Глаза океана

 

авантюрный фентези-боевик

Алекс Вайт

 

Глава 1 Искушение

 

- Привет! Ты куда пропал?

Бодрый голос в телефонной трубке прервал мой сон и разбудил чувство самосохранения. Этот жизнерадостный бас, прерываемый кашлем заядлого курильщика, принадлежал Змею-искусителю. Именно после его заманчивых предложений я бросал с трудом найденную работу, оставлял дом и ввязывался в очередную авантюру. Большой белый глаз будильника укоризненно смотрел мне прямо в лицо. Стрелки показывали пять часов утра.

- Твоё отношение к чужому личному времени приводит меня в восхищение, - буркнул я в трубку.

Мой недовольный голос не смутил человека на другом конце телефонного провода.

- Брось, старик. Время не ждёт. Там, где я нахожусь, уже почти восемь. Это - час первой утренней чашки кофе.

- А я думал, ты заливаешь пожар - и тебе нужен подносчик воды.

- Ты почти угадал. Мне просто необходим второй номер у пулемёта.

Я вздохнул и окончательно проснулся. Во мне, как снежный ком зарождающейся лавины, росло предчувствие, что перемены в жизни уже стоят на пороге комнаты и ждут, когда я начну паковать свой рюкзак. А предчувствия до сегодняшнего дня ещё никогда меня не обманывали. Вот и сейчас бодрый внутренний голос сказал: «До свиданья, спокойная жизнь, с трудом налаженный быт… прощай, работа».

Мой приятель всегда делал предложения, от которых я не мог отказаться. И самое удивительное было в том, что, несмотря на неизбежные потери и жертвы, я получал взамен кончик нити, который приводил меня к источникам сомнительных удовольствий стать грязным потным подручным для переноски снарядов или похитителем горячих каштанов из пламени фейерверков не в мою честь. Но такое положение дел мне почему-то нравилось, и доктор Фауст знал об этом. Вот и на этот раз его вкрадчивые речи для моего уха прозвучали сладкой музыкой.

- Я же знаю - ты маму родную продашь за возможность пройти под парусом несколько сот морских миль, – в хриплом басе, рокотавшем мне в ухо, звучали патетические нотки.

«Как всегда - в яблочко», - подумал я, сбрасывая с себя одеяло.

- Условия? – джинсы уже были на мне. Прижимая телефонную трубу плечом к голове, я искал носки.

- Вылетаешь в Тунис из Шереметьево рейсом в 13.00. На стойке Аэрофлота тебя ждёт электронный билет. Я тебя встречу. Подробности – в личной беседе.

 

В это время года, когда зима приносит на северное побережье Африки дожди, самолёт был наполовину пуст. Засунув в полку над сиденьем свой небольшой рюкзак, в котором лежали запасные джинсы, свитер, пара футболок, шорты, ноутбук и бритва «Жиллет» (на всякий случай), я дождался набора высоты, выключения таблички «Пристегните ремни» и пошёл в хвост самолёта. Там всегда оставались свободные места. Так и есть. Я занял три кресла сразу и растянулся на них в полный рост. Почти пять часов полёта давали возможность наверстать упущенное - тем более, что накануне почти до утра я терзал «Клаву» компьютера.

Столица древнего Карфагена встретила меня тусклыми огнями посадочной полосы, мокрыми окнами аэровокзала и преувеличенно жаркими объятиями доктора Фауста.

- Давай сюда свой паспорт! Мне нужно оформить на тебя несколько документов, – как всегда, Доктор сразу взял быка за рога.

- Слушай, Олег! Объясни толком, зачем я тебе нужен и что мы здесь делаем.

- Садись в машину. Сейчас мы едем в город Сфакс. Там рядом есть гавань и небольшая верфь, занимающаяся постройкой яхт. Отсюда езды - часов пять не больше. По дороге всё объясню.

«Прощай, душ в гостинице», – я бросил вещи на заднее сиденье видавшего виды «Рено» с допотопной ручной коробкой передач и разочаровано вздохнул.

- Мне бы побриться.

- Да выбрось ты свои бритвы к чертям собачьим. Бери пример с меня, - мой приятель запустил руку в рыжую шкиперскую бородку, потом почесал обветренную щёку. - Приведёшь себя в порядок на стапеле. Два богатых приятеля-араба из Эмиратов заказали местным корабелам две яхты. Почему не во Франции или в Англии, спросишь ты? – доктор Фауст своей осведомлённостью в сомнительных делах и подозрительных сделках оправдывал эту кличку, известную узкому кругу друзей.

Он поднял указательный палец.

- Так ведь мировой финансовый кризис затронул не только нас с тобой. Здесь делают яхты гораздо дешевле, чем где бы то ни было. Причём карфагеняне не знают слова «нет». Любой каприз – за ваши деньги. Девиз – достойный подражания.

Вот теперь всё встало на свои места. Мы наняты матросами для ходовых испытаний и перегонки судов заказчикам. В этом был бизнес Олега. Он имел обширные связи на частных верфях Турции, Ливии, Греции, Иордании - то есть практически везде, где занимались постройкой и ремонтом яхт дешевле, чем в Европе и Америке. В промежутках между работой на судостроителей он давал уроки морской навигации новичкам и обучал практическим навыкам управления моторными и парусными судами. А когда этой работы не было, устраивался членом экипажа яхт, арендуемых вместе с экипажем богатыми любителями отдыха на шатких палубах летучих голландцев. Русских матросов ценили за непритязательность и мизерные запросы при обсуждении условий оплаты труда. А доктор ценил меня. Я не требовал вообще никаких денег с кого бы то ни было. Я всегда готов пахать бесплатно на любом паруснике. От ветра в лицо и от запаха моря я просто ловил кайф. Меня можно было сорвать с любой работы в любое время года. Олег это знал и бессовестно пользовался моей слабостью и тягой к солёной воде.

- А кто поведёт вторую яхту? - спросил я наконец доктора.

- Ты и поведёшь. – Невозмутимость Олега была сродни его авантюризму.

- Брось свои шутки. Я никогда самостоятельно не водил большие посудины. Матросом – это пожалуйста. А чтобы самому, да ещё в одиночку… У меня и документов соответствующих нет.

- Что такое документы? Просто бумажки с водяными знаками и печатями. Ведь это не значит, что ты дилетант, впервые увидевший штурвал и едва научившийся вязать пару-тройку морских узлов. Только со мной ты был в шести плаваниях. А ещё с моей подачи работал на греков-киприотов и турок. А бумаги мы тебе нарисуем в Сфаксе. Есть каналы. Эмиры платят за всё. По сертификатам и свидетельствам комар носа не подточит.

Я подавил в себе чувство тревоги и подчинился сокрушительной силе убеждения Олега. В конце концов, подумаешь, большое дело - переход в Персидский залив вблизи берегов. Это, как из Пестовского водохранилища перейти в Пироговское. Да ещё в фарватере яхты Олега. Интересно, сколько он денег сорвал за эту работу? Впрочем, это его дело. Но то, что от экономии на профессионале его доход будет приличным, я не сомневался.

Доктор крутил штурвал «Рено» и с улыбкой насвистывал мотивчик из репертуара АВВА «Money, money». Я глазел по сторонам и любовался проносящимися мимо старыми арабскими крепостями, мечетями, оливковыми рощами.

«Странная у меня жизнь, странные знакомые, - думал я, не слушая Олега, который пустился в рассказы о достоинствах и недостатках построенных для арабов судов. – Хотя, что тут странного, если внутри меня поселился дьявол, постоянно подталкивающий мою душу к той грани, за которой размеренное течение бытия сменяется тягой к сомнительным удовольствиям в стиле «экшн»?»

Самое смешное было то, что ещё пять лет назад у меня была хорошо оплачиваемая работа высокопоставленного банковского клерка. Большие деньги позволяли мне любые прихоти, включая отдых на Кубе и Доминикане, где впервые я увидел не мелкие волны курортов Турции и Египта, а огромные океанские валы. Именно там я впервые встал на сёрф. Именно там первая доза адреналина, впрыснутая в кровь реальной опасностью, изменила круг моих знакомых, а вслед за ним привычки и приоритеты. Респектабельный лимузин «Крайслер-300 С» я сменил на мощный чоппер «Харлей-Девидсон». В Крёкшино была продана роскошная дача, завещанная мне дедом. На эти деньги куплен большой и быстрый катер «Azure 269 Cruizer» длиной8,74 метраи мощностью двигателя375 л.с. Каждое воскресенье этот монстр разрезал гладь Химкинского водохранилища, как ножницы режут тонкую шёлковую ткань. Правда, в таком убийстве времени был один недостаток. Моими новыми знакомыми стали богатые бездельники, длинноногие девицы, пачкавшие белый кожаный диван катера кремами для загара и губной помадой. От любительниц покататься на водных лыжах не было отбоя. Мой отец – председатель Совета директоров крупного государственного холдинга - виновато улыбаясь, говорил: «Мы так не жили, так пусть хоть он… Пройдёт время - перебесится».

А потом как будто повернули выключатель, и погас свет. Мне стало скучно. Всевозможных вин, коктейлей и другого пойла покрепче, чтобы развеять меланхолию, требовалось всё больше. В один прекрасный день я разбил катер, налетев на огромную баржу с песком, и впал в депрессию. Меня потянуло к одиночеству. Я продал «Харлей», бросил работу и уехал на Гоа. Вот там, в кругу длинноволосых потомков хиппи, я и познакомился с Олегом. Все звали его Доктор Фауст, а я не понимал - почему. На мои вопросы о происхождении клички немногочисленные русские оборванцы только загадочно улыбались. После трёх вечеров, совместно проведённых за созерцанием потрясающих видов вечернего Солнца, он вдруг спросил меня: «А ты когда-нибудь ходил под парусом?» И показал рукой на огромный огненный шар, медленно опускающийся в расплавленную лаву океана. Там, у кромки горизонта, на фоне малинового пламени заката чернел парус самбука*1.

Вот так я стал перекати-полем, по первому зову Олега готовым бросить всё ради нескольких недель наедине с морем. Но я не жалел. Власть надо мной большой воды была безграничной, опасной, но доставляющей мне такое удовольствие, которого я никогда не испытывал в кругу людей. С океаном можно разговаривать на любые темы, и ему это не надоедало. С ним было легко молчать. В такие минуты он становился кошкой, поющей свою бесконечную песню под моим застывшим восхищённым взглядом. Он тонко чувствовал настроение и, чтобы встряхнуть меня, время от времени выпускал когти, как бы говоря «Ну давай, давай посмотрим, на что ты способен». Наверное, мне на роду написано быть бродягой, который не нужен никому, кроме солёного морского ветра, сильно и в то же время нежно обнимавшего мои руки и плечи, натруженные канатами и колесом штурвала. По большому счёту, и мне не нужен стал никто. Даже если бы не было Олега, я рано или поздно нашёл бы способ бежать от себя, чтобы остаться с океаном наедине.

- Ты слушаешь? – Олег потряс меня за плечо. Я очнулся и повернул к нему голову. - Главное, не поцарапай деревянную обшивку кают. Там сплошь полированное красное и тиковое дерево. И не прорежь кожаные подушки диванов. Впрочем, они защищены плотными чехлами. Но всё же будь аккуратней.

- Не переживай, я даже мух буду гонять очень нежно, умоляя их не садиться на эту чёртову обивку, - сыто промурлыкал я. Перед моим внутренним взором уже выросла картина изумрудного беспредела воды, разрезаемой острым форштевнем яхты. Я ощутил знакомую дрожь нетерпения и восторга.

 

Сколько прошло времени, я не знал. Моё тело, разбуженное толчком Олега в плечо, выпрямилось на неудобном сиденье машины. Реальность вернулась ко мне запахами йода, тлеющих древесных стружек и кипящей смолы. За окошком машины золотистым полупрозрачным облаком оседала пыль, поднятая лысой резиной при торможении. Верфь оказалась небольшим рыбацким посёлком на берегу глубокой бухты.

 

*1 – Самбук - тип арабского парусного судна.

 

Море своим широким, но острым языком когда-то проделало в скалах пробоину. Терпение и настойчивость воды со временем расширили проход, и укромная гавань получилась достаточно уютной для того, чтобы здесь поселились люди. На краю посёлка виднелись несколько ангаров, дома рыбаков, цех по переработке рыбы. Оттуда ветер приносил вкусный острый запах копчёных сардин. Система блоков для спуска на воду судов блестела густой смазкой. В тупике у самых скал стояло, окружённое сетчатой оградой, двухэтажное европейское бунгало. Рядом на стеллажах, прикрытых брезентом, можно было видеть профили из алюминия, листы пластика, аккуратные штабеля брёвен, доски красного дерева, дюралевые уголки и бухты канатов. Судовая мастерская выглядела довольно приличным предприятием, где царил идеальный порядок. Для Северной Африки он казался несколько странным. Если бы я не знал о небрежности и расхлябанности потомков финикийцев, можно было предположить, что мы приехали на небольшую фабрику по производству лодок где-нибудь в Англии. Но смуглые лица двух арабов и чёрные глаза, с любопытством уставившиеся на нас с высоты небольшой недостроенной яхты, стоявшей на подпорках, сказали мне, что это не так. Олег ещё раз толкнул меня в плечо:

- Пошли!

Он вышел из машины, достал из багажника потрёпанный объёмистый чемодан и зашагал к небольшому двухэтажному финскому дому. Я подхватил свой рюкзак и догнал его почти у дверей постройки. На невысокой открытой веранде нас встречал огромный голубоглазый викинг. Он облапил Доктора Фауста и с любопытством обернулся ко мне.

- Знакомьтесь! Алекс, это – Гуннар. Гуннар! Это – Алекс. – Олег, морщась от сильных дружеских объятий скандинава, отступил в сторону.

Я пожал широкую, как весло, ладонь Гуннара и едва успел выдернуть руку из мощных мозолистых тисков, избежав значительного ущерба для своих пальцев. Русый Голиаф засмеялся, оценив мою ловкость, и погрозил мне мощной кувалдой кулака.

- Убью гадов! Что они делают? – Вопрос, как близкое рокотание грома, был обращён в пространство над моей головой. Взгляд Гуннара остановился на чём-то, чего я не мог видеть затылком. Он шагнул в сторону, открыл окно и высунулся наружу по пояс.

- Эй, вы, бездельники! Кто так парус складывает? Его потом не поднимешь на мачту! Где у вас верх? Внутри? Я же ясно сказал, что края парусины должны быть уложены кольцами наружу.

Английский язык парня был твёрд и книжно правилен.

С быстротой спринтера Гуннар выскочил за дверь, перемахнул через перила веранды и быстрым, но твёрдым шагом хозяина направился в сторону яхты. На мой удивлённый и вопросительный взгляд Олег невозмутимо ответил:

- Швед – фактический владелец верфи. Его компаньон – начальник местной полиции - нужен ему, как рыбе зонтик. И доля тунисца в предприятии – невелика. Это – скорее плата за легализацию мастерской и регистрацию в соответствии с международными правилами. Правда, этому шерифу полагается двадцать процентов от прибыли, но Гуннара это не смущает. По его сертификатам и лицензиям - комар носа не подточит. Все формальности соблюдены, и суда, спущенные на воду здесь, зарегистрируют даже в Штатах.

Гуннар, ворча себе под нос какие-то скандинавские ругательства, возвращался обратно.

- Выпьете что-нибудь?

- Мне - пива, - быстро сказал Олег. Швед перевёл вопросительный взгляд на меня.

- Кофе, если можно.

Гуннар кивнул и скрылся внутри дома. Через пару минут он появился снова, держа в руках поднос. На нём стояли две запотевшие бутылки «Stella Artois» и чашка чёрного кофе. Я сделал осторожный глоток. Кофе был растворимый.

- Ну что, твой компаньон готов к переходу? – швед за один присест осушил полбутылки пива.

- Он у меня, как бой-скаут. Готовность номер один у русских в крови. – Доктор плотоядно облизал губы.

- Тогда пошли, покажу вам лодки, - швед бросил пустую бутылку в корзину для мусора, стоявшую у стены, выудил из кармана голубых джинсов со следами старой судовой краски связку ключей и сделал приглашающий жест рукой. Мы отправились вслед за Гуннаром к одному из ангаров. Быстрым движением фокусника, привыкшего к славе, скандинав открыл настежь ворота и впустил в тёмное помещение яркие лучи тёплого вечернего Солнца. Гуннар знал, как показать товар лицом. Закат выгодно подчеркнул строгие линии крейсерской парусной яхты серии «Sailboat». Она была выкрашена в ослепительно белый цвет с чёрной линией, идущей к корме вдоль борта от названия судна «аl-Malik». Отдельно на специально сконструированных козлах лежала длинная мачта, готовая к установке. Справа от яхты на прямоугольной раме массивной тележки возвышалось ещё одно судно, сразу приковавшее мой взгляд своими изящными и в то же время хищными формами. Метров двадцать пять в длину и пять с половиной- шесть в ширину, лодка производила впечатление зверя, готового к прыжку. Пока Гуннар и Олег стояли возле парусной яхты и обсуждали её достоинства, я по приставной лесенке взобрался на борт красавицы «al-Madinah». Несмотря на относительно скромные размеры и класс “Technomare”, по краю с обоих бортов имелись проходы как на судах, которые гораздо комфортабельнее и больше. Вход в салон перекрывала изогнутая стеклянная дверь, сверкающая отражёнными бликами солнца. Прямо у входа в каюту слева и справа стояли угловые диваны, а возле них - круглые столики. В середине гостиной разместился обеденный стол с инкрустацией из наборного дерева, а вокруг, принайтовленные друг к другу и к скобам в переборках, расположились восемь легких стульев с обивкой из белой кожи. Прямо над столом в крыше салона я заметил сдвижной люк, приводимый в движение электромотором. Обивка стен прекрасно гармонировала с деревянным покрытием полов и шкафами, установленными вдоль переборок. Я подошёл к одному из шкафчиков и открыл дверцу. Вся мебель оказалась оснащенной механизмами мягкого хода и снабжена надёжной фиксацией ящиков (морскую специфику никто еще не отменял). Верхние крышки стеллажей, скрывающие чёртову уйму аудио- и видеоаппаратуры, были покрыты краской серебристого оттенка. Я не стал лезть в нижние помещения, где, очевидно, находились спальные места, ванные и туалеты, не сомневаясь, что всё там сделано по высшему разряду, а поднялся на мостик. Рубка и панель управления яхтой отличались строгостью и почти спартанским стилем. Всё предельно лаконично, функционально и понятно. Приборная доска и штурвал, расположенные строго по центру, создавали наиболее удобные условия для вождения судна и оптимальный круговой обзор. Перед панелью управления стояли два кожаных кресла, одно из которых – капитанское - оборудовали системой регулировок. Надписи на табличках под приборами и рукоятками сделаны на английском языке и наверняка подсвечивались светодиодами. Всё было просто, читаемо и легкодоступно глазу. Кокпит*1 напоминал просторную кабину лимузина, но по изысканности отделки мог бы поспорить с салоном Бугатти или Роллс–Ройса. Закрытое со всех сторон пространство с огромным ветровым стеклом оказалось также оборудовано кондиционером. Я положил руки на штурвал красного дерева. Грубый голос за спиной заставил меня оглянуться.

- Аккуратней тут! - в приоткрытую дверь протиснулся швед, за его спиной маячила голова Олега.

- Что, нравится? – спросил Доктор Фауст, улыбаясь.

- Высокий класс! – мой голос охрип от волнения. – А что у Медины внутри вместо сердца? - уже по-английски добавил я, повернувшись к Гуннару.

- О! – протянул скандинав и поманил меня за собой. Мы спустились вниз, и Гуннар открыл люк отделения для двигателей. - Два дизеля «Ямаха», каждый – тысяча триста лошадиных сил, скорость тридцать два узла, запас хода - тысяча восемьсот морских миль на скорости девять узлов. – Гуннар ткнул пальцем вниз. Поблёскивая чёрным металлом, движки не обратили внимания на этот обрубок толстой лианы.

- Справишься? – Швед, не глядя на меня, всё ещё любуясь переплетением проводов и трубочек, задал коварный вопрос. Я с сомнением оглянулся на Олега и открыл было рот, но Доктор Фауст опередил мой неуверенный ответ «Не знаю» своим оптимистичным «No problem!»

Я тихо сказал Олегу:

- Ты что, с ума сошёл? Я таких яхт ещё не водил.

- Не бери в голову. Здесь всюду автоматика. Ребёнок справится. Крути штурвал, добавляй потихоньку газ, делай, как я, иди за мной в кильватерной струе. Вот и все дела. Это Олежке придётся попотеть с парусами, а твоё дело десятое. Я тебя, как щенка на поводке, проведу. Давай сюда все твои корочки. Гуннар сказал, что завтра сделает нам необходимые документы, сертификаты, страховки - и мы можем катиться к чертям собачьим.

- Сколько миль яхта прошла на ходовых тестах? – не слушая Олега, спросил я у скандинава.

- Столько, сколько нужно, и ещё двести с хвостиком, – ответил тот. Голубые глаза Гуннара приобрели оттенок льда.

- Слушай! Ты кого мне привёз? Налогового инспектора, следователя береговой охраны или клерка сертификационной морской палаты? – громкий голос шведа вспугнул стайку воробьёв, чистивших перья на балках под кровлей ангара.

- Всё в порядке викинг. Просто Алекс – человек дотошный. Это он так, для порядка

 

*1 – Кокпит - помещение, кабина в средней части палубы судна для рулевого.

 

спросил. Мы тебе верим. Правда, Алекс? – Доктор Фауст положил свою руку мне на плечо и сжал ладонь.

- Я должен знать, что с яхтой всё будет в порядке. И что мы попадём туда, куда должны попасть, – не сдавался я.

- Всё работает, как часы. Завтра спустим суда на воду. Сам сможешь убедиться, – недовольно проворчал Гуннар, остывая под умильным взглядом Олега.

- Кончайте, парни, напрягаться! Жизнь – слишком короткая штука, чтобы тратить её на дурацкие вопросы и ссоры. У меня в чемодане бутылка «Chivas Regal». Пошли лучше выпьем! – В искусстве сглаживать углы змей-искуситель слыл непревзойдённым мастером.

Вечер уже накрывал серой паранджой маленькую бухту. Солнце почти погрузилось в море и выглядело в лёгкой пелене облаков аппетитной половинкой большого апельсина. Гладкая дорожка ярко начищенной меди, переходящая в ослепительную платину, обрывалась крупной галькой берега. По обе стороны солнечной тропы вода постепенно приобретала цвет молока. Десяток рыбацких лодок по очереди пересекали огненную лаву заката и сливочную патоку залива. Они вырастали на глазах и приветствовали берег короткими сигналами автомобильных клаксонов. Фелюги швартовались у небольшого каменного пирса, на котором уже выстроились полсотни пластиковых ящиков, готовых принять вечерний улов средиземноморских сардин. Над лодками и корзинами кружили чайки и, поймав удобный момент, на лету подхватывали с пирса рыбу, не смотря на охрану, состоящую из смуглолицых мальчишек в рваных джинсах. Пацаны, все, как один, были одеты в линялые длинные куртки. Подростки размахивали руками, отпугивая птиц, и сами были похожи на больших синих, зелёных и красных бакланов.

На верфи зажглись прожектора, подсвечивая белым неоном подсыхающее дно, освобождаемое морем. Пара собак, перепрыгивая с камня на камень, пытались доставать из воды зазевавшихся маленьких крабов, не успевших убежать на глубину вместе с линией отлива. Псы лаяли, переворачивая лапами небольшие камешки, и пытались зубами схватить юркую добычу. Промахиваясь, они вылезали на мелководье, трясли мокрыми шкурами, поднимая в воздух густые ореолы брызг, и разочарованно лаяли.

Мы сидели на веранде, потягивали виски двенадцатилетней выдержки и играли в покер. Мне всё время казалось, что у меня карта слабее, чем у моих партнёров, но, тем не менее, зря не рискуя, я понемногу выигрывал. Двести долларов и лёгкое состояние кайфа примирили меня с миром. В полночь Гуннар поднялся на второй этаж в свою спальню, а мы с Олегом разошлись по углам гостиной. Я устроился на потрёпанном кожаном диване. Доктор Фауст принёс с веранды белый шезлонг и, постелив на него плед, завалился спать прямо в одежде. Последней моей мыслью перед тем, как провалиться в сон, было воспоминание о бритве и тёплом душе.

Крики на улице и скрежет лебёдки заставили меня открыть глаза. Рассвет окрасил комнату в розовые тона. Олег ещё спал. Я выглянул в окно. Гуннар стоял на берегу и распоряжался спуском на воду судов. Красавица Медина уже покачивалась на небольшой волне, окутанная лёгким туманом. Белый корпус выше ватерлинии блестел серебром. Ниже середины яхта была выкрашена тёмно-синим металликом. Швартовочные боковые сенсоры смотрели на меня маленькими чёрными глазками. Два якоря на носу удерживали судно, развернув его кормой к скалам. Между берегом и Мединой сновал скутер, подвозя воду, продукты и какие-то ящики.

Яхта, предназначенная Олегу, как рыба скользнула носом в море и, буксируемая вторым скутером, пошла прочь от берега. Араб на борту Аль-Малика выбросил в море якоря. Через пять минут оба судна, красивые, как на рекламных открытках, освещались медленно восходящим от горизонта к зениту Солнцем. Туман таял на глазах. Я медленно протолкнул в горло комок радостного предвкушения встречи с океаном. На глазах почему-то выступили слёзы. Пришлось захлопать ресницами, загоняя влагу обратно под веки. Натянув джинсы, я подбежал к Олегу и стал трясти его за плечо.

- А? Что? – вскинул он голову.

- Проспишь страсти Христовы! – мой нервный голос поднял Доктора с постели, и он побрёл по направлению к туалету.

Распахнутая на улицу дверь тихо закрылась за моей спиной, придержанная мощным доводчиком. Подбежав к Гуннару, я встал рядом и с интересом принялся смотреть на обе яхты, оценивая, которая мне нравится больше. Швед искоса взглянул в мою сторону и понимающе хмыкнул. Мы оба молчали, любуясь. Он – результатом своего труда, я – произведением корабельного искусства. В обеих лодках чувствовалась мощь, некая харизма и готовность сорваться с якорей. Хищный профиль Медины говорил о многом. Казалось, что воды любого океана, какими бы опасными они ни были в непредсказуемости течений и ветров, не смогут помешать яхте разрезать волны со скоростью заявленных тридцати узлов. Она могла бы уйти от самого быстрого шторма и опередить любое цунами. Как дикая кошка, готовая к прыжку, лодка щурила на солнце узкие глаза-иллюминаторы и лишь ждала движения рукоятки привода газа.

Второе судно, на которое успели установить мачту, сверкало ослепительно белым корпусом. Дорогая игрушка выглядела лёгкой, хрупкой птицей или, скорее, утончённой леди, требующей нежной ласки и внимания. Ей была чужда грубая сила, напор и целеустремлённость Медины. Лодке только не хватало крыльев, чтобы сорваться с места и уйти в неведомое, исчезнув из глаз лёгкой бабочкой, призрачным сном, «Бегущей по волнам».

В этот момент от Медины отошёл скутер.

- Как аккумуляторы? – зычно крикнул арабу Гуннар.

- Всё в порядке, эфенди, - ответил невысокого роста парень в замасленных шортах и чёрной бейсболке «Янки», надетой козырьком к затылку. - Заряжены, закреплены и готовы к запуску движков. – Араб азартно крутанул ручку акселератора, и через мгновение скутер закачался на воде возле нас.

Пока мы с Гуннаром любовались яхтами, подошёл Олег. Несмотря на довольно холодную воду, он разделся и полез купаться. Его узкое белое тело с коричневыми руками и ногами, где граница между загаром и бледной кожей определялась покроем футболок и длиной шорт, как веретено рассекало море в ста метрах от берега. Через пять минут, растеревшись своей же рубахой, он стоял рядом с нами, тряся головой, чтобы прочистить уши.

- Ну что, пойдём кинем в пасть чего-нибудь типа кофе с сэндвичем? – предложил он и, не дожидаясь нашего согласия, двинулся к дому. Гуннар дёрнул кадыком, проглотив слюну, и поспешил за ним. У меня не оставалось выбора.

Я ещё раз бросил восхищённый взгляд на Медину и, не торопясь, постоянно оглядываясь на рабочих, возившихся возле лодок и на стапелях, пошёл завтракать.

Похоже, что Доктор Фауст в гостях у шведа не в первый раз. Когда я появился в гостиной, скандинав сидел за столом, а Олег наливал ему в чашку только что сваренный ароматный кофе из медной турки. На подносе уже лежали нарезанный крупными кусками хлеб, копчёная колбаса и сыр.

- Значит, так… - Гуннар, с набитым ртом, запихивая вываливающиеся кусочки хлеба обратно в глотку, быстро поднялся, достал из полки над письменным столом морскую карту. - Вот наш район. Здесь опробуете суда. В принципе всё готово. Двадцать минут на осмотр яхт, пробу двигателя Медины на разных режимах, проход вдоль берега от этой точки до этой на Севере и обратно. Если будут вопросы и замечания по существу - до вечера приводим всё в идеальный порядок. А завтра рано утром – попутного ветра в корму. Согласны? - Мы с Олегом согласно кивали головами, быстро опустошая поднос с сэндвичами.

Через час я продолжил осмотр Медины, не обращая внимания на пируэты, которые выписывал вокруг моего судна Аль-Малик, ведомый твёрдой рукой Доктора Фауста. Уровень масла в дизелях был в норме. Двигатели запускались с полоборота. Якоря легко вылетали из своих гнёзд при лёгком нажатии на соответствующую кнопку. Штурвал подчинялся лёгкому движению кисти руки. Ручка акселератора плавно увеличивала ход и так же легко сбрасывала скорость лодки. Приборы панели управления работали и показывали мне, что на борту всё в норме. Я проверил спутниковую навигацию, светящийся экран радара, наличие морских карт, запас воды, ящики с продовольствием, включил холодильник, спустился в нижние каюты.

- Ну как? – голова Гуннара показалась над штормовыми леерами. Он легко оттолкнулся от скутера, подтянулся на руках и перелез через низкий фальшборт лодки.

- Вроде всё в норме. Никаких замечаний, – ответил я.

- Тогда заканчивай. Выключай всё. Вечером мой человек приедет и зажжёт здесь стояночные огни. А нам ещё нужно проложить на картах курс и созвониться с береговой охраной. Я отвезу им требуемые документы и поставлю все нужные печати. Поехали!

Мы оседлали скутер и помчались к берегу. Второй скутер доставил на верфь Олега.

Ночь я провёл плохо. Сначала долго не мог заснуть. Мешал лай собак, время от времени нарушавший тишину посёлка. Потом сквозь сон мне послышались чьи-то шаги, голоса, тихий шум двигателей. Похоже было, что кто-то из рыбаков отправлялся на ночной лов рыбы.

Мои любимые старые часы «Сейко Экодрайв» тихо пропели знакомую японскую мелодию. Я открыл глаза и посмотрел на море. Рассвет снова занавесил воду пеленой тумана. Из кухни доносились голоса Гуннара и Доктора Фауста. Звенели чашки. Утро прошло в скоротечных сборах. Прихлёбывая кофе, я меланхолично наблюдал, как швед, слюнявя пальцы, пересчитывал в присутствии Олега стодолларовые купюры.

- Эта пачка – за проход через Суэцкий канал. Эти три тысячи – на всякий случай, если нужно будет зайти в какой-нибудь порт, пополнить запасы воды, выполнить мелкий ремонт. Отчитаешься мне за каждый доллар. Яхты заправлены под завязку всем необходимым. Топлива должно хватить - и ещё останется заказчикам, как бонус от меня. Остальное ты всё знаешь. – Швед многозначительно посмотрел на Олега. - Все расчёты между нами произведём, когда вернёшься. Всё! Вопросы есть?

Мой приятель вместо ответа похлопал Гуннара по мощному покатому плечу и молча сгрёб деньги.

- Пошли, - кивнул он мне.

Через полчаса мы оставили позади тусклый огонь небольшого маяка на волнорезе и вышли в открытое море. Туман рассеялся. Солнце стало ощутимо пригревать крышу рубки. Медина на малом ходу шла в кильватерной струе Аль-Малика. Я держал дистанцию метров двести, плавно поворачивая приятный на ощупь штурвал. Олег поставил грот*1, и его яхта, как птица, резво пошла вперёд.

Становилось жарко и, плюнув на предупреждения Гуннара беречь кондиционер, я включил его, выставив комфортную для себя температуру в двадцать два градуса Цельсия. Ещё через полчаса хода катер береговой охраны обошёл нас со стороны моря. На мостике я увидел матроса, разглядывающего яхты в бинокль. Пройдя с нами параллельным курсом минут пять, пограничники отвалили в сторону, развернулись и ушли в сторону берега.

Время от времени нам попадались фелюги рыбаков. Мы аккуратно обходили их,

 

*1 - Грот – основной парус яхты.

 

стараясь разглядеть белые поплавки сетей. Заработала рация, и бодрый голос Олега спросил:

- Ну, как ты, старик?

- Всё в норме. Тут на карте вижу курс. Строго на восток –490 миль, потом доворачиваем вправо на два градуса. К вечеру следующего дня, если пойдём со скоростью 12 узлов, начнутся территориальные воды Египта. Доктор, я включаю автопилот и пойду в гальюн. Будь внимателен. Поглядывай назад. Если что, дай сирену, а то въеду тебе невзначай в корму.

- Эй, на Медине! Ну, ты и извращенец! Что, поменял ориентацию?

- Иди к чёрту, - буркнул я и выключил радио.

Бросив взгляд на яхту впереди, я увидел, что Олег ставит к основному парусу два стакселя. Пришлось двинуть ручку акселератора вперёд, чуть увеличив скорость хода. Около 13 узлов – это то, что надо.

Туалет мастер-каюты был больше и роскошнее, чем гостевые гальюны. Я посмотрел на плёнку, закрывающую унитаз и красивую раковину, покосился на опечатанную душевую кабину и пошёл дальше, в самый дальний кубрик. Он был рассчитана на двоих. Широкая койка сверкала чистым матрасом, двумя подушками без наволочек и белыми абажурами ламп на тумбочках с каждой стороны кровати. В переборке, отсвечивая лаком и отделкой под морёный дуб, имелась дверь с шикарной начищенной до золотого блеска бронзовой резной ручкой. Внутри я нашёл душевую кабину поменьше, которая соседствовала с небольшим унитазом и раковиной в стиле ампир. Плёнки, закрывающей сантехнику, не было. Кстати, туалетной бумаги тоже. Я пошарил в шкафчиках. Пусто.

- Ну и чёрт с ней! – мой голос показался мне грубым и слишком громким в такой роскошной обстановке. Но тут из угла в глаза мне бросилось небольшое биде из нержавеющей стали, и я сразу повеселел.

«Ну что ж, обойдусь без бумаги», - как ни странно, эта мысль мне понравилась. Сделав все свои дела и спустив воду, я сходил за своим рюкзаком и с удовольствием побрился. Душ окончательно вернул мне уверенность в себе, которая странным образом испарилась сегодня утром, как только были подняты якоря яхты.

Отдалённый звук сирены сорвал меня с места. Марш-бросок наверх в чём мать родила был стремителен. Выскочив на палубу, я увидел, как с левого борта встречным курсом метрах в трёхстах шёл небольшой круизный лайнер. Люди, собираясь группами на верхней палубе, наводили на меня бинокли. Несколько дам в ярких куртках махали мне руками и смеялись. Они весело переговаривались и показывали в мою сторону пальцами. Я опустил глаза вниз и непроизвольно свёл руки ковшиком, закрывая основной инструмент мужчины, бесстыдно выпяченный в сторону корабля. Мощная сирена лайнера ещё раз рявкнула, заставив меня нырнуть в рубку. Вновь заработала рация.

- Ну, мужик, ты даёшь, - голос Олега прерывался смехом. – Гляди, не распугай туристов своим шлангом.

Я не стал сердиться и ответил:

- Им всем, по-моему, понравилось. Испуга я вообще не заметил. Вот интерес – это было. А тебе завидно, да?

- Ничуть! Я им зад свой показал. Вот они и столпились все на палубе. Там у них с утра скучно. А твой эффектный выход в финале они будут помнить до вечера.

Я в сердцах отпустил клавишу приёма, сунул в гнездо микрофон и пошёл вниз одеваться. Мурашки от утренней прохлады высыпали на мокрой коже. Натянув джинсы и тонкий свитер и вытащив из ящика кофе, сахар и самодельные сухарики, приготовленные кем-то в рыбацкой деревушке и заботливо упакованные Гуннаром, я решил перекусить.

Яхта шла ровным уверенным ходом. Снаружи едва доносился плеск волн, огибающих стремительный корпус лодки. Двигатели, работающие на малом ходу, еле ощутимо сотрясали корпус. Поставь стакан воды - и то не заметишь, запущены ли дизеля. Лодка оказалась сработанной на совесть. Нельзя было услышать даже скрипа переборок. Я насыпал в чашку две ложки кофе, залил его кипятком, взял пару сухарей и поднялся в рубку. Проверив, нет ли на деревянных вставках приборной доски белых подтёков и подумав немного, аккуратно поставил чашку на палубу рядом с креслом. Рука свободно доставала кофе и я, поглядывая вперёд, стал наслаждаться жизнью.

Кондиционер исправно работал, солнцезащитный козырёк над лобовым стеклом не мешал наблюдать за морем. Хорошо заметная красная куртка Олега замерла возле штурвала Аль-Малика. Я злорадно улыбался. Боковой ветер был достаточно сильным и холодным. Он впечатывал Доктора Фауста в твёрдое деревянное сиденье и заставлял отворачивать в сторону лицо в круглых чёрных солнцезащитных очках. Мне же было комфортно и уютно. Я подумал, что два приятеля эмира, заказавшие эти яхты, имели совершенно разные характеры. Владелец Медины представлялся моему воображению этаким маленьким толстяком, увальнем, предпочитающим тиковое дерево кают и толстое стекло рубки колючему знойному ветру Персидского залива. И конечно, как каждый коротышка, он любил скорость.

«Не удивлюсь, если в его гараже окажется что-нибудь типа Феррари или двухместный Астон Мартин», - подумал я и зевнул. Плохо проведённая ночь со сном, прерываемым посторонними звуками и дискомфортными шумами, давала о себе знать. После двух часов монотонного хода лодок мои глаза начали слипаться. Ещё через полчаса пришлось подпереть голову руками. Но это мне не помогло. Сознание, убаюканное незначительной качкой, ровным урчанием двигателей и платиновым цветом морской воды, стало выключаться. Когда в очередной раз я поймал голову на полпути к приборной доске, то подумал:

«Придётся держаться на крепком, чтобы ложка стояла, кофе».

Потом мне пришла в голову ещё одна неплохая мысль:

«Зачем мы, как два озабоченных пса, идём друг за другом, когда удобнее было бы взять парусную яхту на буксир моей Мединой и увеличить ход?»

Я схватил микрофон рации и вызвал Олега.

- Ты что, не понимаешь, что наша миссия заключается ещё и в том, чтобы в Эмиратах рассказать владельцам судов о характерах яхт, о нюансах управления и особенностях хода. В большей степени это касается Аль-Малика. Тут работы вагон. Ветер нестабилен, посудина рыскает. Несмотря на прохладную погоду, у меня вся спина в мыле, – Доктор Фауст чертыхнулся и замолчал.

- Так и я о том же. Ещё успеешь в Персидском заливе получить все свои тридцать три удовольствия. А так мы могли бы вести Медину по очереди, не утомляясь. Представляешь, вахта – каждые два часа. Дойдём до Порт-Саида не за трое суток, а быстрее.

Последовала долгая пауза.

- Ладно! Я убираю паруса, а ты пока заходи под бушприт и сдавай назад кормой. Я закреплю штурвал и приготовлю конец.

Моя ладонь легла на рукоятку газа. Медина резко рванулась вперёд и по широкой дуге стала обходить яхту Олега. Высокая волна захлестнула леера белоснежной красавицы лодки. До меня донеслись проклятья Доктора. Дав реверс, я плавно подошёл к носу Аль-Малика и застопорил ход. Через несколько минут мы с Олегом сидели рядом в рубке Медины и травили анекдоты.

К обеду следующего дня наш маленький караван находился в пятнадцати милях от берегов Ливии на траверзе Триполи. Довольно сильный ветер с севера сменился на тёплый южный. Медина уверенно тащила за собой нашу белоснежную красавицу яхту, но быстрее двенадцати- пятнадцати узлов мы идти не могли. Аль-Малик начинал рыскать, выскакивая из кильватерной струи, черпая волну, поднятую дизелями и форштевнем Медины. Олег чертыхался и сбавлял ход. Но зато никто из нас не устал.

В этот час я был свободен от вахты и лежал на палубе, подставляя спину ласковым лучам Солнца. То ли природа, то ли кто-то из предков оставил мне в наследство смуглую кожу, поэтому загар не проявлялся красными пятнами, как у Олега, а сразу ложился коричневым панцирем на лицо, руки, плечи.

Внезапно до моего слуха долетел гул чужих двигателей. Это не был шум мотора рыбацкой лодки. Я повернул голову вправо. Пересекая курс яхт, со стороны берега к нам быстро приближался сторожевик. Блики от узких иллюминаторов боевой рубки слепили глаза. Грозно рявкнула сирена. Натянув рубаху и подняв бинокль к глазам, я увидел на корме катера ливийский флаг. Сирена ещё раз подала голос, но Олег и не думал останавливаться. Сторожевик прибавил ход и выплюнул пулемётную очередь впереди, метрах в сорока точно по нашему курсу. Медина развернулась бушпритом к ветру и постепенно, давая возможность Аль-Малику натянуть буксировочный трос, застопорила двигатели.

Корабль ливийцев навис стальной обшивкой борта над нашими головами. С него в нашу лодку соскользнули два автоматчика и офицер. Моряки прикладами отогнали нас на корму. Один из арабов остался возле рубки, держа пространство палубы под прицелом. Двое, ни слова не говоря, скрылись в недрах лодки.

- Эй! – окрик Олега заставил нашего охранника повести дулом автомата в сторону моего приятеля. Доктор отступил и сел, скрестив ноги.

Снизу слышались звуки переворачиваемой посуды, стук выдвигаемых ящиков и топот ног. Потом что-то упало и рассыпалось с мелодичным звоном.

Я покосился на четверых моряков, наблюдавших за нами со сторожевика, и рванулся было внутрь, но Олег удержал меня за рукав. Арабы довольно заулыбались и, переговариваясь между собой, стали показывать на нас руками. Наконец снизу появился офицер и, не глядя в нашу сторону, поднялся в рубку Медины. Через стеклянную дверь я видел, как он внимательно рассматривал морские карты и судовые документы. Из нагрудного кармана его куртки выглядывали наши красные паспорта. Через десять минут ливиец вышел к нам и на довольно приличном английском спросил:

- Кто вы и какова цель незаконного захода во внутренние воды Ливийской Республики?

- Какие воды, какие законы? Внутренними морскими водами считаются акватории портов, заливов и бухт, но никак не море в пятнадцати милях от берега! – возмутился Олег, вставая на ноги. Матрос тычком автоматного дула усадил его на место. Наша сидячая поза устраивала ливийцев. Они могли разговаривать с нами свысока, подчёркивая этим своё превосходство.

- Я задал вопрос! – офицер повысил голос.

- Мы русские. Перегоняем яхты заказчикам. Наши документы у вас в кармане, – сбавил тон Доктор. – Вы не имеете оснований задерживать нас.

- Я смотрю, вы хорошо разбираетесь в морском праве, но так или иначе ваши суда нарушили морскую границу территориального моря. – Араб презрительно взглянул на меня. Но моё нервное состояние и гордыня решили вдруг подать голос. Куда только делись присущие мне осторожность и рассудительность?

- Да пошёл ты… Территориальными водами в Средиземном море, согласно международной Конвенции 1982 года, считается двенадцатимильная зона. И то мы имеем право пересекать эти воды непрерывно и быстро. А сейчас мы находимся в пятнадцати милях от берега. О чём тут говорить?

Офицер невозмутимо запихнул наши паспорта поглубже в карман и посмотрел на небо.

- Велика воля Аллаха. Нам остаётся только подождать. Часа через два течения и меняющийся ветер отнесут нас ближе к берегу, и тогда я буду иметь полное право задержать вас, тем более, что вы застопорили ход и стоите на месте.

- Ах ты, сволочь! – выругался я и рванулся к ливийцу. Удар прикладом в лицо выключил меня из жизни.

Когда сознание вернулось ко мне, наручники едва не помешали нащупать огромный кровоподтёк под глазом, рассечённую губу и шишку на затылке, вспухшую при ударе о палубу. Застонав от боли, я выплюнул себе на рубашку сгусток крови с выбитым зубом впридачу. Помогая себе локтями, я встал на колени и огляделся. Медина шла на Юг, сопровождаемая сторожевиком. Аль-Малик тащился на верёвочке за нами, как побитый пёс за своим хозяином. В рубке моей лодки через стеклянные двери можно было разглядеть Олега и двух моряков. Один из арабов сидел на кожаном кресле рядом с пультом управления, второй стоял, прислонившись к переборке лицом к корме, и наблюдал за моими действиями. Офицера не было.

Повернув голову вправо, я разглядел его фуражку за стёклами командного поста сторожевика. Доктор Фауст, переговорив с солдатом и передав управление яхтой автопилоту, вышел наружу. Он наклонился надо мной и прошептал:

- Во всём виноват твой поганый язык. Дай посмотрю раны.

Ощупав мою голову, повращав ею из стороны в сторону, Олег заставил меня открыть рот.

- Ничего, бывает и хуже. На всякий случай… мало ли что. Деньги спрятаны в панель управления Аль-Малика. Помни о них. Если бы не твоя выходка, я купил бы этого офицерика за пару сотен баксов. А теперь - не миновать неприятностей с властями этого придурка Каддафи. Как бы не лишиться всех денег. Пришьют незаконный заход в территориальные воды, нападение на должностное лицо при исполнении. Тарифы будут совсем другие. Тут, на Востоке, всё иначе - и тогда прощай наш гонорар.

- Позвони в посольство, потребуй консула или самого посла, - распухшие губы мешали мне говорить.

- Эх, наивный ты. Провода рации вырвали с корнем, наши сотовые телефоны давно у них, - Олег кивнул на матросов. – Приобщаются к европейской музыке, - за стеклянными дверями кокпита два ливийца тыкали пальцами в клавиатуру трубок, отыскивая закачанную туда музыку.

- Всё равно. У нас есть право на телефонный звонок, - слабо прошепелявил я.

Доктор Фауст сочувственно похлопал меня по плечу.

- Ладно, отдыхай пока.

Через полтора часа мы ошвартовались у причальной стенки военно-морской базы недалеко от Триполи. А ещё через пятнадцать минут нас развели по камерам морской гауптвахты.

 

Прошло две недели. О нас, казалось, забыли. После первого допроса в день задержания меня отвели в тесную клетку размером два на три метра. Всё это время в квадратном люке обитого железом дверного полотна я видел только смуглую руку, сующую внутрь миску с чечевицей и куском лепёшки. Правда, один раз пришёл врач, осмотрел раны, смазал какой-то вонючей дрянью. Десна на месте выбитого зуба зажила. Синяк сошёл, губа заросла, кровавый шрам на затылке постепенно отваливался по частям засохшей коркой. Узкая щель окна пропускала достаточно света, чтобы отмечать камушком на стене канувшие в прошлое дни. Я вспомнил печальный опыт бывалых зеков - Эдмона Дантеса, Железной маски *1, Фёдора Достоевского, Солженицына - и стал качать пресс, приседать в день по триста раз и делать не менее пятисот отжиманий.

 

*1 - Литературные герои романов Дюма «Граф Монте-Кристо» и «Железная маска».

 

Из коридора иногда доносились шаги охранников и лязг ключей. Однажды я услышал голос Олега, обозвавшего кого-то по-русски чайником и сыном осла. Я завидовал его осторожности. Русского языка, очевидно, не знал здесь никто. Ругательство сошло ему с рук. Звуков возни и побоев не было. Стало ясно, что просто так нас не выпустят. То ли Олег тянул время и не говорил арабам про деньги - то ли ждал, что Гуннар, не дождавшись от нас известий, возьмётся за поиски. Но надеяться на шведа было глупо. Нам нужен телефонный звонок консулу.

«Что-то надо делать», - думал я, сгибая и разгибая в пальцах металлический прут, вырванный мной из кровати. – «Если смириться и ждать - с ума спятишь».

Внезапно мне пришла в голову мысль:

«А что, если кому-то из приближенных к ливийскому императору понравилась одна из яхт? Ведь ливийцы признают один-единственный закон: у кого сила - тот и прав. Что такое перекрасить яхту и зарегистрировать её в одном из финикийских портов?» - эти размышления мне не понравились, но мрачный вид камеры и отсутствие всяких событий подсказывали мне, что я недалёк от истины.

«Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно», - вспомнил я расхожую истину. К тому же мне казалось, что порции жидкого чечевичного супа и куски лепёшек становились всё меньше. Воду прекратили давать совсем.

«Уморят голодом и утопят в заливе! Или летом во время жары сам откинешь лапти от обезвоживания».

