Юрий Сергин

 

ВСЯКОЙ ТВАРИ…

 

 

 

Навязчивое  сновидение

 

Ну вот, опять:

Ночь, мгла, в безлунном небе чёрные тучи. Лишь снег, выпавший накануне, отбеливает мрак. Не всюду – в двух шагах уже не видно ни зги, но достаточно, чтобы  не потерять себя в пространстве непрогляди. Точка.

Точка – это я. Пространство – улица, занесённая снегом: лишь узкая тропинка посередине. На тропинке я. Стою. Замёрз. Холодно.

Я не один. Позади, в санках, укутанная в тёплую шубу, Оленька, моя племянница. Сопит. Ей нужно, чтобы я шёл вперёд – к горке; ведь мы собрались кататься. А я сделал пару шагов – и остановился.

Замер.

Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.

Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла. Нужно идти, но…

Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте привыкли уже – наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.

А я стою.

Не помогает и окрик:

-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?

И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.

Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь подёргиваю за верёвку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И санки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходящего от снега.

Снег примят темнотой.

Вжат в землю, придавлен.

Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги

 – уже! –

но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.

Стою на месте.

Не шевелюсь.

Даже дышать боюсь.

За нас двоих дышит Оленька – и хватает ведь, почему бы и нет?

Это она вынудила меня выйти на улицу в такую морозную непроглядь: весь вечер ныла, канючила: пойдём, пойдём. Вот и пошли. Я-то не хотел: боялся.

Темноты.

Всю жизнь её боюсь, с детства.

Конечно, Оленька не знала об этом – или знала? – но настаивала, добивалась, чтобы по её было: пойдём, пойдём. На санках с горки хочу!

Добилась.

В гардеробе я обменял свой страх на куртку и осенние туфли. Оленька была в восторге.

Обмен не удался: я вышел – и испугался.

И замер.

И вот Оленька канючит за спиной:

-Ну что ты, дядя Коль? Пойдём, холодно же.

А я знаю, что холодно, что племянница замерзает – я и сам – но ничего не могу поделать: не то что самому сдвинуться, но и санки сдвинуть не в состоянии: вот подёргал за верёвку, а они даже не шелохнулись: полозья уже успели примёрзнуть…………..

……………………………………….…………………………тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали прихваченные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых деревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…

Снег под каблуками.

Впереди.

Из темноты.

Оттуда -  к нам.

По тропинке.

На которой стоим

Мы.

Я и Оленька.

Слышит ли Оленька?

Слышит ли?

Не звуки, нет-нет.

Запах.

Осторожно и жадно вдыхаю морозный воздух.

Мороз отсеиваю, а то, что осталось – пробую на вкус…

Фу, противно.

И страшно.

Страшно

пахнет псиной.

Отвратительно, мерзко, страшно.

Невыносимо.

Невыносимо пахло собакой, и я ждал её появления. Прислушивался к каждому звуку, забыв про Оленьку и её возмущённое сопение мне в спину. Я вообще не слышал того, что происходило сзади; все мои чувства были обращены только вперёд: туда, откуда исходила опасность.

Теперь-то я слышал отчётливо: собака бежала прямо по тропинке, на которой мы стояли, навстречу нам. Уверенно, бесстрашно, готовая растерзать любого, кто окажется на пути.

Нас.

Нет…Она не бежала – шла. Теперь я ясно это слышал. Хруст снега чёткий, ровный, чеканный. Так собаки не бегают. Так ходят только люди………………………………………………………….

……………………………………………………………….а вот и тьма раздвинулась - и верно: вовсе не собака впереди, а человек. Вижу:

во мраке ночи – ещё темнее

непрогляднее

силуэт

длиннополая шуба колышется

и лохматая шапка на голове -

модная зимняя

женская шапка…

а вот и тускло, блёкло, почти неразличимо,

почти мглою поглощено, но -

 блик, блик

В такт скрипу

набату

шагов

блик-блик

сверкает в обрезе шубы

серебряный подол платья.

Женщина.

Это всего лишь женщина, успокоил я себя. Что же ты трясёшься, трус? Не я, а она должна нас бояться: мы стоим на тропинке, мы пугаем её. Вот сейчас она увидит, что стою не шевелясь, подумает, что нарочно её поджидаю, таю злое, испугается, замедлит шаг – и набат шагов превратится в осторожное поскрипывание… Ну! Ну?

Я почти себя успокоил, пока………………………………………

………………………………………………………………………………

…………………………………. луна не выскользнула из-за тучи, скупо разбросав невидимые лучи; и один из них упал на лицо женщины, всего лишь на мгновение, но достаточно: я увидел и отшатнулся в глубину мрака - там убежище, там укрытие, там спасение.

 Из-под лохматой шапки идущей мне навстречу женщины выглядывала собачья морда, искажённая в злобном оскале. Налитые кровью глаза устремлены в меня, в моё горло. Острые зубы клацают жадно. Голодная слюна стекает по обнажённым клыкам. Хриплое утробное рычание - вместо дыхания.

Я отшатнулся, чудовище на мгновение оторвало взгляд от моего горла, наши взгляды встретились, сцепились, переплелись, слились воедино. Всего на мгновение, на кратчайшую долю секунды, мне показалось, что…

Что?

Я вынырнул из омута сна, но не проснулся, а словно утопающий, хватанул ртом глоток воздуха, и снова - в омут.

И когда вновь погрузился в сон,

Чудовище исчезло.

Растворилось в темноте?

Прошло мимо?

А может, и не было его вовсе?

Вот Оленька канючит:

-Сколько стоять будем? Я уже вся замёрзла, до последней косточки, дядя Коль!

Глянул на неё, потом – на тропинку. Никого.

А запах?

Пахло зимой и холодом. Снова.

Я опускаюсь на колени.

-Оленька…

-Ну что, дядя Коля?

-Ты никого только что не видела?

-Где?

-Тут, на тропинке?

-Нет, дядя Коля, не видела.

И с упрёком:

-Вечно ты, дядя Коля, что-то выдумываешь. Мы идём кататься или нет? Идём?

-Идём,- говорю. Медленно-медленно поднимаюсь на ноги, отряхиваю снег с коленей, мягким рывком подтягиваю санки. Оленька облегчённо вздыхает и смеётся……………………………...

………………………….…………………..Она смеётся и тогда, когда

просыпаюсь.

 

Просыпаясь, я вспомнил, что у меня нет никакой племянницы Оленьки, и звать-то меня вовсе не Колей, и…

 

чудовище лязгнуло зубами, возбуждённо

прорычало…

улыбнулось алчно и холодно.

улыбка исказила свирепую собачью морду,

давая понять, что

видит меня

сквозь темноту

расстояние

время

где бы я не скрывался

хоть под слоем темноты

хоть в ярком свете

оно обязательно найдёт меня

настигнет

прикоснётся

и

Что?

Убьёт?

Или?

Пройдёт мимо?

Как сейчас?

Как в этом сне?

 

Когда я проснулся окончательно, конечно же, всё забыл.

Наступил очередной день моей жизни.

 

 

ВЕДЬМА

 

1. В ГОРОДСКОМ САДУ

В тот день я гулял по усыпанным жёлтой листвой дорожкам городского сада; погода и настроение были такими, что в пору бы и мелкому дождю, но дождя как назло не было, и в ожидании его я долго стоял у танцевальной площадки и смотрел за решётчатую изгородь, где под звуки скрипучих духовых инструментов суетно танцевали старики со старухами. Вернее, больше старухи со старухами, обнявшись, как в старинных фильмах про послевоенные годы; о тех далёких годах они знали чуть больше, чем я, но тоже в основном по старым фильмам и книжкам. Но они были ближе к тому времени, поэтому танцевали как их родители: парами девочка с девочкой, потому что мужчин тогда было мало и их на всех не хватало, а танцевать хотелось. Как и сейчас.

Оркестр фальшиво выводил старинную мелодию – плавную, наивную, оптимистичную – и бабушки тоже старались танцевать плавно, а получалось наивно, и уж вовсе не оптимистично; они это понимали и компенсировали улыбками: улыбались друг другу – а кому ещё? Не мне же. Я глядел на них и испытывал странную тоску по прошлому, которого не знал.

Оркестр прекратил игру внезапно, на визге оборвав хвостик высокой ноты; музыканты в потёртых костюмах повставали с раскладных стульчиков, зашумели, захлопали крышками футляров; старики попрощались и кто в одиночку, кто парами разбрелись по аллеям городского сада; пошёл и я.

Я шёл по дорожке вглубь парка, туда, где в желтизне клёнов прятались длинные скамейки. На самой крайней, что почти вплотную примыкала к площадке с аттракционами, сидела девушка. Я невольно скользнул взглядом по её ногам, машинально сравнив их с ногами фотомодели из молодёжного глянцевого журнала, а потом переместил взгляд выше – на грудь, лицо… и  поневоле остановился. Я узнал её.

 

2. ДЕВУШКА С ГИТАРОЙ

Впервые я увидел её в электричке, несколько дней назад. Я сидел у грязного окошка, уставший, измученный гнусным днём, надвинув на лоб фуражку и прикрыв глаза. Хотелось спать, но уснуть боялся – через три остановки выходить. Но сон морил и, борясь с ним, я напряжённо вслушивался в постылые голоса людей, что находились рядом, в вагоне, и в то же время - за тысячи километров от той точки во Вселенной, в которой находился я.

Я даже не сразу услышал, как её голос ворвался в скрипучий поток многоголосья, который раздражал и злил. Её голос не раздражал. Она не рассказывала, как многие и многие о скучном и постылом, она пела.

Пела что-то сопливое и сентиментальное, при этом неумело подыгрывала на плохо настроенной гитаре, но голос её был приятным, радостным – звонкий ручеёк среди скрежета металла, а потому завораживал и привлекал. Я распахнул глаза и посмотрел.

Она не была ни красавицей, ни дурнушкой. Вздёрнутый носик, прямые, без искусственных завитушек волосы, голубые глаза. И одета во что-то бесполое: штормовка, потёртые джинсы, поношенные кроссовки. В общем, ничего привлекательного. Такая же, как и все. Разве что не болтала о скучном, а пела. Чем же она привлекла меня?

Это понял я мгновение спустя, когда она закончила свою песню и пошла по проходу, распахнув рюкзачок, который свисал у неё с правого локтя. Никто из моих болтливых попутчиков не обращал на неё внимания: ни когда она пела, ни сейчас – как болтали, так и продолжали. Лишь один я расслышал в её голосе нечто такое, что заставило вынырнуть из трясины обыденного. И я сразу же понял что. Эту песню она пела для меня – только для меня, исключительно для меня; и я один ссыпал ей в рюкзачок горсть мелочи. Она прошла мимо, в знак благодарности едва поведя в мою сторону взглядом.

 

 

3. ПЕСНЯ, КОТОРУЮ ПЕЛА

    ДЕВУШКА ИЗ ЭЛЕКТРИЧКИ

 

В твоём бокале плещется вино,

Но от вина тебе пьяней не стало,

К тебе явилась я туманным сном,

Туманным сном тебя околдовала.

 

Притушен свет, померк в ночи софит,

И смотришь ты через стекло бокала,

И слышишь – голос родничком звенит:

«Мой милый, я тебя околдовала».

 

И видишь блеск моих зелёных глаз,

То – бирюза грустит в сугробе талом,

Не призрак, не поэма, не рассказ,

А жизнь – так я тебя околдовала.

 

Морской волной неповторимых грёз

Накрыла и на ухо прошептала:

«До грусти, до отчаянья, до слёз

Вот так тебя, родной, околдовала».

 

И отстранив в невидимость бокал,

И вырвавшись из вязкой ряби зала,

Ты на моей ладошке прочитал:

«Да, это я  тебя околдовала».

 

4. ЗНАКОМИМСЯ

Я сбавил шаг и сказал:

-Привет.

Она даже не вздрогнула, как будто заранее знала, что я  заговорю с ней. Не отрывая взгляда от точки на асфальте, сказала:

-Привет, привет.

 И только потом посмотрела на меня. Я едва вынырнул из бездны голубизны.

-Где твоя гитара?- спросил я.

-Там,- неопределённо махнула она и беззвучно рассмеялась.- Хочешь послушать, как я играю?

 

5. А ВЕДЬ  МОГЛО БЫТЬ НЕ ТАК

Могло быть не так, подумал я, могло быть совсем по-другому. Наша встреча могла состояться в крошечном уютном баре, где сама атмосфера располагает к интимности. В баре знакомиться уместнее, чем на улице, в осеннем парке, под плохое настроение и в ожидании дождя. Я бы наверняка сидел за столиком, потягивал сносный коктейль и слушал шуршание тонкой ткани – то она с кошачьей грацией присаживалась  бы рядом. Полумрак мешал бы мне видеть, и я бы представлял: плавные движения разрезают воздух, словно масло, и атмосфера вокруг разряжается и приобретает новое – волшебное – свойство: присутствия красивой женщины. Конечно же, она была бы красивой, иначе какой смысл фантазировать? И вот чудо свершилось: секунду назад я был один и было скучно, а теперь сердце в груди бьётся чаще и громче; музыки вообще не слышно, а недокуренная сигарета вонзилась в пепельницу. Вот теперь самое время повернуть голову и посмотреть на ту, которую однажды видел, но которой ещё не было.

И в этот раз, конечно, я не разочаровался. Ей не нужно было петь для одного меня, чтобы привлечь внимание. Теперь она была блондинкой с шёлком распущенных волос. Та самая зеленоглазая незнакомка. Она глядела только на меня, и уголки её сладких губ изгибались в приветливой улыбке.

«Судьба»,- подумал я и не отмахнулся от неосторожной мысли.

Мой привет  звучал совсем не навязчиво.

-Что вам заказать?

-То же, что и себе,- и она была сама приветливость.

-Андрей,- сказал я.- Меня зовут Андрей. А как вас?

-Это совсем не важно. Ведь имена – такая…

 

6. КАК БЫЛО

-… такая мелочь,- произнесла девушка со скамейки, когда отсмеялась в ответ на моё предложение познакомиться. Я чувствовал себя неловко, и она это видела.

-Впрочем,- сказала она,- и без имени тоже плохо, верно?

Сказать-то сказала, да не назвалась. А предложила:

-Идём.

-Куда?

-Как куда?- удивилась.- Ты же хотел послушать, как я играю. Или уже передумал?

Не передумал. Я приблизился к ней, неловко взял за руку, и мы пошли вместе, прочь из осеннего сада, шурша подошвами по жёлтой, ещё не загнившей листве.

 

 

7. СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ДЕНЬ

Как правило, наши потуги продлить мгновения безмятежного существования беспощадно пресекаются. И эта встреча тоже сулила закончиться лишь совместной прогулкой по выкрашенной осенью аллее, но…

Она не повела меня к себе домой, как я надеялся, но в бар – маленький и уютный, как две капли похожий на тот, что я представлял себе: оказывается, тут она работала – пела; тут же хранилась и её гитара, и вот она взяла её, подтянула колки и стала что-то наигрывать и напевать. Пела она нисколько не лучше, чем тогда в электричке, да и играла не очень, но я всё равно был зачарован, широким жестом  прощая ей все огрехи. Одна песня нанизывалась на другую, но я  не уставал слушать – ведь она пела для меня, ни секунды я в этом не сомневался. Что-то про плачущие свечи, голубей на крыше, одинокого музыканта, подружку гитару, превратившийся в алмаз песок и т.д и т.п… Я не запоминал. Я просто слушал. Слушал и пил сносный коктейль. А когда она устала и отложила гитару, я ей сказал:

-Действительно, забудем имена. И будем обращаться друг к другу просто…

-…на ты,- согласилась она.

-Верно.

Мне не терпелось продолжить наши отношения, и я попросил:

-Сыграй ещё.

-Нет,- сказала она.- Не сейчас.

-Когда?

-Позже. Чуть позже. И не здесь.

-Да,- сказал я.- Я понимаю.

-Нет,- улыбнулась она.- Я обязательно ещё спою.

-Где и когда?- мне не терпелось.

-Сегодня,- сказала она.

-Вечером,- сказала она.

-У меня,- сказала она.

 

8. КАК МОГЛО БЫТЬ-2

А как же девушка из фантазии, спросите вы. Чем закончилась  встреча? О, вопрос совершенно неуместный. Ведь в том баре и с той девушкой я был смелее, да и сам – привлекательнее, остроумнее. Напористее, в конце концов. Я ей сказал:

-Ты прекрасна. Надеюсь, эту ночь мы проведём вдвоём?

-Разумеется,- сказала она.- Мы пойдём ко мне.

-Замечательно. Идём?

-Уже?

-Зачем откладывать?

-Но и спешить незачем,- улыбнулась она.

-Нет, нет!- воскликнул я.- Не в моих правилах отступать.

-И не в моих тоже,- сказала она и чуть склонилась ко мне. Я тоже невольно подался вперёд, влекомый магнитом её розовых губ, но вдруг, словно с невидимой стеной столкнулся: померещилось, что губы она вытянула вовсе не для поцелуя.

Я смотрел на неё, а она на меня. Зелёные глаза изучали, прощупывали, удостоверялись. Не доверяла?

Она прошептала.

Я не слышал голоса, но слова хмельным эхом отозвались в голове. Как это могло случиться? Впрочем, на то она и фантазия, чтобы в ней происходило всё, что угодно. Вот  звенело…

 

9. ОНА СКАЗАЛА

Отложив в сторону гитару, она прошептала мне на ухо:

-Надеюсь, ты не умрёшь от отчаяния, когда узнаешь, на что согласился.

Странным образом эта фраза полностью дублировала ту, которая прозвучала и в моей голове – в фантазии.

И тут, и там я слез со стульчика, подал руку своей спутнице, и мы вышли на улицу: в ночь, в сырость, в осень.

 

10. ПЛОХО ПОМНЮ

В баре казалась, что я совершенно трезв. Но, выйдя на улицу и глотнув свежего воздуха, вдруг закружилась голова, отяжелело тело, обмякли ноги: шёл и запинался.

-Ух,- смеялась спутница.- Что за кавалер мне сегодня достался?

Она не осуждала, ей было просто весело. Поэтому не петушился и я: позволил усадить себя в такси, и мы поехали. Куда? К ней, конечно. Зачем? Что за вопрос!

Всю дорогу я что-то рассказывал, не помню. И всё пытался рассмотреть её глаза: то ли зелёные они, то ли голубые? И с какой девушкой я еду? С той, из бара или… которая с гитарой? Пытался выяснить, задавая наводящие вопросы. Она же только весело смеялась. Я настаивал. Зачем? А как же: ведь с каждой из них я был разным. Каким-то ведь я должен выйти из машины, когда мы, наконец, приедем.

 

11. ПРИЕХАЛИ

Машина неслась куда-то и где-то; в салоне было тепло, а снаружи холодно, может, даже хлестал проливной дождь, а может, и нет – я не видел: за стеклом стоял мрак, несмотря даже на то, что в салоне был выключен свет. А может, мы вообще никуда не ехали: машину почти не качало, а то что, на поворотах заносило и нас по инерции бросало то в одну сторону, то в другую, а чаще – друг на друга, под её и мой смех, так то не считается – ведь я был пьяный, меня качало и на ровном месте.

А потом дверцы сами собой отворились, и мы очутились на улице; не дождило, хоть воздух был пропитан влагой. Мы стояли напротив чёрной глыбы многоквартирного дома, расположенного в каком-то районе какого-то города.

 

12. ФОТОГРАФИЯ

….а кресло было глубоким и мягким, я в нём утопал и скользил полусонным взглядом по покрывалу двуспального дивана, и терпеливо ждал, пока хозяйка сварит кофе. Вот она принесла две крохотные чашечки, наполнив сонную комнату бодрящим ароматом, а из серванта достала маленькую сувенирную бутылочку коньяка, и мы пили и то и другое, разговаривали и чего-то ждали… В тот вечер я был непростительно, просто оскорбительно пассивен, скромен и неумел: этакий разом растерявший всю свою прыткость Дон Жуан, конфузливо косящийся в вырез платья девушки, которую мгновение назад имел намерение соблазнить. Потом я спросил её кто изображён на фотографии, что висит на стене, она сказала догадайся сам, твоя дочка предположил я, нет сказала она, ты опять предположил я, нет сказала она, странно сказал я сходство просто удивительное, ничего удивительного засмеялась она это моя духовная мать. Мама спросил я, нет ответила она духовная мать, что значит духовная мать крёстная что ли, примерно так я потом всё тебе расскажу, а сколько ей здесь лет, не знаю, восемь, не знаю, пятнадцать, не знаю, сорок пять, потом потом, она была очень красивой, она и сейчас красива, как ты, мне не сравниться. Ты удивительная женщина знаешь хочешь я подарю…

-…тебе свою фотографию?

-Ну, подари.

-Вот, я здесь ещё без усов.

-Такой смешной.

-Что без усов?

-Нет. То, что сидишь и не видишь меня: а я уже раздета. Пора в кроватку, милый.

 

13. УДИВИТЕЛЬНАЯ …

В свете красного абажура теперь я видел её: в полупрозрачном алом халате, идеально сложенную, такую удивительную и прекрасную. Сквозь тонкую материю просвечивались маленькие груди с тёмными вздёрнутыми сосками. Я видел круглый животик и чёрный треугольник ниже. Я подошёл к ней, взял на руки и отнёс на диван. Слепая рука нащупала выключатель, я выскользнул из душной одежды и прильнул к женщине, которой предстояло стать моей. Руки скользили по идеальным округлостям её идеального тела, я ласкал её всюду и целовал в груди и живот, предугадывая её желания, владея ею и ей же подчиняясь; я брал её как мог, а она побеждала мягкостью; и вот перевернула меня на спину, прильнула губами к уху, прошептала:

-Не спеши. Не волнуйся. Ты очень спешишь.

И я стал гладить медленнее, ещё медленнее, плавнее, плавнее; она вздрагивала, дышала горячо, гладила меня по тому месту, где с каждым мгновением всё мощнее и отчётливее концентрировалась энергия жизни. Вот я уже напрягся, хочу овладеть ею, но она шепчет опять:

-Рано, ещё рано…,- и ладошкой проводит там, где очень хотелось; и от этого поглаживания я почувствовал в себе великую силу, глубоко вздохнул, перевернул девушку, склонился над ней, а она помогла найти её в пространстве Вселенной, и мы влились друг в друга, в один миг…

 

 

14. ЕЩЁ РАЗ

…а кресло оказалось не мягким и неудобным, и вообще это было не кресло, а стул, скованный из железа: металлические поручни с распахнутыми кольцами незащёлкнутых наручников, такие же кольца приделаны и к ножкам; а сиденье утыкано острыми шипами с заусенцами на концах – распрямлённые гигантские рыболовные крючки; а на высокой спинке – выемка для головы, в середине которой – пробойник.

-Садись, садись, не бойся,- толкала девушка к стулу и снисходительно улыбалась, читая на лице моём смятение.- Ничего с тобой не случится.

-Но…

-Не случится,- убеждённо произнесла она.- Ты что, мне не веришь?

Она толкнула настойчивее, и я, словно в бездонную пропасть полетел, упал на стул, сжавшись от предчувствия дикой боли…………..

………………………………………………………………………..........

………………и ничего не произошло. Сиделось уютно и мягко, я утопал в нём и скользил полусонным взглядом по покрывалу двуспального дивана, терпеливо ожидая, когда хозяйка сварит кофе. И она вошла с подносом в руках, на котором стоял бокал, а в нём искрилась золотистая жидкость – волшебная, вожделенная.

-Выпей,- сказала девушка.

Я взял бокал, повертел его в руках, полюбовался, как переливаются оттенки позолоты, пронизанные лучами электрического света, с усмешкой Джеймса Бонда спросил:

-А ты?

-Я уже пила.

-Когда?

-Когда ты меня угощал. В баре.

-А сейчас?

-Сейчас угощаю я.

И я выпил.

 

15. УДИВИТЕЛЬНАЯ, УДИВИТЕЛЬНАЯ…

…превратившись в одно целое. И в ту же секунду я как бы проснулся и увидел себя – нас – со стороны, увидел окутанную ночной пеленой комнату, размытые очертания мебели: абажур, кресло – металлический стул с кольцами наручников на подлокотниках и высокой спинкой - молодую женщину, имя которой я так до сих пор и не узнал и которой обладал сейчас: голубоглазую – зеленоглазую  незнакомку из бара – девушку из электрички, прильнувшую, отдавшуюся, счастливую единственным мигом; и я услышал –да! да! - услышал, и лишь потом почувствовал короткие резкие движения, подстроился под них и вошёл в резонанс, и ручейки удовольствия потекли под моей кожей, и голова ещё глубже окунулась в хмельную чашу, и задышалось тяжело и сильно, и это продолжалось долго-долго, пока не достигло наивысшей точки, пока энергия была голубой и прозрачной, пока не перешла в мутную синеву, пока не растворилась в полумраке комнаты, пока…

 

16. ВДРУГ ВСЁ ПОШЛО НЕ ТАК

Много-много раз я целовал её в губы, и щёки, и нос, желая вернуться в прежнее волнующее я, так неожиданно утерянное, но она сказала:

-Отдохнём, я устала.

Я нехотя встал, нащупал в темноте сигареты и ушёл на кухню. Она пришла следом, села подле, вытряхнула из пачки сигарету. Ярко осветив лицо, прикурила от спички и без всякого интереса спросила:

-Хочешь кофе?

-Нет,- сказал я.- Который сейчас час?

-Наверное, третий.

А утром на работу, подумал я.

-Сейчас,- сказала она,- сейчас мы пойдём спать.

Я не понимал, когда успела пробежать между нами чёрная кошка. Не понимал, за что она на меня так внезапно рассердилась, не понимал и почему вдруг расхотел продолжать заниматься любовью. Вдавив бычок в пепельницу, я вернулся в спальню. Хотелось спать.

Она легла рядом и сказала:

-Мне с тобой хорошо.

Я ей не верил.

-Ещё,- сказала она.- Я хочу ещё.

Но я сказал:

-Поздно уже. Давай спать.

-Но я не хочу.

-Завтра,- пообещал я.

 

17. СТРАННОГО ВКУСА НАПИТОК

Я выпил залпом почти весь бокал, лишь последний глоточек посмаковал. На вкус напиток оказался… таким знакомым... Но ассоциировался почему-то совсем с другим цветом.

-Ну, тебе понравилось?- спросила она, заглядывая в глаза.

-Да,- покривил я душой. Она не заметила.

-Конечно,- улыбнулась.- Ещё бы! Скажи, какой он?

-Ну… Не знаю,- растерялся я.- Густой. Ароматный. Сладкий. Чуть кисловатый.

-Да, да,- обрадовалась она,- Он такой… восхитительный! Правда ведь, он напоминает вкус крови?!

 

18. …

-Не веришь?- как ни в чём не бывало спросила она и полоснула острым – острее лезвия – ногтем по своей ладошке. Из разреза тут же тёмно-красным фонтанчиком хлынула кровь – прямо мне в лицо, и на одежду, и на пол…

 

19. НАПИТОК ДЕЙСТВУЕТ

Так зелье же это, вот что!

Глядите: вместо того, чтобы помочь девушке остановить кровотечение,

или вызвать скорую.

или уйти…А что?

я зачаровано смотрел на фонтанчик крови, бьющий из протянутой ладошки, а потом склонился и… попробовал. Совсем чуть-чуть.

Права! Она была права! Вот что напоминал мне по вкусу напиток: кровь! Такой сладенький, такой кисловатый, и совсем-совсем не противный! Пьёшь – и не можешь напиться! Вот глоток, и второй, и третий. И ещё, и ещё, и ещё.

Как пёс из миски, лакал я кровь из ладошки незнакомки, стремясь быстрее насытиться, и не оставить, и не пролить ни капли. Осушить эту живую чашу, наполненную живой жидкостью! Я пребывал на небесах, покачивался на облаке блаженства, я сладострастно поскуливал, когда она гладила меня по голове и перебирала тоненькими пальчиками слипшиеся волосы. Я пил и перерождался, становясь таким, каким хотела меня видеть она - таинственная незнакомка, синеокая зеленоглазка; и я таким же хотел быть: иным, каким она хочет!

-Ну, милый, я была права?- спросила она, когда я дочиста зализал ранку на её ладошке.

-Да! Восхитительно! Восхитительно!!!

-Я так и знала,- прошептала она, поцеловав меня в мокрые губы.- Я не ошиблась, остановив свой выбор на тебе.

 

20. ОДЕЖДЫ СОРВАНЫ

А потом мы любили друг друга.

Ах, как мы любили друг друга!

Мы были едины и неразделимы……………………………………..

…………………………………………и ручейки удовольствия текли под моей кожей - и под её, и я с головой окунался в хмельную чашу – и она, и дышалось тяжело и сильно – и ей, и это продолжалось долго-долго, пока не достигло наивысшей точки, пока энергия была голубой и прозрачной, пока не перешла в мутную синеву, пока не растворилась в полумраке комнаты, пока…

 

21. НЕ ТАК

-Давай ещё,- попросила она, но я лишь устало дышал.

-Вставай же, милый, вставай! И возьми меня!

-Подожди,- пробормотал я, выныривая на поверхность реальности.

-Не хочу ждать, не хочу!- выкрикнула она и с ненавистью толкнула меня…

 

22. ЗАВТРА?

…пообещал я.- Завтра обязательно.

-А если завтра уже не будет?- вырвалось у неё, и я спросил себя, почему же не будет? Будет, и ещё много-много раз, и завтра, и послезавтра…и

Она не стала настаивать. Отстранилась. Сжалась в комочек. Сделала вид, что уже спит. А я…

 

23. СЕРДЦЕ

…кувырком полетел на мягкий ковер, но через секунду уже стоял на ногах, отступая в угол комнаты и защищаясь от наскоков разъярённой женщины. Скоро я был прижат к стене, уже некуда было отступать, и я хотел было ухватить её за руки и как-то успокоить, но она оказалась проворнее. Удар пришёлся мне в грудь. Сначала я ничего не почувствовал: лишь увидел, как острые ногти пронзают грудную клетку, разрывая плоть и ломая кости. Рука вошла в меня сперва по ладонь, а потом и по локоть, и, мгновение спустя, выскользнула назад, уже окровавленная. А потом внутри что-то с хлюпаньем оторвалось и мочалкой прошуршало по осколотым ребрам. Я подался вперёд, едва не упав, но девушка подтолкнула меня к креслу, которое, пока я падал, превратилось в металлический стул с шипами. И на этот раз шипы  оказались настоящими: насаженный на них, я взвыл от боли. А девушка стояла напротив и в окровавленной ладони сжимала судорожно подрагивающий кусок моей плоти.

-Вот оно, твоё сердце,- торжествующе воскликнула она.- Смотри, что я с ним сейчас сделаю!

 

24. О, СЕРДЦЕ…

Сквозь брызнувшие слёзы я увидел, как она поднесла моё кровоточащее сердце к алым губам и зубами вонзилась в него. Но не откусила, а прокусила лишь - и принялась высасывать кровь, самозабвенно, с наслаждением… Сладострастие радужной тенью переливалась на её румяных щеках; с каждым глотком черты лица менялись: нос заострялся и вытягивался, волосы распрямлялись, редели и серебрились, а некогда прекрасные изумрудные – голубые – глаза обесцвечивались и покрывались пеленой вечности…Но оказалось, и это всего лишь тень, неясный образ из будущего, стёртый и побеждённый красотой дня сегодняшнего…

 

25. Я

А что я? Орал, испытывая адскую боль, но не оттого, что и проломана грудная клетка, и острые шипы впиваются в ляжки и задницу, а оттого, что она сосала кровь из моего вырванного сердца. Каждый глоток, сделанный ведьмой, вытягивал из меня не только кровь, но и жизнь. Я должен был умереть. Я не понимал, почему ещё не умер. Ведь известно каждому: без сердца жить невозможно…

Умереть, позволь мне умереть, в отчаянии закричал я и погрузился во мглу.

 

 

 

Навязчивое  сновидение

 

Ночь, мгла, в безлунном небе чёрные тучи. Лишь снег, выпавший накануне, отбеливает мрак. Не всюду – в двух шагах уже не видно ни зги, но достаточно, чтобы  не потерять себя в пространстве непрогляди. Точка.

Точка – это я. Пространство – улица, занесённая снегом: лишь узкая тропинка посередине. На тропинке я. Стою. Замёрз. Холодно.

Я не один. Позади, в санках, укутанная в тёплую шубу, Оленька, моя племянница. Сопит. Ей нужно, чтобы я шёл вперёд – к горке; ведь мы собрались кататься. А я сделал пару шагов – и остановился.

Замер.

Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.

Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла.

Нужно идти, но…

Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте привыкли уже – наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.

А я стою.

Не помогает и окрик:

-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?

И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.

Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь подёргиваю за верёвку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И санки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходящего от снега.

Снег примят темнотой.

Вжат в землю, придавлен.

Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги

 – уже! –

но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.

Стою на месте.

Не шевелюсь.

Даже дышать боюсь.

За нас двоих дышит Оленька – и хватает ведь, почему бы и нет?

Это она вынудила меня выйти на улицу в такую морозную непроглядь: весь вечер ныла, канючила: пойдём, пойдём. Вот и пошли. Я-то не хотел: боялся.

Темноты.

Всю жизнь её боюсь, с детства.

Конечно, Оленька не знала об этом – или знала? – но настаивала, добивалась, чтобы по её было: пойдём, пойдём. На санках с горки хочу!

Добилась.

В гардеробе я обменял свой страх на куртку и осенние туфли. Оленька была в восторге.

Обмен не удался: я вышел – и испугался.

И замер.

И вот Оленька канючит за спиной:

-Ну что ты, дядя Коль? Пойдём, холодно же.

А я знаю, что холодно, что племянница замерзает – я и сам – но ничего не могу поделать: не то что самому сдвинуться, но и санки сдвинуть не в состоянии: вот подёргал за верёвку, а они даже не шелохнулись: полозья уже успели примёрзнуть..................

………………………………………………………..…………….…тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали прихваченные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых деревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…

Снег под каблуками.

Впереди.

Из темноты.

Оттуда -  к нам.

По тропинке.

На которой стоим

Мы.

Я и Оленька.

Слышит ли Оленька?

Слышит ли?

Не звуки, нет-нет.

Запах.

Осторожно и жадно вдыхаю морозный воздух.

Мороз отсеиваю, а то, что осталось – пробую на вкус…

Фу, противно.

И страшно.

Страшно

пахнет псиной.

Отвратительно, мерзко, страшно.

Невыносимо.

 

 

 

ВЕДЬМА

 

26. ЛИЦО КАК ЛИЦО

Очнулся я дома, на своём диване. За расшторенным окном ярко светило солнце, и это меня несказанно обрадовало; какое-то время я лежал, размышлял, и не мог понять причину такой радости. А потом вспомнил, что произошло со мною вчера, и подумал: ну и бред! Надо же такому присниться?

Ничего, подумал я, полежу минут двадцать, и сон выветрится. Нужно только окончательно проснуться… окончательно проснуться… просну…

Я лежал с полуоткрытыми глазами бесконечных полчаса. Ровно в восемь, за несколько секунд до стрекота будильника, встал, натянул рубашку и закрылся в ванной. Сон не выветривался.

Умываясь, я старался не смотреться в зеркало. Прыскал в лицо холодной водой и жмурился. Искушение было велико: вот сейчас посмотрюсь и…

А если действительно…

Чтобы приструнить неуёмную фантазию, в зеркало я всё-таки посмотрелся, но не в ванной, а уже в коридоре, когда возвращался в комнату одеваться. Лицо как лицо. Только непривычно серое, да мешки под глазами…

Всё! Всё! Хватит дурака валять, прикрикнул я и, одевшись, поспешил на кухню  завтракать.

 

27. ОБЫДЕННО

-Проснулся?- не глядя в мою сторону, спросила мать. Она склонилась за разделочным столом, ко мне спиной. Непричёсанные серые волосы едва прикрывали потёртый воротник застиранного до бесцветия халата.

-Г-мм,- промычал я и сел на шаткую табуретку.

Было сумрачно: свет сквозь давно не мытое окно на кухню проникал плохо.

-Ну, где опять вчера пропадал?- упрекнула мать.

-Так… Гулял,- неопределённо ответил я и подумал: а на самом деле, где? С утра бродил по городскому саду, познакомился с девушкой, пошли в бар… А дальше – сон…Или явь?

-С кем?

-Что?

-С кем, спрашиваю, гулял?

-Один,- отмахнулся я.

-И долго это будет продолжаться?- как всегда мать завелась с пол-оборота; даже редкое солнышко в осенний день её не радовало. Я запил застрявший в горле кусок бутерброда едва тёплым чаем.

-Что именно?- спросил, жуясь.- Мои прогулки в одиночестве?

-Не хами,- сказала мать.- Ты сам знаешь, что.

-Не знаю,- сказал я. Бутерброд никак не съедался.

-Знаешь. Сегодня ты опять явился под утро. И опять пьяным.

-Ну и что? Я уже взрослый человек…

-Ты наш сын и живёшь с нами!- повысила голос мать.

Я посмотрел на часы.

-Пока живёшь в этом доме, ты обязан с нами считаться!- сказала мать.

Наконец, бутерброд съеден.

-Опаздываю,- сказал я, отодвигая табуретку.

-Отец всю ночь не спал,- использовала она запрещённый приём.

-Напрасно,- пробурчал я.- Теперь невыспавшимся пойдёт на работу.

-Хам,- сказала мать.

-Ну, пока,- бросил я уже в коридоре, зашнуровывая ботинки. Мать из кухни продолжала попрекать, но я почти не слушал и не принимал близко к сердцу её слова. Едва ли не каждое утро она устраивала такие сцены. Она нуждалась в выплеске эмоций и щедро делилась ими то со мной, то с отцом. Конечно, по-своему я любил  мать, но долго находиться с ней в одной комнате не мог, это было выше моих сил. Когда-то давно, во времена моего детства, она такой не была. Тогда я видел её только весёлой и приветливой. В те годы в нашей квартире постоянно играли солнечные зайчики, даже на кухне. Теперь воздух стал затхлым, а  стены пропитались пылью. Входную дверь я закрыл спокойно, но громыхнуло на весь подъезд. Гул пронёсся вниз по лестничному пролету, медленно угасая в цоканье моих каблуков.

 

28. НЕ ЛЮБЛЮ

Я не люблю рано утром продирать глаза, стоять на автобусной остановке, толкаться в переполненном автобусе, выходить на своей остановке, подходить к обшарпанному крылечку конторы, нажимать кнопку скрипучего лифта, ехать с многочисленными остановками на восьмой этаж, заходить в отдел комплексного проектирования номер три, садиться за кульман, смотреть на пустой лист ватмана, здороваться с коллегами, отдельно здороваться с начальством, чертить, подтачивать карандаши, копаться в справочниках и СНиПах, получать задания и к сроку сдавать их, слушать радио, пить чай, перекуривать в тамбуре общественного туалета, прозванного курилкой, играть в шахматы во время обеденного перерыва, и делать вид, что всё это мне нравится.

Но отдельно я не люблю водителя из отдела геологоразведки дядю Лёню, который на мою беду является старинным отцовским приятелем. Особенно ненавижу встречаться с ним в курилке. Терпеть не могу, когда он на правах отцовского друга вытягивает из меня жилы, расспрашивая о делах, при этом постоянно подшучивая, подсмеиваясь, намекая на что-то и пошля на темы, которые его совершенно не касаются. Я страшно не люблю отвечать на его дурацкие расспросы и реагировать на его плоские  шутки.

-Тебя что, всю ночь мешками по голове били?- вот и теперь вместо приветствия выродил он, когда столкнулись с ним в курилке. Это была шутка, на которую я должен был отреагировать, иначе – кровная обида.

-Всё нормально,-  сказал я и сморщился якобы от едкого дыма.

-Вечно у вас, пацанвы, всё нормально,- сел он на любимого конька.- Фраерите, черти. А случись чего, к нам, старикам, бежите. Ну, занять гроши?

-Зачем?

-Как зачем? На опохмел,- он подмигнул.

-Нет, не надо.

-Ну и дурак,- обиделся он.

-Какой есть.

Сегодня я грубил, ему это не нравилось, и он хмурился.

-Ну-ну, значит, без опохмелу жить намерен, да? Ага, фраери дальше.

Представив, что заплёванная мусорница в углу курилки – дядя Лёня, я щёлкнул в неё недокуренной сигаретой, не попал и направился к выходу. Я был уже в дверях, когда дядя Лёня сказал.

 

29. БЫЛО?

 Он сказал как бы между прочим, при этом блудливо подмигивая:

-А деваху-то твою я приметил. Ничего себе краля.

-Что-что?- застыл я.

-Деваху твою, говорю, приметил!- хихикнул снова дядя Лёня.- Белобрысую. Ну ту, которую ты вчера в баре охмурял.

По спине зябко пробежали мурашки. Затряслись пальцы на руках. Чтобы успокоить дрожь, я смахнул со лба капельки холодного пота. Хватаясь как за соломинку, я спросил:

-С гитарой?

-Кто с гитарой?- не понял дядя Лёня.

-Девушка была с гитарой?

-Не, без гитары. Точно без гитары,- мотнул он головой. И рассмеялся, подмигивая:

-Так ты вчера не с ней одной крутил, а? Молоток!

Всем видом он показывал, что на моей стороне. Я же реагировал не так, как ему хотелось: не выпячивал грудь, не подхихикивал. Я молчал. Это его выводило из равновесия. Он озабочено морщил лоб и лихорадочно искал объяснения. Нашёл:

-Хо-хо… Струхнул? С чего бы, не женатый ещё…

 

30. С КЕМ?

Значит, думал я, девушка мне вовсе не приснилась. По крайней мере, та, с которой познакомился в баре. Не случайно дядя Лёня сказал – краля. Ту, которая с гитарой, кем-кем, но кралей назвать язык не повернётся… И гитару он не видел.

Итак, вчера был выходной, я пошёл в бар и набрался так, что выдумал девушку с гитарой и историю о том, как встретился с ней в городском парке, а когда пьяный вдрызг познакомился совсем с другой девушкой – белобрысой кралей – спроецировал образ первой на вторую, образ выдуманной – на вполне реальную.

Но что же тогда получается?

Получается то, что мерзкая сцена с питьём крови и вырыванием сердца – правда? Глупости!!!

Значит, наоборот всё же: девушку из бара выдумал, а вечер провёл с голубоглазой гитаристкой? И… что? Куда мы с ней отправились после бара? Домой? К ней домой?

С кем же видел меня дядя Лёня?

 

31. ОПЯТЬ СМОТРЮСЬ В ЗЕРКАЛО

Так долго я не рассматривал себя в зеркале никогда в жизни.

Вот какой я стал после вчерашнего: кожа бледная, даже серая, и дряблая, как у заправского алкоголика. Или покойника. Под глазами набухли чёрные мешки. И губы – пепельные, потрескавшиеся. Не случайно дядя Лёня предложил занять на опохмелье.

А что там за тёмное пятнышко на подбородке? Я отковырнул и внимательно рассмотрел.

Это была засохшая капелька крови.

 

32. НЕ БЬЁТСЯ!

Я заставил себя рассмеяться. Смех получился вымученным, сухим, каркающим.

Нет, капелька крови – ещё не доказательство. Я мог поцарапаться когда угодно и где угодно, вот хотя бы сейчас – ногтем. А вот проломанная грудная клетка…

Распахнув на груди рубашку, я осмотрел себя и не обнаружил ничего: ни пореза, ни даже царапинки. Прислушался: не болит. Начал ощупывать, тщательно, сантиметр за сантиметром: и тут, и тут, и вот тут… А вот тут должно быть сердце…Ну. Ну…

НУ!!!

Я ждал долго, долго.

Я видел, как меняется в зеркале моё лицо. Оно сделалось ещё более серым, но не это главное. В глазах засветился какой-то тусклый огонёк, челюсть отвисла, обнажив неровный ряд прокуренных зубов. Так проступал страх – дикий, животный – превратив  моё и без того бледное лицо в безжизненную маску.

Сердце не билось…

 

33. ВОТ И ЗИНАИДА…

Не отпросившись у начальства, я побежал в поликлинику, благо – недалеко. Зинаида Михайловна, наш участковый терапевт, которая знала меня едва ли не с пелёнок, поводила по моей груди холодной чашечкой фонендоскопа, дунула в него, ещё поводила,  нахмурилась, отложила фонендоскоп в сторону, постучала пальцами по грудной клетке,  потом заставила высунуть язык, оттянула веки, присела за стол, полистала стопку бумаг перед собой, покачала головой и сказала:

-М-да, Андрюшенька…

-Что, Зинаид Михална?

Задумчивым взглядом скользнула по моему лицу - серому, дряблому, спросила:

-Давно пьёшь?

-Да не пью я…

-Не ври.

-Правда, не пью. Если только чуть-чуть.

-Угу.

-Правда!

-Ну-ну, не кричи,- успокоила она.

-Я не кричу, просто не вы первая сегодня.

-Вот и посмотрим,- сказала она и протянула бумажку.- Держи.

-Что это?- спросил я.

-Анализы сдашь, и вот ещё,- протянула ещё бумажку – Пройди-ка флюорографию.

-А без этого нельзя?

-Ты что, флюорографии испугался?- хмыкнула Зинаида.

-Нет,- сказал я.- Но её же ждать придётся.

-Угу.

-А мне сейчас нужно.

-Что – сейчас?

-Результат нужен сейчас.

-Какой?

-Ну,- замялся я.- Как там моё здоровье. И… это…,- я совсем смутился,- не видно ли по мне, что…

-Видно,- сказала Зинаида.- Поэтому и спросила.

-Я же сказал, что не пью.

-Верю,- сказала Зинаида.- Поэтому и выписала всего лишь направление на флюорографию.

-Зачем?

-А чтобы посмотреть, что там у тебя, непьющего, внутри.

-Ничего там нет,- сказал я.

-М-да,- сказала она.- Вижу. Иди.

-Значит, никак?

-Нет, Андрюшенька, никак. Без флюорографии никак. Я, мальчик мой, хоть старый и опытный врач, но не рентген, и заглянуть в твои внутренности никак не могу.

-А это,- я указал на фонендоскоп.- Это вам тогда зачем?

-Ах, это,- сказала Зинаида.- Это, Андрюшенька, почему-то сегодня отказывается работать. Если верить этому, то ты никак не можешь сейчас стоять передо мной и препираться из-за пустяков. Ибо то, что это рассказало мне о твоём здоровье, не соответствует тому, что я вижу. А вижу я тебя, родной мой, слава Богу, стоящим и болтающим, хотя, если полагаться на это, должно быть наоборот.

-То есть?

-Должен лежать и молчать,- отрубила Зинаида, сердито откинув фонендоскоп на кушетку.

-Вы хотите сказать, что моё сердце не бьётся?- каждое слово давалось мне с трудом.

-Нет,- усмехнулась Зинаида Михайловна.- Я хочу сказать, что эта штуковина, которая прослужила мне верой и правдой тридцать с лишним лет и на которую ты возлагаешь такие надежды, всё-таки сломалась или бессовестно врёт. Я думаю, что первое. А ты?

-Так вы не услышали, как бьётся моё сердце?- спросил я.

-Нет, не услышала,- сказала Зинаида.- А теперь иди и не мешай работать.

 

34. В БАРЕ

И я пошёл. Ватные ноги принесли меня сначала в кабинет флюорографии, а потом – какая работа? – в бар, где по смутным воспоминаниям я вчера провёл вечер. Две версии вчерашних событий окончательно перепутались в голове, я не знал, какая из них реальна, а какую  выдумал, даже чувство времени потерял: то ли  целый день провёл с девушкой, то ли только вечер? Зато столик, за которым мы вчера сидели, помнил отлично: вот он, первый справа, во втором ряду, рядом со стойкой. Теперь я снова сел за него.

 

35. ПЬЯНЕЮ

Я совсем не был уверен, что она снова появится здесь. Может так случиться, что она вообще никогда больше сюда не придет. Более того, нет никакой гарантии, что эта девушка существует в реальности. Дядя Лёня? Он мог ошибаться или вообще не меня видел… Зинаида Михайловна? Так она ничего определённого и не сказала, а направление на флюорографию выписала, чтобы отвязаться от меня. После четвёртой рюмки я понял, что и на флюорографию рассчитывать нечего: что этот дурацкий снимок может показать? Ничего…Ничего…

-Никто не гарантирован от ошибки,- изрёк я вслух и почти успокоился. Это случилось после шестой рюмки.

А потом я вмиг протрезвел и понял, что в моём случае никакой ошибки быть не может. Потому что вчера я действительно был тут, общался с белокурой незнакомкой, с которой познакомился в парке и которая напоила меня какой-то дрянью и…И мне пригрезилась всякая чертовщина.

А с сегодняшнего утра перестало биться сердце.

Да что там! У меня вообще нет сердца – ведь ведьма вырвала его и высосала из него кровь! А я каким-то образом выжил и… живу до сих пор.

Нужно разобраться в этом, и как можно быстрее. А для этого – встретиться с ней и заставить рассказать всё.

Всё!

 

36. ВЕЧЕР НАСМАРКУ

Я ждал до одиннадцати. Напротив стояли пустой графин и пустая рюмка. Закуски не было – даже не заказывал. Около двенадцати бармен принялся выпроваживать меня, я не хотел, он настоял. Я вышел в лунную ночь и спрятал голову в воротник пальто. Я был расстроен, совсем не пьян и плохо соображал. Я не знал, куда теперь идти. Немного потоптавшись, решил идти домой. Я был разочарован: она так и не пришла.

Через прогрызенную мглою арку я вошёл в крохотный дворик дома, в котором жил. Ещё два десятка шагов – и окажусь у дверей подъезда. А дальше – мрак квартиры, и один на один с пустыми мыслями и чудовищными предчувствиями. Целая ночь…

Шаг.

Другой.

Третий…

 

37. НЕТ!

Я увидел её на детской площадке. Освещённая светом луны, она легонько покачивалась на скрипучих качелях. Опять начал накрапывать холодный дождь, но девушка, казалось, не замечала этого. Она была одета в лёгкое летнее платье, которое чуть шевелилось под дуновениями ветерка.

Я облегчённо вздохнул и направился к ней.

 

38. ОНА

Она смотрела на меня, молчала, улыбалась. Несмотря на ночь и дождь, каждая чёрточка её лица была видна отчётливо, ясно. Лунный свет притягивался к ней и, одетая во всё белое, она словно светилась в темноте. Тьма не принимала, выталкивала её, и было непонятно, как такая девушка могла быть связана со странными, пугающими событиями прошлой ночи. Кто она?

-Кто ты?- спросил я.

-Разве ты ещё не понял? Колдунья.

-Ведьма,- уточнил я.

Она не смутилась:

-Если хочешь, можно и так.

-Что ты со мною сделала?

Зелёные глаза её вспыхнули, перелились в голубое, потом снова в изумрудное.

-Лишь то, что ты сам хотел.

-Сам? Сам?

-Конечно. Ты же мечтал слиться со мной в единое. Вот и получил.

Она смеялась.

Кровь ударила мне в голову.

-Я… я убью тебя!- крикнул.

Она рассмеялась ещё громче.

-А ты попробуй!

И протянула  нож.

 

39. ИСПУГАЛСЯ

Нож находился слишком близко, чтобы не очутиться в моих руках. Трясущимися пальцами я держал нож за рукоятку, но не выронил: он сам вплывал в ладонь.

-Ну, чего же ты ждёшь?

Луч лунного света упал на длинное острое лезвие и ослепил. Я зажмурился, голова закружилась, я едва не упал. Но, чёрт возьми, даже ослеплённый, даже с закрытыми глазами я видел её! Я видел, как она распахивает на груди платье, подставляя себя под клинок. Глаза её смеялись и… издевались, издевались…

Я замахнулся. Лезвие молнией сверкнуло над головой и стало быстро опускаться. Но в самый последний момент, когда остриё находилось всего на волосок от её груди - белой, молочной, шелковистой, рука застыла. Ничто мне не помешало, я сам остановил руку.

С отвращением отбросил нож во тьму.

-Ну что?- спросила она, преувеличивая разочарование.- Струсил?

Я молчал.

-Струсил,- сказала она и тихонечко засмеялась.

Её смех был похож на звон хрустального колокольчика.

 

40. ТОЛЬКО ПОЗОВИ

-Я не осуждаю тебя,- посмеивалась она, раскачиваясь на качелях под шорох дождя и шуршание развивающегося платья.- Ведь убив меня, ты убил бы и себя самого. Не забывай: теперь мы с тобой единое существо…

-Может быть, теперь скажешь, как зовут тебя?

-Зачем?- пожала она плечами.

-А если захочу тебя увидеть?

-Никаких проблем,- сказала она.- Только подумай обо мне – и я появлюсь. Этого вполне достаточно.

 

41. СЕРДЦА РЯДОМ

Дождь усилился, но уже не мешал. Я спросил:

-Что ты сделала с моим сердцем?

-Оно во мне,- просто ответила она.- Твоё сердце во мне.

Теперь она была бледна, а может, просто луна забежала за тучку, и всё побледнело вокруг. Но даже в этих полутонах её белые волосы и белое платье резко выделялись на фоне ночи и уже казались естественным продолжением темноты.

Протягивая руку из светотени, она приглашала меня в свой мир.

-Выпив  кровь, я положила твоё сердце рядом со своим. Оно легло таким маленьким, сморщенным комочком, что я его почти и не чувствую. Но оно ещё бьётся. Хочешь послушать?

Теперь она глядела на меня с такой теплотой, что гнев отступил: ведь о моём сердце она говорила так, словно оно было её.

Она взяла в ладошку мою безвольную руку и поднесла её к груди – тёплой, шелковистой, молочной. Сначала – ничего, а потом ясно ощутил: два сердца. Бьются. Одно – большое – громко-громко, но и второе – едва слышно, но бьётся. Бьётся! Моё!

-Слышишь?- спросила она, обворожив меня доверительным взглядом.

-Да. Да.

-Как будет жаль, если оно остановится,- произнесла ведьма.

 

42. ВЕДЬМА!

-Что произойдёт со мной? Я умру?

-Увы.

-Это несправедливо!

-Ты прав, мир полон несправедливости.

-Но что же мне делать?

-Заставь своё сердце биться.

-Как?

-Накорми его.

-Чем, чем?

 

43. ГЛУПО

Конечно. Ведь я уже знал, что она ответит. Но всё равно ждал, когда она сама произнесёт эти слова. Что она и сделала, приподнявшись на цыпочках и прошептав мне на ухо:

-Сердце питается кровью, мой милый. Добудь ему крови – и оно забьётся так же громко, как и моё.

 

44. ИГРА

Теперь мы сидели на скамейке под тенью памятника. Я курил, а она, балуясь, дергала меня за рукав и играла роль моей возлюбленной:

-Между прочим, Андрюшенька,- шептала она,- нам совсем необязательно разлучаться. Совсем-совсем. Это удобно: тебе и звать меня не придётся. А у меня большая удобная квартира, в центре города. И я живу совсем одна. А у нас, Андрюшенька, такой беспокойный дом. Соседи – просто ужас. Постоянно скандалят. Я боюсь.

Конечно, это была всего лишь игра, так она выводила меня из транса, в который и вогнала сама, предложив совершить убийство. И вот, искупляя, человеком притворялась. И я, как ни странно, подыгрывал, судорожно цепляясь за остатки человеческого. И по капле выдавливал из себя:

-Не бойся,- говорил.- Ничего с тобой не случится.

-Случится, случится. Я боюсь одна.

-Ничего страшного,- продолжал молоть несуразное я.- И в одиночестве имеются свои прелести: приходи, когда заблагорассудится, ложись, во сколько хочешь, и спи от души – никто не мешает.

-Так оно и было. Раньше,- говорила она и тут же льстила.- Пока не встретила тебя…

-Может, ты и права. Может, я и пойду к тебе. Но не сегодня, - пробивал я тропинку из болота одной фантазии в омут другой.- Сегодня нет смысла: ведь скоро уже утро…

 

45. СПЕШИТЬ НАДО

-У нас почти не осталось времени, - торопила ведьма.- Скоро уже утро, нужно спешить.

Я старался. Но…сердце.

Чувствовал: оно уже на пределе. Оно нуждалось в пище, и я должен… я был обязан убить человека и напиться крови… Оно не давало мне ни на секунду забыть об этом, вот меня и шатало, вот и кружилась голова, вот и свинец усталости заливал плечи и спину и ватными становились ноги.

Мы шли по тёмной дороге. В бликах редких фонарей мерцал мокрый асфальт. Ведьма находилась чуть впереди, а я тащился за ней, словно привязанный. А в голове позвякивали отголоски какого-то разговора, якобы произошедшего всего пять минут назад, между мною и девушкой из фантазии, а может – и  другой –  из реальности?

Тепло прижавшись ко мне и поцеловав в щёку, а потом отвернувшись, она заставила меня посмотреть на нависший над нами памятник и сказала:

-Теперь-то я знаю, чем вы с ним похожи.

-С кем?

-С этим дядей из бетона. Вы оба – вроде как мужчины.

Нарочно обидела. За то, что отказался жить у неё.

Да откуда же взялся этот разговор? Ведь вроде бы и не было его – а вот и был одновременно. Как возник? В каком закоулке фантазии зародился?

Да ни в каком! Потому что, встретившись с ведьмой, я продолжал встречаться и с девушкой с гитарой, с нею я и разговаривал, сидя там, на скамейке.

 

46. О ЧЁМ ГОВОРИЛИ ЕЩЁ

-… оба – вроде как мужчины.

Конечно,  я обиделся, и выдал обиду тем, что слишком громко рассмеялся и охрипшим голосом произнёс:

-А вот сейчас докажу, что ты неправа.

-Докажи,- повернулась она и снизу вверх взглянула на меня, веря и одновременно подсмеиваясь: хвастунишка.

И я натянуто, преодолевая вдруг свалившуюся тяжесть, притиснул её к себе и отчаянно вжался в её губы, как в подушку. Губы её в тот же миг напряглись, сделались мокрыми и прохладными, и я…впервые в жизни поцеловал.

-Вот так-то,- любуясь самим собой, произнёс я.

А она рассмеялась:

-Что – так? И это всё?

-Нет, не всё,- защищал я в себе мужчину.- Это всего лишь начало.

-А когда будет продолжение?

-Когда хочешь.

-Тогда пошли,- сказала она.- Скоро уже утро, нам нужно спешить.

 

47. ПРЕВРАЩЕНИЕ

Она произнесла это, и я перестал мыслить по-человечески.

Я превратился в вампира.

Моё сердце жаждало крови.

Я готов был пойти на всё, чтобы утолить жажду.

 

48. ЖАЖДА

Как назло, улицы оставались безлюдны. Изредка мимо проносились автомобили, обдавая жгучей струёй ярких фар. Как мог, я уворачивался, прятался в тень, откуда с ненавистью провожал их взглядом, и людей, что находились в них. Ах, если бы вдруг отказал мотор, и машина остановилась… Во мгновение ока я… утолил бы жажду.

Мы почти подошли к центральной площади города, освещённой яркими фонарями, и, конечно, свернули в тёмный переулок; помнится, где-то рядом должна быть автобусная остановка. Ах, вот и она – и человек же на ней! Ноги сами понесли вперёд. Уже не иду – бегу, бегу!!!.......................………………………………………………………….

………………Ах, какая досада - опоздал: некстати подъехал автобус, окотил болью яркого света, сбил с бега, зашипел дверьми и увёз в недостань мою пищу.

Проклятье, проклятье!!!

-Ничего, не переживай,- успокаивала спутница, но по голосу чувствовалось, что и она в досаде.

-Устал, не могу больше,- простонал я, навалился спиной на столб и съехал вниз, на корточки. Мне было совсем плохо. Я превратился в дряхлого старика. Не оставалось сил не только охотиться, но и передвигаться.

-Прекрати!- раздражённо воскликнула ведьма.- Прекрати, слышишь!

Она грубо схватила меня за плечо и рванула так, что меня подбросило вверх и со шлепком приземлило на каблуки. Я больше не падал – не смел. Опять тянулся за ней: шаг за шагом, шаг за шагом…

Она шла, а потом вдруг резко остановилась – и я по инерции налетел на неё, едва не свалив и не упав сам. Но она даже не обратила на это внимания. Она смотрела вперёд, в темноту. Я тоже пытался глядеть туда же. Напрягался из последних сил…

И слышал сладкий запах крови.

 

49. ЖЕРТВА ПЕРВАЯ

По узкой улице, лишённой прохожих и фонарей, опираясь на клюку, елозя истёртыми подошвами тяжёлых ботинок, источая запах страха и дикой агрессии, рыская подслеповатыми глазёнками по закоулкам в поисках пустых бутылок и банок, мучаясь головной болью от выпитого накануне, шкандыбала старая бомжиха, бездомная старушенция, навстречу нам - навстречу своей смерти.

 

50. ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО НУЖНО ДЕЛАТЬ

Она приближалась, напряжение нарастало, воздух дрожал, вибрировал, ведьма горячо шептала мне на ухо:

-Ты знаешь, что нужно делать! Не стой же на месте, иди!!!

И я пошёл.

Каждый шаг давался с трудом и с лёгкостью одновременно: асфальт магнитил подошвы, а запах крови влёк и пересиливал, вдыхал в меня энергию. Когда я оказался возле бомжихи, силы вдруг вернулись, я снова почувствовал себя молодым. С невероятной лёгкостью – всего лишь одним несильным ударом - свалил старуху с ног. Она упала и взмахнула клюкой, но я нанёс ещё удар, которым одновременно отбил клюку и размозжил старухе голову. Клюка загремела по асфальту, голова выплеснула кровь и мозги и застыла на булыжнике бордюра. Я разорвал на старухе одежду, пробил дыру в груди и припал губами к живительному источнику.

 

51. ВКУСНО!

И только в тот миг, когда кровь проникла в желудок, я понял, насколько сильную испытывал жажду. Я находился между жизнью и смертью, и если бы не бомжиха, если бы не её кровь…

Кровь я алкал с таким наслаждением, с такой жадностью, что давился ни раз и ни два, и простужено, с надрывом откашливался, разбрызгивая повсюду драгоценные капли, и знал, что виноват, что так нельзя, что буду наказан, и всё равно разбрызгивал: от спеху и от жадности, подгоняемый желанием насытиться – сердце своё насытить и не умереть. Но как бы ни был поглощён этим занятием, я ни на секунду не забывал о той, которая находилась за моей спиной и взглядом подталкивала: давай же, давай! И умоляла: оставь и мне! Я чувствовал, как содрогается её тело, как трясутся руки от нетерпения, как душа её переполняется страстным желанием утолить и свою жажду – я и сам испытывал то же всего минуту назад! -  но не спешил уступать место. Более того, я вообще не собирался делиться с ней добычей. В старухином теле было слишком мало крови, чтобы делить её на двоих. Да что там: слишком мало, чтобы насытиться одному. Мне. Мне!!!

 

52. А ГОЛОД…

Вылакав всё без остатка и облизав рану до белизны кожи, я вдруг почувствовал, что хоть желудок и наполнил, но нисколько не насытился, голод как мучил меня, так и продолжал. И от этого усталость с новой силой навалилась на меня, ещё даже сильнее, чем до встречи со старухой.  Я чувствовал себя беспомощным, раздавленным, примятым. Переполненный желудок выпирал, давил – и придавливал к земле. Я не мог шевельнуться. Я устал и нуждался в покое. И хотелось крови… ещё, ещё.

 

53. ЛУЧШАЯ ПОЛОВИНА

Я лежал головой на асфальте, подставив лицо под дождь и закрыв глаза. Я умирал.

А издалека доносился голос…ведьмы?

-Отлично, молодец! Ты лучшая половина, которая когда-либо была у меня!!!

 

54. ТЫ И Я

…а из далёка доносился голос:

-Поздно, слишком поздно, милый.

-Почему?- не понимал я.

-Я хотела сделать тебя любовником, но у нас ничего не получилось. Ты для меня как брат. Славный, скромный, ласковый братик.

-А ты – сестрёнка,- проглотив горький комок, пробормотал я.

-Да, я твоя сестрёнка, Андрюшенька. А ты мой братик. И не больше, понимаешь? А теперь поцелуй меня и проводи до остановки. Я поеду домой одна.

И я обречённо огляделся, пытаясь понять, где мы находимся. Была ночь, шёл дождь, и скамейки, на которых мы провели долгие-долгие часы и целовались до умопомрачения, были пусты, и лёд тоненькой коркою покрывал эти скамейки, а чёрный силуэт памятника едва вырисовывался в иссиня-сером ночном небе.

 

55. ПОЧТИ САМЫЙ-САМЫЙ

Напрасно она сказала это. Она думала, что я окончательно лишился сил, ни на что не способен, умер? Да, я был выжат без остатка, в моей душе было полынно и мерзко, растоптаны многие и многие чувства, но… не ревность! Злая волна захлестнула меня и понесла из омута, из бессознанья - на поверхность реальности, туда, где - воздух и жизнь.

-Ты дрянь! Ты грязная, ничтожная дрянь! Я всё отдал тебе, я даже не знаю, жив ли я на самом деле, а ты издеваешься надо мной! Пошла прочь!!!

И попытался её оттолкнуть, когда тёплая ладошка коснулась моей щеки. Я крутил головой, а она гладила и гладила, и я помаленьку успокаивался, убаюкиваемый соприкосновением с её тёплой ладонью и словами, что она произносила:

-Я обидела тебя, извини. Я не знала, что ты такой ревнивый. Но и наивно же полагать, что ты у меня первый. Я и не хочу скрывать – ты не первый, но это ещё ничего не значит. Не значит, что не любимый. Не самый любимый. И ты можешь им стать, милый. Самым-самым. И, признаюсь, ты совсем близок к этому. Даже не представляешь, насколько близок. Поверь, ты мне очень нравишься и… Я просто в восторге, как ты справился с первым испытанием. Ну, больше не обижаешься на меня? Всё хорошо?

-Да,- произнёс я спустя какое-то время.- Я действительно слишком много себе позволил. В конце концов, мы знакомы всего лишь сутки… А я просто влюбчивый дурак.

-Не говори так,- шептала она.- Я не согласна. Я так благодарна тебе, что ты смог полюбить меня. Это значит, что у нас всё будет хорошо. И уж если нам выпал жребий стать одним существом, воплощать одно целое в двух лицах, мы обязательно должны научиться с полуслова понимать друг друга и, конечно, дружить…

-Любить,- поправил я.

-Конечно,- согласилась она.- И любить. Ведь мы одно целое. Как же нам без любви?

-Чего же мы ждём?- воскликнул я.- Давай же, давай!

 

56. ВОТ ТАКАЯ ЛЮБОВЬ

Я потянулся к ней, возвращённый к жизни внезапным приступом возбуждения. В какой-то момент наши губы соприкоснулись, но……

……………………………………………………………………………...

……………………поцелуя я не почувствовал. Я испытал странное тепло, исходящее от её губ, но не больше.

А потом это тепло стало проникать в меня. Оно влилось через горло в желудок, обволокло его стенки, захватило старухину кровь, которая тяжёлым комом придавливала меня к земле, и медленно, плавно, стало выходить наружу вместе… с содержимым желудка. Я невольно подался вперёд, вытянув руки, и ладонями натолкнулся на растопыренные пальцы девушки, найдя в них опору – и застыл, напуганный неожиданным поворотом.

 

57. НЕ ВАМПИР

Старухина кровь мощным потоком хлестала из моего рта; я задыхался, пытался кашлять, остановить струю, но тщетно. Желудок опустошался с бешеной скоростью, причём не рывками, а равномерным потоком, словно насос откачивал из желудка содержимое. Казалось, вместе с кровью из меня вымывает и кишки; ещё я чувствовал, как сжимается желудок, отчаянно пытающийся сохранить хоть часть того, что уже считал своим. А ещё я чувствовал облегчение - и физическое, и моральное: силы ко мне возвращались, и радость зарождалась в душе: вот отторгает мой организм человеческую кровь – и хорошо. Значит, не вампир я, не чудовище, не убийца. Если и умру после всего, что случилось, то человеком – и это радовало.

 

58. ЗА ЧТО ЛЮБИТЬ?

А огорчало вот что:

-Ты любил меня?- спрашивала девушка с гитарой, после того, как сказала, что я ей брат, и предложила проводить лишь до остановки.

-Нет,- сказал я.

-Правильно,- сказала она.- Меня не за что любить. Но почему-то все мужчины меня любят.

-Я не люблю.

-Ты не в счёт. Ты мой братик.

Я не выдержал и отвернулся. Она провела ладошкой по моей щеке и, картавя слова, как маленькая, сказала:

-Ну, лапуська, миненький, савненький, холосенький, ну не сердись на свою сестлёнку. Я знаю, сто плёхая, но я совсем не хотела тебя обидеть. Ты хороший, добрый, порядочный, мне искренне жаль, что всё так получилось…

 

59. В МОЕЙ РЕАЛЬНОСТИ

Когда я смог открыть глаза, стало заметно светлее. А может, мне только так показалось, на самом деле лишь отдалённый свет фонарей создавал иллюзию наступающего утра. Я посмотрел на старухин труп. В какой-то момент я решил, что происшедшее накануне – это обман, лишь игра воображения, а оказалось – нет. Стало быть, правда.

Как правда и – изумрудом сверкающие глаза ведьмы, которая находилась рядом. На губах её играла лёгкая улыбка, лицо светилось от удовольствия, а на подбородке отпечатался тоненький кровавый след.

«Так вот что было,- подумал я.- Вот почему кровь вырывалась из меня, словно  откачиваемая насосом. Вовсе не организм мой отторгал кровь, противясь вампирскому опыту – это ведьма откачивала из меня старухину кровь и пила её. Бережно. С наслаждением. Со сладострастием».

Я представил, как это выглядело со стороны.

 

60. СО СТОРОНЫ

Вот лежу я,

Убаюканный её сладкими обманчивыми речами.

Ведьма шепчет и шепчет

И медленно склоняется надо мной.

Я поднимаю голову для поцелуя.

Её губы сложены в трубочку,

Словно целоваться хочет -

Так я и обманулся:

Ей не до поцелуев.

Она произносит заклятие

Или не произносит,

А кровь изо рта в рот,

Из моего рта – в её

Устремляется бурлящим потоком.

Она жадно глотает…

 

61. ЗАЧЕМ?

Ясно: чтобы накормить свое сердце, но не только. И моё тоже. Моё - жалкое, сморщенное, иссушенное, дающее сбои из-за недостатка крови, и убивающее меня.

-Люблю тебя,- прошептала ведьма.- Вот ты и доказал, что действительно самый лучший.

 

62. КТО КОГО  ЛЮБИТ?

А я молчал, потому что в голове звенел другой голос – из разговора с другой девушкой, и в ресторане... был ещё кто-то, и не один, и сказал подвыпивший сосед по столику:

-Приятно видеть влюблённую пару.

Я от удовольствия хрюкнул, погрузившись в мягкую перину лёгкого головокружения. Захотелось вдруг демонстративно поцеловать девушку с гитарой, показать всем, что она принадлежит мне, только мне… Она всё испортила. Она рассмеялась и сказала:

-Нет, вы не поняли. Мы вовсе не влюблённая пара. Мы просто друзья.

-Ах, вот оно что,- сказал сосед и наполнил рюмки.

А тебя заколотило внутри. «Друзья, братик…» Ах, дрянь такая. Дрянь! Дрянь!

-Не возражаете?- донеслось вдруг сверху, я поднял голову: неясная коричневая фигура, прыщавая харя.

-Что?

-Вы не будете возражать, если я вашу девушку приглашу на танец?

-Нет, не буду,- сквозь зубы прошипел я и выпил.

Сосед предложил:

-Покурим?

-Не хочу,- сказал я.

-Как хочешь,- сказал сосед.

Я закусил салатом.

-Зря психуешь,- сказал сосед.

Я нервно посмотрел на него. Он грустил.

-Она не любит тебя.

 Я залпом выпил.

-Ну и что?

-Так ты-то её любишь,- усмехнувшись, сказал сосед.

 

63. ОПЯТЬ ПРО ЛЮБОВЬ

Я молчал. Хоть и приятно было слышать такое, но я ещё не забыл, что произошло, когда в последний раз она произнесла это слово. Я не сомневался в искренности её чувств, но подозревал, что в слово любовь она вкладывает что-то своё, ведьмино, не имеющее никакого отношения к человеческому чувству. Поэтому я аккуратно обошёл эту тему, как бы между прочим сказал:

-Вот уж не знал, что колдуньи питаются кровью.

-Ты многое чего не знаешь,- сказала она.- И тебе многое предстоит узнать.

-Зачем я тебе нужен?- спросил я.

-Тебе неприятно моё общество, милый?

-Нет,- покачал я головой. -Мне с тобой хорошо, несмотря ни на что… Но я хочу разобраться, понять…

-Не терзайся, милый,- сказала она.- Всё хорошо. Всё очень даже хорошо. Мы вместе. Я люблю тебя как друга и как вторую половину. И вижу, что и ты меня любишь.

-Вот именно!- воскликнул я.- Люблю! Люблю! Я хочу тебя как женщину, понимаешь?!

И я простёр руки, уверенный, что сейчас-то мы сольёмся в объятиях.

Но она лишь грустно усмехнулась, и я вспомнил слова соседа по столику из фантазии.

-Это невозможно, милый,- сказала она.

Ведьма!!!

 

64. НЕ ПОНИМАЮ

-Почему невозможно, почему? Ведь прошлой ночью…

-Не было прошлой ночи,- покачала она головой.

-Как не было? Ведь я же хорошо помню…

-Не было. И не могло быть.

-Но почему?

-Потому что,- сказала она,- ни тебя, ни меня как индивидуумов уже не существует: есть ты и я, но никак только ты и только я. Мы – одно целое, одно живое существо в двух лицах. Я – властительница твоего сердца, и ты – его кормилец и мой. Как же мы можем заниматься любовью?

-Ерунда какая-то,- возмутился я.- Вот ты, а вот я, поче…

 

65.ОНА+Я

И запнулся на полуфразе, поражённый тем, что вдруг произошло. Девушка исчезла, но не растворилась во мраке, не рассыпалась на искорки, а просто перестала существовать как отдельная личность.

Изменился и я. Туловище так расширилось, что на нём уместилось сразу две головы – моя, а справа – ведьмина, а когда я поднял правую руку, то оказалось, что и она изменилась: стала изящной, женской. Впрочем, левая осталась прежней. Зато я, наконец, почувствовал своё сердце, и не только своё, но и ведьмино – вот они бьются в унисон, и не отличишь сразу, где чьё.

Лишь ноги не изменились, но налились такой силой, что, казалось, вот подпрыгну – и рассеку сырой ночной воздух, и без особых усилий долечу до звёзд.

Одна голова повернулась к другой, сверкнула зелёными зрачками и спросила:

-Теперь-то понимаешь?

-Понимаю. Мы воссоединены.

-Нет, мы едины.

-Да, да! Мы одно существо. И нам не дано любить друг друга.

-Не совсем так. Ты любишь меня, и я. Это же так естественно – любить свои руки и ноги, своё собственное тело. Любить и заботиться. Ты же будешь обо мне заботиться, правда?

-Конечно. Иначе и быть не может. Ты же – это я. А я…

-…это ты. У нас одно общее тело, которое мы обязаны любить и лелеять. Это так естественно.

-Так естественно!- воскликнула мужская голова и в этот момент…

 

66. ВЕРОНИКА

…я снова стал самим собой. Колдунья смотрела на меня и улыбалась.

-Как себя чувствуешь?

-Очень устал,- признался я.

-Ничего, это пройдёт. Сегодня ты хорошо поработал, милый.

Она таяла в ночи. Удалялась.

-Постой,- крикнул я вдогонку.- Не уходи!

-Не волнуйся,- сказала она.- Очень скоро мы вновь встретимся.

Я не сомневался в этом. Но всё равно:

-Ты не можешь уйти просто так, не сказав ни слова,- крикнул я.

-Почему?- она чуть приостановилась.

-После того, что между нами произошло, ты просто обязана назвать своё имя.

-Вероника,- сказала она.- Это всё, что тебя интересует?

-Нет.

-Что ещё?

-Я хочу знать…

 

67. РАССКАЖУ

-…как случилось, что ты стала ведьмой?

-Это так важно?- усмехнулась она.

-Для меня – да.

-Что ж,- подумав, произнесла она.- Я расскажу.

Она вынырнула из темноты, осмотрелась, скользнула взглядом по трупу, асфальту, бордюру, перевела взгляд на меня и сказала:

-Расскажу. Но не здесь. Идём.

-Куда?

-Ко мне.

Я вспомнил вчерашнюю ночь.

-Нет,- сказал я.- Пойдём ко мне.

К тебе так к тебе, сказала она, и мы пошли.

 

68. КОГДА-ТО И Я БЫЛА ЧЕЛОВЕКОМ

-Да, была,- сказала она, блуждая взглядом по моей комнате. Она сидела на диване, подобрав под себя ноги, а я – на стуле, напротив неё. Когда мы вошли, она долго молчала, рассеянно разглядывая мои безделушки, останавливаясь возле некоторых – вот и возле моей фотографии, где я ещё без усов, и мне показалось, что она передумала рассказывать о себе и сейчас уйдёт, лишив меня покоя ещё на одну ночь. Но она не ушла, села на диван и произнесла:

-Как многие и многие, и я свой путь начинала отнюдь не колдуньей. До этого я была привидением, а ещё раньше - вампиром. Но ещё до того, много-много лет назад, я была человеком.

 

 

 

ВЕРОНИКА

 

Глава первая

1.

-Люблю, люблю тебя, милый,- горячо шептала я, прижимаясь к его крепкому мускулистому телу. Мы лежали на песке, на берегу реки, был ранний вечер, тёплый ветерок шевелил мои распущенные волосы, заслоняя его лицо.

Я была молода, красива и прекрасно знала об этом. Накануне вечером, готовясь к свиданию, я долго стояла перед зеркалом в ванной и внимательно себя рассматривала. Критически, конечно, но и с любовью – ведь это моё тело, как же мне его не любить?

Вчера он сказал:

-Люблю тебя за твоё прекрасное тело.

-А то, что внутри него, тебя не интересует?- обиделась я.

-Я знаю, что там,- усмехнувшись, сказал он.

-Что?- и застыла: вот сейчас и про душу, про доброту мою скажет. Похвалит. Восхитится.

А он: ………………………………………………………………….

Не хочу об этом, как-нибудь в другой раз. Ведь то, что он сказал, мне не понравилось, но он поцелуем и загладил свою вину.

Да, он обидел меня, но не очень. В конце концов, я всегда любила своё тело, гордилась им. К тому же, меня он совсем ещё не знает. Ведь три встречи, три мимолётных мгновения – это совсем ничего. Нельзя узнать человека, особенно женщину, за такой короткий срок.

Да, он обидел меня, но я не хотела, чтобы он догадался об этом. Ведь я не только красивая женщина, что, разумеется, очень важно, но и достаточно умная. Он думает, что вскружил мне голову, и я совсем рассудок потеряла? Не-ет, слишком высокого мнения он о себе. Впрочем, как и все мужчины. Наверное, он считает меня глупой, если я на третий день знакомства позволила интимность… Ну и пусть себе считает, пусть тешится. Просто всё это так неожиданно, невероятно, сказочно. Да, может быть, на короткое время я и потеряла голову. Но ненадолго. Совсем на чуть-чуть. Так, назовём это кратковременным романом. Лёгким увлечением. А потом…потом ситуация прояснится сама собой. И вот тогда-то он и узнает, что главное во мне не тело вовсе, а душа – чистая, благородная и отзывчивая.

Пусть.

Глупышка.

Такой сильный, красивый, мужественный… глупышка.

Впрочем, ничего обидного в том нет, что он восхищается моим телом. Ведь и я тоже полюбила его далеко не за ум. Посмотрите, какое у него сильное, натренированное тело, какие крепкие мускулы. А ещё он спокойный, выдержанный. Он настоящий мужчина. Мужик. Таких сейчас мало. Всё больше – слабаки, отстаивающие своё равноправие с нами, женщинами. А этот не отстаивает. Этот берёт то, что ему нужно; берёт не спрашивая. И это мне нравится. Да, нравится.

Вот и призналась: полюбила я его тоже за тело. Теперь мы квиты. Впрочем… не полюбила. Не полюбила. Так, увлеклась. Он мне просто нравится.

Давай-ка, милый, ещё раз поцелуемся. Обними меня, крепко-крепко. А если вдруг не хочешь – всё равно обними. Пусть это будет тебе искуплением за то, что не обнял меня в первый раз, когда со мной это приключилось - в тот вечер, когда я была несчастной, помнишь? Это было давным-давно – три дня назад.

В тот вечер ты спас меня…

 

2.

…от насильника, который бесшумной тенью выскользнул из кустов, грубо схватил меня за руку и рванул к себе. Потом-то я поняла, что не за руку схватил, а за сумочку, и вообще он не насильником был, а вором – примитивным воришкой, который промышлял в городском парке: прятался вечерами в тени деревьев и набрасывался на одиноких прохожих. Собственно, ему всё равно было кого грабить, лишь бы слабою оказалась жертва, не способною дать отпор, и при этом что-то несла.

Я хоть и испугалась, когда он напал на меня, но сумочку из рук не выпустила – вместе с нею и полетела на газон, едва не сбив вора с ног. Но он увернулся вправо, и тоже не выпустил сумочку, которую уже считал своей, и моя правая рука так выкрутилась, что показалось, вырвется с корнем; она и до сих пор болит, моя бедненькая рученька. Я заорала от боли и страха, что придало силы. Дёрнула на себя, сумочка вдруг выскользнула из его рук, а я по инерции полетела назад и упала, больно ударившись обо что-то, успев, однако, заметить, что ремешок порвался и из сумочки высыпалось всё содержимое: косметичка, расчёска, кошелёк, зеркальце, в общем, всё-всё. Потом взгляд упал на приближающиеся чёрные сапоги, которые топали прямо по моей разорённой косметичке, особенно стало жалко зеркальце, которое хрупнуло под каблуком, отчего я заорала ещё громче. А негодяй опять принялся вырывать сумочку. Я попыталась наподдать ему хорошенько ногой,  но он всё время отскакивал и шипел:

-Но, но, полягайся ещё!

Тут моя сумочка вдруг оказалась у него в руках. Я увидела, как он её облапывает своими мерзкими руками, ухмыляется… а тут ещё – муж, обиды, неустроенная жизнь… В общем, разревелась я не на шутку. А он, стервец, сумку под мышку - и к кустам.

Побежать-то побежал, да не добежал. Вдруг споткнулся – и как подкошенный грохнулся наземь. Думала, сейчас встанет и побежит. Нет. Сколько-то выждала – лежит. Тогда я набралась смелости,  на коленках подползла к нему, осторожно ткнула туфлёй в плечо – лежит, не шевелится. Может, и не дышит? Вроде бы…Точно не дышит!

-Ой, мамочки,- прошептала я, хотела уже бежать, да вовремя вспомнила про свою сумочку, выцепила её из бесчувственных рук – и осторожно поползла назад: задом, не отрывая от него взгляда – вдруг соскочит и снова бросится?

Вот так – задом – и упёрлась во что-то твёрдое. Сначала подумала, в ствол дерева. Да откуда оно на газоне? Оглянулась – и со страху чуть в обморок не упала. Возвышается надо мной огромный дядька, и с высоты своего двухметрового роста с любопытством наблюдает: чего эта ненормальная, то есть я, здесь ползает?

Может, я и орала, может, и в обморок падала – чего не помню, того не помню, а помню вот что. Протягивает он мне руку и говорит:

-Извините, кажется, я напугал вас.

-Да уж, - сказала я и быстро вскочила на ноги. Отряхнулась,  как могла поправила на себе одежду. Неудачно. Такая растрёпанная и стояла перед ним. И не знала: бояться его или довериться?

-А он нагнулся и поднял что-то:

-Вот, это, кажется, ваше.

Взглянула – а это моя многострадальная сумочка. Наверное, выронила её, пока отряхивалась.

-Спасибо,- сказала я и охнула.

-Рука…

-Что с ней?- тут же обеспокоился он.

Я протянула ладошку, он нежно погладил её…

-Сломана?- спросила я. Если бы он сказал «да», я бы тут же поверила: его взгляд магнитил, привлекал, дурманил. Рука совсем перестала болеть, но я на всякий случай ещё несколько раз ойкнула.

-Нет, с рукой всё в порядке, скоро пройдёт,- пообещал он, но руку не выпустил. И я не вырывала…...……………………………………

………………………………………………………………………………

…………………………………………а потом он спросил:

-Больше ничего не повредили?- и вывел меня из дурмана.  Я тут же высвободила руку и принялась торопливо собирать содержимое сумочки, разбросанное тут и там. Всё было растоптано, зеркальце разбито, ничего не годилось для дальнейшего применения – только на выброс, но я всё равно собирала. Он не помогал. Стоял за спиной и пялился на меня. Я почувствовала себя неловко и спросила:

-Вы его… убили?

Он хмыкнул, пренебрежительно склонился над неподвижным воришкой:

-Жить будет.

У меня словно камень с души упал.

-Чем вы его так?- спросила.

-Да вот,- указал он на большую сосновую шишку. Он вовсе и не похвалялся и не гордился умением сшибать людей простой сосновой шишкой, но…

Я сказала:

-Спасибо. Он меня едва не убил. Вы спасли меня.

-Ну уж, не преувеличивайте,- улыбался он, и я, чтобы окончательно не втюриться, сунула ладошку в его большую тёплую руку и сказала:

-До свидания.

-Я вас провожу,- предложил он.

-Нет,- сказала я, раздираемая сомнениями.- Мне недалеко. Я живу вон в том доме. До свидания.

И чтобы унять дрожь, проскользнула мимо – и бегом к пятиэтажке, к яркому пятну подъезда: устала я в этот вечер от переживаний и сумерек. Но у входа всё-таки задержалась, захотела – нет, не познакомиться, но хотя бы ещё раз поблагодарить, ведь он совершил такой благородный поступок, спас меня. Оглянулась и…

Ну вот! Дура! Какая же я дура! Зачем убежала, ведь не хотела же. А он даже не пошёл за мной, остался там, в парке, или вообще ушёл восвояси. И теперь мы с ним никогда, никогда не встретимся.

В надежде, что не заметила его в быстро наступающей темноте, а на самом деле он где-то рядом, громко сказала:

-Эй!.. Вы здесь? - и прислушалась: вдруг объявится. Нет. Никого. Ни души.

 

3.

Вставляя ключ в замочную скважину, я подумала, что он ушёл, потому что я обидела его. Он меня спас, предложил помощь и вообще… А я так быстро убежала. Вот он и решил, что я ненормальная… А я и есть такая.

Закрыла дверь на защёлку. Из комнаты доносился звук телевизора, в темноте сверкали блики экрана. Я вошла. Муж лежал на диване, не поворачивая головы, спросил:

-Где была?

Я не выдержала, опустилась на стул и разревелась. Тушь бежала по щекам, попадала в глаза, щипала. Чем громче ревела, тем легче становилось.

Муж – объелся груш – недоуменно пыхтел со своего дивана: чего, мол, ты, а?

И опять докапывался:

-Где была-то?

-Нигде,- пожаловалась я.- Тебе-то какое дело?

И от обиды, что муж такой бестолковый, даже утешить не может, тряпка… а настоящего мужчину так бездарно упустила, разревелась ещё громче.

-Вот те на,- сказал Михаил и только заметил.- Где плащ-то порвала?

Если бы спросил – кто, если бы пожалел, утешил, произнёс ласковые слова, которые знал – ведь говорил же когда-то! - если бы всё это сделал, а не обвинял, то наверняка я простила бы ему не только эту, но и другие обиды. А так:

-Уйди!- взмолилась.- Не лезь ко мне!

А он:

-Я и не лезу,- и опять улёгся на свой чёртов диван.

Ой-ой–ой!- слёзы мелкими горошинами выкатывались из глаз, я платочком стирала с лица тушь, сжимала в руках распотрошённую сумочку, жалела её и себя.

А Михаил всё не унимался, всё бубнил с дивана:

-Слушай, хватит, а? Мне твои истерики вот уже где. Дочь ведь разбудишь.

Сквозь слёзы видела, что он даже не смотрит на меня, а всё – в телевизор да в телевизор.

-Не разбужу,- озлилась я.- И вообще, это не твоё дело!

Он молчал. Лежал на диване. Смотрел передачу.

Ну всё, хватит, сказала я себе. Прекрати сейчас же. Он-то тут причём? Иди на кухню.

И заставила себя встать и уйти на кухню.

Зажгла плиту. Поставила чайник.

«Как это не причём?!- клокотало в душе.- Он, только он и виноват во всём. Такой противный, гадкий, холодный. Муж называется. Эгоист проклятый. Всю жизнь мою исковеркал, инженеришко зачуханный»…………………………………………………………………….

………………………………………………………………………………

……………………………..А потом мысли как-то сами собою переключились на того человека, что спас меня, и я подумала: «А кто, интересно, он? Уж наверняка не чертёжник. Спортсмен или военный. Десантник. Их же учат бросаться…всякими там предметами. Как ловко он справился с тем подонком! Я даже сообразить ничего не успела, а он – раз – и готово дело. Шишкой по лбу!». Я тихонько, чтобы муж не услышал, рассмеялась, представив, как он это сделал. Действительно, получалось смешно: ведь шишку-то в моей фантазии держал вовсе не он, а Мишка косолапый. Ну, из детского стишка, помните же!

«Всё-таки он спортсмен,- решила.- Военные так не умеют. Наши офицеры только командовать солдатиками обучены, а кидаться метко могут только спортсмены… А мой что умеет? Себя-то, если что, защитить не сможет, не говорю уже обо мне. Эх, вышла замуж…».

 

4.

А раньше, до свадьбы и в первый год нашей совместной жизни, ты ведь совсем другим был. Мягким, добрым, чутким, сердечным… А потом охладел. И я – в отместку – тоже охладела! И ничего нас, кроме дочери, уже не связывает. Ни-че-го! Ни-че-го-шень-ки! Ах, Миша, Мишенька…Если бы раньше знать, что у нас так получится. Ведь ты цветы мне чуть ли не каждое свидание дарил. А теперь – даже слёзы мои тебя не прошибают.

…А тот, в парке, только услышал мой крик – сразу на помощь. И защитил. Спас. И без цветов.

Впрочем… Как знать? Может, будут ещё и цветы? Может, наша встреча – судьба, а?

Нет, не ври хоть самой себе: и этот тоже ушёл. Из вежливости предложил проводить, а как узнал, что провожать не нужно, сразу и ушёл. Выбросил меня из головы. Даже до свидания не сказал.

Господи, да что же это я? Чайник-то кипит давно!

 

5.

И я налила себе чай, разделась прямо на кухне, умылась и присела за стол. Кипяток разлился по телу и немножечко успокоил.

До глубокой ночи просидела я на кухне, думала о том человеке, что вдруг появился и исчез из моей жизни. Казалось бы – мимолётная встреча, хоть и при чрезвычайных обстоятельствах, но на самом деле – долгая и такая… такая. Ну, не знаю, просто такая. Весь вечер я продумала, промечтала о нём, а когда уже сильно-сильно захотелось спать, прокралась на цыпочках в комнату, расстелила себе на полу и легла… Михаил сопел на диване.

 

 

Глава вторая

1.

…А оказалось – и не исчез вовсе. Ведь именно с ним стоим мы сейчас на городском пляже, и его губы с нежностью прикасаются к моей шее. Сейчас поцелует, сейчас. Ах, как я хочу этого!

 

2.

Следующим вечером он ждал меня у подъезда.

Я возвращалась с работы, держа авоську с продуктами в руках, уставшая-преуставшая. Издалека его увидела и сразу узнала. Сердце радостно забилось, но и тревожно стало: а смогу ли я ему стать интересной вот такая – уставшая, вечером после работы?

А вот и цветы! Розы. Ведь знала же! Он молча протянул букет, я взяла – и усталость как рукой сняло.

Его лицо было загорелым, грубо слепленным и невероятно привлекательным. В отсвете вечерних полутонов он понравился мне ещё больше.

-Я вас ждал,-  сказал он.

-Мы вчера так странно расстались,- улыбнулась я.

Он понял, о чём я. И извинился:

-Увы, вчера я очень спешил.

-Поэтому даже забыли назвать своё имя?- простила я.

-Давайте сделаем так: притворимся, будто не было вчерашнего, а мы только сегодня встретились. Впервые.

-Зачем?- удивилась я.

-Чтобы меня не мучила совесть за непростительные ошибки, которые вчера совершил.

