Изабелла Кроткова

 

 

Завещание с простыми условиями

 

 

Глава первая

 

 

Я никогда не знала своего отца. Моя мама не была замужем, и сколько я себя помню, мы с ней всегда жили вдвоем. Конечно, время от времени в ее жизни появлялись мужчины – мама очень красивая женщина – но, то ли ей просто не везло, то ли вечно мешали какие-нибудь обстоятельства, но итогом любых отношений неизменно оказывалось одиночество. Об отце я никогда не спрашивала, только один раз, в раннем детстве. Никакого четкого ответа я не получила, но каким-то образом поняла, что эту тему лучше обходить стороной, что впоследствии и делала. Впрочем, с течением времени этот вопрос как-то сам собой почти перестал меня занимать, и лишь изредка бес любопытства, сидящий внутри меня, поднимал голову. Например, однажды, в день моего рождения, когда мне исполнилось четырнадцать лет, одна из маминых подруг, тетя Люба, взглянув на меня, наряженную и завитую, как кукла, невзначай произнесла «Бог мой, как такая красавица и умница могла произойти от такого…Хотя, следует признать, что он очень умен, в чем-в чем, а в уме ему не откажешь!»… Но тут же под столом произошло некое шевеление, созданное толчком маминой ноги в ногу тети Любы, и беседа плавно перешла на другую тему.

С тех пор прошло почти одиннадцать лет. Разговор об отце в моем присутствии больше не заводился, сам он ничем не давал о себе знать, и бес любопытства благополучно уснул. За это время я успешно окончила школу, потом институт, устроилась на работу в редакцию одной второсортной газеты и жила обычной жизнью современной молодой девушки. Впрочем, три года назад случилось еще одно важное событие. Маме наконец-то несказанно повезло. Подруги уговорили ее съездить отдохнуть в Испанию. Из Испании мама вернулась какая-то не такая, задумчивая и очень сентиментальная. Вскоре выяснилось, что на концерте в Барселоне она познакомилась с неким испанцем, потом стали раздаваться какие-то звонки, происходить долгие телефонные переговоры, курортный роман, вопреки ожиданиям, перерос в очень серьёзные отношения, и вот уже два года мама живет на берегу Средиземного моря, замужем за знойным синьором Хоакином Родригесом, владельцем двух баров и одного отеля.

В нашей маленькой квартирке на окраине города я осталась одна.

Поначалу я очень тосковала, было непривычно возвращаться в пустой дом, оставшийся без маминой ауры, без запаха ее духов, без ее живого смеха, без ее вещей, занимавших почти весь шкаф, в котором после её отъезда остались висеть только мои одинокие джинсы. Но потом жизнь постепенно вошла в свою колею, дом снова обрел потерянный на время уют, и сейчас я думаю, что все сложилось как нельзя лучше.

Сегодня я задержалась на работе допоздна: надо было срочно закончить статью. По стеклам окон колотил бешеный ливень. Обычно в дождь пишется легче, но, когда стрелки огромных часов на стене перевалили за девять, я решила, что статью допишу дома, и, повеселев от этого решения, выпив крепкого чаю, вышла из редакции в половине десятого и, проскользнув под проливным дождем в припозднившийся троллейбус, поехала домой.

Когда я подходила к дому, улица была темна и пустынна. Конечно, кому захочется шататься по городу в такую погоду, когда ливень хлещет по асфальту, высекая из него искры?

Держа под мышкой зонт, роясь в сумке в поисках ключей и проклиная всё на свете, я почувствовала какой-то терпкий пряный аромат. Не успев подумать, чем это так необычно пахнет, я ощутила, что аромат усилился, и услышала сзади приятный баритон:

- Ну наконец-то, фройлейн Марта! Долго же заставляете себя ждать!

Обернувшись, я увидела высокого брюнета с легкой проседью, в длинном черном плаще. От неожиданности я замерла и перестала рыться в сумке. Брюнет мягко поторопил меня:

- Открывайте, открывайте, фройлейн Марта, я жду вас уже более 2-х часов, а в моем возрасте противопоказана сырая и промозглая погода.

Отыскав, наконец, ключи, я открыла дверь подъезда и стала подниматься по лестнице. Брюнет же подошел к дверце лифта, на мгновение обернулся, произнес:

- С вашего позволения! – и скрылся внутри.

Я чуть притормозила в недоумении.

Кто это такой? Незнакомый мужчина идет ко мне домой на ночь глядя… как странно он меня назвал – фройлейн Марта... А может, он все-таки не ко мне?

Но нет, он стоял на площадке, терпеливо меня ожидая.

- Я смотрю, вы по старинке ходите пешком, хотя давным-давно существуют лифты? – пригласил он меня вступить в беседу.

Я испытующе посмотрела на него.

- Целый день сидела на одном месте, да и после работы, как видите, прогуляться не удалось…

Зачем я перед ним отчитываюсь?

- В вашем новом доме, фройлейн Марта, по лестнице не находишься… Хотя вы еще так молоды… Ну, что же вы держите меня на пороге? Давайте же войдем в квартиру!

- Перед тем как войти в квартиру я бы хотела узнать, кто вы и в чем состоит цель вашего визита, - я постаралась изъясниться в его стиле.

Честно говоря, не самое подходящее время для непрошеных гостей.

Вообще-то, обычно в этот час я валяюсь в ванне с журналом…

- Позвольте представиться: Павел Иванович Корсаков, - с этими словами он взял мою руку и приложил ее к губам.

Его рука была холодна, словно в ее жилах не текла кровь.

Содрогнувшись от внезапного необъяснимого ужаса, я чуть ли не силой вырвала руку назад.

- … личный адвокат вашего отца.

- Моего отца? У меня нет отца! – уверенно заявила я.

- Марта Вильгельмовна, у каждого человека есть отец. Ну, или когда-то был. Прошу вас, давайте продолжим беседу в квартире. Там я изложу вам суть своего дела, а вы зададите все интересующие вас вопросы.

В этот момент я взглянула ему в глаза, и взгляд мой словно провалился в темную бездну. На какое-то мгновение я как будто выключилась из реальности. Чтобы избавиться от наваждения, я резко встряхнула головой и… неожиданно обнаружила себя уже в коридоре собственной квартиры. В еще большем недоумении я сунула руку в сумку, и на самом ее дне нащупала ключи.

Я попыталась сосредоточиться и вспомнить, когда это я успела открыть дверь и зачем-то снова положить ключи в сумку, но мысли непослушно разбегались в голове, стукаясь друг о друга, как шарики Спортлото.

- Марта Вильгельмовна, сделайте одолжение, не стойте в прихожей, пройдите в комнату, - раздался из гостиной голос Павла Ивановича, - я уже все приготовил.

Двигаясь, как сомнамбула, я прошла в нашу крошечную гостиную и увидела, что маленький столик, стоящий обычно в углу, перемещен на середину комнаты, рядом в кресле сидит Павел Иванович Корсаков, по-прежнему в плаще, а на столе возвышаются два фужера и очень красивая бутылка с зеленой жидкостью.

Перехватив мой взгляд, адвокат снисходительно улыбнулся:

- Не бойтесь, фройлейн Марта, это всего лишь абсент. Я приобрел его в ближайшем супермаркете. Вам не случалось употреблять абсент?

- Н-нет… - пролепетала я.

- Ну так сейчас самое время! – азартно воскликнул он, и помедлив, продолжил. - Ведь мы будем говорить о вашем наследстве! Садитесь к столу, пожалуйста.

Я придвинула к столу высокий венский стул и осторожно присела на его краешек. Все происходящее казалось какой-то галлюцинацией.

Незваный гость ловко налил два фужера и протянул мне один со словами:

- Ну что ж, выпьем, Марта Вильгельмовна, за знакомство, а затем я оглашу вам завещание, - он заговорщицки подмигнул мне, - признайтесь, вам ведь не каждый день оглашают завещания?

«Чокнутый, - пронеслось в голове. – Господи! Я один на один с незнакомым, психически больным мужчиной…спасти меня некому – сегодня я больше никого не жду…»

Почему «больше»?.. Я и его не ждала…

Тут я заметила, что Корсаков продолжает тянуть мне фужер, и машинально взяла его.

Фужер тоже оказался ледяным, как рука, которая только что его держала.

- Простите, - вежливо сказала я (Господи, помоги найти предлог, чтобы выставить этого сумасшедшего на улицу!), - Вы, наверно, ошиблись адресом. Вы все время называете меня Марта Вильгельмовна, а меня зовут Марта Андреевна! – Я жалобно улыбнулась.

- Выпьем, - произнес он в ответ и глотнул из фужера. Не желая проверять, чем может грозить неповиновение, я тоже глотнула.

Сейчас главное – держать ситуацию под контролем.

Ночной визитер поставил фужер на стол и заявил:

- А с чего вы взяли, дорогая фройлейн, что вы Марта Андреевна? На каком, так сказать, основании, вы сделали этот…м-м… неверный вывод?

- На основании того, что… я всю жизнь была именно Мартой Андреевной. У меня и паспорт есть. Хотите, покажу? – приподнялась я со стула.

Он жестом остановил меня, и я села на место.

- Паспорта, фройлейн Марта, не всегда дают верную информацию, даже если заполнены по всем правилам, - он опять глотнул из фужера. Я последовала его примеру. – Поэтому не утруждайте себя беготней. Давайте лучше перейдем непосредственно к делу.

С этими словами странный посетитель раскрыл невесть откуда взявшийся портфель и вынул оттуда какие-то листы.

Я облегченно вздохнула.

Пусть он их прочтет, я не буду его перебивать, во всем с ним соглашусь, и, раскланявшись, выпру к чертовой матери.

В тот момент, когда моя мысль дошла до чертовой матери, взгляд Павла Ивановича недобро блеснул в мою сторону.

- Не отвлекайтесь, дорогая фройлейн. Итак, в моих руках завещание вашего отца, Вильгельма Краузенштайна.

- Он что, немец? – удивившись необычному имени, перебила я и тут же прикусила язык.

- Ну, в какой-то степени…- обтекаемо ответил правозащитник и уткнулся в бумагу, не забывая время от времени прикладываться к абсенту. - Итак, «Завещание Вильгельма фон Краузенштайна, скончавшегося 4 октября 1989 года…»

«Бред какой-то»… - снова подумала я.

Адвокат как будто споткнулся на полуслове и медленно перевел на меня свои глаза.

Не посмев отвести взгляда, я опять на несколько секунд словно погрузилась в их тянущую глубину.

И неожиданно испытала странную ностальгию.

Надо же, мой папа, оказывается, так давно умер… А я никогда его не видела, никогда не искала и ничего – совсем ничего! – о нем не знаю… Даже то, что он в какой-то степени был немцем…

А он, оказывается, помнил обо мне, и, наверно, по-своему любил, раз завещал мне что-то. Какая же я черствая пустышка, а ведь считала себя чутким и милосердным человеком!

Мне стало очень совестно перед умершим отцом и его личным адвокатом.

Однако теперь уже, к сожалению, ничего не исправить.

«…Настоящим удостоверено, что я, Вильгельм фон Краузенштайн, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все свое имущество моей единственной дочери Печатниковой Марте Андреевне (урожденной Краузенштайн Марте Вильгельмовне), рожденной 2 ноября 1978 года»…

Адвокат вновь поднял глаза.

- Ну, теперь видите, уважаемая фройлейн, что никакой ошибки нет?

Я потрясенно кивнула и залпом осушила остатки абсента. Краем глаза я увидела, что второй фужер тоже пуст. Павел Иванович тут же наполнил оба до краев.

- Далее идет перечисление и описание имущества. Но, дабы не утруждать ваше внимание несущественными подробностями (вы прочтете их потом сами, я оставлю вам второй экземпляр), сообщу лишь, что основное завещанное вам имущество – семикомнатная квартира в центре города. Адрес указан в завещании. Закройте рот, уважаемая!

- Что?..

- Что вы, пардон, рот разинули? Не верите своему счастью? Не бойтесь, завещание подлинное, заверено у нотариуса 9 октября 1987 года.

Наверно, я действительно от удивления и невероятности происходящего открыла рот, но столь резко изменившиеся манеры адвоката неприятно резанули.

- Еще по глоточку, и продолжим беседу?

Я нетерпеливо кивнула. Меня как магнитом тянуло к фужеру с абсентом.

Мы чокнулись и выпили. А он интересный! Такой импозантный… И плащ такой необычный, наверное, очень дорогой…

- А что вы в плаще сидите, - вдруг проявила я запоздалое гостеприимство и втихаря пригубила абсента, - у меня тепло. Раздевайтесь, давайте я отнесу в прихожую и повешу…

Я резво вскочила с места, но сила абсента качнула меня и плюхнула обратно на стул.

Однако я заметила, что Павел Иванович не разделил моего порыва.

Я взглянула на него и с удивлением обнаружила, что передо мной уже два синхронно говорящих и двигающихся Павла Ивановича. Пытаясь сфокусировать взгляд на каком-нибудь одном из них, я потерпела полное фиаско.

Они протянули мне два бокала с абсентом, и мы чокнулись.

- Я должен вам сообщить еще кое-что, - дуэтом сказали они.

Мимо меня проплыл хоровод зеленоватых узорчатых бабочек. Я залюбовалась ими, и, стремясь обратить внимание собеседника на это неожиданно возникшее чудо природы, неожиданно для самой себя, противно захихикала.

- Э-э, матушка, ну и надралась ты, - донесся откуда-то из подземелья голос Павла Ивановича. Каждое слово будто кувалдой ударяло по голове. Я потрясла головой, и он возник перед глазами, уже снова один, но по-прежнему в наглухо застегнутом черном плаще.

Я спроецировала себя на стул и попыталась, как говорят, вся обратиться в слух.

Видя, что клиент пришел в себя, господин Корсаков не замедлил протянуть мне фужер, уже опять наполненный доверху.

Внутренний голос пытался воззвать к остаткам разума, но тут же потонул в глотке обжигающей волшебной жидкости. Я залпом осушила емкость и приготовилась слушать адвоката.

- Для того, чтобы завещание вступило в законную силу, необходимо ознакомиться и выразить свое согласие с двумя условиями, при которых это становится возможным, - долетел до меня убаюкивающий голос таинственного человека в дорогом плаще. – Условия эти состоят в следующем. Ваш отец пожелал, чтобы вы получили второй экземпляр завещания за одиннадцать дней до его вступления в законную силу…

Я насторожилась и приоткрыла слипающиеся глаза.

- А что, завещание еще не вступило… Я еще не владелица семикомн…- едва ворочая языком, пробормотала я. Где-то на задворках сознания всплыли мысли о недописанной статье. Господи, меня завтра уволят! А и пусть увольняют! Я теперь владелица!.. Или еще не владелица?..

- Нашла о чем думать! – восхитился Павел Иванович. – Ей такое состояние завещано, а она дурку гонит, о статье какой-то переживает!

Я что, посетовала на статью вслух? Вроде нет…

И опять изменение стилистики речи адвоката моего отца повергло меня в легкий шок. Кто он такой? Почему его как будто два?..

- Ты слушай лучше и не перебивай, наследница, - внезапно перейдя на «ты», снова заговорил странный персонаж, - ЗАВЕЩАНИЕ ВСТУПИТ В СИЛУ РОВНО ЧЕРЕЗ ОДИННАДЦАТЬ ДНЕЙ ПРИ СОБЛЮДЕНИИ НЕКОТОРЫХ УСЛОВИЙ. Напряги мозги, чтобы не переспрашивать.

Во мне проснулся протест против этого хамства.

- Не будете ли вы столь любезны выражаться более корректно? – попросила я.

И он тотчас же будто переродился.

- Разумеется, уважаемая фройлейн. Может, выпьем?

- С удовольствием, - против моей воли ответил кто-то за меня моим голосом. У меня возникло стойкое ощущение, что это сказала не я. По-моему, я даже не успела разжать губ. А когда я их разжала, возле них уже плескалась искрящаяся зеленая напасть. Не успела я глазом моргнуть, как она провалилась внутрь меня.

- Каковы же эти условия? – донесся до меня издалека мой собственный обеспокоенный голос.

- Основное условие состоит в следующем. С момента получения вами вашего экземпляра завещания вы должны переселиться в завещанную вам квартиру вашего отца. И жить в ней на протяжении всех одиннадцати дней, ночуя в ней каждую ночь, не пропуская ни одной ночи.

Он помолчал.

- И все?! – с радостным изумлением спросил мой голос. Ну естественно, я завтра же туда переберусь! Для того она мне и завещана, чтобы я в ней жила. И ночевала, не пропуская ни одной ночи…

- А если я пропущу одну ночь? – с пьяным кокетством полюбопытствовала я.

- Тогда не видать вам наследства, как ушей своих, - ласково ответил адвокат в плаще.

Я покосилась на зеркало, висящее на стене, и отчетливо увидела в нем свои уши.

И снова хихикнула.

- А кто же сможет это проверить? – задала я резонный вопрос.

- Однако после стольких порций абсента вы не теряете способности к аналитическому мышлению, - похвалил Корсаков. – Впрочем, это не ваша забота. Знайте только одно: обмануть наследодателя вам не удастся.

- К-какого … наследодателя? Он же умер… если он – наследодатель… - растерялась я.

Павел Иванович немного замешкался и потеребил пуговицу на плаще.

- В данном конкретном случае – меня, - произнес он не очень уверенно, - так как я представляю интересы непосредственно наследодателя, то есть вашего отца.

- Непосредственно… - повторила я и грохнулась со стула на пол.

- … Еще одно условие, - невзирая на мое падение, спокойно продолжил Павел Иванович недрогнувшим голосом, - лежите, лежите, Марта Вильгельмовна, вся в своего покойного папашку… Еще одно условие таково: в одной из комнат квартиры вашего отца находится его портрет. Так вот: портрет нельзя выносить из комнаты, переставлять, накрывать и так далее. Всякие манипуляции с портретом категорически запрещены. Словом, вы, уважаемая фройлейн, должны жить в квартире, и с вами в той же квартире, всегда на одном и том же месте должен находиться портрет вашего отца.

- И все?! – снова откуда-то радостно воскликнул мой голос.

- Да. И все. Правда, в завещании указаны еще несколько пунктов, но, строго говоря, они столь незначительны…

- Так это же сущие пустяки! – пропустив мимо ушей последнюю реплику, вскричала я с восторгом.

Честно говоря, услышав про условия, я испугалась, что они окажутся невыполнимыми, и поэтому искренне обрадовалась тому, что они такие простые.

- И если я буду там жить все это время, начиная с завтрашнего дня, то через одиннадцать дней…

- Совершенно верно, через одиннадцать дней, в день вашего двадцатипятилетия вы станете законной владелицей данной квартиры.

- Если начну там жить уже завтра!.. – не могла поверить я, с трудом поднимаясь с пола.

Всего через каких-то одиннадцать дней!

- При условии, разумеется, что портрет вашего отца будет жить в этой квартире вместе с вами.

- Жить?.. Портрет?.. – глупо рассмеялась я.

Даже одурманенной абсентом, мне вдруг показалось, что Павел Иванович не оговорился. Он как-то странно посмотрел на меня, и от этого взгляда мурашки пробрали меня с головы до пят.

И тут же ледяной взгляд его сменился чарующей улыбкой.

- Ну, что же, раз вы согласны с условиями завещания…

- Конечно, согласна!

- Еще бы! Редко кому выпадает такая удача, - что-то фальшивое почувствовалось мне в его интонации, - ну так вот, фройлейн Марта, ЕСЛИ ВЫ СОГЛАСНЫ С УСЛОВИЯМИ ЗАВЕЩАНИЯ, тогда подпишите, пожалуйста, здесь и здесь.

Я взяла любезно протянутую мне холодную, как лед, ручку и быстро поставила свою подпись, где было велено.

- И еще один экземпляр, будьте добры, здесь и здесь.

Отгоняя летающих бабочек, цепляясь пальцами ног за уплывающий пол, облокотясь левой рукой на постоянно двоящегося Павла Ивановича Корсакова, я подписала.

Мне показалось, что в тот момент, когда я оторвала ручку от бумаги, где-то раздался тихий, но неприятный смех. Я оглянулась по сторонам, но ничего подозрительного не увидела, если, конечно, не считать того, что одна из стен сдвинулась со своего места и поползла прямо на меня.

- Марта Вильгельмовна…

Я покосилась на стену. Она стояла на месте.

- Если у вас нет ко мне вопросов, то разрешите откланяться…

Ох, уж этот мне его дворянский слог!

- Разрешаю. Откланяйтесь.

Не обращая внимания на мое подобие иронии, папашин адвокат собрал бумаги, сунул их в портфель вместе с ручкой и резюмировал:

- Ваш экземпляр завещания я оставил на столе. Завтра на трезвую голову с ним ознакомитесь.

Представитель наследодателя сказал это так строго, словно это не он меня напоил!

Я открыла рот, чтобы что-то возразить, но Корсаков не дал мне произнести ни слова.

- Там же, на столе, я оставил свою визитную карточку. Если возникнут вопросы, незамедлительно обращайтесь. Завтра 22 октября, и завтрашнюю ночь, так же, как и все последующие, надо будет провести в квартире вашего отца. Адрес и телефон в завещании, а ключ… - предвосхитил правозащитник мой вопрос, - вот, возьмите.

И он сунул мне в руку причудливой формы ключ из желтого металла, очень похожего на золото.

- Дверь подъезда открывается этим же ключом. Обратите внимание, на головке ключа, вернее, на ее торце, имеется едва заметный прямоугольный выступ. Его нужно просто прислонить к кнопке «В». Поняли?

- Дерни за веревочку, дверь и откроется…

Я еле держалась на ногах и мечтала скорее лечь и провалиться в сон. Мысли о статье растворились в чудодейственном напитке.

- Ну, вот и все! – дружески улыбнулся адвокат. – Вперед, к новой жизни, наследница!

С бокалом абсента в руке я проводила его до двери.

- До скорой встречи! – сказал он на прощанье и, критически осмотрев меня с ног до головы, добавил:

- Пожалуй, сегодня ванну с журналом не принимайте. Еще уснете в ней, не дай…

Не закончив фразы, Корсаков развернулся и пошел к лифту, а я в смешанных чувствах закрыла за ним дверь.

Почему до скорой встречи?

… И когда это я успела ляпнуть ему про ванну с журналом?..

 

 

Глава вторая

 

 

 

Утром я проснулась от настойчивого телефонного звонка.

Приподняв тяжелую голову и обнаружив себя лежащей на полу в прихожей, я с трудом поднялась и, спотыкаясь, побрела на пронзительные трели телефона.

- Алло!

- Марта! Вы что, еще дома?!

- Кто это? – хрипло спросила я, тупо глядя на орущую трубку.

- Это Андрей Данилович! Объясните мне, почему вы до сих пор не в редакции и где сегодняшняя статья? Вы что, с ума сошли?!

- Какой Андрей Данилович?..

На том конце трубки наступила тишина. Похоже, Андрей Данилович потерял дар речи.

- Извините, это квартира Марты Печатниковой? – осторожно спросил он после паузы.

Андрей Данилович! Батюшки святы, да это же главный редактор!

Я бросила быстрый взгляд на часы. Без четверти десять!

- Да, - слабым голосом подтвердила я, - это моя квартира. Доброе утро, Андрей Данилович.

Сейчас он меня уволит по телефону.

- Марта, что с вами? – озабоченно спросил мой начальник. – Вам плохо?

- Да, немного нездоровится, - не покривила я душой, сидя на полу с трубкой возле уха.

- Бедная девочка! – внезапно проникся ко мне сочувствием Андрей Данилович, - совсем заработалась. Марта, ну так же нельзя! Римма Васильевна сказала мне, что вчера вы ушли домой в половине десятого. И вообще, вы постоянно перерабатываете. Марта, поймите, ведь ресурсы человеческого организма не безграничны! Если вы их потратите в таком молодом возрасте, что от вас останется к старости?

Я вздохнула. Он прав, так нельзя.

Так пить нельзя.

- Вот что, - решительно заявил главный, - сегодня объявляю вам выходной.

Я не могла поверить такой удаче.

- А как же статья?

- Подождет до завтра. Но только до завтра! Сегодня пустим статью Вереницына.

- Но…

- И никаких «но»! Вы мне нужны свежей, инициативной и полной сил. Таковой надеюсь вас увидеть завтра утром. А сегодня поваляйтесь на диване, отдохните, расслабьтесь. Всего доброго!

Валяться на диване я не собиралась. Мне не терпелось увидеть нежданно обретенную вчера семикомнатную квартиру.

А это не сон? Уж больно все неправдоподобно…

Нет, завещание лежало на столе, там, где его оставил ночной визитер. Бегло пробежав его глазами, не задерживаясь на деталях, я нашла адрес и телефон шикарного жилища и переписала их в блокнот. Наскоро приведя себя в божеский вид, я облачилась в джинсы и куртку, сунула в карман золоченый ключ и была такова. Если Андрей Данилович позвонит – подумает, что я впала от переутомления в кому и не отвечаю на звонки.

Куда ехать, я понятия не имела, поэтому решила взять такси. Поскольку из дома вызвать его я не догадалась, пришлось ловить машину на улице. Первое же такси, которому я «голоснула», сразу подрулило ко мне. Впорхнув в него, я воспроизвела по памяти адрес, указанный в завещании:

- Пожалуйста, на улицу адмирала Ласточкина, дом девятнадцать.

Водитель кивнул, и минут через двадцать я оказалась перед дверью завещанной мне квартиры. Вопреки ожиданиям, она располагалась в скромной четырехэтажке, и вовсе не в центре, а где-то у черта на куличках.

- Странно…- шепнула я самой себе.

Дверь тоже выглядела весьма скромно, я не ожидала, что в семикомнатную квартиру может вести такая непрезентабельная дверь…

Слегка разочарованная, я достала из кармана золотой ключ и попыталась открыть её, но тут меня постиг еще один удар. Я даже не смогла втиснуть его в замочную скважину. Здесь и ослу было ясно: ключ явно был не от этой двери.

Что же это такое?..

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина моей мечты.

Я взглянула в его глаза и пропала.

Передо мной стоял высокий блондин лет двадцати семи с распахнутыми синими глазами, в полузастегнутой байковой рубахе и спортивных штанах.

- Что это вы делаете, девушка? – удивленно и сурово спросил он.

- Пытаюсь попасть в свою квартиру! – как можно увереннее ответила я.

- Вы, наверно, ошиблись этажом, - предположил герой моего романа, -

это моя квартира, а не ваша.

- Нет, она моя, - принялась путано объяснять я, - она досталась мне по наследству от отца, вернее, достанется через одиннадцать дней…

- От какого отца? – напрягся симпатяга.

- От моего.

- А ну-ка, пройдите сюда! – он пропустил меня в маленькую прихожую и закрыл за мной дверь.

- Повторите, пожалуйста, что вам нужно?

- Это улица адмирала Ласточкина, дом девятнадцать, квартира шестьдесят четыре?

- Совершенно верно.

- Ну вот, эту квартиру завещал мне отец, - уже менее уверенно поведала я парню, от которого просто не могла оторвать глаз.

Тот в свою очередь уставился на меня.

- Как же ваш отец мог завещать вам мою квартиру? – с сомнением осведомился он.

- Вашу квартиру? А вы уверены, что она ваша?

Синеокий опять пристально посмотрел на меня.

- Конечно, уверен. Вы или ваш отец просто что-то напутали.

- И вы что же, здесь живете? – подозрительно спросила я, пытаясь заглянуть внутрь через приоткрытую дверь. Что-то непохоже, что здесь семь комнат…

Блондин начал раздражаться.

- Да, я здесь живу и собираюсь жить и дальше.

Внезапно меня осенила новая догадка. Может, это мой брат? Он просто живет в этой квартире после смерти нашего отца, а завещана квартира мне.

Я украдкой оглядела плечистого белокурого парня, пытаясь выявить схожие с собой черты.

По-моему, что-то общее есть. Я тоже высокая, светловолосая…

- А раньше с вами жил ваш отец? – заехала я с другой стороны.

Мужчина моей мечты явно был на грани терпения. Тем не менее, он собрал всю свою вежливость и сухо сообщил:

- Мой отец не жил здесь ни раньше, ни позже. У меня вообще нет отца. Хотя вам, наверное, этого не понять.

- Почему же не понять? У меня тоже нет отца, и никогда не было.

Вслед за этим моим заявлением наступила немая сцена.

Первым опомнился синеглазый Аполлон. Ненавязчиво подталкивая меня к двери, он зачастил скороговоркой:

- Извините, девушка, у меня много дел, приходите в другой раз…

- Нет-нет, вы меня не так поняли! - засопротивлялась я, опасаясь, что блондин сейчас выставит меня вон, и вкратце сбивчиво изложила ему свою историю.

Надо отдать парню должное – он внимательно меня выслушал и ни разу не перебил.

- Даже не знаю, что вам сказать… - наморщил он лоб по завершении моего рассказа, - дело в том, что вообще-то это квартира моей бабушки…

Эта бабушка – мать нашего таинственного отца.

- А как вас зовут? – со слабой надеждой спросила я.

Сейчас он скажет «Краузенштайн Курт Вильгельмович», и все встанет на свои места.

- Александр Владимирович Дуганов, - единым махом разбил мнимый брат все мои фантазии.

- Марта Печатникова, - в свою очередь уныло представилась я.

- Марта Печатникова? Надо же, вы тезка журналистки из «Живого слова». Она удивительно талантливая девушка!..

- Это я и есть.

- Да-а?! – удивился красавец Александр Дуганов, - ух ты! А я ваш поклонник, все ваши статьи читаю!

Тут я заметила на тумбочке стопку «Живого слова».

- Какое неожиданное знакомство!..

Да уж!..

- Спасибо за комплимент. Кстати, можно на «ты». А вы чем занимаетесь? – мне ужасно не хотелось расставаться со столь очаровательным молодым человеком.

- Я художник. Кстати, можно тоже на «ты». Можно просто Саша.

Мы посмотрели друг на друга, проникаясь взаимной симпатией.

Пожалуй, даже хорошо, что он мне не брат.

- Кстати, Марта, а где твое завещание? Давай-ка проверим адрес.

- Завещания с собой нет. Адрес я записала в блокноте.

Я достала из сумки блокнот и, не веря своим глазам, прочла: «Улица адмирала Касаткина, д.19, кв.64»

- Ну вот, видишь, - обрадовался Саша, выхватив у меня из рук блокнот, - не Ласточкина, а Касаткина! Я же говорил, ты просто перепутала. Эх ты, ласточка-касатка! – добавил он так нежно, что у меня захватило дух.

- Ну что ж, - нехотя придвинулась я к двери, - пойду искать улицу адмирала Касаткина.

- Погоди-ка! – вдруг остановил он меня. – Смотри, у тебя тут сокращенно написано, но не «адм.», а «акдм.». Видишь? – он ткнул мне под нос блокнот. - Значит, не адмирал твой Касаткин, а академик!

Я посмотрела на запись. Действительно! Это все моя журналистская привычка сокращать.

- Спасибо, – поблагодарила я и в предчувствии неизбежного расставания обреченно добавила, - мне пора.

- Удачи! – ответил он совсем другим тоном, приветливым и веселым. – Приятно было познакомиться!

- Взаимно.

Я вышла на площадку, и он закрыл за мной дверь.

Больше я его никогда не увижу.

Очень расстроенная, я опять оказалась на улице, подошла к краю дороги и огляделась по сторонам. По дороге неспешно ехали автобусы, троллейбусы, спешили юркие маршрутки, неслись навороченные и не очень тачки, и через некоторое время из-за угла показалось такси. Я отчаянно замахала рукой, такси подъехало и остановилось возле меня.

Я всунула голову в открытое окошко:

- Будьте добры, на улицу академика Касаткина.

Таксист кивнул, но через мгновение недоуменно обернулся и воззрился на меня.

- Куда, простите?

Глухой, что ли?.. Я повторила.

- А где это такая улица?

Кабы я знала, где она, сама бы доехала!

- Вы таксист, значит, должны знать!

- Первый раз слышу, - пожал плечами водитель такси.

Я высунулась обратно и встала у дороги в нетерпеливом ожидании следующей машины. Она не замедлила появиться. Все еще рассерженная на предыдущего шофера – молодого парня – я тормознула ее и с удовлетворением увидела за рулем пожилого мужчину с доброжелательным выражением лица.

