал Бородина по плечу.

- Досталось вам, товарищ Бородин, крепко досталось, - гебист изобразил на лице сочувствие, - но вы не думайте, начальство оценило ваш подвиг по достоинству. Сверлите дырку в кителе, орден вам обеспечен. Шутка ли, «Черную кошку» обезвредить!

- И вы туда же, – Бородин горько усмехнулся, - вы лучше скажите, что с Язевым стало? Где мой спаситель, капитан Кулик? Обезврежена ли шайка полковника Коняева? Что сталось с этим мерзавцем? А с капитаном Шаховым?

Ничего не понимаю, - теперь визитер смотрел на Семена с жалостью, - какой Язев? Кто такой Кулик? Что за Шахов? Про какую шайку полковника Коняева вы тут говорите? Такие люди никогда не служили в МГБ, уверяю вас. Вы переутомились, слишком много вам пережить пришлось. А на будущее, не задавайте, товарищ Бородин, лишних вопросов, вам все ясно? – взгляд дознавателя стал вдруг безучастным и холодным, как сталь пистолета ТТ.

- Ясно, - Бородин закрыл глаза и отвернулся к стене.

Через месяц Семен наконец-то поправился и был выписан домой, а еще через две недели Бородин и Зубарев получили предписания прибыть к новому месту службы, в недавно созданный НИИ, где велись работы по созданию атомной бомбы.

 

 

 

 

ГЛАВА 42. МАКС ВАЛОВ: БОРЗЯК И «СЕЙЧАС ЖИВЕЕ ВСЕХ ЖИВЫХ».

 

 

Максим Валов поднялся из-за стола и прошелся по кабинету, разминая уставшие от долгого сидения ноги. Странное дело, но сейчас многоопытный майор Валов нервничал. Давно научившийся контролировать свои чувства Макс никак не мог объяснить причины своего волнения и раздражался от этого еще больше. Максим набрал номер своего начальника генерала Фадеева и долго слушал длинные гудки, прежде чем шеф соизволил поднять трубку.

- Фадеев слушает, - голос генерала был недовольным.

- Докладывает майор Валов, - Максим сделал паузу, - дело об убийстве Зубаревой зашло в тупик. Отпечатки пальцев убийцы не значатся в нашей картотеке. Я уже докладывал вам об этом. Прошу вашего разрешения воспользоваться базой федералов.

- Сейчас эти базы практически слиты воедино, - генерал на том конце провода закурил, Макс явственно услышал щелчок фадеевской зажигалки, - сам знаешь, майор, участившиеся теракты заставили все подразделения объединить усилия в борьбе с этим злом.

- Не совсем так, - Валов, не любивший перечить начальству, старался тщательно взвешивать каждое свое слово, - есть еще старые сведения…

- Пальчики, которые сам Феликс Эдмундович еще откатывал? – в голосе Фадеева Макс услышал язвительные нотки. – Послушай, друг Валов, брось ты заниматься ерундой! - теперь Фадеев разбушевался не на шутку, - дураку, понятно, что старуху завалили по ошибке! Шли убивать старика Бородина. Нужно проверить, не успел ли этот дед продать свою квартирку черным риэлтерам! Эти охотники за чужими метрами только и делают, что разыскивают одиноко живущих пожилых людей.

- Старик завещал квартиру Алене Дмитриевне, - попытался вставить слово Максим.

- Это все вилами на воде писано, так, бредни старой бабки! - генерал рассвирепел окончательно, - проверьте все и доложите, как положено. Не забывайте, что в первую очередь мы расследуем самоубийство Антона Дмитриевича Зубарева!

Генерал бросил трубку, не попрощавшись.

- Ну и ладно, сам справлюсь, - обиженно подумал Максим.

Он еще немного походил по кабинету и, решившись, набрал номер информационного центра ФСБ, где несла службу его давняя знакомая, очаровательная девушка по имени Оксана.

Выйдя из здания конторы, мудрый Валов поехал в парфюмерный магазин, где, ни минуты не раздумывая, из огромного разнообразия заморских ароматов, выбрал тот один, который был мил сердцу старшего лейтенанта Оксаны Караваевой.

Оксана встретила Макса любезно, благосклонно приняла подарок, взяла у Валова увеличенное дактилоскопическое фото и, обдав майора облаком хорошо знакомого им обоим аромата, грациозно выпорхнула из кабинета.

«Эх!» – подумал майор Валов, с замиранием сердца вспоминая, как интересно общались они с Оксаной, когда жена Максима вместе с детьми уезжала на отдых.

Однако сладким грезам Олег предавался недолго. На пороге вновь появилась старший лейтенант Караваева.

- Олежка! Даже не знаю, что и сказать, - Оксана захлопала длинными ресницами.

- Что такое? – насторожился Валов, - информацию важную нарыла?

- Это уж точно! – согласилась Оксана. – Отпечатки пальцев, которые ты мне сейчас принес, принадлежат одному из офицеров, служивших при Берии в охране его лучшего друга Вахтанга Дадуа.

- Что за офицер? – Макс с удивлением воззрился на Караваеву.

