Могила Калевипоэга

Новая эстляндская готика

Могила Калевипоэга.

Два года назад, сидя как-то тёплым летним вечером на Штромке и медленно попивая пивко, я так глубоко канул в свои мысли, что совершенно не заметил приближение этого странного человека, и лишь хруст под ногой сломавшейся палочки от мороженного заставил меня очнуться и поднять голову.

Он был высок и чрезвычайно худ, давно нестиранная измятая одежда его пропахла костром и запах этот, смешиваясь с тяжким духом немытого тела, вызывал непроизвольные позывы к рвоте. Босые ноги незнакомца были темны от грязи и запёкшейся крови, промежность драных джинсов покрывали подозрительные коричневые потёки, на рубашке не хватало половины пуговиц. Копна всклокоченных волос обрамляла лицо, которое состарили не столько годы, сколько долгие лишения и переживания.

- Kuule (Послушай (эст.))...– молвил он, еле шевеля изъязвлёнными губами. Его дрожащая худая рука потянулась ко мне – в костлявом кулаке был зажат свёрнутый в тугую трубку листок бумаги. Прерывисто вздохнув, незнакомец покачнулся, ноги его подкосились и он повалился на песок, негромко при этом пукнув. Судорога пробежала по его ужасно худому скелетоподобному телу, колени прижались к подбородку, и весь он стал как-то съёживаться, принимая позу зародыша. После чего затих, словно закаменел.

Я присел на корточки и заглянул ему в лицо – без сомнения он был мёртв.

Свёрнутый в трубочку листок бумаги выскользнул из его пальцев и гонимый ветерком, покатился по песку в сторону моря. Не знаю, что заставило меня кинуться за ним вслед и развернуть эту бумажку. Напрягая зрение ( ибо уже стемнело ), я понял, что передо мною стихи на эстонском. Я торопливо сунул листок в карман и покинул пустынный пляж, оставив позади неподвижное тело таинственного незнакомца.

После того, как удалось получить грамотный художественный перевод ( содержимое рукописи не давало мне покоя ), передо мной наконец открылась тайна погибшего поэта: впрессованная в стихотворные строки горькая судьба человека, растратившего свою жизнь в тщетных поисках... Впрочем, предоставим слово поэту. Поскольку рукопись никак не была озаглавлена, я позволил себе назвать её

Могила Калевипоэга.

Кому обязаны эстонцы великой славой на века?

Врагов коварных чья громила безостановочно рука?

Кто мерил поступью широкой Эстонию и вширь и вдаль?

По ком звучит в душе народной святая вечная печаль?

Могучий Калева наследник – вершитель многих славных дел!

Где Калевипоэга могила? – узнать я страстно захотел.

Хотелось преклонить колена над прахом, что так дорог мне.

Без сна валяясь на постели, я грезил о великом дне,

Когда взойду на холм могильный, под коим спит наш богатырь,

Чьё имя Крейцвальд – вот досада! – упомянуть в стихах забыл.

Коснусь рукой святого места, возьму оттуда горсть земли

Чтоб после многие эстонцы её со мной делить смогли.

И вот бреду, пылая страстью – так день за днём, за годом год

Ищу великую могилу – но что-то как-то не везёт.

Хранят холмы, леса молчанье, укрыв собой богатыря...

Старик один сказал недавно: «Ты, парень, время тратишь зря.

Калевипоэг – только сказка, здесь никогда такой не жил».

О, мудрый старец, горьким словом мою ты душу отравил,

Посеяв семена сомненья и охладив священный пыл!

Отныне путь мой всё туманней, надежда гаснет с каждым днём

Растаял в области преданий богатыря могильный холм..

Чего ищу - мечты лишь отзвук? Куда бреду, уныл и бос?

Пообносилась вся одежда, немытым волосом оброс

И мучают попеременно чесотка злая да понос.

Уж нету сил топтать дороги, разбилась вдребезги мечта

Пронзительно скрипят суставы, вселилась в душу пустота.

Иду бесцельно, безоглядно, в оцепенелом забытьи

Калевипоэга могилу увы, не удалось найти

Никто уже века не помнит, где точно захоронен он

На поиски всю жизнь потратил я, как последний мудозвон!

Я чую: силы на исходе и скоро мой прервётся путь

Простым бродягой безымянным придётся мне в земле уснуть.

 

P.S.

И вот совсем недавно, совсем случайно, от старого таллинского тусовщика Рихо Баумана я наконец кое-что узнал о личности дотоле безымянного автора «Могилы Калевипоэга»: им оказался бывший хиппи, андеграундский поэт Рейко Пуусепп. За три года до нашей роковой встречи на Штромке, Рейко положили в психиатрическую больницу с диагнозом «шизофрения», откуда он через две недели сбежал, и всё это время пропадал неизвестно где. Правда Рихо Бауман утверждает, что беглого поэта видели то в Валга, то в Выру, то в Раквере, то на Сааремаа...

Так можно ли считать «Могилу Калевипоэга» своего рода путевыми заметками, или описанное в стихах многолетнее странствие, лишь плод больного воображения бедного Рейко? А впрочем, неважно. Я лишь искренне надеюсь, что за смертной чертой душевные терзания Рейко закончились и на «том свете» его мятежный дух получил наконец ответы на все мучившие его при земной жизни вопросы. И в первую очередь конечно же, ответ на самый главный вопрос: где же всё-таки похоронен могучий сын Калева?

В поисках Железного Человека.

Долгими зимними вечерами, когда по ту сторону тёмного квадрата окна пронизывающий ветер с глухим подвыванием гоняет по обледенелым тротуарам пригоршни сухого мелкого снега, люблю я, вооружась кружкой горячего чаю, на дне которой тает вязкая капля малинового варенья, неспешно перелистывать толстенные фотоальбомы, заполненные пожелтевшими газетными вырезками. Блёклые оттиски фотоснимков, потрёпанные края хрупких, сухо шелестящих страниц – и сотни-сотни-сотни слов, складывающихся в истории, повествующие о может и не столь далёком, но уже неактуальном прошлом. Всё это – мои статьи, более чем двадцатилетняя отчётность внештатной работы на «Молодёжь Эстонии», «Вечерний Таллин», «Советскую Эстонию» и ещё ряд газет, названий которых уже никто и не помнит. Немалая часть этой писанины – вообще-то проходной материал, сделанный второпях, без искры вдохновения, бездушные словесные конструкции, напоминание о том, что журналистика была для меня по большей части необременительным баловством, дающим сравнительно небольшие, но лёгкие деньги, которые без сожаления тратились на капризы девиц и дружеские попойки.

Но не всё такое: попадается тут и кое-что действительно интересное. А вот, кстати: «Легенда о Железном Человеке» - самое волнующее приключение моей жизни, напечатанное в дешёвой развлекательной газетёнке, безвкусной мешанине из кроссвордов, «бородатых» анекдотов, историй о призраках и НЛО. Не скажу, что моя статейка сильно выделялась среди прочих, были там байки и позабористей, посмачней. Вот, например, здесь же, на обратной стороне: леденящий душу рассказ о том, как где-то под Пылва исходящий зелёным свечением призрак страшной зубастой старухи отгрыз малолетней девочке пальцы на ногах. Жутко? Ещё бы! Враньё? Несомненно. А моя история – подлинная.

В середине лета 1985 года мы с Серёгой Калинкиным, моим корешем из Питера, влились в состав небольшой этнографической экспедиции, путешествующей по югу и юго-востоку Эстонии. Возглавлял экспедицию тартусский профессор Ааво Карк, имевший в своём подчинении двух студентов Юри и Рейко. Думаю, несложно догадаться, чем мы занимались. Собирали обрывки старческих воспоминаний, записывали на кассетный магнитофон заунывные напевы в исполнении беззубых старух, фотографировали разную деревенскую рухлять, наследие предков, тихо пылящееся на чердаках или ржавеющее на задних дворах. На некоторых хуторах нас угощали неплохим самогоном или домашним яблочным вином – и это были весьма приятные моменты.

В конце концов мы забрались в такой «медвежий угол», с таким мудрёно-заковыристым названием... кажется, Сеэрилоо или что-то типа того, вообщем, что-то смешное для русского уха. Хутор, куда нас направили, удалось отыскать лишь к вечеру, как начало смеркаться. На неистовый лай лохматой псины с крыльца спустился плотный пузатенький дедок в кирзачах и пиджаке, накинутом поверх майки. Положив короткопалые руки поверх калитки, он вопросительно уставился на нас маленькими заплывшими глазками.

- Чего? – коротко обратился он к профессору. Лицо у деда было красное и малость отёчное, видимо от регулярных алкогольных возлияний, но не злое, даже исполненное живого интереса к нашим персонам. Профессор по возможности внятно и простыми словами изложил цель нашего визита.

Как оказалось, Кайдо ( так звали деда ) был вдовцом, взрослый сын давно жил и работал в Раквере, соседи в гости нечасто захаживали, а выпивать в одиночку было скучновато, вот потому старикан без долгих расспросов пригласил нас в дом и сразу выставил на стол большую миску с закусью и две литровые бутыли домашнего вина. Сначала разговор крутился вокруг всякой несущественной мелочи, а потом, после третьего стакана старикан поделился с нами весьма примечательной байкой.

- Есть одна легенда в здешних краях... От деда своего слыхал ещё ребятёнком.

В очень старые времена, когда эстонцы стонали под ярмом немецких псов-рыцарей, на месте здешних лесов были прекрасные луга и тучные поля и было тут пять деревень – три больших, две поменьше. И вот когда совсем уж невмочь стало терпеть притеснения крестоносцев, порешили старейшины сходить за советом к мудрому Юхану, колдуну, что жил на отшибе в землянке близ Чёртова городища. Выслушал колдун старейшин, задумался крепко – может день думал, а может все два – и наконец говорит: «найдите десять лучших кузнецов и приведите их ко мне».

Разослали старейшины гонцов во все стороны с наказом отыскать десять самых лучших кузнецов – и стали терпеливо ждать-дожидаться.

Год спустя к землянке старого Юхана пришли из разных концов Эстонии лучшие мастера кузнечного дела. Вышел к ним колдун, заглянул своими старыми мудрыми очами в душу каждого – и понял, что действительно перед ним лучшие из лучших.

- Так слушайте же мой наказ! - молвил Юхан. – Должно вам выковать железного великана, чтоб выше был самой высокой ели. Да меч ему сделать по росту и руке. Подивились мастера такой необычной задаче, однако с жаром взялись за дело: десять дней и ночей безостановочно работали они своими молотами. И уже когда работа близилась к концу, выяснилось, что не хватает металла на правую руку. Что тут делать? Кинули старейшины клич – понесли эстонцы кузнецам всякое железо, какое у кого имелось: кто серп, кто вилы, кто нож, кто мотыгу, а кто и булавку малую. Набралась куча высокая – хватило и на правую руку и на меч обоюдоострый. Закончили кузнецы свою работу: лежит на земле, широко раскинув руки-ноги, железный гигант, а рядом меч в траве блестит исполинский.

- Что теперь? - спросили старейшины.

- Теперь – самое главное, - колдун указал на круглую дыру в широкой груди великана. – Нужно вложить в грудь железного воина молодое горячее сердце чистого душой эстонца. Найдите такого парня, что готов отдать сердце за свободу земли эстонской. Тогда я оживлю великана и он сокрушит завоевателей! Да только поторопитесь, ибо в запасе у нас только три ночи, пока Козья Луна вошла в силу. Ежели не успеем, придётся ещё десять лет ждать подходящего момента. Кто знает, проживу ли столько...

Озадачили старейшин эти слова, да что тут поделаешь, коли нужно завершить начатое?

После некоторых поисков выбор пал на молодого сироту – пастушка Лембита. Уж не знаю, как удалось уговорить парня принести свою молодую жизнь в жертву, но уговорили. Однако разговор тот подслушала дочка мельника, влюблённая в Лембита и ужаснувшись услышанному, решила спасти паренька. Завела она его ласковыми разговорами да посулами на сеновал, опоила там сонным зельем, припорошила сверху сенцом – так и продрых Лембит беспробудно три дня и три ночи. Точит старый колдун нож жертвенный, поёт над железным великаном песни рунические да на луну всё с тревогой поглядывает – а Лембита всё нет, никто его сыскать не может.

Вообщем, не получилось колдовство, не смогли поднять железного воина. Обидно ещё было и то, что те, кто пожертвовал свои сельские орудия на общее дело, потом не смогли урожай достаточный собрать. После сбора немцами дани осталась такая малость, что многие вскоре поумирали с голодухи, а тех, кто вовсе не смог дань заплатить, тех целыми семьями увели в рабство. Захирели, а вскоре и вовсе обезлюдели деревни, заросли поля сорняками и кустарником, обступил брошенные избы лес и стали места эти дикими.

- А железный человек? – спросил Рейко с заметным волнением в голосе. – Что стало с ним?

- Остался лежать там, где лежал. За долгие годы ушёл под землю и вспоминали о нём всё реже, стали считать эту историю не былью, а сказкой. Да и помнят эту сказку в основном лишь немногие вырусские старики.

- А где... – Рейко сглотнул слюну. – Где по преданию лежал железный человек? Может слышали? Ну, хоть какой-то намёк?

Кайдо усмехнулся лукаво и залпом допил шестой стакан.

- Да здесь неподалёку.

- Где?!

Кайдо кряхтя повернулся на скрипучем табурете, указал пальцев окно.

- За задним двором большой пустырь. Дед мой говорит, что где-то там в земле и лежит железный великан.

Рейко порывисто встал, подошёл к окну и долго вглядывался в темноту.

- Это же так рядом! Неужели ни у вас, ни у кого другого из вашей родни не возникало желания взять лопату и...

Кайдо пожал плечами.

- В детстве очень хотел, но боялся, а потом стало как-то всё равно.

- А...

- Спрашивай не спрашивай, но больше ничего об этом не знаю! – старикан заметно опьянел: на губах пузырилась слюна, покрасневшие глаза бессмысленно ворочались по сторонам. Действительно, расспрашивать его о чём-либо далее было бесполезно.

Погода стояла замечательная: сухая, тихая. И мы решили заночевать на улице в палатках, ибо воздух за день прогрелся и температуры была комнатная. Но легли, конечно, не сразу: рассказанная старым Кайдо легенда дала обильную пищу для разговоров. Особенно возбуждён был Рейко Пуусепп.

- Я более чем уверен: железный человек – это древнейший прообраз Калевипоэга! – звонкий голос Рейко заставлял недовольно ворчать дремлющего старого пса.

- Ну-у, юноша, не будьте столь категоричны, - качал лысеющей головой профессор Карк.

- Но сознайтесь, профессор, вы и раньше что-то знали об этой легенде: я заметил, как изменилось ваше лицо, когда старик заговорил о железном человеке.

- Кое-что, кое-что... совсем мало. В дневниках одного немецкого пастора, жившего в восемнадцатом веке, есть абзац, где действительно упоминается железный человек. Это довольно скупой пересказ воспоминаний щведского путешественника. Местные мужики рассказали шведу о лежащем в лесу железном великане. О гиганских доспехах такой крепости, что невозможно их ни разломать, ни даже помять. Заинтригованный путешественник уговорил мужиков отвести его на то место – и действительно увидел частично выступающего из почвы металлического великана. В рукописи, увы, нет подробного описания этих исполинских доспехов. Ещё пастор писал, что и сам где-то слышал очень смутные упоминания о легенде ли, сказке ли про железного великана. Это всё.

- Да-а... – задумчиво протянул пухлощёкий Юри. – Много тёмных тайн хранит Вырумаа.

- Я более всего склоняюсь к тому, что сказание о железном человеке в Эстонию занесли германцы или скандинавы... – профессор Карк снял очки, помассировал кончиками пальцев усталые глазные яблоки. – А может легенда эта произошла от какого-то давно утерянного и забытого литературного произведения эпохи позднего средневековья.

- Давайте спать, - зевнул Серёга Калинкин. – Уже второй час ночи.

- Я почему-то верю, – чуть слышно прошептал Рейко. – Он там. Он до сих пор – там.

Утром мы собрали палатки, сложили рюкзаки – и ещё около получаса ждали Рейко, отлучившего в лес по большой нужде.

- Слушай, сходи за ним, - попросил меня слегка занервничавший профессор. – Давно ехать пора.

Я довольно скоро понял, почему Рейко так долго нет и где его искать.

Он стоял неподвижно, спиной ко мне, глубоко засунув руки в карманы старых мешковатых джинсов. Услышав мои шаги, Рейко вздрогнул и обернулся.

- Рейко, ты нас задерживаешь, - поравнявшись с ним, я кивком указал назад. – Профессор уже забеспокоился, не утащил ли тебя медведь.

- Я не мог уехать, не посмотрев на это место, - виновато улыбнулся Рейко. – Представляешь: он где-то здесь!

Простирающийся перед нами обширный пустырь ничем меня не впечатлил: серо-рыжая песчаная почва, скудно украшенная редкими пучками невзрачной низкорослой травы. Слева от нас, в яме с оплывшими краями виднелась мусорная куча.

- Ты поверил старому алкашу?

- У этого места какая-то особенная аура, - голос парня был напряжённым от обуревавшего его волнения. – Неужели ты ничего не чувствуешь?

Я ничего не чувствовал, кроме запаха тухлятины из мусорной ямы.

- Может быть всего в нескольких шагах отсюда, всего в нескольких метрах под землёй лежит величайшая реликвия эстонского народа! – Рейко простёр руки перед собой в патетическом жесте, костистое бледное лицо его дышало поистине религиозным фанатизмом.

- Здесь! – неожиданно выкрикнул он. – Здесь спит многовековым сном легенда Эстонии – тот, кого впоследствии назвали Калевипоэгом!

Неприятный холодок пробежал по моей спине: я совсем не был готов к подобной сцене. Я завороженно смотрел в лицо Рейко Пуусеппу – тонкая веснушчатая кожа натянулась в запредельном напряжении, рельефно обрисовав контуры черепа, бледно-голубые глаза казались прозрачными стеклянными шариками, в уголках тонких губ блестели мелкие пузырьки слюны. Ещё немного – и он перешагнёт грань, за которой его окончательно поглотит безумие, отчётливо понял я. Собравшись с духом, я схватил парня за руку повыше локтя и решительно потащил за собой. Рейко не сопротивлялся: он вдруг как-то размяк, чудовищное экстатическое напряжение покинуло его. Мы без приключений дотопали до машины, Рейко молча забрался на заднее сиденье и большую часть нашей долгой дороги отмалчивался, безучастно скользя равнодушным взглядом по проплывающему за стеклом пейзажу. Я сидел на переднем сидении, рядом с крутящим баранку профессором и иногда украткой поглядывал в висевшее над лобовым стеклом зеркальце. Да, мысленно Рейко явно остался там, далеко позади, на неряшливом унылом пустыре за хутором старого пропойцы. В руках его лопата. Он вонзает её в сухо скрипящую серо-рыжую почву и копает, копает, копает...

Остаток дня мы провели в Тарту. К тому времени Рейко уже давно вышел из ступора и выглядел вполне адекватным человеком. На прощание мы выпили по кружке холодного светлого пива и расстались добрыми друзьями.

Конец истории? Как бы не так.

Ровно год спустя ( как сейчас помню, это был субботний вечер ) в прихожей зазвонил телефон. Я приглушил звук телевизора и снял трубку с рычага. Звонивший осведомился с эстонским акцентом, я ли это.

- Это Юри. Мы прошлым летом...

- А-а, Юри! – узнал я. – Привет!

- Привет! Мы с Рейко сейчас в Таллине. У тебя есть время встретиться?

Я назвал кафе в Старом городе и предложил встретиться там через полчаса.

Мы сидели за столик с видом на здание старой ратуши и ждали заказанное пиво с чесночными сухариками.

- А ты был прав насчёт этого старого пьянчуги Кайдо, - улыбнулся Рейко, с благодарным кивком принимая запотевшую кружку янтарного пива.

- В смысле?

- Ни черта на том пустыре нет.

- А ты что – проверял?

- А как же! Тем же летом, - подмигнул мне Рейко.

- Хм... – я почувствовал себя неловко, залив паузу долгим глотком холодного пива.

- Поставил в лесу палатку. Днём отсиживался в палатке, по ночам копал. Перекопал всё вдоль и поперёк, пока до меня не дошло, что старик тот ещё врун.

- Ну, это с самого начала было ясно, - я попробовал на зуб чесночный сухарик. – Не понимаю, зачем нужно было...

- Железный человек лежит под самим хутором! – выпалил Рейко.

Я поперхнулся и вопросительно посмотрел на Юри. Того похоже совершенно не удивили бредовые слова товарища: он улыбался и даже согласно кивал. Я ждал, что мне скажут дальше.

- Осенью хутор сгорел дотла, - продолжал Рейко. – Вместе с Кайдо. Знаешь ведь как бывает с пьяницами – заснул, небось, с сигаретой в зубах... Короче, остались там одни угли.

- Знал бы ты, как он уговаривал меня поехать с ним туда, - вступил в разговор Юри. – так надоел своим нытьём, что я плюнул и согласился. Ха-ха-ха, не смотри на меня такими глазами – лучше дослушай до конца.

Одолжили мы у одного знакомого металлоискатель и поехали. Съездили, между прочим, не зря.

- В смысле?

- Под пепелищем действительно что-то есть! Что-то очень большое. Мы начертили схему. На, смотри! – он сунул мне сложенный вчетверо лист бумаги. – На что это похоже, по-твоему?

Посреди грубо нарисованной карандашом карты был жирно вычерчен звездообразный контур – так обычно дети рисуют человечков. Я молча вернул рисунок. В душе поселилось неуютное чувство, захотелось встать и уйти.

- Он просто огромен, - Юри бережно сложил чертёж и убрал в нагрудный карман курточки. – И залегает на глубине примерно полутора метров.

Я молчал, не зная, что ответить.

- Это не шутка. С нами едет профессор Карк. Хотим вот и тебя позвать.

- Когда? – выдавил я наконец.

- На следующие выходные. Соглашайся! Скучать точно не придётся!

- Да уж, с вами не соскучишся. Ладно, - вздохнул я. – Поеду.

И вновь, как и год назад, подержанный светло-серый «Опель» профессора Карка пылил по дорогам юго-восточной Эстониии. День был солнечный, какой-то пронзительно-яркий, мы много шутили и смеялись – вообщем, дорога была хоть и длинная, но нескучная. Правда, чем ближе становилась цель, тем сильнее шло на убыль моё лёгкое настроение: энтузиазм моих попутчиков почему-то совершенно не заражал меня – скорее наоборот, откуда-то изнутри росло щемящее чувство, что мы ввязываемся во что-то ненужное. Когда мы выходили из машины и Рейко с улыбкой вручил мне лопату, я окончательно понял, что очень хочу сию же минуту оказаться у себя дома, отключить на хрен телефон и просидеть остаток дня с бутылкой пива перед телевизором. Но, увы, грызущее мою душу дурное предчувствие показалось бы моим друзьям слишком надуманным поводом для отказа принять участие в столь захватившем их умы предприятии.

Увиденное вызвало лёгкий шок: хутор старого Кайдо словно корова языком слизнула. Посреди выжженного пространства одиноким перстом торчала прокопчёная печная труба – всё остальное сгорело, рассыпалось, расплавилось, смешавшись с чёрным прахом.

- Жуткое зрелище, - промолвил я.

- Представляешь, как горело! – сделал большие глаза Рейко. Во всём его облике чувствовалось лихорадочное нетерпение. – Через три-четыре часа будет солнце садиться. Надо немедля начинать!

Подошёл Юри с металлоискателем. Натянув на голову наушники, он уверенно ступил на захрустевшие угли.

- Сначала была мысль пометить контуры объекта вбитыми колышками, но потом решили с этим повременить до сегодняшнего дня: мало ли кто посторонний наткнётся на них и начнёт копать из любопытства, - вскинув на одно плечо лопату, на другое - заступ, Рейко двинулся за товарищем.

Вот Юри резко остановился, словно споткнувшись. Повернув голову к профессору, он улыбнулся одними лишь губами и указал пальцем себе под ноги:

- Начнём отсюда.

Профессор Карк сдёрнул с плеча рюкзачок, откинул клапан и вытащил горсть тонких колышков. Я присоединился к нему – мы двинулись вслед за Юри и следуя его указаниям, вдавливали колышки в скрипящую угольками поверхность. Эту часть работы мы проделали довольно быстро, пометив контуры меньше чем за полчаса. К счастью эта немалая по размерам аномалия, занимавшая площадь около двенадцати квадратных метров, не «заползала» под каменный фундамент сгоревшего дома, но если со слов Юри, от поверхности её отделяли метра полтора неизвестно какой по твёрдости земли, то для троих человек объём работы предстоял немаленький, а солнце уже помаленьку начинало клониться к закату.

Ни на кого не глядя, Рейко с размаху вонзил заступ в землю, профессор Карк, пожав плечами, взялся за ручку второго заступа, мы же с Юри стали вынимать лопатами взрыхлённый грунт.

Лопаты мелькали безостановочно, расширяя и углубляя яму. Почва пошла вперемешку с песком и мелкими камешками. Взмокшие от пота, мы уже стояли по шею в яме, когда чья-то лопата отчётливо звякнула о металл.

- Стойте! – крикнул Рейко, проталкиваясь к нам. Он опустился на колени и принялся разгребать песок руками. Профессор Карк присел рядом с ним на корточки, стал помогать. Глянув через их головы, я увидел тёмную ровную поверхность.

- Парни, вам что, специальное приглашение требуется? – поднял голову Ааво Карк. – Давайте, присоединяйтесь!

По мере того, как наша находка освобождалась от земли, её очертания казались всё более узнаваемыми.

- Да это же... – просипел стиснутым от сильного волнения голосом профессор Карк. – О, Боже!

Потрясённые, мы раздались в стороны, чтобы лучше рассмотреть находку.

Пламенеющее алым солнце уже наполовину скрылось за верхушками елей, и яма, в которой мы стояли, погрузилась в тень. На дне ямы зловеще чернела огромная шестипалая кисть руки.

Мы провозились ещё два часа – нам удалось раскопать чудовищную металлическую руку до локтевого сустава. Стало совсем темно, мы ужасно вымотались, и хотя Рейко уговаривал нас продолжать работу при свете мощного фонаря, который он прихватил в поездку, все наотрез отказались. Накрыв раскоп большим куском парусины, мы разбили палатку, наспех поужинали и завалились спать – настолько усталые, что даже не стали дискутировать по поводу сделанного нами удивительного открытия: железный человек существует!

- Но почему шесть пальцев? – услышал я сквозь дремоту бормотание Рейко.

Действительно, почему рука шестипалая? С этой мыслью я провалился в сон.

Весь следующий день мы с маниакальным упорством продолжали освобождать железного исполина от многовекового плена. Было совершенно ясно, что перед нами отнюдь не работа средневековых кузнецов: то, что мы нашли, скорее напоминало огромного робота. Эту версию первым озвучил профессор Карк, и мы с Юри не видели причин не соглашаться с ним. Однако Рейко упорно твердил о невероятном искусстве древних эстонских кузнецов:

- Ведь они были лучшими из лучших, помните?

- Обрати внимание на качество металла, - профессор провёл ладонью по мощной броневой пластине, защищающей плечевой сустав гиганта. – Он потемнел, но совершенно не тронут эрозией. Разве в средние века умели делать такое железо? Нет, молодой человек, это продукт технологий иной цивилизации.

- Скорее всего внеземной, – добавил я. Честно говоря, мне было немножко жутковато находиться рядом с этим металлическим исполином, а уж касаться его тем более неприятно: почему-то эта неподвижная груда железа вызывала во мне чувство смутной тревоги. Пожалуй, даже угрозы.

Рейко недовольно поморщился: его явно не устраивал ход наших мыслей.

- Возможно, древние кузнецы знали какой-то особый секрет, - не унимался он. – Ведь не зря же старый мудрый Юхан велел искать самых лучших!

- А почему руки шестипалые? – резонно спросил Юри. – Кому могло придти в голову сделать их такими?

- А это чтоб удобнее было гиганский меч держать, - нашёлся Рейко. – Нам ещё предстоит и его найти.

Уже на закате мы откопали голову великана. Она отчасти напоминала рыцарский шлем, лицевая маска имела странные, довольно зловещие очертания. Профессор аккуратно вычистил влажный песок из глазных впадин – в лучах заходящего солнца тускло блеснули тёмные выпуклые линзы. Чёрные от грязи профессорские пальцы с нежностью скользили по изгибам и впадинам странного металлического лица, очищая его от остатков грунта, мы же стояли полукругом, молча наблюдая за его работой. Наконец профессор кряхтя разогнул колени.

- Рейко, ты по-прежнему считаешь, что его выковали эстонские кузнецы? – спросил Ааво Карк.

Рейко промолчал.

Нет, не могло быть и речи о земном происхождении исполина: его отлитый в металле лик выглядел совершенно чужеродным. От него веяло невероятной древностью, но древность эта имела нездешнюю природу – думаю, каждый из нас чувствовал это.

Однако Рейко не сдавался:

- Мы ещё не нашли меч, – выдавил он из себя дрожащим голосом.

И вряд ли найдём, подумал я, но высказывать эту вполне здравую мысль вслух не стал.

Вечер как-то неуловимо быстро перетёк в ночь, но на небесах взошла очень яркая полная луна, и мы, сделав получасовой перерыв и подкрепившись бутербродами с кофе, решили ещё поработать, ибо железный человек был уже почти полностью откопан. Конечно все мы чертовски устали и чувствовали боль в натруженных мышцах, но и оставалась такая малость.

Ааво Карк, Юри и я освобождали от грунта мощный торс великана, а Рейко вооружившись металлоискателем, бродил вокруг да около, прозванивая земную толщу в поисках меча.

Тут рука Юри почти по локоть провалилась в грудь великана. Он вытянул наружу пригоршню глины и мы увидели круглую дыру в тёмной металлической поверхности.

- Хм... – сказал профессор.

- Вот! – от звонкого крика мы все вздрогнули.

- Вот! – Рейко указывал пальцем на дыру. – Какие вам ещё нужны доказательства?!

- Фу! – затряс головой Юри. – От твоего вопля у меня чуть сердце из груди не выскочило!

Я понял, к чему клонит Рейко.

- По твоему это дырка для для сердца? – мои губы против воли исказила нервическая усмешка.

- Да! Да! Да! А что ещё это может быть?

- Да что угодно! Пробоина, например...

- Глупцы! – завопил наш неуравновешенный друг. Лицо его задёргалось самым противоестественным образом, на губах выступила пена – безумие наконец прорвалось наружу. – Какие же вы глупцы!

У Юри отвисла нижняя челюсть, лицо профессора словно окаменело.

- Вы хоть знаете, что сегодня за ночь? – продолжал кричать Рейко, дико вращая глазами. – Небось и не догадываетесь. А ведь сегодня ночь Козьей Луны! Всё сошлось как нельзя лучше, всё шло к этому!

- Юри, сбегай в палатку за верёвкой, - чуть слышно проговорил профессор Карк.

- Я докажу вам свою правоту! - безумец сорвал с себя рубашку и выхватил из заднего кармана джинсов какой-то предмет.

- Эй! – предостерегающе крикнул Ааво Карк.

Предмет оказался складным ножом. Отщёлкнув лезвие, Рейко приставил короткий блестящий клинок к своей узкой груди напротив сердца.

- Пусть свершится то, что должно свершиться! – лезвие вдавилось в бледную кожу, заструилась кровь. – О, Калевипоэг, прими мой дар и восстань!

Меня словно кто-то под руку подтолкнул: мой резкий удар отбил нож в сторону; кончик лезвия прочертил по белой коже сумасшедшего тонкую кровавую дугу. Успевший вернуться Юри сильно стиснул запястье Рейко – пальцы разжались, нож стукнул о выпуклый панцирь великана и упал куда-то вниз.

Втроём мы скрутили беснующегося Рейко и накрепко связанного, понесли к машине. В спешке собрав вещи, мы погрузились и уехали.

Я помню эту бешеную гонку по ночным дорогам: прыгающий впереди свет фар нашего автомобиля, беспокойно ворочающийся на заднем сиденьи Рейко – я придерживал его за плечо и чувствовал, как чудовищно напряжено его тело. А вокруг на многие километры простиралась безлюдная глушь.

Всё произошло ошеломляюще быстро – как удар молнии. Из-за поворота, из-за густой стены деревьев вдруг по глазам полоснуло ослепительными вспышками фар. Профессор ахнул, крутанул руль в сторону, что-то огромное с рёвом выросло перед радиатором нашего «Опеля» - и мир бешено завертелся, грохоча, скрежеча и сыпя осколками стекла.

Очнулся я уже на носилках. Пахло бензином, пахло жжёной резиной, пахло кровью. Я с трудом скосил глаза и мельком успел заметить часть покорёженного корпуса нашей машины – металл был измят и со следами копоти.

- Вам повезло, - услышал я над самым ухом. Дверцы «скорой помощи» захлопнулись.

Да, мне, можно сказать, повезло. Гораздо меньше повезло водителю столкнувшегося с нами джипа: перелом обеих ног, рёбер и шейных позвонков. И уж совсем не повезло профессору и Юри: оба погибли на месте. Об этом я узнал в больнице на следующий день. Я забыл упомянуть Рейко, скажете вы?

Больше никого на месте аварии не нашли. Двое раненных, два трупа, стиснутых покорёженным металлом – и всё. – «А разве ещё кто-то был?» - удивился следователь. Я рассказал ему сильно подкорректированную версию нашей истории – железный человек там не фигурировал. Потом ещё в течение месяца я дважды связывался со следователем, но ничего нового о судьбе Рейко так и не узнал. Больше я по этому вопросу никуда не звонил, не звонили и мне.

Я тогда пролежал в больнице около двух недель и всё это время терзал свой мозг мучительными размышлениями о том, что же с нами произошло. Тогда, последовав за свихнувшимся на своей мечте человеком, мы совершили одно из величайших в археологии открытий – если не самое архиважное. Но на всём этом лежала мрачная тень злого умысла: много раз вспоминая слова Рейко о пожаре на хуторе, сказанные в Таллине накануне роковой поездки, я всё больше утверждался в мысли, что хутор спалил сам Рейко, тем самым расчистив место для раскопок. Иначе откуда он мог знать, когда случился пожар и что Кайдо погиб в огне? Регулярно ездил с проверками в такую даль и глушь? Опрашивал соседей, которых от жилья старого алкоголика отделяли многие километры? Да и говорил же нам сам Кайдо, что в гости к нему весьма редко кто захаживает. Бедный Кайдо, угораздило же тебя рассказать дедову сказку незнакомым людям...

Ну, а что там с железным человеком, спросит дотошный читатель. Я думаю, он по-прежнему лежит там, где мы его оставили. Время и непогода давно обрушили края раскопа, земля снова потихоньку засасывает древнего исполина, когда-то кем-то утерянного или по какой-то причине оставленного в лесных дебрях. Травы, кусты и молодые деревца наверняка уже разрослись по пепелищу, до неузнаваемости изменив местность – и всё. Смутные отголоски древней легенды ещё будут какое-то время мерцать на задворках угасающей памяти нескольких вырусских стариков и старух, а я... То странное и трагическое происшествие мне и самому уже кажется чем-то нереальным: ведь я написал столько разных историй, что выдумка и реальность давно перемешались, гармонично встроившись в историю моей жизни. В конце концов, так ли важно, чем я вас попотчевал, если вам было интересно со мной?

Волшебная поляна.

Прошлым летом гостил я у своего племянника в Турку – он там в музыкальном училище постигает премудрости игры на классической гитаре. И как-то на выходных в одном уличном кафе к нашему столику подсел высокий худощавый мужчина лет наверное сорока с небольшим – светловолосый, сероглазый, с приятной открытой улыбкой. Племянник представил мне незнакомца – оказалось, он преподаватель из музучилища и зовут его Свен Олафссон. Узнав, что я из Эстонии, господин Олафссон заметно оживился и выдал длинную тираду на финском. Племянник перевёл: в конце 90-х, если точнее, в 1998 году, младший брат Свена – Густав несколько месяцев проработал в Эстонии волонтёром по линии помощи бездомным. В провинции, в городке Выру. Там с ним приключилась «крайне странная история». Заметив в моих глазах искру интереса, швед продолжил: какая-то нелёгкая занесла его брата и двух его приятелей в дремучий лес, откуда вернулся лишь Густав. Остальные пропали бесследно. Полицейское расследование зашло в тупик и дело замяли: выживший рассказывал какую-то несуразицу о злобных духах леса, живых мертвецах и древнем колдовстве и выглядел человеком, у которого явно непорядок в голове.

В Финляндии беднягу снова допрашивали – и снова парень напустил мистического туману. История просочилась в газеты, назревал некрасивый скандал. В конце концов Густав уехал в Швецию к родителям, где и живёт по сей день.

А каково ваше личное мнение по поводу всего этого, спросил я Свена. Он, как мне показалось, малость смутился и покачивая головой, ответил, что не считает брата сумасшедшим, хотя в рассказанное им очень трудно поверить. Но... как знать, ведь в жизни порой случаются престранные вещи. Свен обещал мне передать через моего племянника вырезку из газеты и связаться с братом: вдруг Густав выразит желание подробно описать в письме случившееся?

И вот спустя два месяца я получил по почте пакет с пожелтевшей вырезкой из газеты и десяток распечатанных на принтере листов. Племянник мой был так любезен, что взял на себя труд обеспечить меня грамотным переводом письма Густава Олаффсона и снабдил газетную статью кратким пересказом её содержания.

Статья из «Helsingin Sanomat» была озаглавлена: «Загадочное исчезновение в эстонских лесах – трое вошли, один вышел». В разговоре с журналистом Густав Олафссон утверждал, что в дремучем вялламяэском лесу он с товарищами стал пленником аномальной зоны, где его друзей принёс в жертву злым духам сумасшедший бомж. Звали бомжа Рейко Пуусепп.

Стоп! А имя-то знакомое! Живо вспомнился тихий июльский вечер на пляже Штромка и потревожившее меня неожиданное появление крайне измождённого, истрёпанного человека с безумным взглядом. Он замертво упал у моих ног, выпустив из разжавшихся пальцев исписанный рифмами тетрадный листок – стихи о могиле Калевипоэга. Это был он, Рейко Пуусепп. Значит, не просто безумец, а ещё и убийца?

Я жадно схватился за исповедь Густава Олафссона. Содержание письма настолько потрясло меня, что я решил, придав воспоминаниям Густава некоторый литературный лоск, обнародовать их. Рассказ я озаглавил – «Волшебная поляна».

Волшебная поляна.

В мае я окончательно утвердился в решении перенести свою деятельность в провинцию. В июне разрешился вопрос с финансированием и транспортом и спустя неделю мы трое: я и двое моих приятелей, Рафаэль Дудуку и Махмуд Виртанен, установили большую армейскую палатку на окраине городка Выру, административного центра диковатой, но весьма живописной земли Вырумаа, изобилующей холмами, густолесьем, озёрами да болотами. Ежедневно, с полудня до половины пятого вечера я вычёрпывал гороховый суп из огромного резервуара полевой кухни и разливал клубящееся варево в протянутые осоциалами одноразовые тарелки; Махмуд наполнял пластмассовые стаканчики компотом, а Рафаэль выкладывал на стол штабеля ломтей чёрного формового хлеба, не забывая мазнуть поверх каждого ломтя дешёвым маргарином. Вместе с немудрёным бутербродом Рафаэль с ослепительной дружелюбной улыбкой совал в грязные липкие пальцы глянцевую листовку с цитатой религиозного содержания. Бомжи опасливо косились на нашего чернокожего приятеля и получив свою порцию, торопливо отходили в сторону. Вечером мы собирали вокруг палатки использованную посуду, скомканные листовки, а иногда, чего уж там греха таить, и экскременты; мыли нутро полевой кухни, убирали палатку... Каждый день одно и то же.

Кажется, на вторую неделю я заметил у палатки новое лицо. Долговязый молодой парень с копной растрёпанных рыжеватых волос, относительно опрятно одетый, в стоптанных, запылённых ботинках, держался особняком, ни с кем не вступая в разговоры. Вид он всегда имел задумчивый, даже, я бы сказал, отсутствующий. Он не был похож ни на алкоголика, ни на наркомана – наверное вопиющая бедность ещё не спихнула его на самое дно, но уже заставляла искать пропитание среди социальных изгоев. Я тогда неплохо говорил по-эстонски и попытался расшевелить молодого человека.

- Извините, как вас зовут?

Он медленно поднял на меня глаза и ответил не сразу, словно предварительно порывшись в памяти.

- Рейко.

- А меня – Густав. Рейко, если не секрет, чем вы занимаетесь в Выру?

Он обдумал мой вопрос.

- Ищу. Ответы.

Очередь за его спиной начала проявлять понятное нетерпение.

- Рейко, приходите сюда к половине пятого – пообщаемся, заодно поможете нам тут прибраться. Ладно?

Рейко в знак согласия прикрыл глаза и шагнул в сторонку; его место занял сизоносый мужик в засаленной кепке.

- Вырумаа – это не просто местность на карте.

Похоже, погружённость в свои думы была обычным состоянием Рейко, отчего речь его текла неторопливо, прерываясь многозначительными паузами, словно ему периодически приходилось нырять в глубины своего внутреннего мира, выискивая там подходящие слова.

- Вырумаа – это не просто холмы и озёра, леса и реки. Это – тёмное сердце Эстонии, колыбель и хранилище потаённых языческих знаний. Знаете, ведь эти земли дольше всего сопротивлялись экспансии христианства... – Рейко сгрёб в ком десяток измазанных чем-то липким листовок и сунул их в пластиковый мусорный мешок. – Жертвоприношения, ритуальный каннибализм – всё это имело место в здешних краях и в средние века и говорят даже в восемнадцатом веке случались отдельные рецидивы. По сию пору некоторые вырусские старики кладут требы на священных холмах...

Великий эстонский писатель Фридрих Крейцвальд, кстати, уроженец этих мест, глубже всех своих цивилизованных современников постиг душу Вырумаа, дальше всех ушёл по пути познания полузабытых запретных тайн. Есть легенда: в день его смерти на скорбном одре под подушкой обнаружили полную нецензурированную версию дела всей его жизни – эпоса «Калевипоэг». Тех немногих, кому удалось прочесть изъятые из официального издания страницы, обуяло великое смущение и вселенский ужас. Рукопись посчитали настолько опасной для человеческого рассудка, что решили похоронить вместе с писателем.

- Скорее всего, это действительно лишь мрачная легенда, - сказал я. – Рейко, у меня к вам предложение: не хотите ли присоединиться к нашей компании? Дополнительные рабочие руки нам бы не помешали.

- Не знаю. Я подумаю. Я сильно занят: много интеллектуальной работы.

- Я помню: вы сказали, что ищете ответы. Какие ответы, Рейко?

Рейко посмотрел на меня долгим печальным взглядом.

- Ответы на то, что я ищу в рассказах местных старожилов и в своей эстонской душе. Свет истины брезжит уже совсем рядом, но он пока ещё настолько робок, что боюсь его вспугнуть неосторожным словом. Ещё не время. И... извините, мне пора идти, - отставив в сторону раздутый от мусора мешок, он попрощался с каждым из нас коротким кивком и удалился.

На следующий день он не пришёл. И на следующий. Рейко показался мне достаточно интересным, хотя и немножко странноватым человеком. Я хотел пополнить нашу компанию местным, да заодно и постоянная практика в разговорном эстонском не помешала бы.

- Хей, знает ли кто-нибудь парня по имени Рейко? – крикнул я поверх голов очереди.

- А зачем он вам? – послышался голос. На меня вопросительно смотрела пожилая женщина с добродушным круглым лицом.

- Он обещал нам помогать на кухне. Но его нет уже второй день.

- Я знаю Рейко, - женщина подошла поближе. От неё немного попахивало водочным перегаром. – Он живёт у меня.

- Он сейчас дома? С ним всё в порядке?

- А он у нас такой: то цельными днями сидит дома взаперти, то сутками шлындрает где-то. Вот даже не могу точно сказать: может он и дома сейчас, а может статься, что и нету. Хочете, заходьте сегодня в гости, мы с мужем гостям завсегда рады. А ежли ещё и бутылочку прихватите...

Я протянул Катерине ( так она назвалась ) клочок бумаги и фломастер и она накарябала мне адрес.

Вечером мы все трое направились к Катерине в гости.

Дощатая обшивка убогого одноэтажного домишки посерела от старости и местами вспучилась, окна были мутны от налёта пыли и грязи, дверной звонок не работал. На стук выглянул пожилой, сильно сутулый мужик с плохо выбритым, измоборождённым глубокими морщинами лицом.

- Заходьте, парни, - отворил он дверь пошире, впуская нас.

В маленькой полутёмной гостинной за столом сидела Катерина, заметно подвыпившая. За её спиной, в углу обшарпанной комнаты я заметил на стене русскую икону – насколько я смог разглядеть, это была Божья Матерь.

- Нету вашего друга, - сообщила Катерина, приветливо улыбаясь. – Не пришёл ещё. Хочете посмотреть его комнату?

Оказалось, Рейко жил на чердаке. Старый письменный стол у оконца, колченогий табурет, засаленная продавленная кушетка – вот, пожалуй, и вся, более чем скромная обстановка Рейкова жилища. На столе стопкой лежали толстые тетради. Я открыл верхнюю – стихи.

- Что там? – полюбопытствовал Махмуд из-за плеча.

- Стихи. Что-то... хм, мистическое: тут говорится о янтарных башнях, с которых колдуны взывали к духам ветров и существам со звёзд, о лесных и болотных демонах, о божествах, живущих в холмах... Короче, сказки.

- А это? – смуглые пальцы моего товарища развернули на столешнице плотный лист бумаги. – Смотри: карта.

Действительно, это была карта местности, испещрённая крестиками и кружочками, исчерченная линиями и эллипсами.

- Может спустимся вниз, отужинаем, чем Бог послал? – предложила Катерина. – Угощу вас картошкой с лучком.

Мы выставили на стол две бутылки черносмородинового вина и хозяева заметно оживились. Катерина принесла кастрюлю с дымящейся варёной картошкой, Иван ( так звали её мужа ) дал каждому по гранёному стакану и откупорил первую бутылку.

Катерина и Иван не были ни эстонцами ( о чём я и сам догадался ), ни русскими, а сету. Я краем уха слыхал о существовании такой угро-финнской народности, но вот столкнулся с ними впервые.

- Рейко мы пустили жить за так, - рассказывала Катерина. – Он нам по хозяйству помогает, и то ладно – будто сын. Мы с Иваном свою дочь потеряли уже лет как двадцать тому назад: погибла Люська в аварии.

- Хм, сочувствую... А какой он, Рейко, по характеру?

- Разный. То молчит цельными днями, а то словно прорвёт его: говорит и говорит без умолку. Или выспрашивает дотошно.

- О чём?

- Да всё о старине далёкой, тёмной. Всё ищет места, где язычники моленья свои дьявольские, тьфу ты, совершали.

- А вы знаете о таких местах?

- Что-то знаем от родителев да дедов своих.

- И часто Рейко исчезает из дому?

- Частенько. Сунет карту в карман, вскинет рюкзак на плечи – и пошёл по лесам шастать.

- Но сейчас карта дома.

- Верно.

- Вспомнил! – шутливо хлопнул себя по лбу Иван. – Он вроде бы как с Сулевом Оякярвом собирался встретиться.

- Это кто?

- Библиотекарь здешний.

- Вы с ним знакомы?

- Ну, не так, чтобы дружим, но при встрече здоровкаемся. Правда, я его уж с месяц наверное как не видел: дядька он пожилой и хворый. А вот Рейко когда с ним познакомился да сошёлся интересами насчёт истории здешнего края, так частенько то на службу к нему заглянет, а то и на дом.

- Так может вы знаете, где этот Сулев живёт?

Иван в задумчивости поднял глаза к потолку, пожевал нижнюю губу.

- Как-то с Рейко шли по улице и он показывает на дом. Дом одноэтажный, голубого цвета и крыша шифером крыта. Вон, говорит, дом Сулева.

- Адрес помните?

- Могу нарисовать, как найти.

Я подсунул ему блокнот и ручку.

Застолье получилось очень недолгим: разговор вскоре перетёк в приземлённо-бытовое русло и стал мне неинтересен, ибо я хотел устремиться по горячим следам Рейко. Да и к тому же спутники мои были неважным подспорьем в беседе: Махмуд эстонский знал скверно, а Рафаэлевы познания и вовсе ограничивались тремя словами: «здравствуйте!», «спасибо!» и «Таллин».

Вы наверное заметили, что мой, сначала довольно поверхностный интерес к личности странного паренька как-то быстро и незаметно пересёк грань обычного любопытства. Не понимаю, что на меня тогда нашло, что за дурацкий азарт...

Найти дом библиотекаря не составило никакого труда. Но что это? У забора стоит машина «скорой помощи», с крыльца спускают носилки, на которых под простынёй угадывается неподвижный контур человеческого тела.

- Извините... – я с некоторой робостью шагнул навстречу хмурому медику, вышедшему из дома следом за санитарами, что несли носилки с телом. – Мы знакомые Сулева Оякярва. С ним всё в порядке?

Врач издал короткий мрачный смешок.

- Я бы так не сказал. На этих носилках – его мёртвое тело.

Я не нашёлся, что сказать в ответ.

Захлопнулись дверцы медицинского фургона, фырча мотором и испуская ядовитые выхлопы, машина отъехала.

- Идёмте, - повернулся я к друзьям. – Нам здесь делать нечего.

Следующие дней пять прошли совершенно обычно, Рейко не появлялся и я уже свыкся с мыслью, что мы его более никогда не увидим. Как жаль, что я ошибался!

- Привет! – перед моим носом появилась рука с тарелкой. Я вздрогнул и поднял глаза.

Он вернулся. И в облике его произошли неприятные изменения.

Теперь он выглядел как настоящий бомж, неопрятный и вонючий, с всклокоченными волосами и чумазой физиономией. Выражение лица Рейко особенно меня поразило: хитроватое, с сумасшедшинкой в воспалённых глазах.

- Как дела, Рейко? – задал я осторожный вопрос, наполняя его тарелку горячим варевом.

- Замечательно! – улыбнулся Рейко.

- Мы сможем потом поговорить?

- Конечно! – продолжая улыбаться, кивнул он.

- Через полчасика мы заканчиваем. Не уходи далеко, ладно? Я тебе добавки дам.

- О, добавка не помешает: я чертовски голоден.

Подивившись таким переменам в характере парня не меньше, чем переменам в его внешности, я стал украдкой наблюдать за ним.

Усевшись на газон и поджав под себя ноги, Рейко с жадностью стал хлебать суп. Иногда он давал себе передышку и окидывал горделивым взором окружавших его асоциалов. Он казался человеком, узнавшим нечто такое, что даёт ему повод чувствовать собственное превосходство над остальными. Я испытывал к нему острую жалость: похоже парень кончательно «съехал с катушек».

В конце рабочего дня Рейко помог нам прибраться и в знак благодарности мы скормили ему всё, что осталось. По-прежнему весёлый и открытый для общения, он дал понять, что не прочь с нами поболтать.

- Ты где пропадал? – спросил Махмуд.

Рейко заговорщицки хихикнул.

- Это как-то связано с твоими научными изысканиями? – предположил я.

- Именно. Именно так, - согласно закивал кудлатой головой Рейко. – Можно сказать, поиски вышли на финишную прямую.

- Твой хороший знакомый, библиотекарь Сулев умер. Знаешь об этом?

- Да, знаю, - вздохнул Рейко, опустив голову. – Жаль, интересный был человек. От него я узнал удивительные вещи!

- Какие, если не секрет?

- Это связано с личностью Фридриха Крейцвальда.

- Ты уже как-то упоминал об этом человеке. Писатель, верно? Изучал язычество. Речь ещё шла о какой-то запретной рукописи, якобы похороненной вместе с ним.

- Верно.

- И ты узнал что-то новое?

- Так и есть, так и есть... Не просто что-то новое, а нечто потрясающее! Вам интересно узнать правду?

- Мы слушаем тебя, Рейко.

- У древних культов Вырумаа оказались длинные и цепкие руки. Отведав запретных знаний, Крейцвальд стал неотъемлемой частью всего этого, и ни расстояния ни сама смерть не смогли стать преградой для возвращения писателя в лоно старой веры: Крейцвальд был похищен из своей могилы в Тарту в первую же ночь после похорон и тело его было тайно перевезено в Выру. Посвящённые передали труп старейшинам, которые в соответствии с древней традицией освободили плоть от костей, разделив её поровну между приверженцами веры предков. Кости же и внутренности были сожжены в плитняковом коробе, а пепел развеян над священным холмом Вялламяги. Говорили, что в тот день на город Выру и его окрестности обрушился жуткий ливень, при этом небеса содрогались от оглушительного грома и молнии слепили глаза – так, словно древний бог Кыу проснулся и низверг свой гнев на забывших его вырусцев. Но на священный холм не упало ни единой капли дождя.

- Жуткая история! – не удержавшись, воскликнул я. Ничего не понимающий в разговоре Рафаэль с тревогою вглядывался в наши лица.

- Но это не всё! – продолжал меж тем Рейко. – Рукопись полной версии «Калевипоэга» действительно существует! Она здесь, в Выру! Более того: она у меня!

- Как так?

- Сулев Оякярв – потомок одного из тех, кто похитил эту рукопись из гроба Крейцвальда – и с тех пор Оякярвы тайно хранили её у себя. Сулев, последний из рода, тяжело болел и очевидно предчувствуя скорую свою смерть, решил, что я единственная подходящая кандидатура на роль хранителя сакральных знаний эстов. У меня не только оригинальная рукопись на немецком языке, но и её полный перевод на современный эстонский, сделанный Сулевом.

- А почему бы не передать её в музей?

Рейко как-то неопределённо хмыкнул и бросил на меня косой взгляд.

- Это не просто стопка страниц. Это свод знаний, способных взорвать мозг неподготовленного человека. Прочитавший эту рукопись если не повредится умом, то уж точно изменится навсегда. Тем, что в ней содержится, нельзя делиться с кем попало.

- Хм... Значит, ты прочитал её?

- Да, у меня достало мужества прочесть её до конца, хотя не раз и не два ужас стискивал моё сердце и не единожды я балансировал на грани, за которой ти ли мрак безумия, то ли смерть – избавительница от всех тех вселенских кошмаров, что леденящим потоком захлестнули моё сознание. Я оказался достаточно крепок – и гибок, чтобы измениться. Выбора нет: книга или ломает тебя или переплавляет в нечто новое. Мне вот повезло.

- И всё-таки – где ты пропадал всё это время?

- Искал кое-что в Вялламяэском лесу. Одно удивительное место, о котором узнал от стариков-сету.

- Ну и... нашёл?

- Нашёл. О, это воистину островок иного мира в море нашей реальности, заповедный кусок седой незапамятной старины, напитанный первобытными магическими силами. Сакральный пуп Эстонии. Что, не верите?

- Не знаю, что и ответить тебе, Рейко, - смутился я. – Сначала исчезаешь на неделю, потом вдруг появляешся, весь перевозбуждённый, и рассказываешь такое...

Рейко улыбнулся, наклонив голову на бок, посмотрел на меня с лукавой хитрецой.

- Лучше один раз увидеть, верно? Я, пожалуй, приглашу вас совершить увлекательную прогулку. Покажу вам такое, что не то что иностранцу, не всякому эстонцу покажут. Хотите?

Мы с Махмудом обменялись быстрыми взглядами.

- Когда?

- Завтра утром.

Я в общих чертах пересказал наш разговор Рафаэлю. Тот ответил, что вообщем-то не прочь сделать вылазку на природу.

- А ты, Махмуд, что думаешь?

- Я не против.

- Что ж, Рейко, мы согласны.

Узкая звериная тропка змеилась меж огромных необхватных елей, уводя нас всё глубже в сумрачное чрево дикой чащобы. Мы вторгались в нетронутые цивилизацией области древнего леса, где царила таинственная тишина, а в напоённым запахами хвои и смолы воздухе висела светящаяся голубоватая дымка. Величие первозданной дикой природы восхищало и подавляло – мы словно двигались под сводами нескончаемо огромного храма, петляя меж бесчисленных колонн, образующих замысловатый лабиринт. Однако, наш проводник чувствовал себя вполне уверенно: Рейко ни разу не запнулся в поисках верного пути – казалось, его ведёт звериное чутьё.

- Далеко ли ещё? – жалобно выдохнул Махмуд. Его узкое горбоносое лицо блестело от пота, курчавые чёрные волосы прилипли ко лбу.

- Уже недолго осталось, - отозвался Рейко, не оборачиваясь и не сбавляя хода.

- Давай немножко передохнём, - предложил я. – Уже полтора часа шагаем без перерыва.

Рейко остановился, спустил с плеча лямку рюкзака.

- Ладно.

Мы уселись на ствол поваленного дерева, сбросив наземь рюкзаки, отирая платками разгорячённые потные лица и шеи.

- Я думал, такие дремучие леса сохранились только в Сибири! – задрав голову, Махмуд скользил восторженным взором по тянущимся в невообразимую высь могучим елям. Рафаэль молча озирался по сторонам, его широкие ноздри раздувались, словно вынюхивая добычу - возможно, в нашем чернокожем товарище пробуждались инстинкты древнего охотника.

- Это место... ну, куда мы идём... – повернулся я к Рейко. – В чём проявляется его необычность?

