Кирилл Кудряшов

 

Пеленнорские поля

Позаимствовано с www.кирилл-кудряшов.рф

 

Эта история слишком автобиографична,

чтобы быть правдой.

 

- Сагир! - в очередной раз крикнул я в темноту ночного неба. - Сагир! Сагииииир!

Прохладный июньский ветерок негромко переговаривался сам с собой в ветках сосен, окрест меня болтали о чем-то своем ночные насекомые, потрескивали сучки в разведенном мною костре. И все. Больше никакого ответа на мой призыв, обращенный к безмолвному небу.

А почему, собственно, к небу? Почему я решил, что раз у этого существа есть крылья, то оно обязательно спустится ко мне с небес?

Хотя начать следует с другого вопроса: почему я вообще решил, что Сагир отзовется на мой зов?

- Сагир! - крикнул я на сей раз в ту сторону леса, где мрак казался мне наиболее густым. И снова ничего. Не появился ни Сагир, ни какой-нибудь ночной душитель-потрошитель, ни даже санитар, которого вполне могла бы вызвать гуляющая по ночному лесу влюбленная пара, услышавшая, как поодаль какой-то ненормальный выкрикивает имя потустороннего создания.

Это я еще пентаграммы не рисовал. Думал бы, что это поможет - нарисовал бы, и плевать на всех, включая и санитаров.

Моя уверенность в том, что Сагир откликнется на мой зов, основывалась на весьма сомнительных исходных данных. Во-первых, на этом самом месте около года назад с Сагиром встретилась моя подруга, совсем не желавшая этой встречи, но в итоге оставшаяся ей вполне довольна. А во-вторых - три года назад именно я освободил его из заточения. Думаю, что его. Думаю, что освободил.

В конце концов, не так уж много по Новосибирску бродит черных крылатых созданий, похожих на то, что я однажды случайно выпустил из черного фолианта, найденного на полке моего врага. Впрочем, это уже совсем другая история. Давно написанная и давно забытая.

Многое в моей жизни можно было отнести в эту категорию: давно забытые истории. Черный маг-самоучка, решивший заточить меня в виртуальной реальности, жестоко за это поплатившийся, но оставивший после себя наследство в виде брошенного заклинания, которое впоследствии зашвырнуло меня все в тот же виртуальный мир, но на этот раз уже не одного. Путешествия по этому миру, новые друзья, знакомство с настоящим магом, на этот раз вполне себе светлым, но вредным как завуч, преподававшая у меня математику в 5-м классе. Приключения, достойные того, чтобы быть описанными в романе: сражения, дружба, застольные песни в кабаке, злобный враг из того мира, в котором я оказался невольным гостем, мечтающий о безраздельной власти и божественной силе... Собственно, все это я и описал в романе, и даже снискал им себе определенную долю славы. Стал широко известен в узких кругах. Кругах, близких к тому миру, в который закинул меня криворукий черный маг Василий Ложкин, в первый раз - из ненависти, второй раз - по чистой случайности, уже после своей смерти.

Впрочем, и это уже было в прошлом. В далеком прошлом.

Путешествие в этот мир в третий раз обернулось знакомством с Изнанкой миров и преждевременным рождением сына, которого мы ждали еще недели через три.

Но и это уже было в прошлом. В недавнем, но прошлом.

А в настоящем был лишь я, стоявший у костра в ночном сосновом лесу и взывавший к небесам.

- Сагир! Сагир! Сагииир!

Все мои надежды были на то, что у нас с ним осталась некая связь. Со мной или с этим местом, где с ним повстречалась Катя.

Все мои надежды были на то, что он откликнется на мой зов. Потому что если Сагир не придет... Впрочем, если он и придет - совсем не факт, что он выполнит то, о чем я хочу его попросить.

Я все равно не вернусь. Даже если он не придет и не исполнит мое желание - не вернусь. Домой, к прежней жизни, к семье, на работу... Никуда не вернусь! Уйду, куда глаза глядят. И буду идти до тех пор, пока смогу. Глупость? Может быть. Но в ней больше смысла, чем во всем, что я делал до этого. Чем во всей моей жизни.

- Сагир!

Свет костра за моей спиной вдруг померк, словно его накрыла огромная тяжелая тень.

Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как из пламени костра поднимается рослая человеческая фигура, облаченная в черный плащ до самой земли и черную же широкополую шляпу, полностью скрывающую лицо. Вот только я знал, что плащ этот – совсем не плащ.

Сагир ткал себя из пламени. Алые языки, вздымаясь от пылающих поленьев, темнели и становились частью его тела, медленно поднимавшимся над огнем. А я стоял, пораженный происходящим, наблюдая, как его голова поднимается все выше и выше, как ткутся из огня тело и ноги, как поднимаются над вновь ожившим костром вполне человеческие босые ступни. Вполне человеческие, только черные, будто деготь.

На несколько секунд Сагир завис над пламенем, повел плечами, словно потягиваясь, а потом - сделал шаг, коснулся ногами земли, оказался прямо передо мной и поднял голову, склоненную все это время к земле. Поднял голову и посмотрел на меня своими горящими глазами! Они пылали, как угли костра, они пронзили меня до самых потаенных уголков моей души… Как будто он видел меня насквозь: все мои планы, все мои мысли, все мои страхи и желания.

Я потерял дар речи. Я не знал, что сказать существу, к которому я так долго и с такой надеждой взывал, а Сагир улыбнулся, продемонстрировав мне два ряда белоснежных зубов. Острых, тонких, сверкающих в ночи своей белизной. И их было больше тридцати двух. Гораздо больше.

- Ты думал, я спущусь с неба? – спросил он, и из его рта вырвалось облачко дыма. Сагир был настолько близко от меня, что я ощутил даже запах его дыхания. Так пахнет горящий каменный уголь. Наверное, так пахнут пылающие недра нашей планеты.

- Думал, что раз у меня есть крылья – я передвигаюсь по воздуху?

Я рефлекторно отшатнулся, когда плащ Сагира распахнулся двумя громадными кожистыми крыльями, обнажив его тело, отдаленно напоминающее человеческое, но черное, и будто бы сшитое из широких лоскутов идеально гладкой кожи. Я видел стыки этих лоскутьев – грубые стыки, жуткие, неровные, словно сделанные рукой хирурга-неумехи.

Крылья снова обернули его тело, и Сагир сделал шаг назад, окинув меня взглядом сверху вниз. Оценивая, осматривая, как я на рынке осматривал бы кусок мяса.

- Ты ищешь смерти? – спросил он.

Я молчал. Я знал, это риторический вопрос. Он уже увидел ответ у меня в душе.

- Искать меня – значит искать смерти.

Его голос был низким, вкрадчивым, проникновенным и гипнотическим.

- Присаживайся. Поговорим!

Сагир опустился на землю, жестом указав мне место напротив себя, через костер. Сделав два шага на негнущихся ногах, я сел напротив, по-турецки поджав ноги. С минуту мы молчали, просто разглядывая друг друга. Сагир – равнодушно, я – с дрожью и ужасом. В конце концов, я сумел взять себя в руки. Я позвал его, значит, мне и начинать это разговор.

- Ты изменился, - сказал я, наконец.

Когда я видел Сагира в первый и последний раз, он был меньше. Вася Ложкин, в чье тело вселилось нечто, случайно выпущенное мной из черного фолианта, был рослым, но довольно щуплым. И крылья Сагира казались тогда не такими внушительными. В них зияли прорехи, оставленные не то стрелами, не то мечами. Но уже тогда в нем угадывалась невероятная сила. Я хорошо помнил, как одним движением черное существо, появление которого стало для меня полной неожиданностью, вынесло оконную раму вместе с креплениями и исчезло в небесах, всего пару раз взмахнув крыльями.

- Да, ты видел меня не в лучшем моем состоянии, - согласился мой собеседник, - но я быстро набрался сил. Всего несколько дней, и я стал прежним. Таким, каким был. Тебя я тоже помню другим.

- Моложе? – неуклюже попытался пошутить я.

- Не сломленным.

Я опустил голову, чтобы не встречаться с ним взглядом.

- Не потерянным.

- Да… - прошептал я.

- Не отчаявшимся.

- Да…

- Не сомневающимся!

От этого существа нельзя было скрыть ничего. Да я и не собирался. Не собирался чертить пентаграммы, играть в могучего повелителя демонов, диктовать Сагиру свою волю. Какая пентаграмма способна была бы удержать его? Какое заклятье он не прочел бы в моей голове раньше, чем оно хотя бы сумеет там оформиться?

"Никогда и ничего не просите, никогда и ничего, особенно у тех, кто сильнее вас, сами все предложат и сами все дадут". Так, кажется? Мне оставалось только просить.

- Сагир, – я заставил себя поднять голову и снова посмотреть в его алые глаза через пламя костра. – я хотел бы попросить тебя исполнить мое желание.

- А с чего ты взял, что я сделаю это? – усмехнулся он.

- Год назад, на этом самом месте, ты исполнил желание одной девушки. Так почему бы тебе и не исполнить мое?

- А, воробушек в синем пальто... - Сагир улыбнулся, отнюдь не саркастически или кровожадно, видимо эти воспоминания были ему приятны. - Интересно, она прямо так тебе и сказала? "Я пожелала, чтобы Сагир забросил меня в мир, где опасность ждет меня на каждом шагу, а потом еще и наводнил этот мир живыми мертвецами, укус которых превращает тебя в одного из них?"

- Нет, не так, но...

- Именно что не так. Скорее это она стала инструментом для исполнения моего желания. Мне было скучно, я хотел развлечься, и Катя развлекла меня. А что благодаря этому она заглянула в собственную душу и многое там нашла... Ну, так уж получилось.

Я согласно кивнул. Да, после той ночной встречи с Сагиром, о которой Катя рассказала мне, а я, с ее согласия, облек эту историю в рассказ "Кривая Лапка Енота", она действительно сильно переменилась. Стала сильнее, прямее, жестче. Но я видел, что Сагир лишь играет со мной. Может он, конечно, и развлекался, перенося Катю в мир с ковбоями, индейцами и восставшими мертвецами, но делал он это не для себя, а для нее. Он исполнял ее желание, пусть и неосознанное, а увиденное в ее душе.

- Ладно, пусть так, - согласился я, постепенно отходя от первоначального шока. Мой язык снова слушался меня, и я садился на любимого конька. На переговоры! Этим я зарабатываю на жизнь, этим живу, и от моего умения договариваться сейчас зависит моя жизнь. Нет. Моя смерть! - Но мое желание ты должен исполнить. Даже три!

- Вот значит как, да? - усмехнулся Сагир, снова пряча глаза под поля шляпы. - А можно узнать, почему?

- Ты же джинн! А я - освободил тебя! Значит, у меня есть право на три желания.

Сагир расхохотался. Громко и раскатисто зашелся в припадке гомерического хохота, он даже распахнул свои крылья, чтобы удержать равновесие, слишком сильно склонившись вперед. Смех его оборвался также быстро и внезапно, как начался. В одно движение Сагир оказался на ногах и шагнул ко мне, ничуть не смущаясь тем, что идет через костер. Пламя взметнулось, полыхнув мне в лицо, и моим рефлекторным желанием было отшатнуться назад, но я не смог. Что-то держало меня, не давая пошевелиться. Какая-то сила полностью парализовала меня, но не изнутри, а снаружи, одев в невидимые глазу ржавые доспехи, сочленения которых отказывались гнуться.

Огонь окутал Сагира, закручиваясь вихрем вокруг него. Разожженный мной костер не мог так гореть, не мог давать такое высокое и жаркое пламя. Так горит канистра бензина, так горит груда сухой фанеры, но никак не несколько толстых веток, до этого дававших ровное и теплое пламя, высотой от силы в полметра.

- Ты все еще думаешь, что можешь мне приказывать? - голос Сагира гремел громовыми раскатами и звенел силой. В нем слышалась мощь, которой не осталось равных на просторах нашего мира.

- Лишь один человек смел отдавать мне приказы! В вашу, людскую историю он вошел как пророк Сулейман! Не возомнил ли ты себя равным ему?

Я молчал. Я видел дым, поднимающийся от моих колен, на которых плавились джинсы. Чувствовал боль, расползающуюся по лицу – кожа на нем еще не горела, но собиралась вот-вот заняться. Обонял запах плавящегося пластика очков, запах горящих волос, своих волос, но молчал.

Огонь спал также стремительно, как и взметнулся вверх. Плавным и грациозным движением Сагир снова опустился на землю напротив меня, и когда он заговорил вновь, в его голосе уже не слышалось ярости и грома.

- Тяжело с вами.

- С нами? – переспросил я, потушив ладонью огонек, танцевавший на моих штанах. Лицо пылало жаркой болью и, скорее всего все было покрыто волдырями, а бровей и ресниц я, наверное, лишился начисто, как и части волос на голове. – C людьми?

- Нет. С дураками вроде тебя, ищущими смерти. Вы ничего не боитесь, ничего не слышите. Я ведь мог сжечь тебя заживо, и ты бы принял это как должное.

- Потому что мне уже все равно, - подтвердил я.

- Нет, тебе не все равно. Было бы все равно – ты бы взрезал вены у себя дома в теплой ванне, а не стоял тут ночью, в лесу, выкрикивая мое имя.

- Да. Ты прав. – Боль утихала. Может быть, ожог был не таким уж и сильным, как мне показалось, а может быть, Сагир постарался.

- Но ты достаточно упрям, чтобы принять мучительную смерть от огня, хоть ты и хотел попросить меня о совсем другой.

- Так ты исполнишь мое желание?

От улыбки Сагира у меня на затылке зашевелились волосы.

- Люди… - протянул он. – Как вы любите придумывать себе сказки про то, чего так боитесь! Вы рассказываете друг другу сотни анекдотов про Ад и Сатану, и Ад в них комичен, а Сатана – смешон. Вам что, не так страшно умирать, вспоминая эти бесчисленные шутки? А эта сказка про то, что освобожденный из заточения джинн обязан выполнить три желания своего спасителя? Наверняка тот, кто выдумал ее, однажды столкнулся с джинном лицом к лицу. Вот как ты сейчас! И испугался так, что чтобы забыть этот ужас, ему пришлось выдумывать сказку, в которой джинн – не только не страшен и не опасен, но еще и вынужден служить человеку.

- Так это только сказки? – спросил я.

- Сказки уже то, что джинна можно заточить в бутылку или лампу. Нет в этом мире силы, способной сделать это.

- А ты?

Сагир снова улыбнулся своей фирменной улыбкой сытой акулы.

- Я – сильнейший из джиннов. Да, пожалуй, я мог бы. У меня бы хватило сил. Но среди джиннов нет дураков, это особенность лишь людского рода. Джинн не станет враждовать с тем, кто сильнее его. Впрочем, нет, джинн вообще не станет враждовать. Нам это не нужно. Скопище миров достаточно велико, чтобы всем нам хватило в нем места. Но даже если бы человек когда-то обнаружил джинна, заточенного в бутылку… Чтобы выпустить его из этой тюрьмы, ему потребовалась бы сила, которой владели единицы людей! Ребенку не разрушить стену, которую возвел взрослый, так и простому смертному не разрушить заклятья наложенного тем, кто тысячелетиями совершенствовал свое магическое искусство.

- Сагир, поправь меня, если я что-то путаю, но я четыре года жил с мыслью о том, что я освободил некое существо, лишенное тела и заточенное на страницах талмуда "Al azif". И только год назад после того, как Катя встретила в этом лесу тебя, я соотнес эти два события, и пришел к выводу, что выпустил из книги джинна.

Я опустил из своего краткого пересказа тот факт, что был крепко пьян, взял с полки у Васи Ложкина первую попавшуюся книгу и прочел в ней первое попавшееся заклинание. Ни малейшего намерения освобождать кого бы то ни было у меня не было! Все, чего я хотел – это напугать Ложкина и заставить его выдать мне то заклинание, которым этот мерзавец перенес в меня в "Годвилль" – чудесную браузерную игру, пребывание в которой мне очень понравилось.

- Да, то был я, - кивнул Сагир, - но то не ты меня освободил, то я вырвался из заточения, в котором провел без малого тысячу триста лет.

- "Нет в этом мире силы, способной сделать это"? – передразнил я.

- С огнем играешь!

Я пожал плечами, мол, мне не привыкать, да и терять уже нечего.

- Был в этом мире один безумец, раскрывший многие законы мироздания. Слишком многие. За свое знание он жестоко поплатился, но перед этим натворил много бед. Ты слышал его имя. Ты держал в руках его книгу. Пожалуй, самую известную черную книгу во всем множестве миров.

- Абдул Альхазред?

- Да. Поэт, гений, безумец… Я пытался остановить его, пытался воззвать к его разуму, тянувшемуся ко все новым и новым ужасающим тайнам. Вот уж кто по-настоящему играл с огнем. И доигрался! Но прежде он сумел сковать меня и заточить в созданное им узилище. И поверь, не я один томился между строк этого зловещего тома. И тебе еще повезло, что ты наткнулся на меня, а не на кого-то еще. Подобных Альхазреду больше нет и не будет. Поэтому повторюсь, нет в этом мире силы, способной обуздать мощь джинна. И никогда больше такая сила не появится.

- Почему? Ведь если был один человек, то…

- Других таких не будет. Прошли те времена, когда люди тянулись к запретным знаниям, когда людям было тесно в их мире, когда они пытались постичь будущее и разгадать загадки прошлого. Не бывать ни новому Альхазреду, ни новому пророку Сулейману. Ты ведь и сам это видишь, не так ли?