Ну, у этого-то, судя по всему, большой стаж работы, город наверняка знает как свои пять.

Я приоткрыла дверцу такси и уверенно назвала адрес.

- Улица академика Касаткина?.. – почесал в затылке предполагаемый знаток города, - а это в каком районе?

- В центре, - подсказала я, рассчитывая, что после этих слов он хлопнет себя по лбу и воскликнет:

- А-а! Это же возле…

Но произошло нечто обратное. Он сдвинул брови, так, что они едва не столкнулись друг с другом, и задумчиво произнес:

- В центре, говоришь?.. А где же это в центре-то?..

Со следующими тремя таксистами повторилась та же ситуация, только с незначительными вариациями.

Находясь в полном замешательстве, я уже не знала, что предпринять, как вдруг услышала оклик:

- Девушка!

Возле меня стоял шикарный черный лимузин.

Удивительно, как бесшумно он подъехал!

Из окна лимузина высунулся человек с узким лицом и длинными русыми волосами.

- Извините за бестактность, но я невольно увидел, как вы безуспешно пытаетесь поймать такси, и решил предложить свою помощь. Не могу спокойно смотреть, когда такая очаровательная девушка выглядит такой растерянной…

Меня немного озадачило, откуда он за мной наблюдал. Я стою тут достаточно давно, чтобы не заметить такую роскошную и – что говорить! – очень редкую даже для нашего крупного города машину. Но эта мысль сразу же улетучилась, я подошла поближе и, ни на что особо не надеясь, робко спросила:

- Вы, случайно, не знаете, где улица академика Касаткина?..

И приготовилась к тому, что он наморщит лоб, мотнет головой и скажет:

- Рад бы помочь, но, к сожалению, о такой улице слыхом не слыхивал.

И тогда я сяду в трамвай, поеду домой, выкину фальшивое завещание на несуществующую квартиру в мусоропровод и сяду писать статью.

Ах, если бы в тот момент я так и поступила!..

Но неожиданно он спокойно сказал:

- Конечно, знаю. Это совсем недалеко. Садитесь на заднее сиденье.

И в этот момент я испытала точь-в-точь такое же ощущение, как вчера с Павлом Корсаковым, когда не могла вспомнить, как попала в свою прихожую. Я как-то моментально оказалась сидящей внутри лимузина, не помня при этом, ни как открывала дверцу, ни как закрывала ее изнутри.

Какие-то мимолетные провалы в памяти. Точно, заработалась!

Лимузин покатил по улице адмирала Ласточкина, увозя меня от дома Саши Дуганова к дому моего отца. В салоне было мягко, просторно и тепло. Я придвинулась поближе к окну, чтобы видеть дорогу, но окна были сильно тонированы и ничего, кроме каких-то размытых очертаний, видно не было.

- А где находится эта улица? – спросила я у водителя.

- В самом центре города. Большая, широкая улица, больше похожая на проспект.

И об этой большой, широкой улице не знали пятеро таксистов! Просто диву даешься, как недобросовестно некоторые относятся к своей работе!

- А кто живет в этом районе?

- В основном, богатые и очень богатые люди. Квартиры там стоят дорого, простым смертным, - он неприятно усмехнулся, - не по карману.

И добавил:

- Я, например, тоже живу на проспекте Касаткина.

Значит, моя семикомнатная квартира все-таки существует.

И скоро я ее увижу!

Меня охватило сладостное предвкушение.

- А на каком общественном транспорте лучше добираться до улицы Касаткина? – я решила выжать из владельца лимузина максимум информации.

- Простите, как вас…?

- Марта.

- Видите ли, Марта, контингент, населяющий проспект Касаткина – правильнее называть не улица, а проспект, - не ездит на общественном транспорте. Но для исключительных, так сказать, случаев, существует пятнадцатый трамвай.

- А откуда он ходит? – я, как ни странно, не могла припомнить, что когда-либо встречала в городе пятнадцатый трамвай.

Ответ меня весьма озадачил.

- Отовсюду.

Я хотела возразить, что так не бывает, но тут водитель мягко затормозил и, обернувшись ко мне, произнес:

- Вот мы и приехали. Всего доброго.

Я на мгновение встретилась с ним глазами и – опять странное ощущение, уже испытанное вчера – словно заглянула в мертвенную бездонную пропасть. В теплом лимузине вдруг стало очень холодно, но холод был не живой и понятный, как, например, трескучий веселый мороз в канун Нового Года, а могильный, безмолвный, засасывающий. Я почувствовала, что уже теряю сознание, и тут же обнаружила, что стою на твердой земле перед ярко сияющей витриной магазина. Воспитание намекнуло, что следует сказать спасибо странному русоволосому человеку, как-никак, он очень меня выручил; однако лимузина и след простыл. Подивившись в который раз, я огляделась по сторонам и с изумлением заметила, что на улице уже смеркается, хотя, по моим ощущениям, должно было быть где-то около часу или двух, как говорили в старые времена, пополудни.

В этот момент где-то сзади раздался явственный бой часов.

Я повернула голову и увидела чудной красоты здание, похожее на башню или ратушу.

Часы пробили семь раз.

Я обалдело уставилась на огромный циферблат.

Семь часов!

Неужели я провела у белокурого красавца столько времени?..

Впрочем, я провела бы еще в два раза больше, будь у меня такая возможность…

Но такой возможности нет и больше уже не будет.

Подумав об этом, я невольно вздохнула.

Ну ладно, займемся делами насущными.

Стараясь выкинуть из головы прекрасного юношу, я еще раз взглянула на магазин, возле которого меня высадил незнакомец в лимузине.

Магазин выглядел как вполне обычный супермаркет. Внутри маячили полки с товаром, и я вспомнила, что еще не обедала (или не ужинала?). Тут же проснулся зверский аппетит. Пожалуй, стоит зайти и купить чего-нибудь перекусить, вряд ли в квартире есть съестное.

Выйдя из супермаркета минут через двадцать, обвешанная пакетами, я посмотрела на номер дома – 27 – и двинулась наугад в сторону стоящих неподалеку больших домов. Будем надеяться, что дом номер девятнадцать находится среди них. Он должен быть совсем рядом.

В этот момент часы на ратуше пробили девять.

Я не поверила собственным ушам. Я что, находилась в маркете два часа? Хотя, надо признать, случается иногда и такое, в магазине время летит очень быстро, но все-таки два часа – это уже чересчур.

Коря себя за нерасторопность, я прибавила шаг и вскоре среди группы высоток обнаружила девятнадцатый дом. Найти его, к счастью, оказалось легче, чем я ожидала. На углу висела яркая табличка с подсветкой.

Вспомнив указания Павла Ивановича Корсакова, я открыла дверь подъезда и очутилась перед широкой лестницей с резными перилами из черного дерева.

- Ух, ты! – не сумела я сдержать восторга.

Это тебе, фройлейн Марта, не дугановская четырехэтажка.

Справа располагался современный, тоже широченный, лифт. Судя по его дверце, в нем можно было перевезти зараз небольшое стадо коров. Хотя кто повезет в квартиру стадо коров?.. Странно, что мне пришла в голову подобная ассоциация.

Интересно, на каком этаже моя квартира?

В памяти невольно всплыли слова адвоката: «В вашем новом доме, фройлейн Марта, по лестнице не находишься…»

Сгорая от нетерпения, я вошла в лифт и обнаружила, что квартира №64 находится на двадцать первом этаже. Что касается лифта, то в нем вполне смогли бы жить, причем, практически не мешая друг другу, четверо иногородних студентов. Трехместные комнаты в общежитии института, где я училась, были немного меньше.

Сооружение медленно поползло наверх, с каждой секундой приближая меня к квартире моего отца.

Наконец лифт остановился, двери раздвинулись, я вышла, и прямо передо мной возникла огромная высокая дверь, судя по всему, из мореного дуба, с массивной деревянной ручкой и табличкой с надписью «64» и чуть ниже «профессор философии В.К. Краузенштайн».

В безмолвном оцепенении я остановилась перед этой дверью.

 

 

 

Глава третья

 

 

 

К этой двери ключ подошел идеально, и она, приоткрывшись с глухим скрипом, пропустила меня внутрь. Оказавшись в кромешной темноте, я стала ощупывать стену в поисках выключателя, и, когда поиски увенчались успехом, зажегся неяркий свет, и я, наконец, увидела помещение, в котором оказалась.

Я стояла в большой прихожей, отделанной, на мой взгляд, в стиле девятнадцатого века; впрочем, в стилях я мало что смыслю. С изумлением осмотрела я антикварный шкаф, дорогой паркет, старинную люстру, оленьи рога, выполняющие роль вешалки, потемневшее зеркало в деревянной раме – казалось, что действие происходит в каком-то заброшенном замке, а не в современной квартире, расположенной в доме с лифтом. На стене висел стилизованный под старину телефонный аппарат. Из прихожей вели три двери – две налево и одна - прямо, а справа располагалась лестница на второй этаж.

Надо же, квартира занимает два этажа!..

Заперев изнутри дверь на несколько замков и цепочку из литого серебра, я сняла ботинки, повесила куртку в красивый шкаф из красного дерева и переобулась в мягкие тапочки с вышивкой и кожаной отделкой, стоящие у двери. Они, очевидно, когда-то принадлежали отцу, так как оказались мне очень велики, но другой обуви поблизости не было.

Я решила начать осмотр с центральной комнаты – ею оказалась большая гостиная, выполненная все в том же, не определенном мною, стиле, с диваном и креслами старинной немецкой фирмы, о чем свидетельствовали замысловатые клейма, картинами в тяжелых рамах, несколькими древними египетскими папирусами с изображениями богов, фараонов и сфинксов, и греческой напольной вазой. На небольшом круглом столике с позолоченной каймой стояла красивая фарфоровая статуэтка в виде девушки, играющей на лютне. На стене висели большие необычайной красоты часы с тяжелыми гирями, украшенные мозаичными портретами незнакомых дам и господ в одеждах королев и мореплавателей. В углу располагался большой камин с затейливой решеткой, отделанный настоящим нефритом, а рядом с камином, у стены, прилегающей к нему с другой стороны, стояло очень красивое пианино черного цвета, с подсвечниками по бокам. Широкие двойные двери, которые до этого я видела только в кино, вели из гостиной в столовую. Она тоже была очень просторной, с большим обеденным столом посередине и рядом стульев с изогнутыми ножками; в старинном буфете с прозрачными стеклами обнаружился сервиз из китайского фарфора: тончайшие блюдца и чайные чашки с причудливыми узорами в китайском стиле: разноцветные утки-мандаринки, китайский император в своем паланкине, духи камней, крестьяне с мулами, и все это было выписано чрезвычайно искусно. Тут же находились изящные бокалы из богемского стекла уже более позднего периода, позолоченные (или золотые?!.) столовые приборы, японский глиняный чайник, тоже расписной, по-видимому, ручной работы, и еще много всего диковинного. Пройдя сквозь полукруглую арку, из столовой я попала в кухню, где некоторые приметы цивилизации не дали мне окончательно впасть в иллюзию. Например, кухонный интерьер, кроме прочего, составляли вполне современная газовая плита и деревянные окна нового образца. В кухне тоже была дверь, которая вывела меня к лестнице, только с другой стороны. Вернувшись в прихожую, я продолжила свои исследования и открыла первую дверь слева. За ней оказалась уютная туалетная комната. Стены здесь были зеркальными, ванная напоминала небольшой бассейн и была выложена мрамором цвета оливок; на полочке висело несколько новеньких полотенец, очень нежных и мягких на ощупь. Последняя дверь на первом этаже вела в кабинет. По стилю он практически не отличался от гостиной: та же тяжелая деревянная мебель темных, глухих тонов, письменный стол, обтянутый добротным красным сукном, большой пятирожковый подсвечник, шкафы почти под самый потолок, с фигурными ручками, набитые какими-то старыми книгами, преимущественно на старонемецком языке…

На втором этаже я обнаружила две роскошно обставленные просторные спальни с большими окнами с низкими широкими подоконниками и еще одну комнату, служившую, скорее всего, гардеробной. Между гардеробной и одной из спален находились еще одна ванная и туалетная комнаты. Вдоль широкого коридора висело несколько светильников, а возле лестницы - такой же, как в гостиной, телефонный аппарат.

Сказать, что я была в немом восхищении – это не сказать ничего.

Не квартира, а мечта!

Радость переполняла меня, выплескивалась наружу, и было необходимо с кем-нибудь ею поделиться.

Я подошла к телефону в раздумье, кого бы поразить оглушительной новостью и, возможно, даже пригласить на рюмочку абсента, как вдруг раздался резкий телефонный звонок.

- Прибыли, фройлейн Марта? – услышала я голос Корсакова, - ну, каковы ваши впечатления о наследстве?

- Выше всяких похвал, - искренне ответила я, - я и предположить не могла, что папа жил в такой ослепительной роскоши!

В то время как мы с мамой перебивались с хлеба на воду.

- Да уж не бедствовал! – за этой фразой последовал короткий смешок.

Мне вдруг захотелось узнать об отце больше.

- Павел Иванович…

- Да, уважаемая фройлейн?

Когда же он перестанет называть меня «фройлейн»?!

- Вы ведь близко знали моего отца. Каким он был? Чем занимался? Какую жизнь вел?

- Это не телефонный разговор, Марта Вильгельмовна.

А может, его и пригласить?.. Попросить захватить абсент, отпразднуем новоселье, а там, за разговором…

- Сегодня навестить вас никак не получится.

Он что, мысли мои читает?..

- Да и абсент каждый день не пьют, тем более такими, извиняюсь, лошадиными дозами. Это благородный напиток, напиток богемы.

А кто мне отмерял дозы? Не вы ли, батенька?

Я специально мысленно четко проговорила эту фразу. Что он ответит? Если продолжит эту тему, значит…

У меня даже сердце заколотилось.

- Кстати…

???

- Вы уже видели портрет?

- Портрет?.. – о портрете я совсем забыла.

- Он находится в гостиной.

Никакого портрета в гостиной я не могла припомнить.

- Еще не видела.

- Ну, как же так, фройлейн Марта?

Мне показалось, что его тон стал холоднее.

- Я еще не успела как следует все осмотреть, - смущенно объяснила я.

- Я думал, вам интересна личность вашего отца…

Как он ревностно следит за этим портретом! Что же в нем такого особенного?..

Ладно, в этот необыкновенный вечер прощу ему его занудство.

- Хорошо, сейчас спущусь и посмотрю.

- Вы его сразу увидите.

Сразу я его уже не увидела.

- А теперь желаю вам спокойной ночи, время уже позднее.

Я тоже пожелала ему спокойной ночи и повесила трубку.

И начала спускаться по лестнице в гостиную, чтобы увидеть, наконец, портрет моего отца.

На этот раз я увидела его сразу. Удивительно, как я могла его не заметить? Портрет висел на самом видном месте, прямо напротив двери, рядом с часами. Если сказать откровенно, он меня немного удивил. Я ожидала увидеть обычный портрет, скажем, по грудь или по пояс, где крупным планом выписано лицо. Или, учитывая специфику отцовского жилища, какой-нибудь портрет в старинном стиле, например, в средневековом костюме с жабо, и парике. Такой портрет гармонично вписался бы в интерьер гостиной.

Но висящий передо мной портрет был очень необычным. На дальнем фоне картины чернел непроходимый лес. Перед лесом протекала неширокая, но бурная река, через реку был перекинут мост, и вот на этом мосту, опершись правой рукой на перила и подбоченясь, стоял молодой мужчина, высокий, худощавый, в красивом камзоле и высоких сапогах, как у наездника, и пронзительным взглядом смотрел, казалось, мне прямо в глаза. Он стоял в самом конце моста, там, где река смыкалась с лесом, хотя, на мой взгляд, было бы лучше поместить его фигуру посередине, поближе к веселому, зеленому лугу на переднем плане картины, куда выводил мост через реку. Вглядевшись повнимательнее в черты лица мужчины, я отметила, что он, безусловно, привлекателен, однако никакого сходства с собой, как ни старалась, не нашла.

И – странное дело – чем пристальнее я его рассматривала, ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ БЫЛ МОИМ ОТЦОМ, КОТОРОГО Я НИКОГДА РАНЬШЕ НЕ ВИДЕЛА, КОТОРЫЙ ЗАВЕЩАЛ МНЕ ЧУДЕСНУЮ КВАРТИРУ С ЛЕСТНИЦЕЙ – тем сильнее мне хотелось отойти и опрометью кинуться вон из гостиной. Но оторвать взгляд я не могла, будто он приковал к себе мои глаза.

В эту секунду тяжелые гири на часах шевельнулись, и часы стали мерно отбивать время – десять.

Я перевела взгляд на циферблат и сразу вспомнила о статье.

Отчего-то стараясь не смотреть на портрет, я осторожно выскользнула из гостиной, плотно притворила дверь и издала вздох облегчения.

Ну и напугал меня папаша!

Наскоро поужинав, я решила, что пора определяться с ночлегом.

Расположиться на ночь я решила в одной из спален, оформленной в зеленоватых тонах. Она напоминала номер «люкс» в гостинице. Тут было меньше старины, имелись радиоприемник и маленький телевизор, а узкая дверь вела на балкон, больше похожий на веранду.

Побродив немного по комнате, я, наконец, устроилась на постели, достала блокнот и принялась писать. К счастью, работу удалось закончить довольно быстро, мысль бежала сама, я лишь успевала водить ручкой по бумаге.

(А что делать, если ноутбук остался дома?)

Оставшись весьма довольна собой, я решила перед сном покурить и вышла на балкон.

На балконе дул резкий холодный ветер, и мне удалось поджечь сигарету лишь с четвертого раза. И тогда, с наслаждением затянувшись, я, наконец, подняла глаза, чтобы полюбоваться с огромной высоты панорамой ночного города.

И замерла, потрясенная.

Никакой панорамы не было.

Не было вообще ничего. НИЧЕГО – ни огней, ни силуэтов, ни поблескивающих крыш зданий. Одна сплошная кромешная тьма. Я вытянула вперед руку, и мне показалось, что воздух очень плотный, почти осязаемый.

Заинтригованная, я снова вытащила из кармана свою зажигалку с фонариком на конце и направила луч перед собой.

И не увидела ничего, кроме непроглядной темени, черного, слепого мрака.

Ну что-нибудь должно же быть! Какие-нибудь фонари, фары машин, свет из окон…

Внезапно навалилась страшная усталость.

Завтра утром посмотрю, куда выходят мои окна, может, там какой-нибудь открытый стадион или парк с густыми деревьями. Вот и все.

Мои окна.

Раздевшись, я улеглась в уютную, мягкую постель.

Как же все это здорово!

Интересно, какие сны мне приснятся?..

 

…Какие сны в том смертном сне приснятся?..

 

 

Глава четвертая

 

 

Среди ночи мне показалось, что кто-то меня зовет:

- Марта!

Монотонный звук настойчиво вырывал мое сознание из крепкого сна.

- Марта! Марта!

Я с трудом разлепила ресницы, привстала и всмотрелась в темноту спальни. Никого.

Прислушалась. Никаких голосов.

Почудилось, что ли?..

Я снова легла и закрыла глаза, но сон как ветром сдуло.

Я лежала, боясь шелохнуться.

Однако вскоре меня вновь начала одолевать дремота, и через некоторое время я погрузилась в забытье.

- Марта! – опять, как иглой впиваясь в мой сон, послышался заунывный голос.

Откуда-то снизу.

Я вскочила на постели.

Напрягла слух. Тишина.

Не к месту припомнились страшные повести Гоголя.

Внезапно меня начала колотить мелкая дрожь. Трясясь, как под током, я рывком нырнула под одеяло с головой и непроизвольно вжалась в кровать с такой силой, что она хрустнула где-то внутри.

Из кровати меня не смогла бы сейчас вытащить даже самая великая сила.

Я была уверена, что больше не усну.

Более того, была уверена, что так и не уснула, а всю ночь, не смыкая глаз, лежала под одеялом, не в силах пошевелиться от страха.

Однако, когда в уши, рассекая тишину, ворвалась противная трель будильника, оказалось, что я спала, да вдобавок так крепко, что даже не сразу ее услышала.

Когда, наконец, я сообразила, что к чему и открыла глаза, выяснилось, что голова моя, как и полагается, лежит на подушке, не прикрытая одеялом, за окном уже светло, и никаких призраков нет и в помине.

Уверенная, что мне просто приснился кошмарный сон, я бодро встала с постели и, сладко потянувшись, направилась в ванную.

После принятия освежающего утреннего душа кошмар рассеялся, и в голову стали постепенно просачиваться мысли о работе и планах на день. Наверно, я вчера просто переутомилась.

По-быстрому выпив чашечку кофе, я выскочила из дома около восьми. Надо найти остановку, дождаться пятнадцатого трамвая, узнать его график, маршрут и засечь время до улицы Колокольной, где находится наша редакция.

На улице было пасмурно и холодно, холоднее, чем вчера. Вспомнив свою вчерашнюю траекторию, я выбралась из плотно обступивших дом многоэтажек на дорогу и пошла в сторону уже знакомого магазина и башни. Интуиция подсказывала, что где-то поблизости должна быть трамвайная остановка.

Я шла медленно и при тусклом свете дня с любопытством рассматривала улицу. Проспект Касаткина предстал во всем своем великолепии. Вдоль широкой дороги по другую ее сторону стояло высокое здание в готическом стиле, из темного камня, с барельефами и лепниной на полукруглых балконах; налево вглубь уходила дорога с фонарями по краям и видневшимся вдали роскошным фонтаном. Далее к дороге примыкало вполне современное здание с надписью «Казино», еще чуть дальше располагался банк со странной вывеской «Банк Фридриха Якобса», за которым пестрели вывески других магазинов и учреждений.

Все это меня бесконечно удивляло, и я сама не могла понять, почему.

Вроде бы обычная улица – широкая, красивая, богатая. И то, что старинные дома перемежаются с новыми – тоже не редкость. И банк Фридриха Якобса, в принципе, нормальное явление – на улице Некрасова, где находится наша с мамой квартира, в прошлый четверг открылась кондитерская « Пирожкофф и дочери»…

Незаметно я поравнялась с вчерашним супермаркетом и прошла чуть дальше в поисках остановки.

И только тут до меня дошло, что на всем проспекте кроме меня, никого нет, и стоит неестественная, какая-то мертвая тишина.

И каждый мой шаг отдается звенящим эхом.

И сам воздух проспекта Касаткина наполнен какой-то хрустальной неживой пустотой.

Я никогда не испытывала такого странного чувства.

Не успела я подумать об этом, как прямо в тон моим мыслям из магазина вышла женщина в темном пальто и шляпе. В руках она держала ридикюль, наподобие того, с каким я играла в детстве у бабушки в Калуге. Кажется, он принадлежал ее бабушке.

Я бросилась наперерез своей жертве.

- Извините, не подскажете, где остановка пятнадцатого трамвая?

Она повернула ко мне голову и приветливо улыбнулась.

От этой улыбки повеяло необъяснимым страхом.

Я одернула себя. Похоже, это все еще влияние ночного кошмара.

- Да вот же она, за вашей спиной!

Глаза женщины были спрятаны за затемненными очками.

Я оглянулась и увидела метрах в трех в сторону вчерашней башни небольшую аккуратную остановку.

Вчера я ее не заметила.

Ни с того, ни с сего вдруг почудилось, что, когда я обернусь назад, женщина как сквозь землю провалится.

В тревожном предчувствии я покосилась в ее сторону.

Но женщина оказалась на месте, и на мое «спасибо» вежливо ответила «пожалуйста».

На остановке, вопреки ожиданиям, маячили люди, и я совсем успокоилась: наверно, в этом районе в восемь утра ждут трамвая только случайно попавшие сюда экземпляры наподобие меня. А основной, как выразился водитель лимузина, контингент только проснется часам к десяти.

В эту минуту подошел пятнадцатый трамвай, и все ожидающие безмолвно погрузились в него.

Когда трамвай отъехал, я услышала отдаленный бой часов на башне. Поневоле прислушалась и едва не лишилась сознания: девять часов! Я же вышла из дома в восемь! Не может быть, чтобы путь от дома до остановки занял целый час!

Поразительно: такой шикарный район, и никто не озаботится тем, чтобы починить часы, которые бьют на всю округу и сбивают людей с толку!

- Вам куда ехать, девушка? – услышала я над ухом бесцветный голос, больше похожий на шелест, и, повернув голову, увидела женщину-кондуктора с сумкой.

- На Колокольную улицу, остановка «Дом Печати», - подробно ответила я и вынула из кошелька десятку.

Кондуктор взяла деньги, оторвала билет и протянула мне вместе со сдачей.

- А как долго мне ехать? Скоро моя остановка?

- Я объявлю.

Я опять мысленно вернулась к часам на башне. Вчера мне тоже показалось, что они спешат, но, может, это мои часы отстают?.. Очень не хотелось бы опаздывать, учитывая милость, которую мне оказал Андрей Данилович!

Я полезла в сумку за сотовым, чтобы проверить время. Но, как назло, он опять провалился за подкладку и чтобы найти его, пришлось перерыть всю сумку. И в тот самый момент, когда я, ругаясь про себя на чем свет стоит, вытащила его наружу, сквозь плотную завесу облаков внезапно пробилось долгожданное солнце и во все трамвайные окна хлынул яркий свет и на несколько секунд ослепил экран телефона.

- Дом Печати, - громко объявила кондуктор, и трамвай остановился.

Схватив сумку за бока, я бросилась к выходу.

У Дома Печати вышла я одна, остальные поехали дальше.

Я была уверена, что сейчас должно быть около половины девятого – ехала я не больше пятнадцати минут – и посмотрела на часы чисто автоматически, чтобы просто подтвердить свою уверенность.

Пятнадцать минут десятого!

Сломя голову, я бросилась в сторону редакции «Живого слова» и чуть не сбила с ног высокого кучерявого парня в куртке. Ожидая потока ругательств, я инстинктивно вжала голову в плечи, но он неожиданно по-доброму рассмеялся, показав безукоризненные зубы.

Отчего-то этот беззаботный смех подействовал на меня, как вливание свежей крови. Я словно наполнилась какой-то потерянной силой и продолжила бег с ощущением второго дыхания.

Ворвавшись в редакцию и едва успев проскользнуть незамеченной под самым носом у шефа, я постаралась на время выкинуть все из головы и моментально погрузилась в нескончаемую кучу дел.

В квартиру отца я вернулась около восьми вечера, нагруженная вещами с улицы Некрасова.

Это просто удача, что пятнадцатый трамвай там тоже останавливался.

В квартире все было тихо и спокойно. Я уже начала понемногу к ней привыкать. Радостно напевая, сняла куртку, переобулась в принесенные с собой мягкие тапочки и хотела пройти прямиком в свою спальню…

НАДО ЗАЙТИ В ГОСТИНУЮ –

подкралась невесть откуда взявшаяся мысль.

Нет, не пойду,

- воспротивилась я.

И, словно против какого-то невидимого течения, начала подниматься наверх, чтобы облачиться в домашний халатик с рыбками, который мама прислала мне из Барселоны.

Мысль о том, что хочешь-не хочешь, а надо спуститься назад, на кухню, чтобы приготовить ужин, отчего-то вызвала легкую панику.

Оттого, что надо будет пройти через гостиную.

Я не могла понять, что со мной происходит. Квартира мне очень понравилась, поразила своим великолепием, практически все вещи и предметы были достойны экспозиций лучших музеев. Бывает, конечно, такое, что я немного побаиваюсь темноты, но только в тех случаях, когда мне угрожает реальная опасность. Например, предпочту сидеть без хлеба, чем сбегать поздним вечером через полквартала в ларек (правда, на сигареты это не распространяется). Однако, когда нет никакой реальной опасности, ни темнота, ни тишина меня не смущают. Я совершенно спокойно живу одна на улице Некрасова, и никакие ночные звуки или внезапно пробежавшая по потолку полоска света не способны ввергнуть меня в трепет.

Наконец, голод пересилил необъяснимые тревоги, и я, медленно спустившись по ступенькам, решила проникнуть в кухню окольным путем, через дверь под лестницей.

Высокая дверь скрипнула, отворилась, я оказалась на кухне и приступила к приготовлению ужина. Почистила и поставила на плиту картошку, засунула в духовку нанизанные на вертел куриные крылышки, включила гриль и завела таймер на полчаса.

После чего села на удобный стул с выгнутой спинкой и полукруглыми ножками и засмолила сигарету.

Через некоторое время какая-то сила стала тянуть меня в сторону соседней комнаты. Несколько минут я пыталась ей противостоять, но, в конце концов, не удержалась и заглянула в столовую. Темно и тихо. Мертвая, пронзительная тишина. Я щелкнула выключателем, и большая медная люстра осветила прозрачный буфет, широкий стол и ряд стульев.

Все на своих местах.

Я сделала шаг внутрь столовой.

За ним – еще один.

Возвращайся в кухню, Марта! – надрывался внутренний голос.

Но остановиться было невозможно.

Я медленно пересекла столовую и вплотную подошла к дверям гостиной.

И распахнула их.

Свет из столовой слабо осветил очертания дивана, силуэты картин и папирусов на стенах.

Вытянув руку вдоль стены, я включила свет и начала медленно оглядывать комнату с противоположной от портрета стороны.

Изящный старинный натюрморт в дорогой раме.

Низкое кресло с широкими подлокотниками.

Такой же диван.

Огромное окно с плотными темно-лиловыми шторами.

Ореховый столик со статуэткой, морской пейзаж с изображением шторма, еще одно кресло…

Взгляд неумолимо приближался к портрету.

Остались только часы.

Я невольно прилипла к ним глазами, пытаясь не сдвигать взгляд с места. Подробно рассмотрела изображения прекрасных дам и храбрых моряков. Отметила время – десять минут девятого. Осторожно переместилась на гири…

Не выдержал он и глянул, - шибанула в мозг строка из «Вия».

Не выдержала я - и глянула.

Ну, и чего я боялась?

Портрет был поистине прекрасен. Отец наверняка заказал его у признанного художника. Необычный сюжет, сочетания красок, оттенков, полутонов - все свидетельствовало о высоком мастерстве живописца. От полотна было невозможно оторвать глаз. Картина казалась живой – луг цвел, река шумела, мост поскрипывал под тяжестью фигуры отца, а он сам, опираясь на перила, смотрел мне прямо в глаза, и казалось, что он вот-вот моргнет… Мне не нравился только черный лес позади отца. Он стоял сплошной высокой стеной и будто затягивал в свою страшную глубь, от него веяло жутью. С ярким летним лугом он контрастировал как день и ночь, как небо и земля.

Как жизнь и смерть.

В момент кульминации моих размышлений раздался пронзительный трезвон таймера.

«Курица!» – опомнилась я и кинулась на кухню.

Ужин прошел чудесно. В буфете обнаружилась початая бутылочка бренди, и пара рюмочек весьма скрасила мой одинокий вечер.

Остатки этого вечера я провела в спальне перед телевизором, потом незаметно уснула.

Никакие голоса в эту ночь меня не тревожили.

 

 

Глава пятая

 

 

Наутро за окном снова было пасмурно и туманно. На этот раз, помня вчерашнюю путаницу со временем, я вышла из дома пораньше, и очень правильно сделала, потому что каким-то непостижимым образом опять добиралась до остановки целый час. Народу на улице было немного, трамвай подошел вовремя, на работу я прибыла без опозданий, и день потек своим чередом.

Время от времени мысли мои возвращались к портрету.

Вскоре я поймала себя на том, что не могу забыть о нем ни на минуту. То и дело перед глазами вставал притягивающий взгляд отца.

Я словно до сих пор ощущала его на себе.

- Ты что сегодня такая сосредоточенная? – ехидно спросила коллега по работе и заклятая подружка Дина Мигунова.

- Что?.. – с трудом отвлеклась я от своих дум.

- Ты в последнее время постоянно в какой-то прострации.

- Дел много, - отмахнулась я. Не хотелось вступать в беседу.

- Что за дела? – она с любопытством приблизила ко мне свою острую мордочку.

Сейчас я ей сообщу, что получила в наследство двухэтажную квартиру в центре, и погляжу, как она перекосится от зависти.

Но что-то удержало меня от признания.

- Обычные дела.