- Я расскажу одну историю, местную легенду... – Рейко прокашлялся и продолжил:

- В годы Второй Мировой войны в вырусских лесах скрывались «лесные братья» - так себя называли эстонские партизаны, ненавидящие Красную Армию и власть коммунистов. Там, куда мы сейчас направляемся, можно увидеть остатки землянки Кыйвов. Их было трое: отец и два брата-близнеца. Говорят, Кыйвы были сущим ночным кошмаром для русской власти и её прислужников: они нападали внезапно, действовали беспощадно и исчезали бесследно. Они не были какими-то неуязвимыми сверхчеловеками: не единожды то одного, то другого Кыйва настигала русская пуля – но старший Кыйв ( его звали Мартином ), знал, где рыть землянку, знал от деда своего, что место это особое. Вот положат они раненного наземь, в круг, из камней выложенный, польют раны родниковой водичкой и оставят так на всю ночь. А поутру пуля наружу выйдет и рана затянется.

Но однажды попали они в засаду милицейскую под жуткий обстрел и еле-еле ноги унесли. Из ужасных ран их вместе с потоками крови стремительно уходила жизнь. Всё-же добрались они до потаённой заветной полянки, где в траве был выложен круг каменный, и изнемогая от страданий, легли рядком в этот круг, обняв друг дружку в ожидании неминуемой кончины.

В глухой полночный час из земли вышли духи дикой природы – страшные, косматые, с горящими мрачным огнём глазами, и завели хоровод вокруг умирающих Кыйвов, шепча нечеловечьими голосами древние заклинания.

С первым солнечным лучом мужчины поднялись на ноги – но были они теперь ни живыми, ни мёртвыми до конца: пули остались в незакрывшихся ранах, кожа была бледна и холодна, черты лиц пугающе неподвижны. Неизвестно, почему так произошло: может потому, что некому было обмыть раны водой из лесного родника, может потому, что время для спасения жизней было безвозвратно упущено, а может именно такого результата и хотели духи. С тех пор Кыйвы находятся в этом странном состоянии и не могут уйти далеко за пределы магического места, оставаясь его стражами.

От Рейкова рассказа мне стало не по себе: я зябко передёрнул плечами и выдавил жалкий нервный смешок.

- Истории у тебя всё какие-то мрачные, - покачал головой Махмуд. – Нравится тебе людей пугать.

- Мда, не хотел бы я повстречать в дремучем лесу оживших мертвецов! – весёлость в моём голосе мне самому показалась наигранно фальшивой. – К счастью это всего лишь...

- Они уже здесь, - негромко, каким-то бесцветным голосом обронил Рейко.

- Что?

Тут Рафаэль издал горлом громкий икающий звук, от которого я чуть не подскочил. Лицо моего товарища приобрело странный сероватый оттенок, глаза едва не вылезали из орбит. Я повернул голову в направлении его взгляда – и сам словно примёрз к месту, чувствуя, как заледеневшие скрюченные пальцы мои впиваются в колени.

Он стоял всего в нескольких шагах от нас, этот страшный человек – непонятно, как у него получилось подойти так близко. Он был необычайно худ и одет в вылинявшую, частично истлевшую военную форму. Лицо его имело нездоровый желтовато-землистый оттенок, кожа выглядела ссохшейся и неживой, глаза так глубоко ввалились в кратеры глазниц, что казались просто чёрными дырами. Редкие, с неприятной прозеленью волосы не скрывали страшную рану на черепе – чёрную дырку в обрамлении лоскутьев сморщенной кожи. Широкие костистые ручищи этого исчадия ада сжимали винтовку старого образца. Завороженный кошмарным зрелищем, я не почувствовал, как сзади подкрался ещё кто-то. От удара по шее хрустнули позвонки и рот наполнился горькой слюной. Я подумал, что голова моя оторвалась и летит вперёд, к вздыбившейся земле. С размаху ударившись лбом оземь, почти меж сапог стоящего напротив живого мертвеца, я потерял сознание.

 

Разум мой выплыл из небытия вместе с режущей болью в конечностях. Очнувшись, я обнаружил, что тело моё обвисло на верёвках, привязанное к деревянному столбу. Я попытался опереться на ноги, но получилось это не сразу, ибо ноги были как ватные и не хотели поддерживать вес тела. Справа от меня застонал Рафаэль – он также, как и я был накрепко прикручен верёвкой к врытому в землю бревну. Слева на столбе ворочался Махмуд, тщетно пытаясь ослабить путы.

- Добро пожаловать в мир волшебства! – раздался бодрый голос Рейко.

Небольшая поляна была окружена плотной стеной высоченных елей – далеко вверху голубел маленький пятачок чистого неба. Рейко стоял в центре круга, выложенного из замшелых булыжников, прижимая обеими руками к животу толстую стопку листов, сшитых вместе наподобие тетради. Я заметил в тени деревьев неподвижные силуэты людей с бледными лицами, напоминающими гротескные маски. Их было трое и стояли они на трёх концах поляны, как-бы образуя вершины равнобедренного треугольника.

- Рейко, что происходит? – прохрипел Махмуд, очумело озираясь по сторонам.

- Пока ничего не происходит, - ухмыльнулся Рейко. – Но обязательно произойдёт. У нас есть время и я с удовольствием введу вас в курс дела.

- Это место – врата в подземный мир Манала, царство владыки мёртвых Тоони. Здесь, на границе двух миров возможны многие чудеса, но мы шли сюда ради одной-единственной цели.

- Какой? – я едва узнал свой голос, искажённый болью и всё нарастающим ужасом.

- Я хочу задать пару вопросов той стороне.

- А мы-то тут причём?

- Кровь первой жертвы я отдам слугам Тоони – чтоб привели ко мне Фридриха Крейцвальда. Кровь второй жертвы отомкнёт его мёртвые уста – и тогда я задам вопрос: как звали сына Калева, кто скрывался за прозвищем Калевипоэг? А кровь третьей жертвы – для самого властителя загробного мира: я назову ему имя сына Калева и попрошу обменять мою душу на душу Калевипоэга. Пусть мой никчемный дух безвестной тенью канет во мрак владений смерти, а в тело моё вселится душа великого героя. Пусть могучий Калевипоэг вернётся к своему народу!

- Густав! – по-фински прошептал Рафаэль, повернув ко мне блестящее от мелких капелек пота побледневшее лицо. Голос его дрожал от ужаса и возбуждения. – Я чувствую магию этого места – очень сильную магию! И я попробую нас освободить, используя её. Мой дед и мой отец были сильными шаманами своего племени, их волшебная сила есть и в моей крови. Я воззову к могучему демону джунглей, защитнику нашего рода.

Магия? Волшебство? Демоны? Да что угодно! Я готов был получить помощь хоть от самого чёрта, лишь бы вырваться из этого кошмара, лишь бы проснуться и обнаружить себя, пусть и сильно перепуганного, но в своей постели.

Наивные мечты!

- Рейко! – взмолился Махмуд. – Прекрати это! Мы же твои друзья!

- Вот и хорошо, - откликнулся Рейко. – За дорогие услуги надо и платить дорого. Много ли толку от жертвы, которой грош цена?

Ответив так, он более не откликался на Махмудовы стенания – усевшись внутри магического круга, Рейко погрузился в изучение пачки бумаг – очевидно, это и была драгоценная писанина Крейцвальда. Я скосил глаза на Рафаэля – толстые губы его безостановочно шевелились, шепча неслышные слова, глаза под опущенными веками вращались дёрганными движениями.

Стало заметно темнее и чуть прохладнее, через стиснутый верхушками елей кусочек неба пролегли серовато-сиреневые полосы. Сколько мы уже здесь?

- Ну... – Рейко поднял глаза к небу и некоторое время сидел так, словно изучая в вышине какие-то тайные знаки. Затем вздохнул и внимательно посмотрел на каждого из нас с доброй, я бы даже сказал, с отеческой улыбкой.

- Пожалуй, пора. Начнём... с негра! – он кивнул безмолвным стражам, и двое мертвецов стронулись с места, направившись в нашу сторону.

Рафаэль громко и судорожно вздохнул. Я увидел, к с дрожащего подбородка его вниз потянулась тягучая, слабо фосфоресцирующая белесая нить. Ещё одна такая же повисла под носом, быстро удлинняясь, устремилась к земле. Две мутно-серые капли вытекли из-под век и поползли по щекам... На короткой и жёсткой буроватой траве у ног моего чернокожего товарища сплетались жгутами каскады мерцающих волокон.

Дохнуло гнилью. Два мертвеца в расползающихся лохмотьях закинули за спины коротко брякнувшие винтовки, протянули к истекающему непонятной слизью Рафаэлю скрюченные грязные пальцы. Я видел лица стражей поляны совсем близко: серые безжизненные маски, на которых застыло хищное волчье выражение.

Тут словно что-то взорвалось у ног Рафаэля. Громадная тень стремительно атаковала стражей, отбросив их далеко назад одним мощным ударом. На короткий миг это «нечто» замерло – и я успел вполне отчётливо разглядеть обнажённое мускулистое тело высокого чернокожего мужчины, обладающее странными аномалиями: вдоль позвоночника тянулся гребень из стоящей торчком жёсткой щетины, из копчика рос гибкий хвост пантеры, а на мощной шее сидела массивная звериная голова с выступающими из нижней челюсти клыками и вытянутым кабаньим рылом. Прижав к черепу остроконечные уши, зверочеловек угрожающе зарычал. Оба мертвеца поднялись с земли, щёлкая затворами винтовок, третий страж тоже целился в чёрного гиганта. Однако вместо грохота выстрелов прозвучали лишь сухие щелчки: то ли патроны кончились, то ли давно пришли в негодность. Зверочеловек сорвался с места, в воздухе мелькнула растопыренная пятерня, вооружённая острыми кривыми когтями. Я увидел, как голова одного из мертвецов отделилась от тела, как серповидные кинжалы когтей вырывают сквозь ветхую одежду прутья рёбер. И ещё я увидел, как из тел мертвецов стало просачиваться нечто бесформенное, со множеством плетеобразных отростков. Десятки, нет, сотни гибких чёрных щупалец буквально выстрелили сквозь лохмотья одежды и туго оплели вепреобразного гиганта. Зверочеловек завертелся на месте, увлекая в бешеный круговор обоих мертвецов; он оглушительно рычал и изо всех сил напрягал свои чудовищные мышцы, пытаясь разорвать стискивающие его плети, но щупальца всё сильнее стягивали его тело, всё глубже впивались в кожу. Тут из сидящего на земле обезглавленного трупа выплеснулась кляксоподобная тварь с горящими красным огнём глазами и одним прыжком оседлала голову зверочеловека. Ещё несколько мгновений отчаянной борьбы – и всё было кончено: чернокожий гигант с глухим стоном повалился наземь, растекаясь по траве студенистой лужей.

- Не-ет, не одолеть чужеземному демону духов земли эстонской! – в голосе Рейко звенела медь победоносных фанфар. – Здесь чужие чары бессильны.

Мертвецы вновь подступили к Рафаэлю и перепилили верёвку ножами. Мой друг безвольно упал в цепкие объятия Кыйвов: очевидно создание зверочеловека потребовало от него поистине запредельных усилий. Нашего товарища бросили к ногам Рейко, в середину каменного круга.

- Оно! Ыппо! Ууо! Куурик! Верные слуги могучего Тоони, к вам взываю! – в руках Рейко вместо рукописи уже был нож – длинный, обоюдоострый. – Примите из рук моих кровь и жизненную силу этого человека!

- Не-е-еет! – закричал я со всей мочи – но это не остановило руку Рейко.

Рафаэль дёрнулся, перевернулся на спину, выгибаясь дугой. Из рассечённого горла толчками заплескалась кровь, заливая его искажённое мукой лицо, брызгая на утоптанную землю внутри круга. Рейко ещё трижды ударил ножом в грудь моего несчастного товарища и снова вскричал:

- Пейте, пейте, утоляйте свою жажду! А как напьётесь – приведите ко мне Фридриха Крейцвальда!

Я опустил глаза, не в силах смотреть на муки умирающего. Но мои уши были открыты и некуда было деться от страшных звуков: хрипы и невнятные стоны заставляли сердце моё сжиматься от ужаса, от невыносимых душевных страданий. А потом раздался шёпот – громкий, со змеиным присвистом:

- Мы напились. Теперь жди гостя.

- Тащите сюда араба! – велел Рейко мертвецам.

Махмуд дико завизжал, когда костлявые пальцы сорвали с него верёвки, вцепились в плечи и поволокли на середину поляны. Рейко уже освободил место для новой жертвы и нетерпеливо ждал с ножом наизготовку. Его безумный взгляд метался то к Махмуду, то себе под ноги.

- А-а! – заверещал Махмуд на невыносимо высокой ноте. На затылке его стал вздуваться, стремительно увеличиваясь в размерах, мучнисто-серый непрозрачный пузырь. Я невольно ахнул.

Пузырь заколыхался и неожиданно обернулся бородатой старческой физиономией. Физиономия сверкала глазами, злобно кривила рот и даже сделала попытку укусить одного из Кыйвов. Но страж был начеку: из уха мертвеца выметнулось чёрное щупальце и змеёй обвилось вокруг тощей морщинистой шеи старика. Короткий рывок – и отрубленная голова взмыла в воздух словно воздушный шарик. Кыйвы швырнули Махмуда на край каменного круга. Один из мертвецов поднял с земли винтовку и дважды ударил прикладом по ногам Махмуда, переломив кости. Ещё удар и ещё – руки изломанными плетьми распластались на пропитанной кровью земле.

В этот момент в центре магического круга появился кто-то новый: из земли наружу выдвигался, словно кто-то его выдавливал, немолодой мужчина в старомодной одежде. Он был худощав, узколиц, жидковатые волосы расчёсаны на прямой пробор. Руки его безвольно висели вдоль тела, голова упиралась подбородком в грудь – казалось, он спал.

Глаза Рейко искрились восторгом религиозного фанатизма. Схватив искалеченного, жалобно скулящего Махмуда за волосы, он рывком заломил его голову вверх и полоснул лезвием по горлу. Струя крови ударила пожилому мужчине в лицо, омыв губы и глаза.

- Господин Крейцвальд! – благоговейно дрожащим голосом пролепетал Рейко.

Пожилой господин со стоном поднял голову, несколько раз провёл трясущимися пальцами по лицу, стирая кровь. Наконец он обратил на Рейко затуманенный взор ещё не вполне проснувшегося человека.

- Кто-о... зовёт... меня? – с сипением из узкой щели рта выдавились первые слова.

- Я... – Рейко нервически дёрнул кадыком. – Я, ваш преданный поклонник. Я – Рейко Пуусепп!

- Рейко Пуусепп... – повторил глухим голосом господин Крейцвальд. – Кажется, я знаю тебя: не раз твой вопрошающий голос далёким эхом звучал в моём замогильном сне, но смысл твоих просьб ускользал от меня. Чего же ты хочешь, Рейко Пуусепп?

- Умоляю, назовите мне имя сына Калева?

- Имя сына Калева? – по усталым чертам лица промелькнула лёгкая тень удивления. – Только ради этого ты прервал мой сон? Или есть ещё какие-то, более важные вопросы?

- Более важные? Долгие годы бессонными ночами я грезил лишь об одном: как я поднимаюсь на могильный холм, под которым покоятся кости славного эстонского богатыря, встаю на одно колено и возложив свежие цветы, благоговейно шепчу его имя.

Губы Крейцвальда искривились в грустной горьковатой улыбке.

- Как мне ни жаль, милый Рейко, но на твой вопрос мне нечего ответить.

- Что вы хотите этим сказать?

- Калевипоэг – лишь поэтический образ, отзвук мечты о легендарном герое, столь же великом, как Геракл или Ахилл. Эстонцы нуждались в таком герое – и он был создан. Могучий сын Калева жил лишь на страницах написанного мной эпоса.

- Не может быть! – вскричал Рейко. – Зачем вы скрываете от меня правду?! Я тот, кому можно доверять, может я единственный такой!

- Увы, Рейко, правда такова, что нет никакого истинного имени и бессмысленно искать могилу того, кто никогда не жил на земле. Смирись с этим.

- Значит... всё напрасно? – в голосе Рейко звучали слёзы. Он сгорбился, словно на плечи его опустилась невыносимая тяжесть. – Напрасны годы лишений и мучительных поисков, напрасны смерти невинных людей – старый Кайдо, мудрый Сулев, эти прекрасные молодые ребята, чья кровь пролилась во имя великой цели...

- Да, всё так. А мне пора возвращаться.

Из-под земли вокруг Крейцвальда повылазили целые заросли извивающихся чернильно-чёрных щупалец. Оплетя старика с ног до головы, они мигом утащили его в преисподнюю.

Рейко плакал – сначала беззвучно, трясясь всем телом и топая ногой. Затем сквозь стиснутые зубы просочился тоненький скулящий звук, постепенно переросший в тоскливый волчий вой.

А меня внезапно посетила безумная на первый взгляд мысль. Африканский демон Рафаэля, вылезшая из затылка Махмуда голова злобного старика – эта странная поляна давала фантазиям реальное материальное воплощение. И то, что удалось внуку и сыну шамана, почти удалось простому парню. Что ж, теперь моя попытка? Но кого я противопоставлю демонам волшебной поляны? Великана? Огнедышащего дракона? Нет, кишка тонка... Сил моих хватит лишь на что-то малое, простое. И внезапно я ясно понял, что мне нужно. Крысы! Сотни крыс, чьи острые резцы за считанные секунды перегрызут стягивающие меня верёвки.

Рейко некоторое время смотрел на меня остановившимся взглядом.

- Прости! – прошептал он. Перешагнув через магический круг, он двинулся ко мне. В его опущенной руке блестел алый от крови нож.

Я зажмурился. В мозгу бешено стучало: крысы! крысы! крысы! Я воотчию представил серых и бурых хвостатых бестий, ползающих по моему телу, их крупные жёлтые зубы, терзающие туго натянутые верёвки...

И я действительно почувствовал тяжесть множества облепивших меня тушек, копошение сотен лапок по всему телу, звуки разгрызаемых пут. И вдруг понял, что свободен!

Глаза мои широко распахнулись.

Рейко стоял в двух шагах от меня, на лице его застыло озадаченное выражение. За его спиной замерли мёртвые стражи.

- Как... – начал Рейко.

Я сделал первый неуверенный шаг. А потом вильнул в сторону и побежал – сначала неуклюже, страдая от болей в икрах, потом всё более уверенно, наращивая темп. Я ужасно боялся удара в спину, цепких пальцев на своей шее – но ничего такого не последовало.

Я нёсся наобум, напролом, подгоняемый слепым ужасом, нёсся сквозь почти непроглядную тьму, из которой неожиданно появлялись хлещущие меня по лицу колючие еловые ветви, вырастали гнилые пни и торчащие из земли узлы и петли корней. Неожиданно левая нога ухнула в какую-то ямку и я полетел лицом вперёд, распластавшись на ковре из еловых иголок. Сердце бешено колотилось, перед широко раскрытыми глазами мельчешили зелёные точки. Опираясь на дрожащие руки, я приподнялся, повернулся...

Позади меня, метрах в пяти-шести стоял один из Кыйвов. Сверху, сквозь ветви деревьев на него ложился рассеянный лунный свет, отчего мертвец казался голографической проэкцией. Тварь беззвучно скалилась и тянула ко мне руки, но её словно что-то удерживало на месте. До меня, к счастью, почти сразу дошло, что мешает Кыйву преодолеть оставшееся расстояние и схватить меня: вспомнился рассказ Рейко о невозможности для стражей поляны переступить за некую невидимую черту.

Я проблуждал по лесу до утра, потом наткнулся на базу отдыха, где мне встретились русские туристы из Пскова. Они напоили меня чаем и отвезли в город. Вот так закончилось это жуткое приключение.

Годы смягчили боль утраты и во сны мои всё реже вторгаются зловещие образы мёртвых стражей волшебной поляны, извивающихся демонических щупалец и хлещущих потоков крови. Отчётливее всего память сохранила лицо Рейко в те последние мгновения: его растерянный слезящийся взгляд, дрожащие губы... Для него всё было кончено. Я так никогда и не узнаю, что он тогда решил насчёт меня: убрать как единственного свидетеля или освободить – ведь ритуал потерял всякий смысл и нужда в последней жертве отпала.

Кстати, с тех пор я навсегда отказался от прогулок в лес – предпочитаю открытые пространства и скопления людей.

Не так давно мне попалась на глаза небольшая заметка в газете: где-то в лесах южной Эстонии пропала группа финских туристов-спортсменов. Найден лишь изодранный рюкзак, пустые банки из-под пива и бейсболка с эмблемой спортклуба. Предполагают, что финнов съел медведь. Мне же сразу полезли в голову нехорошие мысли о древних зловещих культах и кровавых жертвоприношениях. Вспомнился Рейко с большим ножом. Вспомнился круг из замшелых камней. Остаётся надеяться, что запретная рукопись господина Крейцвальда не обзавелась новым благодарным читателем и ревностным почитателем языческой магии и очередной безумец не поведёт доверчивых иностранцев в живописную чащобу на заклание во имя какой-то великой цели.

Тайна Чёртовой норы.

Моего терпения хватило ровно на месяц: невероятная и зловещая история, вычитанная в дневнике покойного профессора Ааво Карка, изводила меня словно больной зуб или острие гвоздя в каблуке башмака – тайна жгла, зудела, скреблась, ворочалась во мне, настойчиво просясь наружу.

Месяц назад я получил извещение с почты: меня ждала посылка из Тарту. Отправитель: Людмила Николаевна Карк, жена профессора Ааво Карка, трагически погибшего в автокатастрофе в 1986 году.

С профессором я познакомился в конце 70-х, трижды ездил с ним в этнографические экспедиции, дважды принимал участие в раскопках стоянок первобытных людей. Совместная работа сблизила нас, и я в течение семи наверное лет почти каждый год находил время съездить в Тарту на день-другой, погостить в семье Карков. Стоит ли говорить, что известие о смерти Ааво я воспринял весьма и весьма болезненно...

Последние пять лет Людмила Николаевна жила одна: взрослый сын уехал учиться в Петербург, там женился и решил остаться. Людмила Николаевна долго отказывалась от настойчивых сыновьих предложений присоединиться к молодой семье, не желая расставаться с домом, где всё напоминало о любимом муже, но ситуацию переломило рождение внука: понимая, насколько молодые сейчас нуждаются в бабушкиных руках и опыте, Людмила Николаевна решила продать дом и навсегда покинуть Эстонию. Рабочие дневники Ааво Карка – восемь толстенных тетрадей – она решила отослать мне на память о профессоре.

Чёткий подчерк и несомненный литературный дар покойного скрасили мне не один вечер. Много интересных вещей вычитал я там, но вот одна история просто потрясла. Датируется она серединой июня 1975 года. Думаю, вступление моё затянулось и пора уже окунуться в повествование Ааво Карка.

Если эти строки сейчас читает посторонний, то он несомненно заметит следы вырванных страниц. Я начинаю с чистого листа и на этот раз опущу не только название населённого пункта и местности, где всё произошло, но даже ни единым намёком не укажу направление возможных поисков – хоть Эстония и невелика, но и тут есть где прятать большие тайны. Мотив такой моей скрытности вы, неизвестный читатель, поймёте и возможно одобрите позже, дочитав эту историю до конца.

Всё началось с настойчивых предложений одного краеведа-энтузиаста ( назовём его... Лембит Суга ), приехать в его родной посёлок: я получил три письма, написанных неровным нервическим подчерком, тексты которых изобиловали смутными, тревожного характера намёками и большим количеством восклицательных знаков. Суга писал о некоем культовом сооружении дохристианского периода, несомненно невероятно древнем и имеющем огромную историческую значимость. По словам краеведа, о месте этом существует любопытное предание и, что самое обидное, учёные по сию пору не удостоили «Чёртову нору» - так прозвали её в народе – своим вниманием.

Со временем у меня выработалось весьма настороженное и по большей части скептическое отношение к подобного рода посланиям: сколько уже раз, откликаясь на телефонный звонок или письмо, отчаянно призывающее немедля осмотреть загадочный артефакт, обнаруженный при прополке огорода или рытье колодца, я бросал все дела, устремляясь по горячим следам – только лишь затем, чтобы испытать жесточайшее разочарование. «Остатки древнего замка» оказывались фундаментом старого амбара, а таинственная железная загогулина вовсе не деталью взорвавшегося в незапамятные времена инопланетного космического корабля, а искорёженным и насквозь проржавевшим лемехом плуга. Я уже склонялся к тому, чтобы отказаться от дальней поездки, сославшись на чрезмерную занятость и нездоровье, но вскоре получил четвёртое письмо – а в нём рисунки. На двух из них были изображены с разных ракурсов грубо обтёсанные столбообразные глыбы, меж которыми чернел узкий и очевидно глубокий проход. На третьем – несколько странных знаков рунического типа, парочка из которых показалась мне смутно знакомыми. Суга утверждал, что эти знаки были вырезаны или выбиты на каменных столбах у входа в подземелье. Сама шахта, со слов Лембита, имела ширину не более метра, высоту чуть более роста среднего человека, а стены, пол и потолок были выложены каменными плитами грубоватой обработки. Какова протяжённость шахты, Суга не знал: сам он прошёл по ней с фонариком не более двадцати метров, и всякий раз мешали накатывающие приступы необъяснимой тревоги, по мере продвижения вглубь, перерастающей в острейшую панику. Местную же легенду, связанную с «Чёртовой норой», Лембит решил приберечь для личной встречи в качестве приманки, надо полагать. Что ж, я решил таки рискнуть и засобирался в дорогу.

Я вроде уже упоминал, что путь предстоял неблизкий: выехав перед обедом, к месту назначения я приближался уже под вечер. Вдобавок ко всему испортилась погода: небо сплошь заволокло тёмно-серым, растущие вдоль дороги осины заколыхали верхушками от резких порывов ветра, а затем хлынул дождь. Отрезок пути пришлось ехать по грунтовой дороге, быстро раскисшей от непрерывных потоков воды. Мой несчастный «жигулёнок» дважды попал колесом в невидимые под мутными лужами колдобины, вздымая фонтаны грязи; по боковым стёклам ползли полосы коричневой жижи. Поворот налево – машину основательно тряхнуло – и я снова ехал по асфальтовой поверхности. Мимо, коротко просигналив, пронёсся милицейский «газик», справа проплыл столбик с жестяной табличкой, из надписи на которой явствовало, что до населённого пункта N осталось пятьсот метров. Ещё один плавный поворот – и впереди показалась водонапорная башня из красного кирпича, кубики невысоких домов... Я заметил, что слева, где-то в полукилометре от дороги местность вздымалась склоном большого холма, заросшего лесом – можно сказать, холм этот как-бы выпирал из лесного массива. Даже скореее, не холм, а гора со скруглённой некрутой вершиной. Не там ли где-то прячется таинственная «Чёртова нора»?

Вскоре дорога стала улицей – вот я и прибыл. Осталось найти дом Лембита Суги.

Двадцать минут спустя я, насквозь промокший, стоял в тёмном подъезде двухэтажного дома из серого кирпича и жал на кнопку дверного звонка. Смотровая линза, полуутопленная в старой шелушащейся дермантиновой обивке, на миг потемнела, зазвенела цепочка, щёлкнул замок.

- Добрый вечер! – сказал я в расширяющуюся щель между дверью и косяком. – Вы мне писали. Я...

- Ааво Карк! – дверь распахнулась. На пороге, радушно улыбаясь, стоял высокий крупный мужчина. – Рад вас видеть! Спасибо, что приехали. Я – Лембит Суга. Прошу вас, проходите!

Вот те раз: ожидал увидеть сухонького старичка-пенсионера с лихорадочным блеском в глазах, а тут такой здоровяк!

В прихожей Лембит забрал у меня мокрую куртку, выдал разношенные тапочки и провёл в комнату, усадив в кресло.

- Сейчас кофе согрею, - с широкого лица Суги не сходила счастливая улыбка. – Шоколадный кекс будете?

- Спасибо, не откажусь.

- Я мигом! – неловко задев плечом дверной косяк, Лембит исчез на кухне.

Вольготно расположившись в изрядно пошарпанном, но удобном кресле, я осмотрелся. Отсутствие в прихожей женской обуви и вообще каких-либо женских вещей вокруг, выдавало в Лембите холостяка, а бардак в комнате и слой пыли на мебели – человека, для которого уборка квартиры – дело десятое.

Вернувшийся Суга поставил передо мной на журнальный столик большую чашку горячего кофе со сливками и тарелочку с куском шоколадного кекса. Лембит сел напротив меня, сложив на коленях ширококостные сильные руки, поросшие рыжеватыми волосками. С его круглого, немного ребячьего лица не сходила мягкая улыбка. На вид ему было лет около тридцати-тридцати пяти.

- Вы угощайтесь, отдыхайте, а я начну рассказывать, - промолвил Лембит. Я ответил утвердительным кивком.

- Начну, пожалуй, с легенды. Говорят, в незапамятные времена жили в лесах Эстонии племена столь дикие, что не знали они огня, не чтили духов природы, ели сырое мясо и не владели речью, словно звери дикие. Сильные и быстрые, они ловили добычу голыми руками, разрывали её на части и сразу пожирали. То есть их даже вполне людьми нельзя было назвать. Шли столетия, и вот начали зверолюди сталкиваться с людьми настоящими, приплывшими в Эстонию по морю да по рекам. Дикие, угрюмые, и очевидно по человеческим меркам уродливые, стали безымянные дикари нежеланными чужаками на собственной земле, теснимые со всех сторон энергичными пришельцами – звериная сила и ловкость постепенно отступали перед огнём, оружием и людской смекалкой... Вы уж извините, профессор, что начал я с вещей для вас наверняка банальных, но это предисловие на мой взгляд, всё-же необходимо.

- Ничего-ничего, Лембит, продолжайте.

- Во-от... В конце концов зверолюди ушли в самые дикие непролазные чащобы, где жили в глубоких норах, а по ночам нападали на людские поселения, разоряя их и убивая и поедая всех от мала до велика – так мстили они незванным пришельцам за причинённые обиды. А люди в отместку жгли лесные чащи, в которых таились их страшные враги – и густой горький дым долго-долго стлался над Эстонией...

И ушли тогда зверочеловеки под землю, обживая пещеры, роя глубокие и длинные тоннели, становясь всё равно что ночными призраками. Оставаясь всё такими же кровожадными, но всё более и более редко встречающимися. Всё также пропадали люди и бывало целые деревни оказывались необъяснимо пустыми, но зверолюди уже становились старой легендой, демонами ночи.

Сеть вырытых зверочеловеками тоннелей пролегла, наверное, подо всей Эстонией, а вокруг некоторых пещер, что вели в подземный мир Старших или Стариков, как их теперь назвали, сложился культ: жителям мрака приносили жертвы людьми и животными, надеясь таким образом смягчить их кровожадность. И вот какая поразительная деталь, связанная с этим древним суеверием сохранилась в памяти народной: охраняли выходы из таких пещер особые стражники – очень сильного мужчину опаивали неким зельем, после чего отрубали ему ноги и сажали на крепкую цепь в пещере. А пока он не очнулся, клали рядом с ним огромный меч. Стража, конечно, подкармливали, а он, бедняга, коротал свой безрадостный век во мраке, принуждённый обороняться от любопытных подземных жителей и заодно пресекать их путь к людям. Умирал Страж, от причин ли естественных иль от зубов и когтей обитателей вечной тьмы, но неизменно находили ему замену, и так продолжалось из века в век. Вам, профессор, это ничего не напоминает?

- Параллель с эпосом о Калевипоэге более чем прозрачна: по одной из версий финала недруги отрубают сыну Калева ноги и он до скончания времён должен сторожить врата ада, не пуская чертей наружу. История об искалеченном Страже – здешняя?

- Да. Я помню её со слов моей давно уже покойной бабушки, да и позднее её доводилось слышать не раз. Помню, ребятишками, подходя к пещере, пугали мы друг друга: «Во-он мёртвый великан с мечом в темноте ворочается, вылезти наружу хочет!» Никто из нас более чем на пару шагов в «Чёртову нору» зайти не осмеливался: боялись и чертей и мёртвого калеку. Вам... интересно?

- Уже интересно, - я доел кекс, сделал хороший глоток кофе. – А в более близкие к нашим времена случались ли какие-то странные вещи, связанные с «Чёртовой норой»?

- В начале сороковых, когда Эстония была под немцем...

- Ну-ну, продолжайте.

- Ушло четверо здешних мужиков в лес за дровами. Уж и вечер наступил и смеркаться стало, а их нет и нет. Встревожились их родные и уговорив пойти с собой ещё с десяток жителей посёлка, отправились на поиски, зная впрочем, что мужики решили свалить несколько старых сухих деревьев неподалёку от «Чёртовой норы». Долго искать не пришлось, но то, что нашли, повергло всех в дикий ужас: перевёрнутая телега, обгрызенные лошадиные кости, окровавленные обрывки одежды. Охваченные паникой, бежали люди прочь от этого места.

Кто-то потом говорил, что лошадёнку и мужиков задрала стая волков, кто-то, что медведь поработал, но старики твердили одно: то вернулись ночные демоны, вернулись Старшие. Уж и не знаю, как удалось старикам подбить местный народ на постыдное дело, но удалось: собрали деньжат и купили вскладчину в одном из концлагерей десятка два русских – были там и мужчины и женщины и даже детишки вроде были. На подводах отвезли их всех к «Чёртовой норе» и крепко связанных, посовали в пещеру. Говорили, что в ту же ночь до окраины посёлка из лесу долетали пронзительные крики. На следующее утро один смельчак вызвался посмотреть как там с русскими дела обстоят – при свете факела увидел лишь несколько пятен крови на полу и более ничего... – Суга замолчал, опустив голову.

- А в сорок четвёртом... – продолжил он. – В посёлке неожиданно появились остатки сильно потрёпанного взвода Ваффен-СС, упорно преследуемые советским истребительным отрядом. Боясь мести НКВД, местные жители выделили эсэсовцам проводника, который отвёл их к «Чёртовой норе»: мол, место надёжное, укромное. И пообещал им продукты носить и сообщать, что и как.

Спустя три дня в лесу нашли сильно покалеченного здоровенного ефрейтора из тех эсэсовцев – у него были словно изжёваны ноги, а на лице кровоточили уродливые борозды, оставленные не иначе когтями. Ефрейтор сидел, прислонившись к сосне, рядом валялся автомат. Эсэсовец был в полуобмороке и всё повторял: «белые черти, белые черти...» Старики понимающе качали седыми головами.

Ефрейтора выходили – а потом сделали из него Стража «Чёртовой норы».

- Как?! – не сдержал я удивлённого возгласа.

- «Старые напасти – старое лекарство», - так говорили знающие люди.

- То есть, с тем ефрейтором проделали то же, что и с...

- Да, я так слышал: всё было сделано согласно древнему ритуалу.

- Посадили на цепь?

- Да.

- Дали меч?

- Да.

- Ну-уу... – я отставил чашку в сторону, растерянно поскрёб в затылке. – Но это же тёмное варварство! Как такое могло случиться в наш век?

- Вот так и смогло. Что-то нашло на людей.

- Бр-рр, вот так история... А вообще-то хоть кто-то видел этих самых «белых чертей»?

- Лично мне рассказывал один мужик, что видел. Маргус Каллас. Было это в конце тридцатых годов, где-то ближе к осени. Пошёл он как-то в лес по какой-то надобности и случайно заметил наблюдающее за ним из-за дерева худое белесое существо, вроде как по всему телу волосами покрытое. Подробностей он не разглядел, потому как дело было поздним вечером. Маргус оробел конечно и быстрым шагом удалился, а потом побежал. Существо его не преследовало. Маргус, кстати, никогда не верил в «белых чертей».

- Хм... Интересно было бы с ним встретиться.

- Каллас умер три года назад. Стар уже был.

- Жаль... Я вот заметил, что вы «Чёртову нору» то тоннелем, то пещерой называете...

- Всё верно: я слышал, что тоннель расширяется пещерой, из которой дальше снова идёт тоннель, или даже несколько тоннелей. Я разве не упоминал об этом?

- Нет, не упоминали. А вообще с кем-нибудь из свидетелей можно побеседовать?

Суга покачал головой.

- Все они были очень пожилыми людьми... Большая часть собранных мною случаев – что называется, из вторых-третьих рук.

- А что-нибудь посвежее имеется?

- Мне не удалось раскопать ни одной истории, ни одного свидетельства позднее 1947 года. Возможно, аномальная активность «Чёртовой норы» проявляется через определённые промежутки времени и существуют периоды длительного покоя? Или может её пробуждению каждый раз способствует какое-то происшествие, своего рода детонатор?

Я промолчал, пожав плечами. Возникла пауза. Суга встал, скрипнул дверцей серванта и вернулся с коричневой картонной папкой в руках.

- Вот, - он протянул мне папку. – Здесь всё: воспоминания, слухи, легенды, а также мои личные изыскания и мысли – всё по «Чёртовой норе».

Я начал читать, пока Лембит стряпал ужин, продолжил, пока он стелил мне постель и закончил в половине первого ночи. Вышеприведённый рассказ Суги был частью содержимого папки, сжатой до предела сутью истории «Чёртовой норы». В развёрнутом же виде труды Лембита заняли четыреста страниц машинописного текста, переложенного рисунками, схемами, фотоснимками... И каких только страшилок не рассказывали люди о «Чёртовой норе» и её окрестностях: тут тебе и детский смех и топот множества невидимых ножек среди чернеющих в сумерках сосен, и встречи с давно умершими родственниками, выпущенными «белыми чертями» из преисподней на одну ночь, и странные глухие звуки из-под земли, и... Вообщем, очень много всякой жути, перечисление которой заняло бы здесь не один десяток страниц убористого текста. Свой личный, надо сказать, скудноватый опыт соприкосновения с тайнами загадочной пещеры, Суга, по сравнению с бесхитростными рассказами земляков, попытался восполнить подробным смакованием своих ощущений и углублением во множество подчас несущественных деталей. Его безотчётный страх в узком тоннеле «Чёртовой норы» объяснялся конечно же элементарной клаустрофобией, свойственной, кстати, многим людям в подобных обстоятельствах, а упоминаемые в тексте причудливо искривлённые стволы деревьев поблизости от входа в тоннель вовсе необязательно приобрели такие формы под гнетущим воздействием неких потоков нехорошей энергии, исходящей из подземных пустот. Вообщем, я настроил себя на то, что Лембит сильно сгустил краски, взвинтив своё восприятие жутковатыми побасенками суеверных стариков и старух. Нет, глупо, конечно, отрицать: история «Чёртовой норы» вызвала во мне живейший интерес, но завтрашним утром я должен был отправиться туда со взглядом и сознанием, не замутнёнными мистическим флёром.

Разбудил меня деликатный стук в дверь. Я встрепенулся, нашарил ручные часы: семь-тридцать, как и договаривались.

- Встаю! – громко сказал я сиплым со сна голосом, хватая со стула брюки. Сквозь щель между занавесками, на оконном стекле играли солнечные блики, что, конечно же, радовало.

Мы позавтракали яичницей с жаренной колбасой, выпили по кружке какао, закусывая вкусным печеньем.

- Ну и как вам? – спросил Лембит, относя посуду в раковину.

- Спасибо, вкусно.

- Пожалуйста. Но вообще-то я о другом.

- Ах, вы о содержимом папки... Читать было интересно. И рисуете вы хорошо. Особенно удался образ подземного монстра: прямо мурашки по коже!

- Ну-у, то, что не разглядели и недосказали очевидцы, я дополнил с помощью собственной интуиции и толики воображения.

Существо было худым и сутулым, поросшее по всему телу длинным грубым белым волосом. Оно сильно наклонилось вперёд, держась одной рукой за ствол молодой сосенки – мышцы на мосластом запястье напряглись как толстые струны, чёрные треугольные когти впились в кору. Физиономия существа была лишена волос и… выглядела чрезвычайно странно. Я бы не назвал её обезьяньей, хотя какие-то обезьяньи признаки всё-же проглядывали. Я бы не назвал её и человечьей, хотя некое смутное сходство с реконструированными лицами неандертальцев имело место быть. Сильно выдающаяся вперёд пасть, обнажившая в угрожающем оскале десятки кинжалоподобных зубов, злобно прищуренные глаза с вертикальными зрачками, низкий покатый лоб и массивные валики надбровных дуг – все эти детали, вроде бы по отдельности и знакомые, вместе складывались в нечто непривычно-противоестественное, вызывающее оторопь и отвращение. Очевидно, данный вид существ в плане эволюционного развития шёл каким-то своим особым путём, сильно отличным от других человечьих пород... Впрочем, стоп. Куда меня понесло: это же просто картинка – плод фантазии Лембита Суги.

Час спустя, оставив машину у дороги, мы поднимались в гору, по пологому склону, поросшему сочной зелёной травой. Небо над нами было пронзительно голубым, с влажной после вчерашнего ливня травы испарялась влага, насыщенная дурманящими запахами цветов и тяхким духом сырой земли. Солнце начинало припекать и рюкзак за спиной неприятно елозил по мокрой от пота рубашке, прижимая её к скользким лопаткам. Склон становился заметно круче, впереди наверху чернела стена высоченных старых сосен, обещая благодатную тень. Я оглянулся: далеко внизу, у края уходящей вдаль шоссейки притулился мой «жигулёнок» - одинокая голубая букашка на сером полотне дороги.

И вот мы наконец на вершине, под сводами леса. Сбросив наземь рюкзаки, мы уселись на плоские гранитные валуны, дав отдых натруженным ногам. Лембит достал большую баклагу с холодным клюквенным морсом; отпив глоток, протянул мне.

- Красивые места! – с чувством сказал я, возвращая баклагу. – Гляжу – и душа отдыхает.

- Да, - согласился Лембит. – Виды, конечно, замечательные, не спорю. Но вот как представлю эти бездны преисподней, что таятся там, глубоко внизу, под нашими ногами – и холодок по спине.

- Ну-ну, Лембит, не давайте волю мрачным фантазиям в такой чудный солнечный день.

Отдохнув минут десять, мы двинулись сквозь лес, ступая по мягкой пружинящей почве, усеянной бурым ковром из сосновых игл, огибая вросшие в землю округлые валуны, во множестве усеивающие лес. Спустя некоторое время местность вновь пошла под уклон. Суга свернул направо, ступив на узкую тропинку. Тропинка петляла меж высоких мшистых камней, уходя со всё большим уклоном вниз.

- Долго ли ещё?

- Можно сказать, пришли, - обернулся ко мне Суга и махнул рукой влево. Моё внимание сразу приковала странная, я бы даже сказал, зловещая композиция из двух деревьев, росших на склоне. Два дуба, чьи почти лишённые коры стволы были немыслимо перекручены, а мёртвые кроны безобразно искривлены, вцепились друг в друга жилистыми шишковатыми ветвями, словно уродливые великаны в безмолвной схватке. Созданная природой композиция получилась необычайно выразительной, в ней чувствовалась застывшая первобытная ярость, не оставившая деревья даже после смерти: их узловатые мышцы натянулись в диком напряжении, переплетённые высохшие ветви так и не разжали объятий.

Я перевёл взгляд ниже – на меня изучающе глядело чёрное око «Чёртовой норы».

- Это... она? – спросил я на всякий случай, заранее зная ответ.

- Конечно! – улыбнулся Суга. – Идёмте.

Перед входом в «Чёртову нору» имелся совершенно ровный участок земли; сквозь мох и мелкий лесной мусор местами проглядывали проплешины серо-буроватого камня. Здесь мы сняли рюкзаки и я нетерпеливо приблизился к массивной гранитной арке, представляющей собой два чуть сужающихся кверху грубо обтёсанных монолита и более короткую поперечину, положенную на их вершины. Я не сразу обнаружил выбитые в камне знаки: поверхность колонн заросла разноцветными лишаями. Медленно проведя рукой по шероховатому камню, я почувствовал подушечками пальцев правильной формы борозды. Лезвием перочинного ножика я расковырял наслоения лишайника – и вот он, первый символ: простая фигура, образованная сложением четырёх черт. Один за другим я нащупывал пальцами узкие канавки и осторожно расчищал их. Таким образом на каждом столбе я обнаружил по шесть рунического типа символов – те самые, что изобразил Суга на своих рисунках. И да, я конечно вспомнил, где видел некоторые из них: на окаменевшей лопатке лося, найденной при раскопках стойбища древних охотников. Так что всякие сомнения в невероятной древности гранитной арки отпали: о существовании этого «алфавита» знал лишь узкий круг специалистов, да и какому шутнику пришла бы в голову мысль взять на себя тяжкий и бессмысленный труд так глубоко, так основательно вытёсывать в камне никому неведомые непонятные знаки?

- Вам знакомы эти символы? – спросил из-за спины Суга.

- Вот этот, этот и этот определённо знакомы: они были вырезаны на грубом украшении из кости, принадлежавшем, как я предполагаю, древнему шаману. Мелкие отличия имеются, но они несущественны.

- А что эти руны означают?

- К сожалению, неизвестно. Это глубокая древность. Не одолжите ли мне ваш мощный фонарик?

Суга вернулся к рюкзакам и вскоре вложил в мою ладонь тяжёлый цилиндрический фонарик ёмкостью на четыре батарейки. Я направил фонарик вглубь «Чёртовой норы» и щёлкнул выключателем. Яркий луч света полоснул по стенам – далеко впереди стены смыкались на маленькой чёрной точке: тоннель казался невообразимо длинным.

- Не боитесь? – с придыханием спросил Суга.

- Пока – нет, - крепко сжав ребристый аллюминиевый корпус фонаря, я шагнул в узкий каменный коридор.

Первые метры я ступал по мягкому ковру из спрессованых опавших листьев и сухих веточек, нанесённых сюда ветрами, затем пошёл голый пол, серые плоские камни, плотно пригнанные друг к другу; такими же грубыми неровными плитами были облицованы стены и низкий потолок. Несколько раз свет фонаря тревожил летучих мышей: висящие на стенах серо-бурые комочки плоти беспокойно шевелились и тихо попискивали. Я оглянулся – прямоугольник входа отсюда казался меньше спичечного коробка; сбоку маячил чёрный контур головы Лембита. Я махнул ему рукой – сомнительно, конечно, что он разглядел мой жест.

Вскоре я заметил, что путь чуть забирает влево, а пол пошёл под едва заметно ощутимый уклон. Я снова оглянулся – позади на этот раз была кромешная тьма, такой же непроглядный мрак ждал меня впереди. Похоже, тоннель совсем не короткий. На какое расстояние я намерен в него углубиться? Я призадумался. Здесь царила глухая тишина, я был абсолютно один в этой каменной щели, ведущей в неизвестность – и это вообщем-то начинало нервировать. Совсем неудивительно, что Суга, человек более крупный по габаритам, чувствовал себя здесь как в ловушке. Успокаивало то, что тоннель пока не разветвлялся, и значит, потеряться здесь в любом случае было невозможно. И я решил продолжить путь.

Потолок впереди изогнулся горбом, ровный пол сменился ступеньками, луч света провалился в чёрную дыру. Пещера, о которой упоминал Суга? Я решил заглянуть в эту дыру и на этом закончить сегодняшнюю экскурсию по «Чёртовой норе».

Ступеньки, вырубленные в камне, были в неважнецком состоянии: местами иссечены множеством трещин, местами частично выкрошились. Ступал я очень осторожно, ибо камень под ногами был неустойчив.

И вот я под сводами пещеры. Серо-буроватая каменная полость имела не более семи метров в диаметре, а до потолка было метра два с половиною, ну, может метра три. В поле моего зрения сразу попали три округлых лаза или норы, расположенные на уровне пола – человек средних габаритов смог бы в них пролезть или вернее, протиснуться разве что ползком. Отбрасываемый моим фонариком яркий круг света соскользнул со стены и пополз по полу... Стоп! Я не поверил собственным глазам: из пыльной и грязной поверхности торчало здоровенное железное кольцо, вокруг которого лежала кругами, подобно дремлющей змее, массивная цепь с широким железным обручем на конце!

Откуда-то из тёмных закоулков моей души выползли суеверные страхи и крепко схватили меня за глотку. Будучи не в силах совладать с этим чувством, я попятился вон из пещеры.

Обратиный путь я проделал почти бегом, подгоняемый всё возрастающей иррациональной паникой, буквальной вгрызающейся мне в пятки. Однако, когда впереди наконец забрезжил выход, в груди начало буквально вспухать новое чувство, возбуждающее и окрыляющее: я стоял на пороге величайшего научного открытия в истории Эстонии! Возможно, вскоре моя маленькая родина станет настоящей Меккой для археологов и историков, а «Чёртова нора» займёт достойное место в одном ряду с гробницей Тутанхамона, Троей и прочими величайшими памятниками седой древности.

Я вырвался на свежий воздух; вокруг меня раскинулся пронизанный золотом солнечных лучей сосновый лес.

Суга был не один: рядом с ним стоял немолодой коренастый мужчина с вислыми седыми усами, что-то вполголоса Лембиту втолковывающий. Судя по унылому выражению Лембитова лица, разговор этот был не из приятных. Незнакомый мужчина первым заметил моё появление и с решительным выражением на грубоватом обветренном лице шагнул мне навстречу и протянул руку. Я едва не вскрикнул от боли – настолько крепким оказалось рукопожатие коротких толстых пальцев.

- Ааво Карк, не так ли? – усатый незнакомец не сразу ослабил свою сокрушительную хватку.

- Да, это я. С кем имею честь говорить?

Мужчина полез во внутренний карман куртки и достал красную книжечку с гербом. Раскрыв корочку, показал мне свою фотографию.

- Оперуполномоченный Каруметс, - усатый убрал удостоверение. – Ну и как, нашли что-нибудь интересное? – он коротко кивнул в сторону «Чёртовой норы».

Я не успел ничего ответить: Каруметс вдруг нагнулся и что-то снял с моей штанины. Когда он распрямился, лицо его было мрачнее тучи. Между его большим и указательным пальцами был зажат длинный толстый сероватый волос.

- Как далеко вам удалось пройти? – проговорил он чуть изменившимся голосом: мне показалось, что оперуполномоченный взволнован, но пытается это скрыть.

- Я не измерял свой путь линейкой, - ответил я, умолчав об увиденной мною пещере с цепью. – Метров может двадцать от силы успел пройти по тоннелю.

- Метров двадцать... – эхом повторил оперуполномоченный. – Так вот, ставлю вас в известность: с сегодняшнего дня посещение этой пещеры официально запрещено. Доступ в неё будет закрыт.

- А причина? – я не отрываясь смотрел на чуть колышимый ветерком грубый звериный волос в толстых пальцах Каруметса.

- Причина одна: опастность для здоровья и жизни граждан. С пещерами, товарищ Карк, не шутят. Так что если у вас никаких других дел в нашем посёлке нет...

- Хм... Вы намекаете на то, чтобы я убирался восвояси?

- Я лишь хочу удержать вас от соблазна вернуться в пещеру. Думаю, ни вам ни мне лишние неприятности ни к чему.

Этот человек олицетворял собой Власть – её тёмную, малопонятную мне сторону. Глядя в его холодные недобрые глаза, ощущая его непробиваемую бульдожью решимость, я понял, что спорить не имеет смысла – на сегодня битва проиграна.

Каруметс отстал от нас только возле моей машины.

- Всего хорошего, товарищ Карк, - грубоватое лицо оперуполномоченного ощерилось неживой формальной улыбкой. – Приятно было познакомиться.

Я холодно кивнул в ответ и захлопнув дверцу, поднял стекло.

- И не пытайтесь обмануть меня, - расслышал я, заводя мотор.

- Вам знаком этот человек?

Суга потупил взор, рассматривая шапку пены на своей пивной кружке. Мы сидели в небольшой опрятной закусочной напротив распахнутого окна. Лембит подождал, пока официантка поставила на наш столик тарелку с варёными раками и удалилась, пожелав нам приятного аппетита.

- Да, - наконец ответил Суга. – Один раз меня вызвали в милицию. Разговаривал со мной этот самый Каруметс. Он сказал, что осведомлён о моём увлечении «Чёртовой норой» и считает, что зря я тереблю пожилых людей своими настойчивыми расспросами и вообще, посоветовал мне заняться чем-нибудь более полезным и менее опасным для здоровья, как физического, так и психического. Он был вежлив, но мне почудилась в его тоне какая-то угроза.

- Как давно состоялся этот разговор?

- Незадолго до того, как я отправил вам последнее письмо. Профессор, вы сказали ему, что прошли по тоннелю всего метров двадцать. Вас тоже останавливал непонятный страх? У вас было такое лицо... Или это Каруметс вас напугал?

- Нет, Лембит, на самом деле я прошёл гораздо дальше и совсем не в несвоевременном появлении Каруметса причина моего волнения.

- Так в чём же?

- Тоннель привёл меня в пещеру. Я видел толстую железную цепь на полу.

- Правда?! – глаза Суги расширились. – Вы видели это?!

- Очень сожалею, что не захватил туда фотоаппарат со вспышкой. Так что, боюсь, придётся мне товарища Каруметса всё-же обмануть. Завтра наведаюсь в пещеру ещё раз.

- Может стоит выждать какое-то время? Уж больно суров этот Каруметс.

- Увы, у меня нет ни одного лишнего дня: завтра вечером я должен быть дома в Тарту, а уже послезавтра мне ехать в Ленинград на конференцию. Если я сфотографирую рунические знаки на столбах, тоннель, пещеру и цепь и дополню их вашим рассказом о «Чёртовой норе», то наверняка смогу заинтересовать российских коллег. И тогда, дорогой Лембит, ждите в гости большую научную экспедицию. Посмотрим, сможет ли нам помешать строгий товарищ Каруметс. Так что я всё-таки рискну.

- До сих не могу поверить своим ушам: вы побывали в пещере безногого Стража! – потрясённо пробормотал Суга. – С ума сойти!

Суга ни словом не обмолвился о седом волосе, который оперуполномоченный снял с моей штанины: очевидно, эта деталь как-то не попала в поле его зрения. Сам же я решил об этом пока умолчать. Как умолчал и о том, что уже вылезая из машины, обнаружил на правой брючине ещё один такой же волос и украдкой завернул его в носовой платок: в Ленинграде мне помогут определить, кому это может принадлежать. Сознаюсь, у меня мелькнула мысль о подземном «белом чёрте» - а у кого бы она не мелькнула в данной ситуации? Вот так: моя железобетонная уверенность в том, что истории о подземных монстрах и безногом Страже – бредни суеверных старух, пошла трещинами.

Бежать было тяжело и опасно: кочковатая мшистая поверхность прогибалась под ногами, ходила ходуном – под нами, под этим тонким пружинистым ковром было бездонное болото. Несколько раз то одна, то другая моя нога пробивали эту моховую мембрану, проваливаясь в липкую чёрную жижу – что уж говорить о брате, который был крупнее и тяжелее меня. Нашу добычу – молодую олениху – мы бросили некоторое время назад и теперь бежали налегке, сохранив лишь оружие – метательные копья с костяными наконечниками и кремневые ножи. Сегодня племя ляжет спать на голодный желудок, но возможно спасутся два опытных кормильца-охотника.

- Олениха задержит их, - прохрипел брат на бегу, отирая рукавом плоское, лоснящее от пота лицо. – Они всегда голодны.

- Может они и не появятся, – ответил я, судорожно сглатывая горькую слюну. Ужасно болели икры, сердце гулко колотилось о рёбра.

Брат оглянулся через плечо. Над кромкой леса сейчас виднелся лишь краешек пламенеющего нестерпимо-алым солнца.

- Скоро падёт тьма – и они обязательно появятся. Раньше, чем мы вернёмся к своим. Мы слишком далеко забрались, Уюк, преследуя олениху, и сами виноваты в том, что случилось и ещё может случиться.

Я нехотя кивнул, понимая, что страший брат прав: охотничий азарт привёл нас слишком близко к пещерам Седых; ходить на закате в тех местах – чистое самоубийство. Мы поступили очень неосмотрительно.

Уже совсем-совсем близко от твёрдой земли брат вдруг охнул и по грудь осел в болото. Я проскочил вперёд, умудрившись не провалиться, и уже стоя на берегу, протянул ему древко копья. Кыопун ухватился за него обеими руками, я же оплёл ногами очень кстати растущую рядом осину и стал вытягивать брата. Я кряхтел, стонал, но не сдавался. Кыопун медленно выползал из плотоядно чавкающей и хлюпающей грязи. У меня от запредельных усилий стиснуло виски и начало всё расплываться перед глазами, и я уже думал, что всё, щас голова лопнет, но тут Кыопун наконец лёг на живот и мучительно медленно пополз ко мне. Я отбросил копьё, наши пальцы сцепились – и вот брат мой уже стоит рядом, покрытый чёрной блестящей грязью. Его сильно шатало от усталости и только что пережитого потрясения.

- Моё копьё утонуло. И я совсем выбился из сил. Дальше беги один, Уюк: пусть хоть один из нас спасётся. А я попытаюсь их отвлечь и хоть ненадолго задержать.

Мне от таких слов стало страшно, как никогда в жизни.

- Так нельзя, Кыопун! Что я скажу нашей матери и твоей молодой жене? Что бросил на погибель лучшего охотника племени? Нет, брат, мы спасёмся вместе!

- Солнце село, - мрачно молвил Кыопун. – Нельзя стоять на месте.

