Сергей Воронин

 

 

 

Одиссей из Поднебесной

 

 

(Хроники «смутного» времени)

 

 

Красноярск, 2013

ББК 67.99(2)12

В 89

Сергей Воронин. Одиссей из Поднебесной (Хроники «смутного» времени): Повесть. – Красноярск: САМИЗДАТ, 2013. 50 с.

 

Новая повесть писателя Сергея Воронина, широко известного в России и за рубежом по роману «Сын Ра», посвящена описанию жизни «маленького» человека, изо всех сил пытающегося не только выжить, но еще и сохранить при этом свое человеческое достоинство в жесточайших условиях «смутного» времени, в котором, к сожалению, уже много лет живет наша Богом забытая, но такая прекрасная страна.

Все персонажи повести являются вымышленными, любые совпадения имен следует считать случайными.

© С.Э.Воронин, 2013.

«Иди и смотри!»

Апокалипсис

(Откр. 6:1-2)

 

В этом нетерпеливом и радостно - тревожном ожидании Нового 2000 года весь огромный Китай и его многочисленные, удивительно похожие друг на друга обитатели, судя по всему, совсем «сбрендили», окончательно «съехав с катушек» от охватившего их вселенского счастья. Да оно и понятно – ведь и в обычный - то Новый год по восточному календарю все без исключения китайцы почти на целый месяц превращаются в инфантильных полудурков, совершенно обезумевших от этой «неземной» радости и детского ожидания новогоднего чуда, а тут – целый Миллениум! В Суйфэньхэ, всегда внешне спокойном и неторопливом «заштатном» городке северной провинции Хэйлунцзян, все вдруг пришло в какое-то хаотическое «броуновское движение» - казалось, даже этот провинциальный и довольно захолустный китайский город, неожиданно выросший, как на дрожжах, из «убитой» и Богом забытой деревни практически на границе с Россией, в мгновенье ока превратился в самую настоящую вторую столицу Поднебесной.

Надо сказать, что за эти 6, очень непростых, лет жизни в Китае его узкоглазые жители изрядно осточертели Сереже Коврижкину с этими их предновогодними хлопотами и неизменной азиатской суетливостью, оглушительным треском новогодних петард и хлопушек, а также невероятной помпезностью всенародно любимого «Праздника фонарей», которую жители Поднебесной, очевидно, впитали в себя вместе с молоком матери. Сидя в небольшом китайском ресторанчике, переделанном из обычной трехкомнатной квартиры на первом этаже типовой пятиэтажки с кружкой добротного харбинского пива, Сережа, глядя через желтоватое тонированное стекло на происходящую на улице предновогоднюю суету, вдруг на минуту задумался над превратностями своей, такой непростой, но в то же время такой интересной Судьбы алтайского «комивояжера».

Да, сегодня ровно 6 лет, как стартовала его китайская Одиссея из города Барнаула Алтайского края; и ровно 6 лет, как он превратился в вечного странника, самого настоящего пилигрима - без роду и племени, без семьи и постоянной крыши над головой, а иногда, как ему казалось, даже и без любимой Родины, которая осталась где-то очень и очень далеко.

А началось все в «лихие 90-е», когда группа бывших однокурсников из Алтайского государственного университета, борясь с тотальной нищетой, прочной экономической удавкой сдавившей тогда всю нашу необъятную и всеми покинутую Русь, решили организовать ТОО (товарищество, ну, прямо скажем, с очень ограниченной ответственностью) «СКИТ». Планы у них тогда были, конечно же, «наполеоновские»: Юра Павловский, экономист по образованию и поэтому единогласно избранный всеми соучредителями «СКИТА» директором такой «многообещающей» и такой «перспективной» коммерческой фирмы, предложил сразу несколько весьма хитроумных схем зарабатывания денег, суть которых, однако, так или иначе, сводилась к заурядной «пирамиде» известного мошенника международного класса Сергея Мавроди.

Как и все евреи, Юра Павловский был чрезвычайно амбициозен в своих планах - он мечтал покорить банковско-финансовый Олимп и при этом непременно возглавить российский список «Форбс». Ну, а начинать наш финансовый «гений», почти настоящий драйзеровский «титан» и «гигант банковско - кредитной мысли», конечно же, решил с отечественного рынка недвижимости, для чего и затеял столь беспрецедентную по тому времени и размаху коммерческую авантюру, взял под огромный процент просто умопомрачительный для Алтая начала 90-х банковский кредит и, не нашел ничего лучшего, как тут же «влупить» его в покупку в городе Новоалтайске двух пятиэтажных домов вместе со всеми их несчастными жильцами.

Эти невольные «пассажиры финансово-кредитного поезда» имени Юры Павловского, несущегося на всех парах в ад финансового тупика и очень скорого при таком «умелом» руководителе банкротства фирмы «СКИТ», жили себе тихим сапом и даже слухом не ведали, что их однажды продала кучке молодых и наглых мошенников из Барнаула, - причем, продала со всеми их рабочими потрохами и нехитрым пролетарским скарбом, - родная и горячо любимая ими компания «Алтайтрансстрой», в чьем ведении как - раз и находились тогда эти злополучные дома.

«Господа, хочу поздравить вас – мы совершили крупнейшую фондовую сделку в России образца 1994 года!» - торжественно и даже со слезой в голосе объявил Юрий Павловский на очередном собрании учредителей ТОО «СКИТ». Впрочем, новоявленным «собственникам» совсем недолго пришлось порадоваться результатами этой «грандиозной сделки века»: первый же платеж по коммунальным услугам за два напрочь «убитых» кирпичных дома 1957 года постройки просто поверг в шок заместителя директора «СКИТА» по строительству Сашу Станкова – оказалось, что только за месяц сумма по коммунальным платежам составила 0, 25% от общей суммы полученного на год банковского кредита.

Естественно, не остались безучастными к сложившейся ситуации и жильцы «благоприобретенных» домов – они тут же, довольно оперативно подали в суд на компанию «Алтайтрансстрой», а вместе с ней и ТОО «СКИТ». «Коврижкин, я же вас всех просто порву сегодня на суде, как Тузик грелку!» - сердито гудела, словно иерихонская труба, юрисконсульт городской администрации и бывшая однокурсница Сергея Света Шмидт. Коврижкин только угрюмо молчал в ответ – а что же еще ему оставалось в этой совершенно идиотской ситуации? Ведь он, как юрист, прекрасно понимал, что Павловский своей «сделкой века» нарушил все существующие российские законы.

Как и следовало ожидать, суд принял окончательное и абсолютно справедливое решение в пользу обиженных жильцов этих двух несчастных домов, аннулировав договор купли - продажи и обязав «Алтайтрансстрой» возместить все убытки, понесенные ТОО «СКИТ» в результате данной незаконной сделки.

К большому сожалению для «СКИТа» и его несчастных сотрудников, это был далеко не единственный «успешный суперпроект» Юры Павловского, у которого, похоже, постоянно «чесалось в одном месте», понуждая его, в который уже раз, применить на практике полученные за годы «непосильной» учебы в «универе» экономические познания.

Коврижкину, в частности, хорошо запомнилась, особенно этим ужасным, отвратительным запахом, так называемая «грибная эпопея». Даже сейчас, спустя многие годы, сидя здесь, в Суйфэньхэ, в этом уютном китайском ресторанчике, Сергей не смог сдержать саркастической улыбки, вспоминая эту просто «восхитительную» историю.

Дело в том, что Павловский, будучи личностью, безусловно, неординарной и «разносторонней», однажды решил попробовать себя на ниве заготовок сельхозпродукции. С этой целью у ПЖЭТ Железнодорожного района Барнаула он арендовал барак, предназначенный под снос, находящийся прямо в центре города на улице Аносова. И потянулись к новоиспеченной «заготконторе» грибные «обозы» со всех деревень и сел Алтайского края. Вскоре помещение барака было уже доверху забито бочками с засоленными грибами, так что пройти к офису директора было совершенно невозможно.

Это был «звездный» час Павловского - Юрок впервые в жизни почувствовал себя настоящим хозяином и помещиком – кормильцем и поильцем всех сирых и убогих! С гордо поднятой головой, как бальзаковский Гобсек, ходил он посреди грибных бочек, любовно поглаживая их покатые бока и, даже, по-хозяйски, иногда пробуя на вкус какой-нибудь особенно понравившийся ему рыжик, неизменно приговаривал с деланным восторгом, очевидно, работая на публику: «Ай да грибок, ай да посол! Ну просто мировой «закусон», господа!»

Но, как говорится, недолго музыка играла. Как известно, грибы, даже хорошо засоленные, являются весьма скоропортящимся продуктом, требующим особых условий хранения, которых в бараке ТОО «СКИТ», конечно же, не было и в помине. Из-за нарушения режима хранения этого «скоропорта» вскоре в здании запахло так, как будто сюда, прямо в барак, какой-то сумасшедший машинист - мореман припер целую цистерну протухшей спермы синего кита – как известно, самого большого кита в мире. Отвратительные миазмы испорченной «китовой спермы» разносились в теплом и влажном сентябрьском воздухе по всей округе, пугая прохожих и привлекая сонмы голодных мух со всех окрестных помоек.

Первым «химической атаки», как и следовало ожидать, не выдержал Павловский, у которого кабинет располагался как - раз над злополучными бочками. Он вызвал своего первого помощника Пингвина (имени и фамилии этого более чем странного человека, кстати, действительно чем - то похожего на эту удивительную полярную птицу, так никто из сотрудников фирмы и не узнал) и коротко распорядился, изобразив при этом на лице гримасу брезгливости: «Немедленно, сию же минуту убрать всю эту вонь из офиса!»

За год «Порхатый» (так «за глаза» сотрудники «СКИТа» прозвали Павловского) окончательно достал всех своими «креативными» идеями. И это оскорбительное «погоняло», отражающее крайне высокую степень общественного раздражения действиями совершенно невменяемого директора, было дано «бедному Ерику - Юрику», конечно же, тоже совсем не случайно.

Во-первых, как мы уже говорили, Павловский был евреем, что само по себе, в общем-то, совсем не страшно (подумаешь, мало ли в России донов Кацов – и не сосчитать!), но в комбинации даже с мало - мальскими властными полномочиями образует такую опасную и такую гремучую смесь самодурства и еврейского тщеславия.

Во-вторых, директор «СКИТа» страдал редким кожным заболеванием, из-за которого лицо его было очень похоже на лицо печально известного президента Украины Виктора Ющенко, якобы, отравленного диоксином осенью 2004 года. И если бы Павловский был хорошим человеком, ему бы, конечно, никто из сотрудников не стал указывать на этот неприятный и столь бросающийся в глаза физический недостаток, что, как известно, само по себе является довольно - таки подлым и общественно порицамым занятием; ну а тут, фактически в ситуации вялотекущей «гражданской» войны, как говорится, Сам Бог велел!

Сережа Коврижкин уже окончательно понял бесперспективность совместной работы с таким неадекватным директором фирмы и начал было подыскивать себе новое место работы, как тут и случилось то знаменательное событие, которое так круто и почти на целое десятилетие изменило всю его дальнейшую жизнь. А дело в том, что на Алтае тогда во всю свою необъятную мощь развернулась новая «транснациональная» корпорация – «Алтайагрохолдинг», которую возглавил дальний родственник Павловского некий господин Подберезовик. Именно он и предложил Юре «слиться в экстазе» с этим алтайским холдингом, уведя таким образом «СКИТ» от неминуемого банкротства. Павловский с радостью согласился на такое заманчивое предложение; и вскоре был подписан договор о намерениях, в котором по-еврейски, как всегда, очень пафосно был продекларирован новый участник «Агрохолдинга» - товарищество с ограниченной ответственностью «СКИТ». Пока у нотариуса оформлялись учредительские документы вновь созданной компании, Подберезовик предложил Юре, теперь уже на правах «равного» партнера, участие в очередной «сделке века».

