НОВОГОДНЕЕ РЕТРО
В твоем доме трупик елки, дань седым и древним мифам,
чуть нелепа и наивна предалтарная возня.
Лживость взрослых не признает, что в тенях косматой ели
не те масляные сказки для детей про добрых дедов.
Отсвет в них костров далеких, песня тел дремучих предков
И зовущий в чащу голос неизвестности, надежды…
Сдунув пыль тысячелетий, миф - «культурную цивильность»
С жертвой в дом приходит вера в умирающих ветвях.
ГОСТЬ
На вершине груды бетонных блоков заброшенной в незапамятные времена стройки сидел человек. Его застывшая фигура, устремилась куда-то в пространство, лицо бродяги захлестывали волны диковатого счастья, обнажая ровные зубы, резко контрастирующие с затасканным видом городского бомжа.
Он весь, сливаясь выдубленной солнцем кожей, с грязно-черным цветом своих лохмотьев был воплощением контраста. Силуэтом, вырезанным из иного мира на светлом фоне бетонных плит.
Смог бы нищий старик сам объяснить, свое жалкое состояние, или безумную радость?
- Вряд ли. Разбираться в этом ему казалось слишком сложным и бессмысленным. Да и как? Когда ставят в тупик даже элементарные вопросы о месте рождения и возрасте? Наверно старику еще не было сорока…, но он не знал более точного определения, чем «вечность».
Его отрешенный взгляд блуждал в урбанистическом пейзаже, будто пытаясь охватить весь мир, все века и народы, с их чаяниями и обычаями, наивными представлениями и трогательным житейским укладом.
Он улыбался, вспоминая сочувственный и тревожный голос сотрудницы из отдела кадров – «вам надо восстанавливать документы! Как же иначе! Теперь у нас с этим строго! ...». Вспоминал и ту, с которой его тяжелый гортанный говор обретал плавность привычной речи. Как сосчитать, сколько лет назад это было? Когда он был другим, восторженным и удивленным, бродящим по улицам, разглядывая лица прохожих?
…Тогда он ничего не рассказывал. Эта потребность пришла позже.
И он снова улыбался, вспоминая, как напугал ее, предсказав аварию у булочной, как она молила не говорить никому! Но скоро это стало невозможно, желание делиться росло, становилось сильней его.
Дальнейшего он не помнил. Все как-то неожиданно таяло. Его поглотила идея, что если попробовать систематизировать свои бессвязные мысли, выстроить хронологию и привязку событий, можно не просто изложить человечеству всю его историю, но и влиять на нее…
Ощущение абсолютной, не поддающейся осознанию власти, ответственность за слишком многое брал он, уходя из этой реальности, к которой в прочем и так не принадлежал.
Был ли он болен? – Конечно!
Свою болезнь он воспринимал не как патологию, а как естественное следствие - он слишком много знал, что бы быть нормальным, а постигшая паранойя становилась невыносимой.
Он мечтал лишь о минуте покоя, почувствовать вкус пищи, запах снега, беззвучие тишины…, но жернова мозга работали помимо его воли, формулируя и сопоставляя, не притормаживая ни на секунду, сметя грань между бодрствованием и забытьем.
Он долго ничего не рассказывал, может, просто не мог. Теперь он улыбался, вспоминая врача из клиники, выяснявшего - что за книги тот читает? Не содержания, не названия он не знал, разбирая лишь стилистику и орфографию. Ничто не связанное с главной миссией для него не имело значения. Он готовился уйти и работать.
Вновь, он стал рассказывать много позже клиники, в КПЗ. Это был эксперимент по изложению упрощенной, адаптированной версии будущего. Высокий худощавый следователь слушал, внимательно, не перебивая. Он не вещал, не пророчествовал, просто рассказывал, наблюдая за слушателем. Эксперимент прошел успешно. Его отпустили без единого вопроса. Но главное, в окне отделения он видел, как следователь надолго застыл в задумчивом оцепенении, забыв про забитый бродягами обезьянник.
В конце концов, он обосновался на почте, где были столы и ручки, здесь его не трогали, выставляя лишь с трех до семи, на время наплыва посетителей. Кроме того, рядом была школа с помойкой набитой тетрадями и йогуртами из столовой. Это лето было лучшим в его жизни. Хоть работа шла тяжело, но по ночам он снова видел звезды! А в дневной перерыв мог, как прежде бродить в толпе, вглядываясь в лица прохожих.
