Дядя Ваня

 

Эту смешную и трогательную историю мне поведал случайный попутчик в электричке. Бывший военный рассказал о проводах на заслуженный отдых своего коллеги.  Дело было так…

В 1960-е годы в их пограничном отряде служил капитан. Его звали Иван Никифорович Ребров. Он был самым старшим среди служащих. Чаще, чем по званию, коллеги обращались к нему уважительно, по имени-отчеству. Для женщин же и детей он был просто «дядей Ваней».

Дядя Ваня являл собою образец «военной косточки». Бывший фронтовик, заслуженный ветеран войны, весь в ранениях и орденах, он пользовался всеобщим уважением. Добросовестность старого служаки уживалась в нём с безобидным характером, широтой натуры и большой человеческой добротой. Рассказывали, что в одном из боёв он, контуженный, лишь потеряв сознание, перестал выносить  раненых из-под огня. Его любили все, особенно дети. В них он души не чаял, постоянно с ними возился. Может быть потому, что сам был бездетным…

Любил он, что греха таить, выпить. В армии этим удивить трудно, но наш капитан при этом ещё и чудил, причём весьма своеобразно. Показателен следующий случай.

Однажды отмечался очередной юбилей Советских Вооружённых Сил. В назначенное время всё население пограничного городка собралось в клубе на торжественное собрание: офицеры, члены их семей, солдаты. Царили праздничная суета, демонстрация орденов, медалей, женских нарядов и причёсок… Некоторые офицеры уже были слегка навеселе. Среди них выделялась мощная фигура капитана Реброва. Слово «слегка»  для него явно не годилось. Скорее,  – «изрядно». Он уверенно и целенаправленно двигался в сторону актового зала. Там, между сценой и первыми рядами, разместился духовой оркестр. К нему и направлял свои стопы наш герой. Забрав палочку у растерявшегося дирижёра, он призывно ею взмахнул. Раздались первые звуки «Гимна Советского Союза». Все встали…

 Капитан Ребров самозабвенно махал палочкой во всё время исполнения гимна. Выражение лица его было одновременно скорбным и торжественным. С такими лицами русские люди идут в атаку на «супостата» и тащат пьяного товарища домой…

Гимн закончился, все стали потихоньку садиться. И тут новоявленный дирижёр вновь взмахнул палочкой. Вновь грянула торжественная мелодия. Публика недоуменно (куда деваться!) потянулась вставать во второй раз. Стали раздаваться возмущённые возгласы, перемежающиеся со смешками откровенно веселящихся. И уже по проходу скорым шагом шёл дежурный офицер, а на помощь ему спешил ответственный за мероприятие. Они встали позади дяди Вани и не дали ему продирижировать в третий раз. Под белы руки бедолага был выведен из зала.

Другого бы в порошок стёрли. «Никифорыча» же только слегка пожурили. Всеобщая симпатия взяла верх над праведным гневом.

Кроме пристрастия к «зелёному змию» дядя Ваня любил крепкое словцо. Обычное в  армии дело, но  «словцо» капитана Реброва выделялось своей масштабностью. По выражению одного местного остряка здесь не мат связывал слова, а слова – мат. Даже при пении он не мог удержаться от «вставочек». Например, вместо «Чёрный ворон, что ты вьёшься…» он пел – «Чёрный ворон, хули вьёшься…». Петь же Иван Никифорович очень любил. И это при абсолютном отсутствии слуха. Тот же остряк говорил, что дяде Ване не медведь, а мамонт на ухо наступил. Что же касается голоса, то это была какая-то удивительная смесь мычания и рёва, неизменно вызывающая возмущение женщин, больших любительниц попеть. На совместных посиделках своим «вокалом» Никифорыч неизменно «портил малину», что изрядно веселило мужей «боевых подруг».

Здесь мы подходим к ключевой и завершающей части нашей истории. Вершиной «песенного творчества» дяди Вани была «вставочка» в наиболее любимую женщинами песню из репертуара популярного тогда в стране эстрадного квартета «Аккорд». В припеве песни последняя строчка звучала так: «Ты не горюй, куда он денется!». «Обработка»  дяди Вани выглядела более приземлённо – «Ты не горюй, куда он, на хер, денется!». Бороться с непробиваемым Никифорычем  было бесполезно и на него махнули рукой. Женщины не собирались отказываться от любимой песни, «старый пень» - от своей «идиотской привычки». И нескучная жизнь шла своим чередом.

Между тем подошло время капитану И.Н.Реброву уходить в отставку. Пора такого ухода всегда печальна. Никифорыч ходил скучный, коллеги сочувственно молчали. Слова об отдыхе тут не годились. Женщины тоже вздыхали, предвидя как всем будет не хватать этого старого, доброго чудака.

Ближе к торжественному собранию, посвящённому проводам ветерана, поведение женщин стало таинственным. Они постоянно о чём-то перешёптывались. Было ясно, что готовится какой-то сюрприз…

…Собрание прошло с огоньком. Говорилось много тёплых слов в адрес нашего героя. Вспоминался его славный боевой путь, долгие годы безупречной службы.  Мысль, красной нитью проходившая через все выступления, была одна – жалко расставаться.

На банкете за тостами эта мысль стала выражаться (понятное дело) более чувствительно и задушевно. «Дядя Ваня на кого ты нас покидаешь ?! Как мы без тебя, а как ты без нас ?!!» И т.д.

Наконец с бокалом в руке поднялась  жена начальника отряда, по совместительству председатель женсовета.

- Дорогой Иван Никифорович! – взволновано сказала она, - Дорогой ты наш дядя Ваня! Мы никогда тебя не забудем, твоей сердечности и доброты! Знай, что здесь, на границе, тебя всегда будут помнить и любить! А сейчас женщины нашей части споют специально для тебя. Это наш маленький подарок и сюрприз!

Пока она говорила, вокруг неё уже собрались раскрасневшиеся дамы. По знаку председательши они слаженно запели уже упоминавшуюся песню из репертуара «Аккорда». В конце припева женщины повысили голоса и грянули:

- Ты не горюй, - тут последовала пауза и, уже с новой силой, - Куда он, на хер, денется!

Грохнул смех, раздались овации,  все повернулись посмотреть на реакцию виновника торжества и…невольно затихли…

Лицо дяди Вани было, как всегда, непроницаемо. Только из глаз медленно выкатились две крупные слезы, одна из которых побежала по белеющему шраму на левой щеке.

В полной тишине Никифорыч поднялся, вытянул руку с бокалом и хрипло гаркнул:

- Служу Советскому Союзу!

 

 

6 марта 2007 г.

 

Думай

 

 

Как-то в воскресенье мы с моим другом Шуриком собрались выпить и тут выяснилось – негде. Мы – это двое сорокапятилетних  мужчин, «технарей» с высшим образованием. Так вот, ситуация анекдотическая – в сумках навалом выпивки и деликатесов, а выпить – негде!

Зима была в разгаре, на лавочке не рассидишься, дома, понятно, нельзя, в пыльных подъездах переводить добро не хочется…

- Послушай! – вспомнил я, - А давай махнём к Серёге. Он холостяк, живёт один…

Друг как-то странно на меня посмотрел.

- Ну, поехали, - сказал он, - поможешь мне ( он вздохнул) перелезть через великую китайскую стену. Но тебе (он снова вздохнул) придётся лезть самостоятельно!

- Не понял…

- Скоро поймёшь.

Я давно не видел Серёгу и по дороге мой спутник рассказал о нём то, чего я ещё не знал: перешёл на работу из своего НИИ в какое-то конструкторское бюро. В остальном всё такой же чудак и фантазёр. Я спросил:

- А что за китайская стена?

- Сейчас узнаешь.

… В стройном подтянутом мужчине, открывшем нам дверь, я не сразу признал своего бывшего однокашника. «А где же тот, толстый, обрюзгший?» - мелькнуло в голове.

Справа и слева от него высились два сооружения, загораживающие проход на кухню и в гостиную. Две цельнометаллические стенки полностью закрывали проход и лишь наверху оставляли проём шириной примерно в полметра. Рельеф стенок был волнистым , на ощупь, как оказалось впоследствии, гладким. Я догадался, что это и есть пресловутая «китайская стена».

- Привет! – сказал хозяин и, бросив взгляд на сумки, добавил: - Ну, давайте на кухню!

С этими словами он быстро развернулся и, не дав нам опомниться, ловко перекинул своё тело через одну из стенок.

- Я тебя предупреждал, - сказал Шурик, раздеваясь, - давай, помогай…

- Так, - подсказывал он мне, - я сейчас поставлю правую ногу на эту вот приступку, а ты толкай меня снизу.

Не сразу удалось ему достать руками до верхнего выступа. Затем он еле-еле на этом выступе вышел в упор. Далее мне пришлось толкать его правую ногу, которую он перекинул на другую сторону.

Шурик, таким образом, оказался на стенке верхом, сильно пригнувшись. Прямо сидеть мешал потолок. Тут бедолага крикнул:

- Серёга, мать твою, прими меня снизу!

- Нечего-нечего! – послышался голос, - Давай сам. Не бойся – там ковёр.

Шурик, матерясь, переставляя руки, закидывая на ту сторону левую ногу, опять оказался в упоре, только уже с другой стороны. Затем его грузное тело, набирая скорость, поползло вниз. Как он шлёпнулся на пол, я уже не увидел, но хорошо услышал – и тупой стук, и последовавшие за этим слова…

Теперь надо было лезть мне.

- Эй! – крикнул я, - А мне что делать?

- Ставь ногу на приступку справа, - начал консультировать Серёга, - ну, туда же, куда Шурик ставил. Потом левой ногой отталкивайся от пола – так ты достанешь до верха стенки. Подтягивайся, выходи в упор, ну, повторяй как Шурик... На другой стороне точно такой же рельеф. Ты повисни на руках, ногой упрись в выступ справа – так удобнее будет левой ногой стать на пол. Вперёд!

Преодолевая препятствие, я полностью разделил участь Шурика. То же шлёпанье, те же слова…

Надо мной мелькнула лёгкая тень. Это Серёга устремился за нашими сумками, оставленными в коридоре.

- … Догадываюсь, - сказал я после первой («За встречу!»), - этот цирк – для здоровья. Вон ты какой стройный, как порхаешь! Не пойму только – почему не гантели, бег, секция какая-нибудь?

- А почему у тебя «не гантели, бег, секция какая-нибудь»?

- Ну, во-первых, для меня это не актуально. А во-вторых, если начистоту, просто неохота.

- Во-во, - неохота. Я, Игорёк, такой же патологический лентяй. Брать гантели, штангу, что-то с ними делать – лень. Вставать рано утром, специально одеваться, потом – бег, потом – душ, потом – снова одеваться – вообще кошмар! Лучше помереть. Я уж не говорю о какой-нибудь секции.

Серёга разлил по-новой:

- Ну, теперь – за здоровье!

