«Ладно, — ответила Наталья. — Детей из школы я забрала».

— Кхм, хотелось бы услышать руководителя отдела снабжения, — грозно прогудел голос Мариетты Арутюновны. — Илона Викторовна, прошу вас.

Встав со стула и тем самым поднявшись над уровнем пола на сто пятьдесят пять сантиметров своего роста, Илона высказалась. Начальница слушала со своим обычным, слегка высокомерным видом. Эта монументальная женщина походила на памятник самой себе.

Совещание затягивалось. «Что-то начиналось» у Натальи уже в третий раз за последний месяц, и Илона срывалась с работы, но два раза схватки оказались ложными. Но нынешний срок — тридцать восьмая неделя — вызывал серьёзные опасения, что на сей раз это вполне могло быть и впрямь «оно». Утром, впрочем, ничто не предвещало беспокойства; Наталья, накинув на плечи шерстяную шаль с бахромой, царственно жарила оладьи, а Илона с дочками, Ксюней и Маришкой, с аппетитом ждали их за столом. Каждую порцию, пять-шесть штук, Наталья одним ловким и отточенным движением стряхивала со сковородки в глубокую тарелку посреди стола, и к пышущим жаром оладушкам сразу тянулись три вилки. Ням-ням — и тарелка вмиг пустела.

Когда Наталья с Илоной съехались, Ксюне было три года, а Маришке — два. Сейчас девочки учились в третьем и втором классах соответственно. Илона отвозила их в школу, а забирала их на своей машине Наталья. Они не делили дочек — которая чья. Лишь в свидетельствах о рождении было записано, что Ксюня была Наташина, а Маришка происходила от Илоны. Жили они в собственном доме в небольшом посёлке. Илона ездила на работу в город, Наталья зарабатывала фрилансом и вела хозяйство. Поселиться подальше от городской суеты и выхлопных газов было их общим решением: и для их собственного, и для детского здоровья полезнее — сон крепче, вода и воздух чище. Но без «железного коня» не обойтись, поэтому у них в семье было даже две машины.

Миниатюрную Илону почему-то не прельщали женщины сходной с ней комплекции, наоборот — она всегда питала особую страсть к высоким, статным девушкам с весомыми достоинствами. О себе она шутила так: «Некоторые любят многих женщин. А я люблю, когда женщина одна, но её много». Увидев Наталью, она поняла, что нашла идеал — ростом сто семьдесят пять сантиметров и весом восемьдесят пять килограммов, да ещё и натуральная голубоглазая блондинка с роскошным бюстом пятого размера и длинным водопадом скандинавских золотых волос, величаво-флегматичная, основательная, немногословная, исполненная нордического спокойствия и собственного достоинства. На первое свидание Наталья пришла в платье с глубоким декольте, в котором её наливная «пятёрочка» пронзила Илону стрелой Амура наповал. Илона была её полной противоположностью — неказистой, щупленькой и маленькой брюнеткой с короткой стрижкой и бровями внушительной густоты. Но по поводу своего «метра с кепкой» она не комплексовала. На работе она всегда умела подать себя так, чтобы у людей не возникало иллюзий — мол, если росточком не вышла, то и воспринимать серьёзно её не обязательно. Если такое впечатление и создавалось, то рассеивалось в первые же минуты общения: на первый план выходило её умение работать. Никто не мог сказать, что она занимала не своё место — место было как раз таки для неё, и справлялась она со своими обязанностями достойно. Наталья сначала двинула бровью, увидев перед собой этакий «карманный вариант»; в её глазах явно читался вопрос: «Тебе не кажется, что мы в несколько разных весовых категориях?» Но, как говорится, мал золотник, да дорог — компактное, но концентрированное южное обаяние нашло путь к сердцу прекрасной северной дамы. Илона же, возложив наконец ладони на вожделенную грудь и пышные бёдра, ликовала. Восемьдесят пять килограммов счастья — и ни килограммом меньше она не желала иметь в своих объятиях, ни один из них не считала лишним. Да, пусть на руках любимую не покружишь, но в горизонтальной плоскости — обширнейшее раздолье для удовольствия, есть к чему прижаться и что пощупать, а уж по части мягких изгибов и аппетитных выпуклостей равных Наталье не было. Всё нутро Илоны пищало от восторга и довольства: «Такая женщина — и вся моя!»