Странноватую невысокую женщину со здоровенным «конским хвостом» волос он заметил сразу. Что он почувствовал в ней? Или просто, узнал…. Она появлялась в одно и то же время, энергично проходила улицу, успевая на ходу сделать два, три звонка. Ее он преследовал с настойчивостью маньяка, запоминая всех ее абонентов, круг интересов, занятий, изучая образ жизни, поведение, реакцию...
Для него все было слишком важно. Он не имел права на ошибку.
Несмотря на груду черновиков, работа с чистовиками шла очень медленно. Он подолгу задумывался над каждой строчкой, прежде чем выписать ее каллиграфическим подчерком, долго анализировал, сопоставляя значимость или обобщая параллельные события…
… Необходимо было выстроить грядущее внятно, и узнаваемо. И закончить до холодов…. Как тяготила эта спешка! Он плакал, от сознания собственного ничтожества и беспомощности, кромсая черновики, мучился угрызениями совести, молил о прощении, силясь понять, что он должен излагать, а что нет…
До последнего дня, до последней строчки рукопись терзала его воспаленную сомнениями душу, вплоть до решения, вправе ли он подписывать этот документ?
Но все кончилось, и он был по-настоящему счастлив.
Подобно капитану на капитанском мостике, возвышался он над миром, с горы бетонных блоков, созерцая крушение этого корабля. Принимая гибель спокойно, с сознанием до конца исполненного долга.
В его душе не осталось ни капли тревоги или сомнений. Он понимал, что для всех вокруг его труд – папка с грудой макулатуры, а какое-то внимание к ней может возникнуть лет через двадцать, а может и пятьдесят…
…и тем тщательней он готовил почву для этого семени, всходов которого ему не увидеть.
Здесь, на заброшенной стройке было сокрыто все его состояние: ящик с шампунями и бритвенными принадлежностями, коробка с костюмом «тройка» крахмальной рубашкой, штиблеты…
Он долго подготавливал и продумывал этот день, предвидя все, с точностью до секунды.
Вечер он проведет у нее. Без спешки и суеты он подготовит эту странную женщину, прежде чем оставить свой труд и исчезнуть.
Он слишком долго нес ключи от мира, что бы под конец хоть что-то упустить из своего контроля и лишь ненадолго мог беззаботно предаться нахлынувшему счастью.
Он радовался осеннему солнцу, пробирающему морозцу, близкому окончанию непосильных забот.
Радовался, что ему не суждено пережить очередную зиму.
2011г.
ГОЛОСОВАНИЕ
На лесную поляну въехал джип, из которого высыпала охрана.
- Кто такие? Что делаем на частной территории?
Опешившие подростки замерли у распластанной палатки – а чего?!
Старший охраны пристально осмотрел веснушчатого пацана и худенькую девчонку, растерянно теребящую дюралевые колышки.
- Где третий? – он указал на лишний рюкзак.
- В лес, за дровами ушел… - тихо ответила девочка.
- Ищите третьего – приказал тот кому-то, остальные с ходу взялись за перетряхивание рюкзаков и сумок.
– Осторожней ноутбук разобьешь! – Взвизгнула девчонка. – Руки! – рявкнул охранник.
– Руки подняли, одежду к осмотру – деловито и буднично приказал старший.
- Документы есть? Почему не в школе?
- Мы школу закончили. – буркнул веснушчатый – документы в рюкзаках.
- Где проживаем?
- Местные, из Репинки.
- Цель проникновения на частную территорию?
- Рыбу ловим…
- Учимся где?
- Мне два года очереди на бюджетное, а Машка с Федором по программе временного трудоустройства в Макдональдсе, два через четыре… сегодня выходные…
- Значит, деньги на штраф есть?
- Какие деньги!? – возмутилась девчонка – мы за взнос по образовательному кредиту работаем! И вообще, доступ в леса и водоемы по закону не запрещен!
- Доступ не запрещен, а стоянка и ловля рыбы запрещены!
На поляну вывели третьего.
- Чисто – доложили старшему, осматривавшие вещи. – Ну что ж… тот внимательно изучал третьего, красного как помидор парня.
- Ладно, собирайте манатки и что б через пять минут духу вашего здесь не было! Лично проверю!
- Ты охренел, кабан Пятак!? – завопил веснушчатый, когда охрана скрылась. Из травы, он поднял веб.камеру – это ж как повезло, что не запалили! Ты какого черта их с собой таскаешь!?
– А знаешь, сколько мобильная камера стоит?!