Он выпил, хрустнул венгерским огурчиком и продолжал:

 - В то же время, мужики, года три назад проблема здоровья стала для меня ох какой актуальной! Я был ещё хуже, чем вы сейчас,  уж извините. Живот, одышка, курил к тому же. Через всё это постоянно какие-то недомогания. К врачам ходить? Как представишь себе все эти очереди, кабинеты, бумажки, так и махнёшь рукой. Пока мама жива была, она следила за мной, давала какие-то лекарства. А как один остался – хоть караул кричи. По части медицины я абсолютно безграмотен. Из лекарств знаю только анальгин. Что делать? Жить-то хочется. Поплакался как-то знакомому медику. Он говорит – двигаться надо. Спасение –  в движении! А движение это – гантели, штанга, бег, секция. Замкнутый круг.

Я задумался… Вспомнилось чьё-то изречение. Звучит оно примерно так: «Если о какой-либо проблеме думать хорошо – придёт хорошее решение, если же об этой же проблеме думать очень хорошо – придёт очень хорошее решение.»

Придерживаясь этого правила, я постепенно пришёл к выводу, что при моей слабой воле необходимо поставить себя в неизбежность от физических нагрузок. Чтоб деваться было некуда! Как?

Он снова налил:

- Будем! Так вот – как? Ну, с этим стало уже легче. Вы, наверное, не забыли, что я конструктор, изобретатель, рационализатор и так далее… Я перепробовал несколько вариантов. Это была, поверьте, очень интересная исследовательская работа. Не буду забивать ваши головы всякими выкладками. Скажу только, что остановился я на, как выражается Шурик, «Великой китайской стене». Знакомый слесарь дядя Вася, алкаш и умница с золотыми руками, за пару пузырей и энную сумму сварганил мне сие сооружение. Давайте – за дядю Васю!

Мы выпили.

- Здесь предусмотрено всё. – Серёга подходил к завершению своего рассказа, - Обратите внимание – стенки из цельных кусков стали намертво вделаны в стены. Это чтобы я не поддался соблазну их сломать. Параметры же стенок рассчитаны на то, чтобы при их преодолении работали все группы мышц. Так что – хочешь-не хочешь, а перелезать надо, никуда не денешься. Зато, - он горделиво оглядел себя, - сами видите. Самочувствие превосходное. К тому же «Стена» не мешает моим всегдашним привычкам. Курить я, правда, бросил, ну а пообщаться со старинными друзьями – это завсегда!

Мы ещё долго сидели, разговаривали. Было хорошо.

Потом я ушёл. Шурик остался у Серёги ночевать. Перелезть обратно он, выпивший, уже не смог. Мне же как-то удалось. Не без помощи Серёги, конечно.

…Ночью я долго не мог заснуть. Одолевали мысли. Врал я всё, что проблема здоровья для меня не актуальна. Очень даже актуальна! Кто я в свои сорок пять? Жалкая развалина! Через десять шагов задыхаюсь, кружится голова. Недавно лифт сломался, три дня не работал. Эти три дня стали для меня проклятием! Всё время тянет передохнуть: идёшь – хочется остановиться, остановишься – присесть, присядешь – прилечь. Только лёжа и чувствуешь себя нормально. Да ещё жрёшь когда…А ведь прожита только половина жизни. Что же делать? Что делать?! У себя дома устроить «Великую китайскую стену»? Так меня семья вместе с ней на улицу выкинет. Серёге легче – он один…

А ведь наверняка есть выход. Обязательно есть!

Не зря же когда-то кем-то было сказано: «…если очень хорошо думать…, придёт очень хорошее решение».

Думай, Игорёк, думай.

 

 

                                                                                                                                                                                              9 апреля 2007 г.

 

 

Проиграл

 

 

На перроне казанского вокзала он невольно зажмурил глаза от яркого солнечного света. Несмотря на раннее утро, июнь уже вовсю давал о себе знать. Ночной сон быстро улетучивался…

И всё же он невольно вздрогнул от резкого женского голоса:

- Это вы?

Тут уже сон улетучился окончательно. На него в упор смотрела худощавая девушка. Взгляд больших синих глаз выражал одновременно внимание и неприязнь.

- Это вы? – повторила она, - Меня попросили вас встретить.

- Вы ведь Вера? – он сразу вспомнил всё, - Здравствуйте.

Не ответив, она повернулась и пошла по перрону. Подхватив спортивную сумку, он торопливо устремился следом.

«Конечно, предупреждали, - крутилось в голове, - характер и всё такое. Тем более, когда так…Нервничает…Понимаем…».

И всё-таки было обидно. Хоть бы «здрасьте» сказала…

Год назад их матери, давние подруги ещё с институтской скамьи, решили устроить личную жизнь своих детей, отчаявшись ждать, когда те сделают это сами.

Началась «работа». Девушка, молчаливая и с «характером», отмалчивалась. Он же бурно протестовал против посягательства на «свободу». Иногда, казалось, «тихая сапа» брала верх. Тогда думы молодого мужчины приобретали противоположное направление – а может и вправду жениться? И что это за «очень хорошая, скромная девушка»? Но подобные настроения он пресекал «на корню».

Фотографии показывали довольно симпатичную особу. Смущал только взгляд исподлобья… Жди от такой сюрпризов…

Дорога прошла в молчании. За окном автобуса мелькали знакомые со студенческих лет места. Узнавание скрашивало тягость молчания. О чём, интересно, думала она? О нелепости ситуации? А может, она приглядывалась к нему? А что? Симпатичный доброжелательный «очкарик». Ей наверняка насвистели, что он кандидат наук. Не какой-нибудь там замухрышка… «Господи, - подумал он, - что за бред! Да в гробу видела она всяких кандидатов. Сводничество – вот что отвратительно! Решил – пойду до конца!»…

Ещё у себя дома, в Челнах, он нашёл, как ему казалось, простой и одновременно оригинальный способ безболезненного выхода из ситуации. К этому, как ни странно, его подвели занятия восточными единоборствами, точнее, связанная с ними философия. Один из её постулатов гласил – для того, чтобы победить, нужно сначала поддаться. Крепкий дуб ломает буря, тонкий же прутик сгибается, чтобы потом распрямиться. С самого начала скажи себе: «Я проиграл» и тогда ты снимешь с себя моральное напряжение, мешающее в достижении цели, вернее придёшь к этой цели, победишь!

Поэтому нужно прекратить споры с матушкой, приехать в Казань и поделиться с «невестой» своими мыслями. Он представлял себе, как она оценит его ум. Ай да Пушкин, ай да молодец!..

Успокоившись, Андрей ( так звали нашего героя ) уже уверенно обратился к своей спутнице.

- Давно я не был в Казани, - сказал он, - Как всё здесь переменилось! Вашу улицу, наверное, не узнать.

- Не узнать, - впервые за встречу улыбнулась она.

Казалось, на миг из её обличья выглянул другой человек. Выглянул – и исчез…

- Ну, вот мы и приехали, - сказала Вера.

Они вышли у парка Горького. Последнего тоже коснулись изменения. Камень, асфальт, бетон заслонили бывший зелёный уголок, с которого начиналась территория, известная многим поколениям горожан.

Улица же Вишневского предстала широкой автострадой, не оставившей и следа от прежних деревянных и полудеревянных домиков. Да, конечно, новое берёт своё, но это как-то не утешало.

За завтраком мать Веры, Мария Степановна, говорила без умолку. О том, как они с «Иришей» ( матерью Андрея ) «поднимали» детей без отцов, и «какой Андрюша  стал большой, вон и небольшая «лысинка проглядывает», и вот ведь – они гуманитарии, а он в «технари» пошёл».

- Ой, прости
Андрюша, что-то я, дура старая, заболталась. Расскажи, лучше о себе, как вы там? Без утайки. А то ведь у твоей мамы всегда «всё хорошо», всё безоблачно!

И он тоже рассказывал - об изменениях в их городе, о матери, продолжающей работать после пенсии, хотя он зарабатывал прилично ( «просто не может сидеть без дела» ), о своём НИИ с его вечными проблемами, о намётках на будущую докторскую диссертацию, о взрыве интереса к истории у представителей точных наук…

- Да-да, я знаю, - перебила Мария Степановна, - В любом книжном магазине, да что там, просто развальчике, полно, извини меня, всякой туфты на исторические темы. Возьмёшь такую книжку – авторы – сплошные «технари», доктора и кандидаты. Почитаешь – противно становится. И всё-то неправильно, и даты – неправильно, а такого-то события вообще не было, а вот этот хороший был на самом деле плохим, а вот этот плохой на самом деле – святой! Не перебивай, Андрюша!  Хорошо хоть ты туда не лезешь. А то хлынули, грамотеи. Дорвались до архивов и стали их материал цеплять к собственным домыслам. Что с ними не совпадает – отметается. Желаемое выдаётся за действительное.

«Да, хорошо, что я туда не полез!» - поёжился Андрей.

- И что меня умиляет, - продолжала Мария Степановна, - так это их самоуверенность. Мы, историки, никогда не полезем в физику, потому что прекрасно понимаем, насколько это серьёзно. Тут нужно образование, определённый опыт работы, как минимум, для того, чтобы у самого что-то получилось. И не каждому это дано. Ты знаешь это лучше меня. А физики в историю – запросто! Трах-бах – и готово! Бери бумагу и пиши! Ну-ну, больше не буду. Ты ешь, Андрюша.

Во всё время беседы Вера молчала и только переводила взгляд с одного собеседника на другого. От прежней напряжённости её не осталось и следа. Она с улыбкой наблюдала за особенно сильными «наездами» своей матери и эта улыбка тут же становилась сочувственной при обращении взора на гостя. «Интересно, она такая же как мать?» – подумал он. Одновременно было интересно – молчаливая, а зажатости не чувствуется. Ладно, поживём – увидим.

После завтрака Андрей остался один. Мария Степановна  ушла по делам, Вера – на работу. Её «дни» ( неделя ), взятые для общения с гостем, начинались завтра. Андрей погулял по городу, посетил свой любимый книжный рынок на улице Карима Тинчурина ( было воскресенье ), искупался на пляже. Знакомых в городе не было. Понятное дело –июнь. Отпуска, дачи, экспедиции…Объяснение с Верой он отложил на завтра…

Рано утром дверь в его комнату приоткрылась и в неё просунулась женская голова. Под платком угадывались бигуди. «Голова» молчала, будто угадывая , спит ли гость. Убедившись, что последний смотрит на неё во все глаза, Вера шепнула:

- После завтрака подождите меня на улице, ладно?

И исчезла.

«Чёрт знает что!» - подумал Андрей. Сон пропал. Что это значит? Может быть, она сама хочет упредить его с объяснением? Смущала и волновала немного виноватая улыбка под бигудями. «Чёрт знает что!» - мысленно повторил он.

