Цена вопроса

 

Глава 1. Прим

Машина вильнула, качнулся салон, мягко поведя в сторону шефа, сладко сопевшего на кожаном сиденье. Тот сонно моргнул, провожая взглядом сбившихся кучкой девиц в коротких юбчонках. Девицы неслышно визжали. Выскочившая из-под колёс лимузина тощая пёстрая кошка держала на весу помятую лапу, поводя расширенными глазами.

— Плохой ты охотник, водитель, — захихикал шеф, дыша парами мартини, — если б я дверцу не открыл, она бы увернулась.

Шофёр коротко посмеялся в ответ дежурной шутке.

Шеф глянул влево, где сидел Прим. Потянулся растопыренной пятернёй, тыча в приступе веселья телохранителя в бок. Телохранитель смотрел в лобовое стекло. Растопыренные пальцы остановились, не дойдя до серой полы дорогого пиджака.

— Ты смеёшься хоть иногда? — пробурчал шеф, пряча руку в карман.

Машина повернула. По краю дороги замелькали подстриженные кусты, вынырнул из темноты, и пропал указатель с горделивой надписью: «Ивашкино».

Освещённый огнями, засиял каменный замок под скатами крыш, увенчанных столбиками каминных труб и штырями антенн, стилизованных под флюгеры.

Прим проводил клиента, вилявшего на ходу от одного ряда точёных перилец до другого, вверх по лестнице из полированного красного гранита. Ведя ладонью по обитой узорчатой тканью стене, хозяин дома побрёл к супружеской спальне. Постоял, покачавшись, у порога, и тычком ноги распахнул дверь. Прим услышал шарканье ног по ковру, потом взвизгнули пружины роскошного ложа, что, по увереньям производителя, в принципе визжать не должны. Вслед за пружинами завизжала жена хозяина. Прим постоял, слушая ставший привычным за месяц, что он работал на этого человека, семейный скандал.

— Где он?

— Опять напился, гад, протри глаза! Нет тут никого! — фальцетом отвечал женский голос.

— Найду, ноги выдерну! — рычал хозяин, ворочаясь по покрывалу, и свешивая голову то с одной стороны кровати, то с другой, пытаясь заглянуть вниз.

— Мерзавец, и сам не е…, и другим не даёт! — билась в истерике жена.

Прим спустился по лестнице.

Дом был тих и освещён дежурными лампами, стыдливо прикрытыми резными листочками золочёного металла, сложенными в ладошки. Он двинулся по нижнему этажу, слушая, как за стенами массивного камня кричат совы на соснах, росших за оградой замка. Сентиментальный хозяин не позволил спилить деревья, и они раскачивались, шурша хвоей, методично роняя сухие иголки во двор.

Пробежала кошка хозяина, стуча мягкими лапками по плиткам пола, оглянулась на Прима и коротко прошипела, метнувшись мимо его ног на кухню. За ней на кухню проник серой тенью хозяйкин кот, тряся мохнатыми сытыми боками. У плиты завозились. Звякнула именная кошачья миска с минеральной водой.

Заворочалась во сне кухарка, со свистом дыша в горячую влажную подушку. Их комнаты шофёра донеслось бульканье жидкости, льющейся прямо из горлышка, и удовлетворённый вздох.

Он прошёл по коридору мимо комнат прислуги, и вышел в просторный холл. Там тихо стояли деревья в каменных кадках, еле слышно шевеля в купленной специально для них почве белёсыми корешками, тыча нежными кончиками в дно горшков. Горшки, да и земля растениям не нравились, но об этом знал только Прим.

Он тихо рассмеялся, поднимая голову к высокому потолку. Там, в темноте свода, куда не проникал свет дежурных ламп, и клубился воздух, насыщенный выдохами живых существ и согретый элементами, скрытыми в полу, металась пробравшаяся в духовое оконце летучая мышь.

Он легко подпрыгнул, поджав ноги и повисая над полом. Томительное мгновение висел так, плавно опускаясь к выглаженным гранитным плитам. Потом беззвучный взрыв, вспыхнуло, неощутимо быстро разворачиваясь невидимым свитком, полотно материи, составлявшей того, что назывался Примом, и он тихо поднялся вверх, заполняя собой пространство холла.

Изменились стены, поменяв очертания, тускло сверкнули на миг всеми цветами радуги грани предметов, и он увидел дом целиком. Гранит, бетон, мрамор — всё это потеряло название, став просто материей, обрамляющей пространство подобием зыбкой клетки.

Теперь он слышал и знал всё. Он знал, что пылинки, поднятые его движением, медленно опускаются на плиты пола, затейливо свиваясь в маленькие смерчи; чувствовал, как медленно остывает массивная стена здания, нагретая вечерним солнцем; знал, что живое существо в клетке из камня и пластика, сопящее в подушку, повернулось на другой бок, судорожно вдыхая то, что называется воздухом. Он знал, что человек наверху затих, свесив голову с кровати, отчего у него завтра будет плохое настроение. А другой человек не спит, передвигаясь вниз по лестнице.

Он поймал летучую мышь, ощутившую только порыв ветра, и вытолкнул её в узкую щель духового окна.

Мышь метнулась в лес, исчезнув за соснами, где затихли совы, а он ощутил что-то новое.

Пространство двора, огороженное каменными столбами с торчащими металлом прутьями, залитое неживым светом устройств, укреплённых на крыше, не изменилось. Там не было никого, даже собаки тихо спали у себя вольере, не ведя мохнатыми ушами. Никого не было и за оградой, не считая мелкой лесной живности, которую он давно уже научился различать.

Нет, это в доме. Он ощутил тихое бульканье жидкости, двигавшейся в желудке человека на нижнем этаже. Будь Прим сейчас человеком, он испугался бы, но он только отметил, что это не хозяйка. И не хозяин. Это шофёр.

Он сконцентрировался у комнат прислуги, и потянул на себя дверь. Входя, он заметил за своей спиной бледную в свете дежурных ламп фигуру хозяйки.

Человек сидел у кровати, свесив голову, уронив руки на тонкий ковёр в малиновых цветочках, и уже почти не дышал. Лицо его было синим в свете ночника, губы почернели, пузырясь в углах липкими клочьями пены. Дверь была закрыта, человек уже не видел ничего, и Прим решился. Одна из главных заповедей: «Не расстраивай человека ненужным ему зрелищем». Прим растворился в пространстве комнаты, поменял облик в присутствии человека. Это было неправильно, но человек явно умирал, и этому человеку было уже всё равно.

Теперь он увидел то, что не мог обнаружить сначала. Посторонние частицы в теле разрушали систему, они были явно видны, они двигались всё глубже, и дыхание живого существа уже останавливалось. Человек делал последние вдохи уже просто по инерции. Сигналы, бегущие по тоненьким ниточкам в тканях, остановились, дёрнулись, судорожно и беспорядочно мигая, и стали гаснуть, как огоньки маленьких лампочек.

Прим приблизился к посторонним частицам вплотную. Входить в человеческое тело было легко, так же легко, как в стены. «Никогда не касайся человека без разрешения, это закон». Раньше он делал это лишь с трупами. И всегда под присмотром. Но человек умирал, и выбора не было.

Он чётко различил частицы инородного вещества, теперь они были ясно видны, и ему уже их ни с чем не спутать. Прим подхватил их, пытаясь изолировать, как его учили, но чужеродная ткань внезапно распалась, сливаясь с тканью человеческого существа, оставив быстро блекнущую, едва тлеющую мелкую пыль, которая тоже рассыпалась и пропала. Поздно.

Если бы сейчас он был в состоянии удивиться, он удивился бы, что не обнаружил яд раньше. Он отметил то, что было принесено извне, принесено сегодня — на столике у кровати стояла бутылка тёмного стекла. На бутылке отливала зеленью выпуклая надпись. Знак фирмы.

Прим отчётливо вспомнил официанта, сияющего белизной сорочки, поднос благородного металла, отполированный бокал и бутылку. Бутылку с выпуклой надписью на тёмном боку. И хозяина, небрежным жестом швырнувшего опустевший бокал на плитки крыльца. Они уже собирались уходить, привычный обход ресторанов, игриво именуемый хозяином — «коридорчик», завершался торжественным выходом под ручку с распорядителем. И — ставший традицией бокальчик на «дорожку».

Но в бокале не было ничего. Ничего такого, что Прим мог бы назвать ядом. Он мог бы поклясться в этом, если бы вообще нуждался в клятвах. Все знали, что он никогда не лжёт.

Он вспомнил, как шофёр хозяйским жестом подхватил из рук распорядителя заботливо укутанную в салфетки бутылку. Допивать остатки было его привилегией, и все это знали.

В первый же день своей службы Прим, выпускник Школы, полный приобретённых знаний и чувства долга, заметил клиенту, что подобный образ действий может быть опасен, и в любом случае вредит здоровью. Клиент осмотрел новенького телохранителя сверху донизу, и ничего не сказал.

Он проник в бутылку, миновал лёгкую туманную завесу цветного стекла. На дне ещё была жидкость, совсем немного. Остатки этой жидкости уже остывали вместе с телом шофёра на малиновом ковре. Нет, здесь нет ничего такого, что могло бы причинить вред живому существу. Ничего смертельно опасного. Он двинулся обратно, и на неощутимо тонкой, туманной поверхности стекла увидел расплывающиеся остатки тех же помеченных им в памяти частиц. Здесь они были немного другие, но теперь Прим уже не мог их не узнать. Клиент. Он сейчас лежит на кровати, свесив голову. Сколько этого вещества проникло в него, попав в бокал?

Лишиться Клиента в первые же месяцы службы — это позор. Это не просто позор. Это провальный конец карьере. Конец всему. Конец Прима, наконец.

Перекрытия второго этажа, стены коридора, дверь в спальню. Совсем немного, крохотные точечки на стенках пищевода, еле заметные в желудке. Уже почти неразличимые, готовые раствориться в любой момент. Если прямо сейчас ничего не сделать, будет поздно. «Нельзя производить действия, несовместимые с этикой и законом. Нельзя касаться человека. Нельзя делать того, что не записано в инструкции… Нельзя…»

Он проник в желудок, и подхватил частицы яда. Он окружил их, и они вспыхнули, распадаясь в тот же миг неощутимо мелкой пылью. Холодно отметив, что успел, он собрал следы в пищеводе, подмёл всё и покинул Клиента. Сконцентрировался у кровати, и только теперь ощутил испуг. Он нарушил несколько пунктов Инструкции.

Обвёл взглядом комнату и остановился на зеркале. Большом зеркале кристально чистого стекла, посверкивающего хрустальными гранями вдоль массивной оправы резного дерева. На лице его, как всегда, были лишь готовность к работе и чувство долга. И больше ничего.

 

Глава 2. Труп в спальне

— Вы совершенно уверены, что тоже пили из этой бутылки? — вежливо спросил полицейский.

Хозяин дома повертел головой. Семейный врач, вырванный из постели среди ночи в халате, накинутом поверх пижамы, посвистывая сквозь зубы, сосредоточенно ощупывал клиента. Клиент отмахнулся от врача, как от мухи:

— Вы плохо слышите, лейтенант?

— Я капитан.

— Вам же сказали, что он пил из бокала, — жена хозяина сидела здесь же, на диване в холле. Она не потрудилась накинуть что-либо поверх пеньюара, и теперь полицейский то и дело натыкался глазами на её роскошное декольте.

— Мы не нашли никакого бокала, — сказал полицейский. — Очевидно, ваш шофёр пил прямо из горлышка.

— Вот чудило, — пробормотал хозяин. — Учишь их манерам, учишь…

— Я бы всё-таки рекомендовал срочно пройти обследование, — сказал врач, выпрямляясь и глядя на клиента. — Хотя на первый взгляд никаких признаков отравления я не нахожу.

— У вас ещё есть вопросы, лейтенант? — спросил хозяин. Ему было жарко в большом малиновом халате, вышитом золотыми креветками. Креветки посверкивали изумрудными глазками из мохнатых малиновых складок.

— Повторю ещё раз, — всё так же вежливо сказал полицейский. — Вы вернулись из города в час ночи.

Он заглянул в блокнот.

— В ресторане вы выпили бокал вина из открытой специально для вас бутылки. Бутылку взял с собой шофёр. Это так?

Полицейский подождал ответа, дождался кивка и продолжил:

— Вернувшись домой, вы поднялись наверх, оставив шофёра внизу. Больше вы его живым не видели. В два часа ночи шофёра обнаружил ваш охранник и послал сообщение полиции и вашему врачу. Кстати, где ваш охранник?

Хозяин повертел головой. Не найдя искомого, поднял руку и щёлкнул пальцами.

— Как тебя, иди сюда! — и сообщил, повернувшись к полицейскому: — Это не охранник, а телохранитель. И он…

— Вы хотели меня видеть? — Прим посмотрел в блокнот полицейского. По старомодной клетчатой бумаге сбивались в слова мелкие угловатые буквы. Слова вытягивались в длинные строчки и загибались книзу.

— Вот всегда он так, — пожаловалась жена хозяина, теребя пеньюар. — То есть, то нет его.

— Так, — сказал полицейский. Вид Прима оказал обычное действие, и капитан слегка откашлялся. — Вы совершали ночной обход здания, так?

— Да.

— Проходя мимо комнаты шофёра, вы решили заглянуть к нему. Это так?

— Да.

— Зачем?

— Я услышал, как он хрипит.

Полицейский бросил взгляд на хозяйку дома, опять наткнувшись на декольте. Хозяйка явно нервничала.

— Вы попытались оказать первую помощь?

— Да.

Полицейский терпеливо повторил:

— Вы оказали первую помощь. И что дальше?

— Он умер.

— Вы видели, как шофёр забирал бутылку из ресторана?

— Да.

— Это та бутылка, что вы нашли на столике в комнате шофёра?

— Да.

Капитан вздохнул.

— Вы не пили из этой бутылки? Шофёр не предлагал вам выпить?

— Нет.

— Он не пьёт, — насмешливо сказал хозяин. На лице его выступил обильный пот, он поёрзал на диване и почмокал сухими губами. Жена поднялась с дивана, и неторопливо направилась к столику с графином.

— Вы видели кого-нибудь в холле, когда входили и выходили из комнаты шофёра?

— Да.

— Кого?

— Госпожу Фишкину.

— Меня! — взвизгнула хозяйка, оборачиваясь от столика с зажатым в руке горлышком графина.

— Вы видели госпожу Фишкину… Альбину Ивановну в холле?

— Она только спустилась по лестнице со второго этажа, когда я входил в дверь.

— Что ты врёшь! — крикнула хозяйка, потрясая графином. — Я ходила на кухню! Мне надо было выпить воды!

— Прошу вас, Альбина Ивановна, успокойтесь. Мы просто выясняем обстоятельства дела.

— Пусть лучше скажет, почему он зашёл в комнату, и не вышел оттуда! — госпожа Фишкина ткнула в руку мужа принесённый стакан с водой, и упала на диван. Диван всколыхнулся.

— Альбинка, закрой рот, — веско сказал хозяин, и она отвернулась, уставившись в камин.

— Что значит, не вышел? — спросил полицейский, глядя на Прима снизу вверх. Смотреть было неудобно, и он поёрзал, двигаясь по ворсу необъятных диванных подушек.

— Я покинул комнату, когда госпожа Фишкина была на кухне, — ответил Прим. Это была правда. Хозяйка тогда подошла к комнате шофёра, постояла, приложив ухо к дверному полотну, жадно вслушиваясь, и бросилась на кухню, словно испугавшись чего-то. И не обязательно было уточнять, как именно он покинул комнату, через дверь или потолок. Не стоит расстраивать людей ненужными фактами.

— То есть вы думаете, что Альбина Ивановна в это время находилась на кухне?

— Да.

— Вот видите, капитан, — хозяин окончательно подобрел. Ему уже хотелось поговорить. — Всё ясно.

— И больше вы Альбину Ивановну, или кого-то ещё не видели?

Прим посмотрел на полицейского. Общаясь с людьми, он понял, что говорить всю правду не всегда полезно.

— Я поднялся наверх, и послал сообщение. Потом прошёл в апартаменты господина Фишкина, и поставил его в известность. Это всё.

— Пойдёмте, капитан, я покажу вам дом, — хозяин поднялся и ухватил полицейского за локоток. Показывать дом новеньким доставляло ему удовольствие. Пусть даже это был полицейский следователь.

***

Полицейскому капитану давно уже следовало уйти и заняться делом. Но вместо этого он покорно следовал за господином Фишкиным по просторам его загородного дома, притворно дивясь на роскошные апартаменты и многочисленные уютные уголки.

Когда его перевели с повышением из столицы в невиданную даль, «загнали в Сибирию», как шутили его друзья и бывшие однокурсники, он нашёл на диво удачным состав населения во вверенном ему участке. Список уважаемых имён вызывал трепет восторга в его душе скромного карьериста. Прошло время, и восторг обратился в пепел. Теперь он испытывал только досаду, увлекаемый хозяином по бесконечным комнатам бесконечного особняка.

— А вот и бильярдная, — гордый жест хозяина, и капитану дали подержать в руках знаменитый кий, забивший немыслимый шар в известном сражении, случившемся на зелёном сукне столичного клуба.

— А скажите, где…

— Подожди, капитан.

И полицейского под ручку увлекают дальше по лестнице.

— Вы держите в доме опасные вещества, лекарства, яды?

— Экономка, экономка всё покажет. — И они уже осматривают коллекцию редких трубок.

Опять коридор, этаж под самой крышей, здесь коридор выложен простыми плитами без изысков, и всего три двери. Хозяин минует две, бросив мимоходом: «Это кладовая, это тоже ерунда…», и эффектным жестом тычет в третью дверь, развернув капитана к ней лицом и придержав за локоток:

— А вот это что, по-твоему?

Капитан обвёл взором дверь. Дверь внушала уважение.

— Это ваш сейф? — Он слышал о таких вещах, но вживую не видел. — «Должно быть, здесь половина золотого запаса губернии», — мелькнула у него невесёлая мысль.

— Не угадал, — хозяин посмеивался, предвкушая сюрприз. Капитан видел, что он не первый, кому это показывают, и что представление отработано до малейшего жеста.

Посмеиваясь, господин Фишкин набрал код виртуозным движением пальцев. Обернулся и поманил полицейского за собой. Дверь тихо открылась, неслышно повернувшись на массивных петлях. Капитан прошёл за хозяином, покосившись на солидный косяк, отливающий металлом. Хозяин прошёл на середину комнаты, оказавшейся совсем небольшой, размером три на три метра, и остановился. Капитан подошёл и встал рядом. Комната была пуста. Он увидел лишь гладкие, отливающие таким же металлом, как и косяк, стены и потолок. Ничего в ней не было.

— Ну что, нравится?

— Что это? — вежливо спросил капитан. Он решил, что это шутка, имеющая широкое хождение в узких кругах.

— Ты меня спрашивал, где комната охраны? Так вот она.

Капитан опять обвёл глазами комнату.

— Ах, вот как.

Хозяин засмеялся.

— Видел бы ты себя со стороны, капитан. Да ты не обижайся. Мне может, похвастаться иногда хочется, да не перед кем. У всех уже всё есть. А вот этого нет пока ни у кого в наших местах. Из столицы вывез. Такие деньги отвалил — не поверишь.

— Вот за это? — полицейский опять оглядел комнату.

— Это? Нет, это только комната. Сейф для того, что я купил, — господин Фишкин двинулся из комнаты, полицейский вышел следом. Дверь закрылась, и господин Фишкин хозяйским жестом похлопал ладонью по косяку:

— Здесь комната моего телохранителя.

***

Прим подождал, пока хозяин дома вывел полицейского из комнаты, и дверь за ними затворилась. Лязгнули замки, смыкая зубцы устрашающих размеров, рассчитанных на визуальный эффект. На неподготовленных гостей это зрелище производило должное впечатление. Господин Фишкин водил сюда друзей по гольф клубу, деловых партнёров, и всех, кто соглашался посмотреть. Он был тщеславен и никогда не упускал момента подбить счёт в свою пользу.

Наличие такой комнаты было обязательным условием содержания в доме работника фирмы «Летта». Это было записано в инструкции, отмечено в договоре, и объяснялось требованиями безопасности. В инструкции не говорилось, чья безопасность имеется в виду. Это считалось очевидным. И Прим, по своей неопытности, вначале думал, что речь идёт о предотвращении несчастных случаев и моральных травм. Ведь люди такие нервные существа, и им неприятно видеть трансформацию. Пока однажды очередной гость господина Фишкина, осматривающий дом после хорошо проведённого ужина, не сказал хозяину дома: «Как хорошо, Альбертыч, что дверь такая прочная. Всё тебе поспокойнее». А супруга гостя, икнув от испуга и подобрав край шёлковой юбочки, что было совсем уже лишнее, попросила скорее увести её подальше отсюда.

Комната предназначалась для пребывания Прима в его свободное время. Здесь он мог не беспокоиться, что кто-то войдёт, и хозяева дома могли быть спокойны, что он не выйдет. Выйти из комнаты он мог, только открыв по всем правилам дверной замок. При этом раздавался сигнал на коммуникаторе хозяина. Если бы Прим вдруг решил нарушить инструкцию, и выйти через стену, тут же сработала бы сигнализация.

Полицейский, увлекаемый хозяином дома, уже спускался вниз, и Прим решил, что сегодня он уже не понадобится. С того момента, как он помог клиенту, нарушив при этом пункты Инструкции, его одолевало беспокойство. Ему нужно было подумать. Он замер, заполнив собой свою комнату, а отзвуки жизни дома слабо доносили ставшую уже привычной повседневную суету.

 

Глава 3. Начало

Одно из первых впечатлений в его жизни — он пытается выйти, а его не пускает Воспитатель. Он бросается из стороны в сторону, тянется тонкой струйкой, свивается в клубок и бросается вперёд, но его неуклонно и почти равнодушно, словно между делом, отбрасывают назад. Наконец он собирается в комок посередине помещения, ограждённого символическим барьером в форме куба. В нём одно ощущение, как одна нота, выводимая звенящим инструментом — желание уйти. Потом оно сменяется раздражением.

Раздражение на возникшее препятствие сменяется страхом, когда Воспитатель придвигается ближе, обступая его со всех сторон, окружив повисший посредине комнаты дрожащий комочек. Потом что-то меняется в нём, что-то происходит, и он уже лежит на мягком покрытии пола и плачет, давясь слезами и судорожно всхлипывая, а наклонившаяся к нему женщина, сморщив веснушчатое личико от акустического удара, вытирает ему сопливый нос.

Она говорит что-то, потом он вспоминает эти слова, и они обретают смысл: «Какой шустрый малец» — говорит она, и смеётся.

И ещё воспоминание, когда он уже стал немного побольше: его взяли за руку, и отвели в новую для него комнату. Там ничего не было, а потом открылась дверь в противоположной стене. Воспитатель ввела в комнату кого-то ещё, и вот они уже стоят напротив друг друга, и он смотрит в странно знакомое лицо мальчишки его возраста. Мальчишка тоже смотрит, они оба молчат. Потом тот протягивает ему ручонку, и растягивает рот в дружеской улыбке. Прим берёт его ладонь, дёргает к себе, и совершенно неожиданным движением бодает мальчишку в лоб. В глазах вспыхивают искры, он едва не падает вперёд, но тому, другому, явно ещё хуже. Прим видит склонившегося над растянувшимся на полу мальчишкой Воспитателя, это не его Воспитатель, это другая женщина, она носит забранные в пышный пучок рыжие волосы. И его Воспитатель берёт его за руку, и выводит из комнаты. Она молчит, но он чувствует, что она удивлена и рассержена. А потом он слышит разговор двух Воспитателей, и речь идёт о нём: «Это отклонение» — говорит рыжая. «В пределах нормы» — отвечает веснушчатая, и они начинают спорить, а он перестаёт их понимать.

Потом он подрос настолько, чтобы научиться держать себя в руках. Настолько, чтобы не представлять опасности для таких же, как он, мальчиков, с которыми его познакомили. Ты рождён со знанием, говорили ему, и это у тебя не отнимешь. Но Работе, будущему делу можно только научиться. Все мальчики, сначала их было около десятка, были точной копией друг друга. Он тоже ничем не отличался от них, и различали их только Воспитатели. Мальчикам дали имена: Прим, Секунд, Трис,¹ и далее по порядку. И поначалу имя «Прим» тешило его самолюбие.

Ему пришлось учиться работать в команде — в паре, а потом и в тройке, таких же, как он, детей. Пару ему составляли обычно две девчонки. Оказалось, там были ещё и девочки, и их было больше мальчиков. Обычно это была одна рыжая, и одна веснушчатая девчонка. Они были уменьшенными копиями, тощими копиями Воспитателей, с острыми локтями и коленками. Иногда ему приходилось обучаться работе в паре с таким же, как он, мальчишкой. Он открыл, что они совсем одинаковы с виду, когда их поставили перед зеркалом. Только в другом состоянии, в которое им разрешили перейти, и то далеко не сразу, а сперва убедившись, что они усвоили азы, и крепко вбив в них отвращение к драке, они чувствовали разницу между собой. Что-то неуловимо разное было в них, отчего ему становилось одновременно интересно и почему-то противно.

На первом уроке ему дали в пару мальчика по имени Секстус. Секстус был тихий и послушный мальчик, очень старательный и аккуратный. Их поставили один против другого в пустой комнате для практических занятий, и Воспитатель сказала: «Не вздумайте напасть друг на друга. Я слежу за вами. Тот, кто сделает это первым, будет строго наказан. Я говорю это вам обоим». И посмотрела на Прима. И, конечно, он не сдержался. Словно бес вселился в него, когда он увидел возле себя расплывающееся неярким огненным клубком существо одного с ним вида, здесь, в одном с ним пространстве замкнутой комнаты. Существо тоже не обрадовалось его присутствию, но Прим был быстрее. Никогда он не знал, и не видел, как это делается. Но, едва начав, он уже точно знал, что делать. Существо тоже явно желало драки, и неизвестно, чем закончилось бы дело.

Им не дали сделать ничего. Они оба очутились на полу, все внутренности их скрутило жгутом, из глаз сыпались искры, а Воспитатель, ничуть не запыхавшись и даже не потеряв пылинки с аккуратной белой блузки, указала Секстусу на дверь. Оставшийся в комнате Прим тут же получил урок, о котором не мог вспоминать без досады и стыда. Он узнал, что бывает с тем, кого побеждают в такой драке, и знание это было не из тех, что хочется помнить.

А Воспитатель сказала ему, ещё не остывшему от всего пережитого: «Запомни, если тебя зовут Прим, это не значит, что ты первый. Твой номер может быть в самом конце списка».

***

В дверь поскреблись. Потом о металл простучал дробь налакированный ноготок. Госпожа Фишкина. Прим открыл дверь.

Альбина Ивановна переминалась у косяка, не решаясь ни войти, ни отступить. Кружева ручной работы трепетали на её пышной груди в такт сердечной мышце.

Она оглядела Прима туманным взором. Он молча смотрел, как она собирается с духом.

— Добрый вечер, — наконец пискнула Альбина Ивановна, отводя глаза и ковыряя пальцем косяк. — Ты не видел моего кота?

— Федот сейчас на кухне.

— А-а. Спасибо.

Искать кота было почётной обязанностью телохранителя. Он единственный в доме всегда знал, где находится животное. Но спасибо ему говорили крайне редко. Должно быть, это не всё.

— Этот капитан… Он такой милый, правда? Что ты ему сказал? Это так неприятно, все эти сплетни. Они так утомляют. — Альбина Ивановна передёрнула гладкими плечиками. — Ни к чему утомлять капитана всякой ерундой, правда?

— Да.

— Примусик, лапочка, не говори мужу, что я тебе сказала… что я тебя просила не сплетничать капитану. Ты ведь не скажешь, правда?

— Сплетни не входят в мои обязанности, госпожа Фишкина. Сюда идёт ваш муж.

Альбина Ивановна опять пискнула, вертя головой. Торопливо стуча каблучками домашних туфелек, обогнула дверь и скрылась за поворотом, ведущим к запасной лестнице.

Господин Фишкин не стал царапать дверь ноготками. Он просто забухал ладонью по полированному металлу, оценивая получившийся звук.

— Ты это, не суетись, мы никуда не едем, — он тоже не стал входить внутрь. — Я вот что хотел сказать. — Клиент помялся. Оглядел ту часть комнаты, что не загораживал Прим.

— Тебе, может, диванчик сюда поставить? А? Я всё думаю, не скучно тебе тут, на полу-то? Всё веселее будет.

— Не нужно.

— А на Альбинку ты внимания не обращай. Что с неё возьмёшь, бабёнка молодая, глупая ещё.— Клиент тяжело вздохнул. — Я вот что хотел сказать. Насчёт Стасика. Неужто он сам себе отраву подсыпал? Ведь вместе пили, мне ничего, а он копыта откинул. А так, да кому он нужен? Я знаю, знаю, Альбинка тебя просила не говорить. Не слепой. Знаю, что она со Стасиком шуры-муры разводила. Да ты сам посуди, лучше с ним, чем с кем ещё, со стороны, я хочу сказать.

Господин Фишкин перевёл дыхание, подёргал шеей, опять тяжело вздохнул.

— Не знаю, чему там вас учили, в вашей Академии, да и знать не хочу. Но впечатление вы на меня произвели. Серьёзные ребята у вас там работают. Я справки наводил. Выпускники ваши на таких солидных людей трудятся, не передать словами. Так что ты сам всё знаешь, что полиции рассказывать. Я только прошу, если тебя капитан этот сам не спросит, насчёт Стасика с Альбинкой… не надо ему этого знать. Ведь не по делу всё равно.

Господин Фишкин помялся у косяка, похлопал по двери.

— Или по делу, а? Ты мне только намекни. Я пойму. Я должен знать. Если это Альбинка, чёрт с ней. А если нет? Кто тогда? Или в меня метили, а, Прим?

Прим задумался. Нарушение обрастало неприятностями, как снежный ком. Но если бы он не нарушил правила, сейчас этот человек был бы мёртв.

— Если рассуждать теоретически, — наконец сказал он, — есть разница в том, когда человек принимает препарат на пустой желудок, и когда он это делает на желудок полный. Дозы тоже бывают разные.

Клиент раскрыл глаза, непроизвольно схватившись за живот. Ощупывая себя кругом, пробормотал:

— Это коньяк. Он помог. И угорь на угольках. Я ещё уголёк тогда проглотил. Официанту ещё досталось… Повезло. Повезло как.

Он повернулся кругом, всё давя пальцами бока. Сказал, остановившись, и не глядя на Прима:

— А кто это мог быть? Хоть теоретически?

— Не знаю.

Клиент двинулся по коридору. «Повезло» — донеслось с лестницы.

 

Глава 4. Школа

Давно, со времён Школы, Прим не чувствовал страха. Даже когда он ещё маленьким дрожащим комочком бродил в своей комнатке, исследуя новое для себя пространство, он ничего не боялся. Чувство страха пришло потом. Ему дали понять — он должен ощутить испуг. Должен знать меру. Должен войти в рамки. И ему казалось, что все годы обучения его в эти рамки старательно пытались уместить.

Он рос, и ему становилось тесно. Когда он стал большим настолько, что мог смотреть на Воспитателя, не задирая головы, а это произошло незаметно быстро, он ощутил, что может заполнить собой весь мир.

Им объяснили, как они заблуждаются. Они сидели кружком на мягком ковре в комнате для занятий, мальчики и девочки, и слушали Воспитателя.

Вначале были люди, говорили им. Они заселили землю, и теперь земля принадлежит человеку.

Мы — лишь гости, и не нам устанавливать правила. Мы хотели принести пользу людям, и мы пошли на Контакт¹. Это было время перемен, когда люди отнеслись к нам с недоверием. Они боялись нас, боялись наших способностей, нашей силы. Мы убедили их в нашей доброй воле. Люди поверили нам, и был установлен Контакт. Люди и те из нас, кто был вначале, разработали соглашение, утвердили основы. Был написан Закон. И теперь все мы следуем ему. Никто не может преступить Закон. Тот, кто его нарушит, обратится в прах, а сущность его будет развеяна во веки веков.

Они слушали это, как прекрасную и страшную сказку.

Он тоже слушал вместе со всеми, но только ему пришла в голову мысль поднять ручонку, и спросить Воспитателя: «Почему мы сильнее людей? И почему тогда мы работаем на них, а не они на нас?» Девчонки захихикали, мальчишки переглянулись, отодвигаясь от Прима. А Воспитатель, у которой обычно на всё был ответ, помолчав, сказала: «Об этом мы поговорим, когда вы станете побольше. А сейчас просто запомните».

Потом он вырос ещё больше, и человеческое тело стало предметом жгучего интереса. Он получил в своё распоряжение зеркало, и долго стоял перед ним, рассматривая свою физиономию. Иногда его было видно там, а иногда нет, и он забавлялся, появляясь и исчезая, то внезапно, то постепенно. Каждый раз по-разному, то рассыпаясь на кусочки, — это получилось у него неожиданно, и понравилось мгновенным ощущением страха, — то истаивая в воздухе комнаты туманной дымкой.

А потом он открыл, что существуют такие особи, как женщины. Он увидел в комнате за своей спиной Воспитателя. Он никогда раньше не видел её такой, и впервые понял, что она отличается от него. Он засмотрелся, отвесив челюсть, и руки у него затряслись и вспотели. И он даже не заметил, как она оказалась рядом с ним и опрокинула его на пол. Потом наступила на живот и слегка надавила. Он корчился под её ногой, чувствуя, как плющатся внутренности, напоминая себе червяка, а она улыбнулась ему веснушчатым личиком и сказала: «Запомни, дурачок, что с тобой может случиться. Запомни хорошенько». И она надавила ему на живот сильнее, так, что он завизжал, хватаясь ей за ногу, слыша сквозь слёзы: «Держись от женщин подальше. Вот ты сейчас просто человек, и я могу раздавить тебя как червяка. А теперь попробуй из этого положения уйти». Он попробовал, и у него не вышло ничего.

Она ушла, а он остался на полу, осознавая свою ничтожность и обзывая себя червяком. Невозможность перейти в другое, более совершенное, состояние, не столько испугала его, сколько разозлила. И ещё он понял, что Воспитатель женщина, и эта женщина пока сильнее его. В глубине души, что рождалась в нём, только когда он был человеком, и глядел на себя в зеркало, он почувствовал, что когда-нибудь станет сильнее её.

Он задавал слишком много вопросов. Даже девчонки не спрашивали столько. И однажды услышал, как Воспитатель сказала коллеге: «Ну конечно, что можно ждать от случайной связи. Эта женщина была даже без лицензии…» Это было сказано про него, и он удивился, ведь он не чувствовал себя ущербным. А потом он неожиданно увидел себя в зеркале, и не узнал. Это случилось к концу его обучения, когда все они подросли настолько, что уже не отличались от Воспитателей. По крайней мере, девчонки. Они вообще выросли быстро, и он уже знал, что люди растут гораздо медленнее. Он научился изменять себя в зеркале, это была просто иллюзия, упражнение для глаз, для отражённого от его тела света, обман для легковерных клиентов. И однажды, кривляясь перед зеркалом, сдерживая себя, как его научили, чтобы не уйти в другое состояние, и не посмотреть на себя как следует, он увидел в гладкой прозрачной поверхности незнакомую женщину. Он застыл на месте, просто стоял и смотрел на неё. И понял, так ясно, что дальше некуда, что эта женщина и есть его мать. Как её образ запечатлелся в нём, он не помнил. Но это была она.

***

Ожил, выводя мелодию национального гимна, будильник кухарки. Вслед за ним, с неуловимой задержкой, прогудел мажорную песню о кочегарах и столярах будильник экономки. Дом просыпался.

Нагревалась, тихо поскрипывая и постанывая, плита. Над её необъятной поверхностью, с кофейником в одной руке, и шумовкой в другой, парила кухарка, совершая утреннюю церемонию, привычную, как восход солнца. Экономка массировала лицевые мышцы, придавая своему свежему, розовому лицу необходимую твёрдость и красоту. Кошка Миллагрос, преследуемая котом Федотом, в своё время кастрированным своим личным ветеринаром, но не потерявшим определённый интерес к женскому полу, совершила дежурный набег на кухню.

— Пошла, пошла, рыжая тварь! — прогудела под нос кухарка, толкая меховой тапкой приветливый мокрый нос. — Подхалимы, вам бы только пузо набить. Опять хозяйка на тренажёр поставит, бока растрясать!

Солнце проникло в глубину двора, где потягивались и зевали, тряся лобастыми головами, собаки, уже совершившие утренний моцион. Садовник, он же по совместительству — и велению души — специалист по хвостатым и клыкастым друзьям человека, неторопливо расставлял на полу вольера объёмистые миски. Друзья вежливо толкались рядом мохнатыми боками, следя за процессом.

Розовая от зари стена дома блеснула зеркалами окон, а с укромного насеста под самой крышей сорвались голодные стрижи.

Наконец, когда кухарка, оставив в покое принявшуюся с глухим стоном остывать плиту, потная и взъерошенная, отправилась к себе, чтобы вытянуть в любимом кресле гудящие ноги и выпить чаю под бормотание очередного сериала; а экономка, совершив все положенные ей до полудня действия, устроилась с чашечкой кофе в холле, заняв стратегическую позицию; тогда пробудилась хозяйка дома, сладко потягиваясь и поминая неприличным словом так некстати почившего шофёра Стасика.

Хозяин дома, господин Фишкин, тщательно выбритый и благоухающий одеколоном «Визирь», сухо сказал Приму, утверждая в пиджачном кармашке коллекционную ручку под нужным углом:

— Садись за руль. Едем в город.

Мелькали по обочинам дороги сосны, с одного бока освещённые золотым солнцем. Из зелёно-пёстрого, расстелившегося ковром, папоротника взлетела, треща крыльями, куропатка. Впереди, из кустов орешника, усыпанного зелёными плодами, сейчас ещё маленькими и совершенно несъедобными, выбралась горбатая тёмная фигура, и плавно двинулась к противоположной стороне дороги. Мелодичный, сделанный на заказ сигнал клаксона не испугал зверя, а только заставил застыть на месте. Он повернул голову, спокойно глядя на несущиеся на него полтонны металла.

— Пристегнитесь, — сказал Прим.

Господина Фишкина прижало к сиденью. Животное попятилось, нагибая голову, перебирая длинными ногами. Машина заурчала, неуловимо быстро вставая на два боковых колеса. На расстоянии двух ладоней от бампера шерсть на загривке у зверя встала бурой щёткой, огромный самец грациозно отпрыгнул, сделав немыслимый пируэт в воздухе. И исчез в зелёной стене орешника, оставив на дороге вмятины от копыт. Только закачались, распрямившись, гибкие ветки, усыпанные зелёными незрелыми плодами.

Господин Фишкин, пристегнуться не успевший, а успевший только ухватиться за ручку, обтянутую шероховатой кожей, вывернул шею, глядя в заднее стекло.

— Лось, — наконец пробормотал он, обильно потея. Вытянул из кармашка платочек с монограммой и отёр лоб. Скомкал платок и не глядя сунул обратно. — Здоровый какой. Сейчас бы в лепёшку.

— Вам следовало пристегнуться заранее, — сказал Прим, не глядя на клиента. Война клиента с телохранителем за свободу от запретов шла с первого дня его службы, и конца ей не было видно.

— Я вот думаю, что бы стал делать Стасик, — задумался господин Фишкин, потихоньку розовея от облегчения. Прим знал наверное, что стал бы делать шофёр Стасик, и ничего не сказал. Ему показалось на мгновение, что на его клиента легла тень смерти, и сжал руль сильнее, чем необходимо.

Он не любил господина Фишкина, настолько, насколько возможно было не любить человека. Он не хотел его потерять, не хотел настолько, что готов был применить всё, чему его учили, и даже больше. Он не хотел терять клиента. Но от господина Фишкина Прима тошнило бы, если бы Прим только был на это способен.

 

Глава 5. Экзамен

На выпускные испытания пришли не только их постоянные Воспитатели. Там были ещё трое. Три существа в одинаковой униформе. Строгие костюмы стального цвета, и значок на лацкане — оранжевый огонёк в кольце скрученного из двух полосок металла, покрытого эмалью, чёрной и белой.

Годы обучения, заполненные до отказа, когда о наличии таких дней, как выходные, они знали лишь теоретически, подошли к закономерному и неизбежному концу. За это время список учеников школы стал короче. Из дюжины мальчиков, с которыми Прим встречался на занятиях, осталось девять. Куда девались трое, остальные не знали. Ночевали они в разных помещениях, и задушевные разговоры по ночам были им неведомы. Прим не пытался спрашивать. Его уже отучили от этого. Он хорошо помнил свой последний нестандартный вопрос Воспитателю. Он тогда накануне увидел в зеркале женщину, похожую на его мать. Он не замедлил спросить Воспитателя, что это было.

Ответ вызвал в его душе неведомое доселе ощущение, которому он не мог найти название. И только в своей комнате, после бесконечных в этот день занятий, перейдя в другое состояние, где эмоциям не было места, он немного пришёл в себя.

Все воспитанники Школы прекрасно знали, откуда берутся такие, как они. Это было частью знаний, что им преподавали. «Для работы с людьми достаточно таких, как вы. Плодов союза существ с человеком. Женщина, желающая родить такого, как один из вас, должна подать заявление в Комитет по надзору, пройти строгий отбор, и в случае благоприятного результата получить лицензию. После этого она может родить одного, или двоих таких, как вы — мальчика или девочку. Случайные связи исключены и запрещены Законом…»

И Воспитатель, глядя на него спокойными голубыми глазами, в глубине которых ему почудилось отвращение, сказала: «Ты родился вне Закона. Радуйся, что тебя взяли сюда, и стали обучать вместе со всеми». И когда он, преодолевая ступор, накативший после этих слов, всё же спросил, где теперь его мать, Воспитатель резко ответила, заканчивая неприятный для неё разговор: «Такие, как вы, в младенчестве не способны контролировать себя. Поэтому вас и забирают от матерей, человеческих матерей, и помещают сюда. Только Воспитатели могут вас контролировать, контролировать вашу врождённую агрессию. Ты помнишь, что делал, когда был младенцем?» Он помотал головой, замирая от неясного ужаса, а она сказала, добивая его окончательно: «Не уверена, что эта женщина жива. Так что лучше тебе всего этого не знать».

***

Сосны сменились аккуратно постриженными кустами, на обочину выплыл возносящийся в небо символ города с выложенным сверкающей медью названием — «Емельяновск». Когда-то, давным-давно, когда местные жители ходили в домотканой одежде и стреляли по окрестным лесам дорогого зверя, называемого соболь, здесь вволю порезвился атаман разбойников по имени Емеля. Атаман оставил незабываемый след в местных преданиях, отголоски которых донеслись даже до далёкой столицы. И теперь имя атамана гордо сверкало с белоснежного камня у въезда в город.

Прямо у въезда начиналось прямое как стрела шоссе, тянущееся к центру города. Там белели стены храма, выстроенного на средства меценатов, и главным образом господина Фишкина, а рядом, окружённый зелёной стеной насаждений, розовел новенький корпус медицинского центра. Центр был частью комплексной застройки, разработанной по заказу местных бизнесменов. Частью застройки, принесшей громкую славу и всеобщее одобрение меценатам, была и новенькая гостиница, почти сравнявшаяся высотой с главным куполом храма, но этой высоты не достигшая.

Сейчас в Емельяновск прибывали группами и поодиночке важные лица со всех частей света. В городе назревал всемирный конгресс по насущным проблемам современности, и местные жители волновались. Такого не было с тех пор, когда весёлый и бесшабашный атаман Емеля решился взять деревянные стены города приступом, и его люди с разбойничьим свистом скакали на лихих конях вокруг защитного земляного вала.

***

У ограды гостиницы, под стволами высаженных в защитные чугунные розетки молоденьких деревьев, толпились люди. Их было много. Они стояли вдоль невысокой кованой ограды. Ограда тянулась своими оправленными в чёрные кованые рамы завитушками вдоль фасада, обрываясь там, где возвышался прозрачный портик главного входа. У ног людей, прямо на плитках мостовой, стояли плакаты, укреплённые на шестах и палках. К портику подкатила очередная машина, люди похватали плакаты и принялись дружно скандировать. На плакатах было самое разное: с краю толпы краснели угловатыми буквами требования повышения зарплат, улучшения жилищных условий и снижения цен. Ближе к середине красовались тщательно выписанные лозунги о мировом сотрудничестве. Две дамы держали огромный плакат «Нет оледенению!» с укреплённым под надписью портретом главы Комитета по глобальным проблемам господина Каминского. И совсем уже с краю, где ограда загибалась углом к храму, чернело неизбежное: «Долой мутантов! Самим жить негде!»

Машины, стремящиеся к деловому центру, должны были миновать круглую площадку у гостиницы, обогнув фонтан из бьющей в высоту одной монументальной водяной струи с каменными аллегориями вокруг.

— Вы не будете возражать, если я изменю внешность? — спросил Прим.

— Это зачем? — подозрительно спросил клиент. — Такого вопроса ему ещё не задавали, но он на всякий случай возмутился.

— У вас могут быть проблемы, — Прим указал на крайний в ряду плакат. Там, под неровно выписанными словами: «мутанты, вон отсюда!», красовалось отпечатанное чёрной краской, угрюмое, злое и угрожающее, но вполне узнаваемое, лицо Прима.

Выпускники Школы не скрывали своих лиц. Но и не афишировали. Это было данью общественному мнению, далеко не всегда благоприятному.

В столице Школа располагалась на окраине города, под неё было отведено несколько соединённых крытыми переходами зданий. Ученики практически никогда не выходили в город. В этом не было необходимости. За пределы здания Школы можно было выйти только в сопровождении Воспитателей, и каждый выход сопровождался немыслимым количеством бумажек с подписями и печатями. Да и войти туда было далеко не просто. Даже клиент, заключивший договор со Школой, и явившийся в оговорённый срок за выделенным ему выпускником, маялся в комнате для посетителей, пока его личность не выяснят и документы его не будут самым тщательным образом проверены.

— Ладно. — Господин Фишкин фыркнул. На плакаты ему было глубоко наплевать. Но фокус увидеть хотелось.

Он подождал немного, развлекаясь проносящимися мимо надписями на плакатах, и нетерпеливо спросил:

— Ну?

Телохранитель глянул в зеркальце шофёра, клиент поднял глаза туда же, и моргнул. На него смотрел безоблачными карими глазами покойный Стасик.

Господин Фишкин вздохнул от полноты ощущений. Он был адреналиновым наркоманом, и никогда не упускал случая получить свою порцию, так или иначе. Если случая не подворачивалось, он создавал его сам. Близкие к нему люди знали это, и когда тот начинал ходить кругами и посматривать на них недобрым глазом, они обычно стремились укрыться кто куда. Но не всегда успевали. Отставших добивала беспощадная кавалерия в лице господина Фишкина.

Только экономка могла противостоять напору хозяина. Она была в душе такой же, как он, и от словесных баталий, когда они сцеплялись в кабинете по самому пустяковому поводу, вмиг выраставшему в проблему мирового масштаба, тряслись стены. Послушав доносящиеся из-за звуконепроницаемых дверей пламенные речи, где призывались все святые и нечистые, и уже стояли незримые толпы адвокатов и мировых судей, обитатели особняка облегчённо вздыхали, уходя к себе и занимаясь своими повседневными делами: «хоть нас-то миновало». А хозяйка дома, Альбина Ивановна, говорила, кривя красивые губы: «вот парочка, баран да ярочка», и ревниво бросала в кошку Миллагрос подушкой.

— Почему я не знал, что ты так можешь? — сварливо спросил господин Фишкин. Он уже предвкушал, как весело будет шутить со знакомыми и прочими людьми, используя новые возможности.

— Так делают только в случае необходимости, — ответил Прим голосом Стасика, и клиент вздрогнул от повеявшей в голосе шофёра замогильной прохлады. Очевидно, телохранитель упёрся, и не видать господину Фишкину забавы.

Когда господин Фишкин впервые увидел своего нового телохранителя, которого заказал за год, внеся на счёт Школы немалую сумму, он был впечатлён и даже испуган. Он не любил людей выше себя ростом, а нанятый работник был не просто высоким. Когда в комнату для клиентов, уютно обставленную мягкой мебелью и выложенную по всей поверхности пола пушистым ковром, вошла строгая баба с рыжим пучком на голове и ледяными голубыми глазами, затянутая в простую белую блузку и серую юбку, Фишкин не сразу повернул голову. Нарочито небрежно поднял глаза на директора Школы и следовавшего за ней выпускника. И приподнялся на диване, вытягивая шею, обводя снизу доверху подошедшего к дивану верзилу. Конечно, внешность этих монстриков, как про себя называл их клиент, не была тайной. Информационная сеть работала исправно, и на многочисленных страницах многочисленных виртуальных информационных баз портреты этих существ исправно красовались во всех видах. Но вживую впечатление было совсем другим.

Здоровенный блондин, которого Фишкин тут же окрестил полузабытым выражением — «истинный ариец» — стоял рядом с рыжей бабой, возвышаясь над ней на две головы, и глядел на клиента спокойными прозрачными глазами. И Фишкин невольно взялся за ручку в кармашке пиджака, ощутив давно подавленный в себе рефлекс выхватить блокнотик, и записать что-нибудь. Это осталось в нём с тех времён, когда он был помощником одного значительного лица. Лица того давно уже не было, и Фишкин благополучно занял в свой срок его место. Но привычка осталась, и вылезала в самые неподходящие моменты.

Взяв себя в руки, клиент поёрзал на диване, устроился поудобнее и сварливо сказал директору:

— Это точно то, что я заказывал?

Потом оглядел представленного ему телохранителя, брюзгливо оттопырив губу и посапывая.

Придраться было не к чему, и он просто велел новенькому работнику идти к машине.

В поземном гараже, где маялся за рулём заждавшийся шофёр, клиент подобрал оставленный на упругой коже сиденья коммуникатор, и, прищурившись исподлобья и блеснув глазами, бросил его в Прима.

Блондин не сделал попытки поймать предмет. Ничего такого, что ожидал от новенького хозяин. Он не шелохнулся, и коммуникатор, хлопнув кожей из цветного сафьяна телохранителя по щеке, шлёпнулся на пол.

Последовал взрыв эмоций, умело разыгранный господином Фишкиным, и почти непритворный. Потом клиент выдохся, и молча смотрел, как телохранитель забирается в салон. Слова его отскакивали от Прима, как от стенки.

***

За полгода до экзаменов Прима представили человеку средних лет, низенькому и седоватому, одетому в броский дорогой костюм. Приму вручили ворох самых немыслимых бумажек с печатями и выпустили с этим человеком в город.

Сначала они ходили по разным местам, и человек непрерывно задавал вопросы. Он интересовался всем на свете. Даже таблица умножения вызывала у него живой интерес, и Прим мог бы охрипнуть, отвечая ему. Потом они зашли в уютный дорогой ресторан на окраине, человек уселся ужинать, ужин принесли в отдельный кабинет. Человек ел, не переставая говорить. Потом внезапно застыл, глядя с невыразимой брезгливостью в тарелку. Медленно ковырнул вилкой нечто, видное ему одному. «Проклятые паразиты», сказал он, пристально глядя на стоящего рядом Прима. И швырнул тарелкой ему в лицо. Вылетел уродливым веером гарнир, рассыпались шрапнелью бусинки приправы. Следом потянулся багровой полосой густой соус.

Прим взял из воздуха тарелку. Аккуратно собрал на подлёте гарнир. Следом в фарфоровый диск улеглись ароматные комочки приправы. Он легко развернул тарелку, и поймал улёгшийся поверх гарнира соус.

— Я не люблю рыбу под маринадом, — сказал Прим, глядя на человека. Он решил пошутить, но человек явно не понимал шуток. Последовал разговор на повышенных тонах, и Прим, вконец озадаченный нелепым поведением этого маленького человечка, сказал что-то, показавшееся ему самому верхом остроумия. Он хотел только прекратить странный и ненужный разговор, успокоить это нервное существо.

И правда, стало тихо. Человек замолчал на полуслове. Отложил вилку. Аккуратно снял с шеи салфетку и поднялся со стула.

В комнату вошла Воспитатель. Кивнула человечку, и человек кивнул в ответ, выходя в дверь.

«Ты провалил тест» — сказала Воспитатель. В голосе её он услышал сожаление. Она смотрела на него в упор ледяными глазами, он не сразу отвёл от неё взгляд, и поэтому не заметил, как в комнате появились ещё трое. Это были две женщины и мужчина. В костюмах стального цвета со знаком кусочка огня на лацканах. И последнее, что он услышал, были слова Воспитателя: «Не пытайся сопротивляться, Прим».

Потом было то, что он долго ещё не мог даже вызвать в памяти, настолько это было страшно. Так страшно, как никогда. Трое существ расплылись в воздухе, заполнив собой кусок пространства и времени, в котором когда-то была комната. Он услышал подавляющий, невыразимый словами гул, словно это сама материя говорила с ним неведомым никому языком. Ослепительное сияние огня проникло всюду, сжигая его на костре, выворачивая наизнанку то, что было его сущностью. Его словно разрывало на куски, что-то разбирало по нитке ткань основы существа, которое когда-то звалось Прим.

«Надеюсь, ты запомнил урок» — сказала Воспитатель. Она повторяла это уже не раз, и он наконец услышал её. Он был в Школе, в своей комнате, и она смотрела на него сверху вниз. Её веснушчатое личико было серьёзно, наконец она поняла, что слова дошли до Прима, и повернулась к выходу.

«Что это было?» — спросил он, уже зная ответ. «Это была имитация развеивания сущности», — ответила она уже стоя в дверях, — «И запомни, второго шанса тебе не дадут».

***

Огромное тело гостиницы повернулось углом, тянущийся вдоль высотных зданий проспект перечеркнули полосы света, пробившегося в узкие щели, оставленные для солнца. Здания делового центра возвышались причудливыми башнями, заслоняя половину неба.

Уже выбираясь из салона и снисходительно оглядывая помещение для авто, устроенное внутри одной из таких башен, господин Фишкин не удержался:

— А Альбинка знает, что Стасиков у нас двое?

— Нет, — ответил Прим. И пока клиент переваривал ответ, уточнил: — Станислава больше нет, господин Фишкин.