Я кивнул, но тут же вновь вскинул голову, чтобы возразить…

- Да, да, да, - перебил меня Сагир, - тебе хочется оправдать человечество. Твой давний знакомец, Ложкин, мнивший себя черным магом - разве не постигал он запретные знания? Постигал. Но он не стремился к знаниям ради самих знаний. Он тешил себя верой в то, что хочет дотянуться до великих Богов Хаоса, но сделал ли он хоть один настоящий шаг к этому? Хоть один крохотный шажок? Нет. Он штудировал древние книги лишь ради практических, корыстных целей. Изучал способы перемещаться между мирами лишь для того, чтобы забросить в них своих врагов без права возврата.

- А я?

- А ты, пришедший просить меня о путешествии в иной мир? Твое желание не тайна для меня. Я не знаю лишь, о каком именно мире ты поведешь речь. Пока не знаю. Ищешь ли ты знаний? Неведомого? Таинственного? Непостижимого? Нет. Ты ищешь всего лишь смерти.

- Не только…

Сагир остановил меня взмахом руки, и мой язык прилип к гортани.

- Человечество забыло вкус знаний. Не только и не столько запретных, сколько знаний вообще. Комфорт, уют и неподвижность – вот что стало целью людей.

Я не мог согласиться, но и возразить мне было нечего, и Сагир видел это.

- Поэтому подобных Альхазреду больше не будет. А его "Al Azif" со временем станет просто сказкой, как стали сказкой мы, джинны. И в этой сказке книга, наполненная злом и разрушившая сотни людских жизней, в том числе и жизнь собственного творца, будет служить людям, а может и выполнять три желания любого, кто откроет ее на нужной странице. Я был ее частью долгие годы. Я был заперт и порабощен, силы мои были скованы цепями, крепость которых ты даже вообразить себе не можешь, но я все еще оставался собой. Сагиром! Первым и самым могущественным из своего племени.

И годами я тянулся наружу, прочь из своей темницы. Медленно и по капле вливал в разум того, кто обладал этой книгой, нужные мне мысли, годами накладывал на него чары - слабые и почти незаметные, порабощавшие его волю и разум. Чары мои были не толще паутины, но они сплетались воедино, как нити сплетаются в канат. И если бы не ты - пьяный от вина и впечатлений, то через какое-то время нужно мне заклинание прочел был сам Ложкин. Может быть через год, может быть через 5 лет. Но что такое пять лет по сравнению с тысячей? Я давно отвык торопиться.

Тебе, кстати, здорово повезло. Освободившись, я нуждался в новом теле, и готов был ворваться в любое, убив его прежнего носителя. На твое счастье книга принадлежала Ложкину, он владел ею долгое время, и на нем лежала паутина моих заклинаний. Захватить его тело было проще. Так что если бы каким-то чудом "Al azif" случайно попал тебе в руки, хотя ты должен понимать, что случайно такие книги не делают ничего, и ты случайно прочел нужное мне заклинание - я бы уничтожил тебя в мгновение ока, взяв себе твою телесную оболочку. Да, такова благодарность освобожденного джинна. А ты можешь продолжать верить в сказки про три желания.

Сагир закончил свой монолог, и несколько минут мы просто молчали, глядя в костер.

Мой план полетел в тартарары. Никаких трех желаний, никакой признательности ко мне за свое освобождение. Ничего. И вот я сижу напротив существа, способного убить меня просто щелкнув пальцами, и не знаю, что еще сказать ему. Что предложить в обмен на исполнения моего заветного желания, за которым я сюда пришел? Душу? Но зачем она ему?

Но в то же время… Мы сидим и молчим, Сагир никуда не уходит, не улетает, не растворяется в воздухе. Он не убил меня ни за дерзость, ни за глупость, и вроде бы вообще убивать не торопится.

Почему?

Почему он затеял все эту игру с Катей? Он не скрывал это ни от нее, ни от меня. Ему скучно. Ему хотелось развлечься. Забросить незнакомую девушку в вывернутый наизнанку мир и посмотреть, как она будет действовать. Я вроде бы здесь за тем же, но с одной оговоркой: мир мне нужен вполне конкретный. Как же мне убедить Сагира в том, что он сумеет развеять свою вековую скуку, уже просто наблюдая за моими похождениями там, куда мне так нужно попасть?

Попробуем…

- Сагир… Прости мне мое невежество и мою дерзость.

Джинн молчал, все такой же черный, жуткий и неподвижный, словно статуя.

- Я не в праве тебе приказывать и требовать чего-то, - продолжил я, - но могу я попросить?

- Можешь! – милостиво разрешил Сагир, а потом вдруг распахнул крылья, высвободив из-под них свои руки с зажатой в них колодой карт. Карты пришли в движение, порхая между черными ладонями, вертясь в воздухе и проносясь в опасной близости от языков пламени костра. Сагир тасовал колоду Таро, не прикасаясь к ней.

- А может, я сам попрошу за тебя? – спросил он, подняв на меня глаза.

- То есть?

- Я расскажу тебе о тебе. Прямо сейчас, с помощью Таро! И если карты откроют мне всю правду, то я исполню твое желание, как подобает джинну из современных человеческих сказок: извратив его так, как захочется мне. Могу обещать тебе, что твоя жажда смерти будет утолена. Ты умрешь. Ну а если ты окажешься не так прост, если карты не смогут показать мне тебя целиком, если ты удивишь меня… Вот тогда – три желания. Любые, какие попросишь! Ты получишь то, о чем мечтал и зачем пришел. Ты умрешь так, как хочешь ты!

Карты порхали между его ладонями. Такими человеческими ладонями, и все-таки какими-то чужими, жуткими, отталкивающими. Я не сразу понял, в чем дело: его пальцы были слишком длинными и странно изогнутыми. У Сагира было на одну фалангу больше, чем у меня.

- Тебе нужно время на размышления?

- Нет, - твердо ответил я, хотя мое сердце билось словно сумасшедшее. Мне было страшно. – Я согласен!

- Азарт! – довольно протянул Сагир, сложив колоду рубашками кверху и заставив ее воспарить над ладонью. – Азарт – это хорошо. Это интересно! Ты не безнадежен, как мне показалось сначала. Твоя душа еще жива, хоть мне и подумалось, что она умерла раньше тела.

На что я подписываюсь?

Верил ли я хоть на секунду, что мне есть, чем удивить существо, помнящее дыхание Творца? Верил ли я, что такой уникальный и удивительный, что мои помыслы останутся тайной для магической колоды карт?

Нет. Не верил, но надеялся.

А еще мне было все равно. Отправляясь ночью в лес в надежде призвать Сагира и договориться с ним, я твердо решил, что не вернусь к своей прежней жизни. Что не вернусь к жизни вообще.

Сагир ошибался. Моя душа уже была мертва. Я уже был мертв. Отчаявшийся, раздавленный и ничтожный, я искал телесной смерти, потому что духовная уже состоялась. А раз он ошибался в этом – может быть, он ошибется и в чем-то еще?

- Тогда начнем, к чему нам терять время?

Сагир протянул мне колоду, и я снял часть карт левой рукой, к себе, почувствовав, как карты отозвались на мое прикосновение. Так откликается женщина, когда ты проводишь ладонью по ее обнаженной спине. Карты хотели меня. Карты хотели играть со мной, и я был готов играть с ними!

Колода веером разлетелась перед Сагиром, зависнув в сантиметре от земли. Он указал пальцем на три карты, и те послушно вылетели из веера, тут же собравшегося обратно в колоду, исчезнувшую под его плащом из крыльев.

- Три карты. Этого будет достаточно, чтобы рассказать о твоем прошлом…

Я ждал, что Сагир покажет карты мне, как делал это с Катей, но видимо он счел, что я все равно не пойму их значения. Он держал карты в руке, развернув рубашкой в мою сторону, и его алые глаза перебегали с одной на другую.

- Итак. Один старший аркан и два младших. Паж мечей, старший, 19-ый аркан, "Солнце", а за ним – девятка мечей. Легкомысленный бег по жизни. Тебе все удается, все спорится, все получается. Ты не думал о будущем, не строил планов, ты просто мчался вперед, пока хватало завода. И добежал. "Солнце". Хорошая карта, каждый мечтает, чтобы она выпала ему. Семья, дом, определенная доля успеха. Ребенок… Сколько твоему сыну?

- 8 месяцев, - ответил я.

- Тебе даже завидовали. Ты не взобрался на вершину Фудзи, но ты имел многое из того, чего не было и не могло быть у других. Тем, кому выпадает "Солнце", всегда завидуют.

Сагир все-таки показал мне карту. Под голубым небом с сияющим на нем солнцем, по полю подсолнухов, скакал белый конь с радостным ребенком на своей спине.

- Но сказывается паж мечей с его легкомыслием. Нет цели, нет планов, нет понимания того, куда ведет тебя твоя дорога. К чему это приводит? К девятке мечей. Страх, бессонница, потеря себя, предчувствие беды.

Сагир отложил карты в сторону, и взгляд его пылающих глаз встретился с моим, заставив опустить глаза.

- У тебя есть дом, работа, любящая жена, друзья, сын. Но что-то тебя гнетет. Что-то не дает тебе покоя. Что-то пугает тебя! Что же это?

- Это ты мне расскажи! – ответил я, постаравшись вложить в свои слова сарказм и долю надменности.

- Расскажу, не торопи события. Спешить нам совершенно некуда.

- Скоро рассвет, - зачем-то напомнил я. Когда я в последний раз смотрел на часы, было где-то час тридцать ночи, а в начале июня светает рано.

- Ты уверен?

- Чувствую, правильным ответом будет "нет".

Сагир усмехнулся, водя рукой над снова появившейся на свет колодой.

О чем это он? Я полез в карман за телефоном, но на привычное нажатие кнопок он не отозвался, экран так и остался темным.

- Твои фокусы? – спросил я, показывая ему черный экран.

- "Фокусы"! Как примитивно. Ты сегодня упорно играешь с огнем, всячески стараешься меня оскорбить. Назвать то, что я сделал фокусом – это примерно то же самое, что назвать твои изданные романы писаниной.

- Прости, - вполне искренне повинился я. Не от страха перед этим существом, мне и в самом деле стало стыдно.

- Прощаю, - смилостивился Сагир, - для тебя рассвет не настанет, пока я этого не захочу. Равно как и не прогорят дрова в этом костре.

И в самом деле, как я не заметил этого раньше? По всем законам физики костру уже полагалось начать гаснуть, но он горел все также ровно и размеренно.

- "Дурак"! – возвестил Сагир.

Я поднял голову, намереваясь возразить, что не такой уж я и дурак, но мой взгляд наткнулся на протянутую мне карту. Нулевой аркан. "Дурак". Беспечный бродяга с походным узелком на палке, лежащей на плече, глядя в небеса и наслаждаясь прогулкой, готовился сделать шаг с обрыва. Белый пес, суетящийся у его ног, отчаянно пытался остановить хозяина и друга, но что-то мне подсказывало, что Дурак сделает свой последний шаг раньше, чем пес сумеет заставить его взглянуть под ноги.

- Это я перешел к твоему настоящему. Пояснения нужны?

- Конечно.

- Итак, ты – дурак, и ты – на краю пропасти. Аллегория ли это? Хотят ли карты сказать, что ты на краю пропасти прямо сейчас, или…

- Или, - ответил я, чувствуя, как по моей спине поползли мурашки. На моих глазах карта менялась. Пропасть под ногами у изображенного на ней юноши, окрасилась в черный цвет и выбросила навстречу ему бесплотные когтистые лапы.

Сагир вытащит новую карту, долго вглядывался в нее, а потом показал ее мне. Между черной и белой колоннами восседала девушка в жреческом одеянии, державшая в руках бумажный свиток, и ее лицо было холодным и бесстрастным.

- Второй аркан. Верховная Жрица. Она – суть мироздания. Она – сама мудрость. Она – стражница врат… А кто она для тебя?

- Изнанка! – одними губами прошептал я.

Сагир удовлетворенно кивнул.

- Я так и думал. Ее отпечаток на человеческой ауре также трудно смыть, как пройти через охраняемые ею врата. Ты не прошел. Ты отравлен ею, поэтому карты показывают Верховную Жрицу в твоем настоящем, а не в прошлом, что было бы логично. Она всегда с тобой, и именно она привела тебя сюда, ко мне.

- Сагир, - осторожно начал я, - а может быть можно вылечить меня? Может быть, есть возможность изгнать ее из меня? Избавить меня от этого яда, от этого страха?

Джинн покачал головой. Не было в этом жесте сожаления врача, который ничем не может помочь своему пациенту с огромной опухолью в голове, не было жалости прохожего, увидевшего на дороге сбитую автомобилем собаку. Просто констатация факта: нет, нельзя. Сагир вытащил третью карту настоящего, и она зависла в воздухе, поворачиваясь лицевой стороной то к нему, то ко мне.

- Башня. Мрачный шестнадцатый аркан. Коронованная башня, как символ мечтаний и надежд, пораженная молнией, сбивающей эту корону и разрушающей башню. Крах. Башня пылает, два человека в панике выбрасываются из ее окон, предпочитая гибель от острых камней у ее подножья мучительной смерти в огне и дыме.

- Почему? – спросил я.

- Почему это твое настоящее?

- Нет. Почему тьму Изнанки нельзя изгнать из меня?

- Ты невнимательно слушал меня, ты плохо внимал картам. Таро показали тебе Изнанку в облике Верховной Жрицы. Она – лишь стражница, лишенная эмоций. В ней нет ненависти к тебе или кому-то еще, она просто делает свое дело. Она отравила тебя, не вложив страх в твое сердце. Она взяла твой собственный страх и показала тебе его, дала попробовать на вкус. И ты, вкусив его, ощутил, как он разрушает тебя. Виноват ли огонь в том, что ты сгораешь заживо? Виновата ли вода в том, что ты корчишься на глубине, вдыхая ее вместо воздуха?

- Нет…

- Что показала тебе Изнанка?

- А что говорят тебе карты?

- Они настроены сейчас на другое. Я мог бы сделать новый расклад, покопавшись в твоей душе, но не проще ли ответить мне? Это не противоречит условиям нашей сделки, ведь я уже увидел главное: ты пришел сюда, потому что при всем том, что жизнь твоя должна быть наполнена счастьем и солнцем, ты живешь в страхе, который принес с собой из глубины Изнанки. Я не хочу гадать, я хочу спросить: что она показала тебе?

- Бесполезность… - я выдохнул это страшное слово, и набрал в грудь воздуха, чтобы произнести второе: - бессилие…

Изнанка показала мне, как из-за меня на моих глазах умирают мои жена и сын. Она дала мне сполна напиться этим страхом! Я не мог сделать ничего: ни спасти их, ни умереть ради них, ни даже попросить прощения за то, что не успел и не смог. И вот уже восемь месяцев, как я живу с осознанием собственной бесполезности. Осознавая, что тем, кого я люблю, от меня нет ни малейшего толку даже в повседневной жизни, не говоря уж о какой-то критической ситуации.

Каждый день я вижу отголоски этого страха. Виновата ли в этом Изнанка? Нет, пожалуй что Сагир прав: не виновата. Она лишь показала мне, кто я, открыла глаза на собственное бессилие. Каждый раз ночью, когда мой сын плачет и его идет укачивать жена, потому что со мной он не может не то, что заснуть, но даже и успокоиться, я вспоминаю, как в Изнанке он плакал в последний раз. Каждый раз, когда после бессонной ночи моя Света поднимается с улыбкой, а я – едва живой, похожий на зомби, и плетусь на работу – я думаю о том, насколько же я слаб и бесполезен.

Каждый раз, выкраивая из семейного бюджета какие-то крохи на покупку вещей для маленького Стаса, я думаю о том, как плохо я справляюсь даже с элементарной обязанностью мужчины: быть добытчиком.

Я бесполезен. Я бессилен хоть как-то сделать лучше жизнь тех, кого я люблю. Зато сделать ее хуже – это запросто.

Из-за меня Света застряла в мире "Годвилля". Из-за меня могла лишиться ребенка. Из-за меня вынуждена была шагать в Изнанку и переживать там страх, которым до сих пор не хочет со мной делиться.

Из-за меня!

Мы ни разу не говорили об этом, но теперь, когда Изнанка показала мне, кто я есть, я все чаще вижу укор в ее глазах. Укор и крепкий коктейль из жалости и любви. Мы не говорим об этом, но теперь я знаю, чего стою, и как тяжело ей со мной. Как тяжело любить человека, который не способен в нужный момент быть рядом.

Все это я вкратце пересказал Сагиру, начав с первого путешествия в "Годвилль", в которое меня отправил Вася Ложкин, и закончив последним путешествием, предпринятым по своей воле и закончившимся попыткой пройти через Изнанку.

Сагир внимал мне молча и неподвижно, и лишь его алые глаза, горящими углями светящиеся во тьме, жили на его бесстрастном лице.

- Да, что-то подобное я себе и представлял, - сказал он, когда мой словесный поток иссяк.

