Чтобы развивать мои читательские способности, мама всякий раз, как только попадала в Митрофановку или в Россошь, покупала мне новую детскую книжку с картинками. Я быстро и с огромным удовольствием прочитывал эти книжки. И из библиотеки, которая открылась в нашем селе, она стала приносить небольшие книжки, с рассказами напечатанные крупными буквами. Я читал их запоем и с удовольствием. Потом она заставляла пересказывать, то о чем прочитал. Удивлялась, что правильно понимал все прочитанное, хвалила, что неплохо запоминал содержание даже длинных рассказов. Но не могла понять, почему у меня невысокие оценки по чтению. А мне не хотелось ей объяснять, что вслух читать человеку намного сложнее.
Когда читаю молча, слова до конца не дочитываю, и так становится понятно о чем написано, поэтому получается быстро и интересно. А когда вслух читаешь, особенно на уроке, все буквы приходится до конца дочитывать, да еще и следить чтобы слово получалось таким как написано, а не таким как я его привык понимать. Получается и медленно и трудно так, что порой пока предложение до конца дочитаешь, то уже и забыл о чем в начале было написано. А мама этого не понимала. Сердилась. Но я специально не хотел ей все объяснять, потому, что она бы заставила меня и молча читать все буквы и слова запоминать так как они пишутся, а не так как мне читать было удобно.
А вот летние каникулы, приносили огромное наслаждение. На каникулах мы всегда работали в колхозе. Когда я закончил первый класс и встал вопрос о выборе работы на лето, бабушка начала возражать, но мама и дедушка сразу же вдвоем накинулись на неё. Говорили, что нечего мне от других выделяться и даже доказали, что на работе мне будет и интересно и полезно даже.
На первых летних каникулах меня определили на свинарник. Хотя те кто там работали называли его по другому. Это я узнал в первый же свой рабочий день. Пришел я тогда на работу к семи как и полагалось, а меня там никто не ждал и не встречал. Увидев Надю, жену моего троюродного брата Шурика, с трудом тащившую через грязный двор два металлических ведра доверху заполненных кашей их размолотого зерна и спросил у неё:
- А где тут у вас сидит заведующий свинарником Митрофанович?
Она остановилась, наверно обрадовавшись возможности передохнуть, и не спеша пояснила, - ты больше ни свинаркам, на фуражирам которые здесь работают и даже пастухам временным не называй свиноферму свинарником – обидятся сразу!
- Да у нас все его свинарником называют и в колхозе тоже …
- А нам Митрофанович говорит, что свинарником люди называют то где грязь и бардак. А у нас во всех корпусах всегда чисто и порядок везде!
- Смешно как-то.
- Корпуса это вот эти 5 зданий. От Ривчака маточный корпус, а остальные откормочные. А это вот где мы болтушку берем называется кормокухней, а рядом с ней красный уголок!
- Постой. Ты тут нагородила всякого, я и не понял и не запомнил. В маточнике что у вас матерятся?
- Дурачок! Маточник потому что там свиноматки поросят рожают и живут там с ними по месяцу. Молоком своим кормят их. Они же мамки, поэтому и корпус маточный.
- Ну, это ладно, а почему вон то ты так назвала? Оно же не красное и не уголок совсем, а хата!
- Ты наверно не поймешь еще, …так теперь называют в колхозах и на производстве те места, где люди от работы отдыхают, где им объясняют всё, … учат и где… развлечения всякие там шашки, … газеты, лозунги, …патефон … и собрания конечно…
Пока мы с ней говорили, мимо нас все время сновали женщины с ведрами, а две даже пронесли кашу в глубоких жестяных носилках. Видно услышав последние объяснения Нади, к нам вплотную подошла полная, вспотевшая и натужно дышавшая тётя, резко поставила свои ведра и пока моя собеседница подбирала слова, для описания этого самого уголка она перебила её:
- А ты Надька и в кормёжку видно отдохнуть не стесняешься? У людей вон глаза на лоб лезут от натуги, а она прохлаждается!
Я посмотрел на тетю. Глаза у неё были на месте, а лицо красное и сердитое. Надя смутилась и пояснила:
- Да вот родственничек, тетин Ксенин сын, пришел видно пастухом направили. Объяснила по быстрому что здесь и как. Он Митрофановича ищет.
- А чё его искать? Пусть идет в «красный уголок», тот сам кого нужно найдёт и определит.
- Ну беги, - сказала Надя,- а то мне неловко перед товарками.
«Красный уголок» даже снаружи не был похож на большую сельскую хату. За небольшими сенями было две комнаты. Прямо напротив входа можно было открыть дверь в небольшую комнату, и я заглянул туда. Там вдоль стен стояли двух ярусные нары. На этих нарах, головой к стенке, прямо в одежде спали двое мужчин и три женщины. Мужчины на верхнем ярусе, а женщины на нижнем. А рядом с нарами стояли их сапоги на которых были развешены для просушки портянки. Поэтому в комнате пахло не слишком хорошо. После я узнал, что утром дают по 3 часа времени отсыпного тем свинаркам, которые ночью опорос у свиней принимают, и тем фуражирам или ездовым, которым приходила очередь ночной охраны. Я сразу сообразил, что здесь делать нечего, потихонечку закрыл дверь и пошел в большую комнату справа, в которую не было даже двери, а вел широкий, от одной стенки сеней до другой, проход.
В этой комнате было много окон, стояли сколоченные из струганных досок столы и длинные скамейки. Вдоль глухой стены две железные кровати с матрасами, покрытыми тонкими одеялами. За сдвинутой брезентовой занавеской, в углу, стоял ещё один маленький стол, и табуретка, и полки на стене сбоку от стола. На длинных столах лежали стопки сшитых газет, какие-то книжечки тонкие, картонные шашечные доски, и шашки лежали кучками. И патефон с закрытой крышкой, а на нем конверты с пластинками. На одной кровати полусидя, полулежа, дремал усатый пожилой дядя, а за столом щелчками сбивал шашки с клетчатой шашечной доски другой дядя, совсем молодой.
Я тихо поздоровался и спросил:
- Из Вас никто не Митрофанович?
Молодой дядя засмеялся, а усатый не открывая глаз буркнул:
- Сами его ждем, сейчас припрется. А ты садись на лавку, не метельши здесь.
Я прошел к столу и сел на одну скамейку с молодым дядей. Он повернулся ко мне и тихо спросил:
- Хошь в Чапаева со мною сыграть? Если будешь, садись напротив!
Я замотал головой и тоже шепотом пояснил:
- У меня плохо в Чапаева получается, да и не хочется.
- Ну, дело твое.
Не успел мой сосед повыбивать все шашки с поля как зашел плотный и в чистое одетый мужчина, в котором я сразу угадал Митрофановича. Он прошел в угол уселся на табуретке и негромко, но строго спросил:
- А тут у меня, что за курорт? Чего ждёте?
Я встал с лавки, подошёл ближе к его столу и, сглотнув слюну, приготовился объяснять, кто я и зачем пришёл. Но, меня опередил дремавший на кровати дядя:
- Постой пацан, сначала мы разберёмся! Митрофанович, нас за зерном к коморям занарядили, а на лошадях никак не выйдет оттуда его возить! Туда то мы поднимемся, хоть гора и крутая, но кони справные. А назад как? Мы и коней угробим, и зерно прахом пойдет по всей горе! На таком спуске и волы вряд ли удержат воз с зерном! А конями ни за что не удержать! Понесут от самого верху!
- Что ж это за ездовые такие пошли, что с горки на своих конях съехать боятся?
- Ни хрена себе горка! Гора в эту сторону и большущая и крутая очень! Так еще и груженые ведь!
- Ладно бы Витька боялся! А ты, какой год на этой паре ездишь?
- Да меня вот только весной, как снег начал таять за ними закрепили, я даже в санях на них не ездил ни разу.
- Хороший ездовый и за такое время может своих лошадей кое чему обучить…
Митрофанович откинулся на табуретке, оперся спиной об стенку и уже не строгим голосом продолжил:
- Вот я в молодости, на хозяйских конях, столбы дубовые возил на роспуске два месяца, по 6-7 штук. В Бабичевом лесу в яр спускались к дороге. Там такая крутизна, что и пешком не пройдешь. А я на лошадях! Не поверишь… до того тормозили, что аж на хвосты садились, посторонки трещали, но ни разу не понесли! Но мы, с этими конями понимали друг друга как люди, хоть тогда ещё пацаном был. Я им так доверял, что при спуске никогда даже с роспуска не слезал. Другие ездовые пешком шли, за узды коней своих держали, и то у двоих было, что не удержали коней. Так у дедка одного только роспуск разбился, да столбы раскатило, а в другой раз у мужика горянского: его задело, и кобылу правую сбило на землю и ногу заднюю ей всю раздробило колесом и дубками потом ещё сверху!
- Так тут дело не только в талантах, а ещё и опыт должен быть, - возразил ездовый. - Вот Вы еще у хозяев при лошадях состояли. А у нас дома ни до колхозов своих коней не было, ни на хозяйских не пришлось. На колхозных тоже, что до войны не работал, что после не приходилось. В этом году только посадили на подводу.
- Ладно, это я так с вами, для разъяснения. Раз уж ты без опыту, то Витька тем более по молодости не съедет гружёный. Поэтому подниматься к коморям будете с этой стороны, а гружёными спускайтесь на ту сторону вдоль Ленкиной кручи. А потом селом сюда, на кормокухне выгружайте в закрома. Ведра у свинарок возьмете!
- А нам, что и выгружать самим?
- Нет, я вам слуг приставлю! - с ехидцей пояснил Митрофанович, - да смотрите селом ездите, а не Вербами. А то чёрт дернет пару ведер фуража припрятать в вербах, и под статью загремите. Людей и так в колхозе кот наплакал да ещё вас повяжут!
- Митрофанович, а можно я на своих попробую сюда спуститься? – спросил дядя Витька, - а то с той стороны считай пол села кругом объезжать!
- Если у твоего деда и у мамки есть чем рассчитаться за воз зерна – можешь попробовать! А ежели нечем, так возите как сказал, - нахмурил брови Митрофанович.
И потом, подобревшим голосом добавил:
- А коней если хочешь к себе приучить, чтобы понимали, чего ты от них хочешь, так приучай постепенно. Сначала с крутизны порожняком спускайся, и кол крепкий приготовь, колесом задним затормозить, если не удержат, чтобы они в тебя тоже верили! Понял?
-Понял! Я при случае попробую!