- Не понимаю, какие у тебя могут быть проблемы? Мужа у тебя нет, детей тоже…

Сердце горько защемило. Я закусила нижнюю губу.

- … мать в Испании вся в шоколаде. Живи и радуйся! Это нам, замужним бабам, тяжело. Приготовь, постирай, убери; то в театр с ним надо тащиться, то в гости…

Бедняжка тяжело вздохнула, сокрушаясь о своей горькой доле.

- Куда же деваться, я уже привыкла. Что поделаешь, он меня любит, постоянно украшения дарит, - она закатила глаза. - Мне уже это золото надоело давно, просто обижать его не хочется… Вчера, смотри, что опять подарил.

И она протянула ко мне костлявый пальчик с тоненьким колечком с фианитом.

- Вообще-то ты права, что не связываешься с мужиками, - продолжала она изливать свою желчь. – Они сейчас такие избалованные, всем подавай богатых да красивых, а простые, вроде тебя, в дешевой курточке и без денег никому не нужны, только так, на одну ночь… И тратиться на подарки таким никто не будет… Если только на твою квартиру кто-нибудь позарится, тогда, может, женится, а так вряд ли… Да в принципе и квартира так себе – маленькая, на окраине…

Она рассуждала как будто искренне мне сочувствуя, но за этим крылось ее мелочное и гнидское нутро.

- Если только какого-нибудь деревенского найдешь. В ушанке и с вилами, - не удержалась-таки и ужалила ядом Мигунова.

У меня возникло стихийное желание отвернуть ей башку.

- Но не все же такие, - скрепя сердце, возразила я в миролюбивом тоне, - не все способны только брать. Есть и те, которые отдают.

И тут меня, что называется, понесло, и я добавила:

- Вот мой парень, например, каждый день дарит мне свежие розы. А вчера преподнес антикварное кольцо с изумрудом.

Мигунова разинула поганую пасть.

- Закрой рот, кишки простудишь, - дружески посоветовала я.

- Какой еще парень, - придя в себя, усмехнулась она, - нет у тебя никакого парня.

- Ты уверена?

Она запрокинула голову назад и захохотала.

- Ну, уморила, подруга! Кольцо с изумрудом! И где же оно?

- Такие вещи каждый день не носят. Это благородный камень, - адаптировала я к изумруду фразу Корсакова об абсенте.

К нашему разговору внимательно прислушивалась вся редакция.

- Это же не дешевые фианиты, - добила я подругу.

- У Марты вкус изысканный, с ней фианитами не отделаешься! - изрек из своего угла Глеб Вереницын.

Мигунова скривила узкий ротик.

- А-а, - коварно протянула она. - Ну что ж, в четверг, если ты не забыла, юбилей нашей газеты, вот и приходи в этом кольце.

Я похолодела.

А вслух сказала:

- Я как раз его и приберегала для такого случая.

И ослепительно улыбнулась мерзкой интриганке.

В душе я кляла себя на чем свет стоит.

И черт меня дернул ляпнуть про это кольцо! Ну откуда оно возьмется у меня к четвергу?!

Я представила злорадную ухмылку Мигуновой, когда я появлюсь на юбилее «Живого слова», пряча руки за спину.

Нет, я не доставлю ей такой радости.

Кольцо к четвергу надо достать хоть из-под земли.

Единственное, чему я была рада – так это тому, что моя нечаянная глупость до конца дня вытеснила из головы мысли о портрете отца.

Сегодня я опять задержалась на работе и вышла из редакции без двадцати десять. Я засиделась бы и дольше, но меня подгоняла мысль о трамвае. Вдруг он ходит только до десяти? Как это ни покажется невероятным, но я до сих пор не знала ни графика трамвая№15, ни его маршрута. Каждый раз я собиралась это выяснить, но все время возникала какая-нибудь неожиданная помеха.

Размышляя об этом, я заспешила на остановку.

На остановке переминались с ноги на ногу несколько припозднившихся граждан. Никакого транспорта в обозримом пространстве видно не было. У меня тревожно сжалось сердце.

Надо посмотреть на табличке расписание пятнадцатого трамвая.

В случае чего поеду на улицу Некрасова и переночую там. А если позвонит Корсаков, навру потом, что была в ванной.

Только я приняла это решение, как в сумке зазвонил мобильный. Не без труда выудив его оттуда, я услышала голос Корсакова.

- Добрый вечер, Марта Вильгельмовна! Вы где же это бродите так поздно? Я вам звоню-звоню домой…

Что-то не припомню, чтобы я давала ему номер сотового.

- Ваш телефон мне подсказали в редакции. Я только что туда звонил. Извините за назойливость, но я в некотором роде отвечаю за вас как представитель наследодателя.

- Со мной все в порядке.

- Надеюсь, вы помните, что должны ночевать в наследуемой квартире?

Как он узнал?..

- Не волнуйтесь, я все прекрасно помню. Сейчас как раз жду трамвая, чтобы туда ехать.

- Не хотелось бы передавать наследство в Фонд Академии наук.

- В какой Фонд Академии наук?

- Советую вам внимательно прочитать завещание. До скорой встречи.

И он отключился.

В ту же секунду подошел пятнадцатый трамвай, и я впрыгнула в него, не успев посмотреть табличку.

На этот раз трамвай работал без кондуктора.

И я оказалась единственным пассажиром.

Полная решимости, я подошла к кабинке водителя и прокричала сквозь стекло:

- Скажите, по какому маршруту идет этот трамвай?

Он ответил в микрофон:

- Трамвай следует до проспекта академика Касаткина. Отойдите назад, вы мешаете обзору.

Я послушно отошла.

В конце концов, не все ли равно, как он идет? Главное, что в итоге я попадаю туда, куда надо.

По пути к дому я почему-то стала думать о Корсакове. В голове всплыла череда странностей. Например, наша с ним первая встреча, когда он возник, как черт из табакерки. Я отчетливо вспомнила, что, когда пересекала под дождем улицу, она была пуста. Откуда же он взялся за моей спиной? Сказал, что ждет меня уже два часа… Где же он меня ждал? Подъезды были закрыты, машин, кажется, поблизости не было… Или были?

Да, но если он был за рулем, то как он мог глушить абсент? Может, потом взял такси? Но тогда опять-таки – где он меня ждал?

И как вообще он понял, что я – это я? Он же меня раньше никогда не видел. И потом, это мое загадочное перемещение с лестничной клетки в прихожую…

И все эти пугающе точные попадания в мои мысли…

Кто он такой? Точно ли он адвокат? А если нет, тогда что ему от меня нужно? – продолжала я рассуждать, уютно устроившись на кухне перед тарелкой с наскоро приготовленным омлетом.

И ничего не могла понять.

Внезапно мне показалось, будто кто-то меня позвал.

Из гостиной.

Я замерла с вилкой у рта.

Прислушалась.

Тишина.

Ну кто может меня звать? Здесь же никого нет!

Но мне ясно послышалось, как кто-то произнес мое имя!

Принятая незадолго до этого рюмочка бренди придала мне капельку бесстрашия.

Надо принять еще одну и пойти посмотреть.

Трясущейся рукой я наполнила рюмку и залпом выпила.

Но пойти в гостиную все никак не могла решиться.

Опять прислушалась. Ничего. Дом был погружен в безмолвие, только недавно начавшийся дождь барабанил в окна.

Бренди теплой волной разливалось внутри. Я начала позевывать. Как все-таки здесь уютно!

Только иногда мерещится черти-что.

Я налила себе крепкого кофе в чашечку из китайского фарфора и закурила. Страх притупился, на смену ему пришла безбашенная смелость.

А пойду-ка я посижу в гостиной перед камином.

Мысль меня вдохновила, и я, недолго думая, захватив кофе, сигареты и бренди, двинулась в сторону гостиной.

Зажгла камин, пододвинула к нему одно из кресел и уселась нога на ногу (в одной руке кофе, в другой - сигарета) лицом к камину.

Полубоком к портрету отца.

Весело потрескивающие дрова в камине, мерно стучащий дождь, отблески пламени на стене – все создавало романтическую атмосферу рыцарского замка в какой-нибудь средневековой глухомани.

Время от времени отпивая кофе из чашки, я начала напевать:

- Девушка в белом у замка стоит,

Нежной рукою принца манит:

«Что же ты, принц? Ты не бойся меня!»

Принц от волненья пришпорил коня.

Постой, куда коня ведешь?..

Ведь смерть свою ты там найдешь!

Она пленит тебя, потом

Навек оставит в замке том…

 

Я блаженно потянулась в кресле. Настроение было прекрасное. Бренди, кофе и великолепный нефритовый камин сделали свое дело. Интересно, как там мой высокий, красивый папашка на портрете неизвестного художника? – игриво подумала я.

И медленно повернула голову.

В полумраке комнаты портрет казался большим темным пятном на стене.

Я достала зажигалку с фонариком и посветила на него.

Все было на месте, а как же иначе? Черные деревья плотно прижаты друг к другу, внизу бежит река, меняя цвет от темно-серого к голубому, на лугу растут яркие цветы и зеленая трава, а папашка по-прежнему стоит на мосту, опираясь на перила. Ничего не изменилось.

Как и следовало ожидать.

Я зевнула.

И застыла с прижатой ко рту ладонью.

Нет, изменилось.

Я вгляделась в портрет, отказываясь верить глазам.

Фигура отца стояла уже не так близко к лесу.

Но этого не может быть!..

ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!

…Да нет, определенно, он стоит уже не вплотную к черной непроходимой стене,

словно он немного отошел от нее.

Я потерла лоб. ЭТО ВСЕ ЧЕРТОВО БРЕНДИ.

Надо, кстати, еще выпить.

Я вернулась в кресло и царственным жестом поднесла к губам до середины наполненную рюмочку.

И снова затянула прерванную на время песню.

 

 

- Хрустальный замок до небес,

Вокруг него дремучий лес,

Кто в этот замок попадал,

Назад дорогу забывал…

 

Внезапно совсем рядом раздался какой-то звук, похожий на скрип дерева. Я остановилась на полуслове.

Может, это мое кресло скрипит?

Скрип повторился, на этот раз громче и протяжнее. Он доносился с левой стороны.

Я мгновенно словно приросла к креслу.

Все смолкло, вновь наступила тишина, но это была уже другая тишина.

Она как будто зловеще обступала меня со всех сторон.

Из последних сил я пыталась воззвать к голосу разума и убедить себя, что это скрипело мое кресло, но тут среди наступившей тишины явственно послышался глухой шелест деревьев.

Рюмка с остатками бренди выпала из дрогнувшей руки, и хрупкое богемское стекло тотчас же разбилось на несколько мелких осколков.

Шелест усилился, словно невидимый лес чуть приблизился; воздух неожиданно изменился – он как-то посвежел, будто рядом находился водоем, и я почувствовала сладкий аромат луговых трав.

Надо бежать отсюда!

Но я не могла подняться с места, страх сковал меня по рукам и ногам.

Запах достиг невероятной концентрации и стал удушающим; шелест постепенно превращался в бешеный свист, в комнате поднялся ветер, и…

Если ты не встанешь с этого кресла сейчас, то не встанешь уже никогда, - хлестнула меня отчетливая мысль.

Собрав все силы, я вскочила с кресла и, не поворачивая головы, выбежала в столовую. Правую ступню пронзила острая боль – меня угораздило наступить на осколок рюмки. Через столовую, не разбирая дороги, я неслась вверх по лестнице, пока не достигла своей спальни.

Вот, наверно, удивился бы сейчас мой школьный учитель физкультуры!

В спальне я перевела дух, сердце ходило ходуном. Пока я летела, из меня единым махом вышел весь хмель. Из разрезанной ступни сочилась кровь.

Нечаянно взгляд упал на будильник – десять часов.

Как же так?! Я ведь пришла в одиннадцатом часу… Стоят, что ли?

Снизу донесся отдаленный бой больших часов в гостиной.

Десять.

Меня прошиб холодный пот.

Что за чертовщина? То я целый час иду до остановки, до которой рукой подать, то прихожу домой раньше, чем вышла с работы…

От всего пережитого голова шла кругом.

Надо покурить.

Сунула руку в карман халата – сигареты и зажигалка на месте.

Дрожа, как мокрая мышь, я, шатаясь, вышла на балкон и буквально наткнулась на плотную кромешную темноту. Воздух еще уплотнился, казалось, его можно хватать руками.

Боже правый, куда я попала?

Что со мной?

ПОМОГИ!

 

В голове высоким и чистым голосом зазвенела песня:

Звон звон звон

Малиновые реки

Испокон вовеки

 

Ходил на поклон

Падал на ступени

Все обиты пороги

В кровь истерты колени

 

Я бросилась обратно в комнату и упала на постель.

Не помню, как я заснула.

 

 

Глава шестая

 

 

Проснулась я в восемь утра по местному времени в совершенно разбитом состоянии. Приподнялась на постели. За окном который день был промозглый сумрак и ни малейших признаков солнечного света.

Что поделать, поздняя осень…

Я вылезла из постели, взяла сигареты и, хромая, вышла на балкон, чтобы покурить и немного придти в себя. Слава богу, сегодня суббота, и на работу спешить не надо.

За окном открылась панорама города. С высоты двадцать второго этажа я увидела парк с облетевшими деревьями, скамейками и скульптурой, за парком – знакомый супермаркет, возле которого проступало пятнышко трамвайной остановки. Из-за супермаркета выглядывала величественная башня с неправильно идущими часами. Весь пейзаж был отчетливо виден. Куда же он девается вечером?

Словно его сжирает наползающий мрак?..

Внезапно меня охватило необъяснимое тягостное чувство. Захотелось одеться, взять все свои вещи и бежать отсюда куда глаза глядят.

Я вынула из пачки вторую сигарету. Щемящая тоска неодолимой силы, будто клещами, сжала сердце. Что-то из самой глубины души с надрывом кричало:

Не могу здесь больше. Не могу!

Вспомнились подробности вчерашнего вечера. Шум леса, дурманящие запахи трав, скрип моста, влажный речной воздух, и - страх, приковавший к месту, ужас, проросший в самое сердце.

Сквозь тяжелую, тревожную, мучительную тоску изо всех сил продирался голос разума.

С чего все началось? Кажется, со скрипа кресла? А как же ему не скрипеть, когда ему почти сто лет?

А жуткий шум леса?..

А ты вспомни, сколько в тебе сидело к тому времени? Помнишь, как в песенке поется: «Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове…»

А удушливые запахи?

Милая моя, а ты бы не курила по пачке в день, глядишь, и запахи перестали бы душить…

А отец?..

Внутренний голос только посмеялся надо мной.

Это все твое пьяное воображение, дорогая фройлейн. А пропусти ты еще рюмочку, отец не только прогулялся бы по мосту, а сошел бы с картины и посидел с тобой у камина…

Голос меня как будто убедил; он умел все так просто объяснить!

Но, несмотря на это, заходить в гостиную почему-то чертовски не хотелось. Хотя надо бы подмести осколки и вытереть кровь с пола…

Я уберу в гостиной…

попозже

…и больше туда ни ногой!

Это обещание выглядело двусмысленно.

Я пошевелила порезанной ступней.

Если ранят тебя сильно, себе рану первяжи, - вспомнилась песня гражданской войны.

Безуспешно обшарив в поисках аптечки обе спальни и ванную, я заковыляла по лестнице вниз. Спустившись, поразмыслила: где бы она могла быть?

На первом этаже царили покой и умиротворение.

С замиранием сердца я взглянула на дверь гостиной.

Дверь поманила войти.

Нет!..

Я сделала шаг.

Нет, нет!

Я отчаянно затрясла головой и, волоча за собой ногу, попятилась в сторону отцовского кабинета.

Может, там найдется хотя бы пузырек йода или кусочек пластыря?..

Приоткрыв дверь, я заглянула в пустую комнату, озираясь по сторонам, потом вошла и притворила за собой дверь.

Мне показалось, что в кабинете как будто накурено; чтобы удостовериться, я втянула носом воздух. Точно, накурено!

Я вчера, конечно, переборщила с курением, но ведь я курила в гостиной…

И запах какой-то особенный; не такой, как от моих дешевых сигарет, а ароматный, с привкусом ванили.

Это-то как объяснить?!

Внутренний голос молчал.

Я почувствовала, что на меня опять начало накатывать желание уйти отсюда навсегда.

Сейчас я только обработаю ногу, созвонюсь с подружками и свалю отсюда до вечера.

Опять обрастая только что с таким трудом изгнанной тревогой, я начала рыться в шкафу, но там не было никаких шкатулок или коробочек с лекарствами,

а если бы и были, лекарствам было бы уже лет десять.

Бинт и пластырь, правда, не имеют срока годности.

Перебирая старые журналы, я из любопытства открыла один из них. Полистала. Журнал представлял собой сборник научных статей, выпускаемый Академией наук в советские годы.

Может, тут есть и изыскания моего отца, которому не стоится спокойно в портрете?

И тут же, перевернув страницу, я увидела его статью. Судя по сложному названию, она была посвящена средневековой схоластике. Схоластика находилась вне моей компетенции, поэтому оценить, насколько глубоки познания отца, я не могла. Но зато я прочитала предшествующую статье краткую биографию автора.

«Краузенштайн Вильгельм Карлович – молодой, но необычайно талантливый ученый, кандидат наук, доцент кафедры философии института славянской письменности и литературы…»

В этом институте училась моя мама!

Далее перечислялись его научные работы, сообщалось, что он внес существенный вклад в изучение и осмысление различных аспектов… и.т.д.

В других журналах, которые я стала с интересом рассматривать, тоже время от времени попадались его статьи, к которым прилагалась та же самая аннотация, с той лишь разницей, что в более поздних выпусках отец уже именовался не доцентом, а профессором; не просто талантливым, а видным ученым, и, наконец, мне попалась большая посмертная статья, как сообщалось – неоконченная, в предисловии к которой значилось, что от нас ушел светило философии, человек редчайшей одаренности и невосполнимая утрата для науки академик, член-корреспондент Академии наук В.К.Краузенштайн.

На табличке над входной дверью значится «профессор», - почему-то вспомнила я, - старая, наверно.

Как бы вскользь в статье было сказано, что отец погиб при невыясненных обстоятельствах.

Я продолжила свои исследования, и вскоре наткнулась на журнал, даже скорее, альманах, изданный в ФРГ на немецком языке. Знанием немецкого я обладаю весьма скудным, однако, кое-какие отрывки смогла перевести и выяснила, что отец родился в небольшом местечке в Западной Германии, в богатой семье, принадлежащей к знатному немецкому роду; далекие предки его были чуть ли не приближенными курфюрста.

Вот это да! Вот так папу я нежданно обрела!

Называется, не было ни гроша, да вдруг алтын!

Только этот алтын почему-то очень жжет руки.

Я сложила журналы аккуратной стопкой, вернула на место и вздохнула. Аптечка так нигде и не попалась.

Я оглядела кабинет. Где бы еще поискать?..

В коридоре раздались тихие шаги. Они были едва слышны.

Но я их услышала.

Подбежала к двери и резко распахнула ее.

Выглянула наружу.

Никого.

Но дверь гостиной прикрыта, кажется, уже не так плотно…

Тревога густым потоком опять начала просачиваться внутрь, заполняя все без остатка.

Но внутренний голос снова неловко попытался списать все на мое утреннее похмелье, тяжелую ночь и буйную фантазию.

Я вернулась в спальню несолоно хлебавши. Выглянула в окно. На улице начал накрапывать дождик, который усиливался с каждой минутой.

Погода явно не для прогулок.

Да ладно бы еще погода, но нога…

Мысленно взвешивая, что лучше – хромая, брести по улице под дождем или сидеть в шикарной обстановке в тягостном состоянии, я решила избрать третий вариант: пригласить кого-нибудь в гости. Выходные я обычно проводила с подружками, Оксаной Филоновой или Альбинкой Ступниковой: мы ходили в театр или на концерты, сидели в кафешках, слонялись по городу или зависали друг у друга в гостях. Пожалуй, это удачная мысль.

Я вызвонила Оксанку, но та оказалась в пригороде у матери. Ну, что ж, значит, первой мой дворец потомка приближенных курфюрста увидит Альбинка.

Я представила, как открою ей дверь, и она рухнет на паркет при виде всей этой роскоши.

В предвкушении этой столь приятной реакции я набрала номер. Альбинка Ступникова работает в священном месте: госпитале ветеранов войн. Сегодня она должна быть в первую смену.

- Привет, Альбинон, - сказала я, услышав бодрое «Алло».

- Марта! – обрадовалась она. – А я как раз сегодня собиралась тебе позвонить. Ты не представляешь! Этот Серега…

- Это какой Серега? Водитель депутата?

- Какой водитель депутата?.. – пауза. – А-а! Ну, Марток, ты отстала от жизни.

Немудрено отстать от жизни при Альбинкином вихре страстей.

- Нет, это уже другой Серега, бармен. Из кофейни. Ну да это неважно… В общем, мы вчера собрались с ним в пиццерию. Так он, представляешь!.. – не договорив фразы, Альбинка разразилась звонким хохотом и тут же, оборвав его, грозно заявила:

- Все правильно выписал. То, что надо.

- Что он выписал? – не поняв, переспросила я.

- Я вам еще раз повторяю, это аналог. Вашего лекарства сейчас в наличии нет.

А, так это она пациенту!..

В трубке послышалось отдаленное роптание ветерана войн.

- Алло! – вновь объявилась на проводе Альбинка. – Марток, говори короче: какие планы на сегодня?

- Приезжай ко мне, как закончишь! Только я не дома. Вернее, не совсем дома. У меня сногсшибательная новость…

- А-а, - многозначительно протянула Альбинка, - понимаю! И куда же приехать?

Она, конечно, подумала, что я у какого-нибудь парня. О, что ей предстоит узнать!

Я сообщила адрес и объяснила, как доехать.

- На пятнадцатом трамвае?.. – озадаченно переспросила подружка, - по-моему, от госпиталя он не ходит. По крайней мере, я ни разу не видела.

- Тогда пройди пару остановок пешком и садись от моего дома, с улицы Некрасова, оттуда уж наверняка доедешь, - предложила я.

- Куда это тебя занесло?.. – удивилась Альбинка, - я и проспекта такого не знаю!

При этих словах мне невольно вспомнились пятеро таксистов, которые тоже не знали такого проспекта. На душе цапнули кошки. Но я решила не давать сомнению пустить корни, а добавила:

- Приезжай быстрее, я приготовлю что-нибудь вкусненькое.

- А долго туда ехать?

На этот раз на память пришли все эпизоды, связанные со странным течением времени.

Но я сама не могу в этом разобраться…

- Да нет, минут двадцать.

- А это не у Бородиной?

- Что?..

- Лекролин – это глазные капли, - просветила меня Альбинка, - зайдите в пятый кабинет к Бородиной Ирине Викторовне. Я буду где-то к двум.

- Где это ты будешь к двум?! – напугалась я, - ты же работаешь до часу! Я думала, к двум ты будешь уже у меня…

- А я тебе и говорю. Трамвай часто ходит?

У меня отлегло от сердца.

- Я дольше пяти минут никогда его не жду.

- Значит, к двум или чуть раньше. Сногсшибательная новость, говоришь? Я заинтригована!

И Альбинка повесила трубку, а я быстренько собралась в магазин.

Глава седьмая

 

 

 

Дождь, кажется, зарядил надолго. На сером небе не было даже крохотного просвета. В джинсах и куртке, которую заклеймила позором Мигунова, я брела по унылому проспекту, стараясь не наступать на правую пятку. Навстречу попадались редкие прохожие. Они были очень похожи друг на друга - все шли поодиночке, бесшумно, в темной одежде, серой, темно-синей или черной, длинной и глухой, и напоминали скользящие тени. И опять меня поразила ненатуральная тишина - как в безлюдном поле морозным утром. Настроение стало совсем пакостным. Согревала только мысль об Альбинке. Скоро мы устроимся в гостиной…

Нет, только не в гостиной!

Пожалуй, в столовой.

Или даже в кухне, без церемоний – там так уютно! Сейчас я приготовлю салат, куплю креветок, апельсинов… Включим музыку, зажжем подсвечник из кабинета,

пить не будем. Иначе опять начнутся видения.

Лучше выпьем ароматного чаю – я видела в папином буфете жестяные узорчатые банки и пакеты из золотой фольги с самыми разнообразными сортами черного и зеленого чая…

Поглощенная радужными мечтами, я нечаянно наткнулась на идущего навстречу мужчину в черном пальто чуть ли не до пят.

Мне показалось, что я уперлась не в твердое упругое тело, а в какую-то вязкую массу.

Удивившись необычному ощущению, я подняла на него глаза. Наши взгляды встретились, и мурашки пробежали по моему телу. Из-под надвинутой на лоб шляпы с небольшими полями на меня глянули холодные безжизненные глаза, как будто завешенные серой дымкой.

Я хотела сказать «Извините», но язык точно прирос к небу. Но он и не ждал извинений. Он смотрел словно сквозь меня этими глазами, даже не глазами, а прозрачными прорезями вместо глаз. Я не могла оторвать от них взгляда и незаметно стала погружаться в какое-то небытие.

- Эй, девушка! – человек потряс меня за локоть, - с вами все в порядке?

Я выпала из кратковременного транса. Передо мной стоял пожилой мужчина, глаза успели приобрести цвет и форму.

- Да, - прошептала я, таращась на него, - спасибо.

И, почувствовав леденящий холод от прикосновения его руки, непроизвольно отняла ее от своего локтя.

Мне показалось, что я ухватила какую-то не человеческую плоть.

Преследуемая ужасом, я, как зачарованная, смотрела, как неслышно удаляется в дождливый сумрак его согнутая черная спина.

И почему-то счастливым отголоском зазвучал где-то в глубине души звонкий заливистый смех кудрявого парня, на которого я налетела у редакции. Вспомнились его яркие глаза с живым блеском и ощущение толчка, когда меня волной отшвырнуло от его молодой груди, упакованной в куртку.

А в этого мужика я вошла, словно нож в масло.

Я невольно содрогнулась.

… - Выбрали что-нибудь? – прошелестел над ухом бестелесный голос.

Я обернулась и поняла, что стою перед витриной с морепродуктами.

Я не помню, как я сюда попала. Опять начинается это внезапное беспамятство!

- Да, - коротко ответила я продавщице и напихала в сумку почти не глядя все, что подвернулось под руку.

Отдала деньги и потащилась со своей ношей к выходу.

- А бинт не будете брать? – донеслось в спину.

Фраза пулей прострелила мозг.

Я обернулась, потеряв дар речи.

- Возьмите бинт. И йод тоже, – и молоденькая продавщица в серой униформе выставила названное на прилавок.

Как во сне, я сгребла все в пакет, расплатилась и вышла.

Она предложила мне бинт и йод! Она что?..

Я боялась закончить мысль. Черной простыней душу опять начал обволакивать страх.

Господи, скорее бы приехала Альбинка!

Около дома в кармане зазвонил телефон.

Его звонок разрушил кладбищенскую тишину, царившую на проспекте.

- Алло! – закричала Альбинка, - Марта? Ты что, меня разыграла, что ли?

- В каком смысле? Я тебя жду. Приезжай быстрее!

- Да не могу я приехать! Я стою на остановке битый час, я больше не могу!

Я встревожилась. Альбинка уже на остановке?! Она вот-вот появится на пороге, а у меня еще конь не валялся!

Погоди, как…

- Как битый час? Сколько сейчас времени?

- Пять минут четвертого! Ты что, издеваешься?! Нет тут никакого пятнадцатого трамвая в помине! Я пошла домой!

Я хотела ей возразить, но она бросила трубку.

Вот те на! Как же его нет, если я регулярно на нем езжу? Судорожно я набрала Альбинкин номер. Сейчас занесу покупки и сама за ней приеду!

Механический голос ответил, что абонент недоступен.

А может, просто КТО-ТО не хочет, чтобы она приехала?..

Вдруг до меня с некоторым запозданием дошел смысл сказанного. Я проснулась в восемь; копалась в кабинете отца… ну, где-то часа два. Альбинке звонила, самое большее, в половине одиннадцатого, потом сразу пошла в магазин…

Я оглянулась на стоящую позади башню. Так и есть – 15.05.

Нет, все это не случайно. Это не бренди и не абсент. Это какая-то уже закономерная чертовщина!

Я, не отводя глаз, уставилась на огромные башенные часы. Обойдя круг, стрелка медленно переместилась на минуту вперед. 15.06. Еще круг. 15.07. Я смотрела, пока не заболели глаза.

Часы шли верно.

Я засекла время. 15.10.

Сейчас поднимусь домой, и окажется, что время полдень или половина девятого вечера.

Войдя в квартиру, бросила пакет у входа и, не раздеваясь, сразу кинулась в гостиную.

15.11. Все правильно!

Мелькнула странная мысль: время обманывает меня. Сейчас я настороже, а стоит зазеваться…

Да нет, это же просто бред какой-то! Ну самая настоящая бредятина!

Я окинула взглядом гостиную.

На полу у потухшего камина стояло кресло в том же положении, что и вчера. Возле него валялась разбитая рюмка, вокруг нее мелкие осколки. В столовую вела прерывистая кровавая дорожка.

Ну?..

Набравшись отваги, взглянула на портрет.

Завораживающие цвета, игра света и тени, старый мост, быстрая река, угрюмый лес, красивый, молодой отец… Глаз не отвести!

Отец стоит там же, где и вчера – чуть отступив от леса.

Я опять засомневалась. Может, он и сразу там стоял? Я же в первый раз не особенно рассматривала детали.

Наверно, безумно дорогая картина, - пронеслась мысль, - как только квартира станет моей, отнесу ее в музей изобразительных искусств.

Отец смотрел приветливо. Я бесстрашно глядела ему прямо в глаза.

Сними куртку, Марта.

Откуда эта мысль? Я и не думала про куртку!

Но вообще-то верно, нечего тут стоять попусту, надо заняться обедом, с самого утра во рту маковой росинки не было.

Надо снять куртку.

Удивляясь глупой навязчивой мысли, я вернулась в прихожую, разделась и с неподъемным пакетом, в котором находился предполагаемый ужин с Альбинкой, заковыляла на кухню. Стала выгружать продукты – нарезку красной рыбы, оливки, ароматный сыр с плесенью, две бутылочки пепси-колы… Внезапно мне стало так горько, что слезы предательски поползли по щекам. Так не хочется быть и сегодня одной! Одиночество уже и так пробралось под кожу, и очень редко удается выгнать его оттуда… Ну почему не подошел трамвай? Почему я смотрю на еду, а есть не хочется?..

А это еще откуда?

Я выудила из пакета небольшую бутылочку с зеленой жидкостью. Чешский абсент! Откуда он взялся? Я его не покупала! Хотя я в каком-то полубессознательном состоянии хватала все подряд… Нет, абсент – штука безумно дорогая, мне не по карману, и взять его я не могла. Как же он здесь очутился?

Я пробежала глазами по строчкам чека. «Супермаркет «На Проспекте». Форель в нарезке, сыр, фейхоа… И вот, внизу, цветистая надпись: чешский абсент в подарок купившему бинт и йод»…

Так вот почему продавщица навязывала бинт и йод! А я подумала, что она ясновидящая! Фу ты, черт!

Но вообще, напоминает театр абсурда. За бинт и йод – чешский абсент по 900 рублей за пол-литра! Уму непостижимо. Я еще раз взглянула на чек.

Нет ли там акции – скажем, за антицеллюлитную мочалку - домашний кинотеатр?..

Но других акций там не было.

А может, просто КТО-ТО хочет, чтобы ты выпила абсента?

Откуда эти мысли лезут в голову?!

Вытерев слезы, я обработала рану и забинтовала ногу, потом выложила на тарелку салаты, печеный картофель, сыр и прочее. Нарезала хлеб и села за стол.

Часы в гостиной пробили четыре.

Время течет нормально, отец стоит на месте, не морочь себе голову.

Ну, раз привалило такое бесплатное счастье, значит, придется-таки выпить.

Немножко.

Все еще колеблясь, я распечатала абсент.

Ваше здоровье, фройлейн Марта!

Откуда-то из глубины сознания пыталась пробиться тихая, но ясная мысль.

Не пей!

Мысль была очень хрупкой, но я ее услышала. И отставила абсент в сторону. Что-то подсказывало, что это правильное решение. Подумав, я убрала бутылку с глаз долой, на полочку буфета, и плотно закрыла его прозрачные дверцы.

