...голова поручика Виктора Викторовича Мышлаевского. — П. С. Попов, первый биограф Булгакова, оставил запись, со слов писателя, о том, что прототипом Мышлаевского был друг Булгаковых Н. Н. Сынгаевский. В этом не сомневалась и Т. Н. Лаппа, оставившая весьма пространное мнение по этому вопросу. Вот оно: «А Мышлаевский — это Коля Сынгаевский. У них большая семья была. Варвара Михайловна дружила раньше с матерью Сынгаевского. Они жили на Мало-Подвальной улице. Маленький домик у них был, в саду... Он был очень красивый. Очень. Высокий, худой, и вот, знаете, голова у него была небольшая такая, маловата для его фигуры... Перед приходом петлюровцев он пошел в юнкеры... Да, подбородок действительно такой, женский был... Глаза, правда, не разного цвета, но глаза прекрасные... Вы знаете, взгляды у него сильно переменились. Вот в „Белой гвардии" правильно написано...»
В связи с последней фразой Т. Н. Лаппа мы расскажем об одном удивительном случае, который произошел с Булгаковым. Придя однажды в Художественный театр, он увидел оставленный ему довольно большой пакет. Раскрыв его, Булгаков обнаружил письмо, датированное декабрем 1928 г. и с подписью: «Виктор Викторович Мышлаевский». Но самое удивительное заключалось в самом содержании письма, в нем говорилось: «Помня Ваше симпатичное отношение и зная, как Вы интересовались одно время моей судьбой, спешу сообщить Вам свои дальнейшие похождения после того, как мы расстались с Вами. Дождавшись в Киеве прихода красных, я был мобилизован и стал служить новой власти не за страх, а за совесть... Мне казалось тогда, что большевики есть та настоящая власть, сильная верой в нее народа, что несет России счастье и благоденствие, что сделает из обывателей и плутоватых богоносцев сильных, честных, прямых граждан... Но вот медовые месяцы революции проходят. НЭП. Кронштадтское восстание. У меня, как и у многих, проходит угар и розовые очки начинают перекрашиваться в более темные цвета... Общие собрания под бдительным инквизиторским взглядом месткома. Резолюции и демонстрации из-под палки. Малограмотное начальство, имеющее вид Вотяжского божка и вожделеющее на каждую машинистку. Никакого понимания дела, но взгляд на все с кондачка. Комсомол, шпионящий походя с увлеченьем... И ложь, ложь без конца... Вожди? Это или человечки, держащиеся за власть и комфорт, которого они никогда не видали, или бешеные фанатики, думающие пробить лбом стену. А сама идея?! Да, идея ничего себе, довольно складная, но абсолютно непретворимая в жизнь, как и учение Христа, но христианство и понятнее и красивее. Так вот-с. Остался я теперь у разбитого корыта. Не материально. Нет. Я служу, и по нынешним временам — ничего себе... Но паршиво жить, ни во что не веря. Ведь ни во что не верить и ничего не любить — это привилегия следующего за нами поколения, нашей смены беспризорной».
Булгаков не оставил нам никаких пояснений к этому таинственному и в высшей степени справедливому письму. Но хранил его всю жизнь и, видимо, завещал Елене Сергеевне сохранить для будущих поколений, что она и сделала.
note_51— Из-под Красного Трактира. — Село к югу от Киева. Сведения из «Хроники...»: «С утра войска Директории перешли в наступление на Киевском фронте и заняли Святошино, Борщаговку и Красный Трактир. Одновременно рабочими было поднято восстание на Печерске и захвачена Лавра... Гетманом была сделана попытка войти в переговоры с Директорией, но из Фастова потребовали капитуляции гетмана» (Мир. 1918. 15 декабря).
note_52— Гетман, а?.. Кавалергад? Во дворце? А?.. — Булгаков в данном случае «прохаживается» по происхождению и бывшему положению гетмана. Действительно, Павел Петрович Скоропадский (1873—1945) был кавалергардом-генералом (последнее звание генерал-лейтенант) царской свиты, участником и героем японской и Первой мировой войн. Его величали «аристократом» и называли крупнейшим землевладельцем. Любопытен и тот факт, что его предком был Иван Илларионович Скоропадский (1646—1722), гетман Левобережной Украины (1708—1722), сменивший знаменитого Мазепу. П. П. Скоропадский жил в России и мало интересовался до 1918 г. проблемами самостоятельности Украины. Во время описываемых Булгаковым событий он пребывал уже в деморализованном состоянии. Та же газета «Мир» сообщала, что «в 11 час. утра гетман сложил власть и уехал из Киева. К этому же времени войска Директории вошли в предместье Киева, где некоторое сопротивление им оказывали добровольческие дружины. Однако ввиду выяснившейся безнадежности дела штаб Главнокомандующего решил капитулировать».
В. Г. Короленко, находившийся в то время в Полтаве, записал в своем дневнике 14—15 декабря: «Новая перемена. Несколько дней уже до Полтавы доносилась канонада... Жители ходили на гору смотреть, как в туманной пелене вспыхивали белые дымки... Офицеры были собраны по приказу... в некоторых пунктах города, и все чего-то ждали... Пока их не накрыли, как в ловушке. После короткой перестрелки они сдались при посредничестве немцев, и их отпустили. Это просто что-то непонятное и удивительное: люди оказались в точно и нарочито устроенной ловушке. Их отпустили „на подписку". Были убитые и раненые, но особенных эксцессов мести не было... Полтава занята повстанческими бандами... Но уже сегодня к вечеру обнаружилось двоевластие. Отряд регулярного войска полковника Балбачана (под командой Маресевича) разоружил повстанцев... Газеты вышли. На улицах... движение любопытных. Паники нет. Есть скорее вялое, усталое любопытство». И затем писатель подклеил к своему тексту вырезку из газеты «Полтавский День» следующего содержания:
«Отречение Гетмана.
Всем, всем учреждениям Украины, всем войсковым частям и учреждениям.
Я, гетман всея Украины, в течение семи с половиной месяцев все силы клал на то, чтобы вывести страну из того тяжелого положения, в котором она находится. Бог не дал мне сил справиться с этой задачей. Ныне, ввиду сложившихся условий, руководствуясь исключительно благом Украины, я от власти отказываюсь.
Павло Скоропадский. 1918 г. 14 декабря».
note_53Привел их полковник Най-Турс. — Най-Турс — собирательный образ. Михаил Осоргин, рецензируя роман «Белая гвардия», сразу заметил и выделил Най-Турса из числа других персонажей: «Полковник Най-Турс, оставшийся один у пулемета, чтобы дать возможность уйти юнкерам и студентам сборного отряда, и спасший им жизнь ценою своей жизни, — изумительный образ героя без сусальной лепки. Но все это — дань художника высокому человеческому духу...» (Последние новости. 1929. 25 апреля).
Некоторые исследователи справедливо отмечают сходство в образах Най-Турса и Васьки Денисова из «Войны и мира», но образ Най-Турса трагичнее и значительнее.
note_54 note_54...местные мужички-богоносцы достоевские!.. — Булгаков иронизирует над известной фразой из романа Достоевского «Бесы»: «...единый народ-„богоносец" — это русский народ» (это одна из главных мыслей, пронизывающих дневники и многие письма Достоевского). Насмотревшись воочию на «простой народ», Булгаков развивает свою мысль, высказанную им в «Грядущих перспективах», о том, что русский народ столь обескураживающе доверчив, что его может обмануть любой политический проходимец или негодяй, будь то Троцкий, Петлюра или кто-то другой.
Между прочим, П. П. Скоропадский в этом вопросе, как ни странно, вроде бы был ближе к Достоевскому. Вот что он писал о народе: «Чем больше я вникаю в пережитое мною на Украине, тем более я прихожу к заключению, что народ не виноват во всех ужасах, которые мы пережили... Несмотря на отсутствие всякой сентиментальности по отношению к нашему народу, меня всегда глубоко оскорбляет, когда я слышу, особенно здесь, за границею, нелестные отзывы о том самом народе, который в известных условиях способен более, нежели любой западноевропейский народ, проявить чувство глубокой христианской любви и самоотречения. Я видел, на какие зверства и нерусские способны, когда народ сбит с толку, когда анархия всплывает на поверхность общественного моря. Теперь в России большевизм, народ попал в руки сумасшедших идеалистов и громадного числа всяких иностранных и уголовных элементов. Но кто в этом виноват? Наш забитый народ безусловно не виноват.