Дело в том, что буквально на днях Алтайагрохолдинг заключил договор о сотрудничестве с довольно крупной торгово-промышленной компанией северной провинции Китая Хэйлунцзян. Основной коммерческий интерес китайцев на Алтае, естественно, представляли в то время минеральные удобрения, которых скопилось на складах сельскохозяйственного Алтайского края огромное количество. В качестве «пробного шара» было решено поставить в КНР первую партию из 30 вагонов азотного удобрения. Взамен Алтайский край попросил у китайской стороны сахар, с которым на тот момент в России возникли очень большие перебои: ведь все основные сахарные заводы в результате распада СССР оказались за границей – в Украине. Вот здесь то как - раз перед руководством Алтайагрохолдинга и встал вопрос о коммерческом сопровождении бартерной сделки – были нужны, просто жизненно необходимы постоянные торговые представители на китайской стороне, чтобы следить за надлежащим исполнением всех условий контракта.

Одним из первых поехать на ПМЖ (то есть, на постоянное место жительство) в Китай вызвался Сережа. При этом он руководствовался старым солдатским принципом: «подальше от начальства, поближе к кухне», а уж как славится во всем мире китайская кухня – это известно даже младенцу.

В эту первую свою разведывательную поездку в Китай было решено отправить Коврижкина и 40-летнего Сашу Станкова, которому Павловский на тот момент полностью доверял и которому инкогнито поручил хорошенько присматривать за 28-летним Сережей, чтобы он чего-нибудь там не натворил криминального (все в компании «СКИТ» хорошо знали о невероятной экзальтированности Сергея, особенно в пьяном угаре). Задача, поставленная перед ними руководством Алтайагрохолдинга, была предельно проста и понятна: заключить бартерную сделку с конкретной китайской компанией в городе Суйфэньхэ провинции Хэйлунцзян и проследить за отправкой первого «сахарного» эшелона в Россию.

В августе 1994 года этот потешный «экспедиционный корпус» (ты да я, да мы с тобой) торжественно, но без оркестра и прочих пафосных излишеств, наконец-то, выдвинулся из Барнаула в направлении станции Гродеково, названной так в честь известного русского путешественника – исследователя Дальнего Востока, генерала от инфантерии Николая Ивановича Гродекова.

Удобно расположившись в стареньком «видавшем виды» вагоне, Коврижкин, наконец, с нескрываемым любопытством осмотрелся вокруг – ему показалось, что публика в купе подобралась весьма колоритная: кроме Сережи и Станкова с ними ехала одна очаровательная узбекская девушка Карима из Ташкента и пожилой мужчина 70-ти лет Иван Петрович Деминов из города Рубцовска. Не откладывая в «долгий ящик» и желая максимально ускорить дорожное знакомство, Саша извлек из сумки литровую бутылку водки «Распутин», а Деминов – обильную домашнюю закуску, которую ему положили в сумку заботливые рубцовские хозяйки. Оскорбительно теплую водку разлили по пластмассовым стаканчикам, предложив, ради приличия, выпить и Кариме, но она, естественно, отказалась. «Махнули» по первой за знакомство, затем по второй – за приятное путешествие и, наконец, по третьей - за тех, кто не с нами. Посидели, немного помолчали, как водится, а потом старика неожиданно потянуло на дорожное откровение.

«Послушайте, что я вам сейчас скажу, сынки, только вы не обижайтесь - начал свою интригующую и весьма поучительную историю, достойную пера великого Хэмингуэя, изрядно захмелевший Петрович. - Вот вы, ребятки, собрались ехать в Поднебесную, а много ли вы знаете об этой удивительной стране? То-то и оно, что ровным счетом ничего. Тогда вам будет особенно интересен мой рассказ, так сказать, мои трепетные воспоминания о Китае – думаю, они вам очень пригодятся, когда вы прибудете на место. Я родился и до 15 лет жил в деревне Жилино Орловской области. В 1947 году мои родители откликнулись на призыв родной партии и правительства и решили переехать на постоянное место жительства в город Корсаков, что находится на Сахалине. Тогда действовала очень интересная схема сдачи имущества государству с учетом удаленности и островного положения Сахалина. По специальной описи мы сдали государству дом, корову и лошадь в Жилино; и по этой же описи в Корсакове получили все это добро назад. Вот так в 15 лет я и стал сахалинцем и живу там до сих пор – а в Рубцовск я ездил навестить свою старшую дочь с внучатами.

В 1947 году в Корсакове абсолютно все напоминало, да нет, просто кричало во весь голос о войне. Ведь наши морпехи только в августе 1945 года с большим трудом выбили японский гарнизон из города, который тогда назывался на японский манер Отомари. Уже после войны город буквально кишел военнопленными японцами, многие из которых остались жить на Сахалине. Кроме японцев в Корсакове было много китайцев и корейцев, которые жили с японцами, как кошка с собакой. И ведь их понять можно – японцы считали китайцев и корейцев людьми низшего сорта, убивали их во время войны десятками, да нет, сотнями тысяч, погружая скопом на баржи и затапливая в море, как беспомощных котят. Этого китайцы, конечно же, не могут простить японцам до сих пор. Когда вы приедете в Китай, то обратите внимание, что японцев там практически не встретишь. Все дело в том, что японцам до сих пор находиться на улицах китайских городов очень даже не безопасно. Ведь в 1944 году всего за неделю японцы умудрились вырезать в Китае около миллиона человек. Это был самый настоящий геноцид китайского народа, который китайцы никогда не забудут и не простят японцам, вот помяните мои слова.

В Корсакове я очень сдружился с бывшим японским военнопленным Акихиро. Мне было тогда 16, а Акихиро только что исполнилось 40 лет, и он был очень образованным по тому времени человеком – до войны в Нагасаки японец работал учителем математики. Благодаря Акихиро, мой кругозор существенно расширился – он занимался со мной и математикой, и географией, и японским языком. Был только у этого удивительного дядьки один маленький пунктик – он терпеть не мог китайцев, презирал их до глубины души и поэтому очень сильно ругался, когда я бегал к китайцам порыбачить вместе с ними в заливе Анива и бухте Лососей. Вообще, надо сказать, что между китайцами и японцами в Корсакове были весьма напряженные отношения и очень часто вспыхивали кровавые драки, одна из которых даже закончилась трупом – рыбацким ножом «замочили» молодого китайца. После этого японцы целый месяц не высовывались из своих домов, совершенно справедливо опасаясь мести со стороны вконец обозленных китайцев.

У Акихиро был очень хороший фронтовой друг - 60-летний японец по имени Сабуро - тоже из бывших военнопленных, кстати, майор Квантунской армии, самый настоящий самурай, всю свою жизнь проживший в полном соответствии с легендарным «Кодексом Бусидо». В то время Сабуро жил вместе со своей русской женой в небольшом деревянном домике прямо на самом мысе Крильон – это, как известно, самая южная точка и самое живописное место на нашем Сахалине. С этим самым Сабуро, помнится, связана одна очень удивительная история – уже в 1957 году выяснилось, что он, начиная с 1945 года, являлся агентом японской военной разведки, специально оставленный японцами на Сахалине, чтобы следить за передвижением дальневосточной группировки советских войск. Когда его, наконец, взяли наши контрразведчики в 1957 году, все были удивлены до крайности, обнаружив в подвале домика Сабуро великолепно оборудованный бункер с годовым запасом продовольствия и ультрасовременными по тому времени средствами связи. «А я думаю, что он там делает столько времени в подвале; и вроде бы, всегда трезвый оттуда вылезает!» - смешно запричитала баба Маша – русская «походная» жена Сабуро, когда с ужасом узнала, что десять лет рука об руку прожила с грозным японским шпионом. «И как только он меня не зарезал, этот самурай проклятый, чтоб у него зенки полопались в нужнике!» - истошно вопила старуха. Ну что же, ее понять можно – как говорится, «от любви до ненависти – всего один шаг».

Скоро пришла пора и Акихиро возвращаться на родину в Нагасаки. Мы горячо попрощались с ним, выпив, как следует, сакэ на «посошок» (это – рисовая японская водка, которая подается к столу хорошо подогретой), и больше в нашей развеселой жизни, начиная с июля 1948 года, мы никогда не встречались.

В октябре 1951 года меня забрали служить срочную службу на Тихоокеанский военно-морской флот – как это у нас называлось тогда, «служить под огородом». А служили мы, ребятки, в то время на флоте целых 6 долгих лет – не то, что вы, современные армейские салаги! Вначале, как водится, меня направили в учебку морской пехоты в Находку, а затем, уже через полгода, и в Порт-Артур, где у нас по тогдашнему послевоенному договору с Китаем, вплоть до 1955 года, находилась отличная, да что там говорить, просто великолепная военно-морская база ВМФ СССР, которую мы, к сожалению, так бездарно «прокакали» в годы Никиты Сергеевича Хрущева – этого крымско-китайского кукурузного вредителя и «башмачных» дел мастера. Там у меня и случился этот замечательный и такой знойный роман с очаровательной японочкой Ханной (я называл ее на русский манер просто Анютой), проживавшей вместе со своей японской семьей в городе Даляне (бывший город Дальний), что находится в 70 км от Порт-Артура.

Справедливости ради следует сказать, что к семье Анюты в то жестокое послевоенное время китайцы относились довольно-таки терпимо, чего не скажешь про других, крайне редко попадающихся в Поднебесной японцев, которые после войны жили в Китае фактически на положении затравленных зверьков. Дело в том, семья Анюты уже очень давно и безвыездно проживала в Поднебесной; да и сама Ханна, к счастью для нее и всей ее семьи, являлась самой настоящей уроженкой Даляня.

День через день я начал мотаться к ней на пригородном автобусе из Порт-Артура в Далянь, что было тогда, прямо скажем, совсем небезопасно – дело в том, что китайцы в определенный момент стали относиться к русским не как освободителям, а как ненавистным оккупантам. Если вы вдруг попадете на русское кладбище в Порт - Артуре, то обратите внимание на могильные таблички – даты смерти советских моряков варьируют в диапазоне 1951-1953 годов, когда никаких боевых действий уже не велось и в помине. Всех этих несчастных русских морячков подстерегла коварная и бесславная смерть именно в «мирном» и таком «пушистом» Даляне – их очень подло, кого-то просто предательски со спины, кого-то в жестокой кровавой драке, зарезали свирепые и порой совершенно непредсказуемые китайцы во время очередных увольнительных или одиночных «самоходов» в этот портовый город. Поэтому и был тогда отдан этот строгий приказ командования, что в город можно отпускать моряков лишь группами из 10 человек, причем в сопровождении офицера. Ну что, скажите мне, пожалуйста, может остановить влюбленного, причем, по самые уши, двадцатилетнего русского морячка?! Да ничего - пожалуй, даже миллиард китайцев не смог бы удержать меня тогда от этих экстремальных и душещипательных поездок в Далянь.

Да, сынки, даже сейчас, спустя столько лет, не могу без слез умиления вспоминать свою очаровательную Анюту – эту изящную мою японскую куколку. Надо сказать, что и среди китаянок иногда попадаются самые настоящие красавицы, особенно на юге Китая, но, все равно, с японками их не сравнить. Японки – уже давно и всеми признанные красавицы всего Азиатско – Тихоокеанского региона.

То, чего не смог бы сделать миллиард китайцев, с успехом и в одиночку сделал наш начальник особого отдела в Порт - Артуре майор Скобелин. Он устроил мне такую замечательную «взбучку» в своем кабинете, щедро пообещав мне все мыслимые и немыслимые земные, а также небесные кары, чем раз и навсегда отбил всяческую охоту ездить в Далянь. Теперь пришла пора уже моей бедной Анюте ездить ко мне из города. Но, к нашему общему несчастью, проблема состояла в том, что Порт-Артур являлся в то время крайне засекреченным режимным объектом, въезд в который был возможен лишь по специальным пропускам. Поэтому дальше КПП Анюту моряки никогда не пропускали. Нам только и оставалось с ней, как молча и уныло стоять возле КПП (а мы изъяснялись с Анютой с помощью ее очень плохого русского языка и довольно странных, особенно, если смотреть со стороны, жестов), взявшись за руки, подолгу и грустно глядя другу в глаза.

К счастью для меня, потому что все это достало уже до невозможности, вскоре (а произошло это в аккурат 26 мая 1955 года) нашу базу в Порт – Артуре, наконец-то, ликвидировали, и эти наши страдания, все эти душераздирающие, как для нас двоих, так и тех несчастных морячков, что постоянно наблюдали всю эту жуткую драму с КПП, сцены, наконец-то, прекратились!»