— Сам знаю, — буркнул клиент, поворачиваясь спиной. Он давно не надеялся подоить телохранителя, выдавив порцию отрицательных, или хоть каких-то, эмоций. Но попыток в силу привычки не оставлял никогда.

 

Глава 6. Капитан

Капитан Зуйков поправил безупречный воротничок, оглядел носки ботинок. Вытащил платочек и потёр носок одного, стирая невидимую пылинку.

— Заходите уже, — сказали женские ноги.

Он обозрел снизу вверх горничную, и решил, что вид снизу гораздо лучше.

Она провела его в холл, и оставила у камина. Капитан уставился в бездонную каминную пасть, где лежали сложенные домиком настоящие берёзовые полешки. Потом оглянулся, и осторожно коснулся пальцами монументальной каменной кладки, сделанной под старину. Поразмышлял немного, прикидывая, сколько ему пришлось бы работать, чтобы заиметь такое. Разбежавшаяся шаловливая мысль подбросила картинку — камин, в камине горит огонь, и рядом, в кресле-качалке, освещённая рыжим пламенем — молодая женщина. У женщины огненные волосы и узкие серые глаза. Она улыбается ему, капитану Зуйкову.

— Прошу, проходите, — горничная вырвала капитана из видения, и он зашагал вслед за ней по каменной лестнице наверх. Никогда у него не будет дома, чтобы вместить такой камин. И эта девушка не будет сидеть там, и смотреть на него, и волосы у неё вовсе не такие длинные, как в его мечтах, а совсем короткие.

Альбина Ивановна возлежала на софе. Первое, что увидел капитан, были её ноги. Они аккуратно лежали одна на другой, демонстрируя безупречный педикюр одной из ножек. С другой кокетливо свисала, покачиваясь на самом кончике пальцев, пушистая розовая туфелька с остреньким каблучком.

— Простите за беспокойство, Альбина Ивановна. Я ожидал встретиться с вашим мужем.

Хозяйка дома отложила глянцевый журнал и указала Зуйкову на кресло.

— Мужа нет дома. Они уехали в город по делам. Вечно эти дела.

Она легонько вздохнула, и он порадовался, что сегодня декольте её прикрыто шёлковым халатиком на меху. Зрелище это преследовало его остаток сумасшедшей ночи, когда капитана выдернули из постели, и послали подбирать труп высокопоставленного шофёра.

Он порылся в кармане, выудил блокнот и уставился на клетчатые странички. Иначе к декольте присоединятся ножки, а это было уже слишком.

— Скажите, Альбина Ивановна, у вашего мужа есть враги? — он хотел подойти к этому вопросу постепенно, но зрелище качающейся на одном пальчике розовой туфельки лишило его равновесия.

— А у кого их нет? — резонно заметила госпожа Фишкина. — А почему вас интересует мой муж? Ведь умер-то не он?

— Видите ли, Альбина Ивановна, когда дело касается такого всем известного человека, такого уважаемого человека, как ваш муж, мы можем предположить что угодно. Завистники есть везде…

Альбина Ивановна мгновенно заглотала наживку.

— Как верно вы сказали, завистники! Даже у меня, у меня, которая в жизни своей не обидела ни одной мухи, даже у меня они есть!

Капитану оставалось только сидеть и слушать. Разгорячившаяся хозяйка дома выложила всё. Зуйков сидел и слушал, поминая добрым словом своего наставника, с которым он когда-то, ещё будучи рядовым полицейским, работал в одном отделении. Наставника, полицейского следователя Филинова, он поминал часто. Ему очень хотелось, чтобы Филинов сохранил о нём, Зуйкове, добрые воспоминания. Но рукопожатие, которым они обменялись на прощальном ужине, что Зуйков устроил, уезжая в Емельяновск, было холодным. И не менее холодными были слова, дежурные слова вежливости, что сказал ему на прощанье бывший наставник.

— И вы представляете, она мне говорит — где я вам это достану среди ночи? Да мне какое дело?..

— Подождите, вы сказали, кухарка была не в ладах с шофёром?

— Ну что вы, они были в прекрасных отношениях, просто прекрасных! Я вам про экономку толкую!

— Мне показалось, вы сейчас упомянули…

— Нет, я же помню, что говорила, вы меня не сбивайте!

Капитан глубоко вдохнул, ныряя в бурных волнах хозяйкиного рассказа. Медленно выдохнул.

— А ваш телохранитель, в каких он был отношениях со Станиславом? — и понял, что попал в точку. Хозяйка умолкла. Посмотрела на полицейского рассеянным взглядом, и он услышал лёгкий стук. С пальчика наконец свалилась розовая туфелька и легла каблучком вверх на ковёр.

— Я не хочу о нём говорить, — сказала Альбина Ивановна с расстановкой. Капитан понял, что его ждёт интересный разговор.

Когда через час он уходил, потряхивая гудящей головой и ощущая, как в желудке переливается несколько чашек чая, блокнот грел ему карман рубашки. Собранного материала хватало, чтобы вылепить из него подобие дела. Пока только тень дела. Но это уже было кое-что.

Он сел за руль, поёрзал на сиденье.

— Так, что у нас, — он не слышал своего голоса. — Первым делом надо проверить…

Капитан машинально проговаривал процедуру дознания, а мысли его неслись своим курсом. И некстати выбралась из памяти сестра Евдокия, которую он вспоминать не хотел. Её густо подведённые нелепой синей краской глаза, глядящие на младшего брата с выражением тупого упорства. Он тогда только учился в полицейской академии. Сестра сообщила ему о планах на жизнь, и на крохотной кухоньке крохотной квартиры, оставшейся им от родителей, назревал скандал. «Ты с ума сошла!» «Да пошёл ты, недоумок» «Нет, ты скажи, тебе мало всех этих мужиков? Мутанта захотелось?» — его голос срывается в фальцет, и сестра снисходительно отвечает, поводя головой у маленького зеркальца: «Там такое пособие предлагают, мне на всю жизнь хватит. Одни льготы чего стоят. Хоть заживу по-человечески». «Дура!» — взрывается он, но Евдокия уже ничего не слышит. «Я подала заявление, и прошла комиссию. Ты понял, дурачок? Прошла! Дело за малым, и пособие у меня в кармане. Так что заткнись и успокойся». «Ну и иди, плоди мутантов!» — бросил ей Зуйков, тогда ещё не капитан, а курсант. — «Если что, ко мне не суйся. Не пожалею». А сестра посмотрела на него подведёнными глазами и промолчала.

С тех пор они не разговаривали. А потом Евдокия вышла замуж за типа, который переполнил чашу терпения её брата. Последовал окончательный разрыв, сестра ушла жить на жилплощадь мужа, оставив родительскую квартиру Зуйкову.

Иногда в мечтах, засыпая в своей квартирке, которую он снял в Емельяновске, и ворочаясь на продавленном диванчике, капитан представлял себя в генеральских чинах, поседевшего на службе и очень солидного. Как он встречает завистливо вздыхающих гостей и подчинённых в своём прекрасном новом доме, скромно принимая комплименты в свой адрес. И позади всех, с видом бедной родственницы — а так оно и будет, он не сомневался — стоит, повесив голову и ковыряя паркет носком обшарпанной туфли, его сестра. Он даже слышал её покаянный голос: «Ты был прав, прав во всём, братишка. Почему я только тебя не послушалась?..» И он снисходительно предлагает ей место домработницы. Или кухарки. Или уборщицы. Тут он засыпал, размышляя о разнице между этими нужными в хозяйстве занятиями.

***

— Это дело первостепенной важности, — сказал он в коммуникатор. Служба криминалистов была загружена по самое не могу. Как всегда. Чтобы добиться от них внимания к своей особе, капитану приходилось регулярно исполнять танцы под барабаны в отдельно взятой комнате для приёма заявок, она же лаборантская, она же многое другое. Криминалист Сергей Петрович, для друзей просто Петрович, а для капитана Зуйкова — Сергей, глядел отсутствующим глазом на эти телодвижения. И неизменно меланхолично отвечал капитану Зуйкову: «В течение трёх дней».

— Да, да, Игорь Рудольфович, задержка недопустима... Да, совершенно верно… — он положил коммуникатор. Светофор замигал зелёным огоньком, капитан улыбнулся.

***

Альбина Ивановна дождалась, пока этот мямля капитан выйдет вслед за горничной и скроется из вида. Подскочила на софе, пинком забросила туфельку в воздух. Туфелька описала эффектную дугу и шлёпнулась на комод чёрного дерева. Кровожадно взрыкивая и потрясая отороченными мехом рукавами халатика, Альбина Ивановна исполнила экспромтом дикарский танец на поверженных остатках глянцевого журнала.

— Ну, теперь ты у меня получишь, — наконец сказала она, стоя босыми ступнями на помятой обложке и сдувая упавшую на лицо прядь. — Чистюля, джентльмен.

Альбина даже себе не хотела признаться, что собственный муж провёл её в своё время, как любого другого простачка. Он тогда приехал из столицы, сияя от распиравших его новостей и скрытого предчувствия сюрприза. С таинственным видом указал на стоящего позади внушительного верзилу и прошептал супруге на ушко: «Это не человек. Это просто клад какой-то». И, совсем уже наклонившись и дыша в самое ухо ароматом шампанского, пробормотал многообещающе: «Выполняет любые желания. Как тот джинн из бутылки». И она поверила. Повелась, как дура.

Она не могла без стыда вспомнить тот вечер, когда решила проверить это обстоятельство. Как её отшили, даже толком не взглянув. Её, Альбину, королеву красоты прошлого года. За которой даже её будущему мужу пришлось побегать, как собачонке.

Она вспомнила, как держала этого белобрысого идиота за руку, обмирая от острого ощущения и глядя снизу вверх на его шею и подбородок над воротничком дорогой рубашки. И как он, мельком глянув на неё светлыми глазами, сказал что-то холодное и пустое. И такой же холодной стала его рука под её пальцами. Её повело от него назад, и ноги почему-то стали ватными. Ей ничего не оставалось, как уйти. И она ушла.

 

Глава 7. Экспертиза

— Ничего не могу понять, — проворчал Петрович. Ко всему привычный лаборант Витя не повёл ухом. Он верил в Петровича, и в пантеоне его личных богов тот занимал почётное место, сияя фосфором и люминофором с гранитного пьедестала.

— Эльдар? Ты на месте? Слушай, дорогой, я к тебе заскочу. Да. Нет, ничего. — Петрович вопросительно мотнул головой на дверь, лаборант бодро кивнул.

Эльдар, патологоанатом, был хорошим другом Петровича, и следовал почти сразу за ним в личном Витином табеле о рангах. Между ними вклинилась полицейский следователь Марина, пикантная дама тридцати пяти лет с осиной талией.

— Ничего не могу понять, — повторил Петрович, прислонившись к холодному столу в прозекторской и глядя на Эльдара. Патологоанатом ловко резал крепкие пупырчатые огурчики. В тарелочке с потёртой золотой каймой уже возвышалась горкой зелень. Зелень издавала одуряющий запах древесных клопов.

— А когда ты всё понимал, а, Петрович? — рассеянно спросил Эльдар, выкладывая ломтики огурцов колечком по краю тарелки. Отодвинулся, полюбовавшись, и поправил ломтик.

— Ты знаешь, я старый брюзга, — ответил тот, и Эльдар наконец посмотрел на него. — Но тут что-то и правда странное. Вроде есть что-то, а вроде как и нет. Чепуха получается.

— Аналогичный случай был в нашей деревне… — пробормотал патологоанатом, держа на весу огурчик и задумчиво обозревая зелёную пупырчатую попку.

— Ну давай, добавь туману, — поощрил криминалист.

Они осушили стеклянные мензурки, прожевали по кружочку огурца с пучком ароматной зелени.

— Я сразу подумал, как увидел этого жмурика — то ли грибочков наелся, то ли ещё что. Такой характерный цвет… Стал смотреть — похоже, похоже. Да не то же. Картина немного другая. Как будто не отравился, а, скажем, утонул. Или задушили. Что за чёрт, думаю, или его змея укусила?

— А змеи-то и нет.

— Вот, вот.

Они прожевали ещё по кружочку. Эльдар наполнил мензурки.

— А я нашёл кое-что. Сначала. — Петрович пожевал губами, выдохнул. Бросил в рот пучок зелени. — И знаешь, не в бутылке. Там вообще ничего нет. На стекле нашёл. Бутылка, конечно, заляпана по самое дно. Как будто этот шофёр руки сроду не мыл. Я даже удивился. Соскрёб это самое, и давай смотреть. От отчаяния. Потому что нет там никакого яда. Нечем ему было травиться. И вот в груде всякой ерунды увидел интересную вещицу. Будто этот парень в лесу побывал или в огороде копался. И слизней руками ловил. А потом этими руками — за бутылку.

— Слизней, говоришь?

— Ну, будто живое что-то. Такое склизкое.

— Сохранил?

— В том-то и пакость, что нет. — Петрович вздохнул, отложил подобранный было с краешка тарелки огуречный кружочек. — Эта дрянь на глазах распадается. Как ещё она так долго на стекле продержалась, не пойму.

***

— Ты, капитан, говори, да не заговаривайся, — твёрдо ответил Зуйкову его начальник, прихлопнув ладонью по столу. Подпрыгнул портативный коммуникатор в пластиковой подставке. Подставка изображала собой памятный знак, выпущенный к юбилею родного города. — Думай, что говоришь.

— Я понимаю, Игорь Рудольфович, — капитан опустил глаза. Перед ним лежал блокнотик с клетчатыми страничками. — Но факты...

— Факты такие, — перебил его начальник, нависая над столом. — Ты считаешь, что это телохранитель. А я тебе говорю — это полная чушь. Ерунда. Ты хочешь, чтобы я пошёл и доложил генералу: «Так мол, и так, у нас работники фирмы «Летта» убивают людей». Да меня генерал поставит улицы патрулировать, вместе с тобой. Кстати, там как раз людей не хватает. Сам знаешь, что у нас сейчас на улицах творится.

— Как раз поэтому я и счёл необходимым довести свои соображения до вашего сведения, — упрямо сказал Зуйков. — Накануне всемирного конгресса это может оказаться очень важным.

Начальник уставился на своего капитана. К сожалению, дырки в капитане Зуйкове, а также прочих повреждений, не образовалось.

— У вас в столице все такие бдительные? — обречённо спросил Игорь Рудольфович, и капитан скромно улыбнулся, заталкивая блокнотик в карман.

***

Витя поправил прядку, обозрел выскочивший на лбу прыщ. Накануне он попытался его выдавить. Результат не замедлил себя ждать. Он тщательно начесал чёлку на лоб. Из-под чёлки блестели серо-зелёные глаза. Вид человека, не спавшего трое суток. То, что надо. Женщинам нравятся целеустремлённые мужчины. А Марина — это что-то особенное. «Я зайду к вам вечером. Нет, Василий Петрович мне не нужен. Думаю, вы сможете мне помочь, Виктор». И посмотрела. Витя обхватил себя руками и закрыл глаза. Ох, как она посмотрела.

У двери брякнул сигнал, он метнулся открывать, опрокинув круглый табурет на одинокой ножке.

— Извините, Виктор, что я так поздно.

— Ничего, ничего. Я часто задерживаюсь. Знаете, у нас так много работы. Работаем, работаем.

— А Василий Петрович уже ушёл?

— Да. Но я за него. Он мне доверяет во всём. Вот как раз мы…

— Да, да, — она рассеянно оглянулась, поворачиваясь вокруг. Он с замиранием сердца увидел, как от движения пуговка на её рубашке не выдержала и расстегнулась.

— Я, собственно, хотела отдать вам кое-что на рассмотрение. Без очереди. — Она улыбнулась, показав мелкие белые зубки. — Это ничего, что я так?

— Положите вот сюда, — Витя ватной рукой указал, куда. Она двинулась вдоль стены, до потолка заставленной шкафами. Остановилась у встроенного микроскопа. Провела пальчиком по матовой поверхности:

— Что это?

— О, это наша гордость. Петрович… Мой шеф просто от него не отходит. Такая машина — просто зверь. Точность разрешения уникальная. Тут тебе и картинка, тут же и анализ. И запись автоматом… — Витя бормотал уже всё подряд, не слыша себя. Марина отвернулась от микроскопа и взялась за пуговку.

— Должно быть, вы очень заняты. Я вас отвлекаю. Срочное дело, я слышала?

— Нет, нет, вы совершенно нас не отвлекаете. Вот оно, это дело. Уже закончили. — Витя не глядя ткнул пальцем в стойку. Там в отделении для выдачи результатов лежали, каждый в своей ячейке, носители информации.

— Как душно, у вас не будет водички?

Он метнулся к угловому шкафу. Там на нижней полочке стояли чашки, и в уголке светил округлым боком маленький чайник. Налил до краёв воды в чашку, и вернулся рысцой.

— Спасибо, — она жадно глотнула, чашка дрогнула, вода пролилась на рубашку. — Ох. Надо же. Намочила лифчик.

Витя остолбенел. Даже выйди сейчас из угла лаборатории сам генерал и примись читать ему по пунктам устав, Витя, пожалуй, только лягнул бы его копытом, издавая жеребячье ржание.

— Ну что же вы стоите? Дайте мне салфетку.

Он протянул ей неведомо как оказавшийся в руке бумажный платок. Платок полетел на пол, и Витю прижали к микроскопу. В спину ему воткнулся угол стойки, но он этого даже не почувствовал. «Это лучше любой анестезии» — мелькнула шальная мысль, и на этом разумные мысли закончились.

***

Вечером городской парк был популярным местом для посещений. Ближе ко входу, там, где стояли павильоны и играла музыка, развлекалась молодёжь. По аллеям, освещённым гирляндами разноцветных фонариков, сделанных под старину, ходили парочки. Парочки стремились к скамейкам, занимая свои привычные насиженные места. Каждая скамья была сделана по особому заказу, и на ближних к павильонам аллеях не было ни одной скамейки, что повторяла бы другую. Особенной популярностью пользовались седалища в виде диванов, лежащих слонов и леопардов. Металлическая спинка скамейки, изображающей упитанного кота на когтистых лапах, была отполирована до блеска, и представляла собой покрытый пышными завитками кошачий хвост. На этом хвосте сидели, поджав ноги, и поместив ступни в удобные на диво металлические завитки, подростки.

Дальше, где скамейки были уже обыкновенными, и куда не падал свет цветных фонариков, прогуливались только самые романтичные или отчаянные.

Марина прошла вдоль обнимающихся парочек. У скамьи в виде набора для конструктора, где в кривоватых ножках угадывались отвёртки, а плоское, в виде листа металла, сиденье светило россыпью дырок разнообразных форм и размеров, она свернула направо. Прошла почти до конца длинной прямой аллеи, освещённой лиловым светом фонарных ламп. У последнего столба, лампа на котором мигала в беспорядочном ритме, то освещая подстриженные кусты акации, то погружая их в тень, она остановилась. Постояла немного, оглядывая покрытые плитами дорожки, расходящиеся от конца аллеи под острым углом, и присела на скамейку. Услышала шорох шагов по покрытию, и человек с лёгким шлепком опустил зад на сиденье.

— Вы сделали, как мы просили?

— Да, я сделала всё. Как вы потребовали.

— Это была просто просьба, — в голосе человека была насмешка, и она резко сказала:

— Теперь отдайте мне то, что обещали.

— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, — человек продолжал усмехаться, и она вцепилась себе ноготками в ладони. — Сейчас пройдёте по правой дорожке. У третьего фонаря по правой стороне есть дерево с дуплом. Дупло на высоте вашего роста. Возьмёте вашу вещь там. Посидите здесь, пока я не уйду. И не теряйте больше служебных документов.

Она осталась сидеть на скамейке, леденея от бессильной ярости. Дождалась, пока тень человека в последний раз мелькнула у конца аллеи, встала со скамейки и прошла по выложенной плитками правой дорожке. У третьего фонаря остановилась. За аккуратно постриженными кустами, высаженными вдоль бордюра, виднелся ствол дерева. Ветки его чернели в свете лилового фонаря, листья посверкивали серебристой изнанкой, трепеща под лёгким ветерком.

Марина пробралась сквозь густые выстриженные ветки. Остановилась под деревом, приподнялась на носки. Провела рукой по шершавому стволу, скользнула ладошкой в дупло. Пальцы нащупали овальный предмет, завёрнутый в древесный листок. Зажав предмет в ладони, она выбралась из кустов и пошла к центральной аллее. Ускоряя шаг, развернула и бросила листок на плитки, и его унёс ветер. Впереди уже замигали гирлянды разноцветных огоньков. Еле слышная отсюда музыка стала громче, и голоса людей уже не казались невнятным шумом.

Она вздохнула. Ей захотелось присесть, и Марина села на скамейку. Почти через два фонаря от того места, где она сидела, светила гирляндами нарядная аллея, и целовались парочки. Она положила голову на спинку скамейки, и стала глядеть в вечернее, быстро темнеющее небо. Там уже загорались точки созвездий, она отыскала глазами их знакомые очертания и принялась считать крохотные мигающие огоньки.

 

Глава 8. Варенька

Если бы Варенька узнала, что земля плоская, она бы нисколько не удивилась. Сколько она ни смотрела вокруг, вокруг всегда были только деревянные домики деревни Гнилушки. За деревней сплошной стеной стоял лес. Он окружал Гнилушки плотным кольцом, и это было единственным известным ей горизонтом. И дни для Вареньки с самого её детства бежали по одному кругу. Лето с комарами и душной жарой сменялось зимой с сугробами до крыши и лютыми морозами, и так было всегда. И всегда были и будут её мать, её бабка, старшая сестра и младший брат на чисто вымытом пространстве их дома-пятистенки.

С утра Вареньку душила злоба на весь мир. Будь мир побольше, злость её не имела бы границ. Теперь же она только толкалась по дому, гудя себе под нос, как осенняя муха. Бабка прогнала её от себя, собирая пролитое внучкой парное молоко. Бабка была добрая и на диво спокойная, но сегодня даже она смотрела на Вареньку нехорошим глазом, и внучка была отправлена нянчиться с Борькой. Невидимое за верхушками деревьев солнце ещё только пыталось пробиться к небу, но малец уже проснулся и требовал внимания. К тому моменту, когда рассвет проник на двор, и тень забора перечеркнула пополам посыпанный чистым песком уголок возле крыльца, Борька вызывал у Вареньки только одно кровожадное желание. Она старательно отводила глаза от колодца, в котором давным-давно следовало утопить противного сопливого мальца.

— Варюшка! — окликнула мать с крыльца, — поди сюда! Сделай-ка вот что…

— Сначала заберите этого поганца! — гаркнула Варенька, отбрасывая от себя чумазого Борьку, которому в который раз вытирала мерзкий, хлюпающий нос. — А то ничего от меня больше не дождётесь!

Борька упал на песок и закричал, заливаясь слезами. Из-за плеча матери выглянула сестра и сморщила нос при виде Вареньки. «Я так и знала», написалось на её снисходительном круглом личике.

— Подбери брата, и иди в дом, — ровно сказала мать, вытирая руки фартуком. На фартуке сминались и прыгали большие красные ягоды земляники.

— Нет! — и Варенька с мстительным чувством поддала брату под грязный, перепачканный песком зад.

На крыльце со всхлипом открыла и закрыла рот сестра, глядя на Вареньку округлившимися в радостном испуге глазами. Мать спустилась по ступенькам, молча подобрала с песка раскричавшегося Борьку, и молча вернулась обратно. Качнулась, и пошла на петлях, закрываясь, сделанная из толстых досок дверь. Варенька увидела спину матери с братом на руках, толкающей впереди себя старшую сестру, и у неё похолодело внутри. Она кинулась по ступенькам. Давно уже они не казались ей такими высокими. Она успела втиснуться в щель, ободрав щёку и бока.

Мать аккуратно посадила Борьку на лавку и обернулась. Варенька попыталась было пробраться к печке и утвердиться в уголке, как бывало всегда. Сколько раз она сиживала там, пережидая грозу. Потом всё утихало, Варенька выходила из-за печки, и всё становилось, как раньше.

Ей загородили путь к печке, она попыталась увернуться, проскользнуть, её оттеснили. Она подняла глаза, увидела лицо матери и испугалась. Варенька стала пятиться к двери. Ей стало душно, воздух будто сгустился вокруг, сжимая Вареньку в кольцо. Краешком глаза она увидела бледное лицо бабки. Бабка открывала рот, что-то говорила, но Варенька не поняла ни слова. За бабкой маячило личико сестры. Сестра смотрела с ужасом и восторгом. Так они со всей деревенской ребятнёй глазели как-то на вырвавшегося из загона племенного быка. Бык разнёс плетень и помчался по улице, трубно взрёвывая и мотая огромной башкой, увенчанной крутыми острыми рогами. Все попрятались кто куда, взрослые забрались на крыши, втащили туда детей, укрылись за заборами. Варенька помнила, как бык боднул широким лбом не успевшего добраться до сарая пожилого дядьку-соседа. Сосед потихоньку сползал с гладкого ствола старого бескорого дерева, безуспешно пытаясь дотянуться до торчащих высоко над землёй острых высохших сучьев. И как из ворот лучшего в их деревне дома вышел хозяин дома дядька Андрей, и пошёл прямо к дереву.

Они сидели на крыше и смотрели, как он подходит к быку, уже поддевающему на левый рог неудержимо сползающего со скользкого ствола соседа, и с размаху хлопает ему ладонью прямо по крутому широкому лбу. Варенька видела, как животное повернуло огромную голову, с удивлением глядя на дядьку Андрея. Потом бык мотнул головой, стряхивая с рога штаны уже обделавшегося соседа, и повернулся к новому противнику. Дядька Андрей отступил на шаг, бык двинулся к нему, потом колени его подогнулись, он пошатнулся и свалился посреди улицы. А дядька Андрей отряхнул руки и сказал с досадой: «Жаль скотину. Того бы огреть, кто его выпустил…»

Варенька уткнулась спиной в дверь, дверь отворилась, и она вывалилась на крыльцо. Она скатилась по ступенькам и упала задом на песок. Дверь захлопнулась.

Она посидела так, глядя на закрывшуюся дверь. Потом дверь отворилась, и рука сестры выбросила в щёлку корзинку. Корзинка крутанулась рядом с Варенькой, и приткнулась боком, черпанув песку.

Всё было ясно. Варенька поднялась, подобрала корзинку за плетёную ручку, и пошла со двора.

Она брела, загребая ногами, по песчаной деревенской улице. Солнце поднималось выше, тень от Вареньки стала короче. Варенька свернула с дороги, и тень запрыгала по кочкам, покрытым кудрявой стелящейся травкой с мелкими розовыми цветочками. Потом трава стала гуще, вокруг поднялись гранёные стебли сорняка, покрытого фиолетовыми цветками сверху донизу. Тень леса легла ей под ноги, и Варенька вошла под деревья, ни разу не обернувшись назад. Ей казалось, что если она хоть раз обернётся, то дальше идти не сможет.

Она забиралась всё дальше в лес, и просвет между деревьями, в который ещё была видна деревня, скоро исчез. Варенька подняла голову, разглядывая едва видный отсюда кусочек голубого неба. Местные жители хорошо знали окрестный лес. На расстоянии дня пути от деревни он был ими исхожен вдоль и поперёк. Дальше они не ходили, и на окружности, ограниченной временем ходьбы туда и обратно, чтобы успеть добраться домой засветло, был весь их обитаемый мир. Дальше была неведомая земля, практически край света. Простые слова — пойду собирать грибочки — иногда обретали для жителей Гнилушек пугающий смысл, когда человек, их говоривший, собирался особенно тщательно. И бывало так, что из леса не возвращались вовсе. Варенька, сидя на завалинке с другими, слушала страшные рассказы о бродящих по лесу лесниках и грибниках. И эти неведомые ей существа приобретали в её воображении черты просто жуткие.

Что-то затрещало, Варенька повернулась кругом, замирая от страха. Звук повторился, и она поняла, что это у неё в животе. Она пошарила в кармашке платьица. В самом уголке нашла прилипший леденец. Скребя пальцами, оторвала его вместе со спутавшимися нитками, торопливо обобрала нитки и сунула красный кругляш в рот.

Варенька посмотрела вверх. Сквозь густые ветки просвечивал белый круг солнца. Она нашла взглядом дерево с облепленным грибными наростами стволом и пошла к нему. Обошла ствол, ведя пальцем по шершавой коре, отыскала следующее дерево, с прихотливо изогнутой нижней веткой, и двинулась дальше.

Красный леденец истаял окончательно, оставив во рту слабый яблочный привкус. В животе опять загремело. Она повертела головой, отыскала поваленный ствол дерева и присела. Прогнивший изнутри ствол просел под ней, но выдержал.

В прошлом году тётка Матрёна отправила в лес свою дочку, Анютку. Правда, родной дочкой Анютка не была. Она досталась Матрёне от второго мужа, вдовца. Когда к вечеру дочка не вернулась, отец схватил одёжку, ружьё, и подался в лес. И только Матрёна была на диво спокойна. Когда муж вернулся ни с чем, она сказала загадочно, и это слышали все на завалинке: «Ей там будет лучше». И неделю ходила тихая и спокойная. А через неделю вдруг осела посреди улицы и схватилась за голову. Две соседки вели её к дому, а Матрёна голосила и рвала на себе волосы. Их густые светлые прядки потом долго ещё гонял ветер по песку единственной в их деревне улицы.

Нет, сидеть и ждать неведомо чего она не будет. Лучше посмотреть, что там, за горизонтом. Она поднялась со ствола, и трухлявое дерево глухо треснуло, разваливаясь на неровные куски. Спутанная трава обвила ногу, Варенька споткнулась и ухватилась за ветки. Прямо перед лицом висела крупноячеистая паучья сеть. Паук-крестовик сидел в центре, тихо покачиваясь в заходившей от движения Вареньки паутине. Она попятилась. Хрустнула сухая ветка, Варенька потеряла равновесие и шлёпнулась задом на землю.

— Паучок, паучок, уходи за бочок… уходи во лесок… — пробормотала она, шаря вокруг себя. Корзинка откатилась вбок, Варенька привстала, цепляя плетёную ручку пальцами. Под ногой опять затрещало, она рванулась, вытаскивая ногу из спутанной травы. За ней потянулись длинные нитки стеблей, она подёргала ногой, пытаясь освободиться от приставучих ниток, и застыла. Моргнула, нагибаясь. Голодный желудок моментально смолк. Под упавшим деревом, поперёк трухлявого ствола белели какие-то палки, в которых Варенька упорно не хотела узнавать человеческие кости. Она опустила взгляд ниже, и, взвизгнув, задёргала ногой. Стебли травы оказались длинными светлыми волосами, опутавшимися вокруг её щиколотки.

Она наконец оторвала от себя цепкую прядку, отскочила назад, шаркая подошвами по траве, оттирая последние частицы того, что лежало под трухлявым стволом. Варенька старательно отводила глаза оттуда, но взгляд упорно возвращался, жадно обшаривая белеющие кости. Почему она решила, что это и есть Анютка? И тут же память подбросила картинку: девчонки у колодца, и Анютка поправляет под платочком длинные светлые косы. Варенька отвернулась, отыскала впереди большое, сучковатое дерево и пошла к нему. Огромный шершавый ствол расплывался перед глазами, в носу хлюпало, и Варенька шмыгала, стараясь не разреветься.

 

Глава 9. Грибники

Рядок одинаковых берёзок пропал за коричневыми сучковатыми стволами ёлей, Варенька последний раз оглянулась назад и зашагала по мягкому ковру сухих иголок. Берёзки были последним ориентиром, знакомым ей в этом лесу. Маленькая берёзовая рощица, где деревья росли стройными рядами, светлея одинаково ровными, гладкими стволами, называлась Девичьей. И правда, берёзки были хороши. Дальше этой рощицы уже никто не ходил. Там была граница обитаемого мира деревни Гнилушки.

Земля под ногами стала подниматься. Варенька взбиралась на пригорки, спускалась в небольшие ямки, засыпанные сухой листвой, обходила неглубокие овражки, по дну которых струилась тихая вода, скрытая нападавшими на дно листьями. Несколько раз под ногами шуршало, и от Вареньки, торопливо изгибаясь длинным телом, уползала змея, скользя по траве чёрной, в жёлтых пятнышках, головкой.

Ноги гудели. Желудок уже давно замолчал, и теперь Вареньке нестерпимо хотелось пить. Она спустилась в первый встреченный ей овражек и разбросала гнилые листья. Воды было так мало, что она даже не смогла погрузить в неё ладонь. Она встала на коленки и ткнулась губами во влажную землю. Потом посидела немного, поднялась на ноги, и выбралась из оврага. На ровном участке земли, покрытой мягкой, стелющейся травкой, Варенька остановилась. Здесь была полянка, и торчало несколько пней, облепленных рыжими опятами. Живот опять заболел, ноги ослабли, и Варенька присела на пенёк с опятами. Она почувствовала влагу на белье, торопливо уселась на корточки и глянула вниз.

— Ну вот, только этого не хватало, — сказала услышанными от старшей сестры словами многоопытной женщины. Сестра никогда не упускала случая показать Вареньке, кто в семье старше.

Она провела ладошкой и посмотрела на выпачканные кровью пальцы. Это было с ней в первый раз, и Варенька визгливо хихикнула.

— И откуда здесь такое диво? — сказал голос за спиной, и она подскочила на месте. Торопливо оправилась и обернулась, держа перед собой корзинку.

Незнакомый человек был для жителя деревни Гнилушки ровно то же, что Змей Горыныч. Никакой разницы. Что одно, что другое, та же самая невидаль.

Человек стоял и смотрел на Вареньку, улыбаясь во весь рот. Она обвела его глазами, и не увидела ни рогов, ни копыт. Очевидно, это обычный человек. В её представлении, забитом жуткими вечерними рассказами на завалинке, когда ребята постарше пугали малышню, рисовались страшные чудища, ходящие по лесу. Иногда у них были мохнатые, поросшие густой чёрной шерстью ноги, оканчивающиеся раздвоёнными роговыми копытами, как у коровы. Иногда на головах у них росли кривые рога, а с носа почему-то свисали круглые медные колечки.

Человек почесал нос и опять улыбнулся Вареньке. На плече его висело ружьё незнакомой Вареньке конструкции. У ружья был короткий, выглаженный приклад странных очертаний, и черный, отливающий вороньим крылом, ствол с непонятными отростками. На крепкой пятерне человека, почесавшего нос указательным пальцем с аккуратно остриженным ногтем, сидела матерчатая беспалая перчатка.

— Ты, никак, местная? — спросил он дружелюбно, не двигаясь с места и обводя Вареньку взглядом. — Откуда будешь?

— Деревня Гнилушки, — сурово ответила Варенька. Кто его знает, этого дядьку. Ишь, разулыбался.

— Ах, вон как… — Человек всё улыбался. Он тихо отступил на шаг, повернулся и аккуратно опустился на ближайший пень. Странное своё ружьё он положил на колени. — Давно ходишь?

— А тебе-то что за дело? — буркнула Варенька.

Он уже рылся в заплечном мешке. Достал оттуда свёрток и положил рядом с ружьём.

— Вот, перекусить собрался, да не с кем. Может, поможешь? — Он развернул свёрток, и на Вареньку пахнуло густым хлебным духом. Пахло там ещё чесночком и чем-то ароматным, пряным, отчего у неё скрутило желудок.

— Ну, если тебе помочь надо… — она постаралась взять протянутый человеком кусок хлеба, густо намазанного маслом, не слишком поспешно. На масле лежал толстый ломоть холодного мяса, посыпанного сухими зёрнышками пряной травки. Из-под мяса торчал листок салата.

Варенька впилась в кусок зубами. Человек ел неторопливо, не отрывая глаз от Вареньки.

— Что же ты, девонька, так далеко забрела? Тебя сейчас ищут, небось?

— Небось, не ищут, — ответила она хмуро. Перед глазами встало лицо матери, и кусок пошёл поперёк горла.

— Ах, вон как… — повторил он.

Она дожевала последний кусочек. Желудок требовал ещё, и она поспешно отвела глаза от разложенной у него на коленях еды. Он достал фляжку, отвинтил крышку. Вытянул откуда-то маленький стаканчик, наполнил из фляжки, протянул Вареньке. Она жадно выпила воду, он налил ей ещё. Помотал головой, глядя на возвращённую посудинку:

— Оставь себе. У меня ещё есть.

Они помолчали, и Варенька смотрела, как над верхушками деревьев темнеет вечернее небо.

— Ты в городе когда-нибудь была? — неожиданно спросил человек. Свёрток с едой исчез, а человек сидел и внимательно смотрел на неё.

— Нет.

— Хочешь, отведу? Посмотришь, как люди живут. Там, в городе.

Она молчала, он терпеливо ждал.

— Ладно, веди в свой город, — наконец сказала Варенька, поднимаясь с пенька. Не идти же назад.

***

— Девонька, просыпайся. Приехали.

Варенька с трудом разлепила глаза. Человек говорил тихо, настойчиво, и она приподнялась на нагретом сиденье.

Ехать пришлось долго, машина негромко гудела, мимо проносились ровные стволы ёлок. За стволами чернел бесконечный лес. Она сама не заметила, как задремала.

Сначала они шли от полянки через редкий осинник, потом человек повернул, обходя очередной овражек, и они миновали странную полосу вспаханной земли. Человек провёл её вдоль этой борозды, потом ловко борозду перескочил, Варенька последовала за ним, и они вышли через полосу одинаковых сосёнок, вытянувшихся тонкими стволами вверх по поросшему густой травой склону, к дороге. Варенька глянула вдоль дороги, и увидела что-то тёмное, горбатое. «Это моя машина» — сказал человек, и она посмотрела на него с уважением. В их деревне машина была только у дядьки Андрея, и пользовались ей крайне редко. Обычно она стояла в сарае, запертая на массивный висячий замок.

Она завертела головой. Через стекло машины увидела вымощенный камнем двор. По краю двора, огороженному совсем низенькой каменной же оградкой, торчали столбы. На столбах висели прицепленные к штырям вытянутые фонари. Эти фонари светили ровным, яростным фиолетовым светом. Варенька выбралась из машины. Ноги её на плоских каменных квадратных плитках двора казались мертвенно-бледными в фиолетовом свете. Видно было каждую щёлочку между чисто выметенных плит, и большущий синяк на её лодыжке показался чёрным.

За фонарями белел прямоугольник здания. Варенька задрала голову. Таких высоких домов она ещё в своей жизни не видела. Он был выше их дома раза в три.

— Ты тут живёшь? — спросила она.

— Ну, не только я, — ответил он, улыбнувшись Вареньке. — Здесь много людей. Да ты сама увидишь.

Он поправил мешок на спине, зацепил одним пальцем приклад своего ружья, утвердив его за плечом, и поманил Вареньку за собой.

Она замешкалась, оглядывая белый прямоугольник стены с белым же полотном двери.

— А ты тут с женой живёшь, или как? Может, я не вовремя?

— Ну что ты, мы все будем тебе рады. Вот увидишь. Сейчас чайку поставим, ванну нагреем. Ты ванну когда-нибудь принимала?

— А чего её принимать. Чай, не гостья, — буркнула смущённая Варенька, и человек вежливо хохотнул.

Они взошли по невысоким ступенькам крыльца, человек ткнул пальцем где-то сбоку от двери и сказал в никуда:

— Это мы.

— Проходите, — ответил голос сверху. Варенька задрала голову, но никого не увидела.

Дверь отворилась. В сенях было темно, Варенька двинулась вслед за вошедшим в проём человеком, стараясь не споткнуться о порог. За спиной лязгнула дверь, рядом зашуршало, и человек сказал:

— Не забудь обработать машину. Заднее сиденье.

— Не в первый раз, — отозвался чей-то голос.

Рядом снова зашуршало, Варенька зашарила вокруг себя, ища вход. Голос нового знакомого за её спиной сказал:

— Всё в порядке. Удачи.

— Удачи, Седьмой, — отозвался тот же голос.

Опять лязгнуло, Варенька пошла на звук. Внезапно вспыхнувший свет ослепил её, и она зажмурилась, закрыв лицо руками.

Моргая заслезившимися глазами, она завертелась, оглядывая ослепительно белые стены. Свет шёл сверху, она подняла голову и торопливо отвернулась. Там висело в ряд несколько бело-синих слепящих кругов.

Потом часть стены потемнела, в ней нарисовался прямоугольник, и стал отворяться, превратившись в дверь. В дверь вдвинулось огромное, серо-зелёное существо с большими круглыми глазами. Глаза стеклянно блеснули на Вареньку. Она застыла на месте, глядя на неуклюже подходящее на тяжёлых ногах чудовище. За первым показалось второе, такое же, и Варенька наконец очнулась от ступора. Она метнулась назад, стукнулась спиной о ослепительно белую стенку и дико завизжала. Они приближались, и Варенька заёрзала, отползая по стене, пытаясь вдавиться в неё как можно глубже. Бежать было некуда. Существо протянуло к ней распухшие пальцы, в пальцах сверкнуло что-то металлическое, вытянутое дудкой. Голову ей внезапно сдавило, в висках застучало, защипало глаза. Вареньке стало трудно дышать, она глотнула воздуху, чувствуя, что вся распухает, а веки превращаются в узенькие щёлки. Взмокшее платье прилипло к телу. Она взглянула в приблизившиеся вплотную круглые глаза нелепого существа и сползла по стенке на пол. Увидела совсем рядом тяжёлые ступни с толстыми подошвами, подошвы двинулись, переступая, а потом её лица коснулись холодные неживые пальцы. «Вот они какие, грибники», — подумала Варенька и отключилась.

 

Глава 10. Клиника

— Ты головой-то не верти, — строго сказала бабка Клавдия.

Варенька покрутила тарелку, уныло глядя в распластанную по дну манную кашу. Посередине крупитчато-белого блина каши желтел кусок расплывшегося масла. Она так и не привыкла за две недели, что пробыла здесь, к этой еде. Вся она была какая-то пресная, словно неживая.

Когда Варенька открыла глаза на мягкой, чисто застеленной койке, первое, что она увидела, было лицо бабки Клавдии. В своё время та пошла в лес и не вернулась. Жители деревни не любили своё маленькое кладбище, и всячески старались лежать где угодно, только не там. Поэтому при каждом удобном случае пропадали в окрестных лесах. Бабка улыбалась, глядя на Вареньку, и та подумала, что, должно быть, уже умерла, и грибники, оказавшиеся совсем не такими, как ей рассказывали, утащили её душу в рай. Или в ад. Куда могла попасть бабка, родная мать их соседки Матрёны, понять было трудно.

Варенька тогда сползла с койки, решив ничему не удивляться, а бабка спросила, глядя, как она ищет своё платье, и не находит: «Как там моя Матрёна?» «Ничего, помаленьку, — ответила Варенька, примеряя найденный на стуле розовый халат в цветочек, — только тронулась умом немножко. После того, как Анютку сюда отправила». «Это куда же, сюда?» — осведомилась бабка едким голосом, и Варенька сказала: «А здесь что, не рай?» И бабка Клавдия залилась визгливым смехом, едва не падая с круглой белой табуретки.

В зальце с высокими окнами было несколько вытянутых вдоль стены столов с рядами жёстких стульев. Кроме Вареньки с бабкой, здесь обедало ещё несколько человек. Все они были Вареньке смутно знакомы. Когда она в первый раз прошествовала вслед за хихикающей бабкой по узкому коридору в этот зал, оказавшийся столовой, и там увидела бывших соседей, уверенность, что всё это загробный мир, только укрепилась. Все бывшие деревенские сидели в одинаковых халатах и друг на друга не смотрели. Ели молча, неторопливо, очищая тарелки до дна.

— Сегодня тебе на процедуры, — заметила бабка. Она уже доела кашу и сидела, причмокивая, бережно промокая губы бумажной салфеткой. Салфетка отправилась в специальную урну на полу. В столовой была стерильная чистота, и Варенька быстро поняла, что сорить здесь не стоит.

Она уже проходила процедуры, и действо это потрясло её до глубины души. В комнату, где лежала Варенька, вошла смутно знакомая женщина, подняла её и отвела в стерильно-белую комнату. Варенька стояла, озирая странного вида шкафы, когда дверь отворилась, и в комнату зашли уже знакомые ей чудовища. Она задрожала. Потом решила, что раз уже умерла, бояться нечего. Существа подошли ближе, и, приглядевшись, она увидела обычных людей в резиновых балахонах не по росту.

Люди в балахонах велели ей снять халатик и лечь на кушетку. Она легла, ощущая спиной холодную гладкую поверхность. Глаза слепили те же ярко-синие лампы, что накануне. Её ощупывали холодные резиновые пальцы, потом в неё ткнули иголкой, и Варенька возмущённо запищала. И странный неживой голос откуда-то сверху сказал: «Полегче, девчонка в первый раз». А человек в балахоне, воткнувший в неё иголку, погладил её по руке, и неживым голосом, шедшим непонятно откуда, выговорил: «не бойся, Варвара».

Потом иголку с приделанным к ней прозрачным пузырём, в котором переливалась Варенькина кровь, торопливо унесли к шкафу, и вставили в замысловатое крепление внутри. Шкаф закрыли, там что-то загудело, а балахоны опять стали суетиться вокруг, тыча в неё какими-то трубками, и поводя по телу странными круглыми присосками. Потом ей велели одеваться, и Варенька, запахивая розовый халатик, решила про себя, что это скорее ад, чем рай.

— Бабка Клавдия, а зачем чертям моя кровь? — спросила Варенька, с отвращением оттолкнув тарелку. Не будет она есть эту кашу.

— Какие такие черти?

— Которые нас забрали.

— Дурёха ты, — равнодушно ответила бабка. — Какие же это черти? Черти с рогами. А это люди.

— Если люди, — рассудительно сказала Варенька, — зачем они нас тут держат? Так люди не делают.

— Много ты знаешь, как люди делают.

— Я бы, если б к нам из лесу человек незнакомый приблудился, его иголками колоть не стала.

Они поднялись, и пошли из столовой. Путь был один — узким коридорчиком, мимо всегда наглухо закрытых дверей без названия с пришпиленными цифрами, прямо в полупустой зальчик. Противоположная от входа в зальчик дверь вела в коридор, где были комнаты для сна.

В зальчике, у выложенных блестящей розовой плиткой стен, стояли друг против друга два кожаных дивана, а в белом металлическом шкафчике в углу громоздились книжки. Книжки эти Варенька осмотрела в первый же заход, и они наскучили ей в тот же день. Под убогими цветными картинками с зайцами, лисичками и ёжиками, у которых были совершенно одинаковые бездумно-удивлённые глаза, торчали по две строчки тупого текста. Варенька прочла несколько нескладушек, претендующих на звание стихотворных, и бросила книжки на полку. Было там ещё несколько журналов, она просмотрела и их. Но кроме статей на тему животноводства, и вдумчивого разбора особенностей посадки свёклы в климатических условиях крайнего Севера, там ничего путного не было.

Бабка присела на диванчик с тремя другими женщинами, и они принялись тасовать колоду. Карты были новенькие. С них на Вареньку смотрели изящные валеты с загнутыми в стрелку усами и важные короли со скипетром и державой в ухоженных руках. Загадочная брюнетка — дама пик — мерялась красотой с дамой бубён с огненно-рыжими волосами, завязанными в высокий пышный хвост.

Вареньку к игре не допустили, резонно указав на её нежный возраст. Она сидела рядом и смотрела, как дородная женщина в халате, едва охватившем её пышные бёдра, сдаёт карты.

— А ты не сиди, — бабка оторвала острый нос от розданных ей карт и глянула на Вареньку. — Иди уже.

— Куда ей? — равнодушно спросила дородная женщина. Варенька знала, что жила она в Гнилушках на отшибе, со старухой матерью и двумя сёстрами. Она была старшая, и две оставшиеся сестры до сих пор сидели старыми девками в том домишке с краю. Варенька смутно помнила, как мать, стоя с ней на руках у плетня, обсуждала с соседями Маруськино исчезновение. Варенька тогда сосала леденец на палочке, и образ пропавшей был окутан запахом пригоревшего сахара и ощущением липких ручонок.

— Известно куда.

Женщина искоса взглянула на примостившуюся сбоку Вареньку, и шлёпнула картой о стол:

— А вот так.

Соседка слева озабоченно засопела, глядя себе в карты, а та лениво выговорила, как бы про себя:

— Надо же, такая пигалица, а уже в который раз на процедуры таскают.

— Видать, маленькая, да удаленькая, — фыркнула третья женщина.

— Добра внутри много, — добавила соседка, и женщины дружно рассмеялись.

— Ладно вам, — вступилась бабка Клавдия. — Что с новенькой взять?

— Новенькая, пришла на готовенькое, — сказала женщина, глядя на бабку. — Мы тут уже сколько крутимся, слова доброго не слыхали.

— Скажи спасибо, Маруська, что крутишься ещё, — отпарировала бабка. — Что тебе слова-то?

— Да уж, Анютке твоей уже ничем не поможешь.

— Хочешь, тебе помогу? — доброжелательно ответила бабка Клавдия, пристально глянув на Маруську.

Все замолчали, как по команде. Варенька почуяла неладное. Потом дородная женщина ответила, кривя губы и не глядя на бабку:

— Себе лучше так помоги.

Варенька взглянула на Маруську. Лицо её явственно посинело, губы распухли, а глаза сощурились, превратившись в узенькие щёлки. Остальные женщины являли разные степени посинения, а бабка Клавдия, продолжавшая пристально глядеть на Маруську, была страшна, как смерть.

Резко пропищало сверху, потом прямо над столом, где расположились играющие, замигала маленькая красная лампочка, и неживой голос сказал:

— Всем немедленно разойтись. Повторяю — всем разойтись.

Женщины побросали карты на стол. Встали с дивана, и вышли одна за другой в дверь, над которой тоже замигал огонёк с надписью ядовито-зелёными буквами: «выход».

Варенька осталась сидеть на диване, глядя на разбросанные карты. С верхней карты на неё смотрела загадочными глазами дама червей.

Её коснулись резиновые пальцы, она подняла глаза на стоящего рядом человека в балахоне. Человек сделал жест рукой, приглашая за собой.

— Чем вам Анютка не угодила? — Варенька не двинулась с места. — У неё что, кровь не того цвета оказалась?

— Идём, Варвара, — ответил балахон, подталкивая её холодными пальцами.

— Сначала скажи.

— Я не знаю никакую Анютку. Я её не отсылала.

— Она вам не пригодилась, так вы её обратно в лес отправили? — Варенька почувствовала, как в ней поднимается злость, растревоженная только что случившейся перепалкой. — Чтобы она там умерла?

— Варвара, успокойся. Никто тебя никуда не отправит. Ты хорошая девочка. Пойдём, нам пора идти.

— Никуда я с вами не пойду! — крикнула Варенька, вцепляясь в стол.

Её ухватили за плечо холодные пальцы, ставшие вдруг очень жёсткими. Она заскользила ногтями по столу, оставляя на полированной поверхности слабые бороздки. Другая резиновая рука взяла её под мышку, приподняла над диваном, и Варенька, извернувшись, вцепилась зубами в резиновую руку. Рука дёрнулась, а Варенька, чувствуя, как голову сдавливает душный обруч и мутнеет в глазах, сильнее сжала в зубах мерзкую на вкус резину. Над головой мигало, пищал голос сверху, выговаривая резкие, непонятные слова, а она ощутила, что плотная ткань рукава внезапно подалась, прорвавшись под её острыми зубками.

Рука, сжимавшая ей плечо, отдёрнулась, сунулась куда-то вбок, и Варенька увидела краем глаза метнувшуюся к ней матово-белую штуковину. Штуковина прижалась к её щеке, голос сверху гавкнул: «Елена, оставь её! Отпусти!» Затрещало, запахло грозой, Вареньку отбросило в сторону. Голова зазвенела, как колокол, став странно опустевшей и чужой. Уже лёжа у ног человека, уткнувшись носом в его ступни в толстых негнущихся подошвах, она успела увидеть, как фигура в резиновом балахоне смотрит круглыми стеклянными глазами на прореху в рукаве, а белая штуковина медленно вываливается из её пальцев, и брякается на пол.

 

Глава 11. Мутанты

Вареньку усадили на табуретку. Она попыталась сползти, её удержали. Резиновый балахон напяливал на неё розовый халатик. Другой деловито очищал из шланга уже знакомую жёсткую кушетку. Шланг шипел, выбрасывая мелкую белёсую пыль.

Потом Вареньку подняли с табуретки, и повлекли по коридору. Они прошли мимо зальчика с диванами и книжками, и балахон открыл одну из дверей без таблички. За дверью оказался ещё один коридор. Они пошли по нему вдоль закрытых дверей с номерами, свернули за угол, и вышли в тупик. Там был небольшой тамбур, и за двойной стеклянной дверью, разошедшейся в стороны, Варенька увидела выложенный мозаичной плиткой пол, а на полу — кресло. Балахоны усадили её туда и отступили. Она завертела головой, ещё гудевшей от удара той белой штуки. Дверь за спиной неслышно закрылась. Она посмотрела перед собой, и увидела человека без балахона. Он сидел напротив неё, и легонько улыбался.

— Ну, здравствуй, Варвара, — сказал он. Голос показался ей знакомым.

— Добрый день, коль не шутите, — ответила Варенька. Она рассматривала шикарный костюм этого человека. Такой она видела один раз на дядьке Андрее, когда тот выдавал замуж единственную дочку. Да и то сидел костюм на дядьке не так ловко, и ткань была не в пример хуже.

— Какие уж тут шутки, — человек перестал улыбаться, и теперь смотрел на Вареньку с укоризной. Вздохнул, поелозил ладонями по подлокотникам своего кресла и тихо сказал:

— Что же ты, Варвара, человека укусила? Хорошего человека, женщину, можно сказать.

— А чего она, — буркнула Варенька. — Я к ней не лезла. Сама напросилась.

Человек опять вздохнул. Строго глянул серым глазом, и Вареньке стало стыдно за свой розовый халатик.

— Вижу, ты девушка разумная, — наконец сказал этот шикарный человек, и Вареньке стало приятно. Никто её ещё девушкой не называл. Тем более разумной. Самое лестное, что она слышала в свой адрес, было высказывание родной бабки: «Варюшка-то у нас такая догада. Не успеешь оглянуться, крынку отыщет, и все пенки с молока слизнёт».