Виновата наша интеллигенция всех оттенков и направлений. Одни без всякого знания народа... с громадной, ни на чем не основанной самоуверенностью решили облагодетельствовать народ; другие, не желающие ни на йоту поступиться своею выгодою, тянут его в другую сторону... Сам народ хочет просто улучшения своего быта, однако разобраться во всех этих вопросах он совершенно не может...» (Скоропадский П. П. С. 51-52).
Начав за здравие (народ готов проявить высокие чувства) и кончив за упокой (народ не способен разобраться в политических хитросплетениях), Скоропадский, в сущности, выразил те же мысли, что и Булгаков. Можно народ хвалить или ругать, но если те и другие (хвалители и ругатели) приходят к выводу о том, что русский народ не способен, хотя бы интуитивно, определить своего явного врага, то это его несомненная беда. Для Булгакова это был вопрос вопросов и исходной точкой его личной трагедии.
...святой... землепашец, сеятель и хранитель... — Теперь Булгаков иронизирует над некрасовской строкой стихотворения «У парадного подъезда»: «Где бы сеятель твой и хранитель...»
note_56...прозрел в два счета. — Любимый булгаковский художественный прием: в несколько секунд человек, под влиянием силы или угрозы, идет на попятную. Так происходит с дедом: «...не я сдуру, сослепу, дам коней, зараз дам, тильки не вбивайте!» То же случилось с дворником, схватившим Николку, чтобы передать петлюровцам, и увидевшим, что Николка вооружен: «Желто-рыжий дворник... в отчаянии и ужасе пал на колени и взвыл, чудесным образом превратившись из Нерона в змею: — А, ваше благородие! Ваше...» Не менее красноречива и сцена между Иваном Бездомным и Швейцаром в романе о дьяволе.
note_57В штаб генерала Картузова. — Имеется в виду генерал Л. Н. Кирпичев, командующий добровольными дружинами.
note_58...главная причина... в двухслойных глазах капитана генерального штаба Тальберга, Сергея Ивановича... — По свидетельству Н. А. Земской и Т. Н. Лаппа, с самого появления Карума в семье не сложились у него отношения с братьями Булгаковыми — психологически. Взгляды на жизнь оказались совершенно различными, в том числе и по политическим вопросам. Если Булгаковы были убежденными монархистами, то Карум старался приспособиться к властям действующим.
Проживя долгую жизнь, Л. С. Карум написал объемные воспоминания, стремясь «более объективно» изложить события, описанные Булгаковым в романе. Частично эти мемуары опубликованы в работе Л. В. Вдовиной «Роман „без вранья"» (роман М. А. Булгакова «Белая гвардия» и воспоминания Л. С. Карума «Моя жизнь. Рассказ без вранья» (Collegium. 1995. № 1—2). При рассмотрении конкретных вопросов мы будем ссылаться на эту работу.
В поздн. правке: «...полковника генерального штаба Тальберга, Владимира Робертовича».
note_59Возможно, разложившиеся сердюки. — Сердюки — казаки наемных пехотных полков, служивших опорой (гвардией) украинских гетманов в конце XVII — начале XVII Iв. Гетман П. П. Скоропадский, формируя ударную (гвардейскую) дивизию, назвал ее Сердюкской, отдавая дань украинским национальным традициям. Об этой дивизии Скоропадский в своих воспоминаниях писал так: «Прекрасно сформированная Сердюкская дивизия подавала большие надежды, и я, несмотря на недовольство со всех сторон, знал, что могу на нее положиться. Командный офицерский состав был отличный, жаль, что все казаки были сплошь новобранцы. Таково было положение в вопросе обороны до начала ноября» (Скоропадский П. П. С. 99). Быть может, в какой-то степени гетман был и прав в своей оценке дивизии, но под влиянием обстоятельств разложение коснулось и этого «элитного» соединения. Отмечен был также переход сердюков на сторону Директории.
note_60— Елена, пойдем-ка на пару слов... — В поздн. правке: «— Елена, пойдем... Мне два слова...»
note_61Тальберг же бежал... уже стоит поезд... уходит в Германию... Талъберга берут... нашлись связи... — Из воспоминаний Л. С. Карума: «Я решил ехать на свой риск и страх. Во-первых, я сшил себе штатский костюм, первый штатский костюм за всю свою тридцатилетнюю жизнь, превратившись в какого-то коммивояжера еврейского типа... Во-вторых, я собрал свои вещи в один чемодан... Предполагалось, что я буду в дороге не более недели. А ехать мне надо на Одессу, там сесть на пароход до Новороссийска, а затем прямо явиться в Астраханскую армию.
Варенька одобрила мои планы. В Киеве меня знали как противника украинцев еще по 1917 году, так что жизнь моя была в опасности. Я был поражен, когда узнал, что моя теща, Варвара Михайловна, шлет со мной на Дон своего младшего сына, Ваню. Она считала, что тут петлюровцы его мобилизуют, а у меня под крылышком на Дону он в большей безопасности.
За Колю она не беспокоилась, он был студент-медик, его не мобилизуют.
Мне грустно было оставлять Варюшу, но я был за нее спокоен: она была в кругу многочисленных родственников...
Я думал, что скоро, через пару месяцев, я вернусь или Варюша ко мне приедет... Меня провожали Варя, Вера и даже Тася. Но поезд не трогался... Это было в конце ноября 1918 г...
В один из вечеров, когда я сидел дома, ждал, когда пойдет поезд на Одессу, подходит ко мне Костя (двоюродный брат М. Булгакова. — В. Л.) и говорит: „Возьми на всякий случай латвийский паспорт..." Я задумался, эта мысль мне понравилась... Моя метрика говорила о том, что я родился в Митаве (Латвия) и что мой отец был лютеранином, наконец, сама моя латинская фамилия Карум — по-латыни „дорогое", могла в спешке сойти за латышскую... Я отправился в успевшее уже образоваться Латышское представительство... Молодой человек... принялся писать мой паспорт. К моему ужасу, он написал в паспорте фамилию Карумс — Karums.
— Почему, — спросил я. — Ведь я Карум.
— Все латышские фамилии должны оканчиваться на „с". Поэтому Вы не Карум, а Карумс...
Дома, когда я показал паспорт, все смеялись...
Наконец, „политическая атмосфера" как будто прояснилась. Одессу заняли французы и греки. Но я никого не боялся. Я был штатский человек, не еврей, не спекулянт.
Через месяц после моей первой попытки уехать из Киева, 20 декабря 1918 г. по старому стилю, мне удалось попасть на поезд, имевший серьезные намерения направиться в Одессу. Но тут уже были не классные вагоны, а теплушки. Билетов никто не брал и никто ничего не платил... Со мной ехал Ваня Булгаков, 18 лет...» (Collegium. С. 159-160).