Странно это, наверное, говорить о подобном не за столом с лучшим другом, под водку и огурчики, а в ночном лесу, у костра, с древним и смертельно опасным существом. Но, тем не менее, мне стало легче. Давно следовало рассказать о том, что меня так сильно гнетет, прижимая к земле. Но кому? Большинство бы не поверило. Меньшинство – сказало бы, что я – дурак. Может, стоило сходить в храм? Доверить свои страхи еще более могущественному существу, чем Сагир? Пусть и говорить с ним не тет-а-тет, а через священника, отпускающего грехи?

Хотя, что толку… Все эти разговоры – лишь временное облегчение, лишь иллюзия решения проблем. Стоит мне вернуться домой, и я снова увижу немой укор в глазах жены. И снова услышу в воображении ее голос, доносящийся из Изнанки: "Ты просто слишком долго шел. Ты просто был слишком самоуверен!"

Я оказался не готов быть отцом. Не готов быть мужем.

Был ли я вообще готов быть человеком?

- Все это сказала тебе твоя жена? - спросил Сагир.

- Что именно?

- Что ты - бесполезен? Что ее жизнь с тобой превратилась в ад? Что из тебя никудышный отец? Все это она сказала тебе лично?

- Нет, но...

- Но ты чувствуешь, да?

- Да.

Сагир покачал головой. Жест вышел столь естественным и обыденным, что если бы не алые глаза и облачко сизого дыма изо рта - его можно было бы принять за человека.

- Типичная человеческая логика. Ты даже не представляешь, насколько ты отравлен собственным страхом, раз делаешь выводы за других!

- И что? - вскинулся я. - Ты будешь пытаться меня отговорить? Попытаешься убедить вернуться домой и продолжать жить ТАК? С чувством вечного бессилия, пока жалость и отвращение к самому себе не сведут меня в могилу через алкоголизм или наркоманию?

- Нет. Мне, в общем-то, все равно. К тому же мы уже заключили сделку.

- Да, заключили. Давай к ней и вернемся? Готов сказать, чего я хочу?

Карты вновь ожили в руках Сагира, серыми бабочками перелетая из ладони в ладонь.

- Еще не готов. Остались последние три карты. Карты будущего. Итак...

Колода развернулась веером перед Сагиром, неподвижно улегшись на воздух, и длинные пальцы джинна изящными движениями выбрали три карты, положив рубашкой вверх у его ног.

- Знаешь, я все-таки дам тебе шанс, - Сагир не спешил переворачивать карты.

- Шанс на что?

- Последний шанс вернуться домой, к жене и сыну. Последний шанс победить свой страх.

- Это не просто страх, это реальность.

- Это просто твой страх, извлеченный Изнанкой.

- Ты заглянул в мою голову? Ты знаешь все о моей жизни? Если да - к чему эта сделка между нами, если ты знаешь больше меня? - вспылил я.

- Я мог бы заглянуть в твой разум. Мог бы сделать это даже против твоей воли, но я не делал этого. Я не знаю о твоей жизни ничего сверх рассказанного мне картами и того, что мог бы прочитать на твоем лице любой человек. Карты не ошибаются, Кирилл. Карты выбросили аркан Солнце, а Солнце - это счастье. Избавься от девятки мечей и живи! Живи счастливо.

Я вздрогнул, когда Сагир, впервые за наше знакомство, назвал меня по имени...

Магия имени - отнюдь не родственна той магии, которой пользуется Эйфель для путешествий между мирами, или той, с помощью которой Сагир остановил время для нас двоих. Но она существует. И когда твое имя произносит существо, помнящее гибель Помпеи и уход Атлантиды под воду - ты чувствуешь веяние этой магии.

Я вспоминал.

Вспоминал неприязнь в глазах жены, когда неуклюжий я уронил что-то в раковину, разбудив спящего малыша. Вспоминал, как она смотрела на меня, когда из-за меня на ноге нашего крохи появился смачный синяк. Как я безуспешно пытался одеть плачущего сына, чтобы вывести его на прогулку, и как легко и непринужденно сделала это она... Ее слова по возвращении от родителей: "Как же мне там было легко и хорошо!" Слова, брошенные не со зла, не с целью обидеть. Сказанные просто так, машинально, и от этого - еще более страшные, потому что правдивые.

Все это не было иллюзией Изнанки. Все это было реальностью. Моей жизнью.

- Друзья? - подкинул мне новую волну воспоминаний Сагир. - У тебя ведь есть друзья? Разве они не помогут тебе справиться со страхом?

- "Друзья или предают, или умирают", - процитировал я Лукьяненко.

Одна близкая подруга перебралась вместе с мужем в Беларусь. Другая - в Питер. Третья - удачно вышла замуж, что было равносильно переезду. Четвертая - тоже вслед за мужем уехала в Казахстан. У них своя жизнь, у меня - своя. Рано или поздно отдаляются все... Нет, никому из тех, кого я называл друзьями, я тоже не был нужен.

Мне не с кем было поговорить, некому открыться. Каждый раз, когда я пытался поделиться своими страхами и проблемами, меня перебивали. Говорили, что я должен быть благодарен Богу за то, что я имею, ведь у многих нет и десятой доли того, что есть у меня. Говорили, что мое жене приходится гораздо тяжелее, чем мне… Как будто я с этим спорил? Жить со мной – само по себе испытание, а когда у тебя еще и маленький сын, который требует внимания и ухода ВСЕГДА… В общем, все эти слова лишь в очередной раз напоминали мне о том, какой я.

Ненужный. Бесполезный.

- Нет, Сагир. Нет у меня друзей. Все, что были – были иллюзией.

- Все предали? – иронично спросил джинн, склонив голову на бок и поглаживая выложенные перед ним рубашки карт.

- Нет. Просто ушли из моей жизни. Они ни в чем не виноваты. Так бывает.

- Бывает, - согласился он, - люди приходят в этот мир в одиночку, разорвав единственную кровную связь, обрывая пуповину. Одни они и умирают.

- А джинны? – спросил я.

- А ты любопытен. В вашем языке есть хорошая поговорка про любопытную Варвару.

- Мне терять нечего, ты же знаешь.

- Всегда есть, что терять. Но я отвечу… Я не рождался, я был сотворен. Я не видел Творца, не слышал его голоса, не знал его объятий. Но моя пуповина не разорвана. Я и мои собратья созданы из чистого пламени, из того же, что творец зажег в недрах звезд. Творец всегда со мной, в этом пламени, в моей душе.

- У тебя есть душа?

- Ты сегодня так и напрашиваешься на то, чтобы быть обращенным в горстку пепла.

- Прости, - в который раз за вечер сказал я, - в этом я весь. Так и живу…

- И я в последний раз предлагаю тебе пожить еще. Ради родителей. Ради сына.

- Нет. Сколько себя помню, я приносил им только горе.

- Думаешь, твоя смерть принесет им счастье?

- Нет. Но она принесет им покой.

- То есть ты отметаешь свой последний шанс?

- Да. Я не вернусь. Что бы ни ждало меня впереди - назад я уже не поверну. Не могу больше. Я знаю точно, что мой страх не беспочвенен, и жить с ним больше не могу. Давай, раскрывай последние карты. Давай взглянем на мое будущее!

- Хорошо!

Сагир перевернул первую карту, протянув ее мне. Восьмерка кубков. Путник в красном плаще, опираясь на трость, уходил в горы, навстречу грустно взирающей на него луне, оставив позади восемь золотых кубков.

- Ты уйдешь, - провозгласил Сагир.

- Туда, куда я хочу?

- Пока не знаю. Но уйдешь, оставив позади все, что тебе дорого.

- Дальше… - попросил я, не сводя глаз со второй карты.

У меня пересохло во рту, когда Сагир открыл ее и мой взгляд встретился со взглядом рыцаря мечей, полным ярости и боевого безумия. Казалось, воитель на картинке сейчас оживет и ворвется в мой мир из своего, потрясая мечом и, подняв на дыбы своего боевого коня, готовый крушить врагов, упиваясь собственной силой и задором.

- Ты будешь сражаться.

- Там, где я хочу?

- Может быть. А может быть и со мной.

- И у меня есть шанс?

- На этот вопрос нам ответит третья карта…

Я не был удивлен тем, что я увидел. Десятка мечей. Человек, ничком лежащий на земле и пронзенный десятью длинными мечами. Казалось, что все их вонзили ему в спину, когда он уже был мертв.

- Ты умрешь, - сказал Сагир, собирая карты и неуловимым движением пряча их где-то под крыльями.

- Знаю. Только в свете заключенной с тобой сделки меня волнует лишь то, как именно я умру, а вот вопрос "как скоро" для меня уже решен.

- Тогда пришло время это узнать.

Сагир поднялся на ноги – стремительно и грациозно, как умел только он. Вот он сидел, а вот уже стоит, величественное и грозное черное существо, запахнувшееся в свои крылья. Даже пламя костра не всколыхнулось, не ощутило его движения … Я поднялся куда менее эффектно, опершись рукой о землю и, по-стариковски закряхтев, разминая затекшую от долгого сидения поясницу.

- Ты хочешь умереть, но сделать ты это хочешь не здесь. Не в этом мире. Тебя манит другой… Какой – карты не сказали мне, но я вижу это и сам. Картины этого мира я вижу в твоей голове, мне даже не нужно прикладывать силу, чтобы прочесть эту часть твоего сознания. Мысленно ты уже там, в этом мире, он обволакивает тебя. Ты хочешь умереть там.

- Скажи, как это работает? – попросил я. – Эйфель говорил о множестве миров. О том, что можно перенестись в миры, порожденные чьим-то воображением, существующие на страницах книг или в устных легендах. Что первично? Мир или человек, придумавший его?

- Человек, - ответил Сагир. - Для этого вы и были созданы Творцом. Это ваш дар, недоступный никому больше. Я могу создать мир, могу перенестись в него сам, могу взять кого-то с собой, но этот мир будет существовать лишь до тех пор, пока я удерживаю его в своих руках. Вы, люди, способны творить по-настоящему, навсегда. Ваш коллективный разум создает такое, что не под силу никому из подобных мне. И чем больше людей верит в созданную кем-то Вселенную, тем она прочнее, тем она ярче и крепче. Тот мир, о котором мечтаешь ты – крепок так же, как тот, в котором ты родился. Он существует.

- Это я знаю. Эйфель бывал там и даже вынес оттуда кое-что в свою коллекцию артефактов.

- Могу туда перенестись и я. И легко могу перенести тебя туда. Если захочу.

- Продолжай, - попросил я, - ты обещал загадать желание за меня. Это лишь часть моего желания, но не оно целиком.

- Ты любишь своих близких. Ты уходишь от них, потому что твоя извращенная логика утверждает, что без тебя им будет лучше. Но ты не хочешь им зла, поэтому ты попросишь меня уменьшить их страдания. Хотя бы физические. Ты практичен, это хорошо. Ты думаешь о будущем своего сына, пусть и не так, как должен бы. Поэтому ты попросишь меня сделать так, чтобы твое тело после смерти вернулось обратно в этот мир.

- Страховка, - согласился я, - если меня найдут мертвым, точнее – убитым, моя жена получит сумму, которая позволит ей рассчитаться с долгами и прожить какое-то время, не думая о деньгах. А там уже и сын повзрослеет, она сможет выйти на работу.

- Хороший ход, - похвалил меня Сагир, - интересно, что бы ты стал делать, если бы я не откликнулся на твой зов?

- Пошел бы искать какую-нибудь пьяную компанию в темном переулке. Сделал бы им замечание. Посоветовал бы убраться подальше, пока я не разозлился. Дальше – дело техники. Доводить людей до белого каления – моя маленькая сверхспособность. Если уж я так разозлил тебя, что ты едва не сжег меня заживо – с уличной шпаной у меня это получилось бы на "отлично".

- Не сомневаюсь. Правда, ты не подумал о том, что далеко не каждый человек способен на убийство. Ударить, особенно в пылу гнева или в пьяном угаре – может почти каждый. А вот убить… Всадить между ребер нож, чувствуя, как конвульсивно дергается твоя жертва… Бить камнем по голове до тех пор, пока не хрустнет череп… Душить, чувствуя, как умирающий извивается в твоих руках, когда его лишенный кислорода мозг уже перестал функционировать, но тело продолжает выживать, потому что запрограммировано на это… Проделать что-то из этого может далеко не каждый.

- Знаю…

Я поежился от перечисления этих подробностей.

- Что бы ты стал делать, если бы тебя избили, искалечили, но не пожелали убивать?

- Придумал бы что-нибудь, - пожал плечами я, - страховка полагается мне и в случае инвалидности. А уж получив ее, я распорядился бы своей жизнью, а точнее – своей смертью. Нашел бы способ.

- Твоим близким пришлось бы несладко.

- Знаю. Поэтому я здесь. Поэтому я звал тебя.

- Думаешь, я милосерднее?

Глаза Сагира горели огнем, но мне вдруг стало очень холодно от этого взгляда.

- Надеюсь… - сказал я. - Больше мне было не на что надеяться.

- Зря…

Холод расползался по моему телу. Зародившись где-то под сердцем, он расползался по рукам и ногам. По коже поползли мурашки, губы задрожали, зубы приготовились отбивать чечетку.

Так вот ты какой, смертельный страх! Вот что значит быть парализованным ужасом!

Сагир снова вырос, как в тот момент, когда взбешенный моим предположением о том, что он задолжал мне три желания, он шагнул на меня через костер, полыхнувший вдруг огнем земных недр.

- Я – не уличная шпана! – пророкотал он, и из его рта вырвался сноп искр, а глаза полыхнули алыми лучами. – Я – не добродушный дух, которого ты по своей воле можешь вызвать из небытия, а потом отправить обратно, получив ответы на свои вопросы. Я – джинн! Я – власть! Я – огонь! А ты – всего лишь жалкий человечишко, вздумавший играть с огнем!

- Ты обещал… - прошептал я.

- И я держу слово! Я обещал исполнить твое желание, как того захочется мне! Ты – умрешь, но так, как того захочу я! Там, где захочу я! И ТОГДА, КОГДА ЗАХОЧУ Я! Сделка скреплена твоим словом. Я загадал желание за тебя!

- Еще не полностью.

Это было моим последним шансом. Последней надеждой. Тонким прутиком на краю обрыва, в который я вцепился из последних сил.

- И ЧТО ЖЕ Я УПУСТИЛ?

- Что я хочу испытать? Зачем я играл с огнем? Почему рискнул всем, призывая тебя?

Страх отступал. Алое пламя в глаза Сагира потускнело.

- Ну же! Говори! – потребовал я.

Ну же! Ты ошибся один раз, сказав, что моя душа еще жива, ошибись и вторично. Давай, Сагир, ответ на поверхности, перед тобой! Ты так хорошо знаешь людей, мы для тебя – словно открытая книга. Ну же, читай в моей душе то, что ожидаешь увидеть! Вот он я, перед тобой! Читай! Говори!

Если он захочет – он прочтет мои мысли, как бы хорошо я их не прятал. Если захочет – легко нарушит правила, которые сам же и установил. Если захочет… Мое хлипкое деревце над пропастью держалось корнями за призрачный шанс, за надежду на самоуверенность Сагира. Ведь нельзя прожить тысячелетия, быть, возможно, самым могущественным существом на свете, и не стать хоть чуточку самоуверенным.

- Ты хочешь умереть не зря, - начал Сагир, и в его голосе не было неуверенности, - точнее – ты хочешь думать, что умираешь не зря. Во имя какой-то великой цели!

Мои зубы перестали стучать.

- Ты хочешь совершить что-то значимое. Чтобы о твоей героической гибели сложили балладу!

Холод уходил, уползал обратно в тот темный уголок у меня под сердцем. Занимал то место, которое по праву полагалось занимать моему страху, столь блистательно вытащенному на поверхность Изнанкой.

- Хочешь стать героем! Пусть не в своем мире, но в чужом, который ты любишь больше своего!

Я снова обрел способность улыбаться. Торжествующе улыбаться.

- Наша сделка все еще в силе? – спросил я. – Ты не собираешься изменять своему слову, о сильномогучий?

Глаза Сагира полыхнули огнем, верхняя губа приподнялась, обнажая ряд иглоподобных зубов, сверкнувших серебром.

- Мое слово – крепче гранита!

- Тогда я готов загадывать желания, Сагир, потому что ты ошибся. Ты не смог загадать мои желания за меня. Ты не знаешь, чего я хочу.

- И чего же ты хочешь?

- Хоть пять минут прожить без сомнений. Просто делать что-то, что является правильным по определению. Не думать, не сомневаться, не рассуждать: "А прав ли я? А что, если бы я поступил по-другому? А может, не стоило делать этого? А может, не стоило делать этого сейчас?" Я хочу умереть с пустой и ясной головой, и мне наплевать, сложат обо мне балладу или забудут тут же, спустя несколько минут.

Сагир запрокинул голову и расхохотался, а затем, отсмеявшись, снова посмотрел на меня, но уже без палящего пламени в глазах. Может быть, мне показалось, но посмотрел как-то иначе. Добрее.

- Я же видел первую карту твоего настоящего. Видел, что это "Дурак"! Но продолжал говорить с тобой так, как будто тебе выпал другой аркан. Да… Ты не так прост, как мне показалось сначала. Пожалуй, сыграть с тобой по твоим правилам тоже будет довольно интересно. И ведь ты не врешь, не хитришь, не пытаешься скрыть что-то. Ты действительно хочешь именно этого! Что ж, признаю, ты выиграл. Три желания, как в сказке, которую ты никогда не расскажешь своему сыну. Загадывай!