— Так вот, как я сказал, девушка ты разумная. Поймёшь, что я тебе скажу, как надо.

Человек слегка наклонился в кресле, подавшись к Вареньке:

— А скажу я тебе вот что — дисциплину нарушать здесь никому не позволено. Ты вот про Анюту спрашивала. Это что, твоя подружка?

— Ну, не то чтобы… Да, подружка. — Твёрдо ответила Варенька.

— Мы её в лесу нашли, сюда привели. Обогрели, накормили. Устроили, как смогли. Ну что же, видно не судьба ей была у нас остаться. Зачем же сразу — не такая, не подошла?

— А до дому её довести, что, не судьба была? — зло сказала Варенька.

Человек опять улыбнулся. Развёл руками.

— Видишь ли, Варвара, — сказал значительно, и Варенька поняла, что шутки и правда кончились. — Ты никогда не удивлялась, почему в вашу деревню никто не заходит? Никто не ездит? И дорога от вас только в одну сторону — на кладбище? А по той, что в город ведёт, ездит только ваш староста? Как его — Андрей Иванович?

Варенька не ответила, но человек и не нуждался в ответе.

— Я тебе объясню. Видишь ли, Варя… Когда-то, когда тебя ещё на свете не было, в ваших лесах было совсем не так тихо, как сейчас. Если бы ваши деревенские заходили немного дальше, чем они обычно ходят, и перебрались через овраги… Там есть сеть оврагов, ты не знала? Конечно, нет. Так вот, если бы ты там прошлась, ты бы увидела остатки зданий, бетонные площадки, словом, много чего. Раньше там был целый комплекс по производству, скажем так, всякой химической продукции. Боюсь, ты не знаешь таких слов. Потом всё это было прекращено, производство свернули, всё, что могли, захоронили… но вред был нанесён тамошней природе огромный. И одной из причин закрытия этого предприятия было то, что у местных жителей стали наблюдаться странные мутации. Для изучения этих мутаций был даже создан институт. Собственно, в филиале этого института ты сейчас и находишься.

Я понимаю, что происходящее здесь кажется тебе несправедливым. Поэтому я счёл нужным тебе объяснить — мы не вредные дяди и тёти с иголками. Мы просто учёные, и мы изучаем вас. Порой с риском для жизни.

Человек покашлял, потёр лоб, глядя на Вареньку.

— Ведь вы уже не совсем люди, дорогая Варвара, как не печально мне это тебе сообщать. Мутации, произошедшие в ваших организмах, оказались устойчивыми и передаются теперь из поколения в поколение. В ком-то эти признаки являются… как бы тебе сказать, неявными. То есть не проявляются никак. А в ком-то, например — в тебе — они активны. И когда человек подрастает, эти признаки проявляют себя. Конечно, для вас, носителей мутации, я хочу сказать, для жителей вашей деревни, они не так опасны. Это тоже интересная особенность…

Словом, когда кто-то из вас выказывает явные признаки мутации, его родные считают за лучшее избавиться от такого члена семьи. Мы находим его, и приводим к нам. Для этого в лесу вокруг вашей деревни постоянно курсируют наши люди. Да ты сама одного из них встретила. Как видишь, мы заботимся о том, чтобы даже такие, как вы, не пропадали просто так, ни за что. Ты должна понять, что всё это делается только для вашего блага. Мы изучаем вас, и ищем возможность помочь остальным людям. Возможно, мы найдём способ остановить мутации в последующих поколениях. Так что, Варвара, не нужно вести себя плохо. Не надо проявлять агрессии. Ведь мы хотим только добра, хотя наши методы и кажутся тебе странными. Ты привыкнешь. А пока просто соблюдай требования дисциплины. Хорошо?

Варенька молчала, и он повторил:

— Хорошо? Я могу считать, что мы договорились?

— Не знаю. Мне надо подумать. — Ответила оглушённая потоком слов Варенька.

— Ну что же, подумай, Варвара. Подумай. Ты можешь идти.

***

Балахоны вывели Вареньку из комнаты, затворилась со змеиным шипеньем стеклянная дверь. Её провели по тем же коридорам и доставили к столовой. Ужин заканчивался, последние люди в халатах выходили, бросая мятые салфетки в предназначенные для этого урны.

Она уселась на жёсткий стул. Перед ней стояла тарелка с тушёной капустой и горошком. Горкой высилось картофельное пюре с растёкшейся сверху лужицей непременного масла. Она поковырялась в картошке, зацепила ложкой капусту. С ложки закапал рыжий соус, пятная белую горку пюре. Есть не хотелось, голова была пустая и тупо ныла. Варенька потёрла щёку и почувствовала под пальцами болезненный участок — там, где ткнула той штуковиной женщина в балахоне.

Отодвинув тарелку, Варенька тихонько направилась из столовой мимо зальца с диванами, где женщины уже раздавали карты, по коридорчику к себе. В маленькой комнатке, где умещалась кровать и столик со стулом, а над кроватью на стене висела полочка с расчёской и зеркальцем, она уселась и уставилась в пол.

Сколько она так просидела, Варенька не знала. Маленькое оконце уже не было куском солнечного света, белая рама окрасилась багровым цветом заходящего солнца. Потом багровый свет погас, и окно превратилось в квадрат темноты.

— Ну что, сидишь?

Она подскочила на кровати. Кровать всколыхнулась, матрац жалобно заскрипел, и рядом присела Маруська. Она тяжело вздохнула, поддёргивая под собой тесный халатик. По-птичьи склонив голову, глянула на Вареньку.

— Что, сильно ругали тебя? Или как?

— Где?

— Да там, в комнате, где двери стеклянные.

— А ты откуда знаешь? — поинтересовалась Варенька.

— А ты думаешь, ты одна там бывала?

— Нет. Меня там и не ругали вовсе, — ответила гордая Варенька. Обойдётся Маруська без подробностей.

— Ну, тогда плохо твоё дело, — тут же ответила Маруська, озабоченно качая головой. — Ты хоть прощения попросила?

— За что?

— Как за что? Ты совсем глупая?

— Не просила я никакого прощения.

— Тогда плохи твои дела, — повторила Маруська. — Ты знаешь, кого зубами-то цапнула? Эта ведь баба не простая. Она самого главного мужика здесь подружка. Ну, того, с кем ты разговаривала. Его тут все слушаются.

— Не может быть, — возразила Варенька. Ей вовсе не показалось, что мужчина в шикарном костюме был сильно зол. Но по спине у неё побежали мурашки.

— Ещё как может. Он тебе ничего не сказал, чтобы ты раньше времени не пугалась.

Маруська помолчала, глядя на Вареньку с сожалением и продолжая качать головой, как маятник.

— Он тебе про мутантов рассказывал? Про то, что нас спасать надо от этих мутаций?

— Ну, что-то такое говорил, — нехотя ответила Варенька. Она сама ещё не разобралась в тех словах, и ей хотелось остаться одной, чтобы подумать.

Но Маруська подумать ей не дала.

— Он тебе сказал, что они людей будут спасать. А ведь мы с тобой не люди. Мы для них мутанты. И сидим мы тут не для нашего удобства, а чтобы не сбежали. Ты думаешь, эти мужики по лесу ходят, чтобы нас от голодной смерти, да от волков спасать? Видала, какие у них ружья? Вот попробовала бы ты от него задать дёру, узнала бы, как они стрелять умеют.

— Да зачем же им в нас стрелять? — спросила Варенька дрожащим голосом. Она явственно вспомнила странного вида ружьё на плече у того улыбающегося дядьки. И как тот аккуратно положил его на колени, когда уселся напротив неё на пенёк.

— А затем. Думаешь, чего это они в балахонах ходят? И чего это мы отдельно, а они отдельно? Потому что мы для них опасные. Такие опасные, что они даже дотронуться до одного из нас боятся. Вот они нас в город и не пускают. Так что, Варвара, — Маруська строго посмотрела на Вареньку, и та поёжилась, — плохи твои дела. Ты женщину ту кусала? Кусала. Дисциплину нарушила? Нарушила. Да ещё не извинилась при этом. Небось, когда тебе говорили, чтоб ты больше так не делала, ты ничего не сказала, вроде того — «простите, дяденька, я больше так не буду?» Нет?

— Нет, — сокрушённо ответила Варенька. Ей становилось всё страшнее и страшнее. И правда, она ничего не пообещала, когда этот человек спросил: «договорились?» Ох, что же теперь будет, ну почему она такая нескладёха?

— Так что, Варвара, боюсь, в последний раз мы с тобой вот так беседуем.

— Это почему же? — пискнула Варенька. Ей было уже по настоящему страшно.

— А потому. Они с тобой поговорили и убедились, что ты не раскаиваешься. Знаешь, что здесь с такими делают?

Маруська наклонилась к самому уху Вареньки и прошептала:

— Они всю кровь из тебя выжмут, прямо досуха, как тряпку половую. Чтобы добро не пропадало. А потом — в лес отвезут и там бросят. Вроде как ты сама заблудилась, да и померла.

— Как Анютка? — пролепетала Варенька. Её пробила дрожь.

— Да, как Анютка. Поняла теперь?

— А зачем же им моя кровь? Для чего?

— А чтоб отраву делать. Или лекарство. Им всё едино. Раз в нас такое течёт, чего они боятся, так надо использовать. Вот они кровушку нашу и забирают. Для себя. Чтобы себе всякие препараты сделать. Мы для них коровы дойные, только и всего.

— Что же мне теперь делать? — Варенька вцепилась Маруське в рукав халата. Маруська поёрзала на кровати, слегка отодвинулась и оглянулась по сторонам. Опять нагнулась к самому уху:

— Я могу тебе помочь. Только ты слушайся меня во всём, а я тебя отсюда выведу. Я тут один тайный ход знаю. Я и сама бы ушла, да больно уж я большая, неповоротливая. А ты маленькая, шустрая, легко в щёлку пролезешь.

— Хорошо, я буду слушаться, — Варенька жалобно смотрела на Маруську, стараясь выглядеть как можно жалостнее. Только бы помогла. Ей очень не хотелось быть выжатой досуха.

— Тогда слушай меня внимательно.

 

Глава 12. Побег

— Смотри, вот окошко. Видишь?

Варенька кивнула. Высоко над полом, куда сама она дотянуться никак не могла, чернел прямоугольник окна. Собственно, это было даже не окно, а так, отдушина для свежего воздуха. Хотя в туалете, как и везде, чистота была просто небывалая, проветривать время от времени приходилось. Для этого женщины приспособили ёршик. Обычно одна вставала на перевёрнутую урну и тыкала ёршиком в задвижку, а другая придерживала её за талию, чтобы не упала.

— Я тебя подсажу, а ты пролезешь.

Варенька посмотрела в тёмный прямоугольник.

— А если меня заметят?

— Не заметят. Здесь обычно никто не смотрит. Ну, а уж если заметят, когда ты лезть будешь, тогда обратно суйся. Я тебе помогу. Скажешь, что хотела воздухом подышать.

— Хорошо. Только ты дождись, пока я не вылезу.

— Ну что ты, конечно, подожду. Ты запомнила, куда бежать надо? Как вылезешь, так сразу направо сворачивай и вдоль стенки беги. Там забор будет, а в заборе щели, для тебя как раз.

— Ну, давай что ли, подсаживай, — сурово сказала Варенька. Ей было страшно.

Она уцепилась за раму, подтянулась и высунула голову в окошко. Снизу толкали жёсткие пальцы Маруськи. Она протиснулась по пояс и огляделась. Была ночь, небо казалось иссиня-чёрным одеялом, растянутым над головой. Внизу, вдоль стены, клубками темнели остриженные кусты.

Сзади подтолкнули, и Варенька вывалилась наружу. Придушенно пискнув, съехала по шершавой стене и свалилась под куст. Сев на корточки, огляделась, от страха ничего не видя перед собой. «Как вылезешь, направо» — всплыли Маруськины наставления. Куда направо — туда или сюда? Она повернула направо от себя и принялась пробираться вдоль кустов. Потом кусты внезапно кончились, и она увидела прямоугольник двора. На этот двор её привёз в машине дядька с ружьём. Двор был освещён до последней плитки ослепительно-синим светом. Она поглядела вдоль края площадки, отыскивая упомянутый Маруськой забор. Вдоль края выложенных ровными квадратами плит стояли через равные промежутки каменные столбы. На столбах висели фонари. Она не заметила никакого забора, а уж тем более не было там никаких щелей, в которые можно было протиснуться.

Варенька отлепилась от стены. Нужно просто пересечь этот страшный голый двор. Там, за каменными столбами, дорога. Она ступила на выглаженные ослепительным светом плитки. Сверху запищало. Потом писк стал непрерывным, откуда-то с крыши метнулся сноп белого света и ослепил Вареньку. Свет описал круг по двору, и принялся ходить вдоль столбов. Она побежала. Сзади щёлкнула дверь, и кто-то крикнул вслед: «Стой!» Она продолжала бежать, низенькая каменная оградка была уже совсем близко.

Ослепительный пучок белого света описал очередной круг и высветил столбы с фонарями прямо перед ней. И она увидела, что забор всё-таки есть. Между каменными столбами была натянута в несколько рядов тонкая, почти невидимая при обычном свете, проволока. Память подбросила отчётливую картинку — разбредающиеся овцы, и дядька Матвей, с хитрой улыбкой наматывающий на жерди тонкую проволоку в пятнах ржавчины. Где он её достал, никто не ведал. Дядька Матвей слыл чудаком и изобретателем, и деревенские уже давно махнули на него рукой. «Вот теперь пусть попробуют разбежаться» — злорадно говорил дядька Матвей, потирая руки, запачканные ржавчиной. А баран, разбежавшись, поддал ему под зад чугунной башкой. И дядька Матвей, зверски выругавшись, увидел, что не сделал в проволочной ограде промежутка, и запер себя вместе с овцами. Варенька с девчонками сидела на плетне, и, хихикая, смотрела, как он уворачивается от бодливого барана. А потом Матвей скинул с себя ватник, в котором ходил в любую погоду, и бросил плашмя на проволоку. Натянутые режущие нити завибрировали, прогибаясь под дядькой, а Матвей, став на ветхую одёжку, перемахнул за ограду. На проволоке остался висеть почти разрезанный пополам стальной проволочной нитью ватник.

Варенька дёрнула с себя халатик. Привычным жестом встряхнула, расправляя мягкую ткань, как будто собиралась сушить бельё на растянутой верёвке. Бросила его на проволоку, и, подпрыгнув, уцепилась за верхнюю нитку. Руки обожгло режущей болью. Сзади опять закричали, она торопливо поставила ногу на проволоку, и ступня влезла в карман халата. Дёргая ногой, она подтянула себя вверх, легла животом на пушистую ткань. Кожу обожгло, словно разрезая живот пополам, она дёрнулась и перевалилась наружу. Халат остался висеть на ограде, а Варенька, не разбирая дороги, понеслась прочь.

Сзади сияли синим светом фонари, и она видела впереди свою прыгающую тень. Потом свет ослабел, тень поблекла и слилась с чёрнотой земли под ногами. Что-то еле слышно защёлкало позади, и рядом с ней фонтанчиками брызнула пыль. Варенька метнулась в сторону, упала, зацепившись ногой за ряд низеньких прямоугольных камней, и покатилась кувырком. Вскочила и понеслась вприпрыжку к слабо светящейся слева полоске дороги, подволакивая ушибленную ногу.

Увидела чёрный вытянутый силуэт машины. Машина была не такая, на которой её везли из леса, но это была машина, и на ней можно было уехать. Она метнулась к дороге, увидела, что чёрный силуэт не двигается, потом скользнул световой блик на его боку, и отошла в сторону угловатая дверца. На дорогу выбрался человек, и, расстёгивая штаны, направился к обочине.

Варенька на четвереньках подскакала поближе, оглянулась — мужчина маячил неясной тенью у обочины — и одним духом забралась внутрь. Протиснулась назад и скорчилась на коврике, свернувшись комочком за спинкой водительского сиденья.

Хлопнула дверца, машина качнулась под тяжестью водителя. Мотор мягко загудел, машина тронулась.

Ехали долго, скоро согнутая спина затекла, ноги норовили распрямиться, и Варенька держала их руками. Чтобы не заснуть, она с вывертом щипала себя за лодыжку. Потом гудение мотора изменилось, её качнуло, и машина остановилась. Водитель тихо, коротко выругался. Машина опять качнулась, мужчина выбрался наружу, и Варенька приподнялась, вытягивая шею. Водитель пошёл куда-то вперёд, а она ощутила невыносимо сильный позыв в туалет. Царапая сиденье, она выбралась между спинками кресел на водительское место и сползла на дорогу. Было ещё темно, но впереди светили фонарями другие машины, выстроившиеся длинным хвостом, насколько хватало глаз.

Варенька перебежала дорогу, метнувшись в кусты. Сидя на пыльной траве, она пугливо осматривалась вокруг, но проглядела, как водитель вернулся. Хлопнула дверца, человек забрался в салон и откинулся на сиденье, прикрыв глаза. Варенька заскулила. Забраться обратно теперь было никак нельзя. Она сидела, с тоской глядя, как стоит с закрытыми дверцами её машина. Потом ряд выстроившихся на дороге машин дёрнулся, и подвинулся вперёд. Потом машины остановились. Снова проехали ещё. Знакомый силуэт скрылся из виду, пропал за кустами. Сзади подъезжали ещё машины, и прямо перед Варенькой остановился огромный жёлтый фургон. Сзади фургона уже никого не было. Дверца кабины, висящая высоко над землёй, отворилась, и на дорогу спрыгнул мужчина в комбинезоне и зелёной матерчатой куртке. Он повернулся, тыча носком ботинка в колесо, и Варенька увидела поперёк зелёной спины надпись белыми буквами: «Всегда вовремя». Человек нагнулся к самой земле, вытягивая шею и заглядывая за колесо. Потом выпрямился и крикнул: «Перекур!» Из кабины выбрался ещё один человек, помоложе первого, в такой же зелёной куртке, и встал рядом. «Чего стоишь, неси домкрат», сказал первый, и длинно выругался, сплюнув на дорогу. Они принялись возиться, ловко меняя колесо, и Варенька даже засмотрелась на это зрелище. Наконец один выпрямился, отирая руки тряпкой, и опять выругался, на этот раз весело. Из кабины высунулась растрёпанная голова, и сонный голос спросил: «Чего стоим? Уже приехали?» Мужчины в зелёных куртках засмеялись, и один сказал: «Ну, ты и спать, парень. Смотри, проспишь царствие небесное!» «Погодите, мне надо отлить» — сказал парень, и выбрался на дорогу. Он направился прямо на Вареньку, и она, засмотревшись, подпустила его слишком близко. Он был уже совсем рядом, кусты были слишком редкие, и её неминуемо должны были увидеть. Она дёрнулась, вертясь на месте. Решилась, и кинулась к соседним кустам. Парень присвистнул.

— Эй, мужики, тут голая девка в кустах! Вон, побежала!

— Ты чего, не проснулся ещё? — насмешливо крикнул человек от фургона. — Девки ему мерещатся.

— Да ещё голышом, — подхватил другой.

— Да вот она, сейчас я её… — парень кинулся за Варенькой. Она метнулась в сторону, но он ловко обежал её сбоку и оттеснил к дороге.

— И правда, девка, — крикнул молодой мужчина у фургона и кинулся помогать ловить Вареньку.

— Никак, дорожная. Кто-то уже раздел, — приговаривал он, догнав её у обочины и хватая в охапку.

— Не брыкайся, не обидим. До города с нами доедешь, там отпустим, — бормотал мужчина, таща её к фургону. — У нас еды полно, ещё и перекусишь на халяву.

— Вы что, обалдели? — водитель сплюнул на дорогу. — Куда тащите? И так из графика вываливаемся, старший вам такого фитиля вставит, по самое не балуйся!

— Ничего, ты трогай помаленьку. Мы в фургончике пристроимся, — ответил напарник, и водитель полез в кабину.

— Да ещё тощая такая! — высказался напоследок, хлопнув дверцей.

***

С лязгом затворились дверцы, затащивший Вареньку по лесенке в фургон мужчина отпустил её и стянул кепку, вытерев лоб рукавом. Варенька метнулась вглубь длинного помещения, похожего на склад. Вдоль стен громоздились разноцветные коробки. Коробки были сплошь покрыты наклейками и рисунками. В самой глубине до потолка возвышались ящики, затянутые полотном. На полотне тоже были оттиснуты всяческие значки. Вареньке бросилось в глаза изображение рюмки и падающих с неба капель. Потом молодой парнишка в странных синих штанах в обтяжку ухватил её за руку и толкнул на кучу уложенных друг на друга мешков.

— Вот дурная, чего брыкаешься, — пропыхтел он, пытаясь заставить Вареньку лежать смирно. — Первый раз, что ли?

Он был гораздо сильнее Вареньки, и она поняла, что не сможет долго сопротивляться. Она извивалась, ощущая, как покрывается потом от страха и непосильной борьбы.

— Чего ты там возишься? — окликнул мужчина. Он копошился у одной из коробок, откинув крышку и вынимая какие-то свёртки. На другой коробке уже была расстелена газета.

Парень выпрямился, пыхтя и отдуваясь.

— Да девка эта не даёт.

— Не умеешь уговаривать, — мужчина фыркнул, сворачивая пробку на бутылке. Осторожно установил бутылку с прозрачной жидкостью на коробку, пошатал, убедившись, что стоит ровно, и повернулся, глядя на потного парня.

— Иди-ка, порежь колбасу. Сейчас я тебе покажу, как надо с дамами обращаться.

Варенька спрыгнула с мешка, он одним движение сгрёб её и прижал к себе. У неё сдавило дыхание, а он перехватил её уверенным движением поудобнее и отыскал губы. Она повисла как тряпка, он слегка ослабил хватку, и Варенька, теряя остатки воздуха, двинула коленкой. По сдавленному оханью поняла, что попала. Мужчина опустил её на пол, но из рук не выпустил. Постоял, согнувшись и ругаясь сквозь зубы. Вареньку не удивить было такими словами, хоть эти люди и знали много новых для неё выражений. Её было не удивить и происходящим. Деревенские девчонки не имели заблуждений в отношениях между мужчинами и женщинами. Жизнь во всём её разнообразии протекала у них в Гнилушках у всех на виду, и в ней не было тайн. Но просто так, первым встречным чужим мужикам, уступать то, что девчонки называли между собой «бутончик», она не собиралась.

Мужчина с присвистом вдохнул и выпрямился. Рука его продолжала сжимать Вареньку за локоть, и локоть уже онемел.

— Ах ты, паскуда, — выговорил он тихо, — да я ж тебе сейчас…

Рука его дёрнулась вбок, и Варенька полетела на пол. Мужчина прижал её коленкой и принялся стягивать с себя зелёную куртку.

— Сейчас ты у меня получишь, дрянь такая, — бормотал он, бросая куртку на мешки. — Это ж надо, как угостила, зараза мелкая. За всё хорошее…

Варенька охнула, когда он навалился, прижав ещё сильнее и дёргая её за ноги. Она зажмурилась, ожидая неизбежного. Но ничего не происходило, и она открыла глаза.

Мужчина лежал, уткнувшись лбом ей в плечо. Он слегка подёргивался, и она в испуге отодвинулась, с трудом спихнув его с себя. Она нагнулась, прижимая руки к груди и пытаясь заглянуть ему в лицо. Шея его и часть щеки приняли синюшный оттёнок, а ноги в тяжёлых ботинках дрожали, выбивая мелкую дробь по полу.

Варенька отступила, попятилась назад по проходу между ящиками. Оглянулась на парня у коробок. Тот сидел, свесив голову и опустив руки на колени. Она тихонько подошла и заглянула ему в опущенное лицо. Глаза его были закрыты, а лицо было того же синюшного цвета. Ногти на упавших на коленки руках тоже посинели.

Она глубоко вдохнула, стараясь удержать подгибающиеся ноги. Старательно дыша, Варенька протянула руку и дотронулась парню до жилки на шее. Она знала, что там нужно щупать пульс. Если живчик бьётся, ещё не всё кончено. Пальцы не нащупали ничего живого, и Варенька, тихонько заскулив, отшатнулась. Она отступила назад и с размаху села на мешок. Слёзы щипали глаза, текли по щекам, она моргала, не пытаясь их утереть. Потом слёзы кончились. Варенька поднялась на неверных ногах и снова подошла к коробкам с сидящим рядом мертвецом.

Взгляд её упал на разложенную газету. Там лежала порезанная неровными ломтиками колбаса с точечками жира, квадратики белого хлеба на отдельной бумажке, и в круглом прозрачном блюдечке серые мясистые кусочки жирной рыбы. Рыба издавала пряный запах, и у Вареньки заурчало в животе. Она наклонилась над блюдечком, и, стыдясь сама себя, принялась хватать серые ломтики пальцами. Она торопливо запихнула в рот сразу несколько, обливаясь маслом и торопливо жуя. Она вспомнила, что в последний раз ела очень давно. Вчерашний день казался далёким, словно это было уже в прошлой жизни.

Варенька села на корточки у коробки и ухватила кусок хлеба. Положила на кусок ломоть колбасы, подумала, и положила ещё. Откусила столько, сколько смогла и принялась усиленно жевать. Потом она доела всю рыбу и принялась макать хлеб в оставшееся в блюдечке пряное масло.

Когда в неё уже не лезло, она вздохнула и села на пол. Потом бутылка с прозрачной жидкостью привлекла её внимание. Ей захотелось пить, и с каждой минутой хотелось всё сильнее. Она взяла бутылку и отхлебнула из горлышка. Бутылка выпала из Варенькиных пальцев и она судорожно закашлялась. Это был не самогон, но очень на него похоже. Самогон она попробовала однажды, когда пробралась на свадьбу к соседям. Она тогда потихоньку стащила со стола недопитую рюмку и любопытно глотнула остатки. Вкус был отвратительный, и Варенька тогда поклялась себе, что не возьмёт эту гадость в рот больше никогда в жизни.

Пить хотелось уже нестерпимо, и Варенька пошла по проходу, оглядывая коробки. На нескольких были нарисованы рюмки, и она попробовала открыть одну из них. Ей это удалось, и она обозрела ряд бутылок, выстроившихся в специально сделанных для них аккуратных гнёздах. Бутылки были не такие, как та, из которой она уже отпила, и Варенька с надеждой принялась отковыривать пробку. Пробка не поддавалась, вспотевшие пальцы скользили по стеклу с выпуклой надписью сбоку и красочной бумажкой. На бумажке было написано «мартини», и неопытной Вареньке это показалось признаком весны. Март, берёзовый сок и весенние ручьи, дождик с голубого неба. Она яростно зарычала и поставила бутылку на место. Взялась за другую, вспомнив, как мужчина, сейчас лежащий вниз лицом на полу между ящиков, крутил пробку в ладони. Она примерилась к пробке, но тут фургон качнул, и она опомнилась. Что, если сейчас машина остановится, а водитель решит заглянуть внутрь? Она в панике оглядела себя. Нет, голой она больше ходить не станет. Торопливо поставив бутылку на место, она аккуратно прикрыла крышку коробки и придала ей прежний вид. Она не воровка. Просто ей хотелось пить.

Варенька решительно подошла к парню на мешке. Ему одежда уже ни к чему. К тому же он обошёлся с ней не слишком любезно, и, в конце-концов, если бы не он, ничего бы не было. «Нечего было голых девок по кустам высматривать» — злорадно сказала себе Варенька, стаскивая его с мешка и укладывая на пол. Она сняла с него куртку и положила рядом. Потом расстегнула клетчатую рубашку и надела на себя. Рубашка оказалась велика, но Варенька сразу почувствовала себя увереннее. Потом она с усилием стянула с него странные синие штаны. Штаны были потёрты на коленках и прострочены грубыми нитками по всем швам. На поясе был ремень рыжей кожи с массивной жёлтой пряжкой. Она натянула штаны на ноги, и застегнулась. Пряжка отвисала на животе, она подтянула ремень потуже, и оглядела себя со всех сторон. Штаны ей неожиданно понравились, и она потянулась за курткой. Куртка тоже оказалась велика, но хорошо грела, и Варенька только поддёрнула рукава, закатав их повыше. Ещё раз оглядела себя, и внезапно подумала, что стала похожа на мальчишку. Она повертелась кругом и обнаружила на мешках отброшенную в сторону кепку. Кепка была непривычно кургузой, с длинным нелепым козырьком. Но так было даже лучше. Варенька повертела головой, пытаясь выглянуть из-под нависающего козырька, и осталась довольна. Если она ничего не видит, то и её тоже никто теперь не разглядит. Только куда девать волосы?

Она торопливо распустила свой хвостик и расчесала волосы пальцами. Потом заплела их в одну косичку и свернула её на макушке. Кепка теперь сидела очень плотно, и Варенька могла не опасаться, что та упадёт с головы.

Фургон опять качнуло, потом гудение мотора смолкло. Машина остановилась. Варенька кинулась к мешкам, потом развернулась и бросилась к дверце. Там у самого входа стояло несколько коробок, и она уселась за ними, пригнувшись как можно ниже.

Дверца отошла в сторону, в фургон влетел порыв ветра, принеся клубок свежего воздуха вперемешку с различными запахами. Пахло пылью, выхлопными газами, свежим хлебом и чем-то ещё. Потом свет заслонила фигура влезшего по ступенькам шофёра. Он прошёл мимо Вареньки прямо по проходу и остановился. Она увидела из-за угла коробки, как он наклонился над парнем и подёргал его за плечо. Завертел головой и торопливо двинулся дальше, к лежащему у ящиков напарнику.

— Мужики, вы чего это? — голос его сел, враз охрипнув. Варенька приподнялась, собирая силы для рывка, и тихонько вышла из-за коробок. Водитель теребил напарника. Он перевернул его на спину, и шлёпал по синим щекам.

— Мужики, вы что? Заснули? Серёга, очнись. Серёга! — Голос его повышался, он всхлипнул, пытаясь приподнять Серёгу с пола. Варенька кинулась в дверь и скатилась по ступенькам.

Оказавшись на земле, она с усилием толкнула большую дверь и прихлопнула её за собой. Уцепившись за ступеньку, мучительно вытянулась, ухватившись пальцами за ручку, и повернула задвижку. Лязгнула железная планка, опустившись в гнездо. Она видела, как отворял дверь фургона тащивший её мужчина. Он сделал это очень легко, одной рукой. Пальцы разжались, и она свалилась на землю. Фургон был закрыт.

 

Глава 13. Крысы в подвале

Она стояла у закрытой дверцы, над ней возвышался огромный квадрат фургона, и Варенька только сейчас увидела, что машина стоит в огороженном со всех сторон месте. Прямо перед фургоном высилась стена здания, покрашенного в серый цвет, с множеством квадратных окошек в белых рамах. В стене был проём, ведущий внутрь. Там, в глубине проёма, уходившего в здание и освещённого рядом висящих под потолком лампочек, суетились люди. Рядом стоял такой же фургон. В нём и около него никого не было.

Варенька завертелась на месте. Большой двор был огорожен каменными стенами без единой калитки. Она повернулась и увидела плавно закрывающиеся створки железных ворот. Створки были огромных размеров, и они не поворачивались на петлях, а ехали вдоль стены, как на колёсиках. Щель, за которой виднелась дорога, становилась всё уже, и Варенька поняла, что добежать и протиснуться в неё она уже не успеет.

Она пригнулась к земле, наблюдая за снующими в темноте проёма людьми. Оттуда кто-то вышел и направился к стоящему рядом фургону. Она залезла под днище машины и принялась наблюдать за подошедшими ногами в больших ботинках. Над ботинками виднелись края штанин того же цвета, что куртки на тех, кто вёз её сюда. Ботинки прошествовали к концу фургона, и он услышала лязг задвижки. Скрипнула дверца. Потом к одним ногам присоединились ещё две пары.

— Нет, ты скажи, зачем так машину поставил? — проворчал, явно не в первый раз, один из подошедших к фургону.

— Скажи спасибо, не на улице остался, — откликнулся другой, забираясь внутрь. Голос его изнутри звучал глухо:

— Как с ума все посходили, едут и едут. Пробки на трассе в километр длиной.

— Давай уже, подавай, — буркнул ещё один, переминаясь у колеса.

В фургоне завозились, потом появилась коробка и встала у ног в ботинках, за ней последовала другая, третья. Шершавые руки с широкими жёлтыми ногтями подхватили одну, и человек отправился к проёму в стене. Руки в матерчатых перчатках подхватили другую коробку, и ещё один человек отправился вслед за первым.

Варенька выбралась из-за колеса и подошла к открытому фургону. Там, в глубине среди коробок и ящиков, возился человек в зелёном комбинезоне. Она нагнулась и взялась за стоящую на земле коробку. Та оказалась тяжёлой, но вполне подъёмной. Она перехватила её поудобнее, прижимая к животу. Человек выглянул наружу, заметил Вареньку, и сказал:

— Ты новенький, что ли? Давай, не стой, поворачивайся. Сейчас ещё фура придёт. Замучишься разгружать. — Он коротко выругался и скрылся за коробками.

Она торопливо отошла, прижимая коробку, и глядя из-под козырька кепки в темнеющий впереди проём. Это был единственный выход со двора, не считая огромных железных ворот. Она пошла медленнее, ожидая, что придёт обещанная человеком неведомая «фура». Очевидно, это ещё одна машина, и, может быть, Варенька сумеет выскочить отсюда, когда ворота откроются.

— Посторонись! — она отскочила, едва удержавшись на ногах. Мужчина в комбинезоне покрыл её отборной бранью, сидя за рулём странной машины, состоящей из колёс, сиденья с рулём, и торчащей впереди штуки наподобие вил. Вилы были большие и плоские, и торчали над самой землёй, норовя подцепить зазевавшуюся Вареньку под ноги.

— Ну, наконец-то! — крикнул человек из глубины фургона и полез по ступенькам наружу. — Срочный груз на руках носим! Транспорт не могут наладить, язви вас в печёнку!

— Вас таких срочных как собак нерезаных, целая колонна! — огрызнулся водитель странной машины.

Они принялись переругиваться, Варенька сделала вид, что слушает, чтобы задержаться во дворе, но человек из фургона крикнул:

— Не стой столбом, так твою разэдак! Неси на склад, да живо к бригадиру! Пусть накладную захватит! Он знает!

Ей пришлось уйти. Она шла вперёд, тёмный квадрат в стене всё приближался. Она подошла ближе, и темнота внутри проёма, освещённого рядом фонарей, висящих под потолком из решётчатых балок, рассеивалась с каждым шагом. Когда же она вошла внутрь и оглянулась, утренний свет во дворе показался ей совсем бледным.

Держась за коробку, она пошла вдоль стены. Впереди показались ещё такие же тележки с вилами, она посторонилась, пропуская их к выходу. Один из водителей оглянулся на неё с высоты своего сиденья и крикнул:

— Пятый участок!

Гадая, что он имел в виду, и если это было сказано ей, то где отыскать этот самый пятый участок, она пошла дальше. В стене обнаружился боковой проход, цепочка фонарей помельче свернула туда, ответвившись от основной линии, и она увидела на стене нарисованные разноцветной краской линии и надписи над ними. И над одной стрелкой, выведенной синей краской, красовалась большая цифра пять. Она свернула туда.

Человек в пиджаке поверх комбинезона ухватил её за плечо. Она съёжилась, но он только спросил, перекрикивая шум от катящихся тележек и голосов снующих с мешками и коробками людей:

— С какой фуры?

— На пятый участок, — так же громко гаркнула Варенька, стараясь не пищать голосом, — там бригадира ищут. У него накладная!

— Какая накладная, я её ещё давеча отдал! — в тон гаркнул человек. Потом похлопал по карманам, скривился и хлопнул себя по лбу. Махнул Вареньке рукой и зашагал по проходу к выходу во двор.

Она двинулась дальше по коридору. Там был ряд дверей и сновали люди в комбинезонах. В одной из них, открытой настежь, Варенька увидела знакомые коробки, и завернула туда. Человек в синем халате поверх серого костюма стоял, уткнувшись носом в странную книжицу в руке. Он ткнул в книжицу коротеньким карандашом, и не глядя указал Вареньке на ряд выстроившихся вдоль стены коробок:

— Ставьте туда.

Она направилась к стене. Человек ещё потыкал в книжицу своим карандашом и задумчиво почесал им нос.

— Ну так что, будем сегодня делом заниматься, или как? — спросил сунувшийся в дверь человек. Варенька увидела только его голову в жёлтой матерчатой кепке с длинным козырьком. На лбу у кепки был нарисован странный значок в виде таракана, поднявшего кверху лапки.

— Послушайте, не до вас сегодня, — откликнулся человек с книжицей.

— Ну смотрите, сами потом ворчать будете, — сказал равнодушно человек в кепке. — Да ещё тут у вас, говорят, крысы появились. Здоровые, как слоны.

— Не может быть, — ответил человек, направляясь к двери. На Вареньку он не взглянул, и она поняла, что про неё благополучно забыли. — Какие ещё крысы? Вы нам тут не подбрасывайте. Знаем мы ваши методы. Лишь бы премию отхватить.

Человек в жёлтой кепке возмущённо затараторил, они принялись препираться, а Варенька, поставив коробку в ряд с другими, огляделась хорошенько.

По периметру помещения выстроились ящики, потом шли груды коробок, приткнутых неровными рядами. У противоположной от входа стены высились стеллажи, поднимаясь до самого потолка. На полках стояли разного вида коробки и небольшие фанерные ящики. Громоздились друг на друге мешки, аккуратно зашитые и размалёванные странного вида рисунками. Стеллажи выглядели так, словно к ним не прикасались уже неделю, и Варенька сунулась в просвет между мешками. Пробравшись к самой стене, она улеглась на полку и поёрзала, устраиваясь поудобнее. Пространства за мешками как раз хватало, чтобы лежать спокойно, и она наконец расслабилась. Сурово напоминая себе, что в любой момент сюда могут войти и обнаружить непрошеную гостью, она сама не заметила, как закрыла глаза и заснула.

***

Что-то стукнуло об пол, полка содрогнулась. Варенька вздрогнула, и судорожно сжала в ладошке козырёк сбившейся на лицо кепки. Сколько она проспала, она не знала, но, пошевелившись, почувствовала, как онемела нога. Теперь по лодыжке бегали щекотные мурашки. В бок воткнулся острый угол мешка.

По комнате ходили люди. Что-то опять стукнуло по полу, и голос человека в жёлтой кепке с нарисованным тараканом произнёс:

— Вон там, и там. Да по углам как следует пройтись.

Кто-то глухо пробубнил в ответ, и он ответил:

— Пришлите кого нибудь, пусть подвинут.

Звякнуло металлом о металл, несколько человек разом закричали, человек гаркнул:

— Безрукие вы там, что ли?

Варенька осторожно высунулась из-за мешка. Несколько человек в жёлтых комбинезонах и кепках с нарисованными тараканами столпились около вытянутого по полу баллона. Один сидел на корточках и ворочал баллон из стороны в сторону. Варенька выбралась наружу и ступила на пол. На неё пока никто не посмотрел, и она двинулась к выходу. Дверь была приоткрыта, она высунулась в коридор, в спину ей крикнули:

— Куда пошёл, давай, оттаскивай! Вон те, в углу!

— Мне в сортир! — буркнула Варенька сиплым со сна голосом и выскочила за дверь. Вслед понеслись нехорошие слова.

В коридоре были люди, они шли в одном направлении, и она присоединилась к общему потоку. В конце коридора была ещё одна дверь, и несколько человек уже стояли там, глядя на огонёчек на стене. Огонёк мигнул зелёным глазом, дверь дрогнула и принялась раздвигаться. Открылась крохотная комнатка, люди зашли в неё и встали в кружок. Варенька помялась в нерешительности, на неё прикрикнули: «Ты едешь или нет?» Она шагнула вслед за всеми и дверь закрылась. Комнатка тихонько зашипела и подпрыгнула. Варенька почувствовала, как подошвы прижимает к полу. Она глянула вниз, едва сдержавшись, чтобы не показать испуг. Все стояли спокойно, кто-то сзади монотонно рассказывал пошлый анекдот, и она затихла на своём месте.

Пол опять дрогнул, дверь звякнула и поползла в стороны. Все дружно вышли и направились в одном направлении. Варенька пошла вслед. Теперь она была уже в совсем другом месте. Коридор, по которому она двигалась за группой людей, был светлее, пол выстлан красивой плиткой, и пахло здесь по-другому. Варенька ощутила слабый запах кухни. Сбоку показалась дверь, от группы отделились двое, и зашли в неё. На двери был нарисован человеческий силуэт. Варенька двинулась за этими двумя, и дёрнула уже закрывающуюся дверь за круглую ручку.

Это был туалет. У стены, выложенной чистенькой белой плиткой, выстроились умывальники странных очертаний. Двое мужчин зашли в кабинки у противоположной стены и прикрыли за собой кургузые дверцы.

Варенька отвернула кран и сунулась под струю воды. Она и забыла, как ей хотелось пить, и только когда увидела кран, у неё свело всё внутри от жажды. Глотая холодную струйку пересохшим ртом, она ухватилась руками за фарфоровые края умывальника и притопывала от нетерпения. Вода была непривычно жёсткой и имела неприятный привкус железа, но Вареньке она показалась нектаром.

— Что, трубы горят? — спросил сзади насмешливый голос, и мужские ноги протопали к выходу. Хлопнула дверь.

Наконец она напилась и отошла от умывальника. Выглянула наружу. В конце коридора скрывалась из виду спина в зелёной куртке. Она пошла туда, и свернула к высокой двустворчатой двери со вставленными полупрозрачными стёклами. Оттуда пахнуло знакомым запахом тушёной капусты и картофельного пюре.

Вдоль стены выстроились люди в комбинезонах и куртках, и она встала в хвост очереди. Люди брали из стопки подносы и ставили на полосу металла, протянувшуюся вдоль внушительного вида полок. На полках стояли тарелки, люди брали эти тарелки и ставили на свои подносы. Варенька сделала то же самое, потихоньку продвигаясь вместе со всеми вперёд.

Наконец она очутилась лицом к лицу с круглолицей женщиной в белой шапочке на забранных кверху волосах. Женщина смотрела на Вареньку и явно чего-то ждала. Варенька улыбнулась, и женщина раздражённо сказала:

— Чего лыбишься, талон давай.

Сзади толкнули в спину, и недовольный голос произнёс:

— Забыл, что ли?

Варенька старательно похлопала себя по карманам, как бригадир накануне хлопал себя по пиджаку, и покачала головой.

— Деньгами дороже будет, — сказала женщина, глядя на Вареньку.

Варенька сунула руку в карман и нашарила кучку бумажек. Вытащила, сколько смогла зацепить и протянула женщине.

— Этого мало. — Женщина сжала губы, ёрзая на сиденье. Сзади толкнули ещё сильнее, и раздражённый голос проворчал:

— Давай уже, не задерживай.

Варенька пожала плечами, растерянно покачала головой и извинительно улыбнулась. Её опять толкнули, она вышла из очереди и отошла в сторону. В глубине обширного помещения стояли стройными рядами аккуратные квадратные столики. За столиками сидели люди и ели из тарелок бордовый борщ со сметаной, капусту и картофельное пюре. Пробравшись между рядами и вдыхая запахи еды, она присела было на свободное место. Потом к свободному столику подошли с подносами, она поднялась и уступила место.

Сидеть и смотреть на других ей стало невмоготу. Она поняла, что выглядит странно среди остальных, дружно жующих за столиками людей. Варенька пошла к выходу. В дверь входили торопливой походкой запоздавшие, занимая места в ставшей уже совсем короткой очереди с подносами. Она в последний раз глянула на полки с тарелками, и вышла в коридор.

 

Глава 14. Суета сует, и всяческая суета

— Когда ещё что-то будет, я тебе сообщу, — физиономия друга Фомки расплылась в улыбке, засияли белые зубы, запрыгали на носу крупные рыжие веснушки. Потом изображение исчезло, оставив картинку с приветливо раскрытой в прощальном взмахе ладошкой.

Анна закрыла канал. Фомка был солидным информатором, основательным и серьёзным. Юные годы не мешали ему в достижении определённых высот на различных фронтах суетной жизни в столичном городе, и Анна нисколько не кривила душой, называя мальца своим другом.

Она сама была такой, совсем недавно. С высоты своих лет — а Анна считала себя совершенно взрослой, и уже заставила многих это понять — она считала друга пронырливым, настырным подростком. Они познакомились в секции по восточным единоборствам, и в первый же день знакомства мальчишка показал самоуверенной девице, считавшей, что уж она-то заломает любого мелкого противника, где зимой проживают раки. После этого он ничуть не загордился, а с непритворной вежливостью, в которой она увидела хорошее воспитание, объяснил, что это было. И Анна его стала уважать, как редко кого в своей жизни. Но когда он с горечью пожаловался, что его не взяли на всемирный конгресс, заявила с достоинством, что это вполне закономерно для его возраста. Фома обиделся, но ничего не сказал.

Она проверила аппаратуру ещё раз. Не дело, когда посреди острой ситуации внезапно отказывает камера, и вместо отличного репортажа ты получаешь пустоту. Анна хотела быть журналистом, и не просто каким-то, а ведущим журналистом, журналистом века. Чтобы потомки ходили по музеям и галереям, и родители показывали на выставленные по стенам её отчёты событий мировой важности, и называли притихшим чадам её имя.

Впереди показалась стена гостиничного комплекса. Она оставила машину так близко, как смогла. В город прибывало всё больше людей, и найти место, где бы то ни было, стало просто невозможно. Накануне в гостиницу, лучшую в Емельяновске, заселилась целая толпа знаменитостей во главе с членами комитета по глобальным проблемам, и пятачок между храмом и медицинским центром, посредине которого красовалась эта самая гостиница, стал самым горячим местом на свете.

Привычным движением Анна повела плечами, чувствуя на себе аппаратуру, аккуратно уложенную в специальные кармашки и плотно пригнанную по месту. Собираясь на репортаж, она, рассовывая многочисленные приборчики по кармашкам, ощущала себя отъявленным головорезом, собирающимся на трудное дело.

У главного входа мельтешили люди, сновали машины спецтранспорта, работники обслуживания. Плотно сгрудились у ограды непременные манифестанты с непременными плакатами. Её собратьев журналистов было здесь как чаек над рыбным местом. Анна узнала некоторых и ухмыльнулась. Она никогда не ходила проторенными путями, хотя и признавала их пользу.

Она завернула за угол. Там виднелась массивная стена хозяйственных построек, и возвышались ворота для огромных автофургонов. Снабжение непрерывно прибывающих гостей требовало всё больших усилий, и Анна резонно рассчитывала на неизбежную суматоху. И, как следствие, на отличную возможность для пронырливого журналиста наловить рыбки в мутной воде всеобщего бардака.

***

— Прошу вас, проходите. Сюда, пожалуйста. — Задёрганный распорядитель показывал дорогу, которую они и так могли бы найти. Но статус мецената давал свои преимущества, и господин Фишкин никогда бы не отказал себе в удовольствии им воспользоваться.

Они поднялись в лифте на этаж с конференц-залом, и теперь двигались по отполированному паркету к месту собрания. Там был устроен лёгкий фуршет, и Прим слышал гудение голосов наиболее шустрых гостей, поторопившихся ухватить самые лакомые кусочки. Впечатляющий зал, над созданием которого потрудились самые креативные умы, которых смогли найти, являлся предметом особой гордости господина Фишкина, сумевшего в своё время настоять на нетривиальном подходе в оформлении гостиницы. Умелое сочетание функциональности и творческой мысли принесло плоды, и знатные гости были восхищены непритворно.

Они прошли в створчатые двери, и кое-кто повернулся в сторону вновьприбывших. Допущенные к фуршету избранные журналисты оживились, если это только уже было возможно. Прим получил свою долю внимания. Некоторых работников пера вдохновляла мысль о повышенном количестве таких же, как он, в одном и том же месте, и он ясно видел мечущиеся камеры от одного к другому его коллеге. В зале было не менее пяти совершенно неотличимых для человеческого глаза существ, и зуд любопытства заполнял помещение, как облако невидимых мошек.

— Скажите, как вы оцениваете возможность консолидации таких, как вы, в целях защиты своих прав? — человек с камерой попытался приклеиться к Приму. Прим посмотрел сквозь него. Инструкция позволяла ему не отвечать. Будь он человеком, он затруднился бы с приличным ответом на подобный вопрос. Этой проблемы для него не существовало вовсе.

— По-вашему, объединение неизбежно? — крикнул ему вслед человек с микрофоном.

«Этот человек не понимает, о чём говорит» — услышал Прим и слегка повернулся в сторону проходящего неподалёку коллеги. Им не нужно было говорить вслух, чтобы слышать друг друга. Разговоры в присутствии клиентов считались дурным тоном, но ещё ни один коллега не отказал себе в удовольствии поприветствовать другого на одном нейтральном пространстве.

— Вы знаете, чем сейчас занят господин Каминский? — человек в смокинге, плотно обтягивающем упругий животик, остановился возле господина Фишкина. На пальцах его были следы от съеденного канапе с икрой, и Прим почувствовал желание клиента, почуявшего манящий аромат, присоединиться к трапезе.

Господин Фишкин многозначительно поднял брови. Человек понимающе покивал. Его секретарь стоял поодаль, напротив Прима. Они заняли формально корректные позиции каждый рядом со своим клиентом, соблюдая Инструкцию.

— Говорят, сам уже здесь, — присоединившийся к беседе ещё один человек показал глазами на потолок. Господин Фишкин и человек в смокинге сделали задумчивые лица.

«Знаете, кто ходит за Каминским?» — сказал коллега, подошедший вместе с информированным человеком. «Повезло ему» — отозвался коллега при человеке в смокинге. Прим удивился. Обмен подобной информацией был делом добровольным, но он считал это признаком тщеславия. Должно быть, жизнь в столице накладывает отпечаток даже на его коллег.

«А ты, Прим, в телохранителях?» — осведомился коллега. Это был Секстус. Он держал в руке блокнот в обложке тонкой кожи, необходимую принадлежность любого секретаря, вошедшую в моду в определённых кругах, и прочно прижившуюся.

Прим оглядел модную вещицу. Его статус был очевиден. Все присутствующие в зале коллеги были секретарями. Кроме него.

Никто так долго не задержался в Школе, и никому так долго не подыскивали работу. Все остальные, выдержавшие экзамен, уже были пристроены и разошлись вслед за клиентами в разные места. Один Прим ещё оставался там, где провёл годы обучения, и никто не объяснил ему, почему так происходит.

Когда за ним пришла директор и сообщила о найденной для него работе, он уже не знал, повезло ему или нет. Директор передала ему необходимую для работы информацию, и он в удивлении спросил: «Я буду телохранителем?» «Это всё, что мы можем тебе предоставить, — ответила она. — Ты должен быть благодарен за эту возможность. Постарайся оправдать оказанное тебе доверие» «Я сдал экзамен» — возразил он. «Да. Как ни странно» — заметила директор, и на этом разговор был окончен.

Клиент устремился к икре и рыбе, и Прим последовал за ним. Господин Фишкин обожал дары моря, ничего не мог с этим поделать, да и не хотел. При очередном упрёке личного врача он только оттопыривал губу и отпускал замечание о бренности жизни. А от его непременного: «Кто не курит и не пьёт, до самой смерти доживёт» доктор уже начинал поёживаться.

***

Анна постояла у ворот, дожидаясь, пока массивные двери поедут в стороны. Вот огромные створки разъехались и показали ровно забетонированный квадрат, плотно забитый машинами. Отлично. Охранник у входа имел усталый вид. Прекрасно. Теперь осталось привести в действие план А. Если план не сработает, у Анны имелись ещё план Б и план В. Ну, и на крайний случай, план Г. Но это уже совсем негодный план.

Она продолжала наблюдать. Пока всё шло отлично.

 

Глава 15. Полный трындец

— Вы же не можете не видеть, как проблема обретает всё более… — человек в голубенькой рубашке в невидимую полоску подвигался на диване, пригладил безукоризненный пробор и устремил взор на сидящего напротив собеседника. Господин Фишкин возвёл глаза к потолку. По потолку вился цветочный узор, и летали стрекозы. Отделанная под розу, светилась под потолком панель коммуникации.

Разговор протекал вяло. Расположившиеся в удобных креслах и диванах гости города вспоминали фуршет.

— Если ничего не предпринять в ближайшее время, мы будем вынуждены констатировать свою неспособность к решению глобальных проблем, — значительно сказал из огромного кресла у окна господин Каминский.

Члены комитета заёрзали на уютно нагретых местах. Их председатель был человек бескомпромиссный, и оказался единственным, кто не предался чревоугодию в ущерб делу. Даже в неформальной обстановке он не позволял расслабиться ни себе, ни другим. Поэтому члены комитета вздрогнули, когда в их приятную компанию, собравшуюся в номере одного из них, чтобы пообщаться в дружеской обстановке, и навести некие мосты, вторгся председатель и уселся в лучшее кресло.

Прим перестал слушать. Остальные его коллеги расположились за дверью гостиной, рассевшись по элегантным стульям красного дерева. Очевидно, все эти речи они слышали не раз. Он решил пройтись, и двинулся по впечатляющему пространству номера мимо коллег, застывших на стульях. Ему вовсе не нужно было лично осматривать обстановку, чтобы знать, что вокруг безопасно. И всё же Прим считал нелишним осмотреть местность своими глазами. Коллеги проводили его взглядами, в которых читалась лёгкая усмешка. Вести себя по-человечески было не принято. Но он давно уже махнул на себя рукой, и делал то, что считал необходимым. Всё равно он не будет таким, как все.

— Ваша идея с зарядом на полюсах кажется очень впечатляющей, — заметил господин Фишкин. Он нисколько не боялся господина председателя.

— Это пока просто идея… — торопливо вставил один из присутствующих, разглаживая на сытом животике белоснежный жилет с вышивкой шёлком того же цвета.

Господин Каминский мотнул головой. Аккуратно выстриженная шевелюра встопорщилась, и в гостиной словно полыхнуло пламенем. Господин председатель был огненно рыж, и его непослушные кудри являлись предметом постоянных мучений личного визажиста.

— Идеи имеют тенденцию претворяться в жизнь, — вкрадчиво сказал он, обозревая господина мецената, безмятежно гревшего спину на чудном, натурального дерева, диване. — Всё, что от нас требуется — не прятать головы в песок перед неизбежностью.