Закончив свой задушевный рассказ, Иван Петрович с трудом перевел дух и вновь потянулся к бутылке «Распутина». «Да, интересная у вас история получилась, - после некоторого молчания, наконец, произнес Саша Станков, разливая отвратительно пахнущую ацетоном теплую водку по пластмассовым стаканчикам.- И вы больше с Анютой никогда не виделись?» «Нет, ты знаешь, Саша, - как в воду канула! Печально вошла в мою жизнь, печально ушла из нее, чтобы больше уже никогда не вернуться! И все-таки, я рад, безумно рад, сынки, что все у нас так случилось. Если бы не этот чокнутый «особист» - мой «самый дорогой дружище» Скобелин, я бы, наверное, так и не смог вырваться из любовных сетей Поднебесной! Силенок бороться с этой оглушительной страстью к японке у меня, салажонка, тогда бы явно не хватило!»

Лежа на своей верхней полке, захмелевший Сережа еще долго обдумывал трогательный рассказ Ивана Петровича. В голове вспыхивали и тут же исчезали яркие красочные образы чужой, пока еще неведомой ему русско-китайско-японской жизни. Раз за разом он ловил на себе любопытный и весьма оценивающий взгляд узбечки Каримы, который он тут же, почему-то, уверенно воспринял как женский призыв к их более близкому знакомству. Он спустился с верхней полки, и они разговорились - очень так задушевно, мило и с искренним взаимным интересом.

Маленькой Кариме (а ее рост был всего около 160 см) недавно исполнилось 22 года, и она работала костюмером в ташкентском драматическом театре. Не сказать, чтобы она была красивой, но все же черты лица у этой девушки были весьма миловидными и даже не лишены некоего восточного шарма и обаяния. Карима находилась в очередном отпуске и ехала отдыхать к своим узбекским родственникам в Хабаровск. В течение всей дороги они с Сережей подолгу стояли в тамбуре, нежно обнявшись и шепча что-то друг другу на ушко, но вскоре Коврижкин поймал себя на довольно неприятной мысли, что он, все - таки, не испытывает к этой симпатичной узбекской девушке абсолютно никаких чувств, чего, очевидно, нельзя было сказать о Кариме – она явно питала к Сереже глубокие женские симпатии. Почти без сожаления и скупой мужской слезы довольно сухо он попрощался с узбечкой на платформе в Хабаровске (Карима все ждала, что он попросит у нее домашний адрес или телефон – так и не попросил), и тут же с нескрываемым похотливым интересом принялся рассматривать молодую женщину с ребенком, подсевшую к ним в купе вместо Каримы.

Эту молодую женщину лет 25 с годовалым мальчиком звали Настя. Она возвращалась во Владивосток из хабаровской краевой больницы, где ей делали какую-то сложную операцию по гинекологии. Она была замужем и, узнав о цели поездки ребят в Китай, всю дорогу до самого Уссурийска убеждала Сережу помочь ее мужу – начинающему коммерсанту, к тому же со знанием китайского языка (а он окончил с отличием Дальневосточный государственный университет, причем, факультет иностранных языков) зацепиться за Поднебесную. Коврижкин только молча кивал головой, как китайский болванчик, во всем с нею соглашаясь – ну, а что ему еще оставалось в данной ситуации, ведь они с Сашей сами ехали в полнейшую, абсолютнейшую, а потому пугающую их обоих неизвестность.

Настя оказалась, на редкость, интересным собеседником. Она являлась мастером спорта международного класса по самбо и членом сборной России по этой довольно редкой, особенно в женском спорте, борьбе. Не поверив вначале ее словам, Сережа попросил девушку что-нибудь ему продемонстрировать из боевых искусств. «Пошли», - коротко произнесла Настя, и они вдвоем вышли в тамбур. Тут девушка внезапно принялась швырять Коврижкина из угла в угол; при этом, аккуратно придерживая его, чтобы он вдруг ненароком не свалился на этот грязный, изрядно затоптанный пол. У Сережи внезапно возникло ощущение, что он просто летает по воздуху под действием какой-то неведомой, просто невероятной силы. Это тем более выглядело странным, что такой силой являлась внешне совсем хрупкая девушка, с такой женственной фигурой и очень миловидным лицом.

Внезапно девушка сморщилась от пронзительной боли и со стоном присела на корточки. «Ведь мне же нельзя после операции поднимать такие тяжести», - тихо произнесла она. «Ну что же ты мне сразу не сказала, Настя?» - воскликнул Сергей, который почувствовал себя сейчас очень виноватым за эту свою дурацкую и такую совершенно неуместную недоверчивость.

Вечером Станков пригласил Сережу в вагон-видеосалон, где демонстрировали стандартный по тому времени синематографический набор из «Эммануэли» и «Терминатора». Мужественно досмотрев «Эммануэль», Коврижкин не на шутку распалился, особенно от этой знаменитой пикантной сцены в самолете; «Терминатора» уже смотреть не захотел, а вернулся в купе, где вовсю храпел и хрюкал, как приличный боров, Петрович. «Сережа, подоткни, пожалуйста, одеяло, а то сильно поддувает снизу», - внезапно попросила Настя, которая лежала вместе с сынишкой на полке аккурат прямо под Коврижкиным. Сережа с удовольствием исполнил просьбу Насти, успев при этом заметить, что она лежит в ночной рубашке без трусиков. Несмотря на очевидный женский призыв, Коврижкин явно струсил в этой необычной ситуации, испугавшись активных «боевых» действий – то ли богатырский храп Петровича его смутил, то ли присутствие годовалого ребенка - только он молча забрался на свою полку и тут же сердито, очень недовольно засопел; так фальшиво и неубедительно, и, прежде всего, для Насти, изобразив крепкий сон. Понятно, что уснуть, да и то с большим трудом, ему удалось лишь под утро.

«Ну что же ты, Сережа, вчера так растерялся? – с очаровательной улыбкой, очень так игриво и совершенно беззлобно сказала ему утром Настя. – А я все ждала, когда же ты, наконец, ко мне пристанешь!» И Коврижкин только сейчас с щемящей грустью и тоской осознал, как он , все-таки, досадно «лопухнулся» вчера с прекрасным полом, потеряв такой восхитительный шанс поучаствовать в увлекательном и ни к чему не обязывающем вагонном приключении – дорожном адюльтере.

На пятые сутки пути их поезд, наконец, прибыл в промежуточный пункт назначения – в город Уссурийск. В Уссурийске Саша Станков вдруг не на шутку разволновался - оказалось, что с 1975 по 1977 год он служил в пограничных войсках на заставе недалеко от станции Гродеково. «Серьга, это же – мои практически родные места, здесь прошла вся моя армейская юность в сапогах, и здесь, только ты не обижайся, командовать парадом буду я! Сейчас мы с тобой падаем на «тачку», потому что рейсового автобуса здесь фиг дождешься, и едем до станции Гродеково. А потом… потом Суйфэньхэ, дорогой! Где нас ждет просто изумительная, просто волшебная китайская сказка!» - возбужденно и радостно лепетал Саша, и сейчас всем, даже непосвященным, было хорошо заметно его необычайно приподнятое настроение. Его возбуждение постепенно передалось и Сереже – Коврижкина тоже неожиданно охватило радостное волнение от всего происходящего здесь: он почувствовал себя в это мгновение самым настоящим Тур Хейердалом, путешествующим по заповедным местам Уссурийского края – этому сакральному и, пожалуй, одному из самых прекрасных уголков самого отдаленного форпоста нашей любимой России.

Поймав на вокзале такси, ребята отправились в конечный пункт их маршрута – в Гродеково. Водитель в этот раз им попался на редкость неразговорчивый, и как не пытался его разговорить Саша на тему суровой дальневосточной жизни, за час пути он так и не проронил ни единого слова – молчал, как самый настоящий уссурийский партизан.

В Гродеково их встретила толпа неопрятных, дурно пахнущих и крепко выпивших женщин и мужчин, нетерпеливо ожидающих на российско-китайской границе коммерческий поезд до Суйфэньхэ. Этих несчастных, убогих людей очень скоро ожидал довольно жесткий досмотр со стороны алчных российских таможенников, поэтому они волновались не на шутку, как пациенты перед очень сложной и рискованной операцией на сердце. Сережа сразу понял, что перед ним самые обыкновенные «челноки» (коммивояжеры, промышляющие в 90-х годах китайским ширпотребом), прибывшие, в основном, из Москвы, Санкт-Петербурга, а также с «незалежной Украйны», уже в полной мере вкусившей горькие плоды от своей пресловутой государственной независимости. Увидев всех этих жалких, забитых тяжелой экономической жизнью, к тому же сильно нетрезвых людишек, Сережа вдруг почувствовал себя самым настоящим магнатом, этаким «воротилой финансового мира», стоящим на совершенно иной, неизмеримо более высокой, чем у этих ничтожных «челноков», ступени иерархической лестницы. Однако очень скоро в Китае его настигнет жестокое разочарование и довольно суровая расплата за эту непомерную гордыню, проявленную по отношению к его несчастным, Богом забытым соотечественникам.

Пройдя таможенный досмотр и погрузившись в грязный, совершенно «убитый» в результате жестокой и такой бездумной эксплуатации вагон, вся эта шумная кавалькада из страждущих и алчущих коммерсантов двинулась, наконец, в свой «последний крестовый» поход за дешевым китайским барахлом. Вообще-то, от Гродеково до Суйфэньхэ обычной «крейсерской» скоростью всего один час пути, но с учетом таможенной бюрократии по обеим сторонам границы дорога растянулась на все 4 часа.

Всю дорогу Саша Станков не уставал восторженно восклицать, придирчивым взглядом профессионала вглядываясь в до боли знакомые ему еще с армии пейзажи уссурийской тайги и хитроумные инженерно-пограничные сооружения. «Серега, ты только посмотри, за 20 лет почти ничего не изменилось! Вон, видишь, заборчик тянется вдоль вон той сопки, вместе со следовой полосой? Это и есть периметральная охранно-тревожная сигнализация на нашей границе с узкоглазыми. Знаешь, сколько километров я здесь намотал пешкодралом во время несения службы?! До Москвы дойти можно, отвечаю! - почти кричал Саша, возбужденно показывая на тянущуюся вдоль сопки узкую перепаханную полоску земли. – А вон там, на верхнем участке границы, в 1976 году я задержал одного китайского нарушителя. Мне за этого вонючего китаезу даже отпуск дали на родину!»

В Суйфэньхэ они прибыли, когда уже стало совсем темно. И это было совсем не мудрено, так как на всей территории Китая действует единое пекинское время, поэтому в северной провинции Хэйлундзян темнеет очень рано, уже где-то в 6 часов вечера. Картина привокзальной ночной жизни в Суйфэньхэ повергла ребят в самый настоящий шок. Вокруг них сновали, как суетливые муравьи, худосочные китайские «кули» или как их еще называют в Поднебесной - «помогайки», неся на своих тощих костлявых спинах огромные баулы с барахлом, в два раза превышающие по объему и весу самих носильщиков. Все это вокзальное действо сопровождалось отборной матерщиной «челноков» под аккомпанемент гомерического рева настоящего паровоза аж 1953 года выпуска, судя по тусклым надписям на его чугунных бортах, устало дефилирующего по железнодорожным путям вместо маневрового тепловоза.

Зайдя внутрь здания вокзала, ребята вновь испытали культурно-эстетический шок – неимоверная грязь в этом огромном просторном зале и отвратительная вонь, которая очень громко и настойчиво раздавалась из вокзального туалета, просто сбивали с ног наших героев, абсолютно не давая дышать. Зайдя по нужде в общественный сортир, Сережа с изумлением обнаружил там вместо «очков» огромные сталагмиты из человеческих испражнений – в этом китайском туалете уже очень давно никто не убирался.

Как и следовало ожидать, ребят на вокзале никто из китайцев не встретил, хотя Павловский лично отправил факс главе китайской компании Мен Сян Вэну, в котором сообщил о дате приезда торговых представителей с Алтая. «Ну и где же эти китайские вонючки?» - сердито произнес Саша, раздражение у которого нарастало с каждой секундой пребывания в этом злачном месте. Сережа испытывал аналогичные эмоции, в то же время с любопытством и неподдельным интересом наблюдая за очень зрелищной массовой дракой, устроенной подвыпившей китайской молодежью прямо напротив здания вокзала. Китайцы дрались, на удивление, жестоко, пуская в ход ножи и велосипедные цепи, выкрикивая при этом громкие гортанные звуки, издалека напоминающие боевой клич японских самураев «Банзай!» Странно, но никакой полиции на месте происшествия за все время этой хулиганской потасовки так и не появилось – китайские «фараоны» явно не утруждали себя подобной мелочью, на вроде «какой-то» массовой драки. Не желая искушать Судьбу, ребята тут же поспешили внутрь здания вокзала, чтобы ненароком не попасть под китайскую «раздачу».

