Четыре монеты
Святочный рассказ в духе Диккенса
Просящему у тебя дай
Мф. 5, 42
Что может быть радостней Рождественского Сочельника, когда тихий снег медленно падает на подмерзшую землю, скрывая под своим сверкающим покровом все уродство и безобразие грязных городских улиц! В такой вечер даже скрюченный от холода уличный торговец мелким товаром с удовольствием предвкушает возвращение под домашний кров, где ждут его скромный, но горячий ужин и радостные возгласы его детей. Жена будет хлопотать возле него, усаживая на лучшее место у стола, куда достигает тепло жарко горящего очага. Да, только от этих мыслей сразу становится теплей!
Наверное, такие мысли не посещали девушку, уже давно стоявшую на углу улицы, потому что она зябко куталась в старенькую вытертую шаль, безуспешно пытаясь согреться. Трудно ей было сделать это в ее не по сезону легком платьишке и соломенной шляпке, надетой поверх чистого белого чепчика. Она стояла на одном из тех углов, где две улицы, пересекаясь, показывают всю несправедливость мира: одна из них - широкая, мощеная новым булыжником, окаймленная рядами пышных домов, кичащихся своими ярко освещенными окнами, другая – узкая и кривая, где старые полуслепые домишки, казалось, подпирали друг друга, чтобы не упасть.
Девушка, очевидно, ожидала кого-то, потому что она не отрывала взгляда от подъезда богатого дома, возле которого стояла запряженная холеной лошадью ярко блестевшая лаком коляска. Лошадь застоялась и нетерпеливо переминалась, время от времени недовольно фыркая. В морозном воздуху пар ее дыхания превращался во влагу, осыпавшую лошадиную морду капельками, ярко блестевшими в свете фонарей. Мальчик-грум в нарядной ливрее, которой он явно гордился, держал ее под уздцы.
Бах! Снежок, брошенный рукой шалуна, попал за шиворот бедного платья девушки, и она вздрогнула от пронизывающего холода. Мимо нее, громко смеясь, пробежала группка мальчишек и двинулась по улице, распевая Рождественские гимны.
Покрасневшими от холода пальцами девушка отряхивала снег, с трудом сдерживая слезы. – Простите, мисс, - послышался тонкий голосок откуда-то снизу. Девушка опустила глаза и увидела румяную крошку, ласково глядевшую на нее блестящими глазками. – Простите, мисс, - еще раз повторила она, - он не хотел вас обидеть. Он просто такой проказник! И она протянула девушке яблоко, такое же розовое, как она сама.
- Бетси! Бетси! – закричали мальчишки, окликая малышку. Они плотной гурьбой окружили тележку уличного торговца, с восхищением разглядывая выставленные на ней сокровища. В честь Рождества там были Ноевые ковчеги, наполненные множеством неизвестных зверей, жестяные свистки и дудки, раскрашенные картинки, сверкающие красками, которые трудно найти в картинных галереях, коробочки с леденцами и пряниками, горки замерзших апельсинов – все, что заставляется быстрее биться сердца малышей. Некоторые из них уже опустили руки в просторные карманы своих штанишек, нерешительно нащупывая заветные монетки.
- Веселого Рождества! – сказала крошка девушке и побежала к своим маленьким товарищам. – Веселого Рождества! – отозвалась та, слабо улыбаясь. Несколько мгновений она смотрела на подаренное яблоко, а затем со вздохом опустила его в карман платья.
Тут, наконец, ее ожидание кончилось. Дверь дома распахнулась, и на крыльце показался высокий джентльмен. Он остановился на верхней ступени, натягивая перчатки и подавая знак груму. Но он не успел спуститься по ступенькам, как его маленькая дочка в одном платьице, выбежав из двери, бросилась ему на шею. – Папочка! Папочка! – лепетала она, обнимая его, и что-то прошептала ему на ухо. – Джейн, - строго сказал джентльмен, хотя на губах его играла улыбка, - вернись сейчас же в дом, ты простудишься! Он передал девочку на руки горничной с испуганным лицом и стал спускаться по лестнице. – Папочка! Возвращайся скорей! – кричала девочка, которую уносили в дом.