-Что вы?- мне было ужас как приятно.- Вы спасли меня. Как же я могу об этом забыть?

-Забудьте,- попросил он.- Любой на моём месте поступил бы так же.

-Нет, не любой,- не согласилась я.- Например, мой муж…

-Михаил,- сказал он.

-Что?- я растерялась.- Вы знаете моего мужа?

Это почему-то неприятно кольнуло.

-Меня зовут Михаил,- пояснил он.

Ах так!- подумала я.

И спохватилась: нехорошо замужней женщине принимать цветы от чужого мужчины возле подъезда своего дома. Соседки в окна смотрят, не избежать потом косых взглядов и пересудов.

-Может, присядем?- предложила я.- Вон там?

И увела его в соседний двор.

-Почему вы пришли… сегодня?- осторожно спросила я.

-Чтобы вас увидеть.

-Но я… Я замужем.

-И что?

-А вы – тоже?

-Не совсем,- сказал он.- Моя жена умерла, но я воспитываю детей. Они уже почти взрослые.

Вот и объяснились, подумала я. Бесперспективно?

Он взял меня за руку, погладил большим пальцем по ладошке.

-У вас длинная линия жизни,- сказал он.

-Вы умеете гадать?- оживилась я.

-В некотором роде.

-Да? Погадайте! Что там ещё написано?

-Что вы несчастна и вам совсем некому излить душу,- сказал он.

Я высвободила ладонь, сжала её в кулачок.

-Вот ещё!

А он продолжал и без руки:

-Вы способны сильно и беззаветно любить. Может быть, уже и сейчас любите…Я прав?

-Сейчас?- я посмотрела ему в глаза.- И кого же?

-Не мужа,- уклончиво ответил он. Глаза его сияли. Не смеялись. Они были глубоки, словно озёра. Я утопала, утопала в них.

-Впрочем, нет,- доносился издалека его голос.- Ещё не любите. Но влюблены. Влюблены в человека, который…

-…который вчера спас меня,- сорвалось вдруг с губ.

-Да!- страсть уже кипела в нём.- И уверяю, этот человек тоже вас любит.

-Это вы говорите всем, кого защищаете от хулиганов?- голова сладко кружилась, сердце выскакивало из груди: так и подмывало нравится и кокетничать.

-Это я говорю вам, только вам…Только тебе.

-Спасибо, но… Всё это, имею в виду наши отношения… они совершенно не имеют перспективы и,- захлебываясь в чувствах, шептала я.- Мне нужно… спешить…ах!

Наконец он поцеловал меня в губы, и я тут же забыла, что нужно спешить. Лишь прошептала:

-Не сейчас…Не здесь…

-Где?- настаивал он.

-В парке… Нет, на городском пляже…Завтра…Вечером.

Он продолжал целовать и шептал:

-Я люблю тебя…

А потом – прошептал те слова, с которых я и начала свой рассказ:

-Люблю твоё прекрасное тело.

Такого мне ещё никто и никогда не говорил. Ну, про фигуру и так далее – это я слышала, и не раз.  Но чтобы так откровенно – тело. Чувства смешались, вдруг вспомнился холодный, безразличный муж, вечная проклятая авоська, вчерашние события и долгий вечер на кухне за чашкой горячего чая. И так мне вдруг стало обидно за себя – такую несчастную, такую непонятую: ведь никто - даже вот этот человек, которого внезапно полюбила - не может сказать ни слова про мою богатую внутреннюю жизнь, про мою душу, сводя все разговоры на тело.

-А что внутри этого тела, тебя не интересует?- упрекнула я. 

И ждала: вот сейчас всё и скажет. Конечно, мол, ты самая несчастная, но не отчаивайся, я тебя сделаю счастливой и… Ах, про несчастную он уже говорил. И про счастливую намекал. Только что. Только что. Когда по руке гадал.

А теперь сказал:

-Я знаю, что там.

«Душа…»

-Что?         

А он ответил:

-Кровь.

И тут же в моём сознании разлилась по асфальту огромная тёмно-красная лужа, а прохожие шли мимо, шлёпали по ней босыми ногами, разбрызгивали…

-Фу…,- сделалось противно.- А ещё?

-Разве этого мало?

-Да, мало,- горячо откликнулась я.- Там есть душа!

А он, вместо того, чтобы понять, прошептал на ухо:

-Душа? Твоё прекрасное тело – и есть твоя душа.

Я же возмутилась, и… поплыла, поняв вдруг, что он тысячу раз прав, и мне есть чем гордиться. Поэтому я ещё нежнее прижала к груди букет и пообещала:

-До завтра… На пляже…

И поспешила к своему подъезду.

С трудом справляясь с головокружением, подумала:

«Надо же, и его Михаилом зовут. Как мужа».

Но про мужа я тотчас забыла, а про этого Михаила – уже единственного для меня – думала долго-долго, вплоть до свидания на пляже.

 

3.

Этого свидания я ждала как часа исполнения всех заветных желаний. Борясь с возбуждением, я то и дело поглядывала на часы, томимая безвременьем. Долго примеряла платья, никак не могла выбрать самое подходящее, ещё дольше стояла у зеркала – обнажённая – и всё смотрела, смотрела на себя.

Да, я красива!

У меня большие выразительные – зелёные – глаза, длинные густые ресницы, тонкий прямой нос и пухлые губы. Не такие пухлые, как бы хотелось, но если чуть надуть – вот так – вот вам и идеал! Хоть сейчас на обложку глянцевого журнала.

А волосы! Мягкие, волнистые, послушные. Как я люблю щёткой их расчёсывать, укладывать в различные комбинации, самые-самые фантастические.

А фигура? Нет такой фотомодели, которая не позавидовала бы моей фигуре, вот!

Когда солнце растворилось в алом молоке, разлитом над верхушками деревьев, я последний раз критически окинула взглядом своё отражение в зеркале и выскользнула на улицу.

Ни минутки, ни секундочки не сомневалась я, правильно ли поступила, сама назначив ему свидание. Нет, я не ждала – я жаждала этой встречи. Причём с того самого мгновения, как впервые увидела его. Вот вам и любовь с первого взгляда. Как магнит, он притягивал к себе, я ничего не могла с собой поделать. Я шла на свидание и обманывала себя: ведь я смогу в любую минуту остановиться, порвать с ним. И понимала, что обманываю: не смогу, вот не смогу и всё.

Вот он сказал, что тело – моя душа. И я рада, что он так прямо, может быть, грубовато, но честно и, главное, искренне высказал то, в чём мне самой признаться не хватало смелости. Да, именно тело, и никакая ни душа. Так и должно быть, ведь я же женщина…Я так мечтала – может быть, всю свою жизнь – хоть один вечер побыть настоящей женщиной.

 

4.

Он стоял на берегу и ждал меня. Смеркалось, его высокая фигура размывалась сумерками. Казалось, сделай он шаг в сторону – и сольётся с вечером, растворится в сиреневом воздухе. Чтобы не потерять его, я прибавила шагу.

Он ринулся мне навстречу, принял в свои объятия и прошептал:

-Ты пришла! Наконец-то!

Он дрожал, я дрожала.

-Люблю, люблю тебя…

Кто это сказал? Оба?

Перед глазами проплывали мгновения прошедших двух встреч, расслабляли, дурманили, уносили куда-то. Чтобы не упасть, я обхватила его за шею.

И ждала.

Сердце вырывалось из груди.

Его губы ступеньками поцелуев спускались с моих губ к шее… Ах!

Слова завораживали:

-Люблю тебя… только тебя…только…

 

5.

-Расслабься, не бойся, откинь голову,- услышала я и повиновалась.

И тут же почувствовала, как что-то холодное, гладкое скользнуло по коже и вонзилось в шею, размякшую от нежности его губ. Я отпрянула – попыталась отпрянуть… Но он держал крепко, и пальцы на его руках были уже не мягкие и добрые, а твёрдые и холодные, как железо. Почудилось, что я уже не в объятиях, а охвачена металлическими прутьями, и тело разламывает от боли и холода, боли и холода. Его губы - нет, язык – скользил по моей шее, но это уже совсем не возбуждало. Наоборот, мне было противно и мерзко. Я ещё раз попыталась вырваться, не смогла, распахнула глаза…

Мелькнуло:

 

Острое, покрытое шерстью собачье ухо.

Зелёная кожа в мелких морщинах, словно в паутине.

Стеклянный глаз хищника.

 

Это был он – Михаил. Я это поняла сразу же и испугалась ещё сильнее. Отчаянно забилась, пытаясь вырваться. А лицо – морда - чуть отстранилась…

Увидела:

 

Стеклянный глаз хищника, налитый кровью.

На месте носа – чёрная впадина.

Вытянутая пасть приоткрыта, клыки оголены.

На клыках отпечатались следы крови.

Моей?

Зелёная морда – в складках: дряблая, изношенная.

Мерзкая.

Отпусти!

Клыки клацнули и исчезли – утонули в моей шее.

 

Моей некогда прекрасной, а теперь растерзанной шее…

Я закричала и не услышала собственного голоса.

Я взмахнула руками, но они не послушались.

И ноги.

Сознание сизым туманом вырвалось из плена, дрожью пробежало по непослушному телу и растворилось в вечернем сиреневом воздухе.

 

 

НЕ СНЫ

Конечно, это были не сны, и мне ничего не привиделось. Она, моя Духовная Мать, на самом деле  приходила ко мне. Приходила и разговаривала со мной, а я думала - снится. Это было Тогда, это было Давным-давно, это никогда мне не снилось, это была – Реальность. Единственная, доступная мне, а  теперь - и тебе. Но тогда мне казалось – снится, и даже теперь я не хочу отказываться от этого дивного ощущения. Снится – и пусть! Я расскажу о встречах с Духовной Матерью словно это были Сны, а  ты слушай.

Вот так она приходила:

 

Лёгкая как воздух, как морская пена, как нежная вуаль. По лазурным волнам, шелестящим ласковым шёпотом, идёт высокая элегантная женщина, одетая в белоснежные ниспадающие одежды. Ангел? Нет: ведь глаза её горят как две звезды в ночном небе; хоть губы и теплит улыбка, и улыбается приветливо, но лишь с лёгким сочувствием, без сострадания; и щёки бледны, не румяны. Идёт по воде – с волны на волну, с волны на волну ступает босыми ногами, и от неё веет прохладой, и теплом, и морозом, и талостью. Она приближается и говорит, а голос холоден как хрусталь:

«Бедная моя, бедная моя девочка».

 Я падаю на колени и целую подол её платья. А она гладит меня по голове ледяными ладонями и повторяет:

«Бедная, бедная. Вот, наконец, мы и встретились».

Говорит, а губы не движутся. Лицо – как маска.

А моё? Вот я отвечаю – и тоже не шевелю губами.

Лишь думаю. Но этого нам достаточно.

«Кто ты?»

«Я твоя Духовная Мать. Ведь ты звала меня».

«Звала?- я совершенно не помню, но она смотрит на меня так, что я верю. Верю каждому её слову. И признаюсь:

«Мне страшно».

А она гладит меня по голове, успокаивает:

«Не надо бояться. Всё уже позади. Лучше расскажи о себе».

«Но ты всё знаешь».

«Ну так что ж?- улыбается она,-  Лучше бы ты сама рассказала».

Обнимает, прижимает к груди. Как мама в далёком детстве, когда было плохо. Я плачу, уткнувшись головой в её живот.

«Он обманул,- слова пробиваются сквозь слёзы.- Он убил меня».

«Нет, нет,- успокаивает она.- Он оставил тебе жизнь. Ты будешь жить».

«Нет, не буду. Не могу».

«Можешь,- успокаивает меня. И обнадёживает,- Ты ещё сможешь любить. Ты создана для большой любви».

«Как? Ведь он отнял мою душу».

«Ну что ты, девочка,- смеётся она.- Такое ему не под силу».

«А он – смог!»

Отчаянным рывком срываю с горла платок, прикрывающий ужасную рану на шее, показываю. Ветер проводит по ране невидимой ладонью, я вздрагиваю от соприкосновения.

«Это исправимо,- успокаивает она.- Вот так».

Теперь её ладошка тянется к ране. Я доверяюсь – и боюсь… нет, не боюсь, трогай.

«Вот и всё»,- говорит она и подносит зеркало. Я вижу, что на том месте, где только что было больно, раны никакой нет. Кожа гладкая, ровная, бархатная. Ещё лучше, чем была до.

«Ты удовлетворена?»

«Да».

«Но ещё сомневаешься?»

«Да».

«Увы,- вздыхает она.- Жизнь послала тебе суровое испытание. Но поверь, всё закончится хорошо».

«Кто он?»,- спустя какое-то время спрашиваю о том, кто назвался Михаилом.

Она отвечает - и нет:

«Когда-то и он был человеком».

«Когда-то,- повторяю я, и вдруг пугаюсь.- А где он сейчас?»

«Сейчас его нет,- говорит она.- Он появляется лишь с закатом солнца. Но не бойся. Теперь он тебе не страшен».

«Он – Дьявол?»- спрашиваю я, и она смеётся:

«Конечно, нет. Он лишь слуга».

«Он наказал меня?- допытываюсь я.- В чём моя вина?»

«Ты ни в чём не виновата. И никто тебя не наказывал».

«Тогда – почему?».

«Ты неправильно жила».

Я не понимаю. Она поясняет:

«Ты тихо жила».

Не понимаю. Она поясняет ещё:

«Ты тихо страдала».

Теперь – поняла. Тихо страдала. Понятно.

«И он пожалел тебя».

«Но я же не жаловалась. Никому».

«А мне?».

И после этих слов я понимаю, что действительно жаловалась – ей – на свою судьбу, на скомканную жизнь, на мужа, на одиночество, на пустоту; думала, что жалуюсь подушке, а оказалось – ей. И поняв это, я вот ещё что поняла:

«Ты святая!»

 Она улыбнулась – согласна. Но всё же:

«Не меня, его благодари».

«Кого?»

«Дьявола».

«Нет, нет!- протестую я.- Ведь он подослал ко мне Михаила».

А она поясняет:

«Лишь, потому что об этом его попросила я».

Ах, вот как! Тогда… другое дело.

 «Но почему – ты?»

«Потому что не могла не откликнуться на твои страдания и слёзы. Потому что ты не заслуживаешь такой жизни, какую вела. Потому что ты страдала. Потому что ты создана для большой любви».

«Для большой любви?»

«Да, девочка моя».

«Но разве нельзя любить… как-то иначе?»

«Нельзя».

«Но другие-то любят».

«Они – просто любят. Тебе же суждено безумно любить».

«Когда?»

«Когда наступит время».

«Когда наступит время?»

«Узнаешь сама».

Она мягко высвободилась из объятий, стала подниматься, и меня поднимала, придерживая за локоть.

«Уже уходишь?»

«Так нужно».

«К нему? К Дьяволу?»

Ревность. Откуда?

«Да,- улыбнулась она.- Ведь он мой муж».

Ах…

«Муж? Кто же ты?»

«Я уже говорила: Духовная Мать. Твоя Духовная Мать».

«Но как зовут тебя?»

«Духовная Мать».

«Прости, прости меня»,- казалось, что теперь я поняла. Всё.

Она посмотрела. Сказала. Простила:

«Благословляю тебя. Иди».

И я пошла. За спиной тихо шептались волны на жёлто-белом мокром песке.

 

 

Глава третья

1.

Думаешь, я своего мужа не знала? Ошибалась в нём? Придумала причинённые им обиды? Да нет же. Таким он и был, каким описываю:

Прежде всего, он был благоустроенным человеком. То есть, у него имелось всё. Новая шляпа. Новое пальто. Новые ботинки. Новая жена. Правда, с женой осечка вышла – была новая, а теперь уж вроде бы и нет. Время-то прошло. Ботинки со шляпой обновились, а жена всё та же. Как никак пять лет вместе. Надоела. Приелась. Поизносилась. Неновая вещь.

Конечно, когда-то он меня любил, как же без этого. Потому и женился. Но прошло полтора года – и он устал. От меня. Он так и говорил. Надоели, мол, мне твои бесконечные проблемы, перемены настроения и слёзы. Как будто бы у него настроение никогда не менялось? Но я же молчала. Молчала все пять лет…

 

2.

Вижу ведь: устал ты от меня, как устаёт ребёнок от надоевшей игрушки. Сам-то догадываешься, что ставишь меня в один ряд со своей шляпой? Ужасаешься? Или воспринимаешь как должное? Думал ли о том, что так сложится жизнь, когда делал мне предложение? Или благоустроенный вещизм жизни нисколько не смущает - такая уж твоя натура? Может, и себя самого ставишь в один ряд с новыми вещами? И самого себя пришпилил между шляпой и новым пальто… Или - в них. А жена – рядом, с этими вещами.

Не хочу верить!

А хочу верить в то, что и тебе самому надоело всё это. Телевизор, квартира, шмотки. И ты сам не знаешь, что хочешь. По-своему любишь меня, что, впрочем, не мешает любить и себя… и шляпу, и новые ботинки. Хочу верить, что ты ненавидишь вещи, просто не можешь обойтись без них. Как не можешь обойтись и без меня… Да, без меня ты обойтись не можешь: кому-то же надо тебя обслуживать, кормить, поить, стирать твои трусы и носки. Не самому же. Мне. Для этого ты меня и полюбил. Сначала – горячо, ведь в новинку была, а когда приелась, опостылела – поставил в один ряд с вещами. Перестал любить? Нет. Любишь и сейчас, но – отстранённо, опосредованно, в мечтах, когда рядом меня нет и уж точно не тогда, когда смотришь свою любимую передачу. В это время ты любишь свой телевизор, а я только мешаю, не даю свободно, легко и непринуждённо жить.

Да, я красива.

Но ты считаешь, что могла бы быть ещё красивей.

Да, я нежная.

Но ты уверен, что нежность я проявляю к тебе не потому что ты просто есть, а потому что нас связывает дочь, и ещё я боюсь лишиться твоих денег.

А ещё ты ревнуешь меня к дочери. Конечно, ты любишь нашу дочку, нашу Оленьку. Но какое место среди вещей отведено ей? Надеюсь, где-то возле меня? Значит, после новых ботинок?

Я знаю твою тайну, твоё сокровенное желание: ведь и тебе хочется свободы, хочется как-нибудь выйти на улицу, сесть в автобус и уехать куда-нибудь далеко за город, забрести в широкое поле и упасть с головой в пшеницу… И закричать от счастья и свободы! И завыть волком от размеренности жизни, от её постности и быстротечности. Знаю, знаю.

Знаю, Мишенька, что ты устал от семейной жизни. Тебе хочется порвать со мной. Но ты никогда на это не пойдёшь. Как и не поедешь за город, и не нырнёшь в море пшеницы. Диван-то ведь не отпускает. Лёжа на нём, твоя заветная мечта кажется тебе едва ли не кощунственной. Сокровенное желание упрятано так далеко, что не сразу и углядишь. И мечтать – бунтовать – ты можешь только во сне. Проснувшись, ты обо всём забываешь. Конечно, иногда тебя что-то беспокоит, ты начинаешь нервничать, и от этого уходишь ещё глубже в себя, в свой вещизм. И даже не подозреваешь, что во сне считаешь себя несчастным человеком. Скажи тебе об этом днём – воспримешь ведь как страшное оскорбление. Но это – правда. И ты действительно несчастный человек. Вот только виновата в этом не я, как иногда думаешь, а ты сам. Только ты сам. И совсем не важно, какое место в ряду вещей ты мне отводишь: перед пальто или после ботинок. Главное – твоя мечта никогда не осуществится. Никогда, Мишенька, не будешь ты жить свободной и полной жизнью. Да и этой, которую ведёшь сейчас – благоустроенной, постной -  жить тебе осталось очень недолго.

 

3.

Я знаю, как он провёл последние часы своей жизни.

Он метался.

 

4.

Ты не знал, что думать. Как дальше жить? Кого винить? В первую секунду, как узнал об этом, готов был растерзать меня и… бить, бить что есть силы. Но секунда прошла, и ты взял себя в руки. В конце концов, что это за глупость такая – бить? Варварство. Ты же всегда был спокойным, выдержанным. А тут вдруг – бить. Нет, совсем голову потерял. Бить, г-м… Ну и ну…бить…

Но как обманула! Как обманула!!! В душу плюнула!!!

И ты опять вспомнил себя у дверей квартиры, а между тобой и дверьми – худенькая, вёрткая старушонка-соседка Евгения Ивановна. Смотрит прямо в глаза, источает притворное сочувствие, а в голосе – ядовитая медовуха:

-Вот вы, Михаил, целыми днями на заводе трудитесь, спины не разгибаете, деньги зарабатываете, всё в дом да в дом, а тем временем… Ох, не хочется говорить прямо. Но ведь не в лесу живём, людей-то много, и все видят…

-Что видят?- мычишь ты. Понимаешь уже, к чему разговор?

Но Евгения Ивановна не спешит: не для того целый час в дверную скважину подглядывала, всё высматривала, соседа пропустить боялась.

-Ведь и ребёночек у вас, милая девочка Оленька, какая красавица, куколка прямо. А вы? Вы-то какой молодец! Дай бог каждой такого – не пьёте, не курите, по бабам, прости Господи, не таскаетесь. Чего ещё, спрашивается, надо? Живи – не тужи. Так нет. Всё мало, мало. На приключения тянет. Совсем уж стыд потеряла.

-Вы о чём?- разговор тебе неприятен, неприятна и соседка, но отбрить её не можешь – что о тебе люди подумают?

-Как о чём?- притворно удивляется Евгения Ивановна.- Разве я не сказала? И вы сами ни о чём не догадываетесь? Так, может, напрасно я и разговор завела…

-Говорите же, не тяните.

-А вы правда ничего не знаете?

-Евгения…э-э Ивановна, у меня не так много времени…

-Ну-ну, не сердитесь, Мишенька,- одёргивает тебя соседка. А то как же: с такими строптивыми и нужно построже.- Знаю, занятой вы человек, а то больше времени уделяли бы своей семье, не распускали бы её.

-Кого?

-Как кого? Жену. Свою жёнушку. Ведь именно она на глазах у всех соседей, так сказать, жильцов нашего дома, назначает свидания своим, извиняюсь, ухажёрам прямо у дверей подъезда.

-У каких дверей?

-А у наших, подъездных дверей,- морщится соседка, недовольная тем, что ты никак суть уловить не можешь. И повторяет.- Свидание ухажёрам.

-Каким?- мычишь ты. До чего же непонятливый.

-Вот чего не знаю, того не знаю.

-Евгения Ивановна, давайте-ка по существу, а?

-Да уж я ли не по существу?- оскорбляется соседка.- Я и так вам всё уже рассказала. А могла бы и промолчать, утаить. Но глубоко уважая вас… В общем, возвращаюсь я вчера вечером из магазина, тороплюсь как всегда к своей Мурочке. А тут встретила Кузьминичну из соседнего подъезда, она обещала новый рецепт засолки огурцов рассказать. И вдруг вижу – у подъезда нашего мужчина незнакомый. Красивый такой, высоченный, в руках цветы. Огромный букет красных роз. К кому это, думаю, кавалер щедрый пожаловал? Уж не к Людке ли с четвёртого этажа? Глядь, а тут жена ваша к нему едва ли не бегом. Обрадованная. Так и бросилась ему в объятия. Обнялись они, значит, и в обнимку ушли  - недалеко, в соседний двор. Присели на скамейке, и давай ворковать, как те голубки. И это при живом-то муже, эх. Уж не знаю, о чём они там ворковали, но уж явно не о последних известиях. И ваша жена страх как довольна была. А потом целоваться давай и обниматься, и опять целоваться. Срам-то какой! В общем, нацеловались они от души, она взяла свою сумку и пошла домой – мимо меня продефилировала, даже не заметила. А он долго потом ещё возле нашего дома околачивался. Всё на окна пялился. Высматривал. Я его и Кузьминичне показала, и Валентиновне: не признают ли, откуда такой выискался? Нет, говорят, впервые в жизни видим. Вот, Мишенька, не хотела вам рассказывать, но поскольку человек я честный и камня за пазухой ни на кого не держу…

Молодец, хоть дальше слушать не стал. Решительно отодвинул соседку от дверей, вонзил ключ в замок и влетел в квартиру. Меня дома не было.

Зато на журнальном столике, в хрустальной вазе, той самой, которую твоя мама на пятилетие нашей свадьбы подарила, стояли розы, о которых рассказывала соседка.

Ты опустился в кресло и впёрся взглядом в букет.

 

5.

И вот теперь ты увидел меня.

Ты увидел меня такой, какой была я для тебя раньше - юной, невинной, бегущей тебе навстречу по первому осеннему снегу, в то самое утро, когда ты понял, что любишь меня. Ты заглядывал мне в глаза, видел в них наивность и детство, ласкал взглядом мои пышные волосы, выбивающиеся из-под меховой шапки.

Вещью я стала спустя полтора года, а тогда, в то далёкое и вдруг вспомнившееся осеннее утро, я была для тебя единственной и неповторимой, которая тебя, такого спокойного, уравновешенного и вроде бы невпечатлительного, смогла увлечь, околдовать и впечатлить.

Удивляешься, почему теперь, в нелёгкую для тебя минуту, вспомнил меня ту – близкую и такую далёкую, потерянную навеки? Да прямо перед тобой, на стене, висит моя фотография, сделанная как раз в то осеннее утро. В тот год ты купил фотоаппарат «Зенит», помнишь? И на меня тогда ты не жалел плёнки, всё снимал и снимал без конца, огорчаясь, что никак не получается поймать мою индивидуальность, изюминку, мою неуловимость. Долго выбирал нащёлканные снимки, отбраковывал и, наконец, выбрал эту, что сейчас висит перед тобой – над букетом кроваво-красных роз, подаренных мне другим мужчиной. Злишься?

Оттолкнувшись от кресла так, что оно, отъехав, свалилось на спинку, ты рванулся к журнальному столику и вырвал из вазы букет. Ваза зашаталась и упала на ковёр, вода разлилась, впиталась в ворс, сделав его вологим, болотным. А букет полетел прямиком в мой портрет, сбив его со стены – и он упал на вологость ковра, облепленный красными лепестками и прозрачными каплями воды. Глаза некогда любимой женщины смотрели на тебя из-под переломленного стебля.

Это успокоило тебя? Вовсе нет. Ты ещё и ногой наподдал мой портрет, и он, порвавшись, отлетел в угол комнаты, а розы разметались повсюду; красные лепестки облепили белые обои.

Спрашиваешь, чего мене не хватало? Мол, дал ты мне всё. Мол, квартира, машина, ребёнок. Ишачил день и ночь, собирал эти проклятые копейки. Хочу шубу? Пожалуйста, Платье? Вот деньги. Кольцо? С удовольствием. А мне всё мало, мало. Теперь, вот, нового мужика подавай…

Ну, во-первых, не так уж и «пожалуйста», и далеко не всегда «с удовольствием». А во-вторых – да.

Да! Милый мой! Можешь что угодно обо мне думать, ругать последними словами. Да, я такая. Но кто меня такой сделал? Ты. Ты.

Так что пускай злость и негодование переполняют тебя сколько угодно. Обижайся, обвиняй меня, оправдывай себя. Говори, что ты никогда не позволял шалости на стороне… Ну и не позволял. Ну и был примерным семьянином. Ну и что с того? А я позволила.

Опять заводишься? Снова обвиняешь? Не даёт покоя мысль, что встретилась со своим любовником у подъезда, на глазах у соседей? И правильно. Ты называешь это нахальством, наглостью. А я – безразличием к тебе, Мишенька. Ты для меня больше не существуешь.

Что, что? Спрашиваешь, подумала ли я о дочери? Интересно, интересно…

 

6.

Ты вбежал в Оленькину комнату и застыл… на пороге.

Оленька, четырёхлетняя девочка, наша дочка – твоя дочка, между прочим, Мишенька – крепко спала в кроватке, поджав под себя пухлые ножки. Тихо-тихо, на цыпочках ты подошёл к ней, присел рядом. Прислушался к ровному дыханию. Потом также тихо поднялся и вышел из комнаты. Плотно прикрыл за собой двери, остановился, прислонился к косяку и закрыл глаза.

И вдруг успокоился.

 

7.

А ты думал, что войдёшь к дочке, посмотришь на неё – и ещё пуще разозлишься? Не вышло, да?

А знаешь, на самом деле почему ты вошёл к ней? Чтобы привлечь на свою сторону. Вот, мол, доченька, спишь и не ведаешь, что мамка твоя – шлюха, бросила тебя… А папка – нет. Я – нет. Я – с тобой. Я всегда с тобой. Не оставлю, не покину. Навеки вместе. Ты и я. Дочка и отец. Я тебя очень люблю. Только и ты люби меня. Пойми своей детской, ещё несформировавшейся душой оскорблённого и обиженного папку, проникнись, прояви сочувствие и займи мою сторону. Твою, то бишь.

Не получилось, как хотел?

А получилось наоборот?

Так подними кресло, сядь в него и хорошенько подумай…

 

8.

Вот что думаешь теперь ты:

«А, может, врёт всё соседка? Мало ли что могло случиться…Может, не с любовником вовсе встречалась жена, а с кем-то ещё? Со школьным приятелем или институтским, например? Или вообще не встречалась ни с кем. Ведь известно, Евгения – великая сплетница. И врунья. Соврёт – и глазом не моргнёт. Господи, нашёл кому верить? Ведь она же и добивается того, чтобы я поверил. Почему? Да хотя бы потому, что моя жена ей не нравится. Конечно, не нравится. Ведь не сидит вечерами с нею у подъезда, не перемалывает косточки соседям. Или ещё проще - не так сладко, как хотелось бы, поздоровалась или улыбнулась. Вот вам и враг…

А если…если всё-таки права Евгения?  Допустим, что было? Тогда что? Да ничего, ровным счётом. Она же рассказывала только то, что видела сама и думала сама, когда видела. А о чём может подумать одинокая старуха, жаждущая сплетен и подглядывающая за молодой соседкой, которую терпеть не может? Конечно, не исключено, совсем не исключено, что измена не привиделась, не надумана, а действительно имела место… Нет, бред, бред! Ничего подобного не было. Не могло быть. Никак не могло. Только не со мной. Розы? Почему нет? Почему бы ей и не принять букет красивых цветов – пусть даже и от мужчины. И в благодарность даже… пофлиртовать. Чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Она же женщина, в конце концов. А? Ревную? Ревную…»

Всё, хватит, Мишенька. Не изводи себя. Слышишь звонок? Это я. Да, та самая, что изображена на фотографии, которая пять лет провисела на стене, а теперь, мокрая и разорванная, лежит в углу. Иди же, открывай двери. Я пришла…

 

9.

Щёлк – замок. Скрип – дверь. Белое платье и нечёткий овал лица в темноте подъезда. Шаг. Ещё, ещё. Ты – прижат к двери. Пропускаешь. Смотришь. Молчишь. Подозреваешь – опять.

Комната. Разбросанные розы на ковре. Ваза. Фотография. Моя.

Телевизор молчит. Чёрный экран.

Голос:

-Что с тобой?

Михаил. Напуган.

Не шевелюсь. Молчу.

Берёт за руку. Горячий!

-Замёрзла? На улице дождь? Где твой зонтик?

Как много вопросов.

Дождь? Зонтик? А, всё равно.

-Что с тобой?

Нервничает. Пусть.

-Что с тобой?

Молчу.

Руки – тянутся. На моих плечах. Привлекает к себе. Заботится?

-Уж не больна ли ты?

Берёт на руки. Меня. Несёт. На диван. На свой диван. Лежу. Одеяло. Давит. Всё равно лежу. Пусть дождь.

А он: звонит. Скрипит в тишине диск телефона. Раз. Два. Две цифры. Ноль и…

-Скорая? Примите, пожалуйста, вызов…Больная, да… Не знаю – что… Невменяемая…Да, да…Вот адрес, записывайте…

Больная? Невменяемая? Что ты, Мишенька? Я же просто жалела тебя. Как лучше хотела. А ты…

Хорошо, пусть будет так. Идёшь ко мне? Иди. Ближе, ближе… Что там у тебя в руках? Градусник? Не нужно…

 

10.

Ты склонился надо мной, а я обхватила тебя за шею и притянула к себе. От неожиданности ты легко подался, повалился на меня, шеей прямо к моему лицу. Ко рту. К зубам…

И комната, и градусник, и мои мокрые волосы поплыли перед твоими глазами, ты вздохнул полной грудью, а выдохнуть уже не смог.

 

 

Глава четвёртая

1.

Спасибо тебе, Духовная Мать, за то, что…

 

2.

…невидимая сила подхватила, подняла высоко в ночь, в бездну пространства и, против лёгкого ветерка, понесла туда, где горят огни засыпающего города. Не в полудрёме – ясно, отчётливо – гляжу на сверкающие внизу электрические точки и полоски и нисколько не забочусь о том, куда меня несёт, где край этому полёту, что со мной станется и как жить дальше. Как получится, так и буду. Главное – любовь, Большая любовь… А остальное…

Я счастлива. Может быть, впервые в жизни я ощущаю свободу души и тела (моей непонятой души и моего красивого тела) – оттого легко и беззаботно кружусь в ночном небе, влекомая течением против лёгкого ветерка…………………………………………………………….

………………………………………………………………………………

……………………………………я находилась между небом и землей, между электрическими огоньками, что внизу, и россыпью звёздочек над головой, и не боялась высоты, и захлёбывалась от восторга, напевая какую-то песню, которая рождалась сейчас, неизвестная мне мгновение назад и забытая напрочь через мгновение потом. Песня пелась от всей души, в полный голос, единственная на всё ночное небо, на весь мир, на всю Вселенную.

А потом я ступила на воздушный поток, который увидела, потому что он рябил и ступеньками спускался вниз, и пошла по нему – всё ниже и ниже, к электрическим огонькам, к чёрным коробкам многоэтажек, к улицам, к подъездам домов. И вот что странно: чем ниже я опускалась, тем слабее светили фонари, а дома окутывало туманом, и когда я опустилась совсем низко, то очутилась в клубящейся гуще топлёного молока, которое разбегалось по сторонам от малейшего моего движения, но быстро возвращалось, образуя вокруг облако, из которого невозможно найти выход. Впрочем, я и не искала. Я  шла, просто шла куда-то, и вышла на островок пшеничного поля, на котором нашла сморщенного человечка с улыбкой наоборот на измождённом лице. Приглядевшись, я признала в нём своего мужа Михаила, о котором узналось многое – достаточно было бросить один лишь взгляд – и я многое поняла в нём, а многое не поняла, но мне было всё равно, ведь я уже не любила его.

И он меня узнал. Согнулся в три погибели, свесил руки до земли, подкосил колени и побрёл ко мне, словно пёс. Я не хотела, чтобы он приближался, отпрянула – и облако забурлило вокруг – но поймала его умоляющий взгляд, и пожалела, остановилась. А он упал на колени, сложил ладони кувшинкой и показал; а в кувшинке – что-то нежное, воздушное. Пригляделась – а это пушинка: большая, размером с яблоко. Я. Дрожу в серых, иссушенных руках. Михаил на глазах – в несколько секунд - превратившийся в дряхлого старика, тянется беззубым ртом к пушинке, щурит провалы глазниц. Я невольно подалась назад, а пушинка - я –  вырвалась из соединённых ладошек, подлетела ко мне и повисла в нескольких сантиметрах от левого плеча. Я отмахнулась от неё – себя - и она улетела, исчезнув в  топлёном молозиве тумана, а Михаил в отчаянии обхватил голову, упал в пшеницу и застонал – тяжело, надрывно. Я взглянула на его сотрясаемые в рыданиях плечи и пожалела.

-Мишенька,- сказала.- Не плачь. Посмотри на меня.

Он поднял на меня покрасневшие глаза – и не узнал. Кого он видел перед собой? Какая прекрасная незнакомка заслоняла в его глазах мою внешность? Или вовсе не прекрасная? Почему он меняется в лице: ещё секунду назад смотрел на меня с восторгом и любовью, а тут вдруг отшатнулся, затрясся, а в глазах – ужас.

А потом стал уменьшаться. Вот он размером с девятилетнего мальчика, а вот – и новорождённое дитя, а ещё миг – и кукла, матрёшка, пупсик, солдатик. Букашка. Еле вижу его, копошащегося под каблуком моей туфельки. Вот наступлю на него – и нет у меня мужа.

Маленький, маленький, а голос – что трубный звон. Сказал - заполнил каждую клеточку мира:

ЧТО С ТОБОЙ???

Как будто и не он спрашивает, а кто-то великий, могущественный – извне. Но – он, мне ли не знать голос собственного мужа?

Я улыбнулась, но ничего не ответила. Теперь-то я знаю, что делать с этой букашкой. Не стану я топтать его. Мы будем бороться на равных. Я приказала ему стать прежним, каким был – и он тут же вырос, сбросил с себя личину старца, помолодел, распрямил спину. Позволила ему подойти. Но когда его серая противная ручонка коснулась моей груди, я засмеялась и схватила его за руку. Рванула на себя – и он, конечно, не удержался на ногах, упал. Рядом. У ног. А я наклонилась, поцеловала в лоб и оголила ему шею. Вот она, кровеносная жила: видите – дрожит. Можно погладить, ощутить пальцами бешеную пульсацию крови. Но лучше не пальцами, а губами, ртом. И надкусить. Надкусить… Вот так.

 

3.

Горячая кровь наполнила рот, и я сделала свой первый судорожный глоток. Сладко. Чудесно.

 

4.

Второй и третьи глотки тоже такие же поспешные, что и первый, и они принесли желаемое удовольствие. А вот потом…

 

5.

Я пила медленно-медленно, маленькими глоточками. Чувствовала, как драгоценная влага разливается по желудку, ласкает меня изнутри, проясняет мозг. Ты мне помогаешь – лежишь неподвижно, нисколечко не сопротивляешься. В благодарность за это я глажу тебя по голове. Но скоро перестаю, потому что начинаешь меня раздражать. Почему в твоём теле так мало крови? Почему с каждым глотком её всё меньше и меньше? А вот уже и нету – почему? Ты не любишь меня, не любишь?

Поди прочь!

Расслабив объятия, я позволила ему упасть в бездну. Бездной оказался пол. И молозивный туман вдруг отступил, впитавшись в обои – белизна в белизну. Всё знакомо. Я в своей собственной квартире?

Да: вот диван, вот телевизор, вот журнальный столик – я узнала и его, хотя на нём нет хрустальной вазы, куда вчера вечером поставила букет роз… Ах, вот же: на полу, в луже сморщились кроваво-красные лепестки… Розы, мои бедные, несчастные розы.

Их цвет напомнил мне о крови. О том, что я голодна.

Что я всё ещё голодна.

Ещё, хочу ещё. Ещё, ещё, ещё!!!

Вон из квартиры – туда, откуда доносится запах. Я слышу. Кровь поёт мою песню и зовёт меня…

 

6.

Теперь я стучусь к вам, Евгения Ивановна. Да-да, к вам, противная старушенция, считающая, что живёте тихо, скромно и никому не мешаете, а на самом деле своими сплетнями и интригами довели до белого каления уже полподъезда.

Тук-тук, Евгения Ивановна.

Кроме интриг и сплетен, чем вы ещё живёте? Своей комнатной собачонкой с кошачьим именем Мурка да футбольными матчами по телевизору? Похвально. Вот и сейчас ваш старенький «Фотон» включен на полную громкость, а в матче первенства Союза «Спартак» -  «Динамо» Киев счёт равный - 1:1. Страсти накалены, Демьяненко передает пас Блохину, тот бьет и… Ай, что вас отвлекло, Евгения Ивановна?

Тук-тук.

Это я стучу, поспешите, поспешите.

 Вот, хорошо. Я уже слышу, как вы хоть и раздражённо, но приближаетесь к дверям. Спрашивайте!

-Ну, что там ещё?

Ах, это вы не со мной. С собакой. С вашей жалкой комнатной собачонкой.  Она скребётся в двери, срывая когтями дерматиновую обивку, и воет – меня чувствует. Не торопись, и до тебя дойдёт очередь. Успокойся. Ведь хозяйка тебя успокаивает. Забудь о страхе, прислушайся.

-Ну что ты, маленькая моя?- слышишь, это тебе.- Что тебя так напугало? Плохие люди? Да, сладенькая, плохие люди. Они, люди, очень-очень плохие. Обижают мою сладенькую…

Тук-тук, Евгения Ивановна.

-Что такое? Кто-то стучится?- ну наконец-то, услышала.- Кто там?

-Это я, Евгения Ивановна. Соседка ваша.

-Какая соседка?

-Что напротив живёт. Ветрова.

-А, сейчас, сейчас открою. Только собаку запру.

И – своей Мурке, с добродушным укором:

-Что же ты соседей-то боишься? Нехорошо.

Скрипнули двери на кухню, приглушив собачий визг.

Тук-тук, Евгения Ивановна.

Вот и щёлкнул замок.  Приоткрылась дверь, высунулась старушечья голова.

 

7.

«Молодец, мужик, показал бабе, где раки зимуют. На славу отделал. Так и надо: будет знать!»

-Ой, миленькая, ах родненькая ты моя, да что же это такое, а?  Что случилось, деточка? Что с тобой? Это муж тебя так, да? Он, проклятый? Проходи, проходи, я тебе помогу, я тебе, милая моя доченька, помогу-у-у.

Вот сколько слов – и все обо мне. Увидела кровь на моём лице – и подумала… А то, что это кровь не моя, а Михаила, и в голову не пришло, да? Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Главное - ты меня пригласила. Впустила.

И теперь - сама виновата.

Я принимаю твоё приглашение.

Я вхожу.

 

8.

-Да как же? И кто же?- продолжала причитать Евгения Ивановна, невольно отступая назад; ведь я надвигалась прямо на неё.- Небось, Мишка, муженёк твой окаянный? Вот паразит, вот изверг! И за что? А? Пьяный заявился? Так хоть и пьяный, соображать же надо. Или… приревновал? А? Приревновал?

Слова отскакивали от меня как горох, превращались в монотонную дробь. Я старалась не слушать: ведь кровь, текущая по старухиным венам, пела мою песню и манила, очаровывала.

Старуха же не унималась, отвлекала от главного, раздражала:

-Так что, вызываем милицию-то?

Я сказала ей:

-Я к вам пришла… Вы же ждали меня, не так ли?

И выдавила улыбку на коченеющих губах.

-Ждала?- растерялась старуха.- С чего ты взяла?

-Ждали, ждали,- надвигалась я.- Давно уже ждали. Вот я и пришла.

-И хорошо, и хорошо, пусть ждала, раз ты этого хочешь,- испуганно бормотала старуха, отступая в темноту узкого коридора. Она уже поняла, что со мной что-то не так, корила себя за то, что впустила, и лихорадочно искала выход из создавшейся ситуации. Выхода не было. Я подходила всё ближе и ближе.

-Не бойтесь меня, Евгения Ивановна.

Вот ей и отступать уже некуда: спиною упёрлась в стенку… Глазки судорожно бегают, саблей секут из стороны в сторону – и по моему же лицу. И мысли вырываются уже в громкий голос:

«Ах, Мишка, не рассчитал силушку. Все мозги выбил бабе».

-Не выбил,- успокоила я и потянулась к её горлу.

-Что ты!- испугалась Евгения Ивановна.- Я это так, подумала просто.

-А я знаю, что вы просто подумали.

Ну что, страшно? Страшно?

«Батюшки, что же это такое?»

-Ничего. И не бойтесь меня. Ну, что же вы так напряглись? Расслабьтесь…

-Ай, дурёха! Ты же задушишь меня! Ай!!!

 

9.

Услышав отчаянный крик хозяйки, собака вырвалась из кухни и бросилась ей на помощь. Лохматым комком пролетела по коридору, подпрыгнула и налету вцепилась а мою руку, которой я уже почти схватила старуху за горло.

Уцепилась крепко, судорожно сжав челюсти. Мне же было не больно, да и не тяжело её держать – собачка-то совсем крохотная. Но она мешала и раздражала, и я избавилась от неё. Свободной рукой схватила за загривок и сорвала, как грушу. Та тут же завизжала и забрыкалась, пытаясь освободиться. Я и освободила её: второй рукой поймала за лапы и развела руки.

Визг. ВИЗГ!!!

Хруст.

Вот и всё: теперь у вас, Евгения Ивановна, целых две полусобаки. Посмотрите, какая кровь хлещет из обеих: красная, густая, красивая, вкусная… м-ммм…

 

10.

Отчаянно сжавшись в стену, сходя с ума от ужаса и думая, что это сон, Евгения Ивановна смотрела, как я разрываю собаку и всё вокруг – пол, стены и даже потолок – окрашивается чёрно-красным. Последнее, что она увидела: я бросаю два шерстяных комочка в мусорную корзину и вытираю о платье окровавленные руки. Потом она потеряла сознание, чем немало огорчила меня. Пришлось наслаждаться этой прекрасной сценой в грустном одиночестве: моя рука из миниатюрной, женской, человеческой, превращается в мощную лапу фантастического существа - кожа темнеет, покрывается серо-зелёными складками и плесенью; твёрдые чёрные волосы пробиваются сквозь кожу; пальцы укорачиваются и толстеют, заостряясь на концах –  плавно переходят в когти. Вот этой рукой я и превратила старухино горло в жидкую кашу.

Тук-тук, Евгения Ивановна.

 

11.

Насытившись, наконец, я распрямила затёкшую спину и смахнула с губ остатки пищи. Когти на руках мешали, но их присутствие не раздражало. Пока. Я сорвала с себя человеческую одежду и задышала полной грудью……………………………………………………………..

……………………………………………………………………..……………но когда пришла немного в себя, когда колокола перестали звенеть, когда моя песня уплыла к границам беззвучия, я ещё раз осмотрела своё тело, и мне стало досадно. Новая кожа оказалась дряблой, хуже, чем у старухи; и грудей почти не было, вместо них – две розовые шишечки, покрытые мыльными пузырями. Всё, что ниже грудей, поросло густой шерстью и трансформировалось – живот выперло, но не как у беременной, а как будто грыжа; ноги потеряли стройность – сделались худыми, корявыми, сучковатыми. И непропорционально короткими. Короче в два раза, чем были… Потом я поняла: ошибаюсь. Ведь я стою на коленях, вот и кажется… Сейчас встану – и ноги удлиняться.

Встала.

Удлинились.

Теперь не мешало бы посмотреться и в зеркало. Что у меня там с лицом?

Вон зеркало – на стене…

В зеркале я увидела стены, часть потолка, лампочку на потолке, угол шифоньера – всё отражалось, и всё было забрызгано кровью. Но я не увидела главное –  не увидела себя.

К досаде прибавилась и грусть. Провела ладонью по лицу и поняла, что и оно изменилось. Стало вытянутым, как у собаки, неприятно скользким и покрытым короткой шерстью. Верхнюю губу холодила гладкая кость. Две. Клыки?

Я представила, что по ним стекают ручейки крови – как у Михаила - и попыталась слизнуть. Что-то узкое, длинное, свёрнутое – ещё удлинилось и развернулось, мелькнуло перед глазами раздвоенным кончиком. Язык, догадалась я. Я поморщилась и закрыла глаза.

И… уснула?

 

 

НЕ СНЫ

«Ну, дочь моя, как себя чувствуешь?»

«Плохо».

«Что тебя беспокоит?»

«Не знаю… Совесть?»

«Это хорошо. Значит, ты уже ступила на путь раскаянья».

«Я грешна?»

«Как и каждый из нас».

«Да, я грешна. Я убила своего мужа».

«Ты лишь помогла ему освободиться от жизни, которую втайне он ненавидел».

«Но я не имела права…»

«Имела, дочь моя. Имела. Ведь он сделал тебя несчастной. Он заставил тебя страдать».

«Но ведь…»

«Не терзай себя. Ты ни в чём не виновата. Ты поступила так, как должна была».

«Он… станет таким, как я?»

«Тебя это очень заботит?»

«Наверное, да».

«Нет, он умрёт».

«Но Михаил – не муж, а другой, вампир – укусил меня, и я не умерла».

«За твою жизнь заступилась я».

«А я хочу заступиться…»

«Нет, нет, дочь моя. Он умер».

«Ну почему ты не хочешь заступиться за него, ведь я же прошу!»

«Потому что я не могу заботиться обо всех».

«Но…»

«Всё, девочка моя, всё. Хватит о нём. Он недостоин. Он уже остался в прошлом».

«Но что же мне теперь делать?»

«Жить. Просто жить».

«Как? Посмотри на меня, на моё тело. Такой я жить не могу».

«Такой ты жить и не будешь. В таком виде ты будешь являться только ко мне».

«Значит, ко мне вернётся прежняя внешность?»

«Сразу, как только откроешь глаза».

«И я никогда-никогда не буду вспоминать о том, что произошло?»

«Всю жизнь ты будешь об этом помнить».

«Неужели ты станешь напоминать мне?»

«Нет, девочка. Совесть. Твоя совесть».

«Но ты же сама говорила, что я ступила на путь раскаянья. То есть я искупаю свои грехи и…»

«Никогда твои грехи не искупятся, если прегрешения совершать будешь безрассудно».

«Ты имеешь в виду… то, что я сделала с соседкой, Евгенией Ивановной?»

«Я лишь хочу предостеречь тебя от совершения импульсивных поступков в будущем».

«Но она сама виновата! Она оклеветала меня».

«Разве? Она рассказала о тебе правду».

«Это была неправильная правда».

«Какая уж была, и ты это знаешь».

«Знаю, увы. Что ещё ты хочешь услышать от меня?... Хорошо: прости».

«Передо мною ты не виновата. Мне прощать тебя не за что. Лишь бы ты сама простила себя».

«Я уже… почти простила».

……………………………………………………………………

……………………………………………………………………

«Знаешь, Духовная Мать, я слышала, о чём они думали – и Михаил, и Евгения Ивановна».

«Хочешь сказать, что уже умеешь читать чужие мысли?»

«Да».

«Что ж, ты делаешь успехи. Но тебе нужно научиться удерживать себя от совершения необдуманных поступков».

«Как? Научи!»

«Этому ты должна научиться сама».

……………………………………………………………………

……………………………………………………………………

«Я постараюсь».

«Ты должна научиться жить среди людей».

«Да-да… Но у меня никого нет, кроме Оленьки».

«О дочери не думай. Я сама о ней позабочусь».

«Отдашь её слугам Дьявола?»

«Нет. Человеку».

«Хорошему?»

«Надеюсь, да».

«Но разве есть ещё хорошие люди?»

«А как же. Конечно».

«А я? Я хорошая?»

«У меня спрашиваешь?»

«Думаю, я плохая».

«И всегда была?»

«Нет, кажется, не всегда».

«Когда же ты стала плохой?»

«Думаю, не вчера. Может, несколько лет назад?»

«И хочешь плохой остаться?»

«Нет, я хочу быть хорошей».

«Ты будешь».

……………………………………………………………………

……………………………………………………………………

«Я постараюсь».

«Ты должна научиться жить среди бывших людей».

«Таких, как я?»

«Да».

«Где я их найду?»

«Ищи».

«Я постараюсь».

«Ты должна доказать самой себе, что ты женщина».

«Я постараюсь».

«Ты должна пройти свой путь от Ненависти к Любви».

«Я постараюсь».

«Любовь должна очистить тебя».

«Я постараюсь».

«Есть ли у тебя силы преодолеть всё это?»

«Надеюсь».

«Есть ли у тебя желание испытать всё это?»

«Есть».

«Есть ли у тебя надежда на то, что ты станешь хорошей?»

«Да, есть».

«Помни: что бы ты не сделала, какие бы поступки не совершала, как сильно не ненавидела бы – высшей мукой и высшей наградой тебе будет Любовь».

«Я постараюсь быть осторожной».

«И терпимой».

«И терпимой».

«Иди к людям. Иди к бывшим людям».

«Да-да!»

«Найди бывшего человека».

«Где мне искать его?»

«Найдёшь. Он поможет тебе. Он научит…

Любить?

…ненавидеть».

«Но…»

«Ненависть – это очищение. Твоё очищение».

«Я иду, Духовная Мать!»

«Иди, дочь моя. И помни – в трудную минуту лишь позови – и я приду на помощь».

«Ты ещё любишь меня, плохую?»

«Я твоя Духовная Мать. Ты моё дитя».

«Я верю: ты не научишь меня дурному. Прощай».

«Нет, до свидания. До скорого свидания».

 

 

Глава пятая

1.

Я слышу.

Сперва – пугающая тишина, но потом вкрадываются звуки. Стучат по стеклу капли дождя. Шуршат шины проезжающих автомобилей.  Люди проходят мимо – и тоже шуршат подошвами об асфальт.

Я вижу.

Серый потолок, тенета на нём. Прямо над головой – люстра: каскад спиралевидных сосулек. Пыль въелась в поверхность, осерила органику. Там и сям дрожат ошмётки паутины.

Окно – тоже серое. Или за окном серо? Но сухо. Ни капельки на стекле. А что шуршит?

Приподнимаюсь. Осматриваюсь.

В углу чужой комнаты стоит старенький телевизор; включен, а трансляцию закончили – вот и шуршит: по экрану бегут серые полоски, из динамика вырывается тихий шум, напоминающий шёпот холодного осеннего дождя. И шуршание шин. И шлёпанье подошв.

Вспоминаю…

Пугаюсь.

Смотрю на руку…

Уф, обычная, человеческая! Ещё всматриваюсь. Убеждаюсь, что не сплю. Всё человеческое: и ноги, и тело. Всё моё. Какое счастье!

Смеюсь, готовая вспорхнуть и кружиться в танце: значит, не сон! Духовная Мать действительно приходила и разговаривала со мной. Не нужно бояться, Духовная Мать не нарушит обещания. И ночной кошмар больше никогда не повторится, если, конечно, буду… контролировать свои эмоции и поступать так, как наставляет она.

Я верила ей: ведь тело возвращено!

Но и боялась: вдруг только в моём восприятии, а на самом деле я так и осталась чудовищем? Кто скажет правду? Зеркало?

Оно – на стене. Вчера оно сказало: меня нет. Не существую. Я нереальность, фантазия, выдумка. А сегодня?

Кто я? Вампир? Нет, нет… Конечно, я убила мужа, а за ним – и соседку, но тому была причина: не моё личное желание, а… некая сила принудила поступить так – помимо воли, помимо моей воли…

 

2.

И почему я вдруг решила, что   кто-то меня укусил, что я превратилась в вампира? Каждому понятно, это же сказка. А  сказок не бывает, бываю только сны. Вот мне и приснилось. Никого я, конечно, не убивала. Просто мне приснился кошмар, который через несколько минут забудется навсегда. Почему я так решила? Да потому что проснулась – и вместо уродливого существа, в которое превратилась во сне, увидела саму себя…

Почему в чужой комнате?

А вот сейчас закрою глаза, встряхну головой, вновь открою – и окажусь дома, на диване, а рядышком - в детской кроватке посапывает Оленька, через стенку в большой комнате спит муж, а часы на стене отсчитывают секунды. Ведь сколько раз так раньше бывало: приснится всякая гадость, думаешь, что это правда и есть, а проснёшься – и удивляешься: надо же…

Вот: глаза зажмурены. Крепко-крепко. Теперь что? Покрутить головой и послушать тишину. Вслушаться! Явь абсолютно иная, и чудесам в ней нет места. Сейчас услышу тиканье часов, и всё встанет на свои места…Ну! Ну!

 

3.

Не нужно было открывать глаза, чтобы понять: ничего не изменилось.

Серый потолок, тенета на нём. Прямо над головой – люстра: каскад  спиралевидных сосулек. Пыль въелась в поверхность, осерила органику. Там и сям дрожат ошмётки паутины.

В углу чужой комнаты стоит старенький телевизор; включен, а трансляцию закончили – вот и шуршит: по экрану бегут серые полоски, из динамика вырывается тихий шум, напоминающий шёпот холодного осеннего дождя. И шуршание шин. И шлёпанье подошв.

…Или я забыла, что Евгения Ивановна пригласила меня вчера вечером в гости на чашку чая, мы засиделись допоздна, и я, чтобы не будить мужа, а ключи от квартиры забыла, осталась переночевать у соседки?

На полу?

Обнажённая на полу?

 

4.

Ничего больше не остаётся:

Встала, отбросила со лба непослушную прядь, прошлёпала босыми ногами по паркету и нерешительно поскреблась о полировку двери, ведущую из комнаты – в коридор. Тихо скрипнув, двери приоткрылись, и из темноты, сквозь щель, залетела мелкая пыль, лениво играющая в квадрате света, что падал из окна.

Сейчас, подумала я, возьмусь за ручку и распахну двери настежь. И облегчённо вздохну, рассмеюсь даже, и скажу громко: «Евгения Ивановна, вы ещё спите?»

 

5.

Я так и сделала, но ничего не сказала. Потому что говорить было не с кем: в дальнем конце коридора, под встроенным в стенку шкафом, темнело пятно распростёртого тела. Ноги в серых чулках упёрлись в ящик для обуви, чуть сдвинув его в сторону. С правой ступни слетел тапочек. Второго вообще не видно. Подол задран, оголяя белые, похожие на мрамор ляжки: они чужеродным пятном выглядывали из сумрака. Голова сильно запрокинута назад, так что не видно ни лица, ни волос. Зато хорошо видна шея  и - чуть ниже того места, где ухо сходится с челюстью -  кровавое месиво.

Может, я кричала. А может, и нет. Может, ладошками заткнула рот, непослушно растягивающийся в истеричном крике – и проглотила всё, что вырывалось наружу. Но если бы так просто можно было унять эмоции.  Не криком, так действием – они всё равно вырвутся из тебя. Вот я и бегала по квартире, металась, хватала первые попавшиеся под руку вещи, тут же отбрасывала их, и опять хватала. Рвала какие-то листки, уронила на пол фарфоровые статуэтки, смахнула со стены полочку с посудой, и тарелки разбились, засыпав осколками пол и газовую плиту; в ванной зачем-то включила воду; досталось и люстре – вместе с паутиной и пылью сбила сосульки на ковёр: они бесшумно падали, как застывшие капли доисторического дождя.

А потом сказала себе: «Остановись! Что же ты делаешь?».

И, представляешь, успокоилась. Почти успокоилась. По крайней мере, услышала, как бьётся сердце, а из груди вырывается спешащее куда-то дыхание. Удивлённо осмотрелась, увидела бедлам, который сама же и устроила, услышала гул воды из ванной, кинулась было закрывать, но поняла, что опоздала - вода давно уже наполнила и ванну, и перелилась через край, и разлилась по полу - в коридоре и на кухне. Я остановилась…………………………………………………………….

……………………………………………………………………………..

………………………….. а ещё спустя какое-то время поняла, что пора уходить. И я ушла, прикрыв наготу старухиной одеждой, которую нашла в шкафу. Одежда была плохая и ношеная, но, переодеваясь, отвращения я не испытывала. Может быть, чуточку неприятно было. Но идти в свою квартиру за своей одеждой я тоже не осмеливалась. Встречаться с Михаилом, пусть даже мёртвым, было выше моих сил. Да и старухины обноски оказались почти впору.

Потом зашла в ванную, шлёпая босиком по холодной воде, умылась. Нащупала на полочке расчёску, кое-как расчесалась. Потом глянула на себя в зеркало – ничего вроде…

Ах.

Я увидела в зеркале своё отражение! Вот оно, неопровержимое доказательство: я не вурдалак, не вампир. Да, я совершила страшные, даже чудовищные поступки – убила людей, собственного мужа! – но ведь зеркало не оттолкнуло меня, приняла как реально существующий, материальный объект. Значит, не случайно я сомневалась, не хотела верить в реальность происходящего. Ах, как права была Духовная Мать, когда говорила (а я не верила), что только от меня самой зависит, какое ждёт меня будущее. Вот, не захотела быть вампиром – и не стала. И чем скорее начну новую жизнь – чистую, светлую, безгрешную -  тем быстрее пройду свой путь (как сказала Духовная Мать) от ненависти к любви, большой любви и… И смогу вернуться к Оленьке, моей ненаглядной дочурке.

Счастливая и всем сердцем готовая принять новую жизнь, я распахнула двери и выбежала на лестничную площадку…

 

6.

А моё изображение в зеркале исчезло не сразу, а медленно превратилось в другую женщину – Духовную Мать, и только потом покрылось туманом и рассеялось. И зеркало стало отображать лишь то, что принадлежало реальному миру: дверь, коридор, встроенный в стену шкаф и труп Евгении Ивановны, застывший на полу. А я и не знала. Впрочем, как я могла это знать: ведь я бежала… бежала… бежала, подставляя лицо прохладному ветерку, точно такому же, что обдувал меня накануне ночью, когда летела над спящим городом, медленно приближаясь  к родному дому, по привычке выглядывая  свет в окошках.

 

7.

…а когда отбежала далеко от дома и устала, долго-долго бродила по улицам, и от обилия переживаний, мыслей и дневного света слегка подташнивало, и кружилась голова; так и подталкивало спрятаться где-нибудь в тень и дождаться вечерней прохлады. Но именно потому, что всё сильнее и всё нестерпимее этого хотелось, я нарочно не позволяла себе этого. Я умышленно держалась только солнечной стороны, выбирала улицы, где мало тени и мало зелени, выгоняла себя на площади, где жарко, спекотно и невыносимо душно, если уставала, то присаживалась на скамейки, но только на те, что были установлены на освещённом месте. Этим я доказывала самой себе, что, несмотря на воспоминания, я по-прежнему остаюсь человеком, ведь доказательством тому – отражение в зеркале. А что дневной свет убивает… Так ведь и не убивает вовсе – жива же. И не свет вовсе, а жара… Ах, какая жара нынче стоит. Много-много лет такой жары не было. Никогда… Никогда……………………………………………………………..

……………………………………………………………………………..

……………………………к концу дня я еле передвигалась. И бороться с естественным желанием укрыться в тень уже не оставалось сил. Всё чаще я вдруг с удивлением обнаруживала, что нахожусь в тёмных подворотнях, в сырых подъездах, там и отдыхаю. Силой заставляла себя вернуться на улицу, и если возвращалась, но уже из тени не выходила. Дневной свет убивал меня, а сумрак притягивал. Я чувствовала себя как утомлённый путник в выжженной жаром пустыне. Им – и там - я и была. Я физически ощущала потребность спрятаться в тень – и пряталась, уже не думая о том, что я человек, и что видела своё отражение. Я чувствовала себя так плохо, что уже и колебалась: а смотрелась ли в зеркало на самом деле или и это мне привиделось? И вообще, что происходило со мной до того, как я выбежала на лестничную площадку, спустилась по пролёту и отбежала далеко-далеко от дома? Память, выжженная солнечным днём, быстро испарялась из иссушенного мозга, и хоть я ещё цеплялась за обрывки воспоминаний как за кочки в болоте, но долго удержаться не могла: обжигала виртуальные ладони и летела куда-то, падала, тонула…пропадала.

Когда злые лучи солнца ещё не исчезли за крышами домов, я всё же решилась на последнюю попытку: вошла в магазин, сверкающий неоном, нарочно встала под люминесцентной лампой: пусть жжёт, пусть губит, не хочу жить нелюдем… Зуд в голове нарастал, в висках стучало, щипало в глазах, мозг выедало острой болью, но я упорно шептала, проговаривала, выкрикивала: не хочу, не хочу!!! - и боль, кажется, ненадолго отступила, гул чуть затих, и вдруг за ним расслышались ещё голоса, которые  сперва сливались в один сплошной гул – хоть и иной, человеческий, но постепенно расслаивались, и я научилась различать в них отдельные звуки и слова, которые даже слипались во фразы, смысл которых потихоньку становился понятен.

…шайте экстренное сообще управления вну дел ершено злодейс преступление приехавшая на вызов по указанному адресу бригада скорой помощи обнаружила в квартире труп мужчины по предварительным данным им оказался михаил ветров  нилось так же…

-Выяснилось так же,- кричало на весь мир из динамика телевизора с выставочного стенда,- что супруга пострадавшего исчезла. Ведутся поиски. Управление внутренних дел просит всех, кто хоть что-то знает о месте пребывания этой женщины, сообщить по телефонам…

Было от чего вздрогнуть. Ищут, уже!

«Может, не меня?»,- мелькнула глупая надежда. Но с экрана мне в глаза смотрела я - с той самой фотографии, в которую Михаил швырнул букетом. Я глядела на саму себя и слушала, как диктор беспристрастно описывает мою внешность.

Вот, садануло в голове, вот чего ты добилась! В любую минуту тебя могут узнать и задержать, посадить в клетку, начнут тыкать пальцами, называть убийцей и…и… А ты стоишь здесь, в центре города, в битком набитом людьми магазине, в лучах яркого света, на виду у тысяч и тысяч, и занимаешься какими-то глупостями: доказываешь самой себе, что ты человек. Дура! Какая же  ты – я - дура!

Вдруг почудилось, что все, кто находился в этот момент рядом, уже обратили на меня внимание, сравнили с фотографией, которую до сих пор показывают по телевизору, и мысли их только и заняты тем, как бы меня схватить, задержать, скрутить. Да много ли силы надо, чтобы справиться со слабой, беззащитной женщиной? Не вырвусь. Не освобожусь… Не найду бывших людей! Не познаю настоящую, великую любовь!

И я поспешила опустить глаза, вжать голову в плечи и выбежать из магазина. То и дело натыкаясь на сердитых прохожих, я еле-еле добежала до ближайшего поворота, свернула в крохотный тихий дворик, где было наконец-то темно, и укрылась в сумраке одинокой беседки.

 

8.

И мрак принял меня, растворив до невидимости моё измученное тело и измученную терзаниями  душу.

 

9.

И тело моё сделалось лёгким-лёгким, почти воздушным. И силы стали возвращаться, а вместе с ними – и душевное спокойствие. Все сомнения, терзания, глупости, которыми на протяжении целого дня я мучила себя, испарились в один миг, словно и не было их, как будто не было прошлого, и совесть больше уже не мучила. То, что волновало меня днём, принадлежит свету, пусть там и остаётся. Мне же свет не нужен, он причиняет боль, таит зло.

Лишь теперь я поняла, как страдала весь день, издевалась над собой, шла наперекор нормальному желанию укрыться в тени – и всё ради того, чтобы обмануть себя. Но ведь это неправильно. Теперь я это прекрасно понимаю. Тень – вот моя атмосфера. Ночь – вот моё измерение. Мрак – вот то жизненное пространство, которое доставляет истинную радость. Наконец-то я избавилась от ненавистных человеческих забот, мучивших в прошлом. Теперь наступила другая эра – неведомая, таинственная, привораживающая. Моя!

Я свободна! Вот я и обрела ценность, какую желала: сумрак, ночная тишина, особенные ночные запахи.

Я счастлива!

Как предстоит жить, чем? – уже не важно. Главное, я свободна и счастлива. К тому же, всё уже решено прошлой ночью, когда разговаривала с Духовной Матерью и… обещала ей! Обещала! Что? А вот:

-Я должна идти к бывшим людям. Их мир - это и мой мир, мои грёзы, мои мечты.

Где искать их? Как они выглядят, где живут, как, в конце концов, примут меня? Не важно. Не важно. Не важно.

Как искать их? Когда?

Сейчас. Немедленно. Пока царит ночь.

 

10.

Бывшие люди, они здесь, где-то рядом. Может, достаточно лишь протянуть руку – и прикоснёшься к плечу бывшего. И не нужно будет с ним объясняться, только притронься – и он сам признает в тебе своего, свою, своё.

Их очень много, бывших людей. Ночами они бродят по пустынным улицам, заглядывают в спящие окна и смеются – беззвучно – над теми, кто в этот час лежит в постели в ожидании света. Они, лежащие, никогда не познают прелести мрака, его шуршащего, шелестящего, шепчущего многоголосья.

Найти ночного прохожего совсем не трудно. И положить ему на плечо руку не составляет труда. Главное – не ошибиться, по особым, едва уловимым признакам определить наверняка, бывший ли это человек? А если нет?

Если нет - произойдёт то, что и прошлой ночью. Снова.

Твоё тело покроется густой шерстью, глаза нальются кровью, из-под верхней губы выскользнут два острых клыка. И сердце бешено забьётся, иссыхающее без притока свежей чужой крови.

Ты хочешь это повторить?

 

11.

Не хочу.

Хочу.

Нет!!!

Хочу. Или…

Не знаю.

 

12.

Чтобы не сойти с ума, нужно делать то, что требует от тебя твоё существо. Если уж уготовлено судьбою питаться человеческой кровью, то…

Но не увлекаться! Сдерживать свои желания! Этому меня учила и Духовная Мать. Ведь как не слаба я, а уже обладаю огромной властью над простыми людьми, стою выше их правил и условностей. Проще простого выбежать из беседки, догнать первого же прохожего – и ошибиться. Нужно жалеть людей, искать с ними встречи только по необходимости, например... когда тело каменеет, покрывается плесенью и требует свежей крови. Убив Михаила и Евгению Ивановну, я достаточно утолила жажду, чтобы продержаться несколько дней. Мой организм не нуждается в новой пище. Пока. Поэтому совершить ошибку не имею права. Нужно выйти и найти – с первой же попытки – бывшего человека.

 

13.

Вспомнила!

Знаю!

Понимаю!

Вспомнила бывшего человека, знаю, как его зовут, и понимаю, что должна сделать, чтобы найти его.

Совсем не обязательно бродить во тьме, заглядывать в лица прохожих, читать их мысли. Достаточно лишь подумать об одном из них и позвать! Он придёт.

«Михаил»,- подумала я.

«Михаил, приди»,- позвала я и уверенно вытянула перед собою руки.

И нисколько не удивилась, когда почувствовала соприкосновение, совсем лёгкое, едва ощутимое.

Он пришёл.

 

 

Глава шестая

1.

-Вот и снова мы вместе,- сказал бывший человек.

-Здравствуй, мой милый,- прильнула я к нему, облегчённо вздохнув.

Он поцеловал меня в щёку. Я ответила поцелуем.

-Как ты жил без меня?

-Мы не виделись всего один день.

-А мне показалось, целую вечность.

-Тебе было плохо без меня?

-Теперь уже хорошо,- улыбнулась я, стерев со щеки слезинку.- Любишь меня?

-Я люблю твоё тело,- напомнил он.

И я ему напомнила:

-А кровь?

-Твоя кровь во мне.

-Тебе это приятно?

-Да,- сказал правду он.

-Рад, что я нашла тебя?

И он опять сказал правду:

-Очень.

-Ты такой добрый. Спасибо, Михаил.

Он сказал, крепко обнимая меня:

-Меня зовут не Михаил, милая. Повстречав тебя в парке, я прочитал твои мысли и понял, что единственное имя, способное околдовать тебя – ту, которой ты была – это Михаил. И я использовал это имя.

А эта правда мне уже не понравилась: получается, что наше знакомство началось с обмана? Но я подавила обиду и сделала вид, что не поняла. Лишь капельку грусти не удержала:

-Так звали моего мужа.

-Я знаю,- сказал он.- Ты любила его?

-Прочти мои мысли.

-Ты любила его,- вздохнул он.- Несмотря ни на что.

-Но тебя я люблю сильнее,- заверила я, а он сказал:

-Я знаю.

-Скажи, как тебя зовут?

-Леонард.

И правда – не Михаил, разочарованно подумала я.

-Милый, у тебя красивое имя.

-Ты тоже должна подобрать себе красивое имя,- сказал он.

-А моё не нравится?- удивилась я.

-Нравится,- сказал он.- Но это твоё бывшее имя.

-Не хочу расставаться с ним,- сказала я.

-Но придётся,- вздохнул Леонард.- Как и всем нам, бывшим людям.

-Почему?

-Таков закон. Чтобы не навлечь беду на живых людей.

-Мое имя… проклято?

-Нет, конечно,- улыбнулся он.- Просто ты перестала быть человеком. Ты стала другой. Если же тебя назовут прежним именем, ты придёшь на зов. И сама знаешь, что произойдёт.

-Да-да,- сказала я.- Духовная Мать объясняла мне. Она предостерегала от импульсивных поступков.

-Если человек назовёт тебя прежним именем, это и подтолкнёт тебя на импульсивный поступок,- сказал Леонард.

-Я наброшусь на него и выпью кровь?

-Именно так.

Именно так, подтвердила и я, а вслух сказала:

-Никогда не думала раньше, что вампиры – гуманные существа.

-Гуманность – это основа основ,- как заученное произнёс Леонард.- Не будь её, людской род давным-давно прекратил бы своё существование. А следом за ним – и мы.

 

2.

-Отчего же люди боятся и ненавидят вампиров?

-Люди злы и завистливы,- объяснил Леонард.- Они терпеть не могут всё, что создано не по их образу и подобию.

Опять заученное.

-Но мы так похожи на живых людей,- высказала вдруг родившуюся мысль.

-Нет, на людей мы совсем, совсем не похожи.

Мне показалось, что Леонард сожалеет об этом.

А он не так-то прост, подумала я.

-Жалеешь, что стал вампиром?- поинтересовалась я.

-Нет,- покачал он головой.- Я жалею, что не похож на человека.

Не прост, совсем не прост.

-Но ты же сам говорил, что люди злы и завистливы.

Он тут же напрягся, отстранившись от меня.

-Но они не пьют чужую кровь.

Всё более удивляясь, я попыталась утешить его, тихонько рассмеялась:

-Ой, ошибаешься. Пьют, пьют, да ещё как.

Он не понял, что утешаю, совсем отстранился:

-Нет, не пьют. Кровь пьют только нелюди.

 Теперь он был похож на несчастного вампира. Но мне почему-то было совсем его не жалко.

 

3.

-Ты давно уже не человек?- осторожно спросила я.

Спустя какое-то время он произнёс:

-Давно.

Конечно, это был не ответ, но я, кажется, поняла:

-Ты забыл самого себя… в прошлом?

Это вернуло его ко мне. Он вынырнул из бездны собственных переживаний и обнаружил рядом меня.

-До недавнего времени и не вспоминал,- усмехнувшись, произнёс он.

-Что же тебя заставило вспомнить?

-Ты,- ответил он.

-Я?- я была польщена.

-Да, ты,- сказал он.- Твоя кровь оказалась… особенной. Да и сама ты была…

Я ждала. Он же долго подбирал слова, но так ничего и не придумал. Всё твердил: была, была…  Так часто повторял, что мне стало уже неинтересно узнать – какой была. Ведь теперь я уже другая. А тогда…

-Как это грустно звучит – была,- пожаловалась я.

-Да, очень грустно,- согласился он.

-Но сегодня я совсем не хочу грустить. Я счастлива, что нашла тебя.

-Я тоже счастлив.

Мы снова обнялись. Грусти как не бывало. И радость встречи возродилась с новой силой.

 

4.

-Назови мне своё новое имя,- попросил Леонард.

-Вероника,- сказала я.

-Запомни это имя хорошенько, и забудь прежнее,- произнёс он.

-Хорошо,- сказала я.- Забуду.

-Этим ты защитишься от поступков, о которых в дальнейшем можешь сожалеть.

-Я поняла. Спасибо.

-За что?

-За то, что помогаешь мне.

-Это моя обязанность. Ведь ты позвала меня.

-Спасибо,- поблагодарила я опять.- За то, что откликнулся.

И мы поцеловались. Я действительно была благодарна. Настолько, что многое не замечала. А ведь от него веяло подвальной затхлостью. Но до поцелуя - этого поцелуя - я ещё любила его. Как же только наши губы соприкоснулись, я поняла, что любовь умерла. Чувства были, а любви - нет. Поцелуй оставил меня совершенно равнодушной.

 

5.

Я прижалась к нему, когда он обнял, мы вышли из беседки и направились по ночной улице – в манящую неведомую даль. Я чувствовала себя прекрасно, от дневной усталости не осталось и следа. Тело было настолько лёгким и послушным, что, казалось, я плыву над тротуаром, хотя отчётливо слышала стук каблуков по асфальту. А ещё я продолжала считать себя невидимой, как и в беседке, поэтому шла, не выбирая дороги – сначала по тротуару, потом по проезжей части, а потом – и над кустарниками, деревьями, многоэтажками, вышками… Вчерашний ночной полёт повторялся, только на этот раз я была с Леонардом. Мы шли – летели – довольно быстро, серые тени домов мелькали  над нами – по сторонам – я едва успевала отталкиваться подошвами от асфальта – воздуха – но усталости не чувствовала и никуда не спешила; шла так, словно бы на прогулке. Иногда мне казалось, что я и не иду вовсе, лишь на месте перебираю ногами, а мир проворачивается мне навстречу, причём всё быстрее и быстрее. Но я-то понимала, что это не так. Мы проплывали в пространстве незнакомых улиц, мимо ночных фонарей, спящих киосков, дремлющих мостов, сворачивали в чёрные переулки – и это было прекрасно, это было волшебно.

Я прижималась к Леонарду, рассеянно глядя на мелькающий под ногами город, и думала о своём, совершенно забыв, что мой спутник может прочитать мои мысли. Впрочем, это меня не очень заботило.

 

6.

Я так и не могла понять, почему поцелуй Леонарда оставил меня равнодушной? Разве я разлюбила его? Когда? Ведь накануне ещё любила! Любила и тогда, когда он нашёл меня в беседке, измученную, обессиленную, одинокую. Неужели, порвав с прошлым, я навеки лишилась такого светлого, восхитительного чувства как любовь? Неужели уже никогда я не способна буду любить? Будучи любимой, останусь холодной, равнодушной? В прошлой жизни я так и не смогла по-настоящему испытать это опьяняющее чувство – любовь. Конечно, мужа любила, но несильно. Или любила? Нет-нет…

Потом я полюбила дочь, но ведь не такой любовью – не безрассудной, не опьяняющей, не такой, какой любит женщина мужчину… Материнская любовь – иное.

Любовников у меня никогда не было.

Мимолётные романы ни с кем не заводила.

Муж отталкивал, год от года становился всё холоднее и холоднее.

А ведь любви-то хотелось!

Я жаждала любви!

Духовная Мать обещала мне это чувство. Говорила, что я для любви и создана, должна жить любовью и порождать любовь… Я поверила. Всем сердцем, всей душой.

И вот встретился человек, который покорил, околдовал, вывел из руин обыденного. И я не прочь отдать ему всю себя, всю свою сущность – так почему же не могу? Почему не люблю?

Почему уже не люблю?

Перестав быть человеком, я потеряла способность любить?

Духовная Мать, ты обманула меня?

 

 

НЕ СНЫ

«Скажи, Духовная Мать, говоря о любви, ты всего лишь успокаивала меня?»

«Нет, девочка моя».

«Но я не люблю».

«Конечно, ещё нет».

«Значит, любовь впереди?»

«Конечно».

«Но когда, когда?»

«Не спеши. Жди, надейся – всё сбудется».

«Но сколько ещё ждать?»

«Ох, ты нетерпелива».

«Я так долго ждала».

«Ты совсем, совсем нетерпелива».

«Хочу любить сейчас, немедленно!»

«Ещё не время».

«Я многое в своей жизни испытала».

«Все испытания впереди».

«Вся моя жизнь позади».

«Ты же уже знаешь, девочка: жизнь – материя изменчивая».

«Я бывший человек».

«Нет, милая, ещё нет».

Я удивлена:

«Но я же вампир!»

«Не совсем… Ты не совсем ещё вампир».

Вот как!

«Значит, ужасы, что я пережила – ничто?»

«Ну почему же? Это было испытание».

«Я его прошла?»

«Конечно, моя девочка. А как же иначе?»

«И что теперь меня ждёт?»

«Жизнь. Жизнь бывшего человека».

«И всё?»

«Разве этого мало?»

«Это скучно!!!»

«А-а,- поняла, наконец, Духовная Мать.- Тебя огорчил Леонард?»

Конечно, он, но ведь признания так тяжело даются. Может, дело вовсе не в нём, а во мне…

«Меня огорчила моя душа».

Но Духовную Мать не проведёшь:

«Сегодня ты почувствовала, что Леонард стал другим?»

Хорошо:

«Конечно, он добр ко мне… Но ведь и Михаил тоже был добр ко мне…»

«Но не был сердечным».

«Он был добрым со мной и сердечным с Оленькой».

«Леонард – сердечный человек»,- сделала попытку успокоить меня Духовная Мать.

А я отвергла:

«Бывший человек. Бывший».

«Ты тоже скоро им станешь».

И?

«И тогда сомнения исчезнут?»

«Конечно, нет. Их станет больше».

«Зачем же тогда…»

«Я уже говорила: чтобы испытать любовь. Настоящую любовь».

«Значит, я всё-таки полюблю Леонарда?»

«А сама как думаешь?»

«Нет».

«Вот ты и получила ответ».

«Значит – не Леонарда? Не Леонарда? А кого?»

«Узнаешь, когда придёт время».

«Скажи мне, Духовная Мать. Ну пожалуйста».

Пожалела. Смилостивилась. Поцеловала.

«Полюбишь, девочка моя. Ты полюбишь человека».

Отпрянула я:

«Я не могу полюбить человека. Ведь я выпью его кровь, убью его!»

«И, тем не менее, полюбишь».

Ах, Духовная Мать…

«Зачем, зачем ты сказала мне это».

«Ты же просила».

«Как скучно жить, зная своё будущее».

«Сладкая моя, ты вовсе не знаешь своего будущего».

«Ты же только что сказала мне, что я полюблю…»

«Значит, так и будет».

Улыбается. Гладит по голове. Целует в макушку.

«Что ты скрываешь от меня, Духовная Мать?»

«Всю твою дальнейшую жизнь».

Снова – загадка.

«Она что, такая ужасная?»

«Не знаю».

«Прекрасная?»

«Не знаю».

…………………………………………………………………….

…………………………………………………………………….

 

«Теперь ты довольна, дочь моя?»

«Не знаю».

«Ты счастлива?»

«Не уверена».

 

 

Глава седьмая

1.

-Вероника, проснись, мы уже дома.

Я распахнула глаза и огляделась.  Оказывается, я и сама не заметила, как уснула, и Леонард подхватил меня и донёс до дверей каменного двухэтажного особняка. Теперь он держал меня на руках и сверху вниз смотрел на меня, ещё полусонную, чуть наклонив голову и улыбаясь. У него была очень грустная улыбка и грустные глаза. Почему раньше я этого не замечала?

-Ты уснула пока мы шли, и я, чтобы не будить тебя, подхватил на руки,- объяснил он, хотя совсем и не нужно было.

-Ты такой внимательный, милый.

-Это ты заставляешь меня быть таким.

Внимательный, внимательный.

Двери распахнулись – сами собой? - он внёс меня в просторную комнату, окна которой были наглухо задёрнуты шторами. В углу стояла двуспальная кровать, и он опустил меня на неё, и сам присел рядышком, склонился надо мной и поцеловал  в лоб. Пружины ревниво заскрипели.

-Отдохни,- сказал он.

Ты ко мне с лаской, и я:

-Останься. Я совсем не устала.

А он, оказывается, и не собирался никуда.

-Тебе нравится эта комната?- спросил, глядя в глаза.

-Здесь темно, но очень уютно,- сказала я.

-Темнота и создаёт уют.

-Да, солнечный свет здесь был бы совсем неуместен,- согласилась я.

Он молчал. Я знала, ему хотелось ещё говорить, но видел, что я уже устала от разговоров и уже засыпаю. Ещё он чувствовал, что моё отношение к нему изменилось, и испытывал досаду и желание вернуть меня прежнюю, хотя и знал, что это уже невозможно, что я не хотела – и это он знал.

Я подумала: всё равно, пусть знает. Но об этом можно поговорить и завтра, а сейчас я хочу спать. Потом я вспомнила о том, что завтра утром проснусь, и мне совершенно нечего будет надеть на себя. Эта мысль выпихнула меня из полудрёмы, от досады я распахнула глаза. Леонард всё ещё был здесь. Я вздохнула.

-Тебя что-то беспокоит?- спросил он

-Да,- сказала я.- Мне нужно другое платье. Ведь мне не во что даже переодеться.

-Не волнуйся. Завтра у тебя будет всё. Всё, что пожелаешь.

Вот мы и поменялись ролями: теперь он от меня потерял голову. Как жаль, что я разлюбила его. А ведь он такой милый.

-Не уходи, милый,- сказала я и прикоснулась к его большой шершавой ладони.

-Я не ухожу.

-Приложи руку к моему сердцу. Вот так. Слышишь, как оно бьётся?

-Да.

-У тебя очень холодная рука.

-Тебе холодно?- встревожился он.

Мне вдруг действительно стало холодно. Поежившись, я потянула на себя одеяло. Ему пришлось привстать, чтобы я смогла это сделать.

 -Ляжешь со мной?- спросила я.

Он сверху вниз глядел на меня. Я старалась ни о чём не думать.

-Почему ты боишься меня?- грустно спросил он.        

-Какой странный вопрос,- удивилась я и… насторожилась: ещё минуту назад  не боялась – а теперь?

-Ты вся дрожишь,- пояснил он. Беспокоился или… упрекал?

-Глупенький, я дрожу от переживаний,- обманула я.

Он, конечно, не поверил. Тогда я улыбнулась:

-Ты совсем забыл, что значит быть человеком.

А он вдруг вздрогнул, отстранился, как там, в беседке, и произнёс:

-Общаясь с тобой, я вспоминаю.

Он являлся большой загадкой, которую предстояло разгадать.

-Расскажешь о себе?- попросила.

-Конечно.

-Всё-всё?

-Всё-всё.

Я опустила голову на подушку и закрыла глаза. Сейчас он уйдёт и…

-Вероника, ты уже спишь?

-Милый, не называй меня Вероникой,- сквозь сон попросила я.

-А как ты хочешь, чтобы я тебя называл?

-Моим прежним именем.

-Нельзя,- сказал он.- Я же уже объяснял…

- Нельзя так нельзя,- легко согласилась я и уснула.

 

2.

Он гладит мою руку, медленно проводя холодными пальцами от локтя к запястью и обратно, а я, напрягшись вся, жду: сейчас привыкну к леденящему холоду его пальцев и усну. Я заставляю себя привыкнуть –  и не одергиваю руку, а ведь хочется.

Или уже сплю, и это мне только снится? Может, не рука его вовсе касается меня, а холодный ветер?

-Леонард,- спрашиваю.- Ты меня любишь?

-Очень,- шепчет он. Или ветер?

-А почему ты не спрашиваешь: люблю ли я тебя?

Он склоняется и шепчет на ухо:

 -Надеюсь, и ты меня полюбишь.

Мне стыдно и противно. Действительно, зачем его мучаю, зачем притворяюсь, ведь он всё прекрасно видит. Без слов. Он умеет читать чужие мысли. Мои мысли. Скрывать их я совсем не умею. А он умеет. Ведь он давно уже бывший, он опытный, свои мысли умеет прятать. Как не стараюсь, а ничего, совсем ничего не слышу, о чём сейчас думает он.

«Я уже ухожу,- слышу вдруг,- Ухожу. Спи спокойно. До завтра, любимая».

И ощущение холода в руке исчезает.

Вот теперь на самом деле сплю.

 

3.

А утром долго-долго лежала в постели, свободно раскинув руки, не решаясь раскрыть глаза. А вдруг, думала, я вновь превратилась в чудовище и уже никогда не увижу своего человеческого лица? Тогда все желания обратятся в прах, а мечта о великой любви превратится в так и несбывшуюся фантазию: ведь чудовище не способно любить, разве что в сказке…

 

4.

А как же «Аленький цветочек»? Как же Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери»?

Я же говорю – в сказке…

 

5.

Потом я опять вспомнила Леонарда и вдруг поймала себя на мысли, что за всю вчерашнюю ночь ни разу не увидела его лица. Я столько раз глядела на него, целовала, обнималась, но  не увидела: всё это время перед  глазами стоял лишь образ того человека, который завоевал моё сердце несколько дней назад, в парке. До сих пор он представлялся мне красивым, мужественным, сильным… Он был похож на героя, а какое-то время и был им. Но какова его внешность?

Потом я поняла: у него нет внешности. По крайней мере, в том смысле, какой я вкладываю. Много раз я смотрела на него – и не видела. Черты лица менялись, каждый раз в них появлялось что-то новое. То он представлялся широкоскулым, то горбоносым, то тонкогубым, то… В общем, всяким. Разным. Меняющимся. В зависимости от настроения, времени, моего желания. А всё потому, что он не человек, а чудовище; и однажды я видела его:

 

Острое, покрытое шерстью собачье ухо.

Зелёная кожа в мелких морщинах, словно в паутине.

Стеклянный глаз хищника.

 

Это он – Михаил…

Леонард:

 

Стеклянный глаз хищника, налитый кровью.

На месте носа – чёрная впадина.

Вытянутая пасть приоткрыта, клыки оголены.

На клыках  отпечатались следы  крови.

Зелёная морда – в складках: дряблая, изношенная.

Мерзкая.

 

Вот какая его настоящая внешность!

Всё остальное - широкие скулы,  горбатый нос,  тонкие губы, обаятельная улыбка, весёлый взгляд - маски, которые он надевает. Для меня?

Наряду с человеческими масками он пользуется и человеческими характерами, настроениями, страстями: то он благородный герой, то обольстительный сердцеед, то покинутый любовник. Но на самом деле он всегда остаётся порождением Тьмы, исчадием Ада, слугой Дьявола, вампиром...

…Таким добрым, сердечным,  заботливым…

Вдруг возникло непреодолимое желание прильнуть к нему, крепко прижаться и медленно, до малейших подробностей изучить… его внешность: явную, настоящую.

-Леонард,- позвала я, уверенная, что он где-то рядом, что слышит меня. Я ждала  прикосновения  его  ледяных  пальцев. Вчера так и не привыкшая к холоду его рук, сегодня я загодя готовилась к этому прикосновению. И всё же, когда его пальцы коснулись плеча, я не удержалась, вздрогнула. Сегодня его пальцы были ещё холоднее,  они оказались просто чудовищно холодными.

Он увидел, что я вздрогнула, быстро убрал руку. Встревожился:

-Разбудил?

Теперь на нём были глаза цвета голубого неба - завораживающие, манящие, призывающие довериться, созданные для любви.

-Нет, я уже не спала.

-Тогда быстренько вставай, тебя ждёт сюрприз,- пообещал он.

Я выскользнула из-под одеяла и протянула руку к креслу, куда вчера, как мне казалось, бросила старухино платье. Но ничего там не нашла. Удивлённая, перевела взгляд на Леонарда,  и - на то, что он держал перед собою, и не удержалась - вскрикнула от радости.

Платье было белое-белое, чище первого снега, точно такое, какое видела на себе в ту ночь, когда мысленно превращалась в пушинку, чтобы резвиться в мягких ладонях Михаила. Как сокровище взяла я это платье и одела на себя, ощущая при этом, что не наготу прикрываю вовсе, а преображаюсь... В кого?

-Ну, как?- повернулась к Леонарду, когда, наконец, была готова показаться новой, преображённой.

 -Восхитительно,- произнёс Леонард.

-Подай зеркало,- потребовала я.

А он странно посмотрел на меня, как будто сморщился:

-В этом доме нет же зеркал.

Чуть не вырвалось почему, но тут же опомнилась. «Действительно,- подумала.- Откуда здесь зеркала? Ведь в этом доме живёт… вампир… Бывший человек…Леонард».

 А следом ещё мысль мелькнула: но своё-то изображение я отчётливо видела…в зеркале у Евгении Ивановны…

Мысль мелькнула и забылась, хоть и радостная, несвоевременная и совсем ненужная, ведь Леонард смотрел мне прямо в глаза и говорил; и то, что он говорил, мне совсем не нравилось:

-Милая, вчерашним вечером я не успел предупредить тебя…

-О чём?

-Я  живу здесь не один...

Вот новость. А я – о зеркалах…

-Ты женат?

-Нет, нет, что ты,- поспешно ответил он.- Это совсем не то, о чём ты думаешь.

 

6.

Вот и хорошо, что ты знаешь, о чём я думаю!

Отвечай же!

 

7.

Да, в этом доме есть женщина.

Да, я люблю её.

Но и тебя я люблю.

Я люблю вас обеих.

И я люблю вас по-разному

Тебя – как женщину.

Её - как дочь.

Как дочь.

Она совсем ещё девочка.

Ребёнок.

И у неё  есть брат, который тоже живёт тут.

Я и его люблю.

Я хочу, чтобы и ты их

Обоих

Полюбила.

 

8.

Я оттаяла.

-Конечно, это очень мило.

И даже поцеловала его в щёку. А он продолжал бубнить:

-Они очень ко мне привязаны, эти дети. Очень.

-Они тоже вампиры?- осторожно поинтересовалась я.