Последние отблески света покинули верхушки елей, воздух стал грязно-серым, продолжая стремительно насыщаться темнотою. Моего слуха вдруг коснулись настораживающие звуки с той стороны болота. Судя по выражению лица Кыопуна, он услышал тоже самое.

- Это они! – брат заметно побледнел.

- Может и нет, - не совсем уверенно возразил я.

Брат лишь с укоризной посмотрел на меня.

На той стороне болота утробно хрюкнули. Мы, не говоря более ни слова, сорвались с места.

Вскоре проклятое болото исчезло за многочисленными стволами деревьев; подгоняемые страхом и надеждой, мы бежали быстро, выжимая из себя все силы.

- О-опп! – я с ходу перемахнул через ручей. Брат прыгнул следом, подскользнулся, неловко рухнул на одно колено. Я как раз обернулся в этот момент: Кыопун молча катался по земле, держась обеими руками за колено - меж пальцев обильно сочилась кровь.

- Кам-мень! – процедил брат сквозь зубы. – Прямо на камень! У-уу!

- Держи руку, Кыопун! Вставай!

Брат сделал попытку приподняться и с громким стоном рухнул наземь. В ответ лесная тьма откликнулась нечеловеческим хохотом и завываниями: Серые нагоняли нас!

- Спасайся, Уюк! – крикнул брат. – Мне конец. А ты может ещё успеешь, - Кыопун вытащил из-за пояса нож. – Беги, я сказал!

Я увидел движущиеся среди деревьев светлые силуэты – и дикий ужас охватил меня. Я бросился бежать, ничего не сказав брату на прощанье.

Я нёсся сломя голову, и лишь одна мысль билась во мне: «Жить! Жить! Я хочу жить!»

Мне вдогонку раздался полный боли и ярости вой раненного зверя: Кыопун хорошо влядел ножом и так просто его не одолеть даже своре этих лохматых нелюдей. И снова вопль – слабый, человеческий. Крик погибающего брата отдался острой болью в моём сердце, но я ни на мгновение не замедлил свой бег: Кыопуна уже не спасти, а вот за свою жизнь ещё можно побороться, пока есть силы. Кстати, силы подходили к концу: ног я уже почти не чувствовал, меня шатало из стороны в сторону, из пересохшей глотки вместе с горячим дыханием вырывался надсадный хрип. Я чувствовал, что вот-вот упаду. И я явственно слышал приближение преследователей. Значит... бежать более не имеет смысла? Я оборотился назад, упёрся спиной в ствол молодой сосенки и изготовился к схватке – наверное, последней в моей жизни.

Он бесшумно выскользнул из темноты и встал на задние лапы, выпрямившись настолько, насколько ему позволяло его горбатое тело. Глаза Серого тусклыми угольями горели под низким лбом сквозь длинные седые спутанные космы, звериная пасть щерилась в слюнявом оскале. Мне вдруг вспомнились слова старой Ыссо о том, что де Серые – наши далёкие предки, приходящие из мира мёртвых за кровавой данью. Неужели эта уродливая тварь может оказаться моим прадедушкой? Верить в такое не хотелось.

Серый коротко рыкнул и опустив длинные передние лапы в мох, весь подался вперёд, изготавливаясь к броску. В тот момент, когда он оторвался от земли, я метнул копьё.

Моё оружие и Серый встретились в полёте, на половине пути до меня. Копьё вонзилось в основание могучей шеи чудовища. Зверь перекувырнулся в воздухе и стал вертеться на земле, отчаянно визжа и пытаясь схватить своей когтистой лапой наконечник, торчащий из спины. Копьё было для меня потеряно, ибо приближаться к бьющемуся в агонии зверю было опасно. Оставался лишь нож, листовидный клинок, длиною в полторы ладони.

А вот и собратья моего преследователя: быстрые белесые тени слева и справа. Они атаковали молча; я успел нанести лишь два удара и дважды попал: кремнёвый нож встретил сопротивление жёсткой плоти, кровь брызнула мне на пальцы. Затем меня свалили, смяли, стали раздёргивать на части. Я видел, как моя рука, всё ещё сжимающая нож, переломилась в клыках Серого дьявола, чувствовал невыносимую боль, когда мои внутренности стали выдирать из располосованного живота, видел брызги крови, пятнающие грубую седую шерсть, чуял смрадное дыхание из пастей, жадно пожирающих мою плоть...

Я умер и вскоре исчез бесследно: те крохи, что остались от пиршества зверолюдей, к утру подобрала более мелкая лесная живность. Вонючие чёрные языки Серых вылизали без остатка даже кровь, запятнавшую кору сосенки и мох под ней.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мой мозг наконец решил, что тупо пялиться в потолок – не самое продуктивное занятие для одного из не самых последних умов Эстонии, и дал мне команду сесть. Чувствовал я себя немного скверно: начинающаяся мигрень давала о себе знать лёгкой тошнотою, да и сон этот ужасающий на удивление крепко застрял в памяти, вызывая уныние кровавыми подробностями моей гибели. Однако, пора было собираться.

Суга тоже не спал и сидел на кухне, тихий и подавленный, медленно помешивая ложечкой кофе. Обернувшись на звук моих шагов, он с вялой улыкой пожелал мне доброго утра и кивнул в сторону окна.

- Что там? – спросил я.

- А вы гляньте.

Внизу стояла тёмно-серая «Волга». С водительского сиденья на меня смотрел, ехидно улыбаясь краешком рта, оперуполномоченный Каруметс.. Я вздрогнул и отошёл от окна.

- Он не оставит вас в покое, пока вы не уедете отсюда, - вздохнул Лембит и залпом выпил свой кофе. – Вам сделать чашечку?

- Спасибо, Лембит, с удовольствием взбодрюсь горячим кофейком.

- Жаль, что всё так обернулось, - встав из-за стола, Лембит прошёл к газовой плитке. – Мне очень неудобно перед вами. Только разжёг ваш аппетит – и вот...

- Ничего, Лембит, ещё не всё потеряно. Я поговорю в Ленинграде с нужными людьми, задействую все связи, чтобы организовать экспедицию. Мы ещё поборемся, посмотрим, чья возьмёт!

- Буду ждать от вас весточки, - Суга украткой глянул в окно и сразу торопливо задёрнул занавеску. – Сидит, гад! Не даст он вам сегодня попасть в пещеру.

- Может и так. Посмотрю по ситуации. И, кстати, Лембит, я хотел бы сфотографировать некоторые ваши рисунки и фотоснимки из папки о «Чёртовой норе» - в дополнение к тем, что вы мне высылали. Если не удастся поснимать в пещере, то хоть ваши материалы у меня будут на руках.

- Конечно, о чём разговор! Вы когда уезжать собираетесь?

- Через часик.

- Тогда я займусь завтраком. Яичница с жареной колбасой вас устроит?

- Более чем, дорогой Лембит.

Спустя час мы тепло распрощались в прихожей Лембитовой квартирки. Я думал, мы не увидимся по крайней мере несколько месяцев – однако, следующая наша встреча состоялась гораздо раньше и при весьма трагических обстоятельствах.

Посёлок уже давно скрылся за дальним поворотом, а серая «Волга» по-прежнему висела на хвосте. Я уже обречённо подумал, что Каруметс намерен провожать меня до самого дома, но в очередной раз бросив взгляд в зеркальце заднего обзора, увидел, что машина оперуполномоченного изрядно отстала и поворачивает назад. Дав по газам, «Волга» сжалась до размеров точки и вскоре пропала, оставив реять над дорогой облачко выхлопов.

Я притормозил у обочины, выждал полчаса, развернулся и медленно поехал назад. За два километра до посёлка я свернул на замеченную мною в стене молодого березняка грунтовую дорогу, спустя ещё минут десять высмотрел в прорехе меж кустов небольшую полянку, где и оставил машину. Я перебрал содержимое рюкзака, сложив в него лишь самое необходимое: складной нож, моток прочной нейлоновой верёвки, фонарик с запасом батареек, флягу с водой, и конечно же, фотоаппарат со вспышкой. Всё, можно идти.

У подножия горы я оказался лишь к полудню, что неудивительно: добираться пришлось окольными путями, стараясь никому не попадаться на глаза. К счастью, по дороге я не встретил ни единой души и благополучно начал подъём – правда, по другому склону.

Я сделал по лесу изрядный крюк и сильно промахнулся мимо «Чёртовой норы», поплутав и затратив на её поиски почти час. Солнечное тёплое утро сменилось серым безрадостным днём; в вышине, в кронах сосен тревожно шумел ветер. Я полуприлёг отдохнуть за можжевеловым кустом, сделал пару глотков из фляжки. Пот на спине подсыхал, усталось покидала натруженные ноги. Отодвинув пальцами ветку, я с расстояния полутора десятков метров наблюдал за входом в «Чёртову нору» и напряжённо прислушивался, пытаясь за шумом ветра уловить подозрительные звуки – но нет, я здесь был один-одинёшенек. Наконец, почувствовас себя достаточно отдохнувшим, я двинулся к гранитной арке.

До чего же мрачное место! Угрюмая погода и соответствующее настроение превратили окружающую местность в декорацию фильма ужасов. Теперь взгляд мой помимо сцепившихся на круче двух мёртвых деревьев, подмечал и другие аномалии: сочащиеся густой слизью омерзительного вида фиолетовые поганки, странные болезненные наросты на стволах ближайших к пещере деревьев, едва уловимый незнакомый и неприятный запах, пропитавший воздух...

Однако, я приблизился к арке и вытащил фотоаппарат. Рунические знаки, процарапанные мною вчера через мох, видны были отлично – я сделал пять или шесть снимков. Ну, что – теперь в пещеру? Я замер в нерешительности, всё больше подпадая под власть дурного настроения и зреющих в душе нехороших предчувствий. Потом вспомнил об оставленном на лесной полянке автомобиле и конечно же всплыла в памяти мрачная рожа Каруметса - впрочем, он нём-то я и так не забывал: быть может именно сейчас угрюмый оперуполномоченный спешит к «Чёртовой норе», обуреваемый соменениями и подозрениями. Итак – что я решаю? Ладно, вперёд!

Я двигался быстрым шагом, и на этот раз путь до пещеры оказался недолог. Всё тут было как и вчера, цепь с обручем никуда не делась. Здесь я израсходовал почти всю фотоплёнку. И собрался уже было назад. Но... преодолев некоторую робость, приблизился к одному из лазов и посветил в него фонариком.

Стенки уходящнй вдаль каменной «трубы» не были идеально ровными, но и острых выступов не имели: очевидно, этот лаз когда-то проточила вода. Сначала я сунул туда голову, потом влез по плечи, вытянув руку с фонариком как можно дальше вперёд. Кружок света мазнул по полу – и сверкнул яркой искрой, отразившись от какого-то небольшого предмета. Стекло? Металл? Я был заинтригован. До таинственного предмета на глаз было метров от силы пятнадцать. Всего-то. Дело пары минут.

Я взял с собой только фонарик. Уже метров через пять лаз стал посвободнее, позволяя двигаться на четвереньках, не касаясь головой потолка. И вот таинственный предмет в моих пальцах: в потемневшем от времени металлической оправе ( возможно, серебрянной, поскольку ржавчина отсутствовала ) был заключён красиво огранённый камешек цвета крови. На оборотной стороне вещицы была припаяна петелька. Ага, пуговица. Я осторожно потёр камешек о рукав – и он засверкал ярким чистым блеском, даже как-будто светясь изнутри. Хм, неужели рубин? Старинная рубиновая пуговица! Зажав находку в кулаке, я, напрочь позабыв о прежних страхах, решил ещё хоть немного продвинуться вглубь норы.

Какие-то метров восемь наверное – и снова сюрприз: эфес то ли шпаги, то ли палаша с массивной позеленевшей бронзовой гардой. Клинок обломан почти у основания, сквозь окислившуюся поверхность гарды проступают неясные очертания орла. Шведского? Российского? Германского? Я получил нешуточный стимул продолжать путешествие.

Маячившая впереди тьма более не рассеивалась светом фонаря. Вскоре стало ясно, что передо мною вход в другую пещеру. Я подполз к краю отверстия, осторожно сунув фонарик вовнутрь. Пробившись сквозь мрак, бледно-жёлтое световое пятно ползло по далёкой каменной стене – эта пещера была гораздо просторней предыдущей. Чуть подавшись вперёд, я направил луч вниз, и увидел, что пол совсем близко. В пределах видимости его усеивали груды каких-то покрытых пылью предметов. Имея достаточно пространства, чтобы развернуться, я пролез в пещеру ногами вперёд.

Ступив на пол, я сразу лихорадочно завертел фонариком по сторонам, торопясь понять, куда же я попал.

Это была не просто пещера – целый зал, высокий свод которого поддерживали нерукотворные колонны. Под подошвой ботинка что-то хрустнуло. Я посветил: хрупкие коричневые прутики рёбер. Человеческих. Судя по размерам, детских - я наступил прямо в грудную клетку маленького скелетика. Торопливо вытащив ногу из рассыпающегося костяка, я с замиранием сердца стал водить лучём фонаря вокруг себя – всё более поражаясь и ужасаясь увиденному.

Из мрака выступали истлевающие клочья одежды, скрюченная высохшая обувь, пришедшее в негодность оружие разных эпох. И множество человеческих останков: отовсюду на меня провалами глазниц пялились черепа, черепа, черепа... Господи, да тут целый могильник!

Я пребывал в состоянии странного оцепенения, молча разглядывая содержимое этой мрачной усыпальницы. Вот проржавевшая кольчуга и изъеденный дырами шлем древнерусского воина; вот круглый щит викинга, дерево которого наверняка рассыпется в мелкую труху даже при лёгком прикосновении; вот чёрная немецкая каска, а вот длинная металлическая полоса с чуть изогнутой поперечиной – рыцарский меч. И всё это перемешано с костями – белыми, желтоватыми, коричневыми...

Всё в том же странном состоянии я медленно прошествовал через зал, и взор мой был обращён к темнеющей впереди арке – продолжению тоннеля.

Тоннель был просторен и высок, идти было легко. Я уже не знал, когда скажу себе: «Хватит, пора назад!» Я жаждал увидеть что-то ещё – более грандиозное, что-ли.

Только сейчас, по достаточном прошествии времени, я способен оценить свой тогдашний настрой, как абсолютно аномальный. Куда делись былые страхи, трезвый расчёт, элементарная осторожность? Я действовал совершенно вопреки своему характеру. А может это как раз естественная реакция, и проникновение в величайшую тайну способно изменять сознание, переворачивать реакции?

Впереди забрезжил странный, неживой свет. И вскоре я увидел нечто такое, отчего мой рассудок взорвался.

Возвращение запомнилось весьма смутно, фрагментарно: я полз, бежал, падал, снова полз и снова бежал – всхлипывая, бормоча выдуманные на ходу молитвы в Богу. Меня скручивал озноб, мою одежду насквозь пропитал пот, я даже, стыдно сказать, обмочился. Я скатывался за грань, в бесконечную пропасть безумия, наполненную непрерывными кошмарами – ибо увиденное мною в глубинах «Чёртовой норы» опалило и осквернило мою душу своей немыслимой дьявольской противоестественностью. Буквально вывалившись из «Чёртовой норы», я упал на колени в мох, громко лязгая зубами и размазывая сопли по лицу. Рюкзак, фонарик, фотоаппарат – всё осталось там, во вселенной древнего Ужаса.

Через какое-то время я понял, что слышу странный гудящий звук. Звук приближался, и вскоре стало понятно, что это человеческие голоса, слившиеся в хоровом пении. В звуках этих чудились мрачно-торжественные интонации. Я понял, что к «Чёртовой норе» движется большое скопище людей – и это почему-то совсем не радовало. Значит, пришло время убираться на безопасное расстояние. Хоронясь то за валунами, то за кустами, я стал подниматься вверх по склону, но далеко уйти не успел и вынужден был затаиться за большим трухлявым пнём, распластавшись на земле.

Пение усилилось. Это несомненно был эстонский язык, но какая-то уж больно архаичная его форма: вполне ясно я понимал лишь отдельные слова и короткие фразы. Впоследствии я попытался воостановить хотя бы фрагмент этой древней, явно ритуальной песни. Получилось так:

Ай, вы, старые деды,

Беспокойные седины.

Чтобы крепче вам спалось,

В стражи вам даём детину.

Хор гремел уже совсем рядом. Любопытство пересилило страх: подняв голову, я робко выглянул из-за пня.

К «Чёртовой норе» приближалась процессия не менее чем из полусотни человек – всё это были люди среднего возраста и старше, в основном мужчины. Впереди шествовал Каруметс, неся в руках некий длинный предмет, обёрнутый брезентом. Сразу за ним двигались четверо крепких мужиков с армейскими брезентовыми носилками. Носилки сильно провисали под тяжестью крупного тела – то был Лембит Суга и выглядел он как-то странно. В следующее мгновение до меня дошло: ноги Лембита ниже колен отсутствовали! Я видел культи, обмотанные потемневшими от крови бинтами. Лицо Суги выбелила неестественная бледность, глаза закатились.

Приблизившись к «Чёртовой норе», процессия остановилась, образовав полукруг, в центре которого оказался Каруметс и носилки с бедным Лембитом. Пение смолкло.

Каруметс медленно, даже торжественно размотал брезент, освобождая свою ношу.

- Вновь пришло твоё время, Ночной Жнец, сослужить службу народу эстонскому! – оперуполномоченный воздел над головой огромный двуручный меч. – Сегодня мы отдаём тебя в могучие руки нового Стража. Имя его – Лембит! Отныне вместе вам нести караул в Сторожевой пещере!

Сугу осторожно подняли с носилок и взяв подмышки, понесли к гранитной арке. Каруметс неожиданно повернул голову в мою сторону.

- Ааво Карк! – произнёс он, чеканя слова. – Я знаю, ты где-то рядом. Я чую тебя! Запомни мои слова, Ааво Карк: если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видел здесь, то непременно умрёшь. Держи рот на замке, убирайся прочь и никогда больше не возвращайся в наши края!

Я снова вжался в землю, боясь пошевелиться, и так пролежал довольно долго, пока совсем не продрог. Внизу было тихо: ни голосов, ни шарканья шагов – ни звука. Выждав ещё немного, я ретировался.

- Ну, как съездил? – спросила жена.

- Пустая трата времени, - обронил я мрачно.

- Эх, Ааво, беспокойная твоя душа! – покачав головой, жена пошла готовить поздний ужин.

Погрузившись в ванну с горячей водой, я закрыл глаза и попытался расслабиться. Но как тут расслабишся, если перед глазами вновь и вновь прокручивается всё та же кошмарная картина, по сравнению с которой даже мрачный ритуал с искалеченным Лембитом Сугой – безобидный детский утренник?

Таинственные зеленоватые отсветы, что ложились на стены в самом конце галереи, привели меня на край глубокой пропасти. Это не был колодец или расщелина – предо мною была коллосальная полость сферической формы, влажные стены которой покрывала светящаяся плесень. И по стенам этим беспокойно сновали... сотни, если не тысячи отвратительных белесых существ – словно полчища моли на зелёном бархате. Вне всяких сомнений, то были те самые легендарные Старики, «белые черти», кровожадные демоны из глубин ада! Их лихорадочное, хаотичное передвижение сопровождалось отвратительными звуками, сливающимися в режущую слух какофонию, это неисчислимое множество косматых тел наполняло воздух гиганской полости тяжёлой звериной вонью. Считанные секунды наблюдал я роение омерзительных реликтов зари человечества, затем ноги сами понесли меня прочь от этого фантасмагорического кошмара. Остальное уже описано выше.

Конечно же я не мог не думать о трагической судьбе Лембита Суги, о той ужасной участи, что была уготована ему сектой борцов с древним Злом. Если бы я обратился в милицию, то возможно... Или нет? Кто знает, сколь далеко простираются связи оперуполномоченного Каруметса? Действительно ли он в состоянии выполнить свою угрозу, если я попробую спасти Лембита? Мы с Людой ожидаем ребёнка – и значит, я буду молчать ради блага своей семьи. И пусть слабым утешением мне послужит мысль о том, что Лембит, подобно сказочному Калевипоэгу, сжимая в своих сильных руках меч, охраняет наш мир от полчищ подземных монстров. Один-одинёшенек, в кромешной тьме. Бедный-бедный Лембит!

Пробуждённый.

( Из дневников профессора Ааво Карка ).

Я не из тех, кого возбуждают истории о призраках, проклятиях, нехороших местах и прочей, тому подобной чертовщине. Круг моих интересов – эстонский народный фольклор, и шире – вообще, финно-угорский. Да, в неторопливых рассказах седовласых старцев и ссохшихся старушек тоже встречаются и черти и ожившие мертвецы и проклятые места, но тут подобные вещи мною воспринимаются в качестве сказочных украшательств, призванных «приперчить» повествование. Это отнюдь не значит, что я полностью приземлённый человек, эдакий академический «сухарь», для которого окружающий мир давно разложен по полочкам и лишён всякого намёка на существование областей таинственного и непознанного. В своих многочисленных экспедициях мне не единожды случалось соприкасаться с загадками природы и истории – древней и не очень. И во всех случаях я, пусть и не всегда сразу, но обретал уверенность в том, что в основе даже самого таинственного явления лежат вполне естественные причины, завуалированные нашей невнимательностью или незнанием. Вот и сейчас, поздним сентябрьским вечером 1985 года я сижу на кухне, и под бульканье закипающего чайника пытаюсь убедить себя в том, что пугающие события последних девяти дней – просто неверно истолкованная нами череда физических явлений и нелепых совпадений. Признаюсь, пока я не очень-то преуспел в самоуспокоении этой нехитрой привычной мантрой. Впрочем, лучше начать сначала и излить наконец на бумагу то, что я держал в голове в течение всего этого времени.

Во-первых, когда я говорю «мы», я имею ввиду моего друга, Юрия Пегельмана. Во-вторых, именно Юрий втянул меня в расследование явлений полтергейста, досаждавшего жильцам дома номер 28 по улице... нет, пожалуй, ни к чему упоминать ещё и улицу.

Юрий считает, что чувствует так называемый «тонкий мир» и величает себя модным ныне словом экстрасенс. Изучению явлений этого «тонкого мира» он отдаётся с поистине фанатичной страстью. Я всегда считал это чудачеством, мой же друг – смелым научным прорывом.

Ровно девять дней назад он позвонил мне и предложил принять участие в некоем «эксперименте».

- Ну-у, если зовёшь меня провести с тобой за компанию ночь в каком-нибудь скрипучем сыром «доме с привидениями», то навряд ли я этим соблазнюсь, - ответил я с изрядной долей иронии в голосе. – Сквозняки, запах кошачьих какашек, недосып... бр-рр!

- Ошибаешся, никакого готического антуража не ожидается – сама обычная хрущёвская пятиэтажка. И приглашаю я тебя как раз по причине твоего твердолобого скептицизма: для чистоты эксперимента мне нужен такой вот Фома Неверующий. Просто посиди, послушай, посмотри по сторонам – потом обменяемся впечатлениями. Делов-то...

- Когда? Во сколько? Далеко ли это?

- Нет, недалеко. Завтра, около восьми вечера. Я сам заеду за тобой. Согласен?

- Ну... Ладно. На один раз уговорил.

- Тогда до завтра! – Юрий положил трубку.

Я усмехнулся и тоже положил трубку на рычаг.

Итак, вечером следующего дня Юрий припарковал свой «Москвич» рядышком с подъездом пятиэтажки линялого канареечного цвета, мы поднялись на первый этаж и позвонили в квартиру номер 3. Открыли почти сразу: видимо нас ждали к назначенному времени. В прихожую нас впустила невысокая женщина средних лет. Назвалась она Светланой Эдуардовной. Юрий представил меня, мы скинули обувь и верхнюю одежду и прошли в комнату.

Хозяйка предложила сесть на диван, сама заняла большое кресло напротив. Выглядела женщина заметно утомлённой: бледная, с желтоватым оттенком кожа, набрякшие мешки под глазами. Она то и дело нервно поглядывала на часы, теребя худыми пальцами полу халата.

- Ваш муж... – начал Юрий.

- Сейчас, - виновато улыбнулась Светлана Эдуардовна.

Послышался приглушённый звук спускаемой в унитаз воды, щёлкнула дверь туалета, зажурчал кран в ванной, затопали тяжёлые шаги... В комнату вошёл грузноватый седеющий мужчина, одетый в майку и синие тренировочные штаны с лампасами. Его широкий мясистый лоб блестел то ли от пота, то ли был влажен после умывания. Мужчина приветствовал на коротким кивком и энергичным рукопожатием.

- Сергей, - представился он, пристраиваясь на широком подлокотнике кресла, в котором сидела жена.

- Ну вот... – вздохнул Юрий. – Теперь, когда все в сборе, я хотел бы ввести в курс дела товарища Карка. Кто начнёт?

- Пожалуй, кхм... я, - качнулся на подлокотнике кресла Сергей. От него сильно пахло куревом.

- Началось с того, что у соседей сверху, стариков Михкельсонов в очередной раз лопнула труба и нас снова залило. После этого случая жилуправление прислало бригаду ремонтников, и те дней пять ходили по квартирам, шуровали в подвале, чинили да меняли там что-то – короче, подошли к делу основательно. И вот, через пару дней после их ухода начались странности всякие. Вон, жена первая стала замечать.

- Запах, - разлепила губы Светлана Эдуардовна. – Гнильцой начало тянуть, словно из сырого погреба. Сначала на кухне пованивало, потом в туалете и ванной, а затем по всей квартире. Когда Сергей с работы пришёл, к тому времени вонь почти не чувствовалась, но к ночи снова запашок появился.

- Залил я все стоки чистящим средством. – заговорил Сергей. – Попшикал по углам освежителем хвойным – вроде ничё, вонь рассосалась. Но ненадолго.

- Через день опять смрадом потянуло, - сморщилась Светлана. – И вот так теперь постоянно: то завоняет, то отпустит.

- Сантехника вызывали? – поинтересовался я.

- А как же! Сантехник сказал, всё в норме. А потом стали появляться следы.

- Следы?

- Полосы и пятна жидкой грязи на полу тянулись цепочкой. Замоешь эту гадость, а она через какое-то время снова появляется. Вот тут я уже пугаться начала. Но это были ещё, как говорится, цветочки...

- Ну-ну, продолжайте, - подбодрил женщину Юрий.

- Вечерами, после девяти начинает мигать свет: сначала лампочки моргнут раз-другой, потом замигают часто-часто, а потом начинают светить в половину накала. И почти сразу становится холодно – и холод этот какой-то липкий, противный... – Светлана Эдуардовна передёрнула плечами и стрельнула глазами на настенные часы. На циферблате было без семи минут девять.

- И впечатленье такое, будто этот мезкий холод по квартире перемещается, - подхватил нить разговора её муж. – Ну вот словно бы... волна мимо пройдёт – заденет, словно запачкает чем-то гадким – и дальше по квартире. И опять таки за ней душок гнилостный такой тянется.

- А пару раз... – Светлана Эдуардовна сделала страшные глаза, - По ночам пол поскрипывал, словно ходил кто-то. И посуда в кухонном шкафу вчера позвякивала – а на кухне-то никого не было!

- Ну, всему этому вполне можно найти рациональное объяснение, - начал я.

Люстра над нами мигнула всеми лампочками.

- Начинается, блин! – проговорил Сергей трагическим шёпотом. Лицо сидящей напротив меня женщины покрылось смертельной бледностью.

Признаться, в этот момент что-то кольнуло меня в сердце – но испугало меня не поведение люстры, а непритворный ужас и паника на лицах четы Кривошеевых. Впрочем, я сразу же расслабился, у меня даже вырвался смешок.

Лампочки моргнули несколько раз подряд и заметно попритухли: комната погрузилась в гнилостно-жёлтый полумрак. Мы сидели в полной тишине, на лицах присутствующих застыло тревожное ожидание.

Моих ног коснулась струя холода – словно где-то открыли дверь, впустив в квартиру осеннюю примозглую сырость. Сквозило со стороны кухни. Я скосил глаза на тёмный дверной проём – с моего места я разглядел, что окно на кухне закрыто; стекло тускло отсвечивало отражённым светом уличных фонарей.

- Чуете? – прошептал Сергей. Мы с Юрием встретились взглядами и оба промолчали.

Да, я чувствовал не только сырой, словно проникающий под кожу и льнущий к костям холодок, но и неприятный запах – запах застарелого тлена, плесени и сырой земли. В какой-то момент вонь стала просто невыносимой и горло моё сжал рвотный спазм. У меня возникло совершенно иррациональное ощущение, будто надо мной склонился кто-то высокий и невидимый – и вдруг всё это пропало, словно отрезало. Я перевёл дух и откинулся на спинку дивана, чувствуя испарину на лбу.

Юрий подвёз меня до дому, за всю дорогу не задав ни единого вопроса, очевидно, давая мне время на переваривание происшедшего. Лишь у самой калитки он наконец спросил, что я думаю обо всём этом.

- Я думаю, передо мной разыграли спектакль, - ответил я нахмурившись. – Вроде бы и несложный, но признаюсь, в какой-то момент меня впечатлило.

- Так ты думашь, я тебя разыграл? – удивлённо поднял брови Пегельман.

- Видишь ли, - криво улыбнулся я. – Я всё-таки заметил, что на кухне кто-то прячется. И пока вы втроём отвлекали меня разговорами, этот кто-то делал своё дело.

- Уверяю тебя, никого постороннего в квартире не было! – Пегельман выглядел искренне обиженным.

- Ну не знаю, ни я ни ты это не проверяли.

- А что ты видел?

- Краем глаза я заметил движение в полумраке кухни – там явно кто-то прятался.

- А почему не сходил и не проверил?

Я смутился, не зная, что ответить: не хотелось рассказывать об ощущении присутствия чего-то невидимого, об охватившем меня суеверном страхе и желании скореее покинуть квартиру Кривошеевых. Сделав плечами неопределённый жест, я пожал протянутую на прощанье руку.

- Созвонимся. – кивнул мне Юрий, садясь в машину.

Стал накрапывать дождик. Втянув голову в плечи, я заспешил домой.

Спустя два дня Пегельман предложил мне встретиться. Он приехал ближе к вечеру. Жена принесла нам чай с ватрушками и деликатно удалилась в гостинную, смотреть вместе с сыном мультики.

Юрий едва сдерживал лихорадочное возбуждение. Я сразу понял, что разговор пойдёт о квартире Кривошеевых.

- Ты наверное слышал или читал где-нибудь, что как правило странные явления происходят в домах, построенных над геопатогенной зоной или, как говаривали раньше, на «нехорошем» месте. Обычно такая зона оказывает своё воздействие в непрерывном, так сказать, режиме, но бывает и так, что «нехорошее» место как-бы дремлет, пока его не «запустит» чьё-то вмешательство извне. Я сразу заподозрил, что странные явления в квартире Кривошеевых спровоцированы работой сантехников – помнишь, по словам Светланы Эдуардовны, именно после работы в подвале – а копались как раз под их квартирой – всё и началось. Так что же там такого расковыряли сантехники? Я довольно оперативно нашёл этих мужиков и стал расспрашивать, не натыкались ли они в подвале на что-нибудь эдакое, странное. По бегающим глазам понял – натыкались. Одного из них удалось таки разговорить – помогла бутылка «Белого аиста». И услыхал я тогда нечто интригующее.

При замене куска намертво забитой трубы им пришлось вскрыть участок пола у стены. Под довольно тонким слоем бетона обнаружился угол старой мраморной плиты с полустёртой надписью готическим шрифтом. Сунули отбойный молоток под плиту, и скорее даже из любопытства, чем по необходимости, продолбили дыру величиной в два кулака. Отверстие уходило в тёмную пустоту, из которой тянуло затхлостью и ещё чем-то неприятным. Посветили в неё фонарём – а там... – Пегельман выдержал эффектную паузу, – склеп!

- Склеп?

- Да, представь себе: склеп! Мужик клялся, что видел белые каменные саркофаги и прогнившие гробы. О своей находке работяги решили умолчать. Заделали повреждение в полу и...

- Чушь какая-то! – не выдержал я.

- А вот и не чушь, - возразил Юрий. – Весь следующий день я провёл в городском архиве. Мне здорово помог старичок-архивариус: дед очень много знает о здешней старине. Выяснилось вот что. Раньше в районе тех «хрущёвок», где теперь стоит злополучный дом номер 28, располагалась мыза Фихтенгольцев, и если смотреть по старинному плану, то дом 28 частично наползает на территорию фамильного кладбища. Значит, получается так, что при строительстве пятиэтажки мощный склеп не стали сносить, частично использовав в качестве фундамента. Вот такое роковое стечение обстоятельств. Ты вообще слыхал об этих Фихтенгольцах?

- Старинный остзейский род. Их предки были крестоносцами, вроде бы из Пруссии. А мызу разорили восставшие крестьяне. В разыгравшейся кровопролитной стычке погибли все защитники усадьбы, но и немало нападавших было перебито. Мызу разграбили и сожгли дотла.

- А ещё что знаешь?

- О Фихтенгольцах ходила дурная слава, как о людях жестокосердных, а барона Иоганна-Адольфа так вообще считали колдуном-чернушником. Говорят, он даже был похоронен не по-христиански, а с соблюдением обрядов чёрной магии и мраморный гроб его украшали дьявольские изображения. Кстати, с гробом этим связана любопытная легенда: якобы его привёз с собой из крестового похода предок Иоганна-Адольфа – саркофаг ранее стоял в древнем языческом храме. Святилище крестоносцы разграбили, каменный саркофаг пращур барона из непонятного каприза вывез на родину. Экзотический гроб из далёкой жаркой страны веками хранился в роду крестоносца, и в конце концов оказался на дерптской мызе Фихтенгольцев. По легенде в саркофаге покоились мумифицированные останки бога-демона, вид которого был загадочен и ужасен... Неужели рабочие действительно наткнулись на фамильный склеп Фихтенгольцев? Невероятно!

- Я тебе больше скажу: когда один из них направил луч фонарика на самый большой саркофаг, то увидел на нём странные пугающие изображения. Возможно это и есть...

- Легендарный гроб Иоганна-Адольфа! – воскликнул я в смятении чувств.

- Ага, теперь тебе интересно стало?!

- Очень! – чистосердечно признался я. – Я хочу увидеть это сам, своими глазами!

- А призраков не боишся?

Мне конечно сразу вспомнился сырой холод в квартире Кривошеевых и ощущение невидимого присутствия, но я постарался затолкать неприятные воспоминания в самый дальний и глухой уголок своей души.

- Как видишь, наши интересы просто идеально совпали, - улыбнулся Юрий. – Мне нужно попасть в склеп, чтобы провести обряд очищения, тебя интересует исторический аспект.

- И как мы это... провернём?

- Есть у меня одна идейка. Изобразим рабочих ЖЭК-а, приехавших по вызову. А вызовут нас конечно же многострадальные супруги Кривошеевы. Но действовать нужно в рабочий день с утра, когда жильцов в доме поменьше. Сможешь договориться насчёт отгула назавтра?

- Думаю, не проблема. Сегодня же и договорюсь об отмене лекций, скажусь приболевшим.

Мы поговорили ещё около получаса, уточняя детали предстоящей авантюры, после чего Пегельман отбыл.

На следующий день, 9 часов утра.

В углу у стены лежал мешок с цементом, небольшой штабель коротких толстых досок, стояли вёдра с песком и водой и два прислонённых к стене лома.

- Вот, - кивнул Сергей Кривошеев. – Как вы и просили.

Сергей работал строителем и в тот день тоже отпросился с работы, придумав сверхуважительный предлог.

- Вы молодец, - улыбнулся в ответ Пегельман, опуская на пол рюкзак. Все трое мы были облачены в синие рабочие комбинезоны, а у Пегельмана на голове даже красовалась оранжевая пластмассовая каска с фонариком. По движениям и взглядам чувствовалось, что все на взводе.

Сергей взял лом и занёс его над участком свежезацементированного пола.

- Вы уверены, что это необходимо? – спросил он.

- Уверен, - кивнул Юрий.

- Эх, лишь бы эти ночные представления закончились! – скривил рот Сергей. Зверски оскалившись, он что есть силы саданул ломом в пол.

Серые комья с шорохом просыпались в дыру, на острие лома повис кусок картона и связанные проволочками прутики для сварки, которые рабочие ЖЭК-а использовали в качестве артматуры. Сергей вопросительно посмотрел на Пегельмана. Юрий присел рядом с дырой, посветил в неё фонариком, провёл пальцами по неровному краю. Достал из кармана кусок розового мела.

- Продолбите вот отсюда... – он начал чертить окружность, – до сюда.

Под ударами лома гулко ухала пустота, с краёв расширяющейся дыры сыпалась каменная крошка.

- Всё, – выдохнул Сергей.

Сметя мусор в сторонку, мы все трое встали на колени перед провалом в затхлую тьму. Одновременно вспыхнули фонарики, круги света заскользили по стенам и полу находящегося под нами помещения.

- Ну ни хрена себе! – тихонько присвистнул Сергей.

- Да уж... – согласился я.

- Освободите-ка мне место на пару-тройку минут, - попросил Пегельман, первым подымаясь с колен. Всё тем же мелком он очертил вокруг дыры окружность, её в свою очередь закольцевал окружностью побольше, а узкое пространство между ними разбил на сектора, вписав в каждый по неведомой закорючке. Затем достал из кармана стеклянную бутылочку аптечного типа и аккуратно окропил каждый символ прозрачной жидкостью.

- Освящённая вода, - пояснил он нам, закупоривая пузырёк, из коего была потрачена примерно четверть содержимого. – Нелишняя мера предосторожности. И не последняя, кстати.

Откинув клапан рюкзака и распустив шнуровку, Юрий извлёк из него скатанную верёвочную лестницу. Крепко привязав один её конец к чугунной трубе у стены и аккуратно размотав её на всю длину, спустил другой конец в склеп. Я глянул вниз – нижняя деревянная перекладина лестницы болталась в нескольких наверное сантиметрах над покрытыми пылью квадратными серыми плитами пола усыпальницы.

- И ещё вот это... – Юрий выдал нам по белой медицинской повязке для лица и тонкие резиновые перчатки. – Неизвестно, с какой заразой мы можем там соприкоснуться.

Закрепив маску на лице и натянув перчатки, Пегельман закинул за плечи свой похудевший рюкзак и взялся за лестницу. Его взгляд над повязкой был исполнен мрачной решимости.

- Ааво, спускаешся за мной не раньше, чем я позову. Сергей останется наверху для подстраховки. И старайтесь не задевать охранительный круг! – Юрий уже наполовину опустился в дыру, лестница туго натянулась и вибрировала.

Наклонившись над проломом, мы смотрели, как голова и плечи Пегельмана опускаются всё ниже и ниже. Наконец башмаки Юрия стукнули об пол склепа. Через несколько минут я услышал воистину замогильный голос:

- Ааво, лезь сюда!

Старательно избегая наступать на магические символы, я последовал за Юрием.

Склеп был глубиною не менее пяти метров и весьма просторен. Я стал осматриваться.

В дальнем от нас конце усыпальницы виднелись узкие каменные ступени и массивная железная дверь о двух створках. Я провёл лучом фонарика по нишам в стенах и увидел деформированные полуразвалившиеся гробы. Сквозь повязку просачивался мерзкий гнилостный запашок. Грязно-белые каменные стены источали сырой холод.

- Мрачноватое местечко, - подытожил Юрий в унисон моим мыслям. – А вот и он! – указательный палец Пегельмана был направлен на один из пяти каменных саркофагов, что стояли на невысоких постаментах. Этот отличался от своих, более скромных на вид коробчатых собратьев и отделкой и поистине пугающими размерами: в нём мог свободно поместиться четырёхметровый великан. Мы с благоговением и некоторой даже опаской приблизились к беломраморному саркофагу. Я как-то сразу почувствовал несомненную и глубокую древность этого монументального творения. Резьба, хоть и попорченная сыростью и временем, поражала своей выразительностью, хоть и была выполнена с некоторым лаконизмом и нарушениями пропорций. Перед нашими восхищёнными взорами, в череде сцен развёртывалась история необычайного события. Вот группка коленопреклонённых полуголых людей, с восторгом и ужасом взирающая на усыпанные звёздами небеса, с которых в вихрении пламени и дыма низвергается некий каплевидный объект. Вот уже упавшее с небес тело лежит на боку, с обеих же концов от него стоят длиннобородые мужи в ниспадающих до земли одеждах и высоких жреческих тиарах. А вот некто в причудливой формы доспехах и большом горшкообразном шлеме – их непривычные пропорции позволяют предположить, что в доспехах ( или же в скафандре? ) заключено нечеловеческое тело... Смысл некоторых сцен был непонятен, но одна потрясла меня до глубины души – ибо изображала подготовку к мумификации огромного и совершенно невероятного существа. Было там ещё несколько сцен отправлений погребальных ритуалов и собственно воздвижение саркофага на постамент в храме.

- Клинописный шрифт, орнамент, одежды людей и характерные формы причёсок и бород – всё это напоминает мне древний Шумер, - прошептал я пересохшими от волнения губами. – Этому саркофагу место в музее, а не здесь.

- Ты на крышку, на крышку посмотри! – срывающимся от возбуждения голосом ответил Юрий.

Мог и не говорить: крышка и так приковывала внимание своей пугающей красотой. Выпуклое изображение скурпулёзно копировало существо, для которого был изваян этот саркофаг.

Увенчанная причудливыми выростами массивная голова имела некое подобие чудовищного лица со множеством выпученных глаз, клювообразным ртом и косыми рядами жаберных щелей. Ниже располагалось несколько пар странно устроенных конечностей и масса осьминожьих щупалец, змеящихся по всей крышке. Двумя верхними конечностями неведомая тварь прижимала к бочкообразному тулову шар, украшенный умопомрачительно сложным орнаментом. Вообще, барельеф на крышке был выполнен более тщательно, чем сценки на самом саркофаге. Юрий достал фотоаппарат и сделал не менее полутора десятков снимков саркофага, озаряя бликами вспышки мрачные своды склепа.

- А знаешь, странно: я до сих пор не чувствую никаких аномальных вибраций, - Юрий поднял фотокамеру над головой и сделал общий снимок усыпальницы. – Однако расслабляться нельзя: пора готовить ритуал очищения.

Я сразу обратил внимание, что массивная мраморная крышка лежала на саркофаге неплотно и была немного сдвинута в сторону, открывая зазор шириною в ладонь.

- Ага, - сказал над моим плечом Юрий, заставив вздрогнуть от неожиданности. – Смотри, какой глубокий фиксирующий желоб. Если бы крышка стояла точно в пазах, её бы и десять мужиков наверное не смогли бы приподнять.

Я осторожно посветил фонариком в щель – и встретился взглядом с провалами глазниц оскаленного черепа.

- Там скелет.

- Понятное дело, - отозвался Пегельман. Его стараниями постамент саркофага был окружён сложным переплетением геометрических фигур, утыканных цифрами и символами. Стряхув с перчаток крошки мела, Юрий затеплил огонёк на тонюсенькой церковной свечке и трижды обошёл с ней чудовищный каменный гроб, тихонько шепча что-то певучее ( я вроде расслышал несколько русских слов ) и скупо брызгая святой водой из аптечного пузырька.

- Теперь нам следует ещё больше сдвинуть крышку, - проговорил вполголоса Юрий. – Я должен увидеть покойного.

Исполненное зловещего смысла слово «покойный» заставило меня рефлекторно передёрнуть плечами. Мне не единожды приходилось принимать участие в раскопках древних захоронений, но это место определённо давило на психику. Я в ещё большей мере ощутил леденящий холод и гнетущую атмосферу старинного склепа.

Мы молча налегли на край массивной крышки и стали давить изо всех сил. Крышка оказалась очень тяжёлой и ужасно холодной: ладони нестерпимо заныли и я бы нисколько не удивился, если бы тонкая резина перчаток приморозилась к коже. Мы налегали, пыхтели, скрипели зубами – крышка не поддавалась. Юрий хотел уже кликнуть Сергея на подмогу, как вдруг крышка с глухим скрежетом поползла таки в сторону, увеличивая щель.

- Хватит! – выдохнул Юрий сквозь зубы.

На дне саркофага, в развалившемся гробу лежал обычный человеческий скелет, местами покрытый клочьями истлевшей одежды, местами на жёлто-коричневых костях сохранились съёжившиеся почерневшие фрагменты кожи. Необычной была поза скелета: создавалось впечатление, будто перед кончиной Иоганн-Адольф извивался в жутких конвульсиях, а после его телу так и не смогли придать надлежащую позу. Думаю, у Юрия на сей счёт были куда как более мрачные предположения. Впрочем, со мною он пока ими делиться не спешил. Несколько долгих мгновений Пегельман молча осматривал бренные останки остзейского барона. Наконец изрёк:

- Причины конечно могут быть и вполне естественными: сокращение коченеющих мышц, последующая деформация тканей – отсюда и причудливое положение трупа в гробу. Хотя, ходят об умирающих и мёртвых колдунах разные зловещие предания... А вот эти вещи надо сразу забрать! – он указал на лежащую поверх мертвеца небольшую книжицу в кожаном переплёте с позеленевшими бронзовыми застёжками и на удивительный предмет, на котором сплелись костлявые пальцы покойника – вне всякого сомнения, тот самый шар, изображённый на крышке саркофага!

Шар был величиной с голову годовалого ребёнка, цветом напоминал золото и вся поверхность его бугрилась невероятно сложным орнаментом: лабиринтоподобные пересечения-переплетения множества выпуклых линий, какие-то выступы, чередующиеся со впадинами...

- Значит... – я сглотнул слюну. – Берём?

Уловив неуверенные интонации в моём голосе, Пегельман иронично сощурился, но сказал лишь:

- Ты бери книгу, а я шар.

Задержав дыхание, я дрожащими пальцами снял с покойного книжку. Почти в тот же момент меня коснулось предчувствие, что сейчас что-то произойдёт.

И это тотчас же произошло.

Сначала я услышал сдавленное восклицание Юрия, затем странный шорох. А потом и увидел картину, воспоминания о которой по сию пору бросают меня в дрожь.

Скрипя всеми своими сочленениями, скелет стал подниматься в гробу. Юрий продолжал тянуть шар на себя, но мертвец не отпускал своё сокровище. Сначала я подумал было, что руки скелета просто за прошедшие столетия приклеились к шару, но потом с ужасом заметил, что костяк дёргается как живой. Череп на тонкой шее вытянулся вперёд, зубы хищно щёлкнули перед лицом Пегельмана.

Юрий с воплем, в котором смешались отчаянье и ужас, рванул шар на себя – одна рука скелета ворохом костей осыпалась на пол. Мертвец извивался в гробу, протягивая к Юрию уцелевшую руку. Вокруг костяка сгустилась некая эфемерная субстанция, словно бы сверху наложили полупрозрачное подобие плоти: я видел контуры искажённого то ли отчаяньем то ли злобой лица, в провалах глазниц поблёскивали расширенные глаза...

По склепу поползли зловещие шорохи, скрипы и постукивания – словно умершие сородичи Иоганна-Адольфа очнулись в своих гробах. Атмосфера в усыпальнице ощутимо сгустилась, напитываясь непереносимым смрадом и флюидами злобы.

Пегельман стал громко нараспев читать то ли молитвы, то ли заклинания – фразы на церковнославянском сменялись монотонной скороговоркой на вырусском говоре, который перетекал в нехитрый сетусский напев, неожиданно сменявшийся гортанными фразами на иврите. Крепко прижав к животу золотой шар, Юрий чертил в воздухе перед скалящейся мордой мертвеца какие-то фигуры – и всё пел, пел, пел... В пальцах его блеснул флакончик со святой водой.

- Изыди в ад, нечестивая тварь! – по-русски возопил Юрий – и остатки святой воды заблестели на щёлкающих зубах черепа.

Реакция была мгновенной и поразительной – хотя вроде в данной ситуации давно уже было бы пора утратить всякую способность удивляться. Скелет как ужаленный дёрнулся назад, ударился спиной о крышку саркофага и распался на части – при этом кости сплошь покрылись пузырящейся грязной пеной. Удивительно, но от удара казалось бы хрупкого костяка, крышку саркофага пересекла длинная глубокая трещина. Украшенная фантастическим барельефом тяжеленная плита разделилась надвое и оба куска с оглушительным грохотом ударились об пол.

- Эй, мужики, что там у вас за катавасия? – донёсся сверху обеспокоенный голос Сергея. – Может пора вылазить?

Я почувствовал, что пол под ногами как-то странно перекосило. Ощущение, что в склепе что-то непоправимо нарушилось и нужно немедля бежать отсюда, усиливалось с каждым мгновением.

- Всё, уходим! – дрожащим голосом проговорил я, торопливо запихивая старинную книгу в рюкзак. Пегельман энергично кивнул в ответ.

Я в бешеном темпе перебирал руками и ногами, устремляясь к спасительному отверстию в потолке, снизу меня подгоняли нетерпеливые возгласы Юрия, видать тоже не на шутку перетрусившего. Навстречу мне протянулась рука Сергея. Энергичный рывок – и я снаружи! Следом выкарабкивался взъерошенный Пегельман.

- Ну что там? – кинулся к нему Сергей.

- Заделываем дыру к едрёне фене! – закричал Юрий. – А ну, дружно!

Мы ужасно нервничали, но работали действительно дружно. Заплатка получилась неровной и заметно выступала над поверхностью пола, ну, да и ладно. Лично мне страшно было думать, что в это время происходило под нами – пол временами сотрясало мелкой дрожью, внизу что-то падало, сыпалось, куда-то проваливалось...

- Надеюсь, всё обойдётся, - шепнул мне Юрий уже на выходе из подвала.

- Что там произошло? – прошептал я в ответ. – Что ты видел?

- Пол склепа под саркофагами стал деформироваться, проседать. Может под склепом карстовая пустота? – он пожал плечами.

- И что же теперь делать? – робко спросил я.

- Пока молчим.

День спустя.

Я перелистываю пожелтевшие ломкие страницы, с превеликим трудом вникая в смысл размашистых серых строк, написанных архаичным языком. Дневник Иоганна-Адольфа изрядно попорчен: многие страницы слиплись меж собой, на многих текст совершенно нечитаем, но, к счастью, примерно два десятка листов оказались в довольно приличном состоянии. Что же мне удалось узнать?

Иоганн-Адольф никогда не видел мумии пришельца: более холодный и сырой европейский климат уничтожил её задолго до рождения барона – остались лишь смутные семейные предания да странный золотой шар. Загадочная фамильная реликвия лишила Иоганна-Адольфа покоя и он многие годы бился над тайной её назначения, и лишь сложнейшие магические обряды смогли, по словам барона, «пробудить» артефакт.

Сначала были странные сны, наполненные образами циклопических городов, полузатопленных пурпурными водами чужих морей, удивительных механизмов, управляемых не менее удивительными существами, огромных стальных болидов, рассекающих бездонную черноту, усеянную точками далёких звёзд – и ещё множество вещей, недоступных пониманию.

Затем шепчущее невидимое существо стало осторожно, но настойчиво словно бы кружить по периферии снов, пытаясь найти лазейку в разум Фихтенгольца. Раз за разом неведомая тень играла всё большую роль во снах, становясь всё более значимой их составляющей: чужие мысли и чувства всё больше и больше наслаивались на мысли и ощущения Иоганна-Адольфа, и вскоре в пучинах своих фантастических сновидений он словно бы слился с пришельцем из чудовищного далёка, образовав удивительный гибрид из совершенно чуждых друг другу существ. Огромный моллюск-амфибия, умерший много веков назад и с почестями похороненный жрецами забытой религии, воскрес во снах Иоганна-Адольфа, теперь вместе с потрясённым бароном как бы заново проживая свою долгую жизнь, начавшуюся на далёкой планете с непроизносимым названием и закончившуюся в чужом полудиком мире вследствие травмы, полученной при аварийной посадке корабля и короткой, но крайне мучительной болезни. В его заживо гниющей плоти погибли все шесть яиц, которые он должен был отложить в море. Сбившийся с курса корабль и неведомая земная болезнь, оказавшаяся для его организма смертельной, не дали свершить то, ради чего он, как и сотни его сородичей отправился в путешествие через вечную космическую ночь.

Со временем инопланетному призраку стало тесно во снах: его присутствие стало ощущаться и в часы бодрствования, а иногда разум Иоганна-Адольфа словно бы и вовсе выпадал из течения дневного времени. Барон стал всерьёз опасаться как за потерю рассудка, так и за потерю личности.

Иоганн-Адольф считал золотой шар вместилищем души инопланетного монстра. Мне же приходит на ум сравнение с компьютером, связь с которым осуществляется телепатически – чем больше я верчу в руках этот удивительный предмет, тем больше думаю о нём, как о некоем механизме, а не о ритуальном предмете, каким он мне представлялся изначально. Шар не из чистого золота – это сплав, дающий под определённым углом освещения отблеск необычного оттенка. К тому же он не монолитен, ибо на вес заметно легче, чем должен был бы быть. Этот немыслимой сложности узор, от долгого всматривания в прихотливые извивы которого начинает кружиться голова, странной конфигурации впадины, чередующиеся с не менее странными выступами и врезанными в металл прозрачными как слеза камнями бирюзового цвета – как-то мало верится, что всё это лишь украшательство. Когда-то барон Фихтенгольц каким-то образом умудрился запустить это устройство – и в мозг его хлынули потоки информации, слишком шокирующей для его, пусть даже и просвещённого интеллекта семнадцатого века. Удастся ли включить инопланетное устройство вновь? Я так и сяк ощупывал его, пытаясь найти подвижные элементы конструкции, но под моими пальцами даже при значительном усилии ничего не вдавливалось и не сдвигалось. Может древний механизм попросту разрядился или сломался? Или включается силою мысли? А может реагирует на определённый набор звуковых сигналов? Завтра вечером придёт Пегельман – будем экспериментировать вместе.

Тонкие, нервно подрагивающие пальцы Пегельмана скользили над шаром, едва касаясь подушечками причудливых выпуклостей его поверхности. Наморщив лоб, насупив брови, мой товарищ словно бы прислушивался к чему-то очень далёкому. А ещё он напомнил мне сапёра, колдующего над сложным взрывным механизмом неизвестной ему мины. Наконец Юрий разогнул спину, с сухим шелестом потёр ладони друг о друга и потряс пальцами, словно стряхивая капельки воды.

- Может чаю выпьем? – предложил он.

- Можно, - согласился я, вставая из-за стола и направляясь на кухню.

Юрий пил чай молча, отчего-то не спеша делиться мыслями.

- Как там дела у Кривошеевых? – спросил я, желая как-то растормошить товарища.

- Неплохо, знаешь ли, - очнулся от дум Юрий. – Единственно, большое зеркало треснуло в прихожей – по возвращении из подвала Сергей сразу увидел эту длинную трещину наискосок. И за всё это время больше никаких неприятных явлений. Видимо мятежный дух барона растерял всю энергию в борьбе с нами.

- До сих пор не могу понять... – начал я – и запнулся.

- Что ты не можешь понять?

- Тогда, в склепе, со скелетом... Что же это было на самом деле? Он так странно извивался...

- Да ничего странного: Иоганн-Адольф пытался удержать шар при себе. Не получилось.

- А нет ли объяснения попроще: нервное напряжение, вызванное зловещей обстановкой, игра света и теней...

- Ты сам-то веришь в свои слова? Я чувствовал шевеление его пальцев на своих руках, перед моим носом щёлкали его зубы, а из глазниц черепа на меня злобно пялились глаза из эктоплазмы. Это была самая настоящая чёртова реальность!

Но меня сейчас, как несложно догадаться, занимает другой вопрос, - отпив чаю, продолжил Юрий. – Твоё предположение о том, что шар является техническим устройством в принципе может оказаться верным: сканируя поверхность, я ощущал под твёрдой металлической скорлупой сложнейшую конструкцию, а глубже – ещё кое-что.

- Кое-что?

- Мне это представлялось некой дремлющей силой, скрученной в тугую спираль. Покой этой системы кажется весьма неустойчивым и достаточно лишь грамотно приложить усилие мысли... Откровенно говоря, я побаиваюсь с этим спешить. Особенно после твоего пересказа записок Иоганна-Адольфа.

Я невольно скосил взгляд на шар, таинственно поблёскивающий при свете настольной лампы.

Этот сон я запомню надолго.

Тяжёлые пурпурные волны мерно колыхались среди частично притопленных в море сооружений поистине пугающих размеров: гиганские стены, башни, здания – все они были сложены из огромных блоков серо-бурого камня и несли на себе печать невероятной древности, архитектура же их была совершенно чужда человеческому глазу и производила гнетущее впечатление. Это был огромный, широко раскинувшийся город, ранее явно бывший портовым, теперь же из века в век неумолимо поглощаемый морем. Я видел его как-бы с высоты птичьего полёта: в лабиринтах улиц блестела вода, городские площади превратились в озёра. Иной раз отступившая волна обнажала приросшие к камню колонии ракушек и густые бороды водорослей. Слева на город бросала тень высокая горная гряда, справа до самого далёкого горизонта раскинулся водный простор.