Жидкости в похлёбке и бледном, цвета детской мочи чае организму не хватало. Приходилось по утрам слизывать росу, выступавшую на стенах моей «собачьей будки». В один из дней во время вечернего разноса пищи я не встал с койки. Рука охранника, просунув миску с кашей в щель двери, повисла в воздухе. Краем глаза я наблюдал за арабом. Тот, убрав руку, заглянул в окошко, потом бросил миску на пол и ушёл. Я не тронулся с места. Через час солдат вернулся и снова заглянул в камеру. Увидев, что миска так и валяется нетронутой на каменных плитах, он сунул нос в отверстие и крикнул:

- Эй, эфенди!

Я вяло развернулся к двери и слабо повёл рукой. Мой стон был похож на дуновение ветра. Охранник, высокий, пышущий здоровьем молодой парень, уверенно вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.

Держа правую руку на рукоятке пистолета, небрежно висевшего в кобуре на поясе, левой рукой он тронул меня за плечо. Слава Богу, ливиец не читал Дюма. Медленно развернувшись к нему лицом и резко поднявшись, я обхватил его шею ладонями и головой ударил моряка в переносицу. Заливаясь кровью, араб стал оседать на пол. Я для верности добавил ему два удара коленом в челюсть и подхватил парня под мышки. Уложив бесчувственное тело на кровать, я скрутил ему руки металлическим прутом. Потом расшатал и вырвал ещё два. Ими я приковал ноги стражника к раме койки. Оторвав кусок ткани от соломенного тюфяка, мне удалось смастерить неплохой кляп.

В коридоре было тихо и пусто. Где-то кричали муэдзины, призывая правоверных на вечернюю молитву.

«Неплохо было бы вынуть обойму из пистолета и выбросить по дороге», - эта мысль показалась мне не самой удачной, и я подобрал с пола только связку ключей. Мне удалось тихо запереть дверь и оставить парня наедине с темнотой.

«Может, всё-таки забрать пистолет? Нет, слишком опасно. Поймают - сразу пристрелят. А так за попытку побега можно отделаться всего парой сломанных рёбер - если повезёт, конечно».

Крадучись, прижимаясь к стенам, я стал искать выход. Коридор, поворачивая за угол, заканчивался решётчатой перегородкой. Дальше, судя по бормотанию на низких нотах «Алла…», проход заканчивался караульным помещением. Пришлось пойти обратно, осматривая камеры. В самом конце длинной кишки коридора я увидел незапертую дверь. Аккуратно повернув ручку, я сунул голову внутрь. Это был туалет. На окнах чернели вертикальные прутья решётки. Под низким потолком темнел воздуховод вентиляции, неумело, с пробелами выкрашенный в зелёный цвет. Довольно широкая труба уходила на волю. Я взобрался на унитаз, выставил хилую сетку жалюзи и, обдирая кожу на плечах, извиваясь, как змея, влез в узкий пенал. Где-то далеко маячил тусклый свет. Подтягиваясь на руках, я пополз навстречу свежему воздуху.

«Только бы чёртова труба выдержала мой вес». - Натруженные и саднящие от шершавого металла и мелкого мусора ладони двигали моё тело вперёд. В конце туннеля отверстие прикрывала ещё одна решётка. Скорее, это была преграда для птиц, но не для меня. Выдавленная наружу, она тихо упала в песок.

Как птенец из скворечника, я высунул голову в образовавшуюся дыру. Сумерки скрадывали пространство. Метрах в двухстах по периметру базы тянулся проволочный забор. Две сторожевые вышки обозначали углы периметра. Прожектора горели, но не двигались. Время молитвы ещё не закончилось. Посмотрев вниз, я решил попытаться сползти на песок, упираясь ладонями в стену.

«Хорошо, что здесь один этаж», - подумал я и упал на руки. Силы мышц оказалось достаточно, чтобы смягчить удар о землю. Перекатившись на бок и морщась от боли в плечах, я прислушался. Тишина прерывалась недалёким гулом колёс по разогретому асфальту и шумом моторов. За забором метрах в пятидесяти начинались кусты. Дальше к городу уходила дорога.

Раздвигая руками колючую проволоку и не обращая внимания на клочки рубахи и кусочки собственной шкуры, оставленные, как подарок острым шипам, я вылез на свободу, пересёк открытое пространство разрыхлённого граблями песка и нырнул в кусты.

В полукилометре от базы остановленный мной таксист недоумевающе посмотрел на мою грязную рубаху и рваные в следах крови джинсы:

- Embassy!Russiaembassy! Understand?

- Yes, yes! O’key!

Мой обострённый, натренированный долгим заключением слух в шуме мотора рванувшегося с места такси уловил тревожный ревун со стороны военно-морской базы.

 

Короткая улочка. Внушительное здание в восточном стиле, обнесённое металлической оградой. Двое полицейских возле закрытых ворот. Пустой в этот вечерний час двор. Всю эту картину я выхватил взглядом, пока таксист, сбросив газ, тормозил в переулке Mustafa Kamel. Я открыл дверцу машины на ходу и выпрыгнул наружу. Водитель от неожиданности проехал ещё десяток метров и с визгом изношенных колодок остановился как раз напротив ворот. К нему уже спешили полицейские, наводя на жёлтый старенький «фиат» короткие десантные «калашниковы». Несмотря на темноту, мне хватило света редких фонарей для беглого взгляда на растерянные лица блюстителей порядка. Наверное, не каждый день им выпадают такие дежурства. Плавное течение безмятежного тёплого вечера разбилось на куски резкой очередью в воздух. Но было поздно. Обдирая и без того окровавленные ладони о колючую проволоку, идущую по верху ограды, я перебрался на другую сторону и побежал к арке крыльца. До него осталось метров двадцать, когда в лицо ударили прожектора, установленные по углам здания. Незамеченная мной боковая дверь открылись, и мне наперерез кинулась внутренняя охрана посольства. Это были солдаты в форме российских морских пехотинцев.

- На землю! Лежать! Руки за голову!

Глупо улыбаясь от свалившегося на меня счастья в виде двух дюжих русских парней, я позволил им завернуть мои руки за спину и надеть наручники. Они подняли меня на ноги и повели на выход к воротам, где полицейские положили носом в землю моего приятеля таксиста, но я заорал, как потерпевший:

- Свой я, пацаны, свой! Не надо меня обратно.

- Опа-на!- воскликнул пехотинец постарше. – Ты чё, ненормальный? Смотри, Витёк! Во до чего наших туристов «дьюти фри» доводит! – обратился он к своему напарнику.

- Ну да. У арабов же выпить не купишь. Вот наши и отрываются в отелях по-чёрному.

- Да не пьяный я, - упираясь ногами в асфальт, мне удалось остановить солдат.

- Как же, рассказывай. Небось блевал где-то и подрался с местными по пьянке. Вон и рожа вся бледная. Зуба спереди нет. Руки в крови. А джинсы вообще можно выбросить.

- На! Давай дыхну. Нюхай. – Я набрал полные лёгкие воздуха и выдохнул им в лицо бойца постарше. Тот отшатнулся и сделал круглые глаза.

- Не врёт. Трезвый, как стекло. Тогда какого чёрта ты здесь спектакль разыграл? Вот как двину промеж глаз… – немного успокоившись, сказал парень.

- Ещё успеешь. Как тебя зовут?

- Сержант Костин, – ответил морпех.

Я сделал лицо, как можно более серьёзным и весомо сказал:

- Давай веди к кому-нибудь из дипломатов. Тут дело государственной важности.

- Слушай! Наверно, он из внешней разведки. Типа Штирлица, – заключил напарник сержанта, оглядываясь на немногочисленную толпу, собравшуюся за воротами посольства.

Костин, не обращая внимания на крики оплошавшей стражи за решёткой ограды и вопли таксиста, повёл меня к зданию.

- Витёк! Ты останься, проследи тут за порядком. Если будут ломиться – зови!

Издалека, приближаясь, уже доносился вой полицейских сирен.

 

Через час начальник службы безопасности и второй секретарь посольства сбили первую волну посягательств полицейских на мою свободу. Каких усилий это стоило, я видел по их вспотевшим лицам.

- Итак, меня зовут Дмитрий Сергеевич. А вас? – начал издалека секретарь.

- Александр Войнич. Можно просто Алекс. Но дело сейчас не во мне.

- Стоп, стоп. Давайте по порядку. Откуда вы свалились на нашу голову и в чём ваша проблема? – Дмитрий Сергеевич вытер со лба испарину, достал сигарету и прикурил от зажигалки, поднесённой командиром морских пехотинцев. Потом, спохватившись, протянул пачку Мальборо мне. Но я, отрицательно покачав головой, сбиваясь и забегая вперёд, рассказал ему историю нашей с Доктором короткой Одиссеи.

- Странно. По нашим данным, такого произвола со стороны ливийских властей ещё не было. А вы не сочиняете?

- Зачем мне это?

- Ну, например, натворили что-нибудь в городе по пьянке. От наших туристов всего можно ожидать. Здесь у русских через одного – пальцы веером. Давайте, признавайтесь честно. В противном случае, если ливийцы предоставят нам какие-либо доказательства вашей причастности к противоправным действиям, придётся выдать вас полиции для привлечения к ответственности в установленном порядке согласно местным законам.

- Да вы думайте сейчас не об этом. Там в тюрьме военно-морской базы в одной из камер – мой друг. Требуйте от властей объяснений. Пусть посол пишет ноту. На каком основании нас задержали в международных водах? Где наши яхты и судовые документы? Где паспорта?

Секретарь переглянулся с морским офицером.

- Вы далеки от ливийских реалий. Требовать что-либо, конечно, можно. Биться головой в глухую стену - тоже вариант, но лучше пойти другим путём. Если завтра накал страстей, связанный с вашим побегом и проникновением в посольство, спадёт - значит у ливийцев рыло в пушку. Тогда можно будет начинать по-хитрому давить на них, применяя скорей пряник, чем кнут. Личные контакты посла и всё такое прочее.

- И сколько времени на это уйдёт?

- Время на Востоке не имеет значения. Каддафи – сложный человек. Предъявлять претензии властям и идти с жалобой в местный МИД – значит, нужно быть готовым ко всему. Здесь всё построено на личных, семейных мафиозных связях. Случайно можно наступить на мозоль кому-то из клана ливийского лидера. Тогда - всё, пиши пропало. Ну, найдёт полиция ещё один неопознанный труп в заливе. Тогда где искать концы?

Я озадаченно чесал затылок и растерянно переводил глаза с секретаря на начальника службы безопасности.

- Значит, делаем так. Посла я уже проинформировал. Завтра с утра будем ждать действий властей и думать, как вам помочь. По-любому - на территории посольства вы неприкосновенны для полиции. Если начнутся крутые наезды со стороны властей, тогда переведём дело в разряд официальных запросов, нот и протестов. А там видно будет, чем всё кончится.

- Алекс! – вмешался офицер безопасности. – Помните одно. Чтобы не раздражать полицию - а то, что теперь вокруг здания усилят посты, в том числе агентами, переодетыми в штатское - можно не сомневаться… Поэтому во двор – ни ногой. К окнам не подходить. Клювом не щёлкать. Сидеть в посольстве тихо, как мышь. Мы вас переоденем, пострижём, приведём в божеский вид, подкормим. А дальше - как фишки лягут, – офицер повернулся к секретарю.

- Дмитрий Сергеевич... Всё это выглядит странно, но, похоже - парень не врёт. При любом раскладе выдавать его нельзя. Нужно ждать.

- Ладно, - ответил ему дипломат. Утро вечера мудренее. Найдите ему койку, покажите, где душевая личного состава охраны, переоденьте, осмотрите раны. Завтра будем думать об остальном.

Прошло ещё две недели. Дипломаты со мной больше не разговаривали, но начальник охраны заставил написать несколько раз в подробностях все мои злоключения, начиная с вылета из Шереметьево. Я четыре дня излагал на бумаге одно и то же, стараясь вспомнить подробности, которые можно проверить. Несколько раз через опущенные жалюзи внимательно рассматривал из окна основного здания русской миссии прилегающие квартал и улицу. Арабов, пропустивших мой рывок через ограду, сменили. Возле посольства теперь дежурили четыре поджарых высоких офицера. Ещё троих, переодетых в гражданское, мне показали ребята-морпехи. Был ещё один штатский, вооружённый фотоаппаратом с мощным телеобъективом. Из окна припаркованной возле забора машины он не спускал глаз с ворот и окон здания. Ажиотаж первых дней, связанный с выяснением отношений между российскими и ливийскими дипломатами, постепенно пошёл на убыль.

Наконец, однажды, ближе к вечеру меня вызвал к себе посол.

- Ну, что я вам могу сказать, молодой человек? В личных беседах ливийцы клянутся Аллахом, что они никого не задерживали в международных водах. Это – первое. На все мои официальные запросы о вашем друге, включая мою встречу с заместителем министра иностранных дел Ливии, ответ один. Человека по имени Олег Старостин ни в одной тюрьме или полицейском участке Триполи нет. На гауптвахте военно-морской базы меня провели по всем камерам. В журнале регистрации заключённых нет ни одной записи о содержании русских. Это всё – плохие новости. Теперь – две хороших. На наш запрос в Москву мы получили подтверждение, что Александр Войнич прописан по такому-то адресу и что он вылетел из Шереметьева в Триполи больше месяца назад. Вот ответ компетентных органов и ваши снимки с камер видеонаблюдения в аэропорту, – посол положил на стол стопку бумаг. - ФСБ и милиция по нашему звонку прислали свою справку. У вас – хорошее прошлое и уважаемые родители, которые беспокоятся и опознали вас по нашим фотографиям. И последнее: ливийцы соглашаются воздержаться от судебного преследования русского туриста, затеявшего драку на одном из базаров Триполи, но настаивают на вашей депортации из страны в течение трёх дней, начиная с сегодняшнего числа.

- Да никакой драки не было. Cколько можно повторять?

- Я вам верю, но депортации не избежать.

- А как же яхты, мой друг и паспорт? - не выдержал я.

Посол пожал плечами.

- В аэропорт вас будут сопровождать офицеры местной полиции и наш человек. Вот вам новый паспорт со сроком действия шесть месяцев. Учтите, всё это я делаю для вас в порядке исключения и благодаря связям вашего отца. По этому временному документу вас выпустят из страны и посадят в самолёт. Ближайший рейс, на который нам удалось взять билет – послезавтра. Так что - собирайтесь. – Дипломат взмахнул рукой, отметая все возможные возражения с моей стороны, и уткнулся в бумаги, лежавшие на письменном столе.

- Вы свободны, - буркнул посол себе под нос.

- Спасибо, - подавленно выдавил я из перехваченного спазмом обиды горла и в сердцах хлопнул второй, обитой толстой кожей дверью кабинета так, что со стен приёмной посыпалась штукатурка. Секретарь посла, прыщавый юный лоботряс с девичьими тонкими руками и прилизанной к затылку длинной сальной чёлкой, неодобрительно посмотрел мне вслед.

Я пошёл в кубрики морпехов и лёг на койку. Все кровати были идеально заправлены и пусты.

«Служба у них, что надо. Смена у ворот. Остальные на пляже. Курорт!» – думал я, постепенно остывая от злости и безысходности.

Меня устраивало, что сейчас ко мне никто не лез с вопросами. На душе было мерзко. Похоже, нас с Доктором Фаустом ливийцы поимели во все дырки.

Внутри тяжёлым комом ворочалось чувство недовольства собой и утраты иллюзий во всесилие родного государства.

«Ну, почему я сам не попытался вытащить Олега из тюрьмы? Нужно было просто потратить немного времени и смотреть не в дверные глазки, а пошарить основательно во всех камерах, тем более, что у меня были ключи. А теперь, выходит, его увезли в другое место и оставили там гнить до скончания века. И хорошо, если не убили из мести за то, что мне удалось бежать», - думал я, терзаясь муками совести.

И тут воспоминание о своём ноутбуке, оставленном на моей лодке в одном из ящиков стола в кают-компании, привело меня в ещё большее отчаяние. Там были мои дневники, свыше четырёхсот стихов, всё слишком личное, чтобы в этом копались глаза ливийцев. Меня не оставляло смутное подозрение, что захват яхт - это месть Доктору Фаусту за какие-то старые дела. В прошлом году не зря он пропадал столько времени в Триполи.

Во мне медленно просыпалось желание бунта. Подойдя к окну, я внимательно осмотрел улицу перед зданием посольства. Очевидно, что достигнутые договорённости дипломатов с властями привели к отзыву агентов в штатском. Не видно было ни человека с фотоаппаратом, ни других странных праздношатающихся на тихой улочке людей с армейской выправкой. У ворот оставался всего один полицейский в форме. Второй ходил вдоль ограды посольства и лениво поглядывал по сторонам.

За время вынужденного безделья я хорошо изучил все пристройки дипмиссии и ближайшие дома. Задний двор посольства заканчивался гаражами и невысокой оградой. Сверху кирпичной кладки виднелось битое стекло и порванная местами колючая проволока. Мимо единственной камеры видеонаблюдения можно легко проскользнуть в тени глухой стены под кронами невысоких олеандров, отделяющих наше здание от соседней виллы. Мёртвая зона вполне позволяла перелезть через ограду в резиденцию какого-то богатого ливийца. Невысокие банановые пальмы, верхушки которых были видны на смежном земельном участке, скроют моё передвижение.

«Стоп! – внутренний голос тихим настойчивым шёпотом поднимался из глубин сознания. – «Ты с ума спятил. Куда тебя несёт? Мало тебе дурацких приключений и жуткого запаха тюрьмы? Не испытывай судьбу!»

Обычно я прислушиваюсь к предупреждениям моего ангела-хранителя. Но здесь был не тот случай.

Этажом ниже под лестницей находилась каптёрка морпехов. Отжав металлической пластинкой, найденной в посольском гараже, язычок замка и бесшумно проникнув внутрь, я нашёл на одной из полок застиранную светло-голубую спецовку, взял из картонной коробки две пачки местных галет, чей-то складной выкидной нож и, спрятав вещи за пазухой, вернулся на своё место в казарме. Через полчаса комната стала заполняться моряками. Я делал вид, что сплю. Казалось, ночь не наступит никогда. Громко орал телевизор. Рядом со мной резались в преферанс Витёк и ещё два парня из охраны.

Наконец в комнате появился сержант Костин.

- Всё! Хорош, пацаны! Меру надо знать. Перегрелись, никак, на солнце. Ночная смена – на выход. Остальные - сорок пять секунд… Отбой!

- Ты охренел, что ли?! Ещё двенадцати нет! Дай доиграть партию, - Витёк обиженно засопел.

- Разговорчики! Завтра доиграете. Через пять минут увижу свет - будешь у меня двор зубной щёткой мести, а завтра после обеда гальюн чистить.

Постепенно в здании всё стихло. Только где-то далеко в караульном кубрике, напичканном мониторами видеонаблюдения, слышалась тихая музыка. Пела Анжелика Варум.

Я дождался ровного сопения и храпа, встал, натянул поверх обычной одежды спецовку, рассовал по карманам галеты, нож, ещё кой-какие вещи и выскользнул в тёмный коридор. Держа ботинки в руках и подойдя к двери, ведущей к гаражам посольства, я прислушался. Мне послышалось, что во дворе кто-то ходит. Дверная ручка на удивление легко поддалась нажиму, и петли с лёгким скрипом позволили мне выглянуть во двор.

«Люблю безоблачные тёплые ночи», - с досадой подумал я.

Эта мысль была прервана грубой рукой, зажавшей мне рот. Вторая, не менее сильная рука сдавила горло. Я не шевелился, давая почувствовать противнику мою полную покорность.

- Ты куда это собрался? – хриплый шёпот не предвещал ничего хорошего.

Я молчал. Хватка постепенно ослабла, но присутствие угрозы осталось.

- Руки – за спину!

На запястьях с сухим треском защёлкнулись наручники.

- Повернись!

Мои уже привыкшие к темноте зрачки встретили спокойный взгляд сержанта Костина.

- Ну, и что ты теперь мне расскажешь? – тихий голос морпеха давал мне шанс.

- Ты должен меня отпустить.

- Это почему?

- А потому, что я друзей в беде не бросаю. Пока буду лететь в Москву - его убьют, если уже не убили. А потом, за арабами – должок. А сволочам не прощают. Хрен им с маслом, а не лодки. Сожгу к чёртовой матери.

Сержант с интересом смотрел мне в глаза.

- Ты не разочаровал меня. Я тебя просчитал. Слушай, ты не из наших случайно, не из морпехов?

- Нет. Из интеллигентов.

- Жаль. Но что-то в тебе есть. Ты хоть знаешь, во что готов ввязаться? Если не повезёт - сгниёшь в той же тюрьме, что и твой приятель.

- Не повезёт – значит, судьба. Но на все упрёки совести со спокойным сердцем отвечу: «Я сделал всё, что мог».

Сержант ещё раз оценивающе осмотрел меня с ног до головы.

- Ну, ты даёшь! Наивно, конечно, но зато честно. Повернись!

Наручники освободили запястья.

Костин отступил на шаг и чуть приподнял подбородок.

- Бей сюда, - он показал пальцем на скулу.

- Да ладно тебе, - на мои слабые возражения он злым шёпотом прохрипел:

- Бей, тебе говорю! Мне здесь служить ещё. А у меня репутация без единого пятна и послужной список, как Святое писание. Ты что, хочешь их подмочить? Бей! – голосом, не допускающим возражения, он подхлестнул мою решимость.

«Пусть потом не обижается», - я перенёс вес тела на опорную ногу и вложился в движение всем разворотом корпуса, как учили в секции каратэ.

Удар пришёлся точно в челюсть. Сержант рухнул, как ветка дерева после попадания молнии. Я с вожделением покосился на штык-кинжал, висевший у Костина на поясе, но не поддался соблазну.

Держась в тени стен и находясь в мёртвой зоне видеокамеры, я двинулся вперёд. Мне пришлось постараться, чтобы, не порезавшись о стёкла и проволоку, перелезть в соседний двор. Густые кусты роз и пальмовые кроны дали мне возможность незамеченным тихо выйти на параллельную улицу.

«Хорошо ещё, что здесь нет ни одной собаки, - это запоздалое умозаключение придало мне уверенности. - До рассвета – часов шесть. Это значит, что, если не найду место, где пришвартованы лодки - придётся искать лежбище на день в районе базы. Ничего, что-нибудь придумаю».

Засунув руки в карманы, походкой усталого человека я всё дальше и дальше уходил от посольства. Меня манил к себе запах моря.

 

Мне понадобилось не меньше трёх часов, чтобы выбраться из города. Благополучные районы многоэтажек, вилл и особняков остались позади. Не знаю, где, в каких кварталах прятались дворцы и роскошные бедуинские палатки состоятельных арабов, включая главный шатёр самого Каддафи, но трущобы ливийской бедноты практически ничем не отличались от нищих закоулков Бангкока, Каира, Калькутты или Рио. Пожалуй, единственная разница была в строительном материале маленьких обветшалых домов. Здесь для стен применялся кирпич-сырец. Два этажа некоторых построек не говорили о достатке хозяев, а лишь указывали на то, что в них жили многодетные семьи. Кучи детского белья, заношенных джинсов и рубашек сохли на верёвках между лачугами. Запах моря перебивался вонью сточных канав, духом безысходности и старых застиранных вещей. Я подобрал с земли грязную арафатку – клетчатый платок палестинцев, принесённый неизвестно откуда ночным ветром, нацепил его на голову, прикрывая русые волосы и нижнюю половину лица. Везение – субстанция не бесконечная. Рано или поздно на меня мог наткнуться полицейский патруль. А палестинский платок уставшим от бессонной ночи замыленным глазам стражей порядка показался бы обычным делом на ночной улице. Подумаешь, какой-то бедолага мойщик посуды или водитель грузовика-мусорщика возвращается домой после смены.

Наконец, вдали показался рассеянный свет прожекторов, и перед моими глазами замаячили знакомые стены и колючая проволока военно-морской базы. Два песчаных бархана послужили мне защитой от порывистого ветра со стороны залива. Ноги гудели от усталости. Хотелось пить. До рассвета оставалось часа полтора. Нужно немедленно искать укрытие. Стараясь держаться подальше от вышек охраны, я спустился к дороге и пошёл вдоль неё. Где-то под асфальтовым полотном должна быть труба для стока воды при дождях. Через пару сотен метров я заметил на склоне кювета чёрное отверстие. Нора диаметром около полуметра - это то, что мне нужно.

«Только бы там не было змей и прочей гадости», - думал я, протискиваясь в водосток. Обдирая локти и колени о шершавый бетон и мелкую гальку, я дополз до противоположной стороны дороги. Отсюда хорошо просматривалась вся территория базы.

«Жаль, нет бинокля, но для предварительной разведки при дневном свете обзора должно хватить. На зрение ещё грех жаловаться. Главное - определить местоположение часовых и периодичность смены караула. Возможно, отсюда удастся рассмотреть причалы и корабли».

Несмотря на холод от бетонного ложа, мне удалось заснуть. Приснился океан, коралловый риф и белоснежный песок сказочного пляжа. Шум прибоя мягко обволакивал затуманенное сном сознание… Потом я стал ощущать дискомфорт и тяжесть в затылке.

Забытьё постепенно выпускало меня из своих объятий. Гул волны становился невыносимым. Я открыл глаза и попытался определить время. По ощущениям – день ещё не перевалил одиннадцатичасовую отметку. Над головой всё чаще и чаще проносились машины. Особенно неприятным был рокот моторов и грохот тяжёлых грузовиков. Тело затекло от неудобного положения. Эпицентр боли от затылка постепенно перемещался к вискам. Извиваясь, как змея, я перевернулся на спину. Стало немного легче, но вибрация бетона теперь передавалась спине.

«Придётся потерпеть», - думал я, стараясь найти удобное положение для ног. Но сделать это оказалось не так-то просто. Колени упирались в трубу и быстро деревенели. Лёжа на животе, можно хотя бы наблюдать за базой. Ценой ещё одной ссадины на локте удалось вернуться в исходное положение вниз животом.

Часовых обнаружить было несложно. Четверо расположились на вышках по периметру забора, двое – у ворот. Там же, на КПП – дежурный офицер. Наверняка возле штаба - один или двое караульных. Но на тех мне наплевать. За секретами ливийцев пусть лезет кто-то другой. Мне важны лодки и Олег. Я перевёл взгляд на гауптвахту. Мама дорогая! Моя тюрьма теперь окружена дополнительной оградой из колючки. Столбы на вид свежеошкуренные. Значит, мой побег заставил арабов укрепить подступы к «Замку Иф».

«Нет, Олега не выручить. Чёрт! - мысленно выругался я. – Надо всё делать во время!» - к горлу подкатил комок горечи. Я прикрыл веками слезящиеся от напряжения глаза. Яркое солнце, отражённое песком и стёклами построек базы, давало о себе знать даже при закрытых веках. Красные вспышки рассыпались и снова собирались мозаикой под сомкнутыми ресницами. В трубе становилось жарко. Язык распух, по глотке как будто прошлись наждачной бумагой или напильником.

«Как я мог не запастись водой? Идиот!.. К чёрту! Забудь о воде. Думай о деле!» - я снова открыл глаза и стал осматривать места швартовок. У причальных стенок дальше и левее тюрьмы стояли несколько катеров береговой охраны. Группа моряков грузила какие-то мешки на один из сторожевиков. Несколько матросов играли в футбол, поднимая тучи пыли на утоптанном песчаном плацу. Ещё дальше, у бетонных пирсов, виднелись палубные надстройки двух кораблей покрупнее. Справа ковырялись строители, заканчивая возведение опалубки для довольно узкой причальной стенки. С восточной стороны длинного мола стояла небольшая дизельная подводная лодка. Наших яхт нигде не было видно.

«Неужели всё зря? Неужели придётся сдаваться властям и мотать срок в настоящей тюрьме по полной программе? Второй раз проникнуть в посольство? Нет, это будет уже не смешно».

Пришлось снова перевернуться на спину. Мне надо было отдохнуть и подумать. На какое-то время моё сознание отключилось. Очевидно, моя голова не выдержала теплового удара. Тот же поток горячего воздуха пустыни, которому тело в трубе служило препятствием, привёл меня в чувство. Нёбо распухло, дышать стало труднее, язык уже не помещался во рту. Каждый вдох давался мне с трудом. Внезапно я почувствовал, что по телу кто-то ползёт. Стараясь не шевелиться, я перевёл взгляд на свой живот. Чуть выше пояса сидела коричневая лягушка и смотрела на меня выпуклыми блестящими глазами. Медленно поднимая руку, я завёл свою кисть за спину этой посланницы Аллаха и схватил её за лапку. Через секунду, преодолевая отвращение и тошноту, мой желудок уже насыщался соками бедного животного. Мне стало чуточку легче. Поменяв положение тела, я снова уставился на причалы.

«Нет! Раз добрался сюда – значит, нужно попробовать проникнуть на базу. Если ливийцы не перегнали куда-то лодки, значит, суда где-то там между сторожевиками, - это умозаключение приободрило меня. – Сдаться всегда успею. Попытка – не пытка. Лишь бы ночь выдалась безлунной».

Сколько прошло времени, я не знал. Всё чаще на меня накатывали беспамятство и оцепенение. Снова хотелось пить, не говоря уже о том, что мне пришлось мочиться под себя. Иначе бы мочевой пузырь не выдержал и лопнул. К запаху пота добавился резкий запах аммиака. Чуткий сон не приносил облегчения. Тело превратилось в источник сплошной боли.

«Хуже нет – ждать и догонять», - эта банальная истина не прибавила мне оптимизма.

После того, как медленно, мучительно медленно, чёрная шаль ночи, наконец, накрыла пустыню, я, пренебрегая опасностью и двигаясь задом наперёд, с трудом выполз из трубы. Машины время от времени ещё проносились по шоссе. Реже – в пески, чаще – в сторону города. Склон небольшого холма показался мне периной. Там можно было раскинуть руки и ноги, полежать на боку, подперев голову ладонью, пожевать редкую, но довольно сочную траву. К одеревеневшим конечностям постепенно возвращалась способность нормально двигаться. Какое счастье - вот так лежать и видеть над собой не серый бетонный свод норы, а ночное звёздное небо. Вот только Луна никак не хотела прятаться в густых облаках, наплывающих на гавань с Севера.

Глядя на этот источник вдохновения поэтов, я проклинал Африку, ливийцев, Каддафи и заодно российского посла. Но что-то в ней было, в этой Луне, магическое. Меня внезапно осенило.

«Раз проникновение на гауптвахту невозможно - зачем рисковать и лезть опять через проволоку? Так недолго напороться на автоматную очередь. Море – вот что мне нужно!»

Пройдя кюветом вдоль дороги с километр, я обнаружил, что проволочное заграждение базы повернуло на девяносто градусов и потерялось в прибрежных дюнах. В этом месте мне удалось незамеченным быстро перебежать дорогу и двинуться на звук прибоя. Держась вне зоны действия прожекторов, через пятнадцать минут ходьбы я уже был на берегу. Пришлось снять всю одежду и ботинки, надев на голое тело только комбинезон. Главная задача - слиться с волнами. Синий цвет спецовки – то, что нужно. В следующее мгновение море приняло меня в свои объятия. Такого блаженства не приходилось испытывать давно. Вода быстро смыла с тела пот, запах мочи и тяжёлый дух бетонной трубы. По грудь в воде я медленно дошёл до полосы света, отбрасываемой фонарями причалов, и отплыл подальше от берега.

Вот они - места швартовки. Стальные серые борта кораблей сливались со стенками пирсов. Блики на воде казались масляными. Где-то слышалась арабская музыка. Изредка по палубам сторожевиков проходил луч прожектора. Часовых не было видно. Но самое главное – у причалов не оказалось наших лодок. Чувство отчаяния и крушения всех надежд овладело моей душой. Холодная вода сковывала движения и подбиралась леденящими щупальцами к самому сердцу. Похоже, я недооценил опасность и переоценил свои силы.

«Ну, ещё немного… Пятьдесят, сто метров - и назад. Ещё чуть- чуть, вон за тот поворот пирса», - думал я, выгребая почти машинально против довольно сильного ветра, дувшего в лицо.

Вдруг впереди, за изгибом причальной стенки, мелькнула белая палубная надстройка.

«Откуда на военных кораблях белый цвет? – эта мысль была самая дурацкая из всех, посетивших мою сумасшедшую голову за последний месяц.

- Медина! – вскрикнул я и захлебнулся волной, ударившей прямо в открытый рот.

Откуда только силы взялись? Энергичные и сильные гребки продвигали меня в сторону тёмного пирса. И Луна, самое главное - Луна в этот момент скрылась в облаках. Этот причал нельзя было увидеть ни с берега, ни с моря. Сооружение из дерева, времён Второй мировой войны и англо-французской оккупации Ливии, надёжно прятало от посторонних глаз мою лодку.

Вскарабкавшись по скользким столбам и скобам, я влез на деревянный настил и лёг на спину, отдыхая. Мокрая спецовка прилипла к телу. Стало ещё холодней. Зубы клацали так, что если бы на базе имелись собаки, они бы обязательно услышали эту барабанную дробь. Меня подмывало быстрее проникнуть на лодку, но торопливость могла сослужить плохую службу. Вокруг не было ни души. Второй яхты, Аль-Малика, я не увидел. Прожектор время от времени медленно прогуливался пучком яркого света по крышам ангаров, по кораблям и периметру проволоки. Я приподнялся на руках и прислушался. Ни шагов, ни кашля, ни огоньков сигарет… Ничего.

«Пора!» - я перелез на борт Медины и, согнувшись, почти на коленях подполз к дверям кают-компании. Стеклянные панели, скользнув по направляющим, приоткрыли щель. Внутри никого не удалось застать врасплох. Но я не жалел об этом. Экраны жидкокристаллических телевизоров безучастно смотрели на странного мокрого, дрожащего от холода человека, ползающего на четвереньках по палубному настилу. На одном из столов светился глазок телевизионного пульта. Тишину можно было потрогать руками. Осколки разбитой посуды прибраны. Навигационные карты лежали на своих местах. Всё оказалось цело. Ноутбук валялся на одном и диванов в раскрытом состоянии. Кто-то рылся в нём и бросил, когда кончился заряд батареи. Оскальзываясь мокрыми босыми ногами, я спустился в двигательный отсек. Дизели матово блестели начищенным алюминием. Уровень масла – в норме, система запуска на ощупь - в идеальном состоянии, провода сухие. На них нет даже росы, которая часто выпадает на металле и резиновых трубках при разнице температур. Я открутил крышку цистерны для горючего и опустил туда руку. Танки были полны. В нос ударил тяжёлый запах дизельного топлива.

«Нельзя терять времени, - мои глаза проследили за передвижением прожектора. Луч в этот момент подходил к Медине. – За палубной надстройкой часовой меня не заметит. А потом столб света уйдёт в сторону сторожевиков и вернётся обратно через двадцать минут. Этого слишком мало».

«К дьяволу прожектор! Или сейчас - или никогда!» - я рванулся на корму и перерезал конец троса, обнимавшего причальную тумбу. Через пару секунд вслед за кормовым носовой канат серой лентой скользнул в воду, перерубленный одним ударом ножа. Теперь дело за отливом.

Лодку качнуло волной, и она тихо отошла от пирса. Я оценил расстояние и скорость хода. Катер под действием отливной волны преодолевал метров пять за две минуты. Причал слишком медленно отпускал яхту. За двадцать минут Медину отнесёт метров на пятьдесят от швартовочной стенки. Это – слишком мало.

«Если часовой у прожектора заметит пропажу лодки и охрана поднимет тревогу, придётся запускать двигатели. Интересно, сколько морякам нужно времени, чтобы подняться по тревоге, занять места у пулемётов и орудий? Из Калашниковых при скорости лодки тридцать два узла, да ещё в темноте, в меня им уже не попасть».

Затаив дыхание, держа руку на клавише запуска двигателей, я наблюдал за световым лучом.

«Вот он, момент истины!» - прожектор скользнул по пустому причалу и пошёл дальше. Потом нерешительно замер и быстро вернулся назад. Прошла ещё минута.

«Пора!» - подумал я и нажал большим пальцем на кнопку. Дизеля молчали. В тот же момент громкий вопль сирены потряс гавань. Судорожное нажатие на клавишу снова. Ничего.

«Господи! Какой идиот!» - Я лихорадочно нащупал справа от кнопки ключ замка зажигания. Он был на месте. За какую-то долю секунды мне удалось повернуть ключ вправо и нажать кнопку запуска. Двигатели чихнули и завелись с полоборота. Не давая им времени на прогрев, я плавно толкнул рукоять акселератора вперёд, и лодка, мягко урча моторами, пошла прочь от берега, пропадая в темноте. Лучи прожекторов метнулись на звук, но было поздно. Я помахал им рукой и прибавил ход. Мне приходилось постоянно оглядываться, ориентируясь на тающие вдалеке огни причалов, чтобы держать курс в открытое море. Правее свет большого города обозначил границы триполийской бухты.

Через час лодка окажется в международных водах, и придётся зажечь ходовые - гакабортный и топовые - огни*1.

Тем временем сзади сирена затихла, и послышался звук запускаемых моторов. Далеко у берега зажигались ходовые огни сторожевиков. Ещё через пять минут продолговатые силуэты катеров, подсвеченные прожекторами,

 

*1- Гакабортный огонь - белый огонь, который включается в темное время суток на корме судна на ходу. Топовые огни - ходовые огни; два белых огня в диаметральной плоскости, которые должны нести суда с механическим двигателем на ходу.

 

отвалили от причалов и, расходясь в стороны, прибавляя ход, пошли в море, оставляя мне единственный свободный коридор на Север.

Я усмехнулся и посмотрел вперёд. Абсолютная темнота охватывала лодку со всех сторон. Только далеко у невидимого горизонта еле мерцали огни какого-то корабля.

«Похоже на туман или на начинающийся шторм», - подумал я, наблюдая, как красная и зелёная точки далёких судовых фонарей то появлялись, то исчезали на начинающей белеть поверхности воды.

«Только бы не напороться на полном ходу на рыбаков или судно крупнее».

Пришлось сбросить скорость и повернуть колесо штурвала чуть в сторону. Напрягая глаза, больше на ощупь и по памяти я поискал тумблер включения света приборной доски. Шкалы приборов осветились мягкими зелёными точками, стрелками и полосками. Подсветка клавишей с надписями позволили мне найти управление радаром. Тумблер щёлкнул, но ничего не произошло. Экран дисплея остался тёмным.

«Чёртовы ливийцы! Успели испортить», - эта мысль сменилась другой:

«А ведь сторожевики меня видят. Для их радаров я - как на ладони. Не зря они разошлись в стороны. Берут в клещи».

Я прибавил ход, и лодка рванулась вперёд.

«Будь, что будет. Надо рисковать. Моё спасение – только в быстроте. Если врежусь в кого-либо – значит, судьба. Компас, чутьё и зрение – вот единственное, что мне сейчас может помочь».

До рези в глазах я всматривался в клочковатую пелену тумана прямо по курсу. Если мне казалось, что я вижу какие-то огни, приходилось резко поворачивать штурвал и менять направление. Оставалась надежда, что, меняя так часто галсы, я собью преследователей с толку и они потеряют след. Ведь Средиземное море – это, в конце концов, не Тихий океан. Тут кораблей, как сардин в банке.

Через полчаса я зажёг ходовые огни. По моим расчётам, лодка находилась в тридцати-сорока милях от берега. На душе стало немного веселее. Чувство опасности притупилось, и я направил лодку на Восток. Египетские территориальные воды - вот что мне нужно. Проверив направление и сбавив скорость, я немного расслабился. При свете судовых фонарей мне стало не так страшно и одиноко. Минут через двадцать кресло, обнимавшее меня своими тугими боками, показалось мне мягкой периной. На какое-то время разум вырубился, погружаясь в дремотное состояние.

«Сколько я спал?» – именно эта мысль привела меня в чувство. Я взглянул на приборную доску. Часы показывали пять часов сорок четыре минуты утра. Сплошная пелена тумана обтекала стекло ходовой рубки мягкими белыми струями. Чувство самосохранения окончательно прогнало сон и заставило меня заглушить двигатели. Тишина буквально заполнила все щели и пустоты лодки. Ни звука. Только волна, лаская борт Медины с наветренной стороны, давала знать, что яхта ещё движется по направлению течений и силой ветра.

«Нет! Так дело не пойдёт. Фортуна – женщина с изменчивым характером. Если ей слепо доверять - жди беды. Хватит безрассудств. Вперёд идти нельзя. Нужно ждать рассвета. После обретения яхты будет жаль оказаться размазанным по стальному борту какого-нибудь сухогруза или танкера».

Я отрегулировал кресло, переведя его в полугоризонтальное положение, и снова задремал.

Набат тревоги в голове зазвенел не хуже сигнала будильника. Я открыл глаза, вскинул голову и увидел слева на изумрудной поверхности моря, освещённого ярким солнечным светом, подкрадывающийся к Медине на тихом ходу резиновый вельбот. Он только-только отошёл от стоящего метрах в ста катера с ливийским флагом на корме. В шлюпке находились четверо матросов и офицер. Уверенность арабов в том, что они застанут меня врасплох, была абсолютной. Крупнокалиберный пулемёт и небольшая пушка оставались зачехленными. Моя рука потянулась к кнопке запуска двигателей, а взгляд - к ключу блокировки зажигания.

«Слава Богу, вчера мне не пришло в голову выключить его», - подумал я и втиснул красную кнопку большим пальцем левой руки. В то же мгновение правая ладонь легла на рычаг акселератора. Медина прыгнула вперёд, и высокая волна при резком развороте яхты опрокинула вельбот.

«Этого они мне не простят!»

Краем глаза я увидел, как у пулемёта засуетились матросы, срывая чехол со ствола. На сторожевике рявкнула сирена, и он двинулся вслед за мной, не обращая внимания на плавающих в воде моряков. Автоматная очередь ударила вслед Медине, прошив переборку кокпита. Правую ногу обожгло огнём. Штурвал вырвался из рук, и лодка резко взяла вправо. Веер фонтанов из крупнокалиберного пулемёта остался слева по борту. Я понял: мой единственный шанс уйти – это внезапность и непредсказуемость манёвра. Мне нужно описать дугу вокруг сторожевика. Они не успеют развернуться вслед за мной. Их судно крупнее и неповоротливей, а пулемётчики не смогут стрелять назад. Заденут или надстройки собственного судна, или кого-то из своих.

Не тут-то было. Горячий араб-стрелок, направив ствол пулемёта в хвост уходящей за корму ливийского катера красавице-яхте, всё-таки нажал на гашетку. Часть прожекторов сторожевика, леера, куски брезента полетели вверх. Как ножом срезало брейд-вымпел*1. Уж не знаю, куда ещё там попали пули - но ливийцы потеряли ход. Я быстро оставлял за кормой серое стальное неподвижное веретено, и у меня ещё оставался шанс не напороться на второй катер.

Минут сорок хода, какой-то островок слева по борту, смена курса - и снова за бортом тишь да гладь. Я совершенно не представлял, где нахожусь, и до боли в глазах всматривался в горизонт. Несколько кораблей: два круизных лайнера и один танкер шли довольно далеко впереди курсом на Восток. Мне надо слиться в одно целое с более крупным судном. На экранах радаров ливийских катеров я растаю, как привидение.

«Быстрее, быстрее!» - шептал я, добавляя оборотов двигателям. Через полчаса Медина оказалась в полукабельтове от танкера. Обойдя его с кормы, я уравнял скорость лодки со скоростью нефтеносного «Титаника», подошёл ещё ближе и пошёл параллельным курсом на расстоянии каких-нибудь ста метров.

 

*1 - Широкий короткий вымпел, поднимаемый на грот-мачте командирами соединений, дивизионов и командирами отрядов кораблей.

 

Может, арабы плюнули на меня или получили приказ вернуться на базу - но больше мою лодку никто не тревожил. Только моряки танкера с любопытством рассматривали Медину в бинокли. Теперь я мог оценить повреждения, нанесённые моей яхте автоматной очередью, и заняться собой. Рана на ноге болела. Осторожно пощупав бедро рукой, я понял, что пуля застряла где-то внутри. Кровь тонкими струйками стекала на палубу, образовав довольно большую лужу под капитанским креслом.

«Надо найти аптечку, остановить кровь и обработать рану».

Включив автопилот, хромая и оставляя на драгоценном деревянном полу рубки кровавые следы, я спустился в нижние кубрики. Аптечка оказалась в мастер-каюте. Постанывая от боли, ватными тампонами, смоченными в йоде, я худо-бедно остановил кровотечение и перебинтовал ногу. Слава Богу, кровь ещё не пропитала швы паркета. Мне пришлось налить в ведро воды, стиснуть зубы и, ползая на коленях, смыть бурые пятна с палубы. Над переборками тоже пришлось поработать. Но самое плохое мне предстояло узнать чуть позже. Система спутниковой навигации не работала, рация – тоже.

«Закон бутерброда, - мрачно думал я, рассматривая пулевые отверстия в приборах. - Ну и чёрт с ними. Пойду одним курсом с танкером. Он наверняка идёт в Суэцкий канал», - успокоил я себя.

 

Глава 2. Удар молнии

 

Ночь. Туман. К резкой тянущей боли в ноге прибавилась головная и резь в глазах. Лодку на малом ходу в кильватерной струе огромного танкера бросало, как щепку. Палуба яхты скользкая, будто смазанная мылом. Сильная струя воды из пожарного брандспойта сбивает Медину с курса. Наверное, они думают, что я один из идиотов “Greenpeace”. Но мне важно не выпустить из виду гакабортный огонь впереди идущего гиганта. Серый саван накрыл море, и вероятность столкнуться с другим судном на подходе к Суэцкой бухте очень велика. При неработающем радаре и спутниковой навигации единственный выход - сесть на хвост большому судну. Но всё чаще и чаще моё сознание подходит к грани беспамятства. Причина – лихорадка, болевой шок и рана.

Рука машинально ложится на лоб. Пот крупными каплями выступил на висках.

«Температура – не меньше тридцати девяти. Померить бы», - думал я, ворочая штурвалом, чтобы уйти от водопада, бьющего из кормового гидранта впереди идущего танкера прямо в стекло кокпита Медины. - «Скорей бы Порт-Саид».

Целый час обе посудины представляли странный тандем. Мои глазные яблоки почти вываливались из орбит, пытаясь контролировать дистанцию до кормы танкера. Потом начали слипаться ресницы. Мои кулаки, усиленно трущие веки, всё чаще и чаще поднимались к глазам, но это уже не приносило облегчения. И только чутьё и доведённая до автоматизма реакция вовремя подсказали мне, что танкер замедляет ход. Пришлось сдвинуть ручку акселератора вниз. Далеко справа по борту из рассеивающегося тумана медленно всплывали яркие огни Порт-Саида. Я схватил бинокль. Чуть ближе по курсу, полрумба правее, огней было значительно меньше. В нескольких местах у береговой полосы я заметил провалы чёрных пятен. Наверняка там имелось несколько укромных бухт, где можно дождаться утра, не привлекая внимания береговой охраны. Нельзя было с уверенностью сказать, что ливийцы оставили затею поймать меня. Кто знает, какие у них отношения с египетскими властями? Жаль, что радио вышло из строя. Придётся администрации канала принять как факт моё внезапное появление. И кто меньше всего мне необходим при переговорах - так это российский консул.

Штурвал под слабеющей рукой послушно повернулся, направляя нос яхты на далёкий берег. Минут через тридцать моим глазам открылось несколько безлюдных маленьких заливов. Мне понравился один из них. Высокие скалы с редкими деревьями на вершинах подступали почти к самой воде. По всей видимости, подобраться к якорной стоянке с берега было невозможно. Пробившая облака и туман Луна осветила узкую полоску гальки. На этом пятачке удалось разглядеть остов заброшенной постройки с провалившейся тростниковой крышей.

«Идеальное место, чтобы дождаться рассвета».

Собрав остаток воли в кулак и осторожно войдя через узкий пролив в бухту, я отдал якорь и, не дождавшись, пока лодку развернёт кормой по ветру, с трудом, превозмогая боль в распухшем бедре, спустился в мастер-каюту и рухнул на койку.

«Дьявол его побери, этот чистый матрас! Ведь придётся потом отмывать…» - это была моя последняя мысль перед тем, как провалиться в чёрный омут беспамятства.

Меня разбудил скрежет киля о каменистое дно. Я прислушался. Удары были редкие, слабые, но они были…

«Наверное, якорь плохо лёг на дно, и приливом лодку подтащило к берегу», - подумал я и разлепил воспалённые веки. Меня подташнивало и немного лихорадило.

«Это расплата за то, что вчера забыл поискать таблетки от температуры и осмотреть рану. Ну, почему все хорошие мысли приходят слишком поздно?»

Опираясь на руки и подволакивая больную ногу, я тяжело поднялся и вышел на палубу. Так и есть. Яхта стояла у самого берега. Пришлось включить двигатели, подойти к якорю, выбрать трос и снова завести якорь подальше в море. Дождавшись натяжения троса, я измерил на глаз расстояние до скал.

«Хорошо, что бухта укрыта от ветра! Хоть в этом повезло».