- Да запали они камеры, нас бы уже знаешь куда везли!?
- Сам говорил, «здесь охрана не ходит!» – ворчал пунцовый Федя – и так, считай, спалили… сюда опять точно сунуться…
- Когда спалимся, я скажу… - отрезала подруга, включив ноутбук – а ты бы шлялся еще дольше!
- Да нашел я ориентиры – отмахнулся Федя.
- Где? – Маша сунула ему ноутбук со спутниковым снимком местности.
- Тут – ткнул пальцем Федор – по спутнику сто двадцать восемь метров.
- Сто двадцать восемь!? – У Машки глаза выкатились – ты же шестьдесят – восемьдесят обещал?!
- То спутник, а то местность… - деловито заметил Федор – не дом, крепость!
- А у меня что, в «Аэрбасе» родственники!? – чуть не заплакала Машка - у меня только хилый смартфоновский ориентир!
- Так мы голосовать будем, или что?! – возмутился веснушчатый - у охраны объезд минут сорок…
Вскоре за лесистым холмом, скрывающим глухой забор миловидной усадьбы закипела работа. Машка с ноутбуком елозя смартфоном, совмещала на мониторе линии гироскопа, Федор ритмично втрамбовывал что-то в обрезок забитой фольгой водопроводной трубы.
- На сто двадцать восемь метров еще шестнадцать таблеток нужно! – сообщила Машка, постучав по клавишам - тебе помочь?
- Да сделаю я все! Вот если бы вы и таблетки потеряли, то чистила бы спички, коробков по триста на карандаш! – ворчал Федя.
- А я говорила! – обиделась Машка, так сами - «комплектовать нельзя! завалим контейнер…» этот ваш полиэтилен по всей свалке разнесло! Скажи спасибо, что еще четыре трубы откопали!
Через полчаса четыре «карандаша», (импровизированных семидесятимиллиметровых миномета) лежали в ряд, направленные зарядами стандартных полулитровых бутылок с «домашним напалмом» в сторону особняка.
Машка суетливо скручивала провод от ноутбука, Федор подключал детонаторы.
- А чей это дом? – спросил он, кивнув на цель на мониторе.
- Помощника депутата какого-то…
- А кого, не знаешь?
- А какая разница?! Тебе что, не все равно, за кого голосовать?! Давай, лучше быстрей карандаши присыпай и сваливаем!
За окнами электрички уже смеркалось, когда в вагоне расположилась компания трех измотанных ребят. Силы не иссякали только в веснушчатом.
- Маш! Голосовать когда будем?
- Завтра или ночью… - зевнула та, как на сайте зафиксируемся…
– Маш, давай сейчас проголосуем! Я эту ветку знаю! Холм проедем, дальше насыпь…, оттуда все увидим!
- А подтверждения не будет или видео не пройдет?
- Да и хрен с ним! Когда еще такая возможность представиться себя и народ порадовать?!
Федор согласился.
- Ну…, если вам деньги не нужны…- удивилась Машка и нехотя взялась за ноутбук.
- Машка! Давай уже! – торопил веснушчатый, когда за окнами открылось небо.
Через несколько долгих мгновений на лесном горизонте вспыхнул факел.
- Батюшки, смотри-ка! – вскрикнула какая-то бабка – опять кого-то подожгли! - Да ясно кого… - отозвался нетрезвый мужской голос.
- А люди то, люди то, как же!? – причитала бабка, а соседям, какого?!
- А ты что за соседей переживаешь!? Там чай участок не шесть соток! - гаркнула пьяная образина.
- Весь вагон с любопытством обсуждал зарево пожара.
- Цены то, цены как упали! Землю уже не продать! – испуганно тараторила дама средних лет, каждый день теракты! Хоть телевизор не включай! Заводы, газопроводы, что же всех этих бандитов не перестреляют то никак?!
- Усадьбы горят! Вот он, …русский бунт! Бессмысленный и беспощадный! – смачно, с причмокиванием цитировал интеллигент в кепке.
- …Будет он мне указывать, где рыбу ловить! - бормотал веснушчатый, вторя настроениям вагона.
…Казалось, только Машку не трогало всеобщее возбуждение. Недолго поглядев на зарево, она вновь нырнула в ноутбук.
Прорвало ее минут через пять, когда за окном давно исчез и горизонт, и зарево.
- Есс! – Зашипела Машка – семь секунд записи прошло!
