Кочетков В. А.                                         

                                                          

                                                                             

                                            Чуйский тракт

                                                                                                                                      

                                                    Глава 1

 

 Поздний сентябрьский вечер терялся в сгустившемся сумраке, незаметно переходящем в темноту осенней ночи. Воздух, наполненный свежестью соснового бора, пьянил хвойным ароматом. Смолистое благоухание струилось теплыми волнами, пропитывая все вокруг и проявляя неувядаемый дух сибирской природы. Небо затянулось белесой хмарью, сверху сыпала туманная морось, окутывая влагой избы пригородного поселка. Тишина звенела тончайшими струнами, уходило знойное лето. Никакие звуки не беспокоили таинства покоя. Казалось непостижимым, что кто-то сможет нарушить гармонию вечернего безмолвия и осторожно крадущихся шагов наступающей осени.

Но куривший на крыльце собственного дома человек был абсолютно равнодушен к идиллии природы. Жить не хотелось. Гена Шишков – полноватый шатен среднего роста, сорока пяти лет от роду нервно затягивался дымом дешевых сигарет. В лысеющей голове роем кружились мрачные безрассудные мысли. Тяжкая обида на немилостивую судьбу разъедала душу, жалила ядовитой змеей, наполняла сердце отчаянием и тоской.

Два года назад развалилась огромная страна, а вместе с ней обрушился и устоявшийся жизненный уклад. Геннадий всю жизнь проработал сварщиком на военном заводе, где профессионально и виртуозно занимался с любым металлом. Его однозначно ценило руководство, выплачивая хорошую зарплату и регулярные премии, а в рабочем коллективе он пользовался заслуженным уважением.

Предприятие имело лечебный санаторий в получасе езды от города, окруженный лесом и выходящий окнами на широкий речной простор. Рядом с ним выстроили небольшой поселок, в котором проживал обслуживающий и медицинский персонал. Там в одном из уютных бревенчатых домиков и обитал Гена с женой Зиной и восемнадцатилетней дочерью Катей.

Супруга после окончания института заведовала в санатории пищеблоком, обеспечивая питанием отдыхающий народ. Женщина волевая и решительная она была твердо уверена в том, что Геннадий поломал всю ее жизнь. Заведующая презирала простаков, не имеющих высшего образования, и частенько укоряла мужа этим серьезным недостатком. Временами, учиняя грандиозные скандалы, разъяренной фурией металась по комнатам. Доски пола прогибались и жалобно скрипели под ее пышным тяжелым телом. Обычно ссоры завершались бурными рыданиями, но бывали моменты, когда в гневе Зинаида крушила все, что попадалось под руку.

Как человек мягкий и безвольный Гена пугался бушующей супруги, стараясь в эти минуты не показываться ей на глаза, поневоле чувствуя себя виноватым и от всей души жалея жену. Он ведь помнил и любил ее совсем другую, милую стройную девушку, юную фею, добрую и волнительную…

Друг познакомил его с ней и с тех пор Геннадий потерял покой. Встречались, чуть ли не каждый день, флиртовали. Ему казалось, он тоже нравится ей. Однако, выяснилось, что у нее есть жених по имени Рафаэль, проходящий службу на Черноморском флоте. Осенью он вернется, они обязательно поженятся, и будут жить очень, очень счастливо.

Зина показала фотографию любимого. Со снимка на Гену печальными глазами смотрел невзрачный молодой человек с оттопыренными ушами, одетый в мешковато сидящую матросскую форму. Казалось, что он стесняется сам себя и просит извинения за несуразный внешний вид, совершенно не отображающий красоты его тонкой натуры.

Увидев улыбку на лице Геннадия, она огорченно прослезилась и объяснила ему, что достоинства пылкой души Рафаэля в сто раз более подходят ее чувствительной сущности, чем Генина простота и грубый солдатский юмор.

Он не обиделся. Попытался утешить расстроенную девушку, касаясь рассыпающихся прядей волос и говоря нелепые в таких случаях слова. Зинаида сидела и жалостно всхлипывала сквозь слезы, закрывая лицо руками. Гена хотел удалиться, боясь своим присутствием помешать переживанию любимого человека, но она не позволила, заявив, что лишить ее сейчас плеча преданного друга было бы чересчур жестоко. Так и просидели в тишине весь вечер.

Геннадий ушел сломленный этим известием. Что делать дальше он не знал, но ему было очень больно и одиноко. Два дня пил горькую с мужиками на работе, с досадой проклиная судьбу. На третий день Зинаида сама нашла его по телефону, жестким голосом призывая Генку к себе. Быстро приведя взлохмаченную голову в порядок, он со всех ног бросился к ней, едва не позабыв купить роскошный букет алых роз.

С порога впившись страстным поцелуем, она долго не отпускала, чуть не задушив его в крепких объятиях. Он стоял, ничего не понимая, лишь чувствуя, что задыхается от нахлынувшего желания. Девушка все не отпускала, издавая сладостные стоны и уже не контролируя себя. Геннадий ощутил горячую волну идущую снизу. Кровь буйно ударила в голову, в глазах потемнело, а юркие пальцы сами собой развязали пояс ее халата…

Объяснилось все довольно просто. Накануне Зинаиде звонил ненаглядный Рафаэль и сообщил, что больше он ее не любит. Просит не обижаться и простить, ибо он, как настоящий мужчина, не может больше скрывать зашедшую слишком далеко удивительную любовную феерию с очаровательной жгучей турчанкой. Несмотря на небольшую, всего лишь в семь лет разницу в возрасте, он твердо намерен посвятить себя этой женщине, до конца жизни ставшей для него богиней. И он, Рафаэль, готов служить и преклоняться пред чистой прелестью этого небесного создания. В доказательство своей чувственности они подали заявление в загс, и скоро у них будет свадьба. А к Новому году появится малыш…

Последнее известие окончательно добило Зинаиду, она осознала, что Рафаэль потерян для нее навсегда. Прорыдав всю ночь напролет, рано утром позвонила Генке.

И закрутилась любовь. Зинаида была жаркой и требовательной. Сутками не вылезали из брачной постели, доказывая силу молодой необузданности. Он будто парил в небесах, забывая обо всем на свете, считал часы, минуты до встречи с любимой.

В октябре расписались законным браком и закатили шумную, на сотню гостей свадьбу. В разгар безудержного веселья исчезла невеста, жених с другом-шафером бросились на поиски. За углом кафетерия среди голых деревьев увидели Зину в свадебном платье. Рядом в черном полупальто, согнувшись в форме вопросительного знака, сидела на скамье унылая тщедушная фигурка. Это был Рафаэль.

Оказалось, женившись на прекрасной турчанке, он жестоко обманулся, поняв, какие они разные и что между ними нет ничего общего. И будущий ребенок неизвестно еще, чей плод любви. Кроме того молодая стала грубой и сварливой, полюбила распускать руки используя железный половник. Рафаэль горько сожалел о случившемся и, решив с ней расстаться, сдал экзамены в мореходное училище, посвятив остаток своей пропащей уже теперь жизни морю. Все это он рассказывал со слезами на глазах. Геннадий с другом стояли, опустив голову, слушали его исповедь и чувствовали себя виноватыми, как будто именно они загубили жизнь такому замечательному, но глубоко несчастному человеку.

Было прохладно, и Гена накрыл плечи невесты пиджаком, оставшись в тонкой рубашке. Приглашали Рафаэля за свадебный стол, но он лишь сокрушенно махал рукой, с обидой вытирая скупые мужские слезы. Зинаида горько плакала, прижимаясь к нему и размазывая потекшую с ресниц тушь.

 

После свадьбы внешне все было нормальным. Но он понимал, что творится у нее в душе, старался во всем угождать, часто делал подарки. Купил рыжего щенка-таксу и любимая, посветлев лицом, перестала замыкаться. Рафаэль пропал навсегда, поступив в мореходку, время быстро шло, прошлое забывалось. Весной родилась Катерина, Зина окончила институт, Гена хорошо зарабатывал и счастливые молодожены с надеждой смотрели в будущее, планируя дальнейшую жизнь и мечтая о втором ребенке.

                                       

Геннадий печально вздохнул, вспоминая былое. Закурил еще сигарету, вглядываясь в черноту спящих деревьев.

Распад великой страны, митинги, демонстрации ведь все рухнуло. Все! Их военное предприятие закрыли, рабочих и служащих уволили, инфляция обесценила накопления; в магазинах и так было мало продуктов, а теперь вообще остались пустые полки, лишь иногда продавали минеральную воду и консервы с морской капустой.

Повезло еще, успел из распродаваемых активов завода выкупить Зил-130 с деревянным кузовом. Спасибо Альбертычу, начальнику гаража. Подсказал, помог с оформлением. Не бесплатно конечно, но вскоре рубль упал окончательно и Гена обрадовался правильному вложению своих сбережений.

Теперь, оставшись без работы и надежды куда-либо устроиться, подрабатывал на своем грузовике. Возил кому уголь, кому дрова, картошку. В сарае стоял сварочный аппарат, листовое железо, уголки, электроды. Варил железные двери, решетки на окна, металлические оградки, надгробные памятники. Сам доставлял и ставил, беря в подмастерье соседского мальчонку. Так перебивался случайными заработками. Зинаида приносила продукты, не надеясь на мужа кормила семью. Санаторий еще работал, но  с каждым сезоном отдыхающих становилось все меньше.

Геннадий не поспевал за ростом цен и деньги заработанные вчера превращались в мелочь. Появились новые русские, бандиты на дорогих иномарках, швыряющие купюры пачками. Бывало, ночами наезжали в санаторий и буйно веселились до утра, привозя с собой запасы провизии и визжащих от радости девчонок. Зарубежное спиртное, шампанское лилось рекой, всю округу наполняла разухабистая музыка. Пьянство и безумные танцы на свежем воздухе продолжались до самого рассвета. На заре распаленная молодежь бежала к реке, где купалась непременно в голом виде, ничего и никого не стесняясь. Оглушительно визжали и брызгались, гонялись друг за другом по песку, мешая местным рыбакам, сидящим с удилищами в руках и чутко караулившим плотву. Распугав рыбу и лишив добычи рыболовов, из нанесенного половодьем плавника разжигали жаркие кострища. Взявшись за руки, дико хохотали и прыгали сквозь языки пламени, прикрывая срам руками и что-то восторженно крича.

Однажды забавы ради привезли небольшого крокодила и незаметно выпустили его в воду среди плавающей стайки распутниц. Те долго с наслаждением плескались в предрассветном тумане, не замечая земноводного, резвились в теплых волнах, напоминая сказочных русалок.

Пронзительный женский визг возвестил о том, что аллигатор замечен. С перепуганными глазами обнаженные купальщицы выскакивали из воды и неслись сквозь заросли крапивы, крича от пережитого ужаса и отчаянно призывая на помощь.

Смех смехом, но тропическое чудовище забыли вытащить из воды. Лето было жарким, вода теплой, и он видимо не испытывал голода питаясь дохлой рыбой и остатками пикников, брошенных отдыхающими. Крокодил подрос, окреп и вечерами выползал на берег, истошными воплями пугая отдыхающих. Люди жаловались в администрацию района, звонили в обком, умоляли начальство принять какие-нибудь меры и через две недели прибрежный кошмар закончился. На особом катере примчались опытные люди, накинули сеть и увезли аллигатора в городской зоопарк. Долго еще недоверчивый народ боялся заходить в реку. А клев так и вообще пропал, всю рыбу в реке распугала свирепая рептилия.

Но новые русские не унимались, превращая пляж в ночную вакханалию. Катались на водных лыжах, стреляли из пистолетов по речным бакенам. Соорудили деревянную вышку и с разбега ныряли оттуда вниз головой. Кто-то жег фейерверки, пускал огненные стрелы из старинного арбалета, кто-то палил из охотничьего ружья, кого-то привязали к наспех сколоченному из досок кресту и носили на руках по всему побережью. С вечера подгоняли автоцистерну с пивом, и все желающие пили холодный освежающий напиток. Тут же на мангалах жарились шашлыки и аппетитный люля-кебаб.

Множество дачников и голодных собак сбегались посмотреть и даже принять участие в этом развеселом карнавале, народу собиралось сотни полторы. Как никто не убился, не покалечился, не утонул и не захлебнулся в бесконечных пивных реках, не умер от объедения и не задохнулся от смеха непонятно. В этом смысле все было хорошо. Но куда смотрели стражи порядка, оставалось загадкой, хотя пара полковников и милицейский генерал отрывались на этих мероприятиях по полной программе. Утром все расходились по удобным палатам санатория. Отсыпались, а вечером разъезжались по своим бандитским ново-русским делам.

 

После таких гуляний Зинаида возвращалась домой с деньгами и наполняла холодильник дефицитными продуктами. С горящими глазами рассказывала, как зажигает народ, укоряя мужа, что тот не умеет жить. Геннадий с горечью понимал, что найти себя в новой жизни он так и не смог и сильно страдал от справедливых упреков жены.

Дочь Катерина с недоумением смотрела на его потуги хоть что-то заработать для семьи. Лет до тринадцати была таким восхитительным ребенком! Любила отца, делилась своими детскими секретами. Подростковый возраст решительно изменил ее характер. Она стала грубой и заносчивой, скрытной и капризной, в школе упала успеваемость. Появились странные друзья, мальчуганы в кожаных куртках с металлическими заклепками и гребнем на голове, у многих в ушах сверкали золотые сережки. Вечерами приезжали в поселок, разрывая лесную тишину грохотанием мотоциклетных выхлопов. Забирали Катерину, уносились в центр города, где ночами напролет засиживались в кофейнях, а после мчались исполнять акробатические трюки на мотодроме.

Гена сначала волновался, но видя, что жена не противится увлечениям дочери, успокоился. Катька вообще как-то сблизилась с матерью, и они прекрасно понимали друг друга, подсмеиваясь над незадачливым папашей.