«Ну и что мы теперь будем делать? – спросил Саша, уныло перебирая китайские визитки, которые ему перед отъездом вручил господин Подберезовик. – Попробуем позвонить Мен Сян Вэну вот с этого автомата!» Он подошел к телефону – автомату и набрал номер, указанный на визитке Мен Сян Вэна. На том конце провода трубку взял какой-то заспанный китаец, разговор с которым очень напомнил Станкову его недавнее общение с одним алтайским имбецилом; к тому же являющимся, как и тот имбецил, судя по его жутким китайским воплям в трубку, постоянным клиентом психиатрической лечебницы в период осенне - весеннего обострения. Этот невероятно крикливый, а в другой ситуации, возможно, очень даже забавный китаец – дежурный в офисе компании Мен Сян Вэна - к несчастью для ребят, совершенно не знал русского языка. В раздражении швырнув телефонную трубку, Саша неожиданно предложил Сереже напиться «с горя». Коврижкин с радостью поддержал эту «замечательную», но, как ему показалось, совсем не оригинальную идею Станкова. Нужно было срочно раздобыть где-то китайской валюты (доллары в Китае тогда были официально запрещены в обращении).

У Саши была 100-долларовая бумажка, с которой он обратился на вокзале к молодому китайцу, который, по-видимому, и был тем самым долгожданным «менялой», так как на поясе у него живописно и многоговоряще висела толстая кожаная «кишка», доверху набитая купюрами различного достоинства и гражданства. «О, кей, чэйнч, чэйнч (обмен), это - карашо! Рубль – тьфу, - здесь китаец изобразил на лице гримасу, какая обычно бывает у человека, страдающего геморроем.- Юань – фью-фью!» - при этом он смешно воздел свои тонкие прозрачные руки кверху, изображая волшебный полет китайской валюты к самим Небесам. «Попался бы ты мне с этой своей «кишкой» на ВРЗ (авт. - один из самых криминальных районов города) в Барнауле, я бы тебе ее в миг оторвал вместе с твоими китайскими яйцами!» - сердито пробурчал Саша, недовольно пряча мятые юани в карман. Было очевидно, что китаец обманул их во время обмена, как «лохов» - курс доллара по отношению к юаню на тот момент был 1 к 10; хитрый китаец же умудрился поменять им по грабительскому курсу 1 к 5.

Выйдя из здания вокзала, ребята присмотрели небольшой ресторанчик на первом этаже типовой пятиэтажки, расположенной прямо на привокзальной площади. Зайдя внутрь, они оказались в небольшом, довольно уютном помещении, уместившемся на площади обычной трехкомнатной квартиры. К ним подошел вежливый официант и предложил нехитрое меню привокзального ресторана на русском и китайском языках. «Короче, берем по 150 граммов «ханжи» и харбинское темное пиво – классное пиво, самое лучшее здесь, отвечаю!» - сказал Саша, и, делая свой «скромный» заказ, ткнул для убедительности своих слов пальцем с длинным, грязным ногтем в верхнюю строку меню. Официант вежливо кивнул головой, дав понять, что все понял, и вальяжной походкой удалился в подсобку.

«Ханжой» испокон веков русские люди называют дешевую китайскую водку, которую, чаще всего, изготавливают из кукурузы, иногда из риса. Эта водка откровенно пахнет резиной, по вкусу очень напоминает нашу некачественную самогонку и подается на стол в экзотическом фарфоровом сосуде. Это уже потом Сережа узнает, что есть в Китае и очень дорогая, качественная водка (20 долларов за пол-литровую бутылку) – это так называемый «Муданцзянский маотай», которой китайцы угощают особо дорогих гостей и которая подается в очень скромном 250-граммовом стаканчике с запечатанной и тщательно опломбированной пластмассовой крышечкой. Хитрые и жадные китайцы всегда предлагают русским гостям дешевую «ханжу» и практически никогда – дорогой «маотай». Но у «ханжи», несмотря на ее отвратительный вкус, есть одно очень замечательное свойство – от нее утром никогда не болит голова (это Сережа неоднократно проверял на себе), даже если неприлично много смешать «ханжу» с пивом (то есть сделать настоящий русский «ерш»), что, само по себе, уже говорит о довольно высоком качестве этого горячительного напитка Поднебесной.

«Ну что, Серьга, погнали наши городских! Камбэй!» - торжественно произнес Саша, поднимая первый тост. «А что это такое?» - озадаченно спросил Сережа, удивленный столь «глубокими» познаниями Станкова в области китайской культуры и восточного языка. «Камбэй по-китайски означает «Давай выпьем!» «Ну, тогда «Камбэй!» - и они выпили по первой, потом по второй, хорошенько «заполировав» крепко пахнущую сивухой «ханжу» густым темным пивом из Харбина. Вскоре «балда» основательно ударила в голову им обоим, а Сережа, кроме того, вдруг почувствовал легкое, но очень неприятное головокружение и тошноту. «Сказывается «ершик», однако, на голодный желудок!» - мрачно подумал Коврижкин и решил, что надо срочно выйти прогуляться на свежий воздух, а то «как бы чего не вышло». Рассчитавшись с официантом за «ужин», вслед за ним поспешил и Саша, не желая оставлять Сережу одного на этой мрачной китайской улице.

Они вышли на улицу, вдохнув полной грудью вечерний прохладный воздух Суйфэньхэ. Вскоре Сереже заметно полегчало. Мимо промчались на велосипедах два молодых китайца, которые внезапно остановились в двадцати метрах от них и резко повернули назад - к Сергею с Сашей. «Чэйнч, чэйнч!» - истошно завопил один из них, показывая на висящий на плече Сергея фотоаппарат «ФЭТ» - очень популярная полупрофессиональная (хотя и без зеркального объектива) фотокамера в начале 90-х годов, особенно хорошая в портретной съемке. «Нет, нет, никакого «чэйнча», камера не продается!» - громко запротестовал Сережа, но китаец никак не унимался. Он начал показывать Сереже свой нож с закругленным лезвием в форме исламского полумесяца. «Знаешь что, засунь себе этот нож в свою вонючую китайскую жопу!» - раздраженно произнес Коврижкин, который уже начал в этой ситуации терять терпение. «Чэйнч, чэйнч!» - снова заголосил китаец и полез в свой холщевый мешок, из которого неожиданно извлек пол -метровую живую змею. Он сунул это мерзкое животное ее отвратительной харей прямо в лицо Сергею, так что он в одно мгновение совершенно протрезвел со страху. В голове внезапно пронеслась пугающая своей откровенностью мысль: а если ядовитая змея его сейчас укусит - что тогда делать в этой совершенно чужой стране, без знания языка, без знакомых? Медленно и верно «давать дуба»?

Реакция Коврижкина в этой ситуации была мгновенной – он неожиданно выхватил змею из рук китайца (не знал же он тогда, что это был обыкновенный полоз), растянул ее двумя руками и с остервенением, аккурат посередине этого несчастного животного, и перекусил своими передними клыками его тонкое змеиное тельце. Узкие азиатские глаза у обоих китайцев в один момент стали европейскими - причем, без дорогостоящей косметической операции, дорогой читатель.

Сереже явно пришелся по душе сногсшибательный эффект, произведенный на китайцев его таким эпатажным фокусом со змеей. Желая еще больше «понравиться» азиатам, он откусил от агонизирующей змеи еще один кусочек и начал его тщательно пережевывать. Змея имела довольно неприятный металлический привкус (видимо, от холодной, немного солоноватой крови этого пресмыкающегося), противно скрипела песком на зубах, поэтому вскоре Сережа, незаметно для китайцев, аккуратно выплюнул ее на землю, сделав вид при этом, что он, все - таки, проглотил этот «аппетитный» кусочек, и что он Коврижкину чрезвычайно понравился.

Что тут началось, читатель?! Китаец заголосил на всю улицу, как истеричная привокзальная баба, а из глаз, как у заправского клоуна, во все стороны брызнули фонтанчики слез – по всей видимости, это был его самый любимый полоз! Неожиданно в ярости он выхватил нож и пошел на Сергея. Дело неожиданно принимало, прямо скажем, совсем нешуточный оборот.

«Че – то я не понял, козел, ты на меня, что ли, с ножом? Я тебе сейчас покажу, засранец, как с ножом на людей кидаться!» - в свою очередь истошно закричал Сережа, и они с китайцем закружились вдвоем в каком-то очень странном танце, похожем на мистическое кружение древних турецких дервишей. Между ними тут же встали Саша и второй китаец, и теперь уже в ритуальном танце закружился весь этот необыкновенный квартет – китаец пытался достать ножом Сергея через Сашу, а Сережа пытался достать ногой тощий зад хозяина полоза, с трудом протискивая свое колено между обиженным китайцем и его узкоглазым приятелем.

Наконец Саше Станкову с большим трудом удалось разнять дерущихся. «Сергей, да ты достал уже всех! А ну-ка пошел вон отсюда! Встань-ка вон там возле забора и стой, пока я тебя не позову!» - властно и очень сердито прикрикнул он на Коврижкина. Сережа покорно отошел к бетонному забору, огораживающему большую стройку на привокзальной площади Суйфэньхэ, и стал равнодушно следить за дальнейшим развитием событий.

Вскоре Станков подозвал его. «А теперь пожмите друг другу руки, бойцы «невидимого фронта», - весело и дружелюбно сказал Саша, и китаец, с мистическим ужасом глядя на Сергея, протянул ему руку. Сережа пожал его узкую влажную ладонь, после чего они обнялись сердечно в знак полного и окончательного примирения. А потом, видимо, желая еще покормить голодного Коврижкина, китаец протянул ему оставшийся кусок змеи с маленькой безжизненной головкой, безвольно повисшей в руках убитого горем хозяина. Сережа есть змею, почему-то, совсем не захотел, довольно беспардонно выбросив ее, причем с явной брезгливостью и безо всякого пиетета, на мостовую. Известный «миротворец» Саша Станков предложил китайцам зайти в ресторан и выпить «мировую», но китайцы совершенно неожиданно, как ковбои, проворно запрыгнули на свои велосипеды и помчались по ночной улице Суйфэньхэ; прочь, подальше от этого страшного русского «змееглота» Сережи - да так стремительно, как - будто за ними неслась сама Смертушка с косой и всеми своими пугающими причиндалами.

Тут на Сашу внезапно накатила волна оглушительного, почти истерического хохота. Он опустился на корточки, держась за бока и, давясь от смеха, кое-как выдавил из себя слова одновременно какого-то детского восторга и очень большого недоумения: «Ну, ты даешь, Серж! Виктор Суворов в своем «Аквариуме» писал, что спецназовцев ГРУ целый год учили разделывать и поедать змей, а ты за один присест и безо всякой подготовки сожрал живую змею! Ну, ты и дурак, я тебе скажу, Серега!»

Вскоре в Суйфэньхэ наступила глубокая ночь – все уличные фонари неожиданно погасли, и город погрузился в кромешную, просто непролазную тьму. Поскольку все питейные заведения к тому времени уже закрылись, наши герои благоразумно решили вернуться на вокзал, где еще «теплилась» хоть какая-то ночная жизнь. Там, возле ночного пивного киоска они и заметили двух подвыпивших пожилых китайцев, которые, стоя, пили пиво за барным столиком и о чем-то оживленно разговаривали. Саша купил две бутылки светлого пива «Медведь» местного производства, и вместе с Сергеем они присоединились к пожилым китайцам. Оказалось, что оба они довольно сносно говорили на русском языке. Одного из них звали Ван Мэй Лонг, а у второго было такое мудреное имя, что он попросил ребят звать его просто Гришей.