Древний город не умер, в нём освоилась новая жизнь, пришедшая на смену сгинувшей во тьме бесчисленных эонов лет цивилизации, некогда построившей эти нерушимые стены: волны рассекали крупные создания, сочетающие в себе признаки высших моллюсков и амфибий; некоторые из них отдыхали на каменных поверхностях, что позволяло разглядеть их вполне подробно – все они были схожи с существом, изображённым на крышке саркофага из склепа Фихтенгольцев. Но и этот вид существ насчитывал уже не одну сотню тысяч лет разумной жизни, свидетельством чему были то тут, то там попадающие в поле зрения машины, исполненные высочайшего технического совершенства: из волн в сиреневые небеса стремительно взмывали обтекаемых форм летательные аппараты, под поверхностью вод величаво скользили внушительных размеров дисковидные объекты, на корпусах которых вспыхивали разноцветные огоньки, высоко в небесах что-то ритмично мигало. Да, эта цивилизация вполне была способна штурмовать космические дали.

В какой-то неуловимый момент сон мой вдруг изменил сюжет: теперь я видел высокого худого человека, неподвижно стоящего под окнами нашего дома. Несмотря на темноту, я заметил, что покрой его одежды явно не соответствует нашей эпохе. Ещё мне показалось, что лицо и кисти рук незнакомца слегка фосфоресцируют. Вдруг наши взгляды встретились и лицо ночного визитёра тотчас исказила злобная гримасса: в глазах его вспыхнули зловещие огоньки, а искривившийся рот стал выплёвывать страшные проклятия на старонемецком. Я и сейчас ещё ощущаю во рту металлический привкус страха, захлестнувшего меня тогда леденящей волной. Нетрудно было догадаться, чей призрак пришёл по мою душу – барон Фихтенгольц собственной персоной!

Покойный барон заскользил над землёй в мою сторону, грозя кулаком и продолжая изрыгать ругательства. Отчаянным усилием вырвался я из кошмара и уже не смог заснуть до самого утра.

- Папа, ночью какой-то дядька с улицы в моё окошко царапался, - заявил сын за завтраком. Вид у Мартина был невыспавшийся, во взгляде читалась тревога.

- Это тебе сон наверное плохой приснился, - погладила сына по голове Людмила.

- Нет, никакой это был не сон! – горячо возразил Мартин. – Чужой дядька скрёб ногтями по стеклу. И лицо у него было страшное: всё белое и даже будто светилось!

Нехитрый рассказ сына поразил меня в самое сердце: ведь он был так созвучен с ужасной концовкой моего сна! Но что мне оставалось делать? Я выдавил из себя жалкую улыбку и перевёл разговор в другое русло.

А после обеда позвонил Пегельману.

- Слушай, Юрий, ты когда собираешся у меня шар забирать?

- Завтра, во второй половине дня. Подходит?

- М-мм... ладно.

- Как там продвигается с дневником барона? Вычитал что-то новенькое?

- Увы, нет. Текст настолько испорчен, что связать что-либо воедино не представляется возможным. Так, кусочки слов...

- Да? Обидно. Ладно, Ааво, завтра поговорим. Извини, очень спешу.

Он положил трубку.

В этом сне я не был самим собой. Моё большое серое, с лиловым отливом тело покоилось в капсуле, наполненной прозрачной киселеобразной субстанцией. Гибкие тонкие шланги присосками крепились к моей коже – посредством этих кабелей я узнавал о малейших температурных и прочих изменениях за пределами капсулы. Один из шлангов, заметно толще остальных, присосался над моими закрытыми серыми перепонками глазами – через этот кабель мой мозг был связан с электронным мозгом космического корабля – накрытый сверхпрочным колпаком, сверкающий узорчатый шар был всевидящим недрёманным оком стальной торпеды, несущейся сквозь чёрные пространства космоса.

Надобно отметить, что мой разум не просто занимал чужое тело – он как-бы наслаивался на разум инопланетного существа. Я мыслил не как человек, совершенно иными категориями. В какие-то моменты моё «я» полностью растворялось во внутреннем мире и эмоциях инопланетянина, затем как-бы наполовину всплывало на поверхность, вяло ужасаясь возможности навсегда исчезнуть в фантасмагорических декорациях чужого мироощущения.

Звездолёт сближался с блистающим шариком, окутанным жемчужной дымкой атмосферы, и вскоре перед моим восхищённым взором предстала планета, по поверхности которой были щедро разлиты голубые водные пространства. Я почти физически ощущал массивность этого висящего в пустоте огромного тела и его насыщенность жизненными соками. Планета надвигалась, заполняя собой всё видимое пространство, её атмосферная оболочка обволакивала мой космолёт, затягивая в свои потревоженные клубящиеся глубины...

Зловещая тень скользнула по границе моего сознания – тень, вторгшаяся с недобрыми намерениями: сквозь движущуюся картинку, сквозь отпечаток воспоминаний давно погибшего инопланетянина, на миг проступило злобное бледное лицо и тянущиеся ко мне скрюченные пальцы.

Я тотчас проснулся.

В ночной тиши мой слух уловил странный звук, далёкий, но вполне явственно различимый. Стоило мне сесть на постели, как звук прекратился. Может всё-же послышалось? Я посмотрел на мирно спящую жену, осторожно отогнул край одеяла и спустил ноги с кровати. С минуту наверное я сидел неподвижно, весь обратившись в слух.

Ага, вот снова! – я аж вздрогнул, услышав негромкое постукивание. Может это Мартин проснулся? Но что он делает? А может вор пробрался в дом?

Я встал с кровати, беспомощно оглядываясь в поисках предмета, могущего послужить оружием. Вспомнил о бронзовом подсвечнике на книжной полке, увесистым гранёным основанием которого вполне можно нанести серьёзное увечье злоумышленнику.

Итак, ощущая в правой руке успокоительную тяжесть подсвечника, я тихонько приотворил дверь и выглянул наружу. Не скрою: внутри меня всё сжалось в ожидании неведомой опасности.

Короткий коридорчик. Слева дверь в комнату сына, справа и немного впереди – дверь в мой кабинет. Я сделал несколько несмелых шажков и замер в нерешительности. Было очень тихо – так тихо, что я слышал посапывание спящего сына. И вдруг...

Звук раздался за дверью моего кабинета. Я дёрнулся как от удара током, сердце стиснуло болезненным спазмом ужаса. Я почти тотчас же понял, что это за звук: в ящике моего письменного стола перекатывался золотой шар!

Обычный вор из плоти и крови? Визитёр из потустороннего мира? Что делать? Как быть? – такие мысли бешено носились в моей голове. До сих пор удивляюсь, откуда вдруг взялась воля к решительным действиям – ведь риск мог быть велик. Я включил свет в коридоре, затем рывком распахнул дверь в кромешную тьму кабинета и хлопнул ладонью по широкой кнопке выключателя – всё это я проделал очень быстро. Едва вспыхнул свет, зловещий перестук прекратился.

В моём кабинете нет громозкой мебели и царит образцовый порядок – здесь абсолютно негде спрятаться. Вот разве что длинные плотные шторы до полу... Занеся подсвечник над головой, я с замиранием сердца рванул штору в сторону.

Жуткое бледное лицо таращилось на меня – я даже не понял, перед стеклом ли, за стеклом... Захлебнувшись застрявшим в горле криком, я отшатнулся, ударившись бедром о край письменного стола. А лицо оскалило зубы и утонуло в осенней темени за окном. Это без сомнения был человек из моих ночных кошмаров!

Пегельману я рассказал обо всём без утайки: и о странных своих снах, и о жутком бледном призраке, и о пугающем поведении золотого шара. И о жалобе сына на «скребущегося в окно дядьку» не забыл.

- Теперь я понимаю, почему ты так спешил избавиться от этих вещей, - с тяжёлым вздохом Юрий убрал артефакты в портфель. – Надеюсь, эту ночь ты будешь спать спокойно.

- Что потом? – задал я с некоторых пор мучавший меня вопрос. – Как нам поступить с этими вещами дальше? Мы же не можем оставить их себе. Не имеем на это права.

- Хм... – Пегельман поскрёб подбородок. – Согласись: с учётом того, что мы натворили в подвале дома номер 28, а также учитывая пугающую назойливость призрака барона, из-за которой шар может представлять опасность для людей, ответить на твой вопрос вот так, сразу, очень непросто.

Я смешался, не найдя, что ответить. Действительно, как аукнется нам наш вандализм в подвале дома номер 28?

- Надо что-то придумать, - наконец промямлил я.

- Вот именно! – поддакнул Юрий. – Что-то, очень похожее на правду и без мистического налёта. А пока... – он защёлкнул замки портфеля, - я ещё немножко повожусь с нашей добычей. Кое-что нужно исправить.

- О чём ты?

- Там, в склепе, я решил, что призрак побеждён, но я ошибся, недооценил силу этого чудовища, и теперь мёртвый колдун кружит вокруг твоего жилья. Нужно уничтожить эту злобную тварь или же навсегда отправить её в мир теней! – с этими словами Юрий покинул мой дом, пообещав позвонить следующим утром.

Этой ночью меня не посещали странные сны, не беспокоили зловещие звуки и образы – видно, и взаправду их унёс с собой Пегельман вместе с дневником Фихтенгольца и золотым шаром.

О том, что Юрий так и не позвонил мне утром, я вспомнил уже на работе, в обеденный перерыв, сидя в своём кабинете. Томимый нехорошими предчувствиями, я схватил телефонную трубку и стал набирать домашний номер Пегельмана. Глухие гудки тянулись бесконечно долго, и я уже намеревался положить трубку на рычаг, когда наконец на том конце провода раздался щелчок, что-то зашуршало и я услышал тихое «алло».

- Юрий? – осторожно спросил я.

- Кто ж ещё... – вздохнул мой друг. Это был голос или смертельно уставшего или тяжело больного человека.

- Ты не позвонил мне.

- Верно. Ох-хо-хохх... Только сейчас более-менее... Та ещё ночка выдалась. Когда сможешь ко мне заглянуть?

- М-мм... Думаю, после четырёх.

- Хорошо. Есть одно дельце, которое нужно успеть провернуть до темноты. Всё объясню на месте.

Услышав короткие гудки отбоя, я медленно положил трубку. Что за дело такое, которое нужно срочно провернуть до темноты? Безжизненный голос Пегельмана, его намёк насчёт беспокойной ночи – всё это наводило на предположения, что нам очевидно придётся разгребать серьёзную кучу дерьма. Снедаемый этими неприятными мыслями, я позвонил жене, предупредив её, что наверное задержусь на работе, а сам, освободившись где-то без пятнадцати четыре, запрыгнул в машину и поехал к Пегельману.

- Проходи... – сказал, словно уронил, на выдохе Юрий, отворяя дверь пошире и пропуская меня в прихожую своей холостяцкой однокомнатной квартиры. Выглядел мой приятель неважнецки: помятое, какое-то посеревшее лицо, тёмные круги под глазами.

- Вон, полюбуйся, - вялый кивок в сторону комнаты. – Обувь можешь не снимать.

В комнате царил полный разгром, по иному и не скажешь. Под каблуками хрустели осколки стекла, черепки битой посуды, дверцы серванта были распахнуты и висели вкривь и вкось. Кое-где обои были обезображены огромными проплешинами, прожжёнными до бетонных стен. Но больше всего поразила люстра: трубчатые держатели светильников были скручены в замысловатый узел. Среди всего этого ужасающего бардака бросалась в глаза вычерченная посреди комнаты магическая пентаграмма, в центре которой лежал дневник Фихтенгольца, придавленный сверху золотым шаром. Я поднял поваленный стул и уселся, растерянно озираясь по сторонам.

- Соседи грозились милицию вызвать, - Юрий присел на краешек кушетки. – Я их могу понять: такой шум стоял!

- Кажется, я догадываюсь, кто тут порезвился, - я зябко поёжился: в комнате ощущался сыроватый холодок, пованивало плесенью.

- Я ощутил его присутствие около одинадцати вечера, - начал рассказывать Пегельман. – Окна и входная дверь были защищены магическими печатями, но я специально оставил для него одну лазейку – вентиляционную отдушину на кухне: на выходе призрак должен был попасться в хитроумную ловушку. Если вкратце, то это сконструированный мною прибор, испускающий поток электромагнитных волн, резко и произвольно меняющих свои характеристики. Его задача – разбалансировать полевую структуру призрака. Может это и не уничтожило бы злого духа, но потрепало бы изрядно и я добил бы его без особо труда. Но ( ох уж это «но»! ) в квартире внезапно вырубилось электричество. Было ли это просто роковым совпадением или кознями нечистой силы – времени на раздумья не оставалось: сквозь решётку вентиляционной отдушины просочилась светящаяся газообразная субстанция, из которой стремительными темпами начал формироваться фантом. Я бросился в комнату, под защиту предварительно нарисованной пентаграммы, лопатками чувствуя замогильный холод, распостраняемый преследующим меня призраком.

Стоя в центре спасительного магического круга, я начал читать молитвы, меж тем как призрак бледноликого мужчины в старинной одежде с воем носился по воздуху, не смея однако прорваться за запретную для него черту. И, в добавок ко всему, эта тварь откуда-то притащила с собой целый сомн мелких злобных сущностей: пронзительно-чёрные бесформенные комья густым роем кружили по комнате, мерзко визжа и хихикая. Ни молитвы ни заклинания не могли утихомирить этих чертей. Я брызгал на них святой водой и она убила наверное не меньше полусотни – но их было так много! В этот раз мертвец был очень силён, гораздо сильнее, чем тогда, в склепе. Не знаю, где он насосался энергии в таких количествах... – Юрий на мгновение умолк, уставясь в пол.

- И всё это время шар и дневник были рядом с тобой?

- Да.

- Может стоило швырнуть их призраку – вдруг он тогда отстал бы от тебя?

- Я всё ещё не терял надежды победить это чудовище.

- Что было дальше?

- Призрак широко распахнул пасть и буквально всосал в себя всю свою бесовскую свиту; при этом стал распухать, изменяться, трансформируясь в нечто невероятно уродливое: тело его увеличивалось в размерах, меняя форму, из груди полезли длинные извивающиеся плети щупалец. Вскоре мертвец являл собой отвратительный гибрид человека и моллюска. Огромная тварь хлестала своими многочисленными конечностями, в ярости круша всё вокруг. Затем эти мощные толстые канаты сомкнулись вокруг пентаграммы; напитанный сырым зловонием воздух стал сдавливать меня со всех сторон, и я понял, что магическая преграда возможно будет сокрушена. Массивное колоннообразное тело изогнулось дугой, белое лицо мертвеца наклонялось ко мне всё ниже, в глазах призрака светилось торжество, чёрные губы растянулись в широкой гнусной ухмылке... Оставалось последнее средство – чрезвычайно опасное обоюдоострое оружие.

- О чём ты?

- Об одном очень рискованной трюке из арсенала тибетских лам. Я надеялся, что мне никогда не доведётся применить это знание на практике, но вот...

Я стал нараспев повторять древнюю формулу, при этом мысленно формируя в центре своей груди сверкающий кристалл, куда стекались потоки моей жизненной энергии, необходимой для выковывания магического оружия. Запредельным усилием разума и воли я превратил фантазию в реальность: из моей груди выскочил искрящийся алмазный клинок, и подобно жалу, стремительно вонзился в кривляющуюся харю призрака, глубоко войдя в левый глаз. Мертвец мгновенно съёжился до размеров теннисного мячика, а затем и вовсе исчез. Я же обессиленно рухнул навзничь, задыхаясь, истекая потом. Сердце сбивалось с ритма, дикая боль сжимала грудную клетку. Я... короче, я вырубился.

- Кхм... н-нну... как думаешь, он больше не вернётся?

- Честно говоря, такой уверенности у меня нет. Меня бросает в дрожь от одной только мысли, что это может повториться опять. Теперь ты понимаешь, в какую опасную историю мы вляпались? – Юрий встретился со мной взглядом и скривил рот, словно съел что-то неимоверно кислое.

- Ну, да-да, признаю: изначально это была моя затея. Но решать, что теперь со всем этим делать, придётся нам обоим – здесь и сейчас.

Я заметил у ножки стула фотоаппарат «Зенит» - тот самый, который Юрий брал с собой в склеп Фихтенгольцев. Подняв камеру, я стал с недоумением вертеть её в руках: «Зенит» был странным образом деформирован – так, словно его в печи поджаривали. Корпус был выгнут и оплавлен так, что заднюю крышку невозможно было открыть, линза объектива треснула.

- Плёнка с кадрами из склепа так и осталась внутри, - сказал Юрий. – Не нашёл времени проявить. А теперь... Эх!

- Так что же мы решим? – я отложил фотоаппарат в сторону.

- Как это ни грустно звучит, но мы должны избавиться от этих находок.

- Твои предложения? Уничтожить?

- Уничтожить? Ни в коем случае! Спрятать, захоронить до поры до времени. Нужно найти верный способ разорвать связь призрака с шаром – ведь именно одержимость этим удивительным механизмом не даёт Иоганну-Адольфу окончательно покинуть нашу плоскость бытия. Сейчас я не в силах вытолкнуть мёртвого барона в мир теней.

- Есть идеи, где устроить тайник?

- Я знаю одно подходящее место в получасе езды отсюда. Это... – Юрий указал пальцем в центр пентаграммы, где лежали шар и дневник, - я больше здесь не оставлю. Мне, знаешь ли, ещё пожить охота.

- Ну что же... – вздохнул я. – Если нет иного выхода...

- Поверь, нет.

Мы шли по кочковатому полю по направлению к темнеющей впереди роще. Мутно-серое небо сеяло мелким холодным дождиком, под ногами чавкала грязь. Стремительно сгущались сумерки и мы очень спешили.

Наконец мы вклинились в хаотично растущее скопление хилых молодых деревьев и минут через пять вышли на прогалину, посреди которой торчали какие-то унылые развалины: россыпи крошащегося потемневшего кирпича, гниющие, покрытые грибком деревянные балки, остатки стен, сложенных из осколков гранитных глыб. Сквозь руины пророс редкий кустарник и кривые тоненькие берёзки. Юрий уверенно двигался вперёд: очевидно он уже заранее присмотрел местечко для тайника.

- Вот здесь, - мы остановились на углу разрушенного амбара. – Начнём немедля.

Я вонзил лопату в землю и начал копать. Полукруглое лезвие скрежетало о мелкие камешки, кои в изобилии попадались первые полметра, но дальше работа пошла быстрее.

- Достаточно, - остановил меня Юрий. Глубина ямы к тому моменту достигла примерно полутора метров. – Вполне достаточно.

На невысокий вал вывороченного грунта он поставил прямоугольный металлический ящик с двумя ручками по бокам. Стык между крышкой и ящиком был тщательно пропаян. Мы выдержали минуту скорбного молчания, словно над покойником, затем Юрий аккуратно поставил ящик на дно ямы. Я сразу же стал забрасывать его землёй. Когда края ямы сравнялись с поверхностью, я попрыгал на рыхлом грунте, утрамбовывая его, и насыпал сверху ещё земли. Пегельман заботливо рассыпал поверху пригоршни пожухлых листьев и мелкие веточки. Благодаря его стараниям место выглядело совершенно нетронутым. Мой друг кряхтя разогнул колени, отряхнул ладони – и впервые улыбнулся.

- Ну... словно груз с души!

Вокруг было необыкновенно тихо, сумерки вот-вот должны были перейти в настоящую темень.

- Всё, уходим! – кивнул мне Юрий.

Я вскинул лопату на плечо, огляделся напоследок.

Не очень далеко, но и не слишком близко – метрах в десяти от нас наверное, - среди деревьев маячил призрак. Выглядел он как на нечётком фотоснимке: мутноватые контуры тела, грязно-белый овал лица с тёмными провалами на месте глаз. Призрак стоял совершенно неподвижно, наблюдая за нами.

Меня словно приморозило к месту, но тут Юрий схватил меня за рукав и мы побежали прочь.

- Т-ты видел? – отдышавшись, выдавил я из себя, уже садясь в машину. – Он был там.

Юрий молча наклонил голову.

- Надеюсь, он там и останется, - молвил он тихим голосом минуту спустя – я едва расслышал слова за гулом двигателя.

Послесловие.

Позволю себе дополнить рассказ Ааво Карка результатами собственного расследования.

Ещё на протяжении неполного месяца профессор в своём дневнике изредка возвращался к этой истории: всё эти краткие упоминания сводились к тому, что призрак покойного барона перестал беспокоить как семью Карков, так и Юрия Пегельмана. Кривошеевы из злополучного дома номер 28, где всё и началось, вообще более не упоминались ни разу. Последнее упоминание о находках в склепе Фихтенгольцев датируется 26 октября – далее молчок, и даже Юрий Пегельман навсегда пропал со страниц дневника. Летом 1986 года профессор Карк погиб в автомобильной аварии где-то под Выру.

Меня долго мучил вопрос: было ли у вышеизложенной профессором истории хоть какое-то продолжение? Ответить на это мог лишь Юрий Пегельман.

Первым делом я позвонил в Санкт-Петербург вдове профессора Людмиле Николаевне – последние полгода она живёт в Питере с семьёй сына – и навёл справки у неё. На мою удачу у Людмилы Николаевны сохранилась записная книжка профессора, и в ней отыскался адрес и номер домашнего телефона Пегельмана. Я звонил по этому номеру раз двадцать, если не больше. Наконец трубку всё-же подняли, и сипатый голос заядлого выпивохи ответил, что такой здесь не живёт, после чего трубка была брошена на рычаг. Что ж, я решил ехать в Тарту.

По указанному адресу действительно жилы какие-то алкаши: из-за приоткрытой двери несло спёртой забористой вонью, слышался звон посуды, шарканье и ленивый матерок; высунувшаяся на мой настойчивый звонок опухшая харя неопределённой половой принадлежности, промямлила вислыми сизыми губами что-то невразумительное: из череды хлюпов и жёванных междометий я понял лишь, что «Витька ушёл за бухлом, Рейн в отрубе, зараза, а я ничё не знаю».

Далее я сходил в жилуправление и в полицию – и там и там обещали помочь, предложив перезвонить через часик-полтора. Май перевалил за середину, был замечательный тихий солнечный полдень, и я скоротал время, неспешно прогуливаясь по старому центру города. Ровно через полтора часа я сделал два звонка.

Пегельман пропал – в июле 1986 года, почти ровно через год после гибели Ааво Карка. Он не появлялся на работе с 23 числа, в течение недели не отвечал на телефонные звонки друзей, как и на звонки и стук в дверь. Наконец было принято решение взломать замок. Хозяина в квартире не оказалось и ничто не указывало на то, что Пегельман собирался куда-то надолго уезжать. Пропавший был объявлен в розыск. Больше Юрия Пегельмана никто никогда не видел.

Такое случается время от времени: уходит человек из дому – и с концами. Неизвестность засасывает его в свою ненасытную бездонную утробу, впрочем, иногда отрыгивая на поверхность нашего бытия то, что по каким-то причинам не переварилось – и тогда в каком-нибудь глухом углу случайно находят разложившийся труп. Но чаще человек словно стирается из жизни чьей-то безжалостной волей. В случае с Юрием Пегельманом я могу лишь сделать следующее предположение: в какой-то момент он решил, что наконец-то сможет отвоевать у призрака бесценный древний артефакт, и отправился к развалинам в лесу. А там... Наверное Пегельман снова просчитался и пал в неравной схватке с нежитью. Может и сейчас фрагменты скелета незадачливого экзорциста валяются поблизости от того места, где на глубине полутора метров покоится стальной ящик с находками из родового склепа Фихтенгольцев. Проверить эту мрачную теорию было бы весьма затруднительно: в дневниковых записях профессора Карка координаты зарытого клада не указаны и на поиски развалин могут уйти годы. Но даже осознавая необычайную ценность этого клада, я всё-же предпочту руководствоваться древней мудростью, которая гласит: «Не буди лихо, пока оно тихо».

Город Мёртвых Стариков.

1985 год, Паганамаа.

Зелёные холмы, искрящийся извив реки, простирающаяся от горизонта до горизонта чистая голубизна небес – всё это осталось далеко позади: за спиной сомкнулись вековые ели, их широкие разлапистые ветви скрадывали льющийся сверху солнечный свет, создавая таинственный полумрак. Землю под ногами совершенно скрывал толстый рыжий ковёр из отмерших иголок, пахло древесной смолой и плесенью.

Цепочка из пяти человек, ведомая хромым дедом в старой войлочной шляпе, всё глубже проникала в девственную чащобу – укутанное покровами мрачных тайн и страшных легенд древнее сердце Паганамаа.

Хромой проводник казалось не ведал усталости: опираясь на свою осиновую клюку, он передвигался всё с той же неизменной скоростью, ни разу не споткнувшись и не оступившись – а ведь последний привал они делали три часа назад, было довольно жарко и путь пролегал по сильно неровной местности. Замыкающий цепочку Серёга Калинкин оступился в мелкий ручей и теперь в правой кроссовке противно хлюпало. Он был единственным русским в этой экспедиции и ему очень не хотелось показать себя неженкой перед эстонскими коллегами. Его упорно преследовала мысль о привале, о жаркой костерке, над которым можно было бы просушить кроссовку и носок – но четыре молчаливые спины с равнодушным упорством автоматов продолжали двигаться за Войлочной Шляпой – сквозь облачка роящейся мошкары, сквозь таинственные тени, сквозь застывшую в дремотной неподвижности всё более непроходимую чащобу.

- Kur-rrat (чёрт (эст.))! – громко выругался идущий перед Сергеем Маргус. Зацепившись ногой за торчащий из земли извилистый корень, он запнулся, уткнувшись лбом в спину впереди идущего. Цепочка дрогнув, замедлила шаг. Войлочная Шляпа обернулся и что-то сказал.

- Он говорит, через полчаса сделаем привал, - жидкие, песочного цвета волосы Маргуса надо лбом слиплись от пота, над левой бровью чернел раздавленный комар. – Сейчас будет самый трудный участок, потом уже полегче.

- Понятно, - кивнул Сергей.

Войлочная Шляпа перевалил через облысевший ствол рухнувшей сосны и растворился в сумрачных тенях древней чащобы. Отряд последовал за ним.

Следующие полчаса были не просто трудны – они были ужасны: приходилось продираться сквозь колючие кусты, цепляющиеся за одежду и норовящие выцарапать глаза, выискивать лазейки в хаотичных нагромождениях бурелома, сигать через ямы, наполненные чёрной водой, от которой подымался дурманящий гнилостный запах... Очень досаждали злющие комары, жалящие словно раскалённые иглы. Серёга стиснул зубы и терпел, проклиная всё на свете.

Лес поредел и стало посуше. Миновав участок старого пожарища – обуглившиеся мачты сосен угрожающе торчали словно колья, ждущие падающих с неба жертв и живо напомнили Серёге место Тунгусской катастрофы – отряд вышел на свободную от растительности площадку: пятачок мёртвой серой земли, из которой наружу выпирали округлые спины гранитных валунов. Проводник ударил клюкой в землю и первым опустил свой тощий зад на затянутый лишайником камень.

Солнце припекало, веял лёгкий приятный ветерок, иссушая капли пота на лбу и на висках. Стянув с головы бейсболку, Серёга провёл ладонью по влажным волосам и испустил блаженный вздох. Усевшись на мшистый валун, он принялся расшнуровывать сырую кроссовку.

- Привал – полчаса, - к нему приблизился начальник экспедиции профессор Уно Лехола, крупный животастый мужчина пятидесяти пяти лет, с густой гривой серебристых волос.

- Что за жуткий лес! – покачал головой Сергей.

- Ну не зря же эти места прозвали Чёртовой землёй, - усмехнулся профессор. – Дикая первозданная природа, враждебная человеку.

- И кто же додумался в такой непролазной глуши соорудить место для культовых отправлений?

- Это мы и попробуем выяснить. Харальд... – кивок в сторону проводника – говорит, мы почти у цели. Ладно, Сергей, отдыхай. – Лехола удалился.

Проводник, сдвинув шляпу на затылок, надолго приложился к алюминиевой фляге; острый кадык на кирпичного цвета худой морщинистой шее мерно ходил туда-сюда. Оторвавшись наконец от фляжки, старик поймал взгляд Сергея – светло-зелёные живые глаза на неподвижной, безэмоциональной маске иссушённого годами, алкоголем, солнцем и табаком лица, казались пересаженными от другого, более молодого человека. Сергей смущённо улыбнулся и опустил голову. Скинув кроссовку и стянув сырой носок, он выдрал из-под камня пучок сухой травы и медленно обтёр влажную ступню.

Ветерок донёс запах дешёвого вонючего табака. Серёга глянул исподлобья – старый Харальд закурил трубку. Сейчас он сидел в профиль к Сергею: ввалившиеся глаза прикрыты синеватыми веками, чуть кривоватый длинный нос облупился на солнце, узкий острый подбородок поблёскивает седой щетиной. По кулаку, сжимавшему чубук трубки, змеился уродливый старый шрам.

На старого Харальда профессора Лехола вывели упоминания нескольких пожилых выруссцев о якобы затерянном в лесах Паганамаа большом языческом культовом центре. Кто-то говорил о руинах храма, кто-то – о целом городе. Дотошный профессор путём въедливых расспросов и долгих поисков узнал о человеке, который якобы побывал в этом таинственном месте и своими глазами видел древние руины. И место это отравило душу Харальда ( так звали нашедшего древнее святилище ) и помутило его разум: мужик одичал и стал жить отшельником. Жив ли он до сих пор? Да, говорят, живёхонек, хоть и выпивает сильно. А на что живёт, работает ли где? На пенсии он, а ещё грибы и ягоды туристам продаёт вроде. Видят его время от времени на одной турбазе...

На упомянутой турбазе профессор разговорил сторожа и – вот удача! – узнал, что на днях Харальд пожалует на базу. Так и случилось, так они и познакомились.

К немалому облегчению профессора, в приватном разговоре за бутылкой Viru Valge Харальд не стал ломаться и поведал о давнем своём приключении.

- Место это на языке выро называется «Город Мёртвых Стариков». Узнал я о нём из рассказов своего дедушки. Почему так называется? Говорят, в старые времена был обычай отводить туда немощных стариков и старух, да умом и телом увечных, чтоб крепким и здоровым в тягость не были. А ещё слышал я от деда, будто жили там попы нехристианской, старинной ещё веры. Жили не по-человечески долгой жизнью, служа древним богам, но в конце концов всё равно все они померли и лежат нетленные тела в глубоком подземелье под главным алтарём. Вот вам две легенды на выбор, а какая из них правильная, этого не знаю.

- Когда вы там побывали?

- Ох, давненько... Год не помню, было мне тогда... лет двенадцать, что-то около того. Я сгоношил троих своих друзей тайком от взрослых отправиться на поиски Города Мёртвых Стариков. Был самый конец осени, уже стало подмораживать. Из рассказов деда я знал несколько верных примет на пути к «городу». Приметы эти и правда попадались по дороге, и через почти целый день пути мы вышли к тому самому месту... Как вспомню, до сих пор мурашки по коже.

Начало темнеть, с неба медленно падали хлопья снега – первый снег в том году – а мы стояли, открыв рты и глазели на такое... чего, ну никак не ожидали увидеть. Это были развалины чего-то огромного и мрачного. Не сразу мы осмелились подойти поближе, да и бродили там совсем недолго: угнетало это место, всякие страхи там чудились...

- Какие страхи?

- Ну-у... будто стены вокруг сжимаются, будто чьи-то взгляды буравят спину, будто ветер шёпот чей-то доносит... Да и смеркалось быстро и снег всё гуще падал. Повернули мы восвояси. Пока продирались сквозь лес, совсем стемнело, снег ещё гуще повалил, потом завьюжило... Не знаю, как дополз я до нашего хутора. А дружки мои в метели так и сгинули бесследно.

- И больше вы там не бывали?

- Нет, но думаю, смог бы отыскать дорогу туда – ежли при хорошей погоде. Но чтой-то не хочется.

- А за хорошее поощрение? Например, за ящик водки?

- Кхм... – старый Харальд задумался. – За два пожалуй можно бы попробовать.

- Тогда договорились?

- Один пойдёте или с компанией? – прищурился Харальд. – Малым числом в такие походы не ходят.

- Соберу экспедицию – человек пять.

- Человек пять – это в самый раз. И одно ещё условие непременное: чтоб ни одна живая душа не прознала, кто вас поведёт. Не нужно мне это.

Вот так всё и началось. А он, Серёга Калинкин, пристроился в экспедицию по протекции тартусского профессора Ааво Карка. Стоило ли оно того? Это выяснится в ближайшие полчаса... – Серёга оттянул рукав лёгкой брезентовой куртки, бросил взгляд на циферблат наручных часов.

Выбив трубку о камень, Харальд первым встал на ноги.

- Пора, - глухим голосом сказал он по-русски, скосив взгляд на Серёгу.

Миновав полосу невысоких кривоватых ёлочек, отряд ещё какое-то время шёл по сосновому лесу. Впереди, сквозь стволы дальних деревьев синело небо: чувствовалось, что за ними будет большое открытое пространство. Проводник, несмотря на получасовой отдых, утратил прежнюю прыть: шёл медленней, хромал заметно сильнее. Серёге подумалось, что дело тут скорее не в усталости: старик словно спотыкается о старые воспоминания и теперь ему хочется хоть немного оттянуть момент встречи с неведомым, путь к которому ( и от которого ) когда-то был оплачен жизнями его друзей.

И вот они вышли к краю не очень крутого обрыва; впереди расстилалась низина, огороженная с трёх сторон холмами, вершины которых густо поросли чёрными елями. Лехола судорожно вздохнул, в неописуемом волнении вцепившись в свою бороду. Да-а, тут было от чего обалдеть!

Высоченные арки примыкали одна к другой, образуя нечто, напоминающее римский Колизей – но представшее взорам путешественников грандиозное сооружение было напрочь лишено какого-либо намёка на изящество: сложенное из неровных гранитных глыб, мрачное, грубое, тяжеловесное, оно подавляло и рождало в душе смутную тревогу. Из центра строения, через арки выходило по мощёной прямоугольными плитами дорожке – все они расходились в стороны подобно лучам и всех их соединяла более широкая круговая дорога, опоясывающая... храм? Почва вокруг каменного колосса казалась мёртвой, лишь кое-где её ровную, серовато-жёлтую поверхность украшали хилые и кривые низкорослые деревца, да ещё там и сям виднелись остатки руин, которых время пощадило значительно меньше, чем гиганское многоарочное строение.

- Город Мёртвых Стариков? – Серёгин вопрос, высказанный тоненьким и сиплым от волнения голосом, прозвучал довольно глупо. Старый Харальд снял свою шляпу и промокнул лысоватую макушку несвежим носовым платком. Затем, углядев на склоне более-менее удобное место для спуска, жестом пригласил следовать за собой. Взволнованно перешёптываясь, путешественники гуськом начали спуск.

Профессор Лехола теперь шёл вровень с проводником и даже временами чуть вырываясь вперёд, движения его были резкими, толстые мясистые пальцы заметно подрагивали от волнения. Маргус и ещё один – кажется его звали Урмасом – беспрерывно щёлкали фотоаппаратами.

Из грязно-серого песка торчали растрескавшиеся основания рухнувших стен, дорогу преградил упавший гранитный столб, увенчанный скульптурным изображением: наполовину скрытая песком, на Серёгу смотрела звероподобная харя с отколотым носом; увечья, нанесённые эрозией, делали её ещё более отталкивающей. Изваяние издевательски ухмылялось, выпучив слепой круглый глаз. Осторожно переступив через поверженного демона, Серёга ускорил шаг, догоняя профессора. Вокруг было необычайно тихо: ни пения птиц, ни стрекотания насекомых – и эта неестественная тишина уже начинала давить на психику. Даже погода как-то неуловимо изменилась: небо подёрнулось серой пеленой, в воздухе ощущалась наэлектризованность.

- Не может быть никаких сомнений: это культовый центр! – воскликнул профессор, и голос его отразился от циклопических стен, в тени которых они теперь стояли. – Но кто всё это построил? – Лехола обвёл присутствующих беспомощным взглядом. – Во всей Эстонии нет и близко чего-то подобного!

- Вы учёный, вам разбираться, - пожал плечами Харальд. – Там внутри, в центре... – он вяло приподнял руку. – Интересные рисунки. И надписи какие-то. Может они вам подскажут, кем были строители Города Мёртвых Стариков?

- Посмотрим! – профессор устремился под арку.

Как и следовало ожидать, все дорожки сходились к центру храма. «Колизей» не имел крыши, грязно-серое небо угрожающе нависало над грубыми замшелыми стенами. В центре храма находился невысокий круглый подиум. Плиты, из которых он был сложен, были тщательно подогнаны друг к другу и хорошо отполированы, что являло контраст царящей вокруг дикой первобытной неуклюжести. И да, здесь были замечательные изображения: по кругу вскачь в неистовом танце неслись козлоногие сатироподобные существа, а над ними – глубоко вырезанная в камне сцепленная в сплошное кольцо надпись неведомыми значками. Мужчины топтались по алтарю, возбуждённо галдя.

Серёга поднял голову и встретился взглядом со стоящим под аркой старым Харальдом. На иссохшем лице проводника попеременно отражались страх, лихорадочное волнение – и ещё что-то, очень похожее на затаённое злорадство. Серёга вдруг каким-то шестым чувством понял, что Харальд бывал здесь не раз и явно с какими-то тёмными целями. Вдруг нестерпимо захотелось покинуть это жуткое место.

Воздух дрогнул словно от неслышного толчка, затем загустел, туго сжимаясь вокруг алтаря. Странные тени поползли по полированным плитам и воздух над ними дрожал. А потом Серёга заорал от нестерпимой боли и ужаса, чувствуя, как его тело словно выворачивается наизнанку. Он вопил всё громче, заглушая крики остальных.

2012 год.

- Почём у вас редиска? – улыбчивый русоволосый паренёк лет двадцати с небольшим взял двумя пальцами самую крупную редиску, вопросительно заглянул в глаза старику. В сторонке мялась хрупкая симпатичная брюнетка в узких голубых джинсиках – подруга парня. Харальд назвал цену.

- О, вы так чисто говорите по-русски! – удивился парень.

- В школе хорошо учился, - хрипло хихикнул Харальд. – Ну, так сколько вам?

- На вид замечательная, - парень всё вертел редиску в пальцах.

- И на вкус такая же, - поддакнул Харальд. – Сам растил.

- Килограммчик нам отвесьте.

- Сами-то откуда в наших краях? – Харальд сыпанул на старенькие весы пригоршню редисин. – Из Таллина?

- Нет, из Пскова.

- А-а... ясно. Ну вот, как раз килограмм. Сейчас ссыплю в пакетик. А что это вас, ребятки, в нашу глушь занесло?

- Места здесь интересные: природа, воздух чистый. Нам друзья посоветовали эту турбазу, они в прошлом году здесь отдыхали.

- Хм... места здесь и правда, интересные встречаются. – Есть и вовсе удивительные места.

- Это в каком смысле? – девушка встала рядом с парнем. Приятненькое такое личико, ничего не скажешь.

- Во-он в той стороне, - махнул иссохшей рукой Харальд. – Правда, неблизко отсюда: полдня пути – есть в лесу развалины старинного... даже не знаю, как и описать... Что-то огромное.

- Правда? – глаза давушки загорелись нешуточным азартом. – А можете нам показать?

- Охо-хо-о... стар я уже для таких долгих прогулок, - скривился Харальд. – Силёнок маловато.

- А мы заплатим, - не унималась девушка. – Правда, Антон?

- Смотря сколько, - вздохнул парень.

- Ну... двадцать евро, - стрельнул старик зелёными глазками из-под седых размочаленных бровей. – Путь нелёгкий, а силы у меня уж не те.

- Лады, - махнул рукой Антон. – Когда отправляемся?

- Да хоть завтра. В семь утра буду ждать вас вон у той сосны.

- Договорились. Тогда же и деньги получите.

- Только вот что: никому не говорите, что это я вас водил.

- Лады, не скажем. – пожал плечами Антон. – Ну, до завтра!

- До завтра, ребята!

Парочка зашла в свой кемпинг. Антон положил пакет с редиской на прикроватную тумбочку, девушка подошла к окну, прищурившись, глянула в щель между занавесками.

- Ну, что скажешь? – тихо спросила она.

- Это он.

- Да, - кивнула девушка. – Определённо он. Как всё удачно складывается!

- Ага, - Антон присел на корточки перед кроватью, потянул из-под неё рюкзак. – Настя, запри-ка дверь и давай всё тщательно проверим.

Когда жуткий частокол сгоревшего леса остался за спиной, Антон решил, что зашли они достаточно далеко и можно приступать к делу.

- Вот здесь передохнём, - старик указал на скопление гранитных валунов, усеивающих мёртвую проплешину посреди леса. Антон поравнялся со стариком и нанёс ему короткий удар по почке. Дед с протяжным стоном повалился на колени и уткнулся лбом в землю. Войлочная шляпа скатилась с плешивой головы. Антон быстрым движением завёл руки проводника за спину и затянул на запястьях тугую пластиковую петлю.

- Харальд Мяги, - услышал дед над самым ухом. – Вы обвиняетесь в причастности к Холокосту: в годы Второй Мировой вы служили в батальоне «Омакайтсе», участвовали в охране концлагерей, казнях заключённых, карательных операциях против мирного населения. Вы лично пытали и умерщвляли с особой жестокостью евреев, свезённых в концлагеря из Восточной Европы, Белоруссии и Псковской области. Также вы занимались работорговлей, продавая узников лагерей на хутора.

Старый Харальд медленно поднял голову – лицо его густо побагровело, с нижней губы свисала нить слюны.

- Вы кто такие? – страдальчески морщась, прохрипел он.

- Моссад, - ответила девушка.

- Вы... не похожи на евреев... – старик облизал губы, с трудом разогнул спину. – Что вы собираетесь делать?

- К сожалению, у нас нет возможности судить вас в Израиле, - Антон расстегнул куртку и достал из-за пояса пистолет с миниатюрным глушителем. – Возмездие свершится здесь!

Харальд обмяк, понурил голову, отчётливо понимая, что с двумя вооружёнными молодыми людьми ему, увы, не потягаться ни в силе, ни в ловкости. Вот если только...

- Послушайте! – его глаза с надеждой скользили по лицам ребят. – Не спешите стрелять. Давайте уж доведу вас до развалин, как и обещал. Там...

- Что? – удивился Антон. – Неужели надеешся сбежать по дороге?

- Там... – старик сглотнул слюну, - спрятан архив «Омакайтсе» - списки членов. Я сам украл и спрятал – на всякий случай. Там личные дела: имена, фамилии, фото... наверняка кто-то из них ещё жив, их ещё можно найти. Там были такие... звери!

- Ну да, тебе ли не знать. Вижу, хочешь с нами поторговаться?

- Да! – кивнул Харальд. – Ещё полчаса ходу – и мы у цели. А там... пусть там всё и решится.

- Ладно, - процедил Антон сквозь зубы после некоторого раздумья. – Давай прогуляемся.

Вид колоссальных древних руин поразил молодую парочку – не мог не поразить: Харальд видел, как вытянулись их лица, расширились глаза. Теперь надо больше болтать, довести этих сопляков до храмового алтаря, прошептать заветные слова...

- Что же это такое было? – наконец обрела дар речи девица. – Честно говоря, не ожидала!

- Это наверное самая большая загадка эстонской земли, - торжественно провозгласил Харальд. – Те немногие люди, что слышали об этом месте, называли его Городом Мёртвых Стариков.

- Веди! – коротко приказал Антон, ткнув старика пистолетом в бок.

Всё ближе и ближе узкая арка и уже виден сквозь неё низкий алтарь из гранитных плит. В сердце старого негодяя затеплилась надежда.

- Мы почти у цели, - приторно улыбнулся. – Вон под тем алтарём... железный ящик... неглубоко.

- Очередная экскурсия в один конец? – чужой голос зловещим эхом отразился от кольца замшелых стен.

Из густой тени вышел худощавый парень с заметной ранней проседью в длинных тёмно-русых волосах, одетый в потрёпанную пропылённую куртку и драные джинсы. В руках на уровне пояса он держал архаичный пистолет-пулемёт ППШ. Однако он не выглядел шизиком, заигравшимся в партизана: что-то в лице незнакомца, в его цепком и жёстком взгляде выдавало человека ловкого, решительного и опасного. Такой неожиданный поворот событий заставил молодых моссадовцев замереть на месте, лихорадочно оценивая обстановку. Антонова ладонь, стискивающая рукоять «глока», обильно потела.

У старого Харальда медленно отвисала челюсть. Чем дольше он вглядывался в лицо незнакомца, тем явственнее на его собственной физиономии проступал ужас: таким взглядом наверное смотрят на ожившего мертвеца.

- Что, узнал, старая сволочь? – усмехнулся парень.

- Как... – Харальд шумно сглотнул слюну. – Почему ты здесь, а не...

- Там? – жестокая улыбка не сходила с лица парня. – Потому что теперь мы с тобой поменяемся местами! – резкий удар сшиб Харальда наземь, толстый ствол ППШ вдавился в морщинистую щёку.

Антон потихоньку начал впадать в панику – ибо никак не мог сбросить с себя странное оцепенение, словно приморозившее его к месту. Судя по растерянному выражению лица его спутницы, с ней происходило то же самое.

- А пистолет, кстати, брось, - услышал он спокойный голос – и пальцы послушно разжались, отпуская ребристую рукоять.

- Ребята, если не секрет, что за разборки вы тут хотели устроить? Смотрю, с пистолетиком пришли. И руки старине Харальду связали.

Антон кашлянул, прочистив горло – но голос его всё равно прозвучал сипло-пискляво:

- Харальд Мяги – нацистский преступник и заслуживает смерти.

- Что ж, сегодня он наконец получит по заслугам, - кивнул Сергей Калинкин ( а это был он ). – Но наказание, вы уж извините, ребята, будет другим – и ещё неизвестно, что страшнее: смерть от пули или возвращение туда, откуда его когда-то выпустили. И вообще, вам очень повезло, что мы встретились: этот старый прохиндей заманил вас в очень нехорошее место. Очень нехорошее…

Харальд уронил голову на грудь и крепко зажмурился. Прошлое вырвалось из тёмных глубин его памяти – во всех ужасающих, нисколько не поблекших подробностях.

Обитатели древних руин возникли словно ниоткуда, как бы сконденсировавшись из всё более гнетущей душу необъяснимой тревоги, смутных страхов и недобрых предчувствий. Четыре высокие фигуры в бесформенных ниспадающих одеяниях серо-коричневого цвета бесшумно надвигались на перепуганных мальчишек, теснившихся на мраморном алтаре. Иссохшие жёлтые лица застыли в злобных гримассах, глубокие кратеры глазниц заполняла зловещая тень, ряды почерневших зубов клацали друг о друга – и этот негромкий непрерывный костяной стук сводил с ума. Толстяк Лембит, по прозвищу «Мыммик» судорожно вцепился в Харольдово предплечье своими сильными короткими пальцами и скулил как щенок, пукая и орошая свои штаны мочой. Кристьян начал громко всхлипывать, тоненьким голоском зовя маму – но никто не стронулся с места, все словно приросли к алтарю.

Четверо древних мертвецов разом выпростали из складок балахонов свои костлявые худые руки, испещрённые уродливыми серыми пятнами, тонкие когтистые пальцы легли на полированный гранит алтаря. Многоголосый призрачный шёпот прошелестел в голове Харальда словно порыв ветерка, несущего сухие шуршащие листья… А потом – словно взрыв: парнишка почувствовал, как тело его выворачивается наружу через истошно вопящий, широко распахнутый рот.

Мучительный миг кровавого морока, мгновение – пик запредельных страданий и космического ужаса – и вот взгляд его прояснился и он видит серое, беспросветно-тоскливое небо, расчерченное грязно-бурыми мазками облаков самых причудливых форм: одни напоминали гиганских морских чудовищ, распростёрших свои многочисленные щупальца на долгие километры, другие уродливыми дьявольскими рожами злорадно щерились со свинцовых угрюмых небес. Воздух был сух, холоден и пах ржавым железом с примесью сажи и гнильцы. Ещё откуда-то едва уловимо тянуло гарью. Харальд почувствовал спиной холодную твёрдую поверхность и мелкие острые камешки. Со стоном он перевернулся на бок, опёрся на локоть и колено и со второй попытки встал на ноги.

Его товарищи валялись вокруг на каменистой, иссечённой трещинами почве. Все подавали признаки жизни, но вид их был донельзя жалок. И все они находились внутри кольца, образованного толпой существ странного, донельзя отталкивающего вида. Харальд всматривался в эти жуткие звероподобные лица, чувствуя, как сознание его начинает плыть, окутываясь туманом спасительного обморочного забытья.

Глаза дьявольских монстров были стеклянно-непроницаемыми... хотя нет: временами в них вспыхивало жадное, какие-то весёлое безумие – зловещие алые искорки. Один из монстров – жилистое серокожее существо с косо посаженной рогатой головой – вдруг широко оскалился и оглушительно захохотал, демонстрируя острые клыки и глубокую тёмно-серую глотку, в которой клокотала слюна. Харальд судорожно втянул в себя воздух, схватился за груль, чувствуя, как сердце мгновенно сжалось в закаменевший ноющий ком – и провалился во тьму.

Их поместили в каменную яму с отвесными краями, напоминающую высохший колодец, дно которого устилал крупнозернистый песок, почти щебень. Что лежать, что сидеть – тело быстро уставало. Неудобный пол, лишённый какой-либо подстилки, неровные холодные стены, угнетающее чувство неизвестности... Сбившись в кучу, словно стая бродячих собак, мальчишки спали урывками, время от времени проваливаясь в коротенькие быстротечные сновидения. Иногда железная решётка над их узилищем с пронзительным скрежетом сдвигалась и жилистые, поросшие седым волосом обезьяньи руки спускали на цепи чугунный котелок с едой. Припав к краю котелка, пленники жадно хлебали густое тёмное варево с мясным вкусом – больше всех съедал Лембит. Опустошённый котелок, лязгая цепочкой, уходил вверх, над краем колодца показывалась харя любопытствующего уродца – не всегда одного и того же. Чаще всего физиономии демонов имели обезьяньи черты, но попадались и рожи, схожие с козлиными, лошадиными, даже крысоподобные, с торчащими из-под верхней губы похожими на долота резцами.

Трудно сказать, сколько дней длилось сиденье в каменной скважине, но однажды вместо котелка с похлёбкой вниз спустили длинную деревянную лестницу и жестами велели лезть. Харальд выбрался первым, следом показался Кристьян, а вот толстого Лембита горбатый козлоподобный демон резким ударом лестницы о стену стряхнул на дно колодца. Лембит немедленно расплакался, а Харальд почувствовал горячую струйку на своей ноге под штанами: подумалось, что на верную смерть ведут. Но уготовано ему было нечто иное.

Демонов было двое: уже упомянутый горбатый сатир и ещё бочкоподобный урод с кабаньей головой, хвостатый, весь покрытый жёсткой бурой щетиной. Пахли демоны скверно, тошнотворным духом нечистоплотного зверья. Вцепившись своим пленникам в загривки, зверолюди поволокли ребят по узкой улице, образованной стенами убогих жилищ, высотою в два-три этажа, сложенных из разнокалиберного булыжника. По пути следования – улица спиралью уходила вниз – из кособоких окон иногда высовывались любопытствующие физии разной степени уродства. Некоторые уроды что-то лопотали, иные вдруг словно взрывались диким визгливым хохотом, от которого душа уходила в пятки. Сама дорога представляла собой грубо стёсанную скальную поверхность, местами скользкую от размазанных по ней нечистот. Под стенами домов повсеместно валялись слежавшиеся кучки мусора, в воздухе висело тяжёлое дурманящее зловоние запущенного зверинца.

Улица сделала множество плавных однообразных поворотов, убогие жилища нависали над головой бесчисленными ярусами – и вот, казавшийся бесконечным спуск, прекратился: мальчишки со своими конвоирами стояли на широченном плоском каменном выступе, дальний иззубренный края которого нависал над колоссальной бездною, подсвеченной откуда-то снизу багровыми сполохами.

Прямо на голой каменной поверхности стоял длинный массивный стол чёрного дерева, опирающийся на толстые ножки в виде драконьих лап. За столом в вальяжных позах восседала кампания из четырёх тварей... или всё-же людей? Пленников подвели поближе.

Возглавляло кампанию весьма примечательное существо: высокий, ужасно худой мужчина в очень старом кожаном пальто, застёгнутом на все пуговицы, изначально чёрный цвет которого по большей части пошёл бурыми пятнами, а кожа растрескалась на местах сгибов. Над истрёпанным воротником торчала морщинистая шея, перевитая толстой золотой цепью. Индюшачью шею венчала тяжёлая голова угловатых форм. Лицо было вполне человеческое: жёсткое, скуластое, сухая сероватая кожа полупрозрачной плёнкой обтягивала безволосый череп. Харальд заметил, что высокий лоб человека пересекала узкая линия, делящая голову на две части и скрепляли череп металлические зажимы. Глубоко сидящие под массивными надбровными дугами глаза озарялись из глубины странным электрическим сиянием, узкий орлиный нос крючком нависал над сухими бескровными губами, меж которых тускло поблёскивали сплошь золотые зубы.

Кресло, которое занимал этот «человек-мумия», выглядело довольно устрашающе: оно полностью состояло из различных костей и черепов, соединённых меж собой весьма причудливым образом – чья-то нездоровая изощрённая фантазия сплела в удивительно сложные конструкции и орнаменты сотни рёбер, берцовых костей, позвоночников и черепов людей и животных. Худой человек сидел, отклонясь чуть в сторону и было видно, что спинка его ужасающего трона инкрустирована тысячами зубов и ногтей. Длинные руки странного человека лежали на столе – некоторые пальцы были лишены кожи и отливали металлом. «Человек-мумия» с минуту разглядывал мальчишек, затем бросил конвоирам пару вопросительных фраз на незнакомом гортанном языке. Голос его был груб и скрипуч, как несмазанные дверные петли. Сатир что-то ответил.

- А-аа! – ощерился в широкой хищной улыбке «человек-мумия». – Эстончики из Паганамаа! Значит, эти трухлявые пни-жрецы ещё на что-то способны. А я уж думал, всё – сдох тот Портал. Хе-хе-хе, глянь на своих земляков, Пауль – того и гляди обгадятся со страху! Хе-хе-хе!

Слева от худого на табурете заёрзал приземистый пухленький мужичонка с добродушной пунцовой рожей заядлого пьяницы, одетый в засаленную ватную безрукавку.

- Прикаже пригласить их за стол, герр Кригер?

- Почему бы и нет? Сделаю тебе приятное, уважу твоих сородичей.

- Присаживайтесь, вьюноши. – сделал широкий приглашающий жест старина Пауль. – Места за столом предостаточно.

Мальчишки, понукаемые конвоирами, робко приблизились к столу и сели на табуреты. Харальд заметил под столом осколки разгрызенных костей, клочья свалявшейся шерсти и какие-то тёмно-бурые сгустки. Однако отблёскивающая лаком поверхность стола была относительно чиста.

- Хуго! – герр Кригер поворотил голову в сторону сидевшего почти напротив Харальда типа с одуловатой рожей утопленника. – Налей-ка ребятишкам!

Покрытая зелёными пятнами рожа сложилась в угодливую гримассу. Трёхпалая рука дважды наклонила пузатую бутыль тёмного стекла, наполнив стаканы рубиновой жидкостью.

- Пейте! – кивнул герр Кригер. – Это вино. Очень хорошее, кстати.

Харальд сделал малюсенький глоточек: вино было крепким, сладко-горьковатым. А герр Кригер стал расспрашивать о том о сём: как зовут ребят, по скольку им лет, каким ветром занесло к Порталу... Говорил он по-эстонски очень хорошо, правда, с жёсткими немецкими нотками.

- Город Мёртвых Стариков? Хм, поэтично звучит. А вы значит из любопытства сунулись? Теперь жалеете поди, хе-хе-хе... Да, у нас здесь, прямо скажу, жизнь непростая – а у некоторых очень даже короткая. Но это уж как повезёт, как повезёт... Некоторым везёт – правда, Пауль?

- Правда, герр Кригер, - улыбнулся краснорожий толстяк – его грязно-розовую пасть усеивали чёрные пеньки сгнивших зубов.

- Дяденьки... – робко поднял голову от стакана Кристьян. – А вы кто?

- Мы-то? – ещё шире улыбнулся Пауль. – Мы – черти! Старые черти! Добро пожаловать в грёбаный ад!

Компания за столом дружно захохотала. Не смеялись лишь двое пленников.

- Ладно, - поднял руку над столом герр Кригер. – Судьбу этих решу после трапезы. Вон и жареное уже несут. Мальчишкам тоже стоит как следует подкрепиться.

Какие-то сплошь покрытые лишаями синерожие типы поставили на стол огромное железное блюдо, доверху наполненное дымящимися, шкворчащими кусками жареного мяса. Пауль дал мальчишкам по большой железной вилке, дружески подмигнул:

- Лопайте за обе щёки, ребятишки!

Мальчики посмотрели друг на друга. Харальд пожал плечами и первым вонзил вилку в кусок мяса.

- Ну как, вкусно? – толстый Пауль с нескрываемым удовольствием наблюдал, как Харальд жуёт.

- Угу, - мясо было нежное на вкус, хорошо прожаренное, со слоем тающего на языке сальца.

- Дядя Пауль... – проглотив второй кусок, спросил Кристьян. – Господин Кригер... А почему с нами нет нашего друга – Лембита?

- Как это – нет? – удивился герр Кригер. – Да вот же он! – худые длинные руки распростёрлись над блюдом. – Здесь, с нами!