На мониторе ноутбука, над силуэтом крыши ярко вспыхнули пороховые треки от всех четырех «карандашей», в задрожавшем экране озарился фронтон и огненный треугольник по ребру ската, в следующее мгновенье огненной лавой накрыло весь скат до трубы, один трек прочертил небо мимо дома. На озарившемся мониторе замерла черная крошка сорванной «объемным взрывом» черепицы.
- Есс! Три вошло! – Бесилась от восторга Машка. Сто двадцать восемь метров! С четырех карандашей, воткнуть три! Ну, ты дал…! – Она с восхищением глядела на Федю.
- Значит, ты траекторию правильно рассчитала – скромно пожал плечами тот.
- Ты по какому ориентиру наводил? …Лес же?
- По кусту – признался Федя – его на спутнике хорошо видно.
- По кустам!? – Машка онемела от восторга.
Не найдя, что сказать, она вновь уткнулась в ноутбук, застучав по клавишам.
На сайте сети «Зеон» появилась запись:
26 сентября 2019 года 22. 16.
Группа «Хоббиты» проголосовала:
За – 0; против – 3; воздержались – 1.
- …Три подтвержденных голоса, каких же бабок стоят!? – мечтательно протянул веснушчатый – ты перед голосованием, что на продажу вывесила?
- Я часы… хорошие… - пококетничала Машка.
- А я мопед…
- Ну, Федор то у нас звезда! – она сверкнула озорными глазками – там висит не меньше лимузина!
- Меня нет в платежных системах – смутился Федор.
- Ясное дело… генералы туда не ходят! - издевалась счастливая Машка.
Федя покраснел, виновато улыбнулся и уставился в окно.
На улице окончательно стемнело, дороги опустели, от блокпостов МВД потянулись колонны бронетехники, запоздалые дачники обреченно махали руками у закрывающихся пропускных пунктов транспортной полиции…
Заканчивался очередной день войны.
2011г.
СОЛДАТ ИМПЕРИИ
Англичане создали гигантскую свою империю на «долге белого человека».
Но мы не националисты, мы империалисты.
Мы создали гигантскую свою Империю вот на этом самом штабс-капитанском долге.
Не на лукаво мудрствующих профессорах, не на «ликующих и праздно болтающих»,
а на тех, кто подчинял и свою волю, и свои интересы Империи.
Но тогда, до революции, мы еще не знали, что вот эта Империя – не только наш долг,
но что это есть условие бытия нашего.
И. Ф. Солоневич.
Март 1917 года залил город ярким солнечным светом, опьяняя непривычной синевой небес и без того взволнованный Петроград.
Как растревоженный улей город жил ощущением праздника. Но даже на наполненных революционными эмоциями улицах странному человеку в серой шинели затеряться было трудно. Шагающего широким уверенным шагом мрачного незнакомца в новой ладной шинели без погон и нашивок многие встречали недобрым взглядом, искоса оценивая атлетическую фигуру.
- Глянь! Не иначе «монархист» чешет! Пошли ему рога пообломаем?!
Сплюнул худощавый верзила, кивая спутникам. - Да ну его! – благодушно оппонировала компания – там такие крали нарисовались… и не наши…, а почему?!
А для шагающего вдоль здания гауптвахты, украшенного большим кумачовым плакатом: «Да здравствует учредительное собрание!», вокруг казалось, ничего не существовало.
Дважды он чуть не угодил под лошадь, не реагируя даже на ядреную брань извозчиков. Просто «отходить кнутом» этого странного человека и те отчего-то не решались.
Все, что для него сейчас имело значение, это адрес прибывшего из Европы никому неизвестного негоцианта, да лихорадочно сжимаемый в кармане сверток. Лишь в дебрях арок и колодцев не самого фешенебельного квартала он будто стал приходить в себя, удивленно разглядывая место, в котором очутился. А перед найденной с таким трудом и энтузиазмом дверью решительность его совсем покинула.
Потоптавшись на лестничной площадке, он достал портсигар, неожиданно резанувший золотом в серости подъезда. - Неужели это конец? – шептали губы между нервными затяжками - все кончиться? ...Это не может кончиться! Он повернулся, и с силой надавил на звонок.
Дверь открыл мужчина с тонкими, почти женскими чертами лица, обрамленными черными чуть вьющимися волосами и таким же черным пустым взглядом, резко контрастирующим с цветом его кожи.
Вяло ответив на жест условного приветствия, черно-белый человек отступил, впустив гостя, с немым вопросом вновь направив на незнакомца свой черный, бездонный взгляд.
