ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ БЛЕСК БРИЛЛИАНТОВ

 

 

Глава 1

 

 

Июньский ветерок с ленцой пошевеливал занавесками, нехотя заглядывая в раскрытое окно. Ветер был по-летнему теплый. Это в комнате было прохладно. Старый кирпичный дом успешно сопротивлялся наступлению жаркого лета.

– Что мне надеть? – Татьяна металась по комнате.

Ну прямо к свадьбе готовилась! И что за проблемы у этих жещин?

Я смочил каким-то клеем расческу и задержался у зеркала. Она тут же прибежала с раскрытой губной помадой.

– Ну-ка подвинься!

В моей футболке! Но я промолчал по поводу футболки так же, как и по поводу зеркала. Мы с моей старшей сестрой мирно сосуществовали в течение восемнадцати лет. Временами она даже могла оказаться полезной ценными советами.

– Сними серьгу!

Я растерялся.

– Что?

Я поймал ее взгляд. Она смотрела из зеркала прямо на меня, скосив глаза. Они у нее красивые, как у нашей мамы. И ведь знает же! Сколько ни обзывай уродиной – ни за что не обидиться. Потому что знает. Каким я буду, когда догоню ее? А мы все-таки похожи: глаза, нос, губы… Я плотно сомкнул губы, как делает она, когда наносит помаду.

– Вынь серьгу из уха! Они решат, что тебе просто нечем привлечь их внимание. Им кажется, что это всего лишь уловка: к ней прибегают, по их убеждению, те, кто не может похвастать ничем другим. А значит, и умом тоже.

Тут и мама вмешалась.

– Значит, сами они не в состоянии проверить наличие ума другим способом? Но тогда им нужен не ум, а посредственность, – она вздохнула. – Сегодня в гениальность не верит никто.

Я послушался: в чем в чем, а в этом им можно было доверять.

К крикам детворы, врывавшимся в окно, добавился новый звук: шум въезжающего автомобиля. Окно выходило во двор. В нашем тесном дворе мог развернуться только один автомобиль. Он туда обычно и заезжал.

Но сестра почему-то считала, что мир должен жить только ее заботами.

– Это за мной!

Выглянув в окно, она отмахнулась, и в ее голосе прозвучало разочарование.

– Наш сосед! Вторую неделю обкатывает новенький «Мерседес». Надо же! – она вытянула шею. – Смотрите-ка, и номера поменял на престижные, денег не пожалел!

Мама строго взглянула ей в спину, подозреваю, она не питала к соседу симпатий.

– Вот и на здоровье! И хватит на него пялиться!

Ну что я говорил! Татьяна вот только слегка опешила.

– Что тебя так раздражает? То, что он ездит на «Мерседесе»?

На маму это было непохоже, она со всеми на короткой ноге. Но чем ей не угодил наш сосед, мы так и не узнали, она молча вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Сосед со своей семьей поселился недавно, купив квартиру этажом выше. Квартира была поболее нашей, у нас только три комнаты, а там целых пять. И вообще купить квартиру в таком доме, как наш, под силу не каждому. Моему деду, первому из Виняров в этих краях, она досталась, как инвалиду войны, да и то лишь потому, что ранение он получил на Малой земле. Это были годы Леонида Брежнева, Малую землю изучали в школах. Сейчас этим не принято кичиться. Перед приездом генсека в наш город он явился в тогдашнюю мэрию и настучал палкой. Те с перепугу тут же отдали ключи. Хотя на самом деле и воевать-то ему не пришлось. В первый же день так случилось, что снаряд разорвался прямо в траншее, он даже выстрелить ни разу не успел. Благодаря этому и выжил. Спустя две недели взвод попал в окружение и погиб. Так что о военных подвигах моего деда лучше не вспоминать вовсе.

Я бы рад продолжить, но история следующих поколениях Виняров еще меньше заслуживает на внимание, чем эта. Что поделаешь, если им изначально выпало не такое героическое время? Моя мать без малого тридцать лет простояла у прилавка, моя сестра кое-как заканчивала торгово-экономический и, кажется, собиралась замуж за такого же бухгалтера, как она сама. Думаю, она счастлива, много ли ей для этого надо? Я посмотрел ей в глаза: она счастлива? – Кажется, да!

Ну, отец, тот вообще отделался алиментами. Оставался я один.

 

 

Захлопнув за собой дверь, я равнодушно прошел мимо работающего лифта и стал спускаться, как обычно, лестницей. Облицованная мрамором, она дышала холодком. Я ведь говорил уже: дом у нас старый, добротный, не то, что нынешние коробки. Даже лифт еще тот, с раздвижной решеткой. Сейчас такие не ставят.

Господин Дзюбенко и его сын стояли внизу на мраморном полу в ожидании, когда подойдет лифт. Сосед, которого мама недолюбливала, выглядел, как обычный человек, уж не знаю, чем он ей не угодил. Среднего роста, не толстый, не худой. Волосы коротко остриженные, но ведь многие так ходят. Очень практично, и лысина меньше бросается в глаза, то ли есть,то ли нет. Красоты, может, и мало, так ведь не замуж она за него собралась! Ну еще лицо слишком загорелое, будто с юга вернулся. Нам-то южные пляжи не по карману.

Его десятилетнего сына Йоську редко видели без ссадин на коленях, как и меня когда-то (шорты доходили ему как раз до колен), а во дворе, так просто было не отличить от других мальчишек. Не понимаю!

Передо мной остались последние ступени. Я поздоровался, в ответ Дзюбенко-старший сдержанно кивнул. Но вот Йоська, тот меня поджидал. Не успел я поравняться, как он мстительно прищурился и наотмашь треснул меня по ноге.

– Ты куда исчез? – глядя исподлобья, спросил он.

Я пожал плечами. Дела, объяснил ему, готовлюсь к вступительным экзаменам. Шутка ли! Йоська прикусил губу и обиженно потупился.

Зато его отец, конечно, заметил, как он на меня посмотрел. Вдогонку я услышал его голос.

– Даня! Обожди секунду!

Я оглянулся, держась за ручку парадной двери. Едва шею не вывернув, Йоська тотчас последовал моему примеру. Но отец вручил ему хозяйственную сумку, которую нес в руке.

– Езжай домой один! Будете без меня обедать. Скажешь маме, я поехал прямо на работу: времени в обрез!

Тот тянул, ухватившись за решетку лифта и до последней минуты не сводя с нас обоих глаз.

Напрасно! Он так и не услышал ни слова. Мы оказались во дворе. Мои каждодневные джинсы остались дома, а футболка на Татьяне. Дзюбенко успел и на это обратить внимание.

– Так ты в университет?

– На собеседование, – ответил я вроде бы утвердительно.

– Выбрал уже специальность?

Я не колебался ни секунды.

– Мама хочет видеть меня банковским служащим.

– В самом деле? – он одобрительно качнул головой. – Что ж, умная у тебя мама, нечего сказать! Без куска хлеба не останешься. Прекрасный выбор!

Ему стоило добавить, что и обучение обходилось дешевле, к примеру, чем на юридическом или даже на медицине. Но я промолчал.

– А Йоська… – он пренебрежительно махнул рукой. – Один ветер в голове! Учится еле-еле, мне уже стыдно в школе появляться. Хоть на собрания не ходи. За лето надо ему обязательно подтянуться, в особенности по грамматике. Нанять бы репетитора, да боюсь, мало будет проку. Чему такого научишь, если он только в окно и смотрит?

Я встретил его глаза.

– Ты другое дело, – признался он, – тебя он будет слушаться.

Ага, вот оно что! А я все ждал, когда он карты откроет. Не затем же он отказался от обеда, чтобы поболтать про университет, нужен он ему!

– Что скажешь?

– Да, но я…

Он прервал меня, видимо, почувствовав мое смущение.

– Не спеши отказываться. Я буду платить по пятьдесят гривен в час. Не всякий репетитор мог бы рассчитывать на такие деньги.

Он еще надеялся этим произвести на меня впечатление! Мне пришлось подавить усмешку.

– Извините, это, конечно, очень соблазнительно, только сейчас у меня совершенно нет свободного времени. Университет, вы же понимаете! – ответил я, избегая смотреть ему в глаза, чтобы он не догадался, как глубоко мне наплевать на его щедрость.

Сосед скорчил гримасу. Я убежденно прибавил:

– В другое время я бы с радостью, но сейчас… Извините! Придется вам поискать кого-нибудь другого.

Кажется, минуту назад он был уверен, что способен меня осчастливить. А тут понял, что ничего не добъется, и разочарованно отмахнулся.

– Кого-нибудь?.. А мне казалось, ты совсем не против помочь своей семье. Да… Ну как знаешь!

Он резко повернул в сторону к своему новенькому «Мерседесу», забыв даже проститься.

– Даня! – вдруг окликнул он с полуоборота. – Но ты все равно еще подумай!

 

 

Я пообещал подумать и забыл о нашем разговоре сразу, едва перешел на другую половину улицы. Мне в душу закралась тревога: а вдруг меня не возьмут? Теперь, когда меня от моей мечты отделяли пятнадцать минут езды, сомнения стали грызть с новой силой. Я даже подумал, не повернуть ли обратно. Пропустил автобус, но в следующее все-таки вскочил, что говорило исключительно о моей наглости. Мне казалось, что всякий, кто на меня взглянет, тотчас догадается о моих дерзких планах. По моим расчетам, именно ближайший час за вычетом, разумеется, пятнадцати минут, должен был круто изменить всю мою жизнь.

У себя в кармане я все еще хранил газетную вырезку. Почему я ее не выбросил, ведь знал же наизусть? Это было объявление о замещении вакансий, его дала некая фирма, посылавшаяся на Нино Брутти, всемирно известного ювелира. Нино Брутти – крупными буквами, остальное помельче. Это тоже крупными: «требуются молодые, коммуникабельные, перспективные и т.д. сотрудники». Богом клянусь, если кто и подходил под названное определение, так именно я. Здесь каждое слово было обо мне! «Неважно, кто вы и чего успели достичь. Но если у вас есть организаторский талант, если вы мыслите творчески, если умеете дерзать, то это к нам. Мы поможем на деле реализовать ваши возможности». При всем при том я не сомневался, что желающих будет хоть пруд пруди. Кто не хочет ездить по всему миру, учиться, опять же за счет фирмы, в престижном университете, и наконец сделать блестящую карьеру? Такая перспектива открывается не каждый день. Разговорчивый господин, встретивший меня в прошлый раз, доходчиво объяснил, чего может добиться юноша вроде меня, если ясно поставить перед собой цель. Но только, разумеется, с помощью его фирмы. Первая встреча оказалась многообещающей.

Да, думал я тогда, слушая его, многие тут сидели и слышали то же самое. А в итоге чего они добились? Но я не такой, как они. Я способнее. Я своего добъюсь.

Он меня узнал.

– Ну что, принесли документы?

Я его тоже: совершенно лысый, но с живыми глазами, и фамилия у него противная, но звучная: Хариш. У меня на языке, пока я на него смотрел, так и вертелось это слово, с которым она ассоциировалась. Зато глаза, повторюсь, у него были живые. Зажечь он умел.

Прежде чем он успел еще раз закидать меня потоком слов, я вынул аттестат с отличием, который должен был находиться в настоящий момент в приемной комиссии университета, но вместо этого лег на стол Харишу, или как его там.

Я сообщил всем, что иду на собеседование, и отчасти это было правдой. Вот только на собеседование – куда? Университет – отговорка, ставшая дежурной. Превратиться на самом деле в протирающего штаны банковского служащего в очках то ли с минусом, то ли с плюсом? О нет! Хариш и не подозревал, что построил для меня ковчег.

Эта работа по крайней мере давала мне самостоятельность на первом этапе и возможность в будущем стать тем, кем я хочу стать. Не подчиняться обстоятельствам, а самому строить свою жизнь, вот мое кредо. На этот раз мой наниматель будто заглянул мне в душу.

– Молодому человеку, не имеющему средств, тяжело противостоять натиску судьбы, – загадочно прищурив подвижные глаза, напомнил он.

Мне льстило, что такому начинающему, как я, уделяют столько внимания, но вскоре я начал подозревать, что ему самому это нравилось. И похоже, его перестало волновать, понимаю я, о чем он говорит, или нет. Но все равно я старался не пропустить ни одного слова из его длинной речи, словно это было как раз то, ради чего я сюда пришел.

Под конец он все-таки нашел, чем меня порадовать.

– Вы неопытны, но зато в вашем арсенале есть еще такое прекрасное средство, как внешность, – он с явным сожалением погладил блестевшую лысину. – При вашем обаянии да еще бы умение работать с людьми… Ну ничего, мы вас научим. А дальше посмотрим, как вы этим воспользуетесь. Все теперь целиком будет зависеть от вас.

Я догадался, что принят.

Судьба дарит вам шанс. Не упустите его, молодой человек!

 

 

Итак, я начинаю новую жизнь, сказал я себе. Татьяна первая заметила во мне перемену.

– Ты весь сияешь, – сказала она, внимательно посмотрев мне в лицо, – как новая монета.

Но я не был еще готов сделать признание. Спроси она о причине, и мне пришлось бы снова выкручиваться. К счастью, у нее-то как раз не было настроения. Она в свою очередь скрыла от мамы, что охладела к своему хахалю, и не встречается с ним вот уже несколько дней.

Услышав телефонный звонок, она взглядом просила меня подойти, и если это будет он, я уже знал, что ответить. Но и он тоже перестал звонить. Все больше ее сокурсницы. А то позвонила школьная подруга нашей мамы. Татьяна пошла ей сообщить, а мне следовало дождаться, когда снимут трубку с параллельного аппарата. Собираясь вернуть трубку на место, я случайно подслушал обрывок разговора.

Сначала мама что-то рассказывала про университет и про золотую медаль. Значит, обо мне.

«Как я тебе завидую, – это был голос подруги. – Я со своими не могу сладить. Современная молодежь еще взбалмошнее и самоувереннее, чем в наше время».

«Куда там! – соглашалась мама. – Они хотят получить все и немедленно. Нет, мои дети не такие».

В этот момент я испугался и положил трубку. Мне лучше этого не слышать.

Зря она беспокоилась. Я проштудировал все, что мне удалось раздобыть в библиотеке, и сутки напролет старательно изучал проспекты, которые дал мне Хариш – и это вместо учебника по математике! Я с головой окунулся в ювелирное дело. Математику я так не учил.

Уже спустя неделю состоялся мой выход. Согласившись взять меня на работу, Хариш объяснил, что мне невероятно повезло, так как через неделю открывается выставка, в которой он принимает участие от лица Нино Брутти, и ему срочно нужен представитель. Все произошло очень быстро. Меня даже огорчило, что мне не устроили экзамен, как было обещано, впрочем, главный экзамен оставался впереди, когда я в качестве менеджера попал на первую в своей жизни выставку драгоценностей. И впрямь, я никогда не был ни в том, ни в другом качестве, но меня это больше не смущало. Мне показали мой стенд, и я тут же проникся гордостью, почувствовав себя частью великой империи под названием Нино Брутти. Это меня даже возвысило. Мимо меня теперь сновали господа вроде моего соседа Дзюбенко, и когда я с привычной легкостью сыпал терминологией миллионеров, а они стояли и слушали разинув рты, мне очень хотелось, чтобы после своих пятидесяти гривен в час он невзначай меня здесь увидел.

Одно плохо: время шло, а вот продать хоть что-нибудь несмотря на все мои старания никак не удавалось. О выгодном контракте я уже не говорю. Изнурительный день был потрачен впустую. Как и в самом начале, мой заработок составлял ноль гривен ноль копеек. Я из кожи лез, но их интересовали вещи практичные, и подешевле, на дорогие безделушки приходили только взглянуть. К концу второго дня я начал терять терпение.

Я уж совсем было отчаялся, да тут какая-то дамочка решила примерить бриллиантовое колье. Уже потом я сообразил: она и не собиралась его покупать, ей просто очень хотелось увидеть себя с ним.

Я польстил ей, сказав, будто с ним она будет неотразима, и что его блеск напоминает блеск ее глаз. Полный бред, но он произвел на нее впечатление. К тому же, уверен, никто еще с таким вдохновением не произносил этих слов. Подозреваю, что и лицо у меня прямо-таки светилось восторгом. Надо было лежать в гробу, чтобы спокойно это выслушать. Я с небывалым азартом продолжал расхваливать бриллианты. Она должна сейчас же растаять и купить у меня это колье!

Я видел, что ее тронула моя пылкость. Дамочка была в определенном возрасте, в свое время, должно быть, пользовалась успехом у сильного пола, а сегодня весьма страдала ввиду этой потери. Мой горящий взгляд мог напомнить ей что-то – не знаю, но может, веру в этот мир, как волна разбившуюся о прибрежные камни жизни? Та сильно ее потрепала: не то что колье, никакой макияж не спасал.

У дамы дрогнули густо накрашенные ресницы. Нет, по-моему, они вообще были накладные. Она со вздохом сняла дорогое колье и прошлась глазами по ценникам. Наверное, все-таки по ценникам, а не по самим украшениям, потому что выбрала самое дешевое, что у меня было: брошь с темным шестнадцатикаратным аметистом в золотой оправе.