Почти на одних руках, превозмогая боль, я съехал по поручням вниз и занялся раной. Вскрывая повязку, мне пришлось отвернуться от резкого запаха гниющей плоти. На месте раны, вытеснив к границе входного отверстия сукровицу, зиял огромный нарыв. В одном месте гной прорвался наружу.

«Плохо!» - я огорчённо покрутил головой и достал свежие бинты, начатый пузырёк йода и новый пластырь. У меня не осталось сил сделать всё, как следует. От одного вида раны меня мутило. Сейчас главное – влить туда йод, присыпать анальгином, замотать потуже, заклеить пластырем и продержаться часов пять, чтобы пройти Суэцкий канал.

Это потом, анализируя прошлое, мне пришлось признать - такое решение было ошибкой. Ничего нельзя откладывать на потом. Нет, рану мне удалось с грехом пополам обработать - но ведь внутри сидел кусок свинца. Очевидно, уже тогда я помутился рассудком. Да ещё слишком высокая температура повлияла на выбор правильного решения. Навязчивая идея – пройти как можно быстрее канал - казалась панацеей от всех моих бед. И тут память мне подсказала:

- Деньги! – мой голос стал слабым и хриплым. За проход с меня должны взять плату. Олег упоминал, что канал берёт около трёхсот пиастров за тонну водоизмещения с мега-яхт. Значит, триста умножаем на пятьдесят тонн - получаем пятнадцать тысяч пиастров. Это сто пятьдесят египетских фунтов или около ста долларов США. Да ещё пошлина, НДС и кто знает что ещё. Кроме того, мне придётся доплачивать за лоцмана. В моём полубредовом состоянии я не знал, смогу ли провести лодку узким каналом, да ещё в караване других судов.

У меня не было ни цента.

«Что там Доктор Фауст говорил о деньгах?»

Горячка лишила меня возможности рассуждать логически. Я стал лихорадочно вспоминать.

«Олег где-то их припрятал. Ведь он мне говорил: «Помни, на всякий случай помни. Деньги спрятаны на лодке». Но на какой, чёрт их возьми?! Ах, да. На Аль-Малике...»

Я слишком хорошо знал моего приятеля. Он никогда не клал наличные в одну корзину. Значит, здесь, на Медине, должна находиться какая-то часть денег. Мои поиски, прерываемые болью от резких движений и слабостью, продолжались два часа. Мне пришлось вскрыть приборную доску, панели переборок, перевернуть всё вверх дном в шкафах и тумбочках, на пол летели ящики, вдоль стен стояли всевозможные проверенные ёмкости и крышки от сливных бачков туалетов. Ничего.

Моё падение на матрас мастер-каюты было логичным завершением адского труда и результатом очередного приступа бессилия и разочарования. От боли в ноге я кусал губы и тихо стонал. Потом будто кто-то толкнул меня в бок. Предчувствие или предвидение заставили меня встать на колени и приподнять матрас. Сбоку на атласной ткани виднелся ровный шов, на первый взгляд идентичный остальным - но нитки немного отличались по цвету от других, образующих ровные ромбы и разделяющих перину на сектора.

Острый нож подпорол ткань, и моя рука совершенно случайно наткнулась между пружин в недрах матраса на несколько небольших мешочков. Я аккуратно достал их на свет божий и развязал горлышко одного из них. Это оказались не наркотики, как я подумал вначале, а совсем другие вещи, вид которых вызвал у меня шок. На ладонь сверкающей струёй, манной небесной пролился ручей из крупных горошин.

- Не может быть! – мой возглас в тревожной тишине каюты показался карканьем ворона. Я, конечно, не ахти какой знаток бриллиантов - но то, что это были именно они, не оставалось сомнений. Самый маленький из камушков тянул карата на три, не меньше.

«Знал ли Доктор Фауст о камнях? Не за этим ли охотились ливийцы, и кто получатель в Эмиратах? – эти вопросы оказались первыми, пришедшими мне в голову после пяти минут полной прострации.

Спустя время, потраченное на умозаключения и принятие решений, мои мысли поменяли направление.

«Какая роль и кем отводилась в этом плаванье мне? Не исчезнуть ли с камнями, а если забрать их и лечь на дно, то где? - по моим непрофессиональным прикидкам, в пяти мешочках бриллиантов было свыше двухсот штук на сумму порядка десяти миллионов долларов.

«И за меньшее убивали. А то, что меня будут искать - можно не сомневаться. Если уже не начали, - несмотря на температуру, на лбу у меня выступил холодный пот. – Весь вопрос - во времени. Если опередить получателя в его поисках и вернуть камни - то шанс остаться в живых есть. Если не поторопиться - то неизвестные кладоискатели не будут спрашивать меня ни о чём. Им наплевать на причины задержки. Пристрелят сразу же после того, как найдут меня и бриллианты», - эта мысль не прибавила мне храбрости.

Я сунул один камень в карман, а остальные ссыпал в мешочек. Потом собрал остальные чёрные мешки – эти источники искушений – и, хромая, проследовал в камбуз. Там за одной из тумбочек ножом поддел плинтус красного дерева и аккуратно отделил его от переборки. Рейка с громким щелчком вышла из зажимов. Подцепив кончиком лезвия одну из полированных досок пола и аккуратно уложив целое состояние в образовавшуюся щель, я поставил паркет и плинтус на место. Пыль и немного мусора, затёртого в щели между досками, послужили хорошей маскировкой. Всё! Можно поднимать якорь.

Внушительная извилистая очередь из трёх десятков судов длинной цепью выстроилась на рейде Порт-Саида. Отдельно от гигантов стояло несколько небольших парусников и моторных яхт. Катер администрации канала сновал между судами.

Я пристроил свою Медину в хвост парусникам и вывесил в качестве сигнала двухфлажное сочетание NC «Терплю бедствие». «Нужна немедленная помощь».

Через некоторое время бинокли капитанов рядом стоящих судов рассматривали мой катер, как будто увидели подводную лодку, всплывшую для торпедной атаки. Ещё через час катер лоцмана ошвартовался по правому борту Медины.

- Проблемы? – на хорошем чистом английском спросил молодой араб, с любопытством рассматривая беспорядок, царивший на палубе. Только сейчас я заметил, насколько грязной выглядела рубка лодки.

- Ночью в тумане я чуть не попал под форштевень танкера. От резкого манёвра и сильной волны часть документов и деньги, приготовленные для прохода по каналу, смыло водой. К тому же вышла из строя рация, и я не мог связаться с администрацией порта, - моё малоубедительное враньё не произвело на египтянина никакого впечатления.

- Это уже дело полиции, а не моё, я сообщу им, – лоцман покосился на пулевые отверстия в переборке, козырнул и повернулся, чтобы уйти.

- Минуту! Подождите. Я серьёзно ранен, и у меня нет времени на выяснение отношений с полицией. Если это в ваших силах - помогите.

Мой жалкий голос, потрёпанный вид, лихорадочно блестевшие глаза, кровавое пятно, выступившее поверх джинсов, заставили его остановиться.

- Я вас отблагодарю, - поспешил добавить я и сделал честные глаза.

Эта ремарка заинтересовала араба.

- Какие есть у вас документы? – лоцман присел на диван у стеклянного столика. Я поспешно вытащил выданный мне послом в Триполи новенький паспорт и судовые бумаги, беспорядочно сложенные в папку ливийцами.

Египтянин, открыв красную корочку удостоверения личности, вылупил глаза.

- Русский, откуда? – его мягкий, почти славянский, правильный, с мягкими согласными выговор и широкая улыбка преобразили неприступное смуглое лицо. - Ты не из Петербурга случайно?

Русская речь на рейде Порт-Саида потрясла меня не меньше, чем находка бриллиантов.

- Не-а, - я глупо замотал головой, но тут же спохватился и спросил: – А ты откуда знаешь по-нашему?

- Чудил-ла! Я пять лет учился в вашем Питере. И женился на Насте.

- Кто такая эта Настя?

Моя тупость ничуть его не обескуражила.

- Из параллельной группы. Красавица – пальчики оближешь. Вот! - Он полез во внутренний карман мундира и достал фотографию. На ней симпатичная блондинка держала на руках смуглого младенца.

- Молодец! – бодро сказал я и вернул фото. - Так поможешь земляку или нет?

- Ты же сказал, что не из Питера, - спохватился араб.

- Из пригорода, - успокоил я лоцмана. – Так что, договорились?

Лоцман почесал начинающий лысеть лоб.

- Не могу. Прости, но без денег не могу. Для прохода по каналу нужен оплаченный счёт. Кроме этого, есть ещё некоторые формальности. Насколько я могу судить, здесь, - он перебрал судовые бумаги, - не хватает некоторых документов. А потом… Я, что ли, за тебя свои деньги буду в кассу вносить? Прости друг, не могу.

Я молча полез в карман и вытащил бриллиант.

- А через не могу?

Вид камня заставил араба отступить на полшага. После минутного замешательства он спросил:

- Он что, настоящий?

- Поддельных не держу.

- Дай посмотреть! – глаза лоцмана проводили камень, уплывающий обратно в мой карман.

- Решай! Достанешь разрешение и проводишь меня до Суэца - бриллиант твой. Забирай документы, какие есть, и придумай что хочешь - но с первым караваном судов мы должны войти в канал. А на той стороне в любой ювелирной лавке тебе подтвердят подлинность камня и дадут за него приличные деньги.

Минут пять араб размышлял. Всей пятерней он взлохматил остатки волос на высоком вспотевшем смуглом лбу. Затем решился.

- Жди!

Катер лоцмана взвыл сиреной и помчался в сторону канала.

Прошло ещё долгих три часа. Я с беспокойством следил за рейдом, опасаясь появления полиции. Но залив жил своей обычной упорядоченной жизнью. Лоцманы разводили суда, формируя караваны. Изредка сирены кораблей, предупреждая о своих манёврах, будили над водой долгое эхо. Нервное напряжение приглушило боль в ноге. А, может быть, это таблетки, горстями отправляемые в рот, сделали меня равнодушным к огню, сжигающему моё бедро. Наконец, показался уже знакомый катер. Я с тревогой следил, как на борт Медины вместе с лоцманом поднялся незнакомый толстый маленький человечек.

- Какого чёрта! – моя злость вышла наружу ругательством и протестующими жестами.

- Тише, тише, - лоцман предостерегающе поднял руку. – Успокойся. Это – Мехди. Он мой родственник и к тому же - ювелир. Давай, покажи ему камень.

Я недоверчиво посмотрел на обоих и нерешительно сунул ладонь в карман.

- Только из моих рук!

- Ладно, ладно. Давай показывай скорее.

Ювелир достал маленький цилиндр лупы и вставил её в глаз. Он долго вращал мою кисть, поворачивая бриллиант к свету. Потом спрятал лупу и достал какой-то прибор, больше похожий на ручку Паркер. Острый конец этого цилиндра араб приставил к камню. Раздался звонкий чистый писк. Ювелир удовлетворённо кивнул головой и повернулся к лоцману. Они отошли в сторону, но мой чуткий слух поймал конец фразы на английском:

- …high quality, very nice!

Лоцман кивнул и пошёл провожать ювелира. Через минуту катер отвалил от борта Медины. Я с беспокойством посмотрел на небо. На севере свинцовая пелена облаков на глазах чернела. Там сверкали зарницы.

- Давай, заводи двигатели! - бывший египетский студент российской мореходки вернулся, потирая в возбуждении руки. Он достал из недр мундира папку с документами и отдал мне. Потом из заднего кармана брюк вытащил бутылку «Jack Daniels».

- Знак уважения капитанов, - кивнул лоцман в сторону рейда.

- Взятка, - парировал я.

- Ладно, не язви, пристраивайся за кормой вон той яхты, - не обращая внимания на мою дурацкую шутку, араб показал на небольшой двухмачтовый парусник. – Запомни, наши позывные – «Медина один». – Потом, видимо, вспомнив, что радиосвязи у меня нет, полез в задний карман брюк и вытащил портативную рацию.

- Здесь Медина один. На борту лоцман. Прошу разрешения на присоединение к каравану. – Ему ответили на арабском. Египтянин бегло заговорил, повторяя несколько раз единственное знакомое мне слово «эфенди». Финалом переговоров послужило банальное английское «О'key!»

- Всё в порядке! Двигаемся. Место якорной стоянки – на дистанции треть кабельтовых от кормы парусника по прямой линии. Там ждём двадцати одного часа. Это время начала проводки судов. И самое главное, флажный сигнал «Терплю бедствие» не снимай.

Я посмотрел на часы и с удивлением присвистнул. Стрелки показывали семь часов вечера. До входа в канал оставалось два часа. Нервное напряжение постепенно стало спадать. Голова закружилась, в глазах потемнело, и сознание оставило меня. Очнулся я на полу кокпита. Египтянин суетился возле, заставляя меня сделать глоток. Виски текло по подбородку, но огненная вода постепенно заполняла рот. Я дёрнул кадыком, чуть не захлебнулся, сглотнул и снова припал к горлышку бутылки. Лоцман, отнимая виски, с облегчением выпрямился. Он поднёс бутылку к собственным губам и удовлетворённо причмокнул.

- Мусульмане ведь не пьют, - хрипло сказал я и слабо усмехнулся.

- Будем надеяться, что Аллах в это время смотрел в другую сторону. А ты ведь ему не скажешь, правда?

- Не скажу, но вижу, тебе без закуски не привыкать, - мой окрепший голос показался мне излишне ироничным.

- У меня был хороший учитель в Питере, - парировал араб.

- И кто это, если не секрет?

- Мой русский тесть, - гордо сказал лоцман и добавил: - Василь Иваныч!

- А как тебя зовут? – спохватился я.

- Гамаль! – египтянин сел в мастер-кресло и вытер испарину со лба.

 

Мы стояли на якоре возле круизной яхты и слушали музыку, доносившуюся из кают-компании белоснежной красавицы. Я в который раз посмотрел на часы, потом, вспомнив о своём обмороке, торопливо сунул руку в карман. Камень был на месте.

Гамаль, заметив моё движение, улыбнулся.

- Не бойся! Аллах запрещает воровство. Чужого не берём, но и своё не отдадим. Ты лучше подумай, что нам делать вот с этим, – он пальцем указал на кровавое пятно, окрасившее мои джинсы в бурый цвет.

- Чёрт! – пробормотал я. Боль в ноге снова росла от неудобного положения тела, усталости и тугой повязки. Действие обезболивающих средств заканчивалось. Нужно было решить эту проблему.

Часы показывали четверть восьмого. Время есть.

- Помоги мне спуститься в камбуз, - попросил я лоцмана.

Толкаясь плечами на узком трапе, мы сошли вниз.

- А теперь иди, не мешай мне. – Лоцман, ни слова не говоря, смотрел, как я стягиваю штаны. Потом махнул рукой, сморщился и заторопился наверх.

Я включил газовую плитку, положил на огонь нож, потом нашёл в одном из ящиков кладовки сигнальный флаг. У меня ещё оставалось пара бинтов, ватные тампоны, три четверти бутылки виски и флакон йода. Нить и иголка нашлись на своём месте под воротником рубашки. Отвинтив в гальюне небольшое зеркало для бритья и поставив возле себя таз, я взял в руку нож, сел и прислонился к переборке. Теперь флаг мне в зубы!

Сжатое челюстями древко чуть хрустнуло. Нет, так не пойдёт. Сделав три внушительных глотка из бутылки, снова зажав дерево зубами, не снимая окровавленных, пропитанных гноем бинтов, я воткнул нож в бедро. Боль обожгла всю поверхность ноги от пятки до пояса. Расковыряв рану и поддев бинты, кончиком лезвия я снял повязки и бросил клочки марли в таз. Потом джинсами вытер кровь, сочившуюся из чёрного отверстия. Хрипя от боли и закусывая до скрипа зубов флаг, я расширил дыру, запустив туда нож. Сталь глухо звякнула о металл. Двумя пальцами я захватил пулю и вытащил её наружу. Меня мутило от запаха крови и гноя. Маленький сплющенный кусочек свинца тихо соприкоснулся с пластиком таза. Я вылил в рану полфлакона йода и заорал, выпустив из зубов древко. Бедро горело огнём.

- Только бы не отрубиться, – думал я, заталкивая в рану заточенным до толщины карандаша древком флага ватные тампоны, пропитанные виски. Но впереди предстояло главное.

Снова зажав флаг в зубах и намочив иголку в спиртном, я стал зашивать рану, стараясь поглубже зацепить мою дублёную шкуру. К моему удивлению, эта боль была сносной. Наверное, сказались количество выпитого виски и понижение порога чувствительности кожи, сожжённой йодом. Зеркало здорово приближало, и один вид шва приводил меня в состояние, близкое к обмороку.

- Ничего, ничего, - шепелявил я древку, заставляя себя всматриваться в обезображенную ногу.

Наконец, очередной стежок был сделан, узелки завязаны. Последним тампоном, с которого густо капало спиртное, я смыл кровь и промокнул шов. Потом туго перебинтовал ногу. Через полчаса на мои вопли прибежал лоцман. Я сидел на полу среди окровавленных гнойных бинтов и пьяно пел песню «Врагу не сдаётся наш храбрый Варяг». Гамаля чуть не вырвало прямо на лестнице.

- Ты иди. Готовь катер к проводке. Я сейчас отдохну и поднимусь к тебе, - я бодро подмигнул арабу и стал натягивать грязные джинсы. Оставлять Гамаля одного в кокпите мне было не с руки. Лоцман недоверчиво посмотрел на мои трясущиеся руки, застёгивающие молнию брюк, и вышел. Бедро ныло тянущей острой болью, и с этим снова надо было что-то делать. Я высыпал в рот очередную порцию обезболивающих таблеток, допил виски и, встав на четвереньки, пополз к трапу. Подняться наверх мне удалось с пятой попытки. Подтягиваясь на руках, помогая себе здоровой ногой, я выкарабкался на палубу.

Наверху начинался дождь. Размытые, призрачные очертания кораблей на рейде Порт-Саида с россыпью ходовых и стояночных огней казались большим городом на воде. Блики недалёких молний высвечивали ходовые рубки стоящих рядом двух военных корветов, стальные, окрашенные красной охрой широкие корпуса танкеров, низкие борта сухогрузов. Я подставил лицо под холодный душ ливня, и в этот момент в палубу Медины ударила молния. Яркая вспышка разорвала мне зрачки и вырвала палубу из-под ног.

 

 

Огонь смотрел прямо в глаза. Моё тело шло к нему, а пламя, в свою очередь, двигалось навстречу. Что ему нужно от меня? Веки закрылись сами собой от яркого света. Вот сейчас огромное всевидящее око подойдёт ко мне вплотную… Что будет дальше, я не знал.

А потом, прижавшись спиной к ещё не готовой колонне, лежавшей в осколках белого мрамора, я снова открыл глаза, чтобы через них всем сердцем впитать животворящее тепло Бога. Мне не важно, как его зовут. Пусть жрецы дали ему имя Ра или Амон. Это всё пустое. Я знал, что только ему мы все обязаны жизнью. Ему обязаны вечной радостью птицы, прославляющие в своих песнях силу, мощь и милосердие Бога. Ему обязан Нил, потому что таянье снегов в верховьях гор, из которых берут начало несколько небольших ручьёв, весной превращает реку в разливы огромных масс воды. А вода питает корни пшеницы, хлопка, льна, розовых кустов, которые дают благовония храмам и ароматные масла знатным женщинам Мемфиса. Влага, поднятая с поверхности реки потоком горячего воздуха, в свою очередь выпадает по ночам росой, предназначенной садам, тяжело вздыхающим от бремени сочных и сладких плодов. По выражению лица, морщинам, улыбкам покровителя всего живого жрецы предсказывают обильные урожаи, дожди, лучшие периоды для пахоты и зачатий женщинами мальчиков, которые в итоге становятся воинами. Эти откровения я слышу каждый день от моего нового, посланного провидением отца, и принимаю его слова всей душой.

Удар бамбуковой трости пришёлся точно по лицу.

- Сын глупого осла и ленивой ослицы! Ты опять мечтаешь о пустом и греешь свои бока на утреннем солнце?! Давай, берись за молот и зубило! Ты должен сегодня закончить работу над этой колонной. Иначе тебе не принести сегодня вечером в дом и горсти ячменя для жидкой похлёбки.

Трость ещё раз зацепила спину, но мои руки уже принялись долбить неподатливый белый мрамор для одного из дворцов нового города в дельте Нила. Пришелец с севера, новый грозный повелитель Египта торопился закончить свою столицу, названную в честь Александра - Великого царя и потрясателя Вселенной. Основанная сыном грозного Филиппа, покорителем Эллады, Персии, Согдианы крепость быстро превращалась в великолепный полный воздуха и света белый город, которому не будет равных на просторах эллинского мира. Война между диадохами*1 за раздел Империи Аргеадов давно закончилась, и самый лакомый, жирный кусок достался Птолемею. Он оказался достаточно умён, чтобы последовать примеру Александра и не трогать древние традиции египтян, уклад их жизни, порядки, быт и пантеон многочисленных богов. Больше того, владения жрецов приумножались землями, дарованными им новым фараоном. Возводились огромные храмы, посвящённые Амону, старые святилища богатели, сокровищницы ломились от золотых культовых предметов, закрома переполнялись запасами пшеницы, сухими плодами садов и вяленым мясом.

Если наступит период засухи и голода, цитадели жрецов окажутся местом, где накормят голодных и приютят нищих. Взамен жрецы обеспечат роду

 

*1 - Диадох (греч) – преемник.

 

Птолемеев свою лояльность и поддержку, провозгласив незыблемость власти новых, богами данных народу Египта фараонов.

Как меня зовут, я не знал. Моя память, как мне сказали, оказалась стёртой ударом камня, выпущенного из пращи в одной из битв, в которой Египет проиграл, а Александр выиграл и воткнул своё копьё перед гробницами старых династий. Я хорошо понимал его. Тем самым он показал, кто новый хозяин древней, но ослабевшей под ударами неумолимого времени страны. Меня подобрали и выходили бедные крестьяне, принадлежавшие вместе с тростниковой лачугой храму Сета. Теперь я тоже - собственность этого святилища, крупнейшего в Гелиополисе, и послан жрецами в качестве рабочей силы на строительство новых дворцов македонской знати. Единственным богатством, принадлежащим мне, были мои сильные руки. Они могли крепко сжать копьё, меч, щит, привычно взяться за мотыгу. Но теперь они держали молот и зубило. Вот только с моей головой, по словам храмового лекаря, дававшего мне горькое питьё из лекарственных трав, что-то было явно не так.

Я абсолютно не помнил прошлого. Я просто работал, чтобы прокормить двух стариков, которых теперь считал своими родителями. Но странные видения и до конца не осознанные сны о странных землях, о красивых многомачтовых лодках с огромными белыми прямоугольными парусами и высокими надстройками палуб преследовали меня по ночам.

- Да поразит тебя Амон своими пылающими глазами!

Новый удар по плечам вернул меня к тяготам бытия. Я оглянулся и пощупал рукой свежий рубец на правой щеке от предыдущей оплеухи. А потом я зачем-то перехватил ещё один короткий замах. В моих кулаках сухо треснула кисть руки надсмотрщика. Его громкий вопль привлёк внимание двух солдат македонской охраны. Они встали на ноги и, оставив за спиной навес шатра, прикрывавшего их головы от сверкающих стрел Бога, поспешили ко мне.

У моих ног стонал и корчился от боли несчастный иудей. Он ругался по-гречески, разбавляя брань коптскими словами. За знание языков его и взяли присматривать за резчиками камня. Я знал, что был неправ, и сейчас последует наказание. Но мои глаза без страха смотрели на солдат. От первого удара мечом плашмя я ушёл еле уловимым движением закалённого тяжёлой работой тела, второй парировал рукояткой молота. Взгляды македонян стали жёсткими и неумолимыми. Они сделали маленькую передышку, оценивая противника. Внезапный выпад застал меня врасплох. Острое лезвие вошло в бедро, рассекая плоть наискось, и я упал на колени. Второй меч в быстром замахе прошелестел над головой, но его остановил грубый окрик:

- Стойте! Раба не трогать! Он силён, как бык. Такие среди египтян редкость.

Высокий эллин в дорогом пурпурном плаще слез с лошади и торопливо шёл к месту схватки.

- Наши галеры нуждаются в сильных гребцах.

Ему возразил один из солдат, стоявших надо мной:

- У него сухожилие перерезано. Его дешевле убить, чем вылечить.

- Не спорь со мной, солдат!.. Антигеон! – взмахом руки мой неожиданный защитник подозвал своего спутника, который с помощью мальчика-слуги слезал с высокого крепкого осла. - Антигеон! Осмотри рану каменщика, наложи повязку. Если жила срастётся - его счастье, если нет - хромой гребец ничем не хуже других. Тем более, что такие крепкие руки, - воин схватил мои запястья и перевернул ладони мозолями к солнцу, – хорошее дополнение длинному веслу. – Знатный эллин громко захохотал, довольный своей шуткой.

«Кто знает, может, поворот судьбы пойдёт мне во благо и весло приведёт меня к моей мечте?» – подумал я, но тут же помрачнел. Я видел гребцов, выносимых замертво с кораблей македонян, заходящих в гавань строящейся Александрии.

 

Боевая галера с тремя рядами вёсел казалась мне огромной. Она была совершенно не похожа на торговые суда и напоминала длинную стальную спицу с двумя мачтами и двумя прямоугольными парусами, спущенными сейчас и уложенными вдоль днища корабля под дощатый настил. Выдающийся далеко вперёд раздвоенный нос, одетый в листовое железо, не только легко разрезал волну - он ещё служил тараном, и любое вражеское судно могло быть разрублено надвое этими стальными пятиметровыми изогнутыми лезвиями, уходящими под углом в пенистые волны моря. По сучковатым, отполированным босыми ногами доскам в середине галеры ходили два огромных чернокожих раба. Они поигрывали длинными бичами из кожаных верёвок с вплетёнными в них кусочками свинца. Малейший сбой в ритме вёсел - и плеть опускалась на плечи виноватого в этом гребца. Лавка, к которой я, как и сотня других несчастных, был прикован цепью, располагалась почти на метр выше первой шеренги гребцов. Мой ряд считался вторым верхним, и мне досталось длинное, свыше двадцати локтей*1 весло, выступающее своей сверкающей лопастью далеко в море. Попутный ветер давно поменял направление, и триера медленно двигалась вдоль недалёкого берега, описывая длинную пологую дугу, чтобы обойти скалы. Македоняне сегодня никуда не торопились. Они в этот день несли патрульную службу в прибрежных водах на морских границах с Карфагеном. Финикийцы или хананеи, как сами они себя называли, становились всё сильнее, и в последнее время значительно чаще нападали на торговые суда, идущие из Александрии и вывозящие египетскую пшеницу в Сирию Селевкидам и в Македонию наследникам Антигона.

Моя голова в который раз оказалась занята вопросами, кем я был в прошлой жизни, зачем всемогущий Амон руками лекаря-жреца вернул меня из царства мёртвых, почему мой жизненный путь не закончился на незнакомом поле сражения? Как я туда попал, и что ещё приготовила мне Изида? Быть может, это она нашла меня, как нашла когда-то Озириса, которого убил собственный брат Сет и, разрезав на части, бросил в песках? Быть может, я должен вместо неё скитаться в пределах Ойкумены? Но зачем?

Время моего очередного бездумного гребка впервые в это утро не попало в ритм с барабаном помощника кормчего. В тот же миг плеть смотрителя за невольниками опустилась на мои плечи. Не поднимая головы, я попытался быстрее поднять тяжёлое весло и сделать новый гребок. От напряжения мышц толстая цепь, которой я был прикован к скамье, громко звякнула и натянулась.

 

 

*1 - Локоть (466 мм) - мера длины, принятая в Древнем Египте. Равнялась семи ладоням (66,5 мм). Ладонь, в свою очередь, равнялась четырём пальцам (16,6 мм)

 

Непроизвольно мои глаза встретились с тусклым блеском оков на ногах. Стержень, расклёпанный в железном обруче, охватывающем мою лодыжку, с каждым движением плоти постепенно выходил из гнезда. Кузнец оказался слишком ленив и небрежен. Сейчас мне не стоило большого труда ухватиться за штырь и вытащить его из цепного звена. Тем более, что три месяца тяжёлой работы с веслом ещё больше укрепили мои руки и особенно пальцы. Под смуглой, обожжённой солнцем кожей огромными буграми перекатывались твёрдые, как камни, мышцы. Вот только покалеченное бедро по-прежнему беспокоило меня болью по утрам.

Барабан звучал всё быстрее, окрики рабов, орудующих плетьми, становились громче и злее. Я поднял голову и понял причину переполоха. Из-за мыса наперерез триере спешили два длинных иглообразных низких судна. Они были значительно резвее македонской галеры и, судя по всему, давно набрали ход. Несмотря на слабый ветер, финикийцы в дополнение к усилиям гребцов поставили два косых белых паруса. На нашей галере македонские гоплиты и пельтасты разбирали щиты и ксифосы*1. Прислуга баллист выносила из недр трюма камни и грубой толстой лепки сосуды с маслом.

 

*1 – ксифос (греч.) – разновидность древнегреческого меча.

 

Возле катапульт на большом медном щите уже горели угли, ожидая момента перекинуться на промасленную паклю, служившую пробками для метательных амфор.

- Ритм и темп, ритм и темп, - упрямо бубнил прямо в уши барабан, заставляя вёсла подниматься всё быстрее. Бронзовые спины гребцов густо покрылись потом.

Удар нашей триеры точно по центру правого борта галеры финикийцев разломил вражеское судно пополам. От сильного толчка часть моих товарищей-гребцов повалилась со своих лавок на палубу. Раздались крики десятка глоток, в которых смешались боль от изувеченных, вывихнутых цепями и сломанных ног, страх и проклятия. Этому воплю вторил другой. Крик торжества. Второе судно хананейских пиратов с угрожающей быстротой приближалось к нам с левой стороны.

Я увидел летящий мне прямо в лицо огненный шар, выпущенный из вражеской баллисты. Упав плашмя на доски деревянного помоста, я со страхом оглянулся. Корма македонской триеры пылала жаром сотни солнц. Разорвавшаяся от соприкосновения с палубным настилом и от давления вспыхнувшего внутри масла амфора осколками выкосила пространство вокруг рулевого весла. Барабан замолчал. Не было больше ни ритма, ни кормчего, ни командира триеры.

Штырь из обруча, сжимавшего мою здоровую ногу, вышел так легко, как будто я просто достал из колчана стрелу. Выбросив железку в море, я вскочил на скамью, потом подбежал к борту и краем глаза заметил, как таран финикийского судна вошёл до основания в переднюю часть македонского корабля. Удар оказался настолько сильным, что меня бросило вперёд. Полёт был долгим, как во сне. Я хватался руками за воздух. Мои ноги делали беспорядочные хаотические движения. Вода медленно приближалась ко мне, сверкая на солнце ослепительными бликами. И в этот самый момент я увидел глаза. Последней мыслью перед ударом о воду и потерей сознания было откровение:

«Это не глаза Изиды и не взгляд Тота или Пта*1. Это были глаза Океана*2».

 

*1. Идеалом высшей мудрости и правды, олицетворением лучших сторон человеческой природы, воплощением ума у египтян являлся бог Тот. Он помогал богу Ра в его борьбе с силами тьмы. Его символом была Луна. Бог Пта был одним из главных богов. Его называли владыкой истины, божеством справедливости. О Пта говорили, что он - это солнце и луна одновременно. Он считался покровителем ремесел и путников. Иногда он считался верховным богом, творцом всех богов и мира.

*2. Океан (или Океанус) был одним из титанов, богов древней Греции. Океан изображался в древнегреческом искусстве, как рогатый в виде быка бог с хвостом рыбы вместо ног.

 

Медленно, слишком медленно глиняная чашка воды тянулась к моим губам, а глаза, голубые с изумрудным оттенком глаза постепенно отпускали мой взгляд. Пелена беспамятства рассеивалась, проясняя сознание и напоминая о ходе времени толчками боли в ноге. Это кровь своим ритмом наполняла мой пульс.

«Ритм и темп, ритм и темп».

Глаза цвета нефрита, наконец, выпустили меня из своих объятий и посмотрели на кого-то, стоявшего сбоку и пока невидимого мной. То, что я лежал на кровати, а не на дубовых досках палубы или грубом ложе из глины, застеленном охапкой соломы, было так же точно и осязаемо, как тиканье старых фаянсовых часов, сделанных в виде расписанного восточным орнаментом кувшина. Они висели на выбеленной мелом стене и укоризненно смотрели на меня. И тут я услышал шёпот. Египетский арабский диалект с гортанными звуками и придыханием чередовался отдельными английскими словами.

- Ещё пара дней, ну четыре от силы - и рана окончательно заживёт. Здесь важно вовремя снять червей и затем обработать шов марганцовкой. Но не пытайся наложить повязку. Пусть черви и рана дышат.

Чёрт меня возьми! Я понимал каждое слово и даже те редкие вкрапления коптских*1 слов, произносимых невидимым в темноте человеком.

- Где я и кто я? - мой вопрос повис в воздухе и остался без ответа. Потом я услышал тихий мужской голос:

- Ты слышала? Это то, что я думаю? Он говорит на нашем древнем культовом языке. Это удивительно! Он почти утрачен даже нами. Кто он?

- Тише! Я знаю ровно столько, сколько и ты. Три дня назад Гамаль притащил его с лодки, спрятанной сейчас в укромной бухте среди скал. Брат сказал, что он русский. Откуда парень знает наш язык - один Господь ведает. Но, по-моему, этот бедняга ещё бредит и повторяет в беспамятстве услышанные от нас слова.

Тихий мелодичный голос принадлежал смуглой красивой девушке с глазами океана. Они снова приблизились к моему лицу и, не выдержав моего прямого осмысленного взгляда, в испуге закрылись густыми ресницами.

- Он пришёл в себя!

Из-за её спины показалось худое лицо араба.

- Как ты себя чувствуешь, друг мой и гость этого благословенного дома?

Его английский был настолько плох, что я разобрал только слово «гость» и слово «чувствуешь».

- Можете говорить на арабском, я вас пойму. – Мой слабый голос привёл моих врачевателей в состояние шока. Несколько минут длилось неловкое молчание. Девушка прервала паузу первой.

- Гамаль сказал, что ты русский.

 

*1- коптский язык – последний представитель древних египетских наречий, священный язык египетский христиан.

 

Я криво улыбнулся и понемногу стал вспоминать недавние события. Нога и челюсть ещё болели. В дёснах я нащупал языком ранки от заноз, сделанные древком сигнального флага.

«Интересно бы было измерить силу давления моих зубов в атмосферах», - подумал я.

- Раз Гамаль сказал, так оно и есть. Так где я?

- Ты – в моём доме. А я – сестра Гамаля.

- Это я понял, и спросил о другом.

- Ах, прости. Наш городок маленький, а этот дом вообще стоит особняком на краю посёлка у самого моря. Ты в сотне миль от Суэца.

Приятней этой новости я давно не слышал. «Интересно, сколько дней я был в отключке, и откуда знаю арабский?» – эту мысль я тут же озвучил.

- Гамаль сказал, что ты потерял сознание сразу после извлечения пули из бедра. Ещё он сказал, что в тебя ударила молния, что ты безрассуден, храбр, глуп, но везуч. Мы еле сняли тебя с лодки и перенесли в дом. Ещё Гамаль сказал, чтобы я не вызывала ни врача, ни полицию.

- А это кто? – я бесцеремонно показал пальцем на пожилого араба.

- Это мой двоюродный дядя. Он лекарь-самоучка, а по совместительству ещё и ветеринар, но ты не бойся, дядя владеет тайнами врачевания древних. Вот посмотри свою рану. – Девушка подсунула руку под мою голову и приподняла меня на постели.

Я скосил глаза вниз и увидел, как на моём бедре в месте, пульсирующем слабой болью, копошилась горка навозных белых червей. Меня чуть не вырвало прямо на пол. Моя рука потянулась смахнуть этих тварей на землю, но доморощенный врач схватил меня за локоть.

- Не трогай их во имя Иисуса Христа. Это священные черви Анубиса. Они съедают только гниющую и мёртвую плоть. Ещё пара дней - и от твоей раны останется только розовый шов.

Я откинулся на узкий валик подушки. От резких движений голова закружилась, а на лбу выступил пот. В левом виске сильными толчками пульсировала боль. Я потрогал это место. Там была рана величиной с крупную фасолину с подсохшей корочкой заживающего ожога. Разглядывая червей, мне удалось рассмотреть нижнюю часть своего тела. Я был гол, как новорожденный младенец, и так же чисто вымыт. Только на нижней части живота, прикрывая священное для каждого мужика место, белела узкая полоска чистого холста. К моим щекам прихлынула кровь, и мне пришлось отвернуться.

Тихий смех и шёпот заставили меня смутиться ещё больше.

- Да ладно вам, - буркнул я.

- Не стыдись своей наготы, – тихо сказал лекарь. - У тебя сильное и красивое тело. Ты поправишься и пойдёшь дальше путём, предназначенным тебе нашим Спасителем. Прощай, странный русский. Мои услуги тебе больше не нужны. А ты, - обратился ветеринар к моей сиделке, - знаешь, что делать. Не забудь! Никаких повязок.

- Ну и забот вам со мной, - тихо сказал я девушке, когда дверь за врачом закрылась. - А можно спросить, как тебя зовут? - мой вопрос прозвучал довольно грубо.

- Бастет. А тебя? - тут же спросила девушка.

- А меня – Алекс.

- По-гречески это значит – Защитник. Да? – её вопрос прозвучал, как утверждение.

- Не уверен. А откуда ты знаешь греческий? – для обитателя египетской глубинки девушка была хорошо образована.

- Священное для египетских христиан коптское наречие Бохайр – литургический язык Коптской православной церкви Египта*1. В наших писаниях много слов и выражений из греческого.

- Понятно, - тихо сказал я, только сейчас вспомнив, что лекарь-араб упоминал Иисуса. – Так ты христианка?

- Ну да.

- А твой брат Гамаль?

- А он мусульманин.

Я озадаченно уставился на девушку. Она, похоже, читала мои мысли.

- Христианам сделать в Египте карьеру практически невозможно. Поэтому мой брат – мусульманин. Это его осознанное решение, а выбор мужчины достоин уважения.

Похоже, она знала ответы на все вопросы.

- Тогда скажи, откуда я знаю арабский и коптский языки, да ещё болтаю на них, как будто родился в песках Египта?

- А вот это знает только Господь. Если он волей своей вложил в разум и уста твои эти наречия – значит, так ему нужно, значит, у него на тебя свои виды.

- А что означает имя Бастет?

- Господи! Полчаса назад пришёл в сознание, а уже любопытен, как наши старухи, скучающие от безделья на скамейках подле своих лачуг.

- И всё же… - не отступал я.

- Бастет – это египетская богиня любви, радости, праздников, это женщина с головой кошки и телом львицы, – засмеялась девушка и выбежала из комнаты.

 

*1- Коптская православная церковь Александрии - официальное название христианской церкви в Египте, одна из древневосточных (дохалкидонских) церквей.

 

«А ведь верно. Она похожа на большую кошку. У неё даже глаза изумрудно-зелёные с бирюзовым оттенком», - подумал я и осторожно, стараясь не потревожить рану на бедре, повернулся на бок. Ещё через пару минут я провалился в сон.

Резкий, но приятный запах кофе и сытный дух ячменных лепёшек заставил меня открыть глаза. Через щели опущенных жалюзи по всей поверхности окна пробивался яркий солнечный свет. Комната, в которой меня приютили, оказалась маленькой, но уютной. Везде царил идеальный порядок. Чисто выбеленные стены давали ощущение прохлады, немногочисленные вещи: книги, несколько шкатулок, ножная швейная машина, настольная лампа на небольшом столе сказали мне, что эта комната, скорее всего - спальня Бастет. На столе я заметил чёрный ноутбук. Крышка была закрыта. Рядом лежал блок питания со свёрнутыми проводами. Я осторожно приподнялся и посмотрел на бедро. Черви куда-то исчезли, и шов блестел ярко-розовой подсохшей плёнкой. Кто снял мерзких тварей, я уже догадался. Но вот когда? От этой мысли я, очевидно, снова покраснел, потому что почувствовал тепло в мочках ушей и на скулах. Я покосился на мой голый живот и перевёл взгляд на стул возле кровати. Там лежали абсолютно новые голубые джинсы, чёрная футболка с вышитой маленькой золотистой пумой, белые носки и лёгкая ветровка со стоячим воротником. На полу рядом с кроватью стояли мои любимые старые кроссовки, очищенные от грязи и смазанные каким-то кремом. В полумраке комнаты брендовые значки Nike отливали серебром. Натянув джинсы, я подошёл к окну и раздвинул планки жалюзи. Моим соскучившимся по дневному свету глазам открылось море. Дом стоял на самом берегу и занимал высокий холм. С вершины к берегу тянулась тропинка, проложенная через короткую редкую, начинающую желтеть траву. У самой кромки прибоя на песке лежало несколько старых разбитых рыбацких лодок. И лишь одна из них показалась мне пригодной для спуска на воду. Далеко в море я заметил фок и кливер какого-то небольшого парусника, а дальше еле различимые контуры двух огромных танкеров.

За спиной скрипнула дверь, кто-то смущённо кашлянул.

- Ты уже встал?

Я обернулся и встретил изумрудно-нефритовый взгляд Бастет.

- Да вот, встал. Очень вкусно пахнет кофе, и есть захотелось.

- Ну, так одевайся и пойдём завтракать, а то у тебя вид, как будто ты готов проглотить меня.

«Так оно и есть», - подумал я. Такой красивой девушки я давно не встречал. Она была похожа на индийскую актрису. Тонкий прямой нос, небольшой подбородок с ямочкой, изящная линия скул, высокий лоб, смуглая кожа с нежным еле уловимым румянцем на щеках, длинные чёрные волосы, стянутые на затылке узлом. Вот только глаза были… глазами океана. И теперь моя память подбрасывала мне всё новые картины из недавнего полузабытья. Как Бастет сидела ночи напролёт возле кровати, как обтирала влажными тампонами моё потное тело, как прикасалась ладошкой к горячему лбу, как с тревогой наклонялась ко мне, слушая дыхание, как согревала своим телом, когда меня бил озноб. Растущее чувство привязанности и нежности к удивительной египтянке наполняло мне сердце.

Не выдержав моего пристального взгляда, девушка отвернулась и молча вышла. Я поплёлся за ней, чуть прихрамывая. Новая ткань джинсов немного натирала свежий шрам.

- Ну, как твоя рана? – Бастет ловкими движениями рук разливала по небольшим аркопаловским чашкам свежесваренный кофе. По центру стола стояло блюдо с лепёшками, густо обсыпанными кунжутом.

- Тебе лучше знать. Ведь это ты снимала червей, да ещё так, что я даже не проснулся.

- Я не об этом. Не болит?

- Почти нет. Вот только джинсы трут.

- Господи! Как я забыла? Они же новые. Давай я их постираю. Они станут мягче.

Бастет выскочила из-за стола и кинулась ко мне, пытаясь расстегнуть пуговицу на брюках. Я вскочил, перехватил её руки и прижал к своим плечам. От резких движений мой кофе опрокинулся, и резкий запах кофейных зёрен наполнил комнату. Мы стояли возле стола, прижавшись друг к другу. Я чувствовал, как точно в левую половину моей груди гулкими частыми толчками билось сердце Бастет.

- Чёрт с ней, раной, – я опомнился и, в который раз покраснев, медленно отстранился. - У меня шкура, как у слона. До свадьбы заживёт, - мой голос показался мне глухим и хриплым.

- До чьей свадьбы? - спросила Бастет тревожно.

- Да это я так, к слову. Есть такая русская пословица.

Девушка гибким движением высвободилась из моих рук и нервно рассмеялась.

- А я подумала, что ты делаешь мне предложение.

Густой румянец на её смуглых щеках подчеркивал изумруды глаз. Она резко повернулась, раздув колоколом платье, и быстро выбежала из комнаты. А я остался тупо доедать лепёшки, растерянно водить пальцем по коричневой луже пролитого кофе и обдумывать ситуацию. Рой разных приятных и неприятных мыслей наполнял мою голову, как пчёлы заполняют под вечер улей. Я разрывался между чувством к Бастет и долгом, между тягой разгадать тайну Медины и светом глаз океана, между желанием, вызванным дразнящим запахом волос девушки, между памятью прикосновений к её нежной шёлковой коже и незаконченным делом. Целый день я пролежал в спальне, время от времени прикасаясь к её вещам, вдыхая тонкие ароматы, исходящие от шкафа и ящиков письменного стола, рассматривал старые фотографии, висящие на стенах. Там была история её детства. С чёрно-белых снимков на меня смотрела забавная тоненькая хрупкая девчонка с огромными светлыми удивлёнными, смеющимися глазами.

Ближе к вечеру, встревоженный тишиной, заполнившей дом, я вышел во двор. Постройка, сложенная из кирпича в этаком легкомысленном стиле, больше похожем на киприотский, действительно стояла на самом краю небольшого рыбацкого посёлка. До ближайших домов неторопливым шагом пришлось бы идти минут пятнадцать. Внимательно осмотрев дом, я понял, что он расположен на фундаменте другой, более старой постройки, служившей когда-то жилищем смотрителю маяка. Ещё сохранившая белую краску на стенах башня с дырявой крышей и разбитыми стёклами верхнего яруса возвышалась чуть сзади на самой макушке холма.

«Ну да, зачем теперь маяки, когда есть радары и спутниковая навигация», - подумал я, внимательно рассматривая старый маяк и окрестности посёлка. Меня потянуло к морю. Припадая на раненую ногу, я стал спускаться к маленькой фигурке, сидящей на большом камне у самой воды. Это была Бастет. Она обхватила колени переплетёнными пальцами и, не отрываясь, смотрела на остывающий шар Солнца, медленно опускающийся на западе за линию горизонта. Я тихо подошёл и сел рядом. Девушка покосилась изумрудным глазом в мою сторону и отодвинулась.

- Бастет! – с трудом ворочая языком, хрипло позвал я.

- Ну почему так устроен мир? Почему Господь посылает в мой дом хорошего человека, а он уже торопится сбежать от меня? Неужели я такая страшная и противная? Неужели моя кожа пахнет рыбой? Или она такая грубая, что вызывает чувство отвращения? Прикоснись к моей груди! – Бастет схватила мою руку и прижала чуть выше выреза платья. - Ты чувствуешь, как бьётся моё сердце? Это кровь выходит из берегов потоком моей любви к странному, большому, ещё совсем недавно беспомощному парню. Долгими ночами я сидела подле тебя, меняла наевшихся гноем червей и готова была своими губами высушить и исцелить твою рану. Ты послан мне богом, неужели не понимаешь? Ну почему ты молчишь, изваяние каменное?

Я осторожно убрал ладонь с нежной кожи девушки и обнял её. Она прижалась ко мне и в ответ крепко обхватила меня тонкими, но сильными руками. Глаза океана снова смотрели прямо в мои зрачки.

- Если ты не дашь мне вымолвить ни слова, как я могу сказать тебе, что ты самая красивая, самая желанная, гибкая, нежная женщина-кошка? И пахнешь ты так сладко, что у меня почти не осталось сил держать себя в доспехах уважения и благодарности и сопротивляться влечению к тебе. И кожа твоя нежнее шёлка. Мои ладони так и тянутся к смуглым, цвета бронзы, плечам и коленям. Даже на расстоянии я чувствую теплоту самого дорогого для меня тела. И понимаю я тебя с полуслова. Не зря судьба сделал мне подарок и дала возможность говорить с тобой на одном языке. Но ты можешь даже молчать. Я всё равно пойму тебя внутренним чутьём и своим сердцем. Мне стоит только посмотреть в твои глаза.

Бастет положила голову мне на плечо.

- Говори, говори. Ещё ни от кого я не слышала таких слов, – она снова пристально взглянула на меня. – Но есть что-то, беспокоящее тебя, ради этого ты хочешь уйти. Я права?

- Нет, не права. Ещё пять минут наедине с тобой - и я утону в твоих зелёных зрачках. Кто меня спасёт из бездонного изумрудного омута?

- Алекс, прошу, не шути так со мной. Скажи, в чём дело. Я ведь вижу. Тебя что-то тревожит. Кто зовёт тебя? Почему мы не можем провести остаток дней здесь?

Бастет вырвалась, порывисто встала и широко распахнула руки, обнимая небо.

И тут, не знаю почему, я рассказал ей о Тунисе, Ливии, о лодках, о Докторе Фаусте, тюрьме, побеге и опасности, грозящей самой Бастет за укрывательство беглеца. О бриллиантах я предпочёл умолчать. Не из-за того, что я не доверял девушке, а только потому, что, зная о бриллиантах, она будет нервничать и не дай Бог, если кто-нибудь пойдёт по моему следу. Бастет, зная об алмазах, может выдать себя.

- Поэтому, пока я не разберусь с этим делом, захватом лодок, арестом, не найду своего друга - тебе нельзя быть со мной. Но я обещаю, что вернусь. Вернусь живым и невредимым… Кстати, у меня к тебе вопрос. В христианской общине Египта есть такой обычай – платить выкуп родственникам невесты?

Моя шутка не рассмешила её.

- Нет. Достаточно обручального кольца. – Девушка грустно улыбалась и гладила мои руки своими сильными, но ласковыми и тёплыми ладонями.

