9
(Повесть)
1
Едва полыхнули огнём первых солнечных лучей крыши ближайших пятиэтажек, а базар уже ожил. Потянулись мимо коммерческих ларьков нахохлившиеся от утреннего холода пешеходы. На углу выстроились старухи с пивом и сигаретами. Где-то заиграла музыка и сразу же оборвалась. Прозвякал сонный трамвай.
Мишка Скороход, понуро шедший к базару, взглянул на часы и замедлил шаг: было ещё рано. Возле шашлычной, где шашлычник Вартан в грязном белом халате разводил огонь в мангале, Мишка купил банку баварского пива и в раздумье опустился на лавочку. Идти на базар не хотелось. Не прельщали и крупные барыши... Два месяца уже он работал в компании Шалвы, с которым его свёл бывший одноклассник Юрка Сотников. Шалва был залётный катала, промышлявший игрой в напёрстки и три карты. Родом откуда-то с Кавказа, вероятно, – сидел, знался с местными рэкетирами, в общем – тёмная личность.
Скороход тоже последнее время кормился исключительно с базара. До этого вкалывал литрабом захудалой газетёнки с названием застойных времен «Вперёд». Надоело строчить скучнейшие статейки о несуществующих передовых успехах давно дышавшей на ладан районной промышленности, и как только вышел указ о частной торговле, – ушёл на базар. Базар ужаснул изнанкой жизни и в то же время обнадежил лёгкостью, с какой здесь делались деньги. Деньги делались из ничего, можно сказать из воздуха. Достаточно было не полениться сесть на трамвай и проехать несколько остановок до ближайшего гастронома за пивом или лимонадом. То и другое шло на базаре по двойной цене.
Мишка Скороход тоже занялся пивом и лимонадом. Приоделся. Купил японский «видик». О газете уже не вспоминал, а четыре года, проведённые за стенами университета, считал попусту потраченным временем.
Скороход допил пиво, бросил банку, которую тут же подхватил пробегавший пацан, и встал с лавочки. Идти на базар не хотелось. Последнее время всё чаще накатывало такое. Мишка понимал, что начинает сдавать – в душе что-то надломилось. Базарная эпопея не прошла даром. Наступало отрезвление от первоначальной горячки, когда, как во сне карманы вспухали от огромных сумм и казалось, что счастье и смысл жизни заключены только в деньгах. И не важно, каким путем они добыты, главное – деньги давали силу и уверенность в себе. За деньги можно было купить всё, начиная от любви продажной девчонки и заканчивая базарной милицией. С деньгами тебя боялись, уважали, – завидовали. Перед тобой преклонялись все эти серые людишки, не умеющие жить, перебивающиеся от зарплаты до зарплаты, отдающие треть жизни беспросветной работе на государство, которое в конце концов вышвырнет их на пенсию, словно утиль на свалку.
Ещё издали Скороход заметил на стоянке голубые «Жигули» Сурена Товмосяна, возле которых топтались он сам и Генка Косолапов. Остальных ещё не было.
Пересиливая вскипевшую в душе неприязнь к этим совершенно чуждым ему, глупым и пустым людям, Скороход подошёл и, натянуто улыбнувшись, поздоровался.
– А-а, корреспондент прикатил, – хлопнул его по протянутой руке здоровяк Косолапов и задал традиционный, не требующий ответа вопрос: – Как дела, корреспондент? Всё ничтяк?
– Всё ничтяк, – заученно произнёс Мишка. На душе было до того противно, что хотелось плюнуть в довольную, вечно улыбающуюся рожу Косолапова.
Подошли Юрка Сотников и Петька Хухрянский по прозвищу Хухря. Поздоровались и закурили.
– Что нового, Сотник? – неизменно спрашивал Косолапов. – Всё в ажуре, только х... на абажуре!
Скороход отвернулся, чтобы скрыть гадливую гримасу, покривившую лицо при последнем высказывании Косолапова. Захотелось съездить его по физиономии, а заодно и Юрку Сотникова за то, что втянул в эту компанию.
Товмосян залез в машину и включил радио.
– Корреспондент, какую я вчера тёлку снял! – многозначительно подмигнул Мишке Юрка Сотников.