Джентльмен остановился у коляски, готовясь сесть в нее и закуривая сигару. Он оглядел улицу, и его глаза остановились на девушке, спешившей к нему через дорогу. Брови джентльмена удивленно приподнялись. – Простите, сэр, - робко сказала девушка, подходя к нему. – Что тебе надо? – высокомерно спросил джентльмен, но, увидев обращенное к нему юное прелестное лицо, слегка смягчился. Глаза его заблестели.
- Сэр, моя сестра Сью, …она так больна и несчастна…
Лицо джентльмена окаменело. Он жестом остановил девушку, пытавшуюся еще что-то сказать, и, покопавшись в жилетном кармане, небрежным жестом протянул ей несколько монет, одновременно косясь на окна своего дома. Девушка отшатнулась, лицо ее покрылось краской, но, смирив себя, она взяла деньги. Джентльмен выхватил хлыст из рук грума и вскочил в коляску, бросив девушке через плечо: - Чтобы я больше здесь тебя не видел!
Коляска отъехала, обрызгав девушку холодной жижей, а она осталась стоять, глядя на четыре монеты в своей руке сквозь застилавшие ее глаза слезы. Мальчик-грум окинул ее пренебрежительным взглядом и, засунув руки в карманы, неторопливо двинулся к черному ходу особняка, с любопытством оглядываясь через плечо. Это взгляд, в котором, несмотря на Рождественский Сочельник, не было ни капли христианской любви, заставил девушку опомниться.
- Ты неблагодарная, Мэри, - говорила она сама себе, пускаясь в обратный путь по кривой улочке и решительно вытирая слезы. – Слава Богу, теперь у нас есть деньги на уголь и лекарства, и даже на что-нибудь вкусненькое к празднику.
Теперь, когда неприятное дело осталось позади, хотя и закончилось не так, как ей представлялось, Мэри повеселела. От быстрой ходьбы она согрелась, кровь быстрее побежала по жилам, окрасив прежде бледные щеки жарким румянцем, и девушка сделалась так хороша, что не один молодой прохожий с удовольствием заглядывал под поля ее шляпки, любуясь прелестным кротким личиком, и даже старый возчик, чья пожилая лошадь с трудом тащила телегу, груженную углем, с укоризной оглядываясь на своего хозяина, молодецки пригладил усы, встретившись с ней глазами.
Сжимая монеты в кармане, Мэри погрузилась в приятные мысли – она выбирала угощение к Рождеству. – Ветчина, и устрицы – Сью любит устрицы, немного маринованной лососины, свежие огурчики, да, парочку, - рассуждала она, - и сладкое. Что же на сладкое?
Тут слабое повизгивание, раздавшееся из подвала полуразвалившегося дома, в котором уже никто не жил, прервало ее размышления. Люди покинули это жилище, готовое упасть им на головы, и приют в нем нашло собачье семейство. Два толстых щенка тыкались носами в провалившийся живот тощей собаки, чьи печальные глаза с робкой надеждой смотрели в лицо Мэри. Чья-то сострадательная рука бросила туда охапку сена, позволявшую животным не замерзнуть, но глиняная плошка была давно пуста.
-Бедная! Бедная мать! – воскликнула Мэри, с жалостью глядя на собаку. – В такой вечер, как сегодня, ни одна мать не должна оставаться голодной.
Она огляделась, и по запотевшим окнам съестной лавки, ютившейся на первом этажа противоположного дома, догадалась, что там готовят еду на вынос. Радостный звон колокольчика над дверью, в которую вошла Мэри, заставил собаку приподняться на передних лапах и устремить взгляд на заветное окно, откуда исходили такие соблазнительные запахи. Ее повизгивание стало громче, когда девушка вышла из лавки, неся в руках завернутый в промасленную бумагу большой теплый пирог с почками и глиняный кувшин. Мэри быстро разломила пирог на мелкие кусочки и разложила на бумаге прямо перед мордой голодной матери, а плошку щедро наполнила молоком, разбавленным горячей водой. Вернув пустой кувшин в лавку, она минутку полюбовалась, как собака утоляет свой голод, но становилось совсем темно, и она продолжила свой путь, сопровождаемая довольным урчанием щенков, которые тоже приступили к праздничному ужину.