- Пойдём в дом, - тихо сказал я. - Завтра утром ты расскажешь мне, где Гамаль спрятал яхту.

Эту ночь мы провели вместе.

 

На следующий день на том самом единственно пригодном для плаванья рыбацком баркасе, который я видел из окна, мы отправились в маленькую, закрытую со всех сторон бухту, где стояла на якоре моя лодка. Ухватившись за леер, я подтянулся и влез на Медину, потом подал руку Бастет, и она, быстро и ловко перебирая ногами, оказалась рядом со мной на тёплых досках палубы. Я привязал баркас к фальшборту лодки и поднялся по трапу в кокпит. Девушка стояла внизу и с изумлением разглядывала яхту.

- Какая большая и красивая!

- Да уж, - буркнул я, осматривая беспорядок в рубке. Потом спустился к Бастет, взял её за руку и повёл в кают-компанию. Порывшись в ящике стола, нашёл пульт от телевизора и включил его. Сигнал был слабым, но картинка на экране выглядела сносной.

- Посиди здесь немного. Я наведу порядок в кокпите, проверю двигатели и приборы.

Красивые губы Бастет чуть подёргивались. Её напряжённость и беспокойство выдавал цвет глаз. Они потемнели, как море перед дождём. Я тяжело вздохнул, поцеловал сладкие губы и вышел.

Морские карты оказались на месте, документы лежали за солнечным козырьком лобового стекла. Там же лежали ключи зажигания. Рация по-прежнему не работала, навигацию и радар я не стал проверять. Для этого нужно было запустить двигатели. Кто знает, в каком состоянии аккумуляторы. Проверив внешний вид каждого дизеля, уровень горючего в танках, я уселся в мастер-кресло. Холодные моторы завелись не сразу, а с третьей попытки. Стрелки приборов показывали, что с ними всё в порядке. Только теперь я проверил работу радара. Экран монитора не подавал признаков жизни. Вертушка на короткой грот-мачте даже не дрогнула. Спутниковая навигация зависла старой картинкой побережья Туниса. Я спустился в машинное отделение и порылся в небольшом ящичке. Пара отвёрток, пара гаечных ключей, маленькая бухта проводов, паяльник. Это всё, что мне нужно. Через два часа рация и радар порадовали меня: первая - арабской скороговоркой, второй - ясным и чётким светом экрана, на котором угадывались очертания окрестных скал. Но спутниковая навигация приказала долго жить. Прибор был пробит в двух местах. Отверстия от пуль оказались заполнены разорванными оплавленными проводами. Электронные платы свернулись позеленевшими раковинами, окислились и почернели. Придётся на спутниках поставить жирный крест.

Время приближалось к обеду, солнце нагрело палубу, и в рубке без работающих кондиционеров стало душно. Наконец, я закончил все свои труды и хлопоты, убрал инструмент и заглянул в кают-компанию. Бастет, утомлённая бессонной ночью, спала на диване. Телевизор был выключен, в отсеке царил идеальный порядок. Она успела собрать весь мусор, осколки стёкол, стереть пыль, вымыть палубу. Большой чёрный мешок, который она нашла в одном из ящиков, был полон старыми бинтами, обрывками бумаг, ватными тампонами с моей засохшей кровью, там же лежала пустая бутылка из-под виски. Мне ещё предстояло проверить запасы пресной воды и камбуз.

Воду пришлось слить. Она скверно пахла и зацвела.

«Придётся возить с берега в пластиковых канистрах и вручную заливать в танки», - обречённо подумал я, предвидя тяжёлую работу.

В камбузе на удивление было чисто. Мой ангел-спаситель навела чистоту и здесь. В самом дальнем углу я поддел доску паркета отвёрткой, запустил в дыру руку и облегчённо вздохнул. Над головой послышались шаги.

Доски пола с лёгким стуком встали на своё место… Бастет нашла меня сидящим на полу и погружённым в размышления.

- Вот ты где. С тобой – в порядке? – озабоченно спросила она, присев рядом и положив голову мне на плечо.

- Всё хорошо. Спасибо тебе за уборку.

- Ты сам ни за что бы здесь не справился. Знаю я вас, мужчин. Да ещё твоя нога. – Она положила ладонь мне на бедро. - Болит?

- Вот так значительно легче. А вот так, - я поцеловал её сначала в губы, потом в основание шеи, - совсем хорошо.

Бастет засмеялась и вскочила на ноги.

- Послушай! Я голодна, как верблюд после недели вынужденного поста в пустыне. Давай вернёмся домой, я приготовлю что-нибудь.

«Милая моя девочка!» - подумал я. Бастет цеплялась за любую возможность задержать меня.

- Поехали! – решил я и добавил. - После обеда мне придётся возить сюда пресную воду. Старые запасы испорчены.

- Хорошо, я тебе помогу. А сейчас - пошли, - Бастет потянула меня за руку.

Часа два после обеда мы валялись в постели, потом болтали о разных пустяках. А потом я замолчал, обдумывая свои дальнейшие планы. Бастет внимательно разглядывала моё лицо и вздыхала. Она водила мизинцем по моим скулам, носу, векам, иногда целовала глаза. Но вскоре решительно поднялась.

- Хватит налёживать бока, пошли искать канистры! - хозяйка спальни принялась щекотать меня своими тонкими пальцами, просовывая их под футболку к рёбрам. Мы скатились на пол, дурачась и смеясь.

Весь вечер я возил пластиковые пятилитровые канистры и наполнял водой танки Медины. Бастет пекла лепёшки и заворачивала их в тонкое белое полотно. Из кладовой она достала старенький рюкзак и уложила туда вяленую рыбу, десяток сушёных смокв, изюм, пакет жареных фисташек. Потом вынесла из спальни чёрный ноутбук и уложила туда же.

- Это мой? - недоумённо спросил я.

- Ты разве его не узнал? – Бастет смахнула тонкий слой песочной пыли с крышки и завернула ноутбук в такой же белый холст, в какой заворачивала лепёшки. – Гамаль велел мне забрать его с лодки. Солёный влажный воздух вреден для компьютеров.

«Господи! – подумал я. - Всю память отшибло. Всё это время я о нём даже не вспоминал».

- Ведь у нас друг от друга нет тайн? – вдруг лукаво спросила Бастет.

- Конечно, нет, - соврал я и покраснел.

- Тогда я признаюсь тебе. Гамаль перевёл мне с русского несколько твоих стихов. Это ничего, да? – она заторопилась, заметив мои нахмуренные брови. – Я ведь страшно любопытная и ревнивая. Я подумала, что в ноутбуке должна быть фотография твоей девушки. Но там оказались только стихи, – Бастет прижалась грудью к моей спине. - Мне они понравились, несмотря на то, что в арабском переводе русская поэзия, наверное, звучит совсем иначе. На арабском я потеряла ритм, но уловила внутреннюю красоту, динамику, силу и смысл. Ты не сердишься?

- Ну, что ты! – в глубине души я почувствовал всплеск признательности и безграничной нежности, заполнивших сердце горячей волной.

- Ты страшно романтичен и похож на Аль-Маари.

- Это твой бывший поклонник? - ревниво спросил я.

Бастет тонко улыбнулась и, отступив от меня на шаг, опустила руки и сложила их вместе за спиной. Просто пай-девочка.

- Не он - мой, а я - его воздыхательница, - девушка не выдержала серьёзного тона и заразительно рассмеялась.

- Ах ты, северный варвар! Стыдно не знать моего Аль-Маари. Хотя – откуда? Он умер в одиннадцатом веке. Правда, успел написать великие вещи. Одна из них - книга стихов «Искры огнива» - чего стоит! Но, говорят, он был слеп, как Гомер, а такие парни очень романтичны. – Она, торопясь рассказать, проглатывала окончания слов, волновалась, нервничала, и подступала всё ближе ко мне.

- Но ты ведь не слеп, правда? Посмотри на меня, скажи, что любишь и вернёшься.

Я обнял Бастет за плечи и вместо ответа прижал к себе. Её сердце снова забилось в мою грудь, как пойманная птица. Печаль и тоска сдавили мне горло.

- Люблю и вернусь, - хрипло прошептал я. Что-то горячее и мокрое защекотало мне шею. Я отстранился, схватил лицо девушки в свои ладони и осушил слёзы беспорядочными прикосновениями губ.

Вечернее солнце только что спряталось за горизонтом. Я выбрал якорь, завёл двигатели и, дожидаясь, пока они прогреются, вышел на палубу. Бастет стояла в полный рост на одной из лавок своей старой рыбацкой лодки, прижав ладони к пылающим щекам. С каждой минутой становилось прохладней, но девушка не обращала внимания на ветер с Севера. Я, тревожась, крикнул ей, чтобы она возвращалась на берег, но баркас по-прежнему оставался на месте, и глаза Бастет не отрывались от моего лица. Взмахнув рукой на прощанье, с тяжёлым сердцем я поднялся в кокпит и чуть толкнул рычаг акселератора вперёд. Медина плавно тронулась с места. Направив нос лодки к выходу из бухты, я закрепил штурвал и вышел на корму.

Очертания берега постепенно размывались сумерками. Баркас и стоящая в нём белая фигурка медленно превращались в призрачные силуэты и, наконец, слились с уплывающим от меня скалистым берегом.

 

Глава 3. Камни

 

Я в который раз тяжело вздохнул, опустил голову и вернулся в кокпит к штурвалу. Тем временем яхта миновала скальные ворота бухты и вышла в открытое море. Локатор показал мне несколько десятков судов, следующих разными курсами и с разными скоростями. Отличить большие суда от рыбацких лодок было очень легко. Я держал рацию включённой и прослушивал все переговоры в эфире. Арабская речь сменялась английскими словами. Ничего экстраординарного и угрожающего. Судя по всему, Медина находилась милях в ста от выхода из канала и поэтому не привлекала внимание радаров египетской береговой охраны. Слишком оживлённое движение в Суэцком заливе было мне на руку. Я включил ходовые огни и развернул яхту курсом вдоль береговой линии. Мне нужно теперь пройти чуть больше ста морских миль, чтобы оказаться в Красном море. Я немного увеличил скорость Медины. Двенадцать узлов – самый безопасный ход ночью в таком трафике. Если не спать и не давать катеру рыскать - то опасности почти никакой. Единственное, что меня беспокоило - это рыбаки из прибрежных селений. Если они попадались прямо по курсу, я по широкой дуге обходил эти посудины. Лишний скандал и вызов морской полиции по поводу порванных сетей мне был не нужен. Вскоре внезапно появляющиеся из темноты низкие красные фонари перестали меня пугать. Я научился хорошо ориентироваться и определять, на каком расстоянии находилась та или иная лодка. Если я замечал, что на воде есть дорожка от света - значит, рыбаки оказывались слишком близко. Если фонарь выглядел чуть больше булавочной головки, появлялся и исчезал - значит, арабы шли малым ходом и баркасы, переваливаясь с волны на волну, были в кабельтове от Медины. Мне оставалось только определить курс любого из этих посудин. Время от времени приходилось смотреть на радар, чтобы не потерять линию берега и отслеживать передвижения больших судов. Ближе к полуночи все рыбацкие лодки исчезли, и мне стало легче. Я перевёл управление катером в режим автопилота и посмотрел на небо. Там в разрывах облаков появилась Луна. Вздох облегчения и спад нервного напряжения разбудил чувство голода, который заставил меня вытащить из рюкзака лепёшку.

«Как Бастет удаётся печь такую вкуснятину?– подумал я, запихивая пахучие вкусные куски хлеба в рот. – Я бы ни за что не стал возиться с этим странным сооружением в саду». - Огромная печь выглядела большим чаном из огнеупорного кирпича для выпечки лепёшек. Он стоял, на треть врытый в землю, а под ним находилась дыра, в которой разжигался огонь. Я не раз с улыбкой наблюдал, как Бастет раздувала угли и, раскрасневшись, уговаривала костёр не валять дурака.

Эти воспоминания вызвали улыбку и лёгкий кайф. Нет, так дело не пойдёт. Мне ещё часа четыре хода, а я расслабился. Потом ещё предстоит искать якорную стоянку на день. Перед тем, как выйти в Красное море, нужно будет поспать. Лодка тихо подрагивала корпусом на небольшой волне. Звук двигателей навевал дрёму. Я пошарил в рюкзаке и вытащил пакет с фисташками. Теперь у меня было занятие, чтобы не заснуть.

Время шло. Далеко на горизонте с левого борта небо начало светлеть. Ещё через полчаса багровый, размытый небольшими облаками сонный шар солнца не торопясь показался из воды. Часы показывали семь утра. Море приобрело сначала молочный оттенок, потом потемнело. Лёгкий ветер слизывал пену с гребней волн и бросал в иллюминаторы Медины. Сердце забилось быстрее. Чувство восторга и сопричастности к быстрому движению лодки тёплыми струями согрело мне душу. Я всегда любил рассвет и волнующее сказочное пробуждение нового дня. Но не настолько, чтобы пропустить ещё одно великолепное зрелище. В кабельтове от яхты параллельным курсом шло парусное судно. И без бинокля хорошо просматривались довольно низкий длинный корпус, характерные обводы, тонкие спицы рангоута и кружево такелажа*1. По типу парусного вооружения это был барк или винджаммер*2. Он как будто сошёл с картинки морской энциклопедии. Пять шпилей мачт несли по несколько этажей парусов. На грот-мачте я насчитал шесть. Именно такими были знаменитые чайные клиперы середины девятнадцатого века.

«Интересно, мог бы я на Медине догнать его?»- подумал я. Рука непроизвольно легла на рукоятку акселератора.

На глаз скорость судна составляла порядка тридцати узлов. Невероятно. И у этого барка ещё не подняты лисель, ундер-лисели на фоке и нижний бом-брамсель на гроте*2.

Казалось, он скользил над морем, как большая белая птица, не обращая внимания на два сухогруза, уходящие с курса. Капитан знал, что делал. Суда с механической тягой обязаны уступать дорогу парусникам.

«Вот за что я люблю океан. За появление летучих голландцев, за ветер в лицо, за паруса, возникающие из ниоткуда и уходящие в никуда».

Я проводил глазами быстро удаляющийся барк и отвернул ближе к береговой линии. Мне нужно было найти укромное тихое место среди скал. Я всматривался в далёкие пески, тянувшиеся с правого борта. Понадобилось ещё какое-то время, где-то около часа, пока я заметил удобную, скрытую от посторонних глаз скалистую бухту. Становилось жарко. Мне пришлось порыться в картах и перелистать несколько страниц лоции участка Красного моря между двадцать восьмым и двадцать шестым градусом северной широты. Прикинув время и скорость лодки и принимая во внимание повышение температуры воздуха и изменившийся ветер, подувший с Запада, я решил, что траверзы Шарм-эш-Шейха и Гемзы*3 остались далеко позади. Моя лодка давно показала корму Суэцкому заливу. А Красным морем можно пойти быстрее. Свободной воды тут явно больше. Спустя полчаса я завёл Медину в бухту, выключил двигатели, отдал якоря и завалился спать.

 

Бабочка с коричневыми крыльями, раскрашенными чёрными и ярко-голубыми пятнами, напоминающими подведённые тушью глаза, билась в иллюминатор кают-компании. Эти тихие удары, сопровождаемые шелестом и шуршанием, разбудили меня. Я долго наблюдал за её попытками проникнуть через прозрачную преграду стекла, потом встал, постучал пальцами по иллюминатору, отгоняя глупое насекомое, вздохнул и пошёл на камбуз варить себе кофе. Он получился в меру горьким. Как раз таким, какой мне

 

*1 - Части парусного вооружения больших парусников.

*2 - Винджаммер (голл.) – выжиматель ветра.

*3 - Города на Синайском полуострове и восточном побережье Аравийской пустыни.

 

всегда нравился. Выйдя на палубу, я прислонился к трапу кокпита и, растягивая удовольствие, медленно стал прихлёбывать божественный напиток из бумажного стаканчика. Небо было чистое, без единого облачка, и отливало в глубокую синеву. Таким оно бывает к вечеру, часа за три до заката. Смятый стакан отправился в пластиковый пакет для мусора. Немного потоптавшись на палубе и поглазев на море, я снял джинсы и прыгнул прямо с борта в прозрачную бирюзовую воду. Апатию и лень как рукой сняло. Самый раз подумать и проанализировать недавние события. Я вернулся на лодку, растянулся на согретых солнцем досках палубы и прикрыл футболкой глаза.

«Почему ливийцы из всех судов, больших и маленьких, идущих со стороны Гибралтара, выбрали именно наши яхты? Такое впечатление, что пограничники не случайно оказались в этой точке международных вод. Почему военные так бесцеремонно вели себя на борту? Зачем они держали меня столько времени на гауптвахте, не предъявляя ровным счётом никаких обвинений? Значит ли это, что они до поры до времени скрывали от гражданских властей наш арест? Может, кому-то из высокопоставленных офицеров давно хотелось иметь такую лодку, как Медина? Тогда куда делась парусная яхта Аль-Малик и сам Доктор Фауст? Что арабы говорили нашим дипломатам после моего побега из тюрьмы? Они должны были предоставить какие-то документы, улики, протоколы нашего задержания. Где все эти бумаги? Если они есть у посла - почему он не встал на нашу защиту, не заставил ливийцев вернуть лодки, не настаивал на судебном разбирательстве с участием адвокатов? Или отношения с Каддафи таковы, что дипломатам нельзя и рта раскрыть для протеста и защиты соотечественников? Верится с трудом. Времена не те. – Я перевернулся на живот и стал разглядывать горизонт. – Если ливийцы знали о бриллиантах, то я не нашёл бы их в матрасе. Кто должен забрать их в Дубае? Хотелось бы мне посмотреть на этого человека, рискующего своим положением богатого законопослушного гражданина. Полиция Эмиратов и таможенные портовые службы достаточно профессиональны, и наверняка бы проверили каждую щель на лодке. - Вывод напрашивался сам собой. – Наверняка меня бы перехватили в нескольких десятках миль в открытом море, не дав пришвартоваться у причальных стенок Абу-Даби или Джумейры. А это значит, что на лодке имеется радиомаячок. Ориентировочное время прихода в Эмираты закончилось вчера - следовательно, получатели груза уже беспокоятся и начали поиски. Есть надежда на то, что передатчик маломощный и запеленговать сигнал очень трудно. В Суэцком заливе слишком много кораблей и целый океан радиопомех. – Я подставил подбородку руки и закрыл глаза. – Пожалуй, у меня есть ещё сутки, чтобы решить - идти ли мне в Персидский залив или изменить курс, - во мне зрело предчувствие, что, перехватив лодку в море, получатели посылки в лучшем случае выбросят меня за борт. – При любом раскладе обратной дороги нет. Значит, следует идти дальше. Из Персидского залива путей много. Какой из них выбрать – не так уж и важно. Главное – сдержать обещание, данное Бастет. Сделать дело и вернуться на заброшенный маяк живым и здоровым».

Я поднялся, оделся и пошёл выбирать якорь. Мне предстояло пройти две с половиной тысячи миль до бутылочного горлышка Красного моря. А это - сто двадцать пять часов или почти шесть дней хода при средней скорости 20 узлов. Нет, надо идти быстрее с короткими остановками на отдых. А в какой порт зайти в Аравийских водах - придётся решать позднее. Всё будет зависеть от расхода горючего. Правда, и выбор бухт для якорной стоянки был небольшой. Джибути или Аден, смотря по обстановке.

 

Третий день плавания. Курс – юго-юго-восток. Голова раскалывается от треска рации, от французской, английской, арабской, немецкой речи и родного русского мата. Столько военных кораблей в одном месте я не видел давно. Авианосцы и крейсера не обращали на меня внимания. Корветы и тральщики подходили ближе. Описывали круги. Офицеры рассматривали мою лодку в бинокли и приветствовали флаг ООН, найденный мной в сигнальном ящике и закреплённый на корме. Иногда по радио запрашивали о курсе. Мой односложный ответ: Amirates, Dubai, Property of family Maktum*1 устраивал всех. Я ничем не рисковал. До Эмиратов ещё далеко. Останавливать и досматривать такую яхту, да ещё под флагом ООН, никто не решался. И, кроме того, я старался держаться подальше от крупных торговых судов. Кто знает, что там за команда и какие матросы? Риск попасть под стальной форштевень по вине рулевого малайца или пузатого ленивого хохла из сборной вахтенной солянки меня не устраивал.

Но бессонные ночи давали знать о себе усиливающейся головной болью и потерей концентрации. Однажды под утро я чуть не налетел на корму шедшего на малом ходу лесовоза. В самый последний момент полузакрытыми сонными глазами я рассмотрел в тумане кормовые огни и отвернул в сторону. Судно проводило меня долгим недовольным гудком.

«Нет, так дело не пойдёт», - решил я и внимательно изучил экран радиолокатора. Справа в самом верхнем углу сверкало довольно большое пятно неправильной ломаной формы. Это мог быть только остров. До него хода - миль двадцать или час времени. Карта этого района подтвердила правоту радара.

Не остров, а целый архипелаг находился милях в восьмидесяти от Массавы - крупного порта, принадлежащего Эритрее. Полистав лоцию, я нашёл описание этих кусочков суши. Множество мелких островов. Скалы. Изрезанные сложным рельефом бухты. Населены всего несколько из них, включая самый большой, Дахлак Кебир. Остальные сто двадцать более мелких пустынны, не считая жемчужных промыслов и птичьих колоний. Я отсеял ещё десяток, где могли быть временные посёлки рыбаков, и взял курс на самый маленький безымянный островок.

 

*1 - Семейство правителей Дубаи.

 

- Сон, мне нужен сон, - мои губы шептали эту фразу, как заклинание. Штурвал просто выскальзывал из рук.

«Хотя бы часов восемь, чтобы хватило сил на оставшиеся три дня».

Встающее за кормой солнце осветило скалы в белых потёках птичьего помёта. Плотный пояс низкого тумана закрывал проходы в рифовых стенках. И только вершина плоского, как стол, островного, давно потухшего вулкана давала мне представление о расстояниях. Где-то мне уже приходилось видеть эту картину. Может быть, в фильме «Кинг-Конг»?

Я отогнал эту мысль, сдвинул рукоятку привода двигателей вниз почти до упора и на тихом ходу, надеясь на удачу, почти вслепую, временами поглядывая на экран радара, проскользнул в маленькую гавань. Пара толчков о рифовое дно - и передо мной открылся небольшой галечный пляж. Справа, наверх, в облака тумана, подсвеченные мощным прожектором Медины, уходила занесённая мелким песком тропа. Два моих якоря легли на грунт…

На небольшом валуне сидела обнажённая девушка с лицом Бастет. Нет-нет, сходство заключалось только в глазах. В остальном она была похожа на русалку, которую я видел однажды в Копенгагене. Плод фантазии сказочника Андерсена и оживший мираж творения Эдварда Эриксена*1. Нет, это не привидение. Это было забытьё, переходящее в сон.

 

Моё приземление в воду вышло плавным и медленным. Изумрудные брызги призрачным веером взлетели по дуге, застыв прозрачными нефритовыми слезами у меня на щеках. Но я, не вытирая капель, застывающих кусочками соли, шёл навстречу песне и слушал…

 

Но кровь была, как красное вино,

И била вверх из сорванных ладоней,

Из глаз, рождённых в Новом Вавилоне,

На досках, чуть покрытых белым льном.

И звали меня вовсе не Сократ,

Не Дарий, не Ахилл и не Филота,

Я просто был похожим на зелота,

Прикованный к скамье солёным потом,

Одним из неизвестных мне солдат.

Вели меня в сражение не те,

Где вождь для львов не может быть бараном.

Мне даже не вернуться на щите

В печальном звуке труб и барабанов.

Куда зовёт весло и резкий мощный всплеск,

Зачем от ран о воду бьётся разум?

И кем я был? Пусть скажет тихо Зевс,

Которого не видел я ни разу.

Не может быть гребцом ваятель стен,

Не может быть солдатом Аристотель,

Не может так скрипеть на римской резкой ноте

Стальная цепь в стальном канате вен

И рваться болью глаз...

...Я вспомнил, кем я был! Я Гектор, Каллисфен,

Елена и Орфей, красавица Роксана,

Микенский бык на лаке критских ваз,

Рождённый в колыбели океана...

 

*1 - Статуя «Русалочка» на набережной Копенгагена создана скульптором Эдвардом Эриксеном, вдохновлённым сказкой Ганса Христиана Андерсена «Русалочка».

 

Откуда эти слёзы? Зачем эта песня? Неужели всё сначала? Триера, скамья, звон мощных бычьих жил в тетиве баллисты? Или это мой сон? Или это мой бред?

Я оглянулся. С галеры вслед за мной на гальку спрыгивали гоплиты в льняных толстых панцирях, в коринфских шлемах, с прямыми ксифосами в руках и махайрами - короткими кривыми мечами с обратным изгибом*1. В левых крепко сжатых кулаках воины держали большие круглые щиты. На борту триеры, выставив луки перед собой, стояли наёмные лучники с Крита и настороженно обводили глазами пустынный берег.

 

*1 - Ксифос - меч с бронзовой рукоятью, имел железное обоюдоострое лезвие длиной около 60 см. Ножны изготовлялись из дерева с медными накладками. Махайра - кривой серповидный древнегреческий меч с лезвием на внутренней стороне клинка, длиной 50 - 65 см.

 

На мне был такой же, как на гоплитах, облегчённый льняной панцирь с бронзовыми блестящими накладками. На ногах сверкали начищенные песком книмиды*1.

«Кто я им, почему они здесь?» – думал я, оглядывая строящуюся колонну солдат.

Два сариссофора*2 , наклонив с борта галеры свои длинные копья, на щите пельтаста*3 спускали на берег человека в длинной тунике из тонкой овечьей шерсти.

- Неарх! Неарх!*4 – дружный вопль сотни глоток потряс нависающие над берегом скалы.

«Неарх! Командущий флотом Александра. Что с ним?» - я с тревогой вглядывался в бледное лицо критянина. Оно было усеяно мелкими капельками пота. Видимо, лихорадка, которую он подхватил в индийском походе, обострилась. Его потемневшие, сухие от жара глаза смотрели мне в лицо.

 

*1 – Книмиды - ножные защитные доспехи эллинского периода.

*2 – Сариссофор - тяжеловооружённый воин македонской фаланги. Имел на вооружении длинное, от 3,5 до 6 метров, копьё.

*3 – Пельтаст - лёгковооружённый пехотинец в Древней Греции. По названию лёгкого изогнутого щита – пельты.

*4 – Неарх - выходец с Крита, житель Амфиполя, друг детства, один из ранних товарищей и самых деятельных соратников Александра Македонского. Командир греческого флота.

 

- Ксипнистос! В чём дело? Почему ты ещё здесь? Выгружайте амфоры! - обернувшись к галере, слабо крикнул он и махнул мне рукой. - Вперёд, вперёд! Флоту нужна вода.

«Ксипнистос – Разбуженный. Значит, так меня теперь зовут?» - я посмотрел на ноги. Под ремешками сандалий, ниже ножных доспехов, ещё виден след от цепей. А по бедру узкой грязной поперечной щелью тянулся свежий шрам.

- Шевелись! – прикрикнул Неарх, видя моё замешательство.

- Мне бы десяток гребцов для переноски амфор, - мрачно огрызнулся я.

- Гребцы останутся на своих местах. Пусть носильщиками поработают гоплиты, - Неарх раздражённо поморщился и устало отвернулся.

- Первый десяток! Щиты снять, разобрать амфоры! – приказал я своим людям.

Вскоре колонна воинов, держа пустые кувшины на плечах, потянулась за мной по тропе вверх по склону горы. Где-то там, впереди, слышался шум водопада.

Уже полгода, как не стало Великого царя, но до сих пор приказ, отданный им флоту, вёл македонские галеры на Юг. Обогнуть Аравию и войти в Тирренское и Ионическое моря через Геркулесовы столбы, завоевать западные земли, населённые италийскими племенами, присоединить их к империи - эта давняя мечта Александра не давала покоя Неарху. Но великая цель требовала титанических усилий. Препятствия, главные из которых – постоянные шторма и нехватка воды, ставили под угрозу успех плавания. Бесконечные песчаные берега с редким вкраплением скальных пород и солончаковые степи Аравии давно остались позади. Невиданные ранее, опалённые жарким солнцем земли приносили нам песчаные бури и знойные ветра. Гребцы выбивались из сил, солдаты страдали от жажды. Флоту, несмотря на океан под ногами, была нужна вода.

«Разбуженный!» - это странное имя резало мне слух.

- Почему меня зовут Разбуженный? - повернулся я к гоплиту, расстегнувшему завязки шлема и вытирающему хлопковым подшлемником изрезанное морщинами и шрамами лицо.

Солдат усмехнулся:

- У тебя от жажды – провалы в памяти, да? - он хлопнул меня по спине и подтолкнул вперёд. – Ты забыл, как твою бесчувственную гору мускулов тащили из воды у берегов Финикии? Об этом знает половина флота. Ты – один из немногих, кому удалось спастись с нашей патрульной триеры, атакованной берберийскими пиратами. И ты - единственный раб, прикованный к скамье, кому удалось руками разорвать оковы. Говорят, потом, оглушённый куском мачты, ты проплыл двадцать олимпийских стадий*1, пока тебя не заметила наша галера. За силу и мужество тебе подарили свободу с условием отслужить на флоте пять лет, – гоплит хрипло смеялся, - или до первой отравленной стрелы какого-нибудь местного чернокожего дикаря. Ветераны устали от войн. Им достаточно славы и золота, взятых в Персии. А молодёжь уже не та. Они боятся за свою нежную, умащенную благовониями и маслами, испорченную ласками рабынь плоть. – Солдат настороженно обвёл глазами кустарник, густеющий широкими резными листьями по обеим сторонам тропы.

 

*1 - Олимпийская стадия (древн. греч) – 192,27 метра. Двадцать стадий – почти два километра, или чуть больше морской мили.

 

«Что это - продолжение бреда или сна, повторяющегося с пугающим постоянством?» – подумал я и, не заметив камня, попавшего под ногу, споткнулся и оступился, припав на одно колено.

Резкий свист заставил меня поднять голову, а звериное чутьё - прикрыть грудь и шею щитом. Рядом раздался лязг доспехов и оружия. У моих ног корчился в судорогах мой разговорчивый товарищ. Он пытался дотянуться до стрелы, торчащей у него между лопатками. В уголках рта пузырилась розовая пена.

- Круг! Кру-у-г! – мой звенящий от бешенства голос вывел носильщиков и солдат из оцепенения. Амфоры полетели на землю и покатились вниз по тропе. Через несколько мгновений колонна превратилась в гигантскую черепаху и ощетинилась мечами. Град стрел отскакивал от бронзовых накладок щитов, от поножей и шлемов. Узость тропы не давала черепахе двигаться ни вперёд, ни назад без риска рассыпаться на составные части. Но мы не могли продержаться на этом месте долго. Для невидимого противника – дело времени перейти от беспорядочной стрельбы к тщательному выцеливанию. Ждать, пока у врага закончатся стрелы – тешить себя напрасной иллюзией спасения, обрекая своих людей на смерть. Наконечники наверняка отравлены, и любая царапина означала для солдат неизбежные судороги и близкий конец.

Я выглянул в щель между щитами. Узкая прорезь коринфского шлема не давала мне увидеть, насколько широк фронт засады. Но гуще всего стрелы летели из высоких кустов чуть впереди и левей черепахи.

- Значит, так, - громко сказал я. – Все меня слышат? – Негромкий стук мечей о грудные панцири подтвердил, что гоплиты готовы к приказу. – На счёт «три» рассыпаемся веером и охватываем атакующих с флангов. Ты, Гестион – командуешь всеми, кто от меня справа. Ты, Фракистос - возглавишь остальных. Никого не щадить, пленных не брать. Прорываться к центру шеренги лучников. Там их командир. Его оставьте мне. Всё понятно?

Новый стук клинков о нагрудники подтвердил мне готовность гоплитов к атаке.

- Три! – выдохнул я, и боевой клич македонцев разорвал наступившую было тишину.

- Эниалос! Эниалос!

Пятьдесят глоток подхватили призыв, и черепаха рассыпалась звеньями цепочки вправо и влево. Мои ноги, не слушая предостережений разума, сами понесли меня в центр невидимой шеренги стрелков. Через узкую щель шлема я видел, как слабел град стрел, рассыпаясь редким дождём по бегущим целям. Сознание контролировало частоту стука наконечников о щиты, о бронзовые книмиды. Потом я услышал предсмертные крики, лязг мечей и хруст разрубаемых костей. Из-за деревьев и кустов стали выбегать люди, непохожие на чернокожих обитателей этих мест. Но мне было всё равно, какого цвета шкура моих врагов и кто они. Мой меч, наконец, нашёл то, что искал, а я делал нечто, что давно умел и что хорошо помнил внутренней памятью мышц и нервов. После скоротечной схватки с пятью растерянными и ошеломлёнными натиском противниками я выделил в редеющей куче врагов одного. В богато расшитой одежде и сверкающих латах, он умело отбивался от наскоков моих людей. Мне пришлось остановиться, оценивая его силу. В каждой руке он держал по мечу и казался знатоком своего дела. Двуручный боец легко уклонялся от выпадов и ударов греков. Ему уже удалось нанести раны трём моим воинам.

«Нужно было взять у велитов несколько дротиков», – запоздало подумал я и пошёл к храбрецу.

Странные прямые тонкие лезвия описывали сверкающие круги, выдавая большого мастера. Эти два клинка показались мне хорошо и умело заточенными и достаточно длинными, чтобы держать умелого бойца вне досягаемости наших коротких ксифосов. Мне стало интересно, кто из нас возьмёт вверх.

- Отойдите! – приказал я гоплитам и остановил одного из них, подобравшего с земли лук и уже приладившего стрелу к тетиве.

Мои глаза следили за вращением двух молний, а разум оценивал, насколько замедлился ритм движений, велика ли усталость мышц и какая из рук моего противника слабее. Мне показалось, что боец был левшой, и правая кисть выглядела не такой резвой, как левая.

«Что ж, проверим!»

Не вкладывая в удар всей тяжести тела, я сделал быстрый выпад по центру груди мечника. В ответ две молнии полоснули по моему нагрудному доспеху, вспоров плотный толстый лён. Неуловимое движение назад не позволило ему добраться до моей плоти.

«Так и есть! Он - леворукий боец. Правая чуть отстаёт в резвости».

Перехватив покрепче щит, я стал сдвигаться вправо и нанёс три быстрых удара. Один - в правую руку, второй – в плечо, и последний - в голову противника. На мой щит пришлось три ответных выпада. Четвёртого не последовало. Отрубленная кисть врага, не выпустившая меч, отлетела далеко в сторону. Дальнейшие мои действия были просто делом техники. Через мгновение поверженный на землю странный узкоглазый человек молил о пощаде.

Я хладнокровно всадил свой ксифос в расшитую золотым шитьём грудь командира лучников. Вытирая лезвие о блестящую ткань его одежды и не забывая о главном, я прикрикнул на столпившихся гоплитов:

- Ну, чего вы рты раззявили? Помните о деле. Подберите кувшины - и вперёд! – жест моего меча не оставлял им выбора. Там, за лесом, уходящим в горы, в наступившей тишине слышался шум воды.

«Кто были эти люди?» - я рассматривал плоские желтокожие лица в остроконечных шлемах. Мёртвые узкие глаза. Странные запашные туники с костяными и деревянными застёжками и петлями, прорезанными в тканях одежд. Войлочные эндромисы*1 с закрытыми загнутыми носками не сказали мне ничего. Но, остыв от недавней схватки, моя память вскоре приоткрыла завесу времени. Кто-то из окружения Неарха рассказывал о стране, лежащей далеко на Востоке, за бескрайними лесами Индии, за широкими реками и глубокими морями. Кто-то из вперёдсмотрящих видел странные красные прямоугольные паруса на огромных неуклюжих высоких галерах, проплывающих на невообразимых расстояниях от берегов Аравии у самой дальней, выпускающей по утрам Солнце, кромке воды.

Водопад открылся нашим глазам неожиданно. Ещё более неожиданным оказалось панорама маленького города за деревянной стеной правее водопада. Высокие деревянные дома с изогнутыми крышами необычной формы блестели зелёными керамическими кровлями и водостоками, сделанными из стволов тонких, разделённых перепонками на сектора деревьев. Ворота оказались открыты.

Не говоря ни слова, я показал мечом на неохраняемый вход. Мерный тихий шаг моих товарищей сменился топотом сандалий, стуком щитов и лязгом доспехов. Мы ворвались в город, как северный ветер во время зимнего солнцестояния - в горы и долины Каппадокии.

«О боги! Откуда взялось это сравнение. Каппадокия! Что это? – подумал я, отражая бросок короткого копья своим щитом.

Немногочисленная, проспавшая наше появление охрана у ворот была перебита почти мгновенно. Для города сегодняшний день был днём рождения Сета*2.

Гоплиты рассыпались по домам, сгоняя к воротам обитателей крепости. Мне показалось странным видеть среди нескольких больных узкоглазых желтолицых стариков чернокожих женщин и смуглолицых детей. Мои люди с вожделением поглядывали на широкие бёдра и обнажённые груди молодых туземок, едва прикрытые незамысловатыми украшениями из перьев птиц.

«Интересно, как давно македоняне не видели женских ласк и не испытывали крепость плотных, страстно сжимаемых вокруг мускулистых тел девичьих упругих бёдер? – подумал я. Некоторые женщины выглядели достаточно сильными, чтобы нести амфоры с водой.

- Фракистос, - хмуро позвал я солдата, – отбери среди толпы женщин покрепче. Они понесут воду.

- Командир! Ты – без году неделя на флоте Неарха, а уже заносчив и непочтителен с ветеранами. Мы взяли город, и нам полагается награда.

Возбуждённые запахом крови, видом обнажённых животов женщин и предвкушением близких любовных утех, солдаты окружили меня. Дерзкие глаза не предвещали мне ничего хорошего.

 

 

*1 – Эндромисы – сапоги в древней Греции с открытыми носками.

*2 – Для египтян – один из самых несчастных дней года.

 

- Ладно, - сдался я. Моё слово уже ничего не решало. Крик плоти заглушил голос разум давно не вкушавших женских ласк греков.

- Но, - я поднял руку, прерывая восторженные вопли гоплитов, – приказ есть приказ. Вода должна быть доставлена флоту немедленно. Ты и ты, - мой меч по очереди упёрся в грудь двум легко раненым воинам. – Для войны в постели вы, пожалуй, сегодня уже не годитесь. – Громкий хохот солдат разрушил стену неприязни и угрозу бунта, витавшую в воздухе. - Поэтому отберите самых страшных из чернокожих красавиц и отправляйтесь к водопаду. Наполните водой амфоры. Доложите Неарху обо всём. О городе, о странных людях, о потерях. Если он решит, что вы достойны отдыха - ну что же, так тому и быть. Можете вернуться.

Я переместил свой меч на положенное ему место у левого бедра и пошёл прочь, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

Деревянный настил между домами вывел меня к постройке, отличавшейся от прочих своими размерами. Дверь не заставила меня даже нагнуться. Она оказалась непривычно высокой. Довольно просторный зал был перегорожен ширмами, раскрашенными нежными розовыми, изумрудными и на контрасте резкими красными и чёрными красками. На стенах висели куски тканей с нанесёнными на них странными знаками. Некоторые из них напомнили мне рисунки, виденные мной под сводами египетских храмов, но здесь охра наносилась точными и в то же время размашистыми движениями толстого стилоса или узкой кисти. В деревянных наружных перегородках я обнаружил квадратные отверстия, затянутые плёнкой бычьих мочевых пузырей. Сквозь эти бойницы едва просматривалась улица, несмотря на яркий солнечный день. Под бойницами стояли глиняные горшки, запечатанные деревянными пробками. Мои сильные пальцы легко вытащили одну из затычек. Внутри оказалась чёрная вязкая маслянистая смесь с острым незнакомым запахом*1. На бирке, прикреплённой к горлышку сосуда, мне удалось рассмотреть всё те же знаки странной письменности.

«Быть может, здесь записана рецептура приготовления этой вонючей жижи? – сорванный мной кусочек полированного дерева нашёл себе место под моим доспехом. – Интересно, что это? Наверное, что-то важное - иначе бы ряды странных амфор не стояли бы в таком идеальном порядке», – мимоходом подумал я и обошёл комнату. Несколько жёлтых блестящих прямоугольников на полу привлекли моё внимание. Наверное, кто-то впопыхах пытался перепрятать казну города. Я нагнулся.

Это были золотые монеты необычной формы. Они выглядели уменьшенной копией мотыги крестьянина. Верхняя часть смотрелась, как основание ручки,

 

*1 - Ксипнистос обнаружил горючую смесь. Прототип греческого огня появился предположительно в 424 г. до н. э., в битве между афинскими и беотийскими войсками при Делии во время Пелопонесской войны: тогда из полого бревна под давлением поршня выпускалась горящая смесь из угля, серы и смолы. В находке героя романа мог быть порох, добавленный в сырую нефть.

 

дальше металл расширялся, и внизу монета становилась широкой и плоской. На поверхности одной из сторон я заметил выбитые иероглифы, такие же, как на тканях, висевших на стенах, только очень маленькие.

Мои глаза привычно обшарили пол, стены и укромные уголки. Вот она - ниша в стене, небрежно прикрытая расписной тростниковой циновкой. У хранителя золота не оставалось времени спрятать свой клад подальше. Внушительный по размерам керамический кувшин оказался наполнен квадратными монетами и горстью маленьких камушков красного, зелёного и ослепительно белого, сверкающего даже при слабом освещении цвета.

«Жемчуг? Нет. Морская разноцветная галька? Не похоже. Что же тогда?»

Размышляя, я перекатывал в ладони разноцветные прозрачные зёрна.

Внезапно по моей спине пробежал холодок. Так было всегда, когда внутреннее чутьё предупреждало меня об опасности. Распустив кулак с камнями, пролившимися ярким дождём на землю, и сделав резкий шаг в сторону, я перехватил сухую старческую руку с зажатым в ней прямым и тонким ножом. Опрокинув неизвестного на пол и наступив ему коленом на грудь, я вырвал клинок и отбросил его в сторону.

На меня спокойно и без страха смотрели узкие чёрные глаза.

- Кто ты? – мой голос и угрожающий жест кулаком не произвёл на лежащего подо мной старца никакого впечатления. – Что это за город? Кто им правит? Каким богам вы поклоняетесь? – Нервное напряжение тяжёлого дня выливалось из меня потоком вопросов.

Старик открыл рот и, к моему изумлению, на ломаном греческом языке, немного задыхаясь, тихо сказал:

- Встань с моей груди. Мне больно.

От неожиданности я вскочил на ноги, поднимая своего противника за складки одежды. Он был маленький, на три головы ниже меня, с густыми длинными седыми волосами, зачёсанными назад и стянутыми на затылке двурогой бронзовой заколкой. Она вполне могла служить в умелой руке оружием. Поэтому моя осторожность и внимательность не позволяли мне выпустить старика из поля зрения. Я не доверял этому человеку.

- Ты нарушил границы империи Чжоу. Ты высадился на землях, принадлежащих правителю Поднебесной, сыну Неба Тянь-Цзы.

- Тянь - что? – не расслышал я.

- Ты – варвар с Севера. Откуда тебе знать о безграничности Поднебесной… - старик явно меня презирал, а мне не нравилось, когда со мной обращались, как с рабом.

Я сильно встряхнул его.

- А ты слышал о Египте, о Вавилоне, о великом Александре, завоевавшем полмира?

Лёгкая улыбка тронула губы старика.

- Мир так огромен и так непостижимо мал, что невозможно понять, где его часть - а где целое, кто велик - а кто ничтожен, как ты.

Я не обратил внимания на вызывающий тон странного коротышки и спросил ещё строже:

- Хотелось бы знать, что ты здесь делаешь на территориях, подвластных наследникам Александра?

- Ты считаешь, что ваши маленькие судёнышки ещё в пределах Аравии? – узкоглазый старик откровенно смеялся. Его глаза превратились в подобие щелей. Сухо откашлявшись, он добавил:

- Отпусти меня. Мне больно дышать в твоей хватке удава.

- В хватке кого? – Мой озадаченный и, по-видимому, глупый вид забавлял вредного старца.

«Убить его, что ли…», - подумал я и потянулся к мечу.

Заметив моё движение, весельчак нахмурился.

- Оставь свой клинок в покое. Ты хочешь узнать, что это? – он кивнул на камни, рассыпанные по полу. Ты хочешь узнать, кто мы, почему мы здесь и что это за страна?

Любопытство заставило мои кулаки разжаться. Старик встрепенулся, как воробей, вырвавшийся из когтей ленивой кошки, и неторопливым шагом направился к блестевшему чёрной краской сундучку. Он сливался со стеной и потому остался мной незамеченным.

С любопытством я разглядывал карту, которую достал старик. Его палец гулял по тонко выделанной телячьей шкуре, раскрашенной границами царств, морями, стрелками течений и ветров.

- Вот здесь на Востоке – царство Чжоу, - старик показал на огромное жёлтое пятно в правой стороне хрустящего на сгибах длинного прямоугольника. – А это – Индия, – его рука сместилась левее.

Я во все глаза смотрел на страны, превосходящие по своим размерам все земли вместе взятые, завоёванные Александром.

- Вот здесь – Аравия, - ладонь старика легла на место рядом со знакомыми мне очертаниями морей, давно известных египтянам и грекам. – А это, - он указал на огромную страну ниже песков Египта, уходящую широким клином к Югу, - это – земля Афри*1! На ваших утлых судёнышках вы добрались вот сюда, до наших колоний. – Голос старца напомнил мне ворчание навигатора, поучавшего Неарха и показывавшего направление хода галер кормчим. Жёлтый ноготь уткнулся в точку на восточном побережье огромного белого пятна Афри, уходящего книзу за край карты. Колоссальное расстояние, которое Неарху предстояло преодолеть, поразило моё воображение.

«Есть ли там проливы? Насколько они широки и проходимы для триер?» - думал я, тупо глядя на шкуру. Но старик прервал мои размышления новыми откровениями:

- Вот эти камушки у тебя под ногами, которые мы называем Слёзами Луны – плоды тяжёлого труда наших рабов в норах под землёй, где переплетены алмазные вены Африки, населённой немногочисленными чернокожими племенами. Ты даже не знаешь цену этим камням. Они украшают сбруи лошадей, одежды правителей Индии, шёлковые халаты императоров Поднебесной. – Глаза желтолицего старика с пышной причёской, хранителя казны города, загорелись жарким огнём честолюбия и гордости.

Я медленно нагнулся и, собрав с пола все до одного камни, сложил их в кувшин.

- Тем лучше. Если они так ценны, то на них можно построить триеры, большие галеры, набрать и обучить войско, состоящее из жадных к приключениям и воинской славе молодых бойцов и, благодаря этой карте, - мои руки медленно

 

*1 - Изначально словом «афри» жители древнего Карфагена называли людей, обитавших недалеко от города. Это название обычно относят к финикийскому afar, что значит «пыль».

Речь идёт об Африке.

 

свернули телячью, раскрашенную красками, шкуру в тугой толстый свиток. - Благодаря карте они смогут достичь вашей страны Чжоу. Наш командир Неарх не хочет делить с диадохами империю Александра. Он завоюет себе новую там, на Востоке.

Не слушая визгливых ругательств на незнакомом птичьем языке, я спрятал свиток под тунику, сунул кувшин обратно в нишу, вытолкал за дверь старика и поставил возле дверей случайно подвернувшегося под руку гоплита.

- Чтобы никто не входил сюда. Головой отвечаешь.

- Но… - пытался возразить коренастый сариссофор.

- Никаких «но»! Шкуру спущу, если что!

К вечеру вернулись солдаты, сопровождавшие женщин и воду для флота. Наспех перевязанные кусками парусины, они предпочли вернуться к молоденьким девушкам, оставив на кораблях чернокожих старух. Разрешение провести ночь в городе я получил на восковой табличке с печатью Неарха. Я отошёл в сторону, сел на большой камень и мысленно обратился к богам:

- О, всемогущий Атон*1! Пусть твои тёплые ладони утешат меня в скорби по погибшим воинам. Моя вина, что я не почувствовал угрозы там, на тропе. И ты, Гера*2! Прости мне, что не сохранил матерям сыновей. Что не отговорил распалённых животной страстью мужей от измены своим жёнам с чернокожими женщинами, – так я молился, обратив лицо в сторону заходящего солнца, краем уха слушая пьяные крики гоплитов на улицах города. Рисовое вино узкоглазых норокопателей - любителей самоцветов - туманило буйные головы македонян.

- Кронос, Аид, Посейдон!*3 Сегодня моряки отдали свои тела и разум под вашу защиту. Велика земля Афри. Сколько ещё времени понадобится флоту, чтобы миновать Геркулесовы столбы? Только в вашей власти довести их целыми и невредимыми до зелёных лугов Аттики, суровых предгорий Македонии и гаваней Александрии.

