Алексей Нарочный

 

 

Дама с фюрером на спине

 

NS gegen Antifa science fiction/

философско-тоталосоциальный роман

 

 

 

 

 

 d6af3a3521d38742a00878b657e85fcd_100_100

 

Москва, 2013

 

 

Все совпадения — как сов падения...

 

 

«Ты знаешь, милосердный боже, что бесчеловечность мне чужда. Но ведь ацтек — не человек».

(К. Чапек, «Конкистадор»)

 

 

Part I: Das Eigentum des Dritten Reiches

 

Немой день (вступительное слово автора)

 

Сегодня у меня всё валится из рук, а маргиналы раздражают сильнее обычного. В этот день ни один знак судьбы не сулит мне ровным счётом ничего хорошего, а плохие предзнаменования, наоборот, сбываются очень даже оперативно. Эвфемизм «трудный день», знакомый из ТВ-рекламы, оброс во взрослой жизни новой этимологией, почерпнутой из личного опыта половой жизни: когда у подруги наступают эти дни, становится трудно, но вовсе не невозможно делать любовь. Мужские трудные дни (как сегодня) — это когда трудно делать что-либо вообще. Трудно даже писать и говорить в этот немой день. Но когда придёт мой, и придёт ли он ещё? Не буду гадать, а лучше в этот неудачный день и начну историю большой любви и ненависти, смешав прошлое с будущим.

 

1. Влечение к смерти

 

Когда полиция показалась на горизонте, Алина привычным движением набросила на плечи лёгкую сетчатую накидку — подарок одного из бывших. В столице царила раннеавгустовская пыльно-душная жара, однако засвечивание перед пентами на любительском уровне вытатуированного на левой лопатке «зигующего» при полном параде и со свастикой на повязке фюрера могло — так ей казалось, по крайней мере — сделать её кандидаткой на роль жертвы статьи 282-ой УК РФ, что было бы особенно неприятно именно сейчас, пока Алина, к её глубочайшему сожалению, не только была бесконечно далека от своей главной цели — создания нового «рейха» и собственной «правой» организации как первой ступеньки к нему — но и совершила ещё очень мало противоправных («правых») деяний над «чурками». Снегирёва продела обе руки в рукава накидки, взяла пакеты и пошла по Малому Козихинскому (полицейские обогнали её) в сторону Бронной, чтобы в нужный момент свернуть на Большой, почти безжизненный порой, но не сейчас. Ой, что тут творится! Теперь понятно, куда пенты ломанулись. Из расклеенных на здании лозунгов можно было сделать вывод о причинах лёгкого мордобоя, творящегося у этого же здания. Одни хотят его сносить, другие пытаются им не дать это сделать — и получают по лицу. Но сейчас не до них, надо работать. Алина оставила чужие разборки позади. Помимо них, за спиной были два десятка лет и неоконченное высшее в литературном. На спине — замаскированный партак с Гитлером. Что?.. «Не сотвори себе кумира, кроме Бога жидовскаго?» Христианство, построенное на обожествлении двух текстов, полностью противоречащих друг другу — слишком большая ересь, чтобы быть воспринятой ей всерьёз. Впереди… О! Вот и искомый театр впереди.

Алина подошла к охраннику и, подождав, пока он договорил с каким-то своим приятелем, после чего тот удалился вглубь театра — тоже работать, очевидно — обратилась к усатому мужчине в форме:

— Здравствуйте, я — курьер, забрать ручку у Дарьи Вернер по гарантии.

Охранник, окинув оценивающим взглядом стройную фигурку Алиночки, подумал секунду, как бы пристать, но, ничего путного не сообразив, стал рыться в списке в поисках внутреннего номера клиентки Снегирёвой. При этом он проговорил еле слышно:

— Ручка… Могла бы сразу у меня оставить, я бы вам передал.

И совсем уж тихо:

— Лень п*зду поднять!

Снегирёва, пока ждала клиентку, проглядывала лежавшие тут же флаера и мини-афиши. Тем временем зашли три девушки довольно симпатичной и аккуратной наружности. Из хода их с охранником диалога Алиночка поняла, что те хотели найти работу актрис. Охранник дал им образцы и бланки резюме, с тем они и ушли (ответственный за кадры сотрудник был в отпуске). Подошла Вернер, Снегирёва забрала брак, отдала деньги и покинула театр. Теперь можно было заехать в офис, и — свобода!

…Вечер. Лина приехала домой (на тот момент жила у подруги Ларисы вместе с Варварой, с которой также и работала). Поужинала, приняла душ и вышла из ванной голой. Попросив «крысиным тарифом» бывшего положить ей денег на счёт, позвонила своему нынешнему парню-скину (или — бону, если пользоваться трэд- и афа-лексикой), и они договорились о встрече.

— Кому ты там? — полюбопытствовала слегка полноватая, но весьма симпатичная за счёт таинственного шарма девственницы-лесбиянки Варвара, ровесница Алины. Варя хорошо рисовала, любила писать стихи. Лара, менее миловидная готик-гёл лет тридцати, впрочем, выглядевшая значительно моложе, бухала на кухне, как было у неё принято после работы. Недавно её ограбили и чуть не изнасиловали, что-то из этого послужило причиной депрессии.

— Ист, тусить с ним поеду, — объяснила Алина.

Варя, как преданная поклонница любовных утех в духе Сафо, не одобрявшая ни этого иста, ни парней вообще, ни недавнего увлечения подруги национал-социализмом, слегка поморщилась, но, как хорошая подруга, промолчала.

Алина, обладательница тела с бронебойным коэффициентом сексуальной привлекательности, была бисексуальна. Она зашла на ноутбуке Лары в «Контакт», прокомментировав:

— Опять всё тормо́зит!

Во всех формах глагола «тормозить» Алина весьма мило ставила неверное ударение.

Из-за сидения в нэте, вызванного попыткой найти истов про запас, Снегирёва подъехала, как всегда, чуть позже нужного времени. Фаш стоически ждал. Запрыгнув на его мужественную фигуру, девушка обвила талию Кирилла ногами, одарив бритоголового самой ослепительной улыбкой, после которой обида на опоздание этого ребёнка становилась невозможной. Фаш и не думал обижаться, вместо этого он, слегка полапав мягкие гениталии подруги сквозь короткое платьице, повёл её за руку к выходу из метро.

Выйдя на поверхность, Кирилл зашёл в магазин за водкой. Хотя сама Алина уже почти месяц не пила, она скрепя сердце позволяла делать это Кирюше, понимая, что так ему будет удобнее осуществлять то немногое, что от него требовалось, чтобы получать безлимитный доступ к вожделенному сладкому отверстию в теле Снегирёвой.

От поллитры фаш, бывший военнослужащий в «горячих точках», быстро дошёл до нужной кондиции. Они с Алиной довольно оперативно вычислили одинокого гастарбайтера. Кирилл схватил жертву за шкирку. Вид у кавказца в ходе экзекуции был самый жалкий. Фаш от души заехал пару раз по неславянской физиономии, но тут подкатили вызванные кем-то пенты.

Алина кое-как уговорила легавых отпустить их, благо избитый уже испарился с места происшествия.

Тут же, за палаткой, Снегирёва взяла в голову и исступлённо отдалась под покровом ночи.

На следующий день Алина также работала. Переносясь полуспящей совой с ветки на ветку, считала, приоткрыв рот и скрутив губу, остановки и выручку.

На улице, возле одной из станций метро, к Алине подошёл киргиз и принялся втирать что-то на своём языке. Кавказцы с азиатами всех мастей всегда и везде преследовали Алину, даже в начальной школе били сразу впятером... Но если в наше время уроженцам Дагестана и Чечни было, как минимум, присуще некое чувство самолюбия и самоуважения, благодаря чему они понимали сразу, когда девушка отказывает, то те же киргизы и многие-многие прочие продолжали идти за Снегирёвой, будто стрёмные зомби, по крайней мере пока не видели вытатуированного Гитлера.

Вот и этот киргиз, будучи посланным куда подальше более или менее вежливо, не пожелал, однако, так просто отвалить. Он даже послал нацистку на х*й, за что немедленно получил по лицу (Алина разбила ему губы) и лоу-кик, как показывал бывший. Киргиз не ответил. Ситуация была подарком Алине за тот раз, когда бывший, вступившись за Снегирёву, посланную аналогичным же образом, «работал» по кавказцу один и, не желая разделять с ней упоение боем, попросил не помогать.

...Снегирёва собралась было уже уходить, но киргиз шёл следом как на поводке и без устали ало-раззяво твердил всё одну и ту же печальную мантру: «За что?!»

Делать было нечего, пришлось пустить в ход тяжёлую артиллерию, благо никто не смотрел. Телескопичка — подарок бывшего — упала на голову ошалевшего оппонента с глухим звуком. Из разбитой ударом железной подруги башки хлынула кровь, враг присел на землю. Что ещё было делать: работа не ждала! Впрочем, иногда, после бурной ночи с фашом, Снегирёва забивала на работу (её любезно отмазывала Варвара), но сейчас не тот случай.

Оставив мужчину сидеть и подняв пакеты, Алина собралась идти работать дальше, но вовремя пропалила, что жертва встала и со своим вечным русским «за что?!» вновь двинулась следом. Офигеть! Алина предпочла найти укрытие в ближайшей заходиловке.

В ресторане «Суша планеты» случайно оказался знакомый по клубу «Релакс» здоровенный добродушный бон по кличке «Вилли Фог». Он угостил Алину чаем. На вопрос о том, почему у неё так трясутся руки, Снегирёва ответила:

— Со своим посралась.

— Бывает...

Киргиз в помещение так и не вошёл, что было очень хорошо: узнай Вилли о недавнем махаче, он, около года как вышедший на свободу, захотел бы добавить «клиенту», что могло кончиться «склифом» для одного и пентовкой для двух других. Алина, поблагодарив за чай, полетела дальше.

...После работы вполне можно было поехать к бывшему — потренироваться, поучиться рукопашному бою, а заодно и о приключениях своих поведать, стихи новые почитать, из дневника что-нибудь и, конечно же, пофотографироваться и похавать из «Макдака». Иногда, даже потрудившись, Алина оставалась в образе. Миша, бывший, не мог бы вспомнить, когда он видел Снегирёву два раза в одном и том же прикиде с тех пор, как она ушла от него.

Алина готовилась к выходу из удобного автобуса-полуэкспресса, проезжавшего мимо ряда ненужных ей остановок. Сгрудившиеся за её спиной ликаны, нажавшие, по всем правилам, кнопку сигнала водителю заранее, принялись громко возмущаться, когда автобус не притормозил на нужной им остановке. Алина, которая была в высшей степени раздражена нудением за спиной, попыталась урезонить развонявшихся:

— Этот автобус на предыдущей остановке не останавливается.

— Да, чего он не останавливается, э?! Это не водитель, а осёл *баный, да! — радостно подхватил невидимый кавказец позади Алиночки.

Алина вскоре добралась до дома и подъезда бывшего. Оттуда она скинула «перезвонилку», чтобы Михаил выходил встречать её.

Бывший, как и ожидалось, ничем новым не удивил. Всё то же самое сопливое его «вернись ко мне», даже жаль его было б, если бы только наци-гёл знала чувство жалости... Та же щедрость. Тот же её разбитый нос в спарринге с ним. И, конечно же, непременное условие, которое ставила Алина, если Михаил хочет вступить с ней в законный брак, в который раз так и не будет выполнено. Бесплатные тренировки и халявная жратва делали, впрочем, общество бывшего вполне удобоваримым. Алина всегда внимательно слушала, что он ей говорил. Порой это давало пищу для интересных мыслей, находивших выражение в дневниковых записях, которым Михаил, в свою очередь, внимал как гласу божьему.

— У тебя всё напоминает обо мне...

— Да, — замечание было более чем справедливым.

— И я хотел бы, чтобы что-нибудь мне постоянно напоминало о тебе... Помимо шрама на руке и боли в ухе.

— Хорошо, подарю что-нибудь в тему, с фашом посоветуюсь. Может, бритву? С бритым черепом ты б стал на человека похож. Когда уже... сам знаешь, что?

— Я долго думал обо всей этой ситуации и о нас, и в результате родил стих.

Михаил процитировал стихотворение собственного сочинения:

Этот шар со всеми вместе

Слишком мал, чтоб убивать,

И ценой внезапной смерти

Нам с тобою не бывать.

Как же можно ненавидеть?

Нас на нём не увидать.

Не хочу тебя обидеть,

Ты же будущая мать!

Жизнь одна и смерть в ней тоже;

Нам чужих не забирать,

А за Клеопатры ложе

Можно лишь свою отдать.

Написанию стихотворения предшествовала длительная внутренняя борьба, которая завершилась лишь с окончанием творческого акта. Мишин мозг долго отказывался осознать реальность требования Снегирёвой. Сделать дело не за то, что человек плох, а просто за принадлежность к иному этносу, представители которого якобы враждебны нам даже не тогда, когда они вооружены автоматами и взрывчаткой, а когда руки их сжимают всего лишь совок и метлу. Для Алины никакого противоречия тут не возникало. Она полагала, что это не люди. Видимо, звери. Михаил же даже мяса не ел.

— Миш, я же сказала тебе, что бесплодна.

— Но этот катрен родился в моём мозгу до того, как ты неделями занималась опасным истским сексом.

...Длительную тренировку сменил короткий сон. Никаких половых контактов. Всё, что она могла ему дать — это в глаз ещё раз. «Время лечит» — истина на века. Когда в первые месяцы после того, как Снегирёва перестала быть его девушкой, Маврошкину случалось спать с ней рядом, он не мог заснуть всю ночь, дрожа от обуревавших чувств. Теперь же он засыпал равным образом свободно как с ней, так и без неё. Вселенная приобрела привычно-безразличные черты, по внешности схожие с гармонией, но пустые внутри. Боль, заполнявшая Вселенную все те месяцы, что Алина с ним не общалась, постепенно рассосалась. Вера обернулась Сомнением. Надя притворилась Отчаянием. Люба оскалилась с Ненавистью. Апофеозом же стало ровное стабильное неревнивое чувство того вида дружбы, существование которого подвергал сомнению Dee Snider. В последнее время лишь сердечная инерция и память о трёхмесячном счастье заставляли его видеть некие признаки жизни в мёртвом теле любви. Поэтому, когда он время от времени умолял Снегирёву вернуться к нему, он обманывал сразу и себя и её, зная в глубине души, что это было невозможно. Невозможно даже в том случае, если бы она не ставила столь трагикомического условия, за выполнение которого даже сначала, до последнего известия о бесплодии, с небывалой щедростью обещала родить Михаилу законных сына или дочь, от гипотетической возможности чего прежде, когда жила с ним и считала себя способной родить, отказывалась наотрез. Была и ещё одна причина, помимо естественного недоверия к словам уже однажды бросившего тебя человека, не терять бдительности: Лина сама проговорилась, что распространила бы данную матримониальную акцию на любого понравившегося ей бона, а учитывая, что тех были десятки, принимать аванс всерьёз мог бы лишь такой недалёкий человек, каким Миша был изображён в дневниках Лины, но каким не был в жизни.

Позволить нацизму стать строительным материалом здания духа мешали также принципы Михаила. Ведь что такое «нацизм»? Религия, пламенная вера, зажигаемая в сердцах священным писанием столетней давности. Гитлер писал в своей «Борьбе» о низших расах как поставщиках рабов. Он всерьёз предлагал этот подход и, видимо, полагал, что Гёте и Шиллер его одобрили бы. Но на Руси подобные идеи неосуществимы. Хотя тут издавна прогресс обеспечивался и детьми «рабов» (как Михаил Ломоносов), и детьми «элит общества» (как Лев Толстой), однако тот же Толстой не чуждался физического труда и, полагал Маврошкин, порой мечтал быть простым крестьянином. Не нужно нам гитлеровское отделение от труда за счёт эксплуатации других, ведь нормальному, адекватному человеку галилеянин Иисус и австриец Адольф равно параллельны: у него свой собственный путь, свои цели, отличные как от небесного рейха, так и от земного рая из жидкого (слеланного из жидов) мыла.

Часть таких мыслей Маврошкин время от времени запальчиво высказывал бывшей девушке, однако у неё, фанатично преданной идеалам Третьего рейха, всегда и на всё находился готовый ответ. В конце концов Миша просто плюнул на все попытки её переспорить. Но тем не менее он не отказывал себе в удовольствии придумывать в уме на работе новые аргументы в споре с нацисткой: просто так, на всякий случай... вдруг, кавказца завалить захочется? А тут уже готовые доводы, чтобы этого не делать, которые всегда перевесят «найденную легковесной» в итоге ухоженную арийскую пустышку лакомого органа бывшей любви.

Растянулись серые будни, тучи недель провели табор месяцев до ноября. У Миши не было той мощнейшей силы, что позволяла Снегирёвой раскрашивать внешнюю жизнь во все цвета радуги как собственные волосы, не переставая поражать окружающих; он мог противопоставить этому лишь внутренние Вселенные. Но, с другой стороны, Миша прекрасно понимал, что из внутренних Вселенных, порождённых эксцентричным сознанием обитателя ночлежки Шикльгрубера, вопреки мнению Феста, и зародился Третий рейх.

На работе «передаста», как называла его деятельность Ирина Морозова a.k.a. «Слим», новая знакомая Маврошкина, перенявшая сие курьерское титулование у бывшего мужа, Миша читал в метро (насколько ему обычно было тяжело находиться утром на фирме в обществе людей, которые то и дело обращались к нему, настолько же легко оказывалось наедине с человеческими мыслями и фантазиями в ситуации, когда окружающие из-за гула его не трогали; он органически не мог бы быть «офисным планктоном») про «Борьбу», поражаясь в равной мере писательскому таланту автора и плохо прикрытому саморазоблачению. Отличный художник, стальной солдат, хороший писатель и бесподобный оратор оставался открытым для удара критики (критического) именно в тот момент, когда седлал любимого конька: переходил к разговорам о евреях. То, в чём фюрер обвинял иудеев, а именно разработку реально существующих проблем в качестве фона для проведения в жизнь своих истинных планов, мы видим и в его «Борьбе». Гитлер даже не считал нужным скрывать тактику контрпропаганды. Он лишь хотел, чтобы вместо «враждебных» идей немецкие головы были по самые уши залиты коричневой кашей. На ней он и вскормил тех, кто даровал ему победу в людских сердцах и на полях сражений Европы, разбавляя её разговорами о действительно существенных социальных вопросах. Однако бессмысленно пытаться провернуть нечто подобное у нас. Все разговоры о недавней почти что мононациональности России, увы, всего лишь пропагандистский ход. В целом можно смело утверждать, что путь Гитлера мог пройти только Гитлер. Всё, что содеял на Земле Христос — от чудесного цеха по перегонке в вино воды в промышленных масштабах до пирсинга крестных мук — было актом одноразовым. Даже самые недалёкие христиане осознают смену декораций и не пытаются пройти по следам учителя во всём. И новых Гитлеров тоже уже не будет никогда.

Миша потому ещё не стремился приводить все свои доводы Алиночке, что прекрасно осознавал, что для человека, охваченного теми или иными идеями целиком и полностью, Вселенная не существует вне рамок этих идей. Жиду понятно: заподозри только такой человек, что что-то в заключённом под крышкой арийского черепа внутреннем мире идёт не так, это скорее вызовет негодование и бунт, чем стремление разобраться в ситуации получше. А ежели и не бунт, то длительную маниакальную депрессию. Это примерно то же самое, что пытаться рассказывать Варе про вред для нации и вообще аморальность лесбийской любви, которую, однако, неонацист Викернес полностью оправдывал. «Рабство идей» — лишь удобная броня для тех, кто не хочет свободы.

Едва молодой человек пришёл к последнему умозаключению, как голос из динамиков объявил:

— Станция «Цветной бульвар».

Маврошкин перешёл на «салатовую» ветку; под не дающий уснуть голос духа фюрера доехал до «Дубровки». Длинный эскалатор. Музыка из плеера и набивание костяшек о поручень. Улица. Что-то копают. Никого. Можно помочиться! Сделав своё дело и перемахнув через ограду, Миша направился к дому номер 22, который высмотрел боковым зрением, справляя нужду.

Вот и нужный подъезд. Достав отремонтированный iPhone и отправив в стоявшее поблизости ведро бланк «заказ-наряда» вместе с пупырчатым пакетиком, в котором для пущей сохранности находился девайс, Миша позвонил. Трубку никто не снимал. Позвонил ещё. То же самое. Звонил минут двадцать, причём как по городскому, так и по мобильному номерам. В конце концов тупо звонить надоело, и он набрал телефон манагера Толика. Тот тоже долго не брал. Михаил знал, что в офисе на «Нахиме» сейчас весело и угарно неистовствует какой-то хит группы “Psychostick”. Всё-таки ответив, манагер посоветовал проверить «заказ-наряд» на наличие экстра-телефонов. Едва Миша, шёпотом выругавшись, опустил руку в помойное ведро и, порывшись там, выудил «заказ-наряд», как раздался звонок. Клиент, так его разэтак! Маврошкин убедился в справедливости закона П.О. Д’Лости.

...По пути обратно у метро Михаил не без внутреннего удовлетворения отметил, что на том самом месте, где пару лет назад торговали шаурмой, теперь стояла палатка «овощи-фрукты». В переходе, ведущем в метро, Маврошкин взял “Choko Pie” и тортик «Боярушка». Запил кипячёной водой из бутылки, которую всегда брал с собой в целях экономии финансов.

Перекусил, снова работа. Вечером будет концерт «Коррозии Металла» в «Хлебе».

...На «Коррозии» Маврошкина ждали встреча с новой Алиной; пол, слэмящимися бонами залитый пивом по щиколотку; гитарист Берсерк, отталкивающий парочку фэнов на сцене, мешающих ему играть «Несущего Свет»; бесконечные требовательные выкрики «сиськи, сиськи!» и некое подобие того удовольствия, которое он испытывал от подобных мероприятий около десяти лет назад.

 

2. Предосудительная ипсация

 

Время: конец смурных двадцатых годов по тоталосоцистскому летосчислению (сороковые двадцать первого века).

Место: спальный район на юге Гисталинограда, столицы Тоталосоцистского Утопического Рейха (ТУР).

Ситуация: ассенизатор Павел Светёлкин, проживший со своей женой пять долгих лет, за которые много всякого происходило, недавно развёлся, оказавшись вдруг к тридцати годам без какой-либо колеоризы в радиусе действия своего заряженного на убой фаллос-патрона. Партнёрша может быть, но также её может и не быть — тут уж кому как повезёт, а дальше жить всё равно надо.

Павел был не только смелым человеком, как можно догадаться по избранному им роду деятельности, но и предприимчивым. Да, найти решение полового вопроса требовалось в жёстких условиях отсутствия даже такого традиционного суррогата супружеского ложа, как просмотр порно, не говоря уже о жрицах секса и всего того, что было строжайше запрещено драконовскими законами тоталосоцизма, однако бурлящее в генитальных венах ассенизатора либидо не сдавалось, и в конце концов нетривиальный выход для содержимого конца нашёлся. Вопреки зову инстинкта самосохранения ассенизатор святотатственно и сладко рукоблудил на Гисталину уже... сколько? Да, ровно неделю, ведь «Серп и молот Тура», памятную статуэтку для очередного подписчика господучи, привезли как раз в среду.

Сейчас, заходя на сайт «ТоталКонтакта», уже лет десять как самой модной и одновременно единственной ещё сохранившейся «социальной сети», детища Василия Гурова, Павел вполголоса напевал запрещённый хит “Beta Ray”: “I look out to the stormy sea /I wish a porno star...”

Правее имени Алины Гисталиной стояла галочка подтверждения подлинности «ТК»-странички знаменитости. Некий большой шутник ещё в либеральном четырнадцатом (то есть двадцать седьмом по старому или мировому летосчислению) как-то попробовал создать фейк Алины Леонидовны. С тех пор в ТУР о нём никто не слышал. Сама «фальшивая» страничка при этом никуда не делась. Служа в качестве наглядной иллюстрации и развёрнутого ответа на вопрос «что к чему?», она надёжнее любого официального запрета ограждала светлый образ господучи от грязных лап любителей неуместных фан-артов и лулзов.

Деятельность Светёлкина на работе располагала к реализму, и как реалист он понимал, что добавление к Гисталиной в «друзья» в этой жизни ему не светит. Но поскольку весь остаток былой гордыни той же работой был начисто убит, Паша решил, что можно и в «подписках» висеть. Главное ведь — что? Правильно! фотки и видосы. А Алиночка по старой привычке мало чего скрывала. О, как раз новые выложила! Удача: то, что фюрер прописал!

Ответ на закономерный вопрос, почему Павел предпочёл поискам новой подруги в том же «ТоталКонтакте» галимый фап на фюрершу-господучи, будет двояким. С одной стороны, не будем забывать, кем он всё-таки работал, а с другой — он был некрасивым ассенизатором. С бывшей женой ему дьявольски повезло, и к «регрессии» по отношению к объекту и следованию принципу реальности он пока готов не был. Фап при этом рассматривался им лишь в качестве тайм-аута. Если гипотезе, что красивые должны спать только с красивыми, когда-нибудь суждено стать законом жизни, то старое как мир дрочево на самых сочных представительниц прекрасного пола никуда не денется. Впрочем, выбора, на кого дрочить, особого не было из-за «Акакия», или Автоматического Контроля Контента, следившего за всеми публикуемыми материалами и на корню пресекавшего любые намёки на эротику. Запрет не касался только господучи, которая позволяла себе время от времени обнажить перед камерой то плечо, то ногу, а то и значительный процент «грудной части». Так что золотарь свято верил, что он не одинок в своём тайном пороке.

Светёлкин представлял, как целует её алые губы. И другого цвета. Чертовски хороша в свои пятьдесят три! Поистине, современная пластическая хирургия творит чудеса. Лизать бы ей колеоризу, пусть бы даже не трахая... Косая чёрная чёлка на одной из фоток резанула прямо по сердцу, оставляя на нём непроходящий шрам; чёрные сапожки манили грешный язык. Животик, просвечивавший сквозь майку в сеточку (даже на своём высоком посту Гисталина нередко одевалась легкомысленно), манил ничуть не слабее. Вот бы эта сильная красивая обнажённая рука обняла его… Но больше всего мастурбатора возбуждало то, что эта женщина могла лишить свободы и жизни не только любого из многочисленной свиты её бритоголовых фаворитов, но и кого угодно вплоть до самого ассенизатора Павла. На фотографии, где Алина Леонидовна, стоя с поднятой вверх шпагой, принимала парад в честь очередной годовщины двадцатого апреля, Павел задержал свой взгляд — картина заворожила его своей фрейдистской подоплёкой. Но, собираясь кончить, он всё же закрыл фото и вместо него нашёл любимое им видео прошлогоднего бала, на котором в кадре в глубоком вырезе красивого чёрного платья Гисталиной на её нежной белой спине периодически мелькал, как говорили, некогда синий, а сейчас «перебитый» в цвете Гитлер.

Светёлкин, выйдя на финишную прямую, уже готовился завершить процесс, но внезапно его внимание отвлекло «ТК»-сообщение. Открыв «входящие», он просто обомлел, и было от чего: сообщение от самой Гисталиной! Эрекция ушла, пообещав вернуться назад нескоро, зато зад от страха вспотел, а волосы на нём встали дыбом, когда Павел прочёл: «Вот ты и попался, суходрочер!». И тут же раздался звук открытия входной двери, свидетельствовавший о безупречно выполненном с профессиональной точки зрения взломе кода электронного замка. Задумчиво, без энтузиазма Паша засунул свой сморщившийся андроцей обратно в трусы, понимая, что отвертеться не получится. Свет в квартире погас, и лишь красное око с молота Тура «троянской» статуэтки прощально мигнуло скрытой камерой.

Время: четыре дня спустя.

Место: Центральная гисталиноградская тюрьма для нарушителей режима ТУР.

Ситуация: двое заключённых убивают время в своей камере.

Кабы Коба абы как бы,

Были б все мы очень рады.

Жаль, что Сосо был упорен:

Рвал и выжигал под корень.

Жаль, что Коба был умелым,

Знал прекрасно своё дело.

Горбурашка дочитал надоевший образец древнего тюремного фольклора.

— За что нам всё это? — вопросил нарушитель режима ТУР бывший ассенизатор Павел Светёлкин.

— Вообще, или конкретно?

— И так, и так!

— Конкретно нас тут двое судаков на одной сковороде готовится. Один судак за дрочево в течение недели на Алину Леонидовну, пока служба контроля «косяк» автоматического спермо-контекстного анализатора не выявила. Про статью свою, кстати, на зоне не говори! Дрочить на фюрершу, по идее, западло. Мигом опустят. Хотя все там дрочат, и шестьдесят процентов на Гисталину. Скажи, сел за ипсацию на Крупскую на сайте историческом: это одновременно и незаконно там и безопасно здесь. Поедешь ровно, как по маслу: и шутка прокатит, и не поимеют, если вести себя нормально. Другой судак не за ипсацию, а за то, что использовал образ Гисталиной в своём поэтическом творчестве. Рифмоплёт-х*еплёт.

— Угу, спасибо, кэп! Ну а как насчёт «вообще»?

— Сейчас объясню, за что. Для наведения порядка был нужен тоталосоцизм. Никто не захочет давать наркоману право на роковую деградацию, кроме такого же, как он, придурка. При демократии же была только ширма борьбы с наркоманией, под которой самые грязные и противоестественные для человечества пороки цвели пышным цветом. При этом значительная их часть в лице таких, например, как заглот дыма огненного фаллос-патрона, питьё огненной сорокаградусной спермы и даже более откровенные виды блевотной содомии чуть ли не представлялись простительными слабостями. Чтобы изменить сложившийся status quo, был нужен новый порядок, основанный на железной дисциплине, и все это понимали. В один прекрасный день, видимо, благодаря сетевой ЗОЖ-пропаганде, сторонников «выхода силой» оказалось гораздо больше, чем либеральничавших алкодрищей. Как будто по волшебству, вскоре к власти пришёл ужасный монстр Алина Гисталина, словно доктором Франкенштейном склеенный из кусочков «совка» и кафельных плиток пола тысячелетней газовой камеры для евреев. Собственно, чего желали, то и получили: вот и пришла долгожданная несвобода... Однако эпоха пройдёт, время и власть поменяются вновь. Власть не учитывает человеческую психологию и психологию масс, рано или поздно людям всё надоедает, в том числе и тоталосоцизм. Тут как с субкультурами. Времена финалистского сознания ушли без возврата. Есть хорошее рассуждение у Замятина в «Мы» на эту тему: когда Д-503 недоумевает, что это за самое последнее число, о котором его спрашивает I-330, та объясняет: «А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней — нет, революции — бесконечны. Последняя — это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо — чтобы дети спокойно спали по ночам…» Вот со стишков там всяких разных, с ипсаций неподотчётных всё и начнётся.

Мозг Павла переварил полученную информацию, затем породил ответ:

— Это всё хорошо, но ты, пожалуйста, не думай, что я такой уж смелый революционер-«апельсиновец». На самом деле, я просто ошибочно надеялся, что до говночиста гисталинцы не дотянутся.

— Рога у них что надо — только хватай! У ТУР на государственном гербе ведь неспроста вымершее парнокопытное, первобытный бык. Прибавь сюда культ вождей прошлого, прежде всего — Сталина и Гитлера, и всё-всё станет понятно.

Павел вновь нарушил повисшую было в камере тишину:

— Ты вроде бы бывалый человек, Горбурашка?

— Всякого повидал, чего уж там...

— Объясни, какого хрена некоторые зэки носят на спинах тату с дамой с фюрером на спине? На неё и дрочить-то только в темноте с фонариком под одеялом можно...

— А, тут уже тактика! — горбун ощерил щербатый рот; громадные уши его при этом распустились, будто крылья. — Тату с Гисталиной опасно набивать только «петухам». Вдруг со злости убьют — трахать-то их нельзя будет?.. А рядового зэка с татухой Леонидовны на жопе туда по крайней мере уже не изнасилуют. Это как сто лет тому назад не расстреливали тех, у кого на груди набиты Ленин и Сталин. Именно отсюда растут ноги и у теперешней моды на ретро-наколки с ними и Владимиром Путиным.

Лязгнувший неожиданно запор металлической ретро-двери (дизайн тюрьмы был выполнен в соответствии с лучшими образцами времён Первого культа личности) прервал диалог нарушителей режима ТУР. Охранник-качок со значком верного гисталинца на груди велел заключённому Растаманову выходить на допрос, и Павел остался в гордом одиночестве. Впрочем, ненадолго: вскоре аминодав вернулся с парой пусоров — ещё больших амбалов, пережравших гормон роста. Не тратя время попусту, они принялись за жестокое избиение ассенизатора. Бил, однако, лишь тот, что ранее вывел Горбурашку, а двое подручных, согнув Павла, заламывали ему руки. Орудиями ударного (без кавычек) экзекуционного труда служили левый кулак, зажатая в правой руке дубинка и крепкая форменная обувь.

Когда садист устал бить, Светёлкин сплюнул зуб и кровь и поинтересовался, за что с ним так сурово обошлись. Помимо внеочередной зуботычины, он получил и более человеческий ответ. Пусор, всё ещё заламывавший правую руку, разъяснил, что Павел «гребёт по полной» из-за «наседки», чьи провокационные высказывания против системы по их замыслу должны были заслужить хотя бы молчаливое одобрение сокамерника. Раз Горбурашка не удосужился получить от Павла побои или хотя бы символические возражения, то, исходя из элементарного закона сохранения насилия Толстого, бьют теперь его, не говоря о том, что он и так по уши в гуано из-за успешной провокации. Пусор, державший левую руку зэка, зачитал «фристайл» под методичный ритм ударов дубинки охранника по башке ассенизатора, цитируя по памяти соответствующее место из «Юности»:

— «Только гораздо после, размышляя уже спокойно об этом обстоятельстве, я сделал предположение довольно правдоподобное, что Колпиков, после многих лет почувствовав, что на меня напасть можно, выместил на мне, в присутствии брюнета без усов, полученную пощёчину, точно так же, как я тотчас же выместил его „невежу“ на невинном Дубкове».

После «фристайла», прочувствованного до мозга костей и трогательного донельзя, сквозь кровавую пену, тёкшую у него изо рта, Светёлкин каким-то образом сумел осведомиться:

— Ребят, вам, собственно, чего надо-то, а?

— О! Начал соображать! — поспешил обрадоваться тот, что держал правую Пашину руку. — Дубинка мозги вправила, видимо. Сейчас переведём тебя в другую камеру к теософу одному. Будешь его согласия добиваться, хотя бы молчаливого, с крамолой твоей словесной. Точно так же, как Сеня Растаманов твоего добился. Так вас и будем гонять, нарушителей долбанных!

Далее всё происходило в соответствии с озвученным пусором сценарием: Светёлкина подсадили к некоему Протонову с тем, чтобы он или провёл успешную вербальную провокацию, или получил новую порцию боли.

Войдя в нанохату, Павел увидел направленный прямо на него взгляд холодных, грустных от столь многих знаний, что новые уже выливались через край, глаз мужчины в летах, сидевшего на холодных нарах. Тот, кого пент охарактеризовал как «теософа», обладал длинной седой бородой шахида-долгожителя.

— Ё-моё, новая «наседка»! — поприветствовал Александр Протонов Павла, выдержав паузу, пока охрана ни закрыла дверь камеры.

Светлёкин очень рано пришёл к умозаключению о том, что в первую очередь важна забота о собственном существовании. Он бы и рад был, покривив душой, попытаться не мытьём так нытьём выудить у бородатого нарушителя режима ТУР требуемую крамолу, однако после избиения его накрыло волной такого равнодушия ко всему на свете, что он сам подтвердил выдвинутое против него обвинение тем, что промолчал в ответ на него.

— За что сидишь, сынок? — задал «теософ» очередной вопрос.

— На Крупскую дрочил! — гордо выпалил Павел то, чему его научил двуличный, будто древний герб, сокамерник.

— Ясно. Я сам любил раньше — диссидент со стажем, дрочил ещё на жён членов правительства при Путине — тогда это было не подсудно, а всего лишь постыдно. Только ты про Крупскую зря сморозил — разводилу не разведёшь. Это ты в Гисталиноавтолаге втирай, там её фотографию по «поисковику» «пробивать» никому в голову в жизни не придёт, а я знаю толк в женских исторических фапабельных персоналиях. Сказал бы хоть — на Арманд...

— Спасибо, возьму на заметку.

— Ты садись, чего стоишь? Не тронут они тебя пока что больше. Вот в ГАлаг попадёшь — там всё и будет. Сам понимаешь, мне лишние «грехи» к делу нужны, как тебе Крупская.

— Сменим тему, — поморщился Светёлкин. — Вы — теософ, как я понял?

— На данный момент от теософии я отошёл, и теперь следую по стопам Кришнамурти, хоть он и не одобрил бы этого выражения. Также являюсь поклонником Герцена, чьи взгляды сильно повлияли на меня. В общем, будем с тобой вести беседы исключительно теологические, философские и околонаучные — в тюрьме самое место для духовного обновления.

— Расскажите мне о Герцене, а то я как-то мало про него знаю.

— Стоял за пользу для людей практического, научного знания. И был абсолютно прав! Наука и есть волшебство, истинная мистика: представь, что ноутбук с Интернетом увидел бы, скажем… Пушкин! Да, у него был бы шок, но он ни за что не поверил бы в материальное происхождение такого девайса. А бомба? формула термоядерной реакции — и есть то самое заклинание, которое уничтожает целые города!