 

Оба китайца раньше работали преподавателями в машиностроительном техникуме Суйфэньхэ, а теперь пробовали свои силы на коммерческом поприще в городе Дунине, где они открыли и зарегистрировали частную торговую фирму. Узнав, что ребята являются коммерсантами, работающими с минеральными удобрениями, Ван Мэй Лонг пришел в неописуемый восторг, начал болтать без умолку, тупо и бессмысленно при этом смешивая русские и китайские слова. С горяча и, видимо, желая показать свою незаурядную эрудицию, он назвал российскую императрицу Екатерину II бл…, которая безумно любила «потрахаться с конем», чем очень сильно оскорбил национально - патриотические чувства Сергея. «Не надо так плохо говорить о нашей императрице, - сердито одернул он пьяного старика. – Ведь я же не называю вашего Мао Дзэдуна пи…..м! А Екатерина, что не говорите, была великой женщиной, которая очень много хорошего сделала для России!» Ван Мэй Лонг с явным уважением посмотрел на Сережу и, на всякий случай, больше уже не стал сегодня «блистать» своей эрудицией.

Услышав, что ребят не встретили представители компании Мен Сян Вэна, Ван Мэй Лонг вызвался помочь им найти потерявшегося партнера по бизнесу. «Я знаю этого человека и его компанию в Суйфэньхэ, - сказал китаец, с неподдельным интересом разглядывая визитку Мена.- Завтра, то есть сегодня утром я приведу вас к нему. А сейчас нам надо решить проблему ночлега. Я предлагаю вам заночевать в машиностроительном техникуме – это здесь совсем рядом». Ребята с радостью согласились на предложение китайца – спать им сейчас хотелось просто неимоверно.

С обещанным долгожданным ночлегом, вопреки недоверчивому настрою ребят, пожилые китайцы не обманули – машиностроительный техникум, действительно, находился совсем рядом, буквально в 300-х метрах от привокзальной площади. Серое четырехэтажное здание в тяжелом романском стиле встретило их довольно угрюмо темными бойницами окон и тускло освещенной парадной с белоснежным мраморным крыльцом. Ван Мэй Лонг позвонил в дверь и на пороге перед ними предстал заспанный китаец лет 25, который резким гортанным визгом прокукарекал что - то недовольно, и продержав минут 5 на пороге, впустил, наконец, усталых путников внутрь здания. Китаец еще раз что-то сказал, явно ругательное, в адрес Ван Мэй Лонга и быстро удалился в подсобку, находящуюся аккурат напротив парадной, видимо, специально для консьержа. Через слегка задравшуюся занавеску внутри помещения Сережа успел заметить молодую китаянку, лежащую полуголой на односпальной кровати и стоящую рядом с ней детскую кроватку – по-видимому, семья консьержа проживала здесь же, прямо под лестницей учебного корпуса – в постоянном грохоте и шуме этого довольно мрачного казенного заведения.

В сопровождении китайцев ребята поднялись на четвертый этаж и внезапно оказались в большом спортивном зале, посреди которого довольно нелепо стояла двухъярусная панцирная кровать, застеленная грязными, «видавшими виды» матрасами с изрядно засаленными простынями. Гриша открыл окно и внутрь помещения ворвался промозглый, уже осенний воздух Суйфэньхэ. Китайцы жестом предложили ребятам расположиться на спортивных матах, лежащих прямо под шведской стенкой, а сами стремительно, по-солдатски, разделись до трусов, взгромоздились на кровать и, укрывшись всего лишь легкими простынями, тут же захрапели богатырским храпом.

Лежа на жестком мате, в этом холодном спортивном зале, укрывшись до самого подбородка колючим верблюжьим одеялом, Сережа долго не мог заснуть, прислушиваясь к грустному протяжному стону паровоза и гулу уже просыпающегося приграничного города. Внезапно он поймал себя на странной сюрреалистической мысли, что все это здесь в Китае происходит не с ним, а с каким-то совершенно незнакомым ему Сергеем, волею капризной Судьбы оказавшимся на очень таинственном, заселенном какими-то непонятными и загадочными существами острове.

Первыми примерно около 11 часов утра проснулись китайцы - как солдатики, вскочили полуголые (и как только они не озябли в этом жутком холоде огромного спортзала!) и шумно сморкаясь прямо на пол (к этой странной привычке китайцев Коврижкин долго не мог привыкнуть, с ужасом наблюдая, как один миллиард узкоглазых полудурков ежеминутно и повсеместно захаркивает свою горячо любимую Поднебесную), начали довольно бесцеремонно тормошить ребят на полу. «Вставайте, нас уже давно ждет господин Мен Сян Вэн!» - радостно поприветствовал их Ван Мэй Лонг, всем своим видом изображая совершенно неземную радость от общения с этими «очаровательными» русскими парнями. Сережа нехотя встал и вразвалочку направился в умывальник. Там его ждало новое, но уже испытанное в Китае разочарование – такая же жуткая, просто неимоверная вонь и грязь, что и в вокзальном туалете. «По-видимому, это – фирменный стиль китайцев. Привыкай, Серж!» - мрачно подумал Коврижкин, пытаясь выдавить из проржавевшего крана хоть капельку воды. Так и не добившись желаемого, Сережа угрюмо еще раз взглянул на свое грязное, изрядно поросшее щетиной лицо в треснувшем зеркале над расколотым фаянсовым умывальником, и совершенно недовольный собой и этой своей новой «китайской» жизнью вышел вон – прочь куда подальше от этого дурно пахнущего злачного места.

Офис компании Мен Сян Вэна они нашли довольно быстро – он находился всего в паре километров от машиностроительного техникума. Мен Сян Вэн встретил их прямо на входе в здание компании. Им оказался на вид довольно представительный мужчина лет 40, непривычно светлокожий для китайца и очень высокого роста (Мен Сян Вэн был родом из Маньчжурии, а маньчжуры всегда отличались от других китайцев необычной белизной кожи и абсолютно непомерным ростом), который сразу же начал оживленно разговаривать о чем-то с Ван Мэй Лонгом и, видимо, недопонимая чего-то, тут же позвал переводчика - молодого китайца лет 25, который представился ребятам просто Ваней (его настоящее имя было Ван Чонг Ли). Это потом уже Сережа узнал, что китайские диалекты настолько различаются между собой, что, например, жители северной провинции Хэйлунцзян порой с большим трудом понимают жителей южной провинции Хэбэй. И уж тем более всем им очень сложно понять совершенно замороченный диалект, на котором говорят и всегда говорили исторически жившие обособленно китайцы с Тибета.

Из перевода Вани Сережа только и смог понять, что Мен Сян Вэн ждал их отнюдь не сегодня, 1 сентября, а только 3, так как «финансовый гений» Юра Павловский в своем факсе, как обычно, перепутал дату приезда. Судя по оживленному, в итальянско – экзальтированном стиле, диалогу, Ван Мэй Лонг требовал теперь от Мена причитающуюся ему «маржу» за доставку русских в офис его компании. Китайцы очень долго ругались и, наконец, Мен Сян Вэн сдался под натиском этого пожилого настырного китайца. Как объяснил Ваня, шумные азиаты, наконец, с большим трудом договорились о том, что на следующий день Мен отпустит ребят с Лонгом на 2 дня в Дунин, где они подпишут с ним контракт на поставку другой, еще одной партии минеральных удобрений.

После столь мучительных переговоров всем коммерсантам, естественно, очень захотелось есть. Мен Сян Вэн вместе со своей супругой - довольно приятной женщиной бальзаковского возраста (хотя совершенно непонятно, как определять этот самый возраст у китаянок?) пригласил «почетную» российско-китайскую делегацию (не забыли, при этом, и про скандального Ван Мэй Лонга с Гришей) в ресторан жареной пекинской утки – один из самых дорогих ресторанов в Поднебесной, куда обычно приглашают самих почитаемых гостей. Здесь Сережа впервые столкнулся с древнейшей и очень удивительной культурой китайского общепита.

Особенно удивлял этот круглый, вращающийся стол, на котором с трудом умещались в изобилии расставленные экзотические блюда китайской кухни. Удивляло и то, как умудрялись китайцы так ловко хлебать деревянными палочками жидкий рисовый суп. Но особенно удивляло то, как много, даже по сравнению с русскими пьяницами, могли выпить китайцы -при этом, совершенно не пьянея и не теряя самоконтроль. Это уже потом только узнал Сережа, что алкоголизм в Поднебесной вовсе не считается болезнью, поэтому крайне редко, но все же встречающихся алкоголиков в Китае никто даже не думает и, в принципе, никогда не думал лечить. Однако, несмотря на отсутствие государственной наркологической службы, за 6 лет своей китайской Одиссеи Коврижкину так и не удалось ни разу встретить на улицах Поднебесной пьяных валяющихся китайцев.

В знак большого уважения к гостям Мен Сян Вэн заказал самую дорогую водку «Муданцзянский маотай» и вкуснейшее харбинское пиво. «Камбэй!» - закричал Мен, и гости опрокинули по первой, потом, практически тут же по второй и третьей, заполировав все это «добро» темным густым пивом. Чувствуя, что в голову уже вдарила «балда», Сережа просто взмолился, обращаясь к переводчику Ване: «Ваня, скажи Мену, чтобы он так не гнал. Мне уже и так достаточно!» Ваня только хитро улыбнулся в ответ и, произнеся: «Ничего, джюдь-джюдь можно!» - с довольно комичной гримасой набухал Коврижкину полный бокал «маотая».

Китайцы во все времена являлись самыми непревзойденными мастерами спаивания гостей. Эта методика у них уже давно доведена до полного совершенства. Когда какой-нибудь гость уже «устал» пить, тамада неожиданно приглашает в зал повара, который на глазах гостей начинает разделывать жареную утку. Смотреть на это волшебное действо – ни с чем не сравнимое удовольствие. Огромным кухонным ножом повар филигранно, буквально ювелирно строгает прозрачные «стружки» красновато-золотистой поджаренной утки, которая несколько часов к ряду томилась в тандыре на медленном огне, разведенном при помощи специальных ароматизированных дров. Затем эти тонкие мясные корочки заворачиваются вместе с зеленью и специями в лаваш, наподобие шаурмы, обмакиваются в соевый соус и очень медленно, с большим смаком, поглощается до нельзя осчастливленным гурманом. Вкус, господа, конечно, просто обалденный! Что называется - «пальчики оближешь»!

Так неожиданно рождается очередной тост: «Камбэй за великого повара!» Тут уж, как говорится, грех не выпить. Не желая ни на минуту расхолаживать вконец «уработанного» гостя, тамада вновь приглашает за стол очередную вип - персону – только на этот раз уже директора ресторана. Ну а затем … затем наступает кульминация всего этого замечательного банкета - в ресторане, как Божество с Олимпа, вдруг появляется заместитель мэра Суйфэньхэ, который, оказывается, приходится Мен Сян Вэну родным дядей.

В Китае издавна существовала и до сих пор существует весьма остроумная система поощрения, почти государственного стимулирования частного бизнеса: чтобы чиновники не «кошмарили» бизнесменов и одновременно не занимались коррупцией, им, во всяком случае, в «лихие» 90-е годы, вменялось в обязанность активно вовлекать своих родственников в предпринимательскую деятельность. При этом самим чиновникам категорически запрещалось под страхом уголовного наказания заниматься частным бизнесом. Неизвестно, насколько эффективна была такая схема участия государственных служащих в зарождающихся капиталистических отношениях, но что-то позитивное в этом, безусловно, присутствовало, что неплохо было бы взять на вооружение и нам, грешным.

На столь замечательной позитивной ноте, наконец-то, закончился этот волшебный «праздник серегиного живота», состоявшийся в ресторане жареной пекинской утки в городе Суйфэньхэ 1 сентября 1994 года.

На следующее утро, как и было обещано Мен Сян Вэном, ребята вместе с пожилыми китайцами отправились в город Дунин – заключать очередную «сделку века» по минеральным удобрениям. Мен от щедрот своих выделил столь «представительной» делегации из своего автопарка джип «Нисан Патруль» и водителя-переводчика Ваню, с которым Сережа уже успел достаточно подружиться. «Нисан Патруль» в 90-х годах прошлого столетия считался очень модным и «навороченным» автомобилем и являлся для «новых русских» неотъемлемым атрибутом их капиталистического «гламура». Однако Сереже уже было с чем сравнивать: в частности, с легендарным «Ленд Крузером». У последнего - очень мягкая подвеска, так что даже на больших ухабах пассажиров не трясет, как в телеге, а мягко укачивает. Совсем по-другому дело обстоит с «Нисаном», который имеет очень жесткую подвеску и идет по бездорожью более - менее плавно при условии, если он загружен хотя бы 10 мешками с картофелем. Если же на борту всего 4 пассажира и водитель, то это – просто телеге подобно! До Дунина всего 2 часа езды от Суйфэньхэ, а Сережа уже через час пути почувствовал, что его мутит. К счастью, все обошлось без неприятных эксцессов, и вскоре они уже въезжали в небольшой провинциальный городок с населением в 600 тысяч человек (для Китая это – практически ни о чем!), где обосновались «акулы» китайского торгово-промышленного бизнеса Ван Мэй Лонг и «Гриша».