Этот фрагмент из воспоминаний Л. С. Карума, которые, кстати, еще никто не анализировал с точки зрения их достоверности, свидетельствует о том, что Булгаков лепил образы в романе в соответствии со своими замыслами, не стремясь к фотографичности.
note_62Гетманское министерство — это глупая и пошлая оперетка (Тальберг любил выражаться тривиально, но сильно), как, впрочем, и сам гетман. — Это выражение П. П. Скоропадский использовал и в своих воспоминаниях: «Великороссы говорят: „Никакой Украины не будет", а я говорю: „Что бы то ни было, Украина в той или другой форме будет. Не заставишь реку идти вспять..." Великороссы никак этого понять не хотели и говорили: — „все это оперетка" — и довели до Директории с шовинистическим украинством, со всей его нетерпимостью и ненавистью к России, с радикальным насаждением украинского языка и... с крайними социальными лозунгами. Только кучка людей из великороссов искренне признавала федерацию; остальные из вежливости говорили мне: „Федерация, да!", но тут же решительно делали все для того, чтобы помину от Украины не было» (Скоропадский П. П. С. 13).
note_63...у Петлюры есть здоровые корни... на стороне Петлюры мужицкая масса... — Булгаков неоднократно возвращается к этому вопросу — о мужике и земле. Петлюра умело спекулировал на нерешенных вопросах, особенно земельном. П. П. Скоропадский в своих записках уделил много внимания этой проблеме, полагая при этом, что он был на правильном пути, но ему помешали довести дело до конца. «Наш украинец, — утверждал он, — индивидуалист, никакой социализации ему не нужно. Он решительно против этого... Единственный понятный крестьянству лозунг — Земля. Насчет воли — они сами изверились что-то, но землю подавай всю. Что бы из этого вышло, предоставляю судить каждому. Я и решил эту необходимую силу создать из хлеборобов, воспитав их в умеренном украинском духе, без ненависти к России, но с сознанием, что они не те, которые в России стали большевиками. Я решил, группируя их в сотни, полки, коши, перевести их в казачество, которое испокон веков у нас было. Так как все эти казаки-хлеборобы — собственники, то естественно, что идеи большевизма не прилипали бы к ним. Я являлся их непосредственным главою; общность интересов заставила бы их быть преданными мне. Это страшно укрепило бы мою власть, и несомненно, что тогда можно было бы спокойно проводить и аграрную и другие коренные реформы. Но никто меня не поддержал...» (Скоропадский П. П. С. 14).
Следует отметить, что это направление политики гетмана нашло если не одобрение, то понимание во многих кругах интеллигенции. Хорошо разбиравшийся в земельных вопросах В. Г. Короленко (см. его книгу «Земли! Земли!») отметил в своей дневниковой записи от 20 апреля (3 мая) 1918 г.: «В Киеве переворот: 28-го апреля в Киеве собрался съезд „хлеборобов-собственников", т. е. мелких землевладельцев (в союзе конечно с помещиками), отслужили молебен и провозгласили „гетьманом" генерала Скоропадского... „Законы", принятые Радой относительно земли, отменены, — сельские комитеты упразднены, земельная собственность объявлена неприкосновенной, хотя крупная якобы выкупается для наделения неимущих... Дурацкая „социализация земли" (прежнего правительства. — В. Л.) — должна привести к реакции. Вопрос лишь в том, где реакция остановится. Декоративная „гетьманщина" может подкупить интеллигенцию, а хлеборобы-собственники — в крестьянстве имеют значение: это казаки и зажиточные крестьяне, которых затеснили, собрания их разгоняли (как в Миргороде) и участников убивали (как... в Константинограде). Теперь они внесут свою ненависть к „революции" и свои справедливые и несправедливые к ней претензии...»
И далее В. Г. Короленко указывает на некоторые моменты, которые, по его мнению, могут погубить «гетьманщину». Ценность короленковских замечаний состоит в том, что это дневники, в которых отражены сиюминутные мысли, а не «воспоминания» Скоропадского, хотя и написанные по свежим следам, но фиксирующие прошедшие события. Так вот, Короленко указывает на органические пороки власти, которая только что зародилась:
«Самое плохое в этом — поддержка переворота немцами, без которых он, очевидно, совершиться не мог, а значит — может ли и устоять? Немцы в глазах большинства народа остаются врагами... Нашу внутреннюю болезнь, — большевизма всякого рода, в том числе и земельного, — нам надо и пережить внутренне. Иначе — он только будет вогнан внутрь плохими средствами... Хорошие люди из кадет ждут чего-то от гетьманщины... Но силою вещей за переворотом ринулись щедринские ташкентцы, недоросли из дворян и какие-то Ноги (один из новых начальников Полтавы. — В. Л.) — и поворачивают все по-своему...»
По сути, эти короленковские прогнозы (свершившиеся!) подтвердил, но как реалии, сам гетман. Вот некоторые его признания:
«...фельдмаршал Эйхгорн издал приказ, по которому урожай со всех засеянных полей, захваченных у частных владельцев, являлся достоянием посеявшего... Когда собственность была восстановлена... произошел целый ряд инцидентов. С одной стороны, занявшие поля заявляли, что есть приказ и урожай принадлежит им; с другой, крестьяне-собственники говорили, что этот приказ их разоряет...»
«Одной из основных ошибок немцев было их... категорическое требование введения у нас хлебной монополии для выполнения договора о вывозе 60 миллионов пудов хлеба... Они страшно возбудили против себя селянство и весь помещичий класс... Ничто не раздражало селянство так, как запрет свободной продажи хлеба... За отмену монополии с ослаблением немецкого влияния ухватились, но было уже поздно: восстание уже началось...» (Скоропадский П. П. С. 44, 89).
note_64В марте 1917 года Тальберг был первый — поймите, первый, — кто пришел... с широченной красной повязкой на рукаве. — В своих воспоминаниях Л. С. Карум не отрицает этого факта и пространно описывает события первых дней в Киеве после свержения самодержавия. Вот некоторые любопытные фрагменты из них:
«4 марта киевские газеты сообщили нам всем, что в Киеве организован Исполнительный комитет... На следующий день, 5-го марта, Исполнительный комитет пожелал познакомиться с войсками гарнизона и приказал привести их к Думе.
В 12 часов дня училище пошло с Печерска к зданию Городской Думы на Крещатике. Я шел во главе 5-й роты... На балконе Думы стояли в пальто какие-то люди в штатском и кричали нам:
— Да здравствует революция!
На что мы отвечали — „Ура!"
На другой день, 6-го марта... начальник Училища... сообщил нам, что в Штабе Округа состоятся выборы двух представителей гарнизона в Исполнительный комитет... и что нашему Училищу предлагается выслать на выборы своего представителя... Путем открытого голосования... я был выбран депутатом... На следующий день, 7 марта, к 10 часам утра я отправился в Штаб Округа... В Исполнительный комитет было выбрано двое: я — 62 голоса и Лепарский — 57 голосов...
Заседания Исполнительного комитета происходили ежедневно... Председатель его Страдомский... предложил избрать меня в товарищи председателя. Я был избран единогласно...» (Collegium. С. 154-156).
Так что Л. С. Карум был активным деятелем новой власти, пришедшей на смену царской. Напомним, что Булгаков мартовские события в России называл преступным безумием.
note_65Тальберг, как член революционного военного комитета... арестовал знаменитого генерала Петрова. — Булгаков в данном случае затронул вопрос, который относится к числу самых трагических в истории России, ибо речь идет о гибели российского самодержавия и отречении императора Николая II. «Знаменитый генерал Петров» — это несомненный генерал-адъютант Иванов Николай Иудович (1851—1919), главнокомандующий Юго-Западным фронтом (с начала войны до марта 1916 г.), «состоял при Ставке (с марта 1916 г.), в дни февральской смуты назначен Императором командующим Петроградским военным округом с чрезвычайными полномочиями (27.2.1917), отправлен во главе Георгиевского батальона в Петроград для восстановления порядка, но не выполнил возложенной на него задачи. Участник Белого движения. Скончался от тифа, будучи командующим Особой Южной армией» (Кобылий В. Анатомия измены. СПб., 1998. С. 451). Н. И. Иванов был приближенным к императору человеком, и именно поэтому ему было поручено выполнить особую миссию — восстановить порядок в столице. Но миссию эту ему не удалось выполнить из-за измены в высшем командовании армией. История эта очень сложная, коротко пересказать ее невозможно, но считаем целесообразным привести слова самого Н. И. Иванова, которые были записаны военным историком, генералом Свиты Д. Н. Дубенским в Могилеве после возвращения Н. И. Иванова из Петербурга:
«Самое величайшее бедствие — это отказ Царя от царства. Алексеев (Алексеев Михаил Васильевич (1857—1918), с августа 1915 г. начальник штаба Верховного Главнокомандующего, после отречения Николая II — Верховный Главнокомандующий, инициатор создания Белого движения. — В. Л.) человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией — его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более что войска на фронтах стояли и теперь стоят спокойно, и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие [фронтами] не могли и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева» (Дубенский Д. Н. Как произошел переворот в России // Русская Летопись. 1921. Т. III. С. 75).