- Это Василий Мигун. Некто полковник Коняев, служивший под непосредственным началом замминистра Авакумова, зачем-то снимал отпечатки пальцев некоторых офицеров МГБ, в их числе был и Мигун. Возможно, Коняев собирал на них досье, собираясь использовать этих людей в каких-то тайных операциях. Время тогда было сложное, многое непонятно до сих пор, но это, как говорится, экскурс в историю…

- Покороче можно, Оксаночка? – взмолился Валов

- Пожалуйста, я ввела программу «Сравнение образцов» - совпадение стопроцентное. Этот Мигун – убийца Алены Зубаревой. Одно только не понятно, - Оксана отвлеклась от компьютера.

- Что не понятно? – охрипшим в миг голосом спросил Макс.

- Мигун умер. Сколько лет-то уж прошло. Во всяком случае, в компьютерной базе значится, что этого Мигуна давно нет в живых, – пожала плечами девушка.

«Ага, умер! Он как Ленин – живее всех живых», - подумал Валов и, поцеловав на прощание Оксану, бросился к выходу из здания, на ходу набирая телефон своего подчиненного капитана Воронцова.

Сообщив Сергею последние новости и выслушав сообщение Воронцова, Макс, торжествуя, набрал номер шефа. Но мобильник Фадеева откликнулся холодным голосом электронного информатора: «Номер Абонента отключен, или находится вне зоны действия сети».

Недоумевая, Максим, убрал трубку в карман и, спустившись в метро, поехал в отдел. Еще на подходе к своему кабинету Валов заметил незнакомого мужчину в темном костюме.

«Седые коротко стриженые волосы, ничем непримечательное лицо в мелких морщинах, очки в металлической оправе, судя по всему, офицер, скорее всего подполковник», - подумал Макс и не ошибся.

- Подполковник Смирнов, я из отдела по контролю за незаконным оборотом наркотических средств, - крепко пожимая протянутую Валовым руку, представился мужчина.

- А я капитан Углов из службы собственной безопасности, - прозвучало за спиной Максима.

Майор обернулся, маленький невзрачный человек в потертой джинсовой паре, которого Макс поначалу и не заметил, отделился от стены коридора и сделал шаг в направлении Валова:

- Мы с коллегой хотели вам кое-что объяснить, - Углов старательно избегал смотреть в глаза Максиму.

- Что ж, товарищи офицеры, - Валов открыл дверь кабинета и сделал приглашающий жест рукой, - пройдем те, как говорится!

- Настало время обменяться информацией и скоординировать действия, - пробурчал Смирнов, недовольный юмором Максима.

Подполковник вошел первым. Углов прошмыгнул вслед за Смирновым. Капитан угрюмо молчал, предоставляя право начать беседу старшему по званию.

 

 

ГЛАВА. 43. КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «БЕРСЕРК».

 

 

Старик сидел в глубоком кожаном кресле, закрыв глаза. Как давно это было, Бородин, Зубарев, полковник Язев. Уже почти стелись из памяти их лица, уже давно нет в живых Язева, застрелился Зубарев, Бородин стал старым и никому ненужным инвалидом, а он, Вася Борзяк все еще полон сил и желания жить и действовать.

Старик потянулся за папиросной пачкой и, закурив, выпустил в потолок сизый, терпкий дым. Что поделаешь, каждому свое! Так устроена жизнь, справедливым такое устройство не назовешь, а, поди ж ты, люди живут и подчиняются именно таким, несправедливым и неправедным законам, законам, которые установили те, кто сильнее, хитрее, изворотливей. Старик встал и прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Все-таки, что не говори, годы берут свое. Девяносто, это уже не шутки! Пусть Отто фон Шлесс и знаменитый на весь мир кудесник-фармацевт, а обмануть природу невозможно.

Кто бы мог подумать, что вытяжка из какой-то алтайской травы-муравы способна продлевать жизнь и дарить людям молодость?! Думал ли он, Василий Борзяк, что, добывая для немца «вакцину Берсерка», он дарит людям новое снадобье, которое будет приносить его создателю миллионные барыши?

Нет, он, Борзяк, так не думал. Он был уверен, что бывший абверовец передаст своим заокеанским хозяевам образец нового оружия, а получилось все совсем не так, как думал он, Василий. Немца изловил и перевербовал старый чекист, полковник Язев. Причем ему удалось так запугать Шлесса, что тот долго не мог прийти в себя от страха, ожидая, что в один прекрасный день какой-нибудь коллега полковника явится в США за его, Отто, жизнью. Немец старался, как мог, помогая добыть нужную для Москвы информацию. Его усилия не пропали даром, агент по кличке «Ариец» здорово помог советским ученым в создании атомного оружия, вернее, помогли сведения, которые «Ариец» добывал у самодовольных, уверенных в собственной исключительности, янки.

Борзяк следил за его работой издалека, сразу же после гибели Язева, Василий изъявил желание перевестись из уютной, но опасной столицы в алтайскую глушь, куда в свое время ездил с группой исследователей Вахтанг Дадуа. У Василия было время тщательно изучить места, где до сих пор мирно произрастала трава, так почитаемая племенем свами. Правда, членов племени свами уже давно не осталось в живых, из сталинских лагерей на прежнее место жительства не вернулся ни один абориген. Ушел из жизни и наблюдательный участковый Андрей Копылов, еще до приезда Борзяка он тихо умер от сердечного приступа в своем неуютном холостяцком жилище. Василий, владевший картой, изготовленной географом Князевым, спокойно служил и терпеливо ждал своего часа. Женившись на Татьяне Линке, Василий чувствовал себя почти счастливым, но что-то ему все-таки не хватало.