И приступила к одинокой субботней трапезе.

Сейчас пообедаю, поваляюсь в ванне с журналом, а потом заберусь под одеяло и буду смотреть телевизор.

Но, о чем бы я ни думала, над всем черным куполом нависала необъяснимая, больная, всеобъемлющая тоска, выворачивающая наизнанку, пробирающая до самых костей.

Кое-как вернув подобие нормального настроения, я принялась за еду. По стеклам мерно стучал дождь, серый день незаметно перетекал в сумерки, а в квартире было тепло, тихо и спокойно. Покончив с обедом, я налила чаю в чашку с сюжетом из старинной китайской сказки – огромная слепая змея с разинутой пастью выползает из своего убежища, чтобы сожрать первого министра императора, пришедшего вырвать ее сердце, дарующее власть.

Великолепный аромат разнесся по всей кухне. Отпивая божественный напиток из чашки, я, по обыкновению, закурила и впала в романтическое состояние. Все-таки это необыкновенная удача – ни с того ни с сего получить в наследство квартиру, да не просто квартиру, а ТАКУЮ! Интересно, как отнесется к этой новости мама? Я представила, как в следующий ее приезд мы втроем с господином Хоакином Родригесом расположимся в гостиной,

портрет отца к тому времени уже будет определен в музей,

и дон Хоакин, потягивая пиво «Сан-Мигель» и слушая Шаляпина (как ни странно, испанский миллионер очень уважает Шаляпина), будет изумляться тому, как живут в России простые журналисты затрапезных газет… Я буду одета в приличествующее случаю открытое вечернее платье цвета индиго, которое сшила мне к прошлому Рождеству Оксанка, а на пальце будет поблескивать кольцо с сапфиром, подаренное перед смертью бабушкой Верой. Сапфир очень подойдет к цвету платья…

Кольцо! Кольцо с изумрудом к четвергу!

Некстати всплыло неприятное воспоминание о Мигуновой и юбилее газеты, и ласкающие воображение мысли сразу куда-то испарились. Я вздохнула и потянулась за второй сигаретой. Откуда же взять кольцо?..

Бабушкино кольцо с сапфиром выдать за него нельзя - Мигунова неоднократно его видела, да и сапфир – не изумруд. К тому же оно простенькое, и совсем не антикварное. А другого у меня нет.

Интересно, можно ли продать что-нибудь из имущества отца? Тут все, за что ни возьмись, стоит баснословных денег – фарфор, столовые приборы, подсвечник, картины… Но я ведь пока не наследница…

Ну, а кто это заметит? Если я продам, скажем, одну золотую ложечку?..

В прихожей раздался звонок телефона. Не иначе как Корсаков, больше некому. Чуть не свалив дубовый стул, я быстро захромала на клич адвоката.

Разумеется, это был именно он.

- Рад слышать вас, дорогая фройлейн. Как поживаете?

- Ничего, потихоньку.

Как вовремя он позвонил! Сейчас спрошу у него о продаже ложки.

- Надеюсь, нашли время прочесть завещание?

Мне было неловко признаться, что я даже не помню, где оно.

Он почувствовал заминку с ответом и протянул:

- Чувствую, что нет. Странно, очень странно!

- А что здесь странного? Вы же мне все рассказали…

Он издал раскатистый смешок.

- Я изложил содержание завещания лишь в общих чертах.

Я слегка растерялась.

- А что, есть какие-то частности?..

- Ну конечно есть, фройлейн Марта. Я уже упоминал, что квартира – только часть завещанного и полагал, что вы уже забрали из банка деньги…

- Какие деньги? – изумилась я.

- Сбережения вашего отца, один миллион восемьсот тысяч евро. Они тоже теперь принадлежат вам.

- Сколько?!. – я схватилась за ручку двери кабинета, чтобы не упасть на пол.

- Разумеется, отец оставил сбережения в немецких кронах, но в пересчете на современные деньги получится приблизительно названная мною сумма.

Я никак не могла придти в себя. МИЛЛИОН ВОСЕМЬСОТ ТЫСЯЧ ЕВРО! Завтра получу их в банке, куплю кольцо, машину, соболью шубу, бриллиантовое колье, норковое манто, сумку из крокодиловой кожи и туфли от Пьера Кардена. И приеду в четверг на юбилей газеты. Мигунову увезут на скорой и откачают только к утру… А утром я куплю редакцию.

- … Оглохла что ли?! – прорезалось второе «я» служителя Фемиды.

- Простите, задумалась… А… деньги принадлежат мне уже сейчас или тоже надо ждать двадцатипятилетия?..

Когда же оно наступит?!

- О, нет, нет! Двадцатипятилетия ждать не нужно. Это условие касается только квартиры. Деньги же и драгоценности принадлежат вам с момента вручения завещания.

- А юридические формальности?.. Ведь в наследство надо как-то вступать…

- Все формальности соблюдены. Вы же подписали бумаги, помните?

Я смутно припомнила, будто подписывала что-то.

А что это он там сказал про драгоценности?..

- Кроме указанной денежной суммы, вам принадлежат несколько ювелирных украшений.

- А…

- Деньги и драгоценности находятся в банке Фридриха Якобса. В воскресенье банк не работает, а в понедельник с утра - милости просим. Ключ от банковской ячейки в кабинете, в правом верхнем ящике стола. Кстати, вам не одиноко в таком огромном помещении? – внезапно перешел он на другую тему.

- Есть немного, - призналась я, мечтая, чтобы скорее наступил понедельник.

Придется ненадолго отпроситься с работы, чтобы зайти в банк… Ведь редакцию я куплю только в пятницу. Я невольно улыбнулась.

- Ничто не тревожит?

Тревожит, и даже очень… А с чего вдруг эти вопросы?

- Нет, ничего… - ответила я, явно кривя душой.

- Вот и славно.

На этот раз он, наверно, не захотел копаться в залежах моих мыслей.

- Как вам понравился портрет?

- Безумно понравился.

Мне почудилось легкое дыхание за левым плечом.

Что это?!.

Не оборачивайся!

Ноги мгновенно стали ватными.

- Ну что вы опять умерли?! Какого вы мнения о портрете?

Сзади послышался едва уловимый слухом шелест, и в полумраке возле гостиной мелькнула смутная тень.

Я, остановив глаза, стояла не шевелясь и не могла произнести ни слова.

- Марта Вильгельмовна! – надрывался абонент на том конце провода.

- Да, - машинально отозвалась я, не отрывая взгляда от двери гостиной.

- С вами все в порядке?

- Что?..

- Вы не заболели?

- Не знаю, - ответила я и повесила трубку.

Ноги сами понесли меня в гостиную.

Зачем я туда иду? Я же хотела полежать в ванне, а потом посмотреть телевизор!..

Но какая-то сила неумолимо влекла сквозь полутемную прихожую, и я сама не заметила, как приблизилась к двойным дверям из мореного дуба.

Нечего мне там делать! – из последних сил отчаянно убеждала я себя.

Но какие-то чужие мысли хозяйничали в голове; чужая воля управляла телом.

Двери без скрипа отворились, и сама того не желая, я вошла в гостиную. Из большого, наполовину зашторенного, окна комнату заливал сумеречный свет стремительно угасающего дня, бледно озарявший картины и папирусы на стенах. На потолке, диване и креслах уже лежали темные тени.

И стояла гробовая тишина, которую нарушал только ход старинных часов.

В этой темноте и тишине я неверными шагами подошла к портрету.

Очертания пейзажа и фигуры на его фоне были едва видны, но еще вполне различимы, и я увидела знакомые лес, реку, зеленый луг.

Отец стоял на мосту в той же позе.

Ну все, посмотрели – и будет!

Но он опять будто поймал мои глаза в ловушку.

Куда ты спешишь, Марта?

Пусти меня!

Упавший из окна и тут же исчезнувший яркий луч на миг исказил красивое бледное лицо отца, и мне показалось, будто он усмехнулся.

Преодолевая невероятное сопротивление, я изо всех сил пыталась перевести взгляд, но это было сильнее меня.

Я, как завороженная, смотрела в его глаза, а он опять взирал на меня без усмешки, спокойно и строго.

Внезапно лес за его спиной шелохнулся.

Я судорожно сглотнула слюну.

Померещилось?..

Вдруг комната начала быстро наполняться ароматами; в нос ударил резкий запах аптечной ромашки, затем слабо повеяло клевером, тут же его перебил тысячелистник…

Собрав все силы, не отрывая взгляда от портрета, я на негнущихся ногах попятилась к двери.

Ты уже уходишь? Неужели ты меня совсем не любишь? Ты так редко заходишь ко мне! Побудь еще немного…

Глаза отца упрашивали, умоляли, звали…

И держали – держали, как самый прочный канат.

Теряя сознание, я спиной продвигалась к двери.

Черный лес зашумел, как перед бурей; луг застрекотал, река бешено забурлила и начала выходить из берегов… И вдруг вода хлынула через препятствие рамы и полилась прямо на пол!

В этот момент я достигла дверей, не слушающейся рукой нащупала ручку, и, переборов неодолимую силу, перевела, наконец, взгляд с портрета на камин; затем, не медля, развернулась и пулей выскочила в прихожую.

Оказавшись в полной темноте, объятая ужасом, я не могла понять, где же лестница в мою комнату. Как безумная, я заметалась по прихожей, натыкаясь на стены; трясясь, как в лихорадке, начала ощупывать их в поисках проема, но повсюду были стены, стены, стены… Наконец, руки провалились в пустоту, и все мое тело рванулось туда, в эту спасительную отдушину. Без сил, я опустилась на ступеньки и тяжело задышала. Голова ужасно кружилась. Пол подо мной качался, как палуба.

Не имея сил подняться на ноги, я стала ползком перемещаться по ступеням вверх. Лестница то и дело уплывала из-под ног.

Пропади она пропадом, эта чертова квартира! Сейчас соберу свои манатки и утром перееду назад, на улицу Некрасова…

Если тебе удастся пережить эту ночь.

Внезапно перед моими глазами все поплыло, и, не успев добраться до дверей спальни, на последней ступени я потеряла сознание.

 

 

 

Глава восьмая

 

 

 

Очнулась я там же, на каменных ступенях. С первого этажа, через окно под лестницей, проникал слабый свет. Наверно, уже утро. Голова ужасно болела; тело ныло так, будто из него всю ночь вытрясали внутренности. Кряхтя, как древняя старуха, я поднялась и, шатаясь, побрела в спальню. На улице стояла прежняя беспросветная хмурь. Я опустилась на застеленную простыней из настоящего китайского шелка кровать, но даже не обратила внимания на ее струящуюся легкость. В голове роились обрывки мыслей. С трудом собрав их воедино, я начала укладывать свои нехитрые пожитки в пластиковый челночный баул.

Но неожиданно прервала свое занятие. Обида змеей душила меня. Я что, душевнобольная? Нет.

Нет?..

На старой квартире у меня никогда не было ни видений, ни галлюцинаций; ничего не казалось и не мерещилось. А тут…

Я отставила баул в сторону. Осмотрела просторную, уютную спальню. Коснулась взглядом полупрозрачных шелковых штор. Потом встала и вышла с сигаретой на балкон. Промозглый воздух вмиг выветрил утреннее сонное тепло, лицо облепила октябрьская свежесть. Разбросанные мысли приобрели четкость.

Я вспомнила всю свою жизнь, с самого детства. Мы с мамой всегда жили очень скромно, а бывали времена, когда и просто сидели без копейки. Мама работала учительницей русского языка и литературы в школе. Дачи у нас не было, богатых родственников – тоже. Никаких новомодных нарядов, дорогих телефонов, украшений и прочего я никогда не имела, несмотря на то, что мама работала на полутора ставках. Мой богатый папа-академик никогда о нас не вспоминал. А ведь, как выяснилось, прекрасно знал о нашем и, в частности, моем существовании! И вот теперь, когда справедливость, наконец, восторжествовала, и я получила причитающееся мне по закону, я собираюсь отказаться от наследства? И опять топать на работу в ботинках, которые ношу четвертый год и фиолетовой куртке с искусственным мехом, купленной в магазине «Дешево и сердито»? Из-за чего?! Из-за какого-то дурацкого куска холста? Да я сейчас же вышвырну его с двадцать второго этажа, а Корсакову объявлю, мол, забыла запереть дверь и меня обокрали. На нет и суда нет!

Охваченная решимостью, ловко таща за собой больную ногу, я влетела в гостиную и, не глядя на портрет, сорвала его со стены и побежала назад в спальню.

Мне показалось, что портрет извивается в моих руках. Ну что ж, пусть корчится! Я распахнула окна балкона и глянула вниз. Никого. В следующую секунду портрет отца полетел вниз с головокружительной высоты. Я проводила его взглядом. Когда он, на глазах уменьшаясь до крошечного пятнышка, долетел до земли, донесся еле слышный треск.

Вот и чудненько. Вот и слава Богу!

В ту же секунду возникло ощущение невероятного облегчения. Я наконец-то вздохнула полной грудью. Тяжесть, много дней сковывавшая душу, куда-то ушла.

Мне захотелось петь и парить от радости. Как на крыльях, я слетела вниз, на кухню, и весело принялась готовить гренки и кофе. Мне даже показалось, что на улице чуть просветлело. Решено – после завтрака отправлюсь гулять!

Пока варился кофе, я не спеша опять заглянула в гостиную. Место возле часов непривычно пустовало. Однако атмосфера комнаты все еще оставалась какой-то угнетающей. Пользуясь моментом, я, наконец, собрала осколки вместе с рюмкой и вымыла пол.

Во всем теле чувствовались бодрость и прилив сил.

Позавтракав, я облачилась все в ту же фиолетовую куртку, джинсы и ботинки и, весело напевая, вышла из дома. Обошла дом кругом.

Портрета нигде не было.

Тем лучше.

Вопреки ожиданиям, на проспекте стояла все та же пасмурная и сырая погода. По тротуару по-прежнему беззвучно брели бестелесные тени людей в темных одеждах, по дороге бесшумно катились очень дорогие машины, время от времени перемежаясь с трамваями и такси.

Ясно слыша неестественно громкий стук собственных шагов, я двинулась в сторону супермаркета. Куплю, пожалуй, еще бинт да йод, пусть выдадут мне чешский абсент! Поднимем бокалы за мое наследство!

Я пребывала в какой-то безумной эйфории.

В приподнятом настроении зашла в магазин и потребовала подать бинт и йод, приготовив тридцать восемь рублей.

Продавщица удивленно подняла на меня глаза.

- Бинт и йод продаются в аптеке.

Видя мое недоумение, она пояснила:

- Выйдете на улицу, пройдете за трамвайную остановку, через книжный магазин и конфетную фабрику, и на самом углу, у стадиона – аптека.

- А как же акция – купившему бинт и йод – чешский абсент?..

- Какая акция? У нас не продаются медикаменты, - повторила она.

Ничего не понимая, я вышла и начала спускаться вниз по улице.

Внутри опять поселилось неясное сомнение.

Я шла вперед, без особого интереса разглядывая попадающиеся на пути здания. Несмотря на то, что я обитала на Проспекте Касаткина уже несколько дней, дальше магазина и остановки ни разу не заходила.

Но, как оказалось, улица там не кончалась, напротив, она вилась длинной лентой, сужающейся лишь на горизонте. На пути мне, действительно, попались небольшой книжный магазин под коричневым шатром, конфетная фабрика с нарисованными на вывеске большими конфетами и, наконец, аптека. Дальше улица спускалась с горки вниз, а с правой стороны появился большой стадион без названия. В аптеку заходить я не стала, а сразу свернула к стадиону. Выглядел он очень значительно.

Все-таки странно, что я прожила в этом городе всю жизнь и ни разу не была в этом районе. А здесь все так необычно и интересно!

Изнутри стадион поразил меня своим величием. Он был поистине огромен, и я сразу потерялась на его необъятных просторах. Передо мной простиралась арена, которую не окинуть взглядом, а над ней по кругу возвышались скамейки болельщиков.

Кроме меня здесь никого не было.

Потрясенная зрелищем, я присела на скамейку и достала из кармана сигареты. Выпуская тонкий дымок, подняла голову к низко висящему тяжелому небу.

- Закурить не найдется? – раздался сбоку хриплый голос.

Я вздрогнула от неожиданности и посмотрела в ту сторону, откуда прозвучал вопрос. Рядом стояла невысокая, приземистая баба, с ног до головы закутанная, как в спальный мешок, в болоньевое стеганое пальто с капюшоном.

Откуда она здесь взялась?

- Вот, возьмите… - я вынула из пачки сигарету и протянула ей.

Закурив, баба присела рядом.

- Давно тут живешь? – завела она беседу.

- Несколько дней.

- Ну и как, нравится?

Я неопределенно пожала плечами.

- Ничего, тут красиво, только странного много.

- Что же тут странного? – удивилась женщина и слегка придвинулась. Я ощутила неприятный запах какой-то тухлятины.

- Да так… - я решила не вдаваться в подробности.

Она придвинулась почти вплотную, коснувшись рукой моей куртки, и вдруг вскрикнула:

- Ой, чегой-то у тебя в кармане горячее такое, прямо руку жгет?!

Я посмотрела на карман.

- Да нет там ничего. Это вы сигаретой, наверно, неосторожно ткнули…

Она пристально заглянула мне в глаза.

- Наследство получила? – вдруг попала она в самую точку.

- Откуда вы…

- Такие тут редко появляются. Только если наследство получат…

Мне показалось, что она сделала ударение на словах «такие» и «наследство».

- Какие «такие»? – насторожилась я и сделала попытку отодвинуться, - я что, какая-то особенная?..

Но женщина ничего не ответила.

Я затянулась и опять посмотрела в небо.

- А там где жила? – опять спросила невесть откуда взявшаяся собеседница.

- Где там? – не поняла я.

- Ну ТАМ – на другом краю моста.

- Какого моста?..

Она опять ничего не ответила. Мне стало неуютно. От нее веяло чем-то жутким. Я хотела встать и уйти, но какое-то неясное чувство удержало меня на месте.

Баба меж тем сообщила:

- А я раньше жила на Старореченской, дом девять. Меня Света зовут.

Она сделала паузу, явно ожидая ответа.

- Марта, - нехотя представилась я.

Я вспомнила этот дом. Там снимала комнату моя институтская подружка.

- У меня в этом доме подружка жила, - решила я оживить странный разговор общими воспоминаниями.

- В какой квартире? – прищурилась баба.

- В тридцать первой.

- У Аллы Иванны? – проявила она осведомленность.

Я припомнила, как звали старушку-хозяйку. Точно, Алла Ивановна.

- А когда снимала? – не на шутку заинтересовалась Света.

- Четыре года назад. В девяносто девятом году.

- В девяносто девятом? Да, помню, жила у нее какая-то девочка. Невысокая такая, волосы темные, вьющиеся…

Она довольно точно описала мою однокурсницу.

После чего беседа опять зашла в тупик.

- А вы как сюда попали? Тоже наследство получили? – спросила я ради приличия.

Мне было абсолютно все равно, как она сюда попала.

- Нет, - ответила она, - я не наследница. Я – наследодатель.

Фраза прозвучала странно. Получается, ты либо наследница, либо наследодатель.

- Третьего не дано, - эхом отозвалась женщина.

Мне стало совсем жутко.

- Как это не дано? – вступила я в глупый спор, - тысячи людей никому не оставляют никакого наследства и сами ничего не наследуют!

- Только не здесь… Только не здесь, - зашептала она.

Я решила, что пора закругляться.

- Извините, - сказала я, поднявшись, - было приятно познакомиться, я бы еще с удовольствием посидела, но меня ждут.

Света не выразила никакой реакции. Я одернула куртку и зашагала к выходу.

- Умерла ведь Алла Иванна-то… - раздалось в спину.

Я обернулась.

- Умерла?.. Давно?..

Из-под надвинутого на лицо капюшона Света вперила на меня свои бесцветные глаза.

- Давно уж, лет десять назад.

Я остолбенела.

- Как это, лет десять назад?..

- Щас точно скажу, - принялась она подсчитывать что-то в уме, - как раз ее сын из армии в сентябре вернулся, а в ноябре она умерла. В девяносто втором году.

- Да как же это может быть? – горячо возразила я, - если Надя снимала у нее комнату в девяносто девятом?..

- Как это не может быть?! – окрысилась наследодатель Света, - когда все соседи ее хоронили?! Я прекрасно помню, это было в ноябре девяносто второго года. А сын ее еще раньше умер, в девяносто первом.

- Это какой сын умер в девяносто первом? Который в девяносто втором из армии вернулся? – уточнила я. У меня возникло смутное ощущение, что я нахожусь в сумасшедшем доме.

- А какой же еще? – вскинулась Света, - у нее один сын был, Юрка.

Главное, что я вспомнила и этого Юрку – когда изредка заходила к Наде, он орал из зала:

- Эй, девчонки, идите сюда телевизор смотреть, нам с баб Аллой без вас скучно!

Да я его видела на прошлой неделе возле пивной!..

- Похороны у Юрки пышные были… По сорок рублей с каждой квартиры собирали! – вздохнула Света.

Не прощаясь, я кинулась со стадиона прочь.

Мимо аптеки, конфетной фабрики, книжного магазина, башни с часами и супермаркета, забыв про ногу, я бежала так быстро, что только вывески мелькали перед глазами.

Ну и ну! Ну и привел господь встретиться!..

У остановки я замедлила шаг.

Внезапно мне снова, как утром, как вчера вечером, после мучительного поиска лестницы, нестерпимо захотелось уехать отсюда, вырваться из этого непонятного, мрачного, скорбного места, хоть ненадолго… Может, Оксанка уже приехала от матери? Сейчас я ей позвоню и договорюсь о встрече; посидим в кафе, поболтаем… Сколько сейчас времени?..

Доставая телефон, я вдруг заметила, что сумрак стал быстро сгущаться и наползать со всех сторон; день угасал прямо на глазах, как настольная лампа с регулятором света. В домах начали один за другим вспыхивать окна. Башенные часы громко и внятно пробили восемь.

Восемь вечера!

Рука, роющаяся в сумке, замерла, и сама я, наблюдая за нереальностью происходящего, встала, как парализованная.

Я думала, что выброшу портрет, и все изменится, но ничего не изменилось. Странные люди, странные магазины, странное время, которое то сжимается, то растягивается, день, который ни с того, ни с сего оборачивается ночью, минуя естественный закон природы…

Но я же реалист! Я не верю, что это возможно! Так не бывает, потому, что не может быть!

Я не верю, но я стою на остановке и отчетливо слышу бой часов. И в этот час небеса как будто резко сомкнулись и заперли чертов проспект в темноте!

В полном смятении я достала телефон и дрожащей рукой начала нажимать кнопки. Дозвониться удалось не сразу, и когда я уже почти отчаялась, в трубке раздались треск, шипение, скрежет, и, наконец, где-то далеко-далеко, будто на краю земли, зазвучал то и дело прерывающийся и исчезающий голос.

- Марта! Ты где?.. – словно с другого конца света кричала Оксана, - я тебя не слышу!..

Я надорвала связки, пытаясь пробиться сквозь помехи.

Но все было бесполезно. Тонущий в шуме далекий голос, в конце концов, пропал совсем.

Тягучий сумрак надвинулся еще сильнее, и я явственно, всей своей кожей, почувствовала, как медленно и страшно взглянули на меня его мертвые глаза.

Желание немедленно уехать стало непреодолимым.

Пусть меня не слышно через неведомое расстояние и ускользающее меж пальцев время, пусть нахлынувшая из ниоткуда ледяная мгла смыкает на моем горле свои щупальца, но я все равно уеду!

В нетерпеливом, затем беспокойном, и, наконец, отчаянном ожидании трамвая я просидела на остановке, как мне показалось, всю ночь.

Но, когда часы на башне зазвучали снова, они снова пробили восемь раз.

А трамвай так и не появился.

Каким-то внутренним чутьем я поняла, что сегодня он уже не придет и, одолеваемая тяжелыми мыслями, поплелась в свои апартаменты.

Мне никогда не вырваться отсюда. Я останусь здесь навсегда.

 

 

 

Глава девятая

 

 

 

Я вошла в прихожую и села прямо на пол, перед огромным, в человеческий рост, зеркалом в черной прямоугольной раме. Посмотрелась в него.

Интересно, оно показывает все так, как есть? Ничего не приукрашивает и не уродует?

Я увидела свое похудевшее лицо с темными кругами под глазами. Да. Недешево дается мне возможность обладания семикомнатной квартирой в центре.

Семикомнатной? Я что-то не могу припомнить седьмой комнаты, их только шесть. Может, прихожая тоже считается комнатой? Она такая огромная… Впрочем, мне хватило бы одной спальни.

Хотя какая теперь разница?

Мне хватило бы одной спальни, если бы эта квартира не вытягивала душу из тела.

А точно ли она в центре? Об этом центре вообще никто слыхом не слыхивал. А Света что-то болтала про какой-то мост…

Я сделала вывод, что вообще не знаю, где нахожусь.

Мне не нужна эта квартира. Мне здесь плохо. Она сосет из меня жизнь.

Тяжелым шагом, не раздеваясь – к чему раздеваться?.. – я поднялась в спальню. Раскрытый, наполовину собранный баул стоял посреди комнаты. Я стала кидать туда оставшиеся вещи. Сейчас возьму его, выйду из дома и пойду на остановку. Еще немного, на грани последней надежды, подожду трамвай. А если он не придет, поймаю такси – они время от времени курсируют вдоль дороги. Собравшись, я потащила баул по лестнице. Приволокла его к двери. В последний раз окинула взглядом квартиру – просторную прихожую, массивные двери, ведущие в комнаты, и лестницу.

Прощай, наследство!

Зря я выкинула папу с балкона. Висел бы себе на стене в гостиной…

Держа баул в одной руке, другой я взялась за ручку двери, но неожиданно она распахнулась снаружи, и от неожиданного толчка я отлетела в сторону.

За дверью стоял Павел Иванович Корсаков.

- Извините, что без приглашения, - учтиво произнес он, протискиваясь в дверь, загороженную баулом, - но дела прежде всего.

По квартире моментально разнесся пряный запах его одеколона.

Невзирая на меня, сидящую на паркете посреди прихожей, он чинно прошел к вешалке, снял головной убор и повесил его на оленьи рога.

Плащ, как и в первое свое посещение, снимать не стал.

- Мерзну все время, - ответил он на мой невысказанный вопрос, - позволите?..

Вот черт его принес!..

Он исподлобья взглянул на меня.

- Вы не пробовали следить за своими мыслями, фройлейн Марта? – со скрытой злобой спросил он, - мысль способна созидать и разрушать.

Но мне было не до его философских взглядов.

Я во все глаза уставилась на большой плоский предмет, который он держал подмышкой.

ЭТО БЫЛ ПОРТРЕТ МОЕГО ОТЦА!

Он меж тем мягко продолжал:

- Давайте-ка пройдем в гостиную и поговорим.

Я, не произнося ни слова, медленно поднялась с пола, отодвинула в сторону баул и заперла дверь.

- Давайте вашу куртку, дражайшая фройлейн, - добродушно завел Корсаков, - вы уж, поди, отвыкли от должного обращения? Скажите, когда за вами в последний раз ухаживал мужчина?..

И впрямь, не припомню, когда мужчина именно «ухаживал».

Зато прекрасно помню, когда мужчина, развалившись на диване с пультом от телевизора, требовал немедленно откупорить ему пиво.

Я сняла куртку и сунула ему.

- А все потому, что нынешнее поколение… А-а! – вдруг заверещал он, и куртка полетела на пол.

- Что это с вами? – очнулась я от ступора.

Он затряс рукой, время от времени дуя на нее.

Я, ничего не понимая, воззрилась на него.

- Ну что стоишь, как истукан?! Поднимай свое барахло и встречай гостя! – прошипел он, не переставая дуть на руку.

Я подняла куртку с пола и молча повесила на вешалку, покосившись на портрет.

- Удивляюсь вам, Марта Вильгельмовна… - вернулся опять к высокому стилю непрошеный гость по пути в гостиную.

Меня вдруг впервые покоробило это обращение.

- Называйте меня просто Марта.

- Вас это раздражает?

Я не знала, что ему ответить.

- Сделайте исключение ради меня. Позвольте вас так называть.

Ладно, черт с ним, пусть называет, как хочет. Сейчас он выскажется и пускай катится ко всем…

Я не успела закончить мысль; к горлу вдруг подкатил ком, и я чуть не выплеснула последнее слово вместе с блевотиной, хлынувшей из меня потоком.

- Ай-ай-ай! А я ведь предупреждал: следите за своими мыслями!

С этими словами Корсаков степенно прошел в гостиную. Пока я возилась с ведром и тряпкой, вытирая рвоту, он произвел там необходимые манипуляции, и когда я появилась на пороге, сразу увидела портрет отца.

Он висел на своем законном месте. НА НЕМ НЕ БЫЛО НИ ЦАРАПИНЫ.

Я невольно обратила внимание на часы – они показывали без десяти девять.

Чего он приперся на ночь глядя?..

- Не угостите ли чаем? – вопросил адвокат, извлекая из вновь неизвестно откуда появившегося портфеля печенье и пирожные.

- Я ужинаю на кухне.

Я думала, что он опять попросит сделать исключение, однако он лишь пробурчал, дескать, это дурной тон, и прошел на кухню. Я накрыла на стол, и мы уселись.

- Как поживаете? – задал он дежурный вопрос, закинув ногу на ногу.

- Нельзя ли ближе к делу? – попросила я.

- А куда это вы собирались в столь поздний час, милейшая фройлейн? – вдруг спросил он, прищурившись.

Глядя ему прямо в глаза, я твердо заявила:

- Я собиралась уехать отсюда домой. Навсегда. Я и сейчас собираюсь это сделать. А вы меня задерживаете.

- Как дерзко вы разговариваете!.. Однако, смею спросить: что же побудило вас к столь необдуманному поступку?

- Я обдумала свой поступок.

- Да?

- Мне… неуютно здесь, - с легкой запинкой пояснила я.

- Вы хотите сказать, - произнес Корсаков размеренно, - что здесь, в двухэтажной квартире с двумя ванными комнатами, спальней в итальянском стиле и гостиной с нефритовым камином – вам НЕУЮТНО. Я не ослышался?

Я почувствовала себя глупо.

- Понимаете…

- А где ж вам тогда уютно, будьте любезны поведать. Уж не в тесной ли халупе на улице Некрасова?!

Мне было как-то неловко сознаться, что именно в ней.

Павел Иванович выпрямился на стуле.

- Н-да, фройлейн Марта, вы меня прямо-таки поражаете. И, насколько я понял, вы имеете намерение отказаться от этой квартиры и предпочесть ей уже упомянутую конуру?

- Не называйте ее так. Пусть она небольшая и скромно обставлена, в ней я чувствую себя в своей тарелке.

Я не смогла вымолвить фразу «Мне там не страшно».

- Ну, а если ваша мама неожиданно вернется из Испании обратно на постоянное местожительство? – выдвинул Корсаков новый аргумент.

И это знает!

Сделав вид, что ничуть не удивлена его осведомленностью, я уверенно произнесла:

- У них с мужем все замечательно, и возвращаться она не собирается.

- Жизнь, фройлейн Марта, иногда бывает сложнее, чем мы можем себе представить…

Какой же он зануда!

- Даже если она и вернется, - твердо заявила я, - ничего страшного. Мы с ней всегда прекрасно уживались.

- Но вам же надо устраивать свою личную жизнь. Вам скоро двадцать пять лет!

- Об этом рано говорить.

- Как бы не было поздно! – внезапно он разозлился и чуть не рубанул ладонью по столу, но, очевидно, вспомнив о манерах, сдержался, - вдруг у вашего избранника не будет отдельного жилья? Сейчас жилье есть далеко не у каждого молодого человека. Тем более, - он усмехнулся, - у того контингента, который вы предпочитаете.

Тут он прав, меня всегда наносит на нищих и неприкаянных, но талантливых и одержимых.

- Ну почему вы все видите в черном цвете? Может, у моего избранника будет двухкомнатная квартира… - возразила я неуверенно.

Адвокат разразился злым хохотом.