Завтракали вдвоём при полном молчании. Мария Степановна, сославшись на головную боль, к столу не вышла. Допивая чай, Андрей сказал:

- Я покурю на улице, ладно?

- Угу!

Он спустился вниз, выбрал скамейку в глубине двора, закурил. «На улице, пожалуй, лучше поговорить. И Марии Степановны нет…». Но прежней эйфории почему-то не было. Непонятная неловкость мешала сосредоточиться. Господи, когда всё это кончится! И вообще, зачем надо было приезжать!

- А вот и я.

Он, вздрогнув, оглянулся. Рядом со скамейкой стояла Вера. Андрей внутренне ахнул. Никакого сходства со вчерашним утренним обликом не было. Перед ним стояла стройная молодая женщина со спадающими на плечи длинными тёмными волосами. Накрашенные губы особенно ярко смотрелись на бледном лице. Тонкое светло-зелённое платье до колен обтягивало её худощавую фигурку, контрастирующую с сильными точёными ногами.

Застенчиво улыбаясь, она вынула из сумочки солнцезащитные очки и одела их.

- Сейчас выйдем на солнце, - словно оправдываясь, сказала она.

- Вера, - Андрей подвинулся, давая ей место, - присядьте, пожалуйста. Нам надо поговорить.

Она присела, прижимая к себе сумочку. Затем сняла очки и тут же снова их одела.

- Верочка! – Андрей сглотнул. – Я не хочу, чтобы вы обо мне плохо думали. Мне также, как и вам, не по душе эта затея, унизительная для нас обоих… Всё это сватовство, эти смотрины, сводничество, наконец, - он смешался и, затянувшись сигаретой, некоторое время молчал.

- Но спорить с нашими мамами бесполезно, - уже спокойнее продолжал он. – Поэтому я решил постепенно погасить их пыл, спустить, так сказать, на тормозах. И я придумал следующее: создадим видимость общения, пусть успокоятся! С утра будем выходить вместе, а потом расходиться. Кому куда хочется. За меня не беспокойтесь – город я знаю, не потеряюсь, и заняться чем найду. А вечером будем созваниваться и вместе приходить домой. Разговоры – чем мы занимались,  беру на себя. Уж будьте покойны, фантазии у меня хватит. Так вот продержимся недельку. А когда уеду, скажем, что не сошлись характерами. Ну как, Верочка, что скажете?

Она сняла очки. Взгляд синих глаз был вновь тот, «вокзальный».

- Да, хорошо вы это придумали, Андрей Петрович. – медленно выговорила она. Затем встала, одела очки и пошла в сторону арки, ведущей из дома на улицу.

Весь день Андрей прослонялся как неприкаянный. Не привыкшему сидеть без дела, ему особенно болезненно было бесцельно «мыкаться» по городу, коротая время. Не благородный рыцарь ты, думал он, а «цветок в проруби».

Дождавшись, наконец, вечерних сумерек, он позвонил Вере по мобильному телефону.

- А я уже возле дома, - донёсся из трубки знакомый  голос, - жду вас. На нашей лавочке.

Последние слова прозвучали как издёвка. Он усмехнулся. Браво, мадам! Один- ноль в вашу пользу.

Увидя его, входящего во двор, девушка поднялась и, не говоря ни слова, направилась к подъезду. Он догнал её:

- Верочка, подождите, а вы где были?

- Ездила к подруге в сад, - не оборачиваясь, сказала она. И заговорщически добавила – Людка – кремень! Она нас не продаст!

Что ж, два-ноль, получай.

За ужином Вера взяла на себя роль Андрея.

- А мы, мама, в театре были, - нараспев говорила она, глаза её смеялись, - Приехал «Малый», у них – лучший Чехов. Какой спектакль? «Вишнёвый сад». Пойти настоял Андрей Петрович. Он ведь, оказывается, страстный любитель театра. Еле-еле с рук билеты взяли. Андрей Петрович был в восторге. Он всё вскакивал и кричал «Браво!». Мне он признался, что пишет пьесы. Последняя называется – «У каждого нейтрона - свой протон». Ой! Я не могу! (она подавила смешок). Вот ты, мама, говоришь, что физики полезли в историю. Андрей Петрович – исключение. Он свои стопы направил в литературу…

Мария Степановна изумлённо переводила глаза со своей разговорившейся дочери, обыкновенно молчаливой, на тихо сидящего гостя. Слишком тихо.

- Мама, - будто угадав её мысли, сказала Вера, - это так Андрея Петровича потрясло высокое искусство. Ой! Я не могу!

- Не вижу в этом ничего смешного! – вступилась за пришибленного гостя Мария Степановна, - Ну ладно, а завтра куда, если не секрет?

- В оперу, Мария Степановна, - мрачно отозвался Андрей, - в оперу. Или в балет. Я без искусства жить не могу…

На следующий день Андрей напился. Бесцельно слоняясь от рюмочных к кафе, он как-то незаметно основательно набрался. И таким обнаружил себя в саду, известном горожанам под названием «Эрмитаж». Это было кстати, так как его сильно развезло, да и проблема туалета стояла остро. В чужом городе с туалетами приезжему ох как трудно!

…Разбудил Андрея дождь. От его крупных капель не спасал куст, приютивший пьяного мужчину. Было уже темно.  Мобильник настойчиво сигналил. Ещё не понимая, где он, Андрей поднёс трубку к уху. «Андрей Петрович! Андрей! Где вы? Отвечайте! Я с ног сбилась!» - голос Веры был тревожен и настойчив.

- Вера! – закричал он, вспомнив, наконец, своё местоположение, - Я в Эрмитаже…Немного вздремнул…Мне плохо, Вера… - неожиданно добавил он.

- Андрей Петрович! – донеслось из трубки, - дойдите до Бутлерова, это недалеко, а потом наверх к мединституту и ждите меня там. Не уходите только!

Загремел гром и дождь, словно от этого сигнала, пошёл ещё сильнее.

Возле мединститута темнела фигурка под зонтиком. Андрей подбежал к Вере, стал под зонтик и застыл. У него зуб на зуб не попадал.

– Пойдём-те, пойдём-те быстрее, вы весь вымокли, заболеете…

 Вера взяла его под руку и быстро повела.

- В-верочка, а что м-мама п-подумает? – выдавил Андрей.

- Всё нормально, успокойтесь, я сказала, что вы после оперы встретили старых друзей… Пойдём-те же, пойдём-те…

Горячая ванна и чай всё-же не спасли  нашего героя от простуды. На следующий день он слёг. Ухаживая за больным, Мария Степановна развлекала его разговорами, перемежающимися оханьями и причитаниями. Вера же по большей части молчала. И смотрела. Что было больше в её взгляде -  заботы, нежности, грусти, насмешливости?.. Он же молчал, словно с невидимым кляпом во рту, первый раз в жизни бессильный сформулировать своё состояние. Одно он знал твёрдо – надо уезжать. Как можно скорее.

…Едва встав на ноги, Андрей засобирался. По причине, как он объяснил Марии Степановне, беспокойства о маме, оставшейся одной. «Она была нездорова, когда я уезжал, но уж очень настаивала, чуть ли не вытолкала за дверь». Вере ничего не надо было объяснять.

 Он попросил его не провожать. «Простите меня, Верочка!» Она не спросила, за что.

…Уезжал с того же места, куда сошёл, приехав. Всё так же ярко светило солнце, так же шумел вокзал. На душе было муторно. Затягиваясь дымом очередной сигареты, Андрей прокручивал в памяти события прошедшей недели. Почему-то все видения постоянно перебивались взглядом синих глаз Веры. Эх ты, самурай хренов, думал он, проиграл-то ты, брат, по-настоящему.

- Андрей Петрович, - тихий голос Веры за спиной словно молотком ударил по голове, - я всё-же пришла. Вот мама просила передать.

 Она протянула пакет: - Там пирожки. И маму угостите.

Она помолчала. Потом сняла тёмные очки и подняла на него глаза.

 – Вы тоже меня простите, Андрей Петрович. Не принимайте всё так близко к сердцу. Прощайте. Можно я вам напишу?

Она подошла к нему вплотную, привстала на носки и поцеловала в щёку, рядом с губами. Затем развернулась и пошла быстрым шагом, на ходу надевая тёмные очки.

…Через неделю он получил от неё письмо по электронной почте.

«Дорогой Андрей Петрович! Когда Вы приехали, я чувствовала примерно то же, что и  Вы. И если бы на вокзале передо мной предстал эдакий слащавый женишок, я бы, наверное, его под поезд столкнула. Вы же мне, как говорят, «глянулись». Мама мне всё  выговаривала – мол, ты что, принца дожидаешься, гляди, не дождёшься. А как Вы приехали, я подумала – вот и дождалась. К тому же я – обыкновенная женщина и мне хотелось выйти замуж. Только вот до Вас всё было не то...

Вы же сразу стали осуществлять свою «придумку». Надо Вам отдать должное – в целеустремлённости Вам не откажешь. Как танк… Вы, Андрей Петрович, далеко пойдёте. Но жизнь ведь очень сложна и многообразна. Можно было быть более гибким и разглядеть то, что Вы упорно не замечали. Или не хотели замечать. Всё же я Вам благодарна. Немного побыла рядом с «принцем».

Прощайте, Андрей Петрович. Всего Вам самого хорошего. И не пишите мне, пожалуйста. «Уходя – уходи»».

Он достал сигареты. За спиной послышались шаги матери.

- Значит, говоришь, характерами не сошлись? – в который раз спросила она.

«Да, не сошлись, не сошлись…» - подумал он.

 

 

                                                                                                                                                                                                  Май-июнь 2008 г.

 

 Веник

 

 

- И вот, дети, собрал старый отец своих, уже взрослых, детей и говорит им: «Ну-ка, кто из вас сможет сломать  веник?». Стали они по очереди ломать веник, но как ни старались, как из сил не выбивались, ничего у них не получилось. Тогда отец отломил от веника прутик и дал его внуку, маленькому мальчику. Тот без труда прутик сломал. «Вот так, дети, - сказал отец, - если вы будете вместе, никто вас не сможет одолеть. Порознь же вы будете слабы и беззащитны, как этот прутик».

Учительница повернулась к классу.

- Вам всё понятно, дети? Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой придумал эту историю для детей, чтобы те поняли, что в единении, дружбе – наша сила. Нужно дружить и быть вместе. Тогда у вас всё получится и никакие трудности не будут страшны. Петя, я же говорила, что руку тянуть надо только после того, как я закончу говорить. Ну давай, спрашивай.

Последние слова были произнесены с некоторой досадой. По классу прокатился небольшой смешок. Класс приготовился к потехе.

Плотненький мальчик с большой головой быстро  встал и почесал затылок.

- Ирина Геннадьевна, - его тонкий голосок срывался от волнения, - а вот если бы, ну, кто-нибудь из сыновей взял бы и сломал этот веник…

Раздались смешки. Учительница поджала губы.