Ксюня уродилась в свою красавицу-маму — такая же золотоволосая и голубоглазая, хорошенькая, упитанная и крепенькая. Маришка унаследовала субтильность Илоны, её жгуче-карие глаза, тёмные волосы и брови. УЗИ показало, что их семья вскоре пополнится ещё одной дочуркой.

— Перерыв пятнадцать минут, — объявила Мариетта Арутюновна, посмотрев на часы. — После моего возвращения продолжим.

Сделала она это не только потому что совещание выдалось напряжённым, и всем действительно требовалась передышка. Дело было в том, что настало святое время для вечернего перекуса Мариетты Арутюновны, который она не пропускала ни при каких обстоятельствах. Леди-босс с величественностью океанского лайнера поплыла в буфет, и Илона, понимая, что более удобного момента уже не представится, обратилась к начальнице:

— Мариетта Арутюновна, разрешите мне отлучиться домой по очень срочным семейным обстоятельствам. Все вопросы, прямо или косвенно касающиеся отдела снабжения, уже обсудили, и я полагаю, что моё дальнейшее присутствие не обязательно.

Начальницу, как всегда, ждала коробка её любимых пирожных, и она в приятном предвкушении встречи с ними была в благосклонном расположении духа. Никто и никогда не смел покушаться на содержимое этой коробки: подчинённым был дорог душевный покой леди-босса, ведь от него напрямую зависело и всё остальное. Если Мариетта Арутюновна не примет очередную дозу сахара, несладко придётся всем.

— Да, Илоночка, вы можете быть свободны на сегодня, — милостиво кивнула начальница и степенно продолжила свой путь к буфету.

Илона, на ходу натягивая куртку сорок второго размера, которая была ей даже великовата, выскочила на крыльцо, под тёмное декабрьское небо. Мороз сразу взял в ежовые рукавицы её щеки, обжёг льдом ноздри. Звонко скрипя по снежному накату, Илона резво рванула через автопарковку для сотрудников — к своей машине, сверкающему чёрному внедорожнику «Ниссан». Да, машины она любила тоже внушительные по габаритам, тогда как Наталья по своим делам ездила на «дамской» малолитражке — «Дэу Матиз». Зато во внедорожнике всему семейству не приходилось тесниться.

Машина мягко катила по свежевыпавшему пушистому снегу. Вечерние огни сливались в предновогоднюю круговерть — острое, свежее, тревожное предчувствие праздника. Если бы не дети, Илона была бы к нему равнодушна, но девочки радовались, и их радость заражала и её. Для себя она ни за что не стала бы наряжать ёлку, но для дочек это был обязательный ритуал, неотъемлемая часть праздника и источник веселья и удовольствия. Непременно пара-тройка игрушек разбивалась в процессе — это уж как водится. Особенно обидно было расколотить новенькую, только что купленную, но и такое случалось. А Наталья больше дорожила старыми игрушками, доставшимися ей в наследство от родителей: они красовались на ёлке ещё в её собственном детстве. Илона таким наследством похвастаться не могла, все старые игрушки остались в семье брата, который остепенился первым.

До встречи с Натальей семейная жизнь Илоны шла вкривь и вкось. Только теперь она обрела своё гнёздышко, в которое хотелось возвращаться после работы. Она не мечтала о куче детишек, но так уж получилось.

Не успела она проехать и пяти километров по загородной трассе, как двигатель вдруг заглох.

— Что за ерунда? — нахмурилась Илона.

Приборы погасли, «железный конь» встал как вкопанный. Илона вышла и открыла капот — а толку? В ремонте автомобилей она всё равно не разбиралась, предоставляя это дело специалистам из автосервиса. Ничего нигде не горело, не вытекало и не дымилось, но легче от этого не становилось.

Летел снежок, змеилась белая позёмка. Ещё и телефон вдруг перестал ловить сеть — Илона не могла никуда дозвониться. С губ сорвалось ругательство.