- Лады! А случай такой сразу тебе обеспечу. Последним рейсом зерном не грузись, а корыта заберешь. Там плотники сбили два длинных, для откормочных. Они хоть и громоздкие да легкие, вот и попробуй с ними спуститься, только осторожней!
Ездовые поспешили на выход, а Митрофанович начал рассматривать какие-то бумажки и наверно забыл про меня. Я чуть-чуть постоял и нарочно покашлял немного. Он улыбнулся не отрываясь от бумаг и пояснил:
- Ты парень не симафорь, что ждешь меня. Я вижу. Сейчас вот с этой заморочкой разберусь и побеседую с тобою как мужик с мужиком.
Бумагу он читал долго, а закончив читать встал и быстро направился к выходу, но потом глянув на меня, вернулся и, положив руку на голову спросил:
- А ты, что в пастухи наверно на лето?
Я молча кивнул головой. Митрофанович, приподнял мою голову за подбородок и, присмотревшись, заявил:
- Что-то не распознаю, чей ты?
- Я Орловых внук, Женька.
- А-а-а, понял, Ксении Стефановны сынок значит! Ну, знаешь Женька Орлов, на работу ты припозднился сегодня. Пасем мы свиней летом, по холодочьку. Выгоняем в 6 утра, а которые и раньше даже выгоняют. Зато потом как только солнце припекать начинает все стада сюда под навесы и в корпуса возвращают. Только если дождик или пасмурно тогда пасут до обеда.
- Так я ж не знал. И дедушка сказал, что на этот Ваш свинофермик к 7 часам люди ходят.
- Правильно все Стефан Исаевич пояснил, про колхозников, а вот пастухам видишь, другой режим выпадает.
- А что ж теперь будет?
- А будет, что тебе сегодня день не засчитается, можешь домой возвращаться. А после обеда сходи на своей улице хоть к Кудиновым, хоть к Калькам. Договорись с их парнями завтра вместе на работу идти. Вместе оно и веселее и не проспишь. А пасти будешь разовых свиноматок и Зинкой Дерюгиной, а то она уже второй день их выгоняет и все одна бегает. Понял?
Я опять закивал головой в ответ.
- Ну, давай беги домой, - велел Митрофанович и первый направился к выходу.
Но потом остановился и сказал:
- Хотя если пойдешь не улицей домой, а вербами, так за гуртом увидишь Зинку со стадом. Можешь помочь ей, а заодно она и расскажет тебе, что да как.
Со следующего дня на работу я не опаздывал. Пасти свиноматок было интересно. И мы с Зинкой никогда не ругались. Она старше меня намного – в этом году перешла в седьмой класс. Пасет она этим летом уже третий год. Все знает, и ко всему привыкла. Поэтому я все делал, так как она говорила.
Пасти наше стадо было не очень сложно.
Пацанов с нашей улицы закрепили за стадами поросят. Так они от самого загона начинали бегать за этими пронырами, и не останавливаются до тех пор пока назад на пригонят своё стадо. Поросята они и на лугу стада не придерживаются, мечутся какой куда. Если один пасется, то другие дерутся, или вперёд бегут, или назад норовят вернуться.
Наши же Хавроньи и до пастбища идут степенно, от стада не отбиваются, и на лугу спокойно пасутся. А если какая вздумает отстать или в сторону побредёт, так её недолго и повернуть в нужном направлении. Сложнее было, когда солнце начинало припекать и становилось жарко. Свиноматки, тогда старались пробраться к воде. Особенно хитрющей была Курносая. Мы её так прозвали из-за рыла её задранного. У всех морды как морды, а у этой даже на морде хитрость была прописана. Хоть как за ней следи а она по жаре все равно в Ривчак залезет или в грязь вдоль берега устроится барложиться. Бывало заметим, что она норовит к воде удрать. Я стану перед ней и не пускаю. Так она специально прямо на меня как попрёт – стегаю её прутом, стегаю изо всех сил, а она все одно бежит к воде. Изогнется всем телом под моими ударами, а сама только быстрее бежит и не завернешь её назад. Да я и не очень старался вернуть Курносую назад. Ведь было видно с каким удовольствием свиньи купаются в ручье или барложаться в густой и теплой грязи.
Один раз я даже уговорил Зинку запустить всё стадо в Ривчак, чтобы свиньи всласть накупались. Пока наши подопечные барложились в грязи и рыли низкие берега своими пятаками, делая новые замесы грязи я тоже залез в воду искупаться. Отошел от стада подальше на чистую воду, а купаться пришлось все равно в трусах, потому как голышом при Зинке купаться постеснялся, хоть она и говорила, что не будет за мною подсматривать.
Неприятности начались когда пришло время гнать стадо назад. На наши окрики свиньи не обращали никакого внимания. Если удавалось одну выгнать из грязи другие не шли за ней, и даже головы не поднимали, несмотря на наши крики. Зинка заставила меня опять раздеться и в трусах лазить по грязи, лупит прутом по бокам этих лежебок, чтобы отогнать их от Ривчака. Но у меня это плохо получалось. К тому же залепленным грязью свиным бокам мои удары наверно были совсем не чувствительными. Мучились мы так очень долго. Уже и ездовый проехал с бочкой створоженного обрата с сепараторного пункта и стадо коров на обедню дойку прогнали мимо нас, а мы никак не могли справиться со своими Хрюшами. Зинка тоже разулась, подоткнула полы своего платья под нижние резинки рейтузов, нашла огромную хворостину и что было силы лупила по бокам и спинам свиней выгоняя их на луг. Пока мы выгоняли одних, другие спокойно валялись в грязи. Затем мы начинали выгонять из барлога других, а те которые были уже на лугу потихоньку возвращались назад.
Помог нам бригадир овощной бригады дядя Никон. Он ехал верхом вдоль Ривчака, наверно в контору. Увидел как мы маемся, и прямо конем заехал в воду, захлопал батогом по спинам свиней, а те, наверно испугавшись коня, быстренько все повыскакивали на луг. Тут уж мы с Зинкой не дали им опомниться и быстренько погнали в сторону свинофермы. Потому как я был сильно измазан грязью, то одежду свою и сандалии пришлось нести в руках. Потому, что если вернуться к ручью и обмыться, то свиней Зинка одна могла не удержать. Да и время было сильно просрочено. У Зинки тоже, ноги до самых колен были залеплены грязью и она гнала стадо не опуская полы платья. А черевики свои брезентовые несла в руке. Но когда мы приблизились к корпусам, а грязь на наших телах подсохла и даже покрылась трещинами – она опустила полы платья чтобы не срамиться перед людьми.
На нашу беду Митрофанович был на месте и нам очень досталось, что мы нарушаем распорядок. Свинарки тоже на нас наорали, потому что им теперь вместо обеденного перерыва приходилось заниматься кормежкой нашего стада. И как бы на нас не ругались Зинка всё равно никому не сказала, что это я её уговорил свиней искупать. Меня это очень обрадовало и когда ругань затихла я подошел к ней и тихонечко сказал:
- Зин, а ты такая молодчина. Про то, что я затеял с купанием, даже ничегошеньки не сказала!
- А чё, тут говорить? – хмыкнула Зинка, - все равно ведь меня бы ругали!
- Ну так, если бы сказала, то тогда не на тебя орали, а мне бы досталось…
- Глупый ты. Я же старшая. Так ещё бы хуже было, что меньшего послушалась…
Тем временем Митрофанович позвал нас к кормокухне, собрал туда же всех пацанов и девчат которые ещё не ушли домой после пастьбы, чтобы они «полюбовались» нашим с Зинкой видом.
- Вот посмотрите, что бывает с теми пастухами, которые управляют стадом, думая не головой, а тем местом, что пониже спины топырится! – громко объявил он, показывая на меня пальцем - У Зинки хоть платьем грязюка прикрыта, а у этого героя уже не только коржи из грязи на спине потрескались, так и волосы слиплись.
- А Вы его Митрофанович отправьте таким через всё село, - хихикнула свинарка спешившая с пустыми ведрами на кормокухню, - он тогда и близко к Ревчаку не подойдёт!
- На грязюку это я вам так, для острастки указал, а главное зарубите себе на носу. Свиней в жару никак нельзя до воды допускать. По прохладе, ещё пастухов слушают, а на жаре, разнежаться, раскиснут и каждую хоть парой волов на верёвке вытаскивай! Ей все равно, когда она разнежится! Я даже не пойму как они все стадо перебарложили, но в загон пригнали. Могли бы до вечера с ними провозжаться.
- Нам бригадир из огородной помог, конем свиней повыгонял, - пояснила Зинка.
- Ну вот, хорошо хоть мужик сообразительный подвернулся, - продолжал Митрофанович, - а то бы вы долго ещё вместе со свиньями барложились. Сейчас вот посмотрите на наших «стахановцев» и на ус себе намотайте, как нужно относиться к колхозным делам!
- Так у нас ж усов не бывает, а у пацанов ещё не выросли, - улыбаясь заявила Райка Ковалева.
- Нечего тут ржачку разводить, - одернул её бригадир. – Вы пастухи хоть и молодые ещё, а трудодни вам всем всамделешние начисляют, и зимой при отчетном на эти трудодни и денежки какие никакие начислят, и зерна выдадут, и ещё чего там решат. А вам тут хахоньки. Если поставили на работу колхозную, так будьте добры относитесь к ней по сурьёзному. Здесь вам не посиделки вечерние, а государственное дело!
Когда Митрофанович, закончил нас отчитывать, он велел пацанам с нашей улицы смыть с меня грязь у конского корыта водопойного:
- Помойте его у корыта, а то он сейчас побежит к Ревчаку, спереди грязь поразмажет, а сзади так коржами и останется, пока дома бабка не отскребет. Только смотрите в корыте воду не замутите, черпайте ведром или горстями и поливайте на него!
Пацаны очень старательно и до чиста отмыли меня от грязи, даже голову сполоснули в ведре. Только трусы оказались опять мокрыми и грязными. Но солнце припекало на славу, поэтому тело да трусы быстро высохли и я смог одеться и обуться. А Зинка набирала себе воду в ведро и ходила отмывать ноги за кормокухню, чтобы не позориться перед людьми голыми коленками.
Мне же больше всего нравилось проводить время на свиноферме после работы. Особенно интересно было в обед. Все свинарки, и фуражиры, и кормачи, и ездовые обедали тем, что из дому брали, на своих рабочих местах. Только те, которые жили на краю села ходили в обед домой. Старшие колхозники, а особенно пожилые, после обеда ложились отдохнуть. Кто в корпусе, кто в телеге, а кто просто на земле, в тени стелил солому, покрывал её своим халатом рабочим и с наслаждением дремал на свежем воздухе.