- Иванов, опять…

В это время раздался звонок.

– Так, дети, перепишите домашнее задание с доски. Дополнительно выучите самостоятельно один из рассказов для детей Толстого. Будете писать  сочинение. А ты, Иванов, чем забивать себе голову дурацкими вопросами, лучше обратил бы внимание на  успеваемость. Сплошные «тройки».

Она вышла из класса, а школьники стали прыгать вокруг «троечника».

- Коротышка! Коротышка! Сломай прутик, сломай прутик! – кричали они.

«Коротышка» понуро отправился домой…

- Ну, сына, что ты сегодня начудил? – мать на кухне перетирала посуду полотенцем, - о чём ты сегодня спросил?

Мать уже привыкла, что постоянно «что-то» случается с её не в меру любознательным мальчиком. Последний не отвечал, сосредоточенно поглощая суп. На кухню зашёл отец с газетой в руках.

- Вот, в газете нет сегодня анекдотов. Петруша, вся надежда на тебя, у тебя наверняка есть что-то в заначке!

Подтяжки, поддерживающие армейские галифе, усиленно захлопали по, как выражался их носитель, «трудовому мозолю». Это означало крайнюю степень веселья подполковника ВВС.

Вечером мать с отцом, расположившись в креслах перед телевизором, разговаривали. Чадо, наревевшись после «втыка», вызванного звонком учительницы, спало.

- Вместо твоих солдафонских шуточек уделил бы лучше время ребёнку, - говорила мать. С её лица ещё не сошли багровые пятна. – Яблоко от яблони… В тебя он, спорщика…

 - Э, нет, дорогая, - отец затянулся сигаретой, - это твой характерец. Фи-ло-ло-ги-ня! - выговорил он по слогам! -  Помнишь, ты мне, курсанту-недотёпе, про Чацкого говорила, возмущалась. Все люди как люди,  живут себе и живут. А этот, Чацкий, явился с шилом в одном месте и ну прыгать, ну осуждать. И что им после этого – хороводик вокруг него водить?! Тебе тогда, кажется, зачёта не поставили. Или ещё – Чичиков подъехал к воротам уездного города, возле которых стояли «два русских мужика». А ты – на дыбы: какие же ещё мужики в российской глубинке ?! Японские что-ли ?!  Гоголя вздумала поправлять! Гоголь, между прочим, писатель правильный! Раз он так написал, значит так надо! – Он достал вторую сигарету. – Ну, вот, за что боролась, на то и напоролась. И пошли вопросики от сыночка – а что бы с зайцем сделал волк в мультике, если бы поймал, а если бы лиллипуты убили Гулливера и так далее … Теперь вот веник этот проклятый !

- Что же делать? – мать промокнула глаза платком. – Я устала выслушивать…

- Ну, ничего-ничего, - он привлёк её к себе, – подрастёт, дурь из головы выйдет.

- Скорее бы, - вздохнула она, - а то ведь заклюют…

Перед тем, как лечь спать, они заглянули в спальню сына. Даже во сне выражение его лица было вопросительным.

Через неделю класс, как было обещано, писал сочинение. По детским рассказам Толстого.

– Ребята! – говорила учительница, - не торопитесь, хорошо подумайте о том, что писать и как писать. Обязательно дайте содержание рассказа и выразите своё к нему отношение. Иванов, – она подошла к его парте, - а ты напиши о рассказе с веником. Надеюсь, ты сделаешь это – нормально, - на последнем слове был сделан нажим, – Надо ведь образумиться. Да и оценки поправить не мешает. Ну-ну! – повысился её голос на нарастающий шум в классе, - За работу!

В наступившей тишине время от времени слышались шорох бумаги и карканье ворон за окном.

Глаза Пети Иванова, поднятые в потолок, были мечтательны и грустны.

Он первым сдал свою тетрадку и вышел из класса.

 

Сочинение Пети Иванова

 

Однажды дед, старый старик, созвал своих сыновей. Он им сказал – вот веник, попробуйте его сломать. Подошёл старший сын, самый сильный, взял веник и сломал. И тогда дед сказал ему – молодец, иди садись на своё место. Вот дети, ещё сказал старик, если вы будете добрыми, слушаться старших, не ругаться, то никакой веник не будет вам страшен, вы его обязательно сломаете и сможете постоять за себя, и всё у вас получится. Но сейчас вы узнали, что к чему, так что веники не ломайте. Ими надо подметать пол, чтобы было чисто. Запомните мои слова. Будьте добрыми, хорошими и не придирайтесь к маленьким. Лучше дайте им прутики, пусть их ломают на здоровье.

 

…Поздно вечером при свете настольной лампы учительница долго сидела над листом ученической тетрадки, испещрённом корявым детским почерком. Затем под текстом она вывела красными чернилами жирную цифру 5 и расписалась.

…Как знать, не сохранила ли эта «пятёрка» ещё одного писателя ( или учёного ) для человечества ?

 

                                                                                                                                                                                                                                                   

                                                                                                                                                                                30 сентября 2008 г.

 

 

Аппендицит

 

 

Эта история произошла в середине 70-х годов прошлого века.

Молодые супруги возвращались домой из кино. После последнего сеанса было темно, шёл дождь, они ускорили шаг. Путь лежал по мосту через большой овраг.

Примерно посередине моста  у бордюра ничком лежал молодой человек. На первый взгляд – пьяный. «Вырубившиеся» пьяные на улицах советских городов были не в диковинку. Поэтому одни проходившие  шутили, другие возмущались. Как всегда. Наши же герои, а также ещё одна пара, парень и девушка, остановились.  Лежащий постанывал, обхватив двумя руками живот, «обнимая» самого себя. Веснушчатое лицо его со слегка вздёрнутым носом и крупной родинкой на подбородке кривила гримаса боли. Спиртным от него не пахло.

 – Наверное, аппендицит, - сказал парень, - у меня тоже так было. Надо вызвать «Скорую».

Мобильников, понятно, тогда не было, ближайший телефон находился в покинутом ими кинотеатре. Мужчины с трудом подняли из грязи оказавшегося довольно крупным парня и потащили обратно.

У кинотеатра их ждала неожиданность. Вахтёрша отказалась  пускать.

- Но человеку плохо!

- Иди-иди, алкаш!

- Надо «Скорую» вызвать!

- Щас милицию вызову, ходют тут…

Рядом с вахтёршей по ту сторону стеклянной двери стоял мужчина довольно потёртого вида, явно недовольный непрошенными гостями.

- Давай-давай! «Скорую» захотели… В кинотеатре…Стакан тебе не надо, б…?

Удалось всё-же отдавить прижимаемую изо всех сил дверь и ворваться в вестибюль. Дальше действие очень походило на одну из сцен недавно просмотренного фильма – парни под стоны больного и заполошные вопли вахтёрши и «ейного мужика» держали оборону, защищая телефон, по которому женщины дрожащими от холода пальцами набирали «03».

Кошмар кончился, когда «Скорая» наконец приехала и забрала пострадавшего. Последний оказался местным, поэтому нашей паре не составило труда по пути домой зайти по указанному адресу и рассказать о случившемся его матери, пожилой женщине с испуганными глазами.

И долго ещё их переполняло смешанное чувство довольства собой и возмущения чёрствыми людьми из кинотеатра.

 

…Примерно через полгода он возвращался домой после работы. Неподалёку от своего дома к нему привязалось несколько пьяных, настроенных весьма агрессивно. Не будем обременять читателей отвратительными деталями. Взрослым жителям нашей страны ( да, наверное, и не только нашей ) они, к сожалению, хорошо известны. Дело закончилось дракой, ему здорово досталось. И среди хулиганов был тот самый, спасённый. Он сразу его узнал. Веснушчатое лицо, слегка вздёрнутый  нос,  крупная  родинка на подбородке. Ошибки быть не могло. Этот был, пожалуй, наиболее  агрессивным.

 - Ну чё, чё уставился, п…! – наступал он на смотревшего на него во все глаза избиваемого. -  На б…! На…!

Каждое ругательство сопровождалось ударом.

 

В подъезде своего дома он заправил порванную рубаху в брюки, пригладил волосы. « А синяки куда дену ? » - невесело усмехнулся. Всё тело ныло, острой болью отдавалась ушибленная нога. « Сволочь! Мразь! ». Эти два слова, относящиеся к « аппендицитнику », не выходили у него из головы всю дорогу до дома.

Буркнув ахнувшей жене «Хулиганы…», он прошёл в ванную.

- А милиция!? Куда она смотрела!?

- Вот если бы от меня пивом пахло – была бы милиция! Мгновенно!

Это он уже из ванной кричал, смачивая кровоподтёк. Вконец расстраивать жену не хотелось. «Сволочь! Мразь!»

Как же так ! Спасли ведь тебя, подонок ! Что же вы делаете, люди !

Через неделю он сидел с другом в пивном баре и рассказывал свою историю. Из репродукторов кричала Пугачёва, табачный дым висел над деревянными столами со стилизованной почему-то под «закарпатье» художественной резьбой.

- Вот гады! – перекрикивал Пугачёву друг. – Убивать таких надо! Выявлять и убивать!

Они вышли на улицу покурить. Постояли молча, затягиваясь. И как-то исподволь одновременно обоим пришла в голову одна и та же мысль. Может быть от умиротворённости после пива.

- Слушай, но он ведь не знал, что это ты.

- Знаешь, я тоже сейчас об этом подумал…

- Если бы знал, разве стал бы…

- Да, конечно.

- Всё-таки он дерьмо …

Они расстались.

Шагая по улице, он чувствовал, что всё равно что-то не так. Вроде бы разобрались, но успокоения не приходило. Почему ? Психологи утверждают, что после выявления истинной причины проблемы последняя исчезает. Здесь ничего не исчезло. Значит – не разобрались. Вопрос остался.

Почему тот парень после сделанного ему добра продолжает так себя вести? Ведь не мог же он потом забыть, что ему, по сути дела, спасли жизнь? С этим знанием в своей душе он избил человека. А может, он – исключение из правила? И люди в массе своей не такие. Ведь не должно же так быть!

Мысли эти поначалу не давали покоя. Но потом они стали появляться всё реже и, наконец, спрятались в глубине сознания.  Время лечит.

Скоро его друг, уже знакомый нам, попросил нашего героя быть крёстным отцом своему трёхлетнему сынишке. Всё проходило нелегально, через риск ( напомним - на дворе стояли 1970-е годы ). Но – сумели договориться, перестраховаться и крещение состоялось. Бог миловал! Священное действо происходило в единственной разрешённой властями церкви города.

По завершении таинства, когда счастливые родители успокаивали, обтирали и одевали ребёнка, новоявленный крёстный подошёл к батюшке.

 - Святой отец, можно у вас спросить?