Мороз усиливался, и, хотя девушка шла быстро, легкое одеяние больше не грело ее – сказывался голод и усталость долгого дня. – Трудно будет пережить сегодняшнюю ночь тем, у кого нет крыши над головой, - думала она.
- Не забудьте бедного парня, мисс, - послышался ломкий мальчишеский голос, и Мэри увидела паренька, стоявшего на перекрестке кривых улочек. Мимо спешили прохожие, торопясь по своим делам. Они делали вид, что не замечают посиневшую от холода руку, торчавшую из изодранного рукава потерявшего всякий вид одеяния, которое облекало длинное худое тело мальчика. Мэри остановилась, вглядываясь в его лицо – впалые щеки, блестящие от голода глаза, лицо больного несчастного ребенка, у которого на свете нет ни одной родной души. – Что ты сделаешь, если я дам тебе немного денег? – спросила она, и вопрос ее не был праздным. О, она знала, к каким порокам приучает жизнь на улице бездомных детей!
- Ах, мисс! – лицо паренька задрожало. – Мне бы только заплатить за ночлежку, она тут недалеко, за углом, мне бы только согреться!
Мэри порывисто протянула ему монету: - Вот, возьми и купи себе что-нибудь поесть. Не ожидая благодарности, она поплотнее закуталась в шаль и поспешила дальше.
- О, мисс! Благослови вас Господь! – голос мальчика прервался от рыданий, но он справился с собой, и вслед девушке донеслись полные искреннего чувства слова: - Веселого Рождества!
- Веселого Рождества! Веселого Рождества! – твердила Мэри сама себе, сжимая в кармане оставшиеся две монеты, пока проворные ножки несли ее к дому. – У нас будет веселое Рождество. Можно обойтись без лососины и огурцов, ветчины и устриц вполне хватит. И сладкое, что же все-таки на сладкое?
До дома оставалось недалеко – надо было пройти только одну улицу, но Мэри очень не любила этот отрезок пути. Здесь располагался трактир, и, как всегда, подобное место привлекало к себе всякий сброд. Сегодня, накануне праздника, здесь было особенно шумно, несколько подвыпивших бездельников стояли у входа, дымя сигарами и задирая прохожих. Девушка заранее перешла на другую сторону улицы, она шла, не поднимая глаз, сжавшись, чтобы как можно меньше обратить на себя внимание. Она уже почти миновала опасное место, когда усилившийся шум и глумливые крики заставили ее остановиться. Засаленный лакей выводил из трактира маленькую старушку, презрительно выговаривая ей: - Здесь не читальня для нищих! Он резко отдернул руку, которой держал старушку за плечо, и та, поскользнувшись на подмерзшем тротуаре, упала, больно ударившись коленями и руками, которыми пыталась задержать свое падение. Гуляки захохотали. – Наклюкалась, старая, на ногах не держишься! – крикнул один из них. Забыв о своих опасениях, Мэри перебежала дорогу и бросилась поднимать старушку. Губы у той дрожали, но она старалась сохранить достоинство. – Очень любезно с вашей стороны, милочка, - говорила она, трясущимися руками отряхивая запачкавшийся подол платья.
- Позвольте, я провожу вас, - сказала Мэри, бережно поддерживая старушку под руку. – Очень любезно, очень любезно, - твердила та, опираясь на девушку своим хрупким телом. – Здесь совсем недалеко, милочка, прямо в двух шагах, на втором этаже.
Жилище старушки действительно оказалось недалеко и имело весьма приличный вид для здешних мест. Но когда они поднимались на второй этаж, на лестнице им попалась хозяйка, чей недовольный вид и поджатые губы сразу сказали Мэри, у которой был большой опыт в таких делах, что здесь замешаны денежные недоразумения. Девушка ввела старушку в большую чистую комнату, где стоял страшный холод. Тщательно выметенный камин свидетельствовал о том, что здесь давно не разводили огонь, на подоконнике стояло несколько горшков с озябшими цветами. Мэри усадила старушку в продавленное кресло и огляделась в поисках чайника – той необходимо было выпить что-нибудь горячее, она вся дрожала от холода и испуга.