В этом году дочь окончила школу и поступила в медицинский институт, мечтая стать врачом-психиатром. Все ничего и Геннадий смиренно прозябал бы и далее случайными заработками, понимая, что сейчас вся страна в разрухе и денежная работа мало у кого осталась. На душе было хоть какое-то равновесие. Утешал себя, что это временно, что скоро все изменится, и он опять станет уважаемым человеком. Он не спился, не упал духом, не опустил руки. Двигался по возможности, искал тот или иной приработок, занимался хозяйством. Разбил небольшой огородик, выращивал на нем редиску и морковь. Зинаида насадила там растения, душистый горошек, цветы. Летом они распустились и выглядели очень красиво, наполняя двор благоуханием. Жили себе потихоньку.

Но Катя приготовила неожиданный сюрприз. Сегодня она вернулась рано. Гена с Зиной ужинали, когда послышался рокот подъехавшего мотоцикла. Вскоре вошла дочь, ведя за руку высокого человека в красном гермошлеме.

 – Мама, папа, знакомьтесь, это мой жених Блэк.

 У Геннадия кусок застрял в горле, он закашлялся, едва не подавившись. Зина молчала, с удивлением глядя на странного человека в кожаном плаще. Незнакомец снял с головы шлем, и тут в свою очередь закашлялась Зинаида. У Гены полезли на лоб широко распахнутые глаза, рот открылся сам по себе. Он почувствовал, как остатки волос на голове приподнимаются наверх, а по спине бежит скользкая волна.

Перед ними стоял рослый черно-фиолетовый африканец, радостно сияя белками глаз. Вывернутые губы расплылись в белозубой улыбке, и низкий гортанный голос прохрипел с сильнейшим акцентом:

– Здрастутэ!

У Гены отнялся дар речи. Катерина держалась на вид спокойно, она усадила жениха за стол. Налила чаю, подала румяную ватрушку. Гость, немного смущаясь, вонзил в нее крепкие зубы и стал старательно жевать. Быстро управившись со сдобой, с приветливым интересом изучал будущих родственников. Зинаида предложила еще одну ватрушку, затем еще…

Удивительно, но Блэк ни от чего не отказывался, съел всю предложенную выпечку и выпил полведра чая. Долго молчали, наблюдая, как пережевывает пищу незнакомец. Наконец Геннадий нашел в себе силы отвести изумленный взгляд и вопросил:

– Откуда вы прибыли к нам?

– Бурунди... – прошелестел голос.

– Папа не приставай! Блэк приехал к нам из республики Бурунди, это в Африке. Учится в университете на факультете ядерной физики, на четвертом курсе. По-русски говорит не очень хорошо, но все-все понимает.

– Ядерной физики? – поразился отец. – В Бурунди что, создают атомную бомбу? – Геннадий вопросительно взглянул на Зину.

– Нэ-э-эт! – африканец, искренне улыбаясь, добавил что-то на своем языке.

– Что он сказал?

– Папа, не лезь. Они у себя собираются строить атомную электростанцию и семерых студентов прислали учиться в наш Новосибирск.

Гость радостно закивал головой. Зинаида вновь предложила чаю, и тот не отказался, с благодарностью принимая полную кружку. 

– Может что-нибудь покрепче? – глава семейства достал початую бутылку «Столичной».

Блэк с сожалением замотал кучерявой головой:

– За рулльем!

– Ах, да! Конечно. Ну что ж, а вот я выпью, пожалуй. Не каждый день такие гости у нас, – он с укором посмотрел на дочь. Та фыркнула, нисколько не смутившись. Налил стопку Зинаиде, выпили молча. Настроение окончательно упало, захотелось, чтоб все это оказалось кошмарным сном.

– Блэк работает в ночном клубе барменом и хорошо зарабатывает, – хвасталась Катерина. – Там мы и познакомились.

Негр поднялся, взял бутылку и начал легко жонглировать, перебрасывая из-за спины, из-под ноги, да все так ловко, профессионально. Потом незаметным движением скинул пробку и налил полную до краев рюмку, не расплескав ни капли.

– Молодец! – одобрил Геннадий.

– Бар! – подняв палец вверх, со значением произнес африканец, принимаясь за очередную ватрушку.

– Ну, мы помчались. Вставай, – Катерина потянула его за рукав.

– До сиданьня! – Блэк помахал на прощание черной, как уголь рукой и вышел в сени.

– Да, мама, я беременна... – дочь быстро произнесла эти страшные слова и пулей выскочила во двор. Раздался удаляющийся рев мотора, затем в кухне воцарилась полная тишина. Они сидели оглушенные известием, с удивлением уставившись друг на друга. Вдруг Зина захохотала, прикрывая лицо ладонями и часто повторяя:

– Я знала, я так и знала!

Громко смеялась, никак не могла остановиться. Геннадий, позеленев от злости, двинул ногой табуретку и выскочил на крыльцо.

 

«Стыдно-то как! – он с жадностью глотал едкий дым. – Как я теперь людям в глаза смотреть буду? Эта горилла уедет в свою Бурундию и оставит Катьку одну. И будут бегать здесь между сосенок лиловые негритята, станут называть меня дедушкой и играть в жмурки. А потом они возьмутся за руки и поедут в зоопарк…» Ему почему-то казалось, что дочь родит обязательно двойню, и люди с жалостью и насмешкой будут смотреть на него. Может даже подумают, что это его дети, а не внуки, всем ведь не объяснишь. «Эх, жизнь! Ну что делать? Что?..» – воображение рисовало неприглядную картину.

В детском саду воспитательницы жалуются на чернокожих драчунов, совершенно отбившихся от рук. Забирая у нормальных детей игрушки и никак не реагируя на окрики и замечания, эти исчадия к тому же практически не понимают русскую речь.

А вот его вызывают на школьный педсовет, где учителя в голос ругают за безобразное  воспитание хулиганов-близнецов, научившихся курить со второго класса, выражающих свои мысли матерными словами и держащих в страхе остальных ребят. Почему-то думалось именно так.

«А после школы куда? В училище? А потом армия? Не дай бог возьмут в руки боевое оружие!» – убивался будущей перспективой Геннадий. То, что Блэк оставит Катерину одну он нисколько не сомневался.

«И придется мне воспитывать внуков-африканцев, – представлялась весьма удручающая картина. – Да как она могла так подставить родителей? Сама-то мотнет подолом, только ее и видели, ну какая из нее мать? Ей бы все гулять да по клубам болтаться!»

Сигарета погасла, ночной мрак утопил все вокруг. С деревьев падали капли и только эти звуки были слышны в полной тишине. Заметно похолодало, и Геннадий продрог окончательно.

«Ладно, что будет, то будет», – он смирился, понимая, что от него ничего не зависит. Все будет так, как того захочет Зинаида и дочь, а он лишь станет исполнять принятые ими решения. Глубоко вздохнув и опустив голову, поплелся в жаркую супружескую постель, где его давно поджидала жена. Сегодня была суббота, и нужно было идти выполнять свой мужской долг.

 

                                                    Глава 2

 

Через неделю выяснились неожиданные подробности. Отец Блэка был министром земледелия в правительстве республики, одним из богатейших и влиятельных людей, владелец дворцов и лучших пастбищ. Скорее всего, на следующих выборах президентом станет именно он.

Блэк старший сын и наследник огромного состояния. Атомную станцию начали строить несколько лет назад, и по окончании учебы его ожидает высокое место в управлении. Отец пока не знает о намерении жениться на русской красавице, но Блэк обязательно добьется благословения родителей и они поженятся с Катериной, скрепив союз в посольстве. Может быть, отец сам прибудет на свадьбу любимого сына и привезет дорогие подарки родственникам невесты. Оценив бесподобную прелесть Екатерины, он станет еще сильнее гордиться наследником, восхищаясь его достойным выбором. А после того, как ему сообщат о будущем ребенке, радости министра не будет границ, потому что он очень добрый, чувствительный и обожает маленьких детей. Всего лишь через год, когда счастливый суженый с отличием окончит университет, молодая семья с младенцем на руках уедет в Африку и заживет там в мраморном дворце среди множества верных слуг, фонтанов и бассейнов. 

В доказательство своего рассказа Блэк показал фотографии представительного темнокожего человека в светлом костюме на фоне действительно роскошного дворца, утопающего в зелени пальм и высоких магнолий. Имелись кадры дорогостоящего убранства и самого Блэка, стоящего рядом с отцом и малолетними братьями.

Среди разнообразия снимков выделялась одна удивительная фотография. На серебряной колеснице запряженной шестью львами и одним слоном, горделиво откинув развивающиеся на ветру волосы, в позе разгневанной амазонки, в открытой белой тунике перехваченной широким поясом, подчеркивающим всю гибкую грациозность фигуры девушки-воительницы, стояла молодая красивая женщина, повернув вполоборота исполненное решимости лицо. Это была мать Блэка, нубийская принцесса из знатного рода африканских царей.

Геннадий был не в состоянии отвести завороженного взгляда, и Зинаида силой вырвала фото у него из рук, с негодованием показав мужу увесистый кулак. Блэк сообщил, что его мама совсем не изменилась и считается одной из самых эффектных женщин в стране. Имеет собственный модельный бизнес и лучших манекенщиц. Скорее всего, Екатерина будет для нее помощницей.

«Хорошо бы!» – думал Гена, глядя на дочь. Он был потрясен красотой и величественностью матери Блэка. В том, что тот говорит чистую правду, сомневаться не приходилось, и он уже без страха смотрел в будущее, поражаясь хитрости дочери. Негр не сводил с нее влюбленных глаз, и было видно, что она крепко окрутила его. «И что он в ней нашел? Совсем обычная девчонка». Но сам тайно гордился дочерью. Зина довольно скептически отнеслась к мечтам молодых людей, но виду не подала.

Блэк теперь часто оставался у них ночевать. Поедал большое количество сдобы и литровыми кружками выпивал мятный чай. Был открыт и приветлив, ходил босиком по дому, негромко распевая песни своего племени. Внимательно и уважительно относился к Геннадию, помогал по хозяйству Зинаиде. Дочь запретила предлагать ему спиртное, заявив, что ей ни к чему муж-алкоголик. Жених купил для нее роскошное свадебное платье; в ателье сделали фотосъемку и они выслали лучшие снимки родителям Блэка, с нетерпением ожидая ответ.

Через неделю будущий зять на ломаном русском языке поинтересовался у Геннадия: не желает ли тот подзаработать? Гена согласно кивнул, и африканец дал ему листок с телефоном, предложив позвонить, представившись знакомым Блэка. Там, мол, все объяснят. Отец семейства сделал звонок и уже вечером поехал на встречу. Человек с бегающими глазами подробно объяснил задачу. Надо было ехать в Горно-Алтайск, грузиться там флягами с медом и с экспедитором, у которого будут все бумаги, вернуться в город помочь продать товар на Хилокском рынке. После этого Геннадий получит три миллиона рублей. «Это примерно шестьсот долларов», – думал Гена. Он теперь весь свой заработок измерял в конвертируемой валюте, так как гиперинфляция набирала обороты.

Геннадий тут же согласился. Человек выдал деньги на бензин, сообщил нужный адрес. Велел с раннего утра выезжать, чтоб к вечеру быть на месте. Путь был неблизкий и Гена, простившись, отправился собираться в дорогу.

Утром следующего дня, заправив полный бак и прихватив узелок с провизией, Геннадий выруливал из города, держа курс в южном направлении.

Конец сентября осыпался красно-желтыми листьями. Кроны деревьев, расположившиеся по обеим сторонам дороги, бежали навстречу, качаясь от осеннего ветерка, мягко шелестящего меж поредевших ветвей. Леса стояли в золотом и багряном уборе, но и немало зелени еще сохранилось. Небольшие изумрудные островки мелькали на фоне сбрасывающей летний наряд лесополосы.

За рядами стоящих по обочинам деревьев раскинулся простор опустевших полей. Временами попадалась работающая там сельскохозяйственная техника. Комбайны и трактора заканчивали страду, собирали урожай. Над полями кружили птицы, высматривая осыпавшееся зерно.

Утро пылало яркое, праздничное. Солнце весело светило, согревая прохладный воздух. Клубящейся дымкой плыл невесомый туман, обволакивая даль сизой пеленой. Осенняя свежесть врывалась в открытые окна, остужая и покалывая лицо, проясняя мысли, поднимая настроение. Хотелось петь, и Гена мычал что-то себе под нос, добавив громкости радиоприемнику и пытаясь попасть в унисон с исполнителями. Думалось, что не так уж все плохо в жизни. Открывающееся великолепие сибирской природы настраивало на светлую позитивную волну. В небе пели жаворонки, не желая оставлять чудесный летний праздник.

Справа наплывал большой дорожный щит:

                                                  Трасса М52

                                                          Чуйский тракт

                                                    Горно-Алтайск 464км.

 Вечером, добравшись без происшествий, Гена остановился у нужного дома. Это было большое частное подворье, где жила армянская диаспора. Он нашел старшего, представился, объяснил цель поездки. Армяне оказались гостеприимны и доброжелательны. Загнали грузовик во двор, усадили Геннадия за стол, накормили досыта, и вообще относились к нему со всяческим уважением. Ему понравилось такое доброе отношение незнакомых людей.

Говорили о политике, экономике, возмущались расстрелу танками парламента в Москве. Геннадию также не нравились происходящие там события, он вместе с этими людьми недоумевал и сильно ругал президента Ельцина. Еще армян интересовал валютный курс, цены на золото и драгоценные металлы. Гена рассказал, что знал и хозяева произнесли тост за настоящих людей и дружбу между народами. Одобрительно кивая, выпили по бокалу сухого белого вина.