— Неизбежность имеет тенденцию превращаться в… идею, — произнёс господин Фишкин, наблюдая, как бледнеют веснушки на носу господина Каминского.

Прим миновал гостиную и вышел в коридор. Дальше был кабинет. Он прошёлся по коридору до двери, и собрался повернуть обратно. Формально он мог здесь находится — его клиент был гостем хозяина помещения. Но неписаные правила, даже не правила, а традиция, давали ту же самую формальную возможность занявшему территорию существу счесть его агрессором. Он знал, как и все коллеги, сидевшие сейчас у дверей гостиной, что человеку по имени господин Каминский была оказана честь. Ему дали в сопровождение не такого, как Прим и другие его товарищи по Школе. Они были только полусуществами, рождёнными человеческой женщиной по лицензии. За Каминским же следовало повсюду настоящее Существо. Они ещё не видели его, так как оно имело право не появляться на люди, но все ощутили его присутствие.

За свою жизнь Прим видел такого только дважды — один раз на Экзамене, и один раз — когда провалил тест. Членами Тройки, осуществлявшей соблюдение Закона и производившей развеивание, были настоящие существа.

Он повернулся, собираясь уйти. И сейчас же за дверью в кабинет полыхнуло невидимое, яростное пламя. Он почувствовал, как содрогнулась материя, занимающая пространство кабинета, услышал даже в том несовершенном состоянии, в котором находился, страшный гул, который неумолимо нарастал, заполняя всё его существо. Не понимая, что делает, он рванул дверь кабинета и вбежал внутрь. Нечто подобное он ощущал однажды, когда его подвергли развеиванию. Процедура не была завершена, и его благополучно отпустили. Но чувство это забыть было невозможно. В помещении явно шла борьба, и как минимум два настоящих существа пытались развеять друг друга. Он отшатнулся от ударившей в него волны, силы которой не мог определить, и ударился спиной о закрывшуюся за ним дверь. В глазах его был только ослепительный свет, и он почти оглох от страшного звука раздираемой на части материи.

Он попытался уйти, почти неосознанно хватаясь за дверь. Тут свет засиял вовсе непереносимо, давящая в него волна стала обжигающе горячей. Он закричал, не слыша себя. Его словно обдало кипятком, гудение перешло в визг, поднялось до еле слышной высшей точки и перешло в низкий, звенящий басовитый вой.

И всё кончилось. Он не сразу осознал, что больше ничего не слышит и не чувствует. Его всё ещё прижимало к двери и первое, что он почувствовал, как липнет к спине взмокшая рубашка.

Прим глубоко вздохнул и отодвинулся от двери. Он моргнул, восстанавливая зрение. Перед глазами густо плавали огненные круги и белые точки.

Кабинет был чист, уютен и не носил никаких следов разрушения. Это была совершенно пустая, чисто убранная гостиничным персоналом комната. Он оглянулся на дверь. Глупо думать, что люди что-то заметили. Коммуникатор на поясе внезапно запищал, дав сигнал срочного вызова. Этим каналом пользовались только члены совета Школы. И ещё им могли воспользоваться существа, входящие в Тройку. Но это была лишь формальность. Для клиента же существовала своя линия. И для Прима в ней никогда не было нужды.

Он перевёл взгляд на прибор. Машинально нажал кнопку. Это тоже было формальностью, и просто подтверждало его готовность к общению.

— Существо неполной ценности по имени Прим, вы должны немедленно явиться к представителям Тройки. Повторяю — немедленно.

Ну, вот и всё. Ему конец. Накануне он долго думал, и решил сообщить о нарушении Инструкции совету Школы. На это решение повлияло развитие событий, налагавшее на него всё большую ответственность. Он понял, что, скрывая свой проступок, завязнет ещё больше, и тогда вина его будет несомненной. И вот результат. Он надеялся, что совет Школы разберётся с ним на своём уровне, и не станет информировать Тройку. Глупая надежда. Очевидно, его действия вопреки Инструкции оказались последней каплей, и теперь его ждёт неизбежное наказание.

Он собрался отжать кнопку, совершенно машинально, и застыл на месте. Его клиент закашлялся. Он физически ощутил нехватку воздуха, перехваченную спазмом гортань, трепетание лёгких. Это было так похоже на случившееся той ночью, что он даже забыл о вызове. Не может быть. Как мог появиться яд здесь, в гостинице, где только существ-охранников больше, чем в столице?

— Ты не собираешься выполнять требование Тройки? — спросили его, и он увидел стоящего перед ним Секстуса.

— Мне нужно идти к клиенту, — он шагнул вперёд. Хозяин продолжал задыхаться.

— Ты никуда не пойдёшь. — Секстус загородил дорогу. — Мы все получили сообщение. Мы обязаны проследить, чтобы ты отправился, куда нужно.

— Моему клиенту плохо.

— Это ничего не значит. Ты должен идти немедленно.

— Он умрёт, если я ему не помогу.

Секстус усмехнулся, глядя на Прима.

— Это всего лишь человек.

— Он умирает.

— Да ты и правда не такой, как мы, Прим, — Секстус уже откровенно ухмылялся, продолжая загораживать путь. — Ты любишь этих людей, как родных. Разве они не эксплуатируют тебя, как нас всех?

— Разве тебя родила не человеческая женщина?

— Женщина? Это просто инкубатор. Необходимое условие для моего существования. — Секстус брезгливо поморщился.

— Не провоцируй меня, Секстус.

— А то что? Хочешь утопить себя? Сделай одолжение. Дай мне в лоб, как ты уже сделал однажды. И даже не думай трансформироваться здесь. Тебя это погубит окончательно.

— Меня и так уже погубили окончательно, — ответил Прим, глядя на коллегу. — Но я хотя бы спасу одну жизнь.

Он двинулся вперёд, одновременно исчезая в мгновенной вспышке трансформации. Весь разговор с Секстусом — в человеческом исчислении — занял не больше секунды. Он ещё мог успеть.

Он появился в гостиной, когда собравшиеся там члены комитета начали поворачиваться на своих уютных диванах и креслах, чтобы озабоченно посмотреть на принявшегося надсадно кашлять господина Фишкина. В помещении не было ни одного коллеги. И он отметил, просто холодно зафиксировал, как всегда, когда находился в подобном состоянии, что они ждут его у двери. Он проник в клиента и увидел знакомую картину. Это привело его в состояние, сходное с бешенством. Всё так же отстраненно размышляя, он отметил, что проявление эмоций для него нетипично. Должно быть, сказывается беспокойство за этого человека и назойливость тревожащего фактора.

Он прошёлся по организму человека огненным шаром, выжигая уже знакомые точки. Заодно он уничтожил нарождающиеся комочки болезни и привёл этот примитивный организм в состояние почти идеальное. Насколько это было возможно для конкретного живого существа. Ему уже было всё равно, и холодное бешенство продолжало гореть в нём холодным огнём. Он мгновенно вышел и сконцентрировался у дивана, где клиент держался за горло, и жадно глотал посиневшим ртом воздух, но тут закашлялся господин Каминский. Это заставило его развернуться и вновь трансформироваться. Не думая о последствиях, он обследовал господина председателя, как своего клиента, и обнаружил те же признаки отравления. Почему существо, сопровождавшее этого человека, не поможет ему? Он прекрасно понимал, что попробуй такой, как он, только подумать, чтобы приблизиться к опекаемому существом клиенту, его бы мгновенно стёрли в порошок. Но никто не помешал Приму сделать это.

Люди, собравшиеся в гостиной, увидели, как у дивана, где судорожно кашлял господин меценат, прямо из воздуха возник один из секретарей. В первую секунду они не смогли определить, чей это секретарь. Потом он повернулся, глянув в сторону окна, это длилось мгновенье, но некоторые успели заметить на лацкане серого пиджака, в которых ходили все эти существа, отметку, вышитую цветной ниткой. Порядковый номер. Цифра один. Телохранитель господина Фишкина.

Затем телохранитель рассыпался на куски прямо у них на глазах, лишь пошёл неровными волнами потревоженный воздух, и температура в гостиной ощутимо упала. Они повскакивали со своих мест, и господин в белом, вышитом шёлком жилете, указал дрожащим пальцем на своего председателя. Сетчатка его глаз зафиксировала то, что отказался принять его мозг. Превратившийся в туманное облако телохранитель винтом всосался господину Каминскому прямо в живот. Господин в жилете придушенно вскрикнул, и упал на диван в полуобморочном состоянии.

 

Глава 16. Мы странно встретились

Прим отстранённо зафиксировал, как барахтается в кресле господин Каминский, подавленный навязчивой заботой слетевшихся ему на помощь членов комитета. У этого человека оказалось отменное здоровье.

Его коллеги уже двинулись в гостиную. Очевидно, они должны его задержать. Это их долг. Он должен подчиниться. Его долг последовать за ними. Он вспомнил брезгливую ухмылку Секстуса. «Ты любитель людей, Прим?» Сейчас он сконцентрируется, выйдет в дверь, и всё будет кончено.

Как прекрасно было ощущать себя таким, без ограничений, вне его тесной металлической комнаты под крышей особняка. Он вспомнил, как мальчишкой хотел заполнить собой весь мир. Пусть весь мир ему уже не видать, пусть напоследок это будет хотя бы эта гостиница. А потом можно и исчезнуть.

Он вспомнил об ожидающих его появления коллегах. Ничего, они могут подождать. Но они могут не пропустить его дальше. Он всё ещё был зол, странно зол, и при мысли о возможном препятствии пламя это разгорелось ещё ярче. Теперь он ощущал весёлую вседозволенность и решимость настоять на своём.

Он двинулся через гостиную в коридор, к выходу из номера. Его коллеги, как один, оставались в человеческом образе. Он отметил, что ни один не попытался задержать его. Напротив, они даже расступились, продемонстрировав готовность его пропустить. Это было понятно. Конечно, если начнётся драка, пятеро коллег порвут его на части, как стая собак рвёт зазевавшегося кота. Но чтобы начать, нужно трансформироваться. Этот момент опасен, и делает того, кто трансформируется, уязвимым. И в поединке один на один побеждает тот, кто успел первым. Они не могли не понимать, что уж одного из них он точно убьёт. И, очевидно, никто не хотел стать этим одним.

Он покинул номер, и принялся расти. Огромное здание гостиничного комплекса стало прозрачным и впустило его во все уголки своего пространства. Он ощутил биение энергоносителей, работающих почти на пределе своих мощностей, нагревшиеся участки стен и пола, где стояли механизмы. Отметил суету перемещающихся по этажам человеческих существ. Их было много, где-то больше, где-то меньше, и большинство было полно беспокойства. Он проник дальше, к нижним этажам, где были проложены нити коммуникаций, и ощущался тяжёлый холодный массив каменного основания.

Какое-то время он наслаждался новым ощущением почти неограниченной свободы. Потом сосредоточился на одном из этажей. Зачем он это сделал, было неясно, и он неторопливо обшарил своим вниманием пространство этажа, ища причину беспокойства.

Там, где плотная материя пола соединялась со стеной, двигалось живое существо. Это был человек, и вначале Прим скользнул мимо. Потом вернулся и присмотрелся внимательнее. И даже в том безмятежно-радостном состоянии всезнания, в котором он находился, его кольнуло острым чувством узнавания. Человек был носителем того, что едва не погубило клиента. Этого человека нельзя было упустить.

Он зафиксировал место и сконцентрировался в коридоре неподалёку.

***

Варенька шла вдоль стенки, шурша рукавом куртки по облицовочным панелям. Ей пришлось спуститься на нижний этаж. Там, где она собралась пересидеть время обеда, её уже заметили, и она почувствовала ненужное внимание к своей персоне. Проходивший мимо человек в халате обратился к ней с вопросом, она торопливо ответила что-то и с озабоченным видом двинулась дальше. Человек проводил её внимательным взглядом, и она сочла за лучшее спуститься вниз по лестнице. Очевидно, здесь она слишком бросается в глаза.

Сначала она немного подремала в туалете, пока длился обед в столовой. Потом в туалет стали заходить люди. Вареньку несколько раз толкнули, она послонялась возле умывальников, делая вид, что моет руки. Потом поняла, что невозможно постоянно занимать то одну, то другую кабинку. Пришла уборщица, и Вареньке пришлось уйти.

Теперь она неторопливо двигалась по коридору мимо запертых дверей. Ещё немного, и она примелькается везде. Что будет дальше, она не знала. Возможно, ей удастся как-то выкрутиться. А возможно, её опознают и вернут обратно в этот институт, где люди в балахонах держат мутантов. И её схватят, уложат на кушетку и воткнут в руку иголку. Она будет лежать, и смотреть, как из неё вытекает вся кровь до последней капли.

Она вздрогнула и остановилась, словно уткнувшись в стенку. Прямо перед ней нарисовался здоровенный мужик в сером костюме. Она могла бы поспорить, что только что его тут не было. Мужик стоял и смотрел на неё странно безмятежными глазами. Такой же взгляд был у деревенского дурачка Петьки, когда он ловил по весне в заросшем камышом ручейке головастиков, и выдавливал из их кругленьких животиков внутренности. Сосредоточенный и одновременно очень спокойный.

Она попыталась обойти его сбоку, но он загородил ей дорогу. Она опять двинулась в сторону, пытаясь обойти его с другой стороны, и он опять оказался прямо перед ней. При этом она даже не заметила, как он это делает.

— Ну, чего ещё? — наконец спросила Варенька. Наверное, это очередной бригадир. Или какой-нибудь местный начальник. — Я всё уже отнёс. Мне во двор нужно…

— Мне нужно поговорить с тобой, — сообщил мужик. У него оказался приятный низкий голос, и он совершенно не сердился. В отличие от всех встреченных ею здесь разнокалиберных начальников.

— Некогда мне разговоры разговаривать, — возразила Варенька, чувствуя неприятный холодок в животе. Мужик продолжал глядеть доброжелательно, но пройти не давал. Внезапно у него на поясе что-то пискнуло, он глянул вниз, где мигнул зелёный огонёк, и нажал кнопку. Огонёк погас.

— Пойдём со мной, — он взял её за руку, и они пошли по коридору. Варенька двигалась за ним, размышляя, почему ноги её не слушаются. Только что она изо всех сил попыталась пойти в другую сторону. Но ноги несли её вслед за мужиком, а рука, зажатая в его пальцах, похолодела, и Варенька почти перестала её ощущать.

Он провёл её в конец коридора, где слабо мигала и потрескивала одинокая лампа. Сбоку виднелась покрытая синей краской железная дверь. Судя по виду, её не открывали уже очень давно. Верзила толкнул ладонью дверь, дверь двинулась и отошла от косяка. Он потянул Вареньку за собой. Там оказалась площадка, пыльная и тёмная. От площадки отходила узкая железная лестница, ведущая наверх.

Мужик прикрыл за ними дверь и встал у косяка, загородив Вареньке выход в коридор. Она небрежно повернула голову, как бы ненароком глянув в сторону лестницы. Лестница состояла из дырчатых металлических планок, обрамлённых символическими перилами из металлических же прутьев, и отвесно уходила прямо в потолок. Там она оканчивалась, упираясь в квадратный люк. На петлях люка красовался массивный висячий замок. Бежать было некуда.

— Слушай, ты, громила, — сказала Варенька, отчаянно труся. — Если ты чего задумал, так даже не мечтай. Меня уже ищут.

— Думаю, мне следует сдать тебя полиции, — задумчиво сказал верзила, оглядывая Вареньку. — Сколько человек уже пострадало от тебя?

Она почувствовала, что сердце, только что колотившееся в груди, торопливо ухнуло в самые пятки. Варенька вдруг поняла, какая она маленькая и тощая против этого мужика в сером красивом костюме. Этот был одет даже лучше, чем тот, в комнате со стеклянными дверьми в институте. Как она сразу не поняла, что он тоже оттуда.

— Пожалуйста, только не надо вести меня обратно, — заскулила она, отодвигаясь к самому краю площадки и отчаянно потея. — Я не хотела их убивать. Они сами умерли. Пожалуйста, только не туда. Меня там совсем прикончат. Всю кровь высосут, до капельки.

Она уже не понимала что говорит. В голове у неё крутилась сцена в фургоне. Потные ладони, хватающие её за ноги. И синее лицо, уткнувшееся ей в плечо. Тот мужик умер просто потому, что прикоснулся к ней. Может, этот тоже умрёт, и она сможет убежать. Если продержится здесь, в безлюдном месте, достаточно долго, чтобы это, чтобы оно ни было, успело подействовать. И если потом она сможет отодвинуть его от двери.

Мужик словно прочёл её мысли. Он перевернул руки ладонями вверх и задумчиво оглядел ладони.

— Ты хочешь, чтобы я умер? — она отчаянно замотала головой, а он опять посмотрел на неё. — Должен сообщить, что это бесполезно.

— Пожалуйста, не сдавайте меня им, — прошептала Варенька, давясь слезами. Она плакала уже непритворно, и не могла остановить текущие по щекам горячие ручейки. Не может быть, чтобы вот так всё закончилось. Она никому не хотела вреда.

— Я тебе верю, — неожиданно тихо сказал мужик, аккуратно вынимая из нагрудного кармашка белоснежный платок и отирая руки. Потом протянул руку, и не успела Варенька отшатнуться, протёр мягкой тонкой тканью её ладони и одним взмахом промокнул ей лицо. Платок переместился в карман брюк, а мужик продолжил, словно ничего не случилось:

— Думаю, ты и правда не знаешь себя.

Он хотел добавить что-то ещё, но опять пискнуло, овальный предмет на его поясе мигнул огоньком, и чей-то голос сказал:

— Прим, оставайтесь на месте. Вы обнаружены. Не двигайтесь, и ждите представителей тройки.

Варенька с любопытством глянула на мужика. Что это за тройка такая, если при упоминании о ней его просто перекосило? И что значит — прим?

Мужик замер и словно прислушался. Потом посмотрел на Вареньку. Она увидела его глаза и испугалась. Если до этого они были совсем как у Петьки-дурачка, то теперь стали вовсе странными. Как у дядьки Матвея, когда тот обдумывал очередную гениальную идею. Которую потом все жители Гнилушек дружно называли дурью и с ужасными проклятиями божились, что уж это ему сходит с рук в последний раз.

— Ты хочешь, чтобы я отвёл тебя домой? — спросил он, и она поняла, что он не шутит.

— Нет, — ответила Варенька, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не согласиться. — Если доведёшь меня до леса, я там и помру. Из деревни меня всё равно погонят.

— Тогда что ты хочешь делать?

— Не знаю. Я хотела уйти отсюда. Но никак не выходит. А тебе это зачем? Ведь ты из института?

— Нет.

— Нет? — Варенька встрепенулась.

— Нет. И я должен вместе с тобой пойти туда, где нас обезвредят. Мы оба опасны для окружающих. Только я почему-то совсем не хочу туда идти.

Варенька обвела его взглядом. Должно быть, этот тип проворовался на складе. Или дал кому-то в глаз. Вон, какой здоровый. Она явственно представила последствия такого удара, и скривилась.

— Ну, это и ежу понятно. Никому не хочется.

— При чём тут ёж? — спросил он, и Варенька растерялась. — Мы можем уйти отсюда. Я могу провести тебя в город. Ты пойдёшь со мной?

Не веря своим ушам, она торопливо закивала. Уж лучше пойти с этим явно тронутым мужиком, чем сидеть и ждать, пока её поймают.

— Иди за мной, — сказал он. — Делай, что скажу, и молчи.

***

Анна свернула в первый попавшийся коридор. За ней уже никто не бежал, но она никак не могла выровнять дыхание. Ей всё-таки пришлось привести в действие план Г. И ей повезло, что охранник действительно устал.

Она пошла увереннее, на ходу вынимая камеру из крепления и приводя её в нужный режим. Теперь надо только не зевать. Даже в таком удалённом от эпицентра месте можно поймать ценную рыбку. Она пройдётся частым гребнем по зданию, ловя всё подряд. А мусор потом можно и выбросить.

Она свернула за угол и увидела идущих навстречу людей. Теперь надо спокойно приблизиться и задать пару вопросов. И несколько снимков на всякий случай. Разбираться будем потом. Время не ждёт.

Это были мужчина в хорошем неброском костюме и молодой человек в кепке, надвинутой на глаза и зелёной мешковатой куртке рабочего. Странное сочетание. Она выждала, пока дистанция сократится, и загородила им дорогу. Привычное — «позвольте задать несколько вопросов» — и вежливая, но непреклонная улыбка человека, привыкшего добиваться своего. Она проделывала это не раз.

Мужчина в сером костюме отодвинул её ладонью. Как вещь. Как пустую коробку. Ах, вот как.

Разрешите, — Анна вскинула камеру. Движение было отработанным, и она не ожидала от случайных людей мгновенной реакции. Взмаха руки она не заметила, а объектив упёрся в ладонь. Она шагнула ближе, но не смогла сделать ни шагу. Присмотрелась, и журналист в её душе сделал стойку, как собака на дичь. Это было существо. Она обругала себя за невнимательность. Анна прекрасно знала, как они выглядят, и даже посвятила некоторое количество своего времени на подробное изучение этого вопроса. Мало кто из её окружения знал их, как она, и, в отличие от многих, Анна никогда не называла их мутантами. Она читала о них всё, что только можно было достать. Она прекрасно знала всю историю их появления, официальную и не очень. Самоназвание у них было на самом деле длиннее, но она предпочитала для краткости называть их существами, что было вполне правильно.

Это существо выглядело немного необычно, она ещё не поняла в чём дело, но заинтересовалась ещё сильнее. Человек рядом с ним теперь вызывал всё большее любопытство. Кого могло сопровождать одно из этих существ? Все знали, что они редкие птицы, и просто так не шляются по закоулкам с простыми людьми. Услуги их были очень дороги. Оплатить их были в состоянии или действительно богатые люди, или члены правительства, за государственный счёт. Ну, и, конечно, члены мирового комитета имели по одному такому существу.

— Не нужно следить за нами, — сказало существо, но Анна опять загородила им дорогу. Она во что бы то ни стало решила вытянуть из ситуации что только можно.

— Прошу вас ответить на несколько простых вопросов, — снова начала она, но тут худая фигура в мешковатой куртке и кепке отлепилась от стены. Только отработанная реакция позволила Анне хоть немного отразить удар. Фигура неожиданно легко подпрыгнула, и носок грубого ботинка угодил Анне в коленную чашечку. Вернее, угодил бы, если бы она не отвернула в последний момент ногу. Но и полученного тычка в косточку лодыжки было вполне достаточно. Анна согнулась, моргая заслезившимися глазами, и услышала спокойный голос существа:

— Не надо было этого делать.

— А чего она пристала? — ответил хрипловатый голос подростка, и Анна поняла, что это девушка. — Пусть скажет спасибо, что не в лоб ей засветила. А то бы сейчас копыта откинула.

«Вот и не откинула бы, ты, тварь зелёная» — подумала Анна, кривясь от боли и унижения. — «Не знаешь, с кем связалась». Но следовало признать — идти она пока за ними не сможет. А сможет только ковылять.

 

Глава 17. Город

Вот это да, — Варенька втянула голову в плечи, подавленная невиданным зрелищем. Всё, что она видела до этого, было просто ерундой. — Это я понимаю, город так город.

Они стояли у остановки троллейбуса, и Варенька старалась не жаться к этому громиле слишком близко. Нельзя показывать свой испуг.

Она хотела поддать назойливой девице в коридоре ещё и по шее, чтобы уж наверняка отстала, но этот чудак не позволил. Он только повертел в руках штуковину, что девица тыкала им в лица. Оглядел внимательно и сунул той в кармашек на боку. Они пошли быстрее, и Варенька едва поспевала за ним. В глухом местечке они остановились, и он выкинул фокус. Иначе это назвать она отказывалась.

— Смотри сюда. Не поворачивайся, пока не скажу, — ткнув пальцем в стенку, приказал он, и она послушно отвернулась. Досчитала до пяти и глянула через плечо.

И остолбенела. На неё смотрел совсем другой мужик. Кто это, она не знала, но этот был совсем другой. В руках у него была маленькая книжица потрёпанного вида, и он сосредоточенно листал исписанные мелким почерком странички в клеточку.

Варенька несколько раз открыла и закрыла рот. Он захлопнул книжицу и сказал знакомым голосом:

— Не бойся.

И добавил с усмешкой, которая окончательно ввергла Вареньку в ступор:

— Будем считать, что полиция тебя уже нашла.

Потом он положил ей свою лапу на плечо и поволок прямо к выходу. Она спотыкалась вполне непритворно. Встреченный ими у ворот человек в пятнистом комбинезоне и куртке только кивнул, пропустив их в калитку. И отвернулся, надвинув козырёк кепки на покрасневшие глаза.

Подъехала большущая машина квадратных очертаний с разрисованными краской боками. Отворились створчатые дверцы, люди на остановке поспешили внутрь, и они влезли следом. Он пихнул Вареньку в угол, к вытянутому стеклянному окошку и стал вплотную, загородив от остальных. Она ничего не видела из-за него, и как не вытягивала шею, чтобы осмотреть невиданную машину изнутри, толком ничего рассмотреть не могла. Потом к ним подошла тётка в оранжевой куртке. Тётка протянула руку с двумя бумажками и глянула вопросительно. Варенька вспомнила тётку в столовой. У этой было такое же ждущее и раздражённое выражение лица. И даже говорила эта тётка похоже:

— Чего смотрите, оплатите билеты.

Варенька посмотрела на своего провожатого. Он смотрел на тётку и молчал. Злясь на него, она полезла в карман куртки. Привычным жестом вытянула кучку бумажек. Если ей опять скажут, что мало, можно будет выйти.

— Что-то много, — усмехнулась тётка. Взяла две бумажки. Сунула в руку Вареньке два билета, и пошла дальше.

Ехали они долго. За большим прозрачным окном мелькали огромные дома. Варенька никогда раньше и представить не могла, что такие бывают. И как они не падают, думала она, провожая глазами высоченные коробки, усыпанные маленькими квадратиками окошек. До этого они миновали совершенно уже неимоверных размеров башни, залитые солнечным светом и сверкающие так, что было больно глазам. Потом пошли дома поменьше, и Варенька с любопытством выворачивала шею им вслед. Между домами мелькали странного вида сооружения, рядами торчали хилые деревья, и в крохотных площадках с насыпанным кучкой песком копались ребятишки.

Потом дома кончились, и троллейбус долго двигался вдоль бесконечного забора. Поверх забора виднелись прямоугольники зданий с торчащими поверх крыш полосатыми и красными трубами.

Наконец забор кончился, и опять замелькали дома. Здесь они были не такими большими. От их однообразия у Вареньки зарябило в глазах. Она посмотрела из-под локтя своего нового знакомого внутрь машины. Людей было уже совсем немного. Некоторые дремали на сиденьях, повесив головы и прикрыв глаза. И когда машина в очередной раз остановилась, тётка в оранжевой куртке объявила:

— Конечная!

Немногочисленные оставшиеся люди поднялись и полезли по ступенькам через раздвинувшиеся двери на улицу. Они тоже вышли вслед за остальными.

Люди двинулись кто куда, они тоже пошли по узенькой дорожке, выложенной плиткой. Впереди за рядком тоненьких деревьев виднелись такие же одинаковые дома, что успели Вареньке надоесть ещё из окна.

— Сгусток протоплазмы, — невнятно пробормотал мужик рядом с ней, и она в изумлении воззрилась на него.

Когда они ехали, он успел опять сменить внешность. Варенька не заметила, как он это проделал. Должно быть, это произошло в той давке, когда они проезжали мимо нескончаемой стены с трубами за ней. Троллейбус остановился у огороженного клочка земли у дороги, и внутрь ввалилось неимоверное количество людей. От них пахло дымом, пылью, железом и ещё невесть чем. Они с гомоном, шутками и ругательствами заполнили все свободные места, и в машине стало совсем нечем дышать. Только к концу пути количество людей вокруг них уменьшилось настолько, чтобы можно было стоять свободно.

Теперь он выглядел как раньше. Только белобрысая щётка волос стала темнее, да очень светлые глаза стали серыми. И костюмчик приобрёл потёртый вид, а дурацкая цифра на лацкане исчезла.

— Развеять три раза подряд будет мало, — продолжал бормотать он. — Примитивное существо. Работать ковриком в прихожей и то честь.

Он посмотрел на Вареньку и спросил:

— Как у вас называют человека, который ничего не знает и не умеет?

— Дурак, — осторожно ответила она. Мужик явно был не в себе.

— Тогда я трижды дурак, — сказал он, покачав головой.

— Слушай, ты, — зло сказала Варенька, озираясь по сторонам. Рядом никого не было, и она прошипела: — Ты меня увёл из укромного местечка. Я тебя об этом не просила. Ты сказал, что можешь мне помочь. Я пошла за тобой, как овца. Завёл меня невесть куда, а теперь дурочку ломаешь? Сначала делай, что обещал. Сходить с ума потом будешь.

— Скажи, сколько у тебя денег? — вместо ответа спросил он.

— А что? — буркнула Варенька.

— Я только недавно понял, что денег у меня нет совсем. Нам не на что будет купить билет до столицы.

— Куда купить билет?

— Нам надо в столицу. Там мы смогли бы решить наши вопросы.

Столица для Варенька была понятие эфемерное.

— Чего мы там забыли, в твоей столице? — потом до неё дошёл смысл его слов, и она переспросила: — У тебя совсем нет денег?

— У меня есть карточка. И я не могу ей воспользоваться.

— А-а. — Ей это ничего не сказало.

— Меня сразу обнаружат. И тебя тоже.

— О.

— Я не знаю, где взять столько денег. Я дурак. Хуже амёбы.

— Ладно тебе, — сказала смущённая Варенька. — У меня тоже денег нет. Я же не плачу.

Он поглядел на неё глазами Петьки-дурачка и отвернулся.

— Идём, — сошёл с дорожки и двинулся в сторону домов. Варенька кинулась за ним.

— Куда это ты? — пропыхтела она, едва поспевая вслед.

— Там есть возможность заработать, — бросил он на ходу.

Они свернули за угол невзрачного дома, прошли по выложенной серой плиткой дорожке, и выбрались на другую улицу. Как-то незаметно потемнело. Дома повернулись боком, загородились густыми кустами, постриженными под гребёнку. Над противоположной стороной улицы светилась вывеска, выведенная цветными фонариками. Варенька попыталась прочесть загогулистую надпись. У неё получилось только первое слово — «Голубая…» Дальше шло не то «лошадь», не то ещё что-то.

Они взошли по ступенькам. Варенька тянулась вслед за ним, опасливо глядя на красивые двери с выгнутыми ручками. За дверью было ещё красивее, и она в восторге завертела головой. «Деревенская ты дурочка, Варвара», — упрекнула себя, старательно прикрывая рот. — «Глазеешь, как баран на новые ворота».

К ним тут же придвинулся внушительного вида парень и перебросился парой слов с её провожатым. Ей показалось, что сейчас их выставят вон. Но нет, тот пробормотал что-то парню, и их пропустили.

Он провёл её вглубь роскошного зала. Такой красоты Варенька ещё не видела. Там всё было новенькое, разноцветное и какое-то совершенно непривычное.

В самом конце зала поперёк тянулась доска. Доска была отполирована, как стол у них в доме, когда им занималась сама бабка, показывая внучкам пример мастерства. За доской по стене до самого потолка высились самые разные вещи. У Вареньки зарябило в глазах от цветастых разнокалиберных бутылок. Поверху тянулись ряды больших рюмок, подвешенных головами вниз. На фоне бутылок неторопливо перемещался мужик в белой рубашке и смешной тряпочке на шее, повязанной бантиком. Такой бантик Варенька однажды навязала своей кошке. Только у этого тряпочка была не в пример лучше.

Её спутник прислонился к доске и поглядел на мужика в бантике. Мужик равнодушно глянул на Вареньку, озирающую высокий круглый табурет, и обратил взор на её товарища. Они обменялись несколькими быстрыми фразами, смысла которых она не успела уловить. То ли у обоих была каша во рту, то ли слова были незнакомые. В последнее время Варенька их наслышалась столько, сколько не слыхала за всю свою жизнь.

— Таких нам не надо, — наконец внятно сказал мужик в бантике.

Потом поманил её друга пальцем, сунулся к самому уху. Пошептал что-то, рот скривился в улыбочке. Тот помотал головой.

— Нет. Я этого не делаю.

Мужик опять пошептал, улыбаясь совсем уже противно.

— Нет. Этого тоже.

— Ну, не знаю, — протянул мужик. Он выудил откуда-то рюмку и принялся её старательно протирать белой тряпицей. Только скрип стоял. — А что вы ещё умеете?

Варенька оторвалась от созерцания бутылки с налитой внутрь синей жидкостью. Бутылка была в виде женщины в шапке. Шапка напоминала шляпку мухомора.

— Да мы всё можем, — неожиданно сказала Варенька. Ей не понравился пренебрежительный взгляд мужика. «Если откажет, плюну ему на пол», — решила она про себя, — «пускай этот её друг потом хоть обругается».

— Это кто? — спросил мужик с бантиком. — С тобой, что ли?

— Да.

— Это мой брат, — отрубила Варенька. — Ты не смотри, что он с виду такой простой. Большой вырос, ума не вынес. Зато кого хочешь одной левой заломает.

— Что-то вы не очень похожи.

— А мы сводные, — продолжала вдохновенно врать Варенька. — Моя мамка сама не знает, где его нагуляла.

Мужик с бантиком моргнул. Внимательно оглядел её спутника. Со стуком поставил рюмку.

— Слышь, ты. Я тебя раньше никогда не видел? Ты случайно не из этих? — Мужик понизил голос, и навострившая уши Варенька услышала что-то вроде «полукровки».

— Может быть.

— Понятно. — Мужик с бантиком со свистом втянул воздух, подобрав кругленький животик. Кивнул им, отходя от доски. Прошёл к краю и открыл оказавшуюся сбоку дверцу. Что-то сказал туда. Обернулся.

— Посидите. Сейчас всё уладим.

 

Глава 18. Всё смешалось...

— Да оставьте же меня в покое, — господин председатель отмахнулся от человека в белом жилете как от назойливой мухи, — со мной всё хорошо.

— Всё же нельзя давать волю этим секретарям, — пробормотал человек в жилете. Он почти уверил себя, что последнее, жуткое видение, ему померещилось. — Являются прямо среди нас, как… Как бог знает что.

После неожиданной и скандальной сцены члены комитета ощутили сильнейший позыв прогуляться. Они раскланивались с хозяином номера, и торопливо выходили в дверь. Там ждали секретари. И господин председатель с брезгливой миной заметил, что они выстроились вдоль стены, как институтки в ожидании приглашения на тур вальса.

Первым вышел господин меценат. Он ещё судорожно сглатывал, потирая горло, и озирался по сторонам. Его телохранителя нигде не было видно, и члены комитета, переглянувшись, обмеряли господина Фишкина снисходительными взглядами. Очевидно, телохранитель боится показаться хозяину на глаза. Неровный характер господина мецената был известен всем.

Господин Каминский выбрался в коридор. Там он сердито одёрнул полу своего сшитого на заказ пиджака. Его заместитель ухватился за своего председателя руками, которыми поедал свои любимые канапе. Если запачкал ручную вышивку, ему придётся об этом сильно пожалеть. Он фыркнул. Поднял голову к потолку и сказал в пространство:

— Дорогой друг, я собираюсь поработать у себя. — В номере ждали срочные бумаги. Его секретарь обычно опережал его, и к приходу господина Каминского в делах царил идеальный порядок.

Он толкнул дверь, уже отвечая мысленно на очередное письмо. За дверью оказалась горничная. На полу лежал мешок для белья. Он рассеянно кивнул, проходя в кабинет. На столе лежал листок бумаги, он подошёл и протянул руку. Пальцы не успели коснуться листка. У господина Каминского потемнело в глазах. Потом вспыхнула россыпь ослепительных искр, мир закрутился колесом, и всё пропало.

Горничная посмотрела на лежащего у её ног человека. Подняла глаза и встретилась взглядом с официантом.

— Вот видишь. Это совсем не трудно.

— Скорее. Уходим отсюда. Давай мешок.

Они вдвоём засунули неподвижное тело в мешок для белья и переложили его на тележку.

— Я уже думал, нам конец, — тихонько произнёс официант, — как послушаешь про этих… привидений.

— Говорили тебе, не так страшен чёрт, как его малюют, — возразила женщина.

Они подвезли тележку к двери.

— Не падай духом, товарищ. Всё будет хорошо.

Дверь распахнулась, тележка выехала в коридор.

***

Анна доковыляла до своей машины. У дороги было не так много места, но она недаром слыла среди друзей виртуозом по части художественной парковки в особо трудных местах.

В коридорах она потеряла их след. Ей пришлось с этим смириться. В огромном здании было ещё много лакомых кусочков. И она ловила рыбку, пока строгая рыбинспекция в лице распорядителя и охраны не взяла её в оборот и не выставила наружу.

Она уселась на сиденье и проверила снимки. Самыми первыми шли неудачные кадры. Если бы она потрудилась рассмотреть эту парочку пораньше! Она всё же ухитрилась сделать пару снимков им вслед, делая вид, что потирает коленку. Анна глянула в экранчик. Ничего. Совсем ничего. Горькое разочарование свело рот, она бросила камеру на соседнее сиденье. Впрочем, что ещё можно ожидать от существа. Эти фокусы вполне в их духе.

Она вывела машину на проспект. Нужно ещё кое-куда заехать. Визит вежливости, не больше.

***

— Господин Каминский. Господин Каминский. Странно. — Распорядитель оглянулся на дышащих ему в спину господ политиков. — Вы уверены, господа, что его нужно искать здесь?

— Он ясно сказал, что будет у себя, — сказал один из них.

— Его нигде нет, — добавил другой. Он оглянулся на своего секретаря. Тот пожал плечами. — Наши секретари пробовали связаться с ним по своим каналам.

Оба политика передёрнули плечами. Они всё ещё не могли привыкнуть к особенностям своих подчинённых.

— Они не могут сказать ничего определённого.

— Может быть, господин Фишкин…

— Он тоже ничего не знает. У него самого… — политик замолчал. Господин меценат был крайне невежлив. Он до сих пор не мог найти своего телохранителя.

— Хорошо, — обречённо отозвался распорядитель. Он кивнул своему человеку.

Номер открыли, они вошли. Дверь в кабинет была открыта настежь.

Распорядитель остался возле входа, они прошли по номеру, заглянули в кабинет. На столе лежал листок бумаги. На листке крупными печатными буквами было выведено: «Это возмездие»

— Что это? — один из них протянул руку, собираясь поднять листок.

— Не надо, — его секретарь загородил стол. Сам аккуратно приподнял послание, повернул другой стороной, осмотрел. Так же аккуратно положил на стол.

— В чём дело? — резко спросил член комитета. Он глядел на листок, как на змею.

— Мало ли что, — меланхолично ответил секретарь.

— Что это значит? Что значит «возмездие»? — заместитель господина председателя почувствовал приближение истерики, и, вытащив платок, принялся им торопливо обмахиваться.

— Это значит, что господина Каминского мы, скорее всего, здесь не найдём, — ответил член комитета, худой человек с коротко остриженной головой, словно побитой инеем. Он неторопливо вытянул из кармашка изогнутую курительную трубку, и принялся уминать табак. — Господин распорядитель, оповестите охрану.

— Охрану? — взвизгнул заместитель. — У Каминского была охрана!

— Значит, теперь нет. — Ответил член комитета, сжимая черенок трубки в зубах. Он не терпел истерик.

— Это уже слишком, — сказал заместитель, беря себя в руки. Уступать первенство в любой ситуации кому бы то ни было, кроме председателя, он не собирался. — Да бросьте вы, наконец, курить! В такой момент!

— Лучше занялись бы делом, — отозвался тот, выпуская клубок дыма. — У курильщика всегда момент такой. Неподходящий.

***

— К нам поступил запрос, — человек в широком кресле простучал пальцами по подлокотнику.

Человек напротив, сидящий в таком же кресле, прислушался к выводимому тихой дробью маршу Мендельсона. Он давно пытался понять мотивы поведения собеседника и тайный смысл его непредсказуемого поведения. В последнее время он склонялся к мысли, что никакого тайного смысла не было вообще.

— К вам поступил запрос… — повторил он. Задать вопрос было можно и прямо. Получить прямой ответ — не всегда.

— Вы считаете позицию комитета по глобальным проблемам стоящей внимания? — спросили его вместо ответа. Президент умело скрыл раздражение. Этот человек в кресле выглядел моложе него лет на пятнадцать. Если не больше. Сколько ему на самом деле, президент не пытался даже выяснять. Для тех, с кем ему приходилось иметь дело, это не имело значения. И этот тип даже не старался скрывать своих привычек и манер. Он любил положить ногу на ногу в присутствии сколь угодно важного собеседника, и с детским восхищением рассматривать носок новенького ботинка. Или в середине беседы подняться с места и начать ходить кругами по кабинету, заглядываясь на развешанные картины и подбирая и крутя в пальцах разные безделушки. Мелких презентов, сувениров и прочей мелочи за не слишком уж долгий срок работы на посту президента уже накопилось немало. От наблюдения за нарезающим круги по кабинету собеседником начинала болеть шея и кружиться голова.

— Позиция весьма оригинальная, — ответил он, покачивая головой. — Давно у нас не выдвигалось сколько-нибудь решительных предложений.

— Вы считаете предложение господина Каминского просто позой? — в лоб спросил собеседник.

Президент поёрзал в кресле. В душе он так и думал. Подготовленная к выступлению на собрании речь содержала намёк о слишком ретивых политиках и необходимости взвешенных решений. И оставляла большое пространство для манёвра.

— Думаю, до принятия определённого решения нужно провести ряд консультаций… В любом случае мы обладаем правом наложить вето.

— И количество членов комитета не повлияет на ответ, — небрежно произнёс собеседник, принимаясь барабанить польку.

— Этот вопрос не входит в повестку дня.

— Нам безразлично количество совещательных голосов, — сказал человек в кресле. Он сложил пальцы домиком и посмотрел сквозь них на президента.

— Понимаю. Вы хотите сказать, что не сможете выделить достаточного количества своих работников для сопровождения, если членов комитета с правом решающего голоса станет больше? — Президент испытал облегчение. Всё просто, никакой загадки в словах собеседника нет, и не было. Обычный организационный вопрос.

— Думаю, нам придётся провести ряд консультаций, — человек в кресле улыбнулся, и президент немного смутился. Он успел отвыкнуть от шуток в свой адрес. И он не всегда мог понять, когда этот человек шутит, а когда нет.

 

Глава 19. Гибель криминального отдела

— Да что же это такое?— вопросил в воздух Петрович. — Да что за день сегодня!

Лаборант Витя в изумлении посмотрел на шефа. Ещё никогда он не видел, чтобы Петрович ронял пробирки. Теперь шеф уронил их целых две. На полу образовалась кучка осколков, выложившихся узором в виде звезды.

Петрович скорчился на табурете, уткнув лоб в ладони, и затих, поматывая головой. Витя вернулся к работе.

— Да нет же! — гаркнул за его спиной Петрович, рука лаборанта дрогнула, и к узору на полу добавилась ещё одна звезда. — Не может быть! Я проверил! Десять раз проверил, чтоб её…

Он забормотал вовсе уже чёрные слова, которых, как гласила ходившая меж коллег легенда, набрался в своё время на службе в одном хитром подразделении.

Петрович вернулся от начальника. Витя только увидел лицо шефа, и отвернулся. От Петровича в таком состоянии шарахались даже демонстрационные скелеты в шкафу. Нужно было дать ему выпустить пар и успокоиться. Обычно это происходило через полчаса. Петрович посидит, посидит, тяжко вздыхая, потом пошарит взглядом в поисках любимой чашки с гербом города. Ещё раз шумно вздохнёт, дунет в чашку и попросит Витю налить ему чайку. Отхлебнёт, сопя и отдуваясь, крякнет, поставит чашку. Скажет — «ну и дела у нас творятся, Витёк». И всё.

Сегодня метод не сработал. Петрович продолжал сидеть в глубокой задумчивости, напоминая известную статую мыслителя. И, кажется, даже не моргал.

Совещание у начальника, Игоря Рудольфовича, напоминало сцену из давно забытого фильма ужасов, где главный герой, храбрый, но наивный молодой человек постепенно прозревает, обнаруживая в сидящих рядом соседях по обеденному столу жутких монстров-кровососов.

Привыкший ко всему Петрович не ожидал от судьбы такого удара. Накануне их спешно вызвали в полном составе на объект. На месте их ждал жуткий бардак. Уже тогда он заподозрил, что ещё спит и видит дурацкий сон. Место вызова, роскошный номер новенькой гостиницы, являло собой печальное зрелище. Всё, что можно, было затоптано толпами взволнованных политиков, официантов, горничных, чрезвычайных и полномочных комиссаров и ещё бог весть кем. Одно только зрелище заламывающего руки известного политика в перекосившемся на круглом животе жилете могло вызвать приступ изжоги у кого угодно.

Пока носились туда-сюда табуны возбуждённых корреспондентов и призывались все службы поддержки, Петровичу удалось приступить к работе. Он умел сконцентрироваться и не обращать внимания на раздражающие факторы. Ползая по полу, он наткнулся на капитана.

«Поподробнее, пожалуйста, — говорил капитан Зуйков своим кошачьим голосом, голосом кота, завидевшего мышь, — как вы говорите, он выглядел? В какой момент это произошло? Так, так. Интересно…» Петровичу было всё равно, что интересно Зуйкову. Но кое-что из услышанного его встревожило. «Посинел, говорите? Да, да. И что же? Рыба, икра, шампанское, мартини… Все ели? Нет, нет, это просто для реконструкции событий. Продолжайте, пожалуйста…» Мимолётно вспомнив о странной субстанции на бутылке, Петрович обогнул капитана и продолжил работу. Если бы он знал, чем вскоре обернётся это дело. Оползав на карачках всю гостиницу, Петрович вернулся в отдел. Предстоял аврал, и он выбросил посторонние мысли из головы. Потом лаборатория превратилась в кромешный ад, и Витя, торопливо выбежавший в уборную и рысью вернувшийся обратно, сравнил их с чертями, которым в и так уже переполненную преисподнюю доставили внеплановую партию грешников.

На следующий день, когда измученный, но полный трудового настроя Петрович явился на службу, его вызвали в начальственный кабинет. Рядом с Игорем Рудольфовичем в своём лучшем мундире сидел сам генерал. И явившийся последним криминалист, к опозданиям которого обычно относились с пониманием и даже с сочувствием, был пронзён недовольным начальственным взглядом. В кабинете уже негде было сесть, и Петрович примостился на запасной стульчик, который обычно торчал в углу, и звался аварийным.

Начальник был официален. Пока рассевшиеся по стульям офицеры докладывали о результатах работы, Петрович даже слегка задремал. Сказалась суровая гонка последних дней. Потом Игорь Рудольфович повысил голос, и необычный тембр начальственной речи заставил криминалиста встрепенуться. «Дело передаётся под контроль столичных служб» — он кивнул на стулья рядом с собой. Там сидел генерал, застывший как изваяние, и до сих пор не произнесший не слова. Игорь Рудольфович указал на скромно сидящую возле генерала женщину и сказал: «Теперь возникающие вопросы непосредственно можете обращать к нашему гостю. Расследование поручено ей, и все наши службы должны оказать ей всемерную поддержку». И генерал важно кивнул головой.

В кабинете на мгновение воцарилась тишина, присутствующие офицеры принялись переваривать сказанное.

«С нашей стороны к делу подключается капитан Зуйков» — сообщил начальник, и капитан скромно потупился, теребя свой непременный блокнотик, который коллеги называли шпаргалкой, а циничный Петрович — нужником.

Потом они ещё долго обсуждали нюансы. Петрович ждал, пока болтовня закончится и можно будет вернуться к работе. Наконец начальство обратило внимание на криминалиста. Петрович принялся докладывать, но слушали его рассеянно. Игорь Рудольфович монотонно кивал. Генерал неотрывно смотрел на криминалиста, словно пытался разглядеть соринки на его видавшем виды лабораторном халате. «Кстати, насчёт этого дела в особняке Фишкиных. — Начальник мучительно сморщился, — вы докладывали, что получен только предварительный результат. Мне же сообщили, что выводы однозначны. Бросайте заниматься этим делом, хватит. У нас и без того есть чем заняться».

Криминалист поглядел на Зуйкова. Капитан сидел с видом пай-мальчика. «Что значит, однозначны? — выговорил Петрович, отведя взгляд от капитана, — разве я так сказал?»

«Раз ничего нет, значит так» — отрезал Игорь Рудольфович. И потрясённый Петрович узнал, что выводы, предоставленные по окончании экспертизы, не оставляют места для сомнений. Он попробовал спорить, но начальник мягко посмотрел на него и примирительно пробормотал: «Да бог с тобой, Петрович. Помнишь, как ты в лесу грибочки искал? Ну и что вышло? Давай, не зацикливайся». Столичная гостья удивлённо поинтересовалась этим замечанием, и окончательно убитый криминалист выслушал в очередной раз историю о собственных похождениях, которые в их управлении успели обрасти неправдоподобными подробностями, и превратились в местную легенду.

Было это сравнительно давно. Петрович ещё осваивался в своей лаборатории, переведшись из другого региона. Местные красоты поразили его воображение заядлого охотника и грибника. Он каждый свободный день старался проводить в густых лесах, окружавших Емельяновск, и коллеги регулярно получали к столу что-нибудь от результатов этих походов. Особенно удавались Петровичу солёные рыжики.

Старожилы помнили, как вернувшийся с очередной охоты криминалист с горящими глазами уединился в лаборатории, и принялся за работу с рвением просто небывалым. Какое-то время ходили слухи, поддерживаемые самим Петровичем, что он на пороге открытия, тянущего если не на мировую сенсацию, то уж на прорыв в науке точно. Потом на пороге отдела по расследованию особо тяжких, где у Петровича были лучшие друзья, появился сияющий криминалист и объявил, что нашёл новый вид поганки. «Это что-то, парни, — вещал Петрович с горящими глазами, — вот увидите. Такого даже старик Мендель не знал». Дело было только за малым. Петрович собрал материал, послал его в столицу и ждал ответа. Ответ пришёл нескоро. Коллеги ещё долго вспоминали убитого Петровича, рыдавшего в жилетку своего друга Эльдара и повторявшего: «Да как же так, я же сам… Сам проверял… Как это — просто обычная вещь… не может быть… просто отклонение от нормы…» А Эльдар похлопывал друга по плечу и приговаривал басом: «Брось, Петрович, им в столице виднее».

После этого криминалиста ещё долго называли знатным грибоводом, правда, за глаза. И когда возникало трудное дело, а лаборатория медлила с ответом, некоторые шутили: «Опять Петрович открытие готовит». Со временем история забылась, и помнили её только бывалые сотрудники.

***

Петрович поднял голову и посмотрел на лаборанта невидящими глазами.

— Так, где она у меня… — пробормотал невнятно и полез вниз, где на полке хранилось всякое барахло. Вытащил листок бумаги и зашарил по кармашкам халата.

Витя озадаченно поглядел на шефа, и решил его пока не трогать. Он наклонился над столом, погрузившись в анализ.

— Слышали, мужики, Маринка-то наша умерла. Завтра похороны. Пойдёте? — сказал заглянувший в дверь коллега из отдела административных нарушений. — Рудольфыч просил всех предупредить.

— Как, отчего? — пролепетал ошеломлённый Витя, и коллега, переминаясь у двери, сказал:

— Говорят, паралич сердца. Прямо на скамейке умерла. В парке. Не сразу поняли, думали, просто спит.

Коллега ушёл, а Витя схватился за сердце. Перед глазами стояла красавица Марина с осиной талией и знойными глазами газели. Потом он обнаружил, что сидит на круглом стульчике, привалившись к столу, а Петрович деловито брызгает ему в лицо водой из чашки.

— Ну что, очнулся? — сурово спросил шеф, а Витя в прострации повёл глазами вокруг. Прямо у него под локтем лежал листок, вытащенный из стола Петровичем. Сверху листка ровным крупным почерком было написано: «Заявление об уходе».

 

Глава 20. А без денег жизнь плохая, не годится никуда…

Прим проводил взглядом выскочившего в дверь бармена. Девчонка едва всё не испортила. Она раздражала его даже больше, чем господин Фишкин. Она была непредсказуема.

Он чувствовал испуг бармена. Тот держал под стойкой оружие. И когда девчонка сказала очередную глупость, сама не понимая, что говорит, тот едва не схватился за пистолет.

Он уже в который раз шёл у неё на поводу, лишь бы не дать ей возможности прийти в неуравновешенное состояние и не причинить вред окружающим людям. Должно быть, это её железы внутренней секреции, размышлял он, стараясь не поддаваться эмоциям. Тогда, в гостинице, он видел её насквозь. Он заметил необычную пульсацию желёз, их ненормальный для человеческого существа ритм. Очевидно, это наследственная мутация.

Очевидно, я и в самом деле опасен для людей, думал Прим, глядя, как девчонка таращится на бутылки с джином. Если бы он сразу выполнил требования Закона, ничего бы не было. Но при этом уже не было бы и его самого.

Он был так спокоен там, в коридорах здания. Он был спокоен, когда заступил дорогу этому человеческому существу. Сигнал коммуникатора, слова: «вы обнаружены» были ушатом ледяной воды. Желание остаться свободным, существовать во что бы то ни стало, обрушилось на него, скрутило узлом. Он даже толком не понимал, что делает, когда говорил девчонке те слова, не согласующиеся ни с законом, ни с логикой. Даже сейчас, стоило ему подумать о том, чтобы явиться к Тройке, его словно выворачивало наизнанку.

Если он не сможет контролировать сам себя, ему придётся это прекратить. Каждый из них знал в глубине своего существа, что может прекратить своё существование. Люди не имели об этом понятия, но каждый из его коллег это просто знал. Никто из них никогда не думал об этом всерьёз, это была крайняя мера, столь же нереальная, как сказка на ночь.

Когда девчонка назвала его своим незаконным братом, его охватило неведомое доселе желание взять её за ноги и разорвать пополам. Он даже немного посмаковал это ощущение, представляя, как это сделает. Только страх от собственных мыслей привёл его в чувство. Ему стало не по себе.