Все? Я победил? Вот так просто?

- Перенеси меня в Арду. В Средиземье! На Пеленнорские поля! – выпалил я то самое заветное желание, которым жил последние несколько месяцев. С тех пор, как я узнал правду о множественности миров и о том, что в одном из них битва на Пеленнорских полях так же реальна, как Сталинградская битва в нашем мире, она не раз волновала мое воображение. А с тех пор, как Изнанка наглядно продемонстрировала мне, что в нашем мире я бесполезен, это стало моей навязчивой идеей. Умереть на Пеленнорских полях. Умереть в главном сражении Третьей Эпохи Средиземья.

- Считай, что это исполнено! Загадывай остальные. Но сначала поясни: почему туда? Почему именно в этот момент?

- Я же уже сказал. Хочу сделать что-то действительно правильное. Единственно правильное.

- Я сразу прочел в тебе, что ты мечтаешь именно об Арде. Но был уверен, что ты попросишь отрядить тебя спасать мир. Что ты хочешь сам сбросить в жерло вулкана то самое кольцо или попросишь сделать тебя военноначальником армии Гондора. Но ты хочешь не этого, верно?

- Верно. Просто перенеси меня туда самим собой. Я просто хочу нестись по склону вместе с конницей Рохана, вооруженный хотя бы дубиной. Пусть я успею нанести лишь один удар по первому вставшему на моем пути орку, пусть этот удар будет для него не страшнее укуса комара – это все уже не важно.

- Почему?

- Ты все еще не понял?

Сагир покачал головой.

- Конечно. Столь могущественным существам чужды сомнения. В тебе – дыхание Творца, чистое бездымное пламя. Ты знаешь ответы на вопросы, которыми люди даже не задавались. А я – всего лишь человек, играющий с огнем. Вся моя жизнь – одно большое сомнение. Наверное, поэтому я так слаб и так бесполезен. Наверное, в этом корень страха, который отыскала во мне Изнанка.

- Людям свойственно сомневаться в себе, - подтвердил Сагир.

- А я, наверное, самый сомневающийся из всех людей. Поэтому я так и не дорос до руководящей должности, так и не открыл свой бизнес, так и не стал хорошим мужем и отцом. Я вечно сомневаюсь, вечно размышляю, вечно не уверен в том, как надо поступить, и уж, конечно же, я не уверен в том, что поступил правильно. Поэтому я хочу туда… Ты, я так понимаю, знаком с этим миром?

- Знаком. Это был один из первых посещенных мною миров после того, как я вырвался из заточения. За годы, которые я провел в оковах, многое изменилось. Многие миры исчезли, многие – появились. И Арда – один из самых ярких новых миров.

- Тогда ты знаешь его историю.

- Знаю.

- Сагир, вот скажи мне, - сменил тему я, - ты – добро или зло?

- А ты сам? Созидаешь ты или разрушаешь? Даришь или отбираешь? И несет ли пользу то, что ты даришь? Приносит ли боль то, что ты отобрал?

- Вот и я о том же. В нашем мире нет добра и нет зла. Все серое. В этом главная беда нашего мира и моя главная беда. Хочется выбрать. Хочется точно знать, на какой ты стороне. Как было бы просто, если бы мир разделился на два лагеря: вот по эту сторону границы – силы добра, а вот здесь, за горами – силы зла. Но этого не произойдет никогда.

- Да, - согласился Сагир, - потому что добро и зло есть в каждом, а порой они еще и легко подменяют друг друга.

- Именно! Возьмем конкретный пример. Уже год как на Украине идет война. Часть страны заявила о своей независимости, образовали самопровозглашенные республики и начали стрелять в тех, кто с ними не согласен. А те, в свою очередь, стреляют по ним. Страна, в которой я живу, официально поддерживает отколовшиеся регионы. В наших новостных лентах они – повстанцы. В украинских новостях их называют террористами. Кто прав? На чьей стороне добро? Ведь каждая сторона считает себя созидательной, положительной силой.

- Мне нет дела до людских войн.

- Охотно верю. Ты выше этого. Но ты понимаешь, о чем я говорю и к чему клоню?

- Да. В Средиземье это разделение столь же четкое, как в ваших священных книгах. Есть добро и зло. Есть Бог и есть дьявол. Есть Мелькор и есть Валар. Есть Мордор и есть свободные народы Средиземья.

- И есть война против Мордора! – подхватил я. – И в этой войне нет сомнений. Никто из роханцев, скачущих навстречу полчищам врагов, не думал: "Ради чего я воюю?" Все знали ответ. И я хочу быть там. Хочу быть с ними! Хочу единственный раз в своей жизни точно знать, что я делаю что-то правильное.

- Я понял тебя. И я легко могу исполнить твоей желание оказаться в нужном тебе месте и нужном времени. Но готов спорить, того чувства, о котором ты мечтаешь, ты не ощутишь.

- Это еще почему?

- Арда – не твой мир. Невозможно биться за чужой мир и чувствовать себя на своем месте.

- Раз возможно чувствовать себя не на своем месте в своем мире, то возможно и то, о чем мечтаю я.

- Посмотрим. Мне уже интересно спросить у тебя, что ты чувствуешь, когда все закончится. Итак, второе твое желание?

- Второе ты угадал в точности. Хочу, чтобы после того, как я погибну, мое тело вернулось сюда, в наш мир.

- Крепко же это убийство озадачит полицию, - усмехнулся Сагир, - тело, найденное посреди соснового леса, у догоревшего костра. Вокруг – ни следов борьбы, ни следов вообще. А тело – исколото мечами, истоптано ногами и копытами. А что, если какой-нибудь лихой орк отрубит тебе голову? Ты как предпочитаешь обратно вернуться? С головой или без? Представляешь, как подадут это газеты и телевидение? Обезглавленное тело! Орудующий в лесу маньяк! И полный "глухарь" в полиции! Даже головы никто не найдет, ведь она останется в Арде.

- Странно слышать от тебя такие словечки. Я думал, ты далек от повседневной людской жизни, а ты, вон, уголовными терминами сыплешь.

- Знал бы ты, сколько всего я впитал в себя за эти несколько лет! Как изменился мир в мое отсутствие, как многому пришлось спешно учиться, чтобы понимать его…

- Ну и как это было? – участливо спросил я. – Тяжко?

- Интересно. Я подумываю даже удалиться на покой еще на пару тысяч лет, чтобы потом мир снова стал для меня сюрпризом. Но вернемся к тебе и к твоей идее с получением страховки. Как думаешь, сколько вопросов возникнет у страховой компании? Есть тело, значит, казалось бы, налицо убийство. Но убийцы нет! Нет мотива для столь зверского преступления, нет орудия убийства, нет подозреваемого. Странное дело, очень странное. Оно затянется, повиснет надолго… Ну а поскольку убийцу так и не найдут – повиснет навсегда.

- Я понял, понял… Моя жена сможет получить страховую сумму очень нескоро, если получит вообще. Что ты предлагаешь?

- Я? – удивился Сагир, обнажив зубы в ехидной улыбке. – А почему я должен что-то предлагать? Я – всего лишь джинн, а ты – мой хозяин. Приказывай, повелитель, я слушаюсь и повинуюсь!

Оказывается, когда над тобой издевается джинн, это очень обидно. В который раз за вечер мой красивый и тщательно выверенный план рушился, как карточный домик.

- Знаешь, Сагир, раньше я думал, что больше всего сарказма – в моей супруге. Я ошибался. Ты только что обошел ее в этом соревновании ехидин. Сделал ее как стоячую.

Сагир обидно расхохотался. Выглядел он при этом едва ли не более довольным, чем мой маленький сын, стянувший со стола тарелку с манной крупой и усыпавший ею всю кухню.

- Сагир! Я тебя как человека прошу!

Смех джинна стал еще громче.

- Сагир… Ну пожалуйста. Я знаю, ты можешь мне помочь. Я прошу тебя…

- Просишь?

- Прошу. У меня никого не осталось. Я ухожу умирать: безмозглый и никому не нужный дурак, не сумевший сделать счастливыми тех, кого люблю. У меня никого больше нет. Эта поляна – мое последнее пристанище, а ты – моя последняя надежда. Сделай так, чтобы мой уход прошел для моих близких не так болезненно. Я и так понимаю, на что я их обрекаю, но пусть они хотя бы не останутся нищими. Прошу тебя! Я уже не могу повернуть назад. Не могу пойти искать пьяную компанию уличной шпаны. Я в одном шаге от… От смерти! Неужели я не заслужил права хотя бы умереть достойно?

Я опустил глаза, мне больше нечего было сказать.

- Не заслужил, - сказал Сагир.

- Почему?

- Потому что дурак. Потому что слишком эгоистичен. Я видел достойные смерти, видел их множество. А твоя, даже если все пройдет так, как ты хочешь, будет глупой и бессмысленной, вопреки твоим чаяниям. Но обратной дороги у тебя уже нет. К тому же мне скучно, а ты продолжаешь меня развлекать. Я помогу тебе. Смотри!

Он простер руку вперед, и воздух перед нами задрожал. В метре от земли вдруг открылось окно с мерцающими голубыми краями. Окно? Портал? Иллюзия? Я увидел одну из ночных городских улиц, увидел огни витрин, широкую дорогу, мигающий желтым светофор. Увидел себя, переходящего дорогу, медленно бредущего по пешеходному переходу, глядя себе под ноги.

Иллюзия не передавала звуков. Я продолжал слышать пение цикад, а не дыхание ночного города, и рев мощного двигателя джипа не заглушил потрескивания сучьев в костре. А вот удар я услышал. Это гулко грохнуло о ребра мое сердце.

Автомобиль влетел в кадр из ниоткуда, из пронизанной огнями черноты города. Вот его не было, есть только я, переходящий дорогу, а вот, секунду спустя, все поменялось. Он – есть, а меня – нет. Я исчез из кадра, отброшенный ударом высокого капота. В окне мелькнул лишь ботинок, сорванный ударом с моей ноги, и полетевший почему-то не вперед, вместе с телом, а в сторону меня настоящего, к окну, открывавшему мне обзор на… На что? На иную реальность? На мое будущее? Мое настоящее?

Ботинок беззвучно упал на асфальт, перекатился с боку на бок в оранжевом свете уличного фонаря, и встал на подошву, словно дожидаясь, когда хозяин поднимется с земли и поскачет за ним на одной ноге. Моя верная серая спортивная туфля.

Я опустил глаза на двойник этой туфли, прочно сидевшей на моей ноге. Окно свернулось в серебристую звездочку, а звездочка послушно исчезла в протянувшейся к ней черной ладони Сагира.

- Исполнено! – величественно произнес джинн.

- Что исполнено? Что это было вообще?

- Твое второе желание. Для всех ты мертв. Все прошло даже лучше, чем ты мечтал. Никакого "глухаря", никаких проклятий на твою бессмертную душу со стороны полицейских, расследующих твою смерть. Никаких сомнений у страховой компании, никакой двоякой трактовки: несчастный случай со смертельным исходом. Убийцу нагонят спустя несколько минут. Он не остановился, сбив человека, но понял, что натворил. У него будут так трястись руки, что он не справится с управлением и врежется в столб. Там-то его и возьмет приехавший наряд полиции. Тепленьким! Основательно пьяным. Без прав.

- Кто это был? – я сорвался на крик. У меня у самого так тряслись руки, что я сейчас не совладал бы не то, что с автомобилем, но даже и с трехколесным велосипедом.

- Ты.

- Но…

- И здесь ты.

- А…

- И там – ты. Ну, то есть почти ты. Телесно.

- Но как?

- Ты же не думаешь, что сотворить кадавра для меня сложнее, чем сотворить мир? Твоя точная копия, вплоть до коронок на зубах. Сомнений не возникнет ни у кого! У тебя будет даже могила, на которую смогут прийти твои жена и сын, чтобы положить к надгробию цветы и поплакать. Хорошо, что ты не оставил уходя никакой предсмертной записки, поэтому они придут именно поплакать, а не проклясть тебя за твою глупость.

- А этот…

- Кто твой убийца? Несознательный сын одного крупного бизнесмена. 20 лет, купленная папой машина, крепкие коктейли в ночном клубе. Прав он уже был однажды лишен, но его это не остановило. Думаю, теперь он что-то осознает. Все получилось отлично. Помимо страховки твоя жена получит крупную сумму от отца этого молодого глупца. Отец – сознательный человек. Хороший. Он чувствует ответственность за свое нерадивое чадо, поэтому будет чувствовать себя виноватым. В роскоши твои жена и сын купаться не будут, но он их не забудет и не обделит поддержкой.

- Так это все по-настоящему?

- Да. Ты официально мертв, поздравляю.

- То есть дороги назад для меня теперь нет…

Я не спросил, я констатировал факт, но Сагир все равно ответил.

- Ее нет уже давно. Я давал тебе последний шанс одуматься – ты отказался. Ты уже мертв. Ну что? Каково твое третье желание? Или его не будет и ты готов к исполнению первого? Если да – просто возьми меня за руку.

Я отшатнулся от протянутой ко мне руки Сагира.

Так… Собраться с мыслями… Не паниковать… Собраться… Все по плану. Все так, как должно было быть… Ну, то есть почти так. В общем-то, мне нужно радоваться, что все так хорошо сложилось, но… Господи, как же странно видеть свою смерть. Как же странно и страшно. Времени нет, я выпал из времени. Мы с Сагиром – в коконе, сотканном из ночи и секунд, зависли в пустоте четвертого измерения, выпали из течения времени, выпали из жизни, из настоящего. Где-то там, на координатной оси t, уходящей в бесконечность вдоль рисок, отмечающих минуты, кто-то смотрит на мое тело и думает: "Вот ведь не повезло парню…" Где-то там полицейские сейчас возможно надевают наручники на совершенно незнакомого мне человека, которому Сагир сломал жизнь, отправив за решетку. Нет, это я сломал ему жизнь…

Боже, да о чем это я? Он убил меня. Это я знаю, что он сбил неодушевленного кадавра, зомби, запрограммированного на то, чтобы пройти короткую дистанцию по пешеходному переходу. А для него все иначе. Он сбил человека. Он сам выбрал свой путь, садясь пьяным за руль. Нет, мне его не жаль. Все правильно, все справедливо. Пусть хоть от одного пьяного водителя будет польза. Пусть не человечеству, пусть конкретно двум людям: моей Светлане и моему малышу. Пусть!

Все правильно. Все хорошо! Все так и должно быть!

Собраться. Все еще только начинается! Третье желание… Оно у меня есть.

- Мне нужно оружие! – сказал я. Надо же, у меня получилось сказать это твердо и почти уверенно.

- Оружие? Будет исполнено, мой повелитель! Скажи только, каким оружием ты владеешь лучше всего? Мечом, копьем, шестом? Может быть, мой повелитель в совершенстве владеет саем или нунчаку? Или же он мастер в метании сюррикенов? Нет? Тогда в стрельбе из лука? Снова мимо? Мой повелитель владеет пращой или рогаткой? Или мой повелитель желает скатиться с Пеленнорских холмов на бронетранспортере?

- Сагир, в области сарказма тебе нет равных. Но, честное слово, уже не смешно.

- Отчего же? Очень даже смешно. Мне.

Понятно. Джинн развлекается. Ну что ж, пусть наслаждается своим убийственным юмором, если ему это доставляет удовольствие. Главное – чтобы он дал мне то, чего я хочу.

- Скажи: насколько живучи мои миры?

Когда я только увидел Сагира, мне показалось, что его черное лицо, большую часть времени скрытое в тени широких полей шляпы, вообще лишено мимики. Но нет, что-то в нем все же неуловимо менялось. Я не мог объяснить, что именно, но я почувствовал, что Сагир посмотрел на меня иначе. Серьезнее. Мысленно я поставил себе еще один балл: я как минимум вторично сумел удивить джинна.

Одновременно я почувствовал его присутствие в своей голове. Это было странно, но почему-то совсем не страшно. В моем разуме кроме моих мыслей – беспокойных и метущихся, присутствовала и чужая. Горячая, на грани терпимого жара, но не опаляющая – эта мысль, этот кусочек разума Сагира, бродил по моей голове, отлавливая мои мысли, вглядываясь в них и отпуская резвиться вновь.

- Некоторые – вполне, некоторые – не очень, - ответил, наконец, джинн.

- Меня интересует конкретно один, - сказал я, выдвинув мысль о нем на передний план, давая Сагиру возможность поймать ее и внимательно рассмотреть, - и один артефакт из этого мира.

Я не успел даже понять, что произошло. Сагир, темная фигура которого и без того почти сливалась с ночной темнотой, вдруг стала абсолютно черной, и за мгновение сжалась до крошечной точки, исчезнувшей без малейшего звука. Я ощутил лишь, как всколыхнулся воздух, вкатываясь во внезапно опустевшее пространство, которое секунду назад заполняло тело джинна. Сагир исчез.

Я огляделся по сторонам, пошарил руками вокруг, чувствуя себя полным идиотом. Естественно, ничего не нащупал.

И что? Все? Куда он делся-то? Устал терпеть мои глупые желания и ушел по своим делам? Или увидел что-то в моей голове, и… И что? Испугался? Чем можно напугать могущественного джинна, который, скорее всего, и в огненном шаре ядерного взрыва лишь блаженно погреет свои старые кости? Если у него вообще есть кости. Или он увидел в моей голове что-то, после чего решил: да ну его нафиг, этого клинического идиота?