Смертельная борьба меж Берией и Авакумовым унесла жизни их приверженцев с обеих сторон этого невидимого простому обывателю фронта. А он, Василий, остался невредимым и даже получил повышение по службе. После ареста и расстрела Лаврентия Берии Василий вновь перевелся в столицу. Заявившись по давно знакомому адресу Антона Зубарева, он застал бывшего сослуживца в страшном смятении.

- Василий? Какими судьбами? – Антон смотрел на Борзяка широко открытыми от ужаса глазами, - что тебе от меня нужно? Ты так и будешь преследовать меня всю оставшуюся жизнь?

- Брось дуться, - Василий усмехнулся, - я всего лишь прибыл к новому месту службы. Я не виноват, что случай распорядился так, что нам вновь предстоит терпеть друг друга. Как, кстати служба, в центральном аппарате госбезопасности, не очень обременительна?

- Служба, как служба, - Антон никак не мог прийти в себя, - надеюсь, ты не собираешься шантажировать меня?

- Ты о чем? – Борзяк недоуменно уставился на Зубарева, - я давно все забыл, а ты?

- А я не забыл, - Антон вытер рукавом рубашки внезапно вспотевший лоб, - я никогда ничего не забываю, понял?

- Понял, - Василий похлопал Зубарева по плечу, - не кипятись, Антоха. Я уже не тот уркаган, что был раньше. Я обзавелся семьей и ничего не собираюсь менять в своей новой жизни. Все поросло быльем, никому до нас нет никакого дела.

- Я тебе не верю, - Зубарев смотрел волком, - от тебя веет смертью, я, например, чувствую этот запах очень явственно.

- Ты боишься собственной тени, - Борзяк надел шинель, собираясь уходить, - единственное, о чем я тебя прошу, дай знать, если наш старый знакомый Отто фон Шлесс вновь появится на твоем горизонте.

- Черт бы побрал этого мерзавца, - Зубарева била нервная дрожь, - знать не хочу ни его, ни тебя!

Василий хмыкнул и, хлопнув дверью, исчез в густой ночной тьме. Антон долго не мог прийти в себя, но его опасения оказались напрасными. Борзяк служил рядом с ним в центральном аппарате госбезопасности, но с Антоном и Семеном Бородиным, служившими теперь там же, общался лишь по сугубо казенной надобности.

Пятнадцать лет пролетели быстро и незаметно, Борзяк время от времени доставал из тайника карту местности, начертанную рукой Стаса Князева и маленькую ампулу с «вакциной Берсерка», украденную из стола Антона Зубарева.

«Кто теперь помнит о той операции? – думал Борзяк, рассматривая мутную жидкость, запаянную в толстое стекло, - профессор Линке давно умер. Последние годы жизни он работал учителем химии в глухой алтайской деревушке. Мечта старика сбылась, рядом с ним была его дочь и, кто бы мог подумать, недавний мучитель Василий Мигун, ставший профессору зятем. Вахтанг Дадуа, по слухам, тоже покинул мир живых. Давно мертвы и Берия, и Авакумов, и Язев. Новое руководство их могущественного ведомства решает совсем другие задачи. Сменилось правительство, люди отошли от страшных потрясений сталинской поры, жизнь огромной страны потекла размеренно и плавно. Интересно, что сейчас поделывает Отто фон Шлесс?»

- Ты с кем там разговариваешь, Вася? – в кабинет мужа заглянула Татьяна Линке, давно уже носившая фамилию Мигун.

- Ни с кем, - отрывисто бросил Василий, - я просто забылся и думал вслух.

- Тебя Зубарев к телефону просит, - Таня потрепала мужа по плечу, - твой сослуживец ни разу не был у нас дома. Может быть, нам нужно собраться всем вместе, пригласим Семена, Антона с женой, а?

- Что нужно этому шизофренику? – не слушая жену, Василий побрел в коридор их просторной, недавно полученной квартиры.

- Он прибыл, - едва дождавшись, когда Василий буркнет в трубку дежурное «алло», выпалил Антон, - он пришел ко мне только что, ты понял?

- Не ори, я не глухой, сейчас буду, - Василий накинул пиджак и, хлопнув дверью квартиры, стал спускаться вниз по лестнице.

Усевшись в черную «Волгу» и, тщательно прогрев мотор, он поехал на квартиру к Зубареву. Добравшись до подъезда, Борзяк, не дожидаясь лифта, пулей взлетел на нужный этаж и, остановившись перед знакомой дверью, с силой нажал и долго не отпускал кнопку звонка.

- Господин Мигун? – на шум в коридор вышел подтянутый седовласый господин в ладно сшитом твидовом костюме.

- Он самый, - утвердительно кивнул Василий, - господин фон Шлесс, если не ошибаюсь?

- Не ошибаетесь, - немец усмехнулся, обнажив крепкие, белые зубы, - только теперь называть меня следует Густав Граве. Да, да. Густав Граве – заурядный бизнесмен от фармакологии, если позволите…

- Хе-хе-хе, - Борзяк вошел в комнату и плюхнулся на диван, - Отто фон Шлесс, Густав Ленц, Густав Граве, не слишком ли много имен для одного человека?

- Кто бы говорил, - с лица немца сошла дружелюбная улыбка, теперь вместо нее появился хищный оскал, - я к вам с предложением. Предложение это заманчивое, смею вас уверить.