- Небольшое недоразумение с моим банкиром, милочка, - печально сказала старушка, маленькая слезинка скатилась из уголка ее глаза. – Но, я уверена, после Рождества все уладится. Тут в комнату вошла хозяйка, и то, что она не постучала, говорило о накале ее чувств. – Я, конечно, прошу прощения, миссис Аддерли, у вас и вашей гостьи, - напыщенно начала она, - но… Она не успела закончить, потому что Мэри подошла к ней и незаметно вложила в ее ладонь монету. – Пожалуйста, принесите чаю, - тихонько попросила она, - миссис Аддерли надо согреться, она перенесла тяжелое испытание. Пальцы хозяйки судорожно сжали деньги, она посмотрела в глаза девушки, затем перевела взгляд на съежившуюся в кресле старушку, и в ее лице что-то дрогнуло. Не говоря больше ни слова, она вышла из комнаты, но быстро вернулась, неся жаровню и корзинку с углем. Через несколько минут в повеселевшем камине уже горел яркий огонь, на придвинутом к нему столике стоял чайник и тарелочка с горячими, намазанными маслом тостами. Мэри помогла миссис Аддерли пересесть поближе к теплу, и когда та дрожащей рукой подносила к губам чашку, осторожно выскользнула из комнаты.
Еще один поворот, и Мэри оказалась на своей улице, такой же неказистой и жалкой, как все остальные в этом районе, где жила лондонская беднота. Но сегодня и эта улица принарядилась к празднику, скрасив свое убожество огнями, горевшими в каждом доме. Особенно украшали ее свежие детские голоса, которые звучали в морозном воздухе, славя Рождество. Мэри нащупала последнюю монетку, сиротливо затерявшуюся на дне ее кармана, и решительно направилась к дверям ярко освещенной лавки, куда то и дело входили озабоченные хозяйки, чтобы сделать последние закупки к празднику.
- И не убеждайте меня, миссис Пейдж, - громко говорила одна из них, обращаясь к своей соседке¸ горделиво выглядывавшей из-под новой шляпки, - без бараньей ноги Рождество не Рождество, мой хозяин и за стол не сядет!
- Ну, как хотите, миссис Бэбкок, а баранина слишком тяжела для желудка, грубая пища, - отвечала та. Миссис Бэбкок надулась от негодования, но не успела возразить.
- Добрый вечер, миссис Бэбкок! Добрый вечер миссис Пейдж! – приветливо поздоровалась Мэри, - Веселого вам Рождества!
Очевидно, у этих дам не было разногласий в отношении Мэри, потому что они одинаково холодно ответили ей, неодобрительно поджав губы.
Но Мэри уже приучила себя не обращать внимания на холодность соседок. Она забежала в лавку, затем к аптекарю и поспешила, наконец, к себе домой. Открыв дверь своим ключом, она негромко позвала: - Сью! В доме было холодно, темно и тихо, никто не откликнулся на зов девушки, и она позвала уже тревожно: - Сью, ты где? Неясная тень завозилась в кресле, стоящем возле камина, где едва тлели, догорая, остатки угля, и слабый голос произнес: - О, Мэри! Где ты была так долго?
- Почему ты сидишь в темноте? – спросила Мэри, не отвечая на вопрос, и на ощупь положила на стол принесенные свертки.
- Осталась последняя свеча, я хотела приберечь ее к празднику.
- Свечей я принесла, - бодро сказала Мэри, - и немного еды. Сейчас мы вскипятим чайник и попьем чайку.
Она привычно захлопотала, и вскоре веселый огонь разгорелся в камине, озарив еще одну девушку, сидевшую в кресле. Если Мэри можно было назвать прелестной, то ее сестра была настоящей красавицей. Длинные каштановые локоны обрамляли бледное лицо с большими серыми глазами. Огонь отразился в них блестящими точками, но не зажег в них ни капли радости, отблески его упали на ее щеки, но, казалось, не согрели их. Темное платье и шаль, в которую она куталась, не скрывали раздавшейся талии, на руке не было обручального кольца.