Он не станет больше нарушать закон. Он повторил это себе несколько раз. Иначе останется только одно средство.

Бармен вынырнул из двери, поманил пальцем. Пропустил их за стойку и провёл за собой. Там оказалось подсобное помещение. Небольшая комнатка, занятая встроенными шкафами, заставленная коробками и увешанная полками.

На полочке стремянки сидел мужчина и курил, закатывая глаза к потолку и рассматривая получающиеся колечки дыма.

— Сколько раз просил, не надо здесь курить, — проворчал бармен, и тот помахал ладонью, разгоняя дым. — Сработает сигнализация, что делать будем?

— Сухари сушить, — ответил человек, продолжая курить. — Эти, что ли?

Вытянул губы трубочкой, пыхнул, выдувая колечко, и повёл скучным взглядом. Смерил Прима глазами с ног до головы.

— Это они тебе сказали, что из этих? А ты поверил?

Бармен отошёл к стенке, прислонился к шкафчику. Рядом с локтем у него оказалась приоткрытая дверца. За приоткрытой дверцей шкафчика было ещё оружие, и это придавало бармену уверенности. Прим слышал, как за стойкой прохаживается сменивший бармена человек. Девчонка открыла было рот, Прим глянул на неё, и она рот захлопнула.

— Ну, и что ты тут делаешь? — наконец произнёс мужчина на стремянке. — Чего вы вообще сюда припёрлись?

— Мне нужны деньги, — сказал Прим.

— А больше взять негде? — поинтересовался мужчина.

Девчонка опять собралась что-то сказать, Прим опять посмотрел на неё. Кажется, она его боится.

— Мне нужно сразу и много.

Человек засмеялся. Бармен хмыкнул. Они оба боялись его, и он чувствовал их напряжение. И ещё желание получить прибыль, перекрывающее этот страх.

— Ты знаешь, что такое «мёртвый комдив»? — спросил человек, отведя сигарету и глядя на Прима.

— Да.

— Согласен поучаствовать?

— Да.

Прим почувствовал, как напряжение ослабло. Бармен всё щупал локтем дверцу шкафчика, человек смотрел рассеянным взглядом убийцы, но они уже почти не боялись.

— Ладно, — сказал человек, поднимаясь со стремянки. Он двигался легко, словно танцуя, хоть был уже не слишком молод. — Пошли за мной.

***

Варенька кипела от злости. Этот дурак только посмотрел на неё своими глазами чокнутого дядьки Матвея, и она забыла, что хотела сказать. Сначала заткнул ей рот, и потом никак не давал слова вымолвить. Эти мужики явно хотели их надуть, а он даже не замечал, что они нагло торгуются. Но ей пришлось молчать, иначе этот тип выкинул бы что-нибудь, а ей и без того тошно.

Они отвели их в какой-то подвал, и оставили. Она принялась ходить по подвалу, ища какой-никакой выход. Дверь они заперли, и Варенька принялась искать окно. Её новый приятель как сел на ящик, да так и сидел, даже не шелохнулся. Наконец она отыскала окошко под потолком. Вытянулась на цыпочках, пытаясь заглянуть в узенький просвет. В похожее окошко она уже вылезала. Хотя в туалете, где Маруська подсадила её с перевёрнутой урны, было не в пример чище. А тут даже лампочка была в металлической оплётке, и светила будто нехотя.

Она попробовала приподнять ящик, но только ободрала ладони. Тогда Варенька стала толкать его, продвигаясь к стенке. Под окном было несколько старых запылившихся полок, она только поставила на них ногу, они угрожающе накренились, и она торопливо отскочила. Она пыхтела, толкая тяжёлый шершавый ящик по полу. Мужик сидел и спокойно пялился перед собой.

— Чего сидишь, помог бы, — пропыхтела Варенька. — Видишь, тяжело.

Он моргнул, словно только сейчас её увидел.

— Зачем?

— А кто должен тяжести таскать, я, что ли? Ты мужик, или кто?

— Зачем нужно таскать тяжести?

— Ты что, совсем дурак? — Варенька зашипела, как чайник на плите. — Нас же заперли! А если не откроют? Я тут помирать не собираюсь!

— Не бойся. Откроют.

— Ну да. И вынесут ногами вперёд. — Варенька опять принялась толкать ящик. Что с ним разговаривать.

— Подожди, — он поднялся с места, отодвинул её и легко поднял ящик. Она проследила, как он перекинул его над её головой, только ветерок пролетел, и поставил к стене под окно. — Ещё один?

— Да, — проворчала Варенька, — вон тот. Он побольше.

Он перенёс ещё один ящик и вернулся на своё место. Она покачала получившуюся конструкцию. Ящики стояли прочно, и Варенька вскарабкалась наверх. Окошко оказалось забрано толстенными железными прутьями, и она безнадёжно подёргала один из них. Нет, в эту дырку и кошка не пролезет.

— Не бойся, — опять сказал он.

Варенька уселась на ящик. Здесь хотя бы видно небо.

— Не хочу попасть из огня да в полымя, — пробурчала она сердито. Ей казалось, что стены сдвигаются. — Тут и дышать-то нечем.

— У тебя клаустрофобия, — сообщил мужик. — Воздуха здесь вполне достаточно.

— Чего?

Он опять смотрел на неё очень спокойно.

— Ты не хочешь спуститься?

— Нет.

— Если ты уснёшь там, то можешь упасть.

— Не упаду. — Вареньке стало неловко. Она трясётся, как маленькая. А он ведь и правда не в себе. Надо с ним поговорить, может, отвлечётся, придёт в себя.

— Слушай, тебя как зовут-то? А то ходим, ходим с тобой, а всё не знакомы.

— Прим.

— Это что, фамилия такая?

— Меня так зовут.

— Это не имя. Это кличка собачья.

— Это моё имя.

Ну ладно, пусть только не нервничает.

— А я Варвара. Можешь звать Варюшка. Я не обижусь.

Варенька зевнула, глядя в окошко. Небо было уже совсем тёмным, и она попыталась отыскать там хоть одну звезду.

Наверное, она и правда немного задремала. Потому что, когда она открыла глаза, то окошка не увидела. Она лежала на мешке, от которого пахло пылью. И на ней был пиджак этого чокнутого.

— Собирайтесь, — это был тот мужик с сигаретой.

Варенька пошла за ними, спотыкаясь со сна. Их вывели во двор, и она увидела большую машину. Перед ними открыли дверцы, и они пролезли внутрь.

За окошком мелькали дома, потом пошли деревья, и она в испуге подумала — не было ли всё это лишь обманом, и её всё-таки везут обратно, к Маруське и кушетке с иглой? Она в панике глянула на Прима, тот посмотрел на неё и ободряюще кивнул. Она взяла себя в руки и постаралась дрожать не так явно.

Потом машина стала, они вышли во двор дома. Двор освещался высоким фонарём, и она увидела стену дома с двускатной крышей, увенчанной поверху губастым резным коньком со странно изогнутым хвостом.

Их провели внутрь. Они спустились по завивающейся винтом лесенке с каменными ступеньками вниз, провожатый толкнул дверь, отделанную поверх металла цветными завитушками. Там был коридор, они прошли по нему, опять спустились по лестнице вниз и очутились в комнатке, оклеенной обоями в цветочек.

— Располагайтесь, — бросил мужик, и вышел. Ему навстречу протиснулся другой мужик, молодой, с жиденькой бородкой вокруг острого подбородка. Усов у него не было, и Варенька с отвращением оглядела его впалые щёки с голой верхней губой. Над губой лиловел крупный прыщ. Молодой мужик кинул на стул какие-то тряпки и критически оглядел Прима:

— Уж и не знаю, налезут, нет ли. — Пошмыгал носом и указал на круглые часы на стенке: — Через полчаса будьте готовы.

— Эй, ты, я есть хочу, — сказала Варенька. Тот уже хотел улизнуть.

— Там получишь, — невнятно буркнул мужик, выходя в дверь, и она крикнула ему в спину:

— Хочу сейчас!

Разочарованная, она уселась на стул с низенькой спинкой и жёстким сиденьем, и принялась глядеть, как Прим натягивает на себя принесённые мужиком странные тряпки. Это оказались короткие портки синего цвета с полоской по бокам, и кургузая майка того же цвета. Майка оказалась коротка и Варенька с интересом обозрела открывшийся между портками и краем синей поддергайки живот.

— Бабские тряпки, — изрекла она, поджимая губы. Так смотрела на неё её бабка, когда Варенька демонстрировала домашним свою новую, сногсшибательную причёску или наверченный поверх платья кушак.

— Ты можешь быть спокойной в течение часа? — спросил он. Дурацкие тряпки его явно не смущали.

— Вот ещё, — фыркнула Варенька. — Это для чего?

— Сейчас мы пойдём в зал. Там ты сядешь на скамью, и будешь сидеть смирно. Не вздумай ничего делать или хвататься за людей. Если кому нибудь станет плохо, я сочту, что это ты виновата. Ты знаешь, что может случиться?

— Знаю, не маленькая, — пробурчала Варенька.

Он явно хотел сказать что-то ещё. Не верит, решила Варенька, и назло решила вести себя тихо. Пусть не думает, что она дурочка малолетняя.

 

Глава 21. Мёртвый комдив

В дверь сунулся молодой мужик с бородкой.

— Пора. Выходите.

Варенька двинулась вслед за ним и Примом по коридорчику. Коридорчик загнулся углом, они спустились ещё по одной витой лесенке. За лесенкой была дверь, мужик открыл её, и Варенька услышала гул множества голосов. Она любопытно вытянула шею из-за спины их провожатого. Свет фонарей блеснул в глаза, шум стал громче и они вышли в зал. Ничто не предвещало, что под домом окажется такой большой зал. Их появление встретили свистом и выкриками. Шум стал уже вовсе оглушительным, свисающие с потолка фонари замигали, и Вареньку ослепил скользнувший сверху свет.

Прыщавый мужик с бородкой показал ей на скамью, занятую сидящими вплотную людьми. Там был узенький промежуток свободного места, и она уселась туда, втиснувшись между давешним мужиком с сигаретой и ещё одним, толстым человеком в белой рубашке с навязанной на шее чёрной тряпочкой в виде всё того же бантика. Позади них и вокруг, куда не кинь взгляд, возвышались ряды скамеек с сидящими на них вплотную людьми. Столько народу сразу она ещё никогда не видела. В зале было душно, шумно и пахло потом.

Прямо перед ней возвышалась квадратная площадка, огороженная по углам столбиками. На столбики были навешаны канаты. По площадке прохаживался мужик плотного сложения в белой рубашке с короткими рукавчиками. У мужика были маленькие чёрные усики щёточкой и коротко стриженные чёрные волосы. Чёрные штаны волной спускались на блестящие от ваксы ботинки.

Чей-то голос сверху громко пробубнил невнятное, люди на скамейках задвигались, загомонили, сзади опять засвистели.

Человек рядом с ней повернул голову, глядя куда-то вбок, она тоже повернулась. По проходу между скамейками двигался мужик совершенно жуткого вида. На мужике были коротенькие штанишки с разрезами по бокам, перепоясанные полоской ткани, завязанной на животе плоским узлом. Варенька с уважением оглядела объёмистый живот и мощные плечи мужика. Кроме штанишек, на нём ничего больше не было. Мужик пролез через канаты на площадку, повернулся, поднял руки кверху и что-то крикнул в зал. Люди на скамьях завопили, и у неё заложило уши. Мужик повернулся кругом, и она заметила у него на широкой спине рисунок синим карандашом — через все лопатки там раскрывала крылья скалящая зубы лошадь. Варенька открыла рот, разглядывая невиданную картинку.

Опять пробубнили сверху, свист стал вовсе пронзительным, и Варенька приподнялась на скамейке. С другой стороны площадки показался Прим в своих коротких синих портках и майке. Под оглушительный свист людей на скамейках он подошёл к площадке и тоже перебрался через канаты. Варенька отметила, что рядом с устрашающего вида мужиком он выглядит совсем не таким большим.

Человек в белой рубашке и бантике махнул рукой и отскочил в сторону. Мужик в коротких штанишках помотал башкой, двигая ей из стороны в сторону, повертел мощными плечами и двинулся к Приму на другую сторону площадки. Варенька ахнула. До неё дошло, что сейчас будет. Человек с сигаретой поглядел на неё:

— Страшно?

— Какого …, — процедила Варенька, наблюдая, как здоровенный мужик теснит Прима к канатам.

Мужик наступал, Прим отходил вдоль канатов. Тот махал руками, его кулачищи так и мелькали у Прима перед носом, и у Вареньки захватывало дух.

— Плохо, — внезапно сказал человек с сигаретой.

— Почему?

— Денег не получите, — отозвался человек, — если он так и будет пятиться. Кому это надо?

Вареньку взяла злость. Вот, значит, как.

— А за что заплатят?

— Ну, если твой парень уложит противника, получите свою долю. Если уложит следующего, получите ещё больше. А если вам надо столько, сколько вы хотите, то тут просто так не отделаешься.

Человек хмыкнул и вперился глазами в площадку. Там мужик в штанишках внезапно крутанулся на пятке и махнул ногой. Неожиданно легко для такой туши. Нога пролетела над головой Прима. Варенька даже не заметила, как тот успел увернуться.

— Так вот, — продолжил человек рядом с Варенькой, словно ничего и не было, — а чтобы получить полный куш, надо постараться уложить всех противников. Да так, чтобы посмотреть было на что. А не этот балет.

Варенька не знала, что такое балет, но поняла, что он имел в виду.

— Давай, мочи его! — крикнули над ухом. — Добей эту институтку!

Она подскочила на скамейке, и крикнула Приму:

— Сопли не жуй, урод! Деньги, деньги нужны! — и повторила жест, который увидела как-то у дядьки Андрея, наглядно описывающего тётке Дусе расходы на свадьбу дочери: вытянула руку, сложила пальцы и потёрла, словно перебирала муку.

Тот глянул на нее, и она села на скамейку. Было в нём сейчас что-то от Петьки-дурачка. Когда тот мучил головастиков.

Мужик бросился всей тушей вперёд, придавил Прима к канатам, двигая коленкой и метя кулачищем в лицо. Варенька охнула. Потом они расцепились, Прим шагнул назад, потом вперёд, и мотнул ладонью, словно отмахиваясь от мухи.

Мужик подался назад, поднял ручищи со сжатыми кулаками к лицу, переступая ногами. Шагнул вбок, ещё, попятился вдоль канатов, и неожиданно легко повалился, стукнувшись бритой башкой об пол.

На мгновение возникла томительная тишина. Затем зал взревел, люди на скамейках повскакивали с мест, крича и размахивая руками.

— Вот так, — человек рядом с ней казался удовлетворённым. — Это другое дело.

К упавшему подскочил человек в белой рубашке, нагнулся, отмахиваясь от других, подлетевших из-за канатов людей. Приподнял мужику голову, потряс. Пошлёпал по обвисшим круглым щекам, заглянул под веко. Отпустил и принялся тереть мужику уши.

Зал бесновался. Мужик потихоньку приходил в себя. Сел, поддерживаемый за спину налетевшими дружками, и завертел головой. Глаза у него были очумелые. Прима в это время увели с площадки, и Варенька завертелась на скамейке.

Опять забубнили сверху, зал успокоился. К ним пробрался давешний парень в жиденькой бородке и с прыщом. Он принёс Вареньке бумажный стакан с крышкой. Из крышки торчала трубочка. В другую руку он сунул ей пакет с нарисованной поганкой. Поганка весело улыбалась. Рядом с поганкой так же весело скалился улыбкой идиота зелёный лук.

— Это что? — подозрительно спросила Варенька.

— Другого ничего нет, — отозвался парень. — Не нравится, не ешь.

Она оглянулась по сторонам. Люди на скамейках тоже держали в руках такие стаканы, и тянули что-то из трубочек. Она сунула трубочку в рот. Жидкость в стакане оказалась холодной и приторно-сладкой. Она выпила всё и повертела в руках пакет.

— Вот так надо делать, — человек рядом с ней взял пакет, и потянул за края. Пакет разошёлся. Внутри оказались ломтики порезанной в немыслимо тонкий слой картошки. Варенька положила в рот ломтик и принялась с хрустом жевать. Картошка оказалась ещё и очень солёной. «Что за дрянь они тут едят», — подумала она, выглядывая Прима.

Но на площадку вышли совсем незнакомые чужие мужики. Опять выскочил человек в белой рубашке, махнул рукой, крикнул что-то, и они принялись гонять друг друга по квадрату.

— Вам ещё не скоро, — человек рядом с ней заметил её беспокойство. Он не слишком интересовался происходящим на площадке. Мужик в синих трусах уронил мужика в белых трусах и навалился сверху. Варенька только крякнула, глядя, как мотается башка лежащего под ним противника. Кулаки синетрусого так и мелькали, молотя того по чему попало.

Она с отвращением жевала картошку. Неожиданно тот, что в белых трусах, выскользнул из-под противника, подскочил и лягнул того под коленку. Синетрусый согнулся, будто ему приспичило, и заковылял в сторонку. Белотрусый радостно догнал, и поддал ещё. Под вой зрителей уничтоженный синетрусый сел на пол и замотал лобастой головой.

Варенька скомкала пакет и икнула. Солёная картошка жгла рот. Через канаты полезла очередная парочка.

Она посмотрела, как двое — один высокий, жилистый парень в рыжих усах скобкой и другой — низенький круглоплечий мужичок с поросшей волосами грудью машут друг на друга ногами и руками. Особенно старался низенький — подскакивал, крутился колесом и издавал взвизгивающие звуки. Она уже решила, что победит он, но высокий жилистый парень меланхолично двинул кулаком, и нарвавшийся прямо на угловатые костяшки мужичок кувыркнулся на пол. Человек в белой рубашке помахал над ним руками, и сторонники высокого парня торжествующе завопили.

— Цирк, — скептически прокомментировал человек рядом с Варенькой.

Опять забубнили сверху, зал засвистел, и она увидела Прима. Он шёл по проходу к площадке. С противоположной стороны двигался мужик в белых трусах.

Они перелезли через канаты, человек в рубашке крикнул, отскочил. Мужик в белом ринулся вперёд и ухватил Прима за бока, отрывая от пола. Он явно пытался уронить его на пол. Они переступили, пятясь туда-сюда по площадке, потом мужик в белых трусах попытался подцепить противника за ногу. Они затоптались, делая ещё круг. Потом мужик нагнулся, елозя ладонями, перехватывая руки поудобнее, и завалился назад, кидая Прима через себя. Зал дружно ахнул, но ничего не произошло. Прим быстро, по-кошачьи извернулся в воздухе и приземлился на обе ноги. Мужик перелетел за ним, дрыгнув ногами и отчаянно цепляясь за противника, не уцепился и шлёпнулся на пол. Перекатился на бок и скорчился, подвернув руки под живот.

— Неплохо, — отметил человек рядом с Варенькой. — Твой брат ловкий парень. Как, говоришь, его имя?

— Прим, — отозвалась Варенька.

— Как? — быстро переспросил человек, и она с мгновенным холодом в животе почуяла, что этого нельзя было говорить. Попыталась вывернуться, заболтать соседа:

— А это у нас дома так его зовут. У нас дома примус есть, от бабки остался. Он как разозлится, то пыхтит, что тот примус. А вообще его Петькой зовут. Петром.

— Вот как, — рассеянно сказал мужик. Вареньке показалось, что он ей не очень поверил. Но отстал.

 

Глава 22. Мёртвый комдив — 2

От солёной картошки пить хотелось всё больше. Варенька повертелась, отыскивая прыщавого. Люди в зале заволновались, многие встали с мест, замахали руками. Все они глядели в одну сторону. Она тоже посмотрела туда.

По проходу двигался человек в халате. За ним семенили ещё несколько, каждый держал в руках кто полотенце, кто бутылку с водой. Когда человек подошёл к площадке, в зале уже визжали и вопили вовсе оглушительно.

Он снял халат и остался в чёрных трусах в обтяжку. Трусы доходили до коленок, и были украшены по заду и сбоку вдоль штанин белыми надписями. Зрители безумствовали, и он тихонько улыбнулся, поворачиваясь и взглядывая на скамьи. Выбравшемуся в это же время на площадку противнику — рыжеусому парню — такого внимания не досталось.

Человек рядом с Варенькой заскрёб по карману пиджака, не глядя, вытащил плоскую блестящую коробочку, достал сигарету и сунул в рот. Забыв прикурить, уставился на площадку, двигая челюстью.

Она с сомнением оглядела человека в расписных трусах. Он был не слишком крупным и доходил жилистому рыжеусому до подбородка. Даже выражение лица его было совсем не злым. Скорее скучным. Как у их деревенского пастуха, когда тот ожидал, пока хозяйки выведут из ворот скотину, и стоял, постукивая плетёным кнутом по обтрёпанному сапогу.

Человечек в белой рубашке крикнул, отскочил. Рыжеусый резво кинулся к противнику, целясь длинной ручищей в челюсть. Тот неторопливо, но незримо для глаза, увернулся и в ответ пару раз махнул руками. Они принялись скачками передвигаться по площадке, пытаясь достать друг друга кулаками. Потом рыжеусый умудрился прижать мужика в чёрных трусах к канатам, и принялся сосредоточенно молотить кулачищами противнику по голове. Тот вертел головой, и не заметно было, чтобы ему причинили большой вред. Потом, она не заметила как, оба оказались на полу. Перекатились, и рыжеусый оказался сверху. Они довольно долго елозили по полу, пыхтя и ёрзая друг по другу. Вареньке захотелось сплюнуть, но она вовремя опомнилась. Гадость-то какая. Потом неожиданно они расцепились, тот, в чёрных трусах как-то высвободился и вскочил на ноги. Рыжеусый выбросил вперёд длинную жилистую ногу, метя противнику в ляжку. Тот ловко поймал ногу, поддёрнул к себе и встречным ударом влепил кулаком рыжеусому прямо в челюсть. Рыжеусый подпрыгнул на месте и рухнул на пол.

Зал взревел. За спиной у Вареньки оглушительно орали и свистели. Потом принялись дружно скандировать, выговаривая какое-то имя. Должно быть, мужика в чёрных трусах.

Опять забубнили сверху, зал немного успокоился. Площадка опустела. Варенька икнула. Повертела головой, ища, куда бы сунуть надоевший пакет, и запихнула в карман куртки. На скамьях сзади шумели, переговаривались, ёрзали возбуждённые люди.

Она уже успела заскучать, но тут на площадку выскочил мужик в белой рубашке и в бантике. Сверху забубнили, и зал опять разразился криками. Давешний человек в халате приближался по проходу, и к нему со всех сторон тянулись руки восторженных поклонников. Варенька любопытно глянула на противоположную сторону, и внутри у неё ёкнуло. С другой стороны шёл Прим.

Они перебрались через канаты. Зал свистел и скандировал. Человек в белой рубашке сказал что-то, за свистом и гамом было не разобрать, и убрался в сторону.

Варенька стиснула руки, засунув ладони в рукава. Мужик в чёрных трусах уже не казался ей простым и безопасным. Удар в челюсть рыжеусому произвёл на неё неизгладимое впечатление. Он был почти одного роста с Примом, только немного поплотнее, и оба выглядели примерно одинаково, стоя с противоположных сторон площадки. Потом чернотрусый двинулся на середину, помахивая перед собой руками и делая маленькие шажки. Прим реагировал вяло, двигаясь вбок и почти не отвечая на тычки противника. Человек рядом с Варенькой шумно вздохнул, перекидывая сигарету из угла в угол рта.

Чернотрусый внезапно нырнул вниз, ухватил противника за ноги и кинул на пол. Они перекатились, вертясь и хватаясь руками, потом человек в чёрных трусах ухватил Прима за руку и выгнулся назад, дёргая на себя запястье. За спиной заорали, мужик рядом вытянул шею, приоткрыв рот. Сигарета почти вывалилась у него изо рта, приклеившись к губе. Прим извернулся, рука выскользнула, и они опять закрутились по полу. Теперь чернотрусый попытался ухватиться за ногу, и облапил щиколотку. Они перевернулись, приподнялись, Прим ладонью толкнул противника в лоб и поднялся на ноги.

Отшатнувшийся чернотрусый заскакал, то приближаясь, то отступая. Сделал движение, будто хотел ухватить за пояс. Вместо этого ловко махнул рукой, и крепкий кулак мазнул увернувшегося противника по шее. Они сделали круг по площадке, чернотрусый махнул кулаком раз, другой, метя в голову, загоняя противника в угол. Прижал к канатам, двинул коленкой, норовя попасть в бок. Они крутанулись, Прим отскочил, двигаясь вдоль канатов, мужик бросился вслед. Прим передёрнул плечами, нагнув голову, сунулся вниз, норовя ухватить за ноги. Чернотрусый отпрянул, его кулак двинулся навстречу, целя зарвавшемуся противнику в глаз. Прим шагнул, словно падая, рука его метнулась вперёд так быстро, что растеклась в воздухе, и угодила противнику в челюсть.

Человек в чёрных трусах попятился, шагнул в сторону, его повело назад, он поднял руки к голове, согнулся в поясе и сел расписанным задом на пол.

Мужик рядом с Варенькой крякнул. Шумно сглотнул, вынув сигарету изо рта и отведя руку в сторону. Он не отводил взгляда от сидевшего на полу чернотрусого.

В зале творилось что-то невообразимое. Кругом на скамьях прыгали, топали ногами и орали нечленораздельное сотни людей. Человечек белой рубашке подскочил к сидящему на полу, и принялся ощупывать ему голову, заглядывать в глаза. Тот вяло поматывал головой, не делая попытки встать. Их обступили друзья чернотрусого и тоже принялись суетиться вокруг.

Потом тот кое-как поднялся, его поддерживал под бока один из дружков, остальные топтались рядом. Наконец человек в белой рубашке подошёл к Приму, встал рядом. К ним подвели мотающего головой и помаргивающего чумными глазами мужика в чёрных трусах, и оставили в покое. Сверху загудел голос, выговорил что-то трубным басом, и человек в белой рубашке ухватил Прима за руку и поднял её вверх.

— Вот так вот, — выговорил человек рядом с Варенькой, двигая кадыком и держа сигарету на отлёте. — Вот так вот.

***

— Ужасно пить хочется, — пожаловалась Варенька, глядя, как он натягивает на себя пиджак. Синие тряпки валялись на стуле. — Я чуть не сдохла, когда он тебе в глаз двинул. Думала, всё, конец. До сих пор ноги трясутся.

Их отвели в знакомую уже комнатку, и обещали скоро принести деньги. Она болтала, не в силах остановиться.

— Подожди, — сказал он, бросив застёгивать пуговицы и глядя на дверь.

Дверь отлетела к стене, и вошли двое. Одного Варенька видела на площадке. Это был мужик в чёрных трусах. Теперь он был уже в линялых синих штанах, похожих на Варенькины, и пёстрой рубашке. За ним двигался ещё человек. Он был низенький, седые волосы подстрижены под гребёнку. На человеке красовался хороший серый костюм в тонкую полоску. Из кармашка пиджака выглядывал кончик носового платка.

— Убери мелкого, — сказал чернотрусый, — надо поговорить.

— Говори так, — ответил Прим. Он аккуратно застегнулся и провёл ладонями по пиджаку.

Мужик в костюме сказал:

— Саша, не надо.

— Нет, надо, Артур. Я хочу знать.

Саша явно волновался. Он повертел головой, придвинул стул, сел. Посидел, поднялся и ухватился крепкой пятернёй за спинку:

— Скажи мне, ты зачем здесь? Что тебе от меня надо? Почему нельзя оставить меня в покое?

— Ты сам ко мне пришёл.

— Саша, пожалуйста, не надо, — Артур ухватил его за рукав. Саша отмахнулся.

— Нет, это ты сюда явился. Ну зачем было так? На ринг выходить, валить меня. Потихоньку разве нельзя было? — Саша уже почти задыхался. Варенька смотрела на него, не понимая, чего он так волнуется. Неужели так огорчился, что ему в челюсть дали? Или денег жалко?

— Мне ничего от тебя не нужно.

— Врёшь. Всем вам от меня что-нибудь нужно.

— Ты просто боишься, — ответил Прим, без выражения глядя на Сашу. — Так боишься, что придумал лишнее.

— Тогда признайся, что не пользовался этими вашими фокусами. Признайся, что я мог победить. Скажи им.

— Ты мог победить. Тебе не повезло.

— Вот ведь врёшь, — сказал Саша с невыразимой тоской в голосе. — Ведь врёшь. Ты пришёл меня забрать, а перед этим поглумиться. Чтобы все поняли, что я против вас выродок, и ничего не стою.

— Я никогда не лгу. И ты это знаешь.

Человек в сером костюме закашлялся, вынул платок и с силой потёр лоб. Лицо его покрылось потом.

— Саша, ради бога, пойдём. Пойдём отсюда. — Он уже умолял его.

— Нет, Артур. Разве ты не видишь, что он из них? Я для них что кость в горле.

Прим подошёл к нему поближе и провёл пальцами по пёстрой рубашке. Саша побелел, хотел отшатнуться, но остался на месте.

— Я должен бы убить тебя, — сообщил Прим спокойно, словно говорил о погоде, — но я не стану этого делать. Ты слишком слаб для меня. Запомни, я одолел тебя без этого. Мне сегодня повезло. Можешь верить в это, можешь не верить. Мне всё равно.

— Так что же не убил? — севшим голосом выговорил Саша. — Брезгуешь? Или удовольствие тянешь?

— Мне жаль тебя, — сказал Прим, отворачиваясь и подбирая с пола упавшие синие тряпки. — Не знаю, почему. Я даже не спрашиваю, что за женщина родила тебя. Мне это не нужно. Живи дальше. Мне всё равно.

— Брезгуешь, — сипло сказал Саша, глядя на него остановившимися глазами. — Жалеешь, значит.

Он сунул руку в карман и вытащил маленькую чёрную штучку, похожую на игрушку. Игрушка тускло блеснула. Артур дёрнулся, желая ухватить штучку, тот повёл рукой на него, и он застыл на месте.

— Я понял. Ты сам такой. Не хочешь, чтобы тебя раскрыли. Небось, рыльце в пушку? Какую нибудь бедную бабёнку обрюхатил, да в кусты?

Саша попятился к двери. Артур с белым как стенка лицом двинулся обок, глядя на чёрную штуку как на змею.

— Я вот сейчас пойду и заложу тебя. Мне тебя не жалко. Меня никто не жалел. Никогда. Ты даже не знаешь, как это бывает, когда рождаешься ублюдком. Когда ты всегда один.

— Откуда тебе знать, что я знаю? — сказал Прим. Чёрная штучка в руке у Саши нисколько его не взволновала. — Убери пистолет, и уходи.

Саша открыл рот, хотел сказать что-то ещё. Пистолет в его руке дёрнулся, потом пальцы тихо разжались, и он завалился назад. Артур всхрапнул, отшатнулся к стене, закатывая глаза, и сполз на пол, обтирая серым пиджаком обои в мелкий цветочек.

— Вот так вот, — деловито сказал человек с сигаретой, вынимая из пальцев валящегося на пол Саши пистолет и взвешивая его в ладони.

 

Глава 23. Тёплая компания

Человек покачал пистолет, оглядывая комнату. Рассеянный взгляд его скользнул по замершей Варваре и остановился на Приме.

— Удобная штука эти массажёры, — он аккуратно стряхнул с пальцев другой руки фигурку обезьянки, ухватившей себя за хвост. Обезьянка была деревянная. Хвост вился, образуя выемки для пальцев.

— Ты принёс деньги? — спросил Прим.

— Деньги… С деньгами заминка, — человек вошёл в комнату, перешагнув через лежащих у стены людей. — Вам ведь нужны наличные. А это сложно. Сложно сделать немедленно.

— Ты обещал скоро. — Свирепо сказала Варвара.

— Надо убираться отсюда, — быстро сказал человек. — А то эти голубчики на полу очнутся. Зачем нам лишние разговоры?

Он указал на Сашу и Артура. Пистолет в его руке мотнулся, словно повторяя указующий жест, и уткнулся Варваре в бок.

— Ну вот. Не дёргайся, детка. Дядя добрый, он больно не сделает.

Он улыбнулся Приму.

— Скажи девчонке, чтобы не дёргалась. А то тут спуск слабоват.

— Не волнуйся. Всё в порядке.

— В порядке!? — она уже начинала выходить из равновесия, и он сказал:

— Помни, что я тебе говорил — будь спокойнее. Я всё улажу.

Она зашипела, но, кажется, поняла. Человек плотнее уткнул дуло ей под ребро.

— А сейчас быстро, пока ничего не случилось, ты пообещаешь, что ничего мне не сделаешь. Ни физически, ни… скажем, по-другому. Как вы это можете. Иначе девчонка умрёт.

— Зачем ты это делаешь? — Прим видел, что он и правда может убить. Человек был сильно возбуждён и готов на всё.

— Не заговаривай мне зубы. Обещай сейчас.

— Хорошо. Если ты так хочешь, я не сделаю тебе ничего. Ни физически, ни по-другому.

— Прекрасно, — человек облегчённо выдохнул, не опуская пистолет. Оскалился в улыбке, не отводя глаз от Прима:

— А я думал, что вы не врёте никогда. Зачем ты мне уши тёр, что полукровка?

— Что тебе от меня нужно?

— А ты подумай. Ты же меня кинуть хотел. Думал, выйду на ринг, поломаюсь для вида, денег срублю на раз, и отскочу?

— Ты тянешь время. Говори, что тебе нужно.

— Ой, какие мы нежные, — насмешливо сказал человек. — Уж и посмеяться нельзя.

Он покачал головой, кинув взгляд на Сашу.

— Дурашка. И зачем сюда пришёл. Отношения выяснить хотел. Теперь вот башка болеть будет.

Улыбка пропала, он сказал совсем другим тоном:

— Давайте, выходите. Ты, дружок, вперёд, я с девкой сзади. И смотри, без глупостей. Печёнку я ей всяко успею пробить. Даже ты не успеешь.

Они вышли, перешагнув всё ещё не очнувшихся людей, в коридор, и двинулись к лестнице.

— А ведь Сашка был прав, — тихо сказал человек, когда они принялись подниматься по ступенькам. — Ты светиться не хочешь. И я даже догадываюсь, почему.

Они поднялись по лесенке, и вышли в узенький коридор.

— Девчонка твоя уж очень непростая. Я-то всё голову ломал, откуда такие берутся, что не знают, как фастфуд выглядит. Или совсем тёмная, или наоборот.

Они прошли коридор и опять ступили на лестницу, винтом ведущую наверх.

— И знаешь, что я решил? Эта птичка свысока к нам слетела. Тут много всяких понаехало. С золотыми крылышками.

Лестница кончилась, выведя к служебному входу. За дверью был выход на улицу.

Навстречу прошёл молодой человек с куцей бородкой, человек кивнул ему, дружески обнимая Варвару за талию, и они разминулись.

— А птичка-то не по зубам. И теперь нашему котику грозит строгий дядя-ветеринар с большими клещами. А? Или что там у вас полагается? Что молчишь? Я прав?

— Более-менее.

Они вышли на воздух. У машины топтался давешний бармен.

— Я уже заждался, — пожаловался человеку. — Думаешь, у меня свободный график?

— Ничего, всё хорошо будет. Поехали.

***

Опять замелькали сосны, потянулись выстриженные вдоль дороги кусты, потом они вывернули к окраине. Вышли из машины и прошли в заднюю дверь клуба.

— Пойди, открой подвал, — коротко приказал человек бармену. Тот поморгал на него, но послушался. Они спустились вниз, и человек сказал:

— Сейчас я закрою твою зазнобу. Она здесь отдохнёт немного. Не бойся, ничего с ней не случится. А мы обсудим наши дела.

— Прим, — сказала Варвара. — Я не хочу в подвал.

— Послушай меня, — он старался убедить её. Она должна его понять. — Тебе сейчас ничего не угрожает. Я знаю, что говорю. Пожалуйста, подожди меня здесь. С тобой всё будет хорошо. Просто нужно ещё кое-что сделать. Это ненадолго.

— Я хочу дать ему в лоб, — быстро сказала она, глядя на человека, державшего её за талию.

— Нет. Ты будешь вести себя смирно. Дождись меня, и всё будет хорошо. Я обещаю.

— Какая трогательная сцена, — человек ухмыльнулся. — Прямо Ромео и Джульетта.

Прим посмотрел на него. Человек перестал улыбаться.

— А теперь слушай меня. Я обещал, что ничего тебе не сделаю. Ты знаешь, что я сказал правду. Но я не обещал хранить слово вечно.

Человек дёрнулся.

— Не бойся. Слово останется в силе, пока я буду знать, что с девушкой ничего не случилось. Если она пострадает, я порву тебя на куски. В буквальном смысле.

— Хорошо, — сипло ответил тот. — Договорились.

***

Варенька спустилась на две неширокие ступеньки и тоскливо оглядела уже знакомый подвал. Всё напрасно. Напрасно она убегала, напрасно лезла в окно стерильного туалета. Уж лучше бы ей было остаться в родном лесу. Там хотя бы нет потолка. И этих серых, пыльных стен. Надо было дать этому хмырю по лбу. Она с дрожью вспомнила дядьку Андрея. Его широкую ладонь, хлопнувшую быка по крутой башке. Один удар, и человеку с сигаретой конец. Ему бы хватило и Варенькиной ладошки.

Она медленно спустилась ещё на одну, последнюю ступеньку, и направилась к окну. Там стояли ящики, которые ей подвинул Прим. Она вскарабкалась наверх и съёжилась, сунув руки под мышки.

«Дождись меня, всё будет хорошо». Она шмыгнула носом. Вот все они такие. А она сиди теперь, как дура.

— Ой, да не вечер, да не вечер… — протянула она тоскливо, — ой, мне малым-мало спалось… Ой, да во сне привиделось…

За окном серело мутное, в рваных тучах, небо. Утро было пасмурное, под стать её песне. Она тянула уже совсем тонко, напоминая самой себе кошку на крыше:

— Ой, пропадёт, он говори-и-ит, твоя буйна голова…

— Что это, неужели я уже попал в ад? — пробубнил чей-то голос.

Она вздрогнула, так, что едва не упала. Схватилась за край ящика и уставилась в угол, откуда донёсся голос. Сердце забилось, аж выскакивая из рубашки.

Зашуршало, завозилось, и глухой голос сказал:

— Ради бога, есть здесь кто-нибудь?

— Кто это?

— Молодой человек, прошу вас, помогите мне снять это с себя. Я задыхаюсь.

Варенька на дрожащих ногах слезла с ящиков. Пробралась в угол, где кучей были навалены пыльные мешки и громоздились вдоль стены картонные коробки. В самом углу завозились, зашуршали, потом один из мешков дёрнулся, и она отскочила.

— Вы в мешке? — спросила дрожащим голосом.

— Где же ещё, — проворчал мешок.

Она подобралась поближе и потянула на себя край грубой ткани. Мешок не поддавался, она нагнулась и увидела, что тот наспех зашит сверху толстой белой ниткой. Пыхтя, принялась тянуть за края, нить никак не хотела расходиться.

— Лучше разрезать, — донёсся голос.

— Да у меня нет… — она похлопал себя по куртке. Варенька до сих пор не удосужилась проверить все карманы. А их оказалось немало. Она принялась шарить по всем отделениям, потом охлопала себя с боков. В плечо ткнулось что-то твердое, и она торопливо отстегнула клапан на рукаве. Там был складной нож с перламутровой накладкой. Похожий был лишь у одного человека у них в деревне. Нож достался соседу от отца, а тому от деда. Сосед гордо называл ножик «трофейным» и в руки никому не давал.

Она ещё какое-то время вертела нож и так и сяк, и царапала его пальцами, пытаясь открыть. Наконец лезвие с тихим щелчком отскочило, и она, испуганно пискнув, уронила нож на мешки.

Мешок под острым лезвием разошёлся с похвальной быстротой. Варенька отодвинулась, глядя, как в образовавшийся разрез лезет взлохмаченная голова. Человек выбрался по шею и заморгал, хлопая глазами и дико оборачиваясь вокруг. Он по-рыбьи разевал рот и глубоко вдыхал. Наконец отдышался, и вылез весь. Отбросил мешок в угол и уселся рядом. Ноги его не держали.

— Ох, матерь божья. Думал, тут я и умру. Это клаустрофобия. Как некстати.

— У вас тоже? — Варенька удивилась. Видно, болезнь эта заразная. Вот и ещё один подхватил. Должно быть, в подвале водятся блохи.

Человек заморгал, поглядел на Вареньку.

— Как это благородно с вашей стороны, молодой человек. Вы выпустили меня из этой душегубки. Могу я узнать ваше имя?

— Варвара, — буркнула Варенька.

— О, матерь божья, — простонал человек. — Это женщина. Мы пропали. Что за день сегодня.

— Я тебе не женщина, ты, придурок, — разозлилась Варенька. — Сидел бы сейчас в своём мешке, и пылился, если бы не я.

— Ох, простите, мадемуазель, — язвительно отозвался человек, и она поняла, что ему палец в рот не клади. — Не разглядел в темноте, пардон.

Он принялся шарить по карманам. Залез под пиджак, покопался там. Охлопал себя по бокам и поясу.

— Нет. Ничего нет. Проклятье.

Поднялся и заковылял на неверных ногах к ящикам.

— Так, там окно. Если мы покричим, нас услышат.

— Не услышат. Там задний двор. А за двором пустырь.

Человек вскарабкался на ящик. Вытянул шею, вглядываясь в окошко.

— А вы разве пробовали кричать, мадемуазель?

— А я и не собираюсь, — проворчала Варенька. — Меня скоро заберут отсюда. Чего зря горло драть.

— Меня восхищает ваш словарный запас. — Человек шустро обернулся. — Вы сказали — заберут?

— Да. Так что я орать не буду.

— А могу я узнать, дорогая Варвара, кто эти люди, что обещали вас освободить?

— Вы бы лучше слезли оттуда, — сказала Варенька, глядя, как он балансирует на краю ящика. — А то тут у одного хмыря есть такая штучка, пистолет называется. Он мне обещал печёнку пробить, если что.

Он резво сполз вниз и подсел к Вареньке на мешок.

— Дорогая Варвара, я вижу, мы с вами в одной лодке. Прошу вас, не скрывайте ничего от товарища по несчастью. Кто придёт вас забрать?

— Друг один. У него дела. Вот сделает, и придёт за мной. — Варенька вздохнула. Она была совсем в этом не уверена.

— Вот как, — кажется, человек тоже сомневался. — Вы уверены?

— Прим никогда не врёт. — Отрубила Варенька. — Сказал, придёт, значит, придёт.

— О. — У человека блеснули глаза. — Как вы сказали? А как выглядит ваш друг? Такой высокий блондин?

— Ну.

— Так это же меняет дело, — человек подскочил на месте, и принялся бегать кругами по пятачку, не занятому коробками. — Что же вы сразу не сказали!

— А что, должна была?

— Дорогая Варвара! — торжественно сказал человек, остановившись напротив. — Я был неправ. Не знаю, что вы затеяли, и не буду в это вникать. Должно быть, вы родственница господина Фишкина. Ах, господин меценат, да вы большой оригинал. Одолжить своего… гм, человека юной племяннице, это действительно широкий жест.

Варенька похлопала на него глазами. Вот и ещё один ненормальный на её голову. Всего ничего в городе, а она уже психов навидалась, на всю жизнь хватит.

***

Дверь стукнула, по подвалу прошёл сквозняк, и на пороге нарисовался мужик в тряпочке бантиком. В руке он держал маленький поднос. На подносе виднелись чашка и тарелка. На тарелке красовалась румяная булочка. Он спустился на ступеньку и остановился.

— А это кто ещё? — голос его дрогнул, а поднос угрожающе накренился.

Из-за спины его протиснулся на ступеньки ещё один человек и уставился на Вареньку.

— Да уж, Борис, у тебя тут тёплая компания. Кого ты ещё приволок?

— Нет, ты мне скажи, что это за дела такие? — взвизгнул Борис. Поднос в его руках опасно покачивался. — Мы так не договаривались!

На ступеньки выбралась женщина и отодвинула незнакомца в сторону.

— Замолчите вы, оба, — сказала негромко, глянув острым глазом на Вареньку. Они умолкли, только на подносе слабо дребезжала о блюдце белая фарфоровая чашка.

 

Глава 24. …И странно разойдёмся

Женщина спустилась по ступенькам.

— Борис, твоя девка? Не ожидала от тебя.

— Кто? — тупо спросил мужик с бантиком.

— Да вы что, ослепли? Не видите разве, что это девчонка?

Женщина отступила назад, к ступеням. Тихо сказала:

— Девчонку надо убрать. Нам лишний человек ни к чему.

— Нет! — Борис дёрнул подносом, чашка отчаянно зазвенела. — Даже не думай! Девка это, или нет, мне Никита за неё шею свернёт.

— Кто это — Никита?

— Кто, кто, конь в пальто. Про группу «Бета» слыхали? Никита там был инструктором. Он, таких как мы, десяток скрутит, и не вспотеет.

— Был? — уточнила женщина.

— Если ты думаешь, что по непригодности ушёл, то не надейся. По сокращению штатов.

— Послушайте, — встрял человек из мешка, — мы можем договориться, как культурные люди. Всякую проблему можно…

— Заткнись. — Внятно сказала женщина. Он поперхнулся.

— Слишком много поставлено на кон, чтобы теперь отступать. Мы рискуем гораздо большим, чем наши шеи, подумайте об этом. Теперь, когда мы достигли внушительного успеха, мы пойдём дальше!

Борис поморщился.

— Уж мне-то не говори таких слов.

— Замолчи! Ты всегда был тюфяк, тюфяком и остался. Так говоришь, что этот твой Никита — бывший спец?

— Говорил и говорю. Так что давайте…

— Что за шум, а драки нет? — насмешливо спросил человек с сигаретой. Он стоял у прикрытой двери, и пускал дым колечками.

— Ну вот, я вас предупреждал, — обречённо пробормотал Борис, приваливаясь к стене.

Человек с сигаретой улыбнулся. Женщина оглядела его с головы до ног.

— Нам рекомендовали вас как хорошего специалиста. У нас есть для вас деловое предложение.

— Вот как. И что за предложение? — Никита пустил к потолку ещё одно колечко.

— У нас мало таких, как вы. Вы могли бы оказать нам неоценимую помощь.

— Кому это — нам?

— Пока вы не согласились, мы не можем открыть вам всё. Скажу только, что мы представляем людей, которым небезразлична судьба нашей планеты.

— Это всё общие фразы, — поморщился Никита, выдохнув колечко дыма и разглядывая, как оно расплывается в воздухе.

— Мы можем оплатить ваши услуги. Сколько вы обычно берёте? Назовите свою цену.

— Я могу назвать довольно большую сумму, — промурлыкал Никита, явно вспомнив что-то смешное.

— Мы дадим вдвое больше. Не спорь, — одёрнула она попытавшегося вставить слово товарища. — Классный спец стоит денег. Не правда ли, Никита? Я могу считать, что мы договорились?

— Правда, правда, — отозвался Никита. Он погасил сигарету, аккуратно вытянул портсигар и вложил туда окурок. — Ну хорошо. Теперь введите меня в курс дела. Не люблю зря время терять.

— Сначала хотелось бы выяснить, для чего вам эта девица, — женщина указала на Вареньку. — Она вам настолько нужна, чтобы из-за неё рискнуть делом? Это лишний свидетель.

— Девчонку я оставляю за собой. — Твёрдо ответил Никита. — Это не обсуждается.

Женщина фыркнула. Кивнула своему товарищу:

— Миша, давай.

Тот вытянул на свет большую спортивную сумку, потянул замок. Вытащил свёрток, встряхнул. Это оказалась полотняная простыня. Миша прошёл к стене подвала, где громоздились коробки, и тщательно укрепил простыню, образовав нечто вроде экрана. Потом из сумки были извлечены несколько предметов и установлены на коробку напротив импровизированного экрана.

Потом подхватил под локоть вяло затрепыхавшегося человека рядом с Варенькой, и потащил его к экрану. Установил спиной к простыне и отряхнул тому пиджак.

— Готово.

— Вот что, господин политик, — сказала женщина, подойдя поближе и брезгливо оглядывая его. — Сейчас мы включим камеру, и вы запишете своё обращение к народу. Вы скажете тем людям, которых обманывали столько времени, что ваши действия были ошибкой, и могли привести к трагическим последствиям для всего населения планеты. Вы скажете, что отказываетесь от своих заблуждений. Вы скажете, что…

— Но постойте, — запротестовал господин политик. — Вы имеете в виду идею об установке зарядов на обоих полюсах? Но каждый здравомыслящий человек знает, что ничего, кроме пользы, от этого не будет. Вы же не можете…

— Вы скажете, — продолжила женщина, словно её не перебивали, — что отказываетесь от своих заблуждений и предлагаете обсудить новый план спасения человечества от глобальной угрозы оледенения. Более разумный и экологически чистый.

— Но…

— А если вы откажетесь всё это сказать, мы вас убьём. — Женщина мило улыбнулась дико взглянувшему на неё человеку у экрана. — Можете поговорить немного. Разомните горло. Скажите что-нибудь об оледенении.

— Я не буду этого говорить, — заявил тот. — Всему есть пределы.

Миша поморщился и ткнул ему в бок дулом ружья, невесть как оказавшегося у него в руке. Варенька видела такое у незабвенного дядьки-грибника, доставившего её в институт.

— Давай, не выёживайся.

— Уберите автомат, — человек отшатнулся. — Я не смогу говорить в таких условиях!

— Вы будете говорить? — резко спросила женщина.

— Я…

Что хотел ответить политик, осталось неизвестным. Сухо щёлкнуло, Миша вскинул руку с зажатым автоматом, дуло дёрнулось, вспыхнуло и в потолок ударило с визгом и грохотом. Вперемешку с мелкой каменной крошкой посыпалась штукатурка. Потом Миша медленно осел на пол. Глухо брякнул выпавший из руки автомат.

Влипший в стену Борис тихонько заскулил. Поднос в его руках ходил ходуном.

— Я не веду переговоров с террористами, — сухо сообщил Никита. В руке его был пистолет, и он лениво поводил дулом, развеивая дымок.

Господин политик немо развевал рот, глядя то на скорчившегося у его ног Мишу, то на людей у двери.

— Не дёргайтесь, дамочка, — Никита ухмыльнулся, глядя на женщину. Та застыла у стены. — Сейчас медленно положишь то, что у тебя за пояском, на пол. Медленно. А потом подойдёшь ко мне.

Женщина пошарила за пояском, вытянула пистолет, скрытый под полой цветастого пиджачка и аккуратно положила на пол рядом с собой.

— Вот так. Как просто стать спасителем человечества. Пуля в мозжечок, и господин председатель свободен, как птичка.

— Нет ещё, — сказала женщина, глядя на Никиту застывшим взглядом. Она вытянула руку и выронила на пол круглый предмет, похожий на грушу.

Борис дико взвизгнул, кинувшись к двери и принявшись дёргать ручку, толкая дверь коленом. Поднос с грохотом поскакал по ступенькам. Никита взглянул на завертевшийся по полу предмет, выругался и отпихнул Бориса.

— В другую сторону, кретин.

Выскочил в дверь, таща его за собой. Дверь захлопнулась, с лязгом щёлкнул язычок замка.

— Ну вот и всё, — сказал женщина без выражения, глядя на уткнувшегося лбом в пол Мишу.

— О матерь божья, — взвизгнул господин политик, пятясь к Вареньке. — Господи, прости мне мои прегрешения.

Варенька попятилась вместе с ним, отступая к окошку. От человека рядом с ней несло животным страхом. Наверное, теперь им и вправду конец.

 

Глава 25. Три мудреца в одном тазу

Предмет на полу покрутился и замер. Варенька смотрела, как он качнулся ребристым боком у ноги женщины в последний раз, остановился, и стало тихо. Потом ей показалось, что смирно улёгшаяся грушевидная штуковина подпрыгнула, и стала раскрываться, как цветок. Блеснула огненно-жгучая сердцевина, выпуская белые лепестки, и цветок обернулся мерцающим шаром. Шар принялся расти, вспухая в огненного ежа. Варенька увидела, что он достиг размера тележного колеса и застыл, переливаясь и вспыхивая нарядными огоньками по всей поверхности. Потом взмыл вверх, метнулся по пологой дуге над головами и впечатался в стену прямо над ящиками, там, где было зарешёченное оконце.

Оконце исчезло, исчез и кусок стены вокруг. Вместо них теперь был круг колышущегося, словно жующего, мерцающего всеми оттёнками красного огня. Круг стал темнеть, красный цвет поблек, превратившись в бурый. Слабо двигающиеся, жующие камень края пышущего жаром огненного круга двинулись в последний раз, выплюнув обломки кирпича. Стало слышно потрескивание опалённых, потемневших кирпичей, тихо осыпающихся по краю щербатой, в форме круга, дыры.

Над ухом у Вареньки охнули, и тело господина политика, беспорядочно дёргающее ногами, швырнуло в дыру. Мелькнули вытаращенные в ужасе глаза, пролетела рядом рука с растопыренными в тщетной попытке ухватиться за воздух пальцами. Затем её что-то приподняло, как котёнка, сдавило волной ледяного воздуха, выжимая дыхание, перевернуло, и Вареньку бросили головой вперёд. Она увидела несущуюся прямо на неё стенку.

Варенька охнула, когда ледяные тиски разжались, и она шлёпнулась на что-то жёсткое и угловатое. Под ней хрюкнули, и прямо в ухо высказались совсем уже неприлично.

Она открыла глаза. На земле ворочался господин политик, пытаясь выдернуть ногу из-под её живота.

Человек из мешка в свете наступающего утра оказался огненно рыжим. Правда, его встопорщившиеся волосы были густо покрыты не то мукой, не то штукатуркой вместе с каменной крошкой, а лицо вымазалось в земле. И костюмчик изрядно перекосился. Он принялся, кряхтя и охая, приподниматься, но тут его ухватили под руку, и голос Прима приказал:

— Быстро, в машину.

Прямо перед ними возвышался угловатый борт машины, на которой их привезли сюда. Прим подтащил человека к машине, открыл заднюю дверцу, и впихнул внутрь. Протянул руку Вареньке. Она шагнула к нему, он дёрнул её за руку, и она почти влетела вслед за господином политиком, со шлепком приземлившись на сиденье.