- Ну-ну, - Борзяк достал из кармана пиджака папиросы и, закурив, принялся выпускать дым ровными правильными кольцами, - вы двойной агент, господин Шлесс, Ленц, Граве, или как вас там?

- Граве, - поспешно поправил Борзяка немец, - не надо, ерничать, Василий! Мне тоже есть, чем вас припугнуть. Преступления против Родины не имеют срока давности, не правда ли? Я знаю, что руководство вашей службы сменилось, и многие дела плотно лежат под сукном, но предателей и изменников, как и в прошлые времена, расстреливают без суда и следствия, я прав?

- Пугать меня вздумал, сука? – Борзяк схватил немца за горло, но тот с силой пихнул соперника в грудь.

- Уймись, уголовник, дело выгодное. Я представляю очень влиятельных людей из-за рубежа, - немец поправил растрепавшиеся в схватке волосы, - они интересуются разработками по операции «Берсерк». Всего-то и надо, что передать им склянку с вакциной! Только и всего…

Борзяк очнулся от воспоминаний и, затушив папиросный окурок, прошел на кухню. Заварив крепчайшего чаю, он принялся пить его большими, жадными глотками. Чифирь обжигал горло, но старик и не думал останавливаться, он допил кружку до дна и, сполоснув ее под краном, подошел к окну.

- Дыба, - кликнул он помощника, - Джавад хорошо уяснил то, о чем ты ему толковал накануне?

- Он все понял, хозяин, - Дыба истово закивал коротко стриженой головой, - его человек давно должен быть здесь. Джавад сказал, что пришлет мужчину славянской внешности, чтобы не вызвать подозрений. Не знаю, почему его посланец задерживается…

- Ладно, иди, - старик вновь уселся в кресло и потянулся за папиросами, но раздавшийся звонок в дверь заставил его отложить пачку в сторону, - открывай, да, поживее, - приказал он помощнику.

Дыба бросился к двери. На видеоэкране домофона появился человек средних лет в легком сером плаще.

- Вы по поводу квартиры? Учтите, меньше, чем за две тысячи долларов не сдам, – не очень любезно пробасил Дыба, ожидая услышать заранее оговоренный отклик, но неизвестный ответил по-другому.

- Я по поводу самоубийства генерала Зубарева, - человек в сером плаще сделал эффектную паузу, - если вы ждете посланца Джавада аль Аббида, то напрасно. Парень не придет. Он уже в руках правоохранительных органов.

- Не понял вас, - пролепетал враз побледневший Дыба.

- А тут и понимать нечего, дом окружен, может быть, впустите меня добровольно? Я хочу поговорить с хозяином этой явочной квартиры.

- Впусти его, - вышедший в коридор старик внимательно вслушивался в разговор.

Хозяин в отличие от своего помощника был спокоен. Он всегда был готов к тому, что однажды в его дверь постучат, а, может быть, и вломятся незваные гости. И вот этот момент настал.

Старик глубоко вздохнул, никакого волнения он не чувствовал, что было удивительно даже ему самому. Сердце старика билось ровно, не ломило в висках, даже руки нисколько не дрожали. Нет, левая, все-таки легонько подрагивала, но это был обычный для его лет старческий тремор.

- Впусти его, - все так же твердо приказал старик своему помощнику, - его впусти, а сам попытайся уйти через ход на крыше.

Дыба молча повиновался, а старик прошел в свой кабинет и, усевшись за стол, принялся ждать прихода незнакомца.

- Я к вам, Василий Иванович, Борзяк или Мигун, как вам будет угодно. Учитывая ваш преклонный возраст, называть вас Васей Шалым мне было бы просто неудобно. Разрешите представиться, капитан Воронцов, - человек, вошедший в кабинет, снял свой плащ и аккуратно повесил его на спинку кресла.

- Бросьте ваши предисловия, - старик строго посмотрел на гостя из под седых кустистых бровей, - имеете, что предъявить, предъявляйте. Нет, покиньте, как говорится, помещение. Только не забудьте о сроке давности, я уже глубокий старик, не надо мне рассказывать про дела минувших дней. Все это давно в прошлом, сегодня я ветеран МВД, отставной полковник госбезопастности…

- А так же организатор, и вдохновитель действующей преступной группы, один из членов которой только что пытался сбежать от нас через люк в крыше дома, - прервал старика Воронцов, - такой трюк мог бы сработать в сороковые. Именно таким нехитрым способом Семен Бородин спас Мадину, невесту Вахтанга Дадуа от неминуемого ареста в ту злополучную ночь, когда сам Дадуа был арестован по навету Амира Явлоева. Скажите, Василий Иванович, вы ведь хотели в ту ночь покончить с Дадуа, не так ли?

- Откуда ты про это знаешь, щенок? – глаза старика налились кровью, - про это и знать никто не может. Все участники тех событий давно мертвы. Остались лишь я да Бородин, а он давно ведет растительное существование.

- Семен Бородин умер два дня назад, я решил осмотреть его квартиру и обнаружил тайник.

- Тайник в квартире Бородина? – старик рассмеялся, - да Семен был беден, как церковная мышь. Интересно, где же он прятал свои копеечные сбережения?