— Этого ещё не хватало!..

Пыхтя и кряхтя от натуги, она пыталась сдвинуть массивный внедорожник к обочине, а про себя кляла свою любовь к большим машинам — особенно при её-то хрупком телосложении. С малолитражкой было бы куда меньше возни. У Натальи тоже пару раз случалось ЧП — так она в одиночку без проблем толкала свою миниатюрную «Матизочку». Но она и сама покрупнее Илоны… Пресловутая весовая категория тут имела решающее значение. И морозостойкостью Наталья обладала завидной, а Илона замерзала очень быстро. Она вообще мечтала обитать где-нибудь в тёплых краях, у Средиземного моря, но приходилось жить в суровом российском климате.

Чёрт! Ну что мешало купить что-то полегче, поизящнее?! Так нет же — ей непременно брутального здоровяка подавай… Кое-как удалось чуть-чуть подвинуть машину. Световая сигнализация не работала, оставалось только выставить знак аварийной остановки и уповать на отзывчивость проезжавших мимо водителей, но творилась какая-то чертовщина: час был ещё далеко не поздний, но дорога выглядела пустынной, будто Илона попала в какую-то аномальную зону или параллельную реальность, где все люди вымерли. Обычно в это время здесь всегда можно было кого-нибудь встретить, но Илона ждала уже полчаса — и хоть бы одна машина мимо проехала! Обстановочка — как в фильме ужасов: тишина, пустота, мрак и мороз. Пусть и не «мёртвые с косами стоят», но на душу наползала леденящая, гулкая жуть. Заиндевевшие голые деревья, снег да электрические столбы вдоль дороги — и ни единой живой души.

Илона то всматривалась в морозную даль в надежде увидеть огоньки фар, то терзала телефон — безуспешно. Глухая безнадёга в обоих случаях. А ещё она изрядно подмёрзла, пальцы ног уже начали терять чувствительность. Обогрев салона не работал, но в багажнике нашлось тёплое одеяло, которое Илона возила с собой на всякий случай. Завернувшись в него, она закрыла глаза…

Тёплый уют сегодняшнего утра окутал её. Наталья с шалью на плечах, с тяжёлым узлом золотых волос и большим животом под домашней сорочкой, в милых меховых тапочках-чунях — средоточие живительной силы, женской теплоты и земной плодовитости. И девчонки — сначала чуть сонные, но постепенно оживающие от бодрящего запаха жарящихся оладий. А к оладьям — сметана и черносмородиновый джем. Конечно же, кофе в турке без сахара, но с каплей сливок — для Илоны, а Наталья предпочитала отвары из душистых лекарственных трав, которые сама собирала. Вот это — её дом, её крепость. Её семья. Место, куда всегда стремится сердце, где оно отдыхает и согревается.

Холод… Зимняя давящая тьма — без конца и края. Снежная бездна.

Илона встрепенулась: мимо кто-то проехал! И не остановился, гад. Выпутавшись из одеяла, она выбралась из машины. Точно: в ледяном мраке таяли, удаляясь, огоньки. Надо было кричать, махать руками… Но если он не обратил внимания на аварийный знак, то и орать ему бесполезно, наверно. Просто есть те, кто всегда проходит мимо.

Из её рта вырывались клубы пара, снежный накат скрипел под шагами. Она приплясывала на месте, согреваясь движением. Если не сидеть в машине, а сигналить — может быть, так больше шансов, что остановится кто-нибудь.

Пешком идти домой — в такую даль, в такую темень, по морозу! — от этой мысли стало ещё холоднее. Нет, глупо. Хоть и заблудиться тут негде: каждый день Илона ездила по этому маршруту и знала его как свои пять пальцев. Просто топай вдоль трассы, и всё. Кстати, ещё примерно через пять километров в сторону посёлка — придорожное кафе «Домашний обед», за час можно бодрым шагом дотопать. Там можно и погреться, и чего-нибудь горяченького выпить.