- Да, конечно, слушаю вас – батюшка повернулся к нему, снимая нагар со свечи.

- У меня вопрос, который давно не даёт мне покоя. Я однажды помог  человеку, можно сказать, спас. А он потом избил меня с компанией пьяных хулиганов. Правда, он не знал, что я – это я. Извините за тавтологию, я волнуюсь …Я уверен, что он не стал бы так делать, зная, что перед ним его бывший спаситель. Но ведь он всё равно знал, что когда-то с ним поступили по-человечески. И это всё-таки не помешало ему дальше вести себя так…

Слова эти, проговорённые скороговоркой, казалось, отняли у него силы. Захотелось курить.

- И я хотел спросить, батюшка, - у всех людей так, все так способны поступать, или это исключение, моральное уродство?

Он замолчал.

Священник, пожилой лысоватый мужчина, молча взял вторую свечу.

- Вопрос ваш, молодой человек, очень больной и серьёзный. Здесь для разговора нужно время. Заходите как-нибудь на досуге, спросите отца Михаила. Сейчас у меня ещё одно крещение, да и друзья ваши вас ждут. Идите с Богом.

 

…И вот они с отцом Михаилом сидят в уютном уголке на первом этаже храма. Их лавочка стоит под окном, куда ласковое осеннее солнце равномерно посылает лучи. Снаружи доносятся отголоски ветра, но внутри тихо и мирно. Отец Михаил только что провёл службу и выглядит немного утомлённым. Речь его звучит тихо и последовательно.

- Люди грешны, и ваш обидчик, молодой человек, к сожалению, не исключение. Известны случаи, когда преступники убивали врачей, спасших их, как нежелательных свидетелей. А когда деньги не возвращают – разве это, в сущности, не то же самое? Вы дали деньги, помогли, а вам денег не возвратили, ответили чёрной неблагодарностью. Такое – сплошь и рядом. Это не значит, что люди все эдакие злодеи. Такого, конечно, быть не может. Просто люди об этом не задумываются, легко к этому относятся. Пока сами не обожгутся. Но и тут – всё возмущение, все рассуждения – против обидчиков. А сами ? Вот с вами так поступили – а вы не пробовали вспомнить – всем ли вы отдали деньги, все ли обещания выполнили ? Каждому даётся по делам его, сказано в Писании. Значит и вам за что-то воздалось. Подумайте. Сядьте как-нибудь и специально подумайте. Без вина. Вино не помогает. С вином мы всё решаем в свою пользу, даже если не правы. И ум развращается.

- Святой отец, извините. Вот вы говорите – «люди грешны», «такое – сплошь и рядом». Что же – так и будут всегда не отдавать долги, не выполнять обещания, проявлять чёрную неблагодарность ? Безысходность какая-то !

- Так и будут, молодой человек, так и будут. Господь предоставил людям неограниченное право выбора – вот пусть и выбирают – жить праведно или безобразничать. В последнем случае они бьют самих себя, и когда-нибудь, даст Бог, по-настоящему это осознают. Остаётся только, таким как я, молиться за несчастных, не ведающих, что творят, а неверующим ( вы ведь неверующий ? ) – относиться к жизни спокойно и по-философски. И вести себя достойно.

- Я достойный человек, - запальчиво вырвалось у нашего героя, - я никому не сделал зла !

Мгновенный внимательный взгляд батюшки сразу заставил его умолкнуть. Как будто уличили в чём-то, поймали за руку.

- Очень хорошо, молодой человек. Похвально. И всё-же – когда вы вспомните свою предшествующую жизнь и сами исключите себя из числа достойных людей, только тогда это и будет вашим первым шагом к  достойной жизни.

 

…Домой он шёл пешком – неторопливо, осторожно, словно боялся расплескать впечатление от беседы. Прошлое стало вспоминаться отчётливо, поступки выстраивались чуть ли не в хронологическом порядке. Словно его недавний собеседник вымостил туда, в его прошлую жизнь, дорогу. И он идёт по ней, периодически останавливаясь. Вот он, мальчишка, играясь, убивает воробья; вот ему напоминают о деньгах, которые он забыл отдать; вот он избегает девушки, поняв, что разлюбил, трусливо избегает, прячется. Врёт преподавателю, врёт отцу, хвастается о том, чего не было, в курилке бросает многозначительные фразы о том, чего не знает…

Он перевёл дух, закурил. Горящая спичка дрожала в пальцах. « Но ведь было же и  хорошее! Я ведь и помогал, и выручал, и того «пенька» разве не я нёс обратно к кинотеатру!». Он вновь зажёг погасшую сигарету. «Хочешь себя успокоить, оправдаться ? Перед кем ? Что за привычка всегда себя оправдывать! Не может хорошее перечеркнуть плохое, если они идут рядом. Прав был батюшка, тысячу раз прав!».

Уже смелее и увереннее он пошёл к трамвайной остановке. Начиналась новая жизнь, почему-то он был в этом уверен.

 

 

                                                                                                                                                                                             Январь 2009 г.

 

 

Уличное знакомство

 

 

Алексей Парамонов, высокий, крупный, слегка лысеющий блондин тридцати пяти лет, медленно двигался по центральной улице города Казани. Приближающийся летний вечер уже сменил дневной солнцепёк. Лёгкий ветерок приятно ласкал своим дуновением горожан, запрудивших пешеходную артерию столицы по случаю воскресного дня.

Праздничность и беззаботность обстановки, однако, не вязалась с обликом нашего героя. Понуро и обречённо он следовал за одним человеком, стараясь не терять его из виду. Точнее, «её».

Сейчас самое время ввести читателя в курс дела.

Алексей Парамонов, он же научный сотрудник одного из НИИ, он же «Парамоша», прозванный так сотрудницами за безобидный и кроткий нрав, был  холостяком. Не убеждённым, нет. Просто так неудачно сложилась его жизнь. Отец, будучи «не дураком по женской части», покинул семью очень рано, оставив супругу с грудным младенцем, будущим «Парамошей». Властная же и крутая мать была убеждена, что никто из женщин никогда не сможет понять её сына так, как она. Будущие претендентки на роль жены Лёши очень быстро покидали его, не выдержав темперамента  этого, как они выражались, «танка в юбке». В результате наш герой остался бобылём. Гены бабника-отца время от времени давали себя знать. Но обладательницы длинных ног и прочих прелестей живо «отшивали» нескладного и застенчивого увальня. В конце-концов он махнул рукой на всякие попытки и, как поётся в одной шуточной песенке, «в науку ушёл с головой…».

Но за год до описываемых событий его мать умерла. Возникшая потребность в существе, стирающем носки и готовящем обед, причудливо переплелась в его душе с новым вторжением отцовских генов. Последние, казалось, прятались до времени и терпеливо ждали своего часа. Час пробил!

Что же делать? Народная мудрость гласит: «Бабы весёлых любят». И ещё: «Баба щипком жива». И ещё, и ещё, и ещё… Велика мудрость народная! Но в нашем случае она не годилась для «Парамона» ( прозвище коллег-мужчин ). «Весёлым» он никогда не был, для «щипка» нужна смелость, причём в «весёлом» состоянии. Представьте себе Лёшу Парамонова, с унылым видом производящим «щипок». Как сказал классик: «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно».

Что же всё-таки делать?

Как-то в обеденный перерыв, когда «ушедший в науку» ковырялся в своей «сухомятке» и был сильно не в духе, в кабинет к нему заглянул Толик Князев, приятель и собутыльник из соседней лаборатории. «Князь» недавно женился по любви, был очень доволен и поэтому всячески сочувствовал «Парамону». В отличие от прочих зубоскалов…

 - Слушай, старик, - таинственно зашептал он, хотя в помещении никого не было, - я сейчас такое видел – офигеть! Иду по Броду ( народное название улицы Баумана – А.Т. ), остановился у книжного развальчика, ну ты знаешь, в проходе возле Дома Печати. А там – книга. Автора не помню, а называется, кажется, «Как познакомиться и овладеть женщиной». Или что-то в этом роде. Ну, я полистал, хотя мне это ни к чему, - он горделиво приосанился, - но тебе-то – «к чему»! Старик, с тебя бутылка! Самый кайф там знаешь в чём? Никаких эмоций, никакой отсебятины, делай всё как там перечисляется – и дело в шляпе! Никакой галиматьи – всё по науке! Психология, философия и всё такое! Что молчишь? Ты что?!

 Алексей исподлобья смотрел на собеседника:

- А почему меня это должно интересовать?  Нашёл п…страдателя!

- Ну и дурак! – обиженный «князь» уже стоял в дверях – Хрен с тобой! Продолжай в том же духе.

 

На следующий день  Парамонов в позе провинившегося школьника стоял перед рабочим столом Анатолия. В правой руке у него был пухлый портфель, что усиливало сходство с упомянутым школьником. Он как вошёл, так и встал. Князев принципиально молчал, перебирая бумаги. Парамонов всё мялся. Наконец владелец кабинета не выдержал.

- Ну давай, рожай! Припёрся, так рожай! Мне обедать надо!

Вместо ответа Парамонов извлёк из портфеля бутылку водки, палку колбасы и банку с маринованными огурцами.

 - Ого, хорошо рожаешь! – оторопело отреагировал «князь».

После третьей Парамон решился.

- Толик, слушай, а сколько стоит та книжка?

- Не помню, то ли сто пятьдесят, то ли двести, а что?

- Да так, интересно, необычно как-то, ты уж меня прости, не знаю, что на меня нашло?

- Старик, не бери в голову! Дава         й! – он налил – Я же понимаю. Знаешь, сколько я за Веркой бегал! Зараза! – добавил он, вспомнив трудные ухаживания.

- Слушай, Толик, а ты не мог бы, это, мне купить… Деньги я тебе дам.

- Лёш, я ж тебе говорил: это под аркой, рядом с Домом Печати. Тебе как раз по пути.

- Толик, купи ты, а?

- Почему я? Тебе что мешает?

- Ну, - Парамон замялся, - подумают, мол, бабник, кобель…

- Здрасьте, приехали! А на меня, конечно, не подумают!!

Парамон потеряно молчал. Наступила тягостная пауза.

Наконец Князев разлил по последней:

- Чёрт с тобой, давай деньги…

 

Заветная книга была прочитана мгновенно. Щёки нашего героя горели, глаза судорожно бегали по страницам с соблазнительными рисунками.

Наконец, «руководством к действию» была выбрана глава под интригующим названием «Уличное знакомство». Толик был прав, здесь действительно всё было «по пунктам». Перед тем, как пойти на «операцию», следовало внушить себе полную свою несостоятельность. У меня ничего не получится, я – тряпка, я вышел просто так, прогуляться. В любой момент я готов ретироваться и, будьте покойны, ретируюсь. Таким образом, удалялось волнение, снимались мешающие эмоции.