- На стене, где раньше висела старая фотография, был оборудован тайник. В нем не было денег, зато мы там нашли дневник чекиста. В нем Бородин подробно и откровенно описывал свою жизнь. Семен был тайно влюблен в Алену Зубареву, ему было жаль ломать жизнь любимой женщины, поэтому он сохранил в тайне то, что он знал о вас и о муже Алены, Антоне Зубареве. Видно, так Бородину было легче нести этот тяжелый груз ответственности, порядочный человек, он очень переживал, постоянно осознавая свою вину.

- Да расскажи он обо всем своим коллегам, его б расстреляли бы вместе с нами, как соучастника. Он проверял нас после плена и поверил нам на слово, - старик вновь рассмеялся, - запомни, салага, настоящий чекист не верит никому.

- Никому не верит только параноик, коим вы и являетесь, - капитан смотрел на старика с жалостью, - настоящие чекисты шли на смерть, защищая свой народ, а вы убивали других ради собственной выгоды. Вы давно попали в поле зрения правоохранительных органов. Те следили за киллером Сашей- Пехотой, а им заинтересовались вы. Именно вы поручили ему покончить со своим старым знакомым, мастером перевоплощений, Отто фон Шлессом. Почему вы не стали убивать его сами? Для своих лет вы находитесь в неплохой физической форме. Вы напали на меня, вы убили Алену Зубареву, когда прознали, что я решил проведать Бородина. Вы были прекрасно осведомлены, что старушка все свободное время проводит в квартире Бородина, ухаживая за стариком. Именно вас я встретил на лестнице, правда, тогда вы были в образе среднестатистического российского бомжа. Ваши шестерки тоже не теряли время даром, под видом риэлтеров они побывали дома у Бородина. Выясняли обстановку, так сказать.

Борзяк молчал, его былая уверенность пропала, теперь на Воронцова смотрел жалкий старикашка с чуть подрагивавшими руками. Лицо его стало землистого цвета, бесцветные губы, и без того тонкие, превратились в сплошную бескровную нить.

- Вы просто-напросто превратились в зверя, хитрого изворотливого хищника. Позабыв на время о своей тяге к преступлениям, вы вновь стали убивать, почему? Хотите исповедаться?

- Я ничего вам не скажу, - прошептал старик, сжимая своими полупрозрачными пальцами подлокотники кресла.

- Вы были осведомлены о каждом моем шаге, - жестко продолжал капитан, - именно поэтому вы «очень вовремя» убили Зубареву и напали на меня, затем ваши шестерки устранили ставшего ненужным Сашу-Пехоту. Его хладный труп нашли в вагоне электрички сразу же после выполнения задания. Вы вообще мастерски избавляетесь от своих подручных. Правда, с «гением высоких технологий» все вышло иначе, парня помиловал Дыба.

- Чушь! – прохрипел старик.

- Нет, это правда, ваш подручный, что покончил с Пехотой, сейчас «соловьем заливается» в управлении собственной безопасности. Офицеры этого ведомства присматривают за своими сослуживцами. Они давно «пасли» этого алчного предателя. Вы, Борзяк, нашли его в казино, где этот «гений высоких технологий» проигрался в пух и прах и отчаянно нуждался в деньгах. Вы помогли парню, не безвозмездно, конечно. Он расплатился сторицей. Это он влез в компьютерную базу Федералов, по ней вас просто не существует, вы давно мертвы. Ваш компьютерщик сработал блестяще. Кроме технических инноваций, он занимался слежкой и устранением неугодных. Мастер на все руки, как говорится. Но, наконец, вы решили разделаться и с ним, что ж предатели должны быть готовы к смерти в любой момент. Хотя, как выяснилось, он был не единственным иудой в этой длинной захватывающей истории. Догадываетесь, о ком я сейчас говорю?

- Хватит, - старик закрыл уши ладонями.

- Кем вам приходится генерал Фадеев, мой непосредственный начальник? Именно Петр Петрович докладывал вам о том, как идет расследование? Именно он был вашими глазами и ушами? Он тоже был задействован в вашей схеме? – наклонившись к старику, вкрадчиво спросил капитан.

- П-п-петя, - пролепетал старик, - он мой воспитанник. Мы с женой были бездетной парой, официально усыновлять ребенка я боялся, вдруг всплывут на свет мои старые делишки? Вот мы и опекали детдомовского мальчишку. Директриса этого учреждения не препятствовала нашему общению, ведь я был очень щедрым по отношению к этой даме. Кроме того, я помогал Пете, чем мог, «поступил» парня в школу КГБ, помог с распределением, купил кооперативную квартиру, когда тот женился, помог с получением земельного участка и строительством загородного дома.

- Еще бы, деньги у вас водились - капитан презрительно усмехнулся, - вы ведь сотрудничали с «фармацевтом» фон Шлессом. Скажите, когда вы поняли, что «вакцину Берсерк», флакон с которой вы похитили, немец использует не только для своих омолаживающих эликсиров. Его фирма была лишь вывеской, для более прибыльного предприятия. Страшным снадобьем пичкали террористов, не так ли? Сколько вам и вашим зарубежным партнерам приносило сотрудничество с «Алькаидой»? Обработанные подобной вакциной люди захватывали воздушные и морские суда, устраивали взрывы в крупнейших городах мира, а вы спокойно считали свои барыши? Вы ведь очень богатый человек, Борзяк! С какого года вы на службе у мирового террора, куда вас пристроил бывший абверовский полковник? Говорите, а то ваш горячо любимый Петя не доживет до завтрашнего утра!