– Покажите-ка вот это, – избегая моего взгляда, попросила она.

Я достал ее. Мне ничего не стоило переключиться на аметист, я мог бы с таким же успехом часами рассказывать об э́том камне, как и о бриллиантах, но в этот миг на меня нашла внезапная грусть, которую мне не удалось спрятать за эрудицией. Дама метнула в меня пронзительный взгляд и тут же быстро опустила глаза.

– Пожалуй, я ее куплю. Правда, у меня с собой нет такой суммы, но если вы согласитесь подождать до завтра…

Мне это снится? Теперь я не смог сдержать вздох облегчения.

– Конечно, конечно! – поспешил заверить я, боясь, как бы она не передумала. – Вам доставят ее по адресу, который вы укажете. Вместе с сертификатом… Вы сделали прекрасный выбор. Эта брошь обязательно должна принести вам удачу, – с уверенностью пообещал я.

 

 

Нет, все же осадок у меня, конечно, остался, и с ним я входил в офис Хариша. Приемная была пуста, но секретарша заявила, что у него посетители, и велела подождать. Сама же с какой-то папкой перешагнула порог кабинета, неплотно прикрыв за собой дверь: стоит ли утруждать себя, она ведь всего лишь на минуту!

Но и за минуту можно узнать много интересного. В приемную донесся голос самого Хариша.

– Ко мне еще кто-нибудь есть?

– Никого, – ответила секретарша, – только парень этот, новенький, которого вы взяли на прошлой неделе.

– Ах да! – видимо, дальнейшее предназначалось кому-то другому, не секретарше. – Я заключил договор с Нино Брутти. Хочу попробовать себя на рынке ювелирных изделий. Вдруг получится?

Ему ответил мужской голос.

– Почему ты бросил заниматься шампиньонами? Кажется, они давали неплохую прибыль. По крайней мере, на них всегда будет спрос.

– Шампиньоны портятся, а этот товар пролежит до скончания века.

– Ну… смотри, только поосторожнее с этим. Наша публика прижимистей, чем ты думаешь. Кольца, серьги, позолота – еще куда ни шло. Правда, это все мелочь для Нино Брутти. Ювелирные изделия… Гм… Конечно, интересная тема, но я бы на твоем месте не торопился.

Сомнением отдавало каждое слово. Но Хариш только рассмеялся.

– А мне-то что? Расходы оплачиваю не я – Нино Брутти. Вот пусть у него голова и болит. Лично я не вкладываю в это дело ни копейки.

Продолжение я не услышал: секретарша вернулась и на этот раз плотно прикрыла за собой дверь. Спустя еще пару минут вышел собеседник Хариша. Не обращая на меня никакого внимания, он спокойно пересек приемную и исчез за дверью, выходящей в коридор. Секретарша предложила мне войти.

Кабинет был тесный, стол, за которым сидел Хариш, находился в полутора метрах от порога. Отсюда и хорошая слышимость – интересно, он об этом забыл или нет?

Я думал, он тут же начнет оправдываться. Мое доверие к нему сильно пошатнулось за эти два дня. Меня жгла обида.

– Ну что, молодой человек? Брошь все же продал? Видишь, у тебя уже начинает получаться. Поздравляю с успешным началом!

Он улыбался. Я ушам своим не поверил: и это называется успех? Я засопел. Хариш приветливо кивнул на стул напротив; тот был еще теплым.

– Ну ладно, ладно! Признаюсь, я тебя сначала хотел испытать, прежде чем доверить серьезное дело! Надо отметить, справился ты на отлично! Зато теперь… – он полез в ящик стола и с торжественным видом вытащил пухлую папку, – я дам тебе настоящую работу. Держи!

Я недоверчиво взял новую пачку проспектов.

– Будешь заниматься туризмом! – как ни в чем не бывало продолжал Хариш. – Готовить группы к отправке за границу. Турция, Кипр, Египет… Ну как, нравится? – хитро прищурив глаза, поинтересовался он, в то время как я заинтригованно листал страницы, пестреющие видами отелей среди экзотической фауны Средиземноморского побережья. Ну кто же о таком не мечтал?

Резкие слова, приготовленные мной до того, как перешагнуть порог, куда-то исчезли. Я понимал, что здесь может крыться еще один такой же подвох, но ничего с собой не мог поделать. Надо было сразу бросить ему в лицо все, что накопилось, развернуться и уйти, хлопнув дверью. Подвело элементарное любопытство, хотелось узнать, что все-таки будет дальше, и вот…

 

 

Глава 2

 

 

А дальше было так. Я готовил группу из тридцати человек для отправки в Испанию – на заработки. Заминка была из-за виз. Но я полагался на Хариша, который меня уверял, что и в консульство у него есть ходы, и что его знакомый запросто решит проблему. В конце концов я его достал с этим знакомым. Тогда он направил меня к некоему Алексею Владимировичу, который, как оказалось, впрочем, занимал весьма скромную должность, и не в консульстве, а в отделе регистрации. Мои наихудшие опасения начали сбываться. Пока я из последних сил старался успокоить клиентов, перенося сроки со дня на день, дело прочно стояло на месте, никто даже и не думал им заниматься. Этот Алексей Владимирович, избавляясь от меня, словно от какого-то посыльного, на пороге кабинета равнодушно пожал плечами: «Я вашему Харишу ничего не обещал».

Уходил я, будучи вне себя от горя. Нет, мое отчаяние на самом деле не имело границ. Моя очередь была объясняться с моими доверителями, и, в отличие от названного Алексея Владимировича, я-то им всем кое-что обещал. Наилучшим выходом было бы сейчас сломать ногу, в глазах общества это меня оправдало бы. Но моя нога до сих пор оставалась цела, а расплата приближалась неумолимо.

Был там один, который сомневался больше других. На него шикали – у меня были союзники, особенно среди женской половины. Как я теперь посмотрю им в глаза?

«Все поначалу говорят красивые слова», – уныло вставлял он.

«Мы не все, – с гордостью за фирму отвечал я. – Скоро сами в этом убедитесь!»

Ну вот, теперь убедятся.

 

 

Они потребовали вернуть деньги. Хариш принял эту новость с благодушным спокойствием.

– Вернем, обязательно вернем. Так и передай.

На этот раз я ему не поверил.

– Значит, они могут их получить? – настойчиво поинтересовался я.

Хариш был невозмутим.

– Касса пуста. Пусть немного подождут.

Ага! Я был прав.

– Но это же их собственные деньги! – упрямо сдвинув брови, напомнил я.

– Ну так и что? Мы ведь не отказываемся. Сказал, вернем, значит, вернем. Когда? При первой возможности. Может, через неделю… Или нет. Лучше скажи им, пусть заглянут в следующем месяце.

 

 

– «В следующем месяце»? – повторил недоверчивый клиент и печально покачал головой. – Вот как! А этот месяц вы решили просто взять и вычеркнуть? Зря! Боюсь, что для вас он закончится немного раньше.

Они меня живым не выпустят, подумал я. Но больнее всего меня задели слова той, которая меня обычно поддерживала.

– Как вам не стыдно! Вы еще так молоды, а уже погрязли во лжи!

 

 

В своем парадном я не удержался, и оглянулся-таки: мне все время казалось, будто я слышу затылком чье-то настигающее дыхание. Я влетел к себе домой, не будучи уверенным, что они не придут следом. Меня всего трясло. Очевидно, меня не поколотили лишь потому, что я с позором бежал с поля боя. Хариш! Вот кого бы я сейчас растерзал.

Татьяна решительно преградила мне дорогу.

– Что случилось? На тебе лица нет.

Я себе представляю! К счастью, мамы не было дома. Сестре я еще мог признаться. Я думал, она или схватится за голову, или начнет меня ругать, по праву старшей сестры, но ничего этого не произошло. Она лишь сосредоточенно нахмурила брови, а узнав, что я так и не подал заявление в университет, тут же спросила, когда заканчивается прием. На секунду я растерялся: ведь я совершенно забыл об этом!

Ну конечно, университет! Какое счастье, что за тебя уже все давно решили!

– Где документы?.. Поехали, – отрывисто бросила она и потащила меня за собой.

Улица была пуста.

Надеюсь, за пять лет я полюблю банковское дело, подумал я, снова выходя из дому. По крайней мере оно не настолько опасное, как туризм.

 

 

Я готовился к экзаменам и уже совсем было выбросил из головы эту историю моего знакомства с Харишем, как совершенно неожиданно она всплыла в тот момент, когда я был уверен, что с этим покончено навсегда.

Однажды, проходя мимо витрины ювелирного магазина, я не устоял перед искушением и осторожно потянул на себя дверь. Иногда я это делал, но чисто из интереса, а не как раньше, ради какой-то цели. Это увлечение – вот все, что мне осталось на память после тех дней. Меня стало тянуть к камням с тех пор, как я научился понимать их красоту.

И вообще, приятно чувствовать свое превосходство, особенно когда рядом вызывающе одетые, напомаженные дамочки, с гордым видом разглядывающие содержимое витрин.

– Сколько в нем карат? – спрашивает одна такая у продавщицы.

– Около пяти, – отвечает та.

– А в этом?

Продавщица наклоняется.

– Четыре с половиной.

Дамочка удивлена.

– Как! А стоит дороже?!

Меня разбирает смех. Они думают, если камень небольшой, то и стоимость должна быть ниже. Какая наивность! И эти расфуфыренные вчерашние школьницы строят из себя светских дам! А я раньше еще смотрел на таких вот, которые выходят из «Мерседесов», как на звезд. Вот глупец!

Я скользнул рассеянным взглядом по аккуратному ряду дорогих украшений. В этом ряду – самые дорогие. Рубины ценятся кроваво-красные с фиолетовым оттенком – «голубиная кровь», сапфиры голубые или васильково-синие. Желтый оттенок понижает цену бриллианта, голубой повышает ее. Хотя настоящих камней тут раз-два, и обчелся. Больше гранаты, бирюза и всякие поделочные. Я узнавал их на расстоянии. Обнищал народ! И кошельком, и духом. Я начал уставать. Одна мелочь!

И тут я ее увидел. Что за чудеса? Я был уверен, что во всем городе только одна такая брошь и существует, и я ее сам продал той старухе с накладными ресницами… Или может, я сплю? Я даже глаза протер.

Аметист в золотой оправе. А золото очень идет к фиолетовому цвету аметиста. Почему раньше я этого не замечал?

Я перевел дыхание и подозвал продавщицу.

– Это настоящий темный аметист, – пояснила она, как будто я и сам не видел, – брошь работы Нино Брутти.

Она замерла в ожидании. Очевидно, она считала, что мною движет простое любопытство, и не спешила выдвигать витринное стекло, пока я не настоял.

Давно у меня так от волнения не дрожали руки.

Да! Это был тот самый шестнадцатикаратник. Работа на Нино Брутти не прошла для меня даром. За это время я кое-чему научился. Те же грани, те же переливы тонов. Каждый камень единственный в своем роде. Я его отлично помнил, много раз держал в руках. Вот только здесь он был гораздо дешевле. Я продал его за тысячу семьсот, а сейчас он стоил всего лишь тысячу. Сначала тысячу пятьсот, судя по перечеркнутой сумме на ценнике, потом тысячу триста, потом тысячу. Против моей тысячи семьсот: разница составляла семьсот гривен. Я все понял! Такова была цена моего успеха.

– Будете брать? – напомнила о себе продавщица, в этакой вежливой форме стараясь отнять у меня брошь, и тогда я вспомнил, что она уже не моя.

 

 

Я уже знал, что Дзюбенко обычно заезжает домой на обед, и улучил момент, когда под окнами появится его новый «Мерседес».

Я позвонил в дверь. Открыла его жена. Смерив меня вопросительно-высокомерным взглядом, дождалась, когда я потребую мужа. Из глубины послышался беспокойный голос Йоськи:

– Кто там?

Но г-жа Дзюбенко строго на него прикрикнула:

– Ешь и не высовывайся! Это не к тебе!

Дзюбенко-старший показался в прихожей, на ходу срывая салфетку. Я думал, он по крайней мере дома снимает галстук. В летнюю жару только укоренившаяся привычка могла заставить его терпеть такое неудобство. Я так увлекся изучением его галстука, что когда он посмотрел на меня, совершенно растерялся.

– Даня?

Звук его голоса привел меня в чувство. Я начал вспоминать, зачем пришел.

– Э-э… Ваше предложение еще в силе?

На что Дзюбенко-старший пошире раскрыл дверь.

– Входи!

– Но только деньги вперед! – поспешно предупредил я, одной ногой перешагнув порог; я уже полностью себя контролировал.

Он понятливо кивнул, прячя улыбку и закрывая за мной дверь.

– Не съешь котлету – не получишь мороженое, – снова услышал я.

Пахло жареным. По крайней мере, не тефтелями. Что я действительно ненавидел, так это тефтели. Хотя подозреваю, что Йоська так же относился к котлетам.

– Сюда, – Дзюбенко увел меня подальше от столовой, где, как я понимаю, был Йоська. Мы оба не хотели, чтобы этот торг слышал его сын.

Я держал руки в карманах, это придавало мне уверенности.

– Итак, тебе понадобились деньги, – догадался он. – Сколько?

 

 

Тефтели я возненавидел, когда мама стала приносить их, уже почти готовые, от одной ведьмы, старой карги, у которой она подрабатывала в качестве домашней прислуги. Неделю она, неделю ее знакомая, полгода назад предложившая ей эту работу. Нам нужны были деньги. Я был против, но она все равно копила на мое обучение.

Они прозвали ее шейхиней. Ее муж погиб где-то в Арабских Эмиратах, и теперь оттуда шейхиня получала пенсию, которой хватило бы, чтобы у нас прокормить десятерых. Сама палец о палец не ударила. Но, естественно, оправдывала такое положение вещей, говоря, что «это ей компенсация за кровь мужа». Всего лишь на часть этих денег она содержала собаку и прислугу. Отработав недельную смену продавщицей в магазине, всю следующую неделю моя мать готовила, убирала, выгуливала собаку и терпела капризы вздорной мегеры. Старуха, одной ногой стоящая в могиле, тщательно проверяла чеки из магазина и требовала замерять термометром температуру чая. Понимая, что они должны были к ней испытывать, она им отвечала взаимностью.

Она-то и заставляла маму готовить эти самые тефтели. Беззубая ведьма не могла осилить бифштекс, поэтому нам тоже приходилось ими давиться. Мама знала, как я их ненавижу, но каждый раз просила у меня прощения и обещала, что это в последний раз, а через два дня все повторялось сызнова.

По крайней мере сегодня я их есть точно не буду. Мама пришла уставшая из магазина и сразу начала разогревать холодный картофель.

– Кто-нибудь еще будет ужинать?

Она и сейчас не забывала о нас! Нет, мы с Татьяной поели. Она перехватила булочками по дороге, а я отварил себе пару подозрительных сосисок из папье-маше и проглотил их с кетчупом. Уж лучше безвкусные сосиски, чем шейхинины тефтели.

– Наш сосед сверху предложил мне давать уроки его сыну оболтусу, – сообщил я деланно безразличным тоном. – Обещает платить по полтиннику за каждый час.

Я не знал, что это произведет такой эффект. Мама изменилась в лице.

– Это какой сосед?

Я смутился, почуяв неладное.

– Дзюбенко.

– Ну так откажись, – потребовала она спокойным, но твердым тоном, и увеличила огонь. Масло сердито зашипело, растекаясь по сковородке.

– Почему, мама? Что здесь плохого? Нам ведь нужны деньги! – я даже к этой уловке прибег, зная, как она мечтает видеть меня студентом университета.

В другое время она бы смягчилась, но сейчас и это не помогло.

– Деньги – моя забота! А ты не смей к нему подходить!

Я глазами попросил помощи у сестры.

– А в самом деле, почему бы Дане не позаниматься с мальчиком? – осторожно поддержала она меня.

– Хватит! И слышать ничего не желаю об этой семье!

По кухне разошелся запах подгоревшего картофеля. Мама яростно принялась скрести по дну сковороды.

– Ну хорошо! – она в сердцах швырнула вилку, и так картофель уже не спасти. – Вы хоть знаете, чем этот ваш… господин Дзюбенко зарабатывает себе на жизнь?

Я безразлично пожал плечами: а мне-то какое дело?

– Ну так поинтересуйтесь! – продолжала мама. – Его квартирный бизнес того стоит. Ваш сосед скупает жилье у опустившихся алкоголиков: сначала заносит им ящик водки, а через неделю, когда они теряют человеческий вид, является с нотариусом. Он попросту превращает их в бомжей. Теперь ясно?

Наконец она сказала то, что вертелось у нее на языке. Запала незграбна тиша. Татьяна потупилась, что же касается меня, то мне было над чем задуматься.

Вернувшись в свою комнату, я кинул безнадежный взгляд на антресоль шкафа, забитого одеждой: внутри ее в полумягком сиреневом футляре из чего-то там была спрятана брошь – аметист в оправе из золота.