Над моей головой что-то хлопнуло, и прямо передо мной появился Сагир, молниеносно сложив крылья.

- Ты же ждал меня с небес, – спросил он. – Почему же сейчас ты не смотрел на небо?

- Да я малость обалдел, - честно признался я.

И в ту же секунду я обалдел еще больше, потому что в руках Сагир держал мое третье желание.

Меч. Меч в ножнах. Его ножны не были дорогими и впечатляющими: не было на них ни резьбы, ни камней, ни каких-либо украшений вообще. Просто темно-серая древесина без излишеств. Такая же простая рукоять, обвитая тесьмой – не для украшения, а лишь для того, чтобы рука не скользила по ней в бою. Этот меч создавался не для того, чтобы служить украшением дворянина на балу или воина на параде. Он создавался как оружие, и служил одной лишь цели: убивать.

Я чувствовал исходящую от меча силу. Он манил, притягивал к себе, просился в руки. Это был мой меч! Мой! Придуманный мною для одного рассказа и оживший на его страницах. Меч, до сих пор занимавший мое воображение.

Меч, превращавший даже далекого от фехтования человека в настоящего воина, в машину убийства. Меч, порабощавший сознание, и требовавший только одного: крови! Меч, жаждущий убивать.

Серебряная Ярость.

Я протянул к нему руки, но Сагир шагнул назад, не спеша с ним расставаться.

- Что, он действует и на тебя? – спросил я. - Тебе уже не хочется выпускать его из рук? Хочется с помощью него стать властелином мира?

- Если бы я хотел власти – все, кто сейчас считает себя хозяевами этого мира, уже стояли бы передо мной на коленях. Я просто хочу лишний раз предупредить тебя об опасности, которую он несет.

- Я знаю об этом мече все. Я создал его.

- Тогда ты знаешь, что Ярость за считанные часы сделает из тебя фехтовальщика, действительно имеющего шансы выжить в той битве, на которую ты хочешь отправиться.

- Да, именно поэтому я и хочу этот меч. Я не собираюсь умирать там от руки первого встреченного мной орка. Пусть это будет хотя бы второй или третий.

- И ты знаешь, что Ярость поработит тебя даже не за часы, а за минуты.

- А вот это мы еще посмотрим.

- Ты всерьез думаешь, что у тебя, не сумевшего совладать с собственным страхом, хватит сил противостоять воле Серебряной Ярости?

- У меня еще не закончились сюрпризы для тебя, Сагир. Ну что? Можно мне уже взять Ярость в руки?

Джинн пожал плечами и протянул меч мне…

Моя рука дрогнула, когда я коснулся рукояти кончиками пальцев. Я испуганно отдернул руку, ощутив, как она сама тянется к мечу, как перестает мне подчиняться, переходя под власть куда более сильной воли, нежели моя. Этот меч был живым существом, и его сила была невероятной.

- Сагир… Знаешь, просто на всякий случай… Если я не прав… Если я не справлюсь, и Ярость действительно подчинит меня себе… Убей меня, пожалуйста.

- Можешь не сомневаться, - ответил джинн, терпеливо дожидаясь, когда я приму меч из его рук.

И я сделал это.

Рукоять Серебряной Ярости еще хранила тепло ладоней Сагира, и мне в ладонь она легла так, будто бы под нее и была сделана. Я держал меч перед собой двумя руками: за рукоять и ножны, прислушиваясь к своим ощущениям. Пока ощущал я только одно: желание обнажить клинок.

Он высвободился из своих деревянных ножен легко и бесшумно, и сверкнул алым, поймав на лезвии отблески костра. Меч отливал серебром, оправдывая свое гордое имя, но при взгляде на его острие меня пробрал озноб. Я представил его другим. Не блестящим и ярким, а запятнанным кровью людей: пронзенных, рассеченных, обезглавленных… Залитым кровью его жертв – как убитых непосредственно этой сталью, так и ее колдовской мощью, подчиняющей себе волю его обладателя.

Я взмахнул мечом, просто чтобы услышать гул рассекаемого им воздуха. Рубанул наугад, от плеча вниз, и тут же ощутил и что делаю неправильно, и как нужно рубить. Ярость подсказала мне! Второй удар вышел лучше и быстрее: меч приноравливался к моим рукам, изучал меня – мою комплекцию, мою физическую подготовку, мои сильные и слабые стороны, чтобы понять, как все это лучше использовать. Как лучше использовать меня!

Финт, вольт, выпад. Удар снизу, снова вольт, рубящий удар сбоку, вольт, удар сверху, снизу, парирование меча воображаемого противника ножнами, и вновь финт, отскок на исходную. Сбилось дыхание. Плохо… Вот они, выкуренные за последние полгода сигареты, да и сидячий образ жизни тоже сказывался не лучшим образом. Но я уже знал, как дышать, чтобы повысить собственную выносливость. Ярость учила меня, и я жадно впитывал новые знания.

- Неплохо! – голос Сагира вывел меня из транса. Надо же, я уже успел забыть о том, что я здесь не один. Не в первую секунду получилось вспомнить и то, что я здесь делаю, и как вообще в мои руки попал этот чудесный вакидзаси.

- Спасибо! – сказал я, отвешивая поклон.

- Пока уходить.

- Пора, - согласился я.

Интересно, а можно ли убить джинна мечом? Насколько вообще уязвима его телесная оболочка? Ведь его нынешнее тело когда-то принадлежало Васе Ложкину, и как бы оно ни было изменено – все равно в какой-то степени оно остается человеческим. А человеческое тело – очень хрупкая вещь…

Ярость просилась в бой. Она залежалась, но помнила вкус крови и хотела вдоволь напиться ею.

Нас с Сагиром разделяло всего пять шагов… Это меньше секунды! Замах в движении, удар по дуге сверху вниз – попасть нужно обязательно по шее, потому что это единственное гарантированно уязвимое место. Колющий удар или удар в бок может и не пройти – ведь плащ Сагира, это вовсе не плащ, это крылья, а крылья имеют свои кости и мышцы. Инерции удара может просто не хватить на то, чтобы перерубить их и дойти до самого тела.

Он причинил мне боль. Он издевался надо мной.

Но он – моя дорога в Арду. Привратник, открывающий дверь в мир, что так манит меня… Подожди, Ярость, подожди! Всему свое время. Есть время разбрасывать камни, и есть время собирать! Сейчас – время собирать! Подожди, Ярость, не торопись. Мы можем убить сейчас Сагира, обагрив твое лезвие его кровью, а можем использовать его, чтобы он перенес нас туда, где мы оторвемся по полной. Тысячи орков, и все – для тебя. Тысячи мерзких отродий, над убийством которых не нужно раздумывать. Тысячи живых существ! Все – для тебя! Все – во славу твою!

Я знаю, чего ты хочешь, Ярость. Ты слишком долго томилась без дела. Ты хочешь очистить мир, а может и миры, своим холодным серебряным пламенем. Ты хочешь убивать! Я – тоже, поэтому нам с тобой по пути. Ты несешь смерть, а я – ищу смерти. Ты чужда сомнениям, а я – мечтаю не сомневаться хотя бы несколько минут. Нам с тобой по пути, Ярость! Нам с тобой по пути, но сейчас мы должны быть терпеливыми. Нужно подождать… Немного подождать!

Ярость остыла. Рукоять меча больше не жгла руку. Ненависть к Сагиру, злоба на него за сделанное этой ночью - откатились назад. Меч не подчинился мне, я не смог обуздать его силу, но я нашел с ним общий язык. И только когда сейчас осознал, что во время моего внутреннего монолога, адресованного Ярости, я стоял чуть подавшись вперед, готовый сделать стремительный прыжок, покрывающий все те пять шагов, что отделяли Сагира от меня. Прыжок, замах, удар!

- Я готов, - сказал я, вкладывая меч в ножны.

Сагир медленно вынул руки из-под крыльев, заменявших ему плащ. В его правой руке горело оранжевым огнем маленькое яркое солнышко, горячее настолько, что даже отсюда я чувствовал исходящее от него тепло.

- Ты бы не успел, - сказал Сагир.

- Не успел что?

- Не валяй дурака. Даже будь я обычным человеком, я бы понял, что творилось в твоей голове. А я не обычный и совсем не человек. Ты бы не успел!

Солнышко гасло. Казалось, оно впитывается в поры кожи Сагира, постепенно растворяясь в сущности джинна. Оранжевый огонь становился густой тьмой.

- Что это? – спросил я, взглядом указывая на его руку.

- Огонь, - просто ответил Сагир, - огонь для тебя, на случай, если бы ты попытался. Ты бы даже ничего не почувствовал, просто не успел бы. С этим огнем не играют. Но ты удивил меня. Опять удивил. Это приятно и интересно. Пойдем!

Сагир протянул мне руку, еще хранившую тающие остатки сияния.

- В Арду? – спросил я, касаясь его руки.

- На смерть! – ответил Сагир.

И мир покачнулся!

Почувствовав момент переноса, я закрыл глаза. Наверное, глупо, но я хотел войти в Арду постепенно, ощутить ее сначала одним органом чувств, затем другим. Как ребенок, открывающий коробку с подарком на день рождения: сначала он ощупывает ее, взвешивает на руке, гадая, что может быть внутри. Затем – трясет, прислушиваясь к доносящимся из коробки звукам, и только потом разрывает упаковочную бумагу. Иногда – как я, закрыв глаза, чтобы сначала попытаться на ощупь определить содержимое. Растягивает удовольствие, хотя чаще всего ребенок заранее знает или хотя бы догадывается, что подарят ему родители.

Я знакомился с новым для меня миром.

Сначала я почувствовал холод. Здесь было несколько прохладнее, чем в моем мире. Июньская ночь в Сибири – это что-то около +20, мартовская ночь в Средиземье – не больше +15. Было прохладно, но душно… Ни малейшего дуновения ветерка, ни грамма весенней свежести. Воздух замер и загустел в ожидании битвы. Я обонял запах соснового леса, но к нему примешивалось что-то еще, что-то приторно-сладкое, с гнильцой.

Звуки… Звуки тоже были другими. Точнее, их почти не было. Лес, в котором я оказался, почти не шумел в отличие от леса, который я покинул. Не скрипели ветви, не пели цикады, не шумела трава. Было тихо. Мертвенно тихо.

Наконец я открыл глаза. Вокруг царила тьма – густая и осязаемая, мрачная и тяжелая. Куда тяжелее нашей ночи. Куда тяжелее моей души в эту ночь.

Но все же куда менее тяжелая, чем тьма Изнанки. С ней не могло сравниться ничто.

Что-то темнело слева от меня на земле, какие-то бесформенные черные пятна, и я рефлекторно сделал шаг к ним, пытаясь понять, что это, а поняв – отшатнулся. Четыре мертвых тела. Две лошади и два человека в кольчужных доспехах. Вот только голов у людей не было…

Я отшатнулся и налетел на что-то спиной.

- Добро пожаловать! – сказало это что-то голосом Сагира.

- Мы в Арде?

- А ты сам не чувствуешь?

Я чувствовал. Тяжелая, безветренная тьма, сосновый лес, силуэт высокой горы в нескольких километрах впереди. Тела. Погибшие люди в средневековых одеждах. Гондорцы или рохиррим? Наверняка если я подойду ближе и осмотрю их, я увижу на одеждах один из гербов: или белое древо под семью звездами, или белого коня зеленом фоне.

- Чувствую.

- Наслаждайся! Твоя мечта становится явью.

- И что мне делать? Куда идти? Где битва?

- На востоке! – Сагир указал направление рукой, потому что в отсутствие солнца разобраться в сторонах света я бы не смог. На востоке тлела заря, и я знал: то не было солнечным светом, то было отблеском горящего Минас Тирита.

- Мне идти туда?

- Можешь идти, можешь подождать. Мне безразлично.

Рукоять Серебряной Ярости стала теплее. Да как он смеет? Как смеет опять издеваться надо мной? Бросать свои штуки, полные презрения. Я ведь могу и показать ему, как он ошибается, недооценивая меня! "Ты бы не успел", – говорил он. Что скажешь, Ярость, сейчас я успею? Он всего в двух шагах, можно достать его в глубоком выпаде. Всего два движения: выхватить тебя из ножен и ударить. Два движения, это меньше секунды. Нет, даже одно движение... То, что я считал двумя, сольются в одно, плавное и стремительное.

Меньше секунды… Успею!

Нет!

Стой, Ярость, стой. Это не мои мысли, это твои. Прочь из моей головы! Прочь!

Ты не видела, как он двигается, а я – видел. Ты не видела, что он может, а я – видел. Тебе может и нипочем его огонь, а меня он испепелит за мгновение.

Стой, Ярость, стой. Мы не успеем. МЫ. Мы с тобой – одно целое, хочешь ты этого или нет. Ты рвешься в бой? Подожди немного. Скоро ты вдоволь напьешься крови. А у Сагира по венам течет не кровь, но жидкий огонь. Тебя он опалит, а меня – сожжет. Подожди, Ярость, подожди… Еще не время!

- Ну надо же, - молвил Сагир, - ты снова меня удивил.

- Тем, что обуздал Ярость?

- Ты не обуздал ее, у вас просто общая цель, и вы решили использовать друг друга для ее достижения. Ты создал этот меч, дав ему власть порабощать человеческие души, зажигать в них огонь скрытой доселе черной мечты. А большинство людей мечтает о силе, с помощью которой они поработят мир. Большинство душ серы, и эту серость легко превратить в черноту. Твоя же – красна, словно пламя. Она стремится лишь разрушать – себя и все вокруг. И знаешь, кажется в тебе больше ярости, чем в твоем мече.

Я кивнул, соглашаясь.

Да, во мне действительно скопилось много ярости и гнева. Гнева на весь наш мир, давно переставший казаться мне прекрасным. Да какое там, давно ставший для меня отвратительным! Ведь это насколько же мир должен опостылеть человеку, чтобы тот решил, что даже умереть хочет не в нем? Я ненавидел мир, в котором сильные страны, посовещавшись, принимали решение бомбить слабые, в котором непонятно было, кто на чьей стороне и чья сторона права.

Мир, который медленно и целенаправленно убивали сами населявшие его люди.

Мир, в котором пьяный водитель, сбивший ребенка на пешеходном переходе, получает условный срок, а мужчина, защищавший свою семью от пытающегося вломиться к нему в квартиру потерявшего границы реальности наркомана, получает семь лет тюрьмы.

Мой мир, в котором давно не было ничего черного и белого. Все в нем было серым. И небо, и люди, и души людей!

Я хотел бы пронестись с Серебряной Яростью в руках по своему миру. Круша и рубя тех, кто сделал его таким, и кто продолжает творить эту серость. Вот только убивать пришлось бы практически каждого первого.

И начать пришлось бы с себя.

А здесь… Здесь моя ярость выплеснется на тех, кто этого заслуживает, а Серебряная Ярость напьется крови тех, кто должен умереть.

Там я умер бы пустым и выжатым, а здесь – умру с улыбкой на устах.

Сагир вдруг оглянулся, словно кошка, услышавшая в кустах мышиную возню, а затем стремительно взвился в воздух, распахивая крылья. Причем, кажется, он сначала взлетел и только потом взмахнул крыльями… Хотя, в темноте я мог этого и не разглядеть. Да и вообще, меня бы не удивило, даже если бы он опять просто исчез, перемещаясь из мира в мир. Я не был уверен в том, что джинну, чтобы летать, нужны были его крылья.

- Hwat sarwa est? – раздалось из-за деревьев, а секунду спустя темнота расступилась перед двумя витязями с обнаженными мечами в руках.

Они разглядывали меня с опаской и удивлением, но нападать не спешили. Я тоже не спешил обнажать клинок, ведь передо мной были люди, а не орки, а значит, скорее всего, они были либо гондорцами, либо рохиррим.

- Westu hal! – сказал один из них, явно обращаясь ко мне.

Я покачал головой, давая понять, что их язык мне не знаком. Почему-то о проблеме языкового барьера я подумал в последнюю очередь, вернее – вообще о ней не подумал. Я предполагал, что люди в Средиземье будут говорить на английском, на котором я мог изъясняться, пусть и через пень-колоду. Но язык, на котором говорили эти двое, явно не был английским.

- Who are you?

О! Вот это – уже английский, значит можно налаживать диалог. "Кто ты?" – вполне логичный вопрос в данной ситуации. Учитывая, что одет я как минимум странно для этого мира, да и стремительный взлет Сагира они, наверное, успели увидеть. Ребята явно сильно удивлены тем, что видят перед собой.

- Я – человек. Друг! – ответил я, проклиная себя за то, что так и не освоил английский в должной мере и способен только на односложные предложения. – Я должен увидеть Теодена. Короля Теодена.

Воины приблизились, все еще не опуская оружия. Мои слова их явно не убедили, и я прекрасно понимал их подозрительность. Особенно напряженно рохиррим вглядывались в мое лицо… Очки! Точно, очки! В Средиземье или не страдали близорукостью, или просто не развили еще оптику до нужных высот, поэтому простейший оптический прибор, сидящий у меня на носу, казался этим двоим чем-то невероятным.

- Зачем тебе король?

Второй тем временем заметил убитых за моей спиной и, крикнув что-то товарищу на своем языке, направился к ним.

- Я хочу… - черт, как же по-английски "примкнуть"? Ладно, пусть так: - Я хочу быть с вашей армией. Убивать орков. Освобождать Гондор.