Больше он пить не стал, чувствуя, как его разморило и неудержимо клонит в сон после долгой дороги. Его отвели в маленькую комнату, уложили на кровать и, пожелав спокойной ночи, погасили свет.

 

Утром отдохнувший, выспавшийся, он помогал грузить тяжелые фляги с алтайским медом. Заполнив кузов до предела сели подкрепиться перед отъездом. Появился прилично одетый экспедитор Ашот, у которого были нужные бумаги и документы на груз.

Через полчаса тронулись в путь. Кавказец оказался вполне приятным человеком, опытным и бывалым. Говорил без акцента, весело скалясь белозубой улыбкой. Ничем не примечательное лицо оживлял крупный орлиный нос, выступающий вперед в форме плоского клюва. Но это даже подходило к внешности Ашота, придавая ему солидного достоинства. Среднего возраста, имеющий кучу ребятишек, он, тем не менее, сильно любил женщин. Особенно он был без ума от пышных дам бальзаковского возраста.

С небывалым упоением рассказывал Геннадию об их преимуществах перед худосочными моделями. Молодые девушки и манекенщицы поклонника крупных форм совершенно не интересовали, так как не подходили его стандартам красоты. Ашот авторитетно утверждал, что он человек старой школы и с детства воспитывался на полотнах Рембрандта и Рубенса, уверяя, что в те времена понимали толк в женщинах. А современная индустриализация погубила вкус у мужчин, навязав обществу американскую Барби и аморфную худосочность французских шансонеток.

Естественную женскую красоту сейчас могут понимать лишь такие эстеты как он, настоящие ценители Ренессанса. Мировые же тенденции все более склоняются к странному стилю унисекс, и если так пойдет и далее, то скоро в одежде невозможно будет отличить мужика от бабы. В чем здесь суть и почему все женщины так хотят быть тощими, он искренне не понимал и очень интересовался мнением Геннадия. Тот вспоминал, что жена Зина не раз пыталась освоить волшебную диету, но не выдерживала и вновь набирала вес. Для чего она изнуряла себя и почему так расстраивалась, со слезами на глазах глядя в зеркало, было ему непонятно, ведь он все равно любил ее.

Однажды она здорово похудела, и ему казалось, что он спит с другой женщиной. Чувства были необычные, волнующие. Но супруга опять набрала вес, и Геннадий забыл о странных и приятных ощущениях новизны. Он особо не разбирался в красоте женского тела, привык к жене как-то. Хотя сильно толстых не любил.

Но Ашот быстро доказал ему обратное, сославшись на эстетический опыт средневековых живописцев оставивших нам восхитительные образы телесной красоты и чудесные формы в изобилии отпущенные природой обнаженным натурщицам. Сколько грациозной женственности, соблазнительной силы хранят в себе переполненные чувственностью тела! Сколько необузданной страсти таится в крутых изгибах, сколько таинственности скрывается в линиях бедер, какую бездну наслаждений дарит изящная выпуклость молочно-белого живота...

Экспедитор говорил чрезвычайно убедительно. Было видно, что он отлично разбирается в этой теме. Геннадий слушал с большим интересом. Перед глазами возникла голая Зинаида, он вздохнул, беспокойно заерзал по сиденью. Захотелось быстрее приехать домой.

Ашот долго перечислял достоинства дородных женщин, в упоении закатывая глаза и громко щелкая языком. Потом по секрету рассказал, что у него есть потрясающая любовница, и он едет к ней с дорогим подарком. Показал запечатанную коробку редких французских духов.

Геннадий искренне зауважал этого культурного начитанного человека и настоящего ценителя. «Хороший мужик!» – размышлял он, рассказывая о своей жизни, семье, дочери, ее женихе Блэке. Ашот много чего слышал о нем и одобрял выбор Катерины. Говорил, что сам мечтает уехать в Лос-Анджелес к дяде Гургену имеющему бизнес по переработке металлического лома.

Несколько раз грузовик останавливали автоинспекторы, но документы были в порядке и никаких проблем не возникало. Время быстро шло. Так за дружеской беседой незаметно добрались до города. В наступающем сумраке покружили немного по улицам и остановились перед железными воротами Хилокского рынка.

Пронырливый, все знающий Ашот пошел договариваться с охраной. Вскоре, уладив формальности, заехали на территорию. Огромное пространство было плотными рядами заставлено фурами с фруктами и овощами. Электрический свет освещал вымытый асфальт и редкие фигурки, снующие вдалеке. Рынок закрывался в пять часов вечера и всех торговцев выгоняли. Затем мыли и чистили территорию, охрана следила, чтобы никто не болтался без надобности. Водители ночевали в своих кабинах и без нужды не высовывали носа. Порядки были строгими.

С раннего утра продавцы собирались у машин, ждали покупателей. Торговали большим и малым оптом, а то и в розницу. Открывался рынок в восемь утра и со всего города приезжал народ закупать свежие овощи-фрукты. Развозили по ларькам, уличным точкам перепродавая втридорога.

 

Геннадий поставил машину между двумя Камазами с узбекскими номерами. Накрыли фляги брезентом, завязали по бортам бечевкой. Ашот подсказал сходить на ужин в чайхану, находящуюся здесь же на территории. А потом до утра ложиться спать, ни на кого не обращая внимания, ни с кем не разговаривать и не спорить. Охране он уже заплатил дополнительно и, обходя ночным дозором, бойцы уделят особое внимание безопасности груза. Хотя это и избыточная мера и ничего никогда не случалось, но на всякий случай Ашот всегда страхуется. Пожав Гене руку, ловелас быстрым шагом побежал к своей зазнобе, обещая к рассвету вернуться на рынок.

Стрелки на часах показывали десять вечера. Прежде чем завалиться спать, Геннадий решил пойти поужинать, чувствуя, что без горячей пищи уснуть не удастся.

Чайхана напоминала небольшую столовую, уютную и приветливую. Народу было много, но несколько столов оставались свободными. Цены оказались на должном уровне, и Гена заказал двойную порцию плова, а на десерт чай с лимоном. Остро пахло бараниной и жареным луком. Душистый аромат неведомых приправ кружил голову, усиливая аппетит. Над гомоном голосов из всевозможных наречий мягкими волнами услаждала слух приятная восточная музыка, расслабляя сознание и настраивая на романтический лад. Рисовались бредущие в иссушенной пустыне караваны усталых верблюдов, находящихся в пути много дней и мечтающих скорее добраться до мелькающих далеко впереди зарослей саксаула…

Принесли плов, спугнули мысленные видения. Геннадий стал кушать, попутно рассматривая окружающих. Тут собирались все водители фур. Разных национальностей и вероисповеданий, они галдели меж собой, гудели как потревоженный пчелиный улей и громко звенели вилками.

Пить спиртное, курить строго воспрещалось, поэтому пьяных и буйных не было. За порядком в заведении следили охранники в синем камуфляже, строго поглядывая на жующую публику. Вот за соседним столом загалдели шофера-узбеки, энергично жестикулируя и пытаясь что-то доказать друг другу. Тотчас подле них оказался недовольный детина. Что есть силы, врезал дубинкой по столу, расплескав пенящийся в пиалах кумыс. Узбеки с извинениями подняли руки, всем видом показывая, что больше этого не повториться. Остальные сбавили тон, и стало заметно тише. Охранник вернулся на место, внимательно следя за обстановкой.

За некоторыми столами играли в нарды, в углу бросали кости, казалось, все чего-то ждали. Многие жили здесь неделями, пока разойдется товар, и дичали от скуки опасаясь выходить в город, где поджидали милиция и хулиганы, нередко грабившие иноземцев. На территории же их никто не трогал. Охрана после закрытия никого не впускала, жестко пресекая попытку посторонних проникнуть на рынок. Всю ночь патрулировали объект, оберегая спокойствие гостей. Внутренние конфликты безжалостно подавляли, забирали документы и выписывали крупные штрафы. Так что спорить, а тем более доказывать что-то, было себе дороже. Потому приезжие вели себя послушно, с уважением взирали на защитников и платили немалые деньги за охрану. Но эти затраты быстро окупались и фургоны со всех близлежащих стран стекались сюда, обеспечивая фруктами Западную Сибирь. В разгар сезона собирались до шестисот фур, многие с прицепами. Машины приезжали, уезжали днем и ночью, спешили успеть несколько раз обернуться до холодов.

Гена быстро расправился с ароматным вкусным пловом. Рассчитался, но не уходил, взяв себе еще чаю. Сидел и прихлебывал, наблюдая, как загорелые дочерна таджики режутся в нарды с широколицыми казахами. Видно играли на деньги, и казахи проигрывали. Сверкая злыми узкими глазами, крепко сжимали кулаки, с опаской оглядываясь на следивших за ними бойцов охраны. Те пригрозили им резиновыми дубинками и казахи удрученно затихли.

Слева, сдвинув столы, тесным кружком сидели семеро азербайджанцев. Развлекались тем, что завязав друг другу глаза, на спор выясняли, кто скорее, держа руки за спиной, выпьет полную пиалу зеленого тархуна не пролив ни капли. Смельчаки пытались, вцепившись в края зубами опрокинуть в себя напиток. Но непослушные чаши с грохотом падали на стол, обливая участников. Азербайджанцы тихо смеялись и вели себя вполне дружелюбно.

Вдруг тихая музыка сменилась воем духовых инструментов и оглушительным барабанным боем. Звук нарастал, переходя в какофонию и, резко оборвавшись, превратился в ритмичный персидский мотив. Верхний свет погас, лишь дежурное освещение заливало чайхану красным туманом. Вокруг все свистело, топало, кричало и хлопало в ладоши…

Будто из багрового небытия возникла извивающаяся босоногая танцовщица, одетая в прозрачные шаровары с боковыми разрезами и ничего не скрывающем бюстгальтере. На закрытом чадрой лице светились жгучие черные глаза и длинные ресницы, густо покрытые тушью. Распущенные волосы венчала сверкающая диадема с высоким павлиньим пером. Зрелище оказалось незабываемым. Не было возможности отвести взгляд от завораживающе покачивающихся бедер. Девушка исполняла древний восточный танец, соблазнительно извиваясь зовущими пируэтами. Крутилась между столиками, касалась волосатых лап и тут же отбегала, не останавливаясь ни на мгновение. Ее тело плавилось от страсти, руки с множеством звонких браслетов описывали причудливые траектории, подчеркивая чувственное томление естества.

Но главное внимание привлекал слегка выпуклый белый живот, сладострастными волнами призывающий позабыть все на свете и в небывалом вожделении окунуться в бездну наслаждений. Узкая талия, крутой изгиб бедер усиливали притягательность линий, уходящих вниз легкими трепетными штрихами. Грудь красавицы волнующе вздрагивала, послушная движению гибкого тела.

Геннадий во все глаза смотрел на молодую прелестницу. Ничего подобного в своей жизни он не видел и совершенно потерял дар речи. Танцовщица, подхватив поднос, неукротимой тенью металась меж шумных столиков. Каждый мужчина считал за честь положить туда несколько крупных купюр. Вскоре на подносе высилась целая гора бумажных денег. Гена без сожаления отдал последние сто тысяч, даже не подумав о завтрашнем дне. Девушка сверкнула ему горячими глазами и упорхнула, оставив после себя незабываемый аромат духов и пленительного женского очарования. Музыка стихла, зажегся свет и разношерстная публика, стараясь не встречаться глазами, потянулась на выход, чтобы на свежем воздухе остудить кипящие головы.

«Жаль, Ашот не видел!.. – Гена шел к своей машине переполненный бурными эмоциями. – Скорее бы домой, к Зинаиде!», – размышлял он, устраиваясь на ночлег в тесной кабине.

 

 Утром появился усталый заспанный армянин. Осведомившись все ли в порядке, поделился с Геной впечатлениями о сказочной ночи, полной самых невероятных любовных подвигов и сладостных утех. Кавказец был неутомим до рассвета и показал себя настоящим донжуаном, оставив даму на вершине райского блаженства. Геннадий в свою очередь поведал о прекрасной танцовщице и Ашот дал слово в следующий раз обязательно взглянуть на этот экзотический танец.

Рынок быстро заполнялся людьми, уже давно кипела торговля. Товар ящиками, корзинами, мешками перегружали из одних машин в другие. Всевозможные незаконные мигранты перебрасывали груз, непосильным трудом зарабатывая себе на пропитание и отправляя основную часть дохода свои многочисленным семьям и родственникам. У некоторых счастливцев получалось зацепиться и открыть собственные уличные точки и ларьки. Платили немалую дань, при этом нанимая в рабство менее удачливых соотечественников.

Мед никого не интересовал и Геннадий начал волноваться. Но Ашот спокойно высматривал кого-то среди покупателей. Наконец из подъехавшего «Мерседеса» его поманил к себе какой-то человек. Экспедитор залез в салон, и автомобиль тронулся, скрывшись за рядами фур. Гена не на шутку встревожился, не представляя, что делать дальше. Но вскоре из кабины огромного «Caterpillarа» появился улыбающийся кавказец и беспокойство сразу прошло.

Подогнали Зил вплотную к фургону и целый час перегружали тяжелые фляги в конец длинного кузова. Разбитной водитель-дальнобойщик тщательно пересчитал груз, подписал накладные и уехал. Они направились к выезду с рынка, довольные быстрой реализацией. Поплутав немного, остановились у дома любовницы, где экспедитор выдал Гене заработную плату, три миллиона рублей. Распрощались с теплой сердечностью, и Ашот умчался к своей несравненной пассии. Геннадий, лихо развернувшись, с отличным настроением отправился домой.

Вечером Зинаида, спрятав деньги в шкатулку, ласково позвала его в постель. Он тут же вспомнил лекции по голландской живописи и вчерашний танец в чайхане. Торопливо сбрасывая одежду, будто пылкий любовник прыгнул в супружеское ложе, озадачив жену излишней импульсивностью.