Скороход, еле сдержался, чтобы не послать Юрку подальше. Банальность ситуации убивала. Он уже заранее представил весь набор пошлостей, которые выложит Юрка. Плохо слушая приятеля, Мишка закурил и зло уставился на голую резиновую девицу, раскачивавшуюся за лобовым стеклом «Жигулей» Товмосяна. «Даже игрушки опошлили, суки», – с ненавистью подумал о ком-то, лишённом конкретного образа, но который непременно где-то был, как режиссер в театре, незримо и умело руководя великой трагикомедией российской жизни.
Подошёл Кича – красивый, уголовного вида парень, отсидевший за что-то десять лет.
– Что за прикол, урки? Кончай охмуряться, Шалва уже прикатил. Давай по местам!
Мишка, если бы мог, убил Кичу. Последнее время он стал остро ненавидеть этого уголовника.
Компания быстро рассыпалась по базару. Юрка Сотников и Хухрянский заняли пост у входа, где уже томилась в ожидании Халява, как звали в их кругу Любку Тишкову.
Возле закрытого на ремонт ларька на низком складном стульчике сидел Шалва Эмухвари и раскладывал на ящике три карты. Мишка Скороход скучающе прохаживался неподалеку, слушая заученные наизусть глупые прибаутки Эмухвари.
– А ну подходи кто смелый, новую игру покажу, – перебрасывая с места на место три карты, гортанно, с сильным кавказским акцентом, скороговоркой частил Шалва. –Кооператив «Локомотив» – проверяет зрение у местного и заезжего населения. – За хорошее зрение денежная премия, за плохое зрение одни огорчения! Внимательно следим за картами: слева – пусто, справа – пусто, посередине – капуста... Мужик, не следи за этим
краем, здесь пусто, следа за капустой. Какой край заметил? Просто так скажи, ради интереса... Этот край – пятьсот и этот край – пятьсот.
Шалву обступило несколько сельчан, приехавших торговать салом и мясом. Их можно было легко узнать по специфический кепкам с матерчатой пуговицей на макушке, по багровым, обожженным южным солнцем физиономиям и полосатым, давно вышедшим из моды брюкам, заправленным в грязные резиновые сапоги. Именно такая публика и нужна была Шалве. Эта клиентура, по его выражению, была в меру туповата и не в меру жадна. Попробуй выманить у сельчанина хотя бы рубль? Он скорее удавится. Шалва же легко раскошеливал этих классических любителей дармовщинки на тысячи.
Прошёл на свое место всегдашний стрёмщик Товмосян. В толпу, обступившую Шалву, как танк вклинился сильно смахивающий на колхозника Косолапов. Через секунду оттуда уже гремел его нарочито простодушный бас:
– Ара, давай... играю. Сколько, говоришь, выиграю? Тыщу, говоришь? В двойном размере? Была не была, ара, крути! Проиграю, с тебя билет на электричку.
– Какой край, мужик? – спросил Шалва у Косолапова, продолжая ловко перетасовывать карты. – Край московский, край тамбовский. Кручу-верчу, запутать хочу. Этот край?..
Голос Шалвы заглушил радостный рёв Косолапова, отгадавшего нужную карту.
Пришло время включаться в игру Скороходу. С чувством отвращения к происходящему он протиснулся в середину толпы. Один из сельчан, раззадоренный лёгким выигрышем Косолапова, полез в карман за деньгами.
– Какой край, мужик? – спрашивал у него Шалва, перебрасывая на ящике только две карты. Третью, проигрышную, кто-то из своих засветил и с показной досадой выругался, отдавая Шалве пятьсот рублей.
Дядька трясущейся рукой рылся в кармане фуфайки и никак не мог вытащить деньги. Шалва нарочно крутил медленно, чтобы можно было легко следить за выигрышной картой.
– Да у него денег нема! – крикнул Косолапов.
– Мужчина без денег – мужчина бездельник, – пошутил Шалва.
– Пятьсот, – с шумом выдохнул дядька и наступил резиновым сапогом на выигрышную карту. Наступить посоветовал Кича. Так, мол, вернее. Чтобы не смухлевал ара.