А все молодые колхозники, особенно холостые, наскоро перекусив, уже к двенадцати часам спешили в красный уголок. Свинарки все ходили в грубых серых халатах, но на время перерыва они оставляли свои халаты и платки в корпусах, и в красный уголок собирались в своих цветастых платьях. Некоторые даже косы успевали распустить и вновь красиво заплести. А тетя Шура и тетя Нина даже губы подкрашивали помадой как в клуб! Школьникам и переодеваться не нужно было, нам ведь спецодежда не полагалась.
В красном уголке весь обеденный перерыв настроение было праздничным. Патефон не умолкал. Стихала музыка только когда пластинку другую ставили, или иголку затупившуюся на новую меняли. Пока взрослых было мало, школьницы-пастушки наряду со свинарками танцевали парами под музыку. Пацаны не танцевали. Играли в шашки, в домино, в шахматы или в карты. А чаще просто слушали шутки и разговоры. Но постепенно нас вытесняли из-за столов.
Заходили взрослые свинарки и сразу показывали своё главенство.
- А ну мелюзга, сворачивайте свои игрища. Освобождайте места штатным колхозницам! – требовала одна.
- Вам тут вообще сейчас нечего делать. Отработали своё и по домам, - поддерживала её другая.
Мы, конечно, не возражали, и уступали им места на лавках. Но из комнаты не уходили, толпились у столов, сужая и без того тесный круг танцующих. По этой причине и пастушек вскоре провожали из круга.
- Кыш, молодки из круга, освобождайте место! Вы еще своё успеете наверстать, дайте нам, «старухам» кости размять. А вы в стороне постойте, поучитесь, - громко объявляла какая-нибудь свинарка, которая только недавно вышла замуж и даже детей ещё не имела.
Места бы конечно всем фермовским колхозникам хватило в красном уголке и штатным и школьникам, но к перерыву сюда подтягивалось много посторонних. На ферме работали в основном молодые, незамужние девушки и наш красный уголок был самый просторный в колхозе. Вот и тянулись сюда к обеду молодые колхозники, у которых поблизости пролегал маршрут, или выдавалось свободное время.
Парни танцевали, с девушками, знакомые договаривались о встречах вечером, а незнакомые присматривались к девушкам из нашего колхоза, искали повод познакомиться с понравившейся. Обстановка была похожей на молодежные посиделки, когда молодежь, в длинные зимние вечера, собиралась в хате какой-нибудь одинокой вдовы, или когда в теплое время жгли в Вербах костры от комаров, собираясь ватагами из ближайших дворов. Но здесь было все же по другому. Здесь вместе с неженатыми, отдыхали и взрослые, и мы школьники толпились. Молодые свинарки говорили, что у них на свиноферме в обеденный перерыв интересней и веселей бывает, чем на любых посиделках.
Одно время даже МТСовская машина стала приезжать в обед на нашу ферму. Первый раз они приехали во время дождя. Оставили машину на травке рядом с дорогой. Полный дядя и двое молодых парней, вылезли из кабины и пригнувшись, придерживая руками свои фуражки побежали в нашу сторону. Свинарки зашумели:
- Во, к нам уже и на машинах стали ездить!
- Это вон тот пузатый, вам непутевым двух новых женихов притарабанил!
- Не, они сейчас будут выявлять охочих обучаться на машине ездить…
- А чё, на тракторах наши колхозные девки пашут, может и на машинах обучатся…
Фуражир Николай Захарович пояснил:
- Это шофёр из МТСу со своими стажёрами приехали смычку села с рабочим классом проводить.
Парни добежали первыми, но в сенях подождали своего старшего товарища и только вслед за ним зашли в комнату.
- Привет честной компании! – громко и задорно с порога выкрикнул полный, - вы нас дожидались, или от дождя прячетесь?
Молодые его спутники тоже поздоровались и встали у порога. Дядя же снял с головы свой полотняный картуз, стряхнул с него влагу, и направился к дальней стенке приговаривая:
- Я вижу здесь две красавицы, специально местечко для фронтовика приберегли. Так что ли соблазнительная? – обратился он к одной из двух молодых свинарок сидящих у спинок кровати, и уселся между ними.
Покачиваясь на пружинах сетки добавил:
- Да здесь у вас прямо курорт! Не зря меня мои стажёры уже который день уговаривают заехать сюда в обеденный перерыв. А тут и дождь кстати подвернулся!
- А что, в вашей машине лошадиные силы без подков? По грязи не везут? – пошутил молодой ездовый.
- Если что, у меня кони справные не груженную машину, на веревке до села дотянут! – добавил другой ездовый, который постарше.
- Да не, у нас шины новые, с пятаками, даже из колеи выгребают. Это мы просто не могли проехать мимо таких красавиц как эти ненаглядные, - пояснил гость и кивнул, на вмиг покрасневшую, пышногрудую свою соседку.
В это время патефон заиграл польку и высокая, вдовая свинарка Васильевна обратилась к вновь прибывшим парням:
- Ну чё стажёры вас только на машине учат ездить, или вы и танцам уже обучены? У кого храбрости хватит уважить одинокой женщине на танец?
Вперёд выступил рыжий стажёр и весело заявил:
- Да я не только полечку с Вами станцую, даже гопака с выходом перед всеми готов сбацать, лишь бы меня в такую компанию интересную приняли!
Другой стажёр, в форменной фуражке пригласил на танец свинарку Лидку Сычеву, старшую дочь моего крестного.
Когда в очередной раз патефон затих дядя из машины спросил:
- Дорогие свинарочки, а скажите вас дома безропотно принимают таких ароматных? Компания у вас вроде бы подобралась славная, а аромат в помещении такой же весенний как у моей тещи в свином сарае если из него навоз пару дней не выносят!
- А знаете, дядечка шофёр, моя бабка про таких интеллигентных, говорит: что, если не нравится как поросёнок пахнет в свинарнике, так нечего рассчитывать что, потом, за столом свининка ароматно запахнет! – быстро и решительно ответила ему молодая, незамужняя свинарка Тонька Михайлусова.
- Послушай девонька, с моими промасленными в тавоте руками, я до интеллигента явно не дотягиваю. А вот, что ты тут с малолетства свиньями от пяток до макушки пропахнуть должна, думаю не добавляет ароматов мяса к твоему обеду. Или я неправ?
- Конечно, не правы!
- Ну, ежели ты котлетки свиные по три раза в день уплетаешь, тогда я свои слова беру обратно!
- Котлетов, конечно готовить мы не умеем, но я Вам скажу, что и не голодаем!
Звонкий голос Тоньки и слова нового в компании человека вызвали всеобщее внимание. Даже парень сидящий за патефоном, накрутив до отказа пружину, не спешил включать очередную пластинку.
- Тогда, будь ласка, согласись, что бабка твоя, промашку допустила в своих поучениях, - заявил дядя шофёр и торжествующе приподнял руку с вытянутым указательным пальцем над головой.
- А вот и нет! Просто моя бабушка хоть и колхозница простая, а разбирается в том, что в стране сейчас делается лучше, чем такой несознательный пролетарий как Вы!
- Так уж, прям совсем не сознательный?
- Одно из двух, - уверенно заключила Тонька, - или не сознательный, или решили тут посмеяться над простыми колхозниками. Только Вы не подумали, что мы сейчас тоже и газеты читаем и на собрания ходим. Хоть мы и сельские, но не только я, а и бабушка моя неграмотная кое в чем теперь разбираемся!
- Тут мне и крыть нечем! Только если уж ты все правильно понимаешь, так и меня просвети, по поводу поговорки бабкиной.
В разговор вмешались другие колхозники:
- Зря ты товарищ шофер связался с нею, она может политически так отбрить, что мало не покажется…
- Тонька даже на собраниях КИМовских, строчит как по писаному, а с нами так вообще как лектор тындычит...
- Не зря же ей газеты нам зачитывать, поручили, вот она и чешет по газетному…
- А ну-ка, ну-ка задай рабочему классу колхозного политпросвету!
Ничуточки не смутившись Тонька подошла вплотную к кровати на которой сидел шофёр, присела на краешек митрофановичего стола и негромко спросила у него:
- А что Вам собственно непонятно в бабушкиных словах?
- Да, вот то и непонятно про запахи эти самые, которые в сарае и которые за столом, - посерьёзневшим голосом ответил шофёр. Потом опять поднял палец над головой и добавил:
- Только давай пожалуйста без политики. Я так понял ты тут в ячейке КИМовской наверно за старшую будешь? А я хоть и фронт прошел, но должен признаться, что политики больше фашистов боюсь…
- Ну КИМовцы до войны были, а сейчас у нас ВЛКСМ. А с поговоркой проще репы пареной. Она ж про тех, которые дома поросенка держат!
- Вот и я про то же. Ты ведь не дома этим духом пропиталась. С непривычки хоть нос ватой затыкай как зашел к вам!
Колхозники загалдели:
- Так это с непривычки…
- Да работенка у нас ещё та!
- Идти куда соберешься, мойся-не мойся, а люди сразу унюхают, что на свиноферме работаешь…
- И то правда, соберешься в гости или ещё куда, пол бруска мыла измочалишь и три чугунка воды выплещешь, и все равно видишь, что народ втихую морду воротит…
- Хотя вообще-то мы тут унюхались давно и не чуем ничего!
- Да и домашние привыкли, не замечают никакой вони! Приходи домой хоть не переодевшись, им все равно.
Тонька повысила голос и продолжила гнуть свою линию:
- Вот Вы дядечка хоть и пролетарий, а положение с СССР представляете хуже моей бабушки подслеповатой, если сходства не определили.
- Сходства хоть и не нашёл, но от политических разговоров, я уже предупреждал – руки сразу умываю! Так что уволь.
- А я совсем не про политику, я про наших свиней и про запахи неприятные.
- Ну-ну!
- После освобождения, мы хоть и детьми были и то всё запомнили. А взрослые вон не дадут соврать – не пахло свиньями ни в колхозах наших, ни на подворьях. И поля женщины на коровах пахали, не то, что лошадей – волов не было!
- А при чем здесь это, - спросил шофёр.
- А при том, что бедствовали тогда все. И мы, и колхозы и страна.
- Ну это понятно – война. Мы, на фронте тоже не прохлаждались.