- Я могу говорить с магистром? – прорвал, наконец, вошедший пелену молчания.
- Вы можете говорить со мной – ответил черно-белый человек.
Выбирать не приходилось. Без того смятенные мысли сбивала сама планировка странной, затененной квартиры, без скрытых углов и комнат, в которой, похоже, они действительно были одни.
- И к кому я имею честь обратиться?
- Мое имя вам ничего не скажет – улыбнулся хозяин – называйте меня просто – Мастер.
А вас как прикажете величать?
- В таком случае, можете обращаться ко мне Штабс-капитан! – с раздражением отрекомендовался человек в шинели.
- Что же, уважаемый Штабс-капитан! С чем вы пришли? – Мастер с улыбкой пригласил гостя пройти.
Тот поежился от не проходящего чувства неправильности пространства. Его взгляд искал какой-то намек на перегородку или скрытую дверь, но из задернутых портьер били полосы дневного света, а небрежно расставленная мебель была слишком низкой, что бы что-то скрыть.
Лишь лежащая толстым слоем пыль добавляла ощущение странности этому, явно нежилому помещению.
Штабс-капитан развернул сверток и протянул скрученные листы, на которых под мелким убористым подчерком проглядывались четкие очертания пятиконечной звезды.
Мастер с любопытством принял бумаги. Но, бегло пробежав по ним глазами, изменился в лице.
- И с этим вы посмели явиться сюда! И с этим вы ходите по городу! В кулаке мастера захрустел недочитанный текст. – Да вы просто с ума сошли!
- Это вы меня называете сумасшедшим?! – взорвался Штабс-капитан.
- Меня?! – Лучше расскажите милостивый государь «Мастер» что за цирк с посвящением одиннадцати клоунов провели господа «зодчие» в особняке Самойловых – Скавронских?
Я не спрашиваю, каких там «генералов» или «министров» вы собираетесь из них делать, не спрашиваю даже, в руки каких людей вы намерены вверить судьбу России! Но будьте любезны, объяснить, чем вызван выбор именно такого ритуала посвящения?!
- Что-то я не вижу в вас особого почтения к ритуалам! – проворчал Мастер бросив смятые листы на столик у больших мягких кресел – надеюсь, источники вы с собой не носите?
- Вы можете сколь угодно заниматься своими ритуалами. Но уж если хранителям «истины от лжи и света от тьмы», по воли ли Розенкрейцеров, или Гогенцоллернов необходимо, чтобы служители Астерии присягали на непротивление грядущей силе… они хоть в праве знать какой?! – штабс-капитан с гневом указал на принесенные им листы с пентаграммой.
- А меня вы, очевидно, видите германским шпионом? – неожиданно доброжелательно улыбнулся Мастер.
- Но уж если вы уважаемый Штабс-капитан столь пренебрегаете ритуалами, то здесь им следуют! Что-то забормотав себе под нос, Мастер направился в самый темный угол к шкафам. Вскоре Штабс-капитан увидел в его руках серебряный поднос с чашей. Он вытянулся по стойке смирно, и казалось, с каждым шагом приближения чаши, наполненной до краев красной жидкостью, его разгоряченное лицо становилось все бледней.
Холодно он встретил бесстрастный и столь же бездонный взгляд Мастера, молча протянувшего поднос.
– Разве теперь не все одно…? – пронеслось в голове, и он резким залпом осушил содержимое.
- Зря вы так – улыбнулся внимательно наблюдавший за ним Мастер – такое вино не пьют залпом! Поверьте, у него очень редкий вкус…. С улыбкой он поставил поднос, и направился к шкафу за другими бокалами.
В наступившей тишине, нарушаемой лишь уличным гулом, Штабс-капитан ощущал, как вино течет по телу, будто растворяя неимоверное напряжение и усталость последних дней. Он впервые чувствовал облегчение.
- А скажите, что за шум сегодня на улице? – Мастер отдернул портьеру. Комнату озарил яркий солнечный луч, заставив Штабс-капитана зажмуриться. Окна выходили на довольно широкую улицу, что несколько удивило окончательно потерявшего ориентацию Штабс-капитана. По улице двигалась шумная толпа студентов.
- Митинг был сегодня, на Дворцовой – отозвался он – в поддержку свободы слова. Цензуру отменили. У нас теперь демократия!
- «Демократия»? – удивленно переспросил Мастер.