Это был самый интересный момент в игре. Даже Скороход на время перестал хандрить, охваченный всеобщим азартом. Он любил такие моменты, когда все видят выигрышную карту (не увидеть невозможно, потому что кто-нибудь из «поднатчиков» засвечивает карту, когда Шалва отворичивается), клиент наступает на карту, ставит деньги и...
– Пятьсот мало, мужик, – скривился Шалва. – Пятьсот – из трёх карт. Из двух – тысяча. Поищи бабки, – другому отдам!
Дядька заколебался.
– Мужик, давай по пятьсот скинемся, – зашептал ему на ухо Кича, и обратился к Шалве: – Брат, отдай нам с мужиком по пятьсот.
В спор вмешался Хухрянский.
– Отвали, земляк, у мужика своя капуста есть. Пусть выиграет... Играй, мужик, штуку ставишь – две выиграешь!
Дядька растерялся, не зная кого слушать. Со всех сторон ему в уши шипели: «Играй, мужик, выиграешь! Ставь тысячу! Точняк – выиграешь. «Бабки» считай у тебя в кармане».
– Брат, отдай мне за штуку! – порывался перехватить выигрыш Сотников.
– Ставь! Ставь! Ставь! – галдели «поднатчики».
Дядька – мокрый от пота, как будто его окатили водой – переложил скомканные, влажные деньги в другую руку и вытащил пачку кредиток.
– Нэ можу посчитать, хлопцы, – промычал он как бы извиняясь, и затравленным взглядом попавшего в капкан зверя обвел толпу.
Сотников с Кичей вырвали у него деньги и принялись лихорадочно считать вслух: «...Девятьсот... Штука сто... Штука пятьсот...»
– Будэ! – страшным в своей беспомощности голосом крикнул дядька и попытался отобрать деньги. Но деньги фактически ему уже не принадлежали. Его уверяли, что если
он поставит две «штук» – выиграет четыре. А когда он согласился, Шалва стал кричать, что хочет две с половиной. Под конец дядька согласился и на три тысячи, потому что отнять деньги у Кичи и Сотника всё равно было невозможно, перевернул лежавшую под сапогом карту и, естественно, проиграл. Все дружно принялись уверять, что он будто бы открыл не ту карту, которую следовало, и с досадой называли его «лопухом» и «оленем». Дядька обезумел и чуть не лишился чувств. Вспомнил, что в кулаке зажато ещё пятьсот рублей, попробовал отыграться и вновь проиграл.
– Жулик, верни гроши! – бросился он было на Шалву, но дорогу заступил мордоворот Косолапов.
И тут дождавшаяся выхода на сцену Халява сняла с шеи золотой кулон, который Шалва оценил в три с половиной тысячи, выиграла дядькины деньги и, крутнув юбкой, ушла, как будто была совсем не при делах.
Подавляя в душе чувство гадливости и презрения к себе, Скороход, которого Кича незаметно ткнул в бок, подошёл к обманутому дядьке. Дружески похлопав по плечу, сказал:
– Ничего, отец, не горюй. Где наша не пропадала. Я вчера здесь тоже пятнадцать штук оставил, пришёл отыграться.
Мишка знал, какую струну задевал в ранимой и завистливой русской душе. Ничто так не утешает и не радует попавшего в беду русского человека, как сознание, что сосед оказался в беде ещё большей.
2
Так шли дни. Чувство озлобления и недовольства собой нарастало. Возрастала и порядочная заначка. Денег было уже так много, что порой становилось страшно за людей, у которых они были отобраны.
Мишка перестал читать серьёзные книги, почти разучился думать и чему-либо радоваться. Приходил домой усталый и сердитый. Со злостью швырял матери ставшие ненавистными деньги, которые, казалось, обжигали руки. А утром, ни свет ни заря, вскакивал по будильнику с постели, быстро собирался и покорно брёл на базар. Жизнь превратилась в сплошное чередование пьянок, сна и базара. Порой, напившись, он и спал на базаре в каком-нибудь ларьке. Утром испытывал острое желание – опохмелиться, но Шалва заставлял работать. Шалва платил деньги и не в его правилах было платить зря. И Мишка работал, отрабатывая свои неизменные тридцать сребреников.