Александр встал со своих нар, пересел к Светёлкину и, приобняв ассенизатора за плечи, прошептал в самое ухо:

— Возьми на заметку про бомбу! «Судьба благоволит смелым» — это о Боге. Бог слышит все мысли, и любое желание, которое нашло путь от бессознательного к осознанному, уже стало молитвой. Любая религия — всего лишь набор слов. Как она может быть истинной, когда речь идёт о том, что невыразимо никакими словами? Бог не продавец счастья, молитвы по ГОСТу и жертвы ему не требуются. Более того, религия как попытка объективации внутреннего опыта обречена априори, ибо смешны попытки поймать Бога в сеть, сплетённую из гласных и согласных звуков. Так вот, по поводу несогласных. Слова о революции, зародившись в одной груди, зажгут пожар в сотнях чужих. За настоящую идею можно умереть. Умереть, чтобы обрести бессмертие, потому что настоящие памятники могут быть только в людских сердцах, туда птицы не насрут! Мне могут только жизнь испортить, но отсюда никогда и никуда уже не выпустят — слишком много знаю, а тебе ещё Гисталиноавтолаг предстоит. Беги оттуда, найди младшую внучку Михаила Сергеевича Горбачёва — Анастасию Вирганскую. Она расскажет, в чём дело, ей дед нечто важное должен был сообщить. Тоталосоцизм не так-то вот запросто вырос из культа здорового образа жизни, как тебе, возможно, про это говорили…

Больше он ничего объяснить не успел, так как информационный анализатор, получавший информацию со скрытой в камере видеокамеры, подал сигнал о подозрительной активности, и вбежавший охранник оперативно вырубил «теософа» с помощью шокера.

 

3. Jedem das seine

 

За окном комнаты Маврошкина больше не желтел сопливый октябрь: наступил ноябрь. Прошёл «Русский марш», на котором Снегирёва склеила дополнительного (по отношению к Антону, основному, тоже недавно склеенному парню) фаша. Миша на «Марш» не ходил: не видел для себя смысла; с Нео-Алиной он быстро расстался.

Включив компьютер, молодой человек загрузил «Контакт». Внимание сразу же привлёк новый «френд» Снегирёвой, щедро рассыпавший хвалебные камменты под её фотками. Невысокий интеллект, прослеживаемый невооружённым глазом на его лице, прекрасно гармонировал с фотографией, выбранной Денисом (так его звали) для аватары: «зигующий» бон на фоне надписи мелом на стене: “Hi Hitler!”. Этим боном был, конечно же, сам хозяин страницы.

Хоть Миша и полагал свои чувства к Алине находящимися при смерти и дёргающимися в агонии подобно однажды виденной им бабушки-жертвы аварии со вскрытой как крышка заварного чайника черепной коробкой, он исправно каждый день посещал страницу «ВКонтакте» Снегирёвой, словно церковь, и скрежетал зубами от ревности всякий раз, когда видел неуёмную активность новоявленных «френдов» мужского пола на её странице.

В волшебный период совместной с, в данный момент, нацисткой, а тогда ещё — просто кибер-готессой жизни Маврошкин создал страницу «ВКонтакте» девушке. Теперь «общих друзей» с ней набралось уже больше сотни, и Слим-Морозова тоже принадлежала к их числу: Ира была очередной знакомой Алины из её пёстрого мультитусовочного багажа приятелей и приятельниц разной степени близости. Сегодня Слим должна была заехать к Маврошкину.

Михаил около одиннадцати позвонил на мобильный, чем нарушил сон девушки. Впрочем, та не возражала. Решили провести день творчески: сделать видео, пофотографироваться и записать аудиотрек на текст Морозовой с её вокалом. Девушка была устрашающего вида — когда она появлялась на публике в своём нефорском прикиде и с испещрённым различными узорами лицом, то при виде счастливо высокой фигуры и крепкой на вид конституции Ирочки гопота, как правило, смущалась. В двенадцать Слим, готовясь ехать к Маврошкину в гости, наносила на лицо боевую раскраску: кривые синие линии, идущие от густо накрашенных глаз с воинственно выглядящими пририсованными бровями. Лицо её под макияжем преображалось самым радикальным образом. Если от природы то было спокойное умиротворённое лицо скромной и умной отличницы с ясным взглядом (Ирина окончила престижный вуз с красным дипломом экономиста), то по окончании процедуры преобразования глазам стороннего наблюдателя представал насмешливый, глумливый и феерический готический лик, полный театрального шарма и уверенности в себе. «Внешность обманчива» — эта поговорка была в полной мере применима к Ирине, ибо под видимой брутальностью укрывалась сущность слабая как внешне (как и у многих высоких людей, у Морозовой были слабые члены), так и внутренне (бухала каждый день). Хотя для ежедневного пьянства у неё, казалось, был весомый повод, но ведь сильный духом человек и виден-то тогда, когда с успехом борется с обстоятельствами, а не тогда, когда позволяет им победить, прогибаясь. Тяжесть проблем лишь увеличивает почёт «воинов», ибо для человека нет ноши неподъёмной, кроме могильной плиты.

А дело было в следующем... Ира формально числилась замужем за парнем, с которым они прожили год вместе. Человека звали Николай Дучин. По своей ориентации Коля относился к категории «бисексуал со склонностью к педофилии». Однажды, когда они с Морозовой уже жили как муж и жена, Ирина не могла до него дозвониться. Как позже признавался сам Дучин, он в это время трахался в подъезде с парнем. Николай всегда выступал, впрочем, в активной роли — будь то секс или деятельность в рамках либерально-оппозиционной политики (к последней относилось посещение митингов).

Замужем Ира прожила около года, а потом, хотя они не были формально разведены, муж бросил её, сказав, что предпочёл семнадцатилетнего парня. Ситуация усугублялась тем, что у Иры родился ребёнок, от которого она сразу же отказалась. Сначала, в надежде на счастливую семейную жизнь, она не стала делать аборт. Вообще Морозова не любила детей. Потом же, когда ей всё стало ясно, Ирина решила убить своего ребёнка ещё во время беременности и стала регулярно потреблять большие дозы алкоголя. Затея не удалась: мальчик всё-таки появился на свет, хоть и с ужасной кожной болезнью. Жил ребёнок у чужих людей. Хотя Михаил и не одобрял, как подруга обошлась с родным сыном, он не любил осуждать других, так что на их отношениях ситуация «дое*аться до ребёнка во всех смыслах» не отражалась.

...Михаил встретил подругу в метро, и они поехали к нему. Как это и планировалось заранее, дома у Маврошкина был записан аудиотрек: под скачанный трансовый подклад Морозова наговорила свои фирменные фишки про «бэ-элочку», «налей!» и прочие, а также от души злорадно посмеялась. Далее она станцевала стриптиз под “The Matrixx” для «Контакта» на «мыльницу» и поехала домой, а Михаил, захватив перчатки, отправился к Ларе для тренировки с Линой.

Снегирёвой дома не оказалось. Созвонившись, Миша выяснил, что та будет чуть позже — пока она сидит в «Макдаке» на «Щукинской». Дома в данный момент была только Лара. Нарушив, к своему стыду, собственный принцип, Маврошкин купил хозяйке вписки два «Хуча», лимонный и вишнёвый. Просто другому угощению она бы не была так рада, а приезжать сюда без алкоголя парням не дозволялось — «беспошлинность» была прерогативой Снегирёвой и Варвары. Их Лара подкармливала сама по возможности. С подругой, заметно повеселевшей при виде «Хучей», закупленных Михаилом в палатке у, как говорила Лина, «хачей», завязался афозный, в её же терминологии, диалог.

Лариса:

— Постоянно про Гитлера своего говорит...

Михаил:

— Я, конечно, против национал-социализма или изма, но и столько кавказцев в Москве мне не нравится. Не потому, что кавказцы, а потому, как они себя тут зарекомендовали. То есть изм Алины возник не на пустом месте.

— А почему они себя так ведут, знаешь?

— И почему же?

— Всё просто, на самом деле. Они вели бы себя иначе, будь у них опыт проживания в столичном мегаполисе. А пока что они мало чем отличаются от русских — приезжих из провинции. Им нужно время на адаптацию, но где ж его взять в современной Москве, где все ненавидят и опасаются всех?

— Да, про провинциалов ты всё верно заметила: стереотипы поведения схожи с южными гостями, — согласился Миша. — Многие «кавказские унтерменши» — продукты необразованности. Лев Давидович Бронштейн в своё время образно охарактеризовал неграмотность: «духовная вшивость». Если вместо того, чтобы убивать кавказцев, начать их образовывать, прививая идеалы высокой культуры, то, возможно, проблема и будет решена, а «духовный паразит» — раздавлен.

Алина и Варя вернулись практически одновременно. Воспоследовала надёжно-приятная рутина тренировки. Физуха (общая физическая подготовка) включала в себя, помимо остального, упражнения на пресс (Алина наконец-то сделала их пятьдесят раз): из положения лёжа, переплетя ноги с напарником, нужно было делать наклоны вперёд, сопровождая их имитацией удара кулаком в подставленную ладонь напарника. Руки поочерёдно менялись. Не Бог весть как тяжело, но хватало при её травме спины. Потом были спарринги. Миша вновь разбил ей нос, отметив, что сделать это с каждым разом становилось всё труднее.

Снегирёва отстирывала от крови специально захваченный Маврошкиным платок, как вдруг случилось неожиданное. Зашедшая в ванную Варя сообщила ребятам, что, пока они выходили на лестничную клетку «махаться», звонил главный нацист Снегирёвой, Антон. Он хотел приехать. Несмотря на то, что был без двадцати час, у Снегирёвой хватило наглости прогнать Михаила.

Через два с половиной часа Маврошкин, дошедший пешком, так как автобусы не ходили, до своего дома, слегка озябшими пальцами набирал код домофона подъезда: «161-ключ-1488».

После столь неудачно окончившегося визита к Алине Маврошкин не звонил ей четыре дня, в то время как сама Снегирёва почти не появлялась «ВКонтакте», но, как выяснилось позднее, времени не теряла. Миша, всё же позвонив нацистке в пятницу, выяснил, что девушка лежит в больнице. Поначалу Михаил не придал сообщению какого-то особого значения, так как знал, что Снегирёва давно собиралась ложиться на операцию из-за своей старой травмы спины, до сих пор мешавшей ей жить.

Михаил пообещал навестить её в выходные.

Когда наступила суббота, Маврошкин, захватив обещанные Алине чашку с, как говорила Варя, «овцой», тетрадь и ручку (почему-то Снегирёва легла в больничку почти совсем безо всего), а также закупив в ближайшем к его дому супермаркете салаты, конфеты, сок, зубную пасту “Blend-a-Med отбеливающая” и гель для душа “Dove”, отправился на «Бабушкинскую». Маршрут, который он выбрал, чтобы с верха своей «серой» ветки достичь верха «оранжевой», сам по себе был очень зрелищным — монорельсом до «ВДНХ» от «Тимирязевской» над Телецентром, прудом, минуя Останкинскую башню — но Мише было не до созерцания красот: он читал книгу фюрера, не глядя по сторонам. Его поразил своей наивностью очередной «перл» фюрера из «Борьбы»: «В этих кругах любят уже поговорить и о „свободе“, причём, правда, очень неверно представляют себе, что же именно такое есть свобода». Гитлеровскую «свободу» узнала вся Европа. Узнав же, ужаснулась.

В целом Михаил решил, что Гитлер бессовестно и голословно умудряется обвинять целый народ, приводя от силы лишь пару-тройку фамилий журналистов, писателей и политиков, одна из которых — фамилия «Маркс». Для фюрера основоположник марксизма не просто по ряду причин одиозная личность, но воплощение того вечного жида, которого история услужливо предоставляет всем ищущим внешние истоки жизненных проблем, но не желающим анализировать собственный внутренний мир. До отставки «Лужка» (Каца по материнской линии) удобно было винить его, тоже, кстати, выпустившего книгу, во всех смертных грехах, если ты жил в столице. Теперь, когда его сменил Собянин, казалось бы, можно ожидать, что если кому-то из москвичей легче жить не стало, то виноват коли уж не сам бедолага, так хотя бы не мэр-еврей. Но любители поныть о том, что всё достало, отличники алкошколы, не видят никогда дальше собственных выделений.

Миша Маврошкин не употреблял спиртные напитки и на дух не выносил обычных, то есть умеренно пьющих людей. Им он даже посвятил специальную статью: «Лицо, умеренно пьющее (ЛУП)», и выложил её под своим именем в группе «Национального Антиалкогольного и Антитабачного Фронта» «ВКонтакте». В этой же группе он заказал себе белую футболку с красным логотипом НААФ на груди и неким символом того же цвета на спине. Цветовая символика скромно намекала на чистоту неотравленной крови. Символика же, заключённая в рисунке, который представлял собой «X», вписанный в окружность без дуги между ногами буквы и с надетым на центры верхних радиусов дополнительным углом («^»), скрывала более глубокий смысл: окружность означала трезвый и чистый дух, образующий НИМБ — Наркотически Инертного Молодого бойца; сочетание «X» и «^» образует два или три креста, в зависимости от того, как на них посмотреть. Эти три креста, по сути, достаточно традиционны для “straight edge”-культуры: «не пить», «не курить» и «не трахаться со всеми подряд». Третий, неочевидный крест являлся результатом синтеза двух первых. Целомудренно-верный крест нужно было ещё заслужить, найти в себе; впрочем, с двумя уже полученными это было достижимо вполне.

Для той же группы Миша с Ирой сняли в октябре совместное видеоинтервью, где агент НААФ убеждал пьющую экстравагантную леди сменить образ жизни.

Впрочем, сейчас в трезвой голове Маврошкина были не Слим и ЗОЖ, а фюрер и девушка с фюрером на спине.

Михаил вышел из последнего вагона на «Бабушкинской». Маршрут на «эйсеровском» телефоне в оффлайн-«Яндекс-картах», в которые закачал кэш столицы в удобнейшем масштабе, он глянул лишь формально — Маврошкин благодаря своей работе и сам прекрасно знал, где расположена Городская клиническая больница № 20, а также, что на улице Молодцова, в паре кварталов от больницы, находится универсам «Алина». Перейдя через трамвайные пути, Михаил по Енисейской продефилировал до перекрёстка с Ленской, повернул налево и оказался перед КПП со шлагбаумом. Не зная ни номер корпуса, который ему нужен, ни отделения, ни палаты, Миша стал названивать на тот номер, который удалял из памяти телефона бессчётное количество раз, и потому добавлять его вновь особого смысла уже не было.

Неонацистский абонент оказался недоступен. Вот те на! Утром слала «бомжа», напоминала, что именно привезти... Маврошкин прождал в надежде, что у Алины «сеть» не ловится, и скоро она сообразит походить по территории, минут пятнадцать, стабильно набирая номер подруги каждую минуту-две. Попробовал позвонить Варе — может, знает чего, но та почему-то звонок сбросила.

Когда пошёл мелкий снег, Миша начал действовать: подошёл к охране. Усатый и безусый, два мужика в форме, обоим лет по сорока, как раз беседовали с приехавшим навестить родственницу мужчиной. Вот о чём шла речь:

— Уже поздно, часы посещений закончились, приезжайте завтра... — мистер Усатый говорил правду: время, выделенное для желающих посетить больных, прошло, пока Маврошкин названивал Алиночке.

— Я что, зря ехал сюда?! — возмущался мужчина. — Пустите!

— Не положено... — вступил мистер Безусый. — Нам выговор от начальства будет.

Но в результате наглый напор победил, и мужчина триумфально прошёл на территорию больницы. Маврошкин лишь посмотрел ему вслед с завистью. Вот бы так уметь!

— Добрый день! Мне нужно к Снегирёвой Алине.

— Где она лежит?

— У неё что-то со спиной.

Мистер Усатый полистал документы:

— Гм... не вижу... о! Алина Снегирёва. В «гинекологии» она лежит. Только вот время свиданий уже закончилось.

Хотя Маврошкин был сильно удивлён тем отделением, в котором, как выяснилось, находилась девушка, он не подал вида. Лишь произнёс неуверенно:

— Передо мной же ведь мужчина был, его почему пропустили?

Усатый лениво бросил:

— Стоит одного только пропустить, так тут же все попрут!

Тем временем пришла Алинина эсэмэска-«бомж». Миша перезвонил и в двух словах обрисовал ситуацию. Сказав, что это странно: обычно пускают всех, она пообещала подойти сама.

Легко одетая, Лина появилась через пару минут. Михаил как раз уже умудрился уговорить пропустить его ненадолго. Алина повела его сквозь иглы лёгкого снега куда-то влево. Когда КПП и охранники остались позади, Маврошкин сказал:

— Ты в гинекологическом лежишь? Что произошло? Я думал — спина...

Снегирёва стала объяснять:

— Ну да, гинекология. Нет, спина потом будет. Просто перепила противозачаточные, и кровотечение было.

— А сейчас как — не течёт?

— Бывает. Пролежу ещё неделю или две. Тут мой фашик сейчас, приехал вот... Познакомитесь.

— Антон?

— Нет, другой. У меня их два. Этого Дэном зовут. На «Русском марше» склеила. Он хороший. Жаль, член маленький и заняться сексом в больничном туалете не захотел.

— А Антон тоже приедет?

— Не-а, а то мои «зиганутые» из-за меня ещё, не дай Бог, передерутся!

Болтая, Маврошкин и Снегирёва добрались до того корпуса, где лежала нацистка, и где её терпеливо ждал покинутый фаш.

Михаил сдал в гардероб куртку (Алина поведала, что Денис в глаза называл мелкого узбека или таджика, развешивавшего верхнюю одежду, «чурбаном»), нагрёб в кармане монет на бахилы, и они со Снегирёвой поднялись на второй этаж, где и ждал Ромео.

Денис представлял собой зрелище довольно занимательное: крупный бритоголовый качок-аминодав, видимо, стероиядный, с татуировками на руках: здание с идущим из печных труб дымом; какой-то нацистский лидер, изображённый в форме, и надпись “Jedem das seine”. Миша не знал, кто изображён на тату, зато сразу же узнал самого́ лупоглазого татуированного бона с квадратной челюстью: «контактный» “Hi Hitler!”!

Пока Алина ходила в палату отнести привезённое Маврошкиным, ребята немного поговорили.

Дэн признался, что видел Мишу на фотографиях в альбомах Снегирёвой «ВКонтакте». Михаил, также не став скрывать факт своего визита на страницу нацика, спросил Дениса о значении изображённого у него на верхних конечностях.

— Это — Рудольф Гесс, заместитель фюрера. Это — Освенцим, видишь дым? евреев в печах жгут... а это — надпись, которая висела над воротами Бухенвальда. Означает — «каждому своё».

— Про Гесса, кажется, вчера только читал в “Mein Kampf”. Про то, как он смело с коммунистами дрался, когда они пивные кружки кидали.

По проступившему на лице Дениса недоумению Миша понял: бон фюрера не читал, при этом в «Контакте» у нациста творение Адольфа, пусть и с ошибкой в названии, в гордом арийском одиночестве красовалось в графе «любимые книги».

Тут подошла Снегирёва.

— Алин, татухен как у тебя, ничего себе! — выразил удивление Маврошкин. У Снегирёвой также имелась на предплечье цитата из Ницше.

— Причём я эту его татуху с надписью по инету в разных местах видела, прежде чем с ним познакомиться...

Между тем Алине позвонила подъехавшая к больнице Варя. Снегирёва пошла к КПП встречать подругу, снова оставив наедине Дениса и Мишу. Миша поделился своим наблюдением, что эта больница пестрит представителями разнообразных национальностей и рас.

— Она на всех чёрных кидается. Боюсь, пробьёт кому-нибудь голову дубинкой... — признался скин.

— Она пробивала. Нескольким людям. И дубинкой, и бутылкой.

— Да, знаю, говорила — чучмек пристал...

— Он даже не пристал. Просто что-то говорил со своим непонятным акцентом.

Подошла Алина, и они с Денисом зачем-то снова направились в палату. Варя ждала на первом этаже. Маврошкин скучал на диване. Сидевшие чуть поодаль от него смуглые мулатообразные девушки, до того внимательно следившие за манёврами нацистской парочки, в данный момент судачили между собой негромко, но так, что Михаил всё слышал:

— Не люблю, когда парни качаются.

— Я тоже. Но спорт в целом люблю. Я баскетбола фанат, у меня даже шарф клубный есть.

Нацисты вернулись, затем, взяв с собой Михаила, они проследовали на первый этаж. Маврошкин собрался ехать домой, но сначала поговорил с Варей. Варвара объяснила, что сбрасывала вызов, когда Михаил звонил, потому что ехала в метро.

Увидев шапку “Manowar” в руке Маврошкина, Денис признался, что любит более экстремальные направления тяжёлой музыки: например, группу “Carcass”. Миша вспомнил весёлую историю: как-то раз он во фразе Алины «Раньше на звонке у меня был “Carcass”» расслышал, из-за особенностей её дикции, «Кавказ» вместо «Каркас». В тот раз они вдоволь посмеялись.

Покинув больницу, Миша, прежде чем отправиться к себе на «Петровско-Разумовскую», доехал до «Новослободской», выбрался на поверхность и зашёл в кафе «Вокзалъ». Пообедал там по-вегану, попивая сок, как Маврошкин его называл, «Трупикана»:

— Почему вы вегетарианец? так любите животных?

— Нет, я ненавижу фрукты!

За обедом, слушая звучавшую в кафе по радио песню группы «Монгол Шуудан» на стихи Есенина, он размышлял: «Если бы у меня выходила книга, то „Михаил Маврошкин“ на обложке и везде стояло бы в обрамлении траурной рамки. Можно также указать в аннотации: „автор умер“. Тем более, что всё равно из современных авторов люди „качают“ чаще конкретные нашумевшие книги. Кому какое дело, кто автор этого файла в формате fb2, если файл после прочтения безжалостно удаляется? Впрочем, до конца текстовые файлы не стираются, оставляя свои следы в душах и кэшах...»

Маврошкин посмотрел на смрадный дым курящего зала. Течение его мыслей вошло в иное русло: «Если культура — это то, на основании чего одни расы и нации притесняют другие, более „низкие“, то я — необразованный дикарь и „вечный жид“ из стихотворения Марины Цветаевой».

С Денисом у Алины, как оказалось после её выхода из больницы, ничего не вышло, и вскоре она его бросила. Тут сыграли решающую роль такие факторы, как: 1) бесцеремонность матери нациста, входившей в комнату, когда он имел Алину своим огрызком в поте лица; 2) невежественность, имманентная этому фашу, которая также послужила препятствием взятию его в клуб, поскольку не хотелось позориться. К тому же Миша оперативно донёс до сведения Алины информацию о выявленной у нациста фобии, как бы Снегирёва кому-нибудь не пробила дубинкой голову. Искреннему возмущению Алины не было границ: «Ах, он просто какая-то пародия на бона! Я трахнула пародию. Ну, теперь точно — всё! По хорошему ведь, это он должен был бы всех бить, а не я! Человеку тридцать лет, и до сих пор белыми шнурками не обзавёлся!».

Когда Дэн прознал, что его бросила девушка, он устроил истерику. То обзывая Алину и говоря о ней, как о ничтожестве, то угрожая принять крысиный яд в случае, если Снегирёва не передумает, он добился противоположного ожидаемому эффекта: отныне в устах бывшей дамы его погоняло стало «Крысиный Яд». Остатки интереса к бону были потеряны.

На рейтинге Миши в глазах Снегирёвой, впрочем, потеря одного из её многочисленных сексуальных партнёров не отразилась никак, так как: а) имелся запас фашей; б) волосы Миши были слишком длинны.

Михаил же, в свою очередь, не особо стремясь заводить новые знакомства и не желая никого впускать к себе в душу, кроме меченой фюрером, осознавал комедийный характер своей роли, если судить объективно: Снегирёва готова была переспать с любым гопником, который будет сообразительным ровно настолько, чтобы догадаться побриться наголо и снять кепку, не споря в ответ на безмерную апологию Шикльгрубера со стороны странной дамы и вы*бываясь только на неарийцев, однако Алину не заводит незлобивый, непьющий и некурящий постмодернист-вегетарианец. Но искать другую роль не хотелось: все силы были заняты, прежде всего, собственным творчеством, да и, вообще-то говоря, jedem das seine!

 

4. Cinderella with an oblique fringe

 

Время: июнь, тридцатый год по тоталосоцистскому летосчислению (сороковые двадцать первого века по летосчислению от Гимнаста).

Место: центр Гисталинограда, балкон гисталинского кабинета на втором этаже здания Кремстага (бывшего здания Сената) на территории Фюрерхоле (бывшего Кремля).

Ситуация: господучи вернулась с посвящённой очередному юбилею ТУР пресс-конференции, с успехом прошедшей в зрительном зале Дворца Фюрерхоле с участием репортёров со всего мира. В этом году за трансляцией конференции в режиме «онлайн» следила уже треть человечества, а это означало пик интереса к первому в мире тоталосоцистскому государству, а возможно, и возрождение моды на товары от «Господучи».

Гисталина занимала в Кремстаге пять комнат на первом этаже и кабинет на втором. За годы, которые Алина Леонидовна провела у кормила правления государственного аппарата, как «лицо», так и «внутренний мир» здания изменились самым разительным образом по сравнению с теми, что были при брежних Хозяевах.

Алина Леонидовна поселилась в Кремстаге в первом году — вскоре после того, как стала господучи Тоталосоцистского Утопического Рейха. Её кабинет (более полутора сотен квадратных метров, пять окон) находился на втором этаже. В седьмом по указанию господучи в здании, наверно, в восемьдесят восьмой раз сделали перепланировку, изменив интерьеры: стены завесили плазменными панелями с резными рамками с попарно чередующимися изображениями туров и серпов с молотами Тура; установили стильную выдвижную дверь с электронным DNA-замком; приделали балкон с электродверью на месте одного из окон. На столе не было ничего лишнего: мобильный, фоторамка с различными чередующимися ракурсами растерзанной в тайной тюрьме в третьем «чернильницы» рядом с улыбающейся господучи в фуражке; «бук» с ковриком для мышки из кожи той же самой «чернильницы» и графин со «Златом Кремстага» — фирменной витаминизированной водой из вырабатываемой в ГАлаге «мирры».

На первом этаже располагались «домашний» кабинет и квартира господучи, где периодически жили также и часто сменявшиеся бритоголовые фавориты, прибывавшие со всего ТУР в надежде иметь счастье прикоснуться к божественному телу Алины Леонидовны. Те немногие, кому это удавалось, возвращались в свои края навсегда обезумевшими, обречёнными мечтать лишь об одной женщине, верными ей до гроба и готовыми не думая по одному лишь её намёку убить любого. Алина Леонидовна, впрочем, никогда не давала второй попытки однажды уже отвергнутым. Да и, откровенно говоря, убивать кого-либо дополнительно, учитывая отточенную за долгие годы работы эффективность системы подавления диссидентства с помощью Гисталиноавтолага, не было совершенно никакой необходимости. В кабинете, расположенном на первом этаже, имелся также потайной ход в подземелье, где был спрятан одноместный бронированный планетолёт, пропылившийся с двадцать восьмого года и предназначавшийся для временного выхода на орбиту на крайний случай — подарок идейного фаворита из верхушки ТП ТУР (тоталосоцистской партии). Хоть Алине Леонидовне и объяснили подробно принцип управления, она всё же надеялась, что крайний случай никогда не настанет.

Глядя на свастики на вершинах башен и пожёвывая «мирровую» витаминную палочку с туром (сделав операцию, Алина, как и обещала одному нацисту, отказалась от вредных привычек и, как того хотел Гитлер, ввела спорт и ЗОЖ в обязательном порядке), Гисталина в последнее время часто с содроганием вспоминала, как жила раньше, когда жила в дерьме. Вот уж точно: золушка с косой чёлкой, как её окрестила вчерашняя передовица в “TUR über alles”. Биография Снегирёвой при переходе к Гисталиной сохранилась почти без изменений, поэтому Алина Леонидовна мысленно переименовала передовицу в «Снегурочку с косой чёлкой». Действительно, отец бросил мать, ещё когда Алина была младенцем, и мать не всегда могла достаточно прокормить её. Таким образом, путь юной будущей Гисталиной сразу же оказался отмечен сходством с молодым будущим фюрером нацистской Германии, писавшим о знакомом ему не понаслышке постоянном чувстве голода. По мере взросления проблемы никуда не ушли; напротив, их ком лишь разрастался от всё новых неурядиц. Психические нарушения, полученные в наследство от матери, деградировавшей бывшей учительницы; жестокие сверстники, равнодушные взрослые, позже — жестоко-равнодушные парни — казалось, все они играли за команду противника. Алина понимала, что ей нужно что-то изменить, и в первую очередь — в самой себе. В пятнадцать лет, уже на грани суицида, она открыла для себя мир субкультур. Девушка-панк с «ирокезом» на голове и в балахоне “The Exploited”, сидящая на плечах вокалиста “F.P.G.” в толпе под звучащую со сцены “Beat The Bastards”. Vampire-gothess в чёрном платье, высоких «стилах» и с окровавленным бинтом на шее, дающая в метро на камеру интервью какому-то «левому» мужику. Death-metal-girl, трясущая в который раз перекрашенным хаером на концерте. Индастриал-дива, под стробоскопами танцующая на пати в ночном клубе. «Сталкер» в камуфляже на заброшке, откупающийся от пентов. Фантасмагория образов-масок, последовательно сменившихся за несколько лет. Мириады случайных половых партнёров — Алина с радостью открывала доступ к её ненасытной колеоризе всем тем, кто оказывался с ней в то время на одной волне. В пятнадцать она лишилась невинности — мать так пугала, говоря, что Алину изнасилуют, что та предпочла сама раздвинуть ноги перед первым же нестрёмным поклонником. Потом были парни на один раз, которые бросали её, заставляя сердце разбиваться вновь и вновь, пока с опытом к Алине не пришло умение трахаться так, что не только бросить её стало почти невозможно, но и сама она получила возможность выбирать объект для любовных утех, даже не глядя на то, свободен он или занят. Шло время, и в конце концов она пришла к нацизму. Круг замкнулся: боны, которые часто приставали к ней в панковский период, но были отвергаемы, оказались внезапно единственными половыми партнёрами, приемлемыми для неё, и не убивший хотя бы одного «врага» человек уже с трудом сумел бы найти тайную тропу к сердцу и колеоризе дамы с повышенными запросами.

Сейчас, доедая свою палочку на балконе Кремстага, Алина Леонидовна подумала о скором юбилее: тридцать лет у государственного руля — почти женский рекорд для этой части суши! И пускай она, в отличие от Гитлера, пришла к власти не на сто процентов сама, а воспользовалась научно-высоконанотехнологичными ноу-хау покойного Джокера, памятник признательности которому простоит в её сердце до самой смерти, но удержать власть в своих руках трижды десять лет под силу отнюдь не каждому.

Да и фюрер, раз уж на то пошло, с одной стороны, финансировался самыми разными кругами, а с другой — не чурался ничего, никаких средств достижения цели, и охотно призывал на службу своему ораторскому дарованию любые НЛП- и рекламные технологии, даже не владея подобными терминами.

Многое произошло за эти тридцать лет. Давно исчезли те, кто никогда бы не смирились с её возвышением. Проследовали друг за другом вереницей в царство теней без всякой пощады друзья и товарищи по тусовкам из «прошлой жизни»; слишком много знавшие объекты былой страсти разных возрастов и полов, накопившиеся за время становления скин-герлы из панка; психически нездоровая родня. Жалость, это унизительное для того, на кого оно направлено, чувство перестало быть ей знакомо ещё в те «доисторические» (с точки зрения нового летосчисления — от её возведения на трон) времена, когда у неё была другая фамилия.

Выбросив с балкона остатки палочки, а из головы — мысли о прошлом, вдохнув полной грудью знаменитый очищенный по специальной технологии гисталиноградский воздух, Леонидовна вернулась в кабинет, где её ждал блестевший идеально выбритым черепом усач лет двадцати семи-восьми на вид в партийной форме ТП ТУР, больше всего напоминавшей нацистскую. Человек, которому секретарь без проблем позволил войти в кабинет с помощью своей DNA-карты, был личным тренером-бодигардом-бодибилдером Гисталиной Василием Муссалиновым, новым мужественным фаворитом господучи.

Вася, не вставая со стула, поприветствовал главу ТУР фирменным тоталосоцистским вскидыванием «зигующей» правой руки с одновременным поднятием левой со сжатым кулаком а-ля «Рот Фронт». Муссалинов являлся инструктором рукопашного боя ТУР-до. В этой боевой системе положение рук партийного приветствия использовалось в базовой стойке. Если «СС» («Солнечный Салют», официальное название вытянутой для защиты вперёд руки в ТУР-до) был хорошо приспособлен для перехватывания атак противника, то отведённый назад в «РФр» («Рот Фронт») левый кулак годился и в качестве резервной защиты, и в качестве орудия молниеносного нападения. Во втором случае аббревиатура «РФа» означала «Рот Фауст». Большой популярностью пользовался «Блиц-Зиг-Рот», то есть комбинация из чередующихся промежуточных защит «СС» и быстрых кулаков, выдающих «РФа». Считалось, что ни одному «борцухе» не устоять против неё.

— И тебе «зиг-ротушки», — Алина Леонидовна не поскупилась на полный двуручный, а не редуцированный «фюрерский» вариант приветствия, так как за те пару месяцев, что она занималась ТУР-до под руководством Муссалинова, привыкла к базовой стойке. — Давай, запись прессухи глянем? Сам понимаешь, я «онлайн» следить не могла...

— Конечно, давай!

Господучи села на своё кресло во главе стола. Муссалинов, нажав на пульте «вкл.», выбрал парочку панелей на стенах для объединённой картинки, и просмотр начался. По ходу конференции, которая проходила в ретро-режиме, то есть не по Интернету, хоть и транслировалась по нему, прилетевшие в Гисталиноград из разных стран представители прессы вкупе с лидирующими по популярности блоггерами задавали господучи всяческие вопросы. Алина Леонидовна и Василий смотрели запись, на чём-то почти не задерживаясь мыслью, а что-то удостаивая обсуждения. Сколько за тридцать лет этих пресс-конференций прошло, и сколько их ещё предстоит... Впрочем, подсчитать как раз можно, ведь буквально на днях Алина Леонидовна воспользовалась машиной для определения максимально возможного оставшегося срока жизни. Гисталину ждало в лучшем случае двадцать пять «лимонов» минут сладкой жизни, так как очень уж много Алина бухала в молодости. Это, впрочем, не так мало: если грамотно тратить, то ей хватит.

В определённый момент дама с фюрером на спине стала очень внимательно смотреть на экран. Да где же он?.. Вот! На конференции один молодой немецкий корреспондент, чья очередь была спрашивать Алину Леонидовну, так испереживался от факта личного общения с самой Гисталиной, что разбил ноутбук (организаторы выдали их участникам, чтобы те печатали свои вопросы господучи). Сразу же стал нелепо кланяться, забыв про свой вопрос, рассыпаясь в извинениях и совсем потеряв лицо арийца. Она сказала тогда, чтобы его успокоить:

— Не стоит волноваться из-за мелочей. Я плачу, лишь когда разбивается сердце, но не ваза или ноут.

Референты и прочая свита повсюду бегали за Гисталиной, записывая её выражения, и она привыкла к этому. Однако к тому, что тысячи репортёров жадно ловят каждую букву, обронённую публицистом № 1 в ТУР, так же жадно, как жиды — бесплатную манну в пустыне или, следуя фабуле анекдота, бесплатный воздух при помощи трёхпудового носа, привыкнуть гораздо труднее.

— Марат Законник, независимый блоггер из Питера. Вы часто следите за новостями?

— Обычно новости следят за мной.

— Марина Гжижек, телеканал «3+2», Варшава. Согласно теории сна польских неонацфрейдистов, не те, кто уже умерли, во снах оживают, как это считалось ранее, но люди становятся мёртвыми на время, пока спят. Что вы думаете по поводу этого утверждения?

— Однобокий подход. Сон как творческий акт также оперирует не априорными категориями, а берёт инфу строго из событий дня. Так что тут имеет место амбивалентность. Эти процессы обоюдно детерминированы, сон вытекает из событий пережитого, явь обращается ко снам за помощью, советом и мыслями. А вы, значит, сами с телевидения? Повезло, что не из ТУР. У нас-то телевидение запрещено.

— У вас TV-hunters уничтожают телевизоры.

— Вы прекрасно осведомлены. Следующий!

Далее Алина Леонидовна из-за технической неполадки получила сигнал сразу с двух ноутбуков. Тогда она решила не выбирать кого-то одного, а ответить сразу и на вопрос о репрессиях, и на вопрос о музыке.

— Между сильным государством и идеальным государством есть большая разница. Наказаний без преступлений в ТУР, надеюсь, не так уж много — не больше, чем в иных странах. Без мотива не бывает ни преступления, ни песни. Какую музыку люблю? Разную, главное, чтобы это имело право именоваться музыкой.

— Джет Ци, интернет-газета «Верный Путь», Пекин. Вы верите в высшие силы?

— Веру придумали или глупые, или слабые люди. Неомавродианин силы — будь то высшие или низшие — использует, если они склонны оказывать ему помощь, а если им нет до него дела, то посылает их к чёртовой бабушке.

— Хасид Чурбанян, независимый блоггер-миллионщик. Господучи, можно ли утверждать, что не так уж всё утопично в вашем Рейхе? Не омрачает ли что-нибудь приготовления к торжествам по случаю грядущего в этом году государственного юбилея? Ведь наверняка ещё остались желающие, так сказать, выбить престол из-под тирана, несмотря на всю вашу активную работу, направленную в этом отношении на внутреннее несогласие с центральной линией ТП ТУР и лично вашими решениями.