Подготовились? Тогда – вперёд! На улице выбирайте «объект» и не спеша следуйте за ним в некотором отдалении. Начинается следующая стадия «работы» - развенчивание будущей пассии. Наверняка она строит из себя королеву. На самом же деле вовсе она не королева. Будь она королева, она бы не ходила вот так, среди толпы, вертя головой во все стороны, останавливаясь у овощных лавочек, заходя в магазины, роясь в сумочке. «Королевы» сейчас разъезжают в иномарках или загорают где-нибудь на Мальдивах. Не считают денег. Каких-то захудалых мест для прогулок не выбирают. Так что, не строй из себя, милая…

 «Подпункт» развенчивания – выискивание у «объекта» физических недостатков. Представьте себе её прыщи, отвислости, словом, всё, что женщины тщательно скрывают.

И вот она такая ходит, такая простая, с прыщами, строит ещё из себя, а вот придёт сейчас домой и муж, дышащий перегаром, наклонит её над ванной и…

После такой подготовки ничего не стоит, «случайно» оказавшись поблизости, небрежно обронить: «Сударыня, а нельзя ли рядом с вами пройтись семнадцать шагов?» Или что-то в этом роде. А дальше несите всякую околесицу. Смысл не обязателен. Лишь бы не молчать. И дело в шляпе.

… Лёжа на диване, закрыв глаза, Парамон повторял про себя – тряпка, мещанка, прыщи, муж…тряпка, не королева, чирий на заднице, с перегаром муж…

 

Когда он вышел на улицу, губы его продолжали шевелиться. Привыкший доводить всё до конца, он теперь проклинал эту свою особенность. Не лежала у него душа к задуманной процедуре, не лежала, чёрт бы её побрал! Чёрт бы побрал и этого Князева с его книжкой… Жил себе и жил спокойно. Вот уж, не было печали…    

Ладно, давай быстрей закончим. Раньше начнёшь – раньше кончишь. Как там – я тряпка, я тряпка… «Перехожу на приём!» - мысленно добавил он. Ему стало вдруг смешно. Ладно, ищем. Он стал всматриваться в проходящих женщин. Но, видимо, внутреннее нежелание делало их облик для него неподходящим. Та слишком толстая, у этой рожа противная, третья – с выпученными глазами, жуёт ещё постоянно…

Походив так минут двадцать, наш герой облегчённо вздохнул, развернулся и зашагал в сторону дома. Что поделаешь, не вышло,  не виноват! Знать не судьба…

 

И тут сыграл пресловутый «закон подлости». Он заметил «её». Невысокая блондиночка, хорошенькое личико с пухлыми, капризно сжатыми губками, немного вздёрнутый носик. Цветастое длинное платье с высоким боковым разрезом, облегающее миниатюрную фигурку, у которой «всё было на месте». Да, это была «она». Очень сильно в «его вкусе». Нашему герою, как многим крупным мужчинам, нравились небольшие женщины.

К Парамонову вернулось прежнее тоскливое настроение. Бежать? А дальше что? Алексей представил ухмылки «Князя», своё самоуничижение и понял, что «не отвертится».

Между тем блондиночка шла своей дорогой, не подозревая, какую сложную гамму чувств вызвала у стоящего неподалёку «охотника».

«Охотник» двинулся за ней. Губы его снова шевелились. Он обречённо шептал: «Чирий на заднице, запах изо рта, не королева, пьяный муж…». Он представил, как красивую ножку, выглянувшую из разреза платья, хватает грубая, волосатая рука.

«Господи, Парамон, соберись! Что ты бубнишь как попугай! Сделай попытку, потом же лучше будет!».

Он перевёл дух. Так, начнём сначала. Я – лопух и трус, я уже отказался. Просто гуляю. А ты – не королева. Вон какая холщовая сумка похабная, как у бомжихи. Губами двигаешь, шепчешь. Ага, значит «не все дома». Истеричка!

В этом месте он оказался, забывшись, почти рядом с ней. Женщина внезапно обернулась.

– Мужчина! – резко и высоко почти выкрикнула она – Что вы за мной ходите! Эй! – уже тише добавила дама, заметив полуобморочное состояние Парамона. Ответа не последовало.

 - Мужчи-и-на, - снова позвала она, - Вам что, плохо?

- Я, это, - наконец выдавил из себя Парамон, - как бы это… вместе семнадцать шагов, да… семнадцать шагов. При хорошей погоде, так сказать, да…

Выражение лица блондиночки из растерянно-участливого постепенно трансформировалось в надменно-злобное.

- Что, опять Калашников? - уже тихо, с нажимом, - сказала она. И вдруг крикнула, подскочив вплотную и глядя снизу вверх в умоляющие и полные ужаса глаза «собеседника» - Пошли вы все на хер! Ясно? Скажите вашему грёбаному Калашникову, негодяю, подонку, чтобы не надеялся, ясно! Вот ему один эксклюзив, - она согнула руку в локте, показав жест, выражающий несогласие, -   вот второй эксклюзив , - другая рука в точности скопировала движение первой.

- В гробу я видела его! И вас! Так и передайте! – она развернулась и двинулась прочь. Казалось, вся гибкая спина её выражала возмущение.

Парамон глядел ей вслед. «Омертвение» не проходило.

– Дядя! – крикнули из проходившей подвыпившей компании – Калашникову так и передай!

У Чехова в его «Смерти чиновника» герой пришёл домой, лёг на диван и умер. Наш – лёг на диван и включил телевизор. Раздались звуки канонады. С экрана смотрело широкое лицо российского спецназовца. Он прижимал к груди и любовно оглаживал наше отечественное, прославленное во всём мире стрелковое оружие. Тонкие губы выговаривали: «Вот мой Калашников, мой братан, Калаш мой единственный!..». Взгляд смотрящих исподлобья глаз был прям и непоколебим.

- Пошёл на хер! – сказал ему Парамонов и нажал на красную кнопку пульта.

 

                                                                                                                                                                                               Март 2009 г.

 

 

Тараканы

 

 

У Булата Окуджавы есть рассказ «Мышка» - повествование о жизни двух одиноких существ на зимней даче. Первоначальные неприязнь с одной стороны и боязнь с другой переросли во взаимную симпатию. Поэт привык к маленькой мышке, трогательно о ней заботился. Каждый вечер они вместе смотрели телевизор и, весьма довольные друг другом, расходились спать.

Конец рассказа печален – мышка погибла в мышеловке.

Рассказ этот я прочитал недавно. И вспомнил, как когда-то сам общался с …тараканами.

Было это в конце 1980-х годов. Я «болел» авторской песней, пытался что-то сочинять. Посему почти каждый вечер допоздна просиживал на кухне. Нередко «прихватывая» солидную часть ночи.

Знаменитые российские кухни характерны не только беседами с диссидентским уклоном. Это ещё и место для творчества. Сколько здесь было задумано, а сколько не создано! Наша милая российская городская кухня ( убеждён! ) заслуживает того, чтобы ей поставили памятник. Будь я скульптором, наделённым властью, я бы это осуществил. Представьте себе – газовая плита, на ней чайник, неподалёку стол, заставленный полупустой посудой. За столом – мужчины: бородатые, в очках, лысые… У одного на коленях гитара, другой подносит стакан ко рту, третий что-то оживлённо говорит, жестикулируя, четвёртый курит.

Но вернёмся к нашим тараканам                                                   

В один из зимних месяцев упомянутого времени наша квартира подверглась их нашествию. Мы с женой пытались извести непрошенных гостей, но все попытки были бесполезны. Потом мы узнали, что колонии тараканов кочуют с места на место и надо просто подождать, пока они сами уйдут . Что мы и делали. Время от времени жена всё же бралась  за кипяток и химикаты, не желая мириться с неизбежным злом. Эмоциональные всплески, однако, ни к чему не приводили.

Моё же отношение как мужчины, отстоящего от очага подальше, было намного спокойнее. Мне лично они не мешали, запаха от них никакого не было, ничего они не портили, ничему не вредили. Откровенно говоря, я не понимал, почему вокруг них такие страсти. Но разговаривать на эту тему с супругой я не хотел, уверенный, что не родился ещё тот  адвокат, который сможет защитить бедных насекомых от женщин. И вряд ли родится…

Однажды вечером что-то не «игралось». Немного побренчав, я отставил инструмент в сторону и, «под чай», стал вспоминать нашу с тараканами историю.

Появились они недели две назад и поначалу меня боялись тоже, поскольку я был послушным исполнителем у жены в деле праведной борьбы с «заразой». Когда же бесполезная борьба прекратилась, меня ( как мне  казалось ) перестали опасаться. Я их не гонял, я вообще по отношению к ним занимал пассивную позицию.

Но  осторожность никогда не помешает. Даже поздно вечером, когда я на кухне был один, тараканы вылезали на «свет Божий» не сразу. То ли по природному инстинкту, то ли помня, что в квартире есть и недруги. Вначале там, где стол прилегал к стене, появлялись шевелящиеся усики, затем медленно и степенно появлялись их владельцы. Побегав по столу, они становились малоподвижными и после этого ( путь свободен! ) появлялась «мелкота». Эта вовсю давала волю движению. Бегали поодиночке, парами, целыми группами.

Между ними степенно передвигались крупные.

Постепенно я стал различать иерархию в тараканьем царстве. Самыми первыми появлялись «разведчики». Они оценивали обстановку. Это были, видимо те, кто постарше и поопытнее остальной массы. За «разведчиками» появлялись «шефы». Они были крупнее «разведчиков», с более длинными усами. Их костюмы носили более тёмный оттенок. «Шефы» располагались более или менее равномерно среди прочих тараканов, может быть, по-своему упорядочивая «толпу», делая её более управляемой. Среди них («шефов») выделялся самый крупный. Я почему-то назвал его Грум-Гржимайло. До сих пор не пойму, почему. Не «царь», не «князь», а именно – Грум-Гржимайло ( да простит меня выдающийся учёный ). Ни разу я не смог уловить, когда он появлялся. В этом, наверное, был какой-то свой смысл, а может поданные его берегли, как знамя.

Грум-Гржимайло, в свою очередь, контролировал «шефов». Время от времени он располагался неподалёку от меня. Как ровня, как свой. Шевеление его усиков было полно достоинства.

- Ну что, Грум, - говорил я, - разобрался со своими?

Шевеление усиков на мгновение прекращалось и сразу же величественно возобновлялось.

Поначалу я не обращал на тараканов внимания, потом стал рассыпать им крошки. Если они почему-то не появлялись, мне уже чего-то недоставало. Где их носит, уж не случилось ли чего?

Однажды я самоотверженно спас жизнь многим из них. Менее поворотливому, чем остальные, Груму-Гржимайло – наверняка.

Было около двух часов ночи и полусонная жена пошла на кухню напомнить мне о том, что у меня вообще-то завтра («уже сегодня») работа. Я успел вскочить и повернуть выключатель.