А компания наглела с каждым днём. Кича придумал новую афёру. Он приходил на базар в рваных штанах, отирался в толпе, окружавшей Шалву. В нужный момент, когда народ подавался вперед, Кича нарочно толкал какого-нибудь парня, падал вслед за ним, а после кричал, что тот якобы порвал ему новые брюки. Далее следовали угрозы и требование уплатить десять «штук». Сотник наловчился крутить напёрстки и время от времени подменял Шалву. Косолапов промышлял срезанием сумок.
Базар походил на крепость, отгороженную от города сплошной стеной коммерческих павильонов. Базар был государством в государстве со своими неписаными законами и правилами поведения, со своими негласными правителями и обездоленными подданными. Сельчане по-прежнему торговали мясом, кавказцы водкой, а бабушки сигаретами. Слонявшийся по базару народ как всегда безмолвствовал. А где-то там, в далёкой Москве, парламент сцепился не на жизнь, а на смерть с президентом и никому больше дела не было до страны, которая сама постепенно превращалась в огромный, неуправляемый и грязный базар.
3
В августе Шалва куда-то пропал. Говорили, что уехал в Сухуми, где жили его родители. По радио передавали, что под Сухуми – бои. Грузинские правительственные войска воюют с абхазскими повстанцами. Мишке было решительно наплевать, – кто с кем воюет. Единственное, чего он горячо желал – скорейшей смерти Шалвы от чьей-нибудь пули.
Крутить три карты стало некому. Юрка Сотников так и не научился этому замысловатому искусству, переняв у Шалвы только навыки напёрсточника. Но за наперстки могли и побить.
И Сотник взялся за свой старый промысел – торговлю водкой. В соседнем городке у него появилась «яма», где он покупал товар у чеченцев. Мишка тоже втянулся в это дело. Ездил несколько раз с Сотником. Однажды тот был занят и предложил Мишке смотаться одному.
С исчезновением Шалвы настроение Скорохода улучшилось. Пропала, давившая все эти месяцы, тяжесть чужой воли. Прошёл бессознательный страх перед Кичей, которого теперь видел от случая к случаю. Успокоилась совесть. Кризис, по-видимому, миновал, но до полного выздоровления было далеко.
Выйдя на шоссе, Скороход быстро остановил малиновые «Жигули», за рулём которых сидел молодой, модно одетый парень в фирменных очках от солнца, отчего сильно смахивал на терминатора.
– Братишка, в Новолабинск и обратно, лады? – проговорил Скороход, заглядывая через приоткрытую переднюю дверь в салон «Жигулей».
– Что платишь? – сняв очки, деловым тоном поинтересовался водитель.
– Двадцать штук. Десятку сейчас, по приезде – остальное.
– Садись.
Скороход сел, сразу ощутив прилив окрыляющей радости. Он всегда испытывал подобное, едва оказывался в машине.
Миновали ГАИ, выехав на прямую трассу. Водитель включил магнитофон.
...Только шашка казаку во степи подруга,
Только шашка казаку в степи жена, –
лихо зазвучал в салоне голос Александра Розенбаума.
Скороход достал пачку «Кэмэла» и, распечатав, протянул водителю. Закурили. От скорости и Розенбаума Мишку просто распирало от восторга. Давно он не испытывал подобного чувства. Верно говорится: какой русский не любит быстрой езды! Скороходу страшно захотелось сегодня же купить точно такую машину. Аж руки зачесались и сердце в груди затрепетало и сладко защемило как в детстве, когда подходил с матерью к отделу детских игрушек.
– Слушай, брат, плачу ещё десятку сверху – дай порулить!
– Да ты что? Нет! Гаишники впереди!
– О чём базар? И ментам заплатим!.. Не буксуй, хочешь – двадцать пять штук сверху кидаю? Тормозни на обочине.
Соблазн был слишком велик. Увидев у себя на коленях купюры, водитель включил поворот, резко снизил скорость, крутнул руль вправо и затормозил.
– Ты хоть ездить умеешь?
