«О христиане, гордые сердцами,

Несчастные, чьи тусклые умы

Уводят вас попутными путями!

 

Вам невдомёк, что только черви мы,

В которых зреет мотылёк нетленный,

На божий суд взлетающий из тьмы!»

 

 

Данте Алигьери

«ЧИСТИЛИЩЕ»

Песнь десятая

 

 

 

Его состояние, а точнее, внутреннее ощущение себя, было как всегда удовлетворительным, пожалуй, даже более чем удовлетворительным! Хотя, вести сравнительный анализ было нелегко: «более чем удовлетворительное!» - это, простите, как?

Тут, нужно было нечто другое… не голые мозги одним словом, а некий коктейль разума, ощущений…

Иногда он завидовал низшим, несмотря на их подобие и даже преподобие, опять - же слегка, их вечным, и, скорее всего, по его мнению, лишним эмоциям. Но ценить то, чего был лишён, он тоже умел. Будучи согласен, что незнание - большая сила, он знал, что ещё бóльшая сила, там, у них – это невежество!

Нет-нет, его ничего не удивляло, он не умел удивляться потому, что жил давно и однообразно, но вот странное дело никогда не скучал, но ведь и скучать было некогда!

Да, всё было бы нормально, если бы не утреннее понижение его на один уровень, а это сулило больше рутинного труда.

Опять слегка зазнобило от воспоминания о получении утреннего приказа; странное дело, но его совершенный уравновешенный организм всегда потряхивало, когда в мозгу начинал звучать голос ГЛАВНОГО - тихий приятный, можно даже сказать музыкальный тембр.

Приятный… но почему-то потряхивало?!

 

 

ПРОЛОГ

 

Кобыла бесстыдно сдвинула хвост в сторону, изогнув вверх у самого основания, и стала планомерно удобрять асфальт прямо у магазина хозяйственных товаров.

Минусинск, маленький провинциальный городишко, исстари был знаком со схожей ситуацией и поэтому никто не обратил внимания на образовавшуюся незадачу; разве что воробьи дружно налетели на горячее и усердно принялись выискивать непереваренное зерно.

Но хозяин кобылы думал иначе…

Выйдя из магазина с ящиком гвоздей и чертыхнувшись в длинную бороду, он бросил его в телегу и, достав из-под рогожи совковую лопату, стал соскребать навоз ближе к сливной решётке.

Вот теперь прохожие заметили кучу и удивились…

- Бросьте батюшка, само размоется, вон дожди какие идут, - советовали они, но поп молча чистил асфальт.

- Чистоплотный! - усмехнувшись, один плюнул в сторону.

- Чистоплюй! - тише проговорил второй и пошёл…

- Э-хе-хе… - почесал затылок третий и улыбнулся.

 

* * *

Дымом пахло всё понятнее и, шевеля ноздрями, как и его кобыла, он вглядывался вдаль, но деревья мешали видеть.

- Но-о-о… пошла быстрее… - он стегнул кобылу хворостиной.

Едва заторопившаяся лошадь, вытянула телегу на пригорок, и маленькая деревенька - изб на двадцать - вынырнула из-за леса, отличающегося от соснового и елового бора - смешенной разногаммной древесиной.

Дым валил из крайнего дома, как положено в таком случае - столбом, вокруг суетились люди с вёдрами, мычали коровы, кричали женщины и матерились мужики.

- Но-о-о… пошла быстрее… - он как следует, огрел вожжами нерасторопную лошадь, и та рванула телегу к горящей избе.

Крыша уже занялась всерьёз и сквозь тёс, из густого дыма, вырывались языки пламени.

Вокруг дома бегала растрепанная, перемазанная сажей женщина и вопила… так, что казалось, едет пожарная машина.

Но машине взяться было неоткуда, и это был известный факт.

- Пустите, я умру вместе с ним, если вы боитеся! - стенала она и рвалась в огонь.

- Да куды, крыша вот-вот упадёть! - два мужика еле удерживали, самовольно рвущуюся на аутодафе женщину, за рвущуюся под её мышками мокрую кофту.

- Пусти… а-а-а…

Волосы вставали дыбом от её истошного горя, но все уже опустили вёдра и ждали, когда рухнет…

- Мандрагора! - прошептал поп, резво соскочив с телеги и, вылив на себя ведро воды, ринулся в огонь…

- Куды… от попяра глупой! - загалдели мужики и по инерции шагнули было за ним, но жар вразумил полоумных, опалив их бороды.

Отойдя подальше, они молча смотрели в огонь и ждали… то ли чуда, то ли когда рухнет…

Чудо вышло из огня в пылающей сутане, без бороды, бровей и усов. Странным блеском горели глаза из гнойных щелей и руки крепко державшие худого парализованного мужичка, начинали трескаться на сгибах пальцев, а из трещин сочится кровь.

- Держите своего… не нужно умирать… живите! - прохрипел поп и пошатнулся…

Несколько рук подхватили его и своего и отнесли подальше - на травку.

Кобыла, с гордостью поглядывая на бродящих рядом - коня и корову, скромно пощипывала свежий стожок, считая, что ей тоже обязаны.

 

* * *

Отец Никифор, скрестил руки на… под животом и скорбно смотрел, на сплошь забинтованного героя.

Тот, почувствовав себя объектом наблюдения, с трудом разлепил веки и встретил сердобольный взгляд.

- Герой, во истину герой! - басом проговорил настоятель. - Спасая чужую душу - спасаешь свою! Одним грехом меньше сын мой… хвалю и радуюсь снизошедшей на тебя благодати. Радуюсь, что после длительной аскезы хватило у тебя физических и духовных сил для свершения богоугодного подвига. А «шаолинь» твой… тебя уж заждались совсем. «Будем, - говорят - молиться за исцеление инока Григория!»

Григорий, услышав о своих воспитанниках, улыбнулся…

Отец Никифор долго не соглашался разрешить занятия с монашеской братией - по рукопашному бою, пока Григорий не доказал, на многих примерах Воинства Христова, что военное дело зря забыто русским православием, что грядёт ещё час борьбы с чёрными силами, так же посетовав на застаивающуюся кровь в младых монашеских чреслах, что чревато содомским грехом.

Что больше убедило отца Никифора, было не ясно, но что-то убедило.

Увидев на тренировке, как иноки машут ногами, высоко задирая подолы, он плюнул и ушёл, размахивая полами рясы, словно истинный преподаватель кун-фу, но запрещать ничего не стал.

Словно подслушав его мысли, отец Никифор кашлянул, посмотрел туда-сюда и светски проговорил:

- Боюсь застоя крови у молодых жеребцов, так что давай, выздоравливай Геннадий, да побыстрей…

Перекрестив кровать с больным, размашистым движением руки, он ринулся к выходу, как всегда стремительный, немного полнеющий, но полный молодых сил - старец.

Инок Григорий удивился, услышав своё светское имя, и на него будто пахнуло свежее скошенной травой из далёкого и недалёкого, но прошлого…

Он открыл глаза и увидел склонившееся над ним бородатое лицо настоятеля…

- Вы ещё здесь? - удивился он, ведь только что смотрел вслед развевающейся сутане.

- Здесь, здесь, лежи тихо милай, тебе нельзя шевелиться, - отец Никифор потянулся за чашкой воды и прислонил её к губам Геннадия… - на, испей, губы то… вон как обметало.

- А как же кун-фу? Меня ведь ждут! Вы сами сказали! - Генка сморщил лоб.

- Когда? Эта тема закрыта! сколько можно тебе повторять? - голос настоятеля построжал. - Не время сейчас Пересветов и Ослябей, воевать не с кем, супостат внутри, вот с ним и будем бороться смирением, лаской и добротой, помощью сирым и немощным. Ты о себе подумал бы, хватит воевать, ушёл ведь от мира!?

- А мне так явно приснилось, будто вы согласны, - разочарованно произнёс Генка, и его лицо растянула жалкая улыбка, он ойкнул: треснула тонкая обожженная кожа, и на бинтах проявилось красное пятно…

- Вот видишь, что наделал, лежи тихо, усмиряй плоть и дух мятежный, вспоминая прошлую жизнь в поисках ошибок.

Отец Никифор подошёл к двери, открыл, но выйти из кельи, не спешил… Странным был его взгляд, брошенный на забинтованную мумию, потусторонним каким-то; что он увидел, Гена не знал, потому что лежал головой к выходу, да и вряд ли угадал, если бы лежал наоборот, просто напомнил настоятель о прошлом, и он уходил в него с радостной тревожностью, словно что-то можно было изменить.

 

 

ГЛАВА 1 А.РОДИОНОВ

 

Засунув в каждый карман брюк по бутылке «Столичной» Семён прикинул… - от аванса осталось чуть больше половины. Это не прибавило воодушевления, потому, что сегодня была пятница и из города приезжала Зинка; а ведь ещё и в клуб надо пойти: билеты, конфеты, всякая дрянь… Хорошо, хоть семечек своих - валом, а то можно было и в разор войти.

Зинка Шевелёва, высокая и белёсая, с тонким изломом подкрашенных бровей, над глазами фиалкового оттенка - училась в медучилище - на фельдшера.

В выходные она приезжала домой, будто специально, чтобы рассорить местных пацанов, готовых за её взгляд содрать друг с друга скальп, или хоть… чуб.

С Семёном, у них, ничего серьёзного пока не было! Встречаться стали недавно, и Зинка корчила из себя недотрогу, намекая, что в городе у неё большой роман. Правда, в прошлый её приезд, они насосались до отрыжки, потом губы были, как холодные вареники с вишней.

- Ничё, лахудра, ещё посмотрим!.. - Семён шевельнул желваками и его маленькие холодные глазки, на широком блинообразном лице, полыхнули, синим огнём.

 

* * *

 

Геннадий Фролов, он же Геша, он же Фрол, он же Фосген, тоже получил свой мизе́рный аванс, и тоже, без особого энтузиазма, примерял гроши́ к материальным прорехам. Ссутулившись, в виду высокого роста, он поднимал иногда к небу, испачканное машинным маслом лицо и, будто с укором, смотрел на убегающие вдаль белые облака, завидуя их лёгкости и независимости. Поразмыслив над причиной, он почувствовал облегчение, - облака, ведь, всегда были зависимы: то от ветра, то ещё от какого-либо физического фактора, а теперь и человек мог заставить их отдать сэкономленную влагу. Вот лёгкости – это да! Возможности летать - тем более!

Сегодня его мечта была далека романтической заоблачности! Проза жизни без поэтических обиняков диктовала - американские джинсы WRANGLER! Без джинсов, трудно было ощущать себя человеком, «без них он чувствовал себя выпавшим из жизненных пазов» - сказала бы Т.Толстая и он, прицениваясь, уже присматривал их на городской барахолке; страшно подумать - почти три месячных зарплаты авто-слесаря третьего разряда! А из зарплаты удавалось отложить… процентов двадцать, а если повезёт - двадцать пять.

Ещё Гена мечтал о Большой Всемирной Энциклопедии!

Книги, всегда были его страстью, его второй жизнью; в них он был совсем другим - уединяясь со смуглой маори на берегу голубого океана в маленькой пальмовой хижине, ловил по утрам рыбу, раскачиваясь на утлом катамаране, или стоя на подиуме Древнего Рима, спорил с Марком Антонием, защищая Цицерона; ради этого, он изучал изречения на латыни. Но… Кесарю – кесарево, а слесарю - слесарево! Латынь - это здорово, а вот с математикой договориться было труднее - денег лишних никак не обещала, поэтому и радости большой от наступающих выходных, Гена не ощущал.

Не спеша, понурив голову, словно ослик ИА, он шёл домой, чтобы снять с себя грязную робу и поскорее завалиться на любимый диван с книгой в руке.

Предвкушение ухода в мир грёз, сгладило мелкие жизненные неурядицы настолько, что он ускорил шаг… но злой сиплый голос прервал размышления сельского мечтателя.

- Эй, фраер! Что зазнался? Газовая твоя душа! - послышалось слева. – Что, на Ипре побывал? Фосген недоделанный, иприт недонюханный, мать твою…

Остановленный очередью витиеватых оскорблений, Геша, не глядя, узнал по почерку косноязычного сверстника.

- А, привет Сенька! Слушай, давно хотел тебя спросить: ты не в хим. войсках служил, случайно? А то… грамотно всё излагаешь - и про иприт, и про фосген. Я то о них прочитал, потому что меня дразнят! А ты?

• Угадал, газовое твоё нутро, служил! Позвольте представиться: замкомвзвода химических средств защиты, сержант Темнов! - Сенька дурашливо козырнул. - И кликуху тебе прилепил – я!

• А мне и не обидно, подумаешь, у меня - их много! И похуже, кстати, бывают кликухи. - Ты, например, можешь стать Тесёмкой! Нормально? Нравиться? - Гена улыбнулся. - Ну, а чего домой не идешь, Тесёмка?

• Да вот, решил перекурить на воздухе, неохота в хату идти, погода класс – займи да выпей! – засмеялся тот, похлопав себя по оттопыренным карманам брюк.

Посмотрев по сторонам, и не увидев ничего такого, что могло помешать ему, принять единственно правильное решение, Геша обречено махнул рукой и вытащил две мятые бумажки:

- На… за пол - банки, больше я не буду!

- А кто тебе предлагает больше? Вторая на танцы! – Семён значительно ухмыльнулся, ощущая себя хозяином жизни предусмотрительным и рачительным. - Щас я, мигом, сальца стругану, да лука надёргаю, - он кинулся к крыльцу, затопав кирзачами.

Оставшись один на один со своей совестью, Гена загрустил:

- Слизняк я всё-таки, с матерью из-за денег ругаюсь, а на бутылку никогда не жалко, - он горько плюнул, в сидящую на земле, около ноги, большую синюю муху. - Нет, за такие деньги могут вкалывать только идиоты - типа меня! - подумал он, невольно оскорбив подавляющее большинство соотечественников.

- О, да мы тут заскучали, - звук шагов отвлёк его от интровертивного самобичевания и взгляд Геши переместился с мухи, упорно не собиравшейся улетать, на появившиеся грязные кирзовые сапоги, затем на зашелестевший газетный свёрток, который, по-хозяйски развернув, расстелили на скамейке и уложили содержимое ровными рядками. – Ты чё, тут… плакать собрался? – грубо заржал Сенька. Он плюхнулся, кряхтя, на скамейку и его голова оказалась на одном уровне с застывшим взглядом Гены. – А ну-ка, давай-ка, плясать выходи… - напевая и причмокивая, он налил полные гранчаки; петь уже не получалось, а только булькалось от переполнившей рот слюны.

Взяв из его рук стакан, Гена ещё раз смачно сплюнул в то место, где когда-то сидела упрямая муха.

- Надо что-то делать! – твёрдо проговорил он и, чокнувшись с Семеном, залпом осушил стакан.

- Это точно! - промычал Семён, смачно хрустя поглощаемым пучком зелёного лука.

• Ты то чего мычишь? – выдохнув после водки, неласково спросил Генка. - Ты хоть знаешь, о чём я?

• А какая разница, о чём ты? Я о своём, тоже! У нас, у всех одна проблема - не зависнуть в этой дедовской дыре навсегда! Так что давай… дососём остаток и с чистой совестью, после трудовой недели, немного оттопыримся. Ты в клуб то придёшь?

- А куда я денусь?! - неуверенно проговорил, слегка уставший от водки - на пустое брюхо, Гена. - У нас что, есть выбор? - наклонившись, он поднял с земли упавшую фуражку и поплёлся в свою сторону, размахивая ею, как Ленин на митинге.

 

 

Глава 2 А.РОДИОНОВ

 

Пётр Николаевич - заведующий клубом, крупный седой шестидесятилетний красавец, гневно мерил большими шагами маленькую

трухлявую сцену.

• Ну, что вы, по углам, как тараканы забились? Я вам новый магнитофон с колонками… из города… Председатель до сих пор руки не подаёт за растрату, а они - по углам. Мы в ваше время под гармонь такое выделывали… - дым столбом!..

• Да рано ещё Николаич, чего шумишь? Девки одни по лавкам… вот хлопцы заправятся… и тогда… - Фёдор Проскуриевич - художественный руководитель сельского хора, тоже мужичок - не с ноготок, но с уже изрядно полинявшей головой, вяло махнул рукой, мудро сознавая, что всё в этой жизни относительно и не стоит, нервничая, попусту тратить здоровье. Он давно понял, что все болезни от нервов, а лекарство от всех болезней - равнодушие, ну… или водка. - Пошли, лучше горькой примем! Помнишь, на фронте?.. Как врежешь полфляги чистенького, с товарищем, так и фриц впереди не страшен, а сзади… м… да, а сзади всё-таки страшно.

• Конечно, страшно, от своих пулю получить и страшно и горько! – Николаич тряхнул головой, вспомнив жуткие, но все равно лучшие годы своей молодости. - Ладно Фёдор, пошли в Ленкомнату.

 

В центре зала, на очищенном от скамеек пятачке, взяв друг – друга за плечи, танцевала самая смелая пара – две молодые женщины, правда не очень похожие на женщин, но не это главное – они танцевали и не ждали, пока кавалеры заправятся луком и водкой.

Рука одной из них, время от времени совершала грациозное движение – ко рту и обратно, затем величавый поворот головы и шелуха семечек бесшумно летела на недавно вымытый пол.

И всё-таки, народ для разврата, как там… у Шукшина, потихоньку собирался. Вокруг «пионеров» уже кружились новые и даже более колоритные пары, с сигаретами во рту и за ухом одновременно; фейерверк летящих в разные стороны искр и шелухи мог дать фору знаменитым версальским празднествам Людовика – ΧIV

- Ну, не свиньи ли, а… ты посмотри… ведь спалят клуб фашисты! – в зал ворвался завклуб, за ним спокойно семенил дядя Федя, по достоинству оценивший французское звучание первого названия, коли речь зашла о 17 веке, именно тогда протестант Savigny - по-нашенски: Савиньи - сбежал в Германию. Сравнение конечно вряд ли понравилось бы его предку - самому Фридриху Карлу von Savigny - знаменитому юристу, но… истина дороже. Однако, далеко зашедшие ассоциации худрука (название этой должности тоже могло иметь иную этимологию: худая рука, например) были беззастенчиво прерваны истошными воплями завклуба:

– Все, вон! Вон с цигарками из помещения… быстро, вражины безалаберные, а то собственной рукой порешу. Ну, ничего святого нет, что за люди… вандалы какие-то! – беспомощно хлопая руками и озираясь на худрука, Николаич напоминал большую белую, испуганную курицу.

 

* * *

У клуба, тоже было не скучно: в основном присутствовало мужское население, количество которого увеличилось за счёт изгнанных «вандалов, савиньи и фашистов».

- Зинку не видели? – спрашивал Семён, озираясь по сторонам, – Где же эта ворона? Ну, договаривались же… - в восемь у клуба! Блин… не может, чтобы без понтов своих… городская… етить твою… - беспрестанно сплёвывая в разные стороны от негодования, а скорее по привычке, он вяло матюгался, зная, что всё равно Зинка придёт, так как альтернативы клубу на селе ещё не придумали.

– Ну, блин, Зина! Ты конечно молодец! – увидев опоздавшую, не спеша, с улыбкой во все тридцать два, подплывающую к крыльцу культмассовой, ритуальной, культовой постройки, он обрадовано засопел и смягчил тон.

- А ты что, давно ждёшь? – бровки Зины удивлённо приподнялись. - Мы ж на восемь договорились!

- Дак… уже пол девятого, Зина?! – Семён улыбнулся дурацкой, виноватой улыбкой и развёл руками.

- Да ты что, серьёзно? Ну, ни фига я закрутилась… - Зина огорчённо взглянула на парня и подошла к нему вплотную. – Ладно, Сеня, не сердись. А что там у нас есть? – она похлопала его по карману. - Ну-ну, доставай… хороший мальчик, - она ловко выхватила узкую коробочку шоколада из рук счастливого Сени и тут же стала открывать… - Вот это я люблю, - мурлыкала довольная девчонка и многообещающе посматривала на своего VIS A VIS.

 

* * *

 

- Зинуля, ну давай хоть пол стакана выпей, чё ты, как маленькая, - канючил Семён, держа перед носом девушки граненый стакан с водкой. - Вон, возьми конфетку, закусишь и ничего не почувствуешь.

- Да отвали ты со своим пойлом, я шампанское люблю! Понял? Деревня! – Зина с отвращением оттолкнула стакан, и водка пролилась на брюки сельского Казановы.

• Ага… шампанское!? Забыла, как хлестала самогон здесь же, в этом сарае, на такой же соломе, год назад? – Сеня начинал злиться! Никак не удавалось напоить эту дуру, а хотелось очень… да так, что могла не выдержать дешевая отечественная молния на брюках!

• Когда это было? Вспомнил, лапоть! – девчонка обидно рассмеялась и пихнула парня в грудь. - И не с тобой, кстати!.. У нас в городе дискотека со светомузыкой, и знаешь, какие пацаны приходят… не чета вам - селюкам!

- Значит, жрать мои конфеты можно, а выпить со мной - в падлу!? Потому, что я живу не в городе?! Ну, ладно! – подумав секунду, Семён резко прыгнул на Зинку и подмял под себя. – Щас мы посмотрим, WHO есть WHO? - бормотал он, пытаясь содрать с неё новые джинсы.

У девицы, от вопиющей наглости и водочно - лучного перегара атакующего, перехватило дыхание… потом прорвало, и она завизжала таким злым визгом, что волосы и солома одинаково встали дыбом на голове Семёна. Ей хватило этого мгновения, чтобы лягнуть его каблуком в пах, от чего тракторист взревел, как колхозный «БЕЛАРУСЬ» и отполз в сторону:

• Ты, чё... вообще уже… корова беременная, я ведь могу и по-плохому… - он угрожающе двинулся вперёд…

- Только тронь, сволочь, у меня в городе парень, жених можно сказать, в прокуратуре работает! Понял! Не для тебя цвету, харя солидольная! А за конфетки, конечно, спасибо! Я ведь не просила, сам приставал: то в кино с ним… то на танцы… Ну, поцеловались когда, так что теперь, сразу низ подставлять? Шустрый ты стал тут! Бич полей и огородов! – хихикнув, Зина встала и, отряхивая солому, пошла к выходу. Оглянувшись у двери, она посоветовала:

• Ты, лучше с Фролом в библиотеку ходи: тебе полезно, может, и девчонкам нравиться будешь больше! Мы, когда с ним встречались, я ещё малая была, то только в читальном зале и просиживали, за ручки держались под столом и читали. Знаешь, как было интересно? А вы… лишь водяру хлестать!

Униженный, раздавленный Семён обречено смотрел ей вслед, а рука шарила рядом в поисках остатков водки.

- Читатели, мать вашу! - прохрипел он и, вылив в себя «освежитель», медленно встал, чувствуя, как силы и уверенность возвращаются удвоенные злостью.

Эмоциям и воспалённым рецепторам нужен был какой-то выход. - Еще не всё потеряно», подумал он, увидев невдалеке, сидящий на скамейке и освещаемый лунным фонарём хрупкий силуэт.

 

Присев рядом, он обнял тёплое тельце, доверчиво прижавшееся к нему.

- Вернулся? Ну и молодец! – прохладные губы коснулись его щеки. - Побрился… хороший мой!

Крепко поддатая девица, была подругой Витьки Самохи! Тот был на два года старше Семёна и жил под горой. Они не дружили: когда-то Витька избил его за какой-то пустяк, и вообще, общего было мало.

Сомнений не возникло, да и не могли в такой момент, именно у него, они возникнуть! Обхватив девчонку за талию и жадно целуя в шею - Дракула, он увлёк её к своему незамысловатому убежищу.

Открывая дверь сарая, и придерживая жертву, Семён не видел, как из темноты чужого забора за ним наблюдают чьи-то любопытные и не добрые глаза.

 

* * *

- Вставай горе луковое… - Марина усердно трясла его за плечо.

«… луковое…» прорвалось сквозь сон, и он понял, что его будят. Открыв глаза и наведя резкость, он увидел склонившуюся над ним двоюродную сестру Марину, живущую под горой, у реки.

- Чего ей надо в такую рань? От дуры бабы, беспокойное хозяйство! - мутно глядя в её некрасивые глаза, подумал он.

- Да вставай ты, идол! Чё вылупился, думаешь, чего припёрлась дура? Ради тебя припёрлась, балбеса непутёвого! - она, оголив край матраса, удобнее уселась на кровать и… началось!..

 

- …Так что давай… собирай быстрее манатки и ко всем чертям из посёлка, я думаю времени у тебя - в обрез! Выходи на трассу и на попутках в город… - Марина устав сидеть в неудобной позе, на прогнувшейся почти до банок с солёными помидорами, панцирной сетке кровати, встала и потянулась вверх руками.

- Да ты чё несёшь, какой город, я вообще не врубаюсь о чём ты, - Семен, вскочив с кровати, забегал по комнате, в поисках штанов; те аккуратно висели там, где всегда, но заметить их сейчас он никак не мог.

Сестра, удивлённая его наглой беспечностью, возразила:

- Самохе ты ничего не докажешь, вас видел кто-то, Верка уже вся синяя дома лежит, рыдает в истерике! Её мать сказала, что на Витьку в суд подаст - за побои. Тебя, вообще, убить обещал! На счёт убить, конечно, не знаю, но калекой оставит, это точно! - она уверенно кивнула. - Да его вся Подгоровка боится! Ну, ты чем думал, когда к его бабе под юбку лез?.. Вот, это он тебе и оторвёт! - горько вздохнув, она воровато выглянула в окно и пошла к двери. - Так что езжай Сёмка, езжай от греха подальше! Да-а… знала я, что ничего путного из тебя не вырастет, говорила тётке - воспитывай… так врагами стали. А ведь, не знаю, как, но не мог ты Верку взять по добру, что-то тут не так… Ну да ладно, чего уж теперь… - тихонько прикрыв дверь, Марина вышла в сени.

 

 

ГЛАВА 3 А.РОДИОНОВ

 

Работы было много, сплошным потоком шли отходы, и это добавляло хлопот. Переплавка сырья низкого качества тоже была не бесполезна, из него получалось некоторое количество энергии, а энергия это жизнь!

Он, кажется, понял причину своей лёгкой неудовлетворённости, едва заметной на общем фоне полного спокойствия и сосредоточенности.

Нет, причина не в его понижении, да и давно это было. Кстати, скоро его восстановят в должности за хорошую работу здесь. Всё меняется и возвращается одновременно, иначе будет нарушен главный закон равновесия.

Он знал, что равновесие, для них, это нечто другое… что напоминало ими же изобретённые липкие ленточки, которые вешали под потолок. Да, возможно, глупые разноцветные «мухи» как-то и уравновешивали эти полоски во чьё-то благо, но на это было нужно время, которого у них не было.

А здесь времени было предостаточно для того, чтобы всё в этом измерении взвесить, и «мух», и тех, кто придумал липкие ленты. Получалось, что авторские права изобретателей липких лент, могли сослужить им плохую службу.

Он поймал себя на мысли, что несколько отвлёкся и забыл на время о своём незначительном внутреннем волнении.

Как он заметил ранее, всё меньше поступало качественного, очищенного сырья, и ТАМ могли вот-вот принять меры по разработке других источников, а это означало новые хлопоты и не малые проблемы, да и головы могли полететь под горячую руку.

Вздохнув, движением мысли он направил очередной поток на переплавку.

 

* * *

Новый Жигуленок, приятно шумя недавно отлитой резиной, увозил его всё дальше от дома, от приятных воспоминаний и от, чёрт бы их побрал, возникших неприятностей.

Мелькающие и как бы бегущие назад золотистые поля, сливались с зеленью листвы в разноцветный занавес, готовый вот-вот распахнуться или закрыться перед носом беглеца.

Устав от цветовых ассоциаций, Семён закрыл глаза, надеясь вздремнуть, но не тут-то было:

- Что, решил в город смотаться, косточки молодые поразмять? - это, наконец, заговорил водитель - плотный мужчина среднего роста и с большими ушами, молчавший минут двадцать, с тех пор, как обозначил стоимость проезда. - Или поступать собрался… учиться?

Отмалчиваться было неудобно, и Семён рассказал, что хочет перебраться в город, насовсем, но пока не знает, куда устроиться работать. Думал осмотреться на месте; родных и знакомых в городе нет.

- А тут и думать нечего! - пожал плечами водила. - В ментовку иди!.. Общага квартирного типа - сразу, всякие льготы тебе - два, работа не пыльная – три, квартиру быстрее других получишь – четыре. Хочешь расти – иди, учись! Будь я молодым, да ещё с села!..

У Семёна округлились глаза:

- И, что, сразу возьмут, без характеристики?

- Не… ну… наверное, характеристика будет нужна, органы всё-таки! - водила уверенно покивал головой. - А что, нет у тебя, что ли?

Вместо ответа Семён отвернулся к окну; зародившаяся вдруг надежда, вмиг растаяла, не успев оформиться в реальный образ.

- Ты из села убёг, что ли? - водитель никак не мог угомониться.

- Да, пришлось! - признался Сенька, чтоб тот не подумал чего плохого. - Бандюга один достал… житья вообще не давал, и в ментуру жаловаться стыдно - засмеют на селе.

- Да, хреновое дело, - мужик покачал головой слева - направо, напомнив фарфоровую статуэтку китайского мандарина у сестры на трюмо.

Семён опять закрыл глаза, пытаясь расслабиться…

Интеллигентным холериком, он, увы, не был, зацикливаться на всякой ерунде не привык: поговорка - «что будет, то будет», была его жизненным кредо, а «чему быть - того не миновать» - нужно было долго выговаривать.

- Да паря, - водителю как раз, и к счастью не спалось, - сегодня тебе повезло!

- В смысле? - не открывая глаз, поинтересовался Семён.

- Помогу я тебе, вот в каком смысле! - рассмеялся тот. - Поживёшь у меня на даче, пока родичи не вышлют трудовую и характеристику. Трудовую, небось, тоже не забрал? Да где там… в твоей ситуации!

«Свой мент, да ещё обязанный тебе, никогда не помешает» - решил ушлый дядя, вопреки законам динамики покачивая головой от плеча к плечу, как фарфоровый болванчик. - Ну, давай знакомиться… меня зовут Михаил.

 

* * *

- Слушаю вас, вы что-то хотели? – дежурный по РОВД зачем-то сунул голову к стеклу, предварительно нажав кнопку переговорного устройства.

- Я хотел бы служить в милиции! - Семён твёрдо встретил взгляд дежурного, уже считая себя его коллегой.

- Тогда пройдите в пятнадцатый кабинет, это отдел кадров и там с вами поговорят…

Взгляд дежурного совершенно не изменился…

«…и это было правильно, он находился на службе, а на этой службе не принято улыбаться без толку, как каким-нибудь дурачкам», - думал Семён, отсчитывая ступеньки лестничного марша.

 

- Значит, служили во внутренних войсках… конвойник? - полнеющий майор внимательно изучал военный билет Темнова. Семён встрепенулся, как от удара:

- Нет, что вы! Я служил в Арзамасе – 16, трактористом в сапёрном взводе!

- А чего вы так разволновались, даже как-то обиделись? - майор хитро взглянул на Семёна, прекрасно понимая причину. – Любая служба в рядах вооружённых сил - есть почётная обязанность каждого гражданина, я бы сказал… патриота!

- Да, да, конечно, я с вами полностью согласен, - пролепетал Семен, пряча глаза, - просто, дразнили в армии друг друга – конвойными рожами!

Майор хмыкнул:

- Атавизм! Атавизм, блатная среда и прочее, прочее… Ну, а вам, мой юный друг, придётся поучиться, так сказать, в школе сержантского состава милиции! Да это недолго, три месяца всего, что-то, вроде курса молодого бойца, да-с!

 

* * *

- Рота подъём, построение на КСП через минуту! – голос дневального сорвал Семёна с постели, как в недавнем прошлом. «Шо, опять?» - вспомнился классный мультик, но ситуация была далека от классного состояния.

- Спасибо, что не в сорока-пяти-секундный регламент вогнали, - проворчал сосед по койке, - высокий шатен, с приятным тонким лицом и трёх сантиметровым шрамом на подбородке, - а то, как в армии, в натуре. Ты откуда сам?

- Из Горовки, восемьдесят километров отсюда! - пробурчал Семён, завязывая шнурки ботинок. - А ты?

- Те же яйца, только в профиль! Семьдесят км… и такая же дыра! Меня зовут Вадим Нестеренко! А ты кто будешь? - он протянул руку.

- А я Семён Тёмнов, рад знакомству!

- Отлично Будённый! - Вадим улыбнулся, а…

- Становись… ровняйсь… смирно! В колонну по одному, на выход бегом марш! - команда старлея не дала им договорить, и рота громыхнула двумя сотнями новых ботинок, «стремясь» на физзарядку и размышляя о своём недалёком будущем - светлом или не очень.

 

 

ГЛАВА 4 А.РОДИОНОВ

 

Первый морозец приятно пощипывал уши, ностальгический запах лежалых старых листьев, ещё доносился из парка последним, пряным дыханием осени, но дышалось легко.

«Лепота» - настроение Вадима помогло отыскать нужное, определённо подходящее для его нынешнего состояния, слово!

А что?.. Лепота, да и только!.. Красивое колоритное звучание, как у многого древнерусского.

Как хорошо идти вот так просто по улице, поскрипывая новыми блестящими хромачами, поправляя и без того идеально сидящую портупею, и важно посматривая по сторонам, блюсти сам закон!

Да, хорошо, в данный момент было хорошо и свободно, в их первом, самостоятельном патрульном наряде с Семёном Темновым! Если бы сейчас, где-то, прозвучал выстрел или раздался крик о помощи, они бы просто сели на землю от неожиданности, настолько их внутренне-восторженное состояние было далеко от реальности.

Нет, не могло так быть, так просто не бывает, потому, что это их день и им не до службы сегодня!

Вокруг сновали симпатичные девчонки и иногда, взгляд какой-нибудь стрекозы останавливался на двух статных парнях в аккуратных серых шинелях. Невозможность увиваться за ними, привносило некий дискомфорт в настроение ребят, но несуществено. «Никуда они не денутся, дайте время!»

- Ну, что Сеня, пошли сдавать дежурство, - Вадим дружески хлопнул приятеля по плечу.

- А что, уже пора? - Семён взглянул на часы. - Во бежит… нормально! Вперёд боец, за орденами! - он подхватил Вадика под руку. - Ещё в магазин нужно успеть, ребята ведь придут на новоселье, погнали в отдел быстрее.

 

* * *

Комендант строго предупредила, чтобы стражи закона вели себя соответственно и никаких женщин.

Общежитие было семейным и шуметь было, мягко говоря, не принято. Так что за составленными вместе двумя столами собралось чуть больше десятка ребят, в основном из нового набора - с кем вместе учились в школе младшего милицейского состава.

Сельский контингент не скрывая зависти, рассматривал малосемейку и обменивался однозначными репликами, намекая, в шутку, на подмазку начальства. Городские посмеивались над малой радостью новосёлов и уверяли, что будут не против воспользоваться хатой в амурных приключениях, тем более что второе крыло здания занимало медучилище!

 

Хмелела молодёжь быстро: с закуской новосёлы погорячились, в смысле – пренебрегли, решив отделаться бутербродами и консервами. Но все были довольны и понимали, что не жрать сюда пришли!

- За двух товарищей, двух бойцов, за двух… - произносящий очередной тост на мгновение задумался. - Кто у нас там ещё были вдвоём?

- За двух колхозников, - кто-то из городских пытался пошутить, - двух комбайнёров, двух мастеров машинного доения и т.д.

Кое-где пьяно захихикали…

- А чего вы ржёте жеребцы, - возмутился крупный, похожий на гималайского медведя парень, его чёрные глазки полыхнули угольками из-под низкого лба. - Нас тут с села восемьдесят процентов, щас набьём вам рожи и толку, что вы местные. Мы теперь тоже городские, и место под солнцем себе отвоюем, мы народ упрямый, - Вася Дыров, сжал огромные кулачищи и, желание подкалывать «сына полей» у многих пропало.

- Всё нормально Васёк, чего ты пыхтишь? - Вадим налил ему водки и подал бутерброд. - Это ведь шутка; привыкай брат, без шутки трудно, а ещё труднее, если не желаешь шутки понимать. Мы ведь служить пришли и находимся на самой низкой ступеньке служебной лестницы. Поэтому, если хочешь чего-то достичь, то прежде думай, а потом делай; коммуникабельнее надо быть, - Вадим поднёс свой стакан к стакану Василия и звонко чокнулся.

- В партию вступать, что ли, коммунистическую? Так я готов, если надо! - и Вася опрокинул содержимое стакана в горло, под дружный хохот тех, кто знал значение этого слова и тех, кто смеялся потому, что смеялись все.

• А общага у вас хорошая, почти квартира: кухня, душ, не то, что у нас - стойло на троих, - Василий уважительно взглянул на Вадима, пытаясь сгладить свою недавнюю резкость. - Видать прав ты: умным у нас - зелёный свет! Да и мы не лаптем щи хлебаем, присмотримся… а за совет спасибо! Только скажи мне, ты ведь тоже деревенский, ан не такой как мы, книжки разные читаешь!

• Да у меня мама библиотекарем работала в селе, а приехала из Ленинграда, по своей воле. Хотела село поднимать вместе с отцом, да не получилось. Отец погиб трагически, а она все мечты решила воплотить во мне, - приучила к чтению, и я теперь не жалею. Кстати, она была против моей службы в милиции.

• Книги - это хорошо, только скучно немного! Вот «Крокодил» - журнал… ничего, читать можно, смешно. Ну, ладно, наливай на посошок… пора и честь знать, - Вася перекладывал руки то на стол, то под… видимо чувствуя себя неловко от их крупного размера и, ещё переживая за свою недавнюю несдержанность и демонстрацию агрессии. Слова Вадима он понял слишком буквально, по-своему: понял, что нельзя выставлять чувства на показ, что эмоции не должны выходить наружу, то есть нужно быть хитрее. Дитя природы, он от неё же и унаследовал инстинкт самосохранения и приспосабливаемости, а отсутствующий налёт образования не мог помешать ему, развивать эти инстинкты дальше, тем более что попали они в благотворную почву.

- Так, блин, где музыка? Где девочки? Почему не позвали девчонок? - один из «уставших» ранее гостей, вдруг почувствовал прилив сил и желаний, - Ну, блин, что же это такое - ни музыки, ни баб! - он недоумённо развёл руками.

Ему сунули стакан с водкой и, выпив, он притих на секунду, «потом вдруг шевельнулся, встрепенулся, к той сторонке обернулся» и крикнул:

- Кири-ку-ку, а давайте, споём песенку!

Не дожидаясь товарищей и замахав в возбуждении руками, словно крыльями, но по природе ублюдочно тяжёлой домашней птицы так и не взлетев, по-петушиному, звонко затянул:

- Наша служба и опасна и трудна!..

Тут подхватили все дружно, и по этажам понеслось:

- …Если кто-то, кое-где у нас порой,

Честно жить захочет!..

 

 

ГЛАВА 5 А.РОДИОНОВ

 

Воздух дрожал влажной тяжестью мириад мельчайших капель и брезгливо отталкивался от мокрого грязного асфальта тёплыми испарениями; он поднимался вверх и ноздри человечества улавливали отдачу асфальтной батареи, не замечая, не ценя, не думая о благодарности и ещё каком-либо соответствии этому чувству.

Семён взглянул на часы:

- Вот и второй годик самостоятельной службы пошёл. Помнишь, какой классный денёк был? Не то, что сегодня - ни музыки, ни баб, как Вован говорит.

- А чего ты нервничаешь? - Вадим покачал головой, - Ну, пасмурно немного, ну и что?! У природы, между прочим, нет плохой погоды, так в песне поётся, а поэты очень часто бывают правы, они видят сердцем!

- Да иди ты… романтик несчастный, - разозлился Семён, - у нас план месячный летит к чёрту, а он мне о поэзии…. Запоёшь без премии, а я посмотрю…

Вадим устало вздохнул и укоризненно посмотрел на напарника:

- Ну, где ты их возьмёшь, алкашей этих? Сегодня вторник, самый трезвый день недели! Стоит ли переживать из-за этого?! Наоборот, радуйся, что чище на улицах дышится, что дети спокойно играют, не видя одутловато-синюшных харь.

- Ага, дети! А премия? - Семён скрипнул зубами. - Всё, пошли на вокзал, там кого-нибудь подберём.

- Так это же не наш маршрут!

- Ничего, пролезет… преследовали нарушителя, и попали на вокзал. Нарушитель скрылся, а тут этот… - Семён довольно потёр руки.

«Ещё чуть-чуть и он сделает стойку, как охотничий пёс!» - с неприязнью подумал о напарнике Вадим, но промолчал.

Ему не нравились методы Семёна; их дружба потихоньку давала трещину; не нравилась постовая служба с её «тараканами» и круговой порукой, но исправить он ничего не мог, это было табу.

 

* * *

 

На вокзале было тихо, чисто и безлюдно, что несколько развеселило Вадима: он видел, как психовал Семён, отбивая резиновой дубинкой своё бедро.

- О, кажется, клюёт, - оживился тот, вглядываясь куда-то…

Вадим посмотрел в ту сторону и понял, кого вынюхивал Сеня.

На лавочке, стоявшей в самом углу зала ожидания, сидел пожилой мужчина, и зябко кутаясь в тощий воротник демисезонного пальто, мирно читал газету.

- Ну, и что ты против него имеешь? – недоуменно взглянув на напарника, спросил он.

- А ты смотри внимательно, не отвлекайся, - сквозь зубы процедил Сеня.

Действительно, вскоре мужчина полез во внутренний карман и, достав плоскую флягу, что-то отхлебнул.

- Понял теперь?! У меня нюх… ты же знаешь!? Пошли… берём!

- Да ты чё, Сеня!? Он же никому не мешает; холодно в зале! Так любого можно в кутузку… Лично я - против!

- А ты уже не старший, твою интеллигентскую гниль давно просекли, поэтому старший теперь я, и не мешай задерживать нарушителя порядка, распивающего спиртные напитки в общественном месте; а то я на тебя быстренько докладную состряпаю и не посмотрю, что свои.

- Ладно, стряпчий, стряпай своё дерьмо, только без меня! - побледнев от негодования, Вадим отошёл к большому, высокому, лет сто… не мытому окну, искоса наблюдая за удаляющимся напарником.

Проходя, как бы мимо, тот неожиданно, сбоку подрулил к спокойно читающему газету мужчине.

- Здравствуйте, старший наряда сержант Темнов! Почему распиваем в общественном месте, что, общеустановленные правила поведения вас не касаются? - выпалив скороговоркой служебные стандарты, Сеня вперился строгим взглядом в сжавшегося от неожиданности интеллигента.

- Я? Я ничего… я не распивал! С чего вы взяли?

- А что у вас во внутреннем кармане, во фляге? - руки Семёна легли на портупею.

- К… коньяк, но я сделал всего несколько глотков, лишь потому, что замёрз! Вы лучше вокзалы бы нормально отапливали; буфет не работает, даже чаю негде выпить!

- В ста метрах отсюда – столовая, там тепло и мухи не кусают, и чай там есть горячий, и… даже какао, - Семён олицетворял собой типичный образец беспристрастного служителя закона. - Придётся пройти в отделение!

- Да вы что? У меня поезд через час, никуда я не пойду! - мужчина настроился решительно и для убедительности крепко сжал деревянные ручки вокзального сидения.

- Гражданин, не вынуждайте применять силу, пройдемте… там всё выясним, - Темнов жёстко ухватил нарушителя за предплечье.

Всё ещё не веря, что попал, «везунчик» поднялся со скамьи и подхватил с пола дорожную сумку.

- Пошли, только быстрее, у меня есть надежда, что у вас найдутся культурные, грамотные в правовом отношении люди и, может, я ещё успею на поезд.

 

- Я ещё раз вам объясняю, не положено распивать спиртные напитки в общественном месте, - пузатый капитан устав объяснять прописные истины этим грамотеям, от которых все беды, вытер лысину платком и крикнул:

- Сержант, посади его в обезьянник до прихода эксперта, ничего не хотят понимать, понимаешь ли. Учатся, учатся, а простых вещей не понимают! Нельзя, значит нельзя! Ну, как я тебя отпущу? Да меня уволят завтра. Знаю, что поезд… нужно было сдать билет, когда вас задержали. Тьфу ты…

Мужчина с выпученными от безысходности глазами, ещё пытался что-то сказать:

- Да подождите вы со своим обезьянником, успеете. Название придумали! Значит, я обезьяна, если вы меня туда… а вы вот, как раз люди! Да? О, если бы кто-нибудь из вас хотя бы умел читать, он бы прочел вам труды Солженицына, и в тех НКВДэшниках и ГПУшниках вы не смогли бы себя не узнать! Ничуть вы не изменились, только руки вам укоротили!

- Ты чё, дядя, на сутки захотел - за оскорбление при исполнении? Так мы тебе устроим… - Семен, открыв решетку, кивнул головой. - Заходи, утром придёт эксперт, засвидетельствует, что ты вменяемый… уже, заплатишь штраф и гуляй.

- Подонки, опричники! - стиснув зубы, тихо шептал человек, содрогаясь от оскорбления и бессильной ярости.

- Ругай, ругай нас нехороших… да если бы не мы, тебя бы уже давно, на вокзале, распотрошила всякая шваль. У… вонючки неблагодарные! Мало вас Сталин давил, надо бы ещё. Вечно, недовольные чем-то, только людям жить мешаете своей писанииной, враньём разным.

- Да простой народ Сталин давил ещё больше, целыми этническими группами давил… - обернулся задержанный. - Э-эх, темнота беспросветная!

- Этническими! Темнота! Начитанные, сволочи! Фамилии не знает, а обидеть умудряется! Ну, ничё, ничё… - Семён Темнов, закрыв обезьянник на ключ, покачал головой, надеясь, что ещё вернётся то время, когда такие как он были всесильны!

 

* * *

 

Что-то он сегодня торопился на работу; давненько с ним такого не случалось: служебный пыл испарялся с каждым дежурством, как морось об асфальт. Погода - с утра - идентичная вчерашней, совсем не располагала к мыслям о поэзии, грязевая плёнка раздражала не менее везделезущего мелкокапельного воздуха, наполнявшего губку лёгких, тяжёлой радиоактивной водой.

Рванув на себя дверь отделения и быстро взбежав по ступенькам, Вадим заглянул в дежурку:

- А где мужчина, которого вчера задержали на вокзале? Отпустили уже? А то он и так на поезд опоздал!

- Сидит в обезьяннике кто-то, может он, - новый дежурный пожал погоном.

- Так, а почему не выпускаете, что он сотворил такого? - Вадим скрипнул зубами.

- Да у него денег нет - штраф заплатить! - дежурный безразличным лицом уткнулся в бумаги.

- Значит, нет и на билет, - вслух подумал Вадим. - Давай ключи от обезьянника.

- Зачем тебе? - удивился дежурный. - Хочешь его понюхать? - он рассмеялся довольный своей шуткой.

- Иди, открывай… выпускай, говорю… я заплачу его штраф, быстрее… - Вадим еле сдерживал себя, чтобы не натворить чего-то страшного.

Увидев его глаза, дежурный схватил ключи:

- Ладно, ладно, иду уже! Нервные все стали, плюнуть некуда! Тебе надо в детском саду работать - нянечкой, а не в милиции.

 

Вадим навсегда запомнил взгляд человека за стеклом, тот не сводил с него глаз, пока не прошёл мимо окна дежурки со скучно висящими с руки шнурками.

Выскочив за ним на улицу, он сунул в нагрудный карман его измятого в камере пиджака, все деньги, что взял с собой на продукты.

- Это на билет! Извините нас, пожалуйста! - вырвалось у него. - Я не знаю, почему всё так!

Мужчина грустно заглянул ему в глаза с какой-то обречённой ясностью и, покачав головой, сказал:

- Да, да, вы действительно не знаете, что творите, и так было всегда, всегда!

 

Глядя вслед, уходившему вдаль, ссутулившемуся человеку, Вадим отчётливо засомневался в правильности выбора профессии. Кажется, он дал маху! Он был чужим здесь и чужим в другом, человеческом мире.

 

* * *

С размаху упав на стул, он нервно снял фуражку и швырнул на стол, гладкая полировка которого помогла ей докатиться этаким мастером фигурного катания, прямо под нос сидящему напротив, майору.

- Вадик, что случилось? - оторвав взгляд от лежавшей перед ним фуражки, тот удивлённо посмотрел на шумного юнца.

- Наверное, буду писать рапорт об увольнении, товарищ майор! Больше не могу! По крайней мере, не буду работать с сержантом Темновым - в паре!

Игорь Сергеевич, уже известный нам начальник кадров, упрямо мотнул сивым чубом и поставил перед Вадимом чашку крепкого индийского чая:

- Выпей чайку сынок и успокойся, - усевшись в кресло, Сергеич отхлебнул из своей чашки. - И чем тебе плох Тёмнов? – он вопросительно взглянул на парня желтыми, как у рыси глазами.

- Понимаете, Игорь Сергеевич, он не мент!

- Хм… а кто же?

- Он - мусор, и в этом всё дело! Я не могу с ним работать, моё решение окончательно! - рука Вадима категорично разрéзала воздух.

Майор, прищурившись, слушал этого мальчика и напряжённо думал, как ему помочь. Вадим нравился ему всё больше, и Сергеич начинал испытывать к нему почти отцовские чувства, наверное, потому, что очень напоминал сына, погибшего при задержании опасной банды.

- А с кем ты хотел бы работать в паре? - прервав свои размышления, спросил он.

- Ну, не знаю, может с Василием Дыровым!? - Вадим пожал плечами. - Но вообще-то, меня просто тошнит от патрульной службы.

- Я понимаю тебя Вадик, но пока давай разберёмся с другим… Вопрос был - с кем? Ты ответил! Следующий вопрос: А ты уверен, что всё не повторится?.. В-о-о-т! Пойми, не многие идут в милицию ради чужого благополучия, большинство - ради своего. Мы живём не в Исландии, где практически нет преступности и можно набирать в полицию по призванию. Нет, работая на наших ожиревших телами и мозгами бонз, совершенно забывших, что собак – и тех кормят, трудно оставаться в ладу с совестью, особенно младшему составу. Поэтому они будут вырывать блага зубами!

- Но я не хочу зубами, гражданское население живёт ещё хуже нас! – Вадим впился глазами в майора.

- Экое ты травоядное! - засмеялся Сергеич. - У нас так нельзя, сожрут и не подавятся! Пойми сынок, я тебя за то и люблю, что ты другой! Мамаша постаралась, молодец, научив и заставив разобраться в категориях этики! А этика ведь слово сурьёзное! Кстати, ты Иосифа Бродского читал?

- Нет… вернее пробовал, но мне трудно пока. Лириков наших читал кое-что, Байрона, Данте – страниц триста - Божественной комедии осилил и бросил, - Вадим немного кокетничал, чем рассмешил очень умного дядьку до икоты:

- Ну, спасибо, молодец, невольно разбавил наши слёзы, - Сергеич вытер глаза платком. - Так вот, ты только вникни: Бродский, как-то, сказал на весь мир, и мне это очень близко, что эстетика – мать этики; что понятия хорошо и плохо, прежде всего, понятия эстетические, предваряющие понятия добра и зла, - специально громко стёрбнув остывший чай, он лукаво взглянул на Вадима. - Вот упрятал ты в кутузку хлипкого интеллигента, и как тебе эта эстетика?! Как он там смотрелся, за решеткой? Как в зоопарке? Этакое ископаемое с обострённым чувством справедливости и собственного достоинства! - хихикнув, майор снова шумно отхлебнул из чашки.

Вадим забегал глазками, не в силах разобраться шутит тот или всерьёз.

- Я… простите, как раз был против! - он привстал из-за стола.

- Знаю, что был! - Сергеич повысил голос. - Ну и что?

- Вот потому я и здесь, что ничего! - Вадим покраснел ушами. - Мне, что учить Темнова служебной этике?

- Не служебной, а человеческой, во-первых, а во-вторых - поздно и я рад, что ты возмущён, это я так… разводил тебя на вшивость, по-мусорски! Понимаешь теперь?.. Только культура, с полным набором своих ингредиентов, может дозировать адекватность поступка и объективность осуждения. Что, ты с чем-то не согласен? - он заметил, что Вадим, как-то напряжённо опустил голову.

- Ну, как вам сказать? Я, просто, вспомнил Ленина, Дзержинского, Троцкого, Тухачевского и многих других… Ведь это были высоко интеллектуальные, культурные личности, - договорив, Вадим поднял голову и встретил взгляд пожилого друга, снова готового ринуться на помощь ершистому желторотику.

- Нельзя смешивать основные понятия интеллекта и культуры! - майор, вскочив, нервно зашагал по кабинету. - Вор тоже изучает психологию и философию, читает в местах заключения серьёзную литературу. Для чего? Чтобы выглядеть культурным? Не только! Более для того, чтобы управлять массами! А Ленин, Троцкий... - это амбиции управляли ими; увы, их амбиции интеллектуала шли в бой с собственным культурным наследием, и интеллект победил культуру! Последствия этой победы нам известны…

А мысль Бродского, возможно, я выразил несколько категорично, но мы ведь, не на съезде клубных работников, - подойдя к Вадиму, он положил руки ему на плечи и посмотрел в упор, - мы, можно сказать, военные люди, и должны быть лаконичны, даже лапидарны! Вот дорастем когда-нибудь, до, хоть мало-мальски правового государства, тогда и исчезнет безнаказанность властьимеющей пираньи – имеющей остальных, кстати, во все щели и неоднократно, а далее… и крупнее рыба станет попадаться - рыбу-меч будем ловить, и карающий меч закона ей уже не поможет! А ты, если не слизняк, поймёшь, что уйти всегда проще. Ты вот измени что-то к лучшему, да… Поэтому пиши заявление и поступай в высшую школу! А с патрулём ты не сработаешься никогда! Просто сломаешься! И трудно тебе будет всегда, если будешь человеком, так что сам выбирай свой путь, - тучный трибун, удовлетворённо вздохнув, снова забрался в высокое кресло и уже спокойно продолжил:

- Прости за литературный экскурс, но я считаю это очень полезным, ведь мысли великих, родились не на пустом месте, поэтому расскажу тебе случай описанный Солженицыным в его Архипелаге:

Сынишка его знакомого, во время репрессий дело было, а они, в основном, как ты знаешь, начались с семнадцатого и не прекращались до пятьдесят третьего, видя, что творится с окружением отца, говорил совершенно серьёзно - в пику Глебу Жеглову:

«Честный человек должен сидеть в тюрьме!»

Представляешь?.. И смех, и слёзы! Вот было времечко!

И каждому времени - своя Слава! Сейчас наступили похожие времена, только каторжанской славы жаждут не идейные борцы, а охмурённые блотом глупые юнцы, и ничего удивительного: на фоне беспредельных отморозков - блатные кажутся Робин Гудами. Так что, сегодня мы не имеем права раскисать - работы невпроворот! - протянув руку, Игорь Сергеевич ласково потрепал Вадима по затылку и почти сразу нахмурился… - Одно меня только беспокоит, - медленно проговорил он, - не с мельницами ли мы воюем! - он обвёл кабинет долгим взглядом, но лопастей, видимо, на стенах не увидел. - Ну, а теперь иди!

- Спасибо, Игорь Сергеевич! - Вадим встал. - Спасибо, многое в моей голове сегодня сдвинулось на место, я подумаю…

 

Он шёл домой, стиснув зубы и прищурив глаза. И как год назад мороз слегка пощипывал своими невидимыми пальцами мочки его ушей. Снова пахло старой лежалой листвой, взопревшей чёрным телом под первым хилым снегом, только вот, той дикой мальчишеской радости уже не было; природе не удалось разбудить оглохшие, уснувшие на время чувства, и была твёрдая решимость и спокойствие от сознания необходимости жертвы.

 

 

ГЛАВА 6 А.РОДИОНОВ

 

Семён Темнов и Дыров упорно барражировали свой участок, как два противолодочных корабля, готовых потопить всякого, кто осмелится посягнуть на установленный порядок.

Василий, вначале их совместного патрулирования, крутил носом - методы Семёна были с душком, но потом, разобравшись, кто свои люди – расслабился, и они пошли рука об руку.

Даже закалённые патрульные удивлялись их сволочности, наряд так и прозвали - «Тёмная Дыра».

Василий объяснил Темнову, что сейчас не деньги главное, деньги вещь приходящая. «Главное - это карьера, а то офицеры, вон какие хабари берут, а мы, мелочью занимаемся, карманы у алкашей выворачиваем…» - бубнил он при каждом удобном случае и добубнился…

Теперь они, выслуживаясь, старались получить как можно больше благодарностей и грамот. Работать стали тоньше: у цветочника брали уже не червонец, а букет! Цветы преподносились строгим, но всё менее, дамам из управления.

Талантливые дети природы примеряли френч, мечтая о направлении в школу младшего офицерского состава, - «И то - хлеб!».

Они понимали, что юрфак, или высшую школу, не потянут.

 

Знакомое лицо, мелькнув в толпе, привлекло внимание Семёна.

- А ну, Вася, подожди… Зина, ты что ли? - спросил он, заходя сбоку девушки. - Ну, ты расцвела, насилу узнал! - расплылся Семён радушной улыбкой. - Просто артистка! Может, и замуж за следователя вышла?

- Может, и вышла! - Зина ничуть не растерялась, увидев земляка. - Ну, привет! Слышала, что ты здесь, в ментовке работаешь. Ещё наслышана, как ты от Самохи улепётывал! – Зинка скривила губки.

- Тогда я улепётывал, а сейчас и сам бы его погонял! Так-то! - Семён презрительно ухмыльнулся.

- Да ведь не ты погонял бы, а погоны, Сеня! Есть в этом большая разница, для меня, например.

- Важен результат! Поняла, дура? Читай Макиавелли: «Цель оправдывает средства», вот, умный человек сказал.

- Есть ещё другие поговорки народные, например: «не рой другому яму, сам попадёшь!», или «на чужой каравай – рот не разевай!», народ тоже мудрый, и без Макиавелли, Сеня. - Зинка, как всегда довольная собой, пританцовывала на месте.

- Ага… «с волками жить – по-волчьи выть!», - отразил Семён. - Деньги главное, Зина! Должность! Скоро на офицера учиться пойду! Будешь со мной дружить, а Зина, с офицером-то? - он заиграл бровями, как красная девица.

- Посмотрим, разве жизнь даст серьёзную трещину Сеня, а так… вряд ли. Кстати, землячок, народ говорит, что не в деньгах счастье, а Христос сказал: «скорее верблюд пролезет в игольное ушко, чем богатый в рай!». Подумай!

- От, дура – баба! - засмеялся Семён, - Нет его, Бога-то! Кто его видел, где? Это неудачники придумывают всякую ерунду, типа: не хочу, нельзя, грех, а сами просто не могут, вот и прикрываются разными фразами - демагоги!

- Да, умный ты стал! Далеко пойдёшь, наверное! - покачав головой, улыбнулась Зинка.

- Это точно, не тот увалень уже. Так… может... вечерком где-нибудь посидим? - Семён обернулся… - Да, познакомься… это Василий - мой друг и напарник! Можешь подружку прихватить для него, прекрасно проведём время, в кошельке кое-что звенит, - лицо Семёна в этот момент так напоминало жирный румяный блин, что Зинка еле поборола искушение укусить его.

- Это мелочь звенит, Сеня. Нет, спасибо, не могу. И вообще, я уже опаздываю. Ну, всё, ушла! А пока - учитесь! - она поиграла изогнутыми бровями и резко развернувшись, уверенной походкой красивой женщины, пошла прочь.

 

* * *

- Ну, блин, щас точно мочевик лопнет! - Василий приглушенно матерился, озираясь по сторонам. - И чего мы сюда припёрлись, чего с маршрута сошли? Семён, кончай мудрить, вечно ты в поиске!

- Да, здесь частенько клиенты попадаются, мне Гришка говорил про это место, что тут клёв хороший. Что, уссался уже? Вот... издержки профессии, как говорит наш отдел кадров: «что положено Юпитеру – не положено быку», в форме под забор не поссышь, - Семён ещё раз внимательно осмотрел местность. - Ладно, пошли… тут… метров через сто, кабак есть, там и оправишь естественные надобности. Тьфу, блин, язык сломаешь, пока выговоришь! Какой идиот придумал такую ерунду?

- Да это же в армии, в основном говорили, - вспомнил Вася, где он это слышал.

- В ней, в ней, родимой! Чего там только не говорили! - Семён плюнул и растёр ботинком. - Ну, давай, беги, а то ноги промочишь, я за тобой… подожду у кабака!

Растоптав окурок, он недобро взглянул на входящих и выходящих из ресторана людей, злясь, что не может просто зайти и пообедать здесь. Не положено! А что не положено, кем и куда, а главное почему – не понятно! Слюны был полон рот, но постоянно харкать на виду у всех… опять-таки не положено!

- Семён, - подбежал Василий, - где распечатка тех, кто в розыске? Давай быстрее. Ну… - он! Гадом буду - он! - Вася тыкал пальцем в фотографию гражданина ничем не примечательной внешности. - Представляешь… мою руки, а он заходит и к писсуару… Я сразу не въехал, но когда выходил, меня осенило, что это Квёлый, он же Квелых Сергей Петрович – вор рецидивист, уже два года находящийся в розыске, - Василий возбуждённо схватил Семёна за руку. - Ну, что, будем брать? А,

Сеня? Давай!?.

- Ты, чё, вообще ку-ку?.. Меня что, мама родная рожала в муках, чтобы я здесь кишки раскинул по асфальту? - Семён всё-таки сплюнул. - Кому положено, тот пусть и берёт вооружённого бандита. Давай, сообщи в отдел; группу захвата сюда!

На сей раз, его вполне устраивало слово «положено» и не казалось таким несуразным.

- Эх, Семён! Такой шанс отличиться упускаем! - расстраивался Василий. - Да я его голыми руками…

- Ага… Добрыня Никитич! Если бы ещё кольчуга на тебе была или хотя бы бронежилет, - Темнов кивнул. - Не твоё это дело, пойми! Мы и так уже отличились, что засекли его. Давай, кстати, отойдём в сторонку, вдруг выйдет неожиданно. Даже, если мы и станем его брать самостоятельно, и не возьмём, с нас три шкуры снимут за то, что полезли - куда собака свой… нос не совала! Вон… едут уже!

 

Из 469-го УАЗа выскочили четверо:

- Ну, где он? В кабаке жрёт? Борзота! - старший нервно улыбнулся.

- Оружие есть? - вопрос относился к ним.

- Только дубинки и «черёмуха», отчеканил Семён.

- Держи ствол, обойдёте кабак, на всякий случай, и смотрите… мало ли… выскочит. На чёрный ход мы своего поставим, а вы с другой стороны посматривайте… может в окно прыгнет. Стрелять в самом крайнем случае! Всё понятно? - опер протянул Семёну «Макаров».

- Так точно! - пистолет аккуратно улёгся на дно кармана.

- Выполняйте!

- Пошли, Вася. Там, с той стороны есть дверь в подвал... ну... люк. Через него картошку, туши мяса заносят, может из него полезет, вот и отличишься.

 

Люк был закрыт изнутри, как и следовало ожидать.

- Слышь, Сеня! А если он с другой стороны в окно вылезет? - Василию не терпелось получить «палку».

- Вряд ли, там окна только на втором этаже, - с сомнением покачал головой Семён.

- И всё-таки я пойду туда, - упрямо набычился Дыров, - у тебя есть оружие, а мне и не надо. Если прыгнет со второго этажа, то стрелять сразу не сможет. Вот тут я его и скручу, можешь не сомневаться.

Темнов боялся остаться один, но Васю он уже знал, да и тоже, не был лишен честолюбия.

- Ладно, иди, только смотри в оба и сразу подай сигнал, если что…

 

Спрятавшись в густо растущем вокруг ресторана кустарнике, в пяти метрах от люка, Семён полез в карман за сигаретами и вдруг услышал под люком какое-то поскрипывание. Выбросив сигарету, он замер…

В приоткрытый люк бесшумно проскользнула фигура человека: худощавого телосложения и неестественной бледности мужчина присел на корточки и, вытянув по-птичьи шею, нервно озирался по сторонам.

- Стоять! Руки вверх падла, а то подстрелю! - У Семёна затряслись колени, но он вышел из кустов. - Ствол на землю, быстро!

Квёлый, бросил ТТ. и, разогнувшись, посмотрел на Семёна.

- Стоять я сказал! - Семён держал его на мушке.

- Слушай меня внимательно и только не перебивай! - быстро заговорил Квёлый. - Отпустишь, завтра пять кусков получишь, и тебе будет обязан ВОР, сдашь - горько пожалеешь! Твоё начальство меня не тронет, руки коротки, просто лишние проблемы. Решай!

Секанув по сторонам, Темнов озадачился двойной перспективой и попытался сплюнуть, но во рту пересохло.

- Иди, быстро, деньги завтра! - задача решилась быстро, хоть далась и нелегко. - Я слышал, что слово Вора - закон!

Отвернувшись, вполоборота, он наблюдал, как Квёлый нырнул в кусты, прежде подхватив с земли пистолет. Дрожащими руками достал сигарету и глубоко затянулся:

- Эй, Вася! Дыров, ты живой там ещё? - голос немного дрожал выходящим дымом, но прозвучал естественно.

Через несколько секунд из-за угла выглянул Вася, его рога были в земле, по крайней мере, это видел Семён, про себя усмехаясь над их костяной насущной бесполезностью. Но улыбка сошла с его лица, когда он вспомнил жену Василия и удивился приходящим, как всегда не зря, ассоциациям.

- У меня тихо, никого!

- И у меня тоже! Пошли! Может, они его уже взяли, а про нас забыли? - Семён недовольно размял шею, громко хрустнув остеохондрозом.

- Пошли, надоело в этой засаде, всё одно без толку! - Вася был тоже расстроен.

 

Стреноженный ручником УАЗик смирно торчал, левым колесом въехав на бордюр и накренившись правым боком словно Квазимодо; кроме водителя никого рядом не было, а небритую Эсмеральду всё ещё ловили…

- Вы, что с поста ушли, бараны? А ну быстро на место! - зашипел водила на подошедший наряд. - Вы знаете, что вам за это будет!

- А чё, там стоять, всё равно никого нет, - пробасил обиженно Василий.

- Чё, чё… деревня… что скажут, то и будешь делать! Ты хоть знаешь, кого сейчас берут? Тебе, валенку, может «Героя» теперь дадут, - издевался водитель. - Ну, давай на пост шуруй, пока капитан не вышел.

Не особо испугавшись, но боясь спугнуть удачу, служаки не торопясь, направились за угол к знакомому люку и там закурили…

- Может, направление теперь получим!? - размечтался Василий, возя концом тлеющей сигареты по штукатурке ресторана. - По крайней мере, никакая падла не будет издеваться, когда звание дадут. Достали уже своей деревней.

- Ничё, Васька, мы ещё их сделаем! - хлопнул друга по спине Семён, вполне довольный развязкой. Он специально утащил этого тёху-матёху с поста. «Ну, неопытные они, что тут поделаешь, зато старательные!»

- Сюда идите, - окликнул их вынырнувший из-за угла оперативник. - Этот был? – он показал на мужичка, тоже невзрачного, неприметного.

- Нет, это не тот, - Василий внимательно всматривался…

- Где второй? - капитан тряхнул мужика за ворот, - Говори, скотина, где второй? Официант сказал, что вас было двое!

Задержанный, недовольно скривив лицо, зябко поёжился:

- Что-то ты мне толкуешь фуфло какое-то, мусор! Никак я не пойму! Какой второй? Я был один, похавать зашёл, тут вы как раз! Не мой видать день сегодня!

- Ладно, ребята, грузите его, на месте разберёмся, - кэп подошёл к патрулю. - Так ты этого видел или другого?

- Этого я вообще не видел, товарищ капитан! - вытянулся Дыров.

Внимательно посмотрев на него, капитан пожевал губами.

- Ну, хорошо! Спасибо за службу, я сообщу вашему начальству, что отличились! Этот тоже птичка не простая! - опер козырнул. - Можете быть свободны!

 

- Здорово, отлично, получилось! - Вася чуть не прыгал от радости. - Но это не тот, во… зуб отдам!

- Зубы побереги… может и тот!? На, посмотри на харю, они похожи, - Семён достал распечатку, - небритые оба, тонкий нос у обоих, мешки под глазами. А, все они на одно лицо, как и мы, кстати! - Темнов сплюнул на асфальт.

- Чёрт его знает!.. - рассматривая фото, засомневался Вася, - Может и правда? Заучивал распечатку и теперь везде его вижу. Сегодня надо снять стресс, а... Семён... ты не против?

- Я всегда за! Где снимаем?

 

 

ГЛАВА 7 А.РОДИОНОВ

 

Распилив ножовкой длинную медную трубку на двухсантиметровые куски, Геша включил пресс и стал аккуратно приклёпывать толстые мазовские накладки…

Работа была однообразная, но довольно тонкая, как и нервы сегодня - они дрожали натянутой струной и вот-вот готовы были лопнуть под грузом сельской бытовухи и собственной распущенности.

Задумавшись, он пережал одну накладку, и та треснула.

- Тьфу ты! Чтоб тебя!.. - Геша выругался и сгоряча пнул ногой пресс.

Пребольно ударившись о торчащую педаль голенью, взвыл по-волчьи! Чаша терпения потекла!.. Бледнея от злости, он свалил пресс на пол и стал крушить его попавшимся под руку старым распредвалом.

- Что ж ты делаешь? Урод долговязый! - моторист Федя обхватил Генку руками сзади, пытаясь сдержать. - Робяты… помогай!

Ещё двое механиков попытались схватить буяна за руки, не ожидая такого упорства от пришедшего в ярость животного. Повиснув на Фёдоре, Гена ударил одного ногами в грудь, а на другого, как куль с мукой, скинул с плеч моториста.

Первый, ударившись спиной о верстак, тихо застонал…

На шум драки прибежало начальство!

Не взирая на чины и не рассуждая, безумный Геша, с распредвалом на перевес, кинулся на начгара… Но, Петрович, несмотря на свои пятьдесят восемь, легко увернулся от смертоносной биты и резко ударил Генку ногой по колену, этак… сбоку…

Закричав от неожиданной боли, Фосген расстелился по земле, как при газовой атаке. Тут уж подоспели остальные, и жизненный блюз зазвучал шаффлами* монотонных ударов и усердного сопения.

- Ладно, хватит! Хватит, я сказал! - Петрович растолкал не в меру разошедшихся подчинённых. - Умойте его, переоденьте, если сам не сможет и под зад… домой! Пусть оклемается пару дней, а потом поговорим: и о драке, и про сломанный пресс!

 

* * *

Настасья Сергеевна - мать Генки, гремя на кухне вёдрами, не услышала, как он вошёл.

Геша молча смотрел на её согнутую спину, поредевшие и стянутые на затылке резинкой от бигудей волосы, и в нём зашевелилась жалость к этой сварливой, чёрствой женщине. Сегодня он понял, что её характер – это приобретённое, это не она такая, это жизнь делает такими людей живущих здесь. Ежедневная рутина запряжённых и ходящих по кругу животных, льющих воду на чужую мельницу.

Но, как бы в подтверждение того, что она всё же человек, мать запела: запела бодренько, без грусти, вопреки уверенности сына, что все вокруг страдают от безысходности жизни, от нереализованности желаний, от невозможности нести свет!

Вдруг, что-то почувствовав, она, обернулась, и округлившимися от ужаса глазами осмотрела его с головы до ног.

- Убили! - закричала визгливо, уставившись, не мигая, на изменившееся до неузнаваемости лицо Генки. - Убили бандиты!..

Эти слова ещё несколько раз слетали с её губ, пока Генка не остановил надоевшую секвенцию громким окриком:

- Да жив я, жив, посмотрите… можете потрогать! Что, других слов нет, что ли? - он прошёл к столу, и громко отодвинув табурет, сморщившись от боли во всём теле, сел. - Что-то есть охота, как ни странно?! Мама, дайте чего-нибудь?!

- Вчерашние щи - в печи… можешь взять! Я ещё не стряпала, не знала, что так рано заявишься, - пришедшая в себя от первого шока женщина, вновь стала той, кем была на поверхности.

Снова громыхнули вёдра. - За водой вон… лучше сходи! Хотя… ладно… сама уж... - недовольно посмотрев на бесформенное и дурацки улыбающееся лицо сына, она подхватила ведра с пола. «Вот и всё! Пожалела!» - усмехнулся Геша, доставая из печи тяжёлый чугунок с холодными щами. Варево было жидким, с забытой на дне голой говяжьей костью. Кое-как, удалось его выпить, не жуя.

 

Мать вернулась, и вёдра громко ударили в пол оцинкованным дном.

Гена искоса наблюдал, как кипела работа в её руках: вот и посуда помыта, вот картошка белыми ошкуренными боками взгромоздилась в кастрюле, вот глаза заслезились от свежее нарезанного лука. Всё делалось споро и в абсолютной тишине.

- Мама, сходите в магазин, а то моё лицо не влезет в двери, - выдавил, наконец, Генка то, что давно хотел сказать, но не решался.

- За водкой не пойду! Вообще обнаглел, паразит! - мать зло вытерла руки о фартук. - У тебя, что, деньги на бутылку есть? - она вперилась в него строгим взглядом.

- Есть, мне Вовка долг отдал… вчера! - соврал он.

- На бутылку у тебя всегда есть, а вот хлеба домой купить… дождёшься!

- Что вы мама говорите? Зачем вы так несправедливы? Я весь аванс отдал вам неделю назад, и получку всегда отдаю… почти всю! - Гена обиженно засопел. Да и щас… вот, возьмите, - он протянул матери купюру, - купите бутылку, а остальное можете забрать!

Увы, не только родители знают своих детей досконально!..

Мать дёрнула шеей, прикидывая, сколько будет сдачи… Ещё немного поворчав для проформы, она, обернувшись, взяла денежку.

- Жалко тебя непутёвого, а ты и пользуешься!..

- Ладно, мама, идите быстрее, потом поругаете!.. - Генка, опустив голову, направился в свою комнату.

Упав на скрипучую полуторку и положив ноги на металлическую, увенчанную двумя блестящими шарами трубку, он глубоко вздохнул и стал рассматривать полку с книгами…

Остановившийся на разноцветных корешках взгляд потеплел и подёрнулся слезой. Там, среди белых шуршащих листов, жили его герои! Жили, по сей день, хотя их бренные тела давно уж истлели. Жили их души, наполняя восторгом умы мятущихся романтиков.

«Знать и правда - есть жизнь после смерти! Но для всех ли?» - думал Генка, с благоговением рассматривая выстроившиеся в ряд томики, герои которых были готовы сейчас же ринуться в бой или какое-либо авантюрное предприятие, стоило только открыть обложку. - Интересно… был бы Цезарь - Цезарем, если бы родился в нашей Подгоровке, и не патрицием, а плебеем - вроде меня! - он засмеялся от своих мыслей, представив Цезаря с тяпкой в руках. Но вспомнил другого императора, гордящегося выращенной собственными руками капустой, и ещё громче рассмеялся… - Будучи императором можно вырастить капусту, но, выращивая капусту – не стать императором!» - он полюбовался сказанным… Получился неплохой афоризм.

- QUOD LICET JOVI, NON LICET BOVI - что дозволено Юпитеру, не дозволенно быку! - проговорил Гена вслух, недавно вычитанную фразу и грустно покачал головой, ни с того ни с сего вспомнив, как позапрошлой осенью с Семёном, пьяные, они мочились на мотоцикл завгара. На душе стало ещё горше… Но он отогнал хандру, вспомнив римского императора Максимина Фракийца: крестьянский сын сделавший военную карьеру, выращивал овощи до службы в армии.

Громко хлопнула входная дверь, раздались шаги, и звук стукнувшей о стол пол-литровки, заставил Гешу, отодвинуть в сторону императоров Рима и подняться с постели.

- На, залейся, изувер! Что за напасть такая!? Тот не просыхал, прости господи - схоронила, так теперь этот - эстафету принял! - мать села за стол – напротив и, положив поверх руки, стала ждать.

- Сейчас… - Генка, взяв хлеборез, отсёк пробку и налил в два стакана - пальца на три! - Давай мать, за отца! И не ругай ты его, да и меня тоже!

Они молча выпили и захрустели репчатым луком с корочкой свежего хлеба.

- А чо, хвалить вас что ли? - не дожевав, проворчала мать. - Тот всю жизнь испоганил пьянством своим, теперь ты!..

- Мама, вы посмотрите, кто не пьёт? И почему люди пьют!? Ведь мы же ничего не видим в жизни, ничего не знаем, кроме работы, работы, работы! - Геша снова налил…

- Мне не надо больше! - мать встала из-за стола. - Это я так… расслабилась! Ещё обед варить, огород полоть, да и полить к вечеру надо! - она устало вздохнула.

- Вот и я о том же! - сын тоже вздохнул.

- О чём, о том? Человек создан для труда и продолжения рода! - мать нагнула упрямо голову, привычно принимая боевую стойку, чтобы отразить в тысячный раз одни и те же доводы непутёвого сына. - Начитался всякой дряни, как и отец! Тот тоже… никак не хотел понять, что грех - знать больше, чем дал знать Бог! Змей искуситель над вами веет и не даёт спокойно жить и трудиться, искушая греховным знанием. Всё равно, ничего вы узнать до конца не можете, вот и пьёте горькую, делая горькой, жизнь свою и близких! - она высморкалась, моргнула и неожиданно заплакала, вздрагивая худенькими плечами. - И тот, тоже… а ведь я его любила! Самый умный был из наших – Подгоровских! Как была счастлива, что меня выбрал: из бедной семьи; на богатство чужое не позарился! А вот съездил на прииски - на Колыму эту проклятую и потух: огород – скучно, трактор – грязно, ферма – воняет! Вот так и запил, а в город… я не хотела!..

- А может, если бы в город переехали, то не сгорел бы отец от водки? - Гена многозначительно посмотрел на мать.

- Она что, там слабее что ли? - вопрос не смутил бескомпромиссную женщину, и она снова захлопотала по хозяйству.

 

Ходики на обшарпанной стенке негромко хрюкнули и выплюнули старую охрипшую кукушку: - Ку-ку, - сказала та, устав от повисшего в воздухе молчания и намекая, что водка кончается. «Ого, целый час промолчали, но это не рекорд!» - подумал Гена, наблюдая за снующей туда – сюда матерью.

- А я всё-таки уеду в город! - проговорил он, вылив остатки водки в стакан.

Мать бросила на него испепеляющий взгляд и, перехватив посуду, выпила.

- Я тебе уеду, изверг! Всю жизнь им отдала, а на старости должна остаться одна. Скотина! Сколько я сил на тебя потратила!? - завопила она, схватив сына за волосы и больно дёрнув. - Я тебе почитаю, я тебе, гадина, почитаю, романтик с большой дороги!

Гена, пригладив растрепавшиеся волосы, чертыхнулся и, бурча под нос что-то не ласковое, отправился к себе…

Его маленький, продавленный мирок призывно скрипнул под ним скрученной ромбами проволокой; замутнённый взгляд ещё раз обежал владения и, оттаяв, помчался в поисках лучшей жизни.

 

Кукушка надрывалась не зря! Её старческое квохтанье прорвалось сквозь угарный сон, и Геша подумал, что коли она так долго стонет, то уж, наверное, поздно. Он не ошибся: старушка кукарекнула двадцать один раз!

Скрипя болящими суставами унисон с койкой, он поднялся и, подойдя к облезлому зеркалу, с ужасом отстранился, подумав, что это оно, испугавшись, отпрыгнуло назад. Буд-то знакомый старик, с одутловатым лицом и тёмно синими щелями вместо глаз, мучительно заглядывал оттуда в грудной дуршлаг Генки, сочащийся израненным сердцем, истекающим сорокоградусной кровью!

- Красавец! Так выглядеть - я мечтал всю жизнь! - проговорил Геша и пропел дребезжащим рыком отрывок из своей любимой песни: - То ли в прошлом его лик, то ли в будущем?! - потянувшись всеми суставами, он охнул от боли, и направился на кухню…

Матери не было, но за окном мерцали яркие блики, отбрасывая на стены жёлтые, то красные тени.

«Мусор жжёт, что ли? Пойду, подышу свежим воздухом, вернее дымом!» - решил он и вышел в сени. Что-то отскочило от его ноги и мягко ударилось о стену. Ударивший в стену предмет, и нашаренный рукою на полу, оказался книгой. Поднеся его ближе к глазам, он с трудом прочёл в полумраке название:

Роберт Грейвз «Я, Клавдий».

Ужас от догадки охватил всей силой сковывающих объятий. Не помня себя, он выбежал во двор и кинулся к костру… Увы, было поздно: всё его богатство, отражаясь в пыльных окнах дома, отбрасывало последние краски на темнеющие по краям участка пожилые раскидистые яблони, салютуя последними искрами своим пепельным останкам.

Схватив лежавшие рядом грабли и подняв над головой, он кинулся к сидящей на перевёрнутом ведре матери, тупо смотрящей на потухающие угли чьей-то радости и мудрости, но её горя.

- Мама, за что? Вы же знаете, что это для меня! За что, мама?! - он забился в истерике и, отшвырнув грабли, упал на сухую серую землю.

Рука несчастной женщины потянулась, было к его голове, в желании утешить, но, передумав, втянулась обратно в панцирь тёмного вдовьего платья.

 

* * *

Яркое, и пока ещё низко плывущее солнце, колко ударило в глаза, отвыкшие в полумраке старого дома от света. Три дня пришлось просидеть взаперти; с такой рожей... только на большак!..

Мать, в деле сведения синяков, была просто колдуньей! Она знала какие-то рецепты мазей и лечила от побоев всех своих подруг, чаще обращавшихся к ней после праздников.

Они приходили и садились на кухне, стыдливо прикрывая большими цветастыми платками, с длинной бахромой по всему периметру, сине-багровые лица, с явно проявившимся, доселе скрытым атавизмом, доставшимся нашему этносу в наследство от трёхсотлетнего нашествия скуластого узкоформата.

Отходчива душа русской женщины: ни одна из пострадавших не оговорилась о «мести и законе», несмотря на одноимённый индийский фильм, набивший оскомину всему посёлку, каким-то образом, после непонятных махинаций киномеханика, оставшись на балансе местного клуба, и втыкавшийся в кинопроектор, как вечная палочка-выручалочка.

Так как праздники наш народ отмечает массово, то пострадавшие на другой день собирались медленно, но кучно и, глядишь, часам к десяти утра, пяток женщин раскачивали лавку в доме Геши. Словно после удачного отражения вражеских войск, раненые возбуждённо гудели, раздавался задорный смех и то одна, то другая, задирая подол или закатывая рукав, хвастали полученными в бою увечьями.

Ещё одна, характерно-благородная черта отличала присутствующих: никто из них не позволил бы, кому-либо, оскорбить свою половину - да просто глаза выцарапали бы.

Гена вспомнил, какую синюю привели Верку, подружку Самохи: места живого на лице не было; и ничего, за неделю, мать привела девчонку в порядок.

С тех пор прошло два года, а вспомнил Гена об этом в связи с Семёном: тот мог помочь ему с устройством в городе. Друзьями большими они не были, но приятели с детства - это тоже не мало!

Генка всегда знал, что Сеня сам себе на уме.

Но таких было большинство! Зато, он был весельчак: в компании сразу становилось уютнее и свободнее, если рядом был Семён. Книгами, он голову не морочил ни себе, ни людям! Но таких… тоже было поголовное большинство! А с кем тогда общаться? Генку и так немного презирали за тягу к знаниям: дразнили Знайкой, снисходительно обзывали вшивым интеллигентом. Да, и на работе в этот раз ему досталось… не столько за дебош, сколько за неприязнь к нему, накопившуюся в разговорах - он всегда спорил с мужиками и, приводя в пример прочитанное, давил интеллектом. А Семён… так тот особенно психовал, когда Гена пытался что-то ему втемяшить. Но приятелям детства многое прощаешь и не хочешь замечать негатива, хотя… совсем не трудно разобраться в человеке, которого ты знал с пелёнок; какого бы цвета он не стал, каких бы книг не прочёл - это всего лишь камуфляж! Конечно, все знали, как уехал в город Семён, почему Верка ходила с синим лицом, но судить приятеля сейчас, Гена не собирался.

 

Подыматься в Горовку не хотелось, тем более разговаривать с матерью Семёна, - можно было нарваться на матюг! Поразмыслив несколько секунд, он направил стопы к дому Марины, двоюродной сестры Семёна…

- …Я знаю, что он работает в милиции! - Марина смахнула пот со лба и облокотилась на тяпку. Закончив, на ферме утреннюю дойку, она забежала домой окучить картошку. - Писем он не пишет, домой не приезжает! Может Самоху до сих пор боится!? - женщина по-мужски сплюнула Семёну под ноги. - Видела я тётку, но с ней мы не очень… поэтому много не узнала. А она, похоже, и рада, что его нет в посёлке - меньше проблем! - Марина снова приподняла с\х орудие, намекая, что дел у неё по горло.

* * *

 

- Характеристику я тебе не дам! - орал Петрович. - Ты пресс разбил, два ребра сломал Лёньке – механику, на меня с железякой налетел… Да я тебя в бараний рог… если захочу, я был призёром Тамбовского военного округа - по самбо! - Петрович угрожающе вращал круглыми глазками но, видя виноватую покорность Генки, постепенно остывал. - Трудовую – забирай, а расчёт – в счёт погашения материального ущерба; между прочим, в сто восемьдесят рубликов обошёлся ты колхозу! Так что, ещё должен будешь! Не хочу ломать твою молодую жизнь, поэтому отпускаю без проблем, но в будущем… смотри!.. - Петрович отвернулся и громко засопел… - За характеристикой зайдёшь… завтра.

Отходную проставлять не пришлось - бывшие коллеги смотрели мимо и как-то непонятно, может виновато, за то, что расстарались, поусердствовали - пару рёбер, кажись, обломили, - ни вздохнуть, ни газануть! Зря Тесёмка обзывал его Фосгеном, не оправдал Генка доверия, ну ничего, этого газа, говорят, на старости - с избытком, так что успеется…

 

* * *

Написав, матери записку и положив в рюкзак единственную и от этого ещё более ценную книгу, Гена прошёл в сарай и вытащил из-под старого сундука свои накопления, завёрнутые в плотную бумагу и сверху в целлофановый пакет.

Выйдя на двор и окинув взглядом родные пенаты, покопался в своей глубинке, но никакой ностальгии не ощутил. Немного было жаль мать, но до противного ясно, что жить вместе они не смогут, а только измучат друг друга. Сорвав с грядки три больших помидора и сунув в рюкзак, он быстрым шагом пошёл в сторону автобусной остановки.

 

 

ГЛАВА 8 А.РОДИОНОВ

 

Город непривычно придавил мелочной суетой и грязью.

Умудриться не зацепить кого-нибудь плечом, и не нарваться на чей-то забористый, было нелегко. Ходить в неприкасаемых, чтобы не испачкаться: начиная с дверей троллейбусов и заканчивая лавочками в парках, было ещё труднее. Задыхаясь, от духоты и пыли, он с испугом подумал, что может у него астма?!

 

* * *

- Кто такой у нас, Темнов… Семён? - брезгливо спрашивал в трубку капитан и буравил Генку, бдительно выкатившимися из орбит шариками.

- А… сержант Темнов!? - он ещё больше скривился. - Ладно, понял, отбой! - меланхолично скользнув взглядом по стенам, дежурный горотдела снизошёл… - Уехал на учёбу твой «бача», в школу младшего офицерского состава!

- Вы, что, в Афгане воевали? - насторожился Генка.

- Чего? Делать мне больше нечего! - кисло ухмыльнулся страж закона. - А ты, что, оттуда? - его губы растянулись в противную резинку.

- Оттуда, оттуда! - кивнул Генка. - Сидишь тут… защитник, харю нажрал… вот-вот лопнет, гляди… - высказавшись, он заторопился к выходу.

- А ну, подожди!.. - послышалось за спиной, но ждать он не стал, так как понял, что там такое… сидит!

 

Видимо отделы кадров сговорились: без характеристики - и ассенизатором не устроишься, а тем более с предоставлением общежития. Но, узнав сумму предлагаемой зарплаты, он успокаивался; не стоило и дёргаться в эту пыльную клоаку ради таких денег. Правда, возвращаться домой, не солоно хлебавши, тоже не хотелось!

«А… покручусь немного в городе, пока есть деньги, а там видно будет!» - решил он и отправился на вокзал.

 

Все вокзалы одинаковы, за исключением размеров. И этот не был исключением, пестря разноцветьем цыган и рваниной попрошаек, култышками калек и спящими на корзинах селянами.

Недолго постояв в очереди и купив в буфете: сто пятьдесят водки с двумя беляшами, он встал за свободный столик, и не торопясь, отпил половину…

Водка приятно обожгла горло и легонько толкнула в голову, (на голодный желудок). Откусив сочное, горячее тесто, он подумал, что жизнь всё-таки прекрасна и в ней всегда найдётся место празднику.

Ему было по приколу рассматривать жующих и снующих вокруг людей, простота периферии позволяла спокойно поглощать пищу, не отворачиваясь в сторону и не пригибаясь низко к столешне, словно боясь, что тебя зацепит шальная пуля.

Против него, как раз, основательно устроилась, пожирающая жареных цыплят семейка - хряк, хавронья и подсвинок.

Замаскировавшись под небольшой холм, они методично дробили полую птичью кость и вожделенно чавкали белым мясом, пригибаясь, всё ниже и ниже, лишь стреляя по сторонам маленькими заплывшими глазками.

Генке было смешно смотреть на это и не понятно - чего они стесняются или боятся, ведь не украли же еду, а купили.

Его размышления прервал громкий визг буфетчицы, увидевшей, что кто-то посмел присесть и достать собственную снедь.

Выскочив из-за прилавка и подбежав к столику, аккуратно застеленному вчерашней газетой, с аппетитно разложенными на ней: почищенными и сваренными «в мешочек» яйцами, стопкой зелёного лука - играющего своим изумрудным бочком, варёной картошкой и салом с тонкими прослойками мяса - нарезанным розово-перламутровыми ломтями, она, увидев вблизи это изобилие, вообще озверела: как смели, на её территории, так вкусно жрать, никому не нужные и вообще… лишние на этом вокзале, и в её буфете, люди, имеющие право лишь на кусок дохлой синей курятины и сухарь с зелёной ветчиной - ценой в дневную зарплату.

Улыбка сошла с лица Геши, как выпавший в Сахаре снег. Допив остатки водки и взяв второй беляш в руку, он направился к столику… с яйцами!

- Сука ты жирная! Это общественный вокзал, буфет, а ты… тварь столовская! - тихо сказал он оторопевшей красномордой тётке. - И беляши твои с кишками вместо мяса… ворюга! - оттянув большой, отделанный рюшками и жирными пятнами карман на фартуке буфетчицы, он сунул туда недоеденный беляш.

- Милиция! - завопила побледневшая, словно Сахара под только что выпавшим снегом, торгашка, под весёлый смех довольной очереди.

 

* * *

Вытянув единственную ногу в направлении синего берета, сиротливо пристроившегося на холодном камне, как и его хозяин, парень в старенькой камуфляжной форме и стоптанных высоких солдатских ботинках, увлечённо грыз нечищеную морковку и весело улыбался прохожим, бросавшим ему мелкие деньги.

- Афганец? - спросил Генка, доставая из кармана брюк крупную купюру.

- Можно и так сказать!? - широко улыбнулся одноногий. - Но вообще-то русский! - купюра прикрыла мелочь и тут же была спрятана в карман. - Мальчишки могут украсть! - как бы оправдываясь, проговорил калека. Но, взглянув в проницательные и добрые, от выпитых ста пятидесяти, глаза, нехотя признался:

- Бросают меньше, когда видят крупные!

- Выпить хочешь? - спросил Генка, наклоняясь почти к его голове. - Где служил, расскажешь?! А?.. Тебя как вообще зовут-то?

- Выпить можно! Какая радость у калеки? Конечно, только выпить! А зовут меня Витьком! - Витёк с сомнением поёрзал на бетоне. - Вот только уходить мне не с руки, а точнее не с ноги… место займут!

- Это не проблема, я сейчас сюда всё принесу, а ты, пока, посмотри за вещами, - Генка снял с плеча сумку.

 

- Так ногу - то ты где потерял? - Гена отломил кусок хлеба и, положив на него дольку колбасы, отправил в рот. - Если санитаром служил то, наверное, под обстрел попали?

Виктор несогласно замотал отросшими кудрями.

- Стыдно сказать, но ногу отрезало поездом, уже здесь! Пьяный переходил пути, ну и… - он потянулся за стаканом. - Представляешь? Обидно! Я ведь в боях участвовал, хоть и санитар! Ни одного ранения за два года, а тут!..

Генка вспомнил один госпиталь под Шиндандом, вернее то, что от него осталось: такой же паренёк, как напротив, только немного моложе, сидел на колу с отрубленными ногами, которые, тут же рядом, стояли в начищенных, до блеска, сапогах.

Медсестёр духи увели с собой, а все раненные и санитары плавали в собственной крови, как скот на бойне.

На следующий день вертолёты разнесли в пыль три горных селения, со всеми кто в них жил!

От воспоминаний, почему-то, расхотелось пить водку и, поставив на бетон уже вторую, готовую к разливу бутылку, Геша поднялся на ноги.

- Ух, наверное, хватит сегодня, - он размял затёкшие ноги и посмотрел на Витька. - Пойду, вздремну пару часов, а то завтра ещё работу надо искать.

- Помоги мне встать, - кивнул Виктор, - и не торопись особо! Сейчас пойдём ко мне. Живу я один, так что никто нам не помешает, - подперев себя костылём, он выбил о колено пыльный берет. - А жена от меня ушла, ну… после случая с поездом!

Готовый сорваться с губ Генки, вопрос, так и повис невидимой слюной.

 

* * *

- Заходи - не бойся, выходи - не плачь! - открыв дверь, Виктор потеснился, пропуская гостя вперёд.

На кухне кто-то гремел посудой и приятный, с едва заметной хрипотцой женский голос, тихонько напевал до боли известную мелодию.

- Ты же говорил, что живёшь один? - Генка немного растерялся.

Ему стало неудобно своего неожиданного визита к первому встречному. В Подгоровке, за такое, можно было быстро попасть под хозяйскую раздачу и горячее словцо – земляки обычно не стеснялись послать незваного гостя подальше. Но если уж звали, то уйти было почти невозможно.

-Не ссы , паря, это Лидка – убирается у меня иногда! Ну и пожрать может приготовить, под настроение! А вот полюбить меня, зараза, не соглашается. - «Я, - говорит, - из жалости не сплю даже с друзьями!» - Во, понял какая девка серьёзная?! Наверное, без ноги не может обойтись! - Витя нервно хихикнул.

- С кем это ты там? - на шум разговора в коридор вышла, вытирая полотенцем руки, женщина – лет тридцати. Её тяжёлые и густые, тёмно-русые волосы были небрежно уложены в узел, растрепавшиеся волосинки упали на шею и воротник розовой блузки, плотно обтягивающей два вызывающе торчащих бугра.

- Собутыльника надыбал! - она неприязненно покосилась на Геннадия, зачем-то снова вытерев руки. - Ну-ну, давайте, веселитесь! Небось, тоже, воин – Герой?! - Ещё раз, скептически взглянув на Генку, она, наконец, повернулась к Виктору: - Жрать я приготовила, всё ещё горячее, на плите… - её глаза вновь покосились на Генку, и в них мелькнуло что-то неуловимо тоскливое. - Если что будет нужно… я дома!

Когда дверь за Лидой захлопнулась, оба приятеля недоуменно переглянулись.

- Что-то я не уловил?! - Виктор скорчил удивлённую мину. - То налетела, как душман, то… - «Если что будет нужно…» - Во… бабы номера откалывают! Хотя… - он снова внимательнее посмотрел на Генку, - а ведь ты ей понравился! Вот и разгадка её поведения! Ха-ха… ай да Лидка, ай да шалава! - Виктор ударил себя свободной рукой по единственной ляжке.

- По-моему, наоборот! Совсем не понравился: смотрела, как на врага народа! - Гена, скривившись, отрицательно мотнул головой.

- Эх ты, деревня! В этом вся женщина! Ты что, книжек про это не читал? - Витёк махнул рукой и грустно покачал головой.

- Мне исторические книги нравятся, а в них большинство женщин хотят власти, а не любви! Вот поэтому мне трудно ориентироваться. А если по-взрослому… то у меня всего-то одна была – с посёлка нашего, и тоже лет на десять меня старше. - Гена виновато улыбнувшись, отвернулся к вешалке, потянув с плеча ремень сумки.

- Ладно, не плачь, нашёл перед кем! Может тебе о себе рассказать? Так я могу!.. - Витёк зло сорвал с головы берет и зашвырнул его на полку. - Проходи на кухню, сейчас будем пировать!

Проковыляв в комнату и поскрипев там дверцей шкафа, он вернулся с деньгами.

- Вот, купи водки!.. Нет, нет, никакого базара, ты угощал - теперь моя очередь. А я, пока ты в магазин… позвоню Лидке и приглашу её, мне показалось, что она не откажется!

- Может не надо? - спросил Генка, догадавшись, что Виктору нелегко далось такое решение.

- Надо Федя, надо! Я знаю точно, что надо! А ты не вникай слишком, трудно жить, когда глубоко вникаешь.

 

«Надо же, философ – попрошайка! - улыбался Генка, сбегая по лестничному маршу. - Да, загнала страна своих Героев на паперть и не чешется!»

 

* * *

 

Лида, склонившись, укрыла его лицо тяжёлыми косами; волосы попадали в рот, нос, щекотали уши… и это было приятно! Но когда на лицо ложились две мягкие телесные подушки, он побаивался, что может задохнуться, и это было ещё приятнее!

При свете подглядывавшей в окно луны, мистическое ощущение сельского романтика почти материализовалось, и волосы женщины казались то серебряными, то седыми.

«Вот сейчас я с ведьмой… а сейчас с русалкой…» - думал он и снова погружался в нирвану чужого, в этот миг самого близкого тела, большого белого тела с явно выраженными половыми признаками.

Вдруг движения Лиды стали более агрессивны, и ему пришлось отвлечься от осязания своих ощущений на некоторое время!

Что-то чёрное и круглое, то, что томило целый год и сидело в нём, как ржавый толстый лом, лопнуло! Оно ударило тяжёлой волной в пальцы рук и ног. При откате, наполнило уши, глаза и щёки горячим перцем. Он хотел закричать, но большой торчащий сосок закрыл ему рот, и память перенесла его в детство. Ему показалось, что он помнит вкус материнского молока…

Он не верил, когда мать рассказывала, что давала ему грудь до четырёх лет, не кормила, а просто давала, чтобы успокоился. И вот теперь, видение это подтвердило, воскресло через двадцать лет.

Устав дышать с Лидкиным соском во рту, Гена медленно приподнял обмякшую женщину и сдвинул в сторону.

- Что, тяжело милый? Хороший мой мальчик! - она тихо и нежно бормотала ещё что-то, и целовала татуированное десантным логотипом плечо.

 

* * *

 

Позвонив в дверь, он прислушался… Деревянный стук, откликнувшись на звонок, стал приближаться.

- Привет, я за сумкой, - Генка невольно прятал глаза и ковырялся под ногтем большого пальца.

- Заходи! - Виктор открыл дверь шире.

- Да нет, я тороплюсь, извини! Нужно работу срочно искать и вообще…

- Заходи, я сказал! - Витёк повысил голос. Было видно, что он уже прокостылял с утра в магазин и обратно. - Садись! - он подвинул стул ближе к гостю. - Пей! - водка призывно забулькала в стакан и, поставив бутылку на стол, хозяин, опершись на костыль, присел тоже.

- Извини Витя, но пить я не буду! - Геша отодвинул стакан и достал сигарету.

Глубоко вздохнув, Виктор покачал головой и подвинул стакан к себе.

- Ну, как там у вас? Всё нормально? - он медленно, с чувством влил в себя «беленькую». - Помирились?

Гена встал и, не отвечая, направился к выходу…

- Подожди! Ну, подожди ты! - костыль застучал догоняя. - Прости меня, я просто пьян. Приходи когда захочешь, мой дом – твой дом! Мы же Афганцы! - подойдя вплотную к Генке, он обнял его за шею одной рукой, и упёрся лбом в лоб. - Я вот, что тут надумал сегодня ночью!.. Иди в военкомат, там тебе предложат работу контрактника - в какой-нибудь спецотряд. Ты же десантник, пулемётчик… тем более. Может, учиться пошлют! Подумай, что ты будешь делать в этом городе?.. Пойдёшь слесарем, пекарем, водителем троллейбуса?.. Ты - воин! Ты не сможешь копошиться в этом болоте! Ты ведь один! У тебя, кроме матери, никого нет на этом свете, и ничто тебя не держит! - он ударил кулаком в стену. – Эх, мне бы мою ногу… разве стал бы я гнить в этом муравейнике!

Гена открыл дверь и вышел в подъезд. Хлопнув Виктора по плечу, и ободряюще кивнув головой, он побежал вниз по лестнице. На первом этаже он вспомнил, что не слышал удара закрывшейся двери. Подняв вверх голову, он крикнул:

- Я пойду в военкомат! Витя, слышишь? Смотря, что они мне предложат!

Дверь наверху громко закрылась, а входная, подъездная, как раз была открыта нараспашку, приглашая не задерживаться, в пахнущем кошачьей мочой и жареным луком полумраке.

 

 

ГЛАВА 9 А.РОДИОНОВ

 

Недовольно зашелестев веером страниц, журнал шлёпнулся на кушетку, покрытую когда-то белой клеёнкой, теперь жёлто-пятнистой и засиженной до блеска.

Зина опустила ноги на пол, лежать надоело, читать тем более!

Вообще, она любила ночные смены: ощущение свободы и тишины позволяли не думать о работе, как о трудовой повинности. Спокойно обойдя палаты, сделав инъекции и раздав лекарства, можно было заняться своими мелкими делами: болтать с подругой по телефону, если не было поздно, вязать, читать - в конце концов.

Пересев за дежурный столик, и подперев ладонью щёку, она отдалась своим мыслям…

«Если рассуждать здраво, то ей везло! Лёня - её парень - работник городской прокуратуры, правда, всего лишь какой-то помощник – помощника, всё-таки сумел оставить её в городе, после окончания училища. А устроить её в больничный городок?! Это тоже было не легко! Но он любил свою Зинулю, дурачина, а она… точно не знала, как к нему относилась: с благодарностью - это да, но чтоб за ним, на край света … вряд ли.

Зина вспомнила, как Лёня, а вчера она осталась у него, противно булькал ртом и посапывал носом во сне. Она не могла заснуть всю ночь и не давала спать ему, постоянно толкая в бок. А сегодня… вот - ночная смена... Завтра она ему откажет, нужно всё-таки выспаться и съездить на выходные в Горовку; мать точно обиделась, не звонит уже давно! Ох, а ехать совсем не хотелось, делать там было нечего. Семён, и тот в город перебрался. Важняк такой стал, словно широкие лампасы пришил. Хотя, выглядит уже не тем мурлом!»

Личико Зины сморщилось: она вспомнила, как девчонки из Горовки смеялись, что, мол, она над Сенькой подтрунивает, а сама с ним постоянно ходит, когда приезжает из города. А особенно вызывал их веселье рассказ о прокуроре Лёнечке, безумно в неё влюблённого.

«Дуры сельские! Ну и где я соврала? А с Семёном… ну и что! Не с Генкой же на дискотеке оттягиваться! Хотя… парень он хороший и симпатичный; они даже дружили в детстве; Гена был на четыре года старше, но не стеснялся встречать её из школы и водить за ручку, но только в клуб, когда привозили новый фильм, или в библиотеку. Она сидела и смотрела, как инфантильная дура, на его книжки, будто, это были коробки с конфетами. Ещё и её заставлял читать, то Прусса, то Дюма, потом Бальзака, которого сам не захотел, а ей сказал – надо!

Вообще, она могла пустить пыль в глаза, и это, конечно, благодаря Генке. Может, и этим тоже, Лёнечку взяла: большой книгочей, он очень удивился, когда она высказала, своё отношение к Аксинье Астаховой.

«Ты что, Тихий Дон читала?» - такие шары выкатил, будто речь шла об этом, как его… О… вспомнила – Овидий. Что-то он раньше о нём рассказывал… Вот его бы точно не стала читать, а Тихий Дон – книга интересная, трагическая! Там и жизнь сельская и любовь, и смерть! А Шолохова, даже в школе проходят. Надо же, удивился умник! Да, Лёнечка, если тебя только слушать, то и есть не нужно, но когда ты на мне дёргаешься, а я ничего не чувствую, так вдруг становится грустно, будто кто-то обокрал, - горько вздохнув, Зина убрала с кушетки журнал, достала из тумбочки свёрнутый плед и снова прилегла на жёлтую клеёночку. - Вздремну, пока тихо, завтра в Горовку ещё телёпаться!»

 

* * *

 

Леонид Хохлов, юристик, двадцати пяти лет от роду, небольшого росточка и в больших очках, имел, на первый взгляд, довольно невзрачный вид. Но при ближайшем рассмотрении, при снятых, для периодического протирания, стёклах, оказывалось: что у него умные и уже, поэтому красивые глаза, голова - подходящая под стандарт самого взыскательного национал – социалиста, чистые ухоженные руки и большое влажное сердце, ещё не успевшее подсохнуть на этажах и весях городской прокуратуры. Зинке повезло - он был всего лишь помощником – помощника, пока!..

Пока, он нетерпеливо поглядывал на часы: ведь заскочил всего на пять минут, встретить Зину с работы и заодно подвести домой, коль сегодня был на служебных колёсах. Он потому и торопился, что взял на себя слишком много чужой работы, лишь бы воспользоваться прокурорским Москвичом.

Стук каблучков в вестибюле ободрил его и вот… появилась она!

Его Зинуля, его скандинавская сага, метнула в него свой фиалковый взгляд из-под копны спелой пшеницы - «так и поэтом стать недолго!»

- А ты здесь, чего? - остановившись, она недоуменно упёрлась в него отцветшим в миг цветком.

- Да вот, думал подвезти тебя, ты ведь с ночной!.. - Лёня никак не мог привыкнуть к резким сменам настроения возлюбленной, к постоянному душу «шарко». - Может, ты мечтаешь работать в водолечебнице, а Зин? Если тебя тянет обливать людей ледяной водой, то я могу тебе это устроить! - он раздражённо повёл плечами. – А может, у тебя серьёзнее патология? Тогда могу предложить вытрезвитель!

Мгновенно перестроившись, Зина, из тигрицы стала превращаться в пушистого балованного котёнка. Метаморфоза началась от когтей – они плавно втянулись в подушечки. Металл глаз стал уверенно плавиться и приобретать соответствующую тёплую окраску. В голосе появилось больше мягких тонов.

- Ну что ты сразу?! Точно… Лев! Человек устал на работе, а он рычать с ходу! - личико Зинки решило медленно скукожиться...

«Вот хитрюга несчастная, так и думает, что все вокруг дураки!» - Лёня обнял, готовую заныть Зинку и успокаивающе погладил по спине. - Ладно, не реви! Извини, никак не могу привыкнуть к твоим игрищам! В ГИТИС надо было поступать, а не в медучилище.

- Не ГИТИС, а РАТИ, его уже год, как переименовали, тоже мне, всезнайка! Может, устроишь меня туда, так поверь это не в больницу!

Зинка отступала с боем, но отступала, как плюшевая и тёплая, лишь намеренно царапнув Леонида, чтобы обозначить свою «малюсенькую» компетентность. Она знала, что это ему понравится, и не ошиблась!

- Всё, всё, сдаюсь! Полностью признаю себя виновным, неучем и бездарностью! - Лёня попался на мякине!

- Этого я не говорила, так что не надо уничижения и самобичевания! Ты умница и знаешь это! Только не нужно презирать женщин за их природную и так любимую мужчинами слабость!

Леонид, полностью размазанный по стене больницы грудью-бампером тяжёлого грузовика, сдавшись, поднял руки и лишь пытался поймать любимую в объятья, повторяя, как попугай:

- Самая умная и красивая, самая умная и красивая!..

 

- Ну, отсыпайся, а вечером идём в гости! - Лёня открыл дверцу, выпуская Зину из машины. - Постарайся одеться скромнее и не очень ярко! Они люди интеллигентные и поэтому небогатые!

Чувство такта иногда подводило и умного Леонида, а сейчас был как раз тот случай!

- Сегодня я еду в Горовку! Понял? И одену туда, тоже, не то - ядовито-жёлтое платье, на которое ты намекаешь, потому, что мне мать его на уши натянет! Хоть она и не интеллигентка! - Зинка ласково улыбнулась дружку, но от этой ласки озноб прошёл по всему его телу.

- Зина, прости, но ты меня не правильно поняла! Я имел в виду вовсе не это! Зина, подожди… - незадачливый юрист боком бежал за скачущей галопом, к подъезду, Зиной и пытался поймать её за руку…

Ему удалось схватить её рукав, но она резко дернулась и раздался характерный треск рвущейся ткани.

Видимо, ветер, подувший в разорванную пройму рукава, не сумел остудить накалившийся нрав девушки, а наоборот…

- Ну, это уже полный отпад! - Зина остановилась.

Несчастный бандерлог с ужасом уставился в немигающие глаза удава и чувствовал, как холодеют конечности.

Пиджак с болтающимся на нитках рукавом, ударил его в лицо и повис на дрожащем плече.

- Или пришей, или купи новый! - смысл сказанного стал доходить до парня, когда дверь парадного уже закрылась.

Сняв с плеча злополучный пиджак, он медленно поплёлся к машине, грустно глядя на сочувственно молчащего водителя.

«А ведь, ещё столько нужно сделать!» - Лёня, с досады, крепко пнул крыло виноватого Москвича.

 

 

ГЛАВА 10 А.РОДИОНОВ

 

Обход закончился! Два интерна, переговариваясь в полголоса, обсуждали что-то комичное.

Быстров - рыхлый крупный брюнет, хихикал при этом, как девчонка:

- … Иди ты, скажи ей, а то мне может не поверить, я однажды её разыграл – до сих пор не здоровается! - захлёбываясь слюной, возбуждался он.

Интерн Федько - полная противоположность Быстрова: костлявый, лысеющий хлюпик, но почему-то с крепким мужским баритоном, неуверенно улыбался, поглядывая в сторону Зины, усердно заполнявшей дежурный журнал.

- Шевелёва, Николай Фомич просил сделать перевязку больному, все сёстры заняты… - он сделал невинное лицо.

Подняв голову и едва скользнув по нему взглядом, Зина скривила губки и облила холодной лаконикой:

- Где, кого, что?

Поёжившись от вопиющей лапидарности медсестры и несколько упав настроением, Федько выдохнул:

- В процедурной парень сидит, его вчера прооперировали, так ты, того… перевяжи…

- Чего того? - с восточным акцентом переспросила Зина.

- Перевяжи… говорю! - раздражаясь, повторил интерн.

- Так бы и сказал! - протянула она на манер Василия Али-Бабаевича и нехотя встала из-за стола. - Достали… будущие светила!

Непотопляемой подлодкой, она важно проплыла мимо интернов, держа курс на процедурку…

 

- Ну, что там у тебя, показывай, - Зина одарила парня неласковой улыбкой, - «смотри… какой симпатичный», - помягчела она в душе, но взгляд остался строгим.

Симпатяга, почему-то, крепко ухватил пижамные шаровары, будто боялся, что его изнасилуют.

- Короче… что перевязывать? Да отпусти ты штаны! Что, резинка лопнула?

Зина готова была развеселиться… Парень нравился ей всё больше: высокий, широкоплечий, брови в разлёт, в общем… красив, нечего сказать, по-мужски красив.

Нахмурившись и отвернувшись в сторону, он опустил штаны… На Зину, в упор, смотрело замотанное в бинты орудие…

- Это что такое? - её заглючило…

- А вы не знаете? - парень стал нервничать. - Разбинтуйте, может, догадаетесь!

Зина гневно окатила его ушатом презрения и вышла из процедурной, оставив раненого в «голову» стоять со спущенными штанами.

Выйдя в коридор, она юлой закрутилась на месте в поисках виновного…

Зверь шёл на ловца, раздавая ЦУ своей свите, но, не дойдя до ловчей ямы, свернул в ординаторскую.

«Врёшь - не уйдёшь!» - упорная сестричка двинулась за ним…

- Николай Фомич, вы что, специально это делаете? - налетела она на скромного дядьку, с реденькой калининской бородкой. - Пожилой человек, а туда же!.. - Зина знала, что из всех сестёр, только она может так разговаривать с «дядей Колей». Да, он скромный, да - интеллигентный, но на этот счёт, лучше было не заблуждаться!

«Дядя Коля» - доктор медицинских наук, между прочим, мог нагнать такой жути на подчинённых, что не дай Господи! Но к Зине он питал слабость! Отеческую ли, мужскую ли, - не известно, но питал!

- Спокойнее девушка! - он строго посмотрел на девчонку и поправил на ней, съехавший набок, накрахмаленный колпак. - Что за волнение в стенах вверенной мне обители? Какие ко мне претензии и за что?

- Николай Фомич, как вы могли, послать меня, бинтовать чей-то пенис? Разве нет кого-нибудь постарше, или хоть интернов? Всё равно торчат тут без толку! - увидев улыбку на лице шефа, Зина, не удержавшись, прыснула в воротничок халата. - Нет, ну, в самом деле!

- Милая, я не посылал тебя на такое серьёзное дело, а приказал перебинтовать больного Быстрову и Федько. Видимо, они решили подшутить над тобой! - приблизившись к уху девушки, дядя Коля доверительно прошептал:

- А мы их за это проучим! Будут возиться с пипиской прооперированного, пока та не заживёт. А это, на неделю работы: турундочки вставлять, вынимать, промывать, ну… ты знаешь! И назовём их - мастерами зачленных дел! А, Мари Ванна, как вы думаете, прилипнет прозвище? - он оглянулся на старшую медсестру.

- Приклеим, если не прилипнет! - засмеялась красивая полная женщина, наливая в заварник кипяток.

- А где, кстати, больной? - вспомнил Николай Федотыч.

- Стоит в процедурной, без штанов! - Зина хихикнула.

- Мари Ванна, будьте добры, оставьте на Зину приготовление чая, а сами перевяжите бедолагу.

- С удовольствием, Николай Федотыч, парень-то красивый, а выздоровеет, будет ещё лучше! Но чай я заварю сама, вы ведь знаете, я никому этого не доверяю. - Мари Ванна, порозовев от внимания начальства, несмотря на годы и комплекцию, выпорхнула за дверь невесомой птичкой.

 

* * *

Приняв дежурство, раздав лекарства и сделав инъекции, Зина устало присела за стол. Оставалось разогнать курильщиков по палатам…

Закончив с наведением порядка в отделении, она прошла в ординаторскую. Карточку больного, Мельникова Евгения, долго искать не пришлось.

«… удалены три инородных предмета в виде пластмассовых шариков, размером 5 – 7 сантиметров в диаметре и крайняя плоть» - сказано сухо, но точно!

«Вот мы оказывается какие! Женщин очень любим и хотим им нравиться! Скромняга – симпатяга!» - Зина зло ухмыльнулась. Ей почему-то стало неприятно! Уже два дня, она старалась под любым предлогом зайти в палату Мельникова; в ней лежало ещё трое больных, и их радости не было предела.

- Зиночка, что случилось? То тебя не дозовёшься, а тут через каждый час навещаешь нас, радуя своей красотой и свежестью. Что-то тут не так! - смеялся старший в палате, Пётр Сергеевич.

Зина, улыбаясь в ответ, не оставалась в долгу:

- Да вот, жду всё, не попросит ли Мельников сделать ему перевязку!

- Ха - ха - ха, - взрывалась палата, и все сочувственно посматривали на Евгения, отворачивавшегося в такие моменты к стене и бурчащего, как бы про себя:

- У кого, что болит - тот о том и говорит!

- Дак, болит-то у тебя! - подзуживала Зинка.

- Болит у меня, а говоришь-то ты! - парировал Женя. - Очень, наверное, жаждешь заняться своей профессиональной деятельностью.

Зинка делала ледяными глазищи и фыркала:

- Помечтай, помечтай!

 

«Чего это мне вдруг стало неприятно? - задумалась она, закрывая историю болезни и пряча в шкаф. - Задело что ли, что девок любит? Нет, не думаю!»

Но на душе было как-то неспокойно и тревожно. Закрыв на ключ ординаторскую, Зина направилась к столику дежурной.

- Где это ты в рабочее время прохлаждаешься Зинаида, а? Небось, на свидании была, с врачом каким-нибудь шашни водишь? - Мельников сидел за столом, на её месте и листал забытый журнал.

У Зины внутри что-то ёкнуло, она хотела возмутиться, но вспомнив, что такой тон между ними не внове, передумала.

- А ну, освободите место, больной! Почему не отдыхаем, нарушаем распорядок? Может, хотим уйти домой с нарушением режима, без оплаты больничного? - она села на освободившийся стул.

- А мне не нужен больничный! Зарплату я себе начисляю сам! - Женя безразлично пожал плечами.

- О, да ты никак из «новых»? - Зина, сощурившись, важно покачала головой. - Будущий миллионер! А что ж ты в общей палате лежишь, одну баланду со всеми хлебаешь?

Женя, скрыв улыбку, опустил голову.

- Сказать, что ты глупо понтуешься… так ведь обидишься?! Поэтому не буду! Откуда тебе знать, что такое современный бизнес, и кто такие эти «новые»!? А вообще… я не затем сюда пришёл, чтоб обсуждать, кто и как зарабатывает на жизнь.

- Да? Интересно!

- Нет, серьёзно! Ты завтра вечером свободна? - Женя перегнулся через стол, навстречу Зине; чтобы не столкнуться с ним лбом, ей пришлось откинуться на спинку стула. - Я приглашаю тебя в ресторан!

Зина презрительно усмехнулась «оригинальности» приглашения, но неожиданно для себя спросила:

- А больница… одежда, наконец!.. Где ты возьмёшь одежду, шустрик?

Ей стало смешно и с себя и с него:

«Ох, и быстрый парень, на ходу подмётки рвёт! А, собственно, почему бы и нет?! Что, с Лёней опять телевизор смотреть?»

- Это не проблема! - Женя, почувствовав клёв, уверенно кивнул. - Утром позвоню, к вечеру передадут.

- Иди спать, шустрик! А я до утра подумаю над твоим предложением, - Зина уже дала согласие, только не спешила об этом сообщать. Теперь ей стало ясно, что она этого хотела и ждала. - «Ну, нравится он мне! Что здесь такого? Устала я, с Лёней холодцом питаться!»

Положив голову на руки и отдавшись мечтам о завтрашнем вечере, она закрыла глаза.

 

* * *

Договорившись встретиться у памятника Лермонтову, они забыли о дереве в витрине, с растопыренными в разные стороны веетвями, что, в общем-то, не помешало им выйти в назначенное время на исходную позицию.

Зина, издалека, увидела высокого мужчину с букетом в руках, но он стоял к ней спиной, почему-то поглядывая совсем в другую сторону, будто знал, откуда она появиться. На звук её шагов, он обернулся, и… оба застыли, забыв поздороваться.

Для Жени не было большой неожиданностью, увидеть Зину красивой и нарядной; белый халат тоже к лицу многим; хотя, сегодня ей снова удалось поразить его воображение. Но она-то, видела его только в больничной пижаме и домашних тапочках!

Сейчас, перед ней стоял статный, красивый мужчина, в идеально сидящем костюме и модном цветастом галстуке. Высокий открытый лоб пересекала чёрная спадающая до бровей прядь, выгодно подчёркивающая их крутой излом.

«Грегори Пек! Вот на кого он похож! А я дура всё голову ломала – кого он мне напоминает! Любимец моей мамочки, но и мне такие мужчины нравятся!»

Алые розы укололи ей палец, но она не почувствовала боли, вдохнув сладкий аромат свежесрезанных цветов.

«Лёня не дарил цветов, он приносил книги! А оказывается, цветы - это так здорово! Зря он этого не делал, сухарь!»

 

Шампанское резко ударило в голову. Она любила именно полусухое – оно быстро пьянило и так же быстро отпускало.

Лёня рассказывал, что мадам де Помпадур говорила о Moet & Shandon: «Шампанское - единственное вино, выпив которое женщина не теряет своей красоты!» и Зина была с ней согласна, но сейчас галантный Женя, чуть не стоя над ней халдеем, ловил каждое желание.

- Женя, расслабься! Мне всё нравиться, но ты слишком меня опекаешь! – Зина пожала плечами, как бы извиняясь за слова.

Отпив шипучего напитка, не только с громким чужим названием, но и сделанного из чужого для провинции Шампань винограда, хотя официант что-то и вякнул о сорте Шардоне, она стала спокойно наблюдать за приготовлениями музыкантов.

Наши люди (не по своей вине не знали о вине) не пробовали, и в большинстве своём даже не слышали об известных всему миру трёх сортах винограда - Шардоне, Пино Нуар и Пино Менье, из которых делали шампанские вина! Поэтому она легко пропустила ложь официанта мимо ушей! Её, в большей степени удивляло, как быстро и точно музыканты разбирались с таким огромным количеством проводов и розеток.

Ей нравились в ресторане эти предразгульные часы: тишина, нарушаемая лишь негромким разговором посетителей и первые аккорды настраиваемых инструментов, напоминали театр. Они ходили с Лёней в театр, на какую-то оперетту, и в оркестровой яме, перед началом, всё время пиликали: то скрипки, то какие-то трубы, то флейты. Ей это страшно понравилось: такая торжественность висела в воздухе, что человек начинал понимать - этот вечер он прожил не зря!

- Зина, расскажи о себе, если это не тайна! - Евгений принял молчание Зины на свой счёт и пытался спасти этот вечер.

Она улыбнулась, догадавшись о сомнениях своего спутника, и ободряюще кивнула:

- Ну, моя биография пока ещё коротка и не так уж интересна, я ведь, довольно молода, если ты заметил! Родом из небольшого посёлка; после десяти классов поступила в училище, закончила его и теперь работаю. Где работаю – надеюсь, знаешь! Ты о себе лучше расскажи, тёмная лошадка!

- Ну, скажешь тоже - тёмная! Я весь на виду! Ну, не простак конечно, своего не упущу; закон бизнеса – или ты, или тебя! - Женя застенчиво засмеялся. - Родился здесь, институт закончил здесь, немного занимаюсь бизнесом! Мама называет меня - «купи-продай»; помнишь, в «Вечном Зове» был такой мужичок… его играл актёр Новиков. Вот, можешь теперь представить, в чём заключается моя работа! Так что… - сам себе начальник и директор!

Зина поймала себя на мысли, что как-то не внимательна к тому, что говорит Женя. Невольно, уже изменяя своему избраннику, она концентрировалась больше на музыке, чем на беседе.

«Что это со мной, вроде бы не пьяная, ещё!» - подумала она, взглянув на свой фужер.

- Пойдём, потанцуем, - предложил Женя, также заметив странную меланхоличность девушки.

 

Они медленно, незаметно для Зины, ещё витающей в мире чарующих звуков, сближаясь телами, покачивались в такт музыке.

Когда что-то твёрдое упёрлось ей в живот; это сначала удивило, но потом почему-то рассмешило, особенно гримаса, искривившая лицо Жени.

«Он что, кончил что ли? Вот урод!» - подумала она, собираясь врезать ему коленом…

Раздавшийся глухой стон, не позволил отреагировать адекватно, как учили ещё в школе.

- В чём дело, шустрик? - сдержав начавшееся движение бедра, холодно спросила Зина, мгновенно отрезвев и став прежней дежурной сестрой. - Ты, что, извращенец?

Женя засопел носом и гневно взглянул на эту «скороспелку»:

- У меня, кажется, разошлись швы, и, кажется, идёт кровь! - покраснев, с расстановкой проговорил он.

- Да ты что? - Зине стало стыдно за свои мысли. - Быстро пошли в туалет, нужно посмотреть! Не дай бог инфекцию занесёшь, какую!

 

Перевязав носовым платком кровоточащий орган, и сдержав, так сказать, клятву Гиппократа, Зина захохотала:

- А ведь, всё равно пришлось перевязывать! Ну, надо же! О, вспомнила, любимое слово своего знакомого – фатализм! - она ещё долго не могла успокоиться, и пока они ехали в такси, к ней домой, периодически хихикала.

- Может, поедем ко мне? - Женя, не выпускал её из машины. - Я не буду к тебе приставать, ты же понимаешь!

- Именно поэтому, я иду к себе! А ты, чтобы в семь ноль – ноль был в палате! Выздоравливайте молодой человек, - Зина открыла дверцу, но сильные руки притянули её и горячие губы впились в приоткрытый рот, заполнив его пустоту своим зазубным слизняком.

- Ой, чёрт, ну как же больно, всё-таки! - Женя отстранился, согнувшись пополам, но нашёл в себе силы махнуть на прощание рукой, хохочущей и скрывшейся за дверью парадного девушке.

 

* * *

Яичница, из трёх больших ярко оранжевых желтков с разбежавшимися вокруг них волнами белого моря, аппетитно шкворчала на таящем сале и распространяла вокруг умопомрачительный аромат. Зина сняла сковороду с плиты и обнаружила, что там одна жареная картошка, а яйца… тю-тю. Делать нечего, установив сковороду на асбестовую подставку, она взяла вилку и стала есть хрустящий картофель, который вывалился ей на колени и начал печь. Испугавшись, что будет очень больно, она проснулась…

Аппетит не пропал, нужно было вставать, умываться и готовить завтрак. Посмотрев на часы, она убедилась, что хозяйка уже ушла и кухня свободна. Нет, она не боялась хозяйки, и не испытывала к ней какой-либо антипатии, наоборот, с Зоей Николаевной они даже сдружились: подолгу болтая вечерами и делясь своими маленькими секретами за горячим чаем с черничным вареньем, объевшись которого, поначалу, Зина не могла сходить в туалет. Но иногда, оставаться одной ей нравилось: можно было ходить по квартире совершенно голой и с удовольствием поглядывать на своё отражение в старом большом трюмо. Опять же, не потому, что она была эксгибиционисткой или страдала нарциссизмом, а так – в доказательство полной свободы.

Накалив на огне сковороду и бросив туда несколько тонких кусков сала, она вбила сверху три больших домашних яйца.

- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… - запела Зина, вспомнив свой сон, и присела на табурет.

Вечером должен был прийти Леонид, и это очень её беспокоило. Она до сих пор не решила, как поступить. То, что она его не любила, стало ясно, как в Божий день! Но сумеет ли она обойтись без него в трудную минуту – эта меркантильная мысль не давала покоя, так же, как и то - хочет ли она, может ли она быть стервой и использовать обоих, которые тоже будут использовать её по-своему. Понятно, ничего там не сотрётся, но…

Наверное, Зина ещё не совсем стала городской и архаичное воспитание вставало глухой стеной на пути её нравственности.

«Ну, что же, если ты такая дура, то пусть не станет Лёни!» - сказала она себе и вытерла кухонным полотенцем откуда-то взявшиеся слёзы. Поддев вилкой глазок яичницы, она целиком отправила его в рот, усердно жуя недосоленную пищу, вполне обходясь стекающими в уголки губ слезинками.

 

 

ГЛАВА 11 А.РОДИОНОВ

 

Засиженная мухами лампочка, криво висела на толстой лапше, не дававшей, ввиду толщины, ей ровно обвиснуть.

Завалившись в верхней одежде на солдатскую кровать, Фрол, словно на икону уставился неподвижным взглядом на стеклянную грушу, уснувшую волей двуногого существа, опять же тупо уверенного в том, что это он, без чьей-либо подсказки, придумал её и всё то, что помогало ощущать себя хозяином на круглом живом теле, стремительно несущем его по большому, но кругу.

Фрол не боялся измять кровать, всегда тщательно отглаженную, с отбитыми о табурет рёбрами одеяла, потому, что сегодня был второй в его жизни дембель: новоиспеченные снайпера получили дипломы об окончании киллерских курсов.

Учёба оказалась не лёгкой прогулкой, уже ранее служивших и побывавших «стариками» парней. Всё началось с нуля и маршировки. Дедов новых не было – слава Богу, но инструктор вполне заменял самого страшного старшину (понятное дело, не в цацки – пецки пришли играть. Если ты, без принуждения пришёл учиться убивать, то будь готов и к обратке.) Так что всё было приближено к законам джунглей, но что страшнее - человеческих джунглей.

В расположении творился настоящий бардак: туда - обратно сновали незнакомые люди, которых шёпотом называли покупателями; за кем-то из них приезжали крутые джипы.

Вчера Димка Дроздов шептал ему на ухо, что может устроить в столице - без проблем, с очень… ну очень приличным окладом. Что столица сейчас - это сафари, где мамонтов и мастодонтов отстреливают прямо с машин, а для гиен и шакалов наступило сытное время.

Фролу стало обидно, что из него сделали огнестрельную игрушку, имеющую спрос пока не стёрт боёк. Всю жизнь он мечтал быть независимым, но всегда получалось - как всегда! Дальше легионера он никак не мог взобраться, а подиум патрициев рос… - всё выше и выше, и выше!

Поговаривали, что тех, кто не захотел работать в тылу, отправят в Чечню, там недавно начались боевые действия. Фрол подумал, не сделать ли ноги, пока не поздно. Воевать по-настоящему, как-то не хотелось. У него, на срочной службе, был друг чеченец, звали его на русский лад - Лёма. Классный парень, верный друг! Так что ничего плохого чеченцы ему не сделали.

- Фролов к старшему инструктору! - крикнул с «тумбочки» дневальный.

Сев, на жалобно скрипнувшей кровати, Генка почесал стриженую голову:

«Чего ему надо? Если в Чечню - упрусь! Лучше уж в столицу - шакалов отстреливать!»

 

- Садись Геннадий, - старший инструктор толкнул ногой табурет в направлении курсанта. - Что себе думаешь дальше? - пачка Мальборо прошуршала на столе туда же. - Кури!

- В Чечню не поеду, это точно! - Гена, в подтверждение своего решения, наглядно поиграл желваками.

- Так!.. Ясно! – «старик» улыбнулся в щегольские тоненькие усы, «старик» - было сокращённое от «старший инструктор», потому, что Домнин не был стариком в свои сорок лет, но так его называли курсанты и инструктора, просто изменяя последнюю букву «н» на «к». - А разреши тебя спросить! Ты вообще, зачем пришёл сюда, чему ты хотел научиться? Может зайцев у себя в деревне бить? Или в тире призы получать? Объясни мне, старому дураку, чего ты хотел? - он выбил из пачки сигарету и прикурил, пустив в потолок синюю струю дыма. - Что, после Афгана скучно стало?

- Честно?

- Честно!

- Сам не знаю! Трудно было тогда, некуда было деться! - Гена, достав свои сигареты, тоже закурил. - И сдаётся мне - не моя это война и вообще не наша, не народная!

- А Афган, значит… народная? - прищурился Домнин.

- Интернациональная помощь! Вот так мы считали, когда шли под душманские пули! - Генка слишком глубоко затянулся и закашлял.

- Вот, точно, глубже лезешь - сильнее кашель, для здоровья вредно! Но ты сам выбрал дорогу, да и убивал ты уже, защищая не свой дом! Так-то! Афганцы для народа меньшее зло, чем чеченские банды, потому, что эти рядом, они внутри, они нас знают. Короче, мы солдаты и этим всё сказано. Приказ есть приказ, и он не обсуждается.

- Это не есть правильно! - с иностранным акцентом грустно пошутил Фрол.

Дым упорно собирался под потолком и не хотел улетучиваться в вытяжное отверстие. Старик молчал, выпуская в потолок кольцо за кольцом. Гена тоже, молча дымил, только в пол.

- Ладно, - Домнин затушил сигарету, - инструктором останешься!

Я для этого тебя и вызвал, ну и немного попугал. Ты ведь у нас редкий стрелок, жалко будет, если какая-нибудь чеченка подстрелит, - он громко рассмеялся и хлопнул Фрола по плечу. - Получи паёк на двадцать человек и деньги, завтра поедешь за новенькими. Стране нужны новые убийцы! - добавил он уже шёпотом, подмигнув сразу двумя глазами и дурашливо покосившись на дверь.

 

* * *

Валентина тяжело встала с постели и, медля с уходом, смотрела на Фрола тугими округлыми ягодицами.

«Когда-нибудь, фломастером я нарисую там рот, нос и глаза, перед тем, как она встанет. Если снова вылупится, так хоть осмысленно!» - подумал он, поборов искушение дотянуться и ущипнуть румяную щёку попки.

- Хорошо! - пропела Валентина и, встав на цыпочки, потянулась руками вверх.

Гена знал, что так она делала всегда, желая похвастать тонкой талией и длинными ногами. Потом это шикарное тело влезало в халат и шло в ванну… Потом оно прогоняло в ванную его, и снова разоблачившись, пряталось под одеяло, на тот случай, если Генка после душа замёрзнет. Несмотря на редкую исключительность такой возможности, она планомерно повторялась. Может, у Вали были для этого и другие причины, но ему это было не интересно, его устраивало то, что он думал.

- Выйдя из душа с солдатской майкой на плече, он прошёл на кухню, где громко воткнул на конфорку чайник. Сигнал был подан, и Валя джином очутилась рядом, сняв пустой чайник с незажжённой конфорки и налив в него воду.

Генка и в этот раз не замёрз! Хорошо - на все сто, быть не могло, так как очень хорошо – тоже не хорошо, поэтому она не печалилась, в свои сорок она стала мудрой и осталась гибкой.

Её Васька, воевал в Чечне! Безотцовщина, он рос сложным, но добрым, всегда жалея мать, её одиночество, и не мешая ей дополучить маленькую толику женского счастья. Красивой бабе, а Валя выглядела на 32-33, было трудно устроить Эдем для пацана и себя одновременно, поэтому она неизменно теряла, всегда выбирая сына.

Год назад, получая в военторге робу на свой взвод, Генка выбрал её! Но сдалась она не сразу; умная женщина не стала раздеваться за прилавком, и отдаваться на кассовом аппарате, Фролу пришлось поухаживать: цветочки - чулочки, шампанское – мампанское, культур – мультур короче! Зато и ночка первая была!..

Узнав, что Валя старше его на четырнадцать лет, он обомлел!

«А может я геронтофил? ГГ. - Гена геронтофил» - проскочила в его голове тревожная мысль. Но вечером, на ковре-самолёте, готовом взлететь с ними под потолок, под аккомпанемент скрипучих половиц, он забыл о разнице, вполне логично ощущая себя старшим и главным, на сколько позволяла Валентина, но это его не касалось.

 

Какой-то вязкий и крадущийся звонок, заставил её отодвинуть чашку чая и встать со стула.

- Кого там ещё нелёгкая принесла? - недовольно поворчала она и взглянула на часы – 7 - 00.

- Открой, может за мной, мало ли, - Гена ускоренно застёрбал горячий чай и откусил пол пирожка с капустой.

Громкий неожиданный вскрик подбросил его на стуле, и пролив чай, он выскочил из-за стола.

Дверь в подъезд была открыта, а Валя сидела на полу коридора, держа в руках жёлтую бумажку и неподвижно глядя в противоположную стену стеклянным взглядом. Гена медленно вытянул из её пальцев крепко зажатый листок и прочёл:

«… ваш сын геройски погиб, выполняя свой долг!»

Окаменев, он нагнулся к Валентине, пытаясь её поднять… Повиснув на нём плетью, она кое-как доплелась до дивана.

- Выпей водички Валюша, выпей родная… - Гена не зная, что делать, всовывал ей в зубы стакан с водой. Отпив немного, она склонилась к нему на плечо, а затем резко оттолкнула, и её стошнило прямо ему на грудь. Беззвучно открыв рот, она закачалась из стороны в сторону, как осина в осенний шквал, затем её прорвало… и началась истерика…

 

* * *

Большой деревянный ящик, с цинковым содержанием содержимого, привезли двое сопровождающих – прапорщик и солдат.

Водки и красного вина было выпито много, красных слов сказано не меньше. Валя сразу набрала свои законные и даже прибавила: в голове появилось серебро, в углу рта горькая складка, а под молодыми до сих пор глазами – первые глубокие морщинки.

- Да что ты, забудь навсегда об этой дружбе народов! - прапорщик с Красной Звездой на кителе, яростно затоптал окурок Примы. - Ты знаешь, каким мы его нашли? - он воровато оглянулся на дверь подъезда. - Сначала прилетела голова за мешки с песком, с торчащим во рту отрезанным членом, а уж потом, когда мы их выбили из пятиэтажки, то прилепили голову к туловищу уже на носилках, может и тело-то не его!

- Т-с-с, молчи об этом, как баба о цинк! - Гена прислушался к шуму в подъезде. - Так что, вот такое вот творят? – он почувствовал, как холодеет внутри требуха. - Люди не могут такого делать, наши люди, - вспомнив Афганистан, поправился он.

- Какие люди – бандюги!? Дудаев амнистировал всех заключенных и раздал им оружие! Это ведь не регулярная армия, не ополчение, это разгул… вспомнив, кто он и зачем сюда послан, прапорщик приложил палец к губам.

Фрол задумчиво кивнул головой, глядя на палец прапорщика.

- Демократии, ты хотел сказать? Я уже видел нечто подобное, раньше, но всегда задавался вопросом: кто меня сюда звал, и я не мог ответить, как бы вёл себя на их месте, если бы вертолёты уничтожили мой кишлак со всей семьёй, солдаты убивали моих друзей и охотились на меня. Вот ты прапор-орденоносец скажи мне: Ты понимаешь, кто нас убивает - русских, чеченцев, афганцев, евреев, арабов?

- Да, понимаю! – шёпотом проговорил прапор. - Политики!

- Нет! - выпучив глаза, прошипел Фрол. - Они только орудие стоящего за ними капитала, наживающегося на войнах! Нас убивает капитализм, то к чему все мы стремимся, как ко входу в рай!

- Мы солдаты! - прапор отрыгнул тысячелетнюю ложь и прямо взглянул собеседнику в глаза, будучи уверен, что спрятался за словесной бронёй, как в животе своего БТРа.

 

 

ГЛАВА 12 А.РОДИОНОВ

 

Деревья сбрасывали последнюю листву, устилая золотой одеждой землю и опытными стриптизёршами оголяясь вокруг ствола. Но голые, они теряли сексопильность и, глядя на угловато - корявые тела, становилось очевидно, что приставка «секс» здесь неуместна, оставалось прямое предназначение старого дерева - идти под пилу.

«Вот и моя осень настала!.. - думал Фрол, перешагивая через очередную лужу, с утонувшими в ней уже чёрными листьями. - По листочку улетают мои иллюзии, падая под ноги пьяного абрека, залетевшего слишком высоко на крылышках в генеральских петлицах, и под гусеницы преступно жадных подосиновиков в карикатурно огромных фуражках.

Внимательно глядя под ноги, он ходко перепрыгивал с камня на камень, боясь прозевать растяжку. Это делалось автоматически, за пол года присутствия здесь, он научился двигаться и выживать автоматически.

Шесть месяцев назад его с группой курсантов забросили на стажировку в этот район. Группу разделили пополам и десять человек остались с ним, а второй десяток ушёл с инструктором на перехват каравана, везущего самонаводящиеся ракеты, проданные с наших складов на территории Дагестана.

Пацаны должны были только пострелять и вернуться в школу; такого никогда раньше не делали, но какому-то начальнику это пришло в голову, а скорее в головку и всё завертелось…

 

Группа Фрола отстреляла по окнам в Грозном, прикрывая штурмовиков и готова была вылететь обратно, как вдруг его вызвал местный комдив и без обиняков, при помощи пистолета и какой-то матери, объяснил, чем должны заняться курсанты в трудное для Отчизны время, тем более что их первая группа с заданием не справилась, и пятно лежит на совести школы. Караван уже углубился в горы и выкурить его оттуда стало ещё труднее, так что времени в обрез. Вертолёты доставят снайперов и взвод солдат в предполагаемый район гибели первой группы, а оттуда они пройдут на перехват каравану, через ущелье. Всё подробно он узнает у старшего группы - капитана Зюзикова; трепаться времени нет, вертушки ждут…

- Вы хоть начальству… в школу сообщите, - попросил Фрол.

- Давай военный, грузись, всё будет чики-чики, ты, главное, воюй! – адъютант пренебрежительно подтолкнул Фрола в спину, - Сообщим твоему начальству и к ордену представим – посмертно… шутка! - он заливисто расхохотался и, нагнувшись, протёр перчаткой блестящий, как яйцо чёрного кота, сапог.

 

* * *

Фрол пытался расспросить капитана - что и как, но затея оказалась бесполезной – шум винтов не позволял ничего расслышать, и общаться можно было только при помощи жестов.

- Сядем, тогда поговорим! - рукой показал Зюзиков.

Кивнув в ответ, Фрол повернулся к иллюминатору.

Внизу проплывало яркое море, бушующей весенней зелени с крупными вкраплениями скальных пород, по мере приближения горного массива, постепенно заполняющих собой всё большее пространство. На обочине дорог, уродливо раскорячившись, валялись останки сгоревших грузовиков и военной техники.

«На Афган похоже, всё так же, только зелени больше, там её вообще не было, а здесь горы, долины, леса – красиво!» - подумал Генка, почему-то взгрустнув.

- Садимся! - показал пилот рукой и Фрол, посмотрев вниз, увидел развалины сложенной из камня сакли, выстроенной рядом со старинной башней – крепостью;

«Вполне возможно, здесь отстреливался от русских солдат сам Шамиль!» - строгость линий и отсутствие какой-либо вычурности в скромной архитектуре, мгновенно взволновали Фрола:

«Да уж, не барокко конечно… но в этом и красота! Сколько крови видели эти древние камни?! Горцы - гордый, свободолюбивый народ, никогда не сдававшийся окончательно!

Гена, вспомнил книгу «Великий Моурави»: там были описаны горцы Тушетии: Они напали одной сотней - на несколько тысяч сарбазов (персидских солдат) и конечно все погибли, но как! Аскетизм, каким-то образом подразумевал собой безумную отвагу и самоотверженность, в отличие от слабости роскоши. Умеренность желаний воспитывала сильный дух!

Всё правильно, чем ты больше имеешь, тем слабее! Так, наверное, думают бедные, но далеко не все лезут под танки и пули. Ну, а те, кто имеет много, имеет возможность «послать» другого, и даже дальше, чем принято».

 

Вертушка, покружив над башней для страховки, и не заметив какого-либо движения внизу, грубо приземлилась, основательно встряхнув своё даровое содержимое, и раздалась команда - «на выход».

- Снайпера на месте, первое отделение осмотреть постройки! - Зюзиков знал своё дело туго, и никто не собирался ему возражать.

- Чисто, чисто, чисто, - поступали очередные донесения.

- Товарищ капитан, сюда… - крикнул сержант, выбежав из башни.

Гена, несмотря на расстояние, заметил, как тот бледен. Вслед за капитаном, он выпрыгнул из вертушки и побежал за ним…

Зловоние тлена резко ударило в нос, и ещё не разглядев в полумраке сути, Фрол знал, что увидит, но не знал в какой форме! Прикрыв нос рукавом бушлата, он начал различать картинку: на переднем плане геометрически правильная призма, сложенная из отрезанных голов. За сатанинским сооружением двухметровой высоты - куча окровавленных тел, сложенных как попало друг на друга, и ещё одна деталь – блюющий рядом и тихо рыдающий курсант Диденко, вбежавший вслед за Фролом в башню.

Выйдя из вонючего полумрака и глубоко вдыхая воздух, много повидавший Зюзиков, словно рыба, хватая ртом, всё же умудрился распорядиться:

- Головы и тела в вертолёт, перед башней задержать дыхание. Курсанты – отставить! - поймав благодарный взгляд Фрола, он едва заметно кивнул.

- Товарищ капитан, вот, там ещё это было! – солдат протянул Зюзикову видео кассету от кинокамеры.

- Суки, казнь сняли! - плюнул капитан, пряча в планшет кассету. - Ладно, дома посмотрим, злее будем! Так, грузите быстрее, - заорал он на солдат, растирающих по лицу слёзы и блевотину, - их нужно догнать! А там уж … вы ребятки постарайтесь! – он хлопнул Фрола по плечу. - Видишь, как я вас берегу?!

- Они что, сняли на плёнку, как отрезали головы? - не слыша, что говорит капитан, спросил Фрол.

- Что? - переспросил тот, так же втыкая на своей волне, на чужой войне.

- На камеру сняли? Вот это? - переспросил Фрол, выпучив глаза.

- А… да! Ничего странного, это с ними случается. Там ведь всякой швали хватает: из Афгана, Америки, с Ближнего Востока - те вообще без крыши, звереют от скуки, ну и местные не отстают!

Фрол отошёл в сторону и сел на траву; всё плыло перед глазами и ему захотелось прилечь.

«Почему? Даже, если война, если смерть вокруг, почему так! Зачем эта изощрённая жестокость, унижающая воина в любую эпоху, на любой войне!»

- Восток дело тонкое Петруха! - разгадав его мысли, что было, не так уж сложно, Зюзиков, подхватив Генку под руку, потянул вверх. - Пристрелишь парочку – полегчает! Пошли!

«Зло – порождает зло!» - думал Гена, насилуя толстыми подошвами ботинок ни в чём не повинную траву. Он чувствовал, как внутри его внешней огрубевшей оболочки, замедляется процесс вселенского обновления.

- Зло - порождает зло! - повторил он вслух, ещё сильнее толкая ногой, «от себя», свой навозный шар и утопая в нём уже по щиколотку.

 

* * *

 

Его подошвы опять насиловали почву, попирая, на сей раз сусальное золото уходящей осени, но нажим ступни был щадящим, даже нежным, прикасающимся, как к розовому соску заснувшей любимой. Иначе было нельзя, иначе она могла выдать: хрустнувшим сучком, чавкнувшей лужей. И тогда короткий хлопок, резкий смертельный плевок всё возвращающий на круги своя, из винтовки симпатичной биатлонистки, родившейся в солнечной, мирной, но амбициозной Украине, прагматичной чистоплюйской Прибалтике, в шикарной дорогостоящей Москве или в пьяной, феодальной чернобрёвенной России.

 

Кажется, он пришёл. Осмотревшись и выбрав поросший густой жёлтой травой бугорок, спрятался за ним, превратившись в бугорок побольше, с не облезшей ещё, пожухлой травой. Вот теперь можно было рассуждать и вспоминать сколько душе угодно - специальность была философская, здесь категории манихейства* менялись местами легко!

В размышлении, к какой категории отнести свои действия, Фрол провёл около трёх часов, автоматически расслабляя то руку, то ногу, то член, который, как ни странно мог зашевелиться, когда философствовать надоедало, и кровь застаивалась в простате под тяжестью вдавленного в сырую почву тела.

Думая о борьбе двух начал, он, однако заметил, давно слезящимся и слившимся с оптикой глазом, шевельнувшийся куст на опушке леса в пятистах метрах выше по склону. А вот и травяная кикимора, как в сказке выглянула на секунду.

Терять подаренную провидением секунду было преступно, и он нажал на спусковой крючок.

Теперь кикимора стала видна лучше, её даже можно было рассмотреть; с медленно краснеющей головой она уже не была страшной.

- Нечисть, как нечисть! - выдохнул Фрол и пополз вниз под пригорок. - «Пацаны сегодня проставят; неделю долбил наших, пять человек уехали в ящиках!.. - он матюгнулся… - Что, нельзя было вызвать раньше?»

 

 

ГЛАВА 13 А.РОДИОНОВ

 

Женя смешно морщился и пыхтел, но у него ничего не получалось, швы ещё не сняли, но терпеж кончился у обоих, а спровоцировать друг друга было не трудно. Миг откровения постепенно проходил, ввиду бесплодных попыток и Зине стало смешно. Её тело затряслось в беззвучном смехе, что не ускользнуло от внимания вспотевшего Жени.

- Ты лучше помогла бы, а то ржёшь тут, как лошадь! - зло выплеснул он, мало возбуждающую фразу.

- А ты и сам большой! - Зина хохотнула уже в голос.

Оценив адекватную реакцию на своё хамство, Женя сделал виновато – скорбное лицо и загнусил:

- Зиночка, любимая, пойми, мне просто больно, поэтому я был груб! Прости, моя хорошая! - он страстно покрыл её тело поцелуями, пытаясь разжечь едва тлеющую лампадку. Доказывая, что уже большой, он всяческими ухищрениями пытался помочь Зине впустить его в святая святых, и на этот раз усилия не остались безответными - Зина застонала. Медленно, забыв о боли, он продвигался вперёд, чувствуя, как что-то рвётся, то ли кожа, то ли нитки, то ли что-то ещё.

Дефективность на существующий момент и долгое воздержание не позволили Евгению проявить в полной мере мужскую состоятельность и, забулькав носоглоткой, он приподнялся на руках, доказав, что всё-таки является джентльменом.

Зина облегчённо вздохнула, ей не пришлось напоминать об осторожности.

- Ты что, девочка? - удивлённо спросил Женя, глядя на свой окровавленный рудимент (сегодня его можно было так назвать). Зина на секунду задумалась, использовать момент в своих целях или нет.

- Ты у меня второй, так что не волнуйся! - она просто улыбнулась, и ей стало хорошо оттого, что не солгала. - Тебе нужно было обкатать его на взрослой тётеньке, - она чему-то радостно засмеялась и убежала в ванну.

Зина всегда оставалась Зиной, и если бы она этого не сказала, это была бы не она!

 

* * *

Внимательнее приглядевшись, к своему отражению, она заметила, что уголки рта немного опустились.

«Старею, что ли?! Вот так же, тогда, она смотрела в зеркало и этой морщинки не было, а в комнате, на кровати лежал Женя и разглядывал своего раненого «зверя»… Сейчас там храпел толстый пожилой дяденька. Припомнила ей судьба «тётеньку» на которой нужно было его обкатать. Теперь обкатывали её, обкатывали, кому не лень! Если бы кто-то тогда сказал, что она так втюрится, она рассмеялась бы ему в лицо, но Женя - исчадие ада, был умён, последователен и целеустремлён, ещё и красив, как Бог! Прибавить к этому финансовые возможности и чем вам не дьявол».

Зина скрипнула зубами, вспомнив, как попала в первый раз...

 

Он пришёл очень грустный и жалкий. Долго, молча сидел за столом, двигая по поверхности чашку с чаем, только шум фарфорового дна о стол нарушал гробовую тишину. Зина не выдержала первая:

- Женя, ты долго будешь молчать, может, объяснишь, в чём дело? - она присела напротив. - Может, я чем-то виновата перед тобой, кто-то что-то наболтал? Так ты не верь, я верна тебе и всегда буду верна! - скупая слезинка скатилась с её щеки.

Но Женя не заметил слезинки и продолжал жестоко молчать.

- Ну, расскажи мне, что случилось, милый, - Зина стала развязывать галстук на шее любимого, надеясь хоть чем-то вывести его из оцепенения. Уловка удалась: связь их была бурной и страстной - как никогда! Затем, глядя в потолок отрешённым взглядом, Женя дал себя уговорить и рассказал страшную сказку – быль о том, что его жизни угрожает опасность, а спасти его может только она! Но такой жертвы он не примет никогда!

Ещё пол часа ушло на то, чтобы вытянуть из него следующую информацию, от которой волосы встали дыбом:

- …представляешь, сволочь, и денег не берёт! Говорит: плати девчонкой, я от неё без ума, иначе похороним тебя в «быке» нового моста! И ещё по-французски пропел: Sur le pont d'Avignon.*

Сволочь! Но я нашёл выход, не плачь! Я застрелюсь! – вскочив с кровати, Женя подбежал к висящему на спинке стула пиджаку и вытащил из внутреннего кармана чёрный пистолет. - Я застрелюсь! - закричал он, приставляя к виску газовую пукалку, в которую уже вцепилась мёртвой хваткой обезумевшая Зина…

 

Она переспала с мужчиной, которого так боялся Женя, но это не помогло. Мужчина потребовал регулярных встреч, мотивируя своё поведение всепоглощающей страстью, иначе…

Вообще-то, Зине не верилось, что Борис, так звали её нового друга, способен кого-то убить. Приятное лицо, мягкие манеры, не жадный! Он заваливал Зину дорогими подарками, таскал по ресторанам, снял ей отдельную квартиру с дорогой мебелью.

А Женя куда-то исчез: к телефону его не звали… и до неё, наконец, дошло!.. Эта мысль появлялась давно, но человек верит в то, во что хочет верить.

С работы пришлось уйти, на этом настоял Борис, но она не жалела; как-то потихоньку стало на всё плевать, даже на собственную фигуру – она поправилась в талии на пять сантиметров. Боре это нравилось: кажется, он действительно её любил! Но однажды, в ресторане, он споткнулся на лестнице, а когда она, подбежав, хотела помочь ему встать, то увидела кровоточащую дырочку между стекленеющих глаз.

Шесть месяцев она жила продавая свои украшения. Когда деньги кончились, она задумалась: квартира давно была не по карману и за два последних месяца она не платила; всё золото было продано и заложено, так что снять квартиру по средствам она тоже не могла - не было на первый взнос. Решив, что завтра пойдёт к Зое Николаевне, Зина стала упаковывать вещи…

Звонок в дверь, раздосадовал; подумав, что пришла хозяйка, она решила не открывать, но, вспомнив, что у той есть ключ, пошла к двери…

Хозяйка оказалась мужского рода и совсем была не хозяйкой, по крайней мере, этой квартиры.

- Здравствуйте, я от Жени! Подождите, не закрывайте дверь, пожалуйста! – незнакомец успел сунуть ногу в дверную щель.

- Я ничего не хочу о нём слышать! - выпалила Зина, пытаясь ногой выпнуть его туфель за порог.

- Вы ведь ничего не знаете, поэтому не правы в своей обиде, давайте спокойно поговорим, - незнакомец был вежлив, не считая засунутого в щель туфля, и рассудителен.

- Почему он прислал вас? Самому стыдно? - Зина ослабила давление на дверь и мужчина, облегчённо вздохнув, посмотрел на свою ногу: туфель стал похож на старую слежавшуюся селёдку.

- По одной простой причине – его нет в городе, - ответил он, разминая о пол ступню. - Пока был жив Борис, он не мог приехать, а о том, что того застрелили, узнал только вчера и сразу мне позвонил.

- Ладно, заходи… - нахмурившись, Зина распахнула дверь.

 

* * *

Машина долго везла куда-то за город, но времени Зина не ощущала. Прошло полтора года со дня исчезновения Жени, но она всё ещё думала о нём, а то, что он может быть не виноват, ещё больше взволновало её. Решив не гадать, что там будет и как, она расслабилась…

Пропетляв по лесу, машина остановилась у двухэтажного домика, живописно вписавшегося между двух огромных тополей.

- Красиво тут у вас! - проговорила она и открыла дверцу. - Ой!.. - испугавшись и подняв ноги, Зина подалась вглубь салона.

Большой чёрный пёс, неожиданно вынырнув из-за дверцы, дружелюбно лизнул ей руку.

- Хороший! - Зина нерешительно ответила ему лаской, погладив по густой, блестящей на солнце холке.

- Норд, на место! - крикнул хозяин. - Паразит такой, не знал я, что ты такой женолюб. Тоже мне, сторож! - он недовольно замахнулся на собаку и проворчал в сторону Зины: - А ты не порть животное и выходи из машины!

Наблюдая за волнительной встречей «суки с кобелём», как ему подумалось и, улыбаясь во весь рот, из беседки появился Женя; он шёл прямо на неё с растянутыми губами и напряжёнными глазами.

Зина остановилась в нерешительности…

- Любимая, здравствуй! - прошептал он и, накрыв объятием спрута, зашевелил щупальцами на её лопатках.

«Виноват!» - решила Зина, отдаваясь ритуалу и невольно напрягая предплечья. - Ты похудел любимый! - громко проговорила она в ответ и погладила его по щеке.

Оказывается, всё было просто - она больше не любила, и с радостью поменяла бы его присутствие на воскрешение Бориса, действительно любившего её.

Обняв рукой талию Евгения и успокоившись сердцем, она прошла с ним в беседку…

- Знакомтесь… это Зинаида! - Женя представил её двум мужчинам, один из которых, едва улыбнувшись уголками губ, мелкими глотками потягивал красное вино и бесцеремонно раздевал её взглядом.

Другой, измождённый, постарше, улыбнулся широко, но глаза остались безучастными.

«Наверное, у него тубик!» - Зина пожалела профессионально в благодарность за улыбку.

- Присаживайтесь!.. Вино, сигареты? - старший показал рукой на свободное место. - Женя, где стакан? - из-под ресниц повеяло холодом. - Сегодня мы празднуем возвращение нашего друга, - его рука указала на Женю, - но гости ещё не собрались. Миша, скоро подъедут остальные? - он вопросительно поднял брови. - Да, я забыл представиться - Сергей, а это Георгий, он осетин, женщины у них ведут себя скромнее, но мы здесь на своей территории, поэтому не бойтесь его! Красивый, правда? - он потрепал нахмурившегося Георгия по голове, переворошив непослушные кудри.

В лесу заурчала выхлопная труба и все повернули головы на звук.

- О, вот и остальные! - Миша, хозяин дачи, с радостным лицом выбежал из беседки навстречу подъехавшим гостям.

 

* * *

Кто-то ползал на ней, как клоп по подушке, то, целуя куда попало, то переворачивая на живот. Сквозь совершенно несовершенное сознание, она всё же понимала, как её используют, но ничего не чувствовала и была бессильна протестовать.

Два раза она называла его Лёней, трижды Женей, и раз пять Борей; честно говоря, она не считала.

В конечном итоге, содержимое женского желудка добултыхали и её вырвало… Тело сползло с неё, что-то ворча, и стало почти хорошо.

«Подсыпали они мне что ли, какую гадость? - шевельнулась вялая мысль. - Скоты!»

 

Голова раскалывалась и боль разбудила, заставив открыть глаза и вспомнить, что такое жажда. Прильнув надолго к графину с водой, и услышав, что в комнату кто-то вошёл, она оглянулась и на ощупь, поставив графин на пол, не услышала, как он хлюпнул, попав в вязкую лужицу.

Георгий, стоя в дверях и засунув руки в карманы розового махрового халата, с интересом разглядывал её…

- Ну что, продолжим? - то ли спросил, то ли приказал он.

- А где Женя? - зачем-то спросила она.

- Кто? А… этот! Может, трахает кого, а может, его кто-нибудь!

Она усмехнулась, не сводя взгляда с розовой махрушки.

Георгий понял её взгляд по-своему и, рванув пояс, обнажил мощный, заросший густым волосом торс.

Сил, физических и моральных, для сопротивления волосатому нашествию, не было.

- I don’t care!* - обречённо проговорила Зина и закрыла глаза…

Задохнувшись под тяжестью девяностокилограммовых мышц, она поняла, что увертюра закончена и стала разглядывать рисунок обоев… Несмотря на слишком горячую кровь на втором этаже и ускоренную интермедию, на сode, она успела прийти к выводу, что они безвкусны.

- Ты как бревно, слушай! – с кавказским акцентом проговорил шкаф со второго этажа, встал с неё на ребро и, спрятав ключик под бабским халатом, вспомнил на своём языке её родственников.

- Ты бы ещё в морге на кого-нибудь залез! - вслед ему высказалась по-русски Зина, но дверь уже закрылась.

Медленно встав с постели, она чуть не упала, поскользнувшись в луже блевотины с вклеившимся в неё графином.

Взяв с кровати полотенце, она протёрла графин и, намочив из него же полотенце, вытерла пол.

Голова разламывалась!

«Подсыпят всякого яду, а потом гарцуй на них, как восемнадцатилетняя!» - зло плюнув на благоухающее у её ног полотенце, она запнула его под кровать, отборно обматерила окаянного отца Михаила со всей его братией и вышла на улицу.

- А где все? - она осмотрела чистый стол в беседке и Мишину машину, одиноко блестящую на площадке.

- Уехали все, милая! Будешь завтракать? - Миша ласково улыбнулся.

- Нет, отвезите меня в город, я отвратительно себя чувствую. - Зина и вправду, почувствовала приступ тошноты. - Пожалуйста, скорее!

- Едем, едем, милая! Садись в машину, сейчас… только дом запру. Норд, место!

 

- Не надо заезжать во двор, остановите здесь, - Зина махнула рукой в сторону тротуара.

- Как скажешь милая, - Михаил притормозил у обочины.

- И всё-таки, вы меня обманули Михаил! - Зина покачала головой, открывая дверцу. - Не хорошо!

- Все претензии к Евгению милочка, - Миша обернулся. - А это тебе… хоть какое-то утешение!

- Что это? - Зина взяла из его рук незапечатанный конверт. - Что там, письмо?.. - глаз скользнул внутрь. - Да вы что! - она замахнулась конвертом на Мишу, тот испуганно отпрянул и засмеялся:

- Впервые меня хотят за это ударить!

- Не в том окружении живёшь! - сквозь зубы процедила Зина и, ткнув конверт с сотней баксов в сумочку, вышла из машины.

- Вот, моя визитка, возьми, может пригодиться! - Миша, догнав её, сунул в руку маленькую картонку, которую Зина машинально отправила вслед за конвертом и, не взглянув на руку и лицо дающего, медленно пошла к своему подъезду.

- Не в том окружении говоришь? - посмотрев ей вслед, Миша презрительно цвиркнул сквозь зубы на асфальт. - Ну – ну!..

 

 

Закрыв за собой дверь квартиры, Зина, как крокодил перебежчик, покинувший высохшее русло и почувствовавший, наконец, после нескольких дней поисков, присутствие водоёма, стремглав сбросила одежду и кинулась в ванну. Опустив измученное тело в горячую воду, она жалобно всхлипнула:

- Это всё! Допрыгалась!

Поплакав от души, она медленно вылезла из воды и завернулась в розовый махровый халат, потом удивлённо осмотрела себя… Выматерившись, как пьяный грузчик, сорвала его с плеч. Обмотавшись большим полотенцем, скомкала халат и, выйдя на балкон, швырнула вниз. Пошатываясь, прошла на кухню и собравшись с силами, приготовила кофе. Выпив залпом чашку, упала в постель и дала волю слезам уже всерьёз…

Погружаясь в тягучую дрёму и находясь в состоянии полусна, полубреда, она почувствовала, что кто-то трясёт её за плечо.

- Что такое, а?.. - Зина испугалась, увидев склонившееся над собой лицо.

- Вы, конечно, меня простите, я долго звонила, но никто не открывал. Вы что, пьяны? - хозяйка квартиры внимательно посмотрела на Зину и обшарила взглядом окружающую обстановку. - Вы, девушка, или рассчитывайтесь за два месяца или съезжайте, паспорт ваш я забрала, простите, что открыла без вашего разрешения бюро, но меня часто обманывали. Вы должны мне пятьсот долларов и получите паспорт после уплаты оной суммы. Вам всё понятно? - моложавая, усердно полнеющая хозяйка, a la мадам Грицацуева, скривив губки - бантики, хлопала искусственными ресницами и раздувала крылья носика – пуговки. - И не делайте глупостей, у меня есть средства призвать вас к ответу. Даю вам неделю на поиск денег, а сегодня к вечеру освободите квартиру, ключ ваш я забираю, не забудьте захлопнуть за собой дверь.

На протяжении всего разыгрываемого действа Зина молчала, как немая, она зашевелилась, только когда ушла эта «тумбочка».

- Сука, поспать не дала! Теперь точно не уснуть! - проворчала воспитанная институтка, отбросив в сторону одеяло и свалившееся с неё полотенце, затем полезла под кровать и вытащила спортивную сумку.

- Нищему только подпоясаться! - зло усмехнулась она, и шмотки полетели в распахнутую сумку, как в баскетбольное кольцо.

 

* * *

- Мне всегда этот Женька не нравился, да я, помниться, как-то предостерегала тебя, но тебе ведь, разве что скажешь!? Чуть что, сразу кричать!.. - Зоя Николаевна погладила лежащую на её коленях голову девушки. - Ничего, поплачь, со слезами горе - горюшко вытекает и душа умывается.

Стараясь не беспокоить прижавшуюся к ней Зину, она потянулась и добавила варенья в маленькую хрустальную вазочку.

- Ну, будет, ослепнешь! Смотри, черничное - твоё любимое!

Зина, вспомнив свой первый наезд на черничное варенье – рассмеялась, и хитрая Зоя Николаевна, не зря намекнувшая о том же, залилась весёлым и самым родным сейчас смехом.

 

* * *

Открыв, сощурившиеся от яркого солнца, заполнившего собой всё свободное пространство маленькой спаленки, глаза, Зина, первым делом, взглянула на будильник. Проспать четырнадцать часов, даже для такой сони, как она, было что-то!

«Может это от черники? - она улыбнулась и встала… - Нет, просто перенервничала! Но так крепко я давно не спала! - она с благодарностью взглянула на панцирную полуторку. - Не сравнить с гарнитурами барыжьими!»

Услышав, что хлопнула входная дверь, она запрыгнула обратно под одеяло.

- А ну, вставай девонька, день на дворе, а она дрыхнет! Кто за тебя бегать должен, а? Я за всё, что ты натворила - не отбегаю! - Зоя Николаевна присела на кровать. - На вот, больше не смогла достать. И у сына была, и у дочери, и к Марусе, подруге, ездила. Вот, наскребла… - она выложила на постель тоненькую пачку рублей. - Сын сказал, что здесь на сто пятьдесят долларов. Можешь не спешить с возвратом!

Зина, открыв один глаз, увидела краснощёкое, сияющее довольной улыбкой лицо и слёзы хлынули потоком из обоих глаз затравленного щенка.

- Ох, ты дурындула! Ну, что ж ты плачешь-то теперь? - уголком одеяла Зоя Николаевна вытерла глаза ей, а потом себе.

- От радости мама Зоя, от радости! - Зина, прибегнув ещё раз к помощи уголка одеяла, бодро вскочила и, сверкая голой попкой из-под задравшейся ночной рубашки, умчалась в ванную.

Зоя Николаевна сочувственно посмотрела вслед девчонке и горько вздохнула. Всё это было ей знакомо; нет, лично ей повезло, она не искала где теплей, так же, как Зина, приехав в чужой большой город.

Заводской коллектив сразу взял её в оборот и нагрузив общественной работой не оставил минутки свободного времени. Затем, появился Анатолий, мастер сборочного цеха. Потом была комсомольская свадьба, потом горком комсомола и суетливая работа инструктора…

Когда появилась младшенькая, Толя настоял, чтобы жена ушла из горкома.

Десять лет назад она схоронила мужа, через год женила сына, а пять лет назад выдала замуж дочь. Вот так, просто, прошла жизнь! Просто, зато без проблем!

А две подружки, приехавшие вместе с ней, проблем гребанули…

Они смеялись над её решением идти на завод, и пошли по ресторанам! Каждая из них была уверена в своей исключительной планиде.

Сегодня их не было в живых: одна спилась и сгорела от водки - года три назад, а самую красивую из них - Людмилу, через год после их приезда, зарезал любовник, бандюга какой-то, неоднократно сидевший… и вообще.

«Спаси тебя Господь!» - Зоя Николаевна перекрестила ванну с плещущейся в ней Зиной.

 

* * *

Конечно, можно было сказать, что паспорт утерян и получить новый, но на это уйдёт много времени, а работать нужно сейчас и жрать нужно каждый день. Она тянула остатки денег, как могла, не трогая ту сотню, что дал Миша; талия снова стала прежней, но это не радовало… было не до того.

Она боялась Тумбочку, боялась, что кто-нибудь подстережёт и плеснёт кислотой в лицо, или ещё какую гадость придумают.

С Тумбочкой, даже Боря не хотел ссориться: он всегда старался заплатить вовремя и был очень вежлив.

Поразмыслив ещё несколько минут, она взяла сумочку и вытряхнула всё содержимое на стол.

Визитка Михаила скромно пристроилась под пудреницей и терпеливо ждала, когда в ней настанет нужда. Нужда настала, и визитка столкнулась взглядом с двумя смотрящими на неё в упор зрачками, окаймлёнными радужной оболочкой странного фиалкового оттенка. «Красивые глазки!» - подумала визитка, в душе похвалив своего представителя с удачным выбором.

 

Всё ещё раздумывая, Зина медленно поднимала трубку телефона… Шумно вздохнув и, по-видимому, решившись, она быстро набрала номер… Длинные гудки заставили понервничать, но вот трубку сняли и сонный Мишин голос вяло алё-кнул…

- … Мне срочно нужно двести пятьдесят баксов! - Зина взяла с места в карьер.

- Ты хочешь их отработать?! - смекнул по привычке Миша.

- Нет, я хочу взять в долг! - Зина сморщилась, как от лимона без сахара.

- Я даю только в рост!

- Сколько?

- Двадцать в месяц!

- Ого! А десять тебя не устроят? Ты ведь меня уже использовал один раз!

- А я заплатил! - Миша хмыкнул.

- Так платят блядям из «Центрального»! - Зина нажала на предпоследнем слове.

- А ты, значит, обиделась, мало показалось?! - Миша противно захихикал.

- Короче, ты поможешь или нет, под десять? - Зина скрипнула зубами.

На том конце провода тяжело вздохнули и помолчали с минуту, затем трубку заткнули ладонью и через некоторое время раздался грустный голосок:

- Ладно, приезжай к Детскому Миру, ровно через сорок минут встретимся у входа.

 

Сорок минут уже прошло, но Михаил не появился. Зина нервно прошлась перед входом и, увидев освободившееся место на скамейке, поспешила воспользоваться вакансией. Через двадцать минут она снова подошла к входу в магазин, заглянула внутрь, но никого не было. Начиная всерьёз волноваться и решив снова выйти на улицу, она толкнула тяжёлую стеклянную дверь и чуть не врезалась в ехидное потное лицо.

- Девочка моя, прости, машину не мог завести, поэтому поехал на траллике. Вот твои денежки, но одно но: если ты не рассчитаешься за один месяц, то пойдёт двадцать процентов, бизнес есть бизнес! Согласна?

С ненавистью посмотрев на мелкие капельки, собравшиеся в стаю на лбу ростовщика, Зина кивнула головой и протянула за деньгами руку.

- Через месяц верну двести семьдесят пять! Так?

- Всё правильно родная, а через два - триста тридцать! - платочек в мелкую полоску по краям, промокнул мокрую стайку. - Через три – триста девяносто шесть!

Наморщив лоб и посчитав в уме, Зина кисло усмехнулась и снова покачала головой в знак согласия.

- Всё ясно! Я пошла, через месяц позвоню! - резко развернувшись и, обдав Мишу волной надушенного воздуха, она бойко застучала каблучками по асфальту.

Испуганные голуби едва успели отлететь в сторону, а нахалка, прихватившая на своих подошвах их кровные зёрнышки, даже не соизволила извиниться. Куда там, она их даже не заметила!

Зина летела на всех парах, действительно не замечая ничего вокруг.

«Сволочь! - повторяла она, стискивая маленькие кулачки. - И Женя, такой же! Не зря говорят: скажи мне, кто твой друг и я скажу тебе - кто ты! Где же я возьму деньги, чтобы отдать через месяц? Ладно, посмотрим!

 

* * *

Ещё раз, посмотрев в зеркало, она грустно вздохнула – складочка у рта действительно обозначилась и глазки припухли, это, пожалуй, от шампанского, очень уж оно ей нравилось, и отказаться от него было невозможно.

Выйдя из ванной, она прислушалась…

Густого храпа не было слышно, а на кухне дзинькнула ложечка о край чашки.

- Зиночка, я тут без тебя хозяйничаю… - мужчина с признаками возрастной полноты, седыми редкими волосиками, и приятным значительным лицом, повёл рукой в сторону стола, красующегося золотой горкой бутербродов с маслом и лососевой икрой, а горячий кофе ароматно дымил из фаянсовых чашек. - Опаздываю на работу; сегодня совещание, а от тебя разве вовремя уйдёшь! - он потянулся к Зине и обнял за талию. - Позавтракай со мной моя хорошая, ведь увидимся только через месяц, но зато подарков привезу из Англии - два мешка! - он развёл руками, показывая, что мешки должны быть, по крайней мере, не меньше стоявшего в углу холодильника.

- Ладно, ладно посмотрим, - Зина откусила враз половину бутера и, взяв со стола чашку с кофе, подошла к окну. - Привези мне французские духи «Clemat». Запомнил название? Запиши на всякий случай!

 

- Ну, скатертью дорожка!.. - она смахнула пылинку с его пиджака и проворковала: - Стереги себя Карпуша!

- Ну, дорогая, я ещё, слава Богу, не горбат! - усмехнулся гость и, чмокнув её в щёку, вышел.

Вернувшись на кухню, Зина налила себе ещё кофе и, захватив со стола тарелку с бутербродами, прошла в комнату, где, включив телевизор, упала в глубокое кресло.

На журнальном столике, блестя зелёным бочком, стыдливо прячась друг за дружку, лежали три бумажки с портретом Бенжамина Франклина.

Виктор Палыч, попросту Витя, её баловал, но из трёх сотен - одна была Мишина. Уже шесть месяцев Зина встречалась только с Витей, но как Миша узнавал о встречах, оставалось загадкой, скорей всего за Витей следили. А договор с Мишей был таков, чтоб с каждой встречи - сотка шла ему. Это он познакомил её с Виктором Палычем и знал, что тот меньше двух сотен не отстёгивает. Зина была у Миши в долгах, как у Вити в шелках! А всё началось с двухсот пятидесяти, да так и покатилось, как снежный ком…

Зоя Николаевна заболела и дочь, продав квартиру, забрала её к себе. Спасибо Николаю Фомичу - взял на работу, но такой зарплатой оплатить жильё и все потребности, было не реально. А жить совсем скромно, как раньше, она разучилась. Как не старалась экономить, всё равно, до аванса приходилось перехватывать, а тут ещё и Миша косолапый, так и косил лапой в её кармане.

Сначала отдавала проценты, а потом выдохлась и за половину долга переспала с одним мужиком, потом с другим, потом с третьим.

Слава богу появился Витя - щедрый, не противный и хорошо к ней относящийся, но Миша уже достал! Иногда у Зины появлялась дикая мысль, - не заказать ли его! Но это была только мысль, на крайние меры она была не способна.

 

 

ГЛАВА 14 А.РОДИОНОВ

 

Хрипящий динамик, старенького, ещё советского выпуска, радиоприёмника, такие носили с собой на пляж, или в поход – на природу, надрывался, рвущим диффузор и душу голосом:

- И ногами мы землю толкаем – от себя, от себя!..

Фрол, лёжа в своей любимой позе, с ногами на спинке кровати (чтобы не снимать ботинки), ушёл с головой в воронкообразные мысли и медленно погружался в пучину, ощущая увеличение давления. Мысли усердно закручивались против часовой стрелки, напоминая мощный Торнадо, или состояние сильного опьянения: стоило лёжа закрыть глаза, как всё начинало, ускоряясь, крутиться, и подступала тошнота.

Торнадо, хоть и был мощным, но не отличался разнообразием: зачем он здесь и почему - это раз, кому это выгодно - два, и как вырваться из порочного круга - три!

Взяв, протянутую с соседней кровати «пятку» и сделав две глубокие затяжки, он закашлял: план был местным и тяжёлым, вот Чуйским бы раскумариться - было бы дело, может, и Торнадо по кайфу закручивал, ну, хотя бы по-новому и по часовой.

«Деградация на лицо, - подумал Фрол и закрыл глаза. - Пора менять или голову, или шмаль! А сейчас нужно заснуть, пока не пробило на хавчик!»

Заснуть не дали, как это часто бывало и, вскочив под громкий крик дежурного и урчащий желудок, он побежал на выход, застёгивая на ходу ремень с висящими на нём прибамбасами - для успешного уничтожения противника.

 

Прикрывать группу было привычно, и ни коим образом не вывело Фрола из покачивающегося в нём равновесия.

- И ногами мы землю толкаем, от себя, от себя, - тихонько напевал он, выходя на свой рубеж. Спрятавшись за облезлым кустом карагана (дикая жёлтая акация), он последний раз толкнул коленом землю и замер.

В пятидесяти метрах слева от него, Федька Диденко, его ученик, усердно вжимался в горячую точку, которая была почему-то мокрой и холодной. Они давно работали вдвоём, страхуя друг друга, и даже стреляли в унисон так, что все думали, будто снайпер один.

Тогда, после увиденного в башне, Федька присоединился к решившему остаться на передовой Фролу; с тех пор они друг друга не подводили.

Группа ушла на триста метров вперёд, а точнее вниз, к расположившимся в ущелье четырём двухэтажным постройкам, с длинными, во всю стену, верандами, держащими крышу на многочисленных столбиках; оттуда доносилась стрельба и редкие взрывы гранат из подствольного гранатомета М203. Из низко расположенного, маленького окошка хозпостройки, длинными очередями бил сингапурский Ультимакс, но пулемётчика не было видно.

- Может Фёдору удобнее будет? Из его Magnum AWM, шестнадцатью граммовыми пулями, можно стены пробивать!» - подумал Фрол, сжав свою верную СВДэшку, и тут увидел бородатое лицо появившееся на миг в амбразуре окна…

В то же время, откуда-то взявшаяся женщина с ребёнком на руках, на мгновение закрыла собой пулемётчика.

Матюгнувшись, Гена ослабил готовый нажать курок палец, но выстрел прозвучал, и кино закрутилось в замедленной съёмке:

Спинка ребёнка вздрогнула и он распластался на груди сползающей по стене и окрашивавшей извёстку в красный цвет, женщины. Сверху, над ними, из окна вываливается пулемётчик: без головы, из его оборванной крупнокалиберным патроном шеи, бьёт фонтан крови, заливая уже окрашенную женщиной стену.

У Фрола опустились руки, и он ткнулся лицом, укрытым пятнистой сеткой, во влажную холодную землю.

Сегодня он больше не стрелял. В оптику видел, как среди по-хозяйски передвигающихся во дворе солдат, появился Федя; нырнув в дом, он вышел с большим магнитофоном и, посмотрев в сторону высоты, радостно махнул Фролу рукой.

- Как же я тебя проморгал? - сказал Генка и зло втоптал окурок в чужой суглинок.

 

Два пленных бородача понуро шли впереди группы; так же обреченно, за ними семенили три овцы со свалявшейся, давно не стриженой шерстью и уцелевший, как ни странно козёл; осёл, гружённый двумя большими мешками с боевыми трофеями, замыкал караван. Фёдор, что-то возбуждённо рассказывая своим спутникам, размахивал большим двухкассетным Шарпом и посматривал на деревья, среди которых, облокатясь на старый, суковатый бук, поджидал их Фрол.

- Фрол, смотри, какую машину я себе оторвал! - вытянув вперёд магнитофон, Федя подошёл к Генке.

- А ну… - хрипло проговорил тот и, взяв магнитофон, с размаху шарахнул им о ствол дерева.

- Ты что, совсем ох….., - Фёдор бросился к нему, но кубарем покатился в пожухлую траву.

Приподняв его за шиворот, Фрол, ещё раз, резко ударил в подбородок, отчего кровь яркой дорожкой потекла изо рта.

- За что? - завопил Федя, не ожидавший такого исхода.

- Ты, почему выстрелил сука! Ты же видел, что он закрыт!

- Дак… не было времени думать! Когда?

Федька, так и сидя на пятой точке, вытерев кровь с подбородка, растерянно смотрел на окровавленный рукав.

Старший группы, спокойно подойдя, подхватил его под руку и помог встать.

- Молодец! Всё правильно!.. - он похлопал Диденко по плечу. - А ты что, хотел, чтобы кто-то из нас лежал под той стеной? А? - он повернулся к Фролу. - Пока ты будешь думать – стрелять или не стрелять! Набить бы тебе самому морду, да ведь в спину пальнёшь потом! - посмотрев на подчинённых, наблюдавших сцену, он крикнул: - За мной, в расположение! - сплюнув под ноги, с презрением выдавил: - Козёл!

- Сам ты козёл! И все вы… нагрузились… барыги! - выкрикнул побледневший Генка и как следует выматерившись, пошёл в другую сторону. Ему было очень обидно, что никто не поддержал его, что он обманулся в Фёдоре и, что сам он не знал - прав ли! О том, что он на войне, он вспомнил, только когда почувствовал, что нога как-то замедлилась в своём обратном движении; отпрыгнув в сторону, как можно дальше, он, ещё в воздухе увидел красный огненный шар и удивился, пролетев метров пять, что так далеко прыгнул. В это мгновение он успел подумать, что, наверное, не прав, раз так случилось.

 

- Это Фрол! - воскликнул, белея лицом, Фёдор и повернув голову на грохот взрыва. - На растяжку напоролся, точно! Быстрее, может, ещё жив! - он беспомощно взглянул на командира.

- Пять бойцов с Диденко, бегом… - старлей, скривившись, как от удара, махнул рукой в сторону взрыва…

 

Фрол шумно и тяжело дышал, в груди что-то остро кололо, там было мокро и горячо, правой руки он не чувствовал вообще. Увидев склонившееся над ним лицо Фёдора, он медленно, благодарно опустил веки, затем, открыв глаз, скосился на свою правую руку… но ничего не смог разглядеть - она была под ним.

- Всё в порядке, держись! - скороговоркой шептал Фёдор, расстёгивая его бушлат. - Затыкай ему рану тряпками, и тащим быстрей в санчасть.

Чьи-то сильные руки подняли его и понесли…

- Неужели я был неправ? - мучительно думал Фрол, не желая с этим соглашаться. - Нет, это, наверное, за что-то другое!

Чёрная сетка из мелькающих над ним ветвей, слилась в геометрически правильный узор и засветилась разными цветами. Круглый картонный калейдоскоп, ударившись о железное ребро садовой бочки, жалко сморщился и заплакал посыпавшимися из него бесформенными разноцветными стёклами. Разрезав перочинным ножом картонную трубочку, Гена увидел, что никаких картинок нет, она пуста, за исключением двух не выпавших при ударе кусочков - красного и жёлтого.

- Как же так, неужели я не прав? - мелькнула вспыхнувшая в мозгу, сверлящая мысль.

Два кусочка стекла, вдруг стремительно закружившись, превратились в цветной круговорот, постепенно меняющий яркую окраску на пастельный серо-коричневый тон, большого, мягкого и неприятно пахнущего шара, по которому он с трудом передвигался.

- И ногами мы землю толкаем, от себя, от себя, - тихо напевал он, медленно вытягивая увязавшие по колено ноги.

 

 

ГЛАВА 15 А.РОДИОНОВ

 

Михаил назойливо мерил ровными шагами комнату, нервно разворачиваясь, когда доходил до дивана или до телевизора.

«Эта неблагодарная девчонка никак не хотела его понять, она не могла понять, что всё, что она имеет – это только благодаря ему! - он недовольно посмотрел на Зину, поджавшую под себя ноги и будто утонувшую в глубоком кресле, - И долг её не уменьшился, а вырос, просто она не правильно считает… Доля, которую она ему отдавала, это доля с работы, а долг как рос, так и растет, и за двенадцать месяцев вырос уже… о-го-го!»

- Приезжает мой друг, понимаешь, Зина, он получил погоны офицера, а ты хочешь, чтоб я нанял ему какую-то мочалку со стороны. Да и почему, если ты мне стольким обязана! Тем не менее, ты свой стольник получишь.

- Так, сколько я тебе должна? Говори, не стесняйся, я съезжу завтра в Горовку, перетрясу всех родственников, но какую-то часть отдам, а приедет Витя, и я с тобой полностью рассчитаюсь! - Зина в отчаянии заломила руки. - Пойми, я не хочу ему изменять, даже не именно ему, а вообще кому-либо.

Михаил, остановившись посреди комнаты и задумавшись о чём-то, стал выдирать из носа волосины… одна мысль – волосинка, две мысли - пучок!

- Я слышал, что он там остался, - Миша, сморщившись, дёрнул из носа ещё раз, - и правильно сделал… такой учёный!.. А откуда ты, говоришь? Из Горовки? А чего ты раньше молчала?

Зина удивлённо посмотрела на его пальцы, влезшие по вторую фалангу в нос.

- А зачем? У тебя там что, родственники?

- Нет, у меня оттуда родом друг! Темного Семёна знаешь?

- Сеньку? - ухмыльнулась Зина. - Да кто это чучело не знает! Бегал за мной, как угорелый, да и сейчас думаю… увидит - душа замрёт!

Миша задвигался по комнате быстрее и забыл про носовую растительность.

- Так это он приезжает что ли? - догадалась Зина, - Это ты меня под него хотел подложить, под это мурло тракторное? Ну, ты даёшь, сутенёр!

- Я твой менеджер, а не сутенёр, поняла? А если хочешь, то будем честными до конца и назовём тебя проституткой, ты даже на честнодавалку не тянешь, - он зло взглянул на притихшую и вжавшую голову в плечи девушку, и уже мягче проговорил:

- Зина - это твой шанс, Витя не вернётся, а Семён уже не тракторист, он офицер милиции, менты - это власть, скоро они всех бандюг подомнут и их кусок пирога тоже. Так что завтра с утра будь готова, заеду… - почесав затылок и что-то посчитав в уме, он сказал:

- Будешь хорошо себя вести, спишу треть!

Закрыв дверь за Михаилом, Зина легла на диван и задумалась…

«Убью-ка я двух зайцев! Что-то ты, косолапый, засуетился и раздобрился во всю ширину своей хари. Думаешь, будешь мною угощать Семёна по праздникам, а я возьму да женю его на себе – так, глядишь, и от твоей опеки избавлюсь».

 

 

ГЛАВА 16 А.РОДИОНОВ

 

- Товарищи пассажиры сдаём постель, поезд прибывает через тридцать минут! - неприятный голос неопрятной проводницы неожиданно отвлёк мысли Семёна от предвкушения триумфального появления в родных краях.

- А почему собственно неопрятной и неприятной? - подумалось ему. - Она очень даже ничего, а неприятной стала казаться из-за свинского состояния: туалета, запаха, вагона - в общем, - он вспомнил, как долго сегодня утром, прежде чем оправиться, нажимал на педаль и смывал, кем-то оставленный в унитазе кал, боясь наступить на валявшуюся вокруг бумагу со следами оного. - Да убирать такое постоянно - не очень приятно! Я тоже всю жизнь ходил в деревянную дырку, без удобств жили, но ведь знаю, что за собой нужно всегда сливать! Так может она и действительно ничего, а вот пассажиры?.. Свиньи, короче, деревенщина! - решил Семен и обрадовался, что дорога позади, поезд прибывает… а он теперь городской.

Знакомый пригородный пейзаж умилял родственностью красок и ностальгией воспоминаний: «О, на этом перекрёстке, мы хорошо поживились с Васькой, конкретно потрусив двух лохов. А там, за водонапорной башней живёт дед, который гонит самогон – задолжал дедок за два года, если жив - отдаст! А если помер… всё равно, кто-нибудь гонит… Теперь я вам не Семён, а Семён Андреевич!».

Примерно те же мысли роились в голове сидящего напротив Дырова, так же перебиравшего в памяти своих налогоплательщиков.

Поезд противно заскрипел и нехотя остановился.

- Ну, вот и дома! - нараспев прогудел Вася.

Михаил, с улыбкой ротвейлера и огромным букетом гладиолусов, встречал их на перроне.

- Привет Миша, спасибо, что встретил! Ты же знаешь, у меня здесь никого, кроме тебя! - Семён троекратно расцеловался с ушастым другом.

- Ты думаешь, я не знаю?! - прослезился Михаил. - Да ты мне, как младший брат, кто же тебе поможет здесь, кроме меня! – он обернулся. - Привет Васёк, рад тебя видеть! - они тоже обнялись. - Щас ко мне сразу, помоетесь с дороги, отдохнёте, а под вечер, на дачу, там всё готово! Надо же вам разговеться после двух лет воздержания, - посмотрев на обоих, он сморщился, как сапог старослужащего солдата и тоненько засмеялся.

 

* * *

- Ну, проходите, располагайтесь... Вася, будь, как дома, не стесняйся. Семён, покажи, где туалет. Всё, оставляю вас одних - хозяйничайте. Жена уехала на море отдыхать, так что никого не ждите. В семь подъеду… и на дачу, будьте готовы! А там, для тебя Сеня, у меня будет сюрприз.

- Какой? Признавайся! - Семён, казалось, был заинтригован.

- Никогда не угадаешь, сюрприз говорит о моей прозорливости и тонком уме! - пошутил Миша.

- Ой… прозорливый… меня ты не увидишь, никогда!.. - Семён, шутя, толкнул Михаила в грудь.

- Ну- ну, посмотрим!.. - улыбнулся тот тонкой улыбкой иезуита.

 

* * *

Теперь уже, новая восьмёрка, бесшумно покрывала километр за километром. Красный шар солнца периодически выкатывался из-за деревьев, в местах, где лес уходил в глубину, оставляя возможность кустарнику любоваться солнцем на опушке.

Щурясь от красных вспышек, Семён листал в памяти хронологию событий связанных с Михаилом…

Устроившись в ментуру, он как-то забыл о нём, и они не виделись года два. Но однажды, во время патрулирования, он заметил молодую женщину, которая подавала ему какие-то знаки, видимо, желая поговорить с глазу на глаз. Попросив Василия подождать, он зашёл в магазин. Женщина подошла и протянула свёрток:

- Это от вчерашнего знакомого, должок!

Семён, уже наученный горьким опытом товарищей, побоялся взять деньги, хотя понял, что это от Квёлого. Никого, из штатских, кроме Михаила, он не знал, пришлось отправить женщину к нему.

«Машины меняет, как перчатки!» - завистливо оглядывая салон, он вспомнил, как хитрый Миша выковыривал из него информацию: «Что? Да почему?».

Конечно, он ему ничего не сказал, но дал понять, что нуждается в доверенном человеке, и Миша заработал свой первый кусок. Но ему действительно был нужен свой человек. Конечно, Вася был свой, но, что знают двое - знает свинья! По мелочам, работать на одну руку было можно, но тогда был другой случай.

 

Выехав на просёлочную дорогу, через двести метров они въехали в лесок... Дача была построена давно, крепко и на отшибе (раньше не боялись строиться отдельно).

- Ну, вот и приехали! - Миша весело оглянулся…

Радостно виляя пушистым хвостом, огромный, чёрный, как смоль Норд – немецкая овчарка, отметившись у хозяина, сунул холодный нос в руки Семёна.

- Узнал, узнал бродяга! - трепал его за уши Сеня и гордо подбадривал приятеля:

- Выходи не бойся, он при хозяине не кинется! - Сеня потянул Ваську за рукав. - Да не ссы ты, пёс воспитанный!

Посреди двора, в беседке, под вьющимся диким виноградом был накрыт шикарный стол, уставленный всевозможными деликатесами.

- Ну, Михаил, удивил, приятно удивил! - Семён восторженно развёл руками.

- Прошу в дом, вот там ты удивишься всерьёз! - лукаво улыбаясь, Миша приоткрыл дверь. -

А - а - п…

Семён ахнул; всего он мог ожидать, но только не этого: открыв дверь, на крыльцо вышла Зинка, в расстегнутом халатике, накинутом на бикини и с распущенными пшеничными волосами. Такой красивой, он её не видел никогда. Перед ним стояла молодая женщина, а не та смазливая девчушка, которую он, скрывая от всех, страстно желал, в глубине души надеясь, что сумеет когда-нибудь завоевать её благосклонность.

- Ну, что затормозил? С приездом, землячок! - она опять смотрела на него свысока, а может, просто с высоты крыльца.

- Спасибо! Рад встрече! - усиленно борясь с ударившей дрожью, он выпалил: - Ну что, поцелуемся?

- Поцелуемся! Подходи!

- Сама подходи!

- Кто предложил, тот и подходит!

- Давай вместе?

- Давай!

- Ну… вы… как дети, честное слово! - возмутился Михаил. - Так, быстро пляжная форма… ещё успеем искупаться, пока солнце не село, и за стол. В бой идут одни мужики! А вы тут посуетитесь, девчонки, - он многозначительно посмотрел на вторую девицу. - А где Галина?

- Наверху спит!

- Буди её! Мы придём и для Васи, тоже будет готов сюрприз.

 

Вытираясь большим махровым полотенцем, Семён, прищурившись, посматривал, на занимавшегося тем же Михаила…

- Ты, как узнал про Зинку? Колись Миша, для меня это важно!

- Честно говоря, встреча была совершенно случайна! Разговорились… а когда она сказала, что родом из Горовки, я вспомнил тебя. Ну, а ещё она рассказала, что ты слишком усердно за ней ухаживал, и вообще был в неё влюблён. А я ведь стреляный воробей! Понимаю, если у молодого парня нет постоянной девчонки, а только однодневки, значит, он по кому-то сохнет. Вот я и пришёл к заключению, что это Зина. А что, сильно ошибся? - он хитро прищурился.

- Всё нормально, - сухо бросил Семён, взял, не мокрое тоже, полотенце, и пошёл навстречу Василию, выходящему из воды.

Глядя ему вслед, Михаил понял, что Семён не просто смутился, ему не понравилось, что его просчитали.

«Не всем нужна твоя проницательность Миша. В следующий раз будь умнее: «мусор» генетически знает, что трое под одним одеялом - это много, а уж… - трое в лодке (не считая Норда) – это вообще нонсенс. Пусть даже он никогда не слышал имя Клапка*.

 

* * *

Наклонившись над пьяной, и кажется спящей Зинкой, Семён зубами потянул уже расстёгнутый лиф купальника…

Два больших и спелых плода разбежались в стороны и не хотели, чтобы их пытался укусить чей-то пахнущий водкой рот. Но простор был ограничен, и им пришлось сдаться на милость ненасытного победителя…

Наконец, их мучения остались позади, и наступила очередь другого запретного плода, который сильно пострадал от вонючего обжоры. Первые два плода тоже не долго отдыхали: их начали усиленно мять и терзать две большие сильные руки, когда-то, видимо, имевшие дело с более твёрдым материалом.

Но это были цветочки!..

Кульминация издевательств наступила так резко, что несчастные органы просигналили телу об опасности…

Зина ойкнула и стала приходить в себя. В негодовании она попыталась опрокинуть насильника, но что-то большое и твёрдое внутри её сказало: «Нет!». Потом оно закричало: «Нет!».

А потом наступила её очередь, и она закричала всем нижним горлом - «ДА!!!».

Её затошнило от наслаждения, но ещё хотелось думать, что от его присутствия.

Потом, во все свои горла, она кричала и плакала многократно и безудержно; теряла сознание, а когда приходила в себя, - всё снова повторялось. Она выплакала все слёзы и охрипла, и тогда всё кончилось!

Серый свет заливал мансарду, но утро не могло ещё наступить, оно не приходит так быстро! Но наступало утро!.. Она не поверила ещё раз и провалилась в темноту.

 

- Зина, вставай, ты знаешь, сколько уже времени? - чей-то голос проник в её грёзы и лицо мужчины с маленьким шрамом на подбородке, почему-то очень знакомое и важное для неё, медленно исчезло вдали. Стряхнув тяжелый влажный сон, она приоткрыла глаза и снова закрыла, затем сделала себе мысленный внутренний осмотр: болело между ног (значит, что-то, было), хотелось пить, а вообще… В наклонное окно мансарды ласково заглядывал тёплый лучик и напоминал, что жизнь продолжается, а она преступно проспала прекрасное утро.

Семён сидел рядом и протягивал на блюдце чашку с дымящимся чаем, он дурацки улыбался и бегал глазками.

«Не такой уж он и не красивый! Вон, какие высокие брови, мужественный подбородок, резко очерченный рот воина. Ну, несколько широковат нос и лицо, а ведь многие хуже!

Она вспомнила, что было ночью, и чаша весов глубоко накренилась в сторону сидящего, с чашкой чая в руках, мужчины.

- Зина, я люблю тебя! - тихо прохрипел он и опустил голову. - Может, ты согласишься стать моей женой? - испугавшись, что она, как всегда, высмеет его, заторопился:

- Если я женюсь, то мне сразу дадут квартиру! Понимаешь, у нас будет своя квартира! Мы станем городскими, и здесь будет наш дом! Здесь будут расти наши дети, и никто не будет над ними издеваться, когда они пойдут учиться или работать.

Он с надеждой всматривался в непроницаемое лицо и ждал...

Её рука легла на его затылок:

- Помнишь, я когда-то сказала тебе: «что только, если будет очень плохо!» Так вот, было очень плохо! Я согласна, но поверь… уже не поэтому. Просто все мы надеемся на лучшее, думая, что именно у нас получится кого-то переделать, чему-то научиться, чего-то добиться.

«Лично у меня, пока всё получается! - подумал Семён. - Тьфу, тьфу…» Всего добьёмся и всему научимся Зинуля! - он встал с кровати. - Я сейчас на работу смотаюсь, надо представиться начальству, а ты никуда не уезжай. Миша отвезёт меня и вернётся… Вы тут отдыхайте, купайтесь, загорайте, а вечером мы с Василием подъедем и продолжим праздник.

 

Михаил вернулся через два часа. Хитро улыбаясь, он протянул ей сто пятьдесят долларов и ласково похлопал по спине.

- А почему больше? - зло улыбнулась Зина, беря деньги.

- Ну, он ведь вернётся, так что это за полтора раза! Так держать девчонка, кажется он и правда от тебя без ума!

Зина скорчила недоверчивую рожицу:

- Да ты что, не может быть, какая редкость! - она с ненавистью взглянула на Михаила. - Всё дядя, FINITA LA COMMEDIA, как говорил мой друг детства.

- Что ты хочешь этим сказать детка? - Миша осклабился.

- Лишь то, что я с тобой полностью в расчете! - она кивнула в подтверждение сказанного.

- Ой, как интересно! - Миша зло хохотнул. - Ну, ну, расскажи…

- Семён сделал мне предложение, и я согласилась, так что расход, хватит, поработала на тебя.

- Глупенькая, думаешь, он жениться на тебе, если узнает, кто ты?

- А ты ничего ему не скажешь, - засмеялась Зина, - если конечно не хочешь приобрести в его лице врага. Ему я думаю не понравиться, что ты сделал, да-да, именно ты сделал из его любимой - проститутку, и заставил на себя работать! На, держи… это последний мой тебе долг, а то ещё скажешь, что заплатил мне за Семёна, я тебя, гадина, знаю! - сунув сто пятьдесят баксов ему в нагрудный карман, Зина проговорила голосом Евгения Леонова: - А не пора ли нам подкрепиться? - она лукаво взглянула на глядящего исподлобья Мишу. - По-моему, пора! Всё что в печи - на стол мечи! - засмеявшись и примирительно хлопнув его по плечу, вытаращила ему в лицо свои фиолетовые глазищи.

 

* * *

Свадьба в ресторане, с огромным количеством гостей и спиртных напитков, осталась в прошлом, как и переезд на новую квартиру. У Семёна, оказывается, были деньги и немалые: хватило и на торжество, и на новую румынскую мебель.

«Откуда? Два года учёбы - жизнь на стипендию, до этого - простой патрульный!.. - Зина, конечно, догадывалась, что Сеня не простак, но пока, это не выходило за рамки её понимания нормы приличий. - Хочешь жить – умей вертеться!..»

И всё-таки, что-то было не так!.. И секс, уже не так заводил! А в прошлый раз, вообще, оргазма не было. Она, конечно, симулировала его наступление, как все умные женщины: зачем давать повод для скандала; эти глупые мужики, во всём и вся обвиняют других! «То не так свистишь, то не так поёшь! - она рассмеялась, вспомнив анекдот с Ильёй Муромцем, но легче ей от этого не стало. - Этот, тоже богатырь, разорвать готов... навалится – ни вздохнуть, ни пёрнуть! Привык быкам хвосты крутить, да кривым стартёром вертеть, «new city men» хренов, а с женщиной хрупкой обращаться совсем не умеет. Нет, что-то прошло… А может, и не начиналось? Да нет, начало было просто супер! Но… не сексом единым жив человек!..»

Настойчивый звонок в дверь, оторвал её от невесёлых мыслей; вздохнув, не спеша, она поднялась с кресла и пошла, встречать своё «солнышко красное, счастье не испитое…»

 

- Насыпай быстрее, жрать хочу, как сивый мерин! - скинув мундир на руки Зинаиде, Семён поспешил к умывальнику.

- А чего китель то грязный? Где это ты лазил? Э – эх! Всё-то ты в заботах, государь!? - взяв бельевую щётку, съязвила Зинка.

- Да гонял одного… по полям, да огородам! Буряк-то, в кучах лежит, ещё не вывезли, так они его мешками воруют. Ну, а я сегодня на машине был, попросил одного знакомого меня подвезти, ну и увидел... Минут двадцать за ним скакали по кучугурам! Водила матерится: больше, точно не повезёт, всю ходовую раздолбал! - Семён довольный, захлюпал горячий борщ, причмокивая и причавкивая.

- Ну и чему ты рад? Да не чавкай ты, так громко, - Зина села рядом, вытирая руки кухонным полотенцем. - Небось, дороже ремонт машины будет, чем цена того буряка!

- Кому как! Мне выгодно! Короче… не твоего ума это дело! Наливай сто грамм - за сбитый, да пойду, козла с мужиками забью, - громко, с удовольствием отрыгнув, в самом радужном расположении духа, он вышел из-за стола.

 

«Незачем дуре – бабе знать, сколько с этого ворюги он собьёт «капусты», за уничтожение акта о хищении двух мешков сахарной свеклы!» - посвистывая, Сеня спускался по лестнице, думая, что не зря пошёл в районные участковые.

«А Васька, полный дурак, всё выслужиться хочет! Это ж надо самому под пули лезть - в уголовном розыске! Ну, посмотрим ещё… у кого голова больше!»

 

 

ЧАСТЬ 2

 

ГЛАВА 1 А.РОДИОНОВ

 

Теперь, он окончательно разобрался, что происходит с его, казалось бы, совершенным уравновешенным организмом и что в нём глючит. Вернувшись на старое, более престижное место работы, в эйфории приятных забот, он почти забыл о той червоточине, что беспокоила его последнее время. Но сейчас это вернулось, и он понял что!

Ему стало смешно, но где-то и радостно! Неужели он их любит?!

Он, бесстрастный служитель верхнего эшелона, способен чувствовать! Конечно, он привык к ним, ведь он принимал роды у их матери и стал их вторым отцом. Но в то, что это нечто большее, чем привычка, трудно было поверить. Ну, что ж, когда-то и учителей учат!

Вообще, говорят, что сам - Главный, преисполнен любовью, что это то, ради чего и создан весь проект. Без этого чувства не сможет родить Вселенная, это и есть энергия Космоса.

Пожалуй, вот суть болезни, изначально, почти не беспокоившей его! Но, докопавшись до причины возникновения вируса сожаления, трудно было принять это, как неизбежное.

Увы, проект будет свёрнут, затем реанимирован и всё начнётся сначала. А его, пусть ничтожных, но почему-то очень злых, эгоистичных и глупых пасынков - уже не будет никогда. Нет, те, кто сможет давать положительную энергию, продолжат свой путь, но это будет уже не в его епархии.

Лично он был своего рода уборщиком, и до сих пор это устраивало, ведь он чистил Вселенную и ему, волей - неволей приходилось иметь дело со страшными образчиками, откровенно удивлявшими даже его, изощрённой жестокостью, не укладывавшейся ни в какие мозги, какой бы они не были величины, поразительной жадностью, стяжательством, ненасытностью.

Его… - знающего тайну мирозданья?!

Эти «детишки», так и норовили перевернуть всё с ног на голову, допуская несусветный крен и угрожая всему, абсолютно алогичным распределением благ; и это при всей болтовне их политиков о равенстве. Но о равенстве ответственности они почему-то забывали - уничтожая тысячами и вспоминали - наказывая за единичные проступки, за которые простит даже Главный, учитывая несовершенство их разума.

Поэтому мот и транжира всегда имел возможность продолжить свой путь далее, ведь он помогал распределять то, что его предок, какой-нибудь Морган или Гобсек, отнял у других, предварительно перепачкавшись в крови жертв в буквальном и переносном смысле.

Слава Главному, ну и вашему покорному слуге, подобные этому предку без задержки отправляются в никуда.

А мот восстанавливая равновесие мирозданья, увы не находит понимания со стороны глупых и жадных родственников… - это его кара земная, так как всему своя мера… но шутки в сторону… Ему, снова пришлось отвлечься от размышлений, и отправить восвояси тёмное, мутное месиво душ, сменивших земной пьедестал на небытие.

«Этот злокачественный поток, уже пустивший глубокие метастазы и определит в скором будущем участь всего человечества - хирургическое вмешательство.

 

* * *

Крупный полнеющий мужчина, резко встал из-за стола, и нервно пройдя по кабинету, подошёл к окну. Отдёрнув штору, он выглянул на улицу и снова вернулся к столу.

- Машина вышла за Нестеренко? - из динамика на столе секретаря, голос прозвучал резко и властно.

- Так точно, товарищ подполковник, уже двадцать минут, как ушла! «Чего он так волнуется?» - подумала Вера Семёновна - бессменный переходящий вымпел руководителей отдела.

На шум подъехавшего автомобиля подполковник снова выглянул в окно и приветливо помахал рукой, вышедшему из машины молодому старшему лейтенанту.

 

- Ну, наконец-то! А я уже начал волноваться! - расставив в стороны большие руки, он радостно шагнул навстречу прибывшему офицеру.

- Здравствуйте, дорогой Игорь Сергеевич! Очень рад вас видеть! - Вадим, отстранившись, критически осмотрел «крёстного»… - А вы молодец, в форме, даже не поправились с тех пор! - он засмеялся…

- Обижаешь, сынок, я похудел на пять килограмм! Заботы нынче другие, не растолстеешь, присаживайся… - Сергеич показал на кресло. - Спасибо, что согласился на моё приглашение! Променять столицу - на нашу Тмутаракань! Я знаю, что никогда в тебе не ошибался! Вера Семёновна, чаю нам!.. - крикнул он, наклонившись над столом. - Хотя, какой чай?! Давай-ка, коньячку тяпнем, за встречу! Извините Вера, отбой! - Сергеич направился к шкафчику…

- Вечером, Игорь Сергеевич! Вечером, посидим, выпьем! Мне ведь ещё устраиваться, - отказался, улыбаясь, Вадим; он знал, что не обидит старика.

Кинув из-под бровей быстрый лукавый взгляд, и незаметно улыбнувшись, подполковник поднялся из-за стола и молча протянул руку для прощального рукопожатия:

- Тебя отвезут на квартиру, а в 19- 00, как штык… у меня!

- Есть, как штык!

 

* * *

- Помнишь, Вадик наш с тобой последний разговор, перед твоим поступлением в высшую школу? - Сергеич наполнил душистым «Ахтамар» рюмки. - Так вот… то всё были цветочки! Не знаю, чего хотело ГКЧП, шесть лет назад, но те, кто защищал Белый Дом - хотели свободы. Только свобода и анархия, это не совсем одинаковые вещи! Теперь, получив эту пресловутую свободу, вся нечисть кинулась грабить родную страну и народ. Перестройка, конечно, когда-нибудь повернётся к простым людям лицом, но пока… - это золотая жила для подонков всех мастей, - он отхлебнул коньяка. - Сейчас у нас новый начальник управления - молодой, дерзкий! Меня забрал с кадров; видимо вспомнили, что когда-то я был не плохим сыскарём?! - он не без гордости посмотрел на Вадима.

- Скажете тоже… - не плохим! Да о вас легенды ходили, ещё, когда я был патрульным, - Вадим тоже пригубил…

- С ним можно работать! - не заметив лести, продолжил Сергеич. - У него зуд служебный и это сейчас хорошо. Понятное дело, что многого мы не сможем - не дадут, но какую-то зачистку будем проводить регулярно.

- А меня подтягиваете, как своего? - улыбнулся Вадим, поставив пустую рюмку на столик.

- Да, сынок, именно - как своего! Мне, очень нужны люди, которым я мог бы доверять! Ты когда училище закончил?

- Три года прошло!

- Ну, через год, максимум, получишь капитана, а через два… станешь моим замом, если доживём! Заместитель начальника УБОП! Звучит? Ну, давай, за порядочных ментов!

«Ничего не изменилось в квартире, - взгляд Вадима остановился на видавшем виды старом кожаном диване, с высокой спинкой и откидными круглыми быльцами. - Скромно и чисто, как всегда ничего лишнего. Аскет, эстет… сколько хороших эпитетов можно было применить к этому удивительному человеку. Я тоже в тебе не ошибся, батя!» - подумал Вадим и его правый глаз, как-то странно заморгал.

- Игорь Сергеевич, а где сейчас Темнов, Дыров? Я слышал, что они вместе работали?!

- Темнов - в наркотделе - старлей, как и ты, хоть и не высшую школу окончил. Смекалистый парень! Если не остановят – далеко пойдёт! - Сергеич почесал затылок. - А Дыров… из угрозыска ушёл на должность участкового. Не потянул… - туговат разумом, медлителен. А так… жалоб нет! – он развёл руками и удивлённо взглянул на поднявшегося со своего места гостя...

- Ну, что Игорь Сергеевич, на посошок?! Завтра дела принимать, надо хорошенько выспаться. Да и вам пора отдохнуть!

- Ну, что ж… может ты и прав! Ещё наговоримся! - медленно поднявшись, подполковник наполнил рюмки. - Трудные времена настают Вадим, вижу много горя впереди.

 

 

ГЛАВА 2 А.РОДИОНОВ

 

Телефон подпрыгивал от возмущения, как в мультфильме. Он точно знал, что дома кто-то есть, и бесило наглое игнорирование его уже осипшего звонка...

С трудом, разлепив затёкшие за ночь глаза, Семён попытался подняться… Со второго раза это ему удалось, но оставалось ещё более трудное действо - вдеть ноги в тапки, предварительно нащупав их под кроватью.

Тапки куда-то убежали, а телефон покраснел от злости и натуги. Плюнув в сердцах, Семён прошлёпал босыми ногами по холодному полу и поднял трубку:

- Слушаю…

- Семён, ты что, ещё спишь?

Голос Михаила показался каким-то взволнованным, и тёмная вибрация легко передалась, открытому и подготовленному алкоголем к депрессии, мозгу.

- Срочно приезжай ко мне, с тобой хочет встретиться один, очень серьёзный человек.

- Миша, ты, что не знаешь, что мне сначала нужно принять ванну и выпить чашечку кофе! - недовольно, облизнув пересохшие губы, просипел Семён.

- Приезжай, Сенечка! Будет тебе и ванна, и какао с чаем! - почему-то прошептал Михаил. - Только быстрее, человек ждёт…

Я не могу, тебе сказать это по телефону! Ты его знаешь!

Положив трубку и пройдя на кухню, Семен с удовлетворением отметил, что в бутылке осталось грамм сто пятьдесят. Открыв холодильник, он ещё больше удивился, увидев две запотевшие бутылки пива, отщепенцами прижавшиеся в углу.

«Молодец баба, вот только со стола надо было убрать, а то взяла моду учить меня. Это тебе не в посёлке, нос задирать. Возьму за шиворот и выкину на улицу, как паршивого кошака», - некстати вспомнив старые обиды, он засосал остатки водки одним глотком, и открыл бутылку пива…

Вскоре расправившись со второй, он встал из-за стола и, оглядев кухню очистившимся глазом, изрёк:

- А всё-таки, она баба не плохая и… красивая… стерва!

 

* * *

Семён сразу узнал эти колючие, как бы проникающие внутрь, глаза и презрительно склеенные тонкие губы. Не понятно было только одно - причём здесь Миша?

- Квёлый - мой шурин! Если можно так выразиться – сестродой, - поторопился объяснить Михаил, поймав недоуменный взгляд Семёна. Затем, улыбнувшись, рассмеялся: - А ты что, не знал?

- Ну, вы блин, даёте! - только и смог вымолвить Семён, уже окончательно отрезвев.

- Миша, сходи, пожалуйста, погуляй, а мы со старым знакомым покалякаем немного, - одними губами улыбнулся шурин - сестро… но только не «дой» и хлопнул зятя по спине, подталкивая к двери.

Понимающе кивнув, Миша, надел куртку и открыл дверь…

- Я у подъезда покурю…

- Покури, покури… - Квёлый кивнул родственничку. - А ты проходи в комнату, присаживайся, в ногах правды нет, - щёлкнув дверным замком, он жестом пригласил Семёна войти. - Ну, вот и свиделись! Как ты мог убедиться, я своё слово держу. Это о пяти кусках речь.

- Да, я всё помню, - Семёну не понравился звук собственного голоса, и он решил приободриться. - Я тоже, кажется, не сплоховал тогда, - его ответ прозвучал уже гораздо увереннее.

- Да, конечно, но я всё равно вскоре попал на пятерик, - урка, кисло улыбнулся. - Вот, только откинулся!

- Что, помощь нужна в регистрации? - наклонился Семён.

- Нет, это мелочи, из-за них я не стал бы никого беспокоить. Всё гораздо серьёзнее! Сейчас объясню, только не перебивай. - Опустив голову, вор, казалось, ушёл в себя… Семён уже заёрзал на кресле, когда раздался его бесцветный, монотонный голос:

- Я знаю, ты крепкий профессионал и надеюсь, понимаешь, что тогда, отпустив меня, навсегда связал себя с нами! Может, сразу ты этого не предвидел, но это так, и ничего уже не изменить!

Семён дёрнулся, пытаясь, что-то возразить.

- Я просил не перебивать… - Квёлый напряжённо наклонился вперёд, обдав холодом взгляда. - Между прочим, умные люди очень рады, что могут сотрудничать с нами. Мы хорошо платим и помогаем делать карьеру, - покачав головой, он в подтверждение сказанного развёл руками.

- А я не хочу всю жизнь быть у вас на поводке. Может я и жадный, но не дурак! - Семёна трясло, но он ещё хорохорился.

- Сейчас, может и не дурак, но шесть лет назад был дурак, это опять же - по-твоему, а по-моему - так умный!

Мир, ещё недавно бывший таким ласковым и свойским для старшего лейтенанта Тёмнова, вдруг сузился в копеечку и он всем ливером почувствовал, как затягивается петля на его красной откормленной шее.

- Ну, и что я должен сделать? - сглотнув липкую слюну, спросил он.

- Для нас дело важное, но у тебя задача пустяшная… Твой друг Вася Дыров, служит участковым в Стрелнево! Так, правильно?

- Ну?!

- И там же, живёт человек, которого искали, пять лет. Он забрал кассу общака! Понимаешь, какая это сумма? Сейчас он почувствовал, что мы близко, и затаился. Войти к нему, в его крепость, невозможно, он человек предусмотрительный. Если нам это не удастся в ближайшие пару дней, он опять соскочит на годы, - во взгляде Квёлого загорелись искры, а тонкие губы приоткрыли мелкие острые зубы.

- Так что, арестовать его, что ли? Что мы с Василием можем сделать, да так, чтобы не подставить себя? - Семён спрашивал, для проформы, понимая, что план уже был.

- Василий ни о чём не должен догадываться, потом всё поймёт, но сейчас нельзя. Скажешь ему, что тебе нужно попасть в дом к тому человеку, что, мол, есть наводка по поводу наркоты, нужно проверить. Короче, найдёшь, что сказать, не маленький! - странно, но бледныё, от многократных отсидок, щёки Квёлого тронул румянец.

«Эк, тебя разобрало» - подумал с неприязнью Семён. - Ну, а дальше, что? Зашли…

- А дальше… он должен выйти вас проводить, а мы будем стоять под дверью, - Квёлый, кивнул головой и, приподняв брови, уставился на Семёна.

- А собака… наверное, тоже есть?

- А глушители зачем? - опять удивлённый взгляд всё рассчитавшего уркагана.

- А если, кто увидит; это же не в лесу? - удивляясь себе, спросил Семён; всё это казалось кошмарным сном. - А как же его семья, он сам?.. Ты, вообще, за кого меня принимаешь? Я на мокрое, ни за какие бабки не пойду!

Квёлый поморщился:

- Это волк одиночка - раз! Убивать его никто не собирается, мы заберём его с собой - два, если он нас не положит сам. И третье, «Федя», я тебе ещё не сказал главного: заберём кассу - получишь… двадцать кусков зелени! А сегодня, ты должен придумать, как выйти сухим из воды, потому что дело делать придётся. С общаком не шутят! Позвонишь завтра до девяти Мишке, он со мной свяжется, и всё обговорим до конца. И… так… на всякий случай… не балуй, нам и генерала не жалко ради общего дела!

«Двадцать кусков?» - Семёну стало плохо, но, мгновенно взяв себя в руки, он с безразличной миной взглянул в глаза Квёлому:

- Во-первых - нас будет двое! Ты правильно заметил, что я уже не тот дурак, а крепкий профессионал! Во-вторых - я знаю, что такое общак! А в третьих - я не собираюсь подставлять голову за какие-то копейки!

Звериное чутьё примитива, чемпиона последнего генетического отбора, опять помогло вовремя ухватить Беса за хвост, лишний раз, доказывая учёным головастикам, что правит миром! Он знал, что первая, названная этим человеком сумма, будет минимальна!

- Хорошо, умник! Сколько же ты хочешь? - оскалился Квёлый.

- Пятьдесят - как с куста! - уверенно глядя вору в глаза, отчеканил Семён. - И без глупостей в дальнейшем, потому что я обязательно подстрахуюсь!

- Ну, что ж, - секунду подумав, Квёлый, кивнул. - Это напоминает гнилой базар Шарапова с Горбатым, но быть по сему! Иди, думай, завтра созвонимся.

 

Выйдя на улицу, Семён опять почувствовал липкую паутину ужаса и ощутил ностальгию по безвременно ушедшим добрым денькам - без страха и сомнений.

Как-то совсем быстро, не заметно, он прошёл пять километров до своего дома и остановился у продуктового магазина.

«Генерала им не жалко, рожа уголовная! Ох, и дурак я был, когда отпустил его; а всё жадность! Нет, виновата эта сучка; всё хотел быстрей её достать!», - ненависть к Зинке вдруг поднялась таким гейзером, что попадись она ему сейчас - ошпарил бы насовсем! И посуду бы припомнил, и сарай сельский, и все насмешки. Всю жизнь сломал себе из-за этой «прости господи»! Но пятьдесят кусков… это очень неплохо, очень и очень! Если всё с умом провернуть, то не так уж всё и мрачно. Может Зинке спасибо сказать?! - на душе чуть полегчало: шкура неубитого медведя начала согревать. Посмотрев внимательно на двери магазина, он прислушался к внутреннему голосу:

«Иди, набери пива, побольше, чтоб не бегать второй раз, ляг на диван и думай…» - приказал тот.

- А что ещё делать? Выхода другого, я что-то не вижу, - проговорил Семён и окончательно поверил никогда не лгущим внутренностям.

 

* * *

Уже один раз, смахнув со стола груду костей, чешуи и подсохших кишок, он с отвращением наблюдал за жадно поглощавшим вяленую рыбу Василием. Тот, запихивал её в рот большими кусками, и почти не жуя, глотал, заливая сразу целой бутылкою пива.

«Да уж… это сладкое слово халява!» - подумал Семён. - Ты ведь подавишься так, Вася! А вкус рыбы, пива, разве можно так разобрать? Вон всего сколько! Куда ты торопишься, боишься, что я съем? - не выдержав, простонал он.

- Тебе, что жалко рыбы? Так я тебе, её, завтра, бочку привезу! - обиделся Вася. - Просто, не жрал с утра, ты же позвонил: «срочно приезжай, после работы…» Ну, я и поторопился.

- Ладно, ешь, не обижайся! Может борща насыпать? - Семён участливо приподнялся с табурета.

- Да не надо, я уже рыбы… того… - засопел Василий. - Давай о деле… Что там случилось?

- Да, можно очень хорошо подзаработать, - Семён наполнил бокал друга, - но дело скользкое, нужно получше его обмозговать.

- А сколько гроше́й мы урвём? - перебил Василий. - На кой хрен мне знать, что это за дело, если овчинка не стоит выделки! - он ещё дулся за испорченный аппетит.

- Стоит милок, стоит! По десять кусков «зелёных» загребём!

- Сколько? - не поверил Васёк. - Что-то ты мне страшное хочешь предложить за такие деньги! - он отложил неочищенную тарань в сторону. - Ну, говори!

Семён едко ухмыльнулся:

- Страшное! Испугался уже! Сапог ты всё-таки, Вася! Вспомни, о чём мечтали? Что ты тут имеешь?! Колхозника поймаешь на мелочи, да обдерёшь, как липку - это мне знакомо, сам тебя учил. Ну, ещё по себестоимости, что-нибудь, выпишет тебе председатель. А умные менты, рисковые ребята, живут в шикарных квартирах, коттеджей понастроили за городом, на новых девятках ездят - из скромности! А ты сразу - страшное! - Семёну понравился свой монолог, и он поднял бокал с пивом, - Ну, что, будем говорить о деле?

Василия не трудно было убедить, главное - быть с ним рядом.

- Говори! - уже все, просчитав, а скорее лишь то, что принесет ему такая куча денег, он снова потянулся за рыбой. - А деньги - до, или после? - его голос прозвучал уже веселее.

- Существенное замечание… - Семён отпил пива. - Завтра я его решу! - немного подумав, он произнёс: - Конечно, до!..

 

* * *

Два огромных волкодава бились в истерике у больших, дорогой затейливой ковки, ворот. От их громогласного лая вибрировал сплошной бетонный забор, с протянутой по нему сеткой колючки, и закладывало уши.

- Да уж, забаррикадировался!.. Дурак поймёт, что это какой-то банк! Что-то долго он не открывает!? - Семён потоптался на месте и повертел головой, разминая затёкшую шею. Наконец, тихо скрипнула, кажется, форточка и сердитый мужской голос спросил:

- Кто там?

- Это участковый! Здравствуйте! Фёдор Максимович дома?

- Сунь рожу ближе к решетке, чтобы убедились… - Семён пихнул Василия в бок.

- Псы, нос откусят! - боязливо проговорил Вася, подвигаясь к воротам вплотную. Увидев в окне лицо хозяина, он помахал рукой: - Здравствуйте, Фёдор Максимович, это ваш участковый - Дыров. Откройте нам, нужно поговорить!

Через минуту дверь дома открылась… Крупный, широкий в плечах дядька, бдительно щурясь на калитку, вышел на крыльцо.

- На место! Я кому сказал, на место! - ухватив ком земли, он бросил его в своих Церберов. - Минуточку Василий Григорич, только уйму этих псин проклятых, - А ну, стоять… Заходите, не бойтесь, я их на цепь посадил, – благожелательная улыбка, настолько, чтобы не переборщить, исказила, видать, по жизни хмурое лицо. - А чего так поздно, участковый?

- Мы не надолго, Фёдор Максимович, только уточним кое - какие детали, - Семен, встав, походил по кухне и снова сел. - Пришли поздно и не стали вас вызывать повесткой, чтобы не было лишних разговоров, потом ведь не докажешь, что не верблюд так сказать, - Семён достал блокнот и ручку. - Вы проживаете здесь пять лет, состоите членом колхоза. Правильно? - он с интересом рассматривал большого кряжистого мужика, с рожей уголовника.

- Да, состою, пришлось вступить, иначе не смог бы купить дом. Существовали тогда определённые правила. А почему такой интерес к моей скромной персоне? - спросил мужик поставленным баритоном интеллигента. Услышав лай собак, он на секунду насторожился, но лай прекратился, а Семён поспешил заговорить:

- Не стану скрывать, заинтересовались вашими доходами. Дом - самый большой в посёлке! Да и внутри, у вас, далеко не бедно. С каких барышей?

- Понятно! Если сопоставить ваши вопросы с должностью - вы принимаете меня за наркодиллера! - засмеялся хозяин. - Да у меня… сто ульев. А до этого я мыл золото на Колыме. Имею все бумаги. И сейчас, хорошо жить не грех, другие времена наступают!

Терпеливо слушая отмазки бывшего «гопника», Семён выстукивал пальцами по зелёной бархатной скатерти; похожая была в доме его матери, ещё от бабушки осталась. Подёргав за длинные вязанные кисти и покачивая головой, он мягко проворковал:

- Вполне возможно, и никто вас не считает пока - никем, презумпция невиновности - слово нам известное. Поэтому всё подробно напишите и занесите в участок - лейтенанту Дырову, а дальше будет видно… - Семён поднялся со стула. - Извините, ещё раз, за беспокойство, служба!.. До свиданья!

- Да ладно, ничего, я ведь всё понимаю, - пчеловод тоже поднялся из-за стола. - Я провожу…

 

Открывая последнюю дверь и выходя из дома, Семен напрягся…

Краем глаза он увидел прижавшегося к стене молокососа с какой-то длинной штуковиной в руках. Сделав три шага вперёд и ступив на ступеньку крыльца, он услышал звук глухого удара и захлопнувшейся двери. Постояв несколько секунд, он медленно обернулся и встретился взглядом с Василием…

За дверями послышалась какая-то возня…

- Валим отсюда, быстрее, своё дело мы сделали! - заикаясь, проговорил Семён, увидев двух дохлых псов, будто раздавленных, ставшими вдруг тяжёлыми для них, цепями.

 

 

Глядя, как двое его подручных скачут на Пасечнике, именно такая кличка и была у гражданина Пасько в блатном мире, из-за его преданной любви к пчёлам, Квёлый понял, что пора вмешаться… Он ударил его рукояткой пистолета, как раз вовремя, иначе тот сбросил бы с себя незадачливых наездников.

- Тренажёр для ковбоев, в натуре! Пасть заклейте ему скотчем, да побыстрее… сявки пузатые, ничего сами не могут!

Пройдя в комнату, Квёлый сел в кресло и забросил ноги на журнальный столик.

- Сюда тащите его, здесь будем базарить! - он прикурил сигарету.

Пасечника спеленали, как младенца и бросили на пол. Придя в себя, он завращал зрачками и замычал, пытаясь, что-то сказать.

- Если не будешь орать, отклеим пасть. Ну, будешь орать или нет? - Квёлый, спустив одну ногу, вяло пнул лежавшего на полу.

Пасечник отрицательно затряс головой.

- Ну и правильно! - Квёлый с наслаждением затянулся…

- Чего ты хочешь? - задыхаясь, выкрикнул хозяин дома, как только смог говорить.

- А ты не знаешь!? - ухмыльнулся Квёлый. - У-тю-тю, какие мы невинные. Насадил бабло всего братства и ничего не знает! - он цвиркнул слюной на пол.

- Я ничего не брал! - в ужасе, от сознания беспомощности и беспощадности врагов, пасечник взвыл: - Это Куцый и Витёк; они знали у кого общак, они и сделали казначея! Все об этом говорили! Твои, между прочим, дружки!

- Чего… что ты лепишь?! - Квёлый, уже не в шутку, саданул бывшего коллегу ногой по печени. - Тамбовский волк - вам дружок! У меня крыс среди друзей нет! - окурок погас на голове Пасечника. - Я знаю, что казначея выставили эти суки, но ещё я знаю, что было потом. Я не знаю подробностей, но глаз отдам, что ты их грохнул, и общак попал к тебе! - Квёлый с уважением покачал головой. - Ту хибару, где ты их замуровал кирпичами, развалили для новостройки, ну, а вычислить жмуров по татуировкам было не сложно. Менты умеют работать, если захотят. Он грозно зыркнул на шестёрку, и тот быстро поднял свой окурок с пола.

- Вот так и ты замаячил на горизонте. Мы то думали… ты за кордон спрыгнул, а ты, тихушник, в глухомани осел, у меня под боком. Хитрован! - Квёлый опять уважительно качнул головой.

- Я их не убивал и понятия не имею, где общак. У меня были кое-какие сбережения… Квёлый, поверь, век воли не видать! - Пасечник усердно заелозил на полу, видимо, для убедительности. Я просто решил завязать, поэтому скрылся!

- Э-хе-хе… Да кому ты нужен, захотел - завязал, тоже мне проблема! Детективные сказки будешь рассказывать внукам, если всё искренне расскажешь нам, - Квёлый посмотрел по сторонам и взглянул на зашторенныё окна. - Слушай теперь меня внимательно, крысёнок: я сейчас закурю сигарету, и когда окурок окажется в моём кармане, за тебя возьмутся эти архаровцы, - он повёл головой в сторону красноглазых быков, - а эти отморозки своё дело знают лучше средневекового палача. Они заклеят тебе рыло, а я выйду в другую комнату, закрою дверь и включу телевизор. Целых десять минут я не смогу тебе ничем помочь, по причине того, что не буду ничего видеть и слышать. - Квёлый медленно достал сигарету и чиркнул зажигалкой. - Ну, что скажешь?

- Я ничего не брал! Квёлый, поверь! - проникновенный голос, не долетел до сокровенных глубин души вора, ударившись о бетонную стену, выстроенную генами, а может самой жизнью, на пути к этим пресловутым глубинам.

- Жаль! У нас нет другого выхода! - Квёлый обреченно положил в карман пиджака свой окурок. - Приступайте!

 

* * *

Сигаретный дым ел глаза, но этого никто не замечал. Третий день шла пьянка и бутылки некуда было составлять, поэтому, со звоном, разлетаясь в разные стороны, они вызывали громкие недвусмысленные выражения, попавших в их капкан прохожих.

- Всё, больше тянуть нельзя! - Василий, покачиваясь, потянулся за бутылкой. - Сегодня, жду автобуса, ехать в город… подходит одна и говорит, мол, хожу уже третий день на работу и с работы, мимо дома Пасько, и не вижу, не слышу собак. То, говорит, пройти было невозможно, теперь, ни его, ни собак! - разлив водку по рюмкам, он потянулся за своей.

- Ну, а ты чё? - поднял тяжёлую голову Семён.

- А я, чё?! Завтра, говорю, проверю… уже, говорю, домой еду… а автобуса больше в город не будет, - он выпил.

Семён сфокусировал взгляд на плотном силуэте Василия и согласно закивал головой:

- Молодец! Чётко сработал - как в аптеке! Тот, кто ссыт - сразу бежит! Ого, я уже стихами заговорил! - дурацкая улыбка промелькнула на его застывшем лице. - Жаль, что моя кобыла не слышала, вечно, когда не надо, в селе своём отсиживается, а тут… - окинув мутным взглядом засвиняченный стол, он зло плюнул под свинство на четырёх деревянных ножках, - пойду, отолью...

В ванной, что-то грюкнуло, затем включился душ, и зашумела вода…

 

Освежившийся слегка Семён, вытираясь полотенцем, высунул голову из-за двери ванной:

- Так, а где собаки, интересно?

- А я знаю? - поднял голову Вася. - Я туда не ходил ещё.

- Правильно! - уже почти нормальным голосом изрёк Семён. Ещё влажный, в трусах и майке, он прошёл на кухню и налил себе водки. - Всё, последняя! И ты, чеши домой… приводи себя в порядок. Завтра - тяжелый день! Ну, ты всё знаешь! - поймав вопросительный взгляд приятеля, он отрицательно покачал головой: - О деньгах и не заикайся, долю получишь позже.

А то я тебя знаю! - помогая Ваську встать, он довёл его до двери и мягко вытолкал на лестничную площадку. - Ну, всё, давай дружище, давай!

 

* * *

Туча мух поднялась в воздух с нудно - резким жужжаньем, и лёгкий ветерок донёс отвратительно сладкий запах тлена к приготовлено раскрытым ноздрям нюхачей.

Собак, сваленных в густой малинник, сразу трудно было заметить, настолько разрослись кусты с крупными сочными ягодами.

- Денис, принеси из дому топор, - прогундосил Василий, зажав рукой нос, - дверь будем ломать! - его мутило вдвойне: от вони и с глубокого похмелья. - Нет, подожди, - он нагнулся к уху Дениса, - у тебя самогон есть дома? – увидев испуганный взгляд, поспешил объяснить причину интереса: - Плохо мне очень! Понимаешь? - участковый по-собачьи заглядывал в глаза испуганного мужика.

- А чё ж не понять! Пошли! Такое дело! - Денис усёк, что сегодня, арестовывать за самогон его не будут. Да и кто в посёлке пьёт магазинную водку? Мало того, что дорогая, так ещё и отравиться можно.

 

Распрямив мощную спину, участковый в сопровождении Дениса, несущего на плече топор, уже уверенной походкой подошёл к дому пасечника.

- Понятые здесь? Ну, давай… - кивнул он секироносцу, и тот вставил лезвие в дверной косяк.

- Ого! - крякнул Денис. - О-го-го! - он крякнул ещё раз. - Бесполезно, Василий Григорьич, она, того, железная! Её, взрывать надоть! - он улыбнулся уже по-свойски.

Василий не знал, что предпринять. Такого на его участке ещё не было. «Вызвать бригаду из города или действовать самому?»

- Стойте здесь, я пойду, позвоню, - сказал он понятым. - А ты… со мной! - кивок относился к Денису.

Вторично поправив здоровье, и смачно захрустев свежим огурчиком, он принял решение.

- Пошли, будем окно бить…

 

- У-у-х, тяжёлый дух! - отпрянул от разбитого окна Денис. - Кто-нибудь, дайте, какую тряпку, лицо завязать. Там, видать, ещё кто-то тухнет.

- Давай, завязывай, да дверь нам открой! - крикнул Василий. - «Убили всё-таки сволочи! А говорили, что просто заберут пассажира с собой. Мудила, втянул меня таки в мокрое!» - перед его глазами встало, ненавистное сейчас, самоуверенное лицо дружка.

 

Рой зелёных мух заметался по комнате, пытаясь вылететь в раскрытые настежь окна и двери.

Стена и палас были забрызганы засохшими кусочками фекалий и крови. Труп Пасько лежал на животе, обмотанный скотчем, как рукоять отвёртки, в разрезанных сзади брюках, а рядом валялась, использованная, почти по назначению, груша - с длинным шлангом - для накачки резиновой лодки.

- Ничего не трогать, будем вызывать бригаду. Отойди оттуда… - прикрикнул Дыров на Дениса, почти залезшего в развороченный камин, вокруг которого валялись закоптелые кирпичи. - Всё, выходим из дома, все пошли на улицу; сейчас приедет следственная группа! «Да, уж!.. Не лёгкий будет денёк!».

 

 

ГЛАВА 3 А.РОДИОНОВ

 

- Хороший шашлык, как всегда, - изрядно захмелевший Семён, отложил голый шампур в сторону. - Да, Миша, смотрю я на тебя и удивляюсь… А, ведь не подбери ты меня тогда, на дороге, вся жизнь могла пойти другим руслом. Судьба видать такой! - он ласково похлопал Михаила по спине.

- Я и сам, иногда, об этом думаю, - поддакнул тот и посмотрел вверх. - «Красиво, покойно, сытно!»

Красное, готовое вот-вот нырнуть за деревья, солнце, отразилось в его глазах, окрасившихся отражением и покрасневшими, как у крысы - альбиноса.

Семён, понял движение Михаила по-своему, и так же взглянув на бегущее восвояси солнце, проговорил:

- Пора ехать, скоро темнеть начнёт. И Зинка просила в подвал сходить за картошкой, - налив водки, он выпил «на посошок».

 

Теперь, на обратном пути, он не мог видеть заходящее солнце, а лишь краснеющие от стыда верхушки раздетых деревьев с уже облетевшей листвой, напомнили ему о приближении зимы.

- Б-р-р, не люблю зиму! В армии намёрзся так, что на всю жизнь отбило!.. - Семён передёрнул плечами, будто снег уже упал ему за воротник. Обернувшись, он потянул к себе дипломат с заднего сидения, - На-ка… здесь килограмм краснодарского, отдашь очкарику, деньги сразу! А пол кило кукнара отдашь Светке, - он положил полиэтиленовый мешок под своё сиденье.

- Да он же мало даст, сучара, его уже учить пора! - взметнулся Миша.

- Зато деньги… всегда и сразу… - Семён недовольно поворочался в кресле. - Надоело крохи подбирать! Начальство гребёт миллионы зелени, а мы тут киснем деревянной капустой!

Михаил скосил на него цыганский глаз:

- Тебя, тут, Квёлый хочет видеть! Завтра подъезжай на дачу, да и за машину новую ты не проставлял! - глаз снова упёрся Семёну в висок.

«Машину! Мне твой Квёлый, ещё десять штук торчит, и опять на преступление толкать будет!» - подумал Семён, но про себя отметил, что без обычного раздражения, и что даже рад этому - запахло лавэ.

- Подъеду! - вяло проговорил он и прикрыл веки.

 

* * *

Он аккуратно объезжал все лужи и ямки, медленно приближаясь к даче на новой блестящей машине.

Гости и хозяин разбросались телесами за столом, уставленным напитками и разными холодными закусками. Переговариваясь и посмеиваясь над его осторожностью, они наблюдали, как 99-я модель, цвета «мокрый асфальт», пристраивается рядом с «Омегой» Квёлого.

- Всем привет! - Семён поднял руку. - Ой, здравия желаю, товарищ майор! - он удивлённо уставился на начальника своего отдела, не рассчитывая его здесь увидеть.

- Привет, Темнов! Садись рядом и не бойся! А мне сообщили, что ты сегодня обмываешь тачку, и я не мог не поздравить тебя лично! - совершенно не смущаясь удивлению Семёна, начальник весело заржал. - Ты ведь в отделе ещё не проставлял? - он странно оскалился. - Да, младшие офицеры разъезжают на новых машинах, а мы, старики, латаем свой чермет! - его голова сокрушённо качнулась. - А откуда такие деньги? А?.. Темнов?.. - узкие татарские глазки шефа недобро поблёскивали из амбразур

краснеющих век.

- Тимур, оставь человека в покое, - Квёлый, видя растерянность Семёна, поспешил на помощь. - Молодым везде у нас дорога! Ты, что забыл? А старую машину можем поменять, одно твоё слово!

- Да шучу я, Сеня! Так, кажется, тебя зовут а… Темнов? Теперь, в неслужебное время, можешь называть меня Тимур. Но на работе, шаг в сторону - расстрел! - майор опять визгливо захохотал. Он, видимо, уже прилично принял на грудь, не дожидаясь официальной части.

Квёлый, поднявшись из-за стола, с хрустом потянулся…

- Погодка сегодня - класс! Не зря на улице стол накрыли, проводим осень. А пока плов доходит, пошли Сеня по лесу погуляем, воздухом чистым подышим.

 

Шли молча. Квёлый, будто не мог надышаться: жадно вдыхая запах хвои и опавших листьев, хищно раздувая ноздри птичьего носа.

Семён тоже молчал, наслаждаясь тишиной и покоем увядающей природы. Сейчас он жалел о том, что не поэт. С губ готовы были сорваться красивые, складные слова. Он так хотел выразить свой тихий восторг этими звуками… но, увы, оставались только чувства. Но и то!

- Чего молчишь, молодость? Скоро замом будешь, радуйся! - неожиданно среди этой тишины, Квёлый гулко стукнул Семёна по спине.

- Ну, рад?

- Конечно, рад! - вздрогнув, смутился Семён. - Спасибо тебе Сергей, просто, как-то неожиданно, - он благодарно взглянул на седой бакенбард спутника.

- Но работать, придётся больше! Хочешь, как говорится жить, умей вертеться! - Квёлый цокнул языком по- восточному. - Тимуру нужен свой человек в отделе!

Старого зама, он отправляет на повышение! Вот тебе и карты в руки. Но самодеятельности, никакой! Никакой марихуаны: нечего на мелочах палиться! Работа будет серьёзная! Теперь, даже сверху будешь в шоколаде, не только внутри! - он улыбнулся про себя, довольный лишь ему известной ассоциацией.

 

* * *

Начальник отдела молча расхаживал по кабинету, про себя считая квадратики паркета.

Семен сидел за столом, рисуя в блокноте всякие рожицы, и терпеливо ждал, когда шеф соизволит заговорить.

- Езжай в транспортную ментуру и всё проконтролируй, - Тимур был строг и подтянут.

Работа у них ладилась, сошлись, как говорится и телом и делом.

- Заберёшь к нам и товар, и перевозчика, что транспортники взяли вчера. Нужно торопиться, чтоб далеко не ушло, сам понимаешь… и покрупнее нас рыба есть - прожорливая… что твоя акула.

 

* * *

Стряхнув не существующую пыль, с новых, блестящих четырьмя звёздочками погон, Семён дёрнул на себя дверь транспортной милиции.

- О, наркота прибыла? - поднялся дежурный капитан. - Что, забирать будете задержанного?

- Не только! - многозначительно проговорил Семён.

- Ну, это не ко мне!.. - догадавшись, о чём речь, кэп многозначительно повёл губами.

- Естественно! - Семён презрительно отвернулся к двери. - Сам - у себя?

- Был здесь!

 

Вещдок, почему-то не хотели отдавать, и после долгих переговоров по телефону и так… он всё-таки вымутил пакет порошка и оставалось, только забрать курьера, задержанного вчера в поезде.

Непринуждённо болтая с дежурным, Семён поглядывал за стекло дежурки в ожидании арестованного.

- Ну, вот и наш красавчик! - проговорил он, увидев, что того уже выводят. - Давай журнал!.. О - па… нормально! - его челюсть, как часто говорят - отвисла.

- Вот, получите и распишитесь! - дежурный подвинул журнал, к остолбенело уставившемуся на задержанного, Семёну. - Капитан, ты чего? Распишись! - он потыкал журналом в застывшую на столе руку, с зажатой между пальцами авторучкой.

- Ба, знакомые всё лица! Как сказал какой-то писака, - Семён покачал головой и, ощутив толчки в руку, обратил внимание на журнал. - Да! Где? А… вижу! Ну, выводи его и в наш Уазик…

Расписавшись, он попрощался с дежурным и, выйдя на улицу, сел на переднее сидение. Обернувшись к арестанту, сидевшему сзади, между двух милиционеров, он окинул его острым взглядом и ничего не сказал. Воспоминания обступили стеной, и стало как-то грустно, даже что-то защемило в груди.

- Приехали, выгружайтесь! - водитель, выключив зажигание, первым вышел из машины.

- Этого - ко мне, подождёте в коридоре, а я сдам дежурному вещдок и забегу к шефу. - Семён ещё раз взглянул на задержанного и побежал вверх по ступенькам.

 

- Товарищ майор, ваше приказание выполнено! - он козырнул.

- Где товар?

- У дежурного!

- Какого?

- У нашего!

- То-то! Завтра, как хочешь, подменишь его перед уничтожением, а уничтожить мы его поторопимся! - шеф потёр бритый складчатый затылок. - Всё, гуляй!

- Есть!

Выйдя от шефа, Семён поспешил к себе; то, что ожидало его у дверей собственного кабинета, оправдывало спешку…

Невесёлый Фосген, он же Гена Фролов - приятель и земляк, сидел, понурив головушку, на скамеечке, у кабинета бывшего дружка, пристёгнутый наручниками к двум конвойным.

Темнов посмотрел на часы, потом на земляка, потом кисло поморщился и принял решение:

- Ведите его в камеру, завтра с ним буду работать.

Глаза земляков встретились.

- Некогда сегодня! - Семён подмигнул Фролову, и надежда засветилась в затравленных глазах, попавшего в капкан зверька.

 

* * *

Ключи железно звякнули, вежливо прощаясь с дверным замком, совершенно игнорируя мелкую сошку, заброшенную сюда волей не справедливого случая, а несправедливой случайности, потому, что для такого клиента хватило бы и обезьянника, а его, видишь ли, в КПЗ селят, да здесь такие люди бывали!..

После пятьдесят третьего клиент пошёл мелкий, но старые ключи никак не хотели понижать свой статус и упорно презирали современный плебс.

Тишина, уловив затихающий вдали отзвук шагов конвоира, повисла чёрной вдовой над камерой и обволокла Гешу клейкой паутиной, собираясь напоследок изнасиловать…

Откинув поднятую к стене шконку, он прилёг на деревянную, отшлифованную до блеска поверхность, устремив на противоположную - перпендикуляр взгляда. Что-то, последнее время, он стал часто смотреть в небо через различной высоты и площади потолки.

А в небе ещё пылало, уходящее за горизонт солнце и его свет пробивался сквозь закрытые жалюзи решётки, падая зебровым окрасом на прислонённый к стене стол и кусок бетонного пола. Грубые своды темницы, со свисающими цементными сталактитами, напоминали пещеру. Встав со шконки, Фрол поднял вверх руки и сложил ладони наконечником. «Сталагмиты вгрызлись в сталактиты!..» - вспомнил он стихи знакомого поэта и, пробуравив мыслью преграду к вечности, унёсся в недалёкое прошлое, со свежим весенним запахом и лепным, белоснежным потолком.

 

 

ГЛАВА 4 А.РОДИОНОВ

 

Вытянувшись во всю длину своего таки длинного тела, Фрол задумчиво смотрел в потолок, разглядывая старинную лепнину плафона. Его длинные ноги удобно и традиционно расположились на госпитальной койке. Укладывать их на спинку кровати не имело смысла - тапочки, снимались и одевались мгновенно. Тёплый ветерок из открытого окна дышал весенним Орбитом и ненавязчиво выдувал застоявшийся запах лекарств, старого гноя и мази Вишневского.

Наконец, вдумчивое созерцание навороченного гипса, усиленно поддерживаемое свежим ветром перемен, победило, и банальная задумчивость отступила на задворки подсознательной империи.

Заскрипевшая рядом койка, обломно напомнила о неприятной теме, тем не менее, содержащей для Фрола определённый интерес, но исподволь отрицаемой им; гнусавый скрип соседской кровати выдвинул задворки на передний план и всё лёгкое и весеннее безвозвратно исчезло. Притаившийся на потолке лучик, спрятался за наехавшим облаком и плафон, сверкавший безупречной белизной, вдруг потемнел и посерел, выдав чужому взору микротрещины и замаскировавшуюся в углах паутину.

- Ну, что ты решил? - приглушенно прозвучал голос соседа, рано лысеющего молодого человека, с незапоминающимся лицом: с таким лицом хорошо быть шпионом. - Я ведь думаю, прежде всего, о тебе, о твоём будущем. Подумай сам, что ты будешь делать на гражданке со своими орденами? Пойдёшь преподавать в школу военное дело, или, как бывший снайпер, будешь ставить резиновых кукол на полочку тира?

Сосед, справа, слыша молчание Фрола, скрипнул пружинами и повернувшись на левый бок, продолжил:

- Да тебя, с двумя Красными Звёздами на груди и документами о ранении, никто не станет шмонать. Передашь порошок и всё! С такими деньгами можешь свой тир открыть, с пульками посерьёзнее, ты же спец. Ну, а рука тебе и не нужна особо, хотя, если потренироваться и размять, то, думаю, с пистолета сможешь лупить с двух.

 

Сосед Лёша, настойчиво уговаривающий Генку, тоже снайпер и орденоносец, также имел большой боевой опыт - снайперил ещё с Афгана. В Чечне он воевал не по убеждениям, а за деньги - главный в его жизни КПД. Ранение у него было тяжёлое, еле выжил. За пол года, что провёл в госпитале, он перезнакомился с половиной Махачкалы и имел от этого свои дивиденды, продавая раненым марихуану, опий и кокаин.

 

Почесав большой багровый рубец на груди, память о гранатном осколке, кстати, сантиметр в сторону и его бы уже не было, Гена подумал, что может зря разоткровенничался с угостившим его «планом» Лёшей. Он действительно не представлял, чем займётся после госпиталя: стрелять из винтовки уже не мог, с пистолета ещё не пробовал, но, судя по положению пальцев на искалеченной руке, это было возможно, может даже с двух рук, как заметил опытный Лёша. Ехать домой, к матери… исключено. Становиться на паперть рядом с Витьком…

Гена улыбнулся мыслям.

Провезти груз, он не боялся, теперь, он не боялся ничего, просто, его понятия входили в конфликт с тем, что нужно было сделать. А деньги за это платили не малые. Но если уж браться, то где один раз, там и два, иначе Фрол и не рассчитывал - стоило ли пачкаться; если уж взялся за гуж, то надо заскирдовать бабла хотя бы на пару киосков.

Завтра его выписывали, и решать нужно было сегодня.

«А… кто не рискует…» - «авоськой» выстрелила отчаянная мысль в расслабленный мирной жизнью мозг.

- Ладно, согласен! - повернулся он к Лёхе и встретился со ставшей, всего лишь на секунду, колючей, оптикой его глаз.

- Ну, что ж, если согласен - будем действовать. Думаю, через пару недель груз приготовят, а ты пока постреляй, потренируйся, чего время зря переводить. Деньги есть?

- Есть пока! А где стрелять-то, где тир?

- Я напишу тебе записочку с адресом, там хороший тир и люди туда ходят серьёзные. Там же - в сауне и поживёшь пока. А чё?! Телевизор, холодильник, диван!.. Ну, уйдёшь когда, на несколько часов, если кто-то загуляет с девчонками, - Лёха подмигнул. - Да, ты руку сразу не напрягай, нагрузку увеличивай постепенно, а послезавтра я подъеду и посмотрю, как у тебя дела идут!

 

* * *

- Вот держи! - Лёха протянул кожаную сумку. - Там второе дно, примитивно конечно сделано, но сразу не заметишь. На дне, в пакете, килограмм «Геры». На вокзале зайдёшь в туалет, тот который на улице. Подойдёт человек и, узнав тебя по сумке, удивится, что ты так похудел: «ну, просто квёлый какой-то стал!» Эти слова и будут паролем. Отдашь товар - получишь деньги!

- А куда я должен ехать, на какой вокзал? - спросил Гена.

- А я что, не говорил! - удивился Лёха. - Так в твои края, ты же из-под Курска кажется?

- Точно! - улыбнулся Фрол, это его обрадовало, - Из посёлка городского типа, Подгоровка называется, между Курском и теперь заграничными Сумами.

- Ну, вот и отличненько! - тоже обрадовался Лёха. - Захочешь повторить, приезжай, меня здесь найти не трудно, в любом кабаке спросишь и всё. Но, Гена, если вдруг, что-то нехорошее… то ты ничего не знаешь, тебя уговорил незнакомец, а другой незнакомец должен был рассчитаться и забрать товар! Всё просто и обычно. Не хочешь отвечать перед законом - не попадайся!

Фрол недовольно замялся:

- Да что я маленький что ли? Ты прямо, как салаге инструктаж проводишь!

- Не всё так просто Фролушка, килограмм героина - это тебе не два фунта изюма! С меня тоже спрос будет, если что, вот потому и страхуюсь!

- А чего так мало, я мог бы и больше провести? - Фрол естественно подумал, что и заработок был бы пропорционален весу, если что…

- Для первого раза и это много! - кивнул Лёха. - Неуловимым станешь на пятый - шестой раз, вот тогда и больше повезёшь, так-то! Да ты не жадничай, меньше везёшь легче тянуть! - он странно хохотнул.

- Что тянуть? - насторожился Фрол.

- Срок, срок дружище! Поэтому постарайся не попадаться, - Лёха посерьёзнел. - Короче… с Богом!

 

Лёха исчез, а Гена присел в раздумье на старенький, шаткий, как и его положение, стул.

«Неуловимым станешь!» - говорит… В смысле - мстителем? А кому мстить? Людям? - ему не понравилось, то, что надумалось в шатком положении, но шаткость стула провокационно расшатывала устои и мысль побежала дальше. - С Богом! Ну ляпнул… будто Бог будет помогать наркобизнесу! А может, он имел ввиду помощь другого Бога, может он сатанист? - на душе стало ещё хуже… но стул качнулся, качнув душу и Гена испугался падения в неизвестность… если бы только на пол, но ведь на дно…

А стул шатался - сволочь, опять расшатывая устои!..

 

* * *

 

Подъезжали к Курску… Проводник уже прокукарекал, чтоб сдавали бельё. Привилегия отечественного железнодорожного сервиса: обслуживание пассажиров - дело рук самих пассажиров! Проводник собирает только деньги и билеты!

При посадке, Генка сразу не понравился хозяину вагона!

Покосившись на его Красные Звезды, проводник поджал губы:

«С такими орденоносцами вечно проблемы: возвращаются, словно после взятия Рейхстага! То чай слабый, то простынь мятая! А какая она должна быть, если мы уже обратно едем?

- В вашем вагоне есть пассажиры из Махачкалы? - коротко стриженый парень с плечами боксёра отвлёк его от невесёлых дум. Бросив на стопку белья аккуратно сложенную использованную простыню, проводник выпрямился и спросил в свою очередь:

- А вы кто такие? - он внимательно осмотрел вошедшего, за спиной которого, в проходе, стояли ещё двое.

- Транспортная милиция! - стриженый открыл перед его носом красные корочки.

- Понятно! - почему-то грустно вздохнул проводник. - Есть, двое, женщина и молодой мужчина. Она в третьем купе - на десятом, а он в шестом - на двадцать третьем.

- Спасибо! - парни переглянулись. - А скажите, - стриженый замялся, - зачем вы укладываете использованное бельё так тщательно, оно ведь в стирку пойдёт?

Проводник удивлённо взглянул на опера, но, увидев, что подвоха нет, просто ответил:

- Я, знаете ли, порядок люблю, с детства мама приучила!

Один из стоявших в проходе громко хмыкнул, но железобетонный стюард не заметил этого, или сделал вид, что не заметил.

 

- А чего ты заржал? - стриженный толкнул коллегу в бок, - Что смешного? Ну, любит порядок человек, мне, например, нравится это; все бы такие были проводники: ездили бы не как свиньи!

- Если бы все такие были… хотя, они действительно все такие!

У меня кума проводник, она рассказывала, как они «отбивают» использованную постель и снова продают: вот так же аккуратно складывают, потом вспрыскивают водой и отбивают чем-нибудь тяжёлым края бельевой стопки, чтобы были видны рубчики, как на свежем.

- Суки! – ругнулся третий, - Ничего и до них доберёмся!

- А чего до них добираться, вот они! - кум проводницы ткнул пальцем в служебное купе. - Бери, арестовывай… Только и им кушать хоцца, их ведь обдирают как липку, то - контроль - в пути следования, то своё начальство грузит: просроченным пивом, заплесневелым чаем, прогорклым печеньем и всевозможной давно списанной гадостью, а что не продадут, то обязаны купить себе!

- А если я не хочу? - возмутился третий.

- Значит, долго не проработаешь! Мафия! Видали где-нибудь крышу вокзала из листовой меди? - кум видать разошёлся с лёгкой руки коллеги.

- Не-е! - хором ответили его спутники.

- В Киеве, хохлы замандячили! Я только удивляюсь: почему не золотом, как Божий храм?

- Не, золотом дорого!

- А медью?

- Ну, всё-таки!

- А что, металлопластиковым шифером - западло? Очень богатые стали? Люди все сыты, обуты, в автомобилях ездят, отдыхают на Багамах?! - кум пресловутой проводницы, горько сплюнул за вытертую, с неясным от старости рисунком - дорожку.

- Да, чем круче стройка, тем больше украдут, потому и затевают затейники медные крыши! Ничего и до них тоже доберёмся! - ухмыльнулся второй и покачал головой. - Ладно, пошли, возьмём пока нашего аварца!

 

- Транспортная милиция! Вещи, пожалуйста, к досмотру! - прозвучавший, как труба пятого ангела голос, ледяной стужей объял душу горячего аварца с обычной славянской физией, и заставил вжаться в синее дерматиновое сидение.

- Ого, да у него две Красные Звезды! - воскликнул стриженный, глянув на грудь Фрола и открыв его сумку, - Будете понятыми! - он жёстко взглянул на семейную пару со вставшими дыбом бровями. - Дима, садись, пиши протокол об изъятии… - он глянул на напарника, роясь в сумке… - Ага… вот он! - и покачал на руке целлофановый пакет с белым порошком. - Пиши: Обнаружено около килограмма героина! Героина?.. Килограмм?.. - посмотрев на Фрола и открыв перочинный нож, он проткнул кончиком лезвия дырочку и попробовал на вкус. - Героина!.. Ну, что Героиновый Герой, о… каламбурчик, почти, поехали к нам, будем разбираться, как ты тут оказался, такой заслуженный и затаренный.

Глядя в пол, Фрол услышал, как его окрестили, и подумал:

«Вот уже четыре «Г» набрал: Героиновый Герой Геннадий Геронтофилович, ещё не хватает до полного комплекта фамилии - Говно, и получается полный шиздец: пять имён, как пять говняных звёзд! Это же поэзия, ну просто ГЕНСЕК – ГОМОСЕК.

 

* * *

- Свободен! - кивком головы Семен отпустил конвоира.

- Ну, проходи, садись… Гер-рой - завистливо посмотрев на ордена, он улыбнулся Генке и протянул через стол для приветствия руку. - Поручкаемся земеля, пока никто не видит. Надеюсь, ты понимаешь, что постоянно и при посторонних мы этого делать не будем? А ордена, пока, сдай мне, не стоит раздражать народ, не в том ты сейчас положении.

- Конечно, Сеня… - Генка расстегнув китель, стал отвинчивать звёзды, - я и так приятно удивлён! Хороший ты мужик, раз не гнушаешься человеком, попавшим в беду, не ставишь на нём крест, - глаза Гены блеснули влагой.

- Все мы грешны… не в кого даже каменюкой запустить, - философски изрёк Семён, смёл в ящик стола ордена и глубоко вздохнул. - Ну, рассказывай, как ты до такой жизни докатился, а я подумаю, чем тебе можно помочь, каменюкой на шею или спасательным кругом.

 

Гена, увлёкшись рассказом обо всех своих злоключениях, о том, как смог решиться на отстрел людей, оправдываясь желанием искоренить терроризм и теми ужасами, которые пришлось пережить, вдруг поймал себя на мысли, что смотрит кино, и не просто какой-то там фильм, а фильм про неуловимых мстителей «Новые приключения неуловимых», где вместо Батьки Бурнаша, он рассказывает о своих приключениях - в лицах, с нервной испариной воспоминаний, стекающих солёными каплями с покрасневшего лица. Его зазнобило от мистического тождества и он увидел, как Семён - он же штабс-капитан Овечкин, слушает эти басни, открыв рот, и остаётся только мухе залететь… и отложить там кладку.

- …Испугался я в госпитале, очень испугался, как только понял, что специальности уже нет, так и испугался! Честно говорю, как другу детства! - Гена метнул быстрый проверяющий взгляд на Семёна: тот лишь дёрнул ртом, на мгновение, прикрыв рукой зевоту, и снова приблизил брови к уже наползающему на воротник мундира бритому затылку.

- Так, ты всё… как снайпер… гаплык? - не выдержав напряжения рассказа, он открыл шкаф и налил себе коньяк. - Тебе не предлагаю!

- Ну что ты, я всё понимаю, - Гена скривившись, улыбнулся и закивал головой. - Конечно, винтовку или автомат не удержу, но из «ТТ» или «Стечкина», никаких проблем - в спичечный коробок с двадцати метров.

- Да ну? - Семён с наслаждением засунул в рот дольку лимона с сахаром.

- SIC TRANSIT GLORIA MUNDI, - опустив голову на руки, проговорил Генка.

- Чего? Это что, по-чеченски залопотал? Крыша едет? - Семён засмеялся.

- Это по латыни - «Так проходит слава земная», - Гена подняв голову, посмотрел на Семёна.

- Точно, земеля, это как раз про тебя! Слава! Слава! - Сеня, смакуя, дважды повторил слово и снова захохотал.

Настроение его странно поднялось, он даже сам не понимал почему?! Фрол подумал об этом тоже и, вдруг, догадался:

«Ему ведь, хорошо оттого, что он там, а я здесь! Хотя, отнёсся, вроде, нормально. Но не спеши Гена с выводами, люди меняются очень медленно и, как правило, в туже сторону!».

Тем временем Семён утёр слёзы счастья и… мягко положил кулаки на стол:

- Так, газовая твоя душа, я буду говорить с шефом, подумаем, как тебе помочь. Есть у меня одна идея… но она пройдёт при условии, если согласишься служить верно, как пёс. Я человек маленький, сам тебя не вытащу, поэтому служить придётся не мне! Так что… ты до завтра подумай, что выбираешь - зона или служба! - он снова полез в шкаф. - И если выберешь службу, то - «парабеллум», - ещё одна рюмка прошла под латынь и довольную улыбку Семёна. - У нас, тут, гаврики всякие попадаются, вот и запоминаем иногда словечки умные, - пояснил он и крикнул: - Сержант… уведите арестованного!

 

Крепко сжав руки за спиной, Гена шёл длинным коридором КПЗ, и фраза древних била в висок пульсирующей кровью:

- PARA BELLUM - готовься к войне! Что, он хотел, этим сказать? Снова в Чечню? Нет! Такой штрафбат не покатит, лучше на зону!

 

* * *

«Когда-то плакал потолок, как я сейчас… готов заплакать, твердела плоть его… и слёзы, застывая, тянулись вниз… отчаявшись достичь, конца, в падении мгновенном, соединившись с грудью плоского бетона…» - Генка вздохнул и осмотрелся… На потолок пялиться надоело, бока болели, позвоночник от лежания на животе, устал и ныл… - Так и поэтом стану, и буду всегда говорить слово «поэтому», надоем, достану всех ещё больше, чем ныне, поэтому не хочу слов красивых, вычурных, плаксивых! Но и стрелять надоело… Как вообще случилось так, что я стал стрелять? Суки! Лезут, куда собака… нос не совала, а выход делаем мы с автоматом на перевес! - Кого имел в виду, он не сказал, но зубами скрипнул крепко. - А потом спрашиваем себя: - Фрол скривился юродствующим лицом… - Как случилось, что взял в руки оружие, я - такая индивидуальность, личность, такой… читающий чемодан, такой… добряк, защитник слабых и противник сильных? Как? - вдруг заорал он, распугивая известковую тишину. - Кто я? - прошипел уже тише, испугавшись глухого отклика бетона.

Он упал на холодный пол, забыв про отваленную от стены шконку и радостно чувствовал пробирающийся в душу страх, даже в жару Афгана он всегда холодил где-то в районе бронх, что сейчас было похоже и мазохистки приятно. Но перед глазами встал не Афган, несмотря на холод в груди и жар, обдававший пламенем лицо.

 

Он бросился в этот жар, и сунул руки в угли, ухватив ещё живую, но уже обуглившуюся тушку воробья, она билась, пульсировала в его обожжённом кулаке и когда кулак раскрылся, словно бутон красной розы, тушка перестала дёргаться, воробушек отмучился. Генка понуро пошёл прочь, неся перед собой на вытянутой руке останки птички, не замечая пинков и толчков своих новых товарищей, сжимая руку, когда прах пытались выбить.

Так встретил его город – герой Киев, его будущее в задорных веснушчатых лицах мальчишек, беспричинно сжигающих воробьёв, обливающих бензином кошек, забивающих камнями котят, бросающих в реку щенят. Это мог быть любой другой город Союза, везде было одно и тоже, просто в Киев он приехал к бабушке на свои первые летние каникулы.

- Чего ты каждый день приходишь в синяках? - возмущалась бабушка, смазывая его обожжённые руки гусиным жиром. - И руки вон… ужасти! Её взгляд был каким-то колким, словно обвинял в том, что он не такой как все, раз колотят.

- У вас тут одни фашисты! - тихо сказал он и опустил взгляд.

- Что там опять? - бабка строго взглянула.

- Воробья жгли сегодня!

- У-у-у… Ироды… и, правда, фашисты! - она вдруг подобрела, он это понял, когда почувствовал затылком её тёплую руку. - Тяжело тебе Геша будет жить! - вздохнула бабушка и зевнула… и он… за компанию.

- Я его похоронил! - сказал Геша твёрдым голосом.

Бабка дёрнула головой, и её глаза ожили недоумением…

- Похоронил? кто-то умер?

- Воробушек!

- А… тьфу ты, напугал! - она перекрестилась мелким шагом, от носа до подбородка, видимо посчитала, что достаточно. - Иди Гена погуляй во дворе, только к бандитам этим не лезь, а то вон… бинтики испачкаешь.

 

Через год, он снова приехал к бабушке, поднявшись над землёй - на целых пять сантиметров, и теперь доставал до неё ногами, когда катался на качелях.

- О Гендос приехал! - радостно, ему так показалось, закричали старые знакомые пиротехники и инквизиторы, которые почему-то были на столько же выше его, как и прошлым летом.

Потом, они долго носились по парку, бултыхались в фонтане у Золотых ворот - ещё маленькой каменной развалюхе, мечтали потрогать булаву Хмельницкого, топчущего конём виноградную лозу, сплошь укрывшую камень под ним, словно Горбачёв уже объявил войну виноделам, и, наконец, уставшие, вернулись в родной старый двор, где поймали древнюю общую собаку, которую подкармливали все, но никто не брал. Говорили, что её подарил мальчишкам сам Тарапунька; в этом дворе, когда-то, стоял его гараж.

В карманах Генки ещё оставались крошки печенья, и пацаны поддержали его намерение покормить шавку. Шавка была дворнягой средних размеров, с чёрным хвостом, лапками - до колена того же цвета и чёрными ушами. Она, зажмурившись от наслаждения, хрумала печенье, рассыпая крошки и тут же их слизывая, а Гена радостно тараща глаза, ощущал свою необходимость обездоленным. Вдруг шавка взвизгнула и впилась острыми зубами в руку, которой он её гладил. Укус был приличной силы, и кровь залила шортики. Ему показалось: что от задней ляжки собаки отделилась рука товарища, но размышлять над этим, не было времени и желания - рука кровоточила, начиная болеть всерьёз…

- Я домой! - завернув руку носовым платком, он кинулся в свой подъезд.

 

- Даже собаки тебя не любят! - ворчала бабка, обрабатывая йодом укус. - Скорую надо вызывать, может бешеная...

- Да не надо, бабушка, она хорошая, смирная, мне показалось, что её Лёшка ущипнул за ногу, вот она и куснула.

- А, вот как! Я же говорила тебе не связываться с этим хулиганьём, ну я вот к его родителям… - Бабуля не на шутку рассвирепела, её большой сливообразный нос, весь в сизых капиллярах, побагровел и Гена подумал, что она похожа на соседского индюка в их посёлке.

- Не надо к родителям бабушка, если пойдёшь, в больницу не поеду! - Генка предупредительно отошёл к двери, потому что бабкин нос угрожающе повернулся в его сторону.

- Ну смотри… уколов тебе полну задницу напхают! - она засопела… - Согласен? орать не будешь?

Генка представил полную попку уколов и чуть не заплакал, но сдержав себя, мужественно выкрикнул:

- Нет!

- Ладно, подожди, оденусь. - Бабка, кряхтя, пожалела табурет и он радостно скрипнул.

 

Собаку отловили огромным сачком и увезли.

Весь двор был объят негодованием.

Крики «живодёры» раздавались то там, то там, а с Генкой никто не хотел играть.

Одиноко ковыряясь в земле новенькой пластмассовой саблей, он размышлял о несправедливости, как таковой…

- Эй Гендос, ты зачем нашу собаку живодёрам продал? - услышал он знакомый голос и повернулся на звук. Лёшка с приятелем, тем, что лично ломал воробью крылья и бросал в костёр, подбоченившись, с презрительным прищуром наблюдали за ним.

- Я никого не продавал, её просто обследуют и если она не бешеная, отпустят. Так сказала бабушка! - тихо проговорил он, чувствуя, что голос мелко трепещет и плохо повинуется.

Двое подошли вплотную.

- Много твоя бабка понимает, мы больше никогда не увидим нашего Черноуха, а всё из-за тебя, понаедут тут селюки разные, а потом собак живодёры на мыло забирают, - высказался товарищ Лёхи. - А ну дай сюда! - он выхватил новенькую сабельку из рук Генки. - И ножны снимай! Ну…

Генка потянул ремень и снял с плеча увесистые мощные ножны. Что-то щёлкнуло в его голове, обида от несправедливости захлестнула настолько, что он размахнулся и врезал со всего маху по голове приятеля Лёхи, тот был года на три старше. Вопль раненого саблей, разнёсся по всем закоулкам двора, и действительно, кровь тоненькой струйкой пересекла нечистый лоб мальчишки, только раззадорив Генку. Словно былинный богатырь кинулся он на второго, высоко подняв праведный меч, но рубить было некого, пацаны улепётывали во все пятки, грозя издали кулаками…

- Что я наделал? - испугался Генка, вспомнив, что разбил человеку голову, разбил в кровь. - Бабушка убьёт!

- Геночка, кушать! - раздался странно ласковый голос сверху. Подняв голову, он увидел, что его бабушка, высунувшись из окна второго этажа, сияющим взглядом смотрит на него и машет призывно рукой. - Ну, воин, обедать пора! Я уж думала, без меня не обойтись, но… ладно… Давай, давай, борщ стынет!

 

«Странно, - подумал Генка, поднявшись с пола и взгромоздившись на жалобно скрипнувшую шконку, - почему я не вспомнил того несчастного воробья, когда в пионерском лагере, с пацанами снимал шкурки с бурундуков, топил камнями плывущих по реке детёнышей суслика, отрезал голову зайцу, потом варил из него суп. С зайцем история вышла отдельная, зверство было вынужденным:

Выловили зайца из под домика, туда его прятал пионервожатый и подкармливал, а пацаны, играя в охотников и ненавидя вожатого, животное оттуда достали.

Генка видел, как отец бил кроликов: бац кулаком по затылку и всё, поэтому, отстранив в сторону приятелей, ухватил животное за уши, размахнулся и что было силы, ударил по голове. А силёнка некоторая уже появилась: после работы в поле, в собственном огороде, на сенокосах – поднакопилась! Голова кролика деформировалась, словно пластилиновая, а глаза вылезли из орбит… Почти то же, от страха, произошло с новоявленными охотниками, но истинный ужас был в его крике - крике младенца.

- Это заяц, а не кролик! - воскликнул один из мальчишек. - Как я сразу не разглядел.

Генка взял зайца за ноги и с размаху ударил головой о дерево… человеческих сил не хватало, чтобы слушать этот леденящий душу крик. Головы уже не было, как таковой, но она кричала… откуда - непонятно.

- Как его убить? - всхлипывал он, держа за ноги неугомонную кровавую тушку.

- Режь голову! - крикнул один.

- У меня только лезвие - шкурки снимать! - воскликнул Генка беспомощно рассматривая маленькое лезвие, для безопасной бритвы.

- Режь лезвием!

- Не могу!

- Дай сюда!..

Голова, вернее, её остатки, отделилась от тушки и наступила тишина, долгожданная, спасительная, всепрощающая…

- Уф… Давай за капустой в столовую, а мы это сварим! - это третий охотник, обрадовавшись финалу трагедии, почувствовал аппетит.

Мясо было жёстким, соли не доставало, настроения тоже. Убийство мало напоминало охоту и свершилось совсем зря! Расходились молча и угрюмо.

Когда лагерная смена закончилась, он купил на пристани маленького крольчонка и повёз бабушке в подарок, решив подольше сохранить ему жизнь. Бабушка потом отписала, что кроль вырос, много жрёт, и она подарила его юннатам.

Генка верил, что кролика миновала участь предшественника.

Бить ушастиков он так и не научился… потому, что никогда больше не пробовал. Он ещё раз ездил в тот же лагерь, через два года, но в охотников больше не играл, может, поэтому суслики долыса выедали поля зерновых, бурундуки - зерно еловых, зайцы - заячью капусту.

Игры начинались новые…

 

Отряд потрясло событие:

У Бобы, местные пацаны, когда он, в самоволку, ходил купаться на речку, сняли плавки. Боба, в слезах, завёрнутый по колено в рубаху, прокрался в домик и рухнул на постель. Его горе было на лицо, возмущению не было предела, а когда выяснилось, что местные приходили в гости к одному пацану из второго отряда, общее негодование достигло апогея.

Весь третий отряд, состоящий наполовину из интернатовских ребят, разговор у которых часто короткий, выступил дружным маршем в поход на старшего врага. Местных искать было бесполезно, да и не безопасно, поэтому второотрядника нашли быстро.

Его били кучно, взяв в круг и работая ногами, будто давя виноград. Он даже не кричал, ему некогда было открыть рот, а если и успевал, то сразу давился чьим-то ботинком.

Генка на такое смотреть не мог! Сам не хилого десятка, деревенский, уже познавший кулачное противостояние своей Горовки и Подгоровки, он не привык бить одного - ввосьмером, и, отойдя в сторону, неожиданно всплакнул. Слава Богу, этого никто не заметил, но после отбоя, когда потрудившиеся на славу защитники справедливости, укрылись верблюжьими одеялами, кто-то сказал:

- А Генка-то не участвовал в акте возмездия (ну не так конечно сказал - «акт» или «возмездие», но сказано было именно в том смысле).

- А не устроить ли ему тёмную? - спросил другой голос и кровати заскрипели, а одеяла откинулись…

Генка догадавшись, что толпа жаждет новой крови, тоже встал, решив встретить справедливость товарищей стоя.

Тёмные фигуры молча надвигались и одна, обогнав других, встала рядом и голосом Сашки Ефремова воскликнула:

- Тогда и меня бейте, я не смог, как он, хотя было противно, а он плакал, я видел, ему было жалко, и мне тоже, но он смог, а я нет… или наоборот?! - растерялся он, слегка картавя и готовясь разделить участь уже друга.

Странное дело, но тени остановились и попятились, кровати снова заскрипели, а одела, укрыли маленькие жестокие тела.

- Ладно, спим! - приказал нарождающийся баритон интернатовского авторитета. - Завтра разберёмся!

 

* * *

Завтра в бой, он знал, что бой будет, его первый бой, ему сказал об этом сосед по койке - второгодок, зачистка кишлака редко обходилась без стрельбы. В горах было легче остаться живым, в кривых улочках, среди глиняных дувалов - труднее - если стреляли, то отовсюду, враг был везде!

 

Ему повезло, так он подумал, пройдя почти до конца деревни, и не встретив вооружённых людей ни в домах, ни между глиняных заборов.

Он увидел направленный на себя ствол автомата слишком поздно, но не настолько, чтоб умереть, автомат духа заклинило и его редкая молодая поросль трясла подбородок, а рука пыталась передёрнуть затвор.

- Не надо! - крикнул Генка. - Не стреляй! Уходи!

- Но парень справился с затвором, и палец Генки нажал на курок. Очередь отбросила врага на кучу отвалившейся от дувала глины и трястись парень перестал.

- Ты, почему сразу не стрелял? Цинка хотел нанюхаться вдоволь? Идиот! - командир отделения, выпучив глаза, приблизил бледное от негодования лицо… - Два наряда вне очереди! Думаешь, могли бы разойтись по хорошему? Кабáку тебе! Выстрелил бы в спину и всё! - он подошёл к трупу и ногой перевернул на живот. На спине зияла большая дыра, похожая на отвал в глиняном заборе, на котором и почил вражеский воин. - Понял, что было бы у тебя на груди… вместо груди? - он брезгливо посмотрел на давящегося блевотиной солдата и больше ничего не сказал.

Всё было слишком тривиально, но этот остался жив!

 

Генка обладал феноменальным свойством быстрого обучения, и это не раз спасало ему жизнь, а может, просто, кто-то нёс его сквозь бури на руках! Но стрелять теперь он торопился, благо реакция была отменной, не раздумывая… Пиф – паф ой–ёй–ёй… И благодарен был сержанту за первый урок. Тогда, вернувшись с задания, он обнаружил, что его рожёк полон патронов, все тридцать маслят жёлтыми тельцами дружно прижались друг к дружке и даже гарью не пахли.

- Не понял? - тихо сам с собою… Гена осмотрел автомат… - Ёп… я его даже с предохранителя не снял! А как же? - он оглянулся на сбрасывающего обмундирование сержанта, громко смеющегося и кому-то что-то рассказывающего. - Обо мне, наверное, - понурился Генка… но, прислушавшись, понял, что разговор касался вообще другого пола.

 

Сержант был тяжёл, килограмм сто - кабан, повис, как туша на мясокомбинате, зацепившись ногой в расщелине и Генка никак не мог втащить его наверх, а духи приближались… Оставшийся в живых летун, поднял вертушку и улетел, он не мог знать, что кто-то ещё жив, он и так ждал, сколько ждал, пока не потерял отстреленный экипаж и тогда поднял машину вверх. Вертушка взлетела, оставив их двоих, да и чем она могла им помочь? Вот только Генка мог бы улететь с пилотом, если бы бросил сержанта висеть, словно туша… Но он помнил первый урок, да и без него не бросил бы, так как знал, что не сможет жить с таким грузилом на совести, а совесть пассажира, как говорится, лучший контролёр!

Он так и отстреливался из своего ПКМ, пока сержант беспомощно висел вниз головой… Потом взрывом разворотило расщелину и сержант, освободившись от ноги по колено, упал на пыльные камни. Генка, потащил его в укрытие, прихватив упавший рядом АКМ, туда, где оставил пулемёт и не почувствовал, чтобы командир стал легче без ноги, а тут ещё и самого задело, легко задело, в мякоть плеча, не больно даже, словно резкий удар тупым предметом.

Перетянув ногу сержанта брючным ремнём, а своё плечо лоскутом от майки, он взялся за духов, ползущих, на сей раз, снизу… Он поливал их пулями, словно огород из шланга, благо патроны ещё оставались. Навалил приличную кучу, так ему казалось, ведь время, как и палящее солнце на небе, словно остановилось, хотя гильзы вылетали из отбойника густо и часто, будто лузга изо рта мультяшного Антошки, собираясь в кучку в каменных складках и напоминая, что их запас всё же ограничен.

Сержант приходил периодически в сознание, но как только тянулся за автоматом, снова впадал в забытье.

Наконец ПКМ плюнул огнём в последний раз и замолчал. Генка подтянул к себе автомат сержанта, но тот тоже был пуст. Более подробный осмотр запасов ни к чему не привёл.

- Всё бля, пиздец! - вслух, неприглядно, но жизненно, высказался он и шмыгнул носом. Глянув вниз, увидел, что халаты подползают… оставалось пару минут до встречи. Сдаваться смысла не было, вон какую гору трупов навалил, а сидеть на солнышке со снятой живьём кожей и завязанной над головой узлом, как-то не хотелось. Он вспомнил ободранного им в лагере бурундука, полосатую шкурку над письменным столом, которую мать выбросила через неделю, перед этим сильно, до слёз, его пристыдив, и привалился спиной к сержанту. Выложил на камни две оставшиеся РПГэшки, затем зажал их в руках, вытащил зубами предохранительные кольца и снова предательски шмыгнул носом, втягивая в носоглотку непрошенные слёзы…

- Оно мне было надо? - мелькнула мысль, руки ослабили хватку… и снова сжались... Тарахтенье вертушки, спасительное, ни с чем не сравнимое, незабываемое, и не одной вертушки, а целого звена, раздалось совсем рядом, и тут же рванули выпущенные ими ракеты… - Получайте суки! - завопил Генка, слизывая солёные сопли и слёзы с верхней грязной губы, и швыряя гранаты в притаившихся, может, уже навсегда, между камнями, духов.

 

Орден Красной Звезды приятно давил винтовой застёжкой грудь и обнявшись с сержантом, уже почти здоровым, на костылях, тоже с орденом и двумя медалями на кителе, Генка обещал найти его на гражданке. Потом долго смотрел вслед взлетевшему вертолёту, считая про себя оставшиеся до дембеля дни.

 

* * *

Он потрогал дырочки на кителе… - «Левая за Чечню, правая за Афган! Третьей не будет, но пять «Г» уже набрал!» - Гена покачал головой, подумав, а не треснуться ли ей о стену, как следует, чтобы наверняка… но вместо этого, спрятал уязвимое место под руками и тихо всхлипнул:

- Кто же я?

 

* * *

Сунув нож в уже проколотую в целлофановом пакете дырочку, и достав на кончике толику белого порошка, Сергей Кузьмич поддел с него немного указательным пальцем и поднёс ко рту.

- Сергей Кузьмич, вы так наркоманом не станете? Сколько ширева, на шару, перепробовали! - Семён участливо взглянул на старшего эксперта.

- А тебе что, завидно, болтун несчастный! - демонстративно сплюнув в раковину, эксперт протянул пакет. - На… иди, сжигай эту гадость! Вот, хоть и грешная твоя морда, видно по ней, между прочим, а Бог тебе зачтёт… за уничтожение зла - дьявольского зелья убивающего людей! Да, нужная у вас работа, как у врачей!

- Это точно, наша служба и опасна, и трудна… - засмеялся Семен. - Ну, ладно, поехали на уничтожение. Кто со мной? Вы, Кузьмич или Леночка?

- Конечно Елена Игоревна! Молодым везде у нас дорога… - тоже пропел Сергей Кузьмич, пропуская вперёд женщину в форме. - А вы, подбросьте меня к Центральному, пожалуйста, если это не затруднит вас голубчик, - открыв перед Леночкой входную дверь и выпуская всех на улицу, Кузьмич доверительно тронул Семёна за локоть.

- Нет проблем Сергей Кузьмич! Прошу! - Темнов широким жестом повёл рукой в сторону своего авто, открывая сразу обе дверцы.

- И вас прошу, мадам, на переднее сидение, - он приглашающее кивнул Леночке. - Ну, а вы, со мной или на своей? - Семён посмотрел на служебный УАЗ и переминающихся с ноги на ногу сержантов. - Ладно, давайте в одной… садитесь. Сергей Кузьмич, подвиньтесь, понятые сядут.

- Пожалуйста, пожалуйста!.. - закудахтал старый мент, скромно вдавливаясь в левую дверцу.

- А порошковое зло в багажник, - открыв заднюю дверь, Семён поднял войлочное покрытие и спрятал пакет в нишу, под запасное колесо, достав оттуда точно такой.

 

Облитая бензином смесь: муки высшего сорта, мела и зубного порошка, горела, как миленькая, а добавленный в неё героин давал, как раз, нужный запах.

- Какие деньги горят! - сокрушался, ёрничая, Семён, пощипывая эксперта Леночку - пухлую, но давно зачерствевшую булочку, за мягкие места.

- Да, небось, алебастр какой-нибудь жжем!

Увы, проницательность Леночки не была оценена по достоинству. Семён снисходительно посмотрел на эту догадостливую «перезрелую тыкву» и криво улыбнулся.

- Главный эксперт пробовал!.. Леночка!

 

 

ГЛАВА 5 А.РОДИОНОВ

 

- Разрешите войти, товарищ подполковник?

- А, Вадим, заходи быстрей, только что о тебе думал… - Игорь Сергеевич нетерпеливо махнул рукой, приглашая подчинённого присесть. - Что там, с этим героином?.. Пятерых дилеров уже взяли, - он стукнул рукой по столу. – Мне звонил генерал и так меня отъимел, что я чувствую себя вчерашней девственницей. Так что, нагибайся теперь ты! Я приказывал тебе взять под надзор наших нарко-ментов? Докладывай, что у тебя на них!

Подавив невольное желание вытянуться в струнку, капитан стал быстро докладывать…

- …Конечно, в этом есть моя вина, товарищ подполковник, опоздал я с этим курьером. Теперь все свидетели говорят, что это была сумка не Фролова, а его соседа по купе. Обе были кожаные, а рамсы попутали транспортники, ой простите, с этой работой речь стала… - увидев, что шеф улыбнулся и Вадим прыснул в кулак.

- Я тоже, пока молодым опером служил, фени такой наглотался, что потом, в филармонии, Брамса - рамсом называл. Вот сейчас тебя слушал и вспомнил, - уже оттаяв, шеф расслабился. - Ну, так что там они попутали?

- Говорят, что не того задержали. Что настоящий курьер ушёл, но груз взяли, и он был уничтожен, о чём свидетельствует целый килограмм документов, - Вадим пожал плечами.

Встав, из-за большого дубового стола, шеф, по привычке, заметался по кабинету.

- Килограмм бумаги - на килограмм героина! Отличный бизнес! Не нравится мне всё это! Этот хорёк Тимур, вокруг себя целую шайку собирает. Говорят, что Дыров подал заявление о переводе к нему и к дружку своему старому - Темнову. Подтягивают своих в отдел, ведь ясно! Дыров - слабый оперативник, это все знают. От наркотиков спасения нет, а они берут в отдел бездарей, - он хотел грохнуть по столу кулаком, но сдержался, - Достань мне их, сынок! Я чувствую, здесь есть, в чём покопаться…

Вадим покачал головой в знак согласия. В его голове пронес–лись воспоминания о совместной службе и, одно время, дружбе с Темновым. Где-то он был ему благодарен: ведь если бы не патологическое отвращение к мусорским выходкам Семёна, то неизвестно, как сложилась бы судьба. А своей судьбой он был доволен: любил дело и был счастлив, что встретил на жизненном пути такого человека, как Игорь Сергеевич.

 

* * *

Вчерашний разнос шефа, Вадим воспринял очень серьёзно!

Темнов и Дыров также не давали ему покоя. Непонятно, откуда взялись их новые автомобили? Ходили слухи, что дома у них, тоже полная чаша! Откуда? Так слуги народа жить не могли! Но жили!

Затушив очередную сигарету, он поднял трубку телефона:

- Кто это? Хорошо! Скажите Звонкову, чтобы зашёл ко мне! Да, сейчас!

 

- Разрешите, товарищ капитан?

- Заходи, Виктор! - Вадим с удовольствием оглядел высокого брюнета, в безукоризненно сидящем, чистом, отутюженном кителе. – Ты пробивал Фролова? Откуда он родом? Что он, вообще, за фрукт?

- А как же! Он - земляк Темнова, они с одного села, - лейтенант присел на предложенный стул. - Воевал в Чечне, был ранен - изувечена рука.

- Значит, земляки!? - Вадим потянулся за сигаретой. - А где он сейчас?

- Освобождён из-под стражи, так как улик против него, почему-то, не оказалось, правда… - Звонков замялся…

- Что? Ну, говори! - насторожился Вадим.

- Отпечатков на сумке не было никаких, кроме отпечатков сотрудников. Такое впечатление, что их стёрли специально.

- Конечно, стёрли! - Вадим задумался: «Прав старик, тысячу раз прав!» Ну, а с кем встречается Темнов? Круг его общения?

- Круг очень узок! - лейтенант пожал плечами, - Жена, Дыров, его шеф и какой-то Михаил. Ну, ещё… играет в домино по вечерам во дворе.

Вадим встал и забегал по кабинету, вдоль длинного стола напомнив молодому лейтенанту их шефа - «только не такой тучный», - усмехнулся Звонков.

- Поставьте наблюдение за Михаилом; посмотрим, чем он там занимается, - жёстко приказал начальник и погладил шрам на подбородке. Отпустив кивком головы подчинённого, он выглянул в окно.

Из патрульной машины никак не могли вытащить кого-то; он так упирался, что привлёк его внимание:

«…наверное, какой-нибудь бугай упёрся ногами в стенки машины!»

Наконец, двум патрульным удалось выдернуть из Уазика, маленького тщедушного мужичка, выпившего конечно, но на бандита совсем не похожего.

В голове опять зазвучали слова: «Наша служба и опасна и трудна… Конечно, пока одного такого алкаша вытащишь из машины – запаришься! - зло усмехнулся Вадим. - Господи, чем мы занимаемся?!»

 

* * *

Наступив на первую ступеньку крыльца, он, задумавшись, не взбежал, как всегда вверх, а медленно, наступая на каждую, как бы пробуя её на прочность, поднимался к двери управления, за что и поплатился. Дверь открылась ему на встречу, ударив в козырёк фуражки, и та свалилась на землю.

Вернувшись в реальный мир, и нагибаясь за головным убором он, вдобавок, сильно столкнулся с чьим-то лбом.

- Уй… простите, пожалуйста! Я хотела вам помочь, искупить… так сказать, - молодая женщина, потирая ушибленный лоб, смотрела на него с болью и укоризной.

- Холодное нужно приложить! - пробурчал Вадим, занимаясь тем же и непонятно кому, адресовав свой совет.

Их глаза встретились и укололи друг друга в сердце тёплыми иглами; укол был так глубок, что оба, как бы застыли в пространстве… и совсем ничего не нужно было говорить, делать, думать…

- У меня в кошельке есть пятак! - тихо сказала незнакомка и полезла в сумочку…

Он заметил, взглядом профессионала, что руки её мелко дрожат, и она никак не может найти кошелёк, который попадался ему на глаза уже несколько раз; но почему-то он не подсказывал и не торопил её, а молча наблюдал за бесплодными попытками тоненьких пальцев, с розовыми, аккуратно подпиленными ногтями.

- Ну, наконец! - она схватила кошелёк и клацнула защёлкой. - Вот, возьмите, пожалуйста, а то у вас, кажется, будет шишка, вернее уже есть! Давайте я сама…

Она приложила ко лбу Вадима монетку и её ладонь коснулась его щеки.

«Что со мной? Неужели так бывает? – Вадим ощущал тепло нежной руки и начинал верить классикам. - Раньше ничего подобного не было!»

Зина, (а это была она) придерживая пятачок, смотрела ему в глаза и лихорадочно вспоминала, где могла его видеть.

Вдруг, словно вспышка озарила напряжённую память, и она вспомнила: «тогда, на даче Михаила, первая ночь с Семёном… Точно… это было с ним, с этим мужчиной! Это его она видела перед собой, когда приливы оргазма разрывали её плоть! Он, был тогда её единственным и можно сказать первым»!

Ей стало страшно и хорошо, очень хорошо! Она так мучилась все эти годы: ведь та, единственная в её жизни, незабываемая ночь, прошла в объятиях Семёна. Не хотелось верить, что с постылым могло быть так хорошо.

Сейчас действительно было очень хорошо - ей всё стало ясно!

«Наверное, то же самое испытывали женщины Древней Эллады, родившие героев от Богов! - ей стало смешно, - Я ведь совсем не романтик! Куда это меня понесло?»

- Ну, что вы застыли, как памятник? Держите пятак, а то у меня уже рука затекла… - она вложила ему в руку монетку и улыбнулась. Прочтя в его глазах всё, что ей было нужно, она просто сказала:

- Меня зовут Зинаида!

 

* * *

Сегодня он сидел без дела, но как всегда не скучал, предаваясь любимому занятию - размышлениям.

Вчера тоже было мало работы и это вселяло ничтожную надежду на некое оздоровление разлагающегося организма.

Хотя верилось в это с трудом: проказа теперь проказила в душах, не трогая оболочки; с оболочкой они почти справились с помощью лепрозориев, как и с многими древними болезнями, правда забыв о Содоме и Гоморре, и получив вместо огненных стрел в наказание, новую страшную болезнь - убивающую за прелюбодейство. Лепрозории сегодня были неуместны, потому что им понравилось играть в великодушие: они плодили убийц, уродов, наркоманов, разносчиков смертельных заболеваний, не умея прокормить здоровых и возможно поэтому, отправляя их периодически на войну, видимо для того, чтобы спасти больных. Он подумал, что такой смысл мог родиться только в нездоровых мозгах; становились понятными их приоритеты и двойные стандарты.

Надежду вселяла Любовь, от этого лекарства они ещё не совсем избавились, чем пока и отличались от биороботов.

Люди ещё могли любить, увы, не всех сразу, а единиц, только избранных и самых близких. Но это уже было что-то, весы ещё держались на волоске и каждая здоровая Зинка, отдавая пространству истинное, чистое чувство, питала энергией вакуум сердец - движителей бытия.

Посмотрев вниз и не заметив на подлёте тёмного облака, он удовлетворённо вздохнул, радуясь, что сегодня работы не будет.

 

 

ГЛАВА 6 А.РОДИОНОВ

 

Довольно скорая пересадка из среднего класса «Омеги» в бронированный, нафаршированный «Мерседес», благотворно отразилась на седалищном нерве Квёлого; домик – трёх этажный, так же способствовал лучшему сну; охрана не мешала, а наоборот, усиливала ощущение, что ты уже не изгой, а какая ни есть… власть.

Депутаты и генералы теперь не гнушались воровским угощением и опустошали запасы холодильных камер с методичностью саранчи…

«Вот, кто воры! Воры, у которых реальная власть, их охраняет ими же узаконенный закон! – Квёлый скрипнул зубами, - Всё, почти, как у нас! Нет, мы конечно, по-человечески выше их! (его как-то покоробило слово «человечески» и он понял почему). Я шёл к короне долго, я знаю, что такое страдать!

Они отобрали моё здоровье в лагерях - на кичманах, а сегодня - жрут мой хлеб и пьют моё вино! Друг на друга похожи, как сиамские близнецы, только наоборот: одна голова, с целым стадом жоп и желудков! Ну, а рук вообще не сосчитать! Шивы - вшивы!»

Квёлому, современные табели о рангах напоминали винный бизнес, когда одно и тоже, дешёвое французское вино, разливали в разные бутылки и наклеивали различные этикетки: вот вам «генераловка», а вот «депутатовка», а вот «апельсиновка» - с блатным привкусом.

Ну, а если об этом не думать, то жить можно, опять же, если осторожно.

Подумав об осторожности, Квёлый снова загрустил; в голове до сих пор звучал голос Вагона, авторитетнейшего Вора с тридцатилетним стажем:

« Наведи порядок или его наведём мы!»

Он знал, что это такое, - его княжеская корона могла упасть.

А сходняк - на правилку быстрый!

Всю жизнь он был честным вором и боялся только одного - уронить свою честь! Сегодня: жить стали жирно, но и работать стало… сложно - не то слово; генералы попёрли… молодые – карьеристы, таких… и купить трудно; зачем ему деньги сегодня, если завтра он присосётся к государственному пирогу - а это миллиарды! Какой-нибудь, военный незначительный конфликт и счет в Швейцарии, как с куста!

Мерседес мягко и едва слышно гудел, охрана дрыхла без задних ног и её не волновали проблемы старого Вора.

«Падлы, мне бы ваш спокойный сон! - глянув на них, разозлился Квёлый. - Да, тяжела шапка Мономаха!»

 

* * *

Тимур любил гулять по лесу, он чувствовал его каждой нервной клеткой, хотя, рядовые посадки, лесом назвать было трудно, но всё равно - это было его нутром.

Он всегда ощущал себя зверем, хищным и сильным; не медведем и не волком, а скорее росомахой.

Сибирский татарин Тимур, вырос в многодетной семье охотника из маленького селения, стоявшего на берегу реки Вагай, недалеко от Тобольска. Вечный запах соболиных и куньих шкур, смешавшийся с запахом стерляди, впитался в его ноздри на всю жизнь.

У них был самый богатый дом, с дверью оббитой шкурой лося и деревянными полами, не то, что у многих лентяев и пьяниц – земляными.

Отец, на примере росомахи, учил его мудрости жизни: где нужно - убеги, подкрадись, напади сзади, преследуй добычу, пока она не упадёт от усталости, и тогда ты добьёшь ослабевшего врага! Но если нужно - стой на смерть!

Он медленно шёл и вдыхал любимые запахи, почти не слушая, что-то нервно говорящего Квёлого, все обвинения, которого, были несущественны. «Что мог - то он делал, а чего не мог… - пусть делает сам, это его проблемы».

- Десять килограмм! Ты понимаешь, что это за деньги! - Квёлый обошёл его спереди и остановился. - Тимур, где ты витаешь? Я говорю: десять килограмм уничтожил ваш УБОП! Причём здесь они? Это же твоя вотчина! Уже почти подполковник, это решено; так почему ты не работаешь?

Уже почти подполковник, обошёл кричащего собеседника и медленно продолжил моцион…

- Ты вообще понимаешь, что если мы завалим налаженный бизнес, то ответим головой, - раздался сзади голос Квёлого.

- Ты, может быть! Но причём здесь я? Всё, что от меня зависит - я делаю! - не оборачиваясь, проговорил Тимур и услышал, как сзади скрипнули зубы.

Инстинкт росомахи подсказал, что пора уступить, а то могут больно укусить. Повернувшись к коллеге по бизнесу, он мягко и кротко взглянул в его волчьи глаза.

- Есть одна идея!

- Говори! - голос Квёлого дал трещину.

- Нужно отрубить голову нашему УБОПу, - увидев округлившиеся глаза урки, Тимур объяснил: - Я выразился фигурально, нужно отправить начальника отдела на пенсию, он по годам, уже должен быть там. Без него всё развалится, а генерал никого другого слушать не станет! - росомаха оскалилась улыбкой в расплывшуюся от удовольствия морду волка.

Два звериных взгляда молча встретились - хищные дети природы могли общаться и без слов!

 

 

ГЛАВА 7 А.РОДИОНОВ

 

Он поймал себя на мысли, что непривычно медленно ходит по своему кабинету, тьфу, пропасть, уже не по своему!

- «Ушли» всё-таки, сволочи! - Игорь Сергеевич вспомнил, что полчаса назад, так же нервно ходил по кабинету его шеф…

Разговор с генералом был тяжёлым, Сергеич никак не мог его просечь - с кем он, за кого и для кого! Повода для отставки не было, отдел работал, как никогда результативно: взяли курьера с большой партией, почти вышли на заказчика, проконтролировали уничтожение и тут… - бабах! Пенсия! Пилюлю, конечно, подсластили папахой - в бочку дёгтя - ложку мёда!

- Я просил вызвать Нестеренко! - крикнул он в селектор.

- Уже вызвали, Игорь Сергеевич! - откликнулся ласковый голосок.

Медовая поговорка и ожидание Вадима нашли совмещение в воспоминании, как тот, в шутку, раскладывал известную пословицу по этническим признакам:

 

По-русски: в бочку мёда - ложку дёгтя!

По-еврейски: в бочку мёда - ложку водички!

По-цыгански: туда же - ложечку сахара!

По-украински: в ту же тару - ложку сала!

 

Получалось, что по-ментовски - хуже всего!

Отвлечься от неприятного ощущения, не удалось, так как всё снова свелось к делам служебным и можно сказать политическим. Полковник запаса вздохнул, дверь открылась, и попросили разрешения войти…

- А, вот и ты! Заходи Вадим… - показав другу на стул, сам стал мерить длину кабинета крупным шагом. - Только что вспоминал твои поговорки - переговорки… но развеселиться не смог.

- Что так, Игорь Сергеич, может добавить молдован? Так мы сейчас напхаем в бочку мамалыги или ещё чего-нибудь, - видя, что шеф не в настроении, Вадим пытался развести тучи кабинета словами.

Сергеич постарался улыбнуться, сморщив озабоченное лицо, медленно подошёл к окну, открыл форточку и проворчал туда:

- На пенсию отправили!

Слова… будто вытекли досуха, и Вадим поднялся солёным столбом у деревянного стола, всё же переминаясь с ноги на ногу. Ему стало вдруг страшно, и он почувствовал себя слабым и уязвимым, только что вылупившимся черепашонком.

- Как же так? А какая мотивация? - через некоторое время он обрёл дар речи.

- Мотивация одна – преклонный возраст! Идёт омоложение кадров, - подняв руку, Сергеич сжал её в кулак. - Просто на хвост мы им сильно наступили! Слава Богу, удалось отвоевать тебя…

- То есть?

- Ты стал начальником УБОП! Поздравляю! - подойдя к Вадиму, Сергеич крепко обнял его.

- Да вы что? Я же не справлюсь! - Вадим в ужасе вытаращился на бывшего шефа. - Я не потяну…

- Потянешь, милок! Ещё как потянешь! - взяв двумя руками Вадима за плечи, тот встряхнул его так, что чуть не отпали погоны. - Только одно: не будь слишком прямолинейным, не прекословь начальству! Что, тебя в Москве не учили? Делай своё дело потихоньку и не сломай себе шею; наша служба переплелась с криминалом так, что порой не поймёшь, кому служишь. Чтобы быть полезным своему народу - будь не только умным, но и хитрым! А я, пока жив - всегда рядом! - он снова обнял поникшего Вадима и поцеловал:

- Благословляю тебя, сынок - на службу Отечеству!

 

* * *

Осмотрев висящий на спинке стула китель, с большой звездой, меж двух полосок на погонах, Вадим не испытал никакой радости. Должность и звание достались очень высокой ценой. Бесценным щитом и сотрудником был для него Игорь Сергеевич! Конечно, он им и оставался, ожидая звонка Вадима, как манны небесной, но груз ответственности за принятое решение, теперь приходилось брать на себя; а он, ещё не был в себе уверен - на все сто. Да, и со старшими по званию было трудно разговаривать, опять же из-за недостатка уверенности, недостатка опыта.

- Вадим Петрович, к вам Звонков!

- Пусть войдёт!

Отмахнувшись от поздравлений, Вадим предложил подчинённому присесть и говорить о деле.

- Опять взяли курьера с четырьмя килограммами… - доложил Звонков.

- Это я знаю! - отмахнулся майор. - Что он говорит, вот, что мне интересно?

- А что он может говорить? То же самое, что и всегда… Они ведь ничего и никого не знают, берут товар у посредника, и отдают посреднику. Поэтому неизвестно, кого мы берём – курьера или посредника. А люди всегда разные!

Звонков, уже старший лёйтенант, снисходительно посмотрел на нового шефа.

«И чего ты мне голову морочишь, будто сам не знаешь этих мелочей. Что, уже покрутило?» - читал Вадим в его взгляде.

- Ладно, Витя, не злись, просто я ещё чайник на этой должности. Давай подробнее о нарко-мусорах…

Виктор подавил довольную улыбку и продолжил:

- … этот Михаил… Леонидович Фомин, оказывается: брат любовницы вора в законе - Квёлого, он же Квелых Сергей Петрович. Встречаются, как правило, на даче у Михаила. Дача стоит особняком, в лесу, там они все вместе и оттягиваются: и Темнов, и его шеф – Исхаков Тимур Наильевич, и Квёлый!

- Короче, преступная группа на лицо! – констатировал факт Вадим. - Но этого мало для их задержания, сейчас, в компании Вора, можно кого угодно заснять. Нужны улики, то есть задержание с поличным, - потянувшись всем телом, он зевнул. - Продолжать наблюдение и продумать план захвата, со всеми вещдоками. Как только, так сразу… Понятно?

- Так точно!

- Иди уже! Так точно! Ещё ножкой шаркни! - опять потянувшись и хрустнув засидевшимися косточками, он встал и подойдя к вешалке, снял шинель… - О, кстати, подержи… - шинель перекочевала в руки удивлённого Виктора и оделась на подставленные руки начальника. - Ну а ножкой, теперь? - довольный Вадим открыл дверь кабинета и, взяв зама под руку, вышел в коридор.

Сбегая лестничным маршем вниз, он услышал, как его вежливо окликнули из вестибюля второго этажа; подплывающий, всегда неожиданно, словно крокодил, начальник отдела по борьбе с наркотиками, шёл к нему, улыбаясь во все зубы:

- Поздравляю, товарищ майор, вы делаете карьеру, как десантник! У нас ведь обычно долго сидят в прихожей, - милиция, знаете ли, не в чести! – не подавая руки, с приторной миной, Тимур кивнул головой.

- Да и вас можно поздравить… - Вадим многозначительно посмотрел на подполковничьи погоны Тимура.

- Так, я и старше, лет на двадцать, - Тимур засмеялся, скрыв в складках глаз истинное выражение. - Скажите, милейший Вадим Петрович, за что вы нас так не любите?

- Кого вас, позвольте спросить? - Вадиму надоело это восточное действо, не хватало только растёртого в порошок алмаза и шербета к нему.

- Наш отдел, конечно!

Вадим в нетерпении крутнулся на каблуках:

- Слово любовь, для меня, простите, имеет, несколько другое значение.

- Да-да, наслышан, - татарин закатил многозначительно глазки. - Любовь к женщине - это большое чувство, воспетое великими поэтами, но я о другой любви…

«Он, что, знает про Зину?» - Вадим насторожился. - К вашему отделу я любви не испытываю, это уж точно, но и ненависти нет, просто служба. Помните, как у капиталистов проклятых: бизнес и только бизнес! - видя, что Тимур опять открывает рот, Вадим заторопился, - Простите, Тимур Наильевич, но я уже опаздываю… договорим в следующий раз. Заходите в гости, побеседуем о поэзии, и восточной тоже.

С удовольствием, увидев, как рот акулы закрывается впустую, и втягивающиеся дёсна прячут страшные ножи, Вадим побежал вниз.

 

 

ГЛАВА 8 А.РОДИОНОВ

 

Бледный, как сама смерть, раскоряченными пальцами он потянулся к тяжёлой пепельнице и остановившись в пяти сантиметрах от неё, сжал и разжал руку.

- Слушай, мент, ты меня уже достал! Я тебя из грязи - в князи вывожу, а ты борзеешь всё больше и больше! - оставив в покое пепельницу, Квёлый уже подумывал не вцепиться ли в глотку Тимуру, когда Михаил, подслушивавший за портьерой у открытого окна, понял, что теперь его выход:

- Ну, вот и пельмени подошли!

С большой глиняной миской, наполненной дымящимися маленькими пельмешками, он выскочил на крыльцо, и благо, вовремя - дело почти дошло до рукопашной.

- Я тебя, суку ментовскую, на Семёна заменю, понял, рвань! – прошипел Квёлый, отпуская сидящий напротив воротник. - Не таких скакунов объезжали!

С видимым спокойствием, но бешеным огнём в глазах, Тимур, поправив галстук, стал накладывать в тарелку пельмени.

- Ты, Квёлый, за базаром, всё-таки следи, потому, что не ты один такой крутой, и на тебя управу найдём и ручонки укоротим! Вагон, между прочим, мне тоже хорошо знаком! - обмакнув пельмень в сметану и зажмурившись, он положил его в рот.

Лицо Квёлого перекосилось:

- Вагон, такой же Вор, как и я! И сам он, без сходняка, ничего не решает!

- Вот и я - о сходняке, на котором, кстати, могут поднять вопрос о твоём несоответствии и беспределе! - Тимур сладко улыбнулся и поддел свежий пельмень.

- Вы сейчас договоритесь, что перестреляете, друг друга! – не выдержал Михаил. - Вас обоих на правилку надо, после такого гнилого базара.

- Пусть место знает, мусор! Это он на нас работает, а не мы на него; он своих здаёт, сука, и меня - честного урку, пугает правилкой! - Квёлый, тоже взялся за еду, пропустив кинжальный взгляд затаившейся росомахи.

Звук работающих челюстей, на время, сменил шум ссоры, и эта… почти тишина, казалась «музыкой, созданной самим Аллахом, для спокойного поглощения даров его, и созерцания созданного им, после…», - так думал монотонно жующий Тимур, спрятав за узкими веками злющие, и пылающие огнём глаза.

Вор, прикрыв рукой рот, «благородно» отрыгнул и откинулся на деревянную спинку беседки:

- Ладно, давай говорить спокойно, всё равно одно дело делаем! Старого я убрал! Я - заметь! Ты говорил, что молодой растеряется и начнёт совершать ошибки. Где его ошибки? Ещё четыре килограмма - это наши ошибки, а его плюсы. Что, и его на пенсию отправим? - Квёлый брезгливо вытер полотенцем рот. - Ты компру на него приготовил, ты что-нибудь придумал, как от него избавиться?

- Придумал! - Тимур отодвинул тарелку. - Никак! – нетерпеливо махнув рукой, он остановил, желающего возмутиться, Квёлого. - Подожди! К нему не подкопаться ни с какой стороны: молод, инициативен, работал в столице, кстати, характеристики великолепны! В общем – прирождённый оперативник – ученик самого Сергеича!

- Купить, что, тоже нельзя?

- Скорей всего нет! Я видел его глаза: он служит за идею, и на мой отдел у него вырос огромный зуб! Значит, мы под колпаком и нужно скорее что-то предпринимать!

- И всё-таки? - Квёлый достав из коробка спичку и сплющив зубами кончик, полез ею в рот.

- Физическое устранение! И это, как раз, по твоей части! – ехидно ухмыльнувшись, Тимур, налил себе чаю.

Квёлый уставился стеклянным взглядом в чашку соседа и задумался:

- Я, потому и Вор, что не мокрушник! Но приказ отдать могу!.. Но, не отдам! - пожевав измочаленную спичку, он встал из-за стола. - Нестеренко спит с женой Темнова, вот и разведи их втихую по-тёмному. О, со злости получился неплохой каламбур!

Не подав никому руки, он направился к своей машине. Заведя мотор и опустив боковое стекло, высунул голову и окинул сидящих за столом взглядом удава:

- Просто так, грохнуть начальника УБОП, мы не можем! И не заикайся, - привык чужими руками жар загребать!

Машина взревела и резко рванула с места; подняв облако пыли, она поплыла к гудящему на разные лады шоссе.

Глядя на убегающий под колёса асфальт, Квёлый вспомнил лицо Тимура и его измазанные сметаной губы: «Погоди у меня, сука обрезанная, мы ещё вернёмся к этому разговору!»

 

Десятью минутами позже, наблюдая ту же картину, через лобовое стекло своей - 2410, Тимур, шипя и матерясь, зверски нажимал на акселератор. Таких оскорблений и такого унижения, он не испытывал давно, а может и никогда. «Терпи - говорил отец, а если терпец кончился, росомаху тоже можно довести до белого каления, и тогда стоять насмерть!»

Росомаха звериным чутьём почувствовала, что пора нанести смертельный удар, а потом зализывать раны, в тёплой и тёмной норе, предварительно уничтожив все ведущие к логову следы.

 

* * *

- Семён, мы с тобой жили, душа в душу! Правильно я говорю? - Тимур подлил гостю «Смирновки». - Я тебя хоть раз, хоть одним словом обидел? - он доверительно положил руку Семёну на плечо.

Семён, посмотрев на шефа взглядом любящей матери, отрицательно покачал головой:

- Тимур, я за тебя не только в огонь и в воду, я за тебя… отдам самое дорогое, что у меня есть!

- Мне ничего не нужно, у меня всё есть, кроме свободы! - Тимур горестно вздохнул.

- Не понял… как это нет… мы, все, свободные люди! – Семен обвёл пустую комнату таким же по содержанию взглядом.

- Нет, друг мой, нет! Квёлый считает, что мы на него работаем и что мы – суки! Что нас, можно заменить когда угодно, и на кого угодно! – шеф прищёлкнул языком.

- То есть, как это – заменить? – глаза Семёна округлились, как у филина. - Не понял, он что, уголовная рожа, варнак, делает?

- То-то, Сеня, что собирается делать, а нам нужно сыграть, на опережение. Где, кстати, твой снайпер? Он нам, кажется, должен? - Тимур плотоядно ощерился: - Или мы - или нас! Так как, ты со мной или с Квёлым?

- Да вы что, Тимур Наильевич?! Он мне давно поперёк горла стоит; зачем он мне нужен: денег куры не клюют, что я в Америку с ними уеду, что ли? А вообще-то, конечно, деньги лишними не бывают, но можно зарабатывать и спокойнее, без риска для жизни, - Семён, взглянул на Тимура, вернее на его реакцию.

Тимур, внимая каждому слову, сказанному замом, покачивал в знак согласия головой.

- Верно, дорогой! Он наркогонку устроил со своими уголовниками - миллиарды им нужны; и нас втравил в эту поганую игру, за пешек держит, тоже мне… – ферзь! А башкой, мы отвечать будем; ему-то, бродяге, любая зона – дом родной! Ему можно рисковать!

Семён встал, наполнил рюмки и, подняв свою, провозгласил:

- Всё, дорогой шеф, хоть мы и выпили по чуть-чуть, но голова моя на месте - на кителе! Поэтому, заявляю тебе официально: я всегда с тобой и в радости, и в горе! Завтра еду в Горовку, тьфу, в Подгоровку, разыскиваю Фрола, и всё будет… азохенвей. «Надо бы, ещё и от Мишки сдыхаться, и тогда… – свобода, нас примет радостно у входа…» - подумалось Семёну, и он повеселел. Он давно, не обладая большим воображением, вынашивал тайную мечту: освободиться от навязчивой опеки; много ему пришлось сделать того, чего не хотелось, а это и было самое страшное - жил то он для себя, а не для Квёлого. Сегодня планы его и Тимура совпадали, а приказы он привык выполнять!

 

* * *

Капитально отремонтированное шоссе улучшило настроение Семёна; 99-я бежала, как молодой гепард, только мелкие камушки, оставшиеся после недавнего ремонта, иногда били по днищу и вылетали из-под колёс.

Приятно ехать домой с подарками, в красивой форме офицера, на отличной машине, и вообще…

Да, удивил он, конечно, всех: кто бы мог подумать, что из такого раздолбая получиться вот такой важный MAN.

«Ну, вот и родные пенаты… ой… что-то ёкнуло в груди; нет, всё-таки я не лишён сантиментов, я ещё человек», - Семён неподдельно обрадовался открытию, но это так… на пять секунд.

«О, знакомые лица…», - проезжая мимо сельмага, он увидел Самоху со товарищи, распивающих какую-то красную бурду на валяющемся бесхозном бетонном блоке. Распухшие синюшные лица говорили сами за себя, красноречиво объясняя окружающим, как их владельцы ненавидят собственные почки, печень и все остальные органы.

«И из-за этой хари, я когда-то сбежал из родного дома?! - покачал головой Семён. - Да… надо бы ему пузырь поставить, в благодарность!».

Чуть не проехав переулок, где жил Фрол, он, сдав назад, свернул куда нужно…

 

* * *

Фрол усердно махал тяпкой, и видать давно, судя по количеству срезанного и подсыхающего на многочисленных грядках бурьяна. Обернувшись на оклик, он, почему-то, не бросился радостно на встречу своему спасителю, что немного обидело Семёна.

- Пошли в беседку, - пожав протянутую руку, проговорил Фрол.

- Что-то не вижу следов бурной радости при встрече старого друга! – Семён снизу заглянул в убегающие глаза земляка.

- Так, ты ж не в гости приехал! Что, я дурак, что ли? - Фрол направился к беседке. - Там мать не услышит…

Ничуть не смущаясь оказанному приёму, Семён по-хозяйски, быстренько открыл прихваченный с собой дипломат и, расстелив на столике газетку, стал выкладывать мясные деликатесы. Завершенным действием городского мага, было появление литровой бутылки со стеклянной ручкой - водки «Смирнов».

- Оп - ля!.. - весело взглянув на хмурого Генку, он приказал: - Неси рюмки и зелени сорви!

 

- Ты, конечно, прости Гена, но я тебя предупреждал тогда - выбирай! И не я тебя посылал за героином в Дагестан, не я посылал тебя, стрелять людей - как в тире - в Чечню! - протянув руку с полной рюмкой, он стукнул ею о рюмку Фрола. - Ты сам выбрал свой крест, Геша! А я человек подневольный и не имею никакого отношения к этому приказу, кроме того, что когда-то поручился за тебя головой. Сегодня мой шеф сказал: «Пора!» И вот я здесь, у ваших ног мадам, - ерничая, Семён проглотил водку. - А вообще, не вижу причин для печали, наоборот! Сделал дело и гуляй… хоть в Зимбабве; денег на это тебе хватит!

- Э – эх! - махнул рукой Фрол. - Семь бед - один ответ! Правильно говоришь, Сенька: сам во всём виноват, запутался в стропах своей жизни! Ну, ладно, ALEA JAKTA EST! Наливай, что ли…

- А ну, переведи, профессор!

- Жребий брошен!

- То-то, а то расквасился… тоже мне трудности. Там - людей нормальных убивал, тех, кто дом свой защищал, а здесь - бандюг, которые народ травят и детей уродами делают, не хочет. Это ж надо, столько просидеть в библиотеке, на пару с красавицей Зинкой, не трахнуть её ни разу и оказаться со снайперской винтовкой на чужой войне. Вот, точно - всё горе от ума! - он подумал, что сказал и переиначил: - Не от ума, я ведь тоже не дурак, а от книжек этих, не зря их сжигали всегда умные люди.

- Ага, такие как ты! – хмыкнул Генка. - И книги, и тех, кто их писал – на одном костре! Генрих Гейне говорил, что тот, кто сначала жжёт книги, потом жжёт людей!

- Ой, гуманист ты наш! И где же ты раньше был, добрый такой и правильный, с палочкой - выручалочкой своей, с оптическим прицелом? - Семён противно захихикал.

Фрол, глянул на бутылку, - та была уже пуста!

- Так, хватит п.…ь, мне нужно отдохнуть и подумать о деле. Волыну давай и отчаливай!

Семён, вспомнив, зачем он здесь, спросил:

- Ты, вообще, как себя ощущаешь? Там, ведь, могут быть, и будут, скорее всего, тренированные охранники!

- Меня тренировали, в своё время, больше! Давай волыну! - Геша, посмотрел на кореша как-то иначе.

- Ствол в городе, приедем – получишь! - Семён не понял, чего он так взглянул, «может крыша от оружия едет», его передёрнуло. – А зачем он тебе, сейчас?

Взгляд Фрола потух, и он устало поднялся.

- Потренироваться хотел, в лесу.

- Потренируешься, в другом лесу! - Семён тоже встал из-за стола.

Смачно сплюнув на землю у калитки, он пристально посмотрел в глаза Фролу, ковыряясь в глубоком кармане…

- Да вот… держи свои железки… - на ладонь Генки упали два красных ордена, - Я заеду к своим, а ты собирайся. К утру будь готов, и не вздумай куда-нибудь исчезнуть. Мой шеф - гроза преступности, и страшный человек, от него… по-плохому не уйти! Кстати… а может и некстати, но Зинка передавала тебе привет! - он ткнул Фрола кулаком в грудь, чему-то радостно улыбнувшись.

- Какая Зинка? - удивился Генка, любовно разглядывая звёзды.

- Жена моя, в девичестве - Зинка Шевелёва!

- Зина твоя жена? – у Фрола пошли пятнами скулы.

- А я что, не говорил тебе? - Сеня округлил глазки. - Четыре года уже… Тебе плохо? - он удивлённо посмотрел на прислонившегося к забору Фрола.

- Всё нормально! Иди! - махнув рукой с зажатыми в ней боевыми орденами и глядя на носки кирзовых сапог, Генка медленно пошёл к дому.

- В семь утра заеду! - услышал он за спиной и, не оборачиваясь, ещё раз махнул рукой.

 

* * * Поддерживая правой рукой – левую – искалеченную, Гена безразлично смотрел в окно, на мелькающий за окном пейзаж. Что-то, мягко сказать, не сложилось в его жизни, а точнее, сложилось совсем не так, как мечталось. Даже тайно любимая девушка, его можно сказать воспитанница, которую он таскал по библиотекам, надеясь, что из неё вырастет культурный современный человек, весь свет для которого будет не только в окошке молочной фермы, досталась этому ублюдку, этому гегемону грёбанному. За что ему всё, что он сделал хорошего, доброго! И как этот недоросль снайперски попал в точку, разглагольствуя о времени проведённом Геной за книгами и конечном результате.

Там, на войне, он делал то же, что и все - воевал! Он знал, что если не будет делать своё дело лучше, то просто умрёт. Но сегодня, он не убил бы и курицу; мать теперь издевалась над ним по этому поводу, уже забыв про шкурку бурундука.

И опять он должен был убивать! Правда, было одно но…

На сей раз, ему казалось, что дело правое! Нужно сделать зачистку: бандиты – наркодельцы, такие же, как те, что втянули его в это дерьмо, из-за которых сегодня умирали каждый день люди, должны были освободить мир от своего присутствия.

«Тьфу, какая гадость! Сам себе судья получаюсь, но мир освобождаю от других!» - он яростно сплюнул и понял, что ко всем его сомнениям, выбора-то у него не было. Закрыв глаза, он покрыл себя таким отборным матом, что если бы это было произнесено вслух, даже у привычного Семёна отпали бы уши. Как он ненавидел в себе это четырёхногое двуличие: как легко было уговорить себя сделать то, что выгодно и потом оправдать обстоятельствами. А дальше… просто расстрелять плохих дяденек, продающих наркотики; а вот он, такой лохматый, но причёсанный, так, для интереса, таскал с собой килограмм медленной смерти и был с боку-припёку, безобидный и обманутый.

Но Семён сказал, что это производственная необходимость, так как для этих людей закон не существует, и, что это - цена его свободы!

Пораскинув мозгами внутри, Фрол всё же согласился с производственной необходимостью, и весь трансцендентный хлам в голове, трансформировался в твёрдую решимость - довести дело до конца и начать новую жизнь! Убив зверя - он убивал зверя в себе! - сдавив челюсти, чуть не в крошку, он подумал:

- Жаль, что это не произошло раньше - в детских жестоких играх: убивая зверьков, я пропустил зверя в себе!

А Зина, со смешными косичками ещё жиденьких девичьих волос, смешно висящих крысиными хвостиками, заметила…

Она подошла, тогда, и сильно толкнула его в живот, выше не доставала. Он попятился от неожиданности и упал, запнувшись о ногу поверженного им врага.

- Ты злой, я больше не хочу с тобой дружить! - крикнула она сквозь слёзы и побежала в сторону своего дома.

- Вставай! - Генка помог подняться мальчишке, хлюпающего разбитым носом, и протянул ему свой платок. Он всегда дарил носовые платки побеждённым. - Ну, ты видал… я ведь из-за неё… тебя… а она… Непонятно!

- Да уж!.. Я её за волосы… - солидарно удивился пацан, вытирая нос Генкиным подарком. - Этих женщин не поймёшь! - он восторженно смотрел вслед убегающей, маленькой невзрачной фигурке и в глазах его бились два красных сердца, словно заслуженные в бою ордена.

Генка внимательно посмотрел на побеждённого и вдруг отчётливо понял, что крепко проиграл! Ему захотелось раздавить этого хлюпика, но, вспомнив глаза Зины, он подавил желание и даже ощутил некое подобие стыда.

- А ну дёргай отсюда, стоит тут… сопли красные жуёт! - Он неожиданно разозлился на себя за минутную слабость. - Ещё раз рядом с Зинкой увижу - убью! Понял? - скривив лицо, он шагнул к мальчишке. Тот отступил, потом ещё, потом резко развернулся и дал дёру… Отбежав метров на двадцать, обернулся и крикнул:

- Да пошёл ты… козёл!

- Ах ты… - Генка ринулся, было за ним, но тот только пятками сверкнул.

На другой день, как ни в чём ни бывало, он ждал Зину из школы… Увидев её зелёный, огромный портфель и смешные косички, услужливо подскочил и протянул руку за грузом знаний…

- Я сама! - посуровела она взглядом и махнула подругам на прощанье рукой.

Они шли молча, она сгибалась в сторону портфеля, но упрямо тащила его сама. У ворот своего дома, отпустив портфель постоять, задорно улыбнулась и спросила:

- Гена, ты глупый?

- Почему? - растерялся он.

- С первого раза не доходит?

- Ты о вчерашнем?

- Ну да!

Он помолчал, покусывая губу…

- Но мы ведь не дочитали Таис Афинскую.

- Я сама дочитаю, вот… взяла в школьной библиотеке, - она легонько пнула портфель ножкой. - Показать?

- Не надо, верю! - он нахмурился. - Ну, в общем, дело твоё! - раздумывая: идти уже восвояси или нет, он косил глазом на маленький, но крепкий характер… Эти железные всегда торчащие косички!.. Как он их не разглядел?

- Ну вот и правильно, видать не совсем глупый, а Серёжку больше не трогай, не хорошо бить маленьких! Я с ним теперь буду в библиотеку ходить! - Зина грозно взглянула снизу вверх на растерявшегося Генку и, подхватив тяжёлый портфель, ушла навсегда, вместе с добрыми книжками и тёплыми, острыми, смешными коленками.

Он ещё долго стоял и смотрел на её деревянные ворота, под крашенным синькой козырьком, грубую, но вечную щеколду довоенной работы… Ещё долго он рассматривал бы преграду на пути к своему счастью, находя всё новые, вдруг ставшие интересными детали ворот, но ехидный хохоток вернул его в реальность:

- Что, читальный зал сгорел, завяли помидоры? - Сенька Темнов стоял сзади и толкал его коленкой под колено.

- Тебе-то что? - грубо оборвал Генка, не собираясь обсуждать пожар своей души, тем более с Сенькой.

- Ты странный, однако, Геша, посмотри сколько девчонок вокруг, а ухватился за какую-то пигалицу, что ты с ней вообще собирался делать? Может ты этот, как его? - Сеня напряг широкий, но низкий лоб, подтянув жирные щёки к глазам, и выдал:

- Педик?

- Сам ты педик, педофил стоеросовый! - разозлился Геша, понимая, что оскорблять Сенька не пытался, просто запутался в разнонаправленности педоприставок.

- Верно, спасибо подсказал, педофил! Тётка приехала из Воронежа, всякие ужасы про городскую жизнь рассказывала, про маньяков разных, что детей насилуют, вот и подбросила словечко, а я ведь хваткий, если услышу что умное, сразу… на ус!..

 

«Да, ты Сеня действительно хваткий! - согласился Генка, косясь в окно машины. - Нахватал: и работёнку не пыльную, и денег видать, и Зинку, и меня дурака непутёвого прицепил на кукан!

Скрипнувшие тормоза вернули его в этот мир у подъезда пятиэтажки, в мир серый и холодный, но с малюсенькой, словно входная дырочка от пули, надеждой на лучшее.

- Приехали, вот тебе ключи, - Семён бросил ему на колени связку нержавейки, - квартира 22 - наша гостиница. В холодильнике жратва, пиво… отдыхай, но никуда не выходи, а я появлюсь…

 

* * *

 

«Наверное, если бы я каждый день, так долго смотрел на какой - нибудь предмет, то смог бы сдвинуть его взглядом. Давай, звони!..» - подстегнул себя Семён и, оторвав взгляд от телефона, поднял трубку…

- Миша, привет! Как жизнь?.. Да нет, всё нормально! Слушай, мне нужно срочно встретиться с Квёлым, это в его интересах. Что? Нет! А как ты угадал? Да я знаю, поэтому и звоню! Там такое заваривается… короче, нужен Квёлый!

Выслушав мнение Михаила о Тимуре, Семён убедился, что шеф был прав, а он сам, вообще… давно был по правую сторону!

- Хорошо, буду ждать, забивай стрелку и я подъеду. Смотри, чтобы никого не было посторонних, сам понимаешь, что будет, если Тимур узнает, с кем я встречался, - он положил трубку. - «Ну, что ж, будем ждать стрелы, - он поперхнулся. - Только не чёрной!»

 

 

ГЛАВА 9 А.РОДИОНОВ

 

Семён, хмурый, как лондонское утро, быстро вёл машину.

Фрол, как всегда, сидевший сзади, поглядывал в зеркало заднего вида, изучая лицо водителя. Состояние Семёна, вечно улыбающегося дурацкой улыбкой олигофрена, казалось ему сегодня понятным. Но как раз, сегодня, он глубоко ошибался…

Его товарищ детских игр получил задание шефа: избавиться от стрелка после сделанной работы. Товарищ постарался отстоять земляка, но Тимур упёрся и сказал, что им оторвут яйца, если кто-то, хоть что-то заподозрит. Подумав, Семён решил, что своя рубашка, действительно, ближе и не пахнет! Но настроение было ужасное, тем более, что его опять использовали и подставляли. Ну, никак не давали жить тихо и сытно.

«Достали, сволочи, я ж никого никогда не убивал!»

Остановив машину у обочины, он повернулся к Фролу:

- До приезда клиентов целый час! Держи… - «ТТ» с глушителем и дополнительной обоймой весомо лёг на колени Генки. - Ты говорил, что знаком с этой машинкой!? Пойдёшь, во-он на те осины, за ними будет деревянный двухэтажный дом, там и жди… Сколько их будет точно, не знаю, от двух до четырёх, но убрать нужно всех. Потом пройдёшь вперёд, вдоль дороги три километра, до указателя – Ломовка; жди в лесу, я подъеду к указателю в 22-00.

Глядя в спину удалявшемуся Фролу, он вспомнил… и высунулся в окно:

- Кстати, Гена, мы друзья, поэтому хочу дать тебе совет: если что-то не срастётся, то лучше пулю в лоб, потому что остаться в живых у тебя шансов не будет, только других сдашь, не выдержав пыток.

Генка сплюнул под ноги:

- Не ссы, такая война мне знакома, снайпера в плен не сдаются!

 

* * *

Притаившись в кустах, в десяти метрах от беседки, Фрол спокойно наблюдал за театром будущих действий. Риск быть замеченным - был минимален! Увитая диким виноградом беседка не позволяла даже ему увидеть, что делается внутри, но он пришёл первым, и поэтому знал, где и кто находится. Основную проблему составляли два охранника; они болтали о чём-то, сидя на капоте одной из машин и лузгали семечки. До них было метров двадцать, и в этом была проблема… Но не зря Фрол протёр не один маскировочный халат, вытирая грязь с чеченской земли: он умел мыслить быстро и эффективно.

Машины стояли метрах в пяти от дома, и если проползти за него, то можно было на что-то надеяться…

Словно ящерица, мокрый и блестящий от вечерней росы, Фрол прополз в обход метров сто, и оказался за домом, где его вообще никто не мог увидеть, но и он отсюда не видел никого. Перебравшись в кусты, растущие ближе к углу, он задумался… Теперь он видел только охранников и находился от них всего в десяти метрах. Ему везло сегодня - из окна одной машины громко лилась музыка:

«Птицы в клетке, звери в клетке, а на воле вороньё…» - приятный, с сипотцой, голос был не доволен такой несправедливостью и заглушал звук перемещений Фрола.

Уже смеркалось… что тоже было не лишним. Приняв решение, он громко зашевелился в кустах… Один охранник насторожился:

- Что это было?

- Не знаю, я ничего не слышал! - беспечно ответил второй. - Мало что ли здесь всякой дряни, может гадюка! Б-р-р-р, - его натурально передернуло.

Лузга снова полетела на землю, а Фролу пришлось привлечь их внимание снова…

- Не, я пойду, посмотрю… - первый, тот, у которого слух был острее, направился к подозрительно шелестящим кустам…

Фрол быстро перекатился на другое место и вжался в землю, напружинив для прыжка руки и ноги.

Широкая спина встала перед ним в пяти метрах и стукнула два раза по кусту ногой.

- Ну, где ты там, крыса поганая!

Фрол зашуршал из кустов за домом и веретеном перекатился за следующий куст, благо они росли густой стеной.

Спина развернулась и направилась в его сторону…

Пантерой, взвившись вверх, он ударил рукоятью пистолета парня в мозжечок. Удар был не так чтобы очень сильным, рассчитанным на короткое мгновенное отключение и крупное тело осело на землю, как подкошенное. Спасибо музыке, всё прошло тихо… Прикрыв зашевелившемуся охраннику рот искалеченной рукой, а другой, вдавив ствол в глаз, он спросил:

- Жить хочешь?

- Угу! - промычал очумевший детина, скривившись от боли.

Надавив пистолетом, Фрол приказал:

- Очень спокойным голосом, негромко, как на прогулке, позови своего дружка… - убедившись в согласии клиента, он ослабил давление на глаз.

- Зёха, иди, посмотри, что здесь… - голос амбала прозвучал почти естественно, но в последний раз: пуля впилась ему под левую лопатку и взрыхлила землю у корней жимолости.

- Ты где, Рубик? - удивился второй охранник, зайдя за дом.

- Здесь, - просто ответил Фрол и, вставая из-за кустов, два раза выстрелил.

Он снова вернулся на первый рубеж, уже не так плотно прижимаясь к земле, затем, подойдя к беседке со стороны виноградной стены, замер.

- Что-то мусор заставляет себя долго ждать, - проговорил властный пренебрежительный голос.

- А он никогда не отличался пунктуальностью, деревенщина, - поддакнул другой голос. - Я его вообще, можно сказать, на дороге подобрал, а ты посмотри на него теперь…

Фрол раздвинул податливые лозы и расстрелял мирно беседующих мужчин. Не став рассматривать, кто, где и как прилёг, он вошёл в дом и прислушался… затем поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и заглянул в обе спальни, - никого; это обрадовало - больше не хотелось убивать!

Он ещё раз быстро осмотрел трупы… - контрольный выстрел был не нужен.

 

Почти окоченев, без привычного снаряжения, наползавшись по кустам и траве, и промокнув насквозь, Фрол выстукивал зубами тайную, никому не известную морзянку. Пожалуй, на Земле не много было счастливцев, так часто умывавшихся росой!

До десяти оставалось две минуты, когда вдали засветили фары пунктуально приближающейся машины: «Ну, наконец-то»!

 

- Включи, пожалуйста, печку, - чуть не прикусив язык, стучащими от холода и нервного напряжения зубами, попросил Фрол.

- Ты давай, говори… - мелко подрагивающая рука Семёна потянулась к клавише включения.

- Всё! Все четверо! - пролаял Фрол.

- Ты уверен, проверил?

- Всё о, кей! Поехали греться, водки хочу… много…

- Ствол давай, надеюсь, ты его не скинул, я ведь предупреждал, что сделаю это сам, - заволновался Семён.

- Держи свой ствол, он пуст, как моя голова, а вот вторая обойма – к счастью не понадобилась…

Семён дрожащей рукой открыл бардачок…

- На, грейся… - он протянул бутылку «Столичной».

- Ну, ты молодец Сенька, понимаешь, желания продрогшего киллера, - с явным сарказмом проговорил Фрол. Сорвав пробку зубами, он жадно прильнул к горлышку. – Ух, хорошо! - глаз автоматически отметил, что осталась ещё половина.

- Я сейчас, отолью… - Семен остановил машину. - А ты, не желаешь?

- Нет, не хочу, я пока тебя ждал, два раза отлил…

Семён вышел из машины и пропал в темноте…

Как следует, приложившись к бутылке ещё раз, Фрол устало откинулся на спинку сиденья.

- Генка… Генка… помоги, тут что-то в диск попало… - раздался крик Семёна.

- Блин, нигде нет покоя, - проворчал Фрол и открыл дверцу. – Чего фары выключил? Дурак!

Дотянувшись до передней панели, он щелкнул включателем и загорелся ближний свет.

- Ёп… - свет, неожиданно включенных фар, осветил стоявшего перед машиной Семёна с пистолетом в руке, приготовившегося стрелять.

Прыгнув головой вперёд в открытую дверцу и сделав кувырок, Фрол почувствовал, как чем-то горячим ударило в плечо, ещё один прыжок Тарзана и он был в заросшем травой кювете. Прыгая то вперёд, то в сторону, он зайцем побежал в лес, надеясь на темноту и на его величество случай.

Убедившись, что погони нет, он упал в траву и только теперь почувствовал резкую боль в плече.

- Попал, сволочь! - нащупав рукой липкое, мокрое плечо и продавив мышцы – обрадовался: задета была только мякоть. - Слава Богу! Отдышавшись, он пошёл обратно к шоссе, ориентируясь на огни изредка проезжавших машин.

 

Семён, оглушенный страшной неудачей, сначала растерялся, он не ожидал такой прыти от землячка; «действительно, парня неплохо обучили. Ему бы, дураку - в «Альфу», а он… - в Чечню; видать не того советчика встретил».

Потихоньку самообладание вернулось, и он стал думать…

Развернув машину, поехал обратно, решив реализовать первоначальный план. Не доехав до поворота на грунтовку триста метров, он въехал в лес. Достав из бардачка «ТТ» с отпечатками Фрола, пошёл к дому пешком…

 

Четыре трупа тихо и мирно лежали, там, где их застала смерть. Квёлый будто спал, уронив голову на лежавшие на столе руки.

Забросив оружие под стол, Семён пошёл обратно. Уже сев в машину, он подумал о том, что пистолет найдёт контора Вадима и, скорее всего, Фрол будет задержан УБОП, а уж там он молчать не станет.

Пришлось возвращаться, лазить под столом, натыкаясь на остывающие ноги приятелей и забирать пистолет с собой.

«Ничего, заверну в целлофан, спрячу, ещё пригодится… с Гешиными отпечатками!» - подумал он, вылезая из-под стола и стараясь не смотреть по сторонам.

 

* * *

Телефонная трубка готова была сгореть от стыда, её пластмасссовый корпус уже начал плавиться, не выдерживая накала сказанного и грязи услышанного:

- …ничтожество, ничего поручить нельзя! Ищи его, где хочешь, и моли бога, чтобы он пропал навсегда!

После некоторой паузы, голос, уже спокойнее сказал:

- Я от всего откажусь; договаривался о стрелке ты, и всё это - только твоя инициатива; так что быстрее решай проблему.

Удар трубки на том конце провода был так силён, что один из проводков мембраны отвалился; резкая боль пронзила электронное сердце и ушла в кабель.

- Опять инфаркт! - успела подумать трубка и отключилась.

 

* * *

Выйдя, часа через два, к дорожному указателю населённого пункта, Гена осмотрелся… подождав немного, при свете приближающейся машины прочитал на указателе: Ломовка.

От радости, он подпрыгнул и… почувствовал боль в плече.

«Ну, хорошо, теперь мы хоть знаем, где находимся! - посмотрев в сторону Ломовки, он ничего не увидел, кроме столба, с тускло светившей лампой.

Было холодно, не зная, что делать и куда идти, он заметался в поисках решения…

- Эврика!.. Это лучше, чем замёрзнуть тут!

 

Второй раз за одну ночь покойникам, не давали покоя…

Войдя в беседку и стараясь не смотреть на дело своих рук, он взял со стола сигареты и зажигалку, затем прямиком прошёл в дом. Не трогая ничего лишнего, снял с вешалки кожаную куртку и там же взял свёрнутый в рулон и лежавший на полке для головных уборов, свитер. Отойдя от дома метров на сто, он остановился, подумал несколько секунд, развернулся и пошёл обратно.

Нагнувшись над охранником и нашарив у него под мышкой кобуру, он вытащил оттуда «Макаров», который тот, даже не снял с предохранителя.

«Да, видать не ожидали ребята подвоха, а зря - А LA GUERRE COMME, А LA GUERRE!

Переодевшись в сухое, он свернул старые мокрые шмотки в узел: «Надо будет где-то выбросить, подальше… Ну, теперь, кажется всё! Пойдём в село».

Добравшись до окраины жилого пункта, он увидел небольшой стожок, у крайнего, стоявшего особняком, небольшого дома.

«Не Хилтон, но и это радует», - проделав лаз в пахнущей цветами, свежей высушенной траве, забравшись внутрь, он мгновенно заснул, не успев дочитать до конца «Отче наш!».

 

* * *

Монотонный и режущий нервы скрип поднимаемого из колодца ведра, разбудил его; плечо болело и затекло, знобило - наверное, поднялась температура. Перевернувшись на другой бок, он снова начал проваливаться в темноту, но не успел…

- Вылезай! Вылезай! Чего прячешься? Я же знаю, что ты там! - мужской мягкий голос не был агрессивным, наоборот, в нём чувствовалось глубокое сострадание.

- Вылезай! Чего боишься? Никто тебя не съест! - слышно было, что мужчина ласково усмехнулся.

Фрол, зашуршав сеном, вылез на свет божий и сощурился от яркого утреннего солнца.

- Здравствуйте… батюшка! - он рассмотрел из-под руки хозяина, одетого в длинную чёрную рясу. - Простите, что стог разворошил, дайте грабли, я поправлю…

- Успеется… - проговорил хозяин, внимательно оглядев пришельца с ног до головы. - Пошли в дом, по-моему, тебе нужна медицинская помощь… - он легко подхватил полные вёдра.

 

- Снимай всё, ты, я вижу, ранен, - кивнул священник на залитую кровью левую кисть.

«Наблюдательный дед, а я ведь переоделся, видать кровь стекала с плеча и испачкала руку», - подумал Гена, немного заволновавшись. - Да… заблудился… отстал от своих, а ночью упал и видать наткнулся на какой то сучок.

- Ну да, и, не разорвав свитер, пробил себе плечо. Уж не сам ли Господь спустился сегодня с небес, чтобы укрепить меня - нищего духом! - усмехнулся в густые усы хозяин и сыпанул в тёплую воду марганцовки. - Так, ещё нужно стрептоцида намять. - Стянув с Генки свитер, попик с видом знатока стал ощупывать его плечо…

- Ой, больно!

- Ничего, терпи!.. - глаза лукаво блеснули из густой, с седыми нитями бороды, приблизившейся к ним почти вплотную. - Кость не задета! На вылет… - возвестил он мягким, слегка насмешливым голосом, закончив накладывать повязку. - На-ка… выпей… - на стол легла упаковка аспирина, - и будем завтракать, - он снял полотенце с накрытых от мух, крынки молока и уложенной в красивой корзинке сдобы. - Чем бог послал…

 

Напившись, молока с кренделями, Фрол устало налёг на стол:

- Батюшка, можно я в стогу посплю немного?

- Нет, нельзя! - глаза хозяина снова озорно блеснули, - Стог я поправлю, пока ты будешь отдыхать во флигеле, пойдём…

Чистый, увешанный занавесочками и пучками трав, флигелёк, уже успел прогреться утренними лучами и пах теплом и пряностями.

- Я думаю, здесь будет удобнее, чем в стогу! - хозяин опять усмехнулся и закрыл за собой дверь.

 

- Отлично Константин! - подумал, раздеваясь, Гена и вдруг вскочил… - Блин, а где же ствол? - он постукал себя по карманам. - Точно, в стогу выпал!

Испугавшись, что хозяин поправляя стог, всё засыпит, он выбежал на двор. На дворе никого не было и, успокоившись, Фрол нырнул в сено: пистолет лежал, как положено - завалившись на воронёный бок, и втайне надеялся, что его, наконец, потеряют. Его макаровского ствола, надолго бы не хватило, а хотелось дожить до заслуженной пенсии.

Вернувшись во флигель, Фрол быстро разделся и, спрятав пистолет под тощий травяной матрас, прыгнул на него сверху, до самых глаз натянув сплетённое из лоскутков одеяльце.

- Вот теперь, точно хорошо! - глубоко вздохнув, он улыбнулся и заснул.

 

Проснувшись, он тут же зажмурился: яркий луч света ударил прямо в бровь, поступая назло от обратного, борясь с затхлым филологическим прошлым! Солнце – боксёр стояло в низкой стойке, и Геша подумал, что уже часов шесть вечера. Плечо болело гораздо меньше и очень хотелось есть. Осмотревшись во флигеле, он заметил на столе что-то накрытое полотенцем, под которым оказалась, опять, крынка молока и горшочек с картофелем - тушеным с мясом. Жадно набросившись на еду, Фрол не услышал, как открылась дверь.

- Приятного аппетита и с добрым утром! - прозвучало за его спиной. - Как спалось, не спрашиваю; если человек проспал сутки, значит, спалось хорошо! - хозяин поставил на стол тарелку с крупными помидорами.

- Спасибо большое! - с набитым ртом, пытаясь быстрее проглотить пищу, промычал Гена.

- Ты не спеши, ешь спокойно, никто тебя не торопит и не гонит. Набирайся сил и можешь несколько дней здесь пожить. Сдается мне, что пришёл ты, сюда, не зря, кто-то направлял видимо. Будет у нас большой разговор, но позже, а сейчас: спи, ешь, гуляй по лесу и думай. Думай и думай о жизни своей грешной и о Боге в душе! Мне тоже нужно подумать о тебе, а через три дня поговорим. Да, меня зовут отец Сергий, - увидев улыбку на лице Фрола, он, в свою очередь, улыбнувшись, подтвердил: - Точно, как у Льва Толстого! Ну, а ты, кто будешь?

- Геннадий буду! - Фрол, озадаченный поведением священника с интересом посмотрел ему в глаза. Посмотрел и утонул…

 

* * *

Через три дня отец Сергий разбудил его ещё затемно:

- Геннадий, я срочно уезжаю по делам прихода, поэтому разговор наш откладывается на неделю. Ты, смотри, дождись меня! Оставляю тебя на хозяйстве: утром и вечером поливай грядки, скотину и птицу кормить не забывай, инвентарь весь найдёшь в сарае, там же корм, магазин в деревне есть, деньги в комоде под постельным бельём.

Не давая открыть изумлённому Генке рот, он быстро договорил:

- Всё, меня ждёт машина, и я очень тороплюсь! Обязательно дождись меня! - он взялся за ручку двери… - Да, чуть не забыл: ключ от дома - под кирпичом, на бочке с зерном, - открыв дверь, он вышел… затем взревел двигатель какой-то легковушки, и тени от фар побежали по потолку, стенам и… убежали совсем.

 

Днём, хлопоты по хозяйству немного отвлекали от всевозможных, тяжёлых мыслей, но стоило лечь в постель, как они вновь обступали со всех сторон, не давая уснуть.

Что же тяготило, в чём причина не проходившей депрессии?

Однозначно было трудно ответить. Но время шло и дефрагментация мыслей, постепенно происходила в его голове, пока, окончательно не доконала…

«Вот оно… мне просто страшно; я понимаю, что они найдут меня и, конечно, в живых не оставят. Живая торпеда, запущенная ими - это серьёзная угроза для них же, в случае утечки информации. Больше всех заинтересован в моем исчезновении Семён; сволочь, убрать-то нормально не мог, гнида мусорская, - от воспоминания о последних событиях, свело челюсть. - И выручал он меня, чтоб иметь киллера про запас!»

Делать было нечего, как бы Фрол не относился к Семёну, на крайние меры идти не хотелось, но приходилось…

Немного денег у него было, и хозяйский комод, к своему сожалению, сохранил на сегодня девственность.

Достав из-под матраса «машинку» и опустив в карман кожаной куртки, Гена вышел на трассу.

Рейсовый Пазик не заставил себя долго ждать и, заглотив его, как и многих, с оказией, покатил в город.

 

Особенного плана у Гены, пока не было: он слонялся по городу, пил кофе, ел пирожки, даже посмотрел какой-то дикий фильм, в ожидании вечера.

В 22-оо он зашёл в телефонную будку и набрал номер Семёна. Послушав некоторое время скучные гудки, он понял, что дома никого нет и нужно ждать. В глубине двора проявилась подходящая лавочка; оттуда было удобно наблюдать за парадным. Закурив и глубоко затянувшись, он осветил вспыхнувшим огоньком сигареты циферблат, на часах было 22-15.

 

 

ГЛАВА 10 А.РОДИОНОВ

 

Тимур Наильевич Исхаков, потомственный сибирский охотник, во всех отношениях, молча потягивал хороший арманьяк и искоса посматривал на сидевшего, как истукан, Василия.

Тот, взволнованный неожиданным приглашением нового шефа, вёл себя довольно натянуто и никак не мог расслабиться.

- Да ты выпей Василий, чего у тебя рюмка полная? - нарочито удивлённо забеспокоился Тимур. - И успокойся, просто ты у нас недавно и не знаешь, что я умею дружить с подчинёнными – запросто, тем более в нерабочее время, - он поднял рюмку. - Давай выпьем за вас, молодых, за нашу смену. За твою третью звёздочку!

- У меня пока две! - покраснел от приятной догадки Дыров.

- Вот именно – пока! Приказ уже подписан, так что готовь дырочку и поляну! - слово «дырочку» несколько позабавило его своей медальной полигамностью и он плотоядно улыбнулся. - Посидим втроём - только свои! Поговорим о жизни, о проблемах насущных, да о природе, в конце концов. Ты, Василий, охоту любишь? - Тимур, несколько своеобразно потребительски вспомнил о природе, и улыбнуться уже не догадался.

Василий, огорошенный новостью, пропустив мимо ушей все душевные излияния шефа, вздрогнул:

- Что? Простите, не уловил…

- Охоту, спрашиваю, любишь? – поморщился Тимур. – «Тот, дурак, хоть хитрый, а этот видать, вообще – увалень! О-хо-хо… где же вас умных-то набрать, таких как Нестеров. Да, Сергеич умел подбирать кадры!»

- Не знаю, товарищ подполковник, не пробовал… - Василий, все ещё держал полную рюмку в руке.

Тимур весело засмеялся и приобнял парня:

- Да ты выпей Вася, выпей и расслабься, а то у нас разговора по душам не получается: сидишь, как лом проглотил. А я охоту обожаю! Батя то мой, охотником был, и меня с собой брал в лес. Да, детство!.. Как мы торопимся вырасти, и вообще... торопимся жить – глупцы!

Он посмотрел на Василия, и их глаза встретились: простые, нормальные глаза, двух обыкновенных людей; видимо воспоминание о детстве на мгновение превращает, даже большого страшного зверя – в маленького пушистого щенка.

Тимур, в это мгновение, вспомнил русскую народную сказку, про богатыря Светогора: земле стало трудно его носить, такую огромную, тяжёлую силу он приобрёл.

Сейчас, он впервые почувствовал, что устал, отяжелел от этой бесконечной гонки. Ощутив это, он принял окончательное решение…

- Вася, я долго думал, решался, не решался, но, видать, без этого не обойтись. Я открою тебе серьёзную тайну, и ты, конечно, понимаешь, что это должно умереть в тебе, – он кивнул, видя усердное подтверждение Василия в лояльности. - Жена, твоего лучшего друга Семёна, изменяет ему с Нестеренко - начальником УБОП.

Глаза Дырова от услышанной новости полезли на лоб…

- Да я его… я не посмотрю, что он майор, - взревел он.

- Это лишнее, Василий! Пока, ты должен установить за ней всего лишь слежку. А я должен знать точный график их тайных встреч. Запомни, мой молодой друг: месть - холодное блюдо! Мы отомстим за нашего друга, но пока об этом - ни гу-гу!

 

* * *

Такое деликатное дело, как слежку за женой начальника отдела, нельзя было доверить никому.

Василий, удобно устроившись в своей собственной машине, с БИБЛИЕЙ в руках, караулил Зину в пятидесяти метрах от центрального универмага. Один знакомый, посоветовал ему прочесть именно эту книгу, аргументируя свой выбор тем, что прекрасно понял желание Василия - как можно быстрее стать культурным.

- Если ты внимательно проштудируешь эту книгу, то получишь ответы на многие вопросы, и в разговоре с товарищами сможешь блеснуть эрудицией, тем более тема эта модная, - знакомый врач хлопнул его по плечу. - Ну, а если что не понятно, звони!

Периодически поглядывая на двери универмага, Василий упорно вдумывался в прочитанное, перечитывая некоторые абзацы помногу раз. Ему было страшно скучно, но если надо – значит надо!

 

* * *

Крепко обнявшись, они молча смотрели на причудливую игру теней, отбрасываемых горящей свечой на потолок.

- Как у Пастернака: «На обнажённый потолок ложились тени…» - проговорил Вадим, целуя плечо любимой. - Что-то, не хорошо на душе…

- Отчего, милый, тебе было плохо? - Зина повернулась к нему и поцеловала в подбородок.

У неё не было сил на проявление более тёплых чувств: только что, она пережила те же ощущения, что и несколько лет назад, только всё было наяву, и подтверждало, что тогда, на даче был он!

Вадим тоже повернулся к ней лицом и, целуя каждую клеточку её кожи, улыбнулся:

- Что ты, родная! Разве такое возможно… Просто, очень плохо, что ты жена Семёна! Это очень многое усложнит!

- Вадик, ты любишь? - брови Зины изогнулись в страхе ожидания. - Скажи, ты можешь бросить меня? - она привстала над ним, пытаясь увидеть ответ в бездне его глаз.

Отрицательно покачав головой, он привлёк её к себе и, целуя розовое, маленькое ухо прошептал:

- Я искал тебя всю жизнь!

 

* * *

- Товарищ подполковник, ваше приказание выполнено! - бодро отрапортовал ст. лейтенант Дыров.

- Вася, будь проще! - Тимур встал и, выйдя из-за стола, пожал руку Дырову. - Мы ведь одни, к чему это чинодральство? Ну, что ты там, выполнил?

- График у них один – график дежурств Семёна! Это точно товарищ подполковник, я знаю Семёна… не дай Бог, когда он дома, чтоб она куда ушла, разве, когда он в запое! Так что, время его дежурства совпадает с их свиданиями, - ещё раз повторил старательный служака.

- Ну, что, молодец, очень оперативно справился! А как звёздочки, не жмут? – Тимур во весь рот расплылся в добродушной улыбке и ткнул кулаком Василия в бок.

- Ой, Тимур Наильевич, я как раз хотел пригласить вас в эту субботу в ресторан, отметить, так сказать, да и Семён в субботу будет с дежурства. Вы, как, не против?.. - заволновался Вася, видя озабоченность шефа.

- Нет, нет, конечно, спасибо за приглашение… только в выходные я никак не могу, надо жену везти к матери, нас уже там ждут, всё договорено… - Тимур расстроено покачал головой.

- Ну, так я перенесу, как вам угодно… товарищ подполковник…

- Да, спасибо, не стоит создавать проблем, в пятницу обмоем, но уговор: только мальчишник, никаких жён и любовниц, самой узкой компанией - нашей троицей, - предупредив возражение Василия, он сказал:

- А Семёна я подменю кем-нибудь! Ну, иди Вася, а то работы много, - шеф снова подошёл и пожал руку Василию.

Василий от внимания начальства немного опьянел, - «кажись… попёрло, как бы не сглазить!» - думал он, летая весь день, на новых крылообразных погонах.

 

* * *

Трое, на сей раз, сидели не в лодке, а в отдельной кабинке, но это совсем не спасало их от передвигающихся по кабаку кучевых облаков табачного дыма и визга танцующей, веселящейся толпы.

Пятница всегда была самым бойким ресторанным днём: впереди два выходных, а это значило, что выйти с тяжёлого похмелья будет время, но многим это только казалось, так как предвыходной день мог затянуться до понедельника.

Тяжелее всех приходилось виновнику торжества - он не курил; теперь же, надышавшись ядовитым смрадом, окосев не столько от выпитого, как, просто отравившись, он был не рад всему празднику.

Зато, его друзья пошли в разнос: какие-то девицы, то присаживались за стол, то убегали, бутылки и блюда менялись со скоростью света, а халдей только успевал записывать требуемое.

 

- Я в туалет… - Тимур, пошатываясь, поднялся и, спихнув со своих колен девицу, похожую на индейца вырывшего томагавк войны, протиснулся к выходу.

Закрывшись на защёлку, он подошёл к унитазу и сунул два пальца в рот… Немного полегчало! Подержав с минуту голову под струёй холодной воды, он почувствовал себя ещё лучше. Вытерев лысину носовым платком, посмотрел на себя в зеркало: «Ну, что, уже точно, лучше!» Одёрнув пиджак, поправив галстук и, подойдя к столику администратора, он набрал домашний номер Семёна: долгие гудки подтвердили его предположение. Вытерев ещё раз платком голову, он вернулся в кабинку:

- Так, девочки, брысь отсюда! Я сказал - у нас серьёзный разговор! Быстренько, быстренько… молчать! – расшугав шалав, он поднял рюмку.

- За наше мужское братство!

- Ура! - закричал Семён. - Ура!

- Молодец, но ты уже пьян, приказываю идти в туалет и умыться! - Тимур показал рукой на дверь туалета.

- Есть! - ответили разом два друга и встали из-за стола…

- Ты, сядь, потом сходишь! Что, я тут один останусь, вы что, шефа хотите покинуть, оставить на растерзание этим попугаям? - он дёрнул Василия за рукав.

Семён, подчиняясь приказу, отданному шутливым тоном, бравой, но не совсем твёрдой походкой отправился в туалет.

Обняв за шею Дырова, и убедившись, что дверь за Семёном закрылась, Тимур зашептал ему на ухо:

- Я думаю, что мы с тобой не правильно поступаем, Вася! Наверное, плохие друзья!

- Что вы имеете в виду, Тимур Наильевич? - насторожился Василий. - Кто – кому?

- Мы с тобой - нашему Семёну! - печально констатировал сей факт хитрый татарин. - Всё-таки, мы обязаны открыть глаза нашему другу, пусть уличит её в измене и подаст на развод. Не достойно офицера носить ветвистое украшение над кокардой. Разве мы можем допустить, чтоб над ним все смеялись? - он строго и печально посмотрел на Василия. - Разве можем мы допустить, чтобы смеялись за спиной нашего отдела, над нами?

- Нет, конечно, Тимур Наильевич, вы как всегда правы! - Василий согласно кивнул головой. - Но, ведь, он её убьёт!

- Чем, членом? По-моему она мечтает о такой смерти! Нет, не бойся, он не дурак; Семён умный человек и слишком любит жизнь. Я выйду в туалет, а ты ему назовёшь адрес; думаю голубки сейчас на месте. Пусть не догадывается, что я в курсе, потому что ему будет ещё больнее. Вы ровесники, давно друг друга знаете, тебе можно, а мне… увы! Всё понял? - Тимур жёстко взглянул на Дырова.

Тот подавленно слушал и молча кивал головой, но резкий вопрос привёл его в чувство:

- Да, конечно, я всё сделаю!

- О, вот и наш Сэмэнчик… - обрадовано воскликнул Тимур. - А меня опять приспичило… - поднявшись, он торопливо засеменил в туалет.

 

 

- … ты, что вообще охренел? Ты, это мне? - Семён, наливаясь кровью, хотел ударить Василия, но тот сжал своими тисками его руку и легко положил на стол.

- Сеня, пойми, я ведь, как друг… больно смотреть…

- Завидуешь падла? Докажи, если ты такой друг… - Семен, разломав пачку сигарет, всё-таки выудил одну и сунул в рот. - Докажи! Или… я тебя… в порошок…

Молча, достав из внутреннего кармана пиджака шариковую ручку, Василий написал на салфетке адрес:

- Езжай! Он снимает квартиру, даже домой к себе не водит – конспиратор, - подвинув салфетку, Вася горестно склонил голову.

- Ждать меня здесь… хоть до утра! - выкрикнул Семен, посмотрев на него, как на покойника, и выбежал из ресторана, зажав салфетку в руке.

 

Тимур долго сморкался и кашлял, хмель куда-то испарился и он был рад. Никакого удовлетворения от общения с этими твёрдыми «саксаулами» не было.

- Вся жизнь игра! - неожиданно пропел он высоким, поставленным голосом муэдзина. - Ну, наверное, пора!

«Разделяй и властвуй», - говорил его кумир; хоть какой-то результат, но будет от столкновения двух лбов - вражеского, и другого… уже мешающего. Выглянув за дверь, он увидел всё, что ему было нужно, и подошёл к столу.

Василий, упав головой на скатерть, страдал…

Отвесив ему лёгкий подзатыльник, Тимур приказал:

- Возьми в гардеробе мой плащ, что-то я уже устал! - и добавил в след: - Будешь хорошо служить, через два года сделаю кэпом.

Услышав последние слова, Василий оскалился преданной улыбкой и стирая подушечки на лапах, помчался выполнять приказание.

 

* * *

Выскочив из ресторана на улицу, задыхаясь, Семён рванул воротник так, что пуговицы рубашки стрельнули во все стороны, как осколки гранаты.

- Такси, поехали, быстрее…

«Убью суку, и этого козла давно пора завалить, мало того, что всю работу обосрал, так ещё и жену трахает, - в глазах Семёна потемнело, он представил, как сейчас задыхается в объятьях его врага Зинка, как она стонет и извивается, её сладострастное лицо… ещё чуть-чуть и его хватил бы удар.

- Жди здесь, я на минуту… - крикнул он таксисту и вывалился из машины.

Открыв гараж, он спустился в бетонный погреб и отодвинул в сторону полку. Открыв потайной ящик, достал перчатки и «ТТ» в целлофановом пакете. Всё аккуратно замаскировав и закрыв гараж, он сел в машину.

- Поехали…

 

Он вышел за два квартала от нужного адреса; таксистов всегда потом опрашивают: куда и когда, кого везли.

«Вот, он, этот подъезд! Там, за дверями одной из квартир, эта тварь имеет его жену по полной программе! Его Зинку, которую он столько лет пас и добивался…»

Невольно, распалясь до белого каления, достав из пакета пистолет, он рванулся в парадное… но вдруг услышал голоса… причём, знакомые голоса.

Отойдя в сторону, он прижался к стене…

Весело, но негромко разговаривая, Вадим и Зина спускались по лестнице… Выйдя из парадного, они остановились и она прижалась к нему:

- Любимый, когда мы будем вместе?

- Ты же знаешь, я не могу жениться на жене нашего офицера, меня осудят судом чести, а я ещё нужен людям, нас очень мало - тех, кто служит ради их блага. - Вадим поцеловал появившуюся слезинку на глазах Зины. - Не плачь любимая, может, скоро, что-то изменится!?

- Я нашла его блокнот, в котором он записывает - сколько денег от кого получил! Там очень большие суммы, он самый настоящий преступник, понимаешь, его место в тюрьме!

«Ого, вот это я попал, очень интересные вещи сегодня узнаю! Спасибо Вася, ты действительно настоящий друг!» - Семён даже забыл на минуту, зачем он здесь.

- Господи, когда же вы его посадите? Я так его ненавижу! - Зина в отчаянии ударила кулачками в грудь Вадима.

- Никогда! Не для тебя цвету, сучья морда! - несколько исказив, Семён повторил запомнившуюся ему на всю жизнь фразу, сказанную Зиной в том злополучном сарае. Направив пистолет на Вадима, он, сжав зубы, процедил, одновременно нажимая на курок:

- Иди первым, гнида!

Тупой щелчок выстрела, через глушитель, совпал с пронзительным криком Зины:

- Нет!.. - прыгнув вперёд, она заслонила Вадима.

Пуля отбросила её на него, и он еле удержался на ногах.

- Ну, тогда ты второй! - Семён, уже дважды нажал на курок.

Посмотрев презрительно на два распростертых тела и бросив рядом пистолет с отпечатками Фрола, он быстрым шагом, не выходя из тёмной полосы вдоль дома, пошёл прочь.

 

Войдя в ресторан, он увидел за столом, качающегося из стороны в сторону и что-то причитающего, Василия.

- Водки! - приказал Семён, и поднявший голову Василий, увидев его, схватил бутылку и налил полный фужер.

- Ну, что? - прохрипел он, преданно заглядывая в глаза Семёну. - Видел?

- Видел! Обоих там положил! - Семён крупными глотками выпил водку. - Спасибо Вася, всё было вовремя, а то нам копец… моя-то… нашла записи и хотела отдать в УБОП.

- Ой, бля… вот курвы, мало им чужого члена, так ещё и погибели нашей хотят… - Вася сокрушённо покачал головой. - Вот, потому я и развёлся, пусть её негры греют на своей груди!

- Так, Вася, давай сюда потаскух, быстрее, а то скоро кабак закроется, а нам алиби нужно. Первым-то подозреваемым - будет муж! - не ощутив действия водки, Семён хлобыстнул ещё один полный фужер…

 

Они достали в кабаке всех и, загнав официантов до седьмого пота (чтоб запомнили), ещё долго парили мозги администратору, пока не решили, что достаточно засветились.

- По домам! - скомандовали два гуляки и взяли такси.

- Меня первого, я живу ближе, - заметил Василий.

- Нет проблем, сегодня твой праздник! А может и мой!? - многозначительно изрёк Семён. - Но, я уступаю!..

 

* * *

Кутаясь в воротник куртки, Фрол терпеливо ждал появления старого дружка.

«Загуляли где-то, если будет вместе с Зинкой, стрелять не стану, может узнать, а её убить я не смогу!» - решил он и испачкал харчком лист растущего напротив кустарника.

Увидев огонёк такси, свернувший с дороги в этом направлении, Фрол, на всякий случай, передвинулся ближе к парадному.

По сторонам дорожки ведущей к подъезду, росли довольно густые кусты акации, в человеческий рост, вот за ними он и укрылся.

Такси медленно подъехало…

«На ловца и зверь… хоть бы один…» - подумал Геша и облегчённо вздохнул: водитель включил в салоне тусклый свет, осветив одиноко сидящего пассажира, который полез во внутренний карман пальто, видимо за деньгами…

Закрыв дверь машины, Семён достал искалеченную пачку сигарет и, нащупав одну, сунул в рот. Глядя вслед исчезающему вдали огоньку такси, он чиркнул зажигалкой…

- Курить вредно! - послышалось сзади, и ещё поворачиваясь, он узнал голос друга детства. Увидев его глаза, он успел подумать:

«Хорошо, что не поставил Самохе пузырь! Сэкономил!»

 

 

ГЛАВА 11 А.РОДИОНОВ

 

Сергеич, опустив голову на руки, казалось, спал, но это только казалось. Он вспомнил, как восемь лет назад его Серёжка, вот так же, как Вадим, лежал в этом отделении на операционном столе.

Тогда… он тоже, просто ждал! Это было невыносимо: ждать и знать, что ничем не можешь помочь и ничего не можешь изменить. Оставалось уповать только на Бога, только он мог сотворить чудо: руками ли хирургов или собственной волей.

Серёжа тогда умер!.. Но, потом, как бы возродился в этом стройном пареньке, который пришёл в милицию не хапать, а служить! И Сергеич подумал, что не всё ещё потеряно, раз периодически приходят люди; жаль, периоды были большими, но и на том спасибо, ЕМУ же!

Сейчас он опять ждал: три часа шла операция, и он видел озабоченные взволнованные лица в белых повязках, снующие в операционную и обратно. Ему страшно было подумать, что он потеряет своего сына, снова. «Нет, господи, прошу тебя, второго раза я не вынесу!» - посмотрев по сторонам и никого не увидев в вестибюле, он трижды перекрестился.

Какое-то движение насторожило… он резко поднялся и бросился к появившемуся в дверях операционной хирургу…

- Доктор… Что? - он стоял перед хирургом, сложив вместе обе ладони и держа их на уровне подбородка, готовый молить кого угодно.

- Сделал всё, что мог, Игорь Сергеевич, дальше должен стараться он сам. Мать приехала? - хирург снял синий колпак и им же вытер лоб.

- Должна скоро быть, я её встречу!

- Поезжайте домой Игорь Сергеевич, он без сознания, когда придёт в себя неизвестно, если вообще придёт… Мы вам сообщим о любых изменениях.

- Нет, я дождусь его мать! - Сергеич устало опустил руки, но во взгляде появилась надежда. Опять сев на топчанчик, он углубился в свои мысли.

 

- Вы Игорь Сергеевич? - спросил взволнованный женский голос.

Подняв голову, он увидел знакомые и дорогие ему глаза.

- Лидия Сергеевна, здравствуйте, как вы похожи…

- Что с Вадимом? Где он? - она была на грани срыва.

- Всё в порядке, операция прошла успешно, нам нужно ждать… - он торопился быть убедительным, чувствуя, что ему это плохо удаётся.

- Вы не ответили, что с моим сыном? - она прошила его взглядом.

- Он ранен, Лидия Сергеевна, ему сделали операцию и нужно надеяться…

Округлённые горем и страхом глаза женщины не выдержали, и плеснули потоком слёз; затем силы изменили ей и, теряя сознание, она упала на руки Сергеича. Но за ними уже наблюдали, и помощь подоспела вовремя.

Нанюхавшись нашатыря и выпив лошадиную дозу валерианы, поддерживаемая Сергеичем, женщина смогла потихоньку передвигаться.

- Вам нужно прилечь, мы едем ко мне, - сообщил ей Сергеич и повёл к выходу.

- Вадим… я должна знать!..

- Нас будут держать в курсе, по телефону, как только он придёт в себя - нам тут же сообщат; - он взглянул на водителя, - машину к крыльцу подгони.

 

Уложив мать Вадима на видавший виды диван, он накрыл её пледом и, подложив под голову маленькую велюровую подушку, присел рядом:

- Я сейчас вас покину, перейду в кабинет, мне нужно поработать! А вы отдыхайте и постарайтесь заснуть. Не волнуйтесь… нам сразу сообщат…

 

Сев за большой письменный стол, являвшийся ровесником кожаному дивану, он поднял трубку…

- Алло… Звонков? Это Игорь Сергеевич! Витя, ну что там… баллистическую… сделали? Да?.. Ну?.. Ага… понятно! Ладно, спасибо! Будь на связи…

Подперев подбородок руками, и пристально глядя на портрет сына, висящий напротив, Сергеич погрузился в раздумье:

«Два офицера милиции, не имеющие ничего общего между собой - убиты, тьфу чёрт, один тяжело ранен…» - Сергеича кинуло в пот от своей оговорки… - Господи, прости… казённый язык… вырвать давно пора!

Взяв в руки карандаш, он начал чертить на листе только ему понятные замысловатые фигуры: с пересечением стрелок, плюсов и минусов…

Картинка получалась такая: «ТТ.» найденный возле Вадима и Зины, стрелял за неделю до этого на даче у гражданина Фомина Михаила Леонидовича, там же убитого вместе с тремя гостями, принадлежавшими к высшим криминальным кругам.

Не срасталось то, что под один заказ попали убитые на даче и Вадим. Баллистическая экспертиза показала, что стрелял из «ТТ.» гражданин Фролов Геннадий Николаевич, проходивший ранее по делу о транспортировке тяжелых наркотиков, но освобождённый ввиду недостатка улик.

«Вот вам и недостаток», - Сергеич чувствовал, точнее, наверняка знал, что это не мог быть один и тот же киллер. Это была подстава, и необходимо было разобраться - кому она выгодна? «Если Вадим выкарабкается, то понять это будет легче», - подумал старый опер и вдруг, резко перечеркнув рисунки, написал одно имя – Тимур! Затем он повёл от него стрелки и стал подписывать другие имена, и другие…

«Зачем искать тёмную кошку – в тёмной комнате, тем более, если её там нет!» - вспомнил он и снова перечеркнул свои графики.

Искомая кошка всегда была на свету, но перекрашена в белый цвет и оттого незаметна. Вникать глубже в окрас ренегата, понимая, что цвет, с точки зрения физики, понятие условное, он не стал, а просто вспомнил картину (пустые холсты) Казимира Малевича - «Белый квадрат - на белом фоне».

С оттенком сожаления Сергеич пожал плечами:

«Был бы я негром, меня бы устраивало белое зло, - подумал он, - но увы, я не негр! А интересно, нет ли у Малевича - «Чёрного квадрата - на чёрном фоне»? Мне кажется, что среди достаточного количества квадратов, мог затеряться и таковой. Наверное, художнику в детстве не купили кубики и отсюда патологическая сублимация с маниакальным уклоном. Или товарищи по детским играм часто били его кубиками по голове, что позднее выразилось в атрофации функции «вытеснения». Ясно одно - он или ненавидел кубики, или архилюбил!

Сергеич, увлёкшись, сел на своего конька и хотел уже развить тему избиения в очередях за водкой - пивными ящиками, но заметив, что мысли ушли в сторону от насущных проблем, нахмурился и, разозлившись на себя, вернулся к прежним рассуждениям…

… Всё правильно, отдел Тимура был в разработке, и он почувствовал колпак, следовательно… стал чистить своё хозяйство. «Что-то меня тянет сегодня на дикие ассоциации», - покачав головой, вздохнул Сергеич. - А что, правильно, все они там… в его отделе - поцы! Так, хватит, думай дальше... - он пригрозил себе и отбросил злобу подальше, - а ты не мешай думать!

- А ты не злись! - прошипела злоба и спряталась под стол, рассчитывая скоро вернуться.

Сергеич встал и налив из термоса в чашку, понюхал душистый напиток. Отхлебнув и почмокав от удовольствия губами, он вернулся к ускользающим рассуждениям:

Видимо, в связи с отличной работой УБОП, с задержанием нескольких партий наркотика, между коллегами по бизнесу возникли разногласия, а такие разногласия, как правило, заканчивались стрельбой. В том, что одним из коллег был Тимур, а с ним и Темнов, старый опер не сомневался. Но зачем киллеру, нужно было убивать женщину?.. Значит, он боялся, что она может его опознать?.. Вполне логично, но пока, не доказуемо.

Резкий телефонный звонок, прервал его размышления:

- Да, я слушаю… Слава Богу! - он бросил трубку и увидел вбежавшую в кабинет Лидию Сергеевну. - Слава Всевышнему! Лидия Сергеевна… - поспешив к ней, он обнял её, и они заплакали…

- К нему категорически запрещено входить, - Сергеич схватил за руку Лидию Сергеевну, порывавшуюся идти одеваться. - Поэтому мы никуда не идём, а сядем и выпьем за его здоровье и за ЕГО милость! - вытирая слёзы, он поднял палец вверх.

 

* * *

После разговора с Вадимом, для Сергеича больше не существовало тёмных пятен в этом деле; теперь он точно знал, кто за всем стоит. Победить этого врага в честном бою, с помощью закона, было почти не возможно, поскольку ЗАКОН, существовал только на бумаге, а людям, курирующим его, это было выгодно.

Как говорил, Вито Корлеоне: « … законам, придуманным ими в защиту своих интересов и в ущерб нашим!»

«Цель оправдывает средства… - вспомнил Сергеич, знаменитые слова Макиавелли, ставшие синонимом чёрной деятельности, чему очень помог орден Иезуитов. - Но ведь, Макиавелли имел ввиду достижение цели на благо общества, а не личностный интерес! - подумал он. - Вот и я стараюсь ради этого «общего блага!»

Достав из письменного стола старый потрёпанный блокнот и нацепив на кончик носа очки, он стал скрупулёзно рассматривать каждую страничку… Удовлетворённо крякнув, он выписал номер на лист бумаги и, откинувшись в кресле, задумался…

 

Много страниц пролистнул он в своей памяти: с погонями, стрельбой, человеческими драмами и комедиями, куда там Данте Алигьери, в его девять кругов не вписывались ужасы, которые приходилось видеть старому менту. А старые урки уважали его, мент был с понятием!

Набрав номер, он проговорил в трубку:

- Передайте, срочно Фёдору Егоровичу, чтобы связался с Максаковым.

 

* * *

Фёдор Егорович Вагнов, вор в законе и смотрящий по региону, был обязан своей жизнью толстому, старому оперу и никогда об этом не забывал. По крайней мере, Сергеич на это втайне рассчитывал.

Их отношения выглядели с одной стороны нелепо, но углубившись, можно было отметить немало позитивного в лежащем на поверхности мезальянсе. Одним словом, они наводили в стране порядок, каждый по-своему, но с пользой для общества.

Восемь лет назад они оба потеряли в одной операции родных людей: Сергеич - сына, а Вагон - родного брата.

В то время, начальство заимело огромный зуб на Вагона, и распорядилось взять его в разработку. Через стукачей на него стали сливать подставную компру, попадавшую прямёхонько к его врагам. Но главным ходом было столкновение его с авторитетнейшим в беспредельных кругах «апельсином» по кличке Ботва. Тот собрал толпу спортсменов и умудрился подмять почти все рынки, устраняя и покупая всех и вся!

Регион захлестнула волна насилия, и единственный, кто пытался противодействовать этому, был Вагон! Но, видимо, платил он мало или вообще не платил, что было маловероятно, и стал неугоден властям. По оперативной разработке, устранение выступающих за обусловленные законом рамки - дело рук самих выступающих!

Узнав, где и когда будет разборка, оперативники устроили засаду, решив поживиться падалью.

Одна группа работала по Вагону, другая по Ботве. Сергеич с сыном были во второй, точнее Сергеич ею командовал.

После ожесточённой перестрелки, когда банды почти уничтожили друг друга, в дело вступил ЗАКОН - ЗАКОН легальной власти. Наручниками сковывая раненых в гирлянды, складывая трупы в штабеля, менты подсчитывали прибыль… но всё это были солдаты, а генералов и след простыл. И всё-таки одна ищейка не сбила себе нюх зелёной присыпкой и упрямо шла по следу.

Прекрасно зная проходные дворы, Сергеич вышел на перерез Ботве, но вместо него увидел озирающегося по сторонам Вагона и его младшего брата, приближавшихся короткими перебежками к месту, где он спрятался.

Вдруг из окна углового подъезда, им на встречу, выпрыгнули, один за другим два вооружённых мордоворота, а из самого подъезда вышел Ботва с пистолетом в руке. Брат попытался прикрыть собой Вагона, но тут же упал с простреленной грудью.

- Ну, вот и всё дядя! - проговорил Ботва и навёл оружие на Вагона.

Стрелять из засады было неудобно, да и далеко. Неожиданно даже для себя, Сергеич выскочил из-за угла и побежал к группе преступников, стреляя с двух рук по-македонски - делая два шага, то в одну, то в другую сторону. Стрелок он был отменный и сразу свалил Ботву и одного мордоворота, третий упал от чужого выстрела и, оглянувшись, Сергеич увидел подбегающего сына.

- Спасибо Серёжа, ты вовремя!

Он встретился взглядом с Вагоном и не обнаружил в его глазах даже тени страха. «Да, духа там… на несколько тонн», - подумал опер и навёл на него пистолет.

- Не балуй мент, всё равно не выстрелишь, веди лучше, а то сбегу, - Вагон протянул руки для наручников.

- Уходи Вагон… уходи пока наших нет, - Сергеич оглянулся на застывшего от удивления сына. - Сегодня мы в одной лодке и ты не самое худшее, что нас окружает, - он махнул пистолетом в сторону.

Вагон удивлённо сделал губы кривыми, и нагнулся к брату. Приложив руку к сонной артерии, он громко вздохнул, издав рычащий медвежий звук, и не ожидая вторичного приглашения, опасливо озираясь по сторонам, побежал в арку выходящую на улицу.

- Мент, я твой должник! Проследи за братом! - донеслось из арки, и он исчез.

- Отец, ты что, вообще?.. - Сергей недоумённо округлил глаза. - Да ты зна…

Раздавшийся выстрел не дал ему договорить, опрокинув на землю. Обернувшись, Сергеич увидел ухмыляющийся окровавленный оскал Ботвы, привставшего на локтях, со свисающим с пальца «ТТ».

- Вот так вот! - еле выговорил Ботва, и сбитый пулей упал навзничь, глядя в небо открывшимся на лбу третьим кровоточащим глазом.

 

* * *

- Чего чёрта далеко искать, если он за плечами… - в трубке засмеялся знакомый, но с уже подсевшими обертонами голос.

- Привет, Вагон! Ты что там, галушки со сметаной ешь? - сдержанно проговорил Сергеич. - Слушай внимательно: у меня есть информация, думаю, не безынтересная для тебя.

- Ну, давай… - произнесли на том конце провода. - Если ты и Гоголя читал, то давай!

- Я тоже рад, что ты хоть Гоголя читал! Но шутки в сторону - Квёлого убрал Тимур! - чётко, с расстановкой проговорил Сергеич.

- Ты уверен… Игорь?.. Хотя, прости за риторический вопрос! - в трубке помолчали. - Мы назначили премию за эти сведения: десять кусков зелёных - можешь получить!

- Ты же знаешь, Вагон… я ваших денег не беру, но служу Отечеству!

- Служишь? Ты ж на пенсии! Кстати, это я тебя отправил на заслуженный отдых, - в трубке беззлобно засмеялись.

Сергеич, вытер платком затылок и усмехнулся:

- Открыл Америку… ну… теперь я отправляю на «пенсию» Тимура, долг платежом, как говорится… Или оставишь ссученного мента, в связи со служебной необходимостью?.. Смотри... тогда я сам определю суку… Его отдел давно под колпаком! И вообще, он моего сына, чуть не убил!

- Сына?.. - послышался удивлённый возглас. - А… понял!

Сергеич, не прощаясь, нажал на клавишу телефона и глубоко вздохнул; ему хотелось верить, что, подписывая приговор Исхакову, он не слишком согрешил.

­Цель - оправдывает средства!.. Я думаю, Никколо, что правильно понимаю сказанную тобой фразу! - проговорил Сергеич, глядя на висящую, на стене, напротив, фотографию сына Сергея.

 

 

ГЛАВА 23 А.РОДИОНОВ

 

Поставив точку над «и», как ему казалось, Фрол забрался в глухой закуток привокзального парка и затаился на спрятавшейся от любопытных взглядов скамейке. Рисковать он не хотел, поэтому появляться в людных местах было не с руки.

Подняв воротник и втянув голову в плечи, он приготовился коротать ночь. Ему не терпелось выбраться из города, как можно скорее, но днём, в толпе, это было проще. Куртка Михаила неплохо согревала, и потихоньку сон сморил его.

Проснувшись, он с ужасом обнаружил, что вокруг ходят люди. Рядом находился центральный рынок, а сегодня была суббота… Фролу стало плохо, когда он представил, что могло бы быть, застань его на этой лавке наряд милиции.

Быстро встав, и приведя в порядок волосы и одежду, он направился к автовокзалу.

 

* * *

Отец Сергий работал в огороде… Обернувшись на приветствие Геннадия, он улыбнулся:

- Хозяйство, оно праздников и выходных не знает, не польёшь зелень – засохнет, не накормишь скотину – похудеет! Так и паства: не уследишь за молодью – к Бесу уйдёт! Вот так-то, да ведь и суббота только… Не надо, не пачкайся, - остановил он, хотевшего помочь парня, - я уже заканчиваю, ты и так молодец: всё в полном, образцовом порядке. Сейчас закончу, и будем завтракать.

 

- Ну, что, сын мой, поговорим? - отец Сергий, домыв посуду и вытирая кухонным полотенцем руки, сел напротив Геннадия.

- Давайте, если хотите, - промямлил Фрол. – Только, о чём?

- О тебе… о тебе сын мой, - вздохнул странный поп.

Минуту, молча, он смотрел в глаза Фролу, проникая всё глубже.

У Геши, от этого проникающего взгляда, вши поползли под кожей (гипотетически).

- Я буду говорить с тобой не как священник, а как простой человек, понимающий жизнь, то есть бытие, по-своему. Возможно, за то, что я скажу, меня могли бы расстричь! - он мягко улыбнулся. - Но ведь ты меня не выдашь? Только уговор - говорить правду! Согласен? Не бойся, я лишнего не спрошу, и уж точно не пойду доносить на тебя в милицию. Это сугубо моё отношение к таким вещам: я не вмешиваюсь в мирскую суету. Но помочь… я могу и должен! - омут серых глаз тянул всё глубже и глубже.

Фрол чувствовал, что его затягивает туда… как в водоворот. Он стал рассказывать… он говорил и говорил… Ему казалось, что прошла вечность, а в этой вечности парил он - маленький и голый; он всё падал вниз… как во сне, и думал: интересно разобьюсь я или нет; если это сон, то нет… если нет… то да! Он не разбился, а медленно приземлился в подставленные руки - фразы собеседника и услышал:

- …и мне кажется, что в этом есть зерно! Помнишь, в фильме «Угрюм - река», беглый каторжник говорит Прохору Громову: «по приказу, я кого хошь убью, это грех плёвый! Его замолить – раз плюнуть!» - Отец Сергий отрицательно покачал головой. - «Не убий!» выбито на скрижалях, и ты не имеешь права отнять жизнь, данную не тобой, хоть по приказу, хоть без.

Он тяжело вздохнул, совсем обычно почухал будущую плешь и, увидев немой вопрос в глазах Генки, продолжил:

- Эх, если бы «серость» могла представить, что творит?.. Но, потому она и «серость», что воображения у неё хватает лишь на шаг вперёд, да и то, чтобы урвать!.. Только познав расплату, человек становится зрячим, начинает замечать Бога и сознавать материальность не только денег, но и греха.

Замолчав, он пристально взглянул на макушку опущенной Генкиной головы и рукой, за подбородок, поднял её вверх.

- А ну покажи… - он приблизил лицо и впился взглядом в противостоящие растерянные глаза… так, что Генке стало больно.

Затем встал, подошёл к обшарпанному буфету, достал оттуда какие-то капли и, смешав с водой в стакане, выпил.

Воспользовавшись минутой молчания, Гена осторожно вклеил фразу:

- Правильно, люди думают: «жизнь коротка, зачем забивать себе голову сдерживающей ахинеей, надо брать, пока можешь!»

- Я и говорю – «серость»! - священник возмущённо поднял руки. - Откуда они знают, что коротка! Все философы мира, во все века, так или иначе, искали: Единое, Логос, Нус,* Бога, - назови ЭТО, как хочешь, но они искали СМЫСЛ! Понимаешь? Нет в природе бессмысленности и бесполезности, распад любого организма или вещества ведёт к зарождению и поддержанию новой жизни, - философ в рясе улыбнулся, заметив скромно подавленный зевок Генки. - Подожди скучать парень! - потом немного помолчал, подумал о чём-то и задорно рассмеялся. – Это верно, с набитым брюхом – думать лень!

- Точно! - радостно подхватил Генка. - По себе знаю!..

Они одновременно, вместе покивали головами, хихикая, кто в усы, кто выше, но Сергий, подняв палец и покачивая им, решил, что не договорил:

- Жизнь - понятие бесконечное, как считают и считали многие великие умы, те, кто отринул бессмысленность бесконечности приобретения материальных благ. Они увидели истинную бесконечность, то есть заглянули глубже, поскольку глубже сами!..

- Но ведь великое множество умнейших людей занимаются бизнесом, политикой, высоко оплачиваемым творчеством и не пытаются натянуть на себя деревянную веригу отрешённого скромняги Диогена, - Гена не выдержав высокопарности момента, заговорил на великом и могучем, на мгновение, поправ англо-дворовой суррогат.

Отец Сергий кивнул в подтверждение готовности, высказать своё мнение:

- Если рассуждать теософски, но на родном - привычном, то это всё он - падший ангел - Люцифер, Сатана, Дьявол, Вельзевул… Его задача - доказать Богу, что человек слаб и недостоин Высшей любви! Вот он и подставляет люд, одев ему, шоры и повесив перед носом, вместо морковки, кусок золота, оно ведь тоже не подлежит распаду, а значит вечно, поскольку меняет только форму, а не содержание; можно даже предположить, что это… Моча Сатаны! Да-да, жёлтое, моча, именно… шлаки! - довольный найденным сравнением, он покрутил головой. - Ассоциировать зло можно бесконечно, но факт остаётся фактом: из-за золота - предтечи власти - всё горе человечества! Да простят меня египетские копты, но они глубоко заблуждаются! Золото не может быть светом истины, это явный подлог! - помолчав, глядя в пол, он снова мягко улыбнулся. - Ну, мы с тобой залезли… того и гляди, заговорим о самодостаточности… а ведь мы о ней уже и говорим, в общем-то.

Генка почесал затылок, как бы пытаясь размешать сгусток информации, скопившийся большим цельным куском в его пока небольшой голове.

- Вы сказали: золото - предтеча власти! А не наоборот?

Священник отрицательно качнул головой…

- Нет, никогда! Имеющему безграничную власть больше ничего не нужно. Сталин умер, имея в активе три десятка книг и комплект курительных трубок. - Он пошевелил ноздрями, словно втягивая памятный запах табака. - Я тоже когда-то курил! Будто сожалея об утраченном, он остановил взгляд на плетёном половике у ног благодарного слушателя. И слушатель молча, терпеливо ждал, вперившись в светлеющую возрастной шириной полянку на чужой макушке...

- Я ведь, тоже, в прошлом, солдат спецназа, - отец Сергий наконец поднял голову, - в миру - Олег Портнов. Когда, в Анголе, надо мной копошились врачи, а я всё это наблюдал сверху и с возрастающим восторгом любовался ярким свечением и воронкой, в которую меня постепенно засасывало…

- Вы были в Анголе? - от удивления, Генка показался невежливым, но Олег лишь нетерпеливо мотнул головой.

- В Анголу я попал после смерти жены, погибшей в автокатастрофе, и… «серость», с горя, не нашёл ничего лучшего, как пойти в наёмники, имея высокую классность и опыт ведения диверсионных работ. Так вот!.. Я уже улетал в это свечение, когда появился мотылёк с лицом моей Алёнки и, взяв меня за руку, сказал:

- Не спеши родной, ты нужен людям и мне, закончи свой путь, чтобы стать ИМАГО, иначе мы никогда не встретимся. Она так и сказала: Имаго…

Гена почувствовал, как мистика покрывает манной кашей его тело и внутренне сделал «б-р-р-р»…

Прокашлявшись и отпив молока из глиняной кружки, Олег продолжил:

- Врачам удалось спасти меня, и как только я смог говорить, попросил толковый словарь, потому, что не знал слова - ИМАГО.

Фрол нетерпеливо задвигался на табурете…

- Ну, я знаю, что это окончательная стадия развития, кажется, насекомых, - не без гордости провозгласил он.

- Правильно! - согласился, обрадовавшись, Олег. - Насекомых… бабочек, мотыльков! Ну… ну… включай воображение… Серость!

- Ого!.. Вон вы куда клоните?.. - Гена задумался… - А ведь, точно, вы слова-то не знали до появления мотылька – Алёны.

- Конечно, в этом всё и дело! - удовлетворённо и радостно закивал Олег. - По ранению - меня комиссовали; да я и сам не смог бы уже воевать! Душа, после свидания с Алёнкой, как-то оттаяла и появилась надежда, ведь она сказала: «Ты нужен…»

Я родом из Красноярска, вот в тех местах и ушёл в монастырь, потом принял сан. Теперь, здесь, в маленькой сельской церквушке, бывшем складе бывшего колхоза, навожу порядок; думаю… через годик буду в ней служить. Ты, кстати, можешь остаться у меня! – Олег испытующе взглянул на Фрола.

- К сожалению, я должен отсюда уходить, возможно, навсегда, - потупив взгляд, проговорил Геннадий. - Здесь меня попросту убьют!

Священник встал; это снова был отец Сергий! Порывшись в том же буфете, достал металлическую баночку из-под монпансье и, открыв, взял одну из трёх бумажек, достоинством в сто долларов.

- Возьми сын мой! Эти деньги жертвуют верующие, а я коплю на оградку для будущей церкви. Думаю, что даю их на правое дело, спасая божью душу, а то, что её ещё можно спасти я увидел по твоим глазам. Ещё, возьми это… - он достал из-под рясы конверт. - Здесь письмо к отцу Никифору, моему другу и наставнику. Путь не близкий - около тысячи километров, адрес на конверте, - жестом, он остановил кинувшегося благодарить Генку. - Говори с отцом Никифором, как со мной, он поможет, иди!

 

Глядя в спину удаляющемуся Геннадию, он троекратно и размашисто перекрестил его ссутулившуюся и быстро уменьшающуюся фигуру:

- Стань ИМАГО сын мой!

 

* * *

 

Сегодня Главный говорил с ним, как всегда мягко и ласково. Сначала стало потряхивать, как всегда, но после нескольких слов, узрев русло дальнейшего разговора, он почувствовал себя, как никогда спокойно и комфортно, удивившись своим прошлым негативным ощущениям. Как можно было не благоговеть перед этим огромным мозгом и сердцем, не любить ЕГО сыновней безотчётной любовью. Неужели он тупее этих маленьких людей, которые просто любят ЕГО и радуются своей бескорыстной любви, не стеснясь просить: благ, прощения, терпения... Неужели они умнее, те, кто не боится, кто верит, что Он - Отец, а не экзекутор, что иногда и ОН хочет услышать весёлую бодрую песню, вместо заунывных, плачущих псалмов, чтобы быть уверенным, что ЕГО дети счастливы, видеть их смеющиеся радостные лица, а не вечно согнутые спины.

ГЛАВНЫЙ говорил сегодня о самопожертвовании, и он промолчал о СЫНЕ, не желая бередить рану ОТЦА, но было понятно, что имелось ввиду: люди оставались верны божественному при–меру и приносили себя в жертву любимым, а иногда и обществу в трудные для него дни. В эти дни они почему-то становились чище и лучше, и было обидно, что катарсисом служило горе, а не благоденствие, в этом была какая-то несправедливость и кривда.

Но волосок бытия был ещё толст, изредка подпитываясь очередной энергией любви, самопожертвования и добра! Об этом и сказал Главный, успокоив продлением проекта и инвестицией времени!

Сегодня работы было, как обычно, но это уже не так беспокоило его уравновешенный идеальный организм, хотя время в его епархии шло быстро и может завтра, на земле, вновь появится личность, решившая сразиться с Небесами… И захлебнутся люди собственной плазмой, и напьются трáвы гниющей органики и покраснеет земля не только в Африке…

Но это может быть только завтра, а сегодня он упивался своим не дрогнувшим нутром и надеялся, да надеялся… он, знающий тайну мироздания, на лучшее!

 

 

* * *

P.S.

 

Глядя на два наспех поставленных креста, Вадим почувствовал, как разжижающий волю спазм оседлал горло:

- Бедняжка, она бы не хотела лежать рядом со своим убийцей. Уже оттаяла земля и я поговорю с её родственниками, чтобы перевезти прах в родной посёлок. Представляете, Игорь Сергеич, она спасла меня дважды: первый раз, когда заслонила своим телом, а второй, когда я уже улетал в какое-то божественно красивое свечение; она была бабочкой и, подлетев ко мне, отвела обратно за руку к моему телу, которое я видел сверху.

- Ничего не говорила? - спросил Сергеич.

- Нет, ни слова, просто взяла за руку…

- Хм… бабочка, в этом что-то есть!.. Может, её послала Ма – Гу - китайская конопляная дева, изображается с символами счастья и долголетия: бабочкой, летучей мышью, персиком. В китайских легендах, она спасает людей от беды, - Сергеич сложил губы подковой, (видимо на счастье) но скорее, что-то придумав. - Да, в этом есть, что-то мистически оправданное!.. - невнятно прогудел он своей подковой. - Знаешь, Вадим, «Чистилище» - у Данте - в виде огромной горы посреди вод океана! Хотя ты когда-то говорил, что страниц триста Божественной Комедии прочёл, значит в курсе, но я напомню: уступами - эта гора разделена на семь кругов, словно перевёрнутый карьер, где души умерших искупают свои грехи. По прошествии каждого из кругов, со лба души стирается один из семи знаков греха, начертанных ангелом - привратником…

- Ну, и что вы уже придумали, мой неисправимый фантазёр? - Вадим приобнял за плечи Сергеича.

- Ты не смейся только… - заулыбался тот, - но может эта гора с семью уступами и есть наша жизнь. Ведь человеку присуща черта, даже не знаю хорошая ли, плохая: он всегда живёт будущим, надеясь, что вот… разбогатеет, или станет знаменитым; во многом отказывая себе, надеется на лучшее, не замечая, что лучшее проходит, что оно здесь и сейчас! То же самое происходит и с критерием - «плохо» - он терпит и терпит, думая, что всё не так уж и плохо, что в другой стране - вообще, война! Вот я и думаю… человек ведь… мог своим поэтическим гением отодвинуть расплату - на будущее! Всё это вполне подтверждает твоё видение мотылька - результат пройденных стадий развития, совершенствования! Люди не закончены, их земной путь завершается на стадии метаморфозы, и только пройдя полное превращение - голометаморфоз, мы имеем шанс, превратиться в прекрасных бабочек, а не тараканов, вшей, клопов и всякую нечисть - в случае гипоморфоза - одной из модификаций неполного превращения. Может, как раз, у древних египтян, мумификация и служила неким окукливанием человека, где под панцирем из бинтов вызревало нечто… сообразное с содеянным ранее.

Грустно улыбнувшись, Вадим покачал головой:

- Признайся, мой дорогой Огюст, «Мыслителя» ты лепил с себя? С себя, с себя! - он подтолкнул Сергеича под локоть. - А вылепил ещё и фантазёра… да ещё ка…

Вдруг замолчав, он дёрнул друга за рукав и кивнул на крест… Большой Павлиний Глаз, пошевеливая глазастыми крыльями, примостился рядом с фотографией Зины и шевелил длинным загнутым хоботком, касаясь, выцветшего за зиму, дерева креста. Понаблюдав за окуклившимися в мистическом трансе мужчинами, он дважды подмигнул, взмахнув крыльями, и сорвался в порхающий полёт, уходя красным трепещущим листом вверх, в свежезеленеющую крону старых вязов.

Деградировав в привычную форму и вновь обретя важнейший рудимент - движение на двух, друзья понимающе переглянулись и, кивнув на прощание наблюдающей за ними Зине, медленно отошли… Взяв под руку Сергеича, свесившего седой чуб долу, Вадим повёл его к выходу… за прохладным тенистым покоем, ослепившему их ярким и всегда новым солнечным светом.

 

 

 

 

АЛЬБЕРТ РОДИОНОВ 2003 год

 

 

 

Словарь:

 

ШАФФЛ - вариант обыгрывания блюзового аккомпанемента на гитаре

МАНИХЕЙСТВО - В основе манихейства — дуалистическое учение о борьбе добра и зла, света и тьмы как изначальных и равноправных принципов бытия.

Sur le pont d'Avignon. - «На авиньонском мосту» Мост Сен-Бенезе (12 в.) в Авиньоне, через реку Рона воспет в одной из самых популярных во всем мире французских песен. Назван в честь своего строителя, святого Бенедикта, тело его было захоронено в часовне, сооруженной на одной из опор моста.

ВЫТЕСНЕНИЕ, защитный механизм психики, состоящий в изгнании из сознания неприемлемых для него переживаний — влечений и импульсов, а также их производных — эмоций, воспоминаний и др.; одно из основных понятий психоанализа.

СУБСТАНЦИЯ (лат. substantia — сущность; то, что лежит в основе), объективная реальность; материя в единстве всех форм ее движения; нечто относительно устойчивое; то, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого.

 

СУБЛИМАЦИЯ, в психологии — психический процесс преобразования и переключения энергии аффективных влечений на цели социальной деятельности и культурного творчества.

СУБСТРАТ, в философии — общая основа всех процессов и явлений.

 

ДЕМИУРГ (греч. demiurgos — мастер, ремесленник), в античной философии (у Платона) персонифицированное непосредственно-творческое начало мироздания, создающее космос из материи сообразно с вечным образцом;

ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЙ - в философии Канта — выходящее за пределы возможного опыта («мира явлений») и недоступное теоретическому познанию

 

ЕДИНОЕ, центральное понятие неоплатонизма, трансцендентное безличное первоначало, превышающее все сущее и все мыслимое.

ЛОГОС (греч. logos), одно из основных понятий древнегреческой философии; одновременно «слово» («предложение», «высказывание», «речь») и «смысл» («понятие», «суждение», «основание»). Введено Гераклитом : логос как универсальная осмысленность, ритм и соразмерность бытия, тождественная первостихии огня. В стоицизме — эфирно-огненная душа космоса и совокупность формообразующих потенций («семенные логосы»), от которых в инертной материи «зачинаются» вещи. В христианстве логос отождествлен со 2-м лицом Троицы.

НУС (греч. nus — ум, мысль, разум), одно из центральных понятий древнегреческой философии, дух, разум, смысл, мысль. Учение о нусе как мироустрояющем принципе было сформулировано Анаксагором. В стоицизме нус сближался с логосом. Учение Аристотеля о космическом «уме» — нусе, созерцающем и мыслящем самого себя, т. е. являющемся «мышлением мышления», послужило главным источником концепции нуса в неоплатонизме как одной из основных субстанций бытия. Латинский перевод термина «нус» — интеллект.

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com