Машина заурчала, свистнули колёса, провернувшись на каменных плитках, и они выехали со двора.

Мимо мелькали сосны, размазываясь в пёстро-коричневый забор. Потом они повернули, их качнуло на кожаных сиденьях, и впереди выросли дома окраины города. Те самые, что были неотличимы друг от друга. Они двигались по серой улице, ряды вытянувшихся вдоль дороги фонарей подмигивали фиолетовым светом, сменяли друг друга торчащие торцами одинаковые дома. Потом машина зашумела как-то по-другому, какое-то время они ехали всё медленнее, медленнее и наконец шум внутри смолк вовсе. Машина прокатилась ещё немного и стала у обочины.

Прим коротко бросил, не оглядываясь — «сидите» — и вылез из машины. Поднял ребристую крышку и скрылся под ней с головой.

Рыжий человек рядом с Варенькой подобрался к окошку и высунулся наружу.

— Друг мой, что случилось?

— В машину, — коротко приказал Прим, и человек проворно вернулся обратно. Сказал, поворачиваясь к Вареньке:

— Да, видно, это действительно ваш друг.

Варенька хмыкнула. Едва они выехали со двора, и машина принялась набирать скорость, этот человек принялся болтать, вертеться на сиденье и за короткое время надоел хуже горькой редьки. Первым делом он вытянул шею и радостно возопил в спину Прима:

— Дорогой друг, ну наконец-то! Где вы пропадали столько времени!? Я уже начал беспокоиться!

И всё в том же духе, пока Прим не ответил ему:

— Я не ваш друг, господин Каминский. Вашего секретаря здесь нет.

— Разумеется, разумеется, друг мой. Простите мне эту оговорку. Но вам должно быть известно, что моя жизнь подвергалась ужасной опасности. И наше соглашение не позволяет вам, уж простите, покидать меня надолго. Вы не представляете, что мне пришлось пережить. Это просто…

— Господин Каминский, я не ваш секретарь. Вы мне мешаете.

— Да, да, только не волнуйтесь, — торопливо отозвался тот и затих, перед этим удручённо возведя глаза кверху, и тяжко вздохнув.

Теперь он поёрзал на сиденье и сказал Вареньке:

— Дайте мне только добраться до них, уж я им покажу. Они у меня попляшут гопака. А господину Фишкину придётся выдержать отдельный приём. — Человек хихикнул. — Худеть будет потом.

Вареньке захотелось на воздух. Этот рыжий болтун начинал действовать ей на нервы, а от упоминания таинственного родственника и вовсе стало неловко. Она открыла дверку и выбралась на дорогу. Прим стоял у колеса и глядел на проносящиеся мимо машины. Она подошла к нему.

— Топливо кончилось, — сообщил он. — Не везёт, так не везёт.

— Не везёт? — рассеянно спросила она, провожая взглядом блестящую машину с нарисованным сбоку светящейся краской клубком огня с летящими искрами.

— Да. С самого начала.

— Слушай, я не поняла, что это за штука была, там, в подвале? Мы же должны были помереть, разве не так?

Одна из проезжающих мимо машин сбавила ход и свернула к обочине. Прим двинулся к ней и коротко перекинулся словами через окошко.

— Пойдёмте, — сказал рыжему человеку. — Нас подвезут. И запомните — все молчат, кроме меня.

— Хорошо, — торопливо отозвался тот, выбираясь наружу.

Они забрались в ждавшую их у обочины машину. За рулём оказалась женщина в коротком пальтишке тонкой ткани и платком, обёрнутым вокруг шеи. На женщине были очки с тёмными, отливающими зеркальным блеском, стёклами, и Варенька подивилась, как она сквозь них что-то видит.

Они тронулись с места, и опять замелькали вдоль дороги одинаковые дома. Город оказался очень длинным и скучным. Должно быть, красивые башни и высокие дома с множеством окошек были не везде.

— Скажите, вы не знаете, где здесь можно остановиться переночевать? — осведомился Прим, и женщина ответила, не отводя глаз от дороги:

— Сейчас это очень сложно сделать. Всё занято.

Она помолчала, и добавила:

— У меня есть свободная комната на эту ночь. Если вам очень нужно…

— Да. Пожалуйста, — вежливо отозвался Прим, и рыжий человек на заднем сиденье вздохнул, заёрзав и закряхтев.

— Нам необходимо где-то остановиться, пока мы не свяжемся со своим руководством, — ровно сказал Прим, явно адресуясь к закряхтевшему политику. — У нас некоторые проблемы со связью.

— Хорошо, — равнодушно сказала женщина.

Они повернули вдоль одного из одинаковых домов, и какое-то время двигались по узким улочкам. Потом машина подкатила по улочке к квадратной площадке рядом с очередным домом и остановилась.

— Вот и приехали, — сообщила женщина, и они вышли из машины. Поднялись по чисто выметенной лестнице, и она открыла зазвеневшими на брелке ключами дверь.

— Вытирайте ноги, — сказала она и прошла по коридорчику куда-то в комнаты.

***

Прим подождал, пока они не вытерли ноги о маленький цветной коврик у двери и не вошли в комнату. Это была гостиная, посередине которой стоял круглый стол с вазой. В вазе торчали ветки живых цветов, явно собранных в соседнем лесу. Это были колокольчики, и они были ещё свежие.

— Мойте руки, — сказала появившаяся из кухни женщина, и политик с Варварой потянулись за ней в ванную. Прим смотрел, как Варвара трёт грязные ладони розовым мылом, машинально отмечая, как грязь и пот, нейтрализуясь, стекают в раковину. Опасное вещество, которое выделилось у неё от волнения на коже, было нестойким, и от мыла разлагалось на глазах.

Потом они вернулись в гостиную, и им принесли чай в больших расписных чашках. Хозяйка поставила вазочку с маленькими круглыми пряниками и насыпала в тарелочку конфеты в блестящих обложках.

— Больше ничего нет, — сказала она, и политик пробормотал, не глядя на неё:

— Это не страшно.

— Кажется, ваша девушка немного устала, — отметила женщина, глядя на Варвару. Та раздирающе зевала, разворачивая очередную конфету. Варвара, щёлкнув зубами, смущённо сказала:

— Я не выспалась.

— Если хочешь, девочка, я тебе постелю на диване.

— Да, если не трудно, — сказал Прим, взглядом останавливая надувшуюся Варвару. Он поднялся из-за стола, подойдя к комоду. Там стояли фотографии в цветных рамках. На одной из них эта женщина стояла рядом с мужчиной. Женщина улыбалась, а в руках у неё был букетик таких же колокольчиков. Мужчина обнимал её за талию, глядя в объектив, и тоже улыбался.

— Это мой муж, — сообщила женщина. Она вышла из-за стола и посмотрела на фотографию.

— Он скоро придёт?

— Нет. Он пошёл на встречу к старым друзьям по университету. Заночует у них. Так что не беспокойтесь, места хватит. Мы ведь тоже приехали сюда ненадолго, из столицы. Друзья отправились в отпуск и дали нам ключи от своей квартиры.

— Где-то я его видел, — сообщил подобравшийся к ним господин Каминский. Он из-за плеча Прима тоже разглядывал снимок.

— Не думаю, — ответила женщина. Она отвернулась и ушла на кухню. Каминский потоптался, глядя на фотографию, и направился следом.

Прим услышал, как он наткнулся на табурет, и женщина сказала:

— Осторожно, у него ножка шатается.

Потом звякнул чайник, скрипнул табурет, а она сказала:

— Ты больше не любишь крепкий кофе, Влад?

— Я не решился попросить… — голос господина Каминского был непривычно тихим.

— Не решился? Я тебя не узнаю.

— Я тоже тебя не сразу узнал.

— Я постарела, правда?

— Ну что ты.

Опять зазвенел чайник, стукнувшись носиком о чашку. Скрипнула дверца буфета.

— Что ты сделал с нашей дочерью, Влад?

— А что такое?

— Она сама не своя. Ты сломаешь ей жизнь своим диктатом.

— Кажется, мы договорились, что ты не будешь вмешиваться…

— О, да. Я не вмешиваюсь. Но даже слепой заметит, что у девочки проблемы.

— Нет у неё никаких проблем.

— Хорошо, — в голосе у неё послышалось раздражение. — Но хотя бы не мешай ей заниматься любимым делом.

— Я просто не стал ей помогать. Если ты называешь это так…

— Давай прекратим этот разговор. Я не хочу сейчас ссориться с тобой.

На кухне стало тихо. Потом женщина вышла в гостиную и сказала Варваре:

— Идём, я постелю тебе.

Варвара поднялась, и недовольно надув губы, пошла за ней.

Прим прошёл на кухню. Господин Каминский сидел на маленьком табурете с чашкой в руках и глядел в пространство.

— Какая женщина, — пробормотал он. — Эх, грехи наши тяжкие.

Посмотрел на Прима и сказал:

— Это моя бывшая. Мы давно расстались.

— Меня это не касается, господин Каминский.

Каминский глубоко вздохнул, и принялся прихлёбывать из чашки. Проговорил, глядя перед собой невидящим взором:

— А какая она была в молодости. Аж дух захватывало. Красивая и злая, как оса. Я от неё голову потерял в своё время.

Он уставился перед собой, держа чашку в руке и покачивая головой.

Женщина показалась на пороге и обратилась к Приму:

— Помогите мне разложить диван.

Он пошёл за ней, оставив политика предаваться воспоминаниям.

В маленькой комнатке, смежной с гостиной, стоял громоздкий старый диван с потёртым от употребления кожаным верхом. Она сказала, глядя, как он раздвигает скрипучее ложе:

— Я отправила вашу девочку в ванну. Она такая грязная, словно неделю работала в поле.

— Вы не касались её?

— Нет. Она очень странная. Увернулась от меня, как маленькая. Что вы с ней делали?

— Ничего. Она просто странная.

Она помолчала. Подошла к шкафу у стены, открыла дверцу, достала стопку постельного белья.

— Вы будете спать здесь, или в гостиной?

— Я не буду спать. Стелить нужно только этим двоим.

Она встряхнула простыню, разворачивая её над обширной поверхностью дивана. Полотно плавно опустилось, она разгладила его ладонью.

— Как вас зовут?

— Это неважно.

— Разве вы не придумали себе имя?

— Что вы хотите сказать?

— Я думала, что такие, как вы, сами придумывают себе имена. Чтобы отличаться от других.

— У меня есть имя.

— Да, я знаю. — Она выпрямилась, глядя на него. Сложила руки, сплетя пальцы на животе. Тихо спросила:

— Олаф, это ты?

— Я не Олаф.

— Вот как, — она смущённо кашлянула. — Значит, я ошиблась.

— Меня зовут Прим.

— Вот как. Сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

— Бедный маленький мальчик. Бедный мальчик.

— Я уже давно не мальчик. Я совершенно взрослый. Я старше остальных моих коллег почти на целый год.

— Бедный мальчик, — повторила она. — А как зовут твоих родителей?

— Я не знаю. Но если вы скажете мне своё имя, я буду знать, как зовут мою мать.

— Как ты узнал?

Он видел, что она дрожит, а её сцепленные под грудью пальцы сплелись так тесно, что побелели.

— Я всегда знал, как ты выглядишь. Я сразу узнал тебя.

Она моргнула, глаза её заблестели. Он чувствовал, что в душе она уже плачет, но глаза её смотрели на него ясно.

— Ты так похож на своего отца. Я подумала, что это он. Нашёл меня.

— Люди не могут нас различать, — сказал он. — Это невозможно.

— Люди, — повторила она. — Ты не считаешь себя человеком?

— Я не человек.

— А я?

— Ты… — он не хотел огорчать её. Опять вспомнился Секстус, его слова: «женщина… это просто инкубатор». Не стоит давать ей ложную надежду. Скоро он должен будет уйти, и она его больше не увидит. — Ты просто родила меня. Так же, как остальные женщины. Только они делали это по лицензии.

— Ах, по лицензии! — Она рассердилась, но не на него. — Я не знаю, как зачинали своих детей эти дурёхи со своими лицензиями. Может быть, под наркозом.

Она стала уже по-настоящему зла. Шагнула к нему и ткнула ему пальцем в грудь.

— Твой отец и я любили друг друга. Хотя и недолго. Я отдала ему часть своей души. Не смей говорить мне, что ты не человек!

Он растерялся. Это было необычно. Он напомнил себе, что душа для людей понятие умозрительное.

— Я всегда хотел спросить тебя. Почему ты так поступила? Почему нарушила Закон?

— Закон? Когда это случилось, ещё не было никакого закона.

— Но нам говорили…

— Дурачок. Это они решили сделать хорошую мину при плохой игре. Придумали бумажку, чтобы узаконить то, что и так уже случилось.

— Всё равно, ты не должна была. Я думал, что ты умерла. Всё это время я думал, что убил тебя.

— Мне дали подержать тебя на руках, когда ты родился. — Она задумчиво улыбнулась. — Ты открыл глазки и посмотрел на меня, словно хотел запомнить. Ты был таким милым. Ты не мог мне ничего сделать. А вот твой отец — мог. Он пришёл ко мне и сказал, что должен избавиться от тебя. Что это его долг.

— Его долг был в том, чтобы не допустить этого изначально.

— О, этого никто бы не смог предсказать. После рождения дочери мне сказали, что детей у меня больше не будет. Все медицинские светила это сказали. Даже твой отец был в этом уверен. Иначе он не связался бы со мной, при всём желании.

Она улыбнулась.

— Да, это так. У них не было тогда никаких законов, кроме своих традиций. И одна из главных — не иметь дела с людьми. Он пришёл ко мне и сказал. Я сама ещё не знала.

— Почему же он этого не сделал?

— Я ему не позволила.

— Этого не может быть. Ни один человек не может противостоять существу. Настоящему существу тем более. — У него не укладывалось в голове, как это могло случиться. Какие соображения помешали тому, кто был виновником его рождения.

— Я запретила ему, и он ушёл. Я сказала, что он может убить тебя только вместе со мной.

— Его бы это не остановило.

— Не знаю. Он ушёл, и больше я его не видела.

Он не знал, что сказать ей. Это было слишком неожиданно. Она бросила на диван стопку белья и вышла из комнаты.

 

Глава 26. Горькие истины

— Ну, ты и свинья. — Варвара стояла у косяка и глядела на него. — Что ты ей наговорил такого?

— Ничего особенного.

Она прошла в комнатку и села на диван. На ней был большой махровый халат, на голове накручено полотенце.

— Она прошла на кухню мимо меня. Вся в слезах. Я знала, что ты идиот, но не настолько же.

— Не называй меня идиотом.

— А то что?

Он посмотрел на неё. Лицо её было чисто отмыто, и на розовых щеках сияли рыжие веснушки.

— Я не смогу за себя поручиться.

Он отвернулся от неё, и вышел.

***

Анна тихо продвинулась ещё на ступеньку. На ступеньке сидела кошка и глядела на неё. Рядом с кошкой стояла пустая консервная банка. Анна бочком миновала кошку, и та проводила её настороженным взглядом. Ещё один пролёт, и она будет на площадке. Это просто чудо, что она их заметила. Она уже села в машину и собиралась тронуться. Они вошли в подъезд, и она некоторое время сидела, подняв глаза к небу и благодаря судьбу за царский подарок. Теперь главное, чтобы не встревожить это существо. Анна не знала радиус их чувствительности, но лучше не рисковать. Чем ближе она подберётся к двери, тем больше вероятности, что микрофон возьмёт звук. Это будет роскошный репортаж.

***

— Вы считаете, что отсутствие улик указывает только на одного из находившихся в доме? — Конечно. При наличии состава преступления у меня нет сомнений.

— Возможность естественной смерти вы исключаете?

Капитан Зуйков помялся. Заключение патологоанатома было немного расплывчатым. Но естественной эту смерть назвать он не смог.

— Исключаю. Поэтому естественный вывод…

— Вам не кажется, что рано делать выводы?

Капитан скромно вздохнул, глянув на представителя комиссии из столицы. Женщина была не в его вкусе, и он с большим удовольствием увидел бы её в другом платье. А не в этом чехле для офисных крыс. Нелепая помада на губах и густой слой слишком светлой пудры довершали эффект.

— Ну что же, здесь смотреть уже нечего, — заключила дама и вышла из кабинета.

Они ходили кругами по гостинице уже битый час, и она захотела опять взглянуть на кабинет, где нашли бумажку с угрожающей надписью. Никаких следов господина Каминского. Видный политик как сквозь землю провалился.

Она постояла у письменного стола, задумчиво глядя на его гладкую поверхность. Потом они опять двинулись по коридору к залу, где в злополучный день, кажущийся капитану таким далёким, проходил фуршет. Там они тоже покружили по выложенному узорной плиткой полу, и она потащила Зуйкова дальше. Он покорно следовал за важной шишкой, разглядывая её ноги в допотопных туфлях. Он прикидывал, насколько она лучше выглядела бы, будь её чулки немного прозрачнее и каблуки повыше, когда она толкнула дверь номера и скрылась за дверью. Этот номер был через несколько дверей от номера господина Каминского, и там, по словам свидетелей, членов комитета, они в последний раз видели своего пропавшего председателя.

Он вошёл следом за ней и увидел её спину. Она стояла в гостиной у большого кресла у окна. Развернулась и глянула на него ненакрашенными глазами. Сейчас она была похожа на вынюхивающую след собаку. Капитан про себя поморщился, гадая, есть ли на свете мужчина, что польстился на такую красоту. Женщина повертела гладко прилизанной головой с торчащими за ушами прядками волос, и двинулась в кабинет. Кабинет был пуст и безжизнен. На полированном столике и подлокотниках кресла лежал тонкий слой пыли. Работникам гостиницы запретили тут убираться, и всё оставалось в том же виде, как в день исчезновения господина Каминского. Владельцу предоставили другой номер.

— Кажется, свидетели упоминали что-то в связи с господином Фишкиным в этом номере? — она вышла на середину кабинета и опять повела носом, словно принюхиваясь.

— Ах, это. Было подозрение на пищевое отравление, но это не подтвердилось. Я думаю…

— Как здесь тихо, — сказала она, словно не слушая капитана, и он в досаде сунул свой вытащенный было из кармашка блокнотик обратно. — Будто никогда и никого здесь не было. Тишина и покой.

«Сейчас она скажет, что это романтично», — в панике подумал капитан Зуйков, на всякий случай отступая подальше. Кто их знает, этих дам в чехлах.

Но она больше ничего не сказала. Постояла, глядя перед собой бесцветными глазами, и пошла к двери.

***

— Нет, Петрович, даже не думай. Не подпишу. — Начальник поёрзал на стуле.

— Игорь Рудольфович, тогда я пойду длинным путём. Всё равно ведь придётся подписывать. — Криминалист был сух и официален. На попытки начальства перейти в дружеский тон не реагировал.

Игорь Рудольфович тяжко вздохнул.

— Ну ты пойми меня, Петрович, войди в положение. Ну, подожди ты хотя бы недельку. А ещё лучше — давай я тебе отпуск оформлю. Посиди дома, отдохни. А то на рыбалочку, а? Не могу я тебя отпустить, хоть ты режь меня. Да ты сам знаешь, что у нас сейчас творится. И ещё комиссия эта как снег на голову. Сам генерал под контролем нас держит, глаз не сводит. А у меня лучший работник уйдёт. В такой момент.

— У нас всегда какой-нибудь момент, — сварливо отозвался Петрович.

— Всегда, всегда, — согласился начальник. — А сейчас особенно. На кого я отдел оставлю? На этого мальчишку, на Виктора? Мы же с тобой в своё время договорились. Ты хотя бы выучи молодого, потом уходи. Ну, будь ты человеком.

Петрович фыркнул. Засунул руки поглубже в карманы лабораторного халата и уткнулся взглядом в стол.

— В общем, так, я тебе дам три дня. Отдохни, проветрись. А там посмотрим. Если не передумаешь, тогда будем решать. Договорились?

Криминалист тяжко вздохнул.

***

— До выступления перед прессой осталось всего ничего, а председателя так и не нашли. — Господин в белом шёлковом жилете рассеянно отхлебнул из высокого бокала воды без газа и поморщился. — Хорошо ещё, что у меня остались его тезисы. Можно будет как-то выкрутиться.

— Ещё есть немного времени, — возразил другой член комитета, примостившийся сбоку на диванчике.

Они расположились в номере господина заместителя, и вот уже битый час разговор крутился по замкнутому кругу.

— Действительно, может быть, полиция или спецслужбы…

— Ох, ради всего святого! Когда это полиция всё делала вовремя? — раздражённо отозвался другой член комитета, сидевший в кресле слева от господина в белом жилете. Он почесал длинный нос и посмотрелся в висящее на стене зеркало. Самодовольно огладил безукоризненный пробор и обернулся к соседу: — Разве что наши помощники…

— Что-то я уже совсем не уверен в эффективности наших помощников, — пробормотал тот. — Господину Каминскому это не помогло.

— Действительно, и я не могу от своего добиться внятного ответа, — заметил другой. Он повертелся в кресле, оглядев гостиную. Понизил голос: — А говорят, господа, я сам не знаю, но говорят, что женщины… Ну, вы же знаете, у них есть и женщины. Так вот они гораздо интереснее.

Член комитета, сидевший на стуле у стилизованного под старину камина, выразительно фыркнул.

— Да, да, — повернулся к нему говоривший, пухленький человек в аккуратных залысинах и с округлым подбородком. Пуговка на тесноватом пиджаке явно стесняла его, и он тихонько расстегнул её. — Мне рассказывал один видный политик, не буду упоминать его имя… это неважно.

— Особенно всуе, — хмыкнул человек на стуле. Он вытянул из кармашка пиджака курительную трубку и сунул черенок в рот.

— Так вот, говорят, что женщины не менее эффективны, зато гораздо проще в обращении… я хотел сказать, в общении.

— Не знаю, — в сомнении протянул человек с пробором, — зато мужчины, говорят, мощнее. То есть, сильнее, что ли. Хотя я тоже начинаю сомневаться.

— Да бог с ними со всеми, — сказал человек с трубкой. — Что вы собираетесь говорить перед прессой?

— Очевидно, как следует из оставленного господином Каминским материала, нам следует придерживаться идеи вовлечения всё большего количества членов в наше сообщество. Если предложение господина Каминского получит поддержку у глав государств, неизбежно расширение территорий, которые подпадут под юрисдикцию союза государств, имеющих право на разработки.

— Если получит, — сказал человек с трубкой.

— Думаю, это лишь вопрос времени.

Человек в тесном пиджаке заёрзал в своём кресле:

— Наш президент не так давно высказывал сомнения в необходимости расширения сфер влияния тех стран, представители которых не входят в наш комитет.

— Глава нашего государства не видит в этом ничего страшного.

— Конечно. Вы уже заложили погреба до самого верха. А что прикажете делать нам, с нашими ресурсами?

— Только не говорите, что у вас ничего нет за душой.

— Мне непонятны ваши инсинуации, — с достоинством отозвался человек в залысинах.

— Ну что же, если в комитет войдут ещё несколько членов с правом совещательного голоса, это не так уж и принципиально, — примирительно сказал человек с длинным носом.

— Вы сами понимаете, что это только начало. — Недовольно сказал тот. — Через определённый срок это будет пересмотрено, и не факт, что перестановка не коснётся также и вас.

— У вас просто, как говорят здесь, от страха глаза увеличились, — заметил человек с длинным носом.

— Велики. — Поправил человек с трубкой. — Не увеличились, а велики.

— Вам, конечно, лучше знать, — язвительно заметил тот.

— Ещё бы, — спокойно ответил человек с трубкой, посасывая черенок.

— Думаю, мне следует пойти и подготовиться к выступлению, — обречённо вздохнув, сказал человек в белом жилете. — Нужно учесть возможность, что господина председателя так и не отыщут к нужному моменту. Как это печально, господа.

— Зато у вас будет шанс пожать руку президенту страны. — Ободрил его человек с трубкой. — Подумайте, какой будет шикарный снимок. На всю страницу.

— Вам бы всё шутки шутить, — скорбно отозвался заместитель председателя и поднялся из кресла. — Нужно идти, господа. Благодарю вас за ценные замечания.

***

Самолёт с президентом на борту заходил на посадку, и президент поглядел вниз. Земля внизу напоминала старинный, вытканный вручную ковёр.

— Как красиво. Осталась ли ещё где-то такая первозданная красота, как здесь?

— Надо торопиться насладиться природой, пока она ещё есть, — заметил легкомысленно человек у другого иллюминатора. Он тоже смотрел вниз.

— Вы противник прогресса? — строго спросил президент.

— Конечно, — отозвался человек. — Разве вы не знали?

Президент вздохнул. Сегодня этот тип действовал ему на нервы особенно сильно. В голове у него крутились слова подготовленной речи. Он всегда предпочитал выучить заранее, что будет говорить. Так было спокойнее.

— Надеюсь, отсутствие господина председателя не повлияет на процедуру. — Он продолжал смотреть на проплывающие внизу леса. Вот сверкнула лента реки, отразив свет солнца. — Вы ничего не хотите мне сообщить в связи с этим досадным происшествием?

— Когда будет что-то новое, вы узнаете об этом первым, обещаю. — Сказал человек у иллюминатора.

— По-вашему, это пустяки?

— Суета сует и всяческая суета, — монотонно отозвался тот, глядя вниз. — И нет ничего нового под луной.

Президент посмотрел на него. На мгновение лицо этого совсем молодого человека показалось ему таким же древним, как пологие, покрытые лесом холмы под проплывающим над ними самолётом.

***

Зашуршала штукатурка, посыпались на землю растрескавшиеся в крошку почерневшие кирпичи. В дырку просунулись руки и ухватились за края. Тонкие, загорелые пальцы были покрыты пылью. Поперёк запястий тянулись борозды царапин. Руки напряглись, и в дырку высунулась всклокоченная голова. Человек подтянулся и выбрался наружу. Свалился на выложенный грубой плиткой двор и охнул. Потом с трудом поднялся, и глянул назад, на дыру, откуда только что выбрался.

— Покойся с миром, товарищ, — сказала женщина, проводя грязной ладонью по выпачканному лицу. — Я за тебя отомщу.

 

Глава 27. Разговоры, разговоры…

Варенька приоткрыла один глаз. В гостиной спорили, и она с полным правом могла сказать, что это они не давали ей спать. Особенно старался господин политик. Она слышала, как он бегал вокруг стола, и легко было представить, что он при этом ещё размахивает руками, норовя свалить со стола вазу. Она поднялась и села на диване. Она всё же задремала, но ненадолго.

— Нет, нет, что вы мне говорите! — завопил политик. Прим что-то ответил, опять затопали ноги вокруг стола, потом скрипнул стул, хлопнула ладонь по скатерти.

— Вы пытаетесь меня уверить, что это опасно, а я вам говорю, что иногда надо рисковать! Да, надо! И не уговаривайте меня! Я должен быть там вовремя. Моя речь должна…

Что-то сказала женщина, Варенька не расслышала, что, но политик на мгновение смолк. Потом сказал уже тише:

— И всё-таки я должен туда пойти.

Наконец она расслышала голос Прима:

— Хорошо, господин Каминский. Вы пойдёте. Мы пойдём вместе.

Варенька подскочила на диване. Оглянулась на стул, куда бросила синие штаны и клетчатую рубашку. Одежды не было. Она подёргала сорочку, что дала ей эта женщина. Сорочка была красивая, с кокетливыми вырезами и миленькими лямочками, завязанными крохотными бантиками. Но выйти в ней из комнаты было немыслимо. Она ринулась к двери и застучала по рельефному непрозрачному стеклу.

— Подождите, — это был Прим.

Она решила, что это из-за неё, но никто не вошёл. Она застыла у двери. В гостиной замолчали. Потом скрипнула входная дверь, и щёлкнул, закрываясь, замок. Варенька не выдержала и высунулась наружу.

В гостиную вернулся Прим. Он задержался у двери, пропустив вперёд себя человека. Варенька раскрыла рот. Это была та девица, что приставала к ним в коридоре гостиницы. Вид у девицы был до того вызывающий и наглый, что Вареньке захотелось выйти и дать ей по шее ещё разок.

Политик, сидящий у стола, подскочил на месте.

— Это ещё что такое? — голос у него уже явно осип от препирательств.

— Улыбайтесь, — скривившись в ухмылке, ответила девица, наведя на него объектив и тихо щёлкая. — Замечательный кадр. Конфетка.

— Убирайся отсюда! — рявкнул господин Каминский. Варенька удивилась. У господина политика оказался впечатляющий голос.

— Ну, это уже слишком, — сказала женщина.

— Не нервничайте, господа, — откликнулась нимало не смущённая девица, идя вокруг стола и продолжая щёлкать.

— Я думаю, нам пора, — Прим не мешал девице кружить у стола. — Собирайтесь, господин председатель.

Господин Каминский вскочил со стула. Женщина подошла и поправила ему галстук. Тот повертел головой, подёргал плечами.

Прим посмотрел на девицу. Та в упоении вертелась возле них.

— У вас есть пропуск на конференцию?

Та скривилась.

— Нет. — Ей явно не хотелось признаваться. — Я не в штате.

— Не в штате? — спросила женщина удивлённо. Девица покраснела.

— Почему-то редакторы не торопятся меня брать. Всё говорят, что рано. Опыта маловато.

— Вот как. — Сказала женщина. Девица покраснела ещё пуще.

Господин Каминский откашлялся.

— Может быть, мы всё же пойдём? — спросил сварливо, направляясь к выходу.

— Настоятельно советую найти такой пропуск, — сказал Прим девице. — Вы можете сегодня заработать реальный шанс попасть в штат.

— Я не думаю, что это хорошая идея, — сказала женщина.

— А я думаю, это шикарная идея, — хищно отозвалась девица, не сводя глаз с Прима. — И я даже знаю, где мне достать такой пропуск.

Прим повернулся к выходу, направившись вслед за политиком. Варенька плюнула на приличия.

— Прим!

Он обернулся. Девица посмотрела на неё.

— Ах, вот это кто, — сказала насмешливо, обводя глазами сорочку.

— Оставайся здесь, — сказал Прим.

— Ну уж нет! Я с тобой! — Ей было всё равно, как они на неё смотрят. Краем глаза она заметила, что женщина сморщила лицо, как от боли. А господин политик раскрыл рот, обводя взглядом лямочки с бантиками, и всё сильнее краснея под цвет своих волос.

— Ты обещал!

— Я обещал, что выведу тебя в спокойное и безопасное место.

— Теперь оно не безопасное, — злорадно сказала Варенька. — Теперь, когда я здесь.

Он моргнул. Девица уставилась на Вареньку, и щёлкнула несколько раз, наведя зрачок металлической штуковины.

— Хорошо. Собирайся.

***

Им пришлось ещё подождать, пока Варваре нашли подходящее платье. Под возмущённые вопли девчонки, нашедшей свою одежду в процессе стирки и к употреблению непригодной, на свет появилось множество тряпочек, чулочек и прочих бабьих прелестей, как смущённо откомментировал господин Каминский, нетерпеливо ёрзавший на стуле. Девица-журналист отошла в уголок и названивала по коммуникатору некоему Толику.

Наконец, когда терпение мужского населения истощилось, появилась Варвара. Глянула на них и опустила глаза. Щёки её стали пунцовыми.

— О. — сказал господин председатель. — Неплохо.

Варвара покраснела, оправляя длинные, до локтя, перчатки.

— Фантастика, — скептически отозвалась девица-журналист, разглядывая её туфельки. — Золушка спешит на бал. А где ваша тыква?

— Пойдёмте. Я вызвал такси. — Прим увлёк господина политика на площадку. Они спустились по лестнице, и он открыл перед Каминским дверцу машины. Шофёр проводил взглядом забравшихся в салон людей и ошеломлённо покрутил головой.

Они отъехали. Следом тронулась машина журналистки. На заднем её сиденье устроилась всё ещё пунцовая от смущения Варвара. Она хотела пролезть в такси вслед за Примом и господином председателем, но её развернули и заставили сесть в другую машину позади водителя.

— Давай хоть познакомимся, — сказала девица, выворачивая вслед за такси. Они двинулись по направлению к центру. — Тебя как зовут-то?

— А тебя?

— Вопрос конкретный, — хмыкнула девица. — Меня зовут Анна. А фамилия моя слишком известная, чтобы её называть. — Она засмеялась.

— Ну, тогда я Варвара. А фамилия у меня… Фишкина, — с тихой мстительностью добавила она.

— А. О-о. Понятно.

***

— Почему вы воспользовались другим коммуникатором? — Человек говорил тихо, и со стороны казалось, что разговор о погоде. Он озабоченно глянул на посадочную полосу. Над аэропортом сияло солнце, последние мохнато-серые тучки благополучно уплывали за горизонт. — Что-то случилось?

— Слишком долго объяснять. Наш план нужно отменить.

— Вы с ума сошли. Это невозможно.

— Тогда перенесите его. На час позже.

— С чего бы это? Вы слишком много на себя берёте.

— Я хочу сказать, что нашу работу могут проделать за нас.

— Вы можете объяснить подробнее?

— Не сейчас. А лучше бы при встрече лично. Ведь самолёт уже прибыл?

— Да, но лучше свяжитесь со мной по этому каналу. Мне пора. — Человек отключил коммуникатор. Он стоял у трапа президентского самолёта. На приличном отдалении клубились журналисты всех мастей. Официальные лица и прочие избранные, допущенные к церемонии встречи, сияли соответствующими случаю улыбками. Вот показался президент, и человек двинулся на своё, заранее оговорённое в процедуре прибытия, место.

***

— Как вы прокомментируете слухи об исчезновении господина Каминского? Почему общественность вынуждена довольствоваться теми крохами информации, что ей дают ваши службы? — Корреспондент сунулся поближе, почти уткнув микрофон в лицо одному из собравшихся на площадке у гостиницы представителей розыскной группы.

Представитель спецслужб, ответственный за связи с общественностью, пожал плечами.

— Сейчас рано о чём-то говорить. Вы же не хотите, чтобы мы придумывали.

— Но хотя бы не скрывайте от людей правду!

Другой корреспондент, потеснив коллегу, выкрикнул:

— Ходят слухи, что к исчезновению причастны так называемые «Спасители планеты»! Они якобы неоднократно высказывались против планов господина Каминского!

— Мы не можем пользоваться слухами. Господа «Спасители…» могут говорить что угодно, но от слов до действий, вы сами знаете, дистанция огромная.

— Значит, вы не отрицаете такой возможности?

— Мы работаем, господа. Сейчас мы не можем сообщить вам ничего определённого.

— А как вы прокомментируете тот факт, что теперь, когда господин председатель пропал, его идеи о спасении человечества от надвигающейся ледовой угрозы могут быть подвергнуты пересмотру? Разве это не выгодно этой организации?

— Повторяю, у нас нет оснований для выдвижения каких-либо обвинений. Представитель этой организации официально заявил, что они не имеют к происшедшему никакого отношения.

— Тогда как вы объясните, что, по нашим сведениям, господина Каминского похитил его собственный секретарь? — корреспондент, пробившийся к центру, решительно оттеснил конкурентов и указал на толпу с плакатами. Полотнища с броскими надписями трепал ветер. Лозунг «Мутанты, вон отсюда!» уже потерял актуальность. Теперь в руках у самого рослого противника мутантов красовался плакат: «Мутанты, верните председателя!»

— Спросите у того, кто вам это сообщил, — сухо ответил представитель спецслужб. — Нам об этом ничего не известно.

— Неизвестно, или вы боитесь это сказать? — язвительно выкрикнул корреспондент.

— Господа, господа, давайте не будем накалять обстановку, — вмешался представитель полиции. — Наши службы работают в тесном контакте. И мы делаем всё возможное для скорейших поисков господина Каминского. Уверяю вас, если бы было что-то подобное, мы не стали бы замалчивать от общественности тревожные факты.

— Тогда как вы объясните, что полиция не нашла никаких следов на месте происшествия?

— Это преувеличение. Следы всегда есть.

— Тогда почему наша полиция молчит? Или вам есть что скрывать?

— Процедура расследования всегда предусматривает некоторый уровень секретности.

— А может быть, вам просто приказали помалкивать?

— Я попросил бы воздерживаться от подобных безответственных высказываний, господа, — ответил представитель полиции. — Повторяю, мы работаем, и делаем своё дело с полной ответственностью.

— Кому может быть выгодно, по вашему мнению, исчезновение господина председателя накануне встречи на высшем уровне? — спросил ещё один корреспондент. Он ловко оттеснил пронырливого коллегу, наступив тому на ногу. — Это имеет отношение к предстоящему переделу разрабатываемых территорий?

— Думаю, этот вопрос нужно адресовать не ко мне, — ответил представитель спецслужб. — Для этого будет организована специальная конференция.

— Значит, вам нечего нам сказать?

— Благодарю вас всех за внимание, господа.

***

Глава местного отделения «Спасителей планеты» вопросительно посмотрел на своего руководителя. Прибывший не так давно глава регионального отделения успел навести в местном отделении свой, по его мнению, необходимый, порядок. Глава местного отделения мысленно отметил крестиком на календаре ещё один день недели, как прошедший, и тоскливо подумал, что несколько дней ещё осталось.

— Благодарю, милочка, — председатель кивнул секретарше, поставившей перед ним бокал с родниковой водой. Опрометчиво предложенный ему в первый день кофе был отвергнут с негодованием. Теперь от этой воды ломился холодильник.

— Так вот, мы должны решительно опровергать любые слухи о нашей причастности ко всему этому делу. Да, и не забудьте организовать ещё одну, дополнительную акцию «леса — наши зелёные друзья». Сейчас это, как никогда, актуально.

Глава местного отделения старательно покивал.

— Скажите-ка мне, вы сами поддерживали контакты с этими людьми? Как их там — Потаповым и Ейской?

Местный председатель встретился взглядом со своей секретаршей. Секретарша состроила гримаску. Всему отделению было известно, что глава региона прекрасно знает, как зовут этих людей. Ходили слухи даже о его весьма тесных контактах с госпожой Ейской, перемежавшихся бурными выяснениями отношений.

— Ну, как сказать… — пробормотал глава отделения. — В последнее время мы редко виделись. Их радикализм…

— Мы должны решительно отмежеваться от экстремистских взглядов отдельных личностей. Вы понимаете?

Глава местного отделения опустил глаза. Подвигал лежащий перед ним на столе плакат. На плакате была нарисована улыбающаяся счастливой улыбкой планета в окружении венка из переплетённых пальмовых веток.

— Понятно.

 

Глава 28. Загадай желание

— Не трогай. Пусть лежит. — Никита глянул на бармена, потянувшегося к подносу. — Скажешь, они тебе велели принести. Для чего, не пояснили.

Борис отдёрнул руку от подноса. Фарфоровое блюдечко раскололось на две неравные части. Чудом сохранившаяся чашка скатилась, потеряв маленькую ручку, и лежала бочком у последней ступеньки. Подсохший кофе пятнал ступеньки неровными кляксами.

— Да, такое не объяснишь шаровой молнией, — сказал Никита, разглядывая дыру в стене. Он осторожно протянул руку и ощупал крошащиеся под пальцами кирпичи.

— А как это объяснишь? — спросил бармен. Он всё кружил по подвалу, страдальчески похныкивая и старательно отворачиваясь от неподвижного тела на полу.

— А ты бы что сказал? — спросил Никита с любопытством.

— Я думаю, кто-то из них успел гранату подобрать, да в стенку кинуть. Что же ещё? А сами за мешки прыгнули.

— Ты поменьше боевиков смотри, — посоветовал Никита. Он взял кусочек кирпича и задумчиво раскрошил в ладони.

— Ах, как жалко, — наконец выговорил задумчиво, — ах, как жалко.

— А уж мне как жалко, — простонал Борис, озирая подвал.

— Как жалко, что эти твои друзья по партии здесь объявились. Так не вовремя.

Борис отчаянно подёргал на шее замаранный бантик:

— Это всё ты, со своими делишками. Зачем ты её тут запер, девку эту? Ничего бы не было.

— Ты хотел сказать, нашими делишками? Ничего бы не было, если бы ты сюда посторонних не впустил. Я вот только удивляюсь, как до сих пор тебя в ближайшем лесочке не нашли. С головой в дупле.

Борис всхлипнул:

— Да не посторонние они. Это же Клава.

— Ах, Клава. И что за Клава такая?

Бармен покраснел.

— Жена.

— Ох, ты боже мой. Да вы, друг мой загадочный, женаты?

— Это давно было. Я тогда только школу закончил. И она тоже. Мы уже давно не виделись.

— Почему-то меня это не удивляет. Ладно, шутки в стороны. Ты, сердцеед противный, мне такое дело загубил, что прямо не знаю, как теперь с тобой быть.

— Какое дело? Ничего я не знаю, ничего не…

— Замолчи. Сказочку о золотой рыбке помнишь? Она три желания выполняет.

— Это джинн выполняет.

— Неважно. Поймал рыбку за хвост, держи. Да не выпускай, пока все желания не исполнит. — Никита скривился, бросил крошки кирпича на пол. — И вот только я начал своё желание загадывать, тут ты. Со своими друзьями.

Он отошёл от дыры в стене и приблизился к скорчившемуся на полу телу. Потрогал носком ботинка приклад автомата.

— Значит, так. Сейчас ты приведёшь себя в приличный вид. Потом возьмёшь ноги в руки, и отправишься в ближайшее отделение полиции. Там ты заявишь, что…

— Никуда я не пойду!

— Пойдёшь, как миленький. И вот что там скажешь…

***

— Повторите ещё раз. — Капитан Зуйков строго посмотрел на сидящего перед ним человека. Человек обильно потел. Струйка пота уже скопилась у него за ухом и медленно сползала по шее. Утереться тот боялся. — О чём конкретно вас попросили?

— Я же говорю — мешок картошки они из деревни привезли. От родственников. — Бармен наконец вытянул из кармана платок и отёр лицо. — Попросили к нам в подвал сложить. На время. Им ещё куда-то надо было.

— Куда?

— Не знаю я. — Борис тоскливо поглядел на графин с водой. Полицейский капитан до сих пор не предложил ему ни воды, ни что-то другое, и лампа, как бы невзначай направленная в лицо бармена, уже давно жгла ему глаза.

Капитан многозначительно покашлял. Скосил глаза на женщину в сером скучном костюме. Та сидела в уголке кабинета, склонившись над вчерашней газетой. Вид у неё был отсутствующий. Зуйков предложил было ей вести разговор, но она отказалась, промолвив невыразительно: «Это ваша территория, господин капитан. Прошу вас, не смущайтесь моим присутствием…»

Кого угодно другого присутствие представителя комиссии из столицы привело бы в смущение. Но только не Зуйкова. Он опять обратил строгий взор на Бориса. Тот продолжал потеть.

— Продолжайте.

Бармен тяжело вздохнул и продолжил. Женщина неторопливо перевернула газетный лист. В кабинете был слышен только монотонный голос бармена, да еле слышное гудение лампы на столе капитана. Звуки улицы не доносились сквозь непроницаемые полотна окон, забранных невидными обычным глазом, впаянными в стекло решётками.

— Вы сказали, что ваш друг применил огнестрельное оружие. Откуда у него оружие?

— У него есть разрешение. Он частный детектив. У него контора даже имеется, от нас неподалёку. Он к нам частенько заходит. Рюмочку там пропустить, то, сё…

— Продолжайте.

Женщина перевернула газету, закрыв последний лист. Скучным взглядом обвела бармена. Моргнула бесцветными ресницами. Зуйков спросил:

— Вы сказали, что видели гранату? Это точно была граната, а не что-то другое?

— А что же ещё? Я там стоять, проверять на своей шкуре не собирался.

— Вы слышали звук разрыва? — это была женщина. Бармен вздрогнул от звука её голоса и повернулся к ней:

— Нет, конечно. Там двери очень хорошие, прочные. И стены толстые. Хоть кричи, хоть взрывай — никто не услышит.

— И вы не знаете, куда девалась эта женщина? — капитан сделал недоверчивое лицо. Подвигал лампу, словно желая отвернуть в сторону, но оставил на месте.

— Нет. Мы когда вошли, её уже не было.

— Повторите ещё раз, кто был в подвале, когда вы его покинули? — женщина всё разглядывала Бориса своими бесцветными глазами, и он почувствовал себя неуютно.

— Ну, я же говорю — она, дружок её, и ещё один человек. Я его сам толком не разглядел, там лампочка тусклая. Но похож очень. Мне ещё друг мой, детектив, говорит — пойди, Борис, да побыстрее всё расскажи, кому следует. Вот я и пошёл.

Звякнул коммуникатор на столе перед капитаном.

— Так. Хорошо. — Зуйков посмотрел на женщину: — Сообщение подтвердилось. Думаю, мне надо выехать на место?

— Да. Нам следует там побывать. — Женщина поднялась со стула, и Зуйков с готовностью вскочил.

***

— Уносите, — Зуйков кивнул. Тело подняли и понесли к выходу из подвала. Он проводил покойника взглядом. Молодой, даже симпатичный. Перевёл глаза к потолку. Там отчётливо виднелись следы от короткой очереди. Стреляные гильзы рассыпались по полу.

Столичная шишка прошлась по подвалу, сунула густо напудренный нос во все углы, потом подошла к стене, где раньше было окошко во двор, и застыла, обводя взглядом дырку. Молодой криминалист, тоже глазевший на дыру, отшатнулся, топчась по обломкам кирпича.

— Удивительно, правда? — пробормотал он. — Будто циркулем вывели.

— Что? — невыразительно отозвалась женщина.

— Я говорю, круг такой правильный.

— Неужели? — она посмотрела на него отсутствующим взглядом.

— Вам нечем заняться? — спросил капитан. То, что Петрович в отпуске, оказалось неприятным сюрпризом.

— Вы говорили, что больше здесь никого не было, — сказала женщина бармену. Тот переминался у стены. Уйти ему не дали, и он только старался не попадаться под ноги.

— Ну да.

Она вытянула руку с зажатыми между пальцами длинными светлыми волосками. Зуйков прищурился. Он даже не заметил, когда она успела что-то поднять с пола. Криминалист сунулся поближе, глядя на зажатые в пальцах волоски.

— Кому это принадлежало? Кто здесь был ещё? Вы сказали, что женщина брюнетка.

Капитан хищно поглядел на бармена. Ай, да офисная крыса.

— Я нашла это на мешках. Кто здесь был? — повторила она, глядя в упор на Бориса.

Бармен замялся. Капитан Зуйков придвинулся ближе и ласково проговорил, доверительно дыша тому в ушко:

— Поедем с нами, там и выясним. Мы не торопимся. А ты?

— Да это к делу не относится, — выговорил Борис, тараща на капитана честные глаза страдальца за правду. — Чего говорить-то?

— Это уж мы будем решать, относится, или нет. — Капитан придвинулся ещё ближе, почти уткнувшись носом в лицо бармена. — Ну, так как?

— Ладно, ладно. Девка тут одна ночевала. С парнем своим.

— Ну говори, не томи, — томно промурлыкал Зуйков. — Сказал А, скажи и Б.

— Да что говорить? Переночевали, да и всё.

— А когда всё это случилось, они здесь были? — ровно спросила женщина. Криминалист уже аккуратно укладывал светлые волоски в пакетик.

Бармен помялся. Посмотрел на доброжелательного капитана. Тот одобрительно подморгнул.

— Не уверен. Кажется, девка была.

— Не уверен, или кажется? — пропел Зуйков.

— Да не помню я. Там такое было, забудешь, как маму звали.

— Это мы тебе напомним, — пообещал капитан, ласково глядя на бармена.

***

— Как интересно… — протянул капитан спустя время, показавшееся взмыленному бармену вечностью, а для Зуйкова наполненное массой увлекательных открытий и чудес. — Всё интереснее и интереснее.

Дело становилось всё заманчивей. У Зуйкова захватывало дух от перспективы его раскрутки. Мысленно он уже давал интервью прессе: «Скажите, майор, трудно было вычислить настоящего преступника? Как вы догадались, что в похищении господина Каминского замешаны такие силы?»...

И он уже видел, как генерал, ласково глядя на своего новоиспечённого майора, рассказывает восхищёно внимающим корреспондентам, как вовремя он разглядел в Зуйкове талант настоящего профессионала.

Мысль на полном скаку понесла Зуйкова дальше, и он даже представил среди берущих у него интервью людей девушку с микрофоном. Вот она подходит ближе, и он уже видит восхищение в её глазах, серых раскосых глазах рыжего чертёнка.

Брякнул коммутатор, капитан машинально отозвался.

— Ты спишь, Зуйков? — спросил голос, и он вздрогнул. Повёл глазами вокруг. Нет, это не сон. — Это я.

Через минуту взволнованный и вспотевший капитан кинулся к маленькому, вставленному в стену зеркальцу, и принялся озирать свою физиономию. Лицо как лицо. Только вид немного глуповат, да рот то и дело ползёт в стороны и согнать улыбку никак невозможно.

— Вы куда-то собираетесь? — спросила офисная крыса. Всё это время она просидела здесь, и капитан только дивился её служебному рвению. Или эти серые дамы никогда не выходят попудрить свои чудные носики? — Кажется, вы хотели разыскать детектива?

— У нас же по плану посещение пресс-конференции, — пробормотал Зуйков.

— Вы уже знаете, что говорить? — поинтересовалась дама строго.

Зуйков знал, что делать заявления прессе ещё рано, но сейчас его распирало от нетерпения.

— Думаю, что дело ясное. Конечно, надо ещё поработать. Собрать доказательства… — Он отвернулся от зеркальца. Дама глядела на него скучным бесцветным взором, и он мысленно сравнил её с той, что стояла у него перед глазами. Это его утешило. — Разве вы сами не видите, как всё сходится? Описание, данное нам барменом, совпадает с описанием, данным охранником заведения. Оба совершенно одинаково и независимо друг от друга дали нам приметы того, кто был в подвале с этой загадочной девицей. Вы знаете, кто у нас проходит по этим приметам. Он же присутствовал при исчезновении господина Каминского. Лично я в такие совпадения не верю.

— И вы верите…

— Конечно. Не знаю, зачем ему это понадобилось, но не сомневаюсь, что это наш дорогой мутант. Или как их там называют. А может быть, и не один. Они же все на одно лицо.

Капитан отвернулся от неё и опять оглядел себя в зеркало. Улыбка так и лезла наружу, и он с усилием попытался принять суровый вид. Вид будущего майора.

 

Глава 29. Служебное рвение

— Машина приметная, дорогая. Она уже объявлена в розыск, — сказал Зуйков. Он сгорал от нетерпения. Начальство захотело узнать, как продвигается дело. Ёрзать в присутствии генерала капитан не решался и теперь явственно чуял, как под ним от еле сдерживаемых эмоций тлеет сиденье стула.

— Ищите. Дело это сверхсрочное. Как найдёте, сразу ко мне с отчётом.

— Я постоянно давлю на постовую службу, — бодро отрапортовал капитан. — Мы будем делать заявление?

Генерал поскрёб тщательно выбритый подбородок. Поглядел на Зуйкова:

— Что вы сказали нашему гостю из столицы, капитан? Что-то насчёт мутантов?

— Я изложил свои выводы, — так же бодро доложил Зуйков. — Игорь Рудольфович в курсе.

— Вы наш представитель перед прессой на сегодняшний момент, — сказал генерал, оглядывая капитана с головы до ног. — Через час мы должны будем отчитаться в проделанной работе.

— У нас уже кое-что есть, — сказал Игорь Рудольфович.

— Я в курсе. Так вот, капитан. Я не советую вам делать заявлений о мутантах. Прессе ни к чему давать непроверенные сведения.

— Но разве мы не должны привлечь внимание общественности к возможной опасности? Если дать объявление с указанием примет, мы могли бы гораздо быстрее найти…

— Вы дадите объявление, и все кинутся ловить мутантов. Хотите спровоцировать охоту на ведьм, капитан?

Зуйков побагровел. При чём тут ведьмы?

— Простите, но я всё же считаю, что замалчивать эти сведения опрометчиво.

— Можете идти, капитан.

Генерал проводил взглядом резво покинувшего кабинет Зуйкова, и встретился глазами со своим подполковником.

— Скоро заключительное совещание. Президент уже прибыл.

— Ох, и полетят чьи-то головы.

— Если мы дадим капитану разливаться соловьём перед прессой, голов слетит гораздо больше.

— А не перестраховываемся мы? — задумчиво сказал Игорь Рудольфович. — Всё же и приметы, и всё остальное… Как бы нам потом в лужу не сесть.

— Ты знаешь, Игорь, я стреляный воробей. А от этого дела таким душком тянет, что лучше бы не лезть в первые ряды. В крайнем случае, дадим этому Зуйкову награду. За рвение.

***

Петрович задумчиво повертел грибную шляпку. Поскрёб кожицу ножом и опустил гриб в корзинку. Сдвинул кепку на затылок и поднял голову. В глаза сверкнул солнечный лучик, пробравшийся сквозь ветки. Верхушки деревьев смыкались наверху, как пёстрая зелёная крыша, залатанная кусочками выглаженного синего шёлка. Он глубоко вдохнул, и не торопясь выдохнул. Хорошо-то как. А коллеги сейчас парятся в городе, глотают уличную пыль и неживой воздух кабинетов. Занудно-обиженно прогудел комар, усаживаясь на шею. Петрович хлопнул ладонью, сбив кепку на лоб.

Неторопливо поднялся и двинулся дальше вдоль просеки. Укрытое прошлогодними листьями местечко возле маленьких сосёнок обещало удачу, и он направился туда. Нагнулся у крайней сосёнки, поковырял сухой палкой, подобранной по дороге, расшвыривая листья. Ага. Вот они, выстроились кружочком, красавцы. Он протянул руку, опускаясь на корточки рядом с кучкой разворошенных листьев и сухой травы.

— Бог в помощь, — сказали за спиной, и Петрович застыл на месте. Неторопливо повернулся. Там стоял молодой, по меркам Петровича, мужик, и глядел на него. На мужике был пятнистый костюмчик из тех, что носят работники различных ведомственных структур, бывшие военные и просто любители подобных вещей. И за спиной у этого мужика висел на ремне «Степанов». Автоматы эти Петровичу были знакомы очень хорошо. И область их применения тоже.