Закончив молитву, я поднялся с камня и немного постоял, раздумывая о превратностях судьбы. Ночь и тишина опустились на город. Где-то далеко в лесу вскрикнула сонная птица. Поднимался ветер, и деревья зашумели густыми высокими кронами. Отсветы огней у ворот бросали причудливые тени на дощатые мостовые и деревянные стены города. Может, я и подремал бы, выбрав один из стогов сена на улице, но спать, несмотря на усталость, не хотелось. Внутренний голос предупреждал, что сон сегодня не для меня, и нужно бы пойти проверить караулы. Утренняя победа над врагом принесла грекам чувство успокоения, превосходства и самоуверенности. Стража у ворот наверняка выпила лишнего и теперь дремлет вполглаза. Прицепив шлем к поясу, я перекинул перевязь меча через плечо и вышел на маленькую агору*4 чужеземцев. Площадь была пуста. Гоплиты разбрелись по домам и отсыпались после любовных сражений на толстых мягких циновках. Возле ворот в крепостной стене ярким пламенем, роняя на землю, пропитанную свиным жиром, горящую паклю из коры лиан и волосяного покрова кокосовых орехов, пылали факелы. Двоих караульных я увидел сразу. Одного, прислонившегося к бревенчатой ограде и подпиравшего челюсть сведёнными на древке копья кулаками, пришлось хлопнуть по спине. Он вздрогнул, разлепил веки и пробормотал:

- Всё в порядке, Ксипнистос. Я не сплю. Только смежил глаза. Усталость – она, знаешь, берёт своё.

 

*1 – Атон – египетский бог солнца, изображался в виде солнечного диска, лучи которого заканчивались раскрытыми ладонями.

*2 – Гера – древнегреческая богиня. Покровительница брака, охраняющая матерей во время родов.

*3 – Кронос – в древнегреческой мифологии титан, младший сын бога Урана (Неба) и богини Геи (Земли). Первоначально - бог земледелия, позднее, в эллинистический период, отождествлялся с богом, персонифицирующим время…

Аид – у древних греков - бог подземного царства мёртвых.

Посейдон – бог морей. Второй сын Кроноса и Реи, брат Зевса, Геры, Деметры, Гестии и Аида.

*4 – Агора – в Греции – центральная площадь города, на которой располагались храмы, рынок, лавки торговцев.

 

- Смотри в оба. Отвыкли от дисциплины там, на триерах. Если бы не болезнь Неарха… Подбери щит, втяни живот! Упрись покрепче ногами в землю. Гея*1 даст тебе часть своей силы для борьбы со сном. Скоро смена. – Я посмотрел на Луну, определяя, который час, и полез на надвратную башню.

Второй часовой, похоже, тоже спал, но заслышав голоса внизу и скрип лестницы, уже стоял на ногах и зевал. Ни слова не говоря, я погрозил ему пальцем, спустился вниз, сбросил на землю тяжёлый брус, запирающий ворота, и вышел за стены. Сейчас можно было немного расслабиться. На моей смуглой, обветренной и обожжённой солнцем коже засохли пот и кровь. Нужно было смыть с себя всю грязь, ненависть и ржавчину нервного дня. Ноги сами понесли меня к водопаду. Через сотню шагов, идя на звук падающей воды, я вышел к небольшому озеру. Медное блюдо Луны отражалось на чёрном зеркале в виде большого яблока, скорее - дыни, которые доставлялись в Вавилон из долин Междуречья. Воспоминания яркими картинами встали перед глазами. Запах мёда от этих плодов наполнял весь рынок, устроенный возле высоких ворот Иштар. Золотистые шары смотрелись странно на фоне синей облицовочной плитки башен. Я прикрыл веки и представил, с каким удовольствием съел бы сейчас драгоценную мякоть дыни.

«Но разве я был в Вавилоне - этой столице столиц Александра? Разве видел когда-нибудь синие ворота Иштар? Опять помутнение рассудка», - подумал я и замотал головой.

Невысокие деревья обступали меня со всех сторон. Изредка в недалёких кустах слышался хруст веток, осторожные шаги мягких лап и урчанье какой-то небольшой дикой кошки. Но по блеску глаз скользнувшего в сторону и выдавшего направление движения зверя можно было предположить, что хищник не голоден и он пришёл за тем же, что и я. После обильной трапезы среди трупов на тропе ему нужно питьё. Озеро приняло меня в свои прохладные объятия нежно, как мать, как любовница, как жена, которых я не знал, потому, что у меня их не было, или я их просто не помнил. Перед внутренним взором, как туман, как наступление сна, как изумрудные листья и нефритовые цветы густых зарослей на противоположном берегу озера, подсвеченных призрачным лунным светом, появились чьи-то знакомые глаза. Родные до стона, до забытья, до боли. Мои зрачки, закрытые ресницами, озарил тёплый свет…

 

*1- Гея – Богиня Земли.

 

…Тревожный крик со стороны крепости сменился воплями и лязгом оружия.

Я оглянулся. Город пылал. Огонь стремительно глотал сухие брёвна домов и деревянные доски мостовых. Так ураганный ветер и песчаная пыльная буря, несущиеся быстрее самого резвого скакуна, поглощает огромные расстояния. Высокое зарево поднялось над лесом. Ворот, через которые я вышел некоторое время назад, не было. На этом месте бушевало пламя, из которого выкатились две маленькие, охваченные огнём фигуры, зажигая собой сухие кусты. Надвратная башня ещё держалась. Под ней в осколках кувшинов, виденных мной в комнате старика, пылала трава. Мои глаза, ослеплённые ярким светом пожара, сумели рассмотреть на стене тщедушную впалую грудь сумасшедшего чужестранца и узкоглазое лицо с седыми волосами, собранными на затылке. Он смеялся, как одержимый Аидом и, воображая себя Гефестом*1, держал в руках горящий факел. Время от времени старец наклонялся и что-то доставал из большого кувшина, стоящего у ног. В следующее мгновение россыпь разноцветных искр взлетела вверх с его ладони. Он бросал слёзы Луны щедро густым веером. Так бросает сеятель зерно в подготовленную им пашню. Сверкающие камушки падали на землю и скрывались в уже горящих деревьях ниже по склону холма. Снова низкий поклон вниз - и в поднятых тощих руках старика оказался ещё один чёрный кувшин, запечатанный пробкой. Мгновение - и он полетел со стены. Новый вихрь огня поднялся в воздух и охватил коновязь справа от ворот.

«О, боги! Что делал часовой возле храма? Куда он делся? Как старик проник внутрь? Кто ему помогал?» - Я выскочил на берег, подхватил меч и бросился к городу. Но было поздно. Волна пламени ревела, как стадо быков, охватывая сухую траву и лес. Огненная лава двигалась на меня, обдавая тело и лицо нестерпимым жаром. Мои лёгкие просили воздуха, я отворачивался, но страшная обратная тяга лесного пожара тащила меня к себе, а дым заполнял глотку. Этого страшного врага, красного дракона, нарисованного на одной из ширм чужеземцев и вызванного на помощь спятившим старым колдуном, невозможно было одолеть. Отступая вниз по тропе к водопаду, я понял, что путь к галерам мне отрезан. Единственное, что мне оставил пожирающий пространство коварный противник - это быстроту передвижений и дорогу назад, к озеру.

«Вода – вот моё спасение», - подумал я и бросился под защиту тёмно-красного в свете пожара гребня водопада.

Не знаю, сколько прошло времени. Моё тело уже начало коченеть в холодной воде, а лицо всё ещё пылало от близкого огня. Всё чаще я погружался в озеро с головой, спасаясь от искр и головешек, беспорядочно летавших вокруг, словно мотыльки или испуганные птицы. Выныривая, я не выпускал из виду город, где гибли мои солдаты. Изогнутые кровли домов обваливались одна за другой, черепичные плитки лопалась с оглушительным звоном, крики становились всё тише и, наконец, прекратились совсем. Красный дракон выжег на своём пути все кусты и деревья и пополз в сторону моря, оставив моему взгляду догорающие брёвна, стволы деревьев и пепел.

И тут пошёл дождь. Сначала редкие капли красными стрелами пронзили поверхность озера, а потом на горячую землю сошёл ливень. Вода медленно гасила остатки пламени, смывая золу вниз по склону холма.

Я вылез на чёрный песок и, оскальзываясь сандалиями на том, что когда-то называлось тропой, пошёл к городу, которого не стало. Обгоревшим телам в расплавленной бронзе доспехов уже ничем нельзя было помочь. Постояв немного у остатков стен, я отвернулся и, едва перебирая ногами, поплёлся прочь, понуро свесив голову на грудь.

Внезапно справа, рядом с подошвой сандалии, что-то блеснуло. Я нагнулся и, пошарив рукой в золе, нащупал маленький твёрдый предмет. На моей грязной ладони, очищаемый от пепла продолжающимся ливнем, лежал крупный зелёный камень величиной с куриное яйцо. Наверное, это был один из тех, которые так щедро с башни разбрасывал веером в огонь сумасшедший старик. Мои пальцы непроизвольно свернулись в кулак, зажав эту каплю гнева странного народа из царства Чжоу. Стоять и тупо разглядывать камень времени не было. Сзади послышался приближающийся гул. Я оглянулся. Озеро, насыщаясь ливнем, выйдя из берегов, догоняло меня потоками мутной грязи.

 

*1 – Гефест – древнегреческий бог огня.

 

Ноги сами рванулись с места и понесли меня к бухте. Падая и поднимаясь, задыхаясь от запаха гари, я выскочил к месту стоянки греков. Флота не было. На мелкой гальке прибрежной полосы валялись несколько сломанных древков сарисс, головешки костров, обглоданные крепкими зубами солдат кости диких коз и черепки разбитых амфор. Волны и ливень с равнодушным упорством уничтожали следы пребывания македонян на земле Афри.

 

Вода была повсюду. Она хлестала через борт, заливала камбуз, кают-компанию, спальни и машинное отделение. Яхту бросало из стороны в сторону, как бешеную собаку на поводке. Прочный, с металлической нитью трос якоря на разные голоса жаловался о чём-то ветру, но удерживал Медину посередине бухты. Ливень барабанил по палубе, микрон за микроном слизывая лак с буковых досок. Я сидел на койке и мотал тяжёлой головой, вытряхивая из неё остатки страшного сна. В глазах до сих пор стояла стена огня, подступающая к зеркалу озера и остановленная гребнем водопада. Мне казалось, что даже сейчас моя кожа чувствовала жар пламени. Но испытание огнём не шло ни в какое сравнение с ужасом холодной воды, которая с каждым порывом ветра и новой волной врывалась в открытый люк каюты. Она уже на палец закрыла доски каюты и поднималась всё выше. Наконец, я пришёл в себя, сорвался с промокшей постели и бросился вверх по лестнице. Палуба под моими босыми ногами качнулась в сторону, и я упал, больно ударившись спиной о крепление лееров. Задраив люки отсека двигателей и дверь прохода в нижние помещения катера, я влетел в рубку. Лёгкий поворот ключа зажигания - и приборы осветились мерцающими шкалами и стрелками. Под моей ладонью кнопка управления помпой ушла вниз. Звук заработавших насосов придал мне бодрости. В следующее мгновение моя попытка завести двигатели лодки закончилась неудачей и проклятиями в адрес Рудольфа Дизеля.

«Только бы аккумуляторы продержались ещё минут пять», - подумал я и снова попытался пробудить к жизни сердце Медины. Ровный гул движков на холостых оборотах показался мне на фоне рёва шторма самым лучшим звуком из тех, которые я слышал в своей жизни. Но радоваться было рано. Мой слух уловил посторонние шумы со стороны кормы. Яхту начинало притирать к коралловому гребню, незамеченному мной раньше при входе в бухту. Следовало срочно выбрать якорь и уходить в море. Лёгкий щелчок тумблера, приводящего в движение вал привода якорного механизма… но ничего не произошло. Лапы якоря крепко зацепились между камней и никак не хотели покидать грунт. Я подал вперёд ручку акселератора. Катер, преодолевая волну и рыская форштевнем, прыгнул вперёд, ослабив якорный трос. Бесполезно. Стало только хуже. Медина вертелась вокруг якоря, принимая всё новые удары волн с обоих бортов.

- Дьявол!

Не совсем отдавая себе отчёт в том, что и зачем делают мои руки, я машинально стащил с себя мокрые джинсы, футболку, обвязал талию тонким канатом, привязанным к поручню трапа кокпита, и прыгнул в море. Нащупав в воде якорный трос, я нырнул. Темнота давила на глаза и туманила сознание. Солёная вода, проникая под воспалённые веки, причиняла мне боль. Течение потащило тело в сторону, но, энергично работая ногами и помогая себе второй свободной рукой, я погружался всё глубже. Вот он, якорь. На ощупь, в бесполезных попытках рассмотреть хоть что-нибудь, я пытался оценить, насколько крепко стальные лапы засели в камнях. Полторы минуты, проведённые под водой, показалась мне часом и последним кругом ада. Я отпустил трос и вцепился в сталь.

Рывок, второй, из стороны в сторону, назад, вперёд. Воздух, мне нужен был воздух! Ещё пара секунд - и рефлексы заставят меня сделать глоток. Удар последней надежды со всей оставшейся мне силой ногами по якорю я сделал уже на автомате. Но острые крюки лап неожиданно выскочили из расщелины скалы и подняли маленький вихрь водоворота, скользнувшего током песка по лицу.

Инстинкт обретения света вытолкнул меня наверх с единственной каплей кислорода и морем азота в венах. Судорожный глоток воздуха пополам с солёной водой вырвался обратно хриплым кашлем. Волны перехлёстывали через голову, оттаскивая меня от яхты. Отдыхать не было времени. Откуда только силы взялись? Так я ещё никогда не плавал…

Влезая на уходящий из-под ног балкон*1 кормовой площадки катера, цепляясь дрожащими от напряжения руками за поручни трапа, я бросил взгляд в сторону берега. Скалы справа по борту оказались так близко, что можно было, сделав отчаянный прыжок, очутиться на суше. Я вломился в кокпит и, поворачивая штурвал влево, двинул рукоять газа резко вперёд. Якорь, чуть притормаживая ход катера, наконец-то скользнул в клюз. Медина, взревев дизелями, сделала крутой поворот и, разрезая высокую волну острым форштевнем, подпрыгивая всем корпусом, резво пошла к выходу из бухты. Но гавани было жаль отпускать меня просто так. Встречный ветер, ночь, пенистые гребни волн, выхватываемые прожектором Медины, вцепились в яхту, как стая гиен. Приходилось крепко держать штурвал в руках, чтобы удерживать катер на курсе. И ещё… нужно было снизить скорость. В таком шторме любое неверное движение штурвалом грозило катастрофой…

Через полчаса, определяя расстояния по радару и лавируя между островами, я наконец-то вырвался в открытое море.

Сразу стало легче. И управлять яхтой, и идти курсом юго-юго-восток. Экран локатора позволял мне заранее определить, где проходит фарватер для крупных судов. Держась четырьмя кабельтовыми правее, засекая скорости и курсы кораблей вокруг меня, я вычислил время, на которое мог бы включить автопилот. Необходимо было собрать воду в каютах, пока влага и соль не испортили драгоценные полы, лак переборок и мебель.

 

*1 - Балкон (морской термин) – площадка на корме судна.

 

- Чёрт, чёрт! – ругался я, возя по наборному паркету шваброй. Вёдер пятьдесят, если не больше, я вытащил на палубу и вылил в море. Значительная часть воды прошла в трюм, но помпы, славу Богу, работали. После того, как сырость исчезнет, мне предстоит ещё оттереть выступившую на дереве соль. Главное - не успела пострадать кожаная обивка диванов.

Закончив работу, я поднялся в рубку. Экран радара слабо мерцал в темноте, отмечая пятна далёких и близких кораблей. Дворники лобовых иллюминаторов исправно сгоняли редеющие капли дождя по углам и в стороны. Небо прямо по курсу побледнело. В свинцовых облаках появились просветы. Шторм ослабил свой натиск. Я посмотрел на часы. До восхода солнца оставалось минут пятнадцать. Лодка, преодолевая сопротивление редеющих валов, заметно прибавила в скорости. Мне нужна была передышка. Мастер-кресло благосклонно приняло меня в своё мягкое кожаное чрево, грея уставшую спину.

Мысли непроизвольно вновь переключились на кошмарные ночные видения. Незнакомое мне раньше чувство тревоги, беспричинный страх, ожидание новых неприятностей, как продолжение снов, вызывали судороги в мышцах и нервный озноб.

«Что значил этот бред и был ли мой разум в порядке после удара молнии?» - думал я.

Мне не нравились пугающая реальность ощущений и сказочная неправдоподобность событий, после которых я приобрёл способность разговаривать и понимать арабский и коптский языки, видеть каких-то древних китайцев. Эти сверкающие разноцветные камни, эти холодные объятия воды и обжигающие языки огня… Моя кожа до сих пор ощущала горячие прикосновения пламени и ледяной душ водопада, а ладонь помнила искусство владения мечом и тяжесть изумрудного камня. Что означала песня сирены на том берегу сна? Почему она смотрела на меня глазами Бастет? Или всё это некое предостережение? Может быть, генная память подсказывает моему сознанию что-то, чего я не могу пока понять?

«Камень…» - я вспомнил его изумрудный блеск, похожий на цвет глаз дракона, виденного мной на китайской ширме во сне.

Какой-то твёрдый предмет в заднем кармане джинсов мешал мне устроиться в кресле удобнее и поразмышлять, пока лодка не требовала моего внимания. Я завёл руку назад и нащупал в кармане какой-то шар. На разжатой мозолистой ладони лежал тот самый камень из моего бреда. Он был величиной с кулак ребёнка. Хорошо обработанный, сверкающий маленькими яркими искрами при свете приборной доски, он выглядел в руке, как кусок обыкновенного, с острыми гранями, стекла.

«Боже мой, эти камни преследуют меня! Откуда взялся этот? Кто и зачем положил его в мой карман?» - Ранее, не веря в магию и параллельные миры, я бы посмеялся над своими видениями, но камень, лежавший на вспотевшей от нехороших предчувствий ладони, заставлял мой разум лихорадочно работать в поисках разгадки странных событий.

«После этого плавания – если, конечно, останусь в живых - надо будет показаться психиатру», - подумал я и закрыл глаза. Подождав пару минут и по-прежнему ощущая на ладони тяжесть камня, я поднял веки. Изумруд - а это был изумруд - смотрел на меня довольно правильным овалом огромного чистого зрачка и как будто подмигивал, пытаясь разбудить память.

«Чёрт! Крыша едет. Но для галлюцинаций он слишком тяжёл, - этот вывод не придал мне бодрости, а вызвал крепнущее чувство тревоги. – Ах, да, мешочки с бриллиантами… - вспомнил я. – Кто же всё-таки их спрятал на яхте? Когда, где и кто должен забрать? И откуда всё-таки взялся изумруд?»

Ноги сами понесли меня к полке, где хранились судовые документы. Я лихорадочно перебирал сертификаты, квитанции, чеки, клочки счетов. Ничего, никаких имён, никаких разборчивых подписей. Снова и снова глаза пробегали по английским текстам, арабской вязи. И только на каком-то куске старого бланка я нашёл письмо со штампом некой компании Richtel. То, что я увидел, было частью ксерокопии бланка заказа на лодку. Размеры, водоизмещение, дополнительное оборудование, отделка кают совпадали с параметрами Медины.

«Что это за фирма, где зарегистрирована, чем занимается?» - все эти вопросы повисли в воздухе, как последние клочки предутреннего тумана за иллюминаторами лодки.

- Ладно. С изумрудом позже разберусь, а сейчас мне нужен интернет! - фраза, произнесённая вслух, успокоила дрожь в пальцах и загнала озноб беспокойства глубоко внутрь под сердце.

«Чтобы добраться до интернета, нужно сделать выбор. Аден или Джибути? Куда прокладывать курс?»

Я задумался.

«Аден! Что я знал о нём? Крупный морской перевалочный узел с огромным грузовым портом. Легко войти незамеченным и затеряться среди доков. Но также легко случайно попасть на глаза морской полиции, агентам судоходных компаний, любопытным морякам и людям, идущим по моему следу. Если они открыли сезон охоты, то наверняка просчитали, что я проследую в Персидский залив кратчайшим путём - и именно через территориальные воды Йемена. Вариант Джибути на противоположном берегу Аденского залива мне нравился меньше. Слишком близко к границам Сомали и Эритреи. Но зато… - я полистал лоцию, - есть удобные причалы для яхт. И в таких местах не задают лишних вопросов. Псевдосвободная экономическая зона всё-таки», - подумал я, доворачивая штурвал на полрумба вправо.

 

Маленькая гавань с довольно приличными стоянками для лодок в миле от порта Джибути мне понравилась сразу. Узкий проход, ограждаемый двумя белыми маяками на волнорезах, белые двухэтажные дома. Набережная с множеством кафе и крошечными рыбными ресторанами. Рай для яхтсменов и любителей экзотического экстрима.

Я загнал лодку кормой вперёд к деревянному настилу причала между небольшим облезлым катамараном и пятидесятишестифутовой парусно-моторной яхтой с американским флагом на корме. Приветственно махнув рукой толстому бородачу в шортах и гавайской рубашке, сидящему под тентом со стаканом янтарной жидкости в руке, я сошёл на берег.

- Присмотришь за лодкой? - крикнул я американцу.

- O’key! Только не забудь - вечерняя выпивка за твой счёт.

- Какой виски пьёшь?

- Grants, - бросил он мне вслед.

Я сложил в кольцо указательный и большой палец правой руки, показывая ему, что всё понял. Вот только денег у меня не было не только на виски, но и на оплату стоянки. Зато карман оттягивал довольно тяжёлый изумруд. Но у меня уже имелся опыт обмена камней на разного рода услуги. Почему бы не попробовать обменять «зелёный глаз» на денежные знаки?

В этом городке, живущим за счёт яхтенного бума и туристов, было целых шесть ювелирных лавок. Я выбрал самую бедную и с непринуждённым видом толкнул стеклянную дверь. Мальчишка-араб, дремавший за прилавком и не ожидавший такого раннего визита, от звука колокольчика над дверью очнулся, чуть не уронил голову на стекло витрины и засуетился.

- Мистер, доброе утро, мистер. Кольцо для невесты, жены, браслет, серьги? - его английский хромал на обе ноги.

- Хозяина! - безапелляционно бросил я.

Глаза парня округлились, забегали по сторонам, не зная, чего от меня ждать.

- Давай, шевели ногами, - прикрикнул я на него.

Мальчишка нажал кнопку звонка под прилавком и снова засуетился:

- Чай, кока-кола, джус?

- Остынь, - тихо сказал я ему.

Через минуту появился довольно молодой смуглолицый толстый человечек в турецкой феске. Хитрые чёрные глаза быстро оценили мою внешность, отросшую бороду, загорелую кожу и обветренное лицо.

- Вы были на прошлой неделе? - неуверенно спросил он. - Какие-то проблемы с изделием?

Моё молчание и красноречивый взгляд на юного продавца привели его в ещё большее замешательство. Настороженность и тревога так и лезли крупными каплями пота из каждой поры его круглощёкого лица.

- Выйди, - отослал он своего помощника.

Мальчишка, сгорая от любопытства, не торопясь вышел из комнаты. Ни слова не говоря я достал изумруд и вложил камень в машинально протянутую ладонь торговца.

Вот за что я никогда не любил ювелиров. Тревогу и страх этого человека как рукой сняло. В глазах появился алчный блеск. Перемена была настолько мгновенна и разительна, что растерянным уже выглядел, наверное, я. Этому парню палец в рот не клади. Лавочник потерял интерес ко мне, схватил глазную лупу и принялся внимательно рассматривать камень. Время от времени он поворачивал его из стороны в сторону и пытался подцепить грани маленьким пинцетом.

- Продаёшь? – туземный мастер ювелирных дел поднял глаза, успев сделать их равнодушными. Его английская речь была значительно лучше, чем у мальчишки-продавца.

Я кивнул.

- Сколько хочешь?

- Пятьдесят тысяч зелёных! - мой твёрдый тон не смутил ювелира.

- Ты сумасшедший, - громко сказал он, не отдавая мне камень.

- А ты сколько дашь? - как можно небрежней спросил я.

- Пятьсот долларов, - не смущаясь, ответил лавочник.

Я сгрёб его за воротник рубашки, притянул к себе и забрал камень.

- Постой! Зачем торопишься? Давай поговорим.

Но я уже шёл к выходу. Ювелир выскочил из-за прилавка и засеменил рядом со мной. Слова сыпались из него, как семечки из перезревшего подсолнуха:

- Да, ты прав, изумруд крупный, карат пятьсот, не меньше - но ведь его ещё надо разрезать. Я не смогу перепродать его целиком. Что от него останется после распила - один Аллах ведает. И учти, я даже не спрашиваю, откуда он у тебя, не звоню в полицию, даю хорошие деньги и вообще не задаю никаких вопросов.

Я резко остановился и сказал ему на арабском языке:

- Пятьсот долларов ты называешь хорошими деньгами? Не смеши меня и не оскорбляй, как гостя. Аллах покарает тебя за корысть и глупость.

Лавочник от удивления открыл рот и чуть не проломил головой стеклянную дверь своего магазина.

Минута молчания была заполнена поединком глаз, моей снисходительной улыбкой и завершилась поражением ювелира.

- Не знаю, кто ты, не хочу знать, откуда и куда идёшь. Две тысячи долларов - вот моё последнее слово.

Я сузил глаза и полным иронии голосом выдал тираду:

- Я не могу отдать тебе камень за такую большую сумму. Это, наверное, всё, что у тебя есть. На какие деньги ты завтра будешь кормить семью, чем расплатишься за огранку изумруда? Нет, разорить тебя - выше моих сил. Придётся пойти к конкурентам. - Я насмешливо подмигнул ему и кивнул головой в сторону улицы.

По лицу лавочника я понял, что он оценил мой сарказм и искусство торговаться.

- Пять, - ювелир протянул руку ладонью вверх.

- Пятнадцать! - твёрдо ответил я, не обращая внимания на растопыренные пальцы.

- Семь, - голос лавочника начинал вибрировать.

- Десять, - понизил я ставку.

- Девять! - выкрикнул араб звонко и сорвал с головы феску.

Пауза, казалось, убьёт ювелира.

- Будь по-твоему, - тихо сказал я и стукнул своей ладонью по вспотевшей пухлой ладошке торговца.

Араб от радости забыл о законах гостеприимства. Он не предложил мне ни чая, ни даже стакана холодной воды. Впрочем, ему было некогда. Он раз десять взвесил камень, потом три раза пересчитал далеко не новые, замасленные сотенные купюры американской мечты. Спустя время мы расстались, довольные друг другом. Тяжесть от камня в заднем кармане джинсов сменилась приятным ощущением близкой к телу плотной пачки денежных знаков.

Я зашёл в контору причала, оплатил сутки якорной стоянки, договорился на вечер о дозаправке моего катера дизельным топливом и стал искать интернет-кафе.

«Как интересно!» - я открывал страничку за страничкой многочисленных сайтов и делал выписки в блокнот, купленный мной в одной из сувенирных лавок.

«Richtel Corporation — крупнейшая частная инженерная и строительная компания США со штаб-квартирой в Сан-Франциско. В «Ричтэл» по состоянию на 2006 год работало более сорока тысяч человек на объектах более чем в пятидесяти странах. Доход в 2003 году составил 9,7 млрд. долларов, а уже в 2006 год - $20 млрд.»

Больше нигде я не смог найти абсолютно никаких цифр по доходности акций и дальнейших прибылях компании, зато обнаружил многое другое.

- Хвала Всемирной паутине, - бормотал я, заполняя лист за листом в своём блокноте.

 

Глава 4. Откровения

 

«Семья Ричтэл владеет компанией с момента акционирования в 1925 году. Склонность к закрытости информации, тесные связи с правительством США. Первый большой федеральный заказ - строительство плотины Гувера в 1930 году, и первый коррупционный скандал. Первые контакты со страной Советов, подозрительные сделки с большевиками. Крупные военные заказы на строительство объектов для флота США во время Второй мировой войны. Снова финансовые и политические скандалы, подозрения в завышении смет, в раздаче взяток правительственным чиновникам, включая следственные органы и суды. Не подтверждённые серьёзными документами расследования журналистов о финансировании корпорацией Ричтэл предвыборных кампаний Никсона, Рейгана, Клинтона, Бушей - старшего и младшего. Слухи о проталкивании в Конгресс, Сенат и президентские администрации своих людей».

Чем больше информации я выискивал в Сети, тем страшнее мне становилось.

«Строительство аэропорта в Гонконге – коррупционный скандал, и затем полная тишина. Нефтеперерабатывающий комплекс Jamnagar в Индии – скандал, расследование и снова тишина. Странные отношения с королевской семьёй Саудовской Аравии и кланом Бен Ладен. Статьи в крупных журналах о деятельности аффилированных с компанией аналитических структур по обвинению Саддама Хуссейна в производстве оружия массового поражения, в подталкивании Буша к войне и затем, после свержения диктатора, получение крупных строительных заказов по восстановлению разрушенной инфраструктуры Ирака, включая строительство нефтеперерабатывающих заводов».

- Ничего себе, - тихо шептал я, прочитав о сумме контрактов Ричтэл только по Ираку.

Три миллиарда долларов! Вот это масштабы! И это не считая строительства нефтепроводов для Турции, Ливии, возведения сети атомных станций в Египте, промышленного города Аль-Джубайл и Королевского Центра в Саудовской Аравии, завода по выплавке алюминия в Бахрейне.

Получается, что во всех крупных проектах современности при проведении тендеров среди ведущих мировых строительных подрядчиков побеждала корпорация Ричтел. Она же получила подряд на строительство тоннеля под Ла-Маншем.

«Странно», – размышлял я, почёсывая затылок. Мне не нравилась эта компания тем больше, чем больше упоминаний о её связях с арабскими странами и с правительством Соединённых Штатов я находил во Всемирной паутине.

«Остановись! Подумай! – мысленно приказал я себе. – Что такое взятка деньгами во время экономического кризиса? Арабы - не дураки. Они прекрасно понимают, что доллар стоит ровно столько, сколько стоит зелёная краска и бумага, нарезанная аккуратными прямоугольниками после выхода из печатного станка».

- А вот борзыми щенками… - буркнул я и тревожно оглянулся по сторонам.

Два смуглых пацана в потрёпанных джинсах играли на компьютерах в войну между властелинами колец и гоблинами, не обращая внимания на заросшего загорелого плейбоя со свежим шрамом от ожога на лбу, бросившего на причале лодку и, судя по всему, просыхающему от пьянства в интернет-кафе.

«А вот взятки камушками – совсем другое дело», - эта мысль сверлила мне голову. Гнездившаяся в глубине сознания тревога шептала на ухо:

«За таких борзых, то бишь за три мешочка бриллиантов, не только арабы, но и китайцы, румыны, казахи и туркмены отдадут этой Ричтэл на откуп любую концессию без всякого тендера. Строй - не хочу».

Несмотря на то, что получатель камней, похоже, был мною найден, легче мне от этого не стало. Когда-то я насмотрелся голливудских фильмов о корпоративных монстрах, безжалостных миллиардерах, их тёмных делишках и отделах собственной безопасности, укомплектованных наёмными убийцами. Конечно, художественный вымысел – дело тонкое, но жизнь порой бывает гораздо жёстче, чем дешёвое кино. Загадочные убийства журналистов, автомобильные катастрофы с участием топ-менеджеров крупных компаний, фантастические полёты из окон секретарш – всё это можно найти в новостных блоках любых журналов и газет, если, конечно, покопаться.

«Кстати, о новостях…» - странная мысль пришла мне в голову. Я «схлопнул» все окна, касающиеся Ричтэл, и стал рыться на арабских газетных сайтах. Мне нужны были любые статьи, где бы мелькали слова: Тунис, верфи, яхты, лодки, трагедии, пожары.

«Вот оно!» - с экрана компьютера на меня смотрели фотографии Гуннара, впечатляющие снимки сгоревших ангаров, картинки с пустыми чёрными проёмами окон и обугленными балками дома, где совсем недавно я пил виски в компании с огромным шведом. На фотографиях можно было разглядеть накрытые клочками парусов неподвижные тела.

По спине поползли мурашки, на лбу выступил пот. Меня бросило в жар.

 

Ещё никогда я не был таким невежливым.

Слушая язвительные замечания и шутки американца, который так рассчитывал на вечернее виски и пустой, ни к чему не обязывающий трёп, на травлю анекдотов и рассказы о пассатах и муссонах, я бормотал одно только слово:

- Sorry! – а сам думал, сворачивая в бухту канат, которым была привязана лодка к причалу:

«Дубина ты стоеросовая. Ты радуйся, что я ухожу. Тебе рядом со мной даже в общественном туалете сидеть опасно. А ты мне о виски и жадности толкуешь».

Заправив Медину под пробку, расплатившись за топливо, засунув в холодильник свежие продукты и пару пакетов с соком, купленных мной впопыхах в одной из попавшихся по пути к причалу лавок, я миновал волнорез и вышел в море.

«Как мне нравятся места, где не спрашивают никаких документов и не заставляют выполнять разные дурацкие формальности с подписями и проверкой виз».

Лодка шла на малом ходу, но я не торопил её. Нужно было основательно пораскинуть мозгами.

Меня разбирало любопытство, зачем нужна такая сложная схема с переправкой бриллиантов на Восток. Обойти таможню - это понятно. Но зачем обходить, когда можно подкупить? Хотя дать взятку эмиратскому таможеннику не так-то просто. Эти любопытные сыны пустыни обязательно захотели бы узнать, соответствует ли сумма взятки реальной стоимости товара. Я начинал понимать политику Ричтэл – не оставлять следов, свести к минимуму риск выхода из тени на белый свет под вспышки бликов фотообъективов и прожектора телекамер. Чем меньше народу знает секреты компании - тем легче прятать тайны на дне забвения, тем меньше вероятность всевозможных расследований, судов, затрат на подкуп правосудия. Спустя десять минут мои мысли приняли иное направление.

Пойти прямым ходом в Персидский залив - это значило подставить себя под удар. Если так мало известно о махинациях Ричтэл, если компания ни разу не подставила себя на грань судебного преследования – значит, она не оставляет свидетелей и имеет сильных покровителей на всех уровнях, начиная от полиции и заканчивая правительствами стран.

«Я – не вор, и ни разу не брал чужого. Но здесь – особый случай, - размышлял я. – Переступить через «не могу», присвоить камушки и лечь на дно? Это ли не лучший способ избавиться от проблемы?» - нашёптывал мне червь сомнений. Но осторожность, совесть и чувство долга тут же возмутились:

«Нет, ты лучше думай, как остаться в живых, каким образом и кому вернуть камни?»

Но есть ещё один веский аргумент, чтобы не торопиться в Эмираты. Пропажа друга, пусть и не близкого – достаточная причина повременить с возвратом бриллиантов. Если Доктор Фауст каким-то образом замешан в этом деле и сейчас в опасности – мне следует хорошо проанализировать ситуацию. Как вытащить его из ловушки, как выйти из игры, имея такой козырь в виде камней?

Все планы, возникающие в моих воспалённых от усиленной работы мозговых извилинах, я отбрасывал один за другим. Варианты, придуманные мной, предполагали заход в один из портов Эмиратов, Омана или Саудовской Аравии, где мне предстояло ходить по деловым центрам и спрашивать:

- А где, простите, здесь офис компании Ричтэл?

Глупо и неосторожно. А потом, есть ли там места, где можно надёжно спрятать лодку, есть ли в этих странах вообще представительство компании? Быть может, какие-то третьи лица представляют её интересы на Ближнем Востоке? Что знают обо мне люди, которым поручено найти Медину, и что они предпримут в ближайшее время?

Какие бы я ни перебирал возможности выйти на связь с корпорацией – ни один мой план не выдерживал критики с точки зрения собственной безопасности.

А потом меня осенило. Я всё время забывал, что яхта оборудована радиомаяком. Ну не могли они не запастись страховкой на случай непредвиденных обстоятельств. Чтобы посмотреть на тех, кто будет охотиться за мной, моя лодка должна послужить приманкой, а я с безопасного расстояния прослежу за неизвестными. Всё, что мне необходимо – это бинокль, фотоаппарат с мощным телеобъективом, нора, где можно было бы отсидеться и, вероятно, впоследствии мне пригодилась бы неброская, подержанная машина.

Время – вот что ещё важно, чтобы продумать все детали шахматной комбинации и, конечно, немного удачи. Вот только времени у меня оставалось всё меньше.

Полдня хода на скорости в пятнадцать узлов курсом на юго-юго-восток продвинули Медину вдоль побережья Африки, по моим расчётам, примерно до десятого градуса Северной широты. Судя по карте – я находился в двадцати милях от Бербера*1. Пора менять курс.

Взглянув на экран радара и на море, бегущее мне навстречу, я повернул штурвал и пошёл на северо-восток. Мне предстояло пересечь по диагонали Аденский залив и оставить за кормой две тысячи миль Арабского моря вплоть до Омана, а потом идти ещё пятьсот до территориальных вод Эмиратов.

Устойчивый, сильный ветер с востока поднимал волну. Качка заметно усилилась, но форштевень Медины входил в воду, как нож в масло. Солнце давно миновало зенит и сильно грело тонкую крышу рубки. Лёгкая дымка облаков слева по борту сливалась с горизонтом и окрашивала море в густой свинцовый цвет. Палуба под ногами слегка подрагивала, и к ровному гулу двигателей добавился какой-то посторонний звук. Я навострил уши. С дизелями явно что-то было не так. Лодка постепенно теряла ход, зарываясь носом в воду.

«Час от часу не легче», - подумал я и спустился к движкам. С близкого расстояния я услышал перебои в ровном до той поры рёве моторов.

 

*1 - Бербера — город на северо-западе государства Сомали. Единственная защищённая гавань на южном побережье Аденского залива.

 

- Дьявол побери этих засранцев из Джибути с их дерьмовым топливом!

Ветер с охотой подхватил мои ругательства и вознёс их к небу на суд Всевышнему. Я вернулся в рубку и заглушил дизели. Наступившая тишина оглушила меня. Медина стала медленно дрейфовать, подчиняясь невидимым глазу течениям.

«Если в солярке вода – дело труба», - эта мысль заставила сжаться мои кулаки. Я представил, сколько предстоит работы с фильтрами и топливной системой, чтобы убрать воду, высушить шланги, перекачать солярку из одного танка в другой. Кроме того, предстояло придумать, какие промежуточные ёмкости использовать для отделения воды от топлива.

Я спустился в камбуз и стал собирать пятилитровые канистры с питьевой водой. Мне жаль было выливать её за борт, но другого выхода не было. Связав все канистры вместе линем, чтобы лёгкий пластик не унесло ветром, я открыл отсек двигателей. Металл, провода и шланги были ещё горячими, но время поджимало. Гайки блестящей металлической кучкой стали заполнять пустые консервные банки. Часа три торопливой работы вымотали и опустошили меня. Я даже не обратил внимания на тихий звук движков, относимый ветром немного в сторону и потому не сразу мной услышанный. Я высунул голову из люка. Рядом с Мединой стоял длинный баркас с двумя мощными моторами «Ямаха» на корме. В эту минуту с него на борт моей яхты перепрыгивали два молодых негра в солдатских зелёных куртках и рваных джинсах. Один из них был босым. На ногах второго я заметил грязные старые кроссовки «Пума». Но главный результат наблюдений состоял не в этом. В руках они держали потрёпанные автоматы Калашникова, направленные в мою сторону. Остальные пятеро, оставшиеся в облупленном деревянном корыте, не сводили с меня настороженных глаз и разнокалиберного оружия, начиная с М-16 и заканчивая ручным зенитным комплексом «Стингер».

- Приехали! – тихо сказал мне по-английски худой парень из тех, кто перебрался на мою лодку. – Руки подними!

Я поднял грязные, в солярке, руки с зажатыми в них гаечным ключом и отвёрткой.

- Выходи!

- Кто вы такие и что вам надо? – мой вопрос даже мне показался глупым.

- Мы – бойцы за объединение Сомалиленда*1 с нашими братьями в Сомали, - с пафосом воскликнул мальчишка с кормы баркаса.

«Значит, будут грабить», - вспомнил я сцену из старого доброго фильма «Свадьба в Малиновке».

- Брось ключи и выходи, - угрожающе повёл в мою сторону автоматом первый сомалиец.

 

*1 - Сомалиленд — северная часть Сомали, непризнанное самопровозглашённое государство.

 

Мысленно я проклял своё решение идти так близко от берегов этого неспокойного региона.

«Как я мог забыть о сомалийских пиратах?» – думал я с отчаяньем и растущим чувством безысходности. Мой взгляд в открытое море не принёс мне утешения. Ни одного судна поблизости.

Через десять минут баркас шёл курсом к побережью Сомалиленда, ведя на буксире мою Медину. Я сидел на дне пиратской лодки со связанными руками, вывернутыми карманами и синяком под глазом. Чернокожие парни рядом со мной играли в карты, ставя в банк мелочь, которой с ними поделился главарь. Моя пачка стодолларовых купюр перекочевала в нагрудный карман единственного человека в возрасте, которого я не без основания принимал за главного.

Это была обычная рыбацкая деревня на берегу моря. Разбитые лодки, остатки порванных сетей, грязный песок пляжа, дырявые корзины для рыбы. Вот только её здесь больше никто не ловил. Но, как ни странно, это благотворным образом сказалось на строительстве пары хороших двухэтажных домов, стоявших на склоне невысокого холма под сенью редких пальм. Мои глаза рассмотрели свежую, только что посаженную траву, яркую белую краску на стенах, пластиковые окна, новые кровли. К остальным лачугам на берегу, служившим теперь складом всякого мусора, пристраивались небольшие, но вполне пригодные для жилья домики из цементных блоков. Тут же стояла ручная бетономешалка, лежали мешки с нанесёнными на них зелёными надписями BМ-300. Две чернокожих женщины в мятых цветастых платьях разливали в формы жидкий бетон.

«Растёт благосостояние сомалийских рыбаков», - думал я, подталкиваемый автоматами к сараю, выстроенному из старого кровельного железа. Хотя мне не давали как следует поглазеть по сторонам, но я заметил десяток мальчишек с оружием, две хорошие быстроходные лодки на якорях в пятидесяти метрах от берега, мощную радиоантенну на крыше одного из домов и пару спутниковых тарелок. На вершине самого высокого холма выделялась сваренная из кусков старых железных балок вышка. Под её крышей из сухих пальмовых веток, блестя линзами в сторону моря, стоял мощный телескоп.

Через три часа томительного ожидания в душной, раскалённой железной коробке, за мной пришли и повели к одному их тех самых новых больших домов.

Я хотел пить, хотел в туалет, хотел отмыться от пота, грязи и машинного масла – но не тут-то было. Меня втолкнули в комнату. За столом, на фоне голубого флага с пятиконечной белой звездой, сидел толстый негр и курил сигару.

- А-а, ещё один богатый бездельник с шикарной лодки! – лениво процедил он сквозь толстые губы. – Ну, и что мне с тобой делать?

- Отпустить, - не моргнув глазом, бодро ответил я.

- Это как же - отпустить? – с показным изумлением промямлил негр. – За просто так? – и он похлопал по моей пачке долларов, лежащих на столе.

- Поверьте, это всё, что у меня есть.

Мои слова не произвели на пирата никакого впечатления.

- Ну да, ты ещё скажи, что ты одинок, что у тебя ни одной родной души на целом свете и что ты нашёл эту лодку прямо на том месте, где мы тебя поймали.

- Истинная правда. Не совсем в точку, но вы почти угадали. Я её угнал.

Раскатистый хохот потряс стены комнаты и шевельнул занавески на окнах.

- Ведь ты же русский? – негр не спрашивал, он требовал подтверждения. Из-под его широкой ладони выглядывал краешек красного паспорта.

- Ага! – сказал я по-русски и широко улыбнулся.

- Значит, мастер пудрить мозги. Мы тут наслышаны о ваших олигархах. Ты, сволочь этакая – один из них. – Мгновенный переход в состояние гнева должен был испугать меня. Но мне не пришлось даже делать вид, что я в ужасе. Я действительно боялся этого чёрного борова.

- Давай сюда номера телефонов своего папочки. Мы просто обязаны ему позвонить и переслать фотографии, на которых тебе отрезают твой длинный загорелый указательный палец, совсем недавно ковырявший от безделья в носу. Или, может, тебе отпилить твой белый член?

- Поверьте, - начал было я, но удар огромным кулаком по столешнице заставил меня вздрогнуть и замолчать. Пачка купюр зелёными птицами взмыла вверх и с шуршанием, соблюдая очередь, беспорядочной кучкой приземлилась на полу. Мой конвойный бросился подбирать деньги и складывать их перед боссом.

- Заткнись! - рявкнул пират и, уже обращаясь к конвойному, спокойно сказал:

- Покажи ему, что мы делаем с теми, кто не делает добровольные взносы в фонд борьбы за единство нашего народа.

Толчок в спину дал понять, что аудиенция окончена. Меня вывели из дома и под дулами автоматов повели на окраину посёлка. Старый, ничем не примечательный сарай стоял на отшибе. Меня подвели к дверям и втолкнули внутрь. Страшная вонь ударила в ноздри. Связанные за спиной руки позволили сделать одно-единственное движение - поднять плечо, наклонить голову и прикрыть тканью рубашки нос. Я сделал два шага назад, но снова получил толчок в спину. Поскользнувшись, я едва не упал. Глаза постепенно привыкали к полумраку сарая. То, что я увидел, заставило вывернуться наизнанку мой желудок. На песке в луже крови лежали две отрезанные человеческие головы. Открытые глаза и кровоподтёки на неестественно серых лицах облюбовали навозные мухи. Они сыто и лениво взлетали и снова опускались на гниющую плоть. Балки перекрытий кровли закачались, стены поехали мне навстречу, земля вырвалась из-под ног - и я потерял сознание.

Далёкий звук пролетающего на огромной высоте самолёта привёл меня в чувство. Странно, что после беспамятства сначала приходит в порядок слух, а потом всё остальное. Тихий шум реактивных двигателей заглушили тихие голоса совсем рядом со стенами моей тюрьмы:

- Сколько времени этот тип без сознания?

- Часа три, не меньше. Мы думали, он умер со страха там, в сарае. Потом пощупали пульс – оказалось, жив.

Оба голоса были мне знакомы.

Первый принадлежал Доктору Фаусту, второй – главарю пиратов.

- Салех! Я ведь говорил тебе, что он парень нежный и чувствительный. Всего-то нужно было - чуть припугнуть его и спросить, куда он дел мешки. – На слух голос Доктора Фауста показался мне раздражённым.

- Эх, дружище! Твой гонорар за его поимку – для меня сущие пустяки. Я тебе оказал любезность, а ты… Мало того, ты по-прежнему мне не доверяешь. – Голос негра стал неузнаваемо сладок и тонок. – Что за мешки?

- Не твоё дело. Меньше знаешь – спокойней спишь. И о каких ещё деньгах ты толкуешь? Один катер чего стоит. Теперь он твой. Чего тебе ещё?

- Катер? И это ты называешь оплатой моих услуг? Да там как будто слон прошёл от рубки до трюма! Где шикарная обивка диванов, где переборки из ценных пород дерева и наборный паркет кают?

- Слушай, хватит дурака валять! Не твои ли ребята обыскивали лодку?

- Это неважно. Катер требует капиталовложений и ремонта.

- Ах, брось. Тебе что, в Ниццу на нём идти? Для пиратских рейдов сойдёт и так. И хочу предупредить тебя: не задавай лишних вопросов. – Угроза, прозвучавшая в этой фразе, и последовавшая за ней многозначительная пауза давали понять, что Доктор Фауст уверен в себе, не боится пирата и не шутит. - Тут замешана политика. Или ты хочешь, чтобы прилетели F-16 с полосатыми флагами на фюзеляжах и разнесли к чёртовой матери этот грёбаный посёлок, базу и твой дом? Не лезь не в своё дело!

- Ладно, ладно. Успокойся. У нас есть другие методы, чтобы развязать твоему другу язык. Завтра и начнём. А пока пусть полежит, отдохнёт. Холодной водой тут уже ничего не сделаешь. Мы вылили на него три ведра драгоценной влаги - и всё бесполезно. А утром жажда, жара, мухи и голод приведут его в нужное нам состояние.

Заскрипел песок. Послышались удаляющиеся шаги, и через пару минут всё стихло.

Я всего ожидал, но предательство и коварство Олега меня потрясли. Значит, он был в курсе с самого начала. Злость и обида мгновенно подняли меня на колени, а потом я встал во весь рост.

Босые пятки едва не выбивали искры из ржавых стенок лачуги. На звонкие удары о железо сбежалась охрана. Меня выволокли из сарая и повалили на землю, пиная ногами.

- Хватит! – громкий голос Салеха остановил избиение. - Тащите его в дом, - приказал хозяин посёлка.

Второй раз за день я стоял перед массивным столом и видел голубой флаг с белой звездой.

- Ты пришёл в себя, мой мальчик? – Широкая белозубая улыбка негра излучала самодовольство и уверенность в своей силе.

- Я хочу разговаривать с твоим другом, - тихо сказал я.

- С кем? - удивился Салех.

- Не делай невинные глаза. Мне нужен Олег.

- О чём ты говоришь, грязный сын глупого верблюда?

- Вам всем нужны мешки? Разве нет? – наступило молчание. Похоже, негр не знал, что ему делать.

В это время скрипнула боковая дверь, и в комнату вошёл Доктор Фауст.