- Шлесс объявился вновь ближе к концу шестидесятых, - старик облизал сухие бескровные губы и тщательно вытер салфеткой слезящиеся глаза, - он пришел к Зубареву. Тот позвал меня. Я указал немцу на дверь. Тогда я остепенился и был уже не тем головорезом, каким меня помнил этот фриц. Спокойная служба, сытая, устроенная в бытовом плане жизнь, что еще нужно человеку, что бы спокойно встретить старость, как говаривал герой одного популярного фильма? Шлесс уверял, что у него есть прекрасные химики, новые современные лаборатории, разбросанные по всем уголкам мира, немец сулил баснословные барыши, но я послал его подальше. И он исчез из моей жизни до конца восьмидесятых.

- Что же было дальше? – холодно осведомился капитан Воронцов.

- Дальше начал рушиться Советский союз, у Тани обнаружили рак, серьезнейшую онкологию. - Теперь старик торопился, словно боялся, что ему не дадут закончить рассказ. - Знакомый врач предложил ехать на лечение в Германию, там умеют лечить эту заразу. К тому времени я давно вышел в отставку и отправился во Франкфурт на переговоры с руководством клиники. Жена поехала со мной, что бы провести первичное обследование. Так вот, всех наших сбережений хватило лишь на пару дней проживания в палате этого госпиталя. Жена находилась в клинике, а я бесцельно шатался по городу сутки напролет, денег на гостиницу у меня не было. Вот тут то мне и встретился фон Шлесс. Он, как всегда, был доволен жизнью и источал благодушие. Он выслушал меня и тут же дал денег на лечение Тани. Естественно, не просто так, - старик усмехнулся, - через полгода он приехал в Москву, и мы начали сотрудничество. Союз рушился, и никому не было дела до нашего трафика алтайских трав. Я организовал ТОО и вполне легально занимался сбором и отправкой за границу чудодейственных трав, которые уникальны и произрастают только в этой алтайской глуши. Синтезировать эту природную вытяжку искусственно практически невозможно, так объяснили Шлессу его химики, которых он набрал из бывших спецов, работавших в свое время на «Штази». Я разбогател, жена Татьяна выздоровела, мы жили прекрасно. Правда, все это время я старался не думать о том, что где-то далеко гремят взрывы, устроенные террористами, накаченными нашим зельем. Вакцина «Берсерк» все же нашла свое страшное применение, именно этого и боялся в свое время Вахтанг Дадуа.

Старик замолчал и потянулся к папиросной пачке, дрожащие руки еле вытащили папиросу и долго не могли чиркнуть зажигалкой. Капитан, сжалившись, поднес Борзяку огня.

- Из-за чего же застрелился Зубарев? – поинтересовался Воронцов.

- Его мучила совесть, - старик пожал плечами, - Антон был не дурак, он все понимал, да и как тут было не понять! Когда взрывы гремели далеко за рубежом, он еще молчал. Когда же международный терроризм докатился до России, Антон пришел ко мне и сообщил, что собирается сдать Шлесса властям.

- А вы?

- А я ему не поверил, - старик закашлялся и торопливо затушил чадящий окурок в пепельнице, - куда он пойдет? Вместе с нами загремит и он, ветеран МВД. «Предателем и военным преступником оказался отставной генерал КГБ». Хороший заголовок для газет, не так ли? В общем, Антон, как всегда струсил и только и смог, что тихо шмальнуться на собственной даче. В этом весь он.

- За чем же вы подрядили Пехоту убить Шлесса? Чем вам не угодил старый компаньон?

- А он первый начал, - на лице старика появилась кривая ухмылка, хорошо знакомая Воронцову по фотографии в альбоме Алены Зубаревой, - немец решил обойтись без меня. Он ехал к нам в страну, чтобы выкупить земли, где росла трава. Он смог бы договориться с администрацией того захудалого поселка, где находились эти угодья. Прибавьте к этому растушую популярность его компании у нас в стране. В России спокон веку любят иностранцев и доверяют им безгранично. Выходит, фон Шлесс просто решил от меня избавиться. Нет уж, дудки, - старик сложил сухонькими пальчиками маленький кукиш и покачал им перед носом у капитана, - я сыграл на опережение. Сам убрал его и предложил Джаваду сотрудничество. Если бы не вы, мы бы прибрали весь бизнес Отто к своим рукам. Хитромудрый Джавад давно уже купил с потрохами половину старших менеджеров, работающих на немца. Так-то вот, - старик стукнул по столу кулаком и торжествующе глянул на Воронцова, - что скажешь капитан?

Воронцов молчал, раздавшийся звонок мобильного телефона прозвучал в тишине квартиры словно выстрел. Капитан поднес трубку к уху и несколько секунд слушал то, что сообщал ему невидимый собеседник.

- Ясно, – коротко бросил капитан, отключив телефон, он убрал трубку в карман рубашки и вновь взглянул на старика, - вынужден вас огорчить, господин Борзяк. Посланец Джавада шел убивать вас, видно, ваш хитромудрый Джавад оказался хитрее, чем вы думали. К чему делить прибыль с каким-то русским? Можно прекрасно обойтись и без него!

- Врешь! – лицо старика свело судорогой, на щеках, лбу и шее появились красные пятна.

- Никак нет, - Воронцов усмехнулся, - сейчас его человек дает признательные показания. Вскоре вы с ними ознакомитесь. Одевайтесь, господин Борзяк, заболтались мы с вами, а время меж тем не ждет.