Кристьян непонимающе уставился на жареное мясо.

Тем временем перед Кригером поставили узкую тарелку, накрытую выпуклой крышкой.

- О, вот моё любимое! – «человек-мумия» снял крышку и облизнулся. – Хрустящие жареные пальчики!

На тарелке в лужице жира рядком лежали отрезанные пальцы – тёмно-коричневые, с ногтями. Кристьян издал горлом булькающий звук и его вырвало.

- Не сметь за столом! – гневно воскликнул герр Кригер. Его длинная рука метнулась над столешницей и ударила парнишку по щеке. Кристьяна словно сдуло с табурета.

Харальд застыл, сидя прямо как истукан. По горлу вниз в пищевод медленно соскользнул недожёванный кусочек Лембитовой плоти. Невероятным усилием мальчик подавил рвотный позыв. Герр Кригер задержал на нём взгляд, затем дал знак стоящему у стола уроду с кабаньей головой. Бедный Кристьян был сграбастан за шкирку и вновь усажен за стол. Парнишка был смертельно бледен, лишь на щеке алел след от пятерни.

- Больше так не делай, - сказал герр Кригер спокойным, но строгим голосом. Кристьян отреагировал вялым кивком понурой головы. – Вон твой дружок куда как воспитанней.

Харальд понял намёк и сделал правильный вывод: что бы ни происходило на этой дьявольской трапезе, он должен следовать здешним правилам. Как там сказал герр Кригер? Некоторым везёт? Уж точно, пока ему везёт больше, чем Кристьяну и уж тем более Лембиту.

Но тут судьба преподнесла ему новое испытание, самое ужасное в его жизни: перед Кригером на стол положили отрезанную голову Лембита – лицом к Харальду, скорее всего специально. Герр Кригер выжидающе улыбнулся. Харальд почувствовал, как губы его против воли складываются в ответную неживую улыбку – а внутри всё леденело от ужаса!

«Человек-мумия» взял со стола тяжёлый широколезвиевый тесак с чёрной роговой рукояткой. Прижав мёртвую голову к столу, он молниеносным ударом срубил макушку, поставил голову на короткий обрубок шеи и щелчком сбил срезанную верхушку черепа. Харальд немигающим взглядом смотрел в мутные глаза мёртвого друга.

- О-о-оо! – завыл Кристьян, схватившись за виски. Неотрывно глядя на изуродованную отрезанную голову, он выл, раскачиваясь из стороны в сторону.

- Вот этот – точно лишний за столом! – досадливо поморщился господин Кригер и дал знак сидящему неподалёку от Кристьяна уродливому косоглазому мужику с низким, поросшим бурой щетиной лбом. Широкая короткопалая лапища сомкнулась на затылке парнишки и шваркнула его лицом об стол. Голова отскочила от полированной поверхности с костяным стуком; мальчишка распластался на столе, заливая его кровью из носа и ушей.

- Окус! – это относилось к человеку-кабану. – Вниз его!

Демон с кабаньей мордой хрюкнул в ответ, подхватил обмякшего Кристьяна подмышки и понёс к краю пропасти. Наклонившись над бездной, он что-то крикнул вниз.

Раздался звук, напоминающий полоскание на ветру мокрой простыни. Из озаряемой багровыми сполохами пропасти всплыла на трепещущих перепончатых крыльях кошмарная медночешуйчатая тварь с горящими глазами. Демон швырнул ей Кристьяна. Тварь ловко подхватила мальчишку и рухнула вниз. Харальд остался один на один с компанией жестокосердных демонов.

Уф! – выдохнул герр Кригер. Взяв с тарелки жареный палец, стал взбалтывать им обнажённый мозг Лембита. При этом глаза его непрерывно следили за выражением Харальдова лица. Прихватив на палец комочек мозгового вещества, герр Кригер отправил его в рот – пососал, похрустел жареной корочкой, сплюнул под стол осколки кости.

- М-мм! Выражение «пальчики оближешь» здесь как нельзя кстати. Советую попробовать, - перед носом Харальда возник жареный Лембитов палец. На его подушечке трепетал розовато-серый комок.

- Ну же! – поторопил голос с немецким акцентом. Харальд зажмурился и впустил в рот угощение.

- Да ты, парень, оказывается свой в доску! – красномордый Пауль дружески потрепал мальчишку по плечу. «Человек-мумия» улыбнулся краешком рта.

Когда с ужином было наконец покончено, герр Кригер поднялся из-за стола – он оказался никак не меньше двух метров ростом – и жестом поманил Харальда к себе. Приобняв робеющего парнишку за плечи, демон подвёл его к краю пропасти.

- Смотри! – приказал он.

Под ними зиял гиганский провал, самое дно которого было скрыто дымкой, сквозь которую иногда прорывались сполохи огня. Харальд разглядел на стенах узкие цепочки вырубленных в породе лестниц, приметил какие-то копошение на них. Ему почудились горестные вопли и стенания, звериный рык и нечеловеческий хохот. На него глядело жерло ада!

- Наш мир жесток к людям, друг мой Харальд. Незавидна участь тех, кто попадает сюда. Одним – и таких немало – уготована роль пищи, другие становятся нашими игрушками, третьих ждёт тупой рабский труд, четвертых мы изменяем... Но есть и пятые – таких меньшинство – это те особенные люди, кому повезло. И знаешь, малец – я разглядел в тебе эти особенные качества! – герр Кригер мягко отодвинул Харальда от края пропасти. – Мы научим тебя кое-чему – а потом вернём назад! Да-да-да, в целости и сохранности. Пусть упокоятся в своих могилах древние страцы-жрецы Портала Паганамаа. Отныне быть тебе его привратником и ловцом человеческой плоти!

Мрак беспамятства рассеялся – Харальд лежал на холодных плитах алтаря. Со свинцово-серого неба валили снежные хлопья, ветер посвистывал в высоких каменных арках. Мальчик с трудом отлепил спину от ледяной гранитной поверхности, спустил дрожащие ноги наземь. Ему предстоял долгий путь домой – в одиночестве, с тяжким грузом страшной тайны на душе.

Ему сравнялось девятнадцать, когда ушли красные и вернулись немцы. К тому времени Харальд успел скормить Порталу полтора десятка душ: сначала были наивные деревенские детишки, заманенные в чащу леденцами, потом грибники да ягодники да несколько одиноких запойных пьяниц, а позже ( вот удачное времечко пришло! ) несколько еврейских семей, которых улыбчивый сердобольный юноша обещал укрыть от неминуемой расправы.

С приходом гитлеровской власти Харальд почувствовал новую перспективу: Эстония покрылась сетью концентрационных лагерей, определённые группы населения жили под постоянным гнётом, в ожидании жестокой расправы. Оставалось лишь как-то встроиться в карательные структуры новой власти и наловчиться отчёрпывать человеческий материал для нужд Портала. Харальд записался в «Омакайтсе», получил нарукавную повязку с надписью «На службе немецкой армии», удостоверение и карабин «Маузер» со штык-ножом – и со всем этим власть над забитыми, задавленными страхом и унижением людьми.

Работы было много: охрана концлагерей, участие в облавах и арестах, несколько раз пришлось расстреливать военнопленных красноармейцев, а также поляков и евреев и людей, заподозренных в нелояльности к властям. И ни разу не дрогнула рука Харальда Мяги и не ведало жалости его рано очерствевшее сердце: жестокие уроки герра Кригера и его приспешников не прошли даром, закалив душу подростка.

Изворотливый ум юноши постоянно изыскивал способы добычи человеческого материала, выстраивал и по возможности претворял в жизнь разные хитроумные схемы. Например, удалось договориться с начальством двух концлагерей о продаже рабов на хуторские хозяйства – но при этом некоторые «излишки» живого товара – обычно два-три человека – отправлялись в чащобу Паганамаа, на алтарь Города Мёртвых Стариков. Ещё иногда случалось так, что подлежащие аресту подозрительные лица пропадали бесследно. Объяснить это было конечно же просто: подозреваемые, почуяв недоброе, ударялись в бега. А однажды Харальд набрался наглости и подговорив двух сослуживцев, взял да и арестовал население небольшой захудалой деревеньки. Тридцать душ исчезли бесследно в проклятых лесах – и с ними сгинули на алтаре обманутые товарищи Харальда. Естественно, крестьяне покинули свои жилища, унеся на своём горбу всё более-менее ценное из имущества и увели немногочисленную скотину ( которую Харальд тоже отправил через Портал ), а окровавленный картуз одного из своих товарищей по батальону Харальд пригвоздил топором к стенке избы. Сам же он, безмерно измотанный, в грязной и окровавленной одежде, явился к уездному начальству, и срывающимся от пережитого голосом поведал о коварном нападении крестьян, скорых на беспощадную кровавую расправу. – «Я расстрелял все патроны и сам еле ноги унёс!» - вспоминал Харальд, пуская слёзы по чумазым щекам. – «А руководил нападением какой-то русский – наверняка засланный шпион-провокатор».

Лес прочёсывали совместными усилиями двух рот «Омакайтсе» и батальона СС со сворой овчарок, но естественно, рейд оказался безрезультатным. Харальда сначала долго мурыжил въедливый очкастый следователь-немец, но потом его оставили в покое, наградив денежной премией, именными часами и благодарственной грамотой. Пронесло...

Вот так Харальд Мяги и тянул лямку нелёгкой своей службы двум господам, двум далёким суровым немцам: Адольфу Гитлеру и герру Кригеру. Тяжёлая мрачная тайна жирным скользким паразитом присосалась к душе эстонского паренька, вросла в него, став неотделимой ношей.

- Скоро ты покинешь это место, - сказал тогда герр Кригер. – Но никогда не забывай: отныне и до конца ты наш и душой и телом. Служи Порталу исправно и наградой тебе будет богатство и очень долгая жизнь. Но не смей пренебрегать своими обязанностями. Если в течение года через портал никто не перейдёт на нашу сторону, придут уже за тобой – и тогда я спрошу за нерадивость.

Очнувшись на холодном граните алтаря, Харальд, следуя инструкциям, направился к северной стороне храма, где в нижнем ряду кладки отыскал булыжник, помеченный символом. Капли крови брызнули в глубокие борозды, вырезанные в граните, следом с губ слетело тихое потаённое слово. С натужным скрипом разъединились два поросшие мхом плоские плиты – расползлись в стороны, открыв уходящие вниз ступени.

Лестница вилась широкой спиралью – всё глубже и глубже под многотонную громаду храма. Плиты тайного лаза сомкнулись над головой, но кромешной тьмы не наступило: вырезанный на стенах орнамент, состоящий из сплетённых меж собой символов, фигур демонов, людей и животных, был покрыт зеленоватым светящимся составом.

И вот наконец зал – огромный круглый зал, сводчатый потолок которого поддерживают десятки толстых гранитных колонн и крепкие каменные рёбра. Зал по периметру освещают шарообразные фонари на высоких бронзовых треногах – неугасимые лампады, наверное уже долгие сотни и сотни лет озаряющие древние своды мягким жемчужным светом. Здесь на удивление сухо, нет и намёка на запах плесени и тлена. Харальд с благоговейным восторгом озирается вокруг – свет старинных ламп отражается от сотен стеклянных поверхностей. Да не иначе сюда снесены все сокровища Города Мёртвых Стариков!

В прозрачных ларцах блестит жирным блеском ритуальное золото: скипетры и диадемы жрецов, маски демонов; таинственно мерцают россыпи драгоценных камней; мечи и кинжалы поражают искусством гравировки клинков и отделки рукоятей; вперемешку толстым слоем лежат кольца, перстни, серьги, медальоны и цепи, неведомые регалии и непонятные приспособления, сплошь покрытые тонкой гравировкой и вкраплениями мелких алмазов и рубинов. Стеклянные хранилища не имеют замков, и Харальд знает, что запросто может запустить пальцы в эти богатства и набить карманы пригоршнями драгоценностей...

Но не сейчас: сначала надо совершить ритуал.

Вот они, серебрянные гробы с хрустальными крышками – стоят посреди зала, окружённые сияющим морем неисчислимых богатств. За выпуклой прозрачной поверхностью, отполированной до такой гладкости, что с неё соскальзывает мелкое каменное крошево, веками отслаивающееся от древнего потолка, Харальд видит спокойные надменные лица с ввалившимися тёмными веками и сухими пергаментными щеками – лица жрецов Портала, последних представителей неведомого племени, давно сгинувшего во тьме ушедших веков. Парнишка шепчет второе старательно заученное магическое слово – непривычный, но красивый на слух набор звуков.

От всё также неподвижно лежащих в гробах мертвецов отслаиваются их призрачные двойники: полупрозрачные фантомы покидают саркофаги и плывут к Харальду – ужасные твари в развевающихся, изъеденных тленом балахонах. Костлявые бледные пальцы ложатся на макушку Харальда, грудь, плечи, губы... Сухой шелест мёртвых голосов звучит под костяными сводами Харальдова черепа, скользит по поверхности мозга россыпями жадных щупалец...

Всё, ритуал завершён: призраки расползаются в воздухе завихрениями седого тумана, истаивают без следа. Харальд шумно выдыхает из лёгких порцию застоявшегося воздуха, бросает взгляд на ближайший к нему ларь с грудой золотых и серебрянных монет.

Нет, не сейчас. В другой раз, когда будет готова правдоподобная история для родителей: скажем, маленький клад, на который наткнётся тяпка, работающей в огороде матери.

Лишь пару месяцев спустя он распихал несколько десятков тяжёлых золотых монет по свежевскопанной грядке, после чего дрожащим от волнения голосом позвал родителей. После долгих охов и ахов отец собрал жёлтые кругляши в узелок и поехал в Выру. Лысый очкастый ювелир, еврей с немецкой фамилией, забавно вылупив глаза, сгорбился на старинной монетой, поворачивая её так да этак под прицелом здоровенного увеличительного стекла на длинной ручке.

- Никогда не видел ничего подобного, - наконец изрёк он, поднимая на старшего Мяги растерянный взгляд. – Сколько их у вас?

- Пять, - соврал Харальдов отец.

Пожевав лиловыми губами, старый ювелир назвал сумму, вполне устроившую хуторянина.

После ухода Мяги-старшего, ювелир закрыл магазинчик, удалился в комнату на втором этаже и долго ещё созерцал неведомо каким государством выпущенные золотые: старый Исаак считал себя знатоком в нумизматике – но вот чью монету он держал сейчас в руках?

- Вроде бы что-то смутно знакомое... – бормотал он, разглядывая через лупу изображение крылатого демона со змеиным хвостом. – А вот где я мог такое видеть? И буквы не пойми, чьи: ни греческие, ни латинские...

А Мяги-старший купил трактор – американский. Не совсем правда новый, но исправный. И сеялку купил. Мяги-младший же получил в качестве вознаграждения новые сапоги и картуз с лаковым козырьком. По правде говоря, Харальд конечно рассчитывал на более щедрые подарки, в том числе и на некоторую сумму, но отец, увы, проявил в этом вопросе скупость. Непроданные монеты Мяги-старший куда-то надёжно запрятал. А через два года погиб по нелепой случайности: рубил сосну, желая чуток расширить огород, да сам каким-то образом под эту рухнувшую сосну и попал. Припрятанные золотые так и не были найдены. Харальд остался единственным мужчиной в семье.

Шли годы, а парень всё никак не мог придумать способа разбогатеть за счёт сокровищ, схороненных под храмом: кому продашь в вырусском захолустье эти изумительные старинные вещицы? Разве что в Таллин съездить – там наверняка найдутся охотники на старину, готовые заплатить хорошую цену.

Долго собирался он в столицу – пока прособирался, пришли красные и установилась Советская власть. Боязно стало Харальду и оставил он на время мысль продавать древние диковины. Потом началась война и пришлось скрываться от мобилизации. Потом пришли германцы, потом германцы разбежались и на Длинном Германе снова заполоскался на ветру красный флаг. Такую вот злую шутку сыграла с Харальдом судьба: имея доступ к сказочному богатству, он тем не менее никак не мог этим богатством достойно распорядиться. Мечты об огромном каменном особняке в центре Выру, длинном сверкающем лимузине и завистливых взглядах соседей постепенно таяли в далёкой дымке уходящих лет. А ненасытный дьявольский Портал постоянно нуждался в дани – хотя бы одном человеке в год. Последние два года дряхлеющий его страж, увы, не смог в него заманить ни единой души. Может и забыли уже о старом Харальде на той стороне, раз не тревожат демонические приспешники герра Кригера? Так хотелось думать. Но сегодняшний, по всем меркам удачно начавшийся день, грозил закончиться весьма плачевно.

Холодный ствол ППШ ещё крепче вжался в дряблую сморщенную щёку, пригибая старика к земле.

- Пора! – Сергей сграбастал Харальда за шиворот и поволок к алтарю. Старик задёргался, засучил ногами.

- Отпусти-и! – заскулил он. – Я покажу тебе, где хранятся сокровища этого города! Забирай, сколько унесёшь, забирай хоть всё!

- Я знаю ровно столько же, сколько и ты, - усмехнулся Серёга. – Так что торг здесь неуместен.

Харальд грубым рывком был брошен на плиты алтаря. Сильный удар об ледяную гладкую поверхность отозвался резкой болью в бедре и плече. Боль оглушила его: он не услышал тихих слов, открывающих Портал, но вскоре почувствовал знакомое колебание воздуха. Стремительно усиливающееся давление заставило его мучительно застонать, потом забиться в конвульсиях, исторгая из перекошенного рта вместе с жутким хрипом пузырящуюся слюну и желчь.

Пик выворачивающих наизнанку мучений остался за гранью привычного мира: обессиленный, покрытый под мокрой одеждой плёнкой липкого пота, Харальд лежал на животе, уткнувшись носом в жёсткую пыльную почву. Заслышав шарканье шагов, он с трудом повернул и поднял голову.

Его окружали уродливые полуголые существа со звероподобными лицами и шелушащейся зеленовато-серой кожей. Из-за их спин выступил коренастый пузан с отёчной рожей заядлого пьяницы – совершенно не изменившийся за прошедшие годы «дядюшка» Пауль.

- А-а, землячок вернулся! – багровая рожа разъехалась в гнусной улыбке. – Ну-с, идём к господину Кригеру.

2 месяца спустя. Последняя запись в дневнике Сергея Калинкина.

Наконец-то долгожданный звонок от Антона! Завтра я отправляюсь в Эстонию – и будь, что будет: всё решится в течение одних суток. Оставляю эту тетрадь на столе, в ней – правдивая история моих многолетних мытарств в чужом мире, куда я был отправлен не по своей воле летом 1985 года. Мои рассказы о потере памяти в результате несчастного случая, о том, что все эти годы я скитался с компанией бомжей по Эстонии и вдруг чудесным образом память вернулась ко мне – вынужденная ложь, так как правда слишком невероятна. Я никогда не вёл дневники, считая это занятие старомодной сентиментальщиной, однако то, что я узнал и пережил за двадцать с лишним лет отсутствия, достойно того, чтобы быть изложенным на бумаге. Мои дорогие, бесконечно любимые мною мама и папа! Вы первыми прочтёте эту историю – она правдива от начала до конца! Надеюсь, на этот раз моё отсутсвие будет недолгим.

 

По ту сторону.

Горбун был абсолютно гол, если не считать кожаного пояса, на котором болталась связка ключей. Что-то невнятно прошамкав на вопрос «дядюшки» Пауля, он подвёл посетителей к массивной железной двери, сплошь покрытой бурыми потёками ржавчины и стал возиться с замком. Ключ всё не хотел проворачиваться – мышцы на потной спине горбуна вздувались желваками, отвислый зад трясся подобно студню. Извилистая хребтина ключника ло самого копчика поросла длинным и грубым седым волосом.

Наконец ключ сделал три натужных щёлкающе-скрипучих оборота. Мускулистая лапа горбуна толкнула железную плиту двери вовнутрь – из прямоугольника тьмы потянуло запахом железа и смазочных масел. «Дядюшка» Пауль принял из рук горбуна зажжённую керосиновую лампу.

- Прошу! – сделал он приглашающий жест. Серёга шагнул через высокий железный порог.

Оружие, много оружия – штабелями на полках, рядами у стен.

- Ну, - улыбнулся «дядюшка» Пауль. – Выбирай!

И чего здесь только не было! Мечи разнообразных форм и размеров, старинные мушкеты, рапиры и шпаги, длиннющие ружья с кремнёвыми и капсюльными замками, массивные пистолеты с гранёными стволами и тяжёлыми украшенными резьбой и гравировкой рукоятями...

- Мне бы что-нибудь поновее... – пробормотал Серёга, осматривая полку за полкой.

Ага, вот около десятка обшарпанных револьверов, здоровенный маузер в лакированной деревянной кобуре, обрез из охотничьей двухстволки – уже ближе, но пока не то. Две винтовки, на вид ещё вполне ничего... Нет, слишком уж громозко. Может взять тот маузер?

И тут ему на глаза попался пистолет-пулемёт ППШ – легендарное оружие Великой Отечественной. Серёге сразу вспомнилась порыжевшая фотокарточка из семейного альбома: широко улыбающийся парень в гимнастёрке и лихо сдвинутой набок пилотке с таким вот ППШ поперёк груди, позирующий на фоне покорёженной брони немецкого танка – дедушка Поликарп Матвеич в Берлине 45-го...

Серёга потянул оружие к себе, взял в руки – ППШ внешне был в идеальном состоянии, почти как новенький.

- Вот это, - обернулся Сергей к красномордому толстяку. – На Харальда эта штука точно произведёт неизгладимое впечатление.

- Пожалуй, - кивнул «дядюшка» Пауль. – Да и ничего поновее у нас здесь нету. Эй! – крикнул он стоявшему чуть поодаль горбуну. – Неси патроны!

Недобро кося на Серёгу слезящимся жёлтым взглядом, тот уковылял куда-то во тьму.

- Попугать – попугай, но смотри, не пристрели его на радостях – не за этим тебя посылаем, - напутствовал Сергея Пауль. – Можешь дать по роже пару раз, но тоже не увлекайся особо. А после Харальда... – краснорожий мечтательно вздохнул. – Притащи нам молодых эстончиков и эстоночек. Слышь?

- Да.

- Очень постарайся. Кто-то из них может потом тебе верным помошником станет.

Тем временем появился горбун и протянул Серёге два дисковых магазина с патронами.

- Испытать бы, - Серёга показал ППШ.

- Ну, это, думаю, можно устроить, - хитро прищурился «дядюшка» Пауль.

К четырём каменным столбам были цепями прикованы четверо. Все они были жутко худы и грязны, обросли бородами и одежда их превратилась в заскорузлые лохмотья – однако Серёга узнал всех: профессора Лехола, Маргуса, ещё двоих из экспедиции.

- Ну-с, - улыбнулся герр Кригер. – Давай испытывай.

Скелетоподобный мерзавец в кожаном пальто стоял шагах в пяти от Сергея, заложив руки за спину и расставив ноги на ширину плеч. В уголке рта его продолжала играть ехидная улыбочка. Сергей медленно оттянул затвор, посылая патрон в патронник. Срезать сволочугу очередью! И Пауля этого красномордого. И за компанию этих двух уродов со свиными рылами...

- Ну? – голос Кригера звучал почти ласково. Сергей встретился с ним взглядом и понял, что демон догадывается, что за мысли крутятся в его голове.

Щёлкнул затвор, ствол ППШ начал медленно подниматься. И одновременно поднял глаза профессор Лехола. Вернее, один глаз – на месте второго был багровый воспалённый рубец. Единственный глаз Лехола округлился – в нём вспыхнуло узнавание.

Улыбка Кригера стала шире, в его странных глазах пульсировало голубоватое электрическое свечение.

Палец на спусковом крючке напрягся.

- Тебе что-то мешает? – спросил герр Кригер. Конец фразы потонул в грохоте автоматной очереди.

На этой стороне.

Короткий миг запредельной боли – и первое новое ощущение: ледяной холод твёрдой поверхности. Серёга разлепил веки и медленно сел, схватившись за пульсирующие виски. Вскоре окружающий мир перестал качаться и плыть, и он увидел перед собой стену, сложенную из здоровенных гранитных валунов, а в ней – арку, через которую виднелся кусок безрадостного пейзажа. Серёга медленно сполз с каменного алтаря, огляделся по сторонам. Да, безусловно он вернулся.

- Я сначала думал так: пройду через Портал вместе с Харальдом, - Серёга оторвал взгляд от своих ботинок и грустно улыбнулся Антону. – И на той стороне расстреляю его вместе с Кригером, Паулем... прикончу их, сколько смогу. А там... пусть хоть в клочья разорвут: не хотелось мне жить после того, как... Слишком страшную цену я заплатил за возвращение. Но тут всплыли лица родителей и... И дрогнул я.

- Ты сделал правильный, хоть и тяжёлый выбор, - молвил Антон. – И сегодня мы закроем этот чёртов Портал навсегда. Ради этого стоило остаться.

Они допили кофе и поднялись. В низких беспросветно-серых небесах на одной унылой ноте выл ветер, стволы мёртвых сосен поскрипывали. Боже, как не хотелось возвращаться в этот проклятый Город Мёртвых Стариков!

Всё выглядело так, как и прежде – да и что могло измениться в этом затерянном углу? Двое молодых мужчин медленно спускались с песчаного склона, таща на плечах тяжёлые рюкзаки.

Часть взрывчатки – наиболее мощная, но и более лёгкая по весу – была выполнена в виде пластиковых детских игрушек, которые Антон якобы привёз в качестве подарков своим племянникам, остальное удалось купить в Латвии и Эстонии. Антон закладывал заряды согласно заранее продуманной схеме: сначала должен был разрушиться алтарь, потом - завалиться вовнутрь стены. Парни работали в поте лица, потратив на всё часа полтора: местами приходилось выкорчёвывать каменные плиты – сохранившиеся фрагменты пола – а почва плохо поддавалась нажиму лопат, ибо изобиловала крупным щебнем и небольшими валунами.

- Всё, - вздохнул Антон, вытирая вспотевший лоб. – Собираемся.

С лиц обоих не сходила тревога: Серёгу почему-то преследовала навязчивая мысль, что покоящиеся под храмом древние жрецы почуют неладное и восстанут из своих гробов, дабы остановить и покарать святотатцев, да похоже, и на Антона это место нагоняло суеверные страхи. Желание поскорей покинуть древний храм вызывало прямо-таки нестерпимый зуд. Спустя пятнадцать минут наши герои карабкались по узкой тропе на крутой песчаный склон.

- Ну, что же, поставим точку! – Антон прислонился плечом к сосне, держа в каждой руке по миниатюрному пульту с выдвижными антеннками.

- Р-раз! – палец вдавил красную кнопку.

Громыхнуло. Проёмы высоких арок озарились яркой вспышкой. Не успело стихнуть эхо первых взрывов, как Антон нажал кнопку на втором пульте. Древние стены содрогнулись – но не рухнули. Серёга в отчаяньи стиснул зубы.

И тут заскрипело, заскрежетало, застонало, из расширяющихся трещин посыпались камни. Арки одна за другой стали заваливаться вовнутрь. Ужасающий гул висел над проклятым местом и облако серой пыли клубилось над руинами.

- Вот и всё, - донёсся до Серёги еле слышный голос Антона.

В глубинах низко нависающего неба зародился глухой нарастающий рокот. В густом облачном покрове вспучилась сиреневая вспышка – и между небом и руинами заплясала ослепительная ветвистая молния. Антон раскрыл рот от удивления.

Небеса содрогнулись от оглушительного удара грома, земля словно вздыбилась, заволакиваясь саваном пыли. Молнии слепящим частоколом вонзились в Город Мёртвых Стариков, высекая снопы искр.

И хлынул дождь – целые потоки холодной воды с силой обрушились с небес. Съёжившийся Серёга сквозь пелену хлещущих толстых струй всё-же видел, как распростёртая перед ним местность превращается во взбаламученную грязь, видел, как руины храма проседают в бурлящее месиво – всё глубже и глубже продавливаясь в рушащееся подземелье – и вот уже над ними кружит пенящийся водоворот.

А ледяной дождь хлестал жёсткими плетьми, едва не сбивая с ног, больно долбя по голове и плечам. Серёга не сразу понял, что его тянут за рукав: Антон жестами предлагал убираться подобру-поздорову.

В машине вовсю работала печка: было душновато, пахло сырой одеждой. Сергей покашливал, морщась от отдающей в виски головной боли.

- Заболеваю, - сообщил он сипловатым голосом.

- Да уж, с погодкой не повезло, - вздохнул Антон, мучительно освобождаясь от насквозь промокшей куртки.

- Представляю, как сейчас бесится Кригер, - невесело усмехнулся Серёга.

- Что-то не слышно особой радости в твоём голосе, - наконец избавившись от липких холодных объятий куртки, Антон швырнул её на заднее сиденье.

- Есть и другие врата между нашим и ихним миром...

- Думаешь, кого-то пошлют за тобой, также, как тебя послали за Харальдом Мяги?

Серёга ответил не сразу, видимо обмусоливая в уме такой нехороший сценарий.

- Надеюсь, у меня будет достаточно времени замолить все свои грехи, - наконец молвил он.

- Интересно, на этих... на демонов действует святая вода?

- Не имел возможности испытать, - пожал плечами Сергей.

Антон многозначительно приподнял брови.

- Запасись на всякий случай, - сказал, трогая машину с места. – Хотя бы и для собственного спокойствия.

Серёга прислонился пылающим виском к прохладному стеклу боковой дверцы. Закрыв глаза, он сквозь ровный гул мотора уловил шорох дороги под колёсами несущегося вдаль автомобиля.

 

Марципановый морок над Таллином.

Тёмное, с грубоватыми чертами лицо Жозефа было мрачней грозовой тучи. Он медленно опустился на скрипнувший под его немалым весом табурет, широкие массивные плечи поникли. Лейла робко коснулась мужа. Жозеф тоскливо посмотрел на неё и тихо молвил:

- Они снова отказали мне.

Лейла тяжело вздохнула и присела рядом с мужем на корточки, держась за его крупную сильную руку, понимая, что любые слова утешения сейчас будут лишними и достаточно вот такой молчаливой поддержки. Её мужчине, большому и гордому Жозефу, в третий раз отказали в гражданстве Эстонии.

- Я разогрею ужин.

- Я не хочу есть. Хочу немного побыть один, - чернокожий гигант встал и вышел из кухни.

Лейла приблизилась к окну, тонкие смуглые пальцы легли на потрескавшуюся краску подоконника. Низкое свинцовое небо, придавившее своей чудовищной громадой крыши домов, сеяло мелким дождём, порывы ветра срывали с деревьев последнюю листву, швыряя её на мокрый асфальт. И женщина в сотый наверное раз спросила себя, зачем они с Жозефом пытаются пустить корни в этой унылой и неприветливой северной стране.

От тяжёлых дум разболелась голова; мрачное решение вызревало в медленных мучительных раздумьях, пока наконец не оформилось во всей своей ужасающей гениальности. По спине пробежал холодок: последствия его, Жозефова, более чем смелого замысла непредсказуемы. Но решение принято – Жозеф Мокеба распрямился во весь свой внушительный рост, на лицо наползла жестокая глумливая ухмылка, подобная оскалу гиены.

Прошло несколько месяцев. Серенькие морозные дни быстро съедались сумерками, на обледенелых тротуарах крутилась снежная пыль, холодный ветер бился в дребезжащее окно. В один из таких субботних вечеров чернокожая семья занималась на кухне необычным для их расы делом: Жозеф с женой усердно лепили фигурки из марципана. И кого тут только не было: скачущие лошадки, олени, лисы и зайчики, гномики и снегири – великое множество фигурок стройными рядами заполонило поверхность кухонного стола и подоконник. Лейла прикинула, что на раскраску этой съедобной армии у неё пожалуй уйдёт вся ночь.

- Муж мой, я боюсь того, что может произойти, - вырвалось у Лейлы. – Не слишком ли мы жестоки к этим людям?

Жозеф ответил ей тяжёлым взглядом и Лейла потупилась. Пальцы её продолжали безостановочно лепить марципановые фигурки.

На следующий вечер Жозеф отослал жену к подруге: никто и ничто не должно было отвлекать его. Тихо напевая под нос, он разделся донага, затем в определённом порядке надел на щиколодки, запястья и шею украшения из бус, перьев и полудрагоценных камней. Окуная пальцы в горшочки с красками, медленно покрыл тело сложными переплетающимися узорами. И наконец лицо его скрылось под устрашающего вида рогатой маской.

Шторы на окнах плотно задёрнуты, комната озарена светом множества свечей, воздух напоён экзотическими ароматами благовоний. Осторожно, стараясь не задеть расставленные по полу фигурки, могучий африканец прошёл в центр комнаты и уселся в начертанный на голом полу трёхцветный магический круг. Зажав между ног небольшой «там-там», Жозеф легонько брякнул пальцами по туго натянутой тонкой коже – удар получился звонким и ясным. Улыбнувшись, колдун начал выстукивать негромкий монотонный ритм, сопровождая игру полубормотанием-полупением. Закрыв глаза, Жозеф Мокеба плавно покачивался в такт нехитрой музыке, и разум его постепенно освобождался от шелухи повседневности. Наконец окружающий мир полностью покинул сознание колдуна, растаяв во мраке, и дух Жозефа отправился на Ту Сторону.

Они выплывали ему навстречу из мерцающего тумана, привлечённые призывным боем «там-тама» и древними ритуальными песнопениями – сотни радостных вопрошающих лиц. Он узнал свою покойную бабушку, младшую сестрёнку, утонувшую в реке в пятилетнем возрасте, сурового отца, который и учил его с измальства непростому искусству колдовства. Здесь были жестокие воины джунглей – древние предки, называвшие Жозефу свои странно звучащие имена, молодые женщины и мужчины, чьи жизни рано унесли болезни, несчастные случаи или междоусобные войны, дряхлые старики и старухи, малые дети – ушедшая в мир иной бесчисленная родня Жозефа Мокебы. Колдун видел их всех насквозь, моментально проникая в суть их, в одно мгновение ока прочитывая книги их жизней. Лишь некоторым из них он протягивал руку, предлагая следовать за ним. Не все соглашались, но немало нашлось и таких, кто вверял себя Жозефу, и набралось их более сотни.

Янтарное пламя свечей беспокойно заметалось, грозя погаснуть, сквозь плывущие в воздухе клубы ароматных курений проступали бесплотные силуэты умерших.. Разум Жозефа Мокебы покинул потустороннюю вселенную, сосредоточившись на призрачных гостях, заполонивших комнату – они плавали у границ магического круга, пытаясь проникнуть своими тонкими полупрозрачными пальцами сквозь невидимое и непреодолимое для них препятствие. Колдун начал объяснять им свой дьявольский план. Под черепом его зазвучал одобрительный гул голосов мёртвой родни.

Аромат свежесваренного кофе смешивался с резкими запахами парфюма, вступившего в реакцию с потом. Грузная широкотелая Вирве Саар, орудуя внушительных размеров кухонным ножом, рассекала на равные доли огромный аппетитный штрицель, Андрус Киви, заговорщицки улыбаясь, добавлял женщинам в кофе ром из плоской тёмной бутылочки – последний рабочий день перед рождественскими выходными заканчивался в атмосфере весёлого балаганчика. В самый разгар веселья в сопровождении визжащей от восторга Сирье Румберг в кабинет ввалился огромный Рождественский Дед. Смешно коверкая эстонские слова, красноносый бородач спел коротенькую праздничную песенку, после чего извлёк из красного атласного мешка коробку в виде сердца, перевязанную золочёной лентою.

- Это вам от лапландских гномиков! – объявил Рождественский Дед, скаля сквозь кудрявую бороду большие блестящие крепкие зубы. Отвесив поклон, гость из далёкой Лапландии степенно удалился, сопровождаемый шуточками и поздравлениями.

- Я открою! – выхватив у Вирве нож, Сирье Румберг полоснула лезвием по искрящейся блёстками ленте и нетерпеливо сковырнула крышку. Сразу несколько голов склонились над коробкой, по кабинету прошелестел вздох восхищения.

- Ка-ка-я красота-а! – Сирье держала в наманикюренных пальчиках марципановую лошадку. Лошадка была нежно-розового цвета, грива, хвост и копытца сверкали серебром, уздечка и седло – золотом.

- Хм... и есть-то жалко, - добавила Вирве Саар, облизнув пухлые губы. Она выудила из коробки приземистого гномика в алом колпаке и обнюхав фигурку, несмело откусила полголовы. – М-мм! – губы смачно причмокнули.

- А ну-ка мне! – метнулась к коробке чья-то нетерпеливая рука.

- И мне!

- И мне!

Лошадки, белочки, снегири и зайчики, крошились меж зубов, таяли во рту, комковатой изжёванной массой скользили вниз по пищеводам – и сколь ни обильно было содержание коробки, а подъели всё, за исключением нескольких фигурок, что завернули в салфетки – для домочадцев. О смешно коверкающем эстонские слова Рождественском Деде никто не вспоминал: огромный белозубый, белобородый мужик в голубой шубе, усыпанной искрящимися снежинками странным образом навсегда стёрся из памяти служащих Языковой Инспекции.

Голова Андруса Киви беспокойно ворочалась на подушке, волосы повлажнели от пота – а виной тому был странный сон.

Снилось Андрусу, что лежит он на горячем песке; высоко над головой, на фоне пронзительно голубого неба, колышутся широкие листья пальм; слышен дробный перестук африканских барабанов и гортанное хоровое пение. Тут на грудь ему плюхается жилистый негр в травяной юбочке. Широкое лицо дикаря, изукрашенное примитивными узорами, щерится в белозубой улыбке. В руке он сжимает шампур, на который нанизана покрытая дымящейся корочкой кровяная колбаска. И негр начинает тыкать ею Андрусу в губы. Колбаска нестерпимо горяча – Андрус мотает головой, пытаясь увернуться, но размалёванный дикарь неумолим: сочащаяся раскалённым жиром колбаска вновь и вновь тычется Андрусу в губы, и бедняга чувствует, как обожжённые губы начинают вспухать. Невероятным усилием воли Андрус вырывается из вязких объятий неприятного сна, приподнимая очумелую голову над подушкой. Губы продолжают болеть. Он нерешительно трогает их пальцем – плоть сильно вздулась. – «Аллергия на что-то», - решает затуманенный мозг. Рядом мирно посапывает Сирье Румберг. Андрус, чувствуя, как внутри зарождается паника, решает Сирье разбудить. Морщась от боли, он включает настенное бра в изголовье кровати, одновременно трогая девушку за покрытое одеялом плечо.

На него непонимающе смотрит незнакомая негритянка. Мгновением позже её на свой лад миловидное личико искажает гримасса ужаса и она начинает визжать на запредельно высокой ноте. Остолбеневший Андрус сначала всматривается в её лицо, затем взгляд его фиксируется на собственной руке, до сих пор сжимающей плечо незнакомки. Рука приобрела тёмно-коричневый окрас, на фоне которого очень странно смотрятся розовые ногти. Андрус помимо своей воли оглашает спальню глухим дрожащим воем.

Попробуйте, дорогой читатель, хоть на краткое мгновение представить себя на месте этих двоих, и тогда, возможно, вы хоть в малой степени почувствуете, что творилось в их взбудораженных умах и взбаламученных душах. Но что же тогда говорить об их сослуживце Маргусе Луйке – ведь его случай ещё более невероятен.

Маргуса разбудила куда как более прозаическая причина: переполненный мочевой пузырь. Кособокой походкой киношного зомби, он проковылял в ванную, совмещённую с санузлом, включил свет, и едва разомкнув отяжелевшие веки, приспустил трусы над унитазом. Пальцы сомкнулись в привычном жесте – но вместо знакомой «колбаски» ощутили пустоту. Маргус открыл глаза пошире, успев увидеть, как кончик его пениса втягивается в низ живота, исчезая среди кучерявых зарослей. Дрожащая ладонь прошлась по ровному месту – Маргус с ужасом увидел, что тыльная сторона руки приобрела странный шоколадный цвет. Но на этом шокирующие изменения не закончились: с ужасающей быстротой кожа становилась дряблой, покрываясь частой сеткой морщин, и вдобавок ко всему как-то странно оттягиваясь на груди. – «Я всё ещё сплю?» - попытался обнадёжить себя Маргус, глядя в зеркало. Зеркало отражало иссущённую негритянскую старушку. И это, увы, был не сон.

За одну-единственную ночь в Таллине появилось около двух сотен африканцев с эстонскими паспортами: неутомимый Рождественский Дед ( под личиной которого, как вы догадались, скрывался колдун Жозеф Мокеба ) успел накормить чудесным марципаном целый ряд госучреждений. Кстати, переродившиеся чиновники недолго убивались из-за своей новой внешности: в течение дня все они вспомнили свои старые африканские имена и память их заполнили милые сердцу воспоминания о далёкой жаркой родине.

Тут-то казалось бы самое время мне, так сказать, опустить занавес над этой историей, оставив читателей в раздумьях над возможными последствиями хитроумной мести обиженного африканца...

Но дело в том, что одна из красивых марципановых фигурок досталась престарелому Калеву, служившему сторожем в одном из пострадавших учреждений. Калев фигурку есть не стал по причине почти полного отсутствия зубов, а отвёз лакомство на остров Сааремаа, где и угостил марципановым зайкой свою шестилетнюю внучку. Когда на следующее утро милая русоволосая девчушка переродилась в шустрого белозубого негритёнка, Калев догадался, что без колдовства здесь не обошлось. Взяв за руку курчавого бутуза ( мальчонка назвался Калакахой ), сжав в кулаке огрызок марципанового заячьего уха, старик отправился на затерянный в лесной чащобе хуторок, где неприметно жил уважаемый знающими людьми седобородый Сулев Оякярв – колдун в десятом поколении. Сулев обстоятельно обнюхал марципановое ухо и уверенно заявил, что дело действительно пахнет колдовством. Но поправить тут что-либо уже никак нельзя, ибо колдовство очень уж сильное. Оставив Сулеву проклятый кусок марципана, приунывший Калев увёл негритёнка домой – теперь семье предстояло привыкать к Калакахе.

А Сулев надолго задумался. И спустя неделю в многомудрой голове его стал складываться некий план.

Год спустя.

По пыльной улочке небольшого африканского городка устало шаркал не местный чудной старик. Обут он был в дешёвые китайские сандалии, одежда состояла из давно неглаженных полотняных портов и длинной клетчатой рубахи навыпуск, голову украшала широкополая войлочная шляпа, в тени которой полностью тонуло лицо старика, за исключением лопатообразной седой бороды. На согбенной спине нездешнего деда тяжёлой глыбою сидел огромный рюкзак. Солнце уже клонилось к закату; в словно загустевшем от жары воздухе ощутимо повеяло благостной прохладой. С долгим сипящим вздохом старик уселся на выпирающее из земли широкое корневище огромного дерева, чьи узловатые густолиственные ветви на много метров вокруг создавали спасительную тень. Осторожно опустив с натруженной спины рюкзак, он наконец снял изрядно нагретую солнцем шляпу. Под шляпой обнаружилась облепленная вспотевшими волосами плешь и измождённое долгими странствиями лицо сааремааского колдуна Сулева. Его тотчас окружила шумная босоногая ватага негритят. Сощурив блёклые зеленоватые глаза в доброй улыбке, старый эстонец полез в рюкзак, при этом заговорщицки подмигивая нетерпеливо мнущейся пацанве. Наконец он извлёк наружу большой голубовато-розовый шар. Это были слипшиеся между собой марципановые фигурки. Чернокожая ребятня изумлённо таращила карие глазёнки и что-то щебетала на незнакомом Сулеву языке. Старик стал отрывать от шара фигурку за фигуркой и класть их в протянутые ладошки. Раздав угощение, старик встал, кряхтя водрузил на спину ненавистный рюкзак, и воровато озираясь по сторонам, продолжил свой путь.

Он знал: с рассветом многие дома огласятся истошными воплями суеверного ужаса. Но к тому времени Сулев Оякярв будет уже далеко. Впереди ещё много городков, посёлков и деревень – и рюкзак далеко ещё не пуст: марципана хватит многим. Сулев сдержанно хихикнул в седую бороду.

И лишь неделю спустя, когда последняя марципановая фигурка была разжёвана доверчивым чернокожим пареньком, саааремааский колдун впервые озадачился неприятным вопросом: а правильно ли он поступил, обрекая свою многочисленную родню на хоть и новую, но нищую жизнь в этой Богом забытой африканской стране? Сулев и по сей день не знает ответа на этот вопрос.

Логово.

Не так давно, разбирая и сортируя свой архив, я наткнулся на папку с черновиками недоделанных статей и очерков: в эпоху «перестройки» и первые годы эстонской независимости, будучи внештатным корреспондентом ряда таллинских газет, я немало потрудился на ниве «жёлтой» прессы, развлекая охочего до сенсаций обывателя историями о маньяках, призраках и прочем ходовом товаре конца 80-х – начала 90-х. Кстати, не всегда эти истории были, что называется, высосанными из пальца.

Так вот, среди этого хлама я к своему удовольствию обнаружил десяток пожелтевших листков машинописного текста, озаглавленного кратко, но интригующе: «Логово».

Эту статью мне когда-то вернула редакция одной обанкротившейся газетёнки ( даже названия её не вспомню ).

Материал мне показался стоящим. Подвергнув текст некоторой литературной обработке, я представляю его вам в виде рассказа, оставив прежнее название:

 

Логово.

Эта весьма необычная история приключилась со мной летом 199... года. Сразу оговорюсь: ни координаты местности, где всё это произошло, ни настоящих имён действующих лиц я называть не буду. Во-первых, хочу избавить участников этой истории от неприятных для них вопросов. Во-вторых, очень не хочу, чтобы кто-нибудь решил из праздного любопытства повторить то, что сделали мы. Итак...

Всё началось в конце июля. Мы, трое друзей – я, Вадим и Лёня, решили на выходные умотать подальше за город: отдохнуть где-нибудь в первозданной глуши – пожарить шашлыки, выпить водочки, вообщем, весело провести время. Так мы оказались на хуторе Лёниного друга Андруса. Андрус – крепкий коренастый парень с простым добродушным лицом, принял нас весьма радушно: на столе мигом появилась большая бутыль самогона ( «дед Юхан с соседнего хутора гонит», - сообщил Андрус ), миски с крестьянской закусью, деревенский хлеб, полкруга кровяной колбасы... поужинали мы на славу. Пока ребята за неспешной беседой допивали самогон, я решил проветриться, да заодно посмотреть местные достопримечательности, если таковые найдутся. Вышел за калитку и неторопливо пошлёпал по грунтовой дороге – узкий коридор, прорубленный в стене непролазного леса. Заприметив слева тропинку, свернул на неё и углубился в лес.

Опутанный вечерними тенями, притихший лес, расположенный чёрт те знает как далеко от городского шума и суеты – место очаровательное и таинственное. Стоишь, поливаешь пенистой янтарной струйкой дерево, лениво улыбаясь каким-то неясным пьяным своим мыслям – благодать, да и только! Эх-хех-хех...

На ручных часах было всего полдесятого и я решил ещё немного побродить.

Вскоре лес изрядно поредел, пошла низкорослая чахлая растительность, мхи, вросшие в землю массивные валуны, повеяло свежестью – вдали блеснула алая от заката полоска моря...

А слева от меня, сквозь заросли кустов тянулись прерывистой цепью позеленевшие от моховой поросли бетонные столбы, меж которых была натянута ржавая колючая проволока. На одном из столбов косо висела покорёженная жестяная табличка с плохо читаемой надписью: «Стой! Назад! Запретная зона!»

Итак, я набрёл на заброшенный военный объект – сотни их, разорённых, загаженных, забытых, ветшает и разваливается на продуваемых ветрами пустошах, в лесах и на болотах...

Прямо напротив меня в ограде зиял большой разрыв и я от нечего делать шагнул через поваленный столб на заброшенную территорию.

Я прошёл метров двести, поминутно спотыкаясь то о битый кирпич, то о покорёженное ржавое железо. И уже хотел было повернуть назад, как внимание моё привлекло нечто, маячившее сквозь рощицу чахлых берёзок. Это «нечто» оказалось широченной железобетонной площадкой с торчащими по краям низкими башенками вентиляционных шахт – крыша глубоко утопленного в землю... чего? Я прошёлся по крыше в другой конец и увидел невдалеке ещё одно подобное сооружение, а чуть ближе ко мне, почти посредине расстояния между двумя строениями в просевшей земле виднелось неровное чёрное отверстие с бетонными краями и тёмными прутьями обнажившейся арматуры. Возможно, всё это части какого-то большого подземного комплекса, подумал я, спрыгивая наземь.

Лицезрение этого потемневшего от сырости, выщербленного, обросшего плесенью и мхом бетона вызывало такое уныние, что отпало всякое желание гулять – захотелось вернуться на уютный чистенький хутор, вновь влиться в дружеское застолье. Однако, надумав вернуться, я всё же решил напоследок обойти блиндаж вокруг – и вздрогнул, столкнувшись с человеком.

Чуть в стороне от квадратного дверного проёма, у потухшего костерка, на железном ящике сидел бомжеватого вида мужичонка и очищал от обгоревшей изоляции кусок медного провода. При моём приближении он резко вскинул голову – изрезанное морщинами кирпично-красное лицо, неряшливая борода с частой проседью, короткие взлохмаченные волосы. Из-под кустистых бровей колюче-настороженно смотрели выцветшие светло-серые глаза.

- Ну, чё смотришь? – просипело испитое горло. Прервав своё занятие, он выжидающе уставился на меня.

- Да, ковыряйся, ковыряйся, - пожал я плечами. – Мне то что...

Повисла, как говорят в таких случаях писатели, неловкая пауза: он ждал, когда я уйду, а мне вот захотелось напоследок о чём-нибудь спросить, да только в голову ничего не приходило. Постояв, потопав ногой пару минут, я сказал:

- Ну ладно, пока! – и пошёл назад.

Друзей в доме в доме не оказалось: пустой прибранный стол, на столе записка: «Мы в бане».

Банька обнаружилась за домом: за дверью неразборчиво бубнили пьяные голоса, слышался смех. Надо сказать, посещение заброшенной запретной зоны оставило в душе тягостный неприятный осадок и баня пришлась очень кстати – всё равно, что дерьмо с себя смыл. Было уже слегка заполночь, а мы всё сидели в предбаннике, пили пиво, болтали о том, о сём.

- Слышь, Андрус, я тут в лесу набрёл на какие-то развалины вроде военной базы... Не в курсе, что там раньше было?

- А-а... – скривился Андрус. – Какой-то секретный объект, но точно никто не знает: место здорово охраняли. А что тебя туда вдруг занесло?

- Да, так, гулял, проветривал мозги. Наткнулся там на какого-то бродягу, по виду бомж. Странно: что делает бомж в такой дали от города? В помойках не покопаться, бутылки негде собирать.

- А хрен его знает, - пожал плечами Андрус. – Да, шастают здесь в последнее время какие-то оборванцы, даже не знаю, что их сюда привлекает. Но на хутора пока лазить не пробовали: видно, боятся.

- Я того бродягу застал за обжиганием медного кабеля. Неужели там ещё могло что-то остаться?

- Хм, я думал, уже всё давным-давно ободрали. Хотя... Говорят, до хрена там этих казематов, на несколько этажей под землю уходят, но как далеко... Я, конечно, пару-тройку раз лазил с пацанами, но ничего не нашёл: сыро, холодно, грязно, темно и жутко. Как знать, может где-то цветметаллы ещё и можно малость наскрести, вот и лазают какие-то черти по катакомбам. Да и чёрт с ними.

- Заинтриговал ты меня, - я вдруг понял, что возможно наткнулся на неплохую тему для газетной статьи.

- Слушай... – Андрус уловил моё настроение. – Если тебя так интересует эта база, то тебе надо поговорить со старым Юханом: он здешние места как свои пять пальцев знает. Всяко побольше меня может рассказать.

Мне повезло: на следующее утро на хутор заявился Юхан собственной персоной. Выглянув в окно, я увидел, как Андрус во дворе у калитки беседует с каким-то невысоким сухопарым дедком. Когда я вышел на крыльцо, они уже направлялись к дому.

- Вот, – кивнул в мою сторону Андрус. – Парень этот – журналист, интересуется той военной базой, что в лесу. Расскажи ему потом, что знаешь.

Мы обменялись рукопожатием, вошли в дом и минут через двадцать, «перетерев» с Андрусом какие-то свои дела, Юхан наконец смог уделить мне внимание. Вот его рассказ.

- Первыми начали там строить не Советы, а ещё немцы. Но недостроили – Красная армия вошла в Эстонию. А ещё раньше, в царское время, там стоял большой хутор. В нём семья Юргенссонов жила – мне о них мой отец рассказывал. Так вот – однажды они все пропали.

- Как это – пропали?

- Никто не знает, как. Пропали и всё, даже псы цепные злющие и те пропали. Странную пропажу семьи обнаружила их дальняя родственница, приехавшая к ним погостить. Искали Юргенссонов долго: и весь лес прочёсывали и болото – никаких следов, сгинули люди безвозвратно. Так и остался хутор пустовать. Ну, конечно, со временем-то многое оттуда из вещей в хозяйстве полезных растащили, но в сам дом так никто и не вселился...

И был ещё случай: лет пять спустя хоронились там беглые каторжане – пятеро их было. Кто-то из местных заприметил и донёс в полицию. Полиция нагрянула туда рано поутру – а каторжников-то и нет нигде.

- И опять никаких следов?

- Вот на этот раз следы как раз были: по всем комнатам, на дощатом полу много крови было набрызгано – словно резали кого. Ботинок ещё нашли – подошва отодрана и тоже кровью весь залит.

- Ужас!

- А вскоре хутор сгорел – от дома одни угли остались. Я так думаю, это кто-то из местных его спалил. И правильно сделал – не хутор, а ловушка смертельная.

А советская армия начала строить базу где-то в середине семидесятых. И что там было, никто, конечно,.не знал: обнесли всё колючей проволокой, понаставили вышек, прожекторов понатыкали... Но что-то у них там не ладилось: не раз просыпались жители окрестных хуторов от страшного воя сирен, а по ночному небу так и метались лучи прожекторов. А один раз ка-ак грохнет! Аж стёкла затряслись-зазвенели. Однажды у нас на хуторе солдаты с офицером картошку закупали. Так один солдатик проговорился. – «Жуть там у нас творится!» - испуганно шептал он. – «Чертовщина какая-то. Недавно двое погибли, а отчего – никто не знает. Их в цинковых гробах увезли втихаря. Эх, занесла меня нелёгкая в эту часть!» - так он сказал.

- Ну а потом, когда армия ушла?

- Крутились там одно время какие-то подозрительные люди: приезжали-уезжали машины... Ну, здешние жители конечно, тоже лазили – за медью, кабеля чистили. А вообще, говорят, всё так и не облазили: ходов там всяких не счесть, некоторые коридоры далеко-оо ведут. Страшно туда лезть: провалишся в какую-нибудь шахту, шею свернёшь...

- Видел я там вчера какого-то бродягу...

- Ах эти... – кивнул Юхан. – Даже не представляю, что им там нужно.

- Так он там не один значит шастает?

- Двоих-троих точно видел.

 

Я понял, что без бутылки в этой истории никак не разобраться, и на следующий день, прихватив с собой четвертинку самогона и немного закуси, направил свои стопы в сторону заброшенной базы.

И вот я стою перед входом в бункер.

- Эй! – крикнул я в сырую темноту дверного проёма. – Есть тут кто-нибудь?

Никто не отзывался. Наверное с минуту я зыркал по сторонам, напряжённо вслушиваясь, пытаясь уловить среди свиста ветра и монотонного шороха листвы какие-нибудь звуки, выдающие человеческое присутствие, но – ничего.

Ладно, глянем, что там внутри... Я вытащил предусмотрительно захваченный фонарик и шагнул в бункер.

Жёлтое световое пятно заплясало по голым бетонным стенам, по кучам зловонного мусора на полу – и провалилось в чёрную дыру следующего дверного проёма. Осторожненько, стараясь не вляпаться в какую-нибудь гадость, я пересёк комнату и направил луч фонаря внутрь второго помещения.

Сломанные стулья, перевёрнутый вверх ножками стол, на одну из ножек которого кто-то скуки ради напялил прохудившийся кирзовый сапог. И запах дерьма. А впереди чернел новый дверной проём.

Я прошёл пять помещений. Пока не упёрся в железную дверь, щедро проклёпанную большими выпуклыми заклёпками и выкрашенную в тёмно-зелёный цвет. Дверь хоть и с некоторым усилием, но приоткрыть удалось – ровно настолько, чтобы протиснуться боком. За ней моему взору предстал узкий пустой коридор, в дальнем конце которого, куда едва доставал луч фонаря, виднелся резкий поворот налево. Я сделал пару нерешительных шагов, потом плюнул и повернул назад: не было никакого желания углубляться в эту мрачную нору в одиночку.

Выходя на свежий воздух, я неожиданно нос к носу столкнулся с уже знакомым бродягой. Мы оба вздрогнули; бомж угрюмо набычившись, отступил на шаг.

- Слушай, я тут с тобой побалакать кой о чём хочу, - я изобразил самую что ни на есть дружескую улыбку.

- О чём же? – он продолжал смотреть исподлобья.

- Да ты не бойся – ничего такого серьёзного.

- А я и не боюсь, – с некоторым вызовом в голосе ответил бомж.

