Грани сознания. Книга первая.
Камбьядо.
1
«…Союз «Тайники Сознания» был создан для таких же, как я – измененных. Мы люди по сути, но мы другие. Мы – новый вид разумных существ, выведенный природой (и радиацией) на обломках человеческой цивилизации. Земля, погибая, создала нас для своего спасения, она дала нам особую силу – силу разума, способную покорять время и пространство. Мы – Камбьядо.
Почему именно я, Джетана Спеллер, стала первой из многих камбьядо, почему именно мне выпала труднейшая задача – выжить самой и помочь выжить, объединиться новым созданиям, которых люди либо бояться, либо презирают? Не знаю. Это просто судьба… Судьба быть первой из … мутантов. Да, мы – мутанты, но все ещё люди.
Я прошла длинный и тяжелый путь. Было много сомнений, размышлений, отчаянья и смелых, сумасшедших идей. Я не хотела бы, чтобы кто-то заново испытал на себе все то, что испытала я. Пройти мой путь с самого начала – это самое несправедливое, что можно ожидать от судьбы. И это было бы так же совершенно несправедливо по отношению к тем, кто все эти годы работал со мной бок о бок, помогал становлению союза ТС, кто сомневался и размышлял вместе со мной. Сейчас мне сто восемьдесят три года. Удастся ли кому-нибудь из моих последователей прожить столько же – не знаю. Сто пятьдесят лет моей жизни ушло на создание из ничего Тайников сознания, на поиски и объединения камбьядо, на обучение их и помощь в самосовершенствовании.
Надеюсь, что сделала все, что было в моих силах, для возвращения равновесия миру после ужасов последней войны. Я очень хочу, чтобы камбьядо под знаменами союза продолжали мою работу и исследования, способствуя укреплению стабильности Вселенной. Я к этому стремилась, я мечтала о достойной жизни для новоявленных изгоев Земли – камбьядо…»
Джетана Спеллер. «Хрустальные грани сознания»
…Руководитель отдела джетановой пластики эксперт Мэттью Гендерсон терпеливо ждал, пока его чип-идентификатор, вживленный в ладонь, будет изучен красными огоньками электронного замка, и он сможет пройти на свой уровень. Подземный город-институт Тьеррадентро спал.
Просторный коридор, обитый мягким розовым материалом, напоминающим искусственный мех, освещался ровными трубками ламп, которые давали приятный рассеянный свет. Обивка глушила все звуки, и даже в разгар работы в коридорах царила полная тишина. Лишние слова и мысли, особенно эмоциональные и бурные, могли сбить настройки высокочувствительной аппаратуры в лабораториях. Новичков и стажеров на этот уровень пропускали только в шлемах со специальной защитой и дополнительными блокираторами. Перемещаться обычным для сотрудников Тьеррадентро способом, с помощью пси-волны, когда физическая оболочка становится энергией, здесь было невозможно – особая защита стен могла блокировать саму энергию. Тонкая работа, тонкая аппаратура, тонкие расчеты…
Мэттью остановился перед дверью, на которой восхитительным светом сияла золотая табличка: Руководитель отдела, эксперт девятого уровня, Мэттью Гендерсон. Удовлетворенно взглянув на символ своей компетентности, он провел ладонью с вживленным в центре её информационным микрочипом перед датчиками и вошел в кабинет.
Благославленная тишина… Хотя работа эксперта по джетановой пластике больше творческая, уединения и тишины ему как раз и не хватает. У скульпторов и художников есть возможность заставить свои модели молчать во время работы, а вот пациенты Мэттью всегда говорливы и любопытны. Потому что они – дети. Дети камбьядо, которым он усилием воли и движением своих рук создает новые лица и возвращает здоровье. Джетана Спеллер создала новые направления в пластической хирургии – теперь камбьядо не бессильны перед врожденными физическими дефектами, пластики-эксперты способны создавать любой орган, восстанавливать практические повреждения организма… Без пяти минут боги…
Но как от этого устаешь.. А тишина – боже!... как прекрасна тишина после долгих часов общения с учениками в верхних городах. Мэттью упал на диван и закрыл глаза. Спать…
…Легкий всплеск пси-волны прошел разрядом тока по расслабленному мозгу Мэттью. Он открыл глаза и рывком сел на диване. Кто посмел использовать пространственное перемещение внутри института? Это запрещено всеми мыслимыми правилами. К тому же – невозможно практически.
Мэттью попытался просканировать уровень, на котором находился. Тщетно – уровень был надежно экранирован. Аппаратура должна была гасить любые всплески активности пси вне стен лаборатории. Но какие знакомые колебания… Агрессия, сила, жар, навязчивость – вот что плескалось в кабинете вокруг Мэттью. Неприятные ощущения.
- Кто здесь? – наконец спросил он. – Что за шутки?
- Здравствуй, волчонок, - сказал женский голос, и прямо на столе материализовалась фигура. Мэттью сдержал внутреннюю дрожь.
- Здравствуй, Джет,- сказал он, стараясь не выдать эмоций.
Они не виделись… сколько?... лет двенадцать-пятнадцать. И она не изменилась – так же молода, красива и… опасна. Тонкие губы посетительницы тронула улыбка.
- Узнал, волчонок… Узнал. А вот ты изменился. Пластические коррекции – на лицо.
- Для того и создана джетанова пластика, чтобы камбьядо могли ею пользоваться, - сказал Мэттью. – Как ты попала сюда? Где была столько лет?
- Не слышу радости в голосе, - ответила Джет. – В мыслях – тоже. Попала просто – пси-волна принесла меня с далеких океанских берегов.
Она огляделась, почесывая подбородок.
- У тебя теперь новый кабинет, Мэтти, - отметила она. – Быстрый взлет, ошеломляющий успех – и вот ты эксперт по пластике девятого уровня. Блестяще!...
- Тебе нельзя здесь находиться, - сказал Мэттью. – Уходи как можно скорее.
- А то что? – вызывающе спросила она. – Маякнешь шефу Бьюз? И не старайся – все твои сигналы я перехвачу и уничтожу до того, как ты успеешь только подумать об этом.
Он и не собирался никому ничего сообщать. Джет поднялась и прошлась по кабинету, неслышно ступая по толстому белому ковровому покрытию.
- Где ты пропадала столько времени после того, как…? – наконец спросил он.
- …после того, как меня выставили за дверь?
- Тебя не выставили – ты сама ушла.
- Верно. Мне было противно становится рабом союза. Я хотела быть свободной.
- Ты хотела только власти… - сказал Мэттью.
Она повернулась к нему. Странное дело – вот стоит Джет, давняя его… ммм… знакомая. Они вместе росли, вместе учились, пережили столько бед и радостей - сейчас и не поверишь… Он знает о ней всё и даже больше. Но внутри почему-то все содрогается – то ли от её излучения, то ли от давно забытого детского страха перед сильным чужаком.
- Вот вы как про меня думаете, - произнесла она задумчиво. – Ты считаешь, власть – это плохо?
Значит, и в этом она не изменилась – так же тщеславна, горда и влюблена в себя. Самые опасные качества камбьядо. Сколько не старались учителя переключить сознание Джет в мирное русло – успеха ноль. Потому она и ушла из союза – переделывать себя она не только не собиралась, но и старательно сопротивлялась этому. Бешеная дикарка из каменной крепости..
- Смотря для чего её использовать, - заметил Мэттью. – Ты - камбьядо. Личные амбиции – это наши враги.
Она отмахнулась от его слов.
- Ох, не надо. Всю эту вашу глупость я из себя вытрясла давным-давно. Ты спрашиваешь, где я была все эти годы?. Училась жить со своим даром без учителей. И теперь нас всех ждут большие перемены… Тьеррадентро – бессовестный монополист знаний. Я хочу разделить эти знания с людьми.
- Разве не наши эксперты обучают врачей, агрономов и инженеров? Разве не наши технологии дарят людям воду и свет? Один только Базис обеспечивает энергией десяток городов!
- Жалкие крохи со стола повелителей планеты, - ответила Джет сквозь зубы. – Но даже из-за этих крох человечество разучилось думать и развиваться. Не вы ли, вездесущие эксперты, контролируете все исследования на Земле? Не вы ли пользуетесь плодами этих исследований и отнимаете их у людей? Джетана, при всей своей гениальности, не смогла понять, что мы с людьми – в одной упряжке. Ты даже не представляешь, сколько можем мы дать друг другу!...
- Хватит, Джет, уймись, - устало возразил Мэттью. – Люди получают всё, что им необходимо.
- Земля при смерти, - с нажимом сказала Джет. – Камбьядо отказываются признавать это, но я вижу – планета обречена. Я уведу людей. А вы – как хотите. Можете вымереть здесь потихоньку. Камбьядо же все ещё не смогли найти лекарство от своей стерильности?
-Что за любовь такая к людям? – Мэттью чувствовал на шее удавку из мыслей Джет. Они захлестывали – жгучие, ядовитые мысли. Она даже не пыталась скрыть этого.
Джет сверкнула глазами и удавка затянулась.
- Твой стабилизатор… - еле выдохнул Мэттью. – Ты уничтожила его?…
Для камбьядо стабилизатор в мозгу – непременное условие для жизни. Без него невозможно продержаться и нескольких дней, ведь он следит за скоростью электрических импульсов, которая может достигать невероятных высот! Когда-то стремительные скорости импульсов погубили самых выдающихся камбьядо – им мозг просто перегревался, взрывался от напряжения.
- Уничтожила, - сказала она. – Он мне больше не нужен. Я развиваюсь. У меня нет двухсот лет в запасе, как у Джетаны Спеллер.
Её мысли были болезненны. Новый всплеск энергетической атаки заставил его дернуться в кресле, как разряд электрошока. Сопротивляться он почти не мог – Джет гипнотизировала его.