Л. С. Каруму было поручено препроводить генерала Н. И. Иванова, прибывшего в Киев, в Петроград. Об этом рассказ самого Карума:
«На следующий день, 10 марта, придя на заседание в исполком, я застал его президиум в явном смущении. Оказывается, в Киев прибыл в своем вагоне бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал-адъютант Иванов.
Он неудачно выступал в дни свержения Императора. Оказывается, он был послан Императором с корпусом войск подавить петроградское восстание и отправился в Петроград по железной дороге. Но дальше станции Дно проехать не мог. К Императору... приехали депутаты Государственной Думы, которые убедили Государя отказаться от Престола. Тогда экспедиция генерала Иванова оказалась бесцельной (схематично вроде бы изложено верно, но на самом деле против экспедиции Н. И. Иванова были включены все имевшиеся у заговорщиков средства, чтобы не допустить прибытия в Петербург Георгиевского батальона во главе с генералом. — В. Л.).
Император возвратился в Ставку, в город Могилев, а Иванов, в течение недели проболтавшись в своем вагоне, решил поехать в Киев, где его знали, где он пользовался уважением и где, он думал, его оставят в покое (генерал Н. И. Иванов в течение нескольких лет командовал Киевским военным округом. — В. Л.). Но он был слишком заметной величиной после мартовских событий, его нельзя было не отметить наравне с другими главнокомандующими Рузским (Рузский Николай Владимирович (1854—1918), генерал-адъютант, командующий Северо-Западным фронтом, один из самых активных заговорщиков против Императора, член „Военной Ложи", в сентябре 1918 г. был зверски зарублен солдатами в Пятигорске и полуживым закопан. — В. Л.) и Эвертом (Эверт Алексей Ермолаевич (1857—1926), главнокомандующий Западным фронтом, косвенно помогавший свержению Николая II. — В. Л.), которые попросту были уволены в отставку.
Председатель Исполнительного комитета Страдомский запросил телеграммой военного министра Гучкова, что делать с Ивановым.
Через три дня был получен ответ, подписанный министром юстиции, „гражданином" Керенским, о том, чтобы Иванова доставили в Петроград, в Таврический Дворец. Все эти дни генерал Иванов был под домашним арестом... Конечно, было установлено негласное наблюдение за ним, вагон было приказано никуда не цеплять. 14-го марта на заседании Исполкома был зачитан ответ Керенского и поставлен на обсуждение вопрос, как доставить Иванова в Петроград. Было решено для этого командировать меня...
На следующий день, 15 марта, мы с прапорщиком Рогозиным и четырьмя юнкерами приехали на станцию Киев-1. Я представился генералу Иванову:
— Ваше Высокопревосходительство, я назначен сопровождать Вас в Петроград, в Таврический Дворец, в распоряжение Временного Правительства.
Иванов ничего не ответил.
Я спросил его, не имеет ли он в чем-либо нужды. Он сказал, что не имеет, но был со мной очень сух, думал, видно, что я один из тех, кто арестовал его...
Я распорядился запереть все двери в вагон, боясь вторжения... Ехали обычным в то время путем, через... Дно. На больших станциях около вагона собиралась толпа... Толпа молчала...»
И далее Карум фиксирует один вроде бы малозначительный эпизод, который на самом деле имеет важное значение, так как он подтверждает факт сбора информации об обстоятельствах отречения Императора офицером Генерального штаба Б. Н. Сергеевским, впоследствии издавшим книгу «Отречение 1917 года» (Нью-Йорк, 1969), которая вызвала колоссальные споры среди специалистов и вообще в эмигрантских кругах. Вот этот эпизод:
«В Могилеве в вагон постучали. Я вышел и увидел подполковника Генерального штаба. Я отпер двери. Подполковник вошел, отрекомендовался мне Сергеевским и сказал, что имеет распоряжение Ставки переговорить с Ивановым. Сергеевский показал мне письменное отношение за подписью Верховного Главнокомандующего Алексеева. Я согласился впустить Сергеевского в купе к Иванову. Сергеевский пробыл у Иванова все время стоянки поезда в Могилеве (выделено нами. — В. Л.). Я в купе не входил, и какое там у них было дело, не знаю. Поехали дальше».
Примечательно, что Б. Н. Сергеевский отстаивает в своей книге и многочисленных публикациях идею о невиновности М. А. Алексеева и других высокопоставленных военных чинов в отречении Николая II! И еще: В. Воейков в своей книге «С Царем и без Царя» (Гельсингфорс, 1936. С. 201-202) пишет, что генерал-адъютант Н. И. Иванов, «будучи в Киеве арестован „товарищами", обратился к Гучкову с письмом, в котором вполне выявил свое лицо, заявив, между прочим, „о своей готовности служить и впредь отечеству, ныне усугубляемой сознанием и ожиданием тех благ, которые может дать новый государственный строй"». Быть может, это любопытное письмо было написано генералом во время беседы с подполковником Сергеевским?
Из последующего повествования Л. С. Карума мы приведем лишь несколько интересных фрагментов:
«В Петроград поезд подошел ранним утром 18 марта... Через час приехал автомобиль... Я попросил Иванова одеться и выйти. Мне хотелось выразить старому генералу всю мою симпатию к нему и показать, что не все из окружающих являются его врагами. Я взял его руку, наклонился и хотел поднести ее к губам. Иванов перепугался и заговорил:
— Что Вы, что Вы!
Когда Иванов вышел, толпа закричала и загоготала. Послышались угрозы... К счастью, все обошлось благополучно...
В Таврическом Дворце нас уже ждали... Наконец, мы дошли до большой, светлой комнаты... которая, как отворились двери, напомнила мне бивуак. Было много народу, стояли раскидные кровати. Среди присутствующих я узнал генерала Сухомлинова. Остальные были мне неизвестны. Я догадался, что это были все царские министры. Иванов вошел в комнату. Я пошел искать военного коменданта, нашел его заместителя прапорщика Алеева, который и дал мне расписку о принятии генерала Иванова и дал мне предписание ехать обратно» (Collegium. С. 157-159).
За все эти «геройства» Л. С. Карум едва не поплатился жизнью. Когда он в начале 1919 г. прибыл в Новороссийск, а затем и в Астраханскую армию, его узнал генерал Бредов (бывший начальник штаба Киевского военного округа)... Каруму удалось спастись только благодаря «влиятельнейшим связям»...
note_66...не имеющие сапог, но имеющие... шаровары... — Так Булгаков характеризует ненавистное ему националистическое движение времен правления Центральной Рады. И не только потому, что оно было оголтело-шовинистическим, но прежде всего по причине раскольнических действий его вождей, добившихся 19 января 1918 г. в Брест-Литовске признания Украинской Народной Республики (УНР) со стороны Германии и ее союзников. Это было прологом вступления немцев в Киев (1 марта).
Короленко с горечью записывал в эти печальные дни позора России: «Россия теперь, как червь, разрезанный на куски. Каждая часть живет собственной жизнью... Носятся чудовищные слухи о сношениях Рады с австрийцами... Недаром теперь в качестве национального героя все яснее выступает фигура Мазепы, от которого еще недавно огромное большинство украинцев открещивалось... Недавно благородный Науменко вышел из Рады... „Батько Грушевский" тоже весьма недвусмысленно высказывался против „самостийников". Теперь батько юлит и плывет по течению...»
note_67Людей в шароварах в два счета выгнали из Города серые разрозненные полки... — Речь идет о вступлении в Киев войск большевиков (26 января 1918 г.).
note_68«Игнатий Перпилло — Украинская грамматика». — Речь идет о книге с тем же названием, но авторами ее были П. и П. Терпило, они же и авторы «Словнiка росiйсько-украiнського» (Киев, 1918). А недавно авторы киевской «Хроники...» того времени опубликовали объявление из газеты «Нова Рада» от 26 января 1919 г. следующего содержания:
«Цими днями виходить з другу УКРАIНСЬКА ГРАМАТИКА (Синтаксис) П. i П.Терпiло» (Collegium. С. 138).
note_69В апреле восемнадцатого, на Пасхе, в цирке... — Провозглашение П. П. Скоропадского гетманом всея Украины произошло 29 апреля 1918 г., и действительно в помещении цирка, и этот факт можно рассматривать как символический.