— Нас эта проблема беспокоит не меньше других, и, разумеется, даже в Утопическом Рейхе не бывает всё безоблачно. Всегда найдётся пара-тройка уродов. Я делаю всё, что в моих силах, чтобы избавиться от недовольства и недовольных.

— Сэм Барлок, портал чикагского агентства новостей. Расскажите о своей книге «Камера обречённых».

— Жизнь — изначально тюрьма, ваше “death row” на известное число лет. Кто-то может вырваться из неё и создать свою собственную судьбу. Так, например, сделала я. Большинство обречено гнить заживо, даже при тоталосоцизме. Отсюда обывательская зависть и злоба. У ваших граждан психика искалечена рекламой, которая, в любом виде, запрещена в нашем Рейхе. У нас разрешена информация, а дорогие модели телефонов считаются позорными, поскольку, когда такие качества из области морали, как честь, верность слову, личная доблесть и самоотверженность служат ориентирами для личности, для корысти места остаётся не так уж много. Ну и немного фальшивой автобиографии, куда без неё?..

— Соломон Бронский, самый популярный блоггер Израиля. Из вашего государства уехали все евреи, так как мы знаем, чего вы хотите на самом деле. Это было понятно уже по вашей тату с лидером национал-социализма. На того, кто хочет нацизма, найдётся свой Советский Союз. Вы не думали об этом? Любой изм должен навсегда остаться лишь уроком для человечества, уроком из истории. Подобное слепое следование за лидером в наше время немыслимо.

— Советский Союз?.. Вряд ли. Уже нашёлся сплав тоталосоцизма.

— Артур Мрачнов, отдел новостей сайта «ТоталКонтакт». У вас есть механизмы психологической защиты от нежелательного общения?

— Одной лишь психологической защиты мало. Нужно психологическое нападение.

— Выключай, хорош! — зевая и потягиваясь, приказала господучи, и Вася послушно нажал кнопку «выкл.» на пульте. — Как порой неудобно на себя смотреть, ты бы знал!

— Ничего не поделаешь — образ... — понимающе кивнул Вася.

— А Соломона надо замочить!

— Задачу понял.

Далее господучи с Муссалиновым поехали с кортежем на бронированном «Туре» в Кунцево на дачу господучи. Там, за тройным забором под надёжной охраной, вне зоны досягаемости свиты и репортёров, обычно все фавориты и давали свою присягу вечного и верного служения идеалам тоталосоцизма, взамен получая мини-утопию — генитальный контакт со своим идеалом, то есть главой Рейха. По сложившейся традиции Алина Леонидовна сперва потренировалась с Васей, считая важным поддерживать себя в форме. Они поотрабатывали по «лапам» «Блиц-Зиг-Рот» и другие связки ТУР-до, и лишь потом она дала ему вдоволь полапать себя до утра.

 

5. Сон по Фрейду

 

Было за полночь. Маврошкин с Алиной ехали на метро от «Петровско-Разумовской» в «Релакс». В клубе должно было состояться ночное индустриально-киберготическое мероприятие из тех, что периодически там проходят и собирают народ со всей Москвы, шокирующий своим видом обывателей в метро и окрестных жителей на «Пролетарской». Снегирёва со своим спутником находились в пустом вагоне, если не считать нескольких молодых людей, один из которых сидел напротив Алины и проводил ловкие престидижитаторские манипуляции с монеткой. Несколько правее с пивом в руке ехал молодой россиянин, уже успевший, впрочем, заматереть в образе лихого алкобыдлана, и что-то пьяно втирал парню азиатской наружности.

Глядя на это, Алина широко улыбалась и делала негромкие комментарии для Маврошкина наподобие: «Сейчас он его отп*здит». Пропаливший это алкаш, оставив азиата в покое, подошёл к Снегирёвой с вопросом:

— Х*ли ты надо мной ржёшь?

Алина, то ли по привычке не ожидая от расиста подвоха, то ли просто из-за гула в метро не услышав предъявы, продолжала улыбаться. Зато сказанное хорошо расслышал Михаил. Поезд как раз только отъехал с «Менделеевской», и до «Чеховской» ещё было время подраться.

Снегирёва сидела слева от Маврошкина. Алконавт стоял перед ней. Вскочив, Миша сильно толкнул алкаша в грудь, одновременно проводя заднюю подножку, затем стал добивать противника, упавшего на сиденье рядом с парнем с монеткой, ударами левой в голову. Престидижитатор неуверенно бросил что-то вроде: «Ребят, ну что вы делаете?». После примерно пяти ударов Маврошкин переориентировался на захват правой ладонью области носа и рта, чтобы немного перекрыть кислород, левой же осуществлял контроль руки с опасной бутылкой «Жигулёвского», с которой быдлан так и не пожелал расстаться. Парень с монеткой к этому времени уже отсел подальше. После нескольких секунд удушья мужик под Мишей стал всем своим видом призывать последнего к благоразумию и просить о переговорах. Миша уже выпустил пар и подобрел. Он слез с алкаша, в то же время внимательно следя за так и не выпущенной им бутылкой. Между тем оппонент окровавленным ртом выдавил, что Миша молодец, и что сам избитый тоже так всегда поступает, когда с девушкой ходит. Это развеселило Михаила. Подсевшая Снегирёва предложила было вместе пойти бить чурок, однако поезд уже подъехал к «Чеховской». Миша сказал, что пора выходить. Алине, судя по выражению лица, выходить не хотелось, так как она ещё была во власти своей внезапной мысли о совместных противоправных действиях, но делать было нечего, и они, перейдя на «Пушкинскую», доехали до клуба без дальнейших происшествий.

«Релаксовский» охранник оказался знакомым, поэтому нож был с улыбкой передан Алиной на хранение, а не спрятан в бюстгальтер, как это бывало обычно в других клубах. Прослушав пару групп и проплясав до утра, Снегирёва и Михаил разъехались по домам. Точнее, Миша поехал домой, а Алина, конечно, к Ларисе.

Лара — хозяйка квартиры, где на тот момент обитали Варя и Алина — стала пить в последнее время больше обычного. И всё бы ничего, но дело в том, что она, напиваясь снова и снова, каждый раз создавала потенциальную угрозу самому́ существованию вписки на хате. Стоило лишь Алиночке с Варей отлучиться, Лариса могла уснуть, оставив включённым кран в ванной, или же, напротив, разжечь пожар мировой революции, забыв выключить плиту. Алина с Варей осознавали, что жить с Ларой под одной крышей становится всё опаснее с каждым днём. Хотя сама Алина тоже снова стала пить, но никогда не напивалась так сильно.

Вернувшись, Снегирёва лицезрела пьяную Лару, как-то опять накосячившую, и Варю, стыдившую её. Отведя Варю на кухню, Снегирёва предложила переехать к Мише Маврошкину на «Петровско-Разумовскую». Чуть подумав, Варя согласилась. Они как раз обе оказались без работы, и уже скоро, пока Лариса курьерила, девушки спокойно собирали вещи. Миша был доволен. Он попросил другана Гаврилу, у которого был гавриломобиль, помочь с транспортировкой груза, состоявшего из лесбиянки, нацистки и их багажа. Гаврила не был против.

В своё время, около года назад, Алина уже жила у Маврошкина, но после трёхмесячного юбилея гражданского брака, день в день, Снегирёва бросила Мишу и уехала к Ларисе. Теперь, спустя где-то полгода, всё, или почти всё, возвращалось на круги своя.

Мать Алины, к слову, была очень странной женщиной. Впрочем, если посмотреть с другой стороны, ничего особенного, тем более для того времени, в ней не было. В древнейшие времена зачатки психиатрических знаний уже позволили бы с уверенностью поставить Татьяне Владиленовне суровый и однозначный диагноз: паранойя в тяжёлой стадии. Среди множества форм её бреда особенно экзотично в глазах Михаила выглядели обвинения Маврошкина и Ларисы в том, что они давали дочке Татьяны наркотические таблетки с целью отнятия квартиры. Обвинения, выдвигавшиеся на полном серьёзе, были совершенно безосновательны. Татьяна мечтала покончить при помощи полиции с деятельностью Лариной банды, и тем самым спасти свою однушку от грязных посягательств. Между тем в противовес Михаилу из Татьян-Владиленовных галлюцинаций реальный Маврошкин за свои деньги сделал Алине ключи от подъезда и квартиры, а также брал на себя заботу о пропитании двух девушек.

Из-за травмы спины Алина не могла спать на кровати Михаила. Если Снегирёва полагала, что нацизм позволяет ей осуществлять духовный рост, то Маврошкин считал, что это рост вкривь и вкось, и что Алинина душа так же неестественно повёрнута на правый бок, как и её позвоночник. Возможно также, что деформация тела и вызвала дефект души. Миша ложился на ночь рядом с Алиной на постеленном на полу матрасе, по этой причине большая кровать оказывалась в полном Варварином распоряжении. Днём обе девушки обычно сидели на кровати, ели, пили и смотрели видео; чаще это были мультфильмы.

Глядя на заботу, проявляемую Михаилом и буквально атакующую её со всех сторон, Алина мечтательно обронила как-то:

— Вот бы меня хоть один нацист так, как ты полюбил...

— Ни один нацист никогда тебя так любить не сможет. Идеология не позволит. А у меня нет ни идеологии, ни религии — лишь любовь.

Приснилось как-то раз Михаилу, лежавшему под боком любимой, столь близкой и одновременно столь далёкой, будто он побрился наголо. Состричь свой длинный хаер, предмет гордости металлиста с многолетним стажем, вне мира сновидений Маврошкину в голову в жизни бы не пришло. Однако данная метаморфоза во сне казалась абсолютно естественным и даже единственно верным средством для овладения вниманием нацистской девушки. Вниманием особого рода, впрочем.

Бритую башку удачно дополнили где-то найденные штаны защитного цвета и «гриндера», и вот внешний боно-лоск привёл к тому, что, хотя он и привлекал теперь излишнее внимание чурок и пентов, Маврошкин смог завоевать Снегирёву. Вернее, СГД (способ глагольного действия), который передаётся приставкой «за-» со значением «завершённости», в данном случае не совсем уместен. Куда корректнее было бы сказать, что Мише удалось повоевать с помощью Алины Снегирёвой, трансформированной цензурой сновидения в универсальное артиллерийское корабельное орудие с неавтоматической установкой боеприпасов калибра, как было заявлено, семьдесят шесть миллиметров. Пушка называлась «АС-18 — Большая Берца». Имя было дано с иронией в честь тайного скандинавского бога-аса. Согласно фабуле сна, дело происходило на старом, но ещё вполне годном корабле среднего водоизмещения «Русь». Матрос Маврошкин вновь был на борту «Руси» после годового отсутствия, и ему была оказана честь палить из легендарного орудия. «Большая Берца» вся оказалась исписана и изрисована: свастики, коловраты, имена, какие-то боны... Матрос, приглядевшись, понял, что это были все нацисты Снегирёвой на полном палеве: кельтские кресты на рукавах, флаги Рейха, орлы, etc. Все они ранее были стрелками при «Берце» и жестоко мочили врагов. Маврошкин уже был готов принять эстафетную палочку, как вдруг выяснилось, что за тот год, пока они не воевали вместе, для «АС-18» стала характерна проблема, обычная для старых пушек и связанная с общей разношенностью базовых деталей. От постоянной стрельбы дуло увеличилось в диаметре, и снаряды прежнего, привычного матросу калибра тут уже не годились. Нужны были снаряды восьмидесяти восьми миллиметров, то есть крайнего предела для среднего калибра зенитной артиллерии, как сказали бы раньше, а ныне это было средним простым калибром корабельного вооружения. К счастью, в каютах валялись фугасные заряды данного калибра с контактными взрывателями, и Михаил с радостью обнаружил, что они прекрасно подходят к «Большой Берце», но вдруг его разбудил будильник.

Как проверить свои чувства? Если, просыпаясь с дамой, ты не можешь представить на её месте кого-либо другого без отвращения, то ты любишь.

Проснувшись и увидев Алину, Михаил тотчас позабыл свой волшебный сон, и по пути на работу от него осталось лишь смутное приятное ощущение на душе, которое длилось, пока он работал, чтобы получить барыши, на которые можно было бы и дальше содержать пару барышень, всё ещё живших у него.

По пути на «Бабушкинскую» вышел на «Третьяковской», дабы сходить в тот туалет со стилизованной буквой “M”, где ещё гамбургеры продаются.

У входа в указанное заведение можно было лицезреть поучительную картину: румяный здоровенный охранник выдворял залётного грязного не то бомжа, не то просто алкаша восьмидесятого уровня, но скорее всё же бомжа. При этом бомж, видимо, поручил сам себе квест: провоцируя, выводить охранника из себя, но до разумной степени, то есть: пока не вломят. Сперва охранник вяло, очень медленно заводясь, лайтовыми толчками сдерживал вонючий натиск гражданина, ломившегося вперёд с боевым кличем:

— Фамилия?!

Через пару минут нервы охранника не выдержали, тело его начала сотрясать едва заметная дрожь. Бомж, словно почувствовав изменение сценария, стал спокойнее на вид. Достав блокнот и ручку, он уже без агрессии осведомился:

— Как там фамилия-то?

Это оказалось последней каплей, заставившей раскрасневшегося и помрачневшего окончательно охранника перейти, расставив руки, в наступление:

— Уже вчера п*зды дал одному. Уволят — и пох*й...

Бомж осознал, что пришло время ретироваться. Пробормотав: «Так... понятно», мужик развернулся, убирая ручку и блокнот, и был таков.

Маврошкин сделал свои дела в «Макдаке», после чего вернулся в метро. Пока поезд катился до «Бабушкинской», Михаил изучал труд дедушки Адольфа, периодически отвлекаясь, чтобы занести в электронный дневник те или иные мысли, приходившие в голову.

В то время как вагон перемещался в московских глубинах на отрезке ветки от «Китай-города» до «Сухаревской», в пространстве идей зародились и обрели на мобильнике материальную форму следующие умозаключения:

«Я допускаю, что многие из кавказцев эстетически неприятны. Хорошо, это я ещё могу понять. Но что я не пойму, так это разговоры о кавказской оккупации. Гитлер ведь не говорил о жидовской оккупации, когда громадное количество евреев сидело в лагерях Третьего рейха. Оккупация торговцев апельсинами? Не верю».

Переезд от «Рижской» до «Алексеевской»:

«Время другое, люди другие, страна другая. Четвёртого рейха здесь не будет. Придётся своё придумывать».

Участок «ВДНХ» — «Ботанический сад»:

«Призывать очищать расу — то же самое, что учить личной гигиене не подтирающегося бомжа. Его надо просто по возможности сторониться. Да и не вытрешь за раз зад так, чтоб он больше никогда грязным не был».

Уже выйдя из метро, стоя у турникета АСКП при посадке в автобус:

«Неприятно, когда ты служишь причиной остановки какого-либо движения, кроме неонацизма и подобных концепций».

Через остановку Маврошкин вышел из автобуса. Перешёл через дорогу и оказался возле искомой вывески «Адвокаты». В этой конторе курьеру нужно было забрать в ремонт iPhone. Глянув на часы, Михаил вновь порадовался показанному им высшему курьеражу: восемь лет стажа сказываются самым лучшим образом на оперативности доставок.

Клиенты попались из самых сложных. Ох уж эти адвокады! Пришлось позволить сделать ксерокопию паспорта. На ногах Маврошкина красовались «гриндерсы», купленные с зарплаты, воспоследовавшей за выше описанным сном. Несмотря на то, что сам сон Маврошкин уже забыл, ростки мысли о новой обуви, зародившиеся в нём, не канули бесследно в бессознательную Лету, а принесли свои плоды в яви. Внешний вид Маврошкина в целом сразу стал производить более серьёзное впечатление на окружающих. Дело в том, что он никак не выглядел на свои двадцать девять: на двадцать, максимум — на двадцать два. Само собой, на него раньше смотрели, учитывая ещё и стройную легковесность фактуры, соответственно визуально определяемому возрасту. Теперь же, как правило, благодаря «гриндерам» подобные ироничные взгляды пресекались на корню.

Однако ребята, с таким скрипом отдававшие телефон в ремонт, и тут были оригинальны. Из обширного опыта курьерской деятельности Миша знал, что люди, непосредственно сдающие свои девайсы на диагностику, ведут себя с посыльными корректно, и если рядом нет их коллег, то проблем обычно не возникает. В противном случае, если их сопровождают товарищи, риск нарваться на неуместные шутки и наглые демарши со стороны последних оказывается крайне велик, ведь забота о коллеге здесь служит в качестве самооправдания совести.

Один из «адвокадов», подойдя к Маврошкину сбоку, окинул взглядом облачение курьера, куда, помимо «гриндеров» и косухи, входила шапка с изображением орла, взятым с обложки альбома “Battle Hymns” группы “Manowar”, что-то прикинул в уме и объявил во всеуслышание о своём открытии:

— Да это ж скинхед!

— С чего вы это взяли? Я не скинхед, — не понял Михаил.

— А почему орёл немецкий тогда?!

— Это не немецкий орёл. Группа “Manowar” — из Америки. Это американский орёл.

Маврошкину пришло в голову, что, возможно, мужики слишком много работали с 282-ой статьёй УК РФ. В любом случае скоро забавные клиенты отстали и отдали девайс, забрав один экземпляр «заказ-наряда».

Миша снова ехал на метро, читал и периодически записывал мысли в дневник. «ВДНХ» — «Алексеевская»:

«Ме́ста, в том числе и рабочего, пока что, на самом деле, хватало всем. Вся проблема заключалась в другом, а именно в том, что кому-то не хватало острых ощущений, и попытки бить не-я-русских под стягами нацизма с лихвой компенсировали недостачу».

Отрезок «Алексеевская» — «Сухаревская» (увидев рекламу «улётных» искусственных ёлок):

«Почему у меня обычно нет ёлки на Новый год? Всё предельно просто: я не хочу тупо поддаваться культурному коду. Славяне, вслед за логикой обновления природы, отмечали Новый год двадцать третьего марта. Царь Пётр же в стремлении приблизиться к Западу даже на первый взгляд в мелочах ввёл сегодняшний „нелогичный“ Новый год. Создаваясь, новая обрядность (например, ёлка в качестве символа зимы в домах) передавалась другим поколениям, в процессе чего вырабатывался культурный код. В результате наши современники обладают генетической памятью, которая диктует им: „Новый год без ёлки? Нет, не слышал“. Однако разве им правда импонирует эстетика мёртвого дерева или искусственного мёртвого дерева? Пусть тогда подобные суррогат-некродендрофилы читают книги из резины. Другой вопрос, что и сам обычай „встречать“ Новый год (звучит неуместно услужливо) есть такой же культурный код, которому не обязательно следовать. Лучше было бы, оставив само последнее число последнего месяца года нерабочим, провозгласить праздник Воздержания и Трезвости. Тот факт, что это спасло бы уйму жизней, не нуждается в доказательствах. Но членам мировых правительств, видимо, плевать на чьи-либо жизни, кроме своих собственных».

Между тем прошло немного времени, и этот самый навязанный Новый год настал. Разумеется, несмотря на весь заявленный ригоризм, Миша, поддавшись культурному коду, так или иначе готовился отмечать праздник вместе со всеми. Впрочем, ёлки, как и намерения употреблять какие-либо спиртные напитки, у него всё же не было.

Решено было собрать народ на квартире у Михаила. Должны были появиться Мишины друзья и товарищи и, конечно же, так и так проживавшие с ним Алина с Варварой. Варя, впрочем, в последний момент передумала, решив отмечать дома с матерью, так как страдала из-за месячных, и её заменила Лариса. Но, к сожалению или счастью, как выяснилось, этим состав отмечавших не ограничился, так как Алина, по согласованию с Маврошкиным, позвала ещё какую-то свою подругу Свету, а та припёрлась со своим бухим парнем. Парень Светы, которого никто из отмечавших вообще не знал (едва знала лишь Алина), попытался устроить бузу на чужой вписке с приставанием к ещё более пьяной Ларе (засовывал в ухо торт, пока та спала), некорректными словами в адрес Алины и взрывом петард в подъезде. По совокупной тяжести преступлений внутренний прокурор Михаила Маврошкина запросил для засранца телесное наказание, а внутренний судья, при единодушном одобрении внутренних присяжных, вынес приговор, который сам Маврошкин не замедлил привести в исполнение. Впрочем, захватив придурка врасплох в коридоре, въ*бав головой по лицу и добавив боксёрской «раз-два», Михаил не учёл того, что грозное жало пирсинга агрессивно вытянулось во внешний мир над бородой незваного гостя. Если завершающая двойка плотно вошла в мерзкий лик неприятеля, то открывший серию удар головой нанёс больше вреда самому Маврошкину, чем объекту применения. Кровь из рассечённого стальным штырём лба полилась ручьём; срочно понадобились перекись водорода и пластырь. К счастью, перекись нашлась в аптечке машины одной из гостивших дам, а пластырь и так был в доме. Поскольку «незваный гость» всё остальное время вёл себя образцово-показательно, конфликт оказался исчерпан. Утром гости разъехались. Несмотря на то, что часть тарелок разбили, а часть бузотёр втихаря выкинул в окно; унитаз был заблёван, а рычаг спуска — сломан, в принципе, можно было констатировать, что ничего непоправимого Новый год не принёс.

Наводя днём порядок, Михаил вспоминал о тридцать первых вечерах и ночах последних месяцев прошлых лет. В интервале от двух до четырёх смен настенного календаря обывателя как минимум один Неогод для Маврошкина сопровождался физическим противодействием разной степени брутальности. К примеру, через год после окончания института Миша отмечал праздник на вписке у подруги в Химках. Звали подругу Стрелка. Там была большая компания, состоявшая опять-таки частично из «левых», никому не знакомых людей — таких, как друг соседа, приехавший погостить из другого города. Этот парнишка был весом около девяноста килограммов. Под видом того, что он, будучи изрядно пьян, прилёг на кровать рядом с двумя такими же крепко выпившими парнями с района Маврошкина, он лихо подрезал из кармана у одного из них телефон. «Терпилу», то есть пострадавшую сторону, звали Штопор. Пропажа была обнаружена на лестничной площадке. Штопор сообщил об отсутствующем аппарате, и Маврошкин тут же сделал прозвон на номер приятеля. Вор стоял ниже на пролёт, поэтому все услышали, как в кармане «крысы» зазвонил мобильный Штопора.

Однако друг соседа тут же ломанулся на улицу, чтобы, кажется, надёжно спрятать вещественное доказательство, после чего, вернувшись, стал всё отрицать.

Последствием его поведения явилось эпическое оп*здюление. Друг Штопора слетел с лестницы верхом на друге соседа; Маврошкин встал в стойку и угрожающе уставился на самого соседа Стрелки, но тот не пожелал вступать в конфликт из-за проворовавшегося приятеля. Тогда Михаил со всей накопившейся злостью подлетел к начавшему подниматься здоровяку и удачно засадил носком крепкой зимней обуви во вражеский нос. Тот хрустнул; враг вновь обмяк, подставив затылок. Маврошкин принялся топтать вороватого гостя, наблюдая за увеличивавшейся в размерах лужей крови, на которую впоследствии очень негодовали соседи. Впрочем, пьяница, вроде бы, был бессмертен, и сосед лишь слегка помог своему криминальному другу, когда тот пошёл умываться. Не найдя телефона, тусовка поехала отмечать дальше в «Релакс».

Прошла пара лет, и в этом самом «Релаксе» на Новый год Маврошкину пришлось схлестнуться с пятью оппонентами, и тут уж без своей порции синяков и фингалов он не остался.

 

6. Пресс-хата-йога

 

Время: лето тридцатого года.

Место: транзитная тюрьма города Сталинска (бывшего Новосибирска).

Ситуация: пятеро осуждённых тренируются в камере в ожидании отправки в Гисталиноавтолаг; один из них — Павел Светёлкин.

Учитывая количество жизненных сил и энергии, требовавшееся в Гисталиноавтолаге от осуждённых, в пересыльной тюрьме их кормили просто на убой, давая также гейнеры и гормон роста. За время, прошедшее с его «посадки», Паша благодаря физическим упражнениям и правильной диете сумел набрать без малого пуд чистого мяса. Он стал увереннее себя чувствовать, взгляд чёрных глаз обрёл не свойственные ему прежде твёрдость и цепкость, а манера держать себя на людях, несмотря на вежливость общения в целом, стала такой же жёсткой, как и у сокамерников, которые не питали иллюзий относительно того, что ждёт их всех в ГАлаге.

Впрочем, стопроцентно точное знание своей судьбы ещё не означало потери воли к жизни и отказа от сопротивления и от стремления к личному развитию. Страстным желанием выработать в себе эти и другие полезные черты всю камеру заразил дядя Миша, и теперь значительную часть времени от подъёма до отбоя каждый был занят в своём углу физической и психической закалкой. Слабые духом и телом, как объяснил им дядя Миша, почти не имели бы шансов выжить в машине смерти Гисталиноавтолага, в то время как подготовленный винтик этой машины мог бы прослужить ещё лет десять.

Дядя Миша, или Михаил Савельевич Некупко, ныне волею капризной судьбы оказавшийся едва ли не паханом на зоне, был атлетом с более чем пятидесятилетним опытом занятий (до сих пор «брал на грудь» сто двадцать килограмм). Дядя Миша «сел» за размещение в Интернете своей статьи «Спорт как путь внутренней эмиграции в эпоху тоталосоцизма, или свобода в условиях внешней диктатуры». Статья, разумеется, была опубликована без подписи. Учитывая, впрочем, что всем влиятельным людям выдали статуэтки с серпами и молотами Тура в первую голову, а дядя Миша был, как-никак, ведущим тренером Гисталинограда по штанга-йоге (йоге в сочетании с бодибилдингом), его подпись и не требовалась.

Адепты штанга-йоги практиковали традиционные асаны из арсенала хатха-йоги с применением всевозможных отягощений для разработки разных групп мышц. В тюрьме дядя Миша приспособил в качестве дополнительного груза бурдюки с песком. Сокамерники охотно следовали примеру немолодого спортсмена, который с неправдоподобной для его возраста энергией тренировался по семь часов в день минимум, а он, в свою очередь, принялся интенсивно «натаскивать» по системе штанга-йоги товарищей по несчастью: тренерский опыт за решёткой служил лучшим доказательством справедливости высказанных им в статье мыслей. Новые ученики казались ничуть не менее трудолюбивыми и целеустремлёнными, чем группа, остававшаяся на свободе. Особые надежды в тренера вселял Павел Светёлкин, превратившийся постепенно из ассенизатора в фанатика штанга-йоги. Он единственный из новых учеников уже успел подготовить тело к полноценной медитации. Теперь что бы с ними двумя — учителем и его учеником — ни случилось, каким бы изощрённым испытаниям ни подвергали мучители их бренные тела — эти двое навсегда остались бы внутренне свободными в рамках своего мира, отгороженного от внешнего не хуже серых рядов бараков ГАлага. Стоит добавить, что прошлые ученики не отвернулись от попавшего в немилость к власти тренера, но продолжали по-всякому «греть» его посылками, одновременно распространяя на воле те из его идей, которые были доступны для сознания большинства и могли привлекать новых сторонников. «Грев» от штанга-йогов всегда делился между сокамерниками поровну, так как дядя Миша был яростным противником любых излишеств, и правилом номер один для него было последовательное и перманентное сужение круга потребностей до самых базовых, отказ и от которых был бы уже чреват неприятными последствиями для здоровья; кормили же их и без посылок неплохо. Свой «разумный эгоизм» вкупе с сугубо утилитарным отношением к физической сущности человека Михаил Савельевич стремился передать всем товарищам по тренировкам. В ходе занятий штанга-йогой осуждённые исходили из собственных возможностей и желаний, делая акцент или на йогической составляющей («жирдяи» по классификации Марцинкевича, эндоморфы по Шварценеггеру Копрокантян и Топорков), или на наращивании белковой мышечной массы при помощи утяжелений («дрищи» по Тесаку и эктоморфы по Арнольду Светёлкин и Джоульштейн). Однако в обоих случаях обязательно оказывались задействованы в том или ином виде оба аспекта развития. Гармоничный мезоморф по терминатору дядя Миша старался уделять более-менее равное внимание обеим сторонам своего прогресса. Большой популярностью пользовалась брошенная как-то им всколзь шутка: «Раз уж у нас тут все пресс качают, значит, будем камеру именовать „пресс-хатой“. Это аутентичный древний термин, с другим, правда, значением. Вместе с тем в нашей „хате“ уделяется внимание чакрам, таким, как Анахата-чакра, и я не вижу причин, почему бы не называть нашу „хату“ и наши занятия также и „хата-йогой“».

Итак, в данный момент, раздевшись по пояс, вся камера качала пресс, используя «скручивания с отягощением», «обратные» и «косые скручивания», чередуя всё это с Навасаной или другими асанами и пранаямой (различными дыхательными упражнениями).

Тот, кто был уже не в силах продолжать и сдавался первым, объявлялся пидорасом. Шуточно, так как, с одной стороны, «петушить» перед ГАлагским апокалипсисом считалось плохой приметой, а с другой — «почётных» воровских статей в толерантно-дисциплинированной «пресс-хате» не было: если там оказывался залётный «законник», он первым просил отселить его от «этих физкультурников долбанных». Зная, какой ужас ждёт всех осуждённых в самое ближайшее время, охрана была лояльна к подобным просьбам.

Жирдяй Топорков, и так никогда из принципа не скрывавший своих постельных предпочтений, обычно сдавался в ходе данного импровизированного соревнования первым, поскольку ему в этом плане давно терять было нечего. Вот и сегодня он, тяжело дыша, уже сидел на корточках, пока остальные трудолюбиво скручивались под весом бурдюков, наполненных песком.

Топорков Виталий Эдуардович попал под статью о пропаганде гомосексуализма из-за того что в личной «ТК»-переписке без всякой «заднеприводной» мысли проанализировал текст «Материнской любви», песни запрещённой группы “Queen”. Дословно «злоумышленник» написал следующее:

«В своеобразном шаманском заклинании „Материнской любви“ Меркьюри поделился своими сокровенными тревогами, мыслями и ощущениями пред ликом неминуемой в ближайшем будущем смерти („хочу мира перед тем, как мне предстоит умереть“). Мы видим описание предвещающей финал боли („тело болит, но я не могу уснуть“), которая, ассоциируясь с болью при рождении, вызывает у лирического героя регрессию на более раннюю стадию психосексуального развития („мама, прошу, забери меня обратно внутрь“). Эдипов комплекс используется в качестве последнего средства обрести покой: умереть, но возвратиться. Belly button, который сам Фредди, говорят, полюбил созерцать перед смертью — след от пуповины, ещё до рождения служившей связующей нитью между жизнью и смертью. Медитация с сосредоточением на пупе позволяет понять, что мы — люди — всё же имели начало, а значит — нас ждёт неизбежный конец. Терзаемое предсмертными муками, а ещё более — страхом смерти сознание Фредди пробует найти выход из сложившейся скорбной ситуации. Больному уму кажется, что если пусть не пуповина, но хотя бы пупок снова соединится с какой-либо женщиной изнутри, то та должна будет стать второй матерью и даст Фредди новое рождение в теле ребёнка („Всё, что я хочу — комфорт, забота и простое знание того, что моя женщина дарует мне материнскую любовь“). Недаром после финальных слов композиции „иду домой к нежной материнской любви“ звучат отрывки из песен Фредди разных лет, следующие в инверсионном хронологическом порядке, будто плёнка после каждого перематывается назад, а в конце слышится плач новорождённого».

Прочитав всю эту пошлую бредятину, приятель попрощался, скопировал текст сообщения и на всякий случай отослал его на сайт так называемой «турции» — вооружённой полиции ТУР, сопроводив просьбой проверить и добавив ссылку на страницу Виталия как на первоисточник. За Топорковым заехали тем же вечером.

В самый первый день на пересылке сокамерники помогли Топоркову свести тату с запрещённой группой, оказавшуюся у него на правом плече. Разумеется, не затем, чтоб его не изнасиловали в Гисталиноавтолаге (совершенно нелепое предположение — там не до секса), а чтоб не так сильно била охрана на этапе. Некупко, вернувшийся в реальность во время сведения с Виталия тату, за медитацией не заметил прихода новенького и не понимал по-английски. Предположив, что «Квины» призывают к организованному вооружённому бунту, он попытался наставить на путь истинный «возводящего крамолу против государства». Дядя Миша говорил недоумённо молчавшему слушателю, что злой быдлятник останется при любой власти, так что надо менять не форму правления, а своё же собственное внутреннее содержание. В отношении внешней власти спортсмен был толерантен, как платоновские философы в «Государстве»:

— При Путине, — увещевал опытный дядя Миша гомосексуалиста, — не трогали музыкантов, а тем, кто и что слушает, интересовались разве что гопники. Многие при этом, ведясь на пропагниды всяческих Овальных, полагали, что живут в ужасную годину произвола, тирании и диктата личности. Нужно уметь по достоинству ценить довольно короткий срок своего двойного заточения в собственном теле и Молохе государства, дабы хорошо и достойно прожить в любую эпоху. Внешнее бытие всегда может стать хуже под давлением обстоятельств, но вряд ли оно вдруг станет лучше, если ты сам ничего не предпримешь, чтобы изменить себя и найти смысл для своей жизни.

После этой речи дядя Миша взял паузу, собираясь перевести дыхание и затем продолжить «учить жизни молодёжь», как тут приехавший в транзитную тюрьму за пару недель до Топоркова в партии вместе с бывшим алкоголиком Копрокантяном Светёлкин шепнул ему, какая на самом деле у Виталия статья, и Некупко, поняв совершённую им ошибку, замолчал, смутившись.

Выпавшая из цепких рук атлета эстафетная палочка диалога, столь сладкого на пересылке, была подхвачена самим Светёлкиным.

— Ты как до жизни педика-то докатился, вот что нам объясни! Конечно, Лимона и Сороку все читали, но, простите, пороть в дупло человека с елдаком между ног — это даже для говночиста вроде меня перебор!

Топорков ответил, немного подумав:

— Я рос в панельном доме спального района, и кроме, само собой, девок вокруг меня было мало внешней красоты. Поэтому из осколков и кирпичиков чужих миров я построил здание своей особенной внутренней Вселенной, которая умела наделить красотой всё, на что бы ни упал мой взор; посредством постоянного общения с искусством я заставил его образы пропитать мою душу насквозь. Писатели наподобие Питера Уоттса могут сколько угодно намекать на задержку прогресса вида homo sapiens из-за самодостаточности искусства. Принадлежность к виду не только даёт возможность одним заниматься творчеством, а другим — наукой, но и чередовать виды деятельности одному и тому же человеку. Всё равно человечество задумается всерьёз о полётах к звёздам не прежде, чем закончатся все ресурсы здесь, на Земле. Так вот то же самое и с сексом. В раннепубертатный период мне казалось, что красивых девушек бесконечно много. Лет в тридцать я понял, что это не так, и перешёл на мужиков.

— То есть это был некий акт отказа от самоуверенности всяческих гетеро-кубизмов и -фовизмов в пользу квазипостмодерна однополой *бли? — вставил слово толстяк Копрокантян. Жора Копрокантян был чуть моложе дяди Миши, но по виду годился ему в отцы. Дело в том, что, пока Некупко тренировался на пути к совершенству тела и просветлению, Жора тупо бухал, деградируя. На заре тоталосоцистской диктатуры, в те далёкие дни, когда Жора ещё был обласкан читающей публикой, он как-то обронил фразу: «Пишешь стих, и не думаешь, что это окажется песней; живёшь, и не думаешь, что это будет книгой...» Чем дальше писалась его книга жизни, тем больше она была про бухло. Непризнанного философа и ставшего при развитом тоталосоцизме невостребованным поэта и писателя взяли за распитие и найденное у него при обыске распятие. Хотя ему уже было без малого пятьдесят и по паспорту имя его «Георгий», все называли его «Жорой», так как он был большим любителем «выжрать». В «пресс-хате» он, однако, изменился кардинально: налёг на йогу, стал питаться значительно более скромно и уже сбросил с живота пятёрку бесполезного жира.

На вопрос Жоры о квазипостмодернизме Виталий ответил:

— Что-то наподобие этого...

— Дядь Миша, а как адепты штанга-йоги должны справляться с излишками агрессии внутри? — спросил Светёлкин, меняя тему разговора, который сам же и начал. Он думал, что подтрунивание будет смешным, а вышло всё чересчур заумно для полного осознания им.

— Я проще процитирую тебе свою же статью — то, что вспомню, — начал Некупко. — «В психоанализе утверждается, что для возникновения у женщины эротического чувства, достаточного для поддержания длительное время полноценного полового контакта, приоритетно последующее, а то и симультанное вербальное оформление происходящего. По аналогии с этой характеристикой эротических влечений, возникающих у женщин, для всех занимающихся штанга-йогой мною была разработана техника „безмолвного ответа“, которая заключается в визуализации своего внутреннего образа как архетипически доминантного агрессора, сопровождаемой таким взглядом вокруг себя, который как бы говорит окружающим: „Сейчас я вам всем как накидаю нехилых п*здюлей!“ Весь фокус в том, что царящие при этом внутри гармония, покой и готовность адаптации к быстро меняющимся обстоятельствам, достигнутые при помощи медитации, никуда не деваются. Так создаётся эмоциональная устойчивость и даётся гарантия отсутствия стресса при любом раскладе, а излишки агрессии гармонично распределяются по периметру тела и закоулкам души, не создавая нигде её переизбытка. Однако помимо этого, чтобы ни о чём не тревожиться, нужна чётко представляемая цель своего существования. И цель всегда первична». К статье добавлю, что если у женщин любовные влечения связаны с дискурсом, то у мужчин это скорее можно сказать про влечения к смерти, то есть о драках.