 

 

Несмотря на дружбу с Йоськой, раньше мне никогда не приходилось бывать у них дальше порога. Подозреваю, что его мама меня недолюбливала, как и вообще друзей, которых он выбирал себе сам. В его комнате я обнаружил нечто висящее на стене, на самом видном месте. Это было написанное им собственноручно торжественное обязательство: «я, такой-то, даю обещание во всем слушаться родителей, не хулиганить, не сквернословить, переходить улицу только на зеленый свет, учиться не хуже, чем на шесть баллов и т.д.». Целых двенадцать пунктов. А внизу приписка: «выполнив все эти условия, в конце недели я получу пять гривен на карманные расходы».

В свое время я мог просить и больше, и никто при этом не ставил мне условий. Йоська занервничал и попытался меня оттащить от стены, но поздно: я уже успел прочесть.

Заодно я представил, как его добропорядочный отец носит водку алкоголикам.

У меня с собой была книга о маленьком скитальце, семью которого коварные злодеи хитростью позбавили крыши над головой. Лишенному крова, ему приходилось жить в грязных клоаках, терпеть нужду и побои. Когда-то она и меня заставила переживать.

– Ну вот, – сказал я, – начнем с диктанта.

Йоська с готовностью придвинулся к столу и раскрыл тетрадь.

Я нашел страницу, где бездушные злодеи выгоняли из дому неспособных платить бедняков, пуская их по миру.

Искоса я следил за тем, как лицо Йоськи, пыхтевшего над тетрадью, мало-помалу становилось серьезным и даже хмурым. Я выбирал самые пронизывающие строки. Я расчетливо держал паузы в нужных местах. Наконец Йоська засопел, как будто лично ему нанесли оскорбление.

– Почему бедняки позволяют негодяям так с собой обращаться? Почему они не оказывают сопротивления?

– Они ничего не могут сделать, – ответил я, прячя улыбку. – Они обмануты. Теперь закон против них.

Йоськины пальцы сжались в кулаки.

 

 

Глава 3

 

 

Татьяна снова собиралась на свидание, вот только не уверен, что с тем же парнем.

– Когда ты пригласишь его к нам? – поинтересовалась мама.

– Еще не время!

– А когда наступит время? Вы все думаете, будто жизнь бесконечна! Но она может оборваться в любой момент.

Мы с сестрой переглянулись, у меня, по-моему, так даже челюсть отвисла. Что это с ней?

Честно говоря, я его и сам ни разу не видел, только видел однажды, как он ее подвозил. Все, что мне удалось рассмотреть, так это его синий «Запорожец». Не «Таврию», а именно доисторический «Запорожец», если верить Татьяне, доставшийся ему по наследству. Прижимистый отец берег его как зеницу ока, благодаря чему он и дожил до сего дня. Не отец, разумеется – автомобиль.

С улицы донесся гудок. Вытянув шею, я выглянул из-за спины сестры: въезд во двор перегородил синий, как вечернее небо, «Запорожец».

Татьяна засуетилась.

– А я еще не готова!.. Братец, одолжи свитер!

– Еще чего! – возмутился я. – Мне он самому нужен!

– А мне нужнее!

– Зачем он тебе? У тебя своего тряпья полно!

– Мы собираемся на пикник. Не одевать же мне парадную блузку!

Но я-то знаю, как было на самом деле. Она не могла носить одно и то же платье два месяца подряд. О, женщины! Им обязательно нужно пускать пыль в глаза.

– Эй, что ты там роешься?

Но я опоздал. На пол посыпалась моя одежда, а вместе с нею лиловый футляр, в котором лежала брошь.

– Не смей к нему прикасаться! – завопил я.

Она послушалась? Как бы не так! Ее только раздразнила моя попытка отнять у нее вещь.

Заинтригованная, она раскрыла футляр, едва ухитрившись вывернуться из моих рук. Я застонал и схватился за голову.

Ее шок невозможно передать. Она сидела неподвижно около минуты над брошью, стоившей нашего месячного семейного бюджета.

 

 

– И что ты собираешься с этим делать? Все равно надо признаваться.

Мы сидели на кухне и обсуждали возникшую проблему. Татьяна настаивала на том, что если сейчас же не рассказать маме, брошь придется выбросить.

– Да? – огрызнулся я. – И где я взял деньги? У нашего соседа? Спасибо за совет!

– Ну тогда поезжай на озеро или поищи ближайший канализационный люк. Не вижу другого выхода.

Я пожал плечами.

– Ты можешь сказать, будто его подарил тебе твой ухажер. Я не стану возражать.

– Еще лучше! – фыркнула она. – Парень, который дарит девушке дорогие подарки!

– Скажешь, будто он сделал тебе предложение.

– Он сделал мне его на самом деле.

– Вот как! – я чуть не прыснул со смеху. – Это тот, которого ты бросила? Значит, средство подействовало!

– Он меня любит.

– Поэтому ты опять с ним? Что, правда, тот самый хахаль?

– Перестань так называть моего будущего мужа!

– Прости, я забыл.

Мне пришлось-таки отвернуться, чтобы спрятать ухмылку. Я взял себя в руки.

– Ну вот, ему-то как раз сам Бог велел.

– Вот как раз у него ни гроша за душой!

– К счастью, она этого не знает.

– Он еще студент, откуда у него деньги?

– Мало ли студентов, которые подрабатывают?

Татьяна вздохнула.

– Глупости! Он никогда не согласится на эту ложь. Он не такой сумасшедший, как ты. Оставь его, пожалуйста, в покое!

– Он бы никогда и не сделал тебе такой подарок, верно? – задумался я.

– Сам будешь расхлебывать, – предупредила Татьяна. – Скажешь ей правду.

Я возмутился.

– Сказать правду? Ни за что!

– Скажешь! – настаивала она.

– Нет!

– Да? Сейчас посмотрим.

Она схватилась и выбежала из кухни, я хотел ее догнать, но на пороге передо мной выросла мама.

– Что здесь происходит? Что за шум?

Все! Я покорно вернулся на свое место и стал ждать, как развернутся события дальше.

Сестра снова вошла, полная решимости, и направилась к нам. У нее было что-то в руке, но я это понял лишь в последнее мгновение.

– Вот, пожалуйста!

На стол лег знакомый сиреневый футляр. Татьяна одарила меня торжествующим взглядом.

– Что это? – мама присела и ничего не подозревая потянулась к футляру.

Я не препятствовал. Пусть все идет своим чередом.

Открыв футляр, мама застыла в полном недоумении.

– Что это значит? – спросила она еще раз, оглянувшись на Татьяну.

Но ее голос звучал ровно. Я догадался: она сочла, что это всего лишь стекло. Татьяна меня опередила.

– Это настоящий аметист. Хочешь убедиться?

Мама осторожно прикоснулась к броши.

– В нем шестнадцать карат, – многозначительно уточнила сестра.

– Камень, пробуждающий любовь, – прибавил я. Кому, что.

– Кто тебе это сказал? – тотчас поинтересовалась мама.

Я, естественно, промолчал. Моя образованность не ко времени. Да и мама другое хотела услышать. Она все еще пытала Татьяну.

– Ну так?.. Откуда она у вас?

Та встретилась со мной глазами. Они у нее злорадно сияли.

– Пусть лучше Даня объяснит.

Я сгримасничал и с недоумением развел руками. Мама ждала, Татьяна, безусловно, тоже.

– Я здесь ни при чем, – солгал я. – Это принес посыльный из магазина.

– Из какого магазина? – автоматически переспросила мама.

– Не помню! У него был наш адрес. Он назвал твое имя и даже фамилию. Что мне оставалось делать? Я расписался. Он ушел, оставив вот это. Но я и понятия не имел, что внутри, пока мы с Татьяной…

Мама округлила глаза.

– Что, никакой открытки, ничего?

– Как видишь!

Мама растерялась. Ее одолевали сомнения. По большому счету ей все еще хотелось думать, что тут кроется какая-то ошибка.

– А квитанция? – вспомнила она с надеждой.

Она старалась хоть за что-нибудь ухватиться. Я, наоборот, следил за тем, чтобы этого не произошло.

– С моей подписью?.. Что ты, он унес ее с собой, – ответил я огорченным тоном.

Выходило так, что футляр с брошью единственное, и, как на мой взгляд, неопровержимое доказательство, что посыльный все-таки здесь был. Как только мне надоело отвечать на вопросы, я в сердцах бросил:

– Не думаете же вы, в самом деле, будто я ее сам купил?

У мамы был совершенно растерянный вид. Татьяна беззвучно апплодировала мне за ее спиной.

– Мама! Кто-то пытается оказывать тебе знаки внимания? – предположила она.

Мама промолчала. Решительно отодвинув от себя брошь, словно отказываясь ее принять, она вдруг встала из-за стола, вышла и закрылась у себя в комнате.

 

 

За окном давно светил месяц и уличные фонари. Мы с Татьяной сидели на диване, тупо уставившись в телевизор, когда мама снова показалась из своей комнаты. Неслышной походкой она вошла и тихо села между нами. Никто не обронил ни слова. Мы пошевелиться боялись, а я, так не сводил глаз с экрана телевизора. Он один только и распинался, отдуваясь за всех нас.

Вдруг мама кашлянула. Я насторожился.

– Ты была права, дорогая, – это первое, что произнесла она, голос у нее был спокойный. – И на тебя я зря напустилась, Даня. Извините, оба. Мне нужно было сразу вам сказать: да, я знаю, кто это прислал.

Вот так номер! Хорошо еще, что я сидел отвернувшись, а то бы ни за что не выдержал ее взгляда. Кажется, дело принимало неожиданный оборот.

– Еще до знакомства с вашим отцом моей руки добивался один молодой человек, – призналась она. – Мне тогда еще не исполнилось и двадцати, я была очень молода и наивна, а стало быть, жизнь представлялась легкой и красивой. Он был ее олицетворением, моим идеалом: прекрасный юноша, начитанный, образованный. Нет, я знала, что случаются и трудности, но всерьез в них никто не верит. Особенно в таком возрасте. Спасибо родителям, они знали больше меня. Их не устраивал его род занятий. К тому времени он успел закончить музыкальный колледж, играл на скрипке и мечтал о консерватории. Слабый аргумент! Они сказали: что это за профессия – скрипач? Музыка, это прекрасно, но как он думает содержать семью? И я вышла замуж за водителя такси.

Татьяна не удержалась.

– Надеюсь, теперь ты об этом не жалеешь?

– Ну что ты! Вот моя награда! – и мама обняла нас с сестрой.

– А что стало с ним? – прокашлявшись, спросил я.

– Он уехал и, как мне казалось, исчез навсегда… Я думала, он меня забыл. Видите, как я ошибалась! Двадцать пять лет он потратил на то, чтобы сделать мне дорогой подарок. Свидетельство материального достатка. То единственное, что стало причиной, почему я ему тогда отказала. Для него это не значило ровным счетом ничего. Ему нужна была только музыка. Он должен меня презирать! Вот он и швырнул мне его, воспользовавшись посыльным, даже слова не написав.

– Он не хотел снова появляться в твоей жизни, – осторожно предположила сестра.

– Господи, да он уже вторгся! Эта брошь – насмешка, оплеуха: «на, получай свою брошь!» Или нет: «смотри, кем ты пренебрегла! Я добился всего, что для тебя имело значение, но прошлого не вернуть!» Нет, он меня презирает! – настаивала мама, почему-то выбирая самое худшее, что может быть. – Почему он не прислал хотя бы открытку?.. Ладно! Раз вы так считаете… Я напишу ему, пошлю слова благодарности. Это ведь не будет выглядеть, будто я хочу возобновить нашу дружбу, правда? В конце концов, не такая уж я гордячка. Но если он не ответит, значит, я этой дружбы недостойна.

Я всерьез забеспокоился.

– А стоит ли? Может, это и не он вовсе?

– Нет, нет, это может быть только он!

Я развернулся было к ней, но встретился глазами с Татьяной, сидевшей по другую сторону, и закусил губу. Мы хорошо понимали друг друга. Она думала о том же, о чем и я.

 

 

Если не брать во внимание, что я сам купил эту брошь, мама, конечно, была права. Шестнадцатикаратный аметист! Не бриллиант, но все равно настоящий драгоценный камень. Оправа тонкая, но золото есть золото. Ее скрипачу было чем швырнуть в лицо.

Правду говоря, я никак не ожидал, что моя вынужденная шутка приведет к такому результату. Я бы предпочел, чтобы остался неизвестный даритель. Интрига была бы мне на руку. Но мама села писать письмо, и я понял, что это серьезно.

Это было на следующий день. Подписанный и запечатанный конверт она вложила в сумочку, Татьяна увидела и тут же вызвалась отнести на почту.

– Мне по пути, – заверила она, вдруг вспомнив, что не купила хлеба.

Она не знала, что мама купила сама.

– Не стоит, – мама раскрыла полиэтиленовый кулек, – я уже позаботилась.

Татьяна могла назвать любой предлог, но хлеб все испортил. Как неудачно!

– И потом, мне нужна твоя помощь, – продолжала мама, – я одна не управлюсь на кухне… А это оставь, Даня сходит.

Что?

– Ты же собирался в библиотеку! – с удивлением напомнила она.

Ах да! Час назад я и вправду предупредил, что хочу позаниматься: на самом деле мне предстоял урок с оболтусом Йоськой.

– Ну вот, по дороге и опустишь в ящик.

– Конечно, конечно! Не волнуйся.

Мне не терпелось узнать, как далеко уехал бывший друг моей мамы, при ней интересоваться было неудобно, но зато на лестничной клетке первым делом я полез за конвертом. Мое нетерпение было вполне объяснимо.

Фу, облегченно вздохнул я, Ивано-Франковск! Три часа езды. А мог ведь забраться куда-нибудь в Россию, такие, как он, часто уезжали на север, за деньгами или карьерой, там и оставались. Тогда еще не было границ.

В Ивано-Франковск я могу смотаться без проблем, никто даже и не заметит. Все равно, что сходить в библиотеку. В крайнем случае, Татьяна меня прикроет: скажет, будто я пришел, но потом снова куда-то исчез. Только что. Мама и так работает по двенадцать часов, кроме недостатков, в этом есть свое преимущество.

 

 

В свою очередь Татьяне хотелось думать, будто во всем виноват я один. Она охотно приняла бы любой план действий, при условии, что выполнение останется за мной. Ради этого она и денег не пожалела на дорогу, выделив со своей скромной стипендии. Мама еще была дома, поэтому я вышел с тетрадью подмышкой, чтобы не вызывать подозрений, выбросил ее в первый попавшийся мусорный контейнер, сел на утренний поезд, и к полудню был уже во Франковске.

Таксисты при выходе, как и у нас, наперебой предлагали свои услуги, но мне нужно было экономить. Я отказался и лишь назвал адрес. Таксист нехотя кивнул в сторону моего автобуса.

Я сошел на углу и неторопясь прошелся улицей, на которой двадцать пять лет тому, а скорее всего, и поныне, обитал мамин скрипач. Хорошо, что она этого не видела. Мало деревьев, зато много кирпича. Глухие дворы, в их закоулках всегда пахло подозрительно. Вообще, как я заметил, это был квартал не из лучших. Неопрятный вид дома заставил меня точно так же думать о людях, которые в нем жили, хотя как раз это слишком часто не соответствует правде.

С полотенцем в руках, мне открыла полная тетка в шлепанцах на босу ногу, расстегнутый подол халата оголял колени – было бы что показывать! Я спросил Анатолия Васильевича и не успел ничего больше сказать, как она, впуская меня, зычным голосом позвала кого-то из глубины; спустя мгновение еще раз.

– Ну что ты там возишься? Выйди поговори! К тебе клиент!

Откуда-то лениво выполз грузный мужчина с красным лицом, без рубашки, в майке, пот блестел на его плечах, только мне кажется, не от работы, а от жары. На улице и впрямь было градусов тридцать. Я сам изнывал.

– Проходите! – кинула она мне ласковей, чем ему. С первой же минуты я понял, что он у нее под каблуком.

Скрипач выжидающе уставился на меня.

– Вы Анатолий Васильевич? – переспросил я только затем, чтобы выиграть время: все, что я собирался сказать раньше, сейчас оказалось неуместным.

Вероятно, он решил мне помочь.

– Я тебя не припомню. Мы договаривались?

– У меня к вам дело.

– Ко мне все приходят по делу. Ну выкладывай, что у тебя там?

Его тон сбил меня с толку. Не так я представлял себе наш разговор. Он держал меня в прихожей.

– Могли бы мы с вами поговорить?

Догадается пригласить в комнату, или нет?

– О Господи! – скрипач закатил глаза. – Присылают тут… Как фамилия?..

Я назвал ее девичью фамилию, новой-то он не знает наверняка. Но скрипач покрутил головой.

– Гм, что-то не припомню такой.

– Людмила Петровна, – уточнил я, надеясь, что сейчас-то он вспомнит.

Но он опять состроил гримасу.

– Все равно! Странно, не первый год на кладбище, вроде все могилы знаю. Ну да ладно! Что тебе надо: обложить дерном, поставить ограду? Говори сразу!

Я обомлел.

– Извините, только у меня пока еще все живы!

Скрипач разозлился.