- … в которой будут жить его бабушка, мать с отчимом и младшая сестра со вторым мужем, новорожденным младенцем и дочерью от первого брака! – торжествующе закончил он.

Я представила себе эту безрадостную картину.

И вздохнула. Скорее всего, примерно так и будет. До этого всегда происходило нечто подобное.

Заметив, что я уже колеблюсь, Корсаков пристально посмотрел на меня. Мне показалось, что его взгляд проник в мои внутренности и пошевелил печень. Увидев, как напряглось мое лицо, адвокат засмеялся.

- А не выпить ли нам, дорогая… м-м… Марта?

Судя по тому, как вальяжно он расположился на стуле, уходить явно не торопится. Значит, сегодня я уже никуда не уеду – вряд ли трамваи ходят по ночам, да и насчет такси тоже сомневаюсь. Коль так, можно и выпить. За мой последний вечер на Проспекте Касаткина. Я кивнула и двинулась к буфету.

- Не многовато вы вчера абсенту-то хлебанули? – раздалось за спиной.

Я притормозила.

- Вчера? Я совсем не пила вчера.

- Ну уж!..

Я приоткрыла дверцы буфета, достала абсент и увидела, что бутылка полна лишь наполовину!

Я вытаращила глаза.

- Да-а… - осуждающе произнес Павел Иванович, - пьянчужка вы, Марта Вильгельмовна, да еще и лгунья в придачу!

- Да не пила я! – воскликнула я, изумленно глядя на бутылку.

- А кто же, по-вашему, выпил все это? Уж не батюшка ли ваш покойный?..

Это прозвучало, как неудачная шутка, но в его интонации мне послышался скрытый интерес.

Я поставила бутылку на стол и вернулась на свое место. Корсаков сразу же наполнил бокалы. Мы чокнулись, и я стала тянуть завораживающую зеленую жидкость.

Куда же подевалось полбутылки?.. Я точно помню, что даже не открывала ее…

- Абсент, знаете ли, имеет такое свойство… - мурлыкал над ухом адвокат, - выпили и не помните, когда и как пили. А, извиняюсь, предметы сами собой с места не срывались и не начинали по комнате шастать?

Что он хочет этим сказать?.. Я уже отпила несколько глотков из бокала. Начало приходить ощущение успокоения.

- Так что? - настойчиво повторил он, - стулья не ходили строем по комнате?

Я пошевелила губами, но звук застрял где-то внутри.

- Что? – наклонившись ко мне, переспросил Корсаков.

- Портрет… - пролепетала я.

- А-а, - распрямился он обратно, - значит, портрет. Лес шелестел, мост скрипел… Так?

Я кивнула.

- Уж не из-за этого ли вы выкинули сие бесценное произведение искусства с балкона, едва не размозжив голову вашему покорному слуге?

- Как?..

Я же смотрела вниз – там не было ни души!

- Да-да, я как раз шел вас навестить. Слава богу, портрет не долетел до земли, а упал на мягкое одеяло, которое сушилось на третьем этаже. Пока я ходил к вашим соседям с третьего этажа, объяснял суть да дело, вас и след простыл.

Он опрокинул в себя остатки напитка. Я сделала то же самое. Он тут же налил по второй.

Волшебная жидкость заставила кровь быстрее бежать по жилам. Мне вдруг стало горячо, весело, в груди заклокотали страсти, или, как говорил сосед-слесарь с улицы Некрасова – страстя. Я радостно заулыбалась.

- И уж не скажете ли вы мне, милая фройлейн – что вот из-за этого, из-за собственного злоупотребления сим весьма благородным, заметьте, напитком, вы готовы покинуть такую роскошную, не побоюсь подчеркнуть, аристократическую квартиру, так сказать, ваше родовое гнездо с богатым прошлым и, смею надеяться, будущим?

Он так сложно составил свое предложение, что еле-еле из него выпутался.

Достойно же его закончив, подмигнул мне.

- Ну?

Я выудила из туго набитой пачки сигарету и с удовольствием закурила.

Еще чего! Я буду полной дурой, если откажусь от наследства!

Абсент разливался по жилам. Я потеряла всякий страх.

- Согласитесь, это было бы просто малодушием с вашей стороны!

Соглашаюсь. Более того, сейчас я даже не могла поверить, что собиралась это сделать. Меня передернуло от негодования на саму себя. Нельзя так потакать своей слабости и глупости!

( «Выпив, я рассудил трезво…»)

- Молодец! – похвалил меня начавший двоиться Корсаков, наливая следующую порцию, - итак, завтра с утра – прямиком в банк за деньгами.

Сквозь монотонный монолог адвоката на краткий миг откуда-то вдруг пробился звенящий ангельский голос и успел шепнуть:

«Ты совершаешь ошибку!»

Но я уже не слышала ничего, кроме слов «в банк за деньгами».

- … Не бог весть какая сумма, конечно…

Ну нет, тут я не согласна. Сумма просто астрономическая!

- Видите ли, многоуважаемый Вильгельм Карлович не имел привычки копить деньги, жил, так сказать, для себя… Так что уж не обессудьте.

Я приставила бокал к глазу и сквозь него посмотрела на расплывающуюся комнату. Она приобрела мягкие очертания и приглушенные оттенки. Меня начало клонить в сон.

- Вам следует одеваться соответственно своему положению, - забубнил в уши навязчивый голос адвоката, - эта ваша нелепая курточка… Позвольте выкинуть ее в мусоропровод?

- Нет! – проснулась я. – Нет, не надо. Я… я выброшу ее сама, когда куплю что-нибудь другое.

Мне показалось, что мой ответ ему не понравился, однако настаивать он не стал.

- Вам желательно все же ознакомиться с завещанием. Некоторые пункты…

Я со стуком уронила голову на стол.

- Фройлейн Марта!

Я с трудом оторвала голову от стола, и, отхлебнув из протянутого бокала, стала оправдываться:

- Простите, я просто... ужасно хочу спать. Так получилось, что я провела ночь на лестнице…

- В подъезде?!

- Нет, на лестнице на второй этаж. Я… я там упала. И заснула…

- О-о! И она еще якобы не знает, кто выпил полбутылки абсента! – волной нахлынул на меня со всех сторон раскатистый смех адвоката.

- Но вы, я смотрю, и сами не прочь выпить, - слабеющим голосом возразила я, отмахиваясь от громких раздражающих звуков.

- Я, смею заметить, пью только в хорошей компании. А в хорошей компании не выпить – грех!

Сон неуклонно продолжал меня одолевать.

- Вы не сочтете за дерзость, если я немедленно вас покину и отправлюсь спать? – заплетающимся языком испросила я разрешения у Корсакова, стараясь соответствовать его манере изъясняться.

- О нет, нисколько, дорогая фройлейн. Я и сам уже собирался уходить, – он согнул руку в локте, вследствие чего из-под рукава плаща показались дорогие часы в оправе из белого металла. - Однако, время!

Корсаков поднялся.

- Ну что же, мне пора. Я рад, что сумел убедить вас не совершать скоропалительных поступков…

И он уверенным шагом направился к двери. Я, спотыкаясь, поплелась за ним.

- Всего доброго, Марта Вильгельмовна, - галантно произнес он, снимая шляпу с оленьих рогов и водворяя на голову, - я вам позвоню.

Корсаков взялся за ручку двери.

Я подумала, что сейчас он скажет что-нибудь, типа: «Низко кланяйтесь от меня вашей матушке, Виктории Димитриевне», но, видимо, он исчерпал свое красноречие, описывая мое незавидное житье в квартире с многочисленной родней будущего мужа. Поэтому он просто коротко кивнул и вышел из прихожей.

Я заперла за ним дверь, с трудом разлепляя смежающиеся веки, подобрала с пола баул с вещами и потащилась с ним на второй этаж, в спальню, как выяснилось, в итальянском стиле.

Сон прямо-таки валил с ног. Я быстро разделась и залезла под одеяло.

Молодец все-таки Корсаков! Отговорил меня от такой глупой мысли! – успела подумать я, прежде чем бог грез и сновидений Морфей заключил меня в свои объятия.

 

 

 

Глава десятая

 

 

 

Утром я первым делом позвонила главному редактору Андрею Даниловичу Булатову и, сославшись на неотложный визит к стоматологу по причине острой зубной боли, отпросилась с работы на два часа.

После чего сайгаком поскакала вниз по лестнице - мне не терпелось поскорее взять ключ и бежать в банк Фридриха Якобса за драгоценностями.

В кабинете я вновь явственно ощутила запах ванильных сигарет. Он был некрепкий, едва уловимый. Все-таки, откуда он здесь? Может, он доносится из соседней квартиры? Нет ли здесь какого-нибудь отверстия? Я внимательно осмотрела стены. На первый взгляд ничего такого не было.

Так и не найдя объяснения странному явлению, я открыла верхний правый ящик стола. Ключ от банковской ячейки нашелся сразу: он лежал на самом виду и представлял собой небольшую прямоугольную пластину с зазубринами. Я никогда бы не догадалась, что это и есть ключ, если бы к нему не была прикреплена металлическая бирка с оттиском «Банк Фридриха Якобса». Рядом лежала вполне обычная банковская сберкнижка.

Быстрым движением сунув пластину и книжку в карман, я накинула куртку и отправилась в банк.

Служащий банка, нелюдимый коротышка в возрасте, увидав протянутые ему предметы банковского обихода, спросил мое имя и, сверившись с какой-то толстой книгой, спросил:

- Желаете снять средства?

Получив в ответ утвердительный кивок, он уточнил:

- Какую сумму?

От волнения у меня пересохло в горле.

- Я желала бы снять все.

Это решение я приняла внезапно. И тут же сама удивилась: зачем мне снимать все? Тратить деньги я не собиралась, да и не знала, на что можно потратить такую огромную сумму. Я хотела взять лишь небольшую часть – евро шестьсот, чтобы купить нарядное платье, туфли и сумку к юбилею и оставить немного на мелкие расходы.

Но неожиданно для самой себя сказав «Я хочу снять все», я не стала менять решения. Все – значит, все.

На лице коротышки отразилось легкое удивление, но он никак его не прокомментировал, а, взяв калькулятор, стал что-то подсчитывать. Закончив же подсчеты, поднял на меня глаза и сообщил:

- Сумма на вашем банковском счете составляет один миллион девятьсот девяносто две тысячи евро десять центов.

- Десять центов можете оставить себе, - великодушно разрешила я.

Ничего не ответив, он удалился в другую комнату, и мне пришлось ждать достаточно долго, пока, наконец, он появился с увесистым пластиковым пакетом. Подойдя к стойке, служащий начал выкладывать из него тугие пачки банкнот.

Я в свою очередь принялась немедленно перекладывать их в предусмотрительно захваченную с собой глубокую сумку. После завершения процедуры упаковывания денег служащий объявил:

- Ваш банковский счет закрыт. Распишитесь, пожалуйста, в получении средств. Что-нибудь еще?

- Я хотела бы забрать содержимое сейфа, - объявила я, подписав бумаги.

Коротышка кивнул, увлекая меня за собой, и мы молча прошествовали в большое закрытое помещение, где не было окон, а все пространство сверху донизу было заполнено рядами ячеек. Доставив клиента по назначению, служащий вышел, оставив меня в одиночестве.

Я окинула взглядом бесконечные ряды и, выбрав нужное направление, медленно приблизилась к ячейке 969. Это был номер, выбитый на пластине.

Вставив ключ в узкое отверстие и отворив железную дверцу, я с невольным трепетом заглянула в темноту сейфа. У самой стены стоял небольшой тяжелый ларец из темного металла.

Отправив ларец в сумку вслед за деньгами, я захлопнула дверцу, вынула ключ и пошла к выходу. Сейчас вернусь домой и все как следует рассмотрю.

В ответ на мое «До свиданья!» коротышка только кивнул, не отрываясь от своих записей.

Летящей походкой – нога уже почти зажила – я зашагала назад. Последние несколько метров я чуть ли не бежала – так велико было нетерпение. Вбежав в прихожую, я сняла тесные ботинки – один из них при этом отлетел в сторону – и, не раздеваясь, помчалась вверх по лестнице.

Достигнув спальни, я с разбегу плюхнулась на кровать и рядом вывалила содержимое сумки. В ворохе пачек евро выкатился тяжелый ларец.

Я взяла его в руки и с замиранием сердца открыла крышку.

Драгоценностей было немного. Но это были поистине бесценные украшения. Все изделия были необыкновенной красоты и мастерства. В живых камнях играл свет, и обрамлены они были в чистое, как говорили в старину, червонное золото самой высокой пробы.

Я высыпала украшения на шелковую простыню и принялась с восторгом их рассматривать. Первым в руки мне попало колье из крупных голубых топазов. Топазы сияли мягким и теплым светом, переливаясь яркими гранями. К колье прилагались такие же прекрасные серьги и кольцо. Следующим я рассмотрела изящный браслет с изумрудами. Он был настолько великолепен, что у меня захватило дух. Изумруды были чистейшей воды, как на подбор, их лучистый зеленый свет приковывал взгляд. Браслет я перебирала в руке несколько минут, и не могла оторваться.

Затем я выудила из горстки кольцо с продолговатой формы сапфиром, сверкающим глубокой синевой. В комплекте к нему также шли изысканные серьги. Но совершенно очаровал меня следующий комплект. Его составляли кольцо с крупным прозрачным бриллиантом треугольной формы с округлыми краями, окаймленное россыпью мелких бриллиантов нежно-розового цвета и серьги с бриллиантами поменьше, и с той же мелкой розовой россыпью по краям. Это был поистине шедевр ювелирного мастерства. Я не удержалась и надела кольцо на палец. Оно пришлось мне точно впору. Повертела ладонью - бриллианты заискрились бликами; кольцо смотрелось изумительно. Еще здесь нашлись украшения с ярко-алыми рубинами – браслет, немного меньше изумрудного, серьги и небольшое колечко с выполненным из золота цветком, из лепестков которого выглядывал маленький рубинчик.

И, наконец, последним я увидела то, что искала. Увидела – и не могла оторвать глаз.

Это было необыкновенно красивое кольцо с достаточно крупным ярким изумрудом. Камень был прямоугольной формы, и его оплетала изящная золотая змейка, чье тело было буквально усыпано маленькими прозрачными бриллиантиками. Голова же змейки приникала к изумруду справа, была чуть приподнята и смотрела в сторону желтыми глазами из двух небольших бериллов.

Затаив дыхание, я смотрела на кольцо.

ТАКОЕ я и представить себе не могла!

А вот, кстати, и сережки к нему – такие же потрясающие, с насыщенными изумрудами и бриллиантовыми змейками с берилловыми глазами.

Это просто что-то невероятное!

Залюбовавшись украшениями, я даже на мгновение забыла про почти два миллиона евро.

Насмотревшись, наконец, на свое богатство, я аккуратно сложила украшения обратно в ларец. Потом, подумав, вынула назад комплект с бриллиантами. Покажу его сегодня как бы невзначай Мигуновой – до четверга, когда пробьет час изумрудного кольца, еще далеко, а так хочется утереть ей нос! В глубине души я понимала, что это мелко и надо быть выше глупых дрязг, но все-таки иногда можно побыть и стервой.

И, в конце концов, теперь это мои украшения, и я могу носить их когда захочу, не дожидаясь особых случаев (которых, к слову, практически не бывает).

Поместив ларец вместе с пачками денег на дно баула, я сунула коробочку с бриллиантовым комплектом в глубокий карман куртки и поспешила в редакцию навстречу своему триумфу.

После вчерашнего непредвиденного возлияния с адвокатом немного побаливала голова, и я решила перед работой забежать в аптеку за соответствующим средством, снимающим похмельный синдром.

Пьянчужка вы, Марта Вильгельмовна!..

Нетерпеливо поглядывая на часы, я встала в очередь.

Очередь состояла из одного человека, мужчины весьма преклонных лет. Надеюсь, он меня надолго не задержит.

- Скажите, пожалуйста, а мне эти витамины подойдут? – с сомнением протянул дедок, внимательно рассматривая коробочку с лекарством.

- Подойдут, - грустно ответила девушка за прилавком.

Судя по ее обреченному тону, дед стоит здесь уже давно.

Качая головой, тот задумчиво взирал на коробочку.

- Точно подойдут?.. – потребовал он подтверждения.

- Точно.

Покупатель опять повертел в руках витамины, глядя на них так пристально, словно хотел взглядом, как рентгеном, просветить коробку насквозь.

- А жене моей подойдут?.. – вновь спросил он после томительной паузы.

- И жене подойдут, - с глубоким вздохом ответила фармацевт.

Я опять взглянула на часы.

Если он сейчас будет перебирать всех своих родственников на предмет совместимости с витаминами, пожалуй, я простою тут до обеда.

Но следующий вопрос сразил меня наповал.

- Скажите, а голубям их можно давать?

- Кому?! – переспросила продавец.

- Голубям, - подозрительно повторил придирчивый дедуля, - голубям они подойдут?..

Бедняжка уже была готова подтвердить все, что угодно.

- Конечно, подойдут, - поспешно заявила она, - только надо будет их покрошить…

После этой инструкции дед, наконец, решился на покупку и, кряхтя, вынул деньги и положил их на прилавок.

После чего засунул универсальные витамины в свою торбу и, довольный, покинул аптеку.

Я невольно проводила его взглядом.

- Вам чего? – вернула меня к реальности девушка.

- «Алка-Зельцер», пожалуйста, - немного смущенно, попросила я.

- Одну таблетку, две? – флегматично уточнила она.

Я задумалась. На днях юбилей газеты…

- Давайте две, - решила я. И добавила: - Голубям покрошу, а то у них тоже с утра головы трещат!..

И заговорщицки взглянула на девушку.

Я ожидала, что от моей шутки она покатится со смеху.

Но даже тень улыбки не тронула ее губ. Она молча выложила на прилавок две таблетки «Алка-Зельцер».

Слегка удивившись такой реакции на мое тонкое чувство юмора, я кинула таблетки в сумку и вышла из аптеки.

И, все еще недоумевая по этому поводу, поспешила на работу.

 

 

 

Глава одиннадцатая

 

 

 

В редакции я появилась ровно в одиннадцать. Коробочка с кольцом и серьгами прямо-таки прожигала карман. Я краем глаза посмотрела на Мигунову, стараясь не выдать своего внутреннего ликования.

Провокаторшу я застала за важным занятием – она красила губы. Вернее, место, где они должны были бы располагаться, если бы имелись.

Сейчас ты выставишь кеды, моя дорогая!

Внутри все клокотало от переизбытка эмоций.

Похоже, Мигунова с нетерпением ждала моего появления.

- Опаздываем? – прильнув крошечным личиком, похожим на мордочку уссурийского енота, к карманному зеркальцу, поинтересовалась она с ехидством.

- Нам можно, – в тон ей ответила я, пробираясь к своему столу, - нам простят. Нас ценят.

- По ювелирным, наверно, бегала? Колечко антикварное искала, чтобы пыль в глаза пустить? – произнесла змея, продолжая изводить помаду на безгубый рот.

В принципе, она недалека от истины.

- Даже если и найдешь, тебе всех денег не хватит, чтобы такое купить.

А вот тут ты ошибаешься!

- Дина, прекрати, - попытался урезонить хамоватого енота политический обозреватель Игорь Миронов.

- Зато у моего парня денег хватит, - жизнерадостно оповестила я внимательных слушателей, - вчера он купил мне кольцо и серьги с россыпью драгоценных камней – представляешь, Диночка, он считает, что только одно кольцо с изумрудом – это очень мало для такой красивой девушки, как я. Необходимо упрочить мой драгоценный запас бриллиантами и рубинами… Как ты думаешь, он прав?

Оторвав скукоженное личико от зеркальца, Дина подчеркнуто холодно взглянула на меня.

И, после мхатовской многозначительной паузы, снизошла до ответа:

- Печатникова, ты так нелепо врешь, что это уже не смешно! Мне тебя даже жалко. Ну имей же мужество, сознайся: мол, ляпнула сдуру, с кем не бывает! Я пойму. Мы все поймем, - обвела она взглядом коллектив, с интересом следящий за ходом пьесы. – А так ты сама себя загоняешь в ловушку и выглядишь просто глупо.

Спрятав зеркало в сумочку, она с достоинством уткнулась в статью.

Но занавес опускать было еще рано, и я опять вступила с репликой:

- Не пойму, о чем ты? – и уставила на Мигунову наивнейшие глаза.

Всем видом показав, что своей никчемной болтовней я отрываю ее от очень важного дела, она соизволила снова повернуть ко мне надменную мордочку енота.

- Ты, я смотрю, не унимаешься. Тебе что, самой приятно представать перед всеми в таком невыгодном свете?

- Да в каком?! Объясни же, наконец! – вновь прикинулась я овцой.

Дина отложила статью с таким тяжелым вздохом, будто надорвала спину, выкапывая картошку из мерзлой земли.

- Значит, молодой человек подарил комплект из золота и бриллиантов? – спросила она участливо, словно разговаривала с душевнобольной.

- Динка, ну правда, чего ты привязалась? – бросился на мою защиту Вереницын, - может, и правда, подарил. Что, разве Марта недостойна бриллиантов?

Однако по его тону чувствовалось, что он тоже не верит в столь щедрые подарки от мифического молодого человека.

Дина проигнорировала нежелательное мнение и продолжила прокурорский допрос.

- А почему же он ни разу не заехал за тобой после работы? Он что, такой стеснительный?

- Он, наверно, очень занят. Деньги на бриллианты зарабатывает в поте лица, - подала голос раскрашенная красавица Ирина Александрова и тихонько прыснула.

Дина снисходительно улыбнулась. И задала следующий вопрос:

- Ну, и как же он выглядит, этот принц?

- Так, как и должен выглядеть принц. Высокий, красивый, синеглазый блондин.

В эту секунду у меня перед глазами явственно предстал прототип этого образа.

Мигунова усмехнулась и смерила меня пренебрежительным взглядом.

- Да, Печатникова, я была о тебе лучшего мнения!

Александрова уже откровенно покатывалась со смеху.

- В каком смысле? – старательно кося под дурочку, простодушно спросила я.

Боже, что с ней будет, когда я выложу драгоценности! Я даже испугалась за Мигунову. Ее же унесут вперед ногами!

- Ты же журналист, Марта! – возвестила Дина громогласно, - и вроде небездарный…

- Спасибо за лестную оценку моих скромных способностей.

- …поэтому я не ожидала от тебя таких штампов. Надо же: высокий синеглазый блондин! Это же просто БАНАЛЬНО! – назидательно завершила она свое выступление, полагая, очевидно, что развенчала меня в пух и прах.

Глеб Вереницын укоризненно посмотрел на меня – дескать, я сделал все, что мог, но ты усугубила ситуацию, и помочь тебе я уже не в силах.

- Ну, а что же мне следовало сказать? – робко подала я голос, - что мой принц – плешивый, пучеглазый мужичонка с короткими ножками и веточкой петрушки, обмотавшейся вокруг переднего зуба?

Тут уже вся редакция полегла в приступе хохота, потому что я практически описала Дининого мужа, за исключением разве что петрушки.

Этот штрих я добавила в образ мужчины ее мечты от себя лично.

Дина залилась краской и замолчала. Но тут же бразды правления взяла Ирина Александрова, крашеная брюнетка с огромным декольте, ведущая рубрики «Эликсир молодости».

- А он продолжает каждый день дарить тебе розы? – с интересом спросила она.

- Конечно. Это уже становится доброй традицией.

Куда меня несет?!.

- А сегодня уже подарил? - в ее тоне сквозило не ехидство, а, скорее, недоверие. Ирина была, в общем, неплохая, хотя, конечно, не семи пядей во лбу.

- Нет, сегодня еще не успел.

Дина, наконец, справилась со своей злобой и вновь открыла рот, чтобы продолжить мою экзекуцию, но тут я решила, что игра затянулась и пора выложить на стол комбинацию под названием «флэш-рояль».

(Я страстная любительница покера).

Бриллианты-то я выложу, а вот блондина выложить мне неоткуда.

Ну да хватит им и этого!..

Я сунула руку в карман и нащупала заветную коробочку.

В этот самый момент дверь редакции распахнулась, и на пороге появился Александр Дуганов.

Чуть удлиненные светлые волосы обрамляли его красивое лицо с тонкими, но в то же время мужественными чертами.

В руках он держал букет белых роз.

Произнеся «Добрый день!», Дуганов направился прямо ко мне.

Все остолбенели.

Честно говоря, я - больше всех.

Воцарилась напряженная тишина. Все сидели, как зачарованные.

В лунатическом состоянии я вышла из-за стола ему навстречу.

Мы встали друг напротив друга, как в кино.

- Привет, - сказал он и улыбнулся.

- Привет, - прошептала я, проникая взглядом в его сияющие синие глаза.

Не сон ли это?..

- Это тебе, - он протянул мне букет, обволакивающий нежной свежестью.

Постепенно приходя в себя, я взяла букет и обвела взглядом притихших коллег. Все тут же уткнулись в компьютеры и застрекотали клавишами. Одна Мигунова сидела, не шевелясь. Пожалуй, ей пора заказывать койку в госпитале для переживших критический шок.

- Какие у тебя планы на вечер? – тихо спросил Саша, наклонившись к моему уху и обдав его горячим дыханием, - я хочу пригласить тебя на свою выставку. Она работает до семи.

Сидящая за соседним столом Ирина Александрова вся обратилась в слух.

- Молодой человек, - кокетливо произнесла она, представив взору Дуганова свой бюст во всем его величии, - я тоже хотела бы посетить выставку!.. А какие там картины?

И она поправила свои крашеные локоны ухоженной ладонью с маникюром, на который ушел весь ее аванс. Короткая и крепкая ладонь, тем не менее, выдавала крестьянское происхождение ее обладательницы.

Он бегло взглянул на чаровницу.

- Картины разные, и билеты еще есть в продаже, - вежливо сообщил он и тут же повернулся обратно ко мне.

Его взгляд сжигал меня дотла.

- Ты согласна?- спросил он с надеждой.

- А вы что, художник? – добавив в голос ведро меду, вновь бестактно вклинилась Александрова, будто невзначай высунув из-за стола полноватую ногу.

В ход пошла артиллерия, - отметила я про себя.

На этот раз он даже не повернул головы, ответив ей коротким кивком.

- Согласна? – повторил он, не отрывая взгляда от моего лица.

- Да, - шепотом ответила я.

Лицо Дуганова озарила счастливая мальчишеская улыбка.

- Я зайду за тобой в пять, - сказал он обрадованно и шепнул мне на ухо:

- Я тебя часто вспоминал.

- Я тебя тоже, - шепнула я в ответ и стала пунцовой от этого признания.

Ей богу, я сейчас с ума сойду!

- До вечера, - сказал он чуть громче и опять осветился улыбкой.

И, помахав мне рукой, попрощался со всеми и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Сейчас начнется часть вторая - «Разоблачение».

В неестественной тишине я поставила цветы в вазу с водой.

После чего спокойно уселась на свое рабочее место и сделала вид, что вся ушла в монтирование интервью с эпатажной актрисой Анной Забубенновой.

Хотя на самом деле ни о чем не могла думать.

Только о нем.

Перед глазами стояло и никак не могло исчезнуть его светлое лицо.

Белокурые волосы, которые так хотелось тронуть рукой…

Синие, как летнее небо, глаза…

Мне казалось, что на щеке до сих пор горит след от его обжигающего дыхания.

От безудержного счастья, охватившего вдруг все мое существо, даже голова неожиданно перестала болеть.

В коллективе тем временем, назрел, наконец, серьезный разговор.

Первой нарушить молчание решилась Александрова.

- Какой у тебя красивый парень! – с неприкрытой завистью произнесла она, - и такой приятный!

- Угу, - с деланным безразличием подтвердила я, блуждая пальцами по клавишам.

И краем глаза хитро покосилась на Вереницына – мол, наши победили!

Глеб радостно показал мне большой палец.

- Розы – супер! – подлил он масла в огонь.

Уссурийский енот в образе Мигуновой скромно сидел в уголке и не подавал признаков жизни.

- А что за бриллианты он подарил? - напомнила Ирина суть недавнего недоразумения. - Покажешь?

Я небрежно вытащила из кармана коробочку и протянула ей.

Александрова раскрыла ее и ахнула.

- Какая прелесть! – вымолвила, наконец, она. - А розовые камешки – тоже бриллианты? Наверно, очень редкие…

- Да, очень…

Все резво повскакали со своих мест и сгрудились над моим наследством.

В воздухе повисла атмосфера немого восхищения.

- Безумно дорогой комплект, - вынес вердикт Игорь Миронов, - сразу видно!

Мигунова в предобморочном состоянии вышла, в конце концов, из своего укрытия. Увидев кольцо и серьги, она совершила судорожное движение шеей, как птица.

После чего обратила на меня глаза.

Это были глаза ангела.

- А кольцо с изумрудом я в четверг покажу, - доброжелательно сообщила я ей.

Поверженная, она бессловесно кивнула.

- Вместе с изумрудным браслетом и серьгами, - небрежно добавила я и, как ни в чем не бывало, снова уткнулась в компьютер.

 

 

 

Глава двенадцатая.

 

 

 

- Я и не знала, что ты такой популярный! – потрясенно сказала я Дуганову, бродя с ним по бесчисленным коридорам галереи, - и такой талантливый!

Его персональная выставка занимала весь этаж. Перед картинами толпилась уйма народу.

И сами картины… Необычные сюжеты, интересные решения, утонченная, совершенная красота – я была просто ошеломлена увиденным.

К нам подошел высокий юноша в униформе с подносом, на котором стояли фужеры с шампанским. Мы взяли по фужеру.

- А ты, наверно, думала, я оформляю афиши в старом Доме культуры на выезде из города? – иронически усмехнулся он.

Честно говоря, что-то вроде того.

- Нет, что ты, конечно, я так не думала, но…

Из середины зала к нам пробирался человек в джинсах и свободной рубахе яркой расцветки, с серьгой в ухе и волосами, небрежно собранными в хвостик.

Не надо было быть ясновидящей, чтобы угадать в нем коллегу-художника.

- Поздравляю! – радостно пожал он руку моему спутнику, приблизившись к нам. - Выставка просто блеск! «Вечерний Париж» - чистый Мане! А куда потом ее повезешь?

- Сначала в Цюрих…

Я поперхнулась шампанским.

- … потом в Копенгаген, а в марте – в Вену.

Я повернула голову и уставилась на Дуганова, будто увидела его впервые. Беседуя, он иногда лукаво поглядывал на меня. Я, склонив набок голову, любовалась моим художником. Он все равно был красивее всех своих картин.

- Оказывается, ты выставляешься за границей? – спросила я, когда мы, осмотрев работы, вышли на улицу.

- Я учился у хороших мастеров, и, по-моему, небезуспешно. Как ты считаешь – достоин я заграничных выставок? – он улыбнулся. - Нет, правда, Марта, тебе понравилось? Для меня это очень важно!

Когда он произнес мое имя, сердце залило теплой волной.

- Если честно, я просто... просто поражена!

Его лицо осветила уже знакомая задорная и счастливая улыбка.

- Тогда, если ты не против, давай отметим твое посещение моей выставки в ресторане. Тебе где нравится?

Я растерянно пожала плечами.

- У меня весьма скромный опыт по части ресторанов.

- Тогда пойдем в «Широкий двор». Он здесь неподалеку.

В «Широком дворе» оказалось очень уютно. Приглушенный свет, приятная музыка… Мы выбрали столик у окна и заказали два салата, креветки, по бокалу легкого белого вина, сыр и десерт.

Саша сидел напротив, что-то с упоением рассказывал о живописи, а я слушала и смотрела на него, и вдруг с удивлением обнаружила, что он не так уж и безупречно красив. Нос у него был немножко картошкой, и один зуб слегка выходил из ровного строя.

Но от этого он стал выглядеть еще милее – а то прямо какой-то идеал!

- Устала?.. – заботливо спросил Дуганов после ужина.

- Немного.

- Давай я вызову такси и отвезу тебя домой.

Я невесело усмехнулась. До моего дома такси не везут.

- Не нужно, я поеду на трамвае.

- Марта! – он взял меня за плечи и посмотрел в глаза, - у меня сегодня такой счастливый день! Я пригласил на свидание девушку… которая мне очень нравится.

Он помолчал.

Я опустила очи долу.