-В том-то и дело, что нет,- стараясь не встречаться со мной взглядом, сказал Леонард.- Поэтому я и начал этот разговор. Они ничего обо мне не знают. И я не хочу, чтобы они что-то знали, понимаешь? Поэтому, будь с ними...

Он долго подбирал нужное слово.

-Осторожнее? Аккуратнее? Внимательнее?- подсказывала я.

-Нет, нет…

-Предусмотрительнее?

-Сдержаннее,- сказал он.

Я тебя прошу, сказал он, не поддавайся эмоциям, контролируй свои чувства, держи себя в рамках, не подвергай их жизни опасности. Заклинаю тебя!

Хорошо.

 

9.

-Ты сказал, они твои дети? Родные?- спросила я.

-Конечно, нет,- не слишком охотно ответил Леонард.- Ведь я давно уже не человек, чтобы мои родные дети были живы. Конечно, приёмные. Но разве это имеет какое-то значение?

Конечно имеет, подумала я, но вслух не сказала; а в мысли мои он заглянуть не догадался… Или я уже научилась их скрывать?

-Кто их родители?- спросила я, расчёсывая волосы и представляя, что сижу перед зеркалом. Получалось плохо.

-Люди, просто люди. А кто ещё?

-Они живы?

-Нет...

-Дети, конечно, об этом не знают?

-Они знают лишь то, что я им рассказал,- ответил Леонард. Мне не нравилось, что каждое слово я вырывала из него, словно щипцами.

-Если хочешь, чтобы я полюбила их так же, как и ты их,- сказала я,- не скрывай от меня ничего. Ты сам привёл меня сюда, я не просила.

-Да,- подумав, сказал Леонард.- Ты права. Извини.

Я чувствовала, что быстро становлюсь хозяйкой в этом доме, и мне это нравилось.

 

10.

 -Я им сказал, что их мать умерла, а отец, ну… якобы настоящий отец - я.

-Ты?

-Я,- склонил голову Леонард.

Конечно, конечно, подумала я.

Теперь он не казался, а на самом деле был бедным и несчастным… Но мне нисколько его не было жалко.

-Тебе хочется, чтобы и я  относилась к ним, как к своим родным детям,- поняла я.

-Да, насколько это возможно,- он уже не просил, а умолял. Если я соглашусь, он сделает для меня всё, что угодно.

-Я люблю тебя,- сказала я, обняла его и вновь почувствовала холод его тела.

-Я люблю тебя,- повторила я.- И сделаю так, как ты просишь.

-Спасибо,- сказал он и за руку повёл меня к дверям – и через коридор – в гостиную…

 

 

 

Глава восьмая

1.

…которая представляла собою безвкусно обставленную старинной мебелью большую комнату, которая от изобилия громоздких шкафов, ящиков и кресел казалась очень тесной, неуютной. Всюду были развешаны бра, их бледный свет отображался в тусклой полировке и утопал в ней, гас. Поэтому казалось, что в комнате царит вечерний сумрак. И это ощущение тоже уюта не добавляло. За большим чёрным круглым столом, изготовленным из массивного дерева, сидела   миниатюрная   девушка, коротко остриженная – под мальчишку. А чуть поодаль, у книжного шкафа, стоял молодой человек, почти мальчик. Впрочем, с непривычки могло показаться и наоборот: мальчик сидел, а девочка стояла. Отличить их друг от друга было довольно сложно: наряди их одинаково, пожалуй, никто не смог бы с полной уверенностью сказать, кто из них кто. У обоих были большие, широко распахнутые глаза, чуть припухлые щёки и остренькие подбородки. Когда-то давно, ещё в детстве, мама купила мне плюшевого медвежонка - их лица очень напомнили мне его мордашку: такую же нежную и добрую. Это было первое – и обманчивое - впечатление. По крайней мере, ровно наполовину.

 

2.

Я отличила их по взглядам, которыми они наградили меня, когда Леонард распахнул передо мной двери. Девушка изучала меня, юноша оценивал. Она отыскивала во мне недостатки, он – достоинства. Совсем не нужно было проникать в их мысли. То, что они думали обо мне, легко читалось и на их лицах. Им было по семнадцать лет. Они были юны и категоричны в суждениях.

-Ребята,- обратился к ним Леонард.- Я хотел бы познакомить вас с моей женой и, будем надеяться, вашей матерью.  Уверен, когда-нибудь она сможет заменить вам маму.

Глупец, мысленно воскликнула я, сердито шаря глазами по его лицу и пытаясь пробиться к его мыслям; напрасно: он оставался непроницаем, а на лицо нацепил очередную маску. Глупец, ты всё испортил, крикнула я, он не услышал.

-Здравствуйте, очень приятно, меня зовут Серёжа,- сказал молодой человек. Он был мил, слова Леонарда от меня его не оттолкнули.

Но – разумеется - оттолкнули девушку. Впрочем, она тоже представилась, хоть и враждебно, колюче:

-Светлана.

А я опять не успела: опять Леонард опередил меня, представив:

-Вероника Андреевна.

Хорошо ещё, что не мама.

-Вероника,- настояла на своём я и поджала губы.

-Можно, я вас буду называть Верой?- тут же откликнулся Серёжа.

Он предлагал дружбу, я радостно согласилась:

-Конечно,- и улыбнулась.

-Вы будете жить в маминой комнате?- тут же уколола Светлана.

Я обернулась к Леонарду: отвечай, ведь сам заварил эту кашу.

-Да, Светлана,- произнёс он.- Вероника будет жить в маминой комнате.

-В таком случае,- поджала губы Светлана,- я уберу оттуда кое-какие вещи. Вы не возражаете, Вероника Андреевна?

Я не возражала. И злилась, злилась... Не на девушку, конечно. На Леонарда. Куда он привёл меня? В дом, где господствуют отравленные ложью отношения? Всё здесь построено на фальши, лицемерии. Я вдруг поняла:

 

3.

жизнь домов, где ютятся вампиры - такая же гнусность, что и дома живых людей. Я еле сдерживала себя, чтобы не высказать это вслух и дрожала от нетерпения выбежать вон, немедленно, сейчас же! Но… какая-то сила – высшая, могучая, древняя, мудрая, непостижимая - удерживала меня, и я была вынуждена оставаться на прежнем месте, в прежней натянутой позе. Светлана демонстративно молча вышла из комнаты. Следом - и Серёжа, сказав до свидания за себя и за сестру. В другой ситуации я бы подумала: «Неплохой мальчик». Но я не подумала ничего.

 

4.

-К чему эта комедия?- раздражённо спросила я, когда, наконец, мы остались вдвоём.

А он, словно бы ничего и не произошло, подошёл, попытался обнять, обдал ледяным холодом:

-Обиделась?

И разозлил ещё сильнее. Я толкнула его в грудь, крикнула:

-Они уже достаточно взрослые, чтобы вести себя с ними не так, как это делаешь ты!

-А как?- спросил он.

-В первую очередь, не нужно диктовать им свои условия. Нужно было объяснить, попросить совета, дать время самим решить, кем я для них буду!

Он нисколько не обиделся, а крепко взял меня за руку, чтоб я не вырвала, и поцеловал.

-Спасибо,- сказал.- Вот ты уже и выполняешь мою просьбу.

-О чём ты?- не поняла я.

-Ну как же,- улыбнулся он.- В нашем споре ты заняла их сторону, то есть защищаешь их…как мать.

Глупец, подумала я и вслух повторила:

-Глупец.

-Леонард,- сказала я.- Когда я оказалась на перепутье и позвала тебя, я думала, что зову того человека, который спас меня от хулигана и которого я полюбила. Но то, как ты поступил со мной сегодня… Это унижает!

-Кого?- спросил он.

-Меня. И тебя.

Он сделал протестующий жест, но я продолжила:

-Не знаю, какую цель ты преследуешь, разыгрывая эту комедию, но это мне совсем не нравится. И ты, ты тоже перестаёшь нравиться.

 

5.

-Я-то считала, что ты очень сильный, что ты настоящий мужчина, а оказалось…

Хоть и сидел он рядом, с опущенной головой, даже не сопротивляющийся моему натиску, но на самом деле находился где-то далеко, совсем в другом мире, за глухою стеной.

И то, что он говорил мне, тоже доносилось из далёкого далека, но я слышала, хоть и с трудом. А говорил он мне вот что:

-Я не человек, а вампир, и ты это знаешь. Я им стал очень давно, сотни лет назад. Я уже и не помню, что значит быть человеком. Но ты-то была недавно. И ты ещё не могла этого забыть. Вот я и подумал: тебе будет приятно, если отношения между нами сохраняться как между людьми: человеческими.

-Нет, мне это неприятно,- сказала я.

-Извини. Я лишь попробовал.

-Не делай больше так, слышишь? Никогда.

-Жаль,- сказал он.

И вздохнул:

-В последнее время мне так этого не хватает.

И утопил лицо в ладонях.

Нет, он совсем не был похож на того, каким я его представляла. Он оказался тряпкой; маску мужчины он только  надевает, чтобы соблазнять доверчивых девушек и высасывать из них кровь. Вся его сила, мужественность - фикция, мишура. Игра.

И на это ничтожество я променяла своего Михаила?

 

6.

-Честнее будет, если мы останемся теми, кем являемся на самом деле. Ты, именно ты, сделал из меня вампира! А теперь талдычишь о каких-то человеческих отношениях,- презрительно бросила я.

Он прятал взгляд. Согнувшись над столом, он теребил бахрому скатерти, дрожащими пальцами выдёргивал из материи нитки и бросал их на пол.

-Да, я ошибся,- наконец сказал он.- Извини.

Как могла я жалеть это существо, которое униженно вымаливало прощения? Меня раздражала в нём неестественная для бывшего человека мягкость, человечность.

-Чем ближе узнаю тебя,- сказала я,- тем ты больше становишься похожим на человека.

Я хотела пристыдить его, а он вдруг вздрогнул, недоверчиво посмотрел на меня, улыбнулся:

-Ты так считаешь?

-Я это вижу. Ещё вчера ты был другим.

Он встал. Уходит? Наконец-то!

-Да, ещё вчера я был другим,- согласился он, но никуда не вышел.

Так мы и провели остаток дня в одной комнате.

 

7.

Не разговаривали. Дулись.

Я презирала его. Обвиняла – молчанием.

Он отмалчивался. Извинялся? Но не подходил же…

Сторонилась и я. Приводила в порядок комнату, в которой предстояло теперь жить, разбирала платья, подаренные Леонардом, и досадливо посматривала на него, лежащего на диване в тёмном углу комнаты. Мне было плохо. Руки и ноги вновь наливалась свинцом, голова заполнялась шумом, мешающим сосредоточиться. Объясняла это расшатанными нервами и плохим настроением. Ведь Леонард очень, очень огорчил меня, а я так ему верила. Может быть, только ради него я вчерашним вечером и спряталась от света, хотя сперва готова была умереть, но остаться в том мире. И лишь желая встречи с Леонардом, совершила этот опрометчивый шаг: спряталась в тёмную беседку, навеки порвав с миром, которому до сих пор принадлежала. Ведь я осознанно приобщила себя к бывшим людям, приняв их законы на веру, раз и навсегда, без долгих сомнений и колебаний...

-Ты и не могла поступить иначе,- ворвался он в мои мысли. Оказывается, всё то время, что я ждала от него поступков (подойдёт, заговорит, извинится, обнимет, и опять извинится), он и в ус не дул и копался в моей голове…

-С чего ты взял?- с презрением спросила я.

Он ответил голосом тихим, неэмоциональным - шёпотом. Но я услышала:

-Иначе бы ты умерла.

-Ну и пусть!

-О,- вздохнул он.- Так ты говоришь, потому что ещё не знаешь, как умирают вампиры.

Мысли в больной голове смешались, переплелись, превратились в густую слизь и влились в реку обиды и растерянности:

-Вампиры бессмертны.

-Ошибаешься. Как же ты ошибаешься, Вероника.

 

8.

И Леонард поведал:

И вампиру ведома смерть. Не от серебряной пули, осинового кола, креста или освящённой воды,- такая смерть тоже случается, но это  смерть насильственная: так нас убивают. Я же говорю о естественной смерти. Она медленна, и, к счастью, неотвратима. Вампир предчувствует её и заблаговременно к ней готовится. Сначала он должен найти себе замену среди живых людей, выпив из жертвы кровь. Это очень трудная задача, потому что человек должен быть особенный и кровь у него должна быть не такая, как у других людей. Поэтому вурдалак мечется, ибо он должен умереть – того требует его сознание - но обречён жить. И жизнью такое существование не назовёшь. Его постоянно гнетёт страх, жажда голода,  не останавливаясь, он сосёт кровь, но не может насытиться. Он пухнет от избытка крови, но не может остановиться. Единственное избавление - найти человека с особенной кровью. Но вот, спустя долгие годы, этот человек найден. Вурдалак бросается на него, вонзает в его горло клыки  и последний раз в жизни выпивает кровь, всю, без остатка. А потом склоняется над бездыханным телом и вдыхает в него своё естество. Это всё? Теперь – покой, избавление, смерть? Нет. Нужно ещё подготовить нового вурдалака, ввести его в мир теней, в страну бывших людей. И только тогда, когда сам Дьявол одобрит его выбор, вампир наконец-то обретает долгожданный покой - умирает.

 

9

И ещё Леонард поведал:

Приход смерти  отмечен верным знаком – вампир начинает тосковать по своему человеческому прошлому и медленно дегенерирует, превращаясь в человека со всеми его слабостями и недостатками. С каждым днём, месяцем, годом он всё глубже и глубже скатывается в бездонную яму, наполненную человеческими чувствами и ощущениями. Запутывается в человеческих страстях, уже не в состоянии отличить, какое чувство родное, вампирское, а какое когда-то забытое, а теперь вновь приобретённое - человеческое. В этом слабость умирающего вампира. Он становится сентиментальным, глупым, несчастным. Уязвимым. И жаждущим кончины: ведь на смертном ложе на какое-то короткое мгновение он снова станет человеком – таким, каким он и пришёл когда-то в этот мир.

 

10.

Я слушала, и плакала, и ругала себя, и любила Леонарда, тут же простив ему всё. Сквозь слёзы смотрела на него, лежащего на диване, а видела, как он стоит передо мной, и слышала, как произносит:

«Жалею, что я не похож на человека».

Неужели...

Неужели?

Я именно та жертва с особенной кровью, которая превращает вампира в человека и в отместку убивает его. Я преемница духа Леонарда, который… который умрёт?

Страшно.

-Да, умру,- подтверждает Леонард и облегчённо вздыхает.- Но перед тем как умереть, позволь проводить тебя в удивительный мир теней, на пороге которого ты уже стоишь. Я введу тебя туда, и ты будешь жить законами, предписанными самим Дьяволом. Разве это не прекрасно?

-Прекрасно,- ответила я, безуспешно вытирая слёзы.- Прекрасно. И когда же мы совершим наше путешествие?

-Сейчас,- сказал Леонард.

И я повторила за ним – обречённо, отчаянно:

-Сейчас.

Он встал с дивана, протянул руку. Я доверчиво вложила свою ладошку в его большую ладонь.

 

11.

Он рос, увеличивался, рубашка на нём трещала по швам, из разрывов показывались длинные чёрные волосы, лицо вытягивалось, зеленело и плесневело, нос впадал во внутрь, очерняя две овальные впадины, рот разрывался от уха до уха, из-под верхней губы вылезали два жёлтых клыка. Но я нисколько его не боялась, потому что чувствовала, что и со мной происходит такая же трансформация. И я в восторге вскинула руки – мои поросшие чёрными густыми волосами сильные руки, запрокинула голову, растрепала на голове жёсткие короткие волосы и пронзительно – на весь мир - захохотала. Леонард подхватил меня на руки, и мы выскользнули в ночь.

 

 

 

Глава девятая

1.

Небо над головой было прозрачным, бесконечным, звёздным и таинственным. Ночь не скрадывала безбрежности пространства, напротив, придавала ему особенную выразительность, подчёркивала глубину тайны, хранимую ею. Мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я  постигну эту тайну, в которой было много и тоскливого, и непонятного, и необъяснимого. Но смогу ли выразить её словами или хотя бы мыслями? Чувствительными отростками души, которые теперь не только существовали в моей фантазии, но и в реальности в виде многочисленных микроскопических пупырышков, образовавшихся вдруг на моём теле, я впитывала в себя тайну мрака, восхищаясь невероятной силой и мощью, которые он источал. Ночной воздух проникал в меня и разливался по венам, как хорошее дорогое вино, пьяня, колдовским ароматом кружа голову. И мне было хорошо, и я была счастлива, и дышала полной грудью, наслаждаясь свежестью ночного воздуха. Ласковый ветерок ласкал голые  руки, игрался жёсткими волосками на теле, гладил щетину на щеках. Я не сомневалась, что именно сейчас моё тело - самое совершенное, идеальное, лишённое недостатков, чего не могла сказать уже о том, которое раньше имела и каким наивно гордилась. Мне хотелось, чтобы Леонард увидел, какой я стала красивой, идеальной, совершенной и неповторимой, и сбросила с себя платье, оставшись обнажённой - свободной. Леонард оценил! Он клацнул клыками, скользнул костяшками когтей по моему шершавому подбородку и восторженно воскликнул:

-Ты прекрасна!

И я, счастливая, закружилась, повизгивая от восторга, освобождённая духом и великолепная телом.

А Леонард вознёс меня над головой и понёсся вперёд по ночным улицам, держа меня  правой рукою, а левой срывая и с себя тесную одежду, счастливо поблёскивая кровавыми угольками глаз, со свистом вдыхая впадиною носа и разрывая вязкую пустоту щелчками острых клыков. Он врезался в ночь как ураган, как метеорит, он захлёбывался воздухом, наслаждаясь гармонией тела, чистотой ночи и приливом  сумасшедшего восторга.

И я, откинув голову чуть назад, широко раскинув руки, сидела на его ладони и улыбалась звёздному небу – наслаждалась, довольствовалась.

 

2.

Так мы и неслись по улицам ночного города, одухотворённые приливом свежих ощущений. Мне хотелось так мчаться всю жизнь, никогда и нигде не останавливаясь, не переводя дыхания. Только сейчас я стала постигать прелесть ночного существования, нечеловеческую силу своего тела и головокружительное чувство власти над людьми, которые задрожали бы от ужаса только от одного моего вида. Жаль, что они не видели меня. Мы неслись так быстро, что их ленивые органы чувств почти не реагировали на наше присутствие; а ведь мы где только не побывали той ночью. И в парках, и на центральных улицах, и на площадях, и возле стадионов и кинотеатров. Всюду были люди, несмотря на позднюю ночь. Они ходили, разговаривали, веселились. А мы проносились мимо и сбивали кого-то с ног, кого-то ухватывали за волосы и волокли за собой, кого-то сталкивали с мостов, кому-то помогали попасть под проезжающий мимо автомобиль, кому-то сжимали до смерти сердце. Одного бродягу мы толкнули на землю и долго топтали ногами, воя от восторга, как свирепые псы воют над своей жертвой. Удобно устроившись на ладони Леонарда, я протягивала руки книзу, кончиками когтей цепляла людей за ноздри, щёки, глаза - и сцарапывала всё, что могла; то, что оставалось на ногтях - слизывала. Цеплялась за шеи молодых парней, обнимающих девушек в темноте подъездов, проволакивала их метров пять и отпускала, хохоча от удовольствия. Но, к сожалению, они этого совсем не замечали и думали, что это их обдаёт внезапный порыв ледяного ветра, а те, кто умирал – что умирают по собственному желанию или естественной смертью.

 

3.

Я видела многих людей, но не видела их лиц и их душ; все они стали для меня едой, пищей.  Хоть вчера ещё я утолила жажду, но, видя столько пищи кругом, опять захотелось крови. Руки тряслись от желания разорвать кому-нибудь горло, припасть губами к ране и пить, пить, но так я никого и не убила, удовлетворяясь малым – капельками крови на когтях. Я помнила о предупреждении Духовной Матери быть терпимой, не поддаваться внезапным порывам чувств – и старалась быть такою, и не поддавалась. А ещё я предчувствовала, что главное впереди, и оно вознаградит за воздержание, подарит столько удовольствия, сколько не испытывала никогда. И тело моё импульсивно вздрагивало, и щетина поднималась на лице, и глаза сверкали кровавыми огоньками, и сердце замирало, и длинный змеиный язык обматывался вокруг клыков.

А потом я почувствовала, что медленно опускаюсь, что ладонь, на которой сидела, покрылась густой гладкой шерстью и увеличилась. И теперь это уже была не ладонь, а спина  большой собаки, на которой я сидела, крепко вцепившись руками в холку.

Собака, в которую трансформировался Леонард, бежала ещё быстрее – фасады домов так и мелькали, размытые ночью и скоростью. С большим трудом я различала силуэты домов, памятников, чёрные провалы скверов, но меня не покидало ощущение, что всё вокруг мне знакомо, что здесь я  когда-то уже бывала - в той, прошлой жизни. Вот старая, обшарпанная пятиэтажка, глухой подъезд, давно не крашенная скамейка, перевёрнутая кверху дном урна. Я не хотела, а сердце помимо воли тоскливо застучало. Оно-то сразу признало

 

4.

 мой дом: не тот, в котором жила с мужем, а другой, где прошло моё детство, где умерла моя мама...

 Я дёрнула Леонарда за холку, но он и без этого уже сбавил скорость и, пригнув голову, медленно шёл вдоль тротуара. А я смотрела на двери – единственные двери подъезда и вспоминала…

Красочный калейдоскоп, составленный из кусочков воистину счастливой жизни, минувшей, но никогда не забываемой, вдруг замелькал в голове…

 

5.

Нет, не стану я рассказывать, о чём тогда вспоминала.  Ведь слушать ты будешь только из вежливости, причём вполуха, а вспоминать будешь исключительно своё – яркое, светлое, выразительное. Ведь и в твоей душе таится калейдоскоп из твоего детства; он дорог только тебе, а мой – только мне.

А расскажу-ка я вот что: погрузившись в океан воспоминаний, я даже не сразу и заметила, как

 

6.

из подъезда вышла женщина, держа за руку шестилетнюю девочку. А девочка держала большую куклу, очень похожую на неё саму: такая она была пухленькая, нарядненькая и тоже, кстати, с косичками.

Они шли в нашу сторону.

Во дворе никого больше не было: только они – женщина с девочкой, и мы – два вампира.

Они находились посреди двора, мы жались к кромке бордюра.

Они нас не видели, мы же видели их прекрасно.

По асфальту цокали каблучки, наполняя звуками тишину ночи.

А потом…

 

7.

зарычала собака.

Это Леонард предупреждал меня: готовься, уже скоро.

Женщина услышала и остановилась, испуганно вглядываясь в темноту и крепко сжимая дочкину руку. Хоть и больно было, девочка руку не высвобождала, наоборот, прижималась к матери: тёмной ночью детям страшнее.

Леонард алчно щёлкнул клыками. И я поняла, что наступило моё время. Я соскользнула со спины собаки и пошла навстречу людям.

Женщина видела, как приближается красивая девушка в летнем воздушном платье. Слабый ветерок нежно трепыхал подол её лёгкого не по сезону наряда, шевелил распущенные волосы. Она казалась такой изящной, невинной, что темнота словно бы расступилась вокруг, обрамляя её фигуру лунным сиянием. Вот так я шла им навстречу, околдовывая их и сама околдовываясь странным чувством, что то, что совершу сейчас, запомнится на всю жизнь, и не просто, а выжжется в моей совести незаживающим тавром. Но тогда я почему-то этого не боялась.

Я чувствовала, что если не сделаю сейчас то, что от меня требуется – а от меня это, конечно, требовалось - то…буду сожалеть всю оставшуюся жизнь. И моя мечта о великой любви уже никогда не исполнится. А я не могла этого допустить. Ведь я уже прошла через такие испытания, перешагнула через такие барьеры, что убийство женщины с ребёнком – тьфу, а не испытание, тьфу, а не барьер… А с другой стороны, я понимала, что нынешняя встреча с  отдалённо знакомой женщиной и маленькой девочкой – как раз и есть то испытание, та проверка, которую мне необходимо пройти, чтобы заслужить исполнения моей мечты. Великая любовь – достойная ли награда за убийство женщины и ребёнка? Мне тогда казалось, что вполне. Поэтому я без колебаний приближалась к людям, стараясь улыбаться им как можно милее, чтобы, не вспугнуть их, не посеять в их душах сомнения.

Я смотрела женщине прямо в глаза и ощущала прилив голода. И ничего больше. Я жаждала крови, слюни наполняли рот.

Всё произошло мгновенно. Никакой борьбы, даже сопротивления. Я приблизилась, сбросила маску и укусила. Придерживала её обмякшее тело, делала первые глотки и краем уха слушала, как визжит девочка. Визг нарушал гармонию. Я нетерпеливо отмахнулась от него, задев за что-то рукой – и визг оборвался.

Кровь я пила в полнейшей тишине.

 

8.

Когда крови в теле почти не осталось, а мой желудок уже наполнился до отрыжки, я отняла губы от живительного источника и увидела, что Леонард снова превратился в самого себя. Он стоял чуть поодаль и держал в руках девчонку.  Та была ещё жива, хоть и без сознания. Я мысленно спросила Леонарда, почему он не разделается с ней, но ответа не получила.

Я опустила тело женщины под ноги, перешагнула через него и присела на бордюр. Я была сыта, сильна, но почему-то опять несчастлива. Было такое чувство, будто я что-то безвозвратно потеряла.

А я-то думала – последнее испытание. А я-то надеялась – награда близка.

Девчонку убивать я уже не хотела.

Но для чего-то ведь Леонард сохранил ей жизнь?

Чтобы опять убила я?

 

9.

-Что ж, совсем неплохо,- раздался вдруг незнакомый голос. Я подняла голову. Рядом с Леонардом стояли двое – мужчина и женщина. Несмотря на ночь, я хорошо их разглядела. Мужчина был высок, строен, тёмен лицом и прекрасен. Его чёрные, блестящие под лунным светом волосы были зачёсаны назад, открывая высокий, без единой морщинки лоб. Тёмно-карие глаза светились иронией и мудростью. Прямой идеальный нос, правильный подбородок, узкие скулы, почти без мочек уши – всё в этом лице было гармоничным и идеальным.

И женщина была под стать ему. Почти такая же высокая, она выглядела шикарно: идеальная фигура в сногсшибательном вечернем платье, копна вороньего цвета волнистых волос ниспадали на оголённые плечи и спину… Вот только лицо её я вдруг не смогла разглядеть: вроде бы ничем не прикрытое, оно постоянно находилось в тени, и как я не присматривалась, ничего не увидела.

Не нужно было ничего спрашивать, и без слов было понятно: явился тот, ради которого и было совершено это. И Леонард своим видом показывал, что моя догадка верна: его спина была почтительно согнута, клыки спрятаны под верхней губой, руки безвольно опущены; девчонка  лежала на земле, под его ногами.

-Поздравляю,- сказал Хозяин Леонарду.- Ты нашёл себе неплохую замену...

И тут же - мне:

-Видела её лицо?

-Чьё?- смутилась я.

-Женщины, чью кровь пила.

-Н...нет,- сказала я и вдруг испугалась.  Растерянно посмотрела на Леонарда. Но лицо его оставалось беспристрастным.

-Так посмотри,- приказал незнакомец.

Я склонилась над трупом женщины, смахнула с её лица длинные локоны волос...

 

10.

Вот и встретились мы с тобой, мама.

Ты умерла семь лет назад, совсем ещё молодой - такой я тебя и помню. Помню, как мы гуляли с тобою в парке, как ты покупала мне эскимо, как катались на «Чёртовом колесе» - и вместе боялись. Ещё помню, как ты забирала меня из садика, порой и самой последней, и я за это дулась на тебя, и даже ревела, и обижалась, и капризничала, но всегда-всегда-всегда-всегда любила тебя, мама, моя дорогая мамочка. Я любила тебя и тогда, когда ты поссорилась с отцом – я отлично помню, как вы ругались – а потом ты поспешно собрала меня и увезла куда-то в чужое место, которое впоследствии стало моим родным домом. Отца я тоже любила, и долго скучала по нему, но он не появлялся, и я забыла о нём, потому что тебя я любила сильнее. Я любила, когда мы оставались вдвоём, когда вместе смотрели телевизор, когда ты провожала меня в школу, когда навещали твоих подруг. Ещё я любила ходить с тобой в кино и по магазинам, но больше всего – когда ты рассказывала мне о бабушке, которую я совершенно не помню, потому что она умерла молодой ещё до моего рождения. Бабушка болела раком, от этого и умерла, от рака умерла и ты, мамочка.

И вот теперь я вижу опять тебя, мама. Не молодой, как в памяти моей и на старых чёрно-белых фотографиях, а старенькой и сморщенной, словно лимонная корка – вот во что превратила тебя болезнь. Такой ты и умерла, с такою тобой я и встретилась сегодня. Вот почему я тебя не узнала. Вот почему я тебя не узнала сразу.

Сегодня мы с тобою снова встретились, но за эти годы ты нисколько не изменилась, не похорошела, не вернулась в тот образ, который дорог мне. Ты осталась такой, какой лежала в гробу – старой, отмучившейся, мёртвой.

Но на этот раз не болезнь убила тебя.

На этот раз тебя убила я.

 

11.

-Узнала?- проявил интерес Хозяин.

Я с трудом оторвала взгляд от мёртвого лица матери, которое совсем не походило на то, которое помнила, и ответила, стараясь побороть дрожь в голосе:

-Да.

-Прекрасно,- сказал Хозяин.

Он улыбнулся, но не мне – Леонарду.

-Поздравляю.

Тот благодарно опустил голову.

Его он поздравлял, а мне задавал вопросы. Вот и ещё один:

-Твоё имя?

-Вероника,- ответила я, едва не назвав своё прежнее имя.

-Великолепно, Леонард, я принимаю её!

И опять - мне:

 -А теперь выполни свой долг до конца. Убей её,- и указал на девчонку, лежащую у ног Леонарда. Вампир тотчас наклонился, подхватил девочку как кутёнка за шкирку и протянул мне, ободряюще улыбнувшись.

-Сделай это, Вероника,- прошептал. Он не мог мне приказывать, но просил.  Могла ли я ему отказать?

Я грубо схватила девчонку - она до сих пор была без сознания - и острой собачьей мордой впилась в её горло. Впервые пила я кровь и не испытывала наслаждения. Ведь я пила кровь у самой себя: узнав в женщине маму, в девочке я тут же узнала и себя. Кем как не мною могла быть эта девочка с большой нарядной куклой с косичками, которую я так часто видела на старых фотографиях? Только мною – в далёком прошлом, которое по воле Хозяина вернулось – для меня, исключительно для меня.

 

-Умница,- похвалил меня Хозяин.- Ты всё поняла правильно.

Спустя бесконечное время, наполненное тишиной и чавканьем, он приказал опять:

-Оставь и подойди ко мне.

Я повиновалась.

Он поднял руку и рывком вырвал клок волос из щетины на моём подбородке. Я опустилась на колени. Поднеся волосы к губам, Хозяин легонько дунул - и они вспыхнули ярким светом, миллионы искр посыпалась в разные стороны. Я зажмурилась. В этот миг я боялась и любила его безумно.

-Я принимаю тебя в Мир теней, Вероника!- произнёс он, помогая мне подняться.- С этой минуты ты начнёшь отсчитывать часы, годы и века новой жизни, которую даровал тебе я. Помни об этом, Вероника!

Он ждал ответа, а я не могла найти нужных слов – ведь я любила и боялась его, и мой взгляд уже много раз сказал ему об этом. На помощь пришёл Леонард:

-Поклянись,- прошептал он.

-Клянусь!- произнесла я.

Хозяин удовлетворённо кивнул и щёлкнул пальцами. Щелчок прогремел громче канонады и плавно перетёк в цокот конских копыт – и правда: вскоре перед ними остановились два катафалка. Могучие чёрные кони гарцевали на месте, выбивая ударами копыт искры из асфальта. Кучера-вампиры проворно соскочили с козел, распахнули задние дверца одного из катафалков и вытянули оттуда два гроба, обитые чёрным сукном. Затем так же молча подняли тела женщины и девочки – моей матери и моё - и уложили их в гробы, но крышками накрывать не спешили; выполнив свою работу, они застыли чуть поодаль, куда не попадал лунный свет.

Сопровождаемый своею спутницей, Хозяин подошёл к гробам, бросил взгляд на покойников. Не поворачивая головы, приказал - мне:

-Закрой им глаза.

Я подошла.

Подошла.

Тонкие губы Хозяина ломались в кривой усмешке. Но глаза не смеялись. Он был серьёзен и источал ледяной холод. Моя любовь его не пробирала. Его любили слишком многие, нечета мне. Я ему не пара. Такая… уродливая, волосатая, собаковидная…

-Ну!- нетерпеливо подтолкнул он.

Я вслепую нащупала холодное лицо матери и мягко провела по нему ладонью. Ещё раз взглянуть на неё не решалась - страшно. Семь лет назад я так же скользила пальцами по её лицу, рыдая от горя и глядя в это изменившееся, окаменевшее, постаревшее и обретшее покой лицо ... мёртвое… И вот опять, уже во второй раз?

Я убрала руку и с вызовом взглянула на Хозяина.

-Достаточно!- холодно произнёс он. Мне показалось, я перестала для него существовать.

Он кивнул кучерам: приступайте!

Вампиры привычно накрыли гробы крышками, погрузили их в один катафалк, бесшумно защёлкнули дверца и запрыгнули на козлы.

Зазвенели окна спящего дома, когда в них ударилось эхо лошадиного ржания, кучерского улюлюкания и свиста взметнувшегося кнута. Кони поднялись на дыбы, забили копытами и галопом умчались прочь, унеся с собой тело моей матери. И моё.

А второй катафалк даже не шелохнулся.

Я подумала, что на нём уедет Хозяин со своей спутницей, которая за всё время так и не проронила ни слова и лица которой я так и не рассмотрела. Но они сделали пару шагов в другую сторону и растворились во тьме, а катафалк так и не тронулся с места.

Но на него я бросила лишь короткий взгляд, продолжая всматриваться туда, где только что находились Хозяин со спутницей.

Казалось, воздух ещё сохранил очертания их тел; настолько внезапным было исчезновение, что я даже на какую-то долю секунды засомневалась: может, всё это  только мне снится, и не было ни Хозяина, ни матери и меня самой в детстве, ни катафалков, управляемых услужливыми вампирами? Просто привиделось?

Конечно, нет.

Один катафалк умчался, а второй-то остался: вот он рядом стоит, и кучер-вампир дремлет на его козлах. И Леонард там же, у катафалка, у крышки гроба,  проглядывающего из темноты салона.

Конечно, есть…

 

 

 

Глава десятая

1.

Догадывалась, а всё равно спросила:

-Кто это был?

-Дьявол.

-А кто его спутница?

-Его жена.

-Духовная Мать?- вырвалось вслух.

-Что?

Я лишь досадливо поморщилась. Объяснять ничего не хотелось. Всё было и просто, и сложно. Ведь если бы не она, неизвестно как сложилась бы моя жизнь. В самые трудные моменты она появлялась и убеждала покориться судьбе, поверить ей на слово, не нарушать естественный ход событий.

Но с другой стороны, сегодняшней ночью, когда моя жизнь достигла критической точки, когда наступил час испытания, когда я могла совершить ошибку и превратить в прах надежды на будущее, Духовная мать вдруг отступилась, спряталась, сделала вид, что не узнаёт. Это несправедливо, я не заслужила такого отношения, ведь я всегда была послушной исполнительницей её воли. Уж если не хотела, чтобы Леонард догадался о том, что мне покровительствует сама Жена Дьявола, то предупредила бы или знак какой подала. Не дурная, я бы догадалась и сделала вид, что не узнала наставницу (хотя не понимаю, к чему такая таинственность). Но скрываться, прятаться... Неужели у неё нет сердца, ведь она прекрасно знала, как трудно мне, что я нуждаюсь в поддержке, помощи. Нет, ничего. Ни жеста. Ни слова. Ни взгляда. Прятала лицо и беспристрастно наблюдала, как я мучаюсь и страдаю. Вот и получается, что ни Дьявол, ни я сама, а именно она, Духовная Мать, сделала из меня матереубийцу  и самоубийцу…

Как же мне не винить её за это?

2.

-Как её зовут?- спросила я Леонарда.

-У неё нет имени.

-Как зовете её вы?

-Жена Дьявола.

-Но ведь как-то её звали, когда она ещё не была Женой Дьявола?

-Конечно,- сказал Леонард.- Все мы когда-то имели другие имена.

-Какое имя имела она? Не знаешь?- спросила я.

-Ну почему же?- пожал плечами Леонард.- Это вовсе не секрет.

-Так скажи мне.

-Ева. Таким именем звали её прежде.

 

3.

Удивительно!

-Та самая? Первая женщина на Земле?

-Да,- подтвердил Леонард.- Та самая.

-Но у неё был муж  Адам.

-Ну так что ж? Адам умер, а она нет. Потому что вышла замуж за Дьявола.

-Но почему Дьявол выбрал именно её?

-Потому что она - Первая женщина на Земле.

-А Бог?

-Что - Бог?- не понял Леонард.

-Бог тоже женат?- спросила я

-Не знаю,- удивился Леонард.- А какое это имеет значение?

-Нет, Бог не женат,- решила я.- Но обязательно женится. И Его женой буду я!

Леонард лишь рассмеялся.

Но меня заклинило:

-Я серьёзно!

-О, женщины, женщины! Существует ли предел вашему самолюбию? Ты не можешь быть женой не то что Бога, но даже и человека.

-Это почему?

-Потому что на  брачном ложе ты выпьешь его кровь,- полушутя ответил он.

-А если я не захочу пить кровь?- бросила я вызов.

-Ты – вурдалак,- произнёс Леонард.- Поэтому ты не можешь не захотеть. После первого же поцелуя ты вонзишь клыки в шею своего избранника.

-Тогда я выйду замуж за вурдалака,- упрямилась я.- За тебя, например. Ты же сам этого хотел.

Леонард покачал головой, медленно произнёс:

-Теперь уже поздно.

-Но почему? Почему?

-Сейчас я умру!

И эта фраза заставила меня прекратить истерику и вернуться из фантазии в реальность.

 

4.

Конечно, я знала, что  рано или поздно это произойдёт, но чтобы сегодня, сейчас...

-Леонард,  ты  нарочно пугаешь меня, да?- прильнула я к нему. Он поднял большую камнеподобную голову. Потёрся щекой о мою. Намочил щетину слезами.

-Нет,- сказал он.- Моё время уже пришло.

-Но откуда, откуда ты знаешь, что умрёшь именно сегодня? Ты не можешь этого знать. Этого никто не знает. Ни один человек не может точно предсказать час своей смерти. Ты обманываешь меня, Леонард!

-Я не человек, а вампир.

-Нет, ты уже человек!- воскликнула я.- У тебя даже лицо изменилось. Смотри, я ещё покрыта шерстью, а ты совсем изменился: ты уже такой, как днём. У тебя гладкая кожа и обычное человеческое лицо!

Сказав это, хотела его успокоить, а на самом деле напугала. Он вздрогнул, провёл ладонью по своему лицу, и, убедившись, что я не обманываю, воскликнул:

-Вот видишь! Видишь! Мне осталось жить всего-то несколько минут.

-Нет!- закричала я.- Я не хочу!

Мне было отчаянно плохо и одиноко.

Ему бы утешить меня, сказать, что шутит, что не умрёт, по крайней мере – сегодня, а он молчал, шарил по темноте глазами, искал кого-то, не меня. Наконец он сказал:

-Подай зеркало!                   

-Откуда у меня?- взмолилась я. Но отчаяние в его голосе рвало душу:

-Подай… пожалуйста.

Я тоже стала шарить глазами по сторонам, по чёрным стенам и днищу катафалка, но ничего не видела, кроме темноты и ещё более тёмного очертания гроба и прислонённой к нему крышки. Но тут на мгновение луна выглянула из-за тучи, и что-то сверкнуло совсем рядом, едва ли не под рукою. Я потянулась, ухватила осколок зеркала за скользкую поверхность и протянула Леонарду:

-Вот, нашла.

Он выхватил из моих рук зеркальце, едва не порезав острым краем мой палец, и прильнул к нему. Долго вглядывался, потом молча обмяк и опустился на колени.

-Вот и всё,-  упокоено произнёс он.

-Что ты там увидел?- шёпотом спросила я.

-Своё лицо,- ответил Леонард.

-Своё лицо?- переспросила я.

-Вампиры в зеркале не отражаются, ты же знаешь.

-Но... я видела своё отображение!- прошептала я.

-Не может этого быть.

-Но я действительно видела!

-Когда?- он мне не верил.

-Позавчера утром. В квартире Евгении Ивановны.

-Этого не может быть,- опять повторил он.- Позавчера утром ты уже не была человеком.

Но я настаивала на своём: видела, видела!

Он протянул мне зеркало.

-Ну, посмотрись!

И я испугалась. Вдруг расхотелось не то, что смотреться - прикасаться к нему. Ещё минуту назад посмотрись я в это зеркало и увидь своё отображение - я бы только обрадовалась: ведь  отображение – это подтверждение, что я не вампир, по крайней мере, ещё, а коли так, у меня остаётся шанс никогда им не стать... А теперь вдруг совсем расхотелось себя видеть – вдруг увижу - и умру, как Леонард…

А в висках стучало: видела, видела!

Дрожащими руками поднесла зеркало к глазам и заставила себя посмотреть.

-Ну?- спросил Леонард.

А я испуганно шарила глазами по блюдцу зеркала и ничего там не видела. Чернота.

С облегчением опустила руку, прикрыла глаза и выдохнула:

-Нет...

-Вот видишь,- сказал Леонард,- Тебе просто показалось... Вампир не может видеть себя в зеркале.

-А если увидит?- спросила я.

-Значит, скоро умрёт.

Я глядела впереди себя и видела лицо Леонарда. Оно сильно изменилось. Волосы поседели, лоб и щёки покрылись глубокими морщинами. И только глаза по-прежнему ярко сияли.

 

5.

-Помнишь, ты говорил, что вампиру трудно умереть. И смерть вы… мы принимаем как избавление... Ты счастлив?

-Нет.

-Почему?

-Я полюбил тебя.

-Но мы с тобой не можем жить вместе.

-Нет, уже не можем.

-И всё-таки любишь?

-Да, люблю.

-Ты знал, что я обманывала тебя, признаваясь в любви?

-Ты не обманывала. Ты просто ошибалась.

Я согласилась.

-Да, ошибалась. Но теперь...

-Теперь ты опять думаешь, что любишь меня?- грустно улыбнулся он.

-Мне было предсказано, что полюблю человека,- уклончиво ответила я.

-Кто тебе это предсказал?

-Жена Дьявола,- ответила я. Леонард подумал, что во мне опять заговорило женское тщеславие, но перед смертью не хотел лукавить и сказал то, что думал:

-Вы и словом не обмолвились. Ведь я всё время находился рядом.

-Не сейчас, раньше... Ведь она моя Духовная Мать.

-Но сегодня ты не узнала её,- всё ещё не верил он.

-Не узнала,- огорчилась я.- Ведь когда мы встречались, она представлялась мне совсем другой. Она…она была прекрасна!!!

Я зажмурилась, пытаясь представить её такой, какой она приходила ко мне. И хотела сравнить с тою, какой увидела сегодня. Но почему-то не представлялось и не сравнивалось. Что-то мешало. Может, скорбь по Леонарду, которому скоро предстояло умереть? Я гнала эту мысль, не хотела об этом думать.

-Тебе часто приходилось видеть Жену Дьявола?- спросила я.

-Тысячи раз.

-Опиши её.

-Она красива. У неё длинные русые волосы, узкий нос и печальные глаза. Она похожа на святую.

Такая, подумала я и произнесла убеждённо:

-Она святая.

-Нет, только похожа,- покачал головой Леонард и поднялся с колен. Взгляд его говорил: пора. А мне всё не верилось.

-Уже?

Он протянул  руку, помог мне взобраться на катафалк. Взобрался и сам. Рессоры мягко пружинили, чутко реагируя на каждое наше движение. Пригнувшись, мы вошли в темноту салона, позади двери чуть слышно скрипнули и закрылись. И в тот же миг весь мир сузился до крохотной душной камеры катафалка, отгородившего нас от всего, даже от лунного света.

В кромешной темноте вспыхнула спичка, Леонард зажёг две свечки, установленные в изголовье гроба. Пламя конвульсивно дёрнулось, но не потухло, поплыло вверх, медленно набирая силу. Эти свечки казались крохотными светлячками в сдавленном пространстве непроглядной тьмы. Леонард обернул вокруг своего тела чёрное покрывало, расправил простыню на дне гроба и лёг. Я молча наблюдала, как он вытягивался в гробу, примеряя, подходит ли он по длине, мягка ли подушка под головою, не образовались ли на простыне складки. Убедившись, что всё в порядке, он затих – и лежал совсем неподвижно, как покойник, разве что дышал. Пока.

Потом он протянул мне руку из гроба.

-Что ж, Вероника, будем прощаться.

-Леонард!-  голос мой вдруг сделался плаксивым, чужим.

-Погоди, ещё успеешь наплакаться...- поморщился он.-  Мне нужно кое-что сказать тебе... Дай слово, что исполнишь моё желание!

-Да, конечно!- растирая слёзы, пообещала я.

-Не давай в обиду детей, Светлану и Серёжу. Замени им мать.

Я поспешно закивала: конечно, конечно.

Но он хотел, что бы я обещала от чистого сердца. И объяснял:

-Я когда-то убил их родителей. Это было давно, пятнадцать лет назад. Хотел убить и их, но... пожалел, сам не знаю почему. Я их вырастил и воспитал. Всю жизнь они  считали меня  родным  отцом.  Умирая, я не вправе оставить их одних. Поэтому привёл тебя в мой дом. Вернись к ним и воспитай.

-Хорошо,- сказала я.- Сделаю всё, как ты прикажешь.

-Это не приказ,- сказал Леонард.- Это моя последняя просьба.

-Я исполню твою просьбу, Леонард!

Слёзы наполняли глаза, бежали по щекам и падали на грудь. Я даже не заметила, как превратилась в человека. Я была нага, мне было холодно, мне было тошно и холодно. Я плакала и сквозь линзы слёз глядела на Леонарда.

Он лежал в гробу, ещё живой, но уже и не живой. Он умирал, я видела. Вот он сомкнул веки и прошептал:

-Поцелуй меня.

Я упала ему на грудь и, скользя мокрыми щеками по лицу, прильнула к губам.

 

6.

Он ещё мог улыбаться, он ещё мог говорить. Слабо, беспомощно, но мог. Он звал меня, и я сквозь немые рыдания отзывалась:

-Я здесь, милый…

-Спаси меня.

-Как? Как?- отчаянно спрашивала я.

А он просил:

-Спаси.

-Скажи, что мне делать?

-Открой… окошко.

-Какое?

Он показывал лишь глазами.

Я посмотрела и увидела в потолке катафалка чёрный квадрат… А потом увидела  на нём ручку.

-Открой!

Я потянулась, но тут же одёрнула руку: вдруг поняла, что если открою – убью Леонарда. Как мою мать. Как саму себя. Нет. Почему опять я? Я не убийца, нет…

-Открой,- просил он.

-Нет, нет.

-Открой…

-Спаси…

Спаси!

Он умолял. Стараясь не встречаться с ним взглядом, и не глядя на ручку люка, вцепившись зрачками в неопределённую точку между углом гроба и темнотой, я с трудом дотянулась до ручки и… что силы потянула её вниз…

 

7.

а во мрак катафалка ворвался мощный поток яркого солнечного света, раздавив мозг и сердце умирающего Леонарда. Он бессильно дёрнулся, подставив вздыбленную грудь под убийственный свет, протяжно, по-волчьи завыл, дрожь пробежала по его членам, и он, подавившись воем, упал замертво. И свет тут же исчез, словно сверху над катафалком заволокло грозовыми тучами, в салоне сразу сделалось сумрачно, предрассветно. Подул ветер, задув свечи, миллионы пылинок закружились в воздухе. Рваные куски паутины метались над головой, липли к лицу.

Я смотрела на Леонарда.

 

8 .

Серым куском изношенной кожи с лица его сползла человеческая маска и из-под неё выглянула неподвижная собачья морда с обнажёнными острыми клыками и остекленевшими пузырьками глаз.

Потом морда стала вваливаться и ужиматься, уступая место кровожадной физиономии вампира с зелёной кожей. Затем и эта маска покрылась сеткой трещин и распалась. Теперь в гробу лежал прекрасный юноша... Но и это лицо  продержалось недолго... Прямо на моих глазах мёртвый юноша повзрослел, отпустив длинные чёрные усы и бороду, а затем, и поседел. Теперь передо мной лежал древний старик. Кожа, ещё минуту назад розовая и упругая, сморщилась и посерела... Седые волосы поредели и выпали. Щёки ввалились, из-под них выглянули кости. Постепенно вся кожа на лысой голове полопалась, почернела и отвалилась. На черепе болтались лишь гнилые ошмётки мяса. Скелет засветился зеленоватым светом и рассыпался в прах. Всё было кончено.

 

9.

Кое-как прикрыв обнажённое тело куском чёрной материи, я медленно шла по предрассветному городу, не разбирая дороги, в пустоту и в известность. Я чувствовала себя несчастной и одинокой, всеми покинутой, и никак не могла остановить поток льющихся из глаз слёз.

Так я потеряла в пространстве времени самою себя: то мне казалось, что я вновь превратилась в чудовище и готова броситься на первого встречного, то – я маленькая девочка с косичками и большой куклой в руках, то - пушинка в ладошках несчастного моего мужа Михаила. Потом вдруг я представила себя на месте Леонарда, и от страха – и жалости – разрыдалась ещё сильнее… Затем вспомнила свою мать и Евгению Ивановну.

Тем предрассветным утром по дороге в осиротевший дом Леонарда, который теперь стал моим домом, я жалела всех, кому успела причинить боль за свою короткую жизнь... Я думала обо всех и у всех просила прощения, но никто мне не отвечал, никто не хотел меня прощать. Я по именам перечисляла всех, и звала, и только ни разу не  окликнула Духовную Мать, потому что знала: позову - и она появится, а я не хотела с нею встречаться, потому что на самом деле знала, что зову убиенных мною именно потому, что они не придут. И ещё знала, что мне ничего не остаётся, как покориться судьбе и исполнить последнюю просьбу Леонарда.

 

 

 

ВЕДЬМА

 

69. СТАЛО ЛЕГЧЕ

Она молчала долго, задумчиво глядя на красную лампочку абажура и вспоминая что-то ещё из своей жизни, но уже не для того, чтобы продолжить рассказ, а  чтобы самой ещё раз пережить то, чего никогда уже не вернуть. Это было личное, куда мне доступ был закрыт, но я не обижался. Я был благодарен и за то, что она позволила заглянуть в крохотный закоулок её таинственной жизни. К сожалению, моя жизнь была не столь таинственной и разнообразной, чтобы вот так долго, как она сейчас, молча смотреть на лампочку, словно на догорающую свечу. Моя жизнь развивалась по прямой: школа, институт, работа… Никаких зигзагов, по крайней мере, до последнего времени. Но теперь-то всё станет по-другому, всё изменится! Ведь наши тела неразрывно связаны, судьбы переплетены. И неизвестно, что может произойти в самое ближайшее время…

-Всё что угодно,- сказала она.

-Я думал, ты ещё находишься там, в своём прошлом,- обиделся я.- А, оказывается, копаешься в моей голове.

-Разумеется,- ничуть не смутившись, произнесла Вероника.- Ведь мне нужно же узнать, какое впечатление на тебя произвела моя история.

-Узнала?

-Конечно,- сказала она.- И теперь я знаю, что тебе стало легче.

-От чего легче-то?- покраснел я.

 

70. ПРЕДОПРЕДЕЛЕНО

-Ну как же?- усмехнулась ведьма.- Теперь ты знаешь, что не один такой несчастный. И я тоже когда-то была обманута.

Я покопался в своих чувствах, отыскал обиду и произнёс:

-Нет, не легче. Нисколько не легче. Когда ты была человеком, ты уже не хотела быть им. Я же тобой обманут по-настоящему.

-Миленький,- тихонечко рассмеялась она,- это только тебе кажется так. На самом деле чудес не бывает. То, что ты стал моей половиной – вовсе не случайность. Всё в жизни предопределено. Даже наша с тобой встреча.

-Ну-ка, ну-ка,- заинтересовался я.- Продолжай. Что ты от меня ещё скрываешь?

-Очень многое, милый,- улыбнулась она.

 

71. ЧЕТЫРЕ ОШИБКИ

-В своей жизни я совершила четыре ошибки,- сказала Вероника.- Первая: вышла замуж за Михаила. Вторая: убила его. Третья: связала свою жизнь с Леонардом. И знаешь, почему это я сделала?

-Нет,- сказал я.

Зелёные глаза её вспыхнули, как у кошки.

-Потому что хотела любить,- сказала она.- Всей душой, всем сердцем.

И добавила:

-Точно так же, как и ты.

Она смеялась над моим страстным желанием любить её. Мне же было не до смеха. Ведь я действительно любил, и с каждой минутой, проведённой в её обществе, всё отчётливее понимал это. И, что обидно, это не укрылось от её глаз, что делало меня слабым, уязвимым и беспомощным.

 

72. НА РАССВЕТЕ

Вскоре за окном забрезжил рассвет, серой дымкой заполняя пространство комнаты, и ведьма стала растворяться в нём.

-Ты назвала только три ошибки,- я попытался задержать её.- А какая четвёртая?

-Четвёртая,- еле слышно пошевелила она теряющимися в рассвете губами,- заключается в том, что после Леонарда я опять полюбила.

-Вампира? Оборотня?

-Человека,- голос её сделался почти неслышным.

-Что с ним случилось?

-Он умер.

-Ты убила его?

Нет, прошелестело в утренней тишине, он просто умер.

Что-то тут не так, подумал я, что-то она недоговаривает.

Я уже собрался сказать ей это, но говорить было уже не с кем. Ведьма растворилась в утреннем тумане.

 

73. НАВЯЗЧИВОЕ СНОВИДЕНИЕ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ

Я лежал на диване и глядел в потолок. Сон пытался сморить меня, но я не поддавался. Я не хотел, чтобы мне опять снился тот сон. А в последнее время он мне только и снился.

Пролежав с открытыми глазами полчаса, я поднялся и стал собираться на работу.

Потом прозвенел будильник, и я выключил его.

 

74. МАМА

Перед завтраком я долго смотрелся в зеркало. За ночь кожа ещё больше посерела, местами стала напоминать скомканную перчатку. Под глазами набухли чёрные мешки. Ещё два дня назад мне никто не давал и моих двадцати двух, теперь же внешностью я напоминал сорокапятилетнего мужчину, изрядно потрёпанного жизнью. Впрочем, чувствовал я себя хорошо. Конечно, сердца своего не слышал (да и как? ведьмы-то рядом не было), но знал, что с ним всё в полном порядке – моя половина позаботится о нём.

Мать на кухне цепким взглядом ощупала моё лицо и спросила:

-С тобой всё в порядке?

-Да,- с напускным безразличием ответил я.- А что?

-Выглядишь просто безобразно,- ей казалось, она знала причину.- Эти твои бесконечные ночные гулянки…

-Вчера же рано пришёл,- сказал я.- И, между прочим, сразу лёг спать.

-Ну, если в четвёртом часу утра – рано…- проворчала мать.- На тебя страшно смотреть.

Мне вдруг стало жаль её. Я подошёл, неловко приобнял и сказал:

-Со мной всё нормально, мама. Не волнуйся.

-Ох, хотелось бы верить,- голос её задрожал, на глазах навернулись слёзы. Всю жизнь мы не понимали друг друга, почти никогда не разговаривали по душам, но ведь она всегда оставалась моей матерью и по-своему любила меня. Если бы она узнала, что вчера случилось со мной... Я потёрся колючим подбородком о её солёную щёку и вышел на улицу.

 

75. ЕЩЁ ОДИН НИКЧЁМНЫЙ ДЕНЬ

Оказавшись на автобусной остановке, я понял, что ни на какую работу сегодня не поеду. И звонить начальнику и что-то объяснять ему тоже не буду. Работа и начальник остались в прежней жизни, которая меня уже мало интересовала. Займусь-ка я лучше своими проблемами, ведь их у меня накопилось достаточно.

Я пошёл в публичку и заказал всё, что в той или иной степени касалось нас с Вероникой. Ясно, что она ведьма – сама сказала… Но какая? Как точно называется? Что о ней известно? На что способна? Чего мне от неё ждать? А я? Кем я стал? Вампиром, оборотнем, лешим, домовым… Кем? Даже этого я не знал, а хотел. Я перелопатил кучу справочной литературы о потустороннем мире, но так ничего толкового и не обнаружил. В толстенных томах не нашлось ни слова о таких, как я и Вероника. В пять часов вечера, вдоволь надышавшись книжной пылью, совсем выбившийся из сил и замороченный обилием бесполезных терминов, я поехал домой, но на полпути передумал и заглянул в бар. Ведьмы там, конечно, не было, но я и не искал её. В глубине души я надеялся повстречать девушку с гитарой, но в этот день мы так и не встретились. Может, назвав меня братиком, она решила проститься со мной навсегда? Так нет же – после ещё мы ходили в ресторан, где отмечали наш третьеноябрьский Новый год, а потом и ещё раз встречались… Или нет? Я ждал, но она не пришла. Тогда в отместку я нарезался в стельку и отправился домой спать.

 

 

 

Навязчивое сновидение

 

Сон был коротким, но это не важно: ведь я уже знал, что было до и что стало после.

 

Теперь-то я слышал отчётливо: собака бежала прямо по тропинке, на которой мы стояли, навстречу нам. Уверенно, бесстрашно, готовая растерзать любого, кто окажется на её пути.

Нас.

Нет…Она не бежала – шла. Теперь я отчётливо это слышал. Хруст снега четкий, ровный, чеканный. Так собаки не бегают. Так ходят только люди…………………………………………………..

………………………………………………………...…………………………..….а вот и тьма раздвинулась - и верно: вовсе не собака впереди, а человек. Вижу:

во мраке ночи – ещё темнее

непрогляднее

силуэт

длиннополая шуба колышется

и лохматая шапка на голове -

модная зимняя

женская шапка…

а вот и тускло, блекло, почти неразличимо,

почти мглою поглощено, но -

блик, блик

В такт скрипу

набату

шагов

блик-блик

сверкает в обрезе шубы

серебряный подол платья.

Женщина.

Это всего лишь женщина, успокоил я себя. Что же ты трясёшься, трус? Не я, а она должна нас бояться: мы стоим на тропинке, мы пугаем её. Вот сейчас она увидит, что я стою не шевелясь, подумает, что нарочно её поджидаю, таю злое, испугается, замедлит шаг – и набат шагов превратится в осторожное поскрипывание…Ну! Ну?

Я почти себя успокоил, пока……………………………………….

………………………………………………………………………………

…………………………………. луна не выскользнула из-за тучи, скупо разбросав невидимые лучи; и один из них упал на лицо женщины, всего на мгновение, но достаточно: я увидел и отшатнулся в глубину мрака - там убежище, там укрытие, там спасение.

 Из-под лохматой шапки идущей мне навстречу женщины выглядывала собачья морда, искажённая в злобном оскале. Налитые кровью глаза устремлены в меня, в моё горло. Острые зубы клацали жадно. Голодная слюна стекала по обнажённым клыкам. Хриплое утробное рычание - вместо дыхания.

Я отшатнулся, чудовище на мгновение оторвало взгляд от моего горла, наши взгляды встретились, сцепились, переплелись, слились воедино. Всего на мгновение, на кратчайшую долю секунды, мне показалось, что…

Что?

 

 

 

 

ВЕДЬМА

 

76. ЕЩЁ НОЧЬ                                                                                 

Я почувствовал лёгкое прикосновенье к плечу и проснулся. И не открывая глаз, я знал, кто пришёл.

-Я же не звал тебя,- глухо произнёс я. Мне было плохо. Я не выспался и ещё не протрезвел. И очень сильно болела голова.

-Ты видел меня во сне,- сказала Вероника.

-Может быть...- сказал я.- Хотя вроде мне снилось что-то другое.

-Вставай,- сказала она.- Хватит нежиться.

Я с трудом разлепил глаза. Было сумрачно. А за окном вообще темно.

-Ещё ночь.

-Конечно,- сказала ведьма.

-Я хочу спать.

-Нет времени, дорогой,- сказала она.- Выспишься днём.

-Днём я работаю.

Она лишь хмыкнула в ответ. Знала, как я провёл вчерашний день?

-Вставай, вставай,- сказала она.- Ночь не так длинна, чтобы попусту терять время. Нам ещё многое предстоит сделать.

Я нехотя поднялся. Ведьма сидела в кресле и  накручивала на палец длинный локон волос.

-Ты никому не рассказывал обо мне?- спросила она вдруг, когда я через голову натягивал застёгнутую рубашку.

-Нет. А что?

-Так просто,- сказала она. Но через минуту добавила:

- Это было бы большой ошибкой с твоей стороны. Обо мне никто не должен знать.

-Ну,- усмехнулся я,- думаю, это невозможно.

-Что ты имеешь в виду?- насторожилась она.- Невозможно – что?

-Знать,- пояснил я и рассказал, чем занимался вчера днём в библиотеке.

-Значит, ничего не нашёл?- переспросила она.

-Ничего,- подтвердил я.- Ни единого слова.

-Странно,- сказала она. Я так и не понял, разочарованно или удовлетворённо?

 

77. ВИНОВАТ?

А минуту спустя, понял: ни то и ни другое. Она просто не поверила. Она вплотную приблизилась ко мне и заглянула в глаза. Меня с ног до головы окотило изумрудным прибоем.

-С кем ты говорил обо мне?

-Я? Ни с кем…

-Нет, говорил. Я же чувствую.

-Да ни с кем, честное слово! Целый день я провёл в библиотеке.

-Это вчера,- отмахнулась она.- А в другой день?

-И позавчера ни с кем не…- и вдруг вспомнил.

-Ну?- её взгляд требовал, вырывал признание.

А в чём я мог признаться? Ну, болтал с дядей Лёней, ну и что?

-Дядя Лёня...- сказал я.

-Я так и знала!- воскликнула ведьма.- Как чувствовала! Ты разболтал ему всё!

-Ничего я не разболтал,- замотал я головой.- Он видел нас. Просто видел. В день нашей встречи, в баре.

-И ты ничего мне об этом не рассказал?- возмущённо воскликнула она.

-А что рассказывать-то? Ну, видел и видел… Нас многие видели. Тот же бармен.

Но она не слушала. Надвигалась и обвиняла:

-Ты должен был рассказать, должен!

Я сел на диван.

-Но я же не знал... действительно… И вообще я только что вспомнил об этом.

Она смотрела на меня в упор и ненавидела. А я не понимал: за что?

 

78. СПЕШИМ!

-Может быть, ещё не поздно?- спросила. Не меня. Мне она бросила через плечо:

-За мной!

Куда?- хотел спросить я, но промолчал. Она бы не ответила, и без того она всем видом показывала: исправлять. Что? Ошибку, конечно, которую я, по её мнению, совершил.

Спустя несколько секунд мы уже неслись по мрачной холодной улице. В ушах свистел ветер. Я еле поспевал за ведьмой, которая в своём белом, развевающемся на ветру платье, казалось, не бежала вовсе, а летела над землею. Она была прекрасна, и я опять невольно ею залюбовался.

 

79. КАЛЕЙДОСКОП ВОПРОСОВ

А ещё я плохо ориентировался в темноте, поэтому её силуэт впереди служил мне тем маячком, что и зажжённая лампа – мотыльку. Такое сравнение вызывало массу ассоциаций, иногда я и чувствовал себя тем самым мотыльком, но… Что я мог поделать? Вероника полностью вытеснила из моей жизни девушку с гитарой, о которой, кстати, и не знала ничего. А я? Я знал? Откуда она взялась в моей жизни? Где мы с ней встречались? В городском парке? Или в баре? Кто она? Моя фантазия? Или – ведьма, да только я уже забыл об этом?

Забыл?

А ещё что забыл? И кого?

...Вот, задумался - и едва не пропустил подъезд, в который вскользнула ведьма.

 

80. ДЯДЯ ЛЁНЯ

Беззвучной тенью пролетев по лестничной площадке старенького пятиэтажного дома, мы лишь на мгновение задержались у металлических дверей квартиры, расположенной на четвёртом этаже, и сразу очутились на кухне, не знаю как взломав запоры и замки. Может быть, ведьма применила к ним заклинание, а может, просто прошли насквозь.

Дядя Лёня в несвежей майке сидел за клеёнчатым столом и пил чай. Нас он заметил не сразу – ведь мы появились внезапно – а когда увидел, вытаращил глаза и воскликнул:

-Что? Кто вы?

Меня он не узнал. Я делал вид, что тоже вижу его впервые.

Ведьма же не теряла времени даром. Подлетела к нему, нависла.

Предчувствуя опасность, он собирался вскочить,  но помешало пузо, упёршееся в тесно придвинутый стол. Дядя Лёня попытался отпихнуть стол, но лишь чуть сдвинул – тот уткнулся в противоположную стенку малогабаритной кухоньки. Стакан упал, коричневый кипяток разлился по клеёнке; стакан покатился и упал на пол, разбился, сахарница перевернулась, сахар рассыпался по столу и полу, стол сдвинулся ко мне углом, струйка пара вырвалась из носика чайника на плите, дядя Лёня так и не смог приподняться.

Он упал обратно на стул и закричал.

 

81. КРОВЬ

Никогда в жизни я не слышал такого сумасшедшего крика. Дядя Лёня кричал пронзительно, отчаянно, безысходно. Всхлипы боли вырывались из его горла. А потом на губах выступила кровь, запузырилась и хлынула потоком - крик захлебнулся.

Ведьма стряхнула кровь с пальцев, багровые пятна окропили линолеум и низ газовой плиты. Тяжело припав спиной на пластиковую панель, дядя Лёня стекленеющее смотрел в одну точку – в то место, где у меня не было сердца. Из его разорванного горла короткими рывками выплёскивалась кровь и впитывалась в майку. Ведьма с любопытством взглянула на него и отвернулась.

 

82. НОВОЕ ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО

Повернувшись в мою сторону, она сказала:

-А теперь можешь взять его. Он твой.

Ещё секунду назад я был простым наблюдателем. Просто стоял и смотрел. Как фильм по телевизору или спектакль в театре. Всё, что происходило, ко мне вроде бы и не имело никакого отношения. Я был наблюдателем, но не участником. Но когда она произнесла эти слова, что-то человеческое сломалось во мне, и я помимо воли сделал шаг вперёд. Уже как новое действующее лицо.

И как новое действующее лицо я самозабвенно лакал кровь, вытекающую из горла дяди Лёни, и от удовольствия облизывал губы. С каждым глотком я всё сильнее и сильнее испытывал жажду. Я боялся потерять даже капельку лишней крови. Осторожно я слизывал с губ кровь, тянулся языком до подбородка, где повисла крохотная красная капелька. Когда в трупе крови совсем не осталось, я присосался к майке, которая пропиталась ею, и обсасывал, обсасывал, до последней капли, до тряпочного привкуса.

Когда напился, я вновь почувствовал присутствие ведьмы за спиной.

И повернулся к ней лицом, сгорбленный, уставший, выполнивший свою работу. Преданно смотрел на неё из-под кустистых бровей и ждал, когда она протянет руки и призовёт меня.

Она призвала.

 

83. ПЕРЕКАЧИВАНИЕ КРОВИ

Из организма в организм. Изо рта в рот. Я нарочно смотрел. Видел. Кровь подвижной дугой перетекала из моего рта в рот ведьмы. Вероникины глаза закатились, обнажая белки незрячих глаз. Но ей было хорошо. А мне плохо.

Из ведьмы она превратилась в женщину, получающую истинное наслаждение.

Это наслаждение давал ей я.

Эта мысль согревала, но легче не становилось.

Она парила. Я лежал на полу. Она наслаждалась. Мне было плохо.

Я почувствовал себя плохо в тот момент, когда она стала перекачивать кровь из меня в себя. До этого я чувствовал себя хорошо. Просто отлично. А теперь – нет. Теперь хорошо было ей. Я смотрел ей в глаза и не видел зрачков. Впервые они не сияли голубым и зелёным. Они были белые, с красными прожилками. Слепые. Но ей было безумно хорошо, а мне…

 

84. КТО МЫ ТАКИЕ?

И вдруг всё оборвалось. Это произошло так внезапно, что события сместились и поменялись местами. Сначала кровь перестала двигаться, застыла, повисла в воздухе – и вдруг красным водопадом обрушилась вниз, растеклась под ногами безобразной лужей. Затем я увидел движущуюся дугу, что висела между мной и ведьмой… И только потом услышал крик:

-Господи! Господи! Что здесь происходит?! Кто вы такие! А-а-а-а-а!!!

Кричала женщина. Изумлённо. Испуганно.

 Кровь ударилась о линолеум, разбрызгалась, залепив красными пятнами подол её драконьего халата.

Она отпрянула, истерично завизжав.

 

85. МОЯ ВЕРОНИКА

Эта женщина привлекла моё внимание, но совсем ненадолго.

Ведь Вероника была для меня единственной женщиной на земле, ею и оставалась. Даже в тот момент, когда лицо её перекосилось от гнева и почернело. Она взглянула на визжащую женщину, перевела взгляд на лужу, опять на женщину.

Я думал, ведьма расправится с ней в одно мгновение: столько ненависти было в её глазах.

Но Вероника не спешила. Лишь заставила замолчать её, нанеся один короткий удар в солнечное сплетение. Женщина упала, схватилась за живот, застонала и заватузила ногами по кровавой луже.

Я захотел её убить.

-Моя?- спросил я у ведьмы, сделав по направлению к женщине один шаг.

Но ведьма остановила.

-Нет,- сказала она.- Оставь. Она нам понадобится.

Теперь её мутный взгляд был сосредоточен на мне. Но не в глаза она смотрела, а на шею, на мою шею. Это был голодный взгляд волчицы.

 

86. ВИНОВАТ

-Не представляешь, как ты разочаровал меня,- прошептала она.

-Но ведь..,- начал было оправдываться я. И осёкся. Понял, ещё слово - и мне придётся худо.

-Ты разочаровал меня,- жёстко повторила ведьма.- Не делай больше так, слышишь?

-Да,- чуть слышно выдавил я.

Но она не слушала, она говорила:

-Мало того, что ты допустил непростительную ошибку, вовремя не рассказав мне о враге – нашем общем враге – так ты ещё и не защитил меня, когда эта тварь вмешалась и всё испортила.

Она надвигалась. Я стоял. Подошвы ботинок вязли в густой кровавой луже.

-Ты должен за это понести наказание, милый, понимаешь?- продолжала ведьма.- Я могла бы ещё раз простить тебя, но ведь сам знаешь: прощать - неправильно, это не запоминается, так ведь? Так?

И я сказал:

-Да.

 

87. БОЛЬНО!

Да, сказал я. И это было последнее, что успел произнести перед тем, как мою грудь сдавило железным обручем, и, поверженный, я упал на пол. Кости извивались червями, скелет отплясывал чечётку, чудовищная боль буравила каждую клеточку моего несчастного тела. Кости скрипели, я выл. Дыхание перехватывало, я орал. Мышцы сводило в судорогах, я ревел. Боль заползла в мозг и сообщила, это уже никуда не уйдёт. Я превратился в кусок больного мяса. Я корчился на полу, в большой кровавой луже, рядом с трупом дяди Лёни, у ног ведьмы, и даже не сразу понял, что боль вдруг отпустила, исчезла, а я всё продолжал корчиться и орать. Даже когда ведьма приказала мне встать на колени и подползти, я всё стонал, всхлипывал и причитал. Пока она не сказала мне:

-Прекрати.

И пока не приказала:

-Слижи с пола всю кровь. Всю, до последней капли.

И я незамедлительно принялся выполнять её приказание.

 

88. СЛИЗЫВАЮ

Пол был грязный, давно немытый. На нём скопилось много пыли, хлебных крошек, сахарных крупинок и волос, и всё это вместе с уже начинающей свёртываться кровью оказалось в моём рту. Но я не отплёвывался, я боялся. Ведь ведьма внушала мне ужас. Я понимал, что нахожусь в полной её власти. Она внушала мне ужас… и любовь.

 

89. СЛУГА

Пол блестел.

Ведьма сказала:

-Достаточно.

Я надеялся, что она добавит: «Теперь перекачаем кровь в меня».

Но она сказала:

-Возьми тётку - и следуй за мной.

Тон её изменился. Раньше она не помыкала мною, теперь же всем видом показывала, что я всего лишь слуга. Хоть и её половина. Короткий кивок, холодный пренебрежительный взгляд, сурово поджатые губы - вот и всё, что перепадало мне с барского стола. О любви не было и речи. Но я всё равно продолжал любить её.

Как и любить прежнее её воплощение, мою фантазию, выдуманную девушку с гитарой, которая на прощание сказала…

 

90. МОИ ЗАСЛУГИ

-Ты меня любишь,- сказала она, шагая рядом.

-Я тебя никогда не любил,- злился я.

-Не любил, поэтому так грубо со мной разговаривал,- шептала она.       

-Я разговаривал с тобой так, как разговариваю со всеми.

-Но не у всех вчера был день рождения,- сказала девушка с гитарой.- А ты мне даже цветы не подарил.

Я вспомнил, что у неё вчера действительно был день рождения. Ещё за неделю она предупреждала об этом, а я совершенно забыл. И ещё я вспомнил, что когда мы вчера встретились, она долго молчала, чего-то ждала – от меня, а потом сказала, что ничего у нас не получится, и что я для неё всего лишь братик. Она-то сказала это от обиды, в отместку, а я поверил, а она увидела, что я поверил, и опять в отместку ушла с другим из ресторана. Вчера я даже не пригласил её на танец.

Поздно, подумал я. Теперь поздно. Ничего уже не вернёшь. И как можно равнодушнее спросил:

-Как провела ночь?

-Прекрасно,- сказала она.

А я заставил себя подняться на ноги, но спину разогнуть так и не смог.

 

91. КАТАФАЛК

Я взвалил на неразогнутую спину содрогающуюся в немых рыданиях женщину и поплёлся следом за ведьмой. Через минуту мы уже находились  в двух кварталах от дома, в конце тёмной тупиковой улочки. Дальше идти было некуда. Но мы и не пошли – мы поехали. Засунув указательные пальцы в рот, ведьма пронзительно свистнула, и тотчас из тьмы появился катафалк, запряжённый тройкой дышащих огненным жаром вороных. Вполне возможно, это был тот же катафалк, что увёз когда-то тела Вероники и её матери. Теперь он повезёт меня… Куда? Я не решался спрашивать, но и наверняка знал, что моё время ещё не пришло – из этого путешествия я обязательно вернусь. Поэтому без колебаний последовал за Вероникой, которая заняла место на козлах. Моя ноша уже стучала зубами в кузове катафалка.

Едва успел сесть, как Вероника протяжно щёлкнула хлыстом и взнуздала вздыбленных скакунов.

-Э-ге-ге-ге-гей! – штопором взрезал ночь её раскатистый вскрик.

 

92. СКАЧКИ ПО НОЧНОМУ ГОРОДУ

 

Кажется:

Не ты несёшься вдоль укутанных сонным мраком домов, А здания скользят мимо,

А ты даже не знаешь - минуешь ли их

На очередном крутом повороте

Или не впишешься – и

Чудовищно быстро

Надвигающаяся стена

Превратит тебя в лепёшку.

Не слышно:

Цокота копыт, свиста бича,  конского ржания,

Лишь свист в ушах... и восторженное дыхание.

Моё.

Забыто всё:

Унижение, смерть, запах крови,

Испуганная женщина в глухой ловушке катафалка

 – забыта!

Дикий восторг!!!

И: рядом -

Моя Судьба, моя Хозяйка, моё Очарование,

 моя Ненависть

Она!

Вперёд же, вперёд!

Быть рядом с Ней,

Которую так люблю

И так ненавижу!

 

93. ЧТО  МЕНЯ  ЖДЁТ

И только где-то за городом кони сбавили темп, пошли лёгкой рысью. Катафалк покачивало на рытвинах грунтовой дороги. А самой дороги-то и не видно: тьма сливала её с бесконечной степью, что простилалась безбрежно. Лишь далеко-далеко, у самого горизонта, чёрные краски ночи чуточку синели, обозначая границы мира. Зато небо устлано искорками звёзд, и  над головой нависала полная луна.

Вероника тихо сказала:

-Тебя ждёт серьезное испытание, милый. И ты должен с достоинством пройти его.

Теперь её голос был спокойным, певучим, сливающимся с ночью. И - ни намёка на прежнее высокомерие. Так по её прихоти я снова превратился в друга.

-Понимаю,- сказал я. Уже не обижался на неё. Я никогда на неё не обижался. Наверное, она была права. Я действительно слишком легкомысленно относился к нашему союзу. Случай с дядей Лёней помог мне понять, что наша связь - не игрушка, она требует внимательного и бережного отношения. Посудите сами: а если бы дядя Лёня  начал копать и каким-то образом прознал про то, что ему не положено знать?

Если бы он узнал, что у меня нет сердца?

 

94. ПРЕДУПРЕДИЛА

-Тебя представят женщине,- говорила Вероника.- Будь с ней предельно учтивым. От того, какое впечатление ты произведёшь на неё, зависит твоё будущее. Запомни: ты должен быть искренним, но...- она сделала паузу, призывая меня к вниманию,- всё же до конца не стоит открываться даже ей.

-Хорошо,- сказал я.

-Обдумывай каждое слово, перед тем, как произнести его,- продолжала ведьма,- Но и не лги... Ты совсем не умеешь этого делать.

-Постараюсь быть честным,- сказал я.

-Если ошибёшься, где-то переоценишь себя и оступишься,- наставляла ведьма,- считай, что для тебя всё кончено.

-Я встречаюсь с твоей Духовной Матерью?- спросил я.

-С Женой Дьявола,- ответила ведьма.

Я понимал, между ними была разница, и существенная. Такая, что мурашки пробегали по спине.

-Поможешь мне?- поёжившись, спросил я.

-Попробую,- сказала она.- Но особенно на мою помощь не рассчитывай. Так и знай, если начнёшь совершать ошибки,  я  откажусь от тебя.  Я  вовсе не  хочу по твоей  милости  предстать  перед ней в нежелательном свете.

 

95. КТО Я?

Действительно, кто я такой, чтобы из-за меня рисковать, подставлять свою голову под удар? Жалкий человечишка, даже хуже – желудок, хранитель крови, бурдюк…

Кто ещё?

Её неотъемлемая половина, вот кто. И если всё правильно понимаю, без меня она не может существовать. И в этом её уязвимое место. Иначе, какой смысл везти меня на смотрины к  Жене Дьявола, её Духовной Матери?

 

96. ПОВОД ДЛЯ БЕСПОКОЙСТВА

-Ты должна и ты поможешь мне. Несмотря ни на что,- сказал я.

-Я же сказала, что попытаюсь,- раздражённо произнесла она.

-Ты говоришь так, словно всё предрешено,- вдруг догадался я.- Ждёшь неприятностей?

-Что ж, ты прав,- с неохотой созналась ведьма.- Повод для беспокойства есть.

-Уж не я ли этот повод?

-Может и ты,- уклончиво ответила она.

-Но я же ещё ничего не сделал,- сказал я.

-А вот этого нам с тобой не дано знать,- сказала ведьма.- И никому другому, кроме Жены Дьявола.

Больше она не произнесла ни слова.

А вскоре мы добрались до места.

 

97. ПРИЕХАЛИ

На первый взгляд, оно ничем не выделялось. Но, приглядевшись, я заметил, что этот клочок земли был лучше освещён - лунный свет сконцентрировался именно на нём, как свет на клочке тротуара под фонарным столбом. Ещё воздух был особенный, насыщенный озоном, как перед грозой. Но не нагнетало, а наоборот, успокаивало. Вот и наши лошади вели себя здесь иначе: смирнее, сдержаннее. Опустили головы, увлеклись пощипыванием травки – и куда только делась прежняя их необузданность? Даже ветер обминал это странное место.

 Я спрыгнул на землю, обошёл катафалк и подал руку Веронике. На какое-то время моё внимание было сосредоточенно только на ней - ах, как красиво, плавно, грациозно она спускалась, просто невозможно было не любоваться - а когда она стояла уже на земле, я снова оглянулся и увидел, что поляна заполнена всякой тварью.

 

98. НЕЧИСТЬ

Кого только там не было! Дряхлые старухи со скрюченными носами, калеки в лохмотьях, скелеты в элегантных фраках, птицеподобные существа с драконьими когтями и женскими лицами, бледнолицые мужчины и женщины с острыми клыками, выглядывающими из-под ярко-красных изнеженных губ, уродины с бородавками на носах, полупрозрачные существа с распущенными волосами…

 

99. НЕЧИСТЬ (продолжение)

Много их было, и все они ходили, скакали прыгали, летали, кричали, шептали, скрипели и создавали такое невообразимое столпотворение и шум, что у меня зарябило в глазах, а виски  свело от боли.

 

100. НЕЧИСТЬ (продолжение-2)

А низенький чёртик, дробно стуча копытцами, подбежал к Веронике и заверещал:

-Ага, явилась-явилась-явилась. Давненько-давненько не виделись, как дела-дела? У меня всё-всё нормально, ах жаль-жаль, ты отсутствовала на прошлой-прошлой вечеринке, а мы тебя ждали-ждала-ждали.

Говоря, он то и дело подпрыгивал, поскольку был ниже Вероники почти вдвое, а говорить хотел почему-то ей на ухо.  Голос его напоминал скрип, издаваемый несмазанным колесом детской коляски.

Вероника ничего ему не ответила, впрочем, приветливо улыбнулась. Чёрт пытался ещё что-то сказать, но потом покосился на меня, махнул хвостом  и исчез в беснующейся толпе.

 

101. НЕЧИСТЬ ВОДИТ ХОРОВОД

Они то суетно натыкались друг на друга, то отскакивали, то прятались за спины соседям, то подпрыгивали, то валились на землю - прямо под ноги, лапы и копыта. Я решил, что они исполняют какой-то дикий танец или совершают обряд. Иначе какой смысл вести себя так неразумно, по-скотски?

 

102. ЦЕНТР

Взяв меня за руку, Вероника направилась к колышущейся толпе, и нечисть тотчас расступились, образовав живой коридор, по которому мы вышли на середину поляны, никем не занятую: черти, лешие, оборотни, гарпии, вампиры и прочие выплясывали свой дьявольский танец вне этого центра. И когда мы оказались в кольце, колыхание нечисти прекратилось.

А потом каждый из них посмотрел мне в глаза и возненавидел.

 

103. В КОЛЬЦЕ

Ведьмы  тянули руки, удлиняя их на метр, и на два, и на пять, судорожно пощёлкивая костяшками искривлённых  пальцев и хватая воздух прямо перед моим носом. Зубы чудовищ хищно клацали, по подбородкам вампиров текла густая слюна. Черти щёлкали хвостами, словно бичами, их щелчки выбивали из ночного воздуха зелёные искры и запах серы.

Я боялся, но старался не выдавать страх. Ещё я надеялся, что ведьма не даст меня в обиду. Хотя внешне она никак это не проявляла. Даже когда коготь одного из чудовищ вонзился мне в плечо, она даже бровью не повела. Кровь хлынула из плеча, чудовища радостно завопили. Каких усилий мне стоило, чтобы не закричать. Но я терпел. Терпел и знал, что поступаю правильно.

-Кого ты привела с собой, а?- скрежетали зубами ведьмы.

-Отдай его нам, отдай!- подвывали вампиры.- Мы чувствуем запах крови.

-У тебя нет прав на него. Вероника он уже не твой, не твой.

-О-оо. Мы не обидим его. Мы лишь выпьем его кровь, поджарим тело, а потом все вместе потанцуем вокруг магического костра,- стонали жабоподобные людоеды.

-Ну же, Вероника, решайся! Что ты нашла в нём? Ты же наша, мы же твои братья и сёстры, отдай его нам - это будет честно!

Чудовища медленно подступали, сужая кольцо, а Вероника ничего не предпринимала. Я подумал: может, она нарочно привезла меня сюда, чтобы убить? Может, никакой встречи с Женой Дьявола и не предвиделось? Обманула?

Но вот она перехватила мой взгляд, улыбнулась и громко произнесла:

-Не трогайте его!

 

104. ЗАКОН ЕСТЬ ЗАКОН

-Не говори так,- зашипела толпа.- Мы достаточно сильны, чтобы отнять его у тебя. Но мы хотим уладить дело мирно, по-хорошему. Мы хотим остаться твоими друзьями. Отдай его нам - это будет честно.

-Нет,- сказала Вероника. Лицо её оставалось бледным как снег, ни одна черточка не дрогнула, но теперь я чувствовал - через сердце, моё сердце, спрятанное под её грудной клеткой - она волновалась.

Из толпы вынырнул  знакомый чёртик и заверещал:

-Вероника-Вероника-Вероника. Мы отберём-отберём его у тебя. Ты знаешь наш закон. Никто не имеет права приводить на наши сборы человека. Мы убьём-убьём его - и никто не осудит нас-нас за это. На этот раз за тебя некому заступиться, Вероника. Никто ещё не нарушал закон. Ты первая-первая. Отступись - и закон не будет нарушен. Отдай этого жалкого человечишку вампирам - они высосут его кровь. Отдай ведьмам - они превратят его в жабу и раздавят. Отдай нам, чертям, мы сварим его в кипящей смоле!

Чёрт дико завизжал – и это послужило сигналом.

 

105. НЕ ЧЕЛОВЕК!

 Они навалились на меня, сбили с ног и с размаху ударили о твёрдую землю. Острые когти рвали на мне одежду, кто-то пинал в живот. Меня били, пихали, рвали на куски. Это продолжалось десять секунд и это продолжалось вечность.

Вероника их не останавливала. Они отпустили меня сами, после того, как какой-то вампир вонзил в мою шею клыки, сделал один-единственный глоток и, поперхнувшись, отскочил назад.

-Кого ты подсунула нам, Вероника?- обиженно заверещал он, сплёвывая мою кровь.- Это же не человек!

И нечисть отшатнулась от меня, как от прокажённого, ведьмы оскалились, оборотни зашипели, черти завыли, попятились. Тут и раздался голос Вероники:

-А что же вы хотели? Это действительно не человек.

-Но кто же тогда он?- воскликнул вампир, с отвращением продолжая отплёвываться.

-Моя половина,- сказала Вероника и с осуждением добавила.- И вы причинили ей боль. Так кто же нарушил закон?

 

106. ЖЕРТВА

Я валялся в грязи, избитый, едва не разорванный на куски, а Вероника гордо возвышалась надо мной и праздновала свою победу. Победу, которую одержала над себе подобными.

-Но нам сказали, что ты принесёшь человека!- обиженно кричали вампиры.

-Мы подумали, что вот этот... это… и есть твой дар нам!

-Вас не обманули!- сказала Вероника.- Я действительно привезла вам подарок.

-Вы слышали-слышали?- заверещал чёртик.- Она привезла нам подарок, она не забыла о нас. Но где же он, где?

-В катафалке,- сказала ведьма.

Нечисть дико завыла и отхлынула от нас. Но властный окрик моей спутницы остановил их:

-Стойте! Кажется, вы что-то забыли?

Твари с неохотой обернулись.

-Ну, что ещё?- сипло проскрипел вампир, который прокусил мне шею.

-По закону вы не имеете права самовольно взять подарок. Лишь я могу дать его вам.

-Так в чём же дело?- взвизгнул чёрт.- Поспеши! Ты и так изрядно нас-нас помучила.

Вероника даже не взглянула на него. Королевой возвышалась она над толпой и крутила ею, как хотела.

-Жертву поднесёт вам моя половина - он!-  и она указала на меня.

 

 107. БЫТЬ ПОД СТАТЬ СВОЕЙ ПОЛОВИНЕ

К этому времени я уже поднялся на колени и отряхивался от грязи. Я так был увлечён этим занятием, что даже не сразу понял, что речь идёт обо мне. И только когда толпа выжидательною затихла, и я ощутил на себе тысячи свирепых взглядов – снова! - я окончательно пришёл в себя.

-Иди же,- подтолкнула меня Вероника.- Они ждут. Дай им то, что они просят.

Я с трудом встал на ноги и сделал несколько нерешительных шагов. Нечисть снова расступилась, образовала для меня коридор, но на этот раз никто не хватал и не царапал меня. Лишь самые нетерпеливые подталкивали в спину. Но я рывком плеча смахивал их мерзкие лапы и нарочно не ускорял шаг. Шёл как можно медленнее. Я старался подрожать Веронике, моей половине. Интересно, понимает ли она это? Оглянулся и посмотрел на неё. Она улыбалась. Она всё прекрасно понимала.

 

108. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Я подошёл к катафалку и распахнул дверцы. Женщина лежала на полу, выделяясь из темноты ещё более чёрным пятном. Я грубо схватят её за волосы и выволок наружу. Толпа завыла. Увидев безобразных тварей, женщина резко вскрикнула, сжалась, затряслась. На какую-то долю секунды мне стало жалко её, но я без труда поборол в себе жалость и поднял женщину над головой. Слюни голода некрасивыми ручейками бежали по мерзким мордам всякой твари.

-Вот ваш подарок. Берите!- крикнул я и бросил женщину в толпу.

Она отчаянно завизжала. Я прекрасно понимал её. Ещё несколько минут назад я сам чуть было не оказался на её месте.

Её подхватили и стали ловко перебрасывать друг другу, ноги и руки безвольно болтались вокруг мутно-белого пятна туловища. Толпа быстро уносила её в ночь. Какое-то время она ещё кричала, но вскоре затихла. Может, она и издавала какие-то звуки, но вой ликующей толпы их заглушал. Я заставил себя отвести глаза в сторону и встретился взглядом с Вероникой.

Она улыбнулась. Только мне.

Я тоже улыбнулся в ответ.

Мы не сказали друг другу ни слова.

 

109. ПРО  ЭТО

Казалось, мы научились понимать друг друга и без слов.

Казалось, Вероника, наконец, приняла меня не как слугу, а как партнёра.

Казалось, я полюбил её ещё сильнее.

Но почему же вновь явилась девушка с гитарой и прошептала на ухо:

-Вчера я провела прекрасную ночь. Парень, с которым познакомилась в ресторане, потом водил меня ещё в один. Мы безумно долго танцевали, а потом он – представляешь? - сказал: «Ты шлюха». «Да,- сказала я.- Шлюха, но хорошая». И он поцеловал меня и всю дорогу до дому нёс на руках.

-Ты встретилась со мной, чтобы рассказать это?

-Да,- сказала она.- Это, и ещё кое-что.

-Так говори.

-Нет,- сказала она.- Как-нибудь в другой раз.

-Другого раза может уже и не быть,- сказал я.- Видишь же сама, что творится.

-А что?- спросила она.

-Не видишь, разве? Черти же…

 

110. СРЕДИ СВОИХ

…по внешнему кругу поляны разложили костры. Огонь быстро занялся, заполыхал, на поляне стало заметно светлее, вот только костры горели красно-жёлтым, а поляна освещалась зеленоватым, как глаза ведьмы.

Впрочем, никто кроме меня, не обращал на это внимания. Умасленная жертвоприношением, нечисть блаженствовала. Черти с комичной элегантностью прохаживались взад-вперёд, то и дело заигрывая с молоденькими ведьмочками. Оборотни превратились в собак и, свернувшись калачиком, подрёмывали у костров. Вампиры то и дело оборачивались в летучих мышей и улетали куда-то,  возвращались и снова становились людьми.

Теперь они не сторонились меня, принимали за своего. Вампиры предлагали отведать свежей крови, черти зазывали сыграть в карты, оборотни – послушать их песни. Вероника вырвала меня из круга симпатичных ведьмочек, соблазнявших  предложением искупаться в лучах молодильного лунного света.

-Приготовься, милый,- сказала она.- Уже скоро.

-Жена Дьявола уже здесь?- я огляделся. Мне казалось, я узнаю её с первого взгляда.

-Нет, но очень скоро появится. Я чувст...

 

111. ПРИШЛА!                                                                       

Но не успела закончить фразу, как колдовской вихрь пронёсся над поляной. Мне-то он не принёс никакого вреда, зато нечисть словно наизнанку вывернуло. Всех размазало по воздуху, перекосило, как в кривом зеркале, а кого-то и стёрло – высосало из пространства. Даже Веронику выгнуло так, будто она резиновая. Размазанная по воздуху, немо и отчаянно вопила она от жуткой боли.