- Как ты догадался, что я здесь? – казалось, он ничуть не смущён и не раскаивается. Его голос был тих, спокоен и вкрадчив. И только хриплое частое дыхание выдавало некоторую растерянность. Не дожидаясь моего ответа, он продолжал:

- Я всегда считал тебя умным мальчиком. Ты знаешь, я даже начинаю уважать твои упорство и глупую ребяческую смелость. Ты хочешь сыграть в открытую? Ну, так давай, задавай вопросы. А потом их буду задавать я. – Угроза в его голосе была слишком явной, но чувство страха перед опасностью уже оставило меня.

Азарт рискованной игры взорвал кровь в моих венах бешеным выбросом адреналина. Неутолённая жажда мести выбросила на стол козырного туза. Всем нужны алмазы? Ну что же, есть шанс из мышки превратиться в кошку.

- С какого момента ты в деле? – спросил я Олега. Мой первый вопрос зажёг огонёк интереса в глазах Салеха. Он притих и, как змея, готовая к броску, раскачивался из стороны в сторону, переводя взгляд с Доктора на меня.

- Почти с самого начала. Той ночью, после игры в покер с Гуннаром, мне не спалось. Я видел, как швед встал, вытащил какую-то коробку из сейфа, полюбовался содержимым и вышел из дома. Я пошёл за ним. Туман в голове от выпитого виски помешал Гуннару быть осторожным, и я успел увидеть, как он прятал мешочки в матрас мастер-каюты.

- Тогда причём здесь ливийцы?

- О, мой друг! Эта комбинация была задумана мной раньше. Ты же знаешь мои связи в Средиземноморье. Сын одного нувориша из Триполи учился в Москве в УДН*1. Чрезмерное погружение в русский язык привело его в библиотеку, где он начитался Александра Грина, Станюковича*2 и, как это всегда бывает с сопляками, заболел парусами. Я только продал ему за полцены яхту Аль-Малик и обучил управлению лодкой. Вот и всё. Лишняя сотня тысяч маленьких зелёных Франклинов, заплаченная его папашей-генералом за лодку, мне не помешала.

- Ах ты, сволочь! Значит, пока я парился у ливийцев в тюрьме, ты обделывал свои дела? А я, как дурак, переживал, что не вытащил тебя оттуда!

- Никогда не переживай напрасно. Я хорошо проводил время в кабаках Триполи с этим уродом, возомнившим себя капитаном Греем.

- А ты не подумал, где продашь товар из мешков Гуннара? Тебе не пришло в голову, что они кому-то принадлежат, и что груз будут искать?

- Искать? Да на ливийской военно-морской базе никто бы не стал искать Медину! Мне всего лишь нужно было время. И если бы не твоё геройство – я бы сейчас отдыхал со взводом фотомоделей где-нибудь на Гавайях. А владелец мешочков ищет теперь тебя, мой милый – тупого русского парня, угнавшего его собственность. Я только жалею, что оставил посылочку на длительный срок без присмотра. Оказывается, часовые на вышках – плохая гарантия сохранности моей добычи, заработанной непосильным трудом.

 

*1 - УДН. Университет дружбы народов в Москве.

*2 - Александр Грин (Александр Степанович Гриневский), Станюкович Константин Михайлович – выдающиеся русские писатели. Создавали романтические произведения на морскую тематику. В одном из романов А. Грина «Алые паруса» – один из главных героев, мальчишка, сын богатых родителей, убегает из дома и становится капитаном парусника под именем капитан Грей.

 

Издевательский тон в голосе Олега меня совершенно не трогал. Во время перепалки с Доктором я краем глаза следил за Салехом. Целый костёр из незаданных вопросов и неполученных ответов в его любопытных зрачках готов был вспыхнуть в любую минуту. Но он пока молчал. Тем временем Олег продолжал. Его просто распирало от самодовольства и чувства превосходства надо мной:

- А сбыть товар? Не волнуйся, дружище. В Антверпене*1 есть небольшая фирма, не афиширующая источники своих доходов. Она даже не гнушается контрабандой из Ботсваны и Сьера-Леоне*2.

Последняя фраза Олега была ошибкой. Глаза негра сверкнули, как два уголька, раздуваемые ветром. Огромная рука исчезла в ящике стола. Но Доктор Фауст не заметил этого движения. Точка в его рассказе, как он считал, поставлена. Теперь пришёл черёд задавать вопросы ему:

- Так куда ты перепрятал мешки? В матрасе их нет, в каютах тоже. Правда, мы ещё не проверяли машинное отделение лодки, но…

Он не успел закончить свой спич. Небольшое пространство комнаты взорвалось громом выстрела. На белой рубашке Доктора точно по центру груди образовалась маленькая дырочка, из которой тут же толчками в такт замирающему пульсу стала выходить кровь. Второй выстрел с близкого расстояния прямо в изумлённое лицо Олега показался мне лишним. Я посторонился, давая Доктору Фаусту пространство приземлиться с высоты его неосуществлённой мечты.

В кабинет Салеха небольшой толпой вломились охранники и растерянно затоптались в дверях, споткнувшись о мёртвое тело.

- Уберите его, - приказал негр спокойным голосом.

Бойцы фронта за объединение чего-то с чем-то кинулись ко мне, но Салех рявкнул на них, словно лев на стадо баранов:

- Да не его, а вот этого белого мёртвого засранца! – он указал дулом пистолета на Доктора, - и пришлите женщин вымыть полы.

В комнате пахло порохом и смертью. После Олега на полу осталась лужа и кровавый след, теряющийся за дверью.

- Зря ты так, – негромко и спокойно сказал я Салеху.

- Чего зря? – не понял тот.

- Зря второй выстрел. Вон и комнату испачкал, - я указал на белую штукатурку стен, перемазанную кровью и мозгами.

- Ты ещё учить меня будешь, - проворчал негр, пряча пистолет в стол.

Он с интересом поднял на меня глаза.

- Ну, так что, надеюсь, теперь мы партнёры?

- Это зависит от моей доли в деле. - Мой невозмутимый тон привёл Салеха в восхищение.

- А ты парень не промах. Тонко подвёл Олега под мою пулю. После его неосторожных слов о Сьерра-Леоне и Ботсване я понял, что речь идёт о бриллиантах. Или старый Салех не прав?

Вместо ответа я спросил:

 

*1 – Антверпен – город в Голландии. Крупнейший мировой центр обработки и продажи алмазов.

*2 - Ботсвана и Сьера-Леоне занимают первые места по незаконной добыче и контрабанде бриллиантов.

 

- А ты думал, на лодке спрятаны наркотики? Ведь так?

- Неважно, что я думал, но мы уже обшарили всю лодку, включая гальюны. Поедем-ка, мой друг, покажешь, где камни.

- Конечно, поедем, только сначала я приму душ, поем как следует, выпью чего-нибудь крепче пива и поговорю с тобой о своей доле и гарантиях безопасности.

- Гарантии – это моё слово джентльмена! – глаза Салеха были чисты, как, наверно, когда-то у Иуды. - А о доле поговорим после того, как ты покажешь мне камни. Мне жаль разбирать такой катер по винтику. Ведь потом его сам Аллах не соберёт.

К рассвету нас, сытых и слегка пьяных от местной кактусовой водки, мальчики Салеха переправили на Медину. Мои зубы перекатывали во рту жевательную резинку, предложенную на десерт одним из конвоиров.

Войдя в кают-компанию, я сразу увидел его. Небольшой передатчик, найденный то ли Олегом, то ли одним из парней, проводивших обыск, лежал в принайтовленной к столу пепельнице. Рядом валялась вынутая батарейка. Он был цел, но о нём все забыли. На блестящей чёрной пластмассовой фасолине я видел следы раздавленных окурков сигарет.

Незаметно для негров я сгрёб радиомаяк в кулак.

- Что-то память отшибло. И куда я дел эти мешочки?

Главарь чернокожих бандитов развалился на кожаном диване и с интересом наблюдал за мной. А я для себя отметил, что переборки уже поставлены на место, мебель приведена в порядок. Оставалось прикрепить обратно на стены телевизоры, полки, а к балкам каюты - потолочные панели.

- Не играй со мной! – низкий голос Салеха не предвещал ничего хорошего.

- Я не играю. Только ведь, знаешь, я человек осторожный и предусмотрительный. Ты что думаешь, камушки на лодке? Нет, мой друг. Они совсем в другом месте…

Мой блеф преследовал цель - заговорить негра, отвлечь его внимание трёпом и сказками. Я садился и вставал, перемещался вдоль переборок, делая вид, что нервничаю. Я засовывал кулаки в карманы, потом вытаскивал их и с хрустом выгибал кисти. Мой вид просто вопил о душевном смятении, колебании и страхе.

- Ты можешь пообещать мне свободу и любой процент от стоимости камней – но ведь это будет только словами, пустым сотрясением воздуха. Увидев камни, ты убьёшь меня так же, как Олега.

- Ну что ты, я ведь деловой человек, – ясные глаза и смиренный вид Салеха не вводили меня в заблуждение. Но я продолжал:

- Ты должен переправить меня в Аден – и тогда я скажу тебе, где спрятал камни. - Мои перемещения по каюте утомили Салеха. Негр, устав вертеть зрачками мне вслед, вытащил сигару и, прикуривая от золотой зажигалки, опустил глаза. Отсыревший во влажном морском воздухе табак никак не хотел разгораться. Моя рука мгновенно поднялась, сунула радиомаячок с уже вставленной батарейкой поглубже в открытую щель кондиционера и прилепила жевательной резинкой пластик передатчика к пластмассе воздуховода.

Негр поднял глаза.

- Чёрт! Как дует! - воскликнул я, отдёргивая растопыренную ладонь от тихо и ровно гудящего великолепного образца продукции фирмы «Тошиба». – Не жалеют парни твои аккумуляторы на твоей лодке.

- Эй, кто-нибудь там, наверху! – крикнул, раздражаясь, Салех. – Где этот чёртов пульт от кондиционера?

В каюту вбежал молодой парнишка с автоматом. Он засуетился, нашёл в одном из кресел пульт, и поток холодного воздуха иссяк. Шторка щели подачи воздуха с тихим шелестом закрылась.

- Ты начинаешь мне надоедать. Какой Аден, какая переправа? Где ты спрятал камни? В какие порты заходил? С кем общался? – Негр вскочил с кресла, схватил меня за горло и два раза стукнул затылком о переборку. Потом беспощадно, с наслаждением и долго сдерживаемой яростью, больно ударил по лицу.

Он не знал, что я терпеть ненавижу, когда моих чувствительных щёк касается грубая рука. Волна бешенства захлестнула меня. Оттолкнувшись от стены, я с силой вонзил колено бандиту в пах. Негр отскочил в сторону, вопя от боли. Он даже забыл о своём пистолете в кармане брюк. Большими, как вёсла, ладонями он держал себя за яйца и вопил тонким голосом, брызгая слюной:

- Выбейте из него дурь, отбейте ему почки, печень, пощупайте его ножами. Пусть сутки посидит без воды. В туалет не выпускать. Киньте его к голодным свиньям. Они быстро заставят его разговориться.

Ещё кипя от злости, краем глаза нацелившись на пистолет, торчавший из кармана негра, я рванулся к нему через стол.

Страшный удар прикладом автомата в лицо опрокинул меня на пол. Перед глазами вспыхнул белый огонь, а потом наступила ночь.

 

Они вернулись за мной. Очнувшийся после жестокого приступа лихорадки, Неарх заставил развернуть триеры и снова войти в бухту, выжженную огнём лесного пожара. Зачем – не знаю. Но уж не ради моего спасения, а, наверное, для наказания не оправдавшего доверие командира в назидание другим.

Я снова сидел, прикованный цепью к брусу под ногами, и ворочал тяжёлым веслом.

Раз, два, бум, бом. Звук барабана больно бил в уши, заставляя подчиняться ритму, предлагая покориться судьбе. Галеры шли на юг вдоль берегов Аравии. Так думал Неарх. Надежда увидеть вскоре южные проливы и повернуть на север заставляла Неарха торопить гребцов. Ему хотелось поскорее достичь Геркулесовых столбов и обогнуть Ойкумену. Грекам не терпелось вернуться в Македонию с запада, потрогав за вымя волчицу - крепнущий в своих границах Рим - и обрести славу, не уступающую славе великого Александра.

Несмотря на боль в ладонях и сорванные мозоли, я внутренне грустно улыбался. Храбрый Неарх ещё не знал, насколько велика Ойкумена, насколько громадна земля Афри, а я, оскорблённый нежеланием флотоводца выслушать мои объяснения и оправдания, помалкивал.

В ленивом оцепенении разума, скованного монотонной работой гребца, я не прочь был послушать рассказы моего соседа – раба, бывшего персидского солдата вспомогательных войск, приданных македонской фаланге и пойманного на воровстве. Он рассказывал мне легенды о Вавилоне, великом городе Междуречья, названном когда-то Вратами Бога. Я слушал сказки о славном прошлом столицы царства Ахеменидов*1. О высоких стенах в двести персидских локтей*2. О царском дворце, о святилище бога Мардука, о восьми башнях, построенных одна над другой, о восьми вратах, окружавших огромный город. О золотой статуе сидящего Зевса высотой в двенадцать локтей, сооружённого по приказу Александра. О восьмистах талантах золота, из которого сделан алтарь, трон и скамейка для ног Бога.

Я был благодарен своей памяти. Освобождённая от груза прошлого, она невольно впитывала любые свидетельства очевидцев о крепостях и осадах, о громких победах и тяжёлых поражениях. Глаза подмечали, а сознание раскладывало по полочкам то, что не видели греки. Направление ветров, приметы на недалёком берегу, служившие кому-то вехами и виденные мной совсем недавно на карте, вытащенной из сундука коварным стариком. Его красная, странной формы туника с нарисованными на спине драконом и узорами, подсвеченная снизу разгорающимся пламенем, до сих пор стояла перед моими глазами. Неарху и его спутникам было не до вех и знаков. Они устали бороться с океаном.

Шесть недель – достаточный срок для того, чтобы голодным гоплитам и гребцам, равно страдающим от Солнца, от нехватки воды, дурной пищи, болеющим лихорадкой от запахов гниющей плоти, теряющим силы после ранений отравленными стрелами чернокожих дикарей, договориться о бунте. Выплеск недовольства Неархом и кормчими оставался только делом времени и случая, который вскоре представился.

Жестокая буря застала флот врасплох, разметав галеры. Плотные тучи закрыли солнце и звёзды. Была потеряна зрительная связь с берегом. Молнии раскалывали мачты, вода ломала борта. Суда, как пушинки, уносило в открытое море, а огромная пасть Посейдона перемалывала триеры и выплёвывала на поверхность бушующих волн щепки и тела погибших. Оставшиеся в живых молили богов о пощаде. Но её не было.

На десятый день шторм стал стихать, а через некоторое время, показавшееся мне вечностью, то, что осталось от нашей триеры, лежало бревном на поверхности огромного гладкого, сверкающего от полуденного зноя и солнца океана. Половина из ста вёсел были потеряны или сломаны. Третью часть гребцов, освобождённых по приказу Неарха от цепей, забрало море. Две трети воинов кормили рыб или медуз на глубоководных скалах Аида. Погибли многие командиры и почти все лучники.

 

*1 - Держава Ахемени;дов — древнее персидское государство VI—IV в. до н. э. в Азии. В 331 г. до н. э. Вавилон был завоёван Александром Македонским, сделавшим здесь столицу своей империи (в Вавилоне Александр и умер).

*2 – Персидский (царский локоть) – 26,64 метра. Двести локтей – приблизительно 107 метров.

 

Неарх лежал под навесом из порванного паруса и смотрел безжизненным взглядом за грань бытия. Никто не знал, куда плыть и что делать.

Сам я сидел на скамье и чинил ржавой иглой разорванную на плечах тунику. После гнева Посейдона следовало остерегаться жестоких шуток Ра.

Гоплиты, собравшись в кружок, о чём-то шептались с рабами.

- Хватит! Довольно! Неарх болен и вот-вот умрёт. Кто приведёт нас к родным очагам? – тихо ворчал седой ветеран.

- Нам нужны новые командиры, – вторил ему рослый гребец-каппадокиец.

Ропот перерастал в угрозы. Морские офицеры сбились небольшой кучкой на корме и держались за мечи.

- Хватит языки точить впустую, - бросил я людям, потерявшим лицо. – Мне противно слушать ваши речи при живом ещё Неархе.

- Иди и поцелуй его в задницу! - разозлился вавилонянин, мой сосед по скамье. - Быть может, он вернёт тебе свободу?

- Я и так свободен. Даже пьян от свободы. Пейте и вы её досыта. – Я раскинул руки в стороны. – Вон её сколько.

Моя голова запрокинулась к небу. Острый глаз высоко-высоко поймал маленькую точку. Она медленно смещалась на юг.

- Но вот в какой стороне её больше – это главный вопрос. Куда нам идти? - высокий гоплит в дырявых льняных доспехах с тревогой смотрел на море.

- Если вот так сидеть и скулить, как щенки, которыми только что разродилась бродячая сука – то свободы нам точно не видать. – Мой вызывающий тон раздражал людей. Но это было хорошо. Им нужна была встряска.

- А что тут сделаешь посередине океана? Мы даже не знаем, где находимся и в какой стороне земля, – каппадокиец пожал могучими плечами и опустил голову на руки.

- Почему - не знаем? Лично я знаю.

- Где? – полсотни глаз уставились на меня.

- Вон там, - показал я направление.

- Ну так давай, командуй! – тихо подошедший сзади кормчий насмешливо щурил правый глаз. – А почему берег не может быть там или там? - он показал рукой на запад и на север. – Ведь мы пришли оттуда.

- Земля, конечно, может быть и там – но до неё так далеко, что твои дети успеют стать мужами, пока ты их снова увидишь. Грести против северного ветра – это тебе не по Нилу кататься, – мои слова обрушили тишину.

- Давай, Ксипнистос! Берись за дело! Вытащи нас отсюда! - македоняне, каппадокийцы, греки, персы окружили меня. Кое-кто угрожающе потянул меч из ножен.

Кормчий, покосившись на лежащего под навесом Неарха, хлопнул меня по плечу.

- Птица, да? Ты видел птицу?

Я кивнул.

- Где-то, быть может, в дне пути отсюда, есть остров, а если повезёт и боги будут милостивы к нам – дойдём и до земель Афри.

- Тогда командуй! – решительно сказал кормчий, отходя к офицерам, собравшимся на корме.

Я поднялся на ноги. Пятьдесят пар глаз смотрели на меня со страхом и надеждой.

- Перенесите Неарха поближе к сломанной мачте, выловите из воды несколько досок, - я показал рукой за борт, - сделайте шалаш и давайте сюда остатки парусов.

Память и здравый смысл подсказывали мне, что делать.

Остаток дня я кроил и шил косой парус, не похожий по форме на прямые паруса финикийцев, греков и египтян. Часть людей я заставил собрать остатки верёвок. Из двух длинных вёсел они соорудили на месте сломанной мачты новую. Кормчий с удивлением наблюдал, как новый треугольный парус поймал ветер и сдвинул галеру с места. Ещё одна доска, прикреплённая верёвками к мачте, служила для управления потоком воздуха. При смене направления ветра можно было изменить угол наклона бруса в горизонтальной плоскости, и полная грудь паруса снова раздувалась от гордости. Я не понимал, откуда я знаю то, что делал – я просто делал это, не сомневаясь и не рассуждая.

К вечеру при помощи ножа я выдолбил в куске бревна чашу, наполнил её морской водой, нашёл в трюме триеры старый высохший лист дерева. Положенный в воду, он беспорядочно плавал, не давая своими приподнятыми краями воде попасть на сухую жёлтую внутреннюю поверхность. Я аккуратно положил в середину листа свою железную иглу. Через мгновение листик развернулся и застыл. Как его ни крутили – он вместе с иглой разворачивался в одну и ту же сторону.

- Там! - пальцем я провёл вдоль иглы и показал направление, - там север.

- Это и так понятно, - сказал кто-то из-за моего плеча и посмотрел на солнце, зависшее рядом с линией заката.

- Не смейся. Эта игла ещё сослужит нам службу, когда наступит ночь или если солнце и звёзды спрячутся в облаках, - веско обронил я.

- Так что, разворачиваем галеру на север? Идём домой? – кормчий с надеждой посмотрел на иголку.

- Нет. Я ведь уже сказал, что надо идти на Юг. Земля близко, наберём там воды в ручьях, запасёмся свежим мясом, найдём фрукты, соорудим навес из пальмовых листьев для раненых и больных. И вот тогда, возможно, пойдём на север. Последнее слово будет за Неархом.

- Откуда ты знаешь, что остров настолько велик и там есть реки, дичь, фрукты? Может, это всего лишь кусок скалы, на котором гнездятся птицы?

- Это большой остров, я знаю.

- Ну-ну, - неуверенно буркнул кормчий и отошёл к рулевому веслу.

К утру следующего дня далеко с левого борта появилось облако.

Облако вскоре превратилось в густую туманность, затем из неё показалась полоска земли. А потом прилетела маленькая красивая птица и уселась на мачту. Таких птиц я никогда раньше не видел. Она смотрела радужным глазом вниз, поворачивая голову из стороны в сторону. Похоже, бородатых, высоких, грязных, в изорванных туниках и помятых доспехах, обожжённых солнцем людей она тоже видела впервые. Никто из моряков не посмел поднять лук и стрелой ссадить птицу на палубу.

Как я и ожидал – это был огромный остров. Пологий берег, заросший пальмами и густым кустарником, простирался, насколько хватало глаз, влево и вправо. Далеко в глубине земли виднелась скальная гряда, увенчанная вершиной, напоминающей Олимп, виденный мной всего однажды на одной из греческих ваз. Я молча и тихо улыбался. Риск оказался оправдан. Мы вышли именно туда, куда нужно.

- Ты уверен, что это не материк? - спрашивали меня.

Я утвердительно кивал головой. Моя память держала перед глазами карту старика. Я хорошо помнил, что к востоку от земель Афри в океане располагался большой остров. На зелёном фоне чёрной тонкой кистью рука неизвестного морехода нанесла замысловатые значки. Я мог бы поклясться Зевсом, что это было название острова*1.

- Хвала Ксипнистосу! – рёв полусотни лужёных глоток и звонкий голос боевого рожка вспугнул стаю странных животных, с шумом и криками бросившихся в глубину леса из прибрежных зарослей. Они были похожи на маленьких людей с плешивыми лбами, глубоко посаженными глазами. Заросшие густой рыжей шерстью, звери передвигались скачками, опираясь на передние длинные лапы с крючковатыми сильными пальцами.

- Смотрите! Сатиры, сатиры! Лесные божества! – закричал один из гоплитов.

Все столпились у борта, наблюдая, как демоны плодородия постепенно исчезали в густых ветвях высоких деревьев.

Вскоре греки попрыгали в воду, принимая с борта триеры на руки уцелевшие амфоры. У каждого на поясе висел начищенный песком меч, у некоторых имелись дротики, у немногих – луки.

Во время ужина впервые за два месяца наши зубы ощутили сытную мякоть запечённого на кострах мяса.

 

*1 – Очевидно, речь идёт об острове Мадагаскар возле восточного побережья Южной Африки. Он действительно велик. Его площадь составляет 587 тыс. кв. км, покрытых лесами. Высшей точкой является потухший вулкан Марумукутру (2876 м), который находится в горном массиве Царатанана, в северной части острова.

 

- На юг мы должны дойти до конца этой земли, двигаясь вдоль берега, найти проливы и выйти к Геркулесовым столбам, - твердил пришедший в себя Неарх.

Я отрицательно мотал головой:

- Нет. Это не Аравия и не Африка. Земля под ногами – это остров, и мы впустую потратим силы, огибая огромный круг. Кольцо не имеет ни начала, ни конца. Мы заблудимся в заливах и бухтах, как Тесей заблудился в лабиринте Кносса, и время - этот свирепый Минотавр*1 - будет выхватывать из наших рядов одного за другим, пока не сожрёт всех.

- Молчи, раб! По тебе плачет цепь, весло и плети, - стоял на своём Неарх. – Мы должны выполнить последний приказ Александра.

- Кто бы возражал? Но мы должны идти на запад, если хотим достичь берегов Африки, а, достигнув её, можно повернуть на юг. Только так мы найдём каждый своё. Кто-то – славу, а кто-то – Персеполис, Вавилон, Дамаскус, Эфес, Афины, Спарту, Пеллу. Если, конечно, бури не разобьют нашу триеру и не прикончат нас раньше, чем мы доберёмся до проливов, ведущих к Геркулесовым столбам.

- Мы верим тебе, Ксипнистос, но мы против идеи обогнуть Африку с юга. Нужно идти на север! – кричали гоплиты, подталкиваемые в спину офицерами.

- О, боги! Верните разум безумцам! Надолго ли хватит вяленого мяса и наших заполненных речной водой амфор? На неделю, две? А что потом? Идти в открытом океане, против постоянно дующих ветров без пищи и воды – верная смерть. А если достичь земель Афри и плыть вдоль берегов – мы всегда сможем высадиться и пополнить запасы. Но… - я прервал свой крик и взглянул на Неарха. Разумом я понимал этого человека. Для него слово, данное Великому царю, было свято. Он скорее умрёт под мечами взбунтовавшейся команды, чем повернёт назад и обесчестит себя в глазах диадохов.

- Но, - продолжал я уже тише, - кто из вас посмотрит прямо в глаза своим жёнам и сыновьям, отцам и дедам, просто жителям Пеллы или Александрии, когда они узнают, что вы испугались тягот пути и вернулись назад с позором?

Поднимая тяжёлый щит гоплита и потрясая им в воздухе, я выдохнул:

- Со щитом или на щите!

- Со щитом, - подхватили солдаты.

 

*1 – Известный в античном мире лабиринт, выстроенный на острове Крит по приказу царя Миноса, чтобы содержать в нём Минотавра – чудовище, рождённое царицей Пасифаей. Минотавру, по легенде, приносились человеческие жертвы. Согласно мифу, один из античных героев - Тесей - убил Минотавра, освободив таким образом афинян от позорной и тяжкой дани. Он выбрался из лабиринта благодаря золотой нити, которую юноша тянул за собой от самого входа. Эту нить ему дала Ариадна, дочь царя Миноса. Мифологический исход Тесея из лабиринта символизировал его второе рождение, избавление от смерти.

 

Я очнулся от боли. Чьи-то зубы впились мне в ногу. Чавканье сменилось довольным повизгиванием. Похоже, меня ели. Я поднял веки и увидел совсем близко свиное рыло. Узкие глазки, прикрытые белёсыми ресницами, жадно смотрели на меня. Мокрый огромный пятак шумно обнюхивал мой нос. Свинья была голодна и готова к новому укусу.

«Нужно встать, а не то эти сволочи сожрут меня живьём», - подумал я, вскидывая голову и от всплеска боли снова роняя её в вонючую жижу свинарника. Кто-то ещё раз попробовал мою избитую плоть на вкус. Ещё одно невидимое в темноте чудовище больно укусило меня в многострадальное бедро. Пришлось, собрав все силы, ударить во что-то мягкое, отскочившее с громким воплем. Опираясь на локти, я прислонился к стене и попытался сосредоточиться.

Кроме боли в затылке, ломило спину, выворачивало руки, ныла рана на ноге… Всё остальное не заслуживало внимания. Бить человека, потерявшего сознание, неграм было не интересно. Очевидно, они любили ради развлечения поиздеваться над ещё живой жертвой.

«Так, что там с руками?» - спросил я себя, вращая кулаками в запястьях. Руки оказались связанными за спиной.

- Чёрт! Дело плохо.

Я обвёл глазами сарай и прислонился лицом к щели между досками.

Луна, найдя дыру в облаках, зависла над морем блестящей круглой брошкой. Серебряная с жёлтым отливом дорожка упиралась широким концом в берег. Где-то лениво лаяли собаки. Через щель я видел немногое, но, похоже, ночь наступила часа два назад. В доме на холме ещё горел свет. Глухо тарахтел дизельный генератор. В окнах лачуг попроще и победнее мигали неяркие блики керосиновых ламп. Из открытой двери ближайшей глиняной хижины доносилась музыка. Остальные обитатели посёлка, похоже, готовились отойти ко сну.

Я сполз по стене на землю, и только с третьей попытки мне удалось подсунуть руки под задницу, потом под пятки и вынести их вперёд. Резкая боль с правой стороны лица заставила меня застонать. Следующее движение далось с ещё большим трудом. Изо всех сил растирая укус, нанесённый мне свиньёй, я пропитал верёвку, стягивающую руки, кровью. Потом почмокал разбитыми губами, подзывая ближайшего хряка. Свинья настороженно смотрела мне в глаза, не торопясь подходить. Наверное, это была та самая, которая получила удар в бок. Я сунул мокрые связанные руки ей под нос. Животное шумно обнюхало узел и принялось жевать верёвку. Время от времени острые зубы впивались в плоть, но я терпел. Через десять минут мне едва удалось отпихнуть свинью ногами. Она явно вошла во вкус и не собиралась отказываться от ужина. Ещё минут пять я пытался восстановить кровообращение, растирая опухшие, израненные запястья.

Что теперь? А теперь мне предстояло прорыть дыру под стенами сарая.

«Давно я не разгребал чужое дерьмо голыми руками», - подумал я, погружая пальцы в зловонную грязь свинарника. Превозмогая боль во всём теле, задыхаясь от вони, не обращая внимания на ранки и ссадины, потоки жижи, стекающие в увеличивающуюся в размерах дыру, я копал и копал. Сколько прошло времени? Бог его знает. Но в тот момент, когда я выбился из сил, кто-то толкнул меня в бок. Это свиньи, почувствовав запах свободы и отодвинув меня в сторону, стали добровольными помощниками графу Монте-Кристо. Куда мне было до них! Через полчаса первый хряк оказался на свободе и, тихо похрюкивая, побрёл к кромке отлива. Видно было, что ему не впервой ловить зазевавшихся крабов и рыбную мелочь. За ним последовали другие. Выждав десять минут и убедившись, что всё спокойно, я пролез в дыру и пополз вверх по склону холма. Долги отдавать мне было не впервой. Чем ближе я подползал к дому Салеха, тем лучше себя чувствовал.

«Всё-таки месть – целебный бальзам, и неправда, что это блюдо, которое нужно есть холодным», – подумал я и замер.

Мне послышались шаги. Я внимательно огляделся по сторонам. Часовых оказалось всего двое, и они не спали. Ещё хуже было то, что Луна поднималась всё выше и выше. Безумная мысль застать Салеха врасплох показалась мне идеей не из лучших. К тому же собаки, почуяв близкие посторонние запахи, подали голос.

- Субти! Ты слышал? – один из негров двинулся ко мне.

- Что слышал?

- Шорох какой-то и вонь.

- Да это ветер со стороны свинарника дует. Скоро прилив. Хочешь пива?

Второй охранник поравнялся с первым. Хруст алюминиевых банок, сминаемых ладонью, и звук от ловкого удара ногой дали мне знать, что с пивом покончено.

- Через час - смена, а через два часа – рассвет. Жаль, буду спать и не увижу, что свиньи сделали с этим дураком, бледнолицым героем. – Две тёмные фигуры с блестящими белками глаз на месте лица не спеша развернулись и вразвалочку пошли к дому.

«Скоро рассвет. Нужно уходить и затеряться между валунов и камней. Никто не будет искать меня так близко от деревни», - я посмотрел в сторону далёких скал и сполз вниз по холму к кромке воды.

«Отмыть бы себя от грязи и вони - а то, не дай бог, вырвет».

Первые проблески света с востока застали меня спящим в скальной расщелине метрах в восьмистах от свинарника. А потом словно подняли занавес в театре. Огромный шар солнца выпрыгнул из моря, как чёртик из коробочки, и разбудил меня. Казалось, вот только что смежил веки, а поди ж ты – задремал. Я подставил лицо тёплым лучам и вдруг заметил на фоне малинового шара две точки. Они быстро росли в размерах и скоро превратились в огромных птиц.

Лопасти винтов бесшумно рассекали воздух. Птицы описали круг над широкой полосой пляжа, в следующее мгновение ракеты чёрными точками одна за другой стали отделяться от фюзеляжей боевых вертолётов – и посёлок превратился в ад. Разрывы смешивали с песком дома и лачуги. Пулемёты расстреливали бегущих людей. Дело закончилось напалмом. Птицы сделали ещё два круга над местом побоища, где ещё пять минут назад жили люди, и отвалили в сторону. Зависнув в метре над землёй, вертолёты высадили десант. Морские пехотинцы цепью прочесали посёлок. Среди догорающих домов послышались одиночные выстрелы винтовок М-16. Это добивали раненых. Ещё через полчаса тела погибших были свалены в кучу, и огнемёты превратили Салеха и его парней в горящее мясо. Один из вертолётов взлетел, двинулся к моей лодке, и два человека в чёрном спустились по тросам на палубу. Спустя пару минут взревели двигатели, и Медина, подняв высокую волну в крутом развороте, пошла курсом на восток. Чёрные птицы последовали за ней.

Меня бил озноб. И не потому, что я лежал абсолютно голым на холодных камнях. Ощущение своего бессилия перед жестокостью и быстротой реакции компании Ричтэл потрясло меня. Это каким же нужно обладать влиянием, чтобы привести в действие молот военной машины США?! И, по-видимому, дело решили несколькими телефонными звонками. Интересно, знает ли командование Пятого или какого там флота, отвечающего за зону Персидского залива, об этой операции морского спецназа? Я медленно поднялся с камней, постоял, оглядывая посёлок, и бросился в море.

«Скорее смыть с себя грязь, вонючее дерьмо, оцепенение и апатию», - думал я, погружаясь в воду с головой.

Через пятнадцать минут, блестя кристаллами соли на избитом, в синяках и кровоподтёках теле, я, затыкая нос, бродил среди воронок, горящих обломков домов и сараев. До этого я не знал, как пахнет напалм, но запах, проникающий мне в горло, ни с чем нельзя сравнить. Полный букет вонючих ароматов, состоящий из микрочастиц пепла, запаха пороха, смрада горелого мяса, заставил снова вывернуться наизнанку мой желудок. Но уходить отсюда я пока не собирался. Мне нужна была одежда, оружие и средство передвижения. Морпехи знали своё дело и поработали на славу. На песке под утренним ласковым солнцем тлели куски каких-то тканей, высыхали тёмные пятна крови, валялись искорёженные куски железа и ещё горячие осколки снарядов авиационных пушек. Я прочесал деревню по квадратам и через час на западной окраине наткнулся на неразорвавшуюся ракету. Она пробила тонкий слой песка и застряла в куске оргалита, закрывавшего узкий лаз. Осторожно, сдувая пылинки с серебристого корпуса смертоносной посылки от Дяди Сэма, промаркированного «made in USA», пальцами расковыряв в фанере отверстие побольше, я аккуратно вынул ракету и отнёс её подальше в пустыню. Потом сел, передохнул, вытер пот, крупными каплями усеявший лицо, и вернулся к лазу. Отбросив в сторону оргалит, змеёй скользнул вниз. Скудного света утреннего низкого Солнца этой яме оказалось достаточно, чтобы я смог рассмотреть небольшое помещение, обшитое досками. Вдоль стен стояли деревянные ящики. Крышки по очереди полетели в сторону.

Это был склад Салеха. Чёрными зрачками стволов на меня смотрели автоматы. Блестели маслом два десятка пистолетов «Берета», ровными рядами, как яйца в магазинной кладке, отсвечивая гранёными зелёными боками, лежали гранаты. В самом дальнем углу я обнаружил плотную связку штанов, рубашек цвета песка и коробку с консервами.

«Здесь можно одеть и вооружить маленькую армию местного масштаба», - подумал я, распихивая по многочисленным карманам брюк пару гранат, несколько банок консервированного мяса, штык-кинжал, два пистолета и несколько запасных обойм к ним. Покосившись на автоматы, я с сожалением вздохнул и вылез наружу. Ботинки немного жали, но это был сущий пустяк. Просто ноги немного опухли от заноз и укусов свиней. Раны до сих пор саднили. Морская соль разъедала ссадины, но и служила антисептиком. Я потоптался на месте, проверяя свои ощущения. Совсем другое дело. Песок начинал прогреваться. Через час он заставил бы пританцовывать мои голые ступни.

- Чёрт! – собственный голос показался мне странным среди абсолютной тишины. Я поднял глаза. Море блестело, как огромное зеркало. Ни единого облачка, ни одной лодки, ни паруса, ни судна. Утренний ветер стих, сменившись абсолютным штилем. Солнце начинало припекать всё сильнее. Ощущение нарастающего дискомфорта в ногах побудило меня спуститься обратно в нору, разорвать на полосы одну из рубашек, снять армейские башмаки и перебинтовать ступни и лодыжки. Ещё я постарался сделать себе тюрбан на голову.

«Лучше пока побыть в обмотках, чем остаться вообще без ног», - эта мысль придала мне бодрости.

Я перекинул башмаки через плечо, выбрал из кучи мусора двухлитровую пластиковую бутылку почище и пошёл к артезианской скважине на окраине посёлка.

В скором времени чёрные дымы догорающих трупов остались далеко за спиной. Узкой тропой среди скал и дюн я побрёл вдоль береговой линии, держа курс на север.

 

Да разве возьмёт ударами молот

расплавленный хрящ?

...Но жаркий под сердцем малиновый холод

закутан мной в кожу и спрятан под плащ.

Меня остудить не хватит воды.

Вот дождь испаряется клубами пара.

Но я оставляю следы

на запахе гари лесного пожара.

Я мог бы по-новой взять трубами Рим,

разрушить по камню Медину и Мекку...

...Как трудно быть выплавленным человеком,

по божьему правилу только прямым.

 

Эти строки, сочинённые мной на ходу, я повторял, подгоняя под мелодию марша и, приволакивая саднящие ранами ноги, шёл, как солдат, мысленно отбивая ритм и темп виртуальным барабаном.

Бим, бом, поднять, опустить. Гребок, другой.

Внезапно я остановился. Что за дьявольщина? Причём здесь гребок, какое весло? Мои глаза пробежались вдоль тропы и упёрлись в непроходимые скалы впереди.

«Придётся свернуть. Ну почему на земле нет прямых дорог?» - устало подумал я и сел. Интересно, сколько сейчас времени? Мой взгляд нашёл ослепительный диск Солнца. До заката – часа три. Значит, я иду уже часов восемь. Скосив зрачки на бутылку с водой, я с сожалением и неохотой отвернулся. Неизвестно, когда ещё я увижу колодец. Надо экономить. Усталые ноги гудели. Давно их не испытывали на прочность дорожные камни. Вот так попираешь землю колёсами автомобиля, мотоцикла – но приходит время, когда земля начинает испытывать твои ступни ухабами и рытвинами дороги. Скоро к усталости и жажде добавилось чувство голода. Я достал штык-нож и вскрыл банку с мясом. Оно оказалось слишком солёным и острым от привкуса перца.

- Вот сволочь! – это проклятие было ответом на мою мысль, что жажда вскоре станет для меня врагом номер один. Но процесс насыщения прошёл так быстро и незаметно для желудка, что следующая идея показалась блестящей, как банка, выброшенная в песок.

Осторожно, перепрыгивая с камня на камень, я спустился к морю. Начинающийся отлив образовал небольшие бухточки и крошечные озёра, кое-где обнажил дно с мелкой галькой и крупными валунами. Вот они, маленькие рачки, крабы и раковины. Штык деловито вскрывал панцири, а мой язык быстро высасывал содержимое. Конечно, не сравнить с ресторанными креветками на гриле, но, закрыв глаза, есть можно. Приятное чувство сытости согрело душу. Мне даже расхотелось пить. Переполненный соками и влагой белок заставил жажду отступить.

Перебинтовав ноги, я вернулся на тропу. Здравый смысл подсказывал мне, что, пока светло и ещё есть силы, надо идти.

«Обойду скалу – и всё, привал», - подумал я, заставляя ноги делать шаг за шагом.

Тропа, петляя среди камней, поднималась всё выше. Море осталось далеко внизу. С вершины плато открывался вид на густые заросли кустов индиго, так похожих на сирень.

«Хоть какое-то укрытие, но… среди камней на берегу было бы лучше», - сказал я сам себе, с опаской поглядывая на темнеющую сумерками внушительную рощу саксаулов справа от тропы. Но после непродолжительных поисков удобного ложа поляна с короткой свежей травой показалась мне идеальным местом для ночлега.

Мне снился чей-то пристальный взгляд. Я закрывался от булавочных зрачков ладонью, но узкие глаза прожигали руку насквозь. Через ширму забытья доносился звук сверла. Моё тело дёрнулось в нервной судороге, и я разлепил обожжённые солнцем веки. На расстоянии полуметра от моей головы узкий раздвоенный язык пронзал воздух. Медленно, очень медленно, с большим трудом, делая долгие паузы, я приподнялся на локтях. Сфокусировав взгляд на щитовидной морде с раздутым капюшоном и пройдя глазами по свернувшимся в спираль кольцам, я увидел хвост, усеянный погремушками. Змея смотрела на меня холодно и зло. Она явно готовилась к броску. Одно неосторожное движение – и последует молниеносный выпад. По вспотевшей мгновенно спине прошёл озноб. Я готов был вскочить, но разум подсказывал, что этого делать нельзя. Несколько секунд зрительной дуэли показались мне вечностью. Все мышцы и связки, всё моё тело затекло от напряжения и неудобной позы.

«Расслабься, дыши, успокойся, отведи взгляд, - уговаривал я себя. – Чем отвлекают внимание кобр?.. Нет, даже не думай об этом. Не двигаться - вот первое правило. Если нет угрозы, змея никогда не нападает первой. Она сама испугана, но чувствует биотоки страха, исходящие от моего неподвижного потного тела».

Кобра немного успокоилась, сузила капюшон, но уползать не собиралась.

«Что не так? Почему она здесь?»

И тут меня осенило:

«Нора! У неё здесь нора», - это открытие не придало мне бодрости. Змея чувствовала опасность для гнезда, но не знала, как избежать угрозы. Положение становилось патовым. Ещё немного - и мускулы рук не смогут удерживать моё тело в таком положении. Спину и шею уже начало сводить судорогой. Я медленно, стараясь не дышать, начал опускать голову на землю. Кобра мгновенно насторожилась и стала приподниматься, снова раздувая широкий капюшон. Я оценил его размеры. Моё сердце сжалось.

Резко очерченная тень на секунду закрыла Солнце. Удар молнии показался мне медленнее, чем падение на землю большого серого камня. Но это был не камень. Огромная птица поднималась вверх, со свистом рассекая воздух длинными широкими крыльями. Острые когти впились кобре в основание головы. Обессиленный, лёжа, я следил за ястребом, пока тот не скрылся из виду, унося от меня полутораметровое извивающееся тело со смертоносными зубами.

Немного отдохнув и успокоив дыхание, я достал бутылку, дрожащими пальцами открутил крышку и вылил остатки воды себе в горло.

«Нельзя выбирать место для сна в зарослях», - подумал я и поднялся на ноги. Пустыня преподала мне первый урок, который крепко засел в памяти. Но память ещё не знала, что этих уроков будет много, и все они останутся не только зарубками и вехами на пути, но и шрамами на теле.

После полудня я выбросил измочаленные тряпки, служившие моим быстро заживающим ногам обмотками, и надел башмаки. Испытывать ступни и пальцы камешками и мелкой взвесью песка пополам с колючей травой я не рискнул. Как ни странно, идти стало легче. Ориентируясь по Солнцу и держа, как мне казалось, верное направление, к вечеру я наткнулся на новую тропу. В пыли можно было разглядеть следы козьих копыт и неясные отпечатки подошв. Это значило, что где-то недалеко было человеческое жильё. Тропа уходила на восток, к морю, но лодки у меня больше не было, поэтому пришлось повернуться лицом к западу. Всё, что сейчас меня беспокоило – так это отсутствие воды. Воспользовавшись моими сомнениями и остановкой для принятия решения, ноги, повинуясь рефлексам, сами собой подогнулись. Я присел на корточки.

«Следы – это деревня и колодец. Деревня полна непредсказуемых угроз. Кто знает, чем промышляют козопасы? Ведь это Сомали, - логическая цепочка размышлений, пройдя по спирали, вышла на новый виток. – Что важнее: потеря времени на пути в сторону и возможные неприятности - или прозрачная свежая холодная вода? Сколько я протяну без воды? День, два? А что потом? А потом направление будет уже не важно. Я просто не смогу идти».

Этот веский аргумент заставил меня подняться на ноги.

Пустыня отдыхала от самой себя в небольшой долине между холмов. Яркая Луна подсвечивала стены белых низких домов. Резкие чёрные тени залегли в узкой расщелине одной-единственной улицы. В противоположном конце деревни возле одной из лачуг серым пятном выделялось бетонное кольцо колодца. От него отходил желоб, заканчивающийся длинным мелким корытом. Возле него, высоко подняв гордую голову, стоял верблюд. Мелькнула фигура человека в полосатой одежде, раздался крик. Несколько мальчишек, вереща, выкатились из прутообразного, без листьев, кустарника и, постояв немного, нехотя разошлись по дворам. Я лежал на вершине холма и внимательно наблюдал, как один за другим гасли огни в маленьких незастекленных окнах, как истончались дымы, длинными вертикальными столбами поднимающиеся из коротких труб над плоскими крышами, как вышла старуха и увела верблюда к сараю и заставила его лечь на землю. Мне важно было знать, есть ли поблизости собаки. Как я ни напрягал слух, мне удалось услышать только одинокий вскрик ишака. Если собаки и были, то они находились внутри построек. Странная деревня. Кроме человека в полосатом халате, других мужчин я не заметил.

«Ну что же, тем лучше», - подумал я и, выждав час, пригибаясь и выбирая тени погуще, стал продвигаться к колодцу.

Время застыло, как капля ртути на раскрытой ладони. Одно неосторожное движение – и тишина, давящая на плечи, взорвётся криком тревоги, и тогда капля ртути превратится в водопад неприятностей…

Я старался не думать, что будет тогда. Я крался вдоль стен и пытался не дышать возле чёрных ушных раковин окон.

«Ну, почему в них нет стёкол?» - на этот вопрос мой разум тут же нашёл ответ: «Восток – дело тонкое!»

Но главный сюрприз ждал меня возле колодца. Там не было ведра. Верёвка лежала свёрнутой в плотное кольцо, её измочаленный конец, свободно свисавший к земле, показался мне языком, дразнящим мою жажду.

- Вот дьявол! – тихое ругательство, с досадой вырвавшееся наружу, было тут же зажато моей собственной ладонью. Я сел и прислонился спиной к бетону. Нужно было решать, что делать дальше.

«Уходить немедленно!» – кричал мой разум, но жажда шептала: «Думай!»

И тут я вспомнил про следы копыт на тропе.

«Козы! Молоко!»

Я огляделся по сторонам.

«Где они могут быть?»

Почти возле каждого дома имелась небольшая пристройка, и я, пригибаясь, пошёл к одной из них. Внезапно в темноте раздались шаркающие шаги. Я рванулся к стене в сторону спасительной тени и рухнул в пыль. На пороге ближайшего дома показался мальчишка. Тонкий звук журчащего ручья нарушил тишину. Сделав своё маленькое дело и опустив подол рубашки, пацан посмотрел на звёзды, зевнул и скрылся в лачуге. Мои шаги стали ещё осторожнее и тише.

Козы жались друг к другу, но молчали. Я нащупал мягкое вымя, прижал одну из коз к стене, нагнулся и взял губами шершавый сосок. В сарае скверно пахло, но после свинарника Салеха я бросил дурную привычку брезговать природой вещей. Молоко показалось мне слаще мёда.

Странный звук заставил меня оторваться от утоления жажды и прислушаться. Издалека доносился гул мотора. Я высунул голову наружу. По холмам плясали огни фар. И они приближались значительно быстрее, чем работали мои мозги. Пучки света заметались между домов и застыли у колодца. Из домов выбегали женщины, мальчишки и старики. Они громко вопили, поднимали руки к небу и хватались за головы.

Пыль, поднятая автомобилем, медленно оседала, открывая моему взору военный джип. От радиатора поднимались клубы пара. Сверху над кабиной на самодельной раме короткой жердью чернел пулемёт. Из джипа выпрыгнули четыре солдата с автоматами и стали передёргивать затворы. Они рассыпались по домам, сгоняя людей к колодцу в плотную толпу. Ещё через минуту молнии выстрелов разорвали ночь. Очередь из пулемёта взметнула цепочку фонтанов на пыльной улице. В свете фар жители деревни казались полупрозрачными призраками. Они падали один за другим и оставались лежать неподвижными тёмными бесформенными кучами. Постепенно крики стихли. Слышался только смех и громкие возгласы солдат. Мне казалось, что я чувствую тяжёлый запах пороха. Меня стошнило молоком прямо на пол овчарни. С улицы послышались редкие одиночные выстрелы и снова громкий смех. Я прижался к стене, переводя дух. Правая рука непроизвольно нашла карман и вытащила пистолет. Смех вскоре затих, и прозвучала резкая команда. Послышался приближающийся топот солдатских сапог. Кто-то шёл по направлению к сараю. Я отодвинулся в самый тёмный угол и присел на корточки. Голова отказывалась соображать, но пистолет сам собой скользнул за пазуху, а в руке оказался нож.