- «Демократия – это общение подобных друг другу, невозможное там, где собственность не ограничена, ибо безграничная собственность неизбежно разводит свободных на враждующие лагеря…» - кажется, примерно так у Аристотеля?
- Я знаком с «Этиками» Аристотеля – нехотя ответил Штабс-капитан – …в том числе Аристотеля… - поправился он.
- Тогда возможно вам знакома и теория «Логоса», «слова» Гераклита?
- Это что-то про изначальность слова Божьего… - уже с раздражением на этот бессмысленный экзамен по античной философии ответил тот.
- И Христос живое воплощение его! – задорно подхватил Мастер – это христианская трактовка… «Логос» Гераклита, это сила, объединяющая и людей, и все сущее. Сила неизменная и вечная.
- И что с того?
- А то, что возможно действительно в этом ответы на столь встревожившие вас беды России?
- Беда России во всяких Авраамах Гоцах, Либерах Гольдманах и прочих «Голицберданах», наших господах либералах, начисто лишенных русского тысячелетнего инстинкта государственности! – мрачно вывел человек в шинели.
Темный, бездонный взгляд Мастера осветился любопытством и задором – но помилуйте, вы же интеллигентный человек! Вы же понимаете, что они идут путем Белинского и Чернышевского, Бакунина и Герцена… светочей русской мысли! Сеятелей разумного, доброго вечного!?
- Знаете, о чем я теперь жалею? – огрызнулся Штабс-капитан
– о том, что любой бердичевский фармацевт из Бунда или из большевиков мог взять меня за пуговицу и сказать: «Послушайте, вы же интеллигентный человек?! Ведь вы же видите, я же иду по стопам лучших светочей русской мысли?!»
И что я, «интеллигентный человек», мог этому фармацевту ответить? Действительно, он идет! А Чернышевский действительно «светоч»!
А всякого милостивого государя пускавшего по уголкам и по салонам, по фронтам и по улицам шепотки о царице-шпионке, надо было без разговоров бить по морде.
…И не в порядке «оскорбления действием», а так, чтобы человек потом месяцами размышлял в госпитале о неудобствах клеветы на русскую монархию…
- Вы не любите евреев?
- Я пришел не для того, что бы вести подобные разговоры… - попытался пресечь неприятную ему тему Штабс-капитан.
- Но помилуйте! – с восторгом воскликнул Мастер – и с кем же мне об этом прикажете говорить?! С приставом? Россия не очень-то богата культурными профессорами, откуда здесь взяться образованному приставу?!
Вы ведь первый, в своем роду, получивший образование?
Такая проницательность смутила Штабс-капитана.
- Это графьям, князьям да либеральствующему рязанскому помещику легко рассуждать о «зоологическом национализме», никакие евреи не могли загородить им путь к школе. Но, например, я, белорусский мужик, и многие из людей вроде меня видели и понимали, если бы не процентная норма, то еврей-горожанин с его деньгами, с его оборотистостью, с репетиторами, взятками и прочим в этом же роде никого из нас, белорусских мужиков, в гимназию не пустил бы…
- Да… с образованием в России плохо – согласился Мастер.
- Вот, только перед вами приходил человек… еврей. Он страшно напуган революцией, еще больше погромами в Малороссии… - Мастер указал на столик у окна, на котором вместе с бумагами Штабс-капитана лежали еще какие-то истрепанные газеты.
- Это он принес берлинские газеты. И где он их берет? Война…
Здесь он доказывал, что германская нация, самая образованная и культурная нация Европы никогда не допустит того ужаса, который твориться в России. Он умолял переправить его семью с детьми через линию фронта, в Германию, так как по его убеждению - «только в Германии евреи могут жить спокойно».
Взгляд мастера снова стал задумчивым и томным.
- Вероятно, у русского офицера есть свое мнение о решении национального вопроса?
- Нет – честно признался Штабс-капитан – сегодня все подобные «решения» происходят лишь из двух теорий:
«Либеральной» - утверждающей, что никаких расовых различий в мире вообще не существует, это все выдумки «реакционеров»,
и «расистской» - закрепляющей монополию на гениальность и право на власть за одной расой, готовой и Вифлеем перенести куда-нибудь под Баварию или Рязань.
… Первое считаю нечестным, второе неумным.
Наблюдавший за ним Мастер улыбнулся и предложил гостю сесть. Не дожидаясь того сам уютно расположился в кресле став задумчиво перелистывать оставленные предыдущим посетителем газеты.