В Дунине Коврижкин смог, в очередной раз, по достоинству оценить всю подлость и коварство Юры Павловского – мало того, что он приставил Сашу Станкова неустанно следить за ним, Павловский, тайно от Сережи, еще поручил ему провернуть «сепаратную» сделку с 92 вагонами кормовой добавки (трикальцием фосфата). Эти 92 вагона достались ТОО «СКИТ» совершенно на «халяву» и уже более 5 лет хранились на запасных путях возле станции Озерки недалеко от Барнаула. Однако Бог, в который уже раз, наказал «Порхатого» за его корыстолюбие и вероломство – Ван Мэй Лонг, конечно, без лишних слов взял у Станкова эти 92 вагона с «халявным» удобрением и … вскоре был таков. Следы его затерялись где-то в Поднебесной, но со слов Мена, в Гонконге в 1996 году неожиданно объявился пожилой китаец-миллионер, сколотивший себе огромное состояние на рынке минеральных удобрений, по приметам очень похожий на нашего «дружищу» Лонга.

Весь вечер и почти пол ночи ребята с помпой отмечали эту грандиозную «сделку века» с трикальцием фосфата. А потом им, пьяным в «зюзю», неожиданно вздумалось погулять по ночному Дунину. Это была совершенно неудачная затея – уже примерно через два квартала они вдруг поняли, что окончательно заблудились. Отчаявшись найти гостиницу до самого утра в этом абсолютно неосвещенном провинциальном городе, по старинному русскому обычаю ребята затянули известную дорожную песню, подражая манере и голосу Льва Лещенко:

«Прощай, от всех вокзалов поезда

Уходят в дальние края,

Прощай, мы расстаемся навсегда

Под белым небом января.

 

Прощай, и ничего не обещай,

И ничего не говори,

А чтоб понять мою печаль,

В пустое небо посмотри!»

Китайцы по «достоинству» оценили исполнительское мастерство русских коммерсантов: какой-то сердитый пожилой китаец с жуткими китайскими проклятиями запустил в них с балкона пятого этажа пустую бутылку из-под харбинского пива, едва не угодив ею прямо в голову Саше. «Он, наверное, воевал с нами на Даманском в 1969 году», - мрачно заключил бывший пограничник Станков и вдруг радостно воскликнул: «Серега, так вот же она – эта наша злополучная гостиница, будь она не ладна!»

По возвращению в Суйфэньхэ Мен Сян Вэн решил сразу же «взять быка за рога» и, не откладывая все в «долгий ящик», повел ребят заключать с ним сделку по азотным удобрениям. Для большего официоза и коммерческой солидности контракт решили заключать вечером в офисе мэра Суйфэньхэ. Где-то примерно к середине переговоров туда заявился и сам дядя Мена – очень такой демократичный, хотя бы с виду, заместитель мэра, который пришел на свою работу в легком спортивном трико, держа в руках корзинку с 5 десятками яиц, которые он купил у какой-то уличной торговки тут же, прямо возле здания мэрии. Все прошло без лишних «шума и пыли», и вскоре до нельзя счастливый Мен повел русских ужинать в соседний с мэрией ресторанчик – не «пекинской утки», конечно, но тоже довольно приличный. А на утро окрыленный китаец пригласил ребят на День города Муданьцзяна, о котором Сережа только и знал, что там производится знаменитая водка «маотай», и что этот маньчжурский город брал летом 1945 года один очень забавный полковник из фильма Эльдара Рязанова «Небеса обетованные», роль которого просто блестяще, просто гениально исполнил артист Леонид Броневой; он же - Мюллер.

В Муданьцзян они отправились ранним утром на «Ленд Крузере» вчетвером: водитель-переводчик Ваня, Мен Сян Вэн и Сережа с Сашей. Вот здесь, как - раз, Коврижкин и оценил все преимущества «Крузака» по сравнению с «Нисаном» - джип шел по серпантинной горной дороге, которая составляет ровно половину пути до Муданьцзяна, как - будто ехал по высокоскоростной трассе европейского уровня. От Суйфэньхэ до Муданьцзяна было около 5 часов пути. Пару раз Ваня делал остановки возле садово-огородных хозяйств, на которых трудились неутомимые китайские женщины всех возрастов; от малу до велика. Женщины щедро угощали путников яблоками и грушами из государственного сада, с любопытством рассматривая русских, а самые смелые и любопытные из них пытались дотронуться до светло-русых кудрей Сережи – у китайцев есть на этот счет примета, что белые волосы приносят удачу в личной жизни.

Где-то примерно в середине пути им встретились каторжане – да-да, читатель, ты не ослышался - самые настоящие каторжане, закованные в кандалы, которые мостили дорогу под аккомпанемент грозных окриков вооруженной охраны. В толпе «зеков» Сережа неожиданно заметил изможденного светловолосого мужчину лет 40 явно европейского вида – звеня ножными кандалами, он работал на камнедробилке. Тут Коврижкину стало по-настоящему жутко – он только на миг представил себе, что значит оказаться в китайской тюрьме или на такой вот кошмарной азиатской каторге.

Уже на подъезде к Муданьцзяну их машина попала в гигантскую пробку, устроенную крупной автомобильной аварией. Сережа раздраженно вышел из джипа посмотреть, что там происходит впереди. Из рядом стоящего «Лэнд Крузера» также вышел мужчина лет 40, европейского вида, в потертых джинсах и цветастой рубашке на выпуск, который, увидев Сергея, вдруг заговорил с ним на чистейшем английском языке: «Нow do you do! Who are you?» («Здравствуйте, вы - кто?») Сережа просто обалдел от неожиданности – он, прямо скажем, никогда не блистал познаниями в английском языке, но все же с трудом смог объяснить, кто он и откуда приехал. Американец Майкл (а он оказался уроженцем штата Айова) явно заинтересовался Коврижкиным и его торговой компанией. Из его картавого англо-американского лепета Коврижкину удалось понять только, что американец живет в Китае уже 2 года, работая по контракту в совместной американо-китайской компании в Шанхае. Узнав, что Сережа имеет дело с минеральными удобрениями, Майкл заметно оживился – оказалось, что в числе приоритетных направлений деятельности его фирмы также есть торговля минеральными удобрениями. Он что-то начал сразу же горячо предлагать Коврижкину, но тот только недовольно поморщился и всем своим видом дал понять американцу, что ему это все совершенно неинтересно. «No, this is а very terrible country, it,s really crazy people here!» («Нет, это – все - таки, очень страшная страна; и здесь, действительно, живет сумасшедший народ!» - разочарованно пробормотал крайне расстроенный Майкл и походкой жутко уставшего от жизни человека побрел к своему изрядно заляпанному красно-коричневой грязью джипу.

Вскоре они прибыли в Муданьцзян – городской округ в провинции Хэйлунцзян, расположенном на реке Муданьцзян примерно в 381 км от Владивостока. Население этого города на тот момент составляло около 2,5 миллионов человек, что по меркам Поднебесной не так уж и много. Название этого, довольно экзотического для русского слуха, города происходит от маньчжурского словосочетания «Мудань ула», что в переводе означает «Извивающаяся река». Кстати, летом 1945 года Советская Армия, действительно, освобождала от японцев Маньчжурию, и именно за Муданьцзян шли самые кровопролитные бои. Сережа увидел в центре города весьма приличный, даже по европейским меркам, памятник, возведенный благодарными китайцами в честь русского солдата-освободителя. Что особенно не понравилось и очень удивило Коврижкина, так это – горы мусора прямо под балконами городских многоэтажек. Китайцы особо не утруждали себя и опорожняли мусорные ведра прямо с балконов своих домов.

Наконец, закончился этот замечательный вояж по Китаю и Саше пришла пора возвращаться на Алтай. Сергею же еще надо было остаться в Поднебесной и проследить за отправкой первой партии сахара. «Крепись, Серега!» - сказал на прощание Саша, и друзья в последний раз сердечно обнялись на перроне вокзала. И Сережа изо всех сил начал «крепиться» - он крепился всем, чем придется: и «маотаем», и «ханжой», и харбинским пивом, и китайским сливовым вином. Он «крепился» и никак не мог остановиться в этом своем самоубийственном «крепеже», пытаясь утопить в вине свою нечеловеческую, почти звериную тоску по Родине. Вот так тяжело и мучительно, в постоянном пьяном угаре и жуткой непреходящей тоске в сентябре 1994 года начиналась эта китайская Одиссея Коврижкина длиной в 6 долгих лет.

От тотального пьянства Сережу спасали только путешествия по Китаю. Он объездил Поднебесную вдоль и поперек, а неизменным спутником его и переводчиком был Ваня, с которым их уже связывала самая настоящая мужская дружба.

Однажды они совершили поездку и в Далянь - Сереже все никак не терпелось убедиться в правдивости слов Ивана Петровича Деминова – да-да, того самого, очень интересного попутчика с Сахалина. Приехав в Порт-Артур, Коврижкин первым делом отправился на легендарное русское кладбище. Действительно, Петрович нисколько не врал, когда говорил об убийствах русских моряков в Даляне – ему даже удалось найти последнюю могилу советского моряка Алексея Викторовича Никифорова, дата смерти которого на могильной плите стояла «8 марта 1953 года». «Очевидно, Леша отправился в «самоход» поздравить свою китайскую куколку, а нашел свою смерть на чужбине», - с грустью подумал Сережа, очень реалистично представив себе картину всего происшедшего. И все: это была последняя смерть русского воина в Порт - Артуре – похоже, заработал, наконец, пресловутый приказ командования о запрете одиночных увольнительных в город.

А вот в Пекине Сережа стал невольным свидетелем крайне неприятного зрелища – приведения в исполнения смертного приговора. Это случилось на пекинском стадионе в августе 1998 года, на который они отправились вместе с Ваней посмотреть футбольный матч между командой южной провинции Хэбэй и северной провинции Хэйлунцзян. В самом разгаре игры, матч внезапно остановили. На стадион заехали 3 военных грузовика, из которых прямо на середину стадиона вооруженные винтовками солдаты вывели около 50 заключенных, одетых в черные арестантские робы. Сухой дикторский голос в репродукторе зачитал текст приговора, и арестанты покорно опустились на колени. Солдаты приставили к их затылкам дула карабинов и с какой-то совершенно неуместной в данной ситуации парадной синхронностью произвели выстрел, после которого все арестанты одновременно повалились на землю и, что удивительно, оставались лежать там практически в одинаковых позах. Складывалось впечатление, что участники всей этой страшной пекинской трагедии очень тщательно и под руководством опытного главного режиссера отрепетировали и довели до актерского совершенства все акты представленной на суд зрителей сюрреалистической пьесы – причем, как палачи, так и их несчастные жертвы, которые сегодня просто «гениально», просто «блестяще» сыграли свою собственную смерть. Трупы невозмутимые солдаты погрузили на машины и увезли, а матч продолжился своим чередом, как - будто ничего и не произошло. «Сережа, после казни родственникам убитых правительство Китая присылает счет за потраченную пулю», - сказал Ваня, с удовольствием наблюдая гримасу ужаса на Сережином лице.