«Каким образом все это произошло?» — задавался вопросом сам гетман. И отвечал: «Многие товарищи по войне, знакомые, друзья, не находящиеся все время при мне, не понимали, каким образом Скоропадский, все время бывший на войне, никогда не занимавшийся политикой, а украинской подавно, не имевший никаких связей с немцами, вдруг оказался гетманом всея Украины, поддержанный немцами...
Конечно, как это всегда бывает, начались всякие нелестные для меня предположения. Изменил России, продался немцам, преследует личные выгоды и т. п. Я считаю ниже своего достоинства опровергать истерические выкрики всей этой мелкой публики. Скажу лишь одно, что я сам не понимаю, как все это произошло. Меня, если можно так выразиться, выдвинули обстоятельства. Не я вел определенную политику для достижения всего этого, меня события заставили принять то или другое решение, которое приближало меня к гетманской власти...» (Скоропадский П. П. С. 19).
Сподвижник гетмана, ученый-антрополог Могилянский Николай Михайлович (1871—1933), дал, быть может, наиболее глубокую оценку всего гетманского периода на Украине.
note_70Номер газеты «Вести»... статья, принадлежащая перу Сергея Ивановича... — Пока исследователями не найдена статья, принадлежащая Л. С. Каруму; преждевременно и называть «прообразом» этой газеты «Последние новости» или «Свободные мысли», как это указывается в некоторых работах.
note_71...беспрепятственно... пробраться... на Дон... Настоящая сила идет с Дона. — Речь идет, конечно, о Добровольческой армии. После ухода немецких войск с территории Украины и России и краха гетманства Добровольческая армия, опиравшаяся на «союзников», становилась практически единственной реальной силой, способной противостоять большевистскому наступлению.
note_72...Деникин был начальником моей дивизии. — Деникин Антон Иванович (1872—1947), генерал-лейтенант, главнокомандующий Добровольческой армией (апрель 1918—1919) и Вооруженными силами Юга России (1919—1920).
Из воспоминаний Л. С. Карума: «Пассажиров на пароходе было много... Все ехали к Деникину. Кубань казалась раем обетованным. Там можно было отдохнуть от непрошеной варварской украинизации, от ужасов большевизма, от национализации и экспроприации!.. 12 января мы приехали в Новороссийск» (Collegium. С. 162).
Судя по тому, что Л. С. Каруму удалось избежать расстрела по прибытии в Добровольческую армия, несмотря на то что его «выявил» генерал Бредов, он действительно служил в свое время в дивизии А. И. Деникина, и, очевидно, нашлись старые сослуживцы, которые его и выручили.
note_73«Я за сестру тебя молю...» — ария Валентина из оперы Ш. Гуно «Фауст». Слова «Ты сохрани ее...» в поздн. авторской правке сняты.
note_74Младший из гордости, старший потому, что был человек-тряпка. — После выхода романа в свет Булгаков, перечитывая это место в тексте (по разным экземплярам журнала), либо вычеркивал эти слова, либо делал заметки на полях. Однажды он, подчеркнув красным жирным карандашом эти слова, написал на полях: «Совершенно не характерно для Алексея». В поздн. правке эта фраза была изъята из текста! А ведь это принципиальное изменение в тексте, но оно не нашло отражения даже в комментариях. Это еще раз указывает на необходимость внесения изменений в традиционный текст.
note_75...и в теплом и ослепительном вагоне... — В поздн. правке: «...в теплом и блещущем вагоне...»
note_76...чиновник со Станиславом на шее... — Орден, учрежденный в Польше в 1765 г. в честь святого Станислава (1030—1079), покровителя Польши. С 1815 г. (после вхождения части Польши в состав России) стал и русским орденом.
note_80...пятнадцать «катеринок», девять «петров», десять «Николаев первых»... Анна... — Дореволюционные бумажные деньги достоинством в 100, 500 и 50 рублей соответственно. Орден святой Анны учрежден в герцогстве Шлезвиг-Гольштейн в 1735 г. В России установлен в 1742 г., с 1797 г. законодательно причислен к российским орденам.
note_81...в ящиках эйнемовского печенья... — Ф. К. Т. Эйнем — основатель кондитерской фабрики в Москве (1867). С 1922 г. — «Красный Октябрь».
note_82...на северо-восток под балкой в глине... — В поздн. правке: «...на северо-восток по компасу под балкой в глине...»
note_83...скомканный лист юмористической газеты «Чертова кукла». — М. Петровский в своей статье «Смех под знаком Апокалипсиса» (Вопросы литературы. 1991. №5. С. 3—33) убедительнейшим образом доказывает, что Булгаков под «Чертовой куклой» разумел сатирическую газету «Чертова Перечница», восемь номеров которой вышло в Киеве в 1918 г. В издании этой газеты принимали участие: А. Аверченко, Арк. Бухов, Евг. Венский, И. М. Василевский (He-Буква), А. С. Грин, А. И. Куприн, Вилли (В. Е. Турок), Конст. Финк, Дон-Аминадо (А. П. Шполянский), Вл. Воинов, Lolo (Л. Г. Мунштейн), В. Г. Тан (Богораз), Л. Никулин, Вас. Регинин и др.
М. Петровский установил, что Булгаков цитирует в романе стишки из шестого номера «Чертовой Перечницы», в том числе и из «Азбуки», которая составляет основную часть этого номера. Более того, М. Петровский предположительно указал и на авторов «Азбуки». Ими он назвал Ал. Дейча и Мих. Кольцова.
Но и «Чертова кукла» не выдумка Булгакова. 15 января 1919 г. редакция «Чертовой Перечницы» опубликовала в газете «Киевское эхо» сообщение, в котором, в частности, говорилось: «Позвольте... выразить наш протест против малограмотной подделки, жертвой которой является ныне в Киеве переведенная сюда из Петрограда юмористическая газета „Чертова Перечница". Воспользовавшись временным... перерывом в выходе „Чертовой Перечницы", целый ряд скрывших свои имена гешефтмахеров выпускает свои подражания. Тут и „Чертова Мельница", и „Чертова кукла" (выделено нами. — В. Л.), „Черт полосатый"... Все подражания и подделки стараются по возможности ближе воспроизвести внешность „Чертовой Перечницы" и тем ввести в заблуждение читателя. Позвольте, ввиду этого, заявить, что подлинная „Чертова Перечница" ничего общего с нынешними рыночными подражаниями не имеет...» Через несколько дней «Киевское эхо» уже от себя предупредило читателей: «Одно время в Киеве была мода на еженедельники. Теперь началась эпидемия театральных и юмористических газет. С легкой руки „Чертовой Перечницы" — появились „Чертова Мельница", „Черт полосатый", „Чертова кукла" и др. макулатура, ничего не стоящая» (Collegium. С. 136—137).
note_84Голым профилем на ежа не сядешь! — эпиграф к газете «Чертова Перечница». 1918. №6. 29 ноября.
note_85Игривы Брейтмана остроты... — Г. Н. Брейтман (1873—?) — один из многочисленных киевских юмористов.
note_86...И где же сенегальцев роты? — Сенегал был в то время колонией Франции. Среди высадившихся в Одессе французских войск было много африканских солдат. Об этом свидетельствует и Л. С. Карум в своих воспоминаниях: «Наконец, когда, по моим расчетам, мы уже были под Одессой, на какой-то станции я услышал за стенами вагона французскую речь. Я вскочил, и, действительно, на платформе стояли два вооруженных зуава. Было темно, но мне показалось, что это были негры. После пережитого меня охватил бурный восторг.
— Vive la France! — закричал я.
Мы спасены, никто больше грабить и расстреливать нас не будет...