– Тогда что ты мне голову морочишь!

Пора мне было уже признаться, но тут он свел брови к переносице.

– Как ты сказал? Людмила Петровна?.. – он посмотрел на меня пристальным взглядом. – Ты что, ее сын?

Тут уж ему действительно ничего больше не оставалось, как пригласить меня в комнату. Жили они неплохо: толстые ковры, хорошая мебель, современный телевизор. Нам до них далеко. Пока я примерялся, где бы сесть, он достал начатую бутылку водки.

– Выпьешь?.. Или ты решил пока воздерживаться? – спохватился он.

– Не спаивай его! – показалась голова толстой тетки. – Видишь, он не пьет!

Смущенный скрипач дал задний ход.

– Да разве ж я его заставляю? Тоже мне! Парень взрослый. Мое дело предложить.

Я не переставал удивляться.

– Мама рассказывала, вы были музыкантом.

Присаживаясь напротив меня, он сокрушенно качнул головой.

– Кем я только ни был!.. – помявшись, он все же признался. – В оркестр меня так и не взяли. Предлагали играть на свадьбах. Но я пошел работать на кладбище, чтобы ничего не напоминало мне о моих прежних увлечениях.

Он говорил о музыке, как об увлечении!

– Так ты ее сын? – повторил он вопрос, словно ему больше не о чем было спросить.

Я знал, что он не сделает ни шагу навстречу, и мне самому придется начать с признания.

– Кто-то прислал матери в подарок дорогую брошь: шестнадцатикаратный аметист в золотой оправе.

– И кто же? – равнодушно поинтересовался он, еще не догадываясь, куда я клоню.

– Неизвестно, – пожал я плечами, – ее принес посыльный из магазина.

– Да, из этих правды не вытянешь, – поддержал он меня.

– Хотя… мама уверена, что это сделали вы.

Я рискнул встретиться с ним глазами и увидел, как у него вытянулось лицо.

– Что ты несешь?

Нет, сам-то он и рта не раскрыл, по-моему, он просто лишился дара речи. Это был голос его жены.

Я ожидал всякое услышать, но эта фраза заставила меня поспешно взять слова обратно.

– Нет, я допускаю, все это может оказаться плодом ее фантазии…

Тут и к моему собеседнику вернулся голос.

– Ты что, парень, совсем рехнулся? – возмущенно присоединился он к своей спутнице жизни. – Кому из вас такое в голову взбрело? Покупать драгоценности! Бред! Или я, по-твоему, кто: Монте-Кристо? Некуда денежки девать, что ли?

Вытирая пухлые руки о полотенце, переброшенное через плечо, его жена своей массой надвинулась прямо на меня: по-моему, она затем вытирала руки о полотенце, чтобы не испачкать мою рубашку.

– Зачем ты приехал?

– Я? Простите, но я не понимаю…

У меня даже во рту пересохло и язык прилип к гортани. Вот так мегера! Стоит ли удивляться, я бы и сам к такой попал под каблук. Ее вежливость как рукой сняло, едва она увидела, что я никакой не клиент, а по ее мнению, даже скорее наоборот.

– Не понимаешь? – наступала она. – Ах ты мой цыпленочек, вы на него только полюбуйтесь! Ну так я тебе объясню. Что она тебе сказала: будто он твой отец? А может, ты сам так решил? Вот, дескать, очень кстати объявился богатый родитель, почему бы не познакомиться? А? Что молчишь?.. Или того проще: какая разница, кто он тебе на самом деле, ради такого случая можно ведь и приврать. Просто решил на всякий случай пошантажировать. Гениально, правда? Я тебя насквозь вижу!

Я с надеждой смотрел на скрипача. Я думал, что в такой-то момент он меня не бросит на поталу, я бы на его месте не выдержал, но этот рохля предательски молчал, стараясь быть тише воды, ниже травы, пока его мегера метала молнии. Я с досадой подумал о маме. И в кого она только влюбилась?

Скрипач пришел мне на помощь совершенно неожиданно.

– Эй, да ты взгляни на него, – спохватился он. – Сколько мы не виделись с его матерью? Мы с тобой, если не ошибаюсь, уже двадцать… четыре года, как вместе. Ему столько не будет.

Та призадумалась.

– Гм… А ведь верно! Да уж, не повезло ему! – оскалила она зубы, глядя на меня. – Но тогда зачем же он приехал?

– А я почем знаю? – отмахнулся скрипач. – Пусть он сам скажет. Что тебе надо, парень?

 

 

Знакомые названия мелькали в обратном порядке. Только солнце попрежнему слепило глаза. Было четыре часа пополудни. Поезд увозил меня из Ивано-Франковска домой.

Мама, мама! И кого ты только себе нашла? У меня был непростой выбор. Что хуже: оскорбить любовь или быть брошенной гением?

В моем кармане лежало неврученное письмо, я достал его, сдерживая слезы, расправил невскрытый конверт, затем просунул в окно и порвал в мелкие клочья. Выхватывая из рук, ветер разносил их по миру, так чтобы уже никто и никогда не смог его прочесть.

 

 

У сестры глаза полезли на лоб.

– Главный дирижер?

– Ну да! – лично я не видел в этом ничего странного.

– Успех, слава. Концерты, конкурсы, цветы, овации… Она скажет, что никогда о нем не слышала, – усомнилась Татьяна.

– Потому что не интересовалась музыкой.

– А теперь?

– Который час?

Татьяна инстинктивно взглянула на часы.

– Как тебе кажется, – язвительно продолжал я, – что она сейчас делает: прогуливается под руку с музыковедом или моет у шейхини полы? А когда закончит мыть полы, куда отправится: домой или, может, в филармонию?

– Ну хорошо, допустим, – она попыталась зайти с другой стороны. Вообще, мне кажется, Татьяна была в глубине души со мной согласна, а возражала лишь затем, чтобы убедиться в моей правоте. – С этим понятно. А почерк? Он может быть ей знаком. У нее даже могли сохраниться его письма с той поры.

Я задумался. Она права, такая вероятность была. Сестра нащупала уязвимое место и, видя, что я медлю с ответом, победно усмехнулась.

Нет, она меня все-таки недооценила.

– Могли, конечно, – вдруг согласился я. – И почерк она не забыла, скорее всего.

– Ну так?.. – Татьяна растерялась. По глазам было видно: чувствовала, что не удалось меня поймать, но еще терялась в догадках, что я на этот раз придумал.

– А мы сделаем его слепым!

Татьяна часто заморгала глазами.

– Но тогда как же письмо?

Я усмехнулся.

– Поэтому письмо за него напишет его сын.

– То есть ты?

За кого она меня принимает? Я состроил презрительную гримасу.

– Конечно, нет! Не беспокойся, эту проблему я решу.

С небольшим опозданием меня охватил восторг. Идея была во всех отношениях блестящей, я и сам не ожидал.

– Слепой музыкант! – мечтательно застонал я. – Как здорово! Совсем как Рей Чарлз! Теперь наша мама сможет им гордиться.

 

 

Глава 4

 

 

Я опасался, что после первого же занятия Йоська охладеет к учебе, но прошло две недели, а он продолжал смотреть мне в рот, словно мы играли, а не занимались этим всерьез.

– Сегодня мы с тобой напишем диктант, – предупредил я, раскрывая толстую книгу. – Посмотрим, чему ты научился за это время.

Йоська послушно раскрыл тетрадь. Я начал с обычного приветствия. Один уже немолодой человек обращался к немолодой женщине, с которой был когда-то знаком – слишком давно. Это было его первое письмо спустя двадцать пять лет, в течение которых они ни разу не виделись. В первых же строках он признался, что ослеп вследствие какой-то там болезни, и вынужден прибегнуть к помощи сына, чтобы ответить на ее письмо. Дальше – слова благодарности за то, что она согласилась принять его скромный подарок (скромный в сравнении с тем, на что она заслуживает), а уж затем – подробности из его жизни.

Тут я вспомнил, что рассказал мне скрипач. «Меня не хотели принимать в оркестр, – писал Йоська под мою диктовку, – но я был настойчив. Играл, где придется. Я сказал себе: если я смирюсь, они сочтут это доказательством своей правоты. Нет, я не доставлю им такого удовольствия! Я покажу, кто из нас прав. Ткну их мордой в грязь!»

Кажется, я немного переборщил. Йоська взглянул на меня недоверчиво. Но теперь уж поздно было.

– Здесь так написано, – смущенно пожал я плечами.

Он попытался заглянуть ко мне в раскрытую книгу. Я щелкнул его по носу.

– Эй, не подглядывай!

Йоське ничего больше не останется, как принять все на веру. Я продолжал.

«Напротив филармонии находился погребок, в котором собиралась вся тамошняя публика, одни меломаны. После концерта они любили зайти на чашку кофе. Мне удалось устроиться туда посудомойщиком. Позже я уговорил хозяина, и он позволил мне играть на скрипке, разумеется, в свободное время. И разумеется, мне за это никто не платил. Зато я мог подстраиваться под концерты, проходящие на другой стороне улицы. После них публика попадала ко мне. Ей было с чем сравнивать! В другой раз люди приходили слушать меня, а не их.

Однажды они провалили концерт, и им-таки пришлось меня взять. Спустя год я уже играл сольные партии, а когда дирижера, отказавшего мне, с почестями отправили на пенсию, занял его место».

Йоська трудился высунув язык. Уже исписал две страницы. Так много? Надо бы его пожалеть, подумал я. Слишком быстро я диктую. Пусть немного отдохнет.

Я сделал паузу. Не поднимая головы, он проворчал:

– Одинаково это все вранье!

Я обомлел. Такой пощечины я от него не ожидал.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что слепой не может руководить оркестром.

– Это почему же?

– Дирижер или нет, но он должен смотреть в ноты.

Ах вот оно что! Но я стоял на своем.

– А как же, в таком случае, Гендель, Рей Чарлз?

– Гендель был прежде всего композитор, и он потерял зрение только к концу творческого пути.

И откуда у ребенка такие познания?

– Ну хорошо, а Рей Чарлз? – не уступал я. Меня тоже не так-то легко было сбить с толку. Слава Богу, вчера я успел освежить память, взявшись за энциклопедию.

Но Йоська! Он меня удивлял.

– Или глаза, или железный характер. Таких, как он, единицы.

– Вот видишь! – обрадовался я. – Читать ноты с пюпитра может каждый. А ты попробуй выучи наизусть! – я заглянул в свою книгу. – Ну вот, я был прав. Дальше он пишет: «Я уже тогда начал терять зрение, правда, они этого не знали. Мне приходилось заучивать партии наизусть, перед каждым концертом я проводил бессонную ночь...»

– Я тоже занимаюсь музыкой, – вздохнув, неожиданно признался Йоська.

У меня глаза полезли на лоб. Йоська?! Надо же, я впервые об этом слышу. Ну, в доме-то стены толстые, может, звуки и не долетали, но почему раньше молчал? Стеснялся?

Зато теперь по крайней мере ясно, откуда это все.

– Играю на флейте. Родители заставляют, – прибавил он в оправдание. – Мама настаивала на скрипке, но я выбрал флейту. Хочешь послушать?

Не дожидаясь моего согласия, он выпрыгнул из-за стола. Я и слова не успел сказать.

 

 

Ранним утром, когда мама еще только собиралась на работу, я поспешно выскочил из дому и отправился на вокзал. Спустя три часа поезд привез меня в Ивано-Франковск. Чтобы все выглядело как можно убедительнее, я купил конверт с изображением городской ратуши. Затем вложил в него письмо и подписал печатными буквами.

Затаив дыхание заполнил я поле отправителя: «А. Скиба». С этого момента названное имя приобретало для меня особый смысл.

Слепой музыкант Анатолий Скиба, повторил я про себя, вслушиваясь, как оно звучит.

В то же время, хотя недалеко отсюда жил настоящий скрипач, мне и в голову не приходило, что я могу его встретить, даже случайно. Столкнувшись с ним на улице, я бы его наверняка не узнал.

 

 

Получив, кажется, на четвертый день письмо, мама совершенно потеряла покой. Реакция предсказуемая, если знать нашу маму и к тому же содержание письма. Притихшая, но на самом деле взволнованная, она делала все невпопад и разводила руками, когда ее о чем-то спрашивали. Не захотела ужинать, уединилась в своей комнате. Мы слышали, как она двигала какими-то ящичками, разыскивая далеко спрятанные не то старые альбомы, не то письма.

Потом только показала его нам.

– Кто бы мог подумать! Такая необычная судьба… – произнесла она растроганно.

В ее глазах блеснули слезы. Именно сейчас я увидел ее такой, какой хотел видеть всегда. Она вздохнула.

– Я написала ему всего лишь две строчки. А он прислал письмо на трех страницах. Ничего не поделаешь, придется мне ему ответить!

Я быстро оправился от своих грез. Мы с сестрой тревожно переглянулись. Ее взгляд спрашивал: ну вот, как-то теперь будешь выкручиваться? Я не сомневался, что она опять все сбросит на меня.

Так и есть! Вытащив меня за дверь, она своим бюстом буквально приперла к стене.

– Видишь, братец, что ты натворил?

– Ничего особенного не случилось, – с опаской косясь на ее острые ногти, улыбнулся я, как льву гладиатор. – Придется ее только опередить.

– Как опередить?

Татьяна остановилась, явно заинтригованная. На это я и рассчитывал. У меня появилась отсрочка.

– Если она получит второе письмо раньше, чем отправит свое, тогда отправлять, возможно, и смысла не будет, – я тянул в ожидании, когда сестра уберет руки подальше от моих глаз.

– Ну хватит тебе вилять, говори прямо!

Она все еще терялась в догадках, я так и знал. Но руки уже ослабели.

– Нужно, чтобы наш скрипач по-быстрому спаковал чемоданы, – сжалился я. – Обычное дело для музыканта! Отправим его на гастроли.

Татьяна часто заморгала глазами. Минуту спустя ее взгляд прояснился. Ей стало не до меня; пока она думала, я аккуратно пролез у нее под локтем. Уф, свобода!

 

 

– Сегодня снова будет диктант?

В йоськином голосе не было ни капли разочарования. Но как он догадался? Ах да, книга.

В прошлый раз я унес диктант с собой, пообещав проверить дома, но по небрежности забыл потом захватить. Я лишь проанализировал ошибки – впрочем, мелкие, уроки явно пошли ему на пользу. Должно быть, Йоська это тоже оценил, судя по его реакции. Надо же, какое старание! Он был готов писать диктанты хоть каждый день.

Я раскрыл книгу, еще и полистал взад-вперед. Не помню, что приносил в тот раз, поэтому едва ли имело значение, что я принесу сегодня. Обложка во всяком случае похожая: толстенная, слишком толстая для Йоськи. Ну, если я забыл, то он тем более.

Йоська с ручкой наготове склонился над чистой тетрадью. Ну чем не сын музыканта? Я представил себя поседевшим, в темных очках, диктующим письмо.

Скрипач готовится к отъезду. Чемоданы спакованы, до отправления поезда – несколько часов. Оставшееся время он решил использовать, чтобы продиктовать несколько строк.

Он сожалеет, что вынужден уехать и не сможет оставить адреса, так как график концертов очень плотный, и его ждут постоянные переезды. Большое турне по Италии. Он бы отказался, но это благотворительная акция: собранные деньги пойдут на реабилитационный центр для наркоманов.

Слепой музыкант, протянувший руку помощи наркоманам! У меня у самого дух захватило. Я торжествовал. Переворачивая исписанную страницу, Йоська сосредоточенно сдвинул брови.

Это письмо вышло короче первого, скрипача подгоняло время, меня тоже.

Один Йоська, как мне показалось, остался недоволен. Едва урок подошел к концу, он вдруг попросил меня одолжить ему книгу о слепом музыканте.

Я чуть со стула не свалился. Но лицо у него было серьезное, как никогда. Надо было что-то срочно придумать.

– Эта книга для взрослых, – нашел я, что ответить, под страхом разоблачения. – Тебе рано ее читать.

На его губах я заметил кислую гримасу.

– Ну ты и зануда!

Он привстал и, собрав пальцы в кулак, с ожесточением ударил меня в предплечье. Я промолчал: пусть думает, что хочет.

Кажется, он затаил обиду. Что касается меня, я не ожидал, что так еще больше разожгу его любопытство.

– Весь роман в письмах? – уныло поинтересовался Йоська.

– Пожалуй, да.

– Он еще напишет ей?

Мне показалось, я распознал в его голосе оттенок надежды.

– Вероятно.

– Что с ним произошло потом?

– Хотел бы я знать!

– Так ты ее до конца не прочел?

– Пока еще нет.

Йоська посмотрел на меня с завистью, как на человека, обладающего книгой о слепом музыканте, который может позволить себе читать неспеша.

 

 

Настойчивые просьбы мамы привели к тому, что сестра согласилась представить своего ухажера в ближайшее воскресенье.

– Торопится, будто на пожар, – пожаловалась Татьяна. – Куда больше, чем я. Я еще даже не решила, выходить мне за него замуж, или нет.