- Вот, а как появилась возможность, так и стали на ноги подниматься все вместе. Сначала колхозу двух коней трофейных, раненых оставили, потом тракторы на наши поля МТС стал присылать. И машины сейчас уже не только в МТСе есть, а и в колхозах тоже. Наша машина, правда только на дровах ездит, а вон в «Шевченково» лендлизовский «Шавролет» так на горючем работает, и шевченковская, кстати, даже больше вашей машины!
- Так при чем здесь ваши машины колхозные и запах этот?
- Вот я и говорю, моя бабуся понимает, что причем, а Вы выходит никак не сообразите.
- Она же старше, поэтому и мудрее наверно, - примирительно заявил шофёр.
- Да при том это, что мы сейчас в СССРе, особенно после войны, стали как одна семья. Всё разрушенное вместе поднимаем, всем народом. Мы вот пахнем свиньями, чтобы рабочим на заводах было мясо к обеду, и чтобы они нам патефон вот этот сделали, котлы паровые для кормокухни. Сеялки-веялки всякие делают. Даже машину на которой работаете они сделали, чтобы ваш МТС помогал нашему колхозу корма для свиней выращивать.
- Слушай, ну ты и подвела базу! Не придерёшься. Прямо как Левитан! – при этих словах он привстал, протянул Тоньке руку и добавил, - дай пять! Уважаю!
Тонька смутилась, неловко протянула дяде руку, а он вдруг нагнулся и поцеловал её чуть выше ладони. Девушка покраснела и запинаясь тихо сказала:
- Ну что Вы… всё… шутите. Я с Вами серьёзно… а Вы насмехаетесь.
- Какие уж тут шутки? - удивился шофёр. – Я и впрямь уважаю, такую отповедь. В какой-то меры, ты, со своею бабушкой, мне нос утерли. Так, что можешь и ей привет от меня передать.
Тут парень, поставил пластинку с вальсом. Некоторые пошли танцевать, другие обсуждали Тонькин разговор с шофёром. Стажёр в форменной фуражке опять пригласил Лидку и они танцевали вальс, кружась то в одну сторону, то в обратную. При этом толкали других. Лидка смеялась, а стажёр смущённо извинялся.
Когда фуражир объявил, что перерыв закончился, и люди стали расходиться Тонька стояла рядом со мною и разговаривала с рыжим стажёром. Он ей увлечённо объяснял чем их машина лучше «Шавролета» колхозного:
- Понимаешь, у нас машина грузовая, на ней можно всё возить, хоть насыпом, хоть в мешках. Ничего не рассыплется и не выпадет. А в колхозе хоть и большая, но пассажирская. Там ведь кузов решётчатый, и скамейки вдоль бортов откидываются для людей. Поэтому в неё рассыпного не нагрузишь. А вот в нашей, даже тех же людей можно больше перевозить, только стоя конечно!
К ним подошел шофёр и строго сказал стажёру:
- Всё, бал окончен! На выход!
Потом придержал за локоть Тоньку и подобревшим голосом добавил:
- А тебе «лекторша» хочу совет дать. Ты девушка бойкая и лозунгов нахваталась, только вот грамотишки маловато. Хочу посоветовать тебе не только газеты читать, но и книжки. Если у вас ещё библиотеку не открыли так ты может в Митрофановскую запишешься. Подучись маленько и можешь далеко пойти, если замуж спешить не будешь. А пока я тебе за пролетариев объясню. Пролетарий это тот, у которого нет ничего кроме своих рук. А я хоть и рабочим числюсь, но далеко не пролетарий. У меня и огород большой, и курочки есть и кроликов держим. Уловила разницу? А интеллигенты это не те которые изнежены и ручки боятся испачкать, а те которые образованные и во всём разбираются!
Тонька закивала головой. А он продолжил:
- Ну, вот и молодчина, а над моими словами крепко подумай!
С этого дня наши новые знакомые почти каждый обед приезжали к нам в красный уголок. Нам пацанам и младшим, и тем которые постарше очень хотелось получше рассмотреть машину и дядя шофер разрешил нам и в кабину забираться, и в кузов, и за руль держаться, и на педали нажимать. Наказал только никакие штучки, которые в кабине спереди не трогать. В кабине конечно старшие пацаны больше сидели, но если долго и хорошо простить, то и нас не надолго пускали туда. Зато большие знали про машины всё. И что эта называется ЗИС-5, и что кабина у неё лучше чем у лендлизовской. Потому как у той она железная, и летом нагревается очень, а зимой настывает, зато зисовская фанерная и поэтому в ней и летом прохладней и зимой не так холодно.
А ещё старшие пацаны хвастали тем что знают как расшифровывать все эти названия машинные. ЗИС значит, что машина сделана на заводе имени Сталина. Велосипеды ХВЗ – на Харьковском велосипедном заводе делают. Большой паровоз для товарных поездов назван ФЭД в честь Феликса Эдмундовича Дзержинского, а меньший, для пассажирских поездов называется ИС в честь Иосифа Сталина. С этими паровозами у старших пацанов даже спор вышел.
Василь Ковалев сказал:
- Пацаны! Я думаю неправильно фуражир Николаича шофёром называет, он же на машине работает – значит машинист!
- Да не, - возразил ему Роман, - вон Егорка Кудинов в Митрофановке живёт, знает как по городскому, так он тоже говорил, что правильно шофёром нужно называть.
Тут вмешались и другие:
- Это может по городскому шофёр, а по нашему правильней будет машинист.
- Конечно машинист, потому что на машинах умеет ездить.
- Пацаны, а как же на паровозе? Там ведь точно называется машинист, и помощник машиниста есть, и кочегар! Почему ж тогда там не паравозист?
- Ну, ты балда! Паровоз ведь тоже машина. Помнишь нам на физике рассказывали, что и паровозы и тот котел паровой который в прошлом году ремнем молотилку крутил МТСовскую у нас в колхозе, называются паровыми машинами. Поэтому и там машинисты!
- А я вот что придумал, у нас наверно тех, которые работают на машинах так раньше и называли машинистами. А когда в войну стали машины заграничные по ленд-лизу нам присылать, вот с ними и слово это из-за границы прислали.
- А чё, может и правда так было.
- Тогда на заграничных машинах пусть шофёрами называются, а на наших машинистами!
- Так тебя и послушались! Да сейчас все стараются по городскому выпендриться. Уж если кто сказал, что это шофёр, так все за ним и будут повторять!
Но вскоре наше изучение машины закончилось. Жене Николаича кто-то донес, что он в колхозе загулял с Дуськой Колесниковой. И даже ночевал у неё. Она работала на свиноферме в кормокухне. С мужем своим они недолго прожили. После женитьбы ему молотилкой руку оторвало. Хоть девки ему сразу же рану правильно перевязали, как их учили на сандружине, и на председательской тачанке галопом лошадей в район гнали, чтобы в больнице ему зашили рану, но он по дороге кровью истек и умер. А Дуська даже ребенка прижить с ним не успела.
Так эта жена и в колхоз к председателю приезжала, и к нам на свиноферму приходила, чтобы Дуську побить, но за неё свинарки заступились и не подпустили соперницу к своей товарке. А потом говорят, она через секретаря ячейки МТСовской добилась, чтобы Николаича в другой колхоз перевели, а в наш полуторку прислали. Но эта машина на свиноферму не приезжала.
На следующее лето, меня опять определили пастухом на свиноферму. Но теперь я уже всё знал и даже рассказывал младшим, что здесь и как. Работа была не тяжёлая, а после работы домой вообще не хотелось идти. Только чувство голода заставляло нас бежать домой. В красном уголке в этом году установили большущий батарейный радиоприёмник, и работал он не только в обеденный перерыв, а бывало и с утра или после обеда. Митрофанович включал приёмник для себя, а сам уходил или уезжал по делам. И если в комнате не было взрослых мы крутили за колёсико, смотрели как желтая палочка движется под стеклом с написанными названиями городов, а из приёмника раздаются писки, треск, музыка и голоса чтецов. Могли даже придавить одну из больших кнопок внизу. Это называлось переключить волны!
А один раз я попал даже на лекцию. Когда из района привозили на свиноферму лектора, Митрофановичу требовалось обеспечивать столько народу на лекцию, чтобы в красном уголке не было ни одного свободного места. А старые свинарки и ездовые старались увильнуть от лекции, потому что там не разрешалось дремать. Поэтому часто на лекции загоняли и старших школьников. Когда стали заходить люди на лекцию я сидел на задней скамейке у самой стенки, а рядом расселась Полька и надоедала своими расспросами. Она меня так достала, что я хотел выйти, а тут еще и лекция, на которую младших школьников не допускают. Но Полька дурачилась, не выпускала меня и придерживала за локти сзади. К тому же нашу скамейку, уже заполнили пожилые колхозницы. Захаровна прикрикнула на нас с Полькой:
- Тише вы оглашенные, я тут вздремнуть за спинами надеюсь, а вы буяните!
Тут и Митрофанович вмешался:
- Полька, что там у вас за возня на галерке?
- Да всё уже нормально Митрофанович, - громко ответила Полька, - это мы так рассаживаемся громко. А на лекции тихо сидеть будем.
А потом, повернулась ко мне и тихо потребовала:
- Сиди теперь уже смирно, а то нам опять достанется.
- Поля, а что такое галерка, - спросил я у неё?
- Не знаю,- ответила она шепотом,- наверно так говорят про тех, кто в углу сидит. Тут на неё ещё раз грозно взглянул Митрофанович, и она больше не проронила ни звука, даже отвернулась от меня.
Когда люди расселись встал районный уполномоченный, который всегда привозил к нам лекторов и сказал:
- Товарищи колхозники, сегодня политинформации не будет, потому что лектор попросил больше времени на лекцию. Да и радио у вас теперь есть, поэтому политические новости думаю, знаете.
- Да нам Тонька Михайлусова, этой политикой уже все уши прожужжала, - заявил фуражир.
- Это хорошо, что у вас политинформатор активный, я так и доложу в райкоме.
Уполномоченный сел, и начал записывать, что-то в тетрадь. Не дав ему дописать, голос подал интересно постриженный, мужик с короткими усами и короткой, но густою русой бородой. Он спросил у уполномоченного:
- Любезный, может мы уже начнём наше занятие?
Уполномоченный смутился, бросил писать и поспешно объявил:
- Сегодня вам лекцию «О выращивании свиней» прочитает профессор Воронежского сельскохозяйственного института товарищ Харченко. По помещению прошелся удивлённый шопот.