Было уже утро, четвертое утро пути. И был сочельник, 24 декабря 1918 г. по старому стилю... В Одессе было все спокойно... Распоряжались французские и греческие войска, отсюда французский консул вел переговоры с украинской Директорией. В городе не слышно было украинской речи, было все русское, старорежимное...» (Collegium. С. 161).
note_87...Родзянко будет президентом. — Родзянко Михаил Владимирович (1859—1924), масон, один из лидеров октябристов, председатель III и IV Государственной Думы, председатель думского (фактически самозваного) Временного комитета, сыгравшего важную роль в свержении самодержавия в России, автор воспоминаний «Крушение империи». Монархисты считали его одним из главных виновников разразившейся смуты в России.
note_88...адъютант в штабе князя Белорукова... — Имеется в виду князь Долгоруков, назначенный П. П. Скоропадским в конце ноября 1918 г. главнокомандующим всеми войсковыми соединениями на Украине. О нем было следующее сообщение в киевской газете «Мир» от 15 декабря 1918 г.: «К трем часам дня Киев был в руках войск Директории. До позднего вечера шло разоружение отдельных офицерских частей. К вечеру стрельба в городе затихла. Генерал Долгоруков покинул Киев» (Collegium. С. 128).
В поздн. правке: «...в штабе князя Белотурова...» И далее Булгаков внес соответствующие изменения по тексту, где упоминался «Белоруков».
note_89...рядом с ним подпоручик Степанов... он же по александровской гимназической кличке — Карась. — Т. Н. Лаппа вспоминала: «Это друзья Михаила были. Карася и на самом деле все звали Карасем. Я даже имени его не помню. Мы к Сынгаевским в гости ходили и там его часто встречали. И к нам он приходил. Невысокого такого роста, толстенький, лицо круглое. Симпатичный был...» (Паршин Л. К. С. 61).
Киевская Первая гимназия основана была в 1811 г. В столетний ее юбилей (1911) ей было присвоено почетное наименование «Александровская» — в честь императора Александра Первого Благословенного. Все братья Булгаковы учились в ней.
note_90...пел Шервинский эпиталаму богу Гименею... — Речь идет об эпиталаме (свадебной песне) Виндекса из оперы А. Г. Рубинштейна «Нерон» (1877).
note_91...когда большевиков повесят в Москве на фонарях на Театральной площади. — Сквозная тема писателя — мечтательная! См., например, «Ханский огонь».
note_92В него влюбилась в Жмеринке графиняЛендрикова... — В поздн. правке: «В него влюбилась в Жмеринке, подобно тому, как в Ноздрева...»
note_93...придут два сербских полка. — Действительно, в составе высадившегося в Одессе корпуса «союзников» были и сербские войсковые части, как и греческие, румынские, польские... Но движения в сторону Киева никакого не было. Имеются превосходные свидетельства очевидцев всего того, что реально происходило на юге России. Вот отрывок из воспоминаний самого А. И. Деникина: «Большинство союзных военных представителей всецело разделяло ту психологию, во власти которой находились мы все — Добровольческая армия, белый Юг... Застольные речи дышали широким оптимизмом. Дипломатический представитель Франции Эрмиш, будущий депутат французского парламента, владеющий свободно русским языком, пожинал восторги [Кубанского] собрания, затрагивая больные... струны — словами, тогда еще не захватанными, не опошленными.
— ...Вы можете рассчитывать безусловно на помощь великой Англии и свободной Франции. Мы с вами. Мы за вас... Я твердо верю, что скоро на высоких башнях святого Кремля красный флаг, забрызганный невинной кровью многочисленных жертв насильников, будет заменен славным трехцветным знаменем Великой, Единой, Неделимой России...
На встрече генерала Щербачева (Щербачев Дмитрий Григорьевич (1857—1932), генерал от инфантерии, в Первую мировую войну был командующим армией (11-й, 7-й), с начала апреля 1917 г. был фактически главнокомандующим Румынским фронтом, проявил высокие полководческие качества. — В. Л.) с главнокомандующим „союзными силами в Румынии, Трансильвании и на Юге России" генералом Вертело было решено: для оккупации Юга России будет двинуто 12 дивизий, из коих одна будет в Одессе... Союзники займут быстро Киев и Харьков с Криворожским и Донецким бассейнами, Дон и Кубань, чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее соорганизоваться... Скорейшее наступление всех русских южных армий под единым командованием на Москву...
Время шло, все хорошие слова были высказаны, а реальная помощь все еще не прибывала (далее Деникин подробно описал фактический разгром „союзниками" севастопольского русского флота. — В. Л.). Образ действия союзников походил скорее на ликвидацию, чем на начало противобольшевистской кампании...» (Деникин А. И. Французы в Одессе. Из белых мемуаров. Л., 1928. С. 3-11).
А вот свидетельства А. А. Гвоздинского, сына русского дипломата, оказавшегося в это время в Одессе: «...Через несколько дней на улицах Одессы трещали пулеметы, гремели пушки; это добровольцы выгоняли Петлюру; за ними шли французы, обеспечивая им тыл. Так была оккупирована Одесса союзниками. На рейде стояли колоссальные серые утюги... на улицах толпились голубые „poilus" (солдаты-фронтовики. — В. Л.). Я часто вступал с ними в беседу и каждый раз выносил скверное впечатление; во всех речах их сквозило недовольство тем, что их прислали в Россию, желание скорее разъехаться по домам. А некоторые заявляли откровенно, что большевики совсем порядочные люди и драться с ними решительно незачем. У меня еще в январе сложилось весьма определенное впечатление, что от французов добра не будет. Так оно и вышло. Одесса в очень скором времени была наводнена большевистскими агитаторами, которые в несколько недель распропагандировали французские полки... После взятия большевиками Херсона и Николаева Одесса переживала сильную тревогу. Тогда французское командование опубликовало приказ, в котором говорилось, что Одесса ни в коем случае не будет оставлена союзниками и что они обеспечат Одессу продовольствием для одного млн. людей... Через две недели после известного приказа... вышел... новый приказ, возвещавший изумленной Одессе, что союзники ошиблись, что они не могут обеспечить ее продовольствием и потому будет приступлено к эвакуации города. Это было третьего апреля. На другой день в газетах появилось сообщение из Парижа о падении Клемансо, которому палата выразила недоверие за его политику интервенции в русские дела. Впоследствии мы узнали, что это была ложь, но ее пустили для того, чтобы хоть как-нибудь оправдать бегство французов из Одессы, говорю — бегство, ибо о планомерной, спокойной эвакуации смешно даже и говорить... В Одессе началась безумная паника... Два дня спустя я видел, как французы и греки топили в порту грузовик за грузовиком, ящики со снарядами и разными припасами. Вообще же они оставили большевикам богатую добычу... Разумеется, они не могли вывезти за три дня все то, что привозили три месяца...
Небольшая горсть добровольцев была брошена на произвол судьбы; им сказали просто — спасайся кто может! И каждый спасал себя как умел: одни уходили в Аккерман (это уже ведь за границей! в Румынии!), другие спасались в Крым, Константинополь.
Все это казалось загадкой: ведь союзников в Одессе было около 60 тысяч с танками и артиллерией. Каким образом эта армия не смогла отстоять Одессу? Ведь в конце концов выяснилось, что Одессу взял отряд Григорьева (Н. А. Григорьев (1878—1919), атаман, многократно переходивший на сторону победителей, пока не был убит по приказу такого же шального атамана Н. И. Махно 27 июля 1910 г. — В. Л.), в котором насчитывалось максимум три тысячи человек!» (Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб. 1995. № 18. С. 428-430).