 

                                                       Глава 3

 

В столице продолжалась перестрелка между защитниками Белого дома и правительственными войсками. Противостояние грозило перерасти в затяжную гражданскую войну, танки окружили здание парламента и били прямой наводкой по верхним этажам.

Насмерть перепуганные депутаты, не выдержали осады и сдались на милость победителей. Из-за этой катавасии посольство республики Бурунди не имело почтового сообщения, работала одна радиосвязь. Когда боевые действия закончились, письмо Блэка было отправлено из Москвы.

Молодые строили радужные планы, ни на миг не расставаясь друг с другом. Через пару недель после успешной поездки в Горно-Алтайск африканец вновь обратился к будущему тестю. Геннадий встретился с тем самым человеком, получил проездные и следующим утром двинулся знакомым маршрутом. Но дорога как-то сразу не задалась. Под Барнаулом сломался бензонасос, уже давненько работавший с перебоями. Гене все было жаль денег купить новый и вот результат. Он закрыл машину и, поймав попутку, добрался до ближайшей деревни.

В МТС хитрые селяне содрали с него двойную цену за бывший в употреблении, но рабочий агрегат. Зато доставили к грузовику и сами установили на место. Поблагодарив пронырливых механиков, он сразу отправился в путь, торопясь наверстать потерянное время.

Через несколько часов октябрьский день закончился. Быстро стемнело, на низкое небо выкатилась полная луна, освещая бледным светом теряющуюся впереди дорогу. Редкие машины с ревом проносились навстречу, ослепляя светом фар.

В связи с почти полным отсутствием экономической активности в стране, движение по автомобильным дорогам потеряло прежнюю интенсивность. Заводы и фабрики, предприятия стояли разоренные, никому не нужные. Народ остался без работы, пытаясь лишь прокормиться. Пенсии, пособия давно задерживали, ничуть не заботясь о том, что десятки миллионов граждан обречены прозябать. Кое-какие учреждения еще работали, но зарплаты не выплачивались по полгода и более. Люди устраивали митинги, ложились на рельсы, перекрывали железнодорожные пути, резко увеличились самоубийства. Кое-кто пытался заниматься бизнесом, обманывая конкурентов и кидая партнеров, выплачивая рэкетирам непосильную дань. А те как бешеные уничтожали друг друга, калечили, взрывали автомобили, нанимали заказных убийц и боролись за сферы влияния.

На стихийных уличных базарах обирали людей устроители фальшивых лотерей. Появилось множество девушек легкого поведения и тех, кто занимался сутенерством. Открывались ночные клубы, рестораны, казино, залы игровых автоматов, куда несчастные, надеясь на чудо, несли последние деньги. Народ пил без просыпу, травился дешевым зельем, повсюду расцветала наркомания.

Параллельно с этим проходили всевозможные выборные кампании в законодательные и исполнительные органы власти. От мрачной безысходности народ интересовался политикой, наивно пытаясь своими голосами повлиять на будущее страны.

Вот и сейчас на радиоволнах легкую музыку прерывала реклама кандидатов в депутаты. Особенно запомнился один сердобольный кандидат, рассказывающий о тяжелом положении детских домов и детей-инвалидов, оставшихся по вине государства на произвол судьбы.

Поделился как он с соратниками, организовал благотворительный фонд «Благодея», и теперь по мере сил помогает обездоленным. Несколько детей отправлены на лечение в Австрию, а многим за счет средств фонда организована медицинская помощь и обеспечены десятки койко-мест в областной больнице. В детские дома-интернаты волонтеры развозят продукты, обеспечивая сирот фруктами и овощами. В целом фонд существует за счет пожертвований граждан и коммерческих фирм. В самом конце передачи звучал призыв помочь тем, кто несчастнее нас и уделить частичку внимания обделённым детишкам. Призывом к состраданию и милосердию этот замечательный человек закончил свой монолог. Далее шли банковские реквизиты и номера контактных телефонов.

 Геннадий ощутил щемящую жалость к брошенным больным сиротам. В сердце тягостно зажгло, в глазах появились слезы. «Что же это творится? – с жалостью думал он. – Ведь погибают детишки. Что за страна у нас?» – он записал телефон и решил с заработка хоть сколько-нибудь денег перевести в «Благодею».

 

Пустынная дорога лентой стелилась под колеса, свет фар длинными лучами разрезал холодный ночной воздух. Звезды мерцали в вышине, далекие и таинственные, созвездия складывались в разные фигуры. Гаснущие росчерки траекторий скользящих в косом направлении метеоров сгорали в атмосфере. Геннадий любил наблюдать за ночным небом, интересовался гороскопами, удивляясь влиянию планет на судьбы людей.

В зеркалах заднего вида показались два приближающихся огонька, и вперед вырвался легковой автомобиль, стремительно скрывшись за поворотом. Вскоре Гена увидел стоящую поперек дороги иномарку с зажженными габаритными огнями. Объехать ее не было никакой возможности, и он понял, что ждут его.

Геннадий не любил бандитов, боялся их. Сталкиваться с ними еще не доводилось. Рассказы о дорожных грабителях он слышал много раз, но был совершенно не готов к внезапной встрече и очень испугался. «Не пришибли бы!» – подумалось.

Он остановился на обочине. Из машины вылезли трое амбалов и не спеша двинулись к нему. Душа вздрогнула и ушла в пятки, Гена приготовился к самому худшему. Один, видимо главный, открыл водительскую дверь, остальные куда-то подевались.

– Здорово, мужик! – коротко стриженая харя с перебитым носом запрыгнула на подножку, с любопытством заглянула в кузов.

– Пустой, что ли? – веселые шальные глаза смотрели недоверчиво.

– Пустой… – у Гены от страха пересохло в горле. Он сжался за баранкой, стараясь унять предательскую дрожь.

– Куда путь держишь?

– В Горно-Алтайск. К родственникам, – зачем-то добавил Геннадий.

– К родственникам? На Зиле? – бандит добродушно засмеялся, глядя в глаза Геннадия. – Врешь, мужик!

– Попросили… – Гена понял, что брякнул глупость. Панические мысли растерянно заметались, ища правдоподобного объяснения. Раздалось шипение, и он ощутил, как медленно оседает кабина. «Золотники выкрутили», – догадался.

Двое подошли к вожаку, подали ему что-то, и встали рядом, наблюдая, как взволнованно ерзает по сиденью водитель.

– Как же ты на спущенных колесах? Ай-я-яй! Запасные ниппеля есть? – громила с сочувственной усмешкой смотрел на объятого робостью водителя.

– Нету…– едва слышно промямлил Гена.

– А ты купи, – лиходей разжал огромный кулачище. На ладони лежали два крошечных ниппеля-золотника.

– Недорого отдам – миллион за пару.

Гена дрожащими руками достал бумажник.

– Вот, все что есть. Восемьсот тридцать тысяч, это на обратную дорогу, на бензин.

– Откуда ты, мужик? – бандит забрал деньги, заглянул во все отделы бумажника.

– Из Новосибирска.

– Ладно, как-нибудь доберешься. Держи, – сунул ему золотники.

– Спасибо! – пропищал обрадованный Гена.

– На здоровье!.. – троица со смехом вернулась к своему автомобилю. Мотор яростно взревел и разбойники с большой дороги умчались. Трасса так и оставалась пустой, ни одна машина не проехала.

 Геннадий сидел едва живой, радуясь, что легко отделался. В кузове лежала полная запасная канистра, и он надеялся добраться без дозаправки. Вышел из кабины, вкрутил на место золотники и ручным насосом качал спущенные колеса. Было за полночь, когда он тронулся дальше. Но вовремя понял, что приедет под утро и придется будить гостеприимных хозяев. Было неудобно, да и чувствовалась нервозная усталость. День и так получился непростой, еще и на бандитов нарвался. Он решил свернуть где-нибудь в лесок, переночевать там, а с утра ехать дальше. На первом же повороте узкая асфальтовая дорога увела его в глубину ночного леса. Проехав немного, свет фар выхватил из мрака стоявший на обочине указатель:

                                                  Коттеджный поселок

                                                СОЛНЕЧНЫЙ МЫС 4км.

                                                       Проезд запрещен

Геннадий продвинулся еще чуть-чуть, углубился в лес и остановил грузовик на опушке, окруженной густым ельником. Заглушив мотор, включил в кабине тусклый свет, перекусил на сон грядущий, выпил горячего еще, чая из термоса и стал укладываться спать. Погасил освещение и, накрывшись телогрейкой, попытался уснуть.

Ворочался с боку на бок, стараясь найти удобное положение. Ничего не получалось. В черном лесу дурными голосами кричали ночные птицы. Все время казалось, что вокруг машины кто-то бродит, с любопытством заглядывая в окна кабины. Один раз даже почудилось, будто некто большой, сильный почесал спиной о задний борт, качнул грузовик и, тихо топая, удалился в чащу.

Поднялся холодный ветер. Деревья скрипели, раскачиваясь и издавая жалобные стоны. Иногда с высоких ветвей срывались крупные сосновые шишки и оглушительно скрежетали, падая на металлическую крышу, постукивая о пустой деревянный кузов. В довершении ко всему начался дождь. Капли рассыпаясь мелкой дробью ударялись о ветровое стекло и шуршащими змейками сползали вниз. Несколько раз рядом по дороге проехали автомобили, мерцающими бликами выхватывая куски лесного массива и создавая длинные бегущие тени. Гена лежал, накрывшись ватником и пугаясь близкого звука мотора. Ему казалось, это бандиты прочесывают лес, чтоб свести с ним счеты.

Заметно похолодало, он начал замерзать, дрожа всем телом. Помнил, что бензина мало, оттого двигатель не заводил и печку не включал, экономя горючее. Наконец забылся тревожным сном. Когда открыл глаза, в кабине стоял серый полумрак, часы показывали семь утра.

Тело затекло, Геннадий сильно замерз. Выскочил до ветру и побежал, взмахивая руками и согреваясь на бегу. Дождь так и не прекратился, небо затянулось тяжелыми тучами. Пронзительный злой ветер гулял между высоких стволов, почва пропиталась влагой, пахло сыростью и грибами. Гена отбежал подальше, стянул штаны и сел в кустарнике, услышав нарастающий гул идущего на скорости автомобиля.

 

Внезапно барабанные перепонки будто бы лопнули, разорванные близкими автоматными очередями. Четверть минуты, показавшиеся вечностью, поливали раскаленным свинцом. Визжащие пули, отскакивая, стремительным рикошетом уносились в разных направлениях.

Не успев застегнуть штаны, Гена распластался на земле, вжимаясь в мокрую траву. Казалось, стреляли прямо в него, стараясь нашпиговать железом его немолодое тело. В панике от первобытного ужаса он лежал, вздрагивая и инстинктивно дергаясь от входящих в него смертельных укусов. Так ему представлялось. Хотелось безумно кричать от страха, но он лишь скрипел зубами, сжимая дрожащие челюсти.

Неожиданно стрельба прекратилась и лес оглушила звенящая тишина. Раздалось рокотанье взревевшего мотора, быстро удаляющееся и вскоре исчезнувшее. Только шуршание дождя и влажная одежда напоминали, что это случилось не во сне. Он долго лежал,  с трудом осознавая происшедшее, не веря, что остался в живых. Нестерпимо хотелось вскочить и бежать от этого страшного места. Но любопытство все же, победило инстинкт самосохранения. Крадучись и пригибаясь к земле, прислушиваясь к посторонним звукам, он рысцой потрусил к дороге. Выглянул из-за деревьев и замер в испуге, увидев жуткое зрелище.

Большой черный джип стоял посередине дороги весь изрешеченный, изорванный свинцом. Впереди, уронив головы на грудь, сидели два человека. Какая-то странная необоримая сила тянула его к месту происшествия. Гена подошел совсем близко, заглянул в разбитое стекло. Оба несчастных были мертвы, больше в машине никого не было.

Из надетых бронежилетов клочьями торчал желтый кевлар. Одна пуля угодила водителю прямо в лоб, жидкая струйка крови еще сочилась из раны. Пассажиру пуля вошла точно в шею, он сидел залитый кровью, сжимая в руке пистолет. Из открытой барсетки на крышку бардачка выпала толстенная пачка стодолларовых банкнот и несколько крупных рублевых купюр. Гена с ужасом смотрел на все это, не владея собой и совершенно оторопев от страха. Сам того не ожидая протянул руку и схватил деньги. Беспокойно оглянувшись по сторонам, со всех ног бросился к своему Зилу. Волнуясь и срываясь, с первого раза не попадая ключом в замок зажигания, кое-как завел двигатель и тут же, не тратя времени на прогревание врубил первую передачу.

С пробуксовкой, выбрасывая из-под колес куски сырой земли, вырвался на асфальт. Объехав мертвый джип, на максимальных оборотах понесся вперед. Повернул на скоростное шоссе и в сильнейшем нервном возбуждении до упора вдавил педаль газа. Летел километров пятьдесят, пока не кончился бензин. Остановился, пытаясь привести мысли в порядок. Немного успокоившись, налил горючего из запасной канистры и поехал дальше. Увидев заправочную станцию, заполнил бак доверху, рассчитавшись деньгами убитого.

Вскоре Геннадий обнаружил, что впопыхах выезжая из леса, свернул не в ту сторону и, проехав добрых полсотни километров, теперь направляется в Новосибирск. «Может это и к лучшему?», – рассеянно думал он, поглядывая на пачку банкнот. Пересчитав купюры, Гена изумился: там было двенадцать с половиной тысяч американских долларов. «Вот Зинка обрадуется! Эх, заживем! – его совершенно не волновал вопрос, что это за деньги. – Наконец-то и мне повезло», – он радостно улыбался, стараясь не думать об убийстве, произошедшем почти у него на глазах.