Но пришлось-таки уступить. Правда, сестра не хотела устраивать церемоний, поэтому мы договорились, что все выйдет как бы случайно. Она согласилась пойти с ним в театр, он должен был, как обычно, за ней заехать. В этот момент она скажет, будто еще не готова, и пригласит его подождать у нас.

Гостя ожидали к шести, к этому времени мама обещала управиться со своими обязанностями у шейхини, а ее все не было. Сестра начала нервно поглядывать на часы.

– Мы все-таки собрались в театр, а не на лекцию. Я что, буду искать свое место в темноте? В конце концов, это неприлично. Сходил бы ты за ней! Она, должно быть, забыла, что мы ее ждем.

Я хорошо знал, где живет шейхиня, хотя ни разу не был у нее дома. Я часто проходил под ее окнами; по вечерам они всегда оставались тускло-желтыми: старуха не выносила яркого света.

Маму я узнал по голосу. Я бы наверняка проскочил мимо, не заметив, если бы не голос. Вот она, в кустах, старающаяся удержать слишком темпераментного дога. Натянутый поводок, пятнистый дог и мама под углом в сорок пять градусов к поверхности земли. Кто бы мог подумать?

Она меня тоже не заметила, все внимание было сосредоточено на мучителе. Пока я не свернул с аллеи на газон.

– Вот противная эта собака! – услышал я.

Она не дала мне и рта раскрыть, спросила, который час, и тут же за голову схватилась: как много дел, а как быстро летит время!

– Погуляй с ней, пока я сбегаю в магазин, – она сунула мне в руки поводок. – Ей вдруг захотелось чипсов.

Чипсов, надо же! А ведь мама этим «она» указала сразу и на собаку, и на шейхиню. Полагаю, в другой раз она имела ввиду шейхиню.

– И сразу пойдем домой, – пообещала она.

Собака вела себя непредсказуемо. То замирала на месте, то опять рвалась куда-то. Ни минуты покоя. Усыпит бдительность, а потом как… Нет, сейчас она спокойна. Чувствует, зараза, что я начеку.

Один Бог знает, как я ее ненавидел.

Мама снова задержалась: вечером в магазине длинная очередь. Для нас продукты она приносила с работы, со скидкой – все-таки обходилось дешевле. Мы были вынуждены экономить.

– Не знаю, как она будет это есть. От чипсов у нее появится изжога.

Мы обменялись: я взял у нее покупки, она у меня – поводок.

– Уже скоро, – повторила она, наматывая его себе на руку. – Домой, Мадлен, домой!

Небрежно волоча хозяйственную сумку, я поплелся за ней.

В квартире у старухи оказалось еще темнее, чем я думал – или это мои глаза не успели привыкнуть к темноте? Окна плотно зашторены, горел только один торшер, спрятавшийся под темно-красным абажуром.

– Кто это там с тобой? – послышался визгливый голос из глубины комнаты. Двери в гостиную были раскрыты настежь, хотя меня она могла видеть, а я ее – нет.

Прошла секунда.

– А, твой сын! – догадалась шейхиня. – Красивый мальчик! Это он закончил школу с золотой медалью?

И тут я ее наконец разглядел, обложенную подушками. Недобро прищурившись, она изучала мою персону завистливым взглядом. Я вспомнил, как мама рассказывала, что у нее никогда не было детей. Все равно, меня задело, что она назвала меня мальчиком. Я плотно сомкнул губы, стараясь не дерзить.

– Твоя дочь так и не вышла замуж?.. Будет ходить старой девой!.. Кстати! Передай, что мне пора делать новую прическу.

Однажды мама привела ей парикмахера, а проницательная шейхиня решила, будто парикмахер – моя сестра, только мама это скрыла.

– Не переживай, – успокоила она. – Я ей заплачу.

Мама устала ее поправлять, но та будто и не слышала вовсе. Старуха жила в мире собственных фантазий. Что-то придумает, а потом безгранично в это верит.

– Ваши чипсы! – сказала мама, доставая пакет.

Шейхиня зашелестела бумагой. Собака тут же подошла и села на задние лапы, пристально следя за руками хозяйки.

– Как?! И ты тоже хочешь? – растроганная шейхиня опустила руку с чипсами. – На, держи!

Та залезла мордой в пакет.

– Смотрите, как она ест! – обрадовалась шейхиня. – Смотрите, смотрите! – повторила она умиленно.

Собака была ее единственным другом – тоже купленным за деньги. Все люди сволочи! Она боялась, как бы ей не подсыпали что-нибудь в еду, и по многу раз в панике меняла завещание. Больная, доживающая дни старуха вовсю старалась отыграться на прислуге. Деньги, это все, что у нее осталось.

Я тронул маму за локоть.

– Я вам больше не нужна? – спросила она.

Ответа не последовало. Шейхиня была увлечена собакой, и маме пришлось стоять и ждать, пока не кончатся чипсы.

 

 

Синий «Запорожец» уже стоял в нашем дворе. Как-то необычно было видеть его на месте новенького «Мерседеса». Сосед возвращался с работы поздно.

Жених пристроился за столом, за чашкой кофе, посередине свисала люстра, бросавшая на три метра вокруг яркий свет. Впервые мне удалось как следует его разглядеть. Не понимаю этих женщин. Что она в нем нашла? Невысокий, рыжий. Они сидели плечом к плечу, и его рыжая макушка была не намного выше ее бровей. А еще коротко постригся, болван! Но надо быть милым, и я приветливо кивнул. Татьяна представила его: Витя. Витька!

А вот маме он понравился сразу, и я догадываюсь, почему.

– Может, поужинаете с нами? – любезно предложила она. – У меня с собой приготовленные тефтели, осталось бросить на сковороду, и ужин готов.

– Ну не знаю, – замялся он, что само по себе означало согласие, и нерешительно взглянул на Татьяну. – Как ты считаешь?

– Спектакль, очевидно, затянется допоздна, а в буфете вас так не накормят, – воодушевившись, напомнила мама.

Услышав про тефтели, Татьяна ладонью прикрыла страдальческую гримасу. Виктор ничего не подозревал и простодушно обрадовался предложению.

– А что, может быть…

В этот момент он встретил ее глаза. Они велели ему замолчать, но было поздно. Мама, довольная, отправилась на кухню жарить тефтели.

– Спасибо, я не голоден! – поспешно предупредил я, когда мама потянулась за моей тарелкой.

– Мне тоже… – подхватила сестра, – одну только. Поменьше! – прибавила она умоляющим тоном.

Мама огорченно вздохнула.

– Да что вы, в самом деле! Вот, берите пример с Виктора.

Затем она поинтересовалась его родней. В середине ужина, предоставленная самой себе, пока они болтали друг с другом, Татьяна вдруг попросила разрешения надеть мамину брошь. Была бы тема поинтереснее, ей бы эта блажь не пришла в голову.

– Не каждый же день мы ходим в театр, – заметила она, оправдываясь.

Мама строго нахмурила брови.

– По-моему, тот, кто сам еще не зарабатывает, не должен носить дорогих украшений… Что вы на это скажете?

Вопрос был адресован жениху. Ну вот, подумал я, уже спрашивает у него совета. Виктор по очереди остановил взгляд на каждом из нас.

– О каком украшении идет речь?

Татьяна тут же убежала и вернулась с подарком от музыканта. Камень заговорщически подмигнул фиолетовым огоньком, и потом еще раз, стоило мне шевельнуться.

– Дорогая вещь, – согласился Витюша, осторожно разглядывая брошь.

– Мне подарил ее друг моей молодости, – призналась мама. – За время, что мы не виделись, он успел ослепнуть и покорить мир. Анатолий Скиба, известный скрипач. Не слышали о таком?

Жених наморщил лоб.

– Честно говоря, я не очень силен в классической музыке…

– Ну еще бы! – сиронизировала Татьяна.

Он нисколько не обиделся.

– Как вы сказали: Анатолий Скиба?

Настала моя очередь. Я неспеша подошел к серванту, где стоял музыкальный центр, и поискал в тесном ряду дисков. Затем показал его так, чтобы видели все: композитор… ну в общем, неважно, а вот исполнение – оркестр под управлением… Анатолия Скибы.

Шок это вызвало только у Татьяны.

– Откуда он тут взялся? – она даже забыла, что должна мне подыгрывать, а не наоборот.

– Даня купил, – торжествующе объявила мама.

Сестра не сдавалась.

– В каком магазине?

– Это был последний, – сказал я, понимая, куда она клонит. – Их разбирают.

– Вот видишь, – снова победно бросила мама, – Анатолий Скиба очень популярен.

Популярность нашего скрипача стоила мне трех мороженых, или всех моих карманных денег за прошедшую неделю. Еще ни одному продюсеру так дешево она не обходилась. Уж не помню, чье имя стояло на диске в тот момент, когда я его покупал. Новую обложку, сделанную на компьютере, я попросту наклеил поверх старой.

Я надеялся хотя бы, что история слепого музыканта вдохновит их послушать музыку, но Виктор вовремя посмотрел на часы.

– В городе сплошные пробки. А мне еще на заправке стоять. В другой раз! Мы должны спешить.

Кажется, еще одним здравомыслящим в семье станет больше.

 

 

Глава 5

 

 

Летом возле университета очень красиво: фонтан, много зелени вокруг. Ровно подстриженные газоны бояться топтать даже абитуриенты. Может, они это и сделают, но только на радостях, или наоборот, со злости, узнав о своем провале.

Первый экзамен, который мне пришлось сдавать на пути к карьере банкира, был, кажется, по математике. Впрочем, для меня он мог оказаться и последним, получи я высшую оценку: моя золотая медаль давала мне такое преимущество. В этот раз я специально нацепил серьгу. Хариш не выходил у меня из головы. Уступить какому-то придурку? Ни за что! Вместе со мной явилось сто человек, притязавших на роль протирателя брюк. Я смотрел по сторонам в надежде понять, что их сюда привело: то же, что и меня, или, может, все-таки призвание? А может, это мое призвание как раз и есть, только я об этом еще не догадываюсь?

В свои восемнадцать я успел убедиться, что родители крайне редко желают, чтобы дети пошли по их стопам. Собственный путь всегда самый тернистый, они предпочитают видеть их в той роли, о которой сами и понятия не имеют. Правда, если несмотря ни на что те все же выберут отцовскую стезю, они всегда могут рассчитывать на полное понимание: гордостью за себя старшее поколение с лихвой компенсирует огорчение за детей.

– Прежде чем дать подсказку соседу слева, хорошо подумайте, – убеждал коварный экзаменатор. – Это конкурс, если пройдет он, не пройдете вы. Помогая другим, вы снижаете собственные шансы на успех.

– Лайма!

У нас таких имен не бывает. Естественно, я вывернул шею, заинтригованный. Нет, мне не послышалось. Она сидела через ряд позади меня.

Правда, волосы у нее самые что ни на есть каштановые. Каждая вторая девушка у нас рождается с таким оттенком. Но вот глаза точно не наши. Таких красивых глаз и за километр не найдешь.

– Они стараются настроить нас друг против друга, – услышал я. – Ничего у них не выйдет, правда?

Я думал, она меня заметит – трудно не заметить того, кто тебя пристально разглядывает, – хотя, возможно, она к этому уже привыкла. Привыкла, точно! Ее необыкновенно красивые глаза смотрели исключительно на подругу.

Но все равно, мне стало приятно, что у меня такие соседи. Ее присутствие у меня за спиной – не скажу, чтобы сильно изменило, но повлияло на мое отношение к будущей професии. Если девушки вроде нее идут работать в банк, наверное, там не так уж и плохо.

Мне выпал тринадцатый билет. Тринадцать – несчастливое число, но только не для меня. Вопросы оказались знакомые, и я четко знал ответ на каждый из них. Я уже приготовился писать, но позади снова зашевелились. Я оглянулся и увидел картину: выглядело так, будто она убеждала в чем-то подругу, а та крутила носом. В конце концов и я услышал:

– Надо же, единственный вопрос, который я не успела выучить, и тот мне попался! Кто-нибудь поменяется со мной билетами?

Она посмотрела налево, направо.

– Слабо?

Молчание. Хотя… Один все-таки поинтересовался, видно, такой же неудачник, решил взглянуть на ее билет. Нет, покачал он головой, возвращая.

Экзаменатор был далеко. Я перегнулся через стол.

– Эй!

Мы впервые встретились с ней глазами. Издали я показал свой билет. Она поняла, ее взгляд тут же прояснился.

– Спасибо! – шепнула она обрадованно, и я почувствовал себя так, словно уже сдал экзамен, в отличие от остальных.

Передо мной лежали исписанные листы бумаги, но, оглянувшись назад, я увидел ее попрежнему низко склонившейся над столом.

Ко мне подошел экзаменатор.

– Вы закончили?.. Тогда прошу сдать работу!

Я скрепя сердце подчинился. Решила она задачу, или нет? На улице меня, скорее всего, поджидает сестра, и мы отправимся веселиться куда-нибудь в парк или поедем на озеро, она мне это с утра обещала. Лаймы я мог больше никогда не увидеть.

Вздор, она должна поступить! Мне очень хотелось, чтобы она поступила. Я прежде не знал, но оказывается, если кому-то поможешь хотя бы раз, это уже как торт: откусишь, и не в силах остановиться. Кстати, я, может, и не получу свой высший балл, и тогда придется пройти всю обременительную процедуру до конца. Тогда мы непременно встретимся на следующем экзамене. Но даже если мне не повезет, в сентябре начнутся лекции.

Но ждать до сентября!

Собственно, оставалось два варианта, как я думал: или я увижу Лайму этим же летом, или никогда более. Мне и в голову не могло придти, что на самом деле не осуществится ни один из них.

 

 

Татьяна с ухажером наконец-то решили объявить о помолвке. Главным образом Татьяна; другая сторона, кажется, была давно не против. В этот же день я узнал, что принят в университет.

Мама взволнованно обняла сразу нас обоих, меня и сестру.

– Мои дети! Я счастлива и ни о чем не жалею. Ради этого стоило жить.

Я получил стипендию Национального Банка. Теперь не придется платить за обучение, деньги можно будет потратить с большей пользой. Кто знает, может, не такая уж и плохая судьба банковского служащего?

Даже это ее «стоило жить», намек, что жизнь прошла, влетел мне в одно ухо и вылетел в другое.

И Виктор уже никуда не торопился. Сидел, развалившись, на диване около Татьяны и тупо смотрел в телевизор. Ну еще бы, когда ему, несчастному студенту, удавалось так вкусно поесть: на этот раз мама превзошла себя, лучшие блюда, никаких тефтелей.

Послушать музыку я не предлагал.

Мама со своей подругой мыла на кухне посуду, время убегало, и во мне проснулась совесть. Тем более что, глядя на молодых, жутко хотелось зевать. Я собрал оставшиеся тарелки со стола и отправился на кухню.

Правда, порог кухни я так и не перешагнул. Замешкавшись у двери с полным подносом грязной посуды, я прикипел к ней надолго.

– Мой такой ветреник, – вздохнула за дверью мамина гостья. – Каждые две недели – новая подружка. Я даже их имена перестала запоминать.

– Чего о моем уж никак не скажешь, – теперь это был голос моей мамы.

– Ну, в тихом болоте черти сидят.

– Просто много занимается. Учеба для него, это все. С одной стороны, неплохо, но… Я вовсе не против, если он будет поддерживать отношения с какой-нибудь скромной девушкой из порядочной семьи. Жизнь так коротка!

Опять! Дважды за сегодня. Но дальше было еще интереснее.

– Могу тебе в этом посодействовать, – предложила подруга. – Есть у меня кое-кто на примете. Скромная, трудолюбивая, симпатичная…

Внешность на последнем месте? – Спасибо, что не забыла!

– Ну что еще нужно девушке?.. Хочешь, давай их познакомим.

Она это серьезно? Мама иронически хмыкнула, – даже я расслышал.

– Боюсь, ты не знаешь моего сына…

Конечно, не знает!

– Он ни за что не согласится…

Вот, вот!

– У него еще романтические представления о любви, – произнесла она со вздохом. – Да и о жизни вообще. Кто мне скажет, как оградить его от разочарований?

– Они живут грезами в придуманном мире, мы это понимаем, но никто не может запретить им ошибаться.

Ошибаться? Нет, тогда это не обо мне.

– Не беспокойся, я сама устрою им встречу, – продолжала подруга плести козни. – Мы сделаем так, что он ни о чем не догадается.

– Ну не знаю…

– За нее ручаюсь. К тому же, она от меня ничего не утаит. Мы с тобой будем в курсе всего. Соглашайся! Все же это лучше, чем если его там вовлекут в какую-нибудь сомнительную компанию. Я насмотрелась. Вокруг столько соблазнов!

Если мама и успела ответить, то звон бъющейся посуды заглушил ее ответ. Наверное, мне надо было внимательнее следить за подносом.

 

 

Я сказал сестре:

– Надо бы сделать что-то, что ее окончательно убедит. И я знаю, что: концерт!

Татьяна часто заморгала ресницами.

– Как это? – но, поскольку я не спешил с ответом, на всякий случай напомнила. – Ты же сам отправил его в турне. Он сейчас в Италии.

Она что же, думает, я шучу?.. Ах вот оно что! Думает, я фантазирую, и отвечает мне тем же!