- Вот и хорошо, - я улыбнулся ещё шире и показал ему бутылку, сделав при этом демонстративный смачный глоток. – Хух! Главное, есть чем «смазать» беседу.

Этот мой щедрый дружественный жест возымел на Евгения ( так он себя назвал ) расслабляющее действие. Мы присели на принесённые им ящики, плеснули ядрёного зелья в пластмассовые стаканчики из-под йогурта... И я услышал действительно интересную историю. Евгению льстило знакомство с журналистом, тем более что я обещал в своей статье ( если таковая выйдет ) ни в коем случае не разглашать местонахождение этого военного объекта. Ниже я перескажу вам всё, что слетело с пьяного языка моего собеседника - естественно, убрав матерные слова и придав повествованию гладкость и связность.

В январе месяце он с приятелями оппился какой-то гадости непонятной и в памяти его образовался большой провал. Первое воспоминание после этого провала – он бредёт по ночному лесу, по колено утопая в снегу. Замёрз он жутко и силы брести дальше подпитывались лишь осознанием того, что если он остановится и сядет, то всё – каюк. Некоторое время спустя лес поредел, впереди из тьмы проступили контуры каких-то смутно видимых, полуразрушенных строений. Он взошёл на невысокий прямоугольной формы холм. Вдруг под ногой треснуло – и он ухнул в широкую дыру. Пролетел не один метр, затем – страшный удар и боль.

Очнулся Евгений в кромешной тьме, лёжа на боку. Холод собачий, сильно ныло ушибленное плечо. Пощупал руками под собой – бетонный пол. Встал – да как завопит от боли в правой ступне: растянул при падении. По счастью у него в рюкзачке за спиной имелся фонарик. При свете фонаря он увидел уходящий вдаль в обоих направлениях узкий бетонный коридор. Поскольку дыра, в которую он провалился, находилась достаточно высоко, оставалось одно – топать вперёд в поисках выхода наверх. Так, прихрамывая, черепашьим ходом и побрёл наш герой в неизвестность.

Иногда в стенах попадались утопленные в бетон железные двери, но все они были заперты; в одном месте коридор ответвлялся влево, но Евгений туда не пошёл – он решил двигаться только вперёд. Через какой-то промежуток пути впереди возникла круто уходящая вниз железная лестница. Делать нечего, пришлось спускаться.

А спуститься пришлось на три уровня, ибо двери, на которые наш герой натыкался, оказывались запертыми. По пути Евгений наткнулся на одно странное явление: в довольно просторном помещении, через которое пришлось пройти, было явно теплее, чем на других этажах. Он нагнулся, коснувшись пола ладонью – пол был тёплый! Странно, с чего бы это? Ведь не может же прийти кому-то в голову нелепая идея отапливать заброшенный каземат. Однако продрогшему травмированному Евгению эта аномальность пришлась по душе: он дико устал, нестерпимо болела повреждённая нога, кружилась голова и клонило в сон. В углу комнаты он увидел кучу промасленного тряпья. Недолго думая, улёгся на него и уснул.

Хорошенько проспавшись, он продолжил путь и примерно через полчаса выбрался таки на первый уровень.

Сильный снегопад, ужасная холодрыга, начавшие опухать нога и плечо, незнакомая местность... Евгений отчётливо понял, что там, за пределами этих железобетонных казематов его ждёт верная смерть. Он сел, привалившись спиной к стене и горько безутешно заплакал. Сейчас он никуда уйти не сможет...

В одной из комнат он увидел притулившуюся в углу печку-«буржуйку», коленчатая труба которой была выведена в вентиляционное отверстие. Здесь же, на полу лежали друг на друге несколько засаленных матрасов и большой ворох изношенного солдатского обмундирования, очевидно заменявшего кому-то одеяла. Кто-то здесь одно время жил...

Одно из помещений оказалось очень кстати битком набито сломанной мебелью а также картонными и фанерными средствами наглядной агитации, да и бумага для растопки тоже тут водилась в изобилии. Так что вскоре в печке весело затрещали пожираемые пламенем деревянные обломки, а урчащий голодным желудком Евгений завалился на лежанку, поглаживая больную ногу и предаваясь невесёлым раздумьям о превратностях своей вольной жизни.

И приснился ему сон – один из тех, что в народе принято называть вещими.

- «Сначала я учуял запах», - рассказывал Евгений. – «Словно курицей жареной попахивает. Да так сильно, так аппетитно, что у меня все внутренности узлом скрутило. Встал я с лежанки и заковылял на этот запах. Спустился по лестнице на уровень ниже. Вижу: короткий коридорчик, кончающийся тупичком – и три двери. Дёрнул одну – заперто, другую – тоже, а третья открылась. А за ней... мать моя женщина! Стол, уставленный разной вкуснятиной и все друганы мои сидят, машут мне: мол, чего встал, присаживайся. Я шаг сделал – и проснулся. Лежу, ничего не понимаю – так ярко всё привиделось, будто и не спал вовсе.

И тут кто-то словно за руку меня потянул: мол, сходи да проверь. А то место из сна я хорошо запомнил, прямо как фотография перед глазами стояла.

Ну вот, значит, неймётся мне, не сидится – встал, взял фонарик и пошёл. И вышел в точности на это самое место – ну, из сна которое. Вижу – три двери. Я сразу к третьей – не заперто! Отворил, посветил фонариком...»

За незапертой дверью оказалась продовольственная кладовая. Изысканных явств Евгений там правда не обнаружил, но на металлических стеллажах отыскались два десятка коробок с сушёной лапшой быстрого приготовления, несколько ящиков тушёнки ( правда, часть банок имела подозрительно вздутый вид, ну да этим бывалого человека не напугаешь ), ящик зачерствелого печенья, несколько пластмассовых канистр с водой, коробка с бутылями подсолнечного масла... Однако всё это фантастическое изобилие меркло перед самой грандиозной находкой: в двух особняком стоящих канистрах обнаружился... чистый пищевой спирт! Кто и главное, почему оставил пропадать всё это богатство, для обалдевшего от радости Евгения навсегда осталось загадкой...

Неожиданная находка оказалась судьбоносной: Евгений принял решение... зимовать на базе – по крайней мере, пока травмы не подживут. Да и как оставить без присмотра спирт? Так что вряд ли приходиться удивляться этому решению, учитывая неприхотливость бомжовских жизненных запросов.

Так прошёл месяц, в течении которого Евгений на правах хозяина обследовал немалую часть своих владений. В результате чего наткнулся на ещё несколько довольно приятных сюрпризов. Во-первых, нашёл почти новые кирзачи своего размера – достойная замена вконец прохудившимся кроссовкам. Во-вторых, обнаружил каземат, почти до потолка забитый... водочной стеклотарой! По всей видимости это имело какие-то отношение к торговцам подпольной водкой. И в-третьих, нашёл места, где сохранились нетронутыми изрядные куски медных и аллюминиевых кабелей. Да-а, было от чего прийти в восторг! Однако, несмотря на комфортное житьё, заскучал Евгений по друзьям-товарищам и в марте месяце отправился таки в Таллин ( ох и далеко же занесла его нелёгкая! Удивительно, каким образом он умудрился очутиться в такой глуши. Бес его знает... )

Друзья искренне обрадовались появлению без вести пропавшего Евгения, а его рассказ о зимовке в заброшенной воинской части многих заставил недоверчиво качать головами. Лишь двоим лучшим корешам – Володе и Кайдо, Евгений рассказал всё остальное: о халявной жратве, о неисчислимых запасах стеклотары, о спирте. Прельщённые богатствами «загородной резиденции» их друга, мужики согласились ехать с ним.

- Вот так и обживаем это место, - закончил свой рассказ Евгений. – Сдаём бутылки, ищём и чистим цветметаллы...

- Далековато забрались.

- Далековато... Ну, да ничего, уже привыкли. Хочешь берлогу-то нашу посмотреть?

- Хочу.

- Ну так пошли. А мужики сегодня вечером приедут.

В нос шибануло не самым приятным «букетом ароматов», но всё же я перешагнул порог «берлоги». Помещение имело вполне обжитой вид: топчаны, стол, стулья, печка-«буржуйка», примус, на стене – картинки из порножурналов наклеены... « Это Кайдо откуда-то журналов натащил», смеясь, кивнул на «весёлые картинки» Евгений.

- Слушай, Женя, - задал я наконец самый главный свой вопрос. – А не страшно здесь жить? Место-то того, мрачноватое. Не замечал лы здесь, чего-нибудь эдакого, странного? Ну, кроме той комнаты, где пол тёплый?

- Да он не только тёплый, - проговорил Евгений. – Он ещё и светится в темноте. В первую ночь я не заметил, только потом - такое ровное голубоватое свечение. Да и пахнет там как-то не так...

- А ещё что-нибудь интересное можешь вспомнить?

- Голоса, - немного помолчав, ответил Евгений. – Иногда, уже, как говорится, на грани сна, слышатся мне голоса. Оттуда, снизу доносятся: бубнят чего-то, спорят... Но слов не разобрать.

- Хм, голоса, говоришь...

- Ага. Не знаю, чудится может? А ещё есть тут один коридор... Это в соседнем бункере, что соединён с этим прямым недлинным подземным переходом. Коридор тот на последнем, четвёртом уровне – длинный, далеко идёт. Но мы в тот коридор ни разу не совались и ни за какие коврижки не сунемся: страшное место, жутью оттуда веет.

- Как это?

- Да вот так: сделаешь туда шаг-другой – и такое накатывает... аж сердце леденеет и дрожь в коленках. Не могу объяснить почему, но кажется: ежели пойдёшь туда – живым уже не выйдешь. Бр-рр! – мой собеседник передёрнул плечами.

- Слушай, Женя... – я плеснул ему в стаканчик остатки самогона. – Ты мне те места покажи, ладно? И тёплую комнату и коридор тот... страшный. Я не прошу со мной в коридор идти, просто отведи к нему.

- Да брось ты, парень, зачем тебе это! – искренне перепугался мой собутыльник. – Не связывайся с этой чертовщиной.

- Тут чисто научный интерес, дружище, чисто научный интерес. С детства испытываю тягу ко всему таинственному.

В конце концов я уговорил его, причём, самыми весомыми аргументами оказалась обещанная бутыль самогона, ящик пива и торжественное обещание: всё более-менее ценное, что мне попадётся в процессе исследования катакомб, не присваивать а признать собственностью Евгения и его товарищей. На том и порешили. Я пошёл на хутор – вербовать сообщников.

- И ты поверил бредням старого алкаша? – посмеялся над моим рассказом Вадим. _ Голоса, таинственный коридор, светящийся пол... Да по пьяни люди и не такое видали.

- Может и так, а может там и правда есть что-то такое необычное. Мне вот интересно, - отвечал я.

- Да ладно, Вадя, - вступил в разговор Лёня. – Давай съездим на следующих выходных, полазаем. Мне что-то тоже интересно стало.

- Да я-то и не особо против, - ответил Вадим. – Можно за компанию. И самогонка старого Юхана хороша, ничего не скажешь.

На том и порешили. Мы вернулись в Таллин и в течении недели потихоньку готовились к предстоящей экспедиции. И вот наконец настали выходные.

- Ну, удачи вам! – горлышко пивной бутылки утонуло в густых рыжих зарослях бороды Кайдо, с чмокающим звуком присоединившись к его губам.

- Удачи... – эхом повторил долговязый Володя, второй товарищ Евгения.

- Ладно, - Евгений одним затяжным глотком осушил бутылку пива. – Айда на экскурсию!

Четверо: Я, Вадим, Лёня и наш проводник углубились в сырую холодную темень бетонного подземелья.

Нет нужды подробно описывать путь к «тёплой комнате» ( так мы заранее окрестили помещение с нагревающимся полом ) – унылую череду бетонных коробок-склепов, пронизанных пустыми коридорами изредка оживляли лишь попадавшие в перекрестье лучей наших фонарей спины улепётывающих крыс.

- Пришли, - Евгений тронул меня за плечо. – Вырубайте фонари и смотрите.

Мы так и сделали.

В наступившей тьме пол под ногами действительно светился голубоватым призрачным сиянием. Чуть приглушённый мертвенный свет местами был ярче, местами сходил почти на нет, местами образовывал сюрреалистические разводы. И явственно чувствовалось тепло, доходящее примерно до половины икр. В воздухе стоял тяжёлый неприятный запах, но то был не дух тлена, разложения, запах был... химическим. Я нагнулся. Коснувшись ладонью пола – шершавая поверхность была чуть влажная и очень тёплая, почти горячая.

- Жаль, нет дозиметра, - нарушил тишину Лёня.

- Думаешь, здесь есть радиация?

- Очень может быть, - промолвил Лёня. – Откуда взялось это свечение? Вполне возможно, что под нашими ногами могильник радиоактивных или химических отходов: военные уходя, завалили помещение этажём ниже всякой дрянью, решив не утруждать себя лишними хлопотами. Давайте не будем здесь задерживаться – что-то нет у меня никакого желания облысеть или стать импотентом.

- Согласен, - отозвался из темноты Вадик.

Мы включили фонари и по-быстрому покинули нехорошее место.

Прежде чем попасть в так напугавший Евгения коридор, мы оказались в ещё одном любопытном месте. И здесь впервые столкнулись с чем-то странным, уже из разряда сверхъестественного. Впрочем, всё по порядку.

Мы вошли в просторное помещение овальной формы. Отделка и обстановка здесь сохранились значительно лучше, чем в других комнатах этого обширного подземного комплекса: пол был выстлан линолеумом, посредине стоял массивный, тоже овальной формы стол, а вдоль стен прилепились многочисленные железные шкафы с экранами мониторов, кучами кнопок и тумблеров ( но конечно же вся эта техника была приведена в полную негодность ). Перед некоторыми экранами стояли стулья на вертящихся ножках, наше передвижение сопровождалось хрустом битого стекла и шелестом разбросанных по полу клочьев бумаги.

- Я думаю, мы на командном пункте этой базы, - сказал Лёня. – Женя, а куда ведёт та дверь? – он указал на тёмную щель приоткрытой двери в противоположной стене.

- За ней ещё метров двести – и тот самый коридор. Дальше я с вами не пойду, подожду вас здесь.

- Ладно, - я приблизился к одному из шкафов, луч фонаря скользнул по пыльной матово-серой панели управления, пустому холодному экрану...

На миг мой взор задержался на собственном отражении. Господи, да я ли это? Лицо в глубине мёртвого экрана было чужим! Тут незнакомые черты исказила зловещая улыбка... Я вздрогнул, отпрянул от экрана – его гладкая чёрная поверхность уже была пуста.

- Чего это ты? – легонько ткнул меня в бок Лёня. – Так рыпнулся, словно привидение увидел.

- Наверное, так оно и есть, – отозвался я.

- В смысле? – не понял Лёня.

- Что-то странное произошло... – я даже не знал, как лучше ответить на его вопрос. – Отражение на экране... оно было не моим! Точно не моим, - я растерянно смотрел на Лёню. – И оно мне рожу скорчило.

Лёня встретил мои слова недоверчивой улыбкой.

- Да тебе верно показалось, - неуверенно проговорил он.

- Можно подумать, я никогда своего лица не видел! – вспылил я.

- Да тише вы! – шикнул на нас Вадим. И добавил почему-то шёпотом:

- Смотрите туда... – он показал в дальний конец зала, в сторону здоровенного двухстворчатого шкафа.

Шкаф отбрасывал на стену тень – и было видно, что за углом шкафа кто-то притаился, застыв в неподвижности: на стене отчётливо выступали контуры половины головы и плеча!

Я думаю, у нас у всех это зрелище вызвало волну озноба по коже. Тень человека оставалась неподвижной, мы же двинулись вокруг овального стола, стремясь заглянуть за шкаф с безопасного расстояния. И что вы думаете? Не прошли мы и половину расстояния, а контур человеческой головы исчез, ушёл в прямоугольную тень, отбрасываемую шкафом. Ещё шаг – и лучи наших фонарей упёрлись в пустую стену: за шкафом никого не было.

- Обманулись мы нехило, - констатировал факт Вадим.

- Уже второй раз в одной комнате, - пробурчал Лёня. Он вынул из кармана компас, направил луч фонаря на циферблат.

- А теперь я бы попросил вас всех на пару минут выключить фонари, - провозгласил он. И выключил свой.

- Это ещё зачем? – запротестовали мы.

- Да что вы как девицы нервные! Забыли, зачем мы сюда пришли?

Свет погас, в темноте светилась лишь тоненькая чёрточка стрелки компаса и деления на шкале циферблата.

- А теперь внимательно смотрим на стрелку, - почему-то понизил голос Лёня.

Секунд двадцать стрелка стояла на месте, затем вдруг дёрнулась вправо раз-другой... и всё.

- Ладно, включаем свет, - в Лёнькином голосе зазвучали настораживающие нотки. – Кое-что этот опыт подтверждает.

- Что именно? – осторожно спросил Вадик.

- Очень может быть, что здесь, в одной комнате с нами находилось, а может и находится до сих пор... некая невидимая потусторонняя сущность.

- Да ну тебя, чё ты страх тут нагоняешь, - поёжился Вадим.

- Ну, топаем что-ли дальше? – без особого энтузиазма спросил я.

- Да, конечно, - вздохнул Лёня. – Женя, ты...

- Я пожалуй, подожду вас там, - наш проводник махнул рукой назад, на дверь, через которую мы вошли в овальный зальчик. – Вы идите, тут уже совсем недалеко.

- Хорошо... – Лёня задумчиво поскрёб подбородок и первым двинулся вперёд.

По железной лестнице мы спустились на четвёртый – последний ( последний ли? ) уровень, толкнули массивную стальную дверь.

Открывшийся взору длинный коридор оказался самым мрачным и гадким местом, какое мне когда-либо доводилось видеть: стены сплошь покрывали грязные извилистые потёки, с сырого потрескавшегося потолка свисали известковые сосульки, а из расположенного посреди пола забранного решёткой прямоугольного отверстия несло такой вонью... И холод промозглый и давящая тишина.

- Ну что, ты тут у нас самый храбрый, - Вадик состроил Лёне зловещую гримассу. – Вот и иди первый.

Но пройти мы успели совсем немного: потому что наконец почувствовали «Это». Все трое запнулись, словно налетели на невидимую стену. В мои плечи, затылок, хребет вдруг разом вонзились тысячи ледяных иголок и стали проворачиваться из стороны в сторону – именно такое мерзкое ощущение накрыло меня. Я открыл рот, но не смог вымолвить ни слова, весь охваченный диким ужасом.

Во все глаза мы смотрели перед собой – коридор был пуст, но всё же... что-то там было. Что-то, что встало меж сочащихся бурой влагой стен и это незримое «что-то» не хотело нас пускать дальше.

- Что за... – с трудом выдавил из себя Лёня. Он поднёс к глазам компас, ошарашенно вылупился на циферблат и попятился. Не удержавшись, я скосил взгляд на компас: стрелка металась туда-сюда как сумасшедшая.

- Да ну на хер! – срывающимся голосом проговорил Вадик. – Линяем отсюда!

Возражений не последовало.

- Я ничего там не увидел... – Вадим расширенными глазами смотрел на пламя костра. – Ничего и ни кого. Но ведь что-то там было – и совсем близко: может метрах в пяти-семи – я шкурой чувствовал!

- Держи, - Лёня протянул ему стопку самогона и ломтик хлеба с ветчиной. – Все мы там что-то такое почувствовали, - проговорил он осушив свою стопку.

- М-мм... – помотал головой Вадик. – До сих пор как вспомню, так мурашки по коже.

Мы в шестером: Вадим, Лёня, я, Кайдо, Володя и Евгений сидели у костерка, что развели в ложбинке между двух поросших чахлым березняков холмов – пили самогон, делились впечатлениями.

- Что же это было, как ты думаешь? – поднял Вадим глаза на Лёню.

- Да всё, что угодно, - пожал Лёнька плечами. – Неупокоенные души умерших, какой-нибудь монстр из параллельного мира, а может неведомое науке энергетическое завихрение, как-то влияющее на нашу психику, вытаскивающее разные страхи из подсознания.

- Всё, больше я туда не ходок, - покачал головой Вадим.

- Верно рассудил, - поддакнул ему долговязый Володя. – Не буди лихо, пока тихо.

- Блин, мужики, удивляюсь вам, - цвыркнул зубом Вадим. – Мы вот вроде и походили то там всего ничего – и то страху натерпелись, а вы-то... Вы же там наверное всё вдоль и поперёк излазили, да к тому же ещё и ночуете в этом чёртовом бункере. Я б так не смог.

- А мы не суёмся, куда не следует, - назидательно поднял палец Евгений. – Потому что уже знаем, куда можно, а куда нет. Раз не пущает в коридор, значит и нельзя: значит там его территория.

- Чья-чья?

- Да не знаю я и знать не хочу!

- А я на той неделе привидение видел, – подал голос Кайдо.

- Да ну! – встрепенулся Лёня. – Где?

- На крыше соседнего бункера. Вышел вечером, часов в десять – отлить. Смотрю: стоит спиной ко мне. Солдатик в гимнастёрке с непокрытой головой. Я от неожиданности за угол нырнул, но тут же высунулся – а его уже и нет.

- Думаешь, привидение?

- Отчего то очень страшно стало, - Кайдо в задумчивости накручивал на грязный палец рыжую прядь бороды. – Да и куда он так резко исчез, непонятно. Нет, точно это было было привидение.

На этом наш разговор как-то сам собой утух. И казалось бы в самый раз было бы эту историю благополучно завершить... Так нет. Воистину трижды был прав долговязый Володя, вспомнивший хорошую поговорку: не буди лихо, пока тихо.

Уже смеркалось, Евгений вызвался нас немножко проводить.

- Женя, слышь... – я пристально посмотрел ему в глаза. – Ты ведь многое не договариваешь – насчёт всех этих страшилок местных. Я уверен: ты видел гораздо больше. Признайся, ведь так?

Евгений отвёл глаза, потупился.

- Нн-уу... ты прав, - тяжко выдавил он. – Насмотрелся я там всякой-разной чертовщины. Мужикам не рассказывал: боялся, вдруг сбегут. А ведь тут ещё много добра осталось, жалко бросать. Да, стращает нечистая сила, так ведь и не обижает. Главное, дорогу никому не перебегать: оно – само по себе, мы – сами по себе.

- Оно... Что же ты всё-таки видел? – нажал на него Лёня.

- Много чего довелось увидеть: и солдатиков призрачных не раз встречал, и тени живые. На шахту ещё с трупами гниющими наткнулся – наверное мафия кого порешила. А ещё был такой случай: захожу в один коридор, а там два гроба цинковых стоят. Я набравшись смелости, заглянул туда через полчасика – их уже и нету. А ещё тут... бесовская картинная галерея.

- Это как?

- А так: из потёков и пятен сырости на стенах картины разные образовались – рожи жуткие да фигуры навроде человечьих, только больно уродливые.

- Это где же такое?

- В том самом коридоре – ну, где страх накатывает.

- Так ты значит всё ж ходил дальше?

- Ну, было такое дело.

Мы с Лёней многозначительно переглянулись, а Вадим замахал руками: мол, меня в это не впутывайте – не пойду.

- Натуральные рожи? – переспросил Лёня.

- А то!

- Надо сделать снимки! – загорелся Лёня. – Может никакого риска на самом деле и нет.

- Откуда такая уверенность! – возмутился Вадик. – Кончайте вашу глупую браваду! Я точно с вами не поеду!

Итак, мы решили, что это будет наша последняя экспедиция в железобетонные подземелья.

- Увидимся через неделю! – крикнул я Евгению на прощанье. Бомж уходил, неодобрительно покачивая головой и жестикулируя – видимо разговаривал сам с собой. Этим же вечером мы вернулись в Таллин.

- Володя погиб! – с ходу ошарашил Евгений.

- Погиб?! Как погиб? Что случилось?

- Повыпивши он был. Провалился на четвёртом уровне в открытый колодец. Я там неподалёку работал: кабель отдирал от стены. Слышу: крик страшный, у меня аж волосы на голове зашевелились. Звал он меня по имени – да так жалобно и громко, словно живъём его ели. На меня хоть и жуть напала, но поспешил другану на выручку. Подбежал к колодцу – а он там внизу в какой-то маслянистой гадости плещется, захлёбывается. И запах оттуда такой, что голова кружится и в глазах темнеет. Колодец неглубокий был, я наполовину туда свесился и Володьку за ворот фуфайки сграбастал, да повыше подтянул, чтоб он мог за край колодца ухватиться. Короче, выволок Володьку наружу, смотрю: у него кожа на руках и лице вся волдырями страшенными запузырилась, лопается, клочьями отстаёт, так что розовую кость видно. Глаза вытекли, рот – дыра кровавая изъязвлённая. Жутко было смотреть, а ещё жутче было вой его предсмертный слышать. Там же, у края колодца он и помер. Похоронили тут, неподалёку, - он махнул рукой в сторону берёзовой рощи. – Хотите на могилку сходить?

- Конечно, - сглотнул слюну Лёня. – А когда это случилось?

- Четыре дня назад, во вторник.

Мы с Лёней сидели на крыльце Андрусова дома и неспешно попивая пиво, рассеянно созерцали верхушки елей да хмурое грязно-серое небо.

- Пропало у меня настроение спускаться в эту клоаку, будь она неладна, - наконец нарушил я тягостное молчание.

- Мда, не с самых приятных новостей начался сегодняшний день, - отозвался Лёня. – Может и прав был Володя: не тем мы занялись, не туда полезли. Действительно, место... словно проклятое какое-то.

- Что теперь? Не полезем?

- Ну... мы же решили: это наша последняя вылазка в подземелье. Сфоткаем «картинную галерею» - и всё. Ладно, не смуряй! – он ободряюще хлопнул меня по плечу. – Будем внимательней смотреть под ноги и ничего плохого не случится. Жизнь пресна, если время от времени не вздрючивать её такими вот интригующими авантюрами. Мы же романтики. За романтиков! – наши бутылки звякнули друг о друга.

- Тебе не кажется странным? – кивок в направлении уходящего во тьму сырого коридора.

- Ты о чём? – спросил я.

- Что ты сейчас чувствуешь?

- Да ничего. Ничего особенного.

- Вот именно: ничего особенного. И я тоже. Нет больше того дикого страха. Коридор как коридор – ничего сверхъестественно, ничего пугающего. А ведь в прошлый раз всё было по другому.

- Мне ли не помнить! – хмыкнул я. – И что это на нас тогда нашло? Перепугались как дети.

Мы осторожно прошли метров десять, но всё было спокойно.

- Хм, - недоумённо пожал плечами Лёня. – Знаешь, я уже готов поверить, что на прошлой неделе мы стали жертвами собственной разыгравшейся фантазии.

- Мне тоже хочется в это верить, но... может этот невидимка просто отступил, как бы приглашая нас на свою территорию? А может бродит где-то в другой месте.

- Давай не будем об этом.

- Хорошо.

Удивительно, как зачастую легко человек готов отказаться от недавних страхов, списав то, что ещё вчера повергало его в панический ужас, на игру собственного воображения. Откуда нам было знать, что ждёт нас впереди...

- Не об этом ли он говорил? – луч Лёниного фонаря прошёлся по огромной уродливой кляксе, распростёршей свои отростки от пола до потолка. – На человека правда, иль там на демона непохоже, но впечатляет.

- Ты лучше вон туда посмотри, – указал я ему на следующее «изображение».

Чёрные потёки, ржавые пятна и жёлто-бурая накипь причудливым образом сложились в скрюченную человекоподобную фигуру: вздувшаяся горбом спина, свисающие до колен когтистые лапы, повёрнутая набок огромная голова с козлиной бородой...

- Ух ты! – не сдержал возгласа Лёня.

- А вот ещё! – световое пятно выхватило из мрака зловещую физиономию с разинутым щербатым ртом, всклокоченной гривой длинных волос и безумными жёлтыми буркалами выпученных глаз.

Изображения шли одно за другим, иногда наползая друг на друга, иногда перемешиваясь в нечто неописуемо отвратительное. Кособокие гротескные фигуры, размахивающие длинными искривлёнными ручищами; странные щупальцеголовые существа, чьи лица состояли из одних глаз или распахнутых многочисленных ртов; огромные распухшие и перекошенные то ли ужасом, то ли злобой хари, а иногда лишь простая мешанина отвратных красок, теней и полутонов, из которой казалось пока лишь формируется нечто ужасное – очередной «шедевр» этой галереи ужасов. Глядя на всё это безумие, невозможно было поверить, что перед нами лишь редкий каприз природы, случайные сочетания грязевых разводов, из которых вдруг каким-то образом сложилось эдакое безобразие. Да, в природе случается немало забавных курьёзов, но это... Странные грязевые «художества» ( и от этой мысли бросало в дрожь ) никак не могли быть случайным стечением обстоятельств – перед нами предстало чьё-то осмысленное, злобное и извращённое творчество, пусть грубое, по-детски примитивное, но необычайно выразительное и полное жизни: казалось, рассматриваешь древние фрески на стенах какого-то подземного храма дьяволопоклонников.

- Люди не могли сотворить такое, - прошептал Лёня. – Это сделано не руками. Перед нами вроде бы естественные образования, результат воздействия сырости, испарений, но... кто же рисует сыростью?

- Я читал о подобных «картинах», - отозвался я. – Видел фотоснимки в каком-то журнале. Но здесь всего этого так много – и всё сплошь какие-то жуткие монстры.

- Ладно, сделаем снимки... – Лёня достал дешёвый корейский фотоаппарат ( такие ещё называют «мыльницами» ) со встроенной фотовспышкой, - и уходим.

Он сделал наверное около десятка снимков, двигаясь вдоль то одной стены, то переключая внимание на другую, выбирая самые эффектные, самые отталкивающие изображения. Не знаю, что там вышло, что нет: фотоаппарат был потерян при бегстве.

Внезапно изображения закончились; коридор вывел нас в большую комнату, а впереди чернел широкий проход, по обеим сторонам которого криво свисали решётчатые створки настежь распахнутых ворот.

- Ну всё, пошли назад. – сказал я, возвращая Лёне его фонарик.

- Давай глянем, что там, - указал мой расхрабрившийся товарищ на распахнутые ворота.

- Мы собирались только сделать снимки, - возразил я.

Но неутомимый Лёнька всё гнул своё: посмотрим да посмотрим, хотя бы с порога. Лично у меня при виде этих ворот почему-то сразу возникла ассоциация с преддверьем ада, однако я нехотя сдался на уговоры и поплёлся за Лёней.

Сразу за воротами начиналась бетонная эстакада и пологий спуск вниз – до выложенного большими прямоугольными плитами пола было метров пять-шесть. Мы вышли к краю эстакады; лучи наших фонарей разбежались по большому просторному помещению, более всего напоминавшему заводской цех: мы видели пересекающие помещение из конца в конец узкие рельсы с поворотными платформами, массивные станины каких-то демонтированных механизмов, сваленные по углам металлические бочки, чёрные, маслянисто поблёскивающие лужи на полу, монорельс электроподъёмника на потолке, ряды железных дверей в стенах и квадратные крышки люков в полу... Обежав огромное помещение, лучи наших фонарей сошлись на противоположной стене.

И мы увидели тени – чётко очерченные человеческие силуэты. Несколько мгновений мы тупо созерцали их, пока до нас наконец не дошло: мы сами эти тени отбрасывать никак не можем, к тому же нас было всего двое, а там, на стене... застыло четыре тени!

Я хорошо помню, как царивший в подземелье жуткий холод и сгустившаяся атмосфера ужаса сделали меня на какое-то время неспособным не только двигаться и дышать, но и думать: я впал в состояние ступора, я был полностью парализован! Тени меж тем стали стремительно удлинняться и расти: они двинулись на нас! И их никто не отбрасывал – они были сами по себе.

Паралич неожиданно прошёл и мы бросились прочь. Мы неслись так, словно за нами гналась целая армия кровожадных дьяволов. Возможно, так оно и было: ужас физически ощутимой упругой волной толкал нас в спины, обжигал ледяным дыханием, хватал холодными скользкими пальцами... Поток чёрной потусторонней силы затоплял бетонные казематы, а мы как крысы с гибнущего корабля неслись сломя голову к свету, к свободе.

Пропажу фотоаппарата Лёня обнаружил уже по дороге на хутор, но естественно у нас о возвращении в бункер даже мысли не возникло. Более того: мы уехали в Таллин первым же автобусом. Смешно: как будто километры могли отдалить нас от кошмарных воспоминаний...

Неделю спустя на трамвайной остановке у Балтийского вокзала мелькнула знакомая рыжая борода.

- Эй, Кайдо! – окликнул я спину в старой измызганной штормовке.

- Привет! – сдержанно улыбнулся бомж, приветливо кивая.

- Ну как жизнь? Как там Женя? – я пожал протянутую руку.

- Женя? – переспросил Кайдо. И тяжело вздохнул. – Нету больше Жени.

- Что ты такое говоришь? Как это – нету? А куда же он делся? – в смятении спросил я ( впрочем, уже предвидя возможный ответ ).

- Пропал в подземельях под бункером. Ушёл – и не вернулся. Ждал я его целый день, искал, кричал... Эх! – шумно выпустив воздух, Кайдо опустил голову. – Сбежал я оттуда. И больше не вернусь.

 

Хуторяне.

Сгустились фиолетовые сумерки, и мир вокруг стал стал размытым, за исключением небольшого участка дороги, по которому скользили два жёлтых кольца – свет передних фар Артёмова «VOLVO». Сквозь неясные смазанные тени окружающего пейзажа вдалеке светились весёлые квадратики окон проплывающих мимо посёлков и хуторов, чёрное небо наискось прочертило созвездие мигающих огоньков спещащего на аэродром самолёта – жизнь пульсировала крохотными островками света в безбрежном океане ночи.

Артём закурил, медленно, с шипением выдохнул струю бархатного дыма. Бросил взгляд на часы: ещё минут сорок, и он будет в Таллине.

Три дня их небольшая съёмочная бригада трудилась в поте лица на одном из старых хуторов, создавая очередной шедевр: порнушку на сельские мотивы. Артём – сценарист, оператор и режиссёр в одном лице, там же и название фильму придумал: «Парень с соседнего хутора». Сюжетец был довольно незатейлив: жили-были старый хуторянин Мятс и его две сексуальные дочурки ( в фильме они остались безымянными ). И как-то раз наведался на хутор некто Виллу – вроде как соли взаймы попросить. Виллу и Мятс уселись на крылечке, осушили по стакану самогона и раскурили трубочки, а девицы из-за занавесок украткой любовались статным мускулистым парнем – роль Виллу досталась Серёге Степенко, двадцатидвухлетнему белобрысому «качку» двухметрового роста; старину Мятса играл Виктор Кырб – бывший актёр провинциального театра, грузноватый шестидесятилетний мужик с кирпично-красным лицом и выгоревшими кустистыми бровями.

Далее, по ходу действия, Мятс уходил в дом, а Виллу собирался топать восвояси, да напоследок заворачивал за угол сарая – отлить малость. Там то его и подкарауливали две озорницы. Девчонки без долгих предисловий и кокетничанья стаскивали с притворно смущённого Серёги ( пардон, Виллу ) крестьянскую рубаху и порты, и начинали весьма страстно его ласкать: старшая, более разбитная и сисястая, лизала ему соски и возбуждённо тискала могучие бицепсы, впиваясь в кожу ярко накрашенными ногтями, младшая же, худощавая и гибкая, с длинной светло-русой косой, старательно пыхтя, мусолила член, доводя его до нужной кондиции. Серёга блаженно жмурился и обильно потел: погодка стояла жаркая, солнечная.

Далее действие переносилось на сеновал, и там не на шутку разошедшиеся хуторянки ( девушки снимались у Антона уже в пятом фильме и хорошо знали своё дело ) срывали с себя одежды, валили парня на охапки душистого сена, и начинали неистово елозить по поверженному добру молодцу разгорячёнными телами.

За этим блудом, прильнув глазом между досками, украткой наблюдал старина Мятс. Выпростав из штанов полувялый член, он энергически мял его, постанывая и поминутно облизывая пересохшие губы.

Надо сказать, поначалу эта сцена никак не давалась старому актёру: Кырб жутко смущался, член, несмотря на все усилия, никак не желал вставать, и после третьего дубля Артём отвёл Виктора в сторонку. Они присели на колодезный сруб, закурили...

- Виктор... – выдохнул Артём вместе со струёй дыма, - я прекрасно вас понимаю. Вы двадцать лет отдали театру: Чехов, Островский, Таммсааре... А тут на старости лет приходиться дрочить перед камерой. Согласен, противно... – Артём непритворно сочувственно взглянул Кырбу в глаза, и тот надрывно вздохнув, опустил седую голову.

- Думаете, я об этом мечтал? – Артём горько усмехнулся, сплюнул и скорчил кислую гримассу. – Я вот например, с детства грезил дальними странами, экзотикой, мать её за ногу: хотел снимать в непролазных джунглях, на горных вершинах, среди коралловых рифов – для «Клуба кинопутешественников». Но... – он щелчком послал окурок в кусты, – увы, не сбылось. А кушать хочется. И не только мне: и девчонкам вон этим. И Серёге. И у вас, я думаю, дела не шибко хороши, раз ко мне пришли. У вас ведь, я слышал, жена болеет часто, на лекарства да на больницы небось уйма денег уходит. А сколько вы получаете у себя в посёлке, работая сторожем на полставки? Можете не отвечать: ясен хрен, гроши. Так что советую вам отбросить ложный стыд. Это работа, друг мой, ваш хлеб. Вы же профессиональный актёр, в конце концов! Включите воображение, войдите в образ – и выдайте мне красивую здоровую эррекцию! Можно конечно, вколоть возбуждающий укольчик, но это несколько отразится на вашем гонораре. Хотите укольчик?

- Нет... – выдавил Кырб. – Идёмте снимать.

И посмотрел на Артёма долгим тоскливым взглядом – такие глаза бывают у старых бездомных псов, которым уже не на что надеяться.

- Окей, идёмте, - ободряюще улыбнулся Артём и дружески стиснул плечо пожилого актёра. – Уверен, всё у вас получится просто замечательно. Лёха, приготовиться! – крикнул он своему помошнику.

Иногда неистовое, отчаянное желание заработать деньжат способно творить чудеса: комплексующий Виктор видимо сумел таки войти в образ и раствориться в личности похотливого хуторянина Мятса: очень скоро член его окреп и встал торчком. Артём ликовал, ибо от потенции старого актёра зависели дальнейшие съёмки: по сценарию на хутор случайно заглянула рыжеволосая девчушка на велике, и якобы опять таки случайно заглянув на сеновал, заставала там совокупляющуюся молодёжь. Рыжая тут же дико возбуждалась, к ней присоединялся сгорающий от вожделения Мятс – и фильм заканчивался долгими сценами свального греха. Рыженькая видно сильно рассчитывала на долгую карьеру под руководством Артёма: бойко вертелась ужом под и на Мятсе и Виллу и громко притворно стонала. Съёмки закончились в девять вечера.

В одинадцать приехал патрон – Тигран, и привёз денег актёрам. Претензий ни у кого не возникло: фильм делали для солидной клиентуры в Германии, и Тигран заплатил столько, сколько и обещал.

Уже заполночь Артём, Тигран и рыженькая – шестнадцатилетняя пэтэушница из Силламяэ, уединились в бане: пили водку, коньяк, хорошо закусывали... Потом Артём с Тиграном вдосталь вкусили от прелестей рыжей. Все остались очень довольны.

Под утро актёров микроавтобусом отправили по домам, Тигран тоже уехал, прихватив с собой рыжеволосую ( оказывается, её звали Ларисой ), а Артём с дичайшего похмелья провалялся в бане на лавке весь день, и лишь к вечеру, отпившись огуречным рассолом, почувствовал себя способным сесть за руль. Завтра днём он будет просматривать и монтировать отснятый материал. Да, часиков эдак после одинадцати-двенадцати.

Всё более дичающая местность резко и незаметно перешла в густой еловый лес, плотно подступивший к дороге с обеих сторон. Артём устало моргнул, и сосредоточился на тёмном полотне дороги и на пляшущих впереди дрожащих отсветах фар. А мысли вновь вернулись к рыженькой девчушке...

Вот она распялена под ним – груди мотаются из стороны в сторону, рот страдальчески раскрыт и перекошен, и уже не сладострастные стоны, а звериный хрип вырывается из её глотки; она глубоко вонзает острые коготки в Артёмову кожу, медленно пропахивая его скользкое от пота тело от ягодиц до плеч, оставляя зудящие борозды – а он с силой снова и снова вколачивается в неё, и деревянная лавка отчаянно скрипит и елозит по полу...

Отчаянный автомобильный гудок дрелью вонзается в мозг. Артём вскидывается – по широко раскрытым глазам бьют лучи встречных фар. Он резко сворачивает руль вправо, встречная машина зловещим призрачным силуэтом с воем проносится мимо. Артём бъёт по тормозам, но поздно: «VOLVO» съезжает в придорожную канаву, кренится, и медленно, словно нехотя, заваливается на бок. Мотор чихнув раз-другой, глохнет. Наваливается звенящая тишина. Звездец, приехали...

Более получаса просидел подавленный и озлобленный Артём на обочине – скурил пол пачки сигарет, истощил весь запас ругательств...

Не показалось ни одной машины; дорога была пустынна, тишина стояла необычайная. Ни единое дуновение ветерка не прошуршало в кронах деревьев, угрюмой непролазной стеной подступивших к дороге. В довершение всех бед пропал мобильный телефон: по всей вероятности обронился среди пьяного разгула – валяется небось где-то под лавкой в предбаннике. Да-а, скверно...

В полночь стало заметно холодней, откуда-то выполз белесый слоистый туман, низкими волнами неподвижно зависнув над мерцающей от сырости дорогой. Артём извлёк из пачки последнюю сигарету, чиркнул колёсиком зажигалки... – и отшвырнул опустевший пластмассовый цилиндрик в сторону.

Где-то совсем недалеко раздались человеческие голоса, прозвучал и оборвался резкий смех.

- Эй! – встрепенулся Артём.

Голоса смолкли, затем загалдели все разом. Говорили по-эстонски.

Во тьме зашуршали шаги, и совсем непонятно откуда перед Артёмом возникли четверо рослых парней, одетых весьма просто, но празднично: белые рубахи и широкие светлые брюки; двое были при галстуках, остальные расстегнули рубахи чуть не до пупа – компания была сильно «подшофе», ощущался ядрёный дух самогона, лука и колбасы. Даже в слабом свете Луны, что жёлтым бельмом висела над макушками елей, было видно, что лица их красны от обильных возлияний и влажно блестят от пота.

- Hei, tervist! – подошёл поближе один из парней – чуть лысеющий со лба увалень, пухлую верхнюю губу которого украшали песочного цвета усики. - Ну, как дела-а?

Он вполне дружески улыбнулся и протянул Артёму широкую ладонь. Тот с некоторой опаской пожал влажную пухлую лапу ( пожалев при этом о том, что оставил газовый пистолет в бардачке автомобиля – хрен его знает, что можно ожидать от этой компании полуношников ).

- Пеэтер, - представился парень, улыбнувшись ещё шире, и Артёма обдало жутким перегаром. – Сегодня у моего отца день рождения: пятьдесят лет!

Пеэтер хорошо говорил по-русски, совершенно не коверкая слова.

- Артём, - стиснул руку парня Артём. Остальные полуношники стояли чуть поодаль, приобняв друг друга за плечи и лучась довольными пьяными улыбками; один громко икнул и сплюнул себе под ноги, попав на носок ботинка.

- Kur-rat! – вяло выругался он, с досадой разглядывая плевок. Парень имел внушительный пивной животик, и нагибаться, чтобы стереть сие безобразие, ему было явно тяжеловато.

- Что ты здесь делаешь ночью? – поинтересовался Пеэтер, разлепляя наконец долгое рукопожатие. – Стоишь тут один у дороги. Где твои друзья?

- Вишь, авария у меня, – мотнул Артём головой в сторону канавы, над краем которой белел задок злополучной «VOLVO». – Машина в канаву съехала и набок завалилась. Вы ведь верно местные? Может есть у кого, чем подцепить тачку да вытащить?

- Тачку? – переспросил Пеэтер, недоумённо почесав бровь.

- Ну, машину мою, - пояснил Артём, смекнув, что эстонец не уразумел смысл жаргонного словечка.

- Трактор есть на хуторе, - вдруг подал голос тот, кто украсил слюной свой левый ботинок. – Пеэтера трактор.

- А далеко отсюда?

- Нет, совсем рядом, - ответил Пеэтер. – Я схожу, а парни помогут твою машину на колёса поставить. Минут... через пятнадцать снова буду здесь, - Пеэтер кивнул собутыльникам и бодрым шагом направился во тьму.

Кряхтя, парни поспрыгивали в канаву ( Артём последовал за ними ) и недолго думая, принялись раскачивать машину.

- И-и-эх! – дружно рявкнули они, и автомобиль со скрипом встал на колёса.

- Вот так-к! – коротко высказался животастый, отряхивая ладони друг о друга.

Вскоре послышалось сухое тарахтенье, и к канаве задом подъехал небольшой дряхленький трактор – Артём видел такие только в старых советских фильмах. Пеэтер спрыгнул с высокого сиденья, подал вниз звякнувшую цепь. Цепь закрепили, трактор зачихал, запыхтел, окутавшись сизыми облаками удушливых выхлопов, и поднатужившись, выволок «VOLVO» на дорогу.

Артём повернул ключ зажигания, и мотор сразу заработал.

- Уфф! – выдохнул Артём, - слава те Господи! Ну, спасибо, парни. Если бы не вы...

- Ты подожди уезжать, - нагнулся к окошку Пеэтер. – Поехали с нами: будем дальше веселиться.

- Вообще-то мне, ребята, надо бы домой... – сделал озабоченную мину Артём.

- А, ерунда! – отмахнулся Пеэтер. – Тут близко. Понравится – останешся, нет – так уедешь, никто не обидится. Ну, что – едем?

- Ох! – вздохнул Артём, шлёпнув по баранке ладонями. – Ладно, поехали.

Впереди, метров через триста, от основной дороги вправо ответвлялась более узкая грунтовая, прорубленная в непроходимой чаще. Двум встречным машинам разминуться в этом тесном коридоре было бы весьма непросто. – «И за каким лешим меня несёт в эти дебри?» - загрустил Артём, украткой косясь в зеркальце над лобовым стеклом на своих пассажиров. – «Заведут в глухомань, да и... А что я один против четверых?» Но он продолжал покорно ехать за трактором.

Вскоре лес чуток поредел, затем расступился, дорога по диагонали пересекла огромную вытянутую поляну – а впереди, слева, сквозь чёрные колонны древесных стволов и переплетение ветвей блеснул свет. За поляной от дороги отделился ещё один отросток, который и привёл их к сложенным из длинных жердей настежь открытым воротам.

Хутор открывался просторным двором, посреди которого стояла огромная изба, а чуть дальше за ней вырисовывались другие дворовые постройки, едва-едва различимые в ночном мраке.

- Приехали! – раздалось над ухом Артёма, после чего говоривший громко ( опять таки в ухо Артёму ) рыгнул.

Через распахнутые окна лился свет, падая почти до середины двора широкими янтарными полосами; в глубине дома виделась оживлённая людская толкотня: кто-то наяривал на гармошке, кто-то визгливо пел надтреснутым старческим голосом, ему подтягивал густой нестройный хор, звенела посуда – гулянка, судя по всему, развернулась основательная.

- Пошли-пошли, - поторопил Пеэтер. - Отец ждёт.

Уже в дверях их встретил крупный дородный мужчина, одетый очень несовременно: на нём был чёрный долгополый... пиджак что ли? – из чёрной плотной материи, расшитый красной тесьмой и имевший большие блестящие латунные пуговицы, украшенные тремя гербовыми львами, ниже шли чёрные же штаны, оканчивающиеся чуть ниже колен, белые чулки, башмаки с большими квадратными пряжками...

- «А-а, народный стало быть костюмчик!» - догадался Артём. – «Эсты же помешаны на таких вещах».

- Ярвет Месикяпп, - представился хозяин. – Спасибо, что пришли. Заходите, не стесняйтесь.

Дверь услужливо распахнулась, и сделав пару шагов, Артём окунулся в весёлый праздничный кавардак: гомон множества голосов, стук вилок по тарелкам, смех, запахи еды и пота, тонкая пелена табачного дыма, лениво клубящаяся под потолком... – ну, человек полста сюда точно набилось.

Его втиснули между горбатеньким старичком, чей узкий кривоватый нос украшали очки в проволочной оправе, а впалые щёки – смешные клинообразные бакенбарды, и роскошной девахой в широкой полосатой юбке и блузке с круглой серебрянной брошью на груди. Деваха повернулась к Артёму, одарив его весьма игривой улыбкой. Зубки у неё были что надо: крупные и белые как жемчуг. Да и мордашка вполне ничего.Артём кивнул ей в ответ, пальцы его сомкнулись на толстостенном стакане, о край которого звякнуло горлышко большой бутыли. Запахло самогонкой. Артём привстал, поклонился и зычно крикнул: За здоровье юбиляра! – после чего, естественно, опрокинул самогон в себя.

Поток жидкого пламени устремился вниз по пищеводу – а довольная физиономия хозяина расплылась, став ещё шире. Огромная розовая тыква. Сразу захмелевший Артём плюхнулся на скамью, в рот ему сунули скользкий маринованный огурец.

- Хух –хх! – вырвалось у него, лишь только челюсти расправились с огурцом, - Крепок самогонище! Ну, зверское пойло!

Он вытер рукавом рубахи навернувшиеся слёзы. И вонзил вилку в холодец. Плохого настроения как не бывало.

Жуя, он обернулся к соседке, почувствовав на себе её взгляд.

- Аннели, - обнажила она белоснежные зубки и указала пальцем себе на грудь, - а грудь, кстати, выглядела очень даже аппетитно.

- А я Артём, - слетело с его губ. И он ласково погладил девушку по руке. Артём развернулся к очкастому старичку, желая и с ним завязать знакомство, но дед низко склонился над своей тарелкой, безостановочно двигая морщинистым ртом, и похоже окружающий мир его совершенно не интересовал.

- Tähelepanu! – перекрыл тут общий гвант уже знакомый Артёму высокий дребезжащий голос. Артём приподнялся и вытянул шею, желая разглядеть крикуна.

У стены, на длинной лавке сидело трое музыкантов, все люди в возрасте. Один держал на коленях широкий гуслеподобный инструмент ( Артём знал, что эта штука называется каннель ), другой опирался на выгнутую дугой длинную палку; на натянутой меж концами палки бечёвке болтались густо нанизанные на неё бубенцы и медные тарелочки. А обладателем надтреснутого голоска оказался красномордый дедок с гармошкой наперевес. Плавно раскачиваясь из стороны в сторону, дедок разразился длинной речью, из которой Артём как ни напрягался, так и не смог вычленить ни одного внятного слова: эстонский он вообще-то знал через пень-колоду, да и к тому же только что откушанный второй стаканчик «огненной воды» изрядно притупил порог восприятия, а напрягаться не хотелось.

Но вот старик окончил свою восторженную речь, хлопнулся задницей на скамью, заскорузлые пальцы шустро пробежались по кнопочкам клавиш – и трио пенсионеров разразилось весёлой плясовой.

Человек десять вышли из-за стола, поднялась и Аннели, мягко, но настойчиво потянув за собой Артёма.

- Да, не умею я, - смутился он, но девушка продолжала его тянуть. И вытянула.

Танцующие понеслись по кругу бешеным галопом, притопывая, прихлопывая, кружась. Поначалу хмельной Артём сильно выбивался из общего ритма, а временами и вылетал из круга, увлекая за собой хохочущую Аннели. Но танец длился довольно долго ( хотя может Артёму так только показалось ), и под конец ( а может опять показалось? ) у него стало получаться очень даже неплохо.

 

Разгорячённые танцоры уселись за стол, дедок-гармонист заиграл нечто тягуче-мажорное, и гости как-то все сразу дружно запели. О чём пели, для Артёма осталось загадкой, но чужеродным он себя в компании уже не чувствовал, и потому к конце каждого куплета вместе со всеми выкрикивал: «Юххей!», причём старался всех переорать. Аннели одобрительно поглаживала его по коленке, отчего в промежности приятно заныло и слегка вспухло. Артёму было очень хорошо, и даже раздававшееся над ухом надоедливое монотонное чавканье старика с бакенбардами не могло нарушить снизошедшее на душу состояние беззаботного, какого-то даже младенческого блаженства.

Объявили медленный танец, и на этот раз Артём сам увлёк девушку из-за праздничного стола в самую гущу неторопливо топчущихся пар. Он заключил её в тесное кольцо своих рук, она положила ему голову на плечо – одна белокурая кудряшка постоянно задевала край ноздри, и Артём еле сдерживался, чтоб не чихнуть.

Они кружились медленными шажками, разгоравшаяся в Артёме похоть заставляла его всё сильнее стискивать талию партнёрши, несколько раз руки непроизвольно соскальзывали ниже, нащупывая через плотную материю юбки пышные буханки ягодиц – и похоже девушке это нравилось: он чувствовал, как прижатые к его шее губы изгибаются в улыбке.

Не прерывая танца, они вышли из круга танцующих. За спиной Аннели Артём увидел слегка приоткрытую дверь. Он не колебался ни секунды: не разнимая объятий, мягко толкнул девушку вперёд, открывая её спиной дверь в темноту.

Они очутились в небольшой комнатке с узкой деревянной кроватью у самого окна – на аккуратно застеленном пёстром одеяле лежала бледная полоса лунного света, выбивающегося из-за неплотно задёрнутых занавесок.

Артём впился в сладкие девичьи губы долгим-долгим поцелуем, затем мелко трясущимися пальцами стал расстёгивать её блузку.

И вот наружу вывалились большие белые груди – Артём никогда не видел таких огромных – ну, разве что у силиконовых порномоделей. Он прошёлся трепещущим языком по этому сокровищу, вычерчивая на бархатистой коже влажные причудливые узоры, обжигая её горячим прерывистым дыханием. Аннели тихо застонала. Её рука гладила через джинсы его промежность, затем тонкие пальчики зазвенели пряжкой ремня. Вжикнула вниз молния ширинки – её рука проникла в трусы и жадно стиснула мгновенно отвердевший член.

- Ложись в койку! – зашептал Артём, выразительно кивнув девушке в сторону кровати. Пальцы его толкнули плохо прикрытую дверь, легли на плоский деревянный брусок щеколды... И замерли.

Весёлый праздничный галдёж внезапно и разом стих. Лишь кто-то слабо придушенно вякнул. И повисла зловещая тишина. Именно зловещая: внезапный страх тысячами длинных ледяных игл вонзился в холодеющую плоть. Эрекция моментально пропала, ладони вспотели, а волосы стали подобно жёсткой проволоке – чувство пока неведомой, но реально ощущаемой опасности властно овладело Артёмом, превращая его в беспомощного паралитика. И всё же холодеющая рука чуть-чуть приоткрыла дверь.

Дверь, за которой они с Аннели уединились, находилась в самом углу, и отсюда тот, кто оборвал звуки всеобщего веселья, был виден как на ладони.

Новоприбывший вышел на середину помещения и застыл, широко расставив ноги. Он был высок и широкоплеч. И хотя очертания его фигуры скрадывал свободно свисающий брезентовый плащ, в незнакомце угадывалась опасная мощь. На голову его был накинут капюшон, отбрасывающий тень на верхнюю половину лица, отчётливо был виден лишь поблёскивающий седой щетиной тяжёлый квадратный подбородок, наискось прочерченный бледной нитью старого шрама. И с ужасом Артём увидел лежащий на сгибе руки великана автомат. Оружие было явно очень старой модели: тупорылый ствол в толстом кожухе со множеством прорезей, деревянный приклад, длинный, изогнутый рожком патронный магазин сбоку. Но всё равно это было очень грозное оружие: чёрная дырка ствола своим диаметром наводила на мысль о совсем немаленьком калибре, способном резать плоть не хуже циркулярной пилы.

- А вот и я! – шевельнулся рот незнакомца. Его глухой, не окрашенный эмоциями, но в то же время угрожающий голос не оставлял никаких сомнений: сегодня этот дом посетила сама Смерть, и возможно, её жатва будет обильной.

- Кто... ты?! – с хрипом выдавилось из горла Ярвета Месикяппа.

- Хе... не узнал по голосу? – криво ухмыльнулись бледные губы незнакомца. – Не мудрено: сколько лет прошло. Посмотрим, узнаешь ли сейчас... – и капюшон упал на плечи. Хозяин хутора отшатнулся и задрожал всем телом. В тускло-серых, неподвижных глазах незванного гостя мелькнула тень насмешки – но не более чем тень: на грубом, изборождённом глубокими морщинами лице не дрогнул ни единый мускул – неведомый Артёму вестник Смерти казался пустой человеческой оболочкой, внутри которой царил лишь чёрный могильный холод и непреклонное стремление убивать.

- Иван, ты?! – страшным голосом выкрикнул Месикяпп. – А я думал, ты...

- Давно в могиле? – в безжизненном голосе впервые прорезались язвительные нотки. – Или догниваю на нарах? Не-ет, братан, я не из таких. Я из тех, что возвращаются. Чтобы поквитаться. Пятнадцать лет по тюрьмам отмотал! Этим ты купил себе свободу, ссучара?! А я вот выжил, бежал – и теперь здесь!