Солдат вошёл в дверь, насвистывая какую-то мелодию. Зажжённый фонарик выхватил из темноты коз и овец. Схватив за хвост молодого барашка, человек в камуфляже положил фонарь на землю и, перебирая по шерсти руками, добрался до горла животного. Узкой тонкой полоской блеснул длинный кинжал, и кровь тугой струёй ударила в стену. Овца тонко вскрикнула и забила ногами. В тот самый момент, когда солдат выпрямил спину, мой штык-нож вошёл ему под левую лопатку. Судорожный вдох, короткий вскрик – и парень упал на колени, хватаясь за стену. Я сделал шаг назад, дав ему возможность завалиться на бок. Вернув своё лезвие в ножны, я достал гранаты и, зажав их в кулаках, выскользнул за дверь.

Одного взгляда вдоль улицы было достаточно, чтобы увидеть военных, сгрудившихся возле джипа. Ещё никогда я не двигался так быстро. На топот моих башмаков все обернулись. Кое-кто успел поднять автомат, но было поздно. Разрывы белого огня, сопровождаемые громом, разорвали ночь и разметали солдат в стороны. Доставая на ходу пистолеты, я выстрелил несколько раз в грудь фигуры, упавшей на колени, но пытавшейся поднять оружие. Потом ещё и ещё, разворачивая по кругу руки с оружием на любое движение.

Пыль медленно оседала на лежащие тела. Ночные мотыльки кружились в пучках света от фар джипа, как будто только что не было стрельбы, грохота разрывов и крика. Встревоженно блеяли овцы, они толпились в дверях сарая, но не решались выйти наружу. Им было неуютно в компании с мёртвым телом, но и на улице было не лучше. Остро пахло кровью, порохом и ужасом смерти. Тошнота в который раз подкатила к горлу, и меня снова чуть не вырвало на одного из убитых мной солдат. Я сел и прислонился к колесу автомобиля. Где-то далеко за холмами раздавался плач гиен. Говорят, что они чуют кровь за несколько километров. Мне стало страшно. Вместе с чувством одиночества и тоски ко мне вернулась способность соображать. Я поднялся, влез в кузов джипа, открутил пулемёт, снял его с турели, отнёс на окраину деревни и закопал в песок вместе с пулемётными лентами. Потом собрал автоматы, выбрал один поновее, к нему несколько запасных рожков, и положил в джип. Остальные нашли себе место во второй яме рядом с пулемётом. Всё, что можно было сделать для мёртвых – так это оставить их там, где лежат. Гиены доберутся до них ещё до рассвета. В одной из книг я когда-то прочёл, что эти твари за час съедают буйвола, не оставляя стервятникам даже костей.

Проверка машины отняла у меня несколько минут. Стрелка указателя топлива показывала, что бак почти пуст, зато по бокам к джипу были прикреплены две канистры. В одной оказался бензин, во второй – вода. Тупая сапёрная лопатка и острый, как бритва, топорик сидели в специально предусмотренных гнёздах. Кроме того, в кабине на приборной доске нашлись очки от солнца в грубой стальной оправе и малиновый берет с замысловатой эмблемой. Полумесяц в виде лодки перекрещивался двумя автоматами Калашникова. Я немного подумал, стянул с одного из солдат одежду и переоделся. Свой, ещё приличный и достаточно новый камуфляж я свернул и сунул под сиденье лендровера. Потом натянул пропахший потом берет на голову, взял топорик и срубил несколько ветвей кустарника у сарая. Прикрепить ветки к заднему бамперу заняло не больше пяти минут.

«До рассвета часа четыре. Нужно бы поспать», - сказал я себе, но зачем-то побрёл вдоль улицы. Мне не давала покоя мысль: «Почему?»

Внутри одного из домов на стене в глаза бросилось распятие. В углу лежал мёртвый мальчишка лет десяти. На залитой кровью груди тускло блестел католический крестик.

Я вернулся к машине, забрался в кабину, запустил двигатель и медленно тронулся с места. Колёса глухо перебирали камни узкой тропы. Склон холма вскоре перешёл в скалистый подъём. Теперь следовало отвязать ветки. На бездорожье следы джипа вряд ли кто заметит. Случайный взгляд, брошенный мной вправо, заметил метрах в двухстах глубокую нишу в скале. Сам известняк показался мне в свете Луны снегом, а густая тень внизу указывала на вход в пещеру. Немного подумав, я загнал джип задним ходом под скальный свод, залез в кузов, лёг на спину и провалился в сон.

 

Боль от дружеских ударов грубыми руками по обожжённым солнцем плечам становилась невыносимой. Каменные от работы на вёслах чужие ладони царапали кожу и оставляли на спине тёмные пятна грязи. Похвалы сыпались со всех сторон.

- Пусть Боги покровительствуют тебе и дальше, - тихий голос Неарха заглушали крики оборванных гоплитов.

- Слава Ксипнистосу, любимцу Посейдона!

Я отмахивался, отшучивался, но беспокойство и тревога не оставляли меня. Два месяца плавания в неизвестных водах вымотали всех. Обогнув Африку далеко на юге, повреждённая штормами и неспокойными проливами галера одно время довольно быстро продвигалась на север. Однако парус, изорванный ветрами, всё чаще отказывался двигать огромное судно вперёд. Вёсла насиловали гребцов, но все они ещё горели надеждой увидеть вскоре Геркулесовы столбы. Но карта, когда-то виденная мной, и память подсказывали, что путь, пройденный нами - всего лишь двадцатая часть дороги, которую ещё предстояло оставить за кормой. Всё чаще Неарх с беспокойством поглядывал на рулевое весло, на борта, разбитые штормами. Вместе мы спускались в трюм и осматривали течи, помогая гребцам конопатить доски волосяным наростом кокосовых орехов, сбитых нашими стрелами. Всё чаще неизвестные болезни и неумолимый Харон переправляли наших людей через Стикс в царство мёртвых.

«Если так пойдёт дальше – скоро некому станет грести, и придётся оставить триеру», - думал я и, как мог, чинил дырявый парус.

Прошёл ещё один месяц плавания, и вместо похвал на мою голову посыпались проклятия и угрозы доведённых до отчаяния людей. Все забыли, что решение обогнуть Африку с юга принимал Неарх. Да и что взять теперь с мёртвого командира, лежащего на палубе, вперив глаза, не прикрытые медью монет, в голубое небо. Все старались обходить стороной гниющую плоть, распространяющую трупный запах, но не решались предать высыхающее под палящим солнцем тело огню. Это сделали я и кормчий, высаженные взбунтовавшимися людьми на пустынный берег вместе с мумией Неарха.

Триера, едва влекомая вперёд двумя десятками весёл, взмахнув на прощанье остатком паруса, скрылась за выступающим в море зелёным мысом.

Пепел командира флота развеял ветер, обнажив груду костей. Я подобрал меч, постоял немного у погребального костра, закинул за спину щит, лук, колчан со стрелами и пошёл прочь, подальше от берега и палящего зноя в тень леса. Кормчий, несмотря на мои уговоры, остался возле пепелища. Его глаза неподвижно смотрели мне вслед, но силы давно оставили его. Моряк уже был в лодке Харона.

Перед моим мысленным взором расстилалось огромное зелёное пространство Африки, полное опасностей, хищных животных, запутанных троп – но мне нужна была всего одна, ведущая к дому. Я знал, что когда-нибудь снова увижу южные ворота Александрии, но даже не предполагал, что путь к ним будет бесконечен.

 

Руки всё чаще касались земли. Под ногти забивался песок, обжигая подушечки пальцев. Грубая кожа ещё помнила весло, но ожоги от дерева не шли ни в какое сравнение с ожогами от раскалённого песка и солнца пустыни.

«Куда несёт меня море? Как горяч настил триеры! Или это песок подхватил невесомое тело каменщика и гребца, гоплита и кормчего?»

«Облако! - глаза нашли на голубой карте облако. – Голубая карта? Опять бред. Это же небо», - полуприкрытыми веками я защищался от яркого света.

«О, Зевс! Пролейся дождём или накрой пустыню снегом, как в горах Согдианы! Пусть мои губы, потрескавшиеся от жажды, соберут эту холодную влагу, пусть распухший язык протолкнёт растаявший жидкий сахар в пересохшую глотку, а стенки горла, насытившись шербетом воды, задвинут её дальше, питая почки, печень, смачивая изнутри мышцы и связки измученного временем тела».

Шлем, зацепившись за куст, глухо звякнул. Разум, разбуженный резким звуком, собрался в единое целое. Тело опустилось на землю. А потом Солнце погасло, и пропасть беспамятства проглотила меня.

Пробуждение было очень болезненным и тяжёлым. Виски почувствовали чьи-то шершавые руки, а спина - камни тропы. Кто-то приподнимал меня с земли и тряс за плечи. Внимательные коричневые глаза смотрели мне прямо в лицо. Узкая, чёрная морщинистая ладонь приложила к моим губам маленькую сухую тыкву. Из отверстия сверху прозрачной искрящейся, чуть подкрашенной золотом солнца, струйкой полилась вода.

«Нет ничего вкуснее! Напиток богов!» - подумал я, торопливо подставляя под струю рот и делая один глоток за другим.

Но тыква отодвинулась в сторону, и надо мной снова нависли карие глаза.

«Ещё, ещё! – мои ладони в мучительной судороге хищного зверя попытались вцепиться в сосуд с водой. Но ухватили только воздух. Переместив взгляд вправо, я рассмотрел низкий лоб с короткими чёрными, тронутыми сединой курчавыми волосами, приплюснутый нос, пухлые губы, маленький подбородок и тощую шею. Лицо человека, такое же чёрное, как волосы, улыбалось. Он что-то говорил на неизвестном мне языке.

- Нил! Далеко до Нила? – мой голос прозвучал неуверенно и хрипло. Я осторожно прочистил смоченную живительной влагой глотку.

Человек снова заговорил. Он прижимал свою руку к моей груди и повторял: «Нил, Нил…», потом касался себя и произносил: «Эту, Эту!»

«Его зовут Эту», - раздражённо подумал я и замотал головой.

- Нил – это не я. Нил – река, большая река. – Мои руки, как могли, показывали человеку движение воды, лодки, рыб, крокодилов.

- А, река…- наконец-то чернокожего туземца осенило, и он стал вращать рукой, показывая направление. Потом выбросил вперёд три пальца и снова быстро заговорил.

«Три дня пути», - понял я. Человек подхватил меня под мышки и попытался приподнять. Но, хотя я и похудел за три месяца скитаний по Африке, ему это не удалось. Он виновато заморгал глазами и, уважительно похлопав сухой ладошкой по моим мышцам и широким плечам, протянул: «О-о!»

Мне удалось встать с первой же попытки, но слабость и головокружение от голода заставили снова упасть на колени.

- Подожди! – не обращая внимания на суету жителя пустыни, я сел на пятки, восстанавливая дыхание, постепенно избавляясь от дрожи в ногах.

Чернокожий человек терпеливо ждал, рассматривая мои потемневшие от времени бронзовые накладки на латах, шлем, висящий на поясе, и давно не чищенный ксифос в потрёпанных ножнах. Щит свой я давно бросил. После первых двух недель пути он стал слишком тяжёлым, но от остального я не мог отказаться. Позор для солдата - оставить свой щит врагу. Мне пришлось смириться с таким бесславием. Но подарить тропическому лесу оружие - означало признать поражение.

«Не дождутся!» - думал я ночами, глядя с какого-нибудь дерева на огоньки глаз гиен и львов под ногами.

- Меня зовут Ксипнистос!

Мой спаситель вздрогнул. Окрепший голос заставил его отдёрнуть руку от моих изорванных сандалий, переплетённых нарезанными в тонкую полоску лианами. Он переводил глаза со своих босых ног на мою обувь, сбитые пальцы, длинные изломанные ногти. Потом поднял по очереди свои ноги и показал мне потрескавшиеся, но твёрдые, как камень, розовые пятки.

- Ксипнистос, - повторял я, стуча себя кулаком по латам. - Ты – Эту. Я – Ксипнистос!

Маленький человек радостно закивал и дважды повторил моё имя, запоминая.

Через час я сидел в окружении десятка обнажённых чёрных воинов возле костра и с аппетитом рвал зубами нежное мясо дикобраза.

Три дня в жалкой, нищей деревне охотников не пропали даром. Силы от свежей пищи, заменившей мне падаль, которую я неделю назад делил в драках со стервятниками, быстро восстанавливались. Любопытным туземцам я рисовал на плотном песке море. Не знаю, понимали они, что я им рисую, но мне важно было узнать у них направление к Нилу. Я рисовал им лодки, вёсла, гребцов. Потом на земле, превращённой моими чернокожими спасителями с помощью воды в глину, я изобразил триеру, крутые волны, щиты, мачту и большой парус. На триере я рассадил воинов в коринфских шлемах. Рядом пытался нарисовать фалангу в боевом порядке, но терпения хватило только на трёх гоплитов. Дети пустыни во все глаза смотрели на рулевое весло, на форштевень, уходящий тараном в волны, и цокали языками. Один из туземцев пытался копировать мои рисунки кончиком костяного ножа.

- Нил, Нил, - повторял я, разглаживая в глине гребни волн.

- О, Нил, - повторяли коротышки и показывали рукой на север.

На рассвете четвёртого дня меня провожала вся деревня. Я уходил в сопровождения двух охотников, увешанный калебасами и кусками вяленого на солнце мяса. К вечеру мои проводники встали, как вкопанные, у невидимой черты, потрогали меня руками, погладили, развернулись и ушли. Я понял, что переступил границу, за которой земля и близкие горы казались им слишком опасными.

Там, за каменной грядой, совсем близко, как я думал, меня ждал Нил.

 

 

Луч Солнца, отражённый от какого-то блестящего камня в расщелинах скал, тёплым языком лизнул меня в щёку и заставил открыть глаза. Уставшей от неудобного положения спиной я почувствовал жёсткое, в заклёпках, железо лендровера. Заморгав ресницами, привыкая к свету, я медленно повернул голову на бок. В полутора метрах от себя на стене пещеры я увидел рисунок, нацарапанный каким-то острым предметом. Красная краска, заполнившая канавки рисунка, выцвела от времени, но хорошо были видны контуры римской триремы, тройной ряд длинных палочек вёсел и острый форштевень, вспенивший три ряда крутых толстых белых волн. Овальные щиты украшали низкие борта. Обрезанная мачта не несла парусов. Слева от галеры я рассмотрел бегущие фигурки воинов в остроконечных шапках. В руках они держали короткие мечи. Гребни, украшавшие конические навершия шлемов, и густой слой краски, закрывавший нижние части рук и ног скользящих по стенам фигур, напоминали доспехи спартанских воинов, виденных мной в фильме «Троя».

«Что за чертовщина? Откуда здесь, в Африке, древнеримское судно?» - думал я, растерянно хлопая веками. Рисунок не исчез, хотя мои кулаки целую минуту протирали сонные глаза.

А потом я вспомнил только что виденный сон.

- Это триера! – слова, произнесённые медленно и вслух, разорвали тишину, вспугнули пару летучих мышей, сорвавшихся с потолка пещеры. Мой голос окончательно раздвинул пелену сна и заставил подумать о многом. Беспокойство от постоянно повторяющихся однотипных видений переросло в страх. Что-то происходит там, внутри, в этих проклятых, воспалённых бредом, переплетениях мозговых извилин. Раньше у меня никогда не было галлюцинаций, лунатических хождений по ночам и раздвоения личности. Может, во всём виноват удар молнии там, в Суэцком канале?

- Мне нужен психиатр, - сказал я сводам пещеры и зачем-то громко добавил: - Доброе утро, Сайгон!

«Он, он, он-н-н», - затихая, откликнулось эхо и спряталось в самом дальнем углу моей норы.

Становилось жарко. Пришлось подняться и, стряхивая с себя помёт летучих мышей, вылезти из кузова машины. Глаза, ослеплённые ярким солнцем, быстро нашли внизу у подножия горы покинутую ночью деревню. Ничто не говорило о жестоком побоище. Дома выглядели, как и вчера, как сто и тысячу лет назад. Белыми стенами и серыми плоскими крышами они как будто пытались сказать небу: «Ничто не меняется в этой жизни. Здесь живут такие же люди, как и везде. Они так же смеются, любят, рожают детей, продолжая свой род».

Но я-то знал, что никто больше из живших там, внизу, не выйдет на порог, не зевнёт и не потянется с наслаждением, разминая изгибами мышц суставы тела, не прикрикнет на верблюда, удирающго в этот момент за кусты на другой стороне деревни.

«Кто его так напугал?» - подумал я, но мои глаза сами нашли причину страха бедного животного.

Десяток пятнистых тварей на длинных ногах переходили от трупа к трупу, пробуя на зуб уже остывшую плоть.

 

Что такое настоящие Эфиопия и Судан – я узнал довольно скоро. Мне не нужны были автострады. Лендровер резво пылил по выжженной степи, держа курс на северо-запад. Моя военная форма и автомат, смотревший чёрным любопытным глазом на местных жителей, служили мне пропуском и заменяли денежные знаки. На заправках я просто всовывал шланг в горловину бака и ждал, равнодушно поглядывая вокруг. Через несколько минут топливный бак заливался под пробку. Реже я заходил в лавки, торгующие съестным. Пистолет в этом случае выглядел даже лучше автомата. При виде гранёной ручки, торчащей из кобуры, лавочники делали круглые глаза и отворачивались к стенам, делая вид, что не видят меня. Но я не наглел. Брал только воду, мясные консервы и хлеб. Раза два на дороге попались полицейские. Но им даже в голову не пришло остановить военного с двумя шевронами на рукавах. Эфиопию я пересёк за восемь дней. Судан за десять. Нищета провожала меня глазами, полными страха и уважения. Несколько карт, перекочевавших с газетных стоек одного придорожного ресторанчика в мой карман, помогали выбирать пустынные просёлки. Границ, как таковых, просто не было. Выжженная солнцем степь, пустыня, редкие деревья, в поймах рек - густые влажные лиственные рощи и болотистые низины. Один раз наткнулся на обширные зелёные пустоши, поросшие зонтичными акациями. То, что это заповедник, я узнал из надписей и по живописным группам туристов, гордо восседавших в микроавтобусах и открытых джипах. Все фотографировали жирафов и с улыбками приветствовали лендровер поднятыми руками. Но моё лицо оставалось непроницаемо, а глаза в чёрных очках смотрели на людей так, как будто видели сквозь них в дымке тумана далёкий горизонт.

«Хорошо быть сфинксом», - думал я, крутя баранку.

И вот тут судьба отвернулась от меня. Река Атбара (название я прочитал на ржавой помятой железной табличке, которой заканчивалась дорога), судя по отсутствию на карте моста, была мелкой. Лендровер легко рассекал водную гладь, распугивая крокодилов. Но точно на середине потока что-то хрустнуло в задней подвеске, и джип сел на днище. Колёса вращались впустую, поднимая со дна ил, песок и мелкие камни. Работая рычагом коробки передач и педалью газа, я пытался раскачать тяжёлый автомобиль и выскочить из ямы. Но через пять минут запахло гарью, и рычаг заклинило. Карта, выручавшая меня всё это время, подсказала и на этот раз, что в радиусе трёхсот километров нет ни одной ремонтной мастерской, заправочной станции, ни одного крупного населённого пункта. А самой короткой дорогой к границам Египта был путь через Нубийскую пустыню. Конечно, можно и по Нилу… Но только - на чём? Нил в верховьях мелок и извилист. Это лишних четыреста километров. К тому же на этой реке, знаменитой водной артерии Африки, городов, как косточек на чётках, да и опасность странному белому человеку в камуфляже попасться на глаза египетским полицейским очень велика. Чем меньше привлекаешь к себе внимания - тем лучше.

- Всё, сливайте воду, - сказал я осмелевшим любопытным рыбам, стайками подплывающим всё ближе к колёсам джипа, и перелез в кузов. Автомат пришлось оставить. Слишком тяжело тащить. С собой нужно взять только необходимое. Спички, тушёнка, нож, лопатка, несколько фляг с водой. Малиновый берет вернулся на свое место на приборной доске. Старая военная форма – под сиденье. Взамен я надел комплект одежды от Салеха цвета песка, а на голову натянул незаменимую новенькую арафатку, прикарманенную в одной из лавок. Из зеркала на меня смотрел смуглый араб с курчавой густой рыжей бородой и голубыми глазами. Пистолеты уютно устроились за поясом под рубашкой.

«Всё!» - я выпрыгнул из машины и по пояс в воде вышел на противоположный берег.

 

Глава 5. Слияние

 

«Смотрите, люди, канал «Дискавери»! Плюньте на мыльные оперы и бандитские сериалы. Учитесь выживанию. Эта наука вам когда-нибудь пригодится».

Мысленно нарисованный рекламный плакат болтался на моей груди. Хотя нет, это не квадрат картона или кусочек фанеры – это две пустые фляги оттягивают книзу мою шею.

- Зачем ты их тащишь? Они ведь пусты.

- А на всякий случай. Вдруг попадётся колодец или ручей?

- Наивный, откуда здесь колодец? Посмотри вперёд. Вон там, в горячем дрожащем мареве - целое озеро серебра. Шире шаг, иначе зебры выпьют досуха твоё сокровище.

- Прочь, сволочи полосатые, брысь! Вода – моя! Упасть! На колени! Ниже, ниже! Схватить губами прозрачную текучесть. Высосать, вылизать до скрипа грязи на зубах… Что это было?

- А это, друг мой, всего лишь лужа, грязный вонючий водопой слонов, пытающихся растоптать тебя в битве за жизнь.

- Вот вам, вот вам! - Выстрел, другой. Вся обойма уходит в мираж, в тени, в солнце, в молоко, в бред.

- Кто сказал про молоко? Где молоко? Кто со мной разговаривает, и кому я отвечаю?

- Неважно, кто, неважно, кому. Ты пей! Твоя шальная пуля лишила жизни антилопу-аддакса*1, и через несколько часов не ты - так гиены растерзают новорожденного телёнка, оставшегося без матери. Но ты пей. Сначала кровь. Надрежь вот здесь. Это вена. Насыщайся тёплой жизнью. Торопись, тебя ещё ждёт десерт. Взбитые сливки из трубочек вымени.

В желудке разливалось тепло. На лбу выступил пот. Мираж отступил, открывая каменистое плато, скалы, изъеденные ветром, заросли сухого кустарника. В ногах лежал труп белой антилопы с тощим, высосанным до сухого остатка выменем. Где-то рядом, за спиной, блеяла овца. Я повернул голову. Маленький телёнок толкнул меня под локоть и потянулся слюнявой мордой к матери. Я обхватил малыша за шею и вонзил нож ему под лопатку. Сегодня на ужин будет жареное мясо.

«Кто говорил, что я не умею готовить?» - выпустив кровь из перерезанного горла в песок, я освежевал телёнка и прикрыл тушу от мух картой автомобильных дорог Судана.

«Конечно, не умеешь…» – эту фразу я слышал много раз. Она произносилась громким насмешливым прокуренным женским голосом мне на ухо когда-то давно, в другой жизни.

- Подожди, дорогая, - шептал я ветру, собирая хворост и сухую траву.

«Где ты найдёшь себе такого мужа? Он лучший в своём классе на территории Москвы и Московской области», – моя разбуженная память перебирала рецепты приготовления рагу.

«К чёрту воспоминания о прошлом! К чёрту уже давно не мою жену! Сейчас главное, получить хорошие угли».

Ладони, огрубевшие от падений, от посоха, от собирания съедобных корешков, от лазания по деревьям при звуках лая гиен, машинально копали яму, помогая мозолям сапёрной лопатой.

Огонь от зажжённой спички вернул мне чувство реальности. Пламя, охватившее тонкие сухие ветки «перекати-поля», радовало глаз. Я вымазал мясо смесью песка и крови, отодвинул в сторону костёр, углубил яму и снова засыпал куски телёнка тлеющими углями. Через полчаса зубы с наслаждением срывали волшебно пахнущее жаркое с молочных костей.

После роскошного ужина меня начало клонить ко сну. Моё обветренное лицо пылало от жара костра, но спина начинала замерзать. Я поднял голову и посмотрел вверх. Огромные близкие звёзды густо усеяли небо, предвещая ещё одну холодную ночь в полубреду.

- Чёрт бы побрал этот климат! - выругался я, ёжась от ветра и протягивая руки к огню. – Днём жарко, ночью зуб на зуб не попадает. Африка! Мать вашу!

Усталость брала своё. Сытый желудок начинал петь колыбельную. Вот только забыться в дрёме означало проснуться через час и дрожать от холода.

«Пустыня!» - подумал я и пополз на коленях к убитой мной антилопе. – «Здесь самое главное - сделать всё правильно».

Вскоре моё тело согревала постель. Снятая с антилопы и вывернутая наизнанку шкура приняла меня в своё тёплое и мокрое нутро. Глаза сами собой закрылись. Сон опустился с неба огромной чёрной птицей и поднял меня над песками.

 

*1 - Африканская антилопа. Второе название — мендес, относится к млекопитающим, семейству полорогих, встречается в песчаных и каменистых пустынях Судана, Нигерии, Мали и Ливии.

 

Карта в пятнах грязи, захватанная пальцами, засиженная мухами, с тихим шорохом рвалась на сгибах. Как часто я накрывал ею лицо, спасаясь от слепней, москитов и прямых солнечных лучей. Странно, что на вощёной бумаге мне удалось разглядеть истоки узкой речки, дающей начало Белому Нилу.

«Кстати, откуда это название - Белый Нил?» - память сделала зарубку, чтобы когда-нибудь посмотреть в справочниках.

«Впрочем, сейчас всё неважно. Граница Судана и Египта давно пройдена. Впереди… - я поднял глаза к горизонту, – …белого будет достаточно и так».

По кругу, насколько хватало глаз, тянулось карстовое плато, обозначенное на карте как Белая Пустыня. Очевидно, миллионы лет назад это место являлось дном океана.

Я нагнулся, зачерпнул горсть белого, сверкающего перламутровой крошкой песка и растёр его пальцами. Острые грани ракушечника царапали кожу. Белая пыль забилась в трещины ладони. Мои прищуренные глаза, ослеплённые блеском белых скал, фиксировали фантастические картины, которые в другое время я назвал бы миражами. Изъеденные ветром белые холмы причудливых форм уходили вдаль то большими грибами, то фигурами сказочных существ, то беспорядочно разбросанными жерновами гигантских мельниц. Мне пришла в голову совершенно дурацкая, но не лишённая определённой логики мысль:

«Не оказался ли я каким-то образом на другой планете?»

Да нет… Ещё вчера привычная глазу панорама ночного неба была так близка знакомыми звёздами, а с утра солнце встало на востоке и в положенное время достигло полуденной отметки. Я воткнул сапёрную лопатку в землю и отметил пальцем короткую тень. К вечеру я должен выйти к оазису Эль-Фарафра. Этот посёлок, судя по карте – центр пустынного района в трёхстах километрах от Асьюта и в пятистах от Каира.

Чёрт с ним, Каиром. Там делать нечего. А вот Асьют расположен очень близко от зоны Суэцкого канала. Каких-нибудь двести миль - и я увижу дом, маяк и чудесную девушку Бастет. Попутная машина в ту сторону всегда найдётся.

«Эх, жаль, что здесь море высохло, и нет людей. На один из пистолетов я выменял бы старую лодку и доплыл бы, куда надо. Ноги были бы целее», - эта легковесная идея не отменила суровой белой реальности. Да и что в этих суровых местах, где у каждого араба припрятано оружие, можно выменять на пистолет? Я взглянул на свои ботинки. Истрёпанные, в недалёком прошлом песочного цвета солдатские башмаки стали пыльными и грязными. На правом раструбе сбоку от шнуровки виден след укуса змеи, на которую я случайно наступил. Толстая свиная кожа спасла меня от яда. На левом ботинке каблук стёрся почти до основания из-за потерянной подковки. От ног разило мускусом. Я вспомнил, как, продираясь сквозь кусты где-то в Судане, провалился в нору пустынной лисицы.

Карта снова заняла свое место под рубашкой. Пора двигаться. Двадцать километров по белому безмолвию под палящими лучами солнца – это не прогулка в парке. Я сделал глоток воды из пластиковой бутылки и огляделся.

Далеко слева, в жарком мареве и облаке поднимающегося песка, медленно двигалась точка. Она была не больше головки спички. За ней тянулся шлейф полупрозрачной пыли, размывающий картинку. Осторожность и приобретённый опыт посоветовал мне присесть. Через полчаса тень преобразилась, и я увидел фигуру усталого высокого худого человека. Он не смотрел по сторонам, а упрямо шёл вперёд, приближаясь ко мне под углом. Вскоре удалось рассмотреть его странную одежду. Длинная в прорехах и дырах рубашка без рукавов приоткрывала голые сильные руки и загорелые сбитые колени. Кожаный в пластинках заплат жилет с бликующими на солнце позеленевшими бронзовыми накладками был порван на груди. Широкая пряжка облезлого пояса, на котором болтались длинный массивный нож с костяной рукояткой и некое подобие остроконечного колпака, небрежно сдвинута на бок. На шее я рассмотрел калебасы. Вся его амуниция тихо позвякивала и постукивала на ходу. Мой взгляд не мог сосредоточиться на мелких деталях из-за размытости граней и фактур. Между человеком и мной существовала некая преграда. Она мне показалась довольно прозрачной завесой, дрожащей незначительными амплитудами колебания воздуха, раскалённого жаром песка.

Ещё пара минут - и человек встал, как вкопанный. Что-то насторожило его. Он поднял голову и надел свой колпак. Это был коринфский шлем, помятый в нескольких местах. Я видел перед собой смертельно усталого греческого воина, готового к бою. Вытащенный из ножен меч медленно поворачивался в мою сторону. Через несколько секунд мы встретились глазами.

 

«Кто этот странник?» – мой затуманенный долгой дорогой взгляд внимательно изучал неизвестного врага. Странная накидка песочного цвета, с вшитыми у плеч узкими рукавами, защищала руки до запястий и крепко сжатых кулаков. Заправленная в длинную плотную ткань скифских штанов туника, стянутая широким ремнём, свободно облегала мускулистое тело. Сапоги, чем-то похожие на обувь персидской знати, но зашнурованные на греческий манер поверх кожи, имели тупые носы. В руках – короткий чёрный предмет с отверстием. Если бы не длина и массивная ручка, эту вещь можно принять за обрезок трубки чернокожих дикарей для стрельбы отравленными шипами. Я сделал скользящий шаг вправо. Мой противник мгновенно повторил то же движение, но в противоположную сторону. Нас разделял близкий бросок копья, которого, к великому сожалению, у меня не было.

 

Странное дело. Этот солдат, одетый в антикварную одежду древних, показался мне знакомым. Я снял с головы арафатку, воин повторил движение. Шлем упал на землю. Удивление сквозило в каждой черте загорелого лица. Мы были близнецами. Голубые глаза, прямой нос, упрямо сжатые губы, борода, маленькая родинка на щеке. Усталость, сквозившая в морщинах у глаз, делала нас ещё более похожими.

И тут меня осенило. Это был гребец, гоплит из моих странных снов. Солдат повторяющегося бреда, мой двойник.

- Ксипнистос? – мой вопрос разорвал напряжённую тишину, но не стёр полупрозрачной завесы между нами.

Воин с изумлением кивнул и на коптском языке в свою очередь спросил:

- Кто ты? Почему ты так похож на меня и на человека из будоражащих мой разум видений?

- Не знаю, Ксипнистос, не знаю. В мире немало странных, необъяснимых вещей, таких, как карта, показанная тебе стариком из царства Чжоу. Помнишь этого сумасшедшего? – гоплит удивлённо вытаращил воспалённые глаза и тут же понимающе замотал головой.

- Как не помнить? Его камни выглядели как капли крови, другие напоминали только что сорванные фасолины, только прозрачные, сверкающие загадочной глубиной.

- Я тоже его помню, и начинаю догадываться кое о чём, - немного помедлив, продолжал я. – Мы с тобой - двойники, разведённые во времени и в пространстве. Боги сделали так, чтобы мы встретились в нужной точке. А воля богов не обсуждается. Нам с тобой нужно только понять, зачем это сделано…

Моё второе я, человек из прошлого, немного подумал и ответил:

- В моей тупой голове не умещается смысл твоих речей. Разве время не уходит от нас, разве это не тропа в одну сторону? Ты ошибаешься, путник. Твоё лицо - очередной мой бред или кошмар, вызванный жарой и солнцем.

 

Я отступил на шаг. Моё видение в песочной тунике и клетчатом платке на голове сделало то же самое, убрав короткую чёрную трубку в изогнутый чехол маленького колчана.

- Ты – химера, прикрывающаяся образом человека. Через мгновение ты превратишься в одного из львов, много раз встреченных мной на пути. Человеческая голова на теле зверя! Боги! Опять этот бред! - воскликнул гоплит.

Или это кричал усталый человек в пыльном камуфляже? Мысли начинали путаться, вызывая недоумение и растерянность. Солдат выставил вперёд меч.

- Опомнись, Ксипнистос! Убери свой клинок. Время сделало нас такими, какие мы есть. Только ты - из прошлого, вернее: ты - в своём настоящем, а я - в будущем.

 

- Что есть будущее? – с торжеством воскликнул я. – Царство мёртвых героев, переправленных Хароном на лодке в один конец.

Потемневшие от гнева глаза моего отражения туманила завеса миража. Зной от горячего песка всё больше накалял воздух. Но меч я почему-то опустил. После долгого тягостного молчания диалог возобновился.

- Я уже ничего не понимаю. Мой воспалённый разум не вмещает твою философию и логику. Но ты прав в одном. Мы, наверно, не зря стоим здесь друг против друга. Тропа свела нас вместе и, судя по твоему виду, в дороге ты испытал ничуть не меньше, чем я. – Гоплит вложил ксифос в ножны и устало покачал головой.

- Если нас выбрало время, давай не тратить его зря.

Мы синхронно сели на песок.

- Расскажи свою историю. Мои видения и сны были так обрывочны и коротки, что цель, которая служит тебе путеводной звездой, скрыта от меня завесой тайны, – я пытался говорить чётко и ясно, чтобы гоплит хорошо понимал меня.

- Моя цель – Александрия. Только Птолемею я могу рассказать о последнем приказе Александра и о том, что хоть кто-то из нас, покинувших Персию на востоке и обошедших землю Афри с юга, смог вернуться назад. Пусть мы не прошли Геркулесовы столбы. Да это не так и важно. Важнее для меня то, что люди узнают, как велика Ойкумена, и что известный им мир – всего лишь её маленькая часть. Птолемей умён и начитан. Я сделаю ему карту Афри. Он этого достоин. Крепнущий Рим, вбирая в себя силу италиков, луканов, марсов, самнитов, скоро проглотит враждующих между собой диадохов. Я чувствую, что время Македонии и эпоха героев близится к концу. Династия Птолемеев должна противопоставить латинам знания египтян, воинское искусство и боевой опыт фаланг Александра Великого. Я открою Птолемею тайну горючей смеси восточной империи Джоу, уничтожившей город любителей камней, – Ксипнистос достал спрятанную в доспехах деревянную табличку с китайскими иероглифами и погладил её корявыми пальцами. - Только Птолемею под силу противостоять Риму и возродить мой Египет из песка времени.

«Он просто романтик и идеалист, - подумал я. - Впрочем, чему удивляться - я сам такой».

- Ну, а ты… Куда ты идёшь?

- Я иду к женщине, – мой взгляд исподлобья встретил ответный.

- Значит, мы всё же разные, - с гордой уверенностью кивнул головой гоплит.- Для меня женщины ничего не значат.

- Может, и так. Но время меняет людей. Неизменными остаются только честь и долг мужчины, – фраза показалась мне книжной и немного высокопарной, но мой двойник согласился.

- Ты прав. Но я вижу, что в твоей душе свили гнезда две змеи. Неуверенность и сомнение в правильности выбора. Давай, выкладывай, в чём дело!

Под его пристальным, нетерпеливым взглядом я рассказал воину всё. О лодках, о камнях, о Бастет, о переходе через Африку, о цели, поставленной обстоятельствами передо мной, о сильном безжалостном противнике, преследующем меня.

- Камни! Всему виной эти проклятые камни, - проворчал гоплит.

- Ну и как ты собираешься со всем этим разобраться? – спросил воин сам себя. – Ты недостаточно твёрд, твоё сердце – воск, прикрытый тонким фиговым листом гордости, уязвлённого самолюбия и зарождающегося мужества. Такие доспехи, - Ксипнистос показал на мою рубашку, - не защитят мягкую плоть. Какое у тебя есть оружие? – мой двойник внимательно осмотрел пространство вокруг.

Я выхватил «Беретту». Внезапный выстрел разорвал безмолвие Белой пустыни. Каменный карниз соседней скалы рассыпался мелкими осколками, подняв водовороты пыли на сухой земле.

- Что, вот этим? – солдат ничуть не удивился грохоту и затихающему эху. Он с интересом, но без страха смотрел на чёрный пистолет в моей руке.

- Слишком много шума, мой друг. Если твои враги многочисленны и сильны, они сбегутся на звук, как стая собак, почуявших кровь загнанной охотником дичи. Многие из нас видели гнев Зевса. Его смертоносные, сверкающие стрелы будут, пожалуй, сильнее твоих.

Долгое молчание лишь подчеркнуло тишину, сгустившуюся над скалами.

Ксипнистос протянул руку к «Беретте». Мой кулак, сжимавший ребристую ручку, поднялся ему навстречу - и в тот же миг сильный разряд тока заставил нас отдёрнуть руки.

- Что это было? – гоплит дул на пальцы.

То же самое я проделал со своими.

- По-моему, это время. Граница, разделяющая прошлое и будущее, не даёт соприкоснуться нашим рукам. Я думаю, что мы – одно целое по обе стороны реальности, а два одинаковых заряда энергии отталкиваются своей внутренней силой.

- Я ничего не понял из того, что ты сказал, но чувствую - тебе не выйти живым из угла, в который ты сам себя загнал. А стоят ли камни твоей жизни? - внезапно спросил солдат. Напряжённая работа разума образовала морщины на его лбу.

В моей памяти всплыла фигура старика, разбрасывающая самоцветы.

- Жрец империи Джоу расставался с ними слишком легко, хотя сам говорил, что ничего дороже этого на свете нет, - двойник читал мои мысли.

- Дело не в камнях. Я никогда не брал чужого, и во мне слишком развито чувство долга и уважения к людям, спасшим меня. И ещё. Женщина, к которой я иду, уже или совсем скоро будет в опасности. Мой враг найдёт её, а это уже дело личное. – Мы снова напряжённо смотрели в глаза друг другу.

Прозрачная ширма между нами начинала пульсировать отблесками солнца, перевалившего полдень.

Внезапно Ксипнистос решился.

- Вставай! Время! Если оно свело нас, значит, мы должны слиться в единую плоть, в единый разум. – Гоплит улыбался. – Удвоим нашу силу. Без меня твой противник оставит от твоей плоти куски гниющего на солнце мяса.

- А как же ты? – я изумлённо смотрел на солдата. Его глаза прояснились и засверкали яростью.

- Для меня это будет или ещё одним сном, или новым приключением, новой ветвью лавра, вплетённой в венок чести и славы, – он хрипло и горько засмеялся. - Не переживай. Если время – непреодолимая преграда, мы ничем не рискуем.

Пока я переваривал его слова, гоплит сделал три шага назад и сорвался с места. Его прыжок мне навстречу был стремителен и силён.

Наше соприкосновение вышло внезапным и мощным. Яркая вспышка молнии соединила наши тела. Боль и судороги в мышцах опрокинули меня на землю. Чёрная пелена беспамятства выключила мозг.

 

- На этой чёртовой лодке должен быть тайник! – человек в чёрном костюме, чёрных солнечных очках на высоком лбу, наблюдавший в бинокль за причалом для яхт на острове Пальма-Джумейра*1, не обращал внимания на стоящих у него за спиной двух высоких крепышей в цветастых рубашках и светлых льняных брюках. Мужчина спрятал в уголках рта презрительную улыбку и тихо процедил сквозь зубы:

- То, что матрас на лодке пуст – ещё ничего не значит. Мистер Гуннар перед смертью клялся всеми святыми, что сам упаковывал груз. Тем не менее, вы нигде ничего не нашли…

Воспользовавшись возникшей паузой, один из молодых людей, стоящих за спиной человека в чёрном, успел выпалить скороговоркой:

- Сэр, мы нашли радиомаяк в одном из кондиционеров яхты, значит…

Человек в очках не дал ему закончить:

- Значит - посылка должна быть на судне. Ищите - и обрящете!

- С яхты снято всё, что только можно снять. Кроме передатчика, мы обнаружили также следы от пуль в панели управления. Кто-то копался в приборах эхолокации, но посылки там нет. – Обиженно поджимая тонкие губы, парень повыше и постарше виновато пожал широкими плечами. – Но вы не волнуйтесь, босс, если тайник есть - мы его найдём.

 

*1 - Острова Пальм — крупнейший в мире архипелаг искусственных островов. Находится в Объединённых Арабских Эмиратах, в эмирате Дубай. В состав архипелага входит три острова, имеющие каждый форму пальмы. Один из них - Пальма-Джумейра.

 

- Когда вы закончите, пусть отремонтируют лодку. Она ещё пригодится, – человек опустил бинокль и развернулся всем корпусом к своим людям. Несмотря на жару и строгий костюм, его загорелый лоб оставался совершенно сухим.

- Да, и вот что. Тот, кто управлял лодкой, знал своё дело, но почему его путь был таким долгим и извилистым? Найдите его. Быть может, причина и следствие – это он сам?

- Уже ищем, сэр. Но…

- Никаких «но»! Мистер Ричтэл не принимает никаких «но» и никаких «нет»!

Не слушая больше парней в белых брюках, человек, обладающий правом отдавать приказы, неторопливо пошёл по дорожке между пальмами к белой машине Тойота Ленд Крузер. Через минуту джип на большой скорости покидал район Пальма-Джумейра.

Тонкий звук сотового телефона заставил водителя включить громкую связь.

- Мистер О’Браен?

- Да, сэр.

- Какие новости?

- Пока никаких, сэр. Мои люди работают над нашей проблемой.

- Мне нравится, что вы называете проблему нашей. Только постарайтесь побыстрее всё уладить.

- Да, сэр.

- И бросьте свои армейские привычки – «Да, сэр, есть, сэр».

- Да, сэр.

- Джон, вы неисправимы.

- Простите, сэр. Это сидит во мне с юности и вбито в плоть и кровь моим первым сержантом.

- Хорошо, хорошо. Обойдёмся без ностальгических воспоминаний. Проблема должна быть решена, и как можно скорее. У меня под угрозой ряд сделок. Помните об этом.

- Я помню, сэр.

- Вот и хорошо. Докажите, что вы стоите денег, которые я вам плачу.

Телефон отключился. Джон О’Браен снял очки и сунул их в нагрудный карман пиджака.

Серые глаза внимательно смотрели на дорогу, сильные ладони крепко держали руль, белый воротник рубашки плотно охватывал мускулистую шею, подпирая крутой упрямый подбородок. Хороший физиономист сказал бы, что этот человек не умеет отступать. Но заботы и трудное прошлое наложили отпечаток на его лицо. Две глубокие вертикальные морщины делили лоб на три части и говорили не только об усталости, но и о воле, упорстве в достижении поставленных целей. Носогубные складки и впалые щёки скорее подчёркивали возраст, чем аскетичность образа жизни. Человек вёл машину легко, не задумываясь включал поворотные огни, перестраивался из ряда в ряд, краем глаза наблюдая за обстановкой на дороге. Время от времени он машинально смотрел в зеркала заднего вида. Единственный раз лёгкое чувство досады тенью скользнуло по его плотно сжатым губам. Полицейская машина несколько кварталов следовала за его джипом, потом резко свернула на боковую улицу и пропала из виду.

Джон О’Браен не торопясь въехал на подземную парковку рядом с высоким зданием в одном из деловых центров эмирата Дубай, нашёл свободное место, заглушил двигатель и вышел из машины. Лифт поднял его на двадцатый этаж. Пройдя по коридорам с цветными восточными коврами, Джон вставил электронный ключ в замок одной из немногих дверей на этаже. Небольшой трёхкомнатный офис встретил его духотой и запахом пыльных бумаг. Бывший полковник, бывший начальник отдела оперативного планирования военно-морского флота США включил кондиционер, распустил узел галстука, уселся в кресло и только тогда позволил себе расслабиться. Через пару минут он придвинулся вместе с креслом к столу и включил ноутбук.

Экран компьютера привычно выдал заставки «Welcome» и «Введите код доступа». Лёгкое касание клавиш, пауза. Глаза забегали по тексту под грифом «Абсолютно секретно. Только для ограниченного круга лиц, имеющих личный пароль службы безопасности компании Ричтэл».

- Так, освежим память, - бормотал мистер О’Браен, водя курсором по экрану. - Александр Войнич, сын крупного функционера партии Единая Россия, председателя Совета директоров корпорации… Так, дальше… Подозрительные связи в определённых кругах московской богемы, плейбой и кутила, любитель быстрой езды. Уволен из ряда фирм за прогулы и пьянство. Помешан на лодках, парусах и океане.

«Не густо!» - шеф службы безопасности вздохнул, сделал несколько записей в блокноте, лежащем на столе, и снова заработал мышью.

На экране возникла карта южной части Средиземноморья и Аденского залива. Хорошо была видна пунктирная линия с точками и датами.

«Почему связь с радиомаяком оборвалась у берегов Ливии? Где был этот Алекс три недели? Так, стоп. При каких условиях происходит сбой в передатчике? Обнаружен? Маловероятно. Если не знать, где спрятан радиомаяк, то случайно его не найдёшь. Повреждение, связанное с действием морской воды и соли? Сдохла батарейка? Исключено. Передатчик и сегодня в идеальном состоянии. Так что же?»

Минутная задумчивость сменилась громким восклицанием:

- Радиопомехи! Подавление сигнала средствами радиоэлектронной защиты!

Полковник вывел на экран подробную спутниковую карту побережья в окрестностях Триполи и увеличил разрешение картинки.

- Военно-морская база Каддафи! – воскликнул он. – Значит, лодка три недели была под электронным колпаком военных!

«Что этого парня связывает с Каддафи?»

Из внутреннего кармана пиджака ветеран спецслужб достал телефон спутниковой связи и набрал номер. На вызов ответил высокий мужской голос с нотками вальяжной лени.

- Что ещё, Джон? За последние три недели – это уже третий звонок.

- Привет, Чарльз! Знаю, знаю. Я у тебя в долгу, но ты ведь знаешь, что мой босс выполняет все свои обязательства перед флотом и тобой лично. Ведь он щедр, не так ли? Поэтому будь любезен выяснить ещё одну вещь.

- Ну, что мне с вами делать? – обладатель ленивого голоса вздохнул. - Давай! Только коротко.

Через час резидент военно-морской разведки в Триполи получил шифровку с заданием выяснить, не происходило ли в определённый период времени что-нибудь необычное на военно-морской базе ливийцев. Не замешан ли некий русский в пьяной драке, не был ли арестован и завербован ливийской службой безопасности?

А тем временем Джон О’Браен продолжал изучать досье в своём компьютере. Перед его глазами после манипуляций с клавиатурой ноутбука появилась крупным планом та же карта, но уже в районе южной части Суэцкого залива.

«Между выходом из канала и дальнейшим продвижением Алекса на юго-юго-восток – новое исчезновение на неделю. Опять радиоподавление? Невозможно! Никаких морских баз или станций радиолокационных помех там нет. Надо будет проверить зону покрытия этого района нашими спутниками. А может - обнаружил и отключил передатчик, нашёл камушки и пропал? Пытался продать? Но где за такое короткое время можно сбыть с рук бриллианты на пятьдесят миллионов долларов? Без знания подпольного рынка и определённых связей провернуть такое совершенно нереально», - Джон начинал нервничать. Он положил ноги на стол и откинулся в кресле.

«Тогда почему через семь дней радиомаяк вновь нарисовался на карте, и вплоть до деревни сомалийских пиратов сигнал был устойчивым и сильным?»

Полковник ещё раз проанализировал свои шаги по изъятию камней.

«Пожалуй, операция морского спецназа в Сомали была излишне грубой и жестокой, но рисковать своей карьерой в компании я не мог. И хотя применение грубой силы не в моих правилах - сделать то, что сделали морпехи, показалось мне необходимым. Конечно, провести точечный смертельный укус, замаскированный под несчастный случай, как сделано с Гуннаром в Тунисе - работа приятная и тонкая, но на подготовку к такой акции не оставалось времени. В конце концов, зачем правительство держит флот в заливе?» – усмехнулся Джон.

Он вытащил из ящика стола копию информационного сообщения телекомпании Аль-Джазира и с удовольствием прочёл место на бумаге, отмеченное жёлтым фломастером:

«На юго-востоке африканского государства Сомали, в районе Барауи, который находится под контролем исламистов из группировки"Аш-Шабаб" ("Парни" – араб.), была атакована с воздуха база известного террориста и пирата Али-Салеха Набхана, главаря входящей в "Аль-Каиду"организации "Армия объединения Сомали". В результате вертолётной атаки главарь банды и несколько его подручных были уничтожены, ещё двое террористов захвачены живыми. До сих пор существуют расхождения в версиях о том, кто же осуществил эту операцию. По данным некоторых источников, уничтожение группы было произведено французским спецназом, по другим данным - американскими морскими пехотинцами».