Разговор имел место в день прибытия Топоркова, а теперь продолжались соревнования на выбывание. Следующим в тот раз сдался Моисей Соломонович Джоульштейн — известный физик, разработчик синтезатора атомных взрывов «Грибной дождь Танатоса». Пульт управления, замаскированный под обычный музыкальный синтезатор, на клавишах которого написаны названия мировых столиц, способный вызвать направленную реакцию термоядерного синтеза в любой части земной суши, находился внутри бронированного планетолёта в подземелье под кабинетом Алины Леонидовны. За заслуги перед ТУР Джоульштейну даже официально разрешили есть мацу. Впрочем, держать на свободе физика, разработавшего такое устройство, было опасно хотя бы из соображений его собственной безопасности, считала Алина Леонидовна. Джоульштейн сперва ни за что не хотел подчиняться дяде Мише, но, получив от того один раз «по рогам», стал сговорчивее, а дядя Миша окончательно и бесповоротно подтвердил своё право на лидерство в «хате». Больше попыток бунта не было. Да и незачем было бунтовать, ведь все понимали, кто они и что их ждёт.

— Я применил физическое воздействие на «интерфейс» Джоульштейна, — объяснил дядя Миша, — из-за того, что он не соблюдал режим. Строжайшая дисциплина способствует самодисциплине, без которой не достигнуть цели. Нужно стать железным шаром, раскручиваемым на конце цепи самодисциплины, чтобы сокрушить все преграды на пути к своей заветной цели. Когда цель — это процесс, она зажигает свет в тёмном тоннеле жизни. Моя цель — телесно-духовное совершенствование, это путь на всю жизнь. Можно идти путём писания книг, картин, создания кинофильмов, синтезаторов Танатоса… Главное, не идти на сделки с совестью. В условиях тоталосоцизма это смертельно опасно, но чем жизнь труднее — тем она и почётнее. Также важно и самоутверждение посредством собственной деятельности, а не за счёт других.

Жора Копрокантян оказался третьим «сошедшим с трассы». Пересказывая сокамерникам историю собственного «падения», он говорил:

— Вот почему я так легко выпивать-то начал? Ведь нас ещё в детстве учили: пока ты ребёнок, будь добр пить всякие соки и прочее, на бутылках даже картинки были специально на детей рассчитаны. Повзрослеешь — тогда уже и бухай с Богом! Нелепо смотрелся бы взрослый с бутылкой, на которой изображён мультяшный медвежонок.

— Всё с тобой понятно. От бухла уже и до религии рукой подать. Легче всего управлять теми, у кого все мысли о нажиралове, — вставил ремарку Светёлкин. — Вот в чём трагизм.

— А никакого трагизма и нет; есть только движение вперёд к цели или топтание на месте, то есть, с учётом вращения Земли, движение от цели, — проговорил Некупко и обратился к Жоре. — Тебя самого как взяли-то?

Как его взяли, Копрокантян прекрасно помнил.

— Некто, на вид алкаш-перестарок, присел рядом со мной на лавочку на остановке и принялся цитировать Писание, глядя в пустоту перед собой. От неожиданности я решил сперва, что тот просто читает рэп... Голожопая бомжиха между тем присела пописать прям на остановке. Помочившись, она попробовала стрельнуть у меня мелочи. Всё это должно было вызвать и, само собой разумеется, вызвало у меня замешательство. Дальше — как и у вас.

— Зачем такие сложности? — не понял Светёлкин.

— Фанатики считаются опасными. Крест мой они через «Серп и молот Тура» сперва мельком увидали, сами потом признались.

Светёлкин и дядя Миша, как всегда, сдались последними.

 

7. Hat seine Schuldigkeit getan

 

В «Релаксе», клубе если не на все сто процентов «правом», то уж точно «безафозном», прятать тату на спине не являлось необходимой мерой безопасности; такая скромность даже, безусловно, повредила бы «правому» делу склеивания «фашей». На витрине старого «Зиг-Зага» (не того, на месте которого ныне публичный дом, неподалёку от Киевского вокзала... нет, ещё более древнего — того, что располагался на Воздвиженке) висел баннер, на котором поэт Пушкин стоял с электрогитарой в руках. Этот сюжет сразу привлекал внимание определённой категории посетителей. Подобно тому самому изображению, старина Адик с «зигой» служил рекламной вывеской мировоззрения и особенных сексуальных наклонностей. Будучи не просто «релаксирующей» девушкой нетяжёлого поведения, а иствующей эстетствующей блудодейкой для одних только бонов, Снегирёва преуспевала на своём поприще. Фетиш бритой головы манил её так же сильно, как вражеский скальп — деловара на тропе войны. Впрочем, иногда она ошибалась, и безволосый претендент на ночь вблизи её сладчайшего лишённого растительности бугорка Венеры оказывался представителем иной субкультуры. В этом случае молодого человека ждало разочарование, и он мог долго и безуспешно потом пытаться понять, в чём же именно был фейл знакомства.

В клубе, где её прозвали «фрау Гитлер», обычно она появлялась с Маврошкиным. Заплатившего за подругу Михаила вышедшая на охоту девушка до шести утра, как правило, игнорировала за ненадобностью, так как бухло он ей не покупал. Стандартную «релаксовскую» ночь фрау Гитлер условно можно было разбить на три приблизительно равных временны́х отрезка, переплетённых между собой. Треть ночи, когда диджеи крутили что-нибудь индастриал-образное, Снегирёва проводила на танцполе в угаре кибер-танца, периодически целуясь и обнимаясь с девушками. Если на сцене выступали местные группы, фрау уходила в бар, в котором на общение с друзьями или новыми знакомыми любого пола уходила ещё одна треть. Всё оставшееся от ночи время девушка проводила в усердных поисках актёра, достойного сыграть главную роль в очередном акте спектакля, поставленного в театре рейха по пьесе её молодости и страсти.

Михаил, старавшийся как мог игнорировать амурные нацисткие вылазки, чтобы лишний раз не беситься от ревности, наоборот, с утрированным вниманием вникал в гитарные аккорды, бас, «долбу», клавишные, рык, стоны, шёпот и хрипы всех без исключения выступавших групп.

В тот раз они со Снегирёвой удачно попали по «плюсам» на фестиваль «правой» oi!- и хардкор-музыки «Эйти эйт-Фест», который ежегодно проводился группой «Кровавые Риффы» — само собой, бессменными хэдлайнерами своего же феста — и длился всю ночь до утра.

Все выступающие на фестивале группы были, как говорится, «по крестам»: не пили и не курили. Такого же поведения они ожидали и от своих фэнов, но Снегирёвой, лавировавшей по привычному маршруту от танцпола до бара и обратно, в этом отношении нечем было их порадовать. Зато oi! как было кое в каком другом!

Пока одни группы пели свои песни, музыканты других коллективов тупо бродили по залу в поисках знакомых лиц или же рубились в бритвенно опасном моше. Один подкачанный парень в майке «Мы не пили, не курили, мы НС-хардкор рубили!», выдававший вертухи особенно лихо, привлёк внимание фрау Гитлер сразу. Алина увивалась около него так и сяк, победоносно тряся татуировочкой с фюрером и упругим задом в джинсах. Редкий нацист с потенцией остался бы равнодушен к подобному зрелищу, и парень, само собой, тут же клюнул на фрау лёгкого поведения.

Склеенный в этот раз ист-мошист-реваншист оказался барабанщиком группы “White Rage” Сержем с ником «Ученик Парацельса». Серж, будущий экономист, писал диплом на тему «Инфляция как механизм искусственного создания миллионеров и деноминация как способ контроля за ходом этого процесса».

Про себя Михаил, оказавшийся случайным свидетелем сцены нацистского знакомства, сразу же окрестил новую пассию Снегирёвой «Неоистом», чтобы легко отличать нового нацика от прежних её половых партнёров.

Всё же без должного внимания наблюдая за тем, как «Офис № 666» на пару с “Motorhell” «каверили» на сцене «Моторхэд», переведя “One more fucking time” на русский («Наши годы вместе, увы, не стоят ни х*я, /Так скажи, что снова я виновнен, сцукобл*!), Миша краем глаза поглядывал и на уединившуюся на диване парочку, пока его внутренности горели в пламени ревности.

На сцене группы сменяли друг друга с головокружительной быстротой: за «Шуруповёртом» с такими шлягерами, как «Въ*би!» и «Наш любимый художник — Гитлер, наш любимый поэт — Джугашвили» своё «отлабали» группы «Ласковый Майя» и «Арийская Ария» с хитом «Oi! продолжается». Программу ночи продолжило «Древо Ниггдрасиль», а затем Сержу пришлось временно оторваться от желанного тела: на сцену выползали “White Rage” — пора было садиться за ударную установку.

Когда «Ярость» отыграла — чётко, слаженно, как автомат — бон вернулся к своей новой знакомой.

Между тем группа «Х*й Справа» не поделила порядок выступления с командой “Nazi Candy”, и в результате разразился нешуточный скандал. Вокалист «Х*я» объявил в микрофон для ребят из “Candy”: «Господа! С прискорбием вынужден сообщить вам, что наш спор перешёл ту самую невидимую грань, когда мне приходится осведомиться, не желаете ли вы более хлёстких аргументов с моей стороны?», после чего начался махач. Под шумок Серж заказал по телефону такси, и Алина с неоистом уехали для более тесного общения.

Как только подруга скрылась из вида со своим новым чудесным знакомым, отключив предварительно мобильный, Маврошкин понял, что вновь придётся брести к метро одному. Ну ничего, ему не привыкать! Отыграли «Че-Люди», «НС-Шторм», “Nonger” с вещицей “My job” и сами хэдлайнеры. Всё, можно домой — спать!

Путь из пункта «П» в пункт «П» — от «Пролетарки» до «Петровско-Разумовской» — Маврошкин просидел бодрячком, так как давно уже научился не только плясать и «зажигать» не засыпая всю ночь в ночных клубах без алкоголя, но и добираться без эксцессов до кровати в своей квартире, чтобы сразу там отрубаться.

И вновь в пути он читал «дядю Адю» и вёл

Электронный дневник Миши Маврошкина

«Китай-город» — «Пушкинская»:

«Рыбалка увеличивает энтропию насилия во Вселенной. Вот прилетит с Альфа Кассиопеи гигантская рыба, поманит зелёными купюрами, насадит на крючок — взвоешь ведь!».

«Чеховская» — «Менделеевская»:

«Она наивно полагает, что Гитлер ради её красивых глаз связался бы с представительницей низкоразвитой нации, не способной ни на что сто́ящее без высшего германского руководства».

«Менделеевская» — «Савёловская»:

«Человека нельзя СДЕЛАТЬ свободным ни при каком политическом строе. Свободным можно лишь СТАТЬ самому».

«Савёловская» — «Дмитровская»:

«Тренируйте умело

Вместе разум и тело!».

Автобус «672» до «Селигерской»:

«АСКП + хачики = хаос. Нужно запретить АСКП или прогнать цунарефов, иначе порядка во Вселенной не будет никогда».

В марте Снегирёва всё-таки съехала от Маврошкина и поселилась вновь у Ларисы. Так было значительно проще получать заветную долю истского интима.

Впрочем, иногда Алина тусила просто с друзьями, и тогда зачастую на вписке у Лары появлялся и Маврошкин, в том числе в качестве спонсора тусовки.

Как-то раз Алина пригласила не только Мишу, но и знакомого эфэсбэшника. И тут у Михаила случился наконец когнитивный диссонанс. Дело в том, что человек из ФСБ принёс с собой «корабль» какой-то бронебойной «травки», в результате чего не только сам накурился до припадочного состояния, но и «накурил» Снегирёву. Мише тема наркотиков не была близка, поэтому он, увидев состояние ребят, оставил включённым диктофон на мобиле и ушёл спать на кухню (благо Ларисы дома не было).

Утром Миша включил воспроизведение.

голос Алины:

— А как же Рихард Вагнер со своей работой «Еврейство и чурбанство в музыке»? Ницше, Вагнер и Гитлер... Но фюрер из них — больший.

голос эфэсбэшника:

— Я вне НС или антифа, однако мне они интересны, причём в равной степени. Научный социализм — это социализм на научной основе.

голос Алины:

— Пентавр — конный пент.

голос эфэсбэшника:

— Слабею глазами. На бумажке в почтовом ящике написано «Декоративная кассетная система рулонных штор для окон», а я читаю: «Никому не нужное рекламное говно по завышенным тарифам».

голос Алины:

— Ошибка, свойственная всем без исключения религиям, заключается в допущении случайного существования Бога, обязательного при любой персонификации. Все религии лишены смысла. Никто не знает о Боге больше, чем ты сам. Но столь же пагубен и атеизм. Хоть кажется, что Бог, как некая сущность, недоступен прямому восприятию, но это лишь означает, что он присутствует в каждую секунду и в каждом уголке бытия в равной степени. Снести все монастыри всех конфессий с лица Земли и насадить на их месте парки! Вот это были бы правоверные храмы.

голос эфэсбэшника:

— Чемберлен, вне всякого сомнения, видел насквозь уловки и манёвры Гитлера, в своём отчёте перед кабинетом он назвал его «самой ординарнейшей шавкой», которую ему когда-либо довелось встречать.

Со временем у Алины с Мишей установилась негласная договорённость: если фрау ночевала у него, то она, просидев, как правило, полночи за компом, ложилась наконец на пол рядом с другом и позволяла ему прикасаться к прекрасному. При этом она твёрдо верила, что сохраняет верность своей боногамии, так как покровы из облачений не были сняты, и любой залётный на просторах заснеженной Руссляндии рейхскомиссар, внезапно включивший бы свет и содравший одеяло, вынужден был бы констатировать, что внешние приличия соблюдены, и жёстко пресекать ему в данном случае вроде бы нечего.

Этой ночью после напряжённого пятничного рабочего дня Миша ночевал один. Снилось, будто ему почему-то вдруг стало мокро, больно и противно. Алина приехала только в полседьмого утра, разбудив его, и сразу же легла спать. В полдень Миша проснулся и пошёл завтракать. Снегирёва спала, как фюрер после аншлюса. Накануне она была в «Чешире», где с недавних пор подрабатывала в качестве полуобнажённой танцовщицы. Со вчерашнего мероприятия её увёз на дер-гроссе-шварцес-вагене какой-то олдовый нац-вытиран РНЕ и друг Баркашова. Нац, использовав в своём гараже по назначению вагину голой фрау, равно как и прочие её физиологические отверстия и ряд других прелестей в целях удовлетворения полового влечения, даже отвёз её домой... правда, не к ней самой, а к Маврошкину, так как обитал примерно в том же районе. Хоть и была пьяной, Снегирёва смогла объяснить, как лучше доехать.

Итак, пока «труженица фронта и тыла» спала, Маврошкин, расположившись на кухонном диване, записывал не ангажированные РПЦ помыслы в свой электронный дневник, пока на электроплите варились яйца:

«Мне кажется очевидным, что вовсе не Бог создал человека по своему образу, а человек по образу и подобию себя пытается создать образ Бога, всякий раз присваивая ему чисто человеческие атрибуты „творения“ и так далее. Любая земная тоталитарная религия — никак не более чем языческое идолопоклонство, если мыслить глобальными рамками Вселенной со множеством обитаемых миров. Для меня не существует ни понятия „политика“, ни понятия „религия“».

На время оторвавшись от своих записей, Михаил позавтракал, прислушиваясь. Судя по всему, подруга ещё спала, да и немудрено. Не желая тревожить бон-сон раньше естественно отпущенного срока, Миша углубился в свои воспоминания, дабы дать жизнь следующей записи:

«В городе, где центральные станции метрополитена названы не в честь политиков или крупных учёных, а в честь поэтов и писателей, у меня, с детства приглядывавшегося к окружающему, и не могло быть какой-то иной судьбы, не связанной с литературой тесными узами. Впрочем, тут важен был и мотив „Предупреждения“, то есть того, что, предшествуя грядущей смерти и, так сказать, предвосхищая её, меняет жизнь. Моя болезнь, например. Недавно я так захворал, что если б ещё лет двенадцать назад не составил себе план, как употребить отпущенные мне Провидением сроки и силы, то было бы как раз самое время сделать это. Тяжёлая болезнь певицы Doro в детстве и дыхание в лицо склонившейся уже было над нею Смерти как раз и помогли ей тогда понять Секрет Жизни».

В комнате между тем Алина уже проснулась и решила посидеть «ВКонтакте», где её ждали новые друзья Виктор Антицунаров и Серж-Ученик Парацельса. Первый, двадцатипятилетний бон со шрамом на щеке от ножа и «могавком», был другом Сержа. О Викторе, который работал фотографом онлайн-версии «Рас*стской газеты», Миша мог судить лишь со слов подруги или по высказываниям парня в Интернете. Казалось, это был бон из той категории, которым нужны, фигурально выражаясь, надёжные гениталии у рта и крепкая рука на затылке — проще говоря, нужен фюрер-дуче. Без лидера они способны лишь на бональное нарушение общественного порядка под прикрытием идеи, но под чутким руководством сильнее развитого начальства «расцветают», меняясь буквально на глазах, так как обладают редким даром выполнять чужую волю без лишних вопросов, схватывая суть на лету. Идеология движения им не так уж важна, потому что они всё равно не способны понять её. Сам Миша глубоко верил, что единственный нацист в нашей стране — это тот, кто «посадил» еврея, укравшего полстраны. А боны, бьющие дворников, борющихся за чистоту неродного для них города, суть антифашисты-«шавки». Но перед самими бонами афишировать подобные взгляды он, разумеется, не горел желанием.

Михаил, вернувшись в комнату, обнаружил, что Снегирёва уже собирается ехать тусить со своими новыми знакомыми. Маврошкин не стал её задерживать, решив вместо этого сам погулять в центре, пусть даже в одиночестве. «Весна, всё цветёт… Съезжу-ка я на „Цветной“!» — решил Михаил.

Писа́ть по пути отчего-то не хотелось. Настроение было какое-то неопределённое, несмотря на хорошую для прогулки погоду. На бульваре, к удивлению Михаила, проходил арт-перформанс в лучших традициях самого современного искусства, чего тут отродясь не было. Проект назывался «Зерkalьный унитаз». То, что подобное «якобинство» разрешалось в центре, Маврошкину сразу же показалось странным. Тем не менее имелся факт наличия на Цветном бульваре прямо напротив метро некого павильона, в котором всем желающим предлагалось подумать о смысле жизни, сидя на унитазе, целиком выполненном из зеркального стекла, то есть «амальгамическом унитазе». Этимология слова «унитаз» здесь — «универсальный таз», то есть «таз, пригодный для любой жопы», как это понял Маврошкин.

Заплатив 50 рублей за вход, Михаил вскоре наблюдал, как говно под ним совершенно отчётливо вылезает из такой же дырки в теле, как та, в которую вчера, видимо, отчаянно жарили фрау Гитлер. Миша задумался. В мире есть люди с разным цветом волос, глаз, кожи. При этом говно у всех одинаково! Ди-гроссе-шварцес-шайссе — оно и в Африке, и в Германии шайссе. Говно-то и у белых ведь чёрное. Оно одинаково и у Одина!!! Так что все испражнения Вселенной — это великий Кал Одина, и покуда распоследний чурка причастен к этому таинству, обижающий его — обижает самого Игга!

День изо дня каждый человек наблюдает одну и ту же картину, когда спускает за собой воду. Людей всех рас, национальностей, полов и возрастов роднит необходимость кормить тело и давать ему возможность испражниться; поить и одевать; загружать мыслями и работой и укладывать ко сну. А если расисты правы, и смуглые фабрики по производству чёрного говна показывают худшие по сравнению с белыми результаты в побочных видах деятельности (например, науке), то предъявляемые к ним после этого требования быть прислугой для более успешных бледнозадых говноделов кажутся смешной и жуткой нелепостью.

Пока добирался на метро от «Цветного бульвара» до «Баррикадной», дабы побродить и там по окрестностям, Маврошкин сам придумал арт-креатив. Вот что оказалось записано в его электро-днев:

«Антирекламная многоуровневая пиар-акция (актуально в век пиара). На экране — лозунг: „Алкоголь. Попробуй. Лужи блевотины и реки крови!“. Значительную часть экранного времени якобы в жопу пьяные актёры, одетые в стиле “PlankTon”, ползают в бутафорских лужах крови и блевотни, постигая катарсис и щедро рассыпая цитаты из произведений Ленина, Троцкого, Сталина, Путина, Венедикта Ерофеева и Достоевского».

Пока Маврошкин фантазировал, находясь под землёй, почти над ним на поверхности Алина уже прощалась с бритоголовыми:

— Люблю я свой город! И ничего не могу с этой любовью поделать, ведь тут так интересно: чурки, теракты...

— Количество приезжих растёт в гастарномической прогрессии, — удачно сострил Серж.

— В общем, приятно было пообщаться. Поеду, сегодня с подругой должна ещё встретиться.

— Зига! А мы с Витьком ещё одно место посетим.

Нацисты разошлись.

Михаил, всё ещё находившийся в вагоне, опустил глаза. Рядом с его сиденьем валялся потерянный кем-то значок с перечёркнутой свастикой и надписью «антифа». Маврошкин решил: «Надо будет заказать такой же по дизайну, но с логотипом НААФ. Пойдёт мне?» Подняв и прицепив на грудь значок, посмотрелся в зеркало и пришёл к выводу, что пойдёт. Хотел снять, но его отвлёк звонок на мобильный дамы с фюрером на спине. Как обычно в последнее время, Маврошкин сбросил и перезвонил сам. Алина спросила, сможет ли он дать ей денег на клуб. Он пообещал вечером передать нужную сумму.

Выйдя из метро, Миша продолжил свою прогулку по центру. Когда он дошёл до Пресни, то попал на митинг. По улице, огороженной пентами, проходили скорбящие коммунисты с портретами убитых Ельциным их единомышленников. «Столько пидорасов — просто тысячи. Гей-парад!» — весело подумал Михаил.

Пройдя пару минут чуть в стороне от колонны, вглядываясь в лица, Миша свернул во двор какого-то дома. Следом за ним туда же зашли два человека в чёрных вязаных масках, одетые неприметно. Это были те самые боны, что ранее расстались с Алиной, и только что они догнали явного врага с соответствующей атрибутикой. Поравнявшись с Михаилом, Антицунаров схватил его за плечо:

— А ну, постой-ка, друже!

Нож Ученика Парацельса, догнавшего, но не узнавшего Михаила, вонзился тому в живот, а красная жидкость, общая для всех людей, затопила асфальт и оторванный значок. Тонкая нить единичного бытия оборвалась в тёмной арке сталинского дома на Пресне.

Примерно в то же время, с получасовой разницей, Снегирёва, защищая свою честь, вынуждена была применить нож против кавказца, напавшего было на неё, но оставшегося на земле. Говно у всех вроде бы такое же, да запах вот разнится. Родной всё же поприятнее выходит!

 

8. Ретроспективный кинозал господучи

 

Время: двадцать шестое июня тридцатого года.

Места: разные, но в пределах ГКАД (гисталиноградской кельтово-крестовой автомобильной дороги).

Ситуация: обычный день из жизни господучи.

Гисталина проснулась у себя на даче от вступительного шквала пассионарного гимна — композиции «Бей в табло, потом подумай!» молодого ВИА «Расовые предрассудки». Когда поставленный накануне на восемь будильник вдребезги разбил приятное забытие сна про фюрера, выяснилось, что под одним с ней одеялом вновь оказался не художник из Браунау-на-Инне, а всего лишь Василий. Однообразие начинало приедаться. Гисталина решила для себя, что с Муссалиновым это в последний раз.

На утро у дамы с фюрером на спине был запланирован неофициальный визит в спортивно-прикладную школу боевых технологий М.В. Шатунова, где обучались представители партийной элиты и подразделения «турчан» (мужчин и женщин, служивших в «турции»). Максим Валентинович, мужчина уже в солидных летах, по такому случаю обещал показать господучи несколько фехтовальных приёмов с «туркой» — длинной палкой с миниатюрными металлическими головами тура на концах, служащими для нанесения ударов. Патрули «турчан», вооружённые «турками», давно уже стали привычным зрелищем в Гисталинограде.

Не желая упасть в грязь лицом перед мастером, Алина Леонидовна, как только определилась со своим визитом в школу Шатунова, ознакомилась в Интернете с материалами по авторской системе боя на шестах-«турках» Максима Валентиновича, которая именовалась «за-бо-дай».

Видеофайлы и изображения формальных комплексов и приёмов фехтования из PDF-версии учебника, написанного этим мастером, господучи скопировала себе в террабайтовый планшет, ставший привычным лет двадцать пять назад, когда он заменил ей бумажные тетради, в которых она раньше вела дневник. На досуге Алина попыталась самостоятельно вникнуть в хитросплетения рук, ног и «турок», в изобилии представленные на иллюстрациях.

Вымотанный нимфоманскими постельными аппетитами Гисталиной Муссалинов дрых, пока сама она принимала душ и надевала спортивный костюм. Василий проснулся лишь к окончанию завтрака. Алина Леонидовна не стала ждать тренера: подставив усам и губам бритоголового щёку, она поспешила в школу Максима Валентиновича без личного телохранителя, а всего лишь с обычной охраной.

Приехав, она получила возможность ощутить гордость, когда ей удалось, впервые в жизни взяв «турку» в руки, почти идеально выполнить связки «Турка в гостях у аула» и «Прогулка бешеного тура по хребту и печени с зацепом», так что она даже заслужила одобрение Шатунова. Секретари, конечно же, не преминули заснять для истории на видео, как «старушенция» Леонидовна амплитудно и ловко размахивала «туркой». Завтра, нет, уже этим вечером Интернет будет «взорван», и Гисталиноавтолаг получит пополнение в лице свежих «узников совести», севших за ипсацию.

В ходе последовавших затем посиделок Гисталиной с Шатуновым за закрытыми дверями кабинета основателя школы (охрана осталась снаружи) Максим Валентинович за стаканом свежевыжатого ананасового сока дал почувствовать своей гостье, что его похвала не была всего лишь привычной любезностью по отношению к главе ТУР.

В свою очередь, Алина Леонидовна призналась, что, за последние лет десять несколько раз натыкаясь в Сети на новые учебные клипы Шатунова, неизменно поражалась достигнутому им за десятилетия тренировок, потом и кровью купленному мастерству и той неистовой энергии, с которой он выполнял защитные и атакующие элементы не только из арсенала «за-бо-дай», но также ТУР-до. Как она и решила, прочитав неделю назад биографическую справку о Шатунове, господучи сделала мужчине, чьё семидесятилетие почти совпадало с тридцатилетним юбилеем ТУР, предложение выступить с показательными выступлениями на предстоящих торжествах.

Максим Валентинович был рад приглашению, однако не мог скрыть и некоторого недоумения:

— Всё же, почему именно «за-бо-дай», почему именно я? Юбилей юбилеем, но есть же масса других, не менее достойных имён... Взять хотя бы Ганимесова и убей-борьбу или же вашего бодигарда Муссалинова с ТУР-до.

— Раньше жительницы Москвы из-за явно выраженной звериной сущности воинов, преступников и гостей столицы прежде всего одаривали своим вниманием именно их. Ныне все враги бежали, пали в бою или «сидят» вместе с преступниками и гостями столицы. Вот и приходится делать свой выбор из числа воинов, руководствуясь разве что интуицией, записями показательных выступлений, соревнованиями на спортплощадках и парочкой других критериев... — окончание фразы Гисталина сопроводила до того многозначительным взглядом из арсенала средств обольщения, что он был уже даже неприлично однозначным. Она сделала это для того, чтобы повысить в старичке градус личной преданности — в случае каких-либо непредвиденных затруднений его опыт будет во много раз полезнее слепой жажды деятельности бесчисленной армии её бритоголовых фаворитов.

Уходя, Гисталина нежно чмокнула Шатунова, успев подумать: «Теперь он весь мой...»

После того как Алина Леонидовна, вернувшись в Фюрерхоле, ещё раз приняла душ, переоделась в чёрное декольтированное платье с узором в виде рун и завершила несколько дел государственной важности, дальнейший её путь пролегал в самый центр Гисталинограда: затерявшаяся в переулках бывшего Китай-города (ныне — Уайт-тауна), возле стены с радикальной надписью «Человек — это полная невозможность!», сделанной баллончиком с красной краской лет шесть назад, за неприметной ржавой железной дверью, которая вела в полуподвальное помещение, находилась некогда секретная лаборатория. Хотя сейчас лаборатория была рассекречена, тем не менее попасть в неё было непросто: охранник получил приказ спрашивать, кто пришёл, один раз, и, в случае невразумительного ответа или непредъявления пропуска, из скрытого в стене с надписью про «полную невозможность» люка открывался автоматический пулемётный огонь. Еле заметные глазу капли свернувшейся крови на грязной поверхности гармонично дополняли резонёрское анонимное послание: выходило стильно, молодёжно и весьма убедительно.

В этот раз Алина, как обычно, решила убить двух зайцев: посетить лабораторию, в которой давно не была, и дать материал для публикации в иностранных сетевых ресурсах, чтобы лишний раз показать миру высокий уровень развития науки в ТУР. Помочь воплотить задуманное ей должен был давешний милый немецкий корреспондент, разбивший к чертям «бук». Рассказывая Муссалинову о прошедшей пресс-конференции, Гисталина не упомянула одну мелочь: по окончании прессухи она узнала через своего секретаря у Германа его «скайп». С того момента герр Криггер с нетерпением ждал, когда же фрау Гисталина соблаговолит позвонить или написать ему, и вот желанный миг настал: сидя на заднем сидении по пути в лабораторию, Алина Леонидовна открыла в своём планшете прогу для связи, добавила аккаунт немца в «список» (он мгновенно принял её заявку) и сделала видео-вызов.

Выяснилось, что молодой человек, чьё симпатичное лицо с парой влюблённо глядевших из-под русых волос голубых глаз отобразилось на экране, пока не успел покинуть столицу Рейха, чтобы вернуться в родной Штутгарт, и пробудет в «Холидей Инн» на Лесной ещё два дня. Всё складывалось удачно: как сразу подсказало господучи карее ретивое, Криггер оказался её поклонником со стажем (пятнадцать лет перекупал у коллекционеров не выложенные в Интернет фотографии главы ТУР, и собрал уже много сотен) и тайным сторонником тоталосоцистской идеи. Можно было рассчитывать, что такой человек покажет научные достижения эпохи тоталосоцизма как нельзя лучше. Между собой они с Алиной Леонидовной говорили на английском с вкраплениями как немецких, так и русских оборотов, в качестве любезности по отношению к собеседнику делясь всем, чем успели обогатиться из лингвистического запаса другой страны за свою жизнь. Помимо деловой части, Алине Леонидовне было приятно посетить темпоральный кинотеатр в компании молодого красивого тоталосоциста из Германии, поэтому она даже согласилась подождать, пока тот доберётся на метро от «Белой-русской» до станции «Уайт-таун», чуть подальше вестибюля которой они и договорились о встрече.

Уже через пятнадцать минут господучи и Герман стояли друг перед другом на Маросейке, оцеплённой охраной Гисталиной при участии вернувшегося Муссалинова. Надпись на стильной майке Криггера гласила: «Воспитан хорошо». «Это мы исправим», — подумала Гисталина. Перед визитом в лабораторию, так как было время обеда, они решили перекусить в кафе тут же на Маросейке. Охране пришлось, извиняясь и прогоняя самых назойливых фанатов Гисталиной, освободить от посетителей ползала заведения «Радость тура». Господучи пила томатный сок и ела клубничное сливочное «мирроженое», а репортёр из Германии налегал на минералку без газа и закусывал «миррито». «Мирроженое» и «миррито» были приготовленными из «продукта» Гисталиноавтолага мороженым и буррито. Обед Гисталиной и её спутника был оплачен из доходов «Радости тура».

— Пьяницам в вашей стране, — рассуждала глава ТУР, — пока у вас ещё нет «сухого закона», следовало бы и самим подумать: возможно ли удовольствие, равное по интенсивности тому, что они получают от жизни, когда напьются, но без выпивки и каких-то иных внешних веществ?

— О да, господучи, безусловно, следует крепко задуматься и наконец-то понять, что ответ положительный: больше счастья хотя бы в бутылке минеральной воды, выпитой в компании шикарной фройляйн!

Господучи улыбкой поблагодарила за комплимент. Глядя на собеседницу и проникаясь её обаянием, репортёру с трудом удавалось ассоциировать её с женщиной, проправившей ТУР на протяжении всей его нелёгкой истории, полной пламенной борьбы и самоотверженного труда. Он, впрочем, уже знал, что человека всегда следует рассматривать и оценивать в перспективе дел всей его жизни, а не только визуально. Воспользовавшись тем, что речь зашла о политике, Герман полюбопытствовал:

— Почему на государственном гербе Рейха присутствует не только молот Тора, но и серп?

— Молот не «Тора», а «Тура»! Эти символы призваны показать, что мы переняли всё лучшее из тоталитарных систем прошлого, обогатив их нанотехнологиями, которые показались бы Гитлеру со Сталиным мифическими. Если мы вспомним образы, которые украшали гербы государств, что находились на территории современного Тоталосоцистского Утопического Рейха до и после попытки построить коммунизм, то это были зооморфные изображения чёрного и белого (до СССР) или золотого (после СССР) двуглавых орлов. Причём самого орла Иван III позаимствовал ни у кого иного, как у «Священной Римской империи германского народа» — русский царь таким способом намекал на своё равенство с европейскими правителями — например, с Фридрихом III Габсбургом, который и ввёл пернатую геральдику. Идею зооморфизма государственной символики унаследовал наш ТУР, обогатив её также символикой числовой. Ты знаешь, в каком году Иван III, после утвердивший официальный герб России, в Белозёрской уставной грамоте объявил зависимыми от себя все сословия на московских и подчинённых Москве землях?

— Нет, не погуглив — не скажу. В каком?

— Он сделал это в одна тысяча четыреста восемьдесят восьмом году. Дата чисто случайно совпала со знаковой для неонацистов kombination чисел «14» und «88». Это и натолкнуло на мысль сделать апгрейд старого герба.

— В документальной ленте «Проклятая пилотка в контексте её эпохи», отснятой в двадцать пятом году вашим эмигрантом Ипланом Бетакамовым и выложенной в Интернет в Англии, рассказывается много, скажем честно, не слишком лестного об истории ТУР. Показаны интервью с теми, кому якобы чудом удалось избежать ГАлага, эмигрировав; представлены материалы дневников, блогов, размышлений разных личностей о вплотную приблизившемся конце всякой государственности и законности на территории ТУР.

— И чего надо этому жирдяю? «Золотую ветвь» в задний проход, наверное... — Гисталина хищно прищурила мудрые глаза. — Производство растёт, количество недовольных строем худо-бедно, но снижается.

Господучи немного помолчала, потом спросила:

— Кино, значит, любишь?

— Это мой наркотик.

— Надеюсь, только это. Drogensücht ist nur ein Surrogat Kreativität. Подлинный творческий акт всегда является общественным хотя бы в потенции, а вот иллюзорный мир эгоистических переживаний наркомана — обычная леворукая ипсация, которая вряд ли согреет даже самого исполнителя.

— Можете не сомневаться: в этом отношении я чист как белый тоталосоцист.

— Отлично. Ну что, ты начал догадываться, куда мы отправимся прямо сейчас?

— Куда же, господучи?

— Мы с тобой пойдём поглядеть, как наши лучшие учёные создают проекции скачанных из ноосферы темпоральных ментообразов умерших людей в последний день их жизни.

— То есть, если я вас правильно понял, мне, по-видимому, первому из немцев, выпала честь заглянуть в мрачный колодец Хель ещё при жизни?

— Ты всё правильно понял. Вре́менная квазиинкарнация обитателей Фольквангра и Вальгаллы пока недоступна, но мост через Гьёлль сооружён, Гарм усыплён и Модгуд отп*зжена.

— Коли так, чей покой мы потревожим, которую из ушедших личностей воплотим вновь для беседы? Я снова очень волнуюсь, — признался Герман с милой улыбкой.

— Пожалуй, вызовем немца.

— Кто это будет?

— Какой-нибудь видный нацист из прошлого века.

— М-м... может быть, Гесс?

— Отличная мысль! Рудольфа ещё, кажется, не возвращали...

...В зале, не считая голубого мерцания плазмы во всю стену, стояла кромешная тьма. Герман ощутил, как рука Гисталиной, сидевшей в кресле слева от него, нащупала и сжала его ладонь. Криггер ответил на пожатие, чувствуя себя, словно в сказочном сне. Он уже не терялся рядом с кумиром, принимая все подарки судьбы как должное.

На экране наконец-таки появилось изображение: эфемерный телемост с Хель был выстроен. Камера показывала прошлое. Титры на экране сообщили, что одиночная камера в тюрьме Шпандау, Западный Берлин, предстала зрителям темпорального кинотеатра именно такой, какой она была семнадцатого августа одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года по претоталосоцистскому летосчислению. Оживлённый на условной киноплёнке девяностотрёхлетний старик занимался в камере йогой. Технология квазивоскрешения стала возможна благодаря открытию русскими учёными того факта, что в день смерти душа человека оставляет в ноосфере своего рода мгновенный снимок или слепок. С подобными психодагерротипами можно найти общий язык, выманив их для беседы из ноосферы. При этом следовало помнить, что реакции ожившего «слепка» на окружающее будут соответствовать реакциям «оригинала» в идентичных обстоятельствах, и если допустить ошибку в ходе контакта, телемост обрушится прямиком в Гьёлль.