- Что, не уж-то настоящий профессор?
- Конечно, если из Воронежа, то могли и живого профессора привезти…
- Профессор, а про свиней хочет рассказывать…
- Не говори кума, чудно как-то даже…
А недавно демобилизованный, работающий на запарнике в кормокухне, дядя Данил сказал:
- Товарищ уполномоченный, так о том, как растить свиней, тут любая свинарка сама, целую лекцию закатить сможет!
Уполномоченный хотел прикрикнуть на смутьяна, но дядя-профессор вытянул в его сторону руку с поднятой ладонью и вставая из-за стола заявил, обращаясь к дяде Данилу:
- Вы правы товарищ, практический опыт выращивания свиней и других домашних животных имеет большую ценность для науки, и мы стараемся собирать такой опыт, обобщать его и систематизировать. Но я должен заявить, что и наука может оказаться полезной для людей занятых этим трудом не легким, порой не благодарным, но очень важным для нашей страны.
Дальше дядя стал очень интересно рассказывать, что раньше все свиньи и коровы и волы, и лошади были дикими, как люди их приучали, как изменяли. Какие у свиней домашних особенности, почему домашние свиньи нуждаются в угоде, почему их кормить и пасти нужно строго по расписанию. Что, даже подсосным поросятам, нужно всякие полезные подкормки давать, и воду потому, что они не бегают по воле, а в станках со свиноматками находятся. Лекция была интересной не только мне, но и другим. Я посмотрел, никто из присутствующих не дремал. Даже Захаровна, с интересом слушала лектора, хоть и собиралась поспать на лекции.
Особенно все развеселились, когда он рассказал, что когда все люди, говорят про человека, что он как свинья, если человек грязнуля некультурный, а вот свинарки и учёные знают, что свинья оказывается самая культурная из всех домашних животных. Потому, что она никогда не ест там где спит, не какает там где спит и ест. А другие животные всё это делают не разбираясь.
Посмеявшись ему на его слова возразила тётя Надя, наша родственница:
- Вот не скажите товарищ профессор, грязнули они ещё те! Ни одна тварь не любит так в грязи барложиться как наши свиньи. Особенно летом, в жару.
- Здесь Вы неправы, любезная. Их дикие сородичи, порой даже лечатся грязью болотной, содержащей сероводород. А Ваши подопечные, таким образом пытаются защитить свои кожные покровы от вредителей различных и от болезней. Вот у собаки которая меня сегодня облаяла здесь, очень плотная шерсть. Ни одно жалящее насекомое её не сможет поразить. А у свиньи щетина реденькая, жесткая. Вот они и пытаются защититься при помощи грязевого панциря. Если бы кто-то захотел тщательно с мылом вымыть свою свинью, так чтобы смыть даже тот толстый слой перхоти, которым покрыто её тело, то такое животное пришлось бы держать постоянно в комнате. Потому, что на воле оно бы мгновенно было изжалено насекомыми и заразилось уймой кожных болезней!
После лекции колхозники обступили профессора и всё задавали и задавали свои вопросы, а он охотно и подробно отвечал на них. Уполномоченный, заставил ездового подогнать лошадей в линейке к окнам поближе, давая понять, что время вышло. Пробовал прервать затянувшуюся беседу, но люди продолжали свои расспросы. Наконец и сам профессор заявил:
- Товарищи колхозники, я здесь подробно рассказывал об учении Павлова и о пользе от соблюдения распорядка дня для животных, сам же способствую его нарушению, отвлекая вас от ваших дел.
Но Митрофанович его успокоил:
- Ничего один раз не страшно, мы теперь ещё строже за распорядком следить будем. Зато Вы так нам глаза открыли на нашу работу, что мы теперь все рекорды в своём деле должны побить!
- Извините товарищи, но мне пора уже увозить нашего лектора в район, - повысил голос уполномоченный, и сердито одёрнул свой френч.
- Вот, ещё только один, самый, самый последний, но самый важный для нас вопрос, умоляюще попросила, протиснувшись к лектору, Галина Михайловна, старшая свинарка из маточника.
- Что Вас интересует? - глядя на неё снизу вверх, уточнил лектор.
- Мы кое-что из того, что говорили даём поросяткам… И мел, и глину, и уголь древесный, и кирпич толченый. А Вы ещё сказали, что порошки нужно наводить им всякие, чтобы не поносили поросята белым. Дерн какой-то нужен. Где всё это брать нам?
Её поддержала другая свинарка:
- А то мы, глупые, говорили Митрофановичу, что зря он заставлял нас мел давать. Думали они от мела белым поносят.
- То, что Вы назвали порошками это железный и медный купорос. Его колхозное руководство должны затребовать у районного ветеринара. А применять их очень просто растворите в ведре воды одну ложку медного купороса и три ложки железного, и потом щеточкой регулярно смазывайте этой водичкой соски у свиноматок. Этой дозировки поросятам вполне достаточно, для профилактики заболевания.
- А как же нам различать эту болезню у поросят?
- Поросята активность теряют, кожа становится не розовой, а бледной, щетина блеск теряет, а через неделю и белый понос начинается.
- Во, Митрофанович, все точно как у нас бывает, описывает учёный человек! У нас ведь весь падёж у молодняка, только по этим признакам и случается! Надо эти купоросы завозить и этот дёрон заказать. А мы уж постараемся.
- Ну дерн, ни откуда завозить не требуется. Этого добра в сельской местности пруд пруди. Словом дёрн, обозначают верхний слой почвы, с корешками и растительностью. Только не заготавливайте его на лугах, там где выпасают свиней. Чтобы гельминтами не заразить просят. Лучше на выгонах. Там я видел у вас отличный дёрн. Трава мелкая, без бурьяна, и свиньи там никогда не выпасаются.
Лектора проводили до линейки. Все люди благодарили за интересную лекцию. А Митрофанович попросил уполномоченного:
- Может можно нам заменить лекции про капиталистов и про разные страны, вот такими лекциями? От такой лекции нам намного больше пользы, чем от политики!
- Товарищ заведующий, - остановил его уполномоченный. - Райкому лучше знать от чего пользы больше, а от чего меньше. Да и профессоров в области, небось, намного меньше, чем свиноферм в одном нашем Михайловском районе.
На работу я ходил с огромным удовольствием, однако в этом году пришлось неожиданно прервать своё участие в колхозных делах. Виновата в этом оказалась наша пасека. Она у нас самая больная в селе, если не считать колхозную пасеку. Наша на двенадцать ульев! У других пчеловодов ульи стояли в палисадниках потому, что этих ульев было два или три, и только у дедушки Андрея Моторина было пять ульев пчел. Но наши пчелы не поместились бы в палисаднике, поэтому дедушка выделил для пасеки большую площадь нашего подворья. Загородил пасеку высоким тыном. Поэтому у нас от ворот в глубь двора получился такой проход широкий.
Вдоль дороги, и вокруг усадьбы двор был отгорожен тыном. В торце глухой стены хаты были широкие ворота из жердей и деревянная калитка. От хаты к дороге располагался палисадник с цветами. В палисаднике росли два американских клёна. Палисадник от глухой стены и до ворот был загорожен невысоким тыном из мелкой лозы, плетёной простым узором. Вдоль этого тына, в палисаднике лежали три больших коричневых камня, оставшихся от строительства хаты. Эти камни служили скамейками, когда летом женщины в выходной собирались посплетничать и полюбоваться цветами. От калитки вглубь двора тянулся тын пасеки. Проход получился на ширину ворот и калитки, поэтому по нему свободно можно было въехать даже с арбой до верху гружённой сеном, соломой или хворостом.
Пасека оказалась со всех сторон загороженной новым тыном, и зайти в неё можно только со двора, от колодца, через тяжёлую калитку из жердей, заплетённых ветками вербы сверху вниз. На пасеке дедушка вырыл землянку с соломенной крышей. Называлась она омшаник. Зимой там хранились ульи с пчёлами, а летом стояла медогонка, лишние роевни, ящики с запасными рамками и всякий инвентарь для пчёл. Ульи стояли просторно, двумя рядами, на колышках, так чтобы трава не доставала до их днища. От земли, до самых летков ульев были наклонно установлены прилётные доски, на которые тяжело плюхались пчёлы, прилетевшие с взятком. С них же взлетали, набирая скорость, те пчелы, которые улетали за взятком. В жару, здесь, перед летком в рядок выстраивались по несколько молодых пчёл, которые упирались головой в доску и размахивая крыльями гнали свежий воздух в улей, проветривая его. Здесь же дежурили несколько пчел-охранников, которые следили, чтобы чужая пчела-воровка не забралась в улей или, чтобы не приблизился какой зверь или дурно-пахнущий чужой человек.
Кроме ульев, на самом солнечном месте стояла большая, застеклённая воскотопка. На росших вокруг глухого тына пасеки вишнях висели роевни. А на высокой подставке из кольев стоял деревянный бочонок с водой и вделанным снизу самоварным краном. От бочонка до самой земли была наклонно установлена широкая доска, в которой был зигзагом выдолблен глубокой ручеёк. По нему стекала капающая из крана вода. Всё это сооружение называлось поилкой. В жару вдоль всего ручейка на доске толпились десятки молодых пчёл-водоносов.
Мне нравилось наблюдать за слаженной жизнью пчелиных семей. Дедушка всегда рассказывал, что сейчас пчелы делают, чем заняты молодые, чем рабочие, как отличить старую пчелу от молодой или трутня от других пчёл. Когда открывал крышки ульев, то показывал даже пчелиную матку, маточники с молочком маточным, и как прополисом щели заклеены, и детву, которая вылупляется из яичек. Разрешал дымить дымарём в те места, с которых нужно было прогонять пчёл.
Только предупреждал, чтобы я, не заходил к пчёлам потным – они не любят неприятные запахи. И если без него захожу на пасеку, то сидеть около улья должен тихонько. Не делать резких движений. Потому как пчелы-охранники могут рассердиться, напасть и ужалить. И перед прилётной доской не разрешал останавливаться, потому что взлетающая или прилетевшая пчела может стукнуться об меня и от неожиданности ужалить.
Жалили меня пчёлы частенько. К этому я постепенно привык. Весной, когда они ещё вялые и полусонные в них бывает мало яду и поэтому если сразу выдернуть жало оказывается совсем не больно. Летом, терпеть такую напасть намного тяжелее. Место, в которое вонзилось жало, нестерпимо болело, жгло и чесалось. Сразу же возникало красное пятно на коже, и вскоре это место начинало распухать. Но дедушка учил меня не только без слёз терпеть эту муку, но и рассказывал, и показывал на своём теле как следует поступать, если пчела ужалила человека.