Пришлось долго убеждать ее в обратном.

– Афиши я беру на себя, – подитожил я. – Твоя задача – позаботиться, чтобы она их увидела.

Клеить афиши, конечно, дело нехитрое. Но с моими пришлось-таки помучиться. Эти должны были выглядеть как старые. Позволив им подсохнуть, я начинал соскабливать, наклеивать поверх другие, поливать водой из лужи, имитируя прошедший дождь. Дело вдобавок еще и рискованное. Одно такое вредительство в конце концов пресекли бдительные прохожие.

– Нет, вы посмотрите! Это так-то сегодня развлекается молодежь? Безобразие! А ну я сейчас полицию позову!

Она не пожалела носовой платок, чтобы очистить от грязи имя Анатолия Скибы.

Мама пришла домой в расстроенных чувствах.

– Представляешь, я видела его, видела на афише!

Я уставился на нее с хорошо отрепетированным глуповатым видом. Ей пришлось объяснять:

– Мы с Татьяной ходили выбирать ей свадебное платье, и вдруг эта афиша. Ты не поверишь: сольный концерт Анатолия Скибы! Оказывается, он выступал здесь, у нас в городе – в прошлом месяце. А я даже и не знала! Почему он не предупредил? – она нахмурила брови. – Или это было еще до того, как… Постойте! Когда принесли брошь?.. Господи, это же было в тот самый день! Так вот как он отметил свое возвращение! – мама отвернулась, по-моему, я заметил у нее на глазах слезы. – Значит, он приезжал с мыслью обо мне.

Никто не посмел возразить. Минутой спустя она снова произнесла, выходя из задумчивости:

– Как жаль, что мы увидели ее так поздно! И почему раньше я никогда не ходила той дорогой?

 

 

И это еще далеко не все. На очереди была университетская библиотека. Очевидно, я стал первым из первокурсников, который ее посетил. Другие в это время грелись на солнышке с бутылкой пива под рукой. Библиотекарь посмотрела на меня с уважением.

– Мне нужно все, что у вас есть об Италии, – смело потребовал я.

Она с радостью завалила меня целой горой брошюр самого разного формата, но это меня не остановило. Я, полный решимости, уселся за стол перед стопкой изданий, оказавшейся выше моей головы.

О, Италия! Родина всех певцов и музыкантов! Тут даже гондольеры сочиняют собственные песни. Я бродил оливковыми рощами, пил воду из фонтанов и заглядывал в кратеры оживающих вулканов. При мне солнце восходило над одним морем, переваливало через горы и тонуло в другом.

Йоська взвоет от восторга. Впрочем, стоило мне упомянуть запах оливковых деревьев, он поморщился.

– Что тебя не устраивает? – спросил я.

– А можно левкой?

Я удивился.

– Почему левкой?

– Маме нравится, – признался он.

– В самом деле?

– Красивее звучит. Оливки продаются в консервных банках, а это для души.

Я подавил улыбку.

– Хорошо, пусть будет левкой.

Перед настоящим скрипачом у меня было одно явное преимущество: я не знал жизни реальной, а поэтому простор для фантазии оставался безграничным. «Нельзя допускать повторения старых ошибок, – писал музыкант с намеком на давнюю историю, – жизнь наших детей, это уже не часть нашей собственной жизни, как бы нам ни хотелось так думать».

Скрипач стал моей опорой.

В этот раз диктант был написан на самой настоящей почтовой бумаге. Я, конечно, опять забыл дома проверенную тетрадь; что мне еще оставалось? «Будет тебе писать в тетради!» – я предложил Йоське, чтобы все выглядело реально, писать на отдельных листах, как письмо. У Йоськи глаза загорелись.

– У нас есть почтовая бумага!

– Смотря какая, – предостерег я. – Наша не подойдет.

Он обрадовался.

– Кажется, английская. Самого лучшего качества.

Хорошо, что на бумаге пока не указывают, где она сделана: в Италии или в Англии.

 

 

За марками я отправился на толкучку филателистов. Нелегкая это задача для новичка. «Итальянские? Что вы, нет!.. Какие, итальянские? Не бывают! И даже не знаю, где искать… Итальянские? Попробуйте, может в другом конце…» Все крутили головами. Но мне все же повезло. Один сказал: «Спроси Славика». Так я и сделал. Отыскал этого Славика, он был первый, кто на мой вопрос утвердительно кивнул. Я не поверил. Потребовал негашенные, и Славик кивнул еще раз. Итальянские, негашенные? – Пожалуйста! Выбирай любые.

Да, любые, мне наконец повезло. Но цена!.. Вот что значит филателия. Пришлось разбить копилку. Я не разбил ее даже тогда, когда мне предлагали за полцены акустику к моему музыкальному центру. Зато разбил сейчас. Съездил домой и вернулся с деньгами.

Осталось последнее: отправить письмо. Я узнал расписание и поехал на вокзал. Мне надо было успеть до прихода поезда. Проводник пошел к черту! Этот за спасибо палец о палец не ударит. Я стал опрашивать пассажиров: они не настолько меркантильны, правда, не все доезжали даже до границы с Италией. Некоторые отказывались на всякий случай, пожилые люди подозрительны. Только одна пухленькая девушка не сказала сразу «нет». Я почувствовал удачу и оказался прав: девушка так и не поняла ничего, но согласилась. Я вытер мокрый лоб. Вот теперь, кажется, все.

 

 

Письмо с итальянским штемпелем пришло лишь на третью неделю. Мама смело разорвала коллекционную марку стоимостью… гм, не будем уточнять, – но я поспешно закрыл лицо ладонями.

Пока она в углу с сосредоточенным видом читала письмо, я мысленно воспроизводил текст. Был ли я в чем-то неправ? Сейчас меня одолевали сомнения.

В конверт был вложен фотоснимок.

– Смотрите, он прислал фотографию, – сказала она. – Темные очки… Попробуй теперь узнать! – она тяжело вздохнула. – Хотя он-то и без очков меня не узнал бы. Время постаралось! По крайней мере одно хорошо в том, что он незрячий.

Она вернулась к фотоснимку.

– А это, наверное, его сын?.. Лето уж заканчивается, мальчику пора в школу. Что он себе думает? Не будет же таскать ребенка все время за собой!

– Боюсь, очередного письма придется ждать долго, – предположил я. – Если турне затянется, тогда вплоть до следующих каникул. И то еще неизвестно, приедет ли тот на каникулы, – осторожно прибавил я, вспомнив, сколько стоит марка.

– Чего проще было бы воспользоваться телефоном! Но он упорно его избегает.

– Я сама не слишком люблю подходить к телефону, – напомнила Татьяна.

Об этом шел уже разговор в прошлый раз. Но в сегодняшнем письме скрипач все подробно объяснил. Почему же она снова спрашивает? Мама держала письмо в руках.

– …А вместо этого присылает жалкие оправдания. Словно читает мои мысли. Вот! Ссылается на разницу во времени и вечерние концерты. Думает, я поверю во всякий вздор! Но я уже не та наивная девушка, которой была когда-то.

Я остолбенел. Татьяна испуганно стрельнула глазами.

– Я знаю, почему он не хочет говорить со мной по телефону, – сказала мама. – Он меня до сих пор любит. Столько лет прошло, а он не может разлюбить… И боится, что я это пойму.

 

 

Глава 6

 

 

Я вовсе не против того, чтобы мама делилась со своими знакомыми историей, к которой я был некоторым образом причастен. Все закономерно. Теперь уж слепой музыкант прочно вошел в нашу жизнь и играл в ней далеко не последнюю роль, хотел я того или нет.

Только вот зря мама разболтала об этом шейхине. Домой она вернулась не в лучшем настроении. Поскольку мы с Татьяной и так были втянуты, она не стала ничего скрывать. Мы поняли, что с таким трудом выстроенный карточный домик может легко рассыпаться, если пускать туда кого попало.

Не успела мама поведать о музыканте, шейхиня отреагировала в своей любимой манере.

– Подумаешь, какой-то Скиба! – хмыкнула она с презрением. – Что за имя? Венявский, Ростропович – вот это имена! Скиба! Какой из него виртуоз?

Я же говорил, вредная старуха. Наибольшая для нее радость, видеть всех стонущими, как она сама. Зависть, только она и пробуждает ее усталый мозг ото сна.

Мама не удержалась.

– Откуда вы можете знать?

Шейхиню покоробило оттого, что ее поймали на слове.

– Пустое место твой Скиба! – но надо же было что-то ответить, и она пренебрежительно махнула рукой. – Слышала его исполнение! Мой дед на дудке, и то лучше играл!

Тут уж мама совсем оторопела.

– Вы были на его концерте?!

Ее, конечно, заинтересовал концерт, а не то, что шейхиня там была, но старуха думала только о себе. С этой точки зрения отступать было поздно, и ей пришлось исправить оплошность единственным возможным способом.

– Ну... я видела его по телевизору.

Я представил мамино изумление.

– Концерт показывали по телевидению?

– Какой-то фрагмент, – сердито отмахнулась шейхиня. – Нечего было там показывать!

Впрочем, она тут же поспешила взять реванш.

– Уж точно наврал он тебе про Италию! Кто его туда возьмет? Насочинял басен, а ты и уши развесила!

Нет, она не просто вредная, вреднее я никого еще не видал. Мама возразила:

– Зачем ему?

Но старуха упорно стояла на своем.

– Просто не хочет, чтоб ты ему писала. Он женат?.. Наверное, женат.

Мама сейчас, как и тогда, видимо, опустила потухший взгляд.

– Никому не верь! – поучала злая ведьма. – Сначала все надо хорошенько проверять!.. А хочешь, я это сделаю? – вдруг предложила она вкрадчиво.

Как напакостить, так с удовольствием.

Нет, так этого оставлять нельзя, и Татьяна на этот раз целиком меня поддержала; даже мою сестру гнусные козни старухи глубоко задели. Надо было срочно спасать положение.

 

 

Что с первой же минуты оказалось совсем непросто. То, что на мой взгляд, не имело никакого значения, по уверению Татьяны, могло или предопределить успех, или грозить полным провалом. Страсти решительно сводились к тому, что́ ей на себя надеть. Супруга великого музыканта должна узнаваться с первого взгляда, уверяла она.

За дело Татьяна взялась с таким рвением, будто и в самом деле выходила замуж за мировую знаменитость. Вот где она могла по-настоящему себя проявить! В сторону нашего гардероба она, разумеется, даже не взглянула. Комната была завалена тряпьем, собранным со всего курса. Вот уж и правда, с миру по нитке. Какое счастье, что мама весь день на работе!

– Не годится, – придирчиво перебирала она, – чересчур вызывающе, не то, слишком пестрая ткань, фасон вышел из моды, а это уж и вовсе коров пасти...

И как зеркало выдерживало? Хотя должен признаться: вкус у нее таки был. К шейхине в дверь позвонила не какая-нибудь там студентка экономического университета, а привыкшая потакать своим капризам дамочка из высшего света.

Своей сестры я бы в ней так сразу и не узнал. Одежда, прическа – то-то, я смотрю, эти женщины так много им уделяют внимания. Сейчас она выглядела старше, солиднее и еще красивее. Все подчеркивало ее красоту. Хоть прямо да на глянцевую обложку. Она, безусловно, видела, какими глазами я на нее смотрел, но и отвечала как опытная красавица: деланным равнодушием.

Шейхиня добралась до порога минуты за три. Мы знали, когда явиться: в это время служанка выгуливала ее любимого дога. Недоверчивая старуха дважды переспросила: «кто там?». Татьяна дважды назвалась. Я прятался за пролетом лестницы и все отлично слышал. Я не сомневался, что на э́ту фамилию она уж точно отреагирует. Ну вот! Послышался скрип петель. Я отступил еще на пару шагов.

– Меня зовут Татьяна Скиба, – в третий раз повторила Татьяна, думаю, из опасения, что старуха могла оказаться глуховатой.

Молчание – вероятно, шейхиня присматривалась. Я содрогнулся, вспомнив завистливо-враждебный взгляд из-под прищуренных глаз.

– Я вас не знаю, – услышал я визгливый голос старухи. – Вы случайно не из церкви?

– А по мне разве скажешь? – вызывающим тоном бросила Татьяна. Черт, она и вела себя, как настоящая дама.

Шейхиня смягчилась: должно быть, богатый богатого тоже видит издалека. Татьяна все-таки была права!

– Ладно, входите, – сказала старуха и пошире приоткрыла дверь.

Мы с Татьяной уговорились, что я позвоню спустя пять минут, но я позвонил уже на третьей: меня одолевала тревога. В этот момент Татьяна должна была сказать: «Ой, это водитель такси. Я назвала номер квартиры, когда он спросил подъезд. С вашего разрешения, я открою».

Гораздо скорее, чем в первый раз, щелкнул дверной замок. На пороге стояла моя сестра.

– Ну что ж, как хотите! Вот расчет! Сдачу оставьте себе, – произнесла она как можно громче.

Я тем временем на цыпочках проскользнул в прихожую. Захлопнув входную дверь, Татьяна вернулась обратно.

– Уехал, не захотел ждать! Извините!.. На чем мы остановились?

Я притаился у входа в гостиную, ту самую, в которой старуха и меня принимала. Дверь в комнату сейчас, как и тогда, оставалась распахнутой настежь. На это я и рассчитывал.

– Говорю вам совершенно точно: она сегодня там работает. Вы зря теряете время. Дочь просто ошиблась, дети сами толком ничего не знают. Я сейчас дам адрес магазина... – шейхиня, насколько я понял, потянулась за авторучкой.

– Вот, пожалуйста, – Татьяна, кажется, предложила свою. – О, большое спасибо! У меня совершенно нет времени ждать, пока она вернется с работы.

– Скорее всего, это будет очень нескоро, – подхватила шейхиня. Видя перед собой ровню, она становилась разговорчивей. – Но раз уж такси уехало без вас, можете присесть.

– Благодарю!

Впрочем, я знал, что в любом случае шейхиня ее так просто не отпустит. Неловкая пауза. Все правильно, давайте-ка ближе к делу, нечего тянуть, скоро служанка вернется с прогулки...

– Ваша фамилия, кажется... Скиба?

Ну вот, наконец-то, – я радостно ударил в ладоши – заглотнула наживку! Вероятно, заметила, подавая листик с адресом, сногсшибательное венчальное кольцо на безымянном пальце Татьяны, его нельзя было не заметить. Чистейшая бутафория, конечно, но выглядело на миллион.

Татьяна подтвердила. В четвертый раз, если мне память не изменяет.

– Значит, вы его жена?

– Чья?.. (Молодец, сестренка!) Ах да! Нет, нет, мы расстались. Точнее, мой муж начал бракоразводный процесс. Именно поэтому я здесь...

– У вас есть дети?

– Нет. Это у него́ сын от первого брака.

Шейхиня не позволила ей договорить – ничего! Видно, Татьяна немного потерялась, я заметил это по неожиданной натянутости в разговоре. Шейхиня сбила ее с толку. Как теперь снова вернуться к начатой теме? Нет, кажется, она основательно запуталась. Сейчас, сейчас, – я полез за мобильным телефоном.

Вот сейчас... Беседу прервал телефонный звонок. Татьяна словно только этого и ждала, извинившись, поспешно открыла сумочку. Накрывшись старухиным плащом, чтобы та не услышала, я произнес несколько слов.

– Поняла, – обрадованно сказала сестра. – Очень мило, что догадался позвонить, – прибавила она несмотря на то, что из моей трубки уже неслись короткие гудки.

Кто ничего не понял, так это, разумеется, шейхиня.

– В том-то и дело. Суд был бы скорее благосклонен к матери, чем к жене, – слово в слово повторила Татьяна мою фразу, произнесенную по телефону.

– Вы судитесь! – до шейхини наконец дошло, на что́ намекала Татьяна.

– Я об этом уже говорила, – сухо напомнила та.

– Что же, он не соглашается на развод?

– Напротив, он-то его и требует, но...

– Тогда?..

– А компенсация? Столько лет я потеряла, живя с ним!..

Эй, притормози! В ее-то возрасте? Слишком она вошла в роль. К счастью, шейхиня не обратила внимания.

– Ну, было бы из-за чего!

– Есть из-за чего! – многозначительно возразила сестра.

– В самом деле? – шейхиня оживилась. – И как много он зарабатывает на своих концертах?

– Он даже не считает!

– Боже правый! – испугалась шейхиня.

– Сорит деньгами налево и направо...

Покороче! – скрипнул я зубами. Любимая тема моей сестры. Впрочем, я знал, что они найдут общий язык.

– Зато меня почему-то решил обделить, – оскорбленным тоном прибавила Татьяна.

Ну вот, это другое дело!

– Понимаю вас! – поддержала ее шейхиня. – Кому, как не мне, вас понять! Я сама живу на пенсию мужа и знаю, как это бывает, когда ловишь косые взгляды со всех сторон.

– Значит, вы меня понимаете? – переспросила Татьяна с надеждой. Ну прямо душа в душу!