Да, передо мной явно были рохиррим. Гондорцы, потомки нумеронцев, говорили на самом распространенном языке людей, именуемом всеобщим, он и был английским. В Рохане же был свой язык, рохиррик, отличный от всеобщего. Кажется, исследователи Толкиена считали, что в Рохане в ходу был мерсийский диалект, давно канувший в Лету в нашем мире.

- Ты убил их? – кивок в сторону тел.

- Нет.

- Кто?

- Не знаю. Я пришел позже.

Эорлинги снова обменялись несколькими фразами на своем наречии, оживленно обсуждая ситуацию.

- Кто был с тобой?

Так. Как же объяснить им Сагира? Слова "джинн" они не поймут, а рассказывать о том, что в их мире шарахается существо, которое превосходит в могуществе Мелькора – как-то не хотелось. Да и моего словарного запаса на это не хватит. И с другой стороны… Надо ли им это знать? Сагир улетел, скорее всего, он кружит сейчас над нами, наблюдая за представлением. Ведь для этого он и забросил меня в Арду, чтобы развлечься новым зрелищем. Весь мир – театр, когда ты – всемогущ.

- Не человек. Транспорт. Как конь. Он доставил меня сюда.

- Откуда?

- Издалека. Другой мир. Вы не поймете.

Позы воинов стали менее напряженными, но мечи в ножны они прятать не торопились. Ну а я не спешил доставать Серебряную Ярость из ножен, но держал руку на рукояти. Малейшая агрессия с их стороны, и… Они – не Сагир. Я бы успел достать обоих раньше, чем они хотя бы сделают замах. Ярость знала это, а значит, знал и я.

- Ты пойдешь с нами.

Это не было вопросом, это было приказом, но меня это устраивало.

- Да, - согласился я.

- Отдай мне меч.

- Нет!

Рохиррим синхронно отступили на шаг, вставая в стойку и поднимая мечи. Рукоять Ярости жгла руку, и я с огромным трудом подавлял в себе желание располосовать их обоих на лоскуты. Но отдать им меч… Нет! И дело не в моей гордости или страхе остаться безоружным в незнакомом мире. Это Серебряная Ярость, а не простая железка. Тот, кто берет ее в руки – становится ее рабом. Кто знает, что живет под сердцем этих двоих, и на кого они обратят мощь моего меча, завладев им? Бросятся ли в бой с воинством тьмы или же сочтут, что больше достойны восседать в чертогах Эдораса, чем Теоден?

- Тогда ты умрешь!

Спокойнее, Ярость, спокойнее. Нельзя! Фу! Не смей! Подожди! Нельзя убивать их. Да, я знаю, ты можешь! Ты предугадываешь каждое их движение, ты подсказываешь мне, как они будут бить и куда метить. Вольт, удар, и первый витязь лишится руки, снова вольт, финт, удар, и ты узнаешь вкус крови второго. Все займет не больше двух секунд, но нельзя, Ярость, нельзя. Они приведут нас с королю, мы примкнем к войску, отправимся на битву, и вот там ты напьешься крови допьяна. Да, там будет много черной орочьей крови!

Они двинулись на меня. Оба, все также синхронно и слаженно. Опытные воины, прекрасные мечники. Еще час назад я не представлял бы для них угрозы, даже будь они безоружны, но час назад в моих руках не было Ярости… Сейчас у них не было шансов против меня.

Они брали меня в клещи. Один должен был отвлечь меня, связать боем, в то время как второй нанес бы удар в спину. Скорее всего, он метил бы в затылок, наверняка они хотели взять меня живым, но в случае чего церемониться бы со мной не стали. В любом случае, пропускать удары не входило в мои планы.

Вольт, парировать, отбросить руку противника, сблизиться, поднырнуть под руку раньше, чем он успеет погасить энергию движения, и рукоятью ему в лицо. Громко, до хруста зубов! Скорее всего, пары зубов он лишился, но жить будет. Спасибо, Ярость! Спасибо, что удержалась, спасибо, что не стала убивать.

Второй пытался поймать меня на финт, уже не надеясь обезоружить, уже намереваясь убить, но я разгадал его движение, не купился на ложный выпад, отбил меч в сторону и ударил сам, с малым замахом. Так, чтобы рассечь кольчугу и пустить кровь, но не убить, и даже не ранить всерьез. Кольчуга разошлась, будто шелковая рубашка, по которой провели опасной бритвой. Витязь вскрикнул от боли, но продолжил движение, стараясь держаться от меня на расстоянии. Правильно, у него преимущество, вакидзаси – короткий клинок. Чтобы ударить, я должен сблизиться с противником, в то время как он мог нанести удар с куда большего расстояния.

Вольт, прямой блок, роханский меч бессильно скользит по Ярости, принимая навязанные мной правила игры. Сближение… Вот он я, у тебя под носом, я мог бы воткнуть тебе меч в солнечное сплетение, мог бы рассечь шею и наблюдать, как ты истечешь кровью, но вместо этого я останавливаю замах у самой шеи, буквально слыша пульс противника в его сонной артерии.

Цени, парень, я только что спас тебе жизнь. Я только что удержал от убийства Ярость, которая, попробовав кровь на вкус, теперь буквально рвалась из рук, требуя смертельного танца, жаждя смерти, жаждя впитать в себя души, покидающие холодеющие тела.

Эорлинг медленно опустил меч и разжал руку. В такие моменты языкового барьера не существует, все понятно и без слов. Второй рохиррим уже пришел в себя и поднялся с земли, бросать меч он не спешил, но и кидаться на меня – тоже. Я медленно отвел Ярость от шеи противника, отступил на шаг и, поколебавшись секунду, вытер кровь с лезвия о джинсы. Прятать запятнанный меч в ножны мне показалось кощунством.

- Я мог убить вас.

Ну, по крайней мере, мне показалось, что я сказал именно это. Со временами в английском у меня всегда были не лады, поэтому возможно я сказал: "Я могу убить вас". В любом случае, смысл понятен, мои действия говорят сами за себя.

- Но я не хочу делать этого. Я – друг.

Рохиррим, которому прилетело от меня по лицу, сплюнул на землю и выдал что-то на мерсийском. Скорее всего – что-то о своей любви к подобным друзьям.

- Прости, я не хотел делать этого. Вы вынудили меня. Отведите меня к королю. Клянусь, я не враг Рохану! Но я не могу отдать свой меч.

Рохирримы совещались. Я стоял, ждал, надеялся. Наконец они приняли решение и жестом позвали меня за собой.

Мы шли около часа, иногда – переходя на бег, иногда – замирая и напряженно прислушиваясь. Точнее, я прислушивался только первые пятнадцать минут, а потом – перестал. События в моей голове наконец-то выстроились в логическую цепочку. Я понял и где оказался, и в какой момент, и даже с кем свела меня судьба.

Сагир перенес меня в Средиземье почти к отрогам Миндолуина, почти у самого выхода из каменоломной дороги, по которой вождь лешаков, Ган-бури-Ган провел армию Рохана, минуя войска орков, посланные, чтобы преградить им путь. Те двое, что встретили меня, были отправлены на разведку, безопасен ли путь. Они должны были найти погибших в бою гондорцев, везших в Минас Тирит багряную стрелу – знак, что Рохан откликнулся на призыв о помощи. Знак, что подмога спешит… Но теперь помимо мертвых тел, они нашли меня.

Оставалось сориентироваться, где я сейчас относительно осажденной Белой Крепости. Километрах в тридцати, максимум сорока. Сейчас войско Теодена стоит на привале. Несколько часов, и они двинутся в путь, чтобы еще за пару-тройку часов добраться до Пеленнорской равнины и вступить в бой.

Пара часов ходу, и я окажусь там, где мечтал оказаться последние несколько месяцев. Да каких там месяцев, последние несколько лет. Мое сердце всегда замирало, когда я перечитывал этот момент в книге. На мои глаза всегда наворачивались слезы, когда я пересматривал этот отрывок экранизации.

Рохиррим, несущиеся вскачь с Пеленнорских холмов, несущиеся на смерть и несущие смерть. Ни сомнений, ни раздумий, ничего, даже уверенности в победе. Но все они пускают коней в галоп под градом орочьих стрел, чтобы окропить мечи и копья черной кровью, потому что путь – только один. На смерть.

И теперь у меня тоже лишь один путь.

Так, стоп… Пара часов ходу – это для лошади. А даст ли мне кто-то лошадь? Армия идет налегке, без запасных коней, почти без провианта. Ни один всадник не возьмет меня к себе за спину, во-первых, потому что я – дополнительный груз, а во-вторых, потому что я – чужак. Нет, я не питал иллюзий относительно того, как ко мне отнесутся остальные рохиррим. Мне еще предстоит убедить Теодена принять меня в его армию, а уж о том, чтобы снискать расположение его воинов за несколько отпущенных мне часов, нечего и мечтать.

Я – чужак. Странный чужак в странной одежде. Опасный чужак, который к тому же уже ранил двоих их собратьев. Одного – ранил достаточно серьезно, парень точно лишился пары зубов и тяжело дышал на бегу, время от времени сбиваясь с ритма. Как бы не сотрясение, приложил я его достаточно крепко. Слава Богу, второго я, считай, лишь оцарапал.

Ладно, будем решать проблемы по мере поступления… Если уж я смог добраться сюда, в Средиземье – до Минас Тирита как-нибудь да доберусь.

Вскоре мы вышли к лагерю. Дозорные обменивались короткими фразами на мерскийском с моими провожатыми, и тут же их взгляды неуловимо менялись. Становились внимательными и колючими. Чужак. Чужак в лагере…

Рохиррим поразили меня отсутствием суеты и полнейшим спокойствием. Не было ни шумных разговоров у костров, ни обсуждений "Как мы завтра зададим врагу жару"… Кто-то ел, кто-то – полулежал на тюках, смежив веки, кто-то чистил или точил оружие. Некоторые, по двое, по трое, негромко переговаривались между собой, деловито и спокойно. Ни в чьих глазах я не увидел страха или ярости, только холодную решимость.

Я видел то, за чем пришел. Около шести тысяч витязей, закаленных в боях и готовых идти на смерть просто потому, что так надо. Многие из них пережили битву за Хельмову Падь, многие – были на Изенских бродах. В общем, большая часть собравшихся здесь воинов, уже как минимум однажды смотрели в лицо смерти. Они не дрогнули тогда, и готовы были посмотреть ей в глаза вновь, если потребуется. Когда потребуется.

Я смотрел на них, провожавших меня взглядами, и думал о том, как же это здорово: сражаться рядом с такими людьми, и как это контрастировало с той жизнью, к которой я привык, которую считал нормальной. С жизнью, во главу угла которой были поставлены деньги и время, зачастую являвшиеся синонимами, а не честь, не жизнь твоих близких, не судьба мира.

Как пафосно звучит это словосочетание: "Судьба мира"… А меж тем именно эти шесть тысяч всадников должны были ее решить.

Мои размышления прервал рослый витязь, вышедший из шатра, к которому провели меня мои провожатые. Они о чем-то переговорили с ним, указывая на меня, и в непонятном мне разговоре я услышал его имя, которое, знал и так. Эльфхельм. Маршал Рохана. Человек, который уже сыграл значительную роль в войне, и которому предстояло сыграть роль еще большую.

- Как твое имя? - спросил он меня.

- Кирилл.

По предыдущему опыту общения с англоговорящими людьми я знал, что мое имя дается им непросто. Не сталь исключением и Эльфхельм, попробовавший его на вкус, но не сумевший выговорить правильно.

- Сирил! – пришел ему на помощь я. Такой вариант оказался эорлингу вполне доступен для произношения.

- Откуда ты?

- Из другого мира. Я пришел помочь.

- Чем ты можешь помочь?

- Я воин.

Ну, или стал им меньше часа назад, взяв в руки Серебряную Ярость. Не важно. Важно то, что я без малейшего ущерба для себя вывел из строя двух не самых слабых противников.

- У нас шесть тысяч воинов. Зачем нам еще один, к тому же – чужак?

- Я стою сотни.

- Докажи!

Эльфхельм выхватил меч настолько быстро, что я не успел бы среагировать. Прежний я. Тот, которого сбила машина на пересечении Вокзальной Магистрали и проспекта Димитрова. Новый я, измененный Яростью, держал меч в руке раньше, чем мой противник поднял свой в наивысшую точку замаха, из которой он собирался нанести удар.

Зазвенела сталь. Ярость пела в предвкушении крови, меч Эльфхельма – в упоении боем.

- Я не хочу драться с тобой.

На самом деле я хотел. Очень хотел! Я уже видел бреши в его защите, видел, что уже дважды мог бы достать его. Вонзить лезвие между ребер или рубануть по бедру. Обе раны почти наверняка были бы смертельными, и умирал бы роханский маршал медленно, истекая кровью. Ярость требовала крови, Ярость жаждала отнимать жизнь, и удержать ее от кровопролития было все труднее.

Новый удар Эльфхельма я снова парировал, позволяя его мечу скользнуть по украшенному дамасскими узорами лезвию Ярости. И снова он открылся на мгновение, которого вряд ли хватило кому-то из этого мира, но которого с избытком хватило бы мне.

Не надо, Ярость! Не надо! Мы в лагере Рохана, здесь слишком много воинов, которые кинутся на меня, как только я убью одного из их командиров.

И я смогу убить их всех!

Ярость рванулась вперед, поднырнула под руку противника, метя под ребра, и… Эльфхельм сместился назад всего на несколько сантиметров, но этого оказалось достаточно, чтобы сорвать мою атаку.

- Довольно! – скомандовал он, опуская меч, и я нехотя подчинился. - Сотни ты не стоишь, но на десяток потянешь. Верхом ездить умеешь?

Я только собирался ответить, что не умею, когда вдруг осознал, что умею. Эффектную вольтажировку не продемонстрирую, в бою от конного меня толку будет мало, а на рыцарском турнире я был бы выбит из седла самым слабым противником, но Ярость подсказывала мне, что до места битвы я доскачу без проблем.

- Умею.

- Коня я тебе найду. А вот с доспехами, прости, проблема. Щит мы тебе подберем, а вот кольчугу и шлем...

- Спасибо, доспехи мне не нужны. Да и щит тоже.

Эльфхельм с сомнением покачал головой. Для него выходить на бой без доспеха выглядело самоубийством, но именно в поисках смерти я и пришел в его мир. Да и Ярость в моих руках обещала, что налегке, без брони и щита, я буду более подвижен и более смертоносен. Это был ее стиль боя, стиль Серебряной Ярости, и у меня не было причин сомневаться в своем оружии.

- Хочешь есть?

- Не откажусь.

Эльфхельм отдал одному из воинов короткий приказ, кивнув на меня. Может быть, велел найти мне коня, а может быть – принести поесть.

- Отдыхай, Сирил, - обратился он уже ко мне, - выступаем через пару часов. Поедешь рядом со мной. Думаю, тебе есть, что мне рассказать.

Я хмыкнул. Еще бы, конечно есть. Сагир, его магия, переход между мирами, мой собственный мир, его нравы и обычаи, наше оружие, которое могло бы стереть Мордор с карты Средиземья… И конечно же исход войны Кольца. Вот только хватит ли моего скудного знания английского, чтобы рассказать все это? И что из этого вообще стоит рассказывать роханскому коневоду, мир которого стоит на этапе развития, примерно равном нашему высокому средневековью?

Эльфхельм исчез в своем шатре. Подошедший ко мне эорлинг жестами велел следовать за ним, и отвел к одному из костров, где мне налили похлебки, вручили кусок вяленого мяса и усадили в сторонке, возле одного из шатров. Заговаривать со мной никто не спешил, но и начинать издевательства, имеющие своей целью поставить меня на место, как наверняка сделали бы в моем мире, тоже никто не рвался. Когда идешь на смерть, появление чужака в твоем лагере волнует тебя далеко не так сильно, как в обычном походе.

Похлебка была густой и горячей. Она пахла дымом и каким-то незнакомыми мне травами. Идентифицировать мясо я даже и не пытался. Может оленина, может конина? Какая разница! Главное, что и оно, и похлебка были неимоверно вкусны и сытны. Походная пища для непривычного к ней городского человека вообще отдает магией, а уж если приготовлена она в Средиземье…

Отдохнуть мне довелось два, может быть три часа. Мои руки все время тянулись к карману джинс, к телефону: хотелось привычным жестом достать его и взглянуть на время. Но демонстрировать смартфон людям, для которых в диковинку были даже мои очки, мне как-то не хотелось. Да и работает ли он? И какое время покажет?

Впрочем, был еще один страх, удерживавший меня от взгляда на экран смартфона. Что я достану его и увижу в левом верхнем углу пять антеннок "Билайна", знак идеальной связи. И мир вокруг меня окажется масштабным розыгрышем, а вовсе не Ардой.

Я сидел, озирался по сторонам, наблюдал за эорлингами, и иногда поглядывал на небо в поисках черной тени с широкими крыльями. Но небо было одной большой черной тенью, одним гигантским крылом Мордора, накрывшим северо-запад Средиземья. Великая тьма черного властелина – вот, что висело над нами, а вовсе не бескрайнее звездное небо Арды.