Ненастное осеннее небо, едва не касаясь набухшими тучами земли, изливало плотные потоки. Дождь усилился, падая вниз отвесной стеной. Щетки стеклоочистителя не справлялись, бешено мотаясь по ветровому стеклу. Потемнело и Гена, сбавив скорость, включил дальний свет.

Метрах в трехстах впереди он заметил одинокую согбенную фигуру, стоявшую на обочине и тяжело опирающуюся на выставленную клюку. Холодные струи с головы до ног заливали уставшую странницу. Притормозив и открыв дверь, в пелене дождя Геннадий увидел седую горбатую старуху. Изрезанное морщинами лицо и крючковатый нос, делали ее похожей на сказочную Бабу-Ягу. Но смотревшие разумно и живо глаза совершенно сбивали с толку.

– Давай, бабка, залезай быстрее, а то простынешь! – он с удивлением глядел как старушка, ловко помогая себе клюкой, забралась на дерматиновое сиденье и захлопнула дверь.

– Куда тебя везти, бабуся? – Гена заботливо включил печку на полный режим, видя, как трясется промокшая до нитки пассажирка, прижимая к себе холщовую суму. Она повернула беззубое лицо и уколов взглядом произнесла:

– В Верхний Погост еду, сынок. Довезешь бабушку? Тут недалеко.

– Ну, если по пути, доставлю, куда надо, – настроение было приподнятым. Гена покрутил ручку радиоприемника, нашел музыкальную волну, сделал звук громче. – Доедем с ветерком!

Через несколько километров в сплошной стене проливного дождя возник дорожный указатель:

                                                       Верхний Погост 28км.

Старуха молчала, разомлев от тепла работающей печки. Геннадий сосредоточенно следил за пропадающей в пелене дождя дорогой, изредка поглядывая на попутчицу: «На ведьму похожа, в детстве обязательно бы напугался», – он прибавил скорость.

– Ты не колдунья ли? – пошутил, сам себе улыбаясь.

– Колдунья! – глубокий, без всякой иронии взгляд задержался на его лице. Гена побледнел от неожиданности, во рту пересохло, он чуть не выпустил из рук баранку.

– Не бойся, голубь сизокрылый. Кваску вот, не хочешь ли? – она достала из сумки бутылку с бумажной пробкой. – Испей, сделай милость.

Геннадий вытащил пробку и жадно прильнул к горлышку. Квас оказался резким, кисловато-сладким, приятно пахнущим лечебными травами.

– Спасибо тебе, бабушка! – выпил больше половины.

– Здоровья, – коротко откликнулась старуха.

Минут через десять трясущейся рукой она указала на уходящий вправо грунтовый проезд:

– Туда надо свернуть.

Послушно съехав с асфальта, машина затряслась по ухабам, юзом скользя по раскисшей глине. Дождь так и не прекратился. Совсем стемнело, вниз опустился густой туман. Лишь контуры стоящего с обеих сторон соснового леса угадывались призрачным видением. Геннадий с трудом видел дорогу, медленно пробираясь по глубоким лужам.

– Ну и завезла ты меня, бабка! – в довершении ко всему глаза начали слипаться, и невыносимо захотелось спать. Он беспрестанно клевал носом, невидящими глазами всматриваясь в едва различимые линии обочин, стараясь удерживать машину на середине дороги.

– Скоро приедем, – успокоила старуха.

Гена повернул голову и обомлел: на месте седой горбуньи сидела молодая девушка и внимательно смотрела вперед. Нежный овал ее лица, высокая грудь и решительный взгляд, все это было смутно знакомым. Он помотал головой, пытаясь стряхнуть дрему, и оторопел: на него в упор смотрело лицо Бабы-Яги с одиноко вылезшим клыком. «Опоила, ведьма!..» – закрутил руль, выпрямляя ход сползающего в кювет грузовика. Впереди появились красные габаритные огни, он пристроился вслед за ними и начал двигаться гораздо увереннее.

– Когда все-таки приедем?

– Скоро уже, – ответ прозвучал очень убедительно и Гена успокоился. – Приедем, отдохнешь с дороги, поужинаешь…

Геннадий вспомнил, что со вчерашней ночи крошки во рту не было. Вдруг стало сильно болтать, машина пробиралась по сплошным ухабам. Кромешный туман поглотил все ориентиры, свет фар потерялся в зловещем сумраке, красных огней впереди не было. Проехав еще немного, Зил остановился сам по себе, заглохнув перегретым мотором.

– Все бабка, приехали. Вылезай! – он вышел, открыл дверь и помог странной пассажирке спуститься из кабины, поразившись легкости ее тела.

– Тут недалече, – старуха зашагала по скользкой тропе. Геннадий едва успевал поддерживать ее за руку, но казалось, будто она не нуждается в помощи и уверенно идет знакомой дорогой. Создавалось впечатление, что это старая бабка ведет его за собой. Шли, переступая невысокие земляные насыпи, огибали заполненные водой ямы, без конца оступаясь в грязь и разбрызгивая лужи.

 

                                                     Глава 4

 

Дождь утих, туман начал рассеиваться. В ускользающем сумраке Геннадий с ужасом осмотрелся. Оказалось, что они двигаются по заброшенному кладбищу и провалившиеся могилы непрерывно вырастают перед ними. Разрушенные памятники и кривые кресты уныло смотрели вслед. Казалось, в зарослях чертополоха кто-то прячется, наблюдая за непрошеными гостями.

Но вот вышли к краю погоста и еле заметной тропинкой начали пробираться сквозь обступившие деревья. Рядом раздался леденящий вой, у Гены подогнулись колени, в животе все опустилось. Возникшая из тумана волчья стая окружила; сверкая зелеными глазами, скалилась и злобно рычала, ощерив крепкие клыки. Но бабка шикнула на них, пригрозив клюкой. Вожак узнал и, размахивая хвостом, на полусогнутых лапах пополз к ведьме. Та дружески потрепала его поднятые уши. Волк обнюхал содрогнувшегося в испуге Геннадия. Задрал голову и угрожающе залаял, жутко клацая зубами. Старуха замахнулась клюкой, и страшный зверь поджал хвост. Стая расступилась, они двинулись дальше и вскоре вышли на лесную поляну.

Вокруг стояли обугленные деревянные дома, пугающие пустыми окнами и треснувшим дымоходом. На земле валялись поваленные ограды, закопченные осколки стекла и черепки битой посуды. Рваные клочья тумана неслись над землей. Приотворяя истлевшие двери, забивались под кровлю и, завывая в щели чердаков, терялись во мгле.

– Вот и пришли, – старуха вошла во двор дома с заколоченными ставнями. Нырнули в застонавшую дверь и оказались в темном, пахнущем сыростью помещении. Бабка запалила керосиновую лампу, и все вокруг нее осветилось тусклым бледным ореолом. 

«Куда это меня занесло? Ничего себе!» – Геннадий вертел головой, пытаясь рассмотреть горницу. В центре стоял деревянный стол, по бокам которого шли узкие лавки и несколько высоких стульев с гнутыми спинками. Колдунья подошла к стоявшей в углу русской печи и, открыв дверцу, зачиркала отсыревшими спичками, пытаясь поджечь дрова.

 Наконец пламя загудело, повеяло теплом. От печки пошел жар, и стены начали парить, прогреваясь и чуть потрескивая. Над столом висело большое тележное колесо с дюжиной подсвечников. Старуха взобралась на колченогий табурет и свечи зажглись, освещая скудное убранство крестьянской избы. Вдоль бревенчатых стен шли широкие полати, накрытые чем-то, похожим на звериные шкуры. Видимо на них спали, укрываясь лоскутными одеяльцами, лежащими рядом. По углам спускалась паутина, на стенах висели гнутые дуги, хомуты, подковы и прочая лошадиная утварь. Над дверями, повергая в суеверный трепет, прибит козлиный череп с рогами и зловеще оскаленными зубами.

Гена смотрел на все это, находясь в подавленном состоянии, не понимая, что делать дальше. Старуха вышла во двор и долго не появлялась. Он стоял в мокрой одежде, молчаливо наблюдая игру огня в печи. Вернулась с улицы бабка. Покопавшись в старинном комоде, протянула Геннадию стопку белья:

– Сходи касатик в баньку, погрейся. А уж после я тебя накормлю, – глаза недобро сверкнули из-под седых бровей. Гене стало страшно, ледяная дрожь пробрала до костей.

– Ну, иди уже, чего стоишь-то? – ведьма толкнула его сухим кулачком в спину, и он послушно зашагал на улицу.

Осеннее ненастье утопило все вокруг. Пронизывающий ветер забирался под одежду, с темного беспросветного неба срывались тяжелые капли. Вдали слышался волчий вой, переходящий в одну душераздирающую ноту. Обгоревшие избы стояли тревожными призраками, чернеющими на фоне клубящихся туч. Он почуял запах березового дыма и пошел к низкой баньке, стоящей в дальнем конце двора. В предбаннике горела керосиновая лампа, затянутое пылью и паутиной оконце запотело от идущего из-под щелей двери тепла.

Гена разделся, проверил, на месте ли деньги. Успокоив себя мыслями о будущем, взял лампу и вошел в парилку. Слева стояла раскаленная печь, огонь яростно бушевал в ней, давая стойкий жар. На полу ведра с холодной водой, на плите бак с кипятком. Возле стены находился невысокий полок и железная шайка, рядом лежали куски пахучего мыла. Сорвал висевший под потолком веник, добавил кипятка и запарил, предвкушая банную радость. Уселся на пол, спасаясь от нестерпимого жара, ощущая, как сладостно прогревается тело, расслабляясь и принимая тепло. Он любил париться. Дома сам выстроил баню, и раз в неделю хлестался как одурелый, по несколько часов кряду.

Вскоре напряжение отпустило, мысли потекли гладко: «И чего я испугался? Обычная старушка, живет тут одна, родные давно умерли, а соседи разъехались. Здесь даже электричества нет», – он начал мыться, намыливаясь и обливаясь водой, готовясь до изнеможения хлестать себя веником. Услышал, как тихонько хлопнула входная дверь. «Сюда идет, карга! Чего ей надо?» – подумал с неудовольствием.

Дверь в парилку распахнулась. На пороге в свете керосиновой лампы и клубах пара стояла молодая женщина с распущенными волосами, одетая в домотканую исподницу. Глаза жгли синим пламенем, будто просвечивали насквозь, лицо горело матовым переливом. Гибкое тело угадывалось под тонкой рубахой. Решительный взор и властный изгиб ярких губ подчиняли, начисто парализуя волю и смиряя непокорность. У Гены ослабли ноги, он испуганно присел на согнутых коленях, тряпичным мешком опустившись на полок.

Девушка, нисколько не смущаясь, подошла и твердыми руками толкнула в плечо. Гена безвольно распластался на полке, позабыв про стыд. Увидел, как она взяла распаренный веник и сначала медленно, едва касаясь листьями, потом настойчивей и крепче стремительным вихрем пронеслась по всему телу. Он закрыл глаза в расслабленном изнеможении, ощущая как все жестче и сильнее, до болезненного исступления, еще и еще, и еще раз, до потери сознания, полного беспамятства тугие ветви хлещут и хлещут его, прожигая каждую клетку, каждый потаенный уголок.

Когда показалось, будто жизнь оставила его навсегда, она остановилась. Поддала жару, плеснув на каменку горячей водой. Похлопала пахнущей лесными соками ладонью по щеке, приказывая перевернуться. И все повторилось сначала. Опять он умирал и воскресал, не владея своим телом и в то же время, чувствуя неизъяснимую усладу от забористых резких ударов.

Он не мог вспомнить, как долго длилось это нескончаемое блаженство. Очнулся, когда в парной уже никого не было. Кое-как спустился вниз, облился теплой водой и красный, распаренный выполз в прохладный предбанник.

Тело горело и радостно ликовало, приняв такую сильную встряску. Посидел еще немного, отдышался, приходя в себя, затем натянул чистое белье, которое дала старуха. Словно заново родившись, разомлевший, на едва шагающих ногах поплелся в дом.

 

Отворив дверь и переступив порог, Геннадий невольно остолбенел. Удивительные события сегодняшнего дня продолжались, коренным образом сбивая с толку и не давая возможности осознать происходящее.

Показалось, будто попал он на тысячу лет назад в далекое прошлое. Убранство дома озарялось лучинами, дым от них тонкими струйками тянулся наверх в узкое волоковое окошко. Косматые тени метались по бревенчатым стенам, превращаясь в бесплотные пляшущие очертания.

За уставленным разной снедью и заморскими блюдами столом сидели шесть сбитых кряжистых мужиков. Густые бороды закрывали тяжелые обветренные лица, из-под лохматых бровей недобрым светом горели черные глаза. Сивые с проплешиной волосы завершали мрачный исполненный молчаливой суровости портрет. Одетые в длинные посконные рубахи, перетянутые кожаными поясками, мужики продолжали трапезу, обстоятельно жуя и вытирая о штаны могучие в узлах синих вен руки. На вошедшего гостя лишь вскользь глянули, сосредоточенно продолжая вечерю. У Гены подкосились колени, сердце пугливо ухнуло и затихло, боясь привлечь внимание.

Во главе стола сидел огромный дядя, заросший черно-бурым волосом и имеющий такую окладистую бороду, что она тяжелой серебристой волной ниспадала на его широченную грудь. Плечи были невероятных размеров и едва влезали в красную рубашку в мелкий горох. Горящие демоническим свечением глаза с интересом всматривались в гостя, приводя душу в мучительный трепет.

Рядом стояли четыре молодые женщины в сарафанах отороченных цветной узорной вышивкой. На ногах сафьяновые сапожки на высоком каблуке. Головы красавиц украшали затейливые кокошники с драгоценными камнями, сияющими чистым глубоким светом. Длинные волнистые косы с вплетенными лентами, румяные лица, алеющие губы, лебединые шеи все это сразу бросилось в глаза.