Ужалившую пчелу ни в коем случае нельзя убивать или раздавливать. Потому что если раздавить разозлившуюся пчелу, а жалят обычно разозлившиеся пчёлы, то от неё начинает исходить очень резкий запах, который сразу же начинает злить всех пчёл в округе. Тогда даже от других ульев могу прилететь пчёлы-охранники и напасть на того от кого пахнет раздавленной разозлившейся пчелой. Ужалившую пчелу следует аккуратно оторвать от тела, и отпустить. Пусть она летит спокойно умирать, потому, что без жала она всё равно вскоре умрет. Потом быстро вытащить из своего тела жало и если удастся, то выдавить через ранку хоть капельку яду. Тогда боль немного уменьшится. Но со своего тела дедушка никогда яд не выдавливал. Говорил, что он людям на пользу.
Если дедушка занимался пчелами, когда я был дома, старался попроситься к нему в помощники. Согласившись, он заставлял меня одеть на голову сетку. Это такая матерчатая шляпа со свисающим с полей матерчатым рукавом. Впереди на этом рукаве была прозрачная сетка, а снизу он накладывался на воротник одежды и стягивался шнурком, чтобы пчелы под него не забрались. Когда он снимал потолочины и начинал переставлять в ульях рамки, то советовал мне надевать на руки зимние варежки и завязывать поверх варежек рукава рубашки, чтобы по рукам, под рубашкой не лазили пчелы и не жалили, когда их нечаянно придавишь. Конечно, если нужно было поднимать и переносить тяжести, то дедушка звал бабушка и отдавал сетку ей. А мне предоставлял выбор: или оставаться на пасеке, как и он без сетки, или уходить.
Постепенно у меня от пчелиных ужаливаний тело опухало всё меньше и меньше. И боль тоже становилась не такой мучительной. Дедушка говорил, что я хоть ещё и не пчеловод, но уже пасечник, потому, что у настоящих пасечников, тело от пчелиного яда не опухает.
В тот день солнце палило несносно и своё стадо мы загнали задолго до обеда. Захотелось кушать, и я пораньше пришёл домой. На обед неожиданно собралась вся семья. У мамы в конторе не было начальства, и она пришла на обед домой. А тут и дедушка подъехал на велосипеде. Я попросил разрешения покататься на нём, по улице не далеко от дома, но дедушка не разрешил. На багажнике и на руле были прикреплены походное точило с наждачным камнем и закреплённая на деревянной стойке маленькая наковаленка для отбивания кос и тяпок. И разборный стульчик, и молотки и оселки и другие инструменты. Его уже второй год назначали колхозным точильщиком, потому, что у дедушки был велосипед. Он с весны и до самой жатвы ездил по полям точил, а иногда и набивал лезвия женщинам на их тяпки. Ставил клинья на разболтавшиеся черенки. Набивал лезвия на косах косарям. Сейчас во время сенокоса он выезжал на работу рано-рано и вечером был с косарями допоздна. А днём сено не косили, и была возможность в обед иногда заезжать домой покушать и отдохнуть.
У взрослых за столом всегда много разговоров разных, а я быстро поел и попросил разрешенья выйти во двор. Сытный обед хотелось закусить чем-нибудь вкусненьким. Тут я вспомнил, что у нас на пасеке уже поспела вишня ранняя. Решил забраться на вишню и поесть вишен. Если залезть на дерево повыше, то там можно будет найти совершенно темные, спелые вишни. С трудом отворив калитку, зашел на пасеку и осторожно стал пробираться вдоль тына, позади ульев к росшей в углу вишне. Хотя из одежды на мне были одни трусы, нападения пчел не ожидал. Потому, что у пчел сейчас был взяток, хоть и не большой, но они старательно работали. Некоторые летали в ближайшие вербы, собирали нектар с цветов на нескошенной траве, а другие летели в сторону Горы, там за кручей зацветал кориандр. Дедушка не раз говорил, что во время взятка, пчелы совсем не злые, потому, что они все заняты делом. Им некогда отвлекаться на гуляющих по пасеке людей.
Немного смущало то, что в этом ряду был и улей со злыми пчелами. Дедушка рассказывал другим пчеловодам, что специально завел таких пчел, которых он называл Среде Русскими. Потому, что эта порода жила в лесах сама без людей много веков и очень они к жизни приспособленные. И трутни из этого улья теперь обгуливают молодых пчелиных маток, чтобы у них потомство было здоровее. Но мне не нравилось, что эти хорошие пчелы, были слишком злые. В других пчелиных семьях, пчелы-охранники сердито жужжат, летая вокруг человека, только: если подошел близко к летку, или если крышку снимают в улье, или если стукнули по улью. Стоит же отойти от их улья – они сразу успокоятся. А эти, если их потревожить, продолжают злиться, хоть на край пасеки уходи. Не только нас, даже дедушку они преследовали по всему двору, если он залезал в их улей. А в прошлом году, когда у них мёд откачали, они так разозлились, что даже напали на стадо телят, которых гнали в это время мимо нашего дома. И телятницу в щеку ужалили!
На вишню забрался легко, потому что у неё с самого низа и до вершины росли боковые ветки, по которым, как по лестнице можно было лезть до самого верха. На верху темных вишен было немного, но я быстро наелся и хотел уже спускаться на землю. Но тут ко мне пристали две сердитые пчелы. Они летали с угрожающим жужжанием, вокруг вишни и норовили пролететь вплотную к моему лицу. Зная, что в таком случае нужно не двигаться, чтобы пчелы успокоились и улетели, я согнутой рукой обхватил тонкий ствол вишни, обоими ладонями закрыл лицо, чтобы пчела не ужалила в глаз, и старался не шевелиться. При этом мне было совершенно не понятно, чем я мог разозлить пчёл. Подумал, что может где-нибудь на вишне сидела старая пчела, которые, когда совсем уже не могут работать, вылетают из улья умирать, чтобы не было лишних трудностей по её вытаскиванию наружу. Может я её, нечаянно раздавил, а она была злая и от неё пошёл тот неприятный запах, который сильнее злит пчел. В таком случае, лучше было бы убраться из этого места, но если начну шевелиться, напавшие на меня пчелы могут ужалить. Решил пока посидеть на вишне без движений. Тем более, что густые листья во многих местах прикрывали моё тело.
У меня уже отекла рука, которой держался за ствол, а пчелы всё настойчивей и настойчивей кружились около моей головы. Вдруг одна из пчел слёту стукнулась мне в голову, и запутавшись в волосах жужжала, пытаясь ужалить. Быстро раздавив эту пчелу в своей шевелюре, смекнул, что теперь моим единственным спасением может быть только стремительное бегство с пасеки, чтобы другие пчёлы не успели напасть.
Отпустил ствол виши, спрыгнул на землю и со всех ног кинулся в сторону калитки. При этом у меня наверно расстегнулась застёжка на сандале, наступив на неё другой ногой, я споткнулся и с разбегу угодил в корпус улья со злыми пчёлами. Улей сдвинулся с места, соскользнул с опорных колышков, завалился на бок. Крышка улья откатилась в сторону, посыпались потолочины и из раскрытого улью устремилась ко мне туча пчёл. В одно мгновение я осознал, что вся эта масса рассвирепевших насекомых стремится меня наказать, что если я поднимусь с земли, то окажусь в самой их гуще и они меня не пощадят. Непереносимый ужас сковал моё тело, я вжался в землю, в траву, в плетение тына и завопил во всю силу своего голоса. Хотя я и лежал неподвижно, пчелы каким то образом догадались, что я виновник катастрофы их улья начали пикировать на разные части моего тела и вонзать свои жала. От боли и ужаса я вопил всё сильнее и сильнее. Первыми на мои вопли выскочили из хаты бабушка, а за нею дедушка. Мама в это время была в погребе и вначале не слышала моих криков.
Дедушке показалось, что мои крики доносятся из колодца, он побежал прыгая на своей хромой ноге к колодцу, открыл крышку и пробовал разглядеть там мои очертания. А бабушка сразу поняла где, я нахожусь, и она сразу же заскочила на пасеку. Увидев всю картину она, громко позвала дедушку, подбежала к лежащему на боку улью, закрыла лицо фартуком на ощупь начала за руки волоком по земле тащить меня в сторону калитки. Тут к ней припрыгал дедушка, схватил меня за талию и они бегом вынесли меня из пасеки.
Но моё тело было сплошь покрыто пчёлами и они продолжали яростно жалить меня, бабушку и прибежавшую на мой плачь маму. Тут дедушка, на бегу догадался как с меня можно снять сразу всех пчёл. Он закричал:
- Давайте в корыто его, там сразу и сгребём всех пчёл.
Водопойное корыто для коровы к счастью оказалось до краёв наполнено водою, и когда меня окунули в него и стали сгребать пчёл с тела. В воде они уже не жалили и не могли летать. Мама сдёрнула сушившуюся на верёвке простынь, прямо в воде меня закутали в неё и бегом понесли в хату.
В хате меня уложили на нашу кровать в вэлыкихати и стали вытаскивать из тела пчелиные жала. А дедушка, сразу догадался, что мои дела плохи, сбросил со своего велосипеда, весь инструмент, и собрался ехать за фельдшерицей. Но тут он увидел идущего мимо Гришку Руденка, и крикнул ему:
- Гришка бегом сюда!
Гришка молча подскочил к дедушке.
- На велосипеде ездишь?
- А то!
- Прыгай на велосипед и сколько духу будет, мчись в медпункт. Скажешь Полине Артёмовне, что у меня внука искусали тысячи пчел за один раз. Пусть сгребает всё, что у неё есть для спасения, сажай её на раму и мчи сюда.
- Так тысячи ж не могут на теле поместиться.
- Замолкни и не пререкайся! Времени нет совсем! А ей всё скажи, как я велел!
Он подтолкнул Гришку с велосипедом за багажник и уже вслед добавил:
- Только ради Бога поспешай, а то можете не успеть!
Выбирая жала, бабушка и мама переворачивали меня то на бок, то на живот. Мама почему-то всё время плакала и постоянно спрашивала:
- Где у тебя болит Женечка?
А у меня может от страха, а может так и бывает при множестве ужаливаний, но никакой боли я не ощущал и успокаивал её:
- Да Вы не плачьте мама, у меня совсем ничего не болит. Это я просто, испугался сильно. Поэтому и кричал.