Вспомнив совершенно не к месту сейчас, в этом небольшом уютном ресторанчике Суйфэньхэ, тот пекинский кошмар 1996 года, Сереже вновь, как и тогда на стадионе, вдруг по-настоящему стало дурно – противно засосало под ложечкой и сильно затошнило. Желая поскорей избавиться от этих жутких и крайне неприятных пекинских воспоминаний, он в очередной раз подозвал к себе юркого поджарого официанта: «Любезный, во кэпэ хэй пицзю!» («Я хочу еще кружку темного пива»). Официант услужливо кивнул в ответ и, подобно Гермесу на крылатых сандалиях, стремительно унесся в подсобку. Надо отметить, что за 6 лет жизни в Китае Коврижкин довольно сносно освоил китайский язык – как известно, самый трудный язык по произношению и грамматике в мире. Тут он опять с нежностью и очень светлой грустью вспомнил Лю Най Гэ – очаровательную переводчицу с Харбина, с которой, собственно, и началась эта восхитительная романтическая история с громким и весьма говорящим названием «изучение китайского языка».

А случилось это осенью 1995 года. Неизменный коммерческий партнер Коврижкина Мен Сян Вэн – директор и одновременно учредитель крупной торгово-промышленной компании в провинции Хэйлунцзян - однажды пригласил Сергея на свой день рождения, который китайцы обычно без особой помпы, если это, конечно, не юбилей, отмечают в достаточно узком семейном кругу. Тем большая честь была оказана русскому Коврижкину, который, благодаря приглашению Мен Сян Вэна, также оказался в числе этих «избранных» членов «семьи». Там он и увидел эту очаровательную, как - будто сошедшую с китайской лубочной картинки, изящную «фарфоровую куколку» Люсю – так очень мило и незатейливо представилась ему тогда, причем на чистейшем русском языке, эта восхитительная девушка. Как водится в таких случаях, молодые люди весьма охотно разговорились на интересующие их обоих темы.

Настоящее имя Люси было Лю Най Гэ, и она являлась уроженкой города Цицикара, что находится на севере Китая. Этим летом девушке исполнилось 22 года, и она только что с отличием окончила факультет иностранных языков Харбинского государственного университета. Официально она являлась переводчиком Мэн Сян Вэна, но совершенное знание русского языка сделало ее невероятно востребованной не только в Суйфэньхэ, но и далеко за его пределами; так что Люся успевала по совместительству работать еще, по меньшей мере, в трех коммерческих компаниях северной провинции Хэйлунцзян.

Карие азиатские глаза, короткая почти «мальчуковая» прическа и трогательная полудетская улыбка на тонких губах – все это придавало лицу Лю столько необъяснимого, вечного и абсолютно непобедимого женского шарма, что Сережа в эту самую минуту вдруг почувствовал, что сейчас просто-напросто потеряет сознание, с головой окунувшись в этот бездонный омут ее томного влажного взгляда. «Сырожа, а у тебя ест девушка в России?» - с очаровательным акцентом неожиданно спросила Люся, кокетливо и многозначительно улыбнувшись при этом. «Вообще-то, все девушки в России едят, Люся, впрочем, как, наверно, и в Китае!» - улыбнувшись, пошутил над столь забавным произношением Лю Сергей. – Надо правильно говорить «есть», а не «ест», смягчая последний слог. А девушки у меня пока ни в России, ни в Китае нет - как – то все не получается и не очень-то складывается с прекрасным полом». Девушка весело рассмеялась над своей, такой потешной лингвистической ошибкой и неожиданно, с озорным девчачьим блеском в глазах, предложила молодому человеку: «Сырожа, а давай я тебя научу китайскому языку, а ты меня – русскому!» «Давай!» - с радостью согласился Коврижкин. «Ну тогда «Камбэй!» («Давай выпьем!») – воскликнула Лю, поднимая полный бокал ароматного сливового вина. «Камбэй!» - весело ответил ей Сережа, и они, стоя, тут же «махнули» на «брудершафт». Тонкие влажные губы Люси очень приятно пахли сливой и были терпко - сладкими на вкус. У Коврижкина в очередной раз за сегодняшний вечер приятно закружилась голова, и ему было абсолютно ясно, что это - отнюдь не от выпитого накануне крепленного китайского вина. «Сырожа, а хочешь – мы начнем заниматься языком прямо с завтрашнего дня? Если ты не возражаешь, вечером после работы я приду к тебе в гостиницу?» - неожиданно предложила изрядно захмелевшая Люся. Сергей совершенно не удивился такой поразительной раскованности китайской девушки. Он уже давно жил в Китае и поэтому хорошо знал, что женщины Поднебесной находятся на особом, весьма и весьма привилегированном положении в обществе.

Так, вопреки расхожему мнению о якобы безраздельном мужском господстве в Китае, в Поднебесной уже давно и очень успешно правит хорошо законспирированный матриархат. Женщина в китайской семье решает практически все вопросы, связанные с планированием семьи, ее финансами и, конечно же, деторождением – этой исторически всегда самой болезненной и щекотливой темой в миллиардном Китае. Вот и господин Мен Сян Вэн, вроде бы являясь главным руководителем и собственником компании, уже давно и безраздельно отдал все бразды правления в руки своей жены и ее многочисленной родни. Кстати, именно это обстоятельство, а также очень неумелая и глупая женская политика в управлении семейным бизнесом привела некогда успешную компанию Мена в 2005 году к полному банкротству. Напомню читателю, что примерно по такому же «женскому» сценарию когда-то развивалась и печальная судьба фирмы Юрия Павловского «СКИТ», отданная им на откуп мерзопакостной торгашеской родне его дорогой и любимой жены Мариночки.

Эмансипированные, особенно после активного общения с иностранцами, современные китайские девушки сами определяют, когда и с кем им начинать половую жизнь (надо сказать, что во внешне чрезмерно пуританском «коммунистическом» Китае с этим до сих пор все обстоит достаточно строго – в соответствии с существующими здесь вековыми традициями половой жизнью молодым людям вне брака можно жить, начиная лишь с 27 лет).

Очаровательная Люси вовсе не собиралась обманывать нетерпеливых ожиданий однозначно и безоглядно влюбленного в нее Сережи. Она пришла к нему в гостиницу, как и обещала, на следующий день примерно около 22 часов (с учетом единого пекинского времени, действующего на всей территории Китая, в Суйфэньхэ было уже около 2 часов ночи). Прелюдия Любви у молодых людей, как это обычно случается, была совсем недолгой, и вскоре два трепетных тела забились в любовном экстазе хитросплетения ног и рук, а также самых сокровенных частей нашего удивительного и такого «заводного» тела.

Может быть, у моего читателя при этом возникло стойкое убеждение в чрезвычайной распущенности молодых китаянок, столь легко и беззаботно отдающихся практически незнакомым мужчинам уже на втором свидании, но не стоит торопиться, дорогой читатель, с подобными выводами - и, на мой взгляд, хотя бы по двум веским причинам.

Во-первых, Сергей был представлен на вечере Люсе «самим» Мен Сян Вэном, что само по себе уже значительно поднимало реноме Коврижкина в глазах очаровательной дамы. Мен Сян Вэн был для Лю работодателем, а, значит, Богом и Царем в одном «флаконе».

Во-вторых, китаянки очень любят мужчин европейского типа, хотя публично, при любом удобном случае и заявляют во всеуслышание, что китайские мужчины - самые лучшие мужчины на свете. Но так, очевидно, поступают любые женщины мира, в том числе и русские, публично расхваливающие своих безобразных алкашей и готовые убить их при любом удобном случае у себя дома.

В постели Люся была просто восхитительной – воплощением всепоглощающей нежности и невероятной восточной изобретательности в любовной игре. Кроме того, она оказалась мультиоргастичной женщиной – просто находкой для ленивого мужчины, каковым Сережа вовсе не являлся. Она эффектно и шумно кончала просто от легкого прикосновения мужских рук, не говоря уже о большем. А уж сколько раз за эту волшебную и абсолютно бесконечную по ощущению ночь – это только одному Богу известно! Они еще очень долго наслаждались друг другом, и, наконец, насытившись, легли рядышком, рука об руку - умиротворенные, всецело погрузившиеся в звенящую ночную тишину большого спящего города.

«Знаешь, Сырожа, а ведь у меня есть парень в другом городе, - наконец, решила нарушить эту гнетущую тишину Люся. «А кто бы сомневался в этом, милая!?» - горько усмехнулся Коврижкин. Да и действительно – трудно представить себе, чтобы такая красавица с обложки, наверное, самого модного глянцевого журнала, и вдруг - была одна! «Его зовут Буфу, и он живет в юго-западном мегаполисе Чунцине, что стоит на очень большой реке Янцзы - тихо продолжала девушка. – Он, как это правильно сказать по-русски, - очень «крутой чувак» здесь, в Китае, и работает в одной коммерческой фирме, принадлежащей «Триаде». При упоминании «Триады» у Сережи внезапно пошел неприятный холодок по спине. Он слишком хорошо помнил рассказ Мен Сян Вэна, который говорил, что в сравнении с китайской «Триадой» японская «якудза» просто отдыхает. Этот знаменитый во всем мире мафиозный клан контролирует деятельность практически всех организованных преступных групп от Маньчжурии до Тайваня. И надо же было так «вляпаться» Сергею – влюбиться в девушку этого страшного и пока еще неизвестного ему китайского мафиози! Однако неприятную и настолько пугающую обоих тему Буфу они решили сегодня больше не затрагивать, не желая подобной «ерундой» омрачать эту волшебную, просто сказочную ночь Любви.

Так начался этот восхитительный «служебный роман» длиной в 3 долгих, очень страстных и очень счастливых для Сережи года.

На следующее утро в офисе Мен Сян Вэна Сережа получил факс от Юрия Павловского из Барнаула. В факсе было сказано, что Алтаагрохолдинг заключил с крупной компанией провинции Хэйлунцзян новый контракт на поставку 50 вагонов азотного удобрения, которое всегда ценилось и до сих пор ценится в Китае на вес золота. В порядке бартера Алтайский край получал 10 вагонов китайского сахара, поставку которого в Россию как - раз и должен был обеспечить Коврижкин. Чтобы снизить цену на сахар, дефицит которого всегда испытывал сельскохозяйственный Алтайский край, до сих пор, к огромному сожалению, не имеющий своей собственной переработки сахарной свеклы, и тем самым поднять прибыльность бартерной сделки, факс настоятельно рекомендовал Сергею выходить непосредственно на производителя, «отшивая» таким образом всех возможных коммерческих посредников. В этом и состояла довольно нехитрая суть работы Коврижкина, как бессменного юриста и представителя Алтайагрохолдинга в Поднебесной. Он должен был вместе с партнерами по бизнесу скрупулезно, по акту коммерческой приемки принять по количеству и качеству российский груз минеральных удобрений на китайской территории и одновременно проследить за отправкой в порядке бартера «сахарного» эшелона в Россию.

Пока Сережа ломал голову, решая эту сложную проблему с поставщиком сахара, все сотрудники фирмы Мен Сян Вэна стали замечать, что в последнее время Люся выглядит совершенно потерянной – как - будто девушкой овладела какая-то навязчивая идея «фикс», начисто лишив ее сна и покоя. Конечно, не укрылось это обстоятельство и от Сергея. «Что у тебя случилось, Люся?» - спросил он безо всяких обиняков и лишних предисловий при их очередной встрече в гостинице. Девушка только поморщилась недовольно - что к ней, вот так вот, очень бесцеремонно, лезут в душу с неприятными вопросами, и раздраженно обронила: «Буфу на днях мне сделал предложение. И теперь он ждет ответа». В душе у Сережи как - будто что-то оборвалось, больно хлестанув по сердцу. «Ну что же, - наконец после некоторого молчания мрачно изрек он, - с твоих слов получается, Люся, что он – совсем даже неплохая партия для тебя. Надо соглашаться, милая!» Больше на эту тему они сегодня не говорили, но вечер для обоих в результате оказался окончательно испорченным.

Очень скоро на до сего дня безоблачном серегином горизонте возникла и сама отвратительная китайская рожа пресловутого Буфу. Нет, конечно, дорогой читатель, очень трудно объективно назвать отвратительной рожей это достаточно красивое, правильное лицо Буфу, даже с эстетической точки зрения привередливого европейца, но именно такие чувства сейчас вызывали у Коврижкина эта ультрамодная прическа, эти холеные усики и хорошо ухоженные руки 25-летнего «продвинутого» китайца.