В одной из женщин он узнал ее. Ту, которая только что была с ним в бане и так здорово отхлестала его веником. Гена смотрел, лихорадочно вспоминая, где мог видеть ее раньше. Она подняла взгляд, глаза сверкнули молнией, и его пронзила невероятная догадка: это была мать Блэка, которую он видел на фотографии. Только здесь моложе и светлее кожей. Точно, это была она, то же выражение лица, та же стать, потрясающе гибкая фигура, он не мог ошибиться. Не хватало лишь колесницы. Гену словно электрическим током опалило. Стоял, не сводя с нее глаз, позабыв обо всем на свете. Из забытья вывел скрипучий голос:

– Ну, здравствуй мил-человек. Заходи, раз пришел, – главарь с насмешкой бросил взгляд на дрогнувшего, стушевавшегося Геннадия.

– Добрый вечер, – Гена едва слышал сам себя, чувствуя, что вот-вот потеряет от страха сознание.

– Иди к столу, садись, закусывай. Ну, смелее давай!

 Геннадий на подгибающихся ногах потрусил к столу и плюхнулся на свободное место. Одна из женщин тут же из глиняного кувшина налила в кружку резко пахнущий пенистый взвар.

– Благодарствуйте... – пропищал он. Хотел перекреститься, но не стал, заметив у одного из мужиков висящий на шее амулет в виде человеческого черепа. Ужаснувшись, трясущимися руками поднял кружку, и мелкими глотками выпил освежающий напиток. Все молчаливо наблюдали за ним, слышно было, как лучины потрескивают сгорая. Внутри растекалось приятное тепло, в голове слегка зашумело и мысли прояснились. Стало чуть-чуть полегче.

– Как зовут тебя, отрок? – плечистый дядя с хрустом жевал квашеную капусту.

– Гена.

– Гена? А расскажи-ка нам Гена, как ты так жил, что умудрился докатиться до нас?

Язык развязался сам собой. Вспоминая свою немудреную жизнь, Гена заметно опьянел, но говорил уверенно и складно. Девушка налила еще, он тут же выпил, заметив необыкновенную изящность ее тонких пальцев. Оглянулся на свою знакомую, которая, не мигая, смотрела на него и внимательно слушала рассказ. Он закрутил во все стороны головой, недоумевая, куда подевалась старуха. Бабки нигде не было.

– Что же ты, Геннадий? В грехе погряз по уши? Наркотики возишь, мародерствуешь, – дядя с иронией и в то же время жестко ронял короткие фразы. – Зачем убиенных обокрал?

– Я не знаю… д-деньги... – стал заикаться Гена. – Какие наркотики? – беспокойно подпрыгнул на стуле.

– Ну как же? – мрачно улыбнулся дядя. – Во флягах-то вместе с медом, пакеты с героином лежали. Пять кило в каждой. Семьдесят штук, триста пятьдесят килограммов. А ты и не знал будто?

– Не знал, честное слово! – Гену чуть удар не хватил от такой новости. Чтобы хоть как-то прийти в себя вновь принял полную чару, напрасно пытаясь унять прыгающий подбородок.

– Эх ты, недотепа! Вся эта дрянь из Монголии, Китая, Афганистана идет по Чуйскому тракту на запад. Самый удобный путь.

– А откуда вы все про меня знаете? – вдруг осмелел Гена и тут же опустил голову, испугавшись своего вопроса.

– Ты разве не узнал меня, отрок? Я Князь мира сего! Хозяин земли, все обо всех знаю. Вы, люди, то Дьяволом меня называете, то Люцифером, то Сатаной. Но тебе можно звать меня Огнеяром. А это мои помощники: Духовед, Ведогор, Ведамысл, Светояр, Лютояр и Ярогнев. Те, чьи имена называли, с  достоинством кивали головой, мрачно поглядывая на Геннадия.

 – Это жены-искусницы, верные помощницы в трудных делах наших: Радмила, Чернава, Власта, Полуница.

«Власта, ее зовут Власта! – понял он, увидев, как кивнула ему женщина. – Какая она!..» – не мог найти для себя слов, восторженно глядя на нее. Хмель в полной мере забродил в голове, оторопь отпустила, и он почувствовал себя гораздо свободнее.

– Ну, а к нам тебя как занесло? – Огнеяр с приветливым участием смотрел на него.

– Да бабка сюда завезла.

– Бабка? Нет, голубок! Это грехи твои сюда привели.

Гена побледнел, с тоской оглянувшись на Власту. Она, улыбаясь, подошла к нему и до краев наполнила чару.

 – Пей, сокол мой ясный. Ничего не бойся.

 – Будешь моим соколом?.. – вкрадчиво шепнула на ухо. Он чуть не захлебнулся от нечаянной радости.

– Буду! Конечно, буду!

Власта с игривым смехом отскочила от него.

– А ты, Геннадий, женат ли? – спросил хозяин.

– Женат, – смутился Гена, не в силах оторвать взгляда от девушки.

– Ну, ничего, ничего. Власта самая лучшая, – Огнеяр с ухмылкой смотрел на растерянного гостя. Геннадий мало чего знал о боге и дьяволе. Но, все-таки, набравшись духу, вопросил:

– Так вы что, нечистая сила что ли?

Громовой раскат дружного хохота потряс дом. Мужики долго и снисходительно смеялись, глядя на бестолкового человека.

– Что ты, голубь? Какая нечистая сила? Мы ангелы!

– Ангелы?.. – искренне поразился Гена. – Но ведь ангелы добрые!

Опять благодушно смеялись до слез.

– Есть и добрые. А мы не добрые, мы ангелы падшие, – Хозяин, глядя на смущенного гостя, весело сверкал глазами. «Куда же я попал?» – Гена в панике рыскал взглядом по сторонам. К нему подошла Власта, опустила ладонь на его кипящую голову, погладила легонько:

– Не бойся, сокол любезный, я теперь всегда тебя хранить буду. Скажи, любишь меня?

– Люблю!

Гена будто в гипнотическом трансе ощущал прикосновение жаркой упругой груди и медленно сходил с ума.

– Навеки?

– Да! – он говорил, закрыв глаза и ощущая, как раскаленная нега горячими толчками бьется внизу живота.

– А оставайся-ка ты, Геннадий, с нами. В Помощники возьму тебя, – Огнеяр говорил вполне серьезно.

– Не знаю, – Гена все не мог опомниться от чувственного наваждения.

– А чего тебе там, наверху делать? Видал, что у вас в стране творится? Жене ты не нужен, есть у нее любовник. Лет тебе немало, для чего ты живешь? Так и будешь прозябать до самой кончины. Дочери своей ты также ни к чему, она и без тебя в жизни определится. Родители давным-давно умерли. Что тебя с миром связывает?

– А здесь в преисподней, что мне делать придется?

– Погляди на них, – Хозяин кивнул на угрюмых мужиков. – Это ловцы человеков и тебе между ними самое место. Они многое могут. Захотят бурю нашлют, молнию пустят. Огнь палящий призовут, а то и в какого пожелаешь, зверя оборотятся. Душу смутить, денег и власти дать, помочь одолеть врага лютого или красавицу соблазнить, все могут други сердешные.

Людям способствуют в страстях и желаниях, тайные мечты человеческие осуществляют. Кто призывает их –  счастливо на земле живет, горя не знает. Молодой ли, старый, женщина, мужчина, все в достатке и изобилии. А тем, кто рая на земле не ищет, тому худо приходится. Горе, болезни и несчастья насылают для них Помощники. Страдания плоти, нищета и забвение, печали и всякие несчастья ждут тех, кто не поклоняется мне. Данная же моим слугам власть велика и беспредельна.

И ты, Геннадий, должен знать: так мы спасаем людские души. Вводя в грех очищаем, рассылая трудности укрепляем. Мы как истинные врачи, делаем больно, чтоб излечить, режем часть, чтоб спасти целое. Только мы можем искушать, вводя человека в заблуждение и подавляя волю. Только мы воздаем по заслугам тем, кто смеет нарушать закон Мироздания. Тем, кто гордыней и неведением мнят себя повелителем мира. Мы коварно и жестоко расправляемся с заблудшими, не ищущими выхода и утопающими в трясине самомнения, без страха творящими бесчинства, ложь и несправедливость.

Да, вначале мы им во всем помогаем. Мы как медицинская прививка от смертельной инфекции. Те, кто не борется с заразными вирусами, быстро находят себе духовную смерть. Это живые мертвецы и дела их страшны.

Те же, кто одолел болезни – очищаются, становятся сильней, укрепляют свой дух в борьбе. И идут дальше, не боясь опасностей. Кто, как не мы помогает им окрепнуть, спасая душу свою? Огонь и вода закаляют булатную сталь. Но прежде чем получить прочность, она подвергается тяжелым ударам молота, невыносимому жару огня и перепаду температуры ледяной воды.

Мы и молот, и огонь и вода! Мы выковываем человеческую сталь, бросаем не выдержавший брак на переплавку. И здесь, в преисподней, заново омываем страданиями нераскаявшихся грешников. Но это не наша прихоть, это их выбор. Удел, который выбран их жизнью, в которой не нашлось времени для покаяния. Что же, это их право, мы только следуем Закону. Все знают Закон, знают, что бывает за его несоблюдение. Мы верные слуги Закона, мы тюремщики, палачи, мы всего лишь исполнители. Мы созданы наказывать, карать и воздавать! Эта участь досталась нам, падшим ангелам, и кто, если не мы станет исполнять Предначертанное? Кто станет делать грязную работу, убирать и обрабатывать человеческий мусор, тысячелетиями пытаясь исправить Искаженное? Такова от сотворения мира наша судьба и тебе с нами в самый раз. Там наверху, тебя уже нет.

 

Гена слушал, будто в забытьи ощущая, как ласковые пальцы Власты мягко гладят его волосы. Эти нежные касания успокаивали, окрыляли надеждой. Ему казалось, он нужен ей, этим сидящим за столом мужикам. Тревога ушла, сердце билось ровно и облегченно.

Рядом с ней он чувствовал, что ничего не боится. Все понимал, внимая речам Огнеяра, проникался к нему безграничным доверием. Где-то далеко была семья, странная земная жизнь. Ему хотелось остаться здесь, быть угрюмым и могучим, выполнять нужную работу, повелевать. А главное навеки, всегда быть с ней. От этих мыслей голова приятно закружилась. Девушки наполнили чары до краев и все дружно выпили хмельной игристый напиток. Молчаливо, солидно, не тратя важных слов на пустые глупые тосты.

– А пойдем Геннадий, покажу тебе свою епархию. Редкая живая душа видела это, – Огнеяр поднялся из-за стола.

Гена встал, взглянул в бездонную синеву глаз Власты, поразился чистой глубине. Погладил тонкую кисть руки, ощущая внутри себя сладостную дрожь. И пошел следом. Вместе с Хозяином отворили скрипящую дверь, над которой висел рогатый козлиный череп. Спустившись по крутым ступенькам, очутились в просторном коридоре с бесчисленным множеством комнат.

Вошли в первую, где открылась поразительная картина. Замерзшее, уходящее за горизонт озеро окружал невыносимый холод. Ледяная гладь была усеяна вмерзшими человеческими телами, намертво окаменевшими и неподвижными. Они застыли в разных положениях с искаженными в беззвучном крике лицами и поднятыми вверх руками, тщетно взывающими к милосердию. Стало понятно, что мороз сковал их быстро и неожиданно.

– Видишь, Геннадий, это все падшие духом грешники, предавшиеся унынию и отчаянию. Единственное их желание – вечный покой, статичное состояние, смерть не только тела, но и души. Но душа, как ты знаешь, бессмертна и не может умереть. Мы помогаем, идем навстречу этим несчастным, на тысячелетия замораживая их. Но один раз в сто лет происходит вот что.

Огнеяр резко хлопнул в ладоши, и мертвая ледяная пустыня стала быстро таять. Повеяло жаром, вода закипела, забурлила пузырями. Раздались громкие душераздирающие крики. Люди пытались выпрыгнуть, каким-то образом выскочить из кипящего ада. Окунались с головой, тонули, выбрасываясь на поверхность и захлебываясь клубами перегретого пара. Варились, будто в огромном котле, не имея ни малейшей возможности освобождения.

Геннадий заткнул уши не в силах переносить жуткий визг и жалостные мольбы о спасении. Хозяин хлопнул еще раз, и озеро мгновенно сковалось льдом. Все застыли в нелепых позах и положениях.

 

Вторая комната удивила грудами наваленных прямо на землю, разбросанных тут и там драгоценных камней. Гигантские кучи золотого песка, залежи старинных монет, нагромождения сияющих ювелирных украшений, кипы разбросанных повсюду денег изо всех стран мира, множество антикварных музейных редкостей. Все это сверкало, искрилось, переливаясь завораживающим светом, наполняло радостным волнением и в то же время странной безотчетной тревогой. Везде по этим блестящим увалам ползали обезумевшие люди. Набивали карманы, безрассудно осыпая себя золотом и смеясь как дети. Многие же, наоборот, сидели в скорбных позах, рвали волосы на голове, жалобно скуля и рыдая. Некоторые из них исступленно хохотали, окончательно сойдя с ума и катаясь туда-сюда.

– Это у нас сребролюбцы, – Огнеяр широко раскинул руки. – Вон сколько!.. Добились, чего хотели. Теперь они имеют все, о чем мечтали и в любом количестве.

– Почему же они не рады? – Гена не понимал.

– А на что здесь, в преисподней, они богатства тратить будут? Вот и ревут от безысходности.