– Безусловно! – твердо ответила шейхиня. – Люди по своей природе злы, это все, что можно о них сказать. Что им до чужих страданий или успехов? Они упорно замечают только собственные проблемы, как и собственные достижения, в сравнении с которыми все, что не их, кажется малозначительным, просто меркнет.

Она меня тронет до слез!

Щелкнул замок косметички, после чего я услышал голос сестры.

– На днях в его столе я обнаружила вот это. Не желаете ли взглянуть?

Я представил, как она вытаскивает мой чек на брошь с аметистом.

– Недурно! – согласилась шейхиня. – И кому же этот подарок?

– Вот, вот! У меня сразу возникло подозрение, что это и есть причина, по которой он решил развестись.

– Правильно!

– Я решила это выяснить, – ободренная, продолжала Татьяна. – Села в поезд, и вот я уже здесь. Первым делом направилась в ювелирную лавку. Там все подтвердили. При этом мне любезно сообщили адрес: покупку доставлял посыльный. И я отправилась туда... Жаль только, что ее не застала. Уж я бы ей устроила! Она по крайней мере красива, как вы считаете? Было бы неприятно узнать, что тебя променяли на какую-то уродину.

– Успокойтесь, это все дело прошлое! Ностальгия, не более!

– Ничего, доказательств хватит, чтобы представить его суду совершенно в другом свете. Попляшет он у меня теперь, будьте уверены! – Татьяна самодовольно рассмеялась. – Мученик, защитник обездоленных, как же! Выставить свою жену за дверь без средств к существованию! Нет, я или заставлю его принять мои условия, или выведу на чистую воду!

Я взглянул на часы: что-то она уж очень увлеклась. Отвлекается на метафоры, а время-то бежит. Я снова взялся было за телефон, но меня остановил голос шейхини, он зазвучал растерянно.

– Значит, это все правда? Посыльный, брошь, скрипач?.. Простите! А ваш муж – ну, вы ему пока еще жена – он что... слепой?

– О, слепота ему не помеха! – бросила Татьяна без тени смущения. – Пусть бы даже остался без рук и без ног, они все равно будут лететь на него, как мошкара на свет. Этих бессовестных прилипал ничто не остановит. Видели ее сынка? Подождите, скоро начнет говорить, будто тот его отец. Все хотят примазаться к чужой славе.

– Так он настолько знаменит? – встревожилась старуха, кресло под ней беспокойно завизжало.

– Еще бы! Его знают во всех театрах мира.

Вот! Ну наконец! Какой удар для шейхини! Я от восторга завертелся юлой.

Придя, надо полагать, в себя, шейхиня призналась:

– Честно говоря, никак не ожидала. Я думала, она все приукрашивает. Я прожила жизнь, и давно взяла себе за правило никому не верить на слово. Знали бы вы, сколько раз меня пытались надуть. Но вы – другое дело. Вам я поверю. Вы пробудили во мне симпатию.

Если бы Татьяна выдавила слезинки, я бы не удивился. Но я этого не видел.

– Подождите, – сказала шейхиня, – сейчас вернется прислуга, я велю угостить вас чаем...

– Что? – настала Татьянина очередь испугаться. – Который час?.. Боже! Так я опоздаю на поезд! Извините, но мне пора идти.

– Не найдется хотя бы минутки лишней? – разочарованно протянула та. – Как жаль! Нечасто удается поболтать с хорошим человеком.

– Увы, я должна торопиться. Мой поезд, вы же понимаете?

– Одну минуту! Я только...

Кресло опять застонало. Я услышал голос Татьяны.

– О нет, прошу вас! Не провожайте меня! Я найду выход. Не беспокойтесь, я сама захлопну дверь.

 

 

Все-таки скрипач продолжал посылать письма, нет, он не мог исчезнуть – теперь уже не мог. Хотя прошло много времени, я попрежнему замечал, как с затаенным волнением мама заглядывает в почтовый ящик. Да и сам я чувствовал, как меня увлекают все новые мысли, требующие выхода. Слепой музыкант был моей лучшей половиной.

На филателии меня стали узнавать. Итальянские марки?.. Потом вообще перестали спрашивать. Просто встречали легким кивком. «А у меня для тебя кое-что есть!» Как постоянному клиенту мне давали скидку.

Не спрашивайте, где я брал деньги. Чтобы заработать на марки, мне пришлось, спрятав подальше свою гордость, наняться на такую работу, где каждый мог мне ткнуть в лицо несвежим салатом или бросить чаевые на стол. Я уходил поздно вечером и возвращался к утру выжатый, как лимон. Никогда не думал, что можно так ненавидеть свою работу. Ну да чего уж там, вы и сами, вероятно, уже догадались. Да, я устроился официантом в ночном ресторане. Все требует жертв.

Впрочем, опыт тоже чего-то стоил. Разные люди приходили сюда. Я слышал, о чем они говорили. Думаю, все, о чем они рассказывали, можно было спокойно прочесть в «Большой советской энциклопедии». То, о чем впоследствии писал музыкант, нельзя было прочесть нигде более. На маму, так уж точно, это производило неизгладимое впечатление. Если затем письмо попадало ко мне в руки, поскольку читать не имело смысла, я старался подержать его у себя подольше, чтобы у нее не создалось впечатление, будто я не дочитал.

Но одно письмо поставило в тупик даже меня.

Мама читала вслух выдержками, которые, как ей казалось, могли быть нам интересны. Дойдя до конца – а что это был конец, кому еще знать, как не мне, – она снова зашелестела бумагой.

– И тут еще постскриптум... – вдруг сказала она. – «Непременно увидимся».

– Что?! – не помню, действительно ли восклицание вырвалось у меня, или это только в мыслях.

Забывшись, я буквально выхватил письмо у нее из рук. Действительно, постскриптум был: «Непременно увидимся». Холод пробежал по моему телу.

Правда, стоял он уже на обороте, подпись заканчивала страницу – потому-то я его и не заметил, проверяя на ошибки. Дошел до конца – и все. Откуда мне было знать?..

Слова, так и просившиеся на бумагу. Вопреки всему я улыбнулся. Йоська! Ну погоди у меня!

Мама, приписав мой порыв охватившему меня восторгу, не упрекнула даже взглядом.

«Непременно увидимся»! Наверное, это то, чего она ждала и единственное, чего я не мог пообещать. Ну что ж, кажется, Йоська пойдет дальше меня.

 

 

Вдруг мама заявила, что надо купить продукты. Мы с Татьяной оба вызвались сходить в магазин, может быть потому, что стояла чудесная погода, был приятный пока еще августовский вечер. Но она предложила пойти всем вместе. Мы давно вместе никуда не ходили, напомнила она. В магазин? Пусть хотя бы и в магазин.

Это смешно, но мы не стали ничего брать, кроме постного масла.

– Предпочитаю оливковое, – сказал я, опередив сестру, которая уже руку протянула за нашим родным, подсолнечным.

Та пренебрежительно отмахнулась.

– Смею тебя заверить, что его вкус не настолько же лучше, насколько выше цена.

– А мне все равно нравится, – я решил не сдаваться.

– Да? Когда это, интересно, ты его пробовал? – спросила она подозрительным тоном. – Не припомню, чтобы мы его когда-нибудь покупали.

Я обрадовался.

– Тем более нужно взять!

Мама неожиданно меня поддержала.

– Я тоже еще не пробовала. Давайте возьмем! Один раз в жизни мы можем себе это позволить? И не станем никого слушать. Надо же иметь собственное мнение.

Татьяна осталась в безнадежном меньшенстве.

Мы не сговариваясь пошли домой кружным путем, почему-то как раз мимо афиш, красовавшихся вдоль забора. Правда, имя Анатолия Скибы исчезло под свежим слоем плакатов. Поверх кто-то наклеил призывы посетить проповедь какого-то там новоявленного спасителя душ. Но мы все равно знали, что оно там, поднизом, проповедник был не помехой.

В любом случае, никто не торопился. Ласкало вечернее солнце, и это было здорово. Мы улыбались, держась за руки и радуясь последнему дню лета.

 

 

В моей памяти мама навсегда останется такой, какой я видел ее в тот последний августовский вечер: наполовину смущенной, наполовину раскованной.

Скрипач был заранее обречен: она бы никогда не решилась на сумасбродный поступок. Годы страданий или минута счастья? Сложный выбор.

Стоять за прилавком с утра до вечера, тысячу раз за день выслушивая те же слова, отвечая на одни и те же вопросы? Терпеливо сносить унизительные придирки злобной старухи, когда у тебя дома не все ладится? Я бы не смог. Но все равно мы не слышали от нее никаких жалоб, и нам казалось, что у нее-то жизнь протекает тихо и спокойно. Лишь теперь я знаю, каково ей было на самом деле. Мы, озабоченные собственными ничтожными проблемами, вечно требовали что-то для себя. А она из кожи лезла, чтобы только увидеть улыбки на наших недостойных маленьких лицах. Мы же все принимали как должное, предпочитая не замечать, чего ей это стоило.

Умерла она весной, когда на мостовых еще журчали ручьи, а в садах уже зеленели молодые побеги. Мы даже не знали, что у нее был рак.

Трудно смириться с мыслью, что я вижу ее в последний раз. Она и сейчас оставалась красивой, что бы там на себя ни наговаривала. Татьяна тихо приоткрыла дверь. Я догадался, что она хочет побыть наедине с мамой, и молча уступил место. С порога я оглянулся и успел заметить, как сестра, сжимая что-то в кулаке, на мгновение отвернула покрывало.

Мне ужасно не нравятся похороны; вокруг вырытой ямы собралась толпа каких-то людей, большинство из которых я видел впервые. Мне не хотелось раскрывать перед ними душу, завтра они так или иначе обо всем забудут. Приличий ради, мама их строго соблюдала, я произнес речь; не помню, что я там говорил, но все равно это было далеко от того, что я на самом деле чувствовал. Вместе с ней ушла половина моей жизни.

Ей отвели место на кладбище, бывшем пустыре, кроме багульника, тут ничего не росло. Сестра предложила посадить карликовую березу; ей сказали, она хорошо приживается на кислой почве. Я потребовал:

– И еще левкой.

Она удивилась:

– Левкой?

Я не мог ничего объяснить, просто пожал плечами: красиво звучит.

На меня в упор смотрели ее глаза, точно такие же, как у мамы. Я колебался: признаться или нет? Я знаю, что она положила под покрывало. Сомнения окончательно развеялись, когда, догадавшись заглянуть в шкаф, я обнаружил там пустой футляр из-под броши с аметистом.

Мама ее так ни разу и не надела.

 

 

Глава 7

 

 

Последнее письмо от слепого музыканта пришло уже после ее смерти. Я читал его сам, и может – правильно, потому что это была скорее моя жизнь, чем ее.

Собрав их все в одну кучу, я поднялся к Йоське.

– Твои диктанты, – сказал я, возвращая.

Йоська очень удивился. Несмело взял письма из моих рук.

– А я-то думал, ты их кому-то отсылал, – признался он в полной растерянности.

– Ну что ты! Как тебе такое могло придти в голову?

Дзюбенко перехватил меня уже в прихожей, когда я уходил. Все такой же подтянутый, галстук чуть ослаблен, и только. Интересно, он еще носит им водку?

– А, Даня! Рад тебя видеть…

Чего я не мог с той же уверенностью сказать о себе.

– Мужайся! – прибавил он не так бодро, похлопав меня по плечу.

Его сочувствие было мне тоже ни к чему, но я стерпел.

– Мой сын меня все больше радует, – признался он. – Представляешь, он у нас решил стать музыкантом. Только об этом и мечтает, все уши прожужжал (я уловил такую себе отцовскую снисходительность)… Ну, музыка музыкой, а все же благодаря ей в нем появилась некая целеустремленность. Что крайне важно в его возрасте. Когда он займет мое место в фирме, это качество ему безусловно пригодится.

Я отвел взгляд. Хорошо еще, что Йоська его не слышал!

Сосед потянулся к дверному замку.

– Заходи к нам почаще. Если хочешь, можешь заниматься с ним и дальше. Я с удовольствием найму тебя еще раз.

– Спасибо! Я подумаю над вашим предложением.

Это означало, что я больше никогда на него не соглашусь. Я знал, что мама бы мне этого не простила. Он посмотрел на меня испытующе.

– Ну что ж, если снова понадобятся деньги, дай знать.

Кстати! Я только сейчас понял: обязательство со стены в йоськиной комнате тоже исчезло. За это время Йоська повзрослел, как и я.

 

 

Я окончательно решил оставить университет, и сообщил об этом Татьяне. Она недовольно поджала губы.

– Ты всегда будешь стремиться попасть на луну.

– Уж лучше пешком идти к луне, чем вздыхать, глядя на небо.

– Вечно ты какую-нибудь глупость придумаешь.

Нет, я догадался: она имела ввиду слепого музыканта! Но предпочел промолчать. Сейчас лучше вообще не затевать спор. Все равно будет по-моему. И я был прав, она сразу перешла к упрекам, а это уже только пассивное сопротивление.

– Мама так мечтала, чтобы ты работал в банке!

– Неправда! Она лишь хотела видеть меня человеком, заслуживающим уважения, и все для этого делала. Нет, я не хочу, чтобы ее усилия пропали даром. Поэтому свой век я собираюсь прожить достойно.

На этот раз паузу взяла сестра, а я этим воспользовался.

– Ну что это в самом деле была бы за жизнь! Я мог бы возненавидеть все банки на свете, и только за то, что они отнимают у меня любимое занятие.

– У тебя могла быть профессия. Потом делай, что хочешь.

– Это когда мне стукнет столько же, сколько сегодня тебе? Огромное спасибо!

– Я все-таки знаю поболее твоего. У меня жизненный опыт, – отважилась напомнить она.

– О да, конечно! – подхватил я. – Вы это любите повторять: мы знаем больше, у нас опыт. Так ведь не со мной меряетесь знаниями, а с тем, кто меня создал. Ну да! Кто-то же наделяет человека способностями, как набором инструментов, к той или иной деятельности? Значит, он-то и ставит задачу. А вовсе не вы. Со своим убогим умишкой вы только противопоставляете себя высшему разуму.

Татьяна зябко передернула плечами: философия! Я думал, она скажет: «Скорей бы ты на грешную землю спустился»! Вместо этого она посмотрела с покровительственной насмешкой старшей сестры.

– Ну и где же она, эта задача?

Я почти угадал. Но все равно ответил.

– Она внутри меня. Каждый это чувствует в себе.

 

 

Итак, банкира из меня не вышло. Каким это стало облегчением! Еще ничего не было взамен, но я и так знал, что поступаю правильно.

Это письмо пришло вскоре после того, как я забрал документы из университета. Адресованное маме, от страховой компании.

Я удивился. Что могло быть общего у мамы со страховой компанией? Скорее всего, какая-нибудь рекламная рассылка, подумал я, вскрывая конверт.

Но я ошибался. Содержание письма повергло меня в шок.

«Уважаемая госпожа Виняр…» Они напоминали о том, что мама забыла уплатить взнос за текущий год и вежливо намекали, что еще не поздно. На бланке значились все реквизиты. Теряясь в догадках, я отправился по указанному адресу.

Там все подтвердилось. Мама и впрямь застраховала свою жизнь, уплатив взносы на год вперед. Вот только срок истек, а оплачивать дальше она не торопилась. Узнав о случившемся, в страховой компании поспешили меня разочаровать.

– Сожалеем, но уже ничего нельзя сделать! Вот если бы вы уплатили вовремя взнос… А так договор недействителен. Мы расторгли его в связи с неуплатой. Читайте внимательно…

Они думали, я пришел за деньгами.

Дома я выдвинул ящик серванта, в котором мама обычно хранила деньги и важные документы. Пришлось перевернуть целый ворох бумаг, прежде чем мне на глаза попался этот договор. Вот он, договор и квитанции об уплате страховых взносов. В таких делах мама отличалась педантичностью.

Служащий компании сказал правду, я обнаружил квитанции только за прошедшие полтора года. Оплати она еще и этот год, компании пришлось бы выплачивать страховку. Но не это привлекло мое внимание. Страховая сумма! По удивительному стечению обстоятельств такова была полная стоимость моего обучения в банковском институте университета. Не попади я в число счастливчиков, получивших стипендию Национального Банка, эти деньги пришлись бы очень кстати.

Когда его составляли, я учился в средней школе и еще только готовился поступать в университет.

Стоп! И я начал перекладывать бумаги в обратном порядке. Ну где же оно?.. Ах вот, есть! Не зря я отметил ее педантичность. Направление на консультацию… Меня прошиб холодный пот. Направление было дано за неделю до того, как она застраховала свою жизнь.

Спустя полчаса я уже был в онкологическом диспансере. Медсестра взяла направление и отправилась за медицинской картой. Сквозь стекло регистратуры я увидел, как она покрутила головой.

– Почему же она не пришла к нам сразу? Почему обратилась только сейчас? Ей могли назначить лечение. Не понимаю...

Зато я все понял.

Когда я вышел на улицу, накрапал дождик. Как раз ко времени. Дождь мгновенно смывал слезы, катившиеся из глаз. Я мог не бояться, что кто-нибудь заметит. Не то слезы, не то дождь.