– Обижаешь, начальник! – похлопал его по плечу Скороход. Поменявшись с водителем местами, умело проделал процедуру начала движения. Машина чутко слушалась руля. Телеграфные столбы не успевали отлетать назад с бешеной скоростью. Мишка негромко запел в унисон Розенбауму:
Только песня казаку во степи подмога,
Только с песней казаку помирать легко.
В Новолабинске Скороход свернул в район Черёмушек, доехал до таксопарка и повернул налево. На немой вопрос забеспокоившегося хозяина «Жигулей» ответил:
– Тут недалеко, брат. Ты постой возле подъезда, я товар сбегаю заберу.
Остановив машину около пятиэтажки, Скороход уверенно зашёл в подъезд и поднялся по лестнице. Дверь открыла заспанная взлохмаченная женщина в одной комбинации. От неё чувствительно несло перегаром.
– Ты, Скороход?
– А кто же ещё, Егоровна... Где Хасан?
– На што он тебе сдался. По делам умотал со своими чурками.
– Товар есть?
– Есть. Ты на машине? Галку в область не подбросишь, племянницу мою?
– О чём базар, Егоровна!.. Давай товар.
Скороход прошёл вслед за женщиной вглубь заваленной всяким хламом, неприбранной квартиры. Егоровна нырнула за дверь и вышла в халате и с бутылкой водки в руке. Сквозь неплотно прикрытую дверь Мишка заметил угол кровати, свисающее на пол одеяло и что-то белое, длинноногое и длинноволосое, метнувшееся от трюмо к раскрытому шифоньеру. У Скорохода враз перехватило дыхание. Егоровна, обернувшись, крикнула племяннице:
– Галка, пять минут на сборы, человек ждать не будет! – и потянула Мишку в такую же грязную, захламленную кухню.
От недавней быстрой езды, от только что увиденного девичьего силуэта и от предчувствия ещё чего-то радостного и таинственного Скороходу вскружило голову. Жизнь, казалось, сулила множество счастливых неожиданностей. Егоровна со своей бутылкой умиляла. Мишка вылил в себя полстакана водки, сильно напоминавшей разбавленный спирт, посмотрел как она горит на столе, подожжённая Егоровной, и приступил к делу.
Хозяйка одну за другой вынимала из посудного шкафа бутылки с водочными этикетками и заводскими пробками на горлышках, а Скороход быстро считал и ставил в огромную хозяйственную сумку. Три раза он спускайся с полной сумкой к машине, где ждал, нетерпеливо поглядывая на часы, водитель. Нагрузив сумку в последний раз, Скороход тяжело вздохнул, утёр с лица пот и полез за деньгами.
– Сколько я должен?
– А то не знаешь. Четыре по тридцать: девятьсот рублей за бутылку, итого – сто восемь тысяч.
– Грабишь, Егоровна, средь бела дня. – Мишка весело отсчитывал деньги.
– Сахаром не знаешь где можно разжиться? – поинтересовалась, снова наливая, хозяйка.
– А сколько надо?
– Мешков пять бы взяла.
– Послезавтра приеду за товаром, скажу.
Отдав деньги, Скороход подхватил сумку и направился к выходу. Там его поджидала племянница хозяйки.
– Здравствуйте. Вы меня да города довезёте?
– Поехали. – Мишка невольно залюбовался стройной фигурой девушки.
Егоровна спустилась вместе с ними и, дождавшись, когда Скороход переложит в багажник бутылки, забрала сумку.
4
– Может, выпьем? – спросил Скороход у девушки, когда тронулись в обратный путь. Он сел с ней на заднее сиденье и небрежно положил на плечо руку.
– Нет, мне что-то с утра не хочется, – стараясь не обидеть Мишку, деликатно отказалась Галина. Его руку она с плеча не убрала. То и дело поправляла слишком короткую юбку.
Мишка опьянел от водки и от близости девушки. Не будь занят, он непременно бы загулял. Грех не загулять с такой девчонкой!
– Тогда, может, закурим? – Скороход протянул Галине сигареты.
– Спасибо! – девушка закурила.
– В город по делам или так? – спросил, совершенно этим не интересуясь, Мишка.