— Грибочки собираем? — дружелюбно поинтересовался мужик, не сводя глаз с Петровича.

— Да вот, собираю, — вежливо ответил тот. Вид «Степанова», или, как говаривали в местах, где когда-то довелось служить Петровичу, «Степаныча», вызвал бы приступ вежливости у кого угодно.

Мужик аккуратно присел рядом и доброжелательно оглядел раскиданную траву. Там на оголившемся клочке из земли торчали рыжие волнистые шляпки.

— Ишь, крепенькие какие. Что же вы так далеко забрались? Назад дорогу найдёте, или проводить надо?

— Спасибо. Я уж сам как-нибудь. — Петрович принялся срезать грибочки, начиная с ближнего в ряду, и укладывать в корзинку. Мужик наблюдал за процессом, тихонько улыбаясь. Когда последний гриб улёгся на место, а Петрович, преувеличенно кряхтя и охая, поднялся на ноги, тот спросил:

— А вы, простите, в Н-ском округе не служили? Что-то мне лицо ваше знакомо, только вот припомнить не могу.

— Служил, — осторожно ответил Петрович, вглядываясь в молодого мужика. Лица его он вспомнить не мог, хоть убей.

— Ну вот, и я там служил! — радостно воскликнул мужик, скалясь во весь рот. Блеснули белые зубы. — То-то я говорю, лицо мне ваше знакомо. А меня вы, верно, не помните. Да это не удивительно. Я ведь тогда ещё зелёным совсем был. Чего на меня смотреть. А вы уже тогда, помнится, в офицерах ходили?

— Давно это было, — неопределённо ответил Петрович. — Я уже там не служу.

— Понятно. А чем сейчас занимаетесь, если не секрет? Я к чему это говорю, — мужик неторопливо двинулся рядом с Петровичем, то задирая голову к небу, щурясь на солнце, то взглядывая на него, — сам я ведь лесник местный. Весь день торчишь в глуши, поговорить не с кем. А тут вы. Как не поболтать с хорошим человеком?

Петрович коротко объяснил.

— Видно, хорошая работа у вас. Вон, грибочки собираете. Может, и мне к вам податься? А то одичаешь тут совсем.

— Я в отпуске.

— Гляди, и отпуск летом.

— По состоянию здоровья, — пояснил Петрович. — От переутомления.

— Ах, вон как. Значит и у вас не сахар.

— А где хорошо? — философски заметил Петрович.

— Там, где нас нет, — подхватил старый знакомый, которого криминалист силился вспомнить, но в памяти маячило только что-то смутное, определению не поддающееся. — Я всё-таки вас провожу. А то здесь места такие неровные, ещё в овраг попадёте. Заодно молодость вспомним.

Мужик хохотнул, а Петрович понял, что отвязаться от него не удастся.

***

— Да, — раздражённо сказал руководитель проекта, — заходите.

Он потянул рукава, одёргивая манжеты. Глянул ещё раз в зеркало. Да, костюмчик скоро будет маловат. То ли худеть пора, то ли авторитетный возраст подошёл.

— Что у вас?

Один из «внешних» — как их называли в институте — работников, скользнул в раскрывшиеся и затем замкнувшиеся за ним прозрачные двери. Совсем тихо. Руководитель опять не услышал шагов, и опять старательно подавил раздражение. Если его это пугает, не беда. Зато работники поддерживают форму.

— Присаживайтесь.

Работник помялся, а руководитель тем временем воскресил в памяти его досье. Он гордился тем, что помнил всех своих людей в лицо, поимённо и с краткими характеристиками каждого в отдельности.

— Что у вас, Кошкин?

— Дело такое, Семён Семёнович, — начал Кошкин, — Я сейчас с объекта.

— Надеюсь, всё благополучно? — Руководитель знал, что Кошкин очень добросовестный работник, и говорит медленно не от тупости, как многим казалось, а от старания ничего не упустить.

— Да. Я уже завершал обход. — Кошкин сдвинул брови, глядя в пространство. Семён Семёнович подавил желание запустить в него пепельницей. Всё равно быстрее разговор не пойдёт.

— Встретил я там человечка одного. Старый знакомый оказался. Я его по старой своей службе запомнил. Чинами он был тогда меня повыше. Только больше он там не служит. Кошкин опять замолчал, задумчиво подвигав бровями.

— Так вот, я это к чему. Я хочу сказать, наши люди бывшими не бывают. Не нравится мне, что он там появился. От города слишком далеко.

— Ну и что, что далеко? — рассудительно заметил руководитель. — Может, заблудился человек. С кем не бывает?

— Да нет, не заблудился. Я его почему вспомнил. У нас вот «пятый» рассказывал, как давно уже, когда меня здесь ещё не было, один человек так же далеко забрался. За грибочками. Так наш «пятый» стал за ним наблюдать, и удивился. Человек тот поганки в корзинку набирал. Помните?

Семён Семёнович напрягся. Эту историю он помнил. Он помнил даже то, что этот Кошкин, а в работе — «второй», не знал. История с поганками изрядно потрепала нервы Семёну Семёновичу, тогда только ещё вступившему в должность, и тут же едва этой должности не лишившемуся. Только своевременно принятые меры да нужные связи помогли замять дело. Шумиха вокруг объекта была филиалу института совсем не нужна.

— И что же?

— Так ведь человек этот сейчас в полиции служит. В лаборатории криминалистом. Мы с ним поговорили, пока я его до дороги провожал. Сказал, что в отпуске. Летом.

— Летом в отпуске, — задумчиво выговорил Семён Семёнович. — Полицейский. Сейчас, когда в городе такие дела творятся. Да. Спасибо, Кошкин. Идите. Я рад, что вы проявляете бдительность.

— А летом в отпуск неплохо бы, — тихо сказал Кошкин, мечтательно глядя перед собой. — Море, пляж. Пальмы.

— Идите, Кошкин, — строго повторил Семён Семёнович. Ишь, пальмы ему мерещатся. Леса ему мало.

 

Глава 30. Время разбрасывать камни

— Зачем надо было сюда тащиться? Здесь гуляют только голубые да алкаши.

— Вот поэтому и мы тут, — хмыкнул один из двоих мужчин, усевшихся на видавшую виды лавочку. — Никто ничего дурного про нас не подумает. Кроме этого.

— Не смешно.

— Что вы хотели мне сообщить?

Мужчина в лёгком, недавно вышедшем из моды, бежевом плаще нагнул голову, озираясь по сторонам. Лавочка стояла с краю длинной, изгибающейся широкой дугой, аллеи. Вдоль давно требующих замены камней ограждения тянулись густые кусты. Бордюрные камни были недавно выкрашены белой краской, теперь уже почти затоптанной любителями ночных развлечений и разнообразных утех. Эта часть городского парка не пользовалась широкой популярностью у приличной публики, и экскурсии обходили её стороной.

— Я просил вас кое о чём.

— Вы меня много о чём просили в последнее время.

— Послушайте, не надо рассказывать мне сказки, — резко сказал человек в бежевом плаще. — Я говорю о последнем задании. Кажется, чего уж проще.

— Найти человека не так просто, как вам кажется. Особенно сейчас, когда тут просто вавилонское столпотворение.

— У меня впечатление, что вы тянете время.

— А у меня впечатление, что мы куда-то торопимся.

Человек в бежевом плаще опять оглянулся. Аллея была пуста, только с другого её конца сидели на лавочке и тянули пиво из горлышка несколько подростков. Уже пустые бутылки валялись под сиденьем.

— Послушайте, мне нужно быть уверенным, что предыдущее дело замято.

— Вы мне не верите?

— У меня есть основания сомневаться. Я не смогу вести с вами дела, если не буду уверен, что за нами не тянется хвост.

— Где вы набрались такого лексикона? Говорю вам, всё чисто.

— Не знаю. Вы обещали, что переданные мной материалы попали в надёжные руки. Вы понимаете, чем я рискую?

— Все рискуют. Не надо только впадать в панику.

— Хорошо, допустим. Когда вы начнёте работать над последним нашим делом?

— Не говорите — последним. Это плохая примета.

— И это вы мне говорите про панику?

— Напомните мне ещё раз приметы вашей пропажи.

— Я так и знал, что вы ещё даже не приступали. Вот, прочитайте. Тут всё написано.

— Если бы вы знали, сколько у меня в последнее время было суеты, — пробормотал рассеянно человек, читая с листка, — вы бы…

Он сжал листок в руке и умолк.

— Отдайте мне бумагу, — человек в плаще потянулся к бумажке. — Вы уже прочли.

— Едрёный корень, — пробормотал человек, таращась перед собой и комкая листок в ладони. — Тудыть вас растудыть.

— Да отдайте же, — человек в плаще наконец выковырял из пальцев собеседника листок и торопливо порвал на клочки.

— Что же вы мне раньше не сказали, — прошипел собеседник, не обращая внимания на вытащенный из пальцев листок. — Раньше вы мне таких подробностей не сообщали!

— Что? Да вы просто меня игнорируете. Слушать надо было внимательнее!

— Не пылите. Всё будет хорошо. Я занимаюсь вашим делом вплотную.

— И давно? — иронично спросил человек в плаще.

— Вполне. Не беспокойтесь. Ваша пропажа в надёжных руках.

— Что это значит?

— Это значит, что я выкопаю вам её из-под земли. А теперь уходите. Целоваться не будем.

Человек в светлом плаще поднялся со скамейки и двинулся к выходу с аллеи. Его собеседник проследил, как тот скрылся из вида, и перевёл взгляд на клочки бумаги рядом со скамейкой. Нагнулся, подобрал все до единого кусочки бумаги и тщательно перетёр пальцами в труху.

— Да уж, — сказал сквозь зубы. — Ваша пропажа в надёжных руках. Настолько надёжных, что теперь, чтобы её достать, придётся наизнанку вывернуться, не иначе.

***

— Да, именно эта машина. Где? Надеюсь, вы не уничтожили следы… Я знаю, что вы профессионалы. — Капитан Зуйков отключил коммуникатор, и нетерпеливо повертелся на месте. Несмотря на опознавательные знаки на машине и прочие вещи, им с трудом удалось подъехать к месту проведения пресс-конференции. Ожидалось выступление президента. Потом по плану мероприятий намечалось выступление мирового комитета с единым заявлением, которое должен был бы зачитать председатель комитета господин Каминский. Пресса уже оккупировала каждый свободный клочок земли, незанятый прочими заинтересованными лицами. Каждого интересовало, кто будет выступать вместо очевидно отсутствовавшего председателя, и как это повлияет на текст заявления. Демонстранты, оттеснённые с насиженных мест, волновались в отведённом для них уголке площади, и только неимоверные усилия полиции не давали этому бурному морю перехлестнуть через проведённую мелом черту.

— Они нашли машину, угнанную от клуба, — сообщил Зуйков серой даме. Они стояли у крыльца, ожидая выхода делегации. Было принято решение провести конференцию на открытом воздухе, что создало дополнительные проблемы для самых разных служб. Но президент поддерживал эту идею, и члены комитета были совсем не против. Погода была прекрасная, последние тучки ушли за горизонт, и вид новенькой площади создавал прекрасный фон для репортажей и глянцевых снимков.

— Кажется, у них кончилось топливо.

— Вот как.

— Мне доложили, что поблизости нет никаких следов. Они не ушли в ближайший лес и не появлялись в рядом стоящих домах.

— Вы уверены?

— Так мне доложили. Конечно, это предварительные данные. Но я думаю, их могли ждать на другой машине.

— Вам не кажется, что это слишком сложно?

— Если это чей-то заговор, всё может быть. Неужели они стали бы голосовать на дороге?

— Разве это не естественно?

— Естественно, конечно. Для обычных граждан, у которых сломалась машина. Но здесь не совсем обычные граждане.

— Вы считаете, что эта женщина из «Спасителей планеты» могла увести с собой двоих человек под дулом пистолета? Не забывайте, она могла быть ранена.

— Всё может быть. Если они в сговоре с нашим подозреваемым, это вполне возможно.

— Это что-то новое. Раньше вы говорили только о сговоре мутантов.

— Если он был там, а это практически не подлежит сомнению, то как, скажите, могла одна женщина, даже с пистолетом, что-то сделать против его воли? Очевидно, у них было соглашение.

— Осталось только найти мотив. Вы до сих пор не нашли мотива, капитан.

— Разумеется, мотив должен быть, — отозвался Зуйков. Он вертел головой, явно кого-то высматривая.

— И что же эта женщина могла предложить мутанту? — спросила дама. Она посмотрела на вертящего головой Зуйкова, и впервые он услышал в её невыразительном голосе нотки интереса.

— О, да хотя бы, — пробормотал капитан, вытягивая шею в сторону площадки у шоссе, где парковались многочисленные машины, — хотя бы то, что она из тех, кто имеет отношение к переделу лесного массива на планете. Они имеют большой вес в политике, эти организации.

— Не вижу связи.

— Ну, они могли бы пообещать этим мутантам местечко где-то в глухом лесочке в Тмутаракани. Что-то вроде автономии. Представляете, какой это лакомый кусок?

Женщина подняла бесцветные брови и хотела что-то сказать, но Зуйков сорвался с места и ринулся к площадке у въезда на огороженную территорию.

***

Анна хлопнула дверцей. Варенька посмотрела, как та охорашивается перед маленьким зеркальцем. Она до сих пор не могла понять, как они втиснулись со своей машиной в узенькую щёлку между другими автомобилями.

Журналист-девица оторвалась от зеркальца и кивнула Вареньке.

— Давай за мной. Отстанешь, затопчут.

Варенька двинулась вслед за девицей, решительно прокладывавшей путь туда, где высились стены собора, и возвышалась крыша здания, с заднего двора которого они с Примом не так давно дали дёру. Они подошли ближе, и шум толпы, галдящей на площади, ударил в уши какофонией звуков.

Анна остановилась, и Варенька уткнулась ей в спину. Девица поднялась на цыпочки, потом замахала рукой. Варенька не увидела, кому та сигналила, но Анна казалась довольной.

— Ну вот, дело в шляпе.

Варенька оглядела площадь. С этой стороны здание выглядело гораздо внушительнее и красивее, чем со двора. Большой каменный фонтан напротив крыльца, где тоже толпились люди, сиял в лучах солнца, а бьющая вверх единственная, свитая в жгут струя переливалась всеми цветами радуги.

Сбоку шумели, и кто-то выкрикивал одни и те же слова. Варенька не могла разобрать слов, но и не пыталась. Судя по истерическому тону крикунов, там не было ничего хорошего. Она повела взглядом по толпе с поднятыми вверх плакатами, и заморгала. На парочке плакатов красовалось лицо Прима, чёрное и злое.

— Что это?

Анна, получив тычок в бок, обернулась к ней.

— Что тебе? А, это. Что, не нравится?

— Нет.

— Честно говоря, мне тоже. Особенно надписи. Если бы эти люди дали себе труд хотя бы прочитать то, что доступно всем, они бы не называли их мутантами. Это неправильно.

— Мутантами?

У Вареньки пересохло в горле. Так вот оно что. Теперь ей многое стало понятно. Бедняга Прим. Он тоже мутант, как и она.

 

Глава 31. Время собирать камни

— Сейчас, сейчас. Где же она. — Заместитель председателя забрался за кресло и попытался кончиками пальцев выудить бумажку. Из-под объёмистого сиденья белел крохотный уголок листа.

— И кто только придумал печатать тексты выступлений на бумаге. Это давно вышло из моды.

— Прошу вас, пожалуйста, поторопитесь, — сказали от двери, — церемония уже начинается.

— Иду, уже иду, — наконец листок был извлечён на свет, и господин заместитель сдул с него невидимую пылинку. Кряхтя, поднялся на ноги и двинулся к выходу. Его секретарь проследовал вперед к лифту. В коридоре было пусто, все уже давно спустились вниз.

Они вошли в кабину, и заместитель привалился к сверкающей, отполированной до блеска панели, разглядывая своё раскрасневшееся лицо в зеркало. Кабина устремилась вниз, и он повертел шеей в тесном воротничке официального костюма. Тихонько провёл пальцем за отворотом и глубоко вздохнул. Предстояло ещё очень много дел.

Подошвы прижало к полу, потом кабина дёрнулась, и внутренности господина заместителя заходили ходуном. Потом кабина провалилась вниз, и у него перехватило дыхание от ощущения падения. Он ухватился за панель, вцепившись в полированный металл мёртвой хваткой. Омерзительно завизжало сверху, кабина дёрнулась, пол тряхнуло, и господин заместитель не удержался на ногах. Усевшись задом на мягкий коврик, устилавший пол кабины, он увидел себя в зеркале и не сразу узнал. Отвлечённо подумал, что никогда не видел у себя таких нелепо вытаращенных глаз, а цвет сорочки нисколько не гармонирует с цветом лица.

— Что это было? — спросил он после нескольких неудачных попыток заговорить.

— Лифт сломался, — невозмутимо ответил секретарь. Он спокойно стоял рядом, даже не держась за панель.

— Это я понимаю! Его можно починить? Сколько мы здесь можем просидеть? — господин заместитель сорвался на визг.

— Думаю, это произойдёт не скоро.

— Мы могли погибнуть.

— Да.

— Ох, что-то мне нехорошо, — пробормотал заместитель, неуверенно поднимаясь на ноги и глядя на себя в зеркало. Он прижался лбом к холодной поверхности и увидел, как на прозрачной, неуловимой поверхности зеркала расплывается дымчатый кружок от его дыхания.

***

Анна широко улыбнулась, и Варенька увидела протискивающегося к ним через оцепление человека. Мужчина подошёл ближе, и она замерла.

— Привет, — сказала Анна. Мужчина пожал протянутую руку и расплылся в ответной улыбке.

Варенька глубоко вдохнула. Нет, это совсем другой человек. В первое мгновение она подумала, что это Прим. В этом самом облике, облике человека со странной книжицей в руке, он выводил её с заднего двора этого здания. Но Прим никогда не улыбался такой дурацкой улыбкой. Варенька оглядела мужика. Ясно как день, что он давно по уши втрескался в эту журналистку. Вон, как покраснел.

Наконец он оторвался от созерцания своей зазнобы, и обратил внимание на Вареньку.

— А это…

— Это моя подружка, — заявила Анна

— Очень приятно, — пробормотал мужик, которого журналистка назвала Толиком, и Вареньке пришлось подать ему руку. Она только порадовалась, что на ней перчатки, и ему ничего не грозит. Хоть она и не была напугана, но волнение могло сказаться в любой момент.

— Её зовут Варвара. Она пойдёт с нами.

Толик замялся. Повертелся на месте, потом подхватил Анну под руку и повлёк к оцеплению. Варенька поспешила за ними.

Там он сунул полицейскому в форме под нос какую-то карточку. Полицейский затоптался, переминаясь на месте, и она уже подумала, что их не пропустят. Но потом полицейский отодвинулся, и Анна прошла в образовавшийся просвет. Варенька двинулась следом, но полицейский заступил ей дорогу. На подсунутую снова карточку только помотал головой. Толик начал с ним спорить, и Варенька почувствовала себя неуютно. Она оглядела огромную площадь, полную людей. Что, если сейчас кто-то узнает её, покажет на неё пальцем? Ей уже казалось, как слово «мутант» вьётся над ней чёрной вороной и вот-вот нагадит на неё сверху.

— Эта девушка с вами? — сказали рядом, и она увидела незнакомую женщину. Та стояла рядом с Толиком и глядела на неё. Анна начала что-то говорить, но женщина просто вытащила из кармашка карточку и махнула ей перед носом полицейского. Тот шагнул в сторону, и они все прошли на площадь.

Анна с Толиком двинулись к внушительному крыльцу, Варенька шла немного позади. Женщина пристроилась рядом.

— Как тебя зовут? — спросила она, не глядя на Вареньку.

Варенька посмотрела на женщину. Та пялилась в спину Толика светлыми глазами с бесцветными, как у козы, ресницами. Нос её был словно посыпан мукой, а плотно сжатые губы неестественно краснели.

— Меня зовут Варвара. А вас?

— Ты подруга этой девушки? — вместо ответа опять спросила женщина.

— А что?

— Ты не ответила. А как твоя фамилия?

— Фишкина, — сердито сказала Варенька, и слегка покраснела. Женщина улыбнулась.

— Вот как.

Они взошли на крыльцо, и остановились на одной из широких каменных ступенек. Отсюда площадь была видна во всей красе, и столпившиеся по её краям люди казались просто разноцветной волнующейся массой.

***

Президент широко улыбнулся и легонько помахал рукой в сторону приветственных возгласов. Его фотогеничная внешность и белозубая улыбка были отличным украшением самых разных журналов и солидных изданий, и пресс-служба вовсю использовала это обстоятельство.

— Прошу прощения, господин президент, — пробормотали ему в ухо, и он, не переставая улыбаться, слегка повернул голову. В глубине крыльца стоял его начальник охраны и глядел на него. Опыт общения с сотрудниками охраны давно выработали у президента рефлекс на эти знаки глазами. Сейчас он понял — что-то случилось. Раз уж с ним решились говорить по этому каналу, который не позволялось занимать по пустякам. Он моргнул начальнику охраны, разрешив говорить.

— Это касается заместителя председателя комитета… — короткое изложение фактов звучало зловеще, и хотя случай выглядел просто технической неполадкой, президент почувствовал холодок под ложечкой.

Продолжая улыбаться, он глянул на пресс-секретаря. Маневр был отработан до ювелирной точности. Президент шагнул назад, секретарь подался вперёд, незаметно сместились позиции, и глава государства почти скрылся с глаз широкой публики. Всё выглядело просто как случайное движение топчущихся на месте людей.

— Мы не можем отложить процедуру, — одними губами сказал он начальнику охраны. — Когда его достанут?

— Возникли сложности. Положение лифта крайне неудачное. К тому же там неполадки…

— Не надо. Скажите только — когда?

— Это может затянуться.

— С ним же секретарь. Пусть что-нибудь сделает.

Начальник охраны покривился. Только намётанный глаз президента заметил это. Он, в отличие от многих других, никогда не пренебрегал настроениями своих подчинённых, и знал особенности мимики близких к нему людей.

— Секретарь заявил, что ничего не смыслит в лифтовых устройствах. А выходить из кабины лифта на глазах у шефа неэтично.

— Неэтично… — пробормотал президент. Он с трудом удержался от желания оглянуться. Нужный ему субъект всё равно не покажется на глаза прямо здесь, на крыльце, под взглядами толпы и объективами камер. Вопросы этики и прочие вещи, зафиксированные в так называемом «Договоре», президент в своё время изучил по долгу службы, но помнил только в общих чертах. Частным случаем Договора был документ, который сами эти существа называли «Закон». Кажется, в этом самом Законе что-то такое было. Насчёт этики поведения. И ведь не придерёшься. Президент представил себе выражение лица того, кто знал закон и пункты договора гораздо лучше него. Ещё не хватало его насмешек.

— Идите и сделайте что-нибудь. Процедура вот-вот начнётся.

***

Речь президента немного задержалась. Заминка было в пределах допустимого, но Анна напряглась. Чутьё журналиста не подводило её никогда, и теперь она напоминала себе сделавшую стойку собаку. Как кстати это существо по имени Прим напомнило ей о пропуске. Пусть теперь ей придётся терпеть этого зануду Зуйкова. Он и сейчас выжигал на ней дырку горячим взглядом влюблённого олуха, топчась рядом и дыша прямо в ухо. Она вспомнила, как его отправили на работу в этот регион, и его отчаянные просьбы писать почаще. И как она пообещала не забывать его. Ну да, она и не забыла. В каком-то смысле.

В рядах президентской команды началось шевеление, люди переступали с места на место, их движение на каменных ступенях крыльца напомнило ей старинный танец с реверансами, церемонной грацией движений и обменом тайными знаками. Она лениво пыталась вспомнить название танца, когда произошло последнее смещение позиций, и объявили выступление президента.

Она слушала вполуха, озирая доступную ей территорию. Нельзя было упустить ничего. Ни положений людей, ни выражения их лиц, ничего. Пусть даже потом это окажется несущественным. Никогда нельзя угадать, что может пригодиться.

Ей уже стало казаться, что речь слишком длинная, а президент нарочно тянет слова, делая между ними значительные промежутки. Вот зазвучали последние, изящно закруглённые фразы, отлично подходящие для окончания речи. Вот и последние звуки затихают над площадью. Вот и люди, затихшие на время, снова задвигались на своих местах.

Что-то они слишком оживлённо зашевелились. Окончание речи — всегда радость, но не до такой же степени. Рядом ахнула Варвара, и Анна увидела.

***

Прямо через площадь, огибая на ходу круглый каменный бок фонтана, шли двое — господин Каминский и Прим. Эта часть пространства была свободна, тщательно вымыта специальными шампунями и аккуратно очерчена. Здесь должна была проходить заключительная фаза церемонии закрытия всемирного конгресса по глобальным проблемам. Сияло солнце, хорошо отмытая каменная плитка отсвечивала розовым под косыми лучами света.

— Да вот же он! — сказал кто-то над ухом Анны. — Никуда не делся!

Над площадью поднялся шум, столпившиеся за ограждением люди загомонили, тыча пальцами в неторопливо шествующего через площадь председателя комитета по глобальным проблемам.

 

Глава 32. Сцена у фонтана

Варенька смотрела, как Прим с господином председателем подходят ближе. Вот они уже поднимаются на крыльцо, и люди вокруг топчутся, отдавливая друг другу ноги и говоря вразнобой. Господин председатель, красный от волнения, пожимает протянутые руки, кого-то обнимает, с кем-то раскланивается. И никто не смотрит на Прима. Он был теперь совсем как тогда, когда она увидела его в первый раз — чистенький, выглаженный серый костюмчик, белобрысый ёжик волос и безмятежные, странно спокойные глаза глупого мальчика Петьки.

— Потом, потом, — отмахнулся господин председатель от назойливо бубнившего ему в ухо человека, — сейчас это неважно. Господа, надеюсь, я успел вовремя?

— Господа, процедура прощания с городом. — Объявил жестяной голос.

— Что?

— Видите ли, господин председатель, в связи новыми обстоятельствами возникла необходимость внести изменения в протокол церемонии. Ваш заместитель должен был произнести обращение от вашего имени. Но теперь он задерживается, и мы были вынуждены поменять пункты протокола местами.

— Но я здесь! — господин Каминский покраснел ещё сильнее. — Теперь-то нам ничего не мешает?

— Прошу прощения, господин председатель, — вмешался ещё один человек. Он вынырнул из-за спин господ политиков, и теперь оглядывал Прима. — Это ваш личный секретарь?

— Это не ваше дело. — Холодно ответил господин Каминский.

— Спецслужбы как раз и занимаются… — начал было человек, но его опередил продравшийся вперёд Толик. Пробившись поближе, он протянул руку с карточкой и сказал:

— Я вынужден задержать вашего секретаря, господин Каминский. Он должен ответить нам на несколько вопросов.

— Полиции я не вызывал, — сухо сказал господин Каминский. — Не мешайте мне работать, господа сыщики. От вас нет никакого толку.

— Простите, но этот вопрос в нашей компетенции, — продолжал упрямиться человек из спецслужб.

— Это наше дело, — отрезал Толик-полицейский.

— Господа, — сказал голос, и все замолчали. Это был президент. — Давайте отложим наши споры до окончания церемонии. Что там у нас по протоколу — прощание у фонтана?

— Хорошо, — сварливо отозвался господин Каминский. — Фонтан, так фонтан.

***

Процедура прощания с городом Емельяновском задумывалась в лучших традициях подобных мероприятий и была рассчитана на эмоциональный эффект. Члены комитета стали кружком у шершавого камня, глядя в центр фонтана, где в хороводе сплетали руки каменные фигуры аллегорий. Аллегорические фигуры кружились в застывшем танце вокруг символического дерева жизни, гордо вздымавшего каменные ветки к небу. Из вершины дерева, по странному замыслу скульптора, стремилась к небесам свитая в тугой жгут струя воды. Что хотел сказать этим автор проекта, для широкой публики оставалось загадкой, и каждый упражнялся на эту тему, как умел.

Прим стоял позади господина Каминского и глядел, как водные брызги пятнают шершавые камни ограждения. Тёмные влажные пятна тут же подсыхали, и на их месте возникали новые.

Убежать он не мог, да и не хотел. Он больше не будет бегать. От себя всё равно не сбежать. Каждый раз, когда он решал вести себя в рамках Закона, всё оборачивалось против него, и он был вынужден снова и снова повторять себе — это в последний раз. Наконец надо взглянуть правде в глаза — он просто не может выполнить невыполнимое. Чтобы быть невидимым для своих коллег, а тем более для настоящих существ, составляющих Тройку, он должен был оставаться в человеческом облике. Трансформация неизбежно привлечёт внимание, и его найдут очень скоро. Он не станет дожидаться, когда очередная жизненная ситуация заставит его проявить себя, и его поймают, как нашкодившего щенка. Прим вспомнил Сашу. Его затравленный взгляд. Сколько он жил с ожиданием этого? А ведь он даже не полукровка, как считают эти люди. Полукровкой можно было бы назвать такого, как Прим, в этом ему даже не пришлось лгать Никите и бармену. Саша был просто седьмая вода на киселе, и всё, что он мог — это быть сильнее, быстрее, расторопнее большинства людей, своих соперников по рингу. Он был гением в своём деле — по человеческим меркам. Но и этих капель чужой крови хватило ему, чтобы распознать в Приме опасность, и запаниковать.

Как-то ему довелось увидеть, как несколько мальчишек забили камнями пойманную на улице крысу. В них был убийственный азарт охотников, затравивших добычу.

Никто из его коллег ни на секунду не усомнился бы, встретив такого ублюдка, как Саша. Желание уничтожить это жалкое подобие существа было интуитивным, вроде реакции людей на крысу. Ещё неделю назад он и сам поступил бы так же.

Нет, он не будет трястись от страха. Он привёл господина политика туда, куда тот хотел. Он сделал всё, что мог, и даже больше, чем нужно. Он дождётся завершения церемонии, и это будет последнее, что он сделает в этой жизни. Так или иначе, всё будет кончено.

Над площадью пронёсся лёгкий ветерок, шевельнул полотнища плакатов, качнул ветки деревьев, охладил потные лица участников церемонии. От камней нагревшейся за день площади поднимался тёплый воздух и переливался дрожащим маревом. Ветерок растрепал струю воды в фонтане, и несколько сверкающих в заходящем солнце водных брызг упали на камни вокруг бордюра.

Прим опустил глаза и посмотрел на капельку воды, упавшую ему на руку. Капелька тихо светилась на солнце. А Варвара где-то там, стоит на крыльце рядом с Анной… Варвара? Почему он вспомнил о ней? Эта вода. В ней что-то есть.

Господа политики нагнулись к фонтану. Протянули руки, готовясь зачерпнуть в горсточку немного воды. Согласно протоколу, надо было отпить воды из городского фонтана в знак дружбы и желания вернуться сюда ещё. Накануне все, кто хотел, могли наблюдать, как соответствующие службы тщательно проверили чистоту чаши и качество стекающей туда воды. Злые языки болтали, что для церемонии под фонтан подвели цистерну с коньяком.

Вот уже ладонь господина председателя почти коснулась поверхности разбегающейся кругами воды. Теперь Прим отчётливо увидел то, что никогда не распознал бы, если бы не видел этого раньше. То же самое вещество, смертельно опасное для человека. Здесь оно было в концентрации, неуловимой для обычного анализа, но вполне достаточной, чтобы убить. Он отстранил господина Каминского, едва не коснувшегося поверхности воды. Одновременно он дал коллегам сигнал опасности. Отработанный на множестве тренировок в Школе, и знакомый до тошноты. Доведённая до автоматизма реакция коллег сделала своё дело. Никто из людей не смог дотянуться до воды. Потом коллеги зададут неизбежный вопрос, но сейчас они сделали всё по Инструкции. Никто не может пренебречь сигналом опасности.

Господин Каминский дёрнул рукой. Члены комитета, застывшие над бордюрным камнем, переглянулись.

— Что вы делаете? — зашипел председатель, отмахиваясь от Прима.

— Вода непригодна для питья, господин Каминский. Её нельзя пить. Вы можете умереть.

— Что за бред? Вы сошли с ума?

— Нет. Не пейте. Это опасно.

Люди на площади, не понявшие, в чём дело, заволновались. От столпившихся на почтительном отдалении журналистов, представителей спецслужб и людей президента отделились несколько человек и торопливо направились к фонтану.

— В чём дело? — спросили за спиной Прима. Он обернулся. Женщина в сером невзрачном костюме офисной крысы смотрела на поверхность воды. Та разбегалась кругами под струями, стекающими по каменному стволу дерева и мокрым каменным фигурам аллегорий.

— Неужели вы не видите?

— Что я должна увидеть?

— Пустейший эфир, да посмотрите же внимательней! — он ощутил ту же холодную ярость, что сдавила его тогда, в номере гостиницы, при виде задыхающегося клиента.

Она перевела взгляд на брызги, пятнающие розовые от солнца камни.

— Что… — она умолкла. Где-то под поверхностью камня, в самой глубине фонтана раздался мелодичный звон колокольчиков. Застыв на месте, они слушали трогательный напев широко известной новогодней песенки, адаптированной для механического будильника.

— Вот оно, настоящее возмездие! — загремел усиленный рупором жестяной голос, и обернувшаяся на голос толпа увидела на балконе одного из номеров гостиницы женскую фигуру. Фигура повернулась, сверкнули на солнце передник и белоснежная шапочка горничной. — Сама природа против вас, господа политики! Против ваших губительных планов!

Женщина в белом переднике вытянула руку с рупором к фонтану.

— Сними её, — коротко приказал начальник президентской охраны в микрофончик у рта.

Неслышно щёлкнул выстрел, фигура пошатнулась, взмахнула руками, и кувыркнулась через невысокую оградку балкона. Выкрикнула что-то, обдирая накрахмаленную ткань о чугунные завитушки оградки и теряя маленькую шапочку, и рухнула вниз, на плитки мостовой.

— «Поздно» — эхом повторила за ней женщина рядом с Примом. Они посмотрели на фонтан. Звон колокольчиков умолк. И вместе с ним затих заглушённый мелодичным перезвоном, неуловимый для обычного слуха шелест пересыпаемого, истёртого в мелкую пыль вещества, смешивающегося с водой. Слишком поздно. Они увидели, как химическая реакция веществ, до этого мирно покоившихся рядом, смешавшихся и соединённых жидкостью, подаваемой под усиленным ради церемонии давлением, поднимает камни фонтана. Слишком поздно.

«Оградите людей» — Прим шагнул в фонтан, исчезая для взглядов людей на площади. Заряд слишком велик для него. Это не граната в подвале. Что же, тем лучше для всех. Тройке даже не придётся ничего делать. Химическая реакция взрыва просто развеет его по ветру.

Столпившиеся по периметру площади увидели, как медленно, словно нехотя, выворачиваются из земли плотно уложенные строителями гранитные плиты фонтана. Как зашатались и начали распадаться, взлетая в воздух, каменные фигуры аллегорий, размыкая сжатые в немом хороводе каменные руки, обламывая хрупкие пальцы. И струя воды, до того свитая в тугой жгут, распадается на множество отдельных, брызжущих в стороны широким веером струй, блеснувших на солнце феерической радугой.

Потом вся эта масса камня, земли и воды поднялась в воздух. Стоявшие у бордюра люди были мгновенно растащены в стороны, и так называемые мутанты, неразличимые на взгляд толпы, заслонили каждый своего человека.

Смешавшаяся в огромный ком масса поднялась выше, распухая всё больше и принимая форму огромного гриба с мохнатой шляпкой. Люди на площади завизжали, пятясь и наступая стоявшим сзади на пятки. Паника начала охватывать толпу, когда огромный гриб застыл, переливаясь изнутри красными вспышками и клубками черноты. Порыв ледяного ветра пронёсся по площади, рванул одежду пригнувшихся к земле журналистов и людей из сопровождения президента. Овеял навалившихся на президента охранников, прижавших того к плиткам площади. И невольно поднявшие головы люди, позабыв о паническом страхе, увидели, как распухавший чёрно-огненный гриб стал опадать на глазах. Сжавшись в себя, заворачиваясь в тугую спираль, месиво из земли, воды и каменной крошки стало оседать вниз. В наступившей тишине раздался глухой гул обрушившейся в круглую яму огромной массы. Земля вздрогнула и заходила под ногами ходуном.

 

Глава 33. Раздача слонов

Последние клубы пыли, придавленные порывом ветра, опустились на камни и завились спиралью вокруг круглой ямы на месте бывшего фонтана. Варенька глубоко вздохнула. За мгновение до того, как плиты вокруг фонтана начали взлетать в воздух, она увидела, что Прим шагнул на каменный круг. Он исчез среди серых странных мокрых фигур, омываемых стекающей сверху водой.

Она соскочила со ступенек крыльца. Никто их уже не удерживал, и она понеслась к топтавшимся у ямы, смешавшимся в одну кучу людям. Анна бежала рядом, держа перед собой свою камеру. Сзади топотал ботинками Толик.

Она обогнула сердито отряхивающего костюм президента. Тот бормотал себе под нос невнятные слова, среди которых явно проскочили «черти».

У края большой круглой ямы суетились журналисты. Их отгоняли полицейские. Фонтана больше не было. Варенька увидела женщину в сером скучном костюме, что провела её на площадь. Та стояла у самого края и глядела на громоздящуюся конусом кучу. Из того, что раньше было украшением площади, а теперь было просто грудой земли и обломков камня, торчала чудом сохранившаяся рука одной из каменных статуй. Статуя эта представляла собой фигуру справедливости. Теперь из кучи земли торчала кисть руки со сложенными в замысловатом жесте пальцами, который досужие наблюдатели называли кукишем, и от чего причастные к возведению шедевра лица постоянно открещивались. Сам автор упорно утверждал, что не имел в виду ничего такого, а пальцы выражают лишь вдохновенный жест торжествующей справедливости.

Варенька остановилась рядом. Она стала смотреть туда же, куда и эта женщина. Над ухом пропыхтел запыхавшийся Толик:

— Невероятно. Скажите, господин Каминский, где теперь ваш секретарь?

Господин председатель, которого ощупывал человек в зелёном комбинезоне с красным крестом на спине, сухо отозвался:

— Не знаю. — Он нагнул голову, и позволил медику посветить себе в глаз.

— Вряд ли тут кто-то мог уцелеть, — сказал человек из спецслужб. Он тоже оказался рядом.

— Меня интересует телохранитель господина Фишкина, — твёрдо заявил полицейский Толик. Анна моментально перевела на него свою камеру. — Мне показалось, или он сопровождал вас, господин председатель? Этот костюм с цифрой…

— Господа, вы можете больше не беспокоиться о телохранителе господина Фишкина.

Это была женщина в сером костюме. Полицейский и человек из спецслужб воззрились на неё. Оба вспомнили, что в момент взрыва она находилась совсем рядом с его центром, и на какое-то время крутящееся чёрное облако почти закрыло её. Она держала в руке платочек, которым отирала запачканное лицо. Прилизанные волосы её растрепались и густым золотом светились на солнце. Она моргнула, стряхивая с ресниц последние крошки каменной пыли, и Варенька отметила, что глаза её вовсе не бесцветные, а вполне даже симпатичные.

— Что значит, не беспокоиться? — спросил полицейский. Он моргал, оглядывая похорошевшую даму.

— Это значит, что существа неполной ценности по имени Прим больше нет. — Ответила она.

Варенька прижала руку к груди. Анна досадливо поморщилась.

— Вот так раз, — сокрушённо сказал полицейский. И добавил тихонько: — Такое дело развалилось.

— Кстати, предупреждая ваши вопросы, должна сказать, что вы всё равно не смогли бы предъявить ему обвинений. Согласно Договору, Существа не подлежат вашей юрисдикции.

— Что? — полицейский побагровел, а представитель спецслужб скривился, словно пожевал лимон.

— Я могу перечислить вам пункты этого документа, если будет необходимость. Но думаю, этого не понадобится. Вам следовало бы лучше знать законодательство, господа.

— А вы знаете? — резко сказал службист. Он внимательно рассматривал женщину.

— Разумеется. — Она неторопливо достала из кармашка карточку, и провела ей перед ними. Лицо Толика вытянулось. — Как представитель службы внутренней безопасности фирмы «Летта», я знаю Закон. Нарушившее пункты Договора существо подлежит только нашей, внутренней юрисдикции и подлежит выдаче представителям фирмы. Которым я и являюсь.

— А я вас сразу и не узнал, — сказал службист. Толик просто смотрел на неё, обводя глазами раскрасневшееся веснушчатое личико и рассыпавшуюся копну волос, гадая, как это раньше она сумела их так прилизать.

— Это просто макияж. Разве я не женщина?

Они мрачно покивали. Возразить было нечего.

***

Они отвернулись от останков фонтана и пошли к крыльцу огромного здания, где суетились люди, не допущенные к центру площади. Вареньку взял под локоток сам господин Каминский, и она даже не обратила на это внимания. Журналист-девица мелькала то здесь, то там, и Варенька видела только, как отсвечивает красным в закатном свете солнца её коротко стриженый ёжик волос.

— Господа, какая трагедия! — проблеял с крыльца голос человека в белом жилете. Он держался за фигурные перила, прижимая ладонь к вышитой шёлком груди. — Я не смог быть рядом с вами в этот ужасный момент.

— Должно быть, вам очень жаль, — сухо отозвался один из господ политиков, перекидывая в угол рта курительную трубку.

— Интересно, что вам помешало, господин заместитель? — сварливо спросил другой политик, приглаживая растрепавшийся пробор. — Это был неплохой аттракцион. Билетов на такой не продают.

— Не так уж было и страшно, — дребезжащим голосом вступил кругленький политик в тесноватом пиджачке. — Я даже смог рассмотреть кое-какие детали. Феерическое зрелище. Жаль, конечно, секретаря господина председателя. Я видел, как он кинулся в самое пекло.

— Это ещё зачем? — поинтересовался человек с пробором.

— Я думаю, чтобы что-то сделать. Должны же они нас защищать, в конце концов. Вы видели, как он нас останавливал, в самом начале?

— А может, он заранее был в курсе? — скептически спросил человек с пробором.

— Теперь уж у него не спросишь, — философски отозвался человек в тесном пиджаке.

— Советую вам узнать причину отсутствия господина заместителя во время церемонии, — тихо сказала женщина в сером офисном костюмчике шедшему рядом службисту.

— Разве этот вопрос в вашей юрисдикции? — ядовито ответил тот.

— Нет, конечно. Просто дружеский совет. — Женщина поднялась на крыльцо, миновав господина заместителя, и сказала его секретарю:

— Прошу вас следовать за мной.

Она проследовала в глубину холла, уводя за собой секретаря, оставив его клиента молча разевать рот в немом возмущении.

***

Господин Каминский, разглядев в холле гостиницы знакомое лицо, резво двинулся к нему, таща Вареньку за собой. Она безропотно шагала за ним. Мир как-то потускнел, и даже роскошный зал, открывшийся ей при входе в огромное здание, произвёл впечатление скучной конуры. Она тоскливо разглядывала цветную плитку пола под ногами, вяло гадая, что изображают собой эти выпуклые золотые завитушки, когда сказанное господином председателем вывело её из оцепенения:

— Наконец я вижу вас, господин Фишкин! Я давно жду случая отблагодарить вас!

Варенька подняла глаза на стоящего перед ними человека. Ничего особенного. Шикарные костюмчики её уже не удивляли, а галстук интенсивно-бордового цвета невыгодно оттенял цвет лица. Только вот глаза. Взгляд человека остановился на Вареньке и напомнил ей ясные глаза лисицы, забравшейся в курятник и оценивающей сидящих на насесте кур.

— Поблагодарить? — брюзгливо спросил человек.

— Ну конечно, — благодушно ответил господин Каминский. — Если бы вы не отпустили своего телохранителя со своей юной родственницей, меня бы сейчас уже не было на этом свете. Я просто не знаю, как назвать такой широкий жест. Вы настоящий меценат, господин Фишкин.

— Да? — господин Фишкин заморгал. Он явно был в затруднении.

— Прошу вас, не сердитесь на неё. Вы же знаете молодёжь, она такая непредсказуемая. Что бы она ни натворила, её нужно простить. Ну же, не дуйтесь, господин меценат. Видите, как она смутилась. Не заставляйте меня просить вас.

Господин меценат молча моргал глазами на новоявленную родственницу. Наконец осторожно сказал:

— И за что я должен простить эту молодую особу?

— Могу я внести ясность? — журналист-девица вклинилась между ними и протянула руку господину меценату: — Будем знакомы. Анна Савицки. Варвара теперь моя лучшая подружка. У нас нет тайн друг от друга, правда? — она мигнула Вареньке. Та тупо кивнула. — Прошу вас, не сердитесь на неё, господин Фишкин. Ваш телохранитель оказал человечеству в лице господина Каминского огромную услугу. Я могу это подтвердить.

— Кто это? — осведомился господин Фишкин, вертя головой по сторонам. Он уже искал пути к отступлению.

— Это моя дочь, — сказал сквозь зубы господин Каминский. Он густо покраснел, кидая свирепый взор на журналистку.

— А?

— Я пишу под псевдонимом, — мило пояснила Анна, очаровательно улыбаясь господину Фишкину. — Фамилия матери, знаете. Очень удобно. Вся эта шумиха вокруг известных имён, это так утомляет.

— Ах, вот как, — господин меценат расслабился, и даже пожал протянутую руку Анны. — А я сразу и не догадался. Но теперь вижу. И всё же я не уверен…

— Нет, нет, господин меценат, — сладко пропела журналистка, игнорируя взгляды господина Каминского, которые уже могли бы испепелить непривычного человека. — Не хочу ничего слышать. Вы их простили, и точка.

— Прошу прощения, господа. — Красивый человек, сияя белоснежным платочком в кармашке и такими же белыми зубами, нарисовался рядом:

— Принято решение перенести процедуру, господа. Вы можете произнести заключительное слово в конференц-зале, господин председатель. Скажите, когда вы сможете быть готовы…

— Я всегда готов отстаивать интересы человечества. — Господин Каминский осторожно снял руку Вареньки со своего локтя: — Прошу меня извинить, мадемуазель. Дела требуют моего присутствия. Могу я оставить на ваше попечению эту молодую девушку, господин Фишкин?

Тот кивнул, а господин Каминский удалился, подхватив под локоток затрепыхавшуюся журналистку и уведя её с собой.

Господин Фишкин проводил его взглядом до поворота на лестницу.

— Ну и как же вас называть на самом деле, родственница? — под его взглядом Вареньке стало неуютно.

— Варвара.

— А фамилия у тебя есть, Варвара? Только не говори, что это моя фамилия. Не поверю.

— А я и не собираюсь. — Вареньке было уже всё равно. — Я Филькина. У нас половина деревни Филькины.

— Филькина? — господин меценат понизил голос. — Это из Грязнух, что ли?

— Нет, из Гнилушек. Грязнухи в другой стороне.

— Вот так раз. — Господин Фишкин задумался. — А бабку твою не Полина зовут, случайно?

— Это её мать Полина. Прабабка моя. А бабку зовут Елизавета. Прадеда звали Потапом Матвеичем, а дедушку…

— Хватит. Достаточно. — Господин меценат тяжко вздохнул. — Видно, деваться некуда. Нашли меня родственнички из деревни. Ах, бабка Полина. И надо же тебе было в своё время удрать в Гнилушки с дедкой Потапом. Не сиделось в своей Грязнухе. Я только не понял, зачем понадобилось моего парня к этому делу приплетать. Пронюхали, что его нет, и явились? Только ты, деточка, не думай, что я тебе царский приём устрою. Погостишь, тортик скушаешь, и до свиданья. У меня дом не резиновый.

— Да подавись ты своим тортиком, — разозлилась Варенька. — Не надо мне никакого дома. И без тебя проживу.

Господин Фишкин фыркнул.

— Ой, какая злая. Прямо тётка Аграфена в лучшие годы. Только не надо мне зубы заговаривать…

— Прошу прощения, господин Фишкин. Мы рассмотрели ваше дело и приняли решение произвести замену.

Меценат развернулся на каблуках. Две женщины стояли рядом и смотрели на него.

— Какое дело? — он обратился к той, что повыше, и Варенька обвела её взглядом. Одну, веснушчатую, в скучном сером костюме, она уже знала. Другую, с которой заговорил меценат, она видела впервые. На ней был такой же серенький костюмчик, ростом она была повыше и выглядела покрепче своей соседки. Густые медные волосы затянуты в тугой пучок на затылке. Голубые глаза без выражения напомнили ей Прима. Тот глядел точно так же.

— Ну как же, — ответила веснушчатая, — вы сообщили нам о пропаже вашего работника. Наша фирма отвечает за качество своих услуг. Мы нашли замену выбывшему работнику. Вот ваш новый телохранитель, господин Фишкин.

— Женщина? — меценат обвёл взглядом обеих. Задержался на ножках веснушчатой. — У меня раньше был…

— Мужчин сейчас нет в наличии. Фирма заверяет, что вы ничего не потеряете в качестве услуг. К тому же мы предоставляем вам нового работника в первый месяц бесплатно. В знак извинения за причинённые временные неудобства.

— Три месяца.

— Два.

— Три.

— Полтора. И мы знаем, что вы не выполнили своих обязательств по устройству жилья для нашего работника в вашем доме. В договоре были указаны стальные двери без всяких накладок. Вы же позволили себе наклеить на дверь украшения из пластика. Однозначно мистической тематики. Кроме того…

— Хорошо. Два месяца. И ни днём меньше. Я и так понёс ущерб. Моральный.

— Договорились. Познакомьтесь с вашим новым работником, господин Фишкин.

Женщина с пучком на голове шагнула к нему:

— Добрый вечер. Меня зовут Октавия.

— Да, да, — проворчал господин Фишкин. — А мою жену зовут Альбина. И она не любит красивых женщин в нашем доме. Так что постарайтесь не попадаться ей лишний раз на глаза.

— Можете не беспокоиться об этом, господин Фишкин. — Октавия улыбнулась, и Вареньку пробрала дрожь. Она уже заранее пожалела эту неведомую Альбину, которая попадётся этой даме с улыбкой щуки на глаза. Судя по всему, господин меценат подумал так же.

Веснушчатая женщина развернулась, чтобы уйти. Варенька кинулась за ней. Она тронула её за рукав, и та сказала, не останавливаясь:

— Что тебе нужно?

— Вы сказали, там, у фонтана… — Варенька замялась. Женщина остановилась и посмотрела на неё:

— Это ты была с ним в клубе?

— Где?

— Там, в подвале клуба «Голубая кобыла».

— Ну, я.

— Я так и думала. Скажи мне…

— Нет, сначала вы мне скажите. Он правда умер?

— А тебе его жалко? — женщина смотрела тяжёлым взглядом, но Варенька не отступала:

— Ответьте мне. Я видела, как он полез в этот дурацкий фонтан.

— Там было ещё несколько таких, как он. Ты не заметила? С чего ты решила, что это он?

— Я знаю, что это был Прим. Он умер?

— Думаю, ты его больше никогда не увидишь. Это одно и то же.

— Нет. Не одно и то же. — У Вареньки защипало в глазах. — Скажите, что он натворил? Этот полицейский хотел его арестовать.

— И не только он. Я тоже хотела с ним побеседовать.

— А я думала, вы его защищаете.

— Девочка, ты знаешь, что он сделал? Полиция обвинила его в убийстве человека.

— Ерунда. Прим добрый. Он мухи не обидит. Глупый, конечно, и вообще как с Луны свалился. Но он никого не мог…

— Ты уверена? Глупая девочка, он опасен для людей. Разве он тебе не рассказал?

— Ничего он мне не рассказывал. Всё равно это враньё. Он мне помог. И я его обзывала, как могла, а он хоть бы что. Другой давно бы уже мне все уши оборвал.

— Между вами что-то было? — резко спросила женщина, нагибаясь к самому Варенькиному лицу.

— Не ваше дело.

— Нет, моё.

— Вы мне не мать. — Варенька испугалась, глядя, как похолодели глаза этой женщины. — И не свекровь. Так что не ваше дело.

— Ну, если речь об этом, можешь считать меня его родной тёткой, — прошипела женщина, сверля Вареньку глазами. — Впрочем, можешь не отвечать. Я и так уже вижу. Ничего у вас не было, глупая девчонка.

 

Глава 34. Великое закрытие

Конференц-зал отлично подходил для торжественных мероприятий. Он подходил для чего угодно. Возбуждённые недавним взрывом приглашённые гости и участники гудели, как пчёлы в улье. Городские власти, радуясь возможности показать город и его достижения во всей красе, не поскупились на экскурсии для всех желающих. Гости города за короткое время посетили все мало-мальски примечательные уголки, и получили все причитающиеся по этим поводам сувениры. И даже сейчас ничто не помешало представителям комиссии по встрече высоких гостей оделить присутствующих очередной порцией подарков. По залу бродили люди с пакетиками, украшенными видами города. Пакетики топорщились от вложенных туда коробочек и фигурок. У некоторых из пакетика торчала уже вскрытая миниатюрная бутылочка местного бальзама на лесных травках, излечивающего от всех мыслимых болезней. Количество градусов в бальзаме, превышающее возможности обычного человека, смутило не всех. Бутылочка была сделана в виде медведя, вставшего на задние лапы и приложившегося к бочонку.

Даже на столе, за который усадили членов комитета по глобальным проблемам, топорщились ушки пакетиков, стыдливо задвинутых за красиво расставленные бутылки с родниковой водой. На этикетках бутылок красовались сосны, озарённые восходящим солнцем. На солнце сидел улыбающийся кружочек с надписью крохотными буквами: «Спасители планеты. Одобрено самой природой».

***

Ему никто не мешал. Он наблюдал, как суетятся человеческие существа вокруг навороченной груды земли. От людей исходили страх, досада, озабоченность, их эмоции облаком окутывали площадь. Он заметил знакомых ему людей. Вот Варвара, стоит рядом с существом из Тройки. Она смотрит на груду земли и торчащих обломков, и от неё веет отчаянием, в котором мерцают искорки надежды. Он знал, что существо из Тройки заметило его. Он знал, что коллеги на площади чувствуют его присутствие, но никто не пытается подать виду, что знает это. Его словно не замечали. «Может быть, это и есть несуществование?» — подумал он. Может быть, его уже нет, а то, что было Примом, постепенно развеивается над площадью, и мысли его скоро развеются вместе с ветром?