- Как все же странно строится немецкая речь – «Untermenschheit» - произнес он, вслух, рассуждая о чем-то своем - «Логос»… это и есть «Логос»…
Подумайте, Штабс-капитан, не слишком ли небрежны вы к исканиям русской мыслящей интеллигенции?
А как же Платон с его государством философов? Монах Кампанелла с его государством солнца? … Фурье, и Сен-Симон, и Прудон, и Оуэн…
Воспаленные глаза Штабс-капитана озарила ярость.
- …«Искания мыслящей интеллигенции»?!
Уж она-то ищет! Уж она-то мыслит! Чередой меняя Шеллинга на Гегеля, Канта на Штирнера, Ницше на Бергсона! «Сверхчеловеки» под знаменем Санина ходят стадами… Толпы прут на лекции Расстриги Петрова!
А какие уж мы все космополиты, интернационалисты, республиканцы, народовольцы, эсеры, марксисты! Первым переводом «Капитала» на иностранный, стал перевод на русский! Ухватились! Нашли, наконец!
… Либералы, демократы…. Как все наше родное кажется нам варварским!
Как подхватывается все то, что ведет к национальному унижению и распаду!
- Но вы не можете не признать очевидного! Империи больше не существует! Русский Император отрекся от престола!
Раскатистое «ура…!» загремело с улицы.
Мастер обернулся к приоткрытой портьере, встречая своим задумчивым бездонным взглядом очередную волну праздничной толпы. Нарядные одежды, украшенные красными бантами, радостные лица, медленной рекой протекали за стеклом.
- …А куда прикажете девать Присягу? Честь? Долг?! Или этого теперь тоже «не существует»?!
- Состояние финансов России таково… - задумчиво продолжил Мастер, будто не слыша Штабс-капитана – что уже в течение года следует ожидать полный крах экономики. И вопрос капитуляции в войне остается делом времени…
… В прочем, дела еще хуже… - Мастер перевел свой черный задумчивый взгляд, на мятые листы с пятиконечной звездой - речь идет о полной потере «девятой провинции»…
Это известие, произнесенное спокойным ровным тоном, ошарашило человека в шинели подобно грому.
- Задумывались ли вы, отчего именно от богини Иштар, царицы ночи и тьмы, войн и раздоров, покровительницы проституток и воров белая раса взяла все свои астральные символы? Пятиконечную звезду и полумесяц? – Бездонные глаза Мастера обожгли оглушенного и подавленного Штабс-капитана.
… Почему знак дьявола стал символом Вифлеема?
Потрудились вы хотя бы пытаться что-то понять, прежде чем с таким рвением предавать анафеме?!
Зачем вы явились сюда? Вы, осознавший, к чему прикоснулись?! – Мастер с гневом поднес Штабс-капитану его бумаги.
- Трубить об этом на весь мир?!
Вы готовы вооружить любых «клоунов», дабы поднять это на хоругви третьего Рима?! Вы готовы защищать Империю, даже утопив ее в крови!?
«Не мечите бисер перед свиньями, попрут они его ногами своими…»!
- Вы даже не понимаете, какое счастье, что эти бумаги я принимаю из рук рыцаря! – бормотал он, устраивая костер на серебряном подносе чаши.
- Как такое возможно? …С Россией будет покончено? – Тихо произнес Штабс-капитан, рассеянно глядя на разгорающийся огонь.
Мастер вновь направил бесстрастный черный взгляд на окаменевшего собеседника
- обратитесь к своему «тысячелетнему государственному инстинкту»! – небрежно бросил он. - И прошу, не пытайтесь узнать больше. Даже поднятому волею судьбы на высшую ступень «практической иерархии» не стоит забывать того же Аристотеля: «Практик всегда преуспеет более, но не ему дано понять первопричин того, что создается…».
Вернувшееся Штабс-капитану раздражение побороло подавленность - … Вы не можете не видеть, что я не имел чести столь высокого посвящения!
- Вы не рыцарь?! – поднял брови в притворном недоумении Мастер
- Вы явились сюда с вопросом, который может задавать только рыцарь…, вы требуете ответа, который вправе получить только рыцарь… и вы не рыцарь?!
С минуту со скрытой усмешкой Мастер смотрел на сбитого с толку гостя.
- К счастью, у меня есть такое право… - он небрежным жестом указал на стул, где в наброшенной ткани Штабс-капитан только теперь узнал мантию магистра.