- Иван, послушай! Ты... ты не прав! – лицо Ярвета посерело, губы дрожали – на него жалко было смотреть. – Не я сдал тебя! Клянусь, не я!

- А у вас тут смотрю, веселье... – мёртвый взгляд скользнул по перепуганным лицам, по шеренге бутылок. – Что празднуем, Ярвет?

- День рожденья у меня, - Месикяпп не спускал с незванного гостя затравленно бегающих глаз. – Пятьдесят мне стукнуло.

- Пятьдесят, говоришь? – качнул тяжёлой головой Иван. – Много... Зажился ты на свете.

Автомат ожил, и с грохотом выплюнул струю рваного пламени.

Ярвет забился как в припадке, спина его взорвалась кровавыми ошмётками. Потом он опрокинулся на стол, и свалив при падении кучу посуды, замер в луже крови и месиве еды.

Артёма оглушил истошный вопль Аннели: девушка рванулась к двери, растворила её пошире, и теперь вопила на запредельно высокой ноте, сжав голову руками.

- « Так это ж отец её!» - догадался Артём.

Грянул одиночный выстрел и крик оборвался: на лбу девушки появилось чёрное отверстие – в него свободно мог пролезть указательный палец.

- О, Господи! – вырвалось у Артёма. Но то, что он увидел дальше, сделало его заикой и совершенно седым.

Из широко раскрытых глаз Аннели хлынули слёзы, она медленно стала отступать назад, дрожа всем телом и тоненько скуля сквозь сжатые зубы. И тут начались ужасные, совершенно немыслимые изменения.

Её белоснежная кожа стала стремительно темнеть, съёживаясь на лице невообразимыми морщинами и складками, быстро превратившими милую мордашку в уродливую маску мумии, скалящуюся в безумном и беззвучном смехе; глаза закатились и истаяли в глубоких кавернах опустевших глазниц. Тело же вдруг стало распадаться большими кусками, которые исчезали, не успев упасть на пол. Лишь череп, с основания которого свисали длинные растрёпанные нити, доплыл до окна, растворившись в лунном свете.

Тьма навалилась на Артёма многотонной тяжестью и погребла под собой. Ему казалось, будто он прошёл сквозь пол, и летит в бесконечную пропасть, откуда нет возврата. И путь его сопровождало долгое эхо яростных автоматных очередей.

Сначала пришла боль – тупая боль в позвоночнике. С болью вернулась жизнь: Артём застонал, пошевелился и открыл глаза.

Серый полусумрак раннего утра, запах гниющего дерева и плесени. Холодно, бр-рр, как холодно!

Он сидит на чёрном грязном дощатом полу, привалившись спиной к дверному косяку. Его окружают обшитые трухлявыми досками стены огромной комнаты. Впереди, за пустыми оконными проёмами виднеется лес.

Морщась от боли, Артём встаёт и неверным шагом движется к выходу. Под ногами пронзительно скрипят половицы, воздух насыщен ледяной сыростью, за долгие-долгие годы впитавшейся в стены заброшенного дома.

Утро снаружи выдалось хмурым и прохладным, седые клочья ночного тумана ещё висели над землёй. И всё же снаружи было гораздо теплее, чем в доме – Артёму показалось, будто он выбрался из холодильника. Конечности его понемногу оттаивали, обретая былую подвижность. Скорым нервным шагом он пересёк двор и быстренько юркнул в машину. Он не хотел ни вспоминать, ни даже думать о том, что с ним произошло. По крайней мере, не сейчас и не здесь.

Мотор успокаивающе-монотонно урчал; заброшенный хутор скрылся за поворотом, загородившись деревьями; в зеркальце над лобовым стеклом отражалось новое, сильно изменившееся лицо Артёма: измождённое и затравленное, обрамлённое белыми как снег седыми волосами.

Честно говоря, после всего пережитого, он не очень удивился, увидев удручающие изменения в своём облике. Удивление его и печаль были какими-то вялыми: ночное приключение настолько сильно опалило его ледяным дыханием потустороннего кошмара, что эмоции сильно притупились – словно раны, подвергнутые анестезии.

Он всключил радиоприёмник, вяло шевельнул ручку настройки – салон наполнила плотная пульсация тяжёлого рока: передавали песню Оззи Осборна «Crazy Train». Но бодрая ритмичная музыка увы, никак не помогала загнать в самый дальний и тёмный уголок памяти навязчиво возвращающееся видение распадающейся на куски Аннели. – «Отныне я навеки с тобой!» - шептал внутренний голос разложившимися устами призрака, и Артём всё глубже погружался в трясину чёрной тоски, понимая, что призрак прав: то, что он пережил этой ночью, до конца дней будет терзать его. Мрачный мир потустороннего ужаса глубоко запустил в его душу свои когти-занозы, отравив существование гнилым ядом своих непостижимых кошмарных тайн.

Впереди нарисовалась застеклённая коробка придорожной забегаловки. – «Чашка крепкого кофе», - подумал Артём, притормаживая, – «вот что мне сейчас действительно нужно».

Из шести столиков были заняты лишь два: за одним сидела молодая сонная парочка, вяло посасывая через соломинки молочный коктейль, за столиком у окна угнездился потёртого вида старик. Неторопливо попивая пивко, старик задумчиво уставился в окно, его заскорузлые пальцы играли спичечным коробком. Под столиком, меж запылённых кирзачей лежал большой туго набитый рюкзак. Артём проследил за взглядом деда – тот очевидно разглядывал маячивший за окном металлический столб автобусной остановки.

- Прошу прощения... – Артём опустился на стул напротив. – Вам случаем не в Таллин?

Дед перевёл взгляд на Артёма, и с минуту молча изучал его своими желтоватыми глазами.

- Ну, да, - наконец ответил он, пригубив пива. – А что вы хотели?

- Да, я мог бы прихватить вас с собой, - улыбнулся ему Артём. – Видите ли, ехал я всю ночь, дико устал... Мне нужен попутчик, чтоб не задремать за рулём. Сами знаете: когда есть с кем перекинуться словцом, и дорога короче кажется. Сколько вам ещё ждать автобус?

Старик бросил взгляд на наручные часы.

- Минут сорок.

- Ого! Ну, так как, составите мне компанию?.

Мысль взять попутчика возникла спонтанно и показалась Артёму удачной: непринуждённая болтовня с незнакомым человеком позволит ему на время отвлечься от нехороших воспоминаний.

- Поехали! – дед запрокинул голову и одним глоткой допил пиво.

- Извините! – раздалось со стороны.

Артём повернул голову – молодая парочка оторвалась от своих коктейлей и смотрела на него.

- Извините, - повторила девчонка (очень симпатичная ), - мы тут услыхали краем уха, вы в Таллин едете... Может и нас подбросите?

- Отчего же не подбросить – подброшу! – повеселел Артём.

Молодёжь села на заднее сиденье, дед – его звали Паулем, - запихал свой рюкзачище в багажник, и крякнув, плюхнулся рядом с Артёмом. Он весьма бойко говорил по-русски, и минут через десять дедка было уже не остановить – его трескучий дребезжащий родник красноречия был неиссякаем: Пауль то вспоминал свои молодые годы, то перемывал косточки нынешнему правительству, то рассказывал о том, как после войны работал в рыболовецком совхозе, где сволочь-председатель был вором и пьяницей. Хаотично подобранные отрывки из биографии старого Пауля обильно пересыпались шутками-прибаутками, от которых девчонка на заднем сиденье сдавленно хихикала в ладошку. Заслышав смешки, дед широко и счастливо улыбался, демонстрируя истончённые прокуренные зубы. Наконец он попросил у Артёма сигаретку и замолк, прикуривая. Тут Артём всё-таки не удержался и спросил:

- Вы из тех мест... Ну, где я вас подобрал?

- Да, – окутался облачком дыма Пауль, - родился в тех местах. Живу в посёлке. А в старые времена, когда ещё таких дорог хороших и в помине здесь не было, леса стояли совсем непролазные, народ жил в основном всё по хуторам. Вот мой дед с бабкой в молодости батрачили на хуторе одного богатого мужика – Месикяппа. Большущий был когда-то хутор, огромное хозяйство.

Знакомая фамилия словно бритвой резанула по сердцу, по коже прошлась холодная колючая волна озноба.

- ... а потом деньжат поднакопили, да и свой хуторок отстроили,– продолжал Пауль. – А я уже в посёлке родился – в двадцать девятом году.

- А эти... кхе-кхе-кхе... – прокашлялся Артём, - Месикяппы... Что с ними дальше было?

- С Месикяппами? – сощурился старик. – Там тёмная история приключилась в конце тридцатых: поубивали их всех. И представляешь: в день рождения хозяина! Пришли какие-то люди, и всех перестреляли: именинника, детей его, родственников, гостей – всех-всех, никого не пощадили. Хутор-то в такой глуши – хоть из пушек пали, никто не услышит. Только через день люди с соседних хуторов забеспокоились, не дождавшись своих домашних. А как приехали к Месикяппам – всё равно, что на скотобойню попали.

- Нашли убийц?

- Я слышал, что не нашли. Хутор перешёл к дальним родственникам, но те были городские, не захотели крестьянским трудом заниматься – перепродали хозяйство Оруметсам. Но и те недолго владели хутором: не смогли там жить.

- А что так? – с замиранием сердца спросил Артём.

- Да, вроде как чертовщина там какая-то завелась, привиденья беспокойство наводили: то хозяин, старый Месикяпп появится, то сыновья его, то дочка... Кто же в таком доме жить захочет? Вот и стоит хутор пустой уже лет пятьдесят наверное.

- «Дом мёртвых» - прошуршало сухим шёпотом в голове Артёма. Дом, живущий своей жизнью. Выходит, он далеко не первый, кому призраки прокрутили свой «фильм ужасов» - великолепно срежиссированный, невероятно правдоподобный. Что ж, посмотрим, насколько хорош будет его, Артёмов фильм: послезавтра «Парень с соседнего хутора» должен быть на руках у Тиграна.

Монтаж он закончил около семи. Перекусив парой больших бутербродов с ветчиной и сыром, Артём нацедил себе четверть стакана «Джим Бим» и уселся просматривать готовый фильм.

Всё было просто отлично: цвет, картинка, никаких теней, отбрасываемых оператором или ассистентом, никакой лажи, а местами и музыкальный фон весьма удачно наложен – короче, классная работа, пожалуй, даже лучше его предыдущего творения – «Банщик дядя Саша». Да, «Парень с соседнего хутора» способен возбудить и безнадёжного импотента. А рыжая так вообще «звезда» - надо бы ей, кстати, позвонить, да в гости пригласить.

Артём закончил просмотр, взялся за толстую пачку фотоснимков со сценами соития: нужно выбрать пяток лучших – один украсит лицевую сторону коробки, остальные пойдут более мелким форматом на заднюю.

- Вот эта! – Артём залюбовался снимком, где рыжая сладострастно облизывая губы, насаживала себя на член Виллу. – Вот эта фотка и будет мозолить глаза посетителям гамбургских «секс-шопов», - он пометил оборотную сторону фотоснимка жирной красной галочкой.

- Окей! – Артём сладко потянулся, хрустнув позвонками. Через полчасика надо будет начать лепить обложку на компе. А пока... – он крутанулся на вертящемся стуле.

Посреди комнаты возвышался мрачный тёмный силуэт – Артём сразу узнал этот просторный цвета болотной трясины плащ с капюшоном, мощный, украшенный ниткой зажившего шрама плохо выбритый подбородок. И ствол старого автомата. Ствол направленный ему, Артёму, в грудь.

- Сбежать решил, говнюк? – прошипел злой мёртвый голос. – Я не оставляю свидетелей.

- Ива-ан! – дико завопил Артём, делая попытку вскочить на ноги.

Но палец безжалостного убийцы уже вдавил спусковой крючок. Смертоносный свинцовый рой вспорол Артёма от паха до горла. Давясь кровью, Артём с ужасом посмотрел на свои вываливающиеся внутренности, и закатив глаза, повалился на бок. В окутанной пороховой гарью и запахом крови наступившей тишине, он чуть слышно захрипел, дёрнулся и затих.

Убийца скинул капюшон с лица и шагнул к безжизненному телу. Присев на корточки, он несколько мгновений всматривался в широко раскрытые остекленевшие глаза Артёма, затем его грязные с чёрными ногтями пальцы легли на эти мёртвые глаза, опустив веки. Улыбка жестокого удовлетворения скользнула по тёмному лицу убийцы. Он разогнулся и неслышно пятясь, ушёл в стену. Мгновением позже тело Артёма растворилось легкой пепельной дымкой.

Вот собственно, и вся история. Спустя столько лет личные впечатления успели поблёкнуть и многое из того, что мне с моими тогдашними друзьями пришлось пережить, я с радостью готов был бы списать на выверты своей фантазии, подстёгнутой мрачной давящей атмосферой заброшенных подземелий, зловещей аурой того места. Но... было потом ещё кое-что, что я до сих пор вспоминаю с дрожью и омерзением. В тот злополучный день, вернувшись домой, в Таллин, я сразу же покидал пропахшую сыростью подземелья одежду в корзину для грязного белья. Вечером следующего дня я стал перекладывать шмотки в стиральную машину – и заметил нехорошего цвета пятно на спине куртки. Буровато-зелёное, оно к тому же источало мерзкий тухловатый запашок. Я расправил куртку, пригляделся... Пятно склизкой плесени располагалось точно между лопаток и вне всякого сомнения выглядело как чуть смазанный отпечаток... здоровенной длиннопалой ручищи!

 

Раритет.

Александр сильно нервничал: ключ - большой, потемневший от времени – долго щелкотал в глубокой как глотка замочной скважине, становясь то так то сяк, пока наконец не встал, как надо. Три тугих поворота, три глухих щелчка – замок не отпирали наверное, пару десятков лет – и Александр увидел, как бронзовый язычок нехотя втянулся в паз замка. Беззвучно вдохнув промозглый ночной воздух, Александр сделал медленный выдох – облачко пара слетело с дрожащих губ, растаяв в холодных сумерках. Ну... Он осторожно, словно боясь обжечься, коснулся трепещущими пальцами дверной ручки и с заметным усилием потянул её вниз до упора, потом на себя.

Дверные петли заскрипели – пронзительно, протяжно, разноголосо, словно хор пьяных старух, из всё увеличивающейся чёрной щели потянуло затхлой сыростью. Где-то вдалеке тишину прорезал тоскливый крик ночной птицы, филина наверное: плачущая нота, сменившаяся злобным нечеловеческим хохотом и уханьем. Александр вздрогнул, оглянулся через плечо.

Кочковатое болотистое поле искрилось, поблёскивало замерзшими лужицами – словно сотни зеркал посылали сигналы далёким звёздам, щедро рассыпанным по бескрайней черноте ночного неба. Луна – массивная, болезненно жёлтая, выползала из-за ольховой рощицы – словно подглядывала за Александром из-за хаотичной путаницы тонких чёрных ветвей. Лёгкий ветерок прошелестел над полем, задев метёлки высокой сухой травы. И снова тишина, скованная первыми заморозками. Собравшись с духом, Александр потянул на себя дверь и шагнув в тёмную прихожую, сразу же включил фонарик.

Янтарный конус света заскользил по ошмёткам отслоившихся обоев, провалился в следующий дверной проём, где отразился в тусклом овале старого ослепшего зеркала. Всё правильно: эта самая комната! Отчаянно борясь с неутихающим волнением, он осторожным лёгким шагом, едва ли не цыпочках, прокрался в помещение. Две распахнутые в темноту двери по бокам, мимо которых пришлось пройти, казались норами, ведущими в преисподнюю.

Большая длинная комната с одним окном, у стены громозкий шкаф, грузно осевший на одну сторону по причине подломившихся ножек, посреди комнаты – круглый стол на четырёх массивных тумбах, два стула – один валялся на боку. Взошедшая луна беззвучно скалилась в окно, сквозь грязное стекло её щербатый лик казалось складывался в застывшую сардоническую ухмылку древней мумии, окаймлявший её дымчатый ореол отбрасывал на покрытый плесневыми разводами пол бледное неопределённой формы пятно.

Александр оттянул рукав куртки, глянул на наручные часы: без десяти час. Он с опаской опустился на зашатавшийся под его весом стул и стал ждать.

Он задремал всего на несколько минут, но это кратковременное пребывание в небытии чуть было не погубило весь замысел, то, что вынашивалось долгие полтора года: пятно лунного света успело украткой доползти до стола и теперь лежало на его покрытой сеткой мелких трещин столешнице. Вот он, этот момент! – Александр вскочил, опрокинув стул, вцепился в край стола и рыча сквозь стиснутые зубы ( ох и тяжёл же, зараза! ), стал сдвигать стол в сторону. С противным скребущим звуком тяжеленный стол нехотя покидал своё место. Издаваемые им скрежет, грохот и скрип заставили Александра вжать голову в плечи: впервые за долгие-долгие годы живые звуки наполнили это мрачное заброшенное место и оттого суеверный страх неприятным холодком заскользил меж лопаток: как знать, не потревожен ли покой призраков, затаившихся до поры до времени в самых тёмных и глухих закоулках заброшенного дома?

Ещё усилие – и стол отодвинут на достаточное расстояние, а в пятне лунного света, в самом его центре поблёскивали шляпки гвоздей – выбитый на досках знак в виде косого креста.

- Есть! – негромко, словно боясь спугнуть удачу, воскликнул Александр. – Есть, мать твою за ногу!

Значит, всё – правда! Ну, по крайней мере, пока наполовину. Пока всё совпадает. Александр вбил в зазор между досками принесённую с собой тяжёлую отвёртку, пыхтя надавил вниз и в бок. Доска хрустнула и раскололась. Торопливо промокнув взмокший лоб бумажной салфеткой, он принялся яростно выкорчёвывать следующую доску – с жалобным стоном поддалась и она.

Вот! Теперь робкая надежда сменилась ликующей уверенностью: стародавняя история, превратившаяся в легенду, становилась похожей на правду.

В узкой нише, втиснутая между двумя прогнившими брусами, покоилась бутылка и горлышко её было запечатано воском. Александр вновь промокнул пот, затем, сразу решившись, саданул рукояткой отвёртки по бутылке.

Звонко хрустнуло стекло, среди осколков оказался лист бумаги, свёрнутый в тугую трубочку. Александр развернул его, распластал на полу, придавив края ладонями. Ну, вот ещё одно подтверждение: чертёжик. Александр издал короткий нервный смешок, более похожий на тявканье простуженной собачонки, взгляд его лихорадочно скользил по углам и линиям чертежа – безусловно то была схема этого самого дома, а вот этот, с силой прочерченный крестик – корявый, жирный – то место, где хранится... предмет поисков или новая подсказка? Очень скоро это выяснится.

Когда-то, ещё в советские времена он работал инженером и потому неплохо ориентировался в чертежах – искомое место было найдено до смешного быстро: под лестницей, на косяке хлипкой фанерной дверцы, ведущей наверное в кладовку, Александр с помощью фонарика выискал малоприметный крестик, аналогичный тому, что был на чертеже: два почти выцветших мазка красной краской. Где искать? За дверным косяком или в чулане? Александр всадил отвёртку под косяк.

После энергичного рывка косяк отошёл в сторону – и на пол к ногам спланировал квадратик тонкого картона. С кряхтеньем нагнувшись ( в округлом пузце громко заурчало ), Александр подцепил двумя пальцами находку и перевернул её: со старого блёклого фотоснимка на него с некоторым вызовом смотрела пятёрка молодых длинноволосых людей, одетых по моде начала 70-х. В нижнем правом углу кто-то давным-давно наискось нацарапал по-английски: «Привет из Амстердама!» До боли знакомые лица: любимая группа Deep Purple.

- Ничего такой снимочек! – улыбнулся Александр. Он снова перевернул фотокарточку и разглядел не замеченную прежде надпись карандашом. Накалякано было уже по-русски: «Ищи в подвале, в левом углу от печки».

- Ага! – воскликнул Александр и пнул ветхую на вид дверь.

От сильного удара дверь подскочила на петлях, но открываться не желала. Грязно выругавшись, Александр ударил изо всех сил.

Дверь неожиданно провалилась во тьму, хлопнулась на ступеньки и с грохотом поскакала вниз. Там она во что-то врезалась: мрак наполнился стуком и звоном падающих предметов; из растревоженной темнотищи на Александра нёсся многоголосый тонкий писк и хлопанье крыльев. Летучая мышь пронеслась перед лицом оторопевшего Александра, мазнув по щеке тонким перепончатым крылом, за ней – вторая: смазанный росчерк перепончатых крыл, химерическая мордочка с вытаращенными глазками и блестящими иголками зубов.

Захлебнувшись вздохом, он плюхнулся на задницу, нелепо взмахнув руками. На долгий-долгий миг сердце замерло в груди, потом в суматошном неровном ритме заколотилось о рёбра, словно обезумевший зверёк, бросающийся в слепой панике на прутья решётки. Александр наверное минут двадцать просидел на месте, пока дыхание выравнилось и сердце замедляло свои конвульсивные рывки, а болезненный стук крови в висках уходил, оставляя за собой звенящую тишину. Он подобрал выпавшую из пальцев фотографию и бережно убрал её в нагрудный карман куртки. Затем поднялся на нетвёрдые ноги и направил фонарик в чёрную дыру дверного проёма.

- Надо идти, - прошептал он. Несколько неуверенно перешагнув через истёртый порог, он стал спускаться по лестнице и деревянные ступени надсадно заскрипели под его несколько избыточным весом. Холодная тьма сомкнулась вокруг него подобно непроницаемому бархатному занавесу и луч фонаря казался каким-то неуверенным и потерянным в этом царстве мрака.

Пыльный пол, выложенный неровными доломитовыми плитами усеивали осколки бутылочного стекла и цветочных горшков – последствия прямого попадания двери в многоярусную полку, обломки которой рассеялись далеко вокруг, аж до противоположной стены – а подвал оказался немаленьким. Из распахнутого зёва печи несло застарелым, но до сих пор едким запахом сгоревших угольных брикетов. Страдальчески морща нос, Александр направился в указанном в записке направлении – там, в углу, к его досаде было навалено очень много всякого хлама: прохудившиеся вёдра и огромные садовые лейки, железные кроватные рамы с рядами пружин, ощерившаяся зубьями борона... Да тут разгребать и разгребать!

- Ну бляха муха! – вырвалось у Александра. – Когда ж это закончится?

Но в глубине души он понимал: да, всё правильно, так и должно быть - тот воистину бесценный артефакт, который он намеревался найти, не должен даться в руки легко. Чем ценнее сокровище, тем большую цену может оно запросить с человека. И он, Александр Андреюк, председатель таллинского фэн-клуба группы Deep Purple, с самого начала знал, что пройдёт этот путь до конца, каким бы заковыристым и трудным он ни был.

Вот последняя железяка откинута в сторону – и взору предстал квадрат ржавого железа со скобой ручки сбоку – люк? Похоже, что так.

- Ну, надеюсь, на этот раз... – рука его простёрлась над заржавленной скобой, вспотевшие пальцы нетерпеливо шевелились словно пятёрка взбудораженных червяков. И пав на холодный металл, пальцы крепко сомкнулись на нём – до боли в суставах. Пыхтя и обильно потея, он оттащил люк в сторону – под ним чернело, окаймлённое металлической рамкою, отверстие лаза. Александр с досадой заглянул в казавшуюся бездонной дыру. Вот ёлы-палы! Но ничего не попишешь – и он полез, опасливо цепляясь за выступающие из замшелого бетона тёмные железные скобы.

Вертикальный колодец заканчивался на глубине метров десяти ровным бетонным полом, вдаль уходил узкий коридор. Тишина тут была абсолютной, просто давящей. Снова стало страшно, так страшно, что хоть назад поворачивай.

Он шёл в неизвестность – в одной руке фонарик, другая сжимает большую отвёртку, его единственное оружие, глаза болят от напряжённого всматривания в рассеянное пятно света, скользящее по стенам далеко впереди. Изредка он бросал взгляд на потолок – через равные промежутки его украшали узкие зарешёченные плафоны: когда-то коридор неплохо освещался. Когда-то... Эх, холод собачий! Единственным звуком, нарушавшим мёртвую тишину, был перестук башмаков, а впереди, на многие-многие долгие метры – всё тот же проклятый бесконечный коридор!

Но вот путь преградила решётка, сваренная из толстых арматурных прутьев, столь тесно поставленных, что меж ними едва рука пролезала. А по ту сторону решётки на стене висел... пионерский барабан – ремешок был переброшен через торчащий из бетона стальной крюк, а в специальные петельки ремешка были засунуты барабанные палочки. Решётка запиралась на простой засов, без всякого замка. Александр положил руку на засов...

А засов шёл очень туго – Александр дёргал его, тянул, монотонно матерясь сквозь зубы. Наконец поддался, гад.

Словно вздох донёсся из далёкой тьмы. Александр замер, весь превратившись в слух.

Он не ошибся: из глубины тёмного тоннеля катился непонятный, всё усиливающийся шелест. Трудно пока было определить природу этого звука, но скоро всё станет понятно... Мурашки забегали по коже, дыхание вырывалось из лёгких с прерывистым свистом.

Звук приближаясь, всё более напоминал царапанье множества коготков. И вот в конусе света замерцал целый рой красноватых огоньков. Что это?

Крысы! Таких здоровенных, да ещё в таком количестве ему ещё никогда не доводилось видеть: каждая величиною со средних размеров кота, хвосты длиннющие как плети. Ужас как много этих тварей! Неужели придётся отступить? Ведь соваться за решётку равносильно самоубийству. Что же делать?

- Я зашёл слишком уж далеко, чтобы отступать, - прошептал Александр. – Слышите, вы! – крикнул он. Вцепившись в прутья решётки, он затопал ногами и заорал как сумасшедший – так, как не орал никогда в жизни. В этом неистовом клокочущем вопле выплеснулось всё накопившееся напряжение, вся ярость, весь страх. Искажённый и усиленный эхом, крик пронёсся по тоннелю ошеломляющим шквалом, обрушившись на полчища крыс подобно кипящей волне. Мерзкие твари отпрянули, засуетились, заметались, наползая друг на друга. Барабан на стене срезонировал, издав дребезжащий звук.

Александр сам несказанно поразился произведённому эффекту, правда, тут же поняв, что повторить подобное ему уже не по силам. Но... есть же барабан, отличная штуковина, способная издавать немалый грохот. И уже в который раз он подивился хитроумию режиссёра всей этой околомузыкальной мистерии.

- Да, Урмас Кыппс, - усмехнулся он. – Ты продумал всё до мелочей. И хитёр же, сукин сын!

Он немедля распахнул решётку, сорвал со стены барабан ( а крысы тем временем справились с замешательством и вновь двинулись вперёд ), повесил его на шею – и боевитая энергичная дробь загрохотала с такой силой, с такой мощью, словно целая рота барабанщиков разом ударила в барабаны. Крысиный вал отпрянул и обратился в беспорядочное бегство. А наш барабанщик воспрял духом и храбро зашагал вслед улепётывающему крысиному воинству. Ему очень хотелось запеть, но мешал зажатый в зубах фонарик, потом Александр просто мычал что-то неразборчивое и хлюпал слюной.

Длинная надпись на немецком языке, выполненная готическими буквами под указующей направление красной стрелкой, поворот направо – и широкие ступени, ведущие вверх, к овальной арке, над которой раскинул крылья нарисованный по трафарету чёрный орёл со свастикой в когтях. – «Так вот кто понастроил эти казематы!» - Александр с любопытством оглядывался по сторонам. Раскуроченные трансформаторные шкафы, железный остов узкой армейской койки, допотопный телефонный аппарат на стене...

Крысы давно рассеялись по тёмным закоулкам, и стало быть нужда в барабане отпала. Александр вдруг подумал, насколько несерьёзно он смотрится с пионерским барабаном на шее, и потому торопливо снял его. При этом совершенно случайно заметил, что на нижнем пластике что-то нацарапано карандашом. Каракули гласили: «не пялься по сторонам, иди вверх по лестнице, а дальше – куда Блэкмор укажет».

- А ведь мог и не заметить, - укорил себя Александр, поднимаясь по ступеням.

Он оказался в круглом помещении со множеством железных дверей. При чём здесь Ритчи Блэкмор? Ага, вот!

На одной из дверей чуть криво висел ветхий плакатик с Ритчи Блэкмором. То был концертный снимок: легендарный гитарист стоял на краю сцены с гитарой наперевес, почти нависая над бушующим людским морем. И тыкал пальцем куда-то влево. Александр отпустил дверную ручку и перевёл взгляд на соседнюю дверь.

- Спасибо за подсказку! – улыбнулся он плакату.

Дверь оказалась незаперта.

Короткий коридорчик оканчивался тупиком, толстые железные скобы вели вверх к крышке люка.

- Ну, по крайней мере не вниз, - перебирая подуставшими ногами, Александр стал карабкаться к люку.

Чугунная крышка оказалась вросшей в бетон намертво – он пыжился наверное около часа, исходя потом и злобно выплёвывая всевозможные ругательства. Одна рука занята фонариком, одна нога скользит по скобе, другая болтается над десятиметровой трубой колодца – не самое удачное положение для тяжёлых физических упражнений.

- Фух! – выдохнул он, и в сердцах плюнул на шершавую бетонную стену. Пузырчатая клякса плевка пришлась на выцарапанную в бетоне надпись – влага заполнила до того незамеченные бороздки. И вот что он смог прочесть: «Поковыряй рядом». Александр пригляделся, и под слоем грязи заметил плоскую металлическую крышечку. Пришлось лезть за отвёрткой.

Крышечка легко поддалась – под ней, в цилиндрическом углублении оказалось нечто, напоминающее циферблат: на круглом стальном диске было расположено десять пронумерованных кнопочек – от одного до десяти. На самом диске удалось разобрать очень мелко нацарапанную надпись: «Come taste the band».

- Понятно, - проговорил Александр, и поочерёдно надавил на 1-9-7-5 – год выпуска альбома Deep Purple «Come Taste The Band».

- Ну же! – нетерпеливо выкрикнул он. И свершилось чудо: тяжеленный люк с надрывным скрежетом отъехал в сторону.

- Аллилуйя! – выдохнул Александр, высовывая голову наружу.

Гараж? Да, определённо, это гараж: красные кирпичные стены, заставленные длинными металлическими полками, над головой нависала крыша, сложенная из бетонных плит, а едва ли не перед самым носом стоял чёрный лимузин на спущенных шинах – «Мерседес-Бенц» времён Второй Мировой.

Александр выполз из люка и какое-то время лежал на животе, озираясь по сторонам и прислушиваясь. Но ничто не нарушало тишину старого гаража, лишь в какой-то щели посвистывал ветерок – к немалой радости Александра, гараж располагался на поверхности: через узкие замызганные оконца, идущие поверху железных двухстворчатых ворот, проникал слабый чахленький свет: пока он лазил по зловещим катакомбам, наступило ранее утро. Убедившись, что вокруг спокойно, Александр встал на ноги, отряхнул колени, смахнул комочки грязи с живота.

В салоне автомобиля кто-то сидел – тихо-тихо, ничем не выдавая своего присутствия. Александр так и застыл с отвисшей челюстью, словно в мгновенной заморозке – лишь глаза лихорадочно пульсировали в глазницах, наливаясь кровью.

Незнакомец не двигался - тёмная фигура на переднем сидении, склонившая голову на грудь. В полумраке салона что-то поблёскивало на плече молчаливого водителя. Александр пригляделся и понял, что это витой эссесовский погон.

За рулём сидела мумия в полуистлевшей шинели, давно потерявшей свой первоначальный цвет. Костяные пальцы торчали сквозь расползшиеся кожаные перчатки, руки безвольно лежали на рулевом колесе, в правом виске зияла огромная дыра с неровными краями. На соседнем сидении валялась тульёй кверху офицерская фуражка. В дверце – той, что ближе к Александру – была выбита половина оконного стекла, уцелевшую же половину крашали бурые, почти чёрные кляксы и потёки. Немало этой же мерзости виднелось на растрескавшейся кожаной обивке потолка. – «Ишь ты!» - содрогнулся Александр. – «Вся машина загажена».

Он чувствовал, что путешествие подошло к концу – но где искать главный приз, то ради чего он претерпел все эти злоключения? Он беспомощно огляделся, но нигде не заметил никаких подсказок: пустые полки, на полу ничего кроме пыли и мелкого мусора. Оставалась машина. Он обошёл её спереди – страшное деформированное безносое лицо мертвеца щерилось кривозубой ухмылкой – и споткнулся в необычайном волнении, увидев несомненно последнюю подсказку: к решётке радиатора изолентой была приклеена обложка альбома Deep Purple «Machine Head». На губы Александра медленно наползла торжествующая улыбка.

- «Голова машины»? – глухо проговорил он ( горячая струйка пота прочертила щёку, скользнув за ворот свитера ). – В моторе? Я всё правильно понял? Мелко подрагивающие пальцы прошлись сверху вниз по ячейкам решётки радиатора.

Мотора не было: в пустом пространстве лежал большой конверт – нечто, обёрнутое многими слоями целлофана и аккуратно перевязанное крест-накрест капроновой верёвочкой. Неужели оно самое? Александр облизнул пересохшие губы.

Два года назад он побывал на концерте Deep Purple в Хельсинки, и как всегда, пользуясь привилегией президента таллинского фэн-клуба, после концерта пролез в VIP-зону – пообщаться с кумирами.

Музыканты и ещё пять-шесть человек Александру незнакомых, расположились вокруг стола, кучно уставленного выпивкой и закусками – Йэн Гиллан как раз в этот момент разливал всем водку.

- Эй, Алекс! – замахал рукой Роджер Гловер ( в другой руке был многослойный бутерброд ). – И ты здесь, старина! Давай к столу, выпей-закуси!

Кто-то придвинул Александру табуретку и щедро плеснул в стакан водки, малость налив на пальцы, а улыбчивый Стив Морс придвинул блюдечко с креветками. Водка приятно обожгла утробу, стало тепло и уютно.

Где-то на середине застолья, как-то плавно перетекшего в хорошую пьянку, во время оживлённой беседы Гиллан вдруг вспомнил – и рассказал одну старую историю.

По его словам, где-то в самом начале 70-х во время гастрольного тура по Скандинавии, они в Амстердаме арендовали на вечер небольшую студию, где всю ночь напролёт джемовали с местными музыкантами, пили пиво.

- Там было много классных девок, - вспоминал Гиллан. – По ходу мы записали часть джема и кучу своих новых песен, как целиком, так и какие-то сырые заготовки, куски – что-то из этого потом могло войти в новый альбом.

- Ага, вспоминаю, - закивал Пейс. – Наверное не меньше часа всякой музыки закатали.

- Да, наверное, - согласился Гиллан. – Но утром эту плёнку как не искали, так и не нашли.

- Надо же, - досадливо цвыркнул зубом Александр ( Морс подлил ему водки ). – И что же – пропала с концами?

- Yes! – вздохнул Гиллан. – Спёр кто-то – там же народу тьма тусовалась. Но... – он многозначительно поднял вверх указательный палец. - Это не конец истории. Недавно на мою электронную почту пришло странное интригующее сообщение: некто из Эстонии утверждает, что в конце 70-х какой-то его знакомый хвастался, что имеет на руках плёнку с репетиционной записью Deep Purple, якобы записанную в Амстердаме! Я конечно поинтересовался, не могу ли я эту плёнку приобрести или хотя бы получить копию записи. Тот человек пока молчит...

- Может розыгрыш? – предположил Александр, стукаясь стаканами с Доном Эйри.

- Откуда он мог знать об этой записи? – покачал головой Гиллан, запуская пальцы в свою седую шевелюру. – И тем более он упомянул, что на плёнке есть кусок джема с местными музыкантами.

- Мда, за такую раритетную запись некоторые коллекционеры отвалили бы немалые деньги, - обронил кто-то за спиной Александра.

Гиллан на эту реплику никак не отреагировал, а покопавшись немного в заднем кармане штанов, извлёк оттуда многократно сложенный листок бумаги.

- Здесь имя внизу, - Гиллан прищурился и прочитал по складам:

- Р-и-х-о Ба-уман. Тебе, Алекс, это имя случаем не знакомо?

- Рихо? – несказанно удивился Александр. – Бауман? Конечно я его знаю: это старый таллинский тусовщик, последний осколок эпохи хиппи.

Подперев щёку ладонью, Гиллан пристально посмотрел собеседнику в глаза.

- Поговори с ним, хорошо?

- Как вернусь в Таллин, так сразу и свяжусь с ним! – Александр хлопнул водочки, подцепил пальцами с тарелки маленький скользкий огурчик. – Я и сам заинтригован.

Некоторое время спустя. Таллин, горка Харью.

Рихо Бауман, крепкий ещё старик, жилистый и загорелый, провёл пальцами по седой бороде, стирая остатки пивной пены, и загадочно улыбнулся.

- Вот как-к... – поколупав ногтем этикетку пивной бутылки, он поднял глаза на Александра. – Что ж, расскажу всё, что знаю. Действительно, это необычная история...

- В начале 70-х, - продолжил Рихо, - в нашей хипповской тусовке частенько появлялся один парень – звали его Урмас Кыппс, ему тогда наверное лет двадцать было. Был он сыном крупного дипломата, их семья подолгу жила за границей, в скандинавских странах. Урмас много рассказывал нам о том, как побывал на концертах Rolling Stones, Led Zeppelin, показывал фотографии Cream, Warhorse и Shoking Blue с автографами музыкантов. Сам понимаешь, для нас его истории были то же самое, что детишкам волшебные сказки на ночь. Урмас этими своими достижениями очень гордился и оттого держался с нами немножко, я бы сказал, высокомерно... – Рихо отхлебнул пивка, задумался.

- Потом он надолго пропал – может лет пять я его не видел. Но однажды мы случайно встретились на улице и он меня пригласил в гости, чего раньше никогда не делал. У него была своя двухкомнатная квартира в мустамяэсской пятиэтажке, недалеко от таллинского политехнического – ну знаешь, где ещё 33-й автобус проезжает в сторону Чёрной горы. Ну вот...

Квартира Урмаса конечно выглядела куда как шикарнее, чем моё скромное жилище – но не эта несоветская роскошь поразила меня. Поразила его, как он её назвал, «берлога меломана» - комната, все стены которой были в плакатах рок-групп ( особенно выделялись огромные постеры KISS и Led Zeppelin ), вызвал уважение большой магнитофон Pioner и бессчётное количество магнитофонных плёнок, а также длинная шеренга пластинок.

- «Ух ты!» - только и смог сказать я. Урмас же в ответ самодовольно хмыкнул.

Мы пили портвейн, вспоминали общих знакомых, потом Урмас во всех подробностях описывал свою недавнюю поездку на металлический фестиваль в Швеции, где имел счастье лицезреть таких «монстров», как Thin Lizzy и Scorpions.

- А что это у тебя за амулет? – я заметил у него на шее точёную, вроде как каменную фигурку: такая гладкая, чёрная, она изображала непонятное существо, собаку с головой ворона. И крылья на спине как у летучей мыши.

- Это... – Урмас погладил пальцем клюв сказочного существа. – В Финляндии купил в антикварной лавочке. Сказали, колдовская штуковина. Мне нравится.

Мы уже наполовину выпили вторую бутылку ( играла кажется пластинка Rolling Stones ), когда Урмас вдруг встрепенулся:

- Слушай, Рихо, у меня в коллекции есть кое-что, что тебя может очень сильно удивить, - он сунул руку в стопку магнитофонных плёнок и извлёк оттуда коробку – большую, вроде под пятисотметровую плёнку. И коробка та была не советского производства, с надписями по-английски.

- Здесь... – Урмас многозначительно повертел коробку перед моим носом. – Запись Deep Purple, украденная из студии в Амстердаме!

- Откуда она у тебя? – удивился я.

- Хм, откуда... Да сам и спёр! Они там с местными музыкантами джемовали, а меня один знакомый парень позвал за компанию.

- Ну и...

- Народу было много, бухла и «травки» тоже хватало. Никто и не заметил, как я под утро снял плёнку с магнитофона и сунул её под куртку. Кстати, на обычный магнитофон, не на студийный писали, так что её можно слушать без проблем. Хочешь?

- Конечно хочу! – воскликнул я.

Урмас подошёл к магнитофону... Уф-фф! – Рихо вдруг замолк, словно споткнулся и медленно сняв очки – руки заметно подрагивали – затуманенным взором уставился в небо.

- Так что на плёнке-то было? – тронул его за рукав Александр.

Рихо молча надел очки и чуть виновато посмотрел на собеседника.

- Я не знаю, - наконец проговорил он. – Извини, Саша, я не люблю вспоминать то, что произошло потом. Такая неприятная сцена! Но раз обещал всё рассказать, значит надо. Да-а...

Урмас вдруг подпрыгнул так, словно его током ударило. Тело его выгнулось под каким-то немыслимым углом и упало на ковёр – голова при этом ударилась о край кушетки. Коробка с плёнкой отлетела мне прямо в лицо. А бедного парня стало со страшной силой крючить и корчить как припадочного. Я осторожно положил коробку на полку и стоял в полной растерянности, не зная, как себя вести в подобных случаях. А с Урмасом творилось что-то совсем странное, пугающее: лицо его перекосило так, что жутко было смотреть, так он был сам на себя не похож. Я бы сказал, что это было лицо совсем другого человека.

- Как так? – Александр поставил пивную бутылку на землю, вытер руки о штаны.

- Черты его лица действительно изменились! – Рихо аж передёрнуло от нехороших воспоминаний. – Всё стало другим, всё изменило форму. Особенно пугали глаза: закатились так, что только белки было видно. А сами белки наливались кровью. Во-от... А губы посинели и слюни текли изо рта. Жуткое зрелище! Но дальше было ещё страшнее: Урмас ( или уже не Урмас? ) повернул голову в мою сторону, уставился на меня невидящими глазами – и говорит ужасным хриплым голосом ( кстати, по-русски ):

- Что ты здесь делаешь, очкарик? Пшёл домой, пока я добрый!

- Урмас, что с тобой? – выдавил я из себя.

- Я не Урмас, мать твою растудыть, я мордовский колдун Пафнутий Калабашкин. Ежли сей же час не уберёсся отсель, порву тебе жопу нахрен! Понял? – «Пафнутий» зарычал как медведь и потянулся ко мне скрюченными пальцами. Я отпрянул назад, едва не упав. «Пафнутий» же вдруг бросился на четвереньки и завыл – так громко, что люстра зазвенела. Он выл, рычал, брызгал слюной и царапал пол ногтями. Я больше не мог это выносить, он вогнал меня в такой ужас, что я едва сознание не потерял. Даже не помню, как на улице очутился... – Рихо покрутил головй и шумно отхлебнул пива. – Ну и натерпелся же я тогда!

- А потом что? – осторожно спросил Александр. – Встречались ли вы после?

- Нет, больше не встречались, - опустив голову, Рихо рассматривал свои сцепленные в замок пальцы. – Я видел его отца – тот сказал, что Урмас в больнице.

- А что с ним сейчас?

- Его больше нет: он давно погиб.

- Как-так?

- Он лежал в психбольнице. В корпусе вспыхнул пожар – об этом ещё газеты писали. В огне погибли пациенты, и Урмас в их числе. Тела так сильно обгорели – как головешки. Мало что осталось.

- Да, трагедия... – вздохнул Александр. – Какая страшная смерть... А скажи, Рихо, его коллекция сохранилась?

- Не знаю. Здесь в Таллине живёт дедушка Урмаса, может у него и осталось что-то. Если хочешь, у меня сохранился его номер телефона.

- Хочу, - кивнул Александр, доставая шариковую ручку и записную книжечку.

Дедушка Урмаса показался стариком дружелюбным, и Александр сразу объяснил, ради чего он явился.

- Хм... А ведь Урмас предупреждал о вашем приходе, - грустно улыбнулся старый Томас.

- Как так? – опешил Александр. От волнения у него даже макушка зачесалась.

- Ну не о вас, конечно, конкретно: он догадывался, что когда-нибудь появится человек, разыскивающий эту плёнку.Удивительно, но он оказался прав.

- Она... у вас? – заволновался Александр.

- Нет. Но у меня есть для вас кое-что другое... – старик встал, вышел в другую комнату и вскоре вернулся с конвертом в руках.

- Вот, - он положил конверт перед Александром. – Это письмо он написал в период улучшения здоровья – знаете, он ведь сильно болел. А тогда его даже выписали из больницы и он почти полгода жил среди родных. А потом... – старик сник и сморгнул набежавшую слезу. – Парню опять стало худо.

- Что с ним было? – Александр, зная историю, приключившуюся с Рихо Бауманом, не надеялся услышать прямой ответ, но старый Томас не стал вилять.

- Он лечился от психического заболевания. Но сам он себя больным не считал: он верил, что в него вселился... покойник!

- Простите? – тихо переспросил Александр.

- Да. Урмас верил, что им овладел дух умершего человека и даже называл его имя: Пафнутий Калабашкин, какой-то мордовский колдун. Урмас говорил, что купленный им в Финляндии амулет когда-то принадлежал этому самому Пафнутию и именно этот амулет притянул блуждающий дух колдуна. – «Амулет мой – значит, и всё остальное моё!» - так якобы сказал колдун.

- Такие случаи кажется называются «одержимостью»?

- Да, кажется так. Я не верю в колдовство и во все эти истории о привидениях, о переселении душ, но временами... Урмас вёл себя так, словно он – это не он вовсе. Видеть, когда такое творится с любимым внуком, это, знаете ли... Сами понимаете, очень тяжело было. Когда болезнь обострялась, она сильно меняла его, и тогда казалось, будто в нём действительно борются два разных человека.

- Мне можно взять это письмо с собой?

- Конечно, берите.

- Спасибо вам большое, - Александр встал. – Я, пожалуй, уже пойду.

Очень странным оказалось это послание из далёкого прошлого – уже тем, что написано оно было латинскими буквами, но по-русски. Хорошо хоть почерк оказался вполне читаемым. Мы опустим довольно длинное вступительное слово, в котором бедный Урмас делится с адресатом обстоятельствами своей одержимости, ибо они, эти обстоятельства, уже более-менее известны нам, а лучше продвинемся по тексту чуть вперёд, ближе к интересующей Александра теме.

«Пафнутия Калабашкина нет уже три месяца – и я счастлив! Вы не представляете, каково это – чувствовать себя самим собой! Так хочется верить, что этот мерзкий колдун ушёл навсегда... Но раз есть хотя бы малейшие сомнения, значит надо многое успеть.

Все эти годы я жалел, что украл эту запись – ты, читающий письмо, конечно же знаешь, о чём речь. Так хотелось вернуть её, но поселившийся во мне злой дух запрещал сделать это: он старикан необычайно вредный, готовый напакостить даже неизвестной ему рок-группе хотя бы и таким способом. Он говорит, что если я попытаюсь вернуть плёнку, он уничтожит её, а заодно и всю мою коллекцию. Вот мерзавец! Для пущей сохранности записи я через хорошего знакомого смог сделать копию на виниловую пластинку – правда, лишь в одном экземпляре. Я очень боюсь за неё и хочу надёжно спрятать. В этом письме есть всё, что поможет тебе её отыскать. Дело непростое, но извини – я вынужден был принять меры предосторожности. Я передам это письмо моему деду. Если Пафнутий всё же вернётся, я попытаюсь убить себя, ибо то, через что я прошёл, страшней всякой смерти. Удачи тебе! Если ты найдёшь пластинку, пожалуйста, верни эти песни законным хозяевам и пусть они сами решают, что с ними делать».

Там же, в конверте был листочек с адресом и схемой расположения дома на местности, а также первая подсказка. И ключ. Именно им две недели спустя Александр открыл скрипучую дверь старого покинутого дома.

Александр впился зубами в узелок на верёвочке, потянул посильней – тесьма поддалась. Долой обёртку! Дрожащими от волнения пальцами он стал раздирать слои ветхого целлофана, пока не показался конверт – самодельный, склеенный из грубого коричневого картона. Поверх наискось шла надпись: Deep Purple Jam. Александр издал победный клич.

За дверьми заскрежетал засов, ворота колыхнулись – и медленно раскрылись в серое туманное утро. На пороге стоял кособокий человеческий силуэт с длинным клинком в отведенной в сторону правой руке. Незнакомец издал сухой смешок и шагнул вовнутрь.

Он был примерно одного роста с Александром – неказистый доходяга в засаленных старых джинсах и распахнутой телогрейке. Лицо его было ужасно: всё иссечённое шрамами и в следах давних ожогов, на лысом багровом черепе лишь местами топорщились кустики седых волос. Правый уголок рта скошен вниз, часть нижней губы – бесформенное чёрное месиво, над которым торчало несколько тёмно-жёлтых зубов. Левая рука своими лишь тремя уцелевшими скрюченными пальцами напоминала лапу хищной птицы. Но самое жуткое в этом жестоко изувеченном существе было то, что Александр пусть и с некоторым трудом, но угадал знакомые черты: это лицо, только молодое и целое, он видел на фотографии с траурной каймой в доме старого Томаса, деда Урмаса Кыппса. Сомнений быть не могло: пред ним предстал выходец с того света – живой ли, призрак ли, но это был Урмас собственной персоной! Со старым немецким штык-ножом в руке.

- У..Урмас? – только и смог промямлить Александр.

- Какой к чертям Урмас! – проскрипело кошмарное существо, сверля Александра злобным взглядом. – Я – Пафнутий Калабашкин. Твой Урмас давно сдох. А щас и твой черед настанет! Ты зачем здесь? Что это у тебя в руках? – узкий клинок угрожающе качнулся.

- Разве ты не сгорел в больнице? – задал глупый вопрос Александр, пятясь и прижимая пластинку к груди.

- Как видишь, лишь немного поджарился, хе-хе-хе! – улыбка, распялившая кривой рот, более походила на гримассу безумного демона. – Устроил в больнице цирк, да вот сам маленько пострадал.

Тут отвратная физиономия Калабашкина посуровела, глаза сощурились.

- Небось надеешся мне зубы заговорить, да как-то вывернуться? Не получится!

Александр продолжая пятиться, оглянулся назад – они уже обошли автомобиль с мертвецом и не более чем в паре шагов за спиной маячила квадратная дыра открытого люка. В этот момент калека сделал выпад. Александр успел заметить быстрое движение и блеск лезвия. И в инстинктивном жесте защиты выставил перед собой обе руки с пластинкой.

Длинный стальной клинок – глубокий желобок кровостока потемнел от времени, сталь усеивали рубцы, вмятинки и тусклые пятна, но само лезвие сверкало блеском хирургического скальпеля – со свистом опустился на конверт и с лёгкостью рассёк его почти напополам. Конверт упал к ногам потрясённого и объятого ужасом Александра.

- Вот и всё! – довольно хохотнул Калабашкин. – Конец истории.

Он занёс клинок для нового удара. Александр сжался в ожидании неминуемой гибели. Но удара не последовало: с изуродованного лица на него растерянно смотрели глаза другого человека – уже не злобного Пафнутия. Штык-нож дрожал в занесённой руке, с губ срывался натужный хрип: видно было, что борьба за обладание телом идёт нешуточная. Наконец рука опустилась.

- Не печалься, мужик, - улыбнулся Урмас. – Ничего ещё не потеряно: пластинку найдёшь в доме, на полке среди других, - он махнул рукой куда-то за спину.

Но недолгим было возвращение Урмаса Кыппса: взгляд калеки потемнел, крупные капли пота стекали по изрытому шрамами лицу.

- Пора! – прохрипел он, хватаясь изувеченной рукой за горло. – Пафнутий возвращается и у меня больше нет сил сдерживать его. Так пусть возвращается не в это несчастное тело, а прямиком в ад!

Лезвие вновь взметнулось вверх – и с отчаянным воплем Урмас вонзил его обеими руками себе в глаз!

Александр охнул и шагнул назад, каким-то чудом не провалившись в люк. Теперь лишь тёмная дыра колодца отделяла его от изуродованного одержимого. Несколько неимоверно жутких мгновений залитое кровью лицо единственным глазом потрясённо таращилось на Александра, затем ноги несчастного калеки подогнулись и он наклонившись вперёд, рухнул прямо в шахту колодца. Видимо падая, он ненароком каким-то образом задел кнопку, приводящую механизм в действие: люк заскрёб по полу, закрывая колодец и со стуком встал на место.

Разыгравшаяся трагедия ввергла его в состояние ступора, из которого он выбрался далеко не сразу: тупое оцепенение сходило медленно, словно старая шкура со змеи. Наконец он нашёл в себе силы действовать.

Он нагнулся над упавшим конвертом и вытряс из него осколки пластинки. На круглой голубой наклейке стояла эмблема фирмы грамзаписи «Мелодия», а ниже имя исполнителя: Алла Пугачёва. Что за херня? Но тут в памяти выплыли слова: «Ничего ещё не потеряно: пластинку найдёшь в доме, на полке среди других». А что это за бумажка белеет среди осколков? Александр поднял клочок, развернул и прочитал: «Всё правильно? Я ничего не перепутал?» Подсказка более чем понятная. Александр двинулся к выходу.

Выйдя из гаража и повернувшись направо, он действительно увидел одноэтажный дом, крытый шифером. Из низкой трубы в серое небо лениво вились завитушки дыма.За полуразвалившимся дощатым забором топорщились голые кусты. Вокруг участка стеной стоял хвойно-лиственный лес. Пахло дымом от берёзовых поленьев, с пасмурного неба начала сеять снежная крупа. Александр поёжился, поднял воротник куртки и засунув руки в карманы, направился к дому. Приоткрытая дверь манила широкой чёрной щелью.

В доме никого не было – впрочем, он никого и не ожидал там встретить: ясное дело, здесь долгие годы скрывался, живя отшельником Урмас Кыппс ( он же – Пафнутий Калабашкин ), человек, давно мёртвый для всего остального мира.

Полка со стопочкой пластинок отыскалась сразу – и довольно быстро Александр выудил аляповато оформленный конверт старого альбома Аллы Пугачёвой. Наружу чуть-чуть торчал чёрный краешек винилового диска. Александр с замиранием сердца кончиками пальцев потянул его наружу.

И вот оно: на наклейке сделанная от руки надпись по-эстонски и по-русски: «Поздравляю!» Александр почувствовал, как его губы растягиваются в широкой улыбке победителя. На всякий случай он потряс конверт пластинки – на ладонь ему выпал сложенный вдвое листочек отрывного блокнота. Развернув его, Александр прочитал: «И последнее: за нижним краем полки с пластинками под обоями ты найдёшь кнопку. Нажми на неё изо всех сил. Спасибо!»

Тотчас же отодвинув полку, Александр действительно разглядел под обоями маленький бугорочек. Расковыряв обои, он увидел эбонитовый кружок с красной пупырышкой кнопки. Не колеблясь ни минуты, Александр надавил на довольно тугую кнопку, и давил, пока она полностью не утонула в эбонитовой чашечке. Что-то негромко хрустнуло, и мгновением позже оконные стёкла потряс глухой бухающий звук. Задрожали стены и пол. Александр поспешил к окну.

Кирпичные стены гаража раскололись трещинами, а одна стена и вовсе рассыпалась. На глазах Александра гараж стал медленно оседать, уходя в прогибающуюся под ним землю. Снова прозвучал приглушённый взрыв. Облако дыма и пыли взметнулось над провалившимся строением, тяжёлыми клубящимися слоями расползаясь по двору.

Итак, взрывы уничтожили старое подземелье, погребя под обломками тело несчастного Урмаса Кыппса. Сам ли он заминировал катакомбы или же когда-то отыскал взрывные заряды, заложенные фашистами - как там было на самом деле, уже не узнать...

Александр огляделся в поисках проигрывателя. Да вот же он, в углу комнаты – стереосистема «Philips», далеко не новая, но вполне достойная. И настал момент истины: пластинка завертелась, игла легла на бороздку и из динамиков донеслось мягкое шипение. А потом лёгкий перестук барабанных палочек, мягко прогудела струна бас-гитары, мгновение тишины – и снова палочки, отсчитывающие ритм и негромкий голос: «On-Two-Three!» - и понеслось!

Ладно, давайте оставим нашего героя наедине с обретённым счастьем. Думаю, вскоре будет повод для радости и у Гиллана со товарищи.

Праздник.

1

Им не было нужды смотреть в календарь: ощущение праздника витало в воздухе с прошлой недели, а последние три дня оно буквально наэлектризовало их, развеяв сонливость. Марья-Лииз первой выбралась на свет Божий, и уже вовсю хлопотала на хуторе: стирала и гладила праздничные одежды, штопала дыры и накладывала заплаты на прорехи – её длинные ловкие пальцы не знали усталости, с лица не сходила радостная улыбка. Муж Андрус, высокий, угловатого сложения, с тяжёлым землистого цвета лицом и редкими седеющими волосами, ещё не окончательно расчухавшийся, сидел на крыльце и непослушными пальцами уже в который раз пытался свернуть самокрутку, глухо ругаясь себе под нос.

И вот наконец протяжно скрипнула калитка и перед ними предстал дедушка Юхан.

- Всё, пора, – прошамкал дедушка беззубым ртом.

Голос у старика был шипяще-шелестящий с лёгким присвистом: на его жёлтом сморщеном горле зияла старая рана с ввалившимися внутрь краями – она то и издавала характерный свист при разговоре. Марья-Лииз взглянула в глубоко запавшие в иссушённых глазницах Юхановы тускло-серые глаза, и поняла, что старик говорит правду: время действительно пришло.