- Мэтти, - произнесла она, и на этот раз в голосе прозвучала угроза, - никто из камбьядо не сможет противостоять моей силе. Я могу раздавить вас по отдельности, как клопов, стоить только захотеть.
Сомнений не было – так она и поступит. Враждебность, исключительной силы враждебность насыщала воздух. Мэттью чувствовал, как Джет проникает в его сознание, и терял контроль над своим разумом. Но как, черт побери, она сильна! Просто не с чем сравнить её возросший потенциал – десятка? Двадцатка? Уровень Джетаны Спеллер? Но Джетана Спеллер никогда не позволяла себе таких мощных эмоциональных потоков, которые выбрасываются в пространство, растрачивая безумное количество умственной энергии…
- Мэттью, я зову тебя с собой, - жестко сказала Джет. – Я зову тебя выйти к людям.
- Это вряд ли, - хрипло ответил он. – И тебе не советую.
Перевести бы дух, выставить защиту…
- Нарциссы, - произнесла Джет с ненавистью.
Внезапно визгливо тренькнул персонатор – прибор внутренней связи Тьеррадентро, и это дало спасительную лазейку: Мэттью выскользнул из объятий влияния и за секунду возвел барьер в мыслях. Джет перехватила руку Мэттью, метнувшуюся к кнопке персонатора.
- Запомни то, что я тебе скажу, - прошептала она ему в лицо. - Джетана владела пси-волной тринадцатого уровня, я владею девятнадцатым. Через секунду после того, как ты сообщишь обо мне, я буду уже за сотни километров отсюда, где-нибудь на Кубе, не догоните. Джетана упоминала в своих книгах о гига-вэй – дороге к звездам. Я нашла её… Так что, будет по-моему.
Он нажал кнопку. Джет скривила губы. Пси-волна прошла по телу Мэттью резкой болью.
Включился персонатор. Вызывает Витор Сати.
Джет в комнате уже не было. Лишь тепло пси-волны все ещё держалось в кабинете. Но за дверью она уже не прощупывалась.
- Мике, - встревожено сказал Витор. – Зарегистрирован скачок потенциалов. У тебя все в порядке?
- Ко мне наведалась Джет, - ответил Мэттью, глядя на то место, где секунду назад стояла Джет…А на запястье остались два ярко-красных пятна от её пальцев. Мэттью дотронулся до них и поморщился: болело так, словно это были термические ожоги. – Вит, она вернулась. Такой силы, какой теперь обладает она, я никогда раньше не встречал.
- Я сообщу шефу, - быстро сказал Вит и отключился.
«Училась жить со своим даром… без учителей…»
У камбьядо слишком много силы, слишком много возможностей. Первые шаги Джетаны Спеллер ясно показали, что воспитание измененного должно проходить по строгой, четко составленной программе. Стремление быть первым велико у каждого, но камбьядо, почувствовав свою силу, легко может поддаться соблазну абсолютной власти. Джетана Спеллер сумела внушить, что всякая жизнь должна подчиняться законам вселенского равновесия. Честолюбие, корысть, нетерпимость, глупая лесть, безжалостность, раздражительность, лживость, лень – все это должно раз и навсегда быть вычеркнуто из сознания. Джетана определила стандарт работы и поведения камбьядо, написала наиболее оптимальную программу, созданию которой она уделила большую часть своей длиной жизни. Джет хочет все это разрушить.
Новый, измененный, человек – врач планеты. Он него ждут только добра.
II
«…Десять лет войны отбросили Землю на века назад. Война распахала планету ультразвуковыми, вакуумными, атомными бомбами. Война заразила все вокруг радиацией. Европа – погибла. Австралия – ушла под воду. Африка – сплошь пустыня из расплавленного песка.
Северная Америка – заражена.
Только Южная Америка – там можно жить. Бывшие территории Перу, Колумбии… Туда бежали люди со всех концов Земли, здесь они осели в полуразрушенных городах, здесь пытаются выжить и создать новую цивилизацию.
Я не помню родителей. Я не знаю, где я родилась. Моим домом стал монастырский приют. Здесь я ещё ребенком обнаружила свой дар, здесь я его совершенствовала и здесь же родилась идея союза Тайники Сознания.
Человечество полностью не деградировало только потому, что собралось в одну большую коммуну, сгруппировалось на небольшом участке материка и поделилось друг с другом знаниями. И мы, измененные, должны были объединиться, чтобы выжить.
Кто такие измененные? Я до сих пор не могу спокойно произносить это страшное слово – мутанты. В моем монастыре детей с пороками развития называли менее жестоко – камбьядо.
… Ионизирующее излучение воздействует на все составные части тканей и клеток организма. Вода составляет больше половины массы всего тела и в процессе ионизации образует биологически активные вещества – свободные радикалы, вызывающие в теле цепные химические реакции. В итоге это приводит к продукции патологических белков, которые входят в состав хромосом. И одна интересная тенденция – синтез «ненормальных» азотистых оснований молекулы ДНК, вызывающих различные физические уродства, способствует также и одновременному развитию тех областей мозга, которые у обычных людей либо не задействованы вообще, либо блокируются другими участками мозга. Отсюда – дар. Я так и не сумела придумать другого, более емкого названия для такого чуда. Это действительно подарок, как бы компенсация за физическую неполноценность. Изучая немногие сохранившиеся документы, я узнала, что и до войны рождались люди, которые в той или иной степени наделялись природой даром предвидения или врачевания. Дар в то время позволял неплохо зарабатывать…
Для камбьядо не существует расстояний и преград, им не страшна радиация и большинство инфекций, они владеют телепатией, телекинезом, внушением и гипнозом. Камбьядо стерильны от рождения, у них не могут появляться дети. Поэтому только люди помогают пополнять наши ряды своими детьми.
Самый страшный враг измененного – он сам…
…..Стоит только на мгновение представить: обиженный ребенок-камбьядо научился причинять боль другим людям на расстоянии. Если учителям не удается внушить основы социального психовзросления, то ребенок способен натворить кучу бед! За любую обиду он будет мстить, за боль – наказывать, на удар отвечать стократным ударом. А, вкусив сладость власти над более слабыми, он навсегда усвоит полнейшую безнаказанность грубых и жестоких своих поступков и причинит страдания множеству людей, независимо уже от того, обидели они его или нет…»
Джетана Спеллер. «Хрустальные грани сознания»
Мэттью никак не мог сосредоточится на речи докладчика, хотя докладывали как раз об новых достижениях его отдела – уникальной разработке, «пластиконе», который можно было использовать и как заменитель кожи при пластических операциях, и как производное для выращивания костей и суставов.
Присутствующие на докладе коллеги Мэтью, – все строго в одинаковых черных свитерах под горло и черных свободных брюках, - внимательно слушали и удовлетворенно улыбались.
Джетана Спеллер, основательница союза, смотрела на собравшихся с огромного портрета, висевшего за спиной докладчика. Длинные светло-пшеничные волосы, чуть прищуренные внимательные глаза, высокий умный лоб, прикрытый завитками прядей, тронутые мягкой улыбкой губы… Она словно навсегда заняла свое место в зале, всегда присутствовала здесь физически, трезво оценивая успехи своих последователей. На свете её нет полвека лет, а о ней продолжают говорить так, будто она только-только вышла и скоро вернется.
Мэттью задумчиво смотрел на портрет, в который раз поражаясь красоте Великой, и задавал себе одни и те же вопросы.
Где же она брала столько сил, чтобы практически в одиночку поднять камбьядо, разбудить их, расшевелить, заставить работать и поверить в себя и в свою исключительность? Откуда было у неё столько мыслей, столько талантов, столько психической энергии, чтобы оживить и дать новую жизнь наукам в тот период, когда наука вообще оказалась забытой, спрятанной, убранной в кладовые и библиотечные сокровищницы? Как сумела убедить измененных, что только они способны возродить Землю, спасти её от гниения и разложения?
Джетанова пластика, джетанова энергия, пси-волны, стабилизаторы, персонаторы, контроллеры, таинственный и покрывающий любые мыслимые расстояния гига-вэй, ещё не покорившийся камбьядо… Все это создавала она, поддерживаемая несколькими десятками учеников, такими же мечтателями, как она сама. И никто из её последователей так и не смог разгадать её тайну всепознания, никому так и не удалось повторить её исследования. Джетана осталась уникальной в своем роде, величайшей из всех. Её разум казался безграничным, он мог принимать и обрабатывать бесконечное количество информации, и она никогда не пользовалась стабилизатором, хотя в эти дни он стал необходимым для всех, кто переступал пороговый уровень в одну единицу стандартного потенциала.
Совершеннная. Одна-единственная, кто познал звездный путь, кто прошел скачок, недоступный пока ни одному живому существу. Джетана неоднократно говорила, что её дар - от Бога, что это он создал её, чтобы восстановить шаткое равновесие весов добра и зла, чтобы дать Земле ещё один, возможно – последний шанс на спасение. Она говорила, что каждый камбьядо обязан положить хотя бы маленькую часть себя на алтарь спасения Земли.
Она прожила сто девяносто три года. Написала книги, учебники, инструкции. Она создала много великих и нужных вещей, в том числе и союз – Тайники Сознания. Ушла же Джетана тихо и незаметно – просто однажды утром она не открыла глаза. Почему ушла?
Портрет висел так близко, что взгляд Джетаны гипнотизировал. Нарисованный талантливым художником, потрет то улыбался, то грустил, то хмурился – в зависимости от того, как падал свет. Сейчас Джетана смотрела задумчиво и немного печально.
«Ты где-то далеко от нас, Мэттью…»
Он вздрогнул, услыхав яркую мысль. Обведя глазами присутствующих, он наткнулся на синий взгляд Ким Доу, эксперта по психоанализу и социальному взрослению.