«Как же – «живыми»… После пыток в воздухе этих ниггеров сбросили в море на съедение рыбам. Жаль, они знали немного… Впрочем, туда им и дорога!»

«Вот только не совсем понятна роль… Как же его звали? - полковник заглянул в досье, - Олега, Доктора Фауста. Куда он исчез вместе со своей яхтой? Ну, да это дело десятое. Не нужно ломать голову над пустяками. Главное сейчас - найти этого русского парня и камни».

Джон О’Браен подобрался, как пёс, готовый идти по следу дичи, затянул узел галстука, встал, привёл в порядок рабочий стол, сделал несколько звонков по телефону и покинул здание.

 

Глава 6. Оставляя прошлое за плечами

 

Пробуждение получилось медленным и тяжёлым. Боль ещё разрывала мышцы, выворачивала сухожилия, закипала в переплетениях вен, но разум подсказал: «Уже можно. Открой глаза. Поднимись на ноги. Почувствуй ход времени».

Я встал сначала на четвереньки, потом, оттолкнувшись от горячего песка - на колени, и приподнял веки.

Белая пустыня давила на зрачки, но слабый ветер с севера принёс воспалённым глазам прохладу. Солнце зависло над горизонтом, обещая близкий вечер.

Новая попытка подняться на ноги увенчалась успехом. Равновесие духа и осознание реальности и себя в ней, пусть постепенно, но возвращались. Я огляделся вокруг. Двойник исчез. Зато у своих ног я заметил небольшую воронку с невысоким бруствером оплавленного песка. Рядом валялся меч, немного в стороне шлем, в радиусе трёх метров желтели блестящими боками калебасы. Из песка торчали дула моих пистолетов. Разбросанная по кругу одежда, льняной рваный панцирь с бронзовыми накладками, песчаный камуфляж, остатки греческой туники наводили на мысль о смерче. Мои руки машинально обследовали тело. Я был абсолютно гол.

- Чёрт меня возьми, если это не сон! - мой голос на слух звучал октавой ниже. Руки покрылись каменными мозолями, которых ещё вчера просто не могло быть. Пальцы налились такой силой, что наверняка могли гнуть стальные гвозди. Каждая частичка плоти медленно наливалась странной, приподнимающей над пустыней энергией. От слабости после долгого пути не осталось следа. Что-то изменилось внутри. Росла уверенность в себе. Движения стали более плавными, по-кошачьи гибкими. Я поднял меч. Рукоять лёгла в ладонь, как влитая. Мгновение - и лезвие по кругу разрезало воздух, образовав вокруг меня сверкающую сферу. Плечи, локти, запястья, торс вспоминали навыки владения клинком. Мой громкий смех рассыпался затихающим эхом среди фантастических фигур, образованных остатками скал. Техника боя на мечах раньше мне была совершенно незнакома. Ксифос, вертикально брошенный мной в землю, глухо звякнул, отмечая время. Через пару минут, натянув на себя одежду, подобрав снаряжение, оставив пустыне только изодранную тунику грека, рваные сандалии и сапёрную лопатку, я тронулся в путь.

 

Оазис Фарафра*1 открылся мне только на следующее утро. Я не рискнул входить в посёлок ночью и нашёл убежище в окрестных холмах. Утром сверху хорошо просматривались тесные кварталы глиняных домов, палатки бедуинов. Небольшие группы туристов рассаживались в джипы, некоторые любители экзотики выбирали верблюдов и отправлялись кто в пустыню, кто к недалёким термальным источникам. Два больших белых автобуса с броскими надписями туристических компаний стояли в тени высоких пальм. Суета бедуинов, громкие голоса многочисленных европейцев, вспышки фотоаппаратов были мне на руку. Приведя в порядок одежду, я незаметно спустился с холма, прикрываясь зарослями кустарника. В это время к месту сбора туристов подъехал ещё один автобус, и из него не спеша, вальяжно, как бы нехотя,

 

*1 - Фара;фра (Эль-Фарафра) — город-оазис в Египте, центр района в губернаторстве Новая Долина. Оазис расположен в Ливийской пустыне, примерно в 315 км к западу от Асьюта. Всё население оазиса, а это около 5000 человек (2002 г.), живут в одной деревне, население состоит в основном из бедуинов, обслуживающих туристов. Деревенские кварталы построены в стиле традиционной архитектуры, все дома глиняного цвета. Во многом сохранены местные обычаи и культура. Недалеко от оазиса есть термальные источники.

 

стали выходить толстяки в шортах и цветных рубашках, высокие дамы в белых брюках и с зонтиками в веснущатых тонких руках. Защёлкали фотоаппараты, зазвучала английская речь.

Я вклинился в толпу. Мне нужен был гид. Вокруг блестели линзы мощных дорогих телеобъективов и сверкали вспышки дешёвых мыльниц. Белые люди собрались в круг и почему-то снимали меня. Кто-то дотронулся до моего плеча. Пришлось оглянуться.

- Что это у вас на поясе? – человек в широкополой дорогой соломенной шляпе с красным рюкзаком за спиной бесцеремонно рассматривал мой коринфский шлем, трогал ножны меча, запускал пальцы в дыры панциря.

- Где вы это взяли? Вы археолог, да?

- Да нет… Так, любитель.

- Неужели такое ещё можно найти в пустыне? – англичанин обвёл глазами горизонт. – Но, судя по вашему виду - это было не просто.

- Да уж, - проворчал я, отодвигаясь.

- Слушайте! Продайте мне шлем! – рука туриста крепко вцепилась в боковую пластину бронзовой защиты щёк.

- Нет-нет, шлем не продаётся.

- Сколько вы хотите за него? - не слушая, перебил меня любитель антиквариата, доставая из рюкзака объёмистый кошелёк.

- Послушайте! Мне самому нужны эти вещи. Я просто тащусь от них, - пытался отшутиться я.

- Ну, хоть что-нибудь! – рука англичанина случайно коснулась моих пистолетов под рубашкой. - Да у вас полна пазуха древностей!

Люди вокруг обступили нас, с интересом рассматривая мой потрёпанный вид, густую бороду, загорелую кожу, грязные руки с чёрными ногтями, шлем и доспехи гоплита.

Внезапно мне пришла в голову идея. Рано или поздно всё равно понадобятся деньги. Почему не сейчас?

- Хорошо, хорошо! Вот, смотрите. Панцирь греческого наёмника эпохи Птолемея…

- Птолемея!.. - с уважением, тихо и зачарованно шептал турист, щупая руками пыльный рваный плотный лён.

- Уолтер! Это – подделка. Ты что, не видишь? Этот проходимец обманывает тебя!

Я обиженно выхватил нагрудник из рук англичанина и отвернулся.

- Маргарет! Ты ничего не понимаешь! - раздражённо воскликнул Уолтер, хватаясь за накладки доспеха. – Посмотри на эту бронзу, на ткань, на выделку кожи. Это же – уникальная вещь.

- Уолтер! – голос высокой дамы звенел металлом. – Таможня, Уолтер! Что ты скажешь таможне?

- Ах, перестань! Египетские таможенники – тоже люди, и у них есть дети, которых надо кормить. – Англичанин уже отсчитывал от пачки английских фунтов сотенные бумажки. – Трёхсот достаточно? – с надеждой спросил он.

Я презрительно посмотрел на него, ни слова не говоря, вытащил из пачки ещё три сотни и отдал ему панцирь.

Счастливый Уолтер запихал доспех в рюкзак и довольно хлопнул меня по плечу.

Через час бедуин в серой хламиде по самые пяты из уважения к моей арафатке продал мне за пятьдесят фунтов старую развалину, когда-то называвшуюся джипом Вранглер.

 

За что люблю американские машины? Скажу! Грубая отделка салона не отменяет превосходных ходовых качеств, неубиваемой подвески и двигателя, который можно заправлять любым бензином, вплоть до ослиной мочи.

Мой старенький Вранглер катил по неплохой дороге на восток. Оставив за спиной Асьют, плюнув на величественные стены храма Хора в Эдфу*1, на сфинксов Карнака*2, я держал курс через Аравийскую пустыню к побережью Красного моря. Город Эль-Гуна, туристическая Мекка долины Нила, египетская Венеция был моей целью. От него на север шла шикарная автострада, соединяющая юг Египта с Суэцем. Чуть больше пятисот километров отделяли меня от маленького рыбацкого посёлка, белого дома и маяка на вершине холма, ставших мне когда-то убежищем.

Бастет! Девушка с глазами океана. Её лицо смотрело на меня через ветровое стекло джипа. Чем ближе я был от моей цели - тем больше тревога и беспокойство овладевали моей душой.

К вечеру второго дня дорога привела меня на вершину холма в километре от маяка. Его белая башня хорошо просматривалась в прозрачных сумерках. Купленный мной в одной из лавок Эль-Гуны бинокль выхватил из пространства и приблизил к моим глазам почти вплотную два светящихся окна, закрытую дверь, пустой двор, несколько розовых кустов. Чуть дальше на береговой полосе я рассмотрел старые лодки и баркасы. В палисаднике возле дома на верёвках болталось несколько полотенец и простыней. Странно, Бастет никогда не оставляла на ночь высохшее за день бельё.

«Вроде бы тихо, - думал я, тараща глаза на свет в окнах, на занавески, скрученные ветром в жгуты. – Странно!»

Мои локти сдвинулись вправо. Я направил бинокль на посёлок. Редкие в этот час фигуры людей со смуглыми лицами не вызывали опасений.

«Теперь море и залив…» - моё решение оказалось правильным. Далеко, почти у самой кромки горизонта я рассмотрел неясную стальную тень, почти сливающуюся с водой. Военный корабль!

«Совпадение, случайность? Может - да, а может - и нет!»

Больше часа я потратил на маскировку. Джип, чуть поскрипывая тормозами, сполз вниз и застыл в густом кустарнике лощины. Если не знать место - ни за что не найдёшь.

 

*1 - Эдфу (Идфу, древнеегип. Бехдет или Джеба, др.-греч.- Аполлинополис Магна) - город на западном берегу Нила в 100 км к югу от Луксора.Столица II нома Верхнего Египта, культовый центр бога Хора Бехдетского, которого греки отождествляли с Аполлоном.

*2 - Карнак - египетская деревня в двух с половиной километрах к северу от Луксора, на месте древнеегипетских Фив. Она занимает примерно половину территории великого храма Амона - Ипет-Исут (Опет, Opet), который начал строиться в XX в. до н. э. и служил основным государственным святилищем на протяжении всей истории Нового царства. Этот храм - без всякого сомнения, самый большой по площади во всём древнем мире, - был соединён с Луксорским храмом на берегу Нила мощёной аллеей сфинксов.

 

Сажа из выхлопной трубы раскрасила моё лицо широкими извилистыми полосами. Меч надёжно закреплён на поясе. Повинуясь предчувствию, осторожности и внутреннему голосу, я натянул шлем гоплита на голову, выложил из-под рубашки в бардачок пистолеты и двинулся по еле заметной тропе вниз, огибая посёлок с подветренной стороны. Лишний шум мне был ни к чему.

Свет в окнах дома Бастет погас час назад. Десять минут лёжки в ещё тёплом песке метрах в пятидесяти от дома только добавили мне тревоги и осторожности. Вроде бы ничего подозрительного нет, но я знал, как это часто бывает. Тишина в любой момент могла обрушиться на голову роем стрел, разорваться криками ближнего боя и лязгом мечей. Выбирая места, где не было песка и наступая на траву, я подкрался к двери. Немного масла, слитого мной из картера двигателя в пластиковую бутылку, тонкой струйкой вытекло на запылённые петли. Дав маслу пройти внутрь железа, я рукой отвёл дверь в сторону. В дальней комнате с занавешенными плотной шторой окнами горел свет. Бесшумно ступая по глиняному полу, я двинулся навстречу пламени ночника. За столом, откинувшись спиной на стул, прикрыв лицо порнографическим журналом, дремал человек в чёрном камуфляже. Где-то должен быть второй. Вряд ли в засаду отрядили троих, но чем чёрт не шутит…

Медленно двигаясь на носках и подойдя вплотную к открытой двери, я охватил взглядом всю комнату. В углу на лёгкой складной армейской кровати лежал ещё один боец невидимого фронта. Он крепко спал, запрокинув руки за голову. Звуковым фоном помещению - своеобразной колыбельной песней - служили едва различимое посапывание спящих и потрескивание рации, лежащей на столе.

Раздумывать дальше было опасно. На войне, как на войне. Ксифос, обведя по кругу горло любителя порнографии, оставил тишине булькающий звук от выходящей наружу крови и громкий хрип. Падение тела со стула сорвало с ложа второго солдата. Расширенные от удивления глаза застыли на моём шлеме. Минутное замешательство - и его рука схватилась за пистолет на бедре, большой палец мгновенно взвёл курок. Но было поздно. Сверкающая молния вошла точно в середину груди, разрывая чёрную ткань, солдатский медальон и мышцы отпрыгнувшего назад человека. Потерявшее связь с землёй тело стало похоже на огромную бабочку, пришпиленную булавкой к стене. Выпустив пистолет, он ухватился за лезвие меча и в беззвучном крике открыл рот. Лезвие вышло из плоти с тихим звенящим звуком. Человек рухнул на кровать, сломав лёгкую металлическую конструкцию. Пружины разлетелись по комнате блестящими спиралями. Я замер и прислушался. Похоже, в доме больше никого не было.

- Вы там не спите, чертовы дети? – тихий голос рации вывел меня из оцепенения.

- Всё в порядке, дружище. Журнальчики с красивыми бабами листаем, - тихо ответил я, переводя клавишу на приём.

- Ну-ну… Может, подкинуть новых? Правда, самых сексуальных девочек морпехи уже вырезали и расклеили по каютам. Но для вас что-нибудь подберём.

- Пошёл к чёрту! – буркнул я в микрофон.

- Ладно, вам ещё два дня осталось там париться. А потом пришлём смену. До связи.

Но меня уже не было в комнате. Я проверил спальню и кухню, маленькую веранду и гостевую. Бастет нигде не было. Последней надеждой оставался чулан под домом. Спускаясь по лестнице, я услышал за тонкой дверью какие-то стуки, шевеление и стоны. Нащупав выключатель справа от входа, я зажёг свет и сбежал по лестнице. На грубо сколоченных нарах, привязанная к доскам бельевой верёвкой поверх ночной рубашки, с кляпом во рту лежала Бастет. Страх в её огромных глазах сменился сначала недоверием, а потом радостью, изумлением и слезами. Я сорвал узкий ремень, удерживающий кляп, отбросил его в сторону и мечом стал разрезать тонкий нейлоновый трос. Девушка рвалась ко мне, мешая распутывать узлы. Как только её руки освободились, она обняла меня за шею и стала целовать в заросшие щёки, губы, глаза. Шлем покатился на пол, издавая громкий звенящий шум.

- Почему ты так долго, почему…? – тихо говорила Бастет и не давала отвечать, закрывая мой рот ладонью.

- Тише. Молчи. Они придут, они снова будут мучить меня…

Я осторожно снял её руки с моих плеч и внимательно рассмотрел смуглую кожу. Кроме следов от верёвок, на запястьях хорошо были заметны ожоги, порезы, кровоподтёки. На груди и ногах я обнаружил синяки и всё те же ожоги от сигарет.

- Что они делали с тобой? - тихо спросил я.

- Они пытали и убили брата, потом пытали меня и спрашивали о тебе, – голос девушки, полный печали и страха, снизился до шёпота.

Я поднял Бастет на руки и перенёс наверх.

- Ничего не бойся, соберись с силами и одевайся, через десять минут мы уходим. Я сейчас вернусь… И, прошу тебя, не заходи в дальнюю комнату. Обещаешь?

Бастет уже пришла в себя, кивнула и стала натягивать джинсы.

Я выскользнул во двор. Дверь, закрывающая проход и лестницу на башню маяка, со скрипом отворилась. Я поднялся на самый верх, где когда-то стояли мощные прожектора. Поддев мечом одному мне известный камень в кладке стены, я засунул руку в дыру и вытащил маленькие чёрные мешочки. Рассовав их по карманам, бегом вернулся в дом.

Бастет уже стояла одетая, с небольшим узелком в одной руке и моим шлемом в другой. В ответ на мой недоумённый взгляд она тихо сказала:

- Я в него положила немного денег и документы. А в узелок завернула лепёшки.

Я кивнул, ободряюще улыбнулся, взял девушку за руку - и мы выскользнули в ночь.

 

В четырёхмиллионном Суэце легко затеряться. Моряки любого оттенка кожи, туристы, увешанные фотоаппаратами, уличные торговцы, хватающие зевак-прохожих за одежду, группы арабов, сидящие в приятной эйфории от безделья и жары в многочисленных ресторанчиках за стаканом чая. Моё внимание привлекли паломники, совершающие хадж в Мекку. Белые одежды мужчин, чёрные – женщин, похоже, резали глаза только мне, но казались обычным делом для египтян. Я стоял на углу одной из многолюдных улиц, а Бастет в это время звонила по таксофону. Через минуту она вышла из телефонной будки. Её тонкая фигурка в голубых джинсах и свободного покроя блузке служила ориентиром в толпе. Я не спеша двигался за ней, держа дистанцию в двадцать шагов, и внимательно поглядывал по сторонам. Пройдя два квартала, мы очутились в оживлённом торговом районе. Старые дома колониального периода, многочисленные магазинчики, торгующие сувенирами, коврами, тканями, посудой и чёрт знает чем ещё, занимали несколько узких параллельных улиц. Бастет остановилась у одной из ювелирных лавок, оглянулась на меня, толкнула дверь и исчезла внутри.

Я нашёл её оживлённо беседующей с человеком, которого привозил её брат ко мне в лодку на рейде Порт-Саида. Араб нисколько не удивился, увидев меня.

- Я говорил твоему брату, что этот человек опасен, но он не слушал меня, - выговаривал ювелир девушке.

- Опасны люди, преследующие слабого. Опасны люди, убивающие других людей, – я поторопился влезть в разговор. Мой арабский потряс его не меньше, чем бриллиант, когда-то перешедший из моих рук в его ладони.

- Откуда он знает…

Но Бастет прервала ювелира:

- Дядя! Я люблю этого человека. Ты должен помочь ему!

- Любишь? – Если бы сзади не стоял стул, арабский джентльмен рухнул бы на пол. – О, Аллах! – воскликнул он, вытирая платком мгновенно вспотевший лоб.

После получаса уговоров, криков, громких споров в задней комнате лавки дядя сдался, переоделся в обычный наряд египтянина, и мы ушли, оставив Бастет в закрытом магазине.

У дяди оказался непревзойдённый криминальный талант и обширные связи. Через четыре часа я держал в руках новенький египетский паспорт. С фотографии на меня смотрел смуглый, худой, с густой рыжей бородой человек в белой рубашке, подчёркивающей тёмную бронзу кожи.

«Где-то я видел его, - подумал я и вспомнил: – В зеркале».

- Здесь, как ты просил, два билета на самолёт из Каира в Мекку, два билета из Мекки в Дубай, – хозяин лавки передал мне плотный конверт коричневого цвета.

– Вот это, - прозрачная папка перекочевала в мои руки, - направление на работу и анкета египетской фирмы, имеющей контракт на строительство торгового центра в Абу-Даби. Просто отдашь в консульство Эмиратов в Мекке - и в тот же день получишь визу. Запрос сделан на двоих, анкета Бастет - в этой же папке.

Я сложил документы в портфель, купленный накануне.

Три дня спустя по трапу приземлившегося самолёта, только что выполнившего рейс из Мекки в Дубай, спускался человек в белой тунике «Соуб». Длинные рукава, на которые портной не пожалел ткани, оставляли открытыми только кисти рук. На ногах у араба были чёрные лаковые полуботинки. Голову прикрывал «ихрам» – белый платок, опоясанный двойным чёрным жгутом «игаль». Голубые глаза внимательно рассматривали толпу встречающих. Но мало кто обращал внимание на одного из многих пассажиров в арабской традиционной одежде и с портфелем крокодиловой кожи. Светлые глаза в последнее время стали довольно обычным явлением в мусульманском мире. За путешественником семенила беременная женщина в чёрном платье до пят и в парандже. Верхняя накидка «абая» удерживалась под горлом изящной золотой брошью.

Супружеская пара поймала такси и уехала в неизвестном направлении.

 

Выбранная нами небольшая гостиница оказалась в одном из районов города, расположенном под воздушным коридором взлёта и посадки на подступах к аэропорту. Нас предупредили, что утром и вечером через толстые пластиковые окна слышен шум взлетающих самолётов. Я сказал портье, что это не имеет никакого значения. Мой сон крепок, как у младенца. И к тому же я не люблю туристов из Европы. Служащий отеля понимающе улыбнулся и положил ключи в ладонь посыльного. Мы поднялись наверх. Пустой коридор встретил нас гулким эхом шагов.

Номер выглядел небольшим из-за огромной двуспальной кровати. В остальном всё было как обычно. Телевизор, ванная, кондиционер, тапочки. Дверь с лёгким скрипом закрылась за посыльным. Я опустил в гнездо стальную цепочку запора и оглянулся. Бастет аккуратно, двумя пальцами вытаскивала из-под платья искусственный живот, в котором путешествовали мои пистолеты. Ставка на то, что в арабских аэропортах женщин в традиционной одежде в присутствии мужей проверяют, как Аллах на душу положит, оправдалась. Мой недовольный вид и глаза сторожевой собаки держали сотрудников досмотровой команды на расстоянии. Я категорически протестовал, чтобы мою беременную жену, которой через месяц рожать, проверяли на сканере. Женщина-офицер в аэропорту Мекки быстро ощупала Бастет с ног до головы. С улыбкой и словами одобрения сотрудник таможни легонько провела ладонью по выпуклому животу, говорящему о восьмимесячном сроке, и кивнула головой. Сейчас проблема заключалась в том, где в номере спрятать оружие. Я встал на стол и приподнял плитку подвесного потолка. Между бетонным перекрытием и пластиком можно было спрятать десяток автоматов и пол-ящика гранат.

Теперь главное - найти мою лодку. Эта задача представлялась мне не очень сложной. Эмираты – крошечное государство. Моя Медина – где-то рядом. В этом я был уверен на сто процентов.

Весь следующий день я разъезжал по пригородам, разыскивая яхтенные стоянки. Под вечер на острове Пальм-Джумейра я наконец-то увидел то, что искал. Среди белоснежных красавиц яхта выделялась стремительными обводами и высокой рубкой. С беспечным видом владельца одного из судов я уселся в ближайшем сквере на лавочку, достал из потайного кармана соуба бинокль и навёл его на причал. Крупный план палубы лодки открылся мне настолько близко, что мои глаза без труда обнаружили следы недавнего ремонта. Над кокпитом и палубой изрядно потрудились. Свежая краска скрыла следы пуль. Часть испорченной обшивки переборок ровными рядами досок лежала по правому борту. Стёкла иллюминаторов блестели первозданной чистотой. За прозрачной дверью кают-компании мне удалось рассмотреть человека. Он сидел в кресле и чистил ветошью какой-то отливающий тусклым блеском предмет.

«Очень умно, – подумал я. – На всякий случай и здесь оставили человека. Интересно, есть ли кто ещё на борту?»

Я сменил позицию. Теперь человек в каюте ни за что бы не увидел меня, даже если бы пялился весь день на причал. Зато из окна ближайшей кальянной мне открывались все подходы к яхте. Лёжа на мягком диване и потягивая кофе со вкусом мяты, я поверх газеты наблюдал за причалом и оценивал ситуацию.

Где-то через час к лодке подошёл плотный невысокий человек в светлых брюках. Покрасневшая от солнца белая кожа выдавала иностранца. Он поднялся на борт, а через пару минут на причал спустился парень, которого я видел в каюте. Закурив сигарету, он постоял на улице пару минут, поймал такси и уехал.

«Значит, сторож – один. Это хорошо!» - подумал я, поднимаясь с дивана. Хозяин кальянной, низко кланяясь, уже открывал мне дверь. Не спеша и вальяжно я двинулся к причалу. Вечернее солнце сменило гнев на милость и позволило небольшому ветру остудить моё лицо. Подойдя к корме Медины, я увидел открытую дверь кокпита и человека, лениво наблюдающего за мной из глубины каюты. В ответ на моё приветствие по-арабски он непонимающе пожал плечами и отвернулся. Доски палубы тихо скрипнули под моими шагами. Мягкие сандалии, купленные мной утром, дали возможность приблизиться к крепышу поближе. Но профессиональная подготовка и чутьё всё же заставили его обернуться. Пистолет с глушителем оказался в его руке быстрее, чем я думал. Но бестолковый араб пока не казался ему достаточной угрозой. Не обращая внимания на оружие, я снова заговорил, гневно хмуря брови и тыча пальцем вверх.

- Чего тебе здесь надо? – закипая гневом, спросил парень по-английски. Моя арабская речь нервировала его. В глазах явно читался вопрос: «Кто этот тип, и не нарушил ли он сам многочисленных исламских законов, плюнув где-нибудь полчаса назад в сквере?»

Через секунду его пистолет выскочил из расслабленной неожиданной хваткой кисти и перешёл в мою ладонь. Чёрный зрачок ствола плюнул огнём. На лбу крепыша появилась маленькая красная дырочка. Ноги парня подкосились, и он рухнул на палубу. Я обыскал оттопыренные карманы. В одном из них оказались деньги. Довольно приличная сумма в местной валюте и долларах. В другом - сотовый телефон. Клавиша вызовов последних входящих и исходящих звонков дала мне возможность найти заветный номер. Этими цифрами пользовались слишком часто, чтобы им не быть номером телефона нужного мне человека.

Я нажал кнопку повторного набора.

- Добрый вечер! Вас ждёт посылка на яхте Медина, – сказал я тихо, услышав тяжёлое сопение в трубке, и дал отбой.

Клочок бумаги с запиской выглядел белым мотыльком на груди Билла Мортона. Так, если верить водительскому удостоверению, звали парня, распростёртого на палубе.

Я выглянул из дверей кают-компании и оглядел причал. Сумерки быстро опускались на остров. Зажглись уличные фонари. Пальмы казались рождественскими ёлками. Они были густо усеяны разноцветными гирляндами огоньков. Яхтенная стоянка казалась пустынной и заброшенной. Редкие из многочисленных яхт выглядели обитаемыми. На ближайших ко мне иллюминаторы оставались тёмными, трапы убраны, двери кокпитов закрыты. Я не торопясь спустился на причал и ленивой походкой пошёл в сторону ближайшей улицы. На стоянке такси пришлось подождать пару минут. Ещё через полчаса белая Тойота-Кемри высадила меня за три квартала от гостиницы. Я расплатился с водителем и пешком, петляя по узким улочкам и проходным дворам, добрался до отеля. Не заходя в номер, нашёл в холле дверь с табличкой «Интернет-кафе». Помещение оказалось небольшой комнаткой с тремя компьютерами и миловидной малайзийкой, которая принесла мне чашку кофе из ресторана отеля.

Скоро мне стали известны телефоны и адреса всех подрядчиков, строивших Бурдж Дубай*1. Из нескольких крупных я выбрал одну фирму, занимавшуюся поставкой стальных конструкций, и взглянул на часы.

«Девять вечера. Рискну!» - к моему удивлению, там сняли трубку.

- Простите, мисс. Ваш номер я нашёл в телефонном справочнике аэропорта. Если в этой книге информация соответствует действительности, ваш офис – в Абу-Даби?

- Да, сэр. А в чём дело? Простите, но я тороплюсь. Рабочий день давно закончен, а за сверхурочные секретаршам не платят.

Меня не смутил усталый девичий голос с явными нотками раздражения.

- Ещё раз простите! Мисс…? – последовала вопросительная пауза.

- Мисс Джоан.

- Мисс Джоан. Помогите мне, пожалуйста. Моё имя - Дэйв Кастелл. Я только что прилетел из Штатов по делам корпорации Ричтэл. Но меня никто не встретил. Таксисты не знают адреса компании. Если у вас были какие-то контакты с этой фирмой, вы не могли ли бы посмотреть телефоны и адреса?

- А разве в телефонной книге о компании ничего нет?

- Я просмотрел это чёртов справочник от корки до корки, убив целых полчаса. – Моё раздражение получилось достаточно усталым, с явными оттенками уныния и лёгкой безысходности.

- Минуту! – послышалось шуршание переворачиваемых страниц.

- Записывайте! – и девушка торопливой скороговоркой продиктовала нужные мне сведения.

Остаток вечера я провёл с Бастет, играя в карты и целуясь при каждом моём проигрыше.

На следующее утро, не рано, часов этак в одиннадцать, дав выспаться владельцу телефона, номер которого был мне так дорог, я нажал клавишу вызова.

- Алло!

 

*1 – Бурдж Дубай - (Дубайская башня) — самый высокий небоскрёб в мире. Точная высота сооружения ещё окончательно не опубликована. Предполагаемая высота — 800 м. По сообщению Dubai Megaprojects, высота 216-этажного небоскрёба будет составлять, как минимум, 1011 м.

 

Голос показался мне достаточно твёрдым и спокойным. Человек, ответивший на звонок, должен выглядеть лет на пятьдесят. Опыта и хитрости ему не занимать. Но и моя уверенность в себе могла поспорить с уверенностью змеи, уже готовой для броска.

- Вы – человек, оставивший мне записку на Медине? – специалист по розыскам пропавших посылок первым нарушил молчание. Мне это понравилось. Значит, он хорошо провёл время на лодке рядом с трупом, а потом полночи не спал, анализируя ситуацию.

- Всё верно, сэр.

- Вы хотите вернуть камни?

- В записке ничего не говорилось о камнях. Только о мешочках из чёрной ткани.

- Не валяйте дурака. Место и время! – он торопился. Значит, боялся арабской прослушки.

Но я, тщательно подбирая слова, поставил собеседника на место:

- Вам придётся назвать вескую причину, которая бы подвигнула меня на сделку.

- Сделку? О чём вы?

- Ну как же? Я отдаю себе отчёт, что моя жизнь висит на волоске, что земля – довольно маленькая планета, где, пожалуй, почти не осталось надёжных убежищ, и что для профессионала найти человека не составит большого труда. И потом, тайна содержимого посылки – стоит дороже самой посылки. Мне нужны гарантии безопасности.

- Вы вор, укравший мою собственность! И вы должны быть наказаны! – голос моего собеседника приобрёл оттенок превосходства и угрозы. Похоже, он не ожидал такого развития событий и считал меня лёгкой добычей.

- Вашу? А вы не ошибаетесь? Насколько мне известно, всё то, что волею судьбы или случая попало в мои руки, принадлежит компании Ричтэл.

- Это ничего не меняет. Но, учитывая вашу порядочность, желание уладить недоразумение и трезвую оценку ситуации, я могу обещать, что переговорю с владельцами компании и сделаю всё возможное, чтобы ваша голова осталась сомнительным украшением на ваших плечах, а счёт в банке пополнился определённой суммой в пределах разумного.

- Я предпочитаю наличные и хотел бы узнать эти самые пределы, – ответил я, внутренне усмехаясь.

- Сто тысяч долларов США вас устроит?

- Конечно, нет.

- Сколько вы хотите?

- Ну, скажем, миллион.

Реакция человека на другом конце сотовой связи была мгновенной:

- Двести тысяч.

- Вы меня обижаете. Ну, хорошо, пусть будет пятьсот.

- Триста!

Он умел торговаться. В конечном итоге мы сошлись на четырёхстах тысячах и перешли к практическим вопросам передачи денег.

- Место – пляж перед отелем Beach Rotana в Абу-Даби. Время – завтра, восемь утра. Гарантии – письмо за подписью владельца компании Ричтэл о получении от… - я сделал паузу. – Можете вставить любое имя. Эта деталь не имеет значения. – Письмо должно выглядеть, как расписка в получении от имярек бриллиантов на сумму пятьдесят миллионов долларов.

- Стоп, стоп! – прервал меня собеседник. – Такое письмо – основание для дальнейшего шантажа корпорации.

Я рассмеялся в трубку.

- Это не обсуждается. Мне нужны гарантии, и потом, я – человек чести. Ричтэл может спать спокойно. Документ будет храниться в банке до тех пор, пока я жив. И не вздумайте подсунуть фальшивку. К вам подойдёт мой адвокат и проверит подлинность бумаги. После того, как он уедет с места встречи, к вам выйду я. Вы передаёте мне деньги, я передаю вам камни. Всё просто.

- Хорошо! – коротко отрезал мистер Икс и прервал разговор.

Я скопировал нужные мне телефоны, в том числе полученные от милой секретарши по имени Джоан, в новый Сони-Эрикссон. Старая трубка полетела в уличную корзину для мусора на одной из заправочных станций пустынного шоссе между Шарджей и Джумейрой. Теперь можно и пообедать.

Турок в живописном национальном костюме с поклоном открыл мне и Бастет стеклянные двери.

- Отдельный кабинет, пожалуйста, и пусть официантом будет женщина, - бросил я надменно. Метрдотель покосился на паранджу Бастет и повёл нас в недра ресторана.

- Боже мой, как она мне надоела! - произнесла Бастет шёпотом и сбросила сначала вуаль, закрывающую лицо, потом верхнюю накидку «абая». Приподнятые руками волосы рассыпались по плечам.

- А что? Тебе паранджа идёт.

- Бессовестный! Все вы, мужчины, одинаковые. Готовы на всё, чтобы заточить бедных женщин в клетки.

- По-моему, арабские дамы совсем не против, если клетки будут из чистого золота.

- Вот вступлю в сообщество эмансипированных женщин Востока, будешь тогда знать! - искусственный гнев Бастет не помешал мне поцеловать её в губы.

- Пока не принесли еду, послушай меня внимательно. Сегодня вечером я уеду, вернусь только завтра часам к одиннадцати утра. Ты должна сделать следующее… - я перешёл на коптский язык. Девушка внимательно слушала, запоминая. Потом ещё полчаса времени я потратил на переговоры с турком, встретившим нас в дверях ресторана. После небольшого торга и колебаний он кивнул головой, взял свёрнутые в трубочку пятьсот долларов и пожал мне руку.

После обеда я посадил Бастет в такси, увозящее её в аэропорт, а сам отправился в нашу гостиницу. Мне осталось только приготовить оружие и продумать детали плана.

Вычистив «Беретты», смазав винтики, стволы, пружины, я собрал все детали в одно целое и несколько раз передёрнул затворы, спуская курки. Всё работало идеально. Потом занялся мечом. Купленный мной накануне абразивный камень снял с клинка лишний металл, сделав ксифос острым, как бритва. Я водил оселком по лезвию, напевая под нос давно сочинённую мной песню:

 

Я мог бы себя заточить в кривизну,

но камень не выдержит пыток.

А разве клинок спиралью улиток

разящ?

Ну что же, лизну

сверкающей лавой из стали

холодную воду у горна под лавкой.

Но два кузнеца под вечер устали

рискованной ставкой...

- Да разве возьмёт ударами молот

расплавленный хрящ?

...Но жаркий под сердцем малиновый холод

закутан мной в кожу и спрятан под плащ.

Меня остудить не хватит воды…

Вот дождь испаряется клубами пара.

Но я оставляю следы

под запахом мирро лесного пожара.

И мог бы по-новой взять трубами Рим,

разрушить до пыли Медину и Мекку...

...Как трудно быть выплавленным человеком,

по божьему правилу только прямым.

 

Закончив с мечом и песней, я подумал, что это Ксипнистос ввинчивает в моё сердце уверенность и необходимую жестокость, заметив колебания и сомнения в правоте дела, которое я задумал.

Часы показывали девять вечера. Пора.

Гостиница Beach Rotana в Абу-Даби выделялась в ряду прочих высоким основным зданием, нависающим над береговой линией. В такое позднее время отель казался вымершим. Сняв номер и переодевшись в серый комбинезон, я проскользнул на чёрную лестницу и поднялся на самый верх. Коридор перед выходом наружу имел вид буквы Т. Скрипнув несмазанными петлями, узкая дверь вывела меня на крышу. Внизу, подсвеченная редкими фонарями, хорошо просматривалась широкая полоса пляжа. Идеальная позиция для стрелка. Я вернулся обратно, смазал кусочком бараньего жира дверные петли, снял в дальнем конце коридора решётку вентиляционной трубы, потом расстегнул сандалии, закинул их наверх, залез внутрь и поставил решётку на место. Из моей норы хорошо просматривалась лестница, площадка и нужная мне дверь.

Теперь оставалось только ждать. Осторожно меняя положение тела, чтобы мышцы не затекали, я старался производить как можно меньше шума.

Часа через три послышались медленные осторожные шаги. Я взглянул на часы. Четыре часа после полуночи. На стене, подсвеченная сзади тусклой лампой коридора, мелькнула тень, за ней вторая. Две фигуры в чёрном. У одного в руках – длинная спортивная сумка. Второй держал руку под пиджаком. Поднявшись на площадку, первый поставил сумку на пол, немного постоял перед дверью, затем тихо отворил её. Высунув голову наружу, он оценил обстановку.

«Осторожный», - подумал я.

Сделав знак своему напарнику, он выскользнул в ночь. Второй достал наушники радиосвязи, воткнул их в уши, сел у основания лестницы и прислонился к стене. Мне были видны его ноги в белых носках и чёрных лакированных ботинках. Я выждал ещё два часа. Выпитый накануне крепкий чёрный кофе не давал мне заснуть. Аккуратно, стараясь не задеть раму воздуховода, я снял решётку и по диагонали втащил её в трубу. Потом осторожно на руках завис над полом. Бесшумно приземлившись на носки, я высунул голову из-за угла. Человек, контролировавший лестницу, сидел спиной ко мне. Ему хорошо были видны пролёты, уходящие вниз. Сделав три быстрых шага, я опустил ему на голову свою «Берету». Парень завалился на бок, не издав ни звука. Связав ему руки его же собственным кожаным поясом, а ноги галстуком, заткнув рот кляпом, сооружённым из пустой пистолетной обоймы и огромного носового платка, я оттащил тело за угол стены и уже своим брючным ремнём привязал второго номера кукушки к перилам лестницы. Принадлежавший ему пистолет оказался с глушителем и подходил мне больше, учитывая ситуацию.

Теперь предстояло разобраться со снайпером. Он лежал на самом краю плоской крыши, положив ствол винтовки на сделанный из спортивной сумки бруствер. Рядом с винтовкой стоял маленький флюгер, оснащённый электронным табло. Он показывал направление и силу ветра. Голова человека была опущена на скрещенные кисти рук. Он, очевидно, давал отдых глазам после проверки расстояний, поправок на ветер, разбивки линии огня на сектора. От двери до стрелка было не больше двадцати шагов.

Первая пуля попала ему в спину между лопаток. Человек дёрнулся и ткнулся носом в приклад винтовки. Подойдя вплотную, я оттащил снайпера подальше от лёжки, забрал наушники, рацию и прострелил ему голову.

Все мои действия подчинялись отработанной схеме, как будто кто-то другой сидел у меня внутри под тонкой оболочкой лака любви к ближнему. С каждым моим выстрелом лак обгорал слой за слоем невидимым адским пламенем. Часы показывали шесть тридцать утра. Я не помнил, слышал ли зов муэдзинов к утренней молитве. Для меня важнее был свет зари, окрасивший горизонт на востоке в ярко-розовые краски. Лёжа на животе и прижимаясь глазом к оптическому прицелу, я мысленно похвалил стрелка. Полоска пляжа перед отелем Beach Rotana оказалась ближе, чем я думал. Проверив настройки винтовки с записями снайпера на маленьком клочке бумаги, подсунутой под флюгер, я мысленно похвалил покойника. Винтовка была готова к выстрелу. Дав отдых глазам, я снова приник к оптическому прицелу. Мой взгляд фиксировал малейшие детали на береговой полосе. Поверхность белых шезлонгов усыпала роса. Служители отеля и садовник уже расставляли лежаки, накрывали их матрасами, собирали граблями с песка окурки и клочки бумаг. Кто-то из гостей отеля уже плавал недалеко от берега, готовясь принять первые солнечные ванны.

Яркое солнце лениво и медленно взошло над горизонтом, и сразу стало жарко. Пригибаясь, я встал, натянул арафатку на лицо, вернулся на лестничную площадку и проверил второго номера. Человек пришёл в себя. Его глаза со злостью следили за каждым моим шагом. На лбу крупными каплями выступил пот. Вероятно, он пытался освободиться от связывающих его ремней. Я проверил путы, покрепче затянул узлы и ещё раз огрел его рукояткой пистолета чуть ниже затылка. Голова крепыша упала на грудь, из-под волос на воротник потекла кровь. На шее чётко просматривалась пульсирующая вена. Значит, жив. Вытащив бесчувственное тело на крышу, я положил его рядом с трупом снайпера. Потом лёг, прижал к глазам оптику винтовки, пытаясь угадать, кто из людей, появившихся на пляже, будет прикрывать мистера Икс.

«Пожалуй, кроме засады на крыше отеля, вон тот человек средних лет в белых брюках и цветной рубашке навыпуск, лениво читающий газету. Уж больно рано ему находиться у стойки ещё пустого бара. Элемент ловушки», - подумал я.

Послышался звук двигателей. Взглянув на море, я увидел лодку. Она быстро вырастала в размерах, приближаясь к берегу. Сделав крутой разворот, катер кормой подошёл к пляжу и высадил на песок загулявшего гостя отеля. «Медина» - а это была она - медленно отошла метров на двести от берега и встала на якорь.

Человек лет пятидесяти, в белых шортах и голубой футболке, неторопливым шагом прошёлся по пляжу, как бы раздумывая, не искупаться ли. На плече у него висел небольшой рюкзак. В руках – свёрнутая в трубку красного цвета папка-файл. Это был знак.

Мне удалось рассмотреть даже цвет глаз, волевой подбородок, крупный с горбинкой нос, упрямо сжатые губы. Оптический прицел не мог охватить всю картинку вокруг, но, поведя стволом в сторону, я увидел своего нового знакомого - турка из ресторана. Мужчины встретились точно на том месте, где и должны. Несколько слов - и в руки метрдотеля перекочевал красный файл. Открыв папку, мой посыльный достал из него лист бумаги, бегло пробежал глазами, кивнул, отдал файл обратно, письмо сложил, сунул за пазуху, круто развернулся и стал подниматься по лестнице к отелю. Хвоста за ним не было, или я его не заметил. Впрочем, это было уже не важно. Я навёл перекрестие прицела на лицо мистера Икс. То, что это был тот, кто мне нужен, я не сомневался. Такую опасную вещь, как расписка Ричтэл, он не мог доверить больше никому.

Я плавно нажал на спуск и через мгновение увидел, как на лбу моего врага появилось отверстие. Через две секунды его спина коснулась песка, и вторая пуля вошла в горло, перебив артерию. Кровь фонтаном ударила вверх.

Третья и четвёртая пули распотрошили рюкзак, и стодолларовые купюры взмыли в воздух зелёными бабочками. Отбросив в сторону винтовку, я подтащил мёртвого снайпера к кромке крыши и столкнул вниз. Потом поставил на ноги оцепеневшего от ужаса, пришедшего в сознание второго стрелка у границы парапета между жизнью и смертью. Мне нужна была секунда, чтобы, придерживая его за воротник, перерезать путы на запястьях и лодыжках. В следующее мгновение он уже летел вниз вслед за своим товарищем, выталкивая в диком крике свой кляп изо рта.

 

Через три минуты из отеля Beach Rotana вышел человек в рабочем комбинезоне, занятый нервным громким разговором по сотовому телефону. Люди, сбегающиеся на шум и звуки далёких возбуждённых криков с пляжа, не обратили на араба никакого внимания. Прислушавшись к далёким полицейским сиренам, человек наклонился к урне, стоявшей перед входом в здание, вытащил оттуда сложенный вдвое лист бумаги и, прикрывая лицо телефонной трубкой, бегом пересёк улицу, свернул в пустынный переулок, затем в другой. На ходу стянув с себя комбинезон и оставшись в белой арабской одежде, он достал из потайного кармана «Соуба» клетчатый ихрам и натянул себе на голову.

 

Эпилог

 

На коленях Бастет лежала газета. Глаза океана бегали по строчкам. В радужной оболочке глаз изредка вспыхивали огоньки странного тёмно-нефритового цвета. Так бывает, когда на изумруд падают солнечные лучи, заставляя подниматься из глубин камня зелёное пламя.

Вполголоса она читала статью, содержание которой я давно знал.

«Впервые за всю историю существования Арабских Эмиратов произошла кровавая схватка двух неизвестных мафиозных групп. Вчера рано утром неизвестный и до сих пор неопознанный снайпер сделал четыре выстрела по человеку, подозреваемому полицией Дубаи в отмывании криминальных денег, заработанных на подозрительных сделках в строительном бизнесе. Владелец небольшой консалтинговой компании, имя которого в интересах следствия не разглашается, был застрелен двумя выстрелами в горло и голову на пляже одного из отелей Абу-Даби. Минутой позже на крыше отеля по неизвестным причинам произошёл жестокий поединок между стрелком и вторым неизвестным. В результате оба получили смертельные ранения и сорвались вниз с карниза здания. Прибывшая на место событий полиция констатировала смерть как жертвы покушения, так и снайпера, стрелявшего в него с крыши здания. По версии полиции, третий человек, раненый снайпером и вступивший с ним в схватку, был сотрудником частного сыскного агентства, нанятый жертвой покушения для защиты. Впрочем, никаких документов при нём полицейские не обнаружили. Следственные органы ОАЭ провели обыск в офисе, принадлежавшем убитому бизнесмену. При попытке включить ноутбук жертвы и проверить содержимое файлов компьютер взорвался в руках одного из следователей. В результате ранений инспектор скончался по дороге в больницу, не приходя в сознание…»

Бастет отложила в сторону газету и задумалась. Мы сидели в баре одного из отелей на...

Нет, даже мысленно я не могу бросить на ветер название островов, где мы купили через подставных лиц сеть гостиниц. Ветер имеет странную способность летать, где ему вздумается, и шептать на ухо любопытным подслушанные им секреты.

Письмо-расписка корпорации Ричтел оказалось написано саморазлагающимися чернилами, но это уже не имело никакого значения. Я был уверен, что вся информация, касающаяся моей персоны, была в том самом взорвавшемся в руках неосторожного полицейского ноутбуке.

- Страшное дело! В скучное, спокойное болото больших денег, едва затронутое финансовыми кризисами, падением котировок акций, изменением курсов валют, всплеском инвестиций в крупные контракты, разорением неудачников, вдруг кто-то осмелился бросить булыжник, - я улыбнулся девушке уголком рта. В ответ она нагнулась и поцеловала меня в щёку. Моя рука потянулась за теплом и нежностью, исходящими от Бастет, но она отстранилась и смущённо посмотрела в сторону бармена. Лёгкий румянец на щеках сделал её глаза ещё ярче.

- Стоп! – вдруг сказала она. - А последний удар кисти мастера?

«Она не забыла унижений, перенесённых там, в подвале», - подумал я, тяжело вздохнул, взглянул на часы и набрал нужный мне номер на очередном, только что приобретённом сотовом телефоне.

- Мистера Ричтела, пожалуйста.

- Простите, но мистер Ричтел сейчас в Европе.

- Так соедините меня с ним.

- Простите, а кто его спрашивает и насколько это срочно? - профессиональный голос секретаря был холоден и бесстрастен.

- Передайте ему, что с ним не прочь поговорить тот, кто прислал ему газетную вырезку из Арабских Эмиратов.

Через минуту уверенный мужской голос произнёс одно слово:

- Да?

- Вы получили пять чёрных мешочков?

- Да.

- А газету с описанием странного тройного убийства в отеле Beach Rotana?

- Да.

Голос не изменился ни интонацией, ни тембром. Я позавидовал его спокойствию.

- Вы не досчитались десяти камней?

- Да, чёрт возьми!

«Ага, лёд тронулся», - подумал я и продолжал:

- Я думаю, что все мои неприятности и потери компенсированы этой недостачей. Вы согласны?

Услышав последнее «Да», я бросил телефон на пол, раздавил его каблуком и посмотрел через тонированное широкое окно на полоску пляжа.

Вдоль моря усталым медленным шагом двигался высокий человек в странном наряде. Короткая туника, прикрывающая мощный торс, была перепоясана потрёпанным кожаным ремнём, на котором висел короткий меч. Рваные сандалии со шнуровкой до середины икр поднимали маленькие вихри песчаной пыли. У правого бедра, тяжело подскакивая вверх при каждом шаге, болтался коринфский шлем.

Как будто что-то вспомнив, он на секунду остановился, обернулся, нашёл своим твёрдым взглядом мои глаза и поднял руку. Не знаю, хорошо ли он рассмотрел моё лицо через стекло, но я ответил ему таким же жестом.

- Кого ты там увидел? - прильнула к моему плечу Бастет.

- Да так, показалось, - ответил я, закрывая ладонью глаза цвета океана. - Не смотри.

Но девушка сняла мою руку со своих длинных ресниц и взглянула в ту сторону, куда уходил странный человек.

- Это твоё прошлое?

Вместо ответа я взял смуглое девичье лицо в свои ладони и поцеловал в чудно пахнущие вишнёвые губы.

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com