- И я не хочу, чтобы она ехала на трамвае! Я немедленно вызову такси!

Меня подмывало рассказать ему о месте, где я живу, но к языку словно подвесили пудовые гири.

- На трамвае романтичнее, - произнесла я наконец, - правда.

- Ну, хорошо, - нехотя согласился Саша, - на трамвае так на трамвае.

Мы, не торопясь, побрели к остановке.

Я бегло взглянула на часы – около девяти. Мы присоединились к кучке ожидающих транспорт граждан. Прошло минут двадцать, один за другим подошли несколько автобусов и отправились, посадив замерзших пассажиров. А пятнадцатого трамвая все не было.

Наконец, когда я уже начала притопывать ногами от холода, из-за угла вырулил его знакомый силуэт. Я уже научилась узнавать его издали – он выглядел иначе, чем другие трамваи – чуть длиннее и всегда синего цвета.

- Слава Богу, - с долей раздражения воскликнула я, - дождались!

- Чего дождались? – не понял мой спутник.

Трамвай меж тем приближался, и уже отчетливо виден был его номер – 15.

- Как – чего? – с недоумением отозвалась я. - Трамвая, чего же еще!

Саша, сдвинув брови, всмотрелся вдаль.

- Где?.. – удивленно вопросил он.

Хотя трамвай был уже совсем рядом.

- Да вот же!..

Я схватила его за руку, и в этот момент он, наконец, его увидел.

- Боже мой! Откуда он взялся? Будто из-под земли!.. – изумился Дуганов.

Я невольно оглянулась по сторонам. В голове оформлялась какая-то неясная мысль.

Не дав на ней сосредоточиться, Дуганов утянул меня в салон, и трамвай тронулся.

В отличие от вечно переполненных трамваев других маршрутов, наш, как всегда, был почти пуст. Это, впрочем, неудивительно, учитывая уровень доходов обитателей Проспекта.

Удивительно другое…

Когда подошел трамвай, никто из ожидающих не изменил выражения лица. Не вгляделся в его номер. Не отошел подальше. Честно говоря, мне показалось, будто никто вообще не посмотрел в его сторону.

Словно трамвая и вовсе здесь не было.

Да и Дуганов увидел его лишь тогда, когда я взяла его за руку.

У меня появилось чувство, что из всех присутствующих на остановке пятнадцатый трамвай увидела только я.

Странное открытие неприятно кольнуло.

- … Ты что, меня не слушаешь? – долетел до моего слуха обиженный голос Дуганова.

Я обернулась к нему.

- Почему? Слушаю, конечно!

- Ну так нашла ты квартиру своего отца?

- Нашла, - со вздохом ответила я. – И скоро ты ее увидишь. Мы как раз туда и едем.

 

 

Я ожидала, что, увидев мое богатство, Дуганов остолбенеет прямо в прихожей, а, отойдя от шока, совершит по ней экскурсию с круглыми от восхищения глазами. Однако я ошиблась. Саша, конечно, проявил удивление и восторг, но совсем не в той степени, как я предполагала.

Настоящие же эмоции вызвал у него лишь портрет моего отца. Едва войдя в гостиную, он замер на пороге и во все глаза уставился на него. Оставив живописца наедине с художественным полотном, я прошла на кухню и заварила чай.

Из головы не шло странное ощущение, испытанное на остановке. Я вспомнила, как Альбинка, простояв час, так и не дождалась пятнадцатого трамвая…

На пороге, отвлекая меня от мрачных подозрений, появился мужчина моей мечты. Он нежно улыбнулся и присел на высокий стул перед тонкой фарфоровой чашечкой с изображением утки-мандаринки. Его взгляд опять достал до глубины моей души.

- Приятного аппетита, - пожелала я вмиг охрипшим голосом.

- Спасибо, - ответил он и взял в руку чашку так естественно, словно каждый день пил из китайского фарфора.

В этот момент он посмотрел на меня, и как бы сквозь меня.

Было похоже, что мысли его далеко.

На некоторое время в кухне воцарилась неопределенная тишина.

Я не решалась нарушить молчание.

- Послушай, Марта, - наконец, спросил он, вынырнув из раздумий, - тот портрет в соседней комнате… Чей он? Какого-то твоего предка?

- Ну да, - кивнула я, - на нем изображен мой отец.

Саша удивленно поднял брови.

- Кто это тебе сказал?

- Адвокат, который принес завещание. А что? – насторожилась я расспросами, - что-то не так?

Дуганов глотнул из чашки изысканный зеленый чай с жасмином и почесал правую бровь.

- Да видишь ли, сам не пойму пока… Есть в нем что-то странное. Что-то, чего не должно быть…

Мерзкий холодок пополз по моей спине. Я сглотнула слюну. Узенькая змейка страха стала постепенно вползать внутрь моего тела.

- Ты говоришь, это портрет твоего отца? – вдруг будто очнулся Дуганов.

- Да, - шепотом подтвердила я, готовясь к чему-то ужасному.

- Но этого не может быть! – уверенно заявил он.

- Почему?.. – шепнула я совсем тихо.

И тут он произнес такое, от чего меня чуть не хватил удар.

- Потому что этот портрет написан в восемнадцатом веке!

Я вытянулась на стуле и захлопала глазами.

- Но…

Саша внезапно выскочил из-за стола и, схватив меня за руку, потащил в гостиную. Возле портрета мы остановились.

Я быстро взглянула на фигуру отца. Она стояла неподвижно, на том же месте, где я видела ее в последний раз.

- Видишь? – возбужденно восклицал тем временем Дуганов, тыча в портрет пальцем, - и краска, и холст, и манера письма, и еще многое другое, о чем ты не имеешь понятия, свидетельствует о том, что этот портрет написан не позднее восемнадцатого века. И, судя по всему, во Франции…

- Бред! – возмутилась я, - в какой еще Франции? Какой восемнадцатый век?!

Это портрет моего отца! Он что, родился в восемнадцатом веке?!

Своим громким возмущением я спасала себя от ощущения того, что сказанное Дугановым – правда.

Саша внимательно посмотрел на меня и деликатно напомнил:

- Я все-таки художник и кое-что в этом смыслю.

В ответ на это резонное замечание я растерянно промолчала.

Однако Дуганов, не желая оставить злосчастный портрет в покое, вновь попытался уточнить:

- Откуда ты знаешь, что это твой отец?

И правда, откуда я знаю?.. Мне сказал об этом Корсаков. Но дело не в этом. Я и без Корсакова знаю, что это мой отец. Знаю так же точно, как то, что меня зовут Марта.

Дуганов приблизился вплотную к портрету и стал пристально вглядываться в него. Наконец, оторвав от него взгляд, он снова повернулся ко мне и твердо произнес:

- Франция, восемнадцатый век. Никаких сомнений.

Эта уверенность меня слегка покоробила. Память вернула меня в отцовский кабинет, где я читала его статьи в научном журнале. Кое-где они предварялись его фотографиями. На портрете, безусловно, изображен он. И в этом тоже нет никаких сомнений!

Что-то внезапно остро и горько защемило внутри. Какое-то чувство, неясное и неопределенное, вдруг медленно начало терзать душу, оттого, что я вдруг поняла – Саша не ошибается. Он знает точно – это Франция, XVIII век. А я знаю точно – это господин профессор фон Краузенштайн. И то, и другое – непреложная истина. И все же что-то одно надо исключить. Либо то, либо другое.

Он, однако, не заметил моего смятения. Снова повернувшись к портрету, он еще раз внимательно его изучил. После чего тихо сказал:

- И все-таки что-то здесь не то…

Ни с того, ни с сего у меня вдруг сильно закружилась голова. Предметы поплыли перед глазами, а мозг вдруг стала заполнять непонятно откуда взявшаяся злость на Сашу. Казалось, она вонзается в мое сознание откуда-то извне. Не успев удивиться, я открыла рот, хотя не собиралась ничего говорить, и мой голос, искаженный ненавистью, вдруг неистово закричал:

- Да что ты привязался к этому портрету?! Сказано тебе – это мой отец, и перестань пялиться на него и проводить дурацкую экспертизу!

Вывалив все это на Дуганова, я, по-прежнему будто управляемая внешней злой силой, захлопнула рот.

Он взглянул на меня с нескрываемым удивлением.

- Марта! Что с тобой?!

Дуганов подошел ко мне и попытался обнять, но я, сама того не желая, вырвалась из его объятий.

Что это со мной?.. Я словно сама не своя!..

Моя сущность изо всех сил пыталась порваться сквозь какую-то непреодолимую преграду. И – не могла. Какая-то черная власть двигала мной, как марионеткой.

Я коршуном налетела на Дуганова и злобно вытолкала его из гостиной.

- Уходи! – истошно завопила я не своим голосом. – Нечего тут плести всякую чушь!

Дуганов, не сказав ни слова, развернулся и быстро пошел в прихожую.

В отчаянии я побежала следом. Внутри меня шла яростная борьба между мной и не мной. Господи, да что же это такое?!

Дуганов молча зашнуровал ботинки.

Слова рвались из меня наружу и застревали где-то в горле. От бессилья совладать с внезапным приступом чужеродной ненависти, я почувствовала, как по щеке поползла крупная горячая слеза.

Но, сидя на корточках, Дуганов не заметил, что я плачу.

Надо вырваться из этого проклятого дома, взявшего в плен мою душу, и на улице все ему рассказать. Все-все: про наследство, про страшный портрет, про голоса, про время, про здешних людей…

Хлопнула дверь – Дуганов ушел, не простившись.

Я обмякла и безучастно села на пол.

Слезы градом покатились из глаз.

Это все он! Это отец!

НАДО БЕЖАТЬ ЗА ДУГАНОВЫМ.

Эта была мысль, посланная светлым ангелом – она словно нежным крылом коснулась самой сердцевины моей измученной души.

Я набросила на плечи куртку, сунула руки в рукава, и тут же словно какие-то невидимые тиски слегка разжались и отпустили мое существо из цепких недобрых объятий.

Стрелой я вылетела на улицу и помчалась на остановку.

На улице было уже совсем темно, сумрачно и сыро. И мне показалось, будто она как-то сузилась и сжалась.

Я неслась так быстро, что сердце едва не выпрыгивало из груди.

Внезапно откуда-то налетел резкий, пронизывающий ветер. Сила этого ветра была столь велика, что я испугалась, что он поднимет меня и унесет, как пушинку.

Здравый смысл подсказывал, что нужно вернуться, но здесь, на улице меня покинула эта засасывающая власть квартиры.

Власть портрета отца.

И мое решение догнать Сашу и все ему объяснить было крепче ветра.

Словно от этого зависела моя жизнь.

Изо всех сил борясь со стихией, я настойчиво тащила себя к остановке.

Но здешняя злобная природа явно ополчилась против меня и бросила на линию фронта все свои силы.

Ветер завыл со страшным свистом, и кроны деревьев начали гнуться почти до земли. Я подняла глаза к небу. На него стремительно наползали тяжелые черные тучи, готовые вот-вот разразиться проливным дождем.

Натянув на голову уворачивающийся в сторону капюшон, я, тем не менее, продолжила свой путь.

В этот момент небо рассекла яркая, как луч мощного прожектора, молния, и вслед за нею раздался такой страшный удар грома, что я невольно присела на корточки и закрыла голову руками.

Огромная туча лопнула, и на землю обрушился поток ледяного дождя.

Я вскочила и, борясь с ветром, спотыкаясь, снова побежала вперед.

Холодные струи потекли по лицу, закрывая глаза.

Устав, я замедлила шаг. Вокруг не было ни одного человека. Вдалеке, наконец, показалась остановка. Сквозь стену дождя я с трудом различила на ней одинокую фигуру Дуганова, садящегося в трамвай.

- Саша! – закричала я, но крик потонул в гуле ветра и новом мощном громовом раскате.

Не обернувшись, Дуганов занес ногу на ступеньку, длинный синий трамвай поглотил его и, набирая обороты, умчал на улицу Ласточкина.

Я осталась стоять в слезах посреди тротуара.

Не знаю, сколько я простояла в оцепенении – из него меня вывел громкий бой часов на башне. Они пробили десять, и я поняла, что очень замерзла. Перевела взгляд на ноги и горько усмехнулась – оказывается, в октябрьскую ночь я бежала по проспекту в мягких домашних тапочках.

Сейчас по асфальту текли потоки воды, и я стояла в ней по щиколотку.

Обреченно вздохнув, я пошла назад.

Ноги едва передвигались.

Я не хочу.

Я не шла в свой дом, в уютное, родное гнездышко – я брела на казнь.

Квартира встретила меня как-то по-другому. Уже в прихожей мне почувствовалась неприятная, болезненная атмосфера.

Бессильной рукой я сняла тапочки.

Вода текла с меня рекой. Я вымокла до нитки и дрожала, как бездомный щенок.

Скинув мокрую одежду у порога, грустно пошла в нижнюю ванную и залезла под горячий душ.

Дрожь понемногу унялась. Я слегка приободрилась. Завтра позвоню Дуганову, попрошу извинения и… может быть, совета…

За дверью послышались тихие шаги.

Я перестала вытираться и прислушалась.

Тихо.

Подождав несколько секунд, начала накручивать на голове чалму.

И опять снаружи заскользили шаги. Словно кто-то постоял возле ванной и теперь удалялся

в гостиную.

Я, наверно, схожу с ума.

Опять кружится голова, и к легкому головокружению прибавилась какая-то тупая, ноющая боль, и еще…

Еще какая-то слабость, как будто силы покидают меня.

Сейчас выпью чашечку кофе и сразу лягу в постель.

Обмотавшись длинным махровым полотенцем, я с трудом вынесла себя из ванной обратно в прихожую и сразу почувствовала запах ванильных сигарет.

Липкий страх мгновенно пробрал меня до костей.

Опять начинается!

Я стала ожесточенно, как собака, внюхиваться в воздух – определенно, в прихожей стоит горьковатый ванильный аромат!

Неверными шагами осторожно приоткрыла дверь кабинета.

В кабинете горел свет,

хотя мы туда не заходили,

и запах чувствовался еще острее и насыщеннее.

Мысли, одна безумней другой, завертелись в моей голове, в коленях появилась слабость, и я остановилась в дверях, прислонившись лбом к дверному косяку.

Взгляд мой медленно перемещался по комнате, вылавливая изменившиеся детали.

Чуть приоткрыт ящик стола, откуда я доставала ключ от банка.

Хотя я хорошо помню, что закрывала его.

Подсвечник чуть-чуть сдвинут в сторону.

В шкафу книги стоят как-то не так – будто их трогали…

А это еще что такое?!

На полу, под моими ногами, лежала маленькая горстка пепла.

Я присела перед ней на корточки.

Маленький серый комочек, вполне материальный, покоился прямо передо мной.

Напрасно все это время я отмахивалась от очевидного, пыталась объяснить всю эту чертовщину абсентом, переутомлением, больным воображением. Факты лезут мне прямо в лицо, они вопят – вот мы!

И громче всех кричит сейчас эта неприметная кучка сигаретных отходов.

Плохо соображая, что делаю, я выключила свет и закрыла дверь.

Затем развесила мокрые вещи на веревках в ванной и стала медленно подниматься наверх. Кофе пить расхотелось.

Из гостиной послышались какие-то звуки – шум ветра, рокот воды, скрип дерева…

Знакомое сочетание.

А может, просто окно открылось? Вон что на улице творится…

Я остановилась на лестнице и повернула голову в сторону гостиной.

Нет, это не окно.

Это ОН!

Внезапно мне захотелось взглянуть ему в глаза.

Я удивилась – с чего это вдруг, и сразу же отчетливо поняла – этого хочется не мне, а ему!

Вялый внутренний голос лепетал что-то насчет того, что это всего лишь кусок холста с наляпанными на нем рекой, мостом и небольшой мужской фигурой, но был слаб и неубедителен.

Я понимала, что мне лучше сейчас подняться в спальню, лечь в постель и принять какое-то решение, но желание взглянуть на портрет стало непреодолимым.

Шум, доносящийся из гостиной, усилился.

Что там, черт возьми, творится?!.

Вдруг дверь гостиной распахнулась и начала раскачиваться от сильного порыва ветра, хлынувшего из комнаты.

В смятении я стояла на лестнице, не зная, что предпринять. Голова соображала очень туго, меня одолевала слабость, как после долгой болезни, и даже острый страх притупился, и на смену ему пришло какое-то баранье отупение.

Где-то глубоко-глубоко в мозгу еще остались крупицы разума, и они стремились соединиться в какую-то верную мысль.

Пытаясь ее дождаться, я, словно тряпичная кукла, продолжала стоять на лестнице.

В этот момент какая-то сила явственно развернула меня и повлекла в сторону гостиной.

Я практически не сопротивлялась.

Что происходит с моей волей?

Как заколдованная, я послушно побрела в гостиную.

Вопреки ожиданиям, окно в комнате было по-прежнему наглухо закрыто, шторы полузадернуты, и все было на своих местах.

Не имея сил прекословить чьему-то настойчивому повелению, я приблизилась к портрету и встала напротив.

Хотя в последний раз я видела его всего пару часов назад, мне показалось, что в нем опять что-то изменилось.

Он стал еще красивее – как-то живее, что ли.

Краски стали еще более сочными; зелень душистого луга зачаровывала своей летней свежестью, река переливалась под бликами солнца и, казалось, прислушайся – и услышишь ее бурление, на старом мосту вычертилась каждая трещинка, а лес сплотился в стену и стал еще гуще и чернее.

А отец…

Отец, казалось, тоже налился какой-то силой – его худощавая фигура стала крепче, лицо покрыл здоровый румянец, и даже сапоги блестели ярче, и камзол сиял ослепительной белизной.

Но самое главное, чего я никак не хотела замечать –

ОН СТОЯЛ УЖЕ НА СЕРЕДИНЕ МОСТА.

Не вплотную к лесу, не чуть-чуть в стороне от него – а на самой середине моста. Между его фигурой и мостом появилось значительное расстояние.

И я стояла перед ним, веря и не веря в то, что вижу собственными глазами.

И в то время как я поглощала взглядом крепкую и статную его фигуру, сама я чувствовала себя почти бестелесной.

Меня не слушались ни руки, ни ноги.

Ни глаза – я не хотела смотреть, а они смотрели, словно впитывали образ отца и вбирали его в себя.

И он смотрел на меня.

Его глаза больно проникали в меня двумя пронзительными лучами.

Устала?

Губы его не шевельнулись, но я услышала этот вопрос.

Ты вся насквозь промокла. Ты не должна болеть. Ты нужна мне здоровой.

Прямо с картины на меня подул слабый ветерок. В нем, как и прежде, чувствовался запах трав с луга.

От этого дуновения меня резко шатнуло в сторону.

Марта, мне не понравился этот молодой человек.

Ветер, дувший с портрета, усилился. Меня потащило в сторону кресел.

Но взгляд оторвать не хватало сил.

Перебирая босыми ногами по паркету, я вернулась назад и встала перед отцом, как солдат перед генералом.

Не позволяй ему прикасаться ко мне.

Теперь иди.

Сила, держащая меня, отпустила.

Не помню, как я очутилась в верхней спальне. Словно во сне, надела халат, взяла зажигалку и вышла на балкон.

Вид с балкона потряс беспросветной чернотой. Раньше была какая-то зыбкая серая мгла, а теперь стояла просто непроходимая черная стена. Я попыталась вытянуть руку, но она уперлась в вязкую густую субстанцию. Это был воздух, но он был сжат до невероятной степени – дальше, кажется, уже невозможно, он взорвет сам себя.

Все еще пребывая в том спокойствии, в котором находится приговоренный к смерти, я вытащила сигарету.

Я не понимала НИЧЕГО.

Где я, что здесь творится, чем это может закончиться, и что мне делать дальше.

Я, наконец, поняла только одно – все происходит наяву.

В голове бродила какая-то больная муть, и никак не удавалось выветрить ее оттуда, чтобы очистить разум от налипших на него слоев.

Я закурила. Дым с трудом просачивался сквозь толщу черного воздуха.

Потом выкинула окурок вниз – соприкоснувшись с непроглядной тьмой, его огонек мгновенно исчез.

Я захлопнула балконную дверь и легла под одеяло, пытаясь собрать разбросанные мысли и решить один важный вопрос.

Что же делать?..

 

И опять в голове откуда-то взялась и высоко зазвенела песня.

 

Звон звон звон

Будит – не разбудит…

Дальше что там будет?..

Смотрел на ладонь, глядя на дорогу,

Далеко-далёко пророку до Бога…

 

 

 

Глава тринадцатая.

 

 

 

Надо, наконец, расставить все по местам.

Я лежала на кровати, натянув одеяло до подбородка.

Для храбрости и стройности рассуждений я приняла рюмочку бренди из бутылки, случайно обнаруженной в углу тумбочки, где я хранила ночную рубашку.

Но бренди почти не подействовало.

Я лежала в каком-то полумертвом состоянии, и мысли в голове были словно заморожены.

И, тем не менее, они были.

Я начала с самого начала.

Через несколько дней я стану обладательницей квартиры, состоящей из семи роскошно обставленных комнат. Правда, обстановка эта старомодна и, конечно, на любителя, но она старинная и ОЧЕНЬ дорогая.

…И я никак не пойму – где же седьмая комната?..

Квартира стоит баснословных денег.

НЕМЫСЛИМЫХ.

У меня есть два пути – принять наследство или отказаться от него.

Отказаться от него еще не поздно. Достаточно взять баул, который, кстати, до сих пор не разобран и стоит в углу, и завтра с утра уехать отсюда навсегда. И забыть все, как страшный сон.

А как же квартира и имущество? Неужели я брошу свалившееся мне на голову несметное богатство? Ведь все это можно продать, и хватит на всю оставшуюся жизнь!

Да не на простую жизнь, а на весьма безбедную!

Ни за что!

Тогда остаться.

И прожить здесь те несколько дней, оставшиеся до двадцатипятилетия. Прожить, невзирая на запах ванили. На голос, который зовет меня из гостиной. На глаза отца, которые втягивают меня в прочные сети. На воздух, обступающий глухой черной стеной.

На портрет, который повелевает мною.

Продержаться несколько дней.

А потом выкинуть портрет, продать это чертово жилище и уже после этого забыть все, как страшный сон.

Этот вариант был очень привлекателен, но я никак не могла ответить на главный вопрос: а возможно ли продержаться?.. И противостоять этой необъяснимой силе, которая неизмеримо могущественнее меня?

Я пыталась отринуть страх и рассуждать трезво.

Зачем тебе это? – огоньком сверкнула короткая мысль.

И погасла, прежде чем я успела поймать ее.

Мозг лихорадочно заработал. А могу ли я призвать в союзники, скажем, Дуганова? Что там говорится в завещании? Можно ли разглашать все происходящее кому-либо до вступления в законное владение квартирой? До сих пор я никому вообще не сказала о наследстве. Кроме Саши… Но и он не знает о его условиях.

А если я отсюда сбегу? Что тогда?

Чутье подсказывало мне, что все не так просто. Что-то еще, кроме невесть откуда взявшейся жадности, совершенно мне несвойственной, удерживало меня от принятия окончательного решения.

Мне несколько раз порывался что-то сообщить Корсаков. И он же настаивал на детальном изучении завещания. Я же до сих пор так и не удосужилась прочесть его.

И, по-моему, я подписала еще что-то, но хоть убей, не помню, что.

Я нахмурилась. В последнее время завещание не попадалось мне на глаза. Надо срочно найти его, и еще спросить у Корсакова про…

Сквозь методичные рассуждения вдруг прорвалась яркая, точно вспышка, мысль и зазвенела, как крик смертельно раненной птицы:

УХОДИ, ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО! УХОДИ! УХОДИ-И-И!!!

Этот резкий вопль, взметнувшийся в голове, словно проколол мозг острой иглой.

И в это мгновение я неожиданно прозрела. Боже мой!

Зачем я здесь, в этом огромном, жутком доме? Зачем возвращаюсь сюда каждую ночь?!.

Этот дом терзает меня, и силы мои иссякают…

Квартира… антикварные вещи… богатство… мне ничего не нужно!

Я же всегда относилась к этому равнодушно…

Почему вдруг я готова ради них жить в этой страшной квартире с призраками?

Почему же я так изменилась?..

А ты и не изменилась. Ты – та же.

Только тебя почти уже нет.

…

 

А кто же тогда вместо меня?..

И меня опять заколотило крупной дрожью.

Впервые за несколько дней я услышала собственное «я». Без посторонних примесей. И внезапно осознала, что думать тут не о чем. Мне ничего не нужно.

Я немедленно ухожу. Если не будет трамвая, я пойду пешком.

С меня вдруг, как мокрая одежда в прихожей, спало долгое наваждение. Рассеялся какой-то обволакивающий сознание морок.

Я недоуменно осмотрела комнату, словно увидела ее в первый раз.

И не узнала ее.

Что это? Где это я?!

Окинув взором помещение, я онемела.

Я сидела на полу в мрачной, совершенно пустой каморке. Углы ее покрывала зеленоватая плесень. Низкий потолок избороздили глубокие трещины – казалось, он вот-вот рухнет мне на голову. Кривой пол был кое-как покрашен полустертой краской. У стены вырисовывалось какое-то темное пятно. Вглядевшись, я увидела сиротливо стоящий баул.

Хватай его и беги, что есть силы!

Опираясь на руку, я поднялась с пола и, пошатываясь, двинулась к баулу.

Вдруг в комнату со всех сторон начал просачиваться удушающий густой дым. Я невольно вдохнула едкий запах и закашлялась. В глазах потемнело. В этот момент я успела ухватить баул за одну ручку и протащить по полу метра два.

В комнате стало еще мрачнее. Неяркий свет резко потускнел, стены начали сливаться с полом и потолком, и через мгновение стали неразличимыми. В кромешной тьме душный адский смрад лез прямо в горло, и дыхание стало прерываться. Глаза защипало от наползающего горького дыма. Из последних сил волоча баул одной рукой, другой я попыталась нашарить дверь, но начала задыхаться. Руки мои разжались, и я провалилась в беспамятство.

… Трень-трень!..

…

… Трень-трень!..

Я медленно пошевелила головой.

Кажется, телефон.

Открыла глаза и увидела высокий лепной потолок. Провела рукой возле себя и ощутила изысканную нежность шелка.

Я лежу в спальне в итальянском стиле. А что случилось до этого?.. Никак не могу вспомнить… Я, кажется, хотела…

… Трень-трень!..

Я спустила ноги с широкой деревянной кровати, намереваясь поместить их в тапочки… а где тапочки?.. А, кажется, они сушатся после… после…

Кто это так назойливо звонит?..

Босиком я вышла в коридор и подошла к аппарату.

- Алло? – я не узнала свой голос. Он показался мне ниже обычного.

- Простите за поздний звонок. Надеюсь, не разбудил?

- Что вам нужно?

- Еще раз прошу прощения, но это моя обязанность, вмененная наследодателем. Как вы поживаете? – Корсаков, как всегда, был сама любезность.

В моей голове стоял какой-то сумбур. Что все-таки произошло?.. Изо всех сил я пыталась внедриться вглубь памяти, но словно какая-то стена не пускала меня туда.

… Кажется, я хотела о чем-то его спросить?..

- Марта Вильгельмовна, вы прочитали завещание? Я хотел бы вас уведомить…

Да, завещание… завещание…

Мне отчего-то тяжело дышится. Что это со мной?..

- …и еще: завтра вторник. Скоро юбилей вашего издания.

Откуда он все знает, этот вездесущий шпион?! Черт бы его побрал! Ни днем, ни ночью от него покоя нет!

Я постепенно начинала приходить в себя. И одновременно выходить из себя.

- Я прочел анонс об этом событии в вашей газете. Хотел дать вам рекомендации относительно модной одежды. Я считаю, это очень своевременно.

Очень, учитывая, что сейчас уже глубокая ночь.

Опровергая мои ощущения, часы в гостиной пробили десять ударов. Хотя сегодня десять вечера уже было.

Я не обратила на это никакого внимания.

Времени здесь не существует.

- Вам необходимо посетить модный магазин Иды Крупиньской. Это за углом казино, у фонтана. Там есть все – от нижнего белья до суперсовременных пальто…

У меня отчаянно кружилась голова, и светильники на стене начали мерцать перед глазами.

Что же я хотела у него выяснить?..

Но эта важная информация забилась куда-то вглубь сознания и никак не могла всплыть на поверхность.

- Вам необходимо сменить вашу потрепанную курточку на красивое дорогое пальто, - вещал тем временем адвокат.

- Я непременно воспользуюсь вашим советом, - приложив некоторое усилие, вступила я в беседу, - а сейчас я хотела бы готовиться ко сну. Я что-то неважно себя чувствую.

Это было мягко сказано.

Не дожидаясь ответа, я положила трубку на рычаг и медленно вернулась в спальню.

Легла и нырнула под одеяло.

Мне не понравился этот молодой человек.

Не позволяй ему прикасаться ко мне, - неожиданно всплыло в голове.

Я рывком приподнялась на постели.

Очнувшийся от спячки внутренний голос приказал немедленно найти завещание.

ЗАВЕЩАНИЕ!

Я же хотела спросить…

Почему я не задала Корсакову ни одного вопроса?..

Надо сейчас же ему перезвонить!

Я вылезла из-под одеяла и начала рыться в вещах в поисках визитки и завещания. Но и то, и другое как сквозь землю провалилось.

Куда же они подевались?..

Сон уже смыкал ресницы – наверно, бренди поспособствовало-таки этому процессу. Так и не найдя поблизости листка с волеизъявлением покойного папаши, я вернулась обратно в постель, решив оставить поиски на завтра, ибо утро вечера мудренее.

Ничего так и не решив, полностью вымотанная, я рухнула в сон, как в бездонный колодец.

Сон был тревожным и тяжелым. Мне не снилось никаких четких образов, но постоянно грезился какой-то шорох, мерещились легкие шаги, поднимающиеся по лестнице… Несколько раз я просыпалась и напряженно слушала густую, сжатую тишину, потом опять погружалась в беспокойное забытье. Почти под утро, размыкая некрепкие объятия сна, послышался стонущий голос, зовущий меня: «Марта! Марта!..», и шаги почудились уже совсем близко,

у самой двери спальни…

- Просыпайся, мой хозяин!.. – бодро рявкнул мой мобильник. Его неожиданный резкий крик выдернул меня из странных видений.

Будто бы там, за дверью…

В сапогах и камзоле, стоит отец…

Я выскользнула из-под теплого одеяла, подошла к двери, тихонько приоткрыла…

Никого нет. Все спокойно.

…Но только я, кажется, совсем не выспалась.

В голове шум, состояние какое-то вялое и сонное. Надо немедленно принять контрастный душ.

Я осторожно спустилась на первый этаж.

Из гостиной не доносилось ни звука.

Стянув халатик с рыбками, я залезла под холодный, обжигающий душ. В голове слегка просветлело.

А может, и ничего?

Может, как-нибудь выдержу все это? Ничего ужасного здесь не происходит. Зато потом…

Я вздрогнула.

ЭТО ДУМАЮ НЕ Я.

Какое-то неясное воспоминание шевельнулось в глубинных недрах памяти…

Но оно было столь далеко, что извлечь его по-прежнему не удалось.

… Просто тебя почти уже нет.

 

 

 

Глава четырнадцатая.

 

 

 

 

Утро снова выдалось дождливым. Правда, дождь поутих – он уже не хлестал в окна, а моросил мокрой противной сетью.

К счастью, и куртка, и джинсы, и тапочки просохли, и я могла отправляться на работу.

С некоторых пор я ориентировалась только на свое ощущение времени. И сейчас оно подсказывало, что до интервью с актером года Иваном Гуселаповым еще есть пара часов.

Может, и впрямь посетить магазин Иды Крупиньской?

Я вынула из баула несколько пачек евро и кинула в сумку.

Потом наскоро глотнула кофе с бутербродом, оделась и вышла.

 

 

В этой части Проспекта я еще не была. И, хотя пора уже было привыкнуть к царящему здесь великолепию, магазин меня поразил. До получения наследства я к таким не приближалась даже на расстояние пушечного выстрела. Модный салон Иды Крупиньской состоял из двух этажей. Набрав в грудь побольше воздуха, я шагнула на порог.

До сих пор не верилось, что в моей старенькой и дешевой сумке лежат несколько тысяч евро.