«Ты ведь не слушаешь…»
«Извини, отвлекся, - он потер лоб. – Столько мыслей…»
«Проблемы? Давай выйдем».
Ким кивнула Мэттью и неслышно покинула свое место. Он мысленно извинился перед коллегами и последовал за Ким, осторожно прикрыв за собой тяжелую, обитую металлическими пластинами дверь.
Ким ни о чем его не спрашивала – незачем. Если человек захочет, он сам все расскажет о своих сомнениях. Не захочет – значит, это не её дело.
- Ко мне приходила Джет, - сказал, наконец, Мэттью.
- Знаю, - сказала она. – И тебя взволновало то, что она сказала?
- Не то, чтобы очень… Но теперь у меня дурное предчувствие.
- Почему?
- Она теперь совсем другая. Она ушла из союза девочкой-ученицей, а вернулась сильным камбьядо. Я такое чувствовал… - он передернул плечами. Ким слушала его внимательно. - Она проникла в Тьеррадентро так, что ни один датчик не сработал. Когда она уходила, заверещала аппаратура у Вита, но, может быть, сама Джет позволила ей почувствовать себя. Она что-то затевает.
- Она всегда что-то затевала, - сказала Ким. – Она вообще уникальна. Но я не думаю, что тебе стоит опасаться её.
- Ким, нас учат защищаться от воздействия радиации и ментальных атак. Но нас не учат сопротивляться чужакам. А она чужак. Очень опасный чужак.
Ким молчала, уперев взгляд в стену.
- Думаешь, беспокоится не о чем? – спросил он.
- Тебе важно знать, что я думаю? – вот такая она вся – прежде, чем высказать свое мнение, обязательно поинтересуется, хочет ли собеседник его услышать. Он кивнул.
- Джет, несомненно, захочет как-то проявить себя. Но мы будем готовы. К тому же ты утомлен – твоим отделом сделано важное открытие, проведена большая работа. Твои чувства обострены до крайности и поэтому Джет сумела произвести на тебя впечатление. Всё, что тебе нужно сейчас – отдых.
- Я не чувствую себя уставшим, всё нормально, - отмахнулся Мэттью с некоторой досадой. Почему-то он решил, что сейчас Ким должна будет рассказать ему что-то такое о Джет, чего он сам никогда не знал, и потому разочаровался в её ответе.
- Разброд мыслей, неспособность понять простые вещи, о которых говорит докладчик, рассеянность и невнимание, - ответила Ким. – Мне провести полный анализ твоего состояния?
Ким права всегда. И даже если Ким не права, она все равно права. Она не ошибается, это известно всем. Она каким-то внутренним чутьем способна за секунду докопаться до причины проблемы и устранить её движением брови. Не послушать её совета – не уважать Ким.
Мэттью хмыкнул, не глядя на её. Ким вдруг мягко положила свою руку ему на плечо.
- Пятьдесят часов полного отдыха, - сказала Ким. – Я сама подам заявку шефу от твоего имени. Пройдись, отвлекись. Остуди голову.
У него не возникло ни тени сомнения: Ким умела убеждать.
III
С Ким Мэттью работал уже давно. И считал это честью для себя, необычайным везением, что его, совсем юного эксперта по джетановой пластике, сразу после выпуска отправили работать в активную группу учителей. И учителем по психоанализу и социальному взрослению там была Ким. Она многому научила Мэттью. В школе таких учителей у него не было.
Мэттью был, конечно, талантлив – после сдачи экзаменов ему сразу присвоили шестой уровень. Хороших пластиков было чрезвычайно мало, а талантливых – ещё меньше. Поэтому Мэттью и поручили наиважнейшую работу: пациенты его были самые маленькие, самые тяжелые. Сделать первую оценку и определить фронт важнейших работ – тут надо быть математиком и художником, скульптором и механиком, инженером и поэтом, хирургом и программистом.
Он очень волновался, когда в первый раз спускался на лифте к лабораториям. В Тьеррадентро он до этого был всего два раза: как ученик начальных классов и как стажер- пластик. Это были обычные стандартные экскурсии, но на его впечатлительную натуру они произвели большое впечатление.
Огромный многоуровневый город-институт под землей… До войны Тьеррадентро был древним некрополем со своими загадками и тайнами. Война превратила его в бомбоубежище и приют для уцелевших после бомбежек людей, Джетана Спеллер и камбьядо превратили его в центр научной жизни планеты.
Мэттью встретил эксперт по координации Витор Сати – кареглазый шустрый юноша, почти всегда пребывающий в хорошем настроении и усиленно старающийся распространить свое настроении на других. Ещё у него была отвратительная привычка – придумывать прозвища коллегам. Некоторые успешно приживались.
- Значит, ты и есть Мэттью Гендерсон, наш новый пластик? – сказал Витор весело. – Наслышан!.... Вообще-то, наверное, так чудесно чувствовать себя скульптором, а?… Микеланджело!…
И он громко, с выражением продекламировал, придав лицу трагическое выражение и прижав одну руку к груди, а другую откинув в сторону:
- «… И люди в мраморе – творенья дивных рук, - во славу Микеланджело поют!…» Знаете, откуда? – спросил он.
- Не имею ни малейшего представления, - ответил Мэттью.
- Я тоже, - сказал Витор. – Впрочем, не имеет значения. Итак, Мике, уже сегодня мы приступаем к самостоятельной работе.
Эксперт Гендерсон кашлянул.
- Меня зовут Мэттью, - вежливо поправил он, еще не зная, что прозвище Микеланджело, или коротко Мике, навсегда пристанет к нему. Солидная часть его коллег по работе только так и станет отныне называть эксперта Гендерсона. – Пластик-эксперт шестого уровня.
- Шестого? – юноша искренне позавидовал этому обстоятельству. – Здорово. А это наша Кимуша! – добавил он это уже с другими интонациями – тут было и уважение, и восхищение, и даже нежность.
- Ким Доу, - сказала девушка и протянула руку. - Эксперт по психоанализу и социальному взрослению.
Мэттью, как завороженный, пожал маленькую узкую ладонь. Мало того, что девушка была необычайно красива – ярко-синие притягательные глаза, угольно-черные вьющиеся волосы до плеч (в свете ламп они блестели и были похожи почему-то на проволочные спиральки), тонкие черты лица, спортивно-стройная в черной одежде камбьядо, - так ещё и голос какой…
Такой тембр можно воспроизвести на компьютере, смоделировать на аппаратуре… Он вибрирует, проникает внутрь, наполняет светом сознание. Но чтобы такой голос принадлежал камбьядо?...
С таким голосом не спорят – ему верят с первых звуков. Он убедителен. Он может убить. Похвала из уст обладателя такого тембра – высшая награда. Гипнотический голос, наркотический. К нему вырабатывается зависимость…
Ещё одна характерная черта – ни одной эмоциональной волны от Ким не исходило. Каждый сантиметр кожи камбьядо, каждая клетка его мозга – это приемник, улавливающий малейшие колебания в пространстве, но Ким эти колебания просто не создавала. У неё не было эмоций. Много позже Мэттью узнал, что ещё в раннем детстве у Ким обнаружили высокий потенциал, но причина таланта скрывалась в чудовищной опухоли, разъедавшей её мозг. Чтобы сохранить жизнь Ким и не лишить дара, камбьядо вживили ей в голову нестандартный стабилизатор - он не только контролировал скорость потока импульсов, но и полностью блокировал восприимчивость нервных клеток к гормонам, отвечающих за эмоции. Нет эмоций – нет пищи для опухоли, развитие её остановилось. Ким улыбалась, но никогда не смеялась; сочувствовала – но не сострадала; грустила – но не плакала; журила учеников – но никогда не злилась и не кричала…Её эмоции так и остались в зачаточном состоянии. И при всем при этом, Ким удавалось распространять вокруг себя спокойную уверенность, в которой можно было нежиться и пользоваться…
Мэттью задержал её ладонь дольше, чем следовало бы при первом знакомстве. Но Ким просто стояла и ждала, когда он отпустит её. Мэттью с трудом вышел из-под влияния эксперта по психоанализу.
- Ты первый день здесь? – спросила она, - Несомненно, у тебя множество впечатлений.
- Да, - ответил Мэттью, не зная ещё, следует ли ему поделиться с новыми коллегами восторгом по поводу своего появления в Тьеррадентро или сохранить маску полнейшей невозмутимости.
Он, наверное, должен был сказать какой-то общий комплимент, но Ким уже отвернулась к Виту:
- Что у нас на сегодня?
- У нас с Мике сегодня дебют, - сказал Вит, заглядывая в свою электронную записную книжку. - Ученик – полтора года, зовут Леона. Потенциал высокий – около тройки. А вот искажения… Взгляни глазом профессионала.
Это было похоже на экзамен. Мэттью взял фотографию. Да уж… Впрочем, он видал и не такое… Ким внимательно следила за его реакцией, и посчитала её правильной.
- Начнем, - сказала Ким. И они отравились на свой первый урок.
Точнее, он был первым для Мэттью и Вита, а Ким имела за плечами солидный опыт.
Работать самостоятельно Мэттью понравилось. Ещё бы! Никто не подсказывал ему на этот раз, не делал замечаний, не контролировал, поглядывая из-за плеча. Работал он с упоением, вдохновлено, и его пациентка с благодарностью отзывалась на все коррекции. А было их много. Врожденные физические уродства - полидактилия, «волчья пасть», и даже признаки ихтиоза, - понемногу исчезали под умелыми руками Мэттью. Усилиями разума он превращал тело в податливый пластичный материал и лепил из него совершенство.