Во время беседы с Гессом, который спокойно воспринял общение через люк в стене со странно выглядевшими мужчиной и женщиной (Алина Леонидовна обращалась к Рудольфу по-английски), Гисталина как раз и допустила промах, из-за которого разорвался достаточно плотный контакт с «призраком». Отныне возвращённую из загробного мира невещественную субстанцию, бывшую душой нациста, можно было считать навсегда потерянной для исследователя. Гисталина, сказав временно ожившему на экране Рудольфу: «Что бы вы сделали, если бы сегодня умерли? Сегодня вы умрёте!», нарушила исследовательское табу.

Старик на экране спокойно ответил, кивнув: «Я не слышал этого», и связь прервалась.

При этом впоследствии при просмотре записи оказалось, что уцелел только кусок фразы господучи до «если бы сегодня…».

— Алина Леонидовна, вам же говорили, что нельзя! — раздался голос из операторской. Зажёгся свет.

— Sieg Heil! — Герман уронил скупую слезу, выкрикнув придуманный Гессом в прошлом веке лозунг.

...На улице начинался закат; было чуть прохладно. Господучи и Криггеру захотелось в туалет: сказывались сок с минералкой. Решено было, что они зайдут в ближайший «Тур’S бургерS» по пути в Фюрерхоле (сортир лаборатории был засорён), а потом Герман проводит главу ТУР и вернётся в свою гостиницу. Перед тем, как русская законодательница и немецкий репортёр зашли в «Тур’S», охрана, отчасти освободив от посетителей второй за сегодня зал, построилась в две линии по сторонам от входа. Криггер прошёл в мужской сортир, весь сияя от счастья. Господучи же в дамской комнате ждал сюрприз: из кабинки вывалилось двое гопников лет двадцати двух-трёх на вид, с косячками скрывавшихся там от тоталосоцистской власти. Осматривая помещение, охрана господучи их не заметила, так как постеснялась шарить в женском туалете.

В Тоталосоцистском Утопическом Рейхе каждая собака знала Хозяйку в лицо. Выход из сложившейся ситуации при любом раскладе был летальным для пары укурков, но ещё можно было изобразить героическую мину на обречённых Мордасах.

Тот, что казался пострашнее, двинулся на Алину Леонидовну. Не потерявшая присутствия духа господучи встретила врага подобным пулемётной очереди «Блиц-Зиг-Ротом», обескуражив его. Прибежавший на шум Герман, вежливо попросив женщину отойти в сторонку, со злобой в голосе обратился к негодяю, державшемуся за разбитый рот:

— Я тебя сейчас «перцем» всего залью! — эту фразу на русском, которую Герман знал из одного фильма, немец давно мечтал произнести вслух, да всё как-то не было подходящего случая.

— Ну давай, лей, лизалка бонявая! — распрямился торчок. Криггера не нужно было просить дважды: быстро вынув газовый баллончик, он залил «перцем» весь «портрет» оппонента... Впрочем, это оказалось бесполезно — почему-то газ не подействовал на наркомана; возможно, тот привык и не к таким сильнодействующим средствам. В любом случае, надышавшись, все четверо стали действовать более уверенно. Ситуация обострилась, когда второй гопник достал из кармана нож. Тоталосоцистам пришлось доказывать превосходство их системы мироощущения в невербальном и ненаучном диспуте. Герман переключился на вооружённого, схватив руку с ножом и применив кимуру из арсенала бразильского джиу-джитсу, по которому имел чёрный пояс. Сам Криггер, полагая, что бразильское джиу-джиутсу стало для искусств ведения безоружного боя примерно тем же, чем постмодернизм в более позднее время — для литературы, называл БДД постмодернизированным джиу-джитсу. Господучи применила связку из ТУР-до «Турпеда», атаковав пах, живот и рёбра противника. Когда охрана подоспела, ей пришлось оттаскивать разошедшуюся Гисталину, пинавшую бессознательного гопника; торчок же, побеждённый Криггером, сидел в углу, держась за сломанную руку и изредка охая. Немецкий репортёр получил редкий шанс на собственной шкуре убедиться, что преступность в ТУР выдрана не с корнем... Вечером, после волшебного ужина в Фюрерхоле, его самая заветная мечта увидеть и потрогать фюрера на спине господучи осуществилась.

 

 

 

Part II: Blutigen sAFAri

 

Мой день

 

Героический читатель! Я смею надеяться, что ты проследил за грустной судьбой Михаила Маврошкина, афа-самца в глазах «дамы с фюрером на спине», вплоть до трагической развязки по воле совместного нашего с Сержем окровавленного пера. Теперь, полагаю, ты готов к новой порции похождений Снегирёвой и компании.

Со своей стороны, сообщаю, что рад был бы и впредь делиться со всеми желающими интересными картинами, подсмотренными в жизни «сов», и своими досужими спекулятивно-псевдофилософскими дискурсивными аппликациями, но теперь я, кроме описаний мира ТУР, самоустраняюсь и передаю слово Степану «Белому Пушкину» Белорыльцеву. Кто это, будет видно из дальнейшего повествования. В художественной форме он восстановит хронику событий, которые происходили с момента гибели Михаила до триумфа и краха Снегирёвой. Отчасти материалами для его рассказа послужили сведения, полученные от участников и свидетелей тех событий, отчасти — его домыслы. А у меня сейчас всё хорошо: «немой» день закончился, и как минимум временно настал-таки наконец мой, так что пока не до книг.

 

1. «Новые москвичи» и «черепахи»

 

Похороны Маврошкина, само собой, прошли скромно. Столица продолжала жить своей собственной жизнью, на которую смерти, абсолютно не заметные на общем фоне, не могли сильно повлиять. Один умер — три приехало!

Несмотря на то, что орды «понаехавцев» уже давно не изменяли лик мегаполиса, а устанавливали бородатый этнический имидж Москвабада, некоторые преобразования затронули сферы души, духа и даже двигательной культуры большого числа, так сказать, «аутентичных» москвичей. Тенденция эта, наблюдавшаяся давно и не только в Москве, достигла в первопрестольной своего апогея, и омонимическая парадигма лексической единицы «новые москвичи» расширилась. С одной стороны, это были всё те же бородачи-борцухи, а с другой — русские с по-современному перекроенным внутренним миром. Что сказали бы доблестные номенклатурные работники об обладателе двух стильных мобильников, если бы каким-то чудом Союз не рухнул до «околоапокалиптической» годины? Что он — буржуй, давить таких надо, конечно же. Теперь же буржуй в фаворе, честь и почёт такому гражданину. «Новые москвичи» славянского происхождения по большей части передвигаются по улицам «златоглавой» с головокружительной скоростью, более всего это бросается в глаза в метро. Не носятся сломя голову обычно лишь «совки»-перестарки. «Новые москвичи» ненавидят «черепах» и порою бьют их, особенно в часы пик. «Черепахи» не ниндзя, но старой закалки: где сядешь, там и упадёшь. Заклятые враги «черепах» не сознательно передвигаются бегом, просто так перестроился их опорно-двигательный аппарат в ходе городской эволюции, руководимой жаждой наживы, которая заставляет эргономичнее перерабатывать двигательный импульс в презренный металл. Мясорубка Москвы даже не поперхнулась, прокрутив а-фарш из Миши.

В метро стоит бомжара с табличкой «Помогите на х еб!» «Л», видимо, стёрлась. У метро, как всегда, спаммеры раздают рекламные листовки. Снегирёва проходит мимо, привычно не глядя по сторонам и подпевая вполголоса песне в наушниках.

Фрау не особо горевала о погибшем друге: происходило слияние ряда локальных «ультраправых» бригад, и было не до «шавок». Формально интеграция происходила на «интернетно-контактном» уровне. Группа, созданная Алиной, именовалась «Львы-88» и включала в себя в начале, помимо Снегирёвой, лишь Витька Антицунарова и Ученика Парацельса, или «Неоиста», как называл покойный Михаил молодого человека, пользовавшегося благосклонностью (от слова «лоно») фрау.

Эта группка единомышленников оказалась быстро поглощена более раскрученным НС-формированием «Киллерс крю». Алине благодаря харизме и напору удалось заполучить должность одного из админов группы, насчитывавшей около семисот человек. Это имело особое значение, поскольку к тому времени Снегирёвой не нужно было искать друзей с компом, чтобы выбираться в Интернет: Ученик Парацельса расщедрился и подарил компьютер. Несмотря на то, что подержанный аппарат шумел, как Me.262 HG III, работу он выполнял исправно. Вообще, благодаря тому, что у снегирёвского парня дома имелась разборная штанга, а сам он получал солидный доход от ударной работы в “White Rage” и ещё паре групп, можно было констатировать, что бон является удачной заменой покойному поклоннику во всех отношениях.

Когда Серж с Виктором узнали, кого именно они пустили в расход, то предпочли скрыть от Алины правду. Фрау до конца своих дней думала, что это банальное ограбление. Тем более Михаил сам несколько раз обмолвился, что иногда по работе вынужден переносить весьма крупные суммы. Собаке — собачья смерть, собачья работа и собачья жизнь. Афа-«шавки» в глазах Алины были обречены априори. Пусть даже некоторые из них оказываются удостоены её высочайшего внимания — горевать о них она не будет никогда. Большая часть времени нацистки тратилась на «Киллерс крю», и если за всеми заботами, связанными с раскруткой и модерированием, она порой вспоминала Маврошкина, то уже лишь как курьёз, промелькнувший в её зигрунно-извилистой судьбе. На должность Алину назначили, последовав моему, то есть олдового нациста «Белого Пушкина», совету, кураторы проекта «Киллерс крю» Семён «Белоручка» и Андрюха «Молотом Тору». Состоя в «движе» давным-давно, оба они являли собой картину перекачанной груды мышц килограмм на двести сорок, впрочем, не без лоска некоторой начитанности, что выгодно отличало их от остальных бонов и, собственно говоря, позволило подняться этим татуированным эрудитам до самых вершин лидерства сначала в иерархии группировки в пятнадцать человек, а позже в стройных рядах руководства более масштабных «киллерсов», превзойдя даже меня, основателя группировки Стёпу Белорыльцева. Эти двое были неплохо известны не только в Москве, и хоть и не «сидели» за «разжигание» чего-то там, но молва об их домашней коллекции нетолерантно окрашенных кровно заработанных laces побродила в своё время по интернет-пространству. Никто не удивлялся заслуженному карьерному скачку Сени и Андрюхи, но рядовых нацистов смущало выдвижение никому толком не известной фрау Гитлер. Ходили самые нелестные слухи, однако они, как ни странно, были беспочвенны: если Алина и изменяла Ученику Парацельса, то не в карьерных целях. Просто сыграло свою роль наше с ней личное общение за столиком «Макдака», в ходе которого экс-глава «Киллерс крю» убедился, что есть люди ещё более помешанные на НС-теме, чем он сам.

Имевшее место объединение бригад выдвинуло вперёд и таких лидеров локальных объединений бритоголовых (в последнее время, впрочем, чаще беспалевно небритых), как Юрий «Жидоненавистник» и Афанасий «АпанаСС» Бритолоб. Люберецкие братки за долгую историю города претерпевали не одну радикальную смену взглядов, и часть молодёжи этого чудесного города даже в «околоапокалиптические» годы платила дань уважения спортивно-расово-нетолерантному образу жизни. При этом здесь нашло своё отражение в миниатюре такое относительно свежее для НС веяние, как Здоровый Образ Жизни (ну или, если не повезёт в бою, то — Смерти). Вот АпанаСС и Юра как раз и являли собой яркий пример НС-стрейтэджеров из Подмосковья, вдобавок возглавлявших моб в составе приблизительно двадцати-двадцати пяти непьющих и некурящих «рыл». Более точное количество установить было невозможно: периодически новички приходили под действием видео Марцинкевича, а часть «старичков» вдруг «пропивала кресты» от развития на уровне «ниже плинтуса» всего, кроме бицепсов. Этот весёлый моб, как принято в «правом движе», любил хорошую шутку и беззлобные подначивания. Частенько доставалось даже «основе», и легко можно было услышать, как, например, Зигозавр подкалывает Бритолоба:

— АпанаСС, ты за них или за нас? ты афа, иль всё же нац?

Если Афанасий уверял, что он всё же нац, то подначки шли уже с другого бока. К примеру...

Крестовый бон:

— Афоня, гони рупь! Ты мне рупь должен!

Зигазавр:

— Два! И с тремя нулями!!!

Афанасий и не думал злиться или обижаться; наоборот, он всегда был рад поддержать шутку и, выдав ответную «користую заготовку», в свою очередь поинтересоваться у Зигазавра:

— А ты знаешь хоть, карланище, что общего у Гитлера со Сталиным?

— Не-а. И что же?

— Один — Шикльгрубер, другой — «слишком грубый»!

Ещё одна группа сил, в полном составе ассимилировавшаяся в «киллерсов», носила гордое имя «Белые звери». Руководили «зверями» Саня «Белый Медведь», Дмитрий «Белый Ягуар» и Сеня «Белый Волк», верные друзья. Наименование бригады вкупе со знаменитым шоу Тесака натолкнуло впоследствии Алину на одну весьма оригинальную идею. Впрочем, об этом чуть позже.

Дмитрий Сергеевич Печуркин, он же Белый Ягуар, стал одним из вожаков команды «Белых зверей» лишь в двадцать восемь. Хотя Дмитрий был нацистом, наголо не брился, предпочитая «спортивную» стрижку. Находясь на расстоянии двух лет от возраста, воспетого Юрием Клинских, он обладал подростковым телосложением и атавистически застывшим на годы вперёд после получения диплома технического вуза сосредоточенно-волевым лицом пятикурсника очной формы обучения. Моложавостью Белый Ягуар был обязан не только тому, что не употреблял алкоголь и не курил, но и тому, что в целом предпочитая обществу грифа общество фолиантов, тем не менее регулярно «дрался с тенью», отжимался, подтягивался на турнике и пытался самостоятельно осваивать хатха-йогу с помощью видеокурсов, скачанных, естественно, с «рутрэкера».

В свой выходной Дмитрий наслаждался хорошей погодой, сидя на скамейке в Кузьминском лесопарке с бутылкой сока в руке и раскрытым «тошибовским» ноутбуком на коленях. Иногда мимо дефилировали юные имбецильно гогочущие алколибералы с банками «Яги» и прочей лабуды. Почему именно «либералы»? Печуркин считал: любое психическое расстройство, от лёгкого сексуального невроза до алкоголизма и педофилии — это в чистом виде либерализм по отношению к самому себе и своим слабостям.

Зайдя в «скайп», Ягуар узнал от Белого Слона о конференции по теме «ЗОЖ и НС», которая вот-вот должна была начаться для всех желающих «киллерсов».

Поскольку Белого Ягуара очень интересовала заявленная проблематика, он, посчитав необходимым для начала хотя бы просто послушать, о чём будут говорить, добавил обсуждавших в «скайп».

Онлайн-конференция проходила традиционно: одни выступавшие сменяли других; кто-то высказывал аргументы только за ЗОЖ, а кто-то допускал в рядах НС ограниченное потребление алкоголя, отсылая к европейскому прошлому, и особенно — к «Пивному путчу».

Особенно яро «культурное питьё» защищал лидер «алкобонов» в составе «киллерсов» Владимир «Волкодав» Туборглюбов. Причём Волкодава только сегодня представил Снегирёвой их общий друг и по совместительству соучастник убийства Маврошкина Виктор Антицунаров. Сейчас они втроём пили перед веб-камерой компьютера, подаренного девушке непьющим Учеником, который в данный момент репетировал с “White Rage” на базе.

Впрочем, Белый Ягуар видел на экране своего ноута только пузатого бритоголового в свитере; Волкодав, потягивая пиво, самодовольно вещал:

— Наши предки пили, почему мы должны отвергать эту традицию? Может, теперь ещё мяса не есть, да жидов не трогать? Да как на нас посмотрят белые воины, которые с оружием в руках пали в битве с черножопыми всех мастей, и сейчас пируют с Одином в Вальхалле?!

Сидевший в своих Люберцах за планшетом агностик АпанаSS прервал Туборглюбова, сказав, что сейчас не время для теологических дискуссий. Волкодав не стал спорить и продолжил, помолчав:

— Хорошо. Далее возьмём спортивный аспект. Что за м*дила придумал, что нельзя пить и тренироваться?! Нужно просто научиться разумно составлять расписание дел. Учить молодых разрабатывать распорядок на день — главнейшая задача всего «движа», я считаю.

Белый Ягуар не преминул воспользоваться небольшим неловким молчанием, возникшим после пламенной речи Волкодава, чтобы дать волю давно рвавшимся с языка словам:

— Хочу озвучить точку зрения той части «КК», что влилась из «зверей», на поставленный вопрос, — Дмитрий, не привыкший к публичным, пусть даже виртуальным, выступлениям перед значительной аудиторией, выдержал паузу, чтобы справиться с минутным волнением, и вскоре продолжил спокойнее. — Хотя на счету у нас имеются крупномасштабные акции и разовые противоправные действия, всё же главную заслугу формирования я вижу не в этом. Бороться всегда следует с причиной, а не со следствием, будь то приезд новой дозы на паровозе гостей с Кавказа или бональное желание выпить. Нужно раз и навсегда разобраться с приоритетами. Что тебе важнее: этнический облик города или здоровье и долголетие твоего рода? Да, важно и то, и другое. Но без второго первое не поможет. Всё верно, «Белый террор» начала века, пока темпоральный поезд не перевёз нас всех из Москвы в Москвабад, до сих пор заставляет трястись поджилки выживших в той резне цунарефов при виде бронзового ботинка Юрия Никулина, отлитого Александром Рукавишниковым и поставленного недалеко от «Зерkalьного унитаза». Но не стоит принижать и роль пропаганды. Если все национал-социалисты будут только сражаться, то кто будет думать? Существует и обратный эффект: слишком длительные занятия умственной деятельностью заставляют смотреть на «акции прямого действия» как на, по большому счёту, лишь развлечения для подростков, которым хочется самоутвердиться в этом мире под видом благого дела. По сравнению же с «акциями комплексного действия» — такими, как, например, умелая пропаганда в и-нет-роликах — они просто пшик. Гитлер вместо того, чтобы ходить по улицам Вены и юдофобствовать, написал книгу, во многом благодаря которой добился великого зига. Можно натаскать гору чёрных трупов, однако так и не суметь взобраться по ней в НС-общество, как бы ни хотелось, зато оказаться заметно ближе к «зоне». Да ещё и количество всякого дерьма на улицах возрастёт, в том числе от русских алкашей, очень едкого. А можно объяснить, как не пить и не курить; почему нужно качаться или учиться драться; какая польза от чтения книг, почему нужно хранить кровь чистой — и спасти благодаря этому комплексу мер очень много русских парней. Истинный расизм — это, прежде всего, любовь к своей расе. Именно о ней следует думать.

Поскольку все участники обсуждения, не прерывая, крайне внимательно его слушали, Белый Ягуар, решив рискнуть, взял даже проповеднический тон:

— В общем, ведите ЗОЖ, растите здоровых детей! Никогда не будьте распутными и излишне «теплолюбивыми». Лев Николаевич Толстой в наше время, если бы обитал в своём доме в Хамовниках, садился бы не в «Боевую Машину Вымогателя 3 серии», а ехал бы на метро от «Парка Культуры», как простые смертные люди. И звонил бы он не по «шавочно»-ПГМ-нутому «афону 5».

Примирительные «пять копеек» в обсуждение решил внести Виктор, поскольку именно он уговорил Волкодава выступить на конференции:

— Ладно, Ягуар, твоя взяла. Только выпей с нами раз в жизни, — Витька поднял батл, — хоть глоток. Тебе ничего не будет... Палатка там у тебя есть рядом?

— С какой стати я стану пить? Чтоб быть пьяным? Но я, как истинный нацист, всегда отвечаю за свои поступки. Алконавт себе не принадлежит; как сказал Сенека, «пьяный делает много такого, от чего, протрезвев, краснеет». Гитлер не пил и сразу заявил о полной ответственности перед немецким народом. Не оправдав этой ответственности, он сам привёл в действие приговор себе, уйдя со сцены.

— Я ж говорю: капельку выпей! Для вкуса только.

— Вкуса мочи? Вкуса сросшихся в грозди нейронов мозга? Вкуса болезней и смертей? Какого именно из списка?

Праздно бродивший по парку «цунар», как внутренне определил Печуркин подошедшего к нему, отвлёк нациста от перипетий конференции:

— Эй, ара, ти чего орёшь, да? Слюшай, гиде здесь пруд, нэ подскажешь?

 

2. Ад ГАлага

 

Время: лето тридцатого года.

Место: транзитная тюрьма города Сталинска.

Ситуация: осуждённые в день отправления в Гисталиноавтолаг.

В тот день аж в семь утра в «пресс-хату» вошёл вертухай; войдя, замялся на пороге. Камера, как по команде прекратив выполнять зарядочный тренировочный комплекс, уставилась на вошедшего. Светёлкин и остальные сразу узнали вертухая: это был молодой красивый парень Петя Бубин. Пётр казался слегка неуверенным в себе, что выглядело несколько странным в глазах Некупко. Дядя Миша спросил:

— В чём дело, начальничек? Вроде бы на вечер переезд забили?

— Да, я знаю...

— Так какого ещё рожна вам в «хата-йоге» надо?!

— Сейчас к вам гость будет! — выпалил наконец Петруха.

— Что ещё за гость? — оживился Копрокантян.

— Знатный гость. Вам понравится.

— Да не юли ты, блин! — заёрзал на полу, где он до того выполнял всяческие нижние асаны с отягощениями, идеалист Джоульштейн, всё ещё грезивший об амнистии.

— Дело в том, что Америка щедро оплачивает попытки воцерковления в христианстве отправляющихся в Гисталиноавтолаг одному священнику, сидящему за религиозно-немавродианское мракобесие. Он нам тоже откатывает, поэтому до сих пор здесь и кантуется.

— Что-что? да как вообще такое возможно?! — остолбенел Светёлкин.

— Легко, пока идут солидные отчисления в бюджет ТУР. Пусть святоша язычком почешет — с вас не убудет, а ему и нам приятно. Да и государству, в некоторой степени, полезно... Разумеется, лишь в финансовом отношении, — добавил на всякий случай вертухай.

— Это мы поняли. Ну а зачем всё это нужно США? — проявил интерес Топорков.

— В США через особый канал переходит та часть «продукта» ГАлага, которую производят обработанные святошей и поверившие ему.

— Друг-дилеры религии вездесущи, и даже в тюрьме от них покоя нет... — задумчиво произнёс Топорков, ни к кому конкретно не обращаясь.

— А что ты думал? — спросил дядя Миша. — Если церковь Христа — метафора для дебилов, то метамфетамин и другие наркотики — псевдоволшебные артефакты для ленивых «Иванушек-дурачков», не способных естественным образом получить доступ к своим же внутренним благам. Умный найдёт путь интереснее «гусарской рулетки» с наркотиками... Зови своего крестовика! — последнее относилось к внимательно слушавшему его, пытаясь вникнуть в смысл говорившегося, Петру. Бубин, обрадовавшись сознательности осуждённых, поспешил за «христопродавцем», пока ребята не передумали.

Через полторы минуты в камеру вошёл брадолюбивый муж благообразной наружности, укреплённый по фасаду и с тыла бронёй жировых отложений, накопившихся благодаря полученной от американских работодателей в качестве награды за службу возможности обильно поглощать плоть и кровь мёртвого «гимнаста» в период проповедывания в пересыльной тюрьме. Вошедший перекрестился и встал на пороге. Какое-то время все молча пялились на торгаша в рясе и на болтавшийся у него на животе большой деревянный крест, затем Светёлкин внезапно воскликнул:

— Ё-моё, да я ж его видел по «ТК» лет шесть назад: он из паблика «Червести», «Чёрные вести»! Большой любитель мрачняка нагнать и об апокалипсисе что-нибудь умное «задвинуть».

— Был, пока не сел. Точно, это я. Дети мои, перед вами — Левопророк Гермоген! — заулыбался толстяк, который явно был польщён фактом своего узнавания.

— За ту байду и влетел? — уточнил Топорков.

— По совокупности совершённых преступлений, — окая, объяснил жирный мешок. — Припомнили разом и «Червести», и рассказ один мой как бы аллегоричный, «Мокрощёлка и купрозубр» назывался.

— Зато теперь, ходят слухи, твоя вера приносит тебе неплохие барыши? — сыронизировал дядя Миша.

— Маленько есть, что греха таить, — попишка любовно провёл по пузу холёной ручкой. — Я ж ведь и сам-то отнюдь не безгрешен. В годину путинского беспредела я, обратным образом, «сидел» как богохульник.

— Да ну? — проявил интерес Копрокантян.

— Вот те и «да ну»... Первая моя книга проходила по делу как вы*бон на религию, это «Сказочка о троеверии» была. Там речь велась об отце, сыне и золотом петухе. Всё было довольно невинно: никто чувств верующих не оскорблял, а я просто высказал свою точку зрения в удобной мне форме.

Все в камере рассмеялись, включая самого священника. Рассказ того об «ужасах правления ВВП» и правда вышел забавным.

Несмотря на то, что далее «Тартюф» ещё минут пятнадцать честно и трудолюбиво пытался агитировать в пользу своего иудео-американского кандидата на пост Спасителя, ему удалось произвести впечатление на одного лишь Жору, который уже потянулся было к бланку договора, согласно которому он отныне стал бы воцерковлен в САСИ (Сообщество Американоориентированных Служителей Иисуса), но под презрительными взглядами остальных («Верялку сломаю!» — показав «коллаборационанисту» втихаря «Рфр», вполголоса побожился дядя Миша) так и не решился «подмахнуть» акт передачи своей испитой православной душонки в политкорректные лапы звёздно-полосатого Бога. В этот раз ханжа ушёл ни с чем, но он не расстроился, во-первых, потому что пообщался с интересными собеседниками, а во-вторых, вне зависимости от количества «разведённых» лохов, за которых полагались премии, он имел стабильный оклад благодаря всего лишь пиар-кампании Назорея с Уолл-стрит.

После ухода священника все заметно оживились. Топорков сказал:

— Представители ТП ТУР — это такие же зомбированные фанатики, как все остальные рабы религий.

Ему возразил Жора Копрокантян:

— Нет! Религия — это всего лишь психотехника, на каком-то этапе она помогала людям полнее жить и творить. Например, благодаря исламу в средние века пламя научной мысли, потухшее было в Европе, оказалось подхвачено арабскими странами, а если взять только что ушедшего Левопророка, скажу, что, глядя на глубоко понимающий взгляд, общий для всех священников, я часто думаю, что они полностью осознают, что по жизни заняты лишь психотехниками.

— Допустим, но в любом случае сейчас не тёмное средневековье и давно созданы и практикуются более честные, а главное — более действенные внутренние техники неомавродианства, — резюмировал дядя Миша.

— Ну и в чём дело? — вмешался Виталий. — Пусть эти копрофилы возятся со своим говном, сколько хочется; пусть вообще все люди живут и умирают, бесконечно пробуя родить гения.

— Даже племенные быки клеймённой бабы? — встрепенулся Светёлкин.

— Даже они могут подтолкнуть чей-нибудь разум к гениальным творениям. Людей девять миллиардов. Нужно, чтобы хотя бы один человек хоть чего-нибудь, да стоил. Такое нельзя распланировать, настоящее рождается из хаоса обыденности во всей его неприглядности, а говно служит лучшим удобрением.

Дядя Миша счёл нужным в ответ заметить:

— Природа мстит человеку за своё поругание и загрязнение атмосферы, биосферы и ноосферы. Все эти области объединились, дабы дать отпор, в единое ноосферату, то есть «переносчика болезни»: плоды, пыльца, цветение, звери, птицы, рыбы лежат минами, идут, летят, плывут на войну, вызывая всевозможные аллергии и, как следствие, бронхиальную астму.

— И что с этим делать, как бороться, сэнсей? — задал вопрос Джоульштейн.

— В общем, Джоуль, я нашёл ответ в ходе одной из бессонных «ночей в аду», мучаясь от очередного приступа астмы. Нам нужен Веганстрой, то есть официально закреплённый в Конституции полный отказ от уничтожения лесов, загрязнения природы и причинения вреда живым существам, будь то ползающие, бегающие, летающие или плавающие. Синтез пищевой продукции создаёт для этого все условия в наше время, хотя для современных государств, кроме Утопического Рейха, необходимая для него массорубка представляется пока слишком высокой ценой. Так что для начала нам нужно новое государство — ЭРВ, Экспериментальная Республика Веганстрой.

— Уж не на базе ли ТУР, сэнсей? — присвистнул бывший золотарь.

Михаил Савельевич тактично промолчал.

— «Продуктовый» экстремизм на фиг не нужен. Слуги господучи знают, кого арестовывать первыми, — высказался всегда искренний Топорков.

— Ну да, Топор, вот тебя и взяли! — пошутил Жора.

— И запомните, — продолжил дядя Миша, полностью проигнорировав реплику Виталика. — Весь мир обманут в самом главном: его внимание привлечено к таким незначительным вещам, как психотехники жидорелигии, психотропные вещества, политтехнологии, жажда наживы и сладострастие, но отвлечено от мудрости, книг, созерцания, философии и здорового образа жизни.

— Ну да, это так, но чтобы книга была понята, она должна хотя бы на половину своего объёма соответствовать тому, что ты уже знаешь. Иначе она, как невероятно скучная, будет отброшена непрочитанной. Эти же сразу всё осуждают, ничего не читая. А если читают, то галопом по Рейху. «Ракита, кобза и скирда — вот вам и весь Пастернак», полагают одноклеточные «турчики», — обличал Копрокантян.

Топорков, снова ни к кому конкретно не обращаясь, размышлял:

— Если в двадцать тебя формирует прочитанное, то после тридцати ты уже сам формируешь, распределяя прочитанное в книгах. Раньше писатели переживали из-за тиражей, но с появлением Интернета тиражи у всех стали одинаково бесконечными. Почему лучше писать книги, чем играть в группе? Группа может распасться, а писателю некуда распадаться, кроме своей же собственной шизофрении. Будь ты жильцом одной из клеток панельного многоквартирного дома, или даже узником, как я, важно учитывать актуальные реалии существования и наполнять идеями и фантазиями жизненное пространство вокруг.

— Короче, хоть Бог разумом и не познаётся, на этом взаимоотношения с ним не заканчиваются, — подвёл Некупко черту под затянувшимся трёпом. — Всё, хорош базарить! Продолжаем тренировку.

Через два часа Софья Дмитриевна — довольно полная тётка в футболке с надписью «да» на разных языках, на которую была накинута песцовая безрукавка — принесла — как раз к финалу утренней тренировки — овощи, «тревожную» запеканку, яичницу, блины со сметаной, протеиновые коктейли и гейнеры. «Много трупов сверху, и ещё больше — внутри у толстух, — внутренне покривился дядя Миша. — Ну а мне-то что, впрочем? я же пока ещё не веган, я — вегетарианец. Мне нужен мой белок молока для поддержания массы, и плевать, даже если сама господучи его из сисек своих по утрам мацает!»

После обеда Некупко устроил совещание. На повестке дня, естественно, стоял вопрос о переселении всей их «пресс-хаты» в мрачный мир ГАлага. Вот что учитель счёл необходимым донести до своих учеников:

— Итак, мы с вами отправляемся туда, откуда вряд ли когда-нибудь вернёмся. Прежде всего, не пугайтесь! По крайней мере раньше времени. За прошедшие недели благодаря моей помощи и собственным усилиям вы стали подготовленными к грядущим трудностям и лишениям. Запомните, хоть днём в ГАлаге вы и будете заняты, но перед сном вам так или иначе придётся общаться с другими осуждёнными. Проштудировав в своё время не один десяток мемуаров, написанных до сих пор сидящими в лагере и опубликованными анонимно с айпи их иностранных друзей, я пришёл к выводу, что главное, чтобы легче мотать срок — правильное поведение и грамотное, вежливо-корректное общение. Коли захочется кого-то осадить, то можно, например, сказать такую фразу: «Если вы немедленно не замолчите, то я проделаю с вашей матерью то же самое, что Эдип вытворял с Иокастой каждую ночь». Дальше. С позиции общепринятой тенденциозной историографии обычно требуется подразделять участников исторического процесса на, как принято считать, «хорошие» народные массы и «плохую» правящую элиту. Ни один современный политик не посмеет нарушить традицию и открыто и честно заявить о своём отношении к народу. Но при объективном и непредвзятом взгляде сразу становится видна условность этого шитого белыми нитками подхода. А если точнее, народ — золотой слиток, полученный алхимически из толпы, из кучи сочных шматков коровьего навоза. И вам тоже, несмотря на весь ваш опыт общения с властью, не рекомендуется осуждать её чересчур уж яро: участи вашей это изменить не в силах, а вот увеличить ежедневную дозировку боли вполне себе может.

И вообще следует чётко различать, что имеется в реальности воспринимаемой, а для чего хотя и есть словесные обозначения, но что существует лишь в виде структурообразующих элементов психической сферы.

Время: лето тридцатого года.

Место: ГАлаг, барачный городок № 731.

Ситуация: новоиспечённые узники помещены в Гисталиноавтолаг.

Всё же кое о чём «сэнсей» в своём напутствии намеренно умолчал. Дело в том, что в теории даже учащиеся начальной школы знают, что такое «быть узником ГАлага». Однако теперь сплочённому коллективу «пресс-хаты» предстояло пережить трип в Гисталиноавтолаге в реале, а не прочитать о нём в «Википедии» за стаканчиком минералки. Впрочем, едва ли это кому-нибудь пережить.

В ГАлаге, или автоматизированном лагере имени Алины Леонидовны Гисталиной, собственно, происходит кармическая переработка страданий: психомонодраматический анализатор подбирает каждому подходящий стационарный велосипед Котика-Горького, названный так прежде всего в честь Наума Котика, парапсихолога из Москвы начала двадцатого века по претоталосоцистскому летосчислению. Наум справедливо заметил, что «мысль есть одна из многих форм единой мировой энергии», возникающая в результате перехода физической энергии в психофизическую, способную, как он полагал, на эманации от одного индивидуума к прочим. Ценитель и последователь Котика писатель Максим Горький признавался: «Меня одолевают, может быть, наивные и смешные мысли, но — я всё более увлекаюсь ими. Мне кажется, например, что мысль — вид энергии, или, вернее, один из видов эманации материи. Что мысль и воля — едино суть». Принцип, на основании которого происходит переработка страданий в энергию, осуществляемая с помощью СВКГ-1 (стационарного велосипеда Котика-Горького первой модели), формулируется чуть иначе: «мысль и боль — едины». Когда у человека есть воля, ему плевать на внешнюю тиранию. Когда ему больно, он плодит массу зрелых мыслей, собрать урожай которых и перемолоть в огромные запасы физической энергии и составляет задачу стационарного велосипеда. Пропорции переднего и заднего колёс СВКГ-1 также важны; в каждом случае они устанавливаются психомонодраматическим анализатором индивидуально, исходя из отношения способности испытывать страдание к способности вырабатывать «продукт».

Когда дядя Миша с учениками прибыли в Гисталиноавтолаг, каждому штанга-йогу подобрали свой СВКГ-1. Одно колесо, управляемое педалями с шипами, впивающимися в ступни (так называемое «колесо сансары»), причиняет страдание, а второе, связанное с первым «цепью Улисса», вырабатывает «продукт» («колесо мирроточения»). «Продукт», или «мирра» (оба термина равноупотребительны), выделяясь из «колеса мирроточения» совершенно непостижимым для несведущего в научном оккультизме человека образом, в результате оказывается в сосуде, над которым зафиксирован СВКГ-1. Из «продукта» синтезируют большие количества здоровой и вкусной пищи, а также он может служить топливом или мощным источником электричества. Всего лишь одна капля «продукта» позволяет ноутбуку работать две недели без зарядки.

Осуждённый, крутящий педали, называется «страдальцем за правду».

Поднимаясь обычно около одиннадцати, все страды (так «страдальцы» именуют сами себя), сходив в ватерклозет и умывшись, отправляются в столовую на завтрак. Приём пищи длится, самое позднее, до половины первого. Стол более-менее терпим даже у «отстающих» страд, не говоря о «стахановцах». В идеале, в полдень страды должны, оторвав от стульев мускулистые и худые пятые точки, отправлять их сперва на уколы, а потом, в сопровождении роботизированного конвоя, на «работу». Чтобы люди могли крутить педали по восемь и более часов без перерыва, сами даже не замечая этого, их обкалывают специальным составом, благодаря которому пока нижние конечности трудятся, сознание через особый провод, подсоединённый к шлему на голове страда, отправляется в сетевой сёрфинг-трип. Боль при этом чувствуется лишь в сознании: все телесные ощущения отключены, и с утра, благодаря особой обработке, ноги тоже не болят. Дабы «ездок» СВКГ-1 не сваливался, его удерживает в седле пара исходящих из стены «щупалец» (дядя Миша прозвал это вынужденное положение тела «страдасана»), ещё одно «щупальце» служит для причинения боли, а резервная пара в случае необходимости корректирует бессознательные движения крутящих педали конечностей. После «смены» — визит под конвоем к доктору для обработки ран и рабочих конечностей, потом ужин, и наконец — свободное время. Отбой в Гисталиноавтолаге не позднее одиннадцати, чтобы осуждённые могли восстановить силы перед следующим нелёгким днём.

В первую же ночь в ГАлаге после «рабочей смены» Светёлкин увидел навеянный лучами психомонодраматического анализатора сон о воздаянии за ипсацию, который впоследствии многократно повторился: почти месяц каждую ночь ему являлось чудовище с гигантским фаллосом вместо головы и с одной большой ручищей. Громадной лапищей мутант хватался за свою собственную «голову» до тех пор, пока волна семенной жидкости не накрывала Павла с головой, и он не просыпался в холодном поту. Павел понял: в виде чудовища его наказывает его же собственное Сверх-Я.