- Добрый день! – ослепительно улыбаясь, ко мне приблизилась стройная блондинка в красивом костюме, - чего изволите?

От обилия яркой дорогой одежды у меня зарябило в глазах.

- Я хотела бы посмотреть вечерние платья, туфли и… пальто, - пролепетала я, и тут взгляд мой приковало платье, висящее на вешалке в глубине магазина.

Потеряв робость, я решительно зашагала к нему.

Блондинка засеменила за мной.

- Вы желаете сегодня же приобрести все это или пока только определиться с выбором?

- Пожалуй, сначала определюсь.

- К какому сроку вам все это нужно?

- К четвергу. И еще, - продолжила я окрепшим голосом, - я хотела бы сделать прическу и маникюр.

- На втором этаже у нас салон красоты. Подождите минутку, я приглашу пани Иду.

Блондинка исчезла, но я этого не заметила. Я замерла возле длинного, в пол, платья изумрудного цвета, на тонких бретелях, из легкой струящейся ткани. Это было как раз то, что нужно. Мои серьги, браслет и кольцо…

- Здравствуйте, - вкрадчиво прошелестел над ухом приятный женский голос.

Я оторвала взгляд от платья, обернулась и увидела пожилую высокую, безупречно одетую женщину в темных очках, которые полностью закрывали ее глаза.

- Платье в единственном экземпляре, - сообщила она, - вечерний вариант. Эксклюзивная ткань привезена из Англии… Примерите?

- Пожалуй, - согласилась я, дрожа от волнения.

Блондинка тем временем понесла в примерочную несколько коробок с туфлями.

Платье село, как влитое. Я подобрала к нему отливающие золотом изящные туфли на высокой шпильке и с тонким ремешком, переплетающимся на щиколотке, надела их и только тогда подошла к высокому зеркалу.

И едва не задохнулась от восхищения.

Я не узнала себя.

Из зеркала на меня смотрела высокая девушка в нежно-зеленом облегающем стройную фигуру платье. Восхитительные ножки были обуты в подчеркивающие их красоту туфельки. Лицо покрывал тонкий румянец, а длинные густые волосы цвета пепла небрежно рассыпались по плечам.

Неужели это я? Я искренне залюбовалась собой.

- Нравится? – поинтересовалась из зала пани Ида.

Немного спотыкаясь, я вышла наружу.

Блондинка уже развесила на кружащейся длинной вешалке россыпь разнообразных сумочек. От моего преображения обе всплеснули руками.

Выбрав сумочку в тон туфель, я завершила свой образ легким и необычайно шелковистым на ощупь полупальто-трапецией из редкого и очень дорогого белого каракуля тончайшей выделки и белыми кожаными сапожками.

- Вы высказали пожелание относительно маникюра и прически. В таком случае вы можете оставить покупки в магазине до четверга, - прощебетала белокурая девушка, - в любое удобное время вам полностью поменяют имидж…

Купленные мною вещи заботливо упаковали.

Я бросила взгляд на свои ботинки, сумку и куртку.

И внезапно приняла решение поменять имидж прямо сейчас. А именно: сию минуту сменить всю свою одежду. И сделать прическу и маникюр. И макияж.

Через полтора часа из салона Иды Крупиньской вышла девушка в коротком алом платье из тонкой шерсти с укороченными рукавами и воротом лодочкой, прозрачных черных колготках вместо потрепанных джинсов и длинных черных, облегающих икру, сапогах из нежнейшей замши. Сверху на мне было приталенное замшевое пальто чуть выше колен, а в руках – изысканная небольшая сумочка. Тонкие лайковые перчатки пришли на смену старым вязаным, зашитым на указательном пальце. Душистые волосы были красиво уложены, ухоженные ногти сияли перламутром теплого оттенка, а довершал образ в меру яркий стильный макияж.

И очень уместно в данном случае смотрелся скромный золотой комплект с рубинами – серьги и перстень. Браслет я предпочла оставить дома, до примирения с Дугановым и похода в кафе или на выставку.

Такая девушка не должна ездить на троллейбусе. Она поедет на такси.

Я поймала проезжающую машину.

- Ленинградский Бульвар, 119, - назвала я адрес Ивана Гуселапова.

- Это на другой стороне моста, - бесцветным, как эхо, голосом, словно сам себе сказал водитель и тронулся с места.

Я была настолько погружена в собственную резкую перемену, что пропустила эти слова мимо ушей.

Увидав меня на пороге, Иван Гуселапов остолбенел.

- Мы договаривались об интервью… - напомнила я, видя, как он обалдело хлопает глазами.

- Я… я, вроде бы, договаривался с Мартой Печатниковой, корреспондентом «Живого слова»… - обрел, наконец, способность к речи актер года. И, вдруг, пристально в меня вглядевшись, воскликнул, - Марта?.. Вы?!.

Я скромно кивнула.

- Ну и дела! Как вы преобразились! Настоящая светская львица из высшего общества! Вас прямо хоть сейчас на вручение премии «Оскар», на красную ковровую дорожку… Кто бы мог подумать, такая замарашка, и вдруг…

Через час, с записью интервью, перемежаемым россыпью комплиментов, я вышла от Гуселапова и отправилась на остановку, чтобы поехать в редакцию. Сердце снова тяжело заныло от вчерашней ссоры с Сашей.

В задумчивости я остановилась на переходе, ожидая зеленого света.

Надо ему позвонить и попросить прощения. Зажегся зеленый, и я непривычно засеменила на каблуках через дорогу, на ходу доставая из изящной сумочки видавший виды телефон. Как обычно, не помню, куда его сунула… Роясь в сумке, я слегка замешкалась; в это время зеленый огонек предупредительно замигал и сменился на красный.

- Эй, ты че, заснула, что ли, овца, б…? - рявкнул солидный мужчина в пиджаке, высунувшись из проезжавшей рядом шикарной иномарки.

Ну, чем не жених? - говорила в таких случаях моя бывшая однокурсница Аня.

- Вырядятся и прут на красный, шалавы… - довершил «жених» яркое и лаконичное выступление, потом яростно потряс кулачищем, сверкнув огромной золотой печаткой, и, дав газу, чуть не сшиб меня у края тротуара.

Я резво прыгнула через бордюр. Н-да…

Сотовый в руке завибрировал и разразился песней певицы Пелагеи.

Это Саша! От нахлынувшего волнения даже в горле слегка пересохло.

Я медленно поднесла трубку к уху.

Сейчас я его услышу.

- Алло...

- Марта? – послышался долгожданный голос, - как настроение? Сегодня получше? Прости, пожалуйста, я вчера тебя, наверно, обидел своими занудными высказываниями о портрете…

Вспомнив свое вчерашнее хамское поведение, я покраснела. Хорошо, что он этого не видит!..

- Здравствуй, Саша… - голос предательски дрогнул, - это я должна извиниться перед тобой. Я… на меня что-то нашло, я была сама не своя. Прости меня, пожалуйста…

- Ну что ж, будем считать, что инцидент исчерпан! – весело сообщил Дуганов, - как насчет того, чтобы прогуляться вечерком?

- Положительно, - я едва не подпрыгнула от радости.

- Тогда в пять я у тебя в редакции.

- ОК.

Сашка отсоединился.

Я закружилась на месте, подставляя лицо нежаркому осеннему солнцу. На какое-то мгновение мне показалось, что на улице стоит теплая ранняя весна.

А на Проспекте Касаткина никогда не бывает солнца.

Там всегда промозглый сумрак, ветер и холодный дождь…

Потому что…

Не дав мне закончить раздумья, подъехал 34-й автобус, и я впрыгнула в него и поехала на Колокольную улицу.

Когда я отворила дверь редакции и тихонько просочилась внутрь, меня поначалу никто не заметил. Миронов был погружен в какую-то политическую статью, Вереницын, отвернувшись к окну, что-то бормотал в трубку мобильного, Мигунова и Александрова сидели рядком и говорили ладком. Они склонили друг к другу аккуратно причесанные головки, а на столе перед ними стояли две чашечки чая.

- …Мне муж обещал к зиме подарить пуховичок с капюшончиком. Он стоит в «Cosmo» шесть тысяч! – донесся до моего слуха высокомерный голосок Мигуновой, - и сумочку из прессованной кожи…

Я сделала пару шагов к своему столу, и тут Глеб Вереницын, завершив разговор, обернулся и увидел меня. Секунды три он молча взирал на мою персону, узнавая, потом глаза его начали расширяться и, наконец, чуть не вылезли из орбит.

- Марта! – шепотом воскликнул он, - Это ты?! Что это с тобой?!

Девицы, услыхав из уст Вереницына, что со мной что-то не то, не прекращая беседы, медленно развернулись в мою сторону, ожидая, вероятно, увидеть меня с загипсованной ногой или с черной повязкой на одном глазу.

Я невинно посмотрела на коллег.

- А что со мной?

Мигунова замерла на полуслове с чашкой недопитого чая. Через секунду чашка выпала из ее слабеющей руки и покатилась по столу, обрызгав жидкостью блестящие брючки собеседницы. Но Александрова этого даже не заметила. Она вытаращила ярко накрашенные глаза и вытянула вперед шею. Потом выдохнула:

- Ого! Ничего себе красотка!

И, тут же выскочив из-за стола, подлетела ко мне и начала щупать пальцами мое замшевое пальто.

- Ой, какая прелесть! Марта! А какие сапожки!

- Итальянские… - уронила я.

- Ну, ты даешь!.. А какие сережки! А колечко!.. – закатила она глаза.

Я небрежно стянула пальто, предоставив Ирине возможность его досконального изучения, и предстала перед зрителями в коротком алом платье.

- А какое платье! – задохнулась от восторга Александрова, до этого первая модница редакции, - это все он подарил? Да?..

- Ну, а кто же еще?

- Ну вообще… - исчерпала запас слов дипломированный журналист.

- Какие у тебя, оказывается, красивые ноги! – внес в обсуждение восхищенную мужскую нотку Игорь Миронов.

- Ты не перестаешь нас удивлять! – с оттенком зависти произнесла Ирина и преданно понесла пальто на осмотр Мигуновой.

Та шарахнулась от него в угол. Лицо у Динки стало зеленым, как огурец.

- Почему в кабинете посторонние?! – раздался за спиной голос начальника.

Я обернулась:

- Здравствуйте, Андрей Данилович! Посторонних нет, все свои.

- Марта! Бог мой, ты ли это?! Какая красавица!

От этих всесторонних похвал мне даже стало как-то неудобно.

- Да вот, захотелось немного измениться…

- Хм, немного… Да, любовь явно идет тебе на пользу.

Быстро у нас распространяется информация.

- А как интервью с Гуселаповым? Готово?

- Я только что от него.

- Надеюсь, обошлось без сердечного приступа? Ну, пойдем ко мне, покажешь, что ты там накопала…

И мы вышли из кабинета, оставив в нем восторженных коллег и зеленую Мигунову.

 

 

Глава пятнадцатая.

 

 

Мы с Дугановым, взявшись за руки, медленно шли по Колокольной улице. Я вдыхала его запах, чувствовала его крепкую ладонь и понимала, что ближе и роднее его у меня нет никого на свете. Есть, конечно, еще мама. Но она так далеко…

Я думала, что у Сашки захватит дух, когда он увидит меня. Но его реакция вновь меня удивила. Он ласково посмотрел на меня и просто сказал:

- Ты сегодня необыкновенная!

- И все?.. – я была слегка разочарована. - Разве я не превратилась в красавицу?..

- Нет, ты выглядишь просто сногсшибательно! Но, знаешь, та милая, озорная девчонка в фиолетовой курточке была ничуть не хуже. Она была такой же красавицей, просто не такой яркой, и от нее веяло простотой и домашним теплом… А вообще, ты любая мне нравишься одинаково, ведь это же ты!

Редкое для мужчины рассуждение, - удивленно подумала я. И, честно говоря, ужасно обрадовалась.

- «Тело – это только оболочка. Человек находится внутри», - процитировал Дуганов и вдруг повернул меня к себе и трогательно произнес:

- Я так рад, что мы помирились!

- Я тоже рада! – счастливым эхом отозвалась я.

Мы заглянули друг другу в глаза и неожиданно поцеловались прямо на людной улице, неподалеку от редакции «Живого слова».

Внезапно мне опять захотелось рассказать ему все.

- Саша… - начала я.

Но какая-то неодолимая сила зажала мне рот.

- Что?

- Ничего.

- Мне кажется, ты хотела что-то сказать?..

В ответ я только крепче сжала его руку.

Может, не ехать сегодня на Проспект? Все-таки вернуться на улицу Некрасова?.. Но на Проспекте остались мои вещи… Но я не хочу…

НО МЕНЯ ТЯНУЛО ТУДА ТАК…

- Ты не голодна? – отвлек меня мой спутник от внутренних метаний. – Может, зайдем перекусим чего-нибудь?

- Давай.

Мы свернули на Набережную. Как все-таки красив мой город! Затопленные лодки листьев лежали в светлых прозрачных лужах. Угасающее солнце золотило голые деревья. Я подставила ему лицо. Хотелось утонуть в его неярком свете.

Как мне хорошо с ним рядом!

И он, казалось, прочел мои мысли и отозвался:

- Марта, мне так уютно с тобой. Никогда у меня в душе не было такого покоя. Кажется, я нашел то, что искал…

Эти слова блаженством разлились где-то в области моего сердца.

Несмотря на гложущие мысли, я счастливо улыбнулась.

Мы подошли к реке и замерли, прижавшись друг к другу. Потом он тихонько расплел мою прическу, и освобожденные волосы тяжело закачались.

- Светлая моя, лучистая, - прошептал он, прикасаясь губами к моим губам.

Я закрыла глаза…

В сумке тренькнул телефон.

Пришлось нехотя выпутаться из объятий Дуганова.

Наверно, Корсаков. Почуял, что я хочу улизнуть…

Взглянула на мигающий экран – Альбинка!

Ура! Значит, она не обиделась!

- Привет! – как ни в чем не бывало затараторила подружка, - что делаешь?

- Гуляю по Набережной.

- Одна?

- Нет.

- Ясно, - хитро засмеялась Альбинка, - он симпатичный?

- Более чем!

- Здорово! Слушай, - произнесла она задумчиво, - что делать с Мутятичевым? Он начал мне надоедать.

- Начал надоедать?..

- Ну да, он уже не помещается в формат, прет изо всех щелей. По-моему, его пора ликвидировать.

- Ну так ликвидируй.

- В смысле, убить. Своей смертью, сама понимаешь, он не помрет.

- Ну и убей. Какие проблемы?

Я обратила внимание на то, что в ходе этого диалога Дуганов осторожно выпустил мою ладонь из своей.

- Посоветуй, как именно от него избавиться? Может, задушить?..

- А кто будет его душить? Нет, это не подходит.

Дуганов слегка отпрянул от меня.

- Мне тоже кажется, что не подходит, - протянула Альбинка, - и зарезать тоже вроде не то…

- Нет, зарезать – это слишком, - деловито рассудила я, - много крови… некрасиво как-то.

- Ну да… Я уж всю голову сломала!

- Слушай! – осенило меня. – Можно его утопить. Он же у тебя, кажется, рыбак?

- Да-а! – оживилась Альбинка.

- Ну вот! Пусть пойдет на рыбалку и, скажем, нечаянно упадет с моста…

Саша резко попятился в сторону.

Светлая моя, лучистая…

- О! Замечательная мысль!

- Обуй его в какие-нибудь скользкие сапоги, - продолжала я давать инструкции, - а там уж дело за малым…

- Ну спасибо, ты прямо кладезь идей! – поблагодарила Альбинка. – Вот что значит журналист! Ладно, гуляйте, пока погода хорошая! Созвонимся!

- Пока, - попрощалась я.

Будем гулять. А где же Саша?..

Он стоял возле дерева, шагах в пяти от меня.

Я неспешно приблизилась к нему.

- Привет! – и склонила голову набок.

- Что это за советы ты давала? – напряженно спросил он хриплым голосом.

Я звонко рассмеялась.

- Моя подружка пишет детективный роман.

На лицо Дуганова стала находить озорная улыбка.

- С недавних пор один персонаж стал помимо ее воли занимать слишком много места. И сейчас мы решали, как от него избавиться!

Дуганов облегченно вздохнул и, подойдя, вновь взял меня за руку.

- Слава Богу! А я уже черт знает что подумал!..

Издалека показалось мое любимое кафе «Дом у реки», и мы в романтическом настроении направились к нему.

…Мы ели пиццу – а я смотрела на него, и тянущая тоска выворачивала душу наизнанку.

Я не поеду. Ни за что!..

Сейчас я все ему расскажу…

На кончике языка уже повисло первое слово…

ТОЛЬКО ПОСМЕЙ!

И тут же появилась невыразимая слабость, стены кафе качнулись, пол пополз в сторону… Я ухватилась за край стола.

- Ты что? – удивился Дуганов и отпил пиво из бокала.

Я судорожно задышала.

- Тебе плохо? – озабоченно спросил он.

- Какой-то внезапный приступ…

- Ты переутомилась. Сейчас же вызову такси и отвезу тебя домой. Черт, когда же мою машину починят?..

Услужливый официант принес две креманки с мороженым, политым ликером.

Я начала без аппетита ковырять в нем ложкой. Голова кружилась и клонилась набок.

Надо рассказать…Он поможет, и вместе мы справимся…

Я открыла рот, и тут же будто что-то хлестнуло меня по лицу.

- Ой! – отшатнулась я.

Дуганов оторвался от тарелки и непонимающе посмотрел на меня.

- Да что с тобой?!

Я потерла щеку.

- Не знаю…

- Ты какая-то не такая сегодня. Тебя что-то тревожит?

Я отвернулась в сторону, чтобы смахнуть предательски выползшую слезу.

Он протянул ко мне руки и взял мои ладони в свои.

- Ну что с тобой, Мартушка? Скажи, может, я смогу помочь?

Я вырвала руки и выскочила из-за стола. Метнулась на улицу. Рыданья обрушились на меня, как колючий осенний град.

Он выбежал вслед. Обнял меня.

- Пойдем, я расплатился. Сейчас отвезу тебя домой… Не плачь, солнышко. У тебя есть я. Сейчас ты успокоишься и все-все мне расскажешь. Едем на такси, и не смей мне перечить, - ласково бормотал он, прижимая меня к себе.

Я уткнулась мокрым лицом ему в грудь и отчаянно пыталась мотнуть головой.

Как меня измучили эти бесплодные мысли…

Я не хочу туда ехать!!!

…И в то же время хочу ТАК сильно, что это желание СКОРЕЕ оказаться в квартире всепобеждающим огнем сжигает все остальные желания….

Я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ СИЛЬНЕЕ.

…

( Просто тебя почти уже нет…)

 

… - Я вижу, ваша девушка расстроена. Могу я чем-нибудь помочь? Может, подвезти вас?

- Нам на улицу Касаткина.

- Мне как раз по пути. Садитесь, пожалуйста.

Мне послышались какие-то знакомые интонации.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на таинственного благодетеля и увидела… русоволосого человека, который впервые отвез меня на проспект.

За ним маячил длинный черный лимузин.

Я потрясенно уставилась на него, но он, похоже, меня не узнал.

- Садитесь, - повторил он, распахивая дверцы автомобиля.

Откуда он тут взялся? Странное совпадение…

Все еще сомневаясь, я погрузилась внутрь, Дуганов приземлился рядом и протянул водителю деньги.

- Не нужно. Я как раз туда еду.

Когда же мы тронемся?..

- Мы уже едем.

- Едем?.. – я выглянула в окно, но, как обычно, увидела только серую мглу.

На улице уже совсем темно.

Я всегда возвращаюсь туда поздним вечером.

- За столь короткий срок вы очень изменились, Марта, - вдруг произнес водитель.

Оказывается, он меня узнал!

- Сейчас вы выглядите, как настоящая богатая и знатная фройлейн.

Фройлейн?.. Мне показалось, что я ослышалась. Опять это слово… Я вдруг по-настоящему испугалась и зашарила рукой, чтобы коснуться спасительного Дуганова, но ладонь нащупала лишь пустое холодное сиденье. В ужасе и непонимании я уставилась на место рядом с собой. Там никого не было.

Меня охватила паника. Где же Саша?!

- Вы что-то потеряли?

- А где человек, который был со мной? – истерически вопросила я срывающимся голосом.

- Тот блондин? Он не поехал с вами. Попросил довезти вас до места…

Как не поехал?! Я же видела, как он садился в машину!

- Вот мы и приехали. Извольте выходить.

- Он же сидел здесь, рядом со мной! – закричала я.

Я выкрикнула это в пустоту темной улицы. Я вновь стояла у сияющих витрин супермаркета.

Потеряв ощущение реальности, я простояла несколько минут или часов, не могу сказать. Потом вдруг очнулась, и, обходя редких прохожих, облаченных в черное, сквозь угрюмый парк заковыляла к дому номер 19. На проспекте было мрачно и тихо. Ощущение счастливой встречи с Дугановым с каждым шагом начало угасать, уступая место тревоге и тяжелой тоске. Куда же он делся? Как он мог отправить меня в таком состоянии с незнакомым человеком?! Я стала невольно замедлять шаг, стараясь сохранить в себе остатки радостного и светлого настроения, но щемящее чувство проникало прямо под кожу и прорастало там глубокими корнями.

Нет, он не мог меня бросить. Это другое. Это отец. Он не пустил его.

МНЕ НЕ ПОНРАВИЛСЯ ЭТОТ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК…

Я остановилась перед высоченным, уходящим в черное небо, домом, обреченно вынула ключ и вошла в подъезд.

Внутри подъезда, как всегда, меня встретила кричащая роскошь и мертвая тишина.

Внезапно я подумала о том, что ни разу ни с кем не столкнулась ни в самом подъезде, ни на площадке.

А живет ли здесь вообще кто-нибудь, кроме меня?..

Вспомнился рассказ Корсакова о соседях с третьего этажа, на чей балкон якобы упал портрет. А существуют ли они?..

Размышляя об этом, я вошла в квартиру и с облегчением стянула сапоги. Ух, как устали ноги с непривычки!

Оглядела прихожую. Покой и благодать, все двери закрыты.

Ничем не пахнет.

Сняла пальто и повесила в шкаф. Посмотрелась на себя в огромное зеркало в черной раме. Да, было от чего позеленеть Мигуновой!

Только глаза у меня какие-то странные. Как-то… потускнели что ли, будто выцвели…

Да нет, просто тут свет такой, – сказал сидящий внутри оптимист.

Так хотелось поверить ему…

Вздохнув, я прошмыгнула мимо гостиной в дверь под лестницей и очутилась на кухне. Сейчас выпью зеленого чая, и надо бы заняться гуселаповским интервью.

Но прежде нужно найти завещание.

Призадумавшись, я поставила чайник на плиту и опустилась на дубовый стул.

Невольно прислушиваясь к гнетущей тишине, царящей в столовой.

Потом покосилась на дверной проем, уводящий в непроглядную темноту.

Да нет, вроде ничего.

МАРТА, ЗАЙДИ КО МНЕ.

Я застыла.

МАРТА!

Это он, мой отец.

Я ЛЮБЛЮ ЕГО.

… Нет, нет, что это я мелю?..

Я подскочила, как ужаленная, и ринулась в угол кухни.

Господи, скорее бы чайник вскипел!..

Как часто ты произносишь это дурацкое слово – Господи.

Ну что это со мной, черт возьми?!

Марта, прошу тебя, не поминай черта, пока не узнаешь его лично…

Стараясь не слушать голос, звучащий из гостиной, я открыла дверцу буфета, чтобы достать мою любимую чашку со змеей Шань-Е, и… замерла, вспомнив зрительной памятью только что скользнувшую мимо картинку…

На столе стоит хрустальный бокал.

Рывком обернулась… Так и есть – вот он. Но я не пила из него! Он должен стоять в буфете!..

Я, трясясь, заглянула в буфет. Одного бокала не хватает. Зато… Мать честная!

На полочке стояла темная бутылочка знакомой формы. Откуда она взялась?!

Я достала бутылку, удивившись ее необычайной легкости. И сразу поняла:

абсента внутри совсем мало!

Кто-то пил из нее!

Я, перестав дышать, подошла к бокалу, и, не решившись взять его в руки, заглянула внутрь.

На самом донышке плескалось несколько зеленых капель. Господи!..

Давай выпьем за мое скорое возвращение!

Голос прозвучал чуть слышнее.

Моя рука сама потянулась к бутылке, откупорила ее и налила оставшийся напиток в китайскую чашку.

Я поднесла чашку ко рту и выпила. После чего швырнула пустую бутылку в пластиковый пакет для мусора.

А теперь иди ко мне.

Дверной проем качнулся и стал, как в пучину океана, засасывать меня в свое черное нутро.

Я начала втягиваться в него, как в космос.

Ноги быстро засеменили, не успевая за волной воздушного потока.

Она легко внесла меня в гостиную и поставила перед портретом.

Я подняла на него бесцветные глаза и… улыбнулась.

Здравствуй, папа.

Мне показалось, что он стоит еще ближе – теперь расстояние до луга было короче, чем до леса. В воздухе веяло речной влагой и душистым травяным ароматом.

Как хорошо!

КАКАЯ ТЫ КРАСИВАЯ! ТАК И ДОЛЖНО БЫТЬ. ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ САМОЙ ЛУЧШЕЙ!

Невероятное счастье вдруг захлестнуло меня – будто за спиной выросли крылья.

Ты тоже самый лучший!

Его фигура стала еще более плотной; казалось, можно пощупать рукой его налившиеся живой кровью мускулы. На лице застыло самодовольное выражение.

От легкого ветра меня закачало.

Какие-то слабые, неясные озарения блеснули в голове… Но я недовольно отогнала их.

ТЫ СТАНОВИШЬСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ ПОХОЖЕЙ НА МЕНЯ.

Это прекрасно, папа!

Меня охватила неземная эйфория. На какой-то момент вдруг почудилось, что я там, внутри картины, будто я ступила на луг; я даже ощутила под босыми ногами мокрую от росы траву…

Ветер стих, и я очнулась от видения. Потом медленно взглянула под ноги и увидела красиво выложенный паркет.

ПОНРАВИЛОСЬ? ОСТАЛОСЬ ПОДОЖДАТЬ СОВСЕМ НЕМНОГО, И ТОГДА…

… Что это за резкий звук? Чайник! Верещит, как паровозная сирена! А я… сижу, положив голову на стол. В алом платье из тонкой шерсти и тапочках.

В столовой тишина. Никакого движения. Полное безветрие и безмолвие.

И в кухне тоже все тихо. Тяжелые шторы не шелохнутся. Не мигнет огонек яркой лампочки. Лишь весело мерцают язычки газового пламени…

Но что-то только что произошло.

У меня какое-то странное ощущение – могильного холода. Будто я чудом вернулась с того света…

Я наморщила лоб, пытаясь вытянуть из недр памяти утраченные сведения об этом отрезке времени…

Не помню. Ничего не помню.

Налив чай и прихватив с собой чайник с кипятком, я побрела по тускло освещенной лестнице в спальню.

Какой-то провал в памяти. Осталось только чувство… Неосознанное, обрывочное чувство того, что я

побывала в преисподней.

…Как холодно!

Я сижу на кровати, закутавшись в плед. У меня озноб и привкус какой-то горькой травы в носу и во рту. Холод пробирает с головы до пят. Я пью горячий чай, а в глазах стоит какая-то мутная пелена…

Я хотела что-то найти…

Но меркнет свет, и глаза мои закрываются, а потом какие-то тихие шаги

у самой двери спальни…

слабый скрип, тихий шелест, смрадное дыхание и запах…

запах ванили

бормочущий мое имя и что-то еще голос; потом снова шаги, но только теперь они удаляются, а вместе с ними удаляется зловоние и сладкий аромат ванили

снова скрип…

И тишина.

 

 

Глава шестнадцатая.

 

 

 

Резкий звонок будильника рассек эту глухую, высокую, чердачную тишину. Словно ножом, разрезал безмолвие осеннего рассвета.

Голова была тяжелой, как чугунный котел.

…Ходил на поклон…

…Падал на ступени….

Я с трудом оторвала неподъемную голову от подушки. Потом приподнялась и села на мятой шелковой простыне. Посидев с минуту, накинула халат и вышла на балкон. Открыла широкое окно, впустив осеннюю морось. Вынула из кармана сигареты, чиркнула зажигалкой и, дрожа от свежего воздуха, сделала глубокую затяжку, с высоты глядя на голые деревья парка.

Все действия были механическими, как у робота.

Со мною что-то происходит. Я не узнаю себя.

Вроде бы, обычное утро. Среда. 29 октября.

Утро обычное, а я - какая-то другая.

Я – уже не совсем я.

Лестничные ступени, когда я спускалась на кухню, показались рыхлыми, как снег, и ноги мои увязали в них, словно в сугробе.

Без аппетита проглотив нехитрый завтрак, по-прежнему пребывая в состоянии непонятного одурения, я вернулась в спальню.

Пора на работу – проскрипело в замороженном мозгу.

Я посмотрела на платье и сапоги. Потом на джинсы, черный свитер и ботинки. Интуитивно выбрав последний комплект одежды, накинула куртку…

И словно теплые руки крепко обняли меня.

Прочь отсюда!

Захлопнув дверь, я спустилась на улицу и медленно пошла к остановке, пытаясь согнать с себя странную одурь.

… - Доброе утро! Что подобрать вам сегодня?..

Я вынырнула из внутренних глубин и увидела перед собой пани Иду Крупиньскую в черных очках.

Я стояла в ее салоне перед вешалкой с платьями.

Господи, зачем я здесь?.. Как я сюда забрела?..

Я развернулась, но она удержала меня, обдав холодом, и я увидела возникшую за ее спиной тень блондинки-продавщицы.

- Никак не можете расстаться с этой курткой! - прорезался в уши недовольный голос хозяйки салона, - право, вчера вам подобрали такие шикарные вещи! Неужели они хуже вашего старого дешевого тряпья?..

Я, наконец, вышла из ступора. Действительно, что же это я? Вчера предстала перед всеми в образе голливудской звезды, а сегодня опять явлюсь в этих заношенных шмотках?!

Какого черта я их напялила?..

Внезапно я почувствовала острую неприязнь к своей старой одежде.

Это возникшее из ниоткуда чувство меня удивило. Такого со мной никогда не было. Надоевшие вещи я всегда бережно складывала в сундук или отдавала подружкам, при этом испытывая к ним добрые чувства, как к старым друзьям…

Не дав мне опомниться, блондинка, сноровисто орудуя быстрыми ручками, стащила с меня куртку и швырнула ее на пол.

Я проводила взглядом ее падение и ощутила что-то вроде укола в сердце.

- Сейчас сложим вашу одежду в пакет и выбросим в контейнер с мусором, - ласково проговорила пани Ида, держа в руках изумительной красоты курточку из голубой кожи, отороченную нежным мехом.

Какая красота! Я не могла оторвать взгляд от вещи.

Тем временем помощница принесла гору брюк, блузок и кофточек. Позабыв о брошенной куртке, я с восторгом начала их перебирать.

Не отдавай куртку! – влетела в голову стремительная, как выстрел, мысль.

Но я была занята рассматриванием чудесных голубых джинсовых бриджей с заклепками.

- Вот эти! – ткнула я в них и пошла в примерочную, - и к ним вон ту хлопковую рубашку с кармашком.

Блондинка засеменила за мной.

Через пару минут из примерочной вышла изящная девушка в голубых облегающих бриджах, голубой же курточке, кокетливой кепочке и высоких сапожках. Джинсы, ботинки и черный свитерок отправились в угол вслед за курткой.

Блондинка ловко упаковала их в большой пластиковый мешок и направилась с ним куда-то вглубь салона. Я невольно проследила взглядом за мешком.

Какая-то тупая, ноющая боль внутри сопроводила этот взгляд.

Моя боль.

И тут же извне проникли чужие мысли.

Ну что ж, туда им и дорога! Ботинки уже совсем старые, на них даже есть заплатка, пусть она совсем маленькая, но на работу в них ходить неприлично. Джинсы, правда, неплохие, хотя, признаться, тоже уже выходят из моды. Свитерок слегка скатался… А куртка - та вообще…

Холодное дыхание пани Иды раздалось совсем близко.