Первый раз ему пришлось «услышать», как работает с учениками Ким, и был полностью сражен легкостью, с которой эксперт по психоанализу завоевывала ребенка. Ким проецировала в сознание ребенка простые и понятные картины: утреннее небо, звенящий ручеек, легкое волнение на бесконечном травяном поле, пестреющем белыми пятнами каких-то цветов, олененка, играющего с птенцами, кучу щенков, повизгивающих в игривой возне, живых кукол, одетых в розовые платья.
Леона зачарованно следила за мыслями Ким. Потом она начала отвечать, и Мэттью разобрал образ маленькой темноволосой женщины, что-то стряпающей на открытом огне во дворе, огромную собаку, мирно дремлющую в тени дерева, желтые лучи солнца, ложащиеся на полу в детской.
Ким вовлекла ребенка в долгий интереснейший разговор. Он продолжался больше двух часов, а потом Леона, зевнув, закрыла глазки и уснула прямо в своем манеже.
Потенциал Леоны оказался действительно высоким. Сегодня, спустя годы, она уже успешно прошла все тестирования, и приступила к обучению на первом курсе специализации. Она твердо решила совершенствоваться в психоанализе. Теперь нельзя было узнать в смешливой смуглолицей красавице того больного полуторагодовалого малыша, весь мир которого замкнулся на деревянных игрушках и пыльном дворе.
Потом было много учеников, много лиц и много коррекций. Их прошло перед глазами столкько, что не мудрено и забыть большинство из них. Но он помнил каждую личность в отдельности. Он бережно хранил в себе эти воспоминания. Каждому пациенту требовался индивидуальный подход, ведь внешность – не просто красивая маска, а именно собственный стиль, определяющий и подчеркивающий яркие черты характера. Природа жестоко мстила за то, что человечество отравило её радиацией. О, как она умудрялась искажать человеческие черты, как она уродовала тела и души, как издевалась она над сознанием! Она причудливо скручивала кости, расплющивала и сжимала черепа, выращивала жуткие наросты на различных участках тела, создавала ненужные и опасные лишние органы, или, наоборот, чего-нибудь недодавала – зрения, слуха, осязания…
Так делала Джетана Спеллер. Так она велела делать своим последователям.
IV
«… Сознание человека – вещь абсолютно непознанная и таинственная. С рождением камбьядо сознание было вынуждено приоткрыть свои тайники и подарить кое-какие удивительные способности новым созданиям.
Пройдя длинный путь развития, мозг стал совершенным компьютером. Но, как любая часть живого организма, он способен уставать.
Утомление - это нарушение проведения импульсов от одной нервной клетки к клетке. При утомлении сильно уменьшаются запасы вещества, которое обуславливает передачу импульсов, а также уменьшаются энергетические ресурсы самой нервной клетки. Но это не значит, что утомление или даже гибель нервного центра (скажем, дыхательного) повлечет смерть всего большого организма. Ничуть.
В мозге не существует ничего в единственном роде. Нет ОДНОГО дыхательного центра, ОДНОГО центра слюноотделения. В мозге все продублировано, все «застраховано» на случай непредвиденных ситуаций. Нервные образования, связанные с регуляцией той или иной жизненоважной функции, очень часто располагаются в различных отделах мозга. Тот же дыхательный центр, к примеру, представляет собой целую большую совокупность нервных образований спинного, продолговатого, среднего, промежуточного мозга и коры больших полушарий.
Человек может полностью доверять своему мозгу.
… Память, эмоции, чувства, ощущения - тоже принадлежат мозгу. Воспоминания – это заряд, сохраненный в живых клетках.
Ещё триста лет назад ученые обнаружили, что если приложить к определенному месту коры головного мозга электроды и наносить раздражения слабым током, то человек способен вспомнить давно забытое. Это означает, что никакая информация, как бы давно она не была получена, не исчезает из памяти…
…Мысль – это импульс, бегущий из клетки в клетку по волокнам, называемым аксонами и дендритами. Импульс – это раздражение, а затем возбуждение. Скорость проведения возбуждения в нервных волокнах колеблется у человека в пределах 70 –120 м\с. Но она может значительно увеличиваться в зависимости от ситуации. У камбьядо этот показатель в среднем выше в 8 раз… И примерно во столько же раз он может возрастать по мере овладения даром.
Если мышцам нужен определенный отрезок времени, чтобы приспособится к новым нагрузкам, то и нервным клеткам требуется адаптационный период. По мере овладения даром, в мозге ускоряется обмен веществ, увеличивается скорость импульсов, чувствительность. Если проводить ускорение постепенно, что является обязательным условием нормального взросления, то клетки приспосабливаются и принимают новый ритм практически безболезненно. Для контроля за ускорением был разработан стабилизатор, который безболезненно вживляется в мозг камбьядо на первом же уроке. Он крохотный, размером с игольное ушко. Он не мешает познанию мира, но придерживает мысли тогда, когда они создают опасность для жизни. Так можно учится, не испытывая дискомфорта, пользоваться даром, применять пси-энергию, чувствовать чужие мысли, играть молекулами веществ, изменять сути вещей, понимать смысл и важность «социального взросления» и вникать в направление своего собственного пути.
Сначала я сама выступала в роли стабилизатора, обучая первых своих учеников. Это было сложно. Стабилизатор расширил возможности камбьядо».
Джетана Спеллер. «Хрустальные грани сознания»
Мэттью Гендерсон послушался совета Ким – целые сутки сумел выдержать в своем кабинете, лежа на диване и медитируя. Но расслабиться и отдохнуть так и не смог. Поэтому он незаметно покинул Тьеррадентро, скованный сталью и стеклом, преодолел перевал на пси-волне, и оказался в Пасто, городке, ничем особо не выделяющемся на карте Южной Америки. Защищенный горами, Пасто выжил после бомбардировок ультразвуковыми бомбами, сохранил свою неповторимую архитектуру, коренное население – индейцев, прозрачное небо, кондоров, кружащихся над горами, и обильные дожди, приносимые с Тихого океана.
Ультразвуковые бомбы простерилизовали значительную часть территории Южной Америки. Уцелели только живые существа в местностях, окруженных горами. После войны на относительно чистые земли устремились остатки человечества, поперемешались, создали новые городки и конгломераты, с гордостью сохраняя то немногое, что осталось от их культур. Национальные общины держались поначалу очень независимо, но плодородная земля, реки, тепло, отсутствие хищников и паразитов – чем не рай? Жить хотелось всем, а в одиночку никак не выжить даже в благодатном раю.
Пасто очень повезло – его канализация, водопровод, гидроэлектростанция, дороги, дома, значительное количество машин остались в целости и сохранности, и продолжали облегчать жизнь кучке землян, доверчиво отдавших свои сердца городку в горячих горах.
Мэттью шел по едва освещенным улицам городка, полным гама, шума и музыки. Были выходные и население, отработавшее всю неделю на полях и заводах, облегченно ныряло во мрак баров, устроенных в подвалах и с наслаждением потягивало густое ледяное пиво, отирая с разгоряченных лиц пот.
Стояла жара, немногие робкие струйки фонтанчиков оккупировала детвора. Темные от работы, усталости и пыли лица их ещё хранили следы беспечности и открытого детского удовольствия оттого, что можно просто поплескаться чистой водой, окатить дружка из кружки, легко и стремительно пробежать по центральной площади, выложенной коричневым булыжником, посмеяться, затеять возню.
Из узких окон на асфальт ложились оранжевые полоски света, и от этого темнота вокруг становилась синей, густой, как сироп, и прохладной. Со всех сторон неслись мысли – Мэттью слышал их все, они были для него привычным гулом города.
«…Где он ходит?… Где его, черт возьми, носит? Я убью его собственными руками!… Негодяй!»
«… Как же гудят мои бедные ножки!… Сейчас приму ванну, налью чего-нибудь крепенького и – спать. Спать, спать, спать… Какое сладкое слово…»
«…Ничего не понимаю… Куда я могла задевать свои очки?»
Один человек – одна мысль, образ , не имеющий четкости, ясности и часто эмоционально не выраженный.
«…Этот ребенок просто невыносим! Когда же он уснет, наконец?… Я просто валюсь от усталости!»
«А море шумит совсем рядом… Горячий песок, волны… И в голове тоже шумит…»
«Ходят и ходят под окнами… Чего им всем надо? Дня, что ли, нету? Бухают сапогами, в голове такой звон стоит. Вот дурак какой-то топает. Жара, а на нем черное пальто. Совсем с ума съехал?…»
Добрые мысли, злые мысли, счастливые, равнодушные, путающиеся от усталости, логичные, детские, наивные, мечтательные, ласковые, навязчивые, странные, удивительные, ворчливые, сердитые, спокойные, строгие, развратные… Наперегонки бегут со всех сторон и почти нельзя различить, кому какая мысль принадлежит. Удивительно.
«Какие облака! Какой был закат! Оранжево-коричневое небо, кровавое солнце с разводами… Потрясающая картина увядающего мира…»
«Будет день и будет пища».
И среди безликой серости мыслей вдруг выделилась одна, скользнувшая быстрой перепуганной ласточкой по воздуху:
«…Помогите!…»
Мэттью на мгновение остановился, прислушиваясь. Прямо над головой вспыхнул яркий свет в окне, и желтая полоса воткнулась в глаза Мэттью. Он моргнул несколько раз, прищурился на лампу, и продолжил неспешную прогулку.
Худой бродяга, завернутый в грязное тряпье, приподнялся с кучи хлама и пьяными глазами взглянул на задумчивого молодого человека, медленно шагающего мимо каменных стен домов. Удивился опрятности и строгости костюма, столь редкого для города, где все день и ночь в поте лица трудятся, чтобы прокормить себя, и вновь впал в беспокойный сон, прерываемый вечерним шумом.