 

В третьей комнате волнами расплывался полумрак. Бесчисленные множества обнаженных мужчин и женщин, всех, каких только можно национальностей, цвета кожи и возраста с криками и визгом гонялись друг за другом. Великолепные красавицы, пылкие юноши, безобразные старухи и гадостные похотливые старики. Заросшие дикой шерстью кривоногие мужики и толстопятые рыхлые бабищи. Худые и полные, высокие и низкие, блондинки, брюнетки, крашеные шатенки, лысые и в париках, разрисованные, размалеванные татуировками, бесстыдные в своей наготе, все были здесь. Лица, хранящие печать порока, глаза, наполненные развратом. Губы, жаждущие непристойных желаний. Причудливо извивающиеся в буйстве сладострастия тела, вожделенные стоны, все напоминало захватывающую вакханалию. Да это и была вакханалия, самая, что ни на есть.

Единственным отличием было то, что ни мужчины ни женщины не могли поймать друг друга. Этой бесконечной чехардой они оказались обреченными заниматься вечно, не останавливаясь ни на мгновение и все сильнее распаляясь от невозможности утолить распутные помыслы.

– Здесь те, кто посвятил жизнь и мечтания блуду. – Огнеяр шел дальше.

 

Четвертая комната была заставлена длинными столами, накрытыми белоснежными скатертями, где живописно громоздилось бессчетное количество вкусной еды.

Всевозможные разносолы, мясные блюда, холодные закуски, жареные на вертеле туши самых разнообразных животных. Рыба, птица, копченые деликатесы, фрукты и овощи, все издавало дивный сногсшибательный аромат, вызывало такой дикий аппетит, что хотелось, позабыв все на свете, броситься к этим столам и есть, есть до отвала, до изнеможения, пробуя блюда на вкус и наслаждаясь. На столах высокими горками белели сладчайшие торты, пирожные, румяная выпечка и сдоба, лежащие в хрустальных вазах конфеты, шоколад и карамель. Бесчисленными рядами выстроилось разнообразие всякого шампанского, диковинных вин и других спиртных напитков. Даже бутыли с чистейшим спиртом и самогоном были тут.

Гена никогда не видел таких толстых и сильно опечаленных людей, которые отрешенно сидели за роскошными столами и, понурив голову, неохотно ковырялись вилками, равнодушно пережевывая пищу. Между ними сновали шустрые личности, наливали спиртное себе в бокалы и выпивали безо всякого выражения на лице. Было видно: несчастные разочарованы и пребывают в сильнейшей тоске.

– Здесь обжоры и пьяницы, – пояснил Хозяин. У них теперь есть все, чему они посвятили свою жизнь, вожделея едой и алкоголем. Но они не имеют вкуса, их невозможно ни есть ни пить, потому и сидят страдальцы в беспросветной печали, не в силах утолить свой безмерный аппетит и неудержимую тягу к спиртному.

 

Пятая комната была вся наполнена зловонными нечистотами. Над поверхностью виднелись только головы стоявших в этом ужасном болоте людей. Низко над ними кружили огромные хищные птицы. Снижались, выпуская острые когти, пытались клюнуть в лицо. Спасаясь от беспощадных ударов, головы торопливо погружались в вонючую жижу, но вскоре выныривали, отплевываясь и мотаясь во все стороны. Птицы подлетали вновь, и грешники в очередной раз ныряли обратно. Такие упражнения повторялись бесконечно.

– Кто это? – Гена с отвращением зажимал нос руками. – Что они натворили?

– А это гордецы и властолюбцы. Те, кому самомнение и амбиции не позволяли принимать простых смертных как равных самим себе. Не без нашего участия, добившись высокого положения, управляя и властвуя над людьми, имея неограниченную власть, эти самовлюбленные эгоисты возомнили себя безраздельными правителями и хозяевами жизни. Уверенные в своей исключительности, очарованные манией величия, живущие лишь надменным презрением, они давно искалечили свою душу. Безумцы выбрали такой путь, ничуть не сомневаясь. Забыли только, что не вечны и за все придется держать ответ. Здесь ты сможешь увидеть много известных и знаменитых личностей. Как правило, они попадают именно сюда. Томятся долго, не помышляя о Спасении.

– Уйдем отсюда, дух тут больно тяжелый, – взмолился Геннадий.

Другие комнаты были наполнены всякими ужасными мытарствами и жуткими мучениями. Текли огненные реки, кипела смола, в чугунных котлах варилась ртуть. Все пропитал удушливый смрад сернистых испарений. Страшные душераздирающие крики, стоны беспросветного отчаяния, зубовный скрежет и вопли истязаемых доносились отовсюду.

– Не надо их жалеть, они сделали свой выбор. Приговорены и будут здесь до Страшного Суда. Мы лишь исполняем предначертанное.

 Огнеяр захлопнул дверь, и вместе с ним поднялся по лестнице наверх. Гена с облегчением вдохнул свежий ночной воздух.

 

Открылась великолепная панорама. Крупные звезды сияли зеленоватым свечением совсем-совсем рядом. Внизу раскинулся земной простор с океанами, лесами и полями, горными хребтами, гулкими ущельями. Мерцали электричеством города, в моря текли полноводные реки, желтыми пятнами выделялись засушливые пустыни. Белели снега и ледяные острова.

Вся земля расстилалась перед ними, поверхность была четко разделена границей света и тени. Там очень высоко стояло ослепительное солнце, заливая освещенную часть стеной отвесно падающих лучей, греющих и дающих жизнь. Там было раннее утро, жаркий день и теплый вечер багряными зарницами переходящий в темную ночь. Граница света приближалась, прогоняла тьму. Так с момента Сотворения сменялись день и ночь.

Казалось, будто развернули земной шар, и теперь они стояли на плоскости, имея возможность заглянуть в любой уголок и одновременно увидеть всю грандиозную перспективу открывающегося великолепия. Перед ними лежали материки, страны, расы и национальности. Плоды человеческих рук, все, что когда-то было создано людьми. При желании удавалось рассмотреть каждого живущего, узнать его дела, понять поступки, услышать речь, угадать помыслы и, сопоставив имеющиеся факторы, с легкостью предсказать его ближайшее будущее. Они отчетливо видели то, чего не дано видеть никому из живущих на земле.

– Вот мое царство! Здесь все принадлежит и поклоняется мне. Я Царь Мира!

Геннадий стоял рядом, не понимая, жив он или давно умер. Находился как в сомнамбулическом сне, в состоянии величайшего трепета от увиденных адских мучений и лежащей перед ним неописуемой красоты бренного мира.

– Я не хочу туда! – он просительно глядел на Хозяина, показывая вниз, в преисподнюю, с ясностью сознавая всю силу и власть Огнеяра. Тот опустил ему на спину тяжелую руку:

– Что ты, отрок! Ты нужен мне здесь, там и без тебя управятся.

Гена с облегчением приободрился, воспрянул духом.

– Будешь моим Помощником в земных делах. Соглашайся, время еще есть. Выбирать тебе.

Он вдруг стал шириться, расти, расплываться туманом. Морозным ветром обожгло лицо и все исчезло. Геннадий находился в пустой крестьянской избе. Стол убран, лучины погашены. Лишь часть свечей медленно догорала, мерцая в темноте язычком увядающего пламени. В углу розово-белой каймой тлела заслонка печи. Никого не было. Раздались легкие, едва различимые шаги. Он обернулся: перед ним в белой исподнице с распущенными, искрящимися в переливах света волосами стояла Власта. От наполненного томлением взгляда исходили жаркие волны, пробуждающие самые потаенные желания. Жгучие глаза излучали ярко-фиолетовое свечение, страстные губы манили близкой доступностью, обещая бесконечно сладостные воплощения. Прикоснулась ладонью к его щеке, и он растаял будто воск, подчиняясь неодолимому влечению к этой бесподобной загадочной женщине.

– Пришел, сокол мой! Теперь мы навеки будем вместе, – она положила руки ему на плечи.

– Будешь моим?

– Буду! – он стоял, готовый тотчас исполнить ее малейшее желание. Слегка надавила, и он рухнул вниз…

Обнимая, в исступлении лобзая ее колени, совершенно не помнил себя. Власта вцепившись в остатки его волос, то приближала к себе, то отстраняла.

– Помни сокол ясный: с рассвета и до заката я буду выполнять твои желания, во всем тебе подчиняться. Но после захода солнца ты будешь моим, – свободной рукой она сняла висевшую на стене плеть.

– Ты станешь служить мне! – хлесткий удар мучительно-сладкой конвульсией пронзил тело. Показалось, будто взорвались тысячи созвездий и раскаленными осколками осыпали с головы до ног.

– Будешь ублажать! – следующий удар вынудил его замереть на миг и прижаться к ней в приступе невиданного вожделения.

– Буду! Да, да! – он с наслаждением принимал удары, без устали лаская тугие бедра, горячий дышащий живот…

– Навсегда останешься моим! – плеть опускалась чаще, сильней. – Моей забавой, тенью! Моим капризом!.. – она стегала, задохнувшись от нахлынувшего упоения. – Слугой! Невольником! Рабом! Моим! Моим! Моим! – возбужденная женщина больше не владела собой; раскрасневшись и закрыв глаза била, била и била. Он извивался, покрывая поцелуями ее ноги, без удержу издавая глухие рычащие стоны и не чувствуя боли в запале невиданного вожделения.

Власта не могла остановиться, призывно шепча колдовские слова и страстно выгибаясь. Грудь бурно вздымалась, не в силах обуздать взбесившееся дыхание, рвущееся плотной обжигающей волной. Плеть со свистом рассекала сгустившийся полумрак. Воздуха не хватало, чувственный шепот звучал все отчетливей, все жарче и жарче. Наконец в тиши прозвучал полный яростного азарта крик. Она отбросила уже ненужную плеть, рванула на себе исподницу, и упругое обнаженное тело опустилось на пол.

 

                                                      Глава 5

 

Геннадий приоткрыл тяжелые веки. Сквозь заколоченные ставни пробивался утренний свет. Он лежал без одежды на широкой скамье, накрытый пахнущей пылью медвежьей шкурой. Возле печки хлопотала сгорбленная старуха. Сноровисто управляясь рогатым ухватом, вытащила дымящийся чугунок и поставила на стол. Гена огляделся: больше в доме никого не было.

– Вставай, друг сердешный! Проспишь все на свете, – она с усмешкой смотрела синими глазами. – К столу садись.

В голове проносились смутные воспоминания, тело ломило, спину, будто огнем жгло. Он встал, подобрал разбросанную одежду, умылся и сел завтракать. Пока хлебал наваристые щи, старуха не сводила с него внимательного взгляда, подкладывая куски вкусного ржаного хлеба. Заскорузлыми пальцами разрывала вареную курицу и выкладывала ему на блюдо. Налила из старинного самовара крепкого душистого чая. Гена с каждой минутой чувствовал прилив жизненных сил и хорошего настроения. Расправившись с завтраком, поднялся из-за стола, сердечно поблагодарил добрую старушку.

– А теперь иди, касатик... Пора тебе. Не забывай бабушку, – улыбнулась зловеще.

– Пойду я, – понемногу стали всплывать воспоминания.

– Ступай, голубь! – и захлопнула за ним дверь.

Сырое холодное утро встретило моросящим дождем. Заброшенный скит уныло смотрел на него со всей неприглядностью. Сгоревшие дома осыпались золой, стоял запах гари, по пожарищу неслись клубы пепла. Истошно и жалобно скрипели хлопающие на ветру ставни. Небо затянул сплошной серый пергамент, лес стоял мокрой стеной. Вековые сосны шумели, качаясь в вышине, слегка потрескивая и сбрасывая влагу с раскидистых хвойных лап.

Гена продрог, едва оказавшись на улице. Пошел куда глаза глядят, полагаясь лишь на наитие, пробираясь раскисшей тропой. Пройдя немного, он увидел свой перепачканный глиной Зил. Запустил двигатель и долго сидел, с усилием вспоминая все, что произошло с ним за последнее время. Работающая печка начала отдавать тепло, и в кабине стало гораздо уютнее. Поднимаясь из далеких глубин, память обретала ясные формы: бандиты на пустынной дороге, ночь в лесу, расстрелянный джип, деньги…

– Деньги! – Гена сунул руку в карман: пачка долларов была на месте. – У-ух! – обрадовался.

Через пятнадцать минут скользящего движения по ухабам и грязному месиву выбрался наконец-то на Чуйский тракт. Максимально прибавил скорость и полным ходом помчался домой. Из тягучего тумана памяти появлялись мужики-Помощники, красавица Власта, Огнеяр…

«Власта! Неужели это был только сон? Жаль. Какая женщина!.. Перед глазами возникли мучения грешников, котлы кипящей ртути. Он с беспокойством замотал головой пытаясь отогнать видения. Покрутил ручку радиоприемника, нашел бодрящую музыку и заметно расслабился, вздохнув с облегчением. «Но почему так болит спина? – ему вспомнилась бабкина баня, жесткий дубовый веник. – Ничего себе напарился!»

Песни прерывались бесконечной предвыборной рекламой. Опять говорили про милосердный фонд «Благодея». Оказывается, перевести деньги можно было в любом отделении банка. Гена все настойчивее думал о маленьких обездоленных инвалидах. Решил положить на счет детского дома хотя бы сто долларов. Ехал, размышляя о бедных сиротах, вспоминал и свое детство, печалился. «Что им сто долларов? Переведу тысячу, все равно эти деньги бандитские». Сразу повеселел от правильно выбранного решения и, напевая под нос, двигался дальше. Внезапно его озарила мысль: а ведь деньги-то эти на самом деле кровавые и счастья мне не принесут, – все отдавать было жалко. «Оставлю пятьсот долларов, остальное детишкам раздам. Может быть, смогу спасти кого-нибудь!» – на душе стало легко и радостно.