Но промелькнуло ещё мгновение - и всё вернулось на круги своя. Вероника вновь превратилась в статную красавицу, а черти и прочие приобрели объём, словно надувные куклы. И всё улыбались. Им ещё было больно - глаза выдавали - по губы уже кривились в слащавой улыбке. И, конечно, улыбались не Веронике, и тем более не мне.

Улыбались женщине… неписаной красоты.

 

112. ОДА КРАСОТЕ

О, прекрасная! Безумно прекрасная!

Что сравнится с тобою? Ничто!!!

Откуда такая чудесность? Из какого мира? А?

Почему не ослепли мои глаза, когда увидел?

Почему не оглох от счастья, когда услышал?

 

113. УСЛЫШАЛ:

-Здравствуй, здравствуй, дочь моя. Давно не виделись.

Вероника опустилась перед ней на колени. Дозволив поцеловать кончики пальцев, Жена Дьявола изящным движением помогла ей подняться и, улыбнувшись, спросила:

-Как дела, дочь моя?

-Мне не хватает твоих советов, Духовная Мать.

-Не стоит преувеличивать,- улыбнулась Жена Дьявола.- Ведь ты уже достаточно опытна, чтобы обходиться и без моей опеки.

-Твои советы ценнее моего опыта.

Жена Дьявола одобрительно кивнула и перевела взгляд на меня.

-Так это и есть твой новый любовник?

-Моя половина, Духовная Мать,- представила меня Вероника.

-О?- вскинула брови Женя Дьявола и осуждающе взглянула на ведьму.

-Я знаю, что нарушила правило,- поспешила с объяснениями Вероника.- Да, я не воссоединилась с ним в одно целое, но... Духовная Мать! Мне кажется, он совсем не похож на тех, кто был до него. И я хотела, чтобы ты его увидела. Я нуждаюсь в совете...

 

114. УВИДЕЛ:

Жена Дьявола молчала.

И Вероника молчала.

Но при этом обе они разговаривали. Обо мне. А о ком же ещё? А я стоял рядом и ничего не слышал. Я чувствовал себя пешкой, болванчиком, не представляющим никакого веса.                                                    

Вот ведьма перевела на меня взгляд, и я

 

115. ПОЧУВСТВОВАЛ:

 Что-то изменилось… в её отношении ко мне. Но… в какую сторону?

 

116. ИСПЫТАНИЕ ч. 1

-А теперь, дочь моя, оставь нас...

Послушно опустив глаза и поклонившись, Вероника молча отступила в тень. И я оказался один на один с Женой Дьявола.

-Итак, дорогой мальчик, нравится ли тебе твоя новая сущность?- спросила она, призывая меня к откровенности, но и я хорошо помнил, о чём предупреждала Вероника. И осторожно произнёс:

-Я ещё не осознал.

-Да, это действительно непросто,- допустила она.- Ещё пару дней назад ты был... обыкновенным человеком, а сейчас… Сейчас разговариваешь уже со мной.

-Это лишний раз свидетельствует о том, что я не человек?

-В  какой-то  степени…  Обыкновенному человеку  не дано видеть  меня.  Лишь  некоторые… Экстрасенсы, например.

-К чёрту экстрасенсов!- выплеснул я застарелое предубеждение. И перехватив недоуменный взгляд, пояснил.- Все они шарлатаны.

Жена Дьявола сухо усмехнулась:

-Ох, мальчик, если бы так оно и было! Я была бы… просто счастлива. По крайней мере, хлопот бы поубавилось... Но, я вижу, ты слишком горяч и непозволительно категоричен... Или ничего плохого в этом нет?

Она пристально рассматривала мою оголённую душу.

Я закусил губу. Вот, кажется, и уже совершил первую ошибку.

-Извините,- сказал я.

Она вскинула брови:

-За что?

-За то, что сужу о жизни с точки зрения обыкновенного человека.

Её взгляд чуть потеплел.

-Что ж,- произнесла она.- Ты способный молодой человек. Кстати, ты хоть знаешь, в кого превращается?

Вопрос поставил меня в тупик.

-Вероника сказала... что мы единое целое...

-Продолжай, я внимательно слушаю.

-Но когда со мной это случилось,- заговорил я быстрее,- я пошёл в библиотеку и попытался разузнать о таких существах, как я... мы…

-И что? Узнал?

-Нет…

-Ещё бы,- усмехнулась Жена Дьявола. Вероника - моя воспитанница, она для меня всё равно, что дочь, и она единственная в своём роде. Люди ничего не знают о ней только потому, что ни до Вероники, ни после неё таких нелюдей не было и не будет. Могу даже сказать больше,- продолжала Жена Дьявола, вдруг перестав усмехаться,- то состояние, в котором она находится сейчас, неестественно для неё. Ещё недавно она была другой...

-Да, она рассказывала,- сказал я.- Она была вампиром.

-Верно,- покачала она головой.- Видишь, как много ты знаешь.

Я решил показать, что знаю ещё больше, и неосмотрительно брякнул:

-Между прочим, в книгах о нечистой силе я почерпнул немало и любопытного. Кое-что и о ведьмах, пьющих человеческую кровь. Не таких, как Вероника, конечно, других, обыкновенных… Там сказано, что они это делают для поддержания и увеличения колдовской силы...

-Глупости,- сказала Жена Дьявола.- Жители Тёмного Царства пьют кровь лишь для того, чтобы питаться... Кстати, вот идёт одна из таких ведьм.

 

117. ЛЮБИ!

Я оглянулся и увидел беззубую кривоногую старуху с растрёпанными седыми космами... Но чем ближе она подходила, тем сильнее менялась её внешность. Вот волосы посвежели, распушились сделались мягкими, волнистыми. Сучковатый нос быстро уменьшился и приобрёл человеческую форму. А глаза, ещё минуту назад безжалостно горящие кровожадным огнём, засверкали чудным изумрудом... Это уже была не безобразная старуха, а очень симпатичная девушка... И как она похожа на Веронику!

-Нет, совсем не похожа,- рассмеялась Жена Дьявола.- Этой ведьме ещё далеко до совершенства... А вот Вероника действительно прелестна. В неё даже можно влюбиться.

Я промолчал. Жена Дьявола рассмеялась.

-Конечно, ты уже влюблён в неё. Верно?

Я вздохнул. Она ковыряла и без того ноющую рану.

-Выбрось это из головы, мальчик... Или полюби по-настоящему.

-Я люблю её,- сказал я.

-Нет, ты не понимаешь. Ты должен любить её не как мужчина женщину. Ты должен любить её!.. А ты, я вижу, ещё не поборол в себе мужчину.

Я покраснел.

-Если бы ты знал о себе чуточку больше, то никогда не помышлял бы о подобном,- сказала Жена Дьявола.

-Вероника уже показала мне, что мы собой представляем, когда сливаемся в единое,- произнёс я, думая, что именно это она имеет в виду.

-Ох, миленький, если бы всё было так просто. Ведь именно в этом и заключается секрет её постоянной молодости.

 

118. ИСПЫТАНИЕ ч. 2

Зачем она сказала это? А-аа… Дала понять: Вероника питается через меня, и… Конечно! Как я сам-то не догадался? Это же её слабое место! Да-да, она нуждается во мне, и… если я захочу, то…

-Я же сказала: люби, а ты…- упрекнула Жена Дьявола.- Вот уже и замыслил недоброе. Но даже и не пытайся... Знаешь, в чём разница между вами?

Молча, я ждал приговора. Ведь только что я попал в расставленные силки и совершил вторую ошибку.

-Ты смертный, а она  нет. Если с тобой что-то случится, Вероника легко найдёт себе другого. Но если же она покинет тебя - ты не протянешь и десяти минут. Так что нет смысла избавляться от того, кто является гарантом твоего собственного благополучия. Да и бесполезно это. Ей необходим источник молодости. Сегодня это ты. Завтра найдётся кто-то другой. И так будет продолжаться неизмеримо долго, пока мне - слышишь! – мне это не надоест. И ты с этим ничего поделать не сможешь!!!

Она кричала?

Да-а…

 

119. ПОГИБ?

 Оглушённый поражением, я таращился на неё и чувствовал, как земля уходит из-под ног. Ведьмы и черти уже приближались со всех сторон, предчувствуя скорую поживу. Я знал, что проиграл. Что не прошёл испытание.

Я приготовился к ужасной смерти. Вот уже и коготь старого оборотня скрёб по моей штанине. Но Жена Дьявола вдруг хлыстом отогнала его прочь, перевела на меня холодный взгляд и произнесла:

-Надеюсь, ты всё понял?

Да, прошептали мои губы.

Склонил голову, готовый услышать приговор.

Но услышал:

-Убирайся.

-Что?

-Вон!

Я попятился... Меня трясло от страха и холода.

-Куда ты?- окликнула вдруг Жена Дьявола.- Поджариться ещё успеешь.

Я оглянулся. Оказывается, я чуть было не ступил в костёр.

 

120. Я ПИЩА

 -Ступай к Веронике,- сказала Жена Дьявола.- Она ждёт тебя.

-Ты оставляешь меня в живых?- поборов дрожь, прошептал я.

-Пока да,- произнесла Жена Дьявола.- Хоть ты и не заслуживаешь этого.

-Спасибо,- обрадовано воскликнул я.- Ты ещё раз подтвердила, что… настоящая Духовная Мать… Доказала…

-Глупец,- одёрнула меня Жена Дьявола.- Я отпускаю тебя вовсе не потому, что ты половина моей крестницы, а потому что ты глуп… Просто невероятно глуп. У тебя даже не хватило ума притвориться умным. Поэтому нет никакого резона убивать тебя. Ты - ничто. Ты - пища. Ты – источник её молодости. Тем более жить-то тебе осталось всего пару дней…

И я повернулся и пошёл. Униженный, растоптанный…

 

121. НО ЕЩЁ НЕ ПРОИГРАВШИЙ

Да-да, и знаете, почему? Потому что перед тем, как исчезнуть и ещё раз размазать нечисть по воздуху, Жена Дьявола произнесла странную фразу:

«Кажется, имея дело с тобой, я совершаю одну и ту же ошибку» - вот что сказала она. И я понял, что жизнь она мне оставила по какой-то другой причине…

…Нет, вовсе не пища я.

 

122. ВОРОШИМ ПРОШЛОЕ

…Возвращались мы медленно-медленно. Кони едва слышно перестукивали копытами, колёса катафалка перекатывались с кочки на кочку. Вероника опустила поводья на  колени. Ночь была ясная, звёздная, лунная.

-Я внимательно наблюдала за вами,- сказала Вероника.

Я молчал.

-Ты не прошёл испытание,- сказала она,- но Духовная Мать оставила тебя в живых.

Спустя какое-то время она ещё добавила:

-Такого с ней никогда не случалось.

А я вспомнил последнюю фразу Жены Дьявола и сказал:

-Нет, я думаю, всё-таки один раз было.

-С чего ты взял?- удивилась Вероника.

-Так показалось. Я прав?

Конечно, она знала. И оттого, что очень долго не отвечала, я понял, что это и к ней имеет отношение.

-Это было очень давно,- наконец произнесла Вероника.- Стоит ли ворошить прошлое?

-Но это очень важно,- сказал я.- Расскажи.

Может быть, она почувствовала в моём голосе что-то особенное. Согласно кивнув головой, произнесла:

-Никто не любит проигрывать, милый. И Жена Дьявола не исключение. Она тщательно подбирает себе окружение, долго взвешивает все за и против, прежде чем прийти к окончательному решению. Так много-много лет назад она приблизила меня, и надеюсь, до сих пор не раскаивается в этом. Но...,- она вдруг замолчала.

Я терпеливо ждал. И был вознаграждён:

-Как ты уже знаешь, в своё время Духовная Мать предрекла мне большую любовь. И пророчество, конечно, сбылось – я встретила и полюбила человека. А он полюбил меня. Но как человек может любить вампира? Такая любовь опасна, смертельна, безысходна. Вот он и обратился за помощью к Жене Дьявола. И она помогла. Но потребовала за это…

 

123. ВИНОВАТ САМ

…слишком многое. По крайней мере, так показалось моему любимому. Но я-то так не считаю,- быстро произнесла она, зачем-то предо мою оправдываясь.- Ведь, в конце концов, он сам захотел стать оборотнем, никто его не принуждал. Я уверена, что не будь я её крестницей, а она мне Духовной Матерью, и не люби меня по-настоящему, она никогда бы не откликнулась на просьбу человека ввести его в наш мир. Ведь, как правило, мы сами выбираем тех, кого хотим принять в наше общество, оставаясь глухими к просьбам тысяч и тысяч желающих. Только ради меня Духовная Мать пошла на это... и ошиблась.

Вероника старательно доказывала мне, что целиком и полностью на стороне Духовной Матери. Но я почему-то ей не верил.

 

124. ЛЮБИТ

А она видела, что я не верю, и продолжала доказывать, но уже больше себе:  

-Мой возлюбленный повёл себя совсем не так, как того ожидала Жена Дьявола. Она хотела видеть его в роли преданного слуги. А он, поклявшись в верности, назавтра уже взбунтовался. Он оказался… клятвопреступником.

Я видел, она любила Духовную Мать. Но до сих пор любила и его.

-Из-за этого и погиб,- скорбь как натянутая струна прозвенела в ночи.

На этом преданность её Жене Дьявола исчерпалась.

 

125. ТЫ ЕГО ЛЮБИШЬ

И вот вам разговор, так похожий на тот, давнишний, - с девушкой с гитарой, когда она спросила люблю ли я её, а я ответил нет, а она почувствовала в моём голосе фальшь и поправила ты меня любишь, хотя меня не за что любить. Мы шли по дорожке городского парка, скрипя выпавшим накануне первым снегом, вдыхая чистый зимний воздух и прощаясь - прощаясь уже навсегда.

И я спросил Веронику, как девушка с гитарой когда-то меня:

-Ты его любишь?

Она не стала лицемерить, как я когда-то, и ответила искренне:

-Иногда мне кажется, что я уже вообще никого не способна любить, а иногда... охватывает такая тоска, и я вспоминаю всё-всё...

-В том числе и его.

-Да, каждую морщинку на его лице, каждый волосок… Его лучистые глаза, его чистую улыбку...

-Ты до сих пор любишь его.

-Может быть,- сказала она.

-И уже не осуждаешь его за то, что он совершил?- спросил я.

-Нет,- покачала она головой.- Ведь ему было виднее. Я никогда не вмешивалась в их отношения. Если он предал Жену Дьявола, то, безусловно, заслуживал наказания. Но осуждать его я не могу.

-А как же Жена Дьявола? Ведь, по большому счёту, она совершила  ошибку из-за тебя.

-И я тоже была наказана,- с безысходностью в голосе ответила Вероника.- Но в то время я находилась в таком состоянии, что меньше всего думала о себе. И Жена Дьявола превратила меня в то, что я представляю собою сейчас...

-Выходит, быть ведьмой - это наказание?

-Для меня - да,- сказала Вероника.

-Что ж, не ты одна несёшь свой крест.

 

126. ХВАТИТ ГРУСТИТЬ

-А вот ты и не прав,- рассмеялась вдруг Вероника, быстро оправившись от минутной слабости.- Это было давно. Это было тогда. Теперь-то быть ведьмой – счастье!

-Разумеется,- подхватил я.- Навеивать чары способен далеко не каждый.

-Не веришь?- бросила она озорной взгляд.

-По поводу чар? Нет.

 -Ах, так! А что на это скажешь?

И громко выкрикнув непонятное, она дважды хлопнула в ладоши.

Ночь взорвалась!

 

127. ЛЕТИТЕ, ВОРОНЫ

Ночь взорвалась, и кони рванули вперёд и вверх, отбросив меня назад. Я еле удержался, намертво вцепившись во что-то. А кони неслись, и колёса катафалка бешено вращались, сперва подлетая на кочках, а потом – и над ними, выше, выше. И вот уже катафалк скользит над землёй - плавно, мягко, быстро, словно ракета. Я взглянул вниз.…………..............................................................................................

……………………………………………………………………...……………………………….Мы летели. Не просто скользили над дорогой, мы летели высоко-высоко, где-то среди пламени звёзд. Кони обратились в гигантских воронов. Огромные чёрные крылья гулко хлопали, разрезая ночное безбрежье. В ушах свистел ветер.

-Летите, летите мои вороны,- звонко восклицала ведьма, поднявшись во весь рост. - Поднимайтесь выше туч, где свет Чистой луны напоит вас воздухом Свободы! Вознеситесь над Землёй, ближе к Звёздам, к могучему Свету! Сбросьте Земную сонливость, мои вороны, расправьте могучие крылья, докажите, что силы Ночи и силы Свободы едины. Несите, несите нас, вороны, пусть Вечная ночь воцарит над миром, пусть дьявольская сила одолеет врагов! Во имя торжества Ночи покажите, на что вы способны!

 

128. В КОСМОСЕ

И вороны гуще захлопали тяжелыми крыльями и подняли нас ещё выше. Уже далеко внизу тусклыми точками блекли огни засыпающего города, пятикопеечными пятнышками проплывали облака.

С каждым взмахом могучих крыльев мы выше поднимались над Землёю, со всех сторон окружённые яркими звёздами, блёстками метеоритов, огненным сверканием комет. Планеты приблизились, выстроились полукругом, и я насчитал их десять, маленьких и больших, красных, оранжевых, голубых, зелёных, в точности как на цветной картинке школьного учебника по астрономии.

А катафалк превратился в чёрную колесницу, и огромные колеса её лениво вращались, не испытывая никакого сопротивления. Вероника взмахивала бичом, хлыст кружился и свистел над нашими головами, но не опускался на спины воронов. Распущенные волосы развивались, оставляя за спиной ведьмы длинный светящийся шлейф, лёгкая материя облегала её стройные ноги. На губах играла мечтательная полуулыбка, и глаза светились волшебным изумрудом. Она смеялась, и смех её разносился по бескрайнему простору космоса, отбиваясь гулким эхом в других галактиках. Такой вот видел я её, величественную богиню Зла, крестницу Жены Дьявола.

А потом…

 

129. КОСМОС СМЫТ…

реальность исказилась, надломилась, планеты и метеориты на прощание вспыхнули ярким ослепительным светом и… погасли. Совсем как лампочки в подъезде. Но хоть они и погасли, темнее нисколько не стало. Пространство вокруг нас обволокло светящимся голубым туманом, воздух задрожал, сгустился и некрасивой слюной соскользнул вниз – обратно на Землю. Космос был безжалостно смыт, а за ним оказалась другая реальность в виде моей комнаты и светящейся лампы на письменном столе.

 

130. НЕКОГДА ЛЮБИМАЯ

А я не успел ещё отойти от головокружения фантастического полёта. В глаза падал слабый свет от лампы, а мне казалось, что это горит большая звезда. Потом она угасла, и моя комната, некогда любимая и самая уютная из всех комнат на свете, теперь показалась душной и ничтожной. Стены давили на сознание, хотелось подняться, расправить плечи и толкнуть их, чтобы они разрушились как карточный домик.

Резким броском я сбил подушкой назойливую лампу со стола, зарылся с головой в одеяло и уснул.

 

 

 

Навязчивое сновидение

 

Позади, в санках, укутанная в тёплую шубу, Оленька, моя племянница. Сопит. Ей нужно, чтобы я шёл вперед – к горке; ведь мы собрались кататься. А я сделал пару шагов – и остановился.

Замер.

Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.

Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла.

Нужно идти, но…

Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте привыкли уже –  наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.

А я стою.

Не помогает и окрик:

-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?

И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.

Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь подёргиваю за верёвку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И санки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходящего от снега.

Снег примят темнотой.

Вжат в землю, придавлен.

Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги

 – уже! –

но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.

Стою на месте.

Не шевелюсь.

Даже дышать боюсь.

За нас двоих дышит Оленька.– и хватает ведь, почему бы и нет?

Это она вынудила меня выйти на улицу в такую морозную непроглядь: весь вечер ныла, канючила: пойдём, пойдём. Вот и пошли. Я-то не хотел: боялся.

Темноты.

Всю жизнь её боюсь, с детства.

Конечно, Оленька не знала об этом – или знала? – но настаивала, добивалась, чтобы по её было: пойдём, пойдём. На санках с горки хочу!

Добилась.

В гардеробе я обменял свой страх на куртку и осенние туфли. Оленька была в восторге.

Обмен не удался: я вышел – и испугался.

И замер.

И вот Оленька канючит за спиной:

-Ну что ты, дядя Коль? Пойдём, холодно же.

А я знаю, что холодно, что племянница замерзает – я и сам – но ничего не могу поделать: не то что самому сдвинуться, но и санки сдвинуть не в состоянии: вот подёргал за верёвку, а они даже не шелохнулись: полозья уже успели примёрзнуть…………..

………………………………………………………………тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали прихваченные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых деревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…

Снег под каблуками.

Впереди.

Из темноты.

Оттуда -  к нам.

По тропинке.

На которой стоим

Мы.

Я и Оленька.

Слышит ли Оленька?

Слышит ли?

 

 

ВЕДЬМА

 

131.  МОЙ ОТЕЦ

Утром, взглянув на себя в зеркало, мне сделалось страшно. Если разложение - а как ещё иначе назвать то, что происходило со мной? - будет продолжаться в том же темпе, я не дотяну и до следующего понедельника. Вспрыснув лицо холодной водой, я  пошёл на кухню.

За столом сидел отец. Хмурый, озабоченный. Хотя и прежде он никого из семьи не радовал улыбками, сегодня он был просто сам не свой. Я присел рядом. Отец не замечал моего присутствия. Я спросил:

-Что-то случилось?

-Умер дядя Лёня,- сказал отец потухшим голосом.

Я прикусил губу. Хоть убийство произошло нынешней ночью, я уже успел позабыть о нём: ведь столько случилось потом. Но что-то нужно было говорить, и я спросил:

-Когда?

-Сегодня ночью... Его убили.

-М-да,- сказал я и осторожно взял ложку.

Отец бросил на меня отчаянный взгляд. И тут же лицо его дрогнуло, мешки под глазами зашевелились. Ещё бы. От моей внешности кого угодно в дрожь бросит. Вот и отец: хотел о дяде Лёне, а увидел меня – и мигом забыл о погибшем друге.

-Ты болен?- спросил он.

-Да, что-то неважно себя чувствую,- соврал я.

-Приляг, на работу не ходи.

-Так и сделаю,- сказал я и вставал из-за стола, не прикоснувшись к завтраку. Голода я не испытывал. Мне было достаточно и той крови, что успевал впитывать желудок… Хотя ведьма не очень-то и заботилась обо мне, выкачивая кровь… Ах да, я же ещё слизывал с пола…

 

132. ОПЯТЬ ЗИНАИДА

Телефон задребезжал в тот момент, когда я проходил мимо. Я поднял трубку.

-Андрюша?- услышал отдалённо знакомый голос.

-Да,- удивился я.

-Это Зинаида Михайловна.

-А, здравствуйте…

-Андрюша, мне только что принесли твою флюорографию...

Вот и ещё одно, о чём я совершенно забыл.

-Надеюсь, ничего серьёзного?- кощунственно поинтересовался я.

-Это не телефонный разговор, Андрюша. Нам необходимо встретиться.

-Исключено,- быстро сказал я.

-Андрей, ты не понимаешь…

-Я всё прекрасно понимаю,- произнёс я.- Но у меня нет времени.

-Так найди его,- потребовала Зинаида.- Ведь речь идёт о твоём здоровье. Необходимо провести дополнительные обследования, чтобы сделать диагноз...

Она пыталась меня запугать, но не очень сильно, чтобы я лишь встревожился и явился к ней на приём. Но теперь я уже не видел в этом смысла. Я вообще сожалел о том, что ходил к ней.

-Зинаида Михайловна, у меня действительно очень мало времени. Извините,- сказал я и опустил на рычаг трубку.

 

133. СТРАХ

Я лёг на диван и закрыл глаза. Потом встал и захлопнул форточку. Потом свернулся калачиком. Потом закутался в тёплый плед и опять свернулся калачиком. Не помогло.

Меня трясло. Я чувствовал себя зверем, загнанным в угол. Угораздило же меня пойти в эту проклятую поликлинику. И теперь кто только не узнает, что существует такой человек, у которого нет сердца. Как мухи слетятся врачи, начнётся бесконечная череда обследований. Так просто они не выпустят меня из рук. А тут и поднимется газетная шумиха... И Вероника, естественно, заинтересуется… Да что там... Она сразу обо всём догадается.

И на этот раз уже не пощадит меня.

 

134. НЕ ПЕРЕДУМАЮ

Через пять минут я снова сжимал телефонную трубку. Пальцы мелко дрожали. С трудом набрал нужный номер и напряжённо стал вслушиваться в длинные замогильные гудки. Наконец она сняла трубку.

-Хорошо,- сказал я.- Когда мы сможете принять меня?

-Хоть сейчас,- сказала Зинаида Михайловна.- Приходи в мой кабинет. Приём ещё не начался, поэтому мы спокойно сможем поговорить.

Ещё она добавила:                                                                              

-Только ради бога, Андрюша, не передумай. Я очень, очень буду тебя ждать.

-Не передумаю,- заверил я и положил трубку.

 

135. У ЗИНАИДЫ

Как и обещала, в кабинете она была одна. Сидела за письменным столом и аккуратными стопочками раскладывала бланки и рецепты. Когда я вошёл, она посмотрела на меня поверх очков. Я предвкушал увидеть испуг на её лице: ведь за два дня, что мы не виделись, я совсем не похорошел. Но увидев моё постаревшее лицо, она даже бровью не повела. Сняв очки и протерев стёкла старушечьим носовым платком, она указала взглядом на стул, стоящий напротив:

-Присаживайся Андрюша, не стоит топтаться на одном месте.

-Ничего,- сказал я и оскалился.

 

136. СКЛАДЫВАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Зинаида Михайловна вновь водрузила на нос очки.

-Ты уже догадываешься, о чём пойдёт наш разговор?

-Не иначе как о каких-то болячках,- пошутил я, стараясь выглядеть беззаботным.

-Андрей,- осуждающе блеснула она линзами очков.

Она долго смотрела на меня, с трудом сдерживаясь, чтобы не спрятать взгляд. Моё теперешнее лицо ей не нравилось. А мне не нравился её нудный тон, каким она объясняла мне очевидное:

-Флюорографический снимок не зафиксировал наличия одного жизненно важного органа, без которого функционирование организма не представляется возможным.

-Да?- хмыкнул я. Не убить ли её сразу, подумал я.

-Складывается впечатление, что у тебя нет сердца.

Я не мог сдержать улыбку. Уж больно тривиально прозвучали её слова. Как в мыльной опере. Впору бы со смеху упасть под стол.

Как поступить, думал я. Поломать комедию? Повыдавливать из себя плаксивые ахи и охи? На это у меня не было настроения. Так может просто прикончить её?

Нет, остановил я себя. Рано. Пока ещё рано.

 

137. ДЕЛО ВО МНЕ

Я размышлял, а Зинаида вертела передо мною чёрно-белым негативом моих внутренностей.

-Вот посмотри,- поясняла она.- Это твои лёгкие, а на этом месте - видишь чёрное? - должно находиться сердце… а его нет. Когда мне принесли снимок, я была уверена, что аппарат испортился. Но вот ещё снимки, других людей. Пожалуйста - эти люди проходили флюорографию до и после тебя в тот же самый день. И снимки в полном порядке. Аппарат не испорчен. Может, всё-таки дело в тебе?

Она замолчала, вопросительно глядя на меня. Я не удостоил её ответом.

-Вот что, Андрюша,- решительно заявила она.- Сейчас мы прогоним тебя через кардиограф, а уж потом будем делать выводы.

Я решил подарить ей ещё несколько минут жизни.

 

138. ЗА ЭТО ВРЕМЯ…

мы побывали в соседнем кабинете, где Зинаида уложила меня на покрытую холодной простыней кушетку и прикрепила к телу и рукам датчики. Аппарат загудел. Я спокойно лежал и лениво отсчитывал секунды.

Выдержки у Зинаиды хватило ровно на одну минуту: ведь аппарат-то оставлял на бумаге бесконечно длинные полосы.

-Этого быть не может, не может, не может,- потерянно бормотала врачиха и отчаянно щёлкала выключателями на щитке прибора.

-Успокойтесь,- сказал я и поднялся.- И оставьте в покое машину, она в полном порядке.

-Что значит в полном порядке?- ошеломлённо смотрела на меня Зинаида.

-Лишь то,- сказал я,- что у меня и на самом деле нет сердца.

 

139. ПОГОВОРИМ?

Ведь собирался убить: и под рубашкой уже напряглись мышцы, и кулак сжался… Оставалось лишь нанести удар, но что-то меня остановило. Может быть, к тому времени ещё не совсем расстался с человечностью? Или таким образом протестовал против Вероники, которая унижала меня в квартире дяди Лёни? Или надеялся, что Зинаида сможет мне как-то помочь? Ведь я же хотел выпутаться? Или нет? Или любовь к ведьме стала дороже собственной жизни? Пища, так назвала меня Жена Дьявола. Временный источник её молодости. Не до дна выпитая чаша…

Я взглянул на растерянное лицо Зинаиды, усилием воли расслабил мышцы и выдавил улыбку:

-А вот теперь давайте поговорим.

 

 

140. РАССКАЗЫВАЮ

Кабинет был закрыт на ключ. В двери время от времени стучали. Телефон звонил. Мы не обращали на это внимания. Мы сидели друг напротив друга. Я рассказывал ей свою историю, она внимательно слушала. Она даже ни разу не пыталась перебить меня, опровергнуть, уличить во лжи, обвинить в сумасшествии; она просто молча слушала.

-Теперь вы знаете, почему у меня нет сердца,- подытожил я, когда рассказ был закончен.

-Невероятно!- покачала она головой, и я подумал, что она не поверила мне.

Глупец, подумал я, чего добился? Проще было бы убить её сразу. Всё равно она нежилец. Зачем рассказал? Знал же, что не поверит...

-По-видимому, мы напрасно теряем время,- произнёс я и поднялся, чтобы убить её.

 

141. ЗНАЮ, ПОЧЕМУ НЕ УБИЛ

Я поднялся и вспомнил, какой потерянной она выглядела, когда её умные машины стали показывать то, что никак не укладывалось у неё в голове. Она выглядела такой потерянной…

Да, потерянной, но и ищущей. Ищущей ответ!  И я ухватился за неё, как утопающий за соломинку. Потому что она мне была нужна. Ведь я понимал, что рано или поздно останусь один на один с Вероникой или Женой Дьявола и противостоять им не смогу. Я и сейчас-то слаб, а когда вообще рядом не окажется ни одного человека - погибну. Они высосут из меня жизнь - и отшвырнут мой труп прочь, как обглоданную кость. На сколько лет я сегодня выгляжу? На пятьдесят? Или уже шестьдесят? А завтра? Они же убивают меня хладнокровно, беззастенчиво, а я ещё должен защищать их? Что сделала эта несчастная старушка, в чём виновата? Уж если Вероника не жалеет меня, то почему я должен?

 

142. ЗИНАИДА СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ

-Андрей,- сказала Зинаида Михайловна.- Чем я могу помочь тебе?

-Ничем,- сказал я.

-Но я же вижу - ты нуждаешься в помощи.

-Нуждаюсь,- согласился я.- Но помочь мне уже никто не может.

Я всё ещё раздумывал, что мне с ней делать, когда она щёлкнула пальцами и воскликнула:

-Боже, как я могла забыть! У меня же есть знакомый экстрасенс.

-Этого ещё не хватало!- рассердился я.- Никогда не верил этим шарлатанам.

-Тебя никто и не заставляет им верить,- сказала Зинаида Михайловна.- Но если тебе действительно нужна помощь...

-Только не от него,-  отрезал я.

-И от него тоже!- воскликнула она, и чаша её судьбы перевесилась в сторону жизни.- В конце концов, он человек. Человек! Пойми это! И сделает всё, что от него зависит. Ну что, я звоню ему?

Я подумал,  чем чёрт не шутит, и сказал:

-Ну что ж, звоните...

 

143. ГОСТЕПРИИМСТВО ПО-ЭКСТРАСЕНСКИ 

До двухэтажного краснокирпичного особняка, в котором жил экстрасенс, мы добирались полчаса на электричке, и ещё столько же пешком по шоссейке вдоль побитой позолотой берёзовой рощицы. Особняк, конечно, был огорожен высоким решётчатым забором. От чугунной в завитушках калитки к высокому крыльцу мимо цветочных клумб вела аккуратная дорожка, выложенная из тёсаного камня. Что ж, экстрасенс жил на широкую ногу, впрочем, никого боялся: когда мы входили, собаки нас не облаяли и калитка оказалась незапертой. Мы подошли к дверям и позвонили. Не прошло и минуты, как дверь бесшумно отворилась и над нами нависла усатая лоснящаяся физиономия. Рачьи глаза выпукло скользнули по мне и приветливо блеснули, остановившись на Зинаиде. Та раскрыла уже рот для приветствия, но дверь вдруг захлопнулась, замок щёлкнул и изнутри донёсся густой бас:

-Зинушка, ты оставайся, а этот парень пусть уходит. Мне не о чем с ним разговаривать.

Зинаида Михайловна возмущённо топнула ножкой и поджала сердито губы:

-Он пришёл к тебе за помощью, Иван. Ты же обещал!

-Мало ли что я обещал,- бабахнуло из-за дверей.- Он никогда не переступит порог моего дома. Да, чёрт возьми, я обещал встретиться с ним, но… мы же встретились - и достаточно. Всё, пусть уходит.

Позёр, подумал я. Артист из погорелого театра.

Ну, Зинаида Михайловна, теперь что?

Зинаида отреагировала как надо:

-Хорошо,- угрозливо процедила она.- Он уйдёт. Но вместе с ним уйду и я. И запомни, Иван, я больше никогда, слышишь, никогда не приду. Прощай!

И она громко застучала  каблучками по каменной дорожке. Каждый шаг хлёстко дробил двери обидой и презрением.

 

144. НЕМУДРЁНОЕ ИСКУССТВО

         КРУТИТЬ МУЖИКАМИ

Конечно, он сдался. Как и любой бы на его месте. Зинаида даже не успела добраться до калитки, как дверь униженно распахнулись, и на крыльцо выскочил необъятных размеров мужчина.

-Остановись, Зинушка! Не уходи!- отчаянно крикнул он.

Старые придурки, подумал я.

-Нам не о чем разговаривать,- парировала старушка, заметно замедляя шаг.

-Ладно,- закричал мужчина.- Пускай заходит. Поговорю с ним.

-Вот так бы и сразу,- выдохнула Зинаида Михайловна и ходко повернула обратно. Проходя мимо меня, она ободряюще подмигнула.

Вошли в дом, хозяин проводил нас в большую просторную комнату на первом этаже, чисто прибранную, но по-холостяцки куцую. Вот и кресло оказалось жёстким, но другие два были не лучше, к тому же заняты Зинаидой и экстравагантным хозяином дома, так что я устроился в то, которое, впрочем, даже и предложено не было.

 

145. ЧЁРНЫЙ

-Ну, так в чём дело?- пробурчал хозяин, избегая смотреть на меня.

Зинаида начала издалека:

-У этого молодого человека большие неприятности...

-Уж куда больше!- хмыкнул хозяин.- Могла бы и не говорить. Он же весь чёрный внутри.

-Что значит «чёрный»?- нахмурился я.

-То и значит. Ты, парень, уже нежилец,- сказал мужчина.- Ты ходячий труп.

Он не собирался со мной щепетильничать.

Так оно и лучше.

-И никакой надежды?- спросила Зинаида Михайловна.

-Не понимаю!- взвился  мужчина.- Кому нужна помощь, Зинушка? Тебе или ему?

-Ему.

-Тогда сиди и помалкивай. Я разговариваю только с ним.

 

146. ДЕШЁВЫЙ КОМЕДИАНТ

-Вы экстрасенс?- спросил я.

-Да, экстрасенс. И, вижу, это тебя совсем не устраивает?

Меня так и подмывало встать и уйти, но Зинаида взглядом успокаивала: не обращай внимания, он, конечно, экстравагантен, но ведь – и умница. Вот и на тебя бросил всего один взгляд, и сразу определил – чёрный.

Я смирился, и даже расщедрился на комплимент:

-Жена Дьявола говорила мне, что если кто-то из людей и могут ей доставить неприятности, так только лишь экстрасенсы.

-Жена Дьявола?- он уставился на меня.- Что ты о ней знаешь?

-Ничего,- пожал я плечами.- Лишь один раз встречался.

-Не ври,- сказал он.

-Я и не вру.

-Он не врёт, Иван,- сказала Зинаида.

Он пристально посмотрел на меня и произнёс:

-Вижу, что не врёт. Вот уж не подумал бы…

 

147. МИНИМУМ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

-Вот уж не подумал бы,- хмыкнул он.- Ты такой чёрный внутри, словно тебя уже давным-давно взяли в оборот.

-Всего два дня,- произнёс я.

-Да уж!- фыркнул экстрасенс, и усы его сердито зашевелились.- Ты загнил ещё в чреве своей матери.

Он меня злил, и я молча глядел на него, а он на меня.

-Я сказал, что ты чёрный вот уже двадцать пять лет как минимум - значит это так и есть, и не смей мне возражать. Силы Зла завладели тобой давным-давно.

-Мне двадцать два, и действительно прошло всего два дня...- начал было я, но осёкся, потому что экстрасенс так и впился в меня взглядом…………………………………………………………………….

……………………………………а потом недоверчиво покрутил головой и сказал:

-Это ничего не значит. Ты мог не замечать. Но чернь всё равно жила в тебе, а сейчас она завладела тобой почти полностью.

Долгая пауза.

-Но шанс-то есть?- осторожно подала голос Зинаида.

Экстрасенс поёрзал в кресле. 

 

148. ПЯТНЫШКО ИСЧЕЗНЕТ ЗАВТРА

-Шанс?- сердито фыркнул экстрасенс.- Какой?

-Гляди,-  произнёс он, ткнув в мою сторону пальцем-сосиской.- Всё тело его уже чёрное, лишь в голове возле правого уха слабо светится серенькое пятнышко. С каждым часом оно всё сильнее затягивается, к завтрашнему утру вообще может исчезнуть. И в этом парне окончательно умрёт человек. Теперь ты сама видишь, какие у него шансы.

-Я ничего не вижу, но верю тебе, Иван. Как верю и в то, что ты поможешь ему,- произнесла Зинаида.

Экстрасенс недовольно похмыкал и тяжело задышал:

-Я же уже сказал, он нежилец.

-Так что нам делать, Иван?- Зинаида Михайловна чуть не плакала.

-Не знаю! Да, представь себе, не знаю! Этот парень слишком плох, чтобы о чём-то с уверенностью заявлять. Если даже я попробую ему помочь, то ничего не могу гарантировать. Более того, сделанное мною может обратиться во вред нам.

 

149. ПОМОГИ ЕМУ, ИВАН

Взмолилась Зинаида, и экстрасенс уставился в свои огромные ладони. Он долго так сидел, наморщив лоб. Тикали ходики, отсчитывая секунды. Сколько их у меня осталось?- подумал я.

-А почему он сам не просит о помощи?- спросил экстрасенс, кивнув в мою сторону.- Может, он во мне уже не нуждается…       

-Но он же пришёл к тебе, а это уже что-то,- сказала Зинаида.

-Хочешь снова стать человеком?- взгляд опять обращён в мою сторону.

Подумав, я кивнул.

-М-да,- промычал экстрасенс.- Пятно в твоей голове затягивается куда быстрее, чем мне показалось сначала. Впрочем, этого и следовало ожидать. Силы зла поглощают тебя. И ты уже не можешь быть уверенным в себе настолько, чтобы просить о помощи. Для тебя, Зинушка, это звучит абсурдно, но не для него. Это логика жителей Тёмного Мира, и ты, парень, прекрасно понимаешь меня. Ведь так?

-Да,- согласился я.

Экстрасенс удовлетворённо кивнул головой и сказал:

-Ладно, попробую.

-Спасибо, Иван,- с благодарностью произнесла Зинаида.

 

150. ТРЕБУЕТСЯ ЖЕРТВА

-Рано благодарить,- проворчал он и повернулся ко мне:

 -Расскажи-ка, кто ты в том мире?

Я рассказал и спросил: когда-нибудь слышали о таком?

-Нет,- покачал головой экстрасенс.- О тебе – никогда. Ведь ты не вампир, а… связующее звено между жертвой и ведьмой, питающейся кровью. Ага? А вот о ведьмах-вампирах мне  кое-что известно.

 И нахмурился.

-Я так понимаю, ничего хорошего?- поинтересовался я.

-Я же сказал, что дела наши скверные,- недовольно поёрзал в кресле экстрасенс.- Я знаю, как бороться с чертями, ведьмами, вампирами, оборотнями и прочей тварью, но... ведьма-вампир - это сложнее. Гораздо сложнее. Тут одними заклятиями не обойтись… Вот что! Нужна жертва!

-Что?- непонимающе переспросила Зинаида.

Но я-то прекрасно понимал, о чём он говорит.

-Нужна человеческая жертва,- пояснил я.

Зинаида мне не поверила. Перевела взгляд на экстрасенса. Тот неумолимо подтвердил:

-Он прав. Без жертвы никак.

 

151. ОХ, ЗИНАИДА…

Она могла бы воскликнуть: «Это невозможно». Или: «Увы, всё пропало».

Но она не воскликнула. Она просто спросила, растерянно глядя на нас:

-Но где же нам взять жертву?

И хоть экстрасенс пожал плечами и уверенно произнёс, что нигде, а я уже намеревался встать и попрощаться, Зинаида всё никак не признавала поражение.

-Не уходи, Андрей,- сказала она мне. И экстрасенсу:

-Неужели ничего нельзя придумать?!

-Нельзя,- отрезал тот.- Ведьму-вампира можно обезвредить только в тот момент, когда она пьёт кровь.

-Вы слышали?- повернулся я к настырной старушке.- Вопрос исчерпан. До свидания.

-Нет уж,- сказал экстрасенс.- Лучше, прощай.

-Да стойте же!- воскликнула Зинаида.- Стойте!

 И прошептала чуть слышно:

-Я, кажется, придумала.

 

152. УПРЯМАЯ ЗИНУШКА

Экстрасенс сердито затоптал ногами.

-Не валяй дурака, Зинушка! Я знаю, что у тебя на уме. Всю жизнь ты подставляла за других плечи, а теперь – и голову? Нет! Ты слышишь меня? Не смей!

-Но я вовсе не предлагаю себя в качестве жертвы,- произнесла она.- Вот ещё выдумал!

-Да?- не поверил экстрасенс.- А мне кажется, как раз это ты и предлагаешь.

-Нет же, успокойся.

-С тебя станется,- не верил экстрасенс.

-Станется что?

-Всё! Всё!!!

-Прости, Иван, но ты ведешь себя не по-мужски. Хоть бы выслушал.

-И слушать не хочу!

-Иван, прекрати. У меня уже разболелась голова от твоих криков. Замолчи, наконец, и послушай, что я хочу сказать.

 

153. ЕРУНДА

Меня-то убеждать не нужно было, Зинаида убеждала лишь экстрасенса. А я сидел и слушал.

-Ты сказал, что нужна жертва, человеческая жертва, так?

-Угу, а какая ещё?

-А другая  не подойдёт?

-Нет,- сказал экстрасенс.- Не подойдёт.

-А если мы только покажем ведьме жертву, а кровь она будет пить вовсе не её?

-Что значит – покажем? Ерунда какая.

-Нет, не ерунда,- сказала Зинаида.- Когда ты последний раз был в цирке?

 

154. КАРТОЧНЫЙ ФОКУС

-Что видит зритель,- спросила Зинаида,- когда фокусник показывает карточный фокус?

-Карты и видит.

-Нет, он видит руку. Карты спрятаны в рукаве. Фокусник машет руками, различными манипуляциями отвлекает внимание зрителей. И незаметно вытаскивает из рукава карту.

-Ну, отвлекающий манёвр, ну и что? Нам-то как это может пригодиться?

-Но ведь ведьме вовсе не обязательно видеть рукав. Мы покажем ей только карту.

Экстрасенс тяжело вздохнул и лишь покачал головой:

-Ну, Зинушка… Какая только ерунда не приходит тебе в голову.

 

155. НЕ ЕРУНДА

-Нет не ерунда,- воскликнула Зинаида.- Ты послушай: мы наполняем ёмкость куриной или кроличьей кровью, привязываем к животу и...

-Прекрати,- оборвал её экстрасенс.- Даже не хочу об этом слышать.

-Но, Иван, сам подумай,- сказала женщина.- Больше ведь просто некому.

-Как это некому? А я на что?- рассердился экстрасенс.

 

 

 

156. СДВИНУЛОСЬ

 Он сам не понял, что сказал, но мы с Зинаидой смогли, наконец, облегчённо вздохнуть: зацепило. Внутренне он уже принял предложение Зинаиды и уже готов был участвовать в осуществлении её безумного плана. Это главное. А остальное –  детали.

 

157. ДЕТАЛИ

Вот и принялась Зинаида объяснять ему, как ребёнку:

-Тебе нельзя, Иван. У тебя своя задача: будешь обезвреживать ведьму, когда она станет перекачивать кровь из Андрея. Верно же?- перевела взгляд на меня, ища поддержки.

Я, конечно, кивнул.

-Зинушка,- экстрасенс обращался к женщине, но его взгляд был прикован ко мне.- Ты не понимаешь, чем это грозит. Ведь нет никакой гарантии. И ты погибнешь из-за этого вампирёныша.

-Человека,- сердито поправила его Зинаида Михайловна.

 Экстрасенс непонимающе посмотрел на неё.

-Что?

-Я готова рискнуть своей жизнью вовсе не из-за вампирёныша, а исключительно ради человека,- убеждённо произнесла Зинаида.- Ведь Андрей, несмотря ни на что, до сих пор им остаётся.

 

158. ЯВИСЬ, ВЕДЬМА ч. 1

Вот так и случилось, что вечером того же дня я сидел один в скудно меблированной комнате, в квартире Зинаиды Михайловны, и ждал. Я был уверен, что Вероника явится сюда. Ведь она говорила когда-то, что найдёт меня где угодно, стоит только мысленно позвать её. Я смотрел в стену напротив, восстанавливал в памяти образ ведьмы и закликал: «Приди, приди же ко мне!».

Я вспоминал, как мы летали. Снова услышал глухой звук хлопающих крыльев. Снова увидел звёзды, планеты. Почувствовал скорость. Окунулся в головокружительный полёт. Увидел Веронику, стоящую в колеснице...

Я любил эту женщину, хотя и понимал, что она высасывает из меня жизнь. Но я всё равно любил её. Я не верил, что она желала мне зла. Это всё Жена Дьявола. Это она отрицательно влияла на Веронику, не позволяла ей спокойно жить. Я увидел в Веронике нечто такое, что не позволяло мне думать о ней плохо. Конечно, она унижала меня, считала, что я неровня ей, но… после встречи с Женой Дьявола она изменилась… Да, изменилась, она стала лучше.

 

159. СООБЩНИКИ

…Между тем мои сообщники прятались в соседней комнате. Зинаида придумала вот что: наполнила резиновую грелку кровью животного (Экстрасенс специально ездил за ней на базар) и спрятала под одеждой. В широком старушечьем платье и солидным животиком от выпирающей грелки, она была похожа на престарелую участницу самодеятельности… Экстрасенс тоже вырядился не лучшим образом: натянул какой-то чёрный бесформенный балахон, а в руках сжимал толстенную книгу.

-Ею вы станете бить ведьму по голове?- пошутил я.

-Не богохульствуйте, молодой человек,- одёрнул он меня.- Это же Библия.

Глупый старик, он сам не понимал, во что втянула его Зинаида. Мне было жалко видеть его: поверившего, увлёкшегося.

-Как только ведьма появится, дай сразу же знать,- напутствовал он, когда я закрывался в комнате.- Крикни что-нибудь или ногой топни.

-Нет,- покачал я головой,- так не пойдёт. Она сразу догадается, что дело неладно, и исчезнет.

-Тогда назови какое-нибудь имя... Только не её.

-Почему?- удивился я.

-Нельзя называть её настоящее имя,- сказал экстрасенс.- Иначе заклинание не сработает. Назови какое-нибудь другое.

-Какое?- спросил я.

-Какое хочешь. Только погромче.

-Интересно, как я это ей объясню?- хмыкнул я.

-Как хочешь,- рассердился он.- Не морочь мне голову, сам что-нибудь придумай... Мы будем сидеть в соседней комнате и ждать твоего сигнала. Как только подашь его - в комнату войдёт Зинаида Михайловна… Зинушка, слышишь, о тебе говорим,- он повернулся к своей подруге, потом опять взглянул на меня.- И ты приступишь... г-мм… Только будь осторожнее. Если укусишь мимо грелки – убьёшь её. Я тебе этого никогда не прощу.

 Взгляд его стал злым, колючим. Его массивное тело угрожающе нависло надо мной.

-Если с Зинушкой что-нибудь случится, я тебя, стервеца, из-под земли достану. Так и знай. Недаром ваша начальница, Жена Дьявола, экстрасенсов боится.

-Она не моя начальница,- сказал я.

-Ты меня понял,- предупредил он.

Так мы расстались. С тех пор прошло полчаса. Нас разъединила стена и объединяла… Что?

 

160. ЗАЧЕМ СОГЛАСИЛСЯ?

Признаться, я совсем не был уверен в себе. Любовь к Веронике и сочувствие к людям, вдруг решившим бороться за мою жизнь, накатывали попеременно.

«Приди же, ведьма, приди»,- взывал я и… обрывал себя на полуслове.

Имею ли я право подставлять под удар стариков, думал я. Жалкий трюк с кровью животного - это  даже не хрупкая соломинка, это вообще неизвестно что. Зачем я пошёл у них на поводу? Зачем согласился? Ведь план никудышный, изначально обречённый на провал: ведьма раскусит нас в ту же секунду. Нас ждёт смерть: и их, и меня. Стариков она убьёт сразу, меня – чуть позже, как только перекачает в себя их кровь… Из меня.

Но смерть уже не страшила. Меня мучило одиночество. Я скучал по человеческому, и когда люди предложили помощь – не смог отказаться.

«А вдруг?»,- подумал я и приговорил стариков к смерти.

 

161. ЯВИСЬ, ВЕДЬМА ч. 2

И ещё я много думал о Веронике - какая она красивая, замечательная, и совсем не такая, какой хотела казаться. Неужели я опустился до того, что захотел предать её: саму женственность, само совершенство?! Если она и уступает в чём-то Жене Дьявола, то только в самом малом… Она нашла меня, вытащила из болота обыденности, вытянула из омута ежедневного пьянства, вдохнула в меня жизнь и любовь… любовь… любовь…

И я молил:

-Явись, ведьма, явись. Приди из Мрака Ночи! Я жду тебя. Я люблю тебя! Я призываю тебя!

 

162. ПРИШЛА

И она появилась. Выкристаллизовалась из  воздуха, обрела плоть, прогнала одиночество и сомнения. Сделала шаг навстречу, протянула руку.

-Наконец-то,- выдохнул я.

-Что, милый, соскучился?- выгнула брови дугой.- Раньше такого за тобой не водилось.

-То было раньше,- сказал я.

-Что-то изменилось?

-Многое,- произнёс я.

-Например?

Я не знал, что ответить. Но зато знал, что спросить:

-О чём ты разговаривала с Женой Дьявола?

-Когда?

-Вчерашней ночью. Помнишь, она подошла к нам и вы... долго молчали, вернее, делали вид. Но вы так красноречиво молчали, что немудрено было догадаться: разговариваете.

Вероника нахмурилась, отвернулась. Когда снова повернулась ко мне лицом, глаза её оставались задумчивыми, грустными.

-Расскажи,- попросил я.

-Хорошо,- произнесла она.- Хотя это и не принесёт счастья ни тебе, ни мне.

Она подошла ко мне близко-близко и легонько поцеловала.

-Я уже рассказывала тебе,- прошептала она,- что, будучи вампиром, полюбила человека. И он погиб из-за меня.                        

-Нет, из-за Жены Дьявола,- не согласился я.

-Пусть из-за неё,- согласилась Вероника.- Это не так важно. Дело в том, что… Кажется, тот человек, мой давно умерший возлюбленный, это ты.

 

163. Я?

Вот и гром среди ясного неба. Я ожидал услышать что угодно, но такое...

-Как же так?!

-Ты умер,- сказала Вероника.- Но твою душу Духовная Мать переселила в тело ещё не родившегося ребёнка.

Вдруг вспомнилось, что говорил экстрасенс про многолетнюю черноту. А ведь я не поверил…

-Ты знала кто я, когда мы встретились три дня назад?- спросил я.

-Нет,- призналась Вероника.- Я и сейчас не уверена. Духовная Мать лишь намекнула…

-И никак нельзя проверить?

 

164. КАК ПРОВЕРИТЬ?

Она улыбнулась. Грустно. Не мне. Или мне уже?

-Ну почему же,- сказала.- Можно.

-Так проверь!

-Не я. Ты должен.

-Я? Но каким образом?

-Ты должен назвать меня по имени.

Я улыбнулся и сказал:

-Вероника... Ну и что?

-Ты не понял,- покачала она головой.- Это же не то имя, которое дано было мне при  рождении. А ты единственный из людей, кто знает моё первое имя. Вспомни, как ты меня называл?

-Как?.. Как?

 

165. НАТАША НАТАША НАТАША НАТАША

                НАТАША НАТАША НАТАША

Мне казалось, что мир вывернуло наизнанку, и ночь вдруг стала белой в серых пятнах, изредка - с желтоватыми разводами. Пространство заполнено густыми клубами пара, который долгими часами кружился на месте, а я то и дело пытался разогнать его, но руки вязли, я выбивался из сил

и устало закрывал глаза. Но даже сквозь сомкнутые

веки я видел свет, который не давал покоя, не

позволял расслабиться и… отдохнуть так,

как требовало моё утомлённое тело.

 Я ощущал гнетущую тяжесть в

суставах, и когда поднимал

руку, чтобы разогнать

туман,  приходилось

прилагать

сто…

 

 

ОБОРОТЕНЬ

 

…лько

усилий, тратить

столько энергии, что,

взмахнув пару раз, безвольно

ронял руку, и она глухо ударялась

об обнажённую грудь, и я отдыхал

несколько часов, не в силах  пошевелиться.

Но мозг работал. И он сказал мне, что ночи

 стали белыми, и где-то идёт дождь, и где-то тускло

светит фонарь, а я лежу на мягкой пружинистой койке, укрытый пропотевшей простыней. Иногда мимо проходят незнакомые люди. Иногда они останавливаются над моим изголовьем и бросают серые тени на белый клубящийся мир, они о чём-то говорят и я слышу гул их тихих голосов, но как ни силюсь, слов разобрать не могу. Впрочем, мне всё равно. Вскоре они уйдут, и вновь на несколько долгих ночей я останусь один. Отдыхаю. Я сделал открытие. Земля лишилась светлой половины суток. Кто-то украл у людей день, взамен оставив белую бесконечную ночь. По привычке я разделяю время на дни, на самом же деле, я уверен, дня как такового уже не существует. Нет ни понедельников, ни вторников, ни четвергов, ни суббот... Может быть, нет уже и часов, кто знает? Я считаю про себя: раз, два, три, четыре... Но на шестидесяти я не останавливаюсь, прибавляю ещё и ещё цифры... шестьдесят два, шестьдесят три, шестьдесят четыре... минуты не получается, как ни стараюсь. Не складывается. Значит, нет и часов. Жизнь сделалась бесконечной. Вечной. Люди! Во все времена вы мечтали о бессмертии! Почему же вы не радуетесь, обретя его? Впрочем, может они и радуются, я же не знаю. Я не вижу их лиц, я слышу только приглушённые голоса... но не слышу  радости. Они не хотят жить вечно. Туман. Он клубится прямо перед глазами и мешает думать. Я устал от бесконечного мельтешения отвратительных серых сгустков, которые того и гляди прилепятся к глазным яблокам, и потом их уже ни за что не отодрать. Этот туман хуже липучек, хуже тополиного пуха, который в начале лета забивается в ноздри и рот и сводит с ума. Откуда я знаю, как сводит с ума тополиный пух? Где я видел тополя? В моём мире их нет. Их не было, и нет. Ничего не осталось, кроме серого тумана, белых ночей и желтоватых разводов... на потолке. На потолке? Где я? Кто я? Кто вы, люди, сверху вниз глядящие на меня?

 

 

I. Я

-Николай.

Голос не такой глухой и отдалённый, как другие. Отчётливо слышу: зовёт, и понимаю: меня.

-Николай, ты слышишь меня? Открой глаза.

А смысл?- думаю я. Туман хорошо виден и через сомкнутые веки. Не открою. Иначе он тут же прилипнет к глазным яблокам, и придётся умываться, а это - вставать, шевелить руками. У меня нет таких сил.

-Открой глаза.

-Не принуждайте его,- слышу другой голос, женский.- Он ещё очень слаб.

-Он без сознания уже неделю?- говорит тот, который назвал меня по имени.- И ни разу не приходил в себя?

-Ни разу.

-Но вы уверены, что сейчас он слышит меня?

-Вполне.

-Как его самочувствие?

-Удовлетворительное.

-Доктор, я должен с ним поговорить.

-Вы же видите, что он не в состоянии.

-Это важно, доктор.

-Разумеется. Вам, милиции, всё важно.

-Вот именно.

Милиция? Почему? Я имею какое-то отношение к милиции? Ах да, конечно... наверное... я не уверен,.. но так, наверное, и есть.

-Николай, если ты слышишь меня, открой глаза.

Я сделал усилие, напрягся, сосредоточился и разомкнул веки. Свет.

В глаза ударил яркий поток жёлтого света. Я опять зажмурился, но тут же почувствовал приступ радости. Белые ночи исчезли. Я видел окно! Оно рядом, в двух шагах. И за окном... не знаю, кажется, уже вечер. По крайней мере, там нет белого тумана. Там серо. Вечер. Значит, будет и ночь. Значит, можно считать до шестидесяти, а потом начинать сначала, и с каждым повтором загибать один палец на левой руке. Время не остановилось. Я снова открыл глаза.

-Здравствуй, Коля.

Передо мной сидел человек в белом халате, небрежно наброшенном на мышиную милицейскую форму.

-Где я?- спросил.

Говорю? Во рту сухо, вязко, мёртво, а я – говорю?                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                       

-В больнице.

Кажется, понял. Я в больнице.

-Почему?

-Ты болен... Был приступ... Слишком много потрясений. Я потом всё расскажу, хорошо?

Хорошо, ты потом всё расскажешь. Понимаю.

-Кто ты?

Милиционер беспомощно глядит на женщину.

-Доктор, он не узнаёт меня!

-Ничего удивительного. Такое часто случается. Не удивляйтесь.

Вы удивлены? Понимаю. Я тоже. Мы, кажется, где-то встречались?                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 

-Кто ты?

-Я твой друг. Анатолий... Толян. Ну, вспомнил?

-Толян?

- Да-да… Это я.

-Кто я?

- Ты?

- Я.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 

-Ты мой друг. Николай. Коля.

Понимаю. Ты мой друг. Я твой друг. Я в больнице. Ты, мой друг, пришёл сюда в милицейской форме, небрежно накинув на плечи белый халат.

-Ты из милиции?

-Я твой друг, Коля. Я принёс тебе конфеты, фрукты, яблоки всякие. И письмо от твоих родителей. А Оленька просила тебе передать, что очень соскучилась. И просит, чтобы ты быстрее возвращался домой. Вот это яблоко лично от неё.

Красивое яблоко. Очень красивое яблоко. За такое яблоко нужно сказать спасибо. Друг, скажи спасибо.. э-э-э-э... Оленьке.

-Кто такая Оленька?

-Ты не помнишь Оленьку? Это твоя племянница. Дочь... твоего старшего брата.

- У меня есть брат?

Он долго не отвечал. Я ждал ответа, но он молчал. Наконец он сказал:

-Коля, я понимаю, ты сейчас не в том состоянии... Но подумай на досуге. Постарайся вспомнить. Всё. Понимаешь? Всё. Ты должен всё вспомнить.

-Товарищ милиционер,- прервала его женщина-доктор.- Вы не видите, больной устал? Прошу вас уйти.

-Минуточку, доктор.

-Дайте ему отдохнуть. Уйдите.

-Хорошо, я ухожу,- мой друг в милицейской форме встал и сбросил с плеч халат,- Коля, я назову тебе имена, а ты вспомни всё, что можешь.

-Я вас больше не пущу сюда,- сердито произнесла женщина.

-Оленька.

-Выйдите немедленно!

-Михаил.

-Вы слышите меня?

-Наташа.

-Молодой человек!

-Светлана.

-Вы хулиган, а не милиционер.

-Оленька, Наташа, Михаил, Светлана. Запомнил?

-Да.

-Я... сейчас милицию позову!

-Коля, вспомни всё. Это очень важно.

-Да.                         

-До свидания, доктор. Вы были очень любезны.

-Вы... нахал.

-Спасибо. Я вам завтра цветы подарю.

Да, я запомнил. Оленька. Михаил. Наташа. Светлана.

-До свидания.

 

Долго-долго лежал я с закрытыми глазами, но так ничего и не вспомнил. Туман исчез, но и люди тоже не появились. Я лежал в полном одиночестве и бесконечное число раз повторял: Оленька, Михаил, Наташа, Светлана. Имена… как имена. А ведь когда-то – раньше – наверняка мне тысячи раз приходилось слышать и повторять их, но теперь они стали просто звуками, пустыми звуками. Кто эти люди, скрывающиеся за именами? И кто я сам? И почему человек, назвавшийся моим другом, носит милицейскую форму? Оленька, Михаил, Наташа, Светлана. Три женщины, один мужчина. Вернее, две женщины, мужчина и девочка. Ведь Толян... так, кажется, зовут его... сказал, что Оленька - моя племянница. Я, должно быть, ещё молод. Да, мне чуть больше двадцати. У меня вряд ли может быть взрослая племянница… Хотя…

Итак, племянница Оленька, дочь моего старшего брата… Михаила? Это всё, что я знаю?

Всё.

Кто такие Светлана и Наташа? Я их любил? Они любили меня? Они меня ещё любят? Какое отношение к этому имеет Толян? Ах да, он мой друг. Видимо, раньше мы часто в одной компании проводили время…

 

Вдруг нахлынуло:

-Мама! Мамочка!

Оленька протягивала детские ладошки к женщине, стоящей рядом со мной. Эту женщину звали... Она сказала, что её зовут Наташа. Она прижималась ко мне, смотрела нежными влюблёнными глазами и говорила... не помню, что… что-то доброе, приятное. А потом… раздался грохот, кто-то ворвался в комнату, закричал. Вот тут-то и появилась Оленька, вскинула ручки и бросилась к Наташе:

-Мама! Мамочка!

 

А что дальше? Не могу вспомнить. Лишь в душе горький осадок, ощущение… горя. Как будто что-то у меня безвозвратно забрали. Что-то дорогое... Кого-то... Наташу…

Наташу, которую я любил!

И тут до меня дошло, что Наташу я потерял.

И вспомнил её лицо.

 

Худое,

бледное,

с большими голубыми глазами,

узким,

с горбинкой носом

и тонкими розовыми губами

...Я влюбился в неё сразу, как только впервые увидел. Она... она поцеловала меня... и затем её у меня украли... Что дальше? Не помню, ничего не помню! Горе!

...Я спросил её:

-Как тебя зовут?

-Наташа,- ответила она.

-Какое красивое имя. Я люблю тебя, Наташа.

-Я тоже люблю тебя, милый.

И мы поцеловались и были счастливы. Мы были счастливы... целую минуту. Затем кто-то ворвался в комнату и украл наше счастье. И это так потрясло меня, что я упал и потерял сознание. И всё забыл. Забыл всё-всё.

Тут кто-то вошёл в комнату и встал у изголовья. Я распахнул глаза и увидел... Наташу.

-Это ты?!!

 

-Наташа, ты пришла?

-Да, милый.

-С тобой ничего не случилось?

-Нет.

-Я счастлив.

-Я пришла сказать, что люблю тебя.

-И я тебя люблю.

-Ты верил, что я приду?

-Да.

-Ты ждал меня?

-Я всё забыл, Наташа,- признался я.

-Ты забыл и меня?

-Нет, тебя я помню. Но только тебя. И, кажется, что-то плохое с тобой случилось.

-Не вспоминай об этом, хорошо?- попросила она.

-Хорошо,- сказал я.

Она продолжала стоять у изголовья. Она молчала.

-Наташа,- окликнул я.

-Да, милый?

-Кто такой Михаил?

Она нахмурилась.

-Твой брат... Мой бывший муж.

-Почему бывший?

-Он... умер.

-Умер?

-Его… убили.

-Ага… А кто такая Светлана?

Она опять нахмурилась, и я понял, что вновь спросил не то.

-Коленька, не надо.

-Я хочу знать. Я не успокоюсь, пока не узнаю.

-Это... твоя невеста,- сказала Наташа.

-Невеста? Но я люблю только тебя.

-Она была до меня.

-Где она теперь?

-Мертва.

-О, господи!

-Ты сам захотел это узнать. Ещё хочешь спросить?

-Да... Но боюсь.

-Хочешь спросить об Оленьке?

-Да, о моей племяннице. Она… тоже?

-Нет,- улыбнулась Наташа,- она жива.

-Она сейчас с тобой?

-Нет. Она живёт с твоими родителями.

-Почему она не живёт с тобой?                 

-Нельзя. Пока нельзя. Скоро ты сам всё узнаешь.

-Ты спешишь?

-Мне пора возвращаться.

-Не уходи.

-Так нужно, милый.

-Не уходи. Дай мне твою руку.

Она улыбнулась, погладила меня по голове и вложила свою мягкую ладошку в мою. Я чуть сжал её.

-Ну всё, до свидания, милый.

-Наташенька.

-Нет, нет. Мне нельзя здесь долго оставаться. Мне разрешили только повидаться.

 -Кто разрешил?

-Скоро сам всё узнаешь.

-Наташа.

-Я люблю тебя, милый.

Она наклонилась и поцеловала меня в губы. Я не хотел её отпускать.

-Когда ты придёшь опять?

-Не знаю,- грустно вздохнула она.- Я не могу приходить часто.

-Я буду ждать,

-Жди, милый,- попросила она.- И не верь, если услышишь обо мне что-то плохое... Или кто-то будет уверять, что меня больше нет. Слышишь, не верь.

-Хорошо, милая. Я люблю тебя,- сказал я.

-Спокойной ночи, милый. И прощай.

Я закрыл глаза и уснул.

 

Мне приснился  сон.

А когда проснулся - подумал, что это был очень странный сон. Я стал его вспоминать и окончательно забыл.

А потом из тёмного угла  вышла высокая стройная женщина.

 

II. ТОЛЯН

И открылось мне не в том времени, в котором очутился я, вынырнувший в больничной палате из бессознанья, а во времени нынешнем, когда вслух произнёс первое имя ведьмы. Открылось мне то, что неведомо было в прошлом, когда носил другое имя и упакован был в другое тело. Открылись мне мысли и поступки Толяна, который знал меня под именем Николай и считал своим другом.

 

Выйдя из больницы, Анатолий Кропотов поехал к Колиным родителям, чтобы передать им весточку от сына и между делом обсудить один щекотливый вопрос, который внезапно зародился в его голове. Дело в том, что Анатолий не знал, как отреагируют старики на то, чтобы на какое-то время отпустить к ему Оленьку. В смысле, чтобы девочка пожила у него.

Эта мысль возникла спонтанно: глядя на Колю, лежащего на больничной койке, потерявшего память, никого не узнающего и заново открывающего мир, он вдруг подумал, что неплохо было бы отвезти его куда-нибудь за город, на дедову дачу, например… И племянницу его, Оленьку, с собою взять… Но до Колиного выздоровления далеко – когда ещё из больницы выпишут – а поехать на природу захотелось вдруг сейчас, немедленно… И Оленьку с собою взять.

Так, мысль мелькнула, а потом и загорелось: почему бы и нет? Почему бы на самом деле не взять Оленьку на дачу, недельки на две-три? За минувшую неделю он раза два встречался с ней и даже как-то разговаривал. Умная девочка, развитая, явно старше своих четырёх с половиной... Николай ещё долго в больнице пролежит, а они тем временем какое-то время проведут вместе, подружатся. А Колю выпишут - махнут на рыбалку. И обсудят всё, что необходимо… Эх, лишь бы дедушка с бабушкой согласились… Ведь после того, что произошло, они ни на шаг не отпускают девочку от себя. Боятся. Гм-хмм...

Анатолий грустно усмехнулся.

«Как будто сам ничего не боюсь, не верю ни во что... Ещё полтора месяца назад сказал бы: да, не верю. А теперь… после того, что произошло... Чёрт его знает».

Он не хотел вспоминать. Но вспоминал постоянно, хотя и гнал прочь эти мысли.

Мысли возвращались в виде бесплотных диалогов: то были или разговоры со сослуживцами, или со свидетелями, или с родственниками погибших... Вот, например, пока ехал к Колиным родителям, опять нахлынул давнишний разговор с врачом «Скорой помощи»:

-Вы верите в вампиров?

-Сказки…

-Да? А вот факты указывают на то, что вампиры действительно существуют.

-Какие ещё факты?

-Да хотя бы взгляните на этот труп: рана такая, будто  горло перегрызла собака.

-А что если действительно собака?

-А где отпечатки лап? К тому же крови в убитом практически нет…

 

…Ладно, хватит об этом… Хватит!..

 

-Родственники уже здесь?

-Здесь.

-Кто?

-Я! Я!!!

Кто кричит? Да Николай же, дружок мой…

 

Хорошо, вот такие факты:

Есть труп, никуда не денешься. Смерть странная, вот и доктор подтверждает. Жена убитого, Наталья Ветрова, находится неизвестно где, хотя за два часа до обнаружения тела её мужа, соседи видели её заходящей в подъезд. Из квартиры, кажется, ничего не вынесли. Вещи и драгоценности на месте. Жаль, надёжных свидетелей нет. У Николая с братом отношения были странными, сложными, небратскими: даже ни разу в гостях у него не был, и с женой не знаком... Кстати, всё-таки где она? Тоже убили? Или оставили живой, но взяли как заложницу? И такое может быть… Или увидела мёртвого мужа, испугалась и сбежала? Возможно, возможно... Или она и есть убийца?

Анатолий не сомневался: начинать нужно с неё, Натальи Ветровой. Узнать подробнее:  где работает, с кем дружит? Связи, прямые родственники, знакомые и т.д. и т.п.?

На сбор информации ушёл один день. Начальство дёргало, оно и понятно: всплыл ещё один труп, и в том же доме, в том же подъезде, и на этаже том же - только двери напротив. И картина преступления как две капли воды похожая: разорванное горло и почти полное отсутствие крови. Вернее, крови много – весь коридор забрызган, но быстро выяснилось – нечеловеческая. Серия?

Естественно, на Анатолия навесили оба убийства, и он углубился в поиски преступника... Он искал Ветрову. Он был уверен, что это её рук дело. Версия, что испугалась и убежала, быстро отпала: у родственников и знакомых не объявлялась. То, что и её убили – тоже: нет трупа – нет преступления. Да и с заложницей не складывалось: давным-давно концы уже всплыли бы. Нет, думал Анатолий, именно Ветрова и убила мужа и соседку. Её рук дело. Её.

 

 

Искал и нашёл…

Вообще-то повезло: шёл по улице, ломал голову над неразрешимой загадкой, рассеянно поглядывал на прохожих, особенно на молодых женщин... И увидел!

Она бежала навстречу, с непокрытой головой, в распахнутой шубе, и, кажется, ничего вокруг себя не замечала. Лицо искажено, губы тряслись, плакала. Пронеслась мимо, чуть не сбив Анатолия с ног, и он, на то и мент, развернулся и борзо побежал следом. Это надо же такому случиться?! Воистину, есть Бог на свете. Нет, не Бог, удача. Удачливый ты человек, Толян!

Вот она свернула за угол, и он следом, не упуская её из виду… Это даже не слежка была – игра какая-то. В кошки-мышки. Он не собирался её задерживать. Пока. Следил: надо же знать, у кого прячется, с кем общается?

Вот так Анатолий и оказался у ворот частного дома, расположенного на окраине города. Она открывала калитку, а он тем временем прятался за углом, улыбался и записывал на ладони название улицы и номер дома. Затем позвонил из ближайшего телефона-автомата на работу, вызвал ребят из своей группы, терпеливо дождался их и со спокойной душой отправился докладывать начальству об успехах.

                                                        

Целый день никто из дома не выходил. Тщательно присматривали за домом, одновременно выясняли, кто ещё, кроме Ветровой, может находиться в доме? Тут какая-то непонятная картинка вырисовывалась: в поселковом совете, конечно, имелась выписка из домовой книги, но проживают ли там эти люди или только прописаны – неясно. Опрос соседей тоже принёс немного результатов: рассказанное больше походило на слухи и сплетни, чем на достоверные факты. Мол, вроде, кто-то и живёт, два или три человека… а может и четыре… Ни с кем не общаются, сторонятся. Кто конкретно? Вроде, молодые люди, лет по семнадцать… парень и девушка. А может, два парня… Нет же, две девушки… Да о чём ты, Кузьминична? Вообще одна… Но давненько уж её не видать. Давне-енько… Может, уехала куда?.. Да! Ещё же мужик был. Точно! Что за мужик? Высокий такой, красивый. А молодую женщину лет двадцати пяти не видели? Нет? Точно нет? Жаль...

...Она вышла ночью. И Анатолий сам пошёл за ней, провёл два квартала… и потерял. Он не верил своим глазам: она просто исчезла, растворилась в темноте. Он топтался на месте, отчаянно осматривался и убеждался, что спрятаться здесь невозможно, незаметно скрыться тоже – пустырь. Но она... она как в воду канула…

Но – вспоминай, вспоминай - перед тем, как исчезнуть, обернулась, и Анатолий… не узнал её. Потому что это был совсем другой человек. Вернее, совсем не человек... Длинные белые клыки, торчащие из безгубого рта, собачья морда, круглые глаза, налитые кровью… Не-ет, привиделось. Ну не может же быть... Сказки это всё… Ладно, вернётся, никуда не денется. Вернётся.

И она вернулась. Утром. И спокойно вошла в дом. Анатолий решил, что пора брать. Следующей же ночью.

 

…Когда ворвались в дом, Анатолий был уверен, что в глубоком кресле, что стояло посередине комнаты, сидела именно она, Наталья Ветрова. Правда, лицо её он не разглядел, ведь сидела-то она к нему спиной. Но волосы, волосы были её. Точно её. Пышные, серо-пепельные, волнистые. Очень красивые волосы. Как на тех фотографиях, что нашли в квартире… А потом она обернулась и... Это была уже не Наталья. Это была женщина с собачьей головой. Та самая, которую он видел прошлой ночью. Собачья пасть, длинные острые клыки, шерсть на морде…

Никто ничего и сообразить не успел. Всё произошло мгновенно. Она выпрыгнула из кресла и набросилась на Ваську Борисова – он ближе всех к ней находился. Схватила его за руку, в которой он пистолет держал. А через мгновение Борисов, двухметровый атлет и мастер спорта по самбо, уже дико орал от боли, а из рукава его куртки хлестал чёрно-красный фонтан. Сучка, она оторвала ему руку! И обычно скорый на решения, Анатолий растерялся. Не успел даже выстрелить: тварь выпрыгнула в окно. Он - следом… И в этот раз не упустил. Почти догнал у подъезда хорошо знакомого дома, куда она заскочила. Анатолий бросился за ней, и вдруг понял к кому она: к дочери, к Оленьке!

Задыхаясь, отхаркиваясь, он взбежал по ступенькам тёмного подъезда на третий этаж – к квартире своего друга Николая, ведь у него жила девочка. Пот заливал глаза, слепил, стучало в висках, а пересохшие губы шептали: «Лишь бы успеть, лишь бы успеть...» Ногой вышиб двери, вбежал в комнату и… застыл: Николай, его друг, его единственный друг с малого детства, стоял посреди комнаты и целовался... с Наташей. Она снова превратилась в человека. Но лишь для того, чтобы обмануть, убить… Убить Кольку… Анатолий закричал, предупреждая об опасности, но тот, казалось, не слышал. Что-то говорил, дурачок, улыбался… А вампирша уже теряла человеческий облик, превращалась в чудовище, клацала клыками… Тянуть дальше было некуда. Анатолий вскинул пистолет, навёл прицел и нажал на курок.

Они упали оба, разом. И Анатолий испугался: неужели промахнулся? И подбежал к Николаю, опустился перед ним на колени. Нет, ни единой царапины. Сердце билось, тихо, но билось. Он тряс и тряс друга. Он не помнил, сколько времени это продолжалось, в голове гудело, перед глазами всё кружилось, он потерял ощущение пространства и времени, а когда очнулся - в комнате было уже полно народу, и все – свой брат оперативник.

А друг Колька так и не пришёл в себя. Лежал на полу, только под голову ему кто-то подсунул подушку. Труп вампирши валялся чуть поодаль. Правда, она опять в человека превратилась. Жаль. Хотя, всё равно… Анатолий курил и молча наблюдал за тем, как Ветрову накрыли простыней и унесли. Потом приехал начальник и спросил:

-Где убитая?

-Уже увезли,- сказал кто-то.

Начальник хмуро осмотрелся, покачал головой и, ни слова не сказав больше, уехал. А наутро вызвал Анатолия к себе и застучал кулаком:

-На каком основании применил оружие?

-То есть как?- удивился Анатолий.- Она же убийца.

-Да? И у тебя есть доказательства?

-Она покалечила Ваську Борисова.

-Да?- опять спросил начальник.- А ребята говорят, что не она, а какая-то тварь.

-Так это и есть она!- вскричал Анатолий.

-Вот что,- осадил его начальник.- Ты мне здесь на уши не наезжай, понял? Одно дело - тварь, другое - молодая женщина... Ты убил человека, парень. Дошло до тебя или нет? И друга своего, Николая Ветрова, довёл до шокового состояния, чуть в могилу не отправил. Что, решил всю их семью по одному… понимаешь ли… Мало одной смерти?

-Я...

-Не перебивай!- гаркнул начальник.- Тебе молчать нужно. Ты человека убил. Человека!

Анатолий опустил голову. Никто ему не поверит, никто, понял он. До него только сейчас дошло, что у него нет никаких доказательств. Стрелял. Убил. Человека. Пусть это не так, но кто же поверит? А это что значит? Ничего хорошего… Тюрьма?

 

А ведь пока не посадили. Это уже плюс. Минус - выгнали из милиции, завели дело. Но не посадили... Он ушёл. И ничего не стал объяснять. А потом спохватился, что надо бы, да опоздал: никто уже слушать не хотел. Анатолий решил защищаться самостоятельно, для чего и милицейскую форму сохранил. И уже раз воспользовался ею для благой цели: чтобы попасть в больницу к другу. Ведь к нему ещё никого не допускали. Даже родственников.

Анатолий искал доказательства своей невиновности. И решил поиск начать с Николая. Ведь не случайно тот целовался с Ветровой. Может, знает что? Знает, но молчит? Потерял память?.. Или не хочет говорить?

Бывший старший оперуполномоченный капитан милиции Анатолий Кропотов ехал к родителям своего друга и думал о той роли, которую сыграл в этом деле Николай. И чем больше он думал об этом, тем сильнее убеждал себя, что его друг что-то знает, но скрывает. «Он мой единственный свидетель,- думал Анатолий Кропотов,- без него мне хана – посадят. Я должен убедить его сказать правду. И в этом мне может помочь его племянница Оленька.  Только бы старики отпустили её со мной, только бы отпустили…»

 

Он вошёл в четырёхэтажный шлакоблочный дом, поднялся, на второй этаж и нажал на кнопку звонка.

-Ах, это ты, Толечка. Проходи, проходи.

Тётя Лена, Колина мать, мягко закрыла за Анатолием двери и провела его в гостиную. На диване сидел Василий Петрович (полковник в отставке, тут уж никаких дядей Вась, строго по имени-отчеству).

-Здравствуйте, Василий Петрович.

-Здравствуй, Анатолий.

-Присаживайся, Толечка, что же стоишь?

-Спасибо.

-Ну, рассказывай. Был у Коли?

-Только что от него.

-Как он?

-Сегодня наконец-то пришёл в себя.

-Слава тебе господи,- обрадовалась тётя Лена.

Суровое лицо Василия Петровича чуть потеплело.

-Разговаривал с ним?

-Да, немного... Правда, толком не дали... Слаб он ещё. Немного похудел. Врачи говорят, что ещё дней пятнадцать продержат.

-Бог с этими днями... Лишь бы вылечили, на ноги поставили. Гостинцы наши передал?

-Конечно, тёть Лен.

-Обрадовался? Он всегда любил домашние ватрушки. К вечеру вареники с картошкой сварю.

-Боюсь, что пока ещё вас не пропустят к нему,- почему-то оправдываясь, произнёс Анатолий.

-Почему же не пропустят? Ты же сам сказал, что он пришёл в себя.

-Ну, он ещё очень слаб и...

-Ну-ну,- сказал Василий Петрович.- Ты, Анатолий, ничего не скрывай от нас. Мы же родители. Какие-то неприятности, да?

-Не совсем,- замялся Анатолий, раздумывая, сказать им правду или нет. Лучше сказать, наконец решил он.- Понимаете, он ничего не помнит.

-То есть как?- кисло улыбнулась тётя Лена, готовая тут же расплакаться.- Чего он не помнит?

-Ничего. Ни себя. Ни людей. Ни прошлого. Он и меня не узнал.

-Батюшки,- заплакала тётя Лена.- Ну за что нам такое наказание...

-Ну-ну, не реви, мать,- произнёс Василий Петрович и кивнул Анатолию.- Что врачи говорят?

-Говорят, что в подобной ситуации потеря памяти - случай довольно распространённый. По мере выздоравливания память возвращается.

-Вот видишь,- сказал Василий Петрович жене.- Всё будет хорошо, не плачь. Раз врачи говорят, что память вернётся, значит так и будет.

-Да, да,- недоверчиво покачала головой тётя Лена. Анатолий молчал.

Василий Петрович тоже молчал, задумавшись о чём-то. Лицо его было серым и осунувшимся.

Вот он оторвал взгляд от стены, посмотрел на Анатолия и тихо спросил:

-Ну что, капитан, выяснил, кто убил Наташу?

 

III. ДУХОВНАЯ МАТЬ

Она вышла из темноты, излучая мягкое белое сияние, и тьма расступилась перед ней, выделила, очертив её контур чёткими светящимися линиями.

Она сделала всего шаг и оказалась возле моей кровати. Она была безумно красива. Я ещё не встречал женщину, наделённую такой неземной красотой. Не описать, не нарисовать, ни запомнить. Лишь восторгаться……………………………………………………………….

……………………………………………………………………..............

……………изящными, словно выточенными из хрусталя пальчиками она держала за длинный стебель красную розу, на лепестках которой поблёскивали капельки росы.

-Кто ты?- воскликнул я.

-Твой друг.

Твой друг, сказала она. Два-три часа назад здесь уже был один друг, в милицейской форме под белым халатом. Потом была моя любимая. Она тоже друг. У меня много друзей. Я счастлив, что у меня много друзей. Все, кто приходит сегодня ко мне, называют себя друзьями. Это хорошо. Очень хорошо. Они приходят и помогают мне вспомнить самого себя. Друг в милицейской форме сказал, что меня зовут Николаем. А потом он назвал много имён. Михаил, Оленька, Наташа, Светлана. Я сам вспомнил Наташу и Оленьку. Наташа помогла мне вспомнить Михаила и Светлану. Как тебя зовут, прекрасная незнакомка?

-Ева,- назвала она своё имя.

-Красивое имя.

-Спасибо. Оно означает Жизнь.

- Я не помню женщины по имени Ева,- признался я.

-Ты не можешь меня помнить,- сказала она.

-Разве мы никогда не встречались?- удивился я.

-Никогда.

-Откуда ты меня знаешь?

-Я Духовная Мать твоей любимой.

-Наташи?- обрадовался я. Ты мой друг, Ева. Ты мой настоящий друг. Тебя прислала Наташа?

-Нет, я пришла сама.

-Значит, Наташа что-то рассказывала обо мне?

-Нет, ни слова.

-Я не понимаю,- признался я.

-Она часто думала о тебе. Я услышала её мысли.

-Ты умеешь читать чужие мысли? Ха-ха. О чём я сейчас думаю?

-Хочешь встретиться с Наташей.

-Верно,- признался я.

-И ещё ты веришь, что я твой друг.

Верно, подумал я.

-Ты и на самом деле умеешь читать чужие мысли,- сказал я.

-Этому меня научил мой муж,- сказала она.- Дьявол.

-Странная фамилия.

-Это не фамилия. Он - Дьявол.

-И ты его жена... А Наташа?

-Моя воспитанница.

-Не верю.

-Неправда,- сказала она.- Ты веришь каждому моему слову.

-Я забыл свою прошлую жизнь.

-Я расскажу тебе о ней.

Мне было очень интересно узнать о себе. Ведь это так мало - знать, что меня зовут Николаем, что у меня был брат  Михаил, которого убили, была невеста, которой тоже уже нет в живых, была Оленька, моя племянница, которая живет у моих родителей, и была Наташа, которая сказала, чтобы я не верил никому, кто скажет о ней плохое. Этого так мало. Я хочу знать больше.

 

-Я хочу услышать свою историю,- сказал я.

-У тебя, ещё нет истории,- улыбнулась Ева, Жена Дьявола.

-У каждого человека есть своя история.

-Ты рождён быть не человеком,- сказала она.- Хочешь быть моим другом?                                                

-Чтобы быть твоим другом, нельзя оставаться человеком?

-Я Жена Дьявола,- сказала она.- И ты, будучи человеком, не можешь быть другом Жены Дьявола.

Понимаю. Я не могу быть другом. Но я должен им стать. Обязательно. Ведь она - Духовная Мать моей Наташи. Значит, Наташа тоже не человек? Кто она?

-Наташа тоже не человек?- спросил я.

-Когда-то она была им. Но потом я привела её к бывшим людям, чтобы сделать счастливой.

-Для того чтобы быть с ней, и я должен стать не человеком?- догадался я.- Что ж, согласен! Но с одним условием. Я хочу услышать свою историю!

-Хорошо, слушай!

 

Ты родился якобы человеком, не зная, кто ты на самом деле, и в этом твоё несчастье. Поэтому ты был обременён проблемами, заботами и мелкими переживаниями. Это недостойно. Тебе предназначена другая судьба. Но сначала я хочу тебе доказать, что ты не такой, как все. Все - это толпа простых смертных. Простой смертный имеет один существенный недостаток: жизнь его чрезвычайно коротка. Настолько, что он не успевает познать, что такое истинное счастье. А ты... Ты хочешь быть бессмертным?

-Хочу.

-Вот видишь, этим ты и отличаешься от простых людей. Они тоже хотят, но при этом и выдвигают условия. «Мы согласны быть бессмертными,- говорят они,-  но только в том случае, если навсегда останемся молодыми и здоровыми». Или: «Мы хотим жить бесконечно долго, но знать, что не будем болеть и страдать». Ты не выдвинул никаких условий, ты просто сказал «хочу» и всё.

Я задумался. Но не о себе и людях, а о том, что такое бессмертие. Какое-то время спустя я решил, что бессмертие не значит ничего.

-Нет, это не так,- произнесла Ева.- Бессмертие – это важное условие познания истинного счастья.

-Я хочу быть бессмертным.

-Я знаю. Ты хотел быть им всегда, ты, родившийся якобы человеком. Но, не зная своего истинного предназначения, ты стремился быть во всём похожим на людей. Но ты всё равно отличался от них: вот и друзей у тебя не было никогда...

-У меня была Наташа.

-Наташа не человек. Она не могла быть твоим другом, да и никогда не была им. Она была твоей настоящей любовью. Хотя и знали-то вы друг друга всего несколько минут.

-Несколько минут?- удивился я. Мне-то казалось, что я знал её вечно.- Так мало?

-Для настоящей любви этого достаточно.

-А Светлана? Сколько времени я знал её?

-Несколько недель.

-Любил?

-Конечно, нет. Ты её забыл, как только увидел Наташу. Потому что Наташа такая же, как и ты: не человек. Вы сразу почувствовали друг друга и полюбили, до этого не обмолвившись ни единым словом.

Господи, как всё странно, запутано, сложно.

Вдруг разболелась голова. Сильно.

-Помоги, Ева, мне плохо,- простонал я.

-Сбрось человеческую маску - и станет легче.

-Кем я должен стать, кем?

-Оборотнем,- сказала Жена Дьявола.

 

В дневное время он обыкновенный человек: добрый, весёлый, злой, грустный, приветливый, отзывчивый, агрессивный, отходчивый, глупый, умный, завистливый, доброжелательный, недальновидный, прозорливый, слабый, эгоистичный, щедрый, самовлюблённый, благодарный, распутный, целомудренный… В общем, человек как человек. Живёт и общается с себе подобными, такими же, как и он, людьми с огромным набором достоинств и недостатков. Но вот наступает ночь. Мгла окутывает Землю. Летучие мыши в полёте шуршат перепончатыми крыльями, ухает филин, воет собака,  шелестят листья на ветру, скрипят стволы деревьев, скользят невидимые тени. Люди стараются не видеть этого, поэтому прячутся в домах и включают свет, пытаясь отогнать дыхание ночи, развеять свои страхи. И только этот человек выходит во мглу и сбрасывает с себя дневную личину, перевоплощается в существо, которому неведом ни страх, ни грусть, ни зависть, ни распутство, ни глупость, ни агрессия. Человек превращается в оборотня и становится великим, могущественным и совершенным.

 

-Ты должен стать Оборотнем,- сказала Жена Дьявола,-  чтобы отомстить врагу.

-У меня есть враг?

-Есть.

-Кто он?

-Тот, кто назвался твоим другом.

-Мой друг - ты,- слабо улыбнулся я.- Кроме тебя у меня нет друзей.

-Есть. Ведь я не первая, кто сегодня навестил тебя. Вспомни, кто приходил ещё.

-Не помню, я опять ничего не помню!!!

-Вспомни!

 

-Если я буду Оборотнем, то Наташа...

-Она была вампиром,- произнесла Жена Дьявола.

-Ты сказала - была? Договаривай же, ну!

-Наташи больше нет.

-Не может быть! Не верю. Она же сегодня приходила ко мне!

-Тебе приснилось.

-Я не верю. Жена Дьявола, ты лжёшь!

-Нет.

-Ты лжёшь... Она поцеловала меня.

-Это ветер погладил тебя по щеке.

-Она пожала мне руку.

-Это край одеяла упал тебе на ладонь.

-Она погладила меня по голове.

-Это капельки пота сбежали по твоему лбу.

-Я слышал её голос.

-Это был твой собственный голос.

-Ты лжёшь. Ты сама сказала, что мы встретимся.

-Я сказала тебе правду.

-Но ты сказала, что она умерла.

-Она умерла в твоих объятиях.

-Я не помню этого.

-Есть многое, чего ты не помнишь.

 

-Уходи,- сказал я.- Не хочу быть бессмертным.

-Ты всё равно им станешь,- сказала она.

Я молчал, Я не хотел говорить с ней. Она пришла для того, чтобы обмануть. Нет, она не Жена Дьявола. Она Ева. Я не верю ни одному её слову. Наташа предупреждала меня, что многие будут говорить про неё плохое. Я обещал не верить  этому. Я помню. Ты не можешь быть плохой, Наташа. Я люблю тебя. Женщина, стоящая у моего изголовья, не твоя Духовная Мать. В тот миг, когда ты впервые меня поцеловала, ты сказала, что твоя Духовная Мать - святая. Святые не могут лгать, не могут.

-Она заблуждалась,- вновь услышал я голос Жены Дьявола.- Я вовсе не святая. И ты тоже заблуждаешься: я не обманываю. Наташи действительно уже нет в том мире, в котором живёшь ты. Нет её и в том мире, в котором

будешь жить…

-Но она всё-таки жива? Жива или нет?

-Она мертва для того мира, в котором ты живёшь.

-Тогда я, не задумываясь, расстанусь с этим миром.

-И попадёшь в другой мир, мой, но и тут не найдёшь её. Она уже ушла и отсюда.

-Тогда я охотно расстанусь с жизнью ещё раз.

-О, это будет нелегко,- покачала головой Жена Дьявола.

-Почему?