note_95— Я б вашего гетмана... за устройство этой миленькой Украины повесил бы первым! — Булгаков, несомненно, устами Алексея Турбина излагает свою позицию по государственному устройству России. Позиция эта монархическая или близкая к ней. Конечно, находясь в 1918—1919 гг. в Киеве, Булгаков чувствовал и переживал все окружающее острее и эмоциональнее, но и спустя пять лет, находясь в большевистской Москве, писатель демонстрирует фантастическую смелость, афишируя свою позицию по этому вопросу. Если же рассматривать его взгляды не только с монархических позиций, а исторически, учитывая реальную ситуацию в России и на Украине, то, конечно, в них есть много изъянов. Во всяком случае, П. П. Скоропадский постоянно твердил о том, что желал России и Украине только добра, желал, чтобы Украина входила в состав России, будучи автономной республикой, и так далее. Скоропадского можно назвать благостным идеалистом, ибо его мечты многих подкупали и увлекали, но они оставались мечтами в той реальной, жестокой обстановке... Вот его «кредо», изложенное 17 октября 1919 г. в письме к Н. М. Могилянскому: «Меня все непременно выставляют каким-то ярым германофилом. Я такой же германофил, как и франкофил, я просто русофил, желающий восстановления России. Вся разница между моими противниками и мною состоит в том, что... я совершенно не верю в возможность восстановления России прежней (вот это „неверие" остро ощущал Булгаков. — В. Л.), а считаю, что она должна быть по национальностям автономна, т. к. снова создавать эту Россию, единство которой опиралось бы только на штыки и жандармерию, немыслимо и нежелательно. Что я такой же германофил, как и франкофил, видно из того, что, пока не было немцев у нас на Украине, я хотел свергнуть Центральную Раду при помощи французов во главе с генералом Tabouis (комиссар Франции при правительстве УНР. — В. Л.); не моя вина, если они нерешительно на это пошли (важный политический нюанс. — В. Л.), а немцы пошли... Но, будучи русским, я и украинец, конечно не петлюровской „марки", и утверждаю, что никогда великорусскому правительству не удастся справиться с украинским движением... Главное, в чем я убежден, что моя Украина для величия России вернее и прочнее, нежели та Малороссия, которую создает Деникин.,.* (Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб. 1993. № 14. С. 257).
note_96Хай живе вильна Украина вид Киева до Берлина! — Насчет «Берлина» сказать трудно, но вообще-то о территории Украины Скоропадский любил поговорить. Вот некоторые его «геополитические» соображения:
«Германия признала Украину в этнографических границах. Согласно Брест-Литовскому договору, это был основной принцип для будущего проведения украинских границ. Получался абсурд... С одной стороны, оказывалось, что Украина вклинивалась в самое сердце областей Войска Донского, захватывая при этом Ростов. Таким образом, Дон окончательно отрезался от моря. С другой стороны, Крымский полуостров, сравнительно мало населенный украинцами, не входил в состав Украины. Посмотрев на карту, можно сразу понять, что такое государство нежизнеспособно. Нужно заметить, что, если бы в силу каких-либо условий такие границы в конце концов установились, несомненно, Крым сделался бы злейшим врагом Украины. Весь этот богатейший украинский край, гранича с враждебным Крымом, — что для Украины и ее торговли представляет вечную угрозу, — был бы обречен на медленное увядание, так как его порты Одесса и Мариуполь находились бы под непосредственными ударами со стороны Крыма... Я рассуждал так: во всяком случае, при некоторых обстоятельствах немцы не прочь были утвердиться в Крыму. Турция с татарами тоже протягивала к Крыму руки. Украина же не могла жить, не владея Крымом: это было бы какое-то туловище без ног. Крым должен был принадлежать Украине... Я решительно настаивал перед немцами о передаче нам Крыма на каких угодно условиях... Поездка в Берлин дала хорошие результаты, и вопросы о Крыме и флоте, казалось, разрешились в нашу пользу...
С Кубанью и Черноморской областью у нас установились очень дружеские отношения. Предполагалось заключить союз и даже ввести Кубань в состав Украины на автономных началах. Я этого очень хотел...» (Скоропадский П. П. С. 66—67, 82—83).
Так что Булгаков вовсе не преувеличивал намерений гетмана по территориальным вопросам. Сам же гетман, чувствуя ненависть к нему именно монархически настроенных людей, говорил об этом так: «Их лейтмотивом было: „Антанта победила, она немедленно придет и восстановит Россию, единую, нераздельную, великую. Она будет буржуазной монархией". Когда им задавали вопрос, почему будет так, они отвечали: „Антанта хочет возвращения миллиардов, взятых в долг Россией". Никакие доводы противника, его мнение не принимались в расчет. Милая Украина, которую они еще так недавно любили и куда они стремились, как в обетованную землю, стала им ненавистна. „Она будет сметена без остатка", — это мне лично сказал один безобидный человек, далеко не правый, приходившийся мне даже дальним родственником...» (Там же. С. 96).
note_97Полгода он издевался над русскими офицерами... — Это булгаковское утверждение, как показывают факты, было верным. Даже гетману трудно было найти какое-то оправдание по поводу своей политики угодничества перед немцами, которые были против формирования русских офицерских корпусов. «Большинство настоящих офицеров пало в боях с немцами или стало инвалидами», — пишет он. А затем признается: «Я понимал, что у нашей армии были лишь офицерские кадры, и потому на нее мало рассчитывал...» (Там же. С. 98, 102). Возникает естественный вопрос: на кого же тогда рассчитывал гетман?
note_98Кто терроризировал русское население этим гнусным языком... — Сложнейший и очень тяжелый вопрос Булгаков поставил в острейшей форме. Конечно, писатель не был ненавистником украинского языка, более того, сестра писателя Н. А. Земская не раз отмечала, что они в семье знали украинский язык. Сам Булгаков часто использовал в нужных моментах украинские слова и выражения... Дело было в другом: введение украинского языка носило явный политический характер. Ведь сам гетман признавался: «Главное, что они ненавидели, это был язык...» (Там же. С. 96).
Тут сказывался чисто русский подход: делать, не зная меры... В сущности, в гетманский период было многое осуществлено в области культуры: был создан Державный оперный театр, сформирован Державный оркестр, все было подготовлено для создания Национального музея и многое другое... Но что касалось собственно языка, то тут были дикие перегибы. Например, силою навязывался украинский язык в Киеве, где русское население составляло большинство и на русском языке разговаривало подавляющее большинство населения. Такой подход вызывал возмущение не только у «русофилов», но и у представителей украинской интеллигенции, в их числе были В. И. Вернадский, В. Г. Короленко, В. П. Науменко и другие. Писатель Короленко в своих дневниках приводил много кошмарных и ядовитых примеров насильственной «украинизации», а ведь он был в высшей степени демократичным и «национально ориентированным» человеком... Поэтому Булгакова нужно не обвинять по поводу его резких высказываний о «несуществующем языке», а увидеть в них желание противодействовать шовинистическому безумию.
note_99А теперь, когда ухватило кота поперек живота, так начали формировать русскую армию? — Можно только удивляться политической прозорливости Булгакова — он выявил самые существенные и самые острые вопросы гетманской (и не только гетманской) власти. Действительно, препятствуя в течение нескольких месяцев формированию русских военных соединений, германские и гетманские власти в октябре-ноябре 1918 г. инициировали образование таких частей в связи с тем, что в Германии началась грозная революция, а на Украине фактически поднялось восстание петлюровцев. Создалась опаснейшая ситуация («ухватило кота поперек живота»), и тогда П. П. Скоропадский издал 13 ноября грамоту, в которой объявил, что отныне он будет делать все возможное для будущей федерации с Россией. «Я решил опереться на русский офицерский состав и на свою Сердюкскую дивизию, на которую я рассчитывал при всех обстоятельствах. Русскому офицерскому составу я должен был немедленно объявить о федерации, так как мне все уши прожужжали, что если это будет сделано, то весь офицерский состав станет горой ради России за гетманскую Украину» (Там же. С. 104).