В первом попавшемся отделении банка он перевел в фонд «Благодея» двенадцать тысяч долларов. У молодой кассирши чуть глаза на лоб не вылезли. Она с уважением поглядела на Геннадия и спросила, будет ли он указывать фамилию отправителя. Но Гена наотрез отказался, гордо заявив, что пожертвования надо делать, не афишируя своего имени. Дама восторженно смотрела на него, удивляясь неслыханной щедрости. Написала ему свой домашний телефон и предложила позвонить ей в любое время. Сегодня вечером она как раз свободна и будет ждать. Гена обещал сделать звонок, как только разберется с текущими делами. Окрыленный произведенным на девушку впечатлением и весьма довольный собой добрался, наконец, до дома.

 

Заехал во двор, заглушил двигатель и легкомысленно насвистывая, вошел в избу. Зины не было дома, заплаканная Катерина беспокойно металась по комнатам. Заламывая в отчаянии руки и безнадежно рыдая, все-таки нашла в себе силы рассказать отцу о жестокой несправедливости.

Блэк получил долгожданное письмо. Министр в категоричной форме запретил ему заводить отношения с сумасшедшей русской девчонкой. Оказывается, они с матерью давно уже присмотрели ему невесту, младшую дочь самого премьера. Родители девушки согласны, поэтому осталось только дождаться возвращения Блэка. А если он ослушается воли отца, то может навсегда позабыть о наследстве и не возвращаться. Министр, конечно же, понимал чувства живущего на чужбине сына, разделяя его восхищение очаровательной сибирской пантерой. Но напоминал о том, что сын члена правительства должен в первую очередь думать о своем будущем и о репутации своего отца. Несмотря ни на что все-таки возлагал на Блэка большие надежды. Писал, что если у него с Катериной возникнут проблемы, то он готов заплатить любые деньги, лишь бы не опорочить честь семьи. В посольстве лежала крупная сумма денег, которую министр перевел вместе с письмом.

Блэк страшно расстроился. Хотел наложить на себя руки от невыносимого горя, но она не дала. Вчера весь вечер проплакали, беспрестанно клянясь друг другу в вечной любви. Он не знал, как поступить, но пойти наперекор воле отца, не смел. Блэк тяжело переживал за неясную судьбу будущего младенца и обещал помогать ей в любом случае. Так ничего и не решили, и он уехал, сказав, что не хочет больше жить без нее. На Гену, будто ведро ледяной воды вылили. Он был глубоко потрясен:

– Так я и знал, теперь мне негритят воспитывать! – возмущению и праведному гневу не было предела.

– Успокойся, папа, – она вытирала слезы. – Нет никакой беременности, это я нарочно придумала.

– Но зачем? – поразился Геннадий.

– Чтобы во дворце жить и на колеснице кататься!.. – захныкала Екатерина, бросившись ему на шею. – Ничего не получится, буду теперь здесь до старости с вами прозябать! – плач переходил в горькие рыдания. У Гены отлегло от сердца, и он как мог, утешал дочь, обнимая ее за плечи. Чуть успокоившись, она спросила:

– А ведь Блэк ничего не знает. Как думаешь, если десять тысяч долларов с него взять? Хватит?

«В кого она? – рассеянно думал Гена. – Видимо время сейчас такое, деньги теперь делают».

Пришла хмурая Зинаида, мазнула по нему равнодушным взглядом и надолго уединилась с дочерью.

«Слава богу, хоть негритят не будет!» – обрадовался.

 

После ужина лежали с супругой на диване, смотрели бразильский сериал. У него закрывались глаза, он не замечая, проваливался в сон, всхрапывая и тут же просыпаясь.

– Иди-ка ты спать, мешаешь только, – Зинаида горячо переживала за судьбы героев фильма.

– Точно, пойду я спать, – Гена встал, потянулся, снял рубашку, брюки. Из заднего кармана выпал чек перевода и записка с номером телефона юной кассирши.

– Что ты там уронил? – Зина подняла листок бумаги.

– Марина? Кто это? – Гена похолодел. – Что за перевод?

Двенадцать тысяч долларов? А ну-ка рассказывай!

Он хотел надеть рубашку, но жена не разрешила.

– Что у тебя со спиной? – Зинаида встала. – Что за кровоподтеки? Да глубокие какие! Тебя что, избивали?

– Да нет, что ты, – он растерянно засмеялся.

– Давай рассказывай! – потребовала она.

Геннадий долго говорил о своих приключениях. О сломавшемся бензонасосе, грабителях на дороге и расстрелянном джипе, похищенных долларах и древней старухе. Сказал, что это он так сам себя исхлестал каким-то особым веником. С гордостью рассказывал о том, как все бандитские деньги перевел больным детям.

Зина слушала, но было видно, что она не верит, ни единому слову. Сериал давно закончился, по телевидению передавали последние новости. Вдруг Гена увидел знакомую картину:

– Смотри скорее, а ты мне не поверила! – он с интересом вглядывался в экран. Зинаида добавила громкости.

Показывали изрешеченный пулями джип в лесу, затем мертвого водителя и пассажира. Голос диктора за кадром со странным удовольствием смаковал подробности убийства. Сказал, что очевидцы-грибники видели неопознанный грузовик, на большой скорости уходящий с места преступления. Предполагалось, что киллеры бросили автоматы в лесу и скрылись на нем. Похоже это был Зил-130 с новосибирскими номерами. Проводится экспертиза рисунка протекторов, но грузовик, скорее всего угнанный. Никто не понимал, почему злоумышленники воспользовались именно таким средством передвижения. Видимо, чтоб сбить со следа милиционеров. Одним из убитых оказался известный криминальный авторитет по кличке Сиплый. Кандидат в депутаты и организатор детского благотворительного фонда «Благодея». Фонд создавался с целью незаконного отмывания денег, сейчас все движимое имущество и расчетные активы арестованы. Ведется следствие.

– Какой же ты идиот! Идиот! – Зинаида заметалась в приступе невиданной ярости.

– Ничего себе! – Гена сидел, ни жив, ни мертв.

– Зачем ты  деньги в этот дурацкий фонд отдал? Все! Дома жрать нечего, а он доллары тысячами раздает. Какие дети? Ты же слышал, чем эти бандиты занимались? – она со злостью швырнула о пол хрустальную вазу, осыпав осколками все вокруг.

– Теперь тебя ищут, и машину твою ищут, и найдут, даже не сомневайся. И убийство на тебя повесят. Сволочь! Всю жизнь мне искалечил! – она разбушевалась как набирающий силу ураган. Геннадий сидел жестоко уязвленный и раздавленный собственной глупостью.

– Ничего от тебя хорошего не видела! Ничего! Как был ты простофилей, так простофилей и остался!.. – Зинаида летала будто фурия, вихрем опрокидывая стулья.

Ему стало очень обидно от ее крайне резких упреков.

– Как же так? Почти двадцать лет вместе прожили, а оказывается, ничего хорошего и не было? – он с возмущением посмотрел на нее.

– Лучше заткнись, Гена! Никогда не любила тебя! – бурная ярость перешла в жалостный плач. – Ну, зачем ты тогда появился? Зачем?

– Все не можешь забыть своего ненаглядного Рафаэля? – это был удар ниже пояса.

Зинаида смолкла на миг, подняла мокрые от слез глаза и что есть силы, отвесила ему звонкую пощечину. Он от неожиданности отлетел на диван.

– Не смей так говорить о нем! Слышишь?

– Слышу, – щека горела от удара. – Я все, все про тебя знаю. У тебя есть любовник. Есть, не спорь!

– Что? – она вдруг успокоилась. – Любовник? Да, Геночка, у меня есть любовник. И уже давно. Состоятельный образованный человек. Тонкий, щедрый, привлекательный. В отличие от тебя, неудачника! – эта фраза каменной глыбой обрушилась на голову Геннадия.

Он закрыл лицо руками, чувствуя, как сердце пронзает раскаленная стрела. Хотел что-то ответить и не смог, хотел встать, тело не слушалось его. Воздуха не хватало, душу щемило от горечи внезапной и уже безвозвратной утраты. Зинаида молча плакала, уставившись пустым взглядом в погасший экран. Им обоим стало очевидно, что семейные отношения зашли в тупик. Никто не понимал, как можно дальше жить с таким тяжелым камнем. Сидели в темноте, в полном безмолвии не глядя друг на друга. Наконец Геннадий, приняв какое-то важное решение, начал одеваться.

– Куда ты? – она искренне сожалела о своей несдержанности. Не отвечая, он быстро выбежал во двор.

– Гена! – Зина услышала шум заводимого мотора. Вскочив, стремительно бросилась к двери. – Гена!.. – перед ней промелькнули красные габаритные огни на удаляющемся заднем борту кузова. – Гена, вернись! – запоздало крикнула вслед, остро почуяв страшное, непоправимое…

 

Геннадий гнал машину на предельной скорости. Слезы заливали лицо, обида выжигала изнутри, сердце билось в безнадежной тоске. Ничего нельзя было исправить. Ничего. Простить? Но как? Как можно жить, зная, что человек, которому ты посвятил свою жизнь, отдал душу, любовь, все, все растоптал и предал тебя? И укорил несовершенством, упрекнул несостоятельностью, смертельно обидел изменой. Да еще назвал неудачником, втоптав в грязь окончательно. Зачем теперь жить? Для чего? Для кого?

Выехав за город, грузовик заревел на полных оборотах, молнией пронзая ночь. Геннадий твердо решил умереть. Под Бийском есть длинный высокий мост, вот с него-то он и слетит. Предстоящая смерть не пугала, он не знал, как дальше жить с такой раной. Чувство одиночества охватило его. Жизнь заканчивалась сплошным мучением. Ветер врывался в открытые окна, он не ощущал холода. Попытался вспомнить что-то счастливое из своей жизни и не смог. Все радостные мгновения были связаны с Зинаидой. Без нее счастья не было.

Разве только когда он, совсем маленький пятилетний мальчик, сильно заболел ангиной. Лежал в своей детской кроватке, лихорадочно метался в горячке, проваливаясь в беспамятство и теряя сознание. Его увезли в больницу, и мать ни на минуту не отходила от него. Врачи лишь разводили руками и намекали о возможности летального исхода. Мама заливалась слезами, не зная чем можно помочь умирающему ребенку. В день, когда наступил кризис, маленький Гена очнулся и, горестно глядя на маму, слабым голосом попросил мороженого. Она сказала, что нельзя, что врачи не разрешают. Он ничего не ответил, только отвернулся к стене. Мама увидела, как по детской щеке скатилась грустная одинокая слеза.

– Я сейчас сынок, сейчас, ты дождись меня, не засыпай!

Он лежал под серым больничным одеялом, свернувшись калачиком. Маленький, горячий, чуть живой. Показалось, мама никогда уже не придет к нему. Вздохнул тяжело и опустил веки. Ни сил, ни слез больше не было. Проваливаясь в черную пустоту, из далекого далека услышал зовущий родной голос. С трудом получилось открыть неподъемные веки. Плачущая мама звала его, держа в руке вафельный стаканчик. Вокруг постели столпились врачи в белых халатах, но он видел только ее. Он не знал, что в стаканчике налито подогретое мороженое. Мама ложкой зачерпнула, поднесла к его губам, но он не смог раскрыть рот. Кое-как затолкали в него ложку мороженого. Гена ничего не почувствовал, но вновь открыл рот. Мама, горько рыдая кормила его. Через какое-то время он ощутил вкус, глаза слегка загорелись. Съел все и попросил еще. Лежал, облизываясь, пока не сбегали за второй порцией. Мама сидела рядом и гладила его воспаленную голову. Принесли еще один вафельный стаканчик. Он съел и его, навсегда запомнив вкус растаявшего мороженого, с тех пор не зная ничего вкуснее. После провалился в долгий беспробудный сон и спал целые сутки. Затем начал быстро выздоравливать. Этот забытый эпизод, ласковые мамины руки, нежно теребящие его волосы, и был самым счастливым моментом в жизни.

Дальний свет фар ярким пятном освещал несущуюся под колеса дорогу. Гена вспомнил мать, ее лицо, родной голос. Стоп! Ведь недавно кто-то так же гладил его по голове, играл остатками волос. Власта! Сердце учащенно забилось, наконец-то он вспомнил все. Жаркая баня, непередаваемая, исполненная буйной страстности ночь в заброшенной избушке, догорающие свечи, гаснущие лучины. И Власта! Ее лицо, огненный взор, тугая грудь…

Нет, не надо прыгать с моста, он будет жить ради нее! Для нее! Он выжал педаль газа до упора. Слезы высохли, скорбные мысли ушли. Он верил, знал, что снова встретит ее, что она обязательно будет с ним.

Ревущий Зил летел на предельных оборотах. За спиной оставались поля, спящие осенние леса. Далеко в прошлом оставалась Зинаида, дочь, прежняя работа. Позади, оставалась разоренная страна, позади, оставалась жизнь! Да, наверное, неудачная, не такая веселая, трудная. Что-то было хорошее. Было…

Геннадий, подобравшись как перед прыжком, сосредоточенно смотрел вперед. Только вперед.

 

Мощный свет фар высветил стоявшую на обочине согбенную старческую фигуру, устало опирающуюся на выставленную клюку. Грузовик дернулся и остановил свой бег.

– Вернулся, голубь сизокрылый? – старуха взобралась на сиденье, закрыла дверь. – Трогай! – обожгла такой желанной синевой глаз. Геннадий включил скорость. 

– Трогай, сокол мой ненаглядный! – ласковые пальцы Власты играли его волосами…

                                       

  Никто и никогда больше не видел Геннадия. Пропал и грузовик. Водители-дальнобойщики рассказывали небылицы о старой ведьме, в ненастную погоду выходящей на дорогу и караулившей неопытных шоферов идущих Чуйским трактом. Те, в чью машину она садилась, исчезали навсегда.                                                                                                                                                                       

                                                                                                                       Сентябрь 2011г.

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/