-В моём мире ты станешь оборотнем. А оборотни живут очень долго. По человеческим меркам оборотни

бессмертны.

-Я найду выход. Ты поможешь мне.

Она грустно покачала головой.

-Ты поможешь мне, Жена Дьявола!- что силы крикнул я. Она молчала.

-Пусть я тебе безразличен,- взмолился я,- но Наташа! Вспомни о ней! Ведь ты её Духовная Мать. И ты, ты же мне обещала, помнишь?

-Я обещала тебе помочь стать оборотнем, и сдержу своё слово. Наташа же уже в другом – следующем - мире.

-Ну и что?! В своём мире ты всего лишь Жена Дьявола. Духовная Мать ты для всех миров!

Она удивлённо вскинула брови и улыбнулась.

-Что ж, я попробую,- сказала она.

 

-Вспомнил!- воскликнул я.- Вспомнил!

-Что?- спросила Жена Дьявола.

-Я вспомнил того, кто приходил сегодня ко мне. Анатолий…Толян… Человек в милицейской форме. Его ты имела в виду, когда говорила, что он мой враг?

-Да,- ответила Жена Дьявола.

-Почему?

-Потому что по его милости тебе придётся страдать долгие годы.

-Что же он сделал?

-Убил. Убил Наташу.

-Что?- я попытался вскочить, но сил не хватало, и я снова повалился на подушку.

-Негодяй... А ещё назвался другом.

-Пуля, выпущенная из его пистолета и остановившая сердце твоей возлюбленной, оборвала и вашу дружбу,- сказала Жена Дьявола.

-Я отомщу, отомщу!- сжимал я до хруста кулаки.

-Отомстить - твоё священное право,- произнесла женщина.

-Нет, это мой долг. Я убью его. Я застрелю его. Из его же пистолета. Как он мою Наташу…

-Есть гораздо более надёжный способ,- сказала Жена Дьявола, имя которой было Ева.- Но пока ты находишься среди смертных, тебе это не под силу.

-Говори!

-Ты должен сегодня предстать перед Дьяволом. Он наделит тебя великой силой, острыми клыками и беспощадным сердцем. Вот тогда ты без труда разделаешься со своим врагом.

-А-а-а! Я согласен, согласен!

-Следуй же за мной!

И она стала медленно удаляться, постепенно растворяясь в темноте. Я ощутил прилив сил, вскочил с кровати и бросился её догонять.

 

IV. ТОЛЯН

Василий Петрович терпеливо ждал ответа на свой вопрос, а Анатолий всё никак не мог решиться: сказать правду или нет? Он знал, что рано или поздно старики всё равно узнают, кто застрелил их сноху, это лишь вопрос времени. Вот и Николай уже пришёл в себя, и пусть пока ничего не помнит, но ведь вспомнит же. Да и скорее бы: чем раньше к нему вернётся память, тем быстрее прояснится дело, в котором виноватым сделали Анатолия… Николай вспомнит и расскажет правду… Конечно, он ещё вспомнит и чёрный ствол пистолета, направленный в сердце женщины, которую он обнимал и ни за что не хотел от себя отпускать. Но ведь обнимал-то, потому что не знал, что Наташа – не женщина, что она вообще не человек и… А если знал, мелькнуло опять, если всё-таки знал?

Вот поэтому-то, подумал Анатолий, именно я и должен стать первым, с кем поговорит Николай, когда обретёт память. Потом – хоть с кем, но сначала – со мной. И гарантом этому послужит четырёхлетняя девочка Оленька, его племянница. Когда память к нему вернётся, он узнает с кем Оленька, и всё поймёт. И приедет – знает куда – чтобы поговорить. И уж потом пусть сам решает, что рассказывать старикам, а о чём умолчать. Сам пусть решает, сам.

 

-Ну что молчишь, капитан? Кто застрелил мою сноху?

Анатолий вытащил из кармана пачку «Севера», ударом большого пальца о дно коробки выбил одну папиросу, не приминая мундштук, сунул её в угол рта, нервно прикурил.

-Вы же понимаете, пока идёт следствие…

-Понимаю,- кивнул Василий Петрович.- Но и ты пойми, ближе нас у неё никого не было.

-Я ничего от вас не скрываю,- солгал Анатолий, разгоняя едкий дым.- Я действительно не знаю.

-Как так не знаешь?

-Не я веду дело.

-Всё равно должен знать, хоть что-то. Одна же контора.

-Не знаю, Василий Петрович…

-М-да…

Старик не верил, и Анатолий это видел.

Потом он перевёл взгляд на Оленьку. Девочка сидела тут же, на стульчике у телевизора. Анатолий перехватил её взгляд и подумал: «Вот тоже задачка: ведь она же видела, как я стрелял в её мать. Почему молчит? Почему ни словом не обмолвилась старикам? Ведь те наверняка спрашивали. Но она молчит, делает вид, что ничего не помнит. Почему?»

 

Яркая вспышка сверкнула в глубине детских глаз, и тут же погасла… Или показалось?

 

-Василий Петрович, я ведь к вам с просьбой,- произнёс Анатолий.

-Да?- и старик отогнал свои грустные мысли.

-Сегодня я за город уезжаю. На дачу. На недельки две-три. Может, Оленьку отпустите со мной, а?

-Оленьку? Ну, не знаю…- и повернулся к жене.- Мать, как ты?

Тётя Лена улыбнулась: другу своего младшего сына она доверяла.

-А почему бы и нет? Я как-то уже гостила там. Да и ты, помнишь, Василий? Хорошо там, уютно. Пусть съездит. Хоть от нас, стариков, отдохнёт.

-Оленька,- спросил Василий Петрович внучку,- а ты-то согласна? Поедешь с дядей Толей?

Глаза девочки и Анатолия встретились. Оленька не отводила взгляда, и Анатолий не мог понять, согласна ли она. Её глаза не выражали ничего, ни грусти, ни радости. Казалось, она совсем и не обдумывала его предложение. Она изучала Анатолия, уже заранее зная всё. Всё? Что – всё?..

Наконец она сказала:

-Согласна.

Согласна, повторил про себя Анатолий. Но даже не захлопала в ладоши и не обрадовалась, как делают все дети в её возрасте. Она ответила просто, коротко, без лишних эмоций и… это коробило… настораживало…

-А если согласна, так будем собираться?- улыбнулся он и перевёл взгляд на тётю Лену.

Бабушка тут же засуетилась. Увела внучку.

Василий Петрович сказал:

-Надеюсь, ты понимаешь, что мы тебе доверяем и…

-Разумеется, Василий Петрович... Я ведь специально хочу на время забрать её,- солгал он.- Я же знаю, как вам сейчас тяжело.

-Не в этом дело,- поморщился старик.- Оленька нам не обуза... Но и ей нужно немного развеяться... Так что через каждые три дня отзванивай.

-Конечно.

Вернулась тётя Лена, вручила Анатолию солидный свёрток. Девочка стояла рядом, в новом платье и с куклой в руках.

-Красивая кукла,- тут же стал «завязывать отношения» Анатолий.- Как зовут?

-Матильда.

-Та, что из «Буратино»? Книжку тебе дедушка читал?

-Бабушка.

-Понравилась?

-Да.

-Я тоже буду читать тебе сказки,- нарочно, чтобы бабушка слышала, пообещал Анатолий и придумал на ходу.- У меня много интересных книжек с картинками.

-У нас тоже есть книжки с картинками.

-Я подарю тебе несколько книжек.

-Ну что, готовы?- довольная услышанным, улыбнулась тётя Лена и распахнула перед ними двери.- Оленька, веди себя примерно, слушайся дядю.

-Мы с Оленькой станем лучшими друзьями,- пообещал Анатолий.

-Ну и отлично,- смахнула с глаз слезинку тётя Лена.

Василий Петрович спросил:

-Ты в отпуске или как?

-В отпуске,- опять солгал Анатолий.

                         

По дороге на вокзал они заехали к Анатолию домой, где тот переоделся в гражданское и прихватил походный рюкзак с необходимым.

На вокзале он посадил девочку в вагон, а сам вышел на перрон покурить. Глубоко затягиваясь папиросой, он поглядывал на красный глаз семафора и старался ни о чём не думать. Вечерело. Серый асфальт покрывался тенью, по перрону быстро расползались сумерки, и воздух от этого казался горьким на вкус. Горький привкус был и у дешёвой папиросы.

-Эй, капитан, привет,- услышал он и обернулся. К нему приближался малознакомый опер из транспортной милиции.

-Привет,- сказал Анатолий, пытаясь вспомнить его имя, но так и не вспомнив, протянул руку.- Как дела?

-У меня-то нормально... Гм-гм… А ты как? Вот, от ребят краем уха слышал – неприятности, мол…

Анатолий молчал. Не хотелось обсуждать это, тем более с малознакомым, но транспортник оказался настырным, прилипчивым. Ведь наверняка и подошёл-то лишь затем, чтобы разнюхать. Послать бы его...

-Отстранили, говорят?- лез транспортник с расспросами.- Правда или врут?

-Врут,- сказал Анатолий.- Вообще выгнали.

-Ого! М-да... Нашла коса,- транспортнику уже и самому было неловко, что затеял этот разговор.- Но не переживай, трупа-то нет.

-Что?- удивился Анатолий.

Он же своими глазами видел, как санитары переложили тело на носилки, укрыли белой простыней и увезли в морг. Перед тем, как дать на то разрешение, доктор лично констатировал смерть.

-Как нет?

-А так,- пожал плечами транспортник.- Два дня назад ещё находился в морге, а теперь как в воду канул. Пришли вчера экспертизу проводить, глядь - а холодильник пустой.

-Ерунда какая-то.

-То-то и оно,- сказал транспортник.- Говорят, тело так долго и держали в морге только потому, что не могли понять: пуля в сердце, а температура как у живой - 36,6. Только не дышит... Чудеса.

-Может, ошибка?- спросил обескуражено Анатолий.

-Да какая уж тут ошибка. Весь город на ушах стоит… Нас – и то задёргали. Проверяйте, говорят, на предмет трупа все транспортные средства… Вот, хожу, проверяю… Тебя вот увидел… Куда-то уезжаешь?

Анатолий ещё раз посмотрел на транспортника, рассеянно кивнул и... и понял всё.

Понял всё!

-Ага… Уезжаю… На дачу,- сказал он, глянул на семафор – зелёный, щелчком отбросил окурок под платформу и запрыгнул в тамбур вагона.

Транспортник подозрительно проводил его взглядом, но ничего не сказал.

 

Поезд шёл, мерно постукивая колёсами. За окном приедливо мелькали посадки и придорожные столбы. Оленька спала. Анатолий подложил свёрнутый плащ ей под голову. Девочка недовольно поёрзала, но не проснулась.

Анатолий рассеяно поглядывал то в окно, то на спящую девочку, а в мыслях был далеко-далеко. Но уже не в прошлом. Теперь он был в настоящем.

«Труп Ветровой исчез,- думал он.- Это лишь подтверждает мою правоту. Труп исчез именно потому, что она не человек, а вампир. Пистолетной пулей нельзя убить вампира. Лишь всаженный в сердце осиновый кол утихомирит чудовище, восставшее из могилы. Когда она увидела пистолет, решила сыграть со мной... со всеми нами... злую шутку, притворившись мёртвой. И это ей удалось. Почти удалось. Она обманула доктора, зафиксировавшего её смерть, обманула меня, поколебав уверенность в том, что она вампир, обманула моего шефа и тот выгнал меня с работы… Но она не смогла обмануть время. Она ушла из морга, освободив меня от обязанности оправдываться. Теперь мне оправдываться не за что. Я просто должен поймать вампира. И то, что девочка со мной – это только на руку».

 

V. ЕВА

Она и не спешила, а я едва поспевал за ней. Иногда догонял, но она, лишь мельком взглянув на меня, тут же прибавляла шагу, и я вновь безнадёжно отставал. Ветер оживляющей прохладой обдувал мои щёки, я полной грудью вдыхал воздух и чувствовал, как он радостным потоком проникает в меня и веселит как хорошее вино. И я глотал его, не страшась утреннего похмелья, ведь до утра было ещё очень долго, а мне что-то предстояло – ведь не напрасно она вела меня куда-то, и я шёл следом, поспешал, и пил воздух, и глотал вечерний туман, и догонял спутницу, и она улыбалась. И эта улыбка говорила мне: «Друг мой, не стоит соревноваться, не нужно пытаться вырваться вперёд; как бы ты ни спешил и как бы медленно ни шла я, ты всегда будешь отставать, мои рубежи недосягаемы для тебя. Ты слаб и немощен, потому что ты человек. А я, хоть и женщина, сильнее тебя, ибо меня не тяготит время, я вечна, а тебе всю жизнь приходится спешить, так как ты смертен. Смирись и следуй за мной, не беспокойся ни о чём, я сама приведу тебя туда, куда нужно. Доверься и ступай за мною след в след». Осенним листом слетало это с её губ, но я не мог смиренно последовать её совету. Я делал ещё и ещё попытки, пока не догнал и не пошёл с нею вровень, сделав для этого сперва один размеренный шаг, потом другой и третий, вдруг понимая, что уже не бегу, а иду, иду так же легко и свободно, как и она, моя спутница, Жена Дьявола.

Спустя часы молчания она сказала:

-Мне редко встречались люди с настоящим характером. У тебя он есть. Хорошо.

-Приятно слышать похвалу из твоих уст.

Вот так мы обменялись комплиментами.

Мы шли по широкой улице, мимо серых домов; иногда мне казалось, что я когда-то бывал тут, но приглядевшись, понимал, что это мне только казалось, потому что этой улицы не существовало и на этой улице не жили люди. Чёрные прямоугольники окон немо вопили: внутри никого нет, дома пусты. Жители давно умерли.

Улица упиралась в двухэтажный особняк из чёрного камня. Крыша его была выложена чёрной черепицей. Мы поднялись по чёрной лестнице, Жена Дьявола распахнула тяжёлые чёрные двери и пригласила меня войти в чёрную прихожую.

Но только я переступил порог, как в глаза ударила яркая вспышка голубого света, исходящего отовсюду. С трудом разлепив глаза, я увидел, что нахожусь в большой просторной комнате. Стены снизу до потолка были заставлены книгами, над головой висела огромная люстра, а посередине находился шестиугольный стол и три кресла: одно большое и похожее на трон – спинка его была украшена затейливой резьбой, а на подлокотниках установлены подставки под ладони в виде собачьих голов; два других кресла были обыкновенными. Я обошёл трон и остановился возле одного из кресел.

-Располагайся удобнее, не стесняйся,- сказала Жена Дьявола, никак не отреагировав на мой выбор.- Возьми с полки какую-нибудь книгу, почитай пока. Я ненадолго покину тебя.

Она ушла через потайную дверь в книжных стеллажах, а я пробежал глазами по корешкам книг, с неудовольствием отметив про себя, что все они одного цвета – голубые и не подписаны; выбрал наугад одну и открыл на первой странице.

Книга называлась «ЭКСПЕРИМЕНТЫ» и ничего, кроме названия, на титульном листе больше не было: ни фамилии автора, ни года издания; я  пролистнул несколько страниц и наугад прочитал:

 

 «…и смертен».

«Пусть, но я человек».

«Ты произносишь это слово с такой гордостью, словно сам его и придумал».

«А разве нет? Многому даю я названия: и предметам, и растениям, и живым тварям.  Может и себе...»

«Я вкладываю слова в твою голову!!!»

«Ха-ха! Ты не можешь этого делать хотя бы потому, что Тебя не существует. Ты - моя фантазия».

И настала Моя очередь рассмеяться, хотя было и не до смеха. Ведь Я  сожалел.

«Человек!- сказал Я.- И зачем Я только создал тебя? »

Упрекнул – и получил по заслугам:

«Меня никто не создавал. Я появился сам».

«Сам? Вот новость. Из чего же, если не секрет? »

«Из ничего. Я появился... и всё».

«Ничего - это пустота. Даже этого ты не знаешь».

«Пусть так, но я не верю Тебе».

«Ты огорчаешь Меня... Кто тебя научил такой ереси? »

«Я сам».

«Не лги. Ты ещё не научился лгать. Итак, кто? »

«Дьявол».

И Я устало махнул рукой, и он ушёл, оставив, наконец, Меня одного. Увы, Я совершил ещё одну ошибку, которая, принесёт Мне немало огорчений. Если уж во младенчестве он не признаёт Меня за Отца своего, что же будет потом, когда тяжесть прожитых столетий усилит в нём цинизм и...»

 

Я заглянул в начало главы. Она никак не называлась, но я, конечно, догадался, между кем происходил этот разговор. И подумал, мудро усмехаясь: «Я всегда подозревал, что Адам был выпровожен из Рая вовсе не за яблоко. Человек мог лишиться благосклонности Бога лишь за отрицание самого Бога». И я хотел продолжить чтение, но дверь тихонько скрипнула, я поднял голову и увидел дряхлую старуху.

 

Старуха – и есть старуха: некрасива. Её выцветшие глаза чуть отливали серебром, горбатый бугристый нос свисал над беззубым ртом, едва не упираясь в остро выдвинутый подбородок. Волосы длинные, повядшие, немытые. Космами они свисали до колен и прикрывали её отталкивающую наготу. Из грязно-седых волос выглядывал сухой костлявый кулачок, хватко цепляющийся за корявую клюку, которая выглядела так, словно являлась продолжением руки.

Старуха проковыляла вдоль книжных стеллажей, остановилась возле стола, одной рукой вцепившись в спинку трона, но не села. Стояла и буравила меня взглядом.

-Кто ты?- проскрипела, наконец.

И я сказал как Адам Богу:

-Человек.

-Ерунда. В этом доме никогда не бывало человеков,- усмехнулась она и подошла ближе. От неё воняло старостью.

-Протяни руку,- потребовала она.

Хоть и было противно, но я почему-то не смог отказать, пересилил отвращение и протянул левую руку.

-Не ту,- рассердилась она.- Правую.

Я протянул правую. Старуха цепко ухватила меня за пальцы, поднесла ладонь к своему кривому носу, но через секунду небрежно отбросила её и отвернулась.

-Так и есть. Ты почти не человек. И ничего-то у тебя не выйдет.

-Почему?

-Никогда ты не будешь иметь в руках козырей, вот так.

-Почему?- опять спросил я.

-Вот заладил. Тебе больше нечего спросить?- рассердилась старуха.- Ненавижу этот дурацкий вопрос. Не задавай мне дурацких вопросов, понял?

-Хорошо,- пожал я плечами.

-Вот так,- прошепелявила она.- А теперь отвечай: нравится тебе этот дом?

-Да,- сказал я.

-Что значит да?- старуха сердито ударила клюкой по ножке стола.- Ведь ты ничего не видел, кроме этой комнаты. Ты не можешь знать: да или нет.

-Верно,- сказал я.

-Не смей мне лгать... Знаю я вас... Нравится тебе эта комната?

-Да.

-Нравится тебе это?- она ткнула кривым пальцем в трон.

-Нравится.

-Так-то!- расхохоталась старуха, широко распахнув беззубый рот.- Многим это место нравится,  но мало кому суждено здесь побывать. И никто из гостей не сидел в этом кресле. И ты не сядешь!

Старуха с издёвкой смотрела на меня, глаза её смеялись, кривой нос трясся, как сухая ветка дерева.

-Я пришёл сюда не за этим,- сказал я.

-Не ври. Все приходят сюда только за этим... Что ты читаешь?

Я показал книгу. Она бросила быстрый взгляд на заголовок, пренебрежительно махнула рукой и криво усмехнулась:

-Ерунда... Сказка для таких простофиль, как ты. На самом деле всё было не так.

Я усмехнулся. Она увидела это и вновь рассвирепела:

-Не смей смеяться, я знаю, что говорю... Никто этого не помнит, потому что все уже давным-давно умерли. Все, кроме меня. Я помню и поэтому повторяю: Адам вовсе не отрекался от Бога. Он считал его своим Отцом, любил и почитал Его. И ещё он ненавидел Дьявола за то, что тот обманул его. Он отобрал у него Еву, жену его, сделав её своей любовницей...

-Он сделал её своей женой,- поправил я, вспомнив имя Жены Дьявола.

-Ева никогда не была и не будет его женой! - яростно закричала старуха.- И не смей перебивать меня. Я прожила не одну тысячу лет и хорошо знаю, что говорю.

-Как тебя зовут?- спросил я.

Она бросил на меня короткий взгляд.

-О! Ты знаешь, очень хорошо знаешь моё имя.

-Я, право, не догадываюсь.

-Знаешь, знаешь. Ну? На-та…

-Наташа?

 

Я даже сам не поверил тому, что слетело с моих губ. Но я сказал «Наташа» и уставился на безобразную старуху, которая уже тянулась к моим губам чёрной пропастью беззубого рта.

-Ха-ха-ха!- закатилась она, глядя, как я отступаю назад и прикрываю лицо руками.

-Наташа, неужели это ты?

Голос мой дрожал, но я не мог справиться с этим.

-Не рад мне, милый?

-Ещё два часа назад ты была молода и прекрасна.

-Ох, мужчины. Вам только подавай молодых и смазливых. Все вы одинаковы... Такой я не нравлюсь тебе, да?

Я не мог выдавить из себя ни слова. Всё, что происходило, было ужасным, ужасным...

-Не нравлюсь,- усмехнулась старуха.- Значит, целоваться со мной не желаешь? Ну и не надо... Не очень-то и хотелось. Другие найдутся. Впрочем, с тобой целоваться я и не буду. Потому что я не Наташа.

Я верил и не верил ей. Она специально так говорит… И всё же спросил:

-Если не Наташа, то кто?

-Ева,- сказала она.

Издевается.

-Ты - Жена Дьявола?

-Нет,- сказала она.- Я Ева.

-Та самая? Первая женщина на Земле?

-Совершенно верно,- ответила старуха, похожая на ведьму.

-Кто же тогда Жена Дьявола?- спросил я.

-Никто.

-Но её тоже зовут Евой.

-Кто тебе сказал?

-Она сама.

-Врёт,- прошамкала беззубым ртом старуха.- Самозванка, она украла моё имя.

-Какое же её настоящее имя?

-Много хочешь знать,- хмыкнула старуха.

-Скажи!

-Нет,- прошепелявила старуха и отошла к стене. Потом вдруг обернулась и прошептала:

-Ты первый, кто поверил мне. Проси, что хочешь...

-Что ты можешь мне дать?- усмехнулся я.- У тебя нет даже тряпки, чтобы прикрыть наготу.

-В Раю с Адамом мы прекрасно обходились без этого.

-Но ты не в Раю.

-Там осталась моя душа.

-И потому тебе тепло?

-Мне холодно, ужасно,- сказала старуха.- Но я вспоминаю Рай, и немножечко становится теплее.

-Ева,- назвал я её по имени.- Скажи, где Наташа?

Старуха чмокнула впалыми губами, замотала головой и что-то невразумительно пробурчала.

-Она в этом доме?- с надеждой спросил я.

-Нет,- ответила она.

-Но она жива?

-Да.

-Я увижу её?

-Если захочешь.

-Я хочу.

-Тогда сбудется.

-Я хочу сейчас.

-Нет, это невозможно.

-Что я должен сделать для этого?

-Ты здесь, значит, уже делаешь. Продолжай. Слушайся Жену Дьявола.

-Но она обманщица.

Старуха рассмеялась:

-Верно. Обманщица. Но обманула-то она меня, а не тебя. Да и ничего дурного пока тебе не сделала.

-Ты права,- подумав, сказал я.- Извини.

-Что ты передо мной-то извиняешься?- усмехнулась она.

Она находилась уже возле дверей. Хотела уйти, но не спешила. Смотрела на меня, шевелила беззвучно губами, постукивала клюкой по полу.

-Ты добрый,- наконец произнесла она.- Я хочу предсказать твоё будущее. Слышишь меня?

-Да, Ева.

-Мне нравится, как ты произносишь моё имя... Искренне. Ещё раз назови меня Евой. Много лет уже никто меня так не называл.

-Как же они зовут тебя, Ева?- спросил я.

-Старухой. Старухой и всё.

-Они даже не хотят дать тебе новое имя?

-Мне нельзя дать новое имя. Евой меня нарёк Бог. Они лишь сумели отобрать его и обозвать старухой.

-Я буду называть тебя только Евой.

-Назови же!

-Ева.

-Как хорошо... Хорошо... Они уже сказали, кем тебе суждено стать?

-Да. Оборотнем.

-Верно,- кивнула старуха.- Скоро ты им станешь. Уже сегодняшней ночью. Хочешь?

-Теперь уже нет.

-Ты должен им стать. Иначе не сможешь найти свою Наташу.

-Жена Дьявола сказала мне то же самое.

-Она обещала тебе помочь?

-Она сказала, что постарается.

-Поможет,- сказала старуха и загадочно усмехнулась.

 

-Жена Дьявола тебе уже обещала. Почему с этой же просьбой ты обратился и ко мне?- спросила она.

-Потому что я тебе верю больше, Ева.

-Пройди все испытания, которым подвергнут тебя,- сказала старуха.- Стань оборотнем и исполни всё, что она тебе скажет.

-Для этого я и пришёл сюда.

-Ты совершил страшную ошибку,- вздохнула старуха.- Имел глупость влюбиться в  бывшего человека.

-Что делать?- улыбнулся я,- Видимо, это моя судьба.

-Судьба,- повторила старуха.- Что ты о ней знаешь?

-Ничего,- признался я.

-А хочешь знать?

-Нет.

-Не ври. Все хотят.

-Я не хочу.

-Чего же ты хочешь?

-Любить мою Наташу,- убеждённо произнёс я.- Страстно, яростно, беззаветно.

-Но так уже никто не любит,- усмехнулась старуха.- Разучились.

-Разучились?- улыбнулся и я. Я-то любил.- Значит, умели?

-Не помню,- пошамкав губами, произнесла старуха.- Многое я уже забыла. Ведь я очень стара. И многое разучилась делать... Хотя… умею предсказывать будущее.

-И это немало,- сказал я.

-Мало,- отмахнулась она.- Из того, что умела, очень мало.

Она усмехнулась и, глядя мне прямо в глаза, предсказала:

-Ты станешь оборотнем, будешь служить Жене Дьявола... А потом встретишь свою Наташу и наделаешь много-много ошибок. Вот твоё будущее. Доволен?

-Да,- произнёс я, разочарованный обыденностью моего будущего.

-Теперь стало тебе легче жить?- спросила старуха.

-Может быть.

-Глупец,- усмехнулась она.

-Ну и пусть. Я доволен... А вот ты, кажется, недовольна собой, Ева. Почему?

-Потому что мне мало знать своё будущее.

-Чего же тебе не хватает?

-Прошлого.

-Но ты и так знаешь его.

-Увы, я забыла.

-Ты вспомнишь, Ева,- сказал я.

Она похлопала корявой ладошкой по моей руке. Вот так я прикоснулся к ней снова и впервые - как с первой женщиной на Земле. Ладонь её была холодной, как кусок льда.

 

Стеллаж с книгами отъехал, и в комнату вошла Жена Дьявола. Молодая, красивая, она была прямой противоположностью дряхлой старухе. Но симпатизировал я теперь только одной Еве – настоящей. Жена Дьявола с подозрением посмотрела на старуху, перевела взгляд на меня, улыбнулась уголками губ и тихо произнесла:

-Ну что? Уже успела переманить его на свою сторону?

Старуха отступила от меня на шаг, фыркнула и сердито пробормотала:

-Вот ещё! Я лишь хотела узнать, кого ты опять привела сюда. С коих это пор ты стала лично связываться с людьми?

-Это моё дело,- отрезала та.

-А мне и дела нет до твоих дел... Прощай, Жена Дьявола.

-Прощай, старуха.

Ева ударила клюкой об пол так, что палка задребезжала и вылетела из её руки. Я бросился было поднять её, но старуха сердитым жестом остановила меня. Сгорбилась. Скрюченными пальцами ухватилась за палку и, разогнувшись, на мгновение застыла. Её лицо вдруг оказалось рядом с моим ухом. И я услышал тихий шёпот:

-Приходи. Буду ждать. Я помогу тебе.

-Хорошо, Ева. Приду.

Она отвела глаза и засеменила к выходу. Не успели двери закрыться за ней, а Жена Дьявола уже спрашивала:

-О чем вы говорили?

Я кивнул на книгу, лежащую краю стола:

-Она сказала, что здесь всё ложь.

-Что, например?- натянуто улыбнулась Жена Дьявола.

-Да вот хотя бы это... Старуха сказала, что в действительности всё было иначе.

-Много она знает,- нахмурилась Жена Дьявола.- Она выжила из ума. Не верь ей. Это правдивая книга. Знаешь, кто её написал?

-Бог?

-Да. Он писал её для людей. Но люди не поняли её. И не приняли. А взамен написали другую книгу, лживо заявив, что она продиктована Богом.

-Библию,- догадался я.

-Ага,- кивнула Жена Дьявола.- И когда люди отвергли Его труд, Бог отдал Свою книгу Дьяволу. И этим жестом отрёкся от человечества. Отрёкся также, как некогда первый человек отрёкся от Него Самого… Вот что ты думал, когда читал?

-Мне было стыдно за Адама.

-Конечно,- произнесла Жена Дьявола.- Так оно и есть. Ведь человек – самое неблагодарное существо из всех живущих.

-Но одновременно я испытывал и чувство гордости.

-Почему?

-Адам не побоялся бросить вызов самому Богу.

-Глупости. Это говорит в тебе Адам, первый человек на Земле... Не слушай его.

-Трудно,- признался я.

-Очень трудно,- согласилась Жена Дьявола.- И сам ты не справишься. Не может человек самостоятельно избавиться от голоса Адама, что звучит внутри его. Не дано. Но не расстраивайся. Ведь он поможет тебе. Поможет избавиться от Адама и обрести себя, своё собственное лицо. И ты в полной мере осознаешь то ничтожество, что представляет собой человек... Ну, прочитай ещё раз, как Адам отрёкся от Создателя своего! Вспомни, как он, храбрый на словах, но трусливый в душе, ответственность за слова свои переложил на Дьявола! Оболгал того, кто был его истинным другом! Перечитай это и хорошенько запомни. И пройди испытания, которым он подвергнет тебя! Слышишь? Слышишь? Он идёт уже! Он! Дьявол!!!

И только она произнесла это, как парадные двери распахнулись, порыв налетевшего ветра захлопнул на столе книгу, и в комнате, залитой голубым светом, появился высокий худощавый мужчина в чёрном.

 

VI. ДЬЯВОЛ

Как и пишут - ликом прекрасен: тёмная гладкая кожа; нос тонкий, чуть длинноватый и заострённый, но не птичий; глаза чуть узковатые, стального цвета, холодные, но не безжалостные, ироничные, но не смеющиеся; лоб высокий, прямой,  гладкий; и губы прямые, без складок, редко улыбающиеся.

Порывисто подошёл к трону, сел. Смотрел на меня долго, пронизливо, мудро. Я старался не отводить взгляда, с достоинством встретить его молчаливое изучение, но без вызова. Хотел показать ему, что я тоже игрок, тоже право имею и согласен заключить сделку, но с условиями, а как же: не пренебрегайте и в душу не плюйте.

Я желал, чтобы Дьявол уважал меня.

Не отрывая от меня взгляда, спросил он жену свою:

-Знает, что от него требуется?

-Да.                               

-Нет,- сказал я.

-Что ж,- усмехнулся Дьявол.- Тогда я повторю.

 

-Ты должен убить того, кто поднял руку на слугу,- сказал он.

Конечно, я сразу понял о ком речь. Ведь Жена Дьявола говорила уже, только я успел забыть: Толян убил мою Наташу… Но ведь не убил же – она приходила ко мне. И… Наташа – слуга… Моя любимая – слуга?.. Хотя, а кто же ещё…

-Все обитатели Вселенной в той или иной степени мои слуги,- произнёс Дьявол.- А уж обитатели этого мира, в котором ты оказался, и подавно. И ты слуга мой. Поэтому должен убить того, кого называешь Толяном, забрать девочку и привести сюда. Очень просто.

-Оленька с ним?

-С ним, с ним. Сейчас они едут на дачу. Ты должен догнать его и убить. И тогда получишь то, что хочешь.

-Наташу?

-Хочешь Наташу – получишь,- сказал Дьявол.

-Хочу,- заверил я.

-Ладно,- сказал Дьявол, смахнув с лица полуулыбку.- Поставим на этом точку.

Он резко поднялся.

-Подойди.

Шестиугольный стол, что разделял нас, задрожал, сделался прозрачным и исчез, и я шагнул в образовавшееся пространство, до шага сократив расстояние с Дьяволом.

-Подай руку,- приказал он.

Я протянул руку ладонью вверх, как Еве несколько минут назад. Дьявол поднял свою руку и ладонью вниз занёс её над моей. Между ладонями тут же образовалось красное свечение, по руке потекло тепло. От ладони – к локтю, через плечо, разделившись на два потока – к сердцу и  к голове, заполняя мозг малиновым звоном, а сердце храбростью и преданностью. Дьявол в упор разглядывал меня, испытывал, да напрасно же: был я и предан, и готов пойти ради него на что угодно. Он почувствовал это и стал быстро удаляться, при этом мы оба продолжали оставаться на месте. Через секунду он уже находился далеко-далеко, у самой линии горизонта, а я - у противоположенной  линии, и не видел его, а только слышал.

-Назад! Оглянись назад!- кричал Дьявол, и крик этот был не громче тихого шёпота, но настолько четким, что я услышал каждый звук, каждую букву, и повиновался, и оглянулся, и всего в трёх метрах позади увидел... самого себя.

 

Я был похож на жалкого человека, каким, конечно, никогда не был. Растрёпанные волосы, бледное лицо, синие трясущиеся губы, больничная полосатая пижама, недельная щетина. Это был я, и не я. Не таким я привык себя видеть, не таким представлял. У него на лице застыло такое глупое выражение, что мне стало противно. Он был глуп, гораздо глупее меня, но когда я более пристально всмотрелся в лицо двойника,  решил, что это вовсе не глупость. В его глазах растеклась лужа удивления, я видел, что он не меньше моего обескуражен. Мне вдруг захотелось подойти к нему, похлопать по плечу, заглянуть в глаза и спросить... Что я хотел спросить у него?

А Дьявол требовал:

-Убей! Убей его!

Кому он кричал? Я хотел обернуться и найти в его глазах ответ, но тот, который стоял напротив, внезапно изменился в лице: губы окаменели, ноздри хищно затрепетали, взгляд застыл на моём горле. Скрючил пальцы, вытянул руки и сделал первый шаг.

Он шёл убивать, и я принял стойку, и когда рука его змеёй рванулась к моему горлу, я резко пригнулся и правой нанёс ему удар в солнечное сплетение. Когда бил, понимал, что бью вроде бы и не себя, но и себя, поэтому и удар получился не в полную силу, сдержанный... Кулак упёрся в его грудь, а я невольно зажмурил глаза, боясь почувствовать внезапную боль в этом же месте. Я был почти уверен, что почувствую. Но не почувствовал ничего. И я понял окончательно, что передо мной не я, а лишь точная моя копия. И осмелел, и ещё раз взмахнул рукой, но тут же отшатнулся от пронзительной боли в горле, пропустив мощный удар. Голова рванулась с шейных позвонков, перед глазами поплыли радужные круги, пронёсся жгучий вихрь, и я очутился на полу.

От второго удара я успел увернуться. Но тут же напоролся ещё на один и покатился по полу... К счастью, голова ещё соображала. Перевернувшись на спину и увидев приближающуюся тень, я сконцентрировал всю энергию в позвоночнике, сделал взмах ногой и угодил носком ботинка ему точно в висок. Он охнул и, брызнув струйкой крови, повалился на пол. А я уже стоял на ногах и пинал его в живот, и бил его лицом об пол, и ломал ему позвоночник. Он ещё пытался сопротивляться, но я до хруста в пальцах душил его, и он хрипел, и бело-кровавая пена пузырилась изо рта, глаза вываливались из орбит. Кровь заливала его лицо, слепила, он вздрагивал всем телом, ослабевшими ладонями упирался в мои локти, судорожно возил ногами по полу. Я ещё раз ударил его - в лоб, и он вместе с чёрной кровью выплюнул толстый синий язык, закатил глаза, глухо стукнулся затылком об пол и затих.

А я заставил себя разжать пальцы, мёртвой хваткой вцепившиеся в его горло, с трудом распрямил спину и сел рядом. Он был мёртв. Только что я убил самого себя.

 

И я не в силах был пошевелиться. Тонкими струйками кровь вытекала из-под ногтей и капала на пол. Растопырив пальцы, я держал их подальше от перепачканной кровью одежды. Вид крови мне казался омерзительным. Я ещё раз взглянул на распластанный труп, прошёлся взглядом по залитым кровью глазам, сломанному носу, потрескавшимся губам, почерневшему горлу, расцарапанной груди, окровавленной пижаме, закатавшимся до колен штанинам, волосатым ногам, чёрным лакированным туфлям, кончики которых были выпачканы кровью - пробежал глазами от головы до ног и обратно, и устало опустил голову на грудь.

Дьявол похлопал меня по плечу.

-Ну что ж, первое испытание ты выдержал. Ты победил.

-Себя?- усмехнулся я.

-В себе,- поправил Дьявол.- Ты победил в себе человека.

-И кто теперь я?

-Конечно нелюдь.

Я посмотрел на свои руки – они оставались человеческими. И тело тоже.

-Не веришь?

Он протянул мне зеркало, и я, как в озеро заглянул в него.

 

Моё лицо было синее-синее и одутловатое. Маленький, обезьяний носик, чуть ли не до ушей рот, из-под верхней губы высовывались два огромных клыка, чуть загибающиеся у подбородка. Глаза - большие, круглые, светло-зелёные с вертикальными заостряющимися зрачками. Лоб практически отсутствовал, прямо от безбровых глаз начиналась короткая коричневая щетина. Уши были заострёнными, большими, как лопухи, и покрыты серым пушком.

 

-Верни мне моё лицо,- потребовал я.

-Зачем? Ты красив и так.

-Верни мне моё лицо!- кровь так и била в виски.

-Ох уж эти влюблённые,- рассмеялся Дьявол.- Всё ещё продолжаешь мечтать о Наташе и боишься испугать её? Напрасно.

-Не могу я такой показаться ей на глаза.

-Наташино мнение - это единственное, что смущает тебя?- спросил Дьявол.

Подумав, я ответил:

-Да.

Дьявол хлопнул в ладоши, двери распахнулись, и в комнату вошла Наташа. Приблизилась к Дьяволу, поклонилась. А на меня даже не взглянула.

-Звал меня, господин?

Дьявол указал на меня.

-Узнаёшь?

Только теперь посмотрела она в мою сторону… Алые губы её дрогнули, и она показалась мне ещё прекраснее, чем в первую нашу встречу и сегодняшней ночью…

Милая моя, сердцем, сердцем смотри!

Она подошла, провела белой ладошкой по моей грубой щетине, взяла мою окровавленную руку, прошептала:

-Коля, Коленька...

-Да, Наташа, вот теперь я какой,- просипел я и опустил глаза, чтобы не видеть в её взгляде страх и отвращение. А что ещё? Не любовь же, не нежность же.

Прятал взгляд – вот и не увидел, а как заговорила, услышал тотчас:

-Люблю, не бойся, милый.

Теперь она была совсем рядом.

-Поцелуй меня,- прошептала она и закрыла глаза.

И я обнял её, и жадно впился в её алые губы, и кровь ударила в голову, и поток бешеных чувств охватил меня, и тело задрожало в лихорадке, и поцелуй длился вечность, и поцелуй длился короткое мгновение, ибо когда она отстранила голову, мне хотелось целовать ещё и ещё, и я был ненасытен, но открыв глаза, увидел, что Наташин облик вдруг изменился. Обнимал я, увы, уже не прекрасную женщину, а такое же чудовище, что и я сам. Кожа на Наташином лице позеленела, покрылась сеткой морщин, само лицо вытянулось, из-под верхней губы, так же, как и у меня, вылезли огромные клыки, глаза округлились и сделались чёрными, слезящимися. И это тоже была моя Наташа, моя любовь, моя жизнь. Грусть заполнила моё сердце и слёзы навернулись на мои глаза, ибо я понял, что больше никогда не увижу её прекрасной и юной, какой она впервые явилась ко мне. Что ж, очаровательная внешность - это лишь маска, скрывающая естество. Когда-то давно я был человеком, и мои глаза не способны были видеть то, что скрывалось под тонким слоем кожи. Но теперь я вижу суть, и, увы, суть эта оказалась не такой красивой, но ведь это тоже Наташа, и она тоже по-своему прекрасна, да-да, прекрасна, прекрасна, прекрасна… Никому её не отдам. И я крепко обнял её и поцеловал.

Мы обнимались долго, никого не замечая вокруг... А, может, в комнате в эти минуты действительно никого не было?  Грустную песню пела тишина, и голубой свет окрашивал стены, и книги, и воздух, и Наташины волосы, и страшное Наташино лицо.

-Поцелуй меня, милый,- просила она, когда я отрывал свои непослушные губы от её, и я снова тянулся и снова целовал, пока воздух не заканчивался в лёгких…

 

…И вот опять потянулся к ней губами, и услышал её тихий осторожный шёпот, проникающий прямо в мозг. Она шептала:

-Не верь мне, Коля. Не верь. Я не Наташа.

Я удивился, а она взглядом сказала: да.

-Кто же ты?- спросил я, ещё сильнее прижимая её к себе и делая вид, что целую.

-Ева. Я Ева. Не узнал?

-Да... Вот, Ева, я и поцеловал тебя.

-Я благодарна тебе за это... хоть ты и целовал Наташу.

-Я только думал, что целую Наташу. На самом деле целовал тебя...

-Спасибо,- сказала она, и губы наши вновь слились в поцелуе. Теперь уже я целовал Еву.

 

А потом я отстранил её, посмотрел в глаза и громко сказал, чтобы Дьявол слышал:

-Ты прекрасна. Люблю,- и сказал это искренне, ибо слова были обращены к Еве. Я любил её как мать, как друга, как союзника. Признавшись ей в любви, взглянул на Дьявола. Тот снисходительно и иронично усмехался. Я сказал:

-Она прекрасна, Дьявол. Но это ничего не значит. Верни мне мою внешность.

В его стальных глазах мелькнула весёлая искорка.

-Неблагодарное создание,- хмыкнул он.- Так уж тебе хочется быть похожим на одно из самых мерзких существ, живущих на Земле? Вместо того чтобы благодарить меня, ты недовольничаешь, требуешь, можно сказать, невозможное. Ну что ж, получай своё невозможное.

И книжная стена напротив растворилась в голубом тумане, и я увидел ещё одну комнату, окутанную светло-голубыми клубами пара... Пар рассеялся, и открылось моему взору:

 

Тысяча людей собралась в одном месте, на маленьком облаке: кто-то ходил, разговаривал, отдавал распоряжения. Некоторые даже держали подмышками папки и носили серые шляпы, отчего никак нельзя было сказать, что они бездельничали. Другие, охомутанные венками, с достоинством прохаживались и снисходительно кивали тем, кто забегал вперёд и заглядывал им в глаза с елейными улыбочками. Третьи угрюмо молчали и делали вид, что чем-то заняты, но на самом деле не занимались ничем: сидели и шевелили руками, словно бы перед ними и на самом деле находился стол с телефонами и важными документами. Очень и очень многие в суетливом хороводе кружились вокруг них, наперебой сюсюкая. А пятые, таких было немного, просто лежали на облаке, подставив под желтоватые просветы в тумане голые спины. Рядом с ними - совсем уж маленькие группки по пять-шесть человек - неуклюже занимались аэробикой, сотрясая упитанными телами. Были и такие, которые просто спали, прикрыв сгибом рук глаза. Некоторые пели.

Я приблизился с ним, внимательно вглядываясь в лица. Они хоть и делали вид, что не обращают на меня внимания, но увидев меня, все как один отворачивались. Тогда и я не стал с ними церемониться. Тех, кто суетился и спешил, заставлял остановиться и оглянуться; тех, кто спал, будил и принуждал посмотреть мне в глаза; тех, кто пел, силком отрывал от нотных тетрадей; тех, кто угрюмо молчал, заставлял говорить; тех, кто плясал, останавливал и разворачивал лицом к себе; тех, кто просто стоял, тряс за плечи и ловил их сонные взгляды.

Но ни в ком я не признал самого себя. Лиц было много, но все они были чужие, и они мне не нравились, и я не нравился им, и мы, на мгновение встретившись взглядами, тут же отводили глаза и забывали друг о друге. Они были красивы и безобразны, худы и толсты, глупы и умны, веселы и сердиты, остроумны и нудны, но ни один из них не был похож на меня, и это было главным, поэтому ни одного из них я не выбрал и, огорчённый, уставший, сошёл с облака, на котором собралась эта тысяча людей.

 

-Ну что?- спросил Дьявол,- Нашёл, кого искал? 

-Среди этих людей меня нет,- сказал я.

-О! Ты ищешь себя? Напрасно, в таких местах себя ты не найдёшь... Разве что здесь?

И вновь в клубящийся пар превратилась книжная стена, и вновь я увидел людей.

 

Теперь их было гораздо меньше, не больше тридцати, и каждый из них висел на дыбе, и лица их были искажены в муках. Липкие спутавшиеся волосы закрывали их лица; брезгливо откидывал я волосы и пытливо искал своё лицо. Искал и не находил. И  искал на их измождённых, окровавленных телах свои родимые пятна. Искал и не находил. И осматривал их обожжённые огнём ступни, желая распознать свои мозоли, искал и не находил. Хватался за их расплющенные почерневшие пальцы, искал свои, искал и не находил.

И решился я на отчаянный шаг: бросился к палачу, что стоял поодаль и сквозь прорезь капюшона лениво наблюдал за мной. Я выхватил из его рук кнут и взмахнул им, и щёлкнул, подняв столбики пыли с земляного пола. А потом взмахнул ещё раз и опустил плеть на искалеченные тела, и люди на дыбах взвыли, застонали, завизжали и зарыдали, а я слушал их голоса, надеясь в хаосе фальшивых нот поймать единственно верный звук, который бы удовлетворил меня... Но, увы, я не слышал его, и как только крики и рыдания прерывались, вновь хватался за кнут и нещадно хлестал прикованных людей, и кровь сочилась из ран, которые оставлял кнут, и десятки новых рубцов появились на их телах. И стены пыточной насквозь пропитывались слезами и плачем мужчин, виновных лишь в том, что не были похожи на меня.

И от отчаяния отбросил я кнут к ногам палача, готовый признать поражение. Что ж, думал я, значит с Наташей мне не суждено встретиться; я умру от тоски и одиночества, в предсмертной агонии произнося её имя. Пусть. Но и таким, каким увидел себя в зеркале, ни за что не покажусь ей... Ни за что, никогда…никогда…

Я уже бросил прощальный взгляд на корчившихся в судорогах людей, посмотрел на палача, вновь взглянул на мучеников… А потом повернулся к палачу, протянул забрызганную кровью руку и сорвал с его лица грубую холстину. И встретился с ним глаза в глаза.

Так я нашёл себя.

А найдя, грубо схватил палача за ворот и потащил за собой. Он не сопротивлялся, еле поспевал за мной, согнув рабскую спину. Я волок его за собой и ненавидел себя за то, что долго искал. Так долго прятался от себя, что сделался рабом. Рабом в маске палача. Я ненавидел в себе раба.

 

-Нашёл,- сказал я Дьяволу.

Тот даже не взглянул на того, кого я привёл. Он смотрел на меня. Я был рад, что Дьявол не удостоил его взглядом.

-Конечно, ты не хочешь быть таким, как он?

-Нет,- сказал я.- Но я хочу иметь его внешность.

 

Я хочу иметь его внешность, сказал я, но иметь душу, которую подарил мне ты.

Похвально, произнёс Дьявол.

 

-Ты прошёл испытание,- сказал Дьявол.- Ты защищал собственную жизнь, и за это я дарю тебе бесконечно долгую жизнь. Я награждаю тебе обликом оборотня, который поможет защищаться от врагов. Твоя дальнейшая жизнь будет посвящена служению Тёмным Силам, Царству, где правлю я.

Я покорно склонил голову.

-А теперь подойдите ко мне,- приказал Дьявол двоим: мне и палачу.

Я не позволил палачу разогнуть спину, швырнул его к ногам Дьявола. И только потом сам опустился на колени. Он занёс над нами руки и быстро свёл их. Я закрыл глаза, а когда открыл, в комнате мы остались вдвоём.

Я сидел в кресле, Жена Дьявола находилась рядом.

Я не смел сидеть в присутствии хозяйки. Встал и поклонился ей.

 

VII. ЖЕНА ДЬЯВОЛА

Лишь с восхищением можно было смотреть на неё. И восхищаться не только её красотой, но и выбором Дьявола: что за изысканный, утончённый вкус. И выбор этот неслучаен. Как же легко ей, женщине изумительной красоты, вершить человеческими судьбами, как непринуждённо она это делает. Каждое движение, каждый жест её вызывает головокружительное восхищение. Посмотрите, с какой непередаваемой грацией передвигает она фигуры по шахматной доске, где нет ни ферзей, ни королей, где все фигуры - пешки, вытесанные не их дерева или слоновой кости, а из плоти и крови, и внутри которых душа. Вот теперь и моя душа принадлежит ей. Глядя на неё, я был уверен, что так оно и есть. Я не мог оторвать глаз от её лица. Прикажи она сейчас пойти на смерть, я пошёл бы, и умер бы ради неё, несмотря ни на что. Даже несмотря на любовь к Наташе.

Так я думал, глядя на неё, а она читала мои мысли и удовлетворённо улыбалась.

-Ты понравился моему мужу,- сказала она.

-Я старался.

-Ты понравился Дьяволу, но этого мало,- продолжала она.- Он создал из тебя оборотня, подарил бесконечно долгую жизнь... Подарил, но может ведь и забрать, верно?

-Я поклялся в верности Дьяволу,- сказал я.

-Это так. Но он сделал своё дело и ушёл. Ведь у него много и других забот. А я осталась. Понимаешь?

-Дьявол – мой хозяин. Ты – его жена. Ты – моя хозяйка.

Она кивнула головой, взяла со стола зеркало, в которое я недавно смотрелся, и поставила на колени так, чтобы я мог видеть своё отражение. Я вновь был похож на человека.

-Это ты,- сказала Жена Дьявола.- Видишь, Дьявол выполнил своё обещание. Теперь дело за тобой. Подойди к зеркалу.

Я подошёл.

-Сотри своё отражение.

Я медленно провёл ладонью по гладкой поверхности зеркала.

 

Когда моё отражение было стёрто, и рука коснулась коленей Жены Дьявола, в зеркале я увидел чернеющие во мраке ночи стволы деревьев. Над ними было размазано пятно луны и чёрные пятна наплывающих облаков. По извилистой лесной тропинке шёл человек, и я  сразу узнал его. Это он приходил сегодня ко мне. Он называл себя моим другом. Это он убил мою Наташу.

Я зарычал, заскрипел зубами и мёртвой хваткой вцепился в крышку стола так, что дерево заскрипело под ногтями.

Он что-то держал в руках. Что-то объёмное… Темно, не разглядеть.

-Девочка,- пояснила Жена Дьявола.

Теперь и сам видел: он нёс спящую девочку. Он укутал её в плащ. Из-под плаща высовывалась пухленькая ножка, обутая в красный башмачок. Куда он её несёт?

-Где он?- зарычал я.

-Ты отыщешь его по запаху,- сказала Жена Дьявола.

-Я перегрызу ему горло,- пылая ненавистью, крикнул я и бросился к дверям.

Но в спину ударил строгий окрик:

-Остановись!

Приказ. Попробуй, не исполни… И я, уже почти вырвавшийся наружу, остановился, вернулся. Каждый шаг давался мне с трудом, как будто из трясины вытаскивал ноги. Ноздри трепетали в ожидании мести, мышцы зудели от нетерпения... Но Жена Дьявола с упрёком смотрела на меня, и я давил в себе досаду.                                                                 

-Я тебя ещё не отпускала,-  произнесла она.

-Прости, Жена Дьявола.

Она немного смягчилась.

-Успеешь догнать. Сперва выслушай меня.

-Я слушаю, Жена Дьявола.              

-Убей его. Но не трогай девчонку. Мне она нужна целой и невредимой.

-Слушаюсь,- поклонился я.

-Не забывай, что она дочь твоей возлюбленной,- напомнила Жена Дьявола, и я со стыдом подумал, что как раз это-то и вылетело у меня из головы. Увидев в зеркале Анатолия и  испытав прилив ненависти к нему, я остался абсолютно равнодушным к судьбе племянницы. Едва став оборотнем, я  уже утратил какие-то человеческие качества - плохо. Досадно, что Жена Дьявола напоминает мне о них.

-Я постараюсь не забывать об этом,- пообещал я.

 

Я стоял возле неё, чуть согнувшись, она вознесла руку и приложила к моему лбу. И я тут же почувствовал, как необоримая сила потянула меня к земле, невыносимая тяжесть обрушилась на плечи, и я, застонав, согнулся и опустился на колени. Руки вдруг стали укорачиваться, худеть, покрываться тёмно-коричневой шерстью. Ладони скрючились, пальцы согнулись, а ногти быстро выросли, заострившись и изогнувшись полумесяцем. Я ударил кистью об пол, когти глухо чмокнули о дерево: я стоял на собачьих лапах.

Позвоночник завибрировал, я взвыл от боли, почувствовав, как выворачиваются кости, словно кто-то вытряхивает меня из моего собственного тела. Копчик пикой разорвал штаны и, обрастая густой шерстью, забился меж задних лап: вот и хвост. 

Нижняя челюсть затрещала, наполняя мозг звоном, словно кто-то ударил меня в лоб, я выпучил глаза и увидел, что мой нос отдалился, сделался чёрным, большим, шершавым и холодным – да-да, я увидел холод собственного носа! Между носом и глазами всё заросло шерстью. Я щёлкнул клыками, поднял собачью морду к луне и протяжно, тоскливо завыл.

 

Жена Дьявола почесала меня за ухом. В знак благодарности я потёрся боком о её ногу и  лизнул в ладошку. Она поднесла к моим глазам зеркало: я вновь увидел идущего по лесу Анатолия. Я ощетинился и зарычал.

-Убей его!- приказала Хозяйка.

Оттолкнувшись от пола, я рванулся вперёд, ударом передних лап распахнул тяжёлые двери и бросился в ночь.

 

Я бежал по полотну железной дороги, перескакивая со шпалы на шпалу, и вдыхал сладкий запах ночи, густо замешанный на запахе добычи, что поджидала меня впереди. Хоть и спешил, а дыхание всё равно оставалось ровным, спокойным; сил для решающего прыжка и нанесения смертельного удара имелось с избытком. Когти отбивали особенный ритм, ударяясь о шершавые шпалы, и мне казалось, что именно так звучит мелодия Танца смерти. Впрочем, о предстоящем убийстве я почти не думал. Просто кровь играла в жилах, мышцы вздымались под кожей, воздух с присвистом и оттяжкой хлестал по морде и зуд пробегал по телу; я чувствовал себя охотником, а не убийцей. Я ненавидел Анатолия люто, искренне, но не о крови его думал я, вдыхая его запах, доносимый потоками ночного воздуха, а думал о новом теле, которое приобрела моя душа. Мне было приятно ощущать себя сильным, могучим, непобедимым. И я верил в то, что я силён, могуч и непобедим. Так сказала Жена Дьявола, и у меня не было причин сомневаться в её словах. И чем больше я думал об этом, тем сильнее успокаивался и…

 

…ненависть, ещё секунду назад  будоражившая меня, вдруг угасла и вовсе исчезла… Зачем ненавидеть, думал я, если я и так силён? Ненавидят только слабые… Не лучше ли любоваться красотой своих движений: всё теперь подвластно мне. Мне, который в бытность человеком был неуклюж и так слаб. Человеком я боялся темноты - теперь я с удовольствием вдыхаю её пьянящий запах. Человеком я боялся крови - теперь не боюсь; более того, я с любопытством бы посмотрел, как красно-чёрная жидкость из разорванного горла медленно сбегает по розовой коже и капает на траву, растекается лужицей, впитывается в чёрную землю. Но не из-за ненависти, повторяю, а лишь ради любопытства: ведь высшее существо не должно ненавидеть низшее – это унижает, вот и я перестал ненавидеть своего врага, Анатолия.  Преследуя его, я лишь исполняю приказ моей Хозяйки - и это  важнее, чем какая-то смешная ненависть.

 

За несколько метров до станционного перрона я чуть сбавил скорость. На платформе никого уже не было: поезд высадил пассажиров и уехал; пассажиры разошлись. Одинокий фонарь тускло брызгал узкой полоской грязно-жёлтого света. Я свернул по тропинке направо и побежал вдоль пшеничного поля. Колючие колоски ударяли по морде и щекотали нос. Я бежал быстро, но мог и ещё быстрее. Вот так: пшеничные колоски лишь шуршали у ушей, но уже не успевали прикоснуться, ведь поток воздуха, создаваемый скоростью  моего тела, отметал стебельки прочь.

Не заметил, как поле кончилось и начался лес. Ночной лес встретил меня приветливо: филин ухнул, ветки скрипнули, стволы затрещали. Но не было времени наслаждаться звуками ночного леса. Запах добычи доносился уже настолько сильно, что сердце так и вырывалось из груди, а слюни текли бесконечной струёй. Запах добычи перебивал все другие ощущения, и я уже ничего не чувствовал, кроме запаха человека впереди, которого приказано было убить.

Из горла вылетали рыки и бурлящие звуки, это возбуждало. В такт клацанью когтей о землю я пощёлкивал клыками, выбивая мелодию: это пела моя душа. Я оголял зубы и слизывал с клыков охлаждённые ветром слюни.

Наконец, за поворотом я увидел его. Согнувшись, он быстро шёл к чёрному силуэту дома. Я облизнулся и приготовился к нападению. Ещё мгновение, и он упадёт на землю, сбитый ударом в спину мощных лап. Ещё мгновение и...

 

Я не стал прыгать. В последний миг вдруг  расслабился и заставил себя остановиться.

 Я передумал убивать его так: в спину, исподтишка.  Это недостойно, слишком просто. Он должен увидеть того, кто убьёт его. Он должен увидеть меня!

Он должен вздрогнуть от ужаса. И прочитать в моих глазах приговор. Так я решил, уже готовый совершить последний прыжок. И отпустил его. Позволил ему подойти к дому, распахнуть двери и скрыться. Перед тем, как вставить в замочную скважину ключ, он тихонько воскликнул. Наверное, что-то почувствовал и испугался. А я, рассмеявшись, лёг под куст акации и приготовился ждать более подходящего часа для мести.

 

Я наблюдал за окнами дома, удобно положив морду на передние лапы, когда услышал сердитый окрик:

-Оборотень!

Я обернулся и увидел Жену Дьявола. Я приветливо завилял хвостом, но она не замечала, лишь хмурилась и спрашивала:

-Почему не убил?

-Не успел,- соврал я.

-Оставалось только сделать последний прыжок. Ты пожалел его.

-Не его, а девочку,- опять солгал я.- Ты же сама сказала, чтобы я не причинял ей вреда.

-С каких пор ты стал чувствителен к человеческой боли?

-С тех пор, когда ты запретила причинять боль Оленьке.

-Тебе наплевать на девчонку. Ты оборотень.

-Она моя племянница.

-Она уже не твоя племянница.

-Но она дочь Наташи!

-Перечишь?- рассердилась Жена Дьявола.- Не смей мне перечить!

-Я только исполняю твою волю, Хозяйка.

-Ты плохо исполняешь её. Ты нерадивый слуга.

-Я готов на всё ради тебя,- честно признался я.

-Я не верю тебе,- в её прекрасных глазах сверкали огоньки гнева.- Ты только и делаешь, что клянёшься в верности, но дальше слов дело не продвигается. Где поступки? Ты должен ненавидеть этого человека!

-Я ненавижу его.

-Если бы это было так, ты бы не думал над тем, как он умрёт и что увидит перед смертью. Ты же возомнил из себя неизвестно кого, и плюёшь на мои приказы.

-Неправда.

-Нет, правда. Ты... пёс, жалкий пёс!

-Ты не должна так со мной говорить, Хозяйка,- насупился я.

-Что? Ха-ха-ха!- рассмеялась она.- Что ж, я научу тебя покорности.

В её руках появился кнут, она взмахнула им, и стальное жало впилось в спину, клочьями вырывая шерсть и вызывая дикую боль. Плеть ещё раз взвилась и вновь опустилась на мою спину. Я застонал, зажал зубами язык и закрыл глаза, чтобы Хозяйка не видела моих слёз. И ещё я не хотел видеть пену, что выступила в уголках её рта - это так обезображивало прекрасную внешность Хозяйки. Я страдал, слёзы большими каплями текли по морде и в израненную душу, но я не шевелился и думал, что от такой красивой женщины можно стерпеть всё. Даже эти три удара кнутом... Четыре... Пять.

«Пять»,- прошептал я и зажмурился, ожидая следующего удара. Но свист кнута внезапно оборвался.

-Ну что, пошёл урок на пользу?- спросила Жена Дьявола.

-Да, Хозяйка,- произнёс я и осторожно пошевелил горящей от боли спиной.

-Прости меня,- сказал я и преданно посмотрел ей в глаза.

-Надеюсь, мне больше никогда не придётся прибегать к такому методу... Но ты сам виноват,- сказала она, переводя дыхание. Бедная Хозяйка, она выбилась из сил, наказывая меня.

-Да, я виноват.

-Что бы завтрашней ночью человек был убит, а девчонка приведена ко мне.

-Клянусь, так и будет.

Она наклонилась и потрепала меня по загривку. Она очень мила, Жена Дьявола, подумал я. У неё такие нежные ласковые пальцы, что так и хочется с благоговением лизнуть их.

 

Я простил её ещё и потому, что совсем недавно сам этим же кнутом нещадно сёк людей. Тогда я не думал, что им больно, Она секла меня тоже не оттого, что хотела причинить боль. Просто так она выражала досаду. Как и я.

Ей нужна девочка и жизнь Толяна. Она получит и то, и другое.

 

-Следи за домом и ни на минуту не выпускай человека из виду,- приказала Жена Дьявола и растворилась в темноте. А я поджал под себя задние лапы, а передними засучил, затачивая когти о мелкие камешки.

Потом я перевёл взгляд на окна дома и увидел Оленьку, спящую на потёртом диванчике, и Анатолия, сидящего рядом с ней. По прямой напряжённой спине я догадался, что он очень взволнован. Правильно. Он находился всего в тридцати метрах, и я, если бы захотел, мог бы прыгнуть, пробить стекло и вцепиться ему в горло. Это была бы хорошая смерть. Но я не хотел делать этого. И уже не потому, что желал нанести смертельный удар лишь после того, как он прочтёт в моих глазах приговор - в конце концов, это тоже позёрство и тоже недостойно - но… чтобы сделать это (оттолкнуться от земли, прыгнуть, выбить стекло) нужно ведь напрячь мышцы – напрячь мышцы на спине... А она ныла постоянной тупой болью, моя спина, моя бедная спина… Не стоит спешить, думал я, у меня в запасе целые сутки, успею. А сейчас лучше лежать и не шевелиться...

 

А тут и новая мысль пришла в голову. А почему бы завтра, когда приму человеческий облик, не выйти из укрытия и не встретиться с Толяном? Поговорить с ним... последний раз. Последний раз в жизни. Ведь о прошлой жизни я и до сих пор знаю так мало и только со слов Жены Дьявола… Да и она толком так ничего не рассказала...

И здесь ты обманула меня, Хозяйка, с грустью подумал я. Весь вечер ты вроде бы рассказывала о прошлой жизни, но так ничего и не рассказала. Отделалась ничего незначащими фразами, ловко обвела меня вокруг пальца. А я, наивный, поверил и пошёл за тобой. А теперь, униженный и избитый, лежу в кустах и зализываю раны... и не отрываю глаз от окна, за которым скрывается человек, чья жизнь висит на волоске. И он, этот человек, ничего об этом не знает.

 

А если знает?  Эта мысль ошпарила, что я даже подпрыгнул от неожиданности, спина тут же заныла. Когда боль улеглась, я опять посмотрел в окно… Толян исчез. Оленька так же мирно и спокойно продолжала спать, а вот Толяна нигде не было… Куда он делся? Как я не заметил? Уснул что ли? Э-ххх…

Я тревожно шарил глазами по всем окнам. Четыре окна, четыре серых прямоугольника. За первым - никого, пустая комната. За вторым — на  диванчике спит Оленька. За третьим... тоже никого. ... За четвёртым... Тишина, гнетущая тишина. Я перевёл взгляд на третье окно и наконец-то увидел его. Уф, вот он - прячется за шторой, почти полностью укрывшись ею. Лишь глаз виден. Внимательный напряжённый глаз. И он смотрит прямо на меня. Нет, он не может меня видеть. Человеку не дано видеть в такой кромешной тьме. Но он ищет, ищет меня. Он знает, что я где-то рядом.

Он знает, что за ним идёт охота.

А это значит, что он знает о том, что происходит, больше, чем я. Перед уходом из больницы он называл имена. Оленька. Михаил, Светлана. Наташа помогла мне кое-что вспомнить. Но, может быть, она пожалела меня и не сказала всей правды? Чтобы узнать это, мне остаётся только дождаться рассвета, прийти к Анатолию и расспросить. Он должен мне всё рассказать. Ведь он считает меня своим другом. Я уверен, он знает всё.

Он знает всё, потому что чувствует за собой охоту.

Вот шторка еле заметно дрогнула, и Толян вернулся к Оленьке. Утром я увижу её. Утром я увижу Наташину дочь… Где ты, Наташа, в каком из миров мне тебя искать?

 

VIII. ТОЛЯН

Этой ночью Анатолий не спал. То сидел возле спящей Оленьки, то курил в коридоре, но больше стоял у окна, прикрывшись шторой, и смотрел туда, где в чёрном пятне кустарника таился его противник. Худшие подозрения подтверждались. Когда вчера вечером в полной темноте он шёл со станции к дому и нёс на руках спящую девочку, вдруг чувствовал, что за ним наблюдают. Он оглядывался по сторонам, но никого не видел. Он шёл по полю, потом через лесок (такой мирный в дневное время, а теперь, поздним вечером, – враждебный, чужой, опасный) и чувствовал, что страх мурашками царапает его в спину. Он был уверен, что вампирша где-то рядом, следит за ним и не нападает лишь потому, что с ним её дочь Оленька. Дрожащими руками он прижимал спящую девочку к себе и почти бежал к дому. Даже когда вставлял ключ в замок,  не выпускал её из рук. Ключ никак не попадал в скважину, скользил по металлической глади замка, а сзади, за спиной, стояла такая неестественная тишина, что душа замирала, а сердце готово было разорваться. Анатолий не оглядывался. Не мог. Он спешил. Девочка сковывала движения. Мешала. Но он боялся её отпустить. Пот холодил лоб. Руки тряслись. Тишина за спиной подкрадывалась всё ближе и ближе. Вот она уже совсем рядом, дышит в шею, разевает кровожадную пасть…

Щелчок замка спугнул тишину. Ключ повернулся. Скрипнули дверные петли. Из груди вырвался судорожный вздох облегчения, подтолкнув сделать первый шаг во мрак спасительного коридора. Второй дался уже намного легче. Уже закрывая за собой двери, Анатолий заставил себя оглянуться. И он увидел в темноте то, что и ожидал: две яркие точки наблюдающих за ним глаз…

 

Он уложил Оленьку на старенький диванчик (в детстве, когда гостил у деда, сам обожал валяться на нём), укрыл её плащом, башмачки поставил у тумбочки. Оленька спала крепко, не просыпаясь. Оно и к лучшему, подумал Анатолий.

Он подошёл к стене напротив, пошарил в темноте по сухому дереву и нащупал холодный металл старенького дедовского ружья.

Теперь у меня есть оружие, подумал он. Не ахти какое, но с ним спокойнее. Он осторожно провёл большим пальцем по шершавому спусковому крючку и попробовал улыбнуться. Улыбка не получилась. Ружье для вампира не помеха. В лучшем случае испугается... Что ж.

Он вернулся к окну и осторожно выглянул на улицу. Он был уверен, что два  сверкающих глаза в темноте ему не привиделись. Но всё равно хотел удостовериться. Ещё раз. И быстро отыскал то место, где пряталась она – вампирша. Вон в кустах - две мрачные зелёные точки. Хорошо видны. Анатолий подумал, что тварь тоже видит его, как бы он ни прятался. Но всё равно закрывался шторой – хоть не надёжней, но спокойнее. Взгляд вампирши втыкался в одну точку, и этой точкой было его горло, и от осознания этого холод струйками пробегал по спине и сон отступал.

 

Вот и забрезжил рассвет; наконец-то. Мрак быстро таял, становился тёмно-серым, потом дымчатым, а затем и вообще растворился в утреннем тумане; хищные зелёные точки глаз наконец потухли. Кусты чуть зашевелились, оттуда выскользнула тень и  растаяла в клубящемся тумане. Впрочем, Анатолий успел разглядеть: это была огромная, размером с телёнка, заросшая густой тёмно-коричневой шерстью собака. Или волк?

Это был не вампир. Это был  оборотень.

Хрен редьки не слаще, подумал Анатолий.

 

Когда солнечные зайчики вовсю заиграли и на стекле, и на сереньком, давно некрашеном подоконнике, Анатолий подошёл к Оленьке; та только проснулась. Припухшее со сна личико осторожно выглядывало из-под плаща, большие любознательные глазки шарили по углам незнакомой комнаты. Анатолий посмотрел на часы. Девять.

-Ну что, выспалась?- улыбнулся он.

Девочка зевнула, потянулась, села.

-Дядь Толя, мы разве уже приехали?- удивлённо спросила.

-Давно. Ещё ночью. Ты уснула в электричке, и я не хотел тебя будить. Как спала?

-Хорошо.

-Проголодалась?

-Ага.

-Скоро завтракать будем.

-А мне бабушка пирожки с капустой в дорогу давала,- напомнила девочка.

-Точно, я и забыл,- сказал Анатолий и выложил из рюкзака целлофановый мешочек с пирожками.

-Ешь, но не наедайся. Скоро картошка будет готова.

-Угу,- пробурчала Оленька.

Анатолий заглянул в кладовку. Всё-таки запасливый у него был дед, ничего не скажешь. Год уже прошёл, как его не стало, а на тщательно обструганных полках, установленных стройными рядами до самого потолка, и до сих пор хранились стеклянные банки со всякой всячиной. И солёные огурцы, и помидоры, и варенья разные, и даже компоты. Многолетние запасы. Даже картошка осталась, правда проросла сильно. Анатолий выбрал несколько картофелин, очистил их от длинных белых ростков, с полки прихватил банку огурцов и вернулся на кухню.

Так, теперь главное: в лес, за дровами. Старые запасы закончились. М-да...

Анатолий отыскал топор в сенях.

Уже собрался выйти, но на пороге застыл. 

Наконец уговорил себя: днём неопасно, оборотень вернётся только ночью...

-Оленька, оставайся дома, я за дровами,- предупредил Анатолий и оттянул на дверях задвижку.

Девочка тут же оказалась рядом.

-Я с тобой, дядя Толя.

Он заглянул ей в глаза. Глубокие, серо-голубые…

 

Почему промолчала, почему никому не сказала, что я стрелял в её мать?

 

Глаза просили. Страха в них не было.

Анатолий уступил.

 

Дрова нарубил быстро. Сложил поленицей, но возвращаться не спешил, ещё ходил по лесу и искал подходящее дерево.

Наконец, нашёл.

Он похлопал осину по стволу, окинул взглядом от земли до куцей макушки и, размахнувшись, глубоко всадил в неё топор.

Оленька всё время находилась рядом. Вышатывая засевший топор из ствола, Анатолий подумал:

 

 Почему не бегает по лесу, не резвится и не собирает цветы, как делают все дети?.. Да потому что цветы и листики её абсолютно не интересуют, её внимание больше привлекает скрип деревьев, плачущих под ударами топора.

 

Девочка перехватила его взгляд, и, прочитав мысли, рассмеялась и побежала к полянке, где стопкой лежали нарубленные дрова.

-Не убегай далеко,- крикнул ей вслед Анатолий и вдруг пожалел, что отпустил (прогнал) её. Она не должна никуда отходить. Ведь оборотень может прятаться где-то поблизости и следить за…

Анатолий в два прыжка догнал её и крепко ухватил за руку. Оленька испуганно отшатнулась.

-Не надо туда, Оленька,- прошептал Анатолий.- Лучше постой рядом. Со мной.

И девочка опять ни о чём его не спросила и даже не стала упрямиться, и это вновь озадачило Анатолия, но на всякий случай он спрятал взгляд и, держа девочку за руку, вернулся к дереву.

Осина была ещё молодой, Анатолий за несколько ударов срубил её, от вершины отсёк палку длиной в полтора метра и, оперев одним концом в пенёк, остро затесал.

Теперь у меня есть против тебя оружие, подумал Анатолий.

 

На кухне он поставил кол по правую руку, вынул охотничий нож и взялся чистить картошку.

-Дядя Толя, я тоже хочу,- попросила Оленька.

-Нож острый, ты можешь порезаться.

-А бабушка научила меня как не резаться.

-Ну, если бабушка, то конечно… На-ка, вымой картошку.

Девочка увлечённо принялась за работу. Анатолий про себя усмехнулся, наблюдая за ней, а потом вдруг подумал, что пора бы и поговорить. И спросил:

-Оленька, а дедушка говорил тебе, где папа?

-Да,- ответила девочка.

-Что он сказал?

-Что он уехал.

-А мама?

-Тоже уехала.

-Уехала? Ага... Но ты же видела, как её... увозили. Видела ведь, да?- почему-то спросил Анатолий, хотя прекрасно знал, что видела, и опять вспомнил, как врач накрывал Наталью простыней. Ведь девочка тоже там находилась.

-Да, видела.

-И что подумала?

-Подумала, что мама больше не вернётся.

Оленька говорила об этом так обыденно, не выражая никаких эмоций – а ведь должна бы, что Анатолий не знал, что и думать. Неужели в четыре года человек ещё не понимает, что такое смерть? В каком же возрасте мы начинаем её бояться?

-А ты знаешь, почему она уехала?

-Да,- сказала девочка, и Анатолий напрягся:

-Почему?

-Ты с пистолетом вбежал в комнату и крикнул дяде Коле, чтобы он уходил. Дядя Коля не послушался, и ты выстрелил. Мама вздрогнула и упала. Вот я и подумала, что она больше не вернётся.

Вот она и сказала это, подумал Анатолий. Во рту пересохло. Рубашка мигом прилипла к спине.

А девочка продолжала, как ни в чём не бывало:

-Ведь маму накрыли белой простыней и унесли. Когда папа лежал так же, его тоже накрыли белой простыней и унесли. И он не вернулся.

Сердце гулко билось. Пот окотил с ног до головы и во второй раз. Бормоталось что-то совсем уж глупое:

-Это ничего не значит... Он просто… заболел... Вернётся.

-Нет, он никогда больше не вернётся. Ведь он умер.

Они словно поменялись ролями: он был ребёнком, а девочка – взрослой.

-Умер… Ты знаешь, что такое смерть?

-Знаю. Это когда человек живёт-живёт, а потом раз - и его больше нет, и о нём только вспоминают. А бабушка и тёти при этом плачут.

-Но ведь... твой папа... Бабушка же сказала, что он заболел.

-Она обманывала. Ведь когда говорила, она плакала. И когда про маму говорила, тоже плакала. И я поняла, что папа умер.

-Папа, папа... Да. И мама…

-Нет, лишь папа.

-А мама?

Сердце вдруг ударило барабанной дробью, но Анатолий всё равно услышал, хоть девочка и произнесла очень тихо:

-Не знаю.

-Но ты сама только что сказала, что её, как и папу - белой простыней и...

-Да, говорила.

-Оленька,- Анатолий отложил неочищенную картофелину и заглянул девочке в глаза.- Оленька, почему ты скрыла от бабушки, что это я стрелял в твою маму? Она же спрашивала, так?

-Спрашивала... Я не сказала, потому что мама запретила мне говорить.

-Мама? Но ведь…

-Мама приходила ко мне.

-Приходила?- похолодел Анатолий.- Когда?

-После того, как её увезли. Ночью.

-И вы... разговаривали?

-Ну да. Она сказала, что ты её вовсе не убил, она жива и даже поцеловала меня. Она гладила меня по голове и плакала. Я плакала вместе с ней. Мне было очень жалко её. А потом она сказала, что скоро приедешь ты и увезёшь меня на дачу, где мы снова встретимся. Но предупредила, чтобы я ничего не рассказывала дедушке с бабушкой, иначе они меня не отпустят.

Вот оно что, подумал Анатолий. Выходит не я решил привезти сюда девочку, она, вампирша, заставила меня… Как-то вошла в мои мысли и заставила… И заманила меня в ловушку…

-Ты слушаешь, дядь Толя?

-Да, да,- встрепенулся он.- Конечно...

-Ещё она спросила, люблю ли я дядю Колю. Я сказала, что он добрый и с ним очень хорошо. Она улыбнулась и снова поцеловала меня. А я действительно люблю дядю Колю, и поэтому попросила тебя передать ему яблоко. Это и ещё одно принесла с собой мама. Сказала, чтобы я съела оба, но одно я оставила дяде Коле. Я правильно сделала?

-Конечно,- пробормотал Анатолий, и вспомнил то яблоко, уже в руке Николая...

-Ты веришь мне?- спросила девочка.

-Верю,- ответил Анатолий и, скрипя половицами, вышел на крыльцо.

 

Выкурил папиросу и тут же вторую. И настырно убежал себя, что девочке всё приснилось. Не убеждалось. Всё равно упорствовал. Получалось плохо. Или приснилось, думал Анатолий, или… она действительно встречалась с матерью после того, как я убил её. Женщина с собачьей головой приходила к Оленьке, приняв человеческий облик. И обещала, что встретится с ней здесь, на даче. А минувшей ночью она и не думала меня убивать – лишь удостоверялась: в точности ли придерживаюсь плана, внушённого мне? Вовсе не девочка ей нужна – хотела бы, забрала бы давно. Вампирше нужен я. Зачем? Убить?

А для чего ещё? Для чего ещё я понадобился этой твари?

Теперь у меня есть осиновый кол, он-то будет понадежнее пистолета, подумал Анатолий. И я без колебаний всажу его в сердце любому, кто явится сюда. Пусть это будет хоть сам Дьявол, никому не позволю… Пусть за тобой, тварь, преимущество. Пусть ты сильнее, пусть не берут тебя пули, но осиновый кол-то возьмёт… Осиновый кол обязательно возьмёт…

И он с вызовом посмотрел на кусты акации, в которых ночью пряталась тварь. Он даже подумал, не сходить ли туда, не поискать следы? Но в последний момент остановил себя. Проявил осторожность. Он знал, что оборотня там уже нет, но всё равно проявил разумную осторожность.

Можете называть это и страхом. Но боялся Анатолий не оборотня. Он понимал, что боится доказательств: отпечатки собачьих лап - это уже объективная реальность, факты,  от которых никуда не денешься. А Анатолию всё же легче было, когда думал, что борется с существом без плоти и крови. Пусть чудовищем, но которое не оставляет на земле следов. Пусть жестоким убийцей, но существующим больше в его воображении, чем в природе… Ведь так хотелось, чтобы всё, что произошло, являлось лишь плодом его воображения. Это хоть ненамного, но нейтрализовывало бы страх. Он храбрился,  но и боялся.

Вот и вся разумная осторожность: Анатолий очень хотел жить. А кто не хочет?

Но что-то подсказывало ему, что жить осталось недолго. На эту дачу его заманили не для того, чтобы оставить в живых. И скоро, очень скоро он умрёт... Потому что в кустах следы всё-таки есть. И они не символ, они – факт, объективная реальность. Как не зажмуривайся и не отгораживайся.

Он умрёт... Если бы знать, за что?

 

В некотором царстве, в некотором государстве жил не Царь, не Князь, а простой Мужик, у которого было два сына: Старшой, любимый, и Младшой, любимый тоже.

Мчались лета, плыли зимы белой птицей, и пришло тут время Старшому жениться. Положил Мужик в котомку кусок хлеба белого да соли крупной, да фляжку парного молока и подал Старшому, сказав таки слова:

«Иди, сын, по белу свету, себя покажи да на людей посмотри. Испытай почём фунт лиха, улыбайся ветру, люби птиц и зверей, заглядывай в резные окошки, да не забывай примечать, кто за окошками теми сидит. Если баба старая, одинокая, беззубая да кривая - отвернись, пройди мимо. Если девка ладная, да ничего делать не желающая, кроме как семечки лускать - отвернись, пройди мимо. Но если встретишь красавицу, или не красавицу, девку умную, а может не совсем, девку сильную, да весёлую, да сметливую, да работящую, у которой в печи не мыши скребутся, а каша варится – остановись, улыбнись, топни ножкой, хлопни ручкой, да шапкой об землю, да гармошку в растяг – да-э-э-э-х-ма! – пройдись гусём, белым гоголем, да зови её, лебедь белую, хоровод водить да сказки сказывать, да хватай её и веди сюда; ты, Старшой - мой сын, а она будет дочкой мне».

Послушался сын, поцеловал отца и пошёл наказ выполнять. Где бродил, сколько лет и зим - неизвестно, но привели его буйны ноженьки в Город дивный, где домов и церквей без конца и без счёту. Начало он берёт на Юге, а конец другой - среди вечных льдов, на Востоке он - с Нептуном сосед, а  на Западе - с немецким лыцарем.

И бродил Старшой по тому городу и смотрел Старшой на дома резны: на купечески да на царские. Много повидал он девок ладных да пригожих, да чёрт зна на что похожих, да косых, да рябых, да весёлых, да шальных, да игривых, да ленивых, да смешливых–проказливых… Много девок видел он, но такой, что отец завещал — ни одной.

Долго мучился: что делать, как быть? Возвращаться уже надо - дело к ночи - а девку ещё не выбрал. Думал, думал, плюнул и, зажмурившись, схватил первую попавшуюся, поцеловал крепко да засунул в котомку.

Думал, она плакать-рыдать станет - ничуть не бывало. Всю обратную дорогу молчала, лишь иногда голос сладкий как мёд подавала:

«Милый, а милый, скоро уже»?

«Скоро»,- отвечал Старшой.

И шёл через леса, переплывал озёра, мерил шагами бескрайние поля и перепрыгивал через болота. Наконец пришёл домой, развязал котомку и показал свою невесту отцу.

Тот прищурился - девка на вид ладная, красивая, коса - во какая, тело – во: и там, и там, и там, и всё вроде бы на месте.

«Умеешь,- спрашивает,- кашу варить?»

 «Умею».

«А щи?»

«Умею».

«А ну, покажь!»

Показала. Вкуснятина!

«Хороша баба»,- сказал Мужик Старшому, похлопал его по спине и залез на печку.

Тут совсем уже стемнело, дед давно храпит с присвистом. И Младшой на лавке третий сон видит, губами безусыми почмокивает – видно крендель или карамель какой привиделся. Ушли в свой угол и молодые.

Старшой снял портки и лёг на широкую кровать, что отец подарил. Разделась и молодая  жена, легла рядышком. Улыбается.

Щёки так и горят. Груди холмами, дышит жарко. Ну, придвинулся тут Старшой к законной супруге своей, хотел уже поцеловать, а глаза-то щёлочкой приоткрыл - ёшкин свет! – а  перед ним не девка вовсе, а старая  ведьма: нос крючком, зубы торчком, волос метлой, один глаз кривой, другого вовсе нет, руки длинные, корявые, пальцы дрожат, зубы стучат!

Отстранился от неё Старшой.

«Уходи,- кричит,- ведьма страшная! Нет любви к тебе, богомерзкая».

«Как же так, милок?- отвечает та.- Ты ж женился на мне, аль забыл?»

«Обманула ты меня, притворившись девкой, а сама... Отойди, зашибу!»

«Нет уж, милый,- та в ответ.- Стал ты люб мне, будем вместе жить».

«Ещё чего?- завопил Старшой и схватил топор.- Вот я щас тебя!»

Покачала головой ведьма, щёлк зубами - и нет Старшого. Ни его, ни топора. Так в исподнем и проглотила его. А на утро встала раным-ранёшенько, снова в девку превратилась, принарядилась, косы заплела, серёжки золотые надела, красны сапожки обула, кашу сварила, медовуху раздобыла и стол накрыла.

Проснулся Мужик, а завтрак уже на столе дымится.

Похвалил сноху, слез с печи - и за стол.

«Кличь,- говорит,- мужа и Младшого. Нынче у нас знатный обед».

«Щас»,- отвечает молодуха и шасть в поле, где Младшой уже час как сено косил. Подбегает к нему сзади, глаза ладошками прикрыла, рассмеялась колокольчиком.

«Обними меня, милый,- говорит,- что-то холодно мне стало».

А Младшой губу раскатал, слюну пустил, забыл, что девка – братова жена. И суёт, и суёт лапищи-то свою. А она - ведьма хитрая - смеётся, довольная, да нацеловывает дурачка молодого.

А в это время мимо на красавце-коне проезжал Воин-Ясно Солнышко, что родом из города того, откуда ведьму Старшой привёл. Увидал он молодых, услышал смех, да узнал вдруг ту, что брата его извела точно так же, как и Старшого. Подлетел он к ней - хвать за косу.

Закричала ведьма, обернулась чёрной птицей и упорхнула. Но, улетая, предупредила:

«Не прощаюсь я с тобой, Воин-Ясно Солнышко, встретимся ещё... И ты, Младшой, не забывай меня, больно люб ты мне, прикипело к тебе моё сердеченько!»

И сел Воин на коня и поехал своей дорогой. А Младшой долго ещё стоял и пялился в небо.

А что дальше - неведомо. Не придумали наши прадеды конец этой сказке.

Каждый домысливает по-своему. Да только вот в чём беда:

Начнёт мужик или барин складывать счастливый конец - а чёрная птица тут как тут, стучится острым клювом в окошко, смеётся серебристым смехом, словно родничок лесной. Приоткроет хозяин двери - а на пороге девица. Проведёт он её в дом, ночевать оставит - с той ночи никто больше и не видит его.

Вот так-то.

 

Эту взрослую сказку когда-то рассказала Анатолию бабушка. Уж непонятно, зачем? Ведь сказка-то страшная: она и испугала мальчика, и взволновала: очень хотелось узнать, чем закончится. Он был уверен, что бабушка знает, только рассказывать не хочет, зачем же ещё и сильнее пугать внука? Попросил бабушку рассказать снова – вдруг увлечётся и расскажет больше, чем в первый раз, но та не была охотницей пересказывать уже рассказанное однажды. Новое-то всегда интереснее.

Потом Анатолий сказку забыл... и вот вспомнил сейчас. И понял, что каким-то образом оказался  её героем: ведь Воин-Ясно Солнышко - это он сам... Вот и смертельная опасность ему угрожает от ведьмы - вампирши. И неизвестно, чем же всё это закончится, как и неизвестно, чем  сказка закончилась. В детстве, придумывая ей конец, он сюжет строил так, что Воин непременно становился победителем. Ведь это было так очевидно. Как бы ни складывались события, добро всегда одерживает верх. В сказке. А в жизни... А как в жизни - придётся испытать на собственной шкуре. Наверняка сегодня… Ночью... Что победит, добро или зло?

 

...А ведь и Младшого он тоже знает. Это же Николай. В который уже раз Анатолий вспомнил счастливое лицо друга, когда тот обнимался с Натальей. За несколько мгновений до того, как «хвать за косу, она вскричала, обернулась и упорхнула».

«Ты человека убил!»- всплыл в памяти голос начальника. А следом за ним и другой – мента из транспортного отдела:

«Не переживай, трупа-то нет».

Анатолий оторвал взгляд от кустов акации и посмотрел на дорогу.

Посмотрел на дорогу и встряхнул головой.

Встряхнул головой и увидел… Николая.

Тот шёл по тропинке, улыбался и приветливо махал рукой.

 

IX. ЕВА

Когда ночь растворилась в серой кашице предутреннего тумана, я вдруг подумал, что перед тем, как встретиться с Толяном, хорошо бы повидаться и со старухой по имени Ева. Ведь я обещал ей, что навещу. Конечно, я мог бы прийти к ней после того, как закончу свои дела здесь, но… тогда может быть уже и поздно, могу и не успеть. Почему поздно и куда не успеть, я толком не знал, но летящее время больно хлестало по нервам, и я, наделённый бесконечно длинной жизнью, вдруг стал ценить время, спешил переделать как можно больше дел. Удивительно.

-Удивительно,- произнёс я вслух, поднялся, стряхнул прилипшую к шерсти листву и выбрался из кустов. Я бежал по бездорожью, ломился сквозь посадки, проламывал дыры в заборах, перепрыгивал через ограды. Я старался успеть до наступления дня. Предутренний туман сковывал мои движения, я вяз в нём и задыхался, но скорости не сбавлял. Тело было уже не таким сильным, как ночью, то и дело я спотыкался и летел кубарем, больно ударяясь головой о камни. В глазах рябило, мешал длинный язык, мешал хвост, мешали длинные когти на лапах, клыки ножами врезались в дёсна. Но на боль я старался не обращать внимания, к тому же успел к ней притерпеться за ночь. Я думал только об одном: лишь бы до восхода солнца застать дом Дьявола на прежнем  месте. Ведь я не сомневался, что в дневное время этого дома не существует, он или исчезает вовсе или переносится вместе с ночью на другую половину Земли.

 

В стремительном прыжке пролетел я оставшиеся метры, ударом передних лап, уже наполовину превратившихся в руки, заставил распахнуться тяжёлые двери и свалился на пороге голубой комнаты. За спиной в дверном проеме ярко светило солнце.

Перед глазами плыли радужные круги, и в их сверкающем ореоле я увидел тень, нависшую надо мной живительной прохладой. Конечно, это была Ева. И я заставил себя подняться. Упёрся человеческими руками в холодный пол, встал на колени, распрямил затёкшую спину и бросил своё избитое и утомлённое тело в кресло.

-Ну, понравилось быть оборотнем?

-Не знаю,- солгал я.- И да, и нет.

-Ты ещё не совсем превратился в оборотня, раз пытаешься врать мне,- усмехнулась старуха. Она по-прежнему не выходила из тени, почти сливаясь с нею, так что если бы не серебристое сияние глаз, я бы и не видел её. Я подумал - а вдруг ещё кто-то прячется в сгустке тени? – и спросил:

-Кроме нас, здесь есть ещё кто-нибудь?

-Не знаю,- сказала старуха.- Это не тот вопрос, на который в этом доме можно дать определённый ответ.

-Здесь хозяйка ты?- спросил я.

-Вроде так,- усмехнулась Ева.

-А Дьявол?

-А Дьявол мой хозяин. И, кстати, твой тоже. Хочешь встретиться с ним?

-Мне всё равно,- осторожно ответил я.

-А с Женой Дьявола?

-Нет,- тут я уже не церемонился.

-И, конечно, хочешь сохранить свой визит ко мне в тайне?

-Да,- сказал я.

-Сейчас в этом доме никого нет, кроме нас,- успокоила старуха и кольнула взглядом.- Итак, зачем ты пришёл?

-Чтобы поблагодарить тебя, что помогла пройти испытание.

-Может быть, это была моя ошибка?- проворчала она.

-Почему?- обиделся я.

-Я уже говорила, что не люблю это глупое слово,- сказала старуха, выходя из тени.

-Но я думал...

-Я знаю, о чём ты думал, о чём думаешь сейчас, и о чём будешь думать завтра. Зачем ты пришёл ко мне? Тебе нужна не я, а Наташа.

-Я думаю не только о Наташе, но и о Еве. Я думаю о тебе.

- И что же ты обо мне думаешь?- язвительно усмехнулась старуха, но сердиться раздумала.

-Я думаю, что ты прекрасна. Время, увы, наложило отпечаток на твою внешность, но душа твоя так же молода, как и во времена Адама.

-Время?- рассмеялась старуха.- Что такое время? Ерунда! Мелочь! Время меня не интересует. Я могу распоряжаться им как хочу. Вот, смотри!

Голубой свет вокруг неё задрожал, застыл и рассыпался капельками хрустальной мозаики. И комнату тут же залило зеленоватым свечением. Тени исчезли. Передо мной стояла уже не дряхлая старуха, упакованная в колышущуюся оболочку из собственных косм, а изумительной красоты женщина, смуглолицая принцесса из восточной сказки. Она поиграла пальчиками, унизанными драгоценными кольцами, смахнула с лица еле видимую вуаль и произнесла игривым голоском юной проказницы:

-Ну, что теперь скажешь?