Нет, так и не ожил телефон. Угораздило же их одновременно сдохнуть — и машину, и эту чёртову звонилку, от которой никакого проку, даже фонарик на ней не работал. Где-то в машине валялся фонарь на светодиодах…

Тоска выла голодным волком, вгрызалась в душу. Сердце рвалось в тепло, к Наталье и дочкам… Попадёт ли она вообще домой, или ей суждено замёрзнуть тут?

— Так, спокойно, не паниковать, — сказала Илона себе.

Прошло ещё слишком мало времени, чтобы беспокоиться. Если Наталья дома, а не в роддоме, то могла и не хватиться пока. «Постараюсь пораньше» — а когда именно? Этого Илона не сказала, да и не могла знать сама, когда ей удастся вырваться с работы. Но чаще всего к девяти вечера она уже обыкновенно бывала дома… Часы показывали восемь пятьдесят.

Илона снова залезла в уже остывшую машину, но засиживаться там не собиралась. Ждать помощи, похоже, не от кого. Снова кто-то проехал, но, как и предыдущий водитель, даже не подумал остановиться. Потом промчалась фура — Илона проводила её погасшим, усталым взглядом. Уже издали было ясно, что не остановится. Так и есть: пролетела, не сбавляя скорости.

Не оставалось ничего другого, как только топать пешком. Авось, час до кафе она как-нибудь протянет, не окоченеет. Если двигаться быстро, то заодно и согреется. А доберётся до кафе — может, оттуда и позвонить удастся. Илона проверила телефон — тот по-прежнему не подавал признаков жизни. А может, повернуть назад, в город, и там кого-нибудь поймать на улице? Что в ту, что в другую сторону — расстояние примерно одинаковое, но мысль о горячем кофе манила сильнее — она и оказалась решающей. Срочно согреться — вот что нужно в первую очередь. Да и перекусить не помешало бы: с обеда прошла уже бездна времени, желудок был гулкий и тоскливо-пустой, до горьковато-кислой слюны. Натощак она ещё сильнее мёрзла. Накинув на плечи одеяло и сжав в руке фонарик, Илона двинулась в путь.

«Раз, два, левой… левой», — командовал кто-то внутри, отсчитывая шаги. Несмотря на бодрый темп, ноги всё-таки мёрзли. Надо будет купить валенки и возить зимой в багажнике… Если она выберется из этой передряги, конечно.

Тело быстро теряло тепло, хоть Илона и молотила ошалело скрипучий снег в ритме строевого шага. Луч фонарика скользил по заснеженным, сахарно мерцающим веткам. Ветер колол коченеющее лицо искорками ледяной пыли. Тишина и мороз.

Да, обязательно выбраться и дожить до Нового года. Наряжать с девчонками ёлку. Купить новых игрушек, а то они, как всегда, раскокают что-нибудь. Не приведи бог, какую-то из старых и любимых — из детства Натальи. Новые — бей сколько хочешь, она и бровью не поведёт, а вот если старенькое пострадает… может пострадать и чья-то попа. Левой-правой, раз-два… Дожить до мандаринов, до огня в камине. И посмотреть наконец в крошечное личико. Дойти, дотопать коченеющими ногами, пусть они хоть замёрзнут до черноты, до гангрены — но добраться, доползти. Пусть хоть отрежут потом.

— Так, отставить драматизм.

Да, валенки в багажнике зимой — «маст хэв», однозначно.

Вдали показались огоньки жилья. В слезящейся пелене они мигали размытыми пятнами… Подсвеченная вывеска кафе «Домашний обед», белые змеи позёмки, снежная пыль, сдуваемая ветром с крыши, рыхлый ковёр под ничего не чувствующими, мертвенно-каменными ногами.

— Кофе с молоком и двойным сахаром, пожалуйста… Большой стаканчик.

Гаденький и дешёвый — чёрт с ним. Главное — горячий и сладкий! Он обжигал губы и нёбо, задубевшие пальцы неуклюже держали пластиковый стаканчик и медленно отогревались. Сахарные калории — пустые, но ей сейчас нужна была любая энергия. Кровь, сгустившаяся до ледяной слякотной кашицы, снова становилась тёплой, жидкой и текучей, а вот телефону пришёл конец: экран зиял мрачной чернотой. Видно, аккумулятор на морозе разрядился.