Облачившись в нее, Магистр подвел ничего не понимающего Штабс-капитана к столу с раскрытой библией, возложив на книгу кортик.
– Шестнадцатая глава Иоанна… не очень соответствует столь значимому событию… - он пристально посмотрел на гостя – в прочем, вы не столь щепетильны в обрядах…
- Означает ли это, что братство призывает меня? Зачем? Не двенадцатым ли министром учредительного собрания?!
– Вы соучастник преступления, тягчайшего преступления для того, единой целью которого было сбережение света истины от слепцов! Вы не можете не понимать, что за него придется ответить… и не только вам…
- Я лично делал эти записи! – встрепенулся Штабс-капитан – только я отвечаю за них, и не допущу, что бы пострадал кто-то еще!
- Это уже не столь важно, так как вам и предстоит покарать виновных!
Грустной улыбкой Мастер встретил недоумение Штабс-капитана – как бы мы не пренебрегали обрядами, следовать им придется…
… принимая сан рыцарства, вы принимаете право вершить правосудие. Вам известны те вопросы, на которые при посвящении обязан ответить Рыцарь?
… Вам придется на них ответить! На каждый! Независимо от того, прозвучат они сейчас или нет.
Придя сюда, вы ответили на первый: «о твердости веры…»
Ответьте на остальные перед алтарем своей души, сообразно вашему пониманию чести и долга! Решите, во имя чего и от чьего имени вы намерены вершить правосудие?
…Что побудило вас к изысканиям? Кто направил, дал первоисточники? Желая того или нет, вы уже избрали свой путь, «… и нет там ни матери ни жены ни брата твоего…». Вам придется пройти его шаг за шагом, обратив этот клинок, на тех, кто стоит пред раскрытым «ящиком Пандоры»!
«… И ангел с небес благовестит Вам не яко же мы благостихом, да будет проклят»! - словами Апостола Павла Магистр завершил ритуал, перекрестив и коснувшись кортиком плеча растерянного Штабс-капитана.
- … И что я должен делать? – отрешенно пролепетал тот.
- Вы спрашиваете практический совет? – небрежно бросил Мастер – прикажите заложить имущество, обратите в векселя максимум заемных средств и обменяйте их на обязательства союзных или нейтральных швейцарских банков.
Уверяю, скоро на одной разнице курсов это принесет приличный капитал…, а подтверждение любой ложей рыцарского статуса откроет вам все дороги от Ревеля до Марселя.
- Меня хотят купить?!
- Зодчие иногда покупают министров, парламенты, …но никогда не покупают рыцарей! Это всего лишь совет, …а следовать советам людям несвойственно. - Мастер обратил потухший взгляд на брошенные берлинские газеты.
- Если бы вы могли представить, как многим ваше нынешнее положение показалось бы вершиной счастья!
- «Счастья»? – Сверкнул глазами Штабс-капитан – по-вашему, на краю пропасти, без заслуг и чинов, «между делом» получать то, что еще недавно за великую честь принималось самим Кутузовым, Александром Освободителем, …это «счастье»?!
- Вы упрекаете меня? – Мастер улыбнулся, наполняя бокалы тем же кроваво-красным вином.
- Весьма недалекое убеждение, что судьбы мира - удел маршалов и императоров… Вы еще не осознали, что происходит. Вам надо успокоиться. «…Узнают братья и не оставят избранных!»
В прочем… - Мастер вновь обжег Штабс-капитана задумчивым черным взглядом - …за экономическими, политическими анализами, никто всерьез не видит религиозный характер этой великой христианской бойни: «…и не останется на земле Помазанников Божьих!»
- …И что же дальше? – насторожился Штабс-капитан – «возрождение Израиля», «строительство третьего храма», «единение религий…»?! - продолжил он ряд предзнаменований апокалипсиса.
- Вы антисемит? - улыбнулся Мастер
- Да не ищу я антихриста в семитах! – поморщился Штабс-капитан - в чем действительно не отказать евреям, так во врожденном стремлении к интеллигентности…, вряд ли они придутся ко двору, когда, наконец, будет призвана откровенная сволочь! И другие нации способны поставить эту сволочь в достаточном количестве! – он с раздражением кивнул за окно, где еще протекали редеющие струйки демонстрантов.
- Тогда поднимем этот бокал за извечную, неизменную и последнюю надежду, данную Создателем изменчивому миру! – с грустной улыбкой Мастер стряхнул с подноса дотлевший пепел, и поставил на него наполненный бокал - За Солдата Империи!
2011г.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com