Что я мог сказать? Лишь:

-Ева... Ева!..

-Лгунишка,- погрозила она пальчиком и звонко рассмеялась.- А сам-то думаешь, что это лишь маска, за которой прячется истинная внешность безобразной старухи...

-Нет, конечно… нет,- смутившись, ответил я.

Она перестала смеяться, тяжело вздохнула, надула алые губки, сложив их бантиком.

-Что ж, ты прав,- сказала она старушечьим голосом и взмахнула рукой, чтобы стать прежней, но я взмолился:

-Не надо, не делай этого! Оставайся такой!

-Ха-ха-ха,- рассмеялась она.- Разумеется, тебе куда приятней разговаривать с юной девой, чем с дряхлой старухой... Все вы, мужчины, одинаковы. Все, все. Будь ты хоть Бог, хоть Адам, хоть Дьявол, хоть юный оборотень.

Я молчал. Мне нечего было сказать ей. Она была права.

-А хочешь, я расскажу об Адаме?- вдруг предложила она.

-Конечно,- воскликнул я и весь превратился в слух.

Расскажи мне сказку, прекрасная Шахерезада.

 

 Много прекрасных лет мы жили в зелёной роще среди диких зверей. Адам каждое утро уходил в соседнюю чащу за гранатами и апельсинами, а я оставалась дома, в нашем шалаше, собирала цветы и плела из них венки. У меня всегда было хорошее настроение, я пела песни, и птицы звонкоголосым хором подпевали мне. И неизвестно ещё кто у кого брал уроки пения.

Птицы рассказывали мне о неведомых странах, где они побывали, о красоте того места, где восходит солнце, а я им рассказывала о родной роще, ведь это был мой дом.

Мы ни в чём не испытывали нужды, у нас было всё, о чём могли только мечтать. Частенько к нам приезжали гости - посланцы Бога, и мы угощали их сладкими мандаринами. Адам любил меня, я любила Адама, и вместе мы почитали Отца Бога, прекрасно зная, что это Ему очень приятно. Мы не ведали, что такое корысть, мы на добро отвечали добром, и это было сутью наших отношений. Бог не так часто навещал нас, как нам бы того хотелось. Но каждый Его визит был великим праздником. Мы украшали полянку венками из дивных цветов, скликали со всей округи птиц и зверей, мы смеялись и обнимали друг друга, ибо мир царил повсюду, и любовь объединяла нас.

Он спускался на своей колеснице с небес, наш Отец Бог, и мы, любя и почитая Его, припадали губами к Его рукам, а Он нежно гладил нас по распущенным волосам. А потом мы все вместе усаживались кругом - и тут были люди и птицы, ангелы и звери, - и рассказывали друг другу истории, которым не было конца. А когда утомлялись, просто молчали, смотрели друг на друга и молчали, и молчание отнюдь не угнетало нас, ибо сердца наши были согреты теплом и любовью. Так продолжалось много-много лет. Вспоминая сейчас, я искренне жалею, что те годы были так коротки - года превратились в секунды, а слова отзвучали далёким эхом, самые яркие чувства забылись совсем. Иногда мне кажется, что этого вовсе и не было никогда. Так, сладкий сон, приснившийся в детстве и лишь запомнившийся на всю жизнь. Чувства, чувства.... Я сказала, что давно забыла их. Но всё-таки остался в душе медовый осадок – как жалкий привкус былого.

А ведь именно я послужила причиной безрассудных поступков, которые совершил мой муж Адам. Конечно же, не было ни хитрого Змея, ни яблока с запретного дерева. Бог разрешал нам собирать плоды с любого куста или дерева, где бы ни росли они. Но однажды явился Дьявол и сказал мне:

-Я люблю тебя, Ева.

Адам в это время находился где-то поблизости и сердцем слышал каш разговор. Но не предостерёг меня, даже и не подумал… Да и откуда бы ему было знать, что всё так сложится? Ведь мы не ведали тогда, что такое ревность, измена, предательство.

-Я люблю тебя,- прошептал Дьявол.- Люблю тебя давно.

-Я тоже люблю тебя, - приветливо улыбнулась я.- Я люблю всех.

-Я люблю тебя совсем не так, как любишь ты! То, что вы называете любовью - это совсем не любовь!

-Что же такое любовь?- спросила я, протягивая ему пиалу с гранатовым соком.

-О! Любовь - это когда в душе всё горит, когда ты мучаешься и страдаешь, но страдания и муки тебе милы.

-А что такое страдания и муки?- спросила я.- Я не знаю таких чувств.

-Увы!- вскричал Дьявол.- Этого словами не объяснить. Это нужно прочувствовать. Хочешь, я покажу тебе это?

-Хочу,- тут же согласилась я, ибо наивно полагала, что это нечто приятное, такое же, как и пение птиц.

И он поднял меня на руки, и мы взлетели на небо. Мои волосы трепетали на ветру, а я, прижавшаяся к Дьяволу, трепетала от восторга. Дьявол шептал на ухо непонятные слова, от которых  кружилась голова, и я ещё крепче прижималась к нему. Наконец мы опустились на землю, на лесную полянку, которая была украшена большими красными цветами. Посередине был разбит шалашик из  листьев папоротника. Дьявол подвёл меня к нему и сказал:

-Вот моё жилище. Хочешь взглянуть на него изнутри?

И я вошла. Пол был устлан розовыми лепестками, пахло свежестью и прохладой, я засмеялась и закружилась в танце. Дьявол пил сок и улыбался. У него была обворожительная улыбка юноши, не такая циничная, как сейчас. Я сама не знаю, как это получилось, но подбежала к нему и поцеловала. Слегка, как брата, как друга, и тут же хотела отстраниться, но Дьявол крепко обнял меня, и я затрепетала в его объятьях. Он страстно целовал меня в губы и щёки, и это были совсем не те поцелуи, какими мы ежедневно обменивались с Адамом и ангелами. Дьяволовы поцелуи сводили с ума, заставляли дрожать, запрокидывать голову и глубоко-глубоко нырнуть в бездонье…

-Это и есть обещанные страдания?- шептала я.

-О, нет, это лишь предвестники страданий,- шептал в ответ Дьявол, и я желала познать неведомые чувства, и обнимала его, и отвечала поцелуями, и ворошила его мягкие волосы.

И он опустил меня на ковёр из листьев, прилёг рядом и... и... у нас с Адамом никогда похожего не случалось. В эти минуты я чувствовала, что мир стал ещё более прекрасным, и в этом мире есть Дьявол, доставляющий мне столько наслаждения, что я просила повторить это ещё и ещё, и он улыбался и дарил мне радость.

Потом он отнёс меня обратно на полянку Адама и пообещал вернуться. Я поверила ему и ждала два дня, а на третий, так и не дождавшись, сама пошла к нему. Я не знала дороги, но всё равно шла, уверенная, что чувства сами выведут меня куда надо. Я шла по освещённым солнцем равнинам, переходила вброд звенящие хрусталём реки, взбиралась на зелёные холмы. Меня шатало от усталости, тело разламывало от долгой ходьбы, но за всю дорогу я ни разу не усомнилась в правильности выбранного пути, и муки мои вскоре были вознаграждены. Наконец-то я вышла к нашему шалашу, увидела Дьявола, бросилась к нему и, обессиленная, упала в его объятья.

-Подари мне ещё сладких мук,- взмолилась я.

И вновь целый день провели мы в тенистом шалаше, где прохлада не позволяла нам уставать, и я наслаждалась любовью, которую мог подарить только Дьявол. Вечером он взял меня на руки, поднялся в воздух и за пять минут донёс до Адамова жилища.

Я уже говорила, что Адам знал всё. Но он продолжал, как и прежде, счастливо улыбаться, собирать овощи и фрукты и по-дружески целовать меня в лоб или щёку. Мне же хотелось других поцелуев, я злилась и цеплялась к нему, пытаясь вывести из себя. Я не понимала, почему он не хочет подарить мне то, что дарил Дьявол. Взглядами и жестами, танцами и улыбками я заманивала его в  шалаш и призывала заняться любовью. Но Адам искренне не понимал, что я хочу от него. Наконец, я не выдержала и напрямую сказала, что мне надо. Он отложил в сторону виноградную гроздь, удивлённо посмотрел на меня и сказал:

-Ева, я не умею.

-Я научу тебя,- сгорая  от желания, воскликнула я и потащила его в шалаш. Он послушно последовал за мной. Я уложила его на ковёр из живых цветов, сама легла рядом и принялась показывать ему всё, чему научил меня Дьявол. Адам был послушным и исполнительным учеником, он старательно повторял всё, что делала я, он слушался каждого моего слова, но... с ним оказалось хуже, несравнимо хуже, чем с Дьяволом. И я честно сказала ему об этом. В этом и заключалась моя ошибка.

Он нахмурился, ушёл в чащу и не появлялся три дня, и я начала уже беспокоиться за него и в тысячный раз пожалела, что сказала ему правду. Я разламывала апельсины и разбрасывала их по поляне, я страдала и плакала, я проклинала себя за глупость и жестокосердие...

Вечером третьего дня он вернулся. Но не один. С ним был ангел, тот-то и рассказал мне, что Адам посетил Бога и наговорил ему всяких глупостей. Он отрёкся от Бога. Как это произошло, ты уже прочитал в книге. Бог подробно описал эту сцену, но и Он не знал всей правды и поэтому сделал неверный вывод. Адам всегда любил и почитал Бога, но чтобы отомстить Дьяволу, увы, ничего умнее придумать не смог, как оклеветать его.

Вскоре Бог проклял нас, и мы оставили Рай. Я родила Адаму Каина и Авеля, но всю жизнь, всю жизнь изо дня в день с тихой грустью вспоминала я объятия Дьявола.

 

Ева молчала, мысленно оставаясь в прошлом. Я боялся помешать и сидел тихо, как мышь. Наконец она подняла голову и сказала:

-Вот тебе история Адама и Евы.

-А что было потом?- спросил я.

-Потом?

-Ведь ты же вернулась к Дьяволу.

-О!- улыбнулась Ева и пригрозила пальчиком.- Ты считаешь, что я всё-таки сбежала к нему?

-Нет. Ты ведь любила и Адама.

-Верно. Я любила его. Он ведь был очень хорошим человеком. Но, увы, лишь человеком. А поэтому в постели был плох.

-Когда Бог изгнал вас из Рая, Дьявол приходил к тебе?

-Нет, ни разу!- сердито вскричала Ева и тут же превратилась в дряхлую старуху.- И за это я никогда, никогда не прощу его!

Она резко поднялась, длинные седые волосы взвились вверх, на мгновенье оголив её высушенное многими столетиями тело.

-А теперь уходи!- крикнула она, в нетерпении ударив клюкой об пол.

Я молча встал и направился к выходу...

-Стой!- крикнула капризная старуха.- Скажи, как меня зовут?

-Ева,- ответил я. Мне было мучительно жалко её.

-Не смотри на меня такими жалостливыми глазами,- крикнула старуха, краснея от злости.- Уходи, слышишь?!

Я уже почти закрыл за собой двери, когда вновь долетел её скрипучий голос:

-Приходи ночью. Буду ждать.

-Зачем?- удивился я.         

-Чтобы убить меня,- ответила старуха.

 

X. Я и ТОЛЯН

«Глупая старуха, о чём она говорит?- подумал я.- Кого убить? Её, Еву? Какая чушь! Никогда, никогда я не сделаю этого».

Потом я решил, что ослышался и повернулся, чтобы переспросить, но двери уже исчезли, взгляд, как пролитое молоко, растекался по облачному безвидью. Я едва успел сойти с крыльца, которое прямо под ногами таяло, превращаясь в густой туман. Отойдя на несколько метров, опять оглянулся. И удивительно, дом снова вернулся на место, только… вовсе не тот дом. Тот был чёрный, мрачный, чужой. А в этом доме… когда-то жила Светлана, моя невеста, вдруг вспомнил я.  И даже адрес выплыл из сумрака беспамятства: Малахова, 17.

Когда-то давным-давно едва ли не каждый день я провожал её до этой калитки, мы долго стояли на этом месте, обнявшись, и говорили друг другу всякую ерунду... Неужели Светлана тоже? Тоже? Господи, как мало я помню…

Спрошу у Толяна, завязал я в памяти узелок, садясь в электричку. Я ехал почти час, рассеянно смотрел, как за окном мелькают посадки и вспоминал, что ночью это расстояние я преодолел всего лишь за несколько минут... Ночью я был силён. Силён. Прекрасно. Я удовлетворённо усмехнулся. Я хотел, чтобы скорее вернулась ночь. Тогда я смогу сбросить эту проклятую человеческую личину, которая вынуждает меня ездить на электричке, встречаться с человеком, которого предстоит убить, и все эти долгие часы страдать от слабости, притворства и безвременья.

Выйдя на полупустой станции, я проводил взглядом хвост отъезжающего электропоезда, вздохнул и пошагал по пшеничному полю, нарочно наступая на поднявшиеся жёлтые колоски. Потом мне это надоело, и я вышел на узкую тропинку, и она через лес вывела меня прямо к Толяновой даче. А хозяин её как будто уже и поджидал меня. Он сидел на крыльце и смотрел, как я подхожу. Мне ничего не оставалось, как помахать ему рукой и натянуть улыбку, чтобы скрыть нервную дрожь, исказившую человеческую маску.

 

-Колька? Ты? Ну... привет!- Толян не мог скрыть радости и удивления.

-Привет,- сказал Николай и похлопал его по плечу.

-Ты же в больнице...,- не унимался Анатолий.

-А-а. Выписали. Сегодня утром.

-Вот ведь. А врач уверял, что ещё недели две проваляешься.

-Ага. А главврач сказал, чтобы немедля освободил койко-место,- в тон произнёс Николай и засмеялся.

Анатолий молчал. Он видел, что Николай, бледный, осунувшийся. Конечно, ещё болен. Надо же... В таком состоянии выписывать. Ах, чему удивляться, чему удивляться?

-Ну, рассказывайте, как живёте тут?- спросил Николай.

-Никак ещё. Только вчера приехали. Даже не завтракали.

-Ого! Уже обедать пора.

-Успеем, нам торопиться некуда.

-Да, отдых - это хорошо... А где Оленька?

-На кухне картошку моет.

-Помогает?

-Девочка просто прелесть. Самостоятельная, хозяйственная.

-Пойду, проведаю её,- улыбнулся Николай.

Анатолий кивнул, но вдруг подумал, что если девочка увидит Николая, то вцепится в него мёртвой хваткой и уже не оставит в покое. А ведь им ещё поговорить нужно. И чем скорее, тем лучше.

-Коля,- придержал он друга за локоть.- Давай-ка сперва покурим… Кое-что сказать нужно…

-Да?- взглянул на него Николай, и Анатолию почему-то сразу стало не по себе от этого взгляда.. Отвёл глаза в сторону, объяснил:

-Тут такое происходит, понимаешь ли... Посоветоваться бы.

 

И вот мы зашли за угол дома, по узкой, почти исчезнувшей в высокой траве тропинке прошли к сарайчику и присели на скамейку, спрятав в тень лица.

Толян вытащил из кармана папиросы, предложил мне, я, конечно, отказался, он чиркнул спичкой и закурил, выпуская из ноздрей сизые струйки дыма. Я недовольно кашлянул.

-Ну что, Коля, помнишь наш разговор в больнице?- спросил он.

-Ага,- ответил я.

-Ты вспомнил... всех?

-Нет. Вспомнил Михаила. Его убили, верно?

-Да.

-Ещё вспомнил Светлану. Кажется, её тоже убили?

-Убили,- кивнул Толян.

-А кто?- спросил я.

-Не знаю.

Он лгал, и я чувствовал это, но давить на него пока не стал. Скажет, куда денется.

-Ведь ты же вёл следствие по делу брата, так?

-Вёл,- сказал Анатолий.

-Расскажи мне об этом.

-Михаила убили в его квартире... Рана на горле была такой, словно собака перегрызла. Но это была не собака. И мне кажется, ты что-то об этом знаешь.

-Я? Откуда?- рассмеялся я.

-Значит, не знаешь?- теперь он мне не верил. Хорош друг.

 Я прикусил губы, чтобы не оскалиться.

-Нет, не знаю… Так, значит, не собака?

-Нет, не собака. Вампир. И я стал его искать.

Он смотрел мне прямо в глаза, и я старался не отводить взгляда. Вот там мы и сидели вдвоём на одной лавочке, но по разные стороны баррикад.

-Ну, нашёл?- усмехнулся я.

-Нашёл,- ощерился Толян.

«Ну-ну»,- подумал я.

-Брата твоего убила его жена, Наталья,- сказал Толян.

-Неправда!- не сдержался я.- Она не могла.

Но Анатолий сказал:

-Нет, правда.

Ещё он сказал:

-Я выследил её.

И спросил:

-Знаешь, где она скрывалась? На улице Малахова. В доме номер 17.

«В этом доме жила Светлана»,- едва не вырвалось... А следом и подумал: там ночами обитает Дьявол, его жена и старуха по имени Ева.

-Ну что, знакомый адрес?- хмыкнул Толян, не отрывая взгляда от моего лица. Не отпираться же.

-Вроде, да,- пробормотал я.

-Ну вот,- сказал Толян.- Теперь твоя очередь.

-Что?- спросил я.

-Рассказывать,- сказал Толян.- Я помог тебе, а ты помоги мне. Расскажи, что ты знаешь о вампирше?

 

Знаю, подумал я. Теперь я многое знаю.

Наташа убила моего брата. Но ведь иначе не могла. Значит, права.

Может быть, убила и Светлану, невесту мою. Но ведь иначе не могла. Значит, права.

Права, потому что убила из-за меня: любила. Любит.

Любит, и я должен благодарить её за это. «Не верь ничему, как бы плохо обо мне не говорили». Не верю, Наташенька, не верю. Я помнил твои слова, когда преодолевал испытания Дьявола, и это помогло. Не забуду и сейчас, когда разговариваю человеком... Хитрым и опасным.

 

-О вампирше я не знаю ничего,- произнёс я.- И вообще я пришёл сюда не за этим.

-А за чем?- спросил Толян.

Я улыбнулся.

-Я пришёл сказать, что вспомнил, кто убил Наташу.

Анатолий сделал глубокую затяжку, вдавил бычок в колоду, стоящую рядом.

-И что?

-Да ничего… Ты убил. Ты, мой друг.

Я думал, он испугается, станет оправдываться, а он:

-Я убил не человека, а вампира.

Убеждённо произнёс, с уверенностью.

-Ты же не знал этого наверняка,- упрекнул я.

-Как не знал? Знал, поэтому и стрелял. Что ж, ты думаешь, я в человека стрелять буду?

-Кто ж тебя знает,- усмехнулся я.- Может, и будешь.

-Ничего ты не понимаешь,- разозлился Анатолий.- Я видел клыки, торчащие из её пасти. Я видел её морду, покрытую шерстью и плесенью. Я видел её глаза – не было в них ничего человеческого. Она хитрая и жестокая…

 

Она хитрая и жестокая, сказал Толян про мою Наташу. Я бы мог наказать его за это - убить, но мне было уже не до того. Ведь Толян стал рассказывать о том, о чём я забыл, а я слушал его рассказ и одновременно вспоминал… Вспоминал всё, что мог – чему сам был очевидцем. А то, что происходило за моею спиной – приходилось домысливать, но получалось и это. В конце концов, и мои воспоминания, и домыслы, и рассказ Толяна слились в один затейливый калейдоскоп, и получилась история моего забытого прошлого. Вот такая:

 

 

ЖЕНЩИНА

С СОБАЧЬЕЙ ГОЛОВОЙ

 

ГЛАВА 1

Впрочем, всё было не так просто и ясно, как ей тогда казалось. Придя домой, она упала на кровать и крепко заснула. Утром же долго лежала в сумрачной комнате и вспоминала события прошедшей ночи.

Зачем обещала она Леонарду вернуться сюда? Ведь те, кто живут здесь - люди, с ними нужно быть предельно осторожной, чтобы не выдать себя.

Они - люди и поэтому их жизни подвергнуты постоянной опасности, ведь она может и убить их, чтобы утолить жажду. А ведь дала слово Леонарду заменить им мать... Может ли мать выпить кровь у своих детей?

Дети... дети... Какие же они дети? Она старше их всего на каких-то семь-восемь лет. Они никогда не будут относиться к ней, как к матери... Хотя бы потому, что знают - рождены от другой женщины, и та дороже им всех на свете... Нет, матерью она им стать не сможет... Разве что, сестрой? Старшей сестрой?

Да, она будет заботиться о них, она укроет их от мира, который так жесток, так предательски изменчив. Она попытается создать для них новый, ещё не ведомый мир, где все люди будут счастливы, где не будет вражды и зависти. И она подарит этот радужный мир двум существам, которые были дороги Леонарду, а значит и ей! Она ничего для них не пожалеет, она будет лелеять их юные души, укрывать от невзгод, дарить радость и тепло. И кто знает, когда-нибудь они и поймут, что она пришла к ним с добром, и оценят, и в один прекрасный момент сами подойдут к ней и с благодарностью скажут: «Мама, мамочка!»

Она-то знает, что это такое, когда тебя называют мамой. Она очень хорошо помнит тот миг, как дочка её, маленькая Оленька, впервые протянула к ней крохотные ручки и тоненьким голоском прощебетала: «Мамочка». И она крепко обняла свою дочь, прижала к сердцу и заплакала, счастливая. А Оленька гладила её ручкой по голове и что-то щебетала на своем детском языке.

Оленька...

Где она сейчас? Что с ней? Духовная Мать обещала позаботиться о ней, но выполнила ли обещание? Вероника тяжело вздохнула и смахнула со щеки накатившую слезу.

Ей так хотелось увидеть сейчас свою дочь! Хотя бы издалека, краем глаза, всего на одну секундочку. Увидеть и убедиться, что та счастлива, что ничем не обделена... Тогда бы она была спокойна и... продолжала жить дальше.

...А потом, в какой-то солнечный день (он непременно  должен быть солнечным, хотя она и не любила сейчас солнце, но ради дочери!) она взяла бы её к себе и они счастливо зажили бы одной большой семьёй: она, Оленька, Серёжа и Светлана. И у неё было бы трое любимых детей!

 

* * *

Ну всё, хватит грустить. Прочь слёзы. Она вздохнула и выскользнула из-под одеяла. Наспех одевшись, с замирающим от ожидаемой встречи сердцем прошла в гостиную.

Дети уже были там.

-Здравствуйте,- натянуто улыбнулась она.

-Доброе утро,- ответил Серёжа.

Светлана едва заметно кивнула, обдав холодом.

И Вероника рассердилась на привередливую девчонку, тут же забыв о благих намерениях, которыми всё утро убаюкивала себя. Рассердилась, но постаралась виду не подавать, старательно сохраняя на лице приветливое выражение. Смотрела на себя как бы со стороны и тщательно контролировала жесты и слова - слова особенно.

-Как спалось?- спросил Серёжа, который вроде бы ничего и не заметил.

-Спасибо, хорошо,- ответила Вероника.

-А где папа?- спросила Светлана.

-Папа?- попробовала удивиться Вероника.- Не знаю... Разве он ещё не приходил?

-Нет,- сказал Серёжа.

-А откуда он должен был прийти?- не отставала Светлана.

-Не знаю,- повторила Вероника.- Но он ещё вечером куда-то ушёл... И ничего мне не сказал.

-А вы разве не вместе работаете?- спросила Светлана.

Вероника чувствовала враждебность и старалась не смотреть на девушку. Разглядывая узорчатую скатерть на столе, спросила:

-Как - вместе?

-Как люди вместе работают?- пожала плечами Светлана и спрятала глаза в книжку.- Сидят, допустим, в кабинете, за что потом деньги получают.

Так и общались: не глядя друг на друга, но всё подмечая.

-Нет, не вместе,- сказала Вероника.

-А где вы с ним познакомились?

-Возле моего дома.

-Вы живете в этом городе?

-Да.

-Где?

-Далеко, в другом районе.

-И папа вас там встретил?

-Он...- Вероника  запнулась, вспомнив первую их встречу.- Он спас меня от пьяного хулигана.

-Ох, как интересно!- иронично усмехнулась Светлана.- И что же?

-А что ты хочешь узнать?

-Что было потом, когда он вас спас?- спросила Светлана. Ей было нисколько не интересно, но спрашивала нарочно: видела, что Веронику её вопросы раздражают.

-Светка, хватит тебе,- попытался остановить её брат.- В конце концов, это не твоё дело.    

Вероника улыбкой отблагодарила союзника:

-Нет, почему же... Раз так хочется узнать...

-Да,- в тон ей ответила Светлана.- Всё что касается папы, касается и нас: брата и меня. У отца никогда не было от нас секретов. Мы всё про него знаем!

Она говорила мы, но имела в виду, конечно, только себя. И так голосом выделила это «всё», что Вероника не смогла справиться с реакцией – вздрогнула. До какой степени - всё? И то, кем он был на самом деле? Нет, быть того не может... Леонард предупредил бы… А если он и сам не знал? Что если Светлана вовсе не Светлана, а... Кто?

Нелюдь?

Вампир?

 

"Ты звала меня, дочь моя?"

"Да!- восклицаешь ты.- Да, Духовная Мать, да, да!!!"

"Зачем?"

"Я боюсь".

"Светланы?"

"Я ненавижу её!"- кричишь ты.

"За что?"

"Она всё знает".

"Ничего она не знает".

"Но почему она так смотрит на меня?"

"Потому что ты претендуешь на место

первой женщины этого дома".

"Но я ни на что не претендую".

"Зря, ты должна".

"Почему?"

"Потому что ты женщина".

"Светлана догадывается, кто я?"

"Конечно, нет".

"Она ненавидит меня?"

"Нет".

"Почему она так со мной разговаривает?"

"Хочет узнать: кто ты?"

"Я ей сказала".

"Этого мало, расскажи всё".

"Всё?"

"Всё о том, как ты жила... без Леонарда".

"До Леонарда?"

"До вашей встречи на пляже".

"И она поверит мне?"

"Это зависит от тебя".

"Я не могу себя побороть. Мне хочется её… ударить"

"А как же - счастье?"

"Какое ещё счастье?"

"Которое ты хотела подарить детям".

"Но я же не знала, что они такие... Она такая".

"Знала".

"Но я не думала, что она начнёт такой разговор!"

"Думала".

"Она... тоже слуга дьявола?"

"Нет. Она - приёмная дочь бывшего слуги.

И она просто человек".

"Тогда откуда столько недоверия?"

"Потому что она человек".

"Но я тоже была человеком!"

"И в тебе было столько же недоверия".

"Но я не замечала этого".

"Но замечали другие".

"А сейчас я стала более доверчивой?"

"Гораздо более".

"Но в чём это проявляется?"

"В том, что ты обращаешься ко мне с вопросами".

"Потому что не могу сама их решить".

"Но когда была человеком - решала".

"Почему?"

"Потому что в тебе было больше недоверия"

"Что мне делать? Как поступить с этими детьми?"

"Ты уже решила".

"Значит, подарить счастье?"

"Да".

"Но... какое оно, это счастье? Мне бы самой..."

"Решай сама".

"Ты не поможешь мне?"

"Здесь я тебе не советчик".

"Но мне не у кого больше спросить".

"Спроси у своей совести".

 

* * *

-Что ж, значит и у меня от вас не будет секретов,- улыбнулась Вероника,- Я расскажу вам всё про себя и вашего папу.

Светлана смотрела недоверчиво, осторожно.

Вероника продолжала улыбаться. Светлане. И улыбка, и слова давались нелегко:

-Ты ведь совсем меня не знаешь, может потому так ко мне и относишься? Я была замужем. У меня есть дочка, Оленька, она уже большая, скоро пойдёт в школу. Я родила её в пятнадцать лет. Мы развелись с первым мужем. Он меня хлестал букетом цветов по лицу, которые подарил на день рождения. Он хлестал и кричал, что убьёт, потому что ненавидит меня. Я забрала дочку и ушла к матери. А через год встретилась с Леоном, Леонардом – вашим папой. Как уже говорила, он спас меня от хулигана. И я влюбилась в него с первого же взгляда. Я ни на что не рассчитывала, тем более на взаимность... Ведь с детства я мечтала о красивом сильном мужчине, который станет относиться ко мне по-рыцарски: любить, понимать, жалеть. Первый мой муж – наглядный пример, что далеко не все мужчины такие. А может, таких и вовсе не существует?– думала я в минуты отчаяния. И вот, когда уже почти разуверилась в возможности существования такого человека, неожиданно встретила его - вашего папу. Он защитил меня от хулигана, а на следующий день подарил огромный букет роз! Представляешь, Светлана, целый букет! Капельки воды играли на лепестках, слезинками падали на мою руку. Я бережно приняла цветы, принесла домой и поставила возле своей кровати. Я нежно гладила лепестки роз и радовалась, что всё-таки судьба свела меня с таким человеком, вашим отцом.

Я поняла, что не могу больше жить так, как жила раньше. Твой отец - это судьба, и я погибну, если его не будет рядом. Я ждала - и он пришёл, и... и сказал то, о чём я даже не мечтала… Он сказал, что любит меня и просил выйти за него замуж. В первую минуту я растерялась, смотрела на него и не верила. Я говорила: так нельзя, у тебя дети… А он: они уже взрослые, всё поймут. Я говорила: а если нет, ведь я не смогу заменить им мать, а иначе – не хочу, а он: давай попробуем, вдруг получится…Они увидят как я тебя люблю, как любишь меня ты – и простят нам, поверь… И вот я здесь, в этом доме, с вами…И  я счастлива, что у меня есть ваш папа.

 

* * *

-Грустная история,- сказал Серёжа.

Светлана глядела в сторону и покусывала губы.

-Не такая уж и грустная,- улыбнулась Вероника.- Верю, что у неё хороший конец.

-Жаль, что папа мне ничего этого не рассказывал,- наконец сказала Светлана.

-Я не обижаюсь, Светочка. Я прекрасно тебя понимаю.       

-Папа для нас всё. Кроме него никого у нас нет на всём белом свете.

-Я это знаю.                                  

-Вы добрая,- впервые на Светланином лице появилось приветливое выражение.- Я знаю, что и папа искал такую, как вы... Искал вас.

-Он сказал тебе это?

-Нет, но я поняла по его глазам, когда он смотрел на вас.

-О, милая, ты так хорошо чувствуешь своего отца!

-Да, конечно, ведь он мой отец.

«Глупенькая,- подумала Вероника.- Всё-то ты замечаешь, но многое не понимаешь. Вот и вчера поняла не так. Он смотрел на меня и думал, что наконец-то нашёл того человека, который принесёт ему долгожданное избавление от затянувшейся жизни. Не для любви я нужна ему была, а для смерти. Ведь смерть для вампира – счастье… В этом, кажется, убеждал меня Леонард?»

 

ГЛАВА 2

-Папа ещё не вернулся?- спросила Светлана спустя три дня..

-Нет, я и сама беспокоюсь,- ответила Вероника.

-Странно,- задумчиво сказала Светлана.

-Может быть, он куда-нибудь уехал?

-Нет, он никуда не собирался.

-Срочная командировка?- предположила Вероника.

-Он не ездит в командировки.

-Может... случилось что?- наконец высказала Вероника опасное.

Светлана горько усмехнулась:

-Вы только сейчас подумали об этом?

-Да,- сказала Вероника.- Ведь он мне сказал, что уедет на пару дней, и чтобы я ни о чём не беспокоилась. Но не сказал куда. Я спрашивала, но он ничего не сказал и…

-Вы любите его?- спросила вдруг Светлана.

-Конечно... Почему ты об этом спрашиваешь?

-Потому что вы только сегодня проявили беспокойство.

-Неправда,- сказала Вероника.- Я с нетерпением жду его все эти дни и очень беспокоюсь…

-Но вы так спокойно ждёте,- упрекнула Светлана.

Вероника попыталась улыбнуться.

-Я... не привыкла проявлять свои чувства.

-Даже по отношению любимому человеку?

Опасно! Опасно!

-Ты не понимаешь, Света...

-Всё я понимаю!- крикнула Светлана.- Не считайте меня маленьким ребёнком.

-Я и не считаю... Просто хочу объяснить...

-Мне не нужно ничего объяснять! Понимаете? Не нужно!

Вероника опустила глаза.

-Я понимаю твои чувства... Но я думала, что мы стали друзьями...

-Я тоже так думала! Но вы обманули меня!- выкрикнула Светлана.

-Я?

Девушка утомляла её. Эти дни, что Вероника провела с ней в доме, Светлана хоть и не выказывала враждебности, но нет-нет да исподтишка бросала подозрительные взгляды. Когда Вероника обращалась к ней с просьбой – просьбу исполняла, но молча, а если разговаривала, то с неохотой. Избегала встреч, общения, отчего прошедшие дни для Вероники превратились в каторгу.  Она чувствовала, что начинает уже и ненавидеть Светлану. Хотя чувства свои не выказывала. С ней нужно быть внимательной, осторожней, то и дело напоминала себе Вероника. Девчонка не такая, как другие - более восприимчивая, наблюдательная. Кажется, что видит тебя насквозь... Спокойнее, спокойнее!

-Я?- тихо спросила Вероника.

-Да, вы! Я вспомнила,- запальчиво продолжала Светлана.- Вы говорили, что он перед уходом ничего не сказал, так ведь?

-Да,- растерянно произнесла Вероника.

-Но вы ведь вышли вместе! Вместе!

Вероника вздрогнула.

-Ты... видела?

-Нет, но я слышала ваши торопливые шаги. А потом, под утро, вы вернулись одна. Вы знаете, где он, но ничего не хотите рассказывать. Вы что-то скрываете!

Вероника вздохнула.

-Нет же! Поверь, он лишь попросил проводить его... И всё. Всё! Я проводила его до остановки и… мне захотелось побыть одной. У тебя не возникает такого желания - побыть одной?

-Нет! Я хочу быть вместе с папой!

-Ты уже взрослая,- пожала плечами Вероника.- Неужели он должен докладывать тебе о каждом своём шаге? В конце концов, у него своя жизнь... Может быть, он не хотел, чтобы ты знала о некоторых сторонах его жизни?

-Каких сторонах? Вы опять что-то скрываете!- выкрикнула Светлана.

И Вероника произнесла как можно убедительнее:

-Да, скрываю... Ведь твой отец уехал по моей просьбе... Но скоро он вернётся.

-Почему же вы сразу об этом не сказали?

-Он просил.

-Неправда!

-Правда. Теперь уже правда. Причём вся.

Девушка испепеляла её взглядом.

-Вот поэтому вы и оставались спокойной... Наблюдали, как я волнуюсь и тихонечко посмеивались… Эх вы, а я-то поверила  вам! Поверила!

Веронике вдруг стало жалко девушку.

-Не  огорчайся же,- попыталась взять её за руку.

Но та одёрнула руку, спрятала за спину.

-Всё будет хорошо, вот увидишь,- сказала Вероника и вышла из комнаты.

 

* * *

В сумрак своей спальни погрузилась она в отвратительном настроении. Эта проклятая девчонка рано или поздно выведет её из себя. И тогда, тогда… Что? Лишь то, что обещание, данное Леонарду, не будет выполнено... И ей это не простят. В первую очередь Духовная Мать... Ведь та учит, что, будучи вампиром, нужно оставаться гуманной к людям, терпимой, закрывать глаза на их недостатки, прощать ошибки... Только так можно сохранить равновесие между человеческим миром и миром нелюдей… Веронике же нелегко давалось это: люди раздражали, бесили. Что-то мешало ей проявлять благородство и быть полноценным бывшим человеком…Человеколюбивые советы Духовной Матери приходились не по душе, не устраивали... Ей хотелось чего-то другого… Вот уж не думала она, что даже у вампиров есть свои нелепые законы, ограничения, правила, мешающие жить в полную силу, жить так, как бы хотелось...

 

* * *

Тем временем Светлана находилась в своей спальне и думала:

 «Папа, папочка, как же так? Ведь ты всегда доверялся мне, часто со мной разговаривал, советовался. И вдруг - появилась чужая женщина, и ты полюбил её, и забыл обо мне. Конечно, может, я и не заменю ту женщину, которую ты искал (я ведь знаю, что искал, и вот нашёл, кажется), но посоветоваться-то можно было? Не отталкивать, не предавать? Разве это не предательство? Уехал неизвестно куда, неизвестно зачем, оставил нас на попечение совершенно незнакомому человеку и даже словом об этом не обмолвился...

…Конечно, может она и неплохая. Но она мне не нравится... Мне кажется, она нас не любит, Серёже-то хоть бы что, он парень, а мне это очень важно... Она не обижает, хочет даже подружиться – вот и про вашу встречу без утайки рассказала - но я не хочу с ней дружить! Я не верю ей! Сначала поверила, а потом подумала и решила: нет, уж слишком всё сказочно, так в жизни не бывает... Ведь у нас с Колей не так... И решила ей ничего о себе не рассказывать. Папочка, я не верю, что ты можешь жить с ней. Она не такая простая, какой хочет показаться, она хитрая, она просто вскружила тебе голову. А ты, глупенький, поверил и совершенно забыл о нас... У неё иногда такие недобрые глаза!

Она ночами уходит куда-то и возвращается только под утро. Она думает, что я сплю, но я не сплю, я всё слышу. Когда ты вернёшься, папочка, я всё тебе расскажу. Не думай, что из ревности, но чтобы спасти тебя, чтобы всё было по справедливости. Она обманывает тебя. Может быть, у неё и не было никогда мужа. Всё выдумала, чтобы...

Я никогда не буду такой! Никогда! И хоть иногда я разыгрываю Колю, но всё равно люблю его. Он такой смешной, наивный. Но я никогда не обманывала его и не буду. А то, что разыгрываю - обязательно расскажу потом. Ничего не утаю. Вместе потом и посмеёмся. И Серёжа.

Ах, папочка, если бы ты слышал меня сейчас! Ты бы обязательно вернулся и понял, что я не обманываюсь: эта Вероника не заслуживает тебя. Я бы поговорила с тобой, открыла глаза, а там уж сам – делай, как знаешь. Но совесть моя будет чиста. Я всегда была честна с тобой и буду такой всегда! Только прогони её - она лгунья, я знаю! Она заняла мамину комнату! Это не её комната!!! Не её!!!

 

* * *

А Вероника подслушивала её мысли и всё сильнее злилась:

«Ах, вот как!- думала она и чувствовала, как губы нервно подёргиваются, а виски заливает болью.- Не доверяешь мне? Не доверяешь? И правильно! Не доверяй. Мне нельзя доверять. А то ещё, чего доброго, уподоблюсь Леонарду и начну тосковать по вам. А вампиру не нужны дети, тем более чужие. Они мешают, копаются в твоей жизни, вынюхивают... Вампир должен жить один, в себе, с самим собой... А дети... У меня есть дочь, моя Оленька, и больше никто мне не нужен!»

И она загрустила, вновь вспомнив Оленьку. Захотелось увидеть её, узнать о теперешней её судьбе. С кем живёт? Дай-то с мужниными родителями, а если нет? Если с чужими людьми... Как она может жить с ними, если у неё есть мать? Что могут дать ей чужие люди? Что может дать она сама Светлане и Сергею?

Вот что: она должна отыскать Оленьку, отнять у тех, с кем та живёт... А тех - жестоко наказать! Чтобы не зарились на чужое… Чтобы не разбивали чужие семьи…Вероника в один миг возненавидела этих людей. Они отняли у неё единственную дочь, её сердечко… Они наверняка учат её плохому: не любить родную мать, забыть её… Это, должно быть, жестокие люди, не испытавшие материнской любви… Она просто обязана забрать у них Оленьку, увести с собой в неведомую даль, и прожить всю оставшуюся жизнь только с ней. Оленька поймёт, оценит! Она ждёт свою мамочку, ночами тянет к ней свои крохотные ручки…

«Оленька, я иду к тебе!»

 

* * *

И она сорвала с окна тяжёлую бархатную штору.

Луна с бесстрастным любопытством заглянула в окошко.

Какая великолепная эта луна, подумала Вероника, замечательная, нежная, успокаивающая… Как мягко она освещает округу, этот белый девственный снег… Снег? А она-то думала, что ещё только сентябрь, первые числа, почти лето. Неужели в этом году так рано выпал снег? Она внимательно вгляделась. Деревья голые, без единого листочка...

Глубокая осень. Или уже зима?

Не может быть! Невероятно! Ведь с того дня, когда впервые они встретились с Леонардом, прошла всего неделя. И в тот день – она отлично помнит - было очень тепло... А через два дня они встретились на пляже...

И что: в три дня пролетели долгих три месяца? Значит... и дочку свою она не видела три месяца?! Или ещё дольше?

Правильно решила: сейчас же искать её! Немедленно!

Ведь без Оленьки она жить не может. Ей нужна дочь как глоток свежего воздуха. Она порывисто распахнула створки шифоньера, выхватила первое, что попалось под руку - шубу - и выбежала на улицу.

 

* * *

И бежала она по заснеженным подворотням, по заметённым улицам, по обледенелым тротуарам - к дому, где когда-то жила. Не замечала никого, не обращала внимания на сердитые окрики прохожих -  магнитом тянуло её к тому месту, где оставила свою дочь.

Зачем она сразу не забрала её с собой? Наверняка всё сложилось бы по-другому: без Леонарда, и со светлым образом Михаила, нет, не мужа, а того – второго, которого полюбила. Пусть он обманул её, пусть лишь назвался именем её мужа, но тогда он и был именно Михаилом - её защитником, её мужчиной. Он не претендовал на исключительную роль в её жизни, он оставлял место и для Оленьки... А Леонард был другим. Он навесил на неё двух своих воспитанников, до которых ей и дела нет.

Да не он же виноват, не он, вдруг подумала Вероника. Это Духовная Мать приказала бросить на произвол судьбы родную дочь. «И я ведь послушалась, послушалась! Где было моё сердце?»

…Вероника вбежала в подъезд и вверх по лестнице. Остановилась у дверей квартиры, где жила раньше и, сама не зная зачем, но и не сомневаясь, что поступает правильно, нажала на кнопку звонка…

Тишина.

Постучалась. Вновь никакого ответа.

Квартира нежилая, догадалась она. Не у кого спросить… И к соседям не обратишься - узнают. Конечно, соседи не проблема (Утолю голод! - хочется), но… не время. Нужно искать дочь. Она ждёт.

Вероника спустилась вниз.

Ночь. Снег. Тишина.

Где искать, у кого спрашивать?

В отчаянии заметалась. Где Оленька? В детском приюте? Но сколько таких учреждений? Не одну ночь можно потратить, обходя…

Да нет же! У родственников! У родителей или… младшего брата… Он и приютил Оленьку… Ненавижу!!!

Вероника  торжествующе воскликнула: вот оно – преимущество быть нелюдем: догадываться, понимать, предчувствовать. Вперёд!

Только однажды она видела мужниного младшего брата – пять лет назад, на свадьбе, даже знакома с ним не была, и вообще плохо его помнила, ведь братья почему-то не общались, но теперь-то она отыщет его и… утолит голод. Она заберёт Оленьку! Доченьку! Девочку свою…

Чувствуя, как карманы шубы, где прятала озябшие руки, разрываются от вонзающихся в них когтей, как тело обрастает шерстью, а лицо вытягивается и превращается в собачью морду, она продвигалась вперёд, точно зная куда, хотя ещё минуту назад не знала совсем. Она  направлялась к дому, где жил брат её покойного ужа.

Как зовут его? Петя? Володя? Нет! Николай, конечно, Николай!

Она вопьётся ему в горло и высосет всю кровь. А потом разорвёт на части и скормит бродячим собакам. Она выпьет кровь у всех, кто учил Оленьку плохому и изолировал от родной матери. Она не пожалеет никого, никого…

Она поднялась на пригорок, свернула в переулок и вдруг остро почуяла запах добычи. Предвкушая скорую встречу, она облизывала клыки и приглушённо дышала. Она шла по тропинке, на которой стоял он.

Она уже видела силуэт в ночи.

Она уже выбрала место на его шее, куда вонзятся клыки.

Она подняла глаза, чтобы внимательно рассмотреть его лицо.

Она подняла глаза и увидела меня.

 

ГЛАВА 3

Демобилизовавшись нынешним летом из армии, я третий месяц жил себе и жил, даже не задумываясь над тем, чем буду заниматься в обозримом будущем. Родители ругались, говорили, что так нельзя, что нужно идти учиться или работать, нечего, мол, бездельничать… Я соглашался, что да, мол, нужно, а как же, вот через недельку… И ничего не делал. А вскоре и вообще съехал от них – бабушка разрешила пожить в её квартире, а сама переселилась к одинокой сестре… Я переехал с условием, что завтра же найду работу. Завтра затянулось. А чего? Родители не давали с голоду умереть, подбрасывали немного деньжат, мне хватало. Я даже радовался. Мне доставлял удовольствие тот факт, что после двух лет серой беспросветной армейской жизни теперь я человек свободный, могу целыми днями ничего не делать. Лишь валяться на диване, читать газеты. И наслаждаться одиночеством.

Не то чтобы меня не заботила дальнейшая судьба, поймите, просто я отдыхал: плыл, так сказать, по течению жизни в неизвестность… В конце концов, отдал родине два годочка своей драгоценной жизни, чуть, понимаешь, в Афган не загремел… Имею полное право!.. В дальнейшем, конечно, определюсь, поступлю в какой-нибудь институт и…

Но в тот день, когда позвонил Толян, я об институте даже и не думал. Валялся себе на диване и курил «Герцоговину Флор».

-Привет Колька,- пробасил Толян.- Чем занимаешься?

-Да так,- неопределённо ответил я.- Думаю.

-Вот и хорошо. Значит я в самое время. Подкинуть тему для размышлений?

-Давай,- без энтузиазма ответил я.

-Пошли к нам работать? Такие ребята, как ты нам во как нужны.

Я поморщился. Толян работал в милиции то ли опером, то ли уже старшим. Он давно уже звал меня, но я отнекивался. А он всё приставал. Мол, давай, работать будем, Угро - это тебе не ГАИ: уважаемые люди. И ты таким станешь. Честно землю топтать будешь. Хватит баклуши, мол, бить. Уважь друга: людей хороших в ментуре не хватает, а ты же наш, только ещё не знаешь.

Я отказывался. Не потому что не хотел… Да и не хотел: западло было опять надевать форму, козырять всем и каждому...

-Ты всё-таки подумай.

-Думал уже.

-М-да,- сказал Толян.- Ну ты и валенок.

-Ага,- сказал я.- Пока. Забегай пивка попить.

-Да погоди ты со своим «пока»,- голос его вновь обрёл звонкость.- А что если я тебя на место происшествия возьму? Посмотришь, как мы работаем. Понравится. Ну, как?

Я-то знал, что это пустое. Но ведь прицепился – уже не отстанет.

-Ладно,- сказал я и хотел добавить: как-нибудь потом. А он заорал:

-Вот и хорошо! Сейчас заеду!

Я хотел возмутиться, мол, сейчас мне некогда, я занят, но он быстро бросил трубку, видимо, уже готовый к этому, и мне ничего не оставалось, как вновь лечь на диван и ждать.

С Толяном мы дружили с детства. Он был старше меня на два года, учился в другой школе, да и жили мы в разных домах, даже в разных микрорайонах, но дружили так, как и близкие не дружат. Он был и оставался моим единственным другом и во многом заменил мне брата: тот-то всегда задирал передо мною нос, а в последние годы, как женился, вообще перестал общаться. Даже когда я из армии пришёл, не подумал встретиться…

Толян приехал через пятнадцать минут. За шиворот стянул меня с дивана и впихнул в видавший виды «газик», где уже друг на друге сидело шестеро. Мы долго плутали по закоулкам и, наконец, остановились у какого-то подъезда; меня выпихнули на улицу и потащили на пятый этаж.

Вошли. В квартире уже полно люди, кто-то и в белых халатах. Лица хмурые, солдафонские, деловые. Толян и опера работали, я чувствовал себя лишним.

Облокотившись о дверной косяк, я с тоскою скользил взглядом по потолку, стене, спинке кровати и... И вдруг увидел труп. Мужчина лежал лицом вниз. Мне сразу сделалось худо, захотелось уйти, забыть о том, что увидел, отгородиться...

А Толян, уже привыкший к такому, деловито наклонился над трупом.

-Эксперты уже осмотрели?- спросил.

-Осмотрели,- ответили.

-Хорошо,- сказал Толян и попросил кого-то.- Подмогните-ка…

Втроём они перевернули труп.

-Тяжёлый, чёрт,- пробормотал кто-то.- Ого! На глотку-то его взгляни.

Сказано-то было не мне, но я не мог не посмотреть.

И ошеломлённый, уже не сводил глаз. Но не столько видел ужасную рану, сколько лицо… Лицо...

Чуть не потеряв сознание, я схватился за чей-то рукав.

-Что с тобой?- недовольно спросил Толян.  Оказывается, он уже стоял рядом.

Я попытался сказать. Не смог. Хватал ртом воздух, а слова не получались.

А Толян рассеянно похлопал меня по плечу и спросил у участкового:

-Родственники оповещены?

-Разыскиваем,- ответил тот.

А я, наконец, нашёл в себе силы и, с трудом двигая одеревеневшими губами, прошептал:

-Родственники здесь.

-Уже?- удивился Толян.- Где?

-Здесь. Это  я. Это,- я кивнул в сторону трупа,- мой родной брат.

А потом… что-то было… Плохо помню. Даже не знаю, как оказался на улице, возле подъезда. Сидел на скамейке, обхватив голову руками, и не видел перед собой ничего, кроме страшной раны на шее родного брата.

Последний раз мы встречались с ним чуть больше двух лет назад, когда меня провожали в армию. Но и тогда уже мы не общались – поссорились за несколько лет до этого - по глупости, не поделили магнитофон, что ли; ссора затянулась и… В общем, родной брат давно уже перестал быть для меня близким человеком. Когда я служил в армии, он даже ни разу не написал. Вот так получилось, что мелкая ссора развела нас так далеко, что и не соединить… Уже не соединить. Потому что он умер. Его больше нет…

К брату я всегда питал противоречивые чувства. Он был старше меня на четыре года и по какой-то непонятной причине считался любимчиком семьи, и я в детстве за это его ужасно ненавидел. Он отвечал взаимностью: время от времени поколачивал меня, но всегда втихую, поскольку заботился о своей незапятнанной репутации, предпочитая в глазах родителей выглядеть этаким пай-мальчиком. Но поскольку в доме кто-то постоянно хулиганил, то доставалось мне, что вполне логично: он-то, такой замечательный, не мог… В общем, получалось, что хулиганил я один и получал за это, соответственно, тоже один.

Мишка… Старший брат… Мне не нравилось в нём практически всё. И то, что он людей за людей не считал, думал только собственной выгоде. И то, что его больше, чем меня любили родители, и это, по моему глубокому убеждению, было совершенно несправедливо. Когда повзрослел, я невзлюбил его и за то, что он быстро превратился в посредственного обывателя, жил только ради себя. В общем, разошлись наши пути-дороги… Желая нас помирить, мама то и дело рассказывала: вот Миша женился (сходишь к нему?), вот дочка у него родилась (навестишь?), вот стал уже старшим конструктором (позвонил бы?)... Ни разу я не заходил к нему в гости, не звонил, а когда он приходил к родителям, нарочно уходил. Я даже точно не знал, где он живёт. И не собирался с ним встречаться…да вот…

...Вот и встретились.

Я увидел его лежащим на полу с ужасной раной на шее и в один миг простил ему всё. Он вновь стал моим братом.

 

* * *

Словно сквозь сон слышал я, как врач говорил Толяну:

-Рана странная какая-то. Как будто собака перегрызла горло...

-Может, и собака…

-А где ты увидел собачьи следы?... И на месте преступления ни кровинки...

-Убили не здесь?..

-Исключено.

-Как объясняете?

-Не знаю...

-Ну не собака же на самом деле…

-То-то и оно...,- доктор задумался.- Кстати, это уже не первый случай...

-То есть?

-Не знаю, это может показаться абсурдом, но... Ты веришь в вампиров?

-Покойничках, которые встают из могилы и пьют человеческую кровь?- хмыкнул Толян.- Сказки.

-Может сказки, а может… вампиры и на самом деле существуют...

-Ну-у, Василь Захарыч. Не ожидал от вас. Вы прямо мистик какой-то.

-Может и мистик, - пробурчал   доктор.- Но как объяснишь отсутствие крови?..

-Эксперты разберутся,- уверенно произнёс Толян и повернулся ко мне.- Ну, ты как?

-Лучше немного.

-Держись.

Он томился. Я понимал: ему нужно было работать, а тут я со своими проблемами… Ничего, озлился я, сам меня сюда приволок.

Он курил и бормотал, впрочем, сочувствуя искренне:

-Вот ведь как получилось…

Меня вдруг затрясло. Я весь кипел от ненависти к убийце. Ведь я только что потерял родного брата!

-Толян, ты должен его найти.

-Найду, друг.

-Ты должен его найти и показать мне!

Толя отбросил папиросу.

-Знаешь что! - сказал он.- Ты это брось!

-Он мой брат! А ты – мой друг.

И спросил:

- Друг?

 

* * *

-Я обещаю, что найду убийцу, и он сурово за это ответит... Но такие мысли выбрось из головы, прошу тебя,- чуть мягче сказал Толян.

Я опустил голову.

-Он вроде как был женат?- спросил он.  

-Да... был.

-Вот это – его жена?

Он протянул фотографию красивой женщины с длинными пышными волосами.

-Вроде она,- неуверенно произнёс я.- Хотя… Я никогда вживую её не видел. Лучше у родителей спроси.

Толик кивнул. Он был в курсе моих отношений с братом.

-Его жена исчезла,- сказал Толян.

-А дочь?- спросил я.

-Девочку сейчас приведут. Она ещё… там.

-Она знает?

-Да.

-Куда её сейчас?

-Отвезём к твоим родителям, куда же ещё?

Из подъезда донеслись торопливые шаги, и в дверях появилась женщина за руку с маленькой девочкой. Моей племянницей. Я посмотрел на неё и решился.

-Не надо к родителям. Я к себе её заберу.

Девочку подвели. Я присел подле неё на корточки.

-Как тебя зовут?

-Оля.

-Оленька, я твой дядя. Дядя Коля. Тебе папа рассказывал обо мне?

-Нет. А где папа?

Я погладил её по русой головке.

-Пока ты поживёшь у меня... Хорошо?

-А мама?

-Мама скоро вернётся и заберет тебя. Обязательно.

-А ты будешь покупать конфеты и катать меня на лошадке?

-Буду.

-Тогда только, пока мама не приедет.

-Конечно, Оленька. Пока не приедет мама.

 

* * *

Вот так и получилось, что Оленька стала жить со мной. Сперва я хотел отвезти её к своим родителям, особенно в первые дни, когда она очень скучала и постоянно спрашивала, где мама. Я рассказывал ей различные небылицы, а в душе и сам недоумевал: действительно, где? Неужели и её тоже? Ужасно! Я звонил Толяну, интересовался. Толян успокаивал и отделывался обещаниями, что если узнает что-то, сам позвонит. Ещё сказал, что Оленькину мать объявили в розыск.

Поначалу для меня было делом чести интересоваться, как продвигается следствие, но спустя месяц, а потом и второй это как-то само собой отодвинулось на второй план, ведь никаких новостей не поступало. Близилась зима, девочка жила у меня, я так и не работал. Одно радовало: хоть родители не пилили, даже помогали деньгами: ведь я, наконец, «подставил плечи», взяв на воспитание Оленьку.

Между прочим, девочка мне нравилась. Оказалось, что мне почти не в тягость бегать по магазинам, выстаивать длинные очереди за молоком и хлебом, даже – готовить. Родители несколько раз предлагали забрать её к себе, и я уже было согласился, но потом… Чёрт его знает, привязался к ней что ли, прикипел… В общем, даже когда в ноябре всё-таки устроился дворником в детский сад, племянницу к родителям не отвёз, а наоборот, отдал её в тот же детсад, где и работал, в среднюю группу...

Вечерами я занимался с Оленькой, читал книжки… Ради неё я даже бросил курить и очень хотел, чтобы она оценила это. Оленька была понятливым ребёнком, но... что-то всё же в ней было от отца: Миша как-то сразу умудрялся раскусить человека, узнать все его слабости и немедленно воспользоваться этим; вот и она. Девочка каким-то образом узнала, что я боюсь темноты, и… как бы вам сказать… стала злоупотреблять этим. Подолгу засиживалась в сумрачной комнате, не позволяла включать свет, требовала, чтобы я в темноте рассказывал сказки. Или задумчиво глядела на ночной фонарь, установленный в моей комнате, который переливался всеми цветами радуги, и хныкала, когда я зажигал верхний свет. И отказать я не мог: ведь она сирота, может быть, и круглая, вправе ли я обижать её, делать зависимой от моих привычек?

Это и тяготило меня.

…А ещё очень хотелось поделиться своими переживаниями – а не с кем. Толян был по уши загружен работой, мы с ним почти и не виделись. Мои родители не из тех, перед кем раскрывают душу…

Не с Оленькой же?  

Мне нужен был человек, который смог бы подарить мне душевный покой.

Мне нужен был человек, способный в трудную минуту выслушать меня.

Мне нужна была женщина.

Таким человеком стала Светлана.

 

* * *

Мы познакомились с ней на работе. Я сдавал дежурство, а она составляла компанию старшей подруге, которая пришла за ребёнком. Я увидел её и понял, что если сейчас сам не подойду к ней - погибну. У неё были пухлые губы и большие удивлённые глаза. Я подошёл и сказал:

-Здравствуйте, меня зовут Коля.

-Очень приятно,- удивилась она, но имени не назвала.

-Я хочу познакомиться с вами,- прямым текстом сказал я. Говорят, что простота – хуже воровства, но ей понравилось.

-Света,- улыбнулась она.

-Света,- обрадовался я,- пойдёмте в кино.

-Прямо сейчас?

-Нет, почему?- смутился я.- Через пять минут.

Она на секунду задумалась и ответила:

-Пойдёмте.

И я повёл её в кино, вечером проводил до дому, а на следующий день встретил возле института, где она училась, кажется на первом курсе.

Я влюбился. Оленька обижалась, что я часто стал оставлять её дома одну, и мне было стыдно оттого, что я так поступал… Но меня не покидала мысль, что на самом деле мои частые отлучки и поздние возвращения не очень-то её и волнуют. Несмотря на четырёхлетний возраст, она была очень самостоятельной девочкой и совсем не возражала, когда её оставляли дома одну. Я же говорю, странная девочка. Я предложил ей пожить у деда с бабой, она отказалась.

И вот я целые вечера проводил со Светой. Влюбился в неё по уши и ничего не мог с собой поделать. И ведь я тоже ей нравился! Вот только смущало, что иногда она была какая-то не такая… Ну, не такая, как всегда, что ли... Трудно объяснить. То слишком игриво смотрела на меня, то совершенно не понимала, о чём говорю, то напрочь забывала обещания, данные накануне. Как будто бы и не она была вчера вечером со мной, а кто-то другой. Иногда мне дважды приходилось рассказывать об одном и том же, и оба раза она слушала с нескрываемым любопытством, как будто впервые слышала. Я терялся в догадках. Неужели такая рассеянная?

В последнюю нашу встречу я сделал ей предложение. Она ничего не ответила, обещала подумать и дать ответ завтра. Она сказала, что у неё какие-то неприятности дома, что-то случилось с отцом, уехал что ли, но завтра она обязательно определится и даст ответ. По выражению её глаз я понял, что она скажет «да». Я нежно поцеловал её и пошёл готовить Оленьке ужин.

Завтра уже наступило. Я стою в условленном месте, в нашем скверике, что в глубине городского сада, топчу выпавший накануне снег, поглядываю на припорошенную танцплощадку, обнесённую высокой чугунной решёткой, вспоминаю, как летом под духовой оркестр здесь танцевали пожилые пары и высматриваю мою любимую в толпе прохожих. Многие переоделись в пальто, тёплые куртки и шубы. Я почему-то боюсь не узнать Светлану в зимней одежде. Что на меня нашло?

Конечно, я сразу узнал её. Вот она свернула на узкую аллею и не спеша направилась в мою сторону. Я не стал дожидаться и побежал ей навстречу.

 

ГЛАВА 4

Наконец-то Вероника вернулась, скинула шубу на пол и повалилась на диван. Безумно устала, а ведь не до отдыха: нужно ещё сосредоточиться, собраться с мыслями, решить для себя нечто важное.

За стеной раздавались приглушённые голоса. Раздражали. Мешали думать. Кто там? Светлана с Сергеем, кто же ещё? Ругаются… Или спорят… И мешают, мешают…

Нет, совершенно невозможно сосредоточиться…

Когда же прекратят?

И… о чём они…

 

* * *

-В общем, Света, это в последний раз. Мне уже надоела эта игра.

-В последний, Серёжа, обещаю… Завтра же всё ему расскажу.

-Могла бы и сегодня...

-Нет, лучше завтра. Потом вместе посмеёмся. Он оценит, поверь.

-Да уж, оценит… по шеям обоим.

-Какой же ты паникёр, Серёжа. Вечно во всём сомневаешься.

-Не во всём.

-Так ты согласен?

-Да, но повторяю: больше в твои игры играть не буду.

-Ах, какой ты хороший! Ну-ка, повернись!  Выглядишь просто прекрасно.

-Отвратительно.

-Ну, мы же договорились. Опять начинаешь?

 

* * *

«Гляди-ка, и тут тайны,- подумала Вероника.- И придумывает их, конечно, Света. Серёжа на это не способен - мягкотелый. А Света авантюристка. Как же она мне надоела… Ох, если бы не поклялась Леонарду, я бы с ней по другому поговорила».

За стеной послышался тихий смех, потом Вероника услышала, как кто-то из ребят сказал, что вернётся нескоро, а когда сквозь дверную щель увидела, как в проходе мелькнула женская шубка, поняла, что ушла Светлана.

«Наконец-то»,- облегчённо вздохнула Вероника. Вот до чего ведь дошла неприязнь:  когда эта пронырливая девчонка рядом, ей, Веронике, даже не думается. Её тяготило Светланино присутствие, пусть даже через стенку или в другом конце этого большого дома. Она боялась, что Светлана способна слышать чужие мысли – пусть не так, как она, пусть интуитивно, но ведь способна... Вероника остерегалась думать в её присутствии. А если Духовная Мать обманула её, сказав, что Светлана – человек? А если Светлана тоже слуга Дьявола, которому поручено следить за ней?

Ведь Духовная Мать знает всё… Она знает, что в последнее время Вероника стала сомневаться в том, чему та её учит. Вероника перестала быть доверчивым человеком, она не человек, она выше. Она вампир! Вампиру, думала Вероника, свойственно никому не верить в силу того, что сам живёт обманом... «Духовная мать,- ужаснулась Вероника от сделанного открытия,- не может говорить правду, потому что она тоже не человек!»

 

* * *

Итак, подумала Вероника, почему она не убила его, почему только взглянула в его испуганное лицо, слизала с клыков слюну и прошла мимо? Ведь до того она готова была убить, уничтожить, раздавить. Но ничего этого не сделала.

«Знаю!- попыталась обмануть себя.- Ему нельзя просто так умереть, это было бы слишком просто».

За дочь она мстить будет не так. Она доведёт этого человека до безумия, заставит на коленях приползти к ней и умолять, чтобы она избавила его от мук. Именно так! Не она заберёт у него дочь, он сам приведет её и будет просить прощения, червяком извиваться у её ног. Но она не простит! Она перегрызёт ему горло. Она будет медленно высасывать его кровь, смакуя каждый глоток, маленькими порциями, чтобы он прочувствовал всю ненависть, которую она испытывает к нему…Пусть он это прочувствует и содрогнётся от ужаса. Он будет последним человеком, которого она убьёт, и убийство это должно быть торжественным, знаменательным, особенным. Он должен заранее знать, что умрёт, он должен сам захотеть этой смерти. Захотеть как избавления от страданий. Он должен умереть так, как умирают... вампиры. Как умер Леонард!

Она представила, как Николай ползёт к ней, в мольбе протягивает руки, хватается за её колени и навзрыд плачет, корчась в муках. Она ногой отпихивает его тщедушное тельце, но он не отстаёт, вновь поднимается из грязи и целует её ноги. Тогда она снисходит до того, что приказывает ему подняться. Счастливый, он в полупоклоне лебезит перед ней. Она прикасается к его подбородку, приподнимает его голову и смотрит в глаза. Их взгляды встречаются, и он понимает всё! Как она страдала, как мучилась, как металась по жизни в поисках своей дочери. Как она боготворит Оленьку! А он в это время вёл праздную жизнь, развлекался и не задумывался даже, что из-за него, именно из-за него, мучается она, не ведомая ему Вероника. Он узнает, поймёт и ужаснётся. Не за себя. Вообще за всё человечество, привыкшее не ценить того, что имеет, крадущее у других самое дорогое.

Она перекусит ему горло - и это будет для него облегчением. Она снизойдёт, пожалеет его, лишь бы он понял!

В возбуждении Вероника стала метаться по комнате. Ей было душно, так и хотелось сорвать с окон тяжёлые шторы, распахнуть форточку и дышать свежим воздухом. Как жалко, что ещё не ночь… Она так и сделает, как только землю окутает мрак. Выбежит на улицу, найдёт его и ещё раз улыбнётся собачьим оскалом. Она встретит его одного, без Оленьки, потому что дочь она напугать не смеет… Оленька может увидеть её, испугаться и... узнать!

К дочери она придёт потом. Днём. Такой, какой она была в той, человеческой жизни. Такой, какой она бывает днём. Доброй, улыбающейся, приветливой. Такой, какой ей всё труднее оставаться. Но ради дочери она пойдёт на всё. Всё стерпит, перенесёт, выстрадает. За то, что отдала её чужому человеку, за то, что забыла о ней, за то, что была плохой матерью. Теперь она будет хорошей!

«Немного, Оленька, осталось до нашей с тобой встречи, потерпи. Вот только накажу брата твоего непутёвого отца».

Уже скоро наступит ночь. Она оденется и выйдет на улицу. Она наберёт полную грудь воздуха, облегчённо вздохнёт и превратится в чудовище.

Уже скоро…

И в тот момент, когда уже почти успокоила себя, когда обман толстым слоем залепил правду, от которой пряталась, дверь в её комнату распахнулась и на пороге появилась Светлана.

 

* * *

-Вы обманывали нас! Обманули!- кричала она, а Веронику хоть била дрожь, но голос не повышала:

-Ты ведёшь себя как избалованный ребёнок!

-Как вы могли?!- кричала Светлана.- Ведь вы не Вероника!

Вероника отступила назад.

-Кто же?- спросила.

-Вас зовут Наташа!

И Вероника почувствовала тоскливый зов, исходящий из горла девушки. Неодолимый, манящий, такой… сладкий… Сердце радостно забилось.

-Наташа? Что за странное имя? - прошептала она.- Я не знаю никакой Наташи.

-Вас разыскивает милиция! Вот!- Светлана бросила газету. Она закружилась и упала к ногам. На первой странице была напечатана фотография. Вероника узнала себя.  

-Я знаю, мой отец больше никогда не вернётся! Вы убили его.

Чувствуя, как желание разрывает глазные яблоки, Вероника попросила:

-Назови ещё раз... это имя?

-Наташа!!!

Вероника щёлкнула клыками, счастливо улыбнулась и вонзила острые когти в Светланино сердце.

-Ты позвала меня,- сообщила Вероника умирающей девушке.- Я пришла за тобой.

И укусила за горло. Светлана беспомощно выдохнула и повалилась в черноту.

 

«Зачем ты это сделала?»- слышишь сердитый окрик

 Духовной Матери.

«Она позвала меня. Она назвала меня Наташей.

«Ты не Наташа. Ты уже Вероника».

«Она противная и гадкая».

«Она  твоя воспитанница».

«Она разоблачила меня».

«Ты поклялась Леонарду заботиться о ней».

«Мне нет дела до Леонарда».

«Ты нарушила клятву и будешь за это наказана».

«Плевать».

 

«Что происходит с тобой, дочь моя?»

«Ничего… И вообще, я не дочь, а ты мне не мать».

«Я твоя Духовная Мать, девочка».

«Духовная Мать не может быть жестокой. А ты жестока».

«Я учила тебя добру».

«Ты сделала из меня вампира».

«Я пожалела тебя».

«Ты забрала у меня дочь».

«Ты же знаешь у кого она. И знаешь, что ей

ничего не грозит».

«Ты нарочно прятала своё лицо, когда Дьявол

испытывал меня».

«Так я помогла тебе».

«Ты не поддержала даже словом».

«Я помогла тебе».

«А ещё я устала от твоих глупых советов».

«Что глупого я посоветовала?»

«Всё! Всё! А ещё ты обещала, что я полюблю».

«И выполнила своё обещание. Разве нет?»

 

«А я не хочу, не хочу его любить! Не хочу!»

«Так не люби»

«Не могу. Ты заставляешь меня!»

«Послушай, девочка…»

«Не хочу слушать… Уйди».

«Ты нуждаешься в моей поддержке».

«Не могу больше… Уйди…»

 

«Хорошо, дочь моя, я уйду».

«Уходи же и не возвращайся!»

«Хорошо. Но помни: позовёшь – и я приду снова!»

«Не позову, не надейся. Уходи. Уходи. Уходи…».

 

И вот ты падаешь, словно толкнули лицом на подушки, и зарываешься в их мягкости, и не в силах подняться – только плакать. Не унять дрожь губ, не сдержать рыданий: плакать, плакать. А потом разорвать пелену слабости и порывисто – к стопам Духовной Матери. Обнимаешь так, как в мечтах - твои ноги Николай.

 

«Прости, прости! Я глупая… Сама не понимаю,

что говорю».

«Не плачь, девочка. Я понимаю».

«Я глупая, я скверная».

«Нет, ты хорошая. Просто ты влюбилась».

«Да… Но почему – в него?»

«Сердцу не прикажешь».

«Я хотела его убить, а влюбилась. Что делать теперь?»

«Любить».

 

«Люби, пока любится.

Люби, пока дышится

Пока живёшь – люби,

Люби за прошлое, настоящее и будущее,

Люби за все времена,

Люби от всего сердца,

Люби за себя,

И за тех, кто не долюбил,

Люби,

И будь любимой,

Люби сегодня,

Ведь завтра

Любить уже не сможешь,

Ведь завтра тебя не станет,

Завтра уже будет любить кто-то другой».

 

«Спеши любить,- сказала Духовная Мать.- Ведь я не могу тебя спасти от наказания: ты нарушила слово, данное умирающему вампиру, и за это умрёшь. Извини».

«Когда»?

«Будет знак».

«Какой?»

«Увидишь в зеркале своё отражение».

 

* * *

Очнулась мокрая от пота и крови. Лежала у Светланиного тела, смотрела в потолок, вяло думала:

«Плохая так плохая. Ну и пусть. Лучше уж умереть, чем жить так. Чем такою жить».

Пошевелилась, нервно осмотрела себя. Опять в человеческом облике. И одна. Теперь уже действительно одна в тёмной пустой комнате. Чёрный бархат штор наваливался могилой. Поёжилась. Озлилась.

«Но перед тем как умру, унесу в могилу ещё одного. Его. Николая. Никому его не отдам. Теперь уже – никому».

Она встала, порылась в шифоньере и вытащила оттуда большой чемодан. Отнесла в комнату, где лежал труп, поставила чемодан рядом, раскрыла и выбросила оттуда всё содержимое - тряпки. Затем сходила на кухню, взяла маленький топорик и  опять вернулась в комнату.

Потом склонилась над трупом девушки.

 

* * *

Когда чемодан был наполнен и закрыт, Вероника, уставшая до безумия, подёргала его за ручку, проверяя на тяжесть.

«Тяжёлый, но донесу»- решила и ушла в ванную мыться.

Топор остался лежать на полу в луже крови и мелких ошмётках мяса.

В комнате сильно пахло кровью.

 

* * *

Час спустя в шубе, наброшенной на голое тело, и тяжёлым чемоданом в руках, она рыскала по подворотням, улицам, паркам. Чемодан стёр до крови ладони, но она не позволяла себе ни минуты отдыха, всё ходила и высматривала среди тысячи людей его одного.

Наконец, нашла. Он сидел в троллейбусе, и задумчиво глядел в окно. На губах - улыбка. Вероника увидела его и почти отказалась от задуманного, но заглянула в мысли - и поставила рядом с ним чемодан. «Вот так, не мне – так никому». А он даже не повернулся. Проехав остановку, она выскользнула в мороз и растворилась в темноте.

Всю дорогу себя корила, а к дому подошла - и успокоилась. Прибралась в комнате, тщательно вымыла пол, оделась в праздничное и вошла в гостиную. Погрузилась в мягкое кресло. Тишина, но в висках: «Плохая так плохая. Пусть. Не мне – так никому».

Потом решила: надо накупить зеркал и расставить их по всем комнатам. Пусть серебрятся и сверкают, это только в удовольствие. Ведь она постоянно должна знать, что смерть близко, вот пусть зеркала и напоминают об этом. Как это прекрасно - умереть!.. А может, она и не умрёт вовсе… Ведь тогда, в первый раз, не умерла...

Леонард? Скелет, рассыпавшийся в прах? Ничего не значит! Она может стать каким-нибудь бестелесным существом. Привидением? Может, как раз они-то и существуют, потому что умирают вампиры. А привидение должно жить вечно, оно ведь бесплотно, смерть ему не грозит… А сама Жена Дьявола - уж не привидение ли? Почему приходит только во сне? Или не во сне?

…И вот жизнь втечёт в другое русло, где она сможет изменить свою сущность, избавиться от отвратительной маски чудовища-вампира, где можно спокойно обдумать всю свою жизнь. Здесь, на Земле, во плоти, это сделать невозможно. Мешают. Все: люди, чувства… Чувства особенно… Любовь… Ненависть… Любовь… Любовь…

…Привидение не толкнёшь. Это ещё плюс. И кровь пить ему тоже не надо. Летай себе по планете, растворяйся в космическом пространстве, властвуй над смертными, людьми и вампирами, и изредка, шутки ради, появляйся знамением на небосклоне или звёздочкой в телескопической трубе. Хорошо!

Как хорошо помечтать… Увы, не будет уже жизни после этой смерти. И незачем себя обманывать. Так что живи

люби

живи и не забивай голову глупостями... Зеркало подскажет, что пришла, наконец, смерть.

«Плохая так плохая.

«Пусть. Не мне – так никому».

 

* * *

Но... что это? Скрип? Она не одна в доме? Кто тут?

Появись!

Дверь со скрипом раскрылась и в комнату вошла та, которую Вероника никак не ожидала.

Светлана.

Сердце ёкнуло и подпрыгнуло к горлу.

«Я знала»,- мелькнуло в воспалённом мозгу.

 

ГЛАВА 5

Я подбежал к Светлане и протянул ей букет. Она взяла меня под руку. Мы шли по аллее. Она молчала. Всё шло не так, как я хотел.

-У тебя плохое настроение?- спросил я.

-Нет.

-У тебя грустные глаза.

-Просто устала... Занятий много.

-Бедненькая. Ничего, скоро каникулы.

-Скорей бы уж,- сказала она и опять замолчала.

Я шёл и всё ждал, что этот разговор она начнёт сама. Но она равнодушно посматривала под ноги и ничего не говорила. Тогда я решил начать сам.

-Ну?- спросил.- Что?

-Что?- не поняла она.

-Решила?

-А?

-Ты же сказала, что сегодня дашь ответ,- напомнил я.

-Когда?

-Вчера.

-Вчера?- удивилась Светлана.- И что же я обещала?

-Что ответишь... согласна  ли… ну, это… стать моей женой,- растерянно пробормотал я.

-Женой? Ах, да,- и задумалась.

-Так решила?- не понимал я.

-Знаешь, Коля,- она остановилась и посмотрела на меня. Я сник.

-Не нужно ничего говорить. Я всё понял.

 Настроение разом испортилось. Выходит, не нравлюсь. Что ж... А ведь вчера она так обнадёживающе посмотрела на меня...

-Нет, ты ничего не понял,- сказала она.- Я объясню.

-Нужно ли?- хмыкнул я.

Она взяла меня за руку. Рассмеялась вдруг:

-Так ты делал предложение или нет?

-Да,- сказал я.- А что?

-Ничего,- сказала она.- Это хорошо.

-Не понимаю,- растерялся я.

-Ну и ладно,-  махнула она рукой и сказала:

-Да.

-Что «да»?

-Мой ответ «да»!- сказала она.

-Светка!- я подхватил её на руки и закружил.- Что ж ты резину-то тянула, сразу не сказала!

-Просто... решила пошутить.

-Шутница ты моя!- прыгал от радости я.- Как же я люблю тебя.

И крепко поцеловал. Я думал, что ей будет приятно, но она вдруг ершисто высвободилась из объятий и сказала:

-Знаешь, Коля, я понимаю твою радость, но сегодня целовать меня не надо.

-Не понял,- сник я.

-Завтра или в какой другой день целуй сколько хочешь, а сегодня не надо.

Я скривился:

-Но ведь такой день...

-Да, я понимаю. Но... Ты выполнишь мою просьбу?

-Выполню,- недовольно пробурчал я.

-Вот и хорошо,- вздохнула она. Мы опять пошли молча.

-Голова что-то разболелась,- сказала она.

-Тебя проводить домой?- предложил я.

-Нет,- сказала она.- Лучше я сама провожу тебя… до троллейбуса.

-Ну хорошо,- уступил я, не переставая удивляться. Сегодня она была ещё страннее обычного.

На остановке вместо того, чтобы поцеловать её, я крепко пожал протянутую руку в варежке и сел в троллейбус. Двери сложились, и Светлана осталась снаружи.

 

* * *

Снаружи осталось лишь её тело, а образ её я забрал с собой. Я ехал и чувствовал себя… валенком, как говорит Толян. Светлана сегодня была такой странной, что я терялся в догадках. Да, я сделал ей предложение, и она приняла его, но как-то… неправильно. Вот и ожидаемого ликования я не испытывал. Как будто она разыграла меня, пошутила... Раз за разом прокручивая разговор со Светланой, я всё больше убеждался, что нашу любовь я только выдумал, на самом же деле оказался в… странной-странной сказке. Плохой сказке.

…Конечно, она никогда меня не любила, и не думала! А встречалась со мной, чтобы досадить какому-то парню, который или бросил её или перестал обращать внимание… Да-да, так и было: она сказала ему, что выходит замуж, а он остался безучастным, может, даже посмеялся над ней, и она тогда решила подразнить его. А я, такой телёнок, втрескался в неё по уши... Слепец! Разиня! Простофиля!

Валенок.

Конечно же, она меня никогда не любила!

И сделав это открытие, я так разволновался, что вскочил и... запнулся о чемодан, стоящий прямо под ногами.

-Молодой человек, сколько ещё кататься будем?- услышал окрик кондукторши.- Конечная остановка, выходите.

Я осмотрелся: салон пуст.

Я кивнул и ещё раз посмотрел на чемодан.

-Слышите, молодой человек?- раздражённо тормошила кондукторша.

-Выхожу,- сказал я, не отрывая взгляд от чемодана.

«Надо бы сказать про чемодан-то,- вяло подумал я и уже раскрыл рот, но встретился со звериным взглядом кондукторши… И какое-то наваждение нашло: взял чемодан и... вышел на улицу. Троллейбус фыркнул дверьми и тронулся. А я стоял на остановке, держал в руках чужой чемодан и соображал, что же делать?

Не скажу, что никогда в жизни не зарился на чужое, все мы грешны. Конечно, было и стыдно, и противно за себя. Чужое брать нехорошо, все это знают. Надо бы сдать чемодан в Бюро находок: вдруг уже и хозяин объявился, ищет пропажу. А я… Но так вдруг захотелось заглянуть в чемодан, узнать, что же там лежит…Вдруг деньги? Целый чемодан денег? Этого же на всю жизнь хватит… Вот я и держал чемодан и нёс его вовсе не в Бюро находок, а домой.

Что-то подсказывало мне, что я обязательно должен в него заглянуть. Посмотрю только, думал я, и отнесу... Ничего не возьму, не прикоснусь даже, ага!

 

* * *

И вот не разуваясь и не снимая пальто, я прошёл в комнату, положил чемодан на диван и дрожащими от холода и волнения пальцами нажал на замок. Рычажки легко сдвинулись, защёлки отскочили, крышка медленно приподнялась и...

 

* * *

Я окаменел от ужаса.

Я узнал её! Я узнал свою Светлану…

Я глядел в остекленевшие глаза девушки, с которой час назад простился на остановке, и не хотел верить тому, что видел.

Мёртвое лицо посиневшими губами улыбалось мне.

Я захлопнул крышку и повалился на диван.

Всё плыло перед глазами, я задыхался, дрожал от страха и даже не пытался унять дрожь. Кажется, бегал на кухню, пил воду из графина, давился, кашлял, подбегал к крану, лил воду на голову. И возвращался в комнату. Чемодан никуда не исчезал, оставался лежать на месте.

…А тут ещё в прихожей затренькал звонок.

 

* * *

-Привет, старик, чего не открываешь? Опять спишь?- Толян тяжёлой глыбой надвигался на меня, проходя в квартиру. Я что-то мямлил.

-Какие-то неприятности?- спросил он, бросив на меня косой взгляд.

-Нет, нет,- поспешил я с ответом.- Всё нормально... Просто… голова болит.

Толян прошёл в комнату, осмотрелся и сел на диван, рядом с чемоданом. Похлопал его по крышке.

-Собираешься куда-то?

Крышка чуть приподнялась.

-Нет! Толя!

-Чего орёшь-то?- удивился он.

-Пересядь в кресло.

Толян пожал плечами и пересел. Я перевёл дыхание.

-Ну что?- уставился он.

Я – на него.

-Ни о чём не хочешь спросить?

-Нет,- сказал я.                             

-Напрасно,- сказал он.- А я ведь с новостями.

Я молчал и прятал дрожащие руки в карманах.

-Мы же нашли её,- сказал Толик.

-Кого?- я плохо соображал.

-Наталью, жену твоего брата,- чуть обидевшись на мою непонятливость, сказал Толян.

-Она тоже... убита?- спросил я.

-Нет,- сказал он.- Живёт и здравствует.

-Выходит, всё-таки она?

-Угу,- сказал Толян.- Сегодня собираемся её брать. Если хочешь,- предложил он,- могу взять с собой.

-Нет,- вздрогнул я.- Вы уж без меня.

-Жаль,- разочарованно произнёс Толян.- Я думал, для тебя это важно.

-Ты прав, но... Не могу я, Толян, пойми.

-Не понимаю,- сказал он. И помолчав, добавил.- Но и не осуждаю. Личные дела?

-Да, личные.

-Ага,- покачал головой он, теперь уже и осуждая. Вновь посмотрел на чемодан.- Ты так и не ответил: уезжаешь?

-Нет,- чувствуя, как спина покрывается потом, ответил я.

-Зачем тогда чемодан?

-Просто так.

-Ясно,- сказал Толян, хотя видно было, что ему ничего не ясно.- Как наша невеста поживает?

-Какая невеста?- прошептал я. От этого слова сделалось дурно. Ведь Светлана с сегодняшнего дня тоже… моя невеста... Была...

-Какая ещё? Оленька, конечно.

Я встрепенулся. Об Оленьке я как-то совсем забыл. Как она? Я вскочил и заглянул в маленькую комнату. Девочка спала на раскладушке, на которой обычно спал я.

-Нормально,- сказал я.

-К бабушке не просится?

-Нет,- сказал я.

-М-да... бедная девочка,- сказал Толян,- Кто бы мог подумать, что у неё такая мать… Странная. Уже двое суток за нею наблюдаю. Представляешь, выходит на улицу ночью, мы только приготовимся следить за ней, а она исчезает... Как в воду... А под утро возвращается.

-Ну и что?

Толик вынул папиросу. Ломая спички, прикурил. Глубоко затянулся.

-Помнишь, что доктор говорил, когда Михаила нашли?

-Нет,- сказал я.

-Он сказал, что тут нечистью попахивает. Вампиры, приведения там разные...

Я молчал. А Толян произнёс, как выплюнул:

-В последнее время что только в голову не лезет.

-Что, например?

-То, что действительно вампиры существуют.

-Ага… И кто же вампир?- разозлился я.

-Жена твоего брата...

-Шутишь?- спросил я.

-Какие уж тут шутки,- вздохнул он.- Я сам видел её... вчера ночью. Она оглянулась, а вместо лица - собачья морда.

-Собачья? Морда?

Я похолодел и вспомнил тот вечер, когда Оленька вынудила меня кататься с горки по первому снегу, как я испугался, заслышав приближающиеся из темноты шаги. А потом – и увидел: женщину с собачьей головой. Я подумал, что она мне просто привиделась, мало ли как ночь может исказить человеческую внешность... Значит, не привиделась. Всё правда.

-Что с тобой?- спросил Толян.

-Ничего…

-Нет уж, говори,- потребовал он.- Ты видел её?

-Да,- признался я. И рассказал. Толян слушал внимательно, не перебивал.

-А теперь ещё и это,- выдавил я и косо глянул на то, что лежало на диване.

Толян подошёл к чемодану и распахнул крышку.

-Ни хрена себе,- произнёс после паузы.- Откуда это?

-Подбросили в троллейбусе.

-Знаешь, чей труп?

-Да... Это невеста моя. Светлана.

-Чёрт возьми,- присвистнул Толян.- Да я же видел её сегодня. Точно, днём! Она выходила из дома, где прячется Ветрова.

-А я встречался с ней два часа назад...

Толян взглянул на часы и сказал:

-Вот что, никуда не выходи из квартиры. И девочку ни на шаг не отпускай, понял? Я скоро вернусь.

-А это?- я показал на чемодан.

-Пусть пока полежит. Ничего не трогай.

В дверях он обернулся.

-Я полагаюсь на тебя, старик, Пожалуйста, сделай всё так, как прошу. Не занимайся самодеятельностью. И вот ещё что,- он криво усмехнулся.- На, возьми.

Он вынул из кармана длинную палку.

-Что это?

-Осиновый кол... Если явится вдруг эта… ну, в общем... Держи.

И я взял. Секунду спустя, услышал удаляющийся стук каблуков.

 

ГЛАВА 6

 Мысль обожгла разорванной струной и вжала в спинку кресла. Глазами, полными ужаса, смотрела на вошедшую.

-Ой, вы дома? - удивилась Светлана и… как-то странно взглянула.

-Ты... ты пришла за мной?- с дрожью прошептала Вероника.

-Вам плохо, Вера?- испугалась девушка.

«Вера»,- подумала Вероника,- «Как странно она меня называет».

-Вы... одна?- спросила Светлана.

-Да...- ответила Вероника и подумала, чего же тянет? Раз воскресла из мёртвых, явилась сюда, незачем задавать глупые вопросы, карай - и дело с концом.

-А где Светлана?- спросила девушка. Вероника чуть с ума не сошла.

-Разве не знаешь?- выдавила.

-Конечно, нет,- ответила  девушка.- Вера, вы что, не узнаёте меня?

-Н... нет,- простонала Вероника.

-Это же я, Сергей!

Вероника прорвалась сквозь наваждение, внимательно вгляделась в ту, чей расплывчатый образ дрожал в тусклом свете настенных бра. Не шутит? Женская шубка, сапожки... Лицо Светланино... Но... мысли, мысли не Светланины! Ох, как же они похожи!

-Серёженька?- простонала Вероника.

-Ну конечно!

-А... почему ты так одет?

-Да Светка попросила, ухажёра её разыгрываем!

-Ухажёра?

-Ну да! То Светка с ним встретится, то я. Шутим так.

-А-аа,- прошептала Вероника.- Шутите?

-Ага!- весело продолжал Сергей, скидывая шубку.- Он Светке сегодня предложение сделал, ну я и согласился. Пусть теперь выкручивается. Так где она?

-Светлана?- спросила Вероника, глядя на Серёжу, но и до сих пор видя в нём его сестру.

-Ну да!

-Она... ушла.

-Без шубы?

-Без шубы,- сказала Вероника.

-В такой-то холод!- воскликнул Серёжа.- И когда вернётся?

-Никогда,- ответила Вероника.

-Что значит «никогда»?- встревожился Серёжа.

Вероника вновь подумала о зеркалах. Что будет, если Серёжа не увидит в них её отражение?

-Это значит, что её уже нет,- сказала Вероника и решилась.

-Нет?- удивился Сергей.- Где она?

-В чемодане.

-Где? Что-то я вас не понимаю.

-Я спрятала её в чемодан,- сказала Вероника.

Серёжа засмеялся:

-Ну и шутки вас, Вера!

-Я не шучу,- покачала головой Вероника.- Я говорю правду.

-И где же чемодан?- подмигнул Серёжа.

-Скоро  сам  увидишь,- пообещала  Вероника, приближаясь.

-Ладно,- отозвался Серёжа.- Потом покажете, а пока я переоденусь.

-Нет, сначала я покажу тебе то, чем я её убила.

Серёжа поморщился.

-Честно говоря, шутка затянулась.

-Я же сказала, что не шучу,- произнесла Вероника.- Смотри!

И она вынула из-под стола маленький топорик, на лезвии которого бурели засохшие пятна крови.

Серёжа испуганно посмотрел на топор.

-Вы с ума сошли!

-Никогда больше не увидишь ты своей сестры,- сказала Вероника.- И отца своего.

-Вера!- отшатнулся Серёжа. Он и рад бы был убежать, оказать сопротивление, да уже не мог – Вероника позвала его:

-Подойди ко мне. Я расскажу тебе правду.

И Серёжа приблизился. Вяло, послушно.

Она привлекла его к себе и запустила руку в пышные волосы.

-Слушай меня, мальчик. Сейчас ты услышишь то, что скрывали от тебя многие годы! Человек, которого ты считал своим отцом, не человек вовсе, а вампир, много лет назад убивший твоих родителей.

Серёжа испуганно смотрел на Веронику и не произносил ни слова. Но верил.

-Он убил твоих – ваших со Светланой - родителей, но не смог убить вас. Это было его ошибкой, за что Дьявол наказал его – приговорил к смерти. Пятнадцать лет он мучился, искал человека, который сможет заменить его в Мире Теней. И нашёл - меня. Умирая, он завещал мне заботиться о вас! Он сказал, чтобы я подарила вам счастье!  Наивный,  он считал,  что  счастье - это  быть человеком. Он ошибался, и я поклялась исправить его ошибку. Ты не должен быть человеком, мой мальчик! Ведь ты хочешь обладать великой силой и иметь в груди пылкое сердце. Я могу подарить тебе, только тебе, всё это!

-А Светлане?- прошептал Серёжа.

-Она оказалась слабой для этого. Но ты совсем другой, Серёженька. Ты не похож на свою сестру. Хочешь быть сильным?

-Да,- прошептал Серёжа.

-Хочешь обладать властью над людьми?

-Хочу,- блуждая в сладких грёзах, прошептал Серёжа, с надеждой и отчаяньем глядя в никуда.

-Прижмись ко мне крепче, мой мальчик!- приказала Вероника. Серёжа доверчиво прильнул к ней.

-Вот так, вот так,- шептала  Вероника, гладя его по голове. Она целовала его в лоб, щёки, подбородок. Блестящими от слёз глазами он блуждал по пространству – целому миру, который вдруг открылся перед ним, и парил в нём,  как птица, свободно и непринуждённо, не испытывая ни малейшего сопротивления. С каждым её поцелуем он погружался в радостный сон, и сон этот был бесконечен, как время и пространство. Он был счастлив, доволен  своей  судьбой, ему никого-никого не было нужно, он был один, и одиночество доставляло ему радость.

А губы Вероники скользили по шее, клыки впивались в мягкую кожу, но укуса он не почувствовал. Ему было приятно находиться так близко с этой удивительной женщиной, сумевшей простыми словами назвать то, чего так не хватало ему. Он никогда бы сам до этого не додумался, он считал себя неспособным на это, слишком мягкотелым. Все вокруг говорили, что он чуткий и добрый, отзывчивый и сердечный, но он знал, что это неправда, что это не доставляет ему истинного удовольствия. Он давно предполагал, что в нём таится другая, неведомая сущность, которая и является истинной... Вероника позвала, и он сразу поверил ей, потому что ждал, всю жизнь ждал этого момента. Раньше он не мог отказать никому в просьбе, даже родная сестра вертела им, как хотела, он подчинялся всем и каждому. Теперь же пусть подчиняются ему, он встанет во весь рост, возвысится над людьми, и никто, никто не посмеет подумать, что он и тот жалкий мальчик, сёстрин подкаблучник,- одно и то же лицо.