- Подожди, капитан, - старик с мольбой посмотрел на Сергея, - скажи, что там с Петром? Он уже арестован?

- Петр Петрович бежал минувшей ночью, - усмехнулся Воронцов, - Фадеев не стал предупреждать вас, предпочитая спасти свою шкуру. Вероятно, план побега был разработан вашим воспитанником заранее, и в нужный момент он просто привел хорошо отлаженный механизм в действие. Семья его давно живет где-то за границей, финансы скорей всего лежат в оффшорных банках, но, думаю, нам все же удастся разыскать своего бывшего шефа.

- Моя школа! Вам не достать его, - Борзяк, кряхтя, поднялся из кресла, - теперь пошли, капитан. Пусть меня допрашивают ваши следаки. Сейчас оденусь, и поедем, - старик прошел в комнату и приоткрыл створку антикварного гардероба, - сейчас, капитан, сейчас…

Хлопнул пистолетный выстрел. Сергей заглянул в комнату, старик лежал на полу, в руке был крепко зажат вороненый, черный браунинг. Борзяк выстрелил себе в висок, маленькая черная с обугленными краями дырочка еще продолжала кровоточить. Кровь тоненькой струйкой стекала на шикарный ковер, которым был покрыт пол.

«Ушел, не попрощавшись», - пробурчал Воронцов, доставая из кармана мобильный телефон.

- Макс, это я, - капитан нагнулся над телом старика и, брезгливо поморщившись, приложил палец к шее трупа, - Борзяк предпочел уйти полковником госбезопастности. С мертвых, как известно, орденов и погон не снимают.

- Это к лучшему, - голос майора Валова был спокоен, - нам хлопот меньше. Инициировать судебный процесс по делу этого мерзавца было бы крайне затруднительно. Пусть его судит высший небесный суд, а нам, грешным, остаются дела земные. Спешу тебя обрадовать, только что пришло сообщение от наших коллег из Интерпола. Задержан Джавад, лидер террористического подполья. Его арестовали в Америке. Фадеева тоже скоро найдут, ориентировки на него уже разосланы. Так, что операцию «Берсерк» можно считать завершенной, как считаешь, Серега?

- Наверное, - капитан вдруг почувствовал, что смертельно устал, - я возвращаюсь, в контору, Макс, только свяжусь с ближайшим отделением полиции. Нужно соблюсти все формальности. Не каждый день отставные полковники госбезопастности сводят счеты с жизнью.

- Лады, только не давай «смежникам» лишней информации, - повелел Валов и отключился.

 

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

 

 

Возле траурного зала одного из столичных моргов остановился тентованный грузовик. Из кабины вышел хмурый лейтенант и, не спеша, направился к входу в здание. Из кузова грузовика выбирались бойцы дивизии Дзержинского.

- Комков, Заикин, выводите бойцов! Стройтесь в колонну по двое, подушечки для наград доставайте, проверьте все еще раз, - скомандовал взводный членам похоронной команды.

- Не в первый раз, товарищ лейтенант, - обиженно откликнулся один из сержантов, - и подушечки подготовим. И отсалютуем, как положено, - боец закинул на плечо тяжелый карабин.

- Смотрите у меня, - лейтенант сурово погрозил сержанту пальцем и открыл тяжелую дубовую дверь зала для прощаний.

- По поводу полковника Мигуна? – к офицеру спешил молодой человек в строгом темном костюме, - хорошо, что прибыли вовремя. Я представитель военно-мемориальной компании «Обелиск». Согласно воинскому статуту полковнику положено погребение по классу «А», включая салют на могиле…

- Да все это мы знаем, не в первый раз, - оборвал агента лейтенант, - где родные и близкие? Сейчас гроб выносить станем. Прощаться на могиле уже будут. Вы чего, новенький што ли? – недовольно взглянул офицер на похоронного клерка.

- Первый день работаю, извините, многого еще не знаю, - служащий виновато потупился.

- Ничего, наблатыкаешься, - снисходительно усмехнулся лейтенант, - мы с ребятами этих старых пердунов перехоронили, не счесть! Васькин, Марущак, Болдырев, Засухин, гроб берите. Остальные, награды к подушечкам крепите и в путь.

Капитан Воронцов взял под руку худенькую старушку в модной норковой шубке.

- Пойдемте, Татьяна Ивановна, - тихо произнес он.

- Даже не знаю, что бы я без вас делала, - старушка благодарно посмотрела на Сергея, - ведь я осталась совсем одна. Раньше заходил наш воспитанник, Петя Фадеев, но вот уже несколько месяцев, как он перестал с нами общаться, куда-то пропал. Старики никому не нужны, Сережа, - старушка покрепче взяла Воронцова под руку, - а, вы, молодец, помогли организовать похороны. Странно, все же, отчего Вася решил свести счеты с жизнью? Он, конечно, был в возрасте, но чувствовал себя хорошо, даже занимался бизнесом. Работал в фирме, которая занималась сбором каких-то лекарственных растений…

Сергей молчал, не в силах смотреть старушке в глаза. В такие моменты капитан ненавидел себя и свою службу лютой ненавистью.