– Вообще-то я в институт поступаю.
– В какой же, если не секрет?
– Вообще-то в педагогический.
– Это что же, воспитывать подрастающее поколение, которое выбирает «Пепси»? На учителя хотите?
– Да, если получится.
– А я в университете учился и бросил.
– На каком факультете?
– На филологическом. Отделение журналистики. Даже в газете работал.
– Что, не понравилось?
– С ума сойти можно! Сумасшедший дом... Особенно в газете. Пишешь всякую чепуху, высасываешь из пальца... Перестройка эта ещё... Нет, не по мне такая работа.
– А что – эта работа лучше? – Галя кивнула в сторону багажника.
– Конечно лучше. Это бизнес, частное предпринимательство как в Америке. Тут хоть пятки никому не лижешь.
– Возможно... А вот Хасан рассказывал... – Девушка глубоко затянулась и закашляла.
Скороход похлопал её по спине.
– Так мы сегодня встретимся, Галочка?
– Не знаю, мне в приёмную комиссию надо...
– В семь часов. Ты город хорошо знаешь?
– Более-менее... Но мне нужно успеть на последний автобус.
– Тебя довезут до самого подъезда, положись на меня. Так я жду в семь возле «Восхода». Знаешь ресторан около автовокзала?
– Хорошо, я подъеду, – девушка ниже склонила голову и в очередной раз поправила сползающую к бедрам юбку.
5
Галина, как и договаривались, ждала Мишку у входа в ресторан. Скороход пришёл с компанией. С ним были неразлучный кореш Юрка Сотников, Товмосян с какой-то малолеткой и Петька Хухрянский с Халявой. После базарного дня хотелось расслабиться.
– Галя, познакомься, это мои друзья, – представил своих спутников Скороход.
Они поднялись на второй этаж и расположились в самом конце открытого зала, за сдвинутыми вместе двумя столиками. Пока Сотник делал заказ официантке, Мишка спросил Галину об институте.
– Сдала документы. Буду готовиться к экзаменам.
– А-а век живи, век учись – всё равно дураком помрёшь, – махнул рукой Скороход.
– Не в учении дело.
– А в чём же?
– В дипломе.
– Так диплом и купить можно. Мой друг Шалва рассказывал, что у них в Сухуми всё покупается и всё продается. У них даже жена с мужем спать не ложится без денег. Красота!
– Почему же он оттуда уехал, если там так хорошо?
– У нас дешевле. Особенно девушки и милиция.
– А вот Хасан рассказывал...
– Кто такой Хасан?
– Ну тот, тёткин квартирант...
Официантка принесла заказ, прервав их разговор. Сотник умело распечатал бутылку коньяка, ловко разлил по бокалам и провозгласил тост:
– Пьём, мужики, за то, чтобы всё стояло и баксы были!
– Юра, здесь же женщины!.. – укоризненно протянула Халява и кивнула почему-то на одну Галину, как будто они с малолеткой были ещё девицы.
– Извиняюсь, я же по культурному, – сказал Сотник и выпил.
Когда выпили по третьей, Товмосян отозвал Скорохода в сторону и, кивая на малолетку, шепнул:
– Минетчица, Скороход!
– Понял. Как стемнеет, ждите меня на улице.
Они долго ещё пили и дурачились, пока на улице не стало смеркаться. Когда Товмосян с малолеткой вышли, Скороход подсел к Сотнику и конспиративно шепнул:
– Пригласи Галку на танец, живо!
Сотник не заставил себя долго упрашивать. Галя вопросительно взглянула на Мишку, тот успокаивающе кивнул головой. Как только Сотник с Галиной спустились на первый этаж, где играла музыка, Скороход опрометью метнулся на улицу. Товмосян с малолеткой ждали у входа.
– Сколько берёшь? – деловито осведомился Скороход.
– По таксе, не знаешь что ли. Три штуки.
– Почему так дорого? Недавно две брали.
– Походи по базару, поторгуйся, может, дешевле найдёшь! – хмыкнула малолетка.
– Сейчас всё дорожает, корреспондент, – капитализм, – сказал Товмосян.