Но было уже поздно: за несколько недель и даже дней невозможно было организовать боеспособные части, в то время как Директория уже располагала большой армией, вооруженной не только стрелковым оружием, но и тяжелой артиллерией. Мобилизация, объявленная гетманом, началась только 9 декабря — за пять дней до капитуляции! Именно в этот пятидневный водоворот событий и попали русские офицеры и вообще все сторонники единой России и Украины.
note_100...мы бы взяли теперь Москву... Троцкого прихлопнули... в Москве, как муху. — Кстати, гетман прекрасно понимал значение Украины в сложившейся ситуации, а особенно ее роль в борьбе с большевизмом. Вот его мнение по этому вопросу: «Гетманская Украина представляла громаднейший и богатейший плацдарм, поддерживавший здоровое украинство, но тем не менее не враждебный России. Все ее помыслы были обращены на борьбу с большевизмом. Только с Украины можно было нанести решительный удар по большевикам, только Украина могла поддержать и Дон, и Деникина без обращения к иностранным державам. С падением Гетманщины неминуемы были Петлюра и Винниченко с галицийской ориентацией, совершенно нам, русским украинцам, несвойственной, с униатством, с крайней социалистической программой наших доморощенных демагогов, которая, несомненно, вела к большевизму...» (Там же. С. 27—28). Такое ясное понимание ситуации, и в то же время практически ничего не было сделано гетманом для создания прорусской армии, ибо он сам ее опасался, чтобы не повредить «здоровому украинству». В результате же «нездоровое украинство», возглавляемое Петлюрой и Винниченко и фактически поддерживаемое большевиками, снесло гетманство и создало все предпосылки к вторжению большевиков настоящих.
note_101...немцы не позволили бы формировать армию, они боятся ее. — Эта мысль отражала фактическое состояние дела, ибо немцы были категорически против не только формирования прорусской армии, но и возражали и препятствовали созданию национальных украинских частей. Однако Булгаков говорит не о том, что было, а о том, как разумно нужно было действовать.
note_102У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем все на свете. У нас — Троцкий. — Быть может, это самая смелая мысль, высказанная Булгаковым в романе и проведенная им последовательно и до конца. Троцкий в произведениях Булгакова занимает особое место. Ни одна из зловещих фигур того времени не отмечена так значительно и так высоко, как Троцкий. Для Булгакова это был не только наместник дьявола на земле, но и существо, от которого зависела судьба России. Страшное, чудовищное, всесильное, магическое, неукротимое существо, несомненно попущенное сверху за грехи великие. Булгаков внимательнейшим образом наблюдал за каждым шагом Троцкого и уловил момент, когда этот зверь стал терять силу. 8 января 1924 г. писатель открыл новый год следующей записью в своем дневнике:
«Сегодня в газетах: бюллетень о состоянии здоровья Л. Д. Троцкого.
Начинается словами: „Л. Д. Троцкий 5-го ноября прошлого года болел инфлуэнцией...", кончается: „отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей, на срок не менее 2-х месяцев". Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни.
Итак, 8-го января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть Он ей поможет!»
В этот период писатель вел не дневник в общепринятом смысле этого слова (подневные записи), а записывал изредка в тетрадь только важнейшие события или мысли. Так что следующая запись оказалась не менее значимой и не менее исторической. Вот эта запись:
«22-го января 1924 года.
9-го января 1924 г. по старому стилю.
Сейчас только что (пять с половиною часов вечера) Семка сообщил, что Ленин скончался. Об этом, по его словам, есть официальное сообщение».
Несмотря на не совсем историческое — «Семка сообщил», весь остальной текст звучит как эпохальный.
Булгаков, конечно, остро ощущал неординарность происходивших событий, если в романе (третья запись в дневнике 25 февраля: «...я читал куски из „Белой гвардии"...») придал Троцкому значение более страшное, «чем все на свете».
Булгаков оценивал Троцкого не только с точки зрения его личных качеств, но прежде всего по возможным последствиям его политической линии, интуитивно, видимо, предполагая, что Россия будет использована этим ультрареволюционером в качестве «аргумента» (идеологического, материального и военного) для свершения вожделенной «мировой революции».
note_103...план у гетмана был правильный... Край украинский... хотят балакать на этой мове... Впоследствии же гетман... положил бы Украину к стопам... — В коротком выступлении Шервинского Булгаков сформулировал, по сути, всю программу Скоропадского, о которой впоследствии гетман распространялся довольно часто. Например: «Я глубоко убежден, что моя политика была правильна и в отношении Великороссии, и в отношении Украины. Только идя тем путем, которым я шел, можно было создать Украину, и тем же путем можно было во сто крат легче восстановить Россию... Я не скрываю, что хочу лишь широко децентрализованной России; чтобы жила Украина и украинский народ; чтобы в теснейшем союзе отдельных областей и государств Украина занимала достойное место и чтобы все эти области и государства сливались бы, как равные с равным, в одном могучем организме по имени Великая Россия...» (Скоропадский П. П. С. 88). Расхождения здесь только в одном: Шервинский говорит об империи самодержавной, а Скоропадский, скорее всего, о государстве федеративном.
note_104...во дворце императора Вильгельма, когда ему представлялась свита гетмана? — Визит гетманской делегации в Берлин состоялся в начале сентября 1918 г.
note_105...Вильгельма же тоже выкинули?.. оба в гостях в Дании, с ними же и августейшая... Мария Федоровна. — Из всей этой преднамеренно распространяемой большевиками лжи соответствовало истине только одно: в Дании находилась императрица Мария Федоровна (1847—1928). Царская семья во главе с императором Николаем II была зверски убита, а император Вильгельм (1859—1941) отрекся от престола и выехал в Голландию.
note_106— Ему никогда, никогда не простится его отречение на станции Дно. Никогда. — Это была твердая позиция Булгакова: он полагал, что русский государь ни при каких условиях не мог отречься от престола. Такую же мысль высказал в свое время Н. М. Карамзин в беседе с императором Александром I. Характерно, что Булгаков придерживался этого мнения до конца своей жизни.
note_107...спасти Россию может только монархия. — И это убеждение Булгаков пронес через свою жизнь. В 20-е гг. верил еще в возможность возврата к прошлому, затем эта вера стала постепенно угасать.
note_108— На Руси возможно только одно: вера православная, власть самодержавная!... на «Павле Первом»... — «Павел Первый» — пьеса Д. С. Мережковского, поставленная в 1918 г. в Киеве в театре Соловцова. Между прочим, генерал Талызин в этой пьесе произносит такие слова: «Российская империя столь велика и обширна, что кроме государя самодержавного, всякое иное правление неудобовозможно и пагубно... Одна Россия, как некий колосс непоколебимый, стоит, и основание этого колосса — вера православная, власть самодержавная». Булгаков, большой любитель театра, наверняка посещал эти спектакли.
note_109...глядел в страницу первой попавшейся ему книги и вычитывал, бессмысленно возвращаясь к одному и тому же: «Русскому человеку честь — одно только лишнее бремя...» — Здесь и далее Булгаков цитирует роман Достоевского «Бесы», который именно в годы революции и Гражданской войны привлек внимание интеллигенции, понявшей наконец, какое судьбоносное значение имели предупреждения великого писателя... Куприн, например, сопоставляя текст «Бесов» с реальной действительностью конца 1919 г., был потрясен совпадениями и записал: «Страшная книга. Изумительная, беспощадная, пророческая книга. Апокалипсис ближайших дней, глумливый и гневный, начертавший образами, жившими пятьдесят лет тому назад, всю суть нынешнего большевизма... Что же это? Достоевский ли был таким зловещим пророком, или большевики целиком воспользовались его гениальной буффонадой, чтобы превратить ее в свой катехизис? А может быть, современные потрясатели всемирного покоя — всего-навсего лишь преемники старого русского нигилизма... выскочившего, подобно сероводородному пузырю, на болоте усталости и скорби русской земли?» (Новая русская жизнь. 1920. 10 января).
Булгакова также волновал этот роман и особенно те места в нем, где Достоевский предупреждал: многочисленные «бесы», расплодившиеся в среде русской интеллигенции, и среди них некие кармазиновы, много лет приучавшие русских людей к мысли о своей неполноценности, второсортности, представляют великую угрозу для России. Булгаков в данном случае обрушивается на следующие сентенции Кармазинова: «Святая Русь — страна деревянная, нищая и... опасная... Тут все обречено и приговорено. Россия, как она есть, не имеет будущности. Я сделался немцем и вменяю это себе в честь... Русскому человеку честь одно только лишнее бремя. Да и всегда было бременем, во всю его историю».
note_110...белый крест в руках громаднейшего Владимира... — Владимир Святославович, в крещении Василий, великий князь киевский, святой и равноапостольный, прозванный в народе Красным Солнышком (?—1015), славен многими делами, но прежде всего тем, что крестил Русь.
Памятник великому князю Владимиру сооружен в 1853 г. по проекту В. И. Демут-Малиновского (фигуру исполнил П. К. Клодт) на Михайловской горке, ставшей с того времени Владимирской горкой.
note_114