Кровь сбегала из раны по шее, капала на одежду, но ему было хорошо, очень. От удовольствия он постанывал и ещё  крепче прижимался к Веронике. Затем на какое-то мгновение стало темно и бездыханно...

 

* * *

...Вероника склонилась над обмякшим телом юноши, вдохнула жизнь и отстранилась. Несколько секунд он лежал неподвижно, мёртвыми глазами уставившись в потолок, но потом мелкая дрожь пробежала по его телу, рана на шее затянулась, он затылком упёрся в пол, перевернулся на живот и подтянул под себя руки.

Прошла долгая тягостная минута.

Он поднял голову и тяжело вздохнул. Рывком он опять перевернулся и сел, раскинув ноги. Холодным тяжёлым взглядом осматривал комнату.

-Серёжа,- позвала его Вероника, обрадованная, что задуманное осуществилось.

 

* * *

Серёжа узнал её и рассеянно улыбнулся.

-Что со мной было?

-Ты умер, а потом вновь ожил.

-Понимаю,- глухим голосом произнёс Сергей.

Предсмертные судороги всё же оставили отпечаток на его лице. Теперь он уже больше был похож на мужчину. Светланино платье на нём смотрелось нелепо.

-Сейчас ты пойдёшь к одному человеку и убьёшь его,- приказала Вероника.

Серёжины глаза блеснули.

-Отрубишь голову и принесёшь мне.

Серёжа молча набросил шубу.

-Иди!- подтолкнула его Вероника.- И исполни всё, что я приказала.

Двери захлопнулись.

Вероника упала в кресло и улыбнулась.

 

* * *

Теперь она осталась одна в этом большом мрачном доме. Но ненадолго. Скоро вернётся Сергей и принесёт ей подарок - голову врага.

Часы неутомимо отсчитывали время.

Вот уже и позади полчаса томительного ожидания.

Сергей не возвращался.

И Вероника... Вероника обрадовалась. Значит, не получилось, и он всё ещё жив!

Да, он жив!

Ну что она творит! Ведь ненависть к нему – выдумка, ложь. А правда, вот она: с первой же секунды, как только увидела его, встретилась с ним взглядом, тут же поняла, что влюбилась… Нет! Полюбила! Раз и навсегда. Большой любовью. Той, которую обещала Духовная Мать. Именно поэтому не набросилась на него. Боялась убить человека, которого секунду назад так люто ненавидела…Полюбила, полюбила!

Но... она-то полюбила, а… он?

Он же не испытывает ответных чувств. Она уверена. Убегая прочь и унося в сердце отпечаток встречи с ним, шептала ставшее вдруг дорогим имя: «Коля! Коленька!» Имя любимого срывалось с губ как музыка, как самая чистая нота взволнованного сердца. Она мучилась, терзалась, страдала! А он ничего этого не знал, продолжал спокойно жить и… любить другую?

И тогда решила: причинить ему такую же боль, какую он причинил ей… Подбросила чемодан с трупом и заставила взять и посмотреть. Пусть мучается, пусть сходит с ума. Может тогда поймёт и её боль.

Почему она сама ещё раз не пришла к нему? Боялась, что не сдержится и укусит, укусит… Она не должна допустить этого. Не должна! Нет!!!

Как же права была Духовная Мать, когда говорила, что сначала она будет ненавидеть, а потом горячо любить. Пока не увидела Николая - ненавидела его. Нет, не его. Она ненавидела некоего человека - без имени, без лица - который прятал от неё Оленьку. Ах, как бы всё проще было, если бы этим человеком оказался не Николай, а кто-то другой... Они жили бы уже с Оленькой в каком-нибудь тихом месте, где нет людей, где она смогла бы забыть вкус человеческой крови. И ничего не случилось бы со Светланой и Сергеем, она оставила бы их в этом доме, и жили бы они счастливо многие годы, дурача доверчивых парней, пользуясь удивительным сходством. И не поссорилась бы с Духовной Матерью, наоборот, с рвением исполняла бы все её просьбы, прислушивалась бы ко всем её наставлениям...Может и сейчас не поздно?

-Духовная Мать?- позвала она.

 Тишина.

-Духовная мать?

Нет ответа.

Вероника бросилась на диван и горько заплакала.

Какая же это мука - любить! Страстно, горячо, но… безответно. Вероника была уверена, что эта любовь - самая искренняя, самая сильная. Михаил, Леонард тоже когда-то были любимы, но не так, не так… Она их то любила, то не любила. То жалеючи себя и их, вновь начинала любить. Но не любила так беззаветно, так... мучаясь… как Николая! И хочется, чтобы и он её любил так же. Ещё сильнее, ещё… А если не хочет так, не чувствует как любит она, как надо любить, то и незачем жить вообще.

«Духовная Мать сказала, что я умру. Ну и пусть. Зато успела полюбить... Успею ещё и увидеть его... Нет, не пойду к нему, пересилю себя, не я, так пусть он живёт... Или пойду, но лишь сказать, как я люблю его! Так люблю, что не остановлюсь ни перед чем. Ведь мне плохо от одной только мысли, что в ту минуту, когда страдаю я, он даже не знает об этом, и не страдает ответно, взаимно.. Он тоже должен! Страдать! И чемодан-то я подбросила ему только с этой целью. Когда мне станет хорошо, в лепешку расшибусь, но сделаю его счастливым. Иначе - это не любовь, а обыкновенное брожение мозга. Будучи человеком, я так не любила. Будучи преемницей Леонарда, только училась настоящей любви. И лишь благословенная Дьяволом, испытала то, к чему стремилась всю жизнь. Дьявол даровал мне возможность испытать истинную любовь – нечеловеческую, неземную!»

Дьявол подарил ей, а она… она подарит Николаю, и тот поймёт, всё поймёт без слов, как только увидит её.

Она должна к нему пойти. Сейчас! Немедленно!

 

* * *

…А он в таком ужасном состоянии - ведь не каждый день человеку подбрасывают разделанный труп. Наверное, он очень несчастлив… Что ж, она приласкает его. А этот чемодан  куда-нибудь выбросит - и покой в его душе  восстановится...

Ох, ведь она же послала к нему Сергея! А вдруг... вдруг...

Ах, зачем она послала Сергея! Ведь не хотела же, сомневалась... А послала.

Напутать - чтобы понял: она сильна, он просто обязан любить, у него нет выбора. Или смерть или она...

А что, если он уже выбрал? И Сергей спешит сейчас к ней, зажав под мышкой голову Николая?

Нет! Нет!

В дверь громко, настойчиво постучали. Она вздрогнула, прислушалась.

Сергей?

 

* * *

«Конечно, Сергей,  кто же ещё?»

В отчаянии схватилась за голову: вот и случилось страшное!

Вновь стук в дверь. Настойчивый, требовательный.

Не Сергей?

-Кто там?

-Милиция. Откройте!- незнакомые голоса.

Не Сергей!

-Открывайте или взломаем двери!

-Так ломайте!- рассмеялась она.

Раздался глухой треск, двери распахнулась. В комнату вбежали люди.

-Ну, подходите,- улыбнулась она.

Позвала, а сама и ждать не стала: бросилась к окну, где ночь, звёзды, луна.

-Коленька, милый! Держись! Я иду!

Кто-то ухватил за подол платья, за волосы. Вероника легко отшвырнула нападавших, а одного, самого настырного, дёрнула за руку так, что тот взвыл. Вкусно запахло кровью. А в лицо шибанул свежий ночной ветер.

 

ГЛАВА 7

Я сидел за столом и тупо глядел на осиновый кол, лежащий напротив. В пору бы сойти с ума. Собачьи головы, чемоданы с разделанными трупами, а теперь – и вампиры, которые почему-то обязательно должны явиться сюда... Уж не накручивает ли Толян? Живу я скромно, мирно, за что меня убивать? Да и в вампиров не верю. Насмотрелся Толик американских видиков, теперь с колом осиновым не расстаётся.

Я посмотрел на часы. Полдвенадцатого ночи... Уже три часа я нахожусь в одной комнате с трупом и ничего, ровным счётом ничего не предпринимаю... Ах да, Толян же сказал, чтоб ничего и не делал... Вот уж, скажи мне кто-нибудь раньше, что окажусь в такой нелепой ситуации... А уж с покойником в одной комнате! Я и на кладбище-то боюсь показываться даже днём. А сейчас сижу, как ни в чём не бывало, и ничего не делаю, жду, что кто-то придёт и всё сделает за меня...

Странно, но мне кажется, что кто-то обязательно должен прийти. Не Толян, это само собой... Ещё кто-то! И предчувствие это возникло не сейчас... Ещё в троллейбусе, когда прикоснулся к ручке этого проклятого чемодана - сердце вдруг отчаянно забилось и, томимое ожиданием, заныло...

Вот и сейчас…

 

* * *

Что?

Стучат в двери? Толян!!! Я облегчённо вздохнул.

Повернул замок.

На пороге, чуть склонив голову, стояла... Светлана.

Мне бы захлопнуть двери, заорать, а я… уступил дорогу, произнёс: «Проходи». Ведь в ту секунду, как увидел её, что-то щёлкнуло в голове, и я окончательно перестал соображать: воспринимал вошедшую как живую, как именно мою Светлану, хотя в то же время знал наверняка, что её разделанный труп находится в комнате, в чемодане.

Она же тоже удивилась:

-Коля? Ты?

Да, молча подтвердил я. Теперь я уже точно знал, что её нет в живых: выдал голос - глухой, замогильный... Пришла её тень. Но я уже не дрожал от страха. Труп Светланы находился за спиной и… подбадривал.

-Проходи.

Гостья вошла в комнату, осмотрелась и, заметив чемодан, вздрогнула.

-Она... там?- прошептала.

-Да. Ты там...- ответил я. Она перевела на меня мёртвый взгляд и улыбнулась:

-Здравствуй, милый! Погоди, ничего не отвечай! Подойди ко мне! Ближе, ещё ближе. Ты же хотел поцеловать меня? Целуй, целуй быстрее!

Вновь стало страшно. Зачем открыл двери? Зачем пригласил её в дом?

-Милый! Милый! Что же ты стоишь? Не узнаёшь свою Светлану? Это я. Пришла к тебе. Ты не рад?

Меня охватил ужас.

Она тянула меня за локоть. Околдовывала взглядом. И я готов был уже обнять её, ведь вдруг показалось, что это и есть настоящая Светлана... Но человеческая маска с её лица  сползла, и я увидел искажённую звериную морду, алчно щелкающую клыками. Изо всех сил оттолкнул чудовище и отпрыгнул назад – как оказалось, спиною на стол. Тот не выдержал и подломился. По инерции я схватился за что-то и ударил этим тварь, со свирепым воем летящую на меня... В черноту беспамятства я уплывал под звериный рёв, сотрясающий стены…

 

* * *

…И вот открыл глаза и увидел самую прекрасную женщину на свете. Пышные волнистые волосы падали на открытые плечи, лебединая шея украшена тонкой золотой цепочкой. В изумрудных глазах доброта и любовь.

-Кто ты?- спросил.

Она улыбнулась и  приложила палец к губам.

Я прислушался. Мне показалось, что кто-то тихо, протяжно стонет. Повернул голову и увидел ту, которая пыталась меня убить. Лицо её было бледным, нос заострился, она была очень похожа на Светлану, но всё-таки была не ею. Из её груди торчал осиновый кол.

«Вот и пригодился», подумал я и приподнялся.

Мир вокруг сузился, а потом расширился до Вселенной, в центре которой находилась моя прекрасная незнакомка.

 

* * *

-Как зовут тебя?- шептали мои губы.

-Наташа,- отвечала она.

-Ты давно здесь?

-Давно.

-Ты пришла ко мне?

-К тебе.

-Ты знаешь меня?

-Да, знаю.

-И ты... любишь меня?

-Да, люблю.

Это был удивительный разговор, который вылечил меня от потрясения последних часов и заставил забыть прошлое, приоткрыв краешек занавеса, за которым скрывалось будущее. И я увидел в нём себя, идущим по длинной дороге к прекрасному городу, а рядом шла Наташа - моя долгожданная, единственная, неповторимая. Моя любовь.

-Наташа, я искал тебя,- шептал я.

-Знаю,- отвечала она.

-Я ждал тебя всю жизнь.

-Знаю.

-Я страдал... много страдал.

-Я тоже страдала.

-Я страдал, потому что тебя не было рядом.

-И я.

-Мы больше никогда не расстанемся, Наташа.

-Мы будем вместе.

-Да, теперь мы всегда будем вместе.

-Мы забудем наши страдания, но всю жизнь будем помнить эту встречу.

-Она незабываема.

-Она прекрасна.

-Я люблю тебя, Наташа!

-Я люблю тебя, Коленька!

И мы поцеловались.

 

* * *

Вероника прижалась к Николаю - и будто перешагнула через невидимый барьер: и к ней вернулось прежнее имя, а вместе с ним и прежние лёгкость и свобода – те, человеческие, уже подзабытые. И случилось это благодаря Николаю. Любимому и единственному, к которому она шла через годы страданий и одиночества. Думала уж, никто и не способен подарить ей истинное счастье – человеку не по силам вдохнуть в вурдалачье сердце любовь. Почему и пыталась избавиться от Николая, когда сердце надрывалось: «Люблю!», а разум нашёптывал: «А он тебя?». А вот увидела его лежащим без сознания возле издыхающего вурдалака и поняла: «И он. Любит также сильно, как и я!» И оттолкнув тварь, склонилась над любимым и погладила по свалявшимся волосам, с нежностью вглядываясь в дорогие черты. Только целовать боялась. Вдруг не сдержится и укусит? Вдруг захочет выпить его кровь? Она не переживет это! Ведь он любит её, а она его... Но ведь жить осталось так мало, неужели она так никогда и не поцелует его? Она должна, должна! Иначе он никогда не узнает, как она любит. Этот поцелуй расскажет ему обо всём... И не нужно будет подбирать слова, объяснять, рассказывать - просто поцеловать и всё. И он поймёт, он обязательно всё поймёт!

И она осторожно губами прикоснулась к его губам.

 

"Наташа!"- слышишь вдруг ты.

"Духовная Мать? Ты пришла? Зачем? Чтобы…

разлучить нас?"

"Чтобы поздравить тебя".

"Спасибо! Я так счастлива, Духовная Мать!"

"Вот видишь. Вот ты и нашла своё счастье".

"Ты простила меня?"

"Я на тебя и не сердилась".

"И я не умру?"

Вместо ответа Духовная Мать протянула  круглое зеркальце. Ты лишь глянула в него и со стоном уронила руку.

"Отражение…  Значит, я умру. Это знак".

"Это добрый знак".

"Знаю,- отвечаешь ты.- Ведь для вампиров смерть - это счастье".

"Ты не умрёшь".

"Не умру? Но почему? Ведь это предупреждение".

"Для вампира",- сказала Духовная Мать.

"Да. Ведь я вампир!"

"Нет. Скоро ты станешь человеком".

"Человеком? Почему?"

"Ты не рада?"

"Я очень рада! Но как это случилось?"

"Леонард утаил от тебя главное. Если человек убьёт преемника вампира до того, как тот встретится с Дьяволом, вампир не умирает, а вновь превращается в человека".

"Это значит…"

"Да, милая, ты снова станешь человеком".

"Выходит, Николай, убив Сергея, спас меня?"

"И тебя, и себя".

«И мне теперь не нужно бояться, что убью Николая?»

"Не нужно".

"Мы можем любить друг друга?"

"Можете!"

"Спасибо тебе, Духовная Мать. Я виновата перед тобой. Я так... бессовестно вела себя".

"И была вправе, ведь я дурно обошлась с тобой".

"Ты подарила мне Николая".

"Я не должна была причинять тебе боль".

"Ты мне делаешь только хорошее".

"Я принесла тебе много горя".

"Ты святая, Духовная Мать!"

"Я не могу быть твоей Духовной Матерью.

Я... ошиблась".

"Во мне?"

"Нет, в себе. Я думала, что ты - это я!"

"Так и есть".

"Нет, ты оказалась человеком".

"Я была так мало похожа на человека".

"Ты всегда им оставалась. Даже в облике вурдалака".

"Но ведь и ты тоже когда-то была человеком!"

"Вот именно - когда-то".

"И ещё можешь им стать".

"Нет".

"Почему?"

«Потому что я Жена Дьявола»

 

«Прощай, Наташа!».

«Не уходи, прошу тебя».

«Прощай. Прощай».

«Но мы же ещё увидимся?»

«Надеюсь, нет».

«Но почему?»

«Во мне ты уже не нуждаешься».

«Неправда! Ты нужна мне!»

«Прощай, девочка».

«Вернись, Духовная мать!»

 

-Вернись, Духовная мать! Вернись, вернись, вернись…

-Что ты шепчешь?- спросил я.

-Я зову сюда ту, которая помогла мне найти тебя,- сказала Наташа.

-Она услышит тебя?

-Да, обязательно услышит.

-Она, должно быть, добрая?

-Очень.

-Как её зовут?

-Ева.

-Красивое имя.

-Да,- согласилась Наташа и поцеловала меня. Я посмотрел в окно.

Стояла ночь.

 

* * *

Опять из прихожей звонок.

-Не открывай,- попросила Наташа.

-Должно быть это Толян, мой друг,- сказал я.- Хочу познакомить вас.

-Кроме тебя, мне никто не нужен.

Тогда не откроем, хотел сказать я, но тут что-то прогремело, и в комнату влетел Толян. Он вращал глазами и орал:

-Отойди от неё, Колька! Она - вампир!

-Толян,- сказал я,- успокойся. Ты окончательно съехал.

-Отойди!- рычал он.- Ведь это жена твоего брата!

Я вздрогнул. Недоверчиво посмотрел на Наташу и вдруг сзади услышал обрадованный Оленькин голос:

-Мама! Мамочка вернулась!

Наташа  вскрикнула.

Толян выхватил пистолет и выстрелил.

Наташа пошатнулась, протянула ко мне руки и упала на колени. Её синеющие губы что-то шептали. Я приложил ухо к её губам и услышал:

«Вернись, Духовная Мать, вернись!»

Слеза пробежала по моей щеке и упала ей на губы. Она слизала её языком, мутнеющими и полными любви глазами посмотрела на меня и, дрогнув, замерла.

-Где же ты, Духовная Мать?- уже мёртвая, прошептала она.

 

 

 

ОБОРОТЕНЬ

 

X. Я и ТОЛЯН (продолжение)

-…Однажды я упустил её,- рассказывал Анатолий.- И поплатился за это: она убила моего товарища, Ваську Борисова. Второй раз совершить ошибку я не имел права. Она стояла рядом с тобой… Может быть, ты и видел её в человеческом облике, наверняка и любил. Но ты не видел то, что видел я. Когда вы целовались, она превращалась в тварь. Поэтому я выстрелил. Только поэтому. Я не мог позволить ей укусить тебя. Не мог. Я стрелял не в человека, Коля. Я стрелял в вампира.

Николай молчал, глядя в одну точку. Анатолий присел и выбил из мятой пачки другую папиросу.

 

-Ладно, оставим это,- сказал Николай и похлопал Анатолия по плечу.- Что было, то было. Может быть, и я на твоём месте поступил бы так же. Дело прошлое. Михаила и Наташи не вернёшь, а нам ещё жить и жить. Я слышал, тебя с работы выгнали? Не расстраивайся, помогу  – буду твоим свидетелем…

-Спасибо,- произнёс Анатолий.- Я рассчитывал на тебя. Но теперь это уже не важно…

-А что важно?- насторожился Николай.

-Тут такие дела, Коля…

-Ну-ну, говори.

-Вчера Наташин труп исчез из морга.

Николай присвистнул.

-Как так?

-А вот... Исчез, и всё.

-Ну, и какие же выводы ты сделал?- осторожно спросил Николай.

-Что она вот-вот явится сюда,- произнёс Анатолий и тут же поправился.- Нет: уже явилась.

-Уже?- застыл Николай.- Ты видел её?

-Нет. Но слышал. Вчера она гналась за мной. Я едва успел захлопнуть перед её носом дверь. А потом выглянул в окно и увидел две зелёные точки, светящиеся в темноте. Она следила за нами. Лишь утром ушла, но, уверен, бродит где-то неподалёку, выжидает... Ну да ничего!- натянуто рассмеялся Анатолий.- Против её клыков у меня тоже кое-что имеется!

Глаза Николая превратились в тоненькие щелочки.

-Что?

-Осиновый кол. Надёжное оружие против такой твари.

Николай невольно поёжился. Ему ли было не знать, насколько осиновый кол опасен…

-Значит, уже успел всерьёз подготовиться?

-Я-то подготовился. А вот ты – нет.

-Что?- отстранился Николай.- Что ты имеешь в виду?

-А то, что ты должен немедленно уехать отсюда и забрать с собой девочку.

Николай перевёл дыхание.

-Нет, это несерьёзно. Я остаюсь. С тобой.

-Об этом и речи быть не может,- отрезал Анатолий.- Вы уедете немедленно. Я не имею права рисковать вашими жизнями.

-А ты уверен, что он... она охотится именно за тобой, а не за Оленькой?- после продолжительной паузы спросил Николай.

-Уверен,- сказал Анатолий.- Если бы она хотела забрать её, то давным-давно бы сделала это. К тому же они уже встречались.

-Что? Встречались?

-Да,- ответил Анатолий.- И она сказала девочке, что именно я заберу её и привезу сюда. А я в то время даже и не помышлял об этом.

-Полагаешь, она каким-то образом заставила тебя поступить так?

-Да,- сказал Анатолий.- Кстати, она обещала девочке, что они здесь снова встретятся.

-Когда?- Николай, казалось, был не в себе.

-Эх, если бы знать... Впрочем, знаю: сегодня, после заката солнца.

-Что? Встреча?

-И встреча, и...,- он замолчал, глядя куда-то вдаль.- Я с превеликим удовольствием вобью в сердце этой твари осиновый кол… Что ты так смотришь на меня? А? Коля? Коля!

Николай выдавил из себя улыбку и потёр дрожащими руками вспотевший лоб. Тихо произнёс:

-Дай папиросу.

«Испугался»,- отметил Анатолий.

 

Да, испугался. Ведь был день, светило солнце, я находился в человеческом облике. Вот и испугался, как слабый, трусливый человечишка…Толян готов к нашей встрече... Осиновый кол. Он убьёт меня. И не помогут мне крепкие лапы и острые зубы. Нет. Нет!!!

Я должен опередить его.

Я должен убить его… Сейчас!

И я отшвырнул недокуренную папиросу и пригнулся, чтобы прыгнуть на врага, некрепкими человеческими зубами вцепиться в его горло, но... тут раздались торопливые шаги, а за ними - и:

-Дядя Коля! Дядя Коля приехал!

И я не прыгнул. Оленька повисла на шее и предотвратила смертельный прыжок.

-Ты за мной приехал, дядя Коля?- слышал я её звонкий голос.

-За тобой, милая.

-И мы поедем домой?

-Да.

-Хорошо. Но сначала сварим картошку. А то дядя Толя обидится.

-Конечно,- улыбнулся я и аккуратно опустил её на землю.

-Дядя Толя, а мы домой едем, вот!- похвасталась Оленька стоящему рядом Анатолию.

-Вот и хорошо,- сказал тот.- А то бабушка уже соскучилась. Как ты думаешь, дядя Коля, соскучилась?

Я посмотрел на него. Если бы не Оленька, он был бы уже мёртв. И осиновый кол не спас бы... Удивительна человеческая жизнь. Продолжительность её иногда зависит от такого нелепого и смешного существа, как девочка Оля.

 

XI. ОЛЕНЬКА

На прощание я пообещал:

-Отвезу девочку и вернусь.

Он что-то хотел сказать, но я крепко сжал его ладонь и взглядом заставил замолчать.

-Так и знай, сегодня мы ещё увидимся.

Он не пошёл с нами на станцию. Он остался стоять в дверях и в правой руке держал осиновый кол.

 

Я привёл Оленьку на лесную полянку. Усадил на колоду, обнесённую мхом, сам опустился на корточки и заглянул ей в глаза:

-Помнишь, как вчера вы сюда добирались?

-Конечно. Мы ехали на электричке… Ехали, ехали... А потом я уснула, и проснулась утром на диванчике.

-Значит, не помнишь?

-Почему не помню?- вскинула она подбородок.- Ведь я не всё время спала. Иногда и просыпалась.  Вот и помню, как дядя Толя нёс меня на руках. И ещё слышала, что за нами кто-то бежал.

-Как ты думаешь, кто?- спросил я.

-Ну...- задумалась девочка,- собачка, наверное.

-Умница,- улыбнулся я.- А если бы увидела эту собачку, испугалась бы?

-Н...нет.

-Но ведь она большая и лохматая,- сказал я, давая понять, что в этом ничего страшного нет.

-Всё равно бы не испугалась,- храбро ответила Оленька.

-А если останешься одна?

-Ну, этого уж не может быть,- не поверила она.- Ты же здесь.

-Ну, допустим, меня нет. Что будешь делать?

-Ну... я подойду к ней, поглажу… и она не станет на меня лаять.

-Правильно,- кивнул я и добавил медленно и чётко, чтобы она запомнила каждое слово,- Оленька, если вдруг собачка, большая собачка появится, а меня рядом не будет, то ты не должна бояться. Она ничего плохого тебе не сделает. Она свернётся клубочком и приляжет рядышком. Или поиграет с тобой. Или покатает на спинке. Ты когда-нибудь катались на собачке?

-Нет,- ответила Оленька.

-Нет? А помнишь, в парк мы ходили. Там были медведи, лошадки, слоны, собачки. Карусель помнишь? И ты каталась как раз на собачке.

-Так то же была ненастоящая!- махнула рукой девочка.

-Вот, а теперь покатаешься на настоящей. Хорошо?

-Хорошо.

Я вздохнул.

-А когда собачка придёт?- спросила Оленька.     

-Скоро... Мы здесь с тобой поиграем, а как вечер наступит, собачка и придёт.

-А во что мы будем играть?

-Во что хочешь,- сказал я.

-Я не хочу играть,- покачала головой девочка. Она задумалась, погрустила о чём-то, потом спросила:

-Дядя Коля, а яблоко тебе понравилось?

-Какое яблоко?- не понял я.

-Не помнишь?- обиделась Оленька.- Такое большое, румяное. Его в больницу дядя Толя тебе приносил.

-А-а,- вспомнил я.- Твой подарок? Спасибо, очень вкусное.

-А знаешь, кто мне его дал?

-Бабушка,- улыбнулся я,- или дедушка.

-Нет!- торжествующе воскликнула Оленька.- Это яблоко мне дала мама!

Сердце громко застучало.

-К тебе приходила мама?

-Да, она приносила два яблока. Одно я съела, а другое передала для тебя. Ты же болел, и мама, когда говорила о тебе, плакала и улыбалась.

-Она говорила обо мне?

-Да, она спросила, люблю ли я тебя.

-Ну и что ты ответила?- усмехнулся я. Голова кружилась как у пьяного.

Вместо ответа Оленька соскользнула с колоды и крепко обняла меня. Я ласково погладил её по голове. Я хотел посадить её обратно, но она не отпускалась. Тут-то я и услышал тихие всхлипывания. Она плакала. Я рассеянно потёрся щекой о её ухо и прошептал.

-Ну не плачь. Что же ты плачешь?

Щекой же я вытер и её слёзы.

-Я жду её, жду, а она всё не приходит,- жаловалась Оленька.- Сама сказала, если я поеду с дядей Толей, то она навестит меня... А я всё утро прождала.

-Она придёт, обязательно. Раз обещала, значит придёт.

-Я очень соскучилась.

-Я знаю, милая.

-Я нарисовала для неё птичку... Там, дома.

-Ей понравится твой рисунок.

-Почему она, когда ушла, не взяла меня с собой, дядя Коля?

-Куда она ушла, туда нельзя маленьким девочкам... Но когда-нибудь она обязательно заберёт тебя. Вот увидишь.

-Она сказала, что папа больше никогда не придёт.

-Наверное,- сказал я.

-Она сказала, что папы больше нет.

-Не плачь. Зато у тебя есть мама. И я.

-Мама то же самое сказала: «У тебя есть мама и дядя Коля».

-Так и сказала?

-Ага. И что ты можешь быть вместо папы. Ты хочешь быть моим папой?

-Да,- успокоил её я.

-Я хочу, чтобы ты стал моим папой. Ты такой добрый,- вытирая слёзы, улыбнулась Оленька. Наконец она отпустила меня, но я уже не стал усаживать её на колоду. 

-Дядя Коля, можно я уже сейчас буду называть тебя папой?

Я посмотрел на неё. Ну как ей отказать? Как объяснить? Пусть…

-Конечно. Мне это будет очень приятно.

Наверное, я не обманывал её. Я любил эту девочку, любил её мать. Жизнь прочно связала нас... и, пожалуй, станет проще, если мы отбросим ненужное, наносное, лишнее…

-А ты любишь мою маму?- спросила Оленька.

-Очень.

-А ты знаешь, где она?

-Нет,- признался я.

-Но ты встречался с ней?

-Вчера.

-Она приходила к тебе так же, как и ко мне? Поздно вечером, когда ты был уже в постели?

-Да.

-Она, наверное, ко всем поздно приходит,- вздохнув, сделала вывод Оленька и глаза её мечтательно заблестели.- Скорей бы уж вечер. Может быть, мама придёт и сегодня?

Я поднял глаза и на краю поляны увидел женщину с распущенными пепельно-серыми волосами. Она ласково смотрела на нас. Я поднялся, повернул Оленьку лицом к ней и сказал:

-Зачем же ждать до вечера? Она уже здесь. Посмотри-ка!

 

-Мама, мамочка!- радостно закричала Оленька и, вытянув ручки, бросилась навстречу Наташе. Визжа от восторга, она повисла на руках матери. Я обнял их обеих и крепко поцеловал Наташу.

-Здравствуй, любимая,- шептали мои губы.

-Здравствуй, дорогой мой,- отвечали её глаза.

-Я ждал, когда ты придёшь. Я тосковал без тебя.

-Прости, милый. Я не могла раньше.

-Я люблю тебя.

-Я тебя люблю.

-Ты вспоминала обо мне?

-Я вспоминала о тебе всегда. Я не могу жить без тебя.

-Я тоже.

-Ты осуждаешь меня?

-За что?

-За то, что я такая глупая…

-Ты умная, ты очень умная.

-Ты тоже очень умный, милый... Не осуждай меня, ладно?

-Ладно.

-Бедненький, ты похудел. Ты очень устал, да?

-Я устал жить без тебя. Я не хочу, чтобы ты уходила.

-Я не ухожу. Я только пришла.

-Не уходи.

-Хорошо, милый.

И мы целовались и шептали друг другу ласковые слова, и были очень счастливы. И я забыл всех: Оленьку, Толяна, Еву, Дьявола и его жену, забыл о том, зачем я здесь. Я видел только Наташины глаза, только Наташины глаза...

 

 Потом я понял, что Наташа хочет побыть с дочерью, и ушёл в лес и прилёг на траву, зажав в зубах стебелёк.

Я ни о чём не думал, просто лежал и смотрел на вершины качающихся на ветру деревьев. Облака медленно проплывали надо мной и макушками деревьев, и я был рад, что на свете существуют облака. Потом в небе кружилась большая птица, и я был рад, что птица кружится в небе. Потом птица улетела, и облака уплыли куда-то, очистив голубую глубину неба. Я был счастлив, что сейчас стоит лето, что есть голубое небо, зелёные макушки деревьев, есть я, и мир, настолько удивительный и великолепный, что хочется жить и жить, особенно если на полянке ожидает женщина, которая тебя любит.

Я поднялся и вернулся на поляну. Наташа держала на коленях Оленьку и что-то ей рассказывала. Я не стал прислушиваться. Я подошёл, дружески потрепал по плечу Оленьку и поцеловал Наташу.

-Папа,- вскинула голову Оленька,- а мама обещала, что скоро заберёт меня.

 

-Значит, папа?- спросила Наташа и посмотрела сначала на Оленьку, затем на меня.

-Да, я хочу, чтобы дядя Коля стал моим папой,- сообщила Оленька и добавила.- Ведь наш папа уже не вернётся, да?

Наташа отрицательно покачала головой.

-Вот видишь,- сказала Оленька.- А я хочу, чтобы у меня был папа. Хочу!

-Хорошо,- сказала Наташа,- пусть дядя Коля будет твоим папой.

Она отвела взгляд, и я спросил:

-Тебе не нравится эта затея?

-Нравится,- еле слышно произнесла Наташа, выпустила из рук Оленьку (та сразу же убежала за каким-то приглянувшимся ей цветочком) и опустилась рядом со мной на колени.

-А если не папа, что тогда? Ты будешь несчастлив?- спросила она.

-Счастлив,- сказал я.

-Тебе обязательно хочется быть папой?- снова спросила она.

Я не хотел продолжать этот разговор, но ответил долгим поцелуем. Но когда наши губы разъединились, она прошептала:

-Всё не так просто, милый. Мы пока не можем быть вместе. Оленька человек, ты уже не человек, я - уже не бывший человек.

-Скоро я присоединюсь к тебе,- сказал я.

-Когда?- спросила она.

-Очень скоро,- пообещал я. Я не знал, когда это произойдёт, но умышленно торопил время. В конце концов, Жена Дьявола обещала мне.

-Ты любишь свою Духовную Мать?- спросил я. Наташа задумалась.

-Ещё совсем недавно без малейших колебаний я сказала бы «да».

-А теперь?

-Теперь... Я так давно не видела её. Она не приходит ко мне, и я не знаю, что с ней. А вы часто видитесь?

-По-всякому.

Я не хотел признаваться, что Жена Дьявола - моя хозяйка, а я всего лишь её верный пёс. Этим я унизил бы себя перед Наташей, а мне этого не хотелось. Поэтому я только спросил:

-Ты знаешь, как её зовут?

-Конечно,- ответила Наташа.- Ева.

Я опять не стал её разубеждать. Я не хотел говорить, что настоящая Ева никогда не была женой Дьявола, хотя все эти бесконечно долгие годы продолжала любить его…

-О чём ты задумался?- спросила Наташа.

-О Еве,- сказал правду я.

-Правда, она красивая?- спросила она.

-Красивее тебя нет никого на свете,- сказал я.

-Я серьезно... Я ей и в подмётки не гожусь.

-Я люблю только тебя.

И мы улыбнулись друг другу. Она, потому что мои слова были приятны ей. Я, потому что не попался в её невинную ловушку.

-Наташа,- сказал я,- где мне тебя найти?

-Зачем меня искать? Я же здесь.

-А когда не будет?

-Подумай обо мне. Я услышу.

-И придёшь?

-Не знаю,- грустно улыбнулась она.- Приду, но не всегда.

-Почему не всегда? Я хочу, чтобы ты приходила всегда.

-Это невозможно, милый,- она нежно потрепала меня за волосы.

-Ты не хочешь?

-Я очень хочу.

-Почему же тогда невозможно?

-Потому что невозможно.

Я хотел спросить, почему она не хочет ничего рассказывать, но она приложила к моим губам тонкие пальчики и слегка улыбнулась.

-Не спрашивай ни о чём, милый.

-Хорошо,- сказал я и лёг на траву. По небу опять плыли белые облака.

-Обиделся?- грустно улыбнулась Наташа.

-Нет,- пробурчал я.

-Но я правда не могу об этом рассказывать.

-Даже мне?

-Даже тебе.

-Почему?

-Потому что нельзя.

-Хорошо, нельзя так нельзя,- сказал я, а через минуту произнёс.- Как же нельзя, если мне это нужно знать.

-Зачем?

-Чтобы прийти к тебе.

-Тебе мало, что прихожу я?

-Ты ненадолго приходишь. Я же хочу прийти к тебе навсегда.

-Навсегда?- переспросила она.

-Да.

-А как же Оленька?- она смотрела на резвящуюся в сторонке дочь.

-Я возьму её с собой... Или ты. Ты же обещала ей, что заберёшь.

-Какой же ты ещё ребёнок,- грустно покачала она головой.

-Значит, ты обманула Оленьку?

-Не знаю,- сказала она.- Может, обманула, может, и нет.

-И тебя не мучает совесть?

Она рассеянно посмотрела на меня и, наконец, засмеялась.

-Ты когда-нибудь научишься говорить серьёзно?

-Да,- сказал я.- Но только после того, как скажешь, где найти тебя.

-Значит, ты ещё очень долго не научишься быть серьёзным,- сказала она.

 

Вдруг я вспомнил далёкий зимний вечер, когда Оленька вынудила меня идти на горку. И спросил:

-Наташа, а ты помнишь, как мы встретились на горке?

-На горке?- не поняла она, но быстро вспомнила.- Ах да...

-Тогда ты меня здорово напугала.

-Откуда ты узнал, что это была я?

-Толян сказал.

-Тот человек, который стрелял в меня из пистолета?

-Да.

-Почему он стрелял в меня?

-Он решил, что мне угрожает опасность.

-Он защищал тебя? От кого? От меня?

-Да,- сказал я.

-Он знает о моей жизни? Той жизни, в которой я была вампиром?- нахмурившись, спросила она.

-Догадывается.

-Он... хороший человек?

-Не знаю,- сказал я и поднялся на ноги.

-Почему не знаешь? Он же спас тебя,- усмехнувшись, произнесла она.

-Вовсе не спас,- сказал я.- А серьёзно усложнил жизнь.

Наташа положила руки на мою грудь, снизу вверх посмотрела мне в глаза - так преданно и беззащитно, что я тут же назвал её оленёнком.

-Я люблю тебя, оленёнок,- прошептал я.

-Поцелуй меня, милый,- прошептала она, встала на цыпочки и закинула назад голову. И я крепко поцеловал её.

-Мне пора,- сказал я.

-Куда?- спросила она.

-Искать тебя,- сказал я.

-Меня не нужно искать. Я здесь.

-Искать в том мире, в который ты уходишь.

-И что ты для этого намерен делать?- спросила она.

-Исполнить приказ Жены Дьявола.

-Что она приказала?

-Встретиться с другом,- пошутил я. Она не поняла.

-Это так срочно?- спросила она.

-Очень. Уже темнеет,- я посмотрел на сереющее небо.- А к ночи уже всё должно быть кончено.

-Раз так,- сказала она,- то иди.  Я не хочу тебя задерживать.

-А я не хочу идти,- сказал я.- Но должен.

-Раз должен, то иди,- сказала она.- Я найду тебя.

Я покачал головой и сказал:

-Я сам найду тебя.

-Ну иди, милый, иди.

Я поцеловал её, повернулся и пошёл. Отойдя на несколько метров, я обернулся и крикнул:

-Я скоро вернусь, Наташа. Передай Оленьке, чтобы дожидалась здесь. Я приду за ней.

-Хорошо, милый, я скажу,- помахала рукой Наташа.- Я люблю тебя.

-До свидания, милая!!!- крикнул я, раздвигая перед собой ветки кустов.

 

Я возвращался к Толяну и представлял, как войду и скажу ему, что отвёз Оленьку в город. И как только он протянет руку, наброшусь и убью его.

Потом я подумал: а успею ли до того, как превращусь в зверя? Посмотрел на руки. Уже кое-где сквозь кожу пробивались жёсткие тёмно-коричневые волоски. Я ускорил шаг. В дом я хотел войти человеком...

И вдруг я услышал шаги.                    

Я затаился в кустах, прислушался, присмотрелся. И увидел человека, идущего по тропинке. На нём был чёрный костюм-тройка, белая рубашка и чёрная фетровая шляпа. В правой руке он держал старенький портфель, через левую был перекинут серый плащ с тёмно-зелёной клетчатой подкладкой. Я посмотрел на этого человека и узнал его.

По лесной тропинке, ведущей к дому Анатолия, шёл мой отец.

 

XII. ОТЕЦ, ТОЛЯН и Я

Серые тени наливались свинцом и подползали к стенам дома, небо застилало бескрайним сереющим покрывалом, цепко насаженным на макушки деревьев. 

Он ждал гостя, потому и сидел у окна, но всё равно вздрогнул, когда увидел силуэт, показавшийся за стволами. Придвинувшись ближе к стеклу, почти прильнув, внимательно стал разглядывать идущего. Непонятно было, человек ли это, тварь ли – уже стемнело, и не разберёшь. Вот незваный гость вышел на полянку, вроде бы не таясь, но тень от деревьев всё ещё застилала его лицо. Почти уже покинув зону сумрака, он остановился, но ненадолго: постоял с минуту, а потом опять двинулся к дому. И только когда подошёл совсем близко, Анатолий увидел, что это человек, причём хорошо знакомый: Василий Петрович, Колин отец. Обрадовался, почти расслабился... а всё же царапнула тревожная мысль: «Зачем он сюда?» Выбежал в сени и чуть приоткрыл двери. Василий Петрович в этот момент как раз собирался постучать.  Но рука его так и застыла в воздухе, занесённая для стука.

-Ох, Анатолий,- произнёс Василий Петрович, увидев хозяина дома, вполлица выглядывающего из черноты сеней.- Ну и напугал же ты меня.

-Проходите,- сказал Анатолий, чуть шире отворил двери.- Только быстро.

Старик суетливо протиснулся в щель. Анатолий высунул голову наружу, внимательно осмотрелся. Захлопнув двери, крепко заперся.

И только после того, как вошёл в комнату, где на стуле уже сидел запыхавшийся старик, подумал: «Зачем впустил его? Скоро ночь… Не выгонишь, и оставить здесь невозможно…»

-Что случилось?- спросил он, глядя на гостя.

- Беда, Анатолий,- покачал головой Василий Петрович.

«Так и есть»,- подумал Анатолий, приставил осиновый кол к крышке стола и, налив в гранёный стакан воды из графина, подал гостю, которому вдруг сделалось плохо: полусогнувшись, он сидел на стуле и правой рукой массировал грудную клетку.

-Вам плохо, Василий Петрович?

Старик поймал в кружащемся пространстве неясный контур молодого человека и попытался заставить мир остановиться на нём. Получалось плохо. Сердце сжимало холодным обручем. Тряско выбил из пузырька таблетку валидола, засунул под язык.

-Уже лучше,- прошептал он. И правда, спустя какое-то время боль отпустила, задышалось, чётче виден стал и Анатолий. Сказал ему:

-Я из больницы сюда приехал... Не мог домой…У Коли был...

И ещё спустя вечность попытался выплюнуть осадок боли, хоть и безуспешно:

-Коля умер… Вчера ночью.

-Что?!

Потрясенный, Анатолий смотрел на старика и не мог выдавить ни слова. Перед глазами стояла недавняя встреча с Николаем... Тот сказал, что выписался из больницы… Живой и здоровый... Анатолий вспомнил его лицо: обычное, такое же, как и всегда... Вот только глаза… Как сразу не заметил? Прежде у Николая взгляд был добрый, мягкий. А сегодня – холодный, жёсткий. Взгляд убийцы… Это же был не Николай! Это приходил оборотень!!!

Почему не убил?

 

-Умер Коля,- повторил старик. А Анатолий думал:

«Почему он не убил меня? Ведь и возможность была. Я ведь сам и отвёл его в пустынное место, за дом, и долго пробыл с ним. Даже несколько раз поворачивался к нему спиной. Почему он меня не убил?»

 

-А может, какая-то ошибка?- спросил Анатолий.- Вчера... Вчера же я был у него.

-Ошибка?- отчаянно воскликнул старик.- Нет никакой ошибки. Я видел его собственными глазами… В морге.

Анатолий опустил голову. Голос старика вибрировал:

-Я видел его в морге... Он умер не своей смертью.

-Что?

-Его лицо всё в кровоподтеках. На шее и плечах синяки, пальцы на правой руке расплющены... Его убили, Анатолий.

-Как убили?... А врачи? Врачи-то что говорят?

-Что они могут сказать?- зло махнул рукой Василий Петрович.- Они сами поражены не меньше... Ну, вызвали милицию... Тут и я как раз подоспел...

-А дежурная медсестра? Она что, ничего не слышала? Человека убивали, а она не слышала?

-Представь себе. Говорит, что ночью всё тихо было. Эх, да что тут говорить,  проспала она.

Старик опять махнул рукой и уронил голову на грудь. Анатолию молчал.

«Итак, женщина с собачьей головой добралась до Николая. А теперь пришла и за мной…»

-Когда увидел сына в морге, понял, что не могу ехать домой. Что скажу матери? Спросит: «Как Коля?» «Убит» - так что ли? Вот и решил - к тебе... Не возражаешь?

-Что вы, Василий Петрович,- выдавил Анатолий. Ах, как он возражал, как ещё возражал!.. Так и подмывало рассказать старику всё, что знал: и кто убил его старшего сына, и почему пришлось стрелять в невестку, и что из морга исчез её труп, и кто расправился с Николаем… Но взглянул на старика и передумал. А потом выглянул в окно. Почти совсем стемнело. Увы, поздно выпроваживать. Уже поздно… И рассказывать ни к чему: ни за что не поверит… К тому же, старик уже почти и оправился: распрямил спину и брови хмурит, уже корит себя за проявленную слабость С, затем с,- пробормотал Васи­верит, а меня ложил под язык..

- И вот ещё что... Завтра утром я уеду... Я бы не хотел, чтобы она поехала со мной. Пусть поживёт тут, пока всё не уляжется, ладно?

-Кто?- не понял Анатолий.

-Оленька, кто же ещё.

-Оленька?- схватился за голову Анатолий.- Оленька!!!

«Теперь-то я знаю, почему он меня не убил! Он же  приходил за Оленькой! И забрал её. Я сам её отдал!»

Лицо Василия Петровича изношенно осело.

-Где девочка? Где она? Её здесь нет?

-Нет!!! Он обманул меня! Он забрал её!!!

-Кто?- старик трясущимися пальцами шарил пространство.

-Он украл!- тряс головой Анатолий и отступал к окну. - Он обманул меня!

Опёрся спиной о подоконник, повернулся, прижался лбом к стеклу и закрыл глаза.

А я понял, что долгожданный момент, наконец, наступил.

 

Я таился за окном и слышал весь разговор. Кое-что мне сперва было непонятно. Например, что ещё за труп, когда я здесь? Но потом вспомнил двойника, которого убил прошлой ночью, и усмехнулся. Молодцы, хорошо придумали: его-то и подкинули вместо меня… Ловко… А вы, людишки, давайте, ломайте теперь голову.

На этот раз превращаясь в собаку я уже не испытывал неприятной боли, как это было в первый раз. Может быть, потому что хотел превращения, и когда почувствовал зуд в позвоночнике, без колебаний и сопротивления уступил естественному - и оттого муки показались сладкими, ибо приносили мне нечеловеческую силу. Я поигрывал мышцами и, довольный, скалился. Я вновь силён. Сила придавала мне чувство свободы выбора. Захочу - перегрызу горло, захочу - прикончу ударом лапы. Другой свободы мне не желалось. Другая свобода была смешна и нелепа.

Я смотрел в окно и видел приближающуюся спину врага. Я наклонил голову, оскалился и тихонько зарычал, готовясь к прыжку.

Он повернулся лицом и упёрся лбом в стекло. И я изо всех сил оттолкнулся от земли и бросился на него.

 

Прыжок длился вечность. Я прочувствовал каждый миллиметр, преодолённый мною на пути к жертве. Расстояние между нами плавно и неумолимо сокращалось. Я смотрел только ему в лицо. Я видел, как веки его медленно плывут вверх, в глазах исчезает сонливое выражение, но он ещё не понимает, что произойдёт через мгновение. Но вот чёрная точка в его глазах застыла и стала быстро увеличиваться. Вот она уже расплылась почти по всему глазу. Я увидел белую молнию, мелькнувшую в центре этого чёрного пятна, и понял, что человек – мой враг - увидел свою смерть.

 

Передними лапами я вышиб стекло - и человек с той стороны, не успевающий уклониться, лишь откинул чуть назад голову, зажмурил глаза. И стекло разлетелось на тысячи мелких осколков, и осколки вонзились ему в лицо, и из ран ещё не успела выступить кровь, и голова его продолжала двигаться назад, и я опустил лапы на его плечи, и помог ему ещё быстрее совершить падение, и он со всего маху ударился головой об пол.

От удара голова его чуть подалась вперёд, он распахнул безумные глаза и увидел меня. И губы его задрожали, рот раскрылся. Ещё мгновение - и он заорёт от страха, но я повернул свою голову чуть вправо, резким движением отпихнул его подбородок и с наслаждением вонзил клыки в мягкое, податливое горло. Сладкая кровь наполнила рот. И я жадно - одним глотком - проглотил её, и чуть-чуть притормозил сближение смыкающихся клыков, но они всё равно разрывали жилы и сухожилия, и хлёстко звякнули, соприкоснувшись. И кровь брызнула меж зубов, и я сделал ещё глоток, и ещё, и кровь была вкусна и сладка. И я рванул головой в сторону, чтобы разорвать человеческую плоть,чтобы понувкусна и сладка,сь, унному: и муки показались сладкими. и его голова по инерции дёрнулась за мной, но тут же, глухо стукнувшись, отпала назад. А я скосил глаз на его лицо, в последний раз встретился с его ещё живыми блестящими зрачками, скользнул по лицу, заливаемому кровью из ранок от вонзившихся стёклышек, а потом распрямился и лапой ударил ему в грудь, и выплюнул на пол ошмётки кровоточащего мяса.

Так я разделался со своим врагом, который обманул меня, назвавшись другом.

Кровь била фонтаном из его горла и растекалась по полу большой лужей. Сердце ещё стучало, воздух вырывался из легких, красные пузыри лопались из раны под подбородком, судороги волнами пробегали по его членам, пальцы на руках сжимались и разжимались.

Но он уже был мёртв.

Когда он затих, я убрал лапу с его груди и равнодушно отошёл в сторону.

 

Кровь растекаясь, подступала. Я выбрал сухое место подальше и лёг. Почувствовал движение. Посмотрел в ту сторону. Увидел отца. Он уходил.

Я не хотел его убивать. И чтобы показать это, встал... и почувствовал, что встал не на лапы, а на ноги. Я вновь превращался в человека!

И отец это видел. И уже не шёл никуда: застыл на месте и таращился на меня. В его глазах я ничего, кроме ужаса, не увидел. Когда у меня появилось человеческое лицо, я сказал ему:

-Не бойся, папа, это я.

Губы его дрогнули:

-Коля? Но ты же умер.

-Как видишь, нет,- сказал я.

-А собака...

-Это я.

-Ты был собакой?

-Да.

-И это... ты только что... убил Анатолия... Это ты?

-Я.

Он мне не верил: отступал и мотал головой. И я не подходил к нему. Я оставался на месте. Внутренности опять разламывало от сладкой боли, я возвращался в собачье тело. Я знал, что недолгое превращение в человека произошло не случайно: чтобы отец узнал меня. И я знал, кто это сделал. И возненавидел: её, Жену Дьявола.

-Уходи, Коля,- тихо сказал отец.

-Возвращайся туда, откуда пришёл,- приказал он.

Ещё он сказал:

-Ты умер. И не приходи больше никогда, слышишь?

-Твоё место среди мёртвых. Ты не смеешь вмешиваться в дела живых.

«Хорошо, папа», попытался казать я, но ничего не получилось: лицевые кости трещали, вытягивались. Чтобы скрыть слёзы, я прикрыл глаза. Когда густая шерсть вновь покрыла моё тело, я встал, прогнул спину и направился к выходу. Поравнявшись с отцом, я приостановился, посмотрел на него и попытался ещё раз сказать, но язык уже был неприспособлен для разговора с человеком. Тогда сказал ему как умел:

-Прощай, папа.

И собирался уже выскользнуть в ночь, но вдруг почувствовал опасность. Я оглянулся и увидел в руках отца ружьё. Я понял, что если отвернусь, он выстрелом снесёт мне полголовы. Мне ничего не оставалось, как развернуться и пойти ему навстречу.

 

Василий Петрович посмотрел на собаку и понял, что должен её убить.

Он сорвал со стены охотничью двустволку и навёл прицел в затылок псу. Палец нащупал спусковой крючок. Василий Петрович был готов уже нажать на него, но собака вдруг оглянулась и посмотрела. И Василий Петрович дрогнул. Жестокие, налитые кровью глаза огромного пса гипнотизировали его. Под этим тяжёлым, пронзительным взглядом он не смел пошевелиться. Глаза собаки сковывали мышцы, лишали способности думать и здраво анализировать ситуацию.

Он не замечал, что пёс приближается к нему. Лишь слышал тихое рычание. Ещё ощущал под пальцем спусковой крючок, но не мог нажать на него.

Потом в какой-то момент он обрёл волю и готов был выстрелить, но было уже поздно: пёс подпрыгнул и ударом лапы выбил оружие из рук. Двустволка с грохотом отлетела в сторону. Старик закричал, схватил приставленный к столу осиновый кол и ударил изо всех сил.

Пёс взвизгнул и завалился на бок, но тут же вскочил и, оскалившись, бросился на Василия Петровича. Защищаясь, старик выставил руки вперёд, подставляя ладони под клыки разъярённого пса. Толчок животного был настолько силён, что старик не удержался на ногах и упал назад, ударившись головой о стену. Попытался встать, но прокусанная рука не слушалась, а левая вообще подвернулась и была прижата к полу собственным телом. Увесистый осиновый кол валялся невдалеке. Василию Петровичу хорошо был виден заострённый его конец, испачканный кровью; это и придало силы. Превозмогая боль, он потянулся к оружию – даже и искалеченной рукой, но пёс успел ударом лапы отшвырнуть кол далеко под стол. А потом склонил окровавленную морду над головой старика, и Василий Петрович близко-близко увидел оскал, капли крови на жёлтых клыках, увидел безжалостные зрачки рассвирепевшего животного... Новая волна боли сковало сердце. В глазах потемнело. Воздух превратился в вату.

Пёс посмотрел на него, на мгновение застыл, затем занёс тяжёлую когтистую лапу и опустил её туда, где под тонкими хрупкими рёбрами затухающее сердце отсчитывало последние удары.

Василий Петрович умер в то самое мгновение, когда острые собачьи когти разорвали его грудь и вонзились в красно-коричневую ткань сердечной мышцы.

 

Я долго лежал подле тела моего отца, и слёзы катились из глаз. Я не мог понять, кого же оплакиваю. Отца ли, которого убил, или же себя, получившего глубокую рану? Я слизывал текущую по шерсти кровь, смотрел в стеклянные глаза отца и чувствовал,  как вместе со слезами вытекает из меня и жизнь.

 

Думал, умираю, а оказалось, вовсе нет. Отлежавшись, я  поднялся на лапы, склониться над телом отца и попробовал поцеловать его. Потом вышел вон и медленно побрёл в лес.

Вскоре я оказался на поляне, где оставил Оленьку. Она не спала: сидела на колоде и испуганно оглядывалась. Стараясь скрыть хромоту, я подошёл к ней.

Хоть и испугалась меня, но, умница, хорошо запомнила, что говорил ей насчёт собаки. Протянула ручку, прошептала:

-Собачка, я тебя совсем не боюсь.

Осторожно погладила по загривку, а увидела рану – и пожалела:

-Бедненькая собачка, кто же тебя избил? Тебе больно, да? Дай, перевяжу.

Я покорно ждал, пока она рвала своё платьице на полоски, неумело накладывала повязку. Я лизал за это ей ручку. Потом она погладила меня, присела рядом и задумалась. Я опустил голову на лапы и смотрел перед собой. Слёзы безостановочно навёртывались на глаза, и я убеждал себя, что всё-таки оплакиваю отца.

Я уже знал, что делать: мстить Жене Дьявола за предательство. Я не отдам ей девочку. Оленька - дочь моего брата, дочь моей возлюбленной. Я буду защищать её.

Она уснула, прижавшись ко мне калачиком и крепко вцепившись в густую шерсть. Поэтому и не соскользнула, когда я  поднялся и побрёл в сторону города.

Нам очень повезло: за долгую дорогу так никто и не встретился - ни люди, ни твари. Я поднялся по лестничному пролёту пятиэтажного дома и остановился у дверей квартиры, в которой когда-то жил. Сам двери открыть не смог, пришлось разбудить девочку. Сонная, она растерянно посмотрела на меня.

-Собачка, ты принесла меня домой?- поняла она.  А потом и поняла всё, что я хотел ей сказать. И сделала: достала ключ из-под коврика, открыла двери.

Когда мы вошли в комнату, она забралась на диван и почти сразу уснула.

 

Она спала.

Она спала крепко.

Ночь приближалась к концу, а мне перед тем, как явиться к Жене Дьявола, нужно было ещё навестить Еву.

 

XIII. ЕВА и Я

Дверь в голубую комнату была широко распахнута, я остановился на пороге и устало опустился на коврик.

Старуха вышла из тени и бросила насмешливый взгляд.

-Ага, всё-таки явился.

Я уронил голову на лапы.

-Кто же тебя так, а?- старуха кивнула на окровавленную повязку, и рана заныла.

-Отец,- сказал я.

-Так тебе и надо,- сказала старуха, впрочем, беззлобно. Склонилась надо мной, опёршись на клюку. Сдёрнула повязку. Дрожь во всём теле ненамного рассеяла боль.

- Если бы чуть глубже – тебе пришёл бы конец,- сказала она и, вздохнув, вышла из комнаты. Вернулась с литровой банкой в руках. Засунув в неё палец, щедро накрутила белой мази и втёрла в мою рану. Я заскрипел зубами и заскулил.

-Ничего, ничего, сам виноват,- сказала старуха.

Когда боль утихла, я вспомнил:

-Утром ты странные слова говорила.

-Странные?- усмехнулась старуха.

-Ты действительно считаешь, что я способен тебя убить?

-Вовсе я так не считаю. Я уверена в этом.

-Ты мой друг. Надеюсь, и я твой тоже.

-Вот поэтому ты и убьёшь меня,- сказала старуха.

-Почему?- спросил я.- Почему Жена Дьявола украла твоё имя?

 

Старуха молчала, водя водянистым взглядом поверх моей головы. Лучше бы она сердилась и кричала, подумал я. Нет, она лишь криво усмехалась, произнося треснувшим голосом:

-Потому что так захотел Дьявол.

-Он хотел сделать тебя своей женой, но ты...

-Да, я отказала ему. Но он ждал много лет и не желал отступать. Он преследовал меня, пока…

 

…пока я не состарилась и не превратилась в развалину.

Но и тогда он сказал мне:

«Будь моей женой».

«Нет», ответила я.

«Я вновь сделаю тебя молодой».

«Нет», ответила я.

«Почему ты противишься?»

«Потому, что я не люблю тебя».

«Неправда. Любишь. Зачем обманываешь?»

«Ты разрушил мою жизнь», сказала я.

«Я научил тебя любить».

«Вот этим и разрушил. Познав тебя, я так и не смогла по-настоящему полюбить Адама».

«Значит, ты не хотела».

«Не хотела, потому что думала, что люблю тебя».

«В чём же дело? Выходи за меня!»

«Нет», ответила я. «Никогда».

И он больше не стал настаивать и привёл женщину, которой отдал моё имя, а меня сделал…

 

-… своей служанкой.

-Почему он отдал ей твоё имя?- спросил я.

-Потому что Женой Дьявола может быть только Ева,- сказала старуха.- Первая женщина на Земле.

-Теперь она Ева, но не первая женщина. Всё равно первая ты,- сказал я.

-Этого же никто не знает,- усмехнулась она.

-Это знаю я. Мне же ты сказала. Скажи и другим.

-Нет,- сказала старуха, и я понял, почему Дьявол так и не смог уговорить её стать его женой. Ведь «нет» сказала не кто-нибудь, а она, Ева, Первая женщина.

-И хватит об этом,- махнула она рукой.

 

-Ева,- взмолился я,- помоги мне найти Наташу. Ты же знаешь, где она?

-Знаю.

-Скажи!

-Она тут и там, везде и нигде, с тобой и ни с кем,- произнесла старуха.

-Не понимаю,- взмолился я.- Скажи яснее.

-Уж куда яснее-то? Привидение она.

-Что, что?

-А что ты хотел?- засмеялась старуха.- Привидение, бестелесное существо. Эфирное создание.

-Она уже дважды приходила ко мне и, кажется, была счастлива.

-А что ей остаётся делать?- хмыкнула старуха.- Только радоваться.

-Радоваться?- не понял я.

-Что не умерла, когда твой дружок пальнул в неё.

 

-Когда твой дружок пальнул в неё,- сказала Ева,- она уже не была вампиром и по всем правилам должна была умереть. Но не умерла, потому что я успела прийти ей на помощь.

-Ты?

-Да, я... Она осталась жива, потому что я превратила её в привидение.

 

-Ева, ты помогла моей любимой, теперь помоги мне.

-Тоже хочешь стать привидением?

-Да.

-Ты не сможешь,- сказала старуха.

-Почему?

-Потому что для этого ты должен кое-что сделать.

-Что? Что я должен сделать?- воскликнул я и вскочил на лапы.

-Убить меня,- сказала старуха.

 

-Нет! Нет! Это невозможно,- вскричал я.

-Тогда ты никогда не встретишься со своей Наташей.

-Приказывай что хочешь, только не это.

-Нет, ты должен меня убить.

-Но почему, почему?- выл я.

-Сам виноват,- сказала старуха.- Нужно было слушаться Жену Дьявола. А теперь, кроме меня, тебе никто не поможет.

-Но я же исполнил её приказ: убил Анатолия.

-Но не принёс ей девчонку.

-Её я не отдам!

-Вот видишь,- сухо улыбнулась старуха.- Девочку отдавать не хочешь. И меня не хочешь убивать. И без Наташи жить не можешь. Что делать?

-Я сам покончу с собой.

-Ну и что?- усмехнулась старуха.- Умрёшь и никогда не увидишь своей Наташи.

-Но ведь я всё равно должен умереть, чтобы встретиться с ней.

-Правильно. Но лишь после того, как Дьявол приговорит тебя к смерти, и ты перейдёшь в промежуточное состояние между нелюдем и человеком. По-другому нельзя.

-Я сделаю что-нибудь, за что он приговорит меня.

-Не получится,- сказала старуха.- Жена Дьявола не позволит.

 

-Очень уж ты рассердил её, не выполнив приказ. Ей нужна девчонка, уж не знаю зачем.

-Если так нужна, то почему не отберёт у меня? Ведь сила на её стороне.

-Девчонку должен привести ты.

-Я не отдам ей Оленьку!

-Тогда она ни за что не позволит тебе умереть. Ты навсегда останешься оборотнем и не встретишься с Наташей.

 

-Поэтому-то тебе ничего и не остаётся, кроме как убить меня,- сказала старуха.

-Я не могу убить тебя, Ева,- заплакал я. Она погладила меня по голове.

-Ты хороший, добрый,- ласково произнесла она.- И я, кажется, полюбила тебя. Как сына. Но ты должен это сделать. Жена Дьявола имеет на Дьявола огромное влияние. Она способна отговорить его от чего угодно, вынудить его простить хоть кого, как бы тот не был виноват… Но в одном она бессильна: Дьявол до сих пор любит меня и ни за что не простит того, кто лишил меня жизни.

 

-Ты говоришь о своей смерти, как о какой-то безделушке,- упрекнул я.

-Так оно и есть,- согласилась старуха.- Я прожила множество лет и поняла, что жизнь - это самая глупая штука, какая только существует. О, в молодости я любила жизнь и ни за что бы с ней не рассталась. Став бессмертной, к жизни я относилась как к великому дару. Но прошли тысячи лет, я устала жить и захотела умереть.

-Это ты вбила себе в голову.

-Нет. Увы, нет,- сказала старуха.- Смертный убить меня не может, сама я тоже не в состоянии покончить с собой. Оборвать мою жизнь по силам только слуге Дьявола. Ты - его слуга. Ты дал клятву Дьяволу и приобрёл великую силу.

-Но почему я, почему именно я?

-Другие - трусы,- фыркнула старуха.- Сколько я к ним не обращалась, все они, зажав уши, бежали прочь. Знали, что Дьявол накажет их. А ты... ты не боишься. Я же вижу.

-Нет, боюсь,- сказал я.

-Но это не помешало тебе пойти против воли Жены Дьявола.

-Ева, я хочу, чтобы ты жила!

-Но я этого не хочу.

-Я не смогу, Ева!- закричал я.

-Ты сможешь, сможешь,- убеждённо произнесла она.- Ведь ты - слуга Дьявола.

-Я слуга, но ты - Ева.

-Поэтому я и прошу тебя. Ты поможешь мне, а я помогу тебе.

-Нет! Нет!

-Да,- сказала Ева, и я посмотрел ей в глаза. И понял, что сделаю так, как она велит.

 

Я убью её.

 

Я стоял на зеркальном полу и видел себя в отражении. Плечо вздулось, опухоль была видна даже под слоем густой длинной шерсти, которая в этом месте вдруг свалялась, помертвела. «Так тебе и надо,- подумал я.- Грязный оборотень, убивший собственного отца и готовый совершить ещё одно убийство».

Я не заметил, как голубой свет померк. В комнате стало темно. Из квадратного окошка под потолком тонкой серебряной струйкой лился лунный свет. Он-то и вывел меня из оцепенения, ласково погладив по глазам.

Старуха восседала на троне Дьявола.

Я спросил:

-Когда я должен сделать это?

-Сейчас,- ответила она.

-Сегодня ночь полнолуния,- пояснила она.- Я всегда хотела, чтобы это случилось в такую ночь.

Она протянула руку и наполнила ладошку лунным светом из серебряного луча, что одиноко падал из окошка.  Долго любовалась сиянием в ладони. И я вместе с ней.

-Когда сделаешь это,- наставительно произнесла она под беззвучное журчание лунного родника,-  дожидайся прихода Дьявола. Он приговорит тебя к смерти. С рассветом ты начнёшь превращаться в человека. У тебя останется время до темноты, чтобы покончить с собой. Я не знаю, где именно искать твою Наташу – там, куда ты попадёшь, много миров - но она там, больше негде. Если же передумаешь, и ночь застанет тебя живым - всё равно умрёшь, но уже навсегда и в страшных муках, ибо душа твоя не сможет вырваться из тела, задохнётся в нём.

-Не передумаю, - сказал я.

 

-Что ж,- сказала старуха и сжала ладонь: лунный луч исчез, а вместо него вспыхнуло узкое лезвие кинжала, отливающее серебром. Протянула мне:

-Это особый кинжал. Видишь на нём отпечатки? Это кровь сына Дьявола. Этим кинжалом он был зарезан. Возьми его.

-Не могу,- сказал я.- У меня же нет рук.

-А ты возьми лапой.

Я когтем поскрёб по рукоятке кинжала. Услышал тихий стон… Луны?

-Бери же. Ну!- подталкивала старуха.

Боялся, что не получится, а получилось: согнул собачью ладонь и ухватился за кинжал. И держал крепко – остриём вниз – в вытянутой лапе, стоя на трёх.

-Молодец,- похвалила старуха.- А теперь встань на задние лапы.

Эта задача оказалась потруднее первой, но и её я выполнил. Припав на задние лапы, напрягся вновь, откинув до хруста в шее голову назад, хвостом ударил об пол и... и заставил себя встать.

-Иди ко мне!- приказала старуха, и я сделал первый неуверенный шаг. Раненое плечо  тут же резануло дикой болью – и в голову, и в позвоночник - но кинжал я не выронил. Лишь захрипел и сделал второй шаг. Потом ещё один, потом четвёртый и пятый. Теперь я стоял напротив старухи, совсем близко. Лицо её кружилось перед глазами, но я стоял и не собирался сдаваться.

Старуха отпустила клюку и откинула с грудей седые космы. Крючковатыми пальцами взялась за лезвие, подвела его к левой груди, сморщенной складкой свисающей едва ли не до пояса.

-Вот сюда и бей.

И я замахнулся, готовый опустить остриё в то место, куда она указала, но видеть этого не хотел, и потому прятал свой взгляд в её глазах… А она глядела на меня так жалобно-жалобно...

И лапа моя дрогнула; едва кинжал не выскользнул. Не посмел я ударить. И не ударил бы никогда, если бы она всё не испортила. Попросила:

-Назови меня ещё раз.

-Ева,- сказал я.

-Ещё!- взмолилась она.

-Ева.

-Ещё. Ещё. 

-Ева. Ева. Ева. Ева! Ева!! Ева!!!

А она молила: ещё и ещё, и я, выкрикивая её имя раз за разом, потерял счёт и терпение,  ослаб духом, ожестокосердился, набрался решимости, и вместо ответа на очередное ещё коротко взмахнул лапой и ударил её в сердце, в то место, куда она указывала. Она вздрогнула, глазами, полными слёз, удивлённо посмотрела на меня, тихо сказала  ещщщ-щщщ и рухнула на пол.

 

И стоял я на задних лапах

и судорожно сжимал кинжал.

И видел кровь,

крупными каплями

бегущую по лунному лезвию

капающую на пол,

и думал, что кровь сына Дьявола

смешана теперь

с кровью Первой женщины на Земле.

И расстаться теперь им не дано уже никогда –

Обвенчаны.

Не отец, так сын.

Убиты одним кинжалом.

Хоть и разными

Убийцами.

 

И ещё я теперь твёрдо знал: в последнее мгновение она передумала умирать. Прочитал это в её глазах: она испугалась кинжала, что остриём летел ей в сердце. Но её призывными ещё я был так раскачан, что не смог удержать лапу, и совершил ещё одно убийство.

Третье.

 

XIV. Я

Она застала меня на том же месте, в той же позе. Вошла в комнату и впустила голубой свет. Я очнулся, поднял голову и взглянул на вошедшую. И сперва даже не узнал её, а когда узнал, никак не отреагировал. Так и продолжал стоять на задних лапах, сжимать кинжал и бессмысленным взглядом смотреть в пустоту, которую лишь в последний момент заполнила Жена Дьявола.

Она была лишь формой, объёмом, оболочкой, которая не издавала ни звука. Огромными, широко раскрытыми глазами глядела она на убитую старуху и на меня - жалкого окровавленного пса с серебряным кинжалом в лапе.

Тишину нарушили шаги Дьявола. Но и они затихли, когда он увидел распластанную на полу старуху.

Лишь один взгляд понадобился ему – и понял, что старуха Ева мертва. А когда осознал это, опустился перед ней на колени и прошептал:

-О, Ева, Ева,- и столько горечи и отчаяния было в его голосе, что Жена Дьявола очнулась и заплакала вместе с ним.

 

И когда старухина сухая ладонь оросилась слезами Дьявола, он сказал мне:

-Ты будешь наказан за это. Умрёшь страшной смертью.

И услышав эти слова, вздрогнула Жена Дьявола, перевела взгляд на мужа своего и сказала:

-Отдай его мне, Дьявол. Я накажу его.

Но Дьявол не слышал её слов. Он слышал и видел только меня.

- Ты горько пожалеешь о содеянном,- сказал он мне.

-Дьявол, Дьявол,- опять подала голос женщина,- отдай его мне.

И лишь тогда Дьявол ответил ей:

-Нет. За убийство Евы он ответит только передо мной.

-Но он же не знал, кто она,- умоляла Жена Дьявола.

А Дьявол смотрел мне в глаза и говорил:

-Знал он всё.

-О, откуда он мог знать?- спрашивала Жена Дьявола.

-Он знал,- говорил Дьявол, и женщина с мольбой заглядывала ему в глаза и шептала:

-Я знаю, что значила она для тебя. Знаю, знаю, Дьявол. Этот ничтожный пёс причинил тебе страшную боль. Ведь ты когда-то любил её. Она дорога тебе как память. Знаю. Ты научил её возвращать молодость, и она часто приходила к тебе в облике восточной красавицы, в том облике, в котором ты впервые встретил её там, в Раю. Она была единственным свидетелем твоего Светлого прошлого. Знаю. Но умоляю, отдай его мне. Я сама накажу его. Я сделаю с ним всё, что прикажешь. Только отдай!

-Нет,- произнёс Дьявол.

 

-Оборотень!- сказал мне Дьявол,- Я приговариваю тебя к смерти.

 

Он вышел, и его жена в отчаянии посмотрела ему вослед, всхлипнула и закрыла ладонями лицо. Но она не плакала, нет. Она успокаивала себя. Через мгновение тонкие пальцы её раздвинулись, и сквозь образовавшееся межпальчье я увидел чёрную точку глаза, наведённую на меня. Увидел и вздрогнул. И выронил кинжал. И он, воткнувшись в зеркальный пол, гулко зазвенел. Когда звон эха угас, обмякнув о труп старухи, я вздохнул и опустился на лапы.

 

-Ай да герой,- презрительно усмехалась она, подступая ко мне.- Кто же это придумал? Ты? Она? Она. Такое могла придумать только она. Что ж, ты думаешь, что переиграл меня? Ох, глупышка. Меня нельзя переиграть. Никто ещё не сумел обмануть меня. И тебе не удастся, слышишь? Время ещё есть, я уговорю его, и он отменит своё решение. Вот увидишь. И тогда, жалкая, непослушная собака, тобой займусь я.

Она хлёстко ударила меня по морде розой, и красные лепестки закружились между нами, падая на пол. Я закрыл глаза.

-Как ты посмел пойти против меня?

-Ты заставила меня убить отца,- сказал я.

-Но ты же знаешь, что это не так. Ты сам убил его.

-Ты открыла ему, кто я есть.

-Я лишь исполнила твоё желание.

-Но я лишь хотел показать ему, что я не умер.

-Вот и превратился в человека. Сам.

-Нет, я не мог этого сделать.

-Мог,- покачала она головой.- Смог ведь убить старуху.

-Она не старуха, она - Ева.

 

Прекрасное лицо Жены Дьявола исказилось лишь на мгновение, но я успел увидеть, каким оно было - уродливым, хищным.

-Ева - это я,- сказала она.

-Ты украла чужое имя!- обвинил я.

Думал, рассердится, а она рассмеялась, но опять под маской красавицы мелькнула тень хищной твари:

-Это старуха тебе понарассказывала? Так, глупенький, знай: она обманула тебя. Спросишь, зачем? Да чтобы разжалобить и всунуть в твои руки кинжал. Думаешь, ради тебя она пожертвовала жизнью? Нужен ты ей... Она только притворялась добренькой, на самом деле зло так и источалось из неё. Сколько я знала её, она всегда ненавидела меня за то, что из нас двоих Дьявол выбрал в жёны меня. Она-то по нему всегда с ума сходила, а по-настоящему любил он только меня. Её, конечно, тоже, но из нас двоих он выбрал именно меня… Не перебивай! Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Мол, что она ему отказала, и поэтому он женился на мне. Так сказать, назло. Так вот: это всего лишь выдумка выжившей из ума старухи, которая не знала, как оправдать своё многовековое никчёмное существование. Вот она и выдумала – любовь, то да сё… На самом же деле он держал её при себе только потому, что она напоминала о тех веках, когда он и сам жил в Раю. Ведь не разобравшись и на слово поверив Адаму, Бог изгнал из Рая их всех - и Дьявола. Дождавшись смерти этой женщины, он взял её к себе. Но она, рождённая умереть, но наделённая вечной жизнью, увы, множество лет оставалась старой и безобразной, лишь на короткое время способная возвращать себе былую внешность. Я же всегда была молода и красива. И Дьявол предпочёл красоту дряхлости, хоть по-своему и любил эту женщину. Он женился на мне. Никто его силой не заставлял. И если бы действительно хотел жениться на Еве, ничто бы его не остановило. Ведь он - Дьявол!.. Она сначала привередничала, отказывала ему, а когда согласилась - было уже слишком поздно. Дьявол выбрал меня... А с ней, кстати, поступил вполне благородно: не оттолкнул, а наоборот, приблизил. Поселил в этом доме. Думаешь, я ревновала? Нет. Я же понимала. Даже однажды уступила его просьбе: ведь это он уговорил меня назваться её именем… Видите ли, решил, что женой его может быть только Ева… Как видишь, у каждого свои странности… А старуха, узнав о нашем союзе, люто возненавидела меня. Она на всё готова была пойти, лишь бы скомпрометировать меня в глазах Дьявола. Ради этого готова была и умереть… Ко многим из моих протеже она приставала с просьбой покончить с ней, но все оставались верны мне... Пока её выбор не пал на тебя. И ты, глупый и наивный, попался... Думаешь, не знаю, чем она подкупила тебя? Сказала, что, убив её, Дьявол приговорит тебя к смерти, и ты сможешь встретиться с Наташей... Что ж, ты приговорён. Теперь ты доволен?

-Да,- сказал я.

 

И укорил:

-Почему ты не спасла Наташу, когда Анатолий застрелил её? Ведь ты же её Духовная Мать. Она верила тебе. Она звала тебя. Умирая, она шептала твоё имя. Она звала тебя, а на помощь пришла Ева.

-Это старуха тебе рассказала?- покачала головой Жена Дьявола.- И ты, конечно, поверил?

-Да, поверил!- воскликнул я.

-Ну-ну. И что? Так-то ты отблагодарил её?- рассмеялась Жена Дьявола, указав на мёртвую.

-Как же ты глуп,- сказала она.- И что нашла в тебе Наташа?

 

«Действительно, что?»- думал я, уходя под утро из этого дома уже не оборотнем. И не находил ответа. Минувшая ночь научила меня никому не верить. Теперь я не верил тому, что рассказывала Ева, не верил и Жене Дьявола. Может, обе они говорили правду, а может, и нет… В конце концов, какое мне дело? Да и сам-то я: хорош ли? Убил старуху, обманул Жену Дьявола… А отца? А друга?

Да, добился того, чего хотел: встречусь, наконец, с любимой… Но почему так тошно на душе?

Войдя в квартиру, я взглянул на племянницу. Она крепко спала, положив под голову ладошку. Жалко было расставаться с ней, но выбора у меня не было.

Впрочем, почему не было? Был и есть:

Подойти к окну… Или не подходить.

Вдохнуть поток свежего воздуха... Или дышать комнатным удушьем.

Услышать утренний щебет птиц... Или – свои чёрные мысли.

Выброситься из окна… Или к вечеру всё равно умереть.

Потерять навсегда Наташу… Или отыскать её в том мире, где она сейчас.

Так что:

Сидеть и ждать?..  Или встать на подоконник, посмотреть вниз, на серую полоску тротуара, и броситься вниз головой?

И увидеть…

 

 

ВЕДЬМА

 

…Наташу и поцеловать её.

 

166. ЗДРАВСТВУЙ, НАТАША

-…вот мы и снова вместе.

-Ты вспомнил, вспомнил,- заплакала она и прижалась ко мне.

-Теперь ты моя. И я тебя никому не отдам.

-Значит, это всё-таки ты...

-Ты до сих пор ещё не узнала меня?

-Я так долго искала тебя... Уже и отчаялась...

-Теперь всё позади. Мы вместе - и это главное.

-А помнишь, как мы сидели на полянке? Втроём. Ты, я и Оленька, дочка моя.

-Помню, конечно, помню. Где теперь она?

-Не знаю,- грустно покачала головой Наташа.- Я потеряла её... Давным-давно...

-Мы найдём её,- пообещал я.

-Боюсь, я уже не нужна ей... Прошло столько лет.

-Действительно,- прошептал я.- Это было давным-давно. Но мы всё равно найдём её.

-Ты нисколько не изменился… Такой добрый,- улыбнулась она.

-Ведь я люблю тебя.

-Нет, ты добрый со всеми...

-Даже когда был оборотнем?- улыбнулся я.

-Конечно, из-за этого погиб... Знаешь,- прошептала она,- когда три дня назад я встретила тебя, то сразу почувствовала что-то такое...

-Не объясняй. Я тоже.

-Прости.

-За что?

-За всё. Сам знаешь.

-Но ведь ты не знала, кто я.

-Должна была догадаться.

-Я люблю тебя.

-Милый мой.

Я снова вспомнил наши встречи. В той, прежней жизни. Боже, как мы были счастливы, но не так, как сейчас. Сейчас мы счастливее в тысячи раз.

-Наташа, Наташенька моя,- шептал я. И мы целовались, целовались, целовались, целовались – как голубок с голубкой.

-Наташа, Наташа,- говорил я всё громче и смеялся.

-Наташа!!!- восклицал я и кружил её по комнате.

Мы танцевали…

 

167. ОПЯТЬ МЕШАЮТ

…пока двери не распахнулись, и не появилась Зинаида.

Я совсем забыл о ней. Ведь мы расстались много веков назад. Многое изменилось за это время, и в первую очередь я.

Но Зинаида этого не знала. Вот и пялилась на нас взглядом посредственной актрисы и заучено вопрошала, мол, кто вы такие и что здесь делаете…

А Наташа лишь бросила на неё мимолётный взгляд и сказала мне - буднично, устало:

-Убей её, милый!

А я и сам уже подошёл к старухе и одним ударом сбил её с ног. Зинаида ойкнула и кубарем полетела в угол комнаты. Следующим ударом я пробил ей живот, и оттуда густой струёю хлынула кровь.

Другой бы сразу умер от такой раны, а ей хоть бы что: пялится на меня живыми глазами,  ещё и подбадривает. Понял я: кровь-то эта вовсе не её, а животного – из грелки! Тогда я ещё ударил – в незащищённое горло. А потом опустился на колени и подставил губы под чёрно-красной фонтанчик свежей крови.

 

168. ПЬЮ

Как вкусно! Выпью всё-всё до капли и поделюсь с Наташей!

Пей, Наташа, любовь моя, это наша с тобою пища, мы нашли друг друга, мы воссоединились. Мы стали одним существом. Как это прекрасно…

 

169. ВДРУГ – БОЛЬ

Насквозь пронзила…  Нырнул я в бездну беспамятства.

И тут же вынырнул – и получил ещё удар, который перевернул на спину.

Но и встряхнул: снова стал ощущать реальность.

И увидел я лицо – бородатое, перекошенное, огромное.

В ряби жёлто-красно-зелёных кругов узнал я этого человека.

 

170. ЭКСТРАСЕНС

-Скотина!- кричал он и брызгал слюной.- Ты убил её, убил… Как посмел?! Получай, получай…

Моё тело подскакивало от ударов. Но боли я не испытывал. Лежал себе на полу и тупо смотрел, как приближается, удаляется и снова приближается тень его ног. Мне было всё равно. Я любил свою Наташу.

Потом я понял, что меня не бьют. Пошарил глазами. Экстрасенс находился справа и что-то держал в вытянутых руках. Что-то белое.

Я напряг зрение... Наташа!

Наташа в опасности!!!

 

 

 

171. ХОЛОДНО ДЁСНАМ

Я увидел, что экстрасенс душит мою Наташу, встал и бросился ему на спину. Он тряхнул плечом. Я упал. Ударился о стену. Я схватил стул. Я ударил им по голове противника. Стул разлетелся на мелкие кусочки. Великан не упал. Но Наташу из рук выпустил. Наташа превратилась в змею и уползла. Великан не заметил. Он смотрел на меня. Он был сильнее меня. Я был бессилен перед ним. Я был безоружен. Я устал. Я любил Наташу. Наташа уползла. В голове стало ясно и просторно. Много места для мыслей. Нет мыслей. Он не бьёт. Он боится. То, что у меня в голове. Он отступает. Он кричит:

-Чёрный, ты уже весь чёрный!!!

Не понимаю. Но знаю: нужно атаковать. Становлюсь в стойку и рычу. Холодно дёснам.

 

172. БИТВА

…Огромный. Проворный. Отступил. Стена. Я. Больно. Лежу. Вижу. Свет.

Свет!!!

 

173. СВЕТ

Он держал перед собой книгу и надвигался. На меня.

А я ничего не мог поделать. Сила вдруг вылилась из мышц и ушла в пол. Слава Богу, хоть в голове прояснилось: понял, кто я и где нахожусь.

А всё потому что - Библия! Она светилась, светилась!

Я перевёл взгляд на Наташу. Вот же она, а мне казалось, что убежала. Нет, стоит рядышком, но не на меня смотрит, а на Библию. Испуганно. И в изумрудных глазах её отражается свет, исходящий от книги.

Я прятал взгляд. Но Библия магнитила. И в тоже время отталкивала. Но не к стене, а вниз, к полу. Свечение распространялось по всей комнате и давило на мозг, словно чугунная плита. Мои силы были на исходе. Колени подогнулись, я рухнул на пол.

 

174. БЕГИ, НАТАША!

А Библия уже над головой. Ненавижу. Ненавижу! Вырвать бы её из рук экстрасенса, уничтожить, да не могу. Обессилел. И опять вныриваю в бессловесность. Из последних сил хриплю:

-Беги, Наташа.

Слышно ли? Она же всего в двух шагах. Беги, беги… Можешь!

На прощание она сказала:

-Милый, держись, я вернусь за тобой.

Я буду ждать, хотел ответить, но не смог. Втопился щекой в пол и закрыл глаза.

 

175. БЕЗ ДВИЖЕНИЯ

Положив Библию мне на грудь, он сказал:

-Я ухожу, негодяй, но скоро вернусь. И ты мне заплатишь за всё.

Библия бетонно вдавливала меня в пол и парализовывала волю. Никакой ты не экстрасенс, сказал я ему, ты великан. Но губы даже не дрогнули, и он ничего не услышал. Он поднял на руки Зинаиду и вышел.

 

176. БЕЗВРЕМЕНЬЕ

 

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш

Шшш

Шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

 

Слышишь, как и в безвременьи шуршит время?

 

177. БЕЗ

Без движения. Без мыслей. Без надежды. Без веры. Без отчаяния. Без прощения. Без воспоминаний. Без восклицаний. Без вопросов. Без.

Лишь: часть комнаты в сумраке. Да шуршание безвременья. 

Но вот расслышал:

 

178. ОЧНИСЬ!

 Вверх по спирали. С нарастающей быстротой... быстротой… быстротой…бешеной…

-Да приди же в себя!

Я распахнул глаза. Наташа!

-Как себя чувствуешь, милый?

-Нормально,- солгал я.

Вспомнил и испугался. Поводил глазами: где же она?

-Где книга, Наташа?.. Ты смогла убрать её?

-Не я,- улыбнулась Наташа.- Духовная Мать.

-Она спасла меня?

Силы возвращались удивительно быстро.

-Конечно,- сказала Наташа.

Она любила меня, я это видел. Нырнув в омут её изумрудных глаз, я узнал правду: она просила за меня Жену Дьявола. Молила – и вымолила…

-Где она сейчас?- спросил я.

-Этот человек объявил нам войну… Глупыш,- рассмеялась Наташа.

 

179. ЭТО ВСЁ БИБЛИЯ

-Он не знает, кто на самом деле охотник, а кто дичь,- сказала она.

И пообещала:

-К утру с ним будет покончено, вот увидишь.

Я вздохнул.

-Тебе плохо, милый?- встревожилась Наташа.

-Нет, любимая,- улыбнулся я как можно нежнее.- Что-то я совсем расквасился.

-Ничего, это скоро пройдёт,- ободрила она.- Это всё Библия. Сейчас мы пойдём домой, ты выспишься, а завтра...

-Исключено,- покачал я головой.- Ведь я почти совсем потерял человеческий облик.

-Не беспокойся, милый,- сказала Наташа.- Это легко исправить. Я ведь колдунья, забыл?

Она провела мягкой ладошкой по моим ранам и прошептала. Я почувствовал, что раны стали затягиваться. Щекотно.

-Вот и всё,- сказала она.

-Спасибо, сказал я и попытался встать. Но не смог: был ещё слаб.

-Обопрись о мою руку,- предложила Наташа.

-Спасибо,- сказал я.

Встал. Шатало. Но силы возвращались. Быстро.

-Может, на колеснице?- предложила Наташа.

-Нет,- сказал я.- Хочу пройтись.

-Составить тебе компанию?

-Разумеется,- сказал я.

-Ладно уж,- поняла она и улыбнулась.- Увидимся завтра.

-Прости меня,- сказал я.

-Ничего не объясняй,- прикрыла мои губы ладошкой.- Я все понимаю. Это всё Библия.

-Да, именно она.

-До свидания, милый.

Она поцеловала, едва прикоснувшись к губам. Напоследок она сказала:

-Так ты и не успел выпить старухину кровь... А жаль.

 

180. БЕЗДНА, ГЛУБИНОЮ В ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ

Права же Наташа: Библия воздействовала. А ведь пролежал-то я под ней, как выяснилось, каких-то полтора часа. И ладно бы пекло только снаружи. Ведь свечение проникло и вглубь меня и развеяло там черноту, словно грозовые тучи в небе. Не навсегда, на малость времени, но и этого достаточно, чтобы я вновь погряз в болоте сомнений.

А осталась ли Наташа, думал теперь я, той прежней, которой была в прошлой моей жизни? Она уже давно не человек, и человеческое ей враждебно. Конечно, она добра и мила, но уже не по-человечески, и переступит ли ради меня через привычку (да нет же – необходимость!) пить кровь, высасывать жизненные силы из своей половины? Может, она и любит меня до сих пор, но ведь не такого, какой я сейчас. Я ей дорог как память - маленькая говорящая безделушка, напоминающая своим присутствием о пошлом (как Дьявол - старуху Еву). Ведь как я не связан с прошлым, огромный отпечаток наложило на меня и настоящее: двадцатилетие, прожитое в облике Андрея - это целая жизнь, не имеющая никакого отношения к Наташе. К Веронике - да, но ведь не к Наташе... Между нашим общим прошлым и, если повезёт, будущим пролегает огромное пространство человечности, и оно будет влиять на наши отношения, обязательно...

Я пришёл домой и закрылся в своей комнате. Несмотря на дикую усталость, уснуть не мог. Лёг на диван, положил руки под голову и упёрся взглядом в серый потолок.

 

181. НЕ СПЛЮ

И опять вспомнил я своё – и не своё - прошлое. Я был Николаем и любил Наташу. Но я ещё не знал, что её так зовут. Я думал, что зовут её Верой. Или Вероникой… Это случилось в разгар бабьего лета, я гулял в парке. Погода и настроение были такими, что в пору бы и мелкому дождю, но дождя как назло не было, и я стоял возле танцевальной площадки и смотрел за решётчатую изгородь, где под звуки заезженных духовых инструментов танцевали старики со старухами. А рядом, в тени жёлтых берез прятались длинные скамейки. На самой крайней, возле автоматов с газированной водой, сидела девушка, положив ногу на ногу. Я скользнул взглядом по её ногам, машинально отметил, что у Наташи ноги красивее, решил удостовериться, что даже эта девушка человечнее моей выдуманной возлюбленной, внимательно взглянул на её лицо... и, удивлённый, остановился.

Это была она - девушка из снов.  Хоть и не очень похожа: вот и гитары при ней не было... И глаза совсем другие - куда-то исчез голубой оттенок; стальная серость глаз превращала её лицо в каменную маску...

-Привет,- сказал я.

А она мельком лишь взглянула.

-Тебе чего, парень?

-Ничего,- сказал я.- Просто поздоровался.

-Мы где-то встречались?- спросила она, покусывая губы.

-Нет,- соврал я.

-А я уж подумала... У тебя сигареты есть?

Я молча протянул пачку.

-Нет, мы точно где-то встречались,- сказала она, выпуская изо рта томную струйку дыма.- Где?

-Здесь,- опять соврал я.

-Да?- удивилась она, впрочем, не особо.- Конечно, твоё лицо мне тоже знакомо.

-Но ты не знаешь моего имени,- сказал я.

-Имя - не проблема,- хмыкнула она.- Как ты хочешь себя называть?

-Андреем.

-Очень приятно,- усмехнулась она.- А меня зовут Вера.

-Да?- удивился  я.- А я думал...

-Что ты думал?

-Что тебя зовут Наташей.

-Так ведь и ты тоже не  Андрей,- сказала она, улыбнувшись.- Ты же Николай, верно?

-Верно,- опять удивился я.

А потом почему-то спросил:

-Где твоя гитара?

-Там,- неопределённо махнула она и беззвучно рассмеялась.- Хочешь послушать, как я играю?

И она спела мне песню, а я слушал и понимал, что я был человеком, а она вампиром. Её убили на моих глазах. И мы остались вдвоём с Оленькой. И вот однажды…

 

 

 

Навязчивое сновидение

 

Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.

Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла.

Нужно идти, но…

Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте привыкли уже – наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.

А я стою.

Не помогает и окрик:

-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?

И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.

Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь подёргиваю за веревку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И санки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходящего от снега.

Снег примят темнотой.

Вжат в землю, придавлен.

Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги

 – уже! –

но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.

Стою на месте.

Не шевелюсь.

Даже дышать боюсь.…....................................................................

………………………………………………………………тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали прихваченные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых деревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…

Снег под каблуками.

Впереди.

Из темноты.

Оттуда -  к нам.

По тропинке.