Он обратил внимание туда, где было здание, полное людей. Оттуда спешили ещё люди, и он принялся неторопливо разглядывать их неуклюжие движения. Потом его обдало холодом, и то, что было теперь его сущностью, окружило со всех сторон, заключая в ледяной пузырь. «Ну вот и конец» — подумал он. Будь у него глаза, он закрыл бы их. Его повлекло куда-то с площади. Он миновал крыльцо, и его затянуло внутрь здания.

Он с проблеском удивления узнал кабинет, откуда ему пришлось уходить так неожиданно и странно. Сейчас кабинет был заперт, и видно было, что в нём не убирались уже несколько дней. Он миновал запертую дверь и проник внутрь. Перед этой дверью он тогда разговаривал с Секстусом. Отсюда он кинулся в гостиную на помощь задыхающемуся клиенту.

Он почувствовал, что ледяной пузырь исчез. Что он здесь делает? Зачем он здесь?

— Ты можешь сконцентрироваться. Здесь никого нет.

Он вздрогнул и обнаружил, что стоит в кабинете у запертой двери. В кресле у массивного полированного стола сидел человек.

Человек указал на ковёр посредине кабинета:

— Можешь подойти и стать сюда. Здесь будет удобнее.

— Для чего? — сипло спросил Прим и не узнал своего голоса.

— Как ты себя чувствуешь? — вместо ответа спросил тот. Прим оглядел его. Это был молодой человек, с виду лет тридцати. Человек сидел в кресле, облокотившись на высокую спинку и постукивая пальцами по полированным подлокотникам. Он небрежно забросил ногу на ногу и принялся покачивать ногой, рассматривая носок новенького ботинка. Из кармашка белоснежной рубашки выглядывал колпачок коллекционной ручки с платиновым пером. На манжетах посверкивали дорогие запонки.

— Хорошо. — Прим и правда ощущал себя превосходно. Холодная злость, охватившая его на площади, сменилась ощущением покоя и тихой радости. В нём словно переливалось и посверкивало пузырьками игристое вино.

— Что же, теперь подойди. — Человек не повысил голоса. Он был само дружелюбие, но Прима опять обдало холодом. Он шагнул на ковёр.

— Хорошо. Ты знаешь, что с тобой произошло?

— Я должен был погибнуть.

— Я не об этом. Ты помнишь это место? Что здесь произошло? Расскажи мне.

— Кто вы?

— А ты как думаешь?

— Я никогда вас не видел. — Прим смотрел на человека в кресле, и не мог его узнать. В первое мгновение ему показалось, что он ощущает в кабинете присутствие существа. И даже не одного. Ограниченное стенами пространство вибрировало от скопившейся на маленьком пятачке огромной мощи. Разве что этот человек привёл с собой кого-то. Он обвёл комнату взглядом. Находясь в человеческом облике, трудно было определить наверняка. Нет, не может быть.

— Это вы. Вы здесь один. Вы…

— Да. Я здесь один, и нам никто не помешает говорить.

— Вы — Высшее существо?

Человек улыбнулся и почесал кончик носа.

— Разве вас не учили в Школе, какие бывают существа?

— Мы думали, что Высших существ не бывает. Мы думали, что это сказки.

— Как видишь, это не сказка. Я существую, и прекрасно себя чувствую, несмотря на почтенный возраст.

— Наверное, я всё-таки умер. Это мне кажется. Что-то вроде предсмертного бреда.

— Да это ты, мальчик мой, склонен нести романтический бред. — Человек хмыкнул и покачал ногой. — А неплохие ботинки. Удобные. Если бы ты знал, сколько лет мне пришлось проходить в примитивной обуви… Но ты прав. Ты действительно должен был умереть. Твои коллеги не способны выдержать заряд такой силы.

— Я не хотел, чтобы меня развеяли. Это унизительно.

— Конечно, унизительно. И очень неприятно. Потому это и делается. Никто не может нарушать пункты Договора. Мы не для того их сочиняли.

— Иногда мне хотелось посмотреть на тех, кто это сочинил.

— Думаю, не только посмотреть? Но об этом мы поговорим позже. Опиши мне, что произошло, когда ты зашёл сюда в последний раз. Как можно подробнее.

Прим постарался вспомнить всё. Он говорил, с трудом подбирая слова, запинаясь и возвращаясь обратно. Описать точно свои ощущения было тяжело, но человек в кресле терпеливо слушал.

— Скажи, почему ты не отреагировал на сигнал коммуникатора? Ведь приказ явиться к Тройке был прямым и не давал тебе отсрочки?

— Я решил напоследок почувствовать… почувствовать себя живым. А потом я испугался.

— Чего же? — мягко спросило Высшее существо. Облик его уже не обманывал Прима. Он теперь ясно видел под обличьем человека нечто, чьи возможности даже трудно было себе вообразить.

— Я уже сказал, что испугался. — Прим задумался. — Я словно не принадлежал самому себе. Меня будто скрутили узлом. Я чувствовал, что не могу выполнить приказ.

— Ты решил, раз тебя вызывает Тройка, ты будешь уничтожен?

— Конечно. Я знал, что нарушил Инструкцию.

— Да, — задумчиво сказал человек в кресле. — Видимо, мы не учли твоей индивидуальной сущности.

Он простучал пальцами по подлокотникам затейливый ритм, и Прим невольно уловил мелодию Венского вальса.

— Никто не собирался тебя уничтожать, милый мой мальчик. С тобой просто хотели поговорить. Но теперь мне всё ясно. То, что явилось причиной нашего интереса к твоей особе в тот момент, явилось и причиной твоего бегства.

— Я не понимаю.

— Когда ты вошёл в кабинет, ты почувствовал нечто. Кстати, почему тебе вообще пришла в голову мысль шататься по номеру? Ведь в этом не было нужды? Нет, не отвечай. Я просто думаю вслух. Люблю поговорить, знаешь ли. Ты почувствовал, будто одно существо пытается развеять другое. Конечно, ведь ничего другого ты и не мог себе вообразить. У тебя слишком мало опыта. Любое настоящее существо, как вы их называете, могло бы сказать больше. Да и то не все. Ты удивился, что существо, охраняющее господина Каминского, ничем ему не помогло? Дело в том, что его уже не было.

— Не было? Его уничтожили?

Человек в кресле сморщился и покачал головой. Пальцы его пробежались по подлокотникам, выстучав мажорный мотив праздничного марша.

— Дело в том, что ты принял за драку её противоположность. Если так можно выразиться. Тройка и в самом деле находилась в здании. И они в самом деле хотели тебя видеть. Но потом случилось нечто непредвиденное. Ты знаешь, конечно, что существа одного вида инстинктивно стремятся уничтожить друг друга, если столкнутся на одной территории? И никогда не задумывался, что происходит, когда сталкиваются существа разные. Коротко говоря, случилась редкая для нас вещь. Одно существо из Тройки давно симпатизировало другому. Ты понимаешь, о чём я? Это никогда не проявлялось раньше слишком явно, и никто не счёл опасными признаки симпатии. В их среде это считается дурным тоном. Очевидно, сказалась необычная концентрация существ в одном месте. Даже принятые соглашения и обязательства перед клиентами оказались недостаточными. Последней каплей было присутствие в номере другого существа, мужской особи, охраняющей господина Каминского, и занявшей территорию номера, в которую вошла Тройка. Вид предполагаемого соперника оказался последним раздражающим фактором в этой ситуации. Словом, сначала одна особь уничтожила в поединке другую, а потом случилось то, что могло бы и не случится при других обстоятельствах. Любовь двух существ для стороннего наблюдателя напоминает схватку, и заканчивается примерно так же. Даже хуже. Словом, после этого никого не остаётся. Тот, кого мы привыкли называть существом, исчезает. Одно существо поглотило другое, и слилось с сущностью противоположного пола. Что при этом получилось, трудно сказать даже мне. Такие случаи крайне редки в истории существ, и их можно пересчитать по пальцам. Каждый раз это заканчивалось крайне неприятными последствиями. Образующееся в результате всего этого нечто нельзя назвать существом. Но и отрицать его существование тоже невозможно. У него нет облика. В предыдущих случаях такую сущность находили, и обезвреживали. Считается, что она опасна для всех. Это сочетание силы и материи слишком негармонично… Но я не буду читать тебе лекций. Это слишком долго.

Ты оказался непосредственно на месте события, когда наступила развязка. Я думаю, что образовавшаяся сущность инстинктивно решила искать убежища. И нашла его в тебе. Вот такого действительно никогда не было. Даже не знаю, что привлекло её. Может быть, дело в тебе. Ты не совсем обычен для помеси. Наверное, сказались обстоятельства твоего рождения.

— Помеси? Я…

— Не хочешь же ты, чтобы я называл тебя ублюдком. На самом деле ты и твои коллеги даже не полукровки, как принято считать. Это просто эвфемизм. Человеческого в вас гораздо больше, чем вы думаете. Но это к слову. Сущность проникла в тебя. Ты почувствовал это, правда? Только не понял, что это было. С этой минуты она оказывала на тебя влияние. Это её стремление выжить любой ценой толкнуло тебя бежать.

— Я думал, что сам принимаю решения. А я просто был куклой, которую дёргали за ниточки.

— Нет, я так не считаю. Вы были солидарны в своих желаниях, только и всего. Ты ведь не причинил вреда ни одному человеческому существу. А это было очень возможно. Сущность, что вселилась в тебя, отличается безразличием к чужим жизням.

— Да. Это правда.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Поначалу я хотел поступить с тобой как положено. Существо, единственное, что осталось от Тройки, не смогло ничего сделать. Её просто парализовало в самом начале, и она толком не смогла ничего рассказать о том, что произошло. Опомнившись, она дала сигнал задержать тебя. Ведь ты единственный свидетель. Сама она ещё долго не могла прийти в себя и действовать адекватно.

— Мои коллеги даже не попытались меня задержать. Я думал, они просто не хотят связываться.

— Ты просто не знал, как выглядишь со стороны. Они получили приказ задержать Прима, их коллегу. Незаконнорожденного выскочку, которого даже не слишком жалко. А увидели существо, одно присутствие которого навело на них ужас. Тебя они не смогли вычислить, находясь в человеческом облике, и единственный вывод, который они смогли сделать — что одно из настоящих существ поглотило тебя в порыве защиты территории. Его они не получали приказа задерживать, да и не смогли бы.

— Но Секстус видел меня в человеческом облике. Я тогда только вышел из кабинета. Он мог бы понять, что это я.

— Наш идеальный Секстус? Тот, что всегда действует в рамках Закона? Это не твоя забота.

Высшее существо склонило голову, разглядывая Прима. Сказало негромко:

— Что бы ты пожелал напоследок? У тебя есть последнее желание?

— Я должен сообщить, что обнаружил опасное вещество, которое мы не можем различать. Я понял, что это яд, только когда оно начало разлагаться. Кое-кто уже умер от этого. Даже существо из Тройки его не увидело. Есть человек, носитель яда, которого вы можете осмотреть. Вы увидите сами, что это такое. Моя последняя просьба — я прошу позаботиться об этом человеке. Я пообещал ей защиту, и не выполнил обещание до конца. Мне бы не хотелось знать, что она погибнет из-за меня.

— Она?

— Её зовут Варвара. Она боится, что её отправят в институт для опытов. Это всё, о чём я хотел просить.

— Понимаю. Как ты всё-таки романтичен, Прим.

Человек поднялся из кресла. Одёрнул манжеты дорогой рубашки, поправил узел галстука. Сверкнула белой искрой запонка.

— Ну что же. Пора.

 

Гомон множества голосов превратился в совершенную какофонию, когда в сопровождении распорядителя появился господин председатель комитета по глобальным проблемам. Журналисты, взяв разбег с места, которому позавидовали бы даже призовые скакуны, налетели на лакомый кусочек. В одно мгновение образовалась ромашка с кружочком в центре в виде господина Каминского, застывшего на крохотном пятачке. Распорядитель и пресс-секретарь отгоняли наиболее ретивых журналистов, жужжа вокруг председателя, как чёрно-белые пчёлы. Наконец хаос превратился в подобие порядка, поредевшая ромашка распалась, потеряв свои лепестки, и господину председателю дали дорогу. Не потерявший ни пылинки господин Каминский двинулся к председательскому месту.

 

Глава 35. Два способа затянуть петлю

Толпа начала рассеиваться, люди занимали места, кто-то ещё торопливо пробирался через зал. Варенька, машинально двинувшаяся вслед за женщиной в сером, остановилась рядом с ней в цепочке людей, стоящих вдоль стены. Стена была украшена почти до потолка резными деревянными панелями. Строй людей был редким, люди стояли каждый на почти равном расстоянии друг от друга и имели скучный вид. Варенька поглядела, как успокаивается пёстрая толпа, распределяясь равномерно по огромному залу. Ни один из стоящих рядом людей не прислонился к резной стенке, и она не стала этого делать. Она принялась разглядывать вырезанные картинки. По стене вбок и ввысь бежали сказочные звери с затейливо вывернутыми лапами и завитыми в узлы хвостами. Скалились во всю зубастую пасть дружелюбные драконы и упитанные медведи, меж ними шустро пробегали зайцы с неестественно длинными ушами. Вырезанный прямо над ней человек в сдвинутой на затылок шапке стоял перед странным существом в виде лежащей на животе большой собаки с человеческой головой. Собака помахивала тонким хвостом с кисточкой и плотоядно улыбалась. Человек разводил руками, а лицо его выражало непроходимую тупость.

Раздался неестественно громкий голос, она встрепенулась. Там, где стоял длинный стол с бутылками и корзинкой цветов по центру, задвигались, и гладкий человечек, сияя розовой лысиной, забрался на возвышение. Он принялся вещать о гостеприимстве и дружелюбии. Слушали его невнимательно. Варенька, услышав в десятый раз слово «сотрудничество», отвела взгляд от лысого и поглядела в зал. Она почувствовала, как сразу пересохло во рту, а ноги вот-вот подогнутся. Варенька прислонилась к стенке, влипая спиной в резное дерево и ощущая, как становятся влажными тонкие перчатки на взмокших ладошках. Только неровная поверхность деревянной панели не дала ей сползти на пол.

Женщина в сером повернулась и посмотрела на неё. Варенька закрыла глаза. Ей не хотелось, чтобы эта мымра проследила её взгляд. Там, в толпе, среди множества людей она увидела человека из института. Того, что в комнате со стеклянными дверьми говорил ей о дисциплине.

— Тебе плохо? — спросила женщина.

Варенька помотала головой. Ей казалось, что она увеличивается в размерах, занимая половину зала, и все уже смотрят только на неё. Она с усилием открыла глаза, и, стараясь не оглядываться на того человека, принялась тихонько отходить вдоль стены в конец зала. Туда, где был дверной проём.

За высоким сводчатым проёмом оказался коридор. Она двинулась по нему. Главное, найти выход на улицу. Там она сможет смешаться с толпой. Множество людей всё ещё толкалось на площади. Недавний взрыв не отпугнул толпу с плакатами, казалось, их стало ещё больше. Только бы выйти наружу. Её бросало то холод, то в жар. Ноги подгибались, но она шла вперёд. Если спросят, что она здесь делает, можно сказать, что ей нужно в туалет.

 

Представитель города закончил речь, и зал облегчённо загудел. Последовала короткая пауза, и на трибуне показалась знакомая всем худощавая, сияющая огненной шевелюрой фигура господина Каминского. Зал затаил дыхание. Господин председатель слыл оригиналом, и свои речи всегда сочинял сам. При этом никто не мог поклясться, что она будет произнесена дословно. Охочие до неожиданных поворотов и сенсационных заявлений журналисты обожали выступления господина Каминского. Тем более говорил он всегда живо, и мог похвастаться, что среди его речи не заснул ещё ни один человек. Вот и теперь забравшийся на трибуну председатель замялся, поворошил разложенные перед ним листки бумаги, и раздражённо скомкал, бросив вбок. Скомканные листочки упали прямо перед сложенными на столе руками его заместителя, и тот, видимо от неожиданности, отшатнулся, подобрав руки. Господин Каминский проворчал что-то, и сидящие поблизости за столом расслышали: «Что это мне тут подсунули? Это не моя речь!» Подбежавший пресс-секретарь зашептал ему на ухо, но тот отмахнулся. Они перебросились несколькими фразами, при этом пресс-секретарь прижимал руки к груди, мотая породистым лицом, словно конь. Наконец господин Каминский отвернулся, а секретарь ретировался.

— Господа, — сказал в зал господин председатель, — меня тут хотели уверить, что это моя речь. Должен сказать вам, что это не так. Я готовился к своему выступлению, сознавая, насколько важную проблему мы поднимаем на этом форуме. Я много думал в последние дни, господа, и многое предстало передо мной в ясном свете истины. И мне не нужны никакие записи для того, чтобы поддержать свою память, ибо забота о будущем человечества никогда не покидает меня, и горит огненными буквами вот здесь, — господин Каминский приложил ладонь к сердцу, — поэтому я буду говорить без бумажки.

***

Варенька прошла по коридору до поворота. Там был ещё один коридор. Она выглянула за угол. Там её ждали две новости — одна хорошая, другая плохая. Коридор вёл в огромный зал. В конце зала высокие двери сияли огнём, отражая свет заходящего солнца. Это был выход на площадь. А возле выхода из коридора стояли двое. Это были молодые люди в сереньких неприметных костюмчиках и таких же галстуках.

Варенька оглянулась. Сзади никого не было, но в любую минуту кто-нибудь мог показаться. Нет, никто её пока не ищет. Надо просто пройти мимо. Она глубоко вздохнула несколько раз, подняла подбородок повыше и шагнула в коридор. Не чувствуя ног, прошла мимо двоих в сером. Уже почти миновав обоих, скосила глаза и с удивлением заметила, что они даже не взглянули в её сторону. Даже, кажется, отвернулись со скучающим видом. Ликуя, она двинулась по коридору к залу, стараясь не убыстрять шаг. Медленнее, медленнее, Варвара. Вот уже конец коридора, потом скорее перейти зал, а там…

— Вы что-то ищете, девушка?

Варенька остановилась. Знакомый голос продолжил:

— Я вас провожу. Не спешите так. Здесь можно заблудиться.

Она обернулась. Это был тот человек с сигаретой. Никита, вот как его зовут.

— Не надо меня провожать, — голос Вареньки задрожал, и она ничего не могла с этим поделать.

— Да ты не бойся, — мирно сказал Никита. — Я тебе ничего не сделаю. Мне просто поручили тебя найти.

— Кто? — пискнула Варенька, потея от страха.

— Ну, это уже ты сама должна знать. Кто ищет несовершеннолетних девчонок, когда они из дому убегают?

— Пусти, я пройду.

— А я тебя и не держу. — Никита не двинулся с места, только покачался на носках и улыбнулся Вареньке. — Только вот беда, если ты вздумаешь сейчас побежать, мне придётся принять меры. Тебе не понравится.

— Ничего ты мне не сделаешь.

— Ошибаешься. Я всё про тебя знаю. У вас в деревню бешеные собаки забегали когда-нибудь? И что вы с ними делали?

Варенька не ответила.

— Так что не рассчитывай, что я с тобой буду церемониться. — Никита шагнул вбок, и повёл рукой: — Прошу вас, девушка, проходите. Нам сюда.

***

Семён Семёнович вышел из зала. Он услышал уже всё, что было нужно. Он повернул к мужскому туалету, рывком открыл дверь и остановился у писсуара. Минуту невидящим взглядом смотрел в выложенную плиткой стенку. Потом помыл руки и долго сушил ладони. Его душил воротничок, и Семён Семёнович дёрнул тонкую ткань раз, другой, пока пуговичка не отлетела, с тихим щелчком ударившись о плитки стены. Это конец. Конец надеждам, конец всему. Столько работы, столько усилий. Столько нервов потрачено зря. Совершенно очевидно, его просто использовали. А ведь последнее сообщение ясно говорило о готовности сотрудничать. Пригласительный билет в красивом конверте до сих пор лежал в кармане, но уже не грел душу.

— А я думал, тебя уже на мякине не проведёшь, Семён, — сказал он негромко, глядя на себя в зеркало.

Он вспомнил, как послал первое своё, робкое и одновременно нахальное сообщение. Филиал института прозябал в безвестности, проводя свои уже никому неинтересные исследования просто по инерции. Когда предприятия, работающие на военных, морально устаревшие и не приносящие ничего, кроме неприятностей, закрывались десятками, институт в начале своей деятельности получал всё необходимое по первому требованию. Созданный на волне общественного возмущения, подогреваемой различными организациями, потрясающими лозунгами о защите природы, и новой политикой правительства, институт воспарил на крыльях щедрых инвестиций. Семён Семёнович ещё помнил времена, когда журналисты дежурили у входа, наперебой добиваясь интервью хотя бы у мелкого лаборанта. А студенты добивались здесь пройти практику, чтобы потом получить место. Он и сам начинал так же.

А потом волна стала опадать, и превратилась в застойное болото. И к тому времени, когда Семён Семёнович, молодой и перспективный руководитель лаборатории, получил повышение, это уже никому не было нужно.

Он не мог с этим смириться. Сначала он попробовал идти путём праведника, и подал несколько рациональных предложений в высшие инстанции. Его предложения просто положили под сукно. Не отказывали, и не отвечали положительно. Это было всё то же болото. Семён Семёнович почувствовал, что ещё немного, и он утонет в трясине. Петля безденежья затягивалась всё туже. Он уже видел себя, поседевшего и обрюзгшего, обросшего жирком и морщинами, заурядного учёного с жалкой пенсией. «Или начинай учиться квакать, Семён, или пора что-что делать», — сказал он себе однажды.

Он начал действовать. Для начала провернул ряд смелых операций с денежными средствами, выделенными на другие цели. Деньги вышли небольшие, но процесс был запущен. Всё прошло удачно, и он почувствовал вкус жизни. Потом он совершил ещё кое-какие действия, на этот раз с имуществом филиала. Пришлось посвятить в дело некое должностное лицо, без этого не обойтись, но он не стал раскрывать все карты. Наука нуждается в деньгах, что ещё нужно объяснять? Семён Семёнович давно понял, что помощи дожидаться можно до бесконечности, а вся настоящая работа делается только здесь, в филиале. Головное отделение в далёкой столице давно уже превратилось в административную точку, откуда сыпались пустые бумажки.

Дела пошли неплохо, и Семён Семёнович воспрял духом. Потом случилась досадная ошибка на фондовом рынке, и с трудом собранные денежки ухнули в глубокую дыру. Ему пришлось продать квартиру и переселиться в общежитие. Кое-что удалось наскрести на первое время, но купленное за хорошие деньги новое оборудование поглотило собранные средства, словно огнедышащий дракон кучку овец. И Семён Семёнович решился на отчаянный шаг. Идея пришла к нему в крохотном вестибюле общежития, когда он проходил в свою комнатку наверху, и задержался у работающего телевизора. Свободные от работы обитатели и вахтёр смотрели новости. Речь шла о проблемах землеиспользвания, и он вяло прислушался. Слушатели сопровождали комментариями разгоревшуюся дискуссию, и Семён Семёнович впервые услышал имя господина Каминского. Потом упомянутый господин политик с таким небрежным изяществом сунул головой в моральный унитаз своего оппонента, что Семён Семёнович ушёл к себе комнату в глубокой задумчивости. Результатом его размышлений стало письмо господину председателю. Он не знал, чем может заинтересоваться такой человек, и вывалил на господина Каминского ворох идей и деловых предложений. И в самой середине, скрытая за оговорками и реверансами, сидела главная приманка. До сих пор он не мог понять, как решился предложить такое. Но дело было сделано, предложение ушло в эфир, и Семён Семёнович стал ждать.

Он поискал глазами отлетевшую пуговицу. Не нашёл, да и не слишком старался. Какая ничтожная потеря. Семён Семёнович поправил рубашку и вышел из туалета. Не слишком разбирая, куда идёт, он направился по коридору, машинально отмечая количество шагов. Привычка эта возникла у него, когда он переселился в отдельный кабинет. Он любил размышлять на ходу, и чтобы в задумчивости не наткнуться на стенку или стол, высчитал количество шагов по диагонали, которое можно было пройти без риска разбить коленку.

Ждать ответа пришлось долго. Он уже почти потерял всякую надежду, когда ему на коммуникатор пришло сообщение. Оно было составлено из общих фраз и выражало одобрение благим намерениям учёного. Вкупе с сомнением в реальной пользе выдвинутых предложений. Совершенно убитый, он вернулся в свою комнатку в общежитии. Повалился на взвизгнувшую кровать и ощутил животом что-то твёрдое. Это был одноразовый коммуникатор, настроенный на передачу одного сообщения. Требовалось ввести личный код, он ввёл его дрожащими пальцами, и прочёл то, что так ожидал. Вначале ему попеняли на неосторожность, с которой господин учёный высказывал свои предложения в открытом всему свету послании. А потом Семёну Семёновичу предложили сотрудничество с такими выгодными перспективами, что у него захватило дух. От него требовалось только подтвердить получение сообщения, для чего давалось несколько указаний. И не надо афишировать наши связи, говорилось в конце. Это подорвёт репутацию одной стороны, и негативно отразится на положении другой.

Семён Семёнович понял намёк. Полученные вскоре деньги имели невинный вид пожертвований, и пошли на расширение научных исследований. Семён Семёнович был не из тех, кто с первых же прибылей бежит покупать себе новый костюм. Нельзя резать на суп курицу, несущую золотые яйца.

Потом он получил ещё несколько переводов. Каждый раз он умело вкладывал средства в развитие той самой рискованной идеи, предложенной им изначально. Он знал, что когда-нибудь деньги придётся отработать, и не удивился, когда в очередном сообщении ему было сказано предоставить конкретные результаты. Он передал собранные материалы, указав, что работа далеко не закончена, и требует дальнейших вливаний. Взамен Семён Семёнович предлагал, и не без оснований, новые возможности, превосходящие все ожидания. Материалы забрали, и проект получил зелёный свет.

Работа шла успешно, и гордый Семён Семёнович уже предвкушал настоящий триумф. В туманной розовой дали ему мерещились белая манишка и чёрный фрак. Получение престижной премии, речи под шампанское, аплодисменты учёного собрания. Что с того, что результат не имеет отношения к пацифизму. Главное — результат.

Семён Семёнович остановился и невидящим взглядом уставился себе по ноги. Сегодня он должен был получить первое официальное подтверждение своим усилиям. В сообщении, полученном накануне, ему обещали, что в речи господина председателя будет затронут ряд проблем, одна из которых будет иметь непосредственное отношение к его институту. Наконец-то он выйдет из мрака полулегальных разработок. Одобрение мирового комитета, в присутствии множества официальных лиц и самого президента придаст значимости любой, самой скромной разработке.

Он поднял голову. Прямо на него шла девушка на тоненьких каблучках, и следом за ней мужчина. Он отвернулся и снова взглянул. Моргнул, фокусируя взгляд, не веря своим глазам.

 

Глава 36. Последнее желание

Это была та самая девчонка. Сбежавшая так резво, что все только диву дались. Когда охранник с трудом стянул с проволоки ограждения розовый пушистый халатик, для чего пришлось отключить напряжение, и поднял повыше, даже видавший виды Седьмой задумчиво присвистнул. А охранник сказал, разглядывая располосованную тонкой стальной ниткой ткань: «Это как же ей приспичило, чтобы в главные ворота переть и вот так на проволоку кидаться?»

Сейчас он шла прямо на него. Сзади маячил тот самый тип, которого Семёну Семёновичу рекомендовали в своё время новоявленные деловые партнёры. И которого он попросил найти пропавшую девчонку, не решившись пойти официальным путём.

Он шагнул вперёд. Девчонка подняла на него глаза и остановилась, качнувшись на каблучках. Если бы не шедший позади знакомец, Семён Семёнович засомневался, она ли это, так изменило её это платье. Или дело не в платье? Девчонка глядела на него как кролик на удава, а он вспомнил её имя. Варвара.

— Вот, получите, распишитесь, — насмешливо сказал частный детектив. — Как заказывали.

Семён Семёнович молча оглядел их обоих.

— Прекрасно, — горечь, переполнявшая его, могла бы затопить даже конференц-зал.

— Не слышу радости, — весело отозвался детектив. — Но это дело ваше. Аванс у меня, теперь хорошо бы получить обещанное.

— Ах, обещанное? — Семён Семёнович плотоядно оскалился. — Обещанное? А вы мне что обещали?

— Я обещал?

— А кто мне сказал, что сегодня эпохальный день для моего проекта? Ваши любезные дружки? И где они? Головы в задницы засунули? Мне надоело биться об стенку! Мне надоели ваши обещания! Если мне сейчас же, сию минуту, не объяснят, почему мой вопрос обошли молчанием, я вам устрою такой скандал! Хватит! Обещаниями я сыт по горло!

— Послушайте, — осторожно сказал Никита. — Не надо так кричать. Я же просто посредник. Успокойтесь, подождите, может быть, это просто недоразумение.

— Ни одной минуты я ждать не буду, — отрезал Семён Семёнович. — Устройте мне встречу с вашим руководством, если вы действительно посредник. Чего ждать? Все ведь здесь, в этом зале. Достаточно два шага шагнуть.

— Тогда не стоит торчать в коридоре, — спокойно ответил детектив. Он повертел головой, словно отыскивая нужное местечко. — Давайте выйдем в холл.

— К чёрту холл, — уже тише сказал Семён Семёнович. — Кстати, почему девчонка в таком виде? Что она вообще здесь делала? Я думал, она будет прятаться по подвалам.

Детектив фыркнул.

— С подвалами вы в точку попали, господин учёный. Мы оттуда и не вылезали, можно сказать. Если бы вы знали, что мне пришлось пережить, каким опасностям я подвергался из-за вашего задания. Вы бы мне отстегнули мои денежки немедленно. Да ещё прибавили.

На этот раз фыркнул Семён Семёнович.

— Что, в подвалах крысы особо крупных размеров?

— Крысы! Что там крысы. Вы знаете, с кем ваша девица успела закрутить романчик, пока гуляла на воле? Шустрая у нас в науку молодёжь нынче идёт. Развитая.

— Какая мне разница, с кем. Подождите. Романчик, вы сказали? — Учёный повернулся к Вареньке. — Ты что, успела с кем-то погулять? С ума сошла, дурёха? Куда ты его потом дела, закопала, что ли?

Варенька молчала, и Никита насмешливо сказал, внимательно глядя на Семёна Семёновича:

— Ирония судьбы, дорогой мой. Ваша девица оказалась очень шустрой. И подцепила не кого-нибудь, а одного из тех, на кого вы и нацеливались. Я даже думаю, что это вам самим стоило бы устроить. В порядке эксперимента.

— Что вы сказали? — Семён Семёнович побледнел.

— А то и говорю. Один из этих субчиков, которые все на одно лицо. Поняли, о ком я? Не знаю, чем она его прельстила, но факт налицо. Я сам лично их видел вместе. Ну, не совсем вместе, но только дурак не сообразил бы, в чём дело.

— Это правда? — Семён Семёнович покрылся испариной. — А если она ему рассказала?

— Что она ему могла рассказать? Да даже если и рассказала, что такого? Она же ничего не знает.

— Не знает, — медленно выговорил Семён Семёнович. Тихо сказал, не глядя на детектива: — А вы откуда знаете, что это такое? Я вам никогда не говорил, в чём суть разработки.

— Ну как же, говорили.

— Нет, не говорил. И не заговаривайте мне зубы. Если сейчас мне не удастся побеседовать с господином Каминским, я сам его найду. Мне надоели посредники.

Семён Семёнович огляделся по сторонам. Оправил пиджак, подвигал съехавший галстук.

— Кажется, конференция закончилась. Надо вернуться в зал. А вы пока отведите девушку в машину.

— Ну, если вы так решили… — протянул Никита, и Варенька судорожно втянула воздух, зажимая рот ладошкой. В руке у детектива появилась уже знакомая ей деревянная обезьянка с витым хвостом.

***

Она открыла рот, потом закрыла. Муки выбора, предупредить, или нет, за одну секунду прошли все ступеньки совести и мести.

— Вот он где, — послышался рядом сварливый голос. Муки совести мгновенно смолкли. Никита обернулся, и обезьянка так же мгновенно исчезла.

Солидного вида господин в таком же солидном костюме остановился рядом с ними и посмотрел на Семёна Семёновича. Они несколько секунд сверлили друг друга взглядами, потом солидный господин сказал:

— Так вот вы где. А я вас ищу. Господин Илюнин, если не ошибаюсь?

Говорил этот человек с еле заметным дефектом речи, как-то необычно растягивая слова, и Вареньке показалось, что он приехал издалека. И ещё ей почему-то показалось, что человек этот очень зол.

— Да, это я, — отозвался Семён Семёнович. — А вы, если не ошибаюсь, заместитель господина Каминского по комитету?

— Да, это так. — Человек говорил всё так же негромко, но Вареньке казалось, что его злость или что это было, не утихает. Человек вытянул платок, и отёр выпуклый лоб. Округлые щёки его лоснились от пота. — Мне нужно забрать у вас материалы исследований.

— А почему господин председатель сам не явился? — сварливо спросил учёный. — И кстати, почему вы в курсе дела? Это что, уже секрет Полишинеля, и о моём проекте трубят на каждом углу? Может, я уже только один не в курсе?

— Всё в порядке, не беспокойтесь. Давайте сюда то, что принесли.

— А я уже всё отдал, — сказал Семён Семёнович. — Только что.

— Что вы сделали? — человек потемнел лицом. — Мы так не договаривались!

— Это вас не касается. Меня просили отдать материал, я отдал. Прямо в руки господину председателю. Чего суетится, если он сам здесь. Собственной персоной.

— Вы… — человек налился кровью, и Варенька испугалась, что его хватит удар. — Вы с ума сошли! Сначала присылаете негодный материал, а теперь чёрт знает что вытворяете! — Дефект речи его стал уже явственным, а слова тянули гласные просто невыносимо.

— Что значит — негодный? — низким голосом спросил Семён Семёнович, и Варенька испугалась ещё больше.

— А то, что толку с него… — человек внезапно замолчал.

— Я спрашиваю, что значит — негодный? — страшным голосом повторил Семён Семёнович.

— Да так, — пробормотал господин заместитель. — Эти мутанты на него реагируют. А не должны. Вы уверяли, что ни один из них ничего не заметит. Хоть литрами лей.

— Не может быть.

— Не может? — опять разъярился заместитель. — Да эта ваша водичка ни на кого не действует! Кто обещал, что от одной капли даже лошадь копыта откинет? И никто ни почует, ни аппаратура, ни эти чёртовы мутанты? Только деньги брать умеете!

— Откуда вам это известно? — взвизгнул Семён Семёнович.

— Послушайте, господа, не кричите. Вас могут услышать. — Вмешался детектив, оглядываясь по сторонам.

— Не услышат, — отмахнулся заместитель. — Моего мутантика куда-то увели. Я тут один.

— Подождите, — сказал Никита. — Вы говорите, мутанты реагируют. С чего вы взяли?

— А с того, — огрызнулся тот. — Вы бы видели, как этот чёртов мутант, который таскался за Фишкиным, на Каминского кинулся. Тот едва кашлянуть успел. Как собака на дичь.

— Я не понял. — Семён Семёнович тяжело задышал, глядя на господина заместителя. — Вы что, проверяли материал на людях?

— А вы чего ждали, господин учёный? — ядовито отозвался тот, — на ком же ещё? И не делайте такой невинный вид. Сами предложили, нечего удивляться. Как у вас говорят — назвался грибом, полезай в кузов?

— Так господин Каминский…

— Ну, наконец-то. С вами общался я. Господин Каминский сразу отклонил ваше предложение. К счастью, оно попало ко мне. Я же его правая рука. Так что никуда вам от сотрудничества со мной не деться. Если не хотите неприятной огласки. Если бы не ваша разведённая отрава, и не этот поганый мутант, сейчас я был бы председателем.

Варенька с присвистом втянула воздух. Она отлепилась от стенки, краем глаза видя позеленевшего Семёна Семёновича. Перед ней маячило только это жирное, лоснящееся от пота лицо, толстые, сизые губы, выговаривающие мерзкие слова о Приме. Варенька шагнула вперёд, и отвесила со всего маху оплеуху господину заместителю по круглой, мокрой от пота щеке.

Никита схватил её за руку, она извернулась, и, дико взвизгнув, вцепилась ему зубами в палец. Тут же её отбросили назад, она ударилась спиной о стенку и сползла на пол. Открыла глаза, и увидела Никиту, сунувшего палец в рот. Получивший оплеуху господин заместитель удивлённо отирал щёку платком. Сквозь звон в ушах услышала хриплый голос Семёна Семёновича:

— Отсасывать бесполезно. Бесполезно. Боже мой. Это конец. Зачем я отдал материал Каминскому!

— Ах ты, тварь бешеная, — прошипел Никита, отрывая палец ото рта, и глядя на Вареньку, как на ядовитую змею. Он вскинул руку, тускло блеснул матовый бок пистолета, и ей в лицо глянул маленький чёрный кружочек. Она не услышала щелчка, никакого звука, только двинулся палец на курке. Раз, другой.

— Что-то мне нехорошо, — сдавленным голосом пробормотал господин заместитель, обильно потея.

— Чтоб вы сдохли, — просипел Никита, опуская пистолет. — Зачем я только за это взялся.

— Вот вы нам и объясните, зачем, — сказали рядом, и над ухом у Вареньки всхлипнул Семён Семёнович:

— Господи, ну наконец-то!

Она подняла глаза на подошедших людей. Они стояли вокруг них кружком, и смотрели. Несколько людей в сером стояли в первом ряду. Она увидела господина председателя, выглядывающего из-за спины одного из них. Рядом с Каминским маячила стриженая рыжая макушка Анны. Тот, кто сказал эти слова, выбрался вперёд, отодвинув в сторону человека в сером. Один из них попытался его удержать, он отмахнулся. Это был сам президент.

— А я то думал, будет скучно. Скучный протокол, формальная речь. А у вас тут целая культурная программа. В чём дело, офицер? Что вы мне хотите сказать?

Один из людей в сером наклонился к нему, и пробормотал что-то на ухо.

— Нет, зачем уходить? Пока я…

— Командир, противоядие! — прохрипел Никита. Он держался за стенку. Лицо его заострилось, приобретя синюшный оттёнок. — У тебя же есть!

— Человек рядом с президентом молча смотрел на него.

— Ну дай же мне, я знаю, оно у тебя!

— Постойте, вы же сказали, это у Каминского, — господин заместитель всё отирал лицо совершенно мокрым платком.

— Да нет же, — простонал Никита, опускаясь на колени у стены. — Ты сам ничего не знаешь. Мы тебя развели, как дурачка. Твоими руками хотели этих грёбаных мутантов в отставку отправить. За ненадобностью. Как они нас. Меня со службы сократили из-за них. Ты, гад, не молчи, сам ведь сейчас сдохнешь. Девка эта тебе по роже дала. За мной следом пойдёшь. Командир, пристрели, не дай задохнуться.

— Почему мне не доложили? — металлическим голосом спросил президент, и стоящие рядом отшатнулись. — Почему я не в курсе?

— Может быть, сначала мы окажем помощь этим людям? — сказал таким же тоном господин Каминский, тоже протиснувшийся вперёд. — У кого это средство? О котором говорит этот человек? — он указал на задыхающегося детектива.

— Боюсь, уже поздно, — пробормотал Семён Семёнович, дёргая себя за волосы, и горестно раскачиваясь. — Надо было сразу. Процесс уже пошёл.

Господин заместитель повёл круглыми от ужаса глазами вокруг, остановился на одном лице.

— Вы! — взвизгнул он, тыча трясущимся пальцем. — Вы же можете! Сделайте что-нибудь!

Все посмотрели на одного из близнецов-мутантов. Варенька отвернулась. Все они были похожи на Прима.

— Мы не можем вмешиваться в организм человека, — ответил тот. — Это не входит в Договор.

— Где мой советник по делам существ? Где он, чёрт побери? — крикнул президент, поворачиваясь на каблуках. — Вы мне нужны!

— Я здесь, господин президент. — Человек лет тридцати повернулся к президенту. Он стоял немного в стороне от остальных. Блеснула в кармашке дорогого пиджака платиновая ручка.

— Действительно, Закон не позволяет существу вмешиваться в дела человека. — Он посмотрел на скорчившегося у стены детектива: — Ни физически, ни по-другому.

Человек легонько улыбнулся, а Варенька вздрогнула. Эти слова она уже слышала. Это обещание вытребовал Никита у Прима тогда, в клубе.

— Неужели нельзя сделать исключение! — рявкнул президент. — Человек же умирает!

— Вы хотите создать прецедент? — вежливо осведомился советник. Казалось, зрелище задыхающегося Никиты его нисколько не беспокоит.

— Да, чёрт побери!

— Хорошо. — Человек оправил манжеты. Блеснули огнём камушки запонок. — Мы внесём этот вопрос на рассмотрение.

— Внесёте на рассмотрение? — свистящим шёпотом произнёс президент. — Да вы с ума сошли! Когда это будет! Вы что, не видите, двое человек сейчас умирают!

— Разве эти люди не нарушили ваше законодательство?

— И что же теперь, дать им умереть? — вмешался господин Каминский. Он обвёл неприязненным взглядом своего заместителя. Тот уже шатался, хватаясь за ворот. — Во всяком случае, они нам нужны для дачи показаний.

— А вы знаете, что для существа, нарушившего Закон, есть только одна мера пресечения? — сухо ответил советник по делам существ. — Тот, кто в своё время помог вам в обход Закона, господин председатель, а заодно и господину Фишкину, приговорён к уничтожению. Вы знаете, сколько из них уже понесло это наказание?

— Я вас прошу, — тихо сказал президент. — Сделайте мне одолжение. В конце концов, мы должны их допросить.

— Услуга за услугу, господин президент, — ответил человек. — Не так ли?

— Договорились.

Наступила тишина. Все замолчали и посмотрели на тех двоих, о чьих жизнях сейчас шла речь. Ничего не происходило, только глухо кашлял у стены скорчившийся Никита, да немо разевал рот распухший и багровый господин заместитель.

Потом Никита смолк и уткнулся лбом в плитки пола. Господин заместитель тихо вздохнул и бесформенной грудой осел на пол.

— Что это? Они умерли? — спросил господин Каминский. Президент тяжело задышал, глядя на своего советника.

Советник по делам существ пожал плечами:

— Дайте им время прийти в себя. Это не лёгкое дело, когда ты уже был почти покойником.

***

Дальше всё было как во сне. Варенька смутно видела, как подоспевшие люди в зелёных комбинезонах осторожно поднимают и кладут на носилки неподвижного Никиту и господина заместителя. Почему-то она не могла отвести взгляда от свесившейся с носилок руки детектива с распухшим указательным пальцем со следами её зубов. Потом люди стали расходиться, а её подняли с пола и куда-то повели. Её посадили на мягкий стул и сунули в руки чашку. Она отхлебнула из чашки горячий сладкий чай. Подняла глаза и увидела смотревшую на неё в упор ту самую веснушчатую женщину в сером костюме. Они сидели в комнатке с мягкими стульями вдоль шершавой светлой стены и столом у окна. На столе громоздились коммуникаторы и разнообразные металлические предметы. На краю столешницы теснились недопитые стаканы с водой и чашки из-под кофе.

— Ну что, лучше тебе? — спросила женщина. Варенька кивнула. Звон в ушах затих, жаркий страх ушёл, и она чувствовала только вялое любопытство.

— Они не умрут?

— Нет. — Женщина забрала у неё чашку. — Давай, поднимайся. Идти сможешь?

— Наверное. — Варенька поднялась со стула. — Куда вы меня отведёте? В институт, да?

Она покачнулась, и женщина поддержала её за локоть.

— Нет.

Они вышли из комнаты и двинулись по коридору. Потом показалась дверь, и они вышли на воздух. За углом массивного здания возвышались башни собора, и виднелся краешек площади с остатками фонтана. Солнце уже почти зашло, и стены зданий густо окрасились в красное. По площади пролегла широкая тень.

— Почему он меня не убил? — спросила Варенька, садясь на заднее сиденье большой машины. Женщина села рядом. — Он же нажал на спуск. Я видела.

Женщина молчала, пока они не выехали с площади. Потом сказала негромко, не глядя на Вареньку:

— Твоя жизнь оплачена дорогой ценой, Варвара. Я не могла допустить, чтобы тебя просто так застрелили, бывший спец или кто угодно. Мы не поедем в институт. Сейчас я посажу тебя в самолёт, и мы прибудем в столицу. Ты даже не представляешь, какое влиятельное существо принимает участие в твоей судьбе.

— Прим хотел поехать со мной в столицу, — сказала печально Варенька. — Теперь вот не поедет.

Женщина взглянула на неё искоса, и ничего не ответила.

***

Самолёт поднялся в воздух и качнул крыльями, заходя в широкий разворот. Под самолётом расстилалась огромная тень наступающей ночи, прорезаемая искорками огней. Змейки посверкивающих внизу огоньков наступали вместе с тёмной полосой, и медленно, неотвратимо катились вслед мерно гудящей крылатой машине. Потом самолёт обогнал ночь и вырвался в огненный свет отступающего дня.

 

Эпилог

Генерал посмотрел на Игоря Рудольфовича. Всё уже было сказано, формальные слова отчётов были произнесены, и в кабинете они остались одни. Потом генерал глубоко вздохнул, повернулся к шкафчику за спиной, открыл дверцу и вытянул из-за фигурки мраморного медведя маленький пузатый графинчик. За графинчиком последовали две пузатенькие рюмки. Подвинув одну рюмку Игорю Рудольфовичу, генерал медленно вылил густую янтарную жидкость в рот. Облегчённо выдохнул.

— Ну, слава богу, пережили аврал.

— Да, пережили, — вслед выдохнул Игорь Рудольфович.

— А что этот твой капитан, как его, Зуйков? Дело передал?

— Передал.

— Пускай теперь в столице головы поломают. Ты знаешь, какой у них там скандал закрутился? Говорил я тебе, что это дело дурно пахнет.

— Я вот думаю, — сказал Игорь Рудольфович, вертя в пальцах рюмку. — Не пора ли нашему капитану дать повышение? В порядке поощрения. Всё-таки старался, проявил бдительность…

Генерал посмотрел в глаза своему подполковнику. Они давно работали вместе, и в лишних словах не было нужды.

— А почему бы и нет? В столице от него больше пользы будет.

***

— Ну как, красота?

— Это надо отметить. — Фома вернул удостоверение журналиста Анне, и принялся за мороженое.

Анна горделиво осмотрела в тысячный раз свою карточку и сунула в кармашек. Оглядела кафе, где они с Фомой в этот час были почти одни. Жаль, что никто не замечает её триумфа.

— На сегодня у меня запланирована вечеринка. Моё поступление в штат отмечать будем.

— Я не приду, — деловито сказал Фома, подбирая остатки мороженого. — Мне алкоголь ни к чему.

— Да я тебе и не налью. Ты у нас ещё малолетка.

— Приходи завтра в клуб, я тебе новый приёмчик покажу. Если поднимешься после своих коктейлей.

Брякнул коммуникатор, Анна ответила. Фома оторвался от мороженого, с интересом глядя, как вытягивается её только что сиявшее лицо.

— Да, да, конечно, помню, — пробормотала Анна. — Да, Толик, конечно, рада. Поздравляю. Когда тебя переводят? Ах, скоро? Начальник помог? Чуткое у тебя начальство. Доброе. Да, мой адрес всё тот же. Ну, конечно. До встречи.

Она положила коммуникатор.

— Что, плохие новости? — деловито спросил Фома.

— Прекрасные, — кисло отозвалась Анна. — За всё надо платить, пацан. Запомни слова старой мудрой женщины. Кстати, ты не знаешь, где можно снять жильё по дешёвке?

— Если хочешь, я пробью по своей базе, — солидно ответил Фома, выпрямляясь на стуле.

— Я доплачу, — торопливо добавила Анна.

***

— Ты знаешь, солнышко, я так устал в последнее время. Постоянные совещания, разбирательства, консультации. Я всё понимаю, но должен же быть какой-то предел.

— Откажись. — Жена президента любила мужа. Она посмотрела, как он оправляет на себе новую пижаму, с вышитыми ей собственноручно инициалами.

— Я же объяснял тебе, что это мой долг.

— И что им всем от тебя нужно?

Президент уселся на край обширного супружеского ложа. Сделанный на заказ матрац упруго спружинил.

— Солнышко, это настоящий скандал. И самое обидное, что его придётся замять.

Он откинул одеяло и забрался в постель.

— Помнишь, я тебе рассказывал, что половину группы «Бета» пришлось сократить? Ну, тогда, когда мы заключили союз с этими существами?

— Да, помню.

— Кто бы мог подумать, что люди это так болезненно воспримут. А ведь я дал им хорошие пенсии. Даже помог обеспечить другой работой.

— Люди такие неблагодарные, зайчик. Не думай об этом. Ты сделал всё, что мог.

— И ты представляешь, мне ко всему прочему ещё пришлось разбираться с этим президентом… Ну, ты его помнишь, тот, который тебе не очень нравится. Они так надеялись, что предложение Каминского не пройдёт. Готовы были ради этого даже отправить на тот свет своих политических противников. А теперь в комитет будут введены ещё несколько стран, и кое-кому придётся потесниться. Нам-то это на руку, а вот им как заноза в одно место…

Президент закряхтел, вертясь и взбивая подушку. Откашлялся, и твёрдо сказал:

— Но я ему намекнул, конфиденциально, конечно, что никому не позволено травить людей в нашем собственном доме и нарушать законы гостеприимства. Даже ради блага государства. Я же вот так не делаю.

— Конечно, нет, дорогой.

— Но на всякий случай пришлось взять под крылышко этот научный филиал. Мало ли что. Пусть будет.

— Ты у меня молодец, — сказала жена.

***

— Вы привели меня сюда напоследок?

— А ты всё ждёшь исполнения приговора?

— Я устал ждать.

Они стояли посреди зала для выпускных испытаний. Школа в эти часы была закрыта для посещений. В классе шли занятия, и Прим ощущал над собой, приглушённые потолочными перекрытиями, маячки рассевшихся в кружок будущих коллег.

— Нас так мало, — сказал человек рядом с ним. Он поднял голову и тоже посмотрел вверх. — Даже сейчас спрос на наши услуги превышает предложение. Особенно теперь, после принятых людьми политических перестановок. Скоро твоих коллег будет больше.

— Бывших коллег…

— Настоящих существ на самом деле меньше, чем ты думаешь. И теперь, после этого инцидента, троих не стало. Ты хочешь знать, почему всё ещё жив? Тогда, при взрыве, только вселившаяся в тебя сущность не дала тебе погибнуть. Но после этого вы настолько слились друг с другом, что я не смогу извлечь её, не убив при этом вас обоих.

— Так убейте.

— Возможно, я это ещё сделаю. Можешь считать, что тебе дали условный приговор. — Высшее существо улыбнулось, блеснув белыми зубами, и Прим в который раз удивился, как молодо выглядит этот человек. — Тебе раньше не приходилось никого развеивать?

— Нет.

— А хотелось бы?

— Раньше я бы не отказался кое-кого уничтожить. А теперь я не хочу.

— Даже если бы это оказался Секстус? Вы ведь друг друга терпеть не можете?

— Даже его.

— А если я тебе прикажу?

— На каком основании?

Человек засмеялся.

— Ты мне нравишься, Прим. Думаешь, члены Тройки любят свою работу? Они её терпеть не могут. Поэтому они этим и занимаются. Оставшаяся от Тройки женщина будет твоим напарником. Тебе дадут инструкции и всё необходимое для дела. Приступай к работе.

— Но я даже не настоящее существо.

— Я бы не стал этого утверждать теперь, когда вы так породнились с этой сущностью внутри тебя. Можно сказать, вас там вполне достаточно для работы.

— И мне придётся…

— Да. А когда тебе это станет нравиться, мы всегда сможем дать тебе отставку.

— Я хотел поблагодарить вас за ту девушку.

— Должен сказать, это было непросто. Людям легко представить нас в роли прислуги, но чтобы человек работал на существо — это даже наш добрейший господин президент переварил с трудом. Он всё настаивал, чтобы я пожелал в качестве ответной услуги что-нибудь другое. Уж очень этот филиал хотел получить твою Варвару назад. Но нам в Школе нужна экономка. Не можем же мы делать всё сами. А опасности для нас она не представляет.

— Спасибо. Вы очень добры.

— Я строг, но справедлив.

***

— Ксения, я уже дома.

— Ты рано.

— Решил прийти пораньше. — Муж прошёл в гостиную, и остановился. — У тебя были гости?

Женщина поправила на столике фотографию, где она сжимала в руке вечно свежие лесные колокольчики.

— Да, у меня гости.

— Это Анна приходила?

— Нет, у неё сегодня вечеринка. Отмечает вступление в штат.

Муж уселся на стул, взял в руки чайную чашку. Поёрзал на стуле.

— Странно. Чашка ещё горячая, а стул совсем остыл. Ты поила своего гостя крутым кипятком?

— Вот что значит быть замужем за полицейским следователем.

— Может, напоишь мужа чаем?

— Конечно. — Она поставила ещё одну чашку на стол.

— Ты так грустила после нашей поездки. Я подыскал тебе хорошего врача.

— Мне не нужен никакой врач. Всё, что нужно, у меня теперь есть.

Полицейский следователь Филинов отхлебнул чаю из чашки.

— Твоя лучшая заварка. Должно быть, дорогой гость приходил.

— Самый дорогой.

— А я?

Она засмеялась.

— И ты тоже.

— Жаль, я его не застал. Хотелось бы посмотреть, кто это.

— Посмотреть? — жена опять засмеялась, он посмотрел на неё, и подумал, что давно не видел её такой счастливой. — Не стоит этого делать.

— Почему? Это что, твой бывший, этот рыжий политик? Вот пойду сейчас, поищу в шкафу. И если найду…

— Не найдёшь. Это не он. Пей чай, остынет.

Она посмотрела, как он отпивает из чашки, и сказала:

— Я так рада, что в моей семье теперь всё хорошо.

 

сентябрь 2010-январь 2011г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com