Сначала колёса велосипеда Павла были почти одинаковыми, но по мере нравственно-духовного преображения под воздействием мук совести способность ассенизатора производить «продукт» усилилась. Теперь он мог активнее «мирроточить» при прежнем и даже меньшем уровне страдания. Специальный робот заменил колёса СВКГ-1. «Колесо сансары» уменьшилось, а «колесо мирроточения» увеличилось в равной пропорции, так что у Светёлкина получался теперь своего рода «Пенни-фартинг». Сам бывший золотарь перешёл в категорию «стахановцев» со всеми вытекающими бонусами, столь немаловажными в суровом быту «страдальца за правду». Сюда входили, прежде всего, возможность лучше питаться в отдельной столовой (роботизированная охрана, стоявшая на входе, узнавала «стахановцев» хотя бы по гипертрофированным мышцам ног) и возможность посещать большее количество сайтов. С того момента практически всё рабочее время Павел просиживал в «ТоталКонтакте». Почти сразу он нашёл страницу господучи и решил написать ей. К его удивлению, та не только ответила, но и поинтересовалась, как у него дела.

Светлячок:

«Круто. Кручу вот из-за тебя...»

Госпожа:

«Крути-крути, это дело полезное. Ну и как погодка в Гисталиноавтолаге?)»

Обидевшись, Павел не стал в тот раз отвечать, сосредоточившись на своих чувствах. Он знал, что страдание, вопреки цели буддистов, таких, как сидящий за религиозно-немавродианское мракобесие курьер из их барака Василий Либидианальный, может, пусть и в теории, само по себе привести к освобождению: страда, выработавшего двести литров «продукта», обещали отпустить на свободу. Пока что это никому не было под силу.

Светёлкин пробежал внутренним взором по новостной «ТК»-ленте товарищей по несчастью. Так как фотографировать страдам было нечем, новости обычно касались размышлений заключённых, занятых кручением педалей. Виталий Axe effect Топорков поделился новым статусом: «Скрябин и случайное совпадение — это несовместимые понятия». Диссидент со стажем Михаил Системофил Некупко вывесил заметку: «Иосиф Джугашвили был хитрожопым человеком, ведь он нашёл способ заставить людей строить коммунизм и постепенно умирать в ходе процесса, а при отказе — умирать сразу».

Георгий Неудачный Шутник Копрокантян, бывший также «онлайн», написал комментарий под заметкой: «Народ, не слушайте его, это же провокатор!»

«Светлячок» ненадолго вышел из «ТК», чтобы глубже проникнуться болезненным всеподавляющим ощущением безысходности от собственной участи, приближая тем самым час своего освобождения из-под «копыта тура».

 

3. Ода пассионарным юберменшам

 

В сердцах хлопнув крышкой девайса и отложив его в сторону от греха подальше, Белый Ягуар вскочил со скамьи; ударом по челюсти срубил врага, сплюнул на землю и удалился, забрав с собой бук.

Дойдя до очередной свободной скамейки и присев на неё, Дима убедился, что конференция окончилась вместе с его внезапным выходом. И тогда, начисто проигнорировав свой же призыв, Ягуар решил, благо финансы и время вполне позволяли, снять шалаву. Короткий поиск, и вот уже готов результат: миловидная бл*дь всего за 1600 «деревянных». Конечно, в сердце закралось подозрение, что что-то здесь не так, но Ягуар проигнорировал самопредостережение и поехал на «Калужскую» в поисках приключений.

Сев, следуя инструкциям жрицы любви, на маршрутку, доехал до 15-го дома по улице Новаторов. Созвонился со своей колеоризомонгершей, чтобы уточнить пеший маршрут до неё. Прошёл чуть назад, увидел нужные дом и подъезд. Дверь в подъезд была открыта, и вскоре Ягуар жал кнопку звонка на входе в защищённую тяжёлым металлом, близкими связями и, возможно, охранными заклинаниями квартиру. Тут и начались нестыковки, отчасти привычные для людей с опытом обращения в службу быстрого «эрегирования», отчасти совсем неожиданные. Вполне ожидаемым было то, что фотография оказалась фикцией. На выбор Дмитрия свои услуги предоставили две шалавы: одна была толстая и, прямо скажем, страшноватая, другая — постройнее и посимпатичнее. Белый Ягуар, не колеблясь, выбрал субтильную. Невысокая девушка лет восемнадцати-девятнадцати на вид сразу же взяла инициативу в свои руки. Сдав заплаченную Димой вперёд сумму, она быстро вернулась с бумажным полотенцем и скомандовала, будто в армии, идти принимать душ. Раздевшись, Дима выполнил приказ. В ванной на трубах уже висело много таких же одноразовых полотенец, и Ягуар сделал вывод, что с наличием клиентов здесь проблем нет.

Вернувшись в комнату, где его уже ждала купленная дамочка, Печуркин сперва оглядел помещение. Тусклый свет ламп в красных абажурах; эротические картинки на стенах; большая кровать, прямо над которой на потолке — зеркало. В целом вроде бы уютно, но неприятная атмосфера в воздухе слегка угнетала.

— Ложись на живот! — вновь скомандовала ша-love-а, и Дмитрий понял, что ему приятно повиноваться приказам маленькой шлюшки. Девушка сделала массаж сиськами и руками, затем сказала перелечь на спину. Когда Дима проделал это, он стал ждать традиционного в таких случаях орального секса в презервативе. Чёрта с два! Дама сразу села ему на живот и снова взяла ситуацию в свои руки за спиной. Глядя вверх, Дима мог видеть очень интересную картину. Но он, вообще-то, хотел обычного вагинального секса, и через какое-то время намекнул партнёрше, что платил за другое. Та, однако, не поддаваясь на уговоры, всё работала рукой и торопила клиента, чтобы быстрее эякулировал. Бедный Ягуар, преодолев некоторое первоначальное недоумение, решил: 1600 и правда очень мало, а рука у девушки шикарна, получше иной колеоризы, плюс фемдом-подчинение приносит радость, и хоть подруга не подпускает его руки к своим гениталиям, зато она позволяет прикасаться к попке и груди. Так что пусть это будет таким новым небезынтересным опытом: мы в ответе за тех, кому подрачили.

Уже в дверях клиент спросил у «ночной бабочки», к какому виду та принадлежит. Представившись Ольгой, девушка задала пару вопросов о погоде, и они расстались.

В метро по пути домой Белый Ягуар зашёл в «Контакт» и увидел там несколько непрочитанных сообщений. Писала Алина Снегирёва, о которой он до этого мало что знал. Она похвалила выступление Ягуара и пообещала, что тоже не будет пить, когда сделают операцию на спину, что позволит ей чаще заниматься спортом. Также коллега-модератор поинтересовалась, какой пропагандой занимается Печуркин, и кокетливо посетовала, что вожак «зверей» только национал-социалист по политическим убеждениям, а не скин или хотя бы футбольный фанат заодно по субкультуре.

Белый Ягуар написал барышне в ответном сообщении, что пишет прозаические произведения. Относительно же сожаления Алины он вынужден заявить, что про любого скинхеда можно написать книгу, и он предстанет как обычный литературный персонаж. Про себя самого Печуркин заметил, что хоть и играет роль заурядного персонажа в жизни, зато в своих рассказах он — фюрер.

Чуть позже зайдя в Сеть и прочитав сообщение Белого Ягуара, Алина решила для себя, что надо бы познакомиться с креативным фашом поплотнее. Затем Снегирёва обратилась к сидевшему рядом Волкодаву:

— Ты правда бывший антифашист?

— Кто проговорился? — поинтересовался толстяк.

— Я ей сказал, — признался Витя.

— Ну да, был когда-то. Мой блог довольно долго висел в топе «Яндекса».

— Да ну? — поразилась Снегирёва.

— Да. Я его скрыл в настройках приватности, когда «шавкой» перестал быть.

— Мне можно оттуда что-нибудь почитать?

— Легко!

Алина пересела на диван; занявший её место бон с лёгкостью нашёл свой старый ЖЖ-блог и, открыв какой-то пост, встал со стула, освободив место. Усевшись поудобнее, дама с фюрером принялась читать со смешанным чувством интереса и омерзения.

«Толерантные записи»

«22 марта 201* г.

ОДА ПАССИОНАРНЫМ ЮБЕРМЕНШАМ

Детсад, ещё более отчётливо — школа являются моделями общества в миниатюре. Одни индивидуумы с самого порога жизни бьют своих сверстников, мучают их по-всякому, пытаясь получить какие-либо блага или заставить выполнить что-либо при помощи авторитета силы. Силы духа, физической силы или силы материальных ценностей. Другие хотят просто жить в том виде, в каком они сформировались под действием окружающей среды: не желая иного богатства кроме бесконечного мира внутри них, они всю жизнь будут с искренним непониманием смотреть на тех, кто жаждет улучшить своё благосостояние за чужой счёт или просто получает удовольствие от унижения ближнего. Правда, впоследствии юные пассионарии, если их не замочат сразу, смогут сформироваться в самодостаточных преступников-садистов, то есть настоящих мужчин, а вот ребята спокойные будут вынуждены онанировать. Известно, что только чтобы не дрочить, можно всех начать мочить. Мужик готов на любую низость, и чужая жизнь здесь уже не важна. Так появляются пассионарии вторичные, вынужденные. А что им остаётся? Или... Мои руки, мои драчуны... Как там, в песне? „Обгоняет безумие ветров хмельных“?.. Ветры хмельные — пьяный бздёж. Ой, простите, не по теме начал. Поговорим о нацистах. Как можно решать за других, жить им или умирать?! Миллионы советских детей с детства были увлечены фильмом „Чародеи“. Одноклассники мучили впоследствии актрису, засветившуюся на главной детской роли, но, согласно НС-логике, замучить следовало бы из-за национальности и „чародея“-Виторгана, и сценаристов Стругацких. К слову, во время Великой Отечественной войны немцы почти преуспели в отношении малолетних братьев. Тогда Дорога жизни спасла Аркадия Натановича с отцом от смерти в осаждённом Ленинграде, а позже он вернулся за братом и матерью. Кого замучить следующим? Отправить в лагерь чернокожего Тайсона? Так ведь его америкосы уже сажали... Перебить наркоманов? Кобейн облегчил это дело. Гомосеков истребить? Меркьюри уже готов... О, точно! Давайте убьём Роба Халфорда, пока он сам ещё кони не двинул!

В общем, надеюсь, что у меня получилось показать вам ущербность „бритой“ логики».

Алина закрыла файл, прокомментировав прочитанное:

— М-да... Маврошкин мёртв, да здравствует Волкодав!

— Этот Волкодав тоже ist tot, — серьёзно ответил толстяк, добавив: — И слава Gott!

Неоистская тусовка на вписке у Снегирёвой подходила к концу.

— И всё-таки, что тогда произошло? — задала закономерный вопрос хозяйка квартиры. — Почему, с позволения сказать, безобиднейшая болоночка внезапно почувствовала себя огромным волчарой, ведь талантище же явный был «по-шавочьи» лаять?

— Объясни ей, Витёк, ты же знаешь, — лениво ответил Туборглюбов. В своей жизни он бессчётное количество раз отвечал на этот вопрос.

— Просто Москва стала «Москвабадом», и Вован другого способа убрать слово “bad” из её названия не нашёл, — охотно прояснил ситуацию ист Антицунаров.

Экстремистски настроенные друзья вскоре отправились на поиски острых и колющих ощущений. Проводив их и оставшись в одиночестве, Снегирёва углубилась в переписку с Белым Ягуаром, лишь периодически отвлекаясь на модераторство «ВК»-группы «Киллерс крю».

Минут через восемь коллега стал для неё просто «Димой», а его затянутый в гоповку, как в кольчугу Дмитрия Донского, стройный торс, высящийся над заправленными в берцы камуфляжными штанами, вызывал с трудом поддающееся контролю физиологическое влечение и желание куда более тесного контакта, чем позволяли рамки общения в социальной сети. Алина, уже запустившая было руку в трусики, пытаясь нащупать свой сахарный бугорок над колеоризой, внезапно поняла, что куда как логичнее в этой ситуации было бы просто взять и приехать домой к Дмитрию Печуркину. Именно так она и поступила.

Пещера Печуркина располагалась на «Щукинской». Молодые люди встретились в центре зала, затем поднялись в супермаркет, набрав два пакета продуктов к ужину. Наконец, перейдя по подземному переходу под железнодорожными путями, двинулись в сторону Врачебного проезда и Волоколамского шоссе, где во дворах скрывалось логово Белого Ягуара, куда он привёл в целях спаривания самку лучших кровей.

Нацистская однушка была оформлена, на вкус Снегирёвой, по классу «люкс». Тут имелось всё необходимое, чтобы душа пела «Хорста Весселя»: муляжи и новоделы оружия Третьего рейха; сопутствующая атрибутика и экипировка; плакаты любимых Алиной «правых» групп; нацистский стяг на стенке в комнате и крупный портрет фюрера, изображённого в парадной форме, в коридоре. Хоть пентов вызывай — им бы ничего больше и не потребовалось, если бы захотели конкретно «закрыть» Белого Ягуара. Именно этот трогательный факт послал бронебонный заряд страсти сразу в сердце и колеоризу фрау Гитлер. Впрочем, поскольку давать прямо сходу было нельзя по этическим соображениям, сперва они расположились на кухне, чтобы расправиться с честно закупленной в «Щуке» провизией. Нацистка даже не курила, так как не хотела рисковать, не зная, насколько Дмитрий принципиален в данном вопросе. Это была разумная мера предосторожности: Печуркин выгнал бы взашей любого, кто осмелился бы покуситься на расово-полноценный воздух его дома. Здесь он тренировался и занимался йогой, и это был последний бункер, где он пока ещё мог хоть как-то эскапировать от внешнего мира. Одна «зигарета», выкуренная пассивно, в его глазах разрасталась до размера никотинового снаряда крупного калибра, вдребезги разносящего хрустальный бункер «истинного» нациста. «Истинного», потому что точно так же, как граф Толстой выступал в печати за «чистое» христианство, основывающееся на словах Евангелия и не допускающее насилия, Белый Ягуар призывал к рафинированию нацизма и следованию за фюрером в вопросах здорового образа жизни и признания важности физических упражнений, а в идеале — ещё и к копированию внешнего вида и вегетарианской диете. И точно так же, как слова Толстого не всегда соответствовали реальным делам, сам Печуркин отнюдь не спешил выбривать «чаплинские» усики и отращивать эмоватую чёлочку «стрелкой» или закрывать на жидоремонт, по выражению Толстого, «кладбище животных» внутри него. Об этом Дмитрий и поведал фрау Гитлер.

Итак, поскольку давать сходу было бы моветоном, так как, согласно принятой в социуме иерархии ценностей, интеллект и желудок выше первичных половых признаков, Дима и Алина поглощали пищу и вели высокоинтеллектуальную беседу.

Белый Ягуар оседлал любимого конька:

— Когда людям хочется строить новое, а не разрушать старое, они неожиданно для всех бросают пить. Вот, например, любимый мной Владимир Георгиевич Сорокин не бросит пить и не начнёт строить. Он ещё с перестройки привык ругать и крушить отжившее, весело при этом бухая и не созидая нового взамен... К нему-то как раз, впрочем, претензий нет: он займёт своё заслуженное место в русской литературе, но вот другие... Нерешительные натуры продолжат прятаться на дне стакана, когда открыты сотни путей для самовыражения и самореализации.

Алина, которая сама планировала полностью отказаться от алкоголя после операции и сейчас пила энергетический коктейль, не стала спорить с Печуркиным. Когда разговор зашёл о религии, она, подобно Маврошкину не принимавшая ни одной из существующих конфессий, высказала следующую мысль:

— Ты говоришь, Толстой был против православия и пытался, вопреки церковному ханжеству, научить людей следовать духу истинного христианства. Для того времени это действительно были революционные идеи, но теперь, полагаю, они уже слегка устарели. Сейчас актуально выступать против религии как инструмента обогащения одних через глупость других.

— Красиво говоришь! сама это придумала?

— Нет. Вчера в блоге бывшего парня прочла, он недавно погиб.

— Мне жаль.

— Нечего жалеть «афоз»!

— Это да... Пойдём в комнату?

— Ну, пойдём! — бесстыдно хихикнула Алина.

В комнате нацист аккуратно стянул с фрау Гитлер юбочку и чулки. Подумал, увидев стройное тело: «Зацелую её всю!». Печуркин, языком трепетно полакомившись вкуснейшей в его жизни пяточкой — просто пальчики оближешь! — вскоре уже нежно и ритмично входил выбритым «другом» в мягко-податливую нацистскую мечту.

«Вот, он правильно делает! — подумала фрау. — Не то, что Ученик Парацельса — вчера так зверски натёр мою бедную колеоризу! Короче, нафиг „Неоиста“, абонент уже явно не оппонент!»

Когда Дима входил сзади, она увидела агитплакат «Белых зверей» на стенке. Немного позже в голову одновременно с камшотом пришла идея создания “bloody safari”, сутью которой была ловля похотливых понаехавших «зверей» на «живца», то есть фрау, с дальнейшим умерщвлением оных.

План нового проекта в голове был готов, осталось лишь обсудить детали.

 

4. Мавродиум

 

Время: десятое и одиннадцатое августа тридцатого года.

Место: Мавродиум, или мавролей на Крови, юг Гисталинограда (шоссе Пирамиды, дом 26).

Ситуация: ночь накануне Мавродина дня; господучи Алина Леонидовна Гисталина, как было заведено в этот день календаря, посетит Мавродиум для участия в торжествах.

В статье «Спорт как путь внутренней эмиграции в эпоху тоталосоцизма, или свобода в условиях внешней диктатуры» Михаил Некупко, в числе прочего, писал: «Все религии вредны, но мировые — несравненно вреднее. Впрочем, так ли это в действительности? Официальное вероисповедание в Рейхе — неомавродианство. В современном варианте это вовсе не такая религия, как православная или любая другая форма христианства, включая сатанизм и гностицизм, каждая из которых, по сути, лишь иная форма бизнеса, построенного на обмане. Суля рай на небесах или богатство на Земле, попы и мавро-проповедники прошлого врали в равной мере, укрепляя слабых и глупых силой Веры, одновременно урывая часть их денежек в свои карманы. Над верующими грех смеяться — это больные, их надо лечить. Совсем иначе следует смотреть на „воцерковленных“ неомавродиан. Правоверный неомавродианин имеет огромное преимущество перед христианами прошлого, в особенности теми из них, кто, подобно рок-звёздам двадцатого века претоталосоцистского летосчисления К. Кинчеву, Ф. Чистякову, A. Cooper или D. Mustaine, потеряв бога внутри себя и опустошив собственную душу в результате многолетнего употребления бухла и наркотиков, попытались изменить своё положение, вписав в своё сердце на жительство квазибожество гимнастизма-христианства. Дело тут в том, что „воцерковление“ непьющих и некурящих вегетарианцев-неомавродиан, проводимое, согласно сложившейся традиции, по отношению к лицам, уже перешедшим через четвертьвековой рубеж, формально переводит их психическую жизнь на тот уровень, к которому раньше приходили начинавшие задумываться о своей душе чудом не „двинувшие от передоза кони“ наркоманы годам к сорока-сорока пяти, с той лишь разницей, что они не получали верного ответа. Фактический переход, само собой, осуществляется гораздо раньше. „Воцерковление“ в двадцать пять вместо крещения во младенчестве позволяет индивидууму обрести хотя бы минимальный жизненный опыт. То, что данный опыт на деле будет отнюдь не минимальным, гарантируется способностью личности прожить в Тоталосоцистском Рейхе столько лет. Однако без обязательного предваряющего акт „воцерковления“ объяснения условности культа и шуточно-игрового характера обрядности это было бы лишь полдела, между тем как по факту каждый неофит-неомавродианин прекрасно осведомлён об истинной цели религии, адептом которой он становится. Неомавродианский священник как бы говорит тебе до обряда: „Мы с тобой оба зрелые люди, и прекрасно знаем: Бог в душах непьющих, некурящих и образованных вегетарианцев. Абсолютно любая церковь — цирк. Так на кой чёрт нам нужен весь этот мавро-маскарад? В наивных тоталитарных религиях прошлого был один плюс, который нам не хочется выпускать из виду. Я говорю о соборности“. Видит Бог: глядя на народное единение в Мавродень, когда один раз в году тысячи людей со всех концов Рейха приезжают в столицу, чтобы в игровой форме поприветствовать в Мавродиуме бога Мавро и стать свидетелями картины массового „воцерковления“ новоявленных неомавродиан, понимаешь, как именно господучи удаётся удерживать духовную и физическую власть столько времени.

Ещё в восемнадцатом столетии претоталосоцистского летосчисления думающая часть человечества, скажем красиво, пыталась бороться с не замеченными золотарём лужами поноса под ногами, но, будто сговорившись, наглухо игнорировала купола позолоченного кала над головами. Мудрый Вольтер патетически восклицал, что он не хочет дышать одним воздухом с извергами, жестоко убивающими невиновных на религиозной почве, однако не говорил ещё о бесполезности самой этой почвы. Не столь умные люди позднее устраивали П*здобунты. Лично я полагаю, что за П*здобунт в храме нужно давать как минимум год тюрьмы, если уж не ГАлаг, чтобы п*здобунтари не плодились.

Впрочем, мы немного отошли от темы. В чём же суть неомавродианства? Это своего рода тот же „разумный эгоизм“, который встречается ещё аж у Томаса Мора, плюс категорический императив Канта, то есть можно сказать, что это свойственное всем людям желание хорошей жизни для себя и своих близких. Бог Мавро собирает в своей архетипической пирамиде всех свободных, точнее — законопослушных граждан Рейха, и действительно: каждый, кто хоть раз в жизни побывал на улицах Гисталинограда в Мавродин день, подтвердит, что испытал, возможно — вопреки собственному желанию, незабываемое ощущение единства и родства со всеми жителями ТУР вплоть до последнего ассистента ассенизатора».

...Ночью шли последние приготовления. Бомжа, укрывшегося плакатом, который гласил: «Люди добрыя, подайте на лечение ПГМ и христоза головного мозгу! Документи из клиники имеютси» и по неосторожности устроившего себе ночлег прямо у главного входа Мавродиума, развеяли роботы-уборщики. Когда они расчистили территорию перед пирамидой, вплотную к циклопическому строению (хотя снаружи оно было пирамидальным, внутри по всей высоте имелось полое пространство цилиндрической формы) подвезли гигантские экраны. При взгляде на них сразу становилось понятно, что волшебством церемонии без посредства Интернета смогут насладиться отнюдь не только девятьсот готовящихся стать «свежевоцерковленными» счастливчиков (точнее, в тот раз девятьсот пять) и пятьсот тысяч зрителей внутри этой высочайшей в мире пирамиды. Полуторакилометровые аудиоколонки на воздушной подушке были с равными интервалами развешены над свежезаасфальтированной дорогой на всём протяжении шоссе Пирамиды до самой Щербинки. Установкой колонок командовал старый член ТП-партии ТУР Владислав Савельевич Горячев, один из бывших фаворитов господучи. Вечером десятого августа Алина Леонидовна, приехавшая лично проследить за ходом подготовки к празднику, сказала, выслушав позитивный доклад Владислава об успешной установке колонок надо всей «Пирамидкой»:

— Хоть колонки у тебя большие!

Запуск гостей в мавролей на Крови (другое название пирамиды Мавродиума) планировалось начать аж в семь утра, чтобы к самой церемонии в семь вечера они, зайдя через сорок входов и воспользовавшись двадцатью пятью лифтами повышенной грузоподъёмности, преспокойно заняли свои места на всех ста пятнадцати надземных этажах. Из года в год истинно мистическими иностранному зрителю казались похвальные вежливость и организованность, неизменно характерные для тоталосоцистов в то время, пока они занимали свои места и раскладывали сумки с вегетарианской едой и безалкогольными напитками. Дело в том, что нарушитель порядка без суда и следствия автоматически отправлялся в Гисталиноавтолаг.

Последние из тех граждан ТУР, что вовремя обзавелись пригласительными билетами, всегда успевали разместиться до момента, когда из-под земли (на самом деле, с «нулевого» этажа) выезжала огороженная сценическая платформа на воздушной подушке. Платформа потихоньку ездила вверх-вниз мимо всех этажей, то поднимаясь до купола с изображением толстогубого мужика в очках, то, когда требовалось заменить выступающих, поменять декорации и дать людям отдых, вновь скрываясь на «нулевом» этаже. Зрительские трибуны каждого этажа высились в десять рядов по четыреста тридцать пять мест в каждом вокруг пустого пространства в центре пирамиды, где проходила платформа; звук шёл из колонок; на этажах также имелись мини-экраны на тот случай, когда сценическая платформа будет сильно ниже или же выше этажами.

...В семь часов вечера одиннадцатого августа терпеливое ожидание зрителей, часть которых заняла свои места ещё в семь утра, было вознаграждено: на сцену вышла популярная английская пост-индастриал-хоррор-металл-группа “Blooming Hell”. Музыканты недавно выпустили пока что лучший в их каталоге альбом “Park Evil”, и, находясь летом тридцатого года на пике своей славы и карьеры, были в хорошей форме для крупномасштабных перформансов. Ребята по религиозным убеждениям считали себя неомавродианами, и вместо гонорара за выступление им всем пообещали «воцерковление». Мировым признанием «Блуминги» во многом были обязаны своему сценическому имиджу ретро-чудищ. Гитарист «Цветущего ада» Frederick Charles “Freddy” Krueger, истязавший «стрелу» “Jackson”, был одет в полосатый свитер; лицо его было обезображено ожогами до мышц и костей, а голову покрывала коричневая шляпа. Бас-гитарист, скрывшийся под псевдонимом “Jason Voorhees”, носил хоккейную маску и рубил на «Шифтуя». Samara Morgan, некрасивая длинноволосая брюнетка, играла на клавишных и синтезаторах “Casio”. За ударной установкой “Tama” сидел Billy the Puppet — странноватого вида карлик с кукольной челюстью и спиралевидным румянцем на щеках. Вокалистом был Pinhead Cenobite — мужчина с безволосым черепом, изрезанным наподобие сетки, полностью истыканной на пересечении разрезов металлическими булавками. Пинхед объявил, что композицию “Hype up” группа посвящает Сергею Пантелеевичу Мавроди, успевшему «нахайпать» не одно состояние, а после смерти возвратившемуся в виде бога Мавро. Плавное движение сценической платформы вверх на этой песне сопровождалось особенно сильным всплеском зрительских эмоций.

Несколько отыгравших после “Blooming Hell” отечественных команд, таких, как «Знамя Лжи» и «Три Гвоздя в Носу», даже на фоне британских профессионалов не выглядели блеклыми.

Наконец в полдвенадцатого началась основная часть программы: «воцерковление» неофитов неомавродианства.

Время: одиннадцатое августа тридцатого года.

Место: Центральная гисталиноградская тюрьма для нарушителей режима ТУР.

Ситуация: Тимур Сабаткоев, заключённый, ждёт решения об отправке в ГАлаг. За стеной камеры Тимура в помещении охраны три аминодава, некогда по долгу службы издевавшихся над бывшим золотарём Павлом Светёлкиным, в прямом эфире смотрят в «ТоталКонтакте» передачу из мавролея. Экран показывает финальный номер господучи, призванный символически объединить всех тоталосоцистов: тех, кто присутствуют в Мавродиуме лично, и тех, кто прильнули к мониторам во всём мире.

Свет в Мавродиуме погас, а через тридцать секунд вспыхнувшие красным, белым и жёлтым софиты выхватили из темноты Алину Леонидовну, верховную жрицу Мавро, постепенно возносящуюся с помощью сценической платформы к куполу с изображением своего бога и готовящуюся провести обряд «воцерковления». На верховной жрице — ритуальный наряд: ноги затянуты в блестящие сапожки из крокодиловой кожи от «Господучи» (кроко-ферма была в Грюнбергском округе Гисталинограда, корпус 1649); мизинец левой руки украшает кольцо с бриллиантовым очкастым ликом бога, на безымянном пальце правой — перстень с гранатом в виде двух «Зиг»-рун; красное платье испещрено синими триграмматонами «МММ» и «ТУР»; на голове — так называемая «Туара»: тиара в цветовой гамме и с символикой флага Рейха (жёлтый молот Тура в белом круге на красном фоне); золотые серьги с турами завершают образ. Сделав под восторженный рёв трибун «зиг-рот» (трибуны ответили тем же), Гисталина проговорила в микрофон:

— Фундаментально-пирамидальные принципы Мавроди, перешедшие в том же виде в обрядность культа Мавро, гласят: «чтобы у кого-то что-то ценное появилось, надо, чтобы кто-то с чем-то ценным распрощался». Что является самым ценным для неомавродиан, ребята?

— «Воцерковленность»! — слились в мощном хоре пять сотен тысяч голосов.

— Верный ответ! образ жизни может привести нас к Богу, но только «воцерковленность» способна дать средство уйти от эгоизма и обрести своих братьев в тоталосоцизме; средство почувствовать себя рабочей клеткой единого организма Рейха, а не пожизненно заключённым в клетке животным.

Господучи сделала интимную минутную паузу, чтобы позволить фанатам выразить свою любовь и вдоволь поорать в экстазе, а потом, повысив тон, договорила:

— А что самое ценное для наших противников?

— Жизнь! — прокричала какая-то часть зрителей. Это были «ТК»-подписчики страницы Гисталиной, пристально следившие за публикуемыми той материалами. Господучи перешла от слов к делу без дальнейших предисловий. На заре культа Мавро мавродиане приносили в Мавродень своему богу настоящие человеческие жертвы. Время шло, под давлением европейской общественности, которое становилось всё ощутимее, количество приносимых в жертву сокращалось, а ГАлаг вообще положил конец этому варварству. Стало понятно: человеческие жертвы Мавро экономически нецелесообразны, так как всё, что он способен дать, с лихвой можно взять самому в ГАлаге с помощью тех же людей. Но традиция жила, хоть и в видоизменённом виде.

Сцена была разделена ограждением на две части. С одной стороны — господучи, с другой — девятьсот пять избранных. Возле Алины Леонидовны находился большой квадратный стол, на котором лежали топор и некоторое количество дров; в углу сцены имелись изразцовая печь и канистра с бензином. Дрова были необычными: даже не компьютерными «дровами», а квазижидотопливом с фабрики игрушек имени Генриха Гиммлера: выполненные в виде пейсястых сионистов в человеческий рост, они были такими не столько для целей обряда, сколько для удовлетворения порочной страсти господучи к расово мотивированному насилию в условиях, когда все евреи предусмотрительно покинули ТУР, лишь только почувствовали холодное дыхание тоталосоцизма, пока у них ещё была возможность сделать это. Учитывая новые достижения тоталосоцистских учёных в области разработки оружия массового уничтожения, для них это было самым разумным ходом.

Под шквал аплодисментов, топанье, свист и другое выражение безумия масс Гисталина разожгла печь и предала огню несколько искупительных жертв Мавро.

Тем временем, пока охранники созерцали это величественное зрелище, Тимур Сабаткоев ретранслировал на волю порученную ему товарищами по несчастью информацию. Чтобы лучше понять, о чём здесь речь, желательно поближе познакомиться с этим осетином.

Не все люди излучают ненависть. В метрополитене, катализаторе чувств, изредка можно встретить спокойные, неэгоистичные и не озлоблённые на всех и вся человеческие лица. Принимая на себя львиную долю тяжести людских страданий, они держат весь мир на себе. Без них он давно перестал бы существовать и сгорел бы в пожаре всеобщей тотальной войны. Тимур Сабаткоев много говна испил в детстве, но, несмотря ни на что, рос добрым и умным мальчиком. В 2013-ом по претоталосоцистскому летосчислению его семья перебралась из Северной Осетии в Москву: в связи с усилившейся активностью властей столице нужны были работоспособные руки и трезвые головы для строительства транспортных развязок, и отец Тимура, инженер, не упустил свой шанс. Младшему Сабаткоеву было тогда всего восемь, однако, глядя на истерию некоторых субъектов после выборов мэра, проигнорированных большинством москвичей, он был не в силах понять, почему всё же отдельные личности до такой степени ставят свою жизнь в зависимость от внешней власти. Тимур, не желая ждать от судьбы подарков, полагал собственную осмысленную и целеустремлённую деятельность единственным способом достижения гармонии и счастья. Окончив школу, он не получил систематического высшего или хотя бы среднего специального образования, но, как и Горький, ценя уже развившуюся в нём к тому времени дисциплину мышления, занялся самообразованием, устроившись к отцу на стройку разнорабочим. Поставив себе за правило прочитывать в день не менее трёхсот страниц, он, вставая по сигналу будильника в пять утра, садился за книжки. Чтение при этом имело систематический характер. Сабаткоев читал как на своём смартфоне, так и на бумаге; читал то, что могло бы развить, и то, что могло пригодиться ему как-либо иначе. Брезговал только откровенно развлекательной, коммерческой, низкопробной, просто плохой литературой и детективами. Если в книге попадалось незнакомое слово, он обязательно искал его значение в скачанном словаре на смартфоне.

Шли годы. Отказавшись в своей жизни от какого-либо карьерного роста и поставив всё на карту саморазвития, Тимур от изучения точных наук перешёл к откровениям оккультных дисциплин. Это был своего рода океан шарлатанства, плывя по которому на подводной лодке интуиции, молодой человек достиг архипелага Истины как раз к тому времени, когда культ господучи и степень её власти приобрели всеобъемлющий характер. С одной стороны, рос научно-технический потенциал государства; общество впервые за долгие десятилетия начинало объединяться и сплачиваться вокруг действительно сильной и решительной личности. С другой, с каждым годом «воздух холодал» всё ощутимее; в пятнадцатом году по летосчислению ТУР началось грандиозное строительство Гисталиноавтолага.

Мало во всём этом разбираясь, Тимур, почти разуверившись после многолетних поисков и многих разочарований, обрёл учителя магии. Им стала пожилая дама, которую звали Елена Владимировна Корпина — потомственная ведьма-диссидентка, внешне чем-то напоминавшая клонящуюся к закату Жорж Санд. По выходным ученик ездил из Южного Бутова в Кунцево, чтобы ухаживать за больной старухой, мыть её, готовить еду, прибираться и выность мусор. Взамен молодой кавказец получал древние эзотерические знания русских ведьм и колдунов, необходимые ему, чтобы помогать людям. Получал, пока по доносу соседки старуху не упекли в ГАлаг. Сабаткоева в тот момент не было рядом. Елена Владимировна прокрутила педали, поддерживая телепатический контакт с Сабаткоевым, до самой своей смерти. Благодаря ей гастарбайтер понял: если бы обычный человек вдруг узнал всё то, о чём ему не говорят, он сразу бы сошёл с ума.

У Тимура на работе вскоре тоже нашёлся «доброжелатель». В то время как одни лица кавказской национальности оказывались за решёткой, а другие, в том числе родители Сабаткоева, сами покидали Рейх подобру-поздорову, Тимур скрывал своё нерусское происхождение, маскируясь с помощью гипноза. Как-то раз, глядя, как Тимур, который работал за троих, устав и расслабившись, утратил визуальную маскировку, его трусливый и подлый коллега Борис Пузырьков, искренний тоталосоцист, вместо которого Сабаткоев только что рисковал жизнью в ходе демонтажа балки, позвонил в «турцию». Этого было достаточно, чтобы на стройку пришли трое «турчан» с «турками» в руках.

Без лишних слов и не желая никого убивать, Сабаткоев вступил в бой, лишь защищаясь и пытаясь отклонять удары «турок» силовым полем. Тем не менее после того как кавказца, чьи силы полностью иссякли, ударив в бедро «туркой» и повалив зацепом, заковали в наручники, ему добавочно приписали «сопротивление в ходе задержания». Разумеется, с таким «багажом» его «обработали» в тюрьме гораздо сильнее.

Теперь Тимур, избитый и частично потерявший память там, где прежде били Маврошина, постепенно восстанавливал свои сверхспособности. Скажем, пирокинез, к которому он делал лишь первые робкие шаги на воле, пока не арестовали Корпину, был ему не по силам и в тюрьме, так что о побеге оставалось только мечтать, но на ретрансляцию отправляемых заключёнными посланий, которые, принимаясь ретрансляторами на свободе, передавались потом по назначению, он был вполне способен. Имелось одно существенное различие между Сабаткоевым и другими ретрансляторами. Если сознание Тимура модифицировалось, чтобы он мог передавать и «слышать» мысли на расстоянии, благодаря развитию его природных способностей без вмешательства техники, то «вольные» ретрансляторы пользовались искусственными модификаторами, вживляемыми непосредственно в мозг. Искусственные модификаторы сознания (ИМС), в отличие от СМИ, передавали высказывания людей, не искажая их. Также они могли определять местоположение их хозяев и предоставлять доступ в Интернет. Последнее было предметом зависти Тимура, который без книг чувствовал себя особенно дискомфортно. Он, впрочем, всё же нашёл выход: вместо оплаты деньгами своих услуг он стал просить ретрансляторов, находившихся на свободе и получавших от близких и родственников заключённых солидные куши за сведения, которые они передавали, переправлять ему фрагменты их памяти, содержащие прочитанное в книгах. Кое для кого, благодаря требованиям Тимура, перманентное чтение стало почти такой же насущной потребностью, как и для него самого.