Они завели её в темноту за крайней пятиэтажкой и там, у кирпичного забора Энергосбыта, отдали по три тысячи...
6
В ресторане гуляли до закрытия. Потом Товмосян пригласил всех к себе смотреть «видик». Он жил неподалеку в большом двухэтажном доме. Престарелые родители сквозь пальцы смотрели на его художества. Весь второй этаж был в полном распоряжении Товмосяна.
Выставив на стол принесённые с собой коньяк и шампанское, расположились кто где в мягких креслах и на диване. Товмосян включил легкую музыку и видеомагнитофон. На экране замелькали титры на иностранном языке, потом – обнаженные фигуры мужчин и женщин. Товмосян самодовольно улыбался, следя за произведённым эффектом. Он только вчера по великому блату достал этот фильм. Даже Скороход ещё не видел подобной откровенной порнухи. Краем глаза он наблюдал за реакцией Галины. У неё начали подрагивать руки, лежащие на поручнях кресла, и сведённые вместе колени. Малолетка, никого не стесняясь, пересела в кресло к Товмосяну. Халяву зажимали на диване Хухрянский с Сотником. Вскоре Юрка Сотников, подойдя к Товмосяну, о чём-то пошептал на ухо, и они с Хухрянским увели Халяву в другую комнату. Товмосян налил шампанского, произнёс какой-то не запомнившийся тост, что-то шепнул на ухо Скороходу и тоже удалился с малолеткой.
Мишка с Галиной остались одни. Девушке не нужно было объяснять, куда и зачем ушли остальные. Она прекрасно всё понимала. Она опасалась только одного: как бы её не постигла участь Халявы...
В таинственной полутьме гостиной, озаряемой слабыми вспышками света от экрана телевизора, Скороход ласково обнял девушку и увлёк к дивану...
– Ты хороший, Миша, – говорила спустя несколько минут Галина. – Ты очень хороший и я те люблю!
Скороход понимал, что так не бывает, что нельзя полюбить так быстро, но всё равно было приятно.
– Я тебя тоже люблю, но не будем сейчас об этом. Я устал, давай спать.
– В чужом доме?
– У кавказцев, знаешь: мой дом – твой дом...
– Там и про жену что-то...
– На тебя это не распространяется.
– А вот Хасан рассказывал...
– Кто такой Хасан? – засыпая, спросил Мишка.
– Ну тот, тёткин квартирант...
7
Мишке снилась горная речка, которая ласково шумела, пенилась у валунов и, падая с небольшой высоты, разбивалась на мириады искрящихся на солнце изумрудных капель. Опустившись на колени, он с жадностью пил ледяную, ломящую зубы воду и никак не мог напиться. Жажда только возрастала, словно огонь полыхал у него в груди. Но вот водопад истончился до струи из водопроводного крана, горы исчезли, а взамен, как в театре, когда во время антракта меняют декорации, появились стены его квартиры.
Мишка не удивился. Он принялся пить из кружки, но чем больше кружек он опорожнял, тем сильнее хотелось пить. Такое случается в азартной игре: сколько бы не выигрывал – хочется больше и больше.
Неожиданно в дверь постучали. Он понял, что придётся открывать, но никак не мог оторваться от кружки. И тут открыли ему... Оказывается, это стучал он сам. Мишка попросил воды, ему вынесли и сразу захлопнули дверь. Мишка выпил и с силой забарабанил. Ему было мало. Он хотел ещё. Он изнемогал от жажды. Но он не знал: тем кто просит много не подают. Как и нищим...
8
Стук перерос в оглушительный грохот и Мишка очнулся. Мелькнуло искажённое гримасой ужаса лицо Товмосяна. Трясущейся рукой он указывал на входную дверь и не мог ничего вымолвить от страха. Дверь с треском распахнулась и на пороге появились люди.
– Хасан! – не своим голосом завизжала Галина и как была, голая, метнулась в другую комнату. Вслед ей прогремел выстрел.
Второго выстрела Скороход не слышал, оглушённый первым. Он только увидел ствол направленного на него пистолета, и яркую, ослепившую его навеки вспышку.
Через минуту всё было кончено.
16 ноября 1993 г.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com