Похороны закончились, отгремел воинский салют, спорые кладбищенские мужички забросали могилу землей, соорудив традиционный холмик. Воронцов отвез домой вдову Мигуна и отправился в свое холостяцкое жилище. Купив по дороге бутылку водки, капитан выпил ее практически без закуски и, как был в одежде, завалился спать на диване. Ночью ему снились молодые, словно сошедшие со старых фотографий, Зубарев, Бородин и лже-Мигун. Они пытались что-то сказать, но Воронцов не мог разобрать ни слова и от этого очень сердился.

Под утро Сергей проснулся, в изголовье, возле диванного подлокотника лежала толстая тетрадь в потертом коленкоровом переплете.

«Дневник старого чекиста Бородина, - Сергей бережно взял тетрадь в руки и отнес на письменный стол, - во время отпуска отредактирую рукопись и пошлю ее в лучшее столичное издательство. «Операция Берсерк» - чем не название для классного детектива, - с этими мыслями капитан Воронцов вернулся на диван и вновь погрузился в сон.

 

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ.

 

ГЛАВА 1 ВЫСТРЕЛ. СТР2-5.

ГЛАВА 2 СЕМЕН БОРОДИН. СТР.5-9.

ГЛАВА 3 ВАСИЛИЙ БОРЗЯК. СТР.9-22.

ГЛАВА 4 НОВОЕ ЗАДАНИЕ. СТР.22-27.

ГЛАВА 5 ПАША – ЛОМОВИК. Стр.28-33.

ГЛАВА 6 ВАХТАНГ ДАДУА. СТР.33-43.

ГЛАВА 7 САША – ПЕХОТА. СТР.43-47.

ГЛАВА 8 ОТТО ФОН ШЛЁСС. СТР.47-60.

ГЛАВА 9 ПОБЕГ. СТР.60-71.

ГЛАВА 10 АНТОН ЗУБАРЕВ. СТР.71-84.

ГЛАВА 11 ОПЕРАЦИЯ «УХОД». СТР.84-91.

ГЛАВА 12 ОТРЯД СТОЖКОВА. СТР.91-100.

ГЛАВА 13 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ОТРЯДА СТОЖКОВА. СТР.100-111.

ГЛАВА 14 ДОШЛИ. СТР.112-120.

ГЛАВА 15 ТЕНИ ПРОШЛОГО. СТР.120-135.

ГЛАВА 16 СТАС КНЯЗЕВ. СТР.135-139.

ГЛАВА 17 АДА СТАНСКАЯ. СТР.139-144.

ГЛАВА 18 ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ. СТР.144-158.

ГЛАВА 19 ПЛАН АВАКУМОВА. НИКОЛАЙ КОНЯЕВ. МАДИНА.СТР.158-185

ГЛАВА 20 АДА СТАНСКАЯ .ТАНЕЦ ДЛЯ НАРКОМА. СТР.185-198.

ГЛАВА 21 ИНТУИЦИЯ ПОЛКОВНИКА КОНЯЕВА. СТР.198-208.

ГЛАВА 22 ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ. СТР.208-216.

ГЛАВА 23 СПАСТИ МАДИНУ! СТР.216-222.

ГЛАВА 24 НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ. УБИЙСТВО В КОМПЛЕКСЕ «ИМПЕРИЯ». СТР.222-232.

ГЛАВА 25 «НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ, Я ТЕБЯ ВЫПУЩУ» СТР.232-237.

ГЛАВА 26 МУКИ СОВЕСТИ АНТОНА ЗУБАРЕВА. СТР.237-248.

ГЛАВА 27 АДА СТАНСКАЯ НАШИ ДНИ. СТР.248-251.

ГЛАВА 28 ЛЖЕ-ГУСТАВ ЛЕНЦ. ДОКЛАД АГЕТА «ЖИЗЕЛЬ» СТР.251-265

ГЛАВА 29 ТАТЬЯНА ЛИНКЕ СТР.265-279.

ГЛАВА 30 ВСТРЕЧА. СТР.279-288.

ГЛАВА 31 ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГУСТАВА ЛЕНЦА. СТР.288-294.

ГЛАВА 32 ОПЕРАЦИЯ «ЗАМЕНА». СТР.294-299.

ГЛАВА 33 ДЫБА. СЕАНС СВЯЗИ. СТР.299-301.

ГЛАВА 34 АРЕСТ. СТР.302-310.

ГЛАВА 35 ИВАН ЯЗЕВ. САВВА КУЛИК. СТР.З10-320.

ГЛАВА 36 КУРТ ВЕССИНГ – КОНЕЦ ПУТИ. ФОН ШЛЕССНА СЛУЖБЕ У ЯЗЕВА СТР.320-335.

ГЛАВА 37 РАЗГОВОР С НАРКОМОМ. СТР.335-340.

ГЛАВА 38 ЗАДАНИЕ ДЛЯ ПРОВОКАТОРА. СТР.340-346.

ГЛАВА 39 ОПЕРАЦИЯ «ВАХТАНГ» СТР.346-352.

ГЛАВА 40 И СНОВА КОНЯЕВ. СТР.352-358.

ГЛАВА 41 У КОПЫЛОВА. МЕСТЬ ПОЛКОВНИКА КОНЯЕВА. СТР.358-366.

ГЛАВА 42 МАКС ВАЛОВ: «БОРЗЯК И СЕЙЧАС ЖИВЕЕ ВСЕХ ЖИВЫХ».СТР.366-369.

ГЛАВА 43 КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «БЕРСЕРК». СТР.369-379.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА. СТР.380-381

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com