— Извините, можно от вас позвонить? У меня машина там, на дороге, заглохла. И телефон умер.

— Да, конечно.

А снаружи к окну кафе прильнуло точёное девичье личико с пронзительно-светлыми глазами — Илона даже вздрогнула от их странной яркости. Они пристально смотрели ей в душу, окружённые по-новогоднему мерцающими ледяными узорами на стекле. Незнакомка манила Илону, знаками прося выйти наружу. Выбираться из тепла на холод очень не хотелось, но странные глаза до ужаса буравили сердце, лишали покоя, гулким звоном отдавался их взгляд, светлый, как луна.

Незнакомка была одета явно не по погоде — в лёгком светлом платье и босиком. «Сумасшедшая, что ли, какая-то?» — мелькнула догадка в затуманенной, слегка охмелевшей от тепла голове Илоны. Но девушка улыбалась так разумно-ласково, так грустно и нежно, что мысль сама съёжилась и осыпалась в снег. Нет, сумасшедшие так не смотрят. У них — страшная пустота в глазах, а эти без слов разговаривали, звенели серебряными струнками зрачков.

— Девушка, вам… не холодно так? — пробормотали согретые плохоньким кофе губы.

— Идём, — сказала незнакомка. — Тебе надо возвращаться.

— Куда? — оторопело нахмурилась Илона.

Волосы девушки переливались живым лунным серебром, ресницы тоже мерцали, точно инеем схваченные.

— К Наташе. К дочкам.

Сердце ёкнуло в мистическом испуге.

— Мы знакомы?

— О да, очень давно, — улыбнулись розовые губки девушки, по-весеннему живые среди мертвящего морозного мрака. — Иди за мной.

«Позвонить», — так и не исполненное намерение уже отпало ненужной шелухой, ноги сами шагали за этой улыбкой, за всевидящими глазами, а сердце сжималось от жалости при виде маленьких, младенчески-розовых босых ног, ступающих по снегу. Что-то странное было в них…

«За мной, за мной», — манил девичий пальчик, его обладательница оборачивалась через плечо и звала глазами, ресницами, улыбкой, заботливой нежностью взгляда. Жутковато-сладкое эхо обожгло вдруг: а ведь и правда — знакомы. Но только где брало корни их знакомство? В какой из прошлых жизней? В какой из вселенных?

Левой-правой, левой-правой… Ноги, начавшие уже отогреваться в кафе, опять холодели, но Илоне было плевать. Она бы отмаршировала не пять, а пять тысяч километров на обмороженных культяпках, лишь бы не сбиться с этой пунктирно-тонко наметившейся, единственно верной тропинки, тёплой и живой, как пуповина: домой. Наташа. Дочки. Малышка. Новый год, блестящие шары и мишура, камин. «До-мой… до-мой», — маршировало всё внутри. Деревья качали ветками в такт, целое невидимое войско двигалось вместе с ней, чеканя шаг по снежным облакам.

Озарённая лунным лучом из просвета в тучах (или фонариком?), показалась машина — на водительском сиденье кто-то спал, закутанный в знакомое клетчатое одеяло. Этот кто-то тоже был знаком — до мурашчатого, легкокрылого ужаса. Это лицо, мертвенно-бледное и затихшее, каждый день смотрело на Илону из зеркала. И что Наталья в нём нашла? Разве что ресницы хороши, а в целом — страшненькое, на красоту природа явно поскупилась, а вот на брови — расщедрилась. Маленькое, безжизненно-щуплое тельце тонуло в складках одеяла…

— Проснись, проснись! — зазвенел голос девушки-провожатой.

Странно: она трясла за плечо Илону, а не это тело в машине, хотя из них двоих на спящего больше походило оно.

— ПРОСЫПАЙСЯ!

…

— Илона, Илона! — Кто-то тряс её за плечо, хлопал по щекам. — Мать, ты живая?! Эй! Ну-ка, не спим, не спим!