- Ты что, с ума сошёл? – спросила жена – Почему свет выключил?

- Да вот, - нашёлся я, - Шёл уже спать.

Она ушла, а я опять на секунду повернул выключатель. На кухне было пусто.

«Ну, Грум, - подумал я, - с тебя бутылка!»

 

Но всё когда-нибудь заканчивается. К счастью или к сожалению. Незадолго до дня, с которого началось наше повествование, моя чуткая и всё знающая жена сказала мне:

- Что-то твои друзья у нас загостились. Сколько можно! Я на работе узнала, что есть средство… название забыла. Помогает капитально! Завтра куплю.

- Ну что они, мешают тебе? – взмолился я, - Сами ведь уйдут!

Ответом было молчание. Я только махнул рукой.

 

Этим вечером я усыпал стол особенно обильно. Здесь были не только хлебные крошки, но и остатки фарша. К ним я добавил растёртый сыр, сахарный песок, ломтики жареной картошки.

Когда пиршество было в разгаре, я обратился к Груму-Гржимайло:

- Братец Грум, вам объявлена война, на этот раз серьёзная. Лучше вам больше не появляться. С завтрашнего дня. Мне будет очень жаль, если с вами что-нибудь случится. Давайте я на прощание спою вам песенку.

Я взял гитару и спел моим друзьям «Солнышко лесное» Юрия Визбора.

Грум-Гржимайло шевелил усиками. «Шефы», будто чувствуя что-то неладное, встали группкой неподалёку от него…

 

На следующий день тараканов не было. И через день тоже. Хотите верьте, хотите нет.

А может это всё мои фантазии? Скорее всего, пришло время моим усачам перебираться на новое место. И дай им Бог миновать тапка рассерженной хозяйки!

Мне же так хочется верить, что они поняли меня и вняли моим советам. А что? Мы ведь, люди, очень самоуверенны и думаем, что всё знаем. В том числе и о тараканах. Так ли это? Сомневаюсь.

 

                                                                                                                                                                                                    9 марта 2009 г.

 

Уроки музыки

 

 

- Дядя Саша! Здравствуйте! – я не сразу понял, что обращаются ко мне. Пиво «после вчерашнего» ещё не успело «дойти» и сделать окружающий мир лучше.

Небольшое уютное кафе через дорогу от химико-технологического университета с утра уже гудело студенческими голосами. Смех, возгласы… Пиво начинало действовать, ребята становились симпатичнее.

- Дядя Саша! – я, наконец, повернул голову. С соседнего столика из компании мне усиленно кивал рослый широкоплечий парень в бежевом плаще.

 - Простите, - смущённо улыбнулся я, - что-то не припоминаю…

Захватив свой стакан, парень бесцеремонно пересел ко мне.

 – Я – Петя, помните? Вы ещё учили меня на гитаре играть.

Я всмотрелся пристальнее: - Петька! Ты? Что ты здесь делаешь?

 - Да вот, учусь. Там… - он махнул рукой, - напротив. Уже третий курс.

Мы взяли ещё пива и стали вспоминать.

 

Несколько лет назад школьный  хулиган Петька Заикин был грозой своего класса и предметом неприязни учителей. Однажды я, музейный работник, читал у них лекцию об авторской песне. В то время она в некоторых наших школах вводилась как предмет.

Мне сразу же не понравился крупный наглый подросток с бесцеремонным взглядом. Его учительница предусмотрительно отсадила подальше от остальных. Сама она села рядом. Я мысленно её поблагодарил. Возможно, благодаря этому, лекция была спасена.

В учительской, одеваясь и зачехляя гитару, я стал невольным свидетелем «распекания» отца хулигана, вызванного «в который раз!» за проделки своего чада.

Высокий здоровенный детина, из «новых русских», горой возвышался над маленькой худенькой учительницей, с классом которой я только что расстался. Их голоса перемежались – её, тонкий и монотонный, и его, робкий и басовитый.

«Всякому терпению есть предел…», «Простите, пожалуйста…», «Это выходит за все рамки…», «Убью гада…», «Сущее наказание…», «Нет просто слов…», «Гадкие надписи…», «Убью гада…», «Дождётесь, что исключат…», «Простите, пожалуйста…» И так далее.

 

Я шёл к автобусной остановке и думал – как всё-таки своеобразна человеческая натура. Совсем недавно я вещал о «разумном, добром, вечном» и в то же время очень хотелось дать пинка этому «гадёнышу»…

Мои мысли прервал визг шин резко притормозившего рядом автомобиля. Из приоткрывшейся двери иномарки высунулась крупная, коротко стриженая голова. Это был уже известный  мне папаша.

- Подвезти?

- А вам в какую сторону?

- Неважно, садитесь…

Припарковавшись у музея, он повернулся ко мне:

- Вы ведь сами видели – беда одна! Раньше хвастал – в меня он, нате – смотрите! А теперь – хоть плачь. Ну, возьму я его оттуда, отдам в платный лицей – будет то же самое.

 Он задумался. Я не решался прервать паузу. Всё-таки горе у человека. Вдруг он опять повернулся и быстро заговорил, будто боясь упустить внезапно возникшую мысль. Как-то само-собой  у него получилось на «ты».

- Слышь, братан, научи моего оболтуса на гитаре играть, совсем от рук отбился!

- «Приехали, - подумал я, - как же, сейчас! Разбежался он учиться!»

- Братан, - между тем продолжал горе-отец, - если хоть три аккорда возьмёт, штуку даю.

- «Ого, - мысли мои начинали приобретать другой оборот, - Тысяча рублей за три аккорда!». При моём-то окладе.

- Ну, - протянул я, - можно попробовать. Бесталанных детей вообще-то не бывает…

- Зашибись! – он сжал мою руку, - выручай, братан. А то и жена достала. Ни хера, говорит, ребёнком не занимаешься!

Я взял у него адрес, телефон, мы договорились, когда я приеду.

Тысяча рублей! Почти на «халяву». Сейчас, когда пишутся эти строчки, такая сумма за 2-3 урока репетиторства – дело обычное. В то же  время деньги «весили» по-другому.

Тем не менее, на следующий день, моя эйфория улетучилась. Я вспомнил о пацане. Откажется учиться и всё… Упрётся, как баран. Я знал таких и иллюзий на сей счёт не питал.  И плакали денежки.

Что же делать? Долгие раздумья привели меня к решению, которое впоследствии себя оправдало.

 

Дверь мне открыла мать Петьки, ещё молодая красивая женщина. Она, конечно, уже знала, зачем я пришёл и её неприязненный взгляд был мне понятен. Ещё бы – тысячу рублей за всякую ерунду! Молча я был проведён в комнату, где меня уже ждал Петька. На столе лежала новенькая, явно недавно купленная, гитара. Сам он сидел рядом и глядел исподлобья «материнским» взглядом. Ещё его взгляд словно говорил: «Врёшь, не возьмёшь!».

Я решил сразу взять быка за рога.

- Ну, что, Пётр, будем учиться?

Последовали ожидаемые молчание, сопение и взгляд в сторону. Я поставил стул рядом. Сел.

- Слушай, Петя, скажу честно - мне плевать, хочешь ты учиться или нет. Но твой папаша сказал – три аккорда возьмёт – даю тысячу рублей. Так вот, мой юный друг, сумеешь сделать, - половина твоя. Ты понял?

Сопение и взгляд перестали быть неприязненными. Я угадал, сделав ставку на материальную заинтересованность. Для ребёнка пятьсот рублей – целое состояние!

- Ну, вижу, договорились, - продолжил я, - а теперь я хочу спросить вас, как художник художника – вы рисовать умеете?

Ёрническое повторение бессмертных слов Остапа Бендера было вызвано возвращением прежней эйфории. Пятьсот рублей за «так» - тоже деньги.

- Чево-о?

- Ничего, это я так. Слушай, Петя, ты хоть когда-нибудь брал гитару в руки?

- Ну-у, - протянул он, - пацаны показывали…

- Что?! Что пацаны тебе показывали?!..

- Ну-у, это, «Гоп со смыком»…

«Гоп со смыком»! Какая удача! Это ведь те заветные три аккорда! С них и я когда-то начинал…

- Давай – показывай!

 

Мы стали заниматься. Я приезжал ещё несколько раз. На удивление Петька оказался способным учеником. Мы решили сделать так – он поёт «Гоп со смыком» и ещё выученные аккорды играет без пения. Якобы это инструментальная пьеса – «цыганочка». Смотрите, мол -  перевыполнение плана. Деньги давайте, не скупитесь…

Приближался день «экзамена». И тут мальчишка приподнёс мне сюрприз. Это был такой удар, какого я никак не ожидал. Что называется, «бросил на рельсы»! Он вдруг наотрез отказался петь. Почему?! В чём дело?! - я так и не понял. «Не буду!» - и всё. Расспросы и уговоры ни к чему не привели. Надо было срочно что-то придумать. В конце-концов я сказал ему: - Чёрт с тобой! Им ведь надо, чтобы ты играл, а не пел. Петь буду я, а ты подыгрывай. Останешься без денег – пеняй на себя!

 

И вот представьте, дорогой читатель, картину. В кресле вальяжно развалился папаша, заваривший всю эту кашу, рядом – жена, так и не снявшая с лица неприязненного выражения. Напротив - мы с Петькой. Я, интеллигент с высшим образованием, старший научный сотрудник музея , пою:

- …Шёл я по проспекту Октября,

      Вся шпана глядела на меня,

      Тут на площади Ильинской

      Подошёл ко мне Белинский –

    - Пойдём, выпьем кружечку пивка…

А Петька на гитаре – ум-па, ум-па, ум-па, ум-па…

Потом он уже без меня «погонял» взад-вперёд три злосчастных аккорда, изобразив «инструментальную пьесу», и папаша, довольный, вытащил «лопатник». Отсчитав десять купюр по сто рублей, он обернулся к жене:

 – Сама ты ни хрена с ребёнком не занимаешься!

Я попросил Петю меня проводить и, прощаясь, честно отдал ему половину суммы, заработанной таким своеобразным способом.

 

В кафе, «под пиво», приятно было всё это вспоминать. И всё-таки один вопрос не давал мне покоя.

- Послушай, Петя, а почему ты тогда не захотел петь, что это на тебя нашло?

Он сделал глоток.

- Да не хотел я при них…Они меня всё время отфутболивали друг к другу. Получилось, что вы, чужой человек, были мне ближе…

- И этого «чужого человека», который «ближе», надо было «кинуть на рельсы»?! А ну давай за пивом!

 

В тот день студент Пётр Заикин пропустил лекции.

 

 

                                                                                                                                                                                                   20 июня 2009 г.

 

 

Публичные выступления 
(воспоминания музейного работника )

 

 

Однажды после лекции меня спросили – когда я начал выступать публично. Я назвал время своих первых лекций и экскурсий. Но позже, словно получив какой-то толчок,  память внесла свои коррективы. Она увела меня в далёкое детство, в пятидесятые годы прошлого века.