Мне даже было интересно рассматривать как у мамы и у бабушки начинают распухать ужаленные пчёлами лица и руки. Но лежать на кровати с периной казалось жёстко и очень жарко. Вначале попросил, чтобы на меня дули. Бабушка стала дуть, а мама взяла полотенце и начала махать надо мною спрашивая:
- Ну как тебе лучше?
- Нет, мама, мне как-то не так. Как будто всё мешает и жарко очень.
Тут вмешалась бабушка, она пощупала мой лоб и сказала маме:
– У него жар начинается, я платком своим головным пока помашу, а ты сбегай, в холодной воде намочи полотенце и положи ему на голову.
Полотенце быстро становилось теплым, и они стали мочить два полотенца и по очереди прикладывать их мне к голове и на грудь. Дедушка принёс ведро колодезной воды холодной и поставил его прямо у кровати. Он всё это время то заходил в хату, то выскакивал на улицу, посмотреть, не привез ли Гришка фельдшерицу.
Мне становилось всё жарче и жарче. И я опять заплакал, упрашивая маму:
- Мамочка, можно я на доливке лежать буду? Там не так жарко и простыни не будут прилипать ко мне.
Услышав это бабушка вдруг тоже заплакала и запричитала:
- Ой, лышенько, это ведь только перед кончиной люди просятся на землю их уложить. Ой, лихо, какое! Что же ты это удумал внучёчек?
- Ну, что Вы такое говорите мамо, - сердито возразила мама, - у него просто от пота постель стала сырая, вот он и просится на доливку!
- Дал бы Бог, что бы так оно и было, - продолжая всхлипывать закивала головой бабушка, при этом быстро сняла с лавки половичек, и простелила его перед столом-угольником над которым висела большая икона. Не вставая с колен протянула руки к маме и скомандовала:
- Давай его сюда положим перед образом Богоматери и молиться будем о здравии его!
Мама подхватила меня двумя руками за спину и ноги и они вдвоём уложили меня на половичёк.
- Только я никаких молитв кроме «Отче наш» не знаю же, - смущенно призналась мама.
- Ну ты молись как получится, проси Заступницу за сына своего, и полотенца меняй, а я молитвы какие знаю читать буду, - ответила бабушка. Она не вставая с колен повернулась к иконе, стала размашисто креститься, кланяться до самой доливки и что-то шептать. Мама тоже шептала слова молитвы, но молилась не на икону а наклонившись ко мне.
На мгновенье бабушка остановилась, повернулась ко мне и посоветовала:
- А ты бы тоже помолился, ведь «Отче наш» я и тебя выучила, вот и помолись, попроси Боженьку помочь тебе пережить такое лихо.
- Ой, бабушка, у меня ничего не получится. Да мне и дышать тяжело становится, меня наверно пчелы и во рту искусали, когда я кричал там на пасеке. И теперь у меня всё там распухает.
В это время в хату вбежала запыхавшаяся Полина Артёмовна и сразу же спросила:
- А почему он на земле лежит?
- Ему на кровати было жарко и потно, вот мы его и переложили, - ответила мама. – Что нужно обратно переложить?
- Нет, никуда перекладывать не будем, - решительно заявила бабушка. – Вы теперь своим делом занимайтесь, а я помолюсь над ним во спасение.
- Полина Артемовна, он говорит, что во рту напухает всё и ему дышать тяжело, – пояснила мама.
- Сейчас посмотрим…, - ответила фельдшерица, и наклонившись ко мне попросила, - а ну ка открой рот пошире!
Тут же засунула мне в рот какую-то невкусную ложку, надавила на язык и заявила:
- Нет у него и во рту и горло всё даже отлично, я боюсь, что это у него отек в легких начался или сердечко столько яда не может вынести. Сейчас мы ему укольчики сделаем, и будем надеяться на бабушкины молитвы!
В это время мне показалось, что стоящий у двери дедушка начал куда-то проваливаться, потом медленно закружились склонившиеся надо мною люди. Потом всё завертелось как в юле, я даже пытался схватиться за маму, чтобы не улететь и тут я неожиданно уснул.
Проснулся я от того, что дыхание перехватило очень резким запахом, таким сильным, что его было труднее стерпеть чем запах травы «крутоноса». Запах исходил от ватки, которую держали у моих ноздей. С трудом замотал головой и где-то далеко- далеко послышался мамин голос:
- Он дышит, Полина Артёмовна, дышит он! Помог нашатырь!
Я открыл глаза и как в сумерках темных увидел, что дедушка приподнял меня за плечи, а мама, бабушка и фельдшерица наклонились ко мне с боков. Хотел сказать им, чтобы меня не трогали. Что я очень хочу спать, но язык не слушался меня. Но мама наверно не хотела чтобы я спал, начала хлопать ладонью по моим щекам и просила:
- Женечка, ты глазки только не закрывай. Пожалуйста, не закрывай.
Но мне очень хотелось спать, и я опять уснул. Несколько раз мой сон опять прерывали этим нестерпимым запахом. Били опять по щекам, обложили мокрыми простынями и мешали спать. В комнате уже давно горела наша праздничная семилинейная лампа, значит уже очень поздно, а они мне не позволяли уснуть. Наконец, язык начал понемногу слушаться и я очень медленно и не свои голосом произнёс:
- Я не буду спать, но вы мне к носу это вонючее не прикладывайте.
- Ой миленький ты мой, да тебя возможно только одним нашатырем и на свет белый вытащили, - объяснила фельдшерица.
- А Вы считаете, что уже вытащили? – взволновано спросила мама.
- Похоже, что пик кризиса миновал, вот и сознание к нему вернулось. К счастью и психические реакции у него вполне адекватные. Будем надеяться, что дальше будет улучшение, ещё бы только осложнений никаких не дало.
- Хорошо, что Вас Полина Артёмовна Гришка так быстро примчал, а то бы мы тут ничего сами не смогли сделать. Спасибо Вам большущее, мы Вас обязательно отблагодарим, - проникновенно и даже как мне показалось сквозь слёзы заявил дедушка.
- Да, что Вы Стефан Исаевич, это ведь моя обязанность такая. А я когда мне Григорий, а потом Вы всё рассказывали и рассказывали, сколько мальчик перенёс укусов, я, конечно, всё делала, что знала, а сама, грешным делом, даже ничуть не надеялась, что мы его спасём!
- Руки у Вас золотые, Полина Артёмовна, вас ведь не только в селе все хвалят, но и в районе отмечают, - поддержала дедушку мама.
- А я так считаю, что здесь если уж не чудо произошло, то по крайней мере получилось удачное сочетание телесных лекарств и духовного воздействия. Ведь Ваша мама не переставала молиться всё это время. Хоть сейчас и не полагается об этом говорит, но может не мои препараты, а мольба Жениной бабушки, помогли сотворить такое чудо!
- Да она ещё с той поры как в церковном хоре пела, молитв этих заучила уйму. А я вот смолоду не верю в эти штучки! Не успей Вы со своими уколами, никакие молитвы наверно не помогли бы, - возразил ей дедушка.
- Мне тоже такое спасение, кажется настоящим чудом – это я вам говорю как медработник. И я обязательно завтра доложу об этом случае в Митрофановку. Лишь бы мальчику до утра не стало хуже!
- Полина Артёмовна, а можно Женю уже переложить на койку? – спросила мама, - а то под ним уже доливка мокрая от воды!
- Конечно, переложите его. Только клеёнку застелите поверх простыни, чтобы не намочить, когда мокрым обкладывать будете.
Тут и я решил вмешаться в их разговор. Заплетающимся языком и растягивая слова и очень тихо спросил:
- Мама, а может уже не стоит меня мокрым застилать? Мне хоть и жарко, а на спину вода стекает и спине холодно.
- Нет, малыш, - возразила фельдшерица, - пока у тебя такая высокая температура тебе нельзя без охлаждения. Особенно на голове чаще меняйте полотенца.
А мама сказала:
- Сейчас мы с бабушкой, застелем для тебя кровать, и на перине у тебя спина мёрзнуть не будет!
- Да Вам предстоит бессонная ночь. За температурой следите, пока до тридцати семи не упадёт, обкладываёте его мокрой материей, только теперь мочите полотенца в комнатной воде, а не в холодной. На воздухе мокрая материя сама остывает до нужной температуры. А у вас свой градусник есть?
- Есть, есть, - заверила мама, - сейчас я достану его.
- Хорошо. А пузырёк с нашатырным спиртом, ватку и капли сердечные я на всякий случай оставлю. Думаю, они не потребуются, но такие вещи в доме всегда нужно иметь.
- А капли давать, если Жене, не дай Бог, опять задыхаться начнёт? – уточнила мама.
- Да, если он опять сомлеет, то опять нашатырь ему, а потом накапаете в ложку и дадите выпить с водичкой.
- А может, Вы ещё немного подежурите у него, - спросила бабушка. – А то мы бестолковые вдруг не поймём, задремал он или сомлел.
- Вы не волнуйтесь, у мальчика явные признаки улучшения. А я за своего Валерку тоже переживаю, он же меньше вашего Жени. Я как уезжала, крикнула Мошненковым, чтобы приглядели за ним по соседски. А им видать и спать его укладывать пришлось.
Тут в разговор вмешался дедушка:
- Полина Артёмовна, а может я Вас на велосипеде отвезу?
- Да что Вы, с такой ногой наверно и одному ездить тяжело. А я прямиком через Вербы. Ночью там воздух освежающий, целебный.
- Ну, тогда вот тут я баночку меда налил майского, побалуйте своего сыночка. А как взяток с подсолнечника начнётся, мед качать будем, я обязательно Вам привезу побольше, чтобы всю зиму чаёвничали и вспоминали как Женьку рятувалы!
- Не стоит беспокоиться, вы своим подарком смущаете меня. Выходит, я вроде как за плату здесь старалась.
- А как же, мы перед Вами действительно в неоплачьном долгу за Женьку, а мёд, поверьте это от всей души и из уважения!
Тут и бабушка вмешалась. Она принесла кусок полотна, взяла из рук дедушки банку с мёдом и пояснила:
- Завяжу вам баночку в узелок, чтобы нести было удобней, а мёд примите, не обессудьте.
Лампу в эту ночь не тушили совсем. Я уснул и даже не слышал, как мне температуру измеряли, как прикладывали мокрую материю. Мама прилегла рядом со мною и к утру тоже уснула. А бабушка потом ещё два раза приходила к нам на рассвете посмотреть, как дышу, но всё это я узнал только из их разговоров на следующий день.