Чтобы там ни сказали врачи, мама предпочла более верный способ обеспечить мое будущее банковского служащего – видела бы она, что я с ним сделал!

Да, теперь я понимаю, что значили эти ее фразы, вроде: «жизнь так коротка»! В полной неопределенности прожить полтора года, это еще хуже, чем в ожидании верной смерти! Воспользуйся она направлением в онкологический диспансер, о страховке пришлось бы забыть. Один визит к врачу мог избавить ее от страданий, но и от денег на мою учебу – в случае чего, тоже. Страховая компания неохотно верит в совпадения.

Теперь она умерла, и тем счастлива, а я жив, и несчастен.

 

 

В таких случаях другие идут прямиком в бар, лично я выбрал дискотеку, мечтая вернуть вчерашний день, когда ничего не знал и упивался жизнью. Мне даже пришла в голову странная формулировка, она не покидала меня ни на минуту: «счастлив на самом деле только тот, кто ничего не знает».

Пьяная игра огней, оглушительная музыка – как раз то, что мне сейчас нужно. Я стремился влиться в самый вихрь с надеждой, что он окажется сильнее моих собственных страстей.

В одно мгновение я подцепил какую-то уродину в купальнике, чего со мной прежде никогда не случалось.

– Потанцуем?

Она положила мне руки на плечи, косясь с опаской, что тут делает этот Рэмбо с мокрыми волосами и безумным взглядом. Да я бы и сам от себя шарахался.

Может, спросить, кто здесь торгует травкой? Бъюсь об заклад, у нее и мысли не промелькнет, что я шучу.

Мы кружились на месте, я был выше ее на полголовы и мне ничего не мешало видеть танцующих вокруг нас. Вот тут-то мне и показалось, будто я увидел Лайму. Нет, мне не показалось, я ее определенно видел. Но она мелькнула и тут же растворилась в бурлящей толпе.

Я несколько раз обошел зал – безрезультатно. Может, это все-таки была не она?

Но с тех пор меня постоянно влекло в одно и то же место. Я стал частым гостем в дискотеке, правда, никогда больше не танцевал, за исключением тех случаев, когда меня приглашали местные красавицы. Им было интересно, что это за один, который приходит лишь затем, чтобы взять бутылку воды и откуда-нибудь издали посмотреть на других.

Упорство рано или поздно вознаграждается. Ну вообще-то, скорее поздно. Поздно, это значит, что уже не за горами было лето. Не успел я войти, как буквально столкнулся с ней нос к носу. Она шла прямо на меня. В этот раз никаких сомнений. Чтоб мне провалиться!

Ну теперь-то я уж не позволю ей сбежать! Каждая встреча давалась слишком высокой ценой. Я вырос у нее на пути. Она смерила меня удивленным взглядом, – но тоже как бы пытаясь что-то припомнить. В этот момент я услышал знакомое имя.

– Лайма, ты идешь, или нет?

Их там было человек десять, наверное, и в большинстве парни, да на вид такие, что лучше бы не связываться. Она попыталась меня обойти (не вспомнила!), только я снова помешал. Теперь уже на глазах у всех. От такой наглости вся ее компания просто оцепенела.

Пока меня не сбили с ног, я схватил Лайму за руку.

– Эй, постой!

Тем более, что затылком я уже почувствовал чье-то дыхание. Наверное, в этот миг кто-то из тех рослых парней уже отправил команду своим накачанным мышцам проучить меня как следует, но я их снова опередил.

– Помнишь университет, вступительный экзамен по математике?

Да, теперь-то она вспомнила! Нет, я не того испугался, что меня поколотят, а того, что поколотят напрасно. К счастью, она оказалась не из тех ветреных, забывчивых, пустоголовых красоток, которых я перевидал слишком много, как мне кажется, для своих лет. Увидев, как она переменилась в лице, парни тоже задумались.

– Это не ты ли поменялся со мной билетами? – ее глаза блеснули и погасли, в этот момент она грустно вздохнула. – Второй билет я тоже не знала.

– Я об этом догадался, – ответил я, улыбнувшись.

– Надо же было такому случиться, – пожаловалась она.

Что я по этому поводу думал? Мне лучше было промолчать, что я и сделал, подавляя улыбку.

– А ты учишься?.. – поинтересовалась она и сама же ответила, с легкой завистью. – Ну да, конечно!

Хотя боюсь, мой вид не слишком пробуждал зависть.

Мои шансы были чересчур скромны, они направлялись к выходу. Я знал, что сейчас она скажет: «было приятно познакомиться».

– Завтра у меня день рождения, – сказал я. – Приходи, буду тебя ждать.

Еще не получив согласия, я дважды повторил адрес, но видел колебание, и не в свою пользу. Она скосила взгляд. Мне показалось, что ей неудобно перед остальными.

– Можешь привести своих друзей. Приходите все вместе.

Я заметил, как посветлели и оживились их лица. Они переглянулись.

– Мы придем, – пообещал самый широкоплечий верзила.

Ну вот! Теперь я знал, что дело улажено.

 

 

Дома я попросил сестру:

– Притворимся, будто у меня завтра день рождения?

До моего дня рождения ждать и ждать, но я собирался строить свою жизнь сам.

– А может, это и правда, – неожиданно предположил я. – У меня ощущение, словно я заново родился.

Наплыв такого современного контингента наш довоенный дом с мраморной лестницей еще не видел. Да они и сами как малые дети глазели по сторонам, чесали себя в затылках и постоянно тянули: да-а!.. Просторно, не то, что в общежитии, кому драка, кому танцы, все одновременно, на любой вкус. Тут и музыку можно врубать на полную громкость, стены выдержат. Преимущества были оценены сразу же.

– Откуда у тебя это имя? – поинтересовался я у Лаймы.

Если мне нехватало слов, я ее́ заставлял говорить, боясь, как бы ей не стало скучно со мной. Чтобы она меня расслышала, я вынужден был наклоняться к самому ее уху, и улавливал аромат духов, казавшийся мне божественным.

– Мой отец самый настоящий литовец. Но встретил маму, и …

Я нашел это великолепным, у нас все были украинцы, в крайнем случае русские, а тут хоть какое-то разнообразие.

Вино тоже помогало мне заполнять паузы, поэтому я охотно тянулся за бутылкой, наполняя бокалы ей и себе, хотя пьянел не столько от вина, сколько от запаха ее волос.

Сестра даже пожурила.

– Осторожнее, а то до кровати не дойдешь.

Виктор сразу подхватил, и этот туда же!

– Слушайся старших!

От его поучительного тона меня всего передернуло. Татьяна сказала шутя, а он вполне серьезно. Да еще в присутствии чужих. Нет, ну пускай эти слышали, черт с ними, но Лайма!.. Рыжий недоумок! Я могу превратить тебя в огненно-красного. У меня язык чесался ответить, да так, чтобы все увидели, кто он такой. Татьяна кинула в мою сторону тревожный взгляд. Она одна знала, чего от меня можно ожидать. А впрочем, она тоже не знала.

Мой скрипач никогда бы не унизился до сведения счетов. В каком-то письме он советовал измерять благородство скромностью. Поразительно! Я чувствовал, что помимо желания сам становлюсь заложником собственных писем. Одно дело, конечно, письма, и совсем другое реальная жизнь. Но попробуй я поступить иначе, и моему лицемерию не было бы границ.

В итоге я мужественно забрал бокал у Лаймы, и оба поставил на стол.

– Какая гадость! Это вино следует пить охлажденным. Не правда ли?

Господи, неужели это был я?!

Только сестра поняла, чего мне это стоило. Я прочел благодарность в ее глазах.

Хотя, ради нее или ради себя, но совершенно инстинктивно я принял верное решение. В тот день я пришел к выводу, что если кто-то хочет считать себя важным, ни в коем случае не следует его в этом разубеждать: наживешь врага. Теперь Витюнчик наверняка будет искать моей дружбы.

Лайма помогла окончательно разрядить обстановку. И тут я не ошибся, не зря положил на нее глаз.

– Давайте танцевать, – предложила она.

В колонках трещал какой-то рэп, она скривилась.

– Эта музыка не подойдет. У тебя найдется что-нибудь поспокойнее?

Я отправил ее к полке, заставленной дисками. Пока она рассматривала их один за другим, сестра с мечтательным выражением поправила мне отбившуюся прядь.

– Милый братец, ты станешь находкой для любой женщины.

Она только что сравнивала меня со своим мужем, или мне это почудилось?

После резко оборвавшейся музыки тишина кажется неестественной. Все в выжидании развернулись в одну и ту же сторону.

– Что это? – Лайма издали показала извлеченный диск. – Ты увлекаешься классической музыкой? – она сосредоточенно нахмурила брови, вчитываясь в текст. – Анатолий Скиба… (Я едва не поперхнулся куском пирога, который успел бросить в рот). Гм… Никогда о нем не слышала. Интересно!

– Удивительная судьба! Правда, никогда не слышали?

Мы с Татьяной одновременно оглянулись, чтобы посмотреть на того, кто это сказал. В присутствии десятка гостей на Виктора что-то нашло.

– Ослеп еще в юности, но это не помешало ему, преодолев косность бездарных чиновников, прославиться и добиться своей цели. Теперь ездит по всему миру, дает концерты и помогает другим обрести себя.

Нет, Виктор не входил в число посвященных. Попрежнему только я и сестра знали, что произошло на самом деле.

– Почему же, – вдруг вмешался широкоплечий верзила, – я о нем слышал. Он давал и у нас в городе концерт. Я часто хожу мимо филармонии. Своими глазами видел афиши. Кстати, в то время там был аншлаг.

Лайма, заинтригованная, вертела в руках диск.

– Это правда?.. Действительно, интересная судьба. Анатолий Скиба... Можно у тебя его взять? – вдруг попросила она. – На некоторое время? – она пояснила. – Мы устраиваем вечер классической музыки. О нем должны узнать… Разумеется, я верну.

Вот так! Я не знал, что и подумать. Мамы не было, а слепой музыкант продолжал жить своей жизнью.

 

 

Иногда мне кажется, я жалею о пороках, от которых избавляюсь. Трудно оставаться на высоте, ужасно трудно. Но я сам лишил себя выбора: Йоська свято хранит письма скрипача, и от этого уже никуда не деться.

В свою очередь мораль проста, как мир. Меня спросят: что толку в твоем упрямстве, не позволяющем украсить цветами тюремную камеру? Простите! Стоит мне украсить цветами тюрьму, и это будет означать, что я согласен жить в тюрьме. Я же никогда на это не соглашусь. Мои письма, судьба скрипача не позволят мне этого, как бы я ни хотел. Вместо Йоськиного кодекса на стене появился мой, запечатленный на почтовой бумаге.

Проходя мимо расклеенных афиш, я всякий раз останавливаю взгляд – знаю, но ничего не могу с собой поделать. А если вы когда-нибудь где-нибудь услышите о слепом скрипаче, прежде чем усмехнуться иронически, мимоходом вспомните о другом, оставшемся в Ивано-Франковске. Нет, история бродит по свету, и никому не хватит духу ее опровергнуть.

Не хотелось бы вспоминать, но еще один такой персонаж из прошлого как-то раз снова промелькнул в моей жизни: я говорю о Харише. Надо же такому случиться, однажды он появился в ресторане, где я работал, да еще и сел за мой столик. Я его сразу узнал, он меня – нет. Сделав заказ на сумму, чуть-чуть не догоняющую мой месячный заработок, хвастался перед кем-то своим новым грандиозным проектом в области строительства чего-то там, и, как всегда, за чужой счет. Как всегда, небезуспешно: тот почти поверил. Да, он умел красиво говорить. Знакомая ситуация, не правда ли? На этот раз мое вмешательство было предопределено свыше. Но я сам так заслушался, что облил его шампанским, хорошенько встряхнув бутылку перед тем, за что меня тут же и уволили. Как мне потом рассказывали, менеджер лично отвозил в чистку его пиджак, жаль, брюки закрыла длинная скатерть. Нечему удивляться. Теперь-то я знаю точно: такие, как он, всегда выходят сухими из воды.

Впрочем, хотя мое будущее кажется мне довольно призрачным, я больше ни о чем не жалею.

Выйдя замуж, Татьяна переехала к Виктору, и сейчас они ждут ребенка. Что ж, хотя бы она полностью оправдала надежды нашей мамы. В одном я ей пока не признался: что мне известно, куда подевался аметист. Не представилось удобного случая. Ну а если честно, мы этой темы стараемся не касаться вовсе. Да и навещаю-то я их все реже.

Зато где мы регулярно встречаемся, так это на кладбище. Могилу обступил лес крестов со всех сторон, но узнать ее легко. Над нею распускает ветви карликовая береза, а в нише надмогильной плиты цветет левкой.

Сейчас, когда все уже позади, мне остается сделать последнее признание. Разыскивая договор на страховку, я обнаружил среди маминых бумаг кое-что неожиданное для себя. Это были ее письма – ответ скрипачу. Оказывается, она все же писала ему – то ли в надежде, что когда-нибудь он их прочтет, то ли ни на что не надеясь.

Я не смел их читать, я не сказал ничего даже Татьяне. Первой моей мыслью было их сразу сжечь. Но пока я искал, в чем бы развести огонь, мне пришло в голову нечто иное.

Я сел, надписал адреса, с которых отправлялись письма музыканта, и все до единого опустил в почтовый ящик, как она того хотела. Я понятия не имел о том, что с ними произойдет. Суждено им быть сожженными или пущенными по течению реки, или разнесенными ветром? Или они останутся погребенными на дне какого-нибудь железобетонного хранилища? Но какая бы судьба их не ожидала, она настигнет их в том месте, где побывал слепой музыкант.

 

 

Вместо эпилога

 

 

В тот раз Татьяна все же оказалась права: и впрямь здорово перебрав меру с алкоголем, я заболел ровно на неделю, даже не помышляя о том, чтобы сразу позвонить Лайме. Меня тошнило, я предпочитал валяться в кровати, всем рассказывая, будто схватил простуду, хотя на самом деле мне до смерти не хотелось никого видеть. Но это и неважно, поскольку теперь у меня был номер ее телефона, и я позвонил ей, как только снова захотел жить.

В очередной раз поведав сказку о свалившей меня простуде, я предложил встретиться. Но Лайма остудила мой пыл.

– Извини! Завтра мы уезжаем волонтерами в Закарпатье.

На мое «куда, куда?» она удивилась.

– Ты не смотришь телевизор? Наводнение затопило десятки деревень. Нужно отстраивать дома, восстанавливать мосты.

Моя реакция была спонтанной.

– Можно мне с вами? – тут же спросил я.

Она сначала опешила, но потом…

– Ну если хочешь… Мест в автобусе хватит для всех. Работы тоже. Собираемся возле университета, приходи завтра к девяти, если не передумаешь.

– Я приду, – пообещал я восторженно.

– Возьми спальные принадлежности и запас еды на один день. Теплая одежда тоже может сгодиться. Одним словом, бери все, что унесешь. Никто не знает, что нас ждет.

Я улыбнулся, жаль, что она не видела.

Все складывалось, как нельзя лучше. В девять утра я был там, с большим рюкзаком за плечами. Солнце только что осветило площадь, зеленеющую стриженными газонами. Фонтан искрился в утренних лучах.

Я увидел ее среди толпы и сразу направился туда. Лайма приветливо помахала рукой. Кажется, там были и мои новые друзья. Хотя я мог и обознаться. Нет, судя по тому, что они меня узнали, это были все-таки они. Сбоку дожидался пустой автобус.

– Один автобус уже пришел, – с ходу порадовала она меня. – Сейчас должен подойти второй.

Автобусы меня как-то не тронули, и, по-моему, она это заметила.

– Я очень рада, что ты не передумал, – призналась она.

Ну вот, теперь совсем другое дело! Я уже был готов растаять и придумывал ответ. Помешал зазвонивший у нее мобильный телефон. Я стоял рядом и слышал каждое слово. Разговор закончился поцелуем, меня это насторожило.

– Кто тебе звонил? – спросил я.

Лайма спрятала телефон.

– Мой парень. Он ждет меня в Закарпатье. Он давно там, успел подыскать нам жилье.

Я все еще надеялся, что неверно истолковал ее слова. Но она и эту надежду погубила.

– Не волнуйся, тебя тоже где-нибудь поселят. Без крова никто не останется.

То ли у меня лицо стало не таким, то ли молчание мое подействовало. Вероятно, она что-то заподозрила. Пристально посмотрев мне в глаза, она спросила:

– Так ты едешь с нами?

Я промолчал, и она нахмурилась.

– Едешь?

Я знал: если и сейчас не ответить, тогда она развернется, и я останусь один.

Нет, на самом деле я не боялся остаться один: это уже произошло. Сейчас, по крайней мере, я не питал никаких иллюзий. Правда в другом. Я успел раструбить, что завербовался волонтером к попавшим в беду селянам Закарпатья. Йоська, хранитель Кодекса чести, во всех смыслах смотрел на меня снизу вверх. Я все еще колебался. Как бы поступил скрипач, оказавшись на моем месте? Легко ему было…

 

 

Посвящается памяти моей матери Марии Наумовны, добрейшей из людей, научившей меня любить.

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com