Наша семья жила тогда на юге, в небольшом военном городке, где проходила служба отца. Неподалёку находился местный рынок и мама, отправляясь туда, нередко брала меня с собой. Мне в ту пору было около пяти лет.

На рынке безногий инвалид пел «жалостные» песни под гармошку. Мне очень нравилось как он поёт и я постоянно просил маму дать «дяденьке» «копеечку». Как сейчас помню:

                             

                                Вам пятнадцать копеек не деньги,

                                Мне же это доход трудовой!

 

Запомнил я и многое другое…

 

Как-то на праздник, уже не помню какой, у нас дома собрались гости – сослуживцы отца с жёнами. Посидели, поели, попили, попели.  В таких случаях часто просят маленьких детей хозяев что-нибудь исполнить – спеть песенку, прочитать стишок и т.д. Отец во всеуслышание объявил, что «Сашенька здорово поёт». Меня тут же вызвали и выставили на всеобщее обозрение. «Давай, Сашок!». Мама сбоку тихо подсказывала:

                         

                             В лесу родилась ёлочка!

                             В лесу она росла…

 

Я набрал в лёгкие воздух и запел:

                       

                           Захотелось мне сильно покушать,

                           Своровал я большого гуся`,

                           Здоровенная злющая баба

                           Кирпичом навернула меня!

 

Собравшееся общество зашлось от смеха. Лицо мамы покрылось красными пятнами. Она взяла меня за руку и быстро увела. Женщины пошли её утешать. Мужчины же веселились от души.

 

Прошло три года. Я уже ходил в школу, умел читать. В нашей семье выписывали много газет и журналов. Из них я выделял «Крокодил». Мне особенно нравилось рассматривать в нём карикатуры и читать стихотворения, клеймящие позором пьяниц, хулиганов, бракоделов и прочих личностей, порочащих наш советский строй. В рассказе Сергея Довлатова «Лишний» цитируется подобное стихотворение:

 

                              Стиляга угодил бутылкой

                              В орденоносца старика.

                              Из седовласого затылка

                              Кровь хлещет, будто с родника!

 

Таких «перлов» в «Крокодиле» было немало. Немало же я и запомнил.  Читатель, наверное, уже догадался, к чему я клоню.

 

Опять собрались у нас гости. Примерно таким же составом. Всё шло по привычному сценарию. Во второй половине «сценария» раздался голос отца: «Сашенька здорово поёт!».

- Давай-давай, Сашок, - зашумели гости.

- Пусть он лучше стихотворение расскажет! Никаких песен!

- Ну почему же, - стали возражать маме, - Такие хорошие песни!

- Я помню, - сказала мама, - С меня хватит!

 

Я набрал воздуха в лёгкие и с выражением прочитал:

 

                                 Подарил жене трюмо я,

                                 Посмотрел в него – а там

                                 Искажение какое –

                                 Не жена – гиппопотам!

 

…Это было моё второе публичное выступление.

 

Прошло много лет. На избранной мною стезе я стал профессионалом. Было множество интересных случаев, связанных с моей лекционной деятельностью. Но почему-то сильнее всего запомнились именно эти два эпизода из детства.

 

Причудливы изгибы человеческой памяти…

 

 

                                                                                                                                                                                                         11 июля 2009 г.

 

Великий и могучий русский язык или как слесарь дядя Вася попал в вытрезвитель

 

Как-то мой знакомый, слесарь дядя Вася, шёл, будучи под-шофе, домой. У подъезда на скамейке, как обычно, сидело несколько бабок. Огромный Василий повернулся к ним и говорит:

- Ну, что, бабуси, всех проститутками назвали?! Всех кобелями обозвали?! Все начальники фашисты или есть ещё и сволочи?!

- Пошёл на хер, алкаш! – донеслось с лавочки.

Василия это развеселило. Он подошёл к сидящим вплотную:

- Праильно! Уважаю великий и  могучий русский язы-ик!

И, видимо от наплыва чувств, не удержавшись на ногах, слесарь свалился прямо на бабок. Крики последних привлекли внимание проходящих мимо сотрудников батальонной милиции.

 Так дядя Вася попал в вытрезвитель.

 

 

                                                                                                                                                                                                    22 марта 2012 г.

 

 

Кинокомедия

 

 

Чего я только не наслушался в поездах дальнего следования! Один из новых знакомых в одной из поездок  рассказал мне о своём односельчанине, человеке чрезвычайно рассеянном. Бухгалтер, что называется, «от Бога», он с цифрами делал что хотел, в счётах и  калькуляторах не нуждался. Но, видимо, память ушла в это его свойство без остатка. В житейском плане он оставался человеком абсолютно «рассеянным, с улицы Бассейной». Как у Чуковского. Сковороду он, правда, на ходу не надевал, но столовую перепутать с библиотекой мог запросто. Всё село над ним потешалось! Как-то раз  зашёл он в обед в сельскую библиотеку и ходит взад-вперёд. Библиотекарша у него спрашивает – что, мол, вы ищете. А он отвечает – поднос.

- Зачем?

- Как зачем – супчик туда поставить!

- Какой ещё супчик?! В библиотеке?!

Жил он один, без семьи. Кто ж пойдёт за такого? Все удивлялись, как он до сих пор дом не сжёг или газом не отравился. Была правда попытка жениться. Уже всё сладили и он как-то вечером, после работы, пошёл делать предложение. Но перепутал, как всегда, дом и в полутёмном подъезде открывшей ему женщине стал совать цветы и просить выйти за него замуж. На звуки вышел муж и наш герой вылетел из подъезда вслед за своим букетом. Невеста, узнав, обиделась и дала ему от ворот поворот.

Но это всё бы ничего. Дела житейские. Если бы не баня. Наш бухгалтер постоянно путал мужское отделение с женским. И раз в неделю, когда он с задумчивым видом заходил на женскую половину, следовали страсти, которым и Шекспир бы позавидовал. Бедняге, понятно, сильно доставалось, но ничего с собой он поделать не мог. В понедельник являлся на работу со «следами» на лице и коллеги знали – Михеич опять «вляпался».

Однажды случился пик страстей – в предбаннике, где женщины раздевались, никого не оказалось. Михеич успел полностью разоблачиться и в таком распрекрасном виде войти… Одной из женщин стало плохо, вызывали «Скорую», слава Богу, всё обошлось.

Но капля переполнила чашу. Решено было разобрать его «гнусное поведение» на общем партийном собрании (описываемые события происходили в советское время).

Так вот, по пути к единственному ДК, средоточию общественной жизни села, он забыл: зачем туда идёт! Видит – толпится народ. Спрашивает – как называется кино?

И ему сказали (люди с юмором попались): «Это кинокомедия. Называется «Необычайные приключения бухгалтера Михеича в женской бане»!».

- Ну, и чем это дело закончилось? – спросил я у попутчика.

- Пропесочили, конечно. И знаете кто больше всех его защищал? Женщины. Странный всё-таки это народ. А Михеич перестал ходить в баню. Стал мыться в ванной. Жалко мужика. Деревенскому человеку без бани, сами понимаете…

 

                                                                                                                                                                                                     16 апреля 2012 г.

 

 

Диктофон

 

 

Давно я хотел купить диктофон. И вещь полезная и вообще интересно. Наконец узнал – как, что и где. Купил. Цифровой. Память – 5 часов говори, 5 – воспроизводи. Обалдеть!

С новыми игрушками, малые ли, старые, мы носимся, пока не надоест. Я записывал, воспроизводил, мои сотрудники, знакомые, родственники охотно кукарекали, квакали, лаяли и т.д.

Встречаю как-то нашего шофёра Андрея Тимофеева, пьяницу и матершинника. Мужик угрюмый, на кривой козе не подъедешь. Но выпьет – совсем другой человек. Я как раз встретил «другого».

- Андрюша, - говорю, - прокукарекай сюда, пожалуйста! Диктофон новый проверяю.

- Ладно, - отвечает, - Давай его сюда! Щас я тебе прокукарекаю!

И прокукарекал. От души. Каждое «кукареку» сопровождалось матом. Я был доволен – качественная, громкая запись.

То, что палка всегда о двух концах, я почувствовал через месяц. Была зима, раннее утро. Я ехал на работу в переполненном автобусе. И вдруг снизу, из моей сумки, донеслось: «Кукареку! Кукареку! … твою мать! Б…! Чтоб …! На …! Кукареку!». Мне стало дурно от ужаса. В давке нечаянно нажалась воспроизводящая кнопка диктофона и шофёр Андрей явил белу свету свои вокальные данные. Залезть в сумку не было никакой возможности. Физически я не смог бы добраться до диктофона, лежащего на дне, через бумаги, книги, обед в контейнере.

Пассажиры тоже были сконфужены. Много, конечно, сейчас есть разных сигналов мобильной связи. Но петушиный крик, да ещё с матом! Даже в наш раскрепощённый век это как-то слишком…

А из сумки раздавалось победное: «Кукареку! Б…! На …! Уе…!». Я не знал куда деваться! Молился о быстрейшей остановке! Но куда там, с нашими-то пробками…

Наконец долгожданная остановка избавила меня от мучений. Первым делом я удалил злополучную запись.

Видимо, Бог меня за что-то наказал. Было, наверное, за что.

 

 

                                                                                                                                                                                       17 апреля 2012 г.

 

 

Волейболист

 

 

Дело было на заводе. В одной из курилок вокруг местного хохмача и выпивохи  Егорыча толкался народ. Немного, как водится, поддали.

- Дядя Вася, - спросил кто-то из молодых, - а вот если б ты в спорт пошёл, то в какой?

- В какой вид, то есть? – переспросил Егорыч. Он немного подумал.

- Я бы, ребятки, пошёл в женский волейбол.

- Это почему же? – озадачился молодой.

- А ты ихний волейбол смотрел? - прищурился Егорыч, - Там забили ли, пропустили – всё одно – сбегаются девки в кучку и давай друг дружку по жопам хлопать!

- Ну ты, Егорыч, даёшь! – заржал народ…

- Физкульт привет! – донеслось от двери.

Это была тётя Зина, контролёр ОТК, жена Егорыча. Она зашла в курилку, разыскивая мужа и всё услышала. Женщина с юмором, тётя Зина была, тем не менее, «с характером» и скора на руку. Егорыч боялся её как огня.

- Это кто там интересуется женскими жопами? – вопросила тётя Зина. Развернулась и ушла.

На следующий день Егорыч пришёл на работу в солнцезащитных очках.

- Что, Егорыч, - спросили в курилке, - волейбольный мяч залетел?!

Курилка покатилась со смеху. С тех пор к Егорычу прилепилось прозвище – «волейболист».

 

 

                                                                                                                                                                                        27 апреля 2012 г.

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com