Свет фонарика ударил в лицо, одеяло держало её в уже остывших объятиях, клетчато-безучастное. А рядом пронзительно зазвенел голос Маришки:

— Мама! Мама!

Этот звук воскресил бы и из мёртвых. Детские ручки тормошили её, над открытой дверцей склонилось озабоченное бородатое лицо Сергея — соседа. Ксюня тоже была тут, замотанная шарфом до самого носа и в надетой задом наперёд шапочке.

— Ты заглохла тут, что ли? Охренеть… Ну-ка, давай-ка, ко мне перебирайся. Тачку твою потом отбуксируем.

Под непрестанное «мама! мама!» Илону пересаживали в прогретый салон. Она скорее догадывалась, что он тёплый, нежели чувствовала это. А ещё она поняла, что было не так с розовыми ножками девушки — а точнее, со снегом, по которому они ступали. На нём не оставалось следов.

Ксюня с Маришкой прижались с обеих сторон, дышали ей на заледеневшие руки и растирали их своими маленькими ладошками.

— Девчонки к нам прибегают — мол, маму Наташу скорая увезла, они одни дома, а у тебя телефон не отвечает, — рассказывал Сергей. — Мы с Ленкой давай их за стол сажать, чаем поить, а они заладили: поехали да поехали! Ну, в смысле, тебя искать. Ленка их успокаивает — ну, паника детская, что тут сделаешь. А мне вдруг в голову стукнуло — может, и правда стоит прокатиться? Хотел девчат с Ленкой оставить, но они так рвались, что пришлось взять… И вот оно как вышло. Мда…

Через полчаса она уже лежала в постели, укутанная одеялом, а Маришка осторожно, с ложечки поила её горячим чаем с засахаренной малиной. Соседка Елена, приземистая и кругленькая, как колобок, квохтала и хлопотала — налила грелку и сунула Илоне под одеяло, к правому боку.

— Согревать надо грудь и область печени, — приговаривала она со знанием дела. — А уже оттуда тёплая кровь расходится по телу.

— Может, врача всё-таки? — с сомнением проговорил Сергей.

— Ничего, сами справимся, — сказала Елена. — Переохлаждение не сильное. Сейчас мы её мигом отогреем.

А девочки забрались под одеяло — две живые грелки. К одному плечу Илоны прижималась белобрысая головка Ксюни, на другом устроились две каштановые косички Маришки. Их тёплое дыхание щекотало ей шею.

На следующий день Илона хрипела и сипела, а сердобольная Елена с девочками отпаивали её домашними средствами, в коих соседка была великим знатоком. Температура поднялась, слава богу, не слишком высоко — тридцать семь и пять, и Елена приговаривала, подбадривая болящую: «Ничё, ничё, прорвёмся!» И добавляла:

— Зато у тебя радость вон какая!

Для радости действительно был повод. В час дня позвонила Наталья и совершенно спокойным, как ни в чём не бывало, голосом сообщила:

— Ну что, девка у нас, три кило девятьсот. — И спросила: — Ты куда вчера запропастилась-то? Обещала побыстрее…

В этом была вся Наталья — вся её мощная, флегматично-сдержанная, стойкая к физической боли природа. Илона не сомневалась, что и родила она, не моргнув глазом — может, только пару раз рявкнула, как медведица, да пару раз сквозь зубы ругнулась матом.

— Наташ, прости, что так получилось… Я тебе попозже расскажу, — прохрипела Илона. — Когда говорить более-менее смогу.

— А что у тебя с голосом? Ты что, простыла?

— Есть немножко. Всё нормально, родная, ты там это… не кипишуй. Скоро приеду за вами. — Повторив словечко Натальи из вчерашнего сообщения, Илона подавила кашель в кулак и откинулась на подушку, улыбаясь.

День был, что называется, «мороз и солнце»: лучи искристо пробивались сквозь перистые завитки ледяных узоров на стёклах, и те горели колдовским холодным кружевом. Девчонки были рады поводу пропустить школу и окружали маму всевозможной заботой.

А в морозных узорах на окне Илоне мерещились серебряные пряди волос её ночной спасительницы, чьи босые ноги с младенческими пяточками не оставляли на снегу следов.