- Сынок, закурить есть? – старик повернул голову в сторону Андруса, в худой морщинистой шее звонко щёлкнул позвонок.

- Есть... – невнятно отвечал Андрус, в очередной раз просыпая табак меж неуклюжих распухших пальцев.

Старый Юхан улыбнулся провалом рта и заковылял к крыльцу на своих жутко искривлённых ногах – Марья-Лииз даже слышала, как поскрипывают его старые суставы. А дед то совсем разваливается, с грустью подумала она. Хватит ли у него силёнок на дорогу в этот раз?

- Ну... – усевшись рядышком с Андрусом, старик взял у того жестяную банку с табаком, кусок газеты и неожиданно ловко свернул обоим по цигарке.

- Ф-ффух-хх! – с наслаждением выпустил он пышный клуб сизого дыма. Дым сочился из его ноздрей, колыхающимся шлейфом выходил из ссохшейся раны на горле – обтянутая жёлтой кожей лысая головёнка деда словно парила в облаке табачного дыма, напомнив Марье-Лииз когда-то читанную сказку о джинне из кувшина.

- Выходить надо завтра до рассвета, - молвил дед после третьей затяжки. – Путь неблизок, да и я уже не тот, что раньше, кхе-кхе-кхе! – старый Юхан закашлялся, вместе со слюной выплюнул на ладонь бурый осколок зуба.

- Я вам рубашку чистую и брюки приготовила, - проговорила Марья-Лииз.

- Ай, спасибо за заботу! – улыбнулся ей Юхан. – А то и впрямь негоже в моих обносках на праздник идти.

Он досадливо скривил морщинистый рот, поднеся к подслеповатым глазкам ветхий, расползающийся по шву рукав своего старого пиджака. Отсыревший край рукава украшали разводы плесени.

- Совсем пообносился, - пробурчал дед. Он медленно прошёлся взглядом по двору – остатки забора стояли вкривь и вкось, зияя щелями на месте отвалившихся досок; у прогнившей стены сарая, в густых зарослях крапивы ржавел трактор.

- Да-а, непростые нынче времена, - подал голос Андрус. – Тяжко жить стало.

- Да разве ж это жизнь? – горько усмехнулся старый Юхан. – Это не жизнь – так, серое прозябание.

- Дедушка, идёмте в дом, - Марья-Лииз поднялась на крыльцо, взялась за дверную ручку. – Померим вашу праздничную одёжу – может где ушить надо.

- Идём... – дед кряхтя поднялся с сырых досок крыльца, разогнул захрустевшую спину, опершись на Андрусово плечо костлявой рукой, на которой не хватало трёх пальцев, и заковылял в дом.

Дед Юхан несмотря на старческую немощь, удивительно тонко чувствовал ход времени – словно внутри его ветхого тела тикали некие часы, работавшие в едином ритме с матушкой-природой. За час до рассвета он неслышно поднялся со своей узкой деревянной скамьи, глянул в окошко на сочащуюся сыростью темень, сизоватой плёнкой влаги прильнувшую к немытому стеклу, и пошёл будить остальных.

Раздвинув шуршащие травы, они вышли на дорогу с самым началом рассвета: небо стало сереть, сумрачный дикий пейзаж вдоль дороги медленно выступал из тьмы, проявляясь словно на фотографии. Массивные, поросшие седым мхом стволы елей устремлялись своими верхушками в сумрачное непроглядное небо, чуть фосфоресцирующее полотно тумана расползалось на отдельные тающие лоскутья, оголяя расчерченное трещинами, словно старческая кожа морщинами, уходящее вдаль полотно шоссейки. Они взялись за руки и побрели вперёд, заранее смиряясь с бесконечностью и однообразной монотонностью их пешего пути.

2

На исходе второго дня, миновав тихий, словно вымерший посёлок, они вышли к железнодорожному переезду, где им встретились наконец первые люди.

Некоторые шли небольшими группками, тихонько переговариваясь меж собой, многие поодиночке – кто-то озирался по сторонам, кто-то плёлся понурив голову.

Марья-Лииз заметила, что далеко не все были одеты по-праздничному, одежда же некоторых вызывала уныние своей вопиющей бедностью. Наверное все они были жителями оставшегося позади посёлка.

- Во, смотрите, - прервал молчание Андрус, показывая куда-то пальцем. Марья-Лииз повернулась в указанном направлении.

На захваченном в плен сорняками большом поле, лежал пассажирский самолёт, далеко раскинув свои длинные широкие крылья. Некогда белоснежный корпус гиганта ныне покрывали широкие полосы и пятна ржавчины, одно крыло надломилось, упёршись концом в землю, в боку зияло чернотой овальное отверстие пассажирского люка. Проходящая мимо толпа все как один повернули головы в сторону этой примечательной части пейзажа.

- Американский, – авторитетно произнёс мужик в измызганном драном ватнике и тяжёлых резиновых сапогах.

- Может там какие ценные вещи остались? – оборотилась к нему его спутница, немолодая уже женщина с багровым пятном в пол лица, возможно жена его.

- Сходи, проверь, - хмыкнул мужик. Женщина с изуродованным лицом недовольно поджала губы и нахмурилась, и весь остальной путь более не обмолвилась со своим спутником ни единым словечком.

Прошло наверное несколько часов. Стемнелось, стал накрапывать мелкий дождик, усеяв сверкающим бисером одежду, волосы и лица путников. Слева, над кронами деревьев фиолетовое полотно небес прочертил строгий шпиль лютеранской церкви.

- Вот уже и Кейла, - вздохнул старый Юхан. – Считайте, полпути протопали.

Толпа оживилась, многие зашушукались: меж деревьев замелькали сполохи огня, падая на выходящую из-за здания железнодорожной станции массу людей.

Первым навстречу путникам вышагнул высокий сухопарый мужчина преклонных лет в студенческой фуражке с белым верхом и узком пиджаке с блестящими пуговицами. В правой руке он держал факел, в левой нёс свёрнутое и зачехлённое знамя.

- Здравствуйте, соотечественники! – громко и звучно произнёс он, в знак приветствия воздев к небу древко знамени.

- Здравствуйте... здравствуйте... – нестройно прогудела толпа, вбирая в себя новых участников похода. Незнакомые люди подходили к старому Юхану, Андрусу и Марье-Лииз и приветливо улыбаясь, пожимали руки.

- Да-а, не может эстонец усидеть дома в канун великого праздника, - продолжал господин в беловерхой фуражке. – Вон сколько нас – а будет ещё больше!

Сполохи пламени выхватывали из тьмы его лошадиное лицо, чёрный провал пустой левой глазницы, отблёскивающие серебром вкрапления седой щетины на узком длинном подбородке.

Изрядно увеличившаяся толпа двинулась дальше, приняв некое подобие колонны. Некоторые негромко пели. Прибиваемое дождиком пламя факелов металось над рядами голов; господин в студенческой фуражке шёл во главе колонны, положив спелёнутый флаг на плечо и покачивая чадящим факелом. Запевал он приятным, чуть хрипловатым голосом, подхватывая временами угасающий мотив, иногда возвышая голос, дабы поддержать и приободрить остальных. Они уходили в бесконечный чёрный тоннель сеющей дождём сырой ночи, шарканье сотен ног и льющиеся нескончаемой чередой песни отгоняли мертвящую тишь.

 

3

Далёкие звуки просочились сквозь толщу земли, проникли в его голову, зазвучав знакомой мелодией. Неужели началось? – собравшись с силами, он зашевелился, разминая скованные долгой неподвижностью члены, ощупывая окружающую его плотную влажную темноту, пропитанную запахом плесени и тяжкого земляного духа.

Мелодия звучала всё отчётливей, уже были различимы слова песни – и рот его с натугой и беззвучно шевелился, повторяя эти знакомые с детства слова. Скорее на волю!

Земля приподнялась бугром, осыпаясь влажными комьями. Из этого шевелящегося месива наружу полезли узкие белые, шевелящиеся тонкими отростками плети корней, – нет, не корней, - рук, лишённых плоти. Вслед за ними наверх выдавился тускло блестящий костью купол черепа, следом показались плечи, еле прикрытые остатками истлевшей одежды. Тот, кого при жизни звали Томасом Сеппиком, освободился наконец полностью, и на негнущихся поскрипывающих ногах двинулся на проплывающие подобно полноводной реке голоса – впереди и совсем неподалёку. Видеть мелькающие впереди отблески факелов он, увы, не мог, но слышал очень хорошо: череп его звенел, резонируя в такт шагающей колонне и слаженному хору поющих. За спиной Томаса земля вспучивалась, исторгая гротескные фигуры мертвецов – безглазых, скалящихся застывшими безгубыми улыбками. С их пропитанных грязью одеяний, превратившихся в бесформенные лохмотья, соскальзывали комья земли, кишащие червями, у некоторых за выпуклыми прутьями рёбер в такт ходьбе раскачивалась сизо-чёрная гниющая требуха. Их вышло около десятка, оставив позади опустевшие щели могил. Один тоже очень хотел, да не смог: сквозь его грудную клетку проросли корни берёз, пронизав её насквозь, плотно оплетя и удерживая в подземном плену – навеки. Там, в сыром мраке, он мог лишь бессильно шевелить челюстями, пережёвывая вязкую чёрную землю и бессмысленно таращить во тьму забитые землёй провалы глазниц.

Группка мертвецов, перевалившись через осевшую расползающуюся кладку кладбищенской ограды, не привлекая внимания, деликатно встроилась в хвост колонны – ещё несколько неясных силуэтов в тёмном скопище объятой праздничным весельем толпы.

4

Рассвет застал их, когда колонна ( к этому времени увеличившаяся почти вдвое ) миновала железнодорожную станцию Нымме. Высокий господин в студенческой фуражке воткнул древко знамени в землю и объявил привал. Колонна тотчас развалилась, рассыпалась цепочкой вдоль дороги – люди усаживались на траву, а иные просто валились навзничь, вытянув усталые ноги.

- Ох-хохо-хохо-хоо-о! – простонал дед Юхан, опуская зад на лежащую на обочине просмолённую железнодорожную шпалу. – Ох, ноги, мои ноги!

Он скинул в траву тяжёлый башмак и бережно скатал липкий от сукровицы носок. Костлявая ступня была сплошь покрыта язвами и пахло от неё очень нехорошо. Дед опустил ноющую ступню в траву, чтобы Марья-Лииз не увидела, и не стала охать да причитать, затем достал из кармана большую несвежую на вид тряпку, долго верой и правдой служившую ему носовым платком, и аккуратно обернул ею больную ступню. Прикосновение прохладной, чуть сыроватой тряпицы было приятным. Старик расшнуровал и стянул второй ботинок. Ну-ка, ну-ка... Хм, таже история, пожалуй, даже похуже: верхняя часть ступни распухла и приобрела сине-багровый оттенок, ногти почернели, а язвы были больше и безобразней. Вот зараза, и перевязать то больше нечем. Ладно, придётся потерпеть, если что – пойду босиком, решил дед Юхан, баюкая терзаемую болью ногу в холодной росистой траве.

Андрус сидел согнувшись, обхватив ноги руками и положив голову на колени. Его безучастный взгляд скользил по расстилавшемуся перед ним пейзажу: густо разросшиеся кусты на противоположной стороне дороги, над кустами – серые покосившиеся заборы и далее руины домов вперемешку с деревьями – в основном одноэтажные домики дачного типа, скособоченные стены и просевшие крыши которых покрывали ветвящиеся уродливые наросты плесени, цвет которой варьировался от светло-жёлтого до ярко-оранжевого. То там, то сям из расползшихся щелей да по гребням стен росли большими тяжёлыми гроздьями колонии здоровенных грибов, имевших маслянистый тёмно-красный мясной цвет. Неподалёку, чуть впереди, перед покосившимся столбиком автобусной остановки, на голых ободьях колёс застыл пассажирский автобус – сквозь лишённые стёкол окна наружу лезли заросли сорняков, густо разросшихся внутри автобуса.

За ним приткнулся корпус «Жигулей», сплошь чёрный, выгоревший дотла. Все дверцы автомобиля были распахнуты. Да, машина бы нам не помешала, подумалось Андрусу – старик то совсем плох, хоть и старается держаться молодцом. Эх!

Кусты на той стороне дороги дрогнули, захрустели ветки, раздвигаемые чьим-то телом. Потом тишина – кто-то затаился в кустах, наблюдая за отдыхающей колонной.

Вот в кустах зашуршало правее – и цепкие ветки разошлись, выпуская на дорогу...

Огромная собака, покрытая клочковатой бурой шерстью, ступая на полусогнутых лапах, вышла на середину дороги.

- Ах-хх! – вырвалось наверное сразу у десятка человек, некоторые привстали.

Собака опустила тяжёлую угловатую голову к земле, исподлобья с ненавистью глядя на людей, из приоткрытой пасти вырвалось угрожающее рычание – низкий клокочущий рокот. Шерсть на загривке громадного зверя встала дыбом, мохнатые уши прижались к черепу, с острых изогнутых клыков на асфальт капала слюна. Это был явно не «друг человека», это был безжалостный хищник – и он медленно двигался на людей.

- Ой, Андрус! – Марья-Лииз вцепилась в плечо мужа, отступая за его широкую спину. – Страх то какой!

Неожиданно зверь прыгнул – и вырвал из толпы отчаянно вопящую женщину. Марья-Лииз узнала ту самую немолодую женщину с багровым пятном в поллица. Собака волокла её за руку с такой силой, что выворотила её из сустава. Одним движением головы зверь перекинул женщину через себя, мощным ударом припечатав к асфальту. При этом рука вместе с плечом осталась в пасти собаки.

- Не сме-ей! – заорал мужик в драном ватнике, кидаясь к поверженной жене. В полутора метрах от передних лап зверя он неожиданно запнулся и упал набок. Раздался хруст ломающегося сустава. А затем куда более громко захрустела голова мужика, оказавшаяся в капкане челюстей чудовищной собаки. По дороге разлетелись комья багровой жижи, обмякшее тело упало на асфальт уже без головы.

Зверь задрал окровавленную морду – и окрестности огласились леденящим душу воем. Несомненно это был сигнал: дикая растительность заволновалась, заходила ходуном...

На дорогу выкатилась целая свора рычащих хвостатых демонов.

- Эй, слушайте! Слушайте! – закричал пожилой господин в фуражке. – Беритесь за руки, сцепитесь цепью и держитесь изо всех сил! Да быстрее же! Встаньте плотнее друг к другу, сцепитесь и держитесь изо всех сил!

Подчиняясь команде лидера, люди вставали плечом к плечу, образуя плотный строй и сцеплялись руками на уровне локтей, тесно прижимаясь друг к другу. Повинуясь общему порыву, Марья-Лииз с мужем и немощным старым Юханом тоже стали звеньями живой цепи.

Марье-Лииз показалось, что огромный лохматый пепельно-серый пёс несётся прямо на неё, и дикий крик вырвался из её груди. Но зверь повернул чуть в сторону, и с разбегу ударил передними лапами в грудь деда Юхана. Старик громко рыгнул, отлетая назад, - цепь прогнулась, но выдержала. Марья-Лииз скосила глаза на деда: старик бессильно обвис, голова упала на грудь, на белую рубаху падали бурые хлопья кровавой пены.

- Ох! – простонала Марья-Лииз, млея от ужаса.

Псина мотнула башкой, тяжело лязгнули огромные челюсти. Затем последовал рывок на себя – женщина справа, сразу за дедом, вылетела на дорогу, оставив обе вырванные руки в живой цепи. Пепельно-серое чудище подмяло несчастную под себя, кромсая её ужасными челюстями.

Оторванные конечности упали в траву, шеренга вновь тесно сомкнулась.

- Ma Isamaa on minu arm! – вдруг запел предводитель в студенческой фуражке, явно призывая толпу подхватить песню. И вновь люди подчинились своему лидеру: песня волной прокатилась по цепи из конца в конец.

Собаки поначалу опешили, но замешательство их длилось недолго: стая вновь атаковала цепочку, то там, то сям вырывая из шеренги очередную жертву. Цепь ходила ходуном, пение сбивали вопли и хрипы терзаемых жертв.

- «Что мы делаем?» - мелькнуло в голове у Андруса. – «Это неправильно – нужно сражаться!»

Две собаки прорвали строй слева и справа от их троицы – цепь распалась, люди покатились по траве, в панике суча ногами и истошно визжа. Тщедушное тело старого Юхана отлетело в сторону и упав ничком, осталось лежать без движения, Марья-Лииз несколько раз перекувырнулась и легла набок, сжавшись в комок и обхватив себя руками. Один из огромных псов перемахнул через неё и рванулся к Андрусу.

5

Андрус в инстинктивном жесте защиты выбросил вперёд руки, пальцы его встретили толстенную мускулистую шею животного. Толчок получился неожиданно сильным – мужчина грянулся спиной оземь, сверху навалилась злобно рычащая собака: оскаленная морда моталась перед самым носом Андруса, опаляя его горячим дыханием, налитые кровью выпученные глаза были совершенно безумными. Андрус из последних сил сдерживал яростный напор громадного зверя, чувствуя, как трещат суставы, а кожа на руках готова вот-вот лопнуть.

Серия резких хлёстких звуков разорвала воздух – Андрус не сразу сообразил, что это выстрелы. Собака над ним конвульсивно дёрнулась, оба глаза выскочили из орбит, распахнутая пасть выплеснула Андрусу в лицо облако кровавых брызг. Обмякшее животное осело, тяжело навалившись на Андруса истекающей кровью тушей. Стрельба не смолкала, слышался собачий лай и визг, крики взбудораженных людей.

Андрус с трудом выбрался из-под мёртвого зверя – на ноги ему помогла встать подоспевшая Марья-Лииз.

- Кто... стрелял? – слабым голосом проговорил Андрус, всё ещё с ужасом глядя на труп огромного пса.

- Вон они, - Марья-Лииз кивком указала на подошедших людей.

Их было что-то около двух десятков: крепкие на вид парни в камуфляжной форме. У некоторых на выцветших потрёпанных куртках ещё сохранились знаки отличия эстонской армии, у иных же одежда представляла собой разнообразные комбинации из гражданских вещей и истлевших остатков военной формы. Был среди них даже один рослый лысый негр.Вооружены они были тоже довольно разнородно: автоматы «Узи», «Галил», «Калашникова», была даже одна немецкая штурмовая винтовка музейного вида, было и несколько охотничьих ружей. Вид эти парни имели довольно грозный, хоть и изрядно потрёпанный, лица суровые, измождённые, у некоторых со следами глубоких шрамов и увечий.

- Кто у вас тут за главного? – обратился к Андрусу здоровенный мужик с толстой бычьей шеей, на которой на засаленном чёрном шнурке болтался немецкий «Железный крест».

- Я! Я за главного! – к здоровяку уже подбегал господин в студенческой фуражке. – Густав Аннус! – протянул он руку.

- Генерал Кивиранд! – представился «бычья шея», пожимая руку господину Аннусу. – Должен признаться, странную оборонную тактику вы избрали.

- Ну, мы же не военнные, - смутился Аннус, зачем-то теребя козырёк фуражки и опуская долу свой единственный глаз. – Нам это показалось единственным вариантом: сплотить ряды перед лицом смертельной угрозы. Ведь именно умение сплотиться не раз спасало эстонцев в критические для нации моменты истории. Вспомните: сколько раз наша независимость висела на...

- Хорошо-хорошо, - повелительным жестом прервал этот поток красноречия генерал Кивиранд, и суровое квадратное лицо его на миг озарилось тенью улыбки. – Вы ведь идёте на Певческий праздник, так?

- Да, конечно, - заулыбался господин Аннус. – И никакие лишения не заставят нас свернуть с этого пути. Ведь пока жив наш великий праздник, жива Эстония.

- Чтож, это верно, - качнул тяжёлой головой генерал Кивиранд. – А это... – серый с грязным ногтем палец военного указал на спелёнутое зачехлённое знамя. – Это у вас... наш национальный флаг? Я не ошибся?

- Нет, вы не ошиблись, – ещё шире улыбнулся господин Аннус. – Я обнаружил его в подвале мэрии города Кейла, и храню вот уже восемь лет.

- Разрешите... – генерал Кивиранд сделал судорожное глотательное движение. – Разрешите посмотреть.

Господин Аннус медленно стянул брезентовый чехол, и чуть наклонив древко, размотал полотнище. Наступила торжественная тишина.

Военные плотным кольцом сомкнулись вокруг знамени, между ними протискивались спасённые ими путники – все старались впитать глазами знакомые три полосы родного знамени.

Генерал Кивиранд тяжело опустился на одно колено, бережно взял двумя пальцами краешек знамени, и приложился к нему серыми сухими губами. Затем встал и отступивши чуток в сторону, пропустил вперёд следующего. Военные вереницей проходили мимо флага, склонялись перед ним, запечатлевая короткие скупые поцелуи на линялом полотнище. Единственный глаз господина Аннуса увлажнился, по впалой морщинистой щеке медленно скатилась мутная слеза. Он даже прикусил губу и челюсть его предательски дрожала.

- Мы будем сопровождать вас до самого Таллина, - голос генерала Кивиранда изрядно подутратил стальные нотки. – Можно... вы и я... мы будем нести знамя по очереди?

- Конечно! – засунув чехол от знамени в карман пиджака, господин Аннус направился в голову уже начавшей собираться колонны. – Мы с вами поведём людей вдвоём.

- Дедушка Юхан? – Марья-Лииз взялась обеими руками за сухую, совсем холодную стариковскую ладонь. – Как вы? Встать сможете?

Старый Юхан засипел раной на горле, медленно открыл глаза.

- Помоги мне, - он сделал безуспешную попытку приподняться на локтях.

Марья-Лииз вместе с Андрусом осторожно приподняли старика и поставили на ноги. Марья-Лииз только сейчас ненароком заметила, что одна ступня Юхана обмотана окровавленной тряпкой, а другая, босая, вся изъедена жуткими язвами. Скривившись, женщина простонала сквозь зубы - словно боль израненного старика передалась и ей.

- Ничего-ничего, пойдёмте, - старый Юхан успокаивающе погладил её по руке. – Пойдёмте, народ уже в путь собрался.

- Может отдохнёшь? – наклонился к его уху Андрус.

- В могиле отдохну, – посмотрел на него Юхан горячечным взглядом глубоко ввалившихся глаз.

- Ботинки... – заикнулась Марья-Лииз.

- Без них пойду, – отмахнулся старик. – Так легче.

6

Нависшее над их головами пепельно-серое небо с застывшими грязными комьями облаков, казалось нарисованным. Внизу, сразу за границей расколотого дорожного полотна, за линией разлома, начинался мутный болотистый разлив, в который погрузились нижние этажи первых городских построек. Полоса чёрно-бурой стоячей воды была шириной не менее трёх сотен метров, местами на поверхности лежали густые, мяслянисто поблёскивающие бороды водорослей. Иногда сумрачную гладь болота тревожили вырывающиеся из его недр вереницы пузырьков и лёгкие водовороты – словно в толще мутных вод двигались... кто? Неведомые обитатели болота?

Колонна остановилась, молча разглядывая переправу – вереницу трамвайных вагонов, поставленных в два ряда. Вода доходила до верхнего края окон, местами на поверхности были только крыши, а кое-где и крыши покрывала вода.

- За этой переправой вас ждёт уже сравнительно безопасный путь, – заговорил генерал Кивиранд. – Но это болото не внушает мне доверия. Я со своими ребятами буду подстраховывать вас.

- Ещё четыре года назад здесь можно было перейти вброд, - сокрушённо покачал лохматой головой низкорослый рябой мужик из Рапла ( вроде как его Ильмаром звали ). – Вода чуть выше колена была. А сейчас... – он обречённо махнул рукой и сплюнул.

Генерал Кивиранд протянул знамя господину Аннусу и снял с плеча автомат.

- При переходе внимательно смотрите под ноги, да и по сторонам не забывайте поглядывать, - он прошёлся взглядом по встревоженным, напряжённым лицам путешественников. – Предельная осторожность и собранность!

- По вашему, нам что-то угрожает? – господин Аннус легонько коснулся рукава камуфляжной куртки Кивиранда. – Чего или кого мы должны опасаться?

- Надеюсь, всё обойдётся, – ушёл от ответа Кивиранд. – Постарайтесь не упасть в воду.

Господин Аннус потуже натянул фуражку на уши, и положив древко знамени на плечо, первым ступил на крышу трамвая. За ним тонким прерывистым ручейком потянулись остальные путники.

С трамвая на трамвай были настелены толстые тяжёлые доски, крыши вагонов местами были прогнуты, помяты и гремели при каждом шаге. Электрические дуги ради удобства передвижения были сняты какими-то несомненно добрыми людьми. Марья-Лииз с Андрусом двигались за господином Аннусом в числе первых, Андрус вёл старого Юхана, обхватив старика за талию. Юхан сильно хромал. Марья-Лииз оглянулась назад – вдоль берега цепочкой рассыпались солдаты Кивиранда с оружием наизготовку, что-то напряжённо высматривая в мутной воде. Что они там высматривают?

Примерно на середине переправы крыши трёх вагонов покрывала вода. Господин Аннус немного поколебавшись, двинулся вперёд, ощупывая дорогу древком флага. Чёрная вода плескалась на уровне колен.

- Нич-чего не видно, - бормотал он, глядя под ноги. Марья-Лииз чуть подзадержалась, и сейчас от господина Аннуса её отделяло метра три.

Никто вовремя не заметил лёгкое движение вод. Почти без всплеска с правой стороны вылетело длинное тускло блестнувшее тело – схватило господина Аннуса за голову и утянуло в воду.

Всё произошло так быстро, что далеко не все заметили, что случилось.

Андрус не раздумывал ни мгновения.

- Держи деда! – он подтолкунул старика к опешившей жене и прыгнул в воду – за флагом.

- Не останавливайтесь! – заорал с берега генерал Кивиранд. – Двигайтесь дальше, но только не кучкуйтесь!

Как только левая рука Андруса ухватила древко, он сразу же повернулся к крыше трамвая, мощно загребая правой – между ним и крышей было не более трёх метров воды. Смертоносной воды!

Через разбитое вагонное окно ему навстречу вылезла сплюснутая с боков чешуйчатая голова, и распахнув пасть, издала какой-то «липкий» кашляющий звук. Пасть твари густо усеивали чёрные игольчатые зубы, длинные и блестящие. Андрус не растерялся ( хотя страх едва не заморозил его ), и ткнул чудовище в глаз древком. Чёрный плоский глаз вмялся в череп чудовища, пасть закрылась с громким костяным хлопком. А навстречу Андрусу с крыши вагона уже тянулись десятки рук.

- Давай, парень, давай! – множество пальцев вцепилось в его руки, плечи, одежду – и вот он уже на крыше вагона, стоит на коленях в грязной воде, а из трясущихся рук его бережно принимают мокрое обвисшее знамя.

- Берегись! – завопили с берега.

Андруса сзади обдало брызгами, он увидел искажённые ужасом лица окружавших его людей.

Загрохотали автоматные очереди. Андрус метнулся в сторону, оборачиваясь на ходу.

Рядом с ним тяжко рухнуло длинное чешуйчатое тело – ощетинившийся шипами спинной плавник, мощный рыбий хвост, у самой головы – тонкие трёхпалые лапки, вооружённые чёрными изогнутыми когтями. Полурыба-полуящер. Андрус сразу понял, кто перед ним: легендарная гиганская килька-мутант. Тушу монстра наискось пересекал пунктир сочащихся кровью пулевых отверстий, жуткая пасть распахнулась в агонии.

Произошло столько всего – а ведь пролетело всего-то несколько минут! Но увы, это было лишь началом кошмара...

 

7

Андрус, Марья-Лииз с Юханом, кудлатый мужик из Рапла, и ещё трое, вздымая тучи брызг, почти бегом ( а легко ли бежать по колено в воде... ) преодолели два затопленных вагона – а за ними устремились остальные, подбадриваяемые криками с берега. На полпути к первой выступающей над водой крыше, их окатило мутной волной, над которой мелькнула распахнутая зубастая пасть. Проворные лапы вцепились в лицо рапласскому Ильмару, мигом располосовав его в клочья. Прижав мужика к своей узкой груди, полурыба-полуящер сползла с вагона, погрузившись в тёмные воды. Загрохотали выстрелы, взбив над местом, где только что исчезло чудище, высокие столбики фонтанчиков. А навстречу ошалевшим от ужаса людям выпрыгнуло новое чудовище.

- Прочь с линии огня! – зычно крикнул генерал Кивиранд.

Несколько человек пригнувшись, отшатнулись в сторону. Застучали автоматные очереди вперемешку с гулкими ружейными выстрелами. Марья-Лииз видела, как пули стали рвать тусклую свинцового оттенка чешую рыбоящера. Чудище вертелось как на сковородке. Его могучий хвост сшиб вниз замешкавшегося паренька. С сиплым воплем юноша плюхнулся в чёрно-бурую муть, и сразу же был утянут на дно притаившимся монстром.

Снова зазвучали выстрелы – чаще и уже ближе: как видно, какая-то часть солдат перебралась на крыши вагонов. Андрус с женой и стариком и уцелевшие члены авангарда выбиваясь из сил, устремились к крыше трамвая. И лишь оказавшись на спасительной поверхности ( впрочем, спасительной ли? ), они позволили себе оглянуться.

Позади уже шло настоящее сражение. Чудовища торпедами вылетали из воды, и врезаясь в охваченных паникой толпящихся на крышах людей, пачками сшибали их с вагонов. Вода по обеим сторонам переправы буквально кипела от множества барахтающихся тел, которые то и дело удёргивались на дно прожорливыми хищниками. Солдаты палили с берега, с крыш вагонов – иногда пули попадали в мечущихся людей, и это ещё больше усиливало всеобщее смятение.

Размахивая автоматом, по направлению к сильно оторвавшимуся от общей массы авангарду, пробирался генерал Кивиранд в сопровождении двух бойцов. Справа от Марьи-Лииз вода взбурлила, над краем крыши показалась зубастая морда рыбоящера. Генерал Кивиранд взмахнул рукой, в воздухе закувыркался тёмный предмет и упал позади монстра. Глухо долбануло – да так, что дрогнул корпус затопленного вагона. Ввысь взметнулся столб воды – и вместе с ним оторванная голова чудовища. Трое солдат не сбавляя темпа врезались в воду, спеша навстречу сгрудившимся вокруг мокрого знамени группки людей.

За спиной маленького отряда Кивиранда вода взорвалась каскадом брызг. Одного солдата подбросило высоко вверх, и он рухнул уже в разверзнутую пасть рыбоящера. Челюсти с отвратительным хрустом перекусили солдата пополам. Винтовка в руке умирающего оглушительно бабахнула – пуля унеслась назад, снеся пол черепа какому-то парню в серой войлочной шляпе. Оставшийся спутник Кивиранда – здоровенный лысый негр – с разворота всадил в чудище половину обоймы из своего «Узи».

Генерал Кивиранд не оглядываясь, зашагал дальше, вокруг колена его обмотались, волочась следом по воде вялыми канатами, кишки его солдата. Стрельба не прекращалась, сливаясь в сплошную оглушающую какофонию.

Андрус протянул руку, и цепкие железные пальцы Кивиранда сплелись с его пальцами. Генерал рывком выбрался на крышу, и перекинув свой «Калашников» в другую руку, повернулся к амбалу-негру... Как хищная тварь утащила негра, никто и не заметил.

- Держи, парень, знамя покрепче, - прохрипел Квиранд, полоснув по лицу Андруса тяжёлым взглядом. – Я и мои парни... мы шли к тебе на подмогу. Видишь, что получилось... – генерал мотнул головой через плечо.

Из воды выметнулась тонкая мускулистая лапа, кривые когти впились в край крыши. Тяжёлое лицо генерала Кивиранда исказилось гневом. Он опустил ствол автомата, и как только склизкая башка рыбоящера соприкоснулась с дульным срезом, с чувством вдавил спусковой крючок. Голова монстра развалилась на части.

Колонна идущих на праздник сократилась почти вдвое, ощутимые потери понёс и отряд генерала Кивиранда. Люди мрачно сгрудились на другом берегу, безмолвно взирая на ужасающие следы отгремевшего побоища: вывороченные потроха на крышах вагонов, плавающие кверху брюхом убитые рыбоящеры...

- Сограждане! – зычно выкрикнул генерал Кивиранд, и поднял руку, привлекая всеобщее внимание. – Посмотрите на меня!

- Смотрите сюда! – грязными пальцами он взялся за висевший на груди «Железный крест». – Эту награду мой дед получил из рук самого Альфонса Ребане – за то, что честно и храбро защищал нашу страну от большевистских ублюдков. В конце войны деда отправили гнить в сибирские лагеря, и крест этот свято хранил мой отец. Когда грянула Большая Напасть, я надел этот «Железный крест» в память о доблестном дедушке, и снова пошёл в эстонскую армию – чтобы хоть как-то помочь своей Отчизне. Вы ведь знаете: тогда перепугавшиеся до усёру европейские политики отвернулись от наших бед, натовские «братья по оружию» тоже подло предали нас, оставив маленькую Эстонию один на один с обрушившимся на неё несчастьем – в котором кстати, сами и были повинны. Вместо того, чтобы решать наши проблемы, эти... эти гады нашли очень простое для себя решение: сговорившись с русскими, отгородили нас от всего мира!

Наша дивизия под командованием генерала Яка Кивиранда, прикрываемая миномётным огнём, прорвала российскую границу, а за нами шли толпы беженцев, уходя от ужасов, охвативших их родную землю... Но силы оказались неравны: противник обрушил на нас такую огневую мощь... Нас смели – километры выжженой земли, усеянной кусками тел.

Генерал Кивиранд геройски погиб, и я, возглавивший остатки наших, взял себе его имя – для меня память об этом настоящем мужчине так же священна, как и память о герое-дедушке, замученном красными свиньями.

Мы больше не делали попыток прорвать кордоны – мы остались в Эстонии, решив разделить вместе с народом его горькую участь. Наша несчастная страна погружалась в запустение и мрак, превращаясь в одно большое кладбище, но мы продолжали преданно служить этой Братской могиле. Посмотрите! – генерал повёл рукой в сторону своих бойцов. – Их осталось всего восемь – остальные погибли, защищая вас и вашу благородную цель: наш любимый, наш вечный Певческий праздник. Я обращаюсь к мужчинам, к тем, у кого достаточно сил, чтобы держать оружие, и достаточно отваги в сердце, чтобы нести нашу нелёгкую службу. Я понимаю: вы проделали большой путь, вы ждали этот праздник несколько лет, и теперь остановиться, не дойдя до цели – это очень нелёгкое решение. Но если наши ряды сейчас не пополнятся добровольцами, то возможно, в следующий раз уже некому будет защищать идущих на праздник песни. Не исключено, что мы – последние солдаты Сил Самообороны. Мне нужно отобрать хотя бы дюжину человек взамен утерянных. Итак? – генерал строгим взглядом заскользил по лицам людей.

- Я, - Андрус качнулся вперёд.

- Нет, парень, – жёстко улыбнулся Кивиранд. – Ты спас знамя, тебе и нести его до конца. Извини – нет, ты со мной не пойдёшь.

Спустя полтора часа пополнившийся свежими бойцами отряд генерала Кивиранда тронулся в обратный путь по крышам затопленных трамваев.

- Ну, счастливого вам пути, - улыбнулся на прощание генерал. – Надеюсь, остаток вашего путешествия пройдет без особых приключений.

Генерал шагнул на мост, приостановился на миг – снял камуфляжную шапку и обтёр ею измазанное грязью лицо. Его выбритый затылок украшала чёрная дырка старого пулевого отверстия. Марье-Лииз стало жутко.

 

8

Стены города окружили их, услужливо направляя в русла улиц. Колонна вновь росла, пополняясь всё новыми участниками праздника – на грубых самодельных щитах и флагах Андрус читал названия городов: Таллин, Тарту, Вильянди... Густой смрад заполнял обветшавшие улицы, вереницы иссечённых трещинами домов провожали путников мёртвыми взглядами слепых от многолетней грязи окон; в пасмурном небе кружили стаи ворон, оглашая окрестности резким карканьем. Иногда осмелевшая птица отделялась от стаи и камнем падала на головы идущих, норовя отщипнуть кусочек плоти. Прямо в полуметре от Андруса нахальная птица спикировала на ковыляющую на костылях старуху, рухнула ей на плечо, и одним точным ударом вырвала бедняжке глаз. Андрус крикнул на наглую птицу и качнул в её сторону флагом. Ворона взмыла в воздух, с высоты своего положения метнув в знаменосца струю едкого кала. К великой досаде Андруса птичье дерьмо попало на лацкат пиджака.

Город не таил в себе никаких опасностей – разве что вороны докучали. Да один раз выползло из переулочка нечто членистоногое и плоское, напоминающее гиганскую мокрицу – странный уродец неторопливо пересёк улицу, никому не причинив вреда.

И всё же идти через город было нелегко: вид ветшающих заброшенных зданий, стены которых изрисовала причудливая паутина трещин и безобразные пятна жёлто-зелёной плесени, вселял в душу уныние, и сердце словно покрывалось мертвящим ледяным панцирем. Вид мёртвой разрушающейся столицы жутко угнетал.

- Эх, найти бы нашему народу силы, да восстановить город, вернуть его к жизни! – громко высказала наболевшую мысль Марья-Лииз, оглядываясь по сторонам.

Но никто ей на это ничего не ответил, даже муж: Андрус лишь крепче стиснул зубы, да повыше поднял знамя. Старый Юхан вообще молчал со времени того жуткого сражения на переправе из утопленных трамваев – он еле ковылял, а по большей части просто висел на локте Марьи-Лииз, и лишь временами издавал тихие нечленораздельные звуки. Брюки его были грязны, через порванную штанину торчало голое худое колено. К счастью для Марьи-Лииз, женщиной она была крупной и ширококостной, а старик был тщедушен и весил совсем мало, и потому вряд ли его можно было назвать обременительной ношей.

- Дедушка... – негромко позвала она, наклонившись к уху старика.

- А? – Юхан с трудом приподнял голову, разлепил бесконечно усталые мутные глаза. – Что, уже пришли?

- Нет ещё, - ободряюще улыбнулась Марья-Лииз. – Но уже скоро. Совсем немного осталось.

- Хорошо... – видно было по движению лицевых мышц, что старый Юхан хотел ещё что-то добавить, но более ни слова не вылетело из его иссушённой глотки. А может за попытку что-то сказать Марья-Лииз приняла лишь непроизвольные судорожные подёргивания лица смертельно измотанного дряхлого старика. Дед вновь бессильно уронил голову.

Как-то незаметно день перешёл в сумерки. Шаркающая, кряхтящая, спотыкающаяся колонна двигалась вдоль набережной; молчаливая громада мёртвого города осталась позади, вырисовываясь на фоне свинцово-серого неба чёрным изломанным контуром. С моря дул порывистый ветер, донося запах гниющих водорослей, трепля флаги и транспаранты.

Местами значительные куски бетонного ограждения обрушились вниз, и волны ударяя в набережную, обрушивали на головы путников каскады солёных брызг. Местами полотно дороги рассекали глубокие трещины, местами асфальт проседал вниз дырами промоин, там и сям пучки травы пробивали себе дорогу наверх, вспучивая и кроша старое дорожное покрытие. Справа высокие дикие травы вплотную подступали к дороге сплошной стеной буйной зелени.

Тихий свистящий шёпот... Марья-Лииз сначала приняла его за шорох ветра в своих волосах.

- Марья... Марья... – вот снова.

Наконец она поняла, что это старый Юхан обращается к ней. Она скосила глаза, встретившись с умоляющим взглядом уже совершенно измождённого старика.

- Андрус... – обратилась Марья-Лииз к мужу. – Что-то деду нехорошо.

Андрус обернулся к колонне и подняв руку, зычно крикнул: Прива-ал!

Над толпой пронёсся дружный вздох, колонна распалась, разбилась на кучки, расползаясь в разные стороны, шушукаясь, переговариваясь, кашляя и сопя сотнями глоток и носов.

Марья-Лииз помогла старику сесть у края дороги на поребрик, бережно придерживая его за худые узкие плечи. Дед с трудом выдавил вымученную улыбку – выглядел он совсем неважнецки.

- Я больше не могу идти, - прошелестел он чуть слышно.

Марья-Лииз глянула на его босые ноги и ахнула: кожа на пальцах полностью сошла, обнажив кость, с пяток свисали лохмотья омертвевшей серо-жёлтой плоти. Андрус присел рядом на корточки, положил руку на сутулое дедово плечо.

- Мы понесём тебя, - горячо пообещал он. – Ты обязательно увидишь праздник.

- Нет, не стоит, - старик медленно покачал головой. – Последние силы покидают меня. Всё, что я хочу – это лечь на землю и уснуть навеки. Я своё уже отходил. Конец... – дед зашёлся в затяжном мучительном кашле, из почерневшей ране на горле вместе со сгустками буроватой слизи вылетели целые комья копошащихся личинок.

Андрус и Марья-Лииз руками выдирали траву и сорняки, пока не освободили участок земли где-то метр на полтора.

- Хватит, дорогие, - просипел старый Юхан. – Этого хватит.

Они со всеми предосторожностями приподняли хрупкого, почти невесомого старика, и положили его на пятачок рыхлой чёрной земли.

- Хорошо... – широкая умиротворённая улыбка даже немного преобразила морщинистое стариковское лицо, согнав с него следы смертельной усталости и страданий. Он перевернулся на бок, медленно сворачиваясь в позу эмбриона. Корявые, изуродованные артритом пальцы вдавились в землю, сжимая её в горсти.

- Так... хорошо! – снова прошептал старый Юхан, блаженно сожмурясь. – Прощайте!

И с этим последним словом земля под ним зашевелилась и стала проседать, принимая в себя уснувшего старца. И вот наконец она сошлась над ним, упокоив деда Юхана в своих мягких недрах.

- Хорошо ушёл, - вполголоса проговорил кто-то за спиной Андруса.

- Словно мать младенчика назад в свою утробу приняла, - откликнулся второй голос. – Это добрый знак.

- Смотрите! – воскликнул третий голос.

Андрус обернулся.

Молодой парень улыбаясь щербатым гнилым ртом, тыкал пальцем вверх.

Ветер усилился, в доселе сплошном сером облачном покрове образовались всё увеличивающиеся разрывы, обнажая куски чистого глубокого неба с точками первых звёзд.

- Как его звали? – к Андрусу и Марье-Лииз приблизился грузный пучеглазый мужчина в расшитой красной тесьмой войлочной куртке.

- Юханом, – ответил Андрус.

- Юхан... – пожевал полными лиловыми губами толстяк. – Надо запомнить. И место его ухода, могилку его, тоже надо пометить. Да, красиво ушёл, да и погода, смотрите, улучшается – неспроста такое совпадение: видать, праведником был ваш старик.

- Может, горку камней сложить сверху? – подал кто-то мысль. – Будет памятный знак.

- Нет, не надо ничего такого, - вздохнул Андрус. – Пусть ему там свободно будет, без всякого груза сверху. Я думаю, он этого и хотел. Идёмте, цель уже совсем близка!

Действительно, ещё совсем немного – и вот уже чёрное полукружье гиганского козырька певческой сцены предстало перед ними. Купол изрядно пообветшал, местами в нём зияли дыры, сквозь которые с потемневшего неба мигали звёзды, но всё равно, вид этого священного места вселял благоговейный трепет. Здесь колонна разделилась на два потока, огибающих концертный комплекс с двух сторон, дабы встретиться на той стороне, на самом Певческом поле, что раскинулось в низине, напротив гиганской куполообразной сцены.

Массы людей заполняли круглую ровную поляну, у многих в руках затеплились огоньки свечей. Напротив сцены, на склоне, тёмной глыбой застыло бронзовое изваяние: брутальное изображение сидящего мужчины. Многие подходили к бронзовому истукану, ставили рядом с ним и на него зажжённые свечи, некоторые клали к подножию монумента небогатые дары и целовали руку или колено статуи. Марья-Лииз тронула мужа за рукав, и они тоже приблизились к этому величественному и загадочному словно сфинкс бронзовому сидельцу.

Многочисленные трепещущие огоньки озаряли статую живым тёплым светом – и казалось, тяжёлые черты лица оживают, складываясь в добрую улыбку.

- Густав Эрнесакс... – донёсся из тьмы чей-то исполненный сдержанного восторга голос. – Легенда нашего праздника, божество эстонской песни. Сегодня его дух будет радоваться вместе с нами.

Марья-Лииз протянула руку, коснувшись пальцами холодной бронзы. Она думала о старом Юхане, очень надеясь, что и его дух сейчас витает среди праздничной толпы.

- Пора на сцену, Марья-Лииз, - шепнул жене на ухо Андрус. И голос его впервые за весь этот нелёгкий путь был исполнен нежности и тепла. – Праздник начался!

Они повернулись к сцене, Марья-Лииз достала из кармана юбки маленькое круглое зеркальце и украткой бросила взгляд на его чуть мутноватую поверхность. При приглушённом свете свечей она успела ухватить очень немногое: кусок бледной как мел щеки, глубокие складки в уголках рта, правая бровь, тронутая зелёным налётом – наверное мох нарос от сырости. Ну и ладно, подумала она. Кто там разглядит в темноте.

Она взяла мужа за руку, они пересекли заполненное радостно галдящим народом поле – и вот уже осеняемые высоко поднятым знаменем, - сильная рука Андруса крепко стискивает гладкое древко, - они по ступеням поднимаются всё выше и выше, под самый купол – к звёздам и ветру.

Глубокая раковина сцены заполнялась стекающейся со всех сторон тёмной людской массой, ряд за рядом выстраивался друг над другом словно органные трубы. Марья-Лииз скосила глаза на мужа, со всё возрастающей любовью разглядывая его гордый одухотворённый профиль. Огромная луна, высоко висящая в чёрной небесной бездне, обливала Андруса неживым ртутным светом. Он стоял высоко задрав подбородок, прикрыв глаза, упрямо стиснутые челюсти туго обтягивала сухая белая кожа, с виска, от самых корней рано поседевших волос, свисал отслоившийся клок кожи, обнажая серую мёртвую кость черепа.

Марья-Лииз медленно обвела взглядом раскинувшиеся в стороны и уходящие вниз ряды гиганского хора – сотни поражённых тленом мёртвых – и в тоже время поразительно живых лиц. Ввалившиеся глаза и рты, глубокие дыры на месте сгнивших носов, там и сям гниющая плоть или кости проглядывали сквозь прорехи в ветхой одежде – да, в целом это была жуткая и отталкивающая картина, но в тоже время на этих сотнях и сотнях объеденных смертью лиц сейчас лежала печать высокой одухотворённости, рассеявшей могильный холод и на время победившей смерть. И вот тысячи ртов распахнулись в едином могучем порыве: над Певческим полем, под усеянным россыпями звёзд куполом небес разлилась торжественная мелодия заглавной песни: «Моя Отчизна, любовь моя».

 

9

- Ну, и как тебе? – Зорин опустил бинокль, с усмешкой повернулся к Левченко.

- О-фи-геть! – с трудом оторвавшись от экранчика видоискателя своей навороченной цифровой камеры, Санька Левченко даже не пытался хоть как-то умерить свой восторг. – В натуре «Ночь живых мертвецов»! А я то думал, всё это брехня. Да мне за этот материал канал «XTRO-ZONE» такие бабки забашляет!

- Хе, ты сначала отсюда живым выберись, - остудил Санькины телячьи восторги Зорин. – Из пяти сталкеров, что ходили в Эстонию, сейчас в живых осталось только двое: двое вместе с «туристами» сгинули бесследно, третьего вместе с группой погранцы пулями нашинковали. Так что не радуйся, паря, раньше времени, и кстати, говори потише – а то услышат ещё.

- Кто? Мертвяки? – сразу перешёл на шёпот Левченко.

- Они самые, - кивнул Зорин. – Не исключено, кто-то может бродить поблизости.

- И что? – ещё тише спросил Левченко.

Зорин в ответ лишь неопределённо пожал плечами.

Санька сощурясь, позыркал по сторонам, потом снова уставился в экранчик видоискателя.

- Ещё парочку крупных планов... – пробормотал он, - и пожалуй, всё. Во, отличный кадр: мужик с флагом! Очень пафосно выглядит. Боже, и всё-таки, какой ужас! Бр-рр!

- Ещё минут пять, и уходим, - Зорин достал из-за пазухи плоскую металлическую фляжечку, свинтив крышечку, приложился – запахло коньяком.

- Угу, - буркнул не поворачивая головы Левченко. – Так и сделаем.

Полчаса спустя они сделали привал, расположившись в высокой густой траве. Положив под голову скатанную куртку, Санька Левченко лежал на спине, пожёвывая стебелёк травинки и с рассеянной улыбкой созерцая россыпи звёзд.

- Что же всё-таки здесь произошло НА САМОМ ДЕЛЕ? – молвил он, обращаясь к ночным небесам. – Вот вы, Вадим Сергеичь, сами служили на российско-эстонской границе – что-то же должны знать...

- Известно следующее, - отозвался Зорин. – Началось всё с падения на эстонскую территорию американского спутника, на борту которого находилась полностью автоматизированная лаборатория...

- Ага, - понимающе кивнул Левченко.

- Что-то там сверхсекретное, связанное с вирусами. Настолько опасное, что на Земле исследования решили не проводить. И вот эта бяка рухнула на головы эстонцев. Спутник увезли на одну из местных натовских баз, как видно произошла утечка – и понеслось... Вспышка заразы накрыла Эстонию, кося людей пачками. Сначала вирус валил всех подряд, потом вдруг стал действовать избирательно, почему-то поражая исключительно этнических эстонцев.

- Биологическое оружие, которое можно в принципе запрограммировать на «выкашивание» конкретно взятого этноса – вот что «слепили» америкосы в своей космической лаборатории! – воскликнул Левченко. – Но в данном случае вирус выбрал жертву сам.

- Точно, - согласился с ним Зорин. – И были приняты крутые меры: очаг заражения – целую страну – отгородили от всего окружающего мира. Эстонию всколыхнула паника: отряды Сил Самообороны то тут, то там пытались прорвать границу, и вспыхивали ожесточённые, но скоротечные бои. За остатками быстро тающей эстонской армии по суше и к морским границам следовали потоки беженцев – и все они неизменно натыкались на заградительный огонь. Жертв было не меньше, чем от эпидемии.

- Но... почему такая жестокость! – не удержался от возмущённого возгласа Левченко. – Это же были ни в чём не повинные люди, а не стая больных бешенством собак!

- Молодой человек, события эти имели место быть пятьдесят лет назад, непосредственного участия в них я по понятным причинам принимать не мог, а слышал всё это от людей постарше, многие из которых также знают об этом с чужих слов. Так что, не зная тогдашней обстановки, не нам с тобой судить людей, принимавших такое вот жёсткое решение. Видать, настолько всё было серьёзно.

- Но если вирус поражал только эстонцев, то какая опасность для... Ну, не знаю, - запутался Левченко и замолчал.

- А кто мог дать гарантию, что расправившись с эстонцами, вирус не перекинется, например, на тех же финнов? – возразил Зорин. – Народы то схожие. Тот ещё вопрос... – сталкер немножко помолчал, затем продолжил свой рассказ.

- Эстония варилась в собственном соку, жизнь всё сворачивалась, затихала, гасла... Вскоре страна превратилась в одну большую братскую могилу. Вот тебе причины. А последствия – это уже из области необьяснимого. Невероятно, блин, но факт: через каждые пять лет, в канун их старого народного праздника – Праздника песни и танца, - эстонцы встают из могил и стекаются на Певческое поле – правда, с каждым разом их всё меньше, но тем не менее, это происходит. Что поднимает их из могил в урочный час, какая такая сила ведёт толпы оживших мертвецов через всю страну в одно и то же место? Глубоко въевшаяся в плоть и кости родовая память? Никто не знает ответа. Печать запрета будет лежать на этих землях ещё минимум лет сто, а потом, когда все трупы истлеют в своих могилах... – Зорин сел, стал натягивать тяжёлые ботинки, - тайны уже поздно будет разгадывать.

- Неужели никто не пытается исследовать этот феномен? – удивился Левченко.

- Лично мне... – сталкер туго зашнуровал левый ботинок, принялся за правый. – Ничего об этом не известно.

Они тихо собрались, и пригибаясь, дабы головы не торчали выше травяных зарослей, двинулись в сторону виднеющейся вдалеке кромке леса – там, замаскированный грудой срубленных ветвей, их ждал военный джип.

За весь обратный путь они не встретили ни одного ходячего мертвеца – вдоль дороги со свистом проносились, убегая вдаль, заросшие бурьяном поля, чередующиеся с лесами и болотами, заросли кустарников, за которыми виднелись полуразвалившиеся бревенчатые строения, иногда мелькали тёмные силуэты домов – дремотное безлюдье на многие-многие километры.

- Да здесь и в лучшие то времена не шибко густо народ селился, - ответил Зорин на невысказанный вопрос.

За несколько километров до границы Зорин укрыл машину в отлично замаскированном бревенчатом гараже-землянке, и далее они снова шли пешком.

Они шли, едва не по колено проваливаясь во влажное моховое покрывало, штаны и куртки потемнели от влаги, что капала с деревьев, осыпала дождём с тревожимых движением кустов. Сквозь переплетение ветвей, редкие разрывы между кронами деревьев, проглядывало уже начинающее сереть небо: было четыре утра. Левченко звонко хлопнул себя по щеке, убив комара.

- Вадим Сергеичь, - спросил он, борясь с зевотой. – А как вы смотрите, если эдак через месячишко – снова в Эстонию, а? Но уже в Таллин. Сколько это будет стоить?

- Потише можно? – сердито зашипел сталкер. – Мы ещё не пришли. Давай лучше помолчим остаток пути, хорошо? По крайней мере, пока я не разрешу говорить.

- Ладно, - скорчил кислую рожу Левченко.

Этот несвоевременный разговор на несколько мгновений отвлёк внимание Зорина – что имело фатальные последствия.

В паре шагов впереди, от замшелого ствола огромной ели отделился высокий человеческий силуэт – и одним движением вогнал в грудь сталкера ржавый автоматный штык-нож.

Всё произошло очень быстро. Умирающий сталкер с изумлением смотрел в лицо своему убийце – землисто-серое лицо, покрытое пятнами лишаев. С левой стороны из головы мертвеца росла маленькая берёзка, корни которой ветвились под ноздреватой кожей, местами прорвав её и торчали наружу словно щупальца фантастического существа. Сквозь расползающиеся лохмотья камуфляжной формы виднелись обросшие мхом, словно обтянутые изумрудным бархатом, рёбра. Ещё Зорин успел заметить, что руки трупа срослись с ржавым «Калашниковым», также покрывшись ржавчиной и пятнами мха. Глядя мутнеющим взором в глубоко провалившиеся в глазные впадины жуткие бельма мертвеца, Зорин медленно соскользнул со штыка и завалился на моховую лесную подстилку. – «Пограничник!» - ещё успела вильнуть хвостиком последняя мысль.

Левченко так и застыл с отвисшей челюстью и вытаращеными глазами. Ему стало мучительно не хватать воздуха, ноги мелко-мелко дрожали.

Несколько мгновений убийца рассматривал дело рук своих, затем перешагнул через неподвижно распластавшегося Зорина и тяжёлым, но уверенным шагом направился к Левченко. Бельма с жуткого разваливающегося лица смотрели холодно и безжалостно словно глаза-окуляры робота-убийцы. Справа и слева захрустело, зашелестело: мертвецы в камуфляжных комбинезонах появлялись словно ниоткуда. Выстраиваясь цепью, они молча двинулись на Левченко, и судя по тому, что края цепи стали загибаться подковой, они явно вознамерились взять парня в кольцо.

Щербатая безгубая пасть убийцы Зорина вместе с комьями земли и ворохом насекомых выкрикнула несколько слов по-эстонски – очевидно команду. Левченко дёрнулся, ожил и...

Он бежал, прыгал, оскальзывался, падал, вскакивал и снова бежал, всхлипывая и подвывая от ужаса. В перекошенный слюнявый рот залетала мошкара, глаза слезились, в боку кололо так, словно туда воткнули заострённый кол. Он ни разу не оглянулся, из-за собственного хриплого дыхания и звона в ушах он даже не слышал, есть ли погоня. Один раз ему показалось, что по спине, меж лопаток его царапнули чьи-то пальцы – он визгливо вскрикнул и рванул ещё быстрее, хотя казалось, что и так уже предел.

Неожиданно лес оборвался, по сторонам раскинулось открытое пространство – серая выжженная земля, густо усеянная белыми обломками костей. Под ногой хрумкнул свод человеческого черепа, вдавившись в грунт мелкими ломкими осколками, словно яичная скорлупа.

В сотне метров впереди воздух расчерчивали ряды колючей проволоки, за ними возвышались массивные бетонные башни, увенчаные стальными куполами. Бронеколпак ближайшей вышки пришёл в беззвучное движение, плавно поворачиваясь в сторону бегущего Саньки Левченко пулемётной амбразурой. Левченко хотел заорать: «Не стреляйте!» - но из пересохшего горла вылетел лишь сдавленный хрип.

Рваная вспышка вырвалась из амбразуры, над головой Левченко под грохот пулемётной очереди прошлась жаркая волна, насыщенная свистом пуль. Он обречённо повалился лицом в горькую мёртвую землю и беззвучно заплакал.

Таллин – Крит – Таллин, 2006-2012

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com