 

5. «Чёрная» апрельская неделька

 

Прямо на следующий день после незапланированного отклонения «влево» от обычного маршрута её колеоризы нацисточка поняла: она любит не какого-то отдельно взятого иста, а, так сказать, собирательный образ чистильщика родной земли от накопившейся «грязи»; некий архетип, находящий своё воплощение, когда в поле зрения Снегирёвой попадает очередной бон. На самом деле, Алина ценит, когда бритоголовые имеют её жёстко, как Серж, так что колеориза потом ноет и трудно ходить, но не против и фетишно-фашного обожествления, повышающего самооценку. Поразмыслив, дама с фюрером взяла прежний курс в колеоризоколее, обогащённый полезным опытом непредусмотренной половой связи: решив не бросать Сержа, она в то же время не захотела отворачиваться от Димы. Также нацистка не считала необходимым выбрасывать из прелестной головки возможность плотного взаимодействия с головками других соратников.

Уже не отвлекаясь на пароксизмы желания, Ягуар, сидевший у Снегирёвой в гостях через несколько дней, участвовал в доработке зачатого накануне в пореве страсти наци-тандемом в бункере Печуркина плана «точечных ударов» по позициям «наехавшего» супостата. В комнате, помимо Димы и фрау, находились Серж и Виктор. Антицунаров был пьян как свинья, по этой причине конструктивных предложений и корректив в план тандема не вносил, заранее соглашаясь с ролью пассионарно-пассивного исполнителя чужой воли. Он лишь сыто жмурился, развалившись полулёжа на диване, держа татуированные массивные руки на залитом бухлом и заплывшем жиром брюхе. Картинки на руках были эклектичны, так как затрагивали «ультраправые» темы почти во всём многобразии: от фанатских «кричалок» на правом предплечье до «клановцев» «за работой» у пылающего креста на левом плече, «холодного» кельтского креста на правом и флага со свастикой на левом предплечье — единственного здесь изображения, выполненного «в цвете».

Древний символ солнца в последнее время служил источником ежедневного вдохновения Алины, которая круглый год использовала солярный образ, наравне с эротично выглядящими бонами, в качестве сквозного мотива иллюстраций своего дневника. Зимой нацистка проводила дополнительную агитацию, изображая свой символ веры на запотевших стёклах автобусов. В отличие от покойного Маврошкина, оставлявшего за собой на индевелых окнах «нимбокресты» и логотип НААФ, Алина не считала, что старые символы в обывательских глазах навсегда изжили себя благодаря многолетней родительски-коммунистической претензии на монопольное обладание абсолютной и исчерпывающей правдой о Гитлере и национал-социализме.

Снегирёва сперва нарисовала в «пейнте» вращающуюся противосолонь косую свастику, как на флаге Рейха, и вместе с Дмитрием они в «фотошопе» со скрипом прилепили её на карту столицы таким образом, чтобы три «Г»-образных элемента из четырёх оказались неподалёку от МКАД на юге, западе и востоке столицы (хотя вернее её называть «миллиардлицей»). Каждая из четырёх точек, завершающих менее протяжённые отрезки лучей, исходящих из вершин прямых углов четырёх «Г» (Алина, у которой были украинские корни, произносила звонкий согласный фрикативно), и каждая из четырёх точек, знаменующих вершины данных углов, обозначали на карте места восьми планировавшихся преступлений. По плану Снегирёвой, вся акция из восьми встреч с ликанами в разных районах Москвабада должна была пройти в течение восьми календарных дней — по одной в сутки. Первая — в пятницу тринадцатого, сегодня, на «носочке» южной «ножки», и последняя — в качестве искупительной жертвы — двадцатого апреля, также в пятницу, в день годовщины, где-то в районе «ладошки» «зигующей» правой «ручки» символа. Хотя «озарение свастики» и создавало потенциальную угрозу, что пенты просекут солярную закономерность, однако соблазн символического дизайна был слишком велик.

Когда с подготовкой теории было покончено, Алина с бонами перешли к практической части. Необходимо было завести «ВК»-аккаунт и начать знакомиться с высокогорными кавалерами вольной борьбы, красных мокасин, ложноэфэсбэшных картузов и гламурных овец. Белый Ягуар «по-дружески» отдал под нового «клона» Снегирёвой свою запасную SIM-карту; Витька одолжил Ученику Парацельса «Никон» для ню-фотосессии в ванной с Алиночкой в качестве модели. На обнажённых белых грудях подруги Серж кремом сделал надпись: «Не для продажи! Только для кавказцев». Вымазанный в креме указательный палец девушки в кадре был направлен вверх, всё вместе выглядело весьма натурально. Конечно, эти фото были не для открытого доступа, а для избранных.

Пока Витя спал пьяным сном, Дима заполнял анкету. Указав «Семейным положением» «в активном поиске» и выбрав Махачкалу в качестве «Родного города», прицепил статус: «Русня! Интим не предлагать!». «Любимой музыкой» поставил «Лезгинку», также щедро засыпав бисером сентенций из Корана поле «Любимых цитат», чтобы наглядно проиллюстрировать мусульманское «Мировоззрение». «О себе» гордо написал: «Русских не добавляю!». Пока он любовался на собственный креатив, наци-парочка вернулась из ванной. На аватару решили поставить фотку фрау в подобии паранджи, закрывающем только голову и плечи. Для этой цели использовали старую штору. Голую грудь Алина закрыла рукой, а низ живота был спрятан в зелёные стринги, но великолепие всего остального обозримого белого тела не должно было оставить равнодушным ни одного кавказца с рабочим елдаком под штанами «Дискуэрд». Собственно, никто и не остался равнодушным: едва проект открылся, как от кавказцев, желающих заполучить сочную манящую мякоть чуть прикрытого зелёным листиком спелого персика колеоризы, не стало отбою, то есть вполне обыденная для фрау ситуация переросла рамки реальности и перекочевала в Интернет. Под общим аккаунтом одновременно переписывались с «кавалерами», давая советы и делясь опытом друг с другом, сразу трое: Ученик с «айфона», Ягуар с ноута и Алина со стационарного компьютера. Таким макаром они весьма оперативно составили график свиданий, начиная с сегодняшнего вечера. Гоге Задовадзе «повезло» стать первым номером в списке жертв.

Уехавший из Гори, подобно Сталину, Задовадзе сейчас был зрелым мужчиной, женатым на русской женщине, у которой было две дочери от первого брака с русским. Валентин работал грузчиком; к сожалению, часто выпивая и теряя голову, он в конце концов повесился, прожив всего сорок лет. Анна Александровна и сама была не дура выпить, но вот как мать она оставляла желать лучшего. Официантке в ресторане, любящей веселье больше, чем детей, растить двух девочек было сложно. В результате она вышла за Задовадзе. Новый муженёк уступал прежнему во всём, кроме выпивки. В этой области он мог бы дать фору иному русскому. Через пару лет после брака Гога начал приставать к падчерице. Втайне от жены он умолял младшую хотя бы разрешить подержаться за грудь, а та не говорила матери о домогательствах, боясь мести кавказца. С появлением в доме Интернета, впрочем, немолодой мужчина решил перейти к поискам истинной любви, чтобы можно было навсегда уехать от уже опостылевших ему лиц несговорчивой тинейджерши и стареющей супруги. Он давно потерял всякую надежду, но сегодня, казалось, фортуна наконец улыбнулась ему.

Вечером он помылся, аккуратно сбрив всю щетину со смуглого морщинистого лица, и поужинал, выпив водки с женой. Сказал, что идёт в магазин, затянул худощавое тело в кожаную куртку, плотно надел кепку, зашнуровал ботинки и покинул дом, надеясь, что надолго. В этом он оказался прав.

Встреча с Богиней была запланирована возле выхода в город из первого вагона на станции метро «Аннино». То, что Гламурная Паранджа была мусульманкой, Задовадзе не отпугнуло. Скорее всего, полагал Гога, несмотря на свой скандальный имидж в Интернете, Пара — очень смирный и неиспорченный ангелочек, который, во всяком случае, гораздо лучше полнеющей супруги Гоги, и к которому главное найти подход. Хоть она и писала в ответ на вопрос о том, почему хочет, чтобы всё случилось именно в парке, что любит секс в необычных местах и что её это заводит, почти как сам Гога Задовадзе, последний был склонен воспринимать это лишь как прямое подтверждение того, что он нашёл требуемый подход к красотке.

По пути до метро Гога зашёл в магазин и закупился вином, сигаретами, цветами и презервативами. Потом спустился в переход у станции «Октябрьское поле».

Здесь Задовадзе пришлось стать невольным свидетелем того, как некая бабка скандалила и избивала клюкой группу куривших таджиков. Все они, кроме одного, быстро убежали. Последний запальчиво оборонялся, но и у него сдали нервы, как только пожилая дама стала звать на помощь полицию. Гога, и сам спустившийся в переход с зажжённой сигареткой, решил, что благоразумнее выкинуть отраву, однако не успел выполнить задуманное: подошедшие пенты забрали его по доносу пенсионерки, решив довесить бонусом пару «глухарей»-недоработок, в результате чего первая жертва коварного плана Алины и её банды вышла комом.

Горящий воинственным пламенем яростной религии борьбы, зажжённым около сотни лет назад, дух Снегирёвой и не думал из-за маленького недоразумения бросать начатое. Её кумир честно выполнил свой долг до конца, а ему порой было куда как тяжелее, чем всем им теперь. Пришёл черёд молодым и злым силам поднять проклятое в горячке битвы лживым миром знамя, выроненное по немощи больным стариком. Хоть враг и разгуливает победоносно по улицам столицы, попутно поругивая все святыни, кампания ещё вовсе не проиграна. Надо действовать решительнее, личным примером показывая верный путь, считала фрау, и arbeit macht frei Арбат, Москву, а затем и всю многострадальную.

Всё утро субботы Алины было потрачено на «ВК»-общение с очередной потенциальной жертвой расовых предрассудков нацистки вкупе с её же экстремизмом.

Некий Махмуд Ганджубаев у себя в статусе на странице без стеснения заявлял, что продаёт спайс, и предлагал обращаться с этим вопросом к нему прямо в личку. К тому же в графе «О себе» «Личной информации» «ВК» объяснялось, что политические взгляды Ганджубаева — «анархический антифашизм». Верхним постом микроблога стояла заметка следующего содержания:

«Говорят, я хач. Что с того, что хач? По-армянски это значит „крест“. Чем хуже свастики? Она в оригинале „Майн кампфа“ тоже названа „мотыгообразным крестом“. Наркоторговля — опасный бизнес! Я сам взял на себя этот риск, так что, сталкиваясь с последствиями, не обижаюсь. Но вместо меня со спайсом сто других с героином придут! Шило на мыло, спрос порождает предложение. Сначала нужно избавиться от всех возможных потребителей, ведь русские алкаши или мои покупатели сами делают свой выбор. Мне и другим останутся либо голодная смерть, либо честный труд».

Вчера фрау, удивлённая столь беспрецедентной наглостью, сама подала запрос на добавление «в друзья» потенциальному «жениху-камикадзе», и тот проглотил наживку. Договорившись о дате, месте и времени встречи, они больше не переписывались до утра. В субботу выяснилось, что Махмуд является довольно интересным собеседником. Двадцатисемилетний даг, которому, по идее, хоть он об этом не знал, жить оставалось эмо наплакал, решил напоследок поискрить остроумием в подобии своего «последнего слова». Махмуд, как и Паранджа, не показывал своего лица ни на одной из фотографий, и даже на аватке умудрялся тыкать в Аллаха указательным пальцем правой руки, стоя спиной к камере и показывая левой зрителю «фак». Теперь они обменялись фотами с «открытыми личиками», и глазам Алины предстал типичный образ «нового бородатого москвича» в футболке «M-1» и джинсах.

Max-mood:

«Как тебе я?»

Паранджа:

«Какой чёткий чёрненький даг симпатичненький!»

Max-mood:

«Только вчера вернулся из Махачкалы; ездил навестить родных, отдохнуть от бизнеса...»

Паранджа:

«Ну и как погодка в Дагестане?»

Max-mood:

«Разговоры о погоде — признак идиотизма высшей степени. Не разочаровывай меня прямо с порога».

Паранджа:

«Извини. Чем вообще занимаешься? Кроме наркотиков».

Max-mood:

«У меня есть две страсти — филология и мотоциклы».

Паранджа:

«Странное сочетание... Ты, кстати, знал, что многие мусульмане отказываются от использования „смайлов“ в интернет-переписке?».

Max-mood:

«Ну да, особенно мусульманки: это скрывает под паранджой недоговорённости личину подлинного смысла высказывания».

Паранджа:

«Ого, как загнул! Всё-таки, что общего у „Харлея“ и, допустим, Фёдора Михайловича?»

Max-mood:

«Достоевский был, так сказать, „байкером духа“. Когда ты на трассе выдаёшь приблизительно сотню километров в час, работа сознания тоже ускоряется. У Достоевского не было байка, но ускорять работу мозга в связи с принятыми обязательствами ему так или иначе приходилось, причём без дополнительных допингов».

Паранджа:

«Ясно. Я про тебя уже написала. А как тебе мой фейс?»

Max-mood:

«Дух трудится для красоты лица, тело — для красоты и тела и духа. Немудрено понять, как мне твой фейс, ведь тебе же всего двадцать два. Гипнотабло, открытое Пелевиным, действует, только пока девушка молода. Чаще всего лет после тридцати-сорока его замещает Унылое Табло, реже — Нейтральное Табло. У мужиков же, наоборот, имеется Гипноотталкиватель, замещаемый после пятидесяти Безразличным или Обезьяньим Табло».

Паранджа:

«Я так поняла, ты антифа? Я тоже Гитлера недолюбливаю».

Max-mood:

«Адольф был великим художником, создавшим силой своего воображения неповторимый воспринимаемый эстетически мир, жить в котором, однако, совершенно невозможно. Мир красивой символики, мир несгибаемых борцов и мир большегрудых белокурых фрау и фройляйн. Гитлер был своего рода Толкиеном от политики. Современные нам наци-скинхеды так же далеки от актуальных проблем реальной жизни, как и толкиенисты, но если вторые, эскапируя в чистом виде, машут бутафорскими мечами, то первые, будучи попросту не способными разобраться, что к чему, на всякий пожарный бьют случайных прохожих по голове. Мистика начинается тогда, когда перестаёт хватать знаний. Не хочу растрачивать свой духовный потенциал на аналитические мелочи, но Библия национал-социализма, впрочем, как и всякая Библия, пошла и глупа».

Паранджа:

«Я, поверь, достойно вознагражу за твои слова».

Вскоре Махмуд с фрау распрощались, так как Ганджубаеву нужно было садиться на байк и ехать на срочный заказ. Вечером уже на метро он доехал до неблизкой к нему «Братиславской», и они с Паранджой, встретившись возле торгового центра «Бум», поднялись на второй этаж, чтоб поужинать в ресторане быстрого обслуживания «Ливан Хаус». Алина выбрала это место, так как оно показалось ей лучше прочих гармонирующим с романтическим ореолом образа Паранджи из тех, что были разбросаны в районе «южной коленной чашечки» «московской свасты».

Взяв мясо, овощи и напитки, они расположились за вакантным столиком, найденным с превеликим трудом. В ходе трапезы Снегирёва поинтересовалась у своего нового знакомого:

— Вкусно?

— В блокаду люди и не такое ели, и ничего ведь — как-то умирали.

После ужина в сумерках Паранджа повела Махмуда по Перерве в сторону Графитного проезда. Там имелись гаражи, за которыми якобы и планировалась выдача обещанного Ганджубаеву «вознаграждения». Главное, полагала Снегирёва, было заставить наркоторговца зайти в «Контакт», чтобы можно было полностью удалить его аккаунт и, таким образом, избежать палева; через неделю можно будет «потереть» и аккаунт «Паранджи».

Вяло перелаивались псы, почуявшие где-то неподалёку засаду бритоголовых. Ганджубаев заметил:

— Собаки... Чем больше я ненавижу людей, тем меньше не люблю псов.

Хоть было темно, Паранджа различила собачье дерьмо, лежавшее в изобилии:

— Тут столько говна, что это даже как-то волнует. Скорее иди ко мне!

Алина кинулась в атаку, будто порновирус на комп; подошёл из засады и Белый Ягуар. Но паче чаяния «цунареф», держась рукой за разбитый нос, резво забежал в тупичок между гаражами, а когда боны ломанулись за ним следом, в руке дага уже имелся пневматический пистолет. Виктор и Алина, проворно спрятавшись за углами гаражей, стали вести переговоры с загнанным Ганджубаевым.

Паранджа:

— Нахер ты сюда приехал?!

Max-mood:

— Сама позвала.

Antitsunaroff (кидая из засады бутылку, что не принесло результата):

— Она имеет в виду Москвабад!

Max-mood:

— Я не виноват, что родился в Дагестане.

Antitsunaroff:

— Ты виноват в том, что приехал сюда!

Max-mood:

— Давай всё решать без беспредела, по закону! Я всё-таки гражданин России. И если тебя не устраивают законы твоей же страны, то борись с ними, а не с нами... или убирайся отсюда сам куда подальше!

После этих слов Махмуд пошёл на штурм — выбежал из своего тупичка, ведя огонь из пневматического оружия. Затылок Антицунарова, попытавшегося пройти в ноги, Ганджубаев по-кавказски щедро угостил рукояткой пистолета. Нож фрау слегка задел по руке Махмуда, но горец два раза на бегу выстрелил в Снегирёву, попав в шею (к счастью, закрытую воротом), и скрылся во дворах.

Витька истошно завопил:

— Серёга, Димыч! Да где вы все?!

Он не ведал, что следователи, узнавшие через осведомителя в рядах «киллерсов» о свастичной закономерности готовившегося нацистами ряда убийств, приняли необходимые меры, и всем остальным находившимся в засаде членам банды Снегирёвой, имевшим при себе «стволы» и травматы, «посчастливилось» натолкнуться на один из в соответствии с особой директивой бродивших в этом районе патрулей. Теперь можно было смело утверждать: громкое дело о банде нацистких убийц обеспечено.

Между тем один пент оперативнее других прореагировал на шум в районе гаражей, и вскоре он, словно дух правосудия, буквально из-под земли возник пред окровавленными нацистами с «длинным аргументом» в положении боевой готовности. Страж порядка схватил Алину за руку с ножом и, когда он уже готовился нанести весьма болезненный удар дубинкой по бедру, Виктор, подлетевший со спины пента, полоснул врага ножом по лбу. Кровь залила глаза, и Витя с фрау воспользовались моментом, чтобы по-быстрому скрыться.

 

6. Фиктивная инсургенция «стахановцев»

 

Время: сентябрь тридцатого года.

Место: ГАлаг, барачный городок № 731.

Ситуация: Тимур Сабаткоев переведён в ГАлаг после месяца, проведённого им в транзитной тюрьме Сталинска.

На пересылке в камере вместе с Тимуром находилось трое, как назвал бы их Солженицын, если бы ему довелось «посидеть» с ними, «уголовных»: резковатый Женька «Борзометр», косой Борька «Скакун» и авторитетный Иван «Батберглер». Все трое перекочевали в ГАлаг вместе с Сабаткоевым.

Особое рабочее рвение не было характерно для «блатных» и через столетие после лагерного опыта Александра Исаевича. Как правило, всю «трудовую смену» осуждённые воры, действуя примитивно, но вполне эффективно, проводили за игрой в «подкидного дурака» на «Мыле.ру» — единственном сайте, доступ к которому был открыт «отстающим» страдам. Это позволяло «блатарям» и не «перетруждаться», и выполнять минимальные «продуктовые» нормы, «страдая» время от времени от проигрышей. Они вяло вращали крошечные «колёсики сансары» и совсем микроскопические «колёсики мирроточения» на своих СВКГ-1, сколько требовалось, а затем ковыляли на обработку ран и ужин. Там и до ночного отдыха было рукой подать. Воры обычно не продерживались долго в ГАлаге. По мере сил борясь с навязанным медленным увяданием, подобно «страдавшим» до них «уголовным», трое новичков презрительно смотрели на самозабвенно крутивших шипованные педали «стахановцев», в том числе на штанга-йогов из сорок восьмого барака, за спиной обзывая их «мирродрочерами». Впрочем, вся «блатная» прослойка в лагере, а не только троица из барака номер тридцать семь, в основном держала себя миролюбиво, не желая ссориться без повода в условиях, когда сил едва-едва хватало на прогулку от, как иногда называли СВКГ-1, «мирросипеда» до столовой. Так по крайней мере было до тех пор, пока Сабаткоев, который на «пересылке» не конфликтовал с ворами по той причине, что был занят самоуглублённым рефлексирующим восстановлением способностей, в ГАлаге вдруг принялся «мирродрочить», выделяя повышенное количество «продукта» в стремлении получить доступ к выложенным в Сети отсканированным книгам. Естественно, что с переходом в столовую для «стахановцев» он начал ощущать растущее неприятие со стороны товарищей по бараку, ведь «мирромазохизм» противоречил «понятиям». Да, кинуть формальную предъяву человеку не из их круга было не за что, но терпеть «стахановца» в своём бараке оказалось выше воровских сил. В отношении «блатарей» к Сабаткоеву стали проявляться зависть и животная злоба... точнее, «человеческая», если не гнаться за красотой слога, а называть вещи своими именами. К счастью, Тимур сдружился с другими «передовиками», в том числе с пятью «пресс-хатовцами», и последние разрешили осетину переселиться к ним. Поскольку «передовой» сорок восьмой был шестиместным, бывший курьер-буддист Вася Либидианальный, взятый в барак лишь в качестве интересного собеседника, который, по-хорошему, являясь не только не «стахановцем», но даже «отстающим», вообще не имел права там проживать, оказался выселен. Либидианальный не растерялся и занял освободившиеся нары в тридцать седьмом.

Василий, как истинный буддист, был ярым противником страдания, поэтому «работал» без энтузиазма. Он легко нашёл общий язык с татуированными с ног до головы ворами, чьи тела были испещрены свастиками, дуче, господучи да Троцкими. Правда, ему пришлось ответить за собственное наплечное тату со свастикой, дабы избежать непоняток, но он без труда вырулил из предъявы, обосновав, что этот сакральный символ эзотерического буддизма, именующийся «Печатью Сердца», был изображён на сердце Будды. Когда к тому же выяснилось, что бывший курьер не дурак посражаться в карты «онлайн» на еду, Василий окончательно стал «своим» в «блатной» компании. Увы, очень скоро оказавшись в проигрыше, буддист был вынужден питаться хуже, чтобы можно было со временем вернуть долг.

У Сабаткоева дела шли получше. Почитывая в Интернете на «работе» Достоевского раннего и среднего периодов, экс-разнорабочий «страдал» так, что его «мирроприёмник» уступал по наполненности лишь сосуду экс-ассенизатора, а колёса СВКГ-1 Тимура, причём оба, по размеру стали походить на запаску для «МАЗ-5335». Впрочем, до двухсот литров даже всем обитателям сорок восьмого барака вместе взятым пока ещё было как до Луны.

Время от времени Сабаткоев заходил в «ТоталКонтакт», дабы отдохнуть и пообщаться с новыми товарищами. Сильнее всего осетин сблизился со Светёлкиным. В «ТоталКонтакте» они делились друг с другом воспоминаниями о прожитых годах в ТУР, а в свободное время перед отбоем Сабаткоев объяснял товарищу теоретические основы волшебства. Хотя он помнил не всё, к нему возвратилось знание пары-тройки действенных лечебных за́говоров и целебных рецептов. В результате он смог полностью избавить дядю Мишу от приступов бронхиальной астмы, вернувшихся в ГАлаге по причине насильственного прекращения занятий штанга-йогой.

«Трудовые будни» перемежали «страдание за правду» с поиском истины. Светёлкин и Сабаткоев общались в «ТК» на самые разные темы. Предлагаю окунуться в типичную атмосферу переписки осуждённых того периода.

Светлячок:

«Тимур, могу я дневничок твой почитать?»

ГастарМастер:

«Хорошо. Тебе можно. Даю доступ, читай!)».

Павел зашёл в «заметку», в своё время написанную Сабаткоевым под впечатлением от задержания Корпиной.

«20 июня 29 г.

Когда всё стало понятно? Думаю, для всех по-разному. У меня глаза открылись, когда перед тем, как господучи распустила сам Соцсовет, особым указом главы правительства Соцсовета Руси Новосибирск был переименован в „Сталинск“. Помню сообщение в „ТК“-новостях: „учитывая несправедливо забытую роль, сыгранную вождём в деле мирового строительства коммунизма, предвестника тоталосоцизма, а также победы над внутренним врагом“, и так далее. А дальше всё пошло как по маслу — и тридцати лет не прошло, как все оказались в бараках».

Прочитав, Светёлкин вышел из «ТК» и сосредоточился на печальных ощущениях, которые были уже вполне терпимы, несмотря на самые высокие в их городке показатели «продуктового» синтеза. Больший размер «колеса сансары» Тимура по сравнению с аналогичным колесом Павла был связан с тем, что Сабаткоев впитывал в себя чужие страдания. По доброте душевной он не мог спокойно смотреть на плохое питание — по крайней мере в сравнении со «стахановским» — его бывших товарищей, и потому иногда он, улавливая волны чужих душ при помощи своих сверхспособностей, делился переизбытком плодов своего собственного «страдания», посредством небольшого «читтеринга» безвозмездно повышая ворам «удои» «мирры».

В тот день Сабаткоев вспоминал отца (мать написала в «ТоталКонтакте», что он умер), когда его вдруг охватила запоздалая благодарность к безропотно принявшему ради него изгнание буддисту. Зная, что тот мечтает о спасении от страданий и нирване, он, настроив своё сознание на канал его души, полностью перестал «мирроточить» в «мирроприёмник», после чего постарался, отключив ум Василия от источника боли, вызвать в нём ощущение нирваны, к которой тот давно тщетно стремился, будучи не в состоянии обойтись своими силами.

Вечером за ужином в столовой для «отстающих» Либидианальный, похваляясь своими религиозными успехами, без устали превозносил учение, истинность которого якобы была подтверждена его свежим бесспорным опытом. Но ему возразил один из «продуктовых» «середняков», Мишка Музоложцев:

— Ой, да хватит заливать нам тут! Чародей Тимур твою нирвану организовал. Я, пока в туалете сидел, слышал, как он Павлу поведал, будто сообразил, каким образом воздать тебе добром за добро.

Узнав, в чём дело, Либидианальный, безжалостно спущенный с «Олимпа» триумфа своей Веры, покинул столовую, направившись на склад старых СВКГ-1. Он начал понимать, что весь его буддизм — такой же обман, как и любая иная религия или старая реклама по телевизору. Василий, злой на себя и на весь мир, рухнувший, как ему казалось, в одночасье, был неадекватен. Он не мог понять, почему должен голодать, чтобы выплачивать карточный долг, пока «стахановцы» жируют. Возле барака «передовых» страд Либидианальный напал на осетина сзади, ударив по голове «цепью Улисса». Чисто рефлекторно, уже на грани потери сознания, не ожидавший такого развития событий Тимур ответил вспомнившимся от шока заклинанием «огненный бур», вызвав пламенный спиралевидный порыв ветра, толкнувший нападавшего в грудь. Василий упал, дыхание сбилось. Сам Тимур вырубился, лёжа в луже крови. Находившийся поблизости дядя Миша, схватив Василия, поволок его в барак. Там Некупко, понявший суть дела из путаных объяснений Либидианального, резюмировал:

— Буддист, блин!.. Обыкновенная церковная история борьбы со всем разумным. Так похоже на жизнь... Но разве это жизнь? Твоя нирвана — вовсе не шунья, а лишь подобие улыбки на лице наркомана. Видел такого в метро. Она тоже не вечна... Это всего лишь пережиток финалистского сознания. На будущее, если, конечно, оно будет, учти: там, где о высших силах что-то утверждается, кончается вера и начинается бизнес. В своё время церковные паханы не поделили клиентскую базу. Результат оказался самым плачевным: анафема за двуперстное знамение. Двести сорок девять лет назад, в августе, неизвестные отрубили диакону Якову Данилову, отцу Иакинфа, четыре пальца на руке, и его место было передано сыну указом Консистории от тридцатого сентября того же года. Что общего между этими фактами православной истерии? Излишнее внимание к пальцам. В ГАлаге плевать на твои пальцы! Другое дело — ноги... курьер без ног — как без рук.

С этими словами дядя Миша устроил буддисту ряд открытых переломов конечностей. Либидианальный понял, что теперь не сможет крутить педали, а это означало верную гибель.

У входа в сорок восьмой барак Павел пытался привести в сознание Сабаткоева, пока подтянувшаяся к месту происшествия роботизированная охрана Гисталиноавтолага не забрала обоих страд в карцер, не имея ни желания, ни возможности хоть как-то разобраться во всей этой ситуации.

Время: одиннадцать часов утра следующего дня.

Место: ГАлаг, барачный городок № 731, карцер.

Ситуация: приняв за виновников драки, Тимура и Павла посадили на сутки в крохотную комнатушку без всякой мебели.

Сутки в карцере означали голод и жажду. Еды не было в принципе; в качестве питьевой воды имелась только странно па́хнувшая жидкость в стоявшем в углу дырявом ржавом ведре, возле которого находился стакан, судя по его виду, аж времён Первого культа личности. Светёлкин решил, что лучше уж не пить здесь вовсе. Главное, и пожаловаться-то было некому: андроиды из охраны, что печатали равномерный шаг по коридору, годились в лучшем случае на роль ужасных психотерапевтов, в худшем — неплохих терминаторов.

Между тем к радости Павла его оккультный друг пришёл в сознание. Залечить ушиб и зашить свою же собственную рану с помощью магии оказалось делом техники: от пережитого испытания Тимур восстановил в памяти почти всё, чему его учила Елена Владимировна. Собственно, страды были готовы хоть сейчас отправляться привычным маршрутом в столовую, на уколы и на работу, однако им предстояло бессмысленно проторчать тут до самого вечера без общения с друзьями и близкими, без хотя бы символического продвижения к свободе, без книг и Интернета.

Чтобы заняться чем-нибудь полезным, Павел, взяв ведро и выплеснув на пол его содержимое, показал Тимуру пару элементов и асан хата-йоги, а кавказец в ответ продемонстрировал умение приподнимать предметы без использования физической силы. Поднявшись над полом на метр, ведро, долетев до стены, с лязгом упало. Светёлкин с лёгкостью, неожиданной скорее даже больше для Сабаткоева, чем для него самого, овладел начальным уровнем левитации, сумев оторвать на пятнадцать сантиметров от земли деревянную парашу. К сожалению, параша, завебрировав, закачалась в воздухе и накренилась, окатив засохшим калом пол. Решив, что на сегодня экскрементов хватит, «стахановцы» отошли подальше от фекалий, уселись друг напротив друга в «лотосы» и, взявшись за руки, постарались заняться парной медитацией.

Вскоре они углубились в бездны внутренних Вселенных, причём Сабаткоеву удалось сделать так, что оба их сознания вышли в Интернет, безмерно удивив и обрадовав френдов в «ТоталКонтакте», усиленно крутивших педали.

Впрочем, Светёлкин, не привыкший к парной медитации, вскоре уснул. Осетин же решил остаться в Сети и ещё почитать про Раскольникова.

Проснувшись, Светёлкин невольно вскрикнул, и было отчего: по полу двигались короткими перебежками из угла в угол мириады знаменитых гисталиноавтолагских элементарных грызунов, похожих на миниатюрных крысят около трёх с половиной сантиметров длиной. Элементарные грызуны появились из-за воздействия на окрестных крыс паров, выделявшихся ядерными отходами, некогда, согласно договору, захоронёнными американцами в двадцати километрах от ГАлага. По-видимому, пока они с Тимуром занимались медитацией, эти твари повылезали из отверстия в полу, открывшегося после того, как Павел необдуманно переместил парашу. Самое страшное заключалось в том, что волшебник всё ещё был привычно погружён в сопереживание тяжёлой судьбе Сони Мармеладовой, ничего не ведая о собственной нелёгкой доле: часть грызунов уже вовсю ползала по нему. Павел судорожно скинул забравшуюся на него самого тварь и кинулся выручать друга. Два грызуна проникли в левую руку Тимура у Павла на глазах. Делясь на элементарные частицы, полностью перестраивая и, так сказать, «конвертируя» свой организм, эти существа, проталкиваясь через поры кожи, подталкиваемые мутировавшим метаболизмом, собирали как конструктор по молекулам свой новый облик внутри жертвы, трансформируясь из грызунов в жирных гельминтоподобных паразитов. Дела у осетина шли — не позавидуешь.

Растолкав Сабаткоева и раскидав пинками остальных элементарных паразитов, экс-золотарь в темпе вальса обсудил с Тимуром план дальнейших совместных действий. Быстро поняв суть проблемы, Сабаткоев, с помощью левитации подняв остававшихся в карцере крыс в воздух, сбросил их в дыру в полу, а Светёлкин, уже не полагаясь на помощь магических навыков, схватив парашу, поспешил прикрыть ей отверстие.

Теперь можно было немного перевести дух.

— У тебя внутри две твари, и это как минимум. Что планируешь делать? — проявил дружескую обеспокоенность Светёлкин.

— Твари небесная и земная... — улыбаясь, проговорил не желавший переживать раньше времени Сабаткоев. — Время покажет.

На следующий день парни уже «работали», привычно «страдая за правду» в своей бригаде. А вечером Сабаткоев, отозвав бывшего ассенизатора за барак штанга-йогов, прошептал:

— Я понял, как можно выбраться отсюда. Но, не считая того, что скоро я умру, мне на свободе в ТУР и так де́ла б не нашлось: рожей не вышел. Убеди меня, что ты не такой, и что сможешь что-то сделать со всем этим, — он неопределённо обвёл рукой вокруг, — и будешь свободен.

— Хорошо. Я найду способ. От одного страшного для тоталосоцистов человека я выяснил, что нам нужна Анастасия Вирганская. Эта женщина знает, как господучи пришла к власти, а раз так, то должна знать, как помочь ей уйти. Так что можешь смело говорить, что ещё за способ ты выдумал.

— Элементарные грызуны, что едят меня изнутри — колоссальный катализатор реакции «мирроточения». Мини-крыс, а теперь — гигантских червей, оказалось пять: одна в шее, две, которых ты видел, в руке, и пара в жопе. Последним особенно неуютно внутри: я крепко давлю их на «работе». Хоть остальным в этом плане полегче, я всё же невкусный для них: кожа да кости, мяса надолго не хватит. Читал сегодня в Интернете, что, к несчастью, их энергии достаточно лишь на один адронный биозахват в течение всей их жизни. Со смертью моего кормящего организма они погибнут сами. Итак, паразиты обречены погибнуть от мук голода, прикончив, но сперва заставив помучиться, и меня. Эта колоссальная симфония боли, достойная Шостаковича, оказалась столь «продуктивна», что моё «колесо мирроточения» скоро потребует отдельного барака. Весь «продуктовый» «удой» я обязуюсь переправлять в твой «мирроприёмник». Жить мне, по приблизительным подсчётам, ещё дней семь. Этого должно хватить для производства двухсот литров «продукта», — Тимур грустно улыбнулся. — Впрочем, возможно, окажется всё же недостаточно. Грамм сто тогда сам «намирродрочишь»!

Осетин, нелепо покачнувшись, расплылся в объективе глаз Светёлкина, покрывшихся вдруг влажной пеленой.

Как предсказывал чародей, так всё и вышло: верный дружбе и жажде справедливости до конца, он, плавно превращаясь в живой скелет, поставлял небывалое количество «продукта» в чужой «мирроприёмник». В туалет он ходил теперь только с кровью. На четвертый день вместе с калом из ануса выпал один из паразитов. Подёргавшись, гад вскоре издох. Сабаткоев увидел в смерти этого мерзкого существа и свою гибель. Через два дня Тимура Сабаткоева, бодхисаттву, оккультиста и легендарного страда, не стало в живых. Роботы-уборщики развеяли его тело, пока другие «стахановцы» «страдали» на «мирросипедах».

Переживая из-за кончины друга, бывший ассенизатор в тот же день «выстрадал» рекордное для себя количество «продукта», «выработав» недостававшие до двухсот литров сто сорок пять грамм.

На его «ТК»-запрос пришёл ответ, который можно было принять за форменное издевательство: «Простите, осуждённый, но все инспектора, уполномоченные принимать решения по случаям „продуктово-миррового“ УДО, в настоящий момент находятся в бессрочном отпуске».

Узнав об этом акте беспредела, все «стахановцы» и даже почти половина «середняков» городка № 731 пригрозили устроить бунт, ведь это был удар и по их мечте о свободе. Протестная петиция управлению ГАлага была отправлена со «стахановских» аккаунтов с указанием в приложении полного поимённого списка «середняков», готовых поддержать бунт. В управлении понимали, что может повлечь за собой категорический отказ «передовых» страд «мирроточить» по-«стахановски». Представители верхов ТП ТУР в замешательстве спросили у Гисталиной, что им делать. Только тогда был дан приказ о даровании свободы осуждённому на пожизненные работы за «предосудительную ипсацию» бывшему золотарю Павлу Аркадьевичу Светёлкину с предоставлением права вернуться к прежнему роду деятельности. Провожая Павла, страды вели себя по-разному: кто-то плакал, а кто-то задумчиво молчал ему вослед. Ну а самые осведомлённые едва могли спрятать свои улыбки за привычно-мрачным видом, тая в сердцах надежду.