Его мысли были запутаны и навязчивы:
«… Все болит, как будто трактором проехались по моим костям. И печенка ноет, и руки ломит… И кому интересно шляться по закоулкам, да ещё ночью?… В затылке стучит… Верно, гроза завтра будет, недаром такая духота целый день держалась… Чего этот господин здесь вынюхивает? Вроде и не смотрит по сторонам, а глаза так в меня и впиваются…»
И снова быстрая ласточка мелькнула в сознании:
«…Кто-нибудь! Пожалуйста…»
Мэттью ускорил шаг, чтобы не поддаваться нахлынувшим эмоциям. Если он будет откликаться на все мысленные вскрики и зовы, то просто не сможет нормально жить. Люди нежны, и они кричат даже тогда, когда им хорошо…
«…Помогите!…»
Столько боли в короткой мысли, а ещё больше отчаянья и страха.
От нагретых стен веяло жаром, но по спине Мэттью пробежал холодок. Запахнув полы черного длинного пальто, он втянул голову в плечи и быстро вышел из переулка. Вслед ему неслось слабое и затухающее:
«…Пожалуйста…»
Он не смог уйти.
Мэттью окинул взглядом освещенные окна, ухватился мысленно за нечеткий след страха, и проследил тонкую нить контакта, ведущую в черный проем под самой крышей дома.
Вздохнув обреченно, Мэттью оглянулся, проверяя, не подсматривает ли кто за ним, и перешел на пси-волну. Его темный силуэт качнулся в нагретом воздухе, стал прозрачным и пересекся несколькими полосами пространственного искажения. А потом исчез. Пьяный прохожий, заглянувший в переулок, вылупил глаза и открыл рот, намереваясь закричать, но почему-то передумал и громко икнул.
«Господи всемогущий!… Померещится же такое!…»
Мэттью остановился на подоконнике, распахнул окно и заглянул в комнату. Слабый голубоватый ночник почти не давал света, но привыкшие к мраку глаза разглядели что-то белое, призрачное, неподвижно лежащее на полу. В воздухе чувствовался запах газа.
Газовая плита на крохотной черной кухоньке не горела, но все ручки были отвернуты до предела. Мэттью перекрыл шланг, распахнул кухонное оконце и вернулся в комнату.
Присев, он осторожно прикоснулся к белому призраку, перевернул и различил серое и мертвое, но очень милое лицо и закатившиеся глаза.
Совсем юная девушка почти ничего не весила. Мэттью переложил её на скрипучий жесткий диван и принялся приводить в чувство.
Сердце билось едва-едва, но все-таки билось. Чтобы заставить легкие работать, Мэттью пришлось долго делать искусственное дыхание.
Холодная ладонь приподнялась и коснулась серого лба. Дрогнули голубоватые неживые веки. Мэттью снял пальто и накрыл девушку.
С трудом ворочая сухим языком, она шепнула:
- Кто ты?
Он не ответил, подтыкая под спину мягкую ткань пальто.
- Кто ты? – повторила она. – Доктор?
Мэттью успокаивающе погладил её по тонкому плечу, помолчал и неохотно ответил:
- В каком-то роде…
Неприятный запах улетучивался, разносимый сквозняком по переулку. Город остывал, и приятная прохлада проникла в душную комнату.
Он посидел ещё несколько минут, потом поднялся, намереваясь уйти, но она вдруг ухватила его за руку и потянула к себе.
- Не уходи, - чуть слышно попросила она. – Мне страшно.
Понимая, что совершает ошибку, Мэттью вновь сел. Холодная ладонь скользнула по плечу и легла на колено. Он кашлянул, заполняя тишину.
- В следующий раз будьте осторожны с газовой плитой, - хмуро сказал он. – Ведь меня может рядом и не оказаться.
В знак согласия она прикрыла глаза. В её голове не было ни единой мысли, словно мозг полностью отключился от происходящего.
- Как страшно оживать, - внезапно шепнула она странным голосом. Мэттью невольно наклонился к ней, чтобы расслышать получше. – Умирать не страшно, а оживать – да…
Словно извиняясь за молчание, несколько робких мыслей появилось в её голове. Мэттью без труда прочитал их и опустил голову, потрясенный.
- Зачем? – тихо спросил он.
- Что? – прошелестел её голос.
- Зачем вы хотели покончить с собой?
- Жизнь сера и беспросветна. Будущего нет. И судьбы нет. Надежды нет. Страшно жить… Я так устала… Надо бороться за каждый день, я понимаю, но я устала…
Она засыпала, чувствуя облегчение от признания и близости сильного человека. Сознание, затуманенное страхом и отчаяньем, проваливалось в забытье.
- Жизнь – это подарок, - сказал Мэттью. – Нужно всегда сражаться за свою жизнь.
«…Ради чего?» Она хотела, кажется, произнести вопрос вслух, но не хватило сил сопротивляться сну.
- Мы нужны Земле, - ответил он. – Она умрет без нас.
Родилось удивление, но быстро угасло. Она только успела шевельнуть губами, чтобы беззвучно произнести: не уходи. И уснула.
Он убрал со лба темные кудрявые пряди волос. На бледном лице брови казались неестественно черными, а губы – тонкими и безжизненными. Вместо того, чтобы уйти, Мэттью встал перед окном и посмотрел на небо. Звезды терялись в дымке наплывающих туч.
«Гроза идет. Так сладко спать под шум дождя».
В подтверждение его мыслей далеко на горизонте блеснула молния.
V
Ученица Мета сросила:
- А насколько трудно будет меня изменить?
- Легко ничего не бывает, - уклончиво произнес Мэттью, делая пометки в электронном корректоре. – Но если у тебя достаточно терпения и силы воли, то все пойдет значительно быстрее и продуктивнее. Альбинизм – явление редкое и сложное, но не безнадежное.
- Терпения-то у меня достаточно, - вздохнула Мета. – Это, пожалуй, единственное, чего у меня много.
Ким неопределенно покивала. Её работа на сегодня закончилась, и теперь она ждала Мэттью, чтобы вместе вернуться в Тьеррадентро.
С Метой они работали уже два года. Ребенок из индейского селения родился альбиносом, что вызвало непомерный ужас родителей и сельчан. К счастью, других серьезных искажений не обнаружилось. А вот альбинизм был нелегким случаем. Поэтому эксперты подождали, пока Мета подрастет и сама сделает выбор – остаться белокожей среди темных людей, или постепенно стать такой же, как все.
- За два дня, разумеется, мы ничего не сделаем. Чтобы не навредить твоему здоровью все придется делать поэтапно, понимаешь? Сначала восстановление кожного пигмента, потом изменение цвета волос и глаз…
- Но ведь будет результат? – нетерпеливо прервала Мета.
- Будет, не волнуйся, - улыбнулся Мэттью.
Приемная мать девочки встревожено прислушивалась к голосам, идущим из детской. Не то чтобы она слышала их ясно, но ей казалось, что Мета с кем-то оживленно болтает. Несколько раз она на цыпочках подходила к двери, заглядывала в замочную скважину, но видела только малышку Мету, сидящую смирно в своем игровом уголке.
- Мне уже пора выбирать специализацию? – выразительно спросила Мета, всем своим видом показывая, что ей труда не составляет произношение и понимание таких серьезных слов.
- По-моему, рановато, - ответил Мэттью, оглянувшись на Ким. Та молчала, словно бы прислушиваясь к чему-то. Её зрачки были расширены и неподвижны. Задумалась.
Мета была болтлива, нетерпелива и до жути любопытна, как все дети. Начав изучать тайны своего сознания, она хотела узнать все сразу и, по возможности, без регулярного контроля со стороны взрослых учителей. Ким сдерживала её порывы, но сейчас учитель Доу ушла в себя, и можно было без опаски засыпать вопросами Мэттью.
- Когда я научусь быть невидимой, как вы?… А я смогу перелетать через океан? Мама говорит, что его даже на огромном корабле переплыть очень трудно… А я смогу мысленно говорить со своей собакой?… А маме нельзя говорить о вас? Почему? Знаю, знаю – она может испугаться. Так мне говорит Ким… Кто научит меня лечить людей, как ты?… Кто тебя учил?… Правда, что научиться летать очень трудно?… Ты сразу полетел?
Мэттью не успевал ответить на один её вопрос, как она задавала другой. Похоже, ей не важен был сам ответ, она просто наслаждалась тем, что можно болтать мысленно. Ей очень нравилось, что камбьядо общаются, не раскрывая рта. Пока Мэттью делал набросок последовательности корректирующих процедур, она забавлялась с тонкими лучинками, разбросанными на полу. Мета подбрасывала их в воздух, не касаясь руками, строила из них фигурки, буквы, какие-то непонятные символы, потом ломала их и разбрасывала. Это было домашнее задание: сегодня Ким как раз прошла с ней основы телекинеза. Мета быстро ухватила самую суть и не теряла времени даром, упражняясь с лучинками.
Девочка совсем заболтала Мэттью, и когда он закончил свою работу, то почувствовал себя чрезвычайно утомленным.
- На сегодня – всё, - выдохнул он, обращаясь к Ким.
Она как будто бы не услышала его, поскольку даже не шевельнулась, но он знал, что Ким просто дает ему немного времени, чтобы собраться с мыслями и сосредоточиться на пси-волну.
- Ну, Мета, - сказал он весело болтающей девочке, – будь умницей и не шали слишком много… А мы…
Он не закончил, потому что дверь под напором сильного мужского плеча слетела с петель и с грохотом упала на пол. В комнату ворвался огромного роста мужчина, черноволосый, полуголый, взмокший от пота, и подхватил Мету на руки. От неожиданности Мэттью на секунду забыл, что сейчас люди его видеть не могут, и чуть было не дал деру, когда свирепый папаша обвел взглядом комнату, задерживаясь глазами на том месте, где стоял Мэттью. Любой камбьядо без проблем справится с человеком, какой бы мощной силой последний не обладал, но инстинкт самосохранения есть инстинкт самосохранения. Он диктует первую реакцию.