Мэри ловко пристроила чайник среди пышущих жаром углей, и он, согревшись, скоро запел свою немудреную уютную песенку. Мэри продолжала хлопотать, накрывая придвинутый к огню маленький столик и расставляя скромную снедь. – Ветчина очень свежая, - весело говорила она, - и масло, и хлеб. А яблочный пирог! Ах, какой аромат!
Она разлила чай и стала заботливо угощать сестру, намазывая для нее хлеб маслом и подкладывая лучшие куски ветчины. Сначала Сью ела неохотно, но вкус еды разбудил аппетит, она выпрямилась в кресле и даже слегка улыбнулась Мэри, благодаря за хлопоты. Девушки завершили свой ужин, который оказался для них и обедом, и завтраком, яблочным пирогом. Затем Мэри достала склянку с лекарством и, налив в стаканчик, подала сестре. – Выпей, дорогая, доктор велел. В ее голосе было столько любви, что рука Сью задрожала, и часть лекарства выплеснулась ей на платье.
- Ах, Мэри! – в голосе ее звучало страдание. – Ты так добра ко мне!
Мэри присела на подлокотник кресла и крепко обняла сестру. Но ее молчаливая ласка не успокоила Сью, из глаз той полились слезы. – Мэри, Мэри! Сколько несчастья я принесла нам! Как я могла быть такой глупой!
Сью пыталась сдержаться, но рыдания и слова отчаянно вырывались из ее груди: - Больнее всего, что ты страдаешь из-за меня! Все соседи отвернулись от нас.
- Перестань, - твердо сказала Мэри. – Какое мне дело до соседей? Меня больше огорчает, что ты все время грустишь.
Сью повернулась к ней и обхватила ее за талию, прижавшись горячим лбом к плечу сестры. – Ах, Мэри! Наши страдания еще не кончились. Если бы ты знала, что я видела сегодня…. Она замолчала, как бы испугавшись чего-то.
- Все это пустяки, - Мэри пыталась ее успокоить, но Сью все сильнее прижималась к ней, горько рыдая. – Я смотрела на улицу, и там, … там я увидела Джона! Сью почувствовала, как Мэри напряглась. – Он вернулся! Он шел к нам, к тебе.… А миссис Бэбкок остановила его. Если бы ты видела его лицо!.. И он ушел, и бросил цветы на землю.… А телега раздавила их!
Мэри молчала. Впервые за этот долгий день, полный тревог, унижений и забот, она поняла, что мужество оставляет ее. Джон! Неужели она его потеряет?
Чувствуя отчаяние сестры, Сью зарыдала еще сильнее, сотрясаясь всем телом, и вдруг вскрикнула, потом опять, и опять. – Мэри! Кажется,…началось, - упавшим голосом прошептала она, широко раскрыв испуганные глаза. – О, если бы мне умереть!
- Перестань! – Мэри встрепенулась, вновь позабыв о себе. – Не говори так! Что я буду делать без тебя?
Она заботливо помогла Сью подняться с кресла и повела в спальню, шепча самые ласковые, самые нежные слова, которые может придумать любящее сердце. Уложив ее на кровать, она накинула на голову шаль и бросилась на улицу, где мрак и мороз безжалостно атаковали ее, но не смогли остановить. Пробежав несколько домов, она отчаянно застучала в дверь, над которой красовалась корявая надпись «Миссис Керк, повивальная бабка и другие услуги». Ей пришлось постучать еще несколько раз, прежде чем дверь приоткрылась и выпустила на улицу слабый свет свечи.
–Миссис Керк! Пожалуйста, Бога ради! Сью…- у Мэри перехватило дыхание.
- Ладно-ладно, - раздался неторопливый голос, - сейчас буду.