Проболел тогда целую неделю. А три дня мне бабушка не разрешала даже из хаты выходить, хотя мне и хотелось показать своим друзьям опухшее своё тело. Из-за него сам себе казался сказочным толстяком-богатырём. Было такое ощущение, что когда иду по комнате, то земля подо мною дрожит и прогибается от моего веса и мощи! А мама отпрашивалась в обед домой посмотреть, как я себя чувствую, и дедушка тоже в обед домой приезжал на своём велосипеде.
Гулять меня пока не выпускали и друзья в гости не приходили, наверно боялись, чтобы их пчёлы наши не ужалили. А как-то вечером, когда уже все собрались в хате, на меня пришла посмотреть старая цыганка. Несмотря на запреты, цыгане продолжали кочевать и мы не раз наблюдали, как их крытые повозки останавливались на ночлег, а то и на несколько дней, на берегу Ривчака.
Был поздний вечер, все собрались в хатыни, а я сидел в кивнате на сундуке и смотрел в окно. Цыганка эта мне ещё издалека показалась странной. Она шла одна. Обычно ведь они ходят с маленькими детьми, подходят к воротам каждого дома и просят милостыню у хозяев или предлагают поменять на продукты всяческую утварь домашнюю выкованную цыганом на походной наковальне. Эта седая цыганка, ни к чьим воротам не подходила, а быстро шла по краю дороги, смешно размахивая руками. Когда она сравнялась с нашими воротами, мне её уже было не видно.
Но вскоре послышался женский голос звавший хозяев. Дедушка сказал маме:
- Ксения, а ну сбегай посмотри, кто там зовёт?
Мама ушла и я догадался, что это был голос седой цыганки. Вскоре в хату вернулась запыхавшаяся мама и с порога объявила:
- Там цыганка, какая-то старая, просит зачем-то нашего Женю ей показать.
- А зачем он ей? - спросил дедушка, - он же уже поправился!
- Я ей тоже сказала, что Жене уже получьшало и ворожить над ним мы не хотим, но она твердит, что ворожить не собирается, а просто посмотреть на него хочет.
- Знаю я их, достали уже эти побирушки. Узнали как парня пчелы укрыли и будет сейчас городить, что если не купим неё мазь или воду заговоренную, то Женька потом страдать будет, - рассердилась бабушка.
- Да она вроде с пустыми руками, - засомневалась мама. – И упрямая какая-то, я ей говорю, что нам ничего от неё не нужно, а она тылдычит, что ей только на мальчика искусанного пчёлами посмотреть и больше ничего не нужно. Смешно даже, что на него смотреть, он уже и не пухлый даже?
- Не понятно, - согласился дедушка, - пойди, пусти её в хату. Нам от этого не убудет.
- Не убудет, - заворчала бабушка, - все равно чего-нибудь выклянчит. С пустыми руками они не уходят.
- Ты всё яришься, по поводу и без повода. Радовалась бы, что не тебе приходится побираться и что бывает в доме кусок лишний, чтобы милостыню подать.
Пока мама ходила за цыганкой, я потихоньку прошёл в хатыну и стал возле печки.
- Здравствуйте люди добрые, - с порога поздоровалась цыганка.
- И тебе не болеть, - ответил ей дедушка.
А мама добавила:
- Вот он наш Женя, что на него смотреть? Сейчас у него уже почти и незаметно ничего.
- Мне конечно, пуще всего рассмотреть его вблизи хочется, но заодно и вам хотела сказать, что этому страдальцу вашему судьба выпадает необыкновенная!
- Ну, вот я ж говорила, - повернувшись к дедушке, злорадно заметила бабушка, - вот уже и завела она свою шарманку чтобы выклянчить чего получше!
- Зачем ты так говоришь женщина? - обиделась цыганка, - я бы сама рада принести этому мальчику хороший подарок, но у нас в таборе не нашлось ничего достойного, да и не примете вы от цыганки подарка. Порчи побоитесь. А от вас мне ничего, не нужно.
- А пришла тогда зачем? – строго спросил дедушка.
Цыганка, подошла ко мне, долго разглядывала лицо, потом положила руку на голову и с сожалением произнесла:
- Вечереет, так, что толком и не запомню его облик.
- Ты, не своровать его ненароком задумала? Говорят, цыгане детишек воруют! – забеспокоилась бабушка.
- Не волнуйтесь, я не стану вмешиваться в его судьбу, ему жизнь и без меня приготовила немало испытаний.
- Может всё же скажешь, зачем пришла к нам, - недовольным голосом спросил дедушка.
- Да узнала я от людей в селе, что мальчика у вас так пчелы искусали, что и взрослый не выжил бы. Вот и решила по нашему, по-цыгански посмотреть, за что ему такое избавление стихии дали. А как посмотрела, так и ахнула! Поняла, что должна посмотреть на него своими глазами, пока они видят, а заодно и вам рассказать о его судьбе.
- Не нужно нам ничего рассказывать. Мы никогда у цыганок не гадаем, я грехом это считаю, а муж не верит не то что твоим картам, он у меня даже в Бога смолоду не верит.
- Зря ты так женщина, ты мало ещё на земле пожила, поэтому не тебе судить, а карты я с собой не брала, значит в грех тебя вводить мне нечем. Я посчитала, что должна поделиться с вами тем, что мне открылось.
Тут и мама обратилась к родителям:
- Ой, тату, мамо пусть она скажет за Женю, а то ведь уже обмолвилась, что ему страдать придётся. Лучше за ранее всё знать и приготовится.
- Во видишь, так они затягивают таких дурочек как ты. Вроде бы между делом скажет, что порча на тебе, и как только почует, что поверила, так и начнёт с тебя тянуть, что есть, чтобы порчу эту самую снять – повысила на маму голос бабушка.
- А заранее знать будешь, что соломки подстелешь? - усмехнулся дедушка.
Мама, повернулась к дедушке и попросила:
- Ну тато, ну пожалуйста!
- А ну вас, - сердито фыркнула бабушка, - у меня ещё куры не закрыты. Пойду, управлюсь.
И вышла во двор.
- Да мне всё равно, пусть рассказывает, что нагадала. Только я в эти сказки не верю, – согласился дедушка.
- Вот видите, родители согласны. Расскажите теперь, что Вам карты, про нашего Женю подсказали? - обрадовалась мама.
- Дело даже не в картах. У нашего народа испокон веков есть возможность узнавать судьбы людей. Конечно, многое уже забылось, ушло из памяти вместе со стариками, но меня кое-чему ещё в детстве научили. Посмотрела я на судьбу этого мальчика и увидела, что ему определена невиданная слава, что имя его станет известно всем людям! Поэтому и пришла, посмотреть самой, пока жива, и вам сообщить, кого растите! – сказала цыганка и слегка похлопала меня по спине.
Дедушка с сожалением хмыкнул:
- Видать и вправду жинка права была. Я не верю во всякие пророчества, а тут и по Женьке видно, что вряд ли из него что-то стоящее получится. Вон уже какой вымахал, а делать путём ничего не умеет. То книжки, то побегать, а руки как грабли, что не заставишь, всё не по-людски. А не переймёт с малку, то как наши пращуры к жизни приспосабливаться учили, так ничего из него путного и не получится. Вон второй год ему талдычу, что когда навильник с сеном или соломой на кучу кладёшь, вилы переворачивать нужно. А он видите ли запомнить это никак не может. А чтобы славы добиться нужно уметь всё делать не хуже других, а намного лучше!
- Ой, тату, Вы опять за своё, - обиделась мама, - он же ещё маленький, ещё научится, Вы только подсказывайте ему!
И обратилась к цыганке:
– А что Вы говорили про то, что Женечке испытания в жизни предстоят? Или это так, просто для начала разговора?
- А ему хоть подсказывай, хоть заставляй, все одно толку никакого, - продолжал сердиться дедушка.
- Послушай мамаша, испытания ему предстоят тяжёлые, но он их вынесет, заявила цыганка.- А ты радоваться должна, тому, что обретёт он славу невиданную и почет и уважение. Радуйся за него, как радуюсь я!
- Вы хоть скажите, какие испытания? Что война, или голод, или тюрьма, что Женечке нагадали?
- Ты сама видела как на днях его стихии от смерти верной защитили! Так я тебе скажу, ему на пути своём еще два раза придется висеть на волоске между жизней и смертью. И опять его судьба не допустит гибели. Запомните эти мои слова. Но вам наверно нужно растить его, как-нибудь по особенному, чтобы он сумел в зрелом своём возрасте совершить то, что на него возложено стихиями!
Тут мама, забрала меня из-под руки цыганки, подтолкнула к двери и сказала:
- Иди Женя, помоги там бабушке по хозяйству. А то тётя Люся учила, что нельзя при детях обсуждать, как их воспитывать!
Бабушка сказала, что ей помогать нечего, и я просто ходил за ней, пока она доставала из колодца воду, вымывала корыта у гусей и у курей и наливала им свежей воды на завтра. Потом мы позакрывали все двери в сараях и подпёрли палкой с рогатиной задние ворота, которые ведут на выгон. Пока мы управлялись цыганка ушла. Когда зашли в хату, там уже зажгли лампу и дедушка пошутил:
- А мы с Ксенией уже без вас хотели за стол садиться вечерять!
- Небось, выдурила у вас кусок сала и банку мёда за свои страшилки, - предположила бабушка, не обращая внимания на дедушкину шутку.
- Да успокойся ты, я хоть и велел Ксении подать ей хвороста немного для детишек, ты его вон полную миску напекла. Всё равно сегодня не съедим, а холодный он не вкусный. Зато ублажу тебя, признавшись, что мы с Ксеней с этой старухой даже поскандалили.
- С чего бы это?
- Я её разозлил, что не верю россказням про то как Женька с годами здорово поумнеет, а Ксения сердилась, что та ничего не говорит, про беды Женькины. Когда и что точно с ним случиться сможет.
- Да, ничего они не знают! И карты их брешут. Сколько раз уже бабы жаловались, что нагадает цыганка с три короба благодати. Те на радостях одарят их и яичками, и мукой и крупою, а на деле потом одни несчастья.
- А я и бесплатно им никогда гадать на себя не давала. Сколько раз в контору заходили, по руке судьбу предсказывать брались. Я ни за что не соглашалась – боюсь, вмешалась мама.
- А чего ж сегодня согласилась, просила даже за неё? - удивилась бабушка.