Ким шевельнула иссиня-черными ресницами и равнодушно оглядела мужчину с ног до головы. Мета обрадовано обхватила отца ручонками.
Вид пустой комнаты и повсюду разбросанных игрушек успокоил родителей.
- Говорю же, показалось тебе, - раздосадовано произнес отец, обращаясь к женщине, испуганно выглядывавшей у него из-за спины. – Мета лопотала что-то, а ты и в панику…
- Но ведь я слышала два голоса – женский и мужской, - робко возразила она. – Да к тому же дверь эту я никогда не запираю, а она не хотела открываться…
- Петли смазать надо, - буркнул мужчина, отпуская Мету.
Ким подняла руку и коснулась пальцем виска, выходя на трансперсонную связь:
- Вит, она нас слышит… Сможешь оценить потенциал?
Мэттью тоже настроился на ту же волну и услышал Вита, вещающего из своей лаборатории в Тьеррадентро:
- Еле-еле на единичку тянет…
- Маловато. Не будет толку… Пошли, Мэттью…
Она поднялась из кресла, подошла к Мете и погладила её по щеке узкой ладонью:
- Увидимся, девочка…
Ребенок радостно помахал ей рукой. Мать заметила это быстрое движение, чуть слышно охнула и незаметно перекрестилась, про себя шепча короткую молитву.
Солнце стояло в зените. Было душно после сезона дождей, испарения поднимались от горячей земли влажными волнами пара. Ким бросила взгляд на солнце, потом на часы и сказала, глядя поверх головы Мэттью:
- У нас четыре с половиной часа до следующего урока.
- Ты домой? – спросил он.
- К Виту. Мне не нравится любопытство матери Меты. Нужно поставить барьер, иначе однажды эта женщина сойдет с ума от голосов, которые слышит в комнате дочери.
- Да, пожалуй…
Она не спешила покидать его. Вглядываясь в шевелящуюся завесу дня, она, видимо, ждала, что Мэттью объяснит ей, куда это он исчезает после каждого урока последние несколько недель. Мэттью знал, что Ким давно заметила его странное поведение, но спросить об этом она бы себе не позволила – у каждого есть право на личную жизнь, даже у камбьядо. И Мэттью бессовестно пользовался такой тактичностью.
Сейчас он смущенно посмотрел на неё, виновато покосился на часы и тоже уставился на расстилающийся перед глазами пейзаж. Ему не хотелось уходить первому – ему почему-то казалось, что Ким непременно последует за ним… Нет, она не станет следить – никогда не опустится до такой мерзости эксперт Доу.
Эксперт по психоанализу и социальному взрослению прикрыла ярко-синие глаза и растворилась в воздухе. Мудрая Ким. Все она всегда понимает правильно. Вздохнув с облегчением, Мэттью быстро вышел на пси-волну и умчался прочь от раскаленной равнины.
Город был тих и почти пуст. Все на работе – только тоненько журчит скромный фонтанчик на центральной площади, кошки прячутся от солнца в жидкой листве деревьев, да несколько стариков сидят в тени каменных стен и ведут неспешный тихий разговор. На всех окнах плотно задернуты занавески.
Мэттью протопал ботинками по металлическим решеткам канализационных колодцев и легко преодолел в полете два этажа.
Знакомое окно приветливо распахнуто – она привыкла, что он приходит внезапно, и никогда окно не закрывает. Да даже если бы и закрыла, забила досками, залила цементом, он все равно бы приходил, хотя бы просто для того, чтобы взглянуть на неё.
Он спрыгнул с подоконника и отдернул тяжелые темные шторы. В комнате царила прохлада и сумрак. Глаза быстро привыкли к темноте.
- Делл? – окликнул он, и тут же на его голос из кухоньки выглянула темноволосая голова.
- Я ненадолго, - сказал Мэттью, заглядывая в кухню, чтобы посмотреть, чем она занята. Делл мыла кисти, и вся раковина была заляпана разводами красок.
- Ты всегда ненадолго… - отозвалась она с улыбкой.
После того, как кисти были тщательно вытерты, она вымыла руки и обняла его.
- Я готовлю сюрприз для тебя, мой ангел, - прошептала она ему на ухо. – Но пока ничего не скажу. Это будет моим лучшим творением!
Она была художницей. Не слишком талантливой, но после войны её картины вполне могли играть роль произведений искусств. Война уничтожила все, что можно было уничтожить. Ни музеев, ни галерей, ни сокровищниц – ничего не осталось. Люди бежали от войны, не особенно беспокоясь о скульптурах и картинах – им нужно было спасти свою жизнь. Даже столько времени спустя Земля по-прежнему нуждалась в том, чтобы кто-нибудь рисовал её лики, сохраняя на холстах чудные отсветы океанских закатов и переливы зеленых шапок джунглей. Делл рисовала, потому что жила мечтой и красотой, вкладывала массу старания и терпения, но все равно её картины уходили почти за бесценок. Она бы вообще отдавала их даром, но картины оставались единственным средством существования. Они кормили её, одевали. Работать на фабрике или в полях Делл не могла – больное, с рождения, сердце не выносило даже малых нагрузок.
Она приняла его за своего Ангела-Хранителя. С того самого дня, когда он впервые появился у неё и спас ей жизнь, Делл так и называла его – ангел мой. Она не удивлялась его внезапным появлениям на подоконнике, таким же внезапным исчезновениям, таинственным недомолвкам… Она приняла его за ангела, а он сразу же очаровался её нежностью, простотой и преданностью.
Делл ничего не знала о Мэттью. И не хотела знать. Он стал для неё новым вдохновением, его лицо так или иначе стало появляться во всех её картинах. Мэттью с удивлением узнавал себя то в белых морских пенистых волнах, то среди странно изогнутых веток нарисованных деревьев.
Он привык приходить к ней. Она угощала его чаем, спрашивала, хорошо ли сегодня на побережье, рассказывала о своих идеях - отдушина, которая стала острой необходимостью после того, как Джет своим внезапным появлением и странными речами внесла сомнения в его душу.
Делл усадила его на скрипящий диванчик и прижалась к нагретому рукаву плаща.
- Всегда удивляюсь, как это ты жив остаешься, блуждая по такой жаре в черной одежде, - сказала она.
- Я умею неплохо приспосабливаться…
Ему в который раз захотелось рассказать о том, кто он такой. Он уже раскрыл рот, чтобы произнести: Делл, мне нужно сказать тебе кое-что важное, - но тут же представил себе лицо Ким, и промолчал, издав непонятный вздох.
- Сегодня мне приснилась старая крепость, - сообщила она доверительно. – Такая странная – сложена из огромных коричневых камней. Стоит на вершине горы и сверкает под солнцем, словно обрызганная зеркальными блестками. Величавая, неприступная, загадочная… Я, как только проснулась, сразу же набросок сделала…
Она протянула руку в сторону и взяла несколько листков. Наброски карандашом изображали знакомую для Мэттью крепость. Он пожевал нижнюю губу.
- Это Мачу-Пикчу, крепость инков, - сказал он.
- Она существует на самом деле? – изумилась она.
- Все, что ты рисуешь, существует на самом деле. Все твои пейзажи, заливы, замки, города – я видел их реально. Как у тебя это получается, а?
Делл вяло пожала плечиком и ответила:
- Я вижу все во сне…
У неё не было никого ближе Мэттью. Но камбьядо может иметь с человеком только сухие деловые отношения. Но какие тут деловые отношения с художницей, которая нашла в нем понимание и родственное одиночество?
Поддаваясь внезапному порыву чувственной благодарности за её присутствие рядом, он произнес:
- Хочешь, я покажу тебе эту крепость?
- Что? – удивленно спросила она.
- Я могу показать тебе все, что ты рисовала, - сказал он.
Как легко, однако, сделать её счастливой, подумал он, увидев вспыхнувшие радостью и недоверием глаза. Нарушая все правила ТС, он добавил:
- Я покажу тебе много такого, чего ещё никто из людей не видел!
- Когда? – прошептала она.
- Скоро.
Её ладонь скользнула по его щеке. Он слышал её мысли, и они звучали настоящей песней – яркие эмоции, самые искренние и светлые. Зная, что будет наказан угрызениями совести, Мэттью мысленно махнул на все инструкции и законы, вложенные в его голову заботливыми учителями.
- А как мы туда доберемся? – спросила Делл.
- Ты ведь сама все время повторяешь, что я ангел. А ангелы умеют летать. Это прилагается к званию. Ты когда-нибудь касалась облаков руками?
Её улыбка освещала мрачную комнату, мысли нежно прорывали нетвердую защиту разума Мэттью. Он снял барьеры и отдался потоку её теплоты.
День за днем он купался в её чувствах. Он стал привыкать к душевному общению с ней, как к наркотику, как к чистому воздуху. Так приятно и легко было слушать её чистые мысли и смотреть ей в лицо, в который раз оценивая красоту голубых глаз и белизну кожи. Что-то было в её облике, что-то по-детски беззащитное и трогательно-невинное, что хотелось оберегать и баловать. Она всегда думала и мечтала одновременно, подпитывая Мэттью невиданными энергиями удивительных картин. Мэттью получал от этого наслаждение. Ни блеск нестерпимо белого солнца, проникающего с улицы сквозь щелку зашторенных окон, ни пощелкивание рассыхающихся деревянных балок дома, ни назойливый тихий стук капель воды из неплотно завернутого крана – ничего не отвлекало его от Делл. Даже наоборот – эти элементы стали обязательной частью её, своего рода дополнениями, напоминаниями, что она человек, а он – её покровитель, её ангел. Странные ощущения в душе, когда общаешься с людьми… Как же другие камбьядо удерживаются от соблазна испытать наслаждение от контактов с наивным людским сознанием снова и снова? Или только он, Мэттью Гендерсон, эксперт по джетановой пластике, поддался слабости и забыл все наставления Джетаны Спеллер?