Вообще-то Буфу на этот раз приехал в Суйфэньхэ исключительно ради Лю Най Гэ – услышать, наконец, от нее окончательное решение по поводу его предложения «руки и сердца», но, узнав про экстраординарную коммерческую ситуацию Коврижкина, вдруг загорелся необычайно самым настоящим азартом картежника (всему миру очень давно и доподлинно известно, что китайцы являются жутко азартными игроками, что проявляется практически в любой сфере их жизнедеятельности) – им неожиданно завладела «гуманистическая» идея помочь этому симпатичному «белому брату»; да так, чтобы и самому при этом не остаться в накладе. Он горячо и очень азартно убеждал Мен Сян Вэна, что им руководят исключительно альтруистические соображения, поэтому Мен должен, да нет - просто обязан отпустить Сергея вместе с ним в Чунцин, где Буфу гарантирует ему эксклюзивную встречу с самым лучшим производителем сахара в Китае. После долгих колебаний Мен Сян Вэн все – таки решился отпустить Коврижкина с Буфу, а в качестве переводчика и помощника Сергею определил Лю.

На следующий день эта небольшая коммерческая экспедиция выдвинулась на поезде в Чунцин. В купе всю дорогу молодые люди ехали втроем – Сергей, Буфу и Лю Най Гэ. Буфу и Лю оживленно болтали о чем-то своем, китайском, а Коврижкин только молча, с остекленевшим взглядом опийного наркомана, всматривался в убегающие вдаль однообразные пейзажи из бесконечных рисовых полей, убогих китайских деревень и огромных фруктовых плантаций. Особенно поражало его во всем этом сельскохозяйственном ландшафте то, что нигде, вплоть до самого горизонта, не было видно ни одной пяди невозделанной земли – везде чувствовалось присутствие и кропотливая работа трудолюбивых крестьянских рук.

 

Через двое суток они прибыли в многомиллионный мегаполис Чунцин. Их приезд совпал с очень странным и пугающим природным явлением – воды великой китайской реки Янцзы неожиданно для всех и безо всяких видимых причин в одночасье окрасились в багрово-красный цвет. Китайские СМИ забились в жуткой истерике, предрекая всему миру грядущий и очень скорый Армагеддон – дескать, в Апокалипсисе Иоанна Богослова есть такое кошмарное пророчество, что накануне Страшного Суда реки станут багровыми. Сережа, конечно, никогда не верил во все эти эсхатологические небылицы, но красную реку сейчас, в этой более чем сомнительной и более чем странной по составу ее участников командировке, все-таки, оценил для себя как, безусловно, дурной знак.

Прибыв в Чунцин, Буфу с ходу развернул невероятно бурную деятельность, окунувшись с головой в атмосферу бесконечных коммерческих переговоров. Едва поселив Сережу в гостиницу, он буквально замучил его, через каждый час приводя к нему каких-то сомнительных китайцев мафиозного вида. Так продолжалось в течение 3 дней, а реальных сдвигов в решении проблемы Алтайагрохолдинга все еще не было. Наконец, Сергей не выдержал и через Лю передал свое жесткое требование Буфу немедленно поехать на сахарный завод или он возвращается в Суйфэньхэ, где обо всем доложит Мен Сян Вэну. Угроза Сергея возымела действие и уже к вечеру в гостинице Коврижкина нарисовалась «пресвятая троица» - Буфу, Лю Най Гэ и пожилой китаец в очках и черном костюме, который представился Сереже как Бэй Хунг – полномочный представитель крупнейшей торгово-промышленной компании города Чунцина.

«Во мэнь цзяньи таолунь йся хэтун тяоцзянь», - невероятно скрипучим голосом промяукал Бэй Хунг, бросив на Сергея хитрющий взгляд азиатского мошенника. «Он говорит, что пришел к тебе предложить условия нового, более выгодного для всех контракта», - перевела слова китайца Люся. «А что это за контракт?» - с тревогой спросил Сережа, которому все больше становилось не по себе от происходящего здесь. Китаец терпеливо выслушал перевод Лю, одобрительно кивнул, достал небольшой черный кейс и положил его перед Сергеем на журнальный столик. «Сырожа, он говорит, что в этом портфеле лежит 3 миллиона долларов. Он сейчас же отдает их тебе за то, что ты переоформить твой контракт с Мэн Сян Вэном на поставку минеральных удобрений на его компанию», - с дрожью в голосе перевела Лю слова Бэй Хунга. Вот сейчас Коврижкину стало по-настоящему страшно. «Так вот почему Янцзы окрасилась в красный цвет, - с ужасом подумал Сережа. – С такими деньжищами дальше гостиницы меня никто не выпустит, а мою голову однажды выловят в реке трудолюбивые китайские рыбаки!»

Было абсолютно ясно, что сейчас, в этой самой гостинице, он имеет дело с грозной, могущественной «Триадой» - только она могла себе позволить операции с валютой, официально запрещенной в Китае в 90-х годах и за которую полагалась тогда смертная казнь. Сережа изобразил на лице страшное возмущение таким циничным предложением и громко произнес заученную вместе с Лю фразу: «Во мэнь сйван гунчан!» («Я желаю немедленно посетить фабрику по производству сахара!») Люся посмотрела на Сережу с нескрываемым уважением, а Бэй Хунг быстро переглянулся с Буфу и сердито произнес: «Другие варианты сделки сегодня не обсуждаются. В связи с мощным наводнением в Китае решением правительства сахар признан стратегическим сырьем, так что его вывоз за пределы страны существенно ограничен. Поэтому на завод мы с вами не поедем – ни сегодня, ни завтра!» «А раз так, то нам с вами и разговаривать не о чем. Фэйчан ганьсе цзйюйдэ жэцин чжаодай!» («Разрешите поблагодарить вас за гостеприимство и теплый прием, а я возвращаюсь домой!») – возмущенно промяукал Сережа и всем своим видом дал понять этим надоевшим китайцам, что разговор на сегодня закончен. Разочарованный Буфу резко встал, уже на ходу что-то сердито бросил Лю и вместе с Бэй Хунгом поспешно вышел из номера, громко хлопнув при этом дверью.

Обворожительная, разрумянившаяся от волнения Люся задержалась еще немного в номере и сказала с глубокой нежностью, стоя уже около входной двери: «Сырожа, ты сегодня все правильно сделал. Молодец, не предал Мэн Сян Вэна!» Сергей только ласково улыбнулся ей в ответ – ему совсем не хотелось в данный конкретный момент ее разочаровывать: ведь побудительным мотивом сегодняшнего его поступка была отнюдь не глубокая преданность господину Мену, а всего лишь заурядный инстинкт самосохранения - обычная «жажда Жизни» маленького человека, попавшего в крайне неприятную ситуацию в совершенно чужой для него стране.

По возвращению в Суйфэньхэ Сергей через переводчика Ваню (Ван Чонг Ли) печально поведал Мен Сян Вэну обо всем, что произошло с ним в Чунцине. Возмущение Мена не знало границ. Он в течение 20 минут носился, как бешеный, по офису компании, шипя и мяуча местными идиоматическими выражениями в адрес Буфу. Не знали они тогда, да и, конечно, не могли знать, чем обернется через много лет этот неприятный «производственный» конфликт в Чунцине. Весной 2005 года после неудачных переговоров с очередным «филиалом» «Триады» в Даляне, два неизвестных гангстера из израильских автоматов «Узи» расстреляют Мен Сян Вэна при выходе из отеля. Благо, что бандиты, все-таки, на сей раз не преследовали цели лишить жизни этого несговорчивого китайца, стреляя по его ногам – это была всего лишь очередная акция устрашения, в результате которой Мен оказался на целых два месяца прикованным к больничной койке. Вскоре это предопределило не только дальнейшую судьбу самого Мен Сян Вэна, но и всего их семейного бизнеса – звезда некогда преуспевающей торгово - промышленной компании к 2006 году закатилась окончательно и бесповоротно.

Стремясь все-таки разрешить эту изрядно набившую оскомину «сахарную» проблему, Сергей уже на следующий день после возвращения из Чунцина отправился знакомой и много раз хоженой им тропой в Дунин, что находится примерно в двух часах езды от Суйфэньхэ. Вопреки его ожиданиям переговоры с заводом-производителем сахара на этот раз прошли более чем успешно, и уже совсем скоро 10 вагонов с отличным дунинским сахаром успешно пересекли российско-китайскую границу в районе Маньчжурии и станции Борзя, взяв курс прямиком на «голодный» Алтай.

Лю Най Гэ появилась в Суйфэньхэ только через месяц после описанных выше событий. Она, все-таки, вышла замуж за Буфу и выглядела вполне счастливой. В первый же день приезда она поспешила в гостиницу к Сергею – в полной мере поделиться с ним своим женским счастьем, что они и стали делать с завидной регулярностью. Раз в месяц Лю уезжала в Чунцин на свидание со своим благоверным; и, похоже, мафиози Буфу вполне устраивало такое совершенно ненормальное для семейных людей положение вещей – ведь после свадьбы он абсолютно не стал изменять своим холостяцким привычкам, по-прежнему, не отказывая себе в удовольствии общения и с проститутками, и с многочисленными любовницами, лишь изредка уделяя внимание своей законной супруге. Удивительно, но в этом очень странном любовном «треугольнике» всех все абсолютно устраивало, но… как говорится, до поры до времени.

 

 

Однажды осенью 1998 года Люся пришла к Сереже в гостиницу в крайне расстроенных чувствах. «Сырожа, сегодня мы должны, наконец, расстаться. Я больше не могу подвергать тебя смертельной опасности – Буфу просто убьет тебя, если узнает о наших отношениях. Ты даже не представляешь себе, как он опасен. Да к тому же…, - здесь девушка внезапно осеклась и горько всхлипнула, - к тому же, Сырожа, я беременна и до сих пор не знаю, от кого из вас двоих!» Сидя на этом коричневом, «видавшем виды» кожаном диване и виновато глядя исподлобья на Сережу, она была так очаровательна в своей беззащитности такой маленькой и такой чем-то очень обиженной китайской девочки, что Сережа вновь не удержался в своем эмоциональном порыве и начал исступленно целовать ее розовые, мокрые от слез аппетитные соленые щечки. Это была их прощальная и, пожалуй, самая страстная ночь Любви - Сережа в этот тяжелый драматический момент его жизни был абсолютно уверен в том, что больше прекрасная Лю к нему никогда не придет, покидая его сегодня раз и навсегда.

После ухода Лю Най Гэ в жизни Сергея образовалась огромная зияющая пустота, которую он стал активно и с очень большим «энтузазизмом» «глушить» алкоголем – благо, что Мен Сян Вэн, кроме обильной китайской кормежки, молчаливо и, как всегда, безропотно оплачивал все его алкогольные пристрастия. Он начал стремительно деградировать, теряя интерес и к работе, и к своему здоровью, да и, в конце концов, к самой Жизни. В таком разбитом и жалком состоянии «река Жизни» к 2000 году вынесла его изрядно потрепанную «лодку» на этот пустынный и мрачный берег – в убогий ресторанчик на привокзальной площади Суйфэньхэ в преддверии чужого праздника в чужой стране, для которой Сережа был и навсегда останется абсолютно чужим и непонятным пришельцем из совершенно другого мира.

«Цин ба чжаньдань налай!» («Официант, принесите счет, пожалуйста!») – позвал официанта Сережа. Неровной походкой он вышел из ресторана и направился в сторону вокзала. Да, он был пьян, пожалуй, даже слишком пьян в эту минуту, но Сережа мог себе позволить сегодня напиться – это был его последний день пребывания в Поднебесной. Накануне ему сообщили из России, что компания «Алтайагрохолдинг» недавно объявлена банкротом, и вновь назначенный внешний управляющий отозвал всех коммерческих агентов, работающих за рубежом, для полного и окончательного расчета.

Зайдя в свой «пульмановский» вагон «СВ», Сережа с грустью и щемящей тоской бросил прощальный взгляд на привокзальную площадь Суйфэньхэ: «Прощай, моя Поднебесная! Прощай, моя дорогая Лю! Ты навсегда останешься в моем несчастном, тобою разбитом сердце, осколки которого очень скоро заденут и тебя, любимая! О, Русь моя, прими, наконец, в свои материнские объятия своего блудного сына, этого вечного странника – Одиссея из Поднебесной, который, пусть и такой жалкий, такой непутевый, но был и навсегда останется твоим самым любящим и самым преданным сыном!»

 

 

КОНЕЦ

 

Философские заметки   https://rutube.ru/video/96d6815d595814563b71aeb0fcaa251b/

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/