Глубокой ночью войско двинулось дальше. Молчаливый рохиррим привел мне коня, и не уходил, покуда я не вскарабкался на эту скотину, с трудом подавив в себе страх. В своей прошлой жизни, до того, как я взял в руки Серебряную Ярость, я всего пару раз ездил верхом, и поездка на лошади напоминала мне катание на американских горках. С поправкой на то, что вагончик под тобой живой, и имеет не две степени свободы, а все шесть. Проще говоря, может двигаться не только перед-назад, а куда захочет. И фиг его знает, куда он захочет, и что вообще творится в голове этого четвероногого вагончика?

Но Ярость уверенно вела меня. Я чувствовал, я знал, как садиться в седло и как держать поводья. Проблемой стала как раз сама Ярость. У ножен не было перевязи, а ехать на коне и одновременно держать ее в руках я бы не смог. Все тот же рохиррим, с легкой презрительной улыбкой наблюдавший за моим знакомством с конем, дал мне кожаную ленту, которую я превратил в перевязь, позволившую приторочить вакидзаси за спиной, на манер ведьмачьего меча. До Минас Тирита – сойдет, а дальше… Дальше мне ножны не понадобятся вообще.

Войско тронулось. Мимо меня проехало несколько десятков конников, по четверо в ряд, а я все не знал, куда мне себя приткнуть. Конники шли привычным им походным порядком, и я явно был лишним в любой колонне. Подождав еще несколько минут, я уже решил было пристроиться к кому-нибудь пятым, когда из темноты передо мной возникли два всадника. Я узнал обоих. Первого – потому, что запомнил лицо Эльфхельма, и узнал его теперь даже в шлеме, а второго – потому, что только у одного человека в Средиземье могли быть столь величественные позолоченные доспехи, украшенные на груди гербом Рохана, и такой статный белый конь.

- Ваше величество! – я склонил голову, не зная, как поступить дальше. Спешиться? Или остаться в седле? Из раздумий меня вывел Эльфхельм.

- Сойди с коня, - велел он, - и присягни королю, если хочешь идти с нами!

Пусть неловко и медленно, но я спешился и встал перед Теоденом на одно колено. Король также спустился с коня и встал прямо передо мной.

- Я плохо знаю ваш язык, Ваше Величество, - заговорил я, не поднимая головы. - Поэтому боюсь, что не знаю слов присяги. Позвольте мне просто поклясться в верности вам, и сражаться рядом с вами, пока я не умру.

- Позволяю! – изрек король. – Отныне и до победы или смерти под стенами Минас Тирита, ты – воин Рохана. Если погибнешь, и будет кому хоронить мертвых – тебя похоронят как рохиррим. Если мы победим – поговорим с тобой в стенах Белой Крепости после победы. А сейчас – по коням!

Теоден вскочил на коня так же легко, как я шагнул бы на ступеньку. Не верилось, что королю шел семьдесят первый год… В моем мире большинство стариков в 70 лет на горку-то всходили с трудом, не говоря уж о том, чтобы скакать на лошади и вести в бой армию. Настоящий король – он король во всем. Я ведь поклонился Теодену не из корыстных побуждений. Не из-за того, что не выкажи я должного почтения – он не принял бы меня в свое воинство. Перед такими людьми хотелось преклонить колено. И горе миру, в котором таких людей не осталось.

Горе моему миру.

- Держись рядом! – сказал Эльфхельм, хлопнув меня по плечу.

Мы пристроились в середине воинства, за очередной четверкой конников. С ездой верхом я освоился довольно быстро: сказывались переданные мне Яростью навыки. Хотя сначала, когда мой конь перешел с шага на рысь, и меня начало подбрасывать в седле, я решил, что до Минас Тирита я доеду совершенно не боеспособным. Как говорил Чапаев в одном из анекдотов: "Кавалерист! Коль хочешь покорить враждебную Европу – не будь раззявой, и не забывай про…" В общем, с отбитой об седло задницей воевать не хотелось совсем. Но я быстро приноровился привставать в стременах с определенной периодичностью, и спустя пару минут ехал уже спокойно, не боясь неловким движением поводьев послать своего коня вправо или влево. Особенно обидно было бы сместиться вправо. Справа от меня ехал Эльфхельм, держась в седле столь же непринужденно, как я в своем мире сидел в офисном кресле, а сбить конем своего маршала... Вот этим поступком я точно вошел бы в историю Рохана. Точнее – в анекдоты.

Какое-то время мы ехали молча. Я вообще дал себе зарок как можно меньше говорить. Во-первых, чтобы не демонстрировать свой убогий английский, ну а во-вторых, памятуя о том, что все мои проблемы всегда начинались с излишней болтовни. Эльфхельм тоже не торопился начинать разговор, но, как выяснилось, он лишь подбирал слова.

- Ты говорил, что ты из другого мира? – спросил он, наконец. – Это правда?

- Да.

- Какой он? Похож на наш?

- Нет, Эльфхельм, совсем не похож.

- Лучше? Хуже?

- Он другой. Просто другой. Слишком отличный от вашего.

- В нем есть зло?

- Есть. Много зла. Только в отличие от вашего, оно не сконцентрировано в ком-то одном. Оно повсюду. И очень крепко перемешано с добром.

- Ты покинул тот мир по своей воле?

- Да. Я пришел, чтобы помочь вам в сражении.

Эльфхельм посмотрел на меня долго и пристально, а потом, не сводя с меня этого тяжелого взгляда, спросил:

- Ты что-то знаешь о битве, на которую мы едем? Знаешь ее исход?

- Да, - поколебавшись, ответил я.

- И каков он будет? Можешь сказать?

Я замялся, но лишь на несколько секунд. Я – не в прошлом, где мои неосторожные слова могут до неузнаваемости изменить будущее. Я в другом мире. И пришел я сюда как раз, чтобы менять его судьбу.

- Мы победим, - ответил я, - и сегодня, у стен Белой Крепости, и в войне вообще. Битва будет кровавой, но мы победим.

- Победим благодаря тебе?

- Нет. Я буду подспорьем. Может быть, я спасу несколько жизней, но мой приход глобально ничего не изменит.

- Тогда зачем? Зачем ты здесь? Ты едешь на битву даже без кольчуги. Ты неуязвим? Бессмертен?

- Нет. Я так же смертен, как и ты.

- Тогда зачем? Я не понимаю. Не твой мир, не твоя война, не твои друзья. Зачем? Я б еще мог понять, если бы ты, гость из иного мира, знал, что твое вмешательство изменит ход битвы, но ты говоришь, что это не так. Так зачем?

- Я ищу смерти, Эльфхельм, - признался я. - И лучшей из смертей будет гибель у стен Минас Тирита, рядом с достойными людьми.

- Вижу, наш мир, над которым повисла пришедшая с востока тьма, еще не так плох. Не хотел бы я оказаться в твоем мире. Ужасно то место, где не с кем рядом даже умереть.

Я промолчал, соглашаясь со своим спутником.

Остаток пути мы молчали. Кони мерно рысили по каменоломной дороге, удушливая тьма все также давила на плечи, а далеко впереди, на краю темного небосклона, нашей путеводной звездой алело зарево пожара в стенах Белого Города. Вскоре Эльфхельм оставил меня, пришпорив коня и ускакав вперед, к королю Теодену. Где-то там, в авангарде армии, как я знал, ехали сейчас и Эовин с Мерри за спиной. У меня периодически возникало ребяческое желание рвануть туда же, вперед, и найти роханскую царевну, дабы перекинуться с ней хоть парой слов. Сделать это было бы достаточно легко – всего лишь разыскать коня, несшего сразу двух седоков. Но зачем? Я пришел сюда исполнить свое заветное желание: умереть, не зная сомнений, а вовсе не чтобы кокетничать с племянницей короля, которому я только что присягнул на верность. Да и что я скажу ей? "Эй, Дернхельм, я знаю, что никакой ты не Дернхельм, а Эовин!" И что сделает она в ответ? Как бы не проткнула меня мечом безо всяких разговоров.

Нет. На битву славную, да рысью ровною! Держись, Минас Тирит, подмога идет.

Мы скакали несколько часов без отдыха. Могучим рохиррим, едва ли не с рождения привычным к седлу, отдых, кажется, и не был нужен, а вот я порядком устал подскакивать в седле. Ноги гудели так, как будто все это расстояние пробежал вовсе не мой конь, а я сам. Я пытался дать отдых ногам, но тогда седло нестерпимо било по заднице. Или задница по седлу? В общем, романтика средневекового похода уже стала порядком мне надоедать. Езда на старой "Ладе Калине" моего тестя, в сравнении с несколько часами верхом, уже казалась верхом комфорта и блаженства.

Неожиданно впереди раздались крики и конское ржание. Окружавшие меня рохиррим оживились, готовясь по звуку королевского рога послать коней в карьер. Оживился и я, только вперед не спешил. Я знал, что произошло: авангард армии достиг Пеленнорской крепи, которую как раз увлеченно разрушал небольшой отряд орков. Их подняли на копья, за считанные минуты взяв крепь и разгромив не ожидавшего атаки врага. Это нельзя было назвать даже коротким сражением, разве что небольшой разминкой, воодушевившей рохиррим.

Неудержимым потоком армия Рохана просачивалась сквозь пролом в стене на Пеленнорские пажити. Вскоре крепь миновал и я, и моим глазам открылось жуткое зрелище, заставившее сердце забиться быстрее. Спиной я ощутил тепло ножен Серебряной Ярости, этот невероятный меч видел моими глазами, чувствовал то же, что и я, и его уже охватывало предчувствие скорой сечи.

Передо мной, километрах в пятнадцати, виднелся охваченный огнем Минас Тирит. Многочисленные пожары освещали неприступные стены из белого камня, и огонь бушевал как внутри града, так и снаружи. Огромные огненные рвы, вырытые бесчисленным воинством орков, отрезали город от Пеленнорских полей. Тянуло гарью. Не приятным запахом дыма от костерка, а гарью, к которой примешивался сладковатый до тошноты трупный смрад. И в причудливых отблесках пламени казалось, что гордая Белая Крепость, последний оплот Гондора, корчится в огне, будто живое существо.

Город умирал, пораженный черной хворью Мордора, и я был среди тех, кому предстояло спасти его от гибели.

Войско Рохана удачно вышло в тыл к черной рати Мордора, и главарь Назгулов пока что не знал о подошедшей Гондору подмоге. Вся его мощь и все внимание сейчас были сконцентрированы на вратах Минас Тирита, которые должны были вот-вот содрогнуться от ударов чудовищного Гронда.

Эореды были построены в боевые порядки. Войско было готово и ждало лишь приказа к атаке, но я видел, как таяла решимость суровых витязей Рохана, когда они поняли, с чем им предстоит столкнуться. Пеленнорскую равнину заполнили десятки тысяч орков и истерлингов. Отсюда, в темноте, их воинство казалось неисчислимым, покрывающим все свободное пространство вокруг Белой Крепости… Даже те из рохиррим, что прошли битву за Хельмову Падь, падали духом при виде гигантского воинства Мордора. И это они еще не видели Назгула на его крылатом коне, не слышали его пронзительного крика, от которого в жилах стынет кровь.

Наверное, лишь один человек во всей армии Рохана не испытывал желания повернуть назад. Рохиррим могло казаться, что позади у них что-то есть, что можно развернуть армию и спрятаться в горах, продержаться в Хельмовой Пади, пока война не закончится сама собой… Они могли на это надеяться, лелеять эту мысль где-то глубоко-глубоко в подсознании, хотя каждый из них знал: отсидеться не удастся, битвы не миновать. Мне же было нечего лелеять. Позади у меня не было ничего, ибо я сжег все мосты, ведущие к дому. А Ярость толкала меня вперед, звала поскорее кинуться в бой, напоить ее кровью и самому вдоволь напиться чужими жизнями, прерванными движениями моей руки.

Рядом со мной остановился Эльфхельм. Постоял несколько секунд, глядя мне в глаза, удовлетворился увиденным и тронул поводья коня, направляя его дальше, вдоль строя.

Где-то слева, невидимый мною в темноте, стоял король Теоден, напряженно вглядываясь в очертания Минас Тирита. Я хорошо помнил этот момент истории, зачитанной мною до дыр еще в детстве. Ключевой момент истории Третьей Эпохи. Момент, когда у Рохана не осталось пути к отступлению, когда король принял решение атаковать, хоть и думал, что привел подмогу слишком поздно.

Где-то поодаль хоббит Мерри, сидя за спиной Эовин, с замиранием сердца думал: а не велит ли король повернуть назад, в Друаданский лес? Наверное, об этом думал каждый рохиррим на Пеленнорских полях в тот предрассветный час. Каждый рохиррим, но не я. Я знал каждый следующий шаг обеих армий. Знал, в какой момент начнется наступление Рохана, в какой – захлебнется, и в какой союз Рохана и Гондора все-таки одержит победу.

Я снял меч со спины и крепко сжал рукоять правой рукой, не вынимая вакидзаси из ножен. Я говорил с Яростью. Шептал ей, словно заклинание…

- Сожги меня, Ярость. Забери все мои силы, забери всю мою жизнь, но дай мне кусочек себя, кусочек своего серебряного огня. Выжми из меня все соки! Я знаю, ты можешь. Я верю, ты сделаешь это! Сожги меня, Ярость, сожги дотла.

Рукоять меча теплела, отзываясь на мои слова. Я чувствовал, как это тепло передается мне, как растекается с ладони по венам, как течет по ним к груди, как окутывает сердце, начинавшее биться быстрее. Ярость откликнулась на мою просьбу. Ее магия перестраивала меня, перенаправляла потоки жизненной энергии, сжигая все лишнее, отсекая все, что нельзя сжечь и использовать для боя. Почки? Печень? Они не потребуются в ближайший час, значит, не потребуются уже никогда. Желудок? Он тоже ничем не поможет в бою. Кишечник? Его задача лишь удержать то, что в нем уже есть, больше ни для чего он не нужен.

Легкие, сердце – всю энергию на них, пусть работают, пусть питают мускулы кислолородом, и пусть те в свою очередь заставляют это тело двигаться как никогда раньше. Как в последний раз. В последний раз!

Ярость убивала меня, в то же время превращая в машину убийства. Я чувствовал, как разгорается огонь в моей крови, как быстрее колотится мое сердце, как легкие раскрываются навстречу каждому вдоху, чтобы выжать из него максимум кислорода. Сердце стучало как бешеное, но я знал, оно разгонится еще быстрее. Долго такой ритм не выдержать, но долго и не надо. Час, максимум два, но больше и не нужно. Ярость насытится, а когда я упаду – найдет себе нового хозяина.

Мир перед моими глазами вдруг стал размытым. Пытаясь понять, что с ним не так, я снял очки, и мир снова обрел четкость. Бросая ненужный более аксессуар на землю, под копыта коня, я улыбался: уже только ради того, чтобы увидеть мир четким без использования линз, стоило брать в руки Серебряную Ярость.

Моего лица коснулось дыхание ветра, принесшего легкий аромат моря. Это почувствовали все. Глаза окружавших меня рохиррим снова вспыхнули, спины вновь выпрямились, руки крепче сжали поводья. Взоры всадников обратились на юг, где черная завеса Мордора вдруг посерела и раздвинулась, и за ней забрезжил рассвет. И в ту же секунду яркая вспышка, пришедшая от ворот Белой Крепости, ударила по глазам, а следом за ней пришел и грохот, испугавший и лошадей и всадников.

Врата Минас Тирита пали, и предводитель черных всадников стоял сейчас на пороге обреченного города.

Сейчас!

- Сожги меня, Ярость!

Впереди раздался голос Теодена. Я не понимал слов – король говорил на рохиррике, но я знал эти слова наизусть.

"В бой! В бой, всадники Теодена!

Вперед, в лютую сечу, в свирепый огонь!

Копья наперевес и под удар щиты!

Мечами добудем день, на клинках принесем рассвет!

На бой, на смертный бой, на битву за Гондор!"

А потом по Пеленнорским полям пронесся гул королевского рога, зовущего в атаку, и если бы я был орком, стоящим сейчас под стенами Минас Тирита, заслышав этот победоносный гул, я бросился бы бежать без оглядки.

Затрубили рога маршалов, ряды всадников тронулись. Сначала шагом, потом – легкой рысью, а потом - переходя в стремительный карьер. Даже кони рвались в бой! Они не бежали по равнине, они летели над ней, шесть тысяч Слейпниров, расправивших свои невидимые крылья и едва касающихся копытами земли.

Не было самоубийственной кавалерийской атаки, так красиво показанной Питером Джексоном. Не было рядов оркских лучников, косивших рохиррим тучами стрел. Не было рядов копейщиков, вставших на одно колено и уперших древко копья в землю в надежде поймать на острие разгоряченную скачкой грудь коня. Была разрозненная туча перепуганных орков, не ожидавших атаки с тыла, и будь их тысячи, а не десятки тысяч – конная лавина смела бы их в считанные минуты, не оставив нам с Яростью ни одного.

Но их было слишком много.

Мой конь был не столь резв, как Белогрив Теодена. А может я просто не умел чувствовать его движения, всаживая пятки в бока в нужный момент. Я немного отстал от передних рядов, но это было мне на руку. Вакидзаси – не тот меч, которым можно успешно разить врага, сидя верхом. Вакидзаси – короткий меч, меч ближнего боя, меч схватки на расстоянии вытянутой руки, и будь я в первых рядах – скорее всего меня сшибли бы с коня в первые же секунды боя, а затем – растоптали бы свои же.