Он побыл с Делл всего час, и она проводила его, помахав рукой из окна.
VI
Возвращение Мэттью в Тьеррадентро было ознаменовано возбужденной суетой.
- Интереснейший случай! Представляешь, в Ороя обнаружили тайник и четырех созданий… - торопливо посвятил его в суть дела Вит, упаковывающий переносной координатор. - Мы думали, что все тайники на материке давным-давно проверены!
Ороя – старый завод по переработке полиметаллических руд. Когда-то давно он спас жизни сотен людей, укрыв в своих подземных убежищах от ультразвуковых бомб, но позже произошла катастрофа – взорвался энергетический блок. Половина завода рухнула под землю, в образовавшиеся карманы-ловушки. Ороя был тщательно исследован после войны, перерыт, но для полного изучения карманов не хватило, как всегда, ни времени, ни техники, ни свободных рук. Спустя месяц после взрыва Ороя объявили братской могилой и покинули. Высказывались предположения, что там внизу могут остаться живые, тем более что слабый шанс у них выбраться наверх все же сохранялся. Завод прекратил свое существование восемьдесят лет назад, но до сих пор передвижные пункты наведывались туда время от времени на всякий случай. Основанием для посещений послужил случай на рудниках в Маларгузе. Тогда, спустя несколько лет после завала шахт, нашли семью – шесть человек, из которых пятеро были детьми. Их мать – голодная и перепуганная женщина, черная от вечной грязи, высохшая от недостатка воды и пищи, - сумела рассказать, что после обрушения оказалась с мужем в кромешной тьме. Несколько дней они звали на помощь, а потом попытались прокопать проход. Им повезло – случайно они наткнулись на неповрежденное расширение какой-то шахты, где нашлась вода и немного еды. Позже в их распоряжении оказались и другие «помещения», а потом они сумели выбраться наружу. Урановые рудники – не совсем подходящее место для жизни молодой пары, но вокруг на сотни километров больше не было ни поселков, ни людей. Их дети, облученные ещё во чреве матери, были изуродованы, но чудом выжили. Когда семью отыскали, глава семейства покоился в могиле, а женщина едва держалась на ногах. С найденышами пришлось много и долго работать. Женщину спасти не удалось – слишком запущены были приобретенные болезни и истощение, а вот детишки оказались смышлеными и более жизнеспособными. Их привели в человеческий вид, подкормили, почистили, отдали в руки учителей и уже через полгода ребята показали поразительнейшие результаты в области социального взросления и самоанализа.
И теперь – что же? Неужели и Ороя приготовило сюрприз?
Витор застегнул пряжку на кожаной сумке, приподнял её и охнул, закидывая на плечо.
- Тебя искала Ким, - сообщил он, покряхтывая. – Ты ей обещал какие-то расчеты предоставить…
- Ах да… - сморщился Мэттью. Какой-то разговор на эту тему у него был с ней, но о чем именно говорили?...
Легкая на помине, Ким тут же появилась в лаборатории – собранная, серьезная, готовая к любым сюрпризам жизни. Ким остановилась взглядом на каждом присутствующем и увидела Мэттью. Он приготовился было отразить нападки по поводу обещанных расчетов, но Ким сказала негромко:
- Отлично, что ты пришел, Мэттью…
В голосе не чувствовалось и намека на то, что это действительно отлично.
- Бьюз лично попросила нас троих заняться этим делом.
И опять не разберешь по её лицу, в каком она настроении. Непроницаемая Ким.
- Ага, - не слишком воодушевлено отозвался Мэттью.
Она не стала интересоваться, где он пропадал. Умница Ким. Но лучше бы спросила – тогда Мэттью отвлекся бы на какое-нибудь очередное вранье, и хоть на время избавился от укоров совести, которые просыпались в нем каждый раз после посещения Делл.
Машина – наследие пострадавшего от войны человечества, - пыхтела злобно и угрюмо, словно злясь, что её выкатили из родной пещеры и нарушили долгий спокойный сон. Однако едва пилот включил основные двигатели, и машина взвилась к облакам, пыхтение сменилось ровным спокойным гудением турбин.
Вит прильнул к окну, разглядывая проносившиеся внизу горы. Специализация координатора практически приклеивает к рабочему месту в Тьеррадентро, к экранам вычислительных приборов, в отличие от пластика и основного учителя, которые напрямую контактируют с учеником. Эксперты по координации редко имеют возможность работать, так сказать, «с выездом», и любая поездка для них – целое событие.
Ким смотрела на серое небо, и невозможно было понять, думает ли она о чем-либо, или предается счастливому бездействию. Но по опыту Мэттью знал, что голова Ким никогда не пустует, что она может одновременно думать о трех-четырех проблемах сразу и успешно их решать также одновременно
В машине с ними летел молчаливый эксперт из отдела зоологии, которого по настоящему звали Сенек, а с легкого языка Витора Сати он стал постоянным Стариком, потому что координатор однажды усмотрел в его имени сходство с латинским словом «senex» – старик. Он всегда был хмур, но не оттого, что по натуре слыл занудой и ворчуном, а потому что объектом его исследований являлись все-таки животные, а им, как известно, показная улыбка и приветливость ни к чему. Сенек был, несомненно, талантлив, но его характерной чертой стало то, что он свои достоинства он принижал и брался за новые исследования без всякого видимого энтузиазма. Вдохновение приходило к нему позже, уже во время работы.
Машина быстро преодолела расстояние до Ороя и стала резко снижаться, нацелившись носом на белое круглое пятно посадочной площадки возле старого полуразрушенного комплекса завода. Развалины основательно подзасыпались песком и пылью, вокруг высились сопки, наваленные за много лет работы завода, и весь пейзаж не содержал ничего мало-мальски привлекательного и обнадеживающего.
Под ботинками экспертов заскрипел мелкий гравий и песок, прямо перед ними угрюмо высились остатки некогда колоссального комбината, ржавые листы сжевали время и дожди с ветрами, бетонный забор рассыпался от одного только неосторожного прикосновения. Кое-где, не пощаженный непогодой, бетон вовсе исчез, а торчащая из земли металлическая сетка, составляющая когда-то сердцевину плит, походила на звериный оскал..
Мэттью засунул руки глубоко в карманы брюк и огляделся.
Сенек зачитывал поступившую от спасателей информацию:
- Четыре существа, возраст примерно от четырех до десяти лет. Две особи мужского пола, две женского. Взрослых не обнаружено. Существа истощены, но проявляют агрессивность при попытках контакта с ними. Потенциалы приблизительно в пределах «тройки».
Ким прищурилась, глядя на выгруженный из машины генератор.
- Клетка готова? – спросила она.
- Почти.
Вит настраивал координатор, чтобы точнее оценить потенциалы найденышей.
На ярком экране поискового радара ясно высвечивались четыре точки, замершие в одном из углов. Эксперты расположились полукругом вокруг радара. Ким провела пальчиком по экрану:
- Я предполагаю, что ста квадратов пока хватит.
- Может, сначала их усыпим? – предложил Вит. – Все-таки тяжелое потрясение…
- Не нужно, - покачала головой Ким. – Как вы думаете, эксперт?
Она встала вполоборота к Сенеку. Тот пожевал губу, соображая, и ответил:
- Согласен с Ким… И сотня квадратов – в самый раз.
- Клетка есть клетка – метр ли в ней в длину, или километр, - жестко заметил Мэттью.
Ким чуть наклонила голову к плечу, взглянула на него и отвернулась. Вит снимал показания с координатора. Мэттью отошел в сторонку.
Какая неприятная картина вокруг – камни, глухие стены… Ручейки холодной воды на каменном полу, полумрак и острые лучи горячего солнца, пробившиеся сквозь узкие бойницы…
Какие ручейки? Мэттью моргнул. Он вдруг ощутил себя внутри этих бетонных развалин, в темноте… Он словно стал маленьким и беззащитным ребенком… Как много лет назад… Транс? Он впал в транс? Или это материализовались давние воспоминания из его страшного детства?...
Исчезли из поля зрения совещающиеся эксперты, машина, небо. Навалилась тяжесть – давили стены… Рядом под боком копошилось что-то живое, теплое. Мэттью попробовал нащупать этот живой комочек рукой, и не смог.
За стенами были чужаки, они все чего-то хотят и ждут от него и от маленького комочка под боком, а он всего лишь ребенок – глупый и беззащитный, у которого только одно оружие для защиты – зубы и когти. Ну, ещё быстрые и ловкие ноги, чтобы взбираться на холмы, стены и добывать еду… Но, похоже, взрослые чужаки ничуть его не бояться, а это неправильно, это страшно… Они сильнее его, вот что плохо, и победить их он не в состоянии. Даже этот храбрый комочек-человечек рядом тоже не всесилен…
Вокруг голые красные стены, но спрятаться в них невозможно, потому что чужаки видят и сквозь стены, наступают со всех сторон, держа в руках какие-то сетки наготове. Да, они хотят поймать его, и поймают, потому что бежать некуда и просить защиты не у кого, и помощи не будет… Страшно, чужаков много, а их – маленьких и беззащитных, - только двое…Двое…
В тщетной попытке закрыть свой внутренний взор от страшной картины, Мэттью поднес ладони к лицу. Его забило, как в лихорадке, и он утонул в собственном, давно забытом, как ему казалось, первобытном страхе перед неизвестным. Теряя контроль над сознанием, Мэттью задохнулся, сражаясь с навязчивыми видениями, и от резко возросшего напряжения в голове помутилось, а к горлу подступил горький комок…
Словно чья-то мягкая рука обхватила его за плечи и вытянула из душного кошмара…
Он распахнул глаза, шевеля губами и хватая воздух. Ким провела ладонью по его взмокшему лбу, напряженно вглядываясь в его лицо. Ещё секунда – и он осознал, что сознание и память подчинились воле…
- Это бывает, - сказала Ким. – И у меня было. Успокойся. С ними все будет в порядке.