- Ну вот, совсем другое дело! – прозвучал над ухом ее низковатый голос. – Хороша!

Я оторвалась от раздумий и взглянула в зеркало. Хороша - не то слово!

Но какое-то давящее чувство внезапно сжало сердце в комок.

Верни куртку! – отчаянно зазвенел в ушах тонкий голос.

Я замерла, раскрыв глаза, вглядываясь в сторону, куда исчезала фигурка продавщицы.

И вдруг кто-то словно толкнул меня в спину; я закричала и рванулась за девчонкой, уносящей в пакете мои вещи. Я догнала ее у машины с вертящимся ковшом. На моих глазах ковш перевернулся, и его содержимое провалилось в огромную трубу, уходящую в землю.

Блондинка занесла пакет над ковшом…

- Нет!!! – завопила я, на каблуках подлетая к ней по скользкому полу.

От истошного крика она вздрогнула и уронила пакет на пол. Оттуда выскочил ботинок с заплаткой и подкатился прямо к моим ногам.

- Что с вами?.. – резко спросила девушка, и глаза ее злобно блеснули. Выражение неприкрытой ненависти отразилось в них.

Я, не отвечая, метнулась к пакету, но она оказалась проворнее и, быстро схватив его, заложила за спину.

Мне вдруг стало трудно дышать. Я протянула к ней руки.

- Отдайте мне… мою одежду… - прерывисто забормотала я.

Глаза блондинки внезапно начали терять очертания; зрачки стали бледнеть и вскоре растворились совсем в мутной дымчатой пелене, заплескавшейся в глазных прорезях. Она отступила к ковшу, но та же невидимая сила подтолкнула меня вперед, и я налетела на нее и схватила за плечи.

И сжала их, как мягкий пластилин. Ужас сковал горло. Я отпрянула и остолбенело уставилась на нее.

Она мягко и вкрадчиво стала приближаться к ковшу машины…

Не соображая, что делаю, я вцепилась в пакет, пытаясь вырвать его из рук блондинки, но та продолжала крепко его держать. Неожиданно пакет треснул, и оттуда посыпались мои вещи. Блондинка кинулась поднимать их и ухватила куртку за карман.

И тут же с криком отдернула руку, как от ожога. В этот момент я схватила куртку с пола, прижала ее к груди и понеслась к выходу. У самой двери у сапога подвернулся каблук, и я упала, скользнув щекой по холодному мрамору пола. Кожаная кепка отлетела в сторону…

 

Звон звон звон

Душу переполнил

Все что смог

Исполнил …

 

… - Ну так что, берете? – очнулась я от низкого меццо-сопрано пани Иды.

Господи, что это было?..

Я по-прежнему стояла перед зеркалом в бриджах, голубой курточке и кепке. В нелепом ужасе воззрилась на нее.

Странный чистильщик моего сознания опять вымел оттуда воспоминание о нескольких последних минутах… Что-то произошло… Но что? Что?..

- По-моему, восхитительно! – губы Иды тронула легкая улыбка. Глаз за непроницаемыми очками по-прежнему видно не было.

Я покосилась в сторону.

На полу, там же, куда ее бросила блондинка, лежала моя одежда – джинсы, ботинки, свитер и куртка.

А вот и она – подходит, улыбаясь. В руках у нее пластиковый пакет…

 

Не отдавать куртку! – припомнилось чье-то отчаянное указание.

 

- Свои вещи я возьму с собой, - поспешно сказала я.

- Дана, - вежливо обратилась к помощнице пани Ида, - упакуй вещи.

Та согласно кивнула, аккуратно уложила одежду в пакет и протянула мне.

Я прижала пакет к себе так крепко, будто там находилось редкое лекарство от смертельной болезни.

Дана ослепительно улыбнулась.

- Вы очаровательны! Ждем вас завтра. Ваше изумрудное платье и золотые туфли не оставят возможности для конкуренции! Вы будете неподражаемы!..

Я пристально посмотрела ей в глаза.

Пытаясь что-то вспомнить…

Глаза сияли и лучились светом.

Я шумно выдохнула.

- Сколько я вам должна?..

Расплатившись за покупки и все еще прижимая пакет к груди, я вышла из салона и попала под черную грозовую тучу. Только бы добежать до остановки!..

Как назло, я забыла зонт, и в трамвай села, вымокнув буквально до нитки.

В редакции мое появление в очередной раз взбудоражило Мигунову сотоварищи. Все опять засыпали меня хвалебными одами.

Оды предназначаются не мне, мимолетно подумала я. А сапогам, куртке, кепке… Я выскользну из всего этого, и меня никто не заметит…

 

Коллеги продолжали что-то восторженно обсуждать, но я не слышала комплиментов. Я вообще ничего не слышала. Я пыталась вспомнить те выпавшие из памяти несколько минут в салоне, но стоило в воспоминаниях дойти до момента полного переодевания, как передо мной возникало темное пятно, похожее на опасный неизведанный остров посреди голубого океана.

Потом оживал бархатный голос Иды Крупиньской, и опять перед глазами вставал мой образ в синем у зеркала.

А может, и не было ничего?

Но я не могла понять, как я вообще очутилась в салоне. У меня ведь даже и в мыслях не было туда идти… Я шла по направлению к остановке… Почему же попала в другую сторону?..

Еще раз прокрутив в голове свое пребывание в магазине, я надеялась обойти тот краткий промежуток времени, но он опять возник передо мной черным пустынным островом.

Внезапно я почувствовала, что вся продрогла.

- Где это ты ухитрилась попасть под дождь? – как во сне, услышала я удивленный голос Ирины Александровой, - на небе ни облачка!

Ни говоря ни слова, я взяла пакет и удалилась в дамскую комнату. Через минуту от шикарной модницы не осталось и следа. Я скинула мокрые вещи и, стуча зубами от холода, быстро переоделась в содержимое пакета.

И подошла к большому зеркалу. На меня глянуло привычное мое отражение – Марта Печатникова в черном свитерке и потертых джинсах. Я отвела взгляд, но что-то в моем облике заставило взглянуть еще раз.

Это «что-то» была ссадина на правой щеке.

Черный остров в памяти зыбко качнулся… и я ощутила щекой холодное прикосновение мрамора.

Сейчас я вспомню… сейчас…

Но мгла сгустилась, прикосновение тихо ушло, и остров стал исчезать в бездонном океане. Волны океана сомкнулись и поглотили его. Картина памяти обрела нарушенную целостность. Я вспомнила все – как я собиралась придти в салон, как направилась туда, как пришла, сбросила старую одежду, как лягушачью кожу, а потом любовалась собою у зеркала – синей курткой, хлопковой рубашкой…

Голос пани Иды…

Сияющие глаза продавщицы…

А больше и не было ничего. Правда ведь?

Правда.

Маленький темный островок упокоился на дне океана.

Я еще раз взглянула на себя в зеркало. Нет, пожалуй, бриджи можно оставить – очень уж хорошо они на мне сидели.

И, как ни странно, практически не пострадали от дождя.

Немного колеблясь, я опять сняла джинсы и водворила на место бриджи с заклепками. Вот так-то лучше!

Сложив в пакет мокрые вещи из салона Иды Крупиньской, я вернулась в кабинет.

- Твой сотовый трезвонил, - протянула Мигунова, не глядя на меня. Потом оторвала взгляд от компьютера и…

- Печатникова, ну ты даешь! Прямо показ высокой моды! Первое дефиле, второе дефиле… Ты зачем опять переоделась в свое старье?

Я вытряхнула из пакета безумно дорогие вещи и положила перед Диной и Ириной.

- Берите, девчонки, пользуйтесь. Купила вот в салоне, а носить… не хочу.

Обе застыли от изумления.

- Марта, ты что, с ума сошла?.. – вытаращив глаза, пролепетала Александрова, вцепившись в высокий сапог с ремешком и красивой фигурной пряжкой.

Как она близка к истине! Мне тоже так кажется.

- Ты шутишь?.. – с сомнением осведомилась Мигунова.

Я посмотрела на распластавшуюся на столе голубую курточку с мехом. Она не вызвала во мне никаких эмоций.

- По-моему, тебе пойдет эта чудесная вещица. Дарю, - подтвердила я свое решение, уплывая в далекие от происходящего мысли.

Динка кинулась ко мне и чмокнула в щеку, больно коснувшись ссадины.

- Ой, а что это у тебя?..

- Отстань, - резко сказала я, уворачиваясь, - иди лучше меряй подарок.

Александрова, держа сапог у груди, как ребенка, уставила на меня умоляющие глаза.

- Сапоги – тебе, - распределила я, верно истолковав мольбу, - остальное сами делите.

- Спасибо, спасибо, Марта!.. – наперебой завизжали подружки-веселушки и принялись за примерку.

Я отвернулась к окну и вынула из сумки телефон.

Интересно, кто набирал мой номер? Кто вспомнил обо мне в это дождливое утро?

Я посмотрела на экран.

Звонил Дуганов.

 

 

Глава семнадцатая.

 

 

Дуганов… Я вспомнила вчерашнюю прогулку по Набережной. Его ладони, ныряющие в моих волосах. Его слова «светлая моя, лучистая»… Теплый шепот, касающийся щек…

Его поцелуй возле редакции…

И то, что случилось потом.

Как же он мог бросить меня на произвол судьбы?

ОН НЕ БРОСАЛ ТЕБЯ. ОН ХОТЕЛ СЕСТЬ С ТОБОЙ В МАШИНУ, НО…НЕ СМОГ.

Ха, не смог!.. Что же ему помешало?!

МОГУЩЕСТВЕННАЯ ЧЕРНАЯ СИЛА ПОМЕШАЛА ЕМУ.

Я отмахнулась от вступающего в диалог непрошеного собеседника, сидящего в глубине моей головы.

Он меня бросил!

ЭТО НЕ ОН. ЭТО ВСЕ ТВОЙ ОТЕЦ.

Отец? – возмутилась я про себя, возражая противному внутреннему голосу, и даже нахмурилась, - причем тут отец?! Саша меня предал! Отправил неизвестно куда с незнакомым мужчиной и даже не позвонил! А отец меня любит. Он завещал мне квартиру… И я его люблю. Очень люблю! Мы с ним почти одно целое…

ПОЧТИ.

- Ты что там бормочешь?.. – прервал мою внутреннюю беседу голос Глеба Вереницына, - репетируешь вечернее свидание? Потише, ладно?

Я повернула к нему голову.

- Я что, вслух говорю?..

- Ну да, в любви кому-то признаешься. Жалко, не мне…

- Извини.

Несмотря на то, что я так здорово рассудила насчет места в моей жизни отца и Дуганова, душу переполняла каменная тяжесть. Мне хотелось, чтобы все было наоборот.

А все и есть наоборот.

…

Просто тебя почти уже нет.

 

«Позвоню Дуганову», - вдруг наперекор всему подумала я, выловив среди помех неожиданно ясно прозвучавшее четкое указание.

Взяв мобильник, я накинула куртку и вышла на улицу.

В состоянии неясного душевного трепета набрала номер.

- Марта? Ну наконец-то, - откликнулся Дуганов, как мне показалось, как-то язвительно, - где ты? Как ты?

- Где я? На работе, конечно, где же еще!

- Я тебе звонил десять минут назад! Где ты была?

- Одевалась.

- Что-о?!

- Ну, надевала брюки и свитер.

- На работе?

- Да, на работе.

- Ты что, издеваешься?! Ты у него?

- У кого?..

- Ты где штаны надеваешь?! – рассвирепел Дуганов.

- На работе!! – завопила я. Эх, будь он рядом и будь у меня в руке сковородка…- я попала под дождь и поэтому переодевалась в…

- Марта, какой дождь? Выгляни в окно! Солнце палит, как в июле! Ты что, еще не выходила на улицу?

Я замолчала. А что я могла сказать?.. Что на проспекте Касаткина – ливень?..

Он воспринял мое молчание по-своему.

- Я так и думал… Когда он на тебя посмотрел, я сразу понял, что вы знакомы… Но как ты могла так поступить? Прыгнуть в машину и чуть не отхватить мне руку дверью…

Из сказанного я не поняла ни слова.

- Ты что, в самом деле у него?.. – в Сашином голосе прозвучала такая горечь, что мне стало не по себе.

- У кого? – опять переспросила я.

- Ну, у этого мужика в лимузине! – горячо выпалил он.

Я зло расхохоталась.

- У мужика в лимузине, говоришь?! А кто сунул меня в его машину, а сам сбежал?! И даже не позвонил, не узнал, как я доехала! А вдруг он…

- Я не позвонил?! Да я тебе раз тридцать вчера звонил! Это ты трубку не брала! Куда ты уехала с этим чертовым олигархом?!

- Я уехала?! Да ты сам меня к нему усадил и отправил неизвестно куда! Не мог проводить?! А если бы…

- Что-о?! – разъярился Дуганов так, что я чуть не подпрыгнула на месте, - я не мог проводить?! Да ты захлопнула дверь у меня перед носом! Чуть не прищемила руку! И телефон отключила!

- Ничего я не отключала! Ты сам…

- Ну, все! – заорал взбешенный Дуганов, - я звонил удостовериться, что ты жива-здорова…

- Удостоверился?.. – дрогнувшим голосом произнесла я.

- Удостоверился… Желаю счастья с господином в лимузине! – и Дуганов бросил трубку.

Из уголка глаза медленно поползла слеза. Я изо всех сил попыталась ее сдержать, но она вылезла-таки на раненую щеку и быстро потекла вниз.

Ну вот, поняла теперь, ху из ху?

…

 

- Марта, ну что ты все молчишь и молчишь?.. – грустно бубнил Вереницын, - ну скажи хоть словечко ласковое! Тебя в последнее время будто подменили!..

- Поссорилась со своим художником? – посочувствовала догадливая Ирина Александрова, заботливо ставя передо мной чашку с дымящимся чаем. - Плюнь! Главное, не звони ему первая. Сам позвонит и извинится.

- Они все сначала так, - благодарно поддакнула Мигунова, гладя мех на новообретенной курточке, - надарят подарков и думают, что теперь можно права качать! Взять вот моего мужа…

Мне на мгновение стало жаль ее мужа. Она постоянно его «берет»!

Они что-то говорили, переключаясь с одной темы на другую, а потом потихоньку затихли и прильнули к мерно гудящим компьютерам.

А я все сидела, уставившись в одну точку – богатая наследница, дочь знаменитого профессора философии, потомок немецкого курфюрста, обладательница квартиры, огромных денег, бриллиантов и изумрудов Марта Печатникова.

Сидела, вжав голову в плечи. Искусственный мех старой куртки ласково щекотал щеки, и я отчего-то чувствовала себя очень-очень несчастной.

Какой-то дурацкий вышел разговор. Что он там плел насчет того, что я якобы прыгнула в лимузин и захлопнула дверцу перед его носом?.. Он что, с ума сошел?.. Да и я тоже хороша – зачем-то сказала, что одеваюсь… Что он должен был подумать?..

Наконец, я отбросила все мысли и с головой ушла в интервью. И незаметно, как это всегда бывало, наступило пять часов.

Выходя из редакции, я невольно оглянулась по сторонам.

Но его нигде не было.

Стараясь протянуть время, я отошла к углу здания и закурила. Сигарета горит семь минут, говорил наш институтский преподаватель политологии. (Это, кстати, все, что я запомнила из курса политологии). Может, за эти семь минут он появится?.. Неужели он мог поверить в такую чушь?..

Но он не появился.

Вздохнув, я тяжелым шагом направилась на остановку.

Может, проигнорировав опыт Александровой, позвонить ему и все объяснить?.. Ведь ясно же, что произошло какое-то недоразумение… Скорее всего, он что-то неправильно понял – я, наверно, села в машину и просто инстинктивно попыталась захлопнуть дверь, а он воспринял это так, будто я хочу уехать от него с мужиком в лимузине. Вот дурачок! Сейчас же позвоню ему и все-все объясню. Просветлев от этого решения, я открыла раскладушку мобильника, и в ту же секунду будто из-под земли вырос пятнадцатый трамвай. Держа телефон в руке, я поднялась по ступенькам и села к затемненному окну, из которого виднелись размытые очертания пейзажа. К моему удивлению, сегодня в трамвае было несколько пассажиров, и я, скрепя сердце, бросила телефон в сумку – не вести же столь интимную беседу при них. Придется отложить разбор полетов до дома.

Но очутившись в квартире, я вдохнула полной грудью ее тягучего воздуха, и мысли мои неожиданно повернули в другое русло. Как это он звонил тридцать раз? – недоверчиво подумала я, разуваясь. А где же эти звонки? Почему на экране не было никакой информации?

Ах, да, – с ехидством продолжала я вспоминать, вешая куртку на рога и проходя на кухню, - «телефон был отключен»! Да ничего подобного! Не был он отключен!

Я раздраженно поставила чайник на плиту.

Ишь, какой принц! Да как он смеет мне не верить! Да он сам врет на каждом шагу!

Последняя мысль, пришедшая в голову, показалась до того странной, что я даже невольно оглянулась по сторонам – так резко она влетела в голову. Будто подстерегала и ударила откуда-то из-за угла.

Тем не менее, желание позвонить и что-то выяснить окончательно угасло.

Да ну его с его причудами! Это ж надо такое выдумать – руку я ему, видите ли, чуть не отрубила дверью! Чего только не сочинят незадачливые кавалеры, только бы до дому не провожать! Прав был Корсаков – повывелись в наше время рыцари… Ну да и бог с ним!

При мимолетном упоминании бога будто маленькая огненная молния слегка полоснула по сердцу.

Грустно напевая, я достала из буфета чашку со змеей. Сполоснула глиняный заварочный чайник и насыпала туда горсть душистого чая. Потом сунула руку в пакет – по пути я купила сушки и сыр.

Если бы он звонил…

Абсент.

Не веря своим глазам, я вытащила на свет божий плоскую, как фляжка, бутылочку с узким горлышком. Откуда она здесь?!

Я вертела бутылку в руках, пытаясь припомнить ее происхождение. Как она сюда попала?

Вчерашнюю невесть откуда взявшуюся точно такую же полупустую бутылку я выкинула, допив остатки напитка…

Не буду пить! – шепнуло мое подсознание.

МАРТА!

ЭТО ОТЕЦ.

Что это я? Давным-давно явилась, а до сих пор еще к нему не зашла?!.

Внезапно горло сковало какой-то странной сухостью. Этот голос… Голос отца… Где он звучит? В моей голове или… и впрямь доносится из гостиной? И… я уже ничего не боюсь?..

Вдруг память открыла мне картину той самой первой ночи, когда я, сломя голову, бежала по стеклам, не разбирая дороги. Открыла с подробным ощущением немыслимой жути, которую я тогда испытала. Тогда чувство страха было отчетливым и ясным. Липкий ужас, как спрут, обвил все мои внутренности.

А теперь страха как будто и нет. Я ясно слышу голос и спокойно наливаю абсент в хрустальный фужер… Сознание сильно замутнено, и только где-то глубоко-глубоко бьется тонкая пульсирующая жилка – это и есть страх. Теперь он так далеко… А папа совсем близко…

ЭТОТ НЕГОДЯЙ ОБИДЕЛ МОЮ ДЕВОЧКУ?

Да, папа, - мысленно пожаловалась я отцу, наполняя фужер доверху.

НЕ ДУМАЙ О НЕМ. МЫ ВМЕСТЕ – ТЫ И Я. И НАМ С ТОБОЙ НИКТО НЕ НУЖЕН… - убаюкивающе звучал сладкий голос из гостиной.

И в эту секунду я вспомнила, откуда взялся абсент – после обеда его в знак благодарности за куртку принесла Мигунова и сунула мне в пакет. А я начисто об этом забыла!

Как я могла об этом забыть?..

Я и сейчас не помню этого момента. Просто неизвестно откуда вдруг пришло точное ЗНАНИЕ – было именно так, а не иначе.

ИДИ СЮДА.

Я плеснула еще чуть-чуть и через полутемную столовую, почти не касаясь земли, вышла в гостиную.

Счастье встречи с портретом окрылило. Отец стоял еще ближе к краю моста. Глаза его сияли здоровьем. Тело налилось молодой крепостью – казалось, под мышцами играет живая, бурлящая алая кровь. Щеки и губы порозовели. Кожа приобрела золотистый блеск. Я придвинулась к нему и взглянула в холодные голубые глаза.

Раньше я не замечала, какие у отца глаза. Теперь же их холодный огонь будто стегнул, как хлыстом, меня изнутри.

ХОЧЕШЬ ПРОГУЛЯТЬСЯ ПО ЛУГУ, МАРТА?

Мертвый свет, исходящий из глаз, превратил меня в молчаливый, застывший камень.

РАЗВЕ ТЕБЕ НЕ НАДОЕЛА УНЫЛАЯ ОСЕНЬ?..

Тьма в комнате начала наползать из углов и сгущаться, постепенно образуя вокруг меня относительно светлое облако.

А ЗДЕСЬ ЛЕТО. ТЫ ВЕДЬ ЛЮБИШЬ ЛЕТО?..

Я стояла в облаке в странном состоянии. Какая-то черная сила давила во мне белую силу, внезапно поднявшую голову. Я смотрела в его глаза, и леденящее сияние, которое они излучали, будило во мне тот самый ничем не прикрытый ужас, обуявший меня в первую ночь. И в то же время что-то заставляло меня испытывать невыразимую любовь к человеку на портрете и четко осознавать острое желание отдать за него свою жизнь.

ШАГАЙ СЮДА.

Во мне начало смутно оживать воспоминание – так уже было, я уже была ТАМ,

и ТАМ было прекрасно, как в раю… - дунула черным пьянящим ветром мысль справа.

Я сделала уверенный шаг…

… и там все было объято непреходящей, самой смертельной смертью… - откликнулся печальный голос слева.

Голос проник в самое нутро и вызвал больной отзвук в сердце. Я будто слегка очнулась и почувствовала, как здесь холодно и темно. Темнота пододвинулась еще немного и незаметно сковала меня в кольцо неяркого света. Овладевшая мной одурь стала чуть рассеиваться, и спящее чувство реальности вдруг всколыхнулось. Я внезапно отчетливо осознала, что помимо воли опять стою здесь, не в силах отвести взгляда от страшной картины. И в ту же секунду прозрения УЖАС, всепоглощающий, чистый, без примесей дурмана, охватил меня с головы до пят, влезая прямо под кожу, под нервы, проникая в сердце, сжимая его в кулак и не давая дышать.

Я шагнула назад и отступила к двери.

ИДИ СЮДА – в мысленном голосе прозвучали недобрые металлические нотки.

Но вместо того, чтобы исполнить приказ, я сделала еще один шаг назад.

Я СКАЗАЛ – СЮДА! – голос отца прогремел, как из преисподней, и своей силой чуть не расколол мне череп.

Пытаясь отступить назад, я почувствовала, что лишь топчусь на месте. В ужасе, не мигая, я смотрела в его ледяные жуткие глаза.

Любовь нечеловеческой силы опять прорвалась сквозь страх.

Папа, за что?..

Сияние его глаз начало приобретать невероятную мощь. Оно стало насыщаться глубоким синим цветом и озарять кольцо, в котором я стояла, и я как бы заколыхалась на его ледяных волнах.

В этот момент нога наткнулась на что-то мягкое, и я, не удержав равновесия, растянулась на полу.

Вскрикнув от боли, я попыталась подняться, но что-то меня не пускало; хватая воздух вокруг в попытке вырваться из чьих-то невидимых объятий, я на долю секунды вскользь коснулась рукой чего-то мягкого и отвратительно горячего и липкого. В ту же секунду оно вырвалось из-под руки и с шипом уползло в глубь гостиной. Содрогнувшись от ужаса и омерзения, я повторила попытку встать, но поняла, что не могу выпутаться из джинсовых бриджей - штанину словно пришпилило к полу.

Бессильно сидя спиной к портрету, я услышала хлест, будто бы пошел дождь. По комнате пронесся, с каждой секундой невероятно усиливаясь, ветер, и тут же на меня полились холодные капли и сильно запахло луговой травой. Закружилась голова, и пол с потолком начали меняться местами. Послышался скрежет клонящихся от ветра старых деревьев, и через раму, как уже было однажды, хлынула речная вода. Она вмиг намочила часть моего тела, находящуюся на полу. Я предприняла очередную отчаянную попытку оторваться от пола, но тщетно. Бриджи будто прилипли к полу, и ноги в них вдруг стало жечь, как огнем. Вода тем временем резко прибывала. Мне вспомнилась страшная английская сказка «Ученик чародея», где этот самый ученик чародея прочел незнакомое заклинание и со страху приказал явившемуся на зов Вельзевулу полить цветок. Тот поливал цветок, пока вода не поднялась до колен несчастного ученика… потом до груди… потом до шеи… Бедняга не знал, как отменить просьбу и захлебнулся…

Чертовы бриджи не расстегивались, будто намертво приросли к телу. Я с диким криком заметалась на полу, все более уходя под поднимающуюся воду. Внезапно рука нащупала разбитый фужер, в какой-то момент уроненный на паркет. Со звериным упорством я начала раздирать стеклом смертоносные штаны, и, наконец, когда вода уже плескалась почти у подбородка, кое-как выпуталась из них.

Дверь гостиной была открыта, и я, тяжело дыша, кинулась прочь. Пробегая под лестницей, услышала пронзительный вой вскипевшего чайника. Мокрая, как мышь, с трудом переводя дух, остановилась у двери кухни.

И неожиданно для самой себя перекрестилась.

Я никогда не была особенно верующей. Вернее, глубоко в душе я точно знала – бог есть, и он меня любит. Этому факту в моей жизни существовало множество подтверждений. Но никаких обрядов и постов я не соблюдала, церковных праздников не чтила. Толпы верующих в платочках, навязчиво пытающихся вразумить, наводили на меня тоску. Я считала, что вовсе не обязательно собираться в кучу для молений, главное – иметь бога и веру в душе, и открывалась ему наедине, без посредничества сомнительных батюшек.

Правда, в тяжелые или ответственные моменты жизни – например, перед сложным экзаменом, собеседованием на работу или бабушкиной операцией я начинала истово веровать, шла в церковь и ставила свечи. Но это делалось, так сказать, для усиления просьбы. Чтобы бог уж наверняка ее услышал и помог.

И вот сейчас, когда уголком сознания, чудом избежавшим потустороннего плена, я поняла, что не чувствую реальности, что теряю саму себя, что в меня прорастает что-то чужое, оно уже во мне, сосет светлую зелень моих глаз, крадет тепло моего тела – рука моя сама собой поднялась и наложила на грудь отчетливый крест.

Находясь теперь под некоторой защитой, я приоткрыла дверь под лестницей. Чайник, свистя, едва не подпрыгивал над плитой. Машинально выключив газ, я так же машинально заварила крепкий зеленый чай.

Перед глазами тоже все было зелено. Потеребив спутавшиеся волосы, я с изумлением обнаружила, что они совершенно сухие. Рот сам по себе начал открываться. Я очень медленно перевела взгляд вниз.

На мне были надеты идеально сидящие бриджи. Без малейших признаков порезов от стекла.

Как же так?!.

Позвони Дуганову! – звонкой пчелкой вонзилась в висок короткая мысль.

Вдруг опять закружилась голова; закачались предметы, зазвенели бокалы на полках, снова ни с того ни с сего неистово загудел чайник… Плита агрессивно вытянула ко мне мгновенно выросшие газовые языки. Из углов пополз едкий синеватый дым, и какое-то тяжелое воспоминание, связанное с ним, шевельнулось глубоко на дне памяти…

- Господи, помоги… - зашептала я, отступая к двери.

ОПЯТЬ ЭТО ГЛУПОЕ «ГОСПОДИ»!.. ОН НЕ ПОМОЖЕТ ТЕБЕ!

Слыша эти слова, я на непослушных ногах бросилась к лестнице и… обнаружила, что лестница тоже изменилась. Она стала `уже и… как-то хрупче и изношеннее. Некоторые ступени были сломаны. Я, как в бреду, повторяя срывающимся шепотом «Господи… господи…» начала подниматься по этим ускользающим, зыбким, рыхлым ступеням, а они хрустели и ломались подо мной, будто это был не устойчивый камень, а старые гнилые доски. Сзади догонял, обволакивая, душный, смрадный дым; он застилал глаза и забивался в горло. Я тащилась наверх и почти не понимала – сон это, явь ли, где я, и я ли это. Сознание уже терялось и путалось, а ноги, спотыкаясь, все брели вверх, из последних сил таща ослабевающее с каждой секундой тело. Наконец, сквозь дым высветилась высокая дверь спальни. До нее оставался шаг или два, когда меня с яростной силой смело вниз хлынувшим сверху ветром.

Я едва успела схватиться за разрушающиеся на глазах перила, чтобы удержаться на месте и не скатиться кубарем обратно в прихожую.

Вдруг ноги опалило, будто огнем. Боль была такая, словно меня поставили обнаженной в полыхающий костер. Судорожно я попыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, и неожиданно передо мной ясно встала картина детства: соседка тетя Зоя повела дочку Аллу в воскресную школу, и я, девятилетняя девочка, увязалась с ними.

И вот я стою в хоре и пою чистым, звонким голоском:

Воскресение Христово видевше,

Поклонимся святому Господу Иисусу,

Единому, безгрешному…

Я зашептала пришедшие, как откровение, спасительные слова, и снова пошла, утопая в лестничных ступенях. Ноги перестали гореть. Дым начал слабо рассеиваться. Наконец, снова показалась дверь.

Проскользнув в нее, я с силой захлопнула дверь изнутри и закрыла на защелку. Потом сняла бриджи и вышла на балкон, чтобы выбросить их с двадцать второго этажа.

Стоявший стеной густой воздух мрачно принял их в свое непроглядное чрево.

- Ты бо еси Бог наш… - охрипшим голосом бормотала я, падая на кровать и проваливаясь в глухую черную пропасть тяжелого сна…

 

… - Марта!

Дверь тихонько скрипнула.

- Марта, девочка моя!

Я с усилием разлепила глаза, просыпаясь, и не сразу увидела, что у двери в сумрачном ночном свете стоит статная фигура в белом камзоле и высоких сапогах – фигура МОЕГО ОТЦА.

При виде ее я беззвучно вжалась в кровать.

Фигура медленно приближалась к моей постели. Я, вцепившись в шелк простыни, отодвинулась к изголовью.

Отец держал в руке толстую сигару, источавшую сильный ванильный аромат. С сигарой в руках он по-прежнему приближался ко мне. Я отодвинулась насколько это было возможно и, в конце-концов, уперлась спиной в спинку кровати.

Руки мои похолодели. Язык прирос к небу.

Он подошел совсем близко, и я ясно различила черты его прекрасного лица и исходивший от него запах гниения.

- Не бойся, - ласково произнес он, присаживаясь у меня в ногах на сбившееся покрывало.

Внезапно я совсем перестала бояться. Меня охватило небывалое блаженство. Я вдруг испытала к нему такую всеобъемлющую любовь, на которую даже не подозревала, что способна. Ради него я готова была продать душу дьяволу.

- Марта, - сказал он, обдав меня зловонным дыханием. Я потянулась к нему и с наслаждением вдохнула в себя этот запах, - я пришел навестить тебя. Тебе нравится здесь, у меня в гостях?

- Да, - отозвалась я, едва дыша, глядя на него во все глаза, вбирая в себя его образ и благоговея от его близости, - мне так хорошо у тебя, папа!

- Скоро ты будешь хозяйкой моего дома. Ты не представляешь, как я счастлив! Осталось подождать совсем немного. Ты ведь выдержишь? Не уйдешь отсюда? – его голос сладким медом лился в уши.

- Нет, нет!.. – уверила я страстно.

- Вот и хорошо, моя милая, моя единственная девочка. А теперь спи. Я должен тебя беречь. Спокойной ночи!

Он приподнялся, собираясь уйти, но я во внезапно вспыхнувшем дочернем порыве кинулась к нему, чтобы поцеловать его руку. Однако он резко увернулся от моих объятий, и моя ладонь ткнулась прямо в огонек его ванильной сигары. Я вскрикнула, на миг перевела взгляд на обожженное запястье, и тут же снова подняла глаза.

В комнате никого не было.

И я уже ничего не помнила.

Ничего.

 

Окончание следует.

(Изабелла Кроткова "Завещание с простыми условиями. Часть 2")

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/