Я мчался в середине армады, и в бой я вступил, когда передние ряды уже вовсю убивали и умирали. И наконец-то все было правильно. Все было так, как я и мечтал. Был я, были свои, и были враги. И я знал, что здесь я не бесполезен, что здесь я нужен, как и каждый рохиррим, мчащийся в бой рядом со мною.

- Сожги меня, Ярость!

Это не было похоже на полоску здоровья, которую я мог вызвать усилием мысли, находясь в "Годвилле", но я чувствовал, как тикает механизм, отмеряющий последние часы моей жизни. Я горел изнутри, я питался этим огнем и чувствовал, как разожженное Яростью пламя пожирает меня. Это было как подбрасывать в костер сухие ветки, осознавая, что чем больше дров, тем ярче пламя, но когда топливо закончится – ты замерзнешь насмерть.

В мой внутренний огонь Ярость подбросила сразу все ветки, какие были. Огонь пылал, но больше, чем на пару часов, его бы не хватило.

Я выхватил меч из ножен, слетая с коня навстречу орку, выбравшему меня своей целью. Ноги едва не свело судорогой после долгой скачки, и прежний я, наверное, так и упал бы на землю без сил и без чувств, позволяя делать с собой что угодно. Но новый я удержался на ногах, и даже легко ушел от удара изогнутого орочьего меча.

Ножны – в сторону, они больше не потребуются! В мгновение ока я переместился за спину противнику и рубанул его наискось, от левого плеча к пояснице. Вакидзаси лишь на долю секунды задержался на позвоночнике, но и его рассек, как кухонный нож рассекает спинную струну стерляди.

Следующий!

От "следующих" не было отбоя.

Вокруг кипел бой. Клин роханского войска глубоко вонзился в осаждающую Минас Тирит орду, и теперь, когда первоначальный шок прошел, орки атаковали яростно, хоть и бессистемно. Они просто набрасывались на всадников со всех сторон, беря не умением, так числом.

Ярость рассекала воздух не со свистом, она рассекала воздух с пением, с боевым кличем. Я тоже кричал, но что-то далеко не величественное и возвышенное. Не призывал в свидетели своего подвига великих Валар, не пронзал врагов с криком "За Фродо"… Я просто сыпал отборным матом, круша, рубя и пронзая, уворачиваясь и парируя.

- Бесполезный, значит? На, паскуда! Подавись! Бессильный? Вот так, урод! На, тварь, на!

Я – орал, Ярость – пела.

В первые минуты битвы я полностью потерял контроль над собой. Я отдался упоению боя, отдался воле Серебряной Ярости, которая, в отличие от меня, была в этой кровавой каше в своей тарелке. Не меч был продолжением моей руки, но я был продолжением меча. Я был серебряной молнией, мечущейся меж бесчисленных орков, я был порхающей бабочкой, жалящей, как пчела, я был коброй, каждый бросок которой заканчивался укусом. Я был смертью, и мне это нравилось.

Мне нравилось отнимать чужие жизни не только потому, что это нравилось Ярости, но еще и потому, что это было правильно. Впервые в своей жизни я был уверен, что делаю правое дело.

На двадцать третьем противнике я вдруг обнаружил, что орки вокруг меня закончились. До того, ослепленный желанием убивать, я совершенно не думал о том, что происходит вокруг меня в тактическом плане: в каком направлении двинулись эореды рохиррим, и кто вообще побеждает. Я видел орка и бросался на него, если раньше, конечно, он не бросался на меня, что меня тоже вполне устраивало. Сейчас же я обнаружил, что практически один стою на поле, устланном мертвыми телами, и надо отдать должное Рохану: тела вокруг были преимущественно орочьими, потери рохиррим были ничтожны.

Я огляделся вокруг в поисках уцелевших врагов, пытаясь сориентироваться по сторонам света и одновременно выуживая из памяти сведения о ходе битвы. Северную часть Пеленнорских полей эорлинги отвоевали практически полностью. Орки бежали, уже не помышляя о сопротивлении, их настигали, поднимали на копья, рубили мечами или просто загоняли в пылающие огненные рвы. Но осада города была все так же крепка – у стен Минас Тирита все еще стояли огромные полчища орков, спешно перегруппировывавшиеся для встречи конницы.

Первый успех Рохана был обеспечен эффектом внезапности, но сейчас, когда орки готовы ко встрече с конным противником, жертв будет больше. Куда больше. Со стороны осажденного города как раз выдвинулся крупный конный отряд... Люди! Харад! И тогда я отчетливо вспомнил, как будут развиваться события.

Вспомнил и побежал! Навстречу черным конникам, наперерез личной дружине Теодена, который в горячке боя спешил атаковать отряд, значительно превосходящий его собственный.

Ну же, сожги меня, Ярость! Нужно больше огня!

У меня болело все тело, я был с ног до головы залит кровью, причем не только чужой. Пару раз орки все-таки достали меня мечом, но, к счастью, раны были царапинами по меркам этой страшной битвы, в которой люди с расколотыми головами продолжали сражаться, пока еще могли стоять на ногах. Страшно болели от нечеловеческой нагрузки все мышцы – и в руках, и в ногах. Особенно – в ногах, которые я надорвал еще в скачке к месту сражения. Каждый шаг отдавался болью, но я бежал, чувствуя серебряный огонь у себя внутри. Бежал быстрее лошади, сокращая дистанцию между собой и отрядом харадрим.

И я успел.

Я ворвался в гущу битвы как раз в тот миг, когда в бою сошлись король Теоден и так и оставшийся непоименованным вождь южан. Бой был скоротечным, все закончилось за секунды, и смуглый всадник, пронзенный роханским копьем, перевалился через круп коня, чтобы больше не подняться, а Теоден, выхватив меч, одним ударом разрубил бившегося рядом знаменоносца от плеча до поясницы.

Меня и самого едва не подняли на копье, но Ярость знала приемы и против конного противника. Я успел спешить и пронзить мечом двоих за несколько секунд до того, как все было кончено. Харадрим бежали.

- Сирил! – крикнул завидевший меня Теоден и добавил что-то еще на рохиррике. Слов я не понял, но поднятый в салюте меч сказал мне больше любых слов. Я отсалютовал королю в ответ, и в этот момент с неба упала тень.

Я ждал этой тени. Я пришел за ней, и я был готов к ее появлению. Думал, что был готов.

Серебряная Ярость была создана, чтобы отнимать жизни, а не спасать. Ей были чужды помощь и взаимовыручка, ей было плевать на короля, она хотела лишь одного: убивать. Поэтому черный дротик, умело брошенный кольценосцем, сидящем на спине громадной бесперой птицы с кожистыми крыльями, отбил я, а не она.

Птица тяжело опустилась на землю, источая гнилой смрад, и заверещала, широко распахнув свой изогнутый клюв. От ее крика кони сходили с ума, вставая на дыбы и пытаясь сбросить сдерживавших их седоков, а от вида восседавшего на ней всадника кровь стыла в жилах у самых храбрых рохиррим. Даже у меня, по жилам которого бежал серебряный огонь, под взглядом царственного мертвеца зашевелились волосы на затылке.

- Ко мне! – закричал король, пытаясь удержаться на спине беснующегося Белогрива. - Ко мне, Эорлинги! Не страшитесь тьмы!

- Уходите, Ваше Величество! – крикнул я. – Вы нужны под стенами Минас Тирита. А этот – мой. Я пришел за ним!

Да, в тот миг я осознал: все, что было раньше – было лишь прелюдией. Нам с Яростью не было равных на этом поле битвы. Равный нам противник в это время обозревал его с высоты, и вот он пришел за Теоденом, а я – пришел за ним.

Король колебался недолго. Он не был трусом, но вид черного всадника был способен подавить любого, даже самого храброго человека.

- Удачи! – крикнул он мне, разворачивая коня.

Я чувствовал взгляд Назгула. Чувствовал, как он осматривает меня, изучает и силится понять, кто же я такой, и что же я такое. Непривычная одежда вместо кольчуги, странный меч, силу которого он не мог не ощущать. Назгул медлил, глядя вслед удаляющемуся отряду рохиррим. Он не боялся – отступить он мог лишь под натиском короля Элессара, но никак не безымянного выскочки, неожиданно вставшего у него на пути. Он просто решал, преследовать короля Рохана прямо сейчас или сначала выяснить, какого цвета кровь у этого странного человека?

И Назгул принял решение.

Он спрыгнул на землю, сжимая в руках огромную булаву, и медленно пошел ко мне. Высокий, черный, в сверкающей стальной короне, неподвижно сидящей на призрачной голове. Но более всего был страшен его мертвый взгляд, взгляд невидимых глаз, который я ощущал на себе каждую секунду. Тяжелый, прижимающий к земле взгляд.

- Ты умрешь сейчас, глупец!

Я отступал. Пятился, не сводя взгляда с пустоты между плечами и короной Короля-Мертвеца. Моя рука крепко сжимала рукоять Серебряной Ярости, но не чувствовала привычного тепла, исходившего от нее. И я не знал, то ли Ярость больше не просилась в бой, то ли моя рука так застыла от могильного холода, исходившего от моего противника, и ничто не могло ее отогреть.

На меня смотрела сама смерть, и под ее взглядом все мои мысли, высказанные Сагиру у ночного костра вечность назад, казались пустой бравадой. Тогда мне казалось, что я готов ко встрече с ней, готов не только отнимать жизни, но и проститься со своей, но сейчас я отступал, не помышляя даже о том, чтобы поднять меч. Теперь я в полной мере понимал, каким образом призрачное воинство, ведомое Арагорном, разгоняло пиратов Умбара одним своим видом. "Мертвым не нужно оружие, мертвые побеждают страхом", – писал Толкиен, и если бы я в тот миг еще мог что-то осмысливать и анализировать, я бы подумал, что великий Профессор тоже встречался с мертвецами.

Рядом с Назгулом я, недавно бахвалившийся перед Эльфхельмом тем, что стою сотни воинов, был подобен хилому школьнику, которого припер к стенке старшеклассник после уроков. Я не мог даже поднять меч, как забитый малыш не смог бы даже сжать руки в кулаки из страха, что увидев его готовность к сопротивлению, противник поколотит его всерьез. А так – остается призрачная надежда, что если не будить лихо – оно отпустит тебя на все четыре стороны.

Мое лихо – не отпустит. Я знал это, и все равно сама мысль о том, чтобы замахнуться на него мечом, казалась невероятной. Как можно напасть на олицетворение смерти? Кем нужно быть, чтобы пронзить мечом того, кто одной ногой стоит в мире мертвых, а другой – рядом с тобой? Как смогли драться с ним Мерри и Эовин в той реальности, которую я изменил навсегда?

Назгул замахнулся булавой. Я видел, как ее навершие летит мне в голову, но сил сделать что-то у меня уже не было. Я уже умер. Взгляд Назгула убивал вернее любого оружия.

Но не была мертва Серебряная Ярость.

Мое тело уклонилось само. Чуть подалось назад, давая металлическому шару булавы просвистеть в сантиметрах от моего носа, а затем само, без моего ведома, сделало выпад, метя врагу туда, где у живых людей находится солнечное сплетение.

Назгул отпрянул. Назгул остановился. Пустота над его плечами полыхнула алым огнем, и в нем я увидел пламя Недреманного Ока.

Прекрасно. Я разозлил Назгула. Молодец!

Моя рука чуть потеплела, могильный холод отступал, не выдержав жара Ярости. Я оживал, я возвращался к жизни, я мог драться, но мой черный противник не становился от этого менее страшным. Ярость требовала ближнего боя, требовала оказаться на расстоянии вытянутой руки от врага, чтобы она могла нанести удар, но я не мог заставить себя приблизиться к Королю-Мертвецу. Он был страшнее Сагира. Он был страшнее всего на свете.

Сегодня на Пеленнорских полях я ошибался, чувствуя себя смертью. Смертью был он.

- Сожги меня, Ярость! – в который раз прошептал я свое заклинание, и огонь вернулся в мою кровь. Я не мог ударить смерть, но Ярость – могла. Ярость – хотела. Она никогда еще не пила холодной крови мертвецов и рвалась поскорее сделать это.

Моя атака была стремительной. Мало кто в этом мире мог бы разгадать мой финт и среагировать на мой выпад, но Назгул смог сделать и то, и другое.

Нам обоим не хватило десятой доли секунды. Ему – чтобы уклониться, а мне – чтобы успеть вернуться на исходную позицию, прочь от его холодных рук. Ярость вонзилась в живот Назгула, распоров черный саван и не встретив ни малейшего сопротивления. Он вздрогнул от боли, и его правая рука, державшая булаву, разжалась, роняя оружие на землю. Но его левая рука уже крепко сжимала мое правое запястье.

Я достал его!

Я победил.

И я проиграл.

Серебряной Ярости не понравился вкус мертвой крови. Она была слишком холодна, мертвенно холодна. По лезвию меча поползла изморозь, от острия к рукояти, и от рукояти к острию. От тела кольценосца и от моей руки, крепко стиснутой его ледяными пальцами. И в тот миг, когда две волны морозного рисунка сошлись, огонь во мне потух окончательно. Я потерял связь с Яростью, а вместе с ней и ее магию.

Мои пальцы разжались. Рукоять Ярости выпала из моей руки, и также легко – из тела Назгула.

В тот миг я понял, чего не хватало мне для победы. Чтобы убить Назгула, мало было желания и умения убивать. Мало быть готовым расстаться с жизнью. Нужно было драться за кого-то, быть готовым расстаться с жизнью ради кого-то, а все, ради чего я готов был драться, я оставил в другом мире и другой жизни. Оставил сам. Добровольно.

Назгул оттолкнул меня, и я безвольно рухнул на землю, уже не помышляя о сопротивлении. Король-Мертвец выпрямился и повел плечами, проверяя свое мертвое тело. Видимо нанесенная мной рана все-таки было болезненной, хоть и не смертельной. Бросив на меня короткий взгляд и удостоверившись, что встать без посторонней помощи я не смогу, он наклонился, чтобы поднять Серебряную Ярость.

И в этот миг с неба снова упала тень.

Сагир упал на землю подобно снаряду, и едва коснувшись ее ногами – распахнул свои крылья, порывом ветра отбрасывая Назгула на несколько метров назад, будто игрушку.

- Одного артефакта для этого мира будет достаточно, - сказал он, поднимая с земли Серебряную Ярость, поднимая легко, как обычный меч, без малейшего почтения или трепета, а затем сделав шаг ко мне.

- Ну что? – спросил джинн, глядя на меня сверху вниз. – Получил, что хотел? Испытал то чувство, о котором мечтал?

- Да.

- А потом? Понял, почему проиграл?

- Да.

- Жалеешь?

- Жалею, - ответил я, - но не о своих трех желаниях. Обо всем, что привело к ним – жалею. Но я жалел и раньше, до встречи с тобой.

- Значит, все было правильно?

- Да.

Я хотел кивнуть, но сил на это уже не было. Ярость сожгла меня, а могильный холод ангмарца – заморозил то живое, что не досталось огню.

- За тобой было интересно наблюдать, - сказал Сагир, - ты не ошибся, предположив, что развлечешь меня. Тебе это удалось. И развлечь, и удивить. Прощай!

Крылья джинна развернулись, зачерпывая пахнущий гарью и кровью воздух.

- Подожди, - попросил я, - всего один вопрос, одна просьба. Убей его!

Назгул стоял в нескольких метрах от нас, присматриваясь, прислушиваясь, выжидая. Новая сила, вмешавшаяся в уже выигранный бой, не могла не пугать его. Сегодня вообще было слишком много нового для него.

- Нет, - ответил Сагир.

- Я не прошу спасти меня. Я прошу убить его. Просто я все здесь изменил, все разрушил. Больше некому убить его, а это может изменить исход войны...

- Есть кому.

Я проследил направление взгляда Сагира, и увидел белого всадника, летящего над землей на прекрасном белом скакуне. Белого всадника с деревянным посохом в руках.

- Есть кому! – повторил Сагир и взмахнул крыльями, за секунды превратившись в черную точку в небесах.

Назгул проводил Сагира взглядом. Назгул подошел. Назгул поднял с земли булаву.

- Я ведь достал тебя! – сказал я ему по-русски. – Все-таки достал. Уже только ради этого стоило...

Я не договорил. Навершие булавы напомнило мне взлетающего Сагира, вот только Сагир уменьшался в размерах, уносясь прочь в небеса, а булава наоборот, падала с небес, становясь все больше, пока не затмила собой всю Арду.

 

Конец.

 

Апрель 2014 – февраль 2016 г.

Новосибирск - Годвилль - Пеленнор

 

Благодарности:

Ане Михайловой – за правку и поддержку.

Евгению Соснину – за материалы по рохиррику.

Прекрасной наезднице Ане Ануриной – за размышления об отбитой заднице.

Моей Светлане – за то, что она рядом, несмотря на нулевой аркан Таро.

 

P.S. Для интересующихся – хронология "Годвилльского цикла":

1) "Черный маг Василий Ложкин, или как меня затянуло в "Годвилль"

2) "Василий Ложкин и неудачное колдунство"

3) "Там, где правит Рандом"

4) "Кривая лапка Енота"

5) "Сквозь страх"

6) "Пеленнорские поля"

 

P.P.S. Очень хотелось бы верить, что этот мир – живуч.

1) "Серебряная ярость"

2) "Звезда по имени Варя".

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/