Сдерживая сбитое дыхание, Мэттью сделал шаг назад и отошел от Ким. Она продолжала смотреть на него, но тут кто-то над самым ухом Гендерсона сказал:
- Включать клетку? – и Ким уже открыла рот, чтобы ответить, но Мэттью внезапно выкрикнул:
- Нет!
Взгляды удивленно обратились к нему.
- Нет, - хрипло повторил он, хватаясь за горло, словно ворот плаща душил его. – Не надо.
Недовольная и возмущенная мысль Сенека всплыла вопросом в его голове.
- Это дети, - проговорил Мэттью. – Им же страшно!
- Мы работаем по утвержденному плану. Что вы предлагаете? – мрачно осведомился Сенек.
- Новые контакты, - ответил Мэттью.
- Мэттью, наверное… - начала Ким, но он прервал её, продолжая:
- Их нельзя в клетку… Это не звери… Если они пока не умеют одеваться и чистить зубы – это не дает вам права причислять их к фауне. Они – не безмозглые идиоты, которые ничего не понимают…
- Мэттью! – предостерегающе подняла руку Ким.
- Мы сильнее их. Они нас боятся. А знаете ли вы что такое дикий страх перед неизвестным? Вы все давным-давно похоронили свои воспоминания о том, где, когда и в каких условиях начали жизнь… Но она точно началась не вот в таких развалинах!
- Мэттью! – повторила Ким.
Он махнул рукой с полным отчаяньем, развернулся и стремительно зашагал прочь, не взглянув даже на застывшее, как маска, выражение лица Ким. Все молчали, и Мэттью услышал обрывки мысленного разговора Ким и Сенека:
«… не в свое дело…»
«… натура художника… Да и старые воспоминания… Не надо тревожить…»
Мэттью спрятался за машину, оперся спиной о блестящий холодный бок её и посмотрел в небо.
Генератор для энергетической клетки тщательно замаскировали камнями, закрыли разноцветные яркие кабели гравием. Десять минут чуть светящаяся сетка полосовала небо, скрываясь за стенами комплекса, а потом растворилась в серой пелене. Через эту сетку не пробьется ни одна живая душа, ни один хищник или насекомое. Сенек лично проверил работу клетки, лично установил в стене аппарат, готовящий еду. Странная была еда – серые небольшие крысы, приготовленные из искусственного мяса, по виду и вкусу не отличающегося от настоящего, но гораздо более полезного, юркие змейки из желе, лихо ползающие по полу и оживляемые разрядами пси-ряда, маленькие пташки из тестоподобного материала, сладкие на вкус и очень питательные… Полезная вещь, особенно если хочешь, чтобы дети полноценно питались. К незнакомым вещам они ни за что не прикоснутся, а вот привычные животные, служившие им пищей до сегодняшнего дня, послужат и дальше, пока эксперты продумают программу обучения.
Вит и Сенек сошли возле города, за ним последовал и Мэттью. А Ким (ох, уж эта всесильная и неутомимая эксперт Доу!) отправилась на урок.
Все жили на разных концах Пасто, но жилища всех камбьядо объединяло то, что квартиры они их были крохотные, из одной комнаты, с окнами, выходящими на восток. Джетана Спеллер говорила, что солнечный диск, выплывающий из-за горизонта – это генератор хорошего самочувствия и отличной работоспособности.
Мэттью быстро добрался до своей квартиры, опустил занавески на окнах, тщательно запер дверь, прошелся по комнатке, где из мебели присутствовали только старая кровать, расшатанный деревянный стол и табурет на трех ножках. Раздевшись, он опустился на скрипучие доски пола, старательно сосредоточился и скомандовал: выход!
Звуки с улицы исчезли. Померк свет, растворились шаги в коридоре, все стало размытым и туманным. Но только на мгновение. Мэттью чуть улыбнулся, услышав нарастающий шорох дождя и почувствовав движение влажного воздуха на щеках. Он покинул реальный мир и вышел в другое измерение, туда, где царствовала вечная ночь и становились материальными мысли.
VII
…Гил медленно распрямил затекшую от долгого труда спину, поморщился, потер поясницу и отложил в сторону мотыгу-таклью, поглядев на солнце. Полдень. Скоро появится Ким, а он едва-едва успел обработать треть кукурузного поля. Гил рассчитывал именно сегодня завершить обработку кукурузы, а завтра начать сражение на картофельных террасах, расположившихся чуть ниже. Но надо остановиться, отдохнуть, потому что Ким не по нраву, когда он встречает её уставшим и взмокшим. Она в таких случаях смотрит как-то странно, осуждающе, что ли. Хотя, за что ей осуждать Гила? Ведь он сражается за каждый день своей жизни, за кусок хлеба, за то, чтобы его семья больше не голодала, как пять лет назад, когда они только переехали в Куско. В те тяжелые дни Гил и не представлял, что значит иметь в собственном распоряжении несколько роскошных террас с добротной почвой и отличным дренажем, где за сезон без труда вызревает два урожая. Главное – не лениться.
Но Ким недовольна его усердием. Гил вспомнил, с каким равнодушием Ким взирала на ровные ухоженные террасы, которые он с гордостью демонстрировал ей, ожидая похвалы, или хотя одобрительной улыбки. Но Ким редко хвалит. Она как будто бережет эти необходимые слова для особого события, и уверена, что в жизни Гила случится такое событие.
Гил ухватился за лопату-чакиталью и продолжил работу, намереваясь дойти до конца ряда до того, как придет время «урока»… Кольнуло в боку, и Гил резко схватился рукой за правое подреберье: проклятущая печень, никак не хочет оставить его в покое. Уж сколько времени Мэттью колдовал над ней, а толку мало. Впрочем, толк-то очевиден, ведь теперь Гил может есть все, что пожелает, и его не тошнит, не выворачивает наизнанку, и в желудке больше не ощущается резей. Но вот печень... Мэттью говорит, что у Гила наследственное заболевание, и что лечиться нужно долго и упорно. Терпение у Гила выдрессировано тяжелой работой, он потерпит, только бы помогло колдовство Мэттью.
Дойдя до конца рядка, Гил отложил мотыгу, поглядел назад, оценивая плоды труда, и торопливо зашагал к бочке в водой, стоявшей в тени. Тедди заботливо наполнила её до краев чистейшей водой из холодного ручья, и теперь Гил с удовольствием умывался, фыркая и брызгаясь во все стороны. Тедди украдкой наблюдала за его купанием из-под навеса, где на открытом очаге шкворчали лепешки из кукурузной муки, и едва заметно улыбалась. Гил помахал жене рукой, наскоро вытерся полотенцем, накинул свежую белую рубашку и пошел в дом, сложенный из камней, с земляным полом и крышей, покрытой травой ичу. Но как он не торопился, все же Ким оказалась более пунктуальной и уже сидела в плетеном кресле, скрестив стройные ноги и сложив руки на животе.
Она всегда одевалась в черное. Обтягивающие черные брюки из тончайшей великолепной кожи, высокие черные сапоги со шнуровкой до колен, блуза с высоким воротником, закрывающим горло… В жару и в холод – всегда в черном. Только в самые прохладные дни она ещё накидывала кожаный длинный плащ почти до земли, и, кажется, никогда не испытывала дискомфорта. Иссиня черные волосы до плеч, закручивающиеся в тонкие спирали, оттеняли ярко-синие удивительно внимательные глаза, от которых не ускользала ни одна мелочь.
Гил робко остановился в дверях, нерешительно теребя край рубашки. Ким смотрела на него, ожидая, видимо, что он поздоровается первым, но у него, как всегда, отнялся язык при виде её.
Она не вызывала в нем страха. Как он мог её бояться, если она столько сделала добра для него и его семьи? Дочь Гила, крошка Милли, начала говорить после того, как Ким и Мэттью вылечили её. Тедди избавилась от постоянных головных болей и бессонницы
И все же Ким вызывала в нем странное чувство преклонения, раболепия. Она умела много такого, что не умел даже сам Господь Бог, и одно это обстоятельство холодило душу… Гил читал Библию, ходил в церковь, был богобоязненен, но Ким переворачивала в нем все старые представления о могуществе Бога. Это пугало. После «уроков» Гил смог сам привлекать грозовые тучи на Куско тогда, когда посевы на террасах особенно нуждались во влаге, или наоборот, отгонять их подальше, чтобы дождем не побило молодые всходы. Ким поощряла такие «чудеса», но Гилу стоило немалых трудов заставлять себя идти против воли Господа… «Уроки» сильно терзали его душу, мучая сомнениями. Поэтому он, простой крестьянин, опасался смотреть в глаза Ким.
Ким шевельнулась в кресле, устраиваясь поудобнее, и сказала:
- Здравствуй, Гил… Как кукуруза? Я заметила – листья сохнут… Почему ты не поливаешь террасу?…
Он сглотнул, уловив в её голосе недовольные нотки. Вообще-то у неё был особенный голос. Таким голосом, наверняка, поют ангелы в честь Господа, и всякий слышащий их, падает ниц и воздает благодарную молитву небу… То, что человек обладает голосом ангела – как-то не совсем правильно.
- Дождя давно не было… - ответил он, чувствуя дрожь в коленках.
Полностью ознакомиться с книгой вы сможете, приобретя ее недорого на сайте http://litgraf.com/shop.html?shop=1
Спасибо за ваш интерес! С Уважением, Автор.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/