Мэри побежала обратно, стремясь быстрее вернуться к сестре, и не заметила, как отдернулись несколько занавесок в окнах соседних домов. Сью лежала на кровати, бледная, измученная, но неожиданно спокойная – когда событие, которого она так страшилась, наступило, она собрала все сое мужество. – Не волнуйся. – ласково сказала она Мэри, видя как беспокойно двигаются руки сестры, теребя края шали, но новая судорога боли, пронзившей ее тело, заставила ее закусить губы.
- Где же миссис Керк? - с отчаянием проговорила Мэри, ей было невыносимо видеть, как Сью страдает. Но повитуха уже входила в дверь. – Здесь я, здесь, - ворчливо сказала она, - а вот вам, мисс Мэри, тут не место. Негоже невинной девушке смотреть на это. Мэри пыталась протестовать, но повитуха была непреклонна. – Лучше вскипятите-ка нам побольше воды, - велела она и выпроводила Мэри в гостиную.
И вот теперь Мэри сидела там, слушая стоны сестры, доносившиеся из спальни и глядя, как догорают в камине последние кусочки угля. Холод и мрак зимней ночи порождали отчаяние, которое все сильнее охватывало ее. Что ждет их в будущем, несчастных изгоев? Кто поможет им? Кто защитит их? И прямо из сердца девушки вырвался вопль: - Господи! Помоги, не оставь!
Тут городские часы пробили двенадцать. Наступило Рождество. И зазвучали колокола.
– Христос родился! – пели они. – На землю пришел Спаситель!
- Христос родился! – ликовали они. – В мир пришла Любовь!
- Он сказал:- И Я не осуждаю тебя, - напоминали они.
- Он учил: - Пусть по тому узнают среди вас Моих учеников, как вы любите друг друга.
- Он просил: - Тяготы друг друга носите.
Этот голос колоколов услышали в самых отдаленных уголках города, он входил в запертые двери, проникал за глухо зашторенные окна.
Услышав этот голос, ласково тявкнула собака, увидев во сне ту, что накормила ее.
В душной темноте ночлежки проснулся мальчик и благословил руку, спасшую его от холода. В теплой комнате старая женщина опустилась на колени и помолилась за юную сострадательную душу.
Загорелый моряк, просидевший весь вечер в тяжком раздумье в самом темном углу трактира, поднял голову, слушая голос колоколов.
Мэри тоже прислушалась к тому, что говорили колокола, и тут раздался стук в дверь - на пороге появилась миссис Бэбкок, держа в руках корзинку с углем. - А ночь-то холодная, - сообщила она, - настоящая Рождественская, и снег все идет! Мэри в растерянности вскочила, но не успела ничего сказать, потому что дверь опять открылась, пропустив миссис Пейдж с закутанной в теплый платок кастрюлькой. – Куринный бульон – пища легкая и силы хорошо поддерживает, - в свою очередь сообщила она. – Веселого всем Рождества!
Тут уж Мэри опомнилась и, сама не веря в реальность происходящего, стала усаживать соседок в кресла у камина. Но вновь раздался стук, и уже не умолкал, потому что, казалось, все дамы, жившие на этой улице, устремились в скромное жилище Сью и Мэри. Каждая приносила что-то с собой, оповещая всех о полезности и нужности своего подношения. Все рассаживались у камина, где миссис Бэбкок раздавала бесчисленные чашки чая, сдобренного ради холодной погодой доброй порцией бренди, и сразу включались в интереснейший разговор о детях и о том, как они появляются на свет. Время от времени их компанию посещала миссис Керк, щедро подкрепляя свои силы бренди и сообщая о том, как подвигается дело у Сью.
Мэри, на которую уже никто не обращал внимания, присела в уголке, чувствуя, как отчаяние в ее душе сменяется чувством благодарности.
И вот раздался последний стук, такой твердый и уверенный, что все замолчали, обернувшись к двери. В наступившей тишине Мэри подошла к двери, замирая от неистового стука сердца. На улице стоял высокий плечистый моряк, его темные волосы серебрились от снега.
- Мэри! – сказал он. – Мэри!
Мэри легко и радостно положила ему руку на плечо и, прислушиваясь звонкому детскому крику, раздавшемуся из спальни, сказала: - Веселого Рождества, Джон!
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com