 

7. The Joker breaks the rules

 

Алина с Виктором побежали дворами не обратно к «Братиславской», а к более близкой станции «Марьино»: было уже полдвенадцатого. Понимая, что их товарищей, по-видимому, задержали, желанием разделить их участь они, само собой, не горели. Однако, выйдя на открытое пространство перед вестибюлем станции, ребята у входа буквально в паре десятков метров впереди увидели крупное формирование пентов, явно пришедших по их души. Таким образом, путь под землю оказался отрезан. В глубине сознания начинала расти догадка, переходившая в уверенность, что их сдал кто-то из своих. Оказавшийся предателем мог сообщить и любую другую информацию про них — конечно, если сам владел ей... Нацисты, не сговариваясь, вытащили SIM-карты из мобильных телефонов.

Вернувшись во двор, они сели на лавку на детской площадке.

— Сдаётся мне, это просто Герцен с Чернышевским...

— Герцен — да, но пока не Николай Гаврилович. Есть ещё выход! — воскликнула Алина, которая что-то вспомнила. — Степан Савельевич рядом живёт.

— «Белый Пушкин»?

— Ага, он самый.

Ваш покорный слуга Степан Белорыльцев, более известный среди соратников под творческим псевдонимом «Белый Пушкин», обитал в доме номер 27 по Батайскому проезду. Быстрым шагом ребята за пятнадцать минут дошли до искомого подъезда.

— Чего вам? — хозяин квартиры, конечно, не был в восторге от визита без прозвона Алины в компании бритоголового крепыша, тогда лишь шапочного моего знакомого… Виктор же обратил внимание на голову «Белого Пушкина», сорокадвухлетнего подкачанного коротышки, которая была как лунь седой, равно как и мои бакенбарды, которым я был обязан своим ярким и запоминающимся погонялом.

— Нам вписка нужна, а то у Петро — менты.

— Чего?!

— Ой! Верней, у метро — пенты, — поправилась Алина.

— Не на хвосте хотя б сидят?..

— Нет, к тебе не привели, не беспокойся.

Я жил один: моя девушка ушла к антифа. Сам я был художником: рисовал для души картины, а зарабатывал шаржами. После успокоительной речи Алины я подобрел и пригласил незваных гостей проследовать на кухню. Тут нашлись пара бутылок водки и всяческие закуски. Мы с Виктором выпивали и вели беседу; Снегирёва мало пила, а больше курила траву, ела и слушала.

— Самое страшное для меня в этом мире — что я умру, — поведал я. — Для вас это не понятно: как же так, ведь все умрут?

— Ну да, — признал собеседник.

— Когда я умру, я не смогу больше совершенствовать свою душу. И это для меня самое страшное.

Замолчав, я сходил в свою комнату и вернулся с ворохом распечаток фотографий собственных картин. Снегирёва и Антицунаров получили редкую возможность проследить за моим творческим путём от первых символических полотен в духе Константина Васильева до последней работы, на которой я акцентировал их внимание:

— Вот, это — «Бог в скафандре»! Человек и Бог в скафандрах стоят на маленькой нейтральной планете. Символизирует исход любого истинного богоискательства. Как вы знаете, стоило мне перестать творить беспредел, как меня обошли более молодые и злые ребята... Ликаны плохи не потому, что они — ликаны, не априорно, а в эмпирических проявлениях своей гнилой сути там и тогда, где и когда они её проявляют... Вот что нужно понимать! Может, в чём-то это и не соответствует букве национал-социализма, но его дух никуда из меня не делся!..

Я быстро пьянел. Думаю, им это становилось заметно.

— Я нарисовал «Бога в скафандре», когда на днях перечитал кое-что из твоего, Витёк, тёзки — из Астафьева. Есть у него книга «Затеси», там приводится диалог подвыпившего «избалованного» советского космонавта с неким «духовным лицом». «Баловень» «подкалывает» «лицо» в том ключе, что, налетавшись в космосе вдоволь, он так и не увидел там Бога. Священник отвечает, что не любой дурак может увидеть Бога, и поэтому пустое бахвальство ни к чему. Он, видимо, прав в каком-то смысле: обширный опыт как минимум нарко- и алкотрипов тут жизненно необходим.

— А то и педофилии! — вставил свои пять копеек Антицунаров.

— Жидобутылизм иудеохристианства — для алкоголиков, delirium tremens at its best. Так что, видимо, скоро приду и я в эту секту... К слову, перед этой «затесью» есть другая, называется «Урбанизация». В ней изображён деревенский хлопчик, опьянённый вином и полный жаждой сражений. Сходу получая в табло, он остаётся очень недоволен, что они с противником даже толком и не «потолкались»: кулак безымянного оппонента внедрился в нос паренька безо всяких прелюдий. Сердобольная бабка — сейчас такие только в книгах и остались — утирает горе-бойцу кровавую юшку и объясняет, что по-научному это называется «урбанизация». Пацан плачет: он не понимает, как тут жить. Если вести речь о современной ситуации, то вопрос об этническом облике сегодняшнего населения исконно русской земли покажется актуальнее урбанистического. Можно смело утверждать, что в наше время в слове «урбанизация» перед буквой «у» наглая грязная чёрная «ч» вписалась по не до конца выясненному блату, как вы ко мне, а вместо старого доброго прямого удара в нос сейчас в ходу, теперь с заменой «с» на «ж», бескомпромиссный нож.

— Красиво излагаешь!

— Есть такое дело.

— Так вот как ты теперь своё время тратишь — режешь правду-матку вместо чурок?

— Что значит «тратишь»? Если время используется с умом, с пользой для нашего общего дела и удовольствием для себя, то оно, я считаю, приобретается в багаж жизни. Так вообще во всех моих проектах. Вот, например, интернет-газета «Неправда», — я неловко взял в руки ноут. — С такой вывеской она никак не подпадает под «282», какие материалы в ней ни публикуй.

— Ты уверен? — усомнилась фрау и, не дожидаясь ответа, встала:

— Я — мыться!

— Пожалуйста, полотенце в шкафу в моей комнате...

Я ещё побеседовал с Антицунаровым, но вскоре заснул за столом. Я спал, Алина принимала водные процедуры, а Витя сидел в задумчивости — такая картина продлилась три минуты. Затем Антицунаров дошёл до ванной и постучал в дверь.

— Да-да? — откликнулся томный голос разнежившейся в ванне фрау.

— Алин, впусти. «Пушкина» дантес бухловый вырубил...

— Не заперто, входи!

Антицунаров зашёл, прикрывая за собой дверь, и на секунду остолбенел. Снегирёва, бреющая стройные ноги и трогательный холмик колеоризы; весь соблазнительный вид её фигуры с идеальной грудью, на которую ниспадали чудесные пряди мокрых волос — всё это великолепие казалось по ошибке занесённым в тот жестокий мир, в котором привык находиться Виктор.

Алина объяснила:

— У Стёпы замок в ванной не работает...

Виктор разделся, заставив глаза Алины хищно загореться при виде «правых» татушек. Предплечье со свастикой оказалось на уровне лица Снегирёвой. Нацистка провела по сакральному символу языком, готовясь принести символическую жертву древнейшим богам любви и войны. В ванне было немного воды.

— Подвинься.

— Будешь снизу, хорошо?.. Он не проснётся?

— Литр выпил...

Вскоре они ступили на пол, вытерлись и пошли в бывшую комнату моей бывшей девушки. Разложив диван, улеглись, но уснули не сразу. Антицунаров сказал:

— Мне всегда было неудобно трахать красивых... Какие-то «Красавище и чудовица». Не важно, что ты трахаешь Мисс Мира, если ты сам при этом жирный урод.

— Мне ближе точка зрения Варга Викернеса. Если мужик достаточно смело дерётся — вот, например, как ты — он достоин иметь самое модное красавище... У Маврошкина, скажем, тело хорошее было, но на хрена такой пацифист нормальной девушке нужен?!

Утром, несмотря на воскресенье, Виктор уехал на работу; Алина оделась, разбудила меня, спавшего на кухне, и вышла на улицу.

Снегирёва шла вдоль пруда на пересечении улицы Маршала Голованова и Новочеркасского бульвара. Чуть дальше по ходу движения к воде приближался индивидуум крайне запущенного внешнего вида, позволявшего с безошибочностью распознать бомжа. Однако обращало на себя внимание скорее не это, а то, что колоритный бомж, судя по всему, был каким-то непонятным инвалидом с детства: чрезмерно длинные руки напоминали обезьяньи, ступни росли прямо от таза, а из зарослей давно не бритого лица на добрые пять дюймов торчал странный изогнутый нос фаллической формы. Недочеловек передвигался при помощи тележки, отталкиваясь от земли чем-то вроде небольшого чугунного утюжка в правой руке; зажатый в левой пакет волочился по грязи, оставляя на её смуглой коже морщинки. В пакете из полиэтилена находился, судя по всему, выкраденный из прошлого аппарат наподобие тех, что составляли антураж лабораторий продвинутых «шестидесятников». Собственно, бомж сам по себе прекрасно подошёл бы на роль такого же экспоната «шестидесятничества», выкинутого меркантильными ветрами на свалку истории. Вполне возможно, что он был техносексуалом, проработавшим с аппаратом долгие годы, пока они оба ещё были кому-то нужны. Успев, видимо, срастись за это время с девайсом душой, учёный-инвалид стал воспринимать его в качестве психоаналитического «хорошего объекта» и, оказавшись не в силах расстаться после упразднения родного НИИ, пожалуй, всё же выкрал, чтобы в конце концов, по истечении последнего срока привлекательности по причине подкравшейся импотенции на почве алкоголизма, предать забвению, утопив в символическом водоёме. Штуковина в пакете явно была слишком тяжёлой и громоздкой для инвалида, но пока что он героически справлялся с возложенной на себя самого миссией.

Снегирёва, которая в жизни ничего подобного не видела, была увлечена зрелищем, и потому она далеко не сразу заметила толстого азиата, сидевшего на корточках с пивом в руках возле кромки воды. Гастарбайтер, хоть вроде и толстый, выглядел вяло и немускулисто, зато благодаря выпитому накануне и этим утром алкоголю был муэртно пьяным. Периодически с вызовом поглядывая вокруг себя, он, увидев «шестидесятника», недобро ощерился. Подождав, пока инвалид, поравнявшись с ним, подтащит свой «хабар» поближе к воде, гастер начал своё развлечение.

Когда бомж уже примеривался, как бы половчее отправить ношу в последнее плавание, пьяный дал ему по хребту носком кроссовки на высокой шнуровке, истошно проорав:

— Х*ли ты тут делаешь?!

Бомж неловко развернулся только для того, чтобы тут же получить вдобавок кулаком по лбу. Правда, на этом насилие, которое ему пришлось испытать на собственной шкуре, закончилось: быстро среагировавшая Снегирёва, подбежав, воткнула агрессивно настроенному борову нож в почку. Подпрыгнув, тот свалился в воду, подняв фонтан брызг. Потом по воде пошли круги; немногочисленные свидетели этой сцены, предпочитая оставаться «немыми», проходили мимо, слегка убыстряя шаг. Об азиате теперь напоминала только разбившаяся при падении тела бутылка...

Инвалид никак не прокомментировал произошедшее только что, лишь потёр свой грязный лоб. Тогда Алина напомнила ему:

— Вы, кажется, что-то в воду выкинуть хотели?..

«Шестидесятник», казалось, начал приходить в себя: посмотрев на свой пакет, он схватил его, затем отпустил и, снова схватив, проговорил:

— Теперь мне не нужно. Вы, девушка, достаточно пассионарны, так что вам и карты в руки! Хотите страной управлять?

— В смысле? — в голову закралась мысль, что она помогла психу.

— Присядем. Мне вам нужно историю своей жизни пересказать.

Они сели на лавочку, из-под длинного носа полилась длинная речь:

— Меня зовут Семён Владленович, местные величают «Джокером». Я не бомж и не алкоголик, хоть в это почти невозможно поверить. Однако гораздо труднее будет поверить в то, что я сейчас расскажу. Я тот, кого раньше называли «физик» и «лирик» в одном лице. Аппарат, который я нёс топить в пруду, был собран за пару лет до «дестройки» и иронически окрещён «Спасителем Ильичём» в честь Ленина и Брежнева. Двадцать пять лет я почти что в одиночестве разрабатывал эскалатор эгрегоризации вербально оформленной образности. Он служит для мгновенного заполнения сознаний миллионов определёнными образами, посредством чего создаётся громадная энергия, которая, в свою очередь, творит чудеса. Согласно первоначальному плану, мы все должны были сразу перенестись в социализм. Из-за реформ запуск аппарата был отложен, а девяносто первый и вовсе заставил, по крайней мере на время, об этом забыть. Новому режиму был дан шанс. Проект заморозили с распадом «совка», всех помощников под видом пропажи без вести пересадили в одиночные камеры и потихоньку перебили. Переселив меня в подвал, мне, другу Горбачёва, органы безопасности вверили на хранение «Ильича». Лучшей маскировки для него, чем «эцих для гвоздей» эксцентричного невротика-бомжа, они бы в жизни не придумали. Из ныне живущих об аппарате знает только Горбачёв. В конце девяностых мы решили испытать аппарат, через меня Миша познакомился с продукцией фармацевтической корпорации «Тяньши», которая спасла жизнь его капиталам. Эти авантюристы, на самом деле, трудятся уже много веков, но их зелья стали доступны для широких масс только после того как мы опробовали на них «Спасителя Ильича». Лишь в этом секрет их успеха.

— Не слышала о них.

— Это потому, что мы провели частичную эгрегоризацию населения. Сейчас «Спаситель» заряжен на мощный удар в головы едва ли не всепланетного масштаба. В том, что этот удар всё-таки состоится, я склонен видеть божественное вмешательство и указующий перст судьбы, ведь именно сегодня последний срок, когда я должен был выполнить приказ Михаила Сергеевича и либо использовать «Ильича», либо утопить в пруду: завтра откажет «совковая» электроника, я за неё не отвечал. Мишка позвонил утром и сказал, что нужно жать кнопку. Но я решил никогда не оказывать поддержку ни коммунизму, ни национал-социализму. У обоих политических течений был исторический шанс, который они упустили: Третий рейх и СССР. Упустили из-за людей, но ведь люди с тех пор лучше не стали. Скорее, наоборот. Меня прозвали «Джокер» вовсе не за любовь к хорошей шутке или, от обратного, за слишком большую серьёзность. Местные маргиналы чувствовали, что я могу изменять правила игры.

— Какой?

Бомж презрительно хмыкнул:

— Да какой угодно! Ты хорошая девушка, перекрой, как сочтёшь нужным, этот грёбаный мир, или хотя бы Русь-матушку, чтобы исправить то, что мы прокакали! А я сегодня умру. Мне в новом мире место уже поздно искать, да и Мишка не первой молодости. Впрочем, сожаление о тех умерших, о которых и без тебя найдутся тысячи желающих пожалеть, по сути, ничего не стоит, ведь сами они уже всё успели. А мои дела теперь уж точно в Лету не канут! Бог книг не пишет, Бог пишет сразу человеческую историю. Позволь мне в последний раз взглянуть на красивую девушку. У Бога бесконечно много вариантов красивых и безобразных женских лиц, и сколько ни проживи, процент не тронутых, не виденных тобой красавиц меньше не станет. Стареющие ловеласы видят вокруг себя с каждым годом всё больше девушек, которые никогда не подарят им свою любовь, и это для них грустно. Я на своём веку повидал немало женщин, но так и не притронулся ни к одной из них. Я сойду в могилу спокойно, тихо и мирно. Сегодня я пьян в первый и последний раз в жизни. Вода примет меня, а ты замени слово «социализм» на панели любым другим. Варианты «коммунизм» и «нацизм» мной заблокированы. В меню «лидер» «Горбачёва» замени на...

— «Снегирёву» — подсказала фрау.

— Учти, на полной мощности «Спаситель» ещё не опробован, и всё может пойти не совсем так, как надо или хотелось бы. Впрочем, всё в жизни обычно так и бывает... Выбери радиус...

Тут, видимо, опьянение полностью накрыло непривычный к выпивке организм, и «Джокер», пошатнувшись, бултыхнулся в пруд вслед за азиатом. Попыток всплыть он не предпринимал.

Алина сняла пакет, нашла панель и стёрла «социализм», введя вместо него в подменю «политический режим» глобального меню “target in minds” «научный тоталосоцизм». Указав границы территории, которую требуется охватить эгрегоризацией, нажала на кнопку с мыслью: «Именно так, товарищ Гисталина! Только синтез тоталитарных моделей на научной основе...»

 

8. Спящяя «чудовица»

 

Время: конец октября тридцатого года.

Место: Гисталиноград.

Ситуация: вышедший на свободу Светёлкин, оплатив Интернет, стал разыскивать в «ТоталКонтакте» внучку «Лимонадного Джо» Анастасию Вирганскую. Поиски увенчались успехом. Отправив женщине запрос на «добавление в друзья», ассенизатор «лайкнул» аватарку с изображением бодрой пятидесятишестилетней женщины, «снятой» на фоне берлинской церкви Святой Марии и таившей улыбку под фетровой шляпкой, украшенной вуалькой с мушками.

ГлавРедька:

«Добрый день. Чем обязана?»

Светлячок:

«Здравствуйте! От одного товарища я узнал, что вы владеете сведениями, которые могут помочь нам всем избавиться от беды, возникновение которой, как я понял, связано с вашим дедом Михаилом Сергеевичем».

По просветлевшему фону сообщения, отправленного Светёлкиным, «стахановец» понял, что Вирганская прочитала послание. Однако ответ женщина начала печатать не раньше, чем через сорок секунд. Написав Светёлкину свои адрес и телефон, Анастасия попросила Павла заехать тем же вечером на Halloween к ней в квартиру на западе Гисталинограда. В квартире помимо самой Анастасии Анатольевны также обитали муж Дмитрий Зангиев (не совсем арийский брюнет, зато хороший специалист по пиару, который с готовностью, без жалоб и халтуры выполнял правительственные заказы) и двадцатидвухлетняя дочь Светлана, студентка ГГИМО. Около четырёх лет назад Анастасия Анатольевна, единственная остававшаяся в живых на тот момент хозяйка секрета Гисталиной, поняла, что больше не может спокойно смотреть на то, что творилось с её родиной, и вся семья вернулась из Германии, где прожила много лет. Впрочем, к Свете Зангиевой слово «вернулась» не могло быть применено, поскольку Светлана Дмитриевна, впервые озарившая криком приветствия не вышколенные казармы ТУР, а просторы вольнолюбивого Берлина, до того выезжала из Германии лишь дважды: в Египет и Турцию. Благодаря родителям, Света владела русским наравне с немецким и английским языками; родители также с детства привили ребёнку любовь к родной культуре: Анастасия и Дмитрий по очереди читали ей на ночь русские народные сказки и отрывки детских произведений классической литературы XIX века, а сама Света полюбила старые, ещё советские фильмы, которые смотрела в «ТоталКонтакте». Повзрослев, девушка принялась за «серьёзную» часть наследия классической русской литературы. Как человек, давно уже интересовавшийся не только русской культурой, но и тоталосоцистским государством, Светлана была обрадована внезапно предложенной матерью сменой места проживания; почувствовав себя в столице ТУР как рыба в воде, она без трудностей сама сдала вступительные экзамены в престижный вуз. Когда мать поведала Светлане об истинных мотивах «репатриации», энтузиазма у той не только не поубавилось, но даже скорее наоборот.

Принявший предложение Анастасии Анатольевны Светёлкин позвонил в её квартиру около восьми вечера. Семья и в обычные-то дни предпочитала тихому ужину в узком кругу большие буйные компании, а уж в канун Дня всех святых они, само собой, ждали особенно бурный поток гостей. Несмотря на это, мероприятие в последний момент всё же отменилось. Рискуя какой-то частью друзей и подруг, хозяева квартиры пошли на этот решительный шаг из-за, как выразилась откуда-то обо всём проведавшая Фёкла Лаврентьева, подруга Светланы, «одного сраного золотаришки». Так что в квартире не было никого, кроме Анастасии, Светланы и Дмитрия, а также светильника Джека.

Дверь открыла Вирганская. Если бы Светёлкин когда-либо интересовался личной жизнью представителей политического бомонда прошлого века, он мог бы сделать наблюдение, что Анастасия Анатольевна, подобно её матери, к пятидесяти умудрилась не только не растерять взятую под залог у природы красоту, но и, благодаря успешной карьере редактора популярнейшего журнала (все годы отсутствия она сохраняла важные связи), счастью на личном фронте, хорошим деньгам и трудолюбивым занятиям фитнесом, даже сумела вернуть сторицею занятое.

Впустив золотаря, Анастасия Анатольевна, бывшая в алом атласном платье и ажурных чулках, с синей лентой в волосах, повернулась, чтобы закрыть входную дверь на два замка и цепочку.

— У вас тут, надеюсь, нет статуэток типа «Серп и молот Тура»? — между тем озабоченно поинтересовался Павел.

— Есть, как же без них! Стоит одна на полочке в ванной, — показался Дмитрий, хорошо сохранившийся для своего возраста почти шестидесятилетний мужчина, одетый в стильную синюю тройку. Павел понял, что каким-то образом чета, недавно приехавшая из другой страны, уже научилась разбираться в самых щекотливых нюансах местной жизни на твёрдую «пятёрку».

— Светик, сходи принять душик, а мы пока с папой и нашим дорогим гостем начнём застолье, потом уж и с тобой допразднуем...

Где-то на просторах семидесятиметровой квартиры кто-то неуловимый, ответив что-то невнятно-утвердительное, в соответствии, по-видимому, с изначальной договорённостью, на удивление быстро проскочил в ванную комнату и включил душ. Когда вода, разбиваясь, но оставаясь при этом невредимой и верной своей сути, зашумела, падая на чугунное дно ванны и стройное девичье тело, а на кухне полилось в бокалы купленное накануне к столу в большом количестве в ожидании гостей «Злато Кремстага», Вирганская проговороила, приблизив губы к самому уху Павла:

— Дед знал, что когда-нибудь найдётся смельчак, который положит конец гисталинскому кошмару. Он просил, чтобы, когда это случится, я отдала ему, то есть вам, это письмо, — Анастасия Анатольевна протянула Павлу бумажный конверт, похоже, чуть ли ещё не советского времени. — Я обещала, что передам инструкцию лично в руки. Мне не нужно никаких лишних доказательств вашей доброй воли, кроме факта, что вам удалось «восстать из ада», или даже одного вида ваших «стахановских» ног. Как именно Гисталина пришла к власти, теперь не имеет значения. Главное, что у вас есть возможность дать ей выйти из игры. Спрячьте письмо, дома прочтите и совершите всё то, о чём там написано.

— Вы так уверены в завете деда? Люди с чётко формулируемыми религиозными убеждениями кажутся мне очень подозрительными, — выразил вслух сомнения бывший «стахановец».

— Мы не уверены, но игра стоит свеч, — вмешался Дмитрий. — Дело вовсе не в вере. Какая разница, Аллах, Мавроди или Иисус, если исконные боги обитали на этой земле значительно дольше — с самого зарождения человечества?

В ответ на данную тираду Светёлкин промолчал; все трое выпили.

— Вы настоящий герой, Павел Аркадьевич! Весь «ТоталКонтакт» только и говорит, что о вас, да о том, как вы двести литров дали. Догадки строят, в чём тут секрет, а ТП ТУР обещают воздвигнуть памятник где-то на просторах ГАлага, — произнесла Вирганская, вся сияя.

— Впрочем, про памятник врут, как обычно, — поделился инсайдерской информацией Зангиев.

— У каждого своя неправда, — задумчиво изрёк Светёлкин.

— Расскажите, как вам «сиделось»! — попросила Вирганская. — Вы, наверное, только и знали, что «страдать» да крутить педали без отдыха, пока не набрали требуемое количество «мирры»?

— Когда кто-либо начинает уверять, что в повседневной жизни он совершает только продуктивные деяния, или же что работает по двадцать четыре часа в сутки, такой человек по меньшей мере столь же подозрителен, как и любой сторонник религии вплоть до неомавродианина включительно. Нет, я не Усама бен Ладен, и такая фанатичная работа не про меня. Банальное везение. Кому повезёт, у того и «Тур» дальше ванной не разнесёт.

— Вер-рно, чёрт меня возьми! — откликнулся пиарщик. — Но работа проделана всё-таки солидная. А пока можно отдохнуть перед не менее важным делом, спокойно наслаждаясь «миррой» и покоем...

Мужчины и женщина чокнулись бокалами. После небольшой паузы Вирганская проговорила:

— Сейчас уже с трудом представляю, как мы могли когда-то пить спиртное. Хотя с другой стороны, у нас ведь не было «продукта».

— Особенно нелепо выглядело, когда люди не просто пили, но и уверяли, что делают это исключительно из-за алкогольного вкуса, — поделился Дмитрий наблюдениями.

— Это примерно как если мужчина всерьёз полагает, что его дружба с противоположным полом не имеет второго названия «было бы неплохо»... — рассудил экс-«пресс-хатовец».

Красавица Светлана, выйдя в халатике из ванной, тоже зашла на кухню. Дмитрий автоматически налил дочери выпить, сам при этом углубляясь в воспоминания:

— Когда я, ещё будучи ребёнком, узнал о распаде Союза, то плакал. Мне было жаль, что распадалось государство столь гигантских территориальных масштабов, о которых я имел представление из прославлявших СССР детских книжек с картинками. В них велась речь о мирном и дружелюбном сосуществовании различных народов, входящих в Союз, и лишь со временем я понял, что в действительности всё было куда сложнее.

Анастасия заметила:

— Армяне из Карабаха, стремившиеся соединиться в рамках единого государства с Арменией, не были такими белыми, как жаждавшие оказаться в составе Германии тирольские немцы, но что бы сказал Гитлер перед лицом абсолютных альбиносов — представителей космической цивилизации, прилетевших на своих кораблях с других планет?

— Что? — энергично вмешалась Света, поставив свой бокал. — Ой, мам, да то же самое, что написал в завещании по поводу победивших славян. Жизнь ведь всегда покупается по высочайшей цене, а продаётся обычно за бесценок.

— Когда мы уезжали, — признался Дмитрий, шутливо качая головой и накладывая приготовленный женой салат, — помню, что всё заросло «офисным планктоном», а теперь, похоже, опять готовится царствие научных сотрудников...

— Света у нас «заучка»! — подтвердила и Анастасия. Дочь шутливо толкнула её локтем в бок. Посмотрев на гостя, Светлана сказала:

— Нас всех ждут большие перемены, и к ним лучше быть готовыми.

Время: следующий день.

Место: секретная база штанга-йогов на юге Гисталинограда.

Ситуация: переночевав в квартире Анастасии Анатольевны, Светёлкин наутро завёз домой конверт и поехал к бывшим ученикам дяди Миши. Он пообещал Некупко, что сделает это, чтобы в ходе личного общения передать ребятам всё то, о чём нельзя было написать в «ТоталКонтакте». Заодно ему хотелось потренироваться в хорошей компании: Павел уже давно добавил в «друзья» учеников дяди Миши Стёпу Ударника, Генриха Раскольника, Емельяна Древоколова и парочку других.

Приехав на оборудованную для занятий йогой и тяжёлой атлетикой базу, находившуюся внутри спортивного зала старого заброшенного школьного здания, Павел произнёс перед собравшимися вступительную речь:

— Ребята! Всем вам нелегко тренироваться без личного ободряющего присутствия, без мудрых советов нашего горячо любимого тренера. Но мы не должны раскисать и предаваться отчаянию! Не один такой дядя Миша сидит в «седле». Сидит более миллиона! Вырваться из щупалец ГАлага пока удалось одному лишь мне. Но не беда, друзья! Судьба позволила мне соскочить с роковой «мирротрассы», ведущей в никуда, вооружив мечом праведного гнева, чтобы я обрубил рога ТУР!

Раздались аплодисменты; Емельян спросил:

— О каком мече речь, Паш?

— Всему своё время. А теперь — тренировка!

Около часа заняли упражнения и асаны штанга-йоги, привычные в целом Павлу, однако более удобные с настоящими штангой и блинами. Потом Светёлкин, точно так же, как некогда и его самого — Тимур, ознакомил парней с основами магии. Затем занимающиеся поиграли в волейбол, причём в игре участвовал также Игорь, семилетний сын Стёпы Ударника. Игорьку было разрешено подавать с центра половины его команды; пару раз он даже забил с подачи. После игры были спарринги. Когда тренировка закончилась, Светёлкин поехал домой.

Время: тот же день.

Место: дома у ассенизатора.

Ситуация: под воздействием ажиотажа, естественно возникшего вокруг персоны, выпущенной из Гисталиноавтолага, Алина Леонидовна Гисталина приняла решение пригласить на церемонию в честь тридцатилетия ТУР бывшего узника Павла Светёлкина. Впрочем, чтобы быть уверенной в ассенизаторе до конца, Алина Леонидовна попросила Василия Муссалинова провести предварительную беседу с кандидатом на роль участника празднования лично.

Василий, приехавший до возвращения Светёлкина, ничуть не был обескуражен, так как это позволило ему, войдя в квартиру по пропуску члена руководства ТП ТУР, произвести осмотр помещения. Каково же было удивление телохранителя, когда он, заметив какой-то конверт, сразу же показавшийся ему подозрительным, и вскрыв его, бегло ознакомился с его содержимым! Муссалинов даже присел было за стол, желая перед тем, как звонить в «турцию», ещё раз спокойно и внимательно всё прочесть, но тут вдруг вернулся хозяин квартиры.

Не рефлексируя более, а на ходу принимая базовый «зиг-рот», Василий кинулся в прихожую, прокричав:

— Ах ты, крысёныш из ГАлага!

Всё дальнейшее произошло слишком быстро, чтобы быть осознанным даже штанга-йогом. Павел каким-то образом запустил «помело смерти», старинное заклятье ведьм, которое он, видимо, считал от страха прямо из ноосферы. Руки и ноги Муссалинова, закрутившись вокруг некой произвольно выбранной оси, неестественно искривили его тренированное тело, пытавшееся как-то сопротивляться, и через пятнадцать секунд на полу прихожей лежала бесформенная куча переломанных костей. Павел понял, что теперь ему предстоит большая уборка... Дабы избежать лишних обвинений, Светёлкин решил действовать ва-банк. Зайдя в «ТоталКонтакт», он нашёл там Гисталину.

Светлячок:

«Прости, конечно, но, кажется, я только что „замочил“ Муссалинова».

Госпожа:

«Ты уж выбери что-либо одно: или ты его замочил, или тебе так кажется».

Светлячок:

«Копыта отбросил, инфа 100%».

Светёлкин даже предоставил господучи «пруфлинк», выслав фотографию хоть и сильно изуродованного, но всё же ещё узнаваемого тела её бывшего фаворита.

Госпожа:

«А за что ты его так?»

Светлячок:

«Я не мог спокойно выслушивать грязные истории про тебя: не так перевоспитан. Что теперь? Опять „мирроточить“ отправишь?»

Госпожа:

«Не думаю. Не бери Василия и всю ситуацию в голову. Теперь ты будешь моим телохранителем».

Гисталина, добавив ассенизатора в «друзья», пригласила его на «официальную встречу», посвящённую тридцатому дню рождения государства. Неофициально она потрепалась с ним ещё пару часов, объясняя его роль в грядущем юбилее и на новой должности. Планировалось, что ассенизатор, вновь ставший «бывшим», приступит к обязанностям тренера и бодигарда уже следующим после празднования утром.

Время: день тридцатилетия нахождения господучи у власти в ТУР.

Место: Мавродиум.

Ситуация: Господучи решила провести празднование в главном культовом объекте ТУР. Выбор места был призван символически подчеркнуть специфический характер распространения власти господучи как на тела, так и на умы; как на бессмертный дух исторического среза эпохи, так и на плоть не только подданных Рейха, но и её преданных поклонников, разбросанных без числа по всему свету.

Как и планировалось, платформа опускалась под землю и извергала оттуда всё новых и новых поздравлявших, имена которых объявляла в микрофон невидимая господучи. Феерично выступил Шатунов с «туркой». Чётко сработали слаженный механизм «Знамени Лжи» и индустриальная машина «Трёх Гвоздей в Носу». Выступили многочисленные учёные, спортсмены, писатели, поэты, лидеры ТП ТУР.

После того как в честь большого праздника для всех присутствующих на расположенные по этажам небольшие экраны были выведены темпоральные ментообразы Сталина и Гитлера, на сценической платформе поднялась и сама хозяйка вечера.

Гисталина предстала в одном из своих самых эффектных образов: пепельные волосы, закрученные вокруг головы, были охвачены шёлковой сеточкой с перламутровыми виноградинами; алые губы периодически раздвигались, обнажая ровные ряды готовых броситься в бой арийских зубов; глубокий вырез на спине сине-серого платья показывал цветного «фюрера» и кружева чёрного лифчика; декольте спереди обнажало развитую грудь и ожерелье из засохшей «мирры»; синие туфли облегали и оберегали беззаботную стройность ног.

— Все вы тридцать лет дарили мне вашу любовь, вашу признательность, вашу верность. А я хочу подарить вам, мои рыцари белой расы и социального контроля, своё стихотворение! Оно называется “Führer in der Nacht”, — с искренним волнением произнесла господучи.

Устал мой палач, убивая полдня.

Сними свои ножны, свой меч отложи.

Твой слух усладили уж жертвы огня,

Но так ли умело? Скорее ложись!

Покажи свои шрамы. Как ты горяч!

Навстречу бросает любовная дрожь.

Мой «фюрер» в ночи — для тебя, мой палач.

С тобой я живу, остальное всё — ложь.

Казалось, пароксизму тоталосоцистского счастья не было конца и края. Люди безудержно рыдали, бились в истерике, вскакивали со своих мест и как-то иначе теряли самообладание. В экстазе обожания пара человек кинулась вниз к своему кумиру, но, подхваченная автоматической системой безопасности, была вынесена струями воздуха в отдельное помещение. Этому факту никто не придал сколько-либо важного значения: подобные инциденты повторялись с изрядной периодичностью, и к ним давно уже научились относиться спокойно.

Внезапно ставшая популярной в высшей степени личность Павла Аркадьевича Светёлкина была припрятана для подачи в качестве своего рода «главного блюда» сегодняшнего мероприятия.

Алина Леонидовна объявила следующего выступающего и скрылась под землёй. Там она, посмотрев прямо в глаза Павлу, многозначительно произнесла:

— Смотри только не оплошай! Если всё будет, как договорились, можешь рассчитывать на меня.

— Всё будет даже лучше! — с улыбкой посулил бывший ассенизатор. Прекрасно развитым за тридцать лет у власти каким-то внутренним чутьём господучи сразу же почувствовала здесь подвох, однако сценическая платформа уже начала подниматься, оставив её внизу нервничающей и мысленно заламывающей руки.

Поднявшийся к публике почётный гость-«стахановец», одетый ради праздника в форму члена ТП ТУР (сегодня же его должна была принять в партию лично Гисталина), не теряя попусту времени, глядя на пять сотен тысяч лиц, слившихся пред его очами в одно большое тоталосоцистское е*ало, будто всего лишь единым размашистым ударом разбивая все эти рожи до последней, произнёс в микрофон роковые слова прежде, чем Гисталина успела бы отключить ему звук:

— Алиночка, проснись! Ты хорошо поспала, но это был всего лишь приятный бон-сон в весеннюю ночь... А вот дальше, боюсь, так приятно тебе уже не будет. Гисталина, этот рассвет несёт твой закат! Проснись, Снегирёва!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Nachwort: Total Rei

 

Судный день (послесловие Степана Белорыльцева)

 

Длительные настойчивые звонки служителей закона в дверь моей квартиры в конце концов заставили проснуться и меня, и Виктора Антицунарова, и Алину Снегирёву. Оказывать какое-либо сопротивление никто из нас не был в состоянии. Теперь нас ждут следствие и суд.

 

Ничей день (послесловие автора)

 

В (вяло)текущем романе миновал «ничей» день, скажем так. Это связано с абсолютной невозможностью для писательского пера описания идеального государственного устройства, утопии (или идеального государственного бардака, антиутопии), способной привлечь или отторгнуть всех людей одной эпохи, заставив всех до единого денно и нощно трудиться ради её осуществления (в случае антиутопии — холодеть от ужаса). Вместе с тем идеалы утопистов действуют в качестве двигателя индивидуального развития, способствуя, как минимум, нанопрогрессу. В каком-то смысле, «день» «ничей» всё же не совсем: в совокупном богатстве человеческой фантазии достижим идеал подлинно коммунистической формы собственности. Неоднородный эгрегориальный мир всеобщей утопии — столь вязкий, возможный лишь во сне — зачастую соткан из разнящихся отрезов идей и образов, взять хотя бы обтягивающую одежду Соляриев у Томмазо Кампанеллы и, наоборот, свободный покрой платья в стеклянно-алюминиевом мире Чернышевского. Важнее любви к деталям субъективное в этических вопросах, на которые разные времена дают разные ответы (сравните, например, рассуждения о вегетарианстве в «Городе солнца» и «Утопии»). Таким образом, писатели обречены метаться в промежутке между абсолютным светом и кромешной тьмой среди разнообразия цветовой гаммы самого широкого спектра, но, слава Богу, ни талмудистам, ни апостолам-евангелистам, ни марксистам, ни Чернышевским, вообще никому не дано выиграть тендер на застройку силой своей фантазии всего бесконечного простора утопической или антиутопической ноосферы. Сам я тоже просто обживаю собственный скромный уголок в этом бескрайнем гостеприимном общежитии психоаналитически-платоновского идеала или кинговского ужаса, где есть место для всех и каждого, и пёстрые дорогостоящие одеяния бизнес-дресс-кода православных священников ценятся ничуть не дороже моей белой «экстремистской» футболки с изображённым на ней чёрным триграмматоном «ЗОЖ». И последнее. Естественное место утопии или антиутопии — внутри человеческой души.

 

 


Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/

Рейтинг@Mail.ru