На которой стоим

Мы.

Я и Оленька.

Слышит ли Оленька?

Слышит ли?

Не звуки, нет-нет.

Запах.

Осторожно и жадно вдыхаю морозный воздух.

Мороз отсеиваю, а то, что осталось – пробую на вкус…

Фу, противно.

И страшно.

Страшно

пахнет псиной.

Отвратительно, мерзко, страшно.

Невыносимо.

Невыносимо пахло собакой, и я ждал её появления. Прислушивался к каждому звуку, забыв про Оленьку и её возмущённое сопение мне в спину. Я вообще не слышал того, что происходило сзади; все мои чувства были обращены только вперёд: туда, откуда исходила опасность.

Теперь-то я слышал отчётливо: собака бежала прямо по тропинке, на которой мы стояли, навстречу нам. Уверенно, бесстрашно, готовая растерзать любого, кто окажется на её пути.

Нас.

Нет…Она не бежала – шла. Теперь я ясно это слышал. Хруст снега чёткий, ровный, чеканный. Так собаки не бегают. Так ходят только люди…………………………………………………………..

…………………………………………………………………….а вот и тьма раздвинулась - и верно: вовсе не собака впереди, а человек. Вижу:

во мраке ночи – ещё темнее

непрогляднее

силуэт

длиннополая шуба колышется

и лохматая шапка на голове -

модная зимняя

женская шапка…

а вот и тускло, блекло, почти неразличимо,

почти мглою поглощено, но -

 блик, блик

В такт скрипу

набату

шагов

блик-блик

сверкает в обрезе шубы

серебряный подол платья.

Женщина.

Это всего лишь женщина, успокоил я себя. Что же ты трясёшься, трус? Не я, а она должна нас бояться: мы стоим на тропинке, мы пугаем её. Вот сейчас она увидит, что я стою не шевелясь, подумает, что нарочно её поджидаю, таю злое, испугается, замедлит шаг – и набат шагов превратится в осторожное поскрипывание…Ну! Ну?

Я почти себя успокоил, пока………………………………………

………………………………………………………………………………

……………………………луна не выскользнула из-за тучи, скупо разбросав невидимые лучи; и один из них упал на лицо женщины, всего лишь на мгновение, но достаточно: я увидел и отшатнулся в глубину мрака - там убежище, там укрытие, там спасение.

 Из-под лохматой шапки идущей мне навстречу женщины выглядывала собачья морда, искажённая в злобном оскале. Налитые кровью глаза устремлены в меня, в моё горло. Острые зубы клацали жадно. Голодная слюна стекала по обнажённым клыкам. Хриплое утробное рычание - вместо дыхания.

Я отшатнулся, чудовище на мгновение оторвало взгляд от моего горла, наши взгляды встретились, сцепились, переплелись, слились воедино. Всего на мгновение, на кратчайшую долю секунды, мне показалось, что…

 

 

 

ВЕДЬМА

 

182. НЕ СПЛЮ! НЕ СПЛЮ!

…взбунтовался, нарушил клятву... И не добился ничего, кроме смертельного забвения...

Сегодня выяснилось, что я всё-таки не умер. Из сорока лет одиночества, двадцать провёл в облике человека. И если бы не случайная встреча с Наташей, я до сих пор так ни о чём бы и не догадывался.

Что ждёт меня впереди? Кем я буду? (Или уже стал?) Безвольным придатком к ведьме-вампиру? Но как пережить это унижение? Ведь я люблю её, да, люблю, и она любит меня … А как соединиться? Ведь мы и так уже едины. Одно существо в двух телах. Она не может жить без меня, я - без неё. Я человек без сердца с чёрной сущностью. Она - беспощадная ведьма. Я ради своего задыхающегося сердца убиваю людей и пью их кровь, она перекачивает эту кровь в себя: вытягивает из меня жизненные силы, но и подпитывает моё сердце.

Долгое время мы с Наташей стремились соединиться. Теперь наше желание исполнилось… Отчего же я не радуюсь?

 

183. ОКАЗЫВАЕТСЯ, И НЕ ТАЙНА ВОВСЕ…

Курить пошёл на кухню. Там горел свет. И там сидел отец. Голый по пояс, он сидел за столом и тоже курил.

-Сегодня ты выглядишь лучше,- сказал он, взглянув на меня.

Я встал возле окна.

-Что там... с дядей Лёней?- спросил, зная, что отец и не спит, потому что думает о нём.

-Завтра похороны. Пойдёшь?

Я не хотел, но и не хотел обижать отца.

-Да,- сказал я.

-Ты ещё не расстался со своей девушкой?- спросил вдруг отец.

-С какой?- удивлённо спросил я.

-Ну, с зеленоглазой блондинкой.

-Кто тебе рассказал?- спросил я.

-Да вот,- словно извиняясь, произнёс отец.- Пару дней назад с Леонидом встречался. С дядей Лёней… Оказалось, что в последний раз... В общем, он и сказал.

-Нет,- сказал я.- С блондинкой я не расстался.

-Это как: серьёзно или очередная дурь?

-Гораздо серьёзнее, чем казалось сначала.

Отец вдавил недокуренную сигарету в пепельницу и, уронив взгляд на край стола, пробурчал, явно смущаясь своих слов:

-Уж если всё у вас так серьёзно, может, пригласишь её... к нам?

Я усмехнулся.

-Зачем?

-Ну, познакомимся, поговорим... И мама просит… Или ты против?

-Почему же?- пожал я плечами.- Я как раз-то и не против. Я - за.

 

184. ОТЕЦ

Он ушёл в свою комнату – попытаться ещё заснуть, и я как докурил тоже пошёл к себе. И пока шёл, выдавливал из себя удивление - хоть и было чему удивляться: отец, каким он сложился в моём представлении, никогда бы не повёл разговор на такую тему. Он всегда был строгим, замкнутым, нелюдимым. В детстве он являлся для меня большой непостижимой загадкой. Когда я нуждался в отцовской ласке, он не давал мне её. Хоть и жил в семье, он всегда оставался одиночкой. Порой мне казалось, что он не любит меня, но когда я болел в детстве и лежал с высокой температурой, вдруг вынырнув из бреда, обнаруживал его возле своей кровати. Но он никогда не раскрывал передо мной душу. Неужели смерть дяди Лёни так подействовала на него?  Или, изменяясь, я воздействую на окружающих так, что изменяются и они?

 

185. БУДЬ СО МНОЙ

Подойдя к своей комнате, я вдруг почувствовал, что там кто-то есть. Из-за дверной щели проглядывала лишь чернота, но это ничего не значило. Моя гостья темноты не боялась. Я смело открыл двери и вошёл.

-С тобой всё в порядке?- спросила Наташа, и я приобрёл уверенность.

-Да,- сказал я.

-Прости, что пришла без предупреждения, но...

-Ты всё правильно сделала,- сказала я.- Теперь я никуда тебя не отпущу. Ты будешь жить здесь.

-А как же твои родители?- спросила Наташа.- Что они скажут?

-Они только что пригласили тебя. В гости. Но ты останешься навсегда.

-Что ж, я не против,- согласилась Наташа.

-Вот и хорошо,- сказал я.- А теперь иди ко мне!

-Ты же знаешь, что ничего не получится,- покачала она головой.- Ведь мы уже пытались…

-То было раньше. Мы многого не знали. Я уверен, теперь у нас есть защита.

-Какая?

-Осознание прошлого.

-Милый, это ничего не значит,- покачала головой Наташа.- Ничего, ровным счётом.

Но я не слушал. Привлёк её, нашёл в пространстве её губы и... почувствовал, что обнимаю и целую самого себя. Женская голова прошептала:

-Я же предупреждала, милый.

В глазах её стояли слёзы.

-Ничего, ничего,- шептала мужская.- Не плачь. Мы найдём выход. Обязательно. Обещаю…

 

186. УМЕР

…А когда вернулись каждый в своё тело, я попросил Наташу:

-Посмотри на меня.  Мне кажется, что я уже умер.

Взгляд её устремился вглубь моего мозга.

-Да,- сказала она.- Совсем недавно.

 -Теперь, умерщвлённый, я не нужен тебе?

-Не говори так, милый,- прошептала Наташа.- Ты мне нужен любой. Это даже хорошо, что ты умер. Теперь ты превратишься в какое-нибудь существо...

-Когда?

-Не знаю. Знаю только, что это обязательно произойдёт... И тогда чары спадут, и мы снова сможем любить друг друга.

-Так сказала Жена Дьявола?

-Да,- подтвердила Наташа.- Моя Духовная Мать.

 

187. ГЛУПЫЙ, ГЛУПЫЙ…

-Наташенька,- произнёс я.- Не хочу тебя огорчать, но должен сказать правду.

-Что бы ты ни сказал, ты не огорчишь меня,- улыбнулась она.

-Из вампира в привидение тебе помогла превратиться вовсе не Жена Дьявола, а Ева.

-Конечно,- сказала Наташа.- Ведь её так и зовут.

-Была и ещё одна Ева, другая,- попытался объяснить я.- Дряхлая старуха, первая женщина на Земле. Она и помогла тебе… нам.

-Где же она?- спросила Наташа.- И почему я ни разу с ней не встречалась?

-Её уже нет в живых,- сказал я.- Я убил её.

-Вот как? И зачем же?

-Чтобы встретиться с тобой.

-Милый,- прошептала она.- Ты такой милый.

Я видел, она мне не верила.

-Это правда. Жена Дьявола хотела нас разлучить. Она требовала взамен на встречу с тобой отдать ей твою дочь, Оленьку. Я не мог пойти на такое. Наташа, Жена Дьявола манипулирует нами. Она нехорошая.

Наташа резко отстранилась.

-Не говори так. Ты не смеешь.

-Смею, ведь именно потому, что пошёл против её воли, она и свела нас снова – в образе этого двутелого существа, кем мы с тобой сейчас являемся.

Но Наташа не слушала меня. Она отступала назад и говорила:

-Нет, нет, ты не смеешь. Ты ничего не понимаешь. Не знаешь, сколько я пережила… Как я умоляла, как просила за тебя… А ты… Ну почему ты такой неблагодарный?

И я понял, что напрасно начал этот разговор. Поймал её за руку, привлёк к себе, поцеловал в расслабленные губы.

-Прости меня, я всё выдумал.

-Вот видишь,- сказала она.- Какой же ты глупый… Глупый, глупый…

И я не возражал. Ведь я любил её.

А потом по комнате пронесся

 

188. ВИХРЬ

и нас размазало по стенам и спинке дивана.

Усилием воли я соскрёб свои глаза с запылённого ковра. Жена Дьявола стояла посередине комнаты и посмеивалась.

-Опять воркуете, голубки?

Вопрос прозвучал, как увесистая пощёчина.

Наташа поспешила встать, подбежала к ней - поклон, поцелуй в опущенную руку. Обычный ритуал или благодарность за оказанные услуги? Дань уважения или же унижения?

Жена Дьявола сказала мне:

-У тебя плохая память, дорогой. Ведь и ты должен целовать мне руку. Забыл, что и ты мой слуга?

Пришлось переступить через гордость (впервой ли?) и опуститься на колени. Сухие губы прикоснулись к её пальцам - холодным, словно кусочки льда.

-О, Духовная Мать, позволь мне ещё раз поблагодарить тебя...- начала было Наташа, но Жена Дьявола властным жестом прервала её.

-Рано высказывать благодарности, дочь моя.

-Разве тому человеку удалось уйти?- растерянно прошептала Наташа.

-Да,- нахмурилась Жена Дьявола.- Пока да. Он оказался хитрее, чем я предполагала. Мои слуги уже настигли его, но он отбился и где-то скрылся. Каждую минуту он может появиться и нанести удар. Вот поэтому я и пришла сюда... Предупредить вас.

«Уважения»,- подумал я.

 

189. ГОТОВ ПРИСЯГНУТЬ

Подумал и сказал:

-Спасибо.

Она же только фыркнула:

-От кого я это слышу?! Слова благодарности! Ах, ты даже не представляешь, как меня обрадовал!

-Не понимаю твоей иронии,- сказал я.- Я действительно тебе благодарен. Сегодня ты спасла меня от верной смерти, и я готов присягнуть...

-А вот этого делать не стоит,- в глазах её сверкнула холодная искорка.- Однажды ты уже присягал.

-Но я не думал...

-Беда в том,- оборвала меня Жена Дьявола,- что свои поступки ты измеряешь не преданностью мне, а своим отношением к тому, что тебе поручено сделать. Если ты согласен с поручением – исполняешь, нет – делаешь по-своему. Поэтому твои клятвы и обещания мне не нужны: они мало чего стоят. И не думай, что, однажды оказав тебе незначительную услугу, я простила тебя. Скажи спасибо ей,- она указала взглядом на Наташу,- за то, что ты не остался там подыхать, пригвождённый Библией к полу. Сейчас у меня мало времени - этот экстрасенс доставляет слишком много хлопот - но когда с ним будет покончено, я разберусь и с тобой. Помни: сорок лет назад ты нарушил данное мне слово и, как мне думается, ещё не сполна заплатил за это.

И она исчезла. Без вихря. Без звука. Просто растаяла. Но голос её долго вибрировал, отлетая от стен моей малюсенькой комнатки, словно пинг-понговый шарик.

 

190. НАТАША ВСТРЕЧАЕТСЯ С МАМОЙ

Мать мыла посуду на кухне и что-то тихо напевала. 

-А я думала, что ты уже ушёл,- не оборачиваясь, сказала она, когда мы вошли.- Тебя так часто не бывает дома, что...

-Мам, я хочу тебя познакомить...

-Что?- плечи её дрогнули, она обернулась. Солнечный луч из окна ударил ей в глаза, ослепил. Сощурилась, тщетно всматриваясь в мою спутницу.

-Что ж не предупредил-то... Я бы приготовилась...

Засуетилась, и это было непривычно, хоть и вполне объяснимо: ведь Наташа была «моей девушкой», то есть потенциальной невестой. Я наблюдал, как она нервно позвякивала посудой, смахивала со стола невидимые крошки, включала чайник, и неожиданно почувствовал прилив тёплых чувств к ней.  Я вдруг увидел в ней человека, который когда-то подарил мне жизнь. Странно, что это чувство спало во мне столько лет.

-Как вас зовут?- спросила она.

-Наташа.

-Очень приятно, а я Ольга Михайловна. Завтракать будете?

-Нет, спасибо.

-Но вы же наверняка ещё не завтракали.

Я подошёл к окну, задёрнул занавески. Стало сумрачно, но зато и солнце не светило в глаза. Мать оставила чайник в покое и обернулась к нам. Теперь ей уже ничто не мешало рассмотреть мою подругу. И она, конечно, воспользовалась этим.

 

191. ЖЕНСКИЕ ШТУЧКИ

Она вдруг пошатнулась, запнувшись на полушаге. Я еле успел подхватить чашку, выпавшую из её рук.

-Мама, что с тобой?

-Ничего, всё хорошо... Голова что-то… закружилась.

Помог ей сесть на табуретку. Она рассеяно провела ладонью по бледному лицу. Я подал ей стакан воды. Пока она пила, бросил взгляд на Наташу… А та - тоже бледная, словно мраморная статуя. Тоже собралась в обморок?

-Как, говорите, зовут вас?- переспросила мать.

-Наташа,- чуть слышно повторила та.

Я ничего не понимал. Переводил взгляд то на одну, то на другую. Явно что-то происходило, но я не мог понять что. Обе вели себя непривычно странно, я терялся в догадках. Неужели мать почувствовала нечеловеческую сущность моей подруги? Увидела в ней такое, что насторожило и испугало? А Наташа, что происходит с ней? Почувствовала опасность и ждёт момента, чтобы нанести удар?

Мать пошарила глазами по лицу ведьмы, цепляясь взглядом за каждый миллиметр её мраморной кожи.

-Когда-то давно я знала одну... Наташу.  Вы мне её чем-то напомнили,- сказала мать как бы оправдываясь.- Конечно же, это не вы. Та Наташа сейчас старше, значительно... Понимаете?

-Конечно... Ольга Михайловна, — произнесла ведьма.- Я вас понимаю.

-Андрюша,- сказала мать, не глядя в мою сторону.- Я хочу тебе рассказать о нашей семье.

-Может быть потом, ма?- взмолился я.

-Нет,- сказала мама.- Именно сейчас.

 

192. ДАВНЫМ-ДАВНО

-Давным-давно, когда я была совсем маленькой,- произнесла мама, рассеянно глядя на дымящуюся чашку чая,- у меня, как, впрочем, и у всех были мама и папа. Твои, Андрюша, дедушка и бабушка.

-Я их совсем не помню,- сказал я.

-Конечно, ведь они умерли задолго до твоего рождения. В то время мне казалось, что на всём белом свете нет счастливее семьи, чем наша. Мы часто втроём ходили в парк, где прогуливались вдоль узорчатой чугунной ограды летней танцплощадки. Я играла в мячик — одна половина синяя, другая оранжевая - бежала впереди и напевала считалку «На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной...», а отец с мамой шли следом, взявшись за руки, а чаще обнявшись. Ярко светило солнышко, на небе - ни тучки, а небо - синее-синее и в нём, разумеется, жаворонки... Вот так мы гуляли... А вечерами мама читала мне книжки. Большие книжки с яркими, красочными картинками – я и сейчас их вижу перед собой... Я понимаю, Андрюшенька, что воспоминания мои тривиальны, примитивны - у каждого было детство, каждому читали книжки и с каждым ходили в парк - но эти воспоминания очень важны: ведь это продолжалось очень недолго. Может быть, чуть больше двух лет. Потом всё это у меня отняли.

Лицо её потемнело, глаза потухли.

-Наступила проза жизни.

-Что случилось, мам?- спросил я.

- Мама убила моего отца,- просто ответила мать.

Словно холодный ветерок промчался по кухне. Я еле подавил желание поёжиться.

-Ты никогда об этом не рассказывала.

-Зачем?- пожала она плечами.- Да и не было повода.

-А сейчас?

-Появился.

И она перевела взгляд на Наташу.

 

193. ОЛЕНЬКА, ЭТО ТЫ?

-Вы не можете этого помнить,- сухо произнесла та.- Вы же сами сказали, что были слишком малы.

-Значит, это мне приснилось?- воскликнула мать с истеричными – и такими знакомыми - нотками в голосе.- Так же, как и всё остальное?

-Что – остальное?

-Например, как мама приходила ко мне по ночам и обещала, что заберёт меня, но так и не выполнила своего обещания. А я ей верила, верила!!!.. И однажды она исчезла навсегда, растворившись в вечернем воздухе, а я бежала плакаться к человеку, который ночами превращался в огромную лохматую собаку!

Я не верил своим ушам.

Неужели моя мать - та самая девчушка, моя племянница Оленька, Наташина дочь?

…Наташа, а ты-то почему молчишь?

 

194. НЕ МОЛЧИТ

- Человек не может превращаться в собаку,- сказала Наташа.

-Разумеется,- выкрикнула мать.- А у маленькой девочки мама не может стать призраком, и спустя почти полвека вновь объявиться такой же молодой, какой и была. И годы вовсе не притронулись к ней…

-Совершенно верно. Ведь что только не приснится в душные летние ночи.

 

195. ПОЧЕМУ?

-Хорошо,- сказала мама, утомлённо проведя кончиками дрожащих пальцев по лбу.- Пейте чай и... дайте мне побыть одной. Я устала.

-Спасибо,- сказала Наташа и отодвинула чашку.

-Не за что.

-Очень приятно было познакомиться с вами,- выдавила улыбку Наташа.- Я не знала, что у Андрея такая замечательная мама.

-Взаимно,- сказала мать.

Уже в комнате я спросил:

-Почему ты не сказала ей правду?

Наташа нахмурилась.

-А ты бы сказал?

-Наверное, да.

Она резко развернулась к окну, обняв себя за плечи - и мне тоже вдруг стало зябко.

-Вот и я хотела, но вдруг показалось, что она осуждает. Она до сих пор не может меня простить… Но я же любила её, ты-то понимаешь… Сколько слёз я пролила...

Я обнял её, но всё равно слова мои прозвучали жестоко:

-А если твои слезы ей были не нужны? Если она просто нуждалась в тебе - в матери, простой женщине?

-Я не была простой женщиной!- отрезала Наташа и смахнула мои руки с плеч.- Я была вампиром.

-Даже когда прогуливалась с мужем по парку?

-Все эти радостные картинки -  всего лишь её фантазия. С Михаилом мы никогда не были идеальной парой… Всё было не так - сложнее, запутаннее... Муж не любил меня, я страдала... Впрочем, что я тебе рассказываю, ты и сам знаешь…

 

196. ЖАЛКО

-Даже если бы ничего не случилось, и не было бы никакой Жены Дьявола, повзрослев, Оленька всё равно стала бы несчастной. Потому что несчастье царило в воздухе нашей семьи. Вот только было бы ещё хуже. Страдали бы мы все. Уж я-то знаю - нет ничего страшнее человеческого страдания.

Мне было её жалко, но и жалко свою мать, её отравленное детство: ведь, как выяснилось, это было самое светлое пятно в её жизни. Но что я мог поделать? Что я мог изменить?

 

197. ДОЛЖНА УЙТИ

-Я ухожу,- сказала Наташа.- Мне нельзя здесь больше оставаться. Ведь она узнала меня, а рано или поздно может вспомнить и имя...

Я держал её за руку. Не хотел расставаться, но и понимал: она и правда должна уйти.

- До свидания,- сказал я.

-До свидания, милый,- сказала она.- Увидимся вечером.

Она исчезла. Фосфорические искорки сверкнули и быстро погасли.

 

1. 198.                 У ГРОБА

На похороны мы чуть не опоздали: мать, как и следовало ожидать, разнервничалась и слегла, пришлось отпаивать её валерьянкой. Отец предлагал даже вызвать «скорую», но мать категорически запретила ему это делать, хотя выглядела совсем неважно. Впрочем, от валерьянки ей полегчало, и она мирно лежала в своей комнате, хоть нас с отцом совсем не замечала. Мы сказали ей, что уезжаем. Она не отреагировала. Отец предложил мне остаться. Мать сказала, что не нужно. Что хочет побыть одна. Она всем видом давала понять, что мы ей мешаем. Мы понимали, но всё равно не уходили, то и дело заглядывая к ней в комнату. Она отвернулась к стене. После обеда мы поехали сразу на кладбище.

Гроб с телом дяди Лёни стоял у края могилы. Он почти не изменился, дядя Лёня. Каким был при жизни, таким и остался: нос картошкой, пухлые губы. А смертельную рану, что я нанёс ему, и не видно было вовсе: горло прикрывал наглухо застёгнутый воротничок белой рубашки.

 

199. КТО В ГРОБУ?

Я развлекал себя тем, что рассматривал его лицо

Когда

Восковые веки дрогнули.

Сверкнул мутный стеклянный глаз –

Это дядя Лёня подмигнул мне

И оскалился в хищной улыбке.

И лицо его  стало изменяться:

Кожа  лопалась и сползала, обнажая…

Мохнатые усы?

Это же не дядя Лёня!

Это же…экстрасенс…

Это он лежит в гробу и в посиневших руках сжимает топор.

-Вот мы и снова встретились, парень,- ухмыльнулся экстрасенс и обнажил почерневшие зубы.

Топор взметнулся над головой. Я охнул, отскочил в сторону

 

200. И

натолкнулся на отца.

-Что с тобой?- рассердился он. Я взглянул на его угрюмое лицо, схватил ртом воздух и перевёл взгляд на гроб... Дядя Лёня.

-Ничего, всё в порядке,- пробормотал я и вышел из толпы. В стороне продолжалась жизнь.

 Гулко хлопали крыльями и каркали вороны. Сзади плакали стучал молоток. Потом зашаркали о глину совковые лопаты.

-Не уходи,- услышал я. Оглянулся – никого...

Мимо пролетела ворона.

 

201. НА КЛАДБИЩЕ

Гроб закопали, выпили, погрузились в автобус и уехали, а я остался, потому что ждал Наташу. Ведь я был уверен, что это она передала мне весточку. Ждал, что появится с минуты на минуту. Но время шло, а её всё не было. Я бродил среди могил и разглядывал памятники.

Поднялся несильный ветер. Похолодало. Макушки тополей качались и скорбно постанывали. Я поднял воротник плаща и втянул голову в плечи. Было уже около четырёх.

Я рассеянно переходил от могилы к могиле, сделал кольцо и снова вышел на прежнее место: к свежезарытой могиле дяди Лёни. Венки и красные гвоздики прикрывали утрамбованный холмик. К кресту была приставлена лопата - забыли. Штык был перепачкан глиной.

 

202. КОПАЮ

Взяв в руку лопату и опробовав на вес, я зачем-то воткнул её в холмик, разрубив несколько гвоздик и сбив в сторону венок. Потом расшвырял и остальные цветы, оголив глину.

Руки работали сами по себе. Копалось легко, по свежевырытому-то. Я споро врезался в землю, разбрасывая тут и там комья. Штык утопал в мягком грунте. Вот уже и надгробный холмик срезан. Лопата мелькала перед глазами, тёмно-жёлтые холмики быстро нарастали по краям ямы. Из выкинутого наружу мало что ссыпалось обратно.

Скоро под штыком лопаты глухо загудела крышка гроба. Очистив её от комьев, я срубил крепёжные гвозди и поддел крышку. Она подалась легко. Я сдвинул её в сторону и посмотрел на покойника.

 

203. И ВОТ…

Смеркалось, а в могиле было ещё темнее, и мрачная тень от глиняной стены падала на покойника, полутонами размывая его черты. Но мне всё же удалось разглядеть его. Синий в полосочку костюм, серый галстук. На пиджаке как всегда расстёгнута верхняя пуговица. Он никогда не застёгивал её, говорил, что она его душит.

Привычно строгий, но непривычно неподвижный, вытянувшийся, скрестивший на груди восковые руки и чуть задравший острый подбородок, в гробу лежал мой отец.

 

204. ПАПА! ПАПА!

-заорал я, хватаясь за голову.

Оказалось, что не в яме я вовсе, а снаружи – на краю могилы, стою на коленях и гляжу вниз, в гроб, как в пропасть.

А тут ещё земля под коленями обвалилась, потянула за собой, и я свалился вниз, вместе с глиной, на мертвеца. И пополз по нему, пока взглядом не упёрся в его лицо. Заляпанными глиной пальцами я прикоснулся к его щеке. Она была колючей и холодной, ужасно холодной. Он действительно был мёртв… Они его убили… Сволочи! Убили моего отца! О-о-о-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

В бессильной ярости я стучал кулаками по глиняной стене могилы и орал, орал. Слёзы размывали грязь на щеках. Бессильная ярость шелушила горло.

Когда я успокоился и выкарабкался наружу, стояла глухая ночь.

 

205. ПРЕДУПРЕЖДАЛА  ЖЕ: ЛЮБИ

Я сказал Жене Дьявола, которая, конечно, ждала меня у могилы.

-Ты чудовище! Злобное, бессердечное чудовище! Я убью тебя!

Вдруг слёзы опять хлынули из глаз.

-Его-то зачем убили?

Она злобно усмехнулась:

-А зачем ты убил старуху? Зачем связался с экстрасенсом? А ведь совсем недавно я предупреждала тебя: люби, люби Наташу!

-Я и люблю её.

-Конечно. Уж не от любви ли собирался её убить?

-Это неправда,- устало произнёс я.- Тогда я ещё не знал, что она Наташа.

-Ты всегда был безрассудным упрямцем,- отмахнулась она и хлопнула в ладоши.

 

206. ВОТ ТАК ВСТРЕЧА

Ещё стемнело, и над головой удушливо нависли каменные своды, покрытые лопающейся слизью. Пахло сыростью и гнилью. Сверху оторвалась большая вязкая капля и шаркнула по рукаву, который тут же сморщился и задымился. Но я лишь досадливо повёл плечом, пристально всматриваясь в дальний угол склепа.

А там находилось то самое кресло, какое видел у ведьмы, когда впервые побывал у неё. И в нём судорожно подергивалось что-то большое, красное, отдалённо напоминающее человека. Я подошёл ближе.

Оголённый, он сидел на острых шипах, и они терзали его плоть, не позволяя сидеть, но и встать он не мог: был прикован к рукояткам и ножкам кресла. Кожа его, вся в крови, лоснилась и блестела, впрочем, тускло. Грузное тело била дрожь, большая голова свешивалась на грудь, но хорошо было видно и широко открытый рот, и вывалившийся наружу язык. Я узнал его. Это был экстрасенс.

 

207. ЖАЛКО

-Что же вы с ним сделали?- прошептал я.

-О, ничего особенного,- рассмеялась Жена Дьявола.- Лишь содрали кожу.

А я посмотрел на него ещё раз и понял: что сначала принял за лоск крови на коже, оказалось оголённым мясом и мышцами.

Крови было много и повсюду. Даже под сводами потолка, над головой мученика. Его одежда - тот бесформенный балахон, что вчера так рассмешил меня -  грязной тряпкой валялся поодаль в большой тёмно-красной луже.

-Можешь плюнуть ему в лицо,- предложила Жена Дьявола.- Ведь он чуть не убил тебя.

Я сделал шаг вперёд, но остановился.

-Ну, что же ты?- удивилась Жена Дьявола.

-Нет,- покачал я головой.- Он уже получил сполна.

-Это мне решать, сполна или нет!- одёрнула меня Жена Дьявола и всунула в руки кнут. В плеть его были вплетены металлические крючки.

-Вот этим пожалей его.

Я подошёл к несчастному. Как не прятался в тень, а всё равно оказался на линии его взгляда. Ещё мгновение назад ничего, кроме боли, не выражающие его глаза, вдруг ожили, осмыслились. В них блеснули злобные огоньки.

-А-аа,- скривились запёкшиеся губы.- Вот и ты пожаловал... Подлец... Много же вас бродит здесь, всякой нечисти. Ну, подойди ближе...

Моё лицо застыло в нескольких сантиметрах от его губ. От него пахло свежей кровью и мочой.

-Я обещал расправиться с тобой,- прошептал экстрасенс.- Не успел... Жаль... Но, может, хотя бы это...

И собрав побольше окровавленный соплей во рту, он плюнул мне в лицо.

 

208. ТВАРИ МЫ, ТВАРИ

И вот, оплёванный, я отступил на шаг. Экстрасенс хрипло смеялся. Я взмахнул кнутом и ударил его. Ярко-красная полоса рассекла его лицо пополам - от правого глаза через нос к подбородку. Кровь крупными каплями выступила из рубца, но экстрасенс даже не притишил кашляющего смеха. Я нанес ещё удар – уже щадящий, по спине - и плеть чмокнула по кровоточащему мясу. Смех, как вопль, оборвался. Голова несчастного свесилась на грудь. Но он не умер, всего лишь потерял сознание. Я отбросил кнут прочь. Из-за спины долетали издевательские аплодисменты.

-Браво, браво,- подсмеивалась Жена Дьявола.- Вот ты и вспомнил свои обязанности, раб. В прошлом, бывало, наносил этим кнутом и не такие удары. Но и эти тоже неплохи, совсем неплохи. Считай, что ты произвёл на меня впечатление и, может, чуть смягчил свою участь. Но ведь дела-то следует доводить до конца, не так ли?

И тут же под её издевательский смех меня схватили за руки, согнули в три погибели и подтащили к экстрасенсу. Жена Дьявола ручкой кнута приподняла за подбородок его голову и повернула ко мне.

-Этот обращался к тебе за помощью?- спросила она.

Веки человека дёрнулись, мутные зрачки зашевелились и сфокусировались на мне.

-Твари вы, твари,- выхаркнул он сгусток крови и безвольно обмяк. По лицу скользнула тень приближающейся смерти.

-Впрочем, твоего подтверждения не требуется,- произнесла Жена Дьявола.- И так всё ясно.

И приказала тем, кто держал меня:

-Бросьте его в подвал... Пусть там набирается мужества.

 

209. НАБИРАЮСЬ МУЖЕСТВА

Меня стащили вниз по скользким ступенькам каменной лестницы и заперли в мрачной камере, пропахшей плесенью и застоялыми испражнениями. Я лежал на кучке гнилой соломы и отрешённо смотрел в потолок, с которого желеобразными сосульками свисала желтоватая слизь. В стороне лениво шуршали крысы, одна даже пробежала по моей ноге, и я с отвращением откинул её прочь - она с жалобным визгом отлетела в темноту. Я закрыл глаза и попытался уснуть.

Конечно, я не уснул. Поминутно я распахивал глаза и всматривался в темноту. Мне чудилось, что кто-то склоняется надо мной, намереваясь перегрызть горло. Я не хотел умирать во сне. Я хотел смотреть в глаза приближающейся смерти.

 

210. И ПЕРЕРОЖДАЮСЬ

Кожу на лице щипало, словно от побоев. Я прикасался пальцами ко лбу и щекам и чувствовал, что они шелушатся. Я отдирал тонкие полоски кожи, а под ней нащупывалось что-то прочное, жёсткое, грубое… Моя новая внешность?!

Я знал: это чернота выпирала наружу, изменяя мою     внешность. Я перерождался. В кого?.. Во что?

Я слышал своё дыхание. Оно стало гулким, долгим и вырывалось, словно из-под земли. Дыхание тоже было нечеловеческим.

Теперь я прекрасно видел в темноте. Но нарочно не смотрел, что стало с моим телом – не хотел. Впрочем, было любопытно. Ещё было - ++ +++ +++ ++ +++ +++++ ++ ++++ +++ ++++++ +++++ + +++ +++, не знаю, как это сказать по-человечески. Я лежал и чувствовал, как сантиметр за сантиметром растут пальцы и руки, и тоже становятся нечеловеческими. И моё туловище приобрело форму ++ ++ +++++++ +++++++++++ +++ ++++++++++ +++++++ ++++++++++++ ++ +++++ ++++++++++++++++ +++++++++ +++++++ ++++++++++++ ++++ ++ +++++++++++++ ++++++++ ++++++++, но к человеческому это тоже не имело никакого отношения.

 

211. ПРИШЁЛ ОБЕ +++++

+++ +++++ +++++++ +++++ +++++++++++++  ++   +++++++++++ ++++++ +++ +++ ++++  ++++++++++++ +++++ +++++++ +++++ ++ ++++++++ ++++ +++++++++++ ++++++++ ++++++++ ++++ ++ ++++ +++++++ +++++++ +++ ++++++ +++ +++++++++++ ++++ +++++ ++ +++++++++ ++++++++++ ++++++++++ ++ ++ ++ ++ ++++++ ++++++ +++ +++ ++++  ++++++++++++ +++++ +++++++ +++++ ++ ++++++++ ++++ +++++++++++ ++++++++ ++++++++ ++++ ++ ++++ +++++++++ ++++++++++++ ++++ +++++++++ ++++++ +++ +++ ++++++++ ++++++++ ++анник с грязноймиской увиделменя остановился попятился наверняка выскочил бы в коридор я набросился на него и размножил ему голову +++ +++++++++++ ++++ ++++ +++++ +++++вкус крови. высосал кровь. я. почувствовал голод ещё. вонзил клыки в мягкую плоть. Отрывал куски мяса и заглатывал, а когда желудок наполнился, но мясо ещё оставалось, срыгнул проглоченное и доел остатки. Сытый, снова повалился на солому. Теперь крыса: если приближалась, ладонью прижимал её к полу и отрывал голову движением пальца. Так коротал время.

 

212. УХОЖУ

Устал коротать время. Подошёл к дверям поскрёб. Не хотел, чтобы видели, какой я. Я не знал, смогу ли со всеми справиться. Я чувствовал, что теперь я сильный. Вот такой сильный. Такой. Зацепил когтем край двери, потянул. А она легко подалась. Высунул голову в коридор, осмотрелся. Ни души. Я один. И крысы. Они бояться. Я не боюсь. Длинный узкий коридор. В бесконечность. Дорога в Ад. Я смело пошёл по ней.

Дорога оказалась длинной. Длинной. Очень длинной. Очень очень длинной. Вот такой - ++++ ++++ ++++ ++++++ +++++++ ++++++ ++++ +++++ +++++++++++++++. Ещё длиннее. Вот такой - ++++++ ++++++ ++++++++ +++++++ +++++++++++++++  +++++++++++++++ +++++ ++++++ +++++ ++++++++++++ ++++++ ++++++ +++++ +++++++ ++++++ ++++ ++++++ ++++ ++++++++++++ +++++ ++++++ ++++++++++ ++++ +++++++++++++ ++++++++++++ ++++++++++++++++ +++++++++++ +++++++++ +++ ++++++++++++ +++++++++++++ ++++++++++++++++++ ++++++++ ++++ ++++++++ ++++++ Даже я устал. Даже я. 

 

213. ВОЗВРАЩЕНИЕ

…совсем отчаялся, но вдруг над головой заметил слабые лучи, выбивающиеся из-под квадратного люка. Я подпрыгнул, и в полете ударом – кулаков или +++ ++++? - выбил люк и даже умудрился уцепиться за край, повиснуть. Подтянулся, и первое, что бросилось в глаза - могильный холмик и комья разрыхлённой земли. Я выбрался наружу и осмотрелся...

Так вон же, рядом совсем дяди Лёнина могила... Где в гробу я обнаружил тело отца. Захотел вдруг узнать, правда ли, что отец мёртв? И побежал, сшибая оградки и памятники.

 

214. ВОЗВРАЩЕНИЕ!

И пока бежал, свершалось ещё одно чудесное возвращение: шаг за шагом я опять превращался в человека. Словно бы вырывался из искривлённого пространства, пробивался в нормальный, обыкновенный и более понятный – пока ещё мой - мир.

Человеком я стоял возле непотревоженной могилы, как будто несколько ++++++++ ++ ++++ назад я и не разрывал её. Но из-за креста уже не выглядывал черенок лопаты.

Я вытер вспотевшие ладони о плащ и поспешил к выходу.

Я шёл домой и ломал голову над тем, чем же объяснить матери исчезновение отца. Ведь не мог же я сказать ей, что он уже мёртв.

 

215. ЧУЖИЕ ШОРОХИ

Двери в нашу квартиру оказались открытыми. Как при покойнике, подумал я и вошёл. Направился на кухню, вслушиваясь в звуки собственных шагов и опасаясь услышать что-нибудь подозрительное... Когда проходил мимо дверей, ведущих в комнату матери, я услышал лёгкие, едва различимые шорохи. Эти звуки принадлежали не матери. Я  распахнул двери, готовый в любую секунду отражать нападение или атаковать. Но то, что увидел, заставило просто остановиться, застыть.

 

216. ВСЁ РАССКАЗАЛА

Моя Наташа сидела у кровати матери. Они заметили меня обе одновременно и приветливо улыбнулись. Тоже обе.

Я улыбнулся им.

-Ах, Андрюшенька, а мы уже и заждались тебя,- сказала мать.

В глазах её светилась радость.

Я опустил руку на Наташино плечо. А мать спросил:

-Как себя чувствуешь?

-Хорошо. Уже хорошо.

-Вы уже поговорили обо всём?- опять спросил я.- Или мне выйти?

-Нет, Андрюшенька... У нас нет от тебя тайн.

-Я рассказала всё,- сообщила Наташа.

-Ты очень бледен,- произнесла мать, вглядевшись в меня.

-Это пройдёт,- сказал я и пошёл на кухню.

Наташа последовала за мной.

 

217. ПОЧЕМУ МЫ ОБРЕЧЕНЫ НА СТРАДАНИЯ?

На кухне Наташа пытливо посмотрела на меня. Я подошёл к умывальнику и накрепко завинтил кран. Последняя капля мёртво повисла на носике краника.

-Жена Дьявола гонится за мной,- сказал я.

-Что?- она растерянно вскинула брови.- Что случилось, Андрюша?

-Наверное, я должен извиниться,- сказал я.- Сумасшедший мужик с Библией был моим сообщником.

Она была вправе уйти. Покинуть меня навсегда. Но она осталась. Она даже не шелохнулась. Я сказал:

-По приказанию Жены Дьявола сегодня был убит мой отец. Меня же схватили и заперли в подземелье. Но мне удалось бежать. Мне нужна твоя помощь.

-Но что я могу сделать?

-Спасти мою мать. Твою дочь,- сказал я.

Наташа положила руку на моё плечо и поцеловала меня.

И после не отстранилась, лишь спросила:

-Ну почему мы обречены на страдания, а?

-Это я виноват,- сказал я.- Если бы не экстрасенс...

-Да он здесь почти и ни при чём. Ведь и раньше ты всегда шёл наперекор её воле... Теперь она не пощадит... Где бы ты ни скрывался, рано или поздно она настигнет тебя.

-Знаю,- сказал я.

- Я останусь с тобой.

-Нет,- сказал я.- Защити мою мать.

-Я укрою её в надёжном месте и вернусь к тебе.

-Конечно,- сказал я.

-Я знаю, от Жены Дьявола невозможно спастись, но уж если умирать, то вместе. Андрюша, я хочу умереть вместе с тобой.

-Не надо об этом,- сказал я, погладив её по белокурым волосам.- И не говори раньше времени о смерти, может, ещё удастся что-то придумать. Ведь я же до сих пор жив. Мне даже удалось бежать.  

-Какой ты глупый,- горько улыбнулась она.- От Жены Дьявола сбежать невозможно, если, конечно, она сама этого не захочет... Она играет с нами как кошка с мышкой.

И я не очень верил в спасение. Но так хотелось на что-то надеяться.

Я сказал:

-Иди, Наташа. У нас не так много времени. Защити мать. Не позволь Жене Дьявола забрать… Оленьку.

-Да,- сказала Наташа и выскользнула из моих объятий.

-Прощай,- сказал я вслед.

Хлопнули входные двери. Я остался один.

 

218. И ВОТ ПРИШЛА…

Трёхметровая тварь с коричневыми кренделями-рогами выступила из кафеля, приобрела объём и заполнила пространство кухни хищной ухмылкой, частоколом длинных острых зубов и налившимися кровью глазами. Я схватил нож и вонзил. В пустоту. В бесплотье. И тут же  ударился головой о стенку, снесённый вихрем исчезающей твари. На мгновение потерял сознание, а когда вынырнул из небытия, повёл носом и почувствовал отвратительный удушливый запах. И увидел валяющийся поодаль нож, лезвие которого было перепачкано синим.

Я с трудом встал. С трудом добрался до дверей. С трудом спустился по лестничному пролёту.

 И оказался на улице.

 

219. ПРИКРЫВАЯСЬ ТОЛПОЙ

Я нарочно держался гущи людей, надеясь, что твари не посмеют напасть там. Но они всё равно цеплялись, пытались ухватить и засосать в пустынный переулок, там и расправиться. Казалось бы, кругом лишь обыкновенные, ничем не примечательные люди, спешащие по своим делам - но ведь нет. На перекрёстке меня кто-то толкнул, и я больно ударился о фонарный столб. А переходя улицу, увернулся от бегущего навстречу паренька и едва не угодил под колёса грузовика. Завизжали тормоза, вокруг охнули, кто-то и остановился, а кто-то прибавил шагу; а я бросился в переулок – прочь, прочь....

Но сколько бы я ни кружил по городу, сколько бы ни прятался в толпе, прикрываясь ею, моё время неумолимо приближалось. Наступала темнота, людей на улице становилось всё меньше, всё труднее было найти толпу, больше попадались одиночки, больше - спешащие домой.

Фонари вспыхивали один за другим. Из подворотен тянуло мраком. И смертью. Я скрывался в магазинах до их закрытия, потом на троллейбусных остановках, потом в транспорте. Ездил в троллейбусах и автобусах из одного конца маршрута в другой. И так до глубокой ночи, пока последний троллейбус не высадил меня перед воротами депо.

Потом началось превращение. Я прятал руки в карманах куртки, но ведь изменялись не только они. Я прощался с человеческим миром, и мне было хорошо.

 

220. НЕ НАТАША

На дальней аллее городского парка, возле огороженной фигурной решёткой танцплощадки,  я присел на скамейку. И спросил у той, с изумрудными глазами, которая пришла:

-Наташа, это... ты?

И она ответила:

-Я, милый, конечно, я.

-Как ты нашла меня?

-Ни о чём не спрашивай. Они уже близко. Скорее иди за мной.

-Наташа, Наташенька,- я едва двигал непослушным языком.- Не спеши, не торопи меня.

Но Наташа умоляла:

-Быстрее же! Быстрее, ну?

Вдоль аллеи скользили уродливые гигантские тени. Они двигались бесшумно, быстро, уверенно. Я зачарованно смотрел на них. Если бы не Наташа, так и остался бы стоять, пока они не приблизились и не прикончили бы меня. Но Наташа заставила сделать шаг - всего один, и исчезли тени, да и аллея. Мы очутились в большой комнате, очень похожей на ту, в которой ведьма вырвала моё сердце. Только вместо кресла - кровать из маминой спальни.

-Где мама?- спросил я.

-С ней всё в порядке,- успокоила меня Наташа.- Она в другой комнате.

-Я хочу видеть её,- сказал я.

Наташа раздражённо повела плечами.

-Уж не думаешь ли ты, что я не в состоянии о ней позаботиться?

Мне это не понравилось. Я решительно шагнул к дверям, за которыми должна была находиться моя мать.

-Остановись!- крикнула Наташа.

Вполоборота я посмотрел на неё. Она была бледная, губы тряслись, а глаза метали молнии.

-В чём дело, милая?

-Тебе нельзя выходить из этой комнаты,- воскликнула она.- Здесь никто тебя не сможет отыскать, но если ты выйдешь...

-Ерунда,- рассмеялся я.- Ты сама говорила, что от Жены Дьявола спрятаться невозможно.

-И была права!- воскликнула ведьма и... рассыпалась. Яркие звёздочки закружились на том месте, где она только что стояла. К потолку поднималась полупрозрачная зеленоватая дымка. Я отвернулся и распахнул двери.

 

221. НЕ МАМА

Мать сидела на крохотном диванчике, положив ногу на ногу, и курила тонкую длинную сигарету. Я застыл у порога.

-Что случилось?- вскинула она брови.

-С тобой всё в порядке?

-Как видишь,- пожала она плечами.

Голос её был холодным, безразличным.

Конечно, это была не моя мать. Я решительно шагнул к ней  и крепко ухватился за  тонкую кисть. Дымящаяся сигарета выпала из её побелевших пальцев.

-Что ты делаешь?- воскликнула она.- Отпусти немедленно, мне больно.

Что-то человеческое прозвучало в её голосе, и я засомневался, но хорошо, что не выпустил. Через мгновение лицо её стало меняться: сначала сделалось синим, одутловатым, как у утопленника, потом постарело и превратилось в лицо старухи Евы.

-Вот мы и снова встретились!- рассмеялась она и обдала меня запахом мертвечины. Её крючковатые руки глыбой упали мне на плечи. Колени тут же подогнулись, я зашатался. А Ева нависала, вдавливала меня в пол. Ещё немного - и кости мои треснут, сломаются…

Но ведь и моё превращение ускорилось! И я ухватился за старухины запястья и развёл руки. Ударом хвоста пробил ей грудную клетку и отбросил в сторону, как тряпичную куклу.

 

222. НАТАША И МАМА

Теперь я снова увидел Наташу. На этот раз настоящую. В её изумрудных глазах я увидел боль за нас обоих.

-Милый, что они с тобой сделали?

-Не плачь, дорогая,- проревел я, с трудом произнося человеческие слова.- Где мама?

Мы стояли напротив друг друга. В её глазах дрожали озёрца слёз. Плачь, плачь, Наташа, вот и пришёл конец нашей любви...

-Видишь, как всё получилось,- промычал я.- Жене Дьявола всё-таки удалось нас разлучить.

-Нет, милый, нет,- шептала она.- Мы останемся вместе несмотря ни на что...

-Где мама?- опять спросил я.

-Здесь,- сказала Наташа и посторонилась.

Мать лежала в своей кровати. Глаза прикрыты, но дышала она спокойно и ровно.

-Она спит,- сказала Наташа.

-Не буди её,- сказал я.- Не хочу, чтобы она видела меня таким.

-Я не сплю,- раздался голос матери. Слабый.

Она смотрела на меня.

-Я узнаю тебя. Ты мой сын.

Я подошёл к ней. Она протянула руку и погладила меня по щеке.

-Ты ни в чём не виноват,- сказала она.- Это семейное проклятие.  Просто у всех у нас такая судьба.

Наташа подошла к нам и взяла меня и маму за руки. Так мы и встретили…

 

223. ПРИБЛИЖЕНИЕ МРАКА

И оттуда тянулись корявые, словно ветви древних деревьев, лапы чудовищ.

Я умер первым. За мгновение до того, как это случилось, я подумал: «Может, Жене Дьявола будет достаточно и одной моей смерти? И она, наконец, оставит в покое и Наташу, и мою мать? В конце концов, Наташа - её крестница, а моя мать – Наташина дочь. Ни та, ни другая ни в чём перед нею не провинились. Разве что – связались со мной… Так, может быть, пожалеет, а?».

Как я на это надеялся! Как надеялся…

 

 

 

ВЕРА И ВЕРА

 

И вынырнув в какой-то реальности и каком-то времени, Андрей произнёс:

-До вечера, любимая. Целую,- и нажал на рычаг. В трубке раздались отталкивающие заунывные гудки. Он положил телефонную трубку, откинулся на жёсткую спинку стула, провёл ладонью по гладкому подбородку и задумчиво улыбнулся.

-Это ты с Верой разговаривал?

-Что?- мгновенно вынырнул он из моря фантазии и грёз, в котором находился во время разговора с единственной женщиной, звуки голоса которой погружали его в это море.

-Это была Вера?- переспросил голос. Другой голос. И источник его находился в пяти метрах, закрытый широкой доской кульмана, и только снизу, за тёмно-зелёным металлическим стояком, были видны длинные загорелые ноги, которые - чего греха таить? - волновали его, притягивали и кружили голову. Вечерами он частенько разговаривал с этими ногами, ибо обладательницу их видел гораздо реже. Всё время - восемь часов в день, пять дней в неделю - она упорно скрывалась за доской кульмана, что-то там конструируя и изобретая. Изредка она выглядывала, показывались длинные пшеничные волосы... Дальше он смотреть не хотел. Не любил. Не нравилось… Она была некрасива, очень даже. У неё были выпуклые бесцветные глаза, приплюснутый нос и лягушиный рот; зато голос музыкальный и душевный. Андрею казалось, что этот голос принадлежит не ей, а только длинным загорелым ногам, которые прятались за тёмно-зелёной стойкой кульмана. Он предпочитал разговаривать с красивыми ногами. Ноги именовались Светланой.

-Да, это была Вера,- признался Андрей ногам.- Но совсем не та Вера.

-Ещё одна?

-Нет. Единственная.

-А той Веры, с которой ты раньше разговаривал, уже нет?- спросили симпатичные ноги.

-Для меня нет.

-Быстро!- смех разлился колокольчиком.- Впрочем, я так и думала.

-Что думала?

-Что у вас ничего не получится.

-Почему?

Ноги на минуту задумались и сказали:

-Уж очень грубо ты с ней разговаривал. Ты ведь не любил её?

И выпуклые бесцветные глаза выглянули из-за кульмана. Если бы об этом спросили ноги, он бы солгал; он не хотел быть откровенным с той, кому симпатизировал. Но лицо - это лицо -  отталкивало его, и он решился сказать правду...

Он очень хотел сказать правду. И он уже собрался её сказать, но вдруг подумал, что не может найти слова, которые хоть на немного отражали бы егочувства к той женщине, которую звали Тоже Верой, которая осталась в прошлом, навсегда, которую он обязан скорее забыть.

 

Он вспомнил, как впервые увидел её. Он сидел в электричке, усталый, измученный гнусным днём, уютно устроившись возле окошка, надвинув на лоб шляпу и закрыв глаза. Он хотел спать, но уснуть боялся - через две остановки выходить. Но сон морил и, борясь со сном, он вполуха вслушивался в постылые голоса людей, которые находились рядом, в вагоне, и в то же время - за тысячи километров от той точки во Вселенной, где сейчас находился он… Он вдруг услышал, что из бурного потока многоголосья один голос вырывается, диссонирует – и неудержимо приближается, заглушая все остальные звуки… Вот он уже на весь мир звенит тихо, жалобно, слёзно:

-Товарищи, помогите, чем можете. Я проездом в вашем городе. У меня из сумочки вытащили кошелёк. Я уже обращалась в милицию, они обещали помочь, но мне срочно нужно уехать домой. Мне не хватает всего пятнадцати рублей, помогите...

Он мог зажмуриться, притвориться спящим, отвернуться к окну или зарыться лицом в газету. Но он ничего этого не сделал; он вздрогнул, открыл глаза и встретился взглядом с миловидной девушкой с ямочкой на подбородке и большими серо-голубыми глазами.

Детские кудряшки падали на лоб, она стирала платочком со щёк слёзы и теребила длинную толстую косу, спускающуюся по её груди к животу, последняя петелька которой, украшенная голубым бантом, пряталась в её ладошке.

Ноги её не были такими красивыми и стройными, как у некрасивой Светланы, но коса стоила того, чтобы оценить всю прелесть существа женского пола, к тому же оказавшегося в беде. И Андрей почувствовал знакомое сладкое посасывание в груди, в левой её части, он как-то по-особенному вздохнул и подумал, что жаль - народу в вагоне много, а то он обязательно познакомился бы с этой девчушкой; наивная, глупенькая девчонка, на что она надеется, выпрашивая копейки у бессердечных и уставших людей? Никто тебе не поможет, никто.

Их взгляды встретились, и он прочёл в её глазах страдание, мольбу и веру – в него, что он – тот единственный, кто откликнется, поможет – и на секунду задумался: не дать ли ей денег, но никто вокруг не давал, и он пересилил себя и отвёл взгляд, и отвернулся.

Она прошла дальше по вагону, поблагодарив двух-трёх сердобольных старушек за ссыпанную мелочь - больше никто не подавал - и скрылась в тамбуре, и Андрей подумал ей вслед: «Куда идёшь? Куда? Никто тебе не поможет, ни в этом, ни в другом вагоне. Люди не верят таким, как ты, считают вас обманщиками, и – заслуженно, между прочим. Я и сам такой, тоже не верю. Поэтому и не подаю». И ему вдруг стало стыдно за себя - такого.

 

-Ну, так что? Я права?- подсмеивались ноги по имени Светлана.- Или ты так со всеми женщинами разговариваешь?

-Я ей хамил?- спросил Андрей.

-Нет. Ты с ней грубо разговаривал.

-Я разговаривал с ней так, как разговариваю со всеми.

-Нет, со всеми ты разговариваешь нормально. Ты даже можешь быть нежным, если захочешь.

-Ты подслушивала мои телефонные разговоры?- нахмурился Андрей.

-Очень нужно. Сам кричишь на весь кабинет.

Андрей медленно зажёг спичку и прикурил, рассеянно глядя на затухающее пламя.

-Да, я действительно с ней разговаривал грубо,- наконец произнёс он.

-Вот видишь. Я ведь тебя знаю, ты умеешь быть вежливым. Но с ней ты был невежлив.

Да, с ней я был невежлив, согласился он и криво усмехнулся. Он просто не мог быть с ней вежливым, потому что... коса её оказалась фальшивой и никакой кошелёк у неё не украли. Это он узнал на следующий день и, узнав, очень разозлился и обиделся за то, что так быстро и просто был обманут её псевдонаивной внешностью.

 

В тот день он гулял в парке. Погода и настроение были такими, что в пору бы и мелкому дождю, но дождя как назло не было, и он стоял возле танцевальной площадки и смотрел за решётчатую изгородь, где под звуки заезженных духовых инструментов танцевали старики со старухами. Вернее, больше старухи со старухами, обнявшись, как когда-то в послевоенные годы, когда мужчин было мало и женщины поочерёдно на грустных танцплощадках исполняли роль кавалеров. Они ещё помнили то время.

Оркестр тихо играл старую музыку - плавную, наивную и оптимистичную - и бабушки с дедушками танцевали плавно, наивно и оптимистично; и улыбались друг другу немножко наивно и оптимистично. Андрей смотрел на них и испытывал странную тоску по прошлому, о котором столько много слышал.

Оркестр прекратил игру резко, на визге оборвав хвостик высокой ноты; музыканты а военных костюмах повставали с табуреток, загомонили, захлопали крышками футляров;  распрощались и старушки, медленно расходясь восвояси, и Андрей тоже повернулся и отправился вглубь парка, где в тени жёлтых берёз прятались длинные скамейки. На самой крайней, возле автоматов с газированной водой, сидела девушка, положив ногу на ногу. Андрей скользнул взглядом по ногам, машинально отметил, что Светланины ноги красивее, решил удостовериться, что даже эта девушка симпатичнее Светланы, внимательно посмотрел на её лицо... и, удивлённый, остановился.

Это была она - девушка из электрички. Та, да не та, подумал Андрей. Сейчас у неё нет косы; нет и детских кудряшек... И глаза совсем другие - куда-то исчез голубой оттенок; стальная серость глаз превращала её лицо в каменную маску...

Андрей сбавил шаг и сказал:

-Привет.

Она посмотрела на него искоса, неприязненно. И также – неприязненно – спросила:

-Тебе чего, парень?

-Ничего,- сказал Андрей.- Просто поздоровался.

-Мы где-то встречались?- спросила она.

-Нет,- соврал он.

-А я уж подумала... У тебя сигареты есть?

Андрей молча протянул пачку.

-Нет, мы точно где-то встречались,- сказала она, выпуская томную струйку дыма.- Где?

-Здесь,- опять соврал Андрей.

-Да?- удивилась она, впрочем, не особо.- Конечно, твоё лицо мне тоже знакомо.

-Но ты не знаешь моего имени,- сказал Андрей.

-Имя - не проблема,- хмыкнула она.- Как ты хочешь себя называть?

-Андреем.

-Очень приятно,- усмехнулась она.- А меня зовут Вера.

-Тоже Вера?- удивился  Андрей.

-Почему - тоже? Вера и всё.

Андрей уже сидел рядом с ней.

-У тебя плохое настроение?

-Не очень,- согласилась она.

-Я хочу увидеть тебя, когда настроение будет хорошим.

-Даже так? Что ж...

-Так когда?

-Вечером... завтра. Здесь же, в это же время. Устраивает?

-Вполне,- сказал Андрей и встал.- До завтра, Вера. Тоже Вера…

Именно в это мгновение он понял, что не может разговаривать с ней так, как с другими женщинами. Во-первых, коса. Во-вторых — это «тоже». Он уже тогда был влюблён – безответно - девушку по имени Вера (Вернее, Вероника, но она почему-то отдавала предпочтение упрощённому варианту своего имени), которая сейчас для него единственная женщина на свете. Потому эта Вера стала для него второй, стала Тоже Верой - Верой, которая обманывала его в электричке.

 

Он никогда не догадывался, что грубит ей. Он с ней разговаривал, и всё. Он даже питал к ней особенное чувство, название которому не мог подобрать даже сейчас. Может быть, братская любовь? Да, именно так. Она никогда не была для него любовницей, по крайне мере, постельные утехи с ней были какие-то странные, нереальные, что ли, да и случилось-то это всего один раз; он никогда не чувствовал себя мужчиной, будучи с ней рядом, они оставались друзьями... Нет, они никогда не были друзьями. Этого Светлана понять не может, этого ей не дано понять.

-Шикарно ты устроился, Андрюша,- щебетала она из-за кульмана.– Одна - Вера и другая - Вера. Не перепутаешь.

-Я никогда их не путал.

-Ну ещё бы! Вера - Вера.

-Нет,- усмехнулся Андрей.- Вера - и Тоже Вера.

-А, понимаю. Тоже - это с большой буквы! Ну тогда уж лучше Тожэ - Вера Тожэ. Звучит изумительно.

-Не в моём вкусе,- сказал Андрей.

-Знаем мы твои вкусы,- как-то странно усмехнулись ноги. Сухо. Андрей напрягся. И ноги почувствовали это и совсем другим голосом произнесли:

-Значит, у тебя осталась только одна Вера! Ну и как, легче жить стало?

-В каком смысле?- ещё больше напрягся Андрей. Кажется, эта проклятая Светка знает гораздо больше. Андрей хоть и откровенничал с ней, но личной жизни предпочитал не касаться. Но она определённо что-то знала. Она слишком внимательно прислушивалась к моим телефонным разговорам, подумал Андрей.

Нет, опять вру, подумал он. Я никогда не был для Веры братом, потому что сам не хотел этого, потому что познакомился с ней как с женщиной, как мужчина с женщиной. Братом, братиком она назвала меня сама, уже после того, когда у нас ничего не получилось, в тот день, когда я, наивный, предложил ей поехать ко мне на чашку чая в двенадцать часов ночи. Вера взяла меня под руку и, улыбнувшись, сказала:

 

-Поздно, милый.

-Почему?- не понял Андрей,- Ещё только первый час ночи.

-Я не о том,- рассмеялась она.- Знаешь, почему я с тобой познакомилась?

-Почему?

-Я хотела сделать тебя своим любовником.

Сердце у Андрея тревожно застучало, потому что тон, которым она произнесла эти слова, ему не понравился. Она говорила об Андрее, как о чём-то прошедшем, канувшем в Лету, а ведь он тут стоит, прикасается к её руке и жаждет её душу, её тело. Любви жаждет! Любви! Как она может говорить такое:

-Но у нас ничего не получилось. Ты для меня всё равно что брат. Славный, скромный, ласковый братик.

-А ты сестрёнка,- проглотив горький ком, сказал Андрей.

-Да, я твоя сестрёнка, Андрюшенька. А ты мой братик. И не больше, понимаешь? А теперь поцелуй меня и проводи до остановки. Я поеду домой одна.

И он обречённо огляделся по сторонам. Была ночь, шёл мокрый осенний снег, и скамейки, на которых они когда-то разговаривали и целовались, были пусты, и снег тонким настом укрывал эти скамейки, и памятник вождю мирового пролетариата вырисовывался чёрным мрачным силуэтом в иссиня-чёрном небе.

-Ты любил меня?- спросила она.

-Нет,- сказал Андрей.

-Правильно,- сказала она.- Меня не за что любить. Но почему-то все мужчины меня любят.

-Я не люблю тебя.

-Ты не в счёт. Ты мой братик.

И он сердито хмыкнул и отвернулся. Она провела ладошкой по его щеке и, картавя слова, как маленький ребёнок, сказала:

-Ну, лапуська, миненький, савненький, холосенький, ну не селдись на свою сестлёнку. Я не хотеля тебя обидеть. Ты осень холёсий, доблый, мне искренне жаль, что всё так получилось... Знаешь, давай отметим Новый год?

-Сегодня третье ноября,- хмыкнул Андрей.

-Ну и что. А мы отметим. Сегодня и отметим. Хорошо?

-Хорошо,- потеплел он и опять огляделся.

Да, именно на этой скамейке, второй слева, они сидели две недели назад, и он играл придуманную им самим роль усталого от любовных утех Дон Жуана, а она дёргала его за рукав, источала одиночество и говорила, говорила, говорила:

-Андрюшенька, между прочим, я сегодня ночую одна. Мама уехала в командировку. Дочка у бабушки. А у нас такой беспокойный дом. Соседи за стенкой постоянно скандалят. Я боюсь.

-Не бойся,- говорил Андрей.- Ничего не случится.

-Случится, обязательно случится. Я боюсь одна.

-Ничего страшного,- притворялся непонимающим он.- Придёшь, ляжешь в постель и уснёшь. Скоро уже утро.

И тогда она отвернулась, посмотрела на памятник и сказала:

-Теперь я знаю, чем вы с ним похожи.

-С кем?- спросил Андрей, со стыдом догадываясь, к чему она клонит.

-С этим вот дядей из бетона. Вы оба... вроде бы как мужчины.

И Андрей через силу рассмеялся и, запинаясь, сказал:

-А вот я сейчас докажу, что это не так.

-Докажи!- тут же повернулась она и посмотрела на него снизу верх.

Он натянуто, превозмогая какую-то тяжесть, привлек её к себе и вжался в её губы, как в мягкую подушку. А её губы в тот же миг напряглись, сделались упругими и прохладными, и он впервые в жизни поцеловал.

-Вот так-то,- любуясь самим собой, сказал он.

-Что «так»?- засмеялась она.- И это всё?

-Нет, не всё,- защищал он в себе мужчину.- Это только начало.

-А когда же будет продолжение?

-Когда хочешь,- сказал он.

-Тогда пошли. А то скоро уже утро.

Он встал, она потянула его за руку, он сделал шаг, ухватился взглядом за памятник, и бетон ссыпался с его ног, а вместе с ним и легенда о видавшем виде Дон Жуане, который решил немного отдохнуть от женщин.

Эту маску, тщательно вылепленную, он придумал не сам. Она, Вера, Тоже Вера, дала ему повод придумать эту смешную легенду, которую он принял как спасение: вот  имидж, позволяющий не упасть в её глазах и обезопасить себя, и прикрыть девственность, выпирающую из него всё сильнее с каждым днём. Встретившись с Верой в парке, где танцевали бабушки под духовой оркестр, он ещё не знал, как себя вести с ней, но уже понял, что она отнюдь не наивная девочка, роль которой играла в электричке, она уже женщина, а он мальчик, играющий роль мужчины. Он боялся разоблачения, он стыдился признаться ей, что никогда раньше никаких дел с женщинами не имел, хоть и не единожды влюблялся в одноклассниц (вот и в Веру-Веронику) или случайных попутчиц в троллейбусе или на улице. Он не знал как правильно себя вести, и она сама подсказала ему, и он принял игру, от которой боялся отказаться.     

Он не верил, что она придёт на следующий день, после знакомства в парке. Но она пришла, и он вальяжной походкой подошёл к ней и сказал:

-Привет. Как дела?

-Нормально. Ну, куда идём?

-Я не знаю... Может быть в кафе?

И они пошли в кафе и сели за не совсем чистый столик, и долго-долго ждали официанта, глядя по сторонам и друг на друга, и когда их взгляды встречались, они улыбались друг другу, как улыбаются малознакомые люди, и продолжали томительно ждать. И когда подошёл официант, она сделала заказ, и он взял в руки меню, пробежал глазами по ценам и поймал себя на мысли, что судорожно считает сумму, на которую сделан заказ, сравнивая её с той, которая лежала в левом внутреннем кармане его пиджака. И когда они слегка перекусили и выпили отвратительнейший коктейль, Андрей рассчитался и с горечью подумал, что у него теперь не хватит денег даже на троллейбус. А потом они пошли в парк и тропинка их вывела к танцплощадке, и Вера посмотрела на него, и ему пришлось сознаться, что он на мели, и она понимающе кивнула, сказала подожди и убежала в ночь, и он выкурил подряд две сигареты, сидя на бетонном фундаменте ограждения, и через десять минут она прибежала запыхавшаяся, зажав в бледном крохотном кулачке два билета. И после танцев он проводил её домой, и она пожала ему руку и сказала, что ей было очень приятно провести с ним вечер, и что она ещё раз, много раз хотела бы повторить такой вечер. И они ещё в следующие вечера ходили на танцплощадку в старый городской парк, и она говорила, что он очень хорошо танцует, и ему это льстило, потому что он знал, что танцует плохо. И она говорила, что он выглядит старше своих восемнадцати, и это ему тоже льстило, потому что он знал, что выглядит гораздо моложе. И каждый вечер он её провожал до подъезда, и они пожимали друг другу руки и договаривались о следующей встрече. И так продолжалось почти неделю, и почти неделю он не знал как себя вести с ней, не решаясь поцеловать её первым, кожей чувствуя, что целовать рано. Она сама должна дать понять это. И, конечно, он тут же воспользуется её предложением, ибо ежевечерние рукопожатия стали утомлять. Он видел, что она стала несколько по-другому относиться к нему, от шершавости и осторожности первых встреч не осталось и следа, но и полного взаимопонимания между ними тоже ещё не было. Когда они расставались, она благодарно смотрела ему в глаза, но это была совсем не та благодарность, которую он хотел увидеть. Ладошка её оставалась сухой и холодной, и он не решался держать её дольше дружеского рукопожатия, а хотел, очень хотел.

Чёрт его знает, почему он с ней познакомился.

От скуки, конечно же, от скуки. Нет.

Он хотел познакомиться с девушкой, и она первая, кто не отвергла его. И кровь ему ударила в голову, когда он впервые увидел её, и ударила с новой силой, когда познакомился. Как голодный волк он набросился на неё... Нет, он только хотел на неё наброситься, но не знал как - не умел. Опять врёт. Умел, но хотел не очень.

Почему он познакомился с ней? Потому что Вера, вчерашняя одноклассница, вдруг за последние полгода распустилась как розовый бутон и околдовала? И когда он узнал, что эту, уже без косы, зовут Тоже Верой, или как говорит Светлана Верой Тожэ, понял, что обязательно познакомится с ней...

А всё-таки ему было приятно, что она стала доверять ему...

Кто стала доверять? Вера или Тоже Вера?

Господи, о ком он думает сейчас?

Вера его выгнала. В тот вечер, когда увидела его на танцплощадке с Тоже Верой. Проводив Тоже Веру, находясь под запоздалым впечатлением от первого откровенного и пронизанного ложью разговора, он зашёл к Вере и та выгнала его, и он ушёл, тихо прикрыв двери, чувствуя, как горят ладони от прикосновения к её плечам.

Придя домой, он остудил ладони под струёй холодной воды, вымыл руки с мылом, включил телевизор, везде погасил свет и ещё раз прокрутил в памяти последний разговор с Тоже Верой.

Они возвращались из дискотеки. В тот вечер она была весела необыкновенно, смеялась, шутила, познакомилась с друзьями Андрея, которые тоже пришли на дискотеку. Возвращались большой компанией. Шумливые, по-дурацки смешливые, шли прямо по проезжей части. Любка-пышка, самая смешливая и говорливая, рассказывала о каком-то парне, с которым недавно познакомилась, и всё нахваливала его... И когда, наконец, перестала тараторить, Тоже Вера крепко сжала руку Андрея и вполголоса произнесла:

-А мой Андрюшенька в тысячу раз лучше.

И у Андрея потемнело а глазах от счастья, он прижал её к себе, но тут же отпустил, но она сама к нему прижалась, и так они шли долго, пока не распрощались с весёлой компанией и не остались одни, в темноте осеннего парка, слушая шорох капель фонтана о мокрый бетон.

Они сидели на скамейке, и он чего-то ждал, кусая губы и проклиная себя за нерешительность и неумелость. Она тяжело вздохнула и сказала тихо-тихо:

-Спасибо тебе.

-За что?

-За то, что ты не такой, как все. Ты друг. Самый настоящий друг.

Андрей ничего не ответил. Он хотел только одного: привлечь её к себе и страстно целовать в губы, щёки, шею, грудь... У неё маленькая грудь... Интересно, какая она обнажённая… Он хотел языком гладить упругие соски и вдыхать запах её молодого тела.

И она сказала и он прослушал, потому что думал совсем о другом. Она сказала:

-Ты ведь совсем меня не знаешь, может потому так ко мне и относишься? Я ведь замужем. И уже во второй раз. У меня дочка, Оленька, она уже большая, скоро пойдёт в школу. Я родила её в пятнадцать лет. Мы развелись с первым мужем. Он меня хлестал букетом цветов по лицу, которые подарил на день рождения. Он хлестал и кричал, что убьёт, потому что ненавидит меня. Я забрала дочку и ушла к матери. А через год встретилась с Леонардом, он стал моим вторым мужем. Он обожает меня, но я его не люблю. Он меня не удовлетворяет. Я ненавижу мужиков. Я и тебе не доверяла, думала, что ты будешь приставать. Но ты ни разу даже не попытался предложить мне переспать с тобой, и я за это благодарна тебе. Ты самый настоящий друг.

Она смотрела куда-то в ночь, повернувшись к нему боком, он всё холоднее и холоднее гладил её глазами по волосам и менялся в лице. Он уже был зол на себя, он смеялся над собственной глупостью, он называл себя ничтожеством. И она сказала ему:

-Теперь ты почти всё обо мне знаешь, и я хочу всё знать о тебе. Расскажи.

Андрей разжал чугунные губы и придумал историю, которая как-то сама собой напросилась и задрожала на кончике языка. Рассказывая выдуманную историю, он перевоплощался, подгоняя своё существо под каркас циничной фантазии.

-Я усталый Дон Жуан, Верочка. Ты ошиблась во мне. Я мужчина, а не тихоня-импотент. Я не лез и не лезу к тебе только потому, что устал от женщин. Мне нужен отдых и общение. И то, и другое я нашёл, познакомившись с тобой.

Он ждал, что она ответит. Он ждал, что она уйдёт навсегда.

-Вот уж не подумала бы,- сказала она, и в её голосе не было ничего, кроме теплоты и понимания.- Это просто чудо, что мы встретились.

-Чудеснее не бывает,- процедил он. А потом, кажется, встал и сунул руки карманы. Дальнейший разговор (а они разговаривали, несомненно) стёрся из памяти начисто, и как бы он не пытался вспомнить, ничего не мог. Между этим разговором и ещё одним, который произошёл позже, может, дня через три, пролегала огромная пропасть беспамятства, злости и отчаяния.

Всё это время он входил в образ, который служил защитой его уязвлённых светлых чувств. Он ушёл в глухую оборону, покрылся толстой слоновой кожей, бесчувственной к малейшим изменениям переменчивой  женской  души.  И  поэтому, когда следующая их встреча всплыла из каши воспоминаний, он увидел себя, вальяжно развалившимся на скамейке с прилепленной сигаретой в уголке цинично искривлённого рта. И он видел её бледное лицо и опущенные глаза, и слышал тихий голос одинокой женщины.

-Тебе хорошо,- говорила она.- Ты отдыхаешь, потому что устал от женщин. Я знаю тебя уже три недели, а ты всё отдыхаешь и отдыхаешь. Наберёшься сил - и снова за старое... А я? Я забыла, что такое мужчина. Муж в командировке уже три месяца, когда ещё приедет... Я очень, очень устала...

А Андрей на это с деланным равнодушием пожимал плечами, мол, крепись, старушка, то ли ещё в жизни бывает, и верил тому, что он действительно равнодушен, и верил ей, что он только лишь отдыхает, а как отдохнёт - тут уж держитесь, бабы!

-Да, ты счастливый человек,- сказала сухим безэмоциональным голосом Тоже Вера...

 

-Ты счастливый человек, Андрюша,- сказала Светлана, возвращая его на землю.

-Почему?

-Потому что у тебя осталась только одна Вера.

-Она всегда была для меня одной.

-Нет, их у тебя было две.

-Вторая не в счёт.

-Ты... с женщинами занимаешься арифметикой?- усмехнулись ноги по имени Светлана.

-Я с женщинами занимаюсь любовью,- парировал Андрей.

-Да?- на мгновение притихли ноги от такой прямолинейности.- Ну и как?

-Что «как»?

-Получается?

Вот ведь стерва, подумал Андрей и с интересом посмотрел на кульман, за которым она пряталась. Получается... Что она имеет в виду? Конечно, получается, да ещё как... И с Тоже Верой получилось... Правда, получилось не совсем так, как ему бы хотелось, но уж, как говорится, чем богаты. Она уже потом сама вбила себе в голову какую-то ерунду, а сначала всё было так мило, прелестно, восхитительно.

 

Когда он её поцеловал, и она сказала, что хочет продолжения, Андрей понял, что настало время сбрасывать личину усталого Дон Жуана и показать ей, что он мужчина, а не какой-то там вроде бы. Он пошёл к ней домой, провалился в глубокое кресло и с интересом принялся изучать её двуспальную кровать, ожидая, пока она сварит кофе. Она принесла две крохотные чашки дымящегося ароматного напитка, из серванта достала маленькую сувенирную бутылочку коньяка и они пили, и мило разговаривали, и ждали... В этот вечер он был непростительно пассивен. Осторожно косясь в вырез её платья, он спросил её кто изображён на фотографии, висящей на стене, она сказала догадайся сам, твоя дочка предположил он, нет сказала она, ты опять предположил он, нет сказала она, странно сказал он между фотографией и тобой удивительное сходство, ничего удивительного засмеялась она это моя мама. Мама удивился он, да мама,  и сколько здесь  ей лет, восемь, а сейчас сколько, сорок пять, твоя мама была очень красивой, она и сейчас красивая, как ты, я как она. Вера ты удивительная женщина хочешь я подарю тебе свою фотографию, подари, я здесь ещё без усов, ты без усов такой смешной, молодой, да молодой и смешной, что смешного ты нашла во мне, то что сидишь и не видишь что я уже раздета пора ложиться милый.

И он ещё раз посмотрел на неё и увидел хрупкую фигуру в полупрозрачном красном халате, освещенную красным абажуром. Из под тонкой материи высвечивались маленькие груди с тёмными вздёрнутыми сосками и круглый животик. Он подошёл к ней, взял на руки и отнёс на кровать. Слепая рука нащупала выключатель, он выскользнул из душной одежды и тесно прижался к ней. Хоть он и был новичком, но теоретически знал, что нужно делать, и он прижимал её голову к своим рукам и скользил ладонями по прохладным бёдрам, гладким ногам, опускался всё ниже и ниже, целовал её маленькие груди и живот, подбородком ощущая подбритые участки кожи ниже пупка. Она мягко перевернула его на спину, прильнула губами к его уху и прошептала:

-Не спеши. Не волнуйся. Ты очень спешишь.

И он стал гладить медленнее, плавнее, плавнее, и она стала вздрагивать, и гладить его там, где с каждым движением всё мощнее и отчётливее концентрировалась его энергия. Он напрягся, хотел перевернуть её на спину, но она тихо прошептала:

-Рано, ещё рано,- и опять провела там, где он очень хотел, и от этого он почувствовал в себе великую силу, глубоко вздохнул и перевернул Веру, и она помогла ему найти её в пространстве Вселенной, где они влились друг в друга, в один миг превратившись в одно целое. И в ту же секунду он как бы проснулся и увидел себя со стороны, увидел окутанную ночной пеленой комнату, увидел Веру, прильнувшую к нему, почувствовал короткие резкие толчки, подстроился под них и вошёл в резонанс. И тёплые струйки потекли под его кожей, и голова вновь окунулась в хмельную чашу, и он задышал тяжело и сильно, и это продолжалось долго-долго, пока не достигло наивысшей точки, и поток энергии не изменил цвет и силу. Вера вытянулась, прогнула спину и напряглась, а он ещё сильнее напрягся, а потом вдруг выдохнул и обмяк.

Чуть отдохнув, он ещё много-много раз целовал её в щёки и нос, желая вернуться в прежнее волнующее состояние, утерянное минуту назад, но она сказала:

-Отдохнём. Я устала.

Он нехотя встал, нащупал в темноте сигареты и ушёл на кухню. Она пришла следом, присела напротив, он зажёг спичку, и она, издалека поглядывая на него, глубоко затянулась.

-Хочешь кофе?- спросила она.

-Нет,- покачал он головой.- Который сейчас час?

-Третий.

-Через три с половиной часа на работу.

-Сейчас,- сказала она.- Сейчас мы пойдём спать.

Он вдавил бычок в пепельницу.

Он не понимал, когда между ними успела пробежать чёрная кошка. Не понимал, за что она на него злилась, хоть видел отчётливо – злилась, не понимал и почему вдруг расхотел заниматься любовью. Хотелось спать, и он вернулся в спальню.

Вскоре пришла она и легла рядом. Сказала:

-Мне с тобой хорошо.

-Ещё,- сказала она.- Я хочу ещё.

Но он сказал:

-Поздно уже. Давай спать.

-Но я не хочу.

-Завтра,- пообещал он.

-Завтра уже не будет,- вырвалось у неё, и он спросил себя, почему не будет, только всё начинается, затянувшееся знакомство позади, теперь ни ей, ни ему не нужно притворяться, жизнь взяла своё, какие бы маски они не пытались примерить на себя. И он прошептал:

-Завтра будет ещё много-много раз.

Она не стала настаивать, повернулась к нему спиной, свернулась калачиком и  сделала вид, что уснула. Уснул и он.

Утром его разбудил противный стрёкот будильника, он наспех оделся, поцеловал спящую Веру в лоб и убежал на работу. Он еле дождался вечернего свидания, целый день думал только о Вере, Тоже Вере, и представлял, какая ночь его ожидает сегодня.

Она не пришла. Он прождал целый час, но она не пришла. Ничего, подумал он, не смогла, потому и не пришла. Встретимся завтра. Но она не пришла и на следующий вечер, и на третий, и на четвёртый. Андрей подумал-подумал и пошёл к ней домой. Долго звонил и стучал в дверь. Ни звука. Тогда он подумал, что она, наверное, срочно уехала куда-то, конечно, она поехала к бабушке за дочкой... И он вырвал из блокнота листок и написал: «Верочка! Нам нужно встретиться. Жду на нашем месте. А.» И вставил записку в дверь. Он специально написал такую сухую записку - пусть знает, что он обиделся, пусть знает...

Через два дня они встретились. Обрадованный, он побежал к ней, и она сказала, что он для неё ... всего лишь братик. Он ничего не понимал. Почему? Он не удовлетворяет её? В чём дело, Вера? Совершенно ничего не понимаю. Ты же говорила, что любишь... Ладно, не будем об этом... Забудем, всё забудем.  До свидания. Прощай, да. Что? Новый год? Что ж, встретим в ресторане наш досрочный третьеноябрьский Новый год.

В ресторане свободных столиков, конечно, не было. Андрей отчаянным взглядом выхватил а цветастом фейерверке света и одежд два незанятых места за трёхместным столиком. Их соседом оказался плотный мужчина с красным бугристым лицом и слезящимися глазами. Около него стоял маленький графинчик водки, который он время от времени поднимал и опрокидывал в пустую рюмку.

-Как дела, молодые люди?- спросил он, закусывая салатом «Оливье».

-Нормально,- сказал Андрей и подумал, быстрее бы этот тип ковылял отсюда, не до него.

-Выпьешь?

-Нам сейчас принесут.

-Да пока их дождёшься. Ваше здоровье.

Андрей чокнулся и выпил. Вера лишь слегка пригубила.  Андрей злился.

-Ну что?-  выдавил он улыбку.- С Новым годом?

-Третьего ноября?- хмыкнул сосед.

-Да, третьего одиннадцатого,- сказал Андрей.- Сегодня мы отмечаем Новый год... Правильно, Верочка?

-Да, всё верно,- подтвердила она.

Сосед пьяными глазами проплыл по Вериной груди и сказал:

-Ну что ж… Приятно видеть влюблённую пару.

Андрей хмыкнул оттого, что ему было приятно это слышать. Он погрузился в мягкую перину лёгкого опьянения и вальяжно откинулся на спинку стула. Ему вдруг захотелось поцеловать Веру, и он подумал, что если сейчас поцелует, то вся дурь быстро выветрится из её головы и не нужно будет потом подыскивать слова, чтобы выяснять, отчего образовалась эта глупая размолвка между ними. Он повернул голову и посмотрел на Веру, а та на него и, еле сдерживая смех, сказала соседу:

-Нет, вы не поняли. Мы вовсе не влюблённая пара. Мы просто друзья.

-Ах, вот оно что,- закивал сосед и наполнил рюмки.

Андрея вновь заколотило от негодования. Дрянь, какая дрянь, думал он, дрянь и аферистка! Ишь, мальчика для развлечения нашла. Ладно, чёрт с тобой, плевать я на тебя хотел, дрянь.

-Не возражаете?- донеслось вдруг сверху, и он поднял голову. Над ним возвышалась неясная коричневая фигура, прыщавая харя.

-Что?

-Вы не будете возражать, если я вашу девушку приглашу на танец?

-Нет, не буду,- процедил он и выпил.

Сосед предложил:

-Покурим?

-Не хочу,- сказал он.

-Как хочешь,- сказал сосед.

Андрей закусил салатом.

-Зря психуешь,- сказал сосед.

Андрей нервно посмотрел на него. Сосед грустил.

-Она не любит тебя.

 Андрей залпом выпил.

-Ну и что?

-Так ты-то её любишь,- усмехнувшись, сказал сосед.

Люблю, с издёвкой подумал Андрей, было бы кого любить. Вокзальная шлюха, подрабатывающая на доверчивости проезжих. Я её, стерву, сразу раскусил. Сам не понимаю, зачем с ней связался. Ведь я совершенно не в её вкусе. И у неё полно других мужиков. Плевать она хотела на мою любовь. Люблю... Да, люблю. Нет, не люблю. Был когда-то влюблён, а теперь нет, ненавижу.

-Э, зёма,- донёсся насмешливый голос и Андрей оторвал взгляд от пустого графина, кожей чувствуя, что обращаются к нему. Кто-то слева. А-а, так это тот прыщавый, что приглашал Веру… Уже сидит? За соседним столиком?

-Не спи: уведут твою подругу,- сказал прыщавый и кивнул в сторону танцплощадки.

Андрей проплыл взглядом по размазанным лицам, навёл фокус на танцующих и на мгновение остановился на Тоже Вере. Кажется, ей было хорошо. Без него. Она смеялась и отвратительно танцевала.

-Плевать,- сказал Андрей и подумал: плевать, плевать, плевать. Потом всё поплыло перед глазами, и ему сделалось дурно. Он выгреб из кармана скомканный червонец и, шатаясь, ушёл в гардероб. Он тихо матерился и никак не мог попасть в рукава пальто, когда в дымный мирок его скудного кругозора вновь ворвалась она, обдала запахом возбуждения, чмокнула в щёку и прощебетала:

 -Не сердись, братик, иди один. Меня уже провожают.

-Да?- скривился Андрей.- И кто же?

-Вот этот молодой человек,- кивнула она в сторону, и Андрей увидел её белую в чёрных пятнах шубку, а за ней прыщавого...

-Счастливой ночки,- Андрея едва не вырвало. Он быстро вышел на улицу. Ему было противно и обидно за себя.

 

-Так получается или нет?- удивились ноги.

-Получается,- выдавил Андрей.

-Слава Богу, а я уж подумала, что нет.

-Какой-то странный у нас с тобой разговор,- наконец сказал Андрей, подавив обиду и с интересом посмотрев на ноги.

-Чем же он странный?- сухо прозвучал вопрос.

-Ты как будто ревнуешь.

-Я?! Вот ещё. Мне до тебя и дела нет!- быстро ответила Светлана.

-Неужели?

-Конечно... Подай-ка мне ластик, а то мой куда-то запропастился.

Андрей встал.

 

Он простил её целиком и полностью на следующий же день, утром. Она сама позвонила ему и назначила свидание.

-Ты меня любишь,- сказала она, когда он остановился в шаге от неё.

-Нет,- сказал он.

-Ты меня любишь,- сказала она и пошла рядом.

-Я тебя никогда не любил.

-И так... грубо со мной разговаривал,- прошептала она.        

-Я разговариваю с тобой так, как и с другими.

-Да, а ведь у меня вчера был день рождения... А ты даже цветы не подарил.

Он вспомнил, что у неё вчера действительно был день рождения. Ещё за неделю она предупреждала об этом, а он совершенно забыл. И ещё он вспомнил, что когда они вчера встретились, она долго молчала, чего-то ждала – от него, а потом сказала, что у них ничего не получится, и что он для неё всего лишь брат. Она сказала это от обиды, в отместку, и из ресторана специально ушла с другим. Он даже не пригласил её на танец.

Поздно, подумал Андрей. Теперь уже поздно. Ничего уже не вернёшь. И равнодушным голосом спросил:

-Как провела ночь?

-Прекрасно,- сказала она.- Этот парень водил меня в другой ресторан. Мы долго танцевали, а потом он – представляешь? - сказал: «Ты шлюха». «Да,- сказала я.- Шлюха, но хорошая». И он поцеловал меня и всю дорогу до дома нёс на руках.

-Ты встретилась со мной, чтобы рассказать это?

-Да,- сказала она.- Это, и не только. Видишь скамейку?- она кивнула на ту скамейку, на которой сидела в тот день, когда они познакомились.

-Ну и что?

-Это достопримечательная скамейка,- сказала она.- Подойди ближе. Внимательно рассмотри её. На ней когда-то меня изнасиловали.

Она смотрела на Андрея с вызовом, презрением и гневом, как будто именно он был виноват.

-Наверное, потому, что сказала, что ты шлюха, но хорошая,- зло усмехнулся Андрей.

-Ты жестокий человек,- сказала Вера, но не ушла.

-Да,- сказал Андрей.

Потом они долго молчали. Наконец, она спросила:

-Андрей, а девушка, настоящая девушка у тебя есть?

-Да…Нет…В общем, мы поссорились,- нахмурился Андрей.

-Она, наверное, золушка?

-Почему?

-Таким, как ты, только шлюхи да золушки встречаются. Я шлюха, значит она золушка. Помирись с ней.

-Поздно.

-Мириться никогда не поздно.- сказала Тоже Вера.- И не забудь купить ей цветы.

Андрей подумал, что Тоже Вере он никогда не дарил цветов.

-Ты и правда хотела сделать меня своим любовником?- спросил он.

-Правда,- сказала она.

-Что же тебе помешало?

-Ни "что", а "кто". Ты.

-Я тебе не подошёл?

-Я оказалась твоей первой женщиной. Никакой ты не Дон Жуан. Ты обманывал меня.

Ну вот, пора срывать маски, усмехнулся Андрей и сказал:

-Ты тоже меня обманывала.

-Когда?

-Когда, прицепив косу, просила деньги… Там, в электричке.

Вера облегчённо вздохнула и рассмеялась.

-Ну наконец-то я вспомнила, где видела тебя. Конечно!

-Знаешь, Андрюшенька, что я тебе скажу,- произнесла она, когда они расставались навсегда.- Помнишь тех стариков и старушек, которые танцевали а парке? Когда я вижу их, то всегда думаю, что люди делятся на две категории: одни всю жизнь кружатся, как падающие листья, не касаясь земли, чистые, не маранные. А другие - сорвались с ветки и сразу хлоп в лужу. И лежат, разлагаются, гниют. Так вот, я такой опавший лист.

«Все мы опавшие листья,- подумал Андрей.- И ты, и я... И те старики, хоть они и кружились в танце и даже улыбались...»

И он захотел привлечь её к себе, поцеловать, закружить в танце, но не сделал этого. На прощание он лишь пожал ей руку и по-братски поцеловал в щёчку.

 

И Андрей встал, подошёл к красивым ногам, заглянул за кульман и встретился глазами с некрасивой Светланой. Глаза у неё были большие и изумрудные. Девушка протянула ладошку и спросила:

-Принёс? Давай сюда.

Он положил ей ластик в ладошку, но руку не отпустил, наоборот, крепко сжал.

-Ну отпусти, больно же,- сказала Светлана голосом тихим, пожалуй, слишком тихим, чем того требовалось. Андрей внимательно посмотрел на неё и представил, что случилось бы, если вместо Тоже Веры в тот паршивый осенний день в парке возле танцевальной площадки оказался другой человек, вернее, определённо другой человек - Светлана, некрасивая девушка с изящными ножками и цепким умом, способным понимать всё без слов. Наверняка ни-че-го, подумал Андрей. Она даже не стала бы разговаривать со мной. И я тоже прошёл бы мимо, мимо Тоже Веры, хотя в этом случае она представляла бы офранцуженную версию - Вера Тожэ, и мой жизненный путъ безо всяких околочностей привёл бы меня туда, где нахожусь сейчас - в некую лишённую абсолютов точку, достаточно относительную и зыбкую, чтобы дать ей название…

Андрей не отрываясь смотрел на Светлану, а она вызывающе и, конечно же, не без гордости смотрела на него, и губы её беззвучно шевелились, складываясь в слова  НУ ПУСТИ,  БОЛЬНО ЖЕ, ПУСТИ, ПУСТИ, БОЛЬНО, а Андрею казалось, что она говорит: ну поцелуй, поцелуй же меня, и он уже был готов на это, но тут вдруг понял, что же это за точка, лишённая абсолютов. Вера. Просто Вера. А ещё правильнее – Вероника. Та, которую, он упорно называет единственной, бесконечно и сознательно обманывая себя, та, о которой практически никогда не думает, потому что, потому что...

Чёрт возьми, а я ведь не могу вспомнить ни одной с ней встречи, ни одного разговора. Ах, Вера, Вера, единственная моя.

А Светлана... Светлана готова была уже расплакаться (и куда подевалась вызывающая гордость!), потому что ей действительно было больно. И наверняка не только оттого, что он слишком крепко держал её за руку. Андрей  перевёл  взгляд на её куда более симпатичные ноги и сказал, улыбаясь краешками губ:

-Держи свой ластик, растеряха, и не роняй больше... Он ведь у тебя тоже один- единственный, чёрт побери...

 Светланины глаза в этот момент были похожи на два сверкающих изумруда.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/