Добрый Ангел
сказка
Маленький Ангел сидел на облаке свесив крохотные ножки в серебряных сандалиях и смотрел вниз на проплывающие под ним большие города, небольшие селения и совсем малюсенькие деревушки. Облако неслось по небу слишком быстро, подгоняемое попутным ветром, и Ангелу было очень обидно, что он не успевает разглядеть, чем заняты дети в разных странах на этой прекрасной земле. Ему очень хотелось, хотя бы совсем ненадолго спуститься вниз и спрятавшись в укромном местечке понаблюдать за ними. Он очень любил детей. Но Ангелу было строго-настрого запрещено покидать своё облако. Он спешил в страну Больших ангелов на день рождения к своей любимой крёстной.
Как-то ночью в пути его застигла страшная гроза. Ангел спешно достал серебряный шнурочек из сандалии и привязал им своё облако к маковке огромной сосны росшей на краю небольшой деревушки.
Что это была за буря! Казалось, само небо прогневалось на людей, живущих в этих краях! Огромные молнии разрезали чёрное ночное небо, гром грохотал с такой силой, что Ангел от страха зарылся с головой в своё пушистое облако, чтобы не слышать этих ужасных звуков. Там он и проспал до самого утра.
Проснувшись, Ангел отвязал своё облако, и, зашнуровав сандалию, уже собрался в дорогу, но вдруг услышал жалобные всхлипывания. Посмотрев вниз, он увидел под сосной маленькую девочку. Она сидела, обхватив коленки руками, и горько плакала. Ангел забыл, что ему было строго настрого запрещено покидать своё облако, и спустился на землю к плачущей девочке.
– Почему ты плачешь? – спросил он.
Девочка посмотрела на Ангела небесно-лазурными, полными слёз глазами:
– Я не знаю, куда мне идти, – всхлипывая, ответила она.
– Ты заблудилась? Так пойдём скорее и отыщем твой дом, – сказал Ангел.
Девочка заплакала ещё сильнее.
– У меня нет дома.
– Как такое может быть, у всех детей на этой земле должен быть дом.
Девочка внимательно посмотрела на Ангела своими печальными глазами и только сейчас заметила, что он совсем не похож на всех тех немногих мальчишек, с которыми ей доводилось общаться.
– Ты какой-то странный, – сказала девочка. И тут она увидела крылья, которые Ангел не успел сложить за спиной.
– Просто я Ангел, – сказал он, смущёно пряча крылья.
– Моя мама говорила, что Ангелы оберегают детей, когда они спят.
– Твоя мама сказала правду. Но почему ты сидишь здесь, ты потерялась во время грозы и не можешь найти дорогу домой? Твоя мама, наверное, очень волнуется за тебя!
– Нет, – ответила девочка, – она умерла. И слёзы хрустальными каплями покатились из её огромных глаз.
Ангелу стало очень грустно, но он не знал, как утешить маленькую девочку. Тогда он просто сел рядом и обнял её.
Немного успокоившись, девочка рассказала Ангелу свою печальную историю.
– Когда-то я жила вон там,– девочка показала рукой на обугленное пепелище на самом краю деревни. И Ангел вспомнил, что ещё вчера, перед тем как он спрятался в своём облаке от грозы, он видел на том самом месте маленький домик, в окошках которого горел свет. И он подумал тогда, что детям, которые там живут, наверное, очень страшно во время такой грозы, и они прячутся с головой под одеяльцами в своих маленьких кроватках.
– Мы жили очень хорошо, – продолжала девочка, – мама, папа и я. А потом, где-то недалеко от нашей деревни началась война, и папа ушёл сражаться, чтобы враги не смогли подобраться к нашему дому. Но очень скоро папа погиб, и мы с мамой остались одни.
– А война? – спросил Ангел.
– Что война? – удивилась девочка.
– Война закончилась?
– Нет, – ответила девочка, – война длится уже целых шесть лет.
– Значит твой папа погиб напрасно, – с грустью сказал Ангел.
– Получается, что так, – ответила девочка.
– А что было потом?
– Нам с мамой стало очень тяжело, нам не хватало денег на еду, и наша одежда превратилась в лохмотья.
– И что же вы сделали тогда? – встревожено спросил Ангел.
– Вскоре нам перестали давать еду в долг, и мы продали наш дом, чтобы рассчитаться с долгами. Хозяйка, купившая наше скромное жилище, позволила нам остаться и жить в старом сарае, если мама согласится выполнять всю работу по дому, а ещё она пообещала кормить нас.
– И вы согласились?
– Пришлось согласиться, ведь нам некуда было идти, – ответила девочка.
Девочка замолчала, и они несколько минут просидели в полной тишине, Ангел не торопил её, понимая, что сейчас он услышит самую печальную главу этой истории. Девочка посмотрела своими лучистыми глазами в бездонную глубину глаз своего необычного собеседника. Собравшись с духом, она сказала:
– В эту пятницу мама умерла, – глаза девочки вновь наполнились хрустальной влагой, готовой пролиться в любое мгновенье, – мама кашляла целый год, но у нас не было денег на лекарства, а хозяйка не хотела давать нам в долг.
Девочка заплакала. Ангел молча смотрел на неё, не в силах помочь её горю. Впервые в своей бесконечной жизни он пожалел, что не умеет плакать как люди. Когда она, наконец, успокоилась, он спросил:
– Но как же случилось, что твой дом сгорел?
– Вчера утром маму похоронили, а вечером хозяйка сказала мне, чтоб я уходила из её дома, потому что ей не на что меня кормить.
– Куда же я пойду? – спросила я.
– Мир не без добрых людей, – ответила мне хозяйка.
Она позволила мне последний раз переночевать в сарае. А ночью началась эта страшная гроза, я тряслась от страха и холода в своем убежище. Я думала, что умру, я даже хотела умереть, ведь тогда мы с мамой снова были бы вместе. Потом я увидела ослепительно-яркую вспышку, я зажмурилась, а нужно было закрыть уши, потому что от страшного грохота, который раздался через мгновенье, я на какое-то время даже перестала слышать. Я больше не могла оставаться в сарае, который готов был рассыпаться в любую минуту. Я решила попроситься в дом хотя бы на эту ночь, но, выбежав во двор, я увидела, что мой дом горит. Молния ударила в него, и он сгорел дотла, так быстро, что хозяйка даже и не успела спастись. От страха я побежала, куда глаза глядят. Всю ночь я просидела под этой сосной, а потом я увидела тебя.
Ангел посмотрел на чистое небо, его облако давно исчезло, и он подумал, что крёстная очень расстроится опозданию своего любимца. Но рассказ несчастной девочки взволновал его, и он непременно решил ей помочь.
– Я тоже хочу рассказать тебе одну печальную историю, – неторопливо начал Ангел свой рассказ, – в одном городе, совсем недалеко от ваших краёв, живёт одна женщина. У неё была прекрасная дочь, матушка в ней души не чаяла. Но два года назад она её потеряла. С тех пор она безутешна.
– Как это печально, – сказала девочка, - моя мама умерла бы от горя.
– Я был ангелом-хранителем малышки, но ничего не смог для неё сделать, она была неизлечимо больна.
– Как же такое может быть?
– К сожалению, даже ангелы не всесильны и люди иногда умирают, несмотря на все наши старания.
– Что же стало с той несчастной женщиной, – тихо спросила девочка.
– Она помогает всем детям в своём городе, и каждую ночь молится, чтобы Господь вернул ей дочь.
– Я хочу, чтобы Бог когда-нибудь услышал её молитвы, – сказала девочка.
– Всё в Его власти, – ответил Ангел. А сейчас тебе нужно собираться в дорогу.
– Куда же я пойду? – удивилась девочка.
Ангел опустился на колено, чтобы достать серебряный шнурочек из своей сандалии.
– Идти тебе нужно всё время прямо, так чтобы солнце постоянно было у тебя перед глазами, когда солнце зайдёт, ложись спать, а с рассветом снова отправляйся в путь, никуда не сворачивая. Через два дня ты придёшь в большой город. Спроси у любого жителя как тебе найти Безутешную матушку. В городе том живут очень добрые люди и тебе обязательно покажут её дом. Когда войдёшь в дом, отдай хозяйке дома вот этот серебряный шнурочек.
– Что же я буду делать в чужом городе? – взволнованно спросила девочка.
– Ни о чём не спрашивай, просто сделай всё, так как я тебе сказал. Мне очень печально с тобой расставаться, но мне давно пора в путь.
– А можешь ты быть моим ангелом-хранителем, – прощаясь, с грустью спросила девочка.
– Всё может быть, – улыбаясь, ответил Ангел.
И девочка пошла навстречу солнцу, а Ангел поспешил своей дорогой, он нагнал самое быстрое облако и уже очень скоро очутился возле дома, искать который отправилась девочка. Опустившись на крыльцо, он привязал к дверной ручке серебряный шнурочек от второй сандалии…
Мир не без добрых Ангелов.
Июль 2008
Зеркало
Если ты думаешь, что тебе незачем больше жить – просто
подойди к зеркалу и внимательно посмотри в свои глаза.
Машины с визгом проносились по шумной магистрали мегаполиса, резко шарахаясь в сторону обочины от хрупкой женской фигурки, бредущей по самому центру проезжей части. Ветер уносил в теплую августовскую ночь бранные слова водителей, которые те успевали выкрикнуть, высовываясь в открытые окна своих шикарных авто. Но девушка, казалось, ничего не замечала. Свет встречных фар слепил глаза, а слёзы бесконечным потоком струились по щекам. Она остановилась и, упав на колени, истошно прокричала в гулкую высоту городского неба:
- За что? Как он мог? Как она могла?
Никакого ответа. Только боль. Невыносимая и жгучая. Боль потери, к которой не готова, которая пронзала как молния, как пуля в спину. «Как она могла? Как он мог?» – снаряды рвались внутри воспаленного мозга и лихорадочным эхом разносились по оголенным проводам нервов.
Визг шин по асфальту и бьющий в глаза свет:
- Идиотка, тебе, что жить надоело?
- Поможешь, коль такой догадливый. У тебя пистолета случаем не найдется?
- Вот, дура свихнутая!
Машина с рёвом сорвалась с места и исчезла в скоростном потоке городской трассы.
В кармане плаща зазвонил мобильник. Достав его, она пару минут безучастно смотрела на знакомый номер, потом со злостью швырнула телефон на трассу. Мобильник призывно продолжил жалобный мотив «Лунной сонаты». Но через мгновенье, пронёсшийся мимо ослепительно-серебряный «Land Cruiser», оставил на дороге лишь безжизненные осколки пластмассы и метала. Она улыбнулась, улыбкой сумасшедшей, и, свернув с дороги, пошла вглубь тёмных городских дворов, нащупав на дне кармана холодную сталь новенького лезвия.
На другом конце оператор равнодушным тоном сообщил: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Она долго бездумно шла вдоль спящих домов, прячась в подворотни питерских колодцев от редких встречных прохожих. Наконец, она набрела на небольшой заброшенный особняк, огороженный строительными лесами с предупредительными знаками об опасности нахождения на территории. Осторожно, чтобы не наткнуться на спящего где-нибудь сторожа, она зашла внутрь. Внизу было темно, все окна нижнего этажа были наглухо заколочены. Пробираясь почти на ощупь, она наткнулась на перила лестницы, ведущей на второй этаж особняка. Поднявшись по ней, она очутилась в огромной пустой зале. Ветер, проникая сквозь разбитые стёкла, раскачивал на окнах почти невесомые прозрачные лоскуты некогда белой ткани. Мебели здесь не было, но в самом центре комнаты, на стене висело, каким-то чудом сохранившееся, невероятных размеров громадное старинное зеркало в позолоченной раме. Свет полной луны неоновым сиянием отражался в бездонной глубине помутневшего от времени стекла.
Холодок страха мелкой зябью прокрался под одежду. Она на цыпочках подошла к зеркалу. Светящаяся гладь манила её в таинственное измерение, и она протянула руку к загадочному мерцающему свету, подойдя к нему почти вплотную. Из глубины зеркала на неё посмотрела испуганная девушка огромными как у лани глазами. А за её спиной прямо из воздуха вдруг проявился силуэт высокого стройного мужчины. Он медленно начал приближаться к ней, но в следующее мгновение ватный туман поглотил её измученное болью сознание.
***
Сидя в мягком кресле у окна, уронив пяльцы с вышивкой на колени, Лиза с наслаждением слушала проникновенное сопрано красивой дамы, сидевшей за фортепьяно в центре просторной празднично убранной залы. Тонкий аромат свежесрезанных расставленных повсюду роз, будоражил её неопытные чувства. Наряженные дамы и кавалеры, откровенно завороженные очаровательной певуньей, сидели полукругом, удобно устроившись на уютных кушетках и диванчиках. Певица завершила свой печальный романс о неразделённой любви и со всех сторон посыпались аплодисменты и крики: «Браво!»
- Благодарю вас графиня, вы как всегда великолепны, – произнесла седовласая дама, приподнимаясь с дивана, все гости поспешили встать вслед за ней.
- Нет, господа, вечер ещё не окончен, присаживайтесь, пожалуйста, я хочу представить вам мою внучку. Учителя говорят у неё большие способности к музицированию.
- Елизавета Алексеевна, душенька, сыграйте для нас.
Лиза покорно пошла к фортепьяно, отчего-то совсем не удивляясь своему наряду и обстановке, в которой она невероятным образом очутилась. Со всех сторон на неё устремились восхищённые взоры кавалеров, и оценивающие взгляды молодых дам. Она неспешно села за инструмент, расправив складки прекрасного платья, золотисто-оливкового цвета, с восторгом ощутив трепетную нежность шёлка, и через мгновенье её пальцы послушно побежали по клавишам, рождая грустную песню бетховенской сонаты.
Закончив играть, она вежливо поклонилась гостям, наградившим её исполнительский талант всплеском восторженных оваций, а её взгляд утонул в бездонной синеве устремлённых на неё глаз молодого человека, в это самое мгновенье вошедшего в залу.
- Александр Данилович, голубчик, какими судьбами у нас в Петербурге? – седовласая дама поспешила навстречу новому гостю, протянув ему руку для поцелуя.
- Вечер добрый, Анна Андреевна, я по долгу службы. Через недельку обратно в Москву. Вот первым делом к вам, как обычно.
- Спасибо, голубчик, вы сама любезность, никогда нас не забываете.
- А вы всё хорошеете, Анна Андреевна.
- Да полно вам Александр Данилович, в мои-то годы. Расскажите-ка лучше как там сейчас Москва. Давненько я в ней не бывала. Вот поди с позапрошлого года, как матушку вашу, Царствие ей Небесное, схоронили.
- Да, что с ней будет с Москвой. Стоит. Вы лучше, Анна Андреевна, скажите кто этот очаровательный ангел, что играл столь божественно, когда я вошёл?
- Это внучка моя, Лизавета, младшенького моего Алексея дочь, – с гордостью сказала Анна Андреевна, – Лизанька, детка подойди к нам.
Лиза смущаясь подошла, присев в лёгком реверансе и протянув гостю руку.
- Вы очаровательно играете Бетховена, – произнёс он, целуя её дрожащее пальцы и глядя на неё своим пронзительным взглядом.
- Спасибо, сударь, – произнесла она, опустив глаза.
- Не пора ли нам отужинать, господа, – сказала хозяйка, приглашая жестом всех пройти в столовую.
Гости поспешили за ней, с нескрываемым удовольствием, предвкушая все прелести приятной вечерней трапезы.
Пропуская гостей, Александр Данилович, склонился к Лизе и тихонько на самое ухо прошептал:
- Елизавета Алексеевна, не покажите ли вы мне после ужина сад? У вас там прекрасные розы, пожалуй, самые красивые в Петербурге.
- Это всё бабушка, она обожает розы. Мне нравятся другие цветы.
- Какие, если не секрет?
***
- Ну, слава Богу, пришла в себя. Как ты здесь очутилась?
- Не знаю, – сказала она, посмотрев на склонившегося над ней незнакомца и с удивлением оглядываясь по сторонам, понимая, что лежит на грязном холодном полу, с трудом припоминая, что с ней произошло, – похоже я потеряла сознание. Или уснула?
Её трясло то ли от холода, то ли от необъяснимости происходящего.
- Ты можешь встать, – спросил он, взволновано глядя на неё и подавая ей руку. Она похолодела ещё сильней от пронизывающего взгляда его синих глаз, но приятное тепло протянутой ладони успокоило и вернуло её к реальности. Она встала.
- Мы знакомы?
- Не думаю.
- Мне нужно позвонить, у вас есть телефон?
Он дал ей свой мобильник. Набирая номер, она не могла отвести глаз от лица юноши.
- Мамочка…
Трубка закричала, рыдая:
- Лиза! Где ты, я чуть с ума не сошла, мы с отцом всю ночь на ногах, все больницы обзвонили, всех друзей твоих, никто не знает, где ты?!
- Мам, со мной всё в порядке.
- Почему ты не звонила? Зачем ты опять отключила телефон? – голос в трубке пытался взять себя в руки.
- Мамочка, я потеряла телефон, ты не волнуйся, со мной ничего не случилось.
- Боже! Она потеряла телефон! С ней ничего не случилось! Да ты хоть представляешь себе, что я пережила в эту ночь?
- Я тоже.
- Что?!
- Мам, я не могу долго говорить, это чужой телефон, я скоро буду дома.
Она отдала ему мобильник.
- Лиза?
- Как ты догадался?
- Телефон.
- Ах, да, мама, она всегда так громко говорит, когда волнуется…
- Наверное, есть причина.
- Пожалуй.
- Саша, – он протянул ей руку на этот раз для знакомства, – здесь нельзя оставаться, этот дом в аварийном состоянии. Пойдём отсюда.
Она послушно пошла за ним, но вдруг резко остановилась, смутно припоминая всё произошедшее с ней этой ночью.
- Постой, здесь было зеркало, такое огромное во всю стену?
- Нет. Тебе, наверное, привиделось. Тут ночью жутковато.
- Но я помню, как подходила к нему. Оно висело вот на этом самом месте, она провела ладонью по пустынной кладке стены.
- Может быть, тебе это приснилось?
- Наверное.
- Пойдем.
Лезвие чуть слышно упало на каменные плиты пола. Он сделал вид, что ничего не заметил. Они вышли на пустынную улицу. Расцвечивая небо перламутром, город неспешно просыпался. Поежившись от утренней свежести, взяв его под руку и нежно прижавшись к нему, как будто они были знакомы, целую вечность, она почти шёпотом сказала:
- Я люблю хризантемы.
- Нужно будет попросить бабулю посадить их у нас на даче. У нас там только розы, – ответил он.
Обнявшись, они пошли прочь от опасного дома, навстречу новому дню, зная, что будут вместе всегда.
Март 2009
НИКОГДА
Уютный столик у окна… дождь заливает тротуар возле кафе… дрожащие пальцы нервно стряхивают пепел сигареты… ты стоишь за полупрозрачным стеклом… промокший насквозь. Остановился как вкопанный, увидев знакомый новенький «Pegeot» на парковке.
«Сколько уже прошло? Год или два… и кто придумал эту сказку о времени»… Наше прошлое смотрит сквозь плачущее стекло, врываясь в настоящее вспышкой обжигающей боли…
«Господи, ну пожалуйста, пусть он уйдёт… я закрою глаза и сосчитаю до десяти… одиннадцать, двенадцать»… Фигура за окном растворилась в гулком шуме проливного дождя.
«Спасибо»…
- Я заказал тебе мартини…
- Я передумала… отвези меня домой…
- Поужинаем у тебя?
- Нет, хочу остаться одна сегодня. Извини.
Забиться в спасительную тишину прохладной спальни, уткнуться в мягкие объятия огромного плюшевого медведя. Твой подарок на пятилетие нашей свадьбы. Ты всегда считал меня маленькой девочкой, дарил мне игрушки и конфеты. А потом… потом я выросла, а ты этого даже не заметил. Ты вообще никогда ничего не замечал, ты всегда был занят. Все эти твои бесконечные бредовые идеи и грандиозные планы на будущее, они непременно должны были реализовываться. Только для этого нужно было жертвовать настоящим. Не помню, когда ты вдруг решил, что от количества заработанных тобою денег будет зависеть качество нашей с тобой жизни. Ты пытался исполнить, все мои прихоти, у меня было всё, что я только могла пожелать. Всё кроме тебя. Ты компенсировал своё отсутствие, кучей дорогих и совсем ненужных мне вещей. Ты шутил, что всем красивым женщинам неплохо бы выплачивать пожизненную ренту, чтобы они подольше могли оставаться такими.
И я привыкла. Отсутствие твоей любви, я заменила любовью к себе. Ведь человеку так нужно, чтобы хоть кто-то отвечал на его чувства. Я полюбила себя страстно и взаимно. Полюбила это совершенство линий и форм, каждый изгиб своего идеального тела, бархатную нежность и тепло своей кожи, шёлковый блеск волос цвета солнца, своё прекрасное, и в правду, немножко детское лицо с лукавым блеском в бездне зелёных глаз. Вскоре я познала всю силу своего женского колдовства. Ты даже не представляешь, до какой степени может опьянять острое ощущение собственного превосходства, подаренного тебе природой.
Я знаю, ты всё ещё любишь меня. Но такие как ты, никогда не прощают. Моя услужливая память старательно стирает яркие краски наших прощальных скандалов. И откуда берётся столько ненависти в двух безумно любящих друг друга существах? И вот уже сквозь бесконечность упрёков, обвинений и обид – кровоточит незаживающая рана необратимости нашего разрыва.
- Почему вы хотите развестись со своей женой?
Ты сказал правду. Ты вообще никогда не лжёшь.
Как ты не убил меня сразу, когда увидел в его объятиях? Ты всегда говорил, что не сможешь простить мне измену… и я всегда помнила об этом… но ничего не смогла поделать с собою тогда… ты постоянно откладывал на потом, всё то, что мне нужно было сейчас… пойми меня, хотя бы теперь, я живая, я хочу чувствовать и дарить себя… хочу плакать и смеяться, хочу любить и отражаться в глазах любимого…
Мы не сразу заметили, как ты вошёл в комнату. Ты, молча, стоял в дверном проёме и с улыбкой сумасшедшего на губах, ждал, пока мы оденемся и уйдём. Я знала, ты не сможешь уснуть этой ночью. И эта боль останется с тобою навсегда. Есть вещи, которые нельзя исправить.
Я просила тебя никогда не оставлять меня одну. Я умоляю тебя поехать со мною на море. Но ты как всегда не можешь, на этот раз у тебя зарубежные партнеры по бизнесу из дружественной нам Гватемалы. Хочешь, скажу тебе, где я видела всю их Америку?! Я слишком красива, чтобы в одиночестве бродить по Крымскому побережью! Почему ты этого не понимаешь? Ты знаешь, как сносит крышу от откровенных мужских взглядов, вожделенно провожающих женские очертания, до самого последнего предела их видимости? Но откуда же тебе знать… ты же никогда не был женщиной… ты создан, чтобы желать – я чтобы быть желанной…
Это первая наша серьёзная ссора… нервно курю у открытого окна… ты выметаешь груду осколков, кажется, в этот вечер в доме совсем не осталось посуды… отсутствие ужина нам заменяет щедрая порция разожженной адреналином страсти… примирение стоило раздора, если так дальше пойдёт, то нам, похоже, понравиться ссориться… а мы ведь обещали друг другу никогда не ругаться по пустякам, тогда…
Когда, наконец-то, закончилась вся эта предсвадебная беготня… и гости в который раз радостно кричат нам: «горько»… сколько бесполезных начинаний, не доведенных до пика блаженства… мы не хотим и не можем больше с этим мириться… и сбегаем от всех, заказав в ближайшей гостинице номер на час… администратор улыбается, и ни о чём, не спрашивая, оформляет нас за пару минут… надеть платье обратно, оказалось значительно труднее… Похоже, никто и не заметил нашего отсутствия, у гостей давно уже своя свадьба. Мы целуемся, хотя никто больше не кричит нам: «горько». Моё счастье отражается в твоих глазах… желание уносит нас за пределы реальности… и нам уже снова нестерпимо нужно остаться одним… завтра самолёт и первая встреча с Парижем…
Как наша самая первая встреча, и я, забыв в спешке зонт, бегу по длинным питерским лужам на свой последний экзамен в институте. Ливень стеной… насквозь промокший город, его промокшие жители… и моё промокшее легкое платье, бессовестно обнажает все тайные прелести изгнанницы из рая… но я думаю сейчас только о том, что будет, если я опоздаю на свой экзамен...
Для меня до сих пор загадка, как смог ты тогда среди суетности огромного мегаполиса вычислить мое отчаяние?
В твоей машине тепло и уютно, дождь потоками слёз струится по стёклам, я согреваюсь в твоих нежных, жарких объятиях… первый поцелуй был слишком долгим… я всё-таки опоздала…
Сердце бешено ускоряет пульс… твой давно стёртый в мобильнике номер, как прежде, набираю с закрытыми глазами.
- Я видела тебя… и этот дождь сегодня… как в самый первый раз, ты помнишь?
- Я думаю об этом весь день…
- Можешь приехать…
- Ты хочешь…
- Как и ты…
Часы застыли в безмолвном ожидании, превращая секунды в годы. Звонок в дверь как снайперский выстрел… в одну воду не входят дважды… ты принёс с собой запах нашего первого летнего дождя… прижимаюсь к промокшей рубашке, вдыхая тёплый и такой знакомый аромат твоей кожи…
- Пожалуйста, не отпускай меня больше…
- Никогда…
Июль 2009
ТЕБЕ
Возможно ли, описать обжигающее счастье близости столь же пронзительно, как и мучительную боль потери? Думаю, вряд ли. Быть может, это происходит потому, что от боли мы стараемся любыми способами избавиться как можно быстрее, разрывая её на множество частей и раздавая всем, кого только встречаем на своём пути. А вот счастьем, напротив, нам совсем не хочется делиться, мы пытаемся спрятать его от любопытных и завистливых взглядов в самую глубину нашей души, оберегая от утраты этот бесценный божественный дар.
Зная природу людей, это кажется вполне разумным. Но отчего-то все, даже самые скрупулезные меры безопасности – не срабатывают, охранные системы – дают сбой, и мы с неизбежным постоянством безвозвратно теряем свой драгоценный рай. И никакие замки, и секретные коды не в состоянии уберечь наше хрупкое счастье. Нам кажется это парадоксом, но на самом деле всё весьма тривиально.
Будучи спрятанным от яркого света, счастье уже не может сверкать и переливаться всеми гранями своего подлинного предназначения, и тогда оно тихонько тлеет, превращаясь в пепел. Так может быть мы изначально не правы, и нам нужно прятать и беречь от чужих глаз свою невыносимую боль, чтобы она медленно и бесследно угасала? А счастье – его непременно нужно раздать, всё без остатка – каждому, по маленькому кусочку – всем тем, кто может и хочет радоваться и наслаждаться вместе с нами.
***
Я спрятала свою боль, и небо подарило мне тебя. Хотя ты и уверен, что небо здесь, абсолютно не причём. Ты думаешь, у тебя была свобода выбора, я просто предпочла от неё отказаться. Мы совершенно разные, но потрясающе схожи в одном – нас непреодолимо тянет друг к другу, как тянет детей к открытию неизведанных во Вселенной тайн. Мы не заметили как наши мысли стали единым живительным источником существования двух наших отдельно взятых жизней. Я не хочу больше удерживать нестерпимую необходимость подарить тебе всю себя без остатка. И я знаю, ты с благодарностью принимаешь мой скромный подарок, впуская мои самые безумные фантазии в сокровищницу твоей искрящейся души.
И пусть слова теперь обиженно прячутся, растворяясь в безмерности Вечности – они становятся совершенно не нужными нам. Нарушая все законы физики, мы сливаемся и, переливаясь друг в друга, становимся одним целым до жестокости, никто из нас уже не может понять, где кончается часть пространства заполненного материей, ему одному принадлежащая. Реальность перестаёт быть значимой, её вообще больше не существует. Через мгновенье все атомы нашего неделимого существа разметает ядерным взрывом, утоляющим жажду жгучего желания, единственным взрывом, со дня рождения нашей Вселенной, способным сотворить новую жизнь. Мы исчезнем в бесконечности неизведанных измерений, и в ограниченности трехмерного пространства ещё какое-то время никто не сможет найти наших с тобой координат. Когда мы вернёмся на пепелище, там будет мир и счастье.
Я засыпаю, уткнувшись в твое плечо. Ты говорил, что вне времени и пространства – нет движения материи. Если бы у меня было всего одно единственное желание, которое ты непременно смог бы исполнить в это самое мгновение, я бы попросила Тебя остановить Время.
Июнь 2009
КОГДА УЖЕ НЕ БОЛЬНО…
Раскаленным клинком боль пронзает то место, где хранишь ты свою невесомую душу.
«У каждого своя», – говорит он тебе на прощанье. Конечно, он прав. Но в этот миг отчаяния, когда боль потери просто невыносима, ты думаешь, что он садист.
Катаешься по полу, зажимая ладонями искусанные в кровь губы, заглушая свою истерику симфониями Моцарта и Вивальди. В виски, клокочущим пульсом, бьётся один единственный не имеющий ответа вопрос: «Как он мог?»
Он мог. Именно потому, что у каждого своя.
Ты ждёшь конца, мучительно желая, чтоб в одночасье исчезло всё – и ты, и твоя любовь, и боль, и мир. Но ничего не можешь сделать. Любовь то единственное, живое, подаренное нам Богом, что неподвластно смерти. Она, как всё живое – рождается и растет, но в отличие от всего же никогда не стареет и не умирает. Нет, конечно, существует множество способов её убить, но умереть без помощи постороннего вмешательства она всё-таки не в состоянии. Проще говоря, любовь категория бессмертия. Бессмертия и гибели одновременно. Потому что жить в мире, миллиарды лет существующему по единственному закону замкнутого цикла, включающему в себя: рождение, развитие, старение, и, наконец, отмирание – любовь так и не приспособилась. И в этом её извечная трагедия.
Страшно подумать сколько раз за недолгую жизнь тебе придётся свершать кощунственный акт прерывания незапланированной никем любви! Тот, кто бросает её семя в твою душу и не думает собирать там плоды. Этот вечный сеятель постоянно занят освоением новых земель.
А в это самое время твой райский сад полон цветов и благовоний, и некому вдыхать его волнующие изысканные ароматы, некому любоваться его феерическим буйством дивных красок, нежась в тёплых лучах ласкающего солнца, некому утолять жажду, наслаждаясь пьянящей влагой его родников, спрятанных в укромных уголках нескошенных девственных трав, некому опылять…
Какое-то время ты существуешь в полной прострации, не зная, что тебе делать, и кому отдать твою несчастную, приговоренную к вечному изгнанию любовь.
А потом ты возьмёшь в руки скальпель…
Когда это случается впервые нужно быть особенно осторожным. По неопытности можно нанести себе раны, несовместимые с жизнью.
В следующий раз будет немного легче. С каждой новой неразделённой любовью – зона, занимаемая болью в твоей душе, будет уменьшаться, правда, всегда остаётся опасность увеличения силы её напряжения, что также порой приводит к фатальному исходу.
Но с течением времени и с этой проблемой ты научишься справляться. Зная порог, за которым разум неизбежно теряет контроль над берущими верх чувствами, ты просто станешь цинично управлять своими эмоциями, как опытный канатоходец, спокойно идущий над огнедышащей пропастью. И если ты пожелаешь, то сможешь навсегда избавиться от невыносимых страданий твоей израненной души.
Но, в конце концов, может случиться так, что однажды, пройдя все бесконечные испытания, пережив множество маленьких смертей и новых рождений, ты встретишь наконец-то того единственного человека, готового разделить с тобой все трудности возделывания Эдема и, дождавшись желанных плодов созревших в нём, вместе вкусить изысканного угощения приготовленного для вас Всевышним. Тогда связав воедино все тонкие серебряные ниточки, оставшиеся от прекрасного некогда сари той, что умирает последней, ты откроешь душу навстречу бесценному божественному дару. Но, стоя перед лучезарным взглядом улыбающегося Бога, ты вдруг с ужасом поймёшь – под многочисленными шрамами, оставленными скальпелем, вырезавшим побеги безответных чувств из твоей души, она стала черства и бесплодна как пустыня, и крошечному драгоценному семени, протянутому на раскрытой ладони уже негде дать свои поздние всходы…
Катайся по полу, зажимая ладонями искусанные в кровь губы, заглушая свою истерику симфониями Моцарта и Вивальди…
Не спеши избавляться от боли, она лишь индикатор твоей способности любить. Оставь ей хотя бы крошечное место в хрупком сосуде своей души.
Страшней всего, когда уже не больно…
Сентябрь 2008
ЖЕРТВА
Нежно-ласкающее бабье лето усердно раскрашивало Питер, искусно смешивая на палитре свои самые сочные краски. Вера сидела на скамейке в Адмиралтейском саду. В руках она держала раскрытую книгу, которую даже не пыталась читать. Она с умилением наблюдала за своей дочерью Евой, играющей на детской площадке вместе с другими детьми. Вчера малышке исполнилось три года – это был тот удивительный возраст, в котором большинство детей поразительно похожи на маленьких ангелов.
Не спеша, прогуливаясь по аллеям сада, немного ссутулившись, шёл высокий седоволосый мужчина, лет сорока. В руках у него была фотокамера, и время от времени он останавливался посреди аллеи, чтобы навести объектив своего фотоаппарата в кущи феерического праздника, сверкающих на полуденном солнце ярких осенних листьев.
Заметив мужчину, Вера похолодела, и уже не могла отвести от него тревожного взгляда. Пожалуй, это был единственный человек на всей земле, с которым ей не хотелось бы встречаться никогда. Она зажмурилась, пытаясь побороть охвативший её страх, но безжалостная память, опережая скорость света, перенесла её в то время, которое она давно, но безнадёжно пыталась забыть.
Вновь она очутилась в далёкой осени своего маленького периферийного городка N. Стояла невероятно, тёплая для этого время года пора. В её жизни всё складывалось как нельзя лучше – бывший муж, наконец-то дал ей свободу, согласившись на развод, сын, окончив школу с золотой медалью, без проблем поступил в МГИМО на факультет международной журналистики, а на работе ожидалось заслуженное повышение – её собирались перевести из крохотного филиала рекламного агентства в головную фирму Санкт-Петербурга.
В середине сентября она проводила презентацию нового глянцевого журнала «Арт’элит» для состоятельной категории жителей их небольшой северной провинции. Мероприятие проходило в «Колесе Фортуны» – лучшем богемном клубе города, и она чувствовала себя, чуть ли не голливудской звездой. Со всех сторон её окружали журналисты и прочие вездесущие представители СМИ с их стрекочущими кинокамерами и вспышками фотоаппаратов. Вера радовалась как ребёнок, внезапно обрушившейся на неё популярности. Но совсем скоро, видимо с непривычки, постоянно держать на лице улыбку, у неё от напряжения стало сводить губы и она, вежливо раскланиваясь, но, не переставая улыбаться, спешно пыталась укрыться в комнате со спасительной литерой «W» на двери.
Вот тогда она и почувствовала его взгляд, почувствовала всем телом, как будто по нему пропустили электрический разряд. Это был пугающий и одновременно завораживающий взгляд мужчины, способного дать женщине, гораздо больше того, что она может позволить себе в своих самых запретных мечтах.
В конце концов, ей удалось пробраться в дамскую уборную. Там она долго и пристально смотрела в отражение своих испуганных глаз над умывальником, в который из крана шумно текла вода, оставленная какой-то небрежной дурой. И именно тогда она вдруг отчётливо поняла, что пропала. Машинально закрыв воду, поправив макияж и вернув причёске безупречность, страшным усилием воли она сумела придать своему лицу беспечное выражение, и, приклеив к нему обязательную улыбку, она уверенно вышла в зал.
Он подошел к ней во время кофе-брейка и пригласил к себе в студию на фотосессию, оставив визитку. Первое что ей захотелось тогда сделать – тут же выкинуть злосчастный кусочек красочного картона в ближайшую урну. Но незнакомец смотрел на неё пронизывающим насквозь взглядом Шона Коннери, и не отвёл глаз, пока она, любезно улыбаясь, не спрятала его координаты в своей дамской сумочке. Вернувшись домой, и, свалившись от смертельной усталости на любимый диван, она всё же успела дать себе торжественное обещание, что никогда не появиться у него в фотостудии, прежде чем погрузилась в ласковые объятия воскрешающего сна.
Но уже следующей ночью они стали любовниками. Это был самый страстный роман в её жизни, больше похожий на помешательство. Всю осень и начало зимы они встречались у него на даче. Когда деревья стали обнажать свои хрупкие ветви, они собирали осеннюю листву в саду, и, устилая желтым покрывалом, ковер в гостиной, после неистово отдавались своим безумным желаниям в шуршащих волнах выдуманного ими океана. Когда выпал снег, они надолго уходили на лыжах в лес, воображая себя единственными людьми, оставшимися на планете, а позже уставшие и замерзшие они часами молча сидели у камина, взявшись за руки и глядя на пляшущие лоскутки нежно согревающего пламени. Встречать Новый год они улетели в Париж.
А потом он вдруг просто сказал, что между ними всё кончено. Как раз в тот момент, когда она поняла, что у неё будет ребёнок. Она пыталась дозвониться ему, он сбрасывал её номер. Она писала ему на e-mail, он не отвечал на её письма. Но потом, видимо, решив расставить все знаки препинания, он вдруг сам назначил ей встречу.
Кажется, уже начался февраль, когда Вера снова пришла к нему в фотостудию. Он был явно раздражен этой нежеланной встречей.
– Выкладывай, что там у тебя за проблемы, – его голос прозвучал как скрип железа по намокшему стеклу.
Она просто сказала ему всё как есть.
– И как ты могла это допустить?
– Я не думала, что со мной это произойдёт.
– Она не думала! Как можно быть такой дурой в твоём возрасте?! Ну и чего ты теперь хочешь от меня?
– Я пришла спросить, что мне делать?
– Что делать?! Как будто сама не знаешь, что делают в таких ситуациях. Хотя, можешь соригинальничать, например, повторить подвиг Анны Карениной! – сказал он с сарказмом.
– Отчего же не Жанны д’Арк? Будет гораздо эффектнее, – произнесла она совершенно безразличным тоном.
– Вижу тебе уже легче, коль начала ёрничать.
– Ты же сам открыл тему.
– Я и закрою.
– Почему ты поступаешь со мной так?
Несколько минут он молчал, а потом стал говорить своим обычным тёплым, обволакивающим тембром:
– Ты здесь не при чём. В Питере живёт одна женщина, мы с ней очень давно знакомы. У неё рак. Я заключил с Богом сделку, если она выживет, я…, – он неожиданно осёкся на полуслове.
– Что ты?
– Мне нужна была жертва.
– И ты выбрал в жертвы меня?
– Просто ты подвернулась. Это странно, но она действительно стала поправляться.
– Знаешь, когда один человек очень сильно любит другого он излучает энергию такой силы, что тот, кого любят, с её помощью способен творить чудеса. Эту энергию можно направлять куда угодно, ею можно лечить и исцелять. Но люди, к сожалению, не умеют быть благодарными, и не берегут того, что дарят им любящие их. В одно прекрасное утро они начинают думать, будто они сами Боги.
– Что-то не возьму в толк, к чему ты клонишь?
– Ты только что потерял своё могущество.
В студии повисло мрачное молчание. Вера поняла, что всё кончено, нужно было уходить. Она медленно оделась, не проронив ни слова, и уже открывая дверь на улицу, вдруг обернулась к нему с безмятежной улыбкой и весело произнесла:
– Я солгала тебе, я не беременна. Я просто хотелось вернуть тебя.
– Дура!
Это было последнее, что она услышала, выскочив на улицу. Её душили слёзы. Больше они не виделись.
Через месяц она уехала в Питер. Обещанное повышение состоялось, и оказалось как нельзя, кстати, слишком уж многое в их крохотном городке напоминало ей о нём.
Мужчина перестал фотографировать, и видимо что-то почувствовав, обернулся, встретившись с испепеляющим взглядом молодой женщины. Вера заметила, как он изменился в лице. Немного замешкав, он всё же решился подойти и сесть на скамейку рядом с ней.
– Здравствуй.
Она поняла, что не в состоянии произнести это простое слово, и просто кивнула в ответ. Наступило неуютное молчание и он, очевидно тоже с большим трудом подбирая слова, попытался его разрушить:
– Какими судьбами в Питере?
– Мне предложили работу здесь.
– Странное совпадение, мне тоже.
– Профессионализм всегда в цене.
– Как сын?
– Учится в МГИМО, уже на четвертом курсе.
– Правда?
Вера посмотрела на него безучастным взглядом, ей совсем не хотелось поддерживать разговор, и эта теперешняя встреча казалась каким-то дурным сном, который по чьему-то злому умыслу, вдруг превратился в реальность. Она закрыла на минуту глаза, с тайной надеждой, что он поймёт всё сам и уйдёт, не дожидаясь её ответа. Сейчас она проснется, и он растворится в воздухе, исчезнув как предутренний кошмар.
А он, между тем совсем не собирался исчезать, продолжая свою беспощадную пытку:
– Давно ты здесь?
– Я уехала ровно через месяц, после нашей последней встречи. Надеялась, больше никогда тебя не увижу, – произнесла она с плохо скрываемым раздражением в голосе.
– Да, жизнь иногда преподносит сюрпризы, – он попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась нелепая гримаса.
Вере хотелось, чтобы он поскорей ушёл. Она с волнением поглядывала на детскую площадку, где в этот самый момент назревала ссора между её дочерью и мальчуганом лет пяти.
– Сюрпризы не всегда бывают хорошими, – машинально, не отрывая взгляда от ссорящихся детей, произнесла она.
– Если бы тебе тогда не пришло в голову дурачить меня, как знать, может быть, у нас всё сложилось бы совсем иначе.
Вера снова не удостоила его ответом. Но, вдруг, вспомнив что-то непреложно важное для себя, резко развернувшись к нему, она решительно спросила:
– Что стало с той женщиной, больной раком?
Она пристально смотрела ему в глаза, и на какое-то мгновенье ей показалось, что вся кровь отхлынула от его лица, так сильно он побледнел.
Потупившись, он произнёс почти шёпотом:
– Вчера было три года, как она умерла.
– Вчера…
Вера почувствовала, как невыносимый холод сковал всё её тело. Не в силах пошевельнуться, она обречённо смотрела на бегущую к ней дочь. Раскрытая книга кадром замедленной кинохроники упала на пыльную аллею Адмиралтейского сада. Заплаканная малышка, подбежав к матери и указывая пальчиком на группу детишек играющих в песочнице, кричала сквозь слёзы:
– Мама, мама, тот плохой мальчик забрал мою машинку, которую ты мне завтра на день рождения подарила.
Июль 2008
ЕЩЁ РАЗ ПОЛЮБИТЬ?
Ты готов только к тому, что было с тобой когда-то, но на этот раз всё будет иначе.
Ты уверен, что наконец-то выучены все уроки, усвоены все ошибки, отшлифованы все опасные слова и фразы. Ты, несомненно, помнишь электрошок жестов и взглядов, и резкий ионический запах надвигающегося неуправляемого и разрушительного шторма сумасшедших эмоций и раскалённых чувств.
И в момент наивысшего напряжения ты совершенно спокойно говоришь себе: «Стоп», улыбаясь внутри себя, и откровенно радуясь своей заправской выдержке. У тебя всё под контролем, и теперь-то ты уже, конечно, ни за что не наступишь на инвентарь для сбора опавших листьев в твоём давно пожелтевшем Эдеме.
И вдруг – бац!
– Какого черта?! Их здесь не лежало…
А это просто какая-то новая разновидность старого вируса. И вот тебя уже снова лихорадит озноб, когда за окном 95 по Фаренгейту. И уже никуда не деться от мучительного зуда между лопаток – вновь прорезаются отпавшие с прошлогодней любовью крылья.
Вакцина, в виде погружения с головой в неотложные дела, не помогает. И даже твои лучшие друзья с их проверенным лекарством на троих, не в состоянии спасти тебя от нервного пульса в твоём аортовом моторе. Ты всё ещё пытаешься остановить надвигающийся припадок, цепляясь за крохотные лохмотья своей несчастной, потрёпанной ураганом бешеных ощущений, логики. Но всё напрасно.
Ещё совсем немного и ты перестанешь отчаянно сопротивляться поглощающему тебя безумию. Страх отступает, прячась в канители вчерашней суеты – и вот оно – мгновенье чистого совершенства. Тебе остаётся лишь расправить ещё немного влажные крылья и, шагнув в бездну, парить на волне настигшего тебя блаженства.
– Эй, осторожно, ты же помнишь – блаженство – одновременно и дивиденды за твою слабость, и кредит в счёт будущих страданий, – кажется какой-то ангел из небесной бухгалтерии, прошептал это прямо у тебя над ухом, когда ты пролетал мимо него. Но он уже далеко внизу, его слова не в силах предостеречь тебя.
Ты, наконец-то, полностью теряешь притяжение и летишь, всё выше и выше, и теперь ты ни за что на свете не променяешь открывающихся твоему взору неземных красот, на скорую и безболезненную посадку в твоём недавнем укромном спокойствии. Ты будешь парить до последнего взмаха, пока как несчастный Икар не потеряешь по перышку свои хрупкие ненадежные крылья. Странно, но сейчас тебя это совсем не пугает. Тот космос, в котором ты очутился, обладает неким особым свойством скрывать от тебя до самого последнего момента необратимость твоего будущего падения, не давая хотя бы на миг прерваться охватившему тебя ошеломляющему восторгу.
Всё, что совсем недавно было таким важным и значимым, с высоты твоего парения кажется тебе сейчас таким никчемным и бессмысленным, твои неразрешённые проблемы как маленькие пугливые тролли прячутся от твоего всевидящего взора, в укромные щели уходящего дня, и тебе вдруг становиться по-настоящему весело. Ты удивляешься мелодике своего благозвучного смеха, ты давно не помнишь, когда в последний раз смеялся вот так по-детски, невинно – перезвонами бубенцов в ладошках ангела.
Нет, это не то земное - тихое и размеренное счастье, к которому ты всегда стремился – это бесконечность – абсолютное незнание того, что случиться с тобой в следующее мгновенье…
…Бреду в одиночестве по пустынному, занесенному снегом Эдему. Тащу за собою свои бездыханные крылья. Ты падаешь мне прямо под ноги.
Плавимся в ядерном взрыве наших безумных взглядов.
– Ну что, попробуем ещё раз?
И в этот раз всё будет по-другому. Любовь так похожа на вечность.
В конце концов, главное не стать однажды чьим